Месть зэка [Ольшанецкий В. А.] (fb2) читать онлайн

Ольшанецкий В. А., Галечьян В. А. Месть зэка

Глава 1

Лил проливной дождь. Автомобильные щетки с трудом раскидывали пелену воды и тумана. Дмитрий Дмитриевич едва различал идущую впереди машину. Затормозив перед светофором, он увидел в потоках дождя женский силуэт с поднятой рукой и приоткрыл дверцу.

В машине было тепло. Дмитрий Дмитриевич включил магнитофон. Его нежданная спутница, промокшая от волос до самых туфелек, сидела тихо.

— Вам куда? — спросил Дмитрий Дмитриевич, осторожно лавируя в потоке машин и включая печку на полную мощность, чтобы поскорее согреть свою гостью.

— Отвезите меня на Калининский, — попросила девушка прерывающимся голосом. — Боже, как я замерзла. Полчаса стою, никто не останавливается. Я заплачу.

Дмитрий Дмитриевич засмеялся.

— О чем вы говорите? — сказал он. — Я не подрабатываю подвозом. Просто мне вас жалко стало. Довезу вас до самых дверей. Поди, на свидание опаздываете?

— Да, — согласилась она. — С подругой. Решили сходить в «Метлу». Вы там не бывали?

Дмитрий Дмитриевич покачал головой.

— Для «Метелицы» я несколько другой возрастной категории, — усмехнулся он. — А вы не бывали в Театральном кафе на Петровском?

— Нет, — сказала девушка, — даже не слыхала о таком.

— Тогда у вас есть прекрасная возможность побывать в нем. Я приглашаю вас с подругой поужинать сегодня со мной.

— Но вы же не видели мою подругу. Может быть, она вам не понравится.

— Главное, чтобы пришли вы, — сказал Дмитрий Дмитриевич, подруливая к тротуару. — Скажите, куда мне за вами заехать. Имейте ввиду, через день у меня юбилей.

— Мы сами придем, — сказала девушка.

Дмитрий Дмитриевич искоса посмотрел на нее и даже зажмурился.

«Господи, какая молодая», — подумал он, отъезжая.

В прекрасном настроении Дмитрий Дмитриевич припарковал машину на стоянку и вошел в свой подъезд. И тут же настроение его было испорчено очень странным происшествием. Подойдя к лифту, он нажал кнопку вызова, похлопал ногами по каменному полу, чтобы не тащить грязь в квартиру, и приготовился войти и кабину, как вдруг чья-то рука легла ему на плечо.

— Привет, кентуха, — сказал неслышно подошедший бородатый мужик с перебитым носом и глубоко запавшими глазами. — Второй час тебя жду. Где застрял?

— Вы ошиблись, — вежливо ответил Дмитрий Дмитриевич и шагнул внутрь лифта, вновь вызывая в памяти образ юной женщины с мокрыми каштановыми волосами. Но навязчивый мужик полез в лифт за ним.

— Это ты ошибся! — проговорил он, с явной угрозой нажимая кнопку нужного Дмитрию Дмитриевичу четырнадцатого этажа и нависая над ним, как глыба. — Пойдем к тебе. Есть разговор.

— Какой еще разговор! — вспыхнул Дмитрий Дмитриевич, жалея, что отказался от охраны, которую любезно предоставлял ему новый деловой приятель по имени Вадик. — Я вас не знаю и знать не хочу.

— Смотри. Дима, проторгуешься! — криво улыбнулся мужик, почему-то потерев переносицу здоровенной волосатой рукой и как бы исподволь сжав ее в кулак. Неожиданно он нажал на кнопку «стоп», и кабина остановилась между этажами.

— Вы что хулиганите! — возмутился Дмитрий Дмитриевич, пытаясь просунуть руку через плечо мужика к кнопке четырнадцатого этажа. Но тот оттер его руку плечом, и вдруг лязгнул перед его носом зубами, обдав зловонным дыханием.

— Загрызу! — сказал он почему-то шепотом. — Слышишь, гад, штраф плати! Понял?

— Какой еще штраф! — крикнул Дмитрий Дмитриевич, прорываясь все-таки к кнопке и нажимая ее.

Лифт дернулся и снова стал подниматься. Мужик отодвинулся в другой угол кабины и вдруг стал смеяться, крутя головой и причмокивая.

— А ты хват, Дмитрич, — ржал он. — Только денежки все равно с тебя!

Дмитрий Дмитриевич ворвался в собственную квартиру и, только захлопнув за собой стальную с сейфовым замком дверь, успокоился. Он прошел на кухню, открыл холодильник и вынул бутылку водки. Идиотская фраза: «Плати штраф» интриговала его своей совершенной непонятностью.

«Кому платить штраф, за что? И каким образом? Совершенно дикая история!» — поморщился Дмитрий Дмитриевич.

На всякий случай стоило позвонить Вадику. Дмитрий Дмитриевич вошел в спальню, присел на кровать, снял телефонную трубку и стал крутить диск. Набирая пятую или шестую цифру, он вдруг увидел над аппаратом записку жены: «Отключила телефон. Какие-то звонки с угрозами. Скоро буду. Нина».

На сто первом километре от Москвы дорога начала сужаться и на том самом месте, где она из шоссейной уже готова была превратиться в грунтовую, над ней нависал жирный «кирпич». Однако никто из тех, кто двигался в направлении исправительно-трудового учреждения номер пять, или попросту «пятерки», на запретительный знак внимания не обращал, и, проехав еще чуть-чуть, утыкался в кольцевой каменный забор, за которым тоже по кругу шел еще один забор повыше из колючей проволоки. Если посмотреть на «пятерку» с крыши самого высокого в поселке здания универмага, то можно увидеть еще и третье кольцо из тонкой проволочной сетки — это для пресечения переброса курева и наркотиков, которыми снабжали страдальцев человеколюбивые жители Ручьев, конечно, по, мягко говоря, весьма внушительной цене.

Входные ворота вели в широкий дворик, за ним — проходная внутрь лагеря, за которой открывалась провинная площадка со служебным зданием. Здесь торчали два деревянных столба с натянутой волейбольной сеткой. Дальше справа расположилось здание санчасти, а левее снова забор, деревянный, и ворота, ограждающие жилые помещения от производства.

Каждое утро из бараков выходили бригады зэков и после пересчета на проверке попадали на фабрику, построенную еще немцами в начале века и представляющую собой угрюмое помещение с грязным полом, зарешеченными окнами и облупленными стенами, обвешанными плакатами и лозунгами.

На втором этаже производственного корпуса, в цеху на своем постоянном месте, у окна за маленьким столиком, располагался «свободный» художник Вова. Он священнодействовал над очередным невероятного размера плакатом, одобренным старшим мастером. Вокруг трех зеленых фанерных столов, напоминающих столы для настольного тенниса, трудились люди в одинаково темных робах и брюках, на стриженых головах у некоторых были странные кепки с длинными козырьками — чепурики. На первый взгляд все эти люди не отличались друг от друга, но если приглядеться, то видно было, что и поведение и одежда у них различны. За первым столом все были одеты в грязную измятую одежду и работали не поднимая головы. За третьим столом, в углу цеха, наоборот, никто не работал. Там заседала щегольски одетая местная аристократия — жулики. По тюремным законам профессиональные воры и грабители, на местном языке — люди «в авторитете» не были обязаны работать на лагерную администрацию.

Из раздевалки вышел Питер, коренастый тридцатилетний мужчина, как и все обритый наголо, и брюках и тапочках на босу ногу. На голой спине Питера вытатуирован монастырь с тремя башнями — по местным канонам — высокохудожественная работа. На плече — женская головка с распущенными волосами. Питер из приблатненных. Он «мужик», в «авторитетные» еще не вышел.

Питер подошел к первому столу и положил руку на плечо светловолосому парню в синей робе.

— Сколько собрал браслетов?

Парень поднял голову, в глазах у него, казалось навечно, застыл испуг.

— Уже девяносто.

— Ты что, сука, думаешь? Я за тебя пахать буду? До обеда осталось полтора часа, а ты еще треть нормы не сделал.

Ладонью Питер ударил сидящего по макушке, тот не сопротивлялся, закрыл голову руками, вжался в стол.

— Смотри! — предупредил Питер, отходя к последнему столу.

На столе рядом с кучкой блестящих деталей, из которых должны получаться при сборке браслеты для часов, стояла трехлитровая банка из-под сока, в которой настаивался чай, вокруг валялись конфеты, куски хлеба, масло. За столом в щегольских черных куртках сидели три жулика: Хмель, Шакура, Юрок.

— Слышь, Хмель, Курина за тебя норму делает? — обратился Питер к pыжеволосому веснушчатому, очень спокойному человеку, в котором чувствовалась скрытая внутренняя сила. На вопрос Питера Хмель молча кивнул головой.

— Черта лысого он тебе сделает. Совсем пахать не хочет.

— Зови бугра, — встрял в разговор человек кавказской наружности по кличке Шакура, — так самим вкалывать придется.

Питер подошел к раздевалке, просунул в дверь голову и что-то крикнул. Дверь снова отворилась и вошел Виктор. На рукаве его обязательной черной тужурки, точь-в-точь напоминавшей куртку студента строительного отряда, выделялась повязка с надписью «Бригадир».

— Чифирнем? — предложил Хмель и, не дожидаясь ответа, кивнул Юрку, самому молодому, голому по пояс жулику, мышцы у которого были далеко не столь внушительны, как у Хмеля, а тем более Шакуры, да и наколок на теле меньше.

— Разливай, Юрок!

Юрок налил из банки чифир в единственный стакан и пустил по кругу. Затем взял горсть конфет и обнес каждого. Выпив несколько глотков, Виктор поднялся.

— Хорош! От вашего чифира сердце из груди выпрыгивает.

— Курицын! Или сюда, шлюха! — вдруг заорал Питер, ставя стакан на стол, и, переменив тон, обратился к Виктору:

— Норму не делает, сукин сын. От ментов отмажешь?

— Отмажу, — поморщился Виктор и отвернулся.

— За норму то! Святое дело, — оживился Юрок и с хищной улыбкой посмотрел на Курицына, который робко вышел из-за стола и подошел к Питеру, стараясь держаться чуть поодаль.

— Ближе подойди! — подозвал его Питер.

Курицын сделал шаг вперед,

— Ты сколько браслетов сегодня собрал?

— Почти норму.

— А вторую когда будешь делать?

— Не успеть дне нормы, — безнадежно вздохнул Курицын.

— Раньше успевал, а теперь не хочешь. На обед не ходи. Экономь время.

— На завтрак и так одну воду дают. Если еще не обедать…

— Пес вас знает, что вы петухи жрете! Чтобы вторая норма была!

— Он слон не понимает, — вставил Юрок, поднимаясь.

Питер ударил Курицына ногой в поясницу, сбил на пол, Курицын, скорчившись, попытался прикрыть живот и голову. Юрок и Питер в азарте принялись топтать его ногами. Работавшие за другими столами не поднимали голов, довольные уже и тем, что достается не им. Виктор, не в силах далее смотреть на избиение, шагнул к Юрку, схватил за плечи и легко отшвырнул в сторону. Отвернувшись, он не увидел, как открылась дверь с улицы и появилась девушка. Это была новая учетчица Ольга. Она была одета в черный облегающий халатик, при виде которого у жуликов, сидящих вокруг стола, задрожали руки. На шее легкая газовая косынка. Даже на воле ее громадные доверчивые глаза и нежный профиль произвели бы на Виктора сильное впечатление. Питер успел нанести Курицыну сильный удар ногой в бок, и тот со стоном скрутился на полу.

— Прекратите! Оставьте его! — Ольга закричала, не в силах сдержать негодование.

Дмитрий Дмитриевич перечел записку жены, аккуратно сложил листок, выпил еще одну рюмку и включил телефон. Вадика дома не оказалось, и он прикорнул не раздеваясь, прикидывая, что остались невыполненными два дела: поужинать и прозвониться в ресторан по-моднее — заказать к юбилею стол в банкетном зале. Только он устроился поудобнее, как зазвонил телефон.

— Дмитрий Дмитриевич? — спросил вовсе незнакомый гнусавый голос.

— Да, — осторожно ответил Дмитрий Дмитриевич, вспомнив записку Нины.

— Ты не при деньгах сейчас, дорогой?

— При каких деньгах? Кто это?

— Денежки готовь. Штраф на тебя братва наложила. Сношать будем. Понял?

— С кем я говорю?

— В свое время узнаешь. Так учти, мне деньги нужны. Те самые бабки, за которые ты невинного человека в зону отправил. Купишь документики, а?

— Не знаю, о чем вы, — буркнул Дмитрий Дмитриевич и бросил трубку. Сон у него сразу пропал, даже выпить больше не хотелось. Звонок был ему крайне неприятен. В сочетании с запиской жены и подозрительной встречей в парадной он наводил на весьма печальную мысль — за ним началась охота.

Взглянув на новенькую учетчицу и недовольно ворча, Питер и Юрок отошли от распростертого на полу Курицына. Он поднялся, тяжело сделал несколько шагов к своему столу, сел и дрожащими руками стал сдвигать детали ближе к себе.

— Кто бригадир? — возмущенно спросила Ольга, вплотную подойдя к третьему столу.

— Я бригадир, — Виктор посмотрел на нее в упор. Затем он пригладил несуществующие волосы и встал.

— У вас в бригаде избивают людей, а вы спокойно смотрите!

— Людей! — Питер издевательски загоготал. А Юрок, кривляясь, запрыгал перед Ольгой. Виктор отодвинул его в сторону, словно это был неодушевленный предмет. Юрок вспыхнул, но присмирел. Виктор с подчеркнутым недоумением пожал плечами:

— Каких людей? Где вы видите людей. За этим столом людей нет. Вы, наверное, новая учетчица? Вас Хацков прислал? Я вас слушаю.

Они прошли через цех и оказались в раздевалке, которая служила Виктору кабинетом. Ольга села напротив.

— Его надо отнести в санчасть.

Виктор с досадой посмотрел на нее, встал. «Видно, новенькая, — решил он. — Ничего, поживет среди зэков, пообтешется. Ну, как ей объяснить?» — задумался он, пытаясь подобрать слова.

— Это педераст, понимаете. Петух. Он ленится. Его проучили для его же блага. Он или подохнет, или сделает норму. И не волнуйтесь за него. Как говорит мой помощник Питер, «петухи живучи, как кошки».

— Получается, что вы, бригадир, поощряете избиения. Я не понимаю… Вы что, срываете злобу на беззащитных? На тех, кто не может вам ответить?

— Да при чем тут злоба. Избиения заложены в самой системе. Я и поставлен для того, чтобы вышибать из них план. Сам я никого еще пальцем не тронул. Они проучили лентяя, чтобы лучше работал. Конечно, я прокаженный, раб на государственной плантации… И все-таки, думаете мне приятно, когда избивают вот этих… Или других. Только, что прикажете делать?

— Не давайте никого бить. Пожалуйста! Разве можно бить… людей.

— Ну, хорошо, — согласился Виктор после некоторой паузы. — Я постараюсь, чтобы петуха больше не трогали. Зачем вас мастер послал?

— Вы очень плохо работаете, — обезличено и ровно проговорила Ольга, — завтра я буду проводить хронометраж рабочего времени. Подготовьте ваших лучших рабочих.

— Снова норму ужесточать! Куда уж дальше. Вы же сами видите, люди не справляются. Что им, в самом деле без обеда работать!

Ольга, широко улыбнувшись, посмотрела на него.

— Здорово вы умеете голову морочить. Только ваша бригада ползет как улитка. В детском саду и то больше бы сделали. Смотрите цифры за последний месяц.

Виктор, не в состоянии забыть мелькнувшей открытой улыбки девушки, сел, взял из руки Ольги накладные, небрежно полистал, но увиденное в документах его насторожило.

— Откуда у вас эти цифры?

Ольга слегка пожала плечами.

— Что значит «откуда». Браслеты поступают на склад. Вы чем-то удивлены?

Виктор напряженно подумал, потом покачал головой, решив пока не отвечать на вопрос.

— Да нет… хорошо, я поставлю лучших рабочих.

Ольга протянула ему руку на прощанье и перед уходом, резко обернувшись, бросила с порога:

— Пожалуйста, только не бейте лежачих!

— Святая наивность! — ворчал Виктор, выходя из цеха на улицу и все еще ощущая тепло узкой девичьей ладони в своей руке.

Сбоку на штабеле досок сидели мужики из его бригады, курили, внимательно поглядывая, не идет ли кто-нибудь из охраны. Виктор сел рядом с ними, но вдруг мужиков как ветром сдуло. Не торопясь, степенно подошли Хмель и Шакура. Сели на услужливо уступленные им места. Хмель, пытливо глядя на Виктора, ударил кулаком по спинке скамейки:

— Кайфануть не хочешь? Вчера ребята классный мак подогнали. Поделюсь, — проговорил он чуть гнусавя, нараспев, — словом, по самой модной фене.

Виктор сморщился:

— У меня от дури никакой радости. Одна головная боль. Какой смысл на меня ее переводить. Ты чего хотел?

Хмель подсел ближе, огляделся по сторонам. Никого не было видно, только темь от остроконечной вышки колебалась в лучах солнца, да два солдата-контролера в форме маршировали по дальней дороге в столовку.

— Тут вот какое дело: ребята вычислили твоего бывшего директора. Того самого, кто тебя под срок подставил. Он теперь большая шишка. Не хочешь получить с фраера?

Виктор молча смотрел сквозь него и в который уже раз невольно вспомнил себя. Вот он веселый, загорелый молодой специалист сидит в кресле закинув ногу на ногу. А напротив него на директорском месте вежливо улыбается красномордый усатый мужчина.

«Не обессудь, дорогой, — говорит директор. — Кроме тебя оставить некого. Народ ненадежный — вмиг все разворуют. Ты у меня единственный честный человек…»

— Это не он фраер — это я фраер. — процедил Виктор. — Сразу после института полез в директорское кресло. Накладные подписывал не глядя. Ну и дописался… на семь лет.

— Ну и что, будешь гнить в зоне, пока твой фраер жирует на воле?

— А что я могу сделать? И вообще, не трави душу!

— Ты не можешь — я могу! Ксиву напишу директору. Пусть выложит двадцать пять штук, чтобы греть тебя в тюрьме.

— Да он подотрется твоей ксивой, — засмеялся Виктор и захотел встать, но Хмель остановил его.

— Ты не торопись, — проговорил Хмель, — куда спешишь! Пойми, к нему придут серьезные люди — мои люди. Ты что, мне не веришь?

— Подумать надо, — процедил Виктор, и лицо его стало неподвижным. — Выйду, я с ним разберусь!

— Ты, брат, по первой ходке чалишься, — вступил в разговор Шакура. — Когда выйдешь, у тебя будет столько проблем, что о своем директоре и не вспомнишь. Прописка, работа, жилье — да мало ли еще что. Чего ты ломаешься, как целка?

Виктор рывком встал, сказал, глядя в сторону:

— Такие вопросы зараз не решаются. Надумаю — сам найду!

Следующий день прошел так, что до телефона юбиляру удалось добраться только в шесть часов вечера. Поэтому «Дели» и «Олимпийский» пролетели и свободный банкетный зал удалось получить только в Театральном кафе. Это было отчасти и кстати, потому что меньше там свободных глаз и ушей, да и сам подъезд к Петровскому бульвару довольно тихий.

Стол был заказан на двадцать часов, но сам Дмитрий Дмитриевич уже в полвосьмого подкатил к дубовой двери кафе на своей неброской машине, которой пользовался из-за нежелания выделяться, и внимательно стал обсуждать с метром, что придется есть и пить. По мере того как большой деревянный стол заполнялся блюдами и тарелками с закусками, настроение юбиляра стало подниматься. Соблюдая давним зарок не пить на вечерах одному, Дмитрий Дмитриевич стал с нетерпением поджидать первого своего гостя, чтобы с устатка приложиться вместе с ним к рюмке, не дожидаясь остальных. Однако вышло не совсем так, как он задумал. До половины девятого ни одна собака из приглашенных не появилась, а потом гость пошел навалом. В общем, первый тост поднимали уже за полным столом, чуть ли не в двадцать бокалов. Народ был весь свой, намертво проверенный, так что разговор с самого начала пошел вовсе откровенный.

Собственно, повод для встречи был один — новое назначение Дмитрия Дмитриевича, который из директоров мебельном фабрики перепрыгнул в кресло управляющего одним из крупнейших строительных главков Москвы.

Функции тамады сразу же взял исполнительный парень — майор Медведь, который пришел одним из первых вместе со своим патроном полковником Томилиным. Сейчас оба они чувствовали себя довольно неуютно в непривычно сидящих на них гражданских костюмах. Особенно Медведь, вопреки своей фамилии, более напоминающий буйвола или лося. Однако тут Дмитрий Дмитриевич был тверд, так как добрая половина из его друзей сочла бы за подлость сидеть за одним столом с «ментами». Такой камуфляж всех устраивал.

Пользуясь своим правом тамады. Медведь тут же с подчеркнутым уважением предоставил слово Валерию Ивановичу — генеральному директору одной неформальной организации, которая держала под своим контролем несколько сотен других весьма формальных. Организация, которой заправлял Валерий Иванович, занималась чем-то вроде экономического регулирования и распределения. Хотя в случае необходимости он мог собрать не одну сотню рядовых бойцов рэкета. Валерий Иванович был небольшого роста, рыжебородый человек. За ним всегда возвышался некто по имени Вадик — его могучая фигура создавала впечатление, что в случае надобности он один может раскидать целый взвод. Практически ни Вадик, ни Валерий Иванович не были близкими друзьями юбиляра, но именно благодаря их нажиму, Дмитрию Дмитриевичу удалось взвиться по лестнице карьеры.

— Тебя никто не торопит, — сказал Валерий Иванович, сурово глядя на юбиляра и вертя в руке стопку с коньяком, — Ты оглядись на новом месте, аппарат подбери надежный. Это не твоя лавочка, денег с тебя пока брать не будем. Когда объемы определишь, сам назначишь сумму. Видишь, щадим тебя. За горло не берем. Какие-нибудь вопросы есть?

— Да вообще-то есть, — замялся Дмитрий Дмитриевич, — Только, может быть, сначала перекусим да запьем назначение?

— Я через пятнадцать минут ухожу, — отрезал Валерий Иванович. — Если что нужно, говори.

— Да не мусоль, Димка, — вмешался в разговор Вадик. — Я за тебя перед Валерием поручился, так что выкладывай, какая нужна поддержка.

— Кажется, в зоне неприятности, — рубанул осмелевший Дмитрий Дмитриевич. — Там бывший мой заместитель срок мотает. Так что…

Виктор неторопливо поднялся в цех, обошел столы с работающими зэками. Увидев его, Курицын испуганно сжался на стуле. Не замечая его, Виктор скрылся в раздевалке, сел за стол, обхватил голову обеими руками, глубоко задумался о непонятных цифрах в накладных. Случайно его взгляд упал на окно и тут же замер на фигуре старого, с безжизненным красным лицом, и рваной серой шапке и перепачканном пальто человека, по первому впечатлению напоминающего пень с ушами. Старший мастер, капитан Хацков, поднимался в цех в сопровождении свиты мастеров и учетчиков, Виктор выскочил из раздевалки в тот самый момент, когда с противоположной стороны появился Хацков. На негнущихся ногах он совершил обход столов с работающими, Хацков вдруг пригнулся, полез кряхтя под стол, подобрал сопя и тяжело дыша рассыпанные детали, потом вылез.

«Идиот», — прошептал про себя Виктор, но вслух ничего произнести не решился. Хацков старый чекист и пользуется большим влиянием в колонии. Виктор мигнул жуликам, чтобы убрали со стола чай и конфеты, но было уже поздно. Хацков подгреб к их столу.

— Это что? — спросил он, глядя подозрительно на полупустую банку с чаем.

— Браслет, Николай Петрович, — попытался успокоить его Виктор, поднося к самому носу готовый браслет. — Что, шлифовка плохая?

Хацков ударил его по руке, голова у него начала дергаться, руки затряслись от злости. Обеими руками он схватил банку с чаем и разбил об пол. Смахнул за ней конфеты, открытую пачку чая. Тут же его внимание привлек Юрок, безмятежно гревшийся на солнышке у открытого окна.

— Почему не по форме? — завизжал Хацков и, не слушая оправданий Юрка, кивнул мастеру цеха: — Живо вызови прапоров. В трюм его.

Мастер выбежал тяжеловесной трусцой и тут же вернулся с солдатами. Юрок недоумевающе посмотрел на Хацкова, надел робу и ушел вместе с сопровождающими.

— Я тобой недоволен, бригадир! — пригрозил Виктору пальцем Хацков и, не слушая его, вышел из цеха.

Подождав, пока он скроется, Виктор вновь вышел на уличу. Он скинул свою робу на траву. Рядом со скамейкой между двумя деревьями был приложен лом, заменяющий турник. Виктор легко сделал несколько гимнастических упражнений, спрыгнул вниз, аккуратно, чтобы не помять, надел робу. К нему подошел Хохол.

— За тобой дневальный штаба приходил. Собирайся на комиссию.

— Да я готов. Только все равно хозяин не пропустит.

— Сам виноват! — Хохол присел рядом с Виктором. — Помоги оперу, подставь пару жуликов с водкой или наркотиком, и ты на стройках народного хозяйства.

— Да ты конченый…

— Договаривай, договаривай, — засмеялся Хохол. — Конченый стукач, ты хотел сказать. Да мне плевать, кто и что обо мне думает. Когда я в зону пришел, никого не сдавал. И все об меня сапоги вытирали, кому не лень. А как стал я всех подряд сдавать. И пить и гулять. Никто ко мне и близко не подходит. И в лицо дурного слова не скажет. А что за спиной говорят… — Он резко оборвал фразу и продолжал, успокоившись: — Так что не будь дураком. Опер мужик справедливый. Ты ему поможешь, а он тебе. И все тихо…

За спиной Хохла появился Шакура. Похоже, что он слышал его последние слова. И Виктору стало не по себе, что его подловили в обществе Хохла. То, что Хохол стучит, знает вся зона.

— Погоди, Хохол, погоди, — зловеще прошептал Шакура, подойдя к Хохлу почти вплотную. — Не век тебе баловать. И не одного такого героя зона схоронила.

Хохол не двинулся с места. Только глаза его, горящие ненавистью ко всему миру, остановились на Шакуре.

— Ну, тронь меня, тронь!

Шакура, пожав плечами, чуть отошел от Хохла.

— Вот тот-то. Не хочешь. Меня тронуть — на лишний срок раскрутиться. Что? Хочешь из-за меня лишнее сидеть?

— Ты ведь, Xoxол, за мокруху сидишь? Жену вальнул? — холодно улыбнулся Шакура.

Он отодвинулся на пару шагов, всем своим видом показывая, что не собирался и пальцем трогать Хохла. Но Хохол не заметил этого.

— Ну и что. Скольких ты вальнул? Жаль, что тебя по сто второй не раскрутили.

Сто вторая — это статья за умышленное убийство, и на мгновение лицо Шакуры исказилось гневом. Но тут же он вновь взял себя в руки и заговорил вежливо:

— Не обо мне речь.

— И не обо мне! — закричал Хохол и резко ушел, не попрощавшись с Виктором.

Шакура, прищурившись, зловеще усмехнулся ему вслед:

— Гуляй, Хохол, гуляй, пока твой сынок на взросляк не поднялся. Недолго ждать.

— Ты о чем?

— Сын ему не простит убитую мать. Пацан, чтобы в одну зону с отцом попасть, ограбление совершил. Скоро будет здесь. Если бы Хохол знал, не ходил бы таким орлом. Да не тем орлом, который летает, а тем, который кое-что глотает!

— Жалко же парня. Загубит свою жизнь. Как же отца убить!

Шакура только пожал плечами:

— Не все, как ты, прощают своим врагам. Я бы не простил!

Виктор заранее знал реакцию Шакуры. Постоянно видя полное безразличие заключенных ко всем событиям, непосредственно их не затрагивающим, и в общем даже соглашаясь с подобной позицией, он все равно не мог переделать себя. Ему хотелось остановить Шакуру, броситься на помощь Хохлу, судорожно бежать куда-то, что-то делать. Но внутренне он уже все больше начинал примиряться с неизбежностью происходящего.

Проводив Шакуру взглядом, Виктор одернул свой зэковский костюм и двинулся по пыльному двору фабрики мимо одноэтажных гудящих цехов, складских помещений, заваленных деревянными кроватями и шкафами прямо к закрытым воротам. Сидевший у калитки в маленькой будочке сторож протянул ему одну руку, второй у него не было, потерял тут же на фабрике. Основательно поприветствовал.

— На комиссию иду, — поделился Виктор. — Хочу попасть на стройки. Да только шансов маловато.

Сторож порылся в бумажках, достал список, пробежал его глазами.

— Точно, ты в списке. Ни пуха ни пера.

Виктор миновал калитку, услужливо открытую сторожем, прошел мимо дежурки, набитой, как всегда, солдатами, вышел на плац. По краям плаца, там, где еще оставались деревья, были слышны удаpы топора и жужжание пил. Заключенные заканчивали очередную, даже не бессмысленную, а крайне вредную работу. В последнюю проверку один из высокопоставленных деятелей прокуратуры обронил гениальную мысль, мол, у нас тут курорт, а не колония, и не в меру ретивая администрация решила убрать всю зелень с территории. И, словно причитая, подпиленные деревья с шумом падали на край плаца. Виктор наискосок пересек площадь и поднялся по внешней стальной лестнице на второй этаж здания штаба. На верхней площадке он на мгновение оглянулся, не в силах оторваться от далекой панорамы зеленых полей, и вошел в штаб.

Очередную комиссию Виктор не прошел. А вместо того чтобы вернуться в цех, он был вынужден явиться к начальнику оперчасти майору Медведю.

— Это кто — тот зам, что тебя обокрал, пока ты на южном песочке брюхо солил? — уточнил Валерий Иванович. Дмитрий Дмитриевич продолжил:

— Да. Он самый. Так вот к нему попал пакет документов из бухгалтерии, где все как на ладони нарисовано. Откуда товар, куда пошел, сколько левых в руку сыпанулось. И все эти документы гавкнулись. Боюсь как бы не всплыли где-нибудь.

— Надо было эту крысу еще на воле удавить, — не выдержал Вадик, стукнув кулаком себе по могучему колену. — Где он сейчас?

— Это Томилин знает.

— Погодь, — прервал юбиляра Валерий Иванович. — Раз боишься, чтобы не всплыли, значит, основания имеешь?

— Да, — признался Дмитрий Дмитриевич. — Уже несколько дней как пошли ежедневные звонки домой. Предлагают выдать документы за деньги. И не очень большие. Я без вас не хотел ни на что соглашаться, тянул время. Вот и сегодня ночью должны позвонить.

— Что за люди? — спросил Вадик.

— Так ведь не называются. Похоже, я их никого не знаю.

— Хорошо, — сказал Валерий Иванович после короткого раздумья. — Ты им встречу назначь, положим на завтра. Тут мы их и прихватим. Из твоих корешей кто сейчас на «пятерке» чалится? — спросил он у Вадика.

— Там Хмель зону держит, — подсказал Вадик. — Известный в городе вор.

— Надо ему ксиву переслать — пусть твоего зама тряханет. А в случае чего и… — Валерий Иванович поднес пальцы к собственному горлу, — несчастный случай. Давай-ка Медведя сюда.

— Там вроде и сам Хмель в доле, — сказал выслушавший рассказ Медведь. — Вообще-то мы этим делом занимаемся.

Валерий Иванович недовольно покрутил половой.

— В этой истории надо разобраться, — сказал он задумчиво.

Хмель абы с кем кентовать не будет. Ты все, что есть, сказал? — остро посмотрел он на Дмитрия Дмитриевича. — Если где врешь — лучше сейчас скажи, не зачтется. Зато потом…

— Да тут хозяин их, — скучно сказал Вадик. — Вон пельмешки под водочку уплетает, не подавится.

— Давай его сюда.

Однако Томилин подошел не сразу. Дверь отворилась, и двое спортивного вида ребят внесли на большом подносе целиком зажаренного кабанчика с клыками и, похоже, даже с яйцами, сваренными отдельно. Сзади маячила фигура бывшего артиста, а нынче директора кафе — Елисеева.

— Вот, несчастный случай, — сказал он, из почтения не входя в залу, — ехали ночью по кольцу и задавили животное. Прошу отведать.

Вадик и остальные гости радостно загалдели, только у юбиляра как-то не складывалось легкого настроения. Вроде и водка не так грела, и ноги мерзли на деревянном полу. А ведь программа развлечений была приготовлена ой какая и начиналась только малая ее деловая часть.

Томилина, до отвала набившего пузо жирным кабанчиком, привел, осторожно обняв за плечи, Медведь. Полковник хоть и опьянел слегка, однако на его мыслительных способностях водка не сказывалась. Он тут же, четко освещая необходимые подробности, обрисовал истинную картину происходящей в зоне бучи, не снимая с себя всей полноты вины и ответственности и не подставляя своих неумелых подручных. Про Дмитрия Дмитриевича он сказал, что его вины в этом деле вообще нет, поскольку ведомая в зоне двойная бухгалтерия гражданскими властями никак не проверяется и хода на фабрику не дает.

— Не давала, — поправил его юбиляр, поскольку чувствовал, что и малейшей лжи позволять себе в этой компании не надо.

— Сейчас, однако, ситуация другая, — продолжил тем временем Томилин. — Контроль над похищенными документами потерян. Что предлагают Дмитрию Дмитриевичу — подлинные бумаги, фальшивку или копии можно будет сказать только увидев накладные.

Про Виктора Томилин также рассуждал основательно и спокойно. Да, это человек вполне симпатичный по первому впечатлению. Может быть, он вообще и не крал казенных денег на фабрике, а пал жертвой собственной некомпетентности. Таким образом, становилось понятным, почему многоопытный Хмель вошел с Виктором в контакт, хотя и оставалось неясным, в чьих руках документы.

— Ну что, сказал Валерий Иванович после некоторого раздумья. — Еблом щелкаете, теперь надо все гасить. Завтра встречайся с этими, которые тебе звонят. Встречу назначай как можно позднее, легче будет их прихватить. — С этими слонами Валерии Иванович отвернулся от юбиляра и стал подниматься.

Начальник оперчасти колонии майор Медведь, мощный, приземистый, в защитного цвета кителе и брюках, сидел со скучающим видом за столом. Его матерый красный нос говорил о некоторой, впрочем, отнюдь не умеренной склонности к рюмке.

— Входи, — рявкнул Медведь и откинулся в кресле.

Виктор остановился, как положено, у двери и отрапортовал:

— Заключенный Светлов по вашему приказанию явился, гражданин майор.

— Почему так долго? — С этими словами майор раскрыл ящик письменного стола и начал в нем копаться.

— Я на комиссии был.

— Врешь, я тебя там не видел.

— Вы, наверное, раньше ушли.

— Ну и что, пропустила тебя комиссия? — Майор выпрямился и с язвительной улыбкой посмотрел на Виктора.

— С вашей характеристикой кто же меня пропустит?

— Так, так, — улыбнулся Медведь хитрой и по-своему добродушной улыбкой. — По-твоему, оперчасть виновата, что тебя из зоны выпускать нельзя. Что ты еще не встал на путь исправления, а? Ты же неоднократно уличен в нарушениях режима. Тебя еще оперчасть покрывает. При желании на тебя нарушений можно навесить как на рождественскую елку подарков. Стоит только захотеть. Вот позавчера нашли у тебя контролеры двадцать пять рублей в столе — и можно в карцер вести.

— Это не мои. Видать, кто-то подсунул.

Отвечая, Виктор продолжал стоять навытяжку у дверей.

— Садись, — кивнул Медведь на стул. — Кого волнует: твои не твои. Нашли-то у тебя. В твоей бригаде человека избили — значит, твое нарушение. А ты после проверки с жуликами языки точишь. Может, ты с ними заодно побег готовишь? Как видишь, я о тебе знаю все!

— И то, что я сижу ни за что?

— Все вы ни за что сидите. Покрываю я тебя, а ты сотрудничать со мной не желаешь. Вот скажи, откуда в бригаде мак?

Виктор сел поудобнее, но взгляд перевел поверх головы опера в окно, где на заслоненном тучами небе иногда вдруг вспыхивал слепящий блик и снова скрывался.

— Не употребляю мак и поэтому не знаю, — ответил он вяло.

— Знаешь, Светлов, знаешь.

Медведь встал и расправил штору. И тотчас в кабинете воцарился рабочий полумрак.

— Хочешь досрочно на свободу выйти — все надо знать. Или тек нравится здесь гнить. Сидишь ведь по серьезнейшей статье: «государственное хищение» и еще в отказе. Ты нас, наверное, за дураков считаешь.

Виктор перевел взгляд на Медведя и, из последних сил сдерживая себя, сжал под столом кулаки.

— Я только то хочу, что мне положено по закону. Я не грабил, не убивал, не насиловал…

— Только забрал у государства тысяч сто. С гаком. А закон у нас простой: ты нам — мы тебе! Не пропустила тебя комиссия — и не пропустит, если не будешь нам помогать. Только те имеют право досрочно выйти на волю, кто морально перековался, понял? А если понял, так отвечай: вчера водку в зону привозили?

— Не знаю, — вяло ответил Виктор.

— Вот когда будешь знать, тогда и пойдешь за ворота. Сколько у тебя еще срока на ушах висит. По-моему, года четыре, — погрузив по локоть руку в ящик письменного стола, Медведь достал лист с отпечатанным на нем текстом и протянул Виктору.

— Вот, Светлов, подписывай бумагу о сотрудничестве, и ты одной ногой уже на воле.

Виктор встал, отошел к двери.

— Стучать не буду, гражданин начальник. Вербуйте кого-нибудь другого. Разрешите идти.

После ухода Валерия Ивановича сразу как-то стало оживленнее, хотя Вадик вместе с шефом не ушел. Они с Томилиным и Медведем отошли за угловой столик, где тихо пытались о чем-то договориться, обмениваясь колкими взглядами.

А за столом уже пошло веселье. Пришли актрисочки после спектакля. Девки все молодые, только из театрального училища и расположились петь. Дмитрию Дмитриевичу надо бы было присоединиться к трудному разговору в углу, но он как-то обмягчел сердцем. На коленях у юбиляра сидела зеленоглазая прима из самых молодых, и никак он не мог ее стронуть с места. Адвокат, Лев Абрамович, новый, но уже испытанный друг, пришел позже. Подсел рядом с голыми коленками Татьяны, разлил на троих шампанское, поздравил Дмитрия Дмитриевича с новым назначением и такой, как он выразился, «компаньонкой».

Дмитрий Дмитриевич обвел глазами окружающих. Лион, генеральный директор совместного предприятия, уже достаточно навеселе, пристраивался поближе к Галине Карминовой — Таниной подружке. Он то брал ее за руку и начинял что-то с жаром рассказывать, то, застывая в патетической паузе, утыкался сизо выбритым подбородком во взбитое как сливки ее плечо, пытался поцеловать в шею.

Вадик перестал шушукаться с Томилиным и Медведем и подошел к Дмитрию Дмитриевичу.

— Короче, — сказал он. — Я ушел. Спасибо. Стол был классный. — Может останешься, — слабо попросил Дмитрий Дмитриевич.

— Мы тебе под стать девку найдем, эдак метра под два.

— Я маленьких люблю, — скучно сказал Вадик и повернулся строгим лицом к юбиляру. — Давай, Димка! Все отработай, как говорили. Шефу деньги нужны до конца месяца, опять в казино проигрался, а с тебя сейчас и брать ничего нельзя.

— Да, — согласился Дмитрий Дмитриевич, — надо обязательно узнать, куда пошли оригиналы накладных.

— Грубо работаете, — укорил его Вадик и исчез за похожей на театральную ширму дверью.

Татьяна освободила колени Дмитрия Дмитриевича и потянула его в общий зал, откуда раздавалась музыка. Дмитрий Дмитриевич улыбнулся, а потом шутливо обнял ее.

— Не будем засвечиваться, — сказал он, уклоняясь от призывных рук, — у меня за каждым столиком найдется один закадычный друг, с которым надо будет выпить. Лучше потанцуй с американцем, — Он кивнул на невысокого полного мужчину лет сорока с курчавыми волосами и круглым свежим лицом. — Анатолий, пригласи даму.

Сам Дмитрий Дмитриевич спустился по витой лестнице вниз и прошел в туалет, где сполоснул разгоряченное лицо и руки. Туалет расположен был как раз напротив входной двери, а рядом стоял столик администратора с телефоном. Юбиляр решил было позвонить домой, но тут дверь отворил какой-то случайный посетитель, видимо, не знающий местных порядков, и такой ночной прохладой и свежестью пахнуло с бульвара, что Дмитрий Дмитриевич, сам не зная зачем, вышел за порог и встал, запрокинув голову в уже полуночное небо. Дышалось легко, и напряжение последних дней растаяло от тишины и ночной свежести.

«Будто и не пил», — подумал юбиляр, дивясь своему блаженному состоянию.

Он уже было двинулся назад, с сожалением расставаясь с тихой в эти часы улицей, когда какая-то тень выскользнула из дверей кафе и направилась к нему. Дмитрий Дмитриевич кожей почувствовал опасность, но сделать ничего не успел. Вообще-то он был не из породы бойцов — врагов своих убирал рассчитанными ходами, как шахматный игрок, а вовсе не как, скажем, боксер, бросающий противника в нокаут. Он рванулся обойти гостя, который только что вошел в будто бы по случайности незапертую дверь кафе, но чья-то рука схватила его за локоть и стала медленно и неодолимо разворачивать в сторону.

— В чем дело? — стандартно спросил Дмитрий Дмитриевич.

— Привет тебе, дорогой, от зама твоего, Виктора. Поклон передает, — коротким мерзким шепотком защекотало ему в ухо, и будто невзначай чужая сила повлекла его к машине, причем машине его собственной, и запихнула в салон.

Виктор добрался до своей шконки и лег на нее, закрыв глаза. Однако сон не приходил, назойливое треньканье цыганской гитары будоражило в душе обрывки каких-то близких воспоминаний. Потом почему-то появилось лицо новой учетчицы и заполыхал на ветру ее розовый платочек. Виктор, озлясь, вскочил, собираясь вырвать у Морика гитару.

— Комиссию опять не прошел? — остановил его Трифон, который демонстративно не слушал треньканье Морика.

— Нет и никогда не пройду. Мне опер так и заявил: «Пока вы не раскаетесь в своем преступлении, мы вас не можем досрочно освободить». Я ему говорю: «Меня осудили без вины…», а он…

— «Врешь, подлый зэк», — вставил Трифон. — Все это мы уже проходили.

Морик отбросил гитару. Его крупное и до сих пор еще холеное лицо бывшего артиста театра «Ромен» наполнилось вниманием. Через три месяца у него тоже подходил срок подавать заявление на «химию», и он со всей серьезностью прислушивался к каждой детали разговора.

— Ментов надо обманывать, — убежденно проговорил Морик. — Согласился бы. Мол, было дело, виноват, а теперь твердо, как пишут начальники, встал на путь исправления. Через неделю уже смотрел бы на зону с той стороны забора.

Наступило неловкое молчание, потому что для предлагаемого Мориком нет на зоне точного определения. Такие сделки с собственной душой нередки, но каждый должен решать их для себя сам. Видя, что Морик попал в неловкое положение, Трифон злорадно потрепал его по ушам.

— Уши у тебя, Морик, как у волка, а по соображению ты овца. Если он вдруг в признанку пойдет, потом его ни один судья слушать не станет.

— Велик ли грех украсть у сволочей.

Настырный Трифон пытался придумать какой-либо выход для Виктора. Нечто вроде почетной капитуляции.

— Если хочешь добиться пересмотра дела, тебе в сознанку идти нельзя, — соображал он.

— А я бы твоему директору, который тебя засадил, а сам на воле гуляет, давно бы голову отшиб, — гнул свою линию Хмель, для которого теперь стало вопросом престижа перед своими вольными друзьями «кентами» — добиться согласия Виктора на акцию. — Мои люди все организуют, — говорил Хмель не скрываясь. Он был уверен, что никто из здесь сидящих, даже Морик, его не сдаст — не на таких делах проверены.

— Ты выйти хочешь? — поддержал Хмеля Шакура. — Тогда поверь Хмелю. Он все сделает как надо.

— Выйти я хочу, но не любой ценой. Опер мне тоже свободу предлагает, надо только ему помочь вас захомутать. Видите, как просто мне перековаться. Я на волю, а вам срок добавят.

— Ты, короче, думай, а мы с Шакуров пошли, — бросил Хмель, и они ушли.

Морик, который при таких уважаемых жуликах, как Хмель и Шакура, был совсем тихонький, едва они вышли, стал на глазах оперятся. Он поднялся, обошел Виктора, к которому все-таки испытывал уважение, и в вызывающей позе встал перед Трифоном.

«Ох, не туда ты, Морик, полез», — подумал Виктор, но не вмешался. Дед и сам мог вполне за себя постоять. За сорок лет почти непрерывных тюремных скитаний, он прошел такие академии жизни, о которых бывший актер и не слыхивал.

— Слышь, дед, — рисуясь, заговорил Морик. — Тыс каких делов меня овцой назвал? Ты хоть старый, а должен сам за свои слова отвечать.

— Да ты овца и есть, — засмеялся Трифон, рвя у себя на брюках ширинку. — Хочешь, Морик, попробовать?

Морик протянул руку, пытаясь схватить деда за горло, но Трифон и не противился. Он небрежно раскрыл ладонь с опасной бритвой. Виктор, видя, что для Морика нет шансов с честью выйти из столкновения, и опасаясь, что деду в самом деле придется его порезать, бросился между ними.

— Ты мне деда не обижай, — уговаривал Виктор Морика, хотя ему было понятно, что Трифона не обидеть. — Дед у нас один такой. Еще бериевскую амнистию помнит.

— Обидишь его, — проворчал Морик и, увлекаемый сильной рукой Виктора, спокойно сел рядом с дедом, правда, не глядя на него.

— Возьми у меня в тумбочке чай, — скомандовал Виктор. — Выпьем с дедом мировую. Да спой что-нибудь из старых воровски песен.

Морик снова взял гитару.

— Сейчас Вова сбегает. Где-нибудь слушает нас, — пояснил он и кричал: — Вова!

Неизвестно откуда появился Вова, издали посмотрел на Морика.

— Не бойся, иди сюда, — предложил ему Морик. — Быстренько банку бери, бугор велел чай запарить.

Вова схватил чайник и полетел на кухню. Морик умиротворенно повернулся к Трифону:

— Чего тебе спеть, старый бродяга. Ничего я не знаю из того репертуара… Разве что…

— Ничего я не помню, а песен тем паче, — пробормотал Трифон. — Как сажали, помню. Проповедь я читал. Своей двадцатке. Комнатка голая. Железная кровать, стол без скатерти. Только на окнах белые занавески. Проповедь свою последнюю помню… «Господи, когда человек спотыкается, помоги ему подняться, но не веди своей дорогой. Потом, что только своим размышлением, своим разумом, своим путем человек может к тебе прийти. Ибо в многообразии людей и в множестве их путей таится, может быть, самая большая надежда на будущее»… Вот только это и запомнил. Давай свой чифир, — сказал он Вове, который уже успел вернуться с дымящейся банкой в руках.

— Кстати, бугор, — обратился Вова к Виктору. — Мне через три месяца освобождаться. Хотел деньжонок к воле подкопить. Сколько мне в этом месяце упадет зарплаты на карточку?

— Ты что, зарабатывать сюда пришел? — укорил его Морик, а Трифон добавил не шутя:

— Будешь стучать, заработаешь на осиновый кол.

Однако Вове — как об стенку горох. Словно и не слыша слов Трифона, он внимательно глядел на Виктора.

А тому и сказать нечего.

— Хреновина какая-то получается, — пробормотал Виктор. — Норма есть, а денег нет. Завтра пойду к мастеру разбираться.

Когда Дмитрий Дмитриевич оказался в машине, он скосил глаза на прилипшего к нему человека и увидел только темный, словно обожженный профиль и узкую полоску усов с торчашей посредине сигаретой.

— Надо поговорить, — прошептал все тот же голос.

Почему машина оказалась открытой, было юбиляру как-то неясно, хотя для публики, с которой ему пришлось оказаться в эту прекрасную ночь, вскрыть чужую машину было легче, чем раз плюнуть.

— Подвинься, — пробурчал другой голос, не находивший нужным снижаться, и тяжелое плечо отжало Дмитрия Дмитриевича на середину заднего сиденья. Сидеть стало совсем неудобно, но он даже не пискнул по этому поводу, только тоскливо надеялся: «Вот сейчас выйдут ребята из охраны (и за что подлецам деньги платят) и освободят от неожиданной неприятности».

Но надеждам не суждено было сбыться, потому что у тех, кто усадил его в машину, был конечно подготовлен свои последовательный план. Тяжелая рука выгребла из карманов Дмитрия Дмитриевича вместе с грудой мелочи ключ зажигания и передала сидевшему впереди человеку. Собственная машина Дмитрия Дмитриевича слабо фыркнула и, предав хозяина, помчалась по пустой улице. Проехав вовсе пустяк, она свернула в один двор, потом в другой и остановилась.

— Ну что, друг, — спросил, не поворачивая головы, человек с темным лицом уголовника, — знаешь, зачем мы пришли?

«Вес заберите!» — хотелось крикнуть Дмитрию Дмитриевичу, но он сдержал рвавшийся из горла крик.

— Не знаю, — сказал он, и тотчас схлопотал затрещину по губам, отчего засолонилось у него во рту и бешено забилось сердце.

— Мы тебе объясним, если сам не понимаешь, — должок за тобой небольшой кенту твоему, Виктору, который за тебя сейчас чалится. Сколько ты с его отсидки поимел? — И другой толчок в челюсть, именно толчок, а не удар, тряханул его голову в другую сторону.

Вторая затрещина, как ни странно, вернула Дмитрию Дмитриевичу часть самообладания. Невольно вновь вспомнил он про могущественную защиту, которая непонятным образом оплошала, но все равно ведь существует и, верно, в данный момент ищет его, и приободрился.

— Вы руками поаккуратнее, — попросил он спокойно, — если я с таким лицом на банкете покажусь, сразу расспросы пойдут: отчего и почему. Вам, я думаю, это тоже ни к чему.

— Так ведь на банкете еще оказаться надо, — протянул тот же шелестящий голос у него под ухом. — А ты, сучок, можешь оказаться совсем в другом месте, если мы не договоримся.

— Например, метра на полтора ниже, чем сейчас, — оглянулся водитель, ощерив худое, остроносое лицо.

Отворилась дверь в темную парадную. Мирное семейство прошествовало мимо машины и скрылось в темноте. Дмитрий Дмитриевич чуть встрепенулся, когда пара любящих родителей, ведя под руки малолетнего отпрыска, на мгновение замерла перед радиатором, но тотчас же ощутил прикосновение колющего предмета к шее и замер.

— Ты не рыпайся, — посоветовал ему вполне мирным тоном его сосед справа, поджимая пленника на середину, — а то шабер в сонную артерию зафугасим.

— Что вы в конце концов хотите? — смирившись, спросил Дмитрий Дмитриевич, более всего желая вернуться назад, в безопасное кафе, за стол, начиненный яствами и выпивкой.

«Вот сидел, не знал своего счастья», — подумалось ему. И томная Татьянина улыбка высветилась прямо из мерцающего панорамного зеркала и пропала.

— Что мы хотим? — задумчиво спросил человек с темным профилем, не поворачивая головы к пленнику. — Самый пустяк, справедливости хотим. И знаешь, во сколько мы оцениваем справедливость?

— Не знаю, — глухо сказал Дмитрий Дмитриевич. — Вы уж сами цифру назовите.

— И ты нам сразу заплатишь, — утвердительно махнул тяжелым подбородком бывший зэк, как верно опознал его юбиляр.

— Сразу не пойдет, — возразил хоть и робко Дмитрий Дмитриевич, — мне надо деньги снять со счета…

— Со сберкнижки, что ли? — перебил сидящий впереди человек. — Так мы с тобой вместе поедем прямо завтра с утра.

— Умри! — резко приказал водителю главный. — Еще не добазарились о сумме, а ты уже о прихвате договариваешься. Ты парня убрал в тюрьму за свои грехи. Поэтому с тебя, дорогой, штраф — пятьдесят тысяч рублей!

— Кто же такие деньги держит на сберкнижке! Меня бы в тот же день замели, как я бросил бы их на сберкнижку. Я могу только снять со счета в банке и то не завтра, а максимум через день, потому что нужна подпись кассира…

— Так ты меня хочешь уверить, что свои кровные в банке держишь. Срока тебе падла, всего до завтрашнего вечера. Смотри! — грозно прервал главарь.

— А где, когда?

— Мы тебя сами найдем. — И тотчас вся компания выскользнула из машины и исчезла в подворотне.

Следующий день был похож на предыдущий, как два брата-близнеца. С опостылевшей ему самому аккуратностью Виктор строил свою бригаду на голой площадке перед бараком. Уже раздался пронзительный звонок — приглашение на работу, а он еще никак не мог правильно сосчитать своих «гавриков». Как всегда, последним явился Юрок. Бедняга полночи пробегал в поисках покладистого петуха и все безрезультатно. Теперь, злой и невыспавшийся, он искал, на ком бы сорвать злость. Обходя ряд, он наткнулся на парня по кличке Ласта с черной перчаткой на руке. Юрок, как говорится, стал искать солдатскую причину, чтобы к нему придраться, благо его поначалу никто не останавливал.

— Ты вчера в столовой дежурил? — спросил Юрок, бредя в строю между опостылевшими производственными корпусами. Ласта кивнул.

— Мне и Питеру пайки не досталось. Какая-то крыса увела. Или ты сам обсчитался. Короче, гони две пайки.

Виктор отстал от основной массы зэков, внимательно прислушиваясь к разговору, так как бессознательно он держал зуб на Юрка с того самого момента, когда тот стал выпендриваться перед новой нарядчицей.

— Я твой хлеб караулить не обязан, — огрызнулся Ласта, и тут же Юрок ударил его кулаком по зубам, потом по скуле. Ласта закрылся здоровой рукой.

— Ты чего же инвалида бьешь, животное! В натуре, ты даешь, Юрок!

Виктор грубо оттеснил Юрка от Ласты. В другое время Юрок подумал бы, стоит ли лезть на рожон, но сейчас еще в кураже от своих хорошо легших ударов он зарычал:

— Смотри, как бы и тебе голову не разбил.

Только это Виктору и нужно было. Теперь при любом разборе он смог бы сказать, что Юрок при свидетелях угрожал ему. А то, что разбор будет, он не сомневался. У Юрка все земляки в авторитете на зоне. Поэтому он так себя и ведет. Виктор без слов нанес Юрку хорошо рассчитанный удар кулаком в лоб, одновременно оглянулся и увидел большой деревянный ящик. Юрок отпрыгнул, выхватил остро заточенный напильник. Виктор с размаху ударил его ящиком по голове. Юрок осел. Виктор вырвал у него из рук напильник и вышвырнул за забор. Юрок поднялся, отер кровь с лица. Виктор, сжав кулаки, подошел к нему, но Юрок, присев на корточки, затряс головой:

— Хорош, пойду лицо умою.

Только отойдя к самой двери, он повернулся к Виктору:

— Еще не вечер, Витя, погоди, сочтемся, — пригрозил он и ушел.

Виктор, задав бригаде урок, спустился вниз. Хоть и оторопь брала его при виде лишенного всяких человеческих черт лица старшего мастера, но переговорить с ним было необходимо. Проходя мимо штабелей шкафов и кроватей, мимо кучи набросанных кое-как друг на друга бракованных диванных матрасов. Виктор вдруг услышал где-то сбоку, за плотной стеной трехстворчатых шкафов женские голоса. Он обогнул цех слева и увидел двух женщин, присевших на мягкий полосатый матрас. Одну из них он, конечно, сразу узнал. Да, это была Ольга, которую, не признаваясь себе в этом, он стремился увидеть сегодня. Видимо, ее собеседница работала в санчасти. — на нем был надет белый халатик, плотно обтягивающий ее зрелые бедра и грудь.

… — А если человек попал случайно? — видимо продолжая разговор, в запальчивости воскликнула Ольга и растянулась поудобнее на матрасе. — По судебной ошибке. Разве мало у нас еще беззаконий. И этот человек…

— Раз сюда попал, уже не человек, — безапелляционно поправила ее подруга. — Зэк! В зоопарке у обезьян тоже между ног висит, однако ты же не захочешь с ними спать.

— Я не о постели говорю, — возмутилась Ольга. — Мне кажется, ты не права. И среди них есть люди, только несчастные.

— И все-таки я, как мужчин, зэков вообще не воспринимаю. Неужели ты бы смогла?

— Знатные дамы раздевались при рабах догола, — улыбнулась Ольга.

— При этих раздеваться нельзя, — женщина в белом халатике поднялась покачивая бедрами. — Разорвут на части. Прощевай, подружка. Я пошла на прием. А ты поаккуратнее среди этого зверья.

Когда Ольга поднималась, Виктор поспешил уйти. Он подошел к кабинету Хацкова, но в нем никого не оказалось. Виктор сел поудобнее, приготовившись ждать, и тут дверь отворилась и вошла Ольга.

Не ожидая встретить здесь Виктора, она застыла у дверей, но когда он поднялся и жестом пригласил ее занять место, улыбнулась.

— Императрица, обреченные на смерть приветствуют тебя! — неожиданно для себя произнес Виктор и запнулся. Более всего он не хотел, чтобы она решила, будто он специально подслушивал.

Но Ольга, видимо, никак не связала его слова с предыдущим разговором.

— Разве вы обречены? — спросила она серьезно, и улыбка слетела с се губ.

— Здесь жизнь хуже смерти, — вырвалось у Виктора, хотя он вовсе не собирался жаловаться ей.

Ольга посмотрела на него с недоверием:

— Вот вы жалуетесь на судьбу, а выйдете и снова начнете воровать и грабить.

— Вы слыхали о такой статье как госхищение? — вспыхнул Виктор. — Я себе лично ни копейки не взял. А государство наше само кого хочешь ограбит.

— Однако все заключенные твердят: я не виновен, — грустно сказала Ольга.

Виктор сам не мог понять, почему ее мнение так важно для него. Хотя что могло быть удивительного в том, что ему не хотелось, чтобы сидящая напротив, милая до безумия молодая женщина видела в нем обыкновенного преступника, каковым он никогда не был.

— Представьте себе, молодой специалист попадает по распределению в шарашкину контору. По виду фабрика как фабрика. Делает плохонькую мебель, а по сути мафиозная организация. Левое сырье, левая продукция, левые цеха. Но я то этого не знаю. Я начальник основного производства. Такой весь из себя гордый. Уходит директор в отпуск. И кого назначает вместо себя? Меня. Дело в том. что у директора крупная недостача. А покрывать не хочется, денег жалко. Дешевле меня подставить. Дело крутится. Я подписываю все бумаги, которые мне приносят уважаемые люди. И влетаю на сотни тысяч. Честный главный бухгалтер вызывает ревизию. Честный следователь пишет обвинительное заключение. Честный судья вешает иск и срок на уши.

— А почему «на уши», — спросила Ольга удивленно.

— Да это так в зоне говорят. Я не прошу вас мне верить. Но вы спросили, я ответил.

Ольга вздохнула, не зная, что сказать.

— И что вы собираетесь делать? — спросила она.

— Не знаю. Борюсь, пишу во все инстанции, а толку… Давайте лучше перейдем к делу. — Виктор порылся в карманах своих брюк и достал бумажку с записями. — Вот итог по моей бригаде. Месячные данные.

Ольга взяла листок, внимательно его изучила, потом бросила на Виктора гневный взгляд.

— Вы мне сказки рассказываете, а потом подсовываете липу. Столько браслетов ваша бригада и за два месяца не делает.

Виктор, попытавшись скрыть охватившее его раздражение, медленно забрал у нее из пальцев листок, смял его и снова спрятал в карман. Потом, совершая проступок, за который его ждало неминуемое наказание — карцер, он открыл письменный стол старшего мастера и достал журнал учета продукции. Виктор не раз видел этот журнал в руках Хацкова, и сам ежедневно диктовал ему цифры, которые старший мастер переписывал в журнал. Он медленно пролистал толстую амбарную книгу, потом передал ее Ольге.

— Писать и считать умеете, — проговорил он. — Сложите тридцать цифр и получите результат. А вообще, милая девушка, учтите на будущее, на зоне можно все: драки, водка, — даже убийство. Но план — это святая святых. Даже новички быстро вразумляются, что норму нужно дать — кровь из носа. И дают. Так что проверьте лучше свою бухгалтерию.

Дмитрий Дмитриевич запоздало вспомнил, как просил его Валерий Иванович назначить точное время, да попозже, и аж застонал от собственной неповоротливости. Юбиляр быстро вырулил к кафе, а когда посмотрел на часы, у видел, что времени прошло всего ничего, минут двадцать. Никто еще его не хватился. Только Татьяна досмотрела на него удивленно, молча вынула тончайший шелковый платочек из сумочки и отерла Дмитрию Дмитриевичу влажный лоб.

— Что с тобой, Дима? — спросила она. — На тебе лица же нет. Перебрал, что ли?

— Наоборот! — Юбиляр распечатал нетронутую бутылку польской ужасной водки и маханул полный бокал не закусывая. Чуть полегчало. Тогда он для скорости хватанул второй бокал и пошел добирать в бар.

Вернулся он совсем веселый и бесстрашный и принялся обихаживать оставшихся без его твердого руководства гостей.

Все случившееся будило в нем теперь только веселость и жажду мести. Сейчас бы ему было что сказать Валерию Ивановичу, люди которого даже не смогли обеспечить его безопасность. Он, правда, с некоторым трудом, спустился вновь вниз на первый этаж и позвонил Вадику. Тот с запозданием поднял трубку, видно, только что вошел домой.

— Ты уж извини за беспокойство, — сказал Дмитрий Дмитриевич чуть заплетающимся языком. — Только после твоего отъезда у меня прихват был. Чуть не кокнули.

— Кто?

— Из тех, звонящих. Как-то меня выследили.

— Ну, погоди, — сказал Вадик. — И не вздумай никуда уйти. Ты там развлекаешься, вот и хорошо. Держись поближе к народу. Мы подъедем.

Дмитрий Дмитриевич вернулся к цветнику, обрамлявшему стол. Вадик, видимо, держал машину возле дома в разогретом состоянии, потому что только юбиляр пустился в светские разговоры с разгоряченными девочками, как отворилась дверь и плотная гигантская фигура заслонила дверь.

— Вы с нами посидите? — раздался восхищенный голос Татьяны, но Вадик покачал головой.

— Некогда, милая, — мягко протянул он, — в другой раз познакомимся, ты кушай, детка, больше, силы копи.

В коридоре, там, где еще недавно промелькивала гнусная морда одного из вымогателей, было не продохнуть от ядреного Вадикиного народа. Явно бывшие спортсмены, культуристы.

Дмитрий Дмитриевич при полном молчании Вадика рассказал о случившемся и о том, как дальше должны протекать его контакты.

— Плохо, — нахмурился Вадик, внимательно его выслушав. — Чей почерк? — спросил он пожилого мужчину кавказского типа, который тщательно следил за каждым словом Дмитрия Дмитриевича.

— Они не в побеге, — отозвался кавказец, поводя широченными плечами.

«Тоже, видно, бывший борец», — решил юбиляр, глядя, как ходят громадные желваки мышц под тонким свитером.

— Я тебе скажу, люди в авторитете, — тем временем продолжал кавказец. — Иначе как могли за ним пригляд пустить по всему городу. Но не центровые. Сдастся мне, как он рисует их, не так давно откинулась братва. Такие волки самые опасные. Изголодались в зоне, вышли — ничего нет, а все близко. За деньги любого загрызут. Ничего не боятся. Теперь от него не отстанут.

— Вычислить их никак нельзя? — поинтересовался Вадик. — Может добазарились бы, дали бы ребятам пару кусков.

— Если бы я их увидел, может, и договорились бы, а с ним они базарить ни о чем не будут. Они думают, что крепко его за горло держат, значит, с ним разговор один — или деньги, или убивать.

— Так уж и убивать, — встрял в разговор Дмитрий Дмитриевич — и напрасно.

Никто не обращал на юбиляра внимания, будто не его жизнь и средства были в опасности.

— Слушай, — сказал высокий сухой пацан, которого все называли почему-то Манделой, — они ведь не должны его ни на шаг отпускать. Должны пасти до последнего. Стало быть, там команда не самая маленькая. А что, если пустить ребят по микрорайону, может, кого вытащат?

— Надо сделать так, — рассудил Вадик. — Димыч у нас за подсадную. Пусть, не торопясь, поездит по городу, а мы за ним. Глядишь, и выкупим хвоста.

— Может быть, и не одного, — со смешком сказал Мандела. — Кто знает, кто его еще пасет кроме этих.

— Никто, — вякнул Дмитрий Дмитриевич.

— Этого ты наверняка знать не можешь. — рассудил Вадик. — Ты пока танцуй, — предложил он юбиляру, — развлекайся вовсю, а мы еще ребят подтянем. Может быть, игра будет на всю ночь.

Дмитрий Дмитриевич и сам хотел забыть эти мерзкие, траченные жизнью лица, унижение и страх, которые он испытал в машине. Он вернулся в банкетный зал и до двух часов ночи, отстав от обычной умеренности, вливал в себя отменный грузинским коньяк, заставляя пить быстро захмелевшую Татьяну и ее веселых подруг. Когда он выходил после долгого застолья, поддерживаемый с обеих сторон дамами, его на мгновение перехватил Мандела.

— Мы сечем поляну, — сказал он, деликатно придерживая Дмитрия Дмитриевича за локоть. — Ты езжай, как ни в чем не бывало, к дому, а мы их выкупим. Только не гони, дай им прицепиться.

— А где все ребята? — с некоторым трудом спросил Дмитрий Дмитриевич. Перед глазами у него все сияло и плыло.

— Ребята на месте, — отмахнулся Мандела. — Ты машину-то сможешь вести?

— В любом состоянии. — отрекомендовался Дмитрий Дмитриевич. — Без проблем. Так ребята помогут?..

— Езжай тихо, — еще раз подчеркнул Мандела и исчез.

Не задерживаясь, Виктор вышел из кабинета. Теперь он не был уверен, что правильно поступил, сгоряча открыв стол Хацкова. Если старый пень застал бы учетчицу, роющуюся в его бумагах, вряд ли он удовлетворился бы ее объяснениями и нашел способ выйти на Виктора. Но вообще в разнице между его данными и данными бухгалтерии было что-то удивительно странное. Уж что-что, а учет у Хацкова был поставлен строго. Виктор поднялся к себе, но, не доходя до дверей увидел Питера, который сигналил ему, что в цехе неблагополучно, Виктор влетел в цех и увидел… легкого на помине Хацкова, который подозрительно оглядывался, стоя на негнущихся ногах посреди цеха.

Его дряхлость только подчеркивала ту силу власти казнить и миловать заключенных, которой обладал этот наполовину выживший из ума заслуженный чекист. Внезапно Хацков сложился чуть ли не вдвое и нырнул под стол петухов. Те испуганно встали, не зная, что делать. Однако Хацков появился с другой стороны стола весьма довольный, даже улыбающийся. Ощущение от его улыбки было такое, будто на коре дерева появилась трещина. Он с трудом встал на ноги, вездесущий Вова поддержал его под ручку, чем Хацков, кажется, остался доволен.

— Все… чисто, — каркнул Хацков, откашливаясь. — Твое рабочее место? — обратился он к Курицыну, который от страха потерял дар речи и смог только кивнуть.

— Петух?

— Петух!

— Молодец… — слова вылетали из Хацкова, словно горячие картофелины, рывками. — Детали… на землю… не роняешь. Бригадир, выпиши ему дополнительные два рубля на ларек.

Довольный Хацков все же не успокаивался. Не так легко ему было подняться на два пролета вверх, поэтому если все же он попадал к Виктору, то стремился обозреть все наилучшим образом. Правда, приемы у него были весьма оригинальные. До последнего дня своего пребывания в зоне Виктор так и не смог понять, то ли Хацков в самом деле спятил на почве бережливости, то ли играл одному ему ведомую роль. Вот и сейчас Хацков обошел каждый стол, потом сделал круг вокруг мусорного ящика и буквально нырнул в него с головой, разгребая мусор руками. Он появился весь грязный и разочарованный и, не стряхивая грязь с потертого пальто, которое неизменно носил зимой и летом, спросил у Виктора:

— А на дне деталей нету?

«Совсем ошизел старый пес», — подумал Виктор, но вслух предупредительно ответил:

— Ни в коем случае, мы за этим смотрим. Кстати, Николай Петрович, вопрос можно? Мужики обижаются. Пашут, пашут, а на карточке голый Вася. По накладным подача в два раза меньше, чем по факту.

Голова у Хацкова затряслась — последствие старой фронтовой контузии. Расстояние между отдельными словами стало еще больше.

— Зачем… зачем… смотрел? … Кто… разрешил? После проверки… ко мне!

«На кой черт к нему полез с вопросами», — ругал себя Виктор, следя за медленно ковылявшим к выходу Хацковым.

— Настоящий пень с ушами! У него мозги заплесневели еще в тридцать седьмом! — выругался он вслух, не в силах сдержаться.

— И руки по локоть в крови, — добавил подошедший к нему Шакура, который, как и все остальные члены бригады, старательно изображал работу под строгим взглядом Хацкова. Правда, Виктору иногда казалось, что Хацков прекрасно осведомлен о том, что четверть бригады не работало, и что норму за них делали петухи, и что его это даже устраивало.

— Они куда-то выносят половину деталей, — поделился он своем догадкой с Шакурой. — Хорошо бы их на этом прижучить. Кстати, где сейчас Хмель? Что-то я его с утра не видел.

— У Хмеля новая жена, — широко улыбнулся Шакура. — Он с ней в душе с утра прохлаждается. Кстати, надо его предупредить, что Хацков приходил. Этот дед мутный, как болотная вода. Тебе ничего не сказал, а сейчас уже, может звонит ментам, чтобы выяснили, почему Хмеля нет на рабочем месте. Застукают его с петухом, могут еще срок впаять.

Вместе с Шакурой Виктор спустился вниз, в душевые. Шакура постучал в дверь условным стуком, и она отперлась! Высунулась голова Хмеля, потом показался он сам, наспех натягивая трусы.

— Ты как меня нашел? — удивленно спросил Хмель, не замечая стоящего позади Шакуры.

Тот подтолкнул Виктора в бок, дурачась, мол, не говори, что я тебя привел.

— Да смотрю, новенького нет, который на пересылке еще подворачивал. Значит, где-то с тобой. Хацков приходил, как бы ментам не стукнул.

— Гонишь, — засмеялся Хмель, все-таки разглядев в тени Шакуру. — Вот кто тебя привел. Маруська, выходи, свои.

Вихляя бедрами, из раздевалки вышел молодой восемнадцатилетний парень, обошел Шакуру, смотря на него и на Виктора скользящим взглядом проститутки. Хмель ревниво наблюдал за ним и вдруг хлопнул по голому заду.

— Канай отсюда, шлюха. У нас с бугром свой базар.

— Не очень-то и хотелось, — совсем по-бабьи взвизгнул Маруська и обжег Виктора взглядом блудливых синих глаз. Однако совсем другие глаза были нужны Виктору.

— Я принял решение, — сказал он, когда петух скрылся за дверью. — Посылай братву к директору. Пусть, козел, дает денег и пишет повинную. Только смотри, чтобы его семья случайно не пострадала. Я наслышался, как твои кенты на воле грубо работают.

Хмель обрадованно подхватил протянутую Виктором бумажку с адресом, хотел что-то сказать, как вдруг заметил художника Вову, который как бы случайно пытался войти в душевую раздевалку.

Дмитрий Дмитриевич с трудом распахнул дверцу машины, галантно посадил девушек и поехал куда глаза глядят. Глядели они, по правде сказать, не очень хорошо, дорога перед машиной то завязывалась в узел, то поднималась вверх столбом. Проехав так до первого перекрестка, юбиляр зачем-то свернул в него, хотя это было ему вовсе не по пути домой. Куда едут вместе с ним Татьяна и Марина, он вовсе не представлял, да и не задумывался. Уже заворачивая, машинально, без всякого подвоха глянул он в зеркальце, и огни свернувшей за ним машины ослепили его. И тут же панический страх ворвался в душу Дмитрия Дмитриевича. Совсем забыв о наставлениях Вадика и его бойцов, он вдавил педаль в пол и рванул на крайней скорости по узкому переулку. Поскрипывали сиденья, угрожающе взревывал двигатель на малых передачах, стрелка спидометра склонилась к красной черте, но огни преследователей все также ровно светились в нескольких метрах сзади. Еще благо, что девочки не видели эту отчаянную гонку, обе мирно спали на заднем сиденье, разморенные теплотой и быстрой ездой. Видя, что никак не может оторваться от преследователей, Дмитрий Дмитриевич вовсе впал в панику. Он остановил машину, положил голову на руль и закрыл глаза.

«Черт с вами, — подумал он, — делайте что хотите, ваша взяла». Однако никто не подходил, наоборот, вторая машина даже чуть откатилась назад и застыла, словно ее водитель был так же пьян, как и Дмитрий Дмитриевич.

От внезапной остановки открыла глаза Татьяна, недоуменно оглянулась и полезла целоваться.

— Димочка, — заворковала она, — да ты просто прелесть, так быстро довез. — Она перегнулась вперед, чмокнула юбиляра в шею и стала тормошить подружку: — Марина, вставай, мы уже дома.

«Не уходите», — хотел выговорить Дмитрий Дмитриевич, но сдержался. Хотя спиной чувствовал наставленные на него фары, но не хотел пользоваться своими дамами как прикрытием.

— Ты как, в порядке? — спросила Татьяна, бросая на него сочувственный взгляд. — Дорогу до дома найдешь?

Юбиляр, почти трезвый, ответил ей уверенным кивком головы, говорить он был не в состоянии от страха. Он пытался узнать Танин дом и не мог. Только девушки вышли, как Дмитрий Дмитриевич с места врубил крайнюю скорость. Он проехал до конца злосчастный переулок, сделал потом целую серию стремительных поворотов и на красный свет ворвался на Садовое кольцо. Хотя и пустынное в это ночное время, Кольцо кое-где оживлялось световыми бликами врозь идущих машин. Одна из них оказалась между Дмитрием Дмитриевичем и его преследователем и на секунду заслонила его машину. Тут же он увеличил скорость до крайности, пролетел мимо американского посольства и, не соблюдая никаких правил, свернул с площади Восстания на Пресню. Как во сне мелькнула Зоологическая, потом он свернул в какой-то темный переулок, над которым висел «кирпич», и далее, вихляя между домами, выбрался на Малую Грузинскую. Никто уже его не преследовал. Руки у Дмитрия Дмитриевича дрожали, когда он выходил из машины. Дом его находился всего в нескольких сотнях метров, и он решил пройти их пешком. Правда, едва он отпустил руль и поднялся, как его охватило ощущение такой крайней незащищенности, что, отойдя на три шага, он вдруг остановился и быстро забрался опять в салон. Только он завел машину и потихоньку на второй двинул к дому, как со всех сторон раздалось гудение и треск и две битком набитые людьми тачки взяли его в клещи.

Хмель придержал Вову одной рукой, не давая заглянуть в душ, и развернул к себе:

— Ты, шалашовка, что здесь трешься?

— Что уж, тут ходить нельзя, — попятился Вова, но Шакура как бы случайно встал за его спиной, не давая уйти.

Хмель подошел к Вове вплотную, огонек бешенства дрожал в его глазах.

— Но ты же не просто, сучка, здесь ходил, ты же вынюхивал. Я тебе сколько раз говорил, чтобы ты ко мне близко не подходил!

— Да я и не подхожу, — заскулил Вова, — бугор, хоть ты заступись.

Виктор пожал плечами.

— Умри, сука, — прошипел Хмель, взбешенный апелляцией Вовы к бригадиру. — Ты что, авторитетов ищешь? Еще рядом тебя увижу, голову разобью. Понял?

«Понял», — хотел сказать Вова, но не успел.

Шакура ударил его локтем по почкам, Вова упал. Тут же Хмель начал избивать его ногами.

— Убью, кумовка!

Вова встал, пытаясь вырваться из рук Хмеля, но Шакура сзади ударил его кулаком в шею, и Вова снова свалился. Несколько секунд отвернувшийся Виктор слышал звуки ударов и стоны, потом стоны прекратились, и Виктор понял, что Вова вырубился. Это поняли и жулики, Шакура что-то скомандовал Маруське, и вся троица быстро исчезла, предоставив Виктору разбираться с полуживым художником. Виктор подошел к Вове, ногой перевернул его на спину. Вова поднял залитую кровью голову и застонал. Виктор рывком поставил его ноги и поволок в раздевалку.

— Быстро гасись в раздевалке, пока кто-нибудь на вахту не передал, что у тебя вся рожа разбита. Иди под душ, ототрись. И чтобы я тебя до конца смены на людях не видел, пока себя в порядок не приведешь.

Едва Виктор успел затолкать Вову под душ и выйти в цех, как на его пути появились начальник оперчасти Медведь и начальник отряда, в котором работала его бригада, капитан Орлов. Подозрительно оглядев Виктора, прячем начальник отряда не погнушался обыскать его карманы, чем обычно занимались простые солдаты, они вернули его назад в душевую. Больше всего Виктор опасался, чтобы в кровь избитый Вова себя не выявил, и его опасения оправдались. Правда, не сразу.

— Ты почему не в цеху, — спросил опер, прислушиваясь к шуму воды в душевой.

— Голова болит. Лицо сполоснул, — сказал Виктор.

В это время Вова что-то уронил и послышался металлический звук.

— Кто у тебя в душевой? — весь подобрался Медведь. — Петушка небось спрятал?

— Не балуюсь, — ответил Виктор сдержанно. — Да вы лучше меня знаете. Небось кумовки доносят. Вова там, художник. Полы намывает.

— С чего это мужик у тебя полы моет, когда это работа педерастов, — недоверчиво спросил капитан Орлов. — Поди, вынуждал его.

В это время приоткрылась дверь и Вова высунул свое разбитое лицо. Увидев начальство, он хотел скрыться, а может, только делал вид, что хочет, но не успел. Медведь бросился за ним и вывел на свет. Вместе с начальником отряда, качая головами, они рассматривали изуродованную физиономию Вовы.

— Кто это тебя? Бугор? — спросил Медведь, подрагивая губами от удовольствия. Видимо, поймать Виктора на избиении своих же зэков было бы для него большой удачей.

— Не надо, начальник. Вы на него жути не гоните. Я его пальцем не тронул. А ты, сука, говори, где ишкарябался, — Виктор бросил на Вову угрожающий взгляд, который тот, казалось, понял.

— Я когда стену протирал, не удержался и с лестницы упал прямо на ведро, — проговорил Вола, еле шевеля распухшими губами.

— Ладно, вали отсюда, — скомандовал начальник отряда, махнув рукой. — Потом с тобой разберемся.

Дождавшись ухода Вовы, он повернулся к Виктору:

— Садись-ка рядом, дружок. — Они сели у стены на скамейку. Подчиняясь команде, Виктор занял место посредине между Орловым и Медведем. На фуражку опера, готовившего тираду, не спеша падали капли воды из душевой.

— Мы, когда тебя ставили бригадиром, рассчитывали на твою помощь, — начал Медведь. — А ты свой нос суешь туда, куда порядочный человек и член не сунет. В бригаде у тебя пьянки, избиения, будто ты на все болт забил. Ты, подлый зэк, должен делать, что тебе начальство говорит, а не то я тебе сыщу зону где-нибудь на острове Врангеля.

— И, кстати, чтобы от мастера на тебя жалоб не было, — добавил начальник отряда, грозно глядя на Виктора.

«Ясно, откуда ветер дует, — подумал Виктор, соображая, что лучше ответить. — Всполошилось осиное гнездо. От мастера, стало быть.»

— Учту, гражданин начальник. Исправлюсь, — сказал он протяжно, — куда же мне от вас деваться.

— А на друзей не доноси. Не надо. Доноси на врагов, — бодро порекомендовал Медведь и поднялся. — Надеюсь, ты все понял? С тобой никто церемониться не будет.

— Ты оборзел, — прорычал открывая зверь рывком Вадик. — тебе что было сказано, езжай медленно, дурья голова! На кой хрен ты от нас уехал?

— Да он пьян как сапожник! — раздался знакомый голос Валерия Ивановича. — Из-за тебя вся братва на ушах стоит, я сам не сплю, а ты нам такие пенки отмачиваешь. А если бы не мы тебя первые нашли?

Дмитрий Дмитриевич был еще слишком пьян, чтобы оправдываться. Он только развел руками и покрутил головой, показывая, что, мол, повинную голову и меч не сечет.

— Ты не придуривайся, — отчужденно и зло сказал Валерий Иванович. — Мы тебя держали за своего, а ты на пустяках прокалываешься. Сколько раз я присутствовал при ваших встречах с ним? — мотнул шеф в сторону Вадика.

— Не помню, раза два, а может быть, три…

— И ты слышал, чтобы я хоть слово сказал?

— Да нет. — Дмитрий Дмитриевич передернул плечами.

— Но я всегда внимательно следил за тем, что ты ему предлагал. Сам ты хапаешь большие деньги почти легально. Пользуешься тем, что твоих кентов-ментов никто не контролирует. А когда речь заходила о вашей совместной работе, чтобы человек тоже что-то поимел, ты такие варианты подсовывал, что сам оставался в стороне, а он должен был голову подставлять. Я ничего ему не говорил, так корректировал, чтобы не дать вляпаться, но не надо, Дима, думать, что ты самый умный.

— Да я так и не думаю, — пытался вставить юбиляр свое слово, но Валерий Иванович, не слушая его, продолжал:

— Ты предлагал ему забрать фирменные компьютеры из кооператива и загнать по частям? Предлагал. Весь риск его, а доли равные. И он пошел бы на эту авантюру, если бы я ему не запретил. А кто хотел отправить бригаду в Польшу, трясти вокзальных валютчиков?

Дмитрий Дмитриевич снова стал трезветь. Он понял, что очень провинился и надо найти какое-то сильное оправдание. Однако от всех выпитых коньяков и водок в голове его было только томление и пустота, то есть ничего путного в нее просто не лезло.

— Ты посылал человека на верную подставку, даже не съездив сам в Варшаву. А если бы съездил, то увидел, что не зря местные спекули спокойно трясут пачками зеленых и ничего нс боятся. Дело в том, что там не просто менялы, а серьезная организация, которая бригаду залетных враз закопает, а если надо, то и под ментов подставит.

Бережно сдав смертельно уставшего Дмитрия Дмитриевича на руки еще не ложившейся супруге, команда Валерия Ивановича вовсе не отправилась отдыхать, как можно было бы предположить, а, сделав большой круг, вернулась к дому юбиляра и рассредоточилась. Одна из машин с потушенными фарами и опущенными занавесками расположилась прямо у подъезда. Водитель с шиком запер машину и ушел в подъезд. На самом деле трое сидели в ней, тихо балуясь минеральной водичкой. Другая отъехала почти на предел видимости и застыла. Среди ее молчаливых пассажиров сидел человек с армейским биноклем.

Третья сделала зеркальный маневр только в другую сторону. Ловушка была сооружена, и теперь оставалось только ждать, кто в нес попадется.

После ухода Медведя и Орлова Виктор долго еще сидел, задумчиво глядя на стену, исписанную многими поколениями зэков. Потом резко скинул одежду, запустил душ на полную мощь, так что всю душевую заволокло белым дымом. Долго мылся под горячей водой, стирая отвращение от беседы. Вошел Шакура. Быстро разделся, обнажив коричневое мощное тело с узлами мышц, энергично растерся мочалкой, поцокал, постонал.

— Чего они тебя доставали? — спросил он Виктора, перекрывая шум льющейся воды своим зычным голосом.

— Задергались менты поганые. Мне бы еще кое-какие документы получить.

— Какой мент — хороший? — смеясь, спросил Шакура.

— Мертвый, — как положено, ответил Виктор.

— А где у мента должен храниться нож?

— В спине! — удовлетворенно усмехнулся Виктор, основательно усвоивший всю зэковскую премудрость.

После душа Виктор быстро оделся, смазал пятерней свой уже отросший ежик на голове и вышел на плац перед цехом. Смена окончилась, и его бригада уже горланила песни в предбаннике. Смолк стук и грохот деревообрабатывающих станков. Заходящее солнце било по закрытым, а частично и зарешеченным окнам. Из дверей цеха вышла Ольга, на скрываясь, подошла к нему, протянула листок.

— Я провела хронометраж, пока вы отсутствовали. Вот средние цифры по бригаде. И рядом с фактическими цифрами мои бухгалтерские. Можете их сравнить.

Виктор отошел к лестнице, полускрытой кустами, пригласил Ольгу присесть на скамейку, в тень.

— Опасный вопрос, — сказал он. — Меня сегодня уже предупреждали, чтобы я не совал свой нос в дела старшего мастера. И учтите, что только за наши разговоры ни о чем вам могут пришить статью о связи с заключенными.

— Мы говорим только по работе, — усмехнулась Ольга. — Так что ваши стукачи могут подождать. И вообще это мерзость. Я специально буду чаще приходить в бригаду.

— Ко мне? — Первый раз Виктор посмотрел ей прямо в глаза и еще раз удивился их прозрачности и видимой чистоте.

— Но почему же к вам! — в голосе Ольги прозвучала досада. — Вообще к людям.

— Если вы в самом деле хотите бороться за справедливость, подберите мне цифры хищений и номера накладных. И я тряхну это болото. Потому что это мужское дело. Потому что мне нечего терять. Потому что я сижу за решеткой и хочу выйти. В этом мире так мало кому можно верить. Так что поневоле звереешь. А потом приходит такой прекрасный наивный человек, как вы, и душа оттаивает. Пожалуйста, не лезьте в это дело. И не обижайтесь на меня. Я пошел строить своих гавриков!

Виктоp хотел взять Ольгину руку и поднести к губам, благо, вокруг никого не было, но вспомнил случайно подслушанный им разговор и не решился. Со вздохом он поднялся и проводил Ольгу в цех.

Первые полчаса ожидания у подъезда прошли безрезультатно. Но где-то уже к половине четвертого вдруг появились буквально из соседней с домом подворотни битые-перебитые «Жигули» и медленно поползли по узкой освещенной улице. Никто им как будто не мешал. Три неподвижные, слегка запорошенные пылью, врозь стоящие машины не могли насторожить водителя «Жигулей». Он лениво проехался почти до поворота, затем медленно развернулся и поехал назад. У дома Дмитрия Дмитриевича «Жигули» остановились рядом с другой машиной с погашенными фарами. Немножко пофырчали, потом утихли. Отворилась задняя дверца, двое мужчин выскочили один за другим из нее и шмыгнули в подъезд.

Валерий Иванович чуть выждал время, дал им отойти, а потом махнул Вадику рукой: «Айда». Вадик что-то рыкнул по рации, и из неподвижно стоящей машины, как по волшебству, выскочили люди. В одно мгновение они подскочили к белым «Жигулям». Дверца «Жигулей» снова раскрылась, и из них вывалился крепко схваченный за воротник водитель. Он пытался что-то сказать или крикнуть. но тотчас его втянули в машину с опущенными занавесочками.

— Сами сходим? — спросил Валерий Иванович. Его уже бил охотничий азарт.

— Саныча возьмем для прикрытия, — рассудил Вадик.

Не скрываясь уже, они подкатили к тому же многострадальному подъезду и, стараясь не шуметь, взошли по ступенькам к двери. Вадик, несмотря на гигантский рост и вес более ста килограммов, двигался грациозно и легко. Он чуть приоткрыл дверь, ведущую в парадную, и заглянул внутрь.

— Пошли, — мотнул головой Вадик, — внизу никого.

Светло освещенная теплая лестничная клетка первого этажа в самом деле была пуста. Две лифтовые шахты приглашали войти. Вадик уже протянул было руку к кнопке, но Валерий Иванович резко отвел ее.

— Думай, — шепнул он. — Спугнешь! На каком этаже его квартира, не помнишь? Не на четырнадцатом?

— По-моему, да. Да мы же час назад здесь были.

Вадик снова поднес палец к губам, а потом ткнул им в светящуюся цифру над лифтовой шахтой, отмечающую, на каком этаже находится лифт.

— Они на четырнадцатом, — сказал он. — Видно, к нему в гости.

Когда они втроем добрались пешком до четырнадцатого этажа, Валерий Иванович тяжело дышал, а Вадик покрылся потом и громко сопел. Один Саныч, молодой сухой парень в очках и с пышной шевелюрой, держался непринужденно. Несколько секунд они, затаив дыхание, стояли в полной тишине и темноте черного хода, затем осторожно подкрались к двери, ведущей от лифта в жилой отсек.

Среди ночной тишины вдруг раздалось из-за двери что-то среднее между скрипом тележного колеса и пением сверчка. Потом повторилось, потом снова смолкло.

— Решили хату поставить, фомками работают. Что будем с ними делать? — Саныч и Вадик вопросительно смотрели на Валерия Ивановича, ожидая какой-либо команды, но тот не торопился. Он приложил ухо к двери, соединяющей лестничную площадку с входом в жилище, и снова услышал тоненькое: фр-р! Фр-р!

— Отошли, — сказал Валерий Иванович глухо и, потянув изумленного Вадика за рукав, заставил его вновь спуститься на первый этаж.

Там Вадик дал волю своему негодованию:

— Ты что, умом рехнулся, — громким шепотом спросил он и выругался. — Они же его хату ставят. Причем вполне профессионально, через несколько минут войдут.

— Да ну, — удивился Валерий Иванович, — а я думал, они симфонический концерт слушают под дверью. Стало быть, несколько минут у нас еще есть. Пошли в машину и не пыхти как паровоз.

Недоумевающий Вадик втиснулся в машину вслед за шефом. Водитель, пойманный в ловушку, был тот самый, который влез в машину Дмитрия Дмитриевича. Был он сильно напуган, но старался не подавать виду. Валерий Иванович посмотрел на него и улыбнулся.

— Решили не ждать мифического штрафа — покаон вам в клюве полтинник принесет, а прямо в доме поживиться. Нелегал или отмотал свое?

Водитель молчал, упрямо сжав тонкие губы и отвернув лицо от спрашивающего.

— Вадик, — протянул удивленно Валерий Иванович. — Кореш-то наш как-то без уважения к нам относится.

Вадик посмотрел на шефа без одобрения.

— Вонючая работа, — сказал он. — Я бы лучше самого Дмитрия заглушил, чем этих ребят. — Не глядя, он выставил в сторону водителя большую ладонь с круглыми набитыми мозолями и мягко саданул его в скулу. Удар прозвучал негромко, но водитель почему-то свалился с сиденья и замер. Вадик поднял его, подтянул к себе и снова мягким кошачьим движением правой руки свалил вниз.

Водитель с трудом вполз на сиденье.

— Хватит, — сказал он Вадику, с трудом шевеля разбитым ртом. — Убьешь, багуина.

— Нелегал? — еще задушевнее спросил Валерий Иванович и подвинул вплотную к водителю свое большое плоское лицо. Тот утвердительно кивнул.

— Понятно, — задумчиво протянул допрашивающий, решая что-то ясное только ему одному, потом широко улыбнулся. — А ты счастливый, пацан. Ты даже сам не знаешь, до чего ты счастливый.

— Какое же тут счастье, — угрюмо промычал водитель, но Вадик прервал его:

— Помолчи! Слушай, они же на сто процентов уже дверь вскрыли!

— Ты думаешь?

— Да что тут думать! Профессионалы. А этот дятел, поди, спит без задних ног…

— А если у него сигналка? — посуровел вдруг Валерий Иванович.

— Командуй братве, чтобы отъехали метров на двести пятьдесят к углу.

Все три машины развернулись и вновь уехали на самый дальний угол.

— Если через десять минут менты не приедут, подъедем чуть ближе, — снова скомандовал шеф.

— Стало быть, сигналка у него не установлена, — прокомментировал он при полном и неодобрительном молчании Вадика, когда прошло объявленное им время. — А спасать мы нашего дорогого Диму не будем, — резюмировал он, отведя Вадика чуть в сторону от машины и кивком головы показав Санычу на водителя: мол, не упусти.

— Наша цель? — спросил он Вадика. Тот пожал плечами.

— Обещали охранять человека, а сами смотрим как его потрошить будут.

— Наша цель? — еще раз спросил Валерий Иванович и сам ответил: — Документы и деньги! А Дмитрий Дмитриевич не человек. Неужели ты не понял, что зама своего он сам в тюрьму сплавил и на него похищенные деньги списал. Жди, дружище, и не дергайся. Документы и деньги мы получим еще до утра.

Глава 2

Которую уже ночь Виктор никак не мог заснуть. В погруженном в сон бараке, где рядом в одном неприспособленном для жизни помещении спят двести здоровых, а наполовину и больных мужиков, нежное лицо Ольги все время плыло у него перед глазами. Кругом раздавался чей-то храп, бормотание, всхлипы, кто-то кричал, кто-то читал при свете никогда не гаснущего ночника. Кто-то подошел, осторожно протянул руку, дотронулся до плеча. Друзья так не крадутся. Виктор взлетел с койки вместе с одеялом и выкрутил тени руку. Подошедший негромко ойкнул, поднял голову, и Виктор узнал Хохла.

— Не могу уснуть, — пожаловался Хохол. — Пойдем ко мне в комнату, чифирнем.

Хохол встал. Виктор, на ходу одеваясь, пошел за ним. Они зашли в маленькую чистую комнату — каптерку. Сели за стол. Хохол разлил чай.

— Как ночь — тоска берет, — пробормотал Хохол, зевая. — И осталось всего-ничего, а душа рвется. Да ты ешь, не стесняйся. Таких конфет и на воле не найдешь. Я иногда думаю, мне это все снится. Не может быть, что это я дежурю в столовой, чтобы голодным и нищим лишний кусок не перепал. Скажи мне честно, ты слыхал, что меня хотят зарезать?

— Я тебя резать не буду. Ты мне скажи, это правда, что ты жену убил?

— Случайно. По пьянке ножом ударил. Из ревности.

— А дети у тебя были?

— Один пацан. Восемь ему было. Сейчас уже восемнадцать. Десять лет я в зоне. Поди, и не узнает меня.

Хохол отставил стакан, задумался. Обвел взглядом комнату, в которой прожил столько лет.

«Может и к лучшему, если не узнает, — подумал Виктор, памятуя о словах Шакуры. Он не удержался, вынул из красной коробки шоколадную конфету в красном фантике, развернул ее. — Черт его знает, говорить или нет Хохлу о предостережении. С одной стороны, сидеть за одним столом с человеком, над которым висит топор, и не предупредить… С другой, — если он раз продаст чужой секрет, потом второй, то каким именем он должен называться? Нет, в зоне свои законы, и рот лишний раз открывать нельзя», — окончательно решил Виктор.

— Словно кто-то проклял меня, — жаловался тем временем Хохол, которому ни крепко заваренный «купеческий» чай, ни конфеты не шли в горло. — Ты в Бога не веруешь? Если он есть, зачем нас на муки обрек?

— К Богу через страдания, — задумчиво протянул Виктор. — Ты с Трифоном поговори — он бывший богослов. За что и сел.

— У Трифона в мозгах все перепутано, — не глядя на Виктора, буркнул Хохол и поднялся. — Его хотят в психушку отправить, так что предупреди, чтобы много не болтал. Да, кстати, к тебе тут одна юбка повадилась. Ты с ней поаккуратнее. Девица эта может на тебя большие неприятности навлечь. Может, выйдем во двор? Душно.

По длинному коридору, увешанному газетами, плакатами, списками и лозунгами, молниями и стендами, так что живого места не найдешь. Хохол с Виктором прошли к выходу. На табуретке у телефона спал дежурный с повязкой на руке. Через узкий тамбур они вышли на обнесенный высокой проволочной сеткой двор. Светила луна, тускло озаряя вышку, ряды колючей проволоки, забор. Виктор и Хохол присели на скамейку, окруженную торчащими свежесрубленными пнями. С каждым днем все меньше и меньше зелени оставалось на территории зоны. Далеко за локальной зоной, «локалкой», от штаба засветил фонарь, свет приблизился, заплясал на лицах Виктора и Хохла и исчез.

— Опер с подручными шляется, — буркнул Хохол. — Криминал ищет. Даже по ночам, ему, суке, не спится. Странно, как нас не зацепил. За нарушение режима.

— Плевать, усмехнулся Виктор. — Устал я всего бояться. И на комиссию больше кланяться не пойду. Лучше здесь загнусь, чем ментам буду жопу лизать.

Весь следующий день Виктору не работалось. Чуял он, что должна прийти Ольга, но минуты складывались в пустые бессмысленные часы какого-то нечеловеческого времени, а учетчица так и не появлялась. Два раза он спускался в цех, подходил к узкому коридорчику, где располагался кабинет Хацкова. Когда он подошел в третий раз, дверь кабинета внезапно открылась и оттуда вышел художник, беспокойно озираясь по сторонам. Увидев Виктора, он остановился, блудливо отвел глаза, а потом набрался храбрости и сказал:

— Ты, это, зайди к мастеру, он тебя звал. По-моему, ты уже не бригадир.

Когда Виктор вышел от Хацкова, на его рукаве уже не было бригадирской повязки, той самой, которая помогает выжить в зоне, давая весьма ощутимые преимущества ее обладателю. И уже не он, а Вова, заслуживший бригадирство своими доносами, строил бригаду на обед и равнял пятерки зэков. На обед Виктор не пошел. Сел бесцельно у зарешеченного окна, открыл книгу, припасенную с вечера, но ему не читалось. Пустой цех навевал тоску, он закрыл глаза, думая вздремнуть четверть часа, а когда открыл их, перед ним стояла Ольга.

Она села на стул рядом с ним, помолчала, а потом раскрыла сумочку и вытащила из нее кипу накладных.

— Я раскопала всю эту грязь, — сказала она подавленно. — Делайте с ней все, что хотите. — И сверток бумаг лег в боковой карман робы Виктора.

Виктор молчал, ошеломленный, и тогда Ольга протянула ему руку, словно прося прощения за неверие.

— Бог с ними со всеми, — сказал Виктор, не в силах преодолеть желание сжать эту хрупкую ладонь в своих сильных лапах, — я вам сейчас погадаю.

Он приблизил ладонь к своим глазам, пока она не заполнила все пространство перед глазами. Линия жизни голубой дугой пересекла ручейки пульсирующей крови и оборвалась. Виктор прижал ладонь к своим губам, и она бессильно легла ему на колено.

— Но почему вы это сделали? — спросил Виктор.

Ольга, грустно улыбнувшись, прошептала:

— Предположим… из неприязни, — и продолжила: — Там все. Приход. Расход. Разница в сотни тысяч рублей.

— За такие деньги убивают. И там и здесь. Как мне вас благодарить?

— Быть поумнее и не лезть на рожон.

Виктор взял ее за плечи и прижался губами к плечу. Ольга гневно поднялась, но Виктор встал вместе с ней, преодолевая сопротивление, обнял и поцеловал в губы. Ольга вырвалась, недоумевающе посмотрела на него и убежала. Разгоряченный Виктор бросился за Ольгой, но тут же осадил себя.

Дрожащий огонек горящей спички освещал темную площадку, где трудились жулики, взламывая дверь Дмитрия Дмитриевича, пока он мирно спал. В тот момент, когда Валерий Иванович со своими помощниками добрались до четырнадцатого этажа, бригада в самом деле орудовала фомками, но это была только подготовительная операция. По команде главаря был развязан принесенный с собой мешок и собран уложенный в нем трамвайный домкрат. Там же оказались и три аккуратных полешка. Составленные вместе, они образовали упор в стенку противоположной двери. Медленно закрутился домкратный винт, с каждым своим вращением приближая расплату для Дмитрия Дмитриевича. Под многотонным усилием дверь напряглась, заскрипела и подалась. Оба патентованных финских замка выдавились из нее и упали на коврик под дверью.

— Ну, с Богом, — сказал главарь, приоткрывая искалеченную дверь и вошел в прихожую. Его подручные осторожно, стараясь не брякнуть, разобрали домкрат, уложили его обратно в мешок и, крадучись, проникли в квартиру. Несколько секунд они стояли, прислушиваясь. Сквозь шум льющийся где-то воды иногда раздавались басовитые гудящие звуки — хозяин мирно храпел во сне, не ведая, что судьба уже добралась до него.

— Кто-то в ванной, — хриплым шепотом цыркнул главарь прямо в ухо своего товарища, который был на голову выше его. Иди на кухню, посмотри.

Длинный охотно его послушался. Он вошел в кухню, которая сообщалась застекленным окном с ванной, аккуратно нашарил в темноте табуретку, приставил ее к стенке и влез наверх. Прильнув к затуманенному стеклу, он разглядел в мыльной воде контуры обнаженного женского тела и замер. Несколько секунд он, не отрываясь, смотрел как плещется в ванной молодая полная женщина. При этом она еще умудрялась держать в руке книжку. Опомнившись, Длинный быстро слез со скамейки. Тотчас жесткая рука взяла его под локоть.

— Что, не спит? — спросил главарь, уводя Длинного подальше от кухонной двери и светящегося окна ванной.

— Жена там, — шепотом ответил Длинный, — лакомый кусочек у этого хмыря.

— Что она, с приветом? Время уже пятый час. — Главарь выругался. — Что ж, в ванную рваться не будем. Как бы с дуру кричать не стала. Сторожи ее под дверью, да халатик подай. И не вздумай что-нибудь!

Дмитрий Дмитриевич проснулся оттого, что кто-то аккуратно зажимал ему нос. Он повернулся, не понимая, откуда это странное ощущение: во сне или наяву, и проснулся. Сначала ему показалось, что перед ним продолжение сна, так сверхъестественно было появление в квартире промелькнувшего как дурной сон посередине вечера человека. Он вскочил, хотел закричать, но кляп, сооруженный из его же собственной майки, тотчас был забит ему в рот. Когда его связывали. Дмитрий Дмитриевич отчаянно боролся, нелепо махая руками и ногами, пока короткий удар ножом в предплечье не заставил его содрогнуться от невыносимой боли и скорчиться на полу.

В это время в коридоре раздался короткий придушенный крик и возня. Длинный подстерег жену хозяина, как только она вышла в коридор, и, схватив в охапку, приволок в спальню. Молодая женщина была так напугана, что не заметила, как из халата, одетого на голос тело, вывалились большие круглые груди. Сначала она не увидела мужа и только переводила взгляд с одного прокопченного лица на другое. Потом увидела лежащего на ковре Дмитрия Дмитриевича и упала ничком, обхватив его двумя руками.

— Дима, — зарыдала женщина, пытаясь поднять мужа. — Дима, что они сделали с тобой?

Главарь рывком поднял ее с пола.

— Заткнись! — приказал он и стукнул женщину ладонью по щеке. Она охнула и закрыла лицо.

— Скажи своему мужу, — зашипел ей в ухо главарь, — что надо делиться. Пока он жив-здоров, но если мы не получим свое, ни он, ни ты живыми не останетесь! Где деньги прячете?

Дмитрий Дмитриевич приподнялся с пола, зажимая кровоточащую рану, медленно встал:

— Берите все, что есть, с трудом разлепив сведенные болью губы, произнес он, — только ее не трогайте.

А в каменном бараке, где размешался пятый отряд, было прохладно и сумрачно, несмотря на жаркий июльский день. Какой-то петух мел в углу, постоянно останавливаясь и поправляя спадающие штаны. На полу, прислонившись к спинке кровати, на корточках, словно зэк, сидел Медведь. Он курил, с силой выдувая клубы дыма вверх. Со стороны входа опер был не виден, и Хохол, который обежал в поисках его уже ползоны, только своей дьявольской интуицией уловил его присутствие. Хохол обошел барак по периметру и подошел к оперу.

— Гражданин начальник!

Медведь медленно повернул голову, встал:

— Ты чего так официально, мы же вдвоем?

— Новый этап пришел. С Сызрани, — в голосе Хохла прозвучало отчаяние.

— Да хоть с Новой Земли, — улыбнулся Медведь и стряхнул пепел на пол. — Тебе какая разница? Иди-ка чайку завари. Хорошо испить чайку в тишине.

«Ухмыляешься, паскуда!» — в бешенстве подумал про себя Хохол, а вслух проговорил:

— Мне ксива пришла с Сызранской зоны. С этапом парнишка один пришел. Его нельзя в зону поднимать.

— Знакомый твой, что ли?

— Хороший знакомый, — горько улыбнулся Хохол. — Старые счеты. Еще до посадки.

Медведь прошел вдоль стены, потом вернулся:

— Что-то ты в последнее время совсем мой кабинет забыл. А чуть жареный петух в жопу клюнул, «гражданин начальник, спаси!» Так что чернуху мне не гони. У пацана твоя фамилия. Спецчасть все знает! Давай договоримся так: завтра придешь ко мне в кабинет и досконально расскажешь, что делается в отряде, а главное, чем дышит Светлов, про его дела с учетчицей, понял?

Хохол стиснул зубы так, что только желваки вздулись под кожей.

— Хватит, находился! Под нож меня подставляете за верную службу? Спасибо, начальник! Я заявление напишу прокурору, что вы свою работу не выполняете. А между прочим, ваша оперативная работа в том и состоит, чтобы врагов разводить по разным зонам. И если со мной что случиться… — Хохол хотел перейти к угрозам, но Медведь, очень довольный, надел фуражку, лежащую на шконке, затянулся и пустил Хохлу дым в лицо:

— Угрожаешь мне?

— Предупреждаю!

Медведь обошел Хохла кругом, потом вплотную навис над ним и толкнул на кровать.

— Сядь! Ты, подлый зэк, убийца, угрожаешь офицеру! Тем более свое получишь. К тебе в отряд твой сын пойдет, рядом с тобой на шконку положу, чтобы дрожал, пока не околеешь. А заявлению твоему одна дорога — в сортир!

Хохол встал как подброшенный, оглядел пустой барак, нагло усмехнулся Медведю и бросился в последнюю атаку.

— Ошибаешься, начальник, и другие дороги есть. И не только мое заявление по тем дорогам пошло. Есть и покруче…

И вновь Хохол застыл на полуслове, недоуменно глядя на Медведя, которым вдруг начал хохотать. Смех его, раскатистый и басистый, разнесся по всему бараку, так что петух испуганно пригнул голову и начал быстрее грести метлой. Отсмеявшись, Медведь дружески улыбнулся Хохлу:

— Ну что? Не хотел, а сдал! Где это сказано… «один раз продавший»… Колись, пока я добрый. Кому Светлов послал заявление — раз. Какие документы переслал — два. Ты мне честную информацию — я твоего сынка в другую зону. Как заново родишься, бедолага!

Хохол затравленно посмотрел на него, помедлил, будто что-то для себя взвешивая, и заговорил с трудом, как бы против воли:

— Когда Виктора из бугров сняли, начали на него воры наезжать. Насколько я знаю, не хотел он через них ничего на волю передавать.

Но пришлось. Бумаги он передавал через Хмеля. Я эту кипу даже сам у него видел. Правда, мельком. Приличной толщины документик.

— Что это было? Письма, документы? Чем быстрее доложишь, тем больше тебе доверия. Чего молчишь?

Хохол отодвинулся в сторону, покачал головой и проговорил с вернувшейся решимостью:

— Хватит с вас и этого. Больше от меня никогда ничего не услышите.

— Ну твоей жизни эта информация явно не стоит. Иди, прикинь, поразмысли. А утром ко мне.

Когда Хохол понуро вышел из барака, Медведь медленно прошел в коридор, где под яркими плакатами стояла серая тумбочка и местный телефон на ней. Он поднял трубку, долго слушал, потом проговорил:

— Дежурного ко мне. Это ты, Васин? Переписал новый этап?

Ну и молодец. Выпускай их я зону, пусть остудятся на холодке. Да, всех, без исключения.

Закончив разговор, он подошел к окну, выходящему на плац. Плац был пуст. Только одинокая фигура Хохла пересекла его и скрылась за забором.

Снизу Валерий Иванович и Вадик видели, как зажегся свет во всех окнах квартиры Дмитрия Дмитриевича, как заметались по комнатам шальные тени.

— Брать только золото и деньги, — скомандовал главарь и словно вихрь закрутился в аккуратной квартирке. Обыск бандиты вели бесшумно, но со смаком. Тем временем главарь переставил Дмитрия Дмитриевича поближе к жене, а сам сел на кровать, с которой только что раздавался беззаботный храп хозяина.

— Пусть ребята потешаться, — сказал он Дмитрию Дмитриевичу. — Мы-то с тобой знаем, что тайников твоих им все равно не найти. А может, найдут с твоей помощью?

Левое плечо и рука главы семьи полыхали огнем. Он с трудом мог собраться с мыслями, не зная, что отвечать и отвечать ли вообще.

— Так где денежки храним, наличка где? Смотри, будешь молчать, твою бабу на кукан посадим.

Главарь дернул за воротник халата и разорвал его надвое. Женщина пыталась крикнуть и осеклась. Прямо перед ее глазами блеснуло лезвие.

— Один звук издашь — сразу порешу.

— Чего хочешь? — спросил Дмитрий Дмитриевич. — Я же тебе деньги и так хотел отдать.

— Ты кого лечишь? — Главарь ударил допрашиваемого ножом в лицо, но в последнее мгновение перевернул клинок рукоятью вниз.

Дмитрий Дмитриевич закрыл лицо руками.

— Ты же под нас своих людей хотел поставить, да не на тех напал. Где теперь твои люди, поди, десятый сон досматривают. А ты, если хочешь жить, отдавай все деньги. Кстати, невредно тебе перед смертью кое на что взглянуть. Брат, иди сюда, — позвал он второго своего подручного, который только что оторвался от холодильника, что было видно по стекающим ему на усы каплям томатного соуса. — Так-то, сука, ищешь, — мягко укорил его главарь. — Где у тебя документы, что кентуха прислал из зоны.

Человек послушно вытащил засаленными руками пачку накладных и передал главарю.

— Ползи сюда, — приказал он хозяину, — да смотри, с колен не поднимайся. Сразу порешу! А бабки из твоей вытрясем. Так и стой на четырех костях.

Истекая кровью, стоя на коленях перед главарем, Дмитрий Дмитриевич кроме страха почувствовал дикую нечеловеческую злобу. Вцепиться зубами в это склоненное над ним ненавистное лицо, рвать и душить его! Даже боль в плече куда-то отошла перед этой всеобъемлющей ненавистью. Затуманенными страданием глазами смотрел он на накладные, которые главарь развертывал у него перед глазами одну за другой.

— Всего пятьдесят накладных, — говорил главарь, заботливо расправляя тонкую бумагу, — за каждую по штуке и расчет. И нам хорошо, и тебе спокойно. Правильно я говорю? — обернулся он, но ребят его уже и след простыл. Только легкий треск стоял по квартире, это подельники главаря вскрывали ящики письменного стола, простукивали стенки, поднимали подозрительные планки паркета в поисках тайника.

— Короче, давай, браток, деньги, и мы ушли, — почти ласково попросил главарь, свернув пачку документов и кладя их на туалетный столик у кровати. — Не тяни, доиграешься.

— Можно, я сяду, — попросил Дмитрий Дмитриевич, с трудом разлепляя пересохшие губы. — Мне плохо.

— Садись, — миролюбиво разрешил главарь, — люблю мирный разговор. Ты же, браток, сам виноват, что стал кочевряжиться, никто тебя подкалывать не хотел, да и баба твоя сидит целая и невредимая. Короче, давай деньги и расстанемся корешами.

— Деньги в банке, — с трудом произнес Дмитрий Дмитриевич. — Как вы не понимаете. Сейчас никто рубли в мешках дома не держит. Я спокойно могу получить их со своего счета. Почему вы не дождались до завтра. Я не понимаю.

В дверь протиснулся Длинный с норковой шубой в руках.

— Берем, — возбужденно спросил он, теребя мех длинными красными пальцами, — в магазине двадцать тысяч стоит!

Главарь, не поднимаясь, рванул у него из рук шубу только для того, чтобы сразу отбросить ее в сторону.

— Ты еще ковер со стены сдери! Чего там Мишка делает?

— Кольца ищет. Уже нашел две обручалки и перстень какой-то, — с готовностью ответил Длинный и жадно посмотрел на лежащую на полу голую женщину. — Давай я ей займусь!

— Наличку нашли? — спросил главарь, не спуская строго взгляда с Дмитрия Дмитриевича, который сидел на полу рядом с женой, безнадежно опустив руки на пол и закрыв глаза.

— Где тайник? — нетерпеливо спросил главарь. — Отдай деньги и расход. Разбежимся в разные стороны как будто не знаем друг друга. А то я твою бабу ребятам отдам!

Нина вскочила и запахнулась, как могла, в разорванный халат.

— Дима, отдай им все. Пожалей меня, Дима!

Услышав слова жены, хозяин квартиры слабо привстал и показал рукой на стоящее у стены кресло.

— Там, в обивке, — глухо проговорил он, — все, что есть.

Длинный рванулся к креслу и разрезал ножом сиденье. Затем засунул руку в разрез и стал судорожно шарить внутри, пока, наконец, не нащупал что-то.

— Вот они, — сказал он с ухмылкой. — Считай! — И стал выбрасывать на пол пачки денег.

Главарь одновременно считал и складывал деньги в аккуратные столбики. Дмитрий Дмитриевич отвернулся, чтобы не смотреть.

— Оденься, — приказал он жене, но Длинный угрожающе вытянул вперед руку с ножом.

— Команды не было, — прошипел он. — Сидите тихо.

— Маловато, — с сожалением проговорил главарь, закончив считать деньги и ссыпая их в полиэтиленовый мешок. — Ну-ка, еще подумай: где другой тайник? До пятидесяти тысяч еще очень далеко.

Прищурившись, Медведь острым взглядом, словно прицеливаясь, посмотрел Хохлу в спину. Он, не оборачиваясь, прошел в цех. Поднялся по железной лестнице в раздевалку, где за бригадирским столом, развалясь, сидел Вова. Больше в раздевалке никого не было.

— Ты Виктора не видел? — спросил Хохол, обводя Вову безразличным взглядом.

— В гробу я его видал, — грубо бросил Вова и встал к Хохлу так, чтобы была видна его бригадирская повязка.

— Еще слово скажешь, придушу козла! Ты с кем разговариваешь? Давно по шее не получал, сейчас накостыляю! — Хохол резко надвинулся на Вову. Тот в страхе отскочил.

— Только что в столовую пошел. Ты чего как бешеный? — На всякий случай Вова бочком обошел Хохла и выскочил из раздевалки. Хохол выглянул в открытое окно и сразу заметил Виктора. В окружении Хмеля и Питера тот шел к цеху. Хмель жестикулировал, приседал, размахивал руками, бил себя в грудь. Виктор что-то коротко и зло ему сказал, сбросил его руку с плеча и ушел в сторону. Хохол выбежал из цеха за Виктором, потом остановился и, в сердцах махнув рукой, пошел в жилзону.

Среди еще неспиленных кустов мелькнула чья-то тень, и на дорогу за Хохлом вышел маленький щуплый мальчик. Он казался совсем ребенком по сравнению с кряжистым могучим Хохлом. Мальчик преследовал Хохла, держась на расстоянии, каждый раз, когда тот оборачивался, скрывался или за кустом, или просто падал навзничь, прижимаясь к забору. Хохол миновал вахту, отделяющую жилую зону от производственных помещений. Обошел «дежурку», где вечно кемарят два-три солдата контролера, и приблизился к мрачному каменному зданию с надписью: «Изолятор». Мальчик, которому вход через калитку был запрещен, нашел укромное местечко и, перемахнув забор, приземлился уже в жилой зоне рядом с изолятором. Хохол приоткрыл дверь в изолятор, но внутрь заходить не стал, приветствуя выходящего дневального.

— Что тебе? — спросил дневальный и сделал приглашающий жест. — Пойдем чифирнем.

— Да нет, не хочется. Где у тебя новый этап?

Дневальный не успел ответить. Потому что за спиной Хохла оказался щупленький паренек. Он вытянул руки из длинных карманов куртки, и в обоих кулаках у него оказались два до блеска наточенных напильника. Кажется, он только коснулся руками спины Хохла и тотчас отдернул руки. Хохол сделал неуверенный шаг вперед, потом обернулся лицом к пареньку. Тот медленно отступал, держа в руках уже ненужные напильники.

— Сынок… я к тебе… шел… — прошептал Хохол и упал лицом вниз. Паренек разжал руки, и напильники тоненько бренча упали на асфальт.

Виктору сообщили о смерти Хохла через несколько минут, но когда он подбежал к изолятору, тело, с головой укутанное в простыню, уже грузили на колесную тачку для перевозки мусора. Со всех сторон мальчишку-отцеубийцу окружили солдаты, офицеры, вольные санитары в белых халатах, подошел опер, пряча довольную улыбку в складках губ, посмотрел на отъезжающую тачку, потом на мальчика, которому уже кто-то успел в кровь разбить лицо.

— Никак опоздал, — вслух проговорил Медведь. — Ни на минуту без пригляда нельзя оставить, что за народ! Этого в изолятор, — скомандовал он, кивая на мальчика. — До приезда следователя.

С этими словами он ушел, а за ним потянулись и остальные. Через несколько минут на месте гибели Хохла осталась только черная струйка крови, полузатоптанная солдатскими сапогами.

— Не любил его никто, — говорил Трифон, а вернее, размышлял вслух, прогуливаясь с Виктором по дорожке перед бараком вечером того же дня. — Только теперь узналось. Перестал Хохол стучать — и умер. Хорошо ему заплатили за службу.

— Какой в этом всем смысл? — недоумевал Виктор. — Отсидеть почти десять лет. И когда до свободы полшага — погибнуть. Зачем твой Бог играет такие шутки?

— Хохол кровь пролил. Родную. И кровь бунтовала. Требовала мести. Меня больше волнует участь его сына. С чего жизнь начал? Я посмотрел в его глаза, когда его уводили. В них было одно слепое отчаяние. И не легче от того, что суд ему много не даст. Кстати, Виктор, до меня тут слухи дошли, что ты сам на рожон полез. Побереги свою голову. Эти враз оттяпают. Только высунешься.

— А надоело бояться. Что воров, что ментов. То, что меня сейчас повязка не защищает, еще и лучше. Пусть они все берегутся. Вот этот, например, — показал он на подбегающего к ним Юрка. — Чего ему надо? Сам напрашивается на больницу.

Юрок подбежал довольно близко, но вплотную подходить не стал.

— Эй, — крикнул он Виктору. — Слышишь? Тебе говорю. Быстро дуй во второй отряд, тебя Хмель зовет.

— Видишь, я с человеком разговариваю, — показал Виктор на Трифона. — Пусть сам приходит, не развалится.

— Да кто ты такой, чтобы к тебе Хмель приходил! — Юрок от возмущения чуть не подавился сигаретой, которую не закуривая держал во рту. — Он зону держит, а ты… был козел с большими рогами, а теперь никто. И звать тебя никак.

Трифон внезапно остановился и бросился между Юрком и Виктором. Ему показалось, что Виктор сейчас набросится на приближенного главного жулика зоны. Но Виктор только рассмеялся, сдержанно говоря Юрку:

— Кто бы я ни был, с рогами или без рогов, не твоя забота. Но еще раз что-нибудь такое ляпнешь… Так что иди, дружок, и передай своему пахану, чтобы ко мне больше своих шестерок не подсылал. Если я ему нужен, найдет в бараке. И канай отсюда, пока я тебе ускорение не придал.

— Хорошо, — сказал Юрок, чуть подаваясь назад. — Я все передам, кому надо, а ты хороший совет послушай: ночью, когда спать будешь, слишком не засыпай. Можешь не проснуться.

— Пугают, — улыбнулся Виктор, когда Юрок скрылся за стеной барака. — С одной стороны эти, с другой — оперчасть достает. Надоели они мне все.

— Держись, — сказал Трифон с тревогой. — Держись, бродяга!

Дмитрий Дмитриевич уже не понимал, что с ним происходит. От боли он впал в полубессознательное состояние. Ему казалось, что эта пытка продолжается бесконечно. Он чувствовал невозможность доказать этим людям свою полную готовность отдать все, что у него есть лишь бы они ушли и не мучили его.

— Может, твоя баба сговорчивее будет. Поди, не скрываешь от жены, куда денежки прячешь? — вновь заговорил главарь.

Дмитрий Дмитриевич молчал, огнем полыхало предплечье, он только смог приподняться и снова рухнул на пол, когда Длинный поволок Нину на кухню.

Вошел третий, показал в горсти несколько золотых колец и сережек.

— Смотри, вона чего нашел, — похвастался он. — Всей пятерке хватило бы зубы делать. Где-то у них тут кубышка, прямо животом чувствую. Надо ему спину погладить утюгом, быстро заговорит.

Дмитрий Дмитриевич с трудом приподнял набрякшие веки.

— Идиоты, — прошептал он. — Что в доме было, я отдал. Все, что есть в банке, все сниму, только жену не трогайте.

— Сейчас мы ее поспрошаем с усердием. А ты, барыга, смотри! Даю тебе на все про все пять минут. А там поджаривать начнем.

Главарь, слушая Мишкины угрозы, отвернул голову к стене, соображал, где могут быть спрятаны деньги. На мгновение его внимание привлекла картина. Он осторожно снял ее, опустил на пол, постучал по стенке, в том месте, где торчал гвоздь.

Лениво, ботинком, отпихнул картину к голове допрашиваемого.

— Дорогая, поди? — И, не слыша ответа, вдруг стукнул его острым носком в плечо. — Отвечай, тварь!

Удар пришелся в раненое предплечье. На мгновение Дмитрий Дмитриевич потерял сознание от боли, а потом вскочил и бросился на главаря. Он неожиданным наскоком повалил его на пол, кусал и рвал до тех пор, пока выскочивший на шум Длинный не угомонил его ударом ножа под лопатку.

Главарь скинул с себе обмякшее тело, размазывая по лицу черную кровь, встал на колени над неподвижным хозяином квартиры, расстегнул ему рубаху, прижал ухо к груди.

— Быстро мотаем, — крикнул он, вставая. — На глушняк! Надо и с бабой кончать, она нас подведет под зеленку.

Длинный отшатнулся, замотал головой.

— Стой здесь, сопля! — оттолкнул его главарь и бросился в кухню.

Очнулись они в машине, перевязанные словно фокусники в цирке, только без шансов освободиться.

Главарь открыл глаза, откинулся на сиденье, соображая, что, собственно, произошло. Он увидел на переднем сиденье машины двух незнакомых людей, перебиравших пачки только что бывших в его собственности денег.

Одни из впереди сидящих обернулся. Его широкоскулое с острыми монгольскими глазами лицо откровенно улыбнулось.

— Что-то мало ты взял, — по-дружески сказал он главарю. — Поди, сильно торопился.

Главарь застонал, хотел приподнять связанные руки и не смог.

— Кто же тебя так расцарапал? — внимательно разглядывал его Валерий Иванович. — С бабами, что ли, воевал? А шубу зачем забрал? Я думал, ты умнее.

«Мент или не мент? — думал главарь. — Если менты повязали, то все, вышка, а если ворье, надо выпросить денег, без них не уйти.»

— Слышь, ты молчи, сколько хочешь, но если через тридцать секунд я не буду знать, где документы, до конца дней своих будешь жить на таблетках. Понял?

— А денег дашь? — спросил главарь глухо. — Нам на дно надо ложиться. Поделимся?

— Поделимся, — холодно сказал допрашивающий. — Как не поделиться. Так, где?

— Там остались. На столике. Иди и возьми. В большой комнате. А теперь развяжи, — попросил он. — Мы уйдем без шухера.

— Подожди, — отвернулся от него Валерий Иванович. Он высунул голову в окно и что-то сказал ставшему рядом с машиной человеку.

Когда Валерий Иванович услышал от Вадика, что тот нашел в квартире, его передернуло. По команде шефа из машины выкинули всю шайку, осторожно перерезали веревки и набили их карманы деньгами, не оставив себе ни пачки денег, ни колечка.

— Желаю, чтобы тебя менты скорее схавали, — сказал на прощанье Валерий Иванович главарю. — Ты не человек, кусок параши.

Машины рванулись прочь, оставив главаря и его людей с добычей у дома Дмитрия Дмитриевича. О документах Валерий Иванович даже не вспомнил, не то чтобы их брать.

Поздно ночью начальник оперчасти Медведь сидел еще у себя в кабинете под мягко светящейся люстрой. Неожиданно дверь отворилась без стука и вошел «хозяин» зоны полковник Томялин. Не часто он баловал своим посещением оперчасть. и Медведь, не зная, радоваться ему или печалиться, вскочил с места, приветствуя начальство.

— Медведь, у тебя когда аттестация, — спросил полковник, усаживаясь на стул и вытягивая ноги.

— Через полгода должен получить следующее звание, — бойко ответил Медведь.

— А может, наоборот! Может, с тебя офицерские погоны снять, — зарычал Томилин. — Идиоты, мать вашу! Слушай сюда. Вчера ко мне домой, понимаешь, домой, в приватном порядке заезжал новый прокурор Москвы. Убит управляющий трестом, бывший директор мебельной фабрики. Преступники еще не пойманы. Они скрылись незамеченными из квартиры. Но второпях кое-что забыли. Или бросили как ненужный хлам. И это «кое-что» — накладные с печатью нашей фабрики. Те самые накладные, понимаешь?

— Накладные… что-то мне Хохол докладывал. Аккурат в день смерти, — пролепетал одуревший от страха начальник оперчасти.

— И с Хохлом твоим история. В областной надзор поступило заявление, что его специально подставили под нож. Я в ваши грязные дела не лезу. Но если пойдут официальные жалобы, ты у меня под суд первый пойдешь. Чтобы в двадцать четыре часа раскопал историю с накладными. Получишь их под расписку в следственном отделе прокуратуры. Учти, прокурор ведет свое независимое следствие. Хоть он мне сам ничего не говорил, но информация поступила. Хацкова предупредили, чтобы в адрес фабрики ничего не отгружал. Все только по магазинам. Я никуда не ухожу, жду результатов. Понял?

Не успел хозяин выйти, как Медведь сорвал с телефона трубку.

— Дайте второй отряд! — заорал он. — Дневальный? Какого черта спишь? Быстро разыщи мне Светлова и скажи, чтобы явился ко мне. Да, знаю я, что старший дневальный убит. Я ему про Фому, а он мне про Ерему. Чтобы Светлов был у меня через две минуты. Шкуру спущу! Понял?

Виктор, сонный, не зная причины ночного вызова, быстро дошел до штаба. В голове его вертелись недоуменные вопросы, но в принципе он представлял, что дело идет к решительной развязке. Или ему удастся, шантажируя администрацию накладными и разоблачением, заставить их выпустить его из зоны на стройки, или с него башку снимут тут же в зоне.

Немного помедлив, он открыл дверь оперчасти, постучал по второй внутренней двери и вошел в кабинет. Опер что-то писал, не поднимая головы, и на появление Виктора никак поначалу не отреагировал.

— Вызывали, — спросил Виктор, прислонясь к стене, — или это дневальный голову морочит?

— Молчи, пока не спрашивают, — огрызнулся опер, продолжая что-то записывать в журнале.

— Тогда я пошел. — Виктор отодвинулся от стены и положил руку на дверную ручку.

— Если не одумаешься, дорога тебе не в твой барак, а назад в тюрьму, — сурово посмотрел на него Медведь. — За новым сроком. И ты мне дурака не валяй. Только что здесь была Миронова, и сама мне рассказала, что подобрала по твоей просьбе документы. Она человек новый, вот и расстаралась для тебя. Скажешь, не так? — Он перестал писать и подошел ближе к Виктору.

— Зря вы учетчицу впутываете, — невозмутимо сказал Виктор, хотя на душе у него и заскребли кошки. Не думал он, что опер так быстро сможет докопаться до роли Ольги в получении накладных.

— Не жалеешь ты свою кралю, — усмехнулся Медведь. — Все-таки подлый народ зэки. А мы смотрели сквозь пальцы на вас. Вот тебе бумага, ручка, садись спокойно и все напиши.

Виктор упрямо остался стоять на ногах.

— Чего писать-то? Как вы Хохла убили, когда он на вас работать перестал? Я об этом уже написал. Не беспокойтесь.

— Садись, — приказал Медведь. — Ты напишешь, как учетчица тебе документы передавала, как ты на них цифры исправил, чтобы руководство скомпрометировать, кто помог переправить их через пост, как они попали в город и для кого предназначались. Короче, все, что знаешь.

— Ну, начальник, ты меня за лоха держишь, — ухмыльнулся Виктор. — Дай мне для начала очную ставку с учетчицей. А то привыкли заключенным голову дурить…

Медведь стукнул кулаком по столу так. что ручки и карандаши рассыпались по полу.

— Очную ставку тебе! Может, еще и свиданку с ней на ночь дать?

— Припрет, так дашь, — рассмеялся Виктор. — А ведь припрет. Говорят, новый прокурор зоны объезжать будет. Молчать я не стану.

В это время раздался телефонный звонок. Опер взял трубку и невольно вытянулся. Толстый, кургузый, с огромным животом, который он выпятил вперед, Медведь показался Виктору карикатурой на живого человека. Но в руках у этой «карикатуры» была реальная неколебимая сила.

— Да, товарищ полковник. У меня. Конечно, работаем. Все понимаю.

Положив трубку, Медведь обернулся к Виктору:

— Ты особенно не храбрись. Как бы тебе на новый срок не пойти. За организацию убийства.

— Тогда вместе по этапу пойдем, — не отступил Виктор.

Медведь, взбешенный постоянными нагоняями, подскочил к Виктору, ухватил его за руки:

— Сейчас я тебе голову отвинчу!

Виктор изготовился для броска, одна рука его нащупала ручку на столе.

— Давай, гражданин начальник, один на один. Только прядется тебе тогда в отставку подавать.

— Это почему? — опешил Медведь.

— Да потому, что одноглазые офицеры в армии ни к чему.

— Дошутишься, — остывая, бросил ему Медведь. — Ладно, иди.

Завтра решим, что с тобой делать. А насчет ответственности за убийство я не шучу.

Отпустив Виктора, Медведь собрал со стола бумаги и, пройдя длинными штабными коридорами, робко постучался в кабинет Томилина. Полковник, развалясь на диване, сосредоточенно читал статью о мафии в «Литературной газете». Медведь подошел к столу.

— Садись, — бросил ему полковник, переворачивая страницу.

— Это он, — сказал Медведь. — Нет никакого сомнения. Особенно даже и не отпирался, когда я его в тиски взял. По его просьбе учетчица подобрала документы, а он их переправил. Через рецидивиста Хмелева. Как они попали в банду, сказать не могу. Но ниточка есть.

— Нам только не хватало, чтобы за эту ниточку дернуло следствие. Как будем действовать дальше? — спросил Томилин, ничуть не усомнившийся в точности информации подчиненного, своеобразно пересказавшего разговор с Виктором.

— А что, если устроить им встречу? — вдруг брякнул Медведь вспомнив, что действительно говорил ему Виктор. — Пусть поговорят. Что-то вроде свидания. А мы их послушаем.

— Офицеры нас не поймут, — поморщился полковник. — Осужденному свидание с вольной. К тому же говорят, она хорошенькая.

— Так не на ночь, — Медведю все больше нравилась его идея. — В дневное время. Учетчицу я обработаю. Чтобы она на него повлияла.

— Оформляй Светлова в изолятор, пока им встречаться нельзя, — решил полковник. — Поголодает неделю, обломается. За это время картина прояснится.

— Слушаюсь! — Медведь взял под козырек и вышел.

После утренней поверки Виктор, едва подойдя к порогу своего цеха, наткнулся на Хмеля.

Хмель, по всей видимости, обрадовался ему, как родному. Он растопырил руки и, создавая видимость объятий, начал:

— Витек, брат, я тебя с утра ищу. К тебе Юрка подходил.

— Ты ко мне больше своих шестерок не подсылай, — предупредил Виктор. — Надо чего — сам ищи. Это раз. Когда я тебе адрес давал, мы как договаривались? Никакого криминала. А твои придурки что наделали? Или опер блефует?

Растопыренные руки Хмеля как-то стали сжиматься в кулаки.

Он отступил на шаг. В лице его выявилась досада. Тотчас откуда-то подлетели Юрок и Серый, встали в сторонке, пока не вмешиваясь, многозначительно поглядывая на Виктора.

— Ты что-то очень резко разговариваешь, — очень тихо произнес Хмель. — Повежливее, Витек, повежливее. Бригадирская повязка по старой памяти голову кружит. Да, вышла промашка, завалили мои ребята начальничка. Так туда ему и дорога.

— А документы где?

— Не знаю.

— Да ты просто дебил, — прошептал ему в ухо Виктор, — Пятнадцать лет за убийство — срок? А человеческие души не в счет, да?

Виктор без замаха ударил Хмеля левой рукой в печень. Жулик повалился на порог цеха. Тут же Серый и Юрок бросились на Виктора. Он успел отбить удар Серого, но Юрок ударил его ногой в живот, и Виктор упал. Сразу на него навалилась целая толпа жуликов. Виктор с трудом поднялся на ноги, схватил висящий над порогом обрывок проржавленной цепи, вырвал ее вместе со стальным крюком на котором она висела, и взмахнул над головой. Жулики расступились, Виктор шагнул вперед и… наткнулся на Хмеля, который поднялся с земли и, улыбаясь, бесстрашно подошел к Виктору, Виктор опустил цепь.

— За что люблю — дух есть в человеке. — Хмель протянул Виктору руку. — Держи краба!

И тут же набежал незаметно вызванный Вовой наряд. Солдаты окружили Виктора, Хмеля и путающегося под ногами Трифона и повели в изолятор.

Мало кто из зэков мог похвастаться, что сумел избежать помещения в изолятор. Совершенно неприметное, сложенное из серого кирпича приземистое здание. Тюрьма в тюрьме. В изоляторе своя служба, свои дежурные солдаты. Дежурный провел Виктора и Трифона в камеру, Хмеля поместили отдельно.

Виктор огляделся. Они оказались в узкой, грязной каморке с каменным полом и шконками. Виктор сел на деревянный чурбак посреди комнаты и задумался. Лязгнула толстая стальная дверь, и вошел дежурный солдат.

— На оправку и спать, — скомандовал он.

— С чего оправляться-то, — огрызнулся Трифон. — Мы и поесть не успели.

Дежурный пожал плечами и вышел. Трифон и Виктор отстегнули голые без матрасов шконки, забрались на них. Погас свет. Только рассеянные лучи луны тянулись полосами через окно. Утомленные бурным днем, Виктор и Трифон заснули, не раздеваясь. Прошло около часа. Бесшумно отворилась дверь и в нее проскользнул еле видимый человек. Он долго стоял на пороге, осваиваясь в темноте, потом медленно, бесшумно стал двигаться к кровати Виктора. Полоска света упала на его правую руку и отразилась на блестящем клинке, зажатом у человека в руке. Трифон перестал храпеть и перевернулся на бок. Человек застыл, но видя, что никто не проснулся, продолжил свое осторожное продвижение к спящему Виктору. Он подошел вплотную к его изголовью, сделал резкий замах и… отлетел в сторону. Это Трифон вскочил со шконки и ударил его ногой. Человек с трудом приподнялся, но Трифон успел перехватить его руку, держащую нож. Нож, звеня, полетел на пол. Проснулся Виктор, несколько мгновений вглядывался в пыхтящие у дверей фигуры, потом бросился вперед, схватил одного из дерущихся за полытелогрейки. Тот бросился к двери, ловко увернувшись от Трифона. Телогрейка осталась в руках Виктора, а человек с замотанным полотенцем лицом извернулся, выскользнул за дверь и защелкнул ее снаружи.

— Замри, сука, убью! — закричал Трифон, хватаясь за дверь, но было уже поздно.

Загорелся слабый свет под потолком. Виктор провел по шее рукой и обнаружил на пальцах кровь.

— Все-таки задел, педераст, — скривился он.

— Сейчас узнаем, кто это. — Смотри, и знак с фамилией сорван. — Из внутреннего кармана Трифон достал бутылку водки, пачку сигарет с фильтром.

— Ему уже за тебя и заплатили.

Виктор, не отзываясь, оторвал низ своей рубашки и обернул вокруг шеи. Потом оттянул Трифона от двери.

— Куда он денется. Найдем, зато у нас сегодня праздник неожиданный!

Трифон взял в руки бутылку, покачал головой, обстоятельно, не торопясь, повозился с пробкой, открыл бутылку. Выпил несколько глотков и передал Виктору. Виктор в свою очередь сделал несколько глотков и сорят ил бутылку между ногами.

Щелкнул замок в двери. Вошел дежурный, повел носом, принюхиваясь… Сел на табурет. Взял стакан, стоящий на деревянном столе, понюхал его.

— Никак вода?! — удивился дежурный.

— А ты чего ожидал? — подозрительно спросил его Трифон.

— Я же к вам специально человека пропустил с гревом от Хмеля. Налей грамульку.

— А как звали человека, — осторожно спросил Виктор, доставая бутылку.

— Так твой же бригадир, Вовой, что ль, кличут.

Виктор распахнул куртку, содрал повязку с шеи.

— С гревом, говоришь. Согрел меня Вова. Если бы не Трифон, я бы уже холодный был.

— Давай в санчасть, — вскочил дежурный.

— Ладно, — отмахнулся Виктор, — засохла царапина. Да не суетись ты, Выпей лучше стакан. С нашими врагами мы сами разберемся…

Виктор налил дежурному водку в стакан. Тот ее залпом выпил. За ним выпил Трифон.

— Гуляй, рванина, от рубля и выше, — засмеялся конвойный, видя, что все обошлось. — Ладно, ребята. Давайте спать. А то скоро обход.

Казалось, только-только задремали Виктор с Трифоном, как в камеру вошел дежурный, но уже другой — с лычками сержанта.

— Светлов, быстро на выход!

Едва успев попрощаться с Трифоном, Виктор вышел вслед за дежурным в коридор. Пройдя несколько железных дверей, дежурный остановился. Он открыл дверь, потом железную решетку. В дверном проеме стоял Хмель.

— Ночью кто у тебя был? — спросил он, взмахом руки отослав дежурного подальше от дверей.

— Да один человек с приветом от тебя.

— Вова?

— Да!

— Понятно. Держись, бродяга, — произнес Хмель и отошел в глубь камеры.

После того как дежурный закрыл камеру жуликов, он сопроводил Виктора в барак. Там Виктор снял казенный комбинезон и переоделся в свой щеголеватый по зэковским меркам черный костюм. Затем они прошли через локальные зоны в кабинет Томилина.

Дежурный ввел Виктора в кабинет и сразу вышел.

Томилин сидел за письменным столом и что-то рисовал на листке газеты.

— Осужденный, почему вы не докладываетесь, как положено. — сурово спросил он Виктора.

— Осужденный Светлов, статья девяносто вторая, часть вторая, срок семь лет, по вашему приказанию прибыл.

— Ну, что ж, садясь, пиши заявление прокурору.

— О чем писать-то? — недоуменно спросил Виктор.

— На тебя же напали ночью. Вот и пиши: что и как, — в голосе хозяина определенно звучала насмешка.

«Ловко придумано, — подумал Виктор. — Начнется следствие, заведут новое уголовное дело и меня заберут из зоны в тюрьму. И кончен бал. Пока выяснят, кто прав, кто виноват, уже на эту зону меня не пошлют».

— На вас, что ли, писать? — спросил он дерзко.

Томилин побагровел от неслыханной дерзости зэка.

— Что ты сказал?

— Вы сами дали команду меня убрать или ваши подручные самовольно распорядились?

Полковник набрал номер какого-то телефона, что-то буркнул. Через пару минут напряженного молчания вошли Медведь и начальник отряда.

Полковник пригласил их присесть и начал:

— Осужденный Светлов заявляет, что мы организовали на него покушение, будто мы открыто не можем стереть его в порошок.

«Вот он, решительный момент», — подумал Виктор.

— Да, заявляю. — Голос его прозвучал решительно и веско. — И заявление я напишу не вашему следователю, а самому прокурору Москвы. Человек он новый, и чтобы себя проявить, мое заявление ему ой как подойдет.

— Ты идиот! — крикнул Медведь. — Столичного прокурора заинтересует царапина на шее подлого зэка?

— Нет. — Виктор подошел ближе к столу полковника и смело глянул в его чуть выпученные глаза. — Коррупция в колонии. Левый товар. Левые рубли. Кстати, мочить меня было бесполезно. Все материалы, не копии, подлинники переданы на волю. И если со мной что-нибудь случиться…

— Все встает на место. Картина сама рисуется, — шепнул на ухо оперу начальник отряда.

— Остались последние мазки, — также тихо ответил Медведь.

— И чего ты хочешь от нас? — Как ни удивительно, глаза Томилина смотрели на Виктора без злобы, пожалуй, даже с сочувствием. — Или ты правдолюбец, ни на что не претендуешь?

— Я хочу всего ничего, — выдавил из себя Виктор. — Тихо, мирно уйти на «химию» на ближайшей комиссии и забыть о вас навсегда. Иначе вы все во главе с директором вашей фабрики займете места на соседних шконках.

Томилин улыбнулся, с интересом глядя на Виктора.

— Значит, ультиматум нам ставишь, решительный. Взял ты нас за горло, придется сдаваться.

— Но если дружба, то до конца, — добавил опер, нежно улыбаясь. — Через кого передал документы?

— Я вам говорил, что друзей сдавать не приучен. — Голос Виктора был по-прежнему ровен и спокоен.

— Вот ты в нас все врагов видишь, — сказал полковник почти по-отечески, — а мы для тебя подготовили сюрприз. С завтрашнего дня ты расконвоирован. Будешь жить без охраны, как вольный человек.

Иди в барак, собирай вещи, пока сторожем на железнодорожном складе поработаешь. А подойдет комиссия, постараемся помочь. Иди, иди, собирайся.

Виктор, ошеломленный, вышел на плац. Через все неверие его, что от ментов можно ждать что-то хорошее, пробивалась ликующая радость победителя, «Неужели я их испугал», — думал он и не находил ответа.

Возможно, в последний раз прошел он в промзону колонии. Ему хотелось побыть одному. Он зашел на биржу — цех, где разделывались деревья. Кругом были штабеля леса, досок, хаотически разбросанные стволы деревьев. Виктор сел у штабеля на обрубок дерева и задумался. Расстегнул куртку, опустил голову. Все, что с ним произошло, походило на хорошо разыгранный спектакль, но зачем и кому понадобилось его разыгрывать? Неужели он так опасен для них. А Ольга, она же полностью находится в их власти. Что они могут с ней сделать? И только он подумал о ней, как она словно материализовалась по его желанию, бледная, в какой-то мучительной растерянности.

Виктор поднялся, хотел броситься к ней, но удержал себя.

— Ты прячешься от меня! — поразилась Ольга.

Виктор невольно понизил голос:

— Молчи!

— Не буду. Не хочу я прятаться ото всех, — Ольга тряхнула копной волос и капризно топнула.

— Прошу тебя, чуть подожди.

— Я думала: мы поговорим, наконец. Ты мне расскажешь о себе.

— Подожди. Не сейчас, — тревожно пытался удержать Ольгу, а еще больше самого себя Виктор.

— Ты не хочешь меня слушать, — резко сказала Ольга и повернулась, собираясь уходить.

— Если бы ты могла понять, какое счастье посреди мрака видеть тебя, посреди хриплой брани слышать твой голос…

— Так слушай, — улыбнулась Ольга, обрадованная словами Виктора.

— Не сейчас, — как можно мягче проговорил Виктор.

— Тогда отправляйся к твоим дружкам. И больше никогда ко мне не подходи, — вновь взорвалась Ольга.

Виктор поймал ее за руки, притянул к себе.

— Разве ты можешь представить: каково мне сдерживать себя!

— Получается, я за тобой бегаю, — всхлипнула Ольга.

— Добавь, за зэком, — подтвердил Виктор серьезно.

— Как ты можешь? — вдруг всхлипнула Ольга. — Тебя когда-нибудь выпустят из этого ада? Так же нельзя.

Виктор сам не понял, как Ольга очутилась в его объятиях. Он целовал ее, но зона давила на него, не давая забыться, и Ольга это почувствовала.

— Ты не со мной, — прошептала она, высвободившись. — Где ты?

— Чуть позже, — пообещал Виктор. — Ну совсем чуть-чуть. Ты знаешь, где железнодорожный склад? Меня переводят туда работать. Сторожем. Хотя я не верю им. С какой стати они так расщедрились. Но если это произойдет, мы могли бы видеться. Без тысяч глаз и ушей зоны. А сейчас я пойду. Ты слишком дорога мне, чтобы я допустил оскорбления в твой адрес от какого-нибудь прапора, который нас увидит вместе.

И, прежде чем Ольга успела возразить, он исчез между штабелями окорчеванных деревьев.

Глава 3

Николай Николаевич, еще будучи начинающим следователем, на каждое дело со смертельным исходом выезжал, пропустив маленькую водки. Иначе невозможно было описывать изуродованных, искалеченных молчащих кукол, которых уже нельзя было представить живыми людьми. Когда же речь шла о находках недельной и более давности, то приходилось вливать в себя двойную, а то и тройную дозу, чтобы не сбежать с места происшествия.

Теперь в новой должности главного прокурора Москвы он не мог себе позволить такой вольности на выезде. Правда, и выезжать приходилось все реже и реже.

Но ночное убийство на Красной Пресне не было обычным ни по каким рамкам, и он, бросив на зама текущие дела, сам выехал на осмотр квартиры.

Как человек новый в прокуратуре города он не знал раньше ничего про убитого, но по многим каналам уже получил информацию, что тот был известен в деловых кругах. Зверское убийство его вместе с женой давало шанс мгновенного обретения веса и обогащения послужного списка Николаю Николаевичу. Конечно, в том случае, если следствие быстро справится с работой. Но могло это привести и к неприятным последствиям в том случае, если не удастся найти преступников.

В квартиру прокурор поднялся последним. В комнату, где лежали трупы, заходить не стал и теперь с нетерпением ждал доклада своего лучшего следователя Боева.

Боев, рыжий и приземистый, сам больше походил на преступника, чем те, чьи дела он обычно вел, но Николай Николаевич любил его за быстрый оригинальный ум и сумасшедшие идеи, которые каким-то странным путем помогали раскрыть самые сложные преступления в короткие сроки.

— По внешнему виду — обычное уголовное преступление, — резюмировал Боев в своей традиционной, чуть ироничной манере. — Муж и жена зарезаны в своей квартире чуть ли не в постели. Дверь выдавлена домкратом, так что, как преступники вошли в квартиру, абсолютно ясно. Все комнаты перерыты, видимо, преступники что-то искали и ушли после того, как нашли. Почему нашли?! Потому что поиски внезапно прекратились и примерно одна треть спальни и кухня вообще не тронуты. По положению тела женщины можно предположить, что она подверглась перед смертью насилию, ждем ответа из лаборатории. Предположительно преступники вошли в квартиру около трех часов ночи и вышли в пять. Сейчас проводим летучий опрос всех жителей дома и близлежащих домов тоже. Предварительно выяснили, что машину убитого видели на обычном месте где-то около двух часов. Где он был до этого времени, устанавливаем. В общем, по внешней канве ведем обычную следственную работу, но есть факты, которые не вписываются в версию обычного разбоя.

У нас есть показания жильца с пятнадцатого этажа, который примерно в три часа утра почувствовал острый приступ стенокардии. Он раскрыл окно, чтобы раздышаться свежим ночным воздухом, и вдруг увидел у подъезда несколько чужих машин. Три или четыре он точно сказать не может, потому что специально не приглядывался, но то, что машины не здешние, определил сразу. Так вот, по нашей примерке выходит, что машины стояли перед домом, не скрываясь, в течение всего времени совершения преступления. Однако преступники ушли пешком, причем один из них сильно хромал. Женщину из дома напротив разбудил пес около пяти часов, просился на улицу. Она решила его вывести. И когда вышла из своей парадной, увидела неподалеку, метрах в пятидесяти, троих людей, которые быстро шли по направлению к метро.

— Ее счастье, — заметил прокурор, — что она вышла, когда бандиты уже прошли. Я не думаю, что в их интересах было оставлять живую свидетельницу, которая могла бы потом их опознать.

— Трудно сказать, как бы они себя повели при встрече лицом к лицу, но тут она их видела со спины, к тому же лишь быстро удалявшимися в ночном полумраке. Машин же она никаких не видела, хотя у себя в квартире поздним вечером слышала все время как бы гул греющихся моторов.

Второй момент, который заставляет насторожиться, — это пачка накладных с подписью начальника УР/5 полковника Томилина на сумму, не поддающуюся никакому описанию. Как попали накладные из колонии в квартиру начальника строительного главка, пока неизвестно. Сейчас проверили отпечатки пальцев на всех накладных, так будто кошка языком слизала — все чисто.

— Где накладные? — спросил Николай Николаевич.

Боев вытащил из кармана аккуратно перевязанную тесемкой пачку бумаг и передал их.

— К делу приобщать? — спросил он невозмутимо.

— Конечно. Неизвестно, куда они выведут — эти бумажки. Оформишь их завтра, а я сегодня посижу с ними ночью, разберусь. Выводы есть какие-нибудь, хоть и предварительные?

— Все следы ведут в колонию. И почерк звериный. И то, что пешком ушли, и накладные. В общем, откуда ветер дует, понятно.

Прокурор задумчиво пожал плечами.

— То, что зарезали семью бывшие зэки, почти очевидно. Но только этого мало. У нас треть страны — бывшие зэки, — вздохнул Николай Николаевич. — Давай по технике.

— Трупы обнаружили рано, еще восьми не было, — нудно заговорил Боев. — Приехала сестра погибшей, у нее свой ключ. Позвонила она, как оправилась от шока, не позднее пятнадцати минут девятого. Мы взяли слепки протекторов всех машин, которые стояли ночью у дома. Может быть, наткнемся на что-нибудь интересное.

— Покажи мне их, — проговорил прокурор, поднимаясь.

— А стоит ли? — мотанул головой Боев. — Зрелище неаппетитное.

— Ты делай, что говорю. Да выстави посторонних. Вы кто такой? — обратился Николай Николаевич к вошедшему в квартиру и с любопытством озиравшемуся человеку в синем костюме и белой свежей рубашке. Тот обошел его взглядом и, ни слова не говоря, хотел пройти в гостиную, где отработанные по всем правилам криминалистики ждали прозекторской два трупа.

Тут же Боев, увидев по взгляду шефа, что тот зол до последней степени, преградил незнакомцу дорогу.

— Кто вас сюда пустил? — спросил он неласково. — Да и вообще, что вам здесь надо? Предъявите документы.

Незнакомец засмеялся и почему-то указал рукой назад за свое плечо, будто документы его, так же, как и право на посещение ограбленной квартиры, находилось где-то на уровне дверного косяка. Боев пошел было на него грудью, а прокурор, зайдя с другого бока, собрался было силой прекратить «продвижение неизвестного лица к месту совершения преступления», но точно в той самой точке, на которую лицо указывало рукой, возникла голова еще одного столь же прилизанного штатского, только еще более выхоленного на вид.

— Спокойнее, товарищи, спокойнее, — закивал второй человек, скоренько проходя вплотную к Боеву я протягивая ему красную книжечку, которую Боев сначала как-то даже оттолкнул, а потом вернул назад, изобразив на лице нечто подобное подобострастию.

— Не горюйте, Николай Николаевич, — сказал человек в синем костюме с самой очаровательной улыбкой на губах. — Я понимаю, первое дело в новой должности, и какое дело: двойное убийство. Вы можете не поверить, но когда вас ставили на город, в первым рекомендовал вас. Ермаков — прошу любить и жаловать.

«Ермаков, Ермаков», — стал быстро соображать прокурор.

— Второй секретарь, — шепнул ему в ухо Боев и сразу отшатнулся.

«Из горкома, значит», — вспомнил Николам Николаевич. И, узнав про высокий чин своего гостя, сразу насторожился.

— Вас что-то интересует в этом деле? — спросил он вежливо. — Пока мне еще нечего сказать.

— Мы можем уединиться, так чтобы ваши сотрудники нам не мешали? — также вкрадчиво проговорил человек и при этом достаточно настойчиво провел прокурора на кухню.

— Искали усердно, — отметил Ермаков, присаживаясь на подоконник и приглашая прокурора занять табуретку напротив него.

Николай Николаевич промолчал. Цепким взглядом профессионала он отметил то, что Ермакову было не ухватить: искали хоть и усердно, но неумело. Есть десяток характерных мест на кухне, куда торгаши прячут деньги, так половина из них не была задействована. Явно работали любители, но духовитые, которым уже нечего терять.

— Я заезжал к вам, в прокуратуру, — признался Ермаков, поправляя узел галстука и без того прекрасно сидящего у него на шее. — Мы разминулись на пять минут. Но я не жалею. Иногда полезно оказаться в атмосфере чужой деятельности, чтобы составить мнение.

Я хотел поговорить о жертве. О Дмитрии Дмитриевиче.

— Вы его знали? — безразлично спросил прокурор, ничем не выдав важности задаваемого вопроса.

— Нет, — без колебаний ответил Ермаков. — Лично я его не знал. Но это был человек нашего круга. За три дня до смерти его назначили начальником строительного главка. Но и раньше много лет он был в номенклатуре горкома. Когда убивают в собственной квартире человека уровня Дмитрия Дмитриевича, это уже не уголовная трагедия. Это — политическое дело! И я попрошу вас именно так отнестись к происшедшему. Возможно, с ним свели счеты наши политически враги. Вы знаете, какая острая борьба сейчас идет на всех уровнях.

— Не похоже, — покачал головой прокурор. — Политическая борьба не ведется ударами ножа. Почерк бандитский.

— Вы не правы, — невозмутимо отпарировал Ермаков. — Вспомните, как был убит топором отец Александр Мень. Кое-кто до сих пор пытается придать этому делу уголовный характер.

— А что, покойный вел политическую деятельность? — поинтересовался Николай Николаевич.

— Он был депутатом райсовета. Но это лишь соответствовало его должности директора мебельного комбината. Практически, занимаясь лишь хозяйственной деятельностью, он сумел стать фигурой даже в масштабах такого города, как Москва. Кроме того, это был обаятельный человек, мир его праху, жизнелюб, добряк, трудно сказать, скольким людям он бескорыстно помог. Поэтому мы особенно заинтересованы, чтобы убийца или убийцы были пойманы и получили по заслугам. Оставляю вам номер своего рабочего телефона и вертушки. Звоните, как только появятся новости. — С этими словами Ермаков задержался в дверях кухни, внимательно глядя в глаза прокурору. — И все-таки, нельзя сбрасывать со счета политический аспект убийства, — многозначительно повторил он. — И вы, как коммунист, не можете этого не понимать. Кстати, какие у вас взаимоотношения с компетентными органами?

— Сотрудничаем, — неопределенно ответил прокурор. — Пока вроде сами справляемся. — И эта фраза как бы подвела итог не слишком приятной беседы.

Глава 4

Система геометрически жестких запретов, железной проволоки и решеток, именуемая режимом зоны, несла в себе зыбкость. Никто, ни администрация, ни заключенные не были уверены в своем положении, да и просто в том, что завтра останутся живы. Сегодняшний бригадир, по-местному, бугор, распорядитель десятков жизней и материальных благ вдруг оказывался доходягой в бригаде по сколачиванию ящиков, а удачливый жулик, одетый во все щегольски черное, за строптивость опускался в петушатник. Примеров тому была тьма, и только тот, кто всегда был напряжен и готов к отпору, имел шанс выжить и выдержать.

Но постоянное напряжение расслабляло, и человек, понимающий, что тишина обманчива, все равно поддавался мирному течению дней.

Очередным утром Виктор встал на проверку среди тридцати четырех уголовников из своей бывшей бригады на твердом асфальтовом плацу. Казалось бы, сплошные воры, мошенники, валютчики и налетчики, но если разобраться чуть глубже — среди них найдутся осужденные несправедливо, как сам Виктор, и вовсе случайные люди.

Обычно бригада Виктора шла одной из последних, но сегодня зэки облепили проход между жилой и промышленной зоной, как мухи. Вечно пьяному и злому с похмелья оперу пришла мысль усилить в очередной раз режим.

Виктор брел со скучающим видом, не ожидая подвоха от обычной внутренней проверки, когда взгляд «Режима» упал на него и два рослых прапора потащили его в карцер. Множество лиц, заполнивших темную камеру, поразили его каким-то непонятным внешним сходством и веселым ржанием, каким он был встречен. Ничего веселого в содержании в шизо не было, и факт поголовного веселья был странен и даже как-то походил на массовое сумасшествие.

— Сколько же усатых в зоне! — сказал один зэк, по виду жулик, другому, и тут Виктор ощутил просветление. Что-то он слышал о новых завихрениях «Режима», который еще на прошлом активе колонии заявил, что более не потерпит усатых в зоне, потому что в случае побега зэк может сбрить усы и изменить таким образом внешность.

Тем временем дверь в трюм открылась и «Режим» — лейтенант Голиков появился на пороге.

— Первую десятку — в парикмахерскую!

Ах зона, зона! По прихоти пьяного придурка сбривать усы, знак дотюремного гражданства на лице, придающим благообразность безобразно бритой голове. Только спорить зэку бесполезно. В черед в последнем сборе усатых пошел Виктор под конвоем прапоров к парикмахеру, который тупой казенной бритвой сбрил усы.

Когда все было кончено, Виктор отодвинул замороченного обилием бесплатных клиентов парикмахера и взял лежащее на столике зеркало. На него глянуло искаженное гримасой гнева хмурое, загорелое лицо с белой полоской на месте усов.

Виктор в очередной раз в полной мере почувствовал, что такое унижение и обреченность: солнце через стену, отороченную колючками, справа и слева длинные каменные коробки, пыльный голый асфальт — не город и не завод, отвратительный гибрид, где надо жить долгие годы, есть то что и собака не станет жрать, пить чай, густой как деготь, от которого дуреешь, и ждать своей или чужой смерти.

Праздники в зоне — мертвые дни, любая радость притуплена, и только горе воспринимается остро, как везде.

Шаг за шагом — не быстро и не медленно, в зоне никогда нельзя выказывать настоящие чувства, в том числе и истинное рвение — Виктор шел на свое новое рабочее место, к новой жизни.

Из-за угла вывернулся Юрок. С ним рядом Серый. Виктор не успел среагировать, как они подобрались в плотную.

— Где прогуливаешься? — спросил Юрок без всякого выражения.

Рука его, в которой Виктору чудился нож, раскрылась. Детская рука лживого жестокого ребенка, оторванного рано от любви и семьи, искореженного «взросляком», а еще раньше «малолеткой».

— Пока ты гулял, братва санчасть захватила. Санитаров порезали, а баб пока заложниками захватили.

— И твоя там, — глупо улыбнулся Серый и отодвинулся.

— Из наших кто в изоляторе? — быстро спросил Виктор, не замедлив шага, потому что нужно было в любом случае дойти до места.

Но сегодня в зоне было не до Виктора. Он оказался полностью предоставленным самому себе и смог спокойно обдумать ближайшие действия.

«Надо выйти на санчасть. Пройти через ворота, где сидит сторож. Пройти вахту. Сегодня дежурит Гусь. Все неприятные события происходят именно в его дежурства. Его как бы преследует рок, хотя он один из немногих приличных ментов». — прикидывал Виктор.

Виктор подошел к сторожевой будке, вышел однорукий сторож, молча кивнул.

— В жилзону, — бросил Виктор.

Теперь он имел право свободного прохода. Но сторож отрицательно замычал.

— Гусь запретил, — сообщил он. — Накрепко. Чтобы ни одного человека!

Виктор сунул руку в карман — вытащил пачку сигарет, но сторож только ухмыльнулся:

— Мне мое место дороже. Ты что, только выспался? В зоне кибеш, жулики санчасть захватили, всех на ножи поставили, тебя хозяин заметет на пятнадцать суток в шизо, и меня заодно посадит.

Виктор молча пошел на него, но в дверях вахты вдруг оказался Гусь. Блеснул бешеными глазами на Виктора, побежал к штабу, бросив на ходу сторожу:

— Этого задержать!

Сторож с ненавистью посмотрел ему вслед, потом положил на плечо Виктора здоровую руку.

— Я ничего не слышал, — сказал он, — но пропустить не могу. Мне моя шкура дорога.

Виктор вошел в цех. Там никто не работал. Два прапора механически перерывали зэковские костюмы в углу раздевалки. Так, на всякий случай. Подошел Хмель. Виктор отошел с ним к стенке — тут, без ушей, спросил коротко:

— Есть ход и жилзону?

Хмель кивнул:

— Ход есть, но в санчасть ты не пройдешь. В этом деле не ты банкуешь.

— А кто?

Хмель промолчал.

Виктор тронул его за плечо.

— Санчасть — моя забота, — сказал он. — Проводи меня.

Ермаков ушел, а у Николая Николаевича отчего-то пропало желание самому, как в старые времена, осмотреть квартиру убитого. Визит второго секретаря горкома вскрыл для него какие-то новые пласты в деле, уводящие от убийства, как от обычной уголовщины, хотя и из ряда вон выходящей. И действительно, было о чем задуматься.

— Ведь убийца провел в квартире не менее двух часов. А для того, чтобы открыть дверь домкратом, даже такую навороченную, как у покойника, нужно не более десяти минут. Однако убийцы не любят задерживаться возле трупов. Следовательно, само убийство произошло примерно в полпятого, во всяком случае, не раньше четырех часов. Что же делают убийцы, предположительно их было трое, целый час в чужой квартире? Ищут деньги, естественно. Но как? Вывод однозначен — шантажируют хозяев. Вот и средство шантажа — накладные, завершая построение в мозгу картины преступления, проговорил прокурор.

— Но для этого у них должен быть компромат на убитого, — невозмутимо заметил внезапно появившийся на кухне Боев.

— Или хотя бы на его мебельный комбинат, — поддержал следователя прокурор. — Придется привлекать хозяйственный отдел. Пусть поднимут все договора комбината, в первую очередь с колонией. Потом сделайте в УР запрос насчет побегов из колонии в этом году.

— Могу я внести одно уточнение, — вежливо попросил Боев. — Для моей следственной группы не представляет сомнений тот факт, что пачка документов принесена группой неизвестных, тем более что не найдены отпечатки, принадлежащие членам семьи убитого или ему самому, да и вообще никаких не найдено. Шантаж — как причина появления документов в доме — одна из наиболее достоверных причин. Но удивительно все-таки другое: почему после того, как Шантаж не удался, а он явно не удался, иначе зачем трупы, преступники не забрали документы с собой?

— В панике, — парировал аргументы Боева прокурор. — Именно потому, что предполагали шантаж, а не убийство. Убийство было не преднамеренным, а возникло как реакция на какие-то непредсказуемые действия жертвы. Об этом свидетельствуют и нанесенные раны. Ты лучше скажи вот о чем, — задумчиво продолжил Николай Николаевич. — Наш неожиданный куратор из горкома говорит, что дело может носить политический характер, намекает на демократов. Только не может объяснить, с какой стати им это нужно?

— Думаю, что нахлебаемся мы с этим делом, — зло ответил Боев, теребя свои рыжие волосы. — Не зря эта синяя птичка прилетела. Ох, не зря!

— Он так и сказал: «Это был наш человек. Он нас поддерживал, и мы заинтересованы в том, чтобы отомстить за него. И заодно по возможности нажить политический капитал на «врагах».

— Политика — это ваше дело, — сказал Боев. — Я пока очевидцев допрашивал: ночных бродяг, сомнамбул, владельцев собак, томимых бессонницей старушек…

— А лучше бы ты допрашивал отцов московского рэкета, директоров крупных предприятий, партработников и администрацию колонии, — вздохнул прокурор.

— А что, придется?

— Горишь желанием? — осведомился Николай Николаевич, с явным интересом взглянув на следователя.

— Да что ты. Мне и не по чину. А вообще дело грязное. Что-то в нем есть неправильное. А что, не пойму. Интуиция мне говорит, что мы здесь застрянем, и надолго.

— Да, — вздохнул прокурор. Тут надо еще путь пройти от страдающих бессонницей старушек до окруженного электрической проволокой забора.

— Как бы самим внутрь этого забора не попасть, — словно ненароком обронил Боев. — Ну, да я это к слову, — ответил он на внимательный взгляд прокурора. — То, что мы ничего не найдем в бухгалтерии убитого, я уверен. А вот за забором?! Там могут быть интересные документы, прямо выводящие на след.

— Есть у меня один человечек в управлении лагерей. Держал его в загашнике на всякий случай. А пока — сбор фактов. Хорошо бы найти бухгалтера, чья подпись стоит на накладных, и забрать ее к нам на три дня. Чтобы избежать давления военных. Попробуй с ее помощью разобраться в этой двойной бухгалтерии.

— Хорошие ты мне задачки задаешь.

— Ничего страшного. Фамилия ее стоит на бумаге, живет она наверняка дома, так что все карты у тебя в руках. Кстати, какая сумма по этим накладным набегает?

— Более семисот тысяч. Так что интересно, куда этот товар пошел.

— Не «куда», а кому? — поправил прокурор. — Похоже, товар-то левый. Иначе какой смысл в шантаже? В любом случае против нас встанут все внутренние войска.

Николай Николаевич поднялся. Уже выходя за порог, он вспомнил, что так и не взглянул на трупы, но только махнул рукой и шагнул к лифту.

Боев, как всегда, не терял времени даром. Уже к вечеру того же дня он вышел на одну из трех машин, которые находились у дома Дмитрия Дмитриевича. Какую работу ему пришлось провести, чтобы за кратчайший срок определить «девятку» Вадика, знал только он сам и его следственная группа.

Девятиэтажный дом в глубине на Тринадцатой Парковой, второй этаж, детская коляска у двери, маленький глазок. Боев позвонил, после непродолжительной паузы женский голос спросил:

— Кто?

— Мне бы Барбашева, — спросил Боев того человека, на которого в ГАИ была выписана машина.

Дверь отворилась. На пороге стояла высокая русоволосая женщина с закрученными вокруг головы косами и сарафане а-ля «рюс».

— Барбашевы давно отсюда съехали, — сказала женщина, разглядывая Боева спокойными серыми глазами.

— А куда?

— Вы, собственно, кто? — спросила женщина. — К тому же, они съехали почти год назад, что же, вы их целый год не видели?

— Я их вообще никогда не видел, — откровенно признался Боев. Меня и интересуют не столько они, сколько их машина — коричневая «девятка».

Женщина чуть отошла от дверей, словно давая Боеву возможность войти.

— Вадик, — позвала она, — по-моему, это к тебе.

Вышедший в прихожую человек был на две головы выше Боева и в три раза шире. На нем был спортивный синий костюм и кроссовки. В руках небольшой стальной тросик толщиной с руку, который он машинально сгибал и разгибал.

Виктор и Хмель пересекли двор, не встретив ни одного охранника. Вдалеке, у биржи, кружил незнакомый прапор, но он их не видел. Потом они занырнули в какой-то цех, пол которого был усеян золотистой стружкой. Одна из бригад чифирила на ящиках. Казалось, вся зона не работает. Хмель нырнул в маленькую незаметную дверь. Они прошли коридором, образованным двумя параллельными стальными переборками. Виктор на выходе огляделся.

Стояла непривычная для фабрики тишина. Они выскочили на улицу вплотную к высокому забору. Хмель небрежно нажал на параллельную планку, она медленно подалась, освободив глубокий в человеческий рост проход.

Виктор протиснулся через дыру, и тут же Хмель поставил доску на место.

В первое мгновение Виктор не мог сориентироваться, где он, собственно, очутился, потом узнал по очертаниям хозяйственные пристройки столовой. Каждый раз, когда он пытался представить, что делает Оля, каково ей, внутренняя пелена прикрывала его зрение, мысли тонули и сознание отказывалось служить ему.

К санчасти он вышел неожиданно. Обычно он, как и все, подходил к центральному входу, а сейчас зашел с тыльной стороны и чуть не наткнулся на засаду. Несколько вооруженных автоматами солдат во главе с начальником взвода охраны залегли у стены санчасти, внимательно вглядываясь в темные, закрытые деревянными ставнями окна. Виктор почти отполз к полуразрушенному бараку и вопрос «что же делать?» отчетливо заколотился у него в голове. Не было шанса попасть в тщательно охраняемую, обложенную со всех сторон санчасть.

Если бы его застукали тут, без разговоров изолировали бы на возможно длительное время, поэтому, стараясь не сделать ни одного лишнего движения, он выполз, выдавив оконное стекло и повернул к своему бараку.

Морик — новый дневальный, пришедший на смену Хохлу, — вот кто ему был нужен, с его цыганской хитрецой и ловкостью, которых так не хватало Виктору.

Виктор залетел в барак, увидел приоткрытую дверь каптерки и постоял немного перед ней — Морику не стоило объяснять, как он попал в жилзону, — потом вошел.

Морик вместе с младшим дневальным отряда Серегой в очередной раз чифирили от скуки. Надо признать, что, как ни странно, старшиной Морик оказался отменным. Администрация его почитала как исполнителя песен, петухи, чувствуя его вес в глазах начальства и всерьез принимая замашки, боялись как огня, и чистота в бараке была идеальной.

— Ну что, бродяга, — сказал Морик, улыбаясь и пододвигая Виктору стул, — прибег до старшего братика, бо тот скажет, как должно поступать?

— Расскажи, как все произошло, — попросил Виктор.

Морик приосанился. Он любил показывать свою компетентность и таким образом подыгрывать самому себе.

— Зона была на грани бунта, — важно сказал он, сделав гулкий глоток, и покосился на дневального Серегу. — И я бы не дал за нашу жизнь ни гроша. Если бы не грохнули свои, то всех, не разбирая, перестреляли бы войска подавления.

— Никаких войск не надо, — безапелляционно вмешался в базар Серега. — Когда взбунтовалась строгая зона под Таганрогом, ментов, кто смог выпрыгнуть, вывезли за несколько километров, а зону накрыли ковровом бомбежкой. Там из двух тысяч уцелело не больше сотни зэков.

— Да тут город рядом, — нетерпеливо прервал его Морик и произнес многозначительно: — Москва, и время другое, перестроечное, никто бомбить не будет. Короче, слушай, кибеш произошел за завтраком. — Тут к нему вернулась природная цыганская живость. — Повар сварил такую байду, что не только есть — смотреть невозможно. И по случаю именно это дерьмо досталось столу второй бригады, а там половина жуликов. Братва встряхнулась. Ваську-повара и еще двоих сварили живьем в котле, прапор желторотый вмешался, того просто прикололи. Но Гусь молодец, быстро блокировал все выходы, другие бригады вывели из столовой, а эти успели пробиться в санчасть.

— Сколько их там?

— Восемь человек.

Виктор удивился точности информации Морика. Но принял. Ничего иного ему не оставалось.

— Сгоряча они двух санитаров пришили, когда в санчасть залетели, потом забаррикадировались. Там у них три медсестры, учетчица твоя, да больных человек шесть. К тому же запасы наркоты на полгода. Если они до нее дорвутся…

Морик засмеялся:

— Вся наркота в стальном сейфе, а ключ у начальника санчасти. Тормошить сейф они боятся, побьют ампулы, а открыть пока не сумели. Но если откроют, хана заложникам!

«Ждать совсем нельзя», — с тоской подумал Виктор. Он представил Олю среди пьяной, обреченной на гибель компании. Пока он здесь распивает чифир, с ней могут сделать все что угодно.

— У хозяина одна проблема — заложники. Если бы не медсестры, они бы сожгли санчасть живьем с зэками и больными, а заодно ползоны, а так ему надо вступать в переговоры. А ты зря на рожон лезешь. Войти в санчасть легко, а выйдешь ли живым? — закончил Морик.

— Иди к оперу, — твердо сказал Виктор, скажи, что я согласен быть парламентером.

— Ты спятил! — Морик, словно поперхнувшись, стал заваливаться на сторону. — Ты, зэк, пойдешь базарить от имени ментов, как ты будешь дальше жить в зоне?

— Короче, я пошел. — Виктор обернулся. — Переговори с опером!

— Чего надо, — спросил человек, равнодушно обняв женщину за плечи и положив трос на туалетный столик, рядом с телефоном.

— Коричневая «девятка» его интересует, — как бы вскользь сказала Ирина и, вдруг освободившись из-под руки мужа, ушла в глубь квартиры.

— Я из ГАИ, — сымпровизировал Боев, — вчера совершен наезд на женщину предположительно коричневой «девяткой». Мне бы адрес владельца.

— Удостоверение покажите, — попросил человек в спортивном костюме и подошел вплотную к Боеву, — что вы в самом деле работник ГАИ.

Боев раскрыл удостоверение, мужчина внимательно прочитал его, усмехнулся.

— Обыкновенный цветной мент, — сказал он. — Дураков, что ли, ищешь? Ты к ГАИ имеешь такое же отношение, как к ЦРУ. «Девятка» тебя интересует, пошли поговорим. — Он чуть подтолкнул Боева по направлению к кухне и сам пошел за ним. — У меня «девятка». — сказал спортсмен, — по доверенности, и нечего мозги пудрить наездами. Говори, в чем дело. А то, что я ни на кого не наезжал, ты знаешь не хуже меня.

Боев подумал, что тут надо говорить прямо. Весь его опыт свидетельствовал, что этот великан с открытым лицом не мог совершить подлое убийство, тем более зарезать женщину, да и его холеный вид говорил, что он не томился в зоне. Во всяком случае последние несколько лет.

— Могу я посмотреть вашу машину, — спросил Боев. — Если на ней нет следов, то и говорить не о чем.

— Машина в гараже, иди смотри.

— А как же я в гараж попаду?

— Да он открыт. Там мой брат копошится.

И тут Боев решился.

— Ты вчера ночью был на Пресне? — спросил он. — У дома Высоцкого на Малой Грузинской?

— Хорошо работаете, — засмеялся человек. — По протекторам что ли, вычистили? Да, был.

— В какое время?

— Знаешь что, ты меня вызывай к себе и тогда допрашивай. А у себя дома вопросы задаю я. Понял? Что там произошло на Грузинке?

— Это я тоже хотел бы знать. Может, ты расскажешь?

— Может, и расскажу. — Вадик смотрел куда-то в сторону, за спину Боева. — Ладно, уж так и быть, спрашивай. Все равно к себе будешь вызывать.

Боева насторожила его вдруг обозначившаяся покладистость, но выбирать было не из чего.

— Когда ты уехал с Пресни? И сколько пробыл у дома. Я знаю, ты ни в чем не замешан. Там работали другие люди, и мы их найдем, но следы от твоей машины ночью были идентифицированы нами, и стало быть, ты для нас самый ценный свидетель. Давай определимся по времени, если не хочешь, чтобы мы тебя вызывали к себе.

— Во брательник дает! — вдруг воскликнул Вадик, поднимаясь во весь свой гигантский рост и провожая взглядом видную в окно второго этажа машину. — Слесарь от Бога! За два часа сделал регулировку. Так чего вы там определили, что моя машина была на Пресне? Молодцы ребята, прямо подметки рвете. Только как вы умудрились словчить без машины-то?

— Это пара пустяков, — утешил его Боев. — Ты не волнуйся за нас. Один-два снимка протекторов и заключение эксперта. Так что давай к делу. Я тебя официально спрашиваю…

— Слушай, — прервал его Вадик, — жалость-то какая. Я теперь от переживаний вообще не усну. Что же ты раньше не сказал? Эх, не дай Бог Ирка узнает, она же плакать будет навзрыд. Я и сам сейчас заплачу…

— У тебя чего, понос? — холодно осведомился Боев. — Следы от твоей машины обнаружены у дома, где ночью было совершено преступление. Стоит мне пальцем шевельнуть, и ты уже не свидетель, а подозреваемый. В деле об убийстве. Я уже сейчас могу тебя на трое суток определить в КПЗ.

— Да что ты, не надо! ужаснулся Вадик. — Там, наверное, клопы и крысы. Ты не прав, как тебя зовут? Боев? Ты не прав, Боев. Я тебе сочувствую, а ты меня в КПЗ. Нет, нехороший ты, видно человек. Скучно с тобой разговаривать. Может, ты сам уйдешь? Или тебя вынести через окно?

— Я могу официально вас задержать и препроводить в камеру предварительного заключения, — уже с трудом сдерживая ярость, проскрипел Боев. — И вы не храбритесь, если потребуется, я из уважения к вам целый наряд пришлю. Все ваши габариты не помогут.

— Я за него переживаю, а он угрожает, — возмутился Вадик. — Ты посмотри на меня, прямо слезы наворачиваются. Брат-то, он не только движок перебрал, он еще и колеса сменил, а старые вывез на свалку. Ищи их там, свищи. Как же ты теперь сможешь их щелкнуть, если пропали колеса-то.

Боев понял, что его жестоко провели. Пока он расслаблялся разговорами, машину привели в состояние, не пригодное для идентификации.

— Где брат? — спросил он, вскакивая. — Пошли в гараж быстро!

— Сам иди, — равнодушно сказал Вадик. — Я тебе чего, шнырь камерный, двери открывать. Только быстрей иди. Брат-то на машине в отпуск укатил, будет через месяц. Попробуй, его задержи, когда он уже на окружной.

Несмотря на поздний час, Боев не поехал домой, а вернулся в прокуратуру. Его рассказ, как ни странно, вызвал у Николая Николаевича противоположную ожидаемой реакцию.

— Молодец, — обрадовался прокурор, — просто асс. Отмечу в приказе. За какой-то день выйти на машину, от которой и протекторов не осталось, — криминалистический рекорд!

— Вот именно, не осталось, — буркнул Боев. — Так ведь были колеса. Я их сам прос…л. За разговорами.

— Ты, кстати, пробил этого спортсмена по Цапу? — спросил прокурор — Что-то его поведение не тянет на любителя.

Боев, ни слова не говоря, вышел из кабинета. Прокурор знал, что он не вернется без самой полной информации. Поэтому стук в дверь буквально через несколько минут после ухода Боева удивил его.

— Быстро же ты, — хмуро проговорил Николай Николаевич, потому что невозможно было собрать всю информацию за такое короткое время, и замолчал, вопросительно глядя на высокого мужчину в сером блестящем костюме, тепло улыбающемся ему с порога.

В этом весьма элегантном и представительном мужчине он узнал старого своего приятеля, однокашника по юридическому факультету университета Виктора Ковшова. Правда, отношения их давно прервались из-за полной занятости обоих на своих высоких, но зыбких постах, хотя звонили друг другу регулярно и помогали, чем могли.

— Без чинов, Без чинов, — подмигнул Виктор, плюхаясь в развалистое кресло и оглядывая быстрым своим взглядом просторный прокурорский кабинет, с освеженной Николаем Николаевичем мебелью и большим холодильником в углу.

— Ты какими судьбами в Москве, — спросил несколько удивленный Николай Николаевич, который знал от самого Виктора, что тот с большим повышением был переведен в Волгоград, вроде бы на должность военного прокурора округа.

— За назначением, — охотно ответил посетитель, и поудобнее устроился в к кресле, — два года в провинции, по-моему, крайний срок чтобы не растерятьстоличные связи. Сватают в Минюст начальником отдела, дай, думаю, прокачаю вопрос со старым другом, больше ведь не с кем посоветоваться, сам знаешь, что лезть наверх долго, всю жизнь на это тратишь, а падение одномоментно и непоправимо.

— Чего же не домой, — спросил Николаи Николаевич, мимолетно взглянув на часы, — там удобнее, без отвлечений. У тебя, дружище должно быть собачий нюх, если ты определил, что я еще на работе.

— Детское время, — утешил его Ковшов, — еще десяти нет. Я вообще раньше часа домой не прихожу. То солдат с автоматом сбежит из части, то прямо в войсковом складе разнесут караул, в общем хватает. Да ты не обращай на меня внимания, закругляйся, а потом махнем куда-нибудь по старой памяти.

Вошел Боев. Прокурор на мгновение забыл о Ковшове.

— Ну что, спросил он, — поймал птичку за хвост?

Николай Николаевич поднял трубку и сразу встал как бы навытяжку. Звонил хозяин. Председатель Моссовета.

— Да, — ответил прокурор, — конечно. Рву и мечу. Как только… — Он повесил трубку и обернулся к Боеву: — Далась им эта мокруха. Сегодня уже Первый звонил, а сейчас вот хозяин. И все по одному делу — твоему, между прочим.

— Удивительно, — сказал Боев. — Один партократ, другой демократ, а приемы игры похожи. Вынь да положь конфиденциальную информацию. Причем раньше, чем она появилась на свет… — Он хотел еще что-то добавить, но увидев, что посторонний обстоятельно угнездился в кабинете, показал прокурору глазами на дверь: мол, гони его. Дело есть.

— Это мой коллега, военный прокурор, — кивнул Николай Николаевич. — говори спокойно.

Боев укоризненно пожал плечами и сделал залп:

— Этот Вадик проходит по картотеке, — сказал он. — Человек вообще не случайный, а доверенное лицо и телохранитель Валерия Ивановича.

Тут уже прокурор послал ему укоризненный взгляд: мол, уймись, приятель, но Боев вроде не понял его.

— Сам факт, что Вадик был ночью у дома убитого, мной зафиксирован непреложно. Однако для задержания не хватает улик. У меня родилась рабочая версия его участия в деле, но она нуждается в проверке, постараюсь завтра связать его ночную поездку с преступлением.

— Задержать нам его не пора? — спросил Николай Николаевич, который во всех оперативных вопросах доверял Боеву больше, чем Господу Богу, который, правда, не работал у него в прокуратуре.

— Оснований нет, — развел руками Боев. — Потом у него компру на себя не выбьешь. Подожди до завтра…

— Извини, что я вмешиваюсь, — вдруг привстал Ковшов, — это вы не дело начальника главка теребите?

— А что, — вскинулся прокурор, — чего нам его не теребить? Ну а при том, друг мой любезный, или водку пить, или о деле говорить. Я предпочитаю первое.

— Ты не суетись, — сказал Ковшов. — Я не зря весь день в Минюсте пробегал. Дело это уже получает известность. Я не завидую твоим ребятам. Ведь параллельно это дело расследует особка. По линии КГБ.

— Ты откуда знаешь? — хмуро спросил Николай Николаевич.

Медведь, все такой же спокойный и гладкий, мельком посмотрел на Виктора, продолжая разговор с молодым крепеньким лейтенантом ОМОНа. Но тот, увидев зэка, недовольно фыркнул вздернутым широким носом и замолчал. Лейтенант был незнакомый, но вел себя нагло. Едва посмотрев на Виктора, он скривил пренебрежительную гримасу и быстро вышел. Опер поднял голову от стола:

— Вовремя ты подошел. — В его тоне Виктор уловил неприязнь. — Через полчаса у нас контрольная сделка. Они должны выработать условия, а мы — доложить о них начальству и уяснить, какие можем принять меры без ущерба для жизни женщин. Ты хочешь пойти разговаривать с жуликами? И что ты за это требуешь? Уйти, наконец, на химию?

— Химия подождет, — отмахнулся Виктор.

Медведь рассмеялся:

— Не верю я в твою бескорыстность. Зэк — альтруист, такое и во сне не приснится. Короче, твой интерес мне ясен, но как на тебя посмотрят твои кенты. Ты во второй бригаде знал кого-нибудь?

Виктор задумался, от его ответа зависело все. На самом деле он знал кое-кого из второй бригады, но не из жуликов, а из обыкновенных мужиков, которые навряд ли сами могли поднять бунт.

— Нет, никого не знаю, — признался он и продолжил: — Гражданин начальник, я не для того рискую жизнью, чтобы вы держали меня за дурачка, и вы и я знаем, зачем мне нужно в санчасть. Никого вы больше не найдете, чтобы за нас сунул голову в пекло. Вы сами, как я понимаю, не слишком туда стремитесь. Конечно, лакомая штука для приговоренных к вышке зэков заполучить живого опера.

Вошел Томилин.

— Ты мне скажи, — услышал Виктор его басистый тягучий голос, — с чего ты взял, что с тобой кто-нибудь будет разговаривать. Ты же недавний бугор, козел, значит, который хочет вернуть полномочия — сунут тебе шабер в горло, да еще и приятельницу на твоем трупе распнут.

Томилин брезгливо поморщился.

«Именно сейчас надо убедить его, пока решение гуляет у него в голове», — лихорадочно думал Виктор.

— Моя задача вывести женщин, — сказал Виктор решительно. — Вообще-то говоря, одну женщину, но вы одну не выпустите, вам нужны все, что вы им можете пообещать?

— Я еще не знаю, что они требуют. Среди моих офицеров добровольцев не нашлось. Сможешь узнать их требования, я их рассмотрю в течение трех часов.

— Ну что ж, пошли, — сказал Виктор. Опасность предприятия не интересовала его, лишь бы скорее оказаться рядом с Ольгой. «Да, Морик прав, пока они не нажрутся наркоты или спирта, скорее всего не станут насиловать женщин, но обожравшись, они способны на все. Тем более надо быть рядом, может быть, разделить участь жуликов, но Олю вытащить», — торопил себя Виктор.

Они пересекли круглую площадь перед штабом, при этом мощная фигура Медведя прикрывала Виктора. На плацу, там, где ограждающая решетка плавно переходила в ограду больничного садика, залегли солдаты. Бараки словно вымерли. Не было видно ни одного черного бушлата.

Войти в санчасть можно было с двух сторон: центральным ходом со стороны жилзоны или через площадь у штаба. Сейчас оба пути были блокированы. Всем зэкам строго-настрого запрещено выходить из бараков. У каждого входа в барак стоял наряд солдат из взвода охраны. Опер и Виктор подошли к группе солдат, свободно расположившихся перед окнами санчасти. Солдаты знали, что у зэков нет стволов, и вели себя очень спокойно. К тому же четырехугольник санчасти был блокирован по всем правилам и только опасения за судьбу заложников удерживали от штурма.

— Это кто? — подозрительно спросил коротконосый лейтенант, не признав Виктора. — Есть приказ: никаких зэков у санчасти! Слышишь, ты, — повернулся он к Виктору, — давай проваливай, пока ребята тебя не отодрали.

— Ты добровольцев вызывал? — спросил лейтенанта, как ни в чем не бывало, Медведь, и только вынужденная улыбка показывала, что он злится. — Сколько их?

Лейтенант снова посмотрел на Виктора: мол, чего ты здесь еще болтаешься, потом пожал плечами:

— Дураков нет!

— Вот он дурак! — Опер показал на Виктора. — Там у него среди заложников баба, любовь с ней крутит. Она из вольных, так что баба эта получается заложницей и для нас. Единственная для него надежда вытащить свою зазнобу живой, это как можно точнее договориться о всех заложниках, и времени у него до тех лор, пока они не откроют сейф.

Опер сунул в карман руку, на раскрытой ладони, чуть прикрывая линию жизни, сиял маленький металлический ключик.

— Ты вот что, — деловито сказал Медведь, — если увидишь, что договориться с ними трудно или вовсе невозможно, — подошедший лейтенант слушал молча, моргая на Виктора внимательными глазами, — …невозможно, — невозмутимо повторил опер, — ты подумай сам, может, есть смысл дать им ключик. Глядишь, пару голов выкупишь.

Виктор молча принял ключ и глубоко заглянул оперу в глаза.

«Додумались, нет предела подлому расчету. Этим ключом все разыгрывается как по картам. Команда набирается наркотиков под завязку и звереет. Обколовшиеся зэки — на две трети смертники — начнут насиловать женщин. Под их вопли группа захвата ворвется в санчасть и перестреляет и насильников и заложниц. И кто посмеет предъявить что-либо доблестным солдатам, если на трупах женщин следы насилия, — невесело думалось Виктору. — Крепкий орешек закручивают менты, подивился он. — Как за два часа, прошедшие с его предложения Морику, успели они так плотно сориентироваться.

— Ты что сел? — тревожно спросил лейтенант, и по взгляду, брошенному на него опером, Виктор еще раз определился.

«Не нашли они среди своих добровольцев на смерть идти. А округ давит, дает указания, ждет результатов. В этой ситуации для них я самый ценный человек. Пропаду, никто и не спросит. Подумаешь, зэка грохнули, а вдруг чего срастется — вся слава им, так что это не мне, а им дрожать, вдруг передумаю.»

То нестерпимое чувство боли и страха, сродни чувству, испытанному при аресте, но еще более острое, заставило его подняться.

— Ну что, пошел? — оживился было лейтенант.

Виктор, не скрываясь, ожег его злобным презрительным взглядом.

— Торопишься, начальник, — сказал он. — Куда пошел, зачем пошел, к кому пошел? Что там за люди? — обратился Виктор к оперу.

— Штрафная бригада, штабеля на бирже катают, стать инвалидом там проще, чем высморкаться, все время под Богом.

— А эти люди, кто они?

— Бугор Муха. Ему надеяться не на что. Ну и подручные у него братья Виноградовы. Все время замостыренные, из больниц не выходят. Наркоманы. Из авторитетных жуликов с ними оказался Равиль. Это серьезный человек, видимо, отступать ему было неудобно.

«Равиль, Равиль», — вспомнил Виктор, гибкий, тонкий татарин, он работал у Виктора в бригаде буквально недели две, контакт они находили.

— Хорошо, — сказал Виктор, — остальные меня не интересуют. Мне с собой нужно две бутылки водки, пачка чая, конфеты, сигарет хороших и ваши условия, черт побери! Что вы им гарантируете, если они отпустят баб и сдадутся.

— Жизнь, — сказал опер и добавил, запнувшись: — и справедливый суд.

— Они же не совсем идиоты, — устало сказал снова подошедший лейтенант. — Кто поверит в твой справедливый суд. Ну, пусть сформулируют свои требования, а мы согласуем с начальником.

Едва отзвучал мегафон: «Осужденный, ваш брат… без кровопролития…», как Виктор поднялся из укрытия и медленно пошел прямо на окна санчасти, бросив через плечо оперу:

— Не дурной встречи боюсь, а пули в спину от ваших болванов. Если через три часа не буду, считайте не договорился.

Если сначала прокурор ничего не находил странного в позднем визите хоть и друга, но несколько отдалившегося за последние пять лет, то теперь удивительная его осведомленность начала настораживать.

— Откуда я знаю? — хохотнул Виктор Ковшов. — Да Федька Майданкин сейчас в управе первым замом, он и рассказал.

— Чего же такое внимание обыкновенному убийству? — удивленно спросил у него Николай Николаевич, — Сколько у нас в городе мебельных комбинатов и строительных главков? — обратился он к Боеву. — Примерно…

— Какая разница? — отозвался Боев. — Остальные-то директора живы. К ним, естественно, нет такого внимания, как к трупу.

— Вот это и плохо, — начальственно проговорил Ковшов. — К живым надо внимание проявлять, к живым. А то ждут, пока человека грохнут, и начинают из него разных собак вытаскивать: не так ел, не так спал, неправедно работал. А я бы за вашей службой оставил один контроль за выполнением, а всю оперативку раздал бы.

— Ты на какой отдел претендуешь? — спросил прокурор, которого охватило вдруг горячее желание узнать у Виктора, не он ли сам представитель таинственной даже для него «особки».

— На тот самый, — резко переводя тембр голоса на самый деловой, несколько таинственно ответил Виктор. — Куратор административных органов Москвы. Так что ты, брат, со мной повежливей. А то прямо с инспекцией приеду…

— Что, уже и приказ есть? — почти не слушая, спросил Николай Николаевич. — Чего же ты на ночь глядя советоваться прикатил, раз вопрос о твоем назначении уже решен.

— Поэтому вот и приехал! Ладно, оставим лирику и перейдем к делу.

— С этого бы и начинал, — удовлетворенно пробурчал прокурор. — В данном разговоре ты кого представляешь? Самого себя или другие структуры, которым напрямую трудно со мной связаться.

— Да что ты, дорогой? — засмеялся Ковшов. — Я сейчас тебе все объясню.

Но почему-то прокурор информации о деле от Виктора так и не дождался. Зато выслушал исчерпывающее повествование о том, как доблестный Минюст борется с коррупцией и почему необходимо держать с ним непрерывную связь и обмениваться фактами именно по этой, ничем не примечательной истории.

Когда, наконец, Виктор ушел, пообещав завтра позвонить, чему Николай Николаевич не противился, поняв, какого рода советы хочет от него получить приятель, прокурор вызвал следователя.

— Слушай, Боев, — обратился он к следователю, который деликатно вышел, уразумев конфиденциальный характер беседы, — что-то я сомневаюсь, чтобы этот спортсмен был замешан в грабеже и мокрухе. По-моему, такого уровня люди не занимаются мелочевкой. При желании он бы мог из покойника каждый месяц сосать, да побольше тех денег, которые забрали воры.

— Мы же не знаем, сколько они забрали, — пожал плечами Боев. — Только по этому делу у меня дурное предчувствие. Какое-то оно неправильное.

На следующий день, только Боев пристроился на краешек стула в своем кабинете, чтобы составить график вызова свидетелей, которых с каждым часом оказывалось все больше и больше, раздался телефонный звонок. Звонили оперативники, которых он послал за Вадиком, надеясь, что тут, на чужой территории, он станет сговорчивее.

Хоть наблюдение за домом Вадика поставлено было еще ночью, оперативники докладывали, что дома его нет, и спрашивали, что им делать: ждать или отправляться восвояси.

— Ветра в поле, что ли, ждать? — выругался Боев. — Давайте приезжайте. — Отводя душу, Боев понимал, что досадовать он должен был только на себя. С таким количеством улик он даже не мог повесить на Вадика районный сторожевик, то есть отдать его в розыск.

В дверь вошли понурые оперативники, которые, однако ж, вели с собой какого-то молодого парня, огрызавшегося хоть и дерзко, но затравлено.

— Звонил в дверь квартиры, видно, приятель Вадика, — отрекомендовал парня старший группы.

Парень бросил безразличный взгляд на Боева, потом более оживленный на фотографию смеющейся голой девицы, конфискованную вместе с тысячами других в прошлом рейде, и снова застыл.

— Ты к кому приходил? — спросил Боев ласково. — Отвечай, сынок, только не ври.

— К тете Моте, — с издевкой ответил парень. — Вы бы хоть для порядка у меня документы спросили, а то вдруг я совсем не тот, кто вам нужен.

«Хотел бы я сам знать, кто нам нужен», — подумал Боев.

— Ты не умничай, — посоветовал он, — а то зубы выплюнешь вон в то ведро. — Только день выпал, видимо, совсем неудачный, потому что парень, не вставая, вдруг ударил ребром ладони по письменному столу и как топором отрубил уголок.

— Как, — спросил он деловито, — вместе будем бить или по одному? Мне как-то все равно, но пары ментов ваша контора не досчитается.

И тут Боев вспомнил, что парня этого видел по телевизору не так давно, чуть ли не на показательных выступлениях по каратэ призеров союзного первенства. Так что со словами о выбитых зубах он явно поспешил. Хотя бы потому, что избиение звезды каратэ придало бы делу нежелательную гласность.

— Ты руками не маши, — все-таки посоветовал он снова застывшему в самой мирной позе посетителю. — Ты нас вовсе не интересуешь. Где Вадик?

— Какой еще Вадик? — невозмутимо спросил каратист, — я не знаю никакого Вадика. Я пришел поздравить с праздником любимую тетю, а меня в «воронок» и на стрелку с тобой. Вы бы хоть извинились или у ментов это не принято?

— Понятно, — сказал Боев, сдерживая ярость.

Он выпроводил парня, даже не спросив документы, потому что понимал, что тот слишком на виду, чтобы прямо состоять в какой-либо группировке. Поработав с полчаса, он уже настроился поехать на мебельный комбинат, как в комнату вошел Николай Николаевич.

— Заколебали, — объяснил прокурор удивленно глянувшему Боеву. — Звонят со всех сторон. Недавно вот председатель городского суда звонил — советовал передать дело военным, раз там зона замешана. Боюсь, Дедуля позвонит, и вообще дело заберет на Союз.

Дедулей звали они между собой заместителя генерального прокурора, который был непосредственным шефом Николая Николаевича.

— Кстати, накладные у тебя? — добавил прокурор, — А то все ими интересуются, — недавно звонили из Управления исправительно-трудовых учреждений, просят отдать им на экспертизу. Ты, кстати, адресок бухгалтерши нашел? А то, может быть, придется накладные выпустить из рук, так хоть допрос успеть по ним провести.

— Жду ее к двенадцати, — ответил Боев, — а до этого хочу прокатиться на мебельные — расспросить коллектив об убиенном шефе. И вообще, в бумагах порыться. Может, прорежутся связи с зоной.

— Ты ориентировку по похищенным вещам подготовил? — спросил Николай Николаевич. — Нам бы на убийц выйти, а хозяйственную сторону мы бы раскручивали не спеша.

— Да, сестра погибшей прекрасно осведомлена обо всем, что было в квартире. Из вещей, представляющих ценность, взяты норковая шуба и серебряная вазочка работы Орешникова. Все остальное практически стандарт — через ювелирку и на столовое серебро не выйти.

— Ко мне звонил вчерашний друг, — сказал Николай Николаевич.

— Да? — сделал удивленные глаза Боев.

— Изложил свой взгляд на нашу работу. Сказал, что главное — найти преступников, что город обеспокоен. Я так понял, что пришел он не по своей инициативе, что он нас курирует по просьбе с хорошего верха. Так что пошевеливайся. Я бы на твоем месте комбинат отложил, а занялся линией зоны. Чутье мне говорит, что убийцы или сбежали оттуда, или их через зону на директора вывели. Действуй, а я занял круговую оборону.

— Приказ начальства не обсуждают, — пожал плечами Боев и стал надевать пиджак.

На «восьмерке» своего любимого сотрудника Владимира Куравлева они быстренько докатили до метро «Академическая» и свернули на тихую, всю в зелени улицу Шверника. Еще утром Боев звонил в ИТУ и получил информацию, что Зотова уже три дня дома по причине гриппа. Корпус, где жила бухгалтер, был в глубине между школьным спортивным уголком и садом.

Виктор прошел мимо окон санчасти. Все занавески были задернуты, но чутье подсказывало, что за ним внимательно следят из каждого окна. Надо было придумать правдоподобную причину своего появления. Правду он им сказать никак не мог, неизвестна была реакция если бы они вдруг озлобились и решили его убить, вместе с ним точно отправили бы и Олю. Но и врать он особенно не мог, потому что мало бы кто ему поверил, что он берет на себя смертельный риск просто от хорошего отношения к Мухе и Равилю.

Знакомым, много раз хоженным путем он подошел к крыльцу и остановился. В этом положении он не был виден сидящим в санчасти зэкам. Виктор вынул руку из кармана, и маленький блестящий предмет соскользнул по брючине на деревянный порог. Виктор спихнул ключ с порожка и движением сапога присыпал его землей.

«Пусть полежит, — подумал он. — Самый последний аргумент и самый опасный.

Он подошел к зеленой деревянной двери, три раза гулко постучал. В ответ где-то далеко внутри скрипнула половица, за ней вторая. Виктор ждал, но тишина более не прерывалась. Тогда он переложил пакет с водкой и закуской в левую руку, а правой, сжатой в кулак, еще раз гулко и крепко ударил по двери. Дверь ухнула и подалась.

Виктор до конца открыл ее и зашел в прихожую. Никто его не встречал.

Он покачал головой, поставил пакет в угол и стал не торопясь, по-хозяйски закреплять дверь. Он замкнул засов, только-что кем-то предусмотрительно открытый, повернул втулку французского замка на два оборота, потом наткнулся на деревянные клинья и, нагнувшись, стал их подбивать один за одним под порожек двери. В этот момент он почувствовал, как к его пояснице прислонилось холодное и тонкое лезвие и чей-то мурлыкающий голос произнес:

— Ты работай, мужик, работай, а мы на тебя поглядим.

Похоже это был Муха. Виктор несколько раз беседовал с ним и вынес впечатление, что это человек осторожный, действующий всегда крайне продуманно. Начальником отряда у Мухи был лейтенант Вихрь, явный шизофреник, и то, что Муха держался при чокнутом лейтенанте почти год, показывало его силу. Вместе с тем было удивительно, что именно Муха встал во главе безнадежного бунта, хотя Виктор знал, как в зоне неожиданно «съезжают» вполне нормальные с виду люди.

Сейчас этот самый Муха прислонил нож к его левой почке, а необыкновенно ловкие Мухины руки играючи лазали по карманам брюк и спине Виктора.

— Ладно, разгибайся, — прозвучал приказ, и Виктор поднялся, не забыв подбить последний клин под дверью.

Муха в самом деле встретил его не один. В коридоре под табличкой «Главный врач» сидел на корточках Равиль. Чуть поодаль стояли двое незнакомых Виктору жулика.

— Здорово, братва, — сказал Виктор и потер поясницу.

Никто ему не ответил. Муха прилег на кожаный низкий диван и рассматривал Виктора как некую диковинку. Молодые здоровые ребята присели на корточки рядом с Равилем и снизу вверх тоже поглядывали довольно строго. Все двери, обычно приоткрытые, были плотно задраены. Виктор тоже присел на порожек, отделяющий прихожую от коридора и стал ждать. Главное он понял, что Муха держит подельников так же крепко, как и бригаду, и жизнь Оли пока что в безопасности.

— Ну что, мент, скажешь? спросил внезапно Равиль, поднимаясь и подходя вплотную к Виктору. — Что твои менты могут нам предложить в обмен на баб?

— Мои кенты, — сказал Виктор протяжно, — чалятся вместе со мной. Чего хотят ментяры, я не знаю, да они сами не знают. Но если за три часа вы не обмозгуете свои реальные предложения, по-моему, они будут штурмовать санчасть.

— Мы всех заложников переколем, как свиней. Или своих им не жалко?

— Не знаю, — сказал Виктор, — по-моему им жалко только себя. Кибеш в зоне с мокрухами, да еще не погашенный — это разжалование.

— Ну, а твой какой интерес? — спросил Муха, потягиваясь. — Менты боятся со мной говорить, а ты чего такой смелый.

— А может, по стакану? — спросил Виктор. — Я когда к вам ломился — дне бутылки заставил выдать. Для разговора.

— Ладно, — сказал Муха. — По зоне за тобой хвостов не было. Могу с тобой за один стол сесть. Потому что, как не крути, ты выходишь на одной стороне с ментами. Ты их человек. Что-то они тебе обещали. Только что?

— Обещали много, — сказал Виктор как бы нехотя. — Только ментам какая вера? В тюрьме сидеть больше не могу, если дело не выгорит, лучше я с вами пробиваться буду. А выгореть может. Надо только правильные условия ментам поставить.

— Значит, и нашим и вашим, — подытожил Муха. — Молодец! Пошли, примем по сто капель.

По длинному плохо освещенному коридору они прошли в кабинет психолога. На письменном столе рядом с песочными часами и молоточком стояли две наполовину опорожненные банки тушенки и хлеб. Муха выставил водку на стол и вдруг закричал:

— Лепила, стаканы где?

К удивлению Виктора, отозвался голос очень знакомый и как бы идущий из стены:

— Возьми в шкафу, идиот!

Муха вовсе не рассердился, а, наоборот, обрадовался. Он подошел к платяному шкафу, куда врач любил вешать свой мундир перед приемом, и открыл створки шкафа… Из глубины его показалась голова сидящего на дне шкафа человека. Руки его были связаны спереди, пониже шеи, на которой была навешена петля, наброшен аккуратно мундирчик лейтенанта внутренних войск. Голова кашлянула и выругалась. Виктор узнал психолога. О том, что он оказался среди заложников, никто его не предупредил. Похоже, что о нем просто забыли.

— Лишний козырь, — кивнул Виктор на шкаф.

Сели втроем. Молча махнули по первой. Опричные ребята за стол не сели. Сквозь окно кабинета Виктор видел двор с рассеянными по нему зелеными фуражками.

— Своих высматриваешь, — хмуро спросил Равиль, перехватывая взгляд Виктора.

— Не дави мне на психику. Мм договорились, что спокойно сядем за стол, чуть бухнем и обговорим варианты ухода. Чего меня попугивать. Если я сюда к вам, смертникам, по своей воле пришел, значит мне сидеть хуже смерти. Лучше пройдемся по делам.

Через два часа я должен передать ментам ваши предложения. Если я на связь не выйду, они считают, что меня грохнули, и больше ни на какой контакт не идут.

— Ну и что?

— Они считают, что если вы грохнете своего брата зэка, то заложникам вообще не на что рассчитывать, значит, и переговоры вести не о чем.

Виктор разлил водку в три стакана, ковырнул ложкой тушенку.

— Давай по последней, — предложил он, а вторую пока не будем.

— Хорошо, — сказал задумчиво Муха. — Ты ждешь, чего мы тебе скажем. А мы и сами не знаем, что делать. Три мокрухи мы себе на уши навесили, сдаваться нам ментам не резон. Они нас просто затопчат без суда и следствия. Значит, надо делать ноги. Только как?

— Понял, — сказал Виктор. — Теперь, если они пойдут на наши требования, как вы отнесетесь к тому, что я присоединюсь к вам. Нет у меня сил дальше сидеть. Я вам тоже откровенно скажу. Голову с вами потерять очень легко. Во-первых, в любой момент может ворваться группа захвата. Разбираться они не будут — полоснут огнем и поминай, как звали раба Виктора.

— Лады, давай выпьем, — сказал Муха. — Мне от тебя чуть полегчало, а то ведь башкой уже на плахе.

Выпили еще по одной. Муха явно повеселел, зато Равиль сидел такой же настороженный и хмурый.

— Машину надо, — сказал Муха. — Чтоб поставили перед воротами «ГАЗ‑24», мы войдем и польем по трассе. Я этот район как свои пять пальцев знаю, угребем на проселочную, а там слиняем по другому шоссе.

— Еще раз спрашиваю: меня с собой берете? Я должен знать, что ментам говорить, как им преподнести, что обратно возвращаюсь.

— Мы без тебя и не можем, — вдруг сказал Равиль. — Не пойдут менты сразу на все наши условия — начнут торговаться. Надо бы для острастки кого-нибудь из баб тряхануть, чтобы завыли на всю зону.

«Где они?» — хотел спросить Виктор и осекся, еще не время было интересоваться заложницами.

— Итак, кто едет? — спросил Виктор. — Вопрос самый серьезный.

Второй вопрос: во сколько стартуем? Куда, я вас не спрашиваю — дорога покажет. Кроме того, нам нужен полный бак бензина и пару канистр на всякий случай.

— А если они подсунут неисправную тачку? — спросил Равиль.

— Слушай, — сказал вдруг Муха. — Давай-ка нальем по второй. У меня есть мысль.

Равиль покачал головой.

— Разговор идет о жизни и смерти, лучше его вести на трезвую голову. Итак, что будем делать с неисправной телегой.

— Ничего не будем делать, — прорвало Муху. На кой ляд нам тачка!

Муха встал, нашел в пакете вторую бутылку и сдернул металлическую фольгу.

— На вертолете мы улетим, — говорил он возбужденно, разливая водку. — Поняли кенты, на вертолете. Другого выбора у нас нет. Куда мы можем на машине свалить? Да нас сверху выпасут как миленьких и свинтят. Летим мы втроем и пилот. С собой берем этого хряка, — он показал на шкаф, в котором держал психолога, — и одну девку.

Остальных отпустим, как только возьмем вертолет.

— Где вертолет-то? — спросил, чуть очумев, Равиль.

— Это его работа, — кивнул Муха на Виктора. — Он сейчас мотанет к ментам и скажет им, что все бабы при последнем издыхании, а лепило висит в шкафу на одном гвозде. Дальше ребята с нами не пойдут. Мы их связанными оставим, будто насильно хотели забрать. Сроки у них маленькие, первые ходки, на кой ляд им под побег подставляться, да еще с мокрухой. Итак, нам нужен вертолет с летчиком в течение суток. Иначе мы начнем уничтожать заложников по одному, закончил Муха.

— Стоит ли это говорить? — осторожно спросил Виктор. — Они еще пустят группу захвата. Лучше скажем так: через двадцать четыре часа всех переколем и сами зарежемся. Вертолет я буду просить на раннее утро. И еще я бы отпустил заложников. Чтобы показать, что они живы-здоровы, да и обстановку они лучше обрисуют.

Муха усмехнулся:

— Для этого не обязательно их отпускать, твоего слова должно хватить. — Муха выглянул в коридор и позвал: — Эй, Золотой, иди сюда.

Вошел худой широкоплечий парень с золотыми зубами и опустился на стул.

— Ты подготовь девицам чего-нибудь похавать, — попросил Муха. — И скажи, чтобы не переживали, я их обменяю.

— Давай я с ним схожу, — вмешался Виктор. — Посмотрю улов. Тем более там моя учетчица.

— Учетчица, говоришь, — усмехнулся Муха, — рыженькая такая. Золотой с утра по ней сохнет — потрясная девка.

По тихой безлюдной лестнице они поднялись на пятый, последний этаж и позвонили в обитую черным дерматином дверь с бронзовой ручкой и аккуратным глазком. Пронзительный звонок ушел в глубину квартиры и там потерялся. Через несколько минут Боев повторил звонок, потом аккуратно постучал. В квартире, казалось, никого нет. Они спустились вниз, вышли из парадной и рядом с крыльцом обнаружили уютно устроившуюся молодую женщину с коляской, стоящей под кустом и с книжкой в руке.

— Вы с какого этажа, — спросил ее Боев, надеясь, что в малонаселенной пятиэтажке все друг друга знают.

— А вы к кому? — в свою очередь спросила женщина шепотом, видимо не желая разбудить дремавшего в коляске человечка.

— Зотовой нет дома?

— Из месткома мы, — добавил Куравлев, который любил наводить тень на ясный день, — навещаем больных…

— Так дома она, — сказала женщина. — Полчаса как из магазина пришла. Я ей еще дверь открывала. Она живет с мужем. Вдвоем. Тот на работе. А Валя дома.

— Так не открывает, — ответил Боев. — Мы уж уходить собрались.

— Может, спит? Вы постучите погромче.

Боев и Куравлев вернулись обратно к той же двери на пятом этаже, хотя что-то говорило Боеву, что никто не отзовется. Слишком пронзительно звучал в тишине дверной звонок, чтобы можно было его не услышать спящему самым крепким сном.

Пару раз позвонив, они собрались было уходить, когда Боев обратил внимание, что глазок за время их отсутствия из темного стал желтым. Он отчетливо помнил, как пытался разглядеть через этот глазок какое-нибудь движение или тени, но это было невозможно в неосвещенной прихожей, а сейчас стекло светилось желтым слабым светом, и значит, в прихожей был зажжен электрический свет.

Шепотом объяснив Куравлеву метаморфозу со светом, Боев послал его на улицу посмотреть, нет ли света в окнах, а сам продолжал звонить.

После серии пронзительных, но ничего не прояснивших звонков, Боев, снова спустился вниз, к парадной, где кроме ранее бывшей женщины уже скапливались и другие соседи: какой-то старичок в синем пиджаке с орденской планкой и две старушки с котом, который все время норовил улизнуть, но не решался.

Все они вполне были в курсе происходящего и смотрели на Боева с интересом, мол, добился он чего-нибудь или нет. Когда выяснилось, что толку от повторного визита Боева наверх никакого, старушки, в четыре руки удерживая кота, завопили, что Валю они совсем недавно видели поднимающейся по лестнице и никто следом за ней не шел…

— …Погодите, погодите, — отмахнулся от них Боев. — Может, мы не в ту квартиру стучимся?

Общими усилиями выяснили, что квартира была та, какая надо, и тогда уже все вместе, обрастая по дороге другими соседями, поднялись в третий раз на последний этаж к знакомой двери.

— Да открыто же, — воскликнула самая нетерпеливая и дальнозоркая старушка, выглядывая из-под руки Боева, — вона щель какая под дверью.

Боев остановился и широко развел руки в стороны, как бы загребая всю компанию себе в объятья.

— Тихо, — приказал он. — Никому дальше не проходить. — И тотчас красная книжица птицей мелькнула перед толпой соседей и скрылась в кармане Боева.

Толпа осела, но недалеко, и Боев, кивнув Куравлеву, чтобы не пускал и ждал, тихонько подошел к двери. Ярко-желтая полоса под дверью, образованная зажженым светом в прихожей, говорила о том, что дверь не заперта. Боев осторожно толкнул ее, она подалась. Он вошел в маленькую, не более трех метров прихожую, в которой помещалась одна вешалка, да трельяж, уставленный флакончиками и статуэтками кошечек, слоников и прочей живности. Дверь из прихожей на кухню была приоткрыта. Он вошел на кухню, всю заставленную столами и шкафчиками. Плита была зажжена. Чайник надрывался, плюя от возмущения паром и кипятком. Боев, прежде чем выключить его, заглянул внутрь, кипящей воды еще было с треть, значит, ставили не так давно.

— Эй, — позвал Боев негромко, — есть кто живой?

Щемящая тишина висела в квартире. Боев открыл дверь в ванную. Там было пусто. Только медленно стекали капли из неплотно прикрытого крана в раковину. Бегло осмотрев кухню однокомнатной квартиры, Боев толкнул дверь и очутился в уютно обставленной комнате с большим ковром на полу и красивом резной стенкой, возле которой располагались два мягких кресла и журнальный столик. Под громадным белым диваном, стоящим у противоположной стены, не могла бы спрятаться и кошка, не говоря уж о человеке. Не было никаких следов борьбы или внезапной суматохи. Боев даже подумал, что вторжение его вовсе неприлично, так явно просматривалась в комнате совсем недавняя жизнь. Но потом он вспомнил, что, когда они с Куравлевым звонили в первым раз, он даже подергал дверь, а Куравлев в досаде двинул по ней кулачищем. Дверь явно отворили после их спуска вниз, что не сулило хозяйке ничего хорошего. Еще сомневаясь, открыл он стенной шкаф, потом секцию стенки, где были носильные вещи — никого. Боев уже хотел выйти из квартиры, когда одна простая мысль пришла ему в голову. Он отдернул заслонившую окно портьеру, перед ним обнаружилась балконная дверь.

Зотова лежала на спине, одна рука ее просовывалась сквозь прутья балкона, другая — едва не касалась ботинка Боева. Глаза были широко открыты и все круглощекое, с яркими губами, полной шеей и подбородком лицо выражало тихое удивление.

Боев наклонился над ней, не дотрагиваясь, прислонил ухо к губам. Дыхания не было. Не было никаких следов насилия, ни крови, ни кровоподтеков или царапин. Только сняв косынку, прикрывавшую полную белую шею, он увидел синюю полосу, словно по шее провели кисточкой с краской. Шея погибшей была разбита безжалостным и точным ударом.

— Ты, лепила, жрать хочешь? — обратился Равиль к психологу который неподвижно сидел, обратясь к ним спиной.

— Хочу.

— Может, он еще и выпить хочет? — спросил Золотой и прикрыл дверцу шкафа.

Они с Виктором вышли в коридор, в кармане пиджака у Золотого бренчали ключи. Коридор кончался отделением для больных зэков. Это отделение, кроме всего прочего, было оборудовано решетками на окнах. И поэтому очень удобно было держать заложников именно здесь за прочными запорами. Когда Золотой стал поворачивать ключ в замке, Виктор остановил его:

— Они у тебя все связаны?

— Да ты с ума сошел. Зачем? — искренне удивился Золотой.

— Вдруг на тебя набросятся.

— Кто набросится? Бабы, что ли? Там еще зэков человек пять. Что ж, зоновские доходяги на меня бросаться будут? Они знают, что в любой зоне их найдут. Да и зачем им подлянку делать. Они как это… Ну, как зрители в театре. Все видят и ничего не теряют.

Золотой открыл дверь отделения, вслед за ним вошел Виктор и обратил внимание на то, что все палаты, кроме одной, были открыты.

— Братва! — крикнул Золотой. — Карантин продолжается. Кто хочет есть от пуза, пошли со мной?

С места поднялись два зэка в больничных халатах.

— На склад пойдешь? — спросил Золотой Виктора. — Там у них все, кроме горючего. Если бы водка была, меня пинками не выгонишь со склада.

— Бабы здесь? — спросил Виктор.

Золотой кивнул.

— Хочешь со своей учетчицей поговорить, — ухмыльнулся он — валяй через дверь. Я без Мухи к ним не вхожу, он меня прибьет. Сейчас мы хавку принесем.

Виктор подошел к двери. Увидел, почувствовал как у окна сидит она. Вся в тревоге. В ужасе. Он трижды громко постучал, за дверями была тишина. Виктор сел на пол.

— Оля, — крикнул он. — Подойди сюда, это я.

Голос отозвался не сразу, как будто она спала и не услышала его или не могла поверить, что кто-нибудь может ее позвать.

— Это ты, — сказала она.

— Подойди поближе к двери. Поторопись.

Он услышал легкие шаги и понял, что она не связана.

— Я здесь, — торопливо шептал он. — Я пришел за тобой. Я заберу тебя, но чуть позже. Тебя не обижают?

— Нет, только этот все время заходит с золотыми зубами. Когда ты меня заберешь?

Она верила в его всемогущество, а он стоял перед замкнутой дверью, ничтожная игрушка между охраной и ворами, и даже не мог выломать эту проклятую дверь.

Послышались шаги. Возвращался нагруженный банками Золотой.

— Держись, — прошептал он. — Я тебя заберу!

Он услышал, как она отходила от двери. И обернулся к Золотому.

— Хавать будешь? — спросил Золотой. — Муха тебя ждет. Надо водку допить.

Муха и Равиль встретили Виктора весело, почти радостно. Лепилу-психолога вывели в другой кабинет и там положили на пол с кляпом во рту. Он лежал привязанный за ноги к батарее, увидев Виктора, бросил на него страдальческий взгляд, словно предупреждая о чем-то.

— Вы его хоть на гальюн-то водите? — спросил Виктор, — а то обделается в кабинете.

— За ним Серега ходит, как за малым ребенком, — усмехнулся Равиль. — Видишь, как перепеленал, чтобы дите не дергалось.

«А ведь лепиле не выжить, — трезво подумал Виктор. — С собой они его возьмут во всяком случае. Если оторвутся на вертолете и сядут укромно, он у них гарантия, что по ним стрелять из засады не будут. А если вчистую уйдут от ментов — то кончат. Оставлять им его не с руки. Одной мокрухой меньше, одной больше, для них роли не играет — и так все руки в крови.»

Но глядя на тихих, радушных жуликов никак нельзя было подумать, что у них руки в крови. Муха заботливо разливал чая, а Равиль с таинственной улыбкой куда-то вышел и принес шоколадку.

— Слышь, ты мне вот что скажи, — спросил Равиль, похлебывая душистый купеческий чаек, — на кой ляд ты головой рискуешь? Осталось тебе сидеть еще четыре года, а не все двадцать, как Мухе. Место у тебе сладкое, грев, правда, с воли не идет, но и с голода не пухнешь. Я тебе больше скажу: и мы с Мухой на такой поворот не рассчитывали. У нас и в голове не было в это утро кибеш устраивать. Когда помои принесли, Myxу и Золотого кантануло. Я и опомниться не успел, как они Ваську-повара в кипящий котел швырнули. Если бы мог удержать — побожусь на педераста — удержал бы. Потом весь отряд поднялся. Стали от ментов отбиваться. Поперлись в санчасть. Захватили этого бугая. И санитарок. Теперь, куда кривая вывезет.

— Вот и странно, зачем ты голову в капкан суешь? — Голос Мухи был ровен и трезв.

— А я и не сую. Смотрите сами. Если менты четко условия выполняют, я лечу с вами. В крайнем случае могу сказать, что вы и меня забрали силой. Этот разговор еще впереди. Я не хотел его заводить раньше времени. Если явный подвох выскочит, то я вас предупреждаю и с вами не лечу. И вы будете знать, что лететь не надо. А так как я все-таки башкой рискую, то в этом случае менты меня на «химию» отправят, потому что риск не малый. И менты могут подстрелить. И вам, согласитесь, терять нечего. По-честному, как ты просишь, ну нет сил сидеть! Или пришью кого-нибудь, или в такой дурацкий побег меня бросит, что костей не соберу.

— Ладно, — сказал Муха. — И вот что, пока они будут наши условия в округе пробивать и валандаться, пусть хоть этилу подгонят, что ли, а то братва дергается.

— Чего же, на складе санчасти наркоты нет?

— Лепила говорит, что наркоты полный сейф. Золотой у нас специалист по замкам, а этот патентованный открыть не может. Если бы ключ достать. Полцарства за ключ.

Улыбнулся Виктор и посерьезнел. Разговор подходил к тому рубежу, который он сознательно планировал.

— Полцарства не полцарства, а одного человека бы выпустили. — Муха пытливо посмотрел на Виктора: — Сможешь ключ достать?

«Сейчас только не переиграть», — сдерживал себя Виктор.

— Я думаю, если ты отпустишь одного человека в обмен на ключ это будет знаком для ментов, что ты ведешь честную игру. Практически станет невозможным для ментов бросить на нас группу захвата.

— Так приноси ключ — мы одну из баб отпустим. — Какую хочешь.

— Отпускай, — сорвалось с губ Виктора.

И это была ошибка.

— Не понял, — сказал Равиль. — У тебя что, ключ с собой? — Он встал. Его глаза смотрели мимо Виктора. В них была угроза. Виктор невозмутимо отхлебнул чай из кружки. Отметил, что рука Мухи осторожно скользнула в карман.

Прикинул свои шансы против двоих. Шансов не было и не было шансов для Оли.

— Ключа у меня нет. Муха обыскивал, знает. Я проверил, насколько вы мне доверяете. Играем в одну игру, рискуем башками, а доверия ни на грош. Далеко мы так улетим. Если тебе так уж нужен ключ, я его тебе гарантирую своей шкурой. Отпусти человека. Он принесет оперу ксиву от меня. Выбирай, кого хочешь из своих кентов по зоне. Он и принесет тебе ключ. А я остаюсь.

— Понял, — присвистнул Муха. — Так не пойдет. Мы тебе верим.

Равиль расслабился, сел.

— Но мы не верим ментам ни на грош. Принеси ключ, и одну сучку мы выпустим.

— Решаем так, — прикинул вслух Виктор. — Я вернусь через час. В окно ты меня свободно увидишь.

— Я им даю двенадцать часов на все про все, — подвел итог разговору Муха. — Чтобы в шесть утра вертолет уже был над крышей санчасти.

— В семь часов я им выброшу голову лепилы в окно, — буднично сказал Равиль. — Через каждый час будем убивать по заложнику. Так им и передай.

— Братве что сказать?

Муха засмеялся:

— Скажи, Муха прикалывает: слабо им с тобой грев передать. Хотя бы мака!

— Просто какой-то сумасшедший дом, — надолго задумался Николай Николаевич, выслушав очередной рапорт Боева. — Нас все время обходят на один шаг. Все, что мы начинаем, как бы наталкивается на стену. Короче, ищи мне, где хочешь, Вадика. Хочешь, сядь на хвост его жене, хочешь, возьми в оборот каратиста, — буркнул он и осекся.

— Интересная мысль, — добавил Боев, который давно научился понимать прокурора без слов. — Надо проверить алиби этого каратиста, как бишь его? Зотову убил профессиональный каратист, который к тому же и неплохой акробат, раз сумел спуститься с балкона пятого этажа и бесследно исчезнуть. Так что найти каратиста, пожалуй что, не менее необходимо, чем пресловутого Вадика.

— Вот и займись, — порекомендовал Николай Николаевич, — а я буду отбиваться от непрошенных советчиков и консультантов. Кстати, накладные вообще убери из прокуратуры, спрячь где хочешь, чтобы я их не видел в своем кабинете.

И Николай Николаевич предъявил Боеву очень красивую на вид бумагу с большой гербовой печатью, где предписывалось емунакладные передать для исследования в экспертную комиссию военной прокуратуры.

— Видишь, вевешники доперли, что мы им ничего не дадим, и прут через вояк, может, у тех чего выгорит. Только мы по другому ведомству, нас такими бумажками со следа не собьешь. — Он швырнул предписание на стол. — С каратистом это интересно. Только брать его надо резко, но в мягких перчатках. Никакого захвата, он тебе еще перекалечит людей. Доброжелательно, мило попросить о встрече и не отпускать. Пришел же он сам к тебе в кабинет.

— Это было до убийства бухгалтера, сказал Боев. — Тогда он был чистенький. А сейчас, если у него рыльце в пушку… Может, вызвать пару рукопашников. Я знаю крепких ребят из военной разведки. Думаю, у него при встрече с ними шансов мало.

— Другое ведомство, — поморщился Николай Николаевич. — Что же, у нас своих ребят не найдется?

— Чтобы скрутить члена сборной, боюсь, наши слабоваты, — возразил Боев. — Потом, возможно, у него есть алиби. А им придется его глушить почти до потери пульса. Иначе не взять.

Отпустив Боева. Николай Николаевич задумался об этом все более расплывающемся деле, к которому вдруг подсоединилось еще убийство, заранее вовсе непросчитываемое.

Снова зазвонил телефон. Он не приносил в последнее время ничего, кроме неприятностей, поэтому Николай Николаевич, поморщившись, не сразу снял трубку и проговорил устало:

— Прокурор слушает.

— Ты что же это, прокурор, моих распоряжений не выполняешь? — услышал он веселый, как всегда, голос Виктора Ковшова, который после назначения звонил ему почти ежедневно. — Меня из-за тебя военная прокуратура совсем затрахала. Они параллельно это дело тоже копают. По линии ИТУ. Отдай им накладные, пусть толком разберутся, кто с какого бока-припека оказался в той квартирке на Грузинской.

— Чужое ведомство, — схитрил Николай Николаевич, — могу рассчитаться с ними только через Генерального Москвы. Помимо него делиться информацией не правомочен. А они прут безо всякой субординации наверх.

— Я для тебя тоже чужое ведомство? — как бы вскользь осведомился Виктор и продолжал: — Ты, наверное, спрашиваешь себя, какого черта я в твою оперативную работу впрягаюсь, а того не возьмешь в толк, что с меня тоже не слезают. Этот убиенный был личным другом чуть ли не половины членов горкома. Я еще тебя оберегаю от звонков, а мне названивают непрерывно. Просто как сбесились… Так отдай им накладные, — предложил он с легким нажимом. — Нам же легче работать будет.

— Не могу, — отклонил его просьбу Николай Николаевич, шеф меня загрызет. Только по его личному письменному приказу.

— Да ты силен! «Только по письменному распоряжению». Хорошо ты свой зад оберегаешь. А если я тебя как друга попрошу, отдашь? У военных затронута честь мундира, со стороны они никакую ревизию не пустят, сам понимаешь, а разобраться и официально доложить наверх о результатах расследования — на это они пойдут. И тебе облегчение.

— Я подумаю, — буркнул Николай Николаевич, вешая трубку.

И тут же звонок зазвенел снова.

— Прокурор? — спросил молодой гнусавый голос. — Ты не вешай трубку, я тебе хочу информацию дать по убийству на Грузинской.

— Ваша фамилия? — спросил Николай Николаевич, протягивая руку к ручке, но смех в трубке заставил его отказаться от своего жеста.

— Фамилию тебе! Слушай сюда, прокурор. В твоей описи есть норковая шуба. Да не ломайся, как целка. Я знаю, что есть. Ты бери людей и шастай на Ленинградский, там в доме тридцать пять в четвертой квартире лежит твоя шуба. Да поторопись, пока ее не пропили. И веселых ребят возьми с собой. Один прядешь, тебя из окна выкинут. — Трубка щелкнула и замолкла.

Хозяин, как всегда, был спокоен. Зато Медведь, хотя и старался не показать своей радости, никак не мог сдержаться, довольство так и сквозило в каждом движении его грузного тела.

— Поди пока ты шел, в штаны наклал, — с усмешкой спросил хозяин.

— И когда возвращался, тоже. От ваших солдат любой блажи можно ожидать. Захотят, да выстрелят.

Опер мягко засмеялся как закашлял:

— Что любовь с человеком делает!

«Сейчас я с тебя собью весь восторг», — решил Виктор.

— Вы знаете, кто у Мухи главный заложник? — спросил он. — Человек, о котором все забыли. Ваш коллега — врач.

— Коллега, — задумался опер и вдруг поперхнулся. — Не может быть, — крикнул он. — Неужели он сам вел прием? Что значит, молодой специалист, прямо подметки рвет на работе.

Виктор, злорадно глядя на опера, рассказал, в каком состоянии он застал молодого специалиста. Во время его рассказа лицо хозяина прямо вспенилось от злости.

— Штурмовать! — рявкнул он, ударив кулаком по своему мощному бедру. — Перестрелять всех мерзавцев на месте. Всю санчасть раскатаю до последнего бревнышка!

— А заложники? — охладил его пыл опер.

Видно было, что он не только не боится гнева хозяина, а даже подпитывает его, как бы еще и забавляясь.

— Ты геройский парень, — обратился хозяин к Виктору, — а этих негодяев всего четверо. Ты говоришь, тебя не обыскивали?

— Нет.

— А если мы дадим тебе пистолет? Ты бы расправился с двумя основными, а шестерки сами сдадутся. Тогда я бы вышел с ходатайством в Верховный Совет о помиловании.

— Дело-то не сложное, — заговорил Медведь как о чем-то вполне простом и хорошо продуманном. — Товарищ полковник самое главное еще не упомянул. Тебе разрешается передать им ключ от сейфа с наркотическими веществами.

«Вот я бы вас спрашивал, — подумал Виктор, — тем более ключ у меня», — одновременно он подивился на сложную игру опера.

— Я так думаю, они накушаются и заснут. Вот тогда вяжи их и сигналь.

— А вы вышлите группу захвата?

— Точно высылаем и берем их тепленькими без жертв. Что, Светлов, толковый план?!

— Толковый, толковый. Только можно вас спросить, гражданин начальник?

— Валяй, — махнул рукой полковник Томилин.

— А что, если, наглотавшись дури, они не заснут, а наоборот, придут в озверелое состояние и порешат лейтенанта, вашего коллегу? Я думаю, так и будет. Потом набросятся на беззащитных женщин и изнасилуют их. А потом притомятся и заснут. И утром вы их возьмете тепленькими и меня вместе с ними. И скорее всего прикончите нас всех при попытке сопротивления, чтобы не мешал лавры срывать. Хороший план? Тем более найдется револьвер с моими отпечатками пальцев. Так дело не пойдет. Условия я вам выложил, но готов вернутся обратно и передать ваше решение. Может быть, я смогу смягчить их реакцию, но сомневаюсь, так что, готовьтесь. Завтра в семь утра вам выбросят голову психолога в форточку.

— Ты! — крикнул полковник. — 3-э-э-к подлый! Иди к себе в барак и жди.

Виктор встал.

— Теперь я вижу, как вы мне благодарны, только не скидывайте настроение братвы. Как бы еще кого в котле не спекли.

Через несколько минут дне машины, битком набитые людьми, развернулись на кольце и взяли курс на Ленинградский проспект.

Как успел выяснить Боев, громадный дом, принадлежащий какому-то заводу, был расселен уже с полгода, в половине квартир никто не жил, другая половина была отдана под офисы разных совместных предприятий и кооперативов.

Машины они поставили на всякий случай у соседнего дома, а сами, рассредоточась, по двое стали продвигаться к парадной дома номер тридцать пять.

Через десять минут и парадный и черный ходы были блокированы спецгруппой захвата. Николай Николаевич сам возглавил операцию. И он, и Боев, не сговариваясь, действовали так, будто информатор был их человеком.

Отдав необходимые распоряжения, они спустились в недостроенный офис ресторана «Мандарин», который занял весь первый этаж расселенного дома.

Боев не торопился штурмовать квартиру, важнее ее было взять под полное наблюдение.

— Ты мне вот что объясни, — спросил Боев, — я с тобой согласен, что только человек, бывший в ту ночь в квартире, мог знать о шубе, но даже если он рассорился при дележе, на кой ему черт подставляться? Ну, сдаст нам других, так на самом мокруха висит.

— Может, не его обидели, а, наоборот, все деньги у него.

И он думает, что, сдав своих дружков, он один останется с барышом.

— И его не пугает, что они дадут на него полный расклад?

Не знаю, не знаю, я таких глупых убийц что-то не встречал. А ты не полагаешь, что это розыгрыш?

— Нет! — твердо ответил Николай Николаевич. — Я уверен, что информация верная. А кто ее нам подсунул и с какой целью, будем решать потом.

— Что же, мы пошли наверх, — сказал Боев после недолгого раздумья.

Тотчас в офис ресторана вошел молодой подтянутый офицер в милицейской форме с двумя парнями в штатском, которые выглядывали из-за его спины.

— Подкрепление вам от ОМОНа, — весело сказал лейтенант, переводя взгляд с Боева на Николая Николаевича и безошибочно определяя в нем старшего, — распоряжением министра.

Николай Николаевич прикусил губу, но ничего не сказал. Опять какие-то таинственные силы вмешались в его работу, причем на таких законных основаниях, что и возразить было нельзя.

— Идите вот с ним, — проговорил он хмуро, да не подставляйтесь, там, возможно, засела банда беглых зэков, разыскиваемых за убийство и разбой.

— Работа такая наша — подставляться, — улыбнулся лейтенант и повернулся к Боеву: — как будем брать?

— Не горячись, лейтенант, — сказал Боев устало, — тут и без тебя народу хватает, блокируй ты лучше со своими орлами чердак, на случай, если мы их не сможем принять на выходе из квартиры. И запомни: брать только живьем. Мне еще с ними поговорить хочется.

— Понял, — ответил лейтенант уважительно, — мы пройдем через следующую парадную и расположимся прямо над квартирой.

Боев осторожно поднялся на последний этаж. В каждом пролете стояло по одному — два человека. Определился с дверью квартиры — плевая, сапогом можно выбить и прислушался. Где-то далеко, возможно, этажом ниже играла музыка, слышались какие-то голоса. Он позвонил. Тотчас музыка стихла.

«Кажись, в яблочко», — подумал Боев и встал чуть левее от двери, чтобы выстрел, пущенный наугад, не мог его задеть.

Никто не подходил, и он позвонил снова. Его все не покидала мысль, что возможно проникнуть внутрь без шума, сойдя за случайного проводчика или слесаря, и он никак не хотел выходить из образа.

Но никто не выходил, только вдалеке в глубине квартиры что-то зашуршало, завозилось и смолкло.

Глава 5

В бараке группами кучковались зэки. Ни начальника отряда ни старшины видно не было. Шакура и Хмель лежали в сторонке, вокруг них была почтительная пустота.

— Нет, — убеждал Шакуру Хмель. — Такие дела так не делаются. Заложников брать можно, если под рукой есть стволы. Если бы менты были порешительнее, они бы их перебили в течение нескольких секунд.

— Ну да, — согласился Шакура, молча обводя барак выпуклыми широко расставленными глазами, — только есть одна запятая. На меня еще одно дело крутят по убийству семьи в Кировобаде. Вчера ксиву получил. Мне обратно в тюрьму нельзя. Новое следствие завели, значит, от моей бабы сняли нужные показания. Бабы — слабое существо — ее можно запугать или голову задурить. Поэтому мне и надо пройти в санчасть. Вправить Мухе мозги и уйти с ними. Ночью, мне кажется, пройти возможно.

— Надо узнать, что Муха с Равилем придумали, на что надеются, может быть, с ними нет смысла связываться.

— Чтобы там ни было, мне в тюрьму обратно нельзя, в этот раз я не смогу отвертеться… Крайний случай мы их порешим и весело вместе пойдем к Богу. Скажи ребятам, пусть срочно Виктора найдут, без его помощи не сбежать.

— Ты уверен, что ему можно доверять, не слишком ли с ментами снюхался?

— Ты плохо подумал, Хмель. Больше так о моих друзьях не говори. Человек из-за бабы по лезвию ножа ходит. За год, пока он бригадир, хотя бы на одного бездельника рапорт написал? Наоборот. Я ему помогу бабу спасти. Муху укорочу. Виктор человек не продажный.

— Пожалуй так, — согласился Хмель, — но при всем при том он для нас чужой человек, другой масти. Ни по каким законам я ему помогать не должен.

— Это твое дело, — рассудил Шакура. — Я пойду его найду, а ты попроси ребят собрать мне мешок.

— Какой тебе мешок? В санчасти целый склад у Мухи.

Шакура остановился, с размаху долбанул себя кулаком по лбу:

— Совеем глупый стал, простых вещей не помню.

Шакура вышел в коридор, встал под стеной, облепленной краснофлажными плакатами, закурил.

Виктор заметил его, когда тот, бросив недокуренный бычок, рванулся во двор. Двор был пуст, только прапорщик из нового призыва, не знающий кто есть кто, маячил на другом конце двора, преграждая путь. Шакура решительным шагом направился к нему, видимо, желая разрядить томительное ожидание злой и опасной выходкой. Прапор не понимал опасности. Он спокойно сжимал в руке резиновую дубинку, не представляя, что для Шакуры с его звериной силой и ловкостью он даже вместе с дубинкой так же опасен, как тряпичная кукла. Виктор перехватит жулика буквально в нескольких метрах от дежурного и увел обратно и барак. Шакура в принципе спокойно позволил себя увести, он и сам был рад, что не спалился на мелочной схватке с ментами.

— Мне надо уходить, — с места в карьер, сказал Шакура. — Деда никакие. Сегодня-завтра будут по ноной крутить. Боюсь, живым не уйду. Как там у Мухи, все серьезно? Я хочу уйти с ними.

— Муха сам не знает, чего он хочет, — сказал Виктор.

— Я за него определюсь.

— Чтобы он улетел к ядреной фене?

— Улетел? — спросил Шакура. — Воздушный шар, что ли, ему подгонять?!

— Ты еще скажи связки детских шаров! Нет, по условию ультиматума в семь ноль-ноль Муха прикончит мента из санчасти — психолога. Итак, каждый следующий час по человеку, потом покончит с собой. Менты этот ультиматум игнорировать никак не могут, потому что, если они захватят санчасть и найдут там одни трупы, верхушка колонии пойдет под суд.

— Думаешь, они подгонят вертолет?

— Покобенятся до утра и сделают. У них выбора нет.

— Ты когда обратно?

— Через полчаса, а может, и того меньше.

— Скажи Равилю, что я улетаю с ними. Кого они еще собираются брать с собой?

— Там двое пацанов трепыхаются, но они хотят их связать перед отлетом, будто они жертвы нападения.

— Сколько там баб?

— Не знаю, не видел.

— Ты что поскучнел, джигит? Я туда войду, сразу отделю твою кралю и выпущу.

— Неужели они и баб подколят?

— Так, пугают. Я им дам женщин убивать!

— Если не дадут транспорт, перебьют всех, — сказал Виктор. — Добродушные эти ребята знают, что их ждет в случае поимки. С начало кончат заложников. А может, и своих подельников?

— Мне надо туда, — Шакура побагровел, но старался говорить спокойно. — Пусть Муха в три часа утра откроет окно склада. Там решетка поддельная. Пусть снимет.

— Это какое окно?

— Он знает. Я тебе помогу. Ты знаешь Шакуру. Все. Вместе не надо стоять, еще дел впереди много. Давай, брат, до встречи.

«Как бы и здесь не опоздать», — подумал Боев и двинул каблуком по двери так, что она затрещала.

— Чего стучите, я милицию позову, — раздался, наконец, старческий голос. — Ты перестань мне хулиганить!

— Открывай, дед, — строго сказал Боев, поднимая одновременно руку кверху, знак всем собраться у двери. — У тебя ванная течет, всех жильцов затопил.

— Иди, проспись, — ответили ему из-за двери, — ванну тут уже с полгода как отрезали. Кооператив тут, а ты кто, рэкетир? Все равно не открою! Вот начальник придет, тогда с ним разбирайся.

— Ладно, дед, пошутили и будет, — сказал Боев строго. — Отворяй дверь, я тебе покажу свое удостоверение. Старший следователь прокуратуры с тобой говорит!

— То мент, то водопроводчик, — пробурчал дед, и шаркающие шаги его поплыли обратно от двери.

Боев крикнул ему что-то вдогонку, но дед, видимо, не слышал его.

— Ломать? — спросил Куравлев, которому уже хотелось размяться. У меня ребята застоялись.

— Ломать не строить, — пробурчал Боев, но все-таки утвердительно кивнул.

Куравлев отступил на шаг, разбежался и с пол-оборота нанес классический удар пяткой рядом с замком. Дверь взвизгнула, но устояла.

Тотчас из-за двери раздался выстрел. Пуля пробила дверную филенку и с визгом ударилась в дверь лифта. Все отпрянули в сторону, только Боев, надежно прикрытый стенкой, остался на месте.

— Не торопиться, — приказал он, — себя не подставлять!

Основная задача взять преступников живыми. Хотя бы одного.

Боев вынул свой «Макаров», прицелился и расстрелял целую обойму в дверной замок. На месте замочной скважины образовалась дырка величиной с кулак.

— Вперед! — крикнул Боев, вламываясь в квартиру, и в это время в глубине раздались взрывы, сопровождаемые автоматными очередями.

Как умудрились омоновцы войти через окно в злополучную квартиру дома номер тридцать пять, осталось их секретом, но шум они наделали большой. Услышав разрывы гранат, Боев скомандовал своим остановиться. Комната, перед распахнутой дверью которой они остановились, была проходкой. В ней ничего не было, кроме колченогого столика в углу и двух потертых стульев. Стрельба и грохот закончились. Из другой комнаты в коридор вышел человек, он повернул к Боеву лицо и стал оседать, хватаясь руками за стенку. Вслед за ним бежал офицер из ОМОНа, В руке у него был пистолет.

— Прекратить! — крикнул Боев, но лейтенант уже спускал курок. Человек подпрыгнул и лег плашмя поперек коридора, зажав руками простреленную грудь.

— Ты что, сука, делаешь, — Куравлев подбежал к лейтенанту, выкрутил у него из руки пистолет. — Тебе же сказали — живьем!

Мать твою перетак.

Лейтенант, улыбаясь, молча смотрел на него.

— Мне? — спросил он. — Кто мне сказал? Иди, цветной мент, собирай трупы.

Уже несколько раз Виктор стучал условленным стуком, но открывать не торопились. Деревянный громадный куб был темен и пуст с виду. Пока заканчивали переговоры между колонией и управлением, солдаты взвода охраны подсуетились. Со всех сторон они направили на чернеющее здание прожектора и запустили их, как только Виктор прошел открытое пространство между школой и санчастью. Свет бы таким болезненно ярким, что Виктор вдруг решил, что менты хотят использовать его как прикрытие и ворваться в помещение. Однако ничего не происходило. Никакого движения сзади него не образовалось, и когда Муха понял это, а он, видимо, решил так же, как и Виктор, то открыл дверь.

На этот раз они беседовали в другом помещении — в приемном покое, где зэкам оказывалась первая помощь. Видимо, у Равиля и Мухи было время обдумать ситуацию, потому что они встретили Виктора, как родного.

— Ну, — спросил Равиль, едва они сели в кожаные кресла, выволоченные из кабинета начальника санчасти.

— Согласны они на наши условия?

— Да, насколько можно доверять ментам. В шесть утра над крышей зависнет вертолет с вольным летчиком. Я сказал, что сначала по лестнице поднимается один человек, который все тщательно осмотрит и определится с пилотом. Затем поднимем лепилу и вперед. Потом они предлагают за ключи от сейфа отпустить одну из заложниц. Это свидетельство взаимного доверия.

— Слышь, тебе не предлагали нас всех расстрелять, мы даже твои карманы не проверяли? — внезапно спросил Равиль.

— А ты дальше прикинь, — спокойно сказал Виктор. — Кроме того, что я в такие игры не играю, — представь, что по какой-то причине ствол попал к вам в руки. Для ментов это тюрьма. Так что закрытых игр нет. А вот договоренность выполнять надо. — Он вытащил из кармана припорошенный пылью ключ.

— Прошу.

Муха не спешил принимать ключ. Он встал, осторожно обошел Виктоpa, потом приблизился почти вплотную.

— Объясни мне, какой понт ментам отдавать мне этот ключ? — спросил он.

— Ты что, сам не понимаешь, — усмехнулся Равиль. — Ты нажрешься отравы, а этот впустит ментов. — Он показал на Виктора. — Слушай, может, кончим его?

— Я слушаю тебя, слушаю! — зловеще произнес Муха. — Ты чего так сидишь, будто не к тебе обращаются. Объясни-ка, дружок, почему менты отдали нам ключ. Может, он правду говорит?

— В этой игре для них ключ не имеет никакого значения. У них другие ставки.

— Какие?

— Жизнь заложников. Разжалование и суд или, может быть, повышение по службе. Как с вами договорятся. Я тебе скажу откровенно. Я тоже против того, чтобы вы открывали сейф. Под дурью можно такое натворить, что уже не поправишь. То, что вы мне сейчас наговорили, мне не нравится. Два часа назад вы выдвинули определенные условия. В эти условия входит обмен ключа от сейфа на одного из заложников. Если вы через два часа отказываетесь от своих слов, как можно с вами иметь дела?

— Как начнем жмуриков выкидывать из окон, поймут, с кем имеют дело.

— Я думаю, что первый труп, который вы продемонстрируете, будет сигналом к штурму. Поскольку станет очевидным, что людей все равно не спасти.

— Пусть штурмуют, — вспыхнул Равиль, — Они этот штурм надолго запомнят.

— Тихо, — приказал Муха. — Не гони волну. Чего мы наворочаем с ножом против автоматов. Нет, я еще пожить хочу! Серый! — крикнул он в коридор. — Канай сюда.

В дверь просунулась голова в очках и внимательно всех осмотрела.

— Приведи учетчицу! — скомандовал Муха.

— Ольгой ее зовут, — торопливо добавил Виктор.

— Мы ее отдадим, а если вместо вертолета — шиш. — подозрительно спросил Равиль, — пусть он остается вместо бабы.

— Что значит вместо бабы? Я для чего все это делаю? Чтобы дальше гнить в зоне? Ты, брат, анаши обкурился. Решил меня заложником оставить.

— А почему нет? — спросил Равиль. — Почему я должен тебе верить? Ты, козел, ты с ментами вместе. Дружишь с ними. Они тебе доверяют, больше чем себе. Вон какие операции для них проворачиваешь. Да я ни одному твоему слову не верю.

Он замолчал, потому что по коридору послышались быстрые короткие шажки.

Виктор интуитивно почувствовал, что нельзя сейчас дать Ольге себя узнать. Любое ее движение в его сторону, любой жест, могли бы дорого ей обойтись. Он поднялся и отошел к окну. Он слышал как Ольга вошла в приемную и застыла. Муха посмотрел на нее с интересом.

— Хорошая баба, — произнес он одобрительно. — Ты чего в санчасти делала? Болеешь?

— Кофе пила, — сказала Ольга.

— Открой ей, — сказал Муха Золотому. — Она уходит.

— Чего пялишься?! — сердито рявкнул Равиль. — Делай что говорят. Четырех санитарок тебе мало?

— Баба уж больно хороша.

— Лучше о шкуре своей подумай!

— Пошли, — позвал Золотой Ольгу и повел ее к выходу. Долго-долго он снимал баррикаду из досок, загораживающих дверь, потом один за другим стучали, щелкали засовы. Золотой вернулся один.

— Мент он или нет, — сказал Муха Равилю, — а другого шанса у нас нет. Давай-ка пустим его назад, пусть наведет ментам шороху.

Равиль задумался:

— Надо вот что сделать. Пусть передаст ксиву от санитарок. Мол, если не выполните требования, то нас передушат. Вот тебе, Золотой, бумага и ручка. Иди к бабам. Они же все жены ментов. Пугани их, чтобы каждая по ксиве сочинила своему менту.

— Что мне Шакуре передать?

— Пусть идет, — подумав, ответил Муха. — В три часа ночи мы поднимем раму. С той стороны прожектора не достают. Только пусть с собой никого не тащит. И уточни на счет вертолета. Нас будет пять человек, да еще пилот. Карту пусть дадут.

— Через границу нам не перемахнуть.

— Да и смысла нет, — сказал Виктор. — Сейчас практически все страны выдают угонщиков. Надо уходить в глухомань.

— Слышь, — сказал Золотой, — это девка-то, Оля, совсем сбрендила. Не хотела уходить. Реветь стала. Я ей дал легонько по заду, так она шла и все оборачивалась. По-моему, ее от страха перекрыло.

— От страха так не перекрывает, — сказал Равиль. Он повернулся к Виктору: — За тебя, что ли, переживает?

— Человек такой, — неохотно протянул Виктор. — Больше переживает за других, чем за себя.

— Женился бы! — усмехнулся Муха.

— Нужен я ей. Что у нас еще?

— Не торопись! — Муха летал, обошел Виктора. — Мы крепко обложены. На кой ляд Шакуре спроста себя подставлять. Шкуру продырявят и этим все кончится. Когда вертолет сядет, мы поставим дополнительное условие — обменяем одну санитарку на Шакуру. Менты должны это скушать.

— Скушают, — на самом деле Виктор ни на секунду не сомневался, что Томилин ни за что не отдаст Шакуру, которого раскручивали вновь за уничтожение целой семьи из кровной мести. Но сейчас ои хотел только одного — уйти.

— С одной стороны офицерская жена, вольная женщина, с другой — зэк. Конечно, менты согласятся.

— Хорошо, а куда летим? — спросил Равиль. — Давайте усечем прямо сейчас.

Виктор ничего не успел ответить. В глубине здания раздалась серия негромких хлопков, будто шлепали рукой по бумажным пакетам. И тотчас ядовитый дым потянулся шлейфом по коридору. Виктор еще давился и кашлял, а Муха уже действовал. Накинул на голову белый халат, он прыгнул в коридор и исчез в дыму.

— Вот твой вертолет, — сказал Равиль спокойно.

Виктор беспомощно смотрел, как приближается к нему рука с узким пером. Его выворачивало наизнанку, а Равиль, стоящим у окна в момент газовой атаки, практически был невредим. Равиль, не торопясь, снял с кресла белую салфетку, прикрыл глаза и нос и подошел к Виктору совсем близко.

— Прощай, мент, — тихо сказа он, начертив ножом крест перед его лицом. — Ты будешь умирать медленно.

«Вот и все, — подумал Виктор. Руки и ноги все еще были не его. — Дурацкая смерть без боя».

В это время за спиной Равиля появился человек в противогазе с автоматом в правой руке и дубинкой в левой. Увидав нож в руке Равиля, человек медленно, как бы задумчиво провел стволом вправо, потом влево.

Равиль с размаху ткнулся вниз и застыл в объятиях Виктора. Нож выскочил из безвольно поникшей руки и со звоном покатился по полу. Человек в противогазе выскочил обратно в коридор и тотчас из открытой двери смежного кабинета раздался мучительный крик. Человек крикнул один раз, другой, а потом словно захлебнулся своим криком и замолчал.

Виктор с трудом освободился от лежащего на нем Равиля, преодолевая дурноту, добрел к окну. Он разбил стекло и жадно вздохнул, не обращая внимания на крики и стрельбу за спиной.

Виктор стоял последним в бригаде бесконвойников, в тесном коридорчике вахты. За последней преградой — невзрачной на вид деревянной дверью — был выход на свободу. Но это был самообман. Потому, что когда их в очередной раз пересчитали и пересмотрели по фамилиям и статьям, то за открытой дверью оказался не город и даже не поселок, а всего лишь двор, окаймленный решеткой ворот. Но отсутствие караула с автоматами наперерез, приезд обыкновенного гражданского автобуса с водителем в штатском вместо авто зэка, именуемого в простонародье «воронком», — все это предвещало вхождение в совсем другую жизнь.

Открылись ворота, и автобус выехал за пределы зоны. Первый раз за четыре года Виктор увидел просто свободную жизнь. Он жадно разглядывал серую «Волгу», притулившуюся у стены дома, старушку с авоськой, спешащую по своим делам.

Автобус остановился у здания станционного склада, и двое бесконвойников в черных костюмах с бирками вышли и, не оглядываясь, пошли по тропинке к складам. Странно было видеть их Виктору, выделяющихся черными куртками на фоне сочной зелени, идущих безо всякого конвоирования. Автобус постепенно освобождался, двигаясь по периметру зоны. Каждый раз, когда открывались двери. Виктор с трудом подавлял в себе желание шмыгнуть в траву и затаится от всех. Наконец, в салоне с Виктором остался лишь маленький, цветущий, со спущенной на лоб челкой сторож Вася.

— Вместо меня, что ли? — спросил Вася, пошарив кругом глазами и убедившись, что, кроме Виктора, больше никого нет.

— А ты чего, освобождаешься?

— С каких делов. На больничку еду. Уши лечить. Ты, что ли,

Светлов?

— Ну.

Василий не стал продолжать разговор, а, бросив взгляд в окно, забарабанил в кабину шофера.

— Тормози, дубина, приехали!

Они миновали эстакаду с цистернами и по посыпанной песочком аллее подошли к уткнувшемуся задней стенкой в насыпной холм деревянному сараю с плоской крышей, который утопал в цветах. Вася долго возился с висячим замком, потом отворил дощатую дверь.

Половину сарая занимала большая печка, заставленная кастрюлями. У окошка на решетке висел транзисторный приемник «Альпинист», в углу стоял небрежно раскрытый мешок картошки.

— Тебе и это разрешается? — спросил Виктор, протягивая руку к приемнику и осторожно его поглаживая, но не решаясь включить.

Василий заметил голодный взгляд Виктора, брошенный на кастрюли, и самодовольно усмехнулся.

— Чего удивляешься? Это не зона — расконвойка. Ходи где хочешь, ешь что найдешь. Только одежду не смей менять на вольную — сочтут за побег. Работа здесь не пыльная. Фуем груши околачивай и смотри, чтобы на территорию склада детишки со спичками не забрели. Да ты ешь!

Вася насыпал Виктору целую тарелку вареной картошки с грибами, и, пригорюнившись, смотрел, как Виктор ее уплетает.

— Надолго в больницу?

— На месяц, а то и полтора. Ты отдыхай во всю Ивановскую. Еду тебе оставляю. Вернусь — сочтемся. Ты по какой статье-то сел?

— Госхищение, — глухо ответил Виктор. Он все еще никак не мог оторваться от картошки, так неожиданно вкусна она ему показалась.

— АФерист, значит, — сказал Вася с почтением. — А я вот по третьей ходке числюсь, просто не за фуй, — грустно мотанул головой и вновь продолжал наставления: — Отмечаться ходи утром и вечером, не вздумай опаздывать. Дежурный помощник начальника колонии — редкая сука, враз вернет в зону. Ну ладно, — заспешил Baся. — Я поехал. Счастливенько оставаться! — Счастливый обладатель своего дома и самой престижной в зоне работы — сторожа, схватил приготовленный заранее рюкзак и рысью бросился через сад к остановке. — В случае чего — ключ под крышей оставлен! — прокричал он Виктору на ходу.

Закрыв на ходу за ним дверь, Виктор поставил чайник на электрическую плитку и включил радиоприемник.

В дверь постучали.

— Открыто! — крикнул Виктор, обернувшись.

Вошел высокий белобрысый офицер.

— Здорово, Светлов, — добродушно бросил он, усаживаясь на покрытую чистой простыней — особый зэковский шик — койку. — Перед тобой начальник связи колонии.

— Добрый день, гражданин начальник, — уныло пробормотал Виктор, а глаза его говорили: «И здесь от вас покоя нет».

— Чаем, что ли, угостишь? — спросил начальник связи, без церемонии придвигая себе стакан и наливая из чайника. — Слышал я о тебе. Среди прочих ты и мою жену спас. Она ведь санитарка. Вот привет тебе передает.

Офицер живо привстал и начал выкладывать из портфеля пакеты, красиво перевязанные красной тесемкой, консервы и баночки.

— Спасибо, — смущенно благодарил Виктор, ничего не понимая и от этого чувствуя себя одураченным.

— Многие за тебя просили, да и начальство, видно, чувствует себя обязанным… поди, не зря сюда перевели. А теперь значит, так, — заговорил он четко и конкретно. — В доме ничего лишнего не говори. Вчера по прямому указанию полковника Томилина я установил жучки. Так что вся оперчасть будет тебя лучше слышать, чем твой собеседник.

— И сейчас слышит? — поинтересовался Виктор, прекрасно понимая бессмысленность вопроса.

— Я отключил линию до двадцати четырех часов. Вроде по техническим причинам. Но ты имей в виду: не все офицеры одобряют лагерный беспредел. Я знаю цену людям, которые вас «воспитывают». И ничего не боюсь. Свое мнение о порядках в зоне я не скрываю от начальника управления.

— А если выгонят? — не удержался Виктор. — Дa вы угощайтесь.

— Я специалист, и если меня выгонят «на гражданку», я не заплачу. А ты меньше базарь в помещении, — вновь напомнил офицер. — За тобой, как я понимаю, идет охота. Ну, спасибо за чаек. И не расслабляйся. Я не последний гость.

После вечерней проверки Виктор долго не мог уснуть. Он сидел у окна, глядя на отблески огней пригородов Москвы. Окраины столицы меньше чем в ста километрах, но казались недосягаемы. Сколько раз он молча проигрывал ощущение счастья, которое испытает по другую сторону забора. Но счастья не было. Только тревога и боль ожидания. Он пытался представить, когда Ольга узнает, что его нет в зоне, и как быстро отыщет его жалкую сторожку, затерянную среди гигантского хозяйства товарной станции.

За окном совсем уже стемнело. Виктор погасил свет, чтобы не привлекать внимание караула, который, как ему говорили, частенько посещает бесконвойников, надеясь поживиться запрещенной водкой.

«Ягода малина, нас с тобой манила…» — пел, захлебываясь, радиоприемник.

— Ну что, надо ложиться, — вздохнул Виктор. — Не проспать бы утреннюю проверку.

В этот момент дверь сторожки вновь отворилась.

Все, что случилось вслед за этим мгновением, Виктор вспоминал потом, уже следующей ночью, в горячечном и мучительном бреду, когда судьба швырнула его опять в беспросветную темь…

После окончания работы Виктору было велено собрать вещи и идти в зону.

— Куда меня? На расконвойку в другую зону? — сдерживая охватившую его ненависть, поинтересовался Виктор.

— В другую зону. Да пошевеливайся. — буркнул дежурный.

Не прояснил ситуации и поджидавший его у входа в зону Хмель.

— Будь в полном отказе. Ребят, бравших директора, грохнули. Документы в прокуратуре. Будь в полном отказе, если хочешь жить, — только и успел шепнуть Хмель.

Виктор хотел попросить Хмеля сообщить обо всем Ольге, но передумал. Ему нужно было самому разобраться в происшедшем. Пока же было ясно лишь одно — он вновь стал игрушкой в чьих-то руках. Неясна была и цель перевода. Скорее всего вновь с ним собирались расправиться. На этот раз, возможно, во время конвоирования.

Пока же, как это и положено при любых перемещениях арестантов, Виктор должен был пройти тюремный фильтр-отстойник — штрафной изолятор или, как называют его зэки, «шизо».

Сначала он был один в маленькой, покрытой «шубой» изморози камере. Виктор пытался прилечь на деревянную, окопанную железом шконку, прикантованную к стене. Но только он лег на пыльную отполированную доску, как перед его глазами пробежал тощий рыжий клоп. Там, где появился один такой пассажир, следовало ждать их тысячи, и Виктор быстренько вскочил, вытащил из-под себя телогрейку и сел за вбитый посреди каморки железный стол. Вся его сонливость мгновенно исчезла. Стол окружали четыре намертво приваренных стальных чурбака. На его поверхности чем-то твердым были процарапаны ровные квадраты для игры в нарды, и Виктор понял, что долго он один не просидит.

С лязгом отворилась стальная дверь, потом решетка, сваренная из таких толстых прутьев, каких не ставят в львиные клетки. В камеру вошел контролер. Он поглядел на Виктора, потом подошел к тяжелой железной параше.

— Девай выноси! — крикнул контролер Виктору.

— Кто туда ходил, пусть и выносит, — огрызнулся Виктор. — Ты меня не лечи, начальник, дальше «трюма» псе равно спускаться некуда.

— Спускаться некуда, а опуститься можно, — двусмысленно проговорил прапор. — Последний раз спрашиваю: — отнесешь парашу?

— Петушка себе найди и забавляйся с ним.

Виктор отвернулся и застыл, смотря в окно.

— Ну гляди, — сказал конвойный, — сам напросился. — Отошел в сторону и стал отсчитывать входящих в камеру заключенных.

Никого из них Виктор не знал и, после традиционного: «Здорово, братва», вернулся к узкому зарешеченному окну, в которое вползал слабый луч света.

— Эй, дружок, — раздался гнусавый голос, — подтягивайся к столу.

Виктор обернулся. Все четверо штрафников расселись на тумбах и глядели на него так, как будто он был им что-то должен.

— Ты, брат, меня с кем-то путаешь, — ответил Виктор как можно мягче, — я разве на дружка похож. Дружок на четырех лапах бегает и хвостом виляет.

— А ты не перед кем хвостом не виляешь?

Виктор с первого же слова понял, что цепляются к нему неспроста. Глаз его поискал какой-нибудь пригодный для драки предмет и остановился на съемной стальной крышке параши.

«Ну, держитесь, братцы, — мимолетно подумалось ему, — за ментов придется вам отдуваться».

Он подошел вплотную к спрашивающему. Это был невысокий тонкогубый зэк с бегающими глазами. Все пальцы его были исколоты перстнями.

«С малолетки подняли», — отмстил Виктор.

— А ты ответишь за свои слова, что я перед кем-то хвостом виляю? — намерено четко разделяя слова, спросил он, — и добавил: — Магомедов, пятый отряд.

Имя провокатора Виктор прочитал на бирке, прицепленной чуть ниже острого края воротничка.

— Ты знаешь, что это за хата? — намеренно игнорируя вопрос, спросил Магомедов.

Скулы заключенного чуть напряглись. Трое его дружков сидели не меняя поз и внимательно слушая базар.

— Это хата номер один — хата жуликов. Ты что, жулик?

— Я мужик. Только я что, сам сюда пришел? Ты у ментов поинтересуйся, почему меня сюда заперли. Или ты сам знаешь ответ?

— Я с ментами не разговариваю. Может быть, ты расскажешь, кто на братву ОМОН навел. Кто золотые горы сулил, а потом ментам двери отпер. Золотого-то не убили. Я с ним на больничке был. Он мне все рассказал.

— Я перед тобой оправдываться не буду. Дай мне Золотого на очную ставку — тогда поговорим. А что я кому-то дверь открыл, он за эти слова мне ответит.

— Кто ты такой, чтобы Золотой перед тобой ответ держал? Ты умри, — ровно и страшно проговорил пожилой бледный зэк с землистым лицом и впавшими глазами. — Еще слово, гад, скажешь, я тебя прямо здесь урою.

Он тяжело задышал и встал. Поднялись и остальные жулики. Виктор отскочил назад, схватил тяжелую съемную крышку с параши и поднял над головой.

— Идите, голубчики, сюда, — нежно попросил он. — Я вас отправлю вслед за Мухой и Равилем, хотя к их смерти никак не причастен. Да будет им земля пухом.

Увидев, с какой легкостью Виктор поднял тяжелую крышку, жулики как-то вперед не заспешили. Только старик выбросил вперед левую руку, в которой сверкнула опаска.

— Попишу, — выкрикнул он, впрочем, не двигаясь с места. В это время моргнул глазок. Надзиратель, увидев, что драка не получается, и проучить Виктора без смертоубийства не удастся, загремел ключами, снова открывая двери. Виктор бросил крышку и отступил в угол. Вошли еще два зэка, один из них Шакура. Вид у него был неважный. Не обращая ни на кого внимания и, видимо, не заметив Виктора, Шакура плашмя грохнулся на нижнюю шконку и закрылся с головой телогрейкой.

— Что за базар? — весело спросил вновь прибывший зэк в новенькой телогрейке, подпоясанный шарфом и в черных отутюженных брюках.

— Да вот суку поймали, которая Муху ментам сдала, — словоохотливо ответил пожилой жулик, вновь подходя к Виктору и вытягивая руку из кармана.

— Чего же он еще в штанах? — удивился щеголеватый зэк. Отодрать волка и затолкнуть в петушатник. Чур, я первый, — поторопился он, видимо, не успев оценить ситуации.

Жулик направился к Виктору, на ходу развязывая кушак. Остальные жулики посторонились, как бы давая ему отметиться. Виктор свалил подошедшего коротким боковым ударом в подбородок и добил уже на полу жестким ударом носка в плечо. И только нагнулся за крышкой, как четверо оставшихся набросились на него. Ловко накинутая на голову телогрейка сковала движения Виктора, и его повалили на пол. Он приподнялся и тут же получил сокрушительный удар в бок. Ничего не видя под градом обрушивающихся со всех сторон ударов, Виктор все же умудрился встать. Он отскочил в угол, оттер кровь с рассеченной бритвой щеки и встал в стойку. Щеголеватый зэк так и лежал на полу, не пытаясь подняться, служа для Виктора естественной баррикадой.

— До утра не доживешь, — обнадежил Виктора Магомедов, утираясь, — сейчас свет погаснет…

Его сухое плоское лицо казалось невозмутимым.

— Слушайте, вы спать дадите, — раздался возмущенный голос. — Разборки тут на ночь учиняют.

Виктор узнал голос Шакуры. Одно мгновение он колебался, не позвать ли его, но гордость пересилила.

Однако Шакура, видимо, поняв, что уснуть в такой обстановке все равно не удастся, да и не имел он права оставлять разборы на произвол судьбы как авторитетный жулик — с него бы потом спросили, — поднялся со шконки. От его коренастой фигуры веяло силой и уверенностью. Он вошел в освещенный слабеньким светом круги тут узнал Виктора. Несколько секунд Шакура остолбенело смотрел на друга, потом одним махом перепрыгнул через лежащего на полу тело, полуобнял Виктора за плечи и осторожно усадил на стальной табурет.

— Шакура, это что, твой кент? — озадаченно спросил старик, оттягиваясь в сторону и поднимая с полу телогрейку.

Шакура невесело оскалился.

— За что били его? — спросил он Мамедова.

— На больничке базар был, что он сдал ребят группе захвата.

— Я за этого человека ручаюсь, — сказал Шакура. — Виктор, поздоровайся с братвой.

Потом они отсели на шконку Шакуры, оставив жуликов резаться в карты. Шакура жадно курил, изредка вскидывая на Виктора черные, пробитые багрянцем глаза.

— Мне крышка, — сообщил он. — Менты крутят новое дело. Шьют мокруху, уже свидетелей нашли.

— За что они на тебя ополчились? — спросил Виктор, отдышавшись от ударов и чуть покачивая саднящую кисть.

— У нас под Грозным банда была, — начал долгий рассказ Шакура. — Человек сорок — пятьдесят. Предводитель — женщина. Совеем молодая, но ее слушали, как мать. Она все приемы у-шу знала, традиции китайцев. На город набеги делали. Потом стали за выкуп людей похищать. Прихватили, между прочим, одного хрена из Москвы, а он случайно в пещере концы отдал, царство ему небесное. В Грозном кибеш подняли, короче, арестовали одного из ее шайки. Несмотря на запрет, пошел он в город. Не знаю, сколько его били, но все же он рассказал, где эта женщина скрывается. Ее тоже взяли и привезли в городскую милицию. По дороге ей руку прострелили — забавлялись.

Когда ее в управу доставили, все менты сбежались на нее посмотреть. За письменный стол ее посадили и стали допрашивать. Она им ничего не говорила. Они хотели ее избить, но сначала полковник, который вел допрос, вызвал на очную ставку того суку, который ее сдал ментам. Он не хотел к ней близко подходить. Она, как увидела предателя, полковника ударила ногой в шею и убила, потом взвилась вверх и достала того человека. Только один удар нанесла, и он упал трупом. Менты к ней не приближались. Кидались издалека портфелями, стульями. Стрелять они не могли, боялись попасть в своих, а тех, кто выбился вперед, она сбивала с ног. Не раненая рука, ушла бы она. А так в конце концов ее окрутили и повесили за ноги прямо в управлении милиции. Голую. Потом расстреляли.

Так вот менты меня обвинили, что я семью того человека который отдал приказ о расстреле, всю вырезал. Из-под вышки не выйти. Они вчера у меня хотели кровь взять на анализ. Я табурет схватил и кручу: «Kтo первый подойдет, неприятность будет. Убью!» И потребовал вызвать начальника колонии.

Они на анализ моюкровь возьмут и прольют ее в том доме, где вырезали семью. А потом соскребут и докажут, что это я в доме был. Они и санитаров вызывали, и народ войсковой — ничего не добились. Обратно сюда отправили, но скоро заберут опять в тюрьму — все равно осудят!

— На самом деле кто семью вырезал? — видя, что Шакура заканчивает рассказ, спросил Виктор.

— Кто! Кто! Эта женщина, которую голую за ноги повесили, моя сестра была!

Пожалуй продолжать не было никакого смысла.

Камера уже спала. Лишь никогда не гаснущий свет дежурной лампочки рисовал разводы на стенах, да позвякивали ключи охранников, обходящих помещения.

— Хорошо, как твои дела?

— С бесконвойки вернули! Искали, как накладные на нолю попали, теперь, по-моему, наоборот, информацию прячут. Не пойму, то ли здесь грохнуть хотят, то ли в другую зону отправят, то ли по дороге в другую зону грохнуть, то ли сгноить в другой зоне.

— Быстро же они забыли, что ты для них сделал, — покачал головой Шакура. Он огляделся, пристально изучил в полумраке лица спящих. — По-моему, — продолжил он, — и тебе в зоне ловить нечего. Давай, брат, валить. Иначе нам воли не видать.

В ту ночь Виктор не сомкнул глаз. Он не думал о справедливости, его не волновала месть и даже жизнь, как таковая, не была для него главным. Он выбирал путь к Ольге.

Виктор прикрыл глаза. И увидел длинный коридор, по которому двигались к нему навстречу яркое солнечное пятно, а вернее шар. Чем ближе шар протягивался к нему, тем явственнее из него проступал силуэт женщины в белых одеждах. Женщина протянула к нему руки, запах знакомых духов стал обволакивать его… Ольга! Догадался Виктор и мотнул головой. Это же ему чудится, снится. Но ведь она входила к нему в сторожку, он помнил, вот только руки ее были загружены сумками и он спрашивал ее откуда она взялась. А она говорила, что заблудилась, что кто-то за ней увязался, явно следил, она сказала ему, что она жена Шакуры и он отстал… Женщина в белом снова прижалась к нему и зашептала колдовские слова. Он схватил ее на руки и понес вперед по коридору, покачивая и утешая ее как ребенка. Она говорила ему, что боится, что за ними погоня и нужно очень спешить… А когда же она меня кормила, силился вспомнить Виктор. Ведь она доставала из сумки столько вкусных вещей, даже икру, он еще ее спросил каст настоящая ли это икра. Ну да, и водка была и два граненых стаканчика она принесла, и они выпили по глотку… И теперь он несет ее по коридору, а впереди, то вспыхивает, то угасает выход, он знает, что это выход в рай и что их там ждут… А она шептала ему, что он ее спас, что вернул ее к жизни, что она верит в него одного и это навсегда. Каким-то невероятным усилием у Виктора прорвалась мысль, что это опять сон, но он помнил, что все это было, он еще ей смазал, нет, не сказал, а написал, что их подслушивают, а потом еще сказал, что у них полно времени, проверка будет только утром, а Ольга ответила, что это прекрасно, это же целая вечность… Вечность там, в конце коридора, там начинается рай и их там ждут, там тихо играет музыка и он покачивает ее на руках как ребенка… Они плывут, обнявшись, в никуда, и это мгновение было, он помнит, это не сон. Она утопала с ним в чистоте белых простыней и он плохо понимал, что же с ним происходит, он не то плакал, не то смеялся и это длилось вечность… Вечность, там в раю, Ольга была тиха и послушна и он нес ее на руках, вперед, убыстряя шаг, торопясь, ведь нужно успеть до рассвета… У Виктора заколотилось сердце, он шевельнулся, я не сплю, сказал он себе, — я же помню это было наяву, Ольга смеялась, поднимала стакан и говорила, что так они и до утра не выпьют, а потом посерьезнела, сказала, что ей горько и нужно выйти на воздух… Свежий душистый ветер закружил их у самого входа в рай. Виктор ощутил легкость и радость, а ветер подхватил Ольгу, закрутил в белую светящуюся спираль и она исчезла… Виктор вскрикнул и открыл глаза. Бред. Сон. Но все это было. Почти все. Конец их свидания он помнил слово в слово и горькая реальность восстановила эти минуты. Она ему сказала:

— Ох как горько! И все-таки, давай выйдем.

Он вспомнил как дверь, скрипнув, осталась за спиной. Они вышли из сторожки. В полной темноте падали звуки отходящего ко сну городка. То, что она поведала ему, каждое ее слово, возвращалось теперь к нему с утроенной болью.

— Я не хотела портить тебе вечер. Наш удивительный вечер. Но это сидит внутри, и мне надо освободиться. Иначе я задохнусь. — Ольга, помнится, перевела дыхание и продолжала:

— Со мной был разговор.

Он вновь ощутил, как весь напрягся в тот момент:

— И что?

—Ты должен оставить свою затею. Иначе не увидимся. И вообще…

Она положила голову на колени, обхватив их руками, и сразу отдалилась от него, почти исчезла. И тут он взвыл:

— С-суки! Они тебе угрожали!

Потом он кажется шагнул в темноту. Его ноги завязли в рыхлой сырой земле. Откуда-то, в тот тихий вечер, налетел ветер, раскрыл дверь и исчез. И снова услужливая память вернула ему, его слуху, вкрадчивую и какую-то обреченную речь Ольги:

— Напомнил про обязательства… Объяснили, что есть заключенные, которые могут на меня наброситься. Обещали освободить тебя если мы все прекратим.

Его голос прозвучал тогда отчаянно и резко:

— Ты им все рассказала?

— Хоть бы ты меня не мучил! Да, рассказала — устало проговорила Ольга. — Я и не заметила как. — Она нашла в темноте его руки и прижалась к ним лицом. Он и сейчас помнил это прикосновение. — Прости, но я не могу… Я боюсь. За дочку, за себя. Оставь их, пусть подавятся. Хочу тебя, жить с тобой. Спать каждую ночь в одной постели. Потом мы уедем. Все это забудется… навсегда вычеркнется, сотрется как сон… А сейчас пойдем в дом. Я замерзла. И не будем, говорить ни слова.

И здесь точка. Конец. Первое и последнее свидание каким-то непостижимым образом слилось в неуловимый сон и реальную как жизнь. Утром он уже был в «шизо». Нужно было искать выход. И Виктор решил — то, что предлагает ему Шакура — это судьба, это единственный путь к Ольге.

Контролер Саня Сбруев внимательно обшаривал раздевалку, не пропуская самой ветхой и грязной спецовки, в поисках денег, которые зэки иногда прятали в складках одежды, в потайных карманах или просто в сапогах. Его напарник тем временем проверял содержимое стволов и мусорных ящиков, зная, что зэки могут оставлять ценности в самых неприглядных местах. Сноровисто опоражнивая ящики в то время, как бригада была на обеде, напарник Сбруева дошел до углового стола, за которым работали жулики. Он открыл ящик со всякой дрянью, и вдруг лицо его прояснилось.

— Санька, — крикнул он Сбруеву, который ушел в созерцание тряпья, — ходь сюда, да шибче, а не то опоздаешь!

В голосе его сквозили ликующие нотки, и чуткие уши напарника сразу все уловили. Он бросил бессмысленный шмон и заторопился в цех, где его внимание сразу привлек раскрытый стол и что-то призывно поблескивающее в ящике.

— «Московская», — подчеркнул он и, запустив руку глубже в стол, вдруг нашарил небольшую плоскую четырехугольную банку. — «Ветчина югославская», — прочитал Сбруев довольно бегло.

Читать он умел, хотя и подолгу бывал без практики. От такого великолепия у обоих контролеров зажглись в глазах волчьи огоньки.

— Эх, хлеба нет, — вздохнул Саня, ловким движением сдергивая пробку. — Прямо здесь махнем, — спросил он и, недожидаясь согласия компаньона, разлил водку в два тут же найденных стакана. — До конца обеда еще полчаса. Мы еще и похавать успеем. Ну, поехали!

Они выпили почти одновременно, крякнули, помотали головами, заматерились.

— Открывай консерву, — прохрипел Саня и вдруг стал заваливаться, тщетно силясь уцепиться пальцами за край стола. Его напарник никак не мог помочь ему. Он, скорчившись, лежал на цементном полу, держась за живот и хрипя.

Виктор, наблюдающий за контролерами через окно, перепрыгнул с крыльца на лестницу черного хода и своим ключом, оставшимся со времен бригадирства, отпер заднюю дверь в раздевалку. За ним в помещение проскользнул Шакура, тщательно запер дверь на крюк и с помощью Виктора втащил обоих потерявших сознание прапоров в раздевалку.

— Водку вылей, — приказал Шакура Виктору, лихорадочно сдирая мундир с контролера и натягивая его на себя.

— Куда мы их денем? — спросил Виктор, когда, одетые в обмундирование солдат внутренней охраны, они выглянули тайком в окно — посмотреть, не видно ли кого-нибудь из солдат.

— Оставим здесь, — сказал Шакура, заклинивая замок с внешней стороны двери, — сами проснутся или их разбудят. У нас всего двадцать минут до смены караула. Проскочим, пускай находят этих, а если нет — обратно хода не будет. Нас забьют прямо на вахте.

Виктор кивнул. Весь расчет был на то, что в зоне одновременно находится более ста контролеров из роты охраны, которые ходили через вахту просто показав дежурному удостоверение. Караул все время менялся, и поэтому были шансы, что дежурные их не опознают.

Плац, как всегда во время обеда, был пуст. Они прошли по самой середине площади, казалось, пронизываемые десятками подозрительных взглядов, миновали штаб и подошли к нарядной. Старший нарядчик, бывший начальник строительного управления, отличался злобностью и невероятной памятью. Он хвастался тем, что знает в лицо все две тысячи зэков, и встречи с ним Виктор боялся больше, чем встречи со своим отрядом.

Из нарядной лилась музыка, доносился восхитительный запах жареной колбасы. Прямо за ней был проход в комнату свиданий, а дальше желанная дверь к проходной. Виктор отвернул голову от дверей нарядной и ускорил шаг. И в этот миг из дверей неожиданно вынырнул старший нарядчик. Невысокий, с узким невозмутимым лицом и проницательными бегающими глазками он искоса взглянул на Виктора.

Но раздался истошный крик: «Колбаса горит, дура! — и старший нарядчик так же стремительно исчез из коридора, как в нем появился. Виктор облегченно взглянул на Шакуру и заметил, как тот скрыл нож в рукаве.

Проскочив в комнату свиданий, Виктор оказался в том же самом коридоре, куда его выводили как бесконвойника. Солдат, сидящий на контроле, равнодушно посмотрел на Шакуру, стоящего первым, и превел взгляд на удостоверение. Потом, ни слова не говоря, нажал какую-то кнопку, и дверь с лязгом распахнулась. Удостоверение Виктора, который почти прилип к стенке, он даже не стал смотреть, а махнул ему рукой: мол, проходите скорее. Они вышли на знакомый Виктору двор, где он побывал совсем недавно. Только на этот раз не было солдат с автоматами и ворота были широко раскрыты.

Не чувствуя под собой ног, каждое мгновенье ожидая команды «Стой!», Виктор прошел под дугой ворот и оказался на самой обыкновенной деревенской улице, по которой в разные стороны сновали люди. Он поднял голову. Шакура уже стоял на автобусной остановке, повернувшись лицом к лагерю и наблюдая, не раскроются ли двери караулки. Виктор встал рядом с ним. Больше на остановке никого не было. Только два мальчика лениво толкали друг друга, видимо тоже ожидая автобуса.

— Чего ждем? — спросил Виктор, наклоняясь почти вплотную к уху Шакуры и совершенно забыв разработанный план. — Может, дернем дворами к лесу?

— Ты идиот, — ответил Шакура раздраженно. — Тут или пан, или пропал. Без автобуса нас быстренько окрутят. Тут далеко не убежишь…

Он еще что-то говорил, но Виктор уже его не слышал. Как зачарованный он смотрел на ворота, из которых вышел его старинный приятель Медведь.

Лениво взглянув на Виктора, Медведь деловой походкой направился к гастроному, расположенному рядом с остановкой. Шакура, оценив обстановку, шагнул вперед и вовсе закрыл Виктора своими широченными плечами, но Медведь и не думал оборачиваться. Он скрылся в винном отделе. Шакура пожал плечами.

— Вот это встреча, — сказал он. Нарочно не придумаешь. Тебе штаны переменить не надо?

Виктор открыл было рот, чтобы выматерить Шакуру, и в это время подкатил автобус. Они проехали до самой Москвы, и никто их не остановил. Потом Виктор машинально сунул руки в карманы и нащупал какие-то бумажки. Это были десятки. Целых пять. Они тотчас пересели на такси и проехали почти до центра города.

— Куда пойдем? — спросил Виктор, соображая, у кого из старых друзей можно найти приют.

Никто, кроме Ольги, не приходил ему в голову, а идти к ней было все равно, что прямо сдаться на Петровку. В отличие от Виктора у Шакуры не было никаких сомнений. Он буркнул водителю какой-то адрес, и машина помчалась по Ленинградскому проспекту. Они доехали до Речного вокзала и, когда свернули на узкую тенистую улочку наступил уже вечер. Шакура рассчитался и повел Виктора наискосок через улицу мимо хозяйственного магазина, потом по длинному проходу между домами к серой пятиэтажке, приветливо встречающей рано зажженными окнами.

— Посмотри две копейки, — скомандовал Шакура, а сам стал вглядываться в одно из окон второго этажа, где мелькали иногда легкие тени.

Потом он оставил Виктора сидеть на скамейке рядом с двумя старушками, которые обшарили его всего внимательными взглядами. И, видно, проникшись доверием, завели бесконечный разговор о теперешнем поколении. Шакура скоро вернулся и, движением ладони приподняв Виктора со скамейки, повел его за собой на второй этаж.

Их уже ждали, и двери в квартиру оказались открытыми. В прихожей их встретили две абсолютно одинаковые молоденькие девушки с блестящими золотистыми свежими личиками.

— А теперь топайте за вином! — услышал Виктор возбужденный голос Шакуры и устало улыбнулся. Похоже, девушки ушли. И еще было похоже, что для того, чтобы скрываться, они выбрали не самое худшее место на земле.

Шакура провел Виктора в ванную.

— Мыться и переодеваться, — приказал он. — Насчет костюма не обещаю, но парой брюк и рубашкой ты, брат, здесь разживешься.

Виктор проснулся рано. Он открыл глаза, увидел яркий, льющийся из окон свет и тут же накрылся с головой, ожидая ужасного воя сирены на побудку. Но никакой сирены не прозвучало, он открыл глаза и сразу все вспомнил.

Комната, в которой находился Виктор, была почти пустой, если не считать деревянного стола и двух, притулившихся у стены стульев. На столе лежала початая буханка хлеба, несколько бутылок с минеральной водой и пустая бутылка из-под портвейна. Он встал. Шакуры нигде не было. Вчерашний побег вспомнился ему, и он содрогнулся.

Напоив «малинкой» прапоров и выйдя за пределы зоны, они фактически поставили себя не просто вне закона, а, можно сказать, приговорили.

Потому что беглых зэков никогда не возвращали в зону живыми, вевешники забивали их до смерти. Или расстреливали, чтобы не гоняться по лесу. Практически все многочисленные случаи побегов кончались поимкой и убийством беглецов. Как правило, сумев хорошо обдумать и совершив такие дерзкие и почти фантастические действия, которые не часто увидишь даже в кино, они затем резко теряли чутье и попадались просто не за понюшку табака.

Совсем недавно убежал известный рецидивист Иванов, приговоренный к расстрелу за несколько мокрых дел. Он передал ксиву дружкам на воле, и, когда его везли в суд для объявления приговора, позади милицейского «газика» появилась черная «Волга». «На светофоре» дружки умудрились проколоть газику колесо и, когда водитель подогнал машину к тротуару, напасть на него и ворваться внутрь.

Так вот этот самый Иванов, так блистательно разыгравший побег, был поймам ровно через две недели пьяным вдрызг в платном туалете, куда зашел по чистой случайности один из офицеров тюрьмы. Причем грозный уголовник не оказал никакого сопротивления, он как раз не был забит и благополучно дожил до расстрела. Таких случаев знал Виктор много, потому что воля с отвычки дурит как неразбавленный спирт.

В дверь без стука вошла одна из сестер-близняшек. Не здороваясь, убрала постель, потом вышла на мгновенье и вернулась с подносом, на котором стояла чашка с молоком и блюдце с толсто нарезанной колбасой.

— Будешь? — спросила она, кивая на бутылку.

Виктор подошел к столу, сел, как был в трусах и майке. Его военный костюм успел куда-то исчезнуть, но ничего взамен не было видно.

— Так пустая же бутылка, — сказал он, меряя взглядом девушку. Она выглядела очень соблазнительно: белокурая, ладная, с большими зелеными глазами.

— Сейчас принесу, — сказала она и исчезла, прежде чем Виктор сумел заверить ее, что с утра не пьет. Впрочем, после страшного нервного напряжения выпить было в охотку.

Вернулась она вместе с сестрой, причем различить их можно было по цвету волос, поставила на стол целую бутылку с вином и приказала Виктору: «Разливай, красавчик!».

Виктор благоразумно ни о чем не расспрашивал. Чудно ему казалось после стольких лет, проведенных в бараке, среди толпы стриженых бедолаг, так вот спокойно расположиться между двумя очаровательными юными существами, каждая из которых была зеркальным отображением другой. Виктор истово разлил вино, себе полный стакан, девушкам поменьше, залпом выпил и стал наворачивать бутерброд с колбасой. Очень ему хотелось узнать, куда девался Шакура и, вообще, как жить дальше. Еще до смерти хотелось заявиться или хотя бы позвонить Ольге, но это желание при данных обстоятельствах было просто верхом идиотизма.

— Девочки, вы сами-то себя различаете? — спросил он после второго стакана, — просто не зная, о чем говорить с ними.

Сестренки приняли его вопрос как должное, засмеялись, заговорили вместе, строя Виктору глазки.

— Только по платью, — сказала Вера, более светлая из двоих.

— А если платья нет, — спросил Виктор, переводя взгляд с одной на другую. Обе были в легких майках и джинсиках, которые не скрывали их юные формы.

— Нет проблем, — сказала Вера, и вдруг, прямо за столом, скинула майку.

Виктор не мог оторвать от нее взгляда, она, заметив это, поднялась, подошла к нему, обняла сзади, прижав к грудям его бритый затылок.

— А ты чего сидишь? — оросила она сестре, — развлекай гостя.

Та встала, открыла дверь в соседнюю комнату, исчезла за ней и вернулась с магнитофоном. Под легкую музыку девчонки закружились в танце, улыбаясь слегка ошеломленному Виктору, который, чтобы скрыть смущение, снова налил себе полный стакан вина. Потом одна из сестер куда-то исчезла, а вторая запрыгнула к нему на колени и, обхватив голыми руками плечи, крепко прижала к себе.

Потом она ушла, а Виктор снова заснул и спал до прихода Шакуры. Разбудил его брошенный на кровать узел с одеждой. Шакура стоял над ним, насмешливо улыбаясь. Он был одет в новый серый костюм и черную рубашку, из карманчика торчал белоснежный платок, только новый «аэродром» еще больших размеров, чем все виденные Виктором, скрадывал впечатление от его нового облика.

— Все спишь, — покачал он головой, — я тебе зачем девочек оставил, чтобы они тебя развлекали, а ты спишь.

Виктор не стал его разубеждать. Он встал, развязал узел и быстро облачился в принесенную одежду. В отличие от Шакуры, на нем оказались джинсы, легкая белая куртка и кожаная фуражка с коротким козырьком, которую он отложил на кровать.

Шакура довольно посмотрел на него, тоже, видимо, с трудом улавливая в новом облике привычного для себя человека, потом кивнул на фуражку:

— Надень и даже спи в ней. Пока волосы не отрастут.

Виктор послушно надел фуражку. Шакура отошел к столу, налил себе полный стакан вина, залпом выпил.

— Эй! — крикнул он и хлопнул в ладоши.

Вбежала одна из сестер. Виктор еще не научился их различать и вопросительно посмотрел на Шакуру.

— Вина еще принеси! — скомандовал Шакура. — Сами пока вон там посидите, нам поговорить надо.

— Пока первый шум стихнет, можешь здесь отсидеться, сказал Шакура. — Хата незасвеченная, марухи клевые, жируй от пуза, как русские говорят. Из дома дне недели не выходи. Это мою голову шапка совсем прикрывает, твой затылок увидит каждый. У тебя есть друзья, чтобы на первый случай деньги дали?

— Нет. — не думая, сказал Виктор. — Бывшие друзья все простые инженеры, откуда у них деньги. К родным обращаться не хочу. Подставлять их, что беглого принимали?!

— Как же ты жить думаешь? — спросил Шакура. — На работу тебя даже мойщиком не возьмут. У меня деньги дома зарыты, туда даже весточку дать не могу, по моему расстрельному делу всю семью сразу прихватят. Значит, остается нам сделать дело, но ведь ты на него не пойдешь, да и не сможешь, не такой человек. Выходит, нужно мне напарников искать, но могу и напороться на легавого. Вот так — надо нам сидеть и ждать, пока волосы не отрастут. Впрочем, кое-кто придет, может, что-нибудь сделаем.

Виктор промолчал. Он знал, что никогда ни при каких обстоятельствах не будет грабить и убивать людей, что же касается других, честных способов добывания денег, то пока их ни кто не предлагал.

Шакура заметил его растерянность и, смеясь, хлопнул тяжелой ладонью по плечу.

— Эй! — крикнул он. — Не скучай, неужели я кунака брошу на полдороге. Пока деньги есть, где спать есть, потом что-нибудь придумаем. Шакуру в городе знают, так не дадут пропасть. Единственное, что, не хочу всем кентам открываться, если те вевешники слишком хорошо траванулись, очень громкое дело выходит. Нас, похоже, будут искать безо всяких скидок на время. По союзному сторожевику. Тебе какая из них по вкусу? — кивнул он в сторону открытой двери.

— Во-первых, я их не различаю, — откровенно сказал Виктор, во-вторых, я бы лучше свою увидел, хоть и знаю, что это невозможно.

— Пока невозможно, — согласился Шакура, — а в самом скромном времени, посмотрим. Как стемнеет, пойдем мы на одну квартирку, хорошая квартирка, мне там одного человека повидать надо, а ты рядом держись. — У тебя в принципе какие планы?

— Понятия не имею, — откровенно признался Виктор. — Раньше я думал вот-вот оправдают, ведь в самом деле ни рубля не забрал чужого. А теперь получается трешка за побег мне гарантирована, если раньше не забьют.

— Попадаться ментам никак нельзя, — согласился Шакура. — Надо, брат, все нам менять. От внешности до документов. Заново родится тебе надо, Витя, а для этого знаешь сколько денег нужно. Есть у меня одна мыслишка, только будем все хорошо обдумывать. Чтобы безо всяких шуток отхватить куш. Ты пока отдыхай, а через час, глядишь и пойдем.

На этот раз они ехали долго. Такси, как назло, не попадалось, и Шакура, который все нервничал, что нужный человек уйдет, шагнул к станции метро. Виктор хоть и хорошо знал Москву, но за эти четыре года многие новостройки подзабыл, и район, где они вышли, был ему почти незнаком. Им долго не открывали. Из-за двери слышались возбужденные голоса, музыка, потом по коридору протопали шаги.

Шакура постучал несколько раз то громко, то тише, пока не выстучал целую октаву на двери. Открывший был немолодой человек с усталым лицом и на взгляд не слишком широкими плечами. На Шакypy он едва взглянул, а к Виктору долго приглядывался, пропустив в прихожую.

Шакура сразу куда-то исчез и долго не возвращался. Устав ждать, Виктор осторожно приоткрыл дверь и очутился в богато обставленной большой комнате, посередине которой на большом красном ковре сидел голый негр с бутылкой в руке. На коленях у него, откинувшись, сидела молодая, тоже голая блондинка, которая не обращала ни на кого внимания, а только негромко постанывала в такт движениям негра. На том же ковре, спиной к этим упражняющимся в любви представителям разных племен, сидело трое выходцев с Кавказа со всеми атрибутами национальной принадлежности — тонко подстриженные усики, кепки с широченными козырьками. Они азартно играли в кости, похлопывая при каждом броске по бокам и гортанно вскрикивая. На ковре выросла ровная горка крупных купюр, потом исчезла, потом снова выросла.

Виктор ошалело посмотрел на играющих и вышел. Более всего его поразило полное равнодушие окружающих друг к другу и полная отрешенность негра.

В коридоре он несколько отошел и уже без внутренней робости приоткрыл дверь в другое помещение. Там шло застолье. За длинным узким столом, сплошь уставленным блюдами и бутылками, сидели какие-то солидные люди и слушали заздравную речь тучного немолодого мужчины с бокалом в поднятой руке. Виктор поздоровался и хотел уйти, но с конца стола поднялся Шакура.

— Извини, брат, — сказал он, — не имел права вставать из-за стола, пока тамада говорит. Проходи.

Виктор сел рядом с ним, Шакура налил ему бокал шампанского.

— Видишь того человека, — сказал Шакура, — вон с девчонкой любезничает. Он нам нужен. Это самый большой мошенник во всей Москве, зовут Леонид. Поработаем с ним.

Работа началась на следующий день. Прямо с утра они поехали к метро «Кировская», где уже ждал их Леонид. Он спустился из парадной, возле которой стоял деревянный щит с надписью: «Ювелирная мастерская». На нем был белый халат и пенсне. Из кармана торчала кончик металлической рулетки. Леонид вытащил из кармана кольцо с крупным переливающимся камнем и отдал Шакуре.

— Ты покупатель — он продавец, — сказал Леонид. — Ему главное знать, что камень этот стоит восемь тысяч и ни копейки больше. Тебе я уже все рассказал, ищи лоха своей национальности. Точнее, он сам на тебя должен выйти. Приведете сюда, вверх не поднимайтесь. Дальше — мой вопрос.

Виктор вышел вслед за Шакурой на улицу. Тот поставил его прямо перед выходом из метро, надел на руку кольцо и сказал:

— Это кольцо стоит восемь тысяч, и мы должны продать его именно за эти деньги. Кто бы тебя ни спросил, говори одну и ту же цифру и требуй деньги вперед.

Сам он встал чуть сбоку и оценивающе разглядывал людей из проходящего мимо потока. Вот он чуть дернулся, сделал два шага вперед и вытащил из толпы пожилого жирного грузина, на руке которого повисла горообразная дама с красными щеками и громадной хозяйственной сумкой.

— Гомарджоба, — прохрипел грузин и остановился, дернув за руку свою половину.

— Земляк, ты в камнях понимаешь? — спросил Шакура жалобно. — Вот человек бриллиант предлагает, деньги есть, знаний нету.

— Покажи кольцо! — строго спросил грузин Виктора. Он взял камень в руки, несколько секунд разглядывал его, потом повернулся к Виктору.

— Сколько стоит? — спросил он, оборачиваясь к жене и показывая ей кольцо. Та наморщила лоб, зачем-то лизнула кольцо и выпалила:

— Пятьсот рублей.

— Пятьсот рублей сейчас дырка от этого кольца стоит, — сказал Шакура, — мне в ювелирной его оценили в десять тысяч, но деньги после продажи. А ему сразу нужно. Я предлагаю поехать ко мне домой, а этот идиот боится. Я все-таки хочу знать, может, оно не стоит этих денег. Ты в камнях хорошо понимаешь?

— Если ты не хочешь, может быть, я куплю, — неожиданно изрек пожилой грузин. — Давай за пять тысяч куплю, — обратился он к Виктору.

— Восемь, — добросовестно, как учили, отбарабанил Виктор.

— Подожди, — озабоченно сказал Шакура. — Почему ты купишь? Я сам хочу купить. Только надо еще раз оценить. Пять тысяч отдашь за плохую вещь, как я в глаза земляку посмотрю.

— Восемь, — сказал Виктор. — Тут рядом есть ювелирная мастерская. — «Неужели этот грузин такой идиот, что пойдет», — подумал он.

— Пойдем оценим, а потом уже будем решать, ты купишь или я купишь, — подхватил его слова Шакура.

— Человек правильно говорит, — сказала молчавшая до сих пор краснощекая дама с сумками. — Не горячись, Зураб. Пойдем к ювелиру.

Уже вчетвером они подошли к парадной, где белела новенькая вывеска: «Ювелирная мастерская. Второй этаж».

Едва они начали подниматься по ступенькам, как на площадке второго этажа показался Леонид. Не обращая на них внимания, он быстро спустился в низ и хотел было выйти на улицу, когда цепкий взгляд Шакуры задержался на нем.

— Послушай, — спросил Шакура, ставший совсем серьезным и неулыбчивым. — Ты, наверное, ювелир, раз в белом халате ходишь? Он взял Леонида за локоть и задержал его.

— В мастерской перерыв, приходите после трех, — небрежно бросил ему Леонид и, морщась, попытался вытащить руку, но наглец Шакура держал его крепко.

— Давайте задержимся на минутку, — протянул Шакура нежно. Он вытащил из рук Виктора кольцо и сунул под нос ювелиру. — Я вам заплачу двадцать пять рублей за минутную консультацию. Ты же специалист, дорогой, но не держи нас, скажи, сколько стоит.

— После трех, — вяло повторил Леонид, вроде пытаясь отцепиться и ускользнуть, но тут взгляд его упал на кольцо, которое нежно светилось в сумеречном свете парадной, и оживился.

— Кто хозяин? — спросил он, забирая кольцо из рук Шакуры и привычным движением доставая из кармана халата большую лупу.

— Я, — ответил Шакура, увлекая Леонида к окну и свирепым взглядом осаживая Виктора.

— Я с тобой! — живо крикнул Зураб и пошел наверх, проворно перебирая короткими толстыми ногами. — Вот он пускай с моей женой постоит, а я с вами.

— Тоже владелец? — покосился на него Леонид.

Виктор остался в низу вместе с женой Зураба, а Леонид, Шакура и Зураб отошли от них к большому окну на площадке между первым и вторым этажом. Там Леонид аккуратно зажал кольцо между большим и указательным пальцами и замер, созерцая бриллиант через лупу и изредка вращая его грани.

Мастерски выдержав паузу, он оторвался от созерцания и сказал:

— Просите в комиссионном минимум пятнадцать тысяч, а то и двадцать. Я сразу могу дать двадцать, приходите к закрытию. А вообще, — он помедлил, — камень редкий. Если не торопиться, можно его еще дороже продать.

— Вообще-то он не продается, — сказал толстый Зураб и бережно выдернул кольцо из рук Леонида.

Шакура дал ювелиру обещанные двадцать пять рублей и с миром отпустил.

— Вообще-то если надумаете, я и чуть больше дам, — сказал Леонид на прощание и исчез, оставив деловых партнеров в приятном головокружении.

— Этому болвану хозяину скажем, что камень стоит всего шесть, — предложил Шакура. — Если за шесть не отдаст, я его своими руками придушу.

— Слушай, — вдруг сказал Зураб, — если в Москве он стоит пятнадцать тысяч, то сколько же за него дадут в Тбилиси? Я за шесть возьму, пожалуй.

— Пожалуй, не возьмешь, — возмутился Шакура. Я сам возьми. За деньгами схожу и возьму.

— Но он же не хочет к тебе ехать. А у меня прямо с собой. Какое право имеешь человека мучить. Ему сейчас деньги нужны, я сейчас и найду. Какая твоя последняя цена? — обратился Зураб к Виктору. Говори реально.

— Восемь тысяч, — сказал Виктор, поскольку не получал другой команды.

— Это дорого, — раздельно сказал Зураб, но Виктор протянул руку к кольцу, и Зураб успокаивающе кивнул головой: — Хорошо, хорошо, договоримся.

— Где мои деньги? — перешел Виктор в наступление. — Я чувствую, вы не хотите платить. Не знаю, что вам этот ювелир наговорил, но желающих и кроме вас хоть пруд пруди. Так что или платите, или гоните мое кольцо обратно.

— Не суетись, — попросил Шакура, отодвигаясь от Виктора как можно дальше. — Сейчас мы все обговорим. Ты что, мне не веришь?

— Верить-то верю, но мне кажется, мы зря время теряем.

— Давай сделаем так, — Шакура искоса взглянул на Зураба, как бы призывая его на помощь. — Садимся на такси и едем ко мне. Там я с тобой рассчитываюсь и тебе плачу за консультацию рублей двести. Все довольны и пошли каждый по своим делам.

— Ты, дорогой, по-моему, идиот, — улыбнулся Зураб. — Зачем куда-то ехать, если я сам это кольцо могу купить. Тебе ведь все равно от кого деньги брать? — обратился он к Виктору.

Тот заколебался. Он никак не мог сообразить, что ему ответить, чтобы не нарушить план Шакуры. Кроме того, его удручала вся эта история с выманиванием денег у постороннего человека, лучше бы он вагоны разгружал в порту. Но обстоятельства были сильнее его, и он должен был идти до конца вместе с Шакурой или сдаться в милицию.

Зураб уловил его колебания и принял их за нежелание расстаться с кольцом.

— Луиза, иди сюда, — сказал он хрипло, и когда та приблизилась, взял у нее ридикюль и вытащил из него пачку пятидесятирублевок в банковской упаковке.

— Вот здесь — пять тысяч, продолжил он, — И еще одна, — вытащил из кармана десять сотенных. — Больше недам. Ювелир говорит, — соврал он не изменившись в лице, — что красная цена этому кольцу четыре тысячи. Но раз жене понравилось — я шесть даю.

— Нет, — возразил Шакура, я не согласен. Я первый тебя нашел, мне и продавай.

— Я к тебе не поеду, — сказал Виктор, — да и шесть мне мало. Хочу восемь. В конце концов я его за двенадцать в комиссионный поставлю и подожду.

— Слушай, — сказал Шакура, увлекая Зураба в сторону. — Давай договоримся. Дай ему задаток, я с ним съезжу еще за двумя тысячами, рассчитаюсь и вернусь. Подожди меня с кольцом здесь. Ты честный человек, я тебе верю. Давай в доле кольцо купим. В конце концов, чтобы два земляка и не договорились. У меня деньги совсем недалеко. Обратно я один приеду, зайдем к ювелиру, за пятнадцать продадим, каждый по три с половиной в карман положит. Скажи, тебе плохо?

Он замолчал, наблюдая, как расплывается в улыбке жирное лицо Зураба. Тот в раздумье похлопал себя по толстому животу.

— Ты только нас ждать не заставляй, — попросил он голосом, в котором Виктору послышалась насмешка. — Нам еще надо мебель купить. Ради этого и приехали. — Он протянул Виктору деньги. — Держи. Остальное он отдаст.

Виктор положил деньги в карман и посмотрел на Шакуру.

— Да не волнуйся ты, — рассмеялся Шакура. — Через пятнадцать минут ты получишь свои две тысячи. Поехали! — Он обернулся к Зурабу, который поднес к лицу руку жены с надетым на нее кольцом и разглядывал его. — Через полчаса я буду. А ты пока перехвати ювелира и еще раз переговори с ним. Ты понял меня!

— Конечно, понял, — уверенно сказал Зураб. — Жду!

Виктор и Шакура вышли из парадной и быстрым шагом дошли до угла. Завернув за угол, Шакура остановился. Виктор удивленно посмотрел на него.

— Ты что? Давай ноги уносить. Или кольцо было настоящее?

Вместо ответа Шакура осторожно выглянул из-за угла, потом уступил место Виктору.

— Смотри, — проговорил он. — Ты когда-нибудь видел такое?

Виктор вытянул голову и посмотрел на улицу. Он услышал дробный топот и увидел Зураба и его жену, которые, высоко подняв свои пакеты и сумки, с невероятной для таких толстых людей скоростью, убегали по направлению к метро. Вот они подбежали к входу в метро и, не останавливаясь, нырнули в него.

Шакура вытащил из кармана сигарету, щелкнул зажигалкой и с наслаждением затянулся.

— Ты когда-нибудь видел, — сказал он, — чтобы люди с такой скоростью убегали от собственных денег. Да не волнуйся ты, они пока полгорода не объедут на метро, не остановятся. Потом, конечно, зайдут еще раз в какую-нибудь мастерскую.

— И во сколько им оценят кольцо? — не удержался Виктор.

— В восемьдесят рублей, — сказал Шакура. Это именно та сумма за которую я его покупал. Как они спешили, чтобы только со мной не делиться! Нехорошо. — И тут они невольно и совершенно синхронно зашлись в хохоте.

Ни шум и шорохи гигантского города, ни семенящие вокруг прохожие — казалось ничто на свете в этот миг нс могло остановить двух выключившихся из времени людей.

Глава 6

Городская прокуратура находилась на маленькой тихой улице, и Виктору пришлось собрать все самообладание, чтобы войти в полутемный подъезд и по пустым коридорам добраться до плотно закрытой двери с надписью: «Прокурор».

С минуту он колебался, не в силах войти, потом уступил своему страху и быстро прошел по коридору к самому дальнему от кабинета углу. Он остановился у окна, присел на подоконник и стал ждать. Волны дрожи то и дело захлестывали его. Хотя он тешил себя мыслью что узнать его в кожаной плотной куртке и кепке невозможно, а прокуратура самое последнее место, где его могли бы искать, и к тому же

Шакура объяснил, что поиск идет расширяющимися волнами, рассчитанными по времени, и теперь его ищут где-то в радиусе пятисот километров от Москвы, все равно у него было впечатление, что сейчас кто-то вцепится ему в спину и защелкнет наручники.

Дверь, за которой Виктор следил, открылась, и из нее вышел невысокий крепкий мужчина с копной рыжих волос. Он был одет в блекло-белый потертый джинсовый костюм, который плотно обтягивал его могучий торс. Прокурор так выглядеть не мог, и Виктор отвернулся, чувствуя на себе изучающий взгляд рыжего. Когда он повернул голову, в коридоре снова никого не было. И тогда он решился.

«В конце концов, — подумал он, даже в самом тихом местечке у прокурора будет сколько угодно шансов задержать его сразу или обмануть, попросив о следующей встрече, на которую Виктор не может не прийти. Уж лучше брать прокурора врасплох».

Виктор подошел к обитой кожей двери и рывком открыл ее. Он очутился в приемной, где находилась лишь одна молоденькая девушка, которая уткнулась глазами в раскрытую папку. Виктор на мгновенье остановился возле нее, а затем отворил внутреннюю дверь, ведущую в прокурорский кабинет.

За громадным полированным столом сидел мужчина в сером костюме и однотонном строгом галстуке. Его голубые глаза бросили на Виктора мгновенный оценивающий взгляд и погасли. Прокурор, а то, что это был он, у Виктора не было даже тени сомнений, отвернулся и скучающе посмотрел в окно.

— Я в розыске, — сказал Виктор торопливо… — Моя фамилия Светлов… и я вам писал. — Прокурор встал. В его бледно-голубых глазах ничего не отразилось. Он прошел мимо неподвижно стоящего Виктора и запер дверь на ключ. Потом снял трубку телефона и передвинул рычажок переговорного устройства.

— Никого ко мне не пускать, — приказал он. — Даже если приедет министр МВД. — Потом повернул к Виктору жесткое, немного ироничное лицо. — Так, значит сбежали из зоны, — спросил он. — как романтично…

Когда через два часа Виктор замолчал, прокурор откинул в сторону последний исписанный им лист показаний, часы показывали уже конец рабочего дня.

Оба молчали. За это время раздалось всего два или три телефонных звонка, но прокурор не снимал трубку. Наконец, Виктор прервал молчание:

— Я вам рассказал все, что знаю. Фактически, придя к вам, я себя подставляю. Мне кажется, вы могли бы мне помочь, подняв мое дело.

— Вы опоздали, — сказал прокурор. — А может быть, поторопились с побегом.

Как вам больше нравится. Дело в том, что ваше заявление с аргументами в пользу вашей невиновности я получил еще три месяца назад. И затребовал ваше дело. Я направил его в Верховный суд РСФСР вместе со своим протестом и требованием пересмотра. Более того, я уже получил ответ. Я не могу вам сейчас его показать, для этого надо подключать моего секретаря, а я считаю это лишним, но вкратце ответ содержит вполне удовлетворительное решение. Верховный суд провел экспертизу и пришел к выводу, что вы невиновны, и, следовательно, необходимо отменить вынесенный вам приговор. Так что, если бы не ваш побег, вы уже были бы свободным человеком. А теперь я даже не знаю, что вам сказать. Как ни крути, вы совершили бесспорное новое уголовное преступление. Счастье, что отравленные вами охранники остались живы. И, как вы сами знаете, вам грозит тюремное заключение на срок до трех лет. Я совершаю служебное преступление, но я не буду вас задерживать. Вы, сдается мне, просто несчастный запутавшийся мальчишка, и у меня к вам только одна просьба: продержитесь, ни во что не влезая, пока я не распутаю этот узел.

«Был бы свободен, если бы не сбежал из зоны! Очень все это выглядит миленько. Сначала тебя душат чуть не насмерть, а когда ты вырываешься, говорят, вот если бы ты не сопротивлялся и дал себя придушить, сейчас тебя бы уже никто не трогал», — недоговоренные или вовсе невысказанные прокурору мысли проносились в голове Виктора. И все-таки его преследовало ощущение трагического фарса, который играла с ним жизнь. Поочередно она делала из него то жертву, то мученика, то героя, от беглого зэка и в придачу афериста. При всем при этом он был безумно влюблен, и уже две недели Оля могла думать, что его пристукнули при аресте.

Выйдя из прокуратуры, Виктор побрел по тихой в это уже позднее время Пятницкой, вышел на набережную и встал лицом к воде. Он бесцельно смотрел в грязную воду канала, бросил от нечего делать вниз пятачок, пожал плечами, глядя на мутные ленивые круги.

Сзади послышалось фыркание мотора. Виктор осторожно обернулся. Остроносая черная машина медленно проехала мимо, свернула за угол и затихла. Как-то внезапно стало темнеть. Виктор отошел от ограды, посмотрел, в какой стороне больше машин. Надо было ловить такси. После получения денег от доверчивого грузина Зураба, Виктор мог позволить себе ездить на такси. Правда, деньги быстро таили, но Шакура сказал, что таких лохов, как Зураб, он может вылавливать хоть каждый день, и Виктор перестал беспокоится о хлебе насущном. Он завернул за угол… и замер. Та самая машина стояла с потушенными огнями у края тротуара. Теми водителя и сидящих в салоне людей смутно проглядывались сквозь окна.

«Менты, — подумал Виктор, осторожно делая шаг назад, затем другой. — Неужели выследили!»

Он оглядел пустынную мостовую, высматривая, куда лучше уносить ноги, и вдруг остановился. С какой такой радости будут его менты пасти? Да они немедленно скрутили бы его, едва получив информацию о его нахождении. Не оглядываясь, он пошел по набережной, встал на углу, освещенном электрическим фонарем, поднял руку навстречу движущемуся потоку машин. Поток пронесся мимо, а сзади раздалось тихое фырчание, и вот она, голубушка, мимо него проплыла черная «девятка» с занавешенными окнами. Шофер тормознулся за полтора метра, медленно открыл дверцу и вывалился из машины. Был он чуть выше среднего роста, черноволосый, с оголенными связками мышц на обеих руках.

— Куда летим, шеф? — спросил он, явно придуриваясь и открывая дверь салона со стороны Виктора. Давай подброшу за червончик куда хошь.

Виктор сделал два шага по направлению к машине и остановился. Назойливость, с которой шофер предлагал свои услуги, насторожила его. Кроме того, только что он видел, что эта машина была полна народу, а теперь она казалась абсолютно пустой.

— Нет, спасибо, — сказал он. — Я найду чего-нибудь попроще. В таких тачках ехать мордой не вышел.

— Ну как хочешь, — равнодушно протянул шофер, но в голосе его послышалась Виктору явная фальшь.

Однако и на мента водитель вовсе не был похож. Кто бы простил менту длинные как у женщин волосы с вороненым отливом и щегольские кожаные брюки с отворотами. Что-то знакомое, как у приблатненных, почудилось Виктору в том, как тот держал голову и жестикулировал.

Шофер также медленно, как и вышел, сел за руль, с места зарядил газку и пустил машину вдоль по набережной. Впереди, шагах в ста от Виктора голосовала на дороге молодая пышно одетая женщина, но шофер объехал ее как пустое место, отчего у Виктора как бы нехотя, помимо его воли стали рождаться вновь нехорошие предчувствия.

«Бывает, один процент возможной неудачи превращается в сто», — вспомнил он некстати слова Шакуры, сказанные им по совсем другомуповоду. Шакура учил его, каким бдительным надо быть в неясных обстоятельствах, а ведь, пожалуй, здесь был тот самый случай. Виктор вновь требовательно поднял вверх руку, и тотчас затормозило свободное такси. Он сел на заднее сиденье, назвал таксисту адрес не интересуясь, что тот думает, отвернул лицо к заднему стеклу. Он внимательно смотрел и пытался запоминать номера и внешний вид всех машин, обгонявших такси или едущих за ним. И после нескольких минут его любознательность была вознаграждена. Прямо под багажник его «Волги» нацелилась длинная скошенная морда все той же девятой модели «жигулей». Она вильнула вбок и исчезла впереди, но теперь Виктор точно знал, что его преследуют.

«Ловко он хоронился» — подумал Виктор, оглядывая уже знакомый уличный пейзаж: неубранные остовы шлакоблоков, гроздьями валяющиеся остатки труб, холмы из откопанного неизвестно зачем грунта.

Виктор быстро дал таксисту двадцать пять рублей и сказал: — когда подъедешь к повороту, замедли ход, — я выйду.

Таксист добросовестно стал подгребать к углу, шлепая шинами по глубоким лужам. Когда он подъехал вплотную к тротуару, Виктор, не дожидаясь остановки, выломился из машины и бросился к ближайшей парадной. Он быстро пробежал на второй этаж и затаился между мусоропроводом и стенкой. В томительном ожидании прошло несколько секунд, потом минута, вторая. Он уже было собрался выходить, но хлопнувшая внизу дверь парадной подтвердила, насколько он был прав в своих опасениях. Как ему показалось, вошел не один, а несколько человек. Он понимал уже, что за ним гонятся не менты, но от этого опасность не становилась меньше. Он давно не был на воле, вовсе не умел ориентироваться в подводных течениях подпольной жизни, а выходило, что он привлек к себе внимание каких-то неизвестных ему могущественных сил. Внизу послышался шум вызываемого лифта.

— Возьми вот это, — услышал Виктор сквозь шум чью-то фразу. Интуитивно поняв, что лифт не замедлит остановиться на втором этаже, а потом двинется дальше, Виктор аккуратно соскользнул на маленькую площадку между первым и вторым этажами и присел.

И точно, лифт добрался до второго этажа и остановился. Кто-то большой и толстый — это было слышно по одышке — вышел из лифта, постоял несколько секунд неподвижно, потом выругался и склонился над перилами.

— Никого нет, — произнес он смачно, — посмотри, там не светит еще и черный ход?

— Осмотри все этажи и возвращайся! — В повелительном молодом голосе нетрудно было узнать характерные нотки шофера «девятки». — А я внизу покараулю.

Шофер прислонился к двери, не оставляя Виктору и полусантиметра для спасения. Толстяк, что-то пробормотав, залез обратно в лифт и доехал до следующего этажа.

«Он может заклинить лифт и найти меня на обратном пути», — подумал Виктор, но не двинулся с места.

Однако толстяку надоело разъезжать по этажам безо всякого видимого толка. И он быстренько спустился вниз.

— Аккуратно обыскать все этажи!

— Что мне, во все хаты нырять, что-ли. Еще заарестуют с тобой, яростно зашипел толстяк на призывы водителя.

— Не боись, — хохотнул водитель и ткнул толстяка в бок. — Со мной не арестуют.

— «Понятно, — подумал Виктор, — вот что вы, значит, за птицы». И тотчас накладные, из-за которых разгорелся весь сыр-бор, вспомнились ему. След от них вел очень далеко.

— Ты поэтому такой толстый, что ленишься, — воспитывал тем временем водитель своего приятеля. Черт с тобой, сторожи парадную, я схожу звякну ребятам. Да не дай бог, если упустишь, Вадик голову снимет.

— «Какой еще Вадик? — подумал Виктор, вжавшись в стенку поелику возможно. — Не знаю я никакого Вадика».

Хлопнула входная дверь, и снова стало тихо. Внизу слышалось шумное дыхание толстяка. Виктор осторожно поднялся на последний этаж. На чердак вела вертикальная стальная лестница. Вместо двери был запертый висячим замком железный люк. «Ловушка, — подумал Виктор. — Ни вверх — ни вниз — нет прохода».

Распахнулась дверь на предпоследнем этаже, и две девушки вышли на лестничную клетку. Одна из них задержала взгляд на Викторе и улыбнулась:

— Привет, — сказала она, — ты ко мне, что-ли?

Обе девицы были слегка пьяны, поэтому для устойчивости прислонились к стенке и стали смотреть на Виктора снизу вверх.

— Это кто? — спросила вторая девица. — Приятель, что-ли, твой? Пусть в магазин сгоняет.

— Да он в соседнем дворе жил. Сосед мой бывший, пока не переехали. Славкой тебя зовут, да?

— Славкой, — сказал Виктор в полном остолбенении, прислушиваясь к далеким еще голосам, о чем-то спрашивающим на первых этажах.

— Я же с твоей сестрой дружила, — сказала первая девица и широко раскрыла дверь в квартиру, которую только что собиралась закрыть.

— Заходи, раз пришел. А может, вправду, в магазин сгоняешь?

Виктор молча вошел в прихожую, порылся в кармане, достал две сторублевки.

— Сходите, девочки, — попросил он. — Возьмите на все двести. Шампанского там, коньяку. А я лучше так посижу.

— У тебя что, неприятности? — спросила хозяйка квартиры и на мгновенье прижалась к Виктору полным плечом. — Какой-то ты смирный. Даже на себя не похож. Я раньше в него влюблена была, пояснила она своей подруге, — еще когда в школе училась.

— Да поругался у вас в подъезде, — словно нехотя пояснил Виктор. — Звезданул одному, а там набежала целая бригада. Теперь ищут меня. Так что сходите сами.

— Ты сходи, Нинка, — обратилась хозяйка квартиры к подруге. — А я с ним посижу, чтобы было кому отвечать, если в дверь позвонят. — Она заглянула в глазок и приоткрыла дверь. — Давай быстро: одна нога здесь, другая там.

Подруга, приняв деньги, быстро выскочила за порог, а Виктор, полуобняв за плечи хозяйку, осторожно приложил ухо к неплотно закрытой двери:

— Вы из какой квартиры, девушка? — довольно внятно расслышал он происходящий не так уж далеко внизу диалог.

— А чего? — спросила подруга, и по тому, как прекратился цокот ее каблуков, было ясно, что она остановилась.

— К вам не заходил светлый такой парень с короткой стрижкой и спортивной куртке и джинсах. Я с другом о встрече договорился, а он куда-то исчез.

Подруга что-то ответила, и вновь ее каблучки зацокали, отдаляясь по длинной лестнице. Зато другие шаги, размеренные и тяжелые, все приближались, пока не зазвучали на самой лестничной клетке.

— К соседу звонят, — прошептала хозяйка в самое ухо Виктору, — Знать крепко ты им насолил.

За дверью послышалось какое-то бурчание, потом старческий гневный бас произнес:

— Да чихал я на наши удостоверения. Я сам отличник ЧК с сорок седьмого года. Чего вы тут по квартирам ходите? Украсть хотите что-нибудь!

— Не напирай на меня, — услышал Виктор, и тут же весь подъезд огласился рыком отставного чекиста.

— Я тебе сейчас дам «не напирай»! Ну-ка дай сюда удостоверение! Спер где-то, а теперь по чужим квартирам шастаешь. Сейчас я милицию вызову! Да ты стой, не уйдешь!

— Уймись, дед! — прозвучал голос почти у самой двери, а потом послышалась возня, глухой удар и быстро удаляющиеся шаги.

Хозяйка, отодвинув Виктора, заглянула в глазок и тут же отомкнула дверь. Пожилой мужчина в пижамных брюках и голубой рубашке стоял держась руками за разбитое лицо и что-то мычал, натужно тряся головой.

«Это тебе не шпионов ловить, дядя!» — подумал Виктор злорадно, но вслух ничего не сказал.

Вдвоем они ввели старика в его квартиру, положили на диван. Девушка, ее звали Наташа, намочила в ванной полотенце и умыла разбитое лицо соседа.

Тот только охал и кряхтел, а когда унялась текущая из разбитой губы кровь, отмахнулся от них и сел крутить телефон.

— Пойдем, — осторожно потянул Виктор девушку, — сейчас он ментов вызвонит, а я в свидетели идти не хочу и тебе не советую.

— Да, неудачный денек, — с сожалением сказала Наташа, снова входя в свою квартиру и усаживаясь напротив Виктора за столик на кухне. — Ты только не уходи, сейчас Нинка придет и мы больше не откроем никому. Так втроем посидим и ладно.

«Вот положеньице, — подумал Виктор. — Из огня, да в полымя. Сейчас выходить, — прямо на ментов напороться, или эти в засаде сидят. Оставаться тоже стремно. Откроет эта Наташа ментам дверь, и сгорел я».

Наташа, как бы почувствовав его состояние, нежно взяла его за руку и слегка пожала ее.

— Никому не откроем, — сказала она решительно. И не дергайся. Нинка своим ключом дверь откроет, а она баба хоть совсем молодая, но ушлая.

И точно, заскрежетал замок в двери и на пороге возникла Нинка, отягощенная двумя полиэтиленовыми пакетами, битком набитыми всякой всячиной. Подруги под руководством Виктора совсем забаррикадировали дверь и нижним замком, и защелкой, а потом отправились на кухню разгружаться и сервировать стол. Виктор, оставленный в комнате у телевизора, воспользовался случаем и, прикрыв дверь в комнату, попробовал связаться с Шакурой. Обычно Шакура раньше двенадцати не появлялся, готовил какое-то крупное дело, о котором только вскользь сказал Виктору, что оно избавит их даже от мыслей о деньгах. Но такая шла у Виктора светлая полоса, что и Шакура оказался дома и говорить мог свободно, так что Виктор тотчас выложил ему все свои приключения, начиная от проезда черной «девятки» и кончая предполагаемой пьянкой с развеселыми подругами Наташей и Ниной. Только о своем визите в прокуратуру он закадычному другу Шакуре ничего не стал говорить, так как чувствовал, что этот визит Шакура при всей их взаимной приязни не сможет, да и не захочет одобрить. Да и не все нужно знать близким друзьям.

— Ты можешь на этой хате тормознуться? — Спросил Шакура безразличным голосом, — если трудно говорить, просто ответь «да» или «нет».

— Не знаю, — ответил Виктор — А что, думаешь, за мной продолжают следить?

— Ну, ты в натуре, парень лох! — В голосе Шакуры слышалось раздражение. — Раз они на тебя вышли, неужели отпустят?! Чтобы потом снова по всему городу искать? Ты пойми, что это должна быть за организация, чтобы оперативнее ментовской на тебя присесть. Похоже они заранее вычислили, где тебя мекать. Смотри, ты мне всю правду говоришь? Похоже, ты где-то допустил прокол.

Последняя фраза Шакуры неприятно кольнула Виктора. В самом деле, скрыл он от закадычного друга визит к прокурору, а только с этого бока злополучная машина могла к нему приклеиться. Но поправить тут уж ничего было нельзя, поэтому он наскоро закончил разговор и, пообещав сорваться с хаты с утра пораньше, когда, по всей вероятности, слежка самая слабая, вернулся на кухню, где уже стояла готовая к боевым действиям батарея бутылок.

Первый раз Виктор проснулся среди ночи оттого, что ему стало вдруг совсем тесно и душно. Он открыл глаза и обнаружил себя лежащим посередине широкой мягкой постели при неясном свете ночника рядом с абсолютно голой, сладко посапывающей Наташей. А душно ему стало потому, что спящая с другой стороны Нина во сне обняла его и притопила его голову между тяжелых белых грудей. Виктор поменял положение, осторожно отодвинул жаркую грудь в сторону. От произведенного движения кровь прилила к его голове, и Виктор вынужден был закрыть глаза из-за мучительного головокружения и тошноты. Некоторое время, возбужденный картиной обнаженного безмятежного женского тела, он ласкал грудь Нины, но убедившись в своем полном бессилии, оставил девушек в покое и снова заснул.

Спал Виктор недолго и тревожно, и снилась ему Оля в белом рабочем халате с зачесанными назад волосами. Он шел вслед за ней по какому-то затемненному участку улицы, где тлеющие фонари почти не давали отсвета, а незастекленные провалы окон говорили о разрушениях и воине. Он все хотел заговорить с Олей, но почему-то не решался, и только намечал себе все новые и новые ориентиры, чтобы подойти к ней, прижать к себе и заговорить, прервать тянущее из него жилы молчание. Кривом столб, потом забор с обрывками расклеенных объявлений, за ним перекресток уходящих куда-то вдаль улиц — на меченные им для беседы остановки сменяли друг друга в гнетущем безмолвии… И вот, когда разозленный собственной нерешительностью Виктор раскрыл рот, чтобы задать изводящий его вопрос необыкновенной важности, он проснулся снова.

Видимо, прошло совсем немного времени, потому что девицы спали не изменив положения, а сереющее небо почти не прибавило светлых красок. Ольга осталась с Виктором и наяву, и он задыхался почти физически, ощущая ее близость. Быстро и осторожно Виктор встал с кровати, морщась прошел в ванную и встал под горячий душ. Головная боль не проходила, но острота ее снизилась и стала терпимой. Стараясь не разбудить девиц, которые спасли ему жизнь, а в этом Виктор как-то не сомневался, он оделся и, тихонько прикрыв дверь, прошел в коридор к телефону.

Ольга не подходила так долго, что Виктор было отчаялся, но что-то его держало, и он, морщась от вновь подступающей тошноты, упрямо ждал ответа на далекие гудки в сонной ее квартире.

Наконец, хриплый со сна, родной голос отозвался:

— Я слушаю… — И после паузы: — Ты с ума сошел… — И еще: — Почему ты не звонил?

Ясная обоим невозможность встречи и даже невозможность высказаться давила им горло. Ольга твердила уже только одну фразу: «Я умоляю тебя, только не приходи». Она повторяла ее через каждое слово о любви, его слово и ее слово. Чувствовалось, что Ольга безумно напугана и не хочет передать свой испуг Виктору, чтобы он не бросился безнадежно защищать ее.

Они проговорили всего две или три минуты, но и этого было слишком много, чтобы вычислить телефон и местонахождение Виктора. Но только после того, как Виктор понял, что своим звонком он подставляет и этих юных девчонок, доверчиво подаривших ему себя, он прервал Олины слезы и бесконечные предостережения.

— Я перезвоню тебе, — крикнул он в трубку, но даже положив ее на рычаг, все еще слышал: «Умоляю, только не приходи!»

Незнакомый с уловками слежки, Виктор тем не менее во время своего ухода, а вернее, «отпада», если судить по его физическому состоянию, импровизировал целый ряд киношных приемчиков, позволяющих, как ему представлялось, поймать соглядатая, если бы тот вдруг объявился. Так он заходил в парадные и затаивался там, резко сворачивал в боковые улицы и там выжидал, держа наготове руку с запрятанным в рукаве кухонным ножом, который он позаимствовал на Наташиной кухне, как память о происшедшем, но с намерением вернуть при первой же возможности нужную в хозяйстве вещь. К семи часам, наскучив поисками несуществующих преследователей и убедившись, что народ двинул на улицу из всех дверей. Виктор остановился и стал ловить такси.

Такое уж складывалось удачное продолжение вчерашнего дня, что стоило Виктору призывно протянуть свободную руку, как тут же из крайнего левого ряда спикировал к нему какой-то отчаянный частник на красного цвета «Жигулях» третьей модели.

— В любой конец Москвы — четвертак, — просто сказал он, видимо наметанным глазом определив, что Виктор торговаться не станет. Под какую-то веселую журчащую музыку Виктор закрыл глаза и задремал. Наверное, ему не спалось бы так сладко, если бы он увидел кривую усмешку и презрительный взгляд, брошенный на него водителем. Убедившись, что Виктор не проснется, тот на мгновение включил ближний свет и два раза подмигнул шедшей впереди серой новенькой «Волге», которую ему приходилось постоянно обгонять. «Волга» съехала к обочине и окончательно отстала.

Шакура, как всегда, был полон энергии и дал Виктору поспать самую малость.

— Сегодня работаем, — заявил он Виктору безапелляционно. — Поляков сняли мировых. Не пуганных. Покупаем у них серебряные цепочки. Двести штук.

— Знаю я твое «покупаем», — сказал Виктор полушутя-полусерьезно, — бритвой по горлу и в колодец.

Шакура погрозил ему пальцем: так не шутят, мол, и перешел к изложению плана. К большому облегчению Виктора роль ему в этом плане предстояла самая незначительная: подстраховать Шакуру когда тот будет выходить из комнаты, и задвинуть дверь на защелку. Какую дверь и где, это предстояло ему еще узнать.

— Двести цепочек — это двадцать тысяч рублей, — считал Шакура, — штук пять уйдет на оплату квартиры, людей, машины и т. д. Значит, пятнадцать наш чистый доход. А, забыл, костюм тебе надо купить тройку, чтобы ты был одет как фраер.

— Ты мне расскажи, как все это будет, — просил его Виктор, но Шакура только отмахивался.

— Раньше времени тебе знать все вредно. Вот вечером поговорим с поляками, с женой своей познакомишься, тогда и весь план узнаешь.

— С какой еще женой? — спросил Виктор в полном изумлении, чтобы украсть двести серебряных цепочек, я еще и жениться должен?

— А ты как думал! — Шакура широко улыбнулся и стал одеваться. — Поехали, брат, время деньги.

Ехали они долго, чуть ли не на самую окраину Москвы на машине одного из бесчисленных Шакуренных друзей. Шакура вел мастерски: не снижая скорости на самых опасных скоплениях машин, каким-то чудом избегая столкновений. В самом конце Ленинградского проспекта он резко загнал машину из крайне правого ряда в левый, и нарушая все правила, пересек двойную сплошную линию и ушел в узенький боковой переулок.

Проехав несколько десятков метром, нырнул в подворотню, сделал круг во дворе и встал.

— Сейчас пробьем хвоста, — сказал он. — Я думаю, за нами идет слежка.

Однако, просидев неподвижно минут десять, он решил, что по всей видимости ошибся, потому что за это время проехала всего одна машина, да и то грузовая, и вновь выехал на улицу. Через несколько минут они подъехали к девятиэтажному кирпичному дому и, оставив машину, поднялись на последний этаж. Шакура открыл дверь своим ключом, и они оказались в абсолютно пустой трехкомнатной квартире, на кухне на единственном табурете сидели молодая женщина в пуховом платке и с грудным младенцем на руках.

Насколько она была белокура и синеглаза, настолько младенец являлся ее противоположностью, он имел курчавые рыжие волосы и такой темный цвет кожи, будто его только что вынули из купели с шоколадным кремом.

— Итак, — сказал Шакура, — познакомься со своей супругой Тосей и с сыном. Не волнуйся, в церковный брак можете не вступать, да гражданский продлится только до вечера. Вот это твой дом, понял!

Через пятнадцать минут сюда завезут кой-какую мебелишку, диван, стол, занавески. Для одной комнаты хватит, а больше нам не надо. Тося свое дело знает туго. Плач записала? — спросил он молодую мать.

— Да, — сказала она, — это мы запросто. Стоит не поесть лишние десять минут.

Шакура встал, подошел к подоконнику, на котором стоял небольшой кассетник, и включил его. Тотчас комната огласилась заливистым детским плачем, пронзительным до невозможности. Шакура быстро выключил магнитофон. Все, даже младенец, облегченно вздохнули.

— Быстро его отвози, — скомандовал Шакура, — и возвращайся варить обед.

Тося согласно кивнула головой и, не прощаясь, вышла.

Под командованием Шакуры Виктор сделал ряд вовсе ему непонятных вещей. Разгрузил мебель с фуры, пришедшем сразу после ухода его «жены» Тоси, приколотил толстенный стальной засов снаружи одной из дверей, расставил мебель по жестким требованиям Шакуры и даже развесил занавески. Две другие комнаты остались такими же пустыми и голыми, а третья приобрела жилой и даже уютный вид. В ходе всех этих операций вновь вернулась Тося и прочно обосновалась на кухне, откуда через некоторое время стали раздаваться весьма соблазнительные запахи и веселое шкворчение.

Звонок, столь ожидаемый Шакурой, раздался уже в начале девятого. Виктор, до конца не посвященный в условия игры и знающим только, что по одному условному знаку Шакуры он должен выйти из комнаты, а по другому закрыть внешний засов, чувствовал себя полнейшим идиотом, но решил молчать. Более всего его удивило, что в коридоре прямо у входа на кухню появилась детская коляска, укутанная сверху одеялом, о которую он все время спотыкался, но которую почему-то нельзя было ни на шаг отодвинуть или убрать в другую комнату. К тому же новый костюм, предусмотрительно купленный для него, ослепительная рубашка и галстук стесняли движения, он чувствовал себя как корова в лошадиной сбруе.

Когда прозвенел звонок, из кухни выплыла Тося, подошла к коляске, порылась в ней, и к превеликому удивлению Виктора, из коляски полился тот самый пронзительный младенческий плач, от которого у него снова засвистело в ушах.

«Магнитофон», — сообразил он, но тут, к его удивлению, Тося взялась за спинку коляски и начала ее трясти, будто укачивая разбушевавшегося младенца.

Сбитый с толку Виктор пошел открывать дверь, гадая про себя, живой ли в коляске младенец или электрический. Шакура остался в комнате. Виктор отворил дверь и впустил в квартиру двух оживленных, на его взгляд, даже излишне, поляков, из которых один был ростом по плечо Виктору, а второй раза в два его выше. У маленького в руках был дипломат, а второй все время держал руки в карманах и настороженно огляделся, едва успев войти в дом. Правда, услышав детский плач, увидев Тосю в открытом сиреневом халатике и обоняя дразнящие ароматы с кухни, оба поляка как-то сразу освоились и пообмякли в теплой домашней атмосфере. Пройдя в комнату, все уселись за круглый стол, который так удачно вписывался в обстановку, будто стоял здесь целую жизнь, а вовсе не два с хвостиком часа.

— Принесли? — спросил Шакура, поздоровавшись, и когда поляк утвердительно кивнул, произнес замечательную фразу: — Будем считать.

Он протянул руку к дипломату, но маленький поляк поближе подхватил его и спросил, говоря по-русски без всякого акцента:

— А деньги?

Шакура успокоительно кивнул головой, вытащил из-под стола незамеченную ранее Виктором черную сумку и раскрыл ее.

— Все как договорились. — сказал он. — И деньги и кольцо — все принес.

Поляки вроде успокоились, и в это время в комнату вошла и Тося, толкая перед собой маленький столик на колесах, сервированный разнообразными блюдами и увенчанный бутылкой коньяка. Все это она аккуратно сгрузила на стол, извинилась за вопли своего младенца и вновь ушла на кухню.

После первой стопки разговор пошел веселее. Поляки оказались аспирантами Московского университета, пятый год постоянно проживающими в Москве, отчего и русский их оказался в таком идеальном порядке. Семейная обстановка, простецки-деловой вид Виктора и домашний халатик Тоси, с каждой минутой вызывали у них все больше доверия, а когда умолк младенец и можно было говорить не повышая голоса, беседа приняла и вовсе приятный и дружеский характер.

Высокий поляк перестал грозно глядеть по сторонам и даже рассказал свежий анекдот про Ахмеда на варшавском рынке, а маленький после второй рюмки пододвинул Шакуре кейс и попросил скорее сосчитать цепочки и расплатиться, так как у них на сегодня была назначена еще одна встреча. Все развивалось на такой дружеской ноте, что Виктор, обманутый иллюзией, почти поверил, что Шакура собирается купить цепочки, и думать забыл, что по условному знаку должен выйти в прихожую и сторожить выход Шакуры. Однако тот, придвинул к себе кейс, пребольно наступил ему на ногу и в тот же миг раздался условный знак — захлебываясь, заревел младенец.

— Минуточку, — извинился Виктор и поднялся. — Пойду успокою малыша.

Оба поляка ответили ему понимающими кивками и сосредоточили внимание на Шакуре, который с пугающей легкостью отодвинул в сторону сумку с деньгами и вынул из кармана точно такое же кольцо, которое продал жадному Зурабу.

Что было дальше, Виктор не видел, он вышел в коридор и встал сбоку у двери. И тотчас Тося вынырнула из кухни под аккомпанемент младенческих воплей, решительно прошла к входной двери и исчезла, оставив ее открытой. Шакура появился на пороге с кейсом в руке, захлопнул за собой дверь и, шепнув Виктору: «Закрывай быстро!» — выбежал из квартиры к лифту. Виктор задвинул засов, и тотчас в дверь посыпались частые, сначала неуверенные, а потом громоподобные удары. Виктор вышел на лестничную клетку. Шакура, ожидающий его, аккуратно закрыл дверь на оба замка, потом прислушался к приглушенным ударам в квартире и вызвал лифт. Уезжали они в тот момент, когда поляки, справившись с первой дверью, набросились на вторую.

— Минимум пять минут, — заметил Шакура, — и пешком с девятнадцатого этажа. Времени у нас невпроворот.

Он остановил лифт на втором этаже, аккуратно спичкой заклинил кнопку и вышел. Тося и Виктор вышли вместе с ним. Машина стояла прямо перед парадной, и завести ее не составило для Шакуры никакого труда. Он сделал круг вокруг дома и остановился, прикрытый от парадной кустами и отдаленностью. Поляки показались только через десять минут, видимо, входная дверь оказалась более крепкой, чем внутриквартирная.

— Представляю их лица, когда они нашли магнитофон вместо младенца, — сказала Тося и рассмеялась.

— Ты их отвлек кольцом, — догадался Виктор.

Шакура молча кивнул. Высокий и маленький поляки, их топот был слышен несмотря на расстояние, стремглав влетели в подворотню и скрылись из виду. Шакура объехал двор с другой стороны и выехал на улицу. Вдали метались поляки. Они прекратили бесполезный спринт и теперь расспрашивали прохожих, стоящих на остановке. Видимо, мысль о машине сразу не пришла им в голову.

— Скрупулезные ребята, — сказал Шакура с восхищением, когда по истечении часа поляки все-таки схватили такси и слиняли. — Держатся за свое зубами. — Он направил машину обратно к подъезду и вышел из машины. — Посидите здесь, — бросил он Виктору. — Пойду посмотрю, может, они со зла пожар устроили.

— А если вернуться? — спросил Виктор, без особой, впрочем, тревоги.

— Не вернуться!

Шакура возвратился практически сразу.

— Магнитофон стянули, — сообщил он с сожалением. — И обшивку дивана распороли. Хулиганье. Я прикрыл дверь, чтобы никто в хату не залез. Все, поехали.

По дороге Шакура также внимательно смотрел в зеркальце, но ничего подозрительного не заметил. Не поднимаясь в дом, он рассчитался с Тосей и выпроводил ее.

— Что будем делать? спросил Виктор, когда они вошли домой. — Шатко живем, не сегодня, так завтра во что-нибудь вляпаемся.

— Если уже не вляпались, — буркнул Шакура. — Эти поляки какие-то дурные. Если сделают заявку в ментовскую, те могут опознать нас по описанию.

«А на кой ляд мы тогда в это вписались?» — хотел спросить Виктор, но вовремя прикусил язык. Все было ясно. Неизвестно, когда подвернется еще такой сладкий вариант, а жить нелегалами без денег, все равно, что сразу сдаться.

— Не подходящий ты для нашей жизни человек, — остро взглянув на Виктора, сказал Шакура. — Нет в тебе этой жилки, — он пощелкал пальцами, — воровской. Но фартовый ты. А фарт все равно что талант. С тобой родится. Самое лучшее для тебя выправить ксиву, забрать свою ляльку и мотануть куда-нибудь на юг или на север, но далеко. В другую республику, где на тебя розыска нет. Но для этого опять же деньги нужны и большие.

— А ты? — спросил Виктор. — Как дальше?

— Я все. Уезжаю.

Шакура вдруг замолчал, погрозил Виктору пальцем. Горбоносое лицо его как бы сразу побледнело и осунулось. Бесшумно, как тень, он выскользнул из кресла и, крадучись, двинулся к окну. Окно было открыто. Расположенное на втором этаже, оно вбирало в себя ароматы летнего скверика, тихий говор отдыхающих на скамейках людей. В этот миг раздался звонок в дверь и одновременно со звонком в окно влетел рыбкой тонкий силуэт в чем-то обтягивающем и синем. Он еще не успел приземлиться, как плотная могучая фигура Шакуры навалилась на него сзади и прижала к полу. Виктор было остановился, но второй звонок, еще более долгий повлек его в прихожую.

— Не открывай, — прохрипел Шакура, с трудом удерживая рвущееся из-под него тело. — Подожди, я сейчас. — Две ноги лежащего взвились вдруг над ним и попытались сомкнуться вокруг поясницы, но Шакура внезапно поднялся, удержания человека одной рукой за горло, другой за ремень брюк. Могучим усилием он взмахнул его над собой и выбросил обратно и окно. Еще человек летел в воздухе, как Шакура уже преодолел расстояние от окна к двери, в руках у него оказался стул. — Открывай, — прохрипел он, — сколько бы ни было, всех порешу!

Виктор откинул крючок и резко шагнул и сторону. Кавказец пробежал мимо него, в руке у него был маленький стальной топорик. Он поздно заметил Шакуру, и тот с рычанием опустил ему на голому стул, заставив упасть на четвереньки. За кавказцем вбежал Мандела, он споткнулся о ногу Виктора, но удержался и вырвал из-за пояса короткий светлый клинок. Страха не было. Пока Шакура добивал плавающего в крови кавказца, Виктор перехватил руку Манделы и, перекрутив ее, заставил выпустить нож. Мандела, чуть согнувшись и зашипев от боли, попробовал достать его ногой, но поскользнулся в крови и грохнулся на пол рядом с кавказцем. Шакура ударил его каблуком и затылок. Мандела вытянулся и затих.

— Быстрей, — крикнул Шакура. Он метнулся в комнату, вынес кейс и несколько пачек денег, которые торопливо распихал по карманам брюк. — Уходим через окно!

Страшным коротким движением Шакура ударил стонущего Манделу в лицо. Что-то хрустнуло, и Мандела вновь вытянулся у порога. В этот момент в комнате потемнело. Человек, который влезал в окно, был так широк и громаден, что полностью перекрыл свет. Он с трудом протискивался в окно, а за его спиной уже нарастали протяжные женские крики, но это не волновало Вадика. Шакура и Виктор бросились к двери. На ходу Шакура нагнулся и подхватил топорик, лежащий на пороге.

— Верх! — крикнул Шакура, услышав, как раскрывается входная дверь. Они пробежали до последнего этажа, вскрыли в мгновение ока ведущую на чердак дверь и оказались на крыше. Пробегая почти по краю ее, Виктор бросил невольный взгляд вниз. Он увидел темный четырехугольник на зеленом газоне и собравшихся вокруг неподвижного тела людей. Они добежали до конца длинного многоквартирного дома, вновь спустились вниз и выбежали из подъезда. Вдалеке продолжали раздаваться сплошные женские крики, они обогнули дом и устремились по тротуару к стоящей за кустами машине. Они были уже в нескольких шагах от нее, когда из-за дома вырвалась черная «девятка» и, играючи, настигла их. Уже знакомый Виктору водитель бросил ее между ними и машиной Шакуры, едва не сбив его с ног. Не раздумывая, Шакура дернул на себя открывающуюся дверцу и вытянул ухватившегося за нее толстяка, который в другой руке держал длинный револьвер.

Выстрел грянул внезапно, пуля взрыла землю у самых ног Виктора, но больше толстяку стрелять не пришлось. Бешеным ударом ногой по двери Шакура вбил его обратно в кабину. Затем, обежав машину, напал на водителя. Увидев движение Шакуры, водитель закрыл дверь и попытался завестись. Но ему мешала голова толстяка, который от удара полетел прямо ему на колени, стонал и корчился. Револьвер выпал из его сломанной руки на пол салона. Шакура разбил кулаком стекло, схватил окровавленной рукой водителя за волосы и протащил его голову сквозь осколки оконной дыры. Другой рукой он сжал ему горло, но тот успел свободной рукой вытащить из кармана короткоствольный браунинг и, уже полузадушенный, выпустить в Шакуру пять пуль. Виктор успел только подхватить Шакуру, тяжелое тело которого мягко качнулось ему в объятия. Не время было смотреть, в каком он состоянии, и Виктор привалил его к колесу, обежал «девяку». Увидев его, толстяк стал заливисто голосить. Виктор вытащил его из салона, бросил мягкую тушу рядом с машиной, затем положил рядом с ним тело водителя. Открыл запертую изнутри заднюю дверь. Внес что-то тихо бормочащего Шакуру внутрь салона и положил аккуратно на заднее сиденье. Глаза у Шакуры были закрыты, свитер опален и окрашен в бурый цвет.

Виктор сел за руль «девятки», рванул с места непривычно быструю машину, но внезапно остановился. Он вспомнил о кейсе, который лежал в машине. Быстро выскочил из «девятки», у него не было времени на поиски ключей, поэтому рукояткой поднятого с пола револьвера разбил форточку и вытащил дипломат. Привлеченные звоном разбитого стекла, шумом драки и выстрелами, на него изумленно глядели немногочисленные пешеходы. Он машинально обернулся. От дома к нему бежали люди. Впереди, обогнав остальных на несколько шагов, летел великан в спортивном костюме. Виктор бросился к рулю, завел двигатель и снова газанул. «Девятка» подпрыгнула на месте и резко наддала. Виктор взглянул в зеркальце заднего вида. Далеко уже у дома к бежавшим за ним людям подъехали две машины с открытыми дверцами. Он снова дал газ. Свернул в перекресток, проехал квартал и снова свернул на этот раз под красный свет. Ему повезло. Никто не ехал под зеленый. Так, петляя, он проехал несколько поворотов и выехал на набережную Москвы-реки. На другой стороне виднелось мощное здание гостиницы «Россия», он проехал по пустынной набережной, никто за ним не гнался, свернул на Садовое кольцо, выехал в самую гущу машин и почувствовал себя спокойнее в потоке. Надо было решить, куда везти Шакуру, ни к какому врачу он не мог с ним показаться, оставалась только Оля.

Он проехал по кольцу несколько сот метров, потом свернул на Пресню, заехал между домами в безлюдное, усаженное деревьями место, пересел назад. Шакура полулежал на сиденьи, глаза его были закрыты. Виктор скинул с него свитер, потом рубашку. Вся его грудь была в крови, которую надо было остановить. Виктор снял с себя рубашку, и, разрезав ее на бинты, перевязал Шакуру. Тот не шевелился. Виктор осторожно натянул на него свой пиджак, сам облачился в свитер на голое тело и поехал на Ленинградский проспект. Адрес Ольги он помнил наизусть, это был его последний шанс на спасение и прощение, звонить он ей боялся, а приехать почему-то нет. Как ему казалось, только она могла спасти и выходить Шакуру, чье полное молчание начинало не на шутку тревожить Виктора.

У метро «Аэропорт» он свернул направо на улицу Черняховского, заехал во двор и остановился. Ольгин дом был еще через два или три номера, и он решил подойти к нему пешком. Он шел по широкому двору, прошел один подъезд, затем второй, третий. Дом кончился, далее начинался следующий. И в конце его он еще издалека увидел две санитарные машины, толпу людей, окруживших что-то, что было скрыто от Виктора. Безотчетная тревога заставила его ускорить шаг. Он подошел к машинам и смешался с толпой оживленно переговаривающихся людей.

— Молодая еще, — услышал Виктор, — ребенок остался.

— Кто же ее?

— Да разве узнают, говорят, бандиты счеты свели.

Виктор рванулся вперед. Толпа густо окружила носилки, покрытые белой простыней. Виктору стало страшно. Он перевел взгляд на парадную, из которой в этот момент вышло несколько человек в штатском, но с военной выправкой. Так и есть, это был ее подъезд. На нем был указатель квартир. Виктор застыл, не спуская глаз с чего-то накрытого простыней.

— Господи, — прошептал он. — Дай Бог, чтобы это была не она. Господи.

Двое отделились от группы людей с военной выправкой, подошли к носилкам, один из них опустился на корточки. И тут Виктор узнал прокурора. Человек, который стоял рядом с ним. тоже почему-то был ему знаком. Только Виктор никак не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах его видел. Сам не заметив, он выдвинулся вперед почти к самым носилкам. Прокурор заметил его и резким движением отдернул простыню.

Виктор закрыл лицо руками и медленно отступил назад. Он никогда не видел у Оли такого умиротворенного выражения лица.

Виктор плохо помнил, как он сел в машину. В результате он оказался в той самой квартире, в которую они пришли сразу после побега, но он не мог бы объяснить, как нашел ее, как умудрился вытащить Шакуру из машины и внести в дом. Потом Шакуру куда-то унесли, он ни разу не открыл глаз и казался совсем холодным и далеким, а Виктор всю ночь просидел на стуле, неотрывно глядя в черный заоконный четырехугольник, будто за стеной кто-то мог отметить ему, кто виноват в гибели Ольги и Шакуры. Точно так, как он был уверен в смерти Ольги, потому что видел ее прекрасное, уже не ей принадлежавшее лицо, опрокинутое на носилках, так же он был умерен и в смерти Шакуры, хотя никто ему не говорил об этом.

Негромко постукивало невыключенное на ночь радио, рядом в комнате шла какая-то своя жизнь, возня, шумы, всхлипы, но к нему никто не входил. Рано утром, когда четырехугольник стал сереть и распадаться на геометрические линии домов и деревьев, Виктор встал. Дом затих, все, видимо, спали. Он раскрыл кейс Шакуры, там матовым серебряным блеском играли цепочки. Не считая, он вытащил здоровенный ком, бросил его на стол, снял оставленную зачем-то на диване кепку-аэродром Шакуры и надел ее. Потом распрямился, похлопал по карманам, наган ответил тяжелым покачиванием. Виктор не стал его вынимать, подхватил кейс, там еще оставалась примерно половина цепочек, и, не прощаясь, вышел из квартиры. Он проехал на «девятке» несколько сот метров, потом вышел и закрыл ее, а ключи с размаху выбросил в траву. Издалека он услышал шум работающего мотора. На него надвигалось такси с зеленым огоньком. Он поднял руку. Машина плавно затормозила и встала рядом.

Глава 7

Николай Николаевич закрыл дверь своего кабинета, когда уже пробило двенадцать. Он не один оставался в этом здании заполночь, по всем этажам шла свои непонятная чужим тайная жизнь. Но все-таки сотрудников оставалось вдесятеро меньше, чем днем, коридоры были пусты и освещены в полнакала, и только один дежурный у входа был так же свеж и предупредителен, как его дневной коллега.

«Видимо, выспался, сукин сын», — мягко подумал Николай Николаевич, спеша к трамвайной остановке. Служебную машину он давно отпустил, а личной в основном пользовался двадцатилетний сын-студент. Прокурор резво продвигался по тротуару безлюдной и плохо освещенной улицы, когда услышал за спиной быстрые тяжелые шаги. Николай Николаевич был не из трусливых, начинал карьеру с оперативной работы, но именно сегодня он провел анализ всех смертей по делу бывшего директора мебельного комбината и пришел к совсем неутешительным для себя выводам. Поэтому, предупреждая приближение человека, зашедшего за спину, он резко шагнул на середину мостовой и обернулся. Прямо перед ним стоял Боев.

Ничуть не удивленный такой прокурорской расторопностью, Боев сошел вслед за ним с тротуара и молча пошел рядом, дыша ночным теплым воздухом и изредка зевая. Он уже не спал целые сутки и не представлял, когда придется прилечь, потому что события развивались стремительно и группа его с трудом успевала за их развитием.

— Тебе чего, на работе времени мало? — ворчливо спросил Николай Николаевич. — Достаешь меня на нейтральной территории.

— А чего остается? — ответил Боев, не принимая его шутливый тон. — Обделались мы с этим делом, да и пригляд за ним такой, что только на свежем воздухе и можно поговорить без ушей.

— Так поехали ко мне, — предложил Николай Николаевич, — раз уж ты считаешь, что кабинет прокурора прослушивается.

— И дом тоже, — махнул рукой Боев. — Даже и не сомневаюсь. Так что остается нам с вами скамейка под кустом сирени.

— Ты что это, серьезно? — спросил Николай Николаевич, но влекомый железной боевской рукой позволил себя усадить на сыроватую скамеечку, в гуще сиреневых кустов.

— Ну и чего? — раздраженно поинтересовался прокурор после некоторой паузы, вызванной нежеланием Боева начать разговор, ради которого он подстерег своего начальника. — Здесь, надеюсь, микрофонов нет?

— Так я вас хотел послушать, — сказал Боев со всей серьезностью. — Мы сейчас на распутье. Все концы у вас в руках. Хотел бы получить от вас рабочую версию происходящего. А то люди мрут как мухи, а концепции у нас никакой нет.

— Концепцию тебе подавай, — усмехнулся Николай Николаевич, — анализ, так сказать. В кабинете говорить боишься, считаешь, что мафия нас слушает. Ну что ж, — тяжело вздохнул прокурор. — Мы с тобой влезли не в свое дело — вот в чем моя концепция. Это только в киносериалах одиночка успешно борется с системой, в жизни так не бывает. Причем убийство мебельщика — это побочный акт, случайность. Все события крутятся вокруг документика — накладных на часовые браслеты с мебельной фабрики. В этой связи я прошу тебя обратить внимание на одного беглого преступника по имени Виктор. Дело в том, что после убийства учетчицы — он единственный свидетель махинаций, подтвердительным документом которых являются накладные. Пять трупов, которые мы нашли на Дербеневской набережной, — это ведь тоже побочный эффект организации покушения на последнего свидетеля. Каждый раз, когда мы выходим на какое-либо новое лицо, его убирают. Так произошло с бухгалтером, теперь с учетчицей, под угрозой бежавший из зоны Виктор.

— Мафия — это гидра, — философски заметил Боев после некоторого раздумья. — Если ее ухватить за хвост, она его скидывает. Но если ухватить слабо, она тебя загрызет. Значит, наша задача — пригвоздить ее. Так, чтобы хвост не выскользнул.

Николай Николаевич вздохнул.

— Мы с тобой профессионалы высокого класса, а не участковые милиционеры. С одной стороны, такого уровня задачки нам решать не приходилось. С другой, надо точно определить тот уровень компетентности, за которым нам не удержать дела, даже ценой карьеры.

— А жизни не хотите? — хмуро улыбнулся Боев. — Ну ладно, все это лирика.

— Схема хищения ясна, — продолжал прокурор. — Пользуясь абсолютной бесконтрольностью и рабским трудом зэков, начальник колоний отправлял за забор и сплавлял по своим каналам кроме часовых браслетов около трети продукции мебельной фабрики. В денежном выражении это несколько миллионов рублей в год — кусок приличный. Чтобы это доказать, мы должны проследить путь мебели из зоны в магазины, и накладные дают нам для этого прямую дорогу. До пятницы ты должен найти Виктора и беречь его как единственного прямого свидетеля по делу. Хоть на собственной даче его скрывай, но чтоб к суду он у тебя никуда не слинял. По моим оперативным данным он сейчас живет на Пресне, на свет практически не выходит, затаился. После того как Виктор будет у нас, необходимо провести скрытое взятие под стражу директоров тех магазинов, по которым прошел левый товар. Санкцию я тебе дам — доказательств у нас достаточно. И вот уж тут необходимо за кратчайший срок получить информацию о распределении денег обратно в зону и наверх. Тогда мы выйдем на тех, кто прикрывал эту операцию, — стало быть на нашу замечательную мафию. И если мы четко определим свою компетенцию, скажем, на уровне города, не поднимаясь выше, то сможем довести дело до суда.

— А что за Виктором? — хмуро спросил Боев. — Только побег или еще что натворил?

— Вопрос сложный, — сказал Николай Николаевич. — считать его уголовным преступником или нет. Он совершил побег уже после того, как в колонию пришли бумаги о его оправдании. Но администрация предпочла, чтобы документы вылежались, и держалауже свободного человека рабом. Не знаю, может ли считаться побег свободного человека из мест лишения свободы основанием для его уголовного преследования.

— Это облегчает дело, — проговорил Боев угрюмо. — А то у меня принципы не такие резиновые, как у вас. Беглого уголовника я бы на свободе не оставил.

— Подожди, — утешил его Николай Николаевич, — может, еще не одного оставишь. Можно подумать, что невинных в тюрьму не отправляли.

— Послушай, прокурор, — даже в темноте было видно, как лицо Боева наливается синей краской, — хоть ты мне и друг…

— Я тебе еще и начальник, — утешил Николай Николаевич. — Так что слушай и молчи. И целку из себя не строй. Играем мы с тобой в одной команде давно, так что будем играть честно. И себе не врать.

— Завтра я его возьму, — сказал Боев. — только если он освобожден, то какое право я имею его задерживать.

— Тебе ничего не известно о документах, хранящихся в зоне. Ты действуешь согласно полученной оперативке о побеге. Вот и все дела.

Боев посадил Николая Николаевича на трамвай, и каждый отправился в свою сторону.

Наташа уходила на работу к восьми часам, когда Виктор еще отлеживался после бессонной ночи. Так и сегодня она аккуратно замкнула дверь, наспех поцеловала Виктора, который даже не проснулся и поспешила к лифту. Когда она спустилась вниз, навстречу ей, не давая выйти, шагнул высокий молодой человек в кожаной куртке и низко надвинутой на лоб кепке. Он втолкнул Наташу в кабину лифта и нажал кнопку третьего этажа.

— Помолчи, сестричка, — без нажима посоветовал он, когда Наташа попыталась было открыть рот, — целее будешь.

То ли слова его показались Наташе столь убедительными, то ли само время подъема столь быстро пролетело, только она не открыла рот, пока лифт не остановился. Едва выйдя на площадку, она оказалась в объятиях очень толстого взъерошенного человека с перевязанной рукой, который смотрел на нее возмущенным взглядом и прижимал к себе все крепче и крепче, пока молодой человек обыскивал ее сумочку.

— Есть, — весело сказал молодой человек и сунул сумочку под руку Наташе. — Мадам, примите вашу собственность.

— А с ней что? — хмуро спросил толстый и курчавый грабитель, но молодой его партнер только пожал плечами:

— В машину и к Вадику, пусть отдохнет на свежем воздухе.

— Поедешь со мной, — прохрипел толстяк, и Наташа увидела у себя перед глазами пистолетное дуло. — Вякнешь — башку сбрею. До вечера перекантуемся у моего друга на даче, а потом отвезем тебя домой.

— И не бойся, дуреха, — покровительственно сказал второй разбойник. — Если бы хотели тебя мочкануть, то лучше случая нету. Нож в горло и на чердак. Так что будешь жива-здорова. Сожитель-то твой дома? Да ты говори, все равно к нему сейчас в гости пойдем. С твоими ключиками.

Наташа только покорно кивнула головой. Толстяк повел ее вниз обняв за плечи. А второй грабитель дождался лифта и уехал наверх. Наташа шла ни жива ни мертва, боясь неминучего удара ножем в бок. Так они дошли до первого этажа и остановились у входной двери, пропуская двух мужчин, видимо, возвращавшихся после утренней пробежки домой. Оба они были в спортивных костюмах, тот, который шел первым, держал в руке бумажный пакет. Наташа глазами попросила у них помощи, но спортсмены, ничего не поняв и равнодушно глянув в ее сторону, прошли к лифту. И только когда толстяк, чья рука продолжала лежать у нее на плече, уже шагнул было за порог, шедший вторым мужчина в спортивном костюме резко повернул назад и ударил его невесть откуда у него взявшейся резиновой дубинкой по голове. Не выпуская Наташиных плеч, толстяк стал валиться на бок. Спортсмены тут же подскочили к нему и взяли под руки.

— Там их целая бригада, — сказал один из них, с придыханием волоча толстяка в лифт, очень тот оказался тяжел, — но наверх пошли только двое, похоже, люди Вадика. С двумя-то мы как-нибудь разберемся, лишь бы в дом пустили.

— А вы, милая девушка, скажите, глазок в вашей двери имеется?

— Имеется, — всхлипывая, сказала Наташа. — Пожалуйста, быстрее. Они пришли за Виктором.

Виктор проснулся оттого, что на его кровать кто-то сел.

«Вот шалава, — подумал он беззлобно, — мало ей ночи. И на работу не пошла».

Он приоткрыл глаза и увидел незнакомого ему человека, который стоял перед кроватью и с интересом на него смотрел. Второй человек сидел на его кровати боком и тоже напряженно разглядывал Виктора.

— Алло, гараж, — сказал стоящий у окна человек хриплым басом. — Разве можно спать после восьми утра, да еще и летом. Вставай-ка, дядя, и одевайся.

Мускулы Виктора напряглись и тут же опали. Потому что в руках сидящего был небольшой аккуратный пистолетик, дуло которого смотрело прямо Виктору в голову.

— Вставай, сука, — повторил стоящий у окна и вдруг с размаху ударил лежащего Виктора ногой в лицо. — Ты моего друга убил, так что лучше не трави мою душу.

Виктор приподнялся, потом сел. Лицо его, а точнее, скула, куда пришелся удар, горели огнем.

— Одевайся! — коротко бросил ему человек у окна и отошел от кровати.

В это время раздался звонок в дверь. Виктор покорно надевал брюки, чувствуя, что отказываться нельзя — пристрелят на месте.

— К тебе, что ли? — спросил сидящий рядом с ним.

Виктор покачал головой.

— Никого не жду, — сказал он.

— Покарауль его, — попросил стоящий у окна человек и вышел в коридор. Он прильнул к дверному глазку, прищурился и увидал лицо толстяка, почти вплотную придвинутое к двери.

— Ты зачем здесь? — зло спросил он, снимая крючок с петли и приоткрывая дверь. — Ты должен отвести девчонку за город.

Он рывком отворил дверь, и тотчас Боев и его оперативник Алим изо всех сил толкнули толстяка вперед. Раздался звук как от поваленного дерева, и туша находящегося в нокауте толстяка накрыла приятеля. Боев нанес вдогонку падающему молниеносный удар дубинкой и ворвался в комнату.

Обеспокоенный возней в коридоре, боевик в черной куртке уже подходил к двери, ведущей из комнаты в коридор, когда Боев перескочил порог и столкнулся с ним нос к носу. Только свою пушку боевик держал дулом вниз, а боевой пистолет уперся дулом ему в лоб.

Пока они стояли замерев, а Алим никак не мог перешагнуть через тело толстяка, распростертое в прихожей, Виктор мгновенно оценил обстановку. Рассудив, что хуже быть не может, он бесшумно, благо ботинок на нем не было, подскочил сзади к бандиту и ударом кулака сверху по голове ошеломил его. Следующим движением он вывернул ему назад руку с пистолетом. Боев опомнился, сжал правую руку в кулак и аккуратным точным движением дослал боевика в нокдаун. Благо, тот стоял почти неподвижно, чуть покачиваясь и удивленно моргая.

Виктор выпустил руку с зажатым в ней пистолетом, и тело медленно завалилось на пол.

— Представляться некогда, — отрезал Боев. — Я помощник прокурора. Приехал, чтобы тебя забрать. Считай, что это, — кивнул он головой на лежащего боевика, — моя визитная карточка.

— В тюрьму? — спросил Виктор, чуть отступая. — Не пойдет.

Он взглянул на отлетевший к дивану пистолет.

— Ты оправдан, — быстро сказал Боев. — Бумаги у прокурора. Только до настоящего освобождения не доживешь. За тобой гоняется самая авторитетная группировка в Москве.

И тут Виктор вспомнил, почему лицо Боева показалось ему таким знакомым. Он видел его в прокуратуре, когда ждал у кабинета.

Он бросился к дивану, быстро натянул ботинки. Схватил с пола пистолет, засунул за ремень. Боев ему не препятствовал. Он не стал предупреждать Виктора, что по всей улице расставлены оперативники. И тот отчаянно трусил, пока шел из подъезда до машины, на которой Боев увез его. Несколько машин сопровождали их профессионально, усекая любой подозрительный автомобиль. Когда они выехали за город, пространство сзади было чисто на всем видимом расстоянии, и Боев уверенно отвез Виктора на дачу своего друга, отъехавшего в командировку.

С этого момента он мог считать, что борьба вступила в решающую фазу, поэтому не тратя времени поручил своей бригаде провести аресты директоров четырех мебельных магазинов, куда передавался для реализации краденый товар.

Сам же поехал в прокуратуру доложиться по сделанному за день. Время так неудачно сошлось, что подъехал он к безлюдному особнячку, занимаемому прокуратурой, прямо в обеденный перерыв, который, как все знали, Николай Николаевич соблюдал почти свято. Он сам вел машину и почти не поднимал головы, занятый объездом многочисленных ям и рытвин, которыми изобиловала Новокузнецкая улица. Уже почти на подъезде, когда оставалось проехать не более двухсот метров и дорога стала попрямее, он посмотрел вперед и резко притормозил машину. Потому что дверь, единственная дверь особняка открылась и из нее вышел… Виктор.

Даже на расстоянии Боев узнал двубортный серый костюм Виктора, коротко остриженные волосы, всю его подтянутую фигуру спортсмена. Если бы он точно не знал, что Виктор сейчас находится за городом в пятидесяти километрах отсюда, он бы держал пари на тысячу рублей, что это он. Иллюзия сходства была настолько полной, что в нем родились сомнения. Он быстро выскочил из машины, нашарил монету в кармане и бросился к телефону-автомату, причем отчетливо ощущая, что делает что-то не то. Когда Виктор ответил на его условный звонок, он быстренько кинул в трубку: «Проверка» — и вернулся к машине. Наверное» его опасения били не напрасны, потому что двойник уже бодро миновал здание прокуратуры и был на расстоянии нескольких десятков метром, когда заметил Боева. Тут же его безмятежный, в раскачку, шаг сменился рядом стремительно хорошо рассчитанных действий. Стремглав он перебежал на другую половину улицы, одним рынком перемахнул через невысокую каменную стену, за которой, видимо, скрывался какой-либо склад или база, и исчез.

— За ним! — скомандовал Боев, и легкая фигура Алима в два прыжка перемахнула улицу и скрылась за стеной. И снова нехорошие предчувствия кольнули сердце Боева. Несмотря на то что во всех его сегодняшних действиях была продуманная, отработанная поколениями органов система, казалось ему, что он все время опаздывает, что события развиваются по своим неизвестным ему законам, а он, следователь прокуратуры по особо важным делам, способен только регистрировать их, а вовсе не влиять. Он вбежал на третий этаж, коридоры были пусты, и это отсутствие паники успокоило его. Он вошел в приемную. Аллочка, хорошенькая секретарша, была так занята чтением романа, что даже не подняла головы. К тому же Боева она не любила, считая мужланом, и говорила об этом вслух. Боеву на все это было наплевать, поэтому он бесцеремонно выдернул у нее из рук книгу и спросил, кивнув в сторону плотно закрытых дверей кабинета:

— Один?

— Сейчас обед, — прошептала Аллочка, не делая, впрочем, попытки вернуть книгу. — И у него посетитель. Уже целый час сидят.

— Кто такой? — спросил Боев хмуро, плохо представляя, что за посетитель может занять прокурора на целый час в день развязки такого дела, которое выпадает один раз в жизни.

— Очень симпатичный молодой человек, — сказала секретарша холодно. — Николай Николаевич, видно, очень его ждал, потому что сразу велел впустить, и они закрылись.

— И точно час прошел? — недоверчиво спросил Боев. — Может, не час, а пять минут.

— Допрашивайте своих уголовников, — внезапно взбеленилась Аллочка.

Она привстала и выхватила книгу из рук Боева. Впрочем, поняв, что переборщила, сняла трубку местного телефона. Раздались длинные гудки, но никто не брал трубку. И снова что-то кольнуло Боева в сердце. Не единожды и не дважды в неделю прокурор становился недосягаем для своих сотрудников, но в такой день…

— Может, он вышел? — спросил Боев. — Вы сами-то отлучались куда-нибудь?

Аллочка при всем при том обладала определенной интуицией в отношении всего, что было связано с прокурором. Тревожные нотки в голосе Боева не ускользнули от нее. Она встала, подошла к двери и постучала, потом попыталась ее приоткрыть. Из-за дверей не раздавалось ни звука. Аллочка отошла от двери и беспомощно посмотрела на Боева.

— Тихо, — сказала она. — Анатолий Петрович, мне страшно.

Отворилась дверь приемной, вошел Алим. На вопросительный взгляд Боева он только пожал плечами:

— Исчез как дух бестелесный. Не оставив даже клочка своего прекрасного модного костюма.

— Модный был костюм, — кивнула головой Аллочка. — Серый такой, двубортный. Что ж они там делают…

Она снова подошла к двери, нажала ручку.

«Модный серый костюм на симпатичном молодом человеке…» — уже не укол, а мгновенный приступ сердечной боли пронзил Боева.

— Вы выходили? — спросил он секретаршу, подходя к ней вплотную и вглядываясь в ее холеное розовое лицо своими глубоко посаженными холодными глазами.

— Конечно, — мотнула головой Аллочка и сделала шаг в сторону, — на что же обеденный перерыв? Курить и еще… по своим делам.

— Этот молодой человек, он как выглядел?

Боев все еще никак не мог поверить в правдоподобие той мысли, которая вползла ему в голову, и искал опровержение ее.

— Не очень высокий, худой, — неуверенно вспоминала Аллочка.

— Волосы ежиком.

Рыжие волосы Боева тоже встали дыбом. Зубы ощерились, как у волка.

— Вызывайте дежурного, — безнадежно сказал он, и вдруг с разбегу бросился на дверь и ударил ее коротко и мощно плечом.

Боев, Алим и подоспевший по тревожному звонку дежурный Ечин в два приема вышибли дверь и вбежали в кабинет. В кабинете было тихо и пусто. Сквозь зашторенные окна лился коричневый тяжелый свет. Портрет Ленина над прокурорским столом смотрел удивленно: мол, ребята, куда же вы?

Николай Николаевич лежал под собственным письменным столом, прижатый прокурорским креслом к полу. В груди у него, прямо под значком депутата районного Совета чернела аккуратная с чуть расширенными краями дырочка. Боев отшвырнул кресло, приподнял странно неподвижное тело прокурора головой на свое колено. Алим, бывший врач скорой помощи, приложил ухо к плоским прокурорским губам, встал, покачал головой.

— Дыхания нет, — сказал он, вызывайте следственную группу.

— Ты и есть следственная группа, — тихо сказал Боев, поднимаясь с колен и кладя неподвижное тело на кожаный узкий диван. — Вызывай экспертов, фотографа, врача, — словом, всех, кого надо.

Ночью, анализируя происшедшее, Боев обратил внимание, как быстро, быстрее всех подкатил зам. по кадрам Глушко. Тот самый Глушко, который на следующий день с невероятной поспешностью был назначен и. о. прокурора города и еще через день — прокурором. Казалось, кому-то не терпелось наложить лапу на все документы по делу. И Боев начал догадываться, кто это.

Валерий Иванович редко бывал в хорошем расположении духа, но, прочитав в утренней газете объявление в траурной рамке с соответствующей подписью «группа товарищей», не смог удержаться от улыбки удовлетворения.

Тут же позвонил он в горком второму секретарю, который курировал административные органы города.

— Читал? — спросил он, немного помолчав, давая собеседнику сообразить, кто говорит. — Горе-то какое. Надо будет это… поминки, что ли, справить. Скажем, послезавтра.

— Да, достойный был человек, так сказать, совесть города, — подхватил его игру второй. — Не по должности жил человек, по душе.

— Кто его убил? Уголовник какой-то беглый из зоны. Надо его найти. Обязательно. Как там новый, задачу хорошо понимает?

— Беглый уголовник? — задумчиво переспросил второй секретарь. — Интересно. Родятся же такие люди на земле. Эта версия, мне кажется, должна вывести прямо на преступника. Особенно если свидетели подтвердят, что этот, как его, ну преступник, был у покойного в кабинете.

— Конечно подтвердят, — не усомнился Валерий Иванович. — У нас люди золотые. Любую правду подтвердят, просто из голой любви к порядку. Прекрасный народ, а главное, честный!

«Это есть наш последний и решительный бой» — запел сквозь зубы Боев, выходя из кабинета своего нового шефа и направляясь к себе, где его уже в полном составе ждала вся группа. Список сотрудников, направляемых Глушко для поимки предполагаемого убийцы, был весьма впечатляющ, если бы не знать то, что знал Боев: ищут вовсе не того, кого надо. Весь вопрос был в том, знает ли об этом новый прокурор. Во всяком случае Боев не собирался раскрывать ему глаза. Размеренно и гнусаво прочитал он наличному составу группы план мероприятий по борьбе со сбежавшим уголовным преступником-убийцей, а потом, никому не говоря, по-тихому смылся из прокуратуры, отмечаясь за каждым углом, покружил по тихим улицам Замоскворечья, вышел на Пятницкую, поймал такси и отправился к Виктору.

Виктора он застал в состоянии тихой отрешенности и чистой ярости. Тот накал ненависти, который светился в нем, почти не увеличился, когда Боев рассказал ему про очередную подставку мафиози и то, что он фактически вне закона и по его извлечению проводятся крупномасштабные мероприятия. Его тусклый, ничего не выражающий взгляд оживился только тогда, когда Боев протянул Виктору фотографию главаря банды — Валерия Ивановича. Он тщательно изучил ее, несколько раз прикрыл глаза, припоминая, вновь открыл и неопределенно посмотрел на Боева: мол, что делать дальше?

— Тебя же не исполнители интересуют, — сказал Боев, вынимая из глубоких карманов брюк еще один пистолет с двумя обоймами к тому, первому, который уже был у Виктора. — А тот, кто отдал приказ…

— И исполнители тоже, — голос Виктора прозвучал глухо о ржаво, будто два куска металла проскребли друг о друга, — Дашь наводку?

— Дам, — сказал Боев, не колеблясь. — Только ты прикинь, на что идешь.

— Уже прикинуто! Да, и потом… — Виктор помолчал, нехорошо улыбаясь. — Мне все равно мимо них проходить, когда на ихнего папу выйду. — И он тщательно зарядил пистолет и аккуратно положил его во внутренний карман пиджака.

Почти скороговоркой Боев начинял Виктора необходимой информацией, именами, описанием внешности и иерархией, то есть, положением в организации. Выходило, по его словам, что внешнюю охрану трогать вообще нельзя, поскольку она состоит из войск МВД, а вот все, кто будут внутри, и есть его, Виктора, цель. То, что они и цель Боева, об этом он предпочел не говорить.

Боев вышел перед самой кольцевой дорогой, оставив Виктору планчик со всеми подходами и подъездами к объекту.

Проехав по кольцевой, такси свернуло на пустынную лесную дорогу, приблизилось, к какому-то поселку и, объехав его, остановилось у реки. Вдоль реки, углубляясь в лес, шла короткая широкая дорога, ведущая к двухметровому деревянному забору. Над дорогой вовсе неуместно висел «кирпич».

— Дальше я не поеду, — сказал таксист, сворачивая счетчик. — Здесь нашего брата не уважают. Сюда больше на казенных, да частных подкатывают.

Забрав причитающийся ему гонорар, он быстренько дал газу и исчез.

Проводив его взглядом, Виктор несколько секунд стоял неподвижно, а потом присел на корточки и стал думать. В высоком кустарнике его практически не было видно, и громадная черная машина, осторожно выехавшая из леса, только помигала чуть-чуть огнями и смолкла. Виктор ждал, осторожно заведя руку в карман, где лежал пистолет. Видимо, так было задумано, потому что другая столь же сверкающая и замечательно большая серая машина появилась со стороны поселка и лоб в лоб съехалась с первой. Виктор чуть плотнее присел в кусты и затаился. Из второй машины сразу выскочила небольшая группа на вид явно не подходящих ни под какое милицейское описание людей и вмиг окружила своего черного визави. И тут приглушенное рычание вырвалось из груди Виктора, потому что дверцы черной машины тоже распахнулись, и из нее вышел человек, которого невозможно было не узнать, потому что он был выше всех окружающих минимум на две головы и в два раза шире.

«Вадик», — сообразил Виктор, и лоб его покрылся испариной, взгляд затуманился от неизбывного желания стрелять. Но он сдержал себя. Машины медленно развернулись и въехали обратно в лес.

Виктор подождал, пока они не скроются из виду, и пошел следом, стараясь не приближаться к дороге ближе чем на два десятка метров. Делать это было не трудно, потому что лес все редел и редел, пока прямо перед Виктором не открылась широкая светлая поляна, почти полностью окруженная видимым издалека забором.

Виктор долго, по-звериному съежившись, смотрел из-за кустов, как один за другим подъезжали к железным сплошным воротам автомобили всех мастей и окрасок, как открывались с постукиванием тяжелые створки, пропуская их внутрь. Примерно через полчаса он увидел первого охранника. Тот, не торопясь, обходил забор по внешнему периметру, изредка поглядывая по сторонам. Охранник был в джинсах и черной кожаной куртке. Пожалуй, эту одежду можно было считать униформой, так много бойцов группировки были в таком же наряде. Виктор дал охраннику пройти вперед и пошел следом. Теперь ему приходилось двигаться значительно быстрее, чем раньше, и при этом не делать ни одного торопливого и резкого движения.

Охранник прошел несколько десятков метров и остановился. Казалось, его натренированный слух что-то уловил в шорохе леса. Виктор замер. Широкий ствол дерева полностью скрывал его поджарое гибкое тело, но он должен был подойти к охраннику вплотную, что представлялось маловероятным. Поэтому Виктор еще более сгорбился и застыл, давая возможность охраннику пройти вперед.

Когда обтянутая черной кожей спина скрылась за поворотом, Виктор, оглядевшись по сторонам, подлетел к забору и, легко взметнувшись вверх, перевалился на другую сторону. Еще приземляясь, он думал об укрытии и шарил глазами в поисках его. Пошатнувшись и едва устояв на ногах, Виктор опрометью бросился к валуну, наполовину вросшему в землю и сияющему отполированной веками макушкой. Едва он присел на корточки за камнем, щурясь на отражение в воде белого, похожего на дворец здания, как прямо на него вышли двое. Виктор протер глаза, словно не доверяя им, так неистребимо хороши были две обнаженные девичьи фигурки. Виктор удивленно пялился на живые фотомодели, как бы сошедшие со страниц журнала «Плейбой», пока девушки весело тараторя не подбежали к воде и не плюхнулись в нее несколько театрально визжа и постанывая. Никто не отозвался на призывное мурлыканье, видно, подобное было в этом доме в порядке вещей, и Виктор уже стал выползать из-за камня, чтобы короткой перебежкой сократить расстояние между ним и зданием, как снова послышались чьи-то голоса и на дорожку вышло еще трое на этот раз вполне одетых мужчин. Они чинно вышагивали по желтому песочку, дружески беседуя.

Одного из них Виктор узнал сразу, не мог не узнать, потому что его светлые волосы, пронзительно синие глаза и загорелое угловатое лицо намертво запечатлелись в его памяти. Это был тот самый человек с фотографии, который отдавал приказы, и теперь никто не мог помешать Виктору свести с ним счеты. Очень осторожно, сантиметр за сантиметром, Виктор выуживал из кармана браунинг, потом целую вечность снимал курок с предохранителя, передергивал ствол, досылал в него патрон. Как ни быстро на самом деле Виктор производил все эти манипуляции, нескольких секунд хватило собеседникам, чтобы зайти за аккуратно подстриженную колоннаду деревьев, обрамлявших дорожку, и стать недосягаемыми. Виктор дернулся броситься вслед, но вновь послышались шаги и двое молодых плечистых парней прошли вдогонку за беседующими.

Крики резвящихся в воде девиц заглушили быстрые шаги Виктора, когда он, взяв пистолет за дуло как дубинку, догнал охранников и сходу полоснул ближайшего к себе стальной рукояткой по затылку. Тот рухнул как подкошенный, и Виктор, перепрыгнув через него, бросился на второго. Первый его удар пришелся по выставленному локтю защищающегося, и Виктор отчетливо услышал как хрустнула кость, и только потом увидел помутневшие глаза теряющего сознание человека. «Болевой шок», — отметил про себя Виктор, и вновь рукояткой пистолета удобно легла ему в ладонь. Теперь между ним и отчетливо виднеющимися на сочном фоне зелени спинами не было никаких преград.

Виктор замер. Все звуки и цвета перестали вдруг существовать для него. Он осторожно повел дуло пистолета снизу вверх, пока мушка не замерла на затылке идущего впереди человека, потом сделал несколько быстрых шагов вперед. Уже находясь всего в двух шагах позади Валерия Ивановича, он негромко позвал его «эй», Валерий Иванович обернулся. Увидев направленный ему в лоб пистолет, он не выказал ни малейшего волнения. Двое его собеседников тоже стояли молча, щурясь на солнце и не делая никаких попыток напасть на Виктора или убежать. Виктор сам не знал, что он хотел от этого человека: просьбы, страха, отчаяния или последних своих покаянных слов.

— Привет тебе от Оли, — прошептал Виктор и хотел нажать курок, но пальцы вдруг перестали ему повиноваться. Дыхание перехватило, почва ушла из-под ног. Какая-то непреодолимая сила подняла Виктора над землей, а потом швырнула вниз на траву. Пистолет вы-пал из его неподвижных рук.

— Не охрана, а полное говно, — сказал Вадик, чуть смущенно глядя на Валерия Ивановича, у которого на лице не дрогнул ни один мускул. — Так нас всех перестреляют, как глухарей на току.

— Этого в баньку, — Валерий Иванович носком сапога ткнул Виктора в бок. — Ты его не придушил часом? Чтобы через полчаса он у тебя был свеж как роза.

— Нет проблем. — сказал Вадик. Он свистнул, и тут же две очаровательные нимфы в купальных костюмах, те самые, которые продефилировали мимо Виктора, вышли из кустов.

— Пошли, — скомандовал Вадик коротко.

Он донес Виктора до озера и швырнул в воду. Затем нагнулся и аккуратно связал пленнику руки за спиной электрическим шнуром, который достал из кармана брюк.

— Пополощите его, — попросил он девиц, — водичкой побрызгайте, можно из аптечки нашатырного спиртика принести. Когда очухается, свистните, я его заберу. На всякий случай я вам оставляю бойца, — он кивнул на молчаливого молодого парня, ростом едва достигавшего ему до плеча, — вон Вася проследит, чтобы подопечный не сбег.

Виктор резко дернул головой и застонал от боли. Казалось, через его шею проехал товарный состав. Удушающий запах нашатыря привел его в чувство. Он полулежал на кожаной узкой кушетке. Прямо перед его глазами угрожающе нависли высокие медицинские весы. Слева был стол, сплошь уставленный закусками, далее цветной телевизор. По включенному экрану пробегали силуэты с широко раскрытыми в беззвучном крике ртами.

«Видеоклип», — подумал Виктор и сел. Попробовал освободить связанные руки, но даже не почувствовал их. Скосив глаза вправо, он увидел длинную тонкую кисть с накрашенными ноготками, держащую двумя пальцами шприц. Рука дернулась и исчезла. Он повернул шею и застонал от острой боли. Чьи-то сильные руки перевернули его на живот, аккуратно положили вниз лицом и стали сдирать одежду. Виктор пытался сопротивляться, но малейшее движение причиняло ему такую острую боль, что он затих.

— Посадите его! — услышал Виктор повелительный равнодушный голос.

Его приподняли и привалили спиной к стене. Прямо напротив, на табурете сидел Валерий Иванович и смотрел оценивающим и вместе с тем скорбным взглядом, как смотрит хирург на ракового больного перед началом операции. Чуть поодаль от него, облокотившись широченной спиной о стол, сидел Вадик. Он медленно выливал в себя бутылку пепси, то поднимая вверх, то вновь опуская круглый подбородок. Допив бутылку, он поставил ее на стол и подошел к Виктору.

— Надо его развязать, — обратился Вадик к Валерию Ивановичу, — а то такими руками он не только ручку, соломинку не удержит.

Валерий Иванович пожал плечами:

— Развяжи. Хотя, я думаю, это не актуально. Он из породы тупоголовых, пока ему ползадницы на ремни не изрежешь, не поймет.

— Вонючая работа, — сплюнул Вадик, и не было понятно, одобряет он Валерия Ивановича или нет.

— Не вонючая, а необходимая, — поправил его Валерий Иванович, наблюдая, как посиневшие руки Виктора приобретают нормальный цвет.

Унижение кружило Виктору голову, когда он сидел голый, мокрый и несчастный перед элегантным, одетым в костюм-тройку Валерием Ивановичем. Виктор закрыл глаза, чтобы не видеть его, безумно сожалея, что не использовал нескольких полноценных секунд, которые у него были для выстрела.

— Хорошо, — сказал Валерий Иванович после продолжительного молчания. — Вас сюда не звали. Хотя я и рад, что вы пришли. Мои люди потратили не мало сил, чтобы вас найти. Некоторые из них потеряли голову, а другие свободу. Да откройте глаза, вы меня прекрасно слышите. Так что, уважаемый, встреча с вами доставляет мне такое же удовольствие, какое еще недавно доставляла вам. Причины у нас, конечно, разные. Я человек рациональный, деловой, а вы решили помедлить, поиграть…

Валерий Иванович рассмеялся. Виктор с ненавистью посмотрел на него, с усилием повернув разбитое лицо.

— Ну и молодец, — похвалил Валерий Иванович. — Теперь перейдем к делу. Ты сам об этом не подозреваешь, но у тебя есть шанс. Я всегда играю в открытые игры. Ты мне лично не враг. Твоей мести я не боюсь. Если ты еще раз появишься на моем пути, тебя отшвырнут как бродячую кошку и раздавят. Ты нежелательный свидетель. Но теперь обстоятельства сложились так, что это не очень важно. Как свидетель ты со всех сторон заблокирован. А вот как раскаявшийся убийца ты представляешь ценность. Кстати, ты, наверное, еще не знаешь, что прокурор убит. Тот самый, кто пробил тебе освобождение. И убийца — ты.

Виктор слушал его в какой-то полудреме-полуоцепенении. Все тело его ныло, сведенные судорогой ноги и руки онемели. Слова Валерия Ивановича пробивались как бы из отдаления.

— Ты подписываешь признание, а я тебя чуть подлечиваю и отпускаю. В моих интересах, чтобы ты не попался. Сбежавший убийца вот кем ты будешь. Но это лучше, чем неподвижный труп.

Виктор снова закрыл глаза, но Валерия Ивановича это нисколько не смутило.

— Вадик! — крикнул он. — Иди побазарь с ним.

Заскрипел паркет под тяжелыми шагами. Вошли двое. Вадик и Медведь.

— Опять вонючая работа, — недовольно проговорил Вадик.

Он рывком приподнял Виктора, посадил его на кушетку, ловко развязал стягивающие его веревки. Медведь, весь красный после сауны, в махровом красном халате на голом теле, напоминал более чем всегда Малюту Скуратова из известного фильма «Иван Грозный». Для полного сходства не хватало только топора.

— Он вот с вами не церемонится, — укоризненно сказал он Вадику, тяжело валясь в кожаное кресло. — Сразу норовит на мушку взять. А вы с ним цацкаетесь. Отдайте его мне на полчаса. Ручаюсь, все подпишет, как миленький.

— Канай отсюда, — тихо сказал Вадик. — Тебе, бля, другой радости нет, только человека мучить. Я бы его к себе забрал, так от вас воплей не оберешься.

Из соседней комнаты из-за неприкрытых дверей послышался женский визг. Валерий Иванович поерзал, потом зашуршал какими-то листочками, передал их Вадику.

— Пусть перепишет, — сказал он, — разборчиво и канает на все четыре стороны. А откажется — отдай его менту. Тот с него шкуру враз снимет.

Медведь встал, зевая. Халат распахнулся, обнажив поросшие черной шерстью грудь и толстый живот.

— Я приду через пять минут, — сказал он. — Попарю Иваныча березовым веничком и вернусь.

Когда они вышли, Вадик сел рядом с Виктором и посмотрел ему в лицо.

— Руки отошли? — спросил он.

Виктор кивнул. Он приходил в себя. Ярость и злоба, поддерживавшие его весь день, потухли. Хотелось лечь и закрыть глаза, чтобы все провалилось к чертовой матери. Вадик, казалось, понял его состояние. Он плеснул из бутылки в высокий бокал водки, сам поднес ко рту Виктора:

— Пей!

Виктору обожгло горло, он закашлялся. В тот же стакан Вадик налил ему соку. Туман, стоявший перед глазами Виктора, рассеялся. Только ноги и руки были как чужие, кровь медленно пробивала себе дорогу.

— Все просто, — продолжал Вадик. — Или ты делаешь, что я скажу, или пускай тобой Медведь занимается. Но лучше тебе в его руки не попадать, калекой останешься. Ты, брат, проиграл, но мы тебе даем шанс отыграться. Подпиши бумагу, и мое слово: никто тебя здесь не удержит.

— Покажи, — попросил Виктор.

Вадик протянул ему листок.

— Я, такой-то, такой-то, делаю добровольное признание в том, что из чувства мести застрелил прокурора Москвы. Вину свою признаю и прошу снисхождения, — слипающимися глазами, с трудом разбирая напечатанный текст, читал Виктор.

— Вот здесь ставь подпись, — показал Вадик, — и я тут же тебя выведу за забор. А дальше твоя удача. Пофартит, так сбежишь из Москвы. Мы тебя преследовать не будем, да и прокуратура тоже.

— Ложный след, — сказал Виктор.

Вадик засмеялся.

— Все понимаешь, — сказал он. — Нам твоя поимка ни к чему. Ты же молчать не будешь.

— Поэтому лучше всего его закопать под забором!

Вадик резко обернулся и замер. Прямо у двери, наведя на него пистолет, стоял Боев.

— Сядь! — скомандовал Боев, и Вадик послушно сел рядом с Виктором на кушетку.

Виктор не успел удивиться, как громадные ладони Вадика сомкнулись на его горле и выдвинули его перед собой как щит.

— Патовая ситуация, — насмешливо улыбаясь, объяснил Вадик.

— Ты стреляешь — я его кончаю. Даже смертельно раненый. Что будем делать?

Боев, не торопясь, вошел в салон, прикрыл за собой дверь, присел на кресло не сводя с Вадика глаз. Потом снова поднял пистолет.

— А мне он без надобности, — сказал Боев. — Эта гнида моего друга замочил. Я его сам видел в прокуратуре. Только взять не успел. Так что одним выстрелом я убиваю двоих.

В тот же миг Вадик оторвал Виктора от себя и швырнул в сторону. Одновременно ногой он поддел стол и тот накрыл кресло, в котором сидел Боев. Кресло Боева полетело вниз вместе с ним. Пистолет выскочил у него из рук и укатился под кушетку. Вадик с необычайном легкостью обогнул поваленный стол и, схватив Боева за ногу, вытащил его к себе. Боев ударил его на лету ногой в живот, но это было все равно, что бить в слиток металла. Громадный кулак взлетел над его головой и тут же Боев с неестественно вывороченной шеей стал медленно вываливаться из рук Вадика. Вадик удивленно на него посмотрел, и вдруг его кулаки разжались, громадное тело расслабилось и тяжело повалилось на пол, подмяв Боева под себя.

Виктор сам не слышал выстрела. Боевский пистолет, который он нашарил под кушеткой, был с глушителем. Виктор медленно подошел к Вадику. Казалось немыслимым, что жизнь ушла из этого гиганта. Однако Вадик был мертв. Пуля попала ему в голову и тоненькая черная струйка уже катилась по затылку. Виктор с трудом оттянул Вадика в сторону. Он присел на корточки над телом Боева. Но тому уже ничем нельзя было помочь. Вадик убил его одним ударом в голову.

Виктор вскочил на ноги. Он попытался приподнять тело Вадика, и после нескольких попыток это ему далось. Он посадил Вадика в кресло, спиной к двери, аккуратно поднял труп Боева и положил его на кушетку, закрыв с головой простыней. Сам сел в другое кресло так, что открытая дверь наполовину скрывала его. Только он закончил свою ужасную работу, как дверь отворилась. Вошли двое голых людей: Медведь и Томилин. Томилин пошатывался, Медведь почтительно поддерживал его под локоть.

— Лежит! — громко сказал Томилин, показывая на завернутое в простыню тело Боева. — Убил прокурора и лежит, как ни в чем не бывало. А ну-ка встать! — заорал он. — Вставай, вонючий зэк. — Тут он заметил неподвижно сидящего в кресле Вадика и, шатаясь, направился к нему. — Подписал? — спросил он и, не дожидаясь ответа, повернулся к Медведю. — Отработанный материал, — пробормотал он валясь в кресло рядом с Вадиком и не замечая его неподвижности. — Медведь, убери его и закопай.

— Слушаюсь! — непроизвольно вытянулся Медведь и достал из кармана нож. — Сейчас мы его развяжем и унесем, — сказал он. — И закопаем. Пусть ищут. — Он захохотал, сдернул простыню и тут же оборвал смех. — Это кто? — спросил он, покачиваясь и пытаясь приподнять негнущееся тело Боева. — Вставай, мерзавец! Товарищ полковник, это не тот, — проговорил он, поворачиваясь к Томилину, который успел уже заснуть, привалившись к плечу Вадика. Тут же глаза Медведя встретились с глазами Виктора, он раскрыл рот, чтобы закричать, поднял вверх руку, закрывая лицо.

— Что ж ты, майор, защищайся! — усмехнулся Виктор. Медведь, внезапно спохватившись и нелепо взмахнув опущенной рукой, метнул нож в Виктора. Брошенный с удесятеренной ужасом силой нож просвистел намного в стороне от Виктора, однако с удивительной точностью вошел прямо в горло полковника Томилина, пригвоздив того к креслу.

Томилин спал слегка посвистывая. Он даже не вскрикнул, а лишь коротко хрипло вздохнул, как бы всхрапнул, и замолк навсегда.

Виктор выстрелил не торопясь, плавно нажав курок. Медведь молча присел на корточки, потом нырнул головой вперед и повалился на пол. Виктор поднялся с кресла, подошел к толстой туше, распростертой на полу, пнул носком ботинка в бок.

«Легкая смерть у вас получается», — подумал Виктор и открыл дверь. Он попал в душевую. Она была пуста. Ни в одной из кабинок душ не был закрыт. Видно было, что только что здесь мылись. На полу у порога стояла початая бутылка шампанского и два бокала. Виктор сделал шаг вперед к внутренней двери и остановился.

— Ты кто, — спросил его голос за спиной, — чего не раздеваешься?

Не оборачиваясь, Виктор сделал два шага вперед и присел на порожек. Прямо перед ним стоял незнакомый охранник с автоматом на плече. Он с удивлением смотрел на Виктора, не пытаясь снять автомат. Виктор медленным движением взял бутылку шампанского, наполнил один бокал, потом другой.

— Выпьем, дружище, — сказал он, протягивая бокал охраннику. — Чего дуешься как мышь на крупу?

— Ты с кем? — спросил охранник, садясь рядом с ним на пол и принимая бокал. — Из чьих людей?

— Я сам по себе, — улыбнулся Виктор, поднося бокал к губам. Охранник сделал то же самое, но в тот момент, когда он пригубил шампанское, Виктор нанес ему сильный удар бутылкой в ухо. Охранник обхватил руками голову и стал медленно оседать на бок. Виктор схватил его левой рукой за волосы, придержал и еще раз изо всех сил ударил бутылкой вниз под руку. Охранник без сознания рухнул на пол. Виктор снял с его плеча автомат, перекинул ремень через шею и рывком отворил дверь в сауну.

Две голые девицы, полуобняв, висели на Валерии Ивановиче, который поил третью, стоящую перед ним на коленях, из бутылки коньяком. Увидев Виктора, он замер, рука его дрогнула, коньяк тоненькой струйкой потек по лицу девицы, чей голый зад был повернут прямо на Виктора. Валерий Иванович отшвырнул девиц и встал. Виктор аккуратно поманил его к себе. Девица, стоящая на коленях, обернулась, увидела Виктора с автоматом в руках и закричала. Тут же Виктор услышал шорох за спиной. Он обернулся и, не глядя, полоснул из автомата по дверному проему. В узком пространстве грохот выстрелов был невыносим. Истошно завопили женщины. Одна из них, пятясь. дошла до электрической печи, огражденной раскаленном чугунной решеткой, и коснулась ее задом. Пронзительно завизжав, словно подброшенная пружиной, девица прыгнула вперед и заслоняла Валерия Ивановича. Пока Виктор отстранял ее, Валерий Иванович одним прыжком перемахнул через две ступени и нырнул в дверь. Он ушел бы, если бы не труп охранника, за который зацепился. Валерий Иванович перелетел через него и хотел подняться, но голые девицы, потерявшие от страха голову, обрушились на него, и, пока он стряхивал их, холодное дуло пистолета коснулось его затылка. Они вышли в коридор, вернулись в салон, где недавно лежал связанный Виктор. Теми же веревками Виктор связал Валерия Ивановича и бросил его на пол плотную к трупам Вадика и Томилина. Едва коснувшись пола, связанный Валерий Иванович перевернулся на спину и попытался выпрямиться.

— Все выходы охраняются, — быстро заговорил он, не давая Виктору нацелить на него пистолет, — ты без меня не выберешься.

Голый и связанный, лежащий навзничь. Валерий Иванович оставался таким же представительным, как и в парадном костюме.

«Что значит порода, — подумал Виктор почему-то. — Прирожденный вожак!»

— Ты полежи, — сказал он лениво. — Я и не собираюсь никуда убегать. Вы же Олю огнем пытали. Ну-ну, было, было. Вот и я хочу попробовать.

Виктор аккуратно заглянул за дверь. В душевой было тихо. Он немного постоял, подумал, потом тщательно запер дверь изнутри. В душевой было одно узкое окно. Виктор разбил его прикладом автомата, тщательно очистил раму от осколков. В дверь часто застучали. Он вскочил на стул и стал протискиваться в окно. В дверь били ногами, потом раздался оглушительный взрыв, и все заволокло дымом. Виктор выкинулся в окно, перелетел через голову и бросился к входной двери, не выпуская из рук автомата. Он ударом ноги отворил ее. Навстречу ему рванули языки пламени. От брошенной кем-то гранаты загорелся предбанник. Виктор стал сбоку от дверного проема и стал ждать. Мимо него, купаясь в белом дыму, проносились обнаженные женские тела. Он пропускал их, но когда вслед за вопящими женщинами выметнулся кругленький мужчина с полотенцем, обернутым вокруг чресл, — второй секретарь горкома Ермаков, фотография которого тоже была намертво запечатлена в мозгу Виктора, — он не задумываясь нажал на спусковой крючок. Мужчина упал, перегородив выход. Вслед за ним, легко через него перепрыгнув, выбежал одетый в неизменную униформу — черную куртку и джинсы — невысокий поджарый парень — Саныч, с автоматом в руках, на бегу поправляя запотевшие очки. Виктор срезал его точным выстрелом в бок. Саныч завертелся на месте, потом упал ткнувшись носом в живот Ермакова. Сам того не зная. Виктор расправился с собственным двойником — убийцей прокурора.

Больше из бани никто не показывался. Виктор подождал еще несколько секунд и, видя, что из задымленного помещения никто не появляется, рванулся внутрь. Он пробежал по коротенькому уже обитому языками пламени коридору, влетел в салон. Валерий Иванович зубами развязал узлы на руках и теперь освобождал ноги. Горели занавески на окнах, потолок занимался огненными зайчиками, стало трудно дышать. Не раздумывая. Виктор полоснул очередью по ногам Валерия Ивановича и бросился прочь, спасаясь от нестерпимого жара. Едва он успел выскочить на улицу, как столб пламени вознесся над крышей сауны. Тысячи золотых искр закружились в воздухе. Виктор бросил в пруд ненужный автомат, отер потное, в потеках копоти лицо и стал выбираться из парка.

Октябрь 1989 — май 1991

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7