Алёнкины горизонты [Олег Велесов] (fb2) читать постранично, страница - 2

там, даже сам Кураев.

— Алён… — позвал меня робкий голос. Я обернулась.

Серёжка Лунин, мой прошлогодний бой-френд. Одно время его папаша светился в губернаторском окружении, пока не попался на дорожном строительстве. Закрыть папика не закрыли, отмазали, но золотой родник иссяк, и Серёжке стало нечем меня удивлять. А жаль, Серёжка мне нравился.

— Чего тебе, Серёж?

Он замялся, покраснел густо. Меня всегда забавляла его робость, в такие минуты он походил на щеночка, которому требуется ласка и жалость; эдакий маленький серый комочек с большими грустными глазами, в которых можно найти что угодно, кроме мужчины. И я жалела его до определённых событий, а потом поняла, что не в щеночках счастье.

— Это… Алён… — замямлил Серёжка. — Я тут разжился по случаю… Может… сходим куда?

Дурачок. Никак не хочет понять, что корабль нашего счастья переименовали в «Титаник». Господи, ну хоть ты его вразуми.

— Куда сходим, Серёж? В пиццерию? Спасибо, но у меня изжога от таких обедов. И вообще, я говорила тебе, что между нами всё кончено? Повторить?

Жестоко, очень жестоко, но если щеночек остался без родословной, то пусть хлебает из общей миски.

В сумочке заиграл марш обиженных марионеток. Это я так называю мелодию моего мобильника. Вместо обычного звонка или новомодной песенки я поставила бессмертный «Интернационал». Некоторых это удивляет, кого-то раздражает, а мне нравится.

Я приложила трубку к уху и с оттенком лёгкой ностальгии спросила:

— Внимательно?

— Привет, Пузатикова! Ты где? — вырвался на свободу голос Илонки Фёдоровой. Илонка моя лучшая подруга, я её люблю и уважаю, вот только прибить иногда хочется. Ведь просила не называть меня по фамилии. Просила! Не понимает.

— Вообще-то у меня экзамен по-французскому, — сухо ответила я.

— Прикольно. А у меня сопромат. Не заскочишь на минутку?

Институт, в котором училась Илонка, находился метрах в двадцати от моего — дорогу перейти. Когда-то его называли политехом, потом переименовали в университет, но суть от этого не поменялась. Я забегала туда пару раз — ужас — там даже стены арифметикой пропитаны. Не потому ли Илонка такая наглая?

— Милая, а почему бы тебе самой ко мне не зайти? Кто кому нужнее?

По ту сторону трубки послышалось сопение оставшегося без конфеты ребёнка. Когда-то эти звуки действовали на меня удручающе, я была готова сделать что угодно, лишь бы не слышать их. Потом привыкла.

— Аааа, — минуту спустя нашлась Илонка. И затараторила. — Слушай, Пузатикова, я же тебе зимой апельсины носила. Я не спрашивала, можно или нет. Я просто шла и несла. А ты!..

Ну всё, поехали. Сейчас вспомнит, как в детстве я у неё совочек отняла… Ведь дёрнул чёрт! И чего я в ту песочницу полезла? Будто других рядом не было. А пусть и не было — не беда, в мячик бы поиграла, или в куклы. А то и совочек так себе, и ведёрочко. Теперь расплачивайся. Ох, лучше бы я со Светкой Громовой куличики лепила.

— А как совочек ты у меня!..

— Ладно, ладно, успокойся, — пошла я на попятную. — Что там у тебя?

Илонка успокаивается так же быстро, как и заводится, и когда начинаешь ей уступать, голос у неё становится мурлыкающий.

— О, Пузатикова, видела бы ты его! Такой лапушка, никаких эмоций не хватит. Весь отполированный, блестящий. А пахнет!

— Ты о ком?

— Портмоне. У Сашки завтра день рожденья. Забыла? Я ему портмоне купила. У него старый, а этот новый, из змеюкиной кожи. Дорогой, правда, но могу я любимому мужчине хороший подарок купить? Вот, купила.

Действительно, у Илонкиного ухажёра завтра день рожденья. И не день рожденья даже, именины. Да и не ухажёр он, а так, крутит она ему мозги, на подхвате держит. А он старается, в рестораны водит. И меня заодно. Но чего-то не хочется. Нудный он, и приятели его нудные. Бабки на халяву рубят и красуются, пиры закатывают. Мажоры.

— А я здесь причём?

— Как причём? А посоветовать?

— Так ты его уже купила.

— И что? Всё равно посоветуешь. Жалко тебе?

— Не жалко. Если хочешь — посоветую. Но обратно ты этот кошелёк всё равно не понесёшь.

— Не понесу.

— Тогда чего советовать?

Илонка опять засопела, настраиваясь на очередное воспоминание, но я быстренько сказала:

— Иду, — и положила телефон в сумочку.

Серёжка по-прежнему стоял рядом, уткнувшись глазами в пол. Мог бы в коленки мои уткнуться что ли, или в блузку… Нет, не быть ему генералом. Если всю жизнь смотреть мимо, то ничего не увидишь — не тот кругозор. Подвернулся случай — пользуйся, а пол и в старости разглядывать можно.

— Вот что, дорогой, ты поздороваться приходил? — спросила я.

Он кивнул.

— Тогда привет и до свиданья. У меня экзамены.

Я помахала ему пальчиками и вышла на улицу. Жара. Отовсюду жара — от людей, от машин, от мыслей. Как я ненавижу эту жару! И пыль. Когда жара — всегда пыль. Въедливая. Волосы потом не промоешь. Это у Илонки стрижка под мальчика, ей всё равно, а у меня волосы густые, длинные, развеваются. У меня на них шампуни уходит