Джим. Рассказ [Роман Владимирович Торощин] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

своим пустынным улицам ходят испуганные и растерянные люди, порой проходят сквозь меня и не в силах обуздать отчаянье тихо растворяются в смерти. Где-то лежит старик на больничной койке, где-то плачет младенец, лишенный материнского молока, где-то прыщавый подросток удивленно смотрит на опустевший холодильник и не понимает, что же ему съесть.

Лишь монахи-отшельники с благодарностью посмотрят в небеса и побредут по тропе одиночества, но вскоре горько осознав, что теперь им не от чего отрекаться, лишатся всякой и без того иллюзорной сути.

А служитель островного маяка в голодном обмороке будет посылать в морскую пустоту сигналы, теряя нить повествования. Круизный лайнер, не увидя спасительного света, тихо сядет на риф, накренится на бок, и одинокий пассажир на время привыкнет спать под углом, пока не возьмёт обезвоженной и трясущейся рукой кухонный нож…

Вся эта глобализация сделала из человечества толпу, а у толпы свои законы, своя физиология. Это единый организм, причём простейший. В его арсенале нет интеллекта, только саморазрушительные инстинкты. До тех пор, пока все население Земли было суммой индивидуальностей, наша планета светилась слабым зеленоватым отблеском разума в телескопах Смотрителей. Но интернет уравнял нас по самому низшему пользователю. Мысли больше не рождались в умах, мысли стали копироваться и терять при передаче байты смысла. В итоге Сеть заменила людям разум, и хомосапиенс стал копипастозавром. А говорят у Эволюции не бывает заднего хода. У нее есть даже задний проход.

Так вот, эта пустая серая масса, что облепила испуганную планету, перестала представлять интерес для Смотрителей. Но единый десятимиллиардный предсмертный ужас отравил бы Землю, как радиационное дождливое облако над Припятью, он еще долго бы блуждал гигантским злобным призраком, не давая прижиться новым росткам разума. Вот и разделили нас, вот и поломали прутики веника без усилий и без треска, по одному.

На мой взгляд, эта теория была вполне рабочей, по крайней мере очень логичной. И главное – вполне заслуженной.

Я вышел на улицу за продуктами. Магазинных запасов мне хватит на пару лет, так что вопрос пропитания не стоял. Стоял другой вопрос – а зачем мне эти пара лет? Всё! Это конец всей цивилизации, конец человечества, для чего его затягивать своим номинальным существованием?

Но стОит ли собственноручно заканчивать жизнь только из-за того, что она не имеет перспектив?

«Разве буквально несколько дней назад, одиноко сидя на вечерней лавочке с фляжкой в опущенной руке, ты имел понимание смысла своего существования?»

«Пожалуй, имел. Любовь».

«Это не смысл, это способ».

«Но Любовь давала повод просыпаться каждое утро».

«А сейчас какой смысл?»

«Но Любовь – это ведь не реакция, это состояние. Ведомый Её, Христос шёл на крест… И обрёл! Получается, что Любовь – это некий ключ, который мы сами себе выковываем для последней двери. Ведь иного смысла во всепрощении и вселюбови нет, нет практического применения при жизни – лишь пинки, насмешки и гонения. И облегчения нет от Неё – Любовь потяжелее иного бревенчатого перекрестия ложится на плечи. Свет Её ярок, но весОм.

Не смог Христос объяснить словами суть Любви – люди не любят проповеди, люди любят чудеса, вот он и показал нам Чудо – кульбит через Смерть.

И тогда всё обрело смысл, и тогда всё встало на свои места, на свои настоящие места».

После этой беседы на душе стало как-то уютно и покойно. И захотелось пройтись.

Москва начала постепенно дряхлеть. Стали появляться первые морщинки. Легкое и неопрятное покрывало пыли укутало деревья, машины, лавочки. И дождь уже не умоет, лишь поможет грязи въесться в трещины и навсегда загасить цвета, выравнивая зеленый, синий, красный до серого.

Я часами бродил по городу. Было что-то в этих прогулках эксгибиционическое. Я ходил в неприкрытом одиночестве, впервые не пряча его и не стесняясь.

В прошлой жизни так было непринято, нужны были улыбки там, где хотелось грустить, нужны были слова, так где хотелось молчать, нужно было внимание, там, где кроме безразличия на полках души ничего не было.

От возможности жить по естеству легче не стало, стало так, как будто снял бывалую рубаху, и ушел из жизни запах усталого дня.

Кстати, запахи тоже поменялись. Москва всегда сплетала свой венок ароматов – чуть горький, чуть сладкий и по голубому свежий.

Сейчас же город пах, как любое покинутое жилье, легкими нотками гниения и безграничной тоски.

Небо наконец-то стала сама собой. Без какой-либо оглядки она висела, непричесанная и бледно-серая. Солнце тоже перестал выходить на работу, перебегая за облаками по своим делам, оставив табличку о 15 минутном перерыве.

Вдруг где за домами показалась тонкая струйка дыма. Кто-то подавал знак? Быть не может!?

Я рванулся в переулок, пробежав полдома и запыхавшись, чуть сбавил темп и сосредоточился на вычислении источника. Углубляясь в чрево дворов, я прыгал, как по кочкам с радости на отчаянье. В итоге я нашел тот дом.