Кровь и ложь [Оливия Вильденштейн] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Кровь и ложь

Переводчик: Siberian_forest

Редактор: Siberian_forest

Вычитка: Siberian_forest, Lianak 

ПРОЛОГ

Резкий запах нашатырного спирта и чистящего средства для стекол щипал нос, но я стойко терпела его и продолжала натирать стеклянный стол, пока в нем не начала отражаться высотка на противоположной стороне улицы. Шесть лет назад я едва могла находиться в комнате, если там распылили даже немного чистящего средства, но расстояние сделало своё дело, и моё некогда острое обоняние заметно притупилось.

Я размяла шею, повернув голову в разные стороны, и отошла от стола. Надо было собрать реквизит в тележку и укатить её из конференц-зала.

— Эвелин, я закончила!

Заметив шевелюру чёрных крашеных волос, я выпустила тележку из рук и упёрлась локтями в деревянную ламинированную поверхность перегородки её рабочего места.

— Помощь нужна?

— Нет, querida[1]. Я тоже закончила.

От вида яркого шелкового шарфа, которым Эвелин подвязала сегодня свои волосы, мне сдавило горло.

У моей мамы было совсем немного ценных вещей — обручальное кольцо, украшенное бриллиантами, которое я носила на шее на кожаном ремешке, и дизайнерский шарф, с которым Эвелин никогда не расставалась с тех пор, как мама подарила его ей. Я нисколько не завидовала тому, что он достался Эвелин. Если кто и заслуживал такого прекрасного подарка, то это была женщина, которая заботилась о нас, начиная с самого нашего приезда в Лос-Анджелес шесть лет тому назад.

Наш район был, мягко говоря, непростым, а это означало, что я не должна была никому открывать дверь. Поэтому когда Эвелин постучалась к нам через два дня после нашего приезда, я посмотрела на неё в глазок и попросила уйти. Она так и сделала, но потом вернулась.

В следующий раз, когда она пришла, она просунула под дверь листок бумаги, на котором написала своё имя и номер квартиры. Когда моя мама пришла домой с собеседования и увидела листок, который я оставила на обеденном столе, она пулей побежала вверх по лестнице, пронеслась мимо плохо нарисованного фиолетового граффити на стене подъезда, изображающего женскую грудь, и начала барабанить в дверь Эвелин, требуя у той объяснений, что ей было нужно от одиннадцатилетней девочки.

Как выяснилось, Эвелин просто хотела помочь. Тогда моя мама понеслась вниз по лестнице с раскрасневшимися щеками и сумасшедшими глазами, выкрикивая, что нам не нужны ничьи подачки и что у нас… всё в порядке.

Но у нас было не всё в порядке.

К счастью, Эвелин оказалась настойчивой и вскоре вернулась. Она попыталась задобрить маму горой посуды и одеждой, которая собирала пыль в её шкафу. Тогда я наивно полагала, что Эвелин была барахольщицей и обладала ужасными математическими способностями.

Эвелин выдернула пылесос из розетки, прихрамывая, дошла до него и нажала пальцем ноги на кнопку, чтобы скрутить провод, который свернулся внутри пылесоса, точно гремучая змея в прерии. Прежде чем она успела нагнуться, я схватилась за ручку и погрузила пылесос на её тележку. После чего мы покатили наши тележки в бытовку. Все это время Эвелин крепко сжимала зубы. И хотя она не жаловалось, правое плечо беспокоило её уже некоторое время. Вкупе с её хромотой, вызванной шальной пулей, которая попала ей в бедро пару десятилетий назад, Эвелин стала заметно сдавать.

— Я приготовила твои любимые такос, но ты не обязана есть со мной, querida. Если у тебя свидание…

— Не. Никакого свидания.

У меня не было свиданий с тех пор, как умерла мама.

Сначала я держалась подальше от мальчиков из-за съедающей меня депрессии, а потом мою жизнь захватили счета и квартирная плата, и я стала брать столько часов уборки, сколько могла найти. Бывало, что одна только дорога изматывала меня больше, чем сама работа и запахи химикатов. Меня совсем не радовало, что мне приходилось трястись в автобусах, проезжавших мимо серых кварталов, и уклоняться от пассажиров, пахнущих обедом, который они употребили несколько часов назад или пóтом, который скопился на них за день.

Но хотя бы сегодня рядом со мной сидела Эвелин. Фаланги пальцев на её руках, которые она сложила на коленях, были огромными. Она уже некоторое время ехала с закрытыми глазами, склонив голову. За пару секунд до нашей остановки, я осторожно потрепала её по руке и проговорила:

— Мы дома.

Она резко проснулась. Я взяла её под руку, и мы вышли из автобуса. В это время дня тёмно-синие улицы были не особенно людными, за исключением нескольких завсегдатаев — ветерана войны, окруженного плотной аурой алкогольных паров, который выгуливал свою собачонку, постоянно скалившуюся на меня; парочки работниц секс-индустрии, одетых в некое подобие рыбацкой сетки и с тонной макияжа на лице, от которых несло пóтом и чем-то застарелым; и парней в капюшонах, которых полицейские искали так же активно, как и их дерганые клиенты.

За