Блок №667 [Юрий Александрович Горюхин] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Юрий Горюхин Блок №667
Глава 1
1 Мальчик еще только помешивал мятой алюминиевой ложкой дымящуюся зеленую жижу, а Бешеный уже вытирал большим ноздрястым куском черного хлеба дно тарелки. Мальчик без удовольствия проследил за длинным языком Бешеного, которым тот сначала прошелся по жирным краям тарелки, а потом с двух сторон облизал ложку. Мальчик выловил из своего зеленого водоемчика слизкий лист капусты, приподнял за краешек двумя пальцами и посмотрел сквозь него на желтый фонарь, мертво вделанный в потолок, – ветвистые тонкие и толстые прожилки были интересны и загадочны. Но Бешеный опять закряхтел и зачесался. Мальчик осторожно отпустил лист капусты в горячий и вонючий бульон, а Бешеный вдруг взял и всех удивил. Бешеный встал из-за стола до сигнала, перешагнул через скамейку и вышел на середину камеры. Окружающие подняли бритые затылки, бросили в тарелки ложки и в веселом ожидании потерли руки. Захар больно заехал Мальчику локтем между ребер: – Смотри, Мальчик, сейчас начнется! – Чего начнется? – Как чего?! Раздатчик уже побежал докладывать стражникам о том, что Бешеный до сигнала поднялся из-за стола, те придут и будут бить Бешеного, а потом уведут его в карцер! Мальчик потер занывший правый бок и без удивления недосчитался одного желтого зуба в рыхлых деснах Захара. – Что же тут интересного, постоянно кто-то кого-то бьет, да и карцер никогда не пустует. Захар три раза взмахнул короткими ресницами и сказал: «Хе!», потом подумал и добавил: – Ох, ну и дурак же ты, Мальчик! Бешеный не спеша сел на бетонный пол, заложил руки за голову и, откинувшись назад, стал смотреть в потолок. – Бешеный, а Бешеный! Ты это чего?! – Захар подмигнул всем, посмотревшим в его сторону, не попал в бок увернувшегося Мальчика и тонко с подвывом захихикал. – Заткнись! – сказал Джим. 2 Дверь лязгнула и отлетела в сторону, все, кто был в камере, вздрогнули, напрягли в тугую резину мышцы тела, а мышцы лица расслабили до состояния отстраненности и бесстрастности. Толстый краснолицый стражник Кирпич и толстый усатый стражник Ноль строго подошли к лежащему Бешеному, замахнулись на него длинными черными дубинками, но Мальчик тихо сказал себе в рукав: – Вам незачем его бить – он умер. Кирпич возмутился и стал сверлить взглядом открытые лица обитателей камеры номер восемь в обреченной надежде найти чьи-то дрогнущие веки. – Это кто тут такой?! Кто тут это самое?! Мы вам э… Мы вам мигом, в конце концов! Ноль снял с рукава синей форменной куртки желтый волос и дунул его в сторону Кирпича: – А вдруг он в самом деле умер? – Тогда надо позвать Младшего. – А вдруг не в самом деле? – Тогда не надо звать Младшего, он нам потом мигом, в конце концов! – Что будем делать? Решение принимать тебе. – Это почему? – Потому что у тебя на куртке двенадцать серебряных пуговиц, а у меня только десять. – Ты их просто не пришиваешь, выигрываешь каждый раз в крестики-нолики и прячешь. – Не болтай чушь – играть в крестики-нолики запрещено! – Я и сам знаю, что запрещено, я так просто, по ошибке. Стражники несколько раз хмуро перешагнули через Бешеного, потыкали его дубинками и, разрешив обитателям камеры встать из-за стола и тихо себя вести, вышли в коридор принимать какое-нибудь решение. 3 Жители камеры номер восемь задумчиво подходили к улыбающемуся в потолок Бешеному, трогали его за различные части тела, пожимали плечами и отходили в сторону. Мальчик тоже грустно покрутил Бешеному ухо и щелкнул по носу. – Что, Мальчик, сначала Бешеный таскал тебя за уши, а теперь вроде бы как ты его? – Ты ошибаешься, Шрам. Бешеный никогда не таскал меня за уши, даже тогда, когда терял ощущение действительности, – мы были друзьями. – А когда вы с Рыжим привязали ногу Бешеного к лавке, и когда он вытащил вас обоих из под нар? – Это было недоразумение. – Мальчик, ты мне нравишься. Шрам вынул руку из кармана и неуверенно протянул ее к Мальчику. – Надеюсь, ты не собираешься хлопать меня по щеке? Как заныло плечо Мальчика от удара импульсивного Захара: – Мальчик! Ты свидетель: я последний разговаривал с Бешеным! Как только Ноль или даже Младший спросят, кто последний разговаривал с Бешеным, ты сразу им скажи, что это я последний разговаривал с Бешеным! – Что ты все орешь мне в ухо?! Сам и скажи, что ты и есть тот избранник, которому посчастливилось последним побеседовать с милым Бешеным. – Мальчик! Смотри! Если подтвердишь, я тебе первому расскажу, как там все было, а если не подтвердишь, то скажу Кирпичу, что это ты кричал без разрешения, и тебя дурака в карцер посадят! Мальчик вытер рукавом со лба липкие брызги и внимательно посмотрел на никогда не гаснущие пляшущие огоньки в глазах Захара. – Захар, ты меня удивляешь – такой большой, умный, умудренный опытом долгого существования, а наивность твоей просьбы просто поразительна, как будто ты не знаешь, что только Джим решает, кому быть свидетелем. Мальчик предвидел досаду Захара, поэтому ловко присел под его свистящий кулак, юркнул между Хромым и Зубом и спрятался за огромным толстым Дрылем. 4 Старожилы камеры номер восемь быстро утомились обсуждать нелегкий жизненный путь Бешеного и разбрелись в различных направлениях заниматься своими или чужими делами: Брондз некрепко поколотил Бублика, который притворно захныкал, старательно вытирая несуществующую кровь под носом, Карасик с Подрезом щекотали друг другу подмышки, чтобы выяснить, кто более достоин любви прыщавого Чаки, Прокл проиграл в крестики-нолики Юрику маленький острый гвоздик, а перед Мальчиком вдруг выросла голова Захара, протиснувшегося под нары и заслонившего Мальчику весь обзор камеры. – Мальчик, я тут подумал немного и знаешь что? Возьми – это тебе, я сам сделал. Мальчик взял грубо выструганного из просаленного куска дерева уродливого человечка, повертел его и, чтобы не расстроить Захара, изобразил легкое любопытство. – Спасибо, Захар, ты очень добрый. – Мальчик, ты же знаешь, Байрам заболел, его унесли лечиться, и я теперь один, а ты уже почти вырос, у тебя вон усики уже пробиваются, я тоже раньше таким был, сейчас вот только немного другой стал. Мальчик погладил деревянного человечка, и длинная заноза больно воткнулась ему в ладонь: – Проклятие! – Мальчик, давай жить вместе, а? Я тебе помогу занять место на нарах и еще чего-нибудь, да и вообще, а? Мальчик вытащил зубами занозу, немного отсосал из ранки кровь и сплюнул. – Захар, я не люблю тебя. – Ну и что, что не любишь, сейчас не любишь, потом полюбишь, да и где ты видел эту любовь? Ее и нет, может быть, вовсе, хотя, конечно… Ну, смотри, гад, я тебе припомню, гад! Ты еще погниешь в карцере, сопляк! Чтобы меньше утомляться от горячего и несвежего шепота Захара, Мальчик незаметно отодвинулся от него и прижался спиной к стенке, а Захар разнервничался, вырвал у Мальчика из рук деревянного человечка, сунул в карман, сделал свирепое лицо, хотел что-нибудь еще сказать Мальчику или просто ударить, но неожиданно для себя пополз из-под нар. Захар стал цепляться за перекладины, царапать ногтями доски, ощупывать толстыми пальцами трещинки в полу и чуть не ухватил вовремя отдернутую руку Мальчика, но ничто не могло остановить его равномерного поступательного движения. – Ну, сейчас я там кому-то! Ох, ну сейчас я там кому-то! Я сказал, сейчас я там кому-то! Я за себя не отвечаю там!.. А я чего? – я ничего… я так… я и не собирался вовсе… я просто спросил и все… Джим сграбастал в охапку и сердито швырнул Захара через обеденный стол. Захар, размахивая в воздухе руками и ногами, пролетел половину камеры и воткнулся головой в мягкий живот Бешеного, после этого Бешеный захрипел и забулькал, а Захар обнял его и потряс за плечи: – Хорошо тебе, Бешеный, никто тебя не обижает, лежишь себе и лежишь. Мальчик напрягся и настороженно посмотрел на угрюмого Джима. Но Джим только слегка придавил Мальчика чернотой своих зрачков, молча развернулся и ушел к просторной лежанке на втором ярусе под вентиляционной решеткой – заветной мечте каждого честолюбивого камерника, а может быть, и не каждого. 5 Мальчик тепло и уютно свернулся калачиком, хотел было подремать, но передумал и заскучал. Чтобы как-то развлечься, Мальчик долго отламывал от доски над головой тонкую щепку, потом грыз ее, пытаясь распознать невнятный вкус пыльного дерева, потом он посмотрел под ноги на старого Мосла и решил, что, пожалуй, того можно пригласить побеседовать. Мальчик нежно почесал большим пальцем правой ноги шершавый пергамент лысины похрапывающего Мосла: – Мосол, а, Мосол? – У? – Мосол, откуда берутся люди? – Чего? Мосол тяжело открыл глаза, повернул голову к Мальчику и, не скрывая досады, посмотрел на свое бывшее место. Мальчик перехватил его слезящийся взгляд и немного пожалел: – Да, Мосол, время идет, и сил нет, скоро следующий подросток переместит тебя еще ближе к отхожему месту, а там чуть-чуть – и дружеские объятия Бешеного. – Чего надо? – Мосол, почему такая несообразность жизни: смерть проста, банальна и она у всех на виду – драки, болезни, уж извини, старость, а появление человека на свет туманно и невразумительно? – Ты не по времени задаешь глубокие вопросы, Мальчик. Ты сам— то хоть что-нибудь помнишь? – Помню немного: сначала что-то мутное, потом я был в камере, где у меня выпали и заново выросли зубы, потом в подростковой камере, пока не стали появляться волосы подмышками и на лобке, потом здесь. – Примерно так все и вспоминают. Мосол взял глубокую паузу, вложил ресницы в ресницы и задышал ровно и ритмично. Мальчик вежливо ждал ответа Мосла, полагая, что тот долго раздумывает, подбирая значительные слова, но Мосол вдруг протяжно свистнул и трубно захрапел. Мальчик обиделся и гневно пнул пяткой Мосла по загривку. – Ты что, Мосол, уснул?! – Эх, Мальчик, Мальчик! Ты помнишь только свои детские камеры, а на самом деле существует камера, где живут специальные люди, у которых время от времени растут огромные животы, потом животы разрываются, и оттуда выходят маленькие человечки и начинают расти, пока не станут большими. А стражники сразу выходят большими, потому что они маленькими не бывают. – И откуда ты это все знаешь, Мосол? – Мальчик, когда ты станешь взрослым, сильным, умным, переместишься по нарам на лучшее место, занимаемое Джимом сейчас, и все будут бояться и слушаться тебя, а потом ты постареешь, станешь дряхлым, немощным маразматиком, которого подростки с пустыми головками на плечах загоняют к толчку, тогда ты успеешь многое понять и узнать, и ничто не будет для тебя тайной. – Мосол, не заставляй меня слушать в очередной раз твою слезливую историю о тяжелом карабканье по иерархии заплесневелых нар вверх и стремительном скатывании в обратном направлении. – Так уж и стремительном. Мосол устал разговаривать, положил квадратный подбородок на большой, но ничего уже не значащий кулак, пустил тоненькую ниточку слюны из уголка рта и опять заснул. 6 Мальчик перевернулся на живот, поплевал на щепку и стал рисовать на полу предметы общего обихода камеры номер восемь. Когда Мальчик заканчивал рисовать обеденный стол, бесшумная тень Шрама мягко легла на рисунок: – Твоя кривая лавка, Мальчик, уже высохла и вот-вот исчезнет. – Меня это не расстраивает,– состояние творчества важнее результата. Шрам присел на корточки, и между ним и Мальчиком, наверно, возник бы какой-нибудь разговор, но в это время посреди камеры завязалась веселая возня с телом безропотного Бешеного. Сначала Прокл оттягивал щеки Бешеного длинными пальцами в различные стороны, заставляя того гримасничать в такт писклявым вопросам сожителя Прокла, голубоглазого Тироля, потом сплоченная группа Лахмоса оттеснила их и, подняв Бешеного на ноги, стала прохаживаться с ним по камере, время от времени приплясывая и дружно падая, под общий свист и хохот, затем Бешеный стал кувыркаться, стоять на голове, щекотать холодеющими пальцами спящих камерников и делать другие шалости, нашептываемые прозрачной фантазией бывших друзей. Мальчик свистнул два раза и один раз хлопнул в ладоши, конечно, не так сильно, как Жмых или Стероид, но достаточно для легкой усмешки Шрама. – Забавно, не правда ли, Мальчик? – Что забавно? – То, что все те, кого Бешеный унижал и обижал при жизни, не помнят зла и прощаются с покойным нежно и с добрым юмором. – Шрам, все хотел спросить тебя: почему ты так часто сидишь в карцере, ты как будто специально стремишься туда? – Это единственная возможность побыть одному. Ты мне нравишься, Мальчик. – Я помню, Шрам, ты это уже говорил. – В этой жизни не так много вещей, Мальчик, о которых хотелось бы повторяться. Мальчик осторожно снял со своего плеча теплую ладонь Шрама и переложил ее на прохладный затылок похрапывающего Мосла. – Шрам, я бы не хотел, чтобы наши отношения приобрели более конкретную форму. – Я буду ждать, Мальчик. – Жди. Шрам легонько провел пальцами по щеке Мальчика и исчез в глубине камеры. Басовитый хохот веселящейся толпы поднялся на пару октав выше, клубок тел сплелся теснее, материя трещала по швам, рубахи и штаны не успевали впитывать пот, пальцы дрожали, глаза застилала масляная пленка, ноздри трепетали, сухие языки облизывали истрескавшиеся губы, горячее дыхание обжигало холодные плечи, и быть, без сомнения, групповой некрофилии, но отрезвляющий, как ведро холодной воды, чуть слышный звук перебора ключей, заставил потерявших рассудок обрести его. В мгновение посреди камеры остался стоять только взлохмаченный, измятый, разодранный Бешеный, да и он быстро уронил уставшую голову на грудь, подогнул колени и, нелепо подмяв под себя руки, ткнулся в пол. 7 Кирпич широко распахнул дверь, рванулся в камеру, но, вдруг вспомнив, что с ними охранник Младший, неуклюже прижался к косяку и до побагровения втянул живот. Маленький, худенький Младший откинул в бок огромную копну желтых волос и медленно прошел мимо Кирпича к бесформенному телу Бешеного. В абсолютной тишине Младший очень пристально стал рассматривать тяжелые балки, углы в тенетах, трещины в стенах и большие желтые фонари в потолке, когда же рядом выросли Кирпич и Ноль, загородив часть пространства, переместил все внимание на аккуратно подстриженный ноготь большого пальца. – Труп находился в данном положении? – шепотом спросил Младший. Кирпич открыл рот и сильно выпучил глаза. Ноль тихонько кашлянул в кулачок: – Немного изменился угол изгиба локтевого сустава. – А почему не выставили охрану?! – Младший так сильно взвизгнул, что некоторые камерники шарахнулись назад, Мальчик прикусил щеку, а Кирпич и Ноль впали в бледно— серое полуобморочное состояние. Младший настороженно помассировал свое горло и опять перешел на шепот: – Мне что, доложить о вашем поведении надзирателю и оставить вас наедине со следующими за этим последствиями? Кирпич и Ноль закосились друг на друга, с трудом сдерживая желание куда-нибудь убежать, а Луст, зажав двумя пальцами нос, крикнул: – Давай докладывай! Кирпич и Ноль хотели тут же броситься на поиски нарушителя, но спрашивать разрешение у Младшего они постеснялись, поэтому Кирпич только грозно оттопырил нижнюю губу, а Ноль свел к переносице маленькие, но чрезвычайно лохматые брови. – Виновных найти, труп убрать, а разговор мы еще продолжим. Младший развернулся на огромных каблуках, свесил желтую копну волос набок, зашевелил губами и пошел к выходу, где его чуть не сшиб Кирпич, запоздало распахнувший перед ним дверь. 8 Когда дверь за Младшим закрылась, кровь постепенно стала возвращаться к лицам Кирпича и Ноля, они замахали дубинками, громко закричали и построили всех камерников в длинную изгибающуюся цепочку. Кирпич и Ноль шли вдоль цепочки, останавливались возле каждого, и Кирпич задавал строгий вопрос: – Ты?! Если спрашиваемый в ответ четко не говорил «нет» и не смотрел оловянным взглядом, то считалось, что он во всем признался, и Ноль предлагал ему отойти в сторонку. Виновных и невиновных оказалось примерно поровну, поэтому Ноль и Кирпич оказались в некотором замешательстве – достойных много, а количество наказаний ограниченно. Конечно, если хотя бы признавшихся оказалось значительно больше непризнавшихся, тогда можно было бы решить, что понурое большинство – слабовольные обманщики, а стойкое меньшинство – коварные хитрецы, научившиеся всякими приемчиками избегать возмездия, и наказать последних, а так – одно недоумение. – Ну что, а? – А что, я не знаю что. – Может быть, как-нибудь по-другому чего-нибудь? – Да, ну, а как? – Ну, там это… э… ну не знаю… Ответ нашелся быстро и просто в виде растянувшегося на полу Захара, которому под колено дал хулиган Луст. – А ну хватай труп и пошли! Захар было захныкал, но Ноль и Кирпич показали ему два огромных красных кулака, и Захар передумал безрезультатно дискуссировать, поднял на плечи равнодушную тяжесть Бешеного и, неуверенно ставя ногу, пошатываясь, пошел к выходу. – Я же наоборот свидетель. – Тащи, мерзавец! 9 – Интересно, что сделают Захару? – А что там делать – в карцер и назад к нам в камеру. – Нет, Брондз, могут и в другую камеру перевести. – Могут… Могут, вообще, расстрел назначить. – Стероид, а что такое расстрел? – Откуда я знаю, Мальчик, – кажется, дубинками забивают до смерти. – Какие дубинки! Ведут, ведут длинными коридорами, потом открывают дверь и летишь вниз на острые ножики! – Руки и ноги отрывают, зубы выбивают и дают большой круглый сухарь – лижешь его, лижешь, а откусить не можешь – так с голоду и умираешь. – Нет, Подрез, они кровь по капельке выпускают. – Прокл! Прокл! Слушай, тебе говорят! Они заставляют пить воду ведрами, а сливать не дают, и мочевой пузырь разрывается! – Защекочивают до смерти! – Машина такая – головы рубит. – Просто душат и все. – Да что ты, Зуб, врешь все! Сейчас как дам! – Мальчик, они дышать не дают, я точно знаю. – Я тебе, Жмых, сам дам! – Жмых, что смотришь?! Врежь ему! – Вот и заставляют драться между собой насмерть. – Чака, а ты куда лезешь, гад?! – Ух ты! 10 Мосол вздохнул, погрузил костлявую пятерню в белую шерсть на груди, обнюхал свои пальцы и сказал: – В баню поведут. – Мосол, как ты по запаху определяешь, что настало время греметь тазиками? – При чем тут запах, Мальчик! Мне как нос перебили в юности, так я после этого почти ничего не чую. Все дело в расчетах. – В каких расчетах? – Так я тебе и сказал. – Да нужны мне твои расчеты – ни один ты чувствуешь приближение бани. – Может, и не один, а так точно, как я, никто не предсказывает. Мальчик сделал вид, что потерял интерес к Мослу, перевернулся на живот, достал из-за пазухи большую круглую галету, сделал губы трубочкой и стал рассматривать и крутить галету так, чтобы Мосол мог вполне точно определить значение предмета в руках Мальчика. – Мальчик, ты воображаешь, что мои знания можно променять на эту несчастную галету? – Воображаю, Мосол. – Воображай дальше. – Буду, только бы ты, Мосол, раньше времени не захлебнулся от обильного слюноотделения. – Ничего, не захлебнусь,– сказал Мосол и проглотил уже накопившуюся влагу. Мальчик сначала хотел подождать, когда Мосол, некоторое время поворочавшись на своем месте, все выложит сам, но увидев сгорбленную фигурку Колпака, шаркающего к отхожему месту, решил ускорить ожидание. – Нет, Мосол, я передумал: я отдам галету Колпаку – он старенький, немощный – пусть радуется. – Ну-ну. Мальчик оценил неуверенную усмешку Мосла и твердо пополз из—под нар в направлении Колпака. Мальчик уже почти выбрался на открытое пространство и даже почувствовал некоторую тревогу – не слишком ли быстро он ползет, а то, как повезет ни с того ни с сего плохо соображающему Колпаку, но дребезжащие нервы Мосла не выдержали, и маленькая ступня Мальчика оказалась в его объятиях: – Ладно, давай свою галету, все равно скоро умирать – пусть хоть что-то булькает в твоей пустой кастрюле. Видишь на дощечке маленькие крестики слева – это количество больших приемов пищи, как десять крестиков набирается, будет баня,– ставим справа один крестик побольше, как этих крестиков наберется шесть – будет стрижка, если девять – смена одежды,– ставим справа крест еще больше, когда будет их два – дадут теплую одежду, потому что в камере холоднее станет, а еще через два, опять легкую дадут. Я еще что придумал: по большим крестам жизнь отмерять и события всякие интересные запоминать – вот Бешеный, например, прожил в нашей камере сто двадцать восемь больших крестов, он, когда к нам пришел, сразу почему—то расстроился, сцепился с длинным Гоцем и прокусил ему шею – у того вся кровь— то и вытекла, ха-ха! Ну, давай свою галету! – Возьми. Мосол набил рот, засиял и спросил: – Ну, как? – Производит впечатление, что может быть более поразительным, чем возможность просчитывать жизнь назад и вперед, превращая пыльную тягомотину в стройные ряды красивых и ровных крестиков – нисколько не жалко галеты, ну разве что чуть-чуть. Спокойно загремели ключи, и неспешно защелкал замок, Мосол кивнул в сторону звука: – Ну, что я говорил – сейчас в баню всех отправят. В камеру зашли двое новеньких: тщедушный подросток и довольно жилистый взрослый. – Мосол, по—моему, ты просто так сожрал галету. Мосол быстро запихнул в рот остатки галеты и без удовольствия проглотил: – Ничего не просто так… Окошко в двери отворилось, и раздатчик Ротербанд, с опозданием надув щеки, сипло крикнул: – В баню готовсь!Глава 2
1 Мальчик зашел в парную, немного постоял внизу, привыкая к резкому жару, и полез на верхний полог, чтобы растянуться на раскаленных досках в ожидании бесконечных соленых капелек на своем теле. Другие камерники тоже лежали и про запас вбирали тепло тяжелого воздуха, они слабо переговаривались, почти не шевелились, только любовные парочки обессиленно поглаживали друг друга. Мальчик закрыл глаза, расслабил мышцы рук и ног, плавно задышал, свободно отпуская сознание в путешествие по светлым чистым камерам с красивыми людьми в свежей не рваной одежде, сидящими вокруг красивых черных столов и поедающих из желтых красивых мисок вкусное ароматное месиво… Мальчик резко сжался в агрессивный комочек – чья-то рука осторожно коснулась его груди. – Шрам, ты меня напугал. – Хороший пар, Мальчик? – Если его достоинство определяется сыростью и температурой, то, наверно, хороший. – Какой ты еще молодой. Хотя, время бежит быстро, и не заметишь, как пропадет желание острить по каждому поводу. Я думаю о тебе, Мальчик. – Я тоже тебя вспоминаю, Шрам. Шрам облокотился на свои колени и грустно опустил голову. Мальчик тоже окунулся в печаль и начертил указательным пальцем кружок на плече Шрама. – Я был таким же, как ты, Мальчик. Скрюченный долговязый Тироль свесился над Мальчиком и захихикал: – А со мной Прокл долго не разговаривает – у него либо есть силы, либо их нет. – Шрам! Пошли, тебя Джим зовет. Шрам усмехнулся, спокойно спустился с полога и вышел из парной. – Ну, все, Мальчик, конец твоему Шраму. – Тироль, мне кажется, ты напрасно радуешься – если тебя в прошлую помывку изнасиловали Кирпич с Нолем, то, во-первых, счастливые мгновения не бывают такими частыми,а во-вторых, в этот раз дежурят Закир с Лымарем, и как бы настойчиво ты не мылился дольше всех, твои усилия будут напрасны. Тироль больно ущипнул Мальчика, Мальчик подложил под ногу Тироля кусочек мыла, и Тироль, высоко взлетев длинными ногами вверх, съехал на тощих ягодицах по ступенькам вниз. 2 Шрам стоял с закрытыми глазами под душем, Мальчик подошел к нему и подставил ладошку под острые дробинки: – Какая холодная вода. – Мозги лучше будут работать. – От этого не станет легче. – А мне не надо легче. – Что тебе сказал Джим? – Что он может сказать, кроме как, что убьет меня. – Пойдем, скоро объявят конец помывки. – Ты многим нравишься, Мальчик, и напряжение вокруг тебя будет постоянным и возрастающим. – Ты решил… – Нет, я не боюсь Джима. – Пойдем. 3 Закир и Лымарь, по очереди прикрывая огромными ладонями рты, протяжно зевали, их пыльные дубинки не были отстегнуты от широких черных ремней и маятникообразно болтались между ног, вызывая нехитрые мысли о полной беспомощности стражников. Камерники торопливым гуськом, но без уважения прошли мимо Лымаря и Закира, и, минуя зигзаги узких коридоров, возвратились в камеру, где их ждал дежурный Прокл и двое новеньких. – Ты кто? – Спица. Джим легонько толкнул Спицу в плечо – тут было все слишком ясно, и Спица покорно склонил голову. Но многие крепкие камерники набычились, сжимая и разжимая тяжелые кулаки, – высота положения всегда тягостна большими хлопотами и претензиями окружающих. – Спица, что тебе не спится? – пропел Рыжий и залез под стол. Спица цепко поймал его фигурку прищуром правого глаза и чуть усмехнулся двумя черными морщинками в уголке рта. Джим поставил короткий толстый указательный палец на мягкий лоб подростка: – А ты кто? – Гальюн. 4 Стероид улыбнулся во всю непомерную ширину своего рта (в него запросто влезал кулак не только самого Стероида, но ходили слухи, даже кулак Джима) и попытался обнять Спицу: – Спица, друг, ты меня помнишь? – Извини, мой хороший, но я тебя не помню. – Да как же, Спица, вспомни: в пятой камере за столом ты сидел напротив и кидал в мою миску камешки,– я только наклонюсь, а ты раз камешек, я опять наклонюсь, а ты опять свой камешек! – Дорогой, я никогда не был в пятой камере, я всю жизнь был только в девятой, не считая подростковой и карцера. – Да? Как жалко – так хочется вспомнить молодость. Мосол после слов Стероида мелко затрясся и для равновесия оперся на плечо Мальчика. Мальчик тут же брезгливо сбросил ладонь Мосла: – Мальчик, я не могу, когда этот сопляк Стероид говорит про молодость – ему всего-то чуть-чуть за сто крестов, а все туда же – молодость. – Ну, у него же нет расчетной дощечки – откуда ему знать, что он в полном расцвете сил. Мосол опять затрясся и хотел опять опереться на плечо Мальчика, но Мальчик плавно увел свою гибкую фигурку в сторону, и Мосол, провалившись рукой в пустоту, рухнул на Джима. – Тебя что, старый хрен, ноги не держат?! – Ой, Джим, а я знаю, кто у них в девятой камере основной. – Ну и что. – У них там косоглазый Виссон основной. – Да мне хоть… – Старик, ты здорово отстал от текущих событий, Виссон повесился, еще когда у меня была кудрявая шевелюра. – Зачем повесился? – Наверно, устал. Мосол снова мелко затрясся всем телом, еще больше затрясся его вытянутый в сторону Спицы черный кривой указательный палец: – Устал, хе-хе, а я зато не устал! Мальчик взял Мосла за указательный палец и без усилий потащил его к месту под нарами: – Мосол, последнее время ты часто утомляешь общество – уж не от той ли плесени, которую выращиваешь на горбушке хлеба, а потом тайком жрешь у стенки? – Тихо, Мальчик, узнают – все отнимут, я, может быть, дам тебе попробовать, но ты никому – это эликсир жизни. 5 Дрыль сидел на лавке и дремал, одновременно опуская вниз тяжелые веки, мокрую нижнюю губу и двойной подбородок, превращая его сначала в тройной, потом в четвертной, а потом и в пятерной. Рыжий подкрался к Дрылю и быстро залепил ему мякишем хлеба сразу обе ноздри. Дрыль от отсутствия воздуха затряс головой, выпучил глаза и судорожно стал всасывать воздух через открытый рот. Отдышавшись, Дрыль вскочил, бешено затоптался на месте, схватил рядом стоящего понурого Гальюна под мышки, высоко кинул его вверх, развернулся, сел на лавку и стал выдувать из ноздрей коварные катыши Рыжего. А Гальюн даже не успел почувствовать ужас, он так безучастно и шлепнулся бы лепешкой на пол, если бы его не поймал, на удивление всем, Прокл. – Ты что, Дрыль, без разбора людей швыряешь? – Пусть Рыжий не хулиганит. – Так это вовсе не Рыжий, это новенький, Гальюн. – А… А я-то думаю, чего это Рыжий такой легкий. Мальчик похлопал Гальюна по плечу и кивнул в сторону Дрыля: – Как, Гальюн, понравился полет? – Не знаю… – Гальюн, если тебе в следующий раз захочется полетать, ты делай, как тебе показал Рыжий: залепляй ноздри Дрылю и вперед! – Да я как-то не очень… – Ничего, Гальюн, у нас все так летают – вон видишь: Колпак договаривается, сейчас заткнет нос Дрылю и полетит куда-нибудь. – Мальчик, тебе совсем скучно? – Шрам, если я тебя раздражаю, ты… – Перестань, Мальчик, я так – забавляйся сколько хочешь. Мне просто немного тревожно. – Спица? – За это ты мне тоже нравишься, Мальчик. 6 Мальчик почувствовал за спиной мелкое колыхание воздуха, отвлекся от разговоров Спицы с камерниками и, не оборачиваясь, бросил назад: – Мосол, ты опять бодрствуешь? – Хе-хе, Мальчик, у тебя нет больше хотя бы кусочка галетки? – Мосол, иди-ка спроси у Спицы, с какой стати его перевели к нам. – Ладно. Мосол подковылял к кружку вокруг Спицы и протиснулся между Подрезом и Карасиком: – Спица, хе-хе, а почему тебя перевели к нам? – Мосол, это же обычная ротация. – Ой, Подрез, хе-хе, не смеши – при ротации не переводят в ближайшую камеру. – Слушай, Мосол, кто ты такой, чтобы мне вопросы задавать?! Пошел отсюда! – Правильно, вали, Мосол, а то разберут по мослам, гы-гы! Мосол закрыл ладошкой рот, затрясся в всхлипах смеха, выбрался из кружка камерников и подковылял к Мальчику: – Мальчик, хе-хе, он говорит этим кретинам, что, мол, обычная ротация, хе-хе. – А твой светлый ум что думает? – Хе-хе, Мальчик, хе-хе, да он завалил кого-то без уважительной причины, вот его и перевели в ближайшую камеру – всегда так делают, может, у тебя все-таки остался кусочек галетки, а? – Мосол, иди жри свою плесень и отстань от меня. – Я уже все съел, хе-хе! 7 Рыжий не очень уверенно пнул Гальюна ногой под зад и предложил помериться силами. Гальюн отряхнул штаны и сказал, что вполне верит в физическое превосходство Рыжего над собой и не видит никакого смысла в том, чтобы попусту утруждать почти еще детский организм чрезмерными нагрузками. Рыжий полностью согласился с Гальюном и, в полной мере обретя уверенность, дружелюбно сказал: – Гальюн, а что это такое у тебя висит на животе? Ты, наверно, неудачно высморкался? Гальюн растерянно наклонил голову, выискивая возможное безобразие на своей рубахе, а Рыжий взял между указательным и средним пальцем хлюпающий нос Гальюна, сильно сжал его и стал выворачивать в разные стороны, надеясь получить большую, красивую сливу на радость окружающим. Гальюн стал извиваться и визжать, потом вдруг ухватил остренькими зубами мизинец Рыжего, и Рыжий тоже стал извиваться и визжать. Гальюн с Рыжим, наверно, долго бы еще забавляли публику, но Прокл дал Рыжему крепкий подзатыльник, обнял Гальюна за плечи и, что-то тихо ему нашептывая на ушко, повел в сторону своих нар для выяснения вопросов, входящих в круг их общих интересов. Близкий друг Прокла Тироль повернулся к Мальчику и, не смахивая с длинных ресниц голубых глаз переизбыток влаги, спросил: – Что же это такое делается, Мальчик? – Не переживай, Тироль, найдешь себе товарища еще лучше. – Я не хочу лучше. – Тогда скажи Джиму, что со стороны Прокла несколько неэтично беседовать на нарах с неполовозрелым Гальюном. Тироль в задумчивости пощипал мочку своего уха, потом подошел к лежащему на нарах Джиму и вежливо подергал его за рукав: – Джим, Прокл совсем неправ – Гальюн еще маленький, ему нельзя общаться с Проклом. – Раз сюда перевели, значит, нормальный. – Нет, Джим, он это… Слушай, Джим, может быть, тебе самому забрать Гальюна к себе? Чего это Прокл должен первым знакомиться с ним – ты вон кто, а он всего лишь вон кто! У тебя же нет сейчас хорошего товарища, а? Джим невольно поднял голову и посмотрел на Мальчика, разговаривающего со Шрамом. Тироль перехватил взгляд Джима и снова потеребил мочку уха: – А… Ну тут, конечно, как хочешь, но Гальюн тоже ничего, да и Мальчик слишком каприз… Джим неожиданно покраснел, шарахнул огромным кулаком по лбу Тироля и отвернулся к стене. 8 Тироль обходил каждого и предлагал потрогать круглую шишку посередине лба. Обитатели восьмой камеры крепкими пальцами мяли лоб Тироля, Тироль морщился, но терпел, потому что справедливо считал, что исключительности всеобщего внимания всегда сопутствуют какие-нибудь маленькие неприятности. – Смотри, Шрам, как Джим мне врезал. – Да, впечатляет. – А ты, Мальчик, не тяни свою руку – это все из-за тебя. – Зря сердишься, Тироль. Этот шарик на пологом склоне твоего лба очень интригует, и, я думаю, теперь ты запросто вернешь себе расположение Прокла – посмотри, какая ординарная внешность у Гальюна, а представляешь, что будет, когда кровь из шишки переместится под твои голубые глазки, и как они будут смотреться на темно-синем с желтым переливом фоне – у Гальюна нет шансов. – Ничего, Мальчик, придет и мой черед хихикать. – Конечно, придет. Тироль толкнул плечом Мальчика, и не очень уверенно пошел к нарам Прокла, где тихонько кашлянул в кулачок: – Прокл, смотри, что у меня на лбу. – Пошел ты! – Прокл, у меня шишка даже больше, чем была у Бублика в прошлый раз, когда ему Юрик подножку поставил, и он с разбега врезался в стол, хочешь посмотреть? – Пошел ты! – Это меня Джим ударил из-за Мальчика, тебе меня не жалко? – Пошел ты! – Ну, Гальюн, маленький мерзавец, – я тебе еще устрою сладкую жизнь, узнаешь, кто такой Тироль! – Тронешь – голову откручу! – Тогда не буду устраивать сладкую жизнь – пусть делает, что хочет. Только, Прокл, он не будет тебя любить, как я. – Пошел ты! 9 Камера ожидала. Никто особенно не выказывал свое нетерпение, люди ходили в разные стороны, разговаривали, играли, шутили и смеялись, изредка кто-нибудь мимолетно скользил деланно равнодушным взглядом по могучей спине Джима и опять пускался в пустые разговоры, – а Джим все лежал и лежал. 10 Мальчик и Рыжий незаметно привязали к хлястику рубахи опять задремавшего Дрыля длинную нитку, протянули ее к отхожему месту и зацепили за рычаг смывного бачка. – Давай, Рыжий, позови его. – Если я позову – он заподозрит, лучше ты позови. – Хорошо, подождем, когда он сам встанет. – Да он до приема пищи не встанет. – Ничего, естественность превыше всего. 11 На нарах Прокла глухо вскрикнул Гальюн. 12 Луст хлопнул по плечу Тироля и сочувственно расхохотался ему в лицо. 13 Чака надулся, когда Карасик, отстранив его липкую руку, поднял левую бровь, поджал в игривой улыбке губы и, манерно вихляясь, пошел к Тиролю. 14 Спица резко выбросил руку и поймал за шею проходившего Рыжего: – Говоришь, Рыжий, мне не спится? Ты прав, мне в самом деле не спится, может быть, ты мне поможешь? Рыжий попытался укусить Спицу, но Спица ловко отдернул левую руку, а правой больно сдавил шею Рыжему и толкнул от себя: – Мое предложение снимается, Рыжий, – из твоих ушей дурно пахнет. Рыжий отбежал на безопасное расстояние и, потирая шею, крикнул: – Сам ты вонючка! 15 Мосол не уступил дорогу Колпаку, Колпак по инерции ткнулся головой в плечо Мосла и в недоумении уперся в него мутным взглядом. – Куда прешь, Колпак?! Не видишь, кто идет?! Колпак сказал: «Ы-ы…», мелкими шажками обошел Мосла и зашаркал дальше, кивая головой в такт левого шага. 16 Камера затихла. Джим сел, свесил с нар ногу и стал следить за тем, как она покачивается, вместе с Джимом за амплитудой его розовой пятки следила вся камера. От тишины проснулся Дрыль и попытался тихонько, крадучись встать с лавки, но нитка, привязанная к его хлястику, натянулась, смывной бачек захрипел, потом заурчал и с шумом выпустил воду. Все вздрогнули, Рыжий прыснул, а Дрыль от изумления развернулся и еще раз спустил воду. – Ты что, Дрыль, с ума сошел? – Джим, это не я… Со своего места загоготал Луст, вслед за ним тоненько залились Бублик с Хромым, а их в свою очередь басовито поддержали Подрез, Зуб и Брондз, потом развеселились и остальные камерники. Джим тоже немного поухмылялся, но быстро опять насупился и тихо позвал: – Спица. Спица медленно подошел к Джиму и встал напротив в меру уважительно и в меру не уважительно. Все сразу же переключились с неуклюже отрывающего нитку от своего хлястика Дрыля на Спицу и Джима. – Спица, ты на каком месте был в девятой камере? – На пятых нарах справа. – Значит Юрик, или Жмых? Спица пожал плечами, Жмых покрутил головой в разные стороны, разминая затекшую шею, а Юрик ощупал языком все целые зубы. Джим бросил в рот кусок сухаря и, размачивая его у правой щеки, сказал: – По-моему, тебе, Спица, лучше всего подойдет место Шрама. Камера удивилась, но не очень. Жмых перестал смотреть на Спицу исподлобья, Юрик недоверчиво продолжал анализировать кончиком языка свои зубы, Мальчик присел рядом со Шрамом, Шрам повернулся к Мальчику и усмехнулся: – Вот видишь. Спица склонил голову набок и в брезгливой усмешке растянул тонкие губы: – Но, Джим, это всего лишь восьмое место, к тому же слева. – Ничего, Спица, все в твоих руках – главное начало. И потом пятое место в девятой камере совсем не одно и тоже, что пятое место в восьмой, тем более, Жмых и Юрик не совсем здоровы. Жмых удивленно открыл рот, а Юрик хмыкнул и перестал полировать нижний коренной зуб. – Но все-таки… – Спица, может быть, ты хочешь на мое место?! – Я этого не говорил. – Хе-хе! – сказал Мосол Мальчику, с трудом приседая на негнущихся ногах. – Чего тебе, Мосол? – Мальчик, он хочет… – Да без тебя знаю! – Мальчик, сейчас Колпаку, хе-хе, говорю, что… – Мосол, проваливай! 17 Длинный Хромой на кивок Джима подбежал к двери и закрыл несимметрично деформированным затылком глазок наблюдения за камерой. Сокамерники расселись по своим местам, достали из глубоких карманов кусочки хлеба и стали их жевать в ожидании зрелища. Спица и Шрам встали напротив друг друга, а Джим сказал: «Давайте». Спица слегка присел и вытянул вперед правую руку, Шрам, легко и быстро передвигаясь, закружил вокруг Спицы. – Шрам! У Спицы голова закружится! Спица прыгнул вперед и схватил Шрама за рукав, Шрам отпрянул назад, и выдранный с корнем из плеча рукав остался в цепких пальцах Спицы. – Спица! Не порть чужую одежду! Спица бросил скомканную тряпку в лицо Шраму и сразу же сам кинулся на него, но Шрам сделал шаг вперед и плотно впечатал локоть в надбровную дугу Спицы. Спица замер, потом подогнул колени и ткнулся лбом в ноги Шрама. – Шрам! Добивай его! Шрам взмахнул кулаком над затылком Спицы, но опустить его не успел – Спица дернул за пятки Шрама и Шрам, безрезультатно хватая воздух, жестко упал всей спиной на пол. – Спица! Еще раз так же! Спица обхватил ноги Шрама руками и, заливая кровью его штанины, попытался заползти и придавить Шрама весом своего тела. Шрам с большим напряжением вырвал правую ногу из железных объятий и, уперевшись ею в рассеченную бровь еще не очухавшегося Спицы, спихнул его с себя. Спица лежал на боку и пытался оттереть ничего не видящий из-за красной пелены глаз. Шрам стоял на четвереньках и сплевывал липкую алую слюну. – Эй! Хорош филонить – скоро прием пищи будет! Спица тяжело поднялся и, в три шага разбежавшись, пнул Шрама, целясь в голову. Шрам ждал удара Спицы, поэтому успел резко уклониться в сторону и, когда Спица, промахнувшись, попал голенью по лавке и заскрежетал зубами от боли что есть силы, ткнул ему снизу кулаком в пах. – Спица! У тебя с любовью больше проблем не будет! Спица ухнул, присел на корточки и тут же вцепился зубами в бок Шрама. – Шрам! Спица тебя сейчас съест! Шрам давил Спице на желваки, бил по ушам, по шее и по затылку, но Спица все крутил и крутил головой, выдирая Шраму кусок живота, и, наверно, выдрал бы, если бы Шрам не зажал Спице рот и нос, лишая его необходимого при больших физических нагрузках кислорода. – Шрам! Чего ты?! – Спица! Чего ты?! Спица ударил Шрама, Шрам ударил Спицу, Спица вырвал клок волос у Шрама, Шрам выбил Спице передний зуб, Спица ударил коленом Шрама в болезненную мышцу бедра, Шрам головой всмятку разбил губы Спицы, Спица выбил большой палец правой ноги, Шрам вывихнул мизинец, Шрам оторвал Спице все накладные карманы, Спица разодрал Шраму рубаху пополам, Шрам вытирал кровь под носом, Спица тяжело и хрипло дышал, Спица толкнул Шрама через обеденную лавку, Шрам подсек ноги Спицы, Спица подсек ноги Шрама, Шрам толкнул Спицу через обеденную лавку, Шрам тяжело и хрипло дышал, Спица вытирал кровь под носом, Шрам разодрал Спице рубаху пополам, Спица оторвал Шраму все накладные карманы, Спица вывихнул мизинец, Шрам выбил большой палец правой ноги, Спица головой всмятку разбил губы Шрама, Шрам ударил коленом Спицу в болезненную мышцу бедра, Спица выбил Шраму передний зуб, Шрам вырвал клок волос у Спицы, Спица ударил Шрама, Шрам ударил Спицу, Спица ударил Шрама, Шрам ударил Спицу, Спица ударил Шрама, Шрам поскользнулся, ударился виском об угол стола, встал, посмотрел на Мальчика, не смог улыбнуться, упал и умер. 18 Мальчик мокрой тряпочкой вытер кровь с лица Шрама, тонкими пальцами пригладил его всклоченные волосы, прикрыл разодранной рубахой тело и подумал о том, что, если бы он заплакал, это было бы вполне уместно. – Мальчик, знаешь, сколько крестов прожил в нашей камере Шрам? – Мосол, дай мне твоей плесени – а то из меня никак не может вырваться смех. – Тебе не положено смеяться, Мальчик, – ты должен рыдать. – Разве это не одно и то же? – Хе-хе… Ротербанд надул щеки, просунул голову в окошечко в двери и сипло крикнул: – К приему пищи готовсь!
Глава 3
1 Лахмос втянул в рот щеку Бублика и старательно ее пожевал. К ним подошел Жмых и сказал, что Лахмос редкого ума человек. Лахмос выплюнул щеку Бублика, сказал Жмыху: «Да?», отстранил Бублика, положил свою ладонь на талию Жмыха и увел его в левый угол камеры для более подробного развития темы. 2 Карасик облизал ложку и стал водить ее по узкой спине Тироля. Когда ложка Карасика запрыгала по не избежавшим сколиоза позвонкам Тироля, Карасик нежно запустил пятерню в спутанные волосы Тироля и шепотом спросил: – Тироль, а тебе что больше нравится: сладкий компот или кисленький кисель? – Не знаю, Карасик. – Какой у тебя красивый позвоночник, Тироль. – Угу. – Только вот ты какой—то вялый. – Не приставай ко мне, Карасик, – я в состоянии несчастной любви. 3 Прокл тяжело дышал, бурно потел и хрипло кричал Гальюну: – Гальюн! Сильнее царапай мне спину! Гальюн изможденно продирал свои слабые пальчики сквозь заросли рыжих волос на спине Прокла и тихо ныл: – Я не могу сильнее – я устал. – Гальюн! Давай сильнее царапай! – Я не могу. – Давай, Гальюн,давай! Гальюн схватил зубами пучок волос на спине Прокла и сильно дернул. – Молодец, Гальюн! Вот так давай! Гальюн схватил зубами другой пучок и тоже дернул, но не рассчитал силы и с корнем выдрал соленый, рыжий кустик Прокла. Прокл взревел и замотал головой: – Гальюн! Ты чудо! Ты немного звереешь, но это даже хорошо – ты молодец! Но все же, Гальюн, чуть легче, ладно? 4 Спица сел на корточки и провел языком по еще незажившим, неравномерно вздутым синим губам: – Ну что, Мальчик, как настроение? – Да, наверно, такое же, как твое здоровье. – Правила знаешь, Мальчик? – Конечно: во время приема пищи не вставать, на вопросы служебного персонала отвечать четко и абсолютно правдиво, не… – Молодец, Мальчик. А как насчет того правила, что в случае гибели одного из двух конкурентов на общее место, победивший получает не только место, но, если захочет, и товарища конкурента? – Нет таких правил. – Как же нет, Мальчик? Спроси у Мосла – он все знает. Мосол, услышав свое имя, тут же закряхтел, заскрипел и выполз из-под нар. – Эй, Мосол! – Да слышу, слышу! Что тебе сказать, Спица, вроде бы есть такой обычай, но ведь Мальчик не был товарищем Шрама в полном смысле этого слова, поэтому тебе и требовать особо нечего. – Мосол, чего мне требовать, а чего не требовать, я решу сам. Тебя спросили – ты ответил, теперь можешь лезть обратно на свою лежанку. – Спица, меня нельзя включать и выключать – я всегда говорю все, нравится это каким-то Спицам или не нравится! – Можно, Мосол, можно, – сказал Спица и, взявшись руками за край нар, уперся ногами в туго обтянутые кожей кости Мосла и затолкал его опять под нары. – Как ты ловко его переубедил. – Готовься, Мальчик, – скоро я буду в полной норме и тебе от меня никак не отвертеться. – Нетерпение, с которым я буду ждать полноту твоей нормы, не передать простой лексикой нашей камеры, Спица. – Ну-ну, твой язычок нам тоже пригодится. 5 В камере стало тесно. В камеру зашел охранник Гендевит и все стражники, включая обрюзгшего, в вечных капельках пота, сопящего Дрона. Гендевит смущенно потупился и шепотом попросил Ноля, чтобы тот не очень громко приказал находящимся в камере людям построиться. Ноль с уд овольствием рявкнул во всю свою возможную силу: – Стройся! Гендевит вздрогнул, Лымарь с Закиром тихонько захихикали, Кирпич плюнул на недавно пришитую к рукаву четырнадцатую серебряную пуговицу и в сотый раз потер ее о штанину, Ноль пожирал Гендевита выпученными глазами и как бы предлагал ему похвалить себя за точно исполненное поручение, а Мальчик спросил Мосла: – Что нас ожидает, Мосол? – Что-что – общественные работы. – Общественные работы – это когда слабые таскают тяжести, а сильные сдувают пыль с плоских поверхностей? – Мальчик, я иногда не знаю, как отвечать на твои вопросы. – Это и не обязательно. 6 Гендевит некоторое время постоял в задумчивости, потом нахмурился и сказал Нолю: – Ноль, ты относишься ко мне без должного почтения, а ведь я могу сообщить о твоем поведении надзирателю, и тебя разжалуют в раздатчики. Ноль вдруг так растерялся, что заикал и забыл все жалобные слова, всегда готовые на критические случаи жизни. Кирпич, Лымарь и Закир заметно отодвинулись от Ноля, и растерянность Ноля стала переходить в легкую панику, но неожиданно Дрон резко посерьезнел, встрепенулся, подошел к отхожему месту и зажурчал в естественной потребности. – Дрон! Ты что, совсем сдурел?! Дрон ошарашенно огляделся и развел руки: – Извините, я думал, что мы у себя – я нечаянно, я только чуть-чуть. Гендевит махнул рукой, закачал головой, устало сел на лавку и приказал стражникам распределить коллектив камеры номер восемь по различным работам. 7 Мальчик тер вонючей склизкой мочалкой жирные стенки лежащего на боку огромного котла, а Мосол невпопад направлял тоненькую струйку ржавой воды из черного шланга то Мальчику на ноги, то на пол, то себе на штаны. – Мосол, ты бы отдохнул, а то до следующей смены одежды не просохнешь. Мосол вздохнул, бросил шланг в котел, уронил швабру и опрокинул ведро с грязной водой. – А ты знаешь, что в этом котле, который ты драишь, Дос с Нютей Нафика сварили. – Зачем? – Да Дос с Нютей любили друг дружку, а Нафик жил с Нютей и не подпускал Доса к нему, вот они, когда на кухне работали, Нафику сковородкой голову раскроили, а потом его в гороховый суп бросили. Этим супом после три камеры накормили, пока черпак раздатчиков не застрял в ребрах Нафика, хе-хе. – Мосол, ты эту историю выдумал, чтобы мне было приятнее соскабливать жир со стенок? – Ничего я не выдумывал, да и Нафика сварили крестов пятьдесят назад, у тебя тогда еще зубы по второму разу не выросли. – Ну, это меняет дело. Единственно, как ты догадался, что это именно тот котел? – Да так как-то… Мосол хотел собраться с мыслями, чтобы подкрепить свой рассказ аргументами, но проходящий мимо с помойным ведром Рыжий вдруг отвесил Мослу крепкую оплеуху и сказал: – Мосол, в камеру вернемся, я на твое место перейду, понял?! Мосол не понял, а Рыжий переложил из руки в руку ведро и ушел в постоянно булькающую сероводородом канализационную комнату. Мосол понял и возмущенно хлопнул себя по коленям: – Мальчик, это что же делается?! – Разве для тебя неожиданны перемещения вверх мужающих подростков и вниз дряхлеющих стариков? – Мальчик, ты скажи Рыжему, чтобы он отстал от меня, ладно? – Почему я должен это делать? – Потому что я с тобой о жизни разговариваю, советы даю, учу мудрости, а Рыжий, кроме как дразнить Дрыля, ничего не умеет, и у него из ушей всегда канализационной комнатой воняет. – Зато он молодой, веселый, подвижный, а уши мы ему заткнем чем-нибудь. Рыжий громыхнул пустым ведром о косяк и спросил, почему Мальчик не заставит сидящего Мосла вместо себя котел скоблить. Мальчик ничего не ответил, а Рыжий попытался примерить помойное ведро на голову Мосла и, когда тот стал отмахиваться, отвесил ему еще одну оплеуху. – Все, Мосол, приходишь в камеру и сразу переползаешь на мое место, понял?! – Нет, Рыжий, Мосол останется на своем месте. – Чего?! – Хорошо выглядишь. – Сам ты!.. То есть это… Не ты ли мне запретишь?! – Я, Рыжий, я. – Мальчик, а кто ты такой?! Я ведь могу и на твое место перебраться! – Попробуй. Рыжий вразвалочку подошел к Мальчику, плюнул ему в ноги, выдвинул вперед челюсть, презрительно усмехнулся и немного отвел правую руку, чтобы ударить неожиданно, но сильно. Мальчик отвернулся, потом, не отнимая рук от стенок котла, резко стукнул головой Рыжему в переносицу. Рыжий упал в котел, зажал руками расквашенный нос и захныкал: – Я же твой друг, Мальчик, а ты мне нос разбил. Зачем тебе Мосол – он же старый и скучный. Теперь у меня от котла одежда будет вся грязная, и кровь вон как течет, еще раздатчик Люциус пристает, а во время большого приема пищи Дрыль мой компот выпил, и вообще жизнь какая-то… Мальчик вытянул за руку Рыжего из котла, протянул ему ведерко и хлопнул по спине: – Ничего, Рыжий, думаю, Дрыль не долго будет ждать, когда ты с ним сквитаешься. Люциусу скажи, что ты нравишься Кирпичу. А чтобы кровь не бежала, запрокинь нос. Штаны твои всегда жирные. Ну а в остальном ты сам виноват. Рыжий запрокинул голову и, мелко шагая, вышел из комнаты. Мосол крякнул, поднял мочалку Мальчика и стал водить ее там, где Мальчик уже вымыл начисто и вытер насухо. – Ты посиди, Мальчик, отдохни. Я-то сначала думал, что Рыжий тебя поколотит – он вон какой толстый стал, а ты взял и ловко его того. – У него слабое самообладание. 8 У Мальчика не было аппетита, он вяло размазывал по краям тарелки кашу и старался не глядеть на постоянно подмигивающего ему Спицу. Рыжий незаметно всыпал Дрылю в чай половину солонки. Луст, когда Стероид приподнялся, потянувшись за хлебом, быстро положил на его место две ложки каши. Колпак все быстро съел и в ожидании команды подъема из-за стола тихонечко захрапел. Джим стукнул ложкой Зубу по лбу, и тот задумался: разжевывать во рту плотный комок каши или попытаться незаметно его проглотить, чтобы не нервировать Джима. Мосол дергал за рукав Чаку и кивал в сторону Колпака. Чака смотрел на Карасика и, изображая ненависть, щурил глаза и надувал щеки. В камеру влетел раздатчик Ротербанд и завопил: – Чтобы никто не шевелился! Чтобы никто не шелохнулся! Чтобы никто и ничего! Потому что надзиратель будет проходить! Ротербанд вылетел из камеры, и через какое-то время в нее быстро вошел стражник Кирпич и крикнул: – Если кто издаст звук, когда будет проходить надзиратель – я за себя не ручаюсь, я вам мигом, в конце концов! Кирпич быстро вышел из камеры и немного погодя в нее заглянул охранник Младший и сказал: – Сейчас надзиратель совершает обход, и я предлагаю всем вести себя прилично, тем более что камера на плохом счету. Младший тихо вышел, и почти тут же в камеру шумно ввалились надзиратель Афрон, охранник Гендевит, опять же охранник Младший, стражники Кирпич, Ноль, Закир, Лымарь, Дрон и раздатчики Ротербанд и Люциус. Афрон, притоптывая и в каком-то смысле приплясывая, пробежался по периметру камеры и резко остановился перед Младшим: – Это и есть хваленая камера номер восемь с двумя трупами между моими обходами? – Да, эта она. – Кто основной в камере? Кирпич бросился к Джиму и ткнул в спину ему дубинкой: – А ну мигом! Это! В конце концов! Джим поднялся, расправил плечи и сурово глянул на Афрона. – Какой здоровяк. А почему он не участвует в моих соревнованиях борцов? – Он не проходит даже предварительный круг: его всегда дисквалифицируют за неспортивное поведение. – Жаль. Афрон еще раз оглядел обитателей камеры номер восемь, потом подошел к Мальчику, улыбнулся, поправил ему смятый воротничок рубахи и повернулся к впавшему в безвозвратное недоумение Колпаку: – Как? Ты еще живой? – Э-э… – Это же долгожитель камеры номер восемь! – У-у… – Я вижу, ты немного сбавил обороты в последнее время? – Ы-ы… – Ну, ничего, Мосол, мутный разум – это не так уж и плохо, как может казаться со стороны. – Ъ-ъ… Мосол чуть не задохнулся от возмущения, больно ущипнул Мальчика и забрызгал ему в ухо горячей слюной: – Мальчик! Как же так, Мальчик! Ведь он – это не я! Мальчик! Я же здесь! – Откуда ты знаешь, Мосол, где ты. – Нет, Мальчик, скажи, что теперь делать? Я убью этого Колпака! Младший поднял подбородок и спросил Кирпича: что за шелест в камере, Кирпич в произвольном направлении показал кулак, а Афрон снял с рукава Гендевита белую нитку: – Нормальная камера. Мослу выдать надзирательский паек и проследить, чтобы он съел его сам. Младшему, или, нет, Гендевиту, а лучше обоим сразу лично проконтролировать и доложить. Услышав про надзирательский паек, Мосол часто задышал и, перестав ощущать действительность, шагнул вперед: – Это я Мосол! А он – Колпак! Это я долгожитель, а он – старый хрыч! Это я!.. Мослу удивились все, а Кирпич в изумлении даже выронил дубинку. Афрон подошел к полыхающему справедливым гневом Мослу и застегнул ему на груди пуговичку: – Что ж, открывшиеся обстоятельства совершенно меняют мой приказ, а по сему: Колпаку выдать надзирательский паек, Младшему и Гендевиту лично проконтролировать и доложить выполнение приказа. А Мослу за бдительность объявляю надзирательскую благодарность! Афрон немного посмеялся, в такт ему посмеялись охранники, стражники и раздатчики. Афрон оборвал смех, тут же оборвали смех охранники, стражники и раздатчики, только Дрон, увлекшись, гыкнул на раз больше положенного и охранники, стражники и раздатчики подумали, что Дрон уже давно не соответствует занимаемой должности. – Мальчик… – Мосол, ты наверно очень рад, что тебе достались не жалкие сдобные мучные изделия, а поднимающая дух до фонаря в потолке высокая надзирательская благодарность? – Эх, Мальчик, Мальчик… 9 В камере было тихо, поэтому чавкающие звуки Колпака хорошо прослушивались на самых отдаленных нарах. Колпак сидел за столом и быстро отправлял себе в рот из шуршащего пакета какие-то вкуснопахнущие предметы. Напротив Колпака сидел Младший и с отвращением следил, как половина пищи, запихиваемой Колпаком в себя, вываливается обратно. Гендевит маятникообразно вышагивал за спиной Младшего, Дрон сонно ковырял в носу, Закир смотрел в затылок Младшему, а Ротербанд поворачивал голову по ходу движения Гендевита. Когда Колпак проглотил последний кусок, Младший быстро и облегченно встал, Гендевит вопросительно остановился: «Все?», Закир и Ротербанд выпрямили спины, а Дрон вынул из ноздри палец. – Ротербанд, объявляй готовность к общему приему пищи. – К приему пищи готовсь! 10 Почти каждый из камерников спросил у Колпака, будет ли он есть обычную пищу после того, как набил брюхо редкими вкусностями. Колпак смущенно улыбался и утвердительно говорил: «Ы-ы…» Мосол яростно кидал со своего места в Колпака катыши хлеба, но попал только раз и то в Прокла, а когда тот в ответ пообещал Мослу натянуть ему на уши алюминиевую миску, перестал бесконтрольно возмущаться. Луст же подмигнул Чаке, и Чака спросил у Колпака, насколько вкусны были продукты, которые он съел. Колпак повернулся к Чаке и стал разводить руки, а Луст, перегнувшись через Стероида, всыпал в кисель Колпака соскобленный с сырых нар черный лишайник. Сразу после приема пищи Колпака три раза подряд вырвало и два раза пронесло. Мосол хлопал в ладоши, хрипел от удовольствия и даже попытался свистнуть, но Мальчик попросил его не шипеть у него над ухом. 11 Спица схватил Мальчика за руку и сильно сжал. Мальчик дернул руку в сторону, попытался другой рукой отогнуть большой палец Спицы, но как ни старался, не мог вырвать свое тонкое запястье из его железных фаланг. – Ха-ха, Мальчик, мало кто может освободиться от моего захвата. Мальчик в ненависти стиснул зубы, отклонился назад и, прицельно мотнув рукой, что есть силы шарахнул внешней стороной кулака Спицы об угол стола. Спица от неожиданности охнул и выпустил руку Мальчика. – Мальчик, как бы ты ни ухищрялся, тебе никуда не деться – это неизбежно. Мальчик растер запястье и сказал Спице, что Спица гад, мерзавец и тварь. А подошедший Джим протянул Спице свой кулак и предложил: – Подержи лучше меня, Спица. Спица нахмурился и приготовился отскочить при первом резком движении Джима. – Джим, я беру только то, что принадлежит мне по праву. – По какому праву, Спица?! – Джим, Спица победил Шрама – Мальчик его! – Чего, Подрез?! – А я ничего, я говорю, тут спорная ситуация и такие вопросы так просто не решаются. – Джим, есть же правила! – Нет никаких правил! – Есть! Джим ударил Лахмосу в челюсть, Лахмос, сложив руки по швам, влетел под нары к Мослу, и беспокойное сознание долго его не тревожило. Товарищ Лахмоса, Жмых, возмутился и крикнул: – Держите меня, а то я за себя не ручаюсь! Держите меня! Но Жмыха никто не держал, поэтому он схватил Стероида за плечи, встряхнул и крикнул ему: – Держи меня, Стероид, а то я за себя не ручаюсь! Крепче держи меня, Стероид! Спица отлетел далеко, Прокл отлетел очень далеко, Дрыль сам залез под стол. Тироль поцеловал Прокла в холодный лоб, пнул Гальюна и закричал: – Камера! Все на Джима! Джим против правил! Джим против правил! Джим против правил! Джим против правил! Тироль опустил голову, закрыл глаза и побежал в направлении живота Джима, за дрожащим в коленках Тиролем почему-то вдруг бросилась почти вся камера. Толпа сшибла Джима, навалилась, и все тела сплелись в яростный комок. Потный шар катался по камере, время от времени в него бросалась новая партия возмущенных камерников, замещая уже отдавших долг борьбе за справедливость и незыблемость правил консерваторов или погасивших революционный пыл перемен реформаторов. – Мальчик, а ты что сидишь? Из-за тебя же бойня. Вон Рыжий, как взрослый дерется – молодец! – Мосол, не этот ли молодец надавал тебе оплеух во время общественных работ? – Да, тогда он поступил как последний негодяй. – Где же твоя объективность, Мосол? Чем оплеухи на чужих затылках отличаются от оплеух на твоем? – Ну… Во! Смотри, Тироль откатился! Мальчик с Мослом прислонили Тироля к стеночке, похлопали по щекам и дали ему попить холодной водички. – Как, Тироль, всех победил? Тироль мутно заморгал на Мальчика и сказал: – Хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи… 12 Ротербанд сначала долго свистел, а потом отважно вступил в схватку. Он грозно потребовал прекратить безобразие и дернул за шиворот первого попавшего под руку нарушителя, но нарушитель нагло превратил строгий крючок носа Ротербанда в легкомысленную курносость и опять нырнул в кучу тел. Ротербанд недоуменно посидел на лавочке, собрал в ладошку веселые красные капельки, решил, что он обиделся, и убежал за подмогой. Подмога явилась в полном составе и тут же из толстого брезентового шланга стала поливать холодной водой дерущихся. Холодная вода быстро прояснила сознание и вернула камерников к действительности – те, кто мог передвигаться, уползли на свои места, те, кто не мог, остались лежать в холодных лужах. Спица лежал на животе и тянул руки вперед, но при этом голова Спицы была развернута на сто восемьдесят градусов, и он немигающе смотрел назад. – Мальчик, похоже, Спица не будет больше к тебе приставать. – Похоже, Мосол. К Спице подошли Люциус и Ротербанд, взяли его за руки и за ноги и вынесли из камеры. Закир почесал затылок и сказал Лымарю: – Лымарь, а Джима нам вдвоем будет тяжело тащить до мертвецкой, давай Кирпича попросим помочь. – Давай. – Кирпич, помоги нам дотащить Джима. – Сами, что ли, не можете, в конце концов! Кирпич нехотя подошел и взялся за правую ногу Джима, Джим поднял голову и сказал Кирпичу: – Так-то, Мальчик. Кирпич испуганно бросил ногу Джима и отскочил в сторону: – Он разговаривает! Джим оттопырил губы и из собравшейся на них слюны, надул большой пузырь. – Лымарь, он, наверно, живой. Пузырь на губах Джима лопнул, голова откинулась назад, зрачки ушли под веки. – Нет, Закир, он, наверно, мертвый. – Пусть пока полежит, потащили кого полегче. Лымарь с Закиром растаскивали тела, Кирпич координировал работу, попутно начищая серебряные пуговицы, Ротербанд трогал распухший нос то указательным пальцем левой руки, то указательным пальцем правой. Некоторые из камерников, проходя мимо лежащего Джима, украдкой пинали его. – Эй, Рыжий! – Чего? – Наверно, необыкновенное удовольствие – пнуть мертвого Джима? – Да ладно! Я просто споткнулся.Глава 4
1 Дозновательная комната охранника Младшего была длинной, узкой и с очень высоким потолком. Младший сидел за огромным, покрытым красным сукном столом, а Мальчик стоял напротив и щурился от яркого света настольной лампы, направленной на него. Младший коротким взмахом головы откинул назад волосы, закрыл глаза и спросил Мальчика: – Мальчик, с какой целью ты провоцируешь людей на беспорядки? – Мне кажется, беспорядки свершаются спонтанно, и я виноват в них столько же, сколько все остальные. – Возможно, но почему-то все остальные говорят, что это из-за тебя произошли последние две драки. – Они заблуждаются – причина в вожделении, и если, например, объявить, что спать можно только с Дрылем, тогда все драки будут происходить из-за Дрыля, а если всех кастрировать, то драк не будет вообще, разве что из-за добавки киселя. – Ну-ну. Теперь я действительно верю, что ты мог устроить эту свалку. Младший протянул руку к белой кнопочке и легонько нажал на нее. Ротербанд вбежал в комнату, на ходу проглатывая что-то недожеванное. – Ротербанд! – Да? – Ротербанд, почисти ботинки, выглади брюки, подстриги ногти, смени воротничок, побрейся, включая и подмышки, и если еще раз зайдешь ко мне с набитым ртом, то тогда я даже не представляю, что сможет утолить мой гнев. Пшел вон! – Слушаюсь! – Стой! Отведи зачинщика смуты в карцер. – Слушаюсь! Бледный Ротербанд сделал шаг к двери, но, побледнев еще больше, остановился и робко обернулся: – А… Извиняюсь, кто зачинщик смуты? – Перед тобой, болван. Ротербанд громко застучал нижней челюстью об верхнюю и, выпучив от перенапряжения глаза, хрипло выдохнул: – Вы?! – Кто вы?! Ротербанд, ты чем там обожрался? Бери Мальчика и тащи его в пятьдесят четвертый карцер, идиот! – Слушаюсь! Извиняюсь! Никогда больше не повторится! Мальчик, за мной, то есть впереди меня! 2 Ротербанд в гневе пихал Мальчика в спину костлявым кулаком, приговаривая на каждом шагу: – Вперед! Вперед! Вперед! У маленькой железной двери в пятьдесят четвертый карцер Ротербанд поставил Мальчика лицом к стене и загремел ключами. Дверь в карцер завыла и сквозь узкую щель показала Мальчику черноту. Мальчик шагнул к двери, но Ротербанд, посчитав, что виновник его унижений отделывается слишком легко, толкнул Мальчика назад: – Куда прешь без разрешения! – Разрешите посетить карцер. – Чего?! – Да ничего, пытаюсь получить разрешение. Ротербанд раскраснелся, схватил Мальчика за ухо и стал его выкручивать: – Я тебе покажу разрешение! – Остановись, раздатчик! – Чего?! Да как ты со мной!.. Меня на ты!.. Да я тебя!.. – Вспомни, Ротербанд, говорил ли Младший причинять мне хоть малейшую боль? – Ну и что, что не говорил! – Раздатчик, а как реагирует Младший, когда делают то, чего он не разрешает? – Дык!.. Он очень… Дык!.. Да, но… Дык!.. Так я же… Дык!.. А потом я тебя и не трогал совсем! – Тогда с дороги, раздатчик! – А я и ничего! Заходи. Только ты зря торопишься, Мальчик. 3 Тяжелая дверь стукнулась об крепкие косяки, и Мальчик стал водить в воздухе руками, чтобы хоть как-то ощутить пространство. Слева, на расстоянии вытянутой левой руки была шершавая, мокрая стена, справа, на расстоянии вытянутой правой руки тоже была шершавая, мокрая стена. Мальчик приготовился погрустить и опустился по стеночке на что-то неожиданно мягкое. Мягкое еще более неожиданно зашевелилось и сказало: – Куда ты садишься – не видишь, человек лежит. Мальчик от неожиданности подпрыгнул и ударился головой об очень низкий деревянный потолок, с которого сразу же посыпалась труха, слизкие грибы и несколько почти истлевших гвоздей. – Я вообще ничего здесь не вижу. – Потолок не трогай – обвалится. Грибы собери и раздели на троих. – Почему на троих? – Так положено. – Странно, а говорили, что в карцерах всегда по одному держат. – Это карцер номер пятьдесят четыре – он трехместный. – Значит, грибы для будущего третьего? – Почему будущего, – Трюфель настоящий – вон в углу сидит. Мальчик протянул перед собой горсть грибов и сказал: – Трюфель, возьми грибы. Две трясущиеся руки поспешно сгребли с ладони Мальчика грибы и совсем рядом послышались чавкающие, хлюпающие, всасывающие звуки. – Трюфель не любит разговаривать? – Очень любит, но не может – я ему язык откусил, чтобы не тараторил. – Сурово, но радикально. – Ты из какой камеры? – Из восьмой. – Это та, в которой бойня была? – Угу. – Я из девятой, зовут меня Виссон, Трюфель из третьей, а ты, наверно, Мальчик, которого не поделили Спица и Джим? – Виссон?! Но Спица говорил, что ты повесился. – Откачали, и за самовольный уход из жизни определили в этот карцер. – А откуда ты знаешь, что происходит в камерах? – Когда ты в этой темноте разглядишь Трюфеля, то тоже будешь все знать. – Я буду здесь так долго? – Мальчик, из пятьдесят четвертого карцера только выносят. Мальчик отдвинулся от Виссона и сел у противоположной стены. – Осторожно, Мальчик, не провались в дыру, а то у Трюфеля после грибов случаются расстройства, и ты можешь поставить его в неловкое положение. Мальчик лизнул гриб и украдкой бросил его в сторону. – Мальчик, дыра слева, а не справа. Не хочешь есть грибы – отдай Трюфелю. – Это единственная пища, которой здесь можно питаться? – Какая же это пища, грибы – источник удовольствия, веселья, энергии и немного сумасшествия. Мальчик закрыл глаза и, стараясь не касаться мокрой стены, слегка задремал. Мальчику показалось странным, что он касается щекой слизкой стены, ведь его подбородок упирался в далеко стоящую от нее коленку, и почему-то трещала по швам рубаха, и почему… – Мальчик тряхнул головой и проснулся: суетливые руки Трюфеля шарили по телу Мальчика, раздирая на нем рубаху, а жирные губы Трюфеля скользили по его щеке. Мальчик прокусил Трюфелю указательный палец, но Трюфель никак на это не отреагировал, только облизал слюнявыми, липкими губами шею Мальчика. – Трюфель! Куда вперед меня лезешь?! Виссон оторвал Трюфеля от Мальчика, немного придушил и швырнул в угол, после чего повернулся к Мальчику, загоготал и стал подминать его под себя. Мальчик уперся кулаком в широченную грудь Виссона, но тот легко своей тяжестью сложил его руку в локте, запыхтел, зарычал, прерывисто обдавая ароматом проглоченных грибов. Мальчик с трудом освободил руку, вцепился ею в щеку Виссона, а другой залепил ему глаза размятой в ладони грибной жижей. Виссон отпрянул назад и сказал, что и так тут ничего не видно, а еще и глаза залепляют всякие хулиганы. Мальчик бросился в сторону и сразу же влетел в объятия Трюфеля. Трюфель очень мокро обсосал Мальчику ухо, а Мальчик пятнадцать раз подряд пнул коленом Трюфелю между ног. – Трюфель! Он мой! Виссон резко поднялся и всей своей громадиной врезался в потолок, потолок затрещал и пополз с левого края вниз. Мальчик, вырвав ногу из рук загнувшегося Трюфеля, и со всей силой стал давить правый край потолка вверх. Потолок еще немного потрещал и сорвался вниз по левому краю, придавливая Трюфеля и Виссона. Там, где был потолок, осталась черная пустота, и в этой пустоте раскачивался фонарь и тускло освещал какой-то проем в стене. Тусклого дребезжащего света хватало для того, чтобы Мальчик зажмурился от рези в глазах, а Виссон с Трюфелем взревели от выворачивающей наизнанку белки боли. – Голову откручу, Мальчик! Сейчас доберусь и откручу! Виссон, разламывая остатки потолка и раскидывая в стороны доски, встал с колен и двинулся к Мальчику. – Спокойно, Виссон, я сам к тебе иду. – Давай, Мальчик, давай сам. Виссон опустил руки к коленкам, Мальчик подошел к Виссону, вытер рукавом безудержные слезы с его глаз, сложил ладони на его шее, оттолкнулся от пола, запрыгнул на плечи Виссону, оттолкнулся от его широких плеч и запрыгнул в проем. – Мальчик, ты куда делся? – Пока не знаю, Виссон, но, тем не менее, никогда не забуду радость мгновений, проведенных с тобой. 4 Мальчик медленно полз на четвереньках, прощупывая перед собой пыльный путь то левой, то правой рукой. Тусклый свет болтающегося на проводе фонаря и трубный голос Виссона исчезли за первым изгибом непонятного коридорчика. Было странно тепло и очень тихо. Мальчик прополз еще немного и почувствовал, что стало значительно жарче и как будто послышались какие-то звуки, а может быть, и не послышались. Мальчик прополз еще немного и стал стряхивать со лба пот, чтобы он не застилал глаза, кроме того, впереди доносились глухие голоса, шлепки, шипение и еще какое-то знакомое сотрясание воздуха. Мальчик еще прополз и уперся, как он и предполагал, в деревянную вентиляционную решетку парного отделения бани. За решеткой на пологе лежали распластанные тела, медленно двигали руками и ногами и интенсивно потели. Мальчик подождал, когда раздатчик крикнул о конце помывки и скользкие тела лениво вышли из парной, навалился плечом на решетку и легко ее выдавил внутрь помещения. В парной Мальчик быстро снял одежду, скатал ее в комок, выскочил в помывочную, из помывочной в раздевалку, в раздевалке быстро оделся и успел пристроиться к квадратной спине последнего человека, в развалку проходящего мимо почти уснувшего Дрона и жующего сладкий сухарь Лымаря. Лымарь легонько дал Мальчику подзатыльник и сказал сквозь еще не проглоченное сдобное месиво: – Вечно ты, Шплинт, с Биллером до последнего возитесь. Мальчик наклонил вперед голову и промычал в ответ что-то невразумительно-нейтральное. 5 В камере номер девять все ходили туда-сюда, и на Мальчика сначала никто не обращал внимания, но когда мельтешение людей закончилось, всех вдруг сразу удивил непонятно откуда появившийся незнакомый подросток. Мальчика обступили кольцом любопытствующие и спросили, кто он и как тут оказался. Мальчик сказал, что он Мальчик и что он из восьмой камеры, и сюда попал путем некоторых перемещений. – Эй, Захар, из твоей бывшей камеры! – Эй, Мосол! Проснись! – Эй, Дрыль! – Эй!.. Дрыль сказал Мальчику: – Ну… Вот… Мальчик, а это… Ну, сам, а я… Во, смотри, хромать стал… Мосол из-под нар прохрипел, что никого не хочет видеть из восьмой камеры и, вообще, по какому праву у него отобрали его дощечку. Захар крепко поцеловал Мальчика в затылок, обнял сзади за плечи и подмигнул собравшимся: – Это Мальчик, он мой товарищ. Мальчик нырнул вниз и вырвался из объятий Захара: – Никогда я не был твоим товарищем, Захар. И, кстати, где твои шикарные, коричневые с черной каемочкой зубы? – Сам не знаю, Мальчик, как-то растерялись все, жевать уже нечем – языком пищу растираю. Но это все ерунда, это все ничего, мы с тобой заживем как надо! – Нет, Захар, не получится. – Получится, Мальчик, получится. У нас в девятой камере нет основного, у нас коллективное управление, а у меня, Мальчик, сам знаешь, голос очень зычный, поэтому ко мне прислушиваются – так что держись меня, Мальчик. Мальчик с деланным удивлением повернулся направо, любопытный Захар тоже посмотрел в ту сторону, и когда он повернулся назад, чтобы спросить, на что так пялился Мальчик, сам Мальчик уже растворился в гудящей толпе, коллективно следящей за порядком в камере. Мальчик залез под нары и пощекотал тонким прутиком за шиворотом у Мосла. Мосол заерзал, открыл глаза, открыл рот и крякнул: – Рыжий, а ты откуда тут взялся? – Мосол, у тебя появился странный юмор, неужели на тебя так подействовал переезд. – Рыжий, ты стал говорить как Мальчик. Ты, наверно, хочешь согнать меня с моей теплой лежанки? – Мосол, затянувшаяся шутка – очень плохая шутка. – Да, Рыжий, когда-то моим искрометным шуткам восхищался сам надзиратель. – Да что ты говоришь, Колпак? – Рыжий, ты сдурел, что ли, какой я тебе Колпак? Колпак только может чужие надзирательские пайки жрать – гад! Мальчик крепкими пальчиками помассировал перекошенную гневом дряблую щеку Мосла, вздохнул и сказал: – Поспи, Мосол, может быть, тебе приснится другой сон. 6 Дактиль схватил Мальчика за шиворот и выволок на середину камеры. Захар вспрыгнул на лавку и закричал, временами переходя на визг: – Слушайте меня все! У нас появился новый человек, зовут его Мальчик! Он мой товарищ! Тут некоторые претендуют, но я вам сразу скажу – это бесполезно! И всякие споры на эту тему считаю закрытыми! Ура! И еще раз… Захара столкнул с лавки Ильич и воззвал: – Сокамерники! Почему мы слушаем этого дурака Захара, который у нас совсем недолго и который нам уже наврал тут много чего?! Почему мы самого Мальчика не спрашиваем, как и с кем он видит себя в нашей камере?! Почему, я вас спрашиваю?! Ильича за пятку дернул Биллер, Ильич кувыркнулся под стол. Биллер оперся на заботливо подставленное плечо Дактиля, тяжело запыхтел, но все же взгромоздился на освободившееся место. – У нас тут что?! А то! Мы все вместе тут! Так?! Значит, и Мальчик должен быть со всеми! Ясно?! Очень многие из собравшихся закричали, что им все ясно, но в то же время многие другие из собравшихся закричали, что им ничего не ясно. Но Биллер с помощью Дактиля уже сполз с трибуны, Ильич еще не выбрался из-под стола, а Захар, решив погромче крикнуть, сделал слишком глубокий вдох и, вместо того, чтобы озарить сознание несведущих, иступленно закашлялся, поперхнувшись собственной слюной. Мальчик воспользовался образовавшимся затишьем, сел на лавку, поджал ноги, обхватив колени руками, и тихо сказал: – Вы так мне все нравитесь, и я очень хочу, но, увы, не могу быть товарищем каждому из вас, потому что я товарищ Виссона, а Виссон очень болезненно реагирует, когда претендуют на что-то, принадлежащее ему. Например, Трюфелю из третьей камеры он при мне откусил язык только за то, что тот по ошибке облизал его ложку. И как я понял из разговора надзирателя Афрона с охранником Младшим, Виссона вот-вот вернут в вашу камеру. – Он нас пугает! – А вдруг не пугает? – Виссон мертв! – он повесился! – Виссон жил, жив и будет жить! – Откуда он мог слышать разговор Афрона с Младшим?! – Мальчик находился поблизости от самого Афрона! – Виссон никогда бы не стал откусывать чужой язык! – Виссон, когда сердитый, может откусить все, что угодно! – Да плевали мы на этого Виссона – нас вон сколько! – Сколько? – Ну, вон!!! Вон!! Еще вон! И там еще вон. Ну и… – Вот вам первым он языки и пооткусывает! Биллер поднял голову и крикнул: – Да что мы будем лебезить перед каким—то Мальчиком из-за какого-то Виссона?! – Не будем! Биллер хотел опять взгромоздиться на лавку, но недоуменно обнаружил, что Дактиля с его заботливым плечом нет рядом. Дактиль незаметно прошел за спину Мальчика, наклонился к нему и зашептал: – Мальчик, ты извини, что я тебя грубо тянул за рубашку – меня заставили, сам видишь, какие тут все, особенно вон тот жирный. Виссон этого Биллера из-под стола не выпускал, а со мной несколько раз играл в крестики-нолики, выигрывал, конечно, и приказывал голым вокруг стола на четвереньках ходить, короче, весело было. Я за тебя, Мальчик. Мальчик, не оборачиваясь, кивнул головой и сказал: – Когда Виссон вернется, я непременно попрошу его, чтобы он тебе при следующей игре в крестики-нолики дал фору. Ильич вдруг снова протиснулся сквозь толпу, наставил на Мальчика короткий указательный палец с обгрызанным ногтем и крикнул: – Смотрите! Он нас не уважает, он сидит перед нами! Раз он сидит на лавке, так пусть тогда лежит, привязанный к этой же лавке! Не успел Мальчик опомниться и хоть что-то возразить, как его быстро положили и ловко привязали к лавке. – Я требую, чтобы Мальчика развязали! – Надо бросить жребий! – Надо Ильичу морду набить за подстрекательство! – Ильич – молодец! – Пусть про Виссона расскажет! – А ты иди к своему косому Шплинту! – Сам ты косой! И у твоего Скока одна нога короче другой! – Соревнование по борьбе устроим! – Если Виссон вернется, я ему скажу: Виссон, помнишь нашу дружбу? – А я говорю, что все совсем не так! – А пошел ты! – Да я! – А вот еще был случай… – Все дело в аксиологической модальности! – Хрен тебе! Над Мальчиком свесился Мосол и с удовольствием засмеялся: – Хе-хе, Рыжий, эти горластые дураки думают, что ты Мальчик, они не знают, хе-хе, что Мальчик еще в восьмой камере растворился в воздухе и поселился в моей голове – мы постоянно с ним разговариваем. – Мосол, сдвинься немного в бок: с твоей башки летит перхоть прямо мне в глаза. – Рыжий, хочешь плесени дам попробовать – сразу жить не знай как захочется. – Спасибо, Мосол, в пятьдесят четвертом карцере Виссон угощал меня грибами, поднимающими настроение, и я до сих пор в отличном расположении духа. – Грибами?.. Вис-сон?.. Мосол икнул и, раскинув в стороны хлыстообразные руки, упал на Мальчика. 7 Обитатели камеры номер девять орали, ругались, плевались, толкались и никак не реагировали на Мальчика, который уже осипшим голосом кричал, чтобы с него стащили мертвого Мосла.Глава 5
1 – Ноль, зачем его опять в карцер сажать, давай лучше к себе возьмем, а то Икс совсем жирный стал и обозвал меня недавно по-нехорошему? – Кирпич, если мы его возьмем к себе, тогда нам… хотя в каком-то смысле… но в тоже время… а впрочем… Дрон, ты не возражаешь? – А? – Ну вот, Кирпич, Дрон решил взять Мальчика к нам, не знаю, как ты, а я не настроен ему противиться. – Так я первый не настроен. – Да, пожалуйста, хочешь быть первым – будь им. – Нет, я передумал, лучше ты первый, а то ты готов мигом, в конце концов. – Кирпич, я вообще никакой. – Ноль, ты хитрый, ты опять хочешь, чтобы только не ты. – Да перестань, Кирпич, Дрон уже давно принял волевое решение, и тебе не надо нервничать, ведь так, Дрон? – Че? 2Мальчик подмел пол рассыпающимся веником, заправил мятыми покрывалами скрипучие кровати стражников, вытер мокрой тряпочкой липкий стол, выскоблил из посуды грязь, аккуратно развесил на вешалки скомканную одежду в индивидуальных шкафчиках, подошел к храпящему Иксу, разбудил его и попросил оценить работу. Икс сел на свою лежанку, бессмысленно посмотрел перед собой, потом несколько раз тяжело вздохнул и отправился в контрольный обход выполнения своего задания. – Все сделано очень плохо. Икс перевернул все заправленные кровати, сбросил с вешалок одежду и опять улегся на свою лежанку. – Как сделаешь хорошо – разбудишь – проверю. Мальчик опять заправил все кровати и опять развесил всю одежду, потом он взял два стакана, налил в один воду и стал около уха содрагающего воздух Икса переливать воду тонкой, звонкой струйкой из одного стакана в другой. Мочевой пузырь Икса долго сопротивлялся, руки Мальчика стали неметь, и он уже хотел отказаться от своей затеи, как раздался звук открываемой двери и вместе с ним, не выдержав акустического давления, освободился пузырь Икса. – Как аккуратно кругом. Хорошо поработали! Получите по целой сладкой галете или по половине уж точно. Закир упал на свою кровать и положил ноги на спинку. – Мальчик! Сними с меня ботинки! – Закир, почему это он должен тебе первому снимать! – Ну, пусть тебе, Кирпич, сначала снимает, я подожду. Мальчик, стараясь не дышать, стянул тяжелые башмаки Кирпича и поставил их под кровать. – Нет! Ставь их на полочку у двери! – я так люблю! И мигом, в конце концов! – Стражник Кирпич, вы же сами говорили, что надо делать все как положено. – Молчать, в конце концов, и мигом! Мальчик переложил ботинки Кирпича на полочку, потом стянул ботинки с Закира, Ноля и Лымаря. Последним в комнату медленно зашел Дрон, сел на низенькую скамеечку и стал чистить светлой щеткой брюки, а темной – ботинки. – Эй, Дрон, отдай все Мальчику – пусть работает, зря, что ли – ты его взял. – Не сумеет как надо. – А как надо? – Так как охранник Младший требует. – Ты к нему в гости собираешься? – Нет, он сам сейчас придет. – Чего?! Стражники моментально вскочили, быстро обулись и застегнулись, только Кирпич, добежав до полочки у двери, успел натянуть лишь один башмак, когда в комнату мягко зашел Младший. Младший оглядел Дрона, оглядел Закира, оглядел Ноля и удовлетворенно хмыкнул, оглядел Лымаря, оглядел Кирпича, удивленно посмотрел ему в глаза, и Кирпич покраснел и как будто в то же время побледнел. – Я не успел. Я мигом… – Разве был задан вопрос? – Виноват! Младший отошел от Кирпича и увидел Мальчика. – Мальчик? Откуда ты здесь? Почему не поставили в известность?! Стражники стали делать глотательные движения и подергивать то левым, то правым глазом. Неожиданно заскрипел на своей лежанке Икс, Младший оглянулся и опешил: – Что это значит? Икс протер глаза, сполз с лежанки и сказал: – Фу-у! – Что это значит? Икс замотал головой и, отдуваясь, подошел к стоящим навытяжку стражникам: – Что-то переспал – голова болит. – Что это значит? Икс почувствовал дискомфорт и стал разглядывать себя в поисках его причины: – Смотрите, у меня штаны мокрые! То-то я думаю, мне сон снится… – Всем составом ко мне в дознавательную комнату! И если вы не придумаете достаточного оправдания я подам раппорт о полной замене подчиненного мне подразделения стражников. Младший откинул назад волосы и, ничуть не выдавая в движениях раздражения, вышел. – Кирпич, знаешь, что мне приснилось? – будто ты занял… Но первым ударил Икса все же не Кирпич, а Закир: – Гад! Я только что из раздатчиков выбился, сейчас опять в них спустят! – гад! И только после этого Кирпич вышел из оцепенения, отстранил Закира и принялся бить Икса руками и ногами так, что запинул в ярости незашнурованный ботинок в открытую кладовку со специнвентарем. – Стой, Кирпич! К Младшему надо идти, а у нас нет диспозиции. – Какая еще может быть диспозиция, Ноль! Нам всем хана из-за этого Икса, еще Мальчика без спроса взяли – это все! – Тогда придется всем говорить только правду о том, что денщик наш стал совсем никудышный, слабоумный и неизлечимо больной энурезом, и наш опытнейший сослуживец Дрон, немного поторопившись, и без должного оформления, взял нового денщика Мальчика. Дрон нахмурил брови и задумался, Закир с Лымарем сказали, что они тоже выложат Младшему эту правду, Кирпич почесал затылок и предположил, что, может быть, действительно так пройдет, а переставший раздумывать Дрон замотал головой с некоторой долей возмущенности: – Я не буду говорить такую правду! Я совсем по-другому! И вы мне тут не это! – Дрон, пожалуйста! Не говори правду – говори ложь, мы тебе не вправе запретить. – Что-то тут не так, Ноль, ты меня подставляешь. – Да что ты, Дрон, когда я подставлял лучших друзей?! 3 Ноль, Закир, Кирпич, Лымарь, Дрон, Мальчик и шмыгающий Икс с сухарем за правой щекой трусливой гурьбой ввалились в дознавательную комнату охранника Младшего. Младший аккуратно заточил красный карандаш маленьким остреньким ножичком, подровнял ему кончик и сказал шепотом: – Все вон из комнаты, заходите по одному согласно штатному расписанию. Ноль шарахнулся на Закира, Закир – на Кирпича, Кирпич – на Лымаря, Лымарь – на Дрона, Мальчик увернулся, а Иксу прищемили о косяк ухо. Первым зашел и вышел Ноль. – Ну, как там? – Нормально. Излагайте, как договорились, и все обойдется. – А как мы договорились? – Кирпич, иди. Кирпич тут же бурно вспотел и зашел. Кирпич вышел не скоро, расстроенный и обессиленный. – Так плохо? – Чуть в раздатчики не перевел, все серебряные пуговицы приказал срезать и пришить алюминиевые. Говорит шепотом, половина слов не слышно, переспросил два раза – заставил уши мыть в своей умывальной. Иди, Закир. Закир расстегнул и снова застегнул все пуговицы, поплевал на ладони и прилизал волосы, робко два раза постучал в дверь и зашел, Кирпич дал оплеуху Иксу, Икс пообещал Кирпичу рассказать Младшему, как стражники издеваются над денщиками, и бросил за щеку очередной сухарик. Кирпич еще не успел сообразить, как ответить наглому Иксу, а Закир уже вышел. – Все. – Чего все? – Больше заходить не надо. Младший сказал, что у троих из пяти стражников рассказ совпал, значит, он принимается за официальный. Икс определяется в шестую камеру через двадцать девятый карцер, Мальчик остается денщиком, но под контролем, по Дрону будет особое решение. 4 Мальчик, свесив голову со своей полки под потолком, наблюдал, как Ноль с Закиром играют вкрестики-нолики. Ноль подготовил Закиру хитрую ловушку, и Закир, наверно, попал бы в нее, но когда он занес над коварной клеточкой свой обгрызанный карандаш, Мальчик чуть слышно шепнул: – Левее. Закир автоматически поставил крестик левее, а через ход неожиданно выиграл. – Я выиграл. – Не считается, тебе Мальчик подсказал. – Да он шепнул там что-то невразумительное, откуда он может понимать нашу игру. – Нет, переигровка. А ты, если еще подскажешь, то смотри! Хотя, Мальчик, я сам был такой. Помню как-то… Закир, ты давай – начинай! Закир задумался над первым ходом. Ноль хотел было продолжить воспоминания, но на своей койке шумно перевернулся к стене Кирпич. Ноль хотел было опять продолжить свои воспоминания, но Кирпич шумно перевернулся в обратную сторону. Ноль вздохнул: – Так вот… Кирпич шумно сел на своей койке и сказал: – Мальчик, пойдем в душевую – потрешь мне спину! Закир хихикнул, а Ноль выронил свой красивый лакированный карандаш. – Ты что, Кирпич?! – Чего, Ноль?! – Ты мылся перед тем, как завалиться спать. – Ну и что? Значит, хочу еще! – Погоди, Кирпич, так не пойдет, надо определиться. Кирпич раздраженно встал и раздраженно зашагал по комнате. – И как же, Ноль, ты хочешь определяться?! Ты, конечно, как всегда желаешь быть первым и лучше всего единственным?! – Кирпич, успокойся! – Заткнись, Закир! – Кирпич, есть же много способов… – Да, сейчас ты предложишь разыграть Мальчика в крестики-нолики, в которые лучше всех играешь или что-нибудь еще придумаешь – но я тебе не Дрон! – Кирпич, если ты настолько горишь желанием, то, пожалуйста, три свою, извиняюсь, спину с помощью Мальчика, а то вдруг с тобой еще чего-нибудь случится. Багровый Кирпич протянул волосатую руку к Мальчику и сказал: – Слезай, Маль… Рука Кирпича рухнула вниз, Кирпич зашатался, показал всем язык и упал на стол, придавив листок с выигрышной позицией Ноля. Ноль нервно вытянул из-под Кирпича свой карандаш, достал из кармана маленький ножичек и почему-то стал затачивать карандаш с обратной стороны: – Я ему ничего не хотел желать – он сам, я сказал без всякого, я никак не думал, и я не мог ничего сделать, потому что вот так, а Мальчик, он же высоко, а этот руку вытянул, при этом чего спорить, я ему и говорю, что, мол, пожалуйста, и если так, то пусть будет вот так, ведь так, Закир? – Я что-то не хочу переигрывать.
Последние комментарии
1 час 19 минут назад
17 часов 23 минут назад
1 день 2 часов назад
1 день 2 часов назад
3 дней 8 часов назад
3 дней 13 часов назад