Орешки для Белоснежки [Ольга Викторовна Дашкова] (fb2) читать постранично

Ольга Дашкова Орешки для Белоснежки

*1*

– А еще по потолку пустим гирлянду, чтоб она свисала с колонн и светила, словно мерцающие огни. Дорогой, это будет событие года, я уверена, что бал-маскарад еще никто здесь не проводил.

Конечно, не проводил. Моя мать будет первая, кто за четыреста лет, что стоит эта усадьба на юго-западе Англии, устроит в ней бал-маскарад в новогоднюю ночь.

Пригласив всю аристократию, что живет в округе, а на местном кладбище, что за старой часовней, перевернутся покойники.

– Николь? Ты почему не кушаешь? Овсянка великолепная, Генри, у нашего повара золотые руки.

Генри мило улыбается, берет мамину ладонь, нежно гладит, целует, а у меня желудок крутит от этой нежности, и великолепная овсянка готова попроситься обратно.

– Это у тебя золотые руки, любовь моя, а еще очень шаловливый язычок.

– Господи, можно без всего этого хотя бы за столом?

Смотрю в окно, в столовой их целых три, высокие, под самый потолок, за ними идет снег и простирается огромная равнина, которая тянется до самого леса. Не считая повара, служанки, шофера и садовника, на просторах усадьбы, что занимает двадцать пять акров прилегающих земель, мы здесь одни.

Тоска.

Тоска и скука.

Скука смертная.

Кто сказал, что в Англии весело?

Только тот, кто здесь не был.

Но моей матери здесь нравится. Ей нравится все, особенно цена этой усадьбы и количество нулей, которыми исчисляется состояние ее любимого Генри.

Вообще, не понимаю, как она его захомутала?

Да так, что мужик в свои, скажем так, немолодые годы, да не просто мужик, а Генри Томас. Точнее, нет, не так – Генри Эндрю Рассел Томас, какой-то там виконт, дальше я забыла.

Так вот, перешагнув пятый десяток, этот обладатель поместья потерял голову и мозги от маминых ног и задницы.

– Николь, ты не заболела?

– Не называй меня этим именем. Ты знаешь, я это терпеть не могу.

– Очень красивое имя, не зря я его тебе дала, в нем есть что-то романтическое.

– Дома меня все называли Мэгги.

– Но теперь наш дом здесь, и ты Николь, как записано твое второе имя в свидетельстве о рождении.

Вздыхаю, с влюбленной женщиной спорить бесполезно, а меня на самом деле зовут Мэгги Николь Брукс.

– Так как ты себя чувствуешь, Николь?

– Отлично, – натягиваю на лицо улыбку, отрываясь от унылого зимнего пейзажа. Да, в Лас-Вегасе было гораздо веселее.

Именно в том Лас-Вегасе, что в Америке, в штате Невада. В городе порока и разврата, городе мигающих огней и царстве игральных автоматов и казино в пустыне Мохаве.

– Кушай овсянку, тебе полезно, и не забудь, в десять у нас тренажеры, а в три пополудни – йога. Ты совсем не занимаешься своим здоровьем.

– Хорошо, мама.

– Я просила не называть меня так.

– Я тоже просила.

– Не хочешь кашу, ешь яблоко.

– Не хочу.

Снова смотрю в окно, вожу ложкой в тарелке, размазывая овсянку. Да, у меня есть лишний вес, его совсем немного, но он есть, и мама постоянно мне так тактично на это намекает. Не то чтоб я комплексную, хотя да, это есть, если учесть, что я выросла в определенной среде, где перед глазами мелькали стройные ноги и подтянутые фигуры.

Я дочь стриптизерши, которая с семнадцати лет крутится у шеста и имеет идеальное подтянутое тело, даже после родов. А вот ее дочурка, наверняка пошла в папашку, которого в глаза не видела все восемнадцать лет своей жизни.

У яркой, тонкой, голубоглазой блондинки родилась девочка с карими глазами и темными волосами. Я иногда вообще думаю, что она меня нашла на улице и, пожалев, забрала себе.

Странно, что она не отнесла меня в приют или не сбежала из клиники после родов, за это ей стоит сказать «спасибо».

Бритни родила меня в восемнадцать, говорит, что не помнит от кого, стриптизерши часто подрабатывают проституцией, это очень опасная профессия. Но думаю, она просто не хочет вспоминать те времена.

А мое детство, да и вообще вся жизнь была не такой, как у обычных детей: гримерки стрип-баров в казино, трейлеры и мамины подружки – вот кто учил меня жизни.

Так вот, именно на работе, в казино «Сфинкс» мамулька и очаровала Генри, через три дня они поженились, а через две недели мы оказались здесь. Не думаю, что вся его именитая родня придет в восторг, но Бритни это уже не волнует, она сорвала куш, да и Генри Томас вполне нормальный дядька.

– Мы здесь надолго?

– Дорогая, мы здесь на всю жизнь, это чистый рай, а Генри – мой бог.

– А ты моя богиня, Бритни.

Генри ерзает на стуле, когда у мамы с плеч спадает край халатика и тонкая бретелька, обнажая плечо.

Второй месяц мы торчим в этом поместье, ладно мать, ей нравится, но я не обязана хоронить свою жизнь, как старинная мебель в комнатах дома.

Я молодая, полная энергии и жизни девушка, хоть и с лишним весом. Я хочу продолжать обучаться актерскому мастерству. В Лондоне много школ и студий, хочу именно туда, а не прозябать здесь, таращась в окно на снежную равнину, и не выгибаться всем телом на йоге четыре раза в неделю.

– Генри, нужно непременно разослать приглашения всем твоим