Корешки [Эндрю Ваксс] (fb2) читать онлайн

Э. Ваксс Корешки

Шон опустился на колени у дверей своего крошечного шкафа, благоговейно достал красную обувную коробку. Он медленно снял крышку и осторожно достал свое сокровище. Эйр Джорданс, самая лучшая модель Найк, роллс-ройс среди кроссовок, поблескивали нетронутой белизной с хитрыми черными вставками. Он нежно повернул один, любуясь сложным узором подошвы, огромным мягким языком, пластиковыми вставками на пятке, через которые он мог видеть воздушные подушки. Независимо от того, насколько тщательно он их рассматривал, Шон не мог найти ни одного изъяна, который бы испортил их совершенство.

Почти двести долларов за пару кроссовок. Бабушка никогда не поймет. Все они должны были жить на ее жалкий чек по инвалидности. Если бы бабушка не могла готовить зелья и околдовывать людей в Трущобе, они бы вообще не могли выжить. Становилось все труднее с каждым годом продавать свои заклинания, бабушка говорила — молодые люди просто не верят в старые способы.

Бабуля не поняла бы, Шон это знал, но она бы никогда не разозлилась на него. Старые люди обычно скупые, но его бабушка никогда не была такой. Она никогда не наказывала его, даже когда он этого заслуживал. Других детей, иной раз, били ни за что. Он слышал, как они рассказывали об этом в школе.

Да, бабушка была старая, и она была немного чудная. И, конечно, была особая задняя комната, куда она его никогда не пускала. Но она всегда была дома, у нее всегда была еда для него. Всегда заботилась о нем, когда он болел или ранился. Ну, может быть, у них не было цветного телевизора, как у всех остальных. Может быть, он не мог играть в «Нинтендо», не мог иметь много друзей. Он жаловался на старуху своему партнеру-курьеру Руфусу как-то.

— Заткнись, дурак! — сказал Руфус.

Шон видел боль в глазах своего лучшего друга, и ему снова стало стыдно.

Бабушка никогда не напивалась, не принимала наркотики, не было странных людей, живущих с ней, все время сменяющихся. Руфус был прав.

Шон заработал на свои особые кроссовки. Он работал усердно. В Трущобе легко можно сделать деньги, внутри и снаружи. Наркодилеры были всегда заняты поиском новых бегунков, многие из них могли использовать умного ребенка, который мог бы хранить записи в голове. Кража и проституция стали образом жизни тут… иногда, конечно, образом смерти. Шон не касался этого. Все лето он работал… таская в газетные киоски чудовищные связки газет, которые грузовики выкидывали на улицах на рассвете, днем он помогал на автомойке. Он не тратил свои деньги, хотя соблазны были велики, а Шону было пятнадцать лет.

Наступил сентябрь, и началась школа. Шон купил сам одежду в этом году, на деньги, которые он заработал. Бабуля гордилась им, но она не знала о кроссовках.

Когда он получил свои первые деньги от водителя, который развозил газеты, он купил бабушке золотое ожерелье. Двадцать долларов, сказал ему молодой человек в длинном черном пальто… за настоящее восемнадцатикаратное золото. Шон подумал, как красиво бы оно смотрелось на бабушке. Он показал ожерелье Руфусу, но друг сказал, что это не золото.

— Тебя поимели, болван. Это просто латунь… Она позеленеет прямо на шее.

Шон все равно отдал ожерелье бабушке. Но так как его учили говорить правду, он сказал ей, что сказал Руфус.

— Иногда люди считают, что думать о худшем — значит быть умными. Это не всегда так, сынок, — сказала ему бабушка. Также она сказала, что ожерелье было действительно золотым. И поцеловала его своими сухими губами.

Она всегда носила это ожерелье. И оно никогда не позеленело.

Шон не мог вспомнить время, когда он не был с бабушкой. Он знал, что его мать умерла, ее убили из окна проезжавшей машины, в то время как она стояла на углу, просто разговаривая с другом. Они так и не не поймали ночных гонщиков, которые так запросто застрелили ее. Полиция сказала бабушке, что стрелки пытались попасть в наркодилера, который стоял там же, рядом, как будто это могло ее успокоить.

В графе «отец» в свидетельстве о рождении стоял прочерк. Руфус пояснил почему.

— Господи, это значит — твоя мама не сказала им имя твоего отца в больнице, вот и все.

— Почему она им не сказала?

— Потому что соцслужба пошла бы требовать от него деньги на твое содержание, понимаешь?

Шон кивнул, как если бы он все понял, но он был в смятении. Бабушка не обращалась в соцслужбу, ее госпенсия шла ей за то, что она работала всю жизнь. Горничной. В Луизиане, откуда она была родом. Откуда была родом и его мама. Но мама приехала на север, когда была еще совсем молодой девушкой.

— Приехала на вечеринку, осталась на похороны, — сказала ему бабушка.

Иногда, к ним приходили люди, к бабушке, когда у них что-то случалось. Бросивший любовник, работа, которую они надеялись получить… такие проблемы. Бабушка, казалось, всегда знала, чего они хотели, даже прежде чем они озвучивали свою просьбу. Она говорила на иностранном языке, когда работала… вроде как французский, думал Шон, но он не мог сказать наверняка. Он знал, что это не испанский, который он слышал каждый день в школе. И она работала с корнями. Особые корни, которые она где-то доставала. Сушеные старые штуки, все переплетенные и ужасные. Но бабка умела с помощью них кое-что, так говорили люди. Некоторые люди, по крайней мере.

Другие люди говорили, что она сумасшедшая.

Школа начиналась завтра, и Шон не мог решиться. Его любимые кроссовки не изменят его статус, лежа в шкафу, но если он выйдет в них… это рискованно. Трущобы были полны бродячих банд. Они бы забрали вашу одежду через секунду, оставив вас истекать кровью на земле, если бы вы пытались их остановить. Школа была рядом, но это была бы длинная, длинная прогулка.

— Я иду на улицу, погулять, бабушка. Купить что-нибудь?

— Нет, сынок. Просто будь осторожен, слышишь?

— Да, мэм.

Шон пошел по лестнице. Всего семь пролетов, а лифт пугал его. Страшно застрять внутри и не смочь выбраться.

Он заметил мистера Барта на площадке третьего этажа. Мистер Барт был чудовищным, рост — более шести с половиной футов и более трехсот фунтов мышечной массы. Но с головой у него были проблемы, и он мог быть опасен — снести вам голову одной рукой, запросто. Хотя он никогда не мог никого поймать, его ноги не работали. Мистер Барт носил свое огромное тело в стальной клетке, от пояса до пола. У клетки было четыре резиновые ножки, как ходунки. Больница сделала такие ходунки специально для него, наверняка. Мистер Барт брался за клетку, выкидывал ее вперед, а затем перебрасывал ноги, поддерживая весь свой вес на массивных предплечьях. Его ладони были размером с телефонные книги… «желтые страницы». Его приближение было слышно за милю… как будто топал слон.

— Добрый вечер, мистер Барт, — крикнул Шон.

— Мои деньги! — рявкнул гигант, прикасаясь к кожаному мешку, накинутом на крючок, спереди его ходунков.

— Конечно, мистер Барт. Ваши деньги.

Монстр улыбнулся. Дети всегда выхватывали его маленькую сумку, просто чтобы показать, как смело они флиртовали с опасностью. Они хватали сумку, бежали вниз по лестнице, забирали несколько монет, кидали сумку и убегали. Мистер Барт никогда не мог поймать их.

Он топал следом и ронял себя на пол, чтобы подобрать свою кожаную сумку. Потом он ставил себя в вертикальное положение снова, ужасно рыча.

Все говорили, что если он когда-либо поймает одного из тех детей, он их разорвет, как мокрый Клинекс.

Шон сбежал по ступенькам, заметил Руфуса через улицу и махнул рукой.

— Что случилось, что-то дома? — поздоровался Руфус.

— Ты знаешь.

— Ну да, ты все еще носишься с этой обувью, наденешь их завтра в школу?

— Да.

— Тебе стоит это сделать, приятель. Дамы не поймут, зачем ты работал так упорно, чтобы они лежали у тебя дома, верно?

— Верно.

Они ударили по рукам, Шон почувствовал себя увереннее, рядом с другом. Молодой человек девятнадцати лет повернул за угол, одетый в разноцветную кожаную куртку с изображением бильярдного шара, черные кожаные кроссовки на ногах, с характерным красным мячом «Рибок Пампс». Он жестко посмотрел на друзей, и усмехнулся, проходя мимо развязной блатной походной.

— Уныло, он думает, что он плохой парень, раз так ходит? — сказал Шон.

— Брат, он и есть плохой парень. Это Маркус Браун, мужик. Видел его куртку? Она стоит чертову тысячу долларов в магазине.

— И что он сделал? Сорвал ее с кого-то?

— Ты не знаешь, что это за куртка? Это знаменитая куртка, мужик. Маркус, он наехал на этого парня из Домов Джефферсона, сбил его с ног, сел на него и ткнул ствол ему в лицо. Маркус, он не выходит без своего девятимиллиметрового. Маркус сказал отдать ему куртку. Этот мальчишка… до него не дошло, что он рискует задницей из-за этой куртки и не отдал ее. Маркус, он просто нажал на курок. Прямо в грудь парня. Прикончил его прямо на глазах у всех. Посмотри на эту куртку поближе и увидишь дыру, прямо над сердцем. Пулевое отверстие, мужик. Маркус хладнокровный чувак. Он заслужил уважение каждого.

— Не мое, — сказал Шон, его голос был пронизан горечью. Маркус преспокойно будет носить его новые кроссовки на улице.

В ту ночь, Шон не мог уснуть. Он встал и пошел на кухню за стаканом воды. Бабуля была там, готовя что-то в большом черном чугунном горшке, который она принесла с собой домой.

— Что тебя тревожит, сынок?

На это ушло много времени, но Шон наконец рассказал ей о кроссовках. Бабушка сидела за кухонным столом, наблюдая, как любовь ее жизни сражается с большей ношей, чем он мог нести.

— Что мне делать, бабушка?

Старуха оглядела кухню, снова перевела взгляд на Шона.

— Принеси их мне.

Шон принес коробку на кухню. Медленно вынул свое сокровище, положил их на стол, как жертву на алтарь. Бабуля взяла по кроссовку в каждую руку и закрыла глаза. Слова шли из нее, но ее рот не шевелился. Потом ее глаза распахнулись, но они смотрели куда-то невидяще. Она смотрела в какое-то другое место. Шон не двигался. И, наконец, бабушка сосредоточила взгляд на ребенке.

— Шон, вот что. Правда в том, что духи не могут защитить вещи, ты понимаешь? Нет ничего, что они могут сделать, чтоб сохранить эти особенные ботинки на твоих ногах. Но у меня есть заклинание … старое-старое заклинание, которое я никогда не использовала в жизни. И оно может заставить эту обувь делать правильные вещи, ты понимаешь?

— Нет, бабуля.

— Я не могу обещать тебе, что ты сохранишь эту обувь, но с этим заклинанием, тот, кто носит эту обувь, должен поступать правильно, или…

— Так что, если кто-то заберет их?..

— Тот, кто заберет их, должен будет ходить по прямой дорожке до конца своих дней. Как если ты уходишь из банды … нет смысла убегать, чтобы жить плохо. Они просто схватят тебя на плохом и заставят тебя идти обратно, понимаешь? Есть преступления, которые должны изменить человека. Если человек не изменится, ему придется отвечать.

— Хорошо, бабушка.

— Не хорошокай мне, мальчик. Знание, которое я даю тебе — старейшее знание в мире. Если ты не послушаешься, ты будешь должен заплатить.

Шон кивнул, ожидая.

— Теперь смотри сюда, мальчик. Ты знаешь, что я беру плату с людей за заклинания? Это правила. Это не обязательно должны быть деньги, но это должно стоить что-то. Теперь, что это заклинание будет тебе стоить… никаких драк. Ты слышишь, что я говорю тебе? Никаких драк. Если кто-то попытается забрать твои драгоценные кроссовки, ты отдашь их. Спустя какое-то время, они к тебе вернутся… так или иначе.

— Я обещаю, бабуля.

Шон поцеловал бабушку и лег спать, слишком взволнованный, чтобы действительно спать.

У него ушла вечность, чтобы одеться утром. Он на цыпочках спустился по лестнице, внимательно следя за каждым шагом, сохраняя идеальную новизну своих кроссовок, сколько мог.

Мистер Барт стоял на первом этаже, возле доски объявлений, наблюдая. Шон поздоровался с ним, помахав рукой. Монстр помахал ему в ответ, не говоря ни слова.

Руфус встретил его на крыльце, в новой спортивной салатовой кожаной куртке, выпятив грудь, словно павлин.

— Эта куртка — верх тупости, Руф.

— Спасибо, друган. Это твои новые кроссовки, да? С ума сойти!

Друзья шли в школу вместе. И, за один яркий сияющий день, Шон понял, что тяжкий труд в течение всего лета того стоил. Особенно, когда Таниша сказала ему, как сильно он вырос с прошлого года … теперь он был выше нее.

Когда они свернули за угол к Трущобе, Маркус вышел, и преградил им путь. С ним были двое его парней, но они были нужны, только чтобы смотреть. И все смотрели … смотрели на черный девятимиллиметровый автоматический пистолет в руке Маркуса.

— Давай, — все, что сказал Маркус.

Шон достал из кармана пятьдесят долларов, которые он взял в школу, чтобы произвести впечатление на всех, и сейчас желая, чтобы у него их не было. Руфус отдал тоже все, что у него было.

— Куртку тоже, придурок!

Горячие слезы появились в глазах Руфуса, но он медленно снял зеленую куртку и бросил ее на землю. Один из мальчиков Маркуса поднял ее.

— Они выглядят на мой размер, — сказал Маркус, указывая пистолетом в землю.

Шон почувствовал, как болезненно кольнуло в груди, когда он наклонился, чтобы расшнуровывать кроссовки. Когда он позволил себе поднять глаза, они исчезли.

Руфус пошел домой. Шон шел остаток пути через вестибюль в носках. Некоторые из старых жителей с грустью смотрели на него, он не был первым босым мальчиком, который шел домой мимо них.

Прошло еще два дня, прежде чем они увидели Маркуса снова. Маркус в кроссовках Шона стоял, опершись о фонарный столб.

— Хочешь что-то мне сказать? — зарычал он на Шона.

Шон и Руфус прошли мимо, опустив головы.

— Может быть, ты собираешься нажаловаться своей сумасшедшей старухе, а? Может, ее корни сработают на мне? — Маркус расхохотался, его парни присоединились.

Шон и Руфус разошлись у дверей Трущобы.

— Я знаю, где достать ствол, — прошептал Руфус.

— Нет.

— Нет? Если мы не сделаем что-нибудь, мы ничего не получим, верно? Что бы мы ни получили, Маркус будет забирать у нас, все время.

— Все будет в порядке.

— Ты уверен?

— Конечно.

— Откуда ты знаешь?

— Я просто знаю, Руф.

В пятницу вечером были танцы в холле Трущобы. Шону потребовалось много времени, чтобы одеться… Шанель сказала Руфусу, что Таниша сказала ей, что она приедет, и что она надеется, Шон будет там.

Все были там, даже мистер Барт, стоя в углу, двигал своим огромным, как гора, телом, под музыку. Шон танцевал с Танишей и действительно скучал по своим кроссовкам.

Было уже поздно, когда Маркус вошел со своими мальчиками. Одетый в куртку своей убитой жертвы и в кроссовки Шона. Все отошли в сторону, чтобы дать ему место. Шон молился, чтоб тот не попытался схватить Танишу — он знал, что он не сможет тогда сдержать свое обещание бабушке.

Диджей ушел на перерыв. Танцпол был пуст. Люди ходили вдоль стен, по всему периметру. Маркус тоже пошел по кругу.

Все, к кому он приближался, отворачивались от него. Никто не ответил ему на улыбку, никто не отвечал на его вызовы.

Была полночь, когда Маркус побрел к месту, где стоял мистер Барт. Со скоростью кобры Маркус схватил кожаный мешок монстра и отошел. Он перевернул мешок, монеты посыпались на пол. Никто не шелохнулся.

Мистер Барт взял ходунки и двинулся на Маркуса.

Маркус усмехнулся.

Снова взмах ходунками, снова подтянуться, еще несколько дюймов.

— Я не могу тратить всю ночь на этого калеку, ожидая, пока он придет. Ну, давай уже.

Маркус сделал знак своим мальчикам и шагнул, чтобы подойти самому. Его нога поддавалась медленно, неохотно отрывалась от пола, словно он вытаскивал ее из зыбучего песка.

Еще один глухой удар ходунков мистера Барта. Маркус вытащил свой пистолет и прыгнул вперед. Тяжелые, вязкие корни врастали из подошв его кроссовок в сам пол. Пистолет выпал и откатился, кто-то в толпе закричал.

Маркус упал на колени, цепляясь ногтями за пол.

Еще один глухой удар, и тень гиганта приблизилась.

Комната опустела, люди выходили спокойно, уверенно. Никто не оглянулся.

Последнее, что Шон услышал, был крик Маркуса… и грохот ходунков мистера Барта.

Перевод: Альбирео-МКГ, 2019