Колебания Мегрэ [Жорж Сименон] (fb2) читать онлайн

Колебания Мегрэ

Глава 1 УТРЕННИЙ ПОСЕТИТЕЛЬ

Такое затишье на набережной Орфевр случается раз или два в год, оно столь непродолжительно, что и заметить не успеешь. Бывает, едва закончив одно расследование, инспектора берутся за второе, а то ведут и три-четыре дела подряд. Глаза у них воспалены, щеки ввалились. И вдруг наступает пора безделья, изредка по пустякам звонит телефон.

Подобное произошло накануне, в понедельник, день, и обычно-то не слишком занятой. Да и во вторник к одиннадцати утра обстановка не успела измениться. Лишь два или три осведомителя слонялись как неприкаянные по просторному коридору. Помощники комиссара Мегрэ, кроме тех, кто был болен гриппом, сидели без дела в инспекторской.

В экстренных случаях комиссару зачастую не хватало людей, нужное число сотрудников удавалось собрать с огромным трудом. А нынче к услугам Мегрэ был почти весь личный состав уголовного розыска.

Примерно такая же картина наблюдалась и в остальных округах Парижа. Календарь показывал 10 января. Никто не успел раскачаться, прийти в себя после рождественских праздников. А впереди — подведение баланса, визиты налоговых инспекторов.

Таким же хмурым, как лица людей, было и свинцовое небо, почти не отличимое по цвету от камней мостовой. Погода стояла мозглая, неморозная; такую погоду не очень-то любят расхваливать газетчики. Холод ощущался лишь после долгого пребывания на улице.

Батареи в кабинетах раскалились, духота стала невыносимой. Время от времени в трубах водяного отопления что-то пощелкивало.

Точно школьники после экзаменов, люди Мегрэ занимались делами, какие обычно откладывают на потом. Одни разбирали скопившиеся в столе донесения, другие возились со статистическими отчетами и иными скучными бумагами.

Большинство тех, о ком пишут в газетах, все еще отдыхали на Лазурном берегу или горнолыжных курортах.

Если бы в кабинете Мегрэ все еще стоял камин, который в конце концов разобрали после того, как во Дворце правосудия провели центральное отопление, то комиссар время от времени подбрасывал бы дрова и поправлял кочергой головешки.

Не то, чтобы настроение у Мегрэ было дурным, но и особого подъема он тоже не испытывал; когда он ехал в автобусе к себе на бульвар Ришар Ленуар, ему даже показалось, что и у него начинается грипп.

Что же его тревожило? Уж не здоровье ли жены?

Накануне неожиданно позвонил знакомый доктор Пардон с улицы Пикпюс:

— Алло, Мегрэ… Только не говорите своей супруге, что я вас поставил в известность…

— А в чем дело?

— Она только что была у меня и просила не сообщать вам о ее визите…

Меньше года тому назад комиссар сам посетил доктора Пардона с настоятельной просьбой не проговориться жене, что он побывал у врача.

— Главное, не подавайте вида, что беспокоитесь о ее здоровье. Я внимательно осмотрел ее. Ничего серьезного…

Вчерашний звонок доктора настолько озадачил Мегрэ, что комиссар и сегодня не сумел закончить свой отчет.

— А на что она жалуется?

— Последнее время, когда мадам Мегрэ поднимается по лестнице, у нее появляется одышка и тяжесть в ногах. Особенно по утрам. Сущие пустяки, уверяю вас. Незначительное нарушение системы кровообращения, только и всего. Я прописал таблетки, их следует принимать после еды. Пусть это вас не удивляет, я назначил ей диету. Надо бы ей скинуть пять-шесть кило, нагрузку на сердце уменьшить.

— Вы уверены, что…

— Клянусь, ничего опасного. Просто я решил поставить вас в известность. Если я вас убедил, сделайте вид, что ничего не замечаете. Больше всего она боится вас расстроить.

Зная супругу, Мегрэ был уверен, что она тотчас зашла в первую же аптеку и купила прописанное лекарство. Звонок был утром. Придя на обед, комиссар внимательно наблюдал за женой, но при нем никаких таблеток она не принимала. Вечером тоже. В ящиках буфета он поискал пузырек или коробку с лекарством. Ничего не обнаружив, осмотрел кухню.

Куда же она спрятала свое снадобье? Ела меньше обыкновенного, отказалась от десерта, до которого такая охотница.

— Хочу немного похудеть, — заметила она шутливым тоном. — А то ни в какое платье скоро не влезу.

Доктору Пардону комиссар верил. Убиваться не стал. И все равно на душе кошки скребли.

В прошлом году он сам месяца три провалялся в постели. Теперь с женой неладно. Выходит, подкрался тот возраст, когда пристает всякая хворь и приходится латать себя. Так бывает с автомобилем, когда приходится чуть ли не каждую неделю отгонять его в ремонтную мастерскую. Разница лишь в том, что для автомобиля имеются запасные детали. Даже двигатель можно заменить.

Когда старый привратник постучал в дверь и, как всегда, не дождавшись ответа, вошел, Мегрэ был все еще погружен в свои мысли. Оторвавшись от досье, он посмотрел на старого Жозефа широко раскрытыми, словно после сна, глазами.

— В чем дело?

— Некий господин настоятельно просит его принять.

Беззвучно подойдя к Мегрэ, Жозеф положил карточку на угол стола.

Комиссар прочитал написанную карандашом фамилию, которая ему ничего не говорила. Он запомнил лишь то, что она из двух слогов и, кажется, начинается с буквы «М». В памяти осталось только имя, Ксавье, поскольку так же звали первого начальника Мегрэ, когда он попал в этот дом на набережной Орфевр, старого Ксавье Гишара.

В графе «Цель визита» стояло: «Крайне необходимо побеседовать с комиссаром Мегрэ».

Жозеф с бесстрастным видом ждал. В кабинете было довольно сумрачно, но зажечь свет комиссар не торопился.

— Впустить его?

Пожав плечами, комиссар кивнул. Почему бы и нет? Минуту спустя в кабинет вошел мужчина лет сорока, с виду ничем не примечательный: тысячи таких, как он, спешат в шесть часов к ближайшим станциям метро.

— Прошу простить меня за беспокойство, господин комиссар…

— Садитесь.

Посетитель нервничал, хотя и не слишком заметно. Вернее, он был возбужден, как многие из тех, кто переступает порог этого кабинета. На нем темное пальто. Прежде чем сесть, он его расстегнул. Шляпу сначала положил на колени, потом опустил у ног на ковер. Неестественно улыбнулся — явный признак робкой натуры. Откашлявшись, проговорил:

— Самое трудное это начать, не правда ли? Конечно, как водится, я заранее продумал все, что вам сказать, а вот пришел и растерялся.

Снова улыбка в надежде на одобрение или поддержку со стороны комиссара. Однако особого интереса к посетителю Мегрэ не высказывал. Возможно, момент для визита выбран неудачно.

— Думаю, к вам приходит уйма народу, беспокоят вас по пустякам, но каждый уверен, что у него важное дело.

Шатен, недурен собой, хотя нос кривоват, нижняя губа выпячена.

— Заверяю вас, я не о себе хлопочу. Я долго не решался беспокоить такого занятого человека, как вы.

Должно быть, посетитель ожидал увидеть кабинет, заваленный папками с делами, два или три телефона, которые звонят одновременно, инспекторов, снующих взад и вперед, свидетелей или задержанных, покорно ожидающих допроса. Приди он в другой день, все выглядело бы таким примерно образом, однако разочарование, написанное на лице посетителя, не вызвало у комиссара улыбки: Мегрэ было ни до чего.

Мегрэ отметил, что костюм гостя из добротной ткани, пошит, видно, местным портным. Темно-серого, почти черного цвета. Черные туфли. Неброский галстук.

— Уверяю вас, господин комиссар, я в своем уме. Не знаю, знакомы ли вы с доктором Штейнером. Он живет на площади Данфер-Рошро. Это специалист по нервным болезням, психиатр, не раз участвовал в качестве эксперта при разбирательстве уголовных дел.

Густые брови Мегрэ чуть приподнялись.

— Вы обращались к Штейнеру?

— Да, ходил к нему на консультацию. Нужно сказать, консультация продолжается час, обследует он весьма обстоятельно. Никаких отклонений от нормы он у меня не обнаружил. Считает меня совершенно нормальным человеком. Что же касается моей жены, которую он не видел…

Посетитель умолк, осознав, что говорит не то, что хотел, и попытался поправить дело. Машинально достал из кармана пачку сигарет, но закурить не решался.

— Можете курить, — проронил Мегрэ.

— Благодарю вас. — Гость нервничал: пальцы ему не повиновались. — Прошу прощения. Надо взять себя в руки. Но не получается. Ведь я впервые вижу вас собственной персоной, в вашем кабинете, с вашими трубками…

— Позвольте узнать, чем вы занимаетесь.

— С этого мне и следовало бы начать. Занятие у меня не вполне обычное, и вы, узнав о нем, возможно, тоже улыбнетесь. Работаю в универмаге на улице Риволи. Официально числюсь старшим продавцом отдела игрушек. В рождественские каникулы совсем с ног сбился. Но в основном занимаюсь электропоездами.

Мегрэ промолчал. Он смутно припоминал гигантское светящееся табло на фасаде здания, но что именно изображали эти разноцветные двигающиеся фигурки, сказать бы не сумел.

— Если же проходили, то наверняка заметили в третьей витрине точную модель вокзала Сен-Лазер с путями, электричками, поездами дальнего следования, светофорами, постами стрелочников. Чтобы ее изготовить, мне потребовалось три месяца. За некоторыми деталями пришлось поехать в Швейцарию и Германию. Занятие это вам может показаться детской забавой, но если я вам назову сумму выручки от продажи одних лишь игрушечных электропоездов… Не думайте, что в числе наших клиентов одни только дети. Люди взрослые, причем занимающие довольно заметное положение в обществе, увлекаются такими игрушками. Нередко меня приглашают в богатые особняки… — Посетитель на полуслове остановился. — Я вам наскучил?

— Нет.

— Вы слушаете меня?

Комиссар кивнул головой. На вид гостю лет сорок-тридцать пять. На руке обручальное кольцо червонного золота, широкое и плоское, почти такое же, как у самого Мегрэ. В галстуке булавка в виде железнодорожного светофора.

— На чем же я остановился? Разумеется, я пришел к вам не затем, чтобы потолковать об электропоездах. Я сознаю, что отнимаю у вас время. Однако это необходимо, чтобы вы поняли, кто я такой. Живу в четырнадцатом округе на авеню Шатийон, неподалеку от церкви Сен-Пьер де Монруж, вот уже восемнадцать лет. Точнее, в марте будет девятнадцать… Женат…

Посетитель, видно, досадовал на себя за то, что выражается недостаточно определенно и ему приходится дополнять свой рассказ множеством деталей. По мере того, как в голову ему приходила та или иная мысль, он как бы начинал взвешивать, имеет она значение или нет. Взглянув на часы, посетитель произнес:

— В том-то и дело, что женат.

С этими словами он виновато улыбнулся.

— Отвечать на вопросы было бы проще, но вы не в курсе дела…

Мегрэ уже жалел, что Жозеф впустил этого господина, говорившего загадками.

— Я вас слушаю…

Набивая трубку, Мегрэ посмотрел в окно на небо, затянутое серой пеленой.

— Хочу подчеркнуть, что я никого не обвиняю. Жену люблю. Мы женаты уже пятнадцать лет. Мы с Жизель, по существу, никогда не ссорились. Я уже говорил об этом доктору Штейнеру после осмотра, и он с озабоченным видом сказал, что хотел бы повидать мою жену. Но под каким предлогом я поведу с собой Жизель к психиатру? Я не могу даже утверждать, что у нее с душевным здоровьем не все в порядке. Она работает по-прежнему, никаких нареканий к ней нет. Видите ли, образование у меня не ахти. Закончил я приютскую школу, затем занялся самообразованием. Все, что я знаю, я почерпнул из книг. Меня интересует все, не только игрушечные электропоезда. По-моему, самое большое достояние человека — это знания. Я это к тому, чтобы сообщить, что, когда отношение ко мне со стороны Жизель изменилось, я стал посещать библиотеки, в том числе и Национальную, и стал читать труды, купить которые мне было не по карману. Кроме того, увидев такие книги дома у нас, жена бы встревожилась…

— Книги по психиатрии? — заметил Мегрэ, чтобы посетитель не подумал, что его не слушают.

— Да. Не стану уверять, что все понял. В большинстве своем книги написаны слишком мудреным языком. Однако я нашел некоторые книги о неврозах и психозах, которые заставили меня задуматься. Вы, конечно, знаете, чем отличаются неврозы от психозов? Я читал и про шизофрению, но, полагаю, до этого дело не дошло…

Погруженный в собственные мысли, комиссар заметил небольшое родимое пятно на уголке рта своего посетителя.

— Насколько я понимаю, вы подозреваете, что ваша супруга не вполне здорова психически?

При этих словах посетитель побледнел и проглотил слюну.

— Я убежден: вот уже несколько месяцев, самое меньшее, пять или шесть, жена ищет случай умертвить меня, — произнес он, взвешивая каждое слово. — Вот почему я пришел к вам лично, господин комиссар. Конкретными уликами я не располагаю, иначе бы я с них и начал. Но у меня есть основания для подозрений. Сначала коснусь настроений, это труднее всего поддается определению, как вам известно. Сами по себе детали эти несущественны, но в совокупности заставляют задуматься. Что же касается вещественного доказательства, я его вам представлю. Оно-то меня и беспокоит более всего…

Распахнув пальто и отогнув полу пиджака, он достал из заднего кармана брюк бумажник и извлек оттуда пакетик, в таких и поныне продают в аптеках порошки от головной боли. В пакетике оказался порошок грязновато-белого цвета.

— Оставляю вам порошок, можете отдать на анализ. Прежде чем к вам прийти, я обратился к одному своему коллеге — он химик-любитель — с просьбой установить, что это за вещество. Ответ был однозначен. Это фосфид цинка. Не фосфор, а именно фосфид, я по словарю проверил. Заглянул я не только в «Лярусс», но и в специальные справочники по химии. Фосфид цинка — почти бесцветный порошок, представляет собой сильный яд. В прежние времена его в микроскопических дозах применяли для лечения некоторых болезней, но вследствие чрезвычайной токсичности этого вещества от использования его отказались.

Посетитель выдержал паузу, несколько смутившись бесстрастным видом Мегрэ.

— Химические опыты жена не проводит. Не лечится ни от чего. Не страдает ни одним из тех заболеваний, при которых предписывают препараты фосфида цинка. Тем не менее, у себя в доме я обнаружил целый пузырек этого вещества. В нем граммов пятьдесят, не меньше. Нашел его совершенно случайно. На первом этаже у меня нечто вроде мастерской, где я изготавливаю свои макеты. Это всего лишь игрушки, я вам уже говорил, и в то же время не просто игрушки.

— Я знаю.

— Однажды, когда жены дома не было, я опрокинул на верстак банку с клеем. Открыл стенной шкаф, где хранятся швабры, всякие средства для чистки и уборки помещений. Стал искать, чем бы отмыть пятна. И вдруг заметил странной формы пузырек. Если связать это открытие с тем, что впервые за несколько последних месяцев я почувствовал недомогание, о котором я рассказал доктору Штейнеру, то…

В эту минуту раздался телефонный звонок. Сняв трубку, комиссар услышал голос начальника уголовной полиции.

— Это вы, Мегрэ? Не уделите мне несколько минут? Хочу познакомить вас с американским криминалистом, он у меня в кабинете, жаждет с вами познакомиться.

Положив трубку, Мегрэ оглянулся. Никаких секретных бумаг в кабинете нет. Посетитель, похоже, человек порядочный.

— Прошу меня извинить. На минуту покину вас.

— Пожалуйста…

По привычке Мегрэ вернулся, на всякий случай открыл дверь в инспекторскую. Но никаких указаний сыщикам давать не стал. Ему даже в голову это не пришло.

Несколько мгновений спустя Мегрэ толкнул обитую клеенкой дверь. С кресла поднялся рыжеволосый верзила и стал что есть силы трясти комиссару руку.

— Для меня огромное удовольствие видеть вас собственной персоной, господин Мегрэ, — произнес он с едва заметным акцентом. — Когда вы приезжали к нам в Штаты, я находился в Сан-Франциско, и мы с вами не встретились. Фред Уорд, мой приятель, тот, что принимал вас в Нью-Йорке и сопровождал в поездке в Вашингтон, рассказывал о вас потрясающие вещи.

Начальник показал Мегрэ на кресло.

— Надеюсь, не оторвал вас от одного из ваших расследований, которые нам, американцам, представляются такими необычными?

Комиссар покачал головой. Американец протянул пачку сигарет, потом спохватился.

— Я и забыл, что вы трубку курите…

Такие встречи происходили регулярно: одни и те же фразы, одни и те же вопросы, то же преувеличенное и назойливое восхищение. Скрывая досаду, что на него смотрят, как на диковину, Мегрэ добродушно улыбался.

За одним вопросом следовал другой. Говорили о технических деталях, обсуждали нашумевшие дела, каждый высказывал собственное мнение.

Как водится, зашла речь о методах Мегрэ. Тема эта набила оскомину: никаких особых методов комиссар не применял.

На выручку пришел шеф.

— А теперь, если не возражаете, — произнес он, поднимаясь, — заглянем в наш музей…

Этим заканчивались все визиты подобного рода. Ощутив пожатие более сильной, чем у него, руки, Мегрэ попрощался и отправился к себе в кабинет.

И в удивлении остановился на пороге: кресло, в котором сидел продавец игрушечных электропоездов, было пусто. Лишь под потолком еще висело облако сигаретного дыма.

— Он ушел? — спросил комиссар, зайдя к инспекторам.

— Кто?

Жанвье и Люка играли в карты, что случалось не более трех раз в году или же во время ночного дежурства.

— Да я так спросил. Пустяки…

Он вышел в коридор, где старый Жозеф читал газету.

— Посетитель ушел?

— Недавно. Вышел из кабинета, заявил, что ждать больше не может. Надо, мол, возвращаться в магазин, там его ждут. А что, надо было задержать?

— Нет. Все в порядке.

Гость волен был уйти, ведь его не вызывали.

Тут Мегрэ спохватился, что забыл фамилию посетителя.

— Жозеф, вы, конечно, тоже не помните, как его звали?

— Признаюсь, господин комиссар, я не высмотрел на его карточку.

Вернувшись в кабинет, Мегрэ сел в кресло и снова занялся наскучившим ему отчетом. Похоже, в кочегарке старались что есть сил: никогда еще радиаторы отопления не были такими горячими. В трубах что-то потрескивало. Он хотел было повернуть маховик регулятора, но передумал и протянул руку к телефонной трубке.

Он решил позвонить в Луврский универмаг, чтобы навести справки о заведующем отделом игрушек. Но не вызовет ли там подозрение тот факт, что полиция интересуется одним из их работников? Не скомпрометирует ли этот звонок его нежданного посетителя?

Поработав еще немного, комиссар машинально снял трубку.

— Прошу соединить меня с доктором Штейнером, проживающим на площади Данфер-Рошро.

Не прошло и двух минут, как зазвонил телефон.

— Доктор Штейнер у аппарата.

— Простите за беспокойство, доктор. Говорит Мегрэ. Да, комиссар уголовной полиции. Насколько мне известно, недавно вас посетил пациент. Его зовут Ксавье, фамилию я не помню.

Похоже, что собеседник комиссара тоже забыл фамилию посетителя.

— Он продавец игрушек. Главным образом электропоездов… Предположительно он обратился к вам с тем, чтобы убедиться, что не является душевнобольным. А потом, насколько мне известно, рассказал о своей жене…

— Подождите, пожалуйста, минуту. Проверю карточки.

В трубке было слышно, как доктор произнес, обращаясь к кому-то:

— Мадемуазель Берта, будьте любезны…

По-видимому, он отошел от аппарата, поскольку какое-то, довольно продолжительное, время царила тишина. Комиссар было решил, что их разъединили.

Судя по голосу, Штейнер человек хладнокровный, несомненно, гордый, во всяком случае, знающий себе цену.

— Позвольте поинтересоваться, комиссар, почему вы мне звоните?

— Видите ли, этот человек только что был у меня и ушел раньше времени. А карточку, на которой была указана его фамилия, я порвал.

— Вы его вызывали?

— Нет.

— А в чем его подозревают?

— Ни в чем. Он сам пришел ко мне рассказать свою историю.

— Произошло что-нибудь?

— Не думаю. Он поделился со мной кое-какими опасениями, о которых, я думаю, он сообщил и вам.

Из сотни врачей отыщется лишь один, готовый помочь. Именно такой и попался комиссару Мегрэ.

— Понимаете, — произнес Штейнер, — мне не хотелось бы выдавать врачебную тайну…

— Я не требую от вас, доктор, выдачи мне врачебной тайны. Просто мне необходимо узнать фамилию вашего пациента. Я мог бы без труда установить ее, позвонив в дирекцию Луврского универмага, где он служит, но побоялся скомпрометировать его в глазах начальства.

— Пожалуй, вы правы.

— Мне также известно, что живет он на авеню Шатийон. Опросив консьержек, мои люди установили бы его фамилию. Но это могло бы вызвать сплетни.

— Понимаю.

— Итак?

— Его фамилия Мартон. Ксавье Мартон, — неохотно произнес невропатолог.

— Когда он был у вас на приеме?

— Думаю, сумею ответить и на этот вопрос. Недели три назад, точнее, 21 декабря…

— То есть, когда у него было особенно много работы в связи с рождественскими праздниками. Полагаю, он был крайне взволнован?

— Вам и это надо знать?

— Послушайте, доктор. Повторяю, я не требую от вас нарушения профессиональной этики. Вы знаете, мы располагаем целым арсеналом средств для выяснения всего, что нам нужно.

Молчание в трубке. Причем, Мегрэ мог поклясться, неодобрительное. Доктор Штейнер, видно, не очень-то жалует полицию.

— Ксавье Мартон, раз уж мы о нем говорим, — продолжал Мегрэ, — у меня в кабинете вел себя как вполне нормальный человек. Однако…

— Однако? — переспросил доктор.

— Я не психиатр и, выслушав его, хотел бы знать, имел ли я дело с человеком неуравновешенным или же…

— Что вы подразумеваете под определением «неуравновешенный человек»?

Покраснев, Мегрэ стиснул трубку.

— Если вы так щепетильны, доктор, и до такой степени боитесь выдать врачебную тайну, на каковую я никоим образом не посягаю, то и мы несем определенную ответственность. Мне становится не по себе, когда я думаю о том, что отпустил человека, который завтра, возможно…

— Я тоже позволил ему уйти из кабинета.

— Значит, вы не считаете его душевнобольным?

Снова молчание.

— Каково ваше отношение к тому, что он вам поведал о своей жене? Он не успел рассказать мне ту историю до конца…

— Жену его я не обследовал.

— Ну, а, судя по тому, что он говорил, вы не представляете себе…

— Не представляю.

— И вы ничего не можете прибавить?

— К сожалению, ничего. Прошу прощения, но меня ждет пациент.

Мегрэ бросил трубку с такой яростью, словно хотел разбить ее о голову этого докторишки.

Но почти тотчас же гнев его прошел. Комиссар пожал плечами и даже улыбнулся.

— Жанвье! — крикнул он.

— Слушаю, шеф.

— Сходи в Луврский универмаг, поднимись на этаж, где продаются игрушки. Изобрази из себя покупателя. Найди одного человека, это, должно быть, заведующий отделом. Ему лет сорок-сорок пять, темноволосый, слева на губе родимое пятно.

— Что спросить у него?

— Ничего. Если заведующий отделом соответствует описанию, значит, его зовут Ксавье Мартон. Это все, что мне надо выяснить. Если ты его отыщешь, прояви интерес к игрушечным электропоездам, заставь его разговориться. Понаблюдай за ним. Только и всего.

— Это вы о нем расспрашивали по телефону минуту назад?

— Да. Ты слышал?

— Хотите установить, не чокнутый ли он?

Мегрэ только пожал плечами. В другое время посещению Мартона он уделил бы несколько минут, не больше. Кто только не приходит в управление уголовной полиции: сумасшедшие и полусумасшедшие, лунатики, изобретатели, причем обоего пола, которые считают, что призваны спасти мир от гибели. Приходят и такие, которые считают, что на их жизнь или секреты покушаются некие тайные враги.

Специальная бригада, «уголовка», как ее принято теперь называть, — не психлечебница и, если занимается такого рода клиентами, то лишь затем, чтобы воспрепятствовать нарушению ими законов, что, к счастью, беспричинно, ни с того ни с сего не происходит.

Время приближалось к полудню. Комиссар хотел было позвонить доктору Пардону, но передумал, решив, что особых причин для беспокойства не больше, чем по поводу тех многочисленных посетителей, которые к нему обычно приходят.

Почему же в голову лезут мысли о таблетках, которые приходится принимать жене после еды? Да по ассоциации с порошком, который, по словам Ксавье Мартона, тот обнаружил в шкафчике для хозяйственных принадлежностей. А где же прячет свои таблетки, не желая встревожить мужа, мадам Мегрэ?

Надо будет поискать. Должно быть, долго ломала голову, пока нашла такой тайник.

Что ж, посмотрим. Закрыв досье, Мегрэ повернул ручку радиатора, задержался у окна, не зная, стоит ли оставлять его открытым на время обеда.

Выходя из кабинета, на письменном столе заметил пакетик с белым порошком и передал его Люка.

— Отнеси в лабораторию. Пусть к концу дня выяснят, что это за вещество.

На набережной было холодно, Мегрэ поднял воротник и, засунув руки в карманы, направился к автобусной остановке.

Доктор Штейнер не понравился ему. О нем комиссар думал больше, чем о продавце игрушечных поездов.

Глава 2 СТРАХОВОЙ АГЕНТ

По привычке комиссар не стал стучать в дверь и даже не нажал на кнопку звонка. Однако, едва он ступил на циновку, дверь открылась.

— Ты рано пришел, — заметила жена, но тут же осеклась, увидев сосредоточенное лицо мужа. Предчувствия редко обманывали госпожу Мегрэ, она умела ощутить малейшую перемену в настроении супруга и, не задавая прямых вопросов, безошибочно определяла причину.

Дело было не в продавце игрушечных поездов. Возможно, он и думал о нем, пока ехал в автобусе, но озабоченное, если не сказать хмурое выражение лица комиссара было вызвано всплывшим в памяти прошлогодним эпизодом. Когда Мегрэ, проходя мимо консьержки, приподнял в знак приветствия шляпу, старая дама, жившая этажом выше, заметила:

— Надо бы вам показаться врачу, господин Мегрэ.

— Плохо выгляжу?

— Нет, я не по лицу сужу. По тому, как вы по лестнице поднимаетесь. Последнее время у вас шаг потяжелел, через каждые четыре-пять ступенек вы словно останавливаетесь.

Несколько недель спустя комиссар сходил на прием к врачу, правда, по другому поводу, но все-таки старуха была права. Но стоит ли объяснять жене причины своей подавленности?

Стол еще не был накрыт. По обыкновению побродив по столовой, Мегрэ вошел в гостиную и машинально стал выдвигать ящики, открыл крышку шкатулки для рукоделия, красного лакового ящичка, где хранились всякие безделушки.

— Ищешь что-нибудь?

— Да нет.

Он искал таблетки. Любопытно, где же этот тайник, удастся ли отыскать его?

Походка у него действительно изменилась. Но разве он не вправе, как всякий другой, быть раздражительным в этот мозглый, холодный день? С самого утра он такой хмурый. Что из того, что он брюзжит? Ведь дела у него не так уж плохи.

Взгляды, которые украдкой бросала на него жена, раздражали Мегрэ. Он невольно испытывал чувство вины, хотя ни в чем не мог себя упрекнуть. Как же успокоить супругу? Признаться, что доктор Пардон сообщил ему о ее визите?

Комиссар начал понимать причину своего раздражения, если не сказать уныния. Виноват был утренний посетитель. В таких пустяках не хочется признаваться никому, даже самому себе.

Этот специалист по игрушечным поездам отнюдь не из тех полудурков, которые пачками появляются на набережной Орфевр. У него действительно проблема. И он решил обратиться с ней к комиссару Мегрэ. Не к первому встречному полицейскому, а к самому Мегрэ. Но, когда после встречи с американцем комиссар вернулся в кабинет, Ксавье Мартона и след простыл.

Ушел, не рассказав свою историю до конца. Почему? Торопился? А может, потому, что обманулся в своих ожиданиях?

Прежде чем прийти, он, видно, представил себе, каким должен быть комиссар Мегрэ. Рассчитывал встретить понимание, человеческое участие. А увидел довольно грузного господина, разморенного жарой и разглядывающего посетителя не то со скукой, не то с досадой.

Что о нем вспоминать? Минуту спустя и думать о нем забудешь. Сев за стол, Мегрэ намеренно заговорил о другом.

— Может, прислугу нанять, как думаешь? На седьмом этаже есть комната, в которой никто не живет.

— А что она у нас станет делать?

— Работать, черт возьми! К примеру, выполнять наиболее тяжелую работу.

Лучше бы не начинать этого разговора.

— Тебе обед не нравится?

— Да нет, нравится. Просто очень уж ты устаешь,

— К нам и так два раза в неделю приходит женщина прибрать квартиру. А чем я буду заниматься?

— Сможешь чаще бывать на воздухе

— Одна?

— А что тебе мешает обзавестись подругами?

Ну вот! Теперь жена расстроилась, решив, что ее лишают одной из основных и любимых ее обязанностей.

— Считаешь, я старею?

— Все мы стареем. Не это я имел в виду. Мне показалось…

Бывают дни, когда, вопреки желанию, все делаешь наперекор. Пообедав, комиссар набрал номер телефона. В трубке послышался знакомый голос.

— Это вы, доктор Пардон?

Госпожа Мегрэ испуганно посмотрела на мужа, решив, что секрет ее раскрыт.

— Мегрэ говорит.

— Случилось что-нибудь?

— Да нет. Я здоров… — и поспешно добавил: — Жена тоже… Скажите, вы очень заняты?

Ответ Пардона вызвал у комиссара улыбку: о своих делах он ответил бы теми же словами.

— Мертвый сезон! В ноябре и декабре, словно сговорившись, болеют все подряд. Я и трех ночей подряд не мог поспать спокойно. В иные дни в приемной яблоку было негде упасть; телефон звонил непрерывно. А в рождественские праздники несколько перепившихся да больных с приступом болезни печени, только и всего. Теперь, когда люди поистратились и ведут правильный образ жизни, все стали здоровы…

— Можно к вам заглянуть? Нужно потолковать по поводу одного посетителя.

— Я вас жду.

— Сейчас?

— Если вам угодно.

— А ты не по поводу собственного здоровья? — спросила мадам Мегрэ. — Ты не болен?

— Уверяю тебя, я здоров.

Поцеловав жену, Мегрэ попрощался, потом вернулся и, потрепав по щекам, проронил:

— Не обращай на меня внимание. Встал, видно, не с той ноги.

Комиссар не спеша добрался до улицы Пикпюс, где в старом доме без лифта жил доктор Пардон. Знакомая служанка провела его по коридору, миновав приемную, через заднюю дверь.

— Доктор скоро освободится. Впущу вас, как только пациент выйдет.

Облаченный в белый халат, доктор Пардон встретил его в своем кабинете.

— Надеюсь, ваша супруга не знает о том, что я сообщил вам? Она никогда бы мне этого не простила.

— Я рад, что она решила подлечиться. Правда, что опасного ничего нет?

— Абсолютно ничего. Через несколько недель, самое большое месяца через три, сбросив несколько кило, супруга ваша почувствует себя на десять лет моложе.

— Больных ваших я не задерживаю? — кивнул в сторону приемной комиссар.

— Там всего двое. Подождут.

— Вы знаете доктора Штейнера?

— Невропатолога?

— Да. Живет на площади Данфер-Рошро.

— Был немного знаком в студенческие годы. Мы с ним почти ровесники. Но потом я потерял его из виду. Однако слышал о нем от коллег. Он был одним из самых способных на курсе. Блестяще сдав экзамены, получив должность интерна, затем заведующего отделением госпиталя св. Анны, был принят в ученое общество. Все были уверены, что он станет одним из самых молодых профессоров.

— Что же произошло?

— Да ничего особенного. Всему виной его характер. Высоко ставит себя. Очень холоден, почти заносчив. В то же время очень совестлив, с каждым больным нянчится. Во время войны отказался носить желтую звезду, утверждая, будто в жилах его нет ни капли еврейской крови. Немцы доказали обратное и отправили Штейнера в концлагерь. Вышел он оттуда ожесточенным. Ему кажется, что ему постоянно ставят палки в колеса из-за его происхождения. Это, конечно, ерунда, ведь на факультете несколько профессоров-евреев. У вас к нему дело?

— Утром я звонил Штейнеру. Хотел получить кое-какие сведения, но вижу, настаивать бессмысленно.

Как и утренний его посетитель, Мегрэ не знал, с чего начать.

— Правда, это не по вашей части, но мне хотелось бы знать ваше мнение относительно одной истории. В кабинет ко мне зашел господин лет сорока, с виду нормальный, разговаривал спокойно, ничего не преувеличивая, точно подбирая определения. Женат лет двенадцать, если мне не изменяет память. На авеню Шатийон живет и того дольше.

Закурив сигарету, доктор Пардон внимательно слушал.

— Он специалист по электропоездам.

— Он что, инженер-путеец?

— Нет, продавец игрушечных поездов.

Доктор нахмурил брови.

— Я вас понимаю, — проронил Мегрэ. — Меня это тоже удивило. Но я не любитель детских забав. Это старший продавец отдела игрушек в крупном универмаге. Между прочим, именно он создал праздничную витрину с игрушечным электропоездом. Насколько могу судить, состоятелен.

— Какое же преступление он совершил?

— Никакого. По крайней мере я так думаю. По его сообщению, жена его вот уже несколько месяцев готовит убийство.

— Как он об этом узнал?

— Всех подробностей он мне не успел рассказать. Известно лишь то, что в шкафчике, где хранятся хозяйственные принадлежности, он обнаружил большой пузырек с фосфидом цинка.

Доктор Пардон весь превратился в слух.

— Он отдал порошок на анализ и, по-видимому, проштудировал все работы по фосфиду цинка. Кстати, он принес немного порошка.

— Хотите установить, не яд ли это?

— Полагаю, порошок обладает токсичными свойствами.

— Это крайне токсичное соединение. В некоторых местностях им травят полевых мышей. Он испытывал недомогание?

— И не однажды.

— Он подал заявление?

— Нет. Ушел из кабинета, так и не сказав, чего добивается. Вот это-то меня и тревожит.

— Понимаю… Это он обращался к доктору Штейнеру?.. Вместе с женой?..

— Нет. Один. Приходил на обследование с месяц назад. Хотел убедиться…

— …что здоров психически?

Мегрэ кивнул и, закурив трубку, продолжал:

— Я мог бы его вызвать к себе, даже подвергнуть обследованию, поскольку Штейнер уперся, ссылаясь на необходимость соблюдения врачебной тайны. Говоря «я мог бы», я несколько преувеличиваю, поскольку никаких претензий к нему у меня нет. Пришел он ко мне по своей доброй воле. Рассказал вполне правдоподобную историю. Ни он сам, ни кто-либо другой с жалобой ко мне не обращался. Что касается нарушений закона, то хранить у себя дома какое-то количество ядохимикатов не запрещается. Понимаете, в чем проблема?

— Понимаю.

— Вероятно, он сказал правду. Если я стану выяснять в дирекции, что он собой представляет, я рискую повредить ему. Ведь в универмагах, как и во всяком крупном учреждении, к лицам, которыми интересуется полиция, относятся с подозрением. Если допросить консьержку и соседей, пойдут сплетни…

— Вы понимаете, Мегрэ, чего вы от меня требуете? Чтобы я высказал мнение о человеке, которого я в глаза не видел, о котором вы и сами-то мало чего знаете. Я всего лишь участковый врач, имеющий самые элементарные познания в области невропатологии и психиатрии.

— Помнится, в вашей библиотеке я видел несколько работ, посвященных…

— Между интересом и умением определить диагноз лежит пропасть. Словом, вы хотите выяснить, почему он обратился к вам и поведал эту историю?

— Это во-первых. Он по-прежнему живет со своей женой и разводиться, по-видимому, не намерен. Он не просил ни арестовать ее, ни начать расследование. Когда же я на несколько минут вышел из кабинета (меня вызвали к начальнику полиции), он исчез, словно не желая далее откровенничать. Вам это ни о чем не говорит?

— Это может означать многое. Видите ли, Мегрэ, когда я был студентом, ответить на подобные вопросы было гораздо легче, чем теперь. Это касается всей медицины, да, впрочем, и остальных наук. Когда на суде эксперту задают вопрос, является ли тот или иной человек душевнобольным или здоровым, чаще всего эксперт отвечает «да» или «нет». Вы читаете журналы по криминалистике?

— Кое-какие.

— В таком случае, вам, как и мне, известно, что не всегда возможно провести четкую границу между психозом, неврозом, психоневрозом и иногда даже шизофренией. Линия, отделяющая психически здорового человека от психопата или неврастеника, становится все менее явственной, если судить по работе некоторых зарубежных специалистов… Но мне не хотелось бы углубляться в научный или псевдонаучный анализ…

— Но на первый взгляд…

— На первый взгляд, ответ на ваш вопрос зависит от того, к какому специалисту вы обращаетесь. Скажем, история с электропоездами, хотя это его профессия, ведь это действительно его профессия, он сам ее выбрал… Ее можно рассматривать как свидетельство неумения приспособиться к действительности, факт, который может привести к психоневрозу. То обстоятельство, что человек этот пришел к вам на набережную Орфевр и без стеснения стал вдаваться в подробности своей жизни, должно было бы насторожить не одного психиатра. В равной мере, как и то, что господин этот, желая убедиться в своей вменяемости, по собственной инициативе обратился к невропатологу.

Визитом своим Мегрэ мало чего добился: до этого-то он додумался и сам.

— Судя по вашим словам, он был хладнокровен, говорил спокойно, без видимого, во всяком случае, без излишнего волнения. Но и это обстоятельство может быть обращено как против него, так и в его пользу наряду с тем фактом, что ваш посетитель отдал этот химикат на анализ и проштудировал все работы, посвященные данному соединению. А он не заявлял, что жена его теряет рассудок?

— Кажется, нет. Всех подробностей я не помню. По правде говоря, сначала я слушал его краешком уха. В кабинете было очень жарко. Меня вконец разморило…

— Если он подозревает, что жена его помешанная, то это еще одно доказательство. Но вполне возможно, что именно его жена…

Встав с кресла, Мегрэ принялся расхаживать по кабинету.

— Зря я в это дело ввязался! — проворчал он себе под нос, но так, чтобы доктор его услышал. — Однако, — прибавил он тотчас, — вижу, что заняться этим делом все-таки придется.

— Не исключено, что все это лишь игра его воображения, порошок он купил сам.

— Химикат продается свободно? — поинтересовался комиссар.

— Нет. Но магазин, где он работает, мог приобрести этот ядохимикат, скажем, для уничтожения крыс.

— Допустим, что это так и что Мартона можно отнести к одной из перечисленных вами категорий. Он опасен?

— В любой момент может стать опасен.

— А если допустить, что его действительно пытаются…

Неожиданно Мегрэ скривил лицо и, посмотрев на доктора, буркнул: «Вот же дерьмо!»

— Прошу прощения, — улыбнулся он. — К вам это не относится. Все было тихо, спокойно. Словом, мертвый сезон. И вот приходит этот болтун, сует мне регистрационную карточку и, рассевшись в моем кабинете, взваливает на меня груз ответственности.

— Но вы ни за что не отвечаете.

— Официально нет. И все же, если завтра или на следующей неделе один из них, муж или жена, переступит закон, уверен, произойдет это по моей вине…

— К сожалению, Мегрэ, ничем больше помочь вам я не сумею. Может, связаться со Штейнером, узнать его мнение?

Мегрэ неуверенно кивнул. Доктор Пардон набрал номер клиники, в которой в это время находился Штейнер. Хотя Пардон говорил робко и почтительно, изображая из себя этакого скромного участкового врача, который обращается за советом к светилу, по лицу его Мегрэ понял, что доктор преуспел не более его самого.

— Поставил меня на место.

— Вы уж меня простите.

— За что? Попытка — не пытка. Не слишком убивайтесь. Если бы все те, кто странно ведет себя, оказывались убийцами или их жертвами, незанятых квартир было бы гораздо больше, чем теперь.

Дойдя пешком до площади Республики, Мегрэ сел в автобус. Из комнаты инспекторов тотчас вышел Жанвье. Со сконфуженным видом стал оправдываться.

— Ведь он меня не мог здесь видеть, верно? — произнес он. — Да и фотографию мою в газетах не печатали. Неужели я так уж похож на полицейского.

Действительно, менее, чем любой другой сотрудник уголовного розыска, Жанвье смахивал на сыщика.

— Я поднялся в отдел игрушек и по вашему описанию сразу его узнал. На нем серый халат, красными буквами вышиты инициалы магазина. Я стал разглядывать действующую модель железной дороги. Потом подозвал продавца, начал всякие невинные вопросы задавать. Вроде тех, что задает отец, который решил купить сынишке игрушечный поезд. Я в этом деле разбираюсь, в позапрошлом году сам покупал такую игрушку своему мальчугану. Не успел я произнести и трех-четырех фраз, как он меня осек: «Передайте комиссару Мегрэ, что зря он направил вас сюда. Из-за него меня уволить могут». Говорил он, едва шевеля губами, с беспокойством поглядывая на контролера, издалека наблюдавшего за нами.

На столе у комиссара лежала карточка с данными лабораторного анализа. Красными буквами на ней было выведено: фосфид цинка.

Была минута, когда Мегрэ готов был отказаться от этого расследования. Как он только что сообщил доктору Пардону (а может, тот сам ему сказал, он точно не помнит), дело это его не касается, если на то пошло. А если Мартону приспичило, пусть подаст жалобу, и пусть у других голова болит.

— Хочу послать тебя на авеню Шатийон. Поговори с консьержкой, с соседями. Только осторожно, чтоб никто из обитателей квартала не заподозрил, кем интересуется полиция. Скажем, можешь выдать себя за агента по продаже пылесосов, который ходит от дома к дому, предлагая своя товар…

Жанвье невольно поморщился, представив себе пылесос, который придется таскать на себе.

— Можешь выдать себя за страхового агента, если хочешь.

Такая перспектива Жанвье, видно, больше устраивала.

— Попробуй разузнать, как живет чета, что собой представляет жена, какого мнения соседи о Мартоне. Если жена дома, можешь позвонить ей и предложить застраховать свою жизнь…

— Сделаю все, что смогу, шеф.

Погода была по-прежнему пасмурной и холодной, в кабинете стояла стужа: комиссар забыл открыть радиатор отопления. Повернув ручку, постоял в раздумье, не пойти ли посоветоваться с шефом.

Из опасения показаться смешным не пошел. Рассказав эту историю доктору Пардону, комиссар понял, как мало ему известно.

Неторопливо набив трубку, занялся отложенным утром досье, к которому не лежала душа. Так прошел час. Начало смеркаться. Мегрэ включил лампу е зеленым абажуром, поднялся, чтобы отрегулировать радиатор, который снова стал шпарить. В дверь постучали. Положив на стол карточку, старый Жозеф пробормотал:

— К вам дама.

Должно быть, посетительница произвела впечатление на старика, если он произнес такую фразу.

— По-моему, жена того типа, который приходил утром.

Фамилия,указанная на карточке, была знакомой: «г-жа Мартон». Под ней, где должна быть указана цель визита, значилось: «По личному делу».

— Где она?

— В приемной. Просить?

Чуть было не сказав «да», Мегрэ спохватился.

— Не надо. Сам встречу.

Помедлив, комиссар прошел через кабинет инспекторов, два соседних помещения, чтобы попасть в коридор, не заходя в приемную. Еще не совсем стемнело, поэтому лампы светили желтоватым унылым светом, словно в зале ожидания провинциального вокзала.

Сквозь стеклянную дверь, похожую на стенку аквариума, он увидел троих. Двое, по-видимому, пришли по бытовым вопросам: низенький сутенер, в котором за милю можно угадать завсегдатая площади Пигаль, и толстая девица со свойственными ее профессии развязными манерами. Оба поглядывали на третью посетительницу, одетую с элегантной сдержанностью.

Постояв некоторое время, Мегрэ открыл дверь.

— Госпожа Мартон?

Он заметил сумочку из крокодильей кожи у ног дамы, строгую юбку, которая выглядывала из-под бобрового манто.

С едва заметным смущением, какое видишь на лицах тех, кто никогда не имел дела с органами правопорядка и вдруг столкнулся с одним из известных полицейских чинов, она проронила:

— Комиссар Мегрэ, если не ошибаюсь?

Оба других посетителя переглянулись. Мегрэ проводил даму в кабинет и усадил в кресло, в котором утром сидел ее муж.

— Прошу прощения за беспокойство, — произнесла она, стягивая с рук лайковые перчатки и закинув ногу на ногу. — Вы, очевидно, догадываетесь, зачем я пришла?

То, что дама первой пошла в наступление, комиссару было не по душе.

— Разумеется, вы тоже станете толковать мне о профессиональной тайне…

Мегрэ обратил внимание на слова «вы тоже». Выходит, и она успела побывать у доктора Штейнера.

Не только агрессивность посетительницы поразила комиссара. Правда, муж этой дамы не из самых последних, да и зарабатывает неплохо. Тем не менее, сразу заметно, что госпожа Мартон классом повыше. В элегантности ее нет ничего нарочитого, ничего вызывающего. Как и в ее непринужденности.

Еще в приемной он обратил внимание на ее изящные туфли и роскошную сумочку. Перчатки, как и остальные детали туалета, превосходного качества. Ничто не бросается в глаза. Шляпка без вуалетки. Все, что надето на даме, приобретено в лучших магазинах.

На вид ей лет сорок, внешность холеной парижанки. В голосе и в жестах проглядывает женщина, чувствующая себя свободно повсюду и в любых обстоятельствах.

— Полагаю, господин комиссар, мы лишь выиграем время, если я вам все расскажу откровенно. Да и не пристало хитрить, имея дело с таким человеком, как вы.

Мегрэ был невозмутим, но невозмутимость его никак не подействовала на обладавшую завидным самообладанием гостью.

— Мне известно, что утром у вас был мой муж.

— Он известил вас об этом? — в свою очередь спросил, рассчитывая озадачить гостью, комиссар.

— Нет. Я видела, как муж входил в это здание, и поняла, что он направился к вам. Он следит за всеми вашими расследованиями. Сколько лет только о вас и говорит.

— Хотите сказать, вы за своим мужем следили?

— Да, — ответила она без утайки. Потом, после неловкого молчания, добавила: — Неужели после того, как вы его видели и слышали, это вас удивляет?

— И вы знаете, что он сообщил мне?

— Могу себе представить. Мы женаты вот уже двенадцать лет, Ксавье я изучила. Это самый честный, самый смелый, самый преданный человек из всех, с кем мне довелось встречаться. Вам, очевидно, известно, что он сирота и воспитывался в приюте?

Комиссар едва заметно кивнул.

— Вырос он на ферме, в Солони. Книги, которые ему удалось достать, у него вырывали из рук, чтобы сжечь затем. Но все-таки он добился своего и, по-моему, заслуживает лучшей участи. Сама не перестаю удивляться широте его познании. Он все читал. Все знает. И им, разумеется, помыкают. Он убивает себя на работе. За полгода до Рождества экспозицию начал готовить. Такая работа не под силу ему.

Открыв сумочку, мадам Мартон помедлила, затем достала серебряный портсигар.

— Можете курить, — проронил Мегрэ.

— Благодарю. Никак не отделаться от дурной привычки. Надеюсь, мое присутствие не помешает вам закурить вашу трубку?

В уголках глаз он заметил паутинку морщин, но они не старили гостью, а, напротив, придавали ей еще больше прелести. Голубые близорукие глаза мило моргали.

— Должно быть, мы оба кажемся вам смешными. Я имею в виду мужа и себя. Приходим к вам один за другим словно на исповедь. Кстати, в известной степени так оно и есть. Вот уже несколько месяцев беспокоит меня муж. Он переутомлен, угрюм, совершенно подавлен, целыми днями не разговаривает со мной.

Комиссар пожалел, что рядом нет доктора Пардона. Быть может, врач сделал бы какие-то выводы.

— Еще в октябре… да, в начале октября… я ему сказала, что у него признаки неврастении, что ему следует показаться врачу…

— Вы сами заговорили о неврастении?

— Да. А что, этого не следовало бы делать?

— Продолжайте.

— Я подолгу за ним наблюдала. Сначала он стал жаловаться на одного из своих руководителей, дескать, тот его недолюбливает. Но сперва все твердил о каком-то заговоре. Потом ополчился на одного молодого продавца…

— Из-за чего?

— Это может показаться вам забавным, но я в известной мере понимаю реакцию Ксавье. Скажу без преувеличения, он лучший специалист по электропоездам во всей Франции. Надеюсь, вы не станете надо мной смеяться? Не смеются же над человеком, который всю жизнь создает эскизы бюстгалтеров или корсетов.

— А вы создаете эскизы для изготовления бюстгалтеров или корсетов? — почему-то спросил Мегрэ.

— Я их продаю, — улыбнулась мадам Мартон. — Но речь не обо мне. Так вот. Новый продавец стал наблюдать, как работает муж, принялся заимствовать у него всякие приемы, копировать электрические схемы… Словом, мужу показалось, что тот пытается занять его место… Но по-настоящему я встревожилась лишь после того, как Ксавье начал подозревать и меня…

— И в чем он вас заподозрил?

— Должно быть, он вам об этом говорил. Однажды вечером, внимательно взглянув на меня, он произнес: «А ты будешь привлекательной вдовой, не правда ли?» Слово это я от него слышала часто. Например: «Все женщины созданы для того, чтобы стать вдовами. Кстати, это подтверждается и статистикой». Одна и та же песня. Дошло до того, что муж заявил, что, если бы не он, у меня было бы блестящее будущее, что он — единственное препятствие, мешающее мне занять подобающее положение в обществе.

Госпожу Мартон не смутил нацеленный на нее тяжелый взгляд Мегрэ.

— Остальное вам известно. Он убежден: я решила от него избавиться. Когда сидим за столом, он нередко заменяет свой стакан моим. Причем делает это открыто, насмешливо смотря мне в глаза. Прежде чем что-то съесть, ждет, пока я сначала не попробую сама. Иногда, входя за ним следом, вижу, как он что-то ищет на кухне, обшаривая все углы. Что он сказал доктору Штейнеру, я не знаю…

— Вы ходили вместе?

— Нет. Ксавье заявил, что хочет у него проконсультироваться. И это тоже в пику мне. «Я знаю, ты хочешь внушить мне, что я схожу с ума, — произнес он. — О! Ты взялась за дело умеючи. Постепенно, шаг за шагом добиваешься своего. Посмотрим, что скажет специалист».

— О результатах обследования муж вам сообщил?

— Он мне ничего не сказал, но вот уже с месяц посматривает на меня свысока, с этакой усмешкой. Не знаю, понимаете ли вы меня. Он глядит на меня так, как человек, которому известна какая-то тайна, и он ею упивается. Провожает меня взглядом. У меня такое впечатление, будто он хочет сказать: «Продолжай, моя милая! Делай все, что тебе заблагорассудится. Ничего ты не добьешься, я предупрежден…»

— Вы следили за ним утром? — спросил Мегрэ, затягиваясь трубкой. — У вас это вошло в обычай?

— Не каждый день, конечно. Я же работаю.

Глава 3 СВОЯЧЕНИЦА ИЗ АМЕРИКИ

Если утром комиссар и показался своему собеседнику мрачным и рассеянным, то рассеянность эта объяснялась лишь жарой, вызывавшей в нем сонливость. Словом, контакта у него с утренним посетителем не возникло; точнее, он возник, но слишком поздно.

Теперь же, в присутствии госпожи Мартон, эту маску он надел намеренно. Прием, который он разработал в прежние времена, когда был не уверен в себе и намеревался обескуражить собеседника, он стал использовать чуть ли не автоматически.

Однако, судя по всему, дама эта ничуть не была обескуражена и по-прежнему смотрела на комиссара так, как смотрит ребенок на большого медведя, не внушающего ему страха, но за которым он следит краешком глаза.

Ведь до сих пор именно она определяла ход их беседы и в довершение всего произнесла фразу, которую комиссару редко приходилось слышать у себя в кабинете:

— Теперь жду ваших вопросов…

Комиссар выдержал паузу и, затянувшись, произнес с видом человека, не совсем понимающего, что к чему:

— Но зачем вы мне все это рассказали?

И фраза эта поставила посетительницу в тупик.

— Но ведь… — пробормотала она.

Хлопая ресницами, как это делают близорукие, она не нашлась, что ответить, и слабо улыбнулась, словно желая сказать, что все и без того ясно.

— Вы требуете, чтобы вашего мужа поместили в лечебницу? — продолжал комиссар, делая вид, что не придает происшедшему особого значения.

На сей раз лицо дамы вспыхнуло, глаза сверкнули, а губы гневно задрожали.

— По-моему, я не давала вам никакого повода…

Пущенная комиссаром стрела угодила в цель. Госпожа Мартон сделала вид, что хочет уйти.

— Садитесь, прошу вас. Не понимаю, почему мой вполне естественный вопрос так вас расстроил? Короче говоря, какова была цель вашего визита ко мне? Не забывайте, мы находимся в управлении уголовной полиции. Тут занимаются расследованием преступлений и правонарушений с целью задержания виновных или, в редких случаях, их предупреждения. Сначала вы заявили, что муж ваш, судя по вашим наблюдениям, вот уже несколько месяцев страдает неврастенией…

— Я сказала…

— Вы сказали «неврастенией». И поведение его настолько вас встревожило, что вы отправили своего супруга к невропатологу…

— Я ему рекомендовала…

— Хорошо, рекомендовали ему обратиться к невропатологу. Вы рассчитывали, что доктор посоветует поместить вашего мужа в лечебницу для душевнобольных?

Черты лица у госпожи Мартом обострились, голос изменился.

— Я рассчитывала, что он его вылечит.

— Хорошо. Надеюсь, он это сделал?

— Об этом ничего не известно.

— Вы позвонили доктору Штейнеру или обратились к нему лично, но он отмолчался, ссылаясь на профессиональную этику?

Госпожа Мартон напряженно смотрела на комиссара, словно пытаясь угадать, откуда следует ждать нового выпада.

— Принимал ли ваш муж какие-нибудь лекарства после посещения им врача?

— Я этого не знаю.

— Изменилось ли его поведение?

— Он мне казался таким же подавленным.

— Подавленным, но не возбужденным?

— Не знаю. Не понимаю, к чему вы клоните.

— Чего вы опасаетесь?

На сей раз паузу выдержала госпожа Мартон, как бы прикидывая, что означает этот вопрос.

— Вы хотите сказать, боюсь ли я своего мужа?

— Да.

— Я боюсь не его, а за него.

— Отчего же?

— А оттого, что сама-то я за себя постоять сумею.

— Вот мы и вернулись к тому, с чего начали. Так почему вы пришли ко мне?

— Потому, что утром у вас был мой муж.

Ни один из собеседников не понимал другого. А может быть, гостья не желала следовать логике комиссара?

— Вам известно, что он мне сообщил?

— Если бы мне это было известно, то я…

Госпожа Мартон кусала губы. Уж не хотела ли она сказать: «…то мне незачем было бы утруждать себя».

Мегрэ не успел закончить свою мысль: зазвонил телефон, стоявший у него на столе. Он снял трубку.

— Алло, шеф… Это Жанвье… Я в соседнем кабинете… Мне сообщили, кто у вас сидит, не хочется показываться ей на глаза… Надо кое-что сказать вам…

— Иду… — Поднимаясь, комиссар обратился к посетительнице: — Прошу прощения. Меня вызывают. Скоро вернусь.

Зайдя в инспекторскую, Мегрэ сказал Люка:

— Побудь в коридоре. Если дама попытается уйти, как ее муж, задержи.

Комиссар затворил за собой дверь. Увидев бокал пива, заказанный Торрансом, рассеянным жестом взял его и жадно выпил.

— Есть какие-нибудь новости?

— Я ходил туда. Авеню Шатийон вы представляете. Словно в провинцию попадаешь, хотя авеню Орлеан совсем рядом. Дом № 17, где живут Мартоны, — новое семиэтажное здание из желтого кирпича. Большинство обитателей конторские служащие и коммерсанты. Что происходит в одной квартире, слышно в соседней, на всех этажах ребятня бегает. Мартоны, по сути, живут не в самом здании. Раньше на его месте стоял особняк. Его снесли, а двор остался. Посредине двора дерево, в глубине двухэтажный флигель. Наружная лестница ведет на второй этаж, там всего две комнаты и кабинет. Восемнадцать лет назад Ксавье Мартон, тогда еще холостяк, снял эту квартиру. На первом этаже во весь фасад витрина: раньше там была столярная мастерская. Потом столяр исчез. Мартон снял и первый этаж и устроил там довольно уютную комнату — наполовину мастерскую, наполовину living room^[1].

Получилось своеобразное, очень симпатичное сочетание. Совсем не похожее на обычное жилище. Сначала я предложил страховой полис консьержке. Та слушала мои разглагольствования, не прерывая меня, потом заявила, что страховаться ей ни к чему, поскольку скоро и без того будет получать пособие по старости. Спросил ее, кого из жильцов может мне порекомендовать. Она назвала несколько фамилий.

«Они все застрахованы. Вряд ли у вас что получится», — заметила она.

«А господина Мартона вы не знаете?»

«Да, во дворе живет… Может, им предложите застраховаться?.. Зарабатывают они оба прилично… В прошлом году машину купили… Попытайте счастья…»

«Кто-нибудь из них сейчас дома?»

«Думаю, что да».

Вот видите, шеф, дело оказалось довольно простым. Я позвонил в дверь мастерской. Открыла мне довольно молодая женщина.

«Госпожа Мартон?» — спрашиваю.

«Нет. Сестра вернется часов в семь».

Мегрэ нахмурился.

— Что собой представляет ее сестра?

— На таких женщин, как она, все мужчины должны оглядываться. Что касается меня…

— Какое она произвела на тебя впечатление?

— Это трудно рассказать. Ей лет тридцать пять, не больше. Нельзя сказать, чтоб она очень красива или привлекательна. И не такая уж элегантная. В черном шерстяном платьице, без модной прически, смахивает на экономку. И все-таки…

— Что все-таки?

— Видите ли, есть в ней что-то очень женское, трогательное. Видно, что это милое, несколько придавленное жизнью существо. Она принадлежит к тому типу женщины, которую хочется защитить. Понимаете, что я имею в виду? И фигурка у нее очень женственная, такая…

Поймав насмешливый взгляд комиссара, Жанвье покраснел.

— Ты долго оставался в ее обществе?

— Минут десять-двенадцать. Сначала говорил о страховании, на что она ответила, что и зять, и сестра с год назад застраховались на довольно внушительную сумму…

— Точную цифру она не назвала?

— Нет. Знаю только, что страховой полис оформлен в компании «Мютюэль». Она прибавила, что самой ей незачем страховаться, поскольку получает пенсию за мужа. У стены стол, рядом с верстаком замысловатая модель электропоезда. Я сказал, что недавно купил сыну игрушечный поезд, и поэтому смог остаться подольше. Женщина поинтересовалась, не в Луврских ли галереях я его приобрел. Я сказал, что там.

«Значит, вас обслуживал мой зять…»

— И все?

— Почти. Поговорил с двумя-тремя коммерсантами. Но в подробности вдаваться не решился. Похоже, чету Мартонов обитатели кварталов видят часто, квартирную плату они вносят аккуратно.

Лишь сейчас Мегрэ заметил, что выпил пиво Торранса.

— Простите, дружище. Распорядитесь, чтобы принесли еще один бокал, пусть на мой счет запишут… — Потом прибавил: — И мне тоже. Выпью, когда со своей посетительницей разберусь.

В отсутствие Мегрэ гостья его с места не сдвинулась, но закурила сигарету.

Заняв кресло, комиссар положил ладони на стол.

— На чем мы остановились? Ах, да. Вы предложили задавать вам вопросы. Не знаю, право, о чем и спрашивать. У вас есть служанка, госпожа Мартон? Ведь, насколько я понял, вы заняты на службе весь день?

— Да, целый день.

— Вы хозяйка магазина?

— Не вполне. Но мой шеф, господин Гаррис, основавший салон конфекциона на улице Сент-Онорэ, отчисляет мне довольно значительный процент прибыли, поскольку предприятие процветает главным образом благодаря моим стараниям.

— Значит, вы занимаете ответственную должность?

— Да, довольно ответственную.

— Мне кажется, я слышал о салоне Гарриса.

— Это один из трех лучших в Париже магазинов по продаже дамского белья. Среди наших клиенток сливки общества, включая коронованных особ.

Теперь комиссару стали понятны некоторые детали в облике гостьи, поразившие его вначале, — эта сдержанная и в то же время сразу бросающаяся в глаза элегантность. Как это случается со служащими магазинов готового платья и некоторых торговых фирм, госпожа Мартон постепенно переняла у своих клиенток их вкусы и манеры, сохранив при этом присущую ей скромность.

— Ваши родители имели магазин по продаже белья?

Теперь, когда оба очутились на безопасной почве и вопросы госпоже Мартон показались безобидными, она несколько расслабилась.

— Вовсе нет. Отец преподавал историю в Руанском лицее, мама всю свою жизнь занималась лишь тем, что была генеральской дочкой.

— У вас есть братья или сестры?

— Есть сестра. Некоторое время она со своим мужем жила в Соединенных Штатах. В городе Грин-Виллидж, штат Нью-Джерси, неподалеку от Нью-Йорка. Муж ее работал инженером в нефтяной компании.

— Работал, вы говорите?

— Два года назад он погиб при взрыве в лаборатории. Сестра вернулась во Францию. Она была настолько потрясена и расстроена случившимся, что мы уговорили ее поселиться у нас.

— Я вас спросил, есть ли у вас служанка.

— Нет. Сестра моя не работает и никогда не работала. Она моложе меня, вышла замуж в двадцать лет, когда жила с родителями. Она всегда была избалованным ребенком.

— Она-то и ведет у вас хозяйство?

— Если вам угодно, таким образом сестра отрабатывает свою долю расходов. Мы от нее ничего не требовали, она сама настояла.

— Когда вы познакомились с мужем, вы тоже жили с родителями?

— Нет. В отличие от Дженни, моей сестры, я не хотела оставаться в Руане. К тому же мы с мамой не ладили. Закончив образование, я отправилась в Париж.

— Одна?

— Что вы имеете в виду?

— У вас не было здесь знакомого?

— Понимаю, к чему вы клоните. Поскольку я сама попросила задавать мне вопросы, у меня нет причин вам не отвечать. Действительно, в Париже у меня был знакомый молодой адвокат. Несколько месяцев мы жили вместе. Но из этого у нас ничего не вышло, и я стала искать работу. Я убедилась, что от свидетельства об образовании, которому придавал такое значение отец, ради него мучивший меня столько лет, проку никакого. Все, чего мне удалось добиться в Париже, — это место продавщицы в Луврских галереях.

— И там вы встретили Мартона.

— Не сразу. Наши отделы находились на разных этажах. Познакомились мы в метро.

— Уже тогда он был старшим продавцом?

— Разумеется, нет.

— И вы поженились?

— Это он захотел. Я бы довольствовалась и сожительством…

— Вы его любите?

— Иначе зачем бы я сюда пришла?

— Когда вы уволились из универмага?

— Дайте вспомнить… В следующем месяце исполнится пять лет.

— То есть, спустя семь лет после замужества.

— Около того.

— К этому времени ваш муж стал заведовать отделом?

— Да.

— Но вы были всего лишь простой продавщицей.

— Не понимаю, куда вы клоните.

Комиссар задумчиво произнес:

— Я пока и сам не понимаю. Выходит, вы стали работать у Гарриса.

— Все произошло несколько иначе. Прежде всего, Гаррис — это название фирмы. Настоящее имя моего шефа Морис Швоб. Он работал в Луврском универмаге приемщиком белья.

— Возраст?

— Нынешний?

— Да.

— Ему сорок восемь лет. Но вы напрасно так думаете. У нас чисто деловые отношения. Он всегда мечтал открыть собственное дело. Ему нужна была модистка, знающая торговлю. Клиентки, покупающие бюстгальтеры и корсеты, не любят, когда их обслуживает мужчина. Он заметил меня еще в универмаге. Вот и вся история.

— Значит, вы, по существу, компаньоны?

— В известном смысле. Ведь моя доля прибыли гораздо меньше, чем у него. И это естественно, ведь Гаррис вложил в дело капитал, и именно он конструирует образцы изделий.

— Словом, лет пять назад ваш муж занимал более высокую должность, чем вы. И жалованье его было выше. Но затем произошло обратное. Я прав?

— Правы, но, уверяю вас, мне это и в голову не приходило.

— Вашему мужу тоже?

— Сначала, — ответила она, помолчав, — это ему было неприятно, как и любому мужчине. Потом он примирился. Живем мы все так же скромно.

— Автомобиль у вас есть?

— Да, но мы им обычно пользуемся лишь в выходные дни и во время отпуска.

— В отпуск ездите вместе с сестрой?

— Почему бы нет?

— Действительно, почему бы нет?

Наступило довольно продолжительное молчание. Мегрэ с озадаченным видом смотрел на гостью.

— Теперь, когда вопросов у меня к вам больше нет, скажите, госпожа Мартон, каких действии вы от меня ждете?

Этого оказалось достаточно, чтобы заставить посетительницу перейти к обороне.

— Я вас по-прежнему не понимаю, — пробормотала она.

— Хотите, чтобы мы установили наблюдение за вашим супругом?

— А зачем за ним наблюдать?

— Не угодно ли вам будет написать соответствующее заявление по форме, которое позволило бы нам подвергнуть его медицинскому обследованию?

— Разумеется, нет.

— Тогда все?

— Все… Мне так кажется…

— В таком случае не вижу причин вас далее задерживать…

Мегрэ поднялся. Выпрямив спину, гостья последовала его примеру. Уже проводив посетительницу до двери, комиссар словно бы спохватился:

— Вы применяете фосфид цинка?

Госпожа Мартон, казалось, давно ждала этого вопроса. Уж не затем ли она пришла, чтобы дать на него ответ?

— Да, применяю.

— Для какой надобности?

— Улица Сент-Онорэ одна из самых старых в Париже, и дома, прячущиеся за роскошными магазинами, большей частью в плачевном состоянии. Там множество двориков, закоулков, о существовании которых многие даже не подозревают. Соседство с рынком — еще одна причина, привлекающая целые полчища крыс, которые портят наши изделия. Мы испробовали все средства, но безуспешно. Кто-то порекомендовал господину Швобу применить фосфид цинка. Результат превзошел все ожидания. Да и у нас дома, на авеню Шатийон, полно было крыс, Ксавье все жаловался. Вот я и принесла немного из магазина…

— Ничего не сказав мужу?

— Я уж и не помню, говорила ему об этом или нет.

Госпожа Мартон широко раскрыла глаза, словно осененная внезапной мыслью.

— Неужели он вообразил себе?..

Фразу за нее Мегрэ не закончил, и гостья продолжила:

— Боже мой! А я-то ломала голову, что же его мучит… Сегодня же вечером я ему все объясню… Вернее… Если я начну этот разговор, муж догадается, что я была у вас…

— Вы намерены скрыть от него этот факт?

— Не знаю, теперь не знаю, господин Мегрэ. Я пришла к вам… как бы это объяснить… Пришла с чистой душой, наивно полагая довериться вам всецело. Поведал всю правду о Ксавье, о своих тревогах. Вы же вместо того, чтобы помочь мне, начинаете задавать вопросы. По всему видно, вы мне не верите и подозреваете Бог знает в чем…

Госпожа Мартон не заплакала, но, тем не менее, казалась несколько расстроенной.

— Что ж, тем хуже!.. А я-то надеялась… Остается одно — рассчитывать на свои силы…

Затянутой в перчатку рукой она открыла дверь и, уже из коридора, кинула:

— До свиданья, господин комиссар… Спасибо, что соблаговолили принять меня…

С высокомерным видом госпожа Мартон зацокала по коридору. Проводив ее взглядом, Мегрэ пожал плечами и вернулся в кабинет. Четверть часа спустя отправился к начальнику, на ходу спросив у Жозефа:

— Шеф у себя?

— Нет. На совещании у префекта. Сказал, что с обеда, по-видимому, не вернется.

Комиссар все-таки вошел в кабинет начальника уголовной полиции, включил свет и стал читать названия на корешках книг, которыми были забиты два книжных шкафа из красного дерева. Тут были труды по статистике, куда никто ни разу не заглянул, технические книги на разных языках, регулярно присылаемые авторами или издателями. Много работ по криминалистике, трудов по профилактике преступлений, трактатов по судебной медицине.

Наконец комиссар отыскал полку, на которой стояло несколько работ по психиатрии. Перелистав три или четыре, нашел книгу, написанную, как показалось ему, проще и доходчивее, чем остальные.

Вечером он унес ее домой. Поужинав, сунул ноги в шлепанцы, уселся у камина и, вполуха слушая музыку, принялся за чтение. Госпожа Мегрэ сидела рядом и чинила обшлага мужниных сорочек.

Комиссар не собирался читать этот талмуд от корки до корки, тем более что, несмотря на некоторые познания в области медицины, он обнаружил целые страницы, совершенно ему непонятные.

Пробежав оглавление, отыскал термины, которые утром услышал от доктора Пардона, — те слова, что на первый взгляд понятны каждому, но для специалистов имеют особый смысл.

…Неврозы… По Адлеру, исходной точкой невроза является ощущение собственной неполноценности и неуверенности в себе… Защитная реакция больного понуждает его отождествлять себя с некоей вымышленной идеальной структурой…

Вполголоса Мегрэ повторил прочитанное. Услышав голос мужа, жена подняла голову.

— …вымышленная идеальная структура…

— …Физический синдром… С неврастениками приходится сталкиваться самым различным специалистам. Несмотря на отсутствие явных повреждений тех или иных органов, они испытывают боли. Опасаясь осложнений мнимой болезни, настаивают на повторных консультациях и обследованиях…

— Психический синдром… Постоянное ощущение собственного бессилия… Больной чувствует тяжесть в теле, уныние, быстро устает…

Как сам Мегрэ нынче утром. Он и сейчас еще испытывает тяжесть в теле, уныние. Возможно, тут совсем другое, однако…

С угрюмым видом перелистал еще несколько страниц.

…Так называемая параноидальная конституция… Гипертрофированное «Я»…

…В отличие от восприимчивых субъектов, такого рода больные собственную личность, свое доминирующее «Я», подавляющее окружающих, проецируют и на семейную и, особенно, общественную жизнь…

…Эти лица никогда не считают себя виновными в чем бы то ни было и ни за что не отвечают… У них гипертрофированное чувство гордости… Несмотря на невысокое умственное развитие, зачастую подавляют остальных членов семьи своим властолюбием и самоуверенностью…

К кому же больше подходит это определение — к Ксавье Мартону или его жене? Разве не подпадает под эту рубрику добрая четверть парижан?

Бред преследования… Преследуемые — преследователи…

…Речь идет о типичном психозе на почве ревности, классификация которого вызывает множество споров… Вслед за Крепелином и Крапграсом я считаю, что психоз данного рода не следует относить к разряду собственно душевных расстройств… Больной считает себя жертвой несправедливости, каковую хочет исправить, пытаясь достичь своей цели любой ценой…

Ксавье Мартон? Госпожа Мартон?

От неврозов Мегрэ перешел к психозам, от психозов к психоневрозам, от истерии к паранойе. Подобно тем обывателям, которые, проштудировав медицинский справочник, обнаруживают у себя одно заболевание за другим, комиссар Мегрэ, переходя от одного раздела трактата к другому, как бы примерял вычитанные симптомы то к одному, то к другому субъекту.

Время от времени Мегрэ ворчливо повторял то слово, то целую фразу, тем самым вызывая тревожные взгляды жены. Под конец встал, швырнул том на стол, подойдя к буфету, из графина налил в рюмку с золотым ободком сливянки. Это был жест протеста здравого смысла против наукообразного пустословия. Жест, необходимый для того, чтобы встать обеими ногами на твердую почву.

Доктор Пардон прав. Исследования аномалий в поведении человека, их классификация и деление позволяют лишь определить, здоров ли человек душевно.

А сам-то он хоть здоров? После всего только что прочитанного комиссар в том не был уверен.

— Трудное дело? — робко спросила госпожа Мегрэ, редко вмешивавшаяся в профессиональные заботы супруга.

— Дело о придурках! — проворчал комиссар, пожав плечами. Немного погодя, допив рюмку, прибавил: — Пойдем лучше спать.

Когда на следующее утро за несколько мину до совещания Мегрэ зашел к шефу, тот сразу заметил, что комиссар чем-то озабочен.

— Что-то не ладится, Мегрэ?

Комиссар попытался вкратце рассказать о вчерашних посетителях. Начальник уголовной полиции взглянул на Мегрэ с некоторым удивлением.

— Не понимаю, что вас так беспокоит. Ведь официального заявления подано не было…

— В том-то и дело. Оба рассказали мне свой вариант. Взятая в отдельности, история каждого из супругов не вызывает особой тревоги. Но, если рассматривать их в совокупности, становится ясно: тут что-то не так… Кстати, возвращаю вашу книгу…

Мегрэ положил том на стол. Начальник прочитал название, снова взглянул на комиссара, на этот раз с еще большим удивлением.

— Поймите меня правильно, шеф. Не думайте, что я зачитался этим кирпичом. Утверждать категорически, что один из посетителей маньяк, не стану. И все же дело не чистое. Не зря же двое, муж и жена, пришли ко мне в один и тот же день как бы излить душу. Зная, что завтра, через неделю или через месяц нам сообщат, что произошло убийство, я не могу оставаться спокойным…

— Вы так считаете?

— Не знаю. Я верю и не верю. Получается вроде расследования наоборот. Обычно мы сталкиваемся с совершенным преступлением, и тогда мы начинаем расследовать его мотивы. На сей раз мотивы налицо, а преступление еще не совершено.

— А вам не кажется, что подчас существуют тысячи причин для преступления и все-таки ничего не происходит?

— Я в этом уверен. Но в этих случаях меня не предупреждают заранее.

После некоторого раздумья начальник управления произнес:

— Начинаю понимать.

— В нынешнем положении я не вправе что-либо предпринять. Особенно после шумихи, поднятой прессой по поводу того, как полиция обращается с подозреваемыми.

— Так каков же вывод?

— Я пришел просить разрешения обратиться к прокурору.

— Чтобы он распорядился начать расследование?

— Вроде того. Во всяком случае, для очистки совести.

— Сомневаюсь в успехе.

— Я тоже.

— Что ж, ступайте, если это поможет груз с души снять.

— Благодарю вас, шеф.

Он сообщил начальнику не совсем то, что собирался тому рассказать. Очевидно, потому, что дело слишком мудреное и запутанное. Еще вчера в это же время он ничего не слышал о Мартонах, а теперь сей знаток игрушечных электропоездов из головы у него не выходит. Как и эта элегантная дама, которая, несмотря на все его усилия смутить ее, ничуть не была обескуражена.

В довершение всего на сцене появилась еще и свояченица, эта, по словам Жанвье, молодая и трогательная вдова. Тоже, можно сказать, старинная знакомая.

— Алло! Говорит Мегрэ. Будьте добры, выясните, сможет ли генеральный прокурор уделить мне несколько минут… Да, если можно, с утра… Алло! Не буду вешать трубку…

Хотя комиссар не покидал Дворца правосудия, мир тут был совсем иной. Стены украшены лепкой, и разговаривают здесь вполголоса.

— Сейчас?.. Хорошо… Иду…

Открыв застекленную дверь, разделявшую два мира, он прошел мимо двух адвокатов в черных мантиях, заметил охраняемую двумя жандармами группу из нескольких человек, прошедших через его руки несколько недель, а то и месяцев назад. Некоторые, словно обрадованные встречей, поздоровались с Мегрэ, как со старым знакомым.

— Будьте любезны подождать. Господин генеральный прокурор примет вас сию же минуту…

Комиссар чувствовал себя лицеистом у дверей директорского кабинета.

— Входите, Мегрэ… Вы просили принять вас?.. Есть какие-то новости?

— Мне хотелось бы изложить вам одну историю, можно сказать, для очистки совести.

Рассказывал он бестолково, гораздо хуже, чем при встрече с начальником сыскной полиции.

— Насколько я понял, вы полагаете, что готовится правонарушение, а может, и преступление?

— Примерно так.

— Однако предположение ваше ни на чем конкретно не основано, если оставить в стороне туманные рассуждения некоего господина и объяснения пришедшей вслед за ним жены? Послушайте, Мегрэ, сколько сумасшедших, полусумасшедших, маньяков и просто чудаков переступает порог вашего кабинета в течение года?

— Сотни…

— А я от таких людей получаю тысячи писем.

Прокурор молча посмотрел на Мегрэ, словно изрек окончательную истину, которая обжалованию не подлежит.

— И все же мне хотелось бы начать расследование, — нерешительно проговорил Мегрэ.

— Какого рода расследование? Давайте уточним. Хотите опросить соседей, начальство, свояченицу, поставщиков, кого там еще? Во-первых, я не понимаю, что вам это даст. Во-вторых, если эти Мартоны ужиться не могут, пусть в суд обращаются.

— Я знаю…

— Что же касается принудительного обследования одного и другого супруга психиатром, то мы не вправе этого делать, поскольку не располагаем составленным ими по форме заявлением. Кроме того…

— А если будет совершено преступление?

Непродолжительное молчание. Прокурор слегка пожал плечами.

— Разумеется, это было бы прискорбно, но предпринять что-либо мы не вправе. Однако, если это произойдет, то по крайней мере несложно будет найти виновного.

— Позвольте хотя бы установить наблюдение.

— При условии, что оно будет осуществляться незаметно, чтобы не навлечь на себя неприятностей. Во-вторых, если вам не придется привлекать к делу инспекторов, которые понадобятся где-то еще…

— У нас сейчас затишье.

— Такие периоды редко бывают продолжительными. Откровенно говоря, чересчур уж близко к сердцу вы принимаете всю эту историю, комиссар. На вашем месте я бы не стал в это дело ввязываться. Хочу еще раз подчеркнуть, что при настоящих обстоятельствах мы не вправе, да и не в состоянии вмешиваться в эту историю. Тысячи мужей и жен в чем-то подозревают друг друга, я в этом убежден…

— Но никто из них раньше не обращался ко мне за помощью.

— Они действительно обратились к вам за помощью?

Пришлось сознаться, что нет. Ни с какой конкретной просьбой Мартон не обращался. Госпожа Мартон тоже. Сестра ее, Дженни, тем более.

— Простите, что не удерживаю вас. Но меня ждут пять или шесть посетителей, а в одиннадцать встреча с министром…

— Извините, что побеспокоил вас.

Мегрэ остался недоволен собой. У него впечатление было, что он недостаточно убедительно отстаивал свои доводы. Напрасно он просидел вчера весь вечер с этим трактатом по психиатрии. Он направился к двери. В последний момент прокурор окликнул комиссара. На сей раз голос чиновника звучал так, словно он произносил одну из своих знаменитых обвинительных речей.

— Разумеется, прикрывать вас я не намерен и вообще запрещаю заниматься данным делом до тех пор, пока не возникнут какие-то новые обстоятельства.

— Хорошо, господин прокурор, — проговорил Мегрэ, понурясь, и, выйдя в коридор, проворчал: —…новые обстоятельства, новые обстоятельства… Кто же станет этим новым обстоятельством, иначе говоря, жертвой? Он или она?

Мегрэ так сильно хлопнул дверью, что в ней едва не вылетели стекла.

Глава 4 РЕСТОРАНЧИК НА УЛИЦЕ КОКИЙЯР

Не в первый и, уж конечно, не в последний раз Мегрэ уходил из прокуратуры с гневным чувством. Его стычки с некоторыми чиновниками прокурорского надзора, особенно с судебным следователем Комелио, за двадцать лет превратившимся едва ли не в личного врага комиссара, стали притчей во языцех на набережной Орфевр.

Когда же гнев остывал, то существующий между прокуратурой и уголовной полицией антагонизм Мегрэ воспринимал не столь драматично. Ведь и те и другие честно выполняют свой долг, и через их руки проходят те же лица — злоумышленники, преступники, подозреваемые и свидетели.

Разные точки зрения на одни и те же проблемы — вот что разделяло оба этих мира, что вызывало скрытую вражду. Уж не объяснялась ли эта разница во взглядах социальными причинами? Ведь представители прокурорского надзора — прокуроры, помощники прокурора, судебные следователи — были, как правило, выходцами из слоев средней, а то и крупной буржуазии. Получив чисто теоретическую, без знания жизни, подготовку, они если и имели контакты с лицами, которых должны были подвергнуть наказанию от имени общества, то главным образом в стенах своих кабинетов.

Этим-то и объяснялось их чуть ли не хроническое неумение разбираться в ряде вопросов и достойная сожаления беспомощность при анализе определенных правонарушений, суть которых инстинктивно угадывали сотрудники уголовной полиции, непосредственно соприкасавшиеся с преступным миром.

Вдобавок, судебным деятелям свойственна была известная доля лицемерия. Несмотря на кажущуюся их независимость, о которой так много твердят, они больше, чем кто-либо, боялись навлечь на себя неудовольствие министра; если с каким-то расследованием, привлекшим внимание публики, происходила заминка, они подгоняли полицию: дескать, та недостаточно оперативна. Отсюда — неразборчивость в средствах со стороны полиции, когда поджимают сроки. Однако, едва газеты начинали критиковать эти средства, как судебные крючки первыми спешили подхватить этот крик.

Комиссар не без причины решил повидаться с генеральным прокурором. Как это бывает, возникли неприятности. К счастью, не по вине уголовной полиции, а по вине господ с улицы Соссэ произошел инцидент, который был предан огласке и обсужден в Палате депутатов.

В одном ночном кабаре сын депутата Палаты побил полицейского инспектора, который, по его словам, несколько дней ходил за ним по пятам. Началась потасовка. Дело замять не удалось, и руководство сыскной полиции вынуждено было признать, что оно вело наблюдение за этим молодым человеком, подозреваемым не только в наркомании, но также в участии в сбыте героина.

Возник грандиозный скандал. Депутат утверждал, будто один из торговцев наркотиками был полицейским осведомителем, а сына преднамеренно превратили в наркомана, чтобы скомпрометировать отца.

Как назло — пришла беда, отворяй ворота — неделю спустя в одном полицейском участке избили задержанного. Пресса обрушилась с нападками на полицию, и поэтому Мегрэ вздумал обезопасить себя, посетив прокурора.

Тем не менее, вернувшись к себе в кабинет, Мегрэ решил пренебречь указаниями высокого начальства, тем более, что их никто и никогда в точности не выполняет. Прокурор умыл руки, но, если на авеню Шатийон завтра обнаружат труп, этот крючок первым же станет обвинять комиссара в бездействии.

Поскольку пришлось ловчить, Мегрэ делал это без особого воодушевления. Использовать Жанвье не было смысла: как ни странно, Мартон тотчас «вычислил» его в универмаге и понял, что за «страховой агент» побывал у него дома.

Из всех остальных инспекторов особым чутьем и расторопностью отличался Люка. Но у него был один недостаток: сразу было видно, каково его ремесло.

Комиссар выбрал молодого Лапуэнта: тот был менее подготовлен, не столь опытен, зато его нередко принимали за студента или молодого чиновника.

— Послушайте, дружок…

Комиссар долго и подробно объяснял ему задание, о котором и сам имел весьма смутное представление. Сперва сходить в универмаг, купить какую-нибудь игрушку, чтобы увидеть Мартона, но глаза не мозолить. Затем, во время обеденного перерыва, потолкавшись у служебного входа, последить за специалистом по электропоездам. Если необходимо, вечером возобновить слежку. После обеда отправиться на улицу Сент-Онорэ, заглянуть в магазин конфекциона.

— Откуда им знать, что вы еще не помолвлены.

Лапуэнт покраснел: комиссар почти попал в точку, официально о помолвке еще не было объявлено.

— Можете зайти и купить, скажем, ночную сорочку для невесты. По возможности, не слишком дорогую…

— А это удобно, подарить невесте ночную сорочку? — робко возразил Лапуэнт.

Каким образом побольше узнать о чете Мартонов и невестке, не выдавая себя, надо ещё подумать. После ухода Лапуэнта Мегрэ подписывал бумаги, письма, слушал отчеты инспекторов по делам второстепенной важности. Но все это время комиссара неотступно преследовала мысль о Мартоне и его жене. В душе Мегрэ смутно надеялся, что вот-вот зайдет Жозеф и скажет, что Мартон просит принять его. А почему бы и нет? Ведь накануне, когда комиссар был у шефа, Мартон ушел потому лишь, что ему следовало возвращаться в магазин. В таких заведениях с дисциплиной строго. Комиссару это было хорошо известно: первые два года он служил в отделе наблюдения за крупными универмагами. Он хорошо изучил их атмосферу, взаимоотношения, «правила игры», интриги.

Обедать Мегрэ пошел к себе, на бульвар Ришар-Ленуар, и наконец-то заметил, что уже третий день подряд ему подают жаркое. Тут он вспомнил о визите жены к доктору Пардону. Должно быть, она ожидала, что муж удивится перемене в их меню, и наверняка заранее припасла более-менее правдоподобное объяснение.

Никаких объяснений он от жены не потребовал, был с ней нежен, возможно, чересчур, и та с опаской поглядывала на мужа.

Разумеется, не все время комиссар думал о трио с авеню Шатийон. Он вспоминал о Мартонах и свояченице лишь иногда. Так бывает, когда тебе не удалось разгадать головоломку и ты вновь и вновь к ней возвращаешься. Разница лишь в том, что в данном случае элементами головоломки были человеческие судьбы. Не слишком ли он груб был с Жизель Мартон? Ведь, уходя, она чуть не расплакалась, у нее даже губы дрожали. Он не хотел этого. Такое уж у него ремесло — докапываться до истины. Признаться, модистка была ему симпатична, впрочем, как и ее муж.

Супружеским парам он всегда симпатизировал и огорчался, когда узнавал, что между мужчиной и женщиной, которые некогда были влюблены, возник разлад. Когда Мартоны работали вдвоем в Луврском универмаге и жили в скромной двухкомнатной квартирке над столярной мастерской, они, должно быть, любили друг друга.

Жилищные условия у них постепенноулучшились. После того как столяр уехал, они сняли еще и помещение на первом этаже, которое, по словам Жанвье, превратилось в уютный уголок, соорудили винтовую лестницу. Не выходя из дома, теперь можно было попасть с одного этажа на другой. Оба достигли, что называется, приличного положения, автомобиль купили.

Что-то тут было нечисто, это ясно. Но что именно? Ведь за все время работы Мегрэ в полиции он ни разу не встречал человека, который бы по своей воле пошел к психиатру и стал выяснять, в своем ли он уме.

Может быть, Мартону довелось прочитать какой-нибудь трактат по психиатрии, вроде того, что перелистал накануне он сам?

Комиссар отвечал на телефонные звонки, принял лавочницу, у которой украли товар, и направил ее к начальнику полицейского участка; зашел в комнату к инспекторам, по-прежнему сидевшим без дела. Но в мыслях он то и дело возвращался к обитателям дома на авеню Шатийон.

Лапуэнт не подавал никаких признаков жизни. Часов в пять Мегрэ вернулся к себе в кабинет и на желтой обложке папки принялся выстраивать столбики слов. Сначала написал: «разочарование», ниже — «комплекс неполноценности».

Термины эти Мегрэ использовал редко и относился к ним с опаской. Несколько лет назад у него под началом был один инспектор, выпускник университета, прослуживший на набережной Орфевр всего несколько месяцев. Теперь он, похоже, юрисконсульт. Он читал Фрейда, Адлера, некоторых других авторов, которые оказали на него столь значительное влияние, что он утверждал, будто с помощью психоанализа можно решить любую проблему.

Во время своей непродолжительной службы в уголовной полиции инспектор то и дело совершал промахи, за что получил прозвище «закомплексованный детектив».

И все же дело Ксавье Мартона было необычным, словно взятым со страниц книги, которую накануне читал Мегрэ с досадой и захлопнул. В книге много говорилось о крушении надежд и его воздействии на поведение индивида. Приводились примеры, которые вполне можно было отнести к Мартону.

Воспитанник приюта, свое детство он провел на бедной ферме в Солони среди недалеких и грубых людей, которые, застав его за чтением, вырывали у него из рук книги. Тем не менее, жадно и без разбору он читал все, начиная от популярных романов и научных трактатов и кончая работами по механике и сборниками стихов. Первого успеха он добился, попав в крупный универмаг, где поначалу выполнял самую незавидную работу.

Характерен один факт. Как только Мартону представилась такая возможность, то, в отличие от новичков, недавно приехавших в Париж, он оставил меблированные комнаты или жилище похуже того и снял отдельную квартиру. Правда, состояла она всего из двух комнат во флигеле с подержанной мебелью, без всяких удобств, зато он чувствовал себя в ней хозяином.

Социальное положение его улучшилось. Он уже предвкушал более-менее обеспеченное будущее мелкого буржуа и первым делом навел дома лоск. Эти действия Мартона комиссар объяснил бы комплексом неполноценности. Точнее, такова была реакция Мартона на этот комплекс. Ему необходимо было самоутвердиться. Доказать всем, что отнюдь не находится на самых нижних ступеньках общественной лестницы. И он стал трудиться изо всех сил, чтобы стать бесспорным авторитетом в своем деле. Разве не называл он себя мысленно «королем электропоездов»? Он стремился стать уважаемой личностью и стал ею. И когда решил жениться, то подыскал себе невесту из буржуазной семьи, дочь профессора, девушку образованную, с манерами, отличавшими ее от скромных подруг, Жизель.

После некоторого колебания Мегрэ начертал третье слово: «униженность». Жена Мартона поднялась выше его. Теперь она была чуть ли не хозяйкой роскошного магазина, где ежедневно встречалась с дамами из высшего общества. Зарабатывала больше мужа. В память комиссару запали некоторые фразы, вычитанные накануне. Разумеется, слово в слово он их не помнил, он лишь пытался применить их к данному случаю. Например, ему запомнилась мысль о том, что психопаты прячутся в созданный ими мир, мир грез, который для них важнее действительности. Или что-то вроде. Но неужели он, Мегрэ, станет обращаться к шефу с просьбой позволить ему снова заглянуть в ученый трактат и навлечь на себя насмешки? Впрочем, сам комиссар не очень-то верил ученым. Все это пустые рассуждения, и только. Но разве электропоезда, которые можно обнаружить не только на улице Риволи, но и в мастерской на авеню Шатийон, не представляют собой частицу этого «мира грез», «мира, замкнутого в себе»?

Второй отрывок из трактата напомнил комиссару о самообладании Ксавье Мартона, об их встрече на набережной Орфевр, о том, сколь логично он излагал существо дела.

Мегрэ уже не помнил, к какой категории явлений это относилось: к неврозам, психозам или паранойе, поскольку он не мог провести четкой границы между этими областями психиатрии.

«…исходя из ложных предпосылок…»

Нет. Текст был иной.

«…исходя из ложных или мнимых предпосылок, больной приходит к ряду четких, подчас тонких и остроумных выводов…»

В трактате говорилось что-то вроде этого относительно преследования, но здесь отмечалось: «преследуемый отталкивается от реальных фактов, делая на их основании на первый взгляд логичные заключения…»

Фосфид цинка — факт реальный. А разве в союзе Гарриса и Жизель Мартон, вернее, Мориса Швоба и Жизель Мартон нет известной двусмысленности, которая могла оказать воздействие на Ксавье Мартона? Если присмотреться повнимательнее, более всего смущает то, что приведенный в трактате диагноз в одинаковой степени относится и к госпоже Мартон. Она столь же умна. И на основании изложенных ею фактов делает столь же логичные выводы.

Вот напасть-то!

Мегрэ поискал резинку, чтобы стереть написанные им на папке слова; набив трубку, подошел к окну и увидел убегающие вдаль пунктиры фонарей.

Когда спустя полчаса в дверь постучался Лапуэнт, комиссар добросовестно заполнял листы анкеты. Вместе с пришедшим с улицы юношей в кабинет словно бы ворвался свежий ветер. Лицо молодого детектива порозовело от холода, он тер руки, чтобы согреть их.

— Я сделал, что велели, шеф…

— Он ничего не заподозрил?

— По-моему, он меня не заметил.

— Рассказывай.

— Сначала я поднялся в отдел игрушек, купил самую дешевую. Автомобиль, даже не заводной… — Инспектор достал из кармана канареечного цвета машину. — Сто десять франков. По вашему описанию Мартона я узнал сразу, однако обслуживала меня женщина. В ожидании обеденного перерыва я отправился на улицу Сент-Онорэ, но в магазин не вошел. Он недалеко от Вандомской площади. Небольшая витрина, в ней выставлен лишь домашний халат, черное шелковое комбине да пара шитых золотом атласных туфелек без задничков. На стекле три слова: «Гаррис, продажа белья». Внутри магазин больше похож на модный салон, чем на лавку.

— Видел ее?

— Да. Сейчас снова отправлюсь туда. Мне надо было съездить в универмаг. Вернувшись, я встал недалеко от служебного входа. Словно школьники с уроков, продавцы хлынули толпой, направляясь в ближайшие ресторанчики и кафе. Вышел и Мартон, спешивший больше остальных, и торопливо пошагал по Луврской улице. Огляделся вокруг, раза два или три обернулся, но на меня не обратил внимания. В этот час на улицах мною транспорта, а улицы запружены народом… Он свернул налево, на улицу Кокийяр, и, пройдя метров сто, вошел в небольшой ресторан под названием «Приют нормандцев», выведенным желтыми буквами по коричневому фасаду. Слева от двери меню, отпечатанное типографским способом.

Помешкав, я решил войти вслед за ним. В ресторане было людно. Похоже, это были завсегдатаи. На стене шкафчик дли салфеток. Подойдя к бару, я заказал аперитив, спросил, нельзя ли перекусить. Владелец, на нем синий фартук, посмотрел в зал, где всего с десяток столов.

«Через несколько минут сможете сесть. Клиент за третьим столиком заканчивает».

Мартон сидел в глубине, у входа в кухню. Перед ним бумажная салфетка и один прибор. Место напротив него было свободно. Он что-то сказал одной из двух официанток, видно, знавшей его, та принесла второй прибор. Прошло несколько минут. Мартон развернул газету, то и дело поглядывая поверх нее на дверь. И действительно, вскоре вошла женщина и, отыскав столик Мартона, села на свободный стул. Они не целовались, не пожали друг другу руки, лишь обменялись улыбкой, как мне показалось, немного грустной.

— Эта дама не жена его? — прервал Мегрэ Лапуэнта.

— Нет. Я видел его жену на улице Сент-Онорэ. Я к этому вернусь. Судя по всему, его свояченица. И возраст, и внешность совпадают. Не знаю, как бы вам это объяснить…

Каково! Почти то же самое об этой даме сказал и Жанвье.

— Такое впечатление, что перед тобой настоящая женщина… Не знаю, поймете ли вы, что я имею в виду… Женщина, созданная для того, чтобы любить. Не просто любить, а любить такой любовью, о какой мечтает каждый мужчина…

Мегрэ невольно улыбнулся, увидев краску на лице Лапуэнта.

— А я-то думал, ты со дня на день обручишься.

— Я лишь пытаюсь объяснить то впечатление, которое она должна производить на каждого. Ведь встречаются же такие женщины, при виде которых думаешь о том, что…

Юноша умолк, не умея выразить свою мысль.

— О чем же?

— Так и представляешь себе, как она прижимается к твоей груди, чувствуешь ее тепло… И в то же время ты понимаешь, что она предназначена лишь одному, способна любить искренно и преданно… Вскоре через два столика от них освободилось место. Все время, пока я за ними наблюдал, у меня было такое ощущение… Ни один из них не позволил себе ни единого фамильярного жеста… Они не держались за руки… Даже не уверен, заглядывали ли они друг другу в глаза… И все-таки…

— Думаешь, они любят друг друга?

— Не думаю, а уверен. Даже официантка, этакая растрепа в черном платье и белом переднике, обслуживала их иначе, чем остальных. Словно она с ними заодно…

— И все же, ты сказал вначале, они были грустные.

— Скорее озабоченные… Не могу объяснить, шеф… Я уверен, что несчастными их назвать нельзя. Ведь разве можно быть по-настоящему несчастным, если…

Мегра снова улыбнулся и подумал, каков был бы доклад, если бы он поручил наблюдение, скажем, Люка. Наверняка реакция того была бы иной.

— Они не столько несчастны, сколько грустны? Так грустят влюбленные, когда не могут выразить свои чувства?..

— Да, если хотите. Был момент, когда Мартон поднялся, чтобы помочь спутнице снять пальто, заметив ее взгляд, брошенный в сторону очага. Пальто из черной шерсти, воротник и обшлага оторочены мехом. Платье тоже черного цвета, из ткани джерси. Я удивился, заметив, что она довольно пухленькая… Мужчина то и дело посматривал на часы. Потом попросил официантку принести десерт и кофе. Спутница его не успела еще расправиться с телячьим рагу. Когда он встал, женщина все еще ела. Прощаясь, он положил ей руку на плечо. Как-то просто и нежно. Возле двери обернулся. Свояченица улыбнулась, он в ответ поморгал глазами… Не знаю, правильно ли я сделал, что остался. Все равно, думаю, вернется в магазин. Обед свой я закончил почти одновременно с дамой. Уходя, Мартон заплатил по счету. Расплатившись, я последовал за ней. Она неторопливо подошла к остановке и села на автобус, шедший в сторону Орлеанских ворот. Очевидно, поехала домой, на авеню Шатийон. Следить за ней я не стал. А что, напрасно?

— Все правильно. А потом?

— Немного погулял, прежде чем отправиться на улицу Сент-Онорэ. Дорогие магазины редко открываются раньше двух часов, а некоторые и в половине третьего. Приходить раньше времени не следовало: на меня могли обратить внимание. Ко всему, хотелось посмотреть на владельца. Такие господа, как я себе представлял, обедают в дорогих ресторанах и не очень-то спешат.

Мегрэ доброжелательно, почти по-отцовски посмотрел на Лапуэнта. Он принял его под свое крыло два года назад, когда юноша только пришел на набережную Орфевр. Он сразу начал делать поразительные успехи.

— Хочу признаться, шеф. Я не решился войти в магазин, потому что перед тем пропустил рюмку кальвадоса.

— Продолжай.

— Я уже готов был толкнуть остекленную дверь, но, заметив двух пожилых дам в манто из норки, сидевших в креслах напротив продавщицы, не решился войти. Стал ждать, когда они уйдут. Неподалеку стоял их «роллс-ройс» с шофером. Опасаясь, что появится новая клиентка, я поспешно вошел. Сначала я даже не осмотрелся вокруг себя, так был поражен увиденным. «Мне нужна ночная сорочка для молодой девушки…» — проговорил я.

Думаю, передо мной стояла госпожа Мартон. Впрочем, понаблюдав за нею, я заметил в ней сходство с молодой женщиной, которую встретил в «Приюте нормандцев». Госпожа Мартон крупнее, тоже хорошо сложена, но она крепко сбита и напоминает статую. Вы меня понимаете?

«Какого покроя сорочку вам угодно? — спросила она. — Присядьте же…»

Дело в том, что в таких магазинах стоять не принято. Я вам уже говорил, он напоминает салон. В глубине магазина скрытые шторами кабины для примерки. В одной из кабин я заметил трюмо и плетеный табурет.

«Какого роста девушка?»

«Немного ниже вас, и в плечах поуже…»

Не думаю, чтобы она что-то заподозрила. Она все время смотрела на меня свысока, словно хотела сказать, что я не туда попал.

«У нас такой размер имеется. Натуральный шелк, кружева ручной вязки. Полагаю, это подарок?»

Я пробормотал: «Да».

«Это модель, которую мы создали для приданого греческой принцессы Елены».

Мне захотелось задержаться подольше, и я неуверенно произнес:

«Наверное, она очень дорого стоит?»

«Сорок пять тысяч… Сороковой размер… Если у вашей девушки другой размер, чтобы изготовить комбине, нужно снять мерку. В настоящий момент мы располагаем лишь этой моделью…»

«А нет ли у вас чего-нибудь поскромнее? Например, из нейлона?..»

— Послушайте, Лапуэнт, — заметил Мегрэ. — Мне казалось, вы разбираетесь в таких делах. По-моему, не принято покупать невесте белье.

— Нужно было довести игру до конца. При слове «нейлон» она презрительно поморщилась.

«У нас нейлонового белья не водится. Лишь натуральный шелк и батист».

Открылась дверь. В зеркале я увидел мужчину в верблюжьем пальто. Повернув к нему голову, продавщица посмотрела на него многозначительным взглядом, дескать, вот какой забавный клиент мне попался. Мужчина снял пальто, шляпу, обошел прилавок и, оставляя за собой запах духов, отдернул шелковую гардину и вошел в тесный кабинет. Там повесил свои вещи на вешалку. Я продолжал за ним наблюдать. Он наклонился над бумагами, равнодушно взглянул на них. Потом вернулся в магазин, изучая свои ногти. Поочередно оглядел нас, как человек, который находится у себя дома. Мне показалось, он терпеливо ждал моего решения.

Я произнес первое, что пришло в голову:

«А нет ли у вас чего-нибудь из белой ткани? Я хотел купить простое комбине, без кружевной отделки…»

Они снова переглянулись, женщина наклонилась и достала из шкафа картонную коробку. Господин Гаррис, или Швоб, похож с виду на тех господ, которых часто встречаешь у Вандомской площади и Елисейских полей. Такой, как он, вполне мог бы принадлежать как к миру киноискусства, так и оказаться коммерсантом, занятым экспортом товаров, картин или предметов антиквариата. Вы меня понимаете? Должно быть, каждый день он посещает парикмахера, и тот делает ему массаж лица. Костюм у него безукоризненного покроя, без единой складки. Обувь наверняка ему шьют по заказу. Черные волосы, слегка посеребренные на висках, смуглое чисто выбритое лицо, рассеянный, насмешливый взгляд.

«Вот это будет подешевле».

Комбине так себе, немного вышивки тут и там.

«Сколько?»

«Восемнадцать тысяч».

Они снова переглянулись.

«Полагаю, это не то, что вы ищете?»

Продавщица открыла было коробку, чтобы убрать сорочку.

«Я должен подумать… Я еще приду…»

«Хорошо».

Я чуть не забыл на прилавке шляпу, пришлось вернуться за ней. Выйдя на улицу, оглянулся и увидел, что оба хохочут. Пройдя метров сто, я перешел на противоположную сторону улицы. В магазине никого не было. Продавщица сидела в кабинете, а господин Гаррис стоял перед зеркалом, поправляя прическу… Вот и все, шеф. Не стану утверждать, что они вместе спят. А то, что они подходят друг другу и понимают друг друга без слов, в этом я уверен. Это сразу видно. Госпожа Мартон с мужем не обедает, хотя магазины, где оба работают, расположены не далее чем в пятистах метрах один от другого. Не кто иной, как свояченица, подсела за столик к Ксавье Мартону. Думаю, им приходится таиться. У Мартона на обед времени мало. Поблизости от Луврского универмага множество недорогих ресторанчиков, где обедают продавцы и продавщицы, которые в нем работают. Однако Мартон едет довольно далеко, в бистро, посетители которого совсем иного рода, туда, где никому не придет в голову искать их. Обедает ли госпожа Мартон с Гаррисом? Не знаю. Тот факт, что он пришел после нее, еще ничего не доказывает…

Встав, Мегрэ подошел к радиатору отопления, который, казалось, вот-вот взорвется. Целый день все ждали обещанного синоптиками снега , который уже покрыл все северные провинции и Нормандию.

А не плюнуть ли на все эти ученые трактаты по психиатрии, все эти рассказы о психозах и комплексах? У него было такое ощущение, что наконец-то вновь имеет дело с живыми, из плоти и крови, людьми, мужчинами и женщинами, с их страстями и нуждами.

Вчера речь шла лишь об одной чете. Сегодня, похоже, их стало две. Совсем другое дело.

— А теперь куда пошлете меня? — спросил увлекшийся заданием Лапуэнт, опасаясь, как бы его не отстранили от участия в расследовании.

— Поскольку обе женщины тебя видели, тебе нельзя больше показываться ни на улице Сент-Онорэ, ни на авеню Шатийон…

Впрочем, что ему там делать? Пожалуй, прокурор прав. Ведь ничего же не произошло. А возможно, и не произойдет. Ведь только если одна из этих пар, когда ей станет невмоготу…

Когда зазвонил телефон, Мегрэ взглянул на каминные часы из черного мрамора, которые постоянно убегали на десять минут. Они показывали без двадцати шесть.

— Да, я комиссар Мегрэ…

Почему взволновал его этот знакомый голос? Не потому ли, что со вчерашнего дня он только и думал об этом человеке, находившемся на другом конце провода? Слышался какой-то шум, чьи-то голоса, доносившиеся издалека. Комиссар готов был поклясться, что его собеседник говорит, прикрыв микрофон ладонью в виде рупора. Голос его был едва слышен.

— Прошу прощения за свое вчерашнее бегство, но я вынужден был уйти. Хочу только выяснить, будете ли вы у себя без четверти или без десяти семь. Мы закрываемся в половине седьмого.

— Сегодня?

— Если позволите…

— Я жду вас.

Пробормотав слова благодарности, Мартон тотчас повесил трубку. Мегрэ посмотрел на Лапуэнта почти таким взглядом, каким обменялись в магазине Гаррис и госпожа Мартон.

— Это он?

— Да.

— Прийти собирается?

— Через час с четвертью.

У Мегрэ появилось желание посмеяться над самим собой, над всеми своими тревогами, которые рассеются через час с четвертью, и тогда с делом, которое поначалу представилось таким простым, будет покончено.

— Еще успеем зайти в пивную «Дофина», выпить по кружке, — буркнул он, открывая стенной шкаф, чтобы достать пальто и шляпу.

Глава 5 ЖЕНЩИНА НА НАБЕРЕЖНОЙ ОРФЕВР

Когда Мегрэ уже спускался вместе с Лапуэнтом по лестнице, в голову ему пришла мысль.

— Сейчас вернусь. Подожди меня.

И без особой уверенности комиссар направился в инспекторскую. Он решил послать вслед за Мартоном, когда тот выйдет из универмага, кого-нибудь из сыщиков. Правда, еще не зная, зачем ему это нужно. Впрочем, случиться может всякое. Во-первых, в последний момент Мартон может передумать, как это случилось при первом его посещении, едва комиссар вышел из кабинета. Во-вторых, госпожа Мартон, которая, по ее признанию, следила за мужем и раньше, может снова пойти за ним следом.

Если она встретит Ксавье на улице, разве тот не пойдет с женой на авеню Шатийон? Могут возникнуть и иные осложнения. Но, даже если ничего не произойдет, Мегрэ любопытно выяснить, как поведет себя продавец электропоездов, решивший сделать столь важный шаг: будет ли он колебаться, останавливаться на дороге — к примеру, затем, чтобы пропустить стаканчик-другой для храбрости.

Жанвье могли узнать. Люка был свободен, но Мартона он в глаза не видел и, вопреки описанию, в толпе, хлынувшей из дверей универмага, мог прозевать.

— Люка и Жанвье! Живо в Луврский универмаг. Когда служащие станут выходить, пусть Жанвье не показывается. Он должен незаметно показать Мартона Люка, а тот пусть один «ведет» его.

Люка, мало знавший об этом деле, поинтересовался:

— А далеко его надо вести?

— По-видимому, сюда. — И чуть не прибавил: «Только никаких такси, никаких расходов».

Дело в том, что существуют правила, не известные широкой публике, которые для сотрудников уголовной полиции подчас имеют большое значение. Если совершено какое-то преступление или противоправное действие и полиция осуществляет розыск в силу возложенных на нее полномочий, то расходы на содержание комиссаров, инспекторов, экспертов возлагаются, как правило, на обвиняемого. Если оного не подвергают аресту или впоследствии суд признает его невиновным, то счета оплачивает министерство юстиции.

Если же речь идет о расследовании, предпринимаемом уголовной полицией по своей инициативе, и если, в конце концов, ни события преступления, ни виновного установлено не будет, то счета оплачиваются префектурой, то есть министерством внутренних дел.

Для полицейских это имеет большое значение. В уверенности, что судебные издержки оплатит преступник, министерство юстиции не очень-то стесняет себя в средствах и обычно оплачивает расходы на такси. Что же касается префектуры, та дотошно изучает счета, требует отчитываться даже в пустяковых дорожных расходах, которые ей приходится оплачивать из казенного кармана.

Не тот ли это самый случай, когда нет ни события преступления, ни обвиняемого? Это означало, что счетов к оплате предъявлять не следует, а если и предъявлять, то, по возможности, на самые мизерные суммы. Кроме того, комиссар знал, что в случае неудачи придется еще и отчитываться в правомерности использования своих людей.

— Ну, пошли!

Вопреки предсказаниям службы погоды снег так и не выпал, зато поднялся желтоватый холодный туман. Оказавшись в ярко освещенном, натопленном помещении кафе, оба сыщика заказали по аперитиву, решив, что вино — не по сезону. Облокотившись о стойку, они забыли о существовании Мартона, поболтали немного с кабатчиком, затем, подняв воротники, вернулись на набережную Орфевр.

Дверь в инспекторскую Мегрэ решил оставить открытой, на всякий случай посадив там Лапуэнта, умевшего стенографировать.

Без десяти семь комиссар уселся в кресло, ожидая, что вот-вот постучится старый Жозеф. Спустя пять ми-дуг Мегрэ все еще сидел в ожидании, как и Лапуэнт, взявший в руки хорошо заточенный карандаш.

Мегрэ уже начал нервничать, но без минуты семь услышал шаги, знакомый стук, увидел, как поворачивается белая фаянсовая ручка. Это был Жозеф. Предупрежденный о возможном посетителе, он вполголоса произнес:

— Пришел господин, которого вы ждете.

— Позови его.

— Прошу прощения за то, что немного опоздал… — проговорил Мартон. — В метро в такой час не попасть… Два автобуса были набиты до отказа, и я решил, что пешком доберусь быстрее…

Мартон тяжело дышал. Заметив, что ему, должно быть, жарко, Мегрэ проронил:

— Можете снять пальто, если угодно…

— Пожалуй, так будет лучше. Кажется, у меня начинается насморк…

Пока гость возился со своим пальто, прошло какое-то время. Положив пальто сначала на стул, понял, что там ему придется сесть самому, и отнес его в другой конец помещения.

Наконец оба оказались лицом к лицу. Разглядывая посетителя, Мегрэ потягивал трубку. Осмотр несколько разочаровал его. Вот уже целые сутки Мартон не выходил у него из ума, став в его воображении какой-то необыкновенной личностью. На поверку же он оказался неприметным человечком, каких встречаешь на каждом шагу в метро или на улице.

Комиссар даже немного расстроился от того, что гость его такой заурядный и так естественно ведет себя.

— Еще раз прошу извинить меня за то, что ушел, не предупредив вас. У нас в магазине очень строгие порядки. Меня отпустили на час к зубному врачу. Он живет на улице Сен-Рош, в двух шагах от Лувра. Я заметил, что мое время истекает: к одиннадцати мне надо было вернуться, товар отправлять. Я хотел предупредить старика, который впустил меня к вам в кабинет, но его в коридоре не было. Следовало бы позвонить вам, но вести частные разговоры нам запрещено, а большинство аппаратов соединены с коммутатором.

— А как же вам удалось сделать это сегодня?

— Воспользовавшись тем, что там никого не было, я позвонил из кабинета заведующего этажом. Его аппарат имеет выход в город. Вы обратили внимание, что я торопился и сразу повесил трубку?..

Пока ничего необычного в этом Мегрэ не видел.

— Ну, а во время обеденного перерыва? — все-таки упорствовал Мегрэ.

— Сначала я решил, что вы тоже пойдете обедать. К тому же мне показалось, мое дело вы всерьез не приняли…

— А оно серьезное?

— Разумеется. Ведь послали же вы одного из своих сотрудников, который ходил у нас по отделу. Разве не так?

Мегрэ не ответил. Собеседник его продолжал:

— Вы не хотите признаться, но я-то понял, что это был детектив.

Гость, должно быть, продумал заранее весь свой разговор, как и в первый раз. Однако иногда он замолкал, словно теряясь в мыслях. После продолжительной паузы Мартон спросил:

— Моя жена приходила к вам?

— А почему вы так думаете?

— Не знаю. Просто я ее хорошо изучил. Уверен, она что-то заподозрила. У женщин обостренное чутье. А у нее такой характер, что, почуяв малейшую опасность, она первой нанесет удар. Вы понимаете, что я имею в виду?

Снова пауза, во время которой Мартон с укором смотрел на Мегрэ, словно досадуя на то, что комиссар не откровенен с ним.

— Она здесь была?

Комиссар помолчал в свою очередь, понимая, какую ответственность берет на себя. Если Мартон не вполне здоров душевно, то ответ окажется решающим для будущего его поведения.

Еще несколько минут назад Мегрэ хотел позвонить доктору Пардону и попросить его присутствовать при встрече с Мартоном. Но разве медик не предупреждал его, что мало смыслит в психиатрии?

И вот Ксавье Мартон сидит в полутора метрах от комиссара, разговаривает, жестикулирует, будто обыкновенный посетитель. Возможно, и вправду это нормальный человек, который, почувствовав, что над его жизнью нависла опасность, пришел в полицию, чтобы откровенно поделиться своими опасениями. Но, может быть, это психопат, страдающий манией преследования, который хочет, чтобы его успокоили? Может, перед ним помешанный? Наконец, возможно, это человек, которому в голову лезет всякая чушь, в известном смысле тронутый, но в ясном сознании, умный, выработавший во всех деталях план, который он решил осуществить любой ценой.

Невзрачное лицо. Обыкновенный нос, глаза, рот, уши. Видно, оттого, что с холода попал в жарко натопленное помещение, или же от начинающейся болезни, о которой он упомянул, глаза у Мартона блестели.

А может, о том, что его лихорадит, он сказал нарочно, зная, что у него блестят глаза?

Комиссару стало не по себе. Ему пришло в голову, что посетитель этот пришел к нему лишь для того, чтобы спросить о своей жене. Уж не следил ли он сам за ней? Зная, что она приходила на набережную Орфевр, он надеется выяснить, что она сказала.

— Да, приходила, — признался наконец комиссар.

— Что же она вам рассказала?

— Здесь на вопросы отвечают, а не задают их.

— Прошу прощения.

— Ваша жена очень элегантна, господин Мартон.

На лице гостя возникло некое подобие улыбки, в которой сквозили насмешка и горечь.

— Я знаю. Она всегда мечтала стать элегантной. Она решила стать элегантной.

Мартон подчеркнул слово «решила», словно в письме. Мегрэ вспомнил, что собеседник его уже прибегал к такому способу выделять важные слова. В какой-то работе по психиатрии комиссар читал, что манера то и дело подчеркивать те или иные слова служит нередко доказательством того, что…

Нет, нельзя рассматривать их беседу в таком вот плане.

— Вчера утром вы пришли и заявили, что опасаетесь за свою жизнь. Что отношение к вам вашей жены за последнее время изменилось, что в хозяйственном шкафу вы обнаружили ядовитый порошок. Сообщили, будто не раз после еды чувствовали недомогание. Затем меня вызвал начальник управления, наш разговор более не возобновился. Полагаю, вы хотите сообщить мне какие-то новые подробности?

Мартон улыбнулся чуть грустной улыбкой несправедливо обиженного человека.

— Бывает, вопросы задают таким образом, что на них трудно ответить, — заметил он.

Мегрэ едва не вспылил: ему преподнесли урок хорошего тона. Впрочем, он заслужил этот упрек.

— Черт побери, не станете же вы утверждать, что пришли сюда без всякой определенной цели! Вы намерены подать жалобу на действия вашей жены?

Мартон покачал головой.

— Вы ее не обвиняете?

— В чем? — спросил посетитель.

— Если то, о чем вы мне рассказали, верно, вы вправе обвинить ее в попытке отравить вас.

— И вы полагаете, из этого что-то получится? Какими доказательствами я располагаю? Да вы сами мне не верите. Я принес вам образец фосфида цинка, но я вполне мог положить этот порошок в шкаф и сам. Из того, что я по своей воле пошел на прием к психиатру, можно заключить, что я не вполне здоров психически или, что также можно допустить, что я пытаюсь создать у вас такое впечатление.

Впервые Мегрэ довелось столкнуться с клиентом, который так изумлял его. Каждый ответ, каждый новый поворот дела ставил комиссара в тупик. Мегрэ тщетно пытался отыскать какой-то изъян, какое-то слабое место в рассуждениях Мартона, но тот его всякий раз ставил на место.

— Должно быть, жена сообщила вам, что я неврастеник. Наверняка поведала о том, что вечерами что-нибудь мастерю, что, бывает, начинаю топать ногами, заливаться слезами оттого, что у меня что-то не выходит…

— Вы доктору Штейнеру об этом сообщили?

— Я ему все рассказал. Целый час он задавал мне такие вопросы, какие вам и в голову бы не пришли.

— И что из этого следует?

Мартон взглянул в глаза комиссару.

— Из этого следует, что я не помешанный.

— Тем не менее, вы убеждены, что ваша супруга намерена вас отравить?

— Да.

— Однако вы не желаете, чтобы мы начали расследование.

— Оно ничего не даст.

— И не хотите, чтобы мы вас защитили?

— Каким образом?

— Тогда зачем же вы снова здесь?

— Чтобы поставить вас в известность. Чтобы в случае, если произойдет несчастье, не подумали, что я умер естественной смертью. А не успей я вас предупредить, так бы и произошло. Я много читал об отравлениях. Даже ваши эксперты утверждают, что в десяти случаях лишь однажды удается установить личность отравителя, в остальных же девяти случаях преступник остается безнаказанным.

— И где же вы это читали?

— В одном журнале по вопросам судебной медицины.

— Выписываете его?

— Читал в публичной библиотеке. А теперь скажу вам следующее: это даром не пройдет.

Мегрэ вздрогнул, поняв, что услышит самое главное.

— Что вы конкретно имеете в виду?

— Прежде всего я принял меры предосторожности, вчера я вам сообщил об этом. Кроме того, исходя из той самой статистики, о которой я вам только что говорил, я не стану полагаться на правосудие и, если успею, сам расправлюсь с преступницей.

— Насколько я понимаю, вы намерены убить свою жену раньше?

— Разумеется, прежде чем умереть, но не раньше, чем ей удастся отправить меня на тот свет. Ядов, которые оказывают мгновенное действие, немного, да и приобрести их весьма сложно. С того момента, как я узнаю, что ей удалось сделать свое черное дело, до минуты, когда я окажусь беспомощным, пройдет какое-то время. Дома у меня есть заряженный револьвер. Оружие зарегистрировано, можете справиться в мэрии. Жене об этом известно, он у меня много лет. Однако с некоторого времени я прячу револьвер в надежном месте. Она уже искала. И продолжает искать…

Были моменты, когда Мегрэ хотелось, не мешкая, отправить своего гостя в спецлечебницу полицейского управления.

— А что, если сегодня вечером, спустя полчаса после ужина вы почувствуете рези в животе?

— Не беспокойтесь, господин комиссар. Отличить отравление от несварения желудка я сумею. К тому же у меня всегда было превосходное пищеварение.

— Но если вы почувствуете, что это отравление, то начнете действовать?

— Если почувствую, то колебаться не стану.

— Выстрелите?

— Да.

Телефонный звонок, прозвучавший в кабинете, где возникла напряженная, какая-то тревожная атмосфера, для Мегрэ прозвучал как удар грома.

— Это Люка, шеф…

— Да.

— Я не мог связаться с вами раньше, потому что не хотел оставлять ее одну…

— Кого именно?

— Женщину… Сейчас все объясню… Мне пришлось ждать, пока подойдет кто-нибудь из инспекторов, чтобы подняться и позвонить вам… Меня Торранс подменил…

— Поживей. Да не кричи так громко, а то в ушах звенит.

Догадался ли Мартон, что дело в какой-то степени касается и его?

— Понял, шеф… Да, вот еще что!.. Жанвье показал мне вашего человека, когда тот выходил из магазина… Я пошел за ним следом, а Жанвье стал автобус ждать… Пока мы шли в толпе, а народу было много, я ничего не замечал. Но, когда пересекли двор Лувра, а потом вышли на набережную, я понял, что не я один «веду» его.

— Продолжай.

— За ним по пятам шла женщина… Думаю, она меня не заметила, но полной уверенности в том нет. Дошла до самой набережной Орфевр. Она до сих пор здесь, метрах в ста от подъезда…

— Опиши…

— Нет смысла. После того как я сдал женщину Торрансу, я поднялся наверх и попросил Жанвье взглянуть на нее…Он только что вернулся с улицы… Передать ему трубку?

— Да.

— Алло, шеф… Это свояченица, Дженни…

— Ты уверен?

— Конечно.

— Она тебя не узнала?

— Нет. Я уж постарался.

— Спасибо.

— Какие-нибудь указания будут?

— Пусть Торранс продолжает наблюдение.

— А как с мужчиной? Должен ли Люка «вести» его, когда он выйдет?

— Да.

Комиссар повесил трубку, поймав на себе вопросительный взгляд Мартона.

— Это моя жена? — спросил специалист по электропоездам.

— Что вы имеете в виду?

— Ничего. Мне давно следовало понять, что правду вы все равно не скажете.

— Вы слышали?

— Нет. Но из того немногого, что вы сами произнесли, можно было догадаться. Если это моя жена…

— То что?

— Ничего. Напрасно я к вам вчера приходил, а сегодня тем более. Вы же мне не верите…

— Я рад бы вам поверить. Послушайте! Раз уж вы упорствуете, хочу вам кое-что предложить. Дело в том, что доктор Штейнер под предлогом соблюдения врачебной тайны отказался отвечать на мои вопросы.

— Вы хотите, чтобы меня обследовал другой врач?

— Психиатр из спецлечебницы нашего управления. Это честный человек, всемирно известный профессор.

— Когда? Сию же минуту?

Уж не совершил ли комиссар промах. Похоже, собеседник его на мгновение смутился.

— Нет. Сейчас я не смею его беспокоить. Он придет на службу завтра утром.

— Если не слишком рано, — спокойно ответил Мартон, — то я успею предупредить начальство.

— Вы согласны?

— Почему бы мне не согласиться?

— И согласны подписать документ, подтверждающий, что вы по доброй воле согласились пройти этот осмотр?

— Если вам это необходимо.

— Любопытный вы человек, господин Мартон.

— Вы находите?

— Знаю, вы и сюда пришли по доброй воле. Отвечать на мои вопросы вы не обязаны. Однако мне хотелось бы кое-что выяснить.

— И вы мне поверите?

— Постараюсь. Уверяю, никакого предвзятого мнения относительно вас у меня нет.

Это заявление вызвало лишь саркастическую усмешку.

— Вы любите свою жену?

— В данный момент?

— Разумеется, в данный момент.

— В таком случае, нет.

— Она вас любит?

— Она ненавидит меня.

— Я был иного мнения о вашей семье, когда вы ушли отсюда вчера утром.

— Мы не успели добраться до сути дела. К тому же у вас не было такого желания.

— Как вам угодно. Можно продолжать?

— Прошу вас.

— Вы любили ее?

— Думал, что любил.

— Объясните, что вы этим хотите сказать?

— До встречи с ней я жил один, не позволяя себе никаких развлечений. Много работал, вы знаете. Чтобы выбраться из болота и достичь настоящего своего положения, потребовалось положить много сил.

— Вы никогда не вступали в близкие отношения с женщинами до того, как встретили будущую жену?

— Очень редко. Вы догадываетесь, какого рода были эти женщины. Я испытывал больше стыда, чем удовольствия. Затем, когда встретил Жизель, я вообразил, что это и есть идеал женщины. Тот идеал я и любил. Слово «чета» звучало для меня как чудесная музыка. Я мечтал об этом. Мы должны были стать супружеской четой. Мне предстояло стать частью этой четы. Я больше не останусь одиноким у себя в квартире и в жизни, думал я. Потом дети появятся…

— Вы бездетны?

— Жизель не хотела иметь детей.

— Она вам сообщила об этом?

— Нет. Но, если бы даже она и сообщила, я все равно бы на ней женился и был бы рад, что у нас подучилась чета…

— Она вас любила?

— Я так думал.

— И однажды убедились, что ошибаетесь?

— Да.

— Когда же?

Мартон ответил не сразу. Казалось, он задумался, как поступить, чтобы не пойти против совести, и Мегрэ не стал упорствовать.

— Полагаю, — промолвил наконец Мартон, — вы начали расследование? Раз уж вы послали агента в универмаг, чтобы следить за мной, то, верно, направили своих людей и на авеню Шатийон.

— Совершенно справедливо.

— В таком случае отвечу вам откровенно. Это произошло два года назад.

— Иначе говоря, когда у вас в доме поселилась свояченица, вы поняли, что жена вас не любит и никогда не любила?

— Да.

— Можете объяснить, почему?

— Ответить на этот вопрос нетрудно. Прежде чем познакомиться со свояченицой, жившей прежде с мужем в Америке, я не всегда был счастлив в семейной жизни, хотя и внушал себе, что в той мере, в какой это возможно, я счастлив. Вы меня понимаете? Иными словами, я полагал, что разочарование мое неизбежно. Полагал, что все мужья находятся в таком же положении, что и я. Короче говоря, что Жизель обыкновенная женщина, следовательно, ее недостатки свойственны и всем остальным женщинам.

Мартон с трудом подыскивал слова, делая упор на некоторые из них.

— Как, по-видимому, и все, я мечтал о какой-то особенной любви, о союзе, слиянии душ, называйте это как угодно, но спустя несколько лет или месяцев заключил, что ее не существует.

— Выходит, любви нет.

— Во всяком случае, любви такого рода.

— А в чем вы упрекаете жену?

— То, что вы от меня ждете, не очень-то порядочно, но, если я не отвечу откровенно, вы сделаете ложные выводы. Теперь я знаю, что Жизель оставила Руан и родных, движимая одним лишь честолюбием. Не любовью к мужчине, к которому тогда уехала и который ее будто бы оставил спустя несколько месяцев. Мужчина этот явился первой ступенькой, нужной ей, чтобы перебраться в Париж. Если бы он даже не ушел от нее, Жизель сама бы его бросила.

Любопытно было слушать эти слова, произносимые спокойным, без следа волнения голосом, словно Мартон говорил о ком-то постороннем, подбирая при этом ясные и четкие определения.

— Жизель представляла себе, что путь к успеху будет гораздо проще. Она была молода, красива, обаятельна. Ей и в голову не приходило, что придется бегать от одной передней к другой, переписывать с газетных стендов объявления о найме, чтобы в конце концов получить должность продавщицы по продаже женского белья в крупном универмаге.

— А разве вы сами не честолюбивы?

— Со мной обстоит совсем иначе. Но позвольте мне закончить. По вечерам она развлекалась со своими сослуживцами. Это были главным образом заведующие отделами, но те или были женаты, или разговора о женитьбе не заводили. И в тот самый момент, когда она поняла, что начинает стареть, на сцене появился я. Еще года три-четыре назад она с насмешкой отвергла бы меня. Поняв, что на худой конец могу сгодиться и я, она приняла нужные меры.

— Какие именно?

— Дала понять, что влюблена в меня. Много лет я мечтал о том, чтобы создать семью, мечтал о своем гнезде, об общем будущем. Я нашел, что Жизель холодна, но утешал себя мыслью, что женщины определенного рода лишь ломают комедию. Нашел, что она своекорыстна, даже скаредна, но тут же убедил себя, что все женщины таковы.

— Вы были несчастны?

— У меня была работа. Она относилась к ней с насмешкой, считала меня маньяком, стыдилась, как мне стало известно, того, что замужем за продавцом детских игрушек и электропоездов. И нашла себе кое-что получше.

Мегрэ понял, что произошло потом, но спросил:

— Что вы имеете в виду?

— Жизель познакомилась с мужчиной, который одно время работал у нас в магазине. По имени Морис Швоб. Любит ли она его, не знаю. Возможно, да. Но обстоятельство это позволило сделать ей еще один шаг по лестнице, притом значительный. Швоб женился на одной очень богатой бывшей актрисе, в прошлом содержанке.

— По этой-то причине жена ваша и не потребовала развода, чтобы вступить в брак со Швобом?

— Думаю, да. На деньги старухи они вдвоем открыли модный салон.

— Полагаете, они состоят в связи?

— Я это знаю.

— Вы за ними следили?

— Я так же любопытен, как и любой другой.

— Но почему вы сами не потребовали развода?

Собеседник комиссара ничего не ответил. Похоже, что разговор зашел в тупик.

— Такая обстановка сложилась еще до приезда вашей свояченицы?

— Возможно, но тогда я еще был слеп.

— Судя по вашим словам, что именно происходит, вы поняли лишь после того, как у вас в доме на авеню Шатийон поселилась свояченица? И что же вы поняли?

— Понял, что существуют женщины и иного рода. Такие, о каких я всегда мечтал.

— Вы ее любите?

— Да.

— Она ваша любовница?

— Нет.

— Однако вы иногда встречаетесь с ней втайне от жены?

— Вам и это известно?

— Мне известен ресторанчик под названием «Приют нормандцев».

— Вы правы. Дженни часто обедает там вместе со мной. Что касается жены, то та в обществе Швоба обедает в более фешенебельных заведениях. Ведь она нам теперь не ровня, сами понимаете.

Мартон то и дело прибавлял это слово, будто опасаясь, что Мегрэ не следит за его мыслью.

— Понимаете?

— Ваша свояченица тоже любит вас?

— Думаю, привыкает.

— Привыкает, и только?

— Она очень любила мужа. Это была настоящая супружеская чета. Они жили в штате Нью-Джерси, недалеко от Нью-Йорка, в очаровательном коттедже. После того как в результате несчастного случая Эдгар погиб, Дженни решила покончить с собой. Однажды вечером включила газ, но ее случайно спасли. Не зная, куда ей деваться, она отправилась в Европу, так мы ее и приютили. Она все еще была в трауре. Да и теперь носит только черное. Жизель подтрунивает над ней, советует бывать на людях, рассеяться, чтобы все забыть. Я, наоборот, исподволь пытаюсь возродить в ней любовь к жизни…

— И вам это удалось?

Мартон покраснел словно юноша.

— Думаю, что да. Вам теперь понятно, почему она не стала моей любовницей? Я ее люблю и уважаю. И мне не хотелось бы ради удовлетворения эгоистического чувства…

Интересно, вносит ли все это в стенограмму Лапуэнт? Если протокол попадет в руки начальству, комиссара на смех поднимут.

— Известно ли Дженни о том, что жена ваша намерена погубить вас?

— Я ей об этом не говорил.

— Знает ли она о ваших распрях?

— Она живет у нас. Хочу заметить, что мы с женой никогда не ссоримся. На первый взгляд у нас все как у людей. Жизель слишком умна, чтобы напрашиваться на скандалы. К тому же она не захочет потерять десять миллионов, которые дали бы ей возможность стать таким же равноправным партнером, как и этот Швоб, который называет себя Гаррисом.

— Какие десять миллионов?

— Страховки.

— Когда вы застраховались? До или после появления вашей свояченицы?

— До ее приезда. Это произошло года четыре тому назад. Жизель уже работала у Швоба. К нам, словно бы случайно, зашел страховой агент. Впоследствии я догадался, что его подослала жена. Вам известно, как это делается. «Не знаешь, кому суждено жить, а кому умереть, — заявил он. — Тому, кто уйдет, утешением будет сознание того, что оставшийся…»

Мартон впервые засмеялся дробным неприятным смехом.

— Я еще не понимал, что к чему. Короче говоря, мы подписали страховой полис на сумму десять миллионов франков.

— Вы говорите «мы»?

— Да. Дело в том, что это так называемое совместное страхование.

— Иначе говоря, если ваша жена умрет, вы тоже получите десять миллионов?

— Разумеется.

— Выходит, вы в такой же мере заинтересованы в ее смерти, как и она — в вашей?

— Я этого и не скрываю.

— И вы оба друг друга ненавидите?

— Да, она меня ненавидит.

— А вы?

— У меня к ней ненависти нет. Я лишь предпринимаю защитные меры.

— Но вы любите свояченицу.

— И этого я не скрываю.

— А ваша жена любовница Швоба-Гарриса?

— Именно.

— Хотите что-нибудь добавить?

— Не знаю, что вам еще сообщить. На вопросы ваши я ответил. На некоторые даже слишком подробно. Что касается обследования, то я готов прийти завтра утром. К которому часу мне надо явиться?

— Между десятью и двенадцатью. Когда вам всего удобнее?

— Долго ли будет продолжаться обследование?

— Приблизительно столько же, что и у доктора Штейнера.

— Значит, час. Тогда, если не возражаете, в одиннадцать, чтобы не возвращаться в магазин.

Мартон неуверенно поднялся, ожидая, видно, новых вопросов.

— Свояченица ждет вас на набережной, — проговорил Мегрэ, наблюдая, как посетитель надевает пальто.

Тот застыл, сунув руку в рукав.

— Вот как!

— Это вас удивляет? Она не знала о том, что вы направляетесь ко мне?

Наступило секундное замешательство, не оставленное комиссаром без внимания.

— Конечно, нет.

На сей раз Мартон солгал, это ясно. Он вдруг заторопился, потеряв былую свою уверенность.

— До завтра… — пробормотал он.

Машинально протянул руку, спохватился, но не отдернул. Комиссар сжал его ладонь. Посетитель направился к лестнице. Закрыв за ним дверь, Мегрэ долгое время стоял неподвижно, глубоко втягивая в себя воздух.

— Уф, — вздохнул он, заметив в эту минуту Лапуэнта. Тот стоял в проеме двери, потирая уставшую руку. Такого изнурительного допроса у него еще не было.

Глава 6 ВЕЧЕРНИЙ КИНОСЕАНС

— Люка? — произнес Мегрэ, кивнув в сторону двери, соединяющей два кабинета.

Лапуэнт понял не только вопрос комиссара, но и то, что ему не до длинных речей.

— Пошел на набережную Торранса сменить. Поскольку Торранс не в курсе дела…

Мегрэ перескакивал с одной темы на другую, но молодой детектив без труда следил за ходом его мыслей.

— А ты сам что об этом думаешь?

Кроме Жанвье, которого он постоянно «тыкал», комиссар на «ты» почти ни к кому из подчиненных не обращался. Причем когда была запарка. Это всегда доставляло Лапуэнту удовольствие, ему казалось, что они с комиссаром становятся как бы сообщниками.

— Не знаю, шеф. Я только слышал его, но не видел. А это совсем другое дело…

Потому-то комиссар его и спросил. Оба они слышали одни и те же слова. Но молодой сыщик, находившийся за дверью, не видел лица, глаз, рук, отвлекавших внимание комиссара. Примерно в таком положении находятся билетерши, слушающие пьесу из коридора: они воспринимают ее совсем иначе, чем зрители.

— На меня он произвел впечатление человека откровенного.

— А он не с пыльцой?

— Думаю, не так-то просто объяснить свои дела, когда имеешь дело с человеком вроде вас…

Произнести эти слова стоило труда Лапуэнту, который опасался, что его неверно поймут.

— Если заново прочтете свои реплики, лучше поймете мою мысль. Вот только в самом конце…

— Что в самом конце?

— В конце он, пожалуй, солгал. Во всяком случае, мне так кажется. Должно быть, невестка знала, что он приходил сюда. Он знал, что она знает. Но не знал, что она за ним следила и ждала его на набережной. Думаю, он на нее рассердился. Протокол сейчас перепечатать?

Мегрэ покачал головой, затем прибавил:

— Надеюсь, печатать тебе не придется.

Оттого что Люка не возвращался, комиссар начал нервничать. До авеню Шатийон парочку «вести» ни к чему. Мегрэ не терпелось узнать, какова была реакция Мартона, когда он увидел невестку. Лапуэнту тоже.

— Интересно, — заметил детектив, — почему он сделал вид, будто невестка не знает, что к чему.

— У него могла быть на это причина.

— Какая же?

— Он не хотел компрометировать ее, не хотел, чтобы ее привлекли к ответственности за соучастие.

— Ее могут привлечь лишь в том случае, если…

Лапуэнт удивленно посмотрел на шефа. Судя по словам Мегрэ, должно произойти нечто такое, что выставит Ксавье Мартона в невыгодном свете. Продолжать беседу было некогда: послышались быстрые шаги. Войдя со стороны инспекторской, Люка встал в дверях.

— Можно войти, шеф?

На пушистой ткани пальто белели крохотные точки.

— Снег идет?

— Начинается. Мелкая снежная крупа.

— Рассказывай.

— Той малышке, что стоит на набережной, не теплее, чем мне, да и обувь у нее легкая. Я слышал, как она стучит каблучками по мостовой. Сначала стояла у парапета, подальше от фонарей. Я видел лишь ее силуэт, но, судя по всему, она смотрела на освещенные окна. А их было не так много. Одно за другим окна гасли. Время от времени под аркой раздавались голоса. Я раньше и не представлял, что, когда выходим из нашей конторы, наши голоса так далеко слышны. Группками по два-три человека инспектора выходили из здания и, попрощавшись, расходились в разные стороны…

Словно притягиваемая окнами вашего кабинета, она подошла ближе, видно, нервничала еще больше. Уверен, порой она была готова перейти улицу и войти в управление.

— Наверное, решила, что я его арестовал?

— Не могу сказать. Наконец появился Мартон, он был один. Прошел мимо дежурного полицейского. Потом оглянулся, словно ища кого-то…

— Свояченицу искал. Я ему сказал, что она на набережной.

— Тогда понятно. Он ее не сразу обнаружил. Сперва пошел к Новому мосту, но невестка находилась в противоположной стороне. Вернулся назад. Когда он повернулся к ней спиной, она, видно, решила уйти или спуститься к пристани, но он ее успел заметить. О чем оба говорили, я не слышал. Судя по всему, он ее укорял. Руками не размахивал, но, похоже, был рассержен.

Показав на дежурного, женщина взяла Мартона под руку, и тот повел ее в сторону моста Сен-Мишель…

— Минутку, — прервал его Мегрэ. — Каким образом она взяла его под руку?

Люка, похоже, не понял вопроса, но влюбленный Лапуэнт догадался, что имеет в виду комиссар.

— Вполне естественно. Так делает женщина, встречающая на улице возлюбленного или мужа.

— Он произнес еще несколько слов, но вроде уже не с таким сердитым видом. Заметив, видно, что спутница его озябла, обнял ее за талию, приблизив немного к себе. И оба пошли по улице в ногу…

Лапуэнт и Мегрэ переглянулись, подумав об одном и том же.

— У моста Сен-Мишель постояли в нерешительности, потом, перейдя улицу, по-прежнему держа друг друга за талию, вошли в бар на углу. У стойки собралось много народу, был час аперитива. Я наблюдал за парочкой сквозь запотевшие стекла, заходить не стал. Оба стояли возле кассы. Официант приготовил грог и поставил стакан на стойку перед молодой женщиной. Она, похоже, отказывалась. Мартон настаивал. В конце концов принялась пить грог, дуя на него. Мартон довольствовался чашкой кофе.

— Кстати, — спросил Мегрэ у Лапуэнта, — а что он пил в обед в ресторане?

— Минеральную воду.

Мегрэ готов был поклясться, что продавец электропоездов не употребляет ни вина, ни водки. Так оно и оказалось.

— Выйдя из бара, — продолжал Люка, — они направились к остановке и стали ждать. Я видел, как оба сели в автобус и поехали в сторону Орлеанских ворот. Я решил, что лучше прийти сюда и обо всем доложить. Я правильно поступил?

Комиссар кивнул. Во время своего рассказа Люка грел руки о батарею, и снег на пальто успел растаять.

— У тебя есть планы на вечер? — спросил комиссар.

— Да нет, никаких особенных планов нет.

— У меня тоже, — поспешил заверить Лапуэнт.

— Не знаю, кого из вас и просить провести ночь на улице. В такую погоду удовольствие это не из приятных…

— Меня! — точно школьник, поднял руку Лапуэнт.

— А почему б нам не поделить дежурство? — предложил Люка. — Позвоню жене, скажу, что ужинать не буду. В баре напротив церкви Монруж возьму бутерброд. А потом меня сможет подменить Лапуэнт…

— Я часам к десяти подойду, — решил Лапуэнт.

— Можно и попозже. Поделим ночь пополам, ты придешь в двенадцать.

— Хорошо. Если я не сплю, мне непременно нужно чем-то заняться.

— Какие будут указания, шеф?

— Никаких, мальчики. Если завтра мне предъявят счета, за это дежурство отчитаться будет трудно. Оба они, и муж, и жена, были у меня. И обоим вздумалось делиться со мной своими заботами. По логике ничего не должно бы произойти. Но именно по этой причине…

Комиссар не закончил фразу. Мысль недостаточно созрела у него в голове, чтобы выразить ее словами.

— Пожалуй, напрасно сообщил я Мартону о том, что жена его побывала у меня. Я сначала колебался. Потом решил… — пожал он плечами, не зная, чем кончится нелепая эта история, затем, открыв стенной шкаф, достал пальто и шляпу.

— Ну что ж! Посмотрим… — проворчал он. — Доброй ночи, ребятки…

— Доброй ночи, шеф.

— Через час буду на месте, — прибавил Люка.

На улице похолодало. Едва различимые в свете уличных фонарей мелкие и жесткие снежинки впивались в лицо, оседая на ресницах, бровях, губах.

Не став дожидаться автобуса, Мегрэ остановил такси и, кутаясь в полы теплого пальто, забился в самый угол.

По сравнению с нынешним делом те расследования, которые он прежде проводил, показались ему чуть ли не детской забавой, и оттого Мегрэ испытывал досаду. Никогда еще он не чувствовал себя настолько неуверенным в себе и был готов позвонить доктору Пардону, пойти к начальнику уголовной полиции, к прокурору. А всего несколько минут назад искал помощи у Лапуэнта.

Комиссару казалось, что он попал впросак. Но затем, когда таксомотор объезжал по кругу площадь Республики, в голову пришла мысль, несколько его успокоившая.

Если данный случай не похож на остальные и не знаешь, с какой стороны к нему подойти, не объясняется ли это тем, что имеешь дело не с преступлением, которое совершено и в котором нужно разобраться, а с таким, которое может произойти с минуты на минуту?

Вполне возможно, что никакого правонарушения не будет совершено. Сколько преступлений, задуманных и разработанных подчас до мельчайших деталей, оказывается невоплощенными! Сколько людей, желая от кого-то избавиться, придумывают всевозможные способы достичь цели, но в последний момент отказываются от своих намерений!

Комиссару вспомнилось многое. Бывало не раз, что разработанные преступные планы не были осуществлены из-за того, что не представился удобный случай, иногда не без вмешательства провидения. А бывало и такое, что ничего бы не произошло, не произнеси жертва определенную фразу или поведи себя иначе.

На сей раз необходимо было не только восстановить в памяти действия и жесты, но и представить себе дальнейшее поведение человека. А это задача не из легких.

И никакие ученые трактаты по психологии, психоанализу или психиатрии тут не помогут.

Комиссар знал пары, где один из супругов желал, по той или иной причине, смерти другого. Разобраться же в нынешнем деле не помогали и прецеденты. Прок от них в том лишь случае, если имеешь дело с профессионалами, да и то если это маньяки. Особенно рецидивисты.

Мегрэ не заметил, как таксомотор остановился у поребрика.

— Приехали, шеф, — проговорил водитель.

Открыв дверь в квартиру, Мегрэ снова оказался в тепле и светле, среди знакомых запахов, обстановки и предметов, в течение стольких лет находящихся на привычных местах. Поймал на себе взгляд жены, которая, если знала, что он чем-то озабочен, как всегда, довольствовалась лишь немым вопросом.

— Как ты смотришь на то, чтобы сходить в кино? — предложил он.

— Снег идет!

— Боишься простудиться?

— Нет. Кино я бы посмотрела с удовольствием.

Госпожа Мегрэ поняла, что мужу не хочется сидеть в кресле, погрузившись в тяжелые думы, как это было накануне. Час спустя оба шли пешком в сторону площади Республики и бульвара Бон-Нувель. Мадам Мегрэ тоже взяла мужа под руку.

Когда Мартон увидел свояченицу, Дженни проделала то же самое. Комиссар пытался вспомнить, сколько же времени прошло после первой их встречи, прежде чем у жены вошло в привычку брать его под руку. Не доходя метров сто до кинотеатра (они даже не знали, какой на экране фильм), он задал ей этот вопрос.

— Я это хорошо помню, — улыбнулась жена. — Через три месяца после нашего знакомства. За неделю до того ты поцеловал меня на лестничной площадке и с тех пор на том же самом месте делал это каждый вечер. Однажды во вторник ты пригласил меня в Комическую оперу, давали «Кармен». На мне было платье из голубой тафты. Я даже духи свои помню. Направляясь к такси, ты меня не поддерживал, лишь руку протянул, чтобы помочь сесть в машину. После представления ты спросил, не голодна ли я. Мы отправились на Большие Бульвары, в таверну Пуссэ, которая тогда еще существовала. Я притворилась, будто мне трудно идти на высоких каблуках, и оперлась о твою руку. Я настолько испугалась собственной смелости, что меня даже в дрожь бросило. А ты догадался сделать вид, что ничего не заметил. Выйдя из ресторана, я снова оперлась о твою руку. С тех пор так у нас и повелось.

Иначе говоря, у Дженни это тоже вошло в привычку. Выходит, она часто прогуливается по улицам со своим зятем. Не следует ли отсюда, что они ни от кого не прячутся и, вопреки утверждению Мартона, Дженни в курсе всех событий?

Мегрэ наклонился к окошку, затем направился к выходу, держа в руках два розовых лоскутка бумаги.

Шел детективный фильм — с выстрелами, драками и этаким крутым героем, одетым во все кожаное, который прыгнул из окна в открытый автомобиль, застрелив в самом центре города водителя, занял его место за рулем и на бешеной скорости понесся, чтобы оторваться от полицейских машин, мчавшихся с пронзительным воем.

Комиссар невольно улыбнулся. Картина развлекла его. Глядя на экран, он забыл про Мартонов и свояченицу, про Гарриса, настоящая фамилия у которого Швоб, и запутанных отношениях обеих пар.

Во время перерыва, по традиции, восходящей еще к той поре, когда жена впервые оперлась о его руку, Мегрэ купил жене конфет. По укоренившейся тоже с тех времен привычке, пока жена лакомилась конфетами, комиссар курил в холле трубку, разглядывая афиши новых фильмов.

Когда супруги Мегрэ вышли из кинотеатра, по-прежнему шел снег. Крупные хлопья падали на мостовую и спустя мгновение таяли. Оба шли, наклонив головы. Все крыши домов и припаркованных автомобилей завтра будут покрыты белой пеленой.

— Такси! — воскликнул Мегрэ, опасаясь, как бы жена не простудилась. Он нашел, что она похудела, и, хотя знал, что дело не обошлось без доктора Пардона, был, тем не менее, встревожен. Комиссару подумалось, что она теперь ослабнет и может утратить свойственные ей оптимизм и жизнерадостность.

Когда автомобиль остановился возле их дома на бульваре Ришар-Ленуар, Мегрэ проронил:

— Не будешь возражать, если я вернусь через час?

В любом другом случае он не стал бы задавать жене такого вопроса; заявил бы, что у него, дескать, дела, и вся недолга. На этот же раз речь шла о расследовании, предпринимать которое его никто не уполномочил, и комиссар чувствовал себя виноватым перед женой.

— Ждать тебя?

— Не надо. Ложись спать. Я могу задержаться.

Комиссар наблюдал за тем, как жена подошла к двери и стала искать в сумочке ключ.

— К церкви Сен Пьер де Монруж, — сказал он водителю.

Улицы были почти безлюдны, на покрытой кашицей мостовой виднелись извилистые следы автомобильных шин.

— Не надо спешить… — произнес Мегрэ, а про себя подумал: «Неужели что-то произошло?» Почему же ему казалось, что развязка наступит быстро? Ксавье Мартон заходил к нему накануне. Не неделей раньше, хотя обстановка была такая же, а именно накануне. Не признак ли это приближающейся драмы? И Жизель Мартон побывала на набережной Орфевр накануне. А муж ее появился в кабинете Мегрэ еще и сегодня. Комиссар пытался вспомнить, о чем именно говорилось на этот счет в книге по психиатрии, с которой он бегло ознакомился. Может быть, напрасно он прочел ее не слишком внимательно? Страницы, в которых описывается развитие криза, он пропустил.

А ведь была причина, которая может ускорить развязку драмы, если речь идет о драме. Ксавье Мартон согласился подвергнуться обследованию в спецлечебнице полицейского управления завтра в одиннадцать утра. Сообщит ли он об этом свояченице? Или жене? Известит ли госпожа Мартон об этом событии своего любовника с улицы Сент-Онорэ? Каковы бы ни были результаты обследования, изменить что-либо в надвигающихся событиях, по-видимому, невозможно.

Возле церкви таксомотор остановился. Мегрэ заплатил по счетчику. Рядом было еще открыто кафе, в котором находилось два-три посетителя. Толкнув дверь, Мегрэ заказал грог, не столько для того, чтобы согреться, а потому, что совсем недавно шел разговор о гроге. Заметив, что комиссар направился к телефонной кабине, официант спросил:

— Жетон нужен?

— Я только загляну в телефонный справочник.

Впрочем, зачем именно это ему надо, он еще не знал. Подумав о Гаррисе, комиссар решил выяснить, есть ли телефон у Мартонов.

Телефона у них не оказалось. Много Мортонов, Мартэнов, но ни одного Мартона.

— Сколько с меня?

Комиссар шел вдоль авеню Шатийон. Улица была пустынна, и лишь в двух или трех окнах горел свет. Не увидев ни Люка, ни Лапуэнта, Мегрэ встревожился, но, перейдя улицу Антуан-Шантэн, услышал:

— Сюда, шеф…

Это был Лапуэнт, который забился в угол, наполовину закрыв лицо и засунув руки в карманы.

— Узнал ваши шаги, когда вы на авеню повернули.

— Это здесь? — спросил комиссар, мотнув головой в сторону желтого кирпичного здания с неосвещенными окнами.

— Да. Видите темную нишу справа от входа?

То был проход, каких в Париже осталось немало, даже в самом центре. Однажды на бульваре Сен-Мартэн в пять пополудни, всего в нескольких метрах от тротуара, по которому потоком двигались люди, в таком же тупике нашли убитого.

— Он выходит во двор?

— Да. Через эту арку можно входить и выходить, не беспокоя консьержку.

— Ты проверял?

— Каждые десять минут туда заглядываю. Если пойдете, будьте внимательны. К вам подойдет огромный рыжий кот, о ноги начнет тереться. В первый раз он так громко замяукал, что едва не переполошил всех.

— Хозяева легли спать?

— Еще совсем недавно были на ногах.

— Чем же они заняты?

— Не знаю. Кто-то, видно, на втором этаже находится. Свет горит, но из-за штор ничего не видно. Ждал, когда появится хотя бы силуэт, но напрасно. Должно быть, обитатель или обитатели помещения находятся в его глубине и не двигаются. На первом этаже окна тоже освещены. Но заметишь это не сразу: свет едва пробивается сквозь ставни.

Сопровождаемый Лапуэнтом, Мегрэ перешел через улицу. Оба старались не шуметь. Сводчатая арка длиной метра три-четыре походила на холодную, сырую пещеру. Во дворе было темно, хоть глаз коли. Оба остановились. К Лапуэнту подошел кот, видно, успевший к нему привыкнуть, и стал тереться о ноги.

— Легли, — прошептал молодой детектив. — Окно, которое раньше было освещено, против вас.

Подойдя на цыпочках к ставням, Лапуэнт пригнул голову и затем вернулся к комиссару. В тот момент, когда оба сыщика решили пройтись вокруг дома, на четвертом этаже дома, не во флигеле, загорелся свет. Опасаясь, что какой-нибудь жилец, прижавшись лицом к стеклу, услышит их, они замерли. Но все обошлось. За занавеской мелькнула тень. Послышался шум льющейся воды.

— Кто-то по малой надобности вышел, — облегченно вздохнул Лапуэнт.

Спустя минуту оба оказались на тротуаре напротив здания. И, странное дело, и тот, и другой почувствовали себя обманутыми.

— Спать легли, — пробормотал Лапуэнт.

Выходит, напрасно терзался сомнениями комиссар?

— Интересно… — начал Мегрэ.

Появились два полицейских на велосипедах, еще издали заметившие сыщиков. Один из них, остановившись у поребрика, громко окликнул:

— Что вы тут ошиваетесь?

Мегрэ шагнул вперед. По лицу его скользнул луч карманного фонаря. Полицейский нахмурился.

— Вы, часом, не?.. Прошу прощения, господин дивизионный комиссар… Сразу вас не узнал… — Затем, взглянув на дом, перед которым они стояли, прибавил: — Помощь не нужна?

— Пока нет.

— Если что, мы каждый час мимо проезжаем.

Оба полицейских покатили дальше. Пелерины их были присыпаны снегом. Мегрэ вернулся к Лапуэнту, который не двинулся с места.

— Так на чем я остановился?

— Вы сказали, что вам интересно…

— Ах, да!.. Интересно, по-прежнему ли Мартоны спят в одной постели…

— Не знаю. По словам Жанвье, на первом этаже есть диван, но это еще не значит, что на нем спят. По логике вещей, если на нем кто-то и спит, так это свояченица, верно?

— Ну, спокойной ночи, старина. Может, ты хочешь… — Комиссар замолчал, не зная, стоит ли отправить Лапуэнта спать. К чему дежурить у дома, где ничего не происходит?

— Если вы обо мне беспокоитесь…

Нет, пожалуй. От сознания, что он не выполнил своих обязанностей до конца, Лапуэнту будет не по себе.

— Если хочешь, можешь остаться. Спокойной ночи. По стаканчику не желаешь пропустить?

— За несколько минут до вашего прихода я сходил в бар. Он на углу, оттуда улица как на ладони.

Добравшись до церкви Сен-Пьер де Монруж, Мегрэ обнаружил, что вход в метро закрыт. Такси нигде не было видно. Он не знал, податься ли ему в сторону Лион де Бельфор или к авеню Мэн, чтобы попасть к вокзалу Монпарнас. Комиссар все-таки решил пойти в направлении авеню Мэн, ведь там рядом вокзал. И, действительно, он заметил возвращавшийся оттуда таксомотор.

— Бульвар Ришар-Ленуар.

Ключа у Мегрэ с собой не было, и он полез под коврик. Хотя он и занимал ответственный пост в полиции, ему ни разу не пришло в голову сказать жене, сколь ненадежен этот тайник.

Супруга спала, и Мегрэ начал раздеваться в полумраке, приоткрыв дверь в прихожую, где горел свет. Минуту спустя послышался голос:

— Который час?

— Не знаю. Думаю, около половины второго…

— Не замерз?

— Нет.

— Приготовить тебе отвар из трав?

— Спасибо, только что выпил грогу.

— И после этого вышел на улицу?

Обычные эти фразы комиссар слышал сотни раз, но сегодня они звучали для него как-то особенно. «Задавала ли когда-нибудь такие вопросы мужу Жизель Мартон?» — подумал он.

Уж не оттого ли, что Ксавье Мартон ни разу не слышал от своей супруги подобных слов, он…

— Можешь свет включить.

Мегрэ зажег ночник у своей кровати и погасил свет в прихожей.

— Входную дверь хорошо закрыл?

Он не удивился бы, если бы спустя несколько минут жена встала с постели и убедилась, что дверь заперта. И все это было частью того, что несомненно искал и не нашел Ксавье Мартон…

Юркнув под теплое одеяло, Мегрэ выключил свет и, уже в темноте, отыскал губы жены.

В уверенности, что теперь не скоро сможет сомкнуть глаза, всего несколько мгновений спустя он уже спал. Правда, если бы кому-то вдруг вздумалось включить свет, он увидел бы насупленные брови. Казалось, комиссар все еще пытается познать ускользающую от его понимания истину.

Как правило, мадам Мегрэ вставала в половине седьмого и неслышными шагами, чтобы не разбудить мужа, отправлялась на кухню. Щекочущий обоняние аромат кофе извещал комиссара, что наступило утро. Одно за другим зажигались окна в соседних домах да и в остальных кварталах Парижа, с улицы доносился топот ног тех, кто встал давно.

На сей раз комиссара разбудил не знакомый аромат кофе и не едва слышные шаги супруги, а телефонный звонок. Открыв глаза, Мегрэ увидел жену: присев на край постели, она трясла его за плечо.

— Который час? — пробормотал он.

Госпожа Мегрэ на ощупь отыскала выключатель ночника. Стрелки будильника показывали без десяти шесть.

— Алло! — сонным голосом произнес Мегрэ. — Это вы, Лапуэнт?

— Комиссар Мегрэ?

Услышав незнакомый голос, комиссар нахмурился.

— Кто у телефона?

— Инспектор Жоффр из охранной полиции.

Случалось, комиссар давал указания полиции охраны сообщать ему о том или ином событии. Но накануне он таких распоряжений не давал. Никакого видимого повода для звонка не было, потому комиссар удивился.

— Что произошло, Жоффр? Это Лапуэнт?

— Что Лапуэнт?

— Это Лапуэнт просил вас позвонить мне?

— Лапуэнт мне ничего не поручал. Просто минуту назад мне позвонили и просили передать вам сообщение.

— Какое именно?

— Вам следует тотчас же отправиться на авеню Шатийон… Подождите! Я записал номер дома.

— Я его знаю. А кто звонил?

— Неизвестно. Фамилию не сообщили.

— Мужчина? Женщина?

— Женщина. Утверждает, что вы в курсе и знаете, о чем идет речь. Сказала, что пыталась найти номер вашего телефона в справочнике, но не нашла.

Фамилии Мегрэ в телефонной книге действительно не было.

— Я могу вам помочь?

Комиссар помолчал в раздумье. Он хотел было попросить Жоффра связаться с полицейским участком XIV округа, чтобы кого-нибудь отрядили на авеню Шатийон. Но потом передумал. Сев на край постели, кончиками пальцев нащупал шлепанцы. Жена уже суетилась на кухне. Послышался хлопок газа: это она поставила на конфорку воду для кофе.

— Нет, спасибо…

Удивляло то, что звонил не Лапуэнт, хотя он должен был все еще находиться на дежурстве. О которой же из женщин идет речь? О Жизели Мартон? О свояченице?

Если это кто-то из них, то она не могла выйти из здания незамеченной. Тогда Лапуэнт увидел бы ее и позвонил сам. Но у Мартонов нет телефона. Комиссар позвал жену.

— Пока я одеваюсь, взгляни в телефонный справочник, выясни, кто абоненты дома № 17 по авеню Шатийон.

Подумав, Мегрэ решил не бриться, чтобы не терять времени, хотя в таком виде показываться на людях не хотелось.

— Семнадцать… Вот… Жилое здание.

— Хорошо. Выходит, телефон у консьержки.

— Тут также указана фамилия мадам Буссар, акушерки. И всё. Через две минуты твой кофе готов.

Следовало попросить Жоффра прислать ему казенную машину, но теперь некогда, проще вызвать такси. Этим занялась жена. Через пять минут, обжегши губы слишком горячим кофе, комиссар уже спускался по лестнице.

— Ты мне позвонишь? — перегнулась через перила жена.

С подобной просьбой госпожа Мегрэ обращалась крайне редко. Должно быть, она заметила, что муж озабочен более обыкновенного.

— Постараюсь, — пообещал Мегрэ.

Подъехал таксомотор. Комиссар поспешно сел. Снег перестал падать, на улицах, на крышах домов и следов его не осталось, лишь ледяной дождь заливал камни мостовой.

— Авеню Шатийон.

В машине еще не выветрился запах духов. Наверное, незадолго до этого в ней находилась парочка, проведшая всю ночь в кабаре. Комиссар наклонился и поднял с пола розовый ватный шарик, какие кидают друг в друга, распивая шампанское во время ночной пирушки, светские бездельники.

Глава 7 ВИНТОВАЯ ЛЕСТНИЦА

На углу авеню Шатийон Мегрэ велел водителю остановиться. Как и на бульваре Ришар-Ленуар, на мокром тротуаре было безлюдно; как и там, в каждом доме освещено было всего три-четыре окна. Когда комиссар прошел сто метров, отделивших его от строения, зажегся огонь еще в двух; на первом этаже дома, в окнах которого света еще не было, зазвенел будильник.

Не найдя в нише Лапуэнта, комиссар вполголоса что-то пробормотал, хмурый, встревоженный, как следует не очнувшийся ото сна.

В коридоре высокого кирпичного дома Мегрэ заметил низенькую женщину с широкими плечами и такими же бедрами, должно быть, консьержку; служащего метрополитена, держащего в руке металлическую коробку с завтраком, и еще одну женщину, постарше. Седой шиньон старухи был закреплен шпильками. На ней был домашний халат из голубой шерсти, на плечах ядовито-лилового цвета шаль.

Все трое молча смотрели на комиссара, который не сразу сообразил, что произошло, и не понимал, почему Лапуэнта нет на тротуаре. Подумав, что вследствие каких-то непредвиденных обстоятельств жертвой оказался его молодой помощник, Мегрэ ощутил в груди пустоту.

Все оказалось гораздо проще. Когда Жизель Мартон пришла к консьержке, чтобы позвонить от нее, та уже поднялась с постели и готовила себе кофе, не успев вынести во двор мусорные бачки. Консьержка слышала, как вызывают полицию, что именно передала дежурному ее жилица, которая ушла, не поставив ее в известность о случившемся.

Как всегда, прежде чем вынести бачки, консьержка отправилась на улицу, чтобы открыть двери, и тут заметила Лапуэнта, намеревавшегося в очередной раз заглянуть во двор. Вспомнив о телефонном разговоре, консьержка подозрительно посмотрела на молодого человека.

— Что вам тут надо?

— Ничего необычного в доме не случилось? — произнес он, показывая свой жетон.

— Вы из полиции? В глубине двора минуту назад кто-то звал полицию. Что там стряслось?

На этот раз не скрываясь, Лапуэнт вошел во двор и постучался в дверь, из-под которой выбивался луч света. Три окна второго этажа были тоже освещены.

Мегрэ стучать не пришлось. Дверь открыл Лапуэнт, услышавший шаги комиссара. Из-за бессонной ночи и того, что он здесь увидел, молодой человек был бледен, как мел. Он не произнес ни слова: зрелище, представшее взору Мегрэ, было достаточно красноречиво.

Диван, стоявший в мастерской, которая служила одновременно и гостиной, действительно раскладывался, превращаясь в кровать. На нем-то и лежал Ксавье Мартон. Тут же валялись скомканные простыни, перевернутая подушка. На полу, на полпути от дивана к винтовой лестнице, которая вела на второй этаж, ничком лежал труп специалиста по электропоездам.

Красные полосы пижамы еще более подчеркивали неестественную позу Ксавье Мартона. Он, видно, упал навзничь в ту минуту, когда, корчась в судорогах, полз на четвереньках со сжатыми в кулаки вытянутыми вперед руками в отчаянной попытке добраться до револьвера, находившегося в каких-то двадцати сантиметрах от него.

Жив ли Мартон, комиссар выяснять не стал. И так все было понятно. Ни слова не говоря, на Мегрэ глядели сразу трое. Кроме Лапуэнта, в помещении находились две женщины, казавшиеся столь же неподвижными, как и труп. Пеньюар поверх ночной сорочки, домашние туфли на босу ногу. Волосы у Дженни были темнее, чем у сестры. Прядь волос ниспадала на лицо, закрывая один глаз.

Обращаясь к Лапуэнту, комиссар машинально спросил:

— Ты тут ничего не трогал?

Лапуэнт покачал головой. Под глазами у него темнели синие круги. Как и у Мартона, и у самого комиссара, за ночь у него успела отрасти щетина.

— Оповести полицейский участок. Свяжись с техническим отделом, пусть пришлют фотографов и экспертов. Вызови также доктора Поля…

— Как насчет прокуратуры?

— Успеется.

В той части Дворца правосудия, где находится прокуратура, жизнь начиналась не в столь ранний час, как на набережной Орфевр. Ко всему Мегрэ не хотел, чтобы эти господа спозаранку болтались у него под ногами.

Он впился взглядом в обеих женщин. Ни той, ни другой не пришло в голову сесть. Прижавшись спиной к стене у стола с макетом электровоза, свояченица время от времени прижимала к покрасневшим глазам смятый в комок платок и, словно при насморке, шмыгала носом. В выражении ее больших темных глаз было что-то трогательное и пугливое, как у косули. От нее исходил запах нагретой постели.

Более хладнокровная, а возможно, более сдержанная, Жизель Мартон спокойно смотрела на комиссара. Лишь порой у нее судорожно сжимались пальцы.

Лапуэнта в комнате не было. Он, должно быть, пошел к консьержке звонить. Несомненно, обе женщины ждали, когда их начнет допрашивать комиссар. После некоторого раздумья Мегрэ произнес вполголоса:

— Ступайте оденьтесь.

Фраза эта прозвучала для них неожиданно, особенно для Дженни. Она открыла было рот, но ничего не сказала. Кинув на сестру полный ненависти взгляд, стала первой подниматься по лестнице, мелькая обнаженными белыми икрами.

— И вы тоже…

Хрипловатым голосом Жизель произнесла:

— Я знаю.

Казалось, она ждала, когда сестра закроется у себя в комнате, чтобы подняться в свою очередь наверх.

Хотя Мегрэ в течение всего лишь нескольких секунд оставался наедине с трупом Мартона, все, что было в комнате, он успел запомнить до мельчайших деталей. Комиссар знал: когда потребуется, он без труда восстановит эту картину в памяти.

Послышался шум подъехавшего автомобиля, визг тормозов, звук открывающейся дверцы. Из сада донесся топот шагов. Как до этого Лапуэнт, комиссар открыл дверь. Он узнал в пришельце Буассэ, инспектора из XIV округа. Он появился в сопровождении полицейского в форме и низенького толстяка с чемоданчиком в руке.

— Входите все трое… Полагаю, доктор, вам предстоит лишь констатировать факт смерти… Доктор Поль будет с минуты на минуту…

Буассэ вопросительно взглянул на комиссара.

— Этим делом я занимаюсь двое суток, — проронил Мегрэ. — Позднее я вам все объясню… А пока тут делать нечего…

Над головами у них послышались шаги, урчание крана, шум льющейся воды. Заметив, что Буассэ удивленно посмотрел наверх, Мегрэ объяснил:

— Жена и свояченица убитого…

Комиссар чувствовал такую усталость, будто это он, а не Лапуэнт целую ночь провел на холоде под дождем. Молодой детектив вскоре вернулся. На минуту опустившись на колени, врач выпрямился. Затем, направив свет фонаря на застывшие зрачки мертвеца, приблизил лицо к его губам и потянул носом.

— Похоже на отравление.

— Так оно и есть.

Жестом Лапуэнт показал, что выполнил задание. Снаружи послышался приглушенный шум. К закрытым ставням приблизились несколько человек.

— Надо бы выйти и убрать посторонних, — обратился к полицейскому комиссар.

— Я вам еще нужен? — спросил врач.

— Все данные о личности погибшего для выписки свидетельства о смерти вам сообщат позднее.

— До свидания, господа! Где меня можно найти, Буассэ знает.

Первой спустилась Жизель Мартон. Мегрэ сразу заметил, что на ней костюм, на руке — меховое манто. Она захватила и сумочку. Выходит, предвидела, что ее увезут. Успела даже подкраситься, правда, в меру. Выражение лица серьезное, сосредоточенное, она, видно, не вполне оправилась от шока.

На Дженни, которая появилась следом, было черное платье. Заметив, как одета сестра, смочив пересохшие губы, она спросила:

— Пальто взять с собой?

Мегрэ заморгал глазами. Лапуэнт внимательно наблюдал за ним: таким комиссара он еще не видел. Молодой детектив смекнул: дело не простое, шеф не собирается использовать обычные методы и не имеет ни малейшего представления о том, что именно надо предпринять.

Нервы у всех были так напряжены, что, когда Буассэ закурил сигарету, все облегченно вздохнули. Инспектор протянул пачку Лапуэнту, тот отказался, потом, взглянув на стоявшую в ожидании, словно на перроне вокзала, стараясь не смотреть на мертвеца, Жизель Мартон, произнес:

— Курите?

Та взяла сигарету. Полицейский поднес зажигалку, и модистка судорожно затянулась.

— Вы с машиной? — спросил Мегрэ у квартального инспектора.

— Да, придержал на всякий случай.

— Могу я ею воспользоваться?

Комиссар огляделся, чтобы не забыть ни малейшей детали. Он уже готов был дать обеим женщинам знак следовать за ним, но в последнюю минуту передумал.

— Минутку…

Он поднялся на второй этаж, где еще горел свет. Там были две комнаты, ванная, кладовая, куда были свалены чемоданы, старые саквояжи, портновский манекен. Прямо на полу стояли две старомодные керосиновые лампы и стопка покрытых пылью книг.

Комиссар вошел в первую, самую большую комнату. Двуспальная кровать. Судя по запаху духов, комната госпожи Мартон. Подтверждением тому и вещи в шкафу с отпечатком если не роскоши, то простоты и элегантности. На подставке с дюжину пар туфель.

Как и на первом этаже, постель не убрана. Небрежно брошены ночная сорочка и розовый пеньюар. На туалетном столике баночки с кремом, флаконы, серебряный маникюрный набор, в китайской вазе — заколки.

В другом шкафу — мужская одежда. Всего два костюма и спортивного покроя пиджак, две пары туфель и шлепанцы. Очевидно, на первом этаже шкафа не было, и Ксавье Мартон хранил свои вещи в комнате жены.

Комиссар заглянул в ящики, толкнул дверь и очутился в ванной. На стеклянной полочке три стакана, в каждом — зубная щетка. Следовательно, обитатели квартиры пользовались ванной по очереди. Смятые салфетки запачканы губной помадой, одна брошена на пол. На фаянсе и кафельных плитках пятна, похожие на засохшие следы рвоты.

Вторая комната с ванной не соединялась, попасть туда можно было лишь через коридор. Комната размером поменьше, оклеена голубыми цветастыми обоями. Беспорядка больше, чем в первой. Дверь шкафа не заперта. На пальто из твида этикетка нью-йоркского магазина. Туфель гораздо меньше — всего четыре пары, две из них тоже американского производства. На столе, покрытом вышитой скатертью, чего только нет: сломанный карандаш для грима, ручка, деньги, расчески, шпильки для волос, полуоблезлая щетка.

Мегрэ запомнил все, что увидел. Спустившись вниз, поморгал, уставясь в одну точку.

Выяснилось, что кухня на первом этаже, за перегородкой, поставленной в углу помещения, некогда служившего столяру мастерской. Провожаемый пристальным взглядом Жизель Мартон, комиссар толкнул дверь. Кухня оказалась тесной. Газовая плита, кухонный шкаф, выкрашенный белой краской, раковина, покрытый клеенкой стол. Вся посуда убрана на место. В раковине сухо.

Все, кто находился в помещении, заметил комиссар, застыли на месте, словно восковые фигуры.

— Встретишь господ из прокуратуры… — сказал он Лапуэнту. — Извинись за меня перед доктором Полем за то, что не дождался его. Пусть позвонит, когда закончит работу. Я тебе пришлю кого-нибудь на смену. Кого именно, пока не знаю…

— Прошу следовать за мной, — обратился он к женщинам.

У свояченицы был особенно испуганный вид. Судя по всему, ей не хотелось выходить из дома. Жизель, напротив, выйдя на улицу, спокойно стояла под дождем.

Полицейский прогнал зевак со двора, но те, сбившись в полукруг, собрались на тротуаре. Закрыв голову ядовито-лиловой шалью, все так же стояла старуха. Служащий метро нехотя отправился на работу.

На комиссара и его спутниц смотрели так, как всегда наблюдают за такого рода процессиями, одновременно интригующими и жутковатыми. Полицейский расчищал дорогу комиссару, шедшему следом за задержанными к автомобилю.

— Их арестовали… — произнес кто-то.

Закрыв дверцу, Мегрэ обошел вокруг автомобиля и сел рядом с водителем.

— В управление уголовной полиции.

Чуть забрезжил рассвет. Дождь принял свинцовый оттенок, небо из темного стало грязновато-серым. Автомобиль обгонял автобусы, не успевших как следует проснуться людей, спускавшихся в метро.

Фонари на набережной потускнели, стали различимы на фоне неба очертания собора Парижской богоматери.

Автомобиль въехал во двор. За время поездки женщины не обменялись ни единым словом. Дженни то и дело шмыгала носом, а однажды долго сморкалась. Когда она вышла из автомобиля, Мегрэ заметил, что нос у нее покраснел, совсем как у Ксавье Мартона во время первого его визита к комиссару.

— Прошу сюда.

Сопровождаемый обеими женщинами, комиссар поднялся по лестнице, ее в этот момент подметали, и, толкнув стеклянную дверь, поискал глазами привратника. Джозефа не было. Проводив женщин в кабинет, включил свет и заглянул в инспекторскую. Детективов было всего трое, причем никто из них ничего не знал по существу данного дела.

— Побудьте у меня в кабинете с этими дамами, — обратился он к Жанену. Затем повернулся к женщинам: — Садитесь, пожалуйста. Не желаете ли кофе?

Дженни не ответила. Госпожа Мартон покачала головой.

Мегрэ подошел к двери и, заперев ее изнутри, ключ спрятал в карман.

— Вы бы сели, — повторил он, — поскольку вам придется на какое-то время здесь задержаться.

С этими словами он вышел в соседний кабинет.

— Барон! Позвоните в кафе «Дофина». Пусть принесут большой кофейник… Черного кофе… Три чашки и булочки…

Тяжело опустившись на стул, стоявший у окна, снял телефонную трубку и узнал у диспетчера номер домашнего телефона прокурора. Тот, верно, только что поднялся с постели и, должно быть, одевался или завтракал. Однако к телефону подошел не секретарь, а сам прокурор.

— Мегрэ говорит. Господин прокурор, Мартон мертв… Тот самый, о котором я докладывал вам вчера утром… Нет, звоню с набережной Орфевр… Наавеню Шатийон я оставил своего инспектора Лапуэнта… Доктор Поль извещен… Эксперты из технического отдела тоже… Не знаю… Обе женщины у меня в кабинете…

Говорил он вполголоса, хотя дверь в его кабинет была закрыта.

— Не знаю, смогу ли я туда поехать сегодня утром… Пошлю кого-нибудь сменить Лапуэнта… — произнес он с долей смущения.

Окончив разговор, комиссар взглянул на часы. На авеню Шатийон он решил отправить Жанвье, который был в курсе дела.

Проведя по щеке ладонью, Мегрэ обратился к Бонфису, составлявшему доклад о событиях прошедшей ночи:

— Не принесете ли из моего шкафа бритву, пасту для бритья и салфетку?

В присутствии женщин самому ему делать это не хотелось. Захватив с собой бритвенный прибор и туалетные принадлежности, комиссар вышел в коридор. Сняв в туалетной комнате пиджак, побрился. Помедлил, чтобы не сразу приступить к тому, что предстояло. Освежив лицо струей холодной воды, вернулся в инспекторскую, где, кроме своих сотрудников, обнаружил и официанта из кафе «Дофина», не знавшего, куда поставить поднос.

— Ко мне в кабинет… Вот сюда…

Снова снял трубку, позвонил, на этот раз жене.

— Предстоит напряженный день. Не знаю, сумею ли прийти на обед.

— Какие-нибудь неприятности? — озабоченно спросила госпожа Мегрэ, услышав усталый голос мужа.

Что можно ответить на подобный вопрос?

— Не беспокойся. Сейчас буду завтракать.

После разговора с женой комиссар обратился к Бонфису:

— Как только Жанвье появится, пусть зайдет ко мне.

Войдя в свой кабинет, откуда выходил официант, Мегрэ отпустил Жанена. Затем, словно во сне, налил кофе в три чашки.

— Сколько вам сахару? — спросил он, повернувшись к Жизель Мартон.

— Два кусочка.

Протянул ей кофе, тарелку с булочками, но модистка жестом показала, что есть не хочет.

— Сахар?

Свояченица отрицательно качнула головой. Есть она тоже не стала, и комиссар сам принялся жевать еще теплую булочку.

Рассвело, однако не настолько, чтобы можно было погасить свет. Дженни дважды порывалась задать какой-то вопрос, но всякий раз, завидев взгляд комиссара, отказывалась от своего намерения. Медлить далее было нельзя. Выпив еще чашку кофе, Мегрэ принялся не спеша набивать одну из лежавших у него на столе трубок. Поднявшись, по очереди оглядел обеих своих собеседниц.

— Начну, пожалуй, с вас, — проронил он, обращаясь к госпоже Мартон. Дженни вздрогнула и открыла было рот, чтобы что-то сказать. — Вас я попрошу обождать в другой комнате, где один из моих сотрудников составит вам компанию.

Комиссар подозвал Жанена.

— Проводите мадам в зеленый кабинет и оставайтесь с ней до тех пор, пока не приглашу вас к себе.

Инспектор поручению не удивился. Такое случалось нередко.

— Хорошо, шеф.

— Жанвье еще не пришел?

— По-моему, я слышал его голос в коридоре.

— Пусть сейчас же зайдет ко мне.

Жанен ушел, сопровождаемый свояченицей. Спустя минуту вошел Жанвье, но, заметив госпожу Мартон, сидевшую, держа в руках чашку с кофе, остановился.

— Мартон мертв, — сообщил ему Мегрэ. — В доме Лапуэнт. Он дежурил всю ночь. Хорошо сделаешь, если сменишь его.

— Какие будут указания, шеф?

— Тебе все скажет Лапуэнт. Если возьмешь машину, прибудешь раньше деятелей из прокуратуры.

— А вы не едете?

— Пожалуй, нет.

Обе двери наконец закрылись, и в кабинете остались лишь Мегрэ и госпожа Мартон. Казалось, она тоже ждала этого момента и только сейчас, видя перед собой комиссара, молча стоявшего, посасывая трубку, начала оттаивать, вернее, выходить из оцепенения, сковывавшего ее.

Было любопытно наблюдать ее ожившее, слегка порозовевшее лицо и глаза, в которых появилось иное, чем ожидание, выражение.

— Вы полагаете, что отравила его я, не так ли?

Комиссар помолчал. У него вошло в привычку не задавать вопросов сразу после того, как совершено какое-то преступление. Ведь зачастую бывает так, что подозреваемые или свидетели вначале говорят много лишнего, а затем, боясь, что их обвинят во лжи, придерживаются первоначальной версии.

По своему обыкновению Мегрэ намеренно предоставлял таким людям возможность как следует подумать и решить, под каким углом зрения и что именно они сообщат.

— Я ничего не полагаю, — проговорил он после длительной паузы. — Вы заметили, я даже не вызвал стенографа. Я не стану заносить в протокол ваши показания. Расскажите мне, что произошло.

Мегрэ знал, что его спокойствие и простота, с которой он обратился к госпоже Мартон, обезоружат ее.

— Начните, скажем, с событий вчерашнего вечера.

— Что вы хотите знать?

— Все.

Жизель растерялась, не зная, с чего начать свой рассказ, и комиссар решил хоть немного помочь ей.

— Вы вернулись домой…

— Как всегда, разумеется.

— В котором часу?

— В восемь. После закрытия магазина зашла выпить рюмку аперитива в один бар на улице Кастильоне.

— Вместе с месье Гаррисом?

— Да.

— Потом?

— Муж вернулся раньше меня. Сестра тоже была дома. Сели за стол.

— Ужин готовила ваша сестра?

— Да, как всегда.

— Вы едите внизу, в общей комнате, которая одновременно служит мастерской и спальней вашего мужа?

— Несколько месяцев назад он решил, что будет ночевать на первом этаже.

— Сколько именно месяцев?

Госпожа Мартон мысленно подсчитала, шевеля при этом губами.

— Восемь месяцев, — произнесла она наконец.

— Что вы ели на ужин?

— Сначала суп… Вчерашний… Дженни обычно варит на два дня… Ветчину с салатом, сыр, груши…

— Кофе?

— Вечером мы кофе не пьем.

— Вы не заметили ничего необычного?

Жизель помолчала, глядя в глаза инспектору.

— Смотря что вы считаете необычным. Не знаю, что вам сказать. Думаю, многое вам известно лучше, чем мне. Подтверждением тому служит присутствие детектива у наших дверей. Прежде чем сесть за стол, я поднялась наверх, чтобы снять манто и надеть домашние туфли. И тут я выяснила, что сестра выходила из дому и вернулась совсем недавно.

— Как вы это узнали?

— Я открыла дверь в ее комнату и увидела, что туфли у нее насквозь мокрые. Да и пальто было еще влажное.

— Зачем вы заходили к ней в комнату?

— Чтобы убедиться, что она выходила на улицу.

— Зачем?

По-прежнему глядя комиссару в глаза, Жизель ответила:

— Чтобы знать.

— Со стола убирала Дженни?

— Да.

— Она всегда это делает?

— Она настояла на том, чтобы вести хозяйство и тем самым покрывать расходы на ее содержание.

— И посуду моет она?

— Иногда муж помогает.

— Но не вы?

— Нет, не я.

— Продолжайте.

— Как всегда, Дженни приготовила отвар из трав. Это она завела обычай пить по вечерам отвар.

— Липовый цвет? Отвар из ромашки?

— Нет. Анисовый отвар. У сестры больная печень. С тех пор, как она приехала из Штатов, сестра каждый вечер пьет анисовый настой. Муж тоже приохотился, следом за ним и я. Знаете, как это бывает…

— Она принесла чашки на подносе?

— Да.

— Вместе с чайником?

— Нет. Налила в чашки на кухне, а потом поставила поднос на стол.

— Что делал в это время ваш муж?

— Настраивал на нужную станцию приемник.

— То есть, насколько я помню расположение комнат, сидел к вам спиной?

— Да.

— А вы чем были заняты?

— Только что раскрыла журнал.

— Возле стола?

— Да.

— А ваша сестра?

— Пошла на кухню мыть посуду. Я понимаю, куда вы клоните, но все равно скажу правду. В чашки я ничего не подсыпала — ни в мужнину, ни в остальные. Довольствовалась лишь тем, что приняла меры предосторожности. Я делаю это всякий раз, как появляется такая возможность.

— Какие именно меры?

— Незаметно повернула поднос таким образом, чтобы чашка, предназначавшаяся мне, оказалась напротив мужа или сестры.

— И вчера вечером ваша чашка оказалась…

— Напротив мужа.

— Он ее взял?

— Да. Унес с собой и поставил на приемник…

— Хотя бы ненадолго вы из комнаты не выходили? Не могло ли произойти еще одной подмены?

— Я сама вот уже два часа ломаю голову.

— И к какому выводу пришли?

— Перед тем как сестра унесла посуду, на кухню заходил муж. Очевидно, Дженни станет это отрицать, но было именно так, как я говорю.

— Зачем он туда ходил?

— Якобы посмотреть, не там ли оставил очки. Он читает в очках. И для того, чтобы видеть шкалу настройки, они ему нужны. В мастерской слышно все, что происходит на кухне. С сестрой он не разговаривал и почти сразу вернулся назад. Очки были возле электровоза.

— Вы переставили чашки из-за того, что он сходил на кухню?

— Возможно, хотя не обязательно. Я уже вам говорила, я это часто делаю.

— Вы делали это, опасаясь отравления?

Госпожа Мартон взглянула на комиссара, ничего не ответив.

— Что произошло потом?

— Ничего особенного. Все было как обычно. Придя с кухни, сестра выпила свой отвар, потом вернулась назад. Ксавье слушал радио, ремонтируя электромоторчик, неизвестно для чего предназначавшийся.

— А вы читали?

— Час или два. Часов в десять я поднялась наверх.

— Первой?

— Да.

— Чем была в эту минуту занята сестра?

— Стелила мужу постель.

— Вы их часто оставляете вдвоем?

— Почему бы и нет? Что это могло изменить?

— А вы не думаете, что они могли в это время заняться любовью?

— Мне это безразлично.

— У вас есть основания полагать, что ваш муж был любовником Дженни?

— Были ли они любовниками, я не знаю. Сомневаюсь. По отношению к ней он вел себя точно влюблённый подросток.

— Почему вы сказали: сомневаюсь?

Собеседница Мегрэ ответила не сразу. Комиссар настойчиво смотрел на нее. Госпожа Мартон наконец ответила. Вопросом на вопрос.

— Как вы полагаете, почему мы бездетны?

— Потому что вы не хотели иметь детей.

— Это он вам так сказал, не так ли? Наверное, и своим сослуживцам то же самое твердил. Разве мужчина признается, что он фактически импотент?

— Дело обстояло именно так?

Мадам Мартон нехотя кивнула.

— Видите ли, господин комиссар, вы многого не знаете. Ксавье рассказал вам собственный вариант нашей жизни. Когда приходила я, то не стала вдаваться в подробности. Минувшей ночью произошли события, которых не могу понять, и, если я вам расскажу о них, вы наверняка мне не поверите.

Подгонять ее Мегрэ не стал. Напротив, он постарался дать собеседнице возможность собраться с мыслями. Более того, взвесить все, что она намерена сообщить.

— Я слышала, врач заявил, будто Ксавье отравлен. Возможно. Но ведь и меня пытались отравить.

Невольно вздрогнув, комиссар впился взглядом в женщину.

— Вас пытались отравить?

Вспомнив про засохшие пятна на унитазе и кафеле, Мегрэ решил, что это правда.

— Среди ночи я проснулась от ужасной рези в желудке. Когда я встала с постели, то убедилась, что едва стою на ногах, голова кружится. Я бросилась в ванную и сунула два пальца в рот, чтобы вызвать рвоту. Прошу прощения за такие подробности. Во рту жгло как огнем, на языке остался привкус, который я узнаю из тысячи.

— Сестру, мужа вы разбудили?

— Нет. Он, наверное, слышал, что я встала, потому что несколько раз спускала воду. После двух попыток мне удалось очистить желудок. Всякий раз я сплёвывала какую-то жидкость все с тем же послевкусием.

— Вызвать врача вы не догадались?

— К чему? Сколько бы времени было потеряно напрасно…

— Вы снова легли в постель?

— Да.

— А вы не попытались спуститься вниз?

— Я только прислушивалась. Слышала, как ворочается в постели Ксавье, словно в тревожном сне.

— Вы поняли, что выпили его чашку?

— Очевидно.

— Вы по-прежнему утверждаете, что поменяли местами чашки на подносе?

— Да.

— А после этого вы за подносом наблюдали? Ваш муж или сестра не могли предпринять еще одну замену?

— Сестра находилась на кухне.

— Значит, муж ваш выпил чашку, приготовленную для вас?

— Надо полагать.

— Следовательно, сестра пыталась отравить вашего супруга?

— Не знаю.

— А поскольку ваш муж отравлен, то выходит, она намеревалась отравить вас обоих?

— Не знаю, — повторила Жизель.

Оба долго смотрели друг на друга, ни слова не говоря. Наконец Мегрэ поднялся со стула и, подойдя к заливаемому потоками дождя окну, принялся набивать новую трубку, глядя на воды Сены.

Глава 8 ОТМЕТИНА НА ПОДНОСЕ

Словно в детстве, когда он стоял в такой позе до тех пор, пока не белел лоб и в голове начинало покалывать, прижавшись к холодному стеклу, Мегрэ наблюдал за работой двух каменщиков на лесах, возведенных вокруг здания на противоположном берегу Сены.

Когда он отвернулся от окна, на лице его застыло выражение усталости. Подойдя к столу, комиссар спросил, отводя взгляд от госпожи Мартон:

— Что еще можете добавить?

Жизель не заставила себя долго ждать. При звуках ее голоса Мегрэ удивленно вскинул голову. Речь госпожи Мартон была спокойной и размеренной , без вызова и подавленности.

— Ксавье умер у меня на глазах.

Представляла ли себе Жизель Мартон, какое впечатление произведут ее слова. Понимала ли, что вызовет у Мегрэ невольное восхищение? Такого ясного ума и хладнокровия, такой выдержки комиссару еще не приходилось встречать ни у кого из тех, кто переступил порог этого кабинета.

Всякая слабость, свойственная человеку, этой женщине была чужда. Это был цельный, без единого изъяна характер.

Скрестив руки на груди, комиссар вздохнул:

— Рассказывайте.

— Я вновь легла в постель, но уснуть не могла. Пыталась понять, что же произошло, но тщетно. Я потеряла счет времени. Знаете, как это бывает. Тебе кажется, будто логично развиваешь мысль, но тут и там обнаруживаешь пробелы. Несколько раз засыпала. Раза два снизу доносились какие-то звуки. Я решила, что это муж во сне ворочается. Во всяком случае, так подумала. Однажды я отчетливо услышала стон и решила, что Ксавье мучают кошмары. С ним это случалось и прежде. По его словам, в детстве он страдал сомнамбулизмом. Он при мне несколько раз ходил во сне по комнате.

Тщательно подыскивая слова, госпожа Мартон продолжала говорить без малейшей эмоции, словно рассказывая историю о ком-то постороннем:

— Вдруг я услышала грохот, словно от падения на пол тяжелого предмета. Охваченная страхом, я не решилась подняться с постели. Напрягла слух, и мне послышался хрип. Тогда я встала, надела халат и бесшумно пошла к лестнице.

— Сестру свою не встретили?

— Нет.

— И шума в ее комнате не слышали? Свет из-под двери не пробивался?

— Нет. Чтобы увидеть, что происходит внизу, следовало спуститься на несколько ступенек, но я все не решалась. Но потом как назло вздумала спуститься.

— На сколько ступенек вы спустились?

— На шесть или семь. Не помню. В мастерской горел свет, включен был лишь ночник. Ксавье лежал на полу примерно на полпути от винтовой лестницы до его постели. Видно, прополз это расстояние. Приподнявшись на левом локте, он пытался дотянуться до револьвера, находившегося сантиметрах в тридцати от кончиков его пальцев.

— Он вас видел?

— Да. Приподняв голову, Ксавье глядел на меня взглядом, полным ненависти. На губах выступила пена. Я поняла: когда он, уже вконец ослабев, почти добрался до лестницы, держа в руке револьвер, чтобы убить меня, силы его оставили, он рухнул на пол и выронил оружие.

Полузакрыв глаза, комиссар мысленно представил себе комнату, винтовую лестницу, уходящую вверх, и труп Мартона в той позе, в какой его обнаружили.

— Вы продолжали спускаться?

— Не зная, много ли у Ксавье осталось сил, я, как зачарованная, лишь смотрела на него.

— Долго ли он умирал?

— Не представляю себе. Он все порывался дотянуться до оружия, выкрикивая полные ненависти слова или угрозы. В то же время он опасался, что, спустившись вниз, я раньше его завладею револьвером и выстрелю. Отчасти и по этой причине я дальше не шла. Я ни о чем не думала. Он стал задыхаться. Я подумала, что и его стошнит. Потом из груди у него вырвался вопль. Заламывая руки, он несколько раз содрогнулся всем телом. И замер неподвижно. — Не отворачиваясь от Мегрэ, Жизель добавила: — Я поняла, что это конец.

— И тогда вы спустились вниз убедиться, что он действительно мертв?

— Нет. Я это знала. Не понимаю, откуда у меня была такая уверенность. Поднявшись к себе в комнату, я присела на край постели. Мне было холодно. Я накинула на плечи одеяло.

— Ваша сестра из комнаты не выходила?

— Нет.

— Но вы же сами сию минуту сказали, что у него вырвался вопль.

— Совершенно верно. Она наверняка слышала этот крик. Не могла не слышать. Но с постели не встала.

— А вам не пришло в голову вызвать врача? Или в полицию позвонить?

— Будь у нас во флигеле телефон, я, может, и позвонила бы. Хотя и не уверена.

— В котором часу это произошло?

— Не знаю. Я не догадалась взглянуть на часы. Все пыталась осознать происшедшее.

— Если бы у вас был телефон, вы бы известили о случившемся своего приятеля Гарриса?

— Разумеется, нет. Он женат.

— Не помните ли вы хотя бы приблизительно, сколько времени прошло с момента смерти вашего мужа до того, как около шести вы позвонили от консьержки? Час? Два? Три?

— Больше часа, я в этом уверена. Но меньше трех.

— Вы не полагали, что вам будет предъявлено обвинение?

— Никаких иллюзий на этот счет у меня не было.

— Вы подумали о том, что именно будете отвечать на вопросы, которые вам зададут?

— Возможно. Не отдавая себе отчета. Я много размышляла. Потом услышала знакомый стук мусорных бачков в соседнем дворе и спустилась вниз.

— Так и не встретив сестру?

— Да. Проходя мимо, я коснулась руки мужа. Она была уже холодна. Поискала в адресной книге номер вашего телефона. Не найдя его, позвонила в полицию и попросила сообщить вам о случившемся.

— После этого вернулись домой?

— С улицы в окне сестры я увидела свет. Когда я открыла дверь, Дженни спускалась по лестнице.

— Труп она уже видела?

— Да.

— Ничего не сказала?

— Возможно, она что-нибудь и сказала бы, но тут постучали в дверь. Это был ваш инспектор. — Помолчав, Жизель спросила: — Не осталось ли еще кофе?

— Он уже остыл.

— Ничего.

Комиссар налил чашку госпоже Мартон, затем себе.

Там, по ту сторону двери, за окном, шла своим чередом жизнь — будничная, размеренная жизнь, организованная людьми таким образом, чтобы чувствовать себя в безопасности. Здесь же, в стенах кабинета, существовал иной мир, и дыхание его ощущалось в каждой фразе, в каждом слове — мир непонятный и тревожный. Но Жизель Мартон, казалось, чувствовала себя в нем как рыба в воде.

— Вы любили Мартона? — вырвалось у комиссара.

— Нет. Не думаю.

— Однако вы за него вышли замуж.

— Мне было двадцать восемь. Я устала от бесплодных попыток устроить свою жизнь.

— Вам нужно было уважение окружающих?

— Во всяком случае, покой, — ответила она, ничуть не обидевшись.

— И вы остановили выбор на Мартоне, потому что он был податливее других?

— Возможно, хотя я и не отдавала себе в том отчета.

— Вы уже знали, что он фактически импотентен?

— Да. Но я искала иное.

— Первое время вы с ним были счастливы?

— Слишком громко сказано. Просто мы находили общий язык.

— Потому что он делал то, что было угодно вам?

Госпожа Мартон сделала вид, что не заметила ни вызова, прозвучавшего в словах комиссара, ни выражения его лица.

— Такого вопроса я себе не задавала.

Ничто не могло вывести ее из себя, хотя и было видно, что она несколько утомлена.

— Когда вы встретились с Гаррисом или, если вам угодно, Морисом Швобом, вы любили его?

Поразмыслив, видно для того, чтобы придать больше веса своему ответу, Жизель произнесла:

— Вы все время произносите это слово. Прежде всего Морис мог изменить мое положение. Я никогда не считала, что пригодна лишь на то, чтобы целый день стоять за прилавком.

— Он сразу стал вашим любовником?

— Смотря что вы подразумеваете под словом «сразу». Спустя несколько дней после знакомства, если мне не изменяет память. Мы этому не придавали значения.

— Ваши отношения носили скорее деловой характер?

— Да, если вам угодно. Я так и знала, что из двух мотивировок вы выберете наиболее низменную. Я бы выразилась иначе: мы с Морисом почувствовали себя сродни…

— Потому что вы оба честолюбивы. А вам не приходило в голову развестись, чтобы выйти за него замуж?

— Зачем? Морис женат на женщине гораздо старше него, обладающей состоянием. Благодаря ей он смог открыть салон на улице Сент-Онорэ. Что же касается остального…

Фразу эту она произнесла с таким видом, словно остальное имеет так мало значения!

— Когда вы заподозрили, что ваш муж не вполне здоров психически? Ведь у вас было такое впечатление, не так ли?

— То было не впечатление, а уверенность. С самого начала я поняла, что он не таков, как остальные. Были периоды, когда он взахлеб рассказывал о своей работе, воображая себя гением. А бывало и так, что он называл себя неудачником, над которым все смеются.

— В том числе и вы.

— Разумеется. Думаю, так было и прежде. В периоды уныния он был мрачен, чем-то встревожен, с недоверием поглядывал на меня и в тот момент, когда я меньше всего ожидала, принимался осыпать меня упреками. Иногда, наоборот, начиналось с разного рода домыслов.

— А у вас не появлялось желания оставить его?

— Мне было жаль его. Он и без того был несчастен. Когда из Штатов приехала сестра, вся в трауре, этакая безутешная вдова, Ксавье сначала злился на нее. Как же, она нарушила все его привычки. Этого муж не мог ей простить и, бывало, по нескольку дней с ней не разговаривал.

До сих пор не могу понять, каким образом она вынудила его сменить гнев на милость. Скорее всего, тем, что изображала из себя несчастную сиротку. Ведь рядом оказался кто-то слабее его самого. Во всяком случае, он так думал. Вы меня понимаете? В обществе моей сестры он ощущал себя мужчиной — солидным, чувствующим свое превосходство над ней…

— А вам не приходило в голову развестись с Ксавье, чтобы дать им шанс?

— Вместе они все равно были бы несчастливы. Ведь на самом деле сестра отнюдь не кроткая овечка. Скорее, наоборот.

— Вы к ней питаете неприязнь?

— Мы никогда друг друга не любили.

— Тогда почему же приняли ее?

— Она сама навязалась.

Мегрэ понял, что это правда, как и то, что почувствовал навалившуюся на плечи тяжесть и неприятный вкус во рту.

Атмосфера во флигеле на авеню Шатийон была именно такой, какой ее в нескольких фразах обрисовала госпожа Мартон. Комиссар четко представил себе эти долгие вечера, когда каждый из обитателей дома большей частью молчал, замкнувшись в скорлупу неприязни.

— На что же вы рассчитывали? Что когда-нибудь все это кончится?

— Я обратилась к врачу.

— К доктору Штейнеру?

— Нет. К другому. И все ему рассказала.

— Он вам не посоветовал поместить мужа в психиатрическую лечебницу?

— Он посоветовал обождать, указав, что симптомы недостаточно ярко выражены, что вскоре должен произойти криз…

— Таким образом, вы этот криз предвидели и приняли меры предосторожности?

Госпожа Мартон едва заметно пожала плечами.

— Я на все ваши вопросы ответила? — проговорил она после минутной паузы.

Прикинув, Мегрэ понял, что допрашивать госпожу Мартон больше ни к чему, все, по существу, ясно.

— В тот момент, когда вы остановились на лестнице и увидели мужа на полу, у вас не возникло желания прийти ему на помощь?

— Я не знала, сколько в нем еще оставалось сил и сумеет ли он дотянуться до револьвера…

— Вы убеждены, что вашей сестре известно все, что вы мне только что сообщили?

Лишь взглянув на комиссара, госпожа Мартон ничего не ответила.

Нет смысла продолжать допрос. Но так хочется на чем-нибудь подловить эту дамочку. Найти основания для того, чтобы предъявить ей обвинение. Но придраться не к чему. Такую голыми руками не возьмешь.

— Полагаю, — пустил он в ход последнюю шпильку, — у вас никогда не возникало намерения избавиться от мужа?

— Убив его?

Госпожа Мартон подчеркнула, что между убийством и помещением в лечебницу для душевнобольных есть разница. Комиссар с ней согласился, и она без обиняков заявила:

— Если бы мне понадобилось убрать его, я не стала бы полагаться на волю случая и не сидела бы тут перед вами.

И снова она была права. Если кто-то и способен совершить убийство, не оставив никаких улик, то именно эта дама.

К сожалению, Мартона она не убивала. Раскурив трубку и не отрывая от госпожи Мартон напряженного взгляда, Мегрэ с трудом поднялся с кресла и с подавленным видом отправился в инспекторскую.

— Соедините меня с консьержкой дома номер семнадцать на авеню Шатийон… Жанвье во флигеле в глубине двора… Я хотел бы с ним поговорить…

Мегрэ вернулся к себе в кабинет, стал ждать. Словно в театре во время антракта, госпожа Мартон пудрилась. Наконец раздался телефонный звонок.

— Жанвье?.. Не вешай трубку, сходи во флигель и внимательно осмотри поднос. Он должен быть на кухне…

Повернувшись к Жизели Мартон, он спросил:

— Поднос круглый или квадратный?

— Прямоугольный, деревянный.

— Поднос прямоугольный, деревянный. Достаточно большой, чтобы уместить на нем три чашки и три блюдца… Мне нужно знать, нет ли на нем какой-нибудь метки, царапины или иного знака, позволяющего определить, что поднос поставлен так, а не иначе… Ты понял, что я имею в виду?.. Минутку… Эксперты еще не ушли?.. Хорошо!.. Пусть они займутся флаконом, который находится в хозяйственном шкафчике. В нем белесый порошок… Пусть его продактилоскопируют…

На второй вопрос Жанвье ответил тотчас же.

— Никаких отпечатков не обнаружено. Флакон уже обследован. Кто-то вытер его влажной тряпкой со следами жира, очевидно, кухонным полотенцем.

— Представители прокуратуры прибыли?

— Да. Судебный следователь недоволен.

— Тем, что я его не дождался?

— А еще больше тем, что обеих женщин с собой увезли.

— Скажи ему, к тому времени, как он войдет к себе в кабинет, дознание будет окончено. Какого следователя прислали?

— Комелио.

Вот досада! Оба они друг друга не переваривали.

— Сходи поживей, взгляни на поднос. Я подожду у телефона.

Лишь сейчас до комиссара дошло, что говорила Жизель Мартон.

— Если бы вы меня спросили, я бы вам сама сказала. На подносе есть метка. Но она не была сделана нарочно. На одной из меньших сторон четырехугольника имеется след лака в виде бугорка.

И действительно, через насколько минут немного запыхавшийся Жанвье докладывал:

— На лаке, которым покрыт поднос, есть выпуклость.

— Спасибо. Больше ничего?

— В кармане у Мартона обнаружен смятый клочок бумаги, в котором находился фосфид цинка.

— Я знаю.

Комиссар не знал, что бумага окажется в кармане мертвеца, но в том, что ее найдут где-нибудь в комнате, был уверен.

Комиссар повесил трубку.

— Когда вы увидели, что муж отправился на кухню, вы догадались, чем он там займется, не правда ли? Потому-то и чашки переставили.

— Я переставляла их всякий раз, когда была такая возможность.

— Случалось, и он переставлял?

— Совершенно верно. Но вчера он этого сделать не смог, поскольку я глаз с подноса не спускала.

Дома у них на бульваре Ришар-Ленуар тоже был поднос, правда, не деревянный, а серебряный, это был свадебный подарок. И у Мегрэ, и у его жены чашки одинаковые, лишь на чашке комиссара едва заметная трещинка. Однако они никогда их не путали. Когда госпожа Мегрэ ставила поднос на столик рядом с креслом мужа, тот был уверен, что под рукой у него его собственная чашка. Комиссар снова встал из-за стола. Жизель Мартон проводила его спокойным взглядом.

— Зайдите на минуту, Люка. Отыщите любой свободный кабинет и проводите ее туда. Оставайтесь там до тех пор, пока не позову. По пути велите привести сюда свояченицу.

Не сказав ни слова, госпожа Мартон пошла следом за инспектором. Оставшись один, Мегрэ открыл шкафчик, достал бутылку коньяка, которую держал там не столько для себя, сколько для клиентов, и плеснул в чайный стакан.

Когда в дверь постучали, Мегрэ, едва успев обтереть губы, закрыл шкаф.

— Войдите!

В комнату привели Дженни. Бледное распухшее лицо, красные пятна на щеках, заплаканные глаза.

— Садитесь!

Стул, на который она села, еще сохранял тепло тела ее сестры. Дженни оглянулась. От того, что она оказалась наедине с комиссаром, ей было не по себе.

Мегрэ продолжал расхаживать взад и вперед, не зная, как приступить к делу. Наконец, остановившись перед молодой женщиной, он произнес:

— Кого из адвокатов вы себе возьмете?

Дженни вскинула к нему расширенные увлажненные глаза. Не в силах произнести ни слова, она лишь шевелила губами.

— Мне хотелось бы допросить вас в присутствии адвоката, чтобы у вас не создалось впечатления, что я вас ловлю на слове.

Вся в слезах, Дженни пробормотала:

— Я не знаю ни одного адвоката.

Достав из книжного шкафа справочник, он протянул его молодой женщине.

— Выберите сами.

— Зачем? — покачала она головой.

Как бы ему хотелось, чтобы на месте Дженни была ее сестра!

— Вы признаётесь?

Кивнув головой, Дженни достала из сумочки платок и без всякого кокетства высморкалась, отчего носик ее покраснел еще больше.

— Вы признаёте, что намеревались отравить свою сестру?

— Я больше ничего не знаю… — разрыдалась она. — Не мучьте меня… Поскорее бы все осталось позади…

Рыдания сотрясали все ее тело. Дженни даже не пришло в голову спрятать свое мокрое от слез лицо.

— Вы любили зятя?

— Не знаю. Я больше ничего не знаю. Наверное, да…

Глаза ее умоляли о пощаде.

— Заканчивайте скорее, комиссар!.. Не могу я больше…

Все было ясно, и Мегрэ шел к цели прямиком. Проходя мимо Дженни, он несколько раз коснулся ее плеч, понимая, что ей необходимо человеческое участие.

— Вы понимали, что Ксавье не таков, как другие?

Она кивнула головой. Потом покачала. Вопросы, которые приходилось решать, были слишком трудны для нее. Дженни воскликнула:

— Она его не понимала, она сводила его с ума…

— Преднамеренно?

— Не знаю. Он нуждался… — Дженни замолчала, не находя слов. — Я пыталась…

— Придать ему уверенности?

— Вы представить себе не можете, в какой обстановке мы жили… Лишь когда мы оставались с ним вдвоем… Ведь со мной ему было хорошо, он был уверен в своих силах…

— Вчера вечером на набережной зять сообщил вам, что утром ему предстоит обследование?

Удивленная тем, что Мегрэ все известно, Дженни умолкла…

— Отвечайте… Я постараюсь как можно скорее освободить вас…

Дженни поняла, что имел в виду комиссар. Она и представить себе не могла, чтобы он отпустил ее на свободу. Речь шла лишь о том, чтобы освободить ее каким-то образом от себя самой.

— Он мне об этом сказал, — проронила она нехотя.

— Он боялся обследования?

Дженни ответила утвердительно. Шмыгая носом, готовая вот-вот снова разреветься, прибавила:

— Он вообразил себе, что она добилась своего…

Дженни говорила сбивчиво, путаясь в мыслях.

— Ведь это она довела его до такого состояния… Она знала, что он найдет порошок и начнет строить всякие предположения…

— Ксавье ненавидел ее?

Молодая женщина в страхе глядела на комиссара, не смея ответить.

— И вы тоже стали ненавидеть сестру, не так ли?

Дженни покачала головой. Это не означало ни «да», ни «нет». Просто она пыталась отогнать от себя кошмарные воспоминания.

— Выйдя отсюда вчера вечером, — продолжал Мегрэ, — Мартон решил, что после медицинского обследования его поместят в лечебницу… Выходит, в его распоряжении оставался лишь один вечер… То была последняя его возможность…

Поведение продавца игрушек могло показаться непоследовательным, но, тем не менее, определенная логика в нем была. Комиссару Мегрэ стали понятны некоторые абзацы из ученого труда по психиатрии. Хотя автор трактата и облекал свои мысли в замысловатые фразы, речь в конечном счете шла о человеческой судьбе.

— Когда он вошел в кухню, вы уже были там…

Дженни вздрогнула. Ах, как ей хотелось, чтобы Мегрэ замолчал.

— Отвар был уже налит в чашки?

Комиссар знал, что дело обстояло именно так, но хотел услышать ответ.

— Вы не видели, как он сыпал порошок?

— Я от него отвернулась. Открыв ящик, он достал нож. Я поняла это по звону металла…

— И вы подумали, что он не посмеет насыпать яд в чашку?

Мегрэ вспомнил нож с темной деревянной ручкой возле приемника, на котором лежал каталог.

Не выдержав тяжелого взгляда Мегрэ, Дженни наконец пролепетала:

— Мне было жаль…

Комиссар едва сдержался, чтобы не проронить: «Во всяком случае, не сестру!»

— Я была уверена, что его отправят в лечебницу, — продолжала Дженни, — что Жизель взяла верх… Тогда…

— И тогда, взяв пузырек с фосфидом цинка, вы высыпали немалую толику в чашку вашей сестры. У вас даже хватило присутствия духа обтереть его.

— В руке у меня была влажная салфетка.

— Вы убедились, что чашка, предназначенная вашей сестре, находится там, где нужно.

— Умоляю вас, господин комиссар!.. Если бы вы знали, какую ночь я провела…

— Вы все слышали?

Как могла она не слышать, что произошло?

— Но вы не спустились вниз?

— Я очень испугалась.

Вспомнив события минувшей ночи, Дженни задрожала всем телом. Мегрэ снова открыл секретер, на этот раз для нее.

— Выпейте.

Она повиновалась, но тут же поперхнулась, едва не выплюнув обжигающий горло коньяк.

Комиссар угадал, что Дженни готова упасть на пол, заткнув уши, лишь бы ничего больше не слышать.

— Если бы ваш зять вам все рассказал…

Не зная, что ей еще сообщат, Дженни сжалась в комок. Вспомнив откровения Ксавье Мартона в этом же кабинете накануне, комиссар продолжал:

— Он вовсе не собирался применять яд, чтобы расправиться с женой или отомстить. Он хотел воспользоваться револьвером…

И ведь Мартону почти удалось осуществить задуманное! Разве не правы психиатры, которые говорят о железной логике некоторых душевнобольных?

Возясь с ножами, Ксавье всыпал порошок в свою собственную чашку так быстро, что свояченица, стоявшая к нему спиной, могла подумать, что в последний момент он от своего намерения отказался. Доза, которую он отмерил, была достаточной для того лишь, чтобы вызвать недомогание, но не смерть, и послужить поводом для последующих действий. Не зря же он целыми месяцами пропадал в публичных библиотеках и штудировал труды по медицине и химии.

После того как Жизель повернула поднос, доза, предназначенная Ксавье, попала к ней, вызвав лишь недомогание. Должно быть, все это Дженни поняла в течение долгой, как вечность, ночи, которую провела у себя в комнате, прислушиваясь к происходящему в доме.

Подтверждением служило то, что она еще больше съежилась на стуле, понурив голову. Сил говорить у нее уже не оставалось, и она едва слышно пролепетала:

— Я убила его…

Опасаясь лишь одного, как бы Дженни не упала на пол, комиссар оставил ее в совершенной прострации и на цыпочках вышел в инспекторскую.

— Проводите ее вниз… Поосторожнее… Но сначала в лазарет… — произнес он.

Мегрэ предпочел умыть руки. Встав у окна, он даже не поинтересовался, кто из инспекторов занялся Дженни.

Вины за собой он не чувствовал. Он был не вправе сразу отправить Ксавье Мартона к психиатру. Да и тот едва ли взял бы на себя ответственность поместить Мартона в больницу.

Между ответственностью и безответственностью существует некая ничейная полоса, теневая зона, куда опасно вторгаться.

И по меньшей мере двое пропали, очутившись в ней, ну а что касается третьего…

— Что делать со второй женщиной, шеф?

Вздрогнув, комиссар обернулся, увидев детектива, шедшего к нему из дальнего угла.

— Пусть убирается, — сказал он, едва не прибавив: «ко всем чертям».

Дождавшись, когда его кабинет опустеет, Мегрэ вновь вошел к себе и открыл окно.

Мегрэ полной грудью вдыхал влажный воздух, когда сзади послышался голос Люка:

— Не знаю, правильно ли я сделал. Прежде чем уйти, госпожа Мартон попросила разрешения позвонить по телефону. Я разрешил, рассчитывая что-то узнать.

— Что же она ему сказала?

— Вы знаете, с кем она разговаривала?

— С Гаррисом.

— Она назвала его Морисом. Извинилась, что не успела прийти к открытию ателье. Ни в какие детали не вдавалась. Сказала лишь одно: «Скоро я вам все объясню».

Мегрэ закрыл окно, к которому стоял спиной. Внимательно взглянув на комиссара, Люка озабоченно спросил:

— Что с вами, шеф?

— Ничего. Что может со мной произойти? Как сказала, так и произошло. Дамочка не из тех, кто ошибается. Сидит в эту минуту в такси, заглядывая в зеркальце, пудрит нос и наводит марафет…

С этими словами комиссар вытряхнул содержимое трубки в пепельницу.

— Позвони в прокуратуру, и если Комелио вернулся, скажи ему, что скоро приду.

Мегрэ свое дело сделал. Слово за судьями. Оказаться на их месте ему бы не хотелось.

Примечания

1

Жилая комната (англ.).

(обратно)

Оглавление

Глава 1 УТРЕННИЙ ПОСЕТИТЕЛЬ

Глава 2 СТРАХОВОЙ АГЕНТ

Глава 3 СВОЯЧЕНИЦА ИЗ АМЕРИКИ

Глава 4 РЕСТОРАНЧИК НА УЛИЦЕ КОКИЙЯР

Глава 5 ЖЕНЩИНА НА НАБЕРЕЖНОЙ ОРФЕВР

Глава 6 ВЕЧЕРНИЙ КИНОСЕАНС

Глава 7 ВИНТОВАЯ ЛЕСТНИЦА

Глава 8 ОТМЕТИНА НА ПОДНОСЕ

*** Примечания ***