Оспинки на память [Елена Кимовна Андреева] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Елена Андреева Оспинки на память
Посвящается моим бабушкам
Западная Лица
Западная Лица, 1961
Я знаю, что мы живём на Севере, что здесь темно и холодно, что ветром может выбить форточку ночью и мама закроет её подушкой. Но мне бывает уютно и весело, когда родители лепят пельмени и выкладывают их на широкий подоконник или когда папа приходит с работы и приносит мне небольшую шоколадку, которую получил на работе, но, конечно, не съел, а принёс мне, своей пятилетней дочке. А ещё когда мне разрешают спать в родительской спальне на кровати, а не на диване в гостиной. Тогда я прошу поставить пластинку «про блоху». Слушаю внимательно: «Блохе? Хе-хе, – поёт низкий мужской голос. – Родней родного брата блоха ему была…» Я представляю блоху размером с собаку и в раздумьях засыпаю. А ещё, встав рано, бегу на кухню, где мама, любящая поспать подольше, оставляет для меня кисель и печенье. – Я купила бычьи хвосты. Такая очередь была! Что с ними делать? – спрашивает мама у папы. Зачем маме бычьи хвосты? Странно. Я думаю, как выглядит бычий хвост. Наверно, он с кисточкой на конце. У меня есть капроновое платье, чешки и любимая кукла. Я часто танцую. Когда мы ждём гостей, мама наряжается в красивое платье в талию, с квадратным вырезом и надевает переливающиеся всеми цветами радуги серьги-висюльки. Она очень красивая, моя мама, и весёлая. Добрая, ласковая. Меня отпустили гулять во двор одну. Вот здорово! Мы катаемся с горки, бегаем наперегонки. «Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана»… Кто-то бросил в меня камнем. Нет, это кусок льда. У меня рассечена губа, течёт кровь, и мне страшно. Мама ведь будет меня, наверно, ругать или будет плакать и не пустит меня больше гулять одну никогда в жизни. До сих пор на верхней губе слева у меня след от этого удара.
Пупсик и кукла
Обнинск, 1962
Теперь мы живём в Обнинске. Сюда перевели папу. Моря здесь нет, но есть пруд и река Протва. Мы живём в деревянном доме. Я уже большая, мне мама даже поручила пойти в булочную и купить батон. Мама дала деньги и сказала, что я должна принести сдачу. По дороге в булочную я увидела небольшой лоток, где продавалась всякая мелочь. Мне очень понравился пластмассовый пупсик в ванночке, и я его купила. Деньги у меня ещё оставались, но на батон уже не хватило. Это было в первый раз, когда мама меня ругала, не очень страшно, но удовольствия от нового пупсика уже не было. А потом случилось большое несчастье с моей любимой куклой. Летом в доме завелись тараканы, меня отправили гулять, а квартиру стали обрабатывать ядом. Вернувшись домой я увидела, что моя красавица-кукла покрылась «оспинками». Такие были у меня, когда я заболела ветрянкой. Вскоре оспинки прошли, осталась одна маленькая, над бровью. Но у моей куклы они никогда не пройдут. Я села на пол, обняла куклу и заплакала. Я плакала долго, и никто меня не мог успокоить. Моя оспинка осталась на всю жизнь, как и это воспоминание.
Праздник октября
Обнинск, 1962
Скоро праздник – годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. К нам в гости приехала баба Роза. Я очень рада. Бабушка, как всегда, привезла из Ленинграда много вкусностей, шоколадки и два больших белых батона за 22 копейки. Этот солоноватый батон с заострёнными концами продаётся только в Ленинграде. Даже в Москве такого нет, а в Обнинске тем более. У нас нет белого хлеба и муки. Только чёрный хлеб и серые макароны. Если захочется яичной вермишели, то её нужно заказать в «Столе заказов». А он находится далеко от нашего нового дома, по дороге к речке Протве. – Бабушка, ты привезла вермишель? У тебя всегда такой вкусный молочный суп получается! Мы идём с бабушкой гулять к реке и заодно купить вермишель в «Столе заказов». Обратно возвращаемся по обочине широкой дороги. Я весело шагаю и пою:
Мой папа – фотограф
Обнинск, 1963
Папа любит фотографировать. У него хороший широкоплёночный фотоаппарат. Папа фотографирует любое событие: праздник, приход гостей, поездки в Ленинград или на юг, встречу бабушек на вокзале или поход за грибами. Вот я собираюсь в школу – «первый раз в первый класс», у меня новое коричневое форменное платье и белый передник. Новенький жёлтый портфель и много красивых капроновых лент. Белые – нарядные и чёрно-дымчатые – на каждый день. Мама заплетает мне косу или делает высокую «корзиночку» из двух косичек. И всегда завязывает два пышных банта – Алёша, надо сфотографировать тебя при полном параде, – говорит папа. – Сначала за столом, с книжкой. – А потом с портфелем, в полный рост. Я позирую, сидя за новым секретером с книгой «Маленький принц» Экзюпери. Щелчок, ещё щелчок. Снято. – А теперь стоя. Улыбайся! Не хочу улыбаться – у меня недавно выпали два молочных зуба, и я стесняюсь. – Улыбайся же! – Ленуха, ну, улыбнись,– присоединяется мама. – Не хочу! – у меня на глаза навернулись слёзы. – Улыбнись, улыбнись. Это же на память. Будешь своим детям показывать. – Не буду, не буду, – кричу я, уже плача. – Вот! – я оскаливаюсь в щербатой улыбке. Щелчок, щелчок. Снято. Фотографии сохранились, и я действительно показывала их своему сыну, а потом и внукам.
Хореография
Обнинск, 1963
Я люблю танцевать. Люблю смотреть балет по телевизору. Я видела «Лебединое озеро», «Бахчисарайский фонтан», «Баядерку». Но больше всего мне нравится «Умирающий лебедь» Сен-Санса. Руки балерины так плавно двигаются, она изображает птицу, казалось, полную жизни. Но вдруг лебедь взмахивает крыльями и бессильно их опускает, потом склоняет голову, последний взмах раненого крыла, и наступает тишина. На мои глаза наворачиваются слёзы, хотя я видела этот танец много раз. Я пытаюсь повторить всё, что делала балерина. «Выплываю» спиной на воображаемую сцену, освещённую одним прожектором. Как можно мягче взмахиваю руками. И главное, последний прощальный взмах… ах, и я лежу на полу мёртвым лебедем. «Ты знаешь, Алёна, в нашем Доме культуры есть хореографический кружок. Завтра комиссия будет отбирать девочек в группу начинающих. Тебе нужно будет станцевать под фортепьяно всё, что захочешь. Станцуй “умирающего лебедя”, у тебя хорошо получается». Меня приняли, им понравился мой лебедь. Вот здорово! Наш педагог – бывшая балерина. Худенькая, строгая, на высоких каблуках. Мы занимаемся у станка, у зеркальной стены. Восемь девочек-первоклассниц в пачках. Моя пачка самая красивая. Её сшила бабушка Нэла. Она из тонкого розового шёлка, накрахмаленная, и выглядит как настоящая. – Grand battement, plie, – говорит по-французски преподаватель. Я уже знаю названия па, движений и все позиции. Я очень стараюсь. Какое счастье! Я буду балериной!
Новенький
Обнинск, 1963
Я учусь в первом классе, в 1-м «Г». Учительница Галина Герасимовна – симпатичная, невысокая, добрая и приветливая. У меня есть друг, одноклассник Андрей Крупенников. У Андрея папа тоже военный. Андрей – худенький, рыжеволосый мальчик, с белой кожей и веснушками. Голова у него немного огурцом, но он мне всё равно нравится. Учусь я на отлично и с удовольствием хожу в школу. Однажды Галина Герасимовна привела новенького. Мальчик очень стеснялся и стоял весь красный. Голова у него была круглая, волосы чёрные, а из-под прямой чёлки смотрели испуганно карие глаза. – Игорь Соколов, будет учиться в нашем классе, – сказала учительница и посадила его рядом со мной. – А сейчас у нас урок труда, откройте портфели и достаньте то, что вы приготовили для урока: клей, картон и ножницы. Ребята защёлкали портфелями и ранцами. Игорь тоже открыл портфель и вскрикнул. Его канцелярский клей раскрылся и вылился. Все тетради и учебники были залиты им. Игорь пытался их достать, но стало ещё хуже – теперь уже и парта была в клее. Но неприятнее всего было то, что весь класс смеялся. И я тоже. В глазах Игоря стояли слёзы. Мне стало его жалко. А потом мы начали дружить втроём: я, Андрей и Игорь. И когда наших пап перевели в Эстонию, мы оказались в одном доме и в одном классе. Вот так нам повезло!
Нажим, волосяная
Обнинск, 1964
Я пишу в прописях. «Нажим, волосяная… нажим, волосяная» – помогает мне мама, сидя рядом за секретером. Я пишу ручкой с открытым пером и пипеткой. Мама говорит, что очень важно выработать красивый почерк. У моей мамы ровный, округлый почерк, который легко разобрать. А вот у папы почерк резкий и колючий, но тоже по-своему красивый. Папа пишет чёрными чернилами своей чудесной ручкой. У неё перламутровый футляр, золотое перо и поршень, а не резиновая пипетка. – Алёша, я прилягу, что-то меня знобит! Мама ложится на диван, её трясёт, ей холодно. Я укрываю маму двумя тёплыми одеялами, но они не согревают её. У мамы очень высокая температура. Папа, придя с работы, вызывает «скорую». Я не знаю, что случилось. Взрослые что-то обсуждают. До меня доносятся слова: «сепсис», «последствия облучения», «замершая беременность»… – Папа, что такое сепсис? – Заражение крови, Алёша. Я очень боюсь за маму. И кто мне теперь будет помогать делать уроки? Маму скоро выписали из больницы. К нам в гости пришли соседи, и родители стали с ними обсуждать папин перевод в Эстонию. Дядя Юра служил там. Он рассказал, какое там море, какие сильные шторма и ветры и как там красиво и интересно. Настоящая заграница! Я рада, что мы скоро уедем, тем более что меня заберут из школы раньше, в середине мая. Я прощаюсь со своей первой учительницей, Галиной Герасимовной. Она обнимает и целует меня. Мне тоже жалко с ней расставаться. А ещё мне жалко расставаться со своими друзьями, Андреем и Игорем. Я ведь не знаю, что мы скоро встретимся! А как же моя хореография?
Новая школа
Палдиски, 1964–1965
Папу перевели в Эстонию, в маленький приморский городок. И я пошла в новую школу. Небольшое трёхэтажное деревянное здание на берегу моря. Учительница Тамара Евгеньевна – молодая, полная, спортивная, с высокой причёской и ярким маникюром, весёлая и не придирчивая. А ещё я обрадовалась, что в классе оказались мои друзья из Обнинска – Андрей и Игорь. Нам сразу стали преподавать английский и эстонский языки. Учительница Аста Хуговна (нас забавляло её отчество) терпеливо занимается с нами. Скоро у меня появилась подружка – Сюзанна. Её красивое имя и длинные рыжеватые косы мне очень понравились. Сюзанна сразу объявила, что её папа осетин. Потом я узнала, что он ещё и военврач. Сюзанкина семья тоже из Ленинграда, там у неё бабушка, мамина мама. В новой школе я смогла возобновить занятия хореографией, по которым скучала. Правда, тренировки проходили в подвальном помещении, там не было таких красивых зеркал, как в Обнинске, и французского языка. Но я продолжала упорно заниматься. Наша деревянная школа имеет башенку, в которой находится наблюдательный пункт. Там дежурят военные моряки. Однажды я пришла на занятие раньше времени. Переоделась в пачку и стала от нечего делать забираться по выступающей за перила части лестницы. Я представляла себя в замке Синей Бороды, поднимаясь всё выше и выше к заветной комнате. Было темно, свет горел только внизу. Вдруг кто-то схватил меня за голую ногу и потянул через перила. «Дай я тебе помогу!» – зашептал морячок. Я страшно испугалась – в его голосе было что-то нехорошее. Вырвалась и побежала вниз. – Мама, я не хочу больше заниматься хореографией. И вообще, я не буду балериной, я буду археологом. – Алёша, ну, если не хочешь, что же делать… А почему археологом? – В книжке «Боги, гробницы, учёные» так интересно рассказано об этом! Действительно, меня очень увлекла эта взрослая книга. Я долго рассматривала картинки и представляла себе древний мир. Особенно мне нравилась фотография с изображением минойской богини со змеями. – Мама, они не хотят со мной дружить! Они называют меня вруньей! – слёзы и ком в горле мешают мне говорить. – Ленуха, зачем же ты врёшь? Что ты им сказала? Да, я всё наврала. Что мне делать? – Я сказала, что моя прабабушка – укротительница змей и что ей в Москве поставлен памятник. Она стоит на высоком постаменте, а в каждой руке у неё по змее… В Москве действительно жила моя прабабушка, Софья Соломоновна. Но никакого отношения к змеям она не имела. Мама рассмеялась, обняла меня: – Ты вовсе не врунья. Это фантазия. Ты большая фантазёрка! Потом всё наладилось. Меня простили и теперь часто просят рассказать интересные истории или пересказать книгу. Археологом я мечтала быть ещё лет пять, а потом передумала. Но когда впервые увидела пирамиды, была счастлива как ребёнок.
Минимализм
Палдиски, 1965
Лето 1965 года, маленький эстонский городок на берегу Балтийского моря. Солнечно, сухо, летнее марево. Мы с мамой идём по улице Саадама к недавно построенному Дому офицеров. Перед ним толпится народ, там что-то происходит. Стоят весы, прямо на траве расставлена рядами красивая эстонская керамика, в основном вазочки и вазы, от самых маленьких до напольных. Мама выясняет обстановку, пока я любуюсь всем этим богатством. Мама подбегает ко мне: – Ленуха! (меня зовут Лена, но мама и бабушки называют меня «Ленухой», «Алёшей», «Лёшей», и мне это нравится), тут за утиль дают вазы! Побежали, надо собрать ненужное барахло, пока всё не разобрали. Мама бежит быстро, а я ещё быстрей, до колик в боку. В утиль полетели едва ношенные вещи, их набрался целый чемодан. Мы с трудом дотащили его. Гигантская очередь, в основном из офицерских жён, интересующихся модной керамикой, шумела и нервничала. Когда подошла очередь, приёмщица деловито взвесила наш утиль, причём вместе с чемоданом, и сообщила маме, что за 8 кг она может взять две вазочки из второго ряда. Мама со счастливой улыбкой подошла к выставленным стильным вещицам. Во втором ряду стояли микроскопические вазочки, не выше 5 см. В маминых глазах читалась обида и разочарование, а мне стало жалко чемодан. Мама выбрала две вазочки: полосатую и чёрную. – Сейчас в моде минимализм, – сказала мама, придя домой, и гордо поставила вазочки на маленькую настенную полочку. Чёрная вазочка давно разбилась или затерялась во времени, а полосатая до сих пор стоит у меня в гостиной, и каждый раз, протирая её, я вспоминаю мамин «минимализм».
Моя красивая мама
Палдиски, 1965
Моя мама очень красивая, миниатюрная, гибкая. Мама может сесть на шпагат. Улыбка как у актрисы, ровные белые зубы, зеленоватые глаза и тёмные брови вразлёт. Мама хорошо и модно одевается, часто благодаря бабе Нэле, которая прекрасно шьёт. У мамы почти нет украшений, с тех пор как я потеряла её серёжки, колечко и колье. Я просто сложила всё в кошелёк и пошла во двор похвастаться. А потом положила их на скамеечку и забыла забрать. Мама меня почти не ругала, но мне самой было их очень жалко. Правда, папа недавно купил маме колечко в Таллине. Серебряное с александритом. Я могу часами носить его из гостиной в ванную и смотреть, как камень меняет цвет: у окна он голубой, а при электрическом освещении – розовый. Ещё у мамы есть туфли на каблуках, которые я тоже постоянно примеряю. Они мне почти впору, ведь у неё совсем маленький размер ноги. Недавно мама купила очень дорогие ботинки. Это даже не ботинки, а такие закрытые туфли на шпильке. Серая змеиная кожа, сбоку молния и большая обтянутая пуговица, каблук высоченный – десять сантиметров. И стоят они 60 рублей! – Английская обувь всегда дорогая! – заявила мама, как будто всегда носила только такую. Действительно, эти ботиночки стоили того. Маме хочется покрасоваться в обновке. – Кимка, пошли в кино. Нет? Ну почему? Пойдём! Я бы пошла с мамой, но на вечерний сеанс меня не пустят. А папа почему-то не хочет. Мама долго уговаривает, но он так и не соглашается. Мама быстро собралась, надела английскую красотищу и побежала в кино одна. На улице темно, мокрый снег и гололёд – ноябрь. Через полчаса мама вернулась. Заплаканная, с ободранными коленками и порванными чулками. – Кто-то протянул проволоку над тротуаром. Я торопилась, не заметила. Мне очень, очень жалко маму. – Мамочка, хорошо всё-таки, что каблуки не сломались. Английская обувь такая крепкая!
Новый год
Ленинград, 1966
Встречать Новый год мы всегда приезжаем в Ленинград. Отмечаем всей семьёй с бабушками, друзьями, иногда и с соседями. У меня есть ленинградская подруга Мила, она внучка соседки бабушки Розы – Полины Фёдоровны и дочка маминой подруги – Лиды. Мы с Милой устраиваем концерт на праздник: читаем стихи, поём или разыгрываем сценки. Мила не очень красивая, у неё косоглазие, она носит очки. Но зато она учится играть на скрипке и старше меня на полтора года. Мила очень любит справедливость, то есть чтобы всё было поровну. Сколько раз я выступлю, столько же и она. У нас с ней и книжки одинаковые, и игрушки. Когда бабушка Нэла мне сшила очень красивое голубое платье с юбкой в складку и пояском, Мила захотела такое же. И бабушка ей его сшила, только розовое. Мы частенько ссоримся, но всегда миримся и скучаем друг без друга. Зимой мы с Милой до темноты катаемся с горки, которая установлена в сквере на площади Революции. Мы хохочем и бегаем как сумасшедшие. У Милы выступают белые пятна на щеках, и мне приходится растирать их снегом. С неохотой плетёмся домой и расходимся по квартирам. Ужасно хочется спать. Уже засыпая, слышу бабушкин голос: – Вот когда Стэлка родит летом… «Как родит?.. У меня будет сестричка или брат?» – Ленка, а ты знаешь, что у вас будет второй ребёнок? – заявляет мне Мила. – Откуда ты знаешь? – Слышала разговор наших мам. Так что уже всё внимание будет к маленькому. Вряд ли тебя будут любить как прежде. Я растеряна: «Неужели Милка права?»
«Фараон»
Палдиски, 1966
У моего друга Андрея Крупенникова есть старший брат, Женя. Он учится в 10-м классе, ему уже 16 лет, и он может смотреть фильмы «Детям до 16-ти…». Так вот, он рассказал Андрею, что смотрел в Доме офицеров польский фильм «Фараон» и что там актрису показывают совершенно голой. Нашу компанию это очень заинтересовало. Меня – не только из-за голой женщины, но и из-за сюжета. Я много читала про Древний Египет, про открытие Картером гробницы Тутанхамона, про египетских богов. И вообще хотела стать в будущем археологом. Мы собрались вечером: Андрей, Игорь, моя подружка Сюзанка, ещё одна девочка из нашего класса и пара старших ребят. Именно эти старшеклассники и научили, как проникнуть в Дом офицеров во время сеанса. Нужно подняться по пожарной лестнице на крышу и пробраться на чердак. Что мы и сделали. Уже стемнело, было страшно. Перемещаясь на ощупь, мы постоянно перешёптывались, окликая друг друга по фамилии. У самого пола находились прямоугольные окошки, из которых был немного виден экран, висящий за сценой. К окошкам снаружи крепились металлические сетки, похожие на люльки, в них располагались прожектора. Они освещали сцену во время концертов или праздничных мероприятий. Чтобы увидеть экран полностью, нужно было улечься в люльку. На всех люлек не хватало, мы менялись местами и довольно громко спорили. Мне удалось посмотреть большую часть фильма. Действительно я увидела фараона, жрецов, колесницы и голую жрицу Каму. Здорово! Я так себе всё и представляла! Но надо уходить, ведь скоро конец сеанса. Выбирались мы тем же путём. Спускаться по обледенелой лестнице в темноте было ещё страшней, чем подниматься. Но я наконец спрыгнула и побежала домой. Дома родителей не было, а на столе лежала записка: «Мы ушли в кино. Будем в 21.00. Целую. Мама». Когда родители пришли домой, мы сели ужинать. Мама с папой переглядывались и улыбались. Потом папа немного строго посмотрел на меня: – Ленуся, мы ходили в Дом офицеров смотреть новый фильм «Фараон». Там было много моих сослуживцев и начальство. Знаешь, я всё время слышал какой-то шум и голоса. Но самое странное – несколько раз кто-то громко назвал нашу фамилию. – Папа, уже десятый час. Ты же говоришь, что я должна соблюдать режим. Я пойду спать. – Да, да, спокойной ночи, – целуют меня родители. Прошло много лет. Я несколько раз посмотрела этот прекрасный фильм легально. И всегда вспоминала «премьеру». А если бы люлька оторвалась под моей тяжестью или под другими ребятами? Мы могли рухнуть на сцену во время сеанса, и это было бы не смешно, а трагично. Но этого не произошло.
Аппендицит
Палдиски, 1966
У меня часто болит живот, причём ночью. Мне нужно ложиться спать в девять часов, но я хочу смотреть телевизор, капризничаю и даже ссорюсь с папой. А когда наконец ложусь, не могу заснуть, зову маму. Мама гладит меня по голове и поёт колыбельную. Это даже не колыбельная, а песня из фильма. Мне она очень нравится:
Тяжёлая зима
Палдиски, 1966
Маму положили в больницу. Это даже не больница, а небольшой стационар недалеко от нашего дома. Мама «в интересном положении», как говорит баба Роза. Я не сразу поняла, что это значит, но теперь знаю, что у нас скоро будет маленький. Мама жалуется, что неважно себя чувствует, ей нужно быть под наблюдением. Я очень скучаю. Хожу растрёпанная, папа ведь не умеет заплетать косы, у меня тоже не очень хорошо получается. Папа поздно приходит с работы. Зато он вкусно готовит, особенно жареную кровяную колбасу с перцем. Утром перед школой я забегаю к маме. Мы долго сидим обнявшись. Мама расспрашивает меня, как дела в школе, что мы с папой едим. Пахнет кипячёным молоком и чем-то медицинским. Нужно идти. На улице темно и скользко, а до школы далеко. Мы с папой в воскресенье едем в Таллин. Это сказочный средневековый город с узкими улочками и башнями. Мы заходим в любимое кафе, где продаются булочки со сливками и слоёные пирожки с килькой. На столах стоят маленькие серебряные молочники и розетки с сахаром. Всё очень вкусно и красиво! Потом идём в кино, в новый широкоформатный кинотеатр «Космос», и смотрим фильм «Война и мир». Фильм нам понравился. Там такой красивый Андрей Болконский! Полные впечатлений, идём обедать в ресторан «Глория». Я ем котлеты из лосятины. Это объеденье! Перед отъездом папа предлагает постричься, чтобы не мучиться с косичками. В парикмахерской мне делают «польскую» стрижку и зачем-то подбривают затылок машинкой. День прошёл здорово! Но в электричке я начинаю ужасно чесаться. Маленькие волоски после машинки сильно колются. Придя домой, я вижу, что покрылась волдырями, как будто меня обожгла крапива. Папа ставит диагноз – аллергия и даёт мне димедрол. Я сплю до обеда следующего дня. Придётся папе писать записку в школу. Зато аллергия прошла.
Весна
Палдиски, 1966
22 апреля меня приняли в пионеры. Папа сделал мой фотопортрет на память. Я с короткой стрижкой «по-польски», в нарядной форме с алым пионерским галстуком. Форма в Эстонии не такая, как в Ленинграде. Девочки носят тёмно-синий костюм: юбку в складку на лямках и жакетик. А в праздничные дни или на торжественную линейку надевают белую блузку с воланчиками на воротнике и манжетах. Я себе очень нравлюсь на этом портрете. Маму опять положили в больницу, только теперь в Таллине. Мы поехали её навестить, а нас не пустили. Мама долго махала нам рукой за закрытым окном четвёртого этажа и прислала записку: «Я здесь как в тюрьме. Мне ничего не говорят. Только делают уколы. Все разговаривают на эстонском, и врачи, и пациентки. Кимка, забери меня отсюда под расписку». На следующий день папа поехал и забрал маму домой. Мама очень красивая, несмотря на большой живот. Баба Нэла сшила ей чудесное платье-халатик, а я отдала ей свою серебряную сакту. Эту брошку подарил мне мой друг Андрей Крупенников. Сегодня солнечный весенний день. – А давайте фотографироваться! – предлагает папа. Это мы любим. Папа даёт нам с мамой свои форменные фуражки, и мы усаживаемся на диван в обнимку. Щёлк! Щёлк! Хорошие фотки получатся. – Мама, можно я пойду гулять без шапки? А можно я надену новые туфли? Мне разрешили. Всё, значит, началась настоящая весна! Я выбегаю на улицу к своей подружке Сюзанне. Она тоже без шапки и в туфельках. Скоро я окончу учёбу, и мы поедем в Ленинград. Там у нас появится маленький. Интересно, кто это? Говорят, мальчик. Уж больно большой живот у мамы! Скорее бы каникулы!
Долгий июнь
Ленинград – Киев – Ленинград, 1966
Я окончила третий класс, и мы с мамой поехали в Ленинград. А папа пока остался в Палдиски. Баба Нэла берёт меня с собой на три недели в Киев. Мы живём у бабушкиной тётки – Ольги Карловны. Её квартира в самом центре Киева, за Бессарабским рынком. Каждое утро бабушка кормит меня манной кашей. Потом набивает сумку варениками, грушами Бэра и черешней, и мы отправляемся на Днепр. Едем на троллейбусе до Владимирской горки. Затем спускаемся к реке. У моста Патона всегда сидят старики, играющие в шахматы или нарды. Рядом стоят автоматы с пивом и газированной водой. Мы переходим по мосту на другой берег. Здесь широкий песчаный пляж. В жаркий день песок так раскаляется, что приходится бежать бегом к воде. Но мы приходим очень рано, когда почти никого нет. Прокат раскладушек закрыт, и ещё не пришли торговцы бубликами и пирамидками с молоком. Бабушка не пускает меня купаться, пока я не съем два вареника. Она поставила себе цель «откормить ребёнка». Мне приходится съедать большое количество вкуснейших вареников, чтобы наплаваться вдоволь. Бабушка добилась своего. Я возвратилась в Ленинград загоревшая и поправившаяся. Когда мы вернулись, мама уже была в клинике института Отто, на Стрелке Васильевского острова. Мы с бабой Нэлой идём её навестить. Но сначала бабушка хочет «встретиться со старым знакомым». Мы приезжаем на Исаакиевскую площадь к гостинице «Астория». Из ресторана гостиницы к нам выходит невысокий лысоватый человек с газетным свёртком. Бабушка тихонько разговаривает с ним, платит деньги, и мы уходим. – Это чёрная икра. Сталине очень полезно. Мама лежит в просторной светлой палате. Под окном цветёт куст сирени. Мы долго и крепко обнимаемся. Мама так рада, что я наконец-то поправилась и выгляжу здоровой. Я в новом белом маркизетовом платье, которое мне сшила баба Нэла. Мама любуется мной, улыбается. Потом бабушка делает нам большие бутерброды с икрой. Мы уплетаем и слушаем по транзистору нежный дуэт на французском языке. – Знаешь, Алёша, это из фильма «Шербурские зонтики». Правда замечательно? – Сталина, когда операция? Они что, хотят дождаться родов? – возмущается бабушка. – Ещё не назначена. Я буду разговаривать с главврачом. Маме нужно делать операцию, так как ребёнок лежит поперёк. Да ещё он немножко прирос к животу внутри. Поэтому мама чувствует боль, когда он шевелится. Если начнутся роды, это может быть опасно. Мы все очень беспокоимся.
Братик родился!
Ленинград, 28 июня – 10 июля 1966 года
Хлопнула дверь в конце длинного общего коридора Дома политкаторжан. Гулкий звук торопливых шагов. Распахивается никогда не запиравшаяся входная дверь – это баба Нэла. – Мальчик! Мальчик родился!.. Я кричала под окном, звала Сталину, пока у меня от волнения не пропал голос. В окне показалась сестричка и сказала, что всё в порядке: мальчик, и с мамашей тоже всё нормально. Тут я свалилась в куст сирени, а когда выбралась, пошла в регистратуру выяснять, что и как. Четыре сто! И 54 сантиметра рост. Богатырь! Баба Роза заплакала, а я просто растерялась. – Как мама? – Ничего, Ленуха. С ней всё нормально. Операция, конечно, была сложная. Но всё будет хорошо. Вечером прилетел из Таллина папа, и начались радостные хлопоты: покупка коляски, одежды и погремушек для маленького. Мама передала большой список. В пункте проката взяли огромные железные весы, окрашенные белой краской. Такие стоят в детских поликлиниках. Это чтобы следить за весом младенца после каждого кормления. Все мы радостные и возбуждённые. В день моего десятилетия бабушка Нэла накрыла праздничный стол в своей маленькой, узкой комнате коммунальной квартиры. Собрались родственники. Долго и шумно усаживались. Поздравляли папу и меня. Папу – с сыном, меня – с братиком и днём рождения. И все дарили почему-то шоколадки и даже большой трюфельный торт. Только баба Роза подарила книжку «Русские народные сказки». – Так как же назовёте? – Максим? – Роман – очень красивое имя. – Андрей? – Андрей! Андрей! Как Болконского! – кричу я. Но будет решать, конечно, мама. Я попробовала все шоколадки, а потом ещё большой кусок трюфельного торта… Вечером баба Роза вызвала «неотложку». – Зачем вы разрешаете ей есть столько сладкого? Вы испортите ребёнку печень, – ругает бабушку врач. Баба Роза, страшная сладкоежка, печально соглашается. Через десять дней папа привёз маму домой. На столе стоит огромный букет белых гвоздик, а рядом распелёнатый Андрюша. Он довольно большой, розовый, с длинными чёрными волосами. – Красавец! – Крепенький! – Да, настоящий Андрей Болконский! Вон какие бакенбарды. И бабушки долго ещё называли братика – Андрэ, на французский манер, с ударением на последний слог.
«Р. Г.» и «Н. В.»
Это инициалы моих бабушек, так называют их для краткости в письмах или в разговоре родители. Роза Григорьевна – моя еврейская бабушка и мамина мама. Нэла Валентиновна – моя белорусско-польская бабушка, папина мама. Обе они любят меня, но каждая по-своему. Они вообще очень разные. Баба Роза имеет неоконченное высшее библиотечное образование, начитанная и «культурная». Баба Нэла, старшая в многодетной семье, ходила только в начальную школу. Когда она приехала после войны в Ленинград, ей пришлось брать уроки русского языка, чтобы научиться писать. Они часто ведут беседы о политике и яростно спорят. Бабушки мои стоят на разных идеологических платформах. Баба Роза с 1930 года – член ВКП(б) (так она всегда называет Коммунистическую партию), а баба Нэла – из зажиточной хуторской семьи, которую чуть не раскулачили. Баба Роза, приписав себе два года, пошла работать на конфетную фабрику, вступила в партию, училась. Баба Нэла помогала вести большое хозяйство. Коровы, куры, лошади для выезда, даже американская техника. Бабушке приходилось много работать и присматривать за младшими братьями и сёстрами. Поэтому она выскочила рано замуж, чтобы не быть батрачкой в родительском доме. Бабушки считают, что меня нужно как следует накормить, ведь я рахитичный ленинградский ребёнок. Готовят они обе вкусно и, конечно, по-разному. Баба Роза часто делает винегрет. Крупно и не очень красиво стругает картошку, морковку, свёклу, ужасно много лука, солёные огурцы. Наливает, не жалея, подсолнечное масло. Вот большая трёхлитровая кастрюля готова. Вкусно! А ещё галушки с творогом или с пюре и жареным луком! А ещё «рыба по-польски»: варёная треска, картошка, яйца и сливочное масло. Жаркое в латке с горошинками чёрного перца и лавровым листом. Даже молочный суп у бабы Розы вкусный. Она делает его с вермишелью и не жалеет сахара. Бабушка вообще сладкоежка, несмотря на то что на шоколадной фабрике она потеряла почти все зубы и даже стала курить «Беломор». Что же готовит баба Нэла? Она готовит всё! И при этом делает это профессионально и быстро, как настоящий шеф-повар. Любые пироги, беляши, пирожные эклеры. Утка с капустой, буженина, «фальшивый заяц», котлеты, свиные отбивные, разнообразные супы, борщи и рассольники. На праздники, когда мы собираемся все вместе, именно бабушка Нэла готовит обильный стол. Ещё бабушка Нэла прекрасно шьёт и вяжет. Она обшивает нас с мамой, поэтому мы всегда модные и нарядные. Баба Роза давно живёт одна. Мой дед, Степан Иванович, оставил её во время войны. Бабушка тогда была с двумя детьми в эвакуации. Замуж больше она не вышла. Бабушка любит посмеяться, и мы с ней часто дурачимся. Я начинаю её щекотать, и мы тузим друг друга. Потом едим чёрный хлеб с горчицей. Баба Роза меня никогда не наказывает. У бабушки Розы есть одна привычка – ослаблять резинки моих штанов. Она считает, что резинки давят на живот ребёнка и зажимают артерии. Поэтому на многих фотографиях я со спущенными штанами или ловлю их в последний момент. Баба Нэла третий раз вышла замуж в 45 лет, мне тогда было четыре года. Мой новый дед, Георгий Евграфович, очень умный и образованный. Я люблю его как родного. Мы часто играем, рисуем или разговариваем. Баба Нэла не играет со мной, только кормит и обшивает. Она может и наказать, если я не иду вовремя спать: «Вот я тебя сейчас мокрым полотенцем!» Но я знаю, что она меня любит, хотя бывает обидно. Зато баба Нэла берёт меня с собой в отпуск, когда едет в Киев. Там у нас много родственников: бабушкины тётки Анна и Ольга Карловны, брат Павел, двоюродные сёстры и племянники. Я всегда с нетерпением жду эти поездки. Мои бабушки всегда готовы помочь, что бы ни произошло. Я уже давно сама бабушка, а они всегда со мной. Я люблю их и помню. Только сожалею, что мало им об этом говорила.Послесловие
Зачем и почему я решила записать мои детские воспоминания? Меня уговорил мой младший брат. Я признаюсь в этом не для того, чтобы снять с себя ответственность, а просто потому, что сделать это мне в голову не приходило. Да и к тому же я всегда опасалась графоманов, почему-то решивших, что им есть что сказать человечеству. А так я очень люблю рассказывать разные истории, отчаянно при этом жестикулируя и изображая. Говорят, у меня неплохо это получается. Перенося на бумагу эпизоды моего детства, я окунулась в прошлое, вернулась к моим любимым родителям и бабушкам, которых уже давно нет. Но у меня есть внуки. Надеюсь, им будет интересно, «как бабушка была маленькой». Возможно, ещё моим подругам. А может быть, ещё каким-то близким мне по духу и мироощущению людям. Детство – не «радостная и светлая пора». Это сложная, насыщенная часть жизни, когда мир неизвестен, опыта нет и всё вызывает вопрос. Когда вдруг начинаешь бояться смерти, потери родителей, когда, поступив плохо, мучаешься страхом разоблачения, когда все чувства очень острые. Зависть, несправедливость, боль, страх, обида – и всё это впервые, впервые… Вообще я люблю смеяться, шутить, танцевать. И, надеюсь, у меня хорошее чувство юмора, а воспоминания получились грустные. Наверно, потому, что всё это было в другой жизни.Андреева Елена Кимовна Оспинки на память
Ответственный за выпуск А. К. Ситников. Макет и вёрстка Н. В. Лукиной. Корректор Л. А. Зелексон.
Издательство «Силуэт». www.siluprint.com siluprint@ya.ru +7 904-637-46-76
Последние комментарии
18 минут 42 секунд назад
21 минут 37 секунд назад
2 дней 6 часов назад
2 дней 11 часов назад
2 дней 12 часов назад
2 дней 14 часов назад