Занимательно, если не выдумки [Элизабет Гаскелл] (fb2) читать постранично, страница - 3

античной манере, что опять стала модной в последние годы, и, дождавшись в позе глубочайшего почтения, когда на него обратят внимание, назвал хозяйке моё имя и что-то рассказал обо мне, насколько можно было догадаться по жестикуляции одного и внезапно брошенному взгляду другой.

Дама поспешила ко мне, всем своим видом выражая самое дружеское расположение ещё до того, как смогла подойти настолько близко, чтобы что-то произнести. Но как только она заговорила — и разве это ни странно, — оказалось, что речь её сродни речи самого простого деревенского бедняка^{1}. И всё же она производила впечатление леди благородного происхождения. А манеры можно было бы даже назвать величавыми, если бы не её непоседливость и не столь живое и пытливое выражение лица. Как хорошо, что я перекопал столько книг и словарей по старой части Тура и отлично понимал диалекты завсегдатаев Пятничного Рынка и прочих подобных мест, иначе я просто не смог бы понять красавицу хозяйку, когда она собралась представить меня своему мужу. Муж — добродушный подкаблучник с приятными манерами — был разряжен в пух и прах. И хотя одет он был в том же стиле, что и его супруга, но настолько вычурно и без чувства меры, что я невольно подумал: во Франции ли, в Англии ли, как провинциальны те, кто в слепом увлечении модой становятся посмешищем.

Рассыпаясь в любезностях (всё на том же диалекте) по поводу нашего знакомства, он подвел меня к необычному и очень неудобному мягкому креслу, составлявшему, впрочем, единый ансамбль со всей остальной мебелью, которая легко и безо всякого анахронизма заняла бы достойное место в Особняке Клюни^[3]. Вокруг опять зажурчала французская речь, прерванная было моим появлением, и я наконец смог спокойно осмотреться. Прямо напротив сидела очень миловидная леди. Должно быть, совершеннейшая красавица в юности, она и в старости не потеряла привлекательности, хотя бы благодаря располагающим манерам. Однако полнота дамы была чрезмерна, а увидев её раздутые ноги, лежащие на подушке, я сразу понял, что самостоятельно ходить она не может, и, видимо, причиной всему была эта непомерная тучность. Руки же её, маленькие и пухлые, но огрубевшие и не слишком чистые, смотрелись не так аристократично, как очаровательное лицо^{2}. Платье дамы из роскошного черного бархата с горностаевой отделкой было сплошь усеяно бриллиантами.

Недалеко от этой симпатичной дамы стоял самый крохотный из когда-либо виденных мною маленьких людей^{3}. Но телосложение его было настолько гармонично, что никому бы не пришло в голову назвать его карликом, ведь под словом «карлик» мы обычно подразумеваем нечто непропорциональное и уродливое. Хитрый, жесткий взгляд умудренного житейским опытом человека создавал, однако, совсем иное впечатление, чем можно было бы ожидать при столь мелких, утонченных и правильных чертах лица. Я в самом деле не думаю, что этот человек был равен по положению собравшемуся здесь обществу; его одежда совершенно не соответствовала случаю (хотя он, несомненно, был приглашенным, в отличие от меня — заблудившегося прохожего), а некоторые из его жестов больше всего походили на выходки необразованного крестьянина. Объясню, что я имею в виду: его сапоги явно пережили не одну починку — они не раз получали новую подошву и были не раз залатаны и подшиты со всем размахом сапожницкого гения. Почему же он пришел в этих сапогах, если не потому, что они были его лучшими и единственными? И что же может быть менее аристократичным, чем бедность? К тому же он всё время повторял нелепый жест — то и дело хватался за горло, будто опасался, не стряслось ли с ним что-нибудь. Ещё и эта несуразная привычка — я не думаю, что он копировал доктора Джонсона, о котором он, скорее всего, никогда не слышал^[4] — если он отходил в другие уголки зала, то всегда старался вернуться по своим же «следам», норовя наступать на те же доски, по которым прошел раньше. Более того — и это окончательно прояснит вопрос — я слышал, как кто-то назвал его «месье Спальчик» без каких бы то ни было аристократических «де», а ведь практически все собравшиеся в зале были по меньшей мере маркизами.

«Практически все», поскольку среди приглашенных было несколько очень странных, будто бы случайных личностей, если только они подобно мне не были застигнуты врасплох ночною тьмой. Одного из гостей я счёл бы слугой, если бы не его исключительное влияние на человека, которого я было принял за хозяина, и который очевидно не делал ничего без указаний своего слуги. Хозяин, симпатичный, но тощий и нескладный, одетый в великолепный костюм, сидевший на нём будто с чужого плеча, непрерывно топтался где-нибудь неподалеку. У меня зародилось подозрение, что попал он на этот приём лишь благодаря доброму расположению господ к его спутнику, одетому, в отличие от «хозяина», во что-то наподобие егерского