Образ Луны. Сборник стихов [Вячеслав Михайлович Губанов] (fb2) читать онлайн
- Образ Луны. Сборник стихов 1.32 Мб, 41с. скачать: (fb2) читать: (полностью) - (постранично) - Вячеслав Михайлович Губанов
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Вячеслав Губанов Образ Луны. Сборник стихов
Поэмы
Пролив Страха
Им восхищались бы в мире, его имя никогда не было бы забыто; однако одно дело, когда тобой восхищаются, а совсем другое, когда ты становишься путеводной звездой, которая спасает тех, кто охвачен страхом. С. Кьеркегор. Страх и трепет
*** Паром отчалил. Шумный Порт Кавказ Стал, постепенно тая, удаляться. Я ехал в Крым сегодня первый раз, Всему не уставая удивляться.
Шипела изумрудная волна, О борт парома гулко ударяя, Пугающая душу глубина Нас окружала без конца и края.
Искрясь под солнцем, волны вдалеке, Как будто грани мелкие алмаза, Рождали при легчайшем ветерке Мозаику, приятную для глаза.
Паром от напряжения дрожал, Неся во чреве грузные машины, И, дружно из автобусов сбежав, По палубам гуляли пассажиры.
А Крым неумолимо приближался… Еникале, турецкой власти след… Со мною рядом голос вдруг раздался: «Проливу Страха Питер шлёт привет!»
Я обернулся – рядом был мужчина, Он был немного старше средних лет, Высокий, крепкий, с виду – молодчина, Приятно было на него смотреть.
«Довольно странно Вы пролив назвали, - Ему я задал свой вопрос прямой. - Ведь страх здесь различается едва ли… Ну, разве что пред этой глубиной». -
«Ну, что ж, отвечу, коль у нас есть время, - Сказал мужчина, глядя мне в глаза, - Но только предисловье к этой теме Я должен непременно рассказать.
*** По форме Крым напоминает ската… И я родился здесь, учился, рос. Хоть в это время жили не богато, Но это был не основной вопрос.
И нам, от изобилья не усталым, Казалось, будто мы попали в рай, И радовались мы подаркам малым, Что щедро нам дарил родимый край.
Мы в море нашем ласковом купались, И от степных костров вдыхали дым, Зимою с горок по грязи катались – Не баловал нас снегом тёплый Крым.
Но в Ленинград пришлось мне ехать вскоре, Где я узнал морозы и пургу, И там мне поначалу снилось море И волны на пустынном берегу.
К родителям я ездил каждый отпуск, Где морю отдавал святую дань. Билет до Крыма был единый пропуск: Не разделяла наши страны грань.
*** Всё так и шло бы… Но почил Союз, И после Беловежских соглашений Слабела быстро прочность братских уз, Настало время громких обвинений.
Родители, что вынесли войну, Державу из разрухи поднимали - Воспринимали, как свою вину, Позор – ведь у людей страну украли!
Обида застилала всем глаза… Но любит человек, чтоб им гордились, И высохла недавняя слеза, За новый статус люди ухватились:
Не пропускали наши корабли Через пролив, брезгливо отвергали Для всех когда-то общие рубли, И Президента нашего ругали.
Могло ли это всё не огорчить? Забыто всё: и общий дом, и детство - И стоило родителям почить, В семье возникли споры за наследство.
Решила почему-то вдруг сестра: Я должен отказаться от наследства, В России больше, чем у них, добра - Найду я и на памятники средства». -
«Но, может быть, Вы слишком субъективны? - Засомневался я в его словах. - И не были крымчане агрессивны?» - «Источник бед – в горячих головах.
Когда возник конфликт за остров Тузла, В нём отличились, в основном, лишь те, Чья неприязнь к России заскорузла И к запрещённой подошла черте.
Для них Россия – мощный раздражитель, А не, как прежде, родственный народ. Считал себя героем крымский житель, Что первый обнаружил к Тузле брод.
И я решил: мне в Крым закрыты двери, Уже не будет он таким родным - И принял эту горькую потерю, Окрашенную жёлто-голубым.
Заброшены родителей могилы, А с ними запустение в душе, И море мне тогда уже не снилось, А снились вишни – с гнилью и в парше.
Я часто о могилах горевал: Ни памятников нет, ни эпитафий… В те годы в Крым я так и не попал, Хватило мне тогда и фотографий.
*** Две тысячи тринадцатый, ноябрь, Как будто бы нажали где-то кнопку, И свежий воздух заменила гарь, А ненависть подбрасывали в топку.
Когда плохой правитель довёдет Страну и свой народ до обнищанья, Тогда приходит к власти всякий сброд, И верится в пустые обещанья.
Сперва приходят к власти болтуны, Они народ речами зажигают, В хозяйстве же дела их не видны, И болтуны со сцены исчезают.
Сулили счастье им со всех сторон, И после продолжительных метаний Их путь в Европу был определён… И вот скопилась злоба на Майдане.
Гордыня и отсутствие талантов Рождают подражание другим, Зависимость от иностранных грантов И глухоту к напутствиям благим.
Уже печенье Нуланд раздаёт, Свобода людям голову вскружила, И тайно молодёжь вооружила Европа – «демократии» оплот». -
«Тинейджерам нет дела до печали, Душевных мук и радости труда. Они так рано ложь и секс познали, Для них мораль – поистине беда.
А где любовь? Её у них украли. Что ж требовать от глупого юнца? Испачкал злобой души и сердца Раздвоенный язык двойной морали.
Теряется судьбы ориентир, Слабеет ум, и человек порою Воспринимает только телом мир, А вовсе не открытою душою.
Мешает жить идейный антипод, И он его старается обидеть. Какое счастье: у него есть тот, Которого он может ненавидеть!» -
«Я их пойму, ведь в годы молодые Я тоже был настроен против тех, Кого венчали волосы седые И кто имел заслуженный успех.
Желает молодёжь всего и сразу, Торопится, боится опоздать, И эту никуда не деть заразу… Лишь возраст может с нею совладать.
Как жаль, порой, что молодость и опыт Понять друг друга и принять не в силах. И сын совет отца с мольбою просит, Когда уже родители в могилах…
*** Шла речь о референдуме в Крыму… Но я тогда решил, что эта тема Для нас не актуальна». – «Почему? Ведь у крымчан тогда была проблема!» -
«Но для России наступил момент, Когда сопротивление чревато: Со всех сторон нас окружило НАТО - Войны холодной грозный рудимент.
И все «цивилизованные страны» С преступниками были заодно, И врали телевизоров экраны: Россия – это «слабое звено».
Заполнены эфиры всех каналов Потоком безобразной болтовни Из уст продажных профессионалов, И в целом мире мы теперь одни.
Блистает Псаки: за большие деньги, Свободная от признаков ума, Читает на весь мир и без стесненья Ложь, что писала явно не сама.
Чужой беды они не замечают, Дать оппоненту слово не спешат, Они свой суд неправедный вершат, А виноватых сами назначают…» -
«Я б заговором это всё назвал. Они похожи на собачью свору: Один куда-то с лаем побежал - И все бегут туда же без разбору». -
«Конечно, людям страшно наблюдать: Мир стал жестоким, рушатся устои, С жестокостью уже не совладать, Как Брейвику на острове Утойя.
Но надо в этом мире выживать - Страх вынуждает нас сбиваться в стаи, Чужому здесь уже не сдобровать, Его мы отгоняем громким лаем,
А наш вожак насилие вершит… В груди моей в то время поселилась Неодолимой силы боль души За попранную кем-то справедливость…» -
«Да, все мы испытали эту боль - Давно уже, когда детьми мы были. Воспитывали нас, играя роль, Родители, частенько даже били.
Обида застилала нам глаза - Родители нас беспардонно дурят, Внушая с детства: пить, курить нельзя! - А сами в это время пьют и курят». -
«Россия наша – юная страна, И, как ребёнка, хочется обидеть, Глаза обидчиков закрыла пелена, Им неприятно силу нашу видеть.
Лояльность наша им не по душе - Она воспринимается как слабость, А мысли об огромном барыше Им несомненно доставляют радость.
В то время, как враги входили в раж, Испытывал я страх и безысходность, Считал, что референдум – это блажь, Учитывая обстановки сложность.
Зачем былые чувства ворошить? Ведь мы уже давно чужими стали. Им надо полюбовно всё решить, А мы от этих войн уже устали.
*** Так думал я… Мне нужен был покой… Я был вполне уверен: наши власти Не станут ради мелочи такой Подталкивать страну к разверстой пасти…
И вдруг призыв: «Своих мы не сдаём! Народ имеет право сделать выбор!» - Всё помутилось в разуме моём, И волосы от страха стали дыбом!
Теперь бы только ноги унести! Нельзя же так вести себя по-детски! В стремлении товарищей спасти Я узнавал знакомый стиль советский.
Не я один испытывал испуг, И вскоре люди собрались на митинг - Их очень много оказалось вдруг, Казалось, мы сидим на динамите.
Мы все туристы, изучаем мир, Привыкли мы уже и к сытой жизни, Зачем же нам менять ориентир На жизнь в очередях, в дороговизне?
Но всё менялось на моих глазах: Крымчане расхотели стать Европой, И пел народ, превозмогая страх, Свой гимн про «Легендарный Севастополь».
Я вдруг прозрел: ведь это мой народ! И я видал толпы Майдана буйство - Но спрятаться пытался, словно крот… Во мне ожили родственные чувства.
Ведь для того и дан нам отчий дом, Своими чтоб победами гордиться, А не пытаться робко, со стыдом На край чужого стула примоститься.
Служа другим, коварен и жесток, Ты можешь над людьми позволить зверства… Пока тебя хозяйский поводок Сурово не одёрнет: «Шавка, место!»
Страна, что управляется извне, Становится всего лишь регионом, Где выживают все, как на войне, И нет уже доверия к законам.
Солдат и танков в регионе тьма, Но сила эта стала просто сбродом - Опустошая местность, как чума, Она воюют с собственным народом.
Они меня смелее во стократ - Моя сестра, двоюродные братья, Отвергшие насилье и разврат. Науке этой бесконечно рад я.
Я понял то, что понял Президент: Нельзя бояться тех, кто сам боится, - И я поставил правильный акцент: Трясясь от страха, нам не возродиться!
Какие люди – такова страна. Как воевать, когда дрожат коленки, Подобострастно согнута спина?.. Нам надо повышать самооценку!
Народ передаёт в уста из уст - Как помнится, ещё с осады Трои - Что с трусами управится и трус, А храбрыми командуют герои». -
«Когда героя исполняешь роль, Не забывай: наградой будет плаха!» - «Тогда твоя готовность принять боль И будет избавлением от страха.
И для меня, что был готов предать, Стал Керченский пролив Проливом Страха. Я здесь затем, чтоб страх свой увидать, Переступив его, восстать из праха». -
«Там, наверху, легко… А мы в низах, Где страх преодолеть совсем не просто…» - «Сумей увидеть страх в чужих глазах - В своих глазах ты станешь выше ростом».
*** «Меня смущает, что среди людей - А митинг тот собрали пацифисты Для оглашенья собственных идей - И музыканты были, и артисты…» -
«Да, уровень артистов наших пал: Сейчас любой, кто вдруг попал на сцену И в караоке что-то промычал, Готов на роль кумира поколений.
Долой интеллигентское нытьё! От стонов их счастливей мир не будет - Пугает их публичное битьё, Им подают пример простые люди». -
«Не всем приятно жить в такой стране, Которую почти весь мир не любит, И чувствовать себя, как на войне…» - «Я патриот! И пусть нас Бог рассудит.
Им чуждо то, что важно Вам и мне, Ведь варятся они в котле отдельном, И суть их не в любви к своей стране, А в их стремленьи к славе запредельном.
Пока они вопили: «Крым не наш! Мы не обидим слабых и убогих!» - Убийцы здесь готовили реванш И заполняли крымские дороги.
Кто предпочёл сомнительный покой И выбрал принцип: «ты меня не трогай» - Тот приписал себя к стране убогой… Россия перестала быть такой.
Меня нельзя ни за какие деньги, Манящие своей величиной, Уговорить сказать, что это пегий, Тогда как это просто вороной.
*** Как долго референдума все ждали! Тревога нарастала с каждым днём (Удастся нашим недругам едва ли Понять, в какое время мы живём!)
В Россию уж почти открыты двери, Но суеверье души их гнетёт: «Неужто это всё произойдёт? Мы в счастье наше до сих пор не верим!»
И каждый, кто как мог, вносил свой вклад: Молясь, мы в храмах зажигали свечки, А «вежливые люди», с нами в лад, Послали в Крым «зелёных человечков».
И вот уже подписан Договор, Крым снова наш, и правда торжествует - Смыт, наконец, с лица страны позор. На улицах ночных народ ликует.
Россия с Крымом – новая страна, И вместе мы теперь в огонь и в воду, И с этих пор у нас судьба одна, Как суждено единому народу.
Теперь мой брат – российский гражданин, Восстановились родственные узы, И с гордостью свой старый новый гимн Поют правопреемники Союза.
Себя я в том порою обвинял, Что родину предал в года лихие… Я родине своей не изменял, Ведь родина была и есть Россия!
Сестре послали сразу SMS, Пришёл ответ: «Решили сверхзадачу! Эх, жаль, что не дожили мать, отец! А я сижу на кухне вот… И плачу…»
Сестру душевный охватил восторг, Свобода нежность к предкам оживила, Она забыла про давнишний торг И памятники им установила.
Да я и сам, чего греха таить, Из-за обиды родину отвергший, Почувствовал, что снова стала жить Та часть души, что я считал умершей.
Крым нам достался в яростной борьбе - Все знают Севастополь, Балаклаву. Вернув святыни доблести себе, Мы возродили воинскую славу». -
«Европу мы заставили страдать, Она теперь нас попрекает Крымом…» - «А нечего законы попирать, Что жёстко управляют нашим миром!
Нас убеждают в кротости богов… Не тех ли, что упорно, без оглядки Устраивают ломку всех основ Дающего нам жизнь миропорядка?
Презрение порой мешает нам Смотреть на мир открытыми глазами, Оно не позволительно богам… Но, нас леча, они болеют сами!
Свою судьбу поставили на кон, Но это не хотят признать ошибкой. Не обрести покой на почве зыбкой, А твёрдой почвой был и есть закон.
Удачлив тот, кто и с врагами дружит - Невыгодно друг с другом враждовать: Агрессия способна только рушить, Но не способна что-то создавать». -
«Есть те, кого насилье опьяняет, Для них оно – как детям баловство…» - «Война систему ценностей меняет - И жизнь уже не стоит ничего.
Поверьте мне: утрата территорий - Вполне благоразумная цена За зверства, что, нарушив мораторий, Позволила безумная страна.
Как счастлив я, что край, знакомый с детства, Опять соединён с моей судьбой, И если кто себе позволит зверства - Я защитить готов его собой!
И я проливом Керченским проплыл - По доброй воле, сам, без принужденья. Проливом Страха для меня он был, А стал теперь Проливом Возрожденья…
А вот и Крым!» – мужчина замолчал, По-детски шмыгнул носом, отвернулся… Паром уткнулся бережно в причал - Контакт с Большой Землёй навек замкнулся.
Вокзал встречал нас ликами вождей. Мужчины эти не допустят краха… Что, в общем, характерно для людей, Раздвинувших свои границы страха.
Инвалид
У тебя две руки, но твоя голова ничего не стоит, бедный Матвей!.. Человек создан для счастья, только счастье не всегда создано для него. Понял? У людей бывают и головы, и руки. Только мне забыли приклеить руки, а тебе по ошибке поставили на плечи пустую тыкву… В. Короленко. Парадокс
*** С рожденья нам планируют успех… Но стонет мир от жалостных историй, И хочется жалеть совсем не тех, Кто жалости достоин априори.
Народу – тьма, и каждый с головой, Есть головы с умом, иные плохи, Одни всегда тревожит мыслей рой, Другим же не дают покоя блохи.
У этноса бывает сломлен дух От праздной жизни – слишком нарочитой… Излечивает общество недуг, Из тела удаляя паразитов.
*** Тимур с женою ехал в электричке. Жена листала купленный журнал, Он, отдавая дань своей привычке, Прикрыв глаза, немного задремал.
Вошёл мужчина, крупный, симпатичный, Остановился, посмотрел вокруг… Но вид имел он не совсем обычный: Мужчина был лишён обеих рук -
Безжалостно: плечо и часть предплечья Ему остались с каждой стороны… За тяжкий грех ему даны увечья? А может, был защитником страны?
Был на его плече рюкзак спортивный, Обрубками сжимал он стопку книг И предлагал (а тон не агрессивный) Приобрести хоть что-нибудь из них -
Недорого, рублей по двадцать-тридцать, Чтоб инвалиду помощь оказать Хотя бы на прокорм, как говорится… Но выбор книг был очень небогат:
Все книги из годов восьмидесятых, Художественной книги – ни одной, У этих книг, невесть откуда взятых, Страницы не сверкали белизной.
Конечно же, никто не соглашался, Но инвалид канючил и стоял, И пассажир в конце-концов сдавался И что-нибудь из стопки покупал.
А кто-то не выдерживал напора: Мужчине просто деньги отдавал - Заранее, не доводя до спора, А книгу за ненужностью не брал.
Но это никому не помогало: Теперь внушал настырно инвалид Взять книгу – начиналось всё сначала, И поступали так, как он велит.
А инвалид к Тимуру приближался. Уже сквозь сон доносится буза - То инвалид за новенького взялся… Тимур проснулся и открыл глаза.
Увидев инвалида, он смутился: Такой кошмар у всех сбивает спесь - Как из другого мира он явился, Где происходит всё не так, как здесь,
И где без рук возможно обходиться… Тимур представил, что и он без рук… Он тут же начал на него сердиться, И в голове всё помешалось вдруг.
Он испугался, что его виденье, Что промелькнуло, как метеорит, Осуществится даже на мгновеье! Виной всему – безрукий инвалид.
Они всегда Тимура раздражали - Без рук, без ног, в надежде на добро Колясками на ноги наезжали В вагонах переполненных метро.
*** Частенько у Казанского собора, Лохмотьями своими портя вид, Где памятник Барклаю, у забора, Бывал с ногой опухшей инвалид.
Стоял с рукой протянутой несчастный, И у людей он денег лишь просил, Но вид его, печальный и ужасный, Гораздо больше людям говорил:
«Смотрите на меня, я – неудачник! Ну, не сложилась, братцы, жизнь моя, Я вынужден просить у вас подачек, В морозный день на паперти стоя.
Мои грехи, как крепкое вино, Мой разум безнаказанно дурачат, И образ ускользающей удачи В моих глазах застыл уже давно.
Зубов во рту моём уже немного, Набрякли синим гноем ступни ног… Подайте же мне денег, ради Бога, Чтоб я… Чтоб я – опохмелиться мог!»
Стоял он, весь опухший от мороза, Но не было мольбы в его глазах, Слова его звучали как угроза, Не жалость вызывал он в людях – страх.
Что ж, находясь в оковах предрассудков, Не каждый ищет в жизни высший смысл, Заботясь о последствиях поступков, Не каждому дано стремиться ввысь.
Он инвалидом стал по доброй воле: Работу бросил, жил как грязный бомж, Весь мир виня в своей несчастной доле… А ведь когда-то был собой хорош.
Он был когда-то человек культурный, Сейчас же, оказавшийся на дне, Со злобой опрокидывает урны, Не признаваясь в собственной вине.
Что нам с лихвой даровано судьбою, Не всем дано достойно оценить, И зависть начинает нас дразнить, Претензии рождая на чужое.
Подачка – преступленье небольшое, Но есть огромный минус у неё: Позарившись на что-нибудь чужое, Теряешь обязательно своё.
Дающий же не просто так печётся: Надеется он втайне получить Поблажку в час, когда ему придётся Своё существование влачить.
Но вот беда: сегодня, как и прежде, Подачки принимая от других, Не любят люди тех, кто их содержит, Поскольку те богаче их самих…
Неужто столько спеси в инвалиде, Что книги лишь для виду продаёт? Берёт подачки… – чтобы ненавидеть? Кому такое в голову взбредёт?
*** Он долго б размышлял о маргиналах, Но инвалид к Тимуру подошёл И книги протянул, локтями сжав их. Тимур же, недовольный, взгляд отвёл -
Он не любил подобными страстями Свой отдых украшать по выходным… Но инвалид ужасными культями Держал упорно книги перед ним.
Тимур сказал, что книг ему не надо (Коль нету тех, что он хотел иметь), Упорно избегая его взгляда, Стараясь на обрубки не смотреть.
Но продолжал настаивать безрукий… Тимур таких настырных не встречал, И он, уже уставший от докуки, Молчанием на просьбы отвечал.
Но голос тихий (при его-то росте!) Вполне доброжелательно звучал, Тимур не ощущал в мужчине злости За то, что он упорно книг не брал.
Его такая кротость удивила, И он в глаза мужчине посмотрел. Тот улыбнулся – искренне и мило. И вдруг Тимур внезапно подобрел.
Он был обезоружен этим взглядом, В котором нет обиды на судьбу, Который не отравлен злобы ядом, И не было намёка на алчбу.
Тимур покорно взял одну из книжек (Что он там выбрал – было наплевать), Теперь ему десятка два рублишек Уже не жалко было отдавать -
Настолько симпатичным стал калека. Довольный тем, что он не увильнул От миссии спасенья человека, Он инвалиду деньги протянул.
Тот посмотрел туда, где были руки, Улыбкой грустной всех околдовал: «Не для меня, дружище, эти трюки!» - Он этим взглядом будто бы сказал.
Тимуру стало стыдно, как мальчишке, И сожалея, что попал впросак, Он деньги – инвалид склонился низко - Поклал в висевший на плече рюкзак.
Не миновала и жена оплошки: Неловко как-то книжечку взяла - Поранилась о край ее обложки, И даже кровь из пальца потекла.
Тем временем вагон остановился, Безрукий вышел, скрылся за толпой. Тимур внезапно воодушевился, Как будто с ним ушёл его покой:
«Нам трудно удержаться от презренья К тому, кто не совсем такой, как ты, И вот спустя всего одно мгновенье Порезан палец… Кровь… нужны бинты.
Так жёстко наши мысли и поступки Ответ находят в замкнутой среде, Коль провинился, то не жди уступки - Щелчок судьбы найдёт тебя везде.
Все, невзирая на чины и ранги, Особенно – кому не повезло, Своим брюзжаньем источают зло - В мир запускают с силой бумеранги.
Вернётся бумеранг, закончив круг, А дерево судьбы довольно хрупко, И вот уже метатель вместо рук Обходится при помощи обрубков!
Но все не так ужасно и печально, Когда закон не будешь забывать: Хоть злоба существует изначально, Не стоит с этим миром воевать.
Ведь он для нас – источник вечных знаний, Энергии, эмоций и любви, В нём то, что ищет каждый индивид, - Источник исполнения желаний.
Но как узнать, какая цель твоя? Порою тот, кто многое умеет, Живёт, о горькой доле вопия… Цель человека – то, что он имеет!
Но инвалид… Куда девалась злость? Он должен быть на этот мир в обиде, Что ярко жизнь прожить не удалось, Но злости нет в его смиренном виде.
Не может быть, что он не виноват… Он, несомненно, где-то оступился, Но он решил виновных не искать, И молча с неизбежностью смирился.
Спокойно смотрит он в глаза судьбе, Его беззлобность просто поражает, От этой воли мне не по себе. Он будто знает то, что я не знаю.
В своём несчастье он почти велик, Всё выдаёт в калеке дар природный - Светлейший, как у мученика, лик, Отказ от всех подачек благородный».
*** Тимуру стало вдруг не по себе: «Таких людей не каждый день встречаешь! Но как же быть, коль он пришёл к тебе? Прикинуться, что ты не замечаешь?»
Ему хотелось встать и побежать, Назвать его своим ближайшим другом! Вот руку, к сожаленью, не пожать… Зато он был готов к другим услугам.
Но, хоть Тимур на помощь был охоч, Ему воображенья не хватило Понять, чем инвалиду мог помочь… И тут его внезапно осенило:
«Как все, ходить он должен в туалет, И кто-то должен быть всё время рядом… Могу ли я, как друг, быть рядом?.. Нет! Я не смогу! Зачем мне это надо?
Их много – изувеченных ребят, Где время взять на каждого калеку?» Тимуру стало стыдно за себя, Но ум уже искал ему лазейку:
«Добро уравновешивает зло - Любого в этом мире приголубят, И этому калеке повезло - Ухожен он, а значит, его любят.
Пускай ты нищий или инвалид, И пусть неловко за свои манеры, Ты сам имеешь право не любить, Но дай другим любить тебя без меры».
Он инвалиду счастья пожелал… В оценке счастья разница огромна: Одни себя оценивают скромно, Другим для счастья свод небесный мал.
Случайностей на свете не бывает… Несчастен тот, в чей дом приходит зло… Но если кто-то счастья вам желает, Считайте, что оно уже пришло.
Образ Луны
Кто пишет кровью и притчами, тот хочет, чтобы его не читали, а заучивали наизусть. Ф. Ницше. Так говорил Заратустра
*** Был поздний вечер октября… Поэт над образом трудился, Но образ так и не явился… Выходит, день потратил зря.
Поэт откинулся устало, Оставив неудачный стих. Жена на кухне хлопотала, Готовя ужин на двоих.
Стихов он сочинил немало… Но улетел его Пегас - И глубины недоставало… И вдохновенья… Как сейчас…
«Как трудно сочинять стихи! Порой сидят в мозгу занозой… Стихи – как газа пузырьки В бокале, что наполнен прозой.
Осколки слов, обрывки мыслей Кружатся роем в голове, Как мотыльки осенних листьев, Летящих по сырой траве.
Не смог бы ключ к словам найти - Не сочинил бы я ни строчки, Их телец мертвые комочки Лежали б у меня в груди.
Но есть в поэзии закон: Чтоб в каждом слове сердце билось! Суров и беспощаден он - И вот мозаика сложилась!
В ней нет словесной шелухи, Здесь ни убавить, ни прибавить: Лишь совершенные стихи Хранить согласна наша память.
Стихи… Всего лишь слов игра… Но, дивной Рифме подчиняясь, Они проникнут до нутра, В уме и сердце воцаряясь.
Её краса нас вдохновляет, Готовы верно ей служить… Но строгость Рифмы подавляет, И мы не прочь ей изменить…
Она измену нам прощает (Я, каюсь, тоже изменял, Когда дурным советам внял) И в своё лоно возвращает.
Не я поэзию избрал, Она сама меня избрала, Чтобы мой дух не умирал, Чтоб в ней энергия сгорала.
Давно я Рифму убедил В том, что её служитель присный: Меня порой с ума сводил Клочок бумаги рукописной.
Я вправе милостыню брать, Коль умирает вдохновенье, Но у меня нет права врать - Давать потугам чин творенья.
Я подпишусь под каждой строчкой, Я самый строгий их арбитр…» - А в голове уже цепочкой Слова мелькали, как субтитр:
«Дождь моросит. На осень злясь, Меся докучливую грязь…» - Вдруг сочинил он то, что очень Ему напоминало осень…
*** Его окликнула жена - И от досады он скривился: Желанный образ испарился! Он встал и замер у окна.
К стеклу щекою прислонился, Тайком за мыслями следя, И с темнотой ночною слился… Давно уж не было дождя.
Светила полная Луна, Как будто лампа вполнакала, Прозрачной тучки пелена Ее легонько прикрывала…
Луну он с детства не любил, Когда осенней тёмной ночью Он матерью оставлен был Один в квартире. Душу в клочья
Рвал поселившийся в ней страх, Малыш ко комнатам метался, Казалось: в сумрачных углах Злой, тёмный дух обосновался.
Он вдруг увидел, что в окне На фоне тьмы Луна сияет, Пятном, темнеющим на ней, Ему лицо напоминает.
Ребенок подбежал к окну, Залез на стул, затем поднялся На подоконник и к стеклу С мольбой горячим лбом прижался.
Луна холодная в ответ, Сквозя презрением, роняла Свой тусклый, равнодушный свет И знать ребенка не желала.
Надежды нет… Он стал рыдать… Но дверь внезапно отворилась, И в комнату вбежала мать - Заохала, засуетилась:
«Я к ужину купила всё, Но в доме соли не осталось, Пошла к соседке, то да сё - Ну, и немного заболталась!»
И с той поры до настоящей, В груди комок тоски щемящей, Растущий, как придёт беда, Обосновался навсегда.
*** «Какая дивная Луна! - Жена из кухни появилась, И в восхищении она Возле окна остановилась. -
Она скрывается от нас За тучкой, как за занавеской… Так в простоте наивной, детской, Когда нас мучила вина,
И мы укрытие искали, Или, рукой прикрыв глаза, Вполне серьёзно полагали, Что видеть нас теперь нельзя…
Но у меня есть подозренье, Что всем повелевает Ночь. За нами подсмотреть не прочь Она, ведь у неё есть зренье:
Серебряный зрачок Луны - Её всевидящее око, Она из чёрной глубины Всё видит зорко и далёко.
Быть может, кажемся мы ей Смешными с глупостью своей И суетою повседневной, Ведь Ночь – владычица Вселенной!»
Растерянно спросил поэт: «Ты это… где-то прочитала?» - «Я это прочитала? Нет. Так… В голову пришло – сказала…
Не знаю, есть ли в этом толк… Ну, ты нас, женщин знаешь… Ты, видно, голоден, как волк, - Так почему не отвечаешь?
Пойдем же ужинать скорей, А то одной на кухне скука!» - Ушла, оставив у дверей Смесь запахов духов и лука…
*** Кто из мужчин не столбенел, Когда среди домашних дел Из уст кухарки вдохновенной Трактат о принципах Вселенной
Вдруг слышал? Кто не замирал, Когда внезапно понимал: Мысль, недоступная годами, Плоть обрела жены устами?
И мысль поэта поневоле Уже склоняется к крамоле: «Чертовски женщины сильны Тем, что божественно умны!
Но женщине прямой, логичной Для мужа с родственным умом Несложно скучной стать, привычной… Любви конец… А что потом?
И, чтоб любимою остаться, Привыкла женщина скрываться: Себя считая всех умней, Казаться чуточку глупей;
На логику плевать хотела, И, поступая наобум, Беспомощным способна сделать Любой, пусть самый мощный ум;
Подчёркивать свою фигуру; Слезу обильную пустить; Капризами с ума сводить Мужскую сильную натуру;
Внушать воспринимать как данность Всю нелогичность и спонтанность Желаний, помыслов и дел… И это вовсе не предел!»
И тут поэту стало ясно, Что в мыслях слишком воспарил: Жену он не боготворил, А лишь ругал… Но всё напрасно -
Ведь образ ей принадлежал, Он был оригинален, ярок И глубиною поражал… Но как принять такой подарок?
*** Он трудный компромисс нашёл Спустя лишь несколько мгновений И следом за женой пошёл - Подвластен голоду и гений:
«Привычка фильтровать людей По атрибуту половому - Как повод просто, без затей Делить их по уму – знакома.
У каждой женщины есть муж, Жена – у каждого мужчины, Глуп человек и неуклюж Без той, желанной, половины.
С женой мы связаны навек, И не должны платить друг другу Ни за еду, ни за услугу Под кодовым названьем «секс».
Понять не каждому даётся Того, что происходит, суть, Но суть при этом остаётся И не меняется ничуть.
Познать законы Мирозданья Способен тот, кто лично сам Участвовал в его созданьи… То смертному не по зубам!
Её слова – такое ж чудо, Как борщ, что есть сейчас я буду, И станут мне привычны тож, Как самый вкусный в мире борщ!»
Не ждя дальнейших уговоров, Он шёл на кухню, трепеща, - Тарелка вкусного борща Важнее философских споров!
Басни
Намордник
Гулял однажды утром йоркширский терьер, За ним на поводке плелась его хозяйка. Имел он от природы скромный экстерьер, Но был терьер тот просто редкостный зазнайка. Замашками дворняг породы не марал (А ею он, признаться, искренне кичился): При людях он всегда с достоинством мочился - И лапу никогда, как все, не задирал. Дублёнка у него для Питерской зимы; На животе его татуировка – Йорик; Для пирсинга уж две серьги припасены. Он, как аристократ, был модного сторонник. Гулял он не спеша, с достоинством… И вдруг Наш Йорик увидал огромную овчарку! Намордник на овчарке был, и все вокруг Старались, сторонясь её, гулять по парку. Он стал и в восхищеньи смотрит на неё… Но тут он замечает взгляд, презренья полный, И, защитить стремясь достоинство своё, Он с лаем побежал, порвать тут всех готовый… Высокая трава некстати здесь росла — И за неё наш грозный Йорик зацепился, Она каким-то чудом лапы заплела, И маленьким клубком он с визгом покатился. Барахтаясь в траве, слова услышал он, Отозвались они в душе терьера горько: «Что это за порода? Новый эталон?» — «Порода? Не смеши! Пародия – и только!» Теперь своей хозяйке Йорик наш твердит: «Намордник нужен мне! – он бредит о подарке. — Допустим, у меня не очень грозный вид, Но в злости я ничуть не уступлю овчарке!» Хозяйка не могла поделать ничего — Здесь вовсе не она, а Йорик всё решает — Уважила она любимца своего: И вот уже его намордник украшает. Теперь, скуля от счастья, рвётся он вперёд, Горят его глаза, блестит терьера шёрстка… А всех, кто это видит, просто смех берет: Ведь Йорика намордник – чуть крупней напёрстка! История смешна…Но какова ж мораль? О чём поведал нам столь необычный модник? Что на своих любимцев денег нам не жаль?.. Нет! Силу нам дают – клыки, а не намордник.Изгородь
Так повелось: в пространстве каждого двора Газоны есть, и там гуляет детвора. Та строгость берегла жизнь целого народа… Пока к нам не пришла желанная Свобода! Дворы заполонили тысячи машин, И тот, кто был рабом, стал важный господин, Борец непримиримый каждому запрету, И вот уже косятся на лужайку эту. Один с лицом: «А ну, попробуй запретить!» — Решил через лужайку путь свой сократить. Свободу отстоял он, по газону мчась И вытеснив мамаш с колясками на грязь. И многим, многим «асам», глядя на приманку, Пришла на ум идея – сделать здесь стоянку, Чтобы среди двора, при взгляде из окна, Во всей красе была любимица видна… И вдруг на тот газон является бригада, И быстро, на глазах, растёт вокруг ограда! К бригаде подошла одна пенсионерка, Спросила: «Что вы строите, и что за спешка?» — «Отгородиться надо срочно от… скотов, Которые совсем не понимают слов!» — И бригадир лукаво серый глаз скосил На «Мерседес», который рядом грязь месил. Полезна, несомненно, обществу свобода… Когда не угрожает продолженью рода.РЖД
Как мир устроен наш?.. Доныне споры жарки… Мир на китах стоит, киты те – олигархи. Вложить большие деньги может лишь делец, Вслед за его деньгами движется прогресс. Тут как-то РЖД (владелец – государство!) Тем пассажирам вдруг устроила мытарство, Что ездят в электричках за город, порой Гораздо чаще, чем на отдых в выходной. Стенает РЖД, что денег не хватает, Из-за пенсионеров прибыль быстро тает… Чтоб жалкое существованье не влачить, Должна цена билетов резко подскочить! Скандал тот кое-как тихонечко замяли, Главу же РЖД немного позже сняли. И вдруг у нас в районе, будто на дрожжах, Растёт торговый комплекс – крыша в небесах! И кто же тот богач, что небоскрёб построил? Да та же РЖД!.. Не верите?.. Поспорим! Коль не один туда потрачен миллиард, Сверкает этот комплекс, словно бриллиант. На башне той часы, как будто на Биг-Бене. Для нашей деревушки чудо-украшенье! А что в ней? Бутики, в которых пользы нет: В районах спальных жить не любит высший свет. Там пиджаки… в облипку… мятые – нарочно; Да джинсы, что уже потёртые досрочно; Есть блузки там… без формы; майки… до пупка — Вот чем набиты все прилавки бутика! Я честно обошёл торговое пространство… Коль пользы больше нет, пусть радует убранство. Расстроившись, что выгоды в том небоскрёбе нет… Я обнаружил вдруг бесплатный туалет! Придётся мне раскрыть интимную подробность, Чтоб туалета лучше оценить удобность: Мне ездить на работу – ох! не ближний свет, А туалета в этом промежутке нет. Спасибо РЖД: вложила миллиарды, Чтоб для меня построить туалет шикарный!Газета
Как много нынче тех, кто в книгах знает толк, Кто истину нашёл в изданиях гламурных, И наша жизнь проходит в окруженьи толп, Умеющих читать… Но очень бескультурных. Ну, кто из нас в метро порой не замечал, Как тот или иной читал с умнейшим видом Бесплатную газету или докучал Культурою своей, газетою развитой. Её он развивал под стук колёс в метро, Зевоту не скрывая в утренний час ранний, Таблоид развернув с названием «Метро» — Единственный его источник разных знаний. Качается вагон… А он среди толпы Как будто не имеет связи с этим миром, И острые углы газеты, как шипы, Нацелены им точно в лица пассажирам… Живём… как будто кто-то хлещет нас бичом, И, слепо следуя сложившейся привычке, Взахлёб читаем мы газеты ни о чём И в никуда стремглав несёмся в электричке! Он тычет мне в лицо газетой, пряча взгляд… Не знаю… Может быть, кому-то и приятно… По мне – так лучше недоучка-азиат, Чем русский грамотей с газетою… бесплатной.Грязь
Сергей Степанов, молодой специалист, Был жутко недоволен: нынче на стоянке Какой-то беззаботный автомобилист Его облил из лужи грязью спозаранку. «А может быть, ты сам кого-нибудь облил, И бумеранг, круг описав, к тебе вернулся?» — Андрей, его коллега, так предположил, Но, видя гневный взгляд Сергея, он запнулся. «Какой там бумеранг? От этаких идей Ты избавляйся: мы живём в реальном мире! Я лужи проезжаю там, где нет людей, И пользы мало мне сейчас в твоей сатире!» Расстроенный Андрей, что знания его, Что получил из книг, в раздумьях на досуге, Как оказалось вдруг, не стоят ничего, С работы возвратясь, всё рассказал супруге. «А если допустить, – ответила она ,— Что грязью он облил, но… в смысле переносном?» Андрей аж подскочил: как мысль её верна! «Сергей наш – карьерист, не брезгует доносом. Он хочет получить всё сразу и сполна, Как будто он один, и часто так бывает, Что сослуживцев он – свободная ж страна! — Чтоб выделить себя, он грязью обливает». Законы всё же есть, и надо жить по ним, А мы, их отрицая, часто нарушаем… Но, как назло, мы нарушением своим Наличие законов этих подтверждаем. Ты можешь жить и, от законов отступя, Уверенный в своём решеньи судьбоносном… Когда ж реальной грязью обдают тебя, Знай: человеком стал ты… в смысле переносном.Давайте о хорошем
Прогуливались вдоль Невы пенсионеры, И обсуждали неприличные манеры, А их, на радость им, не надо и искать, Им надо только слово вставить успевать: «Поставили забор…» – «Наверно, что-то строють!» — «Отрезали наш парк…» – «Городють и городють!» — «Всё частное теперь, нельзя им помешать…» — «Нам скоро будет нечем у себя дышать…» — «Ну, это далеко…» – «А ты не обольщайся: Ведь очень скоро здесь размножатся китайцы, Которые давно уже в стране живут, А русские от голода сейчас, как мухи, мрут!» — «Уже не сосчитать, китайцев сколько в мире…» — «Да, душ по пятьдесят живут они в квартире!» Вот несколько компаний вышли на пикник, И новый повод для ворчания возник: «Еды с собой, как будто голод, набирают!» — «Как свиньи, за собой они не убирают!» Тут, горестно вздохнув, один старик сказал, Почувствовав, что пульс внезапно «побежал», Что говорило о давлении возросшем: « Ну, что всё о плохом?.. Давайте о хорошем!» Повисла тишина… Никто не возражал, И каждый в голове хорошее искал. Когда ты всё вокруг бранишь неосторожно, Хорошее найти бывает очень сложно.Тюльпаны
Когда уходят годы бедствий, нищеты, И возрождается страна из запустенья, И вновь на клумбах появляются цветы, То у людей совсем другое настроенье. Цветы напоминают: хаос побеждён; И радость жизни есть в реальности суровой; И каждый человек счастливым быть рождён; И радуют нам глаз, как символ жизни новой… Уже который год на клумбе у метро Озеленители в апреле посадили Тюльпанов алых клубней целое ведро, А в мае уж они фурор производили Своих бутонов крупных редкой красотой И ровными рядами толстых сочных ножек, Победно высясь над извечной суетой И вынуждая шаг замедлить всех прохожих. Но вот однажды утром некий маргинал, Который песни пел в подземном переходе, На этот раз букет тюльпанов предлагал, Как выгодный товар при мизерном расходе. Тюльпаны у него никто не покупал, Их молча осмотрев, все тут же удалялись: Ведь каждый в тех тюльпанах сразу узнавал Те, что ещё вчера на клумбе красовались. Старушка к маргиналу тихо подошла, Внимательно его тюльпаны осмотрела И, головою покачав, произнесла: «Душою беден тот, кто не имеет дела… Додумался ты радость у людей украсть… Зло поступил ты, парень, и бесчеловечно… Так знай: весной тюльпаны вырастут опять, Зато твоя душа испачкана навечно!»Ценности жизни
С тех пор, как расселился человек по свету, Могли бы наблюдать картину мы вот эту: Ребёнка приведя в песочницу играть, За чадом очень зорко наблюдает мать. Вдруг раздаётся рёв: ушиб ребёнок палец, И к маме подбегает маленький страдалец, Лицо его потоками залито слёз, Глядишь, вот-вот умрёт – настолько всё всерьёз! Ребёнка обняла взволнованная мама И просит показать, что ж представляет рана. Нет раны никакой!.. Но больно до зела, Она целует пальчик трижды… Боль прошла! Дитя уж не ревёт, лицо его сияет, Мгновение спустя в песочнице играет… Другая мать стоит… Курящая – увы! — И держит сигарету… выше головы. Ребёнок и её в песочнице играет, Но взгляды на него лишь изредка бросает. И вдруг бежит ребёнок что-то ей сказать, К ней тянется, пытаясь ручками обнять. Она перед ребёнком кое-как присела И обняла рукою – раз такое дело! Но вот беда: ладошку к спинке не прижать — Ведь сигарету тоже надо ей держать. И ей тогда пришлось ногтём большого пальца Легонько лишь коснуться маленького тельца… Согрелся ли ребёнок матери теплом? Дождётся ли ребёнок нужного ответа? Ведь мама первым делом думает о том, Чтоб, не дай Бог, у ней не гасла сигарета.Банкомат
В обычный банкомат на улице при банке, Чтоб деньги получить, стояли две мещанки. Что первою была, пыталась так и сяк, Но деньги получить желанные – никак! И женщина свои попытки прекращает, А даме, что за ней, резонно замечает: «Закончились здесь деньги!» – «Муж не будет рад!..» — «Пойдёмте в банк, там есть такой же банкомат». И женщины ушли… А я стоять остался: Жену из магазина просто дожидался, С ней вместе в банк войти и деньги наши снять, Чтоб в очереди нудной дважды не стоять. Тут парень подошёл – и сразу к банкомату… Хотелось мне помочь несчастному, как брату, Его предупредить, что банкомат пустой… И вдруг я сам себе скомандовал: «Постой! В судьбу чужую нам соваться не годится, В своём несчастье каждый сам пусть убедится». Вот парень вставил карту, вот PIN-код набрал… И банкомат ему банкноты отсчитал! Три тысячи рублей он взял… всего… Негусто… Но ведь у женщин тех и вовсе былопусто! За парнем тем, пока он денежки считал, Уж очередь возникла снять свой капитал. Вот женщина за парнем делает попытку — И получает дама вместо денег пытку! Пытается, подобно парню, так и сяк, Но деньги получить желанные – никак! И женщина свои усилья прекращает, А даме, что за ней, резонно замечает: «Закончились здесь деньги!» – «Будет сын не рад!..» — «Пойдёмте в банк, там есть такой же банкомат». И внутрь они идут, и очередь за ними… Они прельстились, видно, суммами большими, А парень был запросам очень скромным рад — Желание его исполнил банкомат. Тут подошла жена, и я решил проверить Теорию свою великую на деле: Жену предупредив себя в руках держать, Я начал, карту вставив, кнопки нажимать. Три тысячи я снял… Жена сняла четыре! За нами уж толпа – снять деньги нажитые… Мы только отошли, как слышим сзади нас: «Нет денег в банкомате! Кончился запас!» Хоть банкомат не Бог, в желаньях будь скромнее, До Господа тогда они дойдут вернее.Исполнение желаний
Старинные подруги Лера и Тамара Решили провести в июле отпуск в Гаграх. Приехали туда – попали будто в рай: Так поразил подруг прекрасный этот край. При виде тех красот подруги восторгались: «Нам так здесь хорошо, что мы бы здесь остались!» Но отпуск завершён, и их в аэропорт Повёз автобус по дороге среди гор, И не было конца их искренним восторгам… Но мало, мало жертв опасным тем дорогам: Поддался вдруг водитель зову красоты — Автобус рухнул вниз с огромной высоты! Абхазцы двух подруг за искренность любили И, помня их слова, их здесь похоронили. Теперь они лежат среди прекрасных гор, Что вызывали их неистовый восторг. История грустна… А вот и назиданье: Не доверяй другим – сам исполняй желанье!Далеко до А. Пушкина
«Поскольку я поэт – в краю красивом Псковском Я должен побывать: в Михайловском, в Тригорском, Где Пушкин, мой кумир непревзойдённый, жил, Где на природе он дышал, любил, творил». Так рассуждал поэт, что подавал надежды — Пока лишь сам себе, чем самомненье тешил. Был лёгок на подъём, что норма не всегда, И с группой, как турист, поехал он туда. Безумно повезло с экскурсией в Тригорском: Услышал он о тайном списке «ухажёрском»; С семьёй поэт был дружен Осиповых-Вульф, Всегда ходил пешком, чтоб навещать подруг, Из своего именья, и, хоть путь неблизкий, Придя к своим друзьям, обедать не садился, Хотя уговорить пытались каждый раз: Считал, что стройных любит конь его Пегас. Таким он был всегда – спортивным, быстрым, стройным, Великого поэта звания достойным… Рассказ экскурсовода очень впечатлил. Он мимо зеркала, внимая, проходил, Увидев свой живот, подумал виновато: «До Пушкина, пожалуй, мне далековато!..» Как далеко он в творчестве своём пойдёт? Об этом скажет пусть талант, а не живот!Воспитание воли
Виват, Санкт-Петербург! Весёлый карнавал В День Города народ вдоль Невского собрал. Всё было необычно, шумно и красиво, Отец и сын пришли увидеть это диво. Чтоб место для обзора лучшее занять, Заранее прийти пришлось и постоять Гостиного Двора на верхней галерее, Удачу предвкушая от своей затеи. Когда же началось движение колонн, Отца и сына обступив со всех сторон, За несколько минут толпа образовалась И из-за спин передних рассмотреть пыталась. Отец и сын гордились: как нам повезло! И всё бы хорошо… Но вскоре, как назло, За их спиной курильщик оказался злостный, И папиросу он курил за папиросой, А ветерок тот дым на них всегда сносил… Терпеть такое хамство не хватало сил! Ребёнок, а ему пять лет всего-то было, Смеяться перестал и стал просить уныло, Чтобы отец скорей домой его увёз, Ещё чуть-чуть – и дело уж дойдёт до слёз. И любящий отец серьёзно озабочен: А стоит ли тянуть, коль праздник уж испорчен? Эх, был бы он один, то в сторону б отвёл Курильщика того и в чувство бы привёл… Но для ребёнка то пример неподходящий, Тогда сказал родитель, сына уводящий, Чтобы не только сын, а каждый, кто здесь был, Слова его ещё не скоро бы забыл: «А заешь, почему тот дядя много курит И дымом нас своим как будто атакует? Надеется он нас с удобных мест согнать, Чтоб самому потом их вместо нас занять! Жаль уходить… Но мы от дыма одурели, И кое-что уже с тобой мы посмотрели. Ну, что ж – пойдём домой?» Но сын ответил: «Нет! Останемся и будем карнавал смотреть!» Хоть воля есть у нас, она не ощутима… Но если есть мотив – то мы сильнее дыма!Огонь
Крестьянин убирал пожухлую траву, Оставшуюся с осени на огороде. Сосед же, своему дав волю хвастовству, Высмеивал его при всём честном народе. «Ты показать нам хочешь, что тебе не лень С травой возиться, но ты выглядишь усталым. Уже никто из всех соседних деревень Траву не убирает способом отсталым. Она уже сухая, пороху под стать, Не лучше ли огню доверить это дело? Погоду лишь сухую надо подождать — И поджигай траву на огороде смело!» Крестьянин, что уже порядком подустал, На грабли опершись, насмешнику ответил: «Не спорю, что граблей всегда быстрее пал… А если налетит никем не жданный ветер? Огонь и ветер в помощь мы себе берём… Но не подвластны нам опасные стихии, И мы безумны в легкомыслии своём, Стыдясь предугадать последствия лихие. И вот уже огнём пылает вся страна: Горят леса, поля и мелкие селенья, Отчизну превращают в пепел, как война, Огонь и ветер – с нашего же позволенья. И воду на пожар бушующий свозя, Мы больше во сто крат, чем я сейчас, устанем. Нет, с ветром и огнём шутить никак нельзя! Мы лишь самих себя той шуткою обманем. Вести хозяйство мы должны разумно —так, Чтоб резко не ломать сложившихся устоев, Чтоб не вмешался необдуманный пустяк: Отжившая трава пусть станет перегноем, Когда её польют весенние дожди, И поросль молодая снова луг украсит. Так стоит ли спешить? Немного подожди — И ты получишь всё – без риска всё утратить».Лестница
Грешно нам не ценить размеренный свой ритм, Своей семьи, своей работы постоянство… Но замкнутое угнетает нас пространство, Особенно когда заходишь в тесный лифт, По лестнице идёшь, где тускло освещенье, На службу каждый день одним путём идёшь, Сидишь весь день в одном и том же помещенье, Там о погоде вечный разговор ведёшь. И хочется бежать – туда, где есть свобода, Взяв отпуск и купив билет на самолёт, Подальше от зимы, где яркая природа, Где круглый год в тепле абориген живёт. И отпуском я бредить стал… Как ненароком Нам в Филармонию взяла жена билет. К стыду – ведь не Египет и всегда под боком! — Мы не бывали там уж два десятка лет. Оставив в гардеробе верхнюю одежду, Мы чинно, не спеша направились в фойе. Знакомо всё вокруг, бывали мы здесь прежде, Вот лестница наверх, закомо и сие… И вдруг передо мной раздвинулось пространство, Когда я посмотрел вдоль лестницы наверх. Сверкал огнями зал, что создан для дворянства (Событьем этим славен позапрошлый век). Мы стали подниматься… С каждою ступенькой Казалось мне, что я незримо вырастал Из тесноты лифтов, из суеты житейской, И в отпуск рановато – я ведь не устал. Вошли в огромный зал, там белые колонны — От восхищения невольно я вздохнул — И яркий антураж: тот зал народом полный, И слышен разговора приглушённый гул, Открытые у всех, осмысленные лица. Лишь я был напряжён, их чувства не приял… Но музыка в душе раздвинула границы, И я, как эти люди, тоже просиял. Забыл я о зиме, работе, непогоде, И, музыкою наслаждаясь, понимал, Что лестница сия вела меня к свободе, Свободными людьми заполнен этот зал. Полезно хоть на час стать знатным, благородным, На лестницы богат суровый город наш: Михайловский дворец, театры, Эрмитаж — Достаточно их здесь, чтоб быть всегда свободным. Судьбы своей счастливой каждый господин, Болезни наши тоже создаём мы сами: Мы часто – слишком часто! – ходим в магазин, И слишком редко ходим на концерт и в храмы. Желаешь пригубить живительный глоток — Ты, что пресытился уже рутины ядом? Свобода не должна быть где-то далеко, Свобода жить должна всегда с тобою рядом.Стихи
Изворотливый ум
Решила отдохнуть супружеская пара. Хоть им за шестьдесят, но разве это старость? Им возраст не мешает воздухом дышать, Средь сосен и дубов прогулки совершать. Из всех окрестностей знакомых Петербурга — Немалая заслуга в том была супруга — Давно Зеленогорск вниманье привлекал, И вот в нём отдохнуть желанный час настал. И выбрали они из всех пансионатов Тот, что напоминал тепло родных пенатов; То наименьшее, как водится, из зол, Которое в себя включает: шведский стол; Ковры на этажах и каждый день уборка; Охранники следят здесь за порядком зорко; Курить запрещено везде – на этажах, На лестницах, в столовой, даже в номерах. А для создания приморской атмосферы Там был чудесный пляж у «Северной Ривьеры». Всё нравилось: и чаек беспокойный крик, Что ветер буйный с моря чересчур велик; И плеск огромных волн о крепкий пирс бетонный, Сливавшийся в ушах в гул мощный, монотонный; И долгий взгляд на вереницы облаков, Плывущих над заливом плавно и надменно; Возможность о серьёзном (кроме пустяков!) Не думать больше… И мечтать одновременно. Они могли стоять подолгу на балконе И молча наблюдать возню пернатых в кроне Деревьев, чьи верхушки хвойные как раз Качает ветерок на уровне их глаз. Казалось им тогда, что кроны – это море, Плывёт корабль их в зеленеющем просторе… И стоит им из номера спуститься вниз — По дну лесному могут совершить круиз.*** Имело это место шансы стать святым… И вдруг им в нос ударил сигаретный дым! Как нежный разговор, что сдобрен грязным матом, Он стал для стариков разительным контрастом - И воздуху (не то, что пыльный городской!); И тишине, что сердцу дарует покой; И аромату хвои, что уже – лекарство; И свежести залива, Посейдона царства. Но главное – что всем плакатам вопреки: «У нас не курят!» – что совсем не по-людски. Они возмущены: «Мы город покидаем, Чтоб дыма избежать… И к дыму приезжаем!» Супруга побежала сразу на балкон, Чтоб сразу опознать курильщика: Кто он? Но поздно: только дым в их номер просочился, Его источник, накурившись, удалился. Так было много раз… Он был неуловим… Но вот однажды, лишь почуяв мерзкий дым, Супруга на балкон привычно поспешила И посмотрела вниз, опершись на перила. С балкона, что под ними (пуст был до сих пор), Мужской был слышен громкий пьяный разговор; Лежала на перилах, сходная с котлетой, Отёкшая рука с дымящей сигаретой. «Простите, ради Бога! – начала она. — Ваш дым летит в наш номер прямо из окна». Умолк вдруг разговор, рука с перил исчезла… Но прятаться вот так!?. Мужское ль это дело? И, чтобы не прослыть трусливым подлецом, Мужчина показал помятое лицо, Венчавшее фигуру в шёлковом костюме, И начал говорить, как депутаты в Думе: «Покорнейше прошу за это извинить! Что к вам летит мой дым – не мог предположить! Но Вы не беспокойтесь, больше мы не будем!» — И он послал ей горсть воздушных поцелуев.
*** Как хорошо, что люди рождены общаться! Они всегда друг с другом могут разобраться, Найти для компромисса нужные слова — И снова от забот свободна голова… Их отдыху опять ничто не угрожает… Но мыслимо ль, что нас никто не обижает? На следующий день колечком завитым В их номер снова залетает этот дым! «Поверить не могу, что в жизни так бывает! Могу ещё понять, что человек не знает О том, что дым способен лошадь уморить, Другое дело – зная, продолжать курить!» — Готовая на всё, супруга заворчала, Но муж ей предложил всё обсудить сначала: «Та задаёшь вопрос… Но в нём уже ответ: Всё знает человек – а результата нет! А если нет сейчас, то никогда не будет». — «Неужто наша просьба совесть не разбудит?» — «Пойми: он начинает с нами воевать, Коль допустимым счёл на просьбу наплевать! Курящий человек – особое явленье: Закрыт для состраданья он, для сожаленья, И нужно ли нам с этим чудом воевать? Не лучше ли продолжить просто отдыхать?»
*** Но почему сосед почтенной пары этой Был уличён опять с запретной сигаретой? Злость одержала верх?.. Так не был злобен он — Прочь руки от него!… Он был лишь удивлён: Не мог поверить в то, что в главном ошибался, Что дым не так, как он хотел бы, поднимался, И представлял воображением своим, Каким путём наверх стремиться должен дым: «Нет, дым никак не мог попасть в окно соседей! Я не встречал людей противней и зловредней: И сами не умеют толком отдыхать, Да и другим испортить отдых норовят; Готовы стать в ряды фанатов дисциплины, Чтобы придраться к человеку без причины!» Он продолжал курить, исправясь лишь слегка: Чтоб сверху не была видна его рука.
Терроризм
Хоть вдумайся, в какое время ты живёшь! Когда вдруг обнажились общества нарывы… И ты в аэропорт когда-нибудь войдёшь — И именно в тот час, как прогремят там взрывы.А может быть, ты всё же сядешь в самолёт И улетишь в края, где море век не стынет… А взрыв тот самолёт на части разнесёт, И знойный ветер их развеет по пустыне.
И несмотря на то, что в мире нет войны, На полигонах лишь порой стреляют танки, Погибнешь ты – случайно, вовсе без вины — И в цинковом гробу пришлют твои останки.
Ораторы потом с трибуны скажут речь, Но что твоим родным от слов проникновенных?.. И кровь людская дальше продолжает течь, То мирных кровь людей, невинно убиенных.
Смеяться над чужой бедой запрещено… Но вовсе не должно запретов быть в культуре, И не подвластно творчество любой цензуре — Тебя изобразит в своей карикатуре Блюститель толерантности «Charlie Hebdo».
Интуитивная медицина
Больницу не люблю… Но, коли врач назначил, Анализы сдавал – кровь, и мочу в придачу. Скажу, как на духу, что кал я не сдавал, Не потому, что жаль, – никто не предлагал. По мне – так медицина стала вдруг проклята С тех пор, как позабыта клятва Гиппократа. Приём – 500 рублей. Я честно заплатил, И чек на эту сумму сразу получил, Затем направлен был к врачу немногословно. Дежурный терапевт – зовут Светлана Львовна, Приятной внешности, пятидесяти лет, И по повадкам судя, здесь авторитет — Вся просияла… но без медицинской карты Без сожаления отправила обратно — Туда, где только что я деньги заплатил, Но карту взять, по глупости своей, забыл. Бездушие врачей, признаться возмутило: В регистратуре дама деньги получила, На радостях мне карту выдать позабыла! Таких безмозглых дур давненько не видал, И для разрядки чувств устроил ей скандал. После чего, признаться честно, полегчало, И не смущало больше странное начало. Теперь Светлана Львовна так была добра — Дала мне номерки ко всяким докторам: Назначила сдать кровь и снять кардиограмму, Да обновить давнишнюю флюорограмму. А завтра надлежало снова быть к врачу, И должен принести я свежую мочу, Не потому, что стал ей чем-то неугодным: Ведь я сегодня ел, а надо быть голодным! Врач сделал ЭКГ и палец уколол, Я к терапевту вновь, как велено, пришёл. Но кабинет закрыт – проветриванья время… Здесь по закону всё: микробы, вражье племя, Давно мечтают нас, людей, со свету сжить, И надо их горячность малость освежить. Что двадцати минут для этого довольно — Табличка на двери всем говорит безмолвно. Но вот они прошли, а терапевта нет… Внимание привлёк соседний кабинет: Там голоса слышны; смех женщин и мужчины; Табличка «Главный врач»… Знать, смеху есть причины. А очередь растёт… Уж полон коридор, В глазах больных читаю я врачам укор. Да я и сам, признаться, очень разозлился: Больница заводская, сам я отпросился С работы на часок, чтобы врачей пройти — Путёвку в санаторий быстро обрести. Всем хочется быстрей… Но, каждый это знает, Что быстро никогда, к несчастью, не бывает! Вот женщина одна, терпенье потеряв, В тот кабинет, где смех, направилась стремглав, Открыла дверь, с порога стала раздраженно Отчитывать врачей… Что ж, смело, безусловно! Но сам я не решусь врача уничижить: Так можно и болезнь нечаянно нажить! Вот выскочила в коридор Светлана Львовна, А на лице вина и всех принять готовность. Увидела меня – позвала в кабинет, Ведь я же для неё – знакомый пациент. «Прошу нас извинить – за чаем засиделись!.. Могли бы постучать – мы б никуда не делись И начали приём, – мне молвит, пряча взор. — Откуда же нам знать, что полон коридор!?» — «Ну, что Вы!.. Ничего такого не случилось», — Той даме вопреки я проявляю милость К Светлане Львовне, сам же про себя гадал: Неужто с рук сойдёт устроенный скандал? Светлана Львовна, заполняя мне путёвку, Вдруг делает в своём писаньи остановку, Молчит, не отрывая ручки от листа… Я начал понимать, что это неспроста… И вдруг мне говорит, в меня упёршись взглядом: «А знаете ли что?.. Мочу нести не надо! У Вас – я не сужу о людях сгоряча И вижу по глазам – хорошая моча!» Задумалась слегка… И удивила снова: «Я думаю, что Ваша кровь уже готова…» — «Готова?» – «Если нет, я их потороплю, Я проволочек в нашем деле не терплю!» И с тем Светлана Львовна очень резко встала, Мне ж в кабинете дожидаться наказала. Как долго я сидел?.. Возможно, полчаса… Я слышал через дверь глухие голоса Тех, кто напрасно ждал приёма в коридоре, Чтоб начал кто-нибудь их избавлять от хвори. И вот она пришла: «Анализ Ваш готов!» Нет, видно я неправ в оценке докторов! Анализ мой она неспешно записала… Что до меня, то мысль одна меня терзала: Флюорограмму надо срочно обновить И снова к ней приехать – дело завершить. Но всё – не по пути, и всё – после работы, А времени так жаль для этакой заботы… Светлана Львовна словно мысль мою прочла — Она многозначительно произнесла: «Флюорографию я Вашу – продлеваю!» — «Как Вас благодарить – я даже и не знаю…» Вот, кажется, и всё! Мне нечего сдавать, И лишь у главврача осталось подписать. Мы вышли в коридор… Народ стоит вдоль стенки, И среди них лицо строптивой пациентки. В глазах её вопрос: старалась для себя, Но получить плоды стараний тех нельзя! Давая ей понять, что врач – всему начало, Светлана Львовна подпись долго получала. Вот вышла, наконец! Путёвка у меня… Что я подумал, на работу семеня? Предположить могу, что песня жизни спета Того, кто ополчился против терапевта! Жаль женщину… К чему же этот весь кошмар?.. Ведь каждому из нас судьбой даётся Дар, Но тот, кто от него стыдливо взгляд отводит, Старается для тех, кто вслед за ним приходит.Непредвиденное
Писатель молодой заканчивал уж повесть, В издательстве пообещали гонорар, И он, к приличной сумме мысленно готовясь, Работал, творческий испытывая жар. Ему пришло письмо по почте электронной, Сместив его за дел привычных колею, И было то посланье с темою нескромной — Совсем без обиняков, просто : «IloveYou»! Писатель удивлён, вскрывает он вложенье, Что было в том письме: коль прислано – изволь! И тут же началось какое-то движенье — Над ноутбуком вмиг теряет он контроль! Родной компьютер жить своею жизнью начал: Стал письма рассылать во все концы страны, Все расширенья файлов он переиначил… Всё выглядело как проделки Сатаны, Нашествие, погром… То было лишь начало Того, что началось лишь полчаса спустя: Исчезли файлы книги – это означало, Что труд его пропал, его осиротя! Два года он работал, книгу сочиняя, Он вкладывал в неё и душу, и талант, Досуг после своей работы посвящая, Она была его успешности гарант. Всё вирус страшный погубил в одно мгновенье… Писателю казалось: всё в груди мертво… Имело ли теперь какое-то значенье То жалкое, что оставалось у него? Ещё совсем недавно чувства были живы, Теперь ему казалось: полчаса назад Он оказался рядом с эпицентром взрыва, И стал пейзаж вокруг довольно жутковат. Что ждёт его теперь?… Подумать было страшно… Он, воли не давая чувствам, бормотал: «Был омрачён грехом, как видно, день вчерашний, И сам Господь меня сегодня покарал…» В прихожей слышен шум – его жена вернулась, Что в поликлинику ушла ещё с утра. Чтобы попасть к врачу, заранее проснулась, Недомогание почувствовав вчера. Увидела – сидит пред ноутбуком мрачный, И говорит ему с сияющим лицом: «Про ноутбук забудь – вердикт мой однозначный!» — «Забыть?.. Но почему?» – «Ведь станешь ты отцом!» Таков наш каждый день: на прежний не похожий, Нам посылая испытанья всех сортов, Он гнев Господний в Дар преображает Божий, Ты будь лишь этот Дар душой принять готов.Естество
Слуга. Так-с. Он говорил: «Я ему обедать не дам, покамест он не заплатит мне за прежнее»… Хлестаков. Да ты урезонь, уговори его. Слуга. Да что ж ему такое говорить? Хлестаков. Ты растолкуй ему сурьёзно, что мне нужно есть. Н. Гоголь. Ревизор
«Нам деньги задолжал водитель Журавлёв! — Мне учредитель сообщил без лишних слов. — Пять тысяч в магазине принял за колбасы, Но деньги эти не дошли до нашей кассы». Хозяев было двое: Савва и Олег, Открыли на двоих они колбасный цех, Им было нелегко (ведь так всегда сначала), Но вот дела пошли, и фирма процветала. А я наёмным был директором у них, До этого сменив хозяев не одних. Савелий продолжал: «Сейчас он на больничном, Ты, как директор, срочно разберись с ним лично!» Тот Журавллёв, признаться, начал удивлять: Чужие деньги взять… И просто не отдать? Хотя… по мелочам… уж так у нас ведётся — Сориночка всегда на совести найдётся… И начал я звонить – его то дома нет, То слышу от водителя такой ответ: «Приехать не могу, сейчас я очень болен…» По голосу – как будто мной он недоволен. Водителя всё нет… Я Савве сообщил, И он меня словам волшебным научил: «Ты передай ему – я «крышу» вызываю, А уж что будет с ним – я даже и не знаю…» Слова я Журавлёву эти передал, На следующий день, как Савва и сказал, Он, наконец, пришёл… В новёхонькой дублёнке… Признался, что собрал последние силёнки, Чтобы прийти сюда и новость сообщить: Что больше он не сможет фирме послужить, Хотя желанье есть, и рад бы постараться… Но, к сожалению, он будет увольняться. «А деньги, – я спросил, – когда же ты отдашь?» — «Какие?» – удивляется водитель наш. «Пять тысяч за колбасы, ждёт их наша касса». — «Нет денег у меня – потратил на лекарства. Сейчас я очень болен, слабость у меня…» — «Но как же ты пришёл?» – «Сейчас, в начале дня, Немного полегчало, и держусь покуда… Но завтра будет хуже!» – «Знаешь ты откуда?» — «Я чувствую…» – «А деньги? Ты у нас в долгу! Когда вернёшь?» – «Вернуть я деньги не могу…» В отчаяньи пришлось за голову схватиться: «Дела зашли в тупик!.. Как мне распорядиться?» Оставив Журавлёва, к Савве я пошёл, Тот, выслушав, спросил: «Он что, с ума сошёл?» А что я мог сказать? В ответ развёл руками, И Савва продолжал: «Что ж делать с дураками… Я «крышу» вызываю! Журавлёв пусть ждёт Никто не виноват, что парень – идиот…» Всего лишь полчаса пришлось нам дожидаться… Не дай Господь кому с той «крышей» повстречаться! Шёл первым «бригадир», невзрачный и худой, И следовал за ним из двух громил конвой. Но возвращался взгляд упрямо к «бригадиру», Всё выдавало в нём отпетого задиру: Всю голову глубокий шрам пересекал, И этот шрам парик небрежный прикрывал. Они, а с ними Савва, скрылись в кабинете, Где Журавлёв сидел, что уличён в растрате. Слышны из кабинета были голоса… Потом раздался крик, шлепок!.. О, небеса! Мне не дано ценить подобную утеху, И я спустился вниз, чтобы пройтись по цеху. Всё, вроде, поделом… Но Журавлёва жаль… От глупости такой я испытал печаль, И, через полчаса вернувшись к кабинету, Я был готов к любому страшному сюжету. За дверью тишина… Я робко постучал… «Зайди!» – мне из-за двери Савва отвечал. С ним Журавлёв сидел, живой и невредимый, Лишь на одной щеке багровый оттиск зримый. «Он понял, что неправ, – Савелий мне сказал, В блокнотик электронный что-то записал. — И с завтрашнего дня к работе он вернётся, Чтоб деньги нам вернуть, как в бизнесе ведётся. Я прав? – И Журавлёв кивает головой. — Ну, на сегодня всё. Теперь иди домой». Но Журавлёв вдруг неожиданно взмолился: «Савелий Львович, я совсем поизносился, Ещё немного – и дойду я до сумы… Три тысячи рублей прошу дать мне взаймы!» Савелий рот открыл… Со мной переглянулся: «Парнишка, видно, окончательно рехнулся!» А Журавлёв продолжил жалобно просить: «Три тысячи прошу… Без них мне не прожить!» Тут мне за Журавлёва очень стыдно стало, Я руку протянул, чтоб вышвырнуть нахала… Но Савва вдруг спокойно очень мне сказал: «Скажи кассиру: деньги дать я приказал». — «Но как же мы теперь с деньгами разберёмся?» — «Оставь, здесь все свои… мы… как-нибудь сочтёмся…» Как это понимать? И этот странный тон… Мне показалось… что вопрос уже решён: Никто уже ни в чём не будет разбираться, А посему и мне не надобно стараться. Хозяева решили – знать, они правы! Но Журавлёв никак не шёл из головы. Конечно, наш водитель – человек пустяшный… Но он не испугался этой «крыши» страшной! Он вовсе не герой, коль шёл на воровство… Но в глупости его сквозило естество! Он человек плохой – таким он и остался, И выглядеть хорошим даже не пытался. Поставленный на «счётчик», денег вновь просил, Не думая о том, что честь он уронил. Всех этих мелочей он был намного выше, Как будто у него есть собственная «крыша»! Иное дело я… На всё пойти готов, Чтоб слышать от хозяев пару добрых слов, Зарплате низкой рад, веду себя примерно, Они ж себя ведут со мной высокомерно… На следующий день явился наш должник, И развозил два дня колбасы грузовик… На третий день он снова будто испарился — Вот тут я на него серьёзно обозлился И Савве обо всём – как надо! – доложил! А тот… лишь Журавлёва телефон спросил . Наутро я зашёл к Савелию с отчётом — Там Журавлёв и Савва, говорят о чём-то. Обрадовался я: «Явился, Алексей!? Колбасы отвези в «Ашан», да поскорей!» Но за него ответил Савва мне устало: «С него, как понимаешь, толку очень мало… Водителя другого надо нам искать». — «А как же нам удастся долг с него взыскать?» — «Ну-у,.. долг ему простим, – сказал, замявшись, Савва, — За это мы доверим Алексею право Директором побыть – так… в фирмочке одной… Ты паспорт мне принёс?» – кивнул тот головой. Теперь мне стало ясно: фирма подставная… Но Журавлёву не нужна судьба иная: Не будет он, как я, работать день-деньской, Чтоб обрести в труде души своей покой. Его я презирал… И вдруг на удивленье Я ощутил к нему большое уваженье! За то, что – я уверен в этом! – презирал Тех, кто, разбогатев, людьми нас не считал. А я своих хозяев слишком «уважаю» И собственную цену этим занижаю. Я был, как раб, унижен, и они смогли Подумать, что они – хозяева земли! Не думал, не гадал, живя на свете белом, Что человек дрянной стать может мне примером!
Два портрета Пушкина
Я средь бумаг нашёл две автотипии — То Пушкина портрет, Кипренского творенье. А Пушкин для меня не рядовой пиит — Он яркая звезда, непревзойдённый гений И эталон для тех, кто жаждет сочинять. Я в рамке на стене решил портрет повесить (В надежде часть его таланта перенять). Но вот какой из двух? Серьёзно надо взвесить. Казался слишком ярким мне один портрет: С румянцем на щеках, с глазами голубыми — Как на открытке – был любимейший поэт. Такой вульгарный вид пред днями роковыми?.. Я сразу эту репродукцию отверг: Его убил Дантес… А он некстати весел. С другой же на меня взирает человек С трагической судьбой… Её я и повесил. Нас силой вынуждают то сейчас любить, Что сорок лет назад считалось непристойным. Да и поэтов нынче нет, кого убить Считалось бы занятием вполне достойным. Поэтов убивать… Ну что за ремесло! Я знаю: гений просто так не умирает, Он, видя, что таланта время истекло, Достойного себе убийцу выбирает.*** Мечтания мои нарушил телефон: Звонит какой-то мне художник незнакомый И Пушкина портрет вдруг предлагает он, Настойчиво довольно, аргумент весомый — Мол, очень тот портрет на Пушкина похож! Назойливость его – отсутствие культуры, Хоть и художник он… Интеллигент… Так что ж?.. Как будто бы писал он Пушкина с натуры! К тому же у меня уж есть портрет его. Сказала мне жена: «Как это символично! Как будто про портрет он знает… Волшебство!..» Ну, а по мне – так это просто неприлично. И всё же мне звонок покоя не давал: Ведь информация случайно не приходит… Художник про портрет как будто что-то знал… Что? Эта репродукция мне не подходит? Я глянул на портрет, висящий на стене, И вспомнил про другой, который стал опальным. Я вновь достал его – теперь казалось мне, Что Пушкин был на нём вполне живым, реальным! И тот, что на стене, казался мне другим: Уныние внушал он тёмным, мрачным фоном, Безрадостным на нём был Пушкин, неживым, И мне он показался даже незнакомым!
*** И я уже без колебаний заменил Портреты на стене… Но легче мне не стало — Вопрос наисложнейший мысль мою дразнил: Что для меня замена эта означала? Не замечаем мы, что в нас живёт хандра… Портретов было два, и я свой выбор делал, И нет сомнений в том, что мне ещё вчера Безжизненного видеть Пушкина хотелось. Сегодня захотел я знать, что он живой; Что беззаботен так, что даже неприлично; Что он кивает мне курчавой головой; Совсем не удручён судьбой своей трагичной. Так вот о чём поведал Пушкина портрет: Я волен выбирать в эмоциях тональность, Я волен отменить свой собственный запрет… Нет, вовсе не портрет я выбрал, а реальность! Желая оживить безрадостный портрет, Внезапно ощутил в душе усталой радость, Унынию былому места больше нет, И я теперь живу, вкушая жизни сладость. А со стены кумир мой смотрит на меня И предостерегает взглядом от трагизма: «Страдают пусть другие, жалобно стеня, Твой мир совсем иной – в нём больше оптимизма».
Исповедь солдата
Я пошёл на войну, Там окопы копал. Был во вражьем плену… А теперь я устал.Я устал воевать Ради звонких речей, И людей убивать, Неизвестно, зачем.
А щадить я не мог - Предо мною был враг, И стряхнул я с сапог Окровавленный прах.
С того самого дня Я утоплен в крови, А в душе у меня Не осталось любви.
В ранах тело моё, И изорван мундир. Я впервые всерьёз Голосую за мир.
Сожаление
Как соловьи, синицы, галки, Свой урожай снимая жалкий, Летают от куста к кусту, От травки к травке поутру –И я б летал… С большой охотой Довольствовался малой квотой, Что Бог мне милостиво дал, И лучшей доли б не желал.
Котлета, хлебушка немножко, Селёдка с жареной картошкой, Немного свежих овощей, Тарелка тёплых сытных щей.
Нам, людям малого достатка, Съедать всё надо без остатка, По средствам нашим скромным жить И Бога лучше не гневить…
Но в жизни было всё иначе. Я жил в погоне за удачей, И зависть с жадной пятернёй Всегда была моим судьёй.
Я, как нахальный воробей, Лихой, задиристый плебей, Горластей всех из птичьей стаи – Чужие грабил урожаи,
В кормушку лез без всяких правил, Я жадно ел – и тут же гадил, Друзьям долги не отдавал, Украдкой самок их «топтал»…
Итог печален: я летаю, Но вдалеке от птичьей стаи. Уж голова моя седа, А нет ни самки, ни гнезда.
Тайна
Я не забуду нашу встречу Однажды в поезде ночном: Меня пленил ты мягкой речью И кротким ангельским лицом.Ещё держалась я рукой За руку милого… Но сердце Уже утратило покой - А от него куда мне деться!
Я воротник сместила вбок Другой, дрожащею рукою - Так, чтобы ты увидеть мог Грудь под косичкой завитою.
Мои глаза из-под ресниц Глядят с надеждой и укором, Свои ты опускаешь вниз Перед моим молящим взором…
Но как ещё мне намекнуть, Что для тебя на всё готова? Чтоб прошлое перечеркнуть, Довольно одного лишь слова.
Но поезд стал. Открылась дверь - И мы ушли в толпу вокзала. Ты видел, как меня держала Рука, постылая теперь…
Мне часто снился тот вокзал, И мы с тобою в центре зала, И ты уже меня держал За руку, что тогда дрожала.
Суета
Снова надо куда-то бежать, Опять что-то надо делать… Господи, помоги мне разжать Тиски, сжатые до предела!Стой, остановись колесо, Без устали нас вертящее! Хочу увидеть твоё лицо, Мгновение настоящее.
Руки, ослушайтесь головы - Не включайте компьютер, Дайте отдых глазам – ведь вы Скоро ослепнете, сударь!
Хочется сесть, сочинить стихи… А тут ещё эта Рифма… Будто бы без неё умножу грехи… Да это же труд Сизифов!
Но что-то тревожит… И почерк не мой… Хорошего понемножку. Побыл на свободе? Давай-ка домой - Оттачивать строчку за строчкой.
Право на ошибку
Ты напряжён, совершая ошибку, - Вдруг кто осудит! Я же сдержать не пытаюсь улыбку - Больно не будет.С детства тебя приучили к запретам - Очень условным, Их соблюдая, ты должен при этом Быть многословным.
Что заставляет страдать педантизмом? Страх наказанья! Ты лакируешь ошибки цинизмом - Вместо признанья.
Знаешь ли имя агрессии скрытой? Это – порядок! Для дремоты иждивенческой, сытой Очень он сладок.
Нас не лишить наших прав на ошибку - Примем на веру. Можно слегка покраснеть, но не шибко - Всё надо в меру.
Хватит же каяться в каждой промашке - Долго, печально… Соком свекольным по белой рубашке? Это ж нормально!
Последние комментарии
3 часов 25 минут назад
3 часов 42 минут назад
4 часов 3 минут назад
6 часов 44 минут назад
14 часов 8 минут назад
19 часов 52 минут назад