Яблочный ангел [Аше Гарридо] (fb2) читать постранично

Аше Гарридо Яблочный ангел

Мальчик Василий прожил в этом мире три часа, да и то за компанию.

Технически для этого мира он даже и Василием стать не успел. Новенькая мамочка про себя его Васенькой называла еще даже до того, как почувствовала то самое трепетание бабочкиного крылышка внизу живота, о котором читала в специальной книжке для беременных. Но в семье было не принято заранее покупать пеленки, одежки, ванночки, кроватки, коляски и пинетки, а уж имя-то обсуждать заранее — еще страшнее, очень плохая примета. И, ясное дело, никто бы не дал ей назвать ребенка эгоистично и своевольно — самой, а надо было дождаться решения взрослых: мамы, папы, двух дедушек, бабушек одной родной и другой двоюродной, еще трех теть и, возможно, одного дяди, если бы он снизошел, а не отмахнулся бы — сами решайте, какая разница, хоть Кузьмой, хоть Нафанаилом. Еще, может быть, молодого папашу спросили бы, но что с него взять, кто он вообще такой, пацан, ничего в жизни не понимающий. А мамочке, конечно, разрешили бы мальчика Васю кормить, и то под присмотром, потому что бестолковая и как ей можно дитя доверить. А потом и вовсе бы на готовую смесь перевели бы — так и вообще можно без мамочки обойтись, куда как удобно, да и самим сытнее, маленькие детки очень питательные, но едоков не должно быть слишком много.

Из-за имени взрослые бы разругались вдрызг сначала, а потом, чтобы никому не обидно было, поискали бы в святцах, потянули бы жребий, покидали бы монетку, в общем, справились бы постепенно. Иногородние сами бы утихли, а которым с дитём возиться, те, конечно, взяли бы верх.

Василий этих взрослых быстро научился различать по голосам, но потом решил, что можно не напрягаться, говорили они все примерно одно и то же и сами были одинаковые. Та, которой он сам лично нашептал свое имя, была еще не такая, как ее взрослые, но на нее надежды не было. Она, может, и звала его тайно и тихо Васенькой, но так же, как его имя, и его самого не защитила бы — даже и не пыталась бы защитить. Может быть, так же тихо и тайно — от себя самой таясь — радовалась бы, что теперь не она еда, больше не она. По крайней мере, не основное блюдо. Может быть, даже смогла бы, пока взрослые отвлеклись, улизнуть с тарелки.

Так вот была устроена внешняя жизнь, которую Василий наблюдал довольно долго и от этого последние месяцы беспокойно возился в животе, пытался найти выход. Выхода не нашел, но неплохо научился сворачивать из пальцев сразу по две дули на каждой руке и по одной на ногах — там пальцы не так ловко переплетались. Ну а фак — это вообще просто, это он за науку и не посчитал. Потом, правда, сообразил, что выйти пришлось бы к этим, вот этим, которые снаружи.

Конечно, совсем не набраться внешней мерзенькой премудрости ему не удалось, да и кому удалось бы! В одном сериале — Василий с удовольствием прослушал все восемь сезонов и очень радовался, когда пара главных героев улизнула со всех подставленных тарелок, хоть и не без потерь, — ему попалась интересная мысль. Оказывается, даже шпион, проводя долгое время среди врагов, притворяясь таким же, как они, постепенно начинает забывать, кто он на самом деле и для чего здесь, и должен время от времени нарочно это себе напоминать. Василий нашел в этом много общего со своим положением. Вокруг были взрослые — чужие, явно враждебные, начавшие делить его на порции еще до рождения. Он не мог не почувствовать некоторого влияния их взглядов и жизненных стратегий на его собственную этику, еще не подвергшуюся закалке в сражениях с внешним миром. Порой и его посещали сомнительные идеи… Можно ведь вообще не вылезать отсюда: тепло, мокренько, сытенько и можно спать сколько влезет. Но, к собственному облегчению, Василий быстро замечал, что его план включает в себя, как непременное условие успеха, то же самое людоедство, которое так ужасало его в тех, кто с нетерпением ожидал созревания плода. Плодом они называли его, Василия. О заготовке плодов на зиму он тоже успел узнать многое, пока слушал домашний телевизор, так что вопросов было ровно два: съедят ли его быстренько или закатают, и если второе — то сварят в сиропе или замаринуют с пряностями? Что-то, что голоса из телевизора называли шестым чувством, интуицией и даром предвидения, подсказывало ему, что эти, пожалуй, и закатают, и замаринуют. Предуготованные ему взрослые были людьми практичными, хозяйственными, экономными в повседневной жизни, но на праздники стол непременно должен был ломиться от угощений. Василий давился тошнотой, представляя, как его будут откармливать на праздничный стол: за маму, за папу, за дедушек, за бабушку, за другую бабушку, за теть и за дядю. Да, да, и за маму его съедят! И за папу! И за всех остальных — потому что, и правда, там каждый ел каждого, как мог и сколько мог, а Василию предстояло стать главным блюдом, лежать на столе в окружении печеных яблок, с букетиком зелени во рту, как рекомендовали в передачах о кулинарии. Фак, фак, повторял он тихо и тайно, и думал о том, осмелится ли сказать