А нечего было соваться [Евгений Юрьевич Енин] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Евгений Енин А НЕЧЕГО БЫЛО СОВАТЬСЯ

1

Деревня гномов и дальше жила бы себе спокойно, как год назад, как сто лет назад, если бы они не поссорились. Началось с пустяка. Практически с ничего. Сидели как обычно, вечером, когда луну уже видно, а солнце еще совсем не исчезло, смотрели на гору и разговаривали. А над горой вился еле-еле заметный дымок.

— Великаны костры жгут, — серьезно сказал Малыш.

— Ага жгут. А еще песенки поют и нам фигушки показывают. Малыш, пора взрослеть. Подрастешь, перестанешь верить во всякую ерунду.

И это сказал Толстый, который неделю назад сам просил Малыша рассказать про великанов, и сам чуть-чуть дрожал от страха. Ну да, пока солнце не село, все смелые. Если бы он про возраст не ляпнул, Малыш бы не разозлился. Понятно же, что Толстый это просто так, исключительно от болтливости. Но Малыш был на год младше Толстого. И Профессора и Белочки. И он устал ждать дня рождения, когда он их догонит. От усталости и разозлился. А о том, что у них тоже дни рождения есть, и они его снова перегонят, Малыш как-то не думал.

— Великаны есть.

Разозлившись, Малыш спорить не мог. Мог только упрямо повторять свое.

— Если они есть, почему к нам не приходят?

Это присоединилась Белочка. Спросила она не столько Малыша, сколько себя, потому что давно об этом думала. Она в великанов верила, но никому не говорила, чтобы не смеялись.

— Они на горе. Не приходят и все.

— Малыш, если великаны есть на горе, но их нет, и никогда не будет здесь, какая разница, есть они вообще или нет? Вон, — Профессор ткнул пальцем в небо, — может, они на Луне живут, нам-то что? Может, на горе медведи с крылышками водятся, нам то что, лишь бы над нами не летали. И разговор у нас получается глупый! Какая разница, что там есть на этой горе?

— Не глупый! Это ты глупый! — Малыш еще больше разозлился. — Про Луну что хочешь, говори, а на гору можно сходить и узнать. Понятно?

Опа! Профессор начал поднимать руку, чтобы дать Малышу по голове за болтовню, но замер. Слова Малыша ему самому дали по голове, впрочем, как и остальным.

Сходить на речку, это понятно. Все ходили. Начали бегать туда, когда родители еще не разрешали, потихоньку, чтобы никто не увидел. Можно сходить в лес. Или так: можно сходить в лес до оврага, или сходить в лес в сторону болота, или сходить в лес… Да, собственно, собственно, и все. Хоть налево, хоть направо, лес одинаковый. О том, чтобы сходить куда-то дальше, никто из друзей ни разу в жизни не думал. Зачем? Сосны искать, которые еще не видел? Если что собирать, грибы, там, ягоды, этого добра и ближе хватает. А если наберешь их где-то дальше, то и тащить их дольше, а кому это надо?

— Как это сходить на гору? И зачем? Зачем это еще? Что там делать?

Профессор начал пристраивать у себя в голове непривычные мысли.

— Сходить, как везде ходят, ногами сходить, как еще? А зачем — про великанов узнать. Что мне с тобой спорить? Вон гора, сходи, проверь.

Малыш скрестил руки на груди и надулся.

— Туда же год целый идти. — Сказала Белочка трагическим голосом после паузы.

За время этой паузы она представила себе, как они справляют новый год где-то в лесу под елкой, прицепляя на нее в вместо игрушек еловые шишки, которых и так на елке полно, просто кроме шишек у них ничего нет. И это ей не очень понравилось.

— Ну… Почему год? Не год. Где там год? — Малыш с видом крайнего удивления показал на гору. — Где? Пару дней. Максимум — неделю.

Он понятия не имел сколько туда идти. Продолжал исключительно из упрямства, и всерьез о походе на гору, конечно, не думал. Так ему казалось.

— Ладно. Все. Хватит. Давайте по домам, спать пора. Завтра на речку пойдем. Повеселимся.

Толстый попытался прекратить эту географию, но неожиданно для себя после «повеселимся» добавил «как всегда».

— Вот именно! Мы вчера ходили на речку. Завтра пойдем на речку, послезавтра пойдем, послепослезавтра. Надоело, — сердито сказал Малыш и топнул по камню ногой. — Сам иди.

Лето близилось к концу, гномы от летних развлечений устали, а до зимних еще далеко, как до зимы.

— Не хочешь не ходи.

Толстый встал, отряхнул штаны и ушел, разозлившись нам всех сразу.

Толстый был не то чтобы толстый, просто крупный для своего возраста. Его сначала дразнили толстым, по детской глупости, а потом все привыкли и Толстым его стали просто называть, и друзья, и просто приятели и даже родители. Когда слово становится именем, оно теряет смысл. Имя и имя, Толстый и Толстый.

Белочка тоже по веткам не скачет. Так разве что, изредка. Но это не друзья кличку придумали, так ее мама ласково называла — Белочка. Для остальных — Белка, это тоже ласково. Не ласково: Белка облезлая, с дерева рухнула, хвост оторвала. И так еще показывать, как будто орехи грызешь.

А Малыша Малышом звали потому, что он младше. Трудно догадаться, правда? Сначала его не брали играть. Но в другой компании, их же братьев и сестер, он сам был самым старшим, с мелюзгой ему скучно, и он бегал за этой троицей. Постепенно они привыкли, что Малыш всегда где-то рядом.

Одного Профессора звали настоящим именем. Потому что с таким именем никакой клички не надо. Что за имя такое, никто не знал. Когда Профессор у родителей спрашивал, говорили: это имя старинное. А когда Профессор родился, как раз в деревне еще не прошла мода на старинные имена. Гномов, которые постарше, вообще одного звали Колей, другого Васей, тоже древние, забытые имена, что означают неизвестно.

2

Белочка сидела в маленьком домике из веток и листьев, их тайном убежище, смотрела на полосатый свет, проникающий сквозь крышу, вдыхала запах разогретой солнцем травы и думала, что этом летом они играли как же, как прошлым. Следующим летом будут те же игры. А еще через год играть им станет скучно, как стало скучно играть их старшим братьям и сестрам. И они все больше времени будут проводить в лесу, собирая орехи не для игры, а на зиму. На речке, ловя рыбу не для развлечения, а для ужина. И не потому, что их будут заставлять взрослые, а потому что все само собой так получится. Белочка грустила. Она так не хотела! А как хотела, Белочка сама не знала.

Вдруг, дверь, сплетенная из ивовых веток, распахнулась, и в домик влетел Малыш. Он застыл на пороге, постоял, сопя и глядя на Белочку, как будто решал заходить или нет, буркнул что-то вроде «прит, Блка», и молча прошел в угол. Там разложены и развешаны их сокровища. Малыш бухнулся на колени, скинул с плеча пустой рюкзак, в карман рюкзака сунул нож, поискал кремень, сунул туда же, встал, взял треногу для котелка, повертел в руках, глядя то на рюкзак то на нее, поставил на место, снова сел на сухую траву, покрывавшую пол, и начал запихивать в рюкзак их общий котелок.

— Ты чего делаешь?

Малыш сопел.

— Воруешь?!

Белочка даже не знала удивляться или ругаться. Скорее удивляться.

— Я верну.

Малыш сопел, пихал, но котелок в рюкзак не помещался.

— А тебе зачем?

— Я отдам, — повторил Малыш.

— Да на гору он собрался, чего ж тут непонятного, — сказал, заходя, Профессор.

Они его не услышали, Профессор всегда по лесу ходил тихо. А Малыш так сопел, что пятнадцать медведей могли маршировать вокруг домика с барабанами, никто бы не услышал.

Малыш перестал рвать рюкзак и сидел, отвернувшись, глядя в пол, и задыхаясь как после догонялок.

— На гору?

Белочка открыла рот и оставила его открытым. Вчера об этом говорили, да, но это же так. Не всерьез же. Ничего себе, дела!

— Конечно на гору. — Профессор бросил на землю свой рюкзак. — Я иду. А ты?

— А. Ага. А вы сговорились? Без нас?

Это она про себя и Толстого. Для нее отношения с друзьями важнее каких-то дурацких походов на дурацкие горы. И мысль о том, что их компания разделилась на две половинки, как дождевой червяк, одна из которых куда-то собиралась ползти с рюкзаками, Белочке очень не понравилась.

— Это что, вы уходите без нас?! Вы что, меня и Толстого не позвали?!

— Э-э-э… — Профессор задумался. — Нет, мы вас не позвали.

— Что???

Конец Профессору.

— Нет, нет, — Профессор вовремя успел испугаться, и замахал руками, — ну, то есть, мы же пока не идем, мы только собираемся.

— Что???

Профессор быстро сделал шаг назад, подальше от Белочки.

— Ну, мы же это, мы не то что ты думаешь, мы не без вас, и вообще, — он глубоко вдохнул и замолчал на секунду, — а, вот! Я как раз пришел тебя позвать! Вот! — Профессор выдохнул.

— А его я вообще первый раз вижу, — зачем-то добавил он, показав пальцем на Малыша.

— Что? — теперь уже удивился Малыш. — Оказывается он идет в поход на гору без Белочки, но зато с сумасшедшим Профессором, который его не помнит.

— Тьфу, ну то есть, Белка, мы не договаривались с Малышом без тебя. Я его сегодня первый раз вижу. Сам не знаю, зачем я из дома рюкзак взял. А когда Малыша с рюкзаком увидел, сразу все понял. Мы идем на гору. С тобой, разумеется.

— На гору? Ага. Понятно. — Выяснив отношения, Белочка могла обсуждать проблемы материального мира. — А зачем?

— А куда еще? Нам же больше некуда.

— Как это некуда?

— Белка, ну ты же умная, ну посмотри вокруг. Лес? Лес. Речка? Речка. Сколько раз мы там были? Сто раз? Миллион? Я хочу куда-то еще!

— Так на гору-то почему?

— А потому что ничего больше из нашей деревни не видно. Если ты хочешь пойти куда-то еще, где это еще искать? Куда идти? Налево? Направо? И какое это «еще» должно быть? Так будешь год сидеть, думать, пока выберешь куда идти. Потому что хоть налево, хоть направо, все одинаково. Везде лес. Мхом покроешься, в пенек превратишься, пока выберешь. Потому что из одинакового леса выбрать нельзя. А гора она одна. Понимаешь, Белка, если нам надоело ходить в лес, то, как мы можем идти в лес? А так мы пойдем не в лес, мы пойдем по лесу. К горе. Поняла?

Профессор торжественно посмотрел на Белочку.

Малыш, все это время метавшийся взглядом между Белочкой с Профессором, потряс головой, выдохнул, и снова начал запихивать котелок в рюкзак.

— Малыш, я не знаю, на что ты с вечера злишься, — сказал Профессор, — но я предлагаю идти всем вместе.

Он протянул Малышу руку. Малыш, сидя на полу, взял руку Профессора, и, глядя снизу вверх, робко спросил:

— Смотреть великанов?

— Это каких еще тараканов смотреть? — В домик протиснулся Толстый.

— Не тараканов смотреть, а на великанов.

— Каких?

— Тех самых, которых нет, — путался в показаниях Профессор. — В общем, мы на гору идем. Тебя только ждали. — На ходу придумал он, и в доказательство пнул ногой свой рюкзак.

— Как на великанов смотреть, если их не бывает? Вы, что тут перегрелись? Малыш, ты опять мухоморов притащил? Тебе мало прошлого раза?

Толстый подозрительно оглядел всех по очереди.

— А какие попадутся, на тех и будем смотреть.

Профессор, еще вчера говоривший, что верить в великанов глупо, засмеялся. От добавления великанов, пусть и несуществующих, поход мог стать только интереснее.

— Это хуже мухоморов! Вы чего? Нет никаких великанов! Вы что себе придумали?

Толстый начал медленно, но быстро разгонялся и уже начал размахивать руками.

— Какая еще гора? Что мы там потеряли?

— Толстый! Тихо ты! — Профессор поймал его за руки. — Объясняю! Раз. Лето кончается. Два. На речку не охота. Три. Мы идем на гору.

— Это кто так решил?

Толстый выдернул свои руки из рук Профессора.

— Я решил идти. Сам по себе. Малыш решил. Белка решила. Ты можешь, конечно, на речку, если с нами не хочешь…

Профессор дразнил Толстого, он не сомневался, что он идет с ними.

— Я…

Белочка хотела сказать, что она-то как раз ничего еще не решила, но Толстый не дал ей продолжить.

— То есть вы тут без меня, да? Ну и ладно. Идите. Не жалко.

Малыш вертел головой, пытаясь сообразить, с кем начать спорить и по какому поводу.

— И когда вы это… В поход свой?

Лицо Толстого покраснело.

— Завтра.

Это быстро крикнула Белочка, чтобы никто не успел сказать «сейчас». Идти или не идти на гору она действительно еще не решила. Потом может быть, и согласится. Но если мальчишки начнут спорить, кончится все тем, что пойдут через минуту. Даже побегут. Возможно в разные стороны. А она совершенно не готова отправляться прямо сейчас, без вещей и без еды.

— А вы подумали, что с вами родители сделают? Они месяц гулять не пустят.

Толстый сказал с «вами», а не с «нами». Он искал причину на гору не идти. Чтобы такое и не он придумал! Пусть лучше никто тогда не пойдет.

— Ну и пусть, — Малыш определился с предметом спора и перестал сопеть. — Мы им записки оставим. И когда вернемся, пусть хоть два месяца не выпускают. Я уже нагулялся. Буду сидеть дома, и вспоминать, как ходил на гору.

— Надо одежду взять теплую, на горе может быть холодно ночью. И еду. Побольше.

Эх, придется ей согласиться. На гору, под гору, без нее они там с голоду помрут, или отравятся чем-нибудь. Они же дикие, нельзя одних отпускать.

— А, найдем мы еду. Грибы, там, ягоды, орехи. Самый сезон. Мы же ненадолго, — беспечно ответил Малыш.

Белочка согласилась окончательно и поинтересовалась у Малыша, показав ему кулак:

— Найдем? Вот это ты у меня найдешь.

— Так. В общем так.

Пока препирались Белочка с Малышом, Толстый напряженно думал.

— В общем, так. Еды дня на три. Лучше на четыре. Нет, на пять. Э-э-э… На шесть. И еще немного. Чуть-чуть. Про запас.

Все, он сдался. Кто тут главный все придумывать, это они выяснить еще успеют. Но если он останется, а они, вернувшись, начнут рассказывать про свои приключения, он умрет от зависти. Точно умрет. А своей преждевременной смерти Толстый допустить никак не мог. Можно сказать, он собрался в этот поход исключительно для сохранения жизни и здоровья. Не было у него другого выхода. Если что, родителям так и скажет.

3

Они устали и начали спотыкаться о корни деревьев. А устали, потому что никак не могли подобрать скорость ходьбы. То ли им идти быстро, чтобы побыстрее сходить на гору, вернуться, и быть поменьше за это наказанными. То ли идти не торопясь, потому что это первый в их жизни поход, и, может быть последний. Вообще-то гномы в походы не ходят, не заведено. А после того, как они побывают на горе, ходить будет уже некуда. Если так, надо не только под ноги смотреть, но и по сторонам, чтобы потом было что вспомнить. И рассказать. Все же спрашивать будут: как вы в поход сходили?

Толстый представил себе, как вокруг него собралась толпа, он весь такой красивый стоит на пеньке и рассказывает, а все на него смотрят с открытыми ртами и завидуют. Толстый мечтательно вздохнул.

Но, это если их родители вообще из дома когда-нибудь выпустят. Может быть, они так и просидят по домам до старости. Их наказывали раньше за шалости, кого в чулане запирали, кого просто гулять не выпускали, но такой шалости, чтобы уйти на несколько дней, они даже представить не могли. И родители не могли представить, и как за такое наказывают, никто не знал. Но родители что-нибудь придумают, в этом гномы не сомневались.

— А вдруг они нас домой не пустят, скажут: как ушли без спроса, так и ходите где хотите, живите, как хотите, раз не живете по нашим правилам?

Это Белочка переживала, когда они устроились на первый ночлег.

— Не могут родители нас домой не пустить, так не бывает, — уверенно сказал Малыш.

— А и пусть, — засмеялся Профессор, — мы прямо у ворот, за забором простроим себе дом. Пойдут родители на рыбалку или в лес, а мы на лавочке возле крыльца сидим, руками машем: привет! И они нам: привет!

— Ага, и достают ремень, и давай нас ремнем. С приветом. И так каждый раз, когда на рыбалку пойдут или в лес. Так мы на лавочке сидеть не сможем, только рядом стоять. — Толстый заранее почесал попу, родители воспитывали его строго. — Лучше уж не руками махать, а прятаться бежать, когда родителей увидим.

— Ну, тогда построим дом в стороне. Позовем к себе жить всех малышей, и будет у нас новая деревня гномов, только без родителей. А родители будут нас жалеть и по утрам горшки с кашей приносить, оставлять под лопухами и уходить потихоньку, как будто это не они оставили, а они все еще на нас сердятся и знать не желают.

Профессор зевнул.

— Ну не знаю. Лучше уж все-таки с родителями жить.

Белочка нахмурилась. Начинать совсем самостоятельную жизнь ей пока не хотелось.

Хорошенько подумав, гномы решили, что родители их за поход без спроса, конечно, накажут, но потом все равно простят. А если даже целый месяц придется просидеть дома, так это даже хорошо, как раз отдохнут после похода.

— Представляете, — сказал Малыш засыпая, — а мы уже вошли в историю нашей деревни.

— Куда вошли? Мы, наоборот, в поход ушли, — сонно пробормотал Толстый.

— Ушли и вошли. Никто кроме нас из целой деревни так далеко не заходил.

Малышу снились сосновые иголки и собственные ноги.

Где-то к полудню второго дня похода они вышли на большую поляну и над деревьями увидели верхушку горы. Она изменила цвет — стала не синей, какой виделась из деревни, а зеленоватой.

— Это потому что лес, который на ней растет, стал ближе, — сказал Профессор.

Теперь, когда они увидели результат своей ходьбы, гномы пошли веселее.

— Давайте грибов, что ли насобираем, пожарим с сосисками! — предложил Толстый.

— Давай!

Гномы, не переставая шагать вперед, разбрелись по лесу.

— Ух ты!

— Вот это да!

— Ничего себе!

По лесу, стукаясь эхом о деревья, разнеслись крики.

Когда гномы, нааукавшись, собрались вместе, оказалось, что в руках у каждого не больше двух грибов, у Белочки так всего один. Но зато каких! Раза в три больше обычных, тех, которые они собирали возле своей деревни. Ножку такого гриба — попадались им подосиновики и подберезовики, гномы шли лиственным лесом — они не могли обхватить одной рукой. Большой и средний палец не сходились, даже если они сильно ее сдавливали. Так что грибы пришлось резать на кусочки, чтобы они прожарились, и только Толстый смог съесть три куска за один раз.

Собирать такие грибы было легче, а вот идти гномам стало тяжелее. В начале пути трава в лесу едва доставала им до колена, теперь поднималась до пояса и даже выше.

— Мне кажется, или деревья стали как-то выше? — спросил Толстый, задрав голову.

— А ты не вверх смотри, а под ноги.

Профессор шел впереди, раздвигал траву руками и пыхтел.

Когда настало время опять устраиваться на ночлег, гномам пришлось ножиком срезать траву там, где они хотели развести костер, чтобы разводить его на земле, а не на траве. Выдернуть ее руками сил у них не хватало. Зато получились отличные травяные кровати, траву просто пригнули, легли на нее, она пружинила и покачивалась.

— Надо завтра подняться повыше, там холмы, сосновый лес, — Профессор строгал травинку ножом.

— Зачем? — спросил Толстый, раскачиваясь на травяной кровати.

— Затем, что в сосновом лесу такая трава не растет.

— Такая трава у нас нигде не растет.

— Главное, что здесь растет. Малышу она уже до плеч достает. Еще немного и он в ней потеряемся. А потом и мы все. Между деревьями видно, а между травинами, — такие травинки травинками Профессор не мог назвать, — между травинами ничего не видно.

— Да, трава здесь выше, чем у нас, — помолчав, поддержал разговор Малыш. — Грибы больше.

— Ага. И ягоды. Вот такие, — показал кулак Толстый.

Если гномы пошли в поход за новыми впечатлениями, то уже их нашли. Причем эти впечатления можно показывать руками: во-о-от такие грибы!

— Хорошо же. Собирать удобнее. Вот бы у нас все такое большое росло, — Белочка опять мечтала.

— Ну не знаю, — Малыш почесал спину сухой травинкой, — Ты муравьев тутошних видела?

— Не-а.

— А я видел. Вот. — Малыш показал. — Они с палец длиной. Я думаю, такой может и ботинок прокусить.

Вокруг слышалось обычное для вечерней травы шуршание и жужжание, но всем вдруг показалось, что оно гораздо громче, чем дома. Белочка заерзала.

— Ну, вот еще, я не хочу, чтобы меня какой-нибудь жучина здоровенный покусал.

— Ночью жуки спят, — успокоил ее Профессор, но подкинул в костер еще сухих веток, на всякий случай.

— А пауки спят?

— И пауки тоже спят. И ты спи, давай. Бери с них пример.

Под треск горящих веток и сосновых шишек размером с картофелину гномы уснули.

Малышу снились сосновые иголки, почему-то очень длинные, и собственные ноги, почему-то очень короткие.

А пауки в этом лесу по ночам действительно спали.

А днем — нет.

4

Зубную щетку взяла только Белочка, остальные сослались на секретность сборов.

— Как бы я ее взял? — неубедительно объяснял Толстый, — все бы сразу догадались, куда это мы собрались.

— То есть когда тебя видят с зубной щеткой в руках, все сразу думают: о, наш Толстый намылился на гору? — Белочка стояла, уперев руки в бока. — А? Каждый раз так думают?

— Нет, ну откуда я знаю, вдруг бы подумали, и спросили: куда собрался? Что ж мне врать, что ли? И никого бы тогда не пустили. Я ж для всех старался!

Нежелание чистить зубы Толстый превратил в проявление героизма.

— О, бедняжка, ну, ничего, я тебе помогу!

От Белочки еще никто не уходил.

— Вот, держи.

Он воткнула в рот Толстого стебель травищи. Пришлось хорошенько надавить, чтобы он влез, Толстый чуть не вывихнул челюсти, и теперь стоял, отдаленно напоминая слоненка.

— А вы что смеетесь? — обернулась Белочка.

Малышу с Профессором ничего не оставалось, как самим обстругать травинки и почистить зубы, не доводя Белочку до чрезвычайных воспитательных мер. А вот свою расческу она им не дала, чтобы не обломали зубчики о спутанные волосы с застрявшими ветками и листьями. Мелких лесных насекомых, поселившихся на головах, решили считать домашними животными.

Уже привычно собрали рюкзаки, уже не болели после вчерашней ходьбы ноги. Гномы поднялись по склону холма к соснам, и пошли по хвойному лесу. В таком лесу всегда лежит ковер из опавших сосновых иголок и кусков сосновой коры, он пружинит, и идти по нему приятно, мягко. То есть, было приятно ходить, возле деревни.

— Ай! — закричал Малыш.

Сосновая иголка поцарапала ему ногу, проткнув штаны.

— Это же целое шило!

Профессор покрутил к руках даже не иголку, а иглу, длиной в ладонь вместе с пальцами.

— А у меня ноги в щели между ними попадают, — пожаловался Толстый.

— По траве идти все равно тяжелее.

Профессор посмотрел на вершину горы, которая виднелась между деревьями.

Гора, превратившись сначала из синей в зеленоватую, теперь стала совсем зеленой. И если из деревни она казалось гладкой, как вырезанный из цветной бумаги треугольник, то теперь было понятно, что гора — это ущелья, хребты, какие-то выступы и впадины. Особенно заметно по утрам, когда солнце светило сбоку и все неровности выделялись тенями.

Вот тут-то Белочка и попалась.

Когда она проходила между двумя высоченными соснами, ее как будто кто-то потянул за рукав куртки. Она пошатнулась на крутом склоне. Послышалось неуверенное «Ай». Она не поняла, что с ней происходит, и «Ай» сказала не от страха, а от потери равновесия. Но Белочка не упала, ее кто-то подхватил. И стал раскачивать. Туда-сюда. Но она никого не видела. «Ай» превратилось в «Ай-я-яй!» Когда тебя кто-то хватает, явно большой, такой что может качать, да еще не видимый, и не так закричишь. Белочка закричала не так: «А-а-а-а!» Профессор и Толстый, шедшие впереди, выше по склону, вздрогнули и обернулись. Малыш, карабкавшийся ниже, вздрогнул и поднял голову. И если Малыш остановился, уперевшись коленями в склон, то Профессор и Толстый, поскользнулись на влажных иголках, упали и съехали на несколько шагов вниз. Толстому иголка насквозь проткнула рукав куртки.

Им было от чего упасть. Белочка раскачивалась между соснами, как будто у нее не ноги, а пружинки, воткнутые в землю. Туда — сюда. Туда — сюда.

— Белка! — закричали все разом.

Что кричать кроме «Белка» не понятно, потому что не понятно, что с ней происходит.

— Ты чего? — удивленно крикнул Профессор.

— Я не знаю! Меня кто-то держит!

— Там никого нет! — Толстый поднялся на ноги.

— Кроме тебя нет! — уточнил Малыш.

— Но я не могу идти!

Гномы, кто вниз по склону, кто вверх, поспешили к ней. Через пару шагов стало понятно, что Белочка раскачивается вместе с какими-то прозрачными нитями, толщиной примерно в палец. Запыхавшиеся гномы посмотрели на нее, на ее куртку, вверх, налево, направо. Малыш догадался первым.

— Это же паутина!

Белочка побледнела. Толстый вспотел.

Это действительно походило на паутину. Но все знают, что паутина тоненькая, попасть в нее лицом неприятно, но она сразу рвется, если ее заденешь. И прилипают к паутине только мелкие насекомые. А жук-носорог, например, любую паутину рвет. Белочка тем более, она хоть и не жук, и даже не носорог, но порвет хоть десять паутин сразу.

— Такой паутины не бывает!

Толстый посмотрел на блестящие нити, которые шли от старой высокой сосны до вертикальной и потому не покрытой землей скалы и для убедительности помотал головой. — Не бывает!

— А грибы такие бывают? А деревья? А… А… Ой! Мама!

Малыш подумал, что если это паутина, то где-то должен быть паук. И если путина такая, то какой же… Мама! Малыш по очереди покраснел и побледнел, внимательно вглядываясь в центр паутины. Там никого не видно. Это радовало. Иногда в центре паутины сидят пауки.

— А иногда они сидят где-то рядом, — подумал Малыш.

Ой! Тут он еще раз покраснел и побледнел, сообразив, что вглядывался он зря. Такого паука он сразу бы заметил. А если паука не видно на паутине, то он где-то… Малыш нервно завертел головой.

— Бывает — не бывает, почти кричал Профессор, подбираясь к качающейся Белочке, — отлеплять надо Белку от этой штуки. А то, что она тут, — Профессор замялся, — что она тут как муха. Как ты сюда влипла-то? Куда глаза твои глядели?

Ну да, покричать в таких случаях на кого-нибудь, первое дело. Не помогает, зато всем понятно, что тот, кто кричит, ни в чем не виноват.

— А ты бы не влип? Не заметно же! — Крикнула Белочка в ответ и подергалась. Прозрачные нити закачались. — Давай, делай что-нибудь.

Они схватили Белочку за одежду, стараясь не трогать нити, чтобы не влипнуть самим, и стали дергать.

— Ай, ай, ай!

Они дергали, но Белочка не отрывалась, только айкала.

— Толстый, доставай нож!

Профессор смотрел как их рывков по паутине, которую до того раскачивал только ветер, пошли медленные волны.

— А нож у нее, у Белки в рюкзаке!

— Ну, так сними с нее рюкзак!

— Сейчас! Ай!

Это Толстый прилип к паутине рукавом.

— Ой!

Это Малыш, споткнувшись, ухватился за Толстого, и влетел в паутину правым плечом.

— Ну, а куда ты сморишь? Тихо, осторожно, а то мы все тут как мухи будем. Толстый не шевелись больше. Малыш, засунь руку Белке в рюкзак, и нашарь нож. Только осторожно, слышишь!

Профессор командовал, не приближаясь вплотную, пучок гномов в паутине и без него получился очень аппетитный.

— Не режется! — доложил Малыш через минуту.

Прозрачные нити не то чтобы совсем не резались, но резались очень плохо, к тому же лезвие ножа к ним прилипало и после каждого движения его приходилось отдирать от паутины. А от возни еще больше прилипали и сами гномы.

— Не режется, — снова крикнул Малыш.

— Ага. Ладно. Сейчас.

Профессор подергал себя за волосы, чтобы думалось быстрее.

— Точно! Это как смола, — радостно крикнул он, и принялся разбрасывать здоровенные сосновые иголки, добираясь до почвы.

— Ай! — взвизгнула через несколько секунд Белочка, зажмурившись, — ты что делаешь?

— Тьфу, — отплюнулся Толстый, — ты с ума, что ли сошел? Тьфу, Тьфу!

Профессор, стоял к ним спиной, нагнувшись, между ног у него летела земля, покрывая гномов толстым черным слоем. Он рыл как собака, которая вырывает самую вкусную и самую последнюю в мире кость. Кричать гномы уже не могли, перегной моментально забивал открывшийся рот.

— Нормально!

Профессор разогнулся и обернулся.

— Уак Ыаальный! — ругалась Белочка, не открывая рта.

— А теперь раздевайтесь!

На черных от земли лицах гномов удивленно распахнулись белые глаза.

— Ну, быстрее вы!

Глаза от удивления открылись еще шире, что само по себе было удивительно.

— Да раздевайтесь вы, пеньки березовые. Я паутину землей закидал, она теперь не липкая, вся липкость землей залепилась. Давайте, вы же одеждой прилипли, вытряхивайтесь из нее.

Через минуту гномы были отдельно, их одежда на паутине — отдельно. Она висела, как развешанная для просушки на веревках, но только не после стирки, а после пачканья в луже.

— Ы!

На глаза Белочки навернулись слезы, а ее дрожащая рука протянулась к любимой курточке.

— Ага, попрощайся с ней, Белка, попрощайся, — буркнул Толстый.

Всем очень хотелось убежать, но все понимали, что в одних трусах и майках в горах они замерзнут. С огромным трудом и окончательно выпачкавшись, гномы где-то перерезали паутину, где-то прорезали рукава, но спасли свою одежду из плена. Штаны Толстого вообще удалось оторвать, ничего не разрезая, они были достаточно грязные, чтобы прилипла больше грязь, чем ткань. Во время этой возни нити паутины раскачивались и вибрировали.

Когда Белочка, скривившись, со словами «какая гадость» начала чистить свою курточку, Профессор не дал ей этого сделать.

— Пойдем, пойдем, — он пихнул ее в спину.

— Я грязная!

— Все грязные. Потом почистишь!

— Дай отдохнуть! — Малыш собрался сесть на землю.

— Малыш, Белка. Помните, что бывает, если в нормальную паутину потыкать травинкой? — Профессор держал грязные руки подальше от себя.

— Паук выйдет, посмотреть, кто там попался. — Толстый это сказал, и испуганно обернулся. — В общем, я согласен, пойдемте, что ли.

Но они не пошли. Они побежали. Как раз на этих словах Толстого из-за скалы, к которой крепился дальний край паутины, что-то выскочило. Что-то круглое, волосатое, размером с двух взрослых толстых гномов, если их поставить спина к спине. И это что-то понеслось по блестящим нитям. Ноги существа мелькали так быстро, что слились в темные облачка по бокам черного туловища. Гномы даже не побежали, они толи полетели, иногда отталкиваясь от земли, толи покатились как горошины, подпрыгивая на кочках. От страха не видели ничего кроме просветов между деревьями, и даже спотыкаясь, умудрялись не падать. И никто не кричал. Когда так бежишь, на крик сил не тратишь. В первый раз в жизни гномы убегали не потому, что их накажут, если поймают, а потому что съедят.

5

— Все, стойте.

Профессор остановился, согнувшись и уперев руки в колени, и даже не сказал, прохрипел эти слова. Белочка упала на землю рядом с ним, лицом вниз, и, кажется, заплакала. Толстый и Малыш держались за ветки и пытались вдохнуть, они так сбили дыхание, что воздух внутри не помещался, а ноги дрожали, пытаясь побежать дальше.

— Стойте, стойте. Пауки не бегают по лесу. А от паутины мы далеко. Уф-ф-ф. Далеко уже от паутины убежали.

— Куда не бегают? Какие пауки? — Лицо Толстого покрывали ярко-красные пятна. — Вы их видели?

— За тобой не бегают, — Профессор опустился на колени, — ты чего бежал-то, если никого не видел?

— А я что, я как все, — паука Толстый не то чтобы не видел, но не рассмотрел. Он помнил только, как что-то черное метнулось, потом все вокруг мелькало, и вот он здесь.

— Видели, — подняла голову Белочка, — он здоровенный, покрыт волосами, а на каждую ногу можно наколоть по десять гномов, как шашлык на палочку, — сказала и снова уронила голову себе на руки.

Про ногу Белочка придумала, ног паука они не рассмотрели, но Белочка себе верила. Она заерзала и попыталась приподняться.

— Пошли, я не могу здесь оставаться, тут слишком близко до этого…, — она не знала, как его назвать, — этого паучудовища!

Малыш загибал пальцы. Он прикидывал, поместятся ли на одной ноге гигантского паука десять гномов, если сделать из них шашлык.

На ночлег гномы устроились под грибом. Всего день назад они удивлялись огромным подосиновикам, ножки которых не обхватить пальцами, а сейчас скинули рюкзаки под шляпкой рыжика такого размера, что его вполне можно ставить в качестве грибка в песочнице. За пару часов они поднялись так высоко, как если бы шли целый день с самого утра, и теперь спорили, разжигать ли костер. А вдруг кто-нибудь заметит? Кто-нибудь, это, конечно, гигантский паук или его родственники, вслух говорить слово «паук» не хотели, чтобы не пугать самих себя. Наконец, решили, что маленький огонек, если укрыть его между корнями сосны, разжечь можно. От хорошей еды и горячего чая страх проходит быстрее.

— Это что же тут такое? Грибы, трава, иголки, — Малыш с хрустом сломал сосновую иголку размером с хорошую ветку об колено и бросил в костер, — теперь этот. Малыш посмотрел в темноту. Кто такой «этот» все поняли. — Тут все такое огромное?

— А я знаю? Я проверял, что ли?

Толстый поерзал. Он сидел на сосновой шишке, размером с кресло. Размером с большое, жесткое и совершенно неудобное кресло. Зачем сел, если неудобно? А затем, что не каждый день посидишь на сосновой шишке. Но хватит, посидел и будет. Он сполз на землю, прислонился к шишке спиной. Попе стало удобнее, спине — не очень. Гномы молчали. Каждый из них замечал, что все вокруг них, растения, насекомые, стало гораздо больше, чем возле родной деревни. Ну, больше, ну и что, они же пошли в поход, чтобы увидеть что-то удивительное и потом рассказать. Вот и есть о чем рассказать. Хоть про иголки, которые можно собирать на дрова как хворост.

Профессор встал, отломил кусок от шляпки масленка, по которым они свалили рюкзаки, насадил его на сосновую иголку и пристроил над огнем.

Вот только паука с его паутиной вспоминать никому не хотелось. А именно про него и думалось. Когда собираешь чудеса природы в виде огромных ягод, это интересно, когда чудеса природы в виде огромных пауков пытаются собрать тебя, это совершенно не интересно. Хотя и очень захватывающе.

— Слушайте, я не понял, а мы что тут, стали размером с муху? — Толстый, который так и не смог удобно устроится, встал, и помахал руками, изображая мушиные крылья, — почему этот на нас кинулся? Обознался, что ли? За мух принял?

— Потому что влипли, потому и кинулся. То есть прилипли. К паутине. Что ему еще оставалось делать? Когда у тебя еда в тарелке, ты ее ешь, или что? — объяснил Профессор.

— Ну…, — протянул Толстый, которому иногда доставалось за столом за игры с едой.

— Вот и он, — продолжил Профессор, — еда у него на тарелке, то есть в паутине, значит, ее нужно есть, а не глазки строить.

Профессор для примера откусил от шипевшего куска гриба, скосив себе глаза на кончик носа.

— Да это я понимаю, — Толстый нашел себе новое место у костра, — но я не понимаю, мы же не мухи? Или мы стали маленькие как мухи? Или пауки большие как медведи? Ну и все остальное. Мы уменьшились, или все увеличилось?

Профессор задумался. Поковырял в ухе.

— Ну… Если бы ты, Толстый, уменьшился, ты бы сейчас внутри своего ботинка туда-сюда ходил, и кричал: как я сюда попал, выпустите меня отсюда!

— Ага, а если ботинок тоже уменьшился?

— Нет, изменились только то, что растет. Ну, живое то есть.

— А откуда ты знаешь?

Толстый с подозрением потрогал рукав своей куртки, лишняя грязь с которой отряслась и она стала такой же грязной как обычно.

— Вчера на берег ручья выходили, воду набирали, умывались.

— Ну и что?

— Песок, Толстый. Песок остался таким же. Если бы мы уменьшились, или все увеличилось, мы бы между песчинками как муравьи пробирались. Как раз бы к вечеру до воды дошли, зубы не после завтрака, а на ночь бы почистили.

— Кстати да, — сказал Толстый, снял ботинок, и вытряхнул камешек, мешавший ему уже третий день, — каким был камешек, таким остался, а ботинок, — он пошевелил пальцами, торчащими из дырки в носке, — а ботинок тоже остался, такой же, мой размер. Значит, и я какой был, такой я и остался!

Толстый с довольным видом похлопал себя по животу, как будто над сохранением прежних размеров он долго и упорно работал.

Малыш что-то прошептал, что вроде «как был, остался дураком», но его никто не услышал.

— Значит, больше стало все вокруг, — заключил Профессор. — Все, что растет.

— И бегает, — мрачно добавил Малыш.

6

— Да, тут все какое-то ненормальное, — Белочка поежилась.

— Почему? — Профессор поворошил иголкой угли в костре.

— Как почему? Потому что большое.

— А нормальное, это какое?

— Как у нас.

— Почему?

— Ну, что ты заладил, почему да почему? Потому что грибы должны быть как грибы. Сосны как сосны. Трава по колено, а не такая, — Белочка пошевелила пальцами вытянутой вверх руки. — Как у нас, понимаешь? Как там где мы родились. Я уже не говорю про пауков. Какая гадость.

— Белка, а если бы мы здесь родились и выросли? Вот тут, под сосной как раз вся наша деревня поместится. А потом пошли в поход подальше от горы — посмотреть — что там интересного. Вот бы мы удивились, что грибы нужно срезать ножом, а не рубить топором. И на обед надо собирать целую корзинку лисичек, а не отломить от шляпки кусок, какой только утащишь. Где бы тогда было нормально, как у нас? Тут или там?

— По-твоему это здесь все такого размера, как должно быть, а у нас маленькое? Хиленькое?

Белочке вдруг стало обидно, что она выросла в окружении мелких размеров.

— Не знаю, Белка. Если бы каждый день кто-то из деревни ходил в походы, мы бы знали, где что какое. Может быть, узнали, где нормальное. Хотя непонятно как. А может быть, привыкли, что везде все разное. И везде нормальное. У нас нормальное вот такое, — Профессор показал руками какое, — а здесь, под горой, вот такое. Разное, но нормальное, потому что так устроено.

— Это что же, где-то могут быть места, где нам деревья по пояс, как трава? А ягоды такие маленькие, что их даже не разглядишь?

Теперь Белочка обиделась за ягоды.

— Ох, Белка, пока мы сидели в деревне и никуда не ходили, все было ясно и понятно. А теперь тем, кто в деревне все понятно, а нам все не понятно. Вернемся, расскажем, и им тоже станет непонятно.

— И они нас выпорют за это ремнем, — сделал вывод Толстый.

— А когда мы вернемся? — это Малыш, до этого молча слушавший, вмешался в разговор, — мы еще не дошли до горы?

— А еще они нам не поверят, — перебил его Толстый, — Скажут, сидели в кустах возле деревни, и все придумали, чтобы не так сильно наказали. И еще раз выпорют. Я вот возьму, — Толстый с трудом отломил чешуйку от шишки, до этого служившей ему стулом, и выковырял зернышко размером с большой помидор, — возьму и сразу засуну в рюкзак, чтобы не забыть. А то еще разок, побегаем как сегодня, до самой деревни за час добежим, и ничего на память не захватим. С такой скоростью мы в дерево врежемся, дерево сломается, а мы даже не заметим. Потом буду думать — откуда у меня яблоко в кармане? А это я сквозь яблоню пробежал.

— А когда мы вернемся? — повторил вопрос Малыш.

Профессор еще раз потыкал в угольки иголкой.

— Ну, мы же на гору собрались. Гора вон она, там, — он показал в темноту, — совсем близко.

— А мы уже не на горе? Еще в лесу? Если такой крутой склон? Когда стоишь носом в землю упираешься? Это еще не гора? — допытывался Малыш.

— Наверное, это начало горы. А сама гора за деревьями, на ней леса нет. Одни камни. Гора должна быть каменная, — с некоторым сомнением сказал Профессор.

— А я думал это небо за деревьями такое серое.

— Камни серые.

Малыш помолчал, ломая в руках сухой прутик. Кинул наломанное в огонь.

— А потом домой? Когда на камнях постоим?

— Малыш, ты хочешь обратно?

Белочка приподнялась на локте и посмотрела на него. В отличие от Профессора и Толстого она даже по голосу заметила, что Малыш какой-то грустный.

— Ну-у-у…, — он вздохнул, — просто мне так удобно, когда я знаю, что будет завтра. Завтра, например, выйдем из леса на камни, если камни это гора, значит, мы побывали там, куда шли, и повернем назад. Или завтра мы будем идти, идти по этим камням, пока не поднимемся на верхушку этой горы.

— Верхушка горы называется вершиной, — поправил его Профессор.

— Хорошо, на вершину. И потом пойдем назад. И будем внимательно смотреть, чтобы не прилипнуть к паутине.

— Я вот что думаю, — сказал Толстый, — если деревья там станут еще выше, мы просто не идти сможем. Не пройдем. Иголки будут как бревна валяться, мы через них не переберемся.

— Давайте так, — Профессор еще подкинул иголок в костер, — завтра поднимемся до края леса и смотрим. Если там иголки непроходимые и камни неперелазные, мы назад повернем. Если идти можно, будем идти, пока сами не решим, что хватит. Я не собираюсь, дойдя до горы, раз — и повернуть назад. Я хочу потом всю зиму вспоминать, как я сходил на гору. А не как я не дошел до горы. Совсем чуть-чуть не дошел. Тоже мне, воспоминание.

На лице Профессора появилось такое упрямое выражение, как будто он отказывался пить горькое лекарство, соглашаясь вместо этого три часа простоять в углу.

— Да ладно тебе, никто и не собирается поворачивать, — Толстый поковырялся в зубах.

— А мне, может быть, надоела эта печеная картошка и вареные макароны с грибами. Я каши хочу. И пряники кончаются.

Это Малыш лукавил. По домашней каше он соскучился, да. Но не в этом дело. Он просто очень испугался. Даже не паука испугался, а своего испуга. Он совершенно не помнил, как бежал вместе со всеми. Такого с ним еще не бывало. Но он никогда бы в этом не признался. На его реплику о пряниках никто не откликнулся. Все думали о том, о чем они соскучились.

— Ладно, давайте спать.

Белочка разложила на скрипящих сосновых иголках свой плед и завернулась в него с головой.

Все пожелали друг другу спокойной ночи, и долго лежали, глядя кто на огонь, кто на небо, кто на плед пред носом. Никто не обратил внимания на то, что с северной стороны, над деревьями нет звезд. Их закрывала вершина горы, темная, и ночью на фоне темного неба совершенно незаметная. Если бы Малыш, заснувший последним, смотрел на небо на пять минут дольше, он бы заметил, как силуэт горы медленно проявился. Его подсветил — едва-едва — какой-то красный свет. С той стороны послышался слабый шум. Как будто камнем стучали по камню. Очень большим камнем по еще большему. Но никто не заметил. Все уже спали.

7

Даже здесь, у самой горы Белочка заставила всех почистить зубы. Из-под каменных пластов — из них сложена гора — бежала вода, тоненькими, а вернее, плоскинькими струйками. Видимо, после дождя она не смогла впитаться в землю, забившуюся между камнями, и теперь потихоньку вытекала. Сорвав самые маленькие, для здешних, мест листья травы — вообще-то размером они с лист лопуха — гномы делали из них кувшинчики и набирали воду, чтобыумыться. Малыш наполнил все фляжки. Белочка разделила поровну остатки печенья. Толстый поворошил ногой остатки костра, тлеющих угольков не заметил. Профессор долго смотрел на встающее солнце, запоминая, с какой оно стороны, если стоять лицом к горе. Вдруг придется до полудня возвращаться, тогда солнце должно быть с другой стороны. Больше причин задерживать выход не нашлось.

— Пошли, — Малыш решительно набросил на плечо лямку рюкзака.

За час гномы поднялись к гребню, за которым кончился лес. Они рассматривали гору и удивлялись. Она оказалась совсем не такой высокой, какой виделась из деревни. Серые камни, большие валуны лежали неровными слоями как коржи огромного торта. Каждый верхний слой меньше нижнего. Еще это похоже на игрушку для совсем маленьких гномов, когда деревянные кругляшки разного размера насаживались на палочку. Кое-где из щелей между валунами росли кривые сосны, они засыпали иголками камни, лежащие ниже. Кое-где каменные плиты покрывал зеленый мох. Были совсем отвесные места, только ящерицы, наверное, могли на них удержаться. Были какие-то темные провалы, отсюда, снизу, не рассмотреть, что там. Вершина, издалека казавшаяся острой, теперь, вблизи, когда гномы смотрели на нее, задрав головы, выглядела плоской и большой, вся деревня поместилась бы. А они еще рассуждали, что на вершину, когда они до нее дойдут, придется подниматься по очереди, потому всем четверым места не хватит.

Там где кончался крутой подъем, идущий от последних деревьев опушки леса, заросший невысокой, всего до плеч травой, и начинались камни, лежала полоса песка, из крупных неровных песчинок.

— Песчаник, — сказал Профессор.

— Что песчаник? — Толстый рассматривал вершину.

— Эти камни песчаник. Из них гора сложена. Когда-то здесь было море. В море образовался песок, и слежался за много-много лет в такие камни. А сейчас они от ветра и воды снова превращаются в песок.

— География для гномов, третий класс, — Белочка поправила рюкзак. — Ты, Толстый, меньше бы спал на уроках.

— А почему гора такая маленькая? — Толстый не обиделся на Белочку, хотя если он не слушал учителя, то не спал, а мечтал о чем-нибудь.

— Ну, она же как конус, — Белочка показала сложенными ладонями. — Чем ближе к вершине, тем он острее. А внизу плоский. И верхушечка такая, потемнее, чем низ, помнишь как из деревни видно? Вот мы, наверное, возле этой верхушечки и стоим. А весь низ мы уже прошли. По лесу. Он лесом зарос. Давайте, что ли лезть.

Лезть на гору оказалось гораздо труднее, чем, например, на дерево. На хорошее дерево. Есть деревья, вроде старых сосен, у них ветки только на верхушке. Никуда не годные деревья. А есть хорошие, с ветками от самой земли, цепляйся руками, вставай ногами и лезь себе, пока ветки не станут совсем тонкими и не начнут под тобой гнуться. А тут каменные слои друг на друге. К первому подошел, сверху у него полочка, на ней хоть стой, хоть лежи, потому, что каменный слой, лежащий сверху уже. Но не тоньше. Самый нижний каменный блин был высотой в десять гномов, с ровным и отвесным краем, и цепляться, чтобы лезть вверх, совершенно не за что. Гномам пришлось идти вдоль этого блина, до вертикальной трещины, по которой они смогли подняться. Потом идти по каменной полке вдоль следующего каменного блина, пока и в нем не нашли трещину. Так что на гору они поднимались не вверх-вверх-вверх, а вдоль-вдоль-вверх-вдоль-вдоль-вверх. На каменных полках лежали сосновые иголки, в щелях, во влажной тени рос мох, из земли, занесенной ветром на такую высоту, пробивались мелкие цветы. И растения тут не такие как в лесу, и запах совсем другой. Через час хождений влево-вверх-вправо-вверх, смотреть вниз стало страшно. И весело. Страшно весело.

— Ух ты, так высоко я никогда не был!

Малыш восторженно смотрел на лес, и все посмотрели на лес и увидели лес, каким его не видел еще ни один гном. Деревья внизу, возле горы похожи на игрушечные новогодние елочки, а дальше, до горизонта лес шел зелеными волнами разных оттенков зеленого, чем дальше, тем синее. Светлые пятна — это поляны в лесу, а борозда в зеленом ковре, местами блестевшая на солнце — это река.

— Мы выше деревьев! — Белочка схватила горсть песка и бросила ее вниз.

— А нашу деревню отсюда не видать? — спросил Толстый, на всякий случай державшийся поближе к каменной стене.

Все стали высматривать деревню, но никто ничего не увидел.

— Наверное, надо выше подняться.

Профессор посмотрел вверх, но отсюда вершину не увидеть. Только еще один слой камня. И непонятно, толи за ним уже вершина, толи еще неделю так подниматься.

Через два часа гномы обнаружили пещеру.

8

У горы обнаружилось каменное плечо, терраса, места хватило для целой поляны, с травой, кустами, высокими как деревья, но гномы уже научились не путать траву с деревьями, а ягоды с арбузами. Там, где продолжалась гора, каменные слои сходились шатром. В нем темнота.

— Давайте здесь пообедаем, что ли — предложил Толстый, — тут место есть. Сколько еще ползать по камням, что я вам, ящерица что ли? Да еще грузовая. Он сбросил рюкзак.

Вообще-то, ползать им почти не приходилось. Лезть на гору оказалось веселей, чем идти по лесу у подножья горы. Не так утомительно, потому что не все время вверх. А тут они шли себе и шли, пока не находили путь наверх, на следующую ступень. А главное — такая красота — смотреть сверху. А когда внизу идешь, видишь только землю у себя под носом, да деревья по сторонам. Так что Толстый не всерьез ворчал, он просто искал повод перекусить.

Пока Белочка раскладывала тряпку, служившую им скатертью, белую в своем тряпочном детстве, а сейчас серо-пятнистую, причем Толстый в каждом пятне мог узнать обед, Малыш побежал к темному отверстию в каменном боку горы.

— Эй, идите сюда, тут есть нутрь!

— Какой такой нутрь? — Профессор лежа смотрел на облака. — Нутрия это такая водяная крыса. Нутрь — это самец нутрии? Малыш, садись, два.

— Отстань, сам садись! Тут просто пусто внутри! Отверстие, и туда можно зайти.

Последнее слово прозвучало глуше, судя по всему, Малыш уже немного зашел.

— Если в горе есть отверстие, и туда можно зайти, оно называется пещерой, мы же читали на географии, — крикнул, поднимаясь, Профессор.

Вместе Толстым они подошли к Малышу.

Это действительно была пещера. Из нее дул слабый ветерок, холоднее нагретого солнцем воздуха снаружи, и запах, вынесенный этим ветерком наружу, отличался от запаха горной поляны. Непонятный запах, незнакомый гномам. Они постояли, хорошенько принюхались и разобрали один пещерный запах на несколько. Пахло сухой хвоей, коровами как в деревне из сарая, и чем-то еще. Острым и диким. Еще почему-то пахло печкой. Рядом с входом в пещеру валялись какие-то белые искривленные стволы, похожие на бревна, долго пролежавшие под водой, а потом вытащенные на берег и высушенные на солнце. Только никакие деревья не могли быть такой формы. И еще что-то такое же белое лежало, но ни формой, ни размерами на стволы деревьев, даже очень кривые, не похожее. Трава перед входом не росла, расти ей не на чем, там не земля, а голые камни. С какими-то глубокими царапинами. Гномы постояли, пытаясь рассмотреть что-нибудь в глубине пещеры, но снаружи, с яркого солнца, ничего кроме темноты не увидели.

— Зайдем? — спросил Малыш, уже шагая вперед. Профессор поймал его за воротник.

— Пообедаем и зайдем, — Толстый подобрал камешек и бросил его вглубь пещеры. Послышался слабый стук.

— Все, готово, идите есть! — крикнула Белочка. — Ну-ка быстро, я кому сказала!

За обедом гномы говорили о жизни в пещерах.

— Вот наша бы деревня была в такой пещере, — прочавкал Толстый, — ни тебе дождя, ни тебе снега. Красота! Передай вон тот кусочек.

— Держи. Ни солнца, ни луны, это красота, что ли?

Профессор выковыривал ножом из глиняного горшочка остатки вчерашней еды. Какой именно еды — уже непонятно. Но еще вкусно.

— Без солнца ничего не вырастет, и весь день по улице ходить со свечками.

Белочке идея жить в пещере не понравилась.

— Вот уж проблема! Мы бы огороды сделали снаружи. Зато зимой в пещере теплее, чем на улице, дома утеплять не надо, одежда теплая не нужна, — загибал пальцы Толстый. — Может, даже крыши не нужны, для домов, сверху-то не капает.

— Толстый, и как ты голый без одежды будешь бегать наружу зимой морковку в огороде дергать?

— А я говорил, что голый? Что придумывать-то? Какая вообще морковка зимой?

— И если твой дом сделать без крыши, вся деревня спать ночью не будет.

— Это почему это? — заранее обиделся Толстый. — Я носки на ночь снимаю.

— Потому это, что ты храпишь, как раненый мамонт. Перед тем, как сдохнуть.

— Это я храплю? Да когда? Я вообще ни разу не слышал, чтобы я храпел! Чего врать-то?

— Как ты можешь слышать, если когда храпишь, ты спишь! Еще не хватало, чтобы ты днем храпел, с отрытыми глазами.

— Ну, так разбудил бы, — буркнул Толстый.

— В следующий раз, не сомневайся.

— Слушайте, замолчите оба, ладно?

Белочка уже не могла их слушать.

— А мы в пещеру без свечек пойдем? — выловил Малыш из трепотни главное, — у нас собой свечек нету.

— А мы сухих сосновых веток наломаем, — Белочке больше всех хотелось в пещеру, она ведь даже внутрь не заглядывала, возилась с едой, пока остальные ходили на разведку. — Сосновые ветки смолистые, горят хорошо, из них сделаем факелы. Давайте, собираться.

— А чего собираться-то? — Толстый почесал живот, — сходим, вернемся. Шмотки здесь полежат. Мы же на горе! Здесь бурундуков всяких нет, никто не утащит.

— Бурундуков здесь, конечно, нет. — Профессор посмотрел на пролетевшую у края скалы стрекозу. Если два гнома схватят ее за лапки, она дальше полетит, и ей даже тяжело не будет. Скорее даже так — это стрекоза схватит двух гномов и утащит. — Но все лучше сложить в рюкзаки и взять с собой. Мало ли что… — он проводил стрекозу взглядом.

— Ладно, ладно, — Толстый стал собираться, — вдруг мы там есть захотим, что же нам бегать из пещеры наружу за каждой печенюшкой? Давайте с собой возьмем все что есть, — бурчал себе под нос Толстый, — одеяла, дров наберем, я еще прямо сейчас в деревню за земней одеждой сбегаю.

— Толстый, же только что собирался по пещере голый шастать. И огороды снаружи разводить?

— Да ладно тебе, иду уже.

— Печенюшек, между прочим, больше нет, — для порядка заметил Малыш.

Если бы гномы не забрали свои вещи от входа в пещеру, на этом бы история про них кончилась.

9

Первое, что отличало нахождение в пещере от нахождения на открытом воздухе, это тишина. Отошли от входа всего шагов на десять, и уже не жужжания, ни шума ветра в соснах, доносившегося от подножья горы, ни других мелких шумов и шумочков, которых обычно не замечаешь. И только когда уши остаются без них, понимаешь, что вот, ты все это слышал, а вот, не слышишь ничего. Зато когда они шли по камням снаружи, никто не обращал внимания на скрип песка под ногами, а теперь он стал главным звуком. И еще что-то капало.

В пещере было прохладнее, но не так, как становится прохладно, когда уходишь с солнца в тень, а еще чуть-чуть прохладнее. Как будто где-то в глубине, еще с зимы лежала куча снега, и холодок от нее вытекал наружу. Белочка поежилась.

— И далеко вы сюда заходили?

— Да нет, мы только заглянули, постояли и назад, правда.

Когда глаза привыкли к темноте, оказалось, что факелы пока не нужны. Света, попадавшего в пещеру через широкий и высокий вход, хватало, чтобы видеть. Как в сумерках, когда солнце только что зашло за горизонт. Но главное, понятно куда идти. Впрочем, смотреть особо не на что. Пещера изнутри, это коридор с каменным полом, каменными стенами и сводчатым каменным потолком. И этот потолок гораздо темнее стен, практически черный. Гномы медленно шли вглубь. Почему медленно, сами не знали, обычно они, когда впереди намечалось что-то интересное, бежали вприпрыжку. Но в пещере им не бежалось и не прыгалось. И держались они так близко друг к дружке, что периодически наступали на пятки.

— А я читала, что в пещерах живут летучие мыши, — Белочка внимательно рассматривала потолок.

— Я видел летучих мышей, у нас в деревне их полно, — Малыш потрепал себе волосы, как будто в них уже запуталась летучая мышь.

— Малыш, если здешние летучие мыши такие же большие как все тутошнее, это будут уже не мыши, и даже не кошки, а какие-то летучие слоны. — Толстый тоже задрал голову вверх, и врезался в спину Профессора. — И если такой слон на нас покакает!

— Ну-ка замолчи, — Белочка шлепнула его по плечу.

— Слоны травой питаются, листьями. А летучие мыши — насекомыми. Стрекоз видели? Паука помните? Летучие медведи здесь живут, а не слоны. Вот с такими когтями, — Профессор показал Белочке с какими когтями и та поежилась.

— Может быть, еще и не живут. Если живут — ну и пусть, мы для них такие маленькие, что они нас и не заметят, — искала спасение Белочка.

— Мы для них как раз самый подходящий размер, хрусть и пополам, и летать никуда не надо, за стрекозами гоняться, мы сами к ним придем! У-у-у! Мыши-и-и! — Толстый завыл.

— Перестань! — Белочка стукнула его по спине, — я не боюсь. — Но выть все равно не надо, — добавила она, подумав.

Гномы прошли еще шагов пятьдесят. Дальше пещера изгибалась, света стало меньше, пришлось зажечь факелы. За поворотом каменный коридор переходил в каменный зал. Стены и потолок терялись в темноте. Посередине зала какие-то столбы с перекладиной, под ними…

— Да это же очаг! — Малыш подбежал бы, но бегать когда не видно, что лежит под ногами опасно, — Ну точно! Только дрова — это целые сосны! Наломанные такие.

Если бы гномы сразу увидели все это хозяйство вблизи, они бы никогда не догадались, что это такое. Стояли бы, задрав головы, и удивлялись. Но издалека, хоть и в полутьме, в слабых отблесках сосновых факелов, можно догадаться, что это действительно очаг. Столбы, вбитые в каменный пол, оказались металлическими. Гномы по очереди их потрогали. Это упоры для перекладины над остывшими углями, в которые превратились огромные бревна. Рядом валялись несгоревшие, торчащие из потухшего костра концы, заметно, что сосны не срублены, а просто сломаны, Малыш верно заметил. То, что легко принять за темную тучу, оказалось закопченным котлом, висящим между столбами. Медным, судя по тусклому темно-красному блеску в тех местах, где сажа поцарапана или куски ее отвалились.

— А я знаю, почему потолок там был такой черный. Закоптился. Это сажа на потолке, там у входа.

Белочка отковырнула от бока котла кусок нагара, чуть не вытерла пальцы о штаны, но удержалась.

— А тут что-то лежит, — крикнул Малыш, он как всегда разведывал окрестности.

В углу навалены сосны, так, как гномы бросали на землю наломанные сосновые ветки, когда делали себе постель. Но только это не ветки. Это целые сосны.

— Да, тут что-то лежит, — задумчиво сказал Профессор, — или кто-то лежит.

В другом углу едва заметна какая-то темная куча. И именно из этого угла шел острый звериный запах.

— Это шкуры! — Толстый потрогал мех с шерстинками длиной с его руку, — похоже, что медвежьи! Фу, воняют!

В деревне у них валялась одна медвежья шкура, лет больше ста, и про нее рассказывали всяческие сказки, мол, зашел в деревню зимой медведь, и всей деревней его ловили, и кого-то он сильно поцарапал, но его поймали и убили. Та шкура целиком закрывала пол в комнате и казалась очень большой. А эта бы накрыла целый дом, если сверху бросить.

— Я, кажется, знаю, что это там, у входа, — Профессор говорил медленно, губы у него немного дрожали.

— Белое? Как бревна?

— Да. Белое. Только это не бревна. Это кости. Он их ест, а кости наружу выбра….

Последнее слово застряло, горло перехватило, Профессор с трудом договорил:

— Выбрасывает.

10

— Кто он?

Это вскрикнула Белочка.

— Кого ест?

Это Малыш.

— Это вы про что?

Толстый оставил попытки выдрать шерстинки из шкуры гигантского медведя.

— Кто-кто. Великан. Медведей ест.

Профессор сказал это, понизив голос.

— Великан?

— Какой великан?

— Каких медведей?

Гномы один за другим подходили к Профессору, стоявшему возле очага.

— А что это, по-вашему? Это, это, это!

Он тыкал пальцами в сторону котла, медвежьих шкур, лежанки из сосен, потолка и входа в пещеру, очевидно, имея в виду лежащие у входа кости.

— Это что? Это чье, по-вашему? Кто, по-вашему, может быть такого роста, чтобы есть из такого котла? Чтобы наломать себе целых сосен для лежанки? Что мы говорили про великанов? Кто не верил? Есть! Есть великаны!

Профессор отрывисто выкрикивал эти слова, потрясая указательным пальцем, с таким видом как будто хотел сказать: «Вот я вам всем сейчас покажу, где раки, то есть великаны зимуют». Строго говоря, про живых настоящих великанов рассказывал Малыш, верил в них он и Белочка, а Профессор как раз не верил на пару с Толстым. Но именно он первый догадался, в чью пещеру они попали. И сейчас не знал, что делать, кроме как нервничать.

Позже, когда все успокоились, гномы догадались, почему сразу же, в первую секунду, когда увидели очаг, котел, и все остальное, они не испугались и даже не встревожились. За последние дни, когда все вокруг становилось все больше и больше, пока не стало огромным, они привыкли к тому, если уж гриб, то с дом, если стрекоза, то с медведя, если божья коровка, то с морду Толстого. С лицо, то есть. Вот и попав в пещеру, решили, что размеры всего здесь находящегося, это продолжение размеров того, что снаружи. Ну, положено в этих местах быть всему огромным, заведено здесь так по правилам. Интересно, чьим правилам. О том, что это не приблудный дикий котел сам по себе висит, а котел чей-то, у него есть хозяин, гномы и не подумали.

— Ничего себе, это что же, это была пещера великана? Взаправду? Да ну, не верю!

Толстый хоть и не верил, но оглядывался с горящими от любопытства глазами. Просто так великанами его не испугать. Отсутствующими великанами.

— Профессор, ты уверен, что это была его пещера?

Белочка заметно испугана. Все-таки ничего хорошего в сказках о великанах не рассказывается. Прямо скажем, рассказывается только плохое. И если великаны оказываются не совсем сказкой, пожалуй, можно начинать тревожится. Попусту тревожится Белочка не любила, но другое дело, когда великаны. Прекрасный повод. Нельзя упустить.

— Может быть, это была пещера огромного гнома, — предположила Белочка. — Огромный гном пугал ее меньше великана. — Он тут жил, тут все большое и он вырос большой? Вымахал. Вот такой!

— Это не была его пещера, — Малыш смотрел мимо гномов, прямо перед собой.

— Малыш, это ведь ты говорил, что великаны есть? Теперь-то что? Что тебе не нравится? Размерчик маловат? Пещера слишком чистая? Давай, наслаждайся! — возмутился Толстый, больше всех с Малышом споривший, и хлопнул его по спине.

Малыша шатнуло.

— Белка, — перебил Толстого Профессор, — ты видишь разницу между великаном и огромным гномом? А? Ты чем думаешь? Белка, скажи мне, какая разница между огромным гномом и великаном? Гном рос-рос, вырос и кем стал? А?

— Кем?

Белочка ничего не сказала Профессору о его тоне, хотя в другое время непременно сделала бы замечание и заставила извиниться.

— Де великаном же! Белка, как ты не поймешь, что тут дело в размерах!

— Ну, не только.

— А в чем?

— Великан он злой, грубый, а огромный гном он как мы, только огромный. Но он добрый и… И…

Белочка посмотрела на Толстого, и подумала, что если бы он стал огромным гномом, то лучше бы встретиться с великаном.

— Да? Ты уверена? Ты много таких знала?

— А мне вот неинтересно, кто на меня наступит, огромный гном или маленький великан, — принял сторону Профессора Толстый. — Мокрому месту, будет совершенно все равно! А больше от меня ничего не останется, — Он для наглядность топнул ногой.

— Это не была его пещера, — повторил Малыш, все так же глядя перед собой и сжав кулаки.

— Малыш, ты что, не веришь? Оглянись — Толстый раскинул руки — ты же мечтал о великанах! Чье, по-твоему, это все было? Бурундука-переростка? Хомяка-мутанта?

Возбужденный Толстый сам уже начал убеждать Малыша в том, что великаны — это не сказки. Но кое в чем он был не прав. Малыш не мечтал о великанах. Он в них верил. А это совсем не одно и тоже. О том, что тебя поставят в угол, если разобьешь тарелку, ты не мечтаешь, но в это веришь.

— Это не было его! — еще раз повторил Малыш шепотом.

— Ну как же не было!

— Протри глаза!

— Оглянись! Вот же, вот!

— Что за капризы!

На него накинулись все трое.

Лицо Малыша покраснело, он набрал в грудь воздуха и закричал из всех сил:

— Это его есть!

Гномы стояли молча, в ушах у них звенело от крика Малыша.

— Чего? — спросил Толстый, выковыривая из уха остатки крика.

— Это не была его пещера, — повторил Малыш уже спокойнее, — это и есть его пещера.

— Чего? — еще раз спросил Толстый.

— Понимаете вы или нет? Нашли о чем спорить — гигантский гном, великан, еще какой-то бурундук с хомяком, чье это было? Вы не поняли? Великаны не были. Это не была пещера великана. — Малыш помолчал и его никто не перебил. — это есть пещера великана. Сейчас есть.

— Малыш, ну что ты опять переживаешь про своих великанов, — Толстый погладил его по плечу, — да успокойся, мы же не спорим с тобой, даже я. Конечно, есть пещера великана. И была пещера великана. Чего орать-то?

— Ой, ты ничего не понял. — Малыш отдернулся. — Да угли в костре еще теплые! Шкуры еще свежие, воняют! С сосен, вон, иголки не осыпались! Поймите вы. Головами своими. Здесь, — Малыш каждое слово произносил отдельно. — Здесь. Правда. Живет. Великан. Сейча-а-а-ас!

Последнее слово он снова выкрикнул изо всех сил в лица своим друзьям. Те смотрели на него круглыми глазами.

— Вот что, — Профессор откашлялся, — давайте-ка выйдем наружу, и там поговорим о том, что тут свежее, а с чего иголки не осыпались. А ты, это… Не кричи больше. Белка, давай, придержи его что ли, пока бросаться на нас не начал.

В настоящих великанов, живущих здесь и сейчас, ему верить очень не хотелось. Но кричать не стоило. Мало ли что.

— Да, да, да, давай, выйдем, а тут воздух что-то затхлый. — Согласились гномы хором, подхватили рюкзаки, и пошли очень-очень быстрым шагом к выходу из пещеры, на свет.

Ну ладно, будем честными, не пошли, побежали. Вот уже вход в коридор, ведущий наружу. И тут свет погас.

11

Ночь так быстро не наступает, да и далеко еще до ночи. Может, камень упал, и завалил вход? Но грохота они не слышали. Гномы замерли и старались на всякий случай дышать не очень громко.

— Что это? — спросила Белочка шепотом.

— Не знаю, — так же шепотом ответил Профессор.

Он подался вперед, вытянул руку с чадящим факелом, будто стараясь посветить, рассмотреть, что это там вдалеке случилось.

— Ты это, — Толстый схватил его за руку, — ну его, не свети.

— Почему?

— Не знаю. Но когда ты туда с огнем суешься, у меня попа начинает ныть, как будто ее выпороть собираются.

— Ой, правда, давайте факелы погасим!

Что заныло у Белочки, мы не знаем, но она к Толстому присоединилась.

— Давайте я отнесу, — Малыш собрал у всех факелы и погасил среди старых прогоревших углей. От очага он возвращался на ощупь.

Гномы сбились в кучку, Толстый и Профессор взяли Белочку за руки, Малыш схватился за лямку рюкзака Толстого. Через некоторое время оказалось, что темнота не совсем темная, и они могут видеть смутные силуэты друг друга.

— Ну, пойдем, что ли дальше, раз мы куда-то собирались, — Профессор потянул всех за собой в сторону выхода.

Вдруг стало светлее. Тут же опять потемнело. Опять светлее. Опять темнее. Гномы увлеклись этим чередованием полутьмы и полусвета и не сразу заметили, что оно сопровождается звуками! И звуки эти похожи на очень осторожное, мягкое, но, все же, тяжелое… топ-топ, топ-топ.

— Кто-то идет! — Толстый умудрился закричать самым тихим шепотом.

— Назад!

Профессор развернулся, гномы по цепочке развернулись за ним прочь от выхода из пещеры. Выхода, ставшего для кого-то входом. Бежать они не могли, для бега слишком темно, и гномы шли скользящими шагами, как по льду, не отрывая ног от пола пещеры. Так, если споткнешься обо что-то, не упадешь. Вот Профессор, идущий впереди, нащупал железный столб, поддерживающий перекладину с медным котлом, и повернул направо. Там, когда они здесь все осматривали, был самый темный угол, и в этом углу лежали камни. Гномы нырнули за валуны. Они постарались вжаться в щели между ними, превратиться в мышек. Но через секунду головы высунули: любопытство сильнее страха. Шаркающие шаги, теперь-то они не сомневались, что это именно шаги, становились все громче и ближе. И вот, из-за поворота вышла фигура.

Виден только силуэт, в слабом свете, проникающем от входа. Войдя в пещерный зал, фигура распрямилась, уперлась руками в стены, и стала принюхиваться. Когда она втягивала в себя воздух и с шумом выдыхала, из ноздрей вырывался пар.

— Нас вынюхивает, — прошептала Белочка.

— Он нас съест? — дрожащим голосом спросил Толстый о главном.

— Не знаю, — не менее дрожащим голосом ответил Профессор.

— Чего ему нас есть? Мы для него как тараканы. Он даже не почувствует. Ему жевать нечего.

Малыш, рассказавший столько историй о великанах, которые едят гномов, на глазах менял свои взгляды на великановедение. Когда великан не на далекой горе, а ты сам в его пещере, лучше думать, что великаны гномов не едят.

Внезапно фигура резко развернулась и пошла к выходу.

Гномы минуту помолчали.

— Пойдем?

Белочке очень хотелось поскорее оказаться подальше отсюда.

— Еще немного подождем.

Профессор тоже хотел убраться, но боялся встретиться с великаном на полдороге.

Еще через минуту в пещере снова потемнело.

— Возвращается!

Да, великан возвращался. На пороге, если можно так назвать вход в пещерный зал, на этот раз останавливаться он не стал. Шел, правой рукой прижимая что-то к груди, левой размахивая при ходьбе. Рука эта чуть-чуть не доставала до земли. Ноги великан ставил не прямо, а слегка сгибал в коленях, и переваливался с ноги на ногу когда шел. Но дразнить косолапым его совершенно не хотелось. В центре зала, у очага он остановился, бросил на каменный пол то, что нес. Судя по звуку, сухие дрова. Сухие деревья. Великан встал на колени, в полумраке пещеры гномы смотрели, как он складывает стволы под котлом. Берет два камня, лежавших рядом с очагом бьет один о другой! Гномы зажмурились, от удара камней посыпался сноп искр. Когда они открыли глаза, великан уже раздувал тлеющие полоски сухой коры, служившие ему растопкой.

Минут через пять великан сидел на свернутой медвежьей шкуре и смотрел на огонь. А гномы смотрели на него, с любопытством и страхом, это понятно, но еще — с торжеством и гордостью. Еще бы! Из всей деревни они первые гномы, которые видели — видят вот прямо сейчас — живого великана. Хотя, причем здесь живого? Неживого тоже никто из их деревни не видел. Они видят настоящего великана! Это как увидеть наяву фею, Мальчика-С-Пальчика, Золушку, Дюймовочку, и всех тех, про кого рассказывают сказки. Всю жизнь слушать и читать про них, а потом раз — и узнать что это и не сказки вовсе. Культурный шок. А если великан по правде есть, вдруг и все остальные тоже существуют?

— Мда. А сейчас войдет Золушка и начнет подметать пол…

Профессору от превращения сказки в быль очень хотелось встать и походить, но он себя сдерживал.

— Лучше десять Золушек, чем один великан, — Толстый не мог оторвать глаз от хозяина пещеры, — Золушки крупу перебирают и прочую пользу в хозяйстве приносят. А что великаны делают, я даже подумать боюсь.

— Десять Золушек много чего лучше. Лучше, чем один великан, одна ведьма, один леший, один тролль, одно приведение…

— Тихо, хватит.

Белочка закрыла рот Малышу. Сказки он знал хорошо и мог перечислять до утра.

— Оо о ау, — тем не менее, продолжил Малыш.

— Да, ты прав, в сказках много про кого рассказывают.

— Оуо!

— Да, я тоже надеюсь, что они все сюда сейчас не придут.

Гномы представили, как в пещеру великана строем заходят ведьмы, тролли, приведения, гремлины и прочая сказочная нечисть в полном списочном составе. Возможно даже, под знаменами. Ну а что? Великан существует, кто теперь даст гарантию сказочности остальных?

Гномы поежились.

— А ты, Толстый, Малышу проспорил.

Белочка положила под колени одеяло, на камнях стоять жестко.

— Почему это?

— Ты говорил, что великанов нет. Малыш говорил, что есть. Еще будешь спорить? Надо было вам на пять щелбанов побиться.

Толстый помолчал. Хотя великан, одна штука, в наличии имелся, признавать проигрыш перед всеми ему не хотелось. Минуту он пыхтел.

— Ладно. Малыш, ты был прав, я был не прав.

Малыш даже не улыбнулся.

— Знаешь, Толстый, я не уверен, что рад, тому, что тебя победил.

— Почему это?

— Потому это, что я не знаю, что теперь с этой победой делать. И не знаю, что эта победа сделает с нами.

Великан тем временем поднялся с пола, снял с очага котел и снова вышел из пещеры.

— Может, сейчас попробуем убежать?

Это снова предложила Белочка.

— Нет, он же вернется, а мы не знаем когда. По-моему, он за водой пошел.

Профессор тоже устроился поудобнее, сев на свой рюкзак. Великан занимался хозяйством, им тоже надо как-то налаживать свой быт. Начиналась новая жизнь гномов. Жизнь в пещере великана.

12

Скоро великан действительно вернулся. Гномы заметили, что назад он принес полный котел, его слегка перекосило, когда он шел. Повесив котел над огнем, великан подошел к стене и снял с крюка, раньше незамеченного гномами, чью-то освежеванную, то есть без меха и внутренностей, тушу. Если представить, что великан это гном, туша казалась бы, наверное, заячьей. Но это великан, и гномы догадались: туша медвежья. Великан взял в руки еще один камень, лежавший возле очага, это оказался нож, только каменный, когда он лежит на земле, ни за что не догадаешься, что это такое. Он стал отрезать от туши куски и бросать в котел. От хруста и треска перерезаемых сухожилий и перерубаемых костей у гномов по спине бегали мурашки. Некоторые даже перебегали с одного гнома на другого.

— Он, наверное, зимой на снегу может спать, — задумчиво произнес Толстый, — вон какой волосатый.

Великана покрывала коричневая шерсть. На руках, ногах и на спине длинная, на груди короткая. Не заросло только лицо. Темную кожу щек покрывали морщины, как будто кто-то ее долго мял. Нос был плоским, глаза, почему-то казалось, что глаза у него должны быть маленькими, но глаза даже для такого огромного лица были здоровенными. Гномы догадались: тому, кто живет в темной пещере, глаза как блюдца очень даже могут пригодиться, чтобы видеть в темноте. Уши, торчащие из покрывающей голову шерсти, были безволосыми и тоже казались через чур большими, уменьши великана до размера гнома, уши были бы как у собаки. А рот как прорезанная ножом щель — практически без губ, но вот зубы, блестевшие в свете костра, когда великан что-то бурчал себе под нос, были такими, что понятно: медвежью тушу он мог разорвать на куски и без ножа, одними зубами.

Когда огонь разгорелся, оказалось, не вся шерсть на великане его, есть и чужая. Он одет в подобие безрукавки и юбки из шкуры, по всей видимости, тоже медвежьей. Она темнее, чем коричневая шерсть великана и он получался двухцветным. Но границу между шерстью живой и шерстью мертвой разглядеть очень трудно.

С полки, закрепленной на стене пещеры железными грубо выкованными крючьями, великан взял что-то вроде деревянной ложки, только плоской, почти без углубления, на длинной ручке, и начал помешивать свое варево.

— Что же это у него за жизнь такая, — ворчал Толстый, — медведь, на ужин, медведь на обед, медведь внутри и снаружи тоже медведь. Какое-то диетическое медвежье питание. И одевание.

— А почему у него нож из камня? — прошептал Малыш, — держалки для котла железные, котел медный, нож каменный. А мешалка деревянная.

— Не знаю, — Толстый смотрел на великана, готовившего себе ужин, и думал о том, когда же будут ужинать они. — Из железа делают что-то кузнецы. Ты видел великана-кузнеца?

— Я только одного великана видел, как и ты. И не знаю, кто он, кроме того, что великан: кузнец, жнец, певец.

— Был бы кузнецом, он бы себе и нож из железа сделал.

— А котел кто ему сделал? А нож из камня? Камнетес?

— Нож из камня проще сделать, чем из железа. Одним камнем по другому постучал, чтобы он раскололся, взял кусок поострее, вот тебе и нож. А чтобы из железа выковать, кузнец нужен.

— А котел?

— Ну что заладил: котел, котел. Ну, знаю я.

— А представляете, если где-то есть деревня великанов? — это в тихий разговор включилась Белочка, — у них там и кузнецы свои есть, и швеи, и плотники. И все великаны. Вот из такой деревни он котел и взял.

— Украл, что ли? — удивился Толстый.

— Почему украл? Поменял на что-нибудь.

— Только целой деревни великанов нам не хватало. Мы и с одним не знаем, что делать, — вздохнул Профессор.

Профессор думал о том же, о чем Толстый — об ужине. Как ни странно, пахло великанье варево очень даже вкусно. Хотя, что тут странного? Кто сказал, что если великан, то не умеет готовить? Кто их вообще знает, этих великанов, что они умеют, а что нет. А когда великан насыпал в котел какой-то травки, из глиняного горшка, стоявшего на той же полке, где лежала ложка-мешалка, запах стал не только вкусным, но и очень необычным.

— Я есть хочу, — прошептал Толстый.

— Все хотят, — буркнул Профессор, — терпи, давай. Если начнем шуршать бумажками, а ты еще будешь чавкать, он нас заметит.

— А чего это я буду чавкать? — так же шепотом возмутился Толстый.

— Ну ладно, не будешь, но все равно подождем.

— А чего мы тут, кстати, ждем? — спросила Белочка.

— Пока заснет, ждем. Потом сбежим потихоньку.

— А вдруг он всю ночь не заснет? А вдруг великаны вообще не спят?

— Если бы великаны не спали, он бы не сделал себе лежанку из веток. То есть из деревьев.

Профессор задумался о повадках великанов.

— Малыш!

— А?

— Ты лучше всех знаешь про них сказки. Или это уже не сказки. Как-то я запутался. В общем, что там говориться о великанах? Напомни еще разок. Как они живут, что едят, что пьют. В общем, какие у них повадки.

Малыш немного помолчал. Одно дело рассказывать сказки, другое, когда эти сказки оказываются реальностью. И сейчас эта реальность пробует свой медвежий суп и дует на ложку.

— Ну, это… Великаны большие.

Малыш не знал, с чего начать.

— Это понятно, — перебил его Толстый, — это мы и сами видим. Примета такая. Если большой — значит великан. Если маленький — совсем не великан. Трудно обознаться.

— Толстый, не мешай Малышу, — Белочка дернула его за рукав, — раньше бы умничал. Малыш, рассказывай.

Малыш вздохнул и продолжил.

— Сказки о великанах отличаются от других сказок тем, что они не волшебные.

— Великаны не волшебные? — уточнила Белочка.

— Сказки. Ну и великаны тоже.

— Это что значит?

— Они не колдуют, не умеют летать, не становятся невидимыми, у них нет волшебных палочек.

— Пропп, — шлепнул губами Толстый.

— Чего?

— Ничего. Так просто. Это хорошо, что не умеют летать, нам только летающих великанов не хватало. Пролетит такая стая великанов, на неделю солнце закроет. Хотя, если невидимые, не закроет. Может, они давно над нами летают, невидимые великаны, а мы и не знаем.

Толстого куда-то понесло, наверное, от голода. Белочка пихнула его кулаком в бок.

Малыш рассказывал дальше.

— Великаны большие, живут в пещерах.

Гномы обвели взглядами пещеру.

— Сильные, могут вырвать дерево с корнем или сломать. Ловят руками всяких зверей, едят. Про деревни великанов ничего в сказках нет. В сказках они поодиночке живут.

— Уже хорошо, — бормотал себе под нос Толстый.

Малыш тяжело вздохнул.

— И еще великаны ловят гномов. И едят. Могут целую деревню гномов съесть за один раз.

А четверых гномов он меньше чем за один раз съест? — спросил Толстый явную глупость.

Ему никто не ответил.

13

Гномы молчали.

— Да сказки все это!

Толстый со страху сказал это не шепотом, а чуть ли не в полный голос.

— Тихо ты! — Шикнули на него все.

— Сказки, сказки, — Профессор говорил так тихо, что его едва слышали, — хорошенькие сказки, если все оказалось правдой. Ну, пока все. Мы еще не проверяли, правда ли, что великаны едят гномов, но можем прямо сейчас и проверить. Давай, Толстый, подойти к нему и скажи: привет, великан, я гном, я пришел узнать съешь ты меня или нет.

Это Профессор сказал тоненьким писклявым голоском, да еще и рожу скорчил.

— Очень смешно, ну ухохочешься как наш Профессор пошутил, — Толстый обиделся, но выходить к великану не собирался.

— Ну, тогда будем считать, что и про гномов — это тоже не сказки. Про съеденных. Пока не проверим, будем думать так. Малыш, а что в этих сказках, то есть в этих историях, говориться о том, зачем великаны едят гномов? Он же нами не наестся. Ну, серьезно. Это как если бы мы на мышей охотились.

Малыш хмыкнул.

— А мы и охотимся.

— Чего?

Гномы уставились на Малыша.

— Ну, мышеловки. Мышеловки же мы ставим.

— Так это не охота, мы же не едим мышей, а мышеловки, чтобы они припасы не портили, — возразил Толстый. — Крупу всякую.

— Есть одна не сказка, а такая легенда, ее редко рассказывают, потому что она очень длинная, и не детская. То есть ее не детям рассказывают, а взрослым. Поэтому легенда. Вот. А я подслушал. И в ней говориться, как великаны и гномы когда-то давным-давно жили рядом. Это было так давно, что все были совсем дикие, и ходили не в одежде, а в звериных шкурах.

— Вон он и сейчас в шкуре ходит. То есть сидит, — показал пальцем Толстый.

— Ага. Гномы научились одежду шить и дома строить, а великаны, наверное, нет. Вот. И гномы таскали у великанов еду.

— Воровали что ли? — обиделась за предков Белочка.

Малыш вздохнул.

— В этой легенде не так говорится. В ней говорится о том, что три года подряд не было лета.

— Как это?

— Ну, холодно было, все время шли дожди, и даже снег. В смысле, летом. И гномам от этого нечего было есть. И тогда гномы отправились в героический поход к великанам. И стали потихоньку отрезать куски от мяса зверей, убитых великанами. А гномы этих зверей не могли поймать, потому что они были очень большие. Если кого-то из гномов великаны ловили, то съедали.

— И всех съели?

Белочка поежилась.

— Нет, не всех.

Малыш тихонько прокашлялся.

— Половина только возвращалася, принося с собой три куля еды, остальных пожрали злые вороги, злые вороги, великанские. Так спасение нам из пещер пришло, для народа нашего гномьего, так дожить смогли до тепла весны, старики и бабы с детишками. — Заунывным голосом продекламировал Малыш. — Вот так там рассказывали. Так гномы спаслись, а те, кого съели, это не воры, а герои, отдавшие жизнь за свой народ.

— А трикуля — это сумка такая? — решил уточнить Толстый, — и почему только бабы дожили? А деды? — но ему никто не ответил.

— Понятно, — мрачно сказал Профессор.

— Что тебе понятно?

Профессор молчал.

— Ну что, что тебе понятно?

Белочка схватила его за палец и потрясла.

— Мыши.

— Что мыши?

— Сказал же Малыш. Мы для них как мыши. Вредители то есть.

— Как это?

— Белка, мы мышей ловим мышеловками, не потому что они нам нужны, а потому что, наоборот, не нужны. Потому что они могут прогрызть мешок, и все перепортить. А мышам тоже есть надо, они тоже еду своим деткам таскают. И про тех, которые попадаются в мышеловки, тоже, наверное, говорят: героически отдали жизнь за свой мышиный народ.

Гномы помолчали.

— Но мыши это животные, они не разговаривают.

Белочке не понравилось, что они оказались вровень с мышами.

— Вот и великан не будет с нами разговаривать, съест и все!

Толстый из-за сравнения с грызунами не особо переживал.

— Но мы-то можем разговаривать? Надо ему объяснить, что мы ничего воровать не собирались, мы случайно в его пещеру зашли, сейчас уйдем и ничего не тронем!

Белочка хотела скорее вернуться из сказочного мира, где живут великаны, в мир настоящий, где нет никаких великанов, одни только гномы.

— Белка! — Профессор злился не столько на Белочку, сколько на своих предков, много веков назад испортивших отношения с великанами. — Белка, когда твоя бабушка видит мышь, она что делает?

— Ну, кричит.

— А потом?

— Потом хватает метлу.

— А потом?

— Потом гонится за мышью.

— И что?

— Если догонит, бьет ее метлой. Только она редко догоняет.

— А поговорить? С мышью? Когда же она успевает услышать, как мышь извинятся, и говорит: ой, я здесь случайно, я сейчас уйду, и даже за собой приберусь.

Белочка поняла, к чему клонит Профессор.

— Ну да. Ты прав. Никто не ждет от мыши, что она заговорит. А если бы и заговорила, бабушка ее бы не услышала, она же не перестает кричать, когда хватает метлу и за ней гоняется.

— Вот и великан не будет ждать, пока ты ему все объяснишь, наступит ногой, и нет Белочки.

— Мы же не мыши…

Белочка даже чуть-чуть заплакала, от обиды.

— Если наши предки в шкурах ходили, точно, как мыши были. Волосатенькие такие, а вместо хвоста сзади мешок для продуктов волочится.

Толстый даже немного завидовал приключениям древних гномов. Играть в прятки с великанами — что может быть увлекательнее. Если, конечно, в этой игре все время выигрывать.

— Перестань.

На лице Белочки, испачканном копотью и золой, слезы оставили чистые блестящие дорожки.

— Не плачь, — Профессор погладил ее по плечу, — мы не мыши. Это дикие древние гномы лазили к великанам, а мы современные гномы и…

— И тоже лазим к великанам, — Толстый захихикал.

— Как залезли, так и вылезем, — твердо сказал Профессор.

— А почему мы стали современные, а великаны нет? — спросила Белочка.

— Да ты на него посмотри? Ему зачем?

— Как это зачем?

— Живет один, в пещере, никого не боится. Дом не нужно учиться строить, одежду не нужно учиться шить, огород не нужно учиться разводить. Съел себе медведя и хорошо ему.

Толстый завистливо вздохнул.

Пока гномы разбирались с вопросами эволюции, великан доел суп из медведя, облизал ложку, положил ее обратно на полку, и сидел, глядя в огонь.

— Надо же, даже не вымыл посуду!

Белочка представила себе, что эту ложку великан годами не мыл, а только облизывал, и ее немного затошнило.

— Малыш, а великаны точно спят? Этот вроде бы не собирается.

— Сказки про спящего великана нет. Не красавица, все-таки.

— Да уж, точно не красавица, — согласиласьБелочка.

— Если он ест, значит, он и спит, иначе не бывает.

Толстый судил о великане по себе.

— А он вот сидит и сидит, — Белочка вздохнула.

Великан сидел спиной к камням, за которыми спрятались гномы. Сколько сейчас времени, они не знали, даже не знали, ночь сейчас или день, потому, что не видели солнца. Говорить больше не о чем, и они уставились на великана. Тот сидел, опустив голову, положив руки — ручищи — на колени, и перебираться на лежанку, кажется, не собирался. От костра воздух в пещере нагрелся и уставшие от переживаний гномы сами не заметили, как заснули.

14

Толстый проснулся, когда дрова в костре прогорели наполовину. Гномы спали, Малыш и Белочка положили головы на рюкзаки, Профессор, сидевший на рюкзаке, уперся лбом в камень. Толстый потер щеку. На ней отпечатались пуговицы куртки, послужившей ему подушкой. Он посмотрел на великана. Тот так и сидел, опустив голову, глядя на огонь.

— А вдруг и правда, они никогда не спят? — прошептал сам себе Толстый.

За неимением в пещере ничего более интересного, он стал рассматривать великана. Опущенной головы почти не видно — великан сидел к нему спиной — зато виден контур плеч, с торчащей на них шерстью, освещенной пламенем костра. Плечи медленно поднимались и опускались. Поднимались и опускались. Поднимались и опускались. Толстый зевнул. От такого ритма, медленного поднимания и опускания и снова заснуть недолго. И вдруг он догадался! Великан спит! Спит сидя, опустив голову и положив руки на колени. Так заснул однажды дядюшка Толстого, когда управлял повозкой, и лошади мимо ворот въехали в забор. Одна даже поцарапалась. С тех пор такую позу, когда кто-то засыпал сидя, в деревне так и называли: поза кучера.

Толстый тихонько-тихонько, боясь даже дышать, встал. Ему показалось, что затекшие ноги скрипнули в коленях. Всех звуков в пещере: потрескивание дров в костре, да сопение великана. Когда его потом спрашивали, как же он решился, как же не испугался, Толстый не знал, что ответить. Он ни о чем таком не думал. Забыл подумать. Стараясь не наступить на камень, и, тем более, на сухую ветку, которая могла громко хрустнуть, Толстый вдоль стены пещеры начал обходить великана. Справа. Вот великан в три четверти, вот он сбоку. Точно! Глаза на его лице, освещенном огнем, закрыты! Толстый кашлянул, чтобы проверить реакцию спящего. И, если тот пошевелится, сразу убежать. Никакой реакции. Кашлянул громче. Великан как сидел, так сидит, глаза закрыты. Толстый подошел поближе. От великана пахло немытой шерстью. Вряд ли он когда-то мыл голову. И вообще мылся. А с такой растительностью, ему бы явно пришлось мыться шампунем целиком, с головы до пяток. А вот как пахло от котла… Толстый кашлянул так, как будто у него бронхит в тяжелой форме. Великан дышал так же глубоко и ровно.

От котла пахло вкусным. Медвежий суп, оставшийся на дне котла, щекотал своим запахом ноздри Толстого. Впрочем, будь это суп из неочищенных ежиков, Толстый все равно бы облизывался, так он хотел есть. Он походил туда-сюда, поглядывая то на котел, то на великана, то на догорающие дрова. Если он разбежится, очень издалека, и подпрыгнет, он, пожалуй, все равно не дотянется до края котла. Пожалуй, он ударится о его стенку и свалился в костер. И великан получит печеного гнома на завтрак. Что-то подставить, встать и дотянуться? Из мебели у великана только бревна, и даже не бревна, а неошкуренные стволы сосен, ни стола, ни табуретки. Но будь у великана табуретка, Толстому вряд ли хватило сил ее подвинуть и на нее залезть. Он походил еще. Вот котел. В котле суп. До края не достать. Встать не на что. Поварешки, чтобы дотянутся, нету. Эх, ему бы руки подлиннее…

Придумал! Если руки коротки, нужен удлинитель рук. Толстый вспомнил, как они делали из листьев кувшинчики, один такой лист он сунул в свой рюкзак — вдруг понадобится, а кто знает, растет ли на горе трава. И у него была веревка. Прочная, и что сейчас особенно важно, длинная.

Тихо, чтобы не разбудить товарищей он вытащил из рюкзака все что нужно. Свернул лист конусом, кусочком веревки обвязал его, чтобы не развернулся, в краешке щепкой проделал дырочку, завязал узелок и противовеликанья поварешка готова. С третьего раза Толстый забросил свою черпалку в котел, но зачерпнуть ничего не смог: слишком легкая, она плавала по поверхности супа. Тогда Толстый положил внутрь камешек. Ему бы подумать о том, что камешек может стукнуть о медную стенку котла и разбудить великана, но думал он только о еде. Забросил, попал с первого раза, кувшинчик с камешком бросать легче. Подождал, потянул, почувствовал тяжесть: значит зачерпнулось. И вот, наконец, она: великанья еда.

— М-м, вкусно. А неплохо великанам живется. Ловишь себе медведей, чистишь да ешь, никто тебя в школу не заставляет идти, зубы никто не гонит чистить. Поел, поспал, деревья поломал.

Толстый представил себе, как великан чистит себе зубы целой сосной, так что щепки во все стороны летят, и тихонько засмеялся. Впрочем, такая жизнь могла оказаться скушноватой, друзей у великана не наблюдалось. Для гномов это хорошо, еще не хватало, чтобы к нему кто-нибудь сейчас в гости пришел. А для великана плохо. Без друзей. Соснами хрустеть надоест, а поиграть не с кем. Разве что сам от себя в пещере спрячешься.

И вот тут-то Толстый вспомнил про друзей. И даже покраснел. Ему стало стыдно. Он все съел, а им даже не предложил.

— Ну ладно, — подумал он, — они все равно спали.

Невежливо не предложить поесть, но будить, когда кто-то спит тоже невежливо. Даже невежливей в два раза. Но будить их все равно нужно, и уходить из пещеры, пока великан не проснулся. Но стоит ли рассказывать, что он попробовал великаний суп? Вот в этом Толстый не уверен. Ему казалось, что друзьям это могло не понравиться. Профессору — потому что вдруг бы великан проснулся, а Белочке — потому что есть из одного котла с существом, никогда не чистившим зубы и не мывшим ложку. Бр-р-р…

— Ну ладно, я им приготовлю поесть как-нибудь потом, — решил Толстый.

Он подобрал с пола несколько горстей приправы, которую великан добавлял в котел. Она просыпалась сквозь толстые великаньи пальцы. Понюхал — да, это именно то, что придавало пещерному вареву необычный вкус.

— Медведя я им не обещаю, а вот с курицей суп сварю.

Толстый завернул приправу в тряпочку, и сунул в карман.

— Эй!

Он осторожно потряс за плечо Малыша. Если что, ругаться он будет меньше остальных. Малыш приоткрыл глаза, посмотрел на Толстого не просыпаясь. Толстый подергал Профессора и Белочку.

— Вставайте! — прошептал он.

Гномы зашевелились, стали потягиваться и поднимать головы.

— Тихо вы!

— А?

— Что?

— Великан заснул!

— Великан!

Все разом вспомнили, и где они, и из-за кого они. И почему у них все болит от лежания на камнях.

— Великан заснул, а я проснулся, я раз, веревку привязал, можно в котел закинуть, и попробовать, что он там сварил, — докладывал Толстый. Он нашел хитрую формулу: им наловить супа предложить, а что сам уже пробовал, не говорить.

— Ты с ума сошел!

В один голос чуть ли не закричали Профессор и Белочка.

— Надо быстро уходить!

Это Профессор.

— Он же грязный!

Это Белочка.

— А не прольется?

Это Малыш.

— Нет, не прольется, я уже… — чуть не проговорился Толстый, — я уже…, то есть я уве… я уверен, что не прольется.

— Нет, нет, нет, пойдемте.

Белочке даже не верилось, что им наконец-то удастся выбраться из пещеры. Сходили, называется, посмотреть, чуть навсегда внутри не остались.

Великан слегка заворочался.

15

Рюкзаки собрали, они их почти не распаковывали, и на выход. А вот где выход? В той стороне, это они помнили. Но костер почти погас, свет от него не доставал до стен пещеры, и они терялись в темноте. Вместе со стенами потерялся и выход.

— Вроде там! — повел всех за собой Профессор.

— Там, там тарам, там тарам, — тихо, но радостно пела Белочка.

Дорогу из пещеры им пришлось нащупывать, никакого света снаружи на этот раз не пробивалось. Чем дальше от великана, тем быстрее они шли, и побежали бы уже, но в темноте это невозможно. Шли, держась левой рукой за стену, иначе бы все время на эту стену натыкались. И держась друг за друга, чтобы и друг на друга тоже не натыкаться. Хотя на ноги все равно наступали.

— Ой!

— Извини, Белка!

И это все шепотом.

— Ой!

— Извини, Белка!

— Это не Белка, это я, Профессор, — сказал Профессор, шедший впереди. — Я упал.

— Споткнулся?

— Стена кончилась.

Пахло лесом и горой. А гора — это они только сейчас поняли — пахла как большая поляна в середине жаркого лета, когда ее уже подсушит солнце. Вот только на небе сейчас не солнце, а звезды.

Звезды! Кто бы мог подумать, что обыкновенные звезды могут так радовать. И тихий шум ветра, внизу, под горой, в деревьях. Внизу! Они и забыли, что сидели сразу под землей, в пещере, и над землей, на горе, причем очень даже высоко.

— Пойдем? — спросил Малыш.

— Пойдем, — сказала Белочка.

— Если мы сейчас пойдем, то скоро мы полетим. Ночью по горе ходить я отказываюсь.

Профессор оглянулся, не зная, толи прямо здесь сесть дожидаться рассвета, толи в сторону отойти.

— А мы вообще вверх или вниз? — поинтересовался Толстый.

— Вбок, — буркнул Профессор.

Он не очень-то представлял их дальнейшие планы.

— Нет, правда? Мы уже были на горе? Или мы еще пойдем на гору? — настаивал Толстый.

— Вот уж были, так были, всю жизнь будем вспоминать.

Белочка обернулась на темный вход в пещеру.

— А мы и шли сюда, чтобы вспоминать.

Малыш сел. После пережитого ноги у него слегка подгибались. Толстый опередил его с вопросом о том, что они собираются делать дальше.

— Ну, на горе мы были, — начал рассуждать Профессор, — великана видели, — он загнул второй палец.

— Главное, что он нас не видел, — влез Толстый.

— Но на вершину не поднялись, — продолжил Профессор.

— Я не уверена, что мне обязательно подниматься на вершину. Мы вообще про вершину почти не говорили. Мы говорили: сходим на гору. Вот мы на горе. Мы даже, получается, ночуем на горе. А если ты где-то ночевал, значит, ты там жил. Мы даже пожили немного на горе, понимаете? Что вам еще? Если кто-то хочет, может идти хоть на вершину, хоть куда. А я здесь подожду.

Белочка сложила руки на груди. Ей приключений уже хватило.

— А утром великан выйдет из пещеры и скажет тебе с добрым утром, завтрак!

Толстый для убедительности облизнулся.

— Мне кажется, нам надо держаться вместе, — Профессор посмотрел на пальцы, которые он загибал в честь их достижений. — И я тебя одну тут возле пещеры не оставлю.

— Ну, тогда спустимся вниз, до деревьев, я там прекрасно проведу время, хотя бы умоюсь, а желающие могут повторить покорение горы. Идите с другой стороны, может быть, вам еще великаны попадутся, незнакомые. Привет им от этого передадите. Вы, главное, во все пещеры заглядывайте, и подольше там оставайтесь.

— Знаешь, Белка, мне кажется, никто из нас в пещеру больше не полезет.

Малыш зевнул. Сна в пещере не хватило, чтобы выспаться, а встающего солнца еще не видно даже с такой высоты.

— Когда ты с дерева свалился, кто говорил: больше не буду? И что? Через месяц свалился с забора.

— Так то, с забора. Есть же разница.

— Может нам теперь и под листья в лесу не заглядывать? А то увидим там фей, и утащат они нас в свой подземный город.

Толстый пощупал сверток у себя в кармане. Там лежала великанья травка, он вспомнил про нее потому, что подумал про волшебную пыльцу фей.

— Белка, а что ты ругаешься-то? — Профессор погладил ее локоть, — Испугалась?

Белочка выдернула руку.

— Ну и испугалась, ну и что? А кто не испугался? Ты, что ли?

— Не сердись. Мы все испугались, по-честному.

— Ну, я-то, допустим, не испугался.

Толстый, конечно, испугался тоже, но вот оправился от переживаний он быстрее всех. Долго расстраиваться — это не про него. Как выяснилось, долго расстраиваться из-за великанов, тоже.

— И я хочу понять, что мы делаем сейчас и потом. Спим, едим, идем, если идем то куда? И если едим, то что?

Все посмотрели на Профессора. Он должен решить.

— Знаете, давайте, наверное, поворачивать назад, к деревне. — Профессор смотрел, как далеко-далеко над лесом появляется краешек солнца. — На горе мы были. Вспоминать будем до старости. А что там интересного на вершине, неизвестно. Может, ничего. И можно ли на нее вообще залезть, на эту вершину. А если подумать, что спускаться с вершины придется мимо этой пещеры…

Профессор даже вздрогнул.

— Да, давайте в деревню.

Это подал голос Малыш. Он не меньше Белочки хотел идти назад, но стеснялся в этом признаться. И сейчас сказал побыстрее, чтобы остальные не передумали.

— Ну, в деревню, так в деревню. В общем, хорошо погуляли, — Толстый потянулся, — а спать мы, где все-таки будем? Здесь?

— Здесь нельзя. Светает, надо вниз, — Профессор смотрел на солнце.

— Да куда спускаться, Малыш вон уже спит?

— Вниз спускаться. Спит, разбудим. Нельзя возле пещеры. Ты же не знаешь, когда великан просыпается.

— И идет чистить зубы, — сквозь сон сказала о своем Белочка.

— Да, мы тут спим, а он выходит и говорит: ой, какие хорошие зубные щеточки валяются! И давай Белкой зубы чистить, — выдал Толстый новый вариант встречи великана с Белочкой.

Белочка стукнула Толстого между лопаток. Два раза, за этот раз и за прошлый.

— Ой! Ладно, идем.

Гномы начали спускаться с горы.

Они думали, что их приключения закончились, и им осталось всего лишь вернуться домой.

16

Сверху уже наступило утро, краешек солнца, еще не желтый, а красный, издалека, из-за леса освещал камни, делая их розовыми. Гномы такого никогда не видели, их деревня стояла в лесу, и солнце показывалось над деревьями желтым и круглым. А красный краешек над горизонтом казался плоским. Внизу же, у подножья горы, куда лучи солнца не попадали, еще была ночь. Так они и спускались, из дня, точнее, из утра — в ночь.

— Вот мы слезем, и спать ляжем, — ворчал Толстый. — И непонятно, это та ночь, что уже была, или какая-то другая. А когда проснемся, какой это будет день? Этот или следующий?

— Воскресенье, — сказал Малыш.

— Что воскресенье?

— Так просто.

Тема продолжения не нашла.

И пока они слезли, день наступил и внизу, тот же самый, что наверху, только немного запоздавший.

Слезать вниз оказалось гораздо труднее, чем лезть наверх. Когда поднимаешься, видишь за что руками цепляться и куда ноги ставить. И к скале прижимаешься животом. А когда спускаешься, если лицом к скале, не видно упоров для ног. Если спиной — куда ноги ставить понятно, а руками цепляться неудобно. Толстый попытался спускаться лицом к скале, головой вниз, объяснив, что много раз видел, как спускаются с деревьев белки, но его вовремя остановили.

Гномы спускались по спирали, по тем же самым каменным полкам, что и поднимались. Где-то с одной полки на другую получалось просто съехать, как с горки. Только страшнее — внизу каменный уступ, шириной в пять ладоней, и если, съехав, на нем не удержишься, полетишь прямо вниз. А гора высокая, лететь долго придется, сначала закричишь от испуга, а потом хоть песни пой, хоть стихи рассказывай — времени до превращения в лепешку из гнома хватит.

Спустившись со скалы, гномы по песчаной осыпи дошли до леса, зашли в него, неглубоко, так чтобы гора пропала за деревьями, и устроились спать. Белочка предложила сначала поесть, но они заспорили: что это будет, завтрак, потому что утро, или ужин, потому что еще не ужинали. А спорили главным образом от того, что спать им хотелось больше, чем есть, и никому не было охота вставать, ходить и возиться с едой. Так и заснули, не раздеваясь, не доставая одеял, прямо на ветках и толстой великанской траве, положив головы на рюкзаки. Малыш вообще заснул сидя. Даже странно, что не стоя.

Проснулись от того, что лежать неудобно, от голода — так ведь и не поели, и от какого-то шума, доносящегося со стороны горы. Такие, глухие, редкие удары — бум! Потом тишина, и опять — бум! Но удары не громкие, так что когда просыпались, сначала почувствовали ветки и камни под ребрами, потом голод, и потом только этот стук.

— Толстый, прекрати стучать, — со сна не разобралась Белочка.

— А чт срзу я? Эт не я, — у не проснувшегося Толстого рот толком не открывался.

Солнце еле виднелось над деревьями, так же как тогда, когда они засыпали, только с другой стороны горизонта. Гномы, не спавшие ночь, уставшие после приключения с великаном и спуском с горы, успокоенные тем, что опасность миновала, проспали весь день. Малыш даже не понял, спали они или нет, солнце светит вроде также, и долго прислушивался к своим ощущениям. Ощущение голода подергало его за кишки и убедило в том, что он выспался.

Белочка села, осмотрелась, и, еще зевая, сказала:

— Давайте-ка чистить зубы.

— Белка, ты с ума сошла, — Толстый еще лежал, — у меня в голове все перепуталось, ночь, день, утро, вечер, скоро уже не буду понимать зима сейчас или лето, а ты со своими зубами. Я не могу чистить зубы, если не понимаю, на ночь, или на день я их чищу.

— А что, большая разница? — спросил Профессор.

— Не большая, но принципиальная. Утром я чищу зубы после завтрака, а вечером после ужина. А сейчас ни того, ни другого. — Толстый цыкнул зубом. — От чего их чистить-то?

— А я есть хочу.

Малыш прижал кишки ладонью, чтобы они не трепыхались.

— Все хотят.

Профессор встал и пошел искать дрова для костра. Котел у них, конечно, поменьше, чем у великана, но, главное, что он есть, и очень хотелось в нем что-нибудь сварить, сухие корки с простой водой из фляжек уже надоели.

— Выкладывайте из рюкзаков, у кого какая еда осталось, — скомандовала Белочка.

— Белка, возьми мой, у меня там макароны и пара горшков с тушеным мясом, — крикнул собиравший дрова Профессор.

— У меня сухие лепешки, конфеты, и сосиски в банке, — Малыш снял с банки крышку и понюхал, — еще не пропали!

— У меня картошка, запечем, колбасы копченой немного осталось, — Толстый рылся в своем рюкзаке, — позеленела, — он немного откусил, — но еще ничего!

— А меня еще есть сушеная рыба, если ее размочить водой, можно сварить уху. И конфеты тоже.

Белочка рассматривала горку еды, разложенной на мху. На обратную дорогу им должно всего этого хватить.

— Давайте, макароны с тушенкой сварим. Малыш, набери в котелок воды, а ты, Толстый сделай что-нибудь, чтобы его подвесить.

— А как тут ее как набрать? Она из-под камней еле течет.

— Давайте лучше я наберу! Я из листа сделаю кувшинчик.

После приключения в пещере с ловлей великаньего супа Толстый считал себя большим специалистом по кувшинчикам из листьев.

Пока они возились с костром и котелком, солнце окончательно ушло за деревья. На фоне еще светлого неба темнела верхушка горы.

— Толстый, ты дежурный по кухне, — назначил его Профессор.

— А чего сразу я, я воду принес!

— Толстенький, ты же лучше всех готовишь. И когда что-то варишь, пробуй сколько хочешь, хоть половину выхлебай.

— Ну уж, половину…

Лесть Белочки оказалась куда эффективнее приказов Профессора. Толстый выковырял из горшочков Профессора тушеное мясо и бросил его в закипающую воду, туда же высыпал макароны из полотняного мешочка. Помешал, попробовал. Чуть-чуть посолил. Попробовал еще раз. Бросил лавровый лист. Опять попробовал.

— Чего-то в супе не хватает, — заключил он.

Остальные, пока он готовил, отошли от костра шагов на пятьдесят и смотрели на виднеющуюся между деревьями гору. Шум, вроде бы стихший, или они его не замечали, пока трещали ветками, послышался снова. Бум! Тишина. И снова — бум!

И тут они заметили, что вершина горы, над уступом, где находился вход в великанью пещеру, осветилась красным светом!

17

— Мы это видели, видели! — закричал Малыш, — из деревни видели, помните?

— Да. И шум слышали тоже. Помните, после заката, когда тихо и над лесом далеко слышно.

Профессору как-то не нравились открытия, связанные с тем местом, где жил великан.

— А что это за шум-то? — спросила Белочка.

Над террасой перед великаньей пещерой пролетела еле заметная искорка.

— Так это же костер! Только снизу сам огонь не видно. А гору он освещает, — радовался Малыш догадке.

— У нас костер, — Белочка оглянулась, — и там костер.

— Что бы гору так светить, костер большой нужен. А мы с вами, — Профессор многозначительно посмотрел на Малыша и Белочку — знаем, у кого тут все большое.

— Великан! — Белочка схватила Профессора за руку.

— Ну а кто же еще. Живет он там. Тоже, наверное, днем спал, а сейчас вышел и костер жжет.

— Зачем?

— Откуда я знаю?

— А шум? Стучит тоже он?

— Белка, я не знаю. Давайте-ка лучше поедим. Наверное, готово все.

Пока они стояли, задрав головы, и смотрели на гору, Толстый все пробовал свой суп из макарон с тушенкой, и все ему не нравилось. То ли чего-то было много, толи чего-то не хватало. И тут он вспомнил про сверток с великаньей травкой. Вытащил из кармана, развернул, понюхал. Да, запах тот самый. Так ему в пещере медвежий суп понравился, что он, сам не заметив, от супа из тушенки хотел добиться того же вкуса. Насыпал щепотку в котелок, размешал, попробовал. М-м-м, маловато. Сыпанул целую горсть. Вот теперь самое то!

— Эй вы, идите есть, что ли! Пока есть, что есть.

Пока Толстый сидел у костра и смотрел на огонь, он не слышал таинственного шума — дрова трещали. И всполохов на скале не видел — спиной сидел.

— Идем! — крикнули остальные, — идем уже.

— А что это вы такие медленные, не голодные что ли?

Гномы расселись вокруг костра, взяли ложки, и сидели с ними как на торжественном собрании.

— Ну что, начинаем по команде «пли»? — предложил Толстый.

— Там великан костер жжет, — наконец-то сказал Малыш.

— Да ну! — Толстый посмотрел на гору, но ничего не увидел, — Где?

— На горе, возле пещеры. Отойдешь в темноту, увидишь. Да сиди ты, давай поедим сначала.

Толстый, вскочивший посмотреть, что там интересного, сел на место, согласившись, что сначала есть, а потом смотреть, это правильный порядок.

— Ага, давайте, — Профессор взял свою чашку. — А то мало ли что…

Малыш хотел спросить, чего ему мало, но тут Белочка воскликнула:

— А что это за запах?

— Да ты пробуй, пробуй!

Толстый сиял.

— М-м, вкусно.

Профессор ел задумчиво, Малыш и Толстый так проголодались, что хлебали из чашек, обжигаясь, и не замечая, как суп течет у них по подбородку. Белочка старалась не торопиться, но язык все-таки один раз обожгла. Когда они немного наелись, суп остыл, и новый вкус, не так заметный в горячем, стал особенно ощутим.

— Толстый, а ты что, кроме тушенки, в макароны положил? Что-то я не разберу.

Белочка хлебала жижу, отгоняя ложкой макароны, чтобы лучше распробовать.

— Ой, вы не поверите! Когда вы спали…

И Толстый, образованный тем, что его суп всем понравился, со смехом рассказал, как он проснулся в пещере, как выловил суп из котла великана, как подобрал сухую травку, просыпанную на пол.

— Толстый… Толстый! Так мы ели… Ели великанью приправу?! С пола?!

Вид у Белочки был такой, как будто она наелась червяков и те сейчас очень просили выпустить их наружу.

— Ну да! — радовался Толстый.

— А ты ел из его котла?! Ну ты!.. Ну ты!..

Белочка кинула в Толстого ложкой.

— Э… Ну да, — подтвердил поймавший ложку Толстый уже не так радостно, — ел.

— Какая гадость! Как ты мог! Ты чем думал?

— А что? Тебе же понравилось! Вкусно же! — защищался Толстый.

— Вкусно? Я и представить не могла, что это его! И что ты у него! Из его котла! А он туда руками! А он ложку! Языком! А ты с пола подобрал!

От злости половина слов у Белочки где-то застревала.

Малыш вертел головой глядя то на нее, то на Толстого, а вот Профессор не отрываясь смотрел на великого кулинара. Он когда сильно злился, вообще все слова терял. И сейчас думал, не проще ли Толстого молча придушить.

— Толстый…

— Ну что, тебе же тоже понравилось!

— Толстый…

— Ну чего тебе?

— А если бы великан проснулся, когда ты там по котлу шарил?

— Да не шарил я, я тихонько…

— Тьфу, тьфу, тьфу!

Белочка вытирала язык о свой рукав, забыв про носовой платок.

— Толстый, он мог нас сожрать, и все из-за того, что тебе поесть захотелось! Ну, чем ты думал?

— Да я тихонько! И что вы заладили — чем думал, чем думал. Головой. Ни чем, то есть.

Лучшего оправданья он себе придумать не мог.

— Вот именно, что ничем не думал! — Белочка отплевывалась. — А я теперь вообще из этого котелка есть не смогу, чем я питаться буду, по-твоему!

— Белка, ну, это же просто трава!

— Ее великан трогал!

— И что, что трогал?

— Своими руками!

— Ну не чужими же!

Щеки Толстого горели красным даже в красном свете костра.

— А вдруг мы теперь в великанов превратимся? — испуганно спросил Малыш.

— Вон, он уже превращается, посмотри, какой здоровый! Вон уже шерсть пробивается.

Профессор больно ткнул веткой Толстого в живот.

— Где?

В нервной обстановке даже Толстый с его самими крепкими нервами на свете на секунду поверил, что он и правда превращается в великана.

— Профессор, ты серьезно? Что мы превратимся?

Белочке перспектива оволосатеть сильно не понравилась.

— Ну откуда я знаю, от чего в великанов вырастают? Может от того, что жрут что попало. Этот свой сушеный укроп, или что это там. Если что, говорите Толстому спасибо.

— Эй, эй! Мы же говорили, что не выросли, хотя ели эти грибы слоновьи? Вон, смотри, мне моя одежда тесной не стала! — Толстый оттянул рубашку на животе. Оттянулась она не на много.

— А я ногу натер. Может быть, у меня ноги начали расти?

Малыш сказал это с некоторой надеждой. Немного подрасти он, в общем-то, не против. Если, конечно, он не станет страшным и волосатым.

— Да, действительно, а вдруг мы растем медленно и не замечаем, а когда в деревню вернемся, раз — и через забор перешагнем, такие ноги будут!

— Что?

Белочка аж задохнулась. Ей, в отличие от Малыша ноги сотого размера совершенно не нужны.

— Ну, а я тогда причем, если мы растем медленно? Мы суп только что съели! Он в животе еще не переварился!

Толстый обрадовался тому, что превращение в великанов, если состоится, то не по его вине.

— Профессор, а что ж ты молчал, если думал, что не надо тут из леса ничего есть? — возмутилась Белочка.

— Мало ли что я думал. Я недавно думал, что хорошо бы взять простынь, обмотаться и с крыши спрыгнуть. Если бы я все рассказывал, что думаю, меня бы из дома никогда не выпускали.

— Ну, причем тут из дома!

— Белка, если честно, я об этом подумал, когда мы уже раза три этих грибов-переростков поели. Поздно суетиться. Посмотрел на нас, никто вроде не вырос. Или выросли все одинаково. Придем в деревню, там разберемся.

— Ничего себе разберемся!

Белочка начала оттягивать рукава своей курточки, проверяя, отросли или нет у нее руки.

Со стороны горы раздался громкий и протяжный вой.

18

Гномы замерли. Нужно посмотреть на гору, но поворачивать голову, когда там воет, страшно. Мало ли что увидишь. Вой чередовался с грохотом, только удары чего-то обо что-то стали чаще: Бум! Бум! У-у-у-у-у! Бум! Бум! У-у-у-у-у! И что делать под такую музыку? Или бежать, не глядя, а бежать, когда в темноте кто-то воет, это первое, что приходит ногам в голову. Или все-таки посмотреть — что там происходит. Но тогда нужно снова начать думать головой, а не ногами. Первому это удалось Профессору.

— Надо по-по-посмотреть, — заикающимся голосом сказал он.

— На-на-на что? — так же заикаясь, спросил Толстый.

— Угадай с трех раз, — прошептала Белочка.

Не заикаясь, но злясь на Толстого, который, видимо, решил, если сделать вид, что ничего нет, то ничего и не будет.

— А, может, не надо? — принял участие в дискуссии Малыш.

Профессор ничего не ответил, несколько раз глубоко вздохнул и обернулся. За ним медленно повернулись и остальные.

Гномы потихоньку пошли к лесной опушке. Почему потихоньку, причем Малыш пытался полсти, они бы ни за что не сказали: выло явно издалека. Но так спокойнее. Вот последние перед песчаной осыпью деревья, вот они раздвинули листья травы…

— Хе! Гном!

Толстый показал пальцем куда-то вверх.

Там, на краю каменной террасы, черная на фоне языков разгоревшегося костра, стояла маленькая фигурка. Она держала что-то в руках, видимо камень, и периодически бросала его на землю. Предварительно подняв над головой. Бум! Фигурка запрокинула голову и завыла. У-у-у-у-у! Нагнулась, подняла камень, бросила на землю. Бум. Еще раз. Бум. У-у-у-у-у!

— Гном воет!

Толстый так и держал поднятую руку с пальцем, нацеленным на эту маленькую фигурку, как будто без его пальца никто бы ее не заметил. Он забыл про свою руку, так удивил его вид неизвестно откуда взявшегося воющего гнома.

— Сам ты гном, — Профессор опустил его удивленную конечность, — это великан.

Толстый отвернулся от горы, и посмотрел на Профессора. Профессор утверждавший, что это великан, даже интереснее выступления неизвестного гнома.

— Здрасьте. Где ты видел таких маленьких великанов?

Толстый показал пальцами размер великана.

— Он просто далеко. То есть высоко. Ну, высоко и далеко.

Малыш от волнения путался.

— Толстый, это называется перспектива. То, что далеко, ну, высоко, нет, главное, что далеко, кажется маленьким. Как деревья, когда мы смотрели на них сверху. А они вон какие. Теперь мы на него смотрим снизу.

Белочка, не отрываясь от великана, нащупала руку Профессора.

— Профессор, а он нас видит?

— Нет, н-н-наверное, — Профессор опять начал заикаться, — нет, не видит. Там костер, а здесь темно, и мы маленькие.

Все подумали: это хорошо, что они маленькие. Белочка отошла немного назад, чтобы стать еще меньше. Вслед за ней попятились и прочие.

— А чего это он раскричался? Ночью? — удивился Малыш.

— Не знаю. Может, это у него такое развлечение, ночью покричать. От одиночества. Делать-то больше нечего. — Предположил Толстый.

— Ты же не воешь, когда тебе делать нечего. Иначе бы выл все время.

— А я и не великан.

— Мне кажется, он злиться.

Белочка лучше других улавливала эмоции.

— А вдруг это такой народный великаний обычай, повыть и покидать камень, в честь полнолуния, например, — выдвинул теорию Профессор.

Все посмотрели на небо. Луны почти нет, только тоненький серпик, буквой С. Значит, Луна старела, уменьшалась. А когда серпик будет как круглешок на букве Р, она начнет расти. До полнолуния еще очень далеко.

— Может, это великаны так отмечают, когда к ним гномы приходили. Ну, празднуют. Праздник прощания с гномами. А?

Теперь все посмотрели на Толстого.

— Ты думаешь, это из-за нас? — спросила Белочка.

— Да нет, шучу, с чего ему из-за нас так стараться? Тяжелый же, наверное, камень, это издалека он маленький, а так, наверное, как половина дома.

Толстый уже освоился с перспективой.

У-у-у-у-у! Бум! Великан бросил камень, но поднимать его не стал. Подошел к самому краю скалы и посмотрел вниз. Дышал он тяжело, видимо упражнения с камнем его утомили, пар от него валил, как дым от головешки.

— Это он куда смотрит? — нервно спросил Малыш.

— Вниз, — ответила Белочка.

— А что тут внизу?

— Ну, лес. Камни.

— Мы тут внизу. И больше никого нет, — не дал им успокоиться Профессор.

Белочке это не понравилось.

— Профессор, ты же говорил, он нас не видит?

Великан приставил ладони к лицу, он прикрыл глаза от света своего костра, и подался вперед, в сторону гномов. Они услышали, как он с шумом втянул ноздрями воздух.

— Нюхает, что ли? Мы не мылись неделю, мы унюхиваемся за километр, — прошептала чистоплотная Белочка, понюхав свой рукав.

— Ой, — испугался Малыш.

— Что-то он нюхает. И куда-то смотрит. Но нас не видно. Не должно быть видно, — бормотал Профессор, — а мы его видим, потому что у него костер.

— Костер! — крикнул он.

— Что костер?

— Мы же про костер забыли! Ушли и забыли. Он не на нас смотрит, он на наш костер смотрит! Сверху он как искорка, но мы же видели, какие у него глазища огромные, вдруг он в темноте как днем видит!

— Бежим, — решил за всех Толстый, и рванулся куда-то в темноту.

— Стой! — Профессор успел поймать его за рубашку. — Куда ты? Бежим костер тушить.

Даже отсюда, с места, где они стояли, их костер еле-еле заметен, а до великановой террасы гораздо дальше. Но гадать — на что смотрит великан — на их костер, или какую-то особо симпатичную сосну в темноте рассматривает, гномы не хотели. Они хотели побыстрее потушить огонь. Толстый, Малыш и Профессор начали затаптывать угли, но их осталось еще много, и в центре они не тлели, а горели, над ними поднимались языки пламени. От диких плясок гномов в костре, разлетались снопы искр.

— Стойте, так нас еще заметнее, — остановил друзей Малыш, — вот как надо.

Он перевернул котелок с остатками супа прямо в огонь. Осталось его много, по второй порции съесть никто не успел, из-за кулинарных откровений Толстого, и костер погас. Угли зашипели, взлетел столб белого дыма.

— Ну вот, все, теперь он нас не найдет, — Малыш отряхнул ладони.

Гномы стояли у погасшего костра.

Дым поднялся вверх, растекаясь шляпкой гриба, и растаял в темноте.

Из темноты раздался вой еще страшнее прежнего.

19

— Запах! Суп! — закричал Профессор.

— Ну, всё уже, всё, забыли же про мой суп, — возмутился Толстый. — Вон, все вылили, а то, что съели, между прочим, никто не выплюнул.

— Там же запах! Травки!

— Отстаньте уже от моей травки.

— Да если бы она была твоя, дурья башка! Она великанья! Слушайте, кажется, я догадался, — быстро заговорил Профессор. — В пещере он нас не учуял, иначе бы поймал. Но когда начал там камни ворочать, точно почуял запах супа, он же вверх поднимался, как раз к нему в нос. А когда вниз посмотрел, костер увидел. Тут даже самый тупой великан догадается, что какой-то Толстый его травкой суп заправлял.

Профессор ткнул кулаком Толстого в плечо.

— Так это что, опять я во всем виноват? Костер ты разжигал, между прочим, — оправдывался Толстый.

— Ты еще скажи, дрова виноваты, в том, что загорелись, перестань на других сваливать!

— Да ладно вам, — примирительно сказала Белочка, — главное, что мы костер потушили, и он нас теперь не видит. И запах улетучился.

После приключения с костром страх отступил, и она почти простила Толстому негигиеничную приправу.

— Только я все равно не понимаю, чего так выть из-за какого-то запаха.

— А ты вспомни, что Малыш рассказывал.

Профессор сел на землю и в темноте, на ощупь, начал собирать свой рюкзак.

— А что я рассказывал? — не понял Малыш.

— А то. Что когда-то давно гномы таскали у великанов еду. И великаны их ловили.

— Ну.

— И ели. Собирайтесь, давайте.

— Подожди, ну причем здесь это? — вмешалась Белочка. — Это же когда было. Тогда нашу деревню еще не построили.

— А ты знаешь, сколько живут великаны? Малыш, что там, в сказках, про это говорится?

— Про то, сколько живут, ничего не говорится.

— А этот может быть тот самый великан?

— Какой тот самый?

— Ну, про которого твои сказки. Один из тех. Ну, помнишь, зима, есть нечего, гномы в пещеры, а в пещерах великаны.

— Да какая разница, тот — не тот, — перебила их Белочка, — мы же еду у него не брали.

Она тоже шарила в темноте руками по земле, собирая свои вещи. Нужно еще решить, к чьему рюкзаку привязать котелок, весь в остатках супа и золе, мыть его никто не собирался, некогда. Толстый понесет, как во всем виноватый. Белочка потихоньку привязала котелок к его рюкзаку.

Профессор встал и закинул свой рюкзак за спину.

— Белка, в том-то и дело, что мы брали у него еду.

— Какую?

— Такую. Приправу.

— Эй, приправа это не еда!

Толстый почуял, что для него этот разговор может плохо кончиться, и поспешил вмешаться.

— Толстый, — спокойно сказал Профессор, он не собирался сейчас с ним ругаться, — если это едят, это разве не еда?

— Да какая это еда, разве травой наешься? Тоже мне еду нашел.

— Не в этом дело. Мы взяли у него то, что пахнет как еда, и то, что добавляют в еду. Это часть еды, понимаешь, приправа, часть еды. Значит, еда. И ты ее взял.

— Да что я там взял, одну горсточку!

Толстый показал горсточку.

— Ты еще у него из котла ел, сам же рассказывал! — Белочка тоже завязала свой рюкзак, — это как называется? Украсть еду, это не называется, по-твоему?

— Это называется, попробовать, вот как называется! Да и сколько я там съел, каплю, никто бы не заметил, даже моя бабушка, тем более такая громадина.

Некоторое время Толстый и Малыш молча собирались. Белочка и Профессор стояли с рюкзаками на плечах и смотрели по сторонам. Со всех четырех сторон одинаковая непроглядная темнота.

— Он нас за это съест?

Малыш сказал вслух то, что сейчас всех интересовало больше всего, но никто не решался об этом заговорить.

— Нет, — Профессору очень хотелось в это верить, — но лучше, наверное, от горы подальше отойти. Все равно уже никто не заснет, днем выспались, чего зря сидеть.

— Профессор, мы же ноги в темноте переломаем, давай хоть факелы зажжем, — предложил Толстый.

— Нет, не надо света никакого. Не надо. Потихоньку пойдем.

Вокруг темно, хоть глаз выколи. Кто выколи, кому выколи, зачем выколи? Сучек гному глаз выколи, в темноте, за то, что по ночному лесу шарахается. Как бы еще не заблудится. Но не страшно, солнце взойдет, по солнцу сориентируются, в какой стороне деревня. Лучше идти, чем сидеть и слушать вой. Впрочем, выть великан как раз перестал. Толстый с Малышом продевали руки в лямки рюкзаков.

— А мы ведь назад возвращаемся, домой, в деревню, — тихонько сказала Белочка, — закончен наш поход.

— Белка, когда дойдем до деревни, тогда закончен, — Профессор пытался рассмотреть что-нибудь в темноте, — а пока поход продолжается. Шагаем.

Малыш, переминаясь с ноги на ногу, наступил на ветку и она громко хрустнула.

— А ведь тихо стало, — заметил он.

Действительно, ветер, еще недавно шумевший в кронах сосен, затих, как это бывает с ветром по ночам, великан не выл и не стучал, ночных птиц почти не слышно, а летучие мыши, если и летали, то, как всегда, бесшумно.

Гномы стояли, кто-то должен первым шагнуть в темноту. И вдруг, в этой темной тишине появились новые звуки. Шлеп. Шлеп. Ш-ш-ш-ш-ш. Шлеп. Шлеп. Ш-ш-ш-ш-ш.

«Ш-ш-ш», это не как змея шипит, а как будто что-то сыпется. А «шлеп», это не шлепают кого-то, а как босиком прыгать по полу. Или по камням. Большими ногами по большим камням.

Шлеп. Шлеп. Шлеп.

20

— Что это? — прошептал Малыш.

— Не знаю, — прошептал в ответ Толстый.

— А с какой стороны эти звуки?

Профессор повертел головой, слушая то одним ухом то другим.

— С той. С горы.

— Вы знаете, я представила себе, как если бы кто-то большой прыгал по горе. По этим камням. Они же плоские. Вот и шлепало бы так, наверное.

У Белочки хорошее воображение.

— А шипит что? — Толстый поковырял пальцем в ухе.

— Если кто-то большой прыгает по камням, а камни из песчаника, то это не шипит, это песок вниз сыпется, из щелей, — сообразил Малыш.

— А чего этот кто-то большой распрыгался? — нервно поинтересовался Толстый, — то кричит, то камни кидает? Что у него там, зарядка? Ночная. Попрыгает, потом начнет пресс качать? Нашел вообще время спортом заниматься.

— А он не на одном месте прыгает, — сказал Профессор, внимательно прислушиваясь, — он вниз прыгает. Слышите, все громче становится?

— Как это вниз? — не понял Малыш.

— С горы спускается. Прыгает с одного камня на другой. Там где мы полчаса вниз карабкались, он просто спрыгивает.

— А зачем это ему вниз? Что ему ночью внизу делать? — забеспокоилась Белочка, — Толстый, ты куда?

Толстый, сдавленно крикнув что-то вроде «Прфср!» схватил за руки Белочку и Малыша, и с треском воткнулся в кусты, таща их за собой как паровоз вагоны. Профессор побежал за ними и тут же получил по лбу распрямившейся веткой. Тогда он пристроился сбоку, прикрыл лицо руками, и побежал вместе с друзьями.

Так они не бегали еще никогда. Так, это не значит — так быстро — нет, рекорда они не поставили. Но бежать в темноте по лесу, это как бежать по лесу с завязанными глазами. Попробуйте, если хотите. Только заранее обмажьтесь зеленкой. Через два шага на третий кто-нибудь спотыкался и с треском и криком «мама» валился на землю. Толстому пришлось отпустить руки Малыша и Белочки, только начав бежать, он врезался в дерево, а Малыш и Белочка, которых он держал, обогнув дерево — друг в друга. Через несколько минут они все бежали рядом, падая, стукаясь головами о деревья, прикрыв ладонями глаза, чтобы не выколоть их о ветки: смотреть все равно не на что, в такой-то темноте. Не потерялись только потому, что так громко трещали у них под ногами сухие ветки, так громко они ойкали набивая синяки, а Белочка даже взвизгивала, что в самой темной темноте они легко нашли бы друг друга на слух. А если они могли найти друг друга…

— Стойте, — прохрипел Профессор, — стойте!

Но друзья его не слышали из-за собственного загнанного дыхания и треска веток. Ему пришлось догонять на слух каждого по очереди, и дергать сзади за рюкзак, так что гномы падали назад и с размаху садились на землю. Упав, они не пытались встать и снова побежать, потому не понимали — куда? И потому что очень устали. Потом, когда рассветет, они увидят, что за эту пробежку, им казавшуюся долгой, длиной в целую ночь, хотя на самом деле бежали всего сорок минут, гномы исцарапались и набили синяков как за целый месяц каникул.

Они сидели в нескольких метрах друг от друга и тяжело дышали.

— Стойте, — повторил Профессор, хотя уже никто никуда не бежал, — стойте, так он нас услышит.

— А, а, а, — Толстый никак не мог заговорить, — а кто услышит?

— А ты от кого бежал?

— От, от, от, не знаю…

— От великана мы бежали, — Белочка вытирала потное лицо, — чтобы не поймал.

— А он ловил?

Малыш чуть снова не вскочил на ноги.

— Он вниз спускался. Толстый испугался. И побежал.

— А вы не испугались? — Толстый не счел нужным доказывать, что он ни капельки не испугался. — Ты, Профессор, не испугался что ли?

— Испугался, испугался, успокойся.

— Я вообще ничего не помню, — признался Малыш, — шлеп, шлеп, потом темнота и все время по лицу бьется.

— Тихо! — Белочка вспомнила про звук прыжков спускавшегося с горы великана. — Слушайте!

Но ничего кроме собственного громкого дыхания они не услышали. Белочка вспомнила, как, еще маленькими, они играли в сарае. Придумывали, что в темноте кто-то есть, страшный, потом с визгом бежалинаружу. И хотя знали, что в сарае нет даже кошки, пугались очень даже сильно. Вот бы хорошо и сейчас так: придумали великана, испугались, а на самом деле никого нет. Лучше вести себя как глупые малыши, чем на самом деле убегать от настоящего великана.

Белочка прислушалась. Гномы отдышались, и стало по-настоящему тихо, как и должно быть тихо ночью в порядочном лесу. Неужели им показалось? Но вот вдали что-то зашуршало. Песок на осыпи у подножья горы! Тихий треск, как будто кто-то вошел в лес, только гномы наступали на одну ветку, а тут трещали сразу пятьдесят. А теперь громкий треск! Это сломалось дерево, невозможно не догадаться! И еще одно, и еще! И низкое-низкое рычание, как рычит собака, перед тем как не залаять, а сразу укусить. Белочка тихо заскулила. Играть в прятки с великаном в темноте, это не то, о чем она мечтала, отправляясь в поход. И сейчас она больше всего хотела зажмурить глаза, а когда откроет — чтобы родная деревня оказалась где-то рядом. Треск стих, великан остановился. Тишина. Гномы выдохнули, оказывается, они сидели, задержав дыхание.

— Нет, ну не может он нас найти, темно же совсем, — жалобно прошептала Белочка, уговаривая саму себя.

Великан молча стоял, гномы молча сидели. Но вот хрустнул ствол. Великан снова пошел, теперь уже уверенными шагами в сторону гномов, раздвигая деревья, как мы раздвигаем траву.

21

— Бжм!

Белочка хотела крикнуть, но Профессор зажал ей рот.

— Тихо! — прошептал он в ухо, — мы от него не убежим, он так один раз шагнет, как нам десять минут бежать надо. Прячемся!

— Под листья! — Толстый лег на спину и натянул на себя лист травы, размером с хорошее одеяло.

— А если наступит? — Малыш потянул сразу два листа.

— Нет, нет, не пойдет, не так! — голос у шепчущего Профессора слегка дрожал.

Он пошарил руками вокруг. Гномы лежали в траве высотой с молодые березки. Сверху, да еще в темноте их действительно не углядеть. Наверное. Но этого мало. Потому что если великан их увидит, то поймает. А если не увидит — наступит. И неизвестно, что хуже. Под ними лесная подстилка — сухие сосновые иголки, опавшие листья, у корней дерева — мох. Мох! Мох великаньего леса, пружинивший как три матраса, если положить их друг на друга, и, наверное, такой же толстый.

— Давайте в мох!

— Это как?

— Копаем!

Надо сказать, что гномы очень хорошо умеют копать. Погреба в их деревне вырыты под каждым домом, большие, соединявшиеся между собой подземными ходами. От одного входа, обычно, в кухне, через люк в полу, шли ответвления в кладовые. Отдельная кладовая — для картошки, отдельная — для овощей, еще одна для варенья, с крепкой дверью на замке.

Мягкий мох легко копался руками. Толстый поддел верхний слой, отложил в сторону, и все стали разгребать то, что под ним. За несколько минут, они даже не выкопали норку, а распихали мох в стороны и нырнули внутрь. Профессор, залезавший последним, закрыл их убежище неповрежденным куском мха, как кастрюлю — крышкой. Мда, вспоминать про кастрюлю, прячась великана, это он зря. Теперь они сидели в норе, в темноте, прижавшись друг к другу как зайчата, и как зайчата дрожали. Подо мхом было глухо, и то, что великана не слышно, спокойствия гномам не добавляло. Непонятно где он, приближается или уходит прочь.

— Где он? — тихонько спросила Белочка.

— Не знаю, — разом шепотом ответили остальные.

— А сколько нам тут сидеть?

Малыш поерзал, устраиваясь поудобнее. Это не сложно, ни камней, ни иголок, надо только себя вдавить в мох посильнее, что бы он принял форму тела.

— Пока не уйдет.

Профессор подгреб мха себе под голову.

— Да он вообще-то живет тут! Куда он уйдет, в самом деле, к нам в гости что ли?

Толстый вытащил из рюкзака фляжку и выпил пару глотков. После бега с препятствиями в темноте в горле совсем пересохло.

— Ну, куда-нибудь подальше. Назад на гору. Дай попить!

Профессор услышал бульканье и протянул руку, нашаривая флажку в темноте.

— А как мы догадаемся, что он ушел? Мне тоже оставьте, — попросила Белочка, — могли бы и предложить, а не хлебать молча.

— Держи.

Профессор нащупал руку и вложил в нее фляжку.

— Спасибо, — сказал Малыш.

— Эй, а я? — возмутилась Белочка.

— Ой, я думал это ты. Малыш, дай потом фляжку Белке.

— Вот интересно, — продолжил Толстый, — ушел он или не ушел, мы пока здесь сидим не узнаем. Мы даже не узнаем, что наступило утро. Будем здесь сидеть-сидеть, а когда вылезем, окажется, что мы постарели, потому что прошло сто лет. Как в холме у фей. Пора бы им, кстати, появиться, после великана-то. Белка будет такая седая-седая.

— Ой, — воскликнул Малыш.

— Извини, это я его хотела стукнуть. Возьми фляжку, спасибо.

— А ты Толстый, если не хочешь тут сидеть, — предложил Профессор, — выгляни наружу. Ты сейчас так осторожно голову высовываешь, и смотришь. А там что-то такое большое и круглое.

— Что?

— Великаний глаз!

— Ой!

Это опять ойкнул Малыш.

— Извини, — сказала Белочка, — я хотела Профессора стукнуть. Перестань пугать, и так в темноте сидеть страшно. А еще не мылись все неделю.

— Белка, ну не нравится, не нюхай, я же не заставляю, опять ты мылись — не мылись, опять ты про запах, — Толстый понюхал свой рукав, но ничего плохого не унюхал. Рукав пах рукавом.

— Запах!

Профессор попытался вскочил, но стукнулся головой о корень, так что в глазах заискрило, и рухнул назад в мох.

— И ты туда же!

Толстый надулся, но в темноте этого никто не оценил.

— Да нет! То есть, ну да! Запах великаньей травки! Лишь бы он нас не учуял.

— Не учует, тут мох, мы все съели, что не съели, вылили.

— Мне кажется, или земля трясется? — Белочка стряхнула с головы комочки почвы.

Послышался тихий шелест. Еще. Еще. Это сверху сыпалась земля. А мох вокруг начал тихонько подрагивать.

— Великан идет!

Если бы Толстый действительно рискнул выглянуть из норки, он бы увидел, как над деревьями сначала показалась лохматая голова, потом туловище. Деревья ему по пояс, великан шел, поворачиваясь из стороны в сторону и принюхиваясь. От его тяжелых шагов с деревьев падали шишки и сонные белки. Лесные зверьки, охотившиеся по ночам, прятались в свои убежища, они знали, что когда трясется земля, нужно прятаться, иначе могут и затоптать. Вот великан остановился, принюхался, постоял на месте, развернулся и пошел в другую сторону. Гномы об этом не знали. Они не шевелясь сидели в норке, во мху. Разговаривать не решались, даже когда земля перестала трястись и сыпаться сверху. Вдруг великан притаился где-то поблизости. Но если темноте не шевелиться и не разговаривать, то быстро заснешь, что с ними и случилось. Утром первым проснулся Малыш.

22

В крышке из мха, закрывавшей вход в норку, оставалась одна-единственная дырочка. Луч солнца через нее светил Малышу на лицо. Малыш заворочался, сквозь еще закрытое веко увидел что-то красное, открыл глаз, и проснулся окончательно. Солнце прямо в глаз — тут трудно не проснуться. Малыш подвинулся, привстал, теперь во всей норке освещена только оловянная пуговица на его куртке. Минуту Малыш ее рассматривал. Если вокруг темнота, а пуговица блестит, может, стоит ее рассмотреть повнимательнее? Нет, ничего интересного, пуговица как пуговица. Малыш зевнул. Посмотрел вдоль луча, вот оно, крохотное отверстие. Он на коленях подполз к дырочке. Заглянул. Увидел что-то зеленое. Траву. Он тихонечко приподнял крышку, в щелочку разглядел мох рядом с норкой и корень сосны. Тогда он отрыл вход полностью и высунул голову. Только что проснувшийся Малыш не помнил, чего это они вчера легли спать в какой-то норе. Великана рядом не было.

Великан! Он вспомнил, от кого они прятались, и свалился назад, от чего проснулись все, на кого он упал. То есть все. Получилась куча-мала из сонных гномов, кто на кого упал, совершенно не понятно, каждый думал, что это все остальные упали на него, специально, чтобы не дать выспаться. Гномы спросонья не всегда бывают добрые и веселые. Слегка поругавшись, они вылезли из норки. Под утро прошел небольшой дождь, капли блестели на траве. Чтобы умыться, достаточно дернуть за какую-нибудь веточку. Толстый, правда, остался недоволен тем, что травяной душ намочил не только его нос, а всего Толстого целиком.

Поели всухомятку, не разводя костра, да и как — сухие ветки намокли. Все равно им больше хотелось уйти подальше от горы, чем посидеть возле горы и хорошенько позавтракать. Гномы выстроились гуськом. Идущий впереди стряхивал все капли с листьев на себя, остальные оставались сухими. Но только пока не менялись — тогда тот, кто шел впереди становился сзади, и сох на ходу, пока кто-то другой работал губкой, впитывающей воду.

Первым возглавил процессию Профессор, за ним шли Толстый, Малыш, и Белочка. Когда пришла ее очередь стряхивать воду, Профессор предложил ее подменить, но Белочка отказалась, сказав, что так она хоть немного помоется. Так они сменились насколько раз, и солнце уже встало над лесом прямо, наступил полдень. Трава просохла, и менялись гномы — кто впереди кто сзади — скорее по привычке, чем по необходимости.

Когда Белочка в очередной раз шла сзади, она остановилась завязать шнурок. Окликать гномов не стала, лес редкий, не потеряется, сразу догонит. Шнурок завязала, но когда поднималась, фляжка в рюкзаке уперлась ей в бок, пришлось его снять и переложить вещи. Друзья уже скрылись где-то впереди, но она не спешила, понятно же, в какую сторону идут, куда они денутся? Но когда она пошла быстрым шагом за ними, то, ни через минуту, ни через пять, ни через десять, гномов Белочка не увидела. Остановилась, повернулась, вглядываясь между деревьями, но кричать, аукать, не решалась. Мало ли что.

Ну вот. Она заволновалась. Не хватало еще потеряться. Она и одна дорогу домой найдет, но от нескольких дней пути в одиночку, с мыслями о том, не случилось ли что с остальными, она перенервничает. А эти еще и дразниться потом начнут.

— Ау! — крикнула Белочка, но тихонько, скорее, для себя самой, чем для пропавших гномов, — Ау!

И услышала, где-то справа, совсем не в той стороне, где ожидала, такое тихое: «а!»

— Ау! — уже громче крикнула Белочка.

Раз ей отвечают, значит, можно кричать не шепотом.

— А-а! — тоже громче кто-то крикнул за деревьями.

Белочка собралась уже крикнуть в полный голос, набрала в грудь побольше воздуха, но ее опередили.

— А-а-а!

Вот это уже совсем громко, и кричали все трое, она различила их голоса, хотя кричали они хором одно и тоже: «А-а-а!». Белочка выдохнула и даже закашлялась.

— Но почему они кричат «А!», а не «Ау!», или не «Белка, мы здесь»? — подумала Белочка. — Ладно, пойду им навстречу.

Тут «А!» сменилось на «О!», или «Ой!», за деревьями из-за эха не разобрать. Белочка поспешила к друзьям, у нее появилось нехорошее предчувствие. Да какое там предчувствие! Белочка не успела даже хорошенько разволноваться, потому что сразу испугалась. И побежала еще быстрее.

— А!

Коротко испуганно крикнув, он остановилась, воткнув каблуки в землю, рухнула и перекатилась под куст земляники. Над деревьями поднялась голова великана! А вот рука великана! А в руке у него болтаются гномы, и сейчас их крик долетал до Белочки напрямую, не разбивался стволами сосен, и она убедилась, что они кричат и «А!» и «Ой!», но никак не «Ау!» Ей даже показалось, кто-то крикнул «Белка беги», кажется, Профессор. Это слышалось так: «Бка, бги!».

Великан поднялся над деревьями во весь рост. Всех трех гномов он держал одной рукой, за ноги, головой вниз, перед своим лицом, периодически встряхивая и поворачивая разными сторонами.

— Он их рассматривает! — поняла Белочка.

Вскочила и побежала к нему. Уже потом, Профессор объяснил, что он кричал «Белка, беги», чтобы она бежала прочь от великана, но тогда она поняла только так: ее зовут на помощь. Даже если бы гномы молчали, как дохлые рыбы, даже если бы они кричали «убегай» по буквам, даже если бы они написали это слово на бумаге и прислали ей по почте, она бы все равно поспешила на помощь.

Великан развернулся и пошел, размахивая гномами и сбивая ими листья с верхушек деревьев. Белочка побежала за ним.

— Только бы не съел! — вот что она думала те два часа, пока бежала, чтобы не отстать от медленно бредущего великана.

Так запыхиваться ей не приходилось, пожалуй, еще никогда, да и столько времени непрерывно бежать тоже, но эта мысль: «Только бы не съел», не давала ей чувствовать усталость. Она даже ног не чувствовала, двигала ими как деревяшками. Сколько бы она так еще продержалась, неизвестно, но голова великана, мелькавшая впереди за деревьями, пропала из виду.

— Упустила! — с отчаяньем подумала Белочка.

23

Но она не упустила великана, если можно так сказать о гноме, бегущем за ходячей горой. Пробежав еще пару минут, она увидела сквозь деревья темную массу. Великан сел, поэтому и пропал из виду. Солнце уже клонилось к закату, а тут еще и тучи его закрыли. Наступили сумерки, и, видимо, великан решил не возвращаться в свою пещеру. Начал накрапывать дождик, но его, такого большого, это не смущало. Для него самые крупные капли как для гномов самая мелкая водяная пыль.

Белочка прокралась поближе, и увидела, как он прислонился к стволу огромной сосны. Великан подвигал плечами — он чесал спину о шершавый ствол. Сосна от этого чесания закачалась, сверху посыпались иголки, шишки и куски коры. Гномы, которых он так и держал за ноги вниз головами, уже не кричали, потому что устали от своего крика. А когда висишь вниз головой, к ней приливает кровь. В глазах у них плавали цветные пятна, в ушах шумело. Малыша даже стошнило великану на грудь, но тот не обратил на это внимания. Он еще раз их встряхнул, так, что они стукнулись головами, понюхал, от чего Белочка пришла в ужас — она решила, что он их прямо сейчас сунет в рот и съест.

Белочка представила, как огромные зубы, разжевывают ее друзей, те кричат от боли, и замолкают, когда он их проглатывает, и сама чуть не потеряла сознание. Но пока, по крайней мере, великан есть никого не стал. Его сумка, висевшая через плечо, сшита из медвежьих шкур медвежьими жилами. Одну из них Великан выдернул, обмотал ноги гномов, завязал узелок, а конец этой тонкой для себя нитки, но толстого каната для гномов, намотал на указательный палец. Поболтал гномов на нитке, даже крутанул насколько раз ими в воздухе, от чего они снова закричали, положил на землю. Еще поворочался, устраиваясь поудобнее, положил руки на колени, опустил голову, замер.

Гномы, связанные за ноги в пучок, как морковки, цепляясь руками за землю, за траву, поползли от него. Когда нитка натянулась, великан дернул пальцем, гномы, пропахав в сырой земле борозду и поцарапавшись об иголки, подлетели к его ноге. И снова стали отползать. Они, похоже, не понимали, что делают, сознание их почти покинуло, а то, что от него осталось, говорило только: надо убраться подальше. Так они несколько раз отползали, пока не натягивалась нитка, а великан поддергивал их обратно. Наконец, они выдохлись и замерли. Великан подтащил их чуть поближе, почесал колено и тоже перестал шевелиться.

Белочка, смотревшая на все это сидя на корточках за какой-то травинкой, закусив зубами пальцы, чтобы не закричать, наконец, опустилась на землю. Рюкзак не стала снимать — не могла. Легла на бок, так чтобы видеть великана и гномов, и неподвижно лежала, не замечая, что вся промокла. Дождь загнал птиц в гнезда, и никаких других звуков, кроме шелеста капель в лесу не стало. Постепенно стемнело.

Белочка вздрогнула и открыла глаза. Что-то ей приснилась, но что — она не помнила. Резко села. Темнота. Сначала она не поняла, где оказалась, почему темно. Да еще мокро. Поводила вокруг руками — влажные иголки, трава. Великан! Гномы! Да! Он их схватил, она за ними бежала. А сейчас проспала! Вдруг он ушел куда-то и унес Профессора, Малыша и Толстого? Белочка всмотрелась, но ничего кроме ближнего куста не увидела: луну закрывали тучи, наступила самая, что ни на есть, темная ночь. Где же они? Она вспомнила, что легла так, чтобы следить за великаном. Значит он в той стороне, если не ушел. Как она могла заснуть! Белочка ругала себя, злилась и от злости решилась на то, что в другое время побоялась бы сделать. Она поползла туда, где сел у сосны великан.

Проползла несколько метров, поняла, что это очень неудобно, встала и пошла пригнувшись. В такой темноте пригибаться, конечно, не обязательно. Да хоть пригибайся, хоть ползи, великан-то не из-за куста смотрит, а сверху, если уж заметит, то заметит. Но об этом Белочка, к счастью, не думала, а то бы испугалась, и неизвестно как бы все повернулась.

Вот где-то здесь должен быть великан. Белочка выставила руки вперед и шла маленькими шажочками, закрыв глаза, потому, что в темноте все равно ничего не видно, а если зажмуриться, руки начинают больше чувствовать. Вот стебель травы. Обошла. Дерево. Толстое. Остановилась за ним, отдышалась. Сама только что заметила, что дышит часто, как будто бежит, хотя идет еле-еле. Это от волнения. Надо дышать спокойно, тихо, чтобы этот не заметил. Медленно подышала: вдох, выдох. Оттуда, куда она шла, подул легкий ветерок. Белочка почувствовала резкий запах, так пахло в пещере. Значит, великан не ушел! Пошла дальше. Вот какие-то сосульки. Что это? Пахнет мокрой псиной. Да это же шерсть великана! Под дождем она превратилась в сосульки. Белочка чувствовала идущее от великана тепло и стояла, боясь пошевелиться: вдруг как схватит! Постояла минут пять, прислушиваясь к великаньему дыханью. Вроде бы спит.

— Как он так может, спать под деревом, под дождем, не дома? — подумала Белочка.

Хотя, когда твой дом пещера, может быть и под деревом иногда ничего. Как будто на дачу съездил. Но если великан здесь, значит, где-то здесь должны быть и гномы. Скорее всего, то, что она нащупала, это нога. Тогда вот там должна быть рука. Белочка пошла, радуясь тому, что идет дождь, и мелкие ветки, намокнув, не хрустят, когда на них наступаешь. Она уперлась во что-то животом. Веревка! Точнее медвежья жила. Белочка пошла вдоль нее, перебирая руками. Нога! Ноги! Это гномы! Надо их разбудить! Белочка дернула чью-то штанину, и тут Малыш, это была его штанина, пронзительно закричал.

24

Малыш спал и ему снился страшный сон. Он идет по лесу и видит громадного великана. Великан бежит за ним, Малыш убегает, убегает, но великан хватает его за ногу и дергает! Малыш от ужаса начинает кричать.

Все примерно так и было, только за ногу его дернула Белочка, и закричал он не во сне, а по-настоящему. Белочка прыгнула на него сверху, зажав ему рот ладонями. Малыш, еще не проснувшийся, решил, что это его съел великан, попытался закричать сильнее, но не смог и только укусил Белочку. А та, сама еле сдерживаясь, чтобы не крикнуть, нашла его ухо и шептала:

— Малыш, миленький, это я, Белка, не кричи, пожалуйста, а то он нас услышит.

Сначала от крика Малыша, потом от их возни проснулись другие гномы.

— Белка!

— Белка! Это ты!

— Тихо, тихо, это я, только тихо!

Тут она почувствовала, что гномы куда-то уползают! Она схватила кого-то за куртку, чтобы только что найденные гномы никуда не пропали, но и ее потащило вместе с ними. Это великан тянул медвежью жилу, связывавшую ноги гномов.

— Белка, беги, — прошептал Профессор, царапая пальцами землю: задержаться даже на секунду не получалось, что может маленький гном, когда его тащит великан?

Но Белка вцепилась в гномов, она так испугалась, когда их потеряла, и так обрадовалась, когда нашла, что отдавать своих друзей какому-то великану в данный момент не собиралась. Одной рукой она схватила Профессора за воротник, а другой схватила попавшуюся под руку травинку. И они остановились!

Конечно же, это великан перестал их тащить, иначе бы или воротник оторвался, или травинка сломалась, или сама Белочка разорвалась пополам.

Гномы лежали, боясь даже шептать, и ждали, что сейчас из темноты покажется огромная рука, схватит Белочку, и привяжет ее к пучку гномов. Но рука все не появлялась.

— Это он во сне! — решился шепнуть Профессор. — Малыш закричал, он дернул, почувствовал, что мы тут, на месте, привязаны, и дальше спит.

— Белка, привет, — несколько запоздало поприветствовал ее Малыш.

— Привет! Я так испугалась, когда он вас схватил!

— А мы-то как испугались! Я чуть не описался.

Это сказал, разумеется, Толстый.

— Пойдемте, а? — Жалобно прошептала Белочка.

— Куда, мы же привязаны! — Профессор сел и потрогал веревку. — Связаны и привязаны.

Ни порвать, ни развязать размокшую под дождем веревку из медвежьих сухожилий они не могли.

— А у кого нож?

— Я убирала, себе в рюкзак.

Белочка села, вывернулась из лямок, развязала горловину рюкзака — веревки, ее стягивающие тоже намокли, их пришлось тянуть зубами, и начала на ощупь искать в нем нож.

— Вот он!

— Ой, — Профессор в темноте наткнулся рукой на острие. — Белка, какая ты молодец!

Взяв нож, он начал резать. Получалось не столько резать великанью веревку, сколько перепиливать. Постепенно, волокно за волокном сухожилия поддавались. Свободны! Как бы ни так. Веревку, которая шла к пальцу великана, он перерезал, но ноги-то у них связаны, связаны у каждого гнома по отдельности, а еще они все привязаны друг к другу.

— Уползем или здесь будем резать? — Спросил Профессор сразу у всех.

— Ой, ползите быстрее! — Торопила Белочка.

Они попробовали, но оказалось, что гномы, связанные в пучок как морковки, ползают очень плохо. Может быть, поэтому морковные пучки никогда не уползают с кухни.

— А как же у муравьев получается одну гусеницу вдесятером тащить, а мы втроем себя утащить не можем? — удивился Малышь.

— Вот поэтому мы и не муравьи. Давай нож!

Толстый начал перепиливать жилу, стягивающую его лодыжки.

Вот он освободился и передал нож Малышу.

— Теперь ты. Ой, как больно! Ой-ё-ёй!

— Ты чего?

— Кровь в ноги пошла. Кровь веревкой пережало, ноги онемели, а теперь ой как больно, как иголками колет!

Белочка принялась растирать ему ноги, чтобы боль прошла быстрее.

— Ой-ё-ёй! — это освободил ноги Малыш. — Белка, как хорошо, что ты нас нашла, мы бы до утра тут вообще без ног остались!

— Если бы Белка нас не нашла, — Профессор резал свою часть сухожилья, утром нам все равно, хоть с ногами, хоть без ног, ам — и все. Ой!

Белка хотела начать растирать его ноги, но Профессор ее остановил.

— Подожди, это я в темноте порезался, ножом в ногу ткнул, нет, не сильно. Ой-ё-ёй! А вот это кровь пошла!

— Из раны? — испугалась Белочка.

— Да нет, в ноги, циркулировать начала.

— Стоять можете? Ну, все, уходим! — Позвал всех Толстый.

— Подождите, я кое что-то сделаю.

Профессор пропал в темноте.

— Теперь все, пошли.

— Что ты там делал? — Поинтересовался Малыш.

— А я веревку эту к коряге какой-то привязал. Я ее еще засветло заметил. Теперь если этот — они звали великана «этот» — начнет во сне пальцами шевелить, подумает, что это мы там привязаны.

Гномы уползали на четвереньках. Идти они, кроме Белочки, пока не могли, ноги болели, так что на четвереньках получалось быстрее. Белочка ползла из солидарности.

Ночные прогулки по лесу, в темноте становились для них обычным делом, но как они бегали, гномы толком не помнили, и если получили какой-то опыт, сейчас, когда ползли, использовать его не могли. Бум! Это Толстый забодал дерево. Когда ползешь на четвереньках, руки перед собой, чтобы щупать — что там, в темноте, выставить невозможно. Вот они и щупали головами. Бум! Это Малыш нашел свое дерево. Шлеп — это Белочка нашла Малыша, вернее его попу, и врезалась в нее головой.

Через полчаса все уже смогли встать на ноги. Еще через час в лесу посерело, близился рассвет. А они все бежали, пока могли, когда мочь престали — шли. Солнце поднялось над горизонтом, вода, выпавшая с дождем начала испарятся, и лес пропал в тумане. В другой бы раз они остановились, сказав, что в тумане ходить нельзя, но что такое туман после полной темноты ночного леса дождливой ночью! Вот и туман стал рассеиваться. Они все шли. Шли, пока откуда-то из далекого далека, по верхушкам деревьев прокатился едва слышный на таком расстоянии, но все равно очень страшный великаний вой.

— Он проснулся, — сказал Малыш.

— И понял, что мы убежали, — продолжил Профессор.

— И побежал за нами, — подхватил Толстый.

— Как же я устала! — это все, что смогла сказать Белочка.

25

Сил идти дальше, а тем более бежать у них не осталось. Гномы сидели, думая о самом плохом. О том, что великан их найдет, схватит, съест. Поскольку они никогда не видели, как великаны питаются гномами, это перспектива их пугала больше своими последствиями. Они думали о том, что они никогда не вернутся в деревню, не будут вместе играть. Думали о том, что зря они пошли в поход. О том, что великан настоящий, и это гораздо страшнее, чем великан в сказках. И вот было бы здорово, если бы он стал обратно сказочным, а они спокойно вернулись домой. И забыли обо всем. А то воспоминаний набралось столько, что не унести. И еще они думали, что родители будут на них очень ругаться. За то, что они позволят себя съесть. За такие глупости — позволить себя съесть — родители изругают их, как никогда не ругали. И этого если честно, они боялись больше, чем великана. Как у родителей получится их ругать после съедения, гномы как-то не задумывались.

— Зря мы все это затеяли, — почти простонал уставший Малыш. Он уже примирился с мыслью о своем съедении, и теперь думал, что будет после. О родителях, которые расстроятся. — Отец меня прибьет.

— Как же он тебя прибьет, если великан тебя сожрет? — удивился Толстый.

— Не знаю. Он меня и в великане прибьет.

Все представили, как отец Малыша прыгает на животе у великана, а Малыш, спасаясь, бегает по великаньему желудку из угла в угол. Если у желудка есть углы.

— Будь здесь моя мама, она бы так наорала на этого великана, что тот убежал в пещеру, завалил ее камнем, и сидел бы там три года.

— А мой дед снял бы ремень и сказал: великан, иди сюда, я тебя выпорю, — Толстый засмеялся. — А потом бы запутался в штанах и упал, как тогда, когда он за мной погнался, из-за того, что я сломал табуретку.

Гномы тоже засмеялись. Расстраиваться дальше некуда, теперь настроение могло только повышаться.

— А деревня наша не так уж далеко, — задумчиво проговорил Профессор.

— Как это, — удивился Толстый, — нам же еще несколько дней до нее идти?

— Ну, не несколько, а день, может быть два. Мы же туда в гору шли, медленно, по сторонам глазели. А назад под гору, вниз, да еще бежали так, что ничего вокруг не видели.

— А если не видели, откуда знаешь?

— Посмотри, — Профессор, лежавший на спине, потянулся, сорвал травинку и положил на себя. — Она выше меня?

— Нет, чуть ниже.

— А когда к горе подходили, какая была трава?

— Выше, на две головы.

— Ну вот, видишь.

Профессор попробовал откусить травинку и пожевать, как это он делал возле дома, там, где трава по колено, и это у него даже получилось. Только травы набился полный рот, и он стал похож на жующую корову.

— И что, думаешь, успеем?

— До чего успеем? До ужина?

— Ну, перестань. До того, как великан нас съест.

— Не съест.

— Почему?

— Он не ест немытых гномов. А мы не мылись уже неделю. Спроси у Белки, она подтвердит. Она, в отличие от тебя помнит, когда мылась в последний раз.

— Очень смешно. Я умывался, между прочим.

— Когда? Позавчера. Ладно, Толстый, не обижайся, я не про тебя, я так, просто.

— А он нас сейчас ищет?

Белочка надолго отвлекаться от великана не могла.

— Не знаю, — уже серьезно сказал Профессор. — Может быть, плюнул и перестал, может быть ищет. Но мы и правда далеко убежали. Надо отдохнуть немного и снова идти.

Есть не хотелось, но гномы запихнули в себя немного еды. Понимали, что если не поесть, то и идти потом не смогут. А что ели, не обратили внимания. Когда тебя самого скоро, может быть, съедят, какая разница, что там великан будет вместе с тобой переваривать. Есть, перед тем как тебя съедят, это все равно, что себя фаршировать. Толстый предложил наесться шишек, чтобы великану гномы медом не казались. Но вот костра зажечь никто даже не предложил. Если бы не тот костер, разожженный под горой, им бы сейчас не завидовали все лесные зайцы, так быстро бегать не умевшие.

Над лесом пронесся тихий звук, что-то вроде у-у-у, как если бы это у-у-у издавал комар, маленький, но очень толстый. Гномы жевали и звука не услышали.

Идти трудно, ноги болели, но мысль о великане, бродившим где-то там, в лесу, подгоняла и не давала долго отдыхать.

— Марш, марш, вперед, уходим в поход. То есть, выходим их похода.

Толстый бормотал на ходу, сочиняя походную песенку.

Засветло добраться до деревни они не успели. Но почти дошли — трава высотой стала до пояса, грибы снова прятались от них, а не гномы прятались под грибами. Настроение от этих перемен в природе у всех поднялось.

— А меня, может быть, дома похвалят. — Толстый заворачивался в одеяло, — Скажут: Толстый, ты великий первооткрыватель неведомых земель. И памятник поставят. Во весь рост. И назовут в мою честь что-нибудь.

— А знаешь, почему тебе памятник поставят? — улыбаясь, спросил Профессор.

— Почему?

— Потому что он только стоять и сможет, твой памятник, попа болеть будет. Даже у памятника.

Белочка захихикала.

— Ага, а назовут в твою честь ремень. Или курятник.

— Да ну вас. — Толстый отвернулся и засопел.

— Последняя ночь без костра, — Белочка вздохнула, — все-таки хорошо, что мы пошли в этот поход. Если бы вы пошли, а я нет, я бы вся исзавидовалась.

— Чему тут завидовать? — уже сонно удивился Профессор.

— Приключениям. Спокойной ночи.

— А почему курятник-то? — Спросил, наконец-то Толстый, минуты через две.

Но ему никто не ответил, все уже спали.

Ночь действительно вышла спокойной. Утро — просто замечательным. Видимо, там, ближе к горе климат дождливей, чем здесь. Ну да, облака, они же за гору цепляются. Там почти осень, а здесь еще лето — солнышко, птички поют, причем птички мелкие, как им положено, а не синицы размером с собаку.

Гномы дошли до Великаньих следов, цепочки прудов, о них говорили, что это великан тут прошел, а в ямы, выдавленные его ногами, натекала вода. Остановились. Осмотрели пруды новыми глазами.

— Не, не он.

Профессор переводил взгляд со своих ног на ближайший пруд, прикидывая размеры.

— Точно не он.

— Ага, у него ноги поменьше, — согласилась Белочка.

— А что тогда говорят? — спросил Малыш.

— Да сказки все это.

— Так, — Толстый положил руки на плечи Белочки и Малыша, — ни слова больше про сказки, понятно? Хватит нам сказок. Наприключались. Добро пожаловать в скучную реальность. Будем ходить гулять не дальше речки, в лес даже не пойдем, ни шажочка. Обедать, опять же будем. Каждый день. По два раза. Мы уже дома почти.

От Великаньих следов начиналась знакомая земля, здесь проходила граница, до которой ходили гномы из деревни. Теперь скорей домой. Гномы с шага перешли на легкую рысь. Откуда-то сзади послышался треск. Тихий, но он становился громче.

— Неужели догнал?! — с отчаяньем крикнула Белочка.

26

— Как же он нас нашел?! — зло прошептал Профессор, — бежим!

Белочка бежала вслед за Толстым. Бежала и думала:

— Действительно, как же он нас нашел? По следам? Наши следы для него такие мелкие, что он их не разглядит. Костра мы не разжигали.

Котелок, привязанный к рюкзаку Толстого, раскачивался из стороны в сторону перед ее глазами. Белочка подумала, о том, что котелок так и не помыли, даже сейчас грязная посуда ее раздражала.

Котелок! Его действительно не помыли, но это не просто грязный котелок, это тот самый котелок, в котором Толстый варил суп с великаньей приправой! И эта грязь на нем с ней перемешена, а если, как сказал Профессор, приправа это еда, а когда у него воруют еду, великан очень-очень злился, то за ней он и мог бежать!

— Стойте, — закричала Белочка, — котелок!

Все резко затормозили, Малыш даже поскользнулся на траве и упал.

— Что котелок?

— Толстый, отвяжи котелок, брось его в кусты!

— Зачем?

Белочка не дожидаясь, пока он сообразит, сама стала развязывать узел. Пока развязывала, быстро говорила:

— Он пахнет его травой. Если он тогда из-за нее на нас бросился, то мог по запаху за нами пойти.

— Точно, бросайте котелок! — Профессор от нетерпенья стал подпрыгивать на месте.

— Это что он из-за немытого котелка за нами гоняется?

Толстый пытался заглянуть себе за спину, посмотреть, что там делает Белочка.

— Наверное. Может быть. — Она швырнула котелок подальше. — Все, побежали. Нам теперь все равно деваться некуда.

В деревню они забежали через главные ворота. За ними понеслись гномы, работавшие за забором, на огородах. Все это время в деревне говорили только об одном — куда они делись. Три дня все взрослые гномы и дети, что постарше, ходили по окрестным лесам, искали пропавших, вдруг те заблудились. Вдоль реки, ниже по течению, пятеро гномов, в том числе отцы Белочки и Малыша ушли на целых два дневных перехода. Это были самые печальные поиски, потому что искали не живых гномов, а утонувших, вдруг их унесла река. Матери плакали, братья и сестры ходили понурые, все гадали — что могло случиться?

Кто-то говорил, что они играли и доигрались, правда, не говорил до чего. Кто-то вспоминал волков, но летом волки на гномов не нападают. Кто-то решил, что они нарочно спрятались где-то неподалеку, чтобы всех позлить. Но не мог объяснить, зачем им всех злить. О том, куда они ушли на самом деле, не догадался никто. Никому не пришло в голову, что большой уже гном способен на такую глупость — взять и зачем-то пойти к далекой горе.

Так что, когда они влетели в ворота, за ними побежала вся деревня. Если гномы искали славы, то сейчас они ее получат. А потом еще раз получат, и еще.

На площади, где пересекались две деревенские улицы, друзья остановились, тяжело дыша, Их обступило плотное кольцо гномов. На расстоянии. Все молчали, и никто не решался к ним подойти, пока родители всех четверых не протолкались сквозь толпу и не бросились на своих детей. Бросились, чтобы обнять. Да, они придумывали им страшные наказания, но сейчас, когда увидели живыми, думали только одно: какое счастье. Матери снова заплакали, теперь от радости, отцы, честно говоря, плакали тоже. Отец Толстого со слезами на глазах вытягивал ремень из брюк.

Гномы вывернулись из рук родителей.

— Там великан.

Их не слышали, все галдели, разом задавая множество вопросов: где были, почему ушли, от чего поцарапанные, и что, в конце концов, случилось?

— Там великан!

Все замолчали, с удивлением глядя на гномов. Ничего себе! Мало того, что убежали, где-то шлялись, так еще вернулись не в себе. Головой что ли об дерево стукнулись? Вместо того чтобы с ревом просить у родителей прощения, чушь какую-то несут.

— Так, быстро по домам, там поговорим, — строго сказал отец Белочки.

Дочь явно нуждалась в срочной госпитализации.

— Папа, папа, там великан, — еще раз повторила она.

— Белочка, успокойся, о чем ты? Ну-ка пошли.

Она выдернула из ладони отца свое плечо.

— Там великан!

Тут прорвало всех путешественников. Со скоростью прыгающих по лестнице мячиков и с тем же порядком они принялись излагать краткую историю путешествия на гору.

— Мы были на горе! В пещере! А там великан! А он как схватит! А потом как погонится! И теперь он здесь.

История получилась очень краткая, никто ничего не понял.

— Да подождите вы тарахтеть, — перебил их отец Профессора. Давайте по порядку и по одному. — Ты, говори, — показал он пальцем на Малыша.

Хоть перебивая друг друга, но не хором, а по очереди, друзья рассказали про свои приключения. И чем дальше они рассказывали, тем больше хмурились взрослые гномы и тем шире от восхищения и зависти открывались рты малышей. За пять минут им удалось рассказать главное: как шли, как бежали, как он их нашел.

— Так, — подвел черту дедушка Толстого, — я много чего слышал от моего внука, когда он шкодил, и врал, чтобы его не наказали. То кошка у него варенье съест, то собака за колбасой на дерево залезет. К тому, что Толстый может соврать, я уже привык, и махнул не него рукой. Он неисправим. Но что бы вы все четверо, и ты Белочка тоже, — он показал на нее пальцем, — сговорились наврать про великана, этого я от вас не ожидал. Ну никак не ожидал. Неужели хоть кто-то им поверил? — обратился дедушка ко всем присутствующим гномам и продолжил. — Вы позорите своих родителей. Вы себя позорите. Вы позорите всю деревню! Мне стыдно, что я дожил до этого дня. Как вы могли такое придумать? И неужели не могли придумать что-нибудь правдивей. За это мне отдельно стыдно. Толстый, куда делась твоя фантазия? Ну, кто же так врет! Чему я тебя учил? Детский сад какой-то, в самом деле! Тьфу, противно! И где же ваш великан, а?

— Вон, — показал пальцем Толстый.

И тут затрещал забор.

27

Полдеревни было разрушено. Великан пинал дома ногами, и они разлетались как игрушечные. Великан наступал на дома, и они с треском превращались в кучу щепок. Великан отдирал от домов крыши, заглядывал внутрь, а крыши отбрасывал, и они, падая, разрушали другие дома. Наступил конец света в гномьем варианте. Гномы с воем и криками ужаса разбежались по деревне, спасаясь от огромных смертельных ног.

Никто пока не погиб только благодаря погребам и подвалам, и соединяющим их между собой подземным ходам. Настоящие великаноубежища. Гномы по ним перебегали из дома в дом, выглядывая из окон — куда пошел великан. Великан шел по земле, они от него убегали под землей, игра в догонялки с великаном шла на двух уровнях.

Удивительно! Среди гномов были поцарапанные, ушибленные бревнами, одна пожилая гномиха споткнулась и сломала лодыжку, но пока все оставались живы. Хотя сейчас каждому из них казалось, что деревня вместе с обитателями стерта с лица земли. Впрочем, великан еще не закончил.

Четверо друзей сидели за сараем, его крыша сползла на бок и краем упиралась в землю. Когда великан, сломав забор, вошел в деревню, и все бросились кто куда, родители схватили их за руки и потащили за собой. Но они вырвались, умудрились не потерять друг друга в суматохе и теперь думали: что же делать. Все-таки во всей деревне они самые главные специалисты по великану, лучше них никто не знал его повадки. Жалко, что и они практически ничего не знали.

— Что ему еще нужно! Мы же выбросили котелок! Может еще помыть его, чтобы он успокоился? — возмущался поведением великана Толстый.

— Это Белка может разгромить деревню из-за грязной посуды, а великан вряд ли, свою же он не моет.

Профессор осторожно выглянул из-за досок.

— Может быть, он просто так, от злости? Так долго шел от своей пещеры, вот и деревню растоптал, чтобы не зря сходил. Заодно. Не пропадать же. Нам есть что вспомнить, ему тоже есть что вспомнить.

Белочка сидела, спрятав лицо в ладонях.

— Нет, если бы он хотел все разрушить, так он бы уже все разрушил. А он ходит, что-то ищет.

Великан с треском отодрал от чьего-то дома крышу, и заглянул внутрь.

— Он принюхивается! — Малыш поежился. — Он что-то ищет!

— Он не что-то, он гномов он ищет. Проголодался. Будет сейчас нас как дождевых червяков из земли выкапывать.

Толстый сплюнул.

— Нет, когда все тут бегали, как муравьи, он никого не хватал, только головой крутил.

Профессор зажал в руке камень, хотя камень от великана никак не мог защитить.

— Нас же он тогда схватил, у пещеры, и потащил.

Малыш нашел себе щелочку в заборе и тоже наблюдал за великаном.

— А котелок-то тогда у Толстого был, к рюкзаку привязан. А теперь мы его выбросили. Далеко отсюда. Здесь-то ему что надо? Все, избавились от его приправы, будь она неладна. Я теперь даже укроп в суп побоюсь добавлять, честное слово! А то еще вылезет кто-нибудь.

Профессор тоже хотел сплюнуть, но во рту пересохло, плевать нечем.

— Ну…, — протянул Толстый.

— Что ну?

— Ну да.

— Толстый? — вскинул голову Профессор.

— Толстый? — повернулась к нему Белочка.

— Толстый, ты?.. — открыл рот Малыш.

— Ну, я. Ну…

— Гну! Да что я? Говори быстрей!

Все смотрели на Толстого с испугом. Хорошего от него почему-то не ждали.

— Я только сейчас вспомнил, — затараторил Толстый, — я же когда травку эту в его пещере собрал, завернул и в карман сунул…

— Ну и что? — перебили его все хором.

— Ну, я же ее тогда в суп добавил. С тушенкой, — уточнил Толстый.

— Да знаем мы!

Еще бы гномы забыли, из-за чего, а точнее из-за кого их жизнь стала такой интересной.

— Ну и вот, и в суп добавил, — мямлил Толстый.

— И что?

— В суп, говорю, добавил…

— И?

— Не всю, — выдохнул Толстый, — вот, тут немного осталось, — он сунул руку в карман и вышил грязную тряпочку, завязанную узлом.

— Что??? — крикнули все.

Представьте, что за вами гонится кто-то страшный. Вы забегаете домой, открываете дверь — ура, спаслись, избавились — а там десять таких же страшных сидят. Вот что примерно чувствовали сейчас гномы.

— У тебя что, это осталось? У тебя это с собой? — Белочка схватила его за лямки рюкзака и трясла.

— Да, а, а, а, — голова Толстого болталась взад-вперед, — а что, о, о, о?

— Ничего, — Профессор оторвал Белочку от Толстого, — просто надо немедленно выбросить это. Сейчас уже поздно его трясти. Мы все могли бы догадаться.

Толстого очень хотелось побить, но каждая минута, потраченная на битье Толстого, это еще один разрушенный дом в деревне. Нужно что-то предпринять, а когда они избавятся от великана, вот тогда они его и побьют, не торопясь и получая максимум удовольствия. А если от великана избавиться не получится, тогда и некому будет бить, и некого.

— Могли бы догадаться, — повторил Профессор, он думал.

— Да, — поддакнул Толстый.

— Что если он травы в суп насыпал, то откуда-то насыпал, не в кулаке же он ее нес.

— Да.

— Мы же знаем, что он запасливый.

— Да.

— Хозяйственный.

— Да.

— Прекрати дакать!

— Да. Ой, нет. Ой.

— Надо немедленно от этого избавиться. Выбросить. Но не здесь.

— А где выбросить-то? — спросил Малыш.

— Надо убежать с этой гадостью подальше от деревни. Но не просто так. Чтобы он за запахом пошел. Мы его сюда запахом приманили, мы его отсюда запахам уманим. Давай, — Профессор протянул к Толстому руку.

— Что давай?

— Сверток этот свой давай. Я отнесу.

— Нет, — Толстый зажал карман, — я сам. Сам принес, сам унесу. Это же все из-за меня.

Он опустил голову и глубоко вздохнул.

— Ну, допустим, это все из-за нас всех.

— Не из-за всех. Траву я подобрал.

— А в поход все пошли. Давай.

— Нет.

— Ладно,пошли вместе. Я, если что, буду его отвлекать. Белка, Малыш, ждите здесь.

— Ну вот еще, — возмутилась Белочка, — я бегаю быстрее Толстого, почему это я должна ждать? Чего ждать? Пока его великан схватит?

— Все, хватит спорить, — Профессор схватил Толстого за рукав и потащил из укрытия, — побежали!

28

Они высочили из-за развалин сарая, и что было сил побежали по улице, прямо посередине, прятаться от великана они не пытались, наоборот, они хотели, чтобы он их заметил и за ними пошел. Но все-таки бежали они не к великану, рывшемуся в развалинах дома на другом конце деревни, а к пролому в заборе. Добежали, остановились, обернулись посмотреть, что будет. Великан выпрямился и смотрел на улицу, где они только что пробежали. Там теперь бежали Белочка и Малыш! Они не могли позволить, что бы это приключение закончилось без них. Великан рыкнул и перешагнул через целый дом.

— Он их схватит, — крикнул Толстый.

— Доставай, — быстро сказал Профессор и сам полез к нему в карман.

— Нет, в левом.

Толстый вытащил сверток с травой. Профессор схватил, его, попытался развязать узел, но тот затянулся, пока Толстый таскал тряпку в кармане. Тогда Профессор прогрыз ветхую ткань, вытряс щепотку травы, размолотой в порошок, и сдул ее с ладони.

— Пусть почует, что у нас есть.

Великан сделал еще один шаг в сторону Белочки и Малыша, перешагнув через еще один дом. Белочка, наконец, его заметила, взвизгнула, и побежала еще быстрее, схватив Малыша за руку. Великан шагнул еще раз, уже по улице, одним своим шагом почти догнав гномов. Он начал нагибаться за ними. В этот момент запах приправы долетел до его ноздрей. Великан втянул воздух, посмотрел налево, направо. Профессор помахал рукой со свертком. Как будто он приветствовал великана издалека как старого приятеля. Великан, заметив его, несколько удивленно поднял брови, рыкнул и шагнул уже в сторону забора.

— Получилось, — сказал Профессор не очень-то радостным голосом, развернулся и побежал прочь от деревни.

Толстый еле поспевал за ним.

Пролетавший над деревней жаворонок видел такое расположение фигур: от забора, в сторону леса бежали Толстый и Профессор. За ними шел великан, догоняя с каждым шагом. Когда ты великан, бегать за гномами нет нужды, иди себе не торопясь. Он как раз прошел через забор, сделав новый пролом. А за великаном бежали Малыш и Белочка. И жаворонок, не знавший, что тут происходило минуту назад, подумал, что это они гонятся за великаном, а тот спешит убраться от них подальше.

О том, что делать, когда великан приблизится, Профессор и Толстый не договорились, не хватило времени. Поэтому сейчас они бежали и бежали, понимая, что чем дальше уведут великана от деревни, тем будет лучше для всех. Для жителей деревни — потому что больше домов останутся нерастоптанными. Для них — потому что их, наверное, похвалят за спасение деревни. Если останется, кого хвалить. И за спасение не всей деревни, а, максимум, половины. А за второю половину их накажут. Если останется, кому наказывать.

Вот они бежали на солнце, а вот уже в тени. Толстый обернулся. Это тень не от тучи, это тень от великана!

— Прфср, брсай, — на бегу крикнул он.

Профессор обернулся, споткнулся о кочку и растянулся на дороге. Сверток с великаньей травой вылетел у него из руки и прокатился несколько метров. Великан сделал еще один шаг и начал медленно нагибаться. Профессор заворожено смотрел на огромную руку, тянущуюся к нему сверху. Толстый успел пробежать еще несколько шагов и теперь стоял чуть в стороне, понимая, что ни помочь Профессору встать и убежать, ни схватить сверток и побежать с ним дальше, он не успевает.

И тут сзади раздался оглушительный визг, такой громкий и тонкий, что половину этого визга ухо гнома даже не слышало, а вот жаворонок, еще не улетавший далеко, свалился на землю без сознания. Это визжала Белочка, бежавшая за великаном. Она видела, что происходит, и завизжала, сама не понимая зачем. Великан замер, обернулся, и они с Белочкой встретились глазами. Лицо великана сделалось удивленным, лицо Белочки — местами красным от бега, местами белым от испуга. В общем, пятнистым. Великан задумчиво рыкнул, наверное, потому, что гномов, которые так выглядят и так звучат, он еще не видел. Заняло разглядывание Белочки всего несколько мгновений, но их хватило Профессору, чтобы вскочить, а Толстому — чтобы схватить сверток.

Когда великан отвернулся от Белочки, Толстый помахал свертком, чтобы привлечь его внимание, бросил как можно дальше вдоль дороги, в сторону леса, и, схватив Профессора, побежал к кустам на обочине. Великан еще раз обернулся на Белочку, так и стоявшую, тяжело дыша, рядом с Малышом, посмотрел на убегающих Толстого и Профессора…

И нагнулся за свертком!

Когда гномы вернулись в деревню, все жители стояли среди развалин, на перекрестке двух главных и единственных деревенских улиц. Собственно, бывших улиц, улица, это когда есть дома, а домов-то как раз и не было. Так, кучи бревен и досок, ровно утоптанные великаном. Дома сохранились только по окраинам. Никто не расходился, потому что некуда идти. Никто не бросался разбирать обломки домов, потому что нужно еще придумать, что делать, если великан вернется. И решить, оставаться на этом месте, раз уж великан знает про их деревню, или переселяться куда-то подальше. Если дома разрушены, не так важно, где их заново строить.

К вечеру великан дошел до своей пещеры, и сидел на террасе, у костра, изредка порыкивая. Он вспоминал гномов. Белочка, Профессор, Толстый и Малыш сидели рядом с родителями. Причем, Белочка с родителями в доме Профессора, Малыш с родителями — доме Толстого, их собственные дома великан растоптал. Они вспоминали великана, рассказывали свою историю, конец-то спокойно и подробно.

Так закончился долгий век жизни деревни гномов, и начался новый. Они так и говорили — до великана и после великана. Но если прежний век был долгий, то, сколько продлится новый, никто не знал. И в том, будет ли он веком — ни у кого не было уверенности. Может быть, он продлиться всего год, а может быть и месяц. Когда-нибудь мы это узнаем.


Оглавление

  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
  • 6
  • 7
  • 8
  • 9
  • 10
  • 11
  • 12
  • 13
  • 14
  • 15
  • 16
  • 17
  • 18
  • 19
  • 20
  • 21
  • 22
  • 23
  • 24
  • 25
  • 26
  • 27
  • 28