Побег из Содома [Антон Игоревич Абрамов] (fb2) читать онлайн

Антон Абрамов Побег из Содома

Светлой памяти Хаима и Сивого посвящается.

Так будут последние первыми, а первые последними.

Если вам нужен образ будущего, вообразите сапог, топчущий лицо человека. Джордж Оруэл

1 Откройте, это СС!

Вначале раздался стук в дверь. Не звонок, а именно стук. Они всегда стучат по двери прикладом, когда хотят показать силу. А в Особом Районе они неизменно следуют этой мерзкой традиции. Поэтому неграждане никогда не стучатся в двери. Никогда. Ни сдуру, ни спьяну, ни в шутку. Потому что знают – если в дверь постучались, значит, на пороге стоят Миротворцы.

А они не заявляются просто так. Патруль может приехать, если на дворе глубокая ночь, а в квартире – шумная пьянка. Но когда всё тихо, дети спят, а по двери колотят прикладами, значит, случилось самое страшное. Это пришли ювеналы, или, как говорили местные, – эсэсовцы.

Кто их так назвал в первый раз, неизвестно. Жители Особого Района не изучали историю древних войн и понятия не имели, что творили эсэсовцы на этих равнинах сто сорок лет назад. Местные всё объясняли просто: Социальная Служба, сокращённо – СС. Их прихода неграждане боялись больше всего. Все знали: откупиться от них невозможно, судиться – бесполезно. И самое страшное, что рано или поздно эсэсовцы всегда забирали то, что хотели.

Услышав стук, можно попробовать не открывать дверь. Но ничего хорошего из этого не выйдет. На неё надежды нет. В Особом Районе запрещено менять двери. Можно ставить любые замки, а вот дверь должна быть стандартной, из хлипкой пластмассы. Такая выбивается с одного хорошего удара. По закону эсэсовцам надо открывать сразу, или двери попросту высадят. А это уже сопротивление Миротворцам, находящимся при исполнении служебных обязанностей. Тяжкое преступление, серьёзная статья.

Пока два Миротворца били по двери прикладами, на грязной лестничной площадке раздавались женские голоса:

– Осмотр проводят: социальный работник Анна Новак, удостоверение СС № 3195… – произнесла, глядя в коптер с видеокамерой, изжёлта-бледная женщина с радужной чёлкой. Она была одета в чёрный форменный пиджак, на лацканах которого красовалась вышитая золотом оскаленная собачья голова с двумя перекрещенными мётлами и аббревиатурой СС.

– …а также эксперт Министерства здравоохранения Елена Димитрова, удостоверение МЗ № 4237, – проговорила вслед за ней ярко накрашенная миловидная блондинка. Камера, тихо жужжа, быстро разворачивалась в воздухе, не упуская из своего автоматического объектива того, кто говорил.

– …и представитель наблюдательного общественного комитета «Радужная Заря» Мария Рэйкер.

Полная женщина повернулась к зависшей в воздухе камере и мило улыбнулась.

– Силовую поддержку обеспечивают Миротворцы Девятого спецполка, номера жетонов: 782472 и 781569, – низким голосом доложил Миротворец, и камера задержалась на нём пару секунд.

– Что случилось? – наконец раздался испуганный мужской голос из-за двери. Соцработник повернулась к дверям и начала громко проговаривать слова, давно заученные наизусть:

– Во исполнение Закона о защите прав и здоровья ребёнка… в рамках комплекса мероприятий по мониторингу потенциально неблагополучных семей… – её голос звучал отстранённо и холодно. – …а также борьбы с насилием в отношении детей… Поступила информация о возможном нарушении действующего законодательства. В отношении вашей семьи было принято постановление за номером 42.24.09.2082, на основании которого мы имеем право произвести осмотр жилища… – и устало добавила:

– Откроете по-хорошему или будете сопротивление оказывать?

Изнутри послышался детский плач. Наконец, дверь приоткрылась, и оттуда показалось лицо мужчины средних лет с испуганными глазами.

– Слышь, ты, Несогласный! Открывай давай! – гаркнул Миротворец и надавил на дверь. Но она лишь слегка приоткрылась, дверная цепочка не давала распахнуть её настежь.

– Ты чё, хочешь нам проблем подкинуть? Сам откроешь или тебя отпинать как следует? Мы разомнёмся, а ты сядешь лет на семь, по 213 статье, – угрожающе прорычал Миротворец.

– Не хлопай глазами, придурок! Тебе решать, как всё пройдет. Мы-то можем по-любому! И по-хорошему, и по-крутому, – гаркнул второй, картинно снимая с плеча укороченный автомат.

– Я открываю, открываю… – испуганно заговорил мужчина и, скинув цепочку, отошёл от двери. Он был одет в тёмно-серую футболку с эмблемой «Объединённых электросетей», рабочие башмаки и синий комбинезон с жёлтым крестом на груди.

На вид ему было лет тридцать, но его лицо уже подёрнулось мелкими морщинами. Начавшие седеть волосы были коротко пострижены. Мешки под глазами, обветренное лицо и мозолистые руки говорили о том, что свой хлеб он добывал тяжёлым трудом. С обеих сторон к нему жались две худенькие девочки, на вид девяти и шести лет от роду, в простеньких платьицах, с длинными косичками и полными ужаса глазами.

По-хозяйски войдя в квартиру, женщины начали осмотр.

– Хочу отметить для электронного протокола: отдельные комнаты для детей – отсутствуют, – следуя за камерой в детскую, равнодушно произнесла соцработница. – Сертифицированных игрушек нет, дети играют вышедшим из строя утюгом, небезопасным посторонним предметом.

Увидев каменные лица Миротворцев, скрытые под форменными чёрными очками, младшая девочка ещё крепче прижалась к Папе и снова заплакала. Улыбнувшись, эксперт из минздрава тотчас же громко продиктовала:

– Ребёнок психологически травмирован и находится на грани нервного срыва. Очевидно применение физического и эмоционального насилия. Крупный план, живо! – скомандовала она, щелкнув пальцами. Мгновенно отреагировав на щелчок, камера быстро развернулась в воздухе и уставилась прямо в детское лицо. Девочка отшатнулась и прижалась к Папе ещё сильнее.

– Так, ну-ка, деточка, покажи мне ручку! – воскликнула медэксперт, показывая на маленький синяк. – Для протокола!.. – радостно взвизгнула она. – На младшей дочери обнаружены следы побоев.

– Какие побои? Вы что… Она просто упала случайно! – пытался возразить Папа.

– А вы не переживайте, суд во всём разберётся! – ухмыльнулась соцработница.

– Покажите медицинские карты ваших детей, – скомандовала медэксперт.

Отец молча протянул ей две пластиковые карточки, похожие на старинные кредитки. Проведя по ним сканером, медэксперт констатировала всё тем же казённым голосом:

– Для протокола: надлежащие прививки не сделаны, чипирование не произведено.

Она посмотрела на мужчину в упор и спросила, пытаясь изобразить участие:

– Почему не заботитесь о безопасности собственных детей? Вы ведь прекрасно знаете, что добровольное чипирование сокращает риск похищения почти до нуля.

– По религиозным причинам, – ответил тот, глядя в пол.

– Замечательно! – радостно отозвалась та.

– Семья социально неблагополучная, – продолжала сыпать сухими фразами соцработница. – С учётом наличия двух детей, доходы – ниже прожиточного минимума. Фрукты – просроченные. Мясные продукты – отсутствуют, – сказала она, брезгливо закрывая старенький холодильник.

– Почему не пользуетесь Федеративной продовольственной программой? – спросила наблюдательница из «Радужной Зари».

– Вы же прекрасно знаете, там сплошные ГМО… – тихо ответил Папа.

– Родина о ваших детях заботится, а вы, значит, государственным службам не доверяете? Понятно! – ухмыльнулась та.

– Для протокола!.. – громко произнесла соцработница, жестом направляя камеру на детей. – Дети физически истощены. Питание не соответствует установленным стандартам, программа продовольственной помощи игнорируется вследствие религиозных заблуждений. Надлежащий уход за детьми – не осуществляется. Ремонт в квартире – отсутствует, место отдыха и обучения не организовано.

Она брезгливо поджала губы и подытожила холодным тоном:

– По моему мнению, очевидна необходимость защитить детей от жестокого обращения. Что скажет экспертиза?

Медэксперт тотчас же отозвалась казённой, заранее заготовленной фразой:

– Дальнейшее пребывание в семье угрожает жизни и здоровью ребёнка.

– Осмотр окончен, – удовлетворённо выдохнула соцработница. – Органы опеки забирают детей, до окончательного решения Ювенальной комиссии. Вы имеете право обжаловать наши действия в установленном законом порядке, в прокуратуре и суде. Срок подачи искового заявления 10 рабочих дней с момента изъятия…

– Да что вы такое говорите! Что им здесь угрожает! – перебил их Папа, стараясь как можно крепче обнять своих дочерей.

– Руки убрал, козёл! – гаркнул Миротворец, грубо хватая младшую дочь за руку.

– Отпустите нас, мы никуда не пойдём! – закричали девочки, вцепившись в Папу и заливаясь слезами. Отец судорожно обхватил детей руками, пытаясь хоть как-то их защитить.

– Ну, держись, дебил! Сам напросился! – пробормотал Миротворец и, размахнувшись, со всей силы ударил Папу в живот.

Детский плач тотчас же перешёл в крик ужаса. Отец упал на пол, и оба Миротворца принялись методично избивать его ногами, пока соцработница и медэксперт оттаскивали от него девочек, волоча их по полу. Через несколько секунд мужчина перестал дёргаться и замер, потеряв сознание.

– Мы пойдём! Пойдём, куда скажете! Только не бейте Папу! Не бейте! Пожалуйста! – страшно кричала старшая дочь, сидя на полу и подняв руки. Младшая просто жалобно выла, как раненый зверёк, часто моргая мокрыми от слёз глазами.

Миротворцы взглянули на медэксперта, та кивнула головой, и они отошли от лежащего на полу тела.

– Факт сопротивления зафиксирован? – тяжело дыша, спросил один из Миротворцев.

– А как же! Всё снято! – отрапортовала наблюдательница.

– Отлично! Меньше будет апелляций, – удовлетворённо выдохнула соцработница и добавила:

– Камеру выключай. И так всё ясно.

– Так, девочки, собирайтесь, поедете с нами, – скомандовала медэксперт и взглядом отправила наблюдательницу и Миротворцев собирать детские вещи. Когда те ушли в детскую, обе женщины вышли на кухню и, достав тоненькие сигареты, закурили, стряхивая пепел в стоящее на столе блюдце.

– Давай заберём младшую, – задумчиво протянула соцработница. – Во-первых, на ней синяк. А во-вторых, на записи она рыдает, не переставая. Снимем побои, третий параграф, физическое и эмоциональное насилие. Железно! На апелляции ни один адвокат не подкопается.

– Слушай, ты можешь о чём-то другом думать, кроме инструкций, апелляшек и прочей мутоты? – фыркнула в ответ медэксперт. – Это же Несогласные! Фанатики полоумные! От дармовой жратвы отказываются.

– Не скажи… Это тебе не наркоманы! Эти уроды грамотные – точно заяву накатают. А случись что – отвечать мне, а не тебе!

– Случись что, половина денег тебе, а нам – что останется! – тактично напомнила медэксперт.

– Я знаю, – мило улыбнулась представительница соцзащиты.

– Может, тогда возьмём обеих, и дело с концом? – предложила блондинка.

– Нельзя! – возразила соцработница. – Мы в этом месяце и так план перевыполнили. Здесь нам надо забрать только одну. Синяк на младшей, значит, забираем её…

– Святой Милк! При чём тут синяк! – перебила её медэксперт. – Ты чего, забыла, зачем мы здесь? Ты глянь, старшенькая какая симпатичная, и глазки умненькие. Прям куколка.

– Но синяк-то на младшей! Оформлять легче!

– Так и пускай пыль по судам глотают, с апелляциями. Это уже не наше дело, – ухмыльнулась медэксперт, пуская дым в потолок.

– Ай, ладно! – махнула рукой соцработница, потушив сигарету. – Старшую – значит, старшую! Как там говорят: «Изъять несложно – вернуть невозможно!»

Через несколько минут старшую дочь, одетую и с вещами, под руки выводили из детской. На её лице читались ужас и растерянность. Но она покорно шла к дверям, со страхом косясь на Миротворцев. Младшая, сидя на руках у отца, который уже успел прийти в себя, плакала не переставая. Они уже почти вышли из коридора, когда Папа вполголоса обратился к дочери:

– Не волнуйся, милая, будет им новый Нюрнберг…

– Что ты сказал? Нюрнберг? В лицо мне повтори, муфлон недоделанный! Ты думаешь, я не знаю, о чём ты, уродец?!! – заорал Миротворец и, закинув автомат за спину, лёгким, отработанным движением ударил отца по печени.

Державший младшую дочь на руках Папа не успел даже дёрнуться. От дикой боли его сложило пополам, и он неуклюже осел на пол, не выпуская ребёнка из своих рук…

В этот момент Папа проснулся. Когда ему снился этот кошмар, он всегда просыпался именно на этом месте. На будильнике было без десяти шесть. Годами выработанная привычка вставать ни свет ни заря давала о себе знать. Он тихо потянулся к планшету и, не зажигая свет в комнате, вошёл в сеть.

На его официальном адресе висело несколько непрочитанных сообщений. Электронные квитанции, сообщавшие о долгах за коммунальные услуги, он смахнул не читая. Суммы своих долгов он знал не хуже коммунальщиков. А вот дальше было какое-то длинное сообщение с незнакомым заголовком. Он чуть было не смахнул и его, но, вовремя вглядевшись, стал читать: «В соответствии с Уголовно-процессуальным кодексом Радужной Федерации, вам надлежит явиться в Отдел защиты прав и здоровья ребёнка…» – Папины глаза скользили по казённым фразам письма.

«В десятидневный срок вам необходимо оплатить лицензию по допуску к системе домашнего образования либо предоставить справку о зачислении в общеобразовательную школу по месту жительства. В случае неявки в установленный законом срок органы опеки оставляют за собой право… – с этого места Папа стал читать очень внимательно: При наличии причин, препятствующих явке, вам необходимо связаться с секретариатом суда…»

– Вера! Надя! Просыпайтесь! – прокричал он в темноту.

– Папа… Ну зачем ты так… Ещё четыре минуты… – послышался сонный девичий голос из соседней комнаты.

– Вставайте! Пришла повестка в суд! – громко произнёс он.

– Что пришло? – донеслось из темноты.

– Повестка в суд. На Любочку. Быстро поднимайтесь и идите сюда. Надо что-то решать. Очень быстро. У нас кончилось время… —он обхватил голову руками.

2 Хорошая охота

– Алло! Алло! Вообще ничего не слышно, вот дождь проклятый! Алло! – воскликнул едва заметный в ночной темноте мужчина в новом армейском камуфляже. Он раздражённо вышагивал на фоне развалин, поправляя форменную кепку и пытаясь докричаться до кого-то по спутниковой связи. Он был высок, крепок и широк в плечах. Мусор и щебёнка хрустели под его тяжёлыми ботинками. Мелкий дождь поливал разбитые стены со следами от пуль и осколков, молчаливо свидетельствовавшие о прошедших здесь боях.

– Так! Вроде, сняли трубку! Эй, там! Тихо! – гаркнул он куда-то во тьму, поправляя штурмовую винтовку, висевшую на плече. На его рукаве, едва заметные в тусклом свете, виднелись капитанские нашивки.

– Алло! Да где же вы, мать вашу за ногу?!!

– Здравствуйте, вы позвонили в отдел поставок! – ответил, наконец, приторно-сладкий женский голос. – Пожалуйста, следуйте инструкции. Вам необходимо пройти процедуру голосовой идентификации.

– Держи цепь! – крикнул он в дождь, чуть повернув голову.

Второй боец, стоявший в тени развалин, и почти незаметный, молча кивнул. Автоматический голос в трубке тем временем ласково продолжал:

– Пожалуйста, назовите ваш логин.

– «Бешеный пёс 02»! – выкрикнул человек в камуфляже.

– Пожалуйста, назовите ваш пароль.

– 13-108-666-88.

– Пожалуйста, подождите, пока закончится процесс голосовой идентификации… – нежно продолжил голос. – Голосовая идентификация завершена. Не вешайте трубку, ваш звонок очень важен для нас. Вам ответит первый освободившийся оператор.

Человек в камуфляже недовольно фыркнул, продолжая расхаживать взад-вперёд, всем своим видом выражая нетерпение. Левой рукой он держал армейскую спутниковую трубку, а правой теребил затвор автомата.

– Добрый вечер, чем могу служить? – наконец ответили ему.

– Алло, девушка, чего так долго?.. – с досадой воскликнул мужчина.

– Простите за ожидание, господин Обер-лейтенант!

– Господин Капитан, уже третий месяц! – резко перебил он.

– Извините, господин Капитан. Давненько вы нам не звонили… Спешу поздравить с повышением, – раздался виноватый голос.

– Да, спасибо. Я снова в Пустоши, надеюсь, будем чаще общаться, – уже бодрее сообщил он.

Похоже, что мысль о повышении согрела Капитана, и его голос звучал из темноты уже не так раздражённо.

– Итак, чем порадуете? – спросил голос из трубки.

– У меня на цепи щенята. Злые и дикие! Свежевыловленные. Хочу оформить предзаказ.

– Секундочку… Сейчас форму открою… Так, фиксирую… Сколько голов?

– Один кобель и две сучки. Глаз не оторвать, просто красавцы.

– Возраст?

– Ну, навскидку, десять и двенадцать. Мальцу лет шесть или семь. Наверное…

Капитан поглядел куда-то в темноту, туда, где, еле заметный, стоял боец с цепью, напряжённо вслушиваясь в разговор.

– Да вы не волнуйтесь, на предзаказе все цифры приблизительные. Примем на баланс, сделаем биометрию, увидим, что и как. Состояние?

– Немного подавленное.

– Ха-ха-ха! – задорно рассмеялась девушка. – И сколько раз вы на них надавили?

– Я ни разу, – парировал офицер.

– Разрывы, синяки, переломы есть?

– Слушайте! – возмутился Капитан. – Да мы их даже пальцем не тронули! Они морально подавлены, всё-таки на цепи сидят! Чего им веселиться-то?

– Простите, я вас не так поняла, – смутилась девушка. – Поставлю галочку напротив: «Видимые повреждения отсутствуют». Просто иногда товар приходит в таком виде – страшно смотреть, – тяжело вздохнула она. – Мы их тут неделями латаем и штопаем. И всё за счёт организации.

– Сочувствую… – отозвался Капитан без всякого сочувствия.

– Так, ладно… Район отлова?

– Южная Пустошь.

– Окрас?

– Тёмненькие такие. Глазки карие, как угольки. Халифатская порода. Мордочки одинаковые, похоже, что один помёт.

– Есть шанс, что целенькие?

– На вид вроде да, но кто ж их знает… Мы с Носорогом… виноват, с напарником… их точно не трогали. Я-то не прочь повеселиться, да он – ни в какую. Ему деньги нужны, хочет больше заработать.

– О, да! Ваш товарищ абсолютно прав! Цена совершенно разная. А вы их сфоткать сможете?

– Конечно!

– Просто лоты с фотографией сразу вызывают интерес, даже если они не шибко качественные. А без фоток никакой реакции. Вы же понимаете, чем раньше вывесим – тем больше потенциальных покупателей.

– И как часто проходят торги? – спросил Капитан.

– Три раза в неделю.

– Ого! Похоже, дела идут не очень… – разочарованно вздохнул он.

– Ну, как сказать… Честно говоря, да… И товар вроде есть, и покупатели… Но качество оставляет желать лучшего. Привозят голодных, побитых, рваных в клочья. Страшно смотреть.

– Не… Мои просто красавцы. Крепкие такие, злобные. Прям рвутся с цепи! Их только помыть и на продажу!

– Ну, значит, в ваших руках, господин Капитан, весьма неплохие деньги.

– Тогда буду крепче держать поводок, – хохотнул он.

– Держите, держите. Значит, так… Сейчас закрою заявку… Номер вашего предзаказа – 03.26.09.2092. Как только получим фотографии, сразу вывесим лот. Вроде, всё. Удачи вам!

– И вам не болеть, – закончил разговор Капитан с видимым облегчением.

– Ну, что, Кэп? Сосватал? – подал голос второй боец, выйдя из темноты. Он был старше своего командира и немного ниже ростом. В нём не было заметно такой выправки, как у Капитана. Его усталое лицо, покрытое шрамами и глубокими морщинами, говорило о большом боевом опыте. А потёртые фельдфебельские нашивки лишь подтверждали это.

– Иди щенят сфоткай, – небрежно послал его жестом Капитан, после чего боец пошёл вглубь развалин. – Мешки не забудь снять! – весело крикнул он вслед.

– Нет, Кэп, я их так сфотографирую! Отправим торгашам художественное фото: «Мешки на фоне руин»! – мрачно пошутил Фельдфебель, и через несколько секунд за развалинами блеснула вспышка.

– Да… – тяжело вздохнул Фельдфебель. – Совсем мы в барыг превратились.

– Эй, Носорог, хорош ворчать! – беззлобно вздохнул Капитан. – Да, охота тяжелая. Но ты на трофеи погляди! Ты забудешь обо всём этом дерьме, как только получишь деньги.

По лицу Капитана блуждала усталая улыбка, он был явно доволен.

– Хотелось бы забыть… – мрачно произнёс Фельдфебель, глядя себе под ноги.

– Что сделаешь со своей долей? – спросил он, подняв взгляд на командира.

– Долги отдам, – бросил Капитан.

– А остальные?

– Остальные пусть подождут!

– Понятно… – усмехнулся Фельдфебель.

– А ты как потратишь? – спросил Капитан.

– Ну, если доживу до конца контракта… Уеду, сниму домик у моря, – его голос зазвучал мечтательно. – Отдохну от Пустоши. Позагораю, поем нормальной рыбы. Меня ею бабушка в детстве кормила. Всё приговаривала: «Ешь, пока я жива!» Вкус до сих пор помню.

– А что за рыба? Какая порода?

– Слышь, Кэп, да я почём знаю! Главное, что настоящая, в море выловленная! Не то, что нынешние – розовые мутанты. Как сейчас помню, Бабушка меня по головке гладит и говорит: «Рыбка плавает по дну, не поймаешь ни одну». Это ещё до чумы было…

– А… До чумы… Это, значит, давно…

– Это очень давно…

3 Сборы

– Девочки, пожалуйста, складывайте всё по списку, мы же неделю готовились! Форму я ещё днём принёс, а сейчас на дворе полночь, а вы всё ещё копаетесь!

Папа стоял посреди комнаты, держа в руках полупустой форменный рюкзак. Его измождённое заботами лицо выражало тревогу и нетерпение. Рано поседевшие волосы были уложены в аккуратный косой пробор.

Он обвёл взглядом маленькую тесную квартирку с потрескавшимися обоями. Полы с протёртым линолеумом были намыты до блеска. А старая мебель и застиранные занавески соседствовали с домоткаными половиками. Над обеденным столом висела массивная лакированная доска из красного дерева с надписью: «Он есть любовь».

– Папа, а можно мне взять свою любимую книгу? Ну, пожалуйста-а-а!!!

Из соседней комнаты выскочила тоненькая голубоглазая девочка лет девяти в стареньком выцветшем платьице. Русые волосы были зачёсаны назад и заплетены в две старомодные косички. Её живые, умные глаза смотрели на Папу с надеждой.

– Какую книгу? Эту? «Детские истории»? Люба, ты с ума сошла! Ни в коем случае! – воскликнул мужчина, всплеснув руками. – Это же нелицензированная литература! Да только за хранение огромный штраф! А если мы с ней попадёмся? Это уже распространение, тут штрафом не отделаешься, «нарисуют» реальный срок.

Маленькая Люба покорно опустила глаза и ушла, прижав книгу к груди.

– Папа, она на размер больше, я в ней толстая какая-то!

Девушка лет семнадцати, с решительным лицом, разглядывала себя в зеркале, поправляя форменные штаны песочного цвета. Её русые волосы были собраны в аскетичный пучок на затылке, а сильные руки лежали на талии. Она оглядывала свою туго подпоясанную, крепкую фигуру критическим взглядом.

– Прости, Наденька, – украл не твой размер, – усмехнулся мужчина. – В следующий раз, как соберусь грабить Академию, возьму тебя с собой, для примерки.

– Пап, я её ушью. В Академии так не носят. Я видела, после второго курса все ушивают, – бросила Надя, убегая в другую комнату.

– Это же полевая форма, доченька, а не парадная. И так сойдёт, – отмахнулся Папа.

– Не сойдет, я быстро, тут работы на пять минут, – расчехлив старенькую швейную машинку, уже просила Надя.

– Давай, только быстрее. Нам бы ещё поспать хоть немного… – сказал он, оглядываясь по сторонам, и сокрушенно добавил: – Господи… Где же мои семена? Куда я дел семена?!

– Вот я и стала Привилегированной, всего-то форму надела!.. – задумчиво произнесла третья сестра, поворачиваясь перед зеркалом.

Высокая и статная брюнетка, с голубыми глазами и идеальной фигурой, она была хороша собой, и форма сидела на ней безупречно. На вид ей было около двадцати, и она была похожа на выпускницу академии. Будучи старшей из трёх сестёр, она была выше и красивее остальных.

– Странно, Вера, а тебе идёт, – рассеянно обронила Надя, проходя мимо.

– Конечно! У нас нет второго шанса, чтобы произвести первое впечатление, —Вера любовалась собой, положив руки на талию.

– Ну что ж, сестричка, надеюсь, там будут те, кто сможет оценить твой наряд по достоинству! Ну… Такие, у кого есть рука и сердце! – усмехнулась Надя.

– Не язви, Наденька! Ты вон свой комбез отродясь не ушивала, а тут вдруг форму приталила. С чего бы это? А, сестрица?

Надя ничего не ответила, лишь метнула на старшую сестру свой суровый «фирменный» взгляд.

– Так, девочки, хватит собой любоваться, комбинезоны выложили, форму убрали в рюкзаки. Складывайте аккуратно, постарайтесь не помять.

– Ой, Пап, уже и примерить нельзя! – старшая сестра всё никак не могла оторваться от зеркала. – Да к тому же полевая форма не особо мнётся.

– Ну, слава Богу, нашёл! – Папа держал в руке любовно завёрнутый пакет с семенами.

– Что, дети, не грустно дом покидать? – спросил он, обводя взглядом своих дочерей.

– Мне не грустно. Это не дом – коробка бетонная! – буркнула старшая Вера, не отрываясь от сборов.

– А что ты хотела? – усмехнулся Папа. – Забыла, в каком районе живёшь? Для Несогласных только так. Чтобы жизнь мёдом не казалась!

– А я к нему привыкла и буду скучать, – медленно произнесла маленькая Любочка.

– По чему ты скучать будешь? По соседским пьянкам бесконечным? По кухне в четыре метра? Или по кровати трёхъярусной? Нет, я постараюсь забыть, как страшный сон.

Вера резким движением тряхнула форменный рюкзак с эмблемой Академии.

– Для того чтобы забыть старый дом, сначала нужно до нового добраться, – заметила Надя.

– А я знаю, что мы доберёмся. Точно знаю! Только не знаю, когда и как… – мило улыбнулась маленькая Люба.

– Тебе голоса сказали? Опять с ними разговаривала?

Старшая Вера всплеснула руками и обернулась к средней сестре:

– Ну, что я говорила?

– Это не голоса, а Голос. Всегда один и тот же… – робко уточнила Люба, пытаясь оправдаться.

– Папа, ну что ты молчишь? Твоя младшая дочь медленно сходит с ума, а тебе нет никакого дела! – повысила голос Вера, глядя на отца.

– Вера! Ну, сколько раз тебе повторять! Мы не знаем, что это! – печально вздохнул Папа.

– А вот я знаю! Это классическая шизофрения! Раздвоение личности и неконтролируемый внутренний диалог. Всё, как в учебнике, классика жанра!

– Слушай, Вера! Мы же все вместе ходили к доктору. И ты слышала, что он сказал. До конца диагноз не ясен. Пока нет динамики, ничего нельзя сказать точно. К тому же на сканере она выглядит как абсолютно здоровая! – ответила ей Надя.

– Не ершись, сестрица! Я просто пытаюсь показать тебе факты. Её лечить надо, и как можно скорее. А то завтра голоса ей велят с крыши спрыгнуть. А она послушает и сиганёт! Абсолютно здоровая! – с жаром возразила Вера.

– Ой, Вер, не долби, пожалуйста! Давай не при ней! И не сейчас… – отрезала Надя и демонстративно занялась своим рюкзаком.

– Господи, что же мы делаем! – внезапно ужаснулся Папа, садясь на стул. – А может, как-то выкрутимся, ну я не знаю, денег займём… – засомневался он.

– И кто нам в долг даст? Соседи-алкоголики?! – вспыхнула Вера в ответ.

– Банк даст, – опустив голову, неуверенно ответил Папа.

– Пап! Опять двадцать пять! Ты же прекрасно знаешь, какие там для нас проценты, – напомнила ему Вера. – И не забывай, Несогласные банкротятся совсем не так, как граждане или, тем более, Привилегированные.

– Суд всегда индивидуально решает, – возразил Папа, но как-то совсем неуверенно.

– Папа, ну, правда, чего опять начинать-то! – обернулась к нему Надя. – Мы уже сто раз всё пересчитывали. Две лицензии на домашнее образование тебе одному не потянуть. А если Любочка не пойдёт в государственную школу, суд отправит её прямиком в приёмную семью. А уже оттуда – в школу. Со всеми вытекающими. Будет там изучать «Историю дискриминации» и «Гендерное просвещение»! – вздохнула она.

– Да… Триста лет назад люди платили, чтобы их детей учили в школе, а сейчас платят, чтобы их не трогали! – возмущалась Надя, складывая китель с эмблемой Академии.

– Да мы одну-то лицензию с трудом оплачивали, – отозвалась Вера.

– Вера, не надо жаловаться. На нормальную еду без ГМО и на коммуналку хватало, и слава Богу. А то, что ты шмотку новую не можешь себе позволить, – не переживай. Общество равных возможностей об этом позаботилось. В модных вещах ты только дома ходить можешь. А хочешь на улицу – изволь надеть синий комбинезончик! Крест прилагается бесплатно!

– Жёлтый крест – лучший аксессуар! – усмехнулась Вера.

– Верочка, я ношу с гордостью, – огрызнулась Надя.

– С гордостью? А сколько раз тебя за него били? Гордая ты моя! – поддела её Вера.

– Ни тебя, ни меня ни разу не били по-настоящему, так, чтобы на карачках домой приползла и кровью харкала, – продолжала злиться Надя.

– А месяц назад кто с фингалом на пол-лица пришёл? Забыла? – не унималась Вера.

– Сто пятьдесят лет назад за это расстреливали, а ты говоришь – синяк под глазом.

Надя отвернулась к рюкзаку, давая понять, что разговор окончен.

– Так, девочки! Я понимаю, что вы нервничаете, – вмешался Папа. – Всем нам сейчас тяжело, так что давайте заканчивайте со сборами – и спать. И хорош жаловаться!

– Так, Папа, напомни мне, где мы переодеваемся? – спросила Надя, явно пытаясь разрядить обстановку.

– В «Голубой лагуне» – грузовой лифт. Войдём через подвал, выйдем уже в форме через вторую парковку.

– Папа, там точно слепая зона? – не отставала Надя.

– Да точно! Я сто раз проверял! Я ж не дурак. В самом начале попасться – нет ничего глупей. Я там не то что каждую камеру, каждый проводок знаю, сколько лет обслуживаем…

Папа поднял вверх палец, желая показать, как хорошо ему всё известно.

– К тому же время сейчас идеальное, пока Привилегированные к параду готовятся, никто не обратит на нас внимания.

– Нормально так! Просто переоделись, и вуаля! Вошли Несогласные, вышли Привилегированные, – ухмыльнулась Вера.

– Это и есть социальный лифт, – в тон ей ответил Папа.

– В аду нет социального лифта! – отрезала Надя.

– Это точно… Лифта нет, – задумалась Вера. – А ещё в аду нет выхода… Но мы надеемся его найти!

– Не грусти, сестричка! Надеюсь, в гетто ты найдёшь себе жениха и будешь точить когти об него, а не об нас, – усмехнулась Надя. – Хотя я ему не завидую, – язвительно закончила она.

Вера выпрямилась, в упор посмотрела на сестру и ответила:

– Сама ищи жениха, будешь с ним петь дуэтом!

– И спою, не вопрос! Я ведь, в отличие от некоторых, не думаю о замужестве двадцать четыре часа в сутки!

Вера ничего не ответила, но лишь кинула на сестру полный презрения взгляд. Папа тем временем возился с рюкзаком и еле слышно бормотал:

– Главное не забыть семена! Не забыть мои семена…

Пока старшие разговаривали, Любочка, давно привыкшая к бесконечным спорам в своей семье, потянулась к тщательно завёрнутому пакету.

– Так, милая, а вот это трогать не надо! – резко обернулся Папа и твёрдо отвёл её руку.

– Там семена? – спросила младшая дочь.

– Нет, – ответил Папа. – Там то, на что ушёл почти весь последний кредит. Портативный противовоздушный радар. Безумно дорогая вещь. Такие могут себе позволить только очень крутые контрабандисты. Принцип работы я и сам до конца не понимаю, но он гарантированно видит любой беспилотник, прежде чем тот увидит нас. С момента подачи сигнала есть семь-восемь секунд, чтобы спрятаться. А семена в другом пакете… – ответил Папа, пряча радар в рюкзак.

4 Две молнии

– Слушай, а Тебе не кажется забавным, что будущее находится в постоянном движении? Мне, например, нравится глядеть на «ветви времени». Могу часами любоваться. Смотреть, как они ветвятся тысячами вариантов, сплетаемых из выбора, обстоятельств и Твоей воли…

Абсолютно седой мужчина повел плечами, чуть потянулся и продолжил негромко говорить в темноту, отстранённо глядя вверх.

– Конечно, я слышал от Тебя тысячу раз, что это «монолит Предопределения», явленный одномоментно с творением. Просто мне кажется, что Ты напрасно лишаешь Себя удовольствия наблюдать за процессом…

Говоривший был одет в серую тюремную робу и грубые башмаки. Он глубоко вздохнул и ещё раз взглянул на грязное маленькое окошко, зиявшее под потолком узкой одиночной камеры. Он чуть склонил голову, как будто прислушиваясь к невидимому собеседнику, и продолжил разговор.

– Я прекрасно знаю, что Ты можешь наклониться и посмотреть с моей точки зрения. А я могу подняться и поглядеть с Твоей, насколько смогу. То есть очень недалеко. Но мне всё равно не заглянуть за горизонт. И я могу только догадываться, каково это – видеть в каждом процессе результат. Как бы это назвать? Процессо-результат, или результато-процесс?

Говоривший почесал затылок и усмехнулся, глядя в темноту.

– Ты же знаешь, когда люди чего-то не понимают, они в первую очередь придумывают для этого термин. Желательно латинский, тогда вообще здорово! Понятнее от этого не становится. Но на душе уже полегче…

Он снова смолк, внимательно наблюдая, как по бронированному стеклу медленно скатываются капли дождя.

– Ну, мой результат меня вполне устраивает. Я там, куда шёл все эти годы, – в камере смертников. Можно сказать, венец карьеры! Единственное, чего мне здесь не хватает, – это плитки чёрного шоколада. А в остальном… Мне кажется, что самое время ставить точку. Отпустить меня с миром. Принять прошение об отставке.

Он помолчал несколько секунд, сосредоточенно глядя вверх, а потом наклонил голову, как будто прислушиваясь к неслышимому, и с жаром отвечал:

– Конечно, я его чувствую! Ещё бы! Стоит мне закрыть глаза, я всей кожей ощущаю его могучее дыхание и тяжёлую поступь. Я тоже им любуюсь, хоть пока и не вижу. И знаю, как он силён! Гораздо сильнее меня. Он пока ещё спит, где-то там, в темноте. Когда Ты его разбудишь, с радостью отдам ему всё. Естественно, если моя отставка будет Высочайше одобрена… И когда преемник займёт моё место, я смогу уйти. Преемник… Даже произнести непривычно.

Его синие, глубоко посаженные глаза вглядывались в ночную тьму. Тюремная одежда болталась на его болезненно худой фигуре. Вдруг, после нескольких секунд тишины, тон его голоса полностью изменился. Он говорил так, как будто за мгновение превратился в маленького ребёнка, просящего о чём-то своих родителей.

– Ну, пожалуйста, отпусти меня домой… Я так устал. Вот сейчас я почти не чувствую ног. И голода тоже. Странно, как я вообще жив. Обычный человек уже давно бы помер…

Но внезапно он вздрогнул, как будто его перебили на полуслове. Потом он отвёл взгляд и, сделав пару шагов, встал посреди камеры, подняв голову и закинув руки за спину.

– Когда? – спросил он, глядя вверх. – Через две минуты? Хорошо, я с ним поговорю. Ласково и сердечно. Обещаю!

После этого он гордо выпрямился и замер, демонстративно повернувшись спиной к решётчатой двери, отделявшей камеру от тюремного коридора. Он явно ждал кого-то. Кого-то неприятного. Того, на кого не хотел смотреть, с кем не желал разговаривать. И, действительно, через пару минут где-то в глубине лязгнули засовы, и престарелый охранник в потёртой миротворческой форме, не поднимая головы, поставил стул напротив решётчатой двери в камеру.

– Надеюсь, вы не будете против, если я присяду? – спокойно, почти вкрадчиво, спросил посетитель.

Он был одет в модный шерстяной пиджак, мягкие вельветовые брюки и дорогую рубашку из натурального хлопка. Поправив инкрустированные золотом старомодные очки, он уселся, закинув ногу на ногу, и, достав стандартный медицинский планшет, участливо посмотрел через решётку.

– Так вы не будете против, если я присяду? – повторил он.

– Если я буду против, это ничего не изменит, – зло прошипел узник, продолжая демонстративно стоять посреди камеры, повернувшись спиной к двери, не удостаивая своего собеседника даже взглядом.

– Скажите честно, вам здесь не надоело? Нет, правда! Вы в курсе, что сидите в карцере почти сорок дней? На одной воде, в полном одиночестве, – спросил визитёр без тени гнева или обиды.

– Ну что вы, не стоит беспокоиться! Мне здесь нравится! – ухмыльнулся заключённый. – Я как раз хотел отдохнуть немного. Подумать… Поразмышлять… А насчёт одиночества, тут вы совсем не правы. Мне есть с кем поговорить.

Посетитель тяжело вздохнул.

– Я пришёл как врач, в надежде на откровенный разговор. Я, всё-таки психиатр и хочу поговорить по-человечески. Выслушать, постараться понять. Здешние охранники только и знают, что голодом морить…

– Сто пятьдесят лет назад здесь палками по почкам били, – огрызнулся узник.

– Ну что вы, как можно! Почки – это же самое ценное! – с улыбкой воскликнул посетитель.

И добавил, поправляя очки:

– Илия, пожалуйста, послушайте меня! Я ваш врач, я хочу вам помочь. А вы как будто не понимаете, что речь идёт о вашей жизни и смерти? Вас могли отправить на переработку ещё вчера, но вам как будто всё равно.

Посетитель вздохнул, поправил манжет и продолжил:

– В вашем деле написано, что у вас вялотекущая шизофрения, но я с этим диагнозом не согласен. Это формальная отписка. С вами всё гораздо хуже. Вы без конца с кем-то разговариваете, спрашиваете, советуетесь… А это – классическая паранойя. Скажите мне откровенно, вы сами понимаете, насколько тяжело больны?

– Сначала вы мне ответьте, тоже откровенно! – раздувая ноздри, гневно возразил арестант. – А вы понимаете, насколько больно общество, чьи гнилые принципы уроды, типа вас, втюхивают мне день за днём?!

Он, наконец, повернулся к решетке и в упор посмотрел на незваного гостя.

– Мне кажется, что вы несколько предвзяты! – с улыбкой проговорил Доктор. – Если что-то не соответствует вашим верованиям или взглядам на жизнь, это ещё не означает, что оно не соответствует норме, – он развёл руками.

– А кто у вас решает, что норма, а что нет? Продажные интеллектуалы, дерущиеся за крошки, падающие со стола Богини Матери? Кучка извращенцев-политиков? Или банда проворовавшихся олигархов, спевшихся с Сенатом? Это ваши маяки?!! Не смешите меня!

– А вы откуда черпаете свою этику, из древних мистических преданий? Из текстов, давно признанных экстремистскими во всём цивилизованном мире? – спросил Доктор, глядя ему в глаза.

– Эти тексты веками служили человечеству! И сегодня нужны ему, как никогда! – твёрдо ответил заключённый.

– Послушайте! Признать наличие болезни – значит, сделать первый шаг к выздоровлению. Начните сотрудничать, расскажите, кто вам помогал, куда пропали люди, с которыми вы общались.

Доктор тяжело вздохнул и прибавил:

– Иначе, клянусь Святой Пальей, моё терпение лопнет, и я признаю вас неизлечимым и отправлю на переработку!

– Нет, не отправите… – зло улыбнулся арестант. Его лицо впервые с начала этого разговора скривилось в ехидной улыбке, больше напоминающей судорогу.

– Я знаю, о чём вы подумали, – перебил его Доктор. – Но вряд ли вам удастся сбежать ещё раз. Здесь вам не провинциальная кутузка. Это федеративная тюрьма. Бетонные стены, под ними обрыв и бурная река, и всего лишь одна дорога с полуострова. Отсюда никто не убегал.

– Кстати! – радостно воскликнул узник. – А вам не кажется странным, что тяжело больной человек уже дважды сбегал из ваших тюрем? – ехидно спросил он.

– Нет, не кажется, – спокойно возразил Доктор. – Я знал человека, способного назвать число π до двадцатого знака. Но он не помнил ни своего имени, ни того, что ел на завтрак. Вы оба по-своему талантливые люди. Вот если бы вас удалось излечить и интегрировать в общество…

– Послушайте, – с усмешкой перебил его заключённый, – вы же сами не верите в ту лапшу, которую пытаетесь повесить мне на уши. Гармония толерантности, радужное общество, Великая Мать и всё такое!

– Я не понимаю, при чём здесь Великая Мать! Вы же прекрасно знаете, что перед законом все верующие абсолютно равны.

– Ну да… Перед законом все равны. Но некоторые «равнее».

– Любые ваши верования – дело сугубо личное, – примирительно произнёс посетитель. – Если вы не нарушаете закон, верьте, во что хотите, просто постарайтесь жить в гармонии с обществом. Не нарушайте их границ, уважайте их право быть другими!

– Не начинайте эту песню! Я должен уважать права проклятых извращенцев, чтобы они не отправили меня на разборку, как битый автомобиль?

– Не надо объявлять проклятым всякого, кто думает или верит иначе. Они не проклятые, просто они другие…

– Проклятыми их объявил не я, а древний Священный Текст! – с жаром воскликнул узник.

– Ой, да бросьте вы! Этих текстов с мифами и легендами у человечества пруд пруди. И все они противоречат друг другу! Торопясь в рай одной религии, вы гарантированно угодите в ад другой! – рассмеялся Доктор.

Потом прислушался к надвигающейся грозе и продолжил, подняв указательный палец:

– Вот, например, раскаты грома. Древние скандинавы верили, что это Тор бьёт молотом по небесной наковальне. А вы о чём думаете, когда слышите это? О том, как по небу катит ваш тёзка Илья пророк на своей огненной колеснице? А может, о том, как он оставит своих лошадей на тюремной парковке, а сам придёт и освободит вас? А?

Всё это время узник смотрел на посетителя с плохо скрываемым отвращением.

– Мне кажется, Доктор, что в серии наших дискуссий мы с вами зашли в экзистенциальный тупик. У вас свои аргументы, у меня свои. Мы увлечённо спорим, как немой с глухим! В этом диспуте словами мы ничего не докажем. Но всё это неважно… Важно то, что произойдёт прямо сейчас. Потому что, как сказал классик: «Существует седьмое доказательство, и уж самое надёжное! И вам оно сейчас будет предъявлено»!

– Великая Мать! Неужели вы хотите сказать мне что-то новое? Ну что ж, удивите меня! – развёл руками посетитель. – Я слышал многое от моих пациентов.

– Нет, не сказать. А показать…

Заключённый подошёл вплотную к толстой решётке, отделявшей его от посетителя, и взглянул ему прямо в глаза.

– Вас интересовало, что я думаю о молниях. Я скажу вам. Это очень мощный электрический разряд, бьющий с небес в землю. Обычно они падают хаотично, но сегодня Он взял их в Свои руки и будет бить ими прицельно.

– И куда же, позвольте поинтересоваться? – поднял брови посетитель.

– Вон туда… – Илия указал на окно.

После чего он отошёл вглубь камеры и, сняв с койки куцый матрас, сел, прислонясь к решётке и укрывшись за ним, как за щитом.

– Послушайте, Илия, – воскликнул Доктор, вставая со стула, – если вы накрылись матрацем, это ничего не докажет, кроме того, что вы действительно тяжело больны.

– Ну, вы-то за решёткой, а я – нет! Так что только он может защитить меня от осколков.

– Осколков чего, позвольте спросить? Согласитесь, ваши действия совершенно абсу…

В ту же секунду неимоверно яркая вспышка света как будто бы разорвалась в камере. Удар молнии и оглушительный грохот потрясли тюрьму. Тюремный коридор мгновенно наполнился дымом и бетонной пылью. Ударнаяволна сорвала тощую подушку с койки и бросила на решётку.

– Ну что?!! И где ваша Великая Мать? Похоже, она ушла за молоком и задержалась в очереди… – прокричал узник, сверкнув глазами. – А может, у неё запор, и она засиделась на толчке! Так позовите её! Она поможет остановить опасного преступника!

Он в упор глядел на лицо врача, перекошенное от ужаса.

– Этого недостаточно, чтобы выйти! Слишком высоко! Молния никогда не ударяет дважды в одно и то же место! – не очень уверенно прохрипел Доктор, вставая с пола.

– Обычно не ударяет, но сегодня особенная ночь… – громко рассмеялся Илия, вжимая голову в плечи.

В этот момент раздался второй удар, на этот раз намного сильнее. Грохот потряс всё здание. Жаркая волна пронеслась по тюремному коридору. Второй удар молнии снёс почти полстены, наполнив коридор и камеру осколками, запахом озона и бетонной пылью. Свет в тюремном коридоре погас. Где-то вдалеке завыла сигнализация и послышался лай собак.

– Прощайте, Доктор! – усмехнулся Илия, стоя в огромном проломе.

Он помахал рукой врачу, лежавшему на бетонном полу.

– Вы честно пытались обманывать сами себя, и вам это почти удалось. Но вы не безнадёжны. Он ждёт вас! Хочет с вами поговорить. Подумайте хотя бы над этим.

После чего громко расхохотался и, сверкнув глазами, шагнул из камеры в темноту.

5 Убийственный разговор

– Эх, счастливый ты человек, Носорог! На море поедешь, рыбу жрать. А мне бы хоть с половиной долгов расквитаться, и то хорошо! Проценты эти грабительские… Банкиры, свора алчная! Хуже Халифата! – вздохнул Капитан, и тут, совершенно неожиданно, разговор прервала трель спутникового телефона.

– Кого там ещё принесла нелёгкая? – проворчал он и нажал на клавишу. – Алло! – сурово отозвался он.

– Здравствуйте, это Бешеный Пёс?

Равнодушный мужской голос говорил негромко, расслабленно и как будто слегка устало.

– С кем я разговариваю? – оторопело спросил Капитан.

– Это неважно, – сухо ответил голос. – Я хочу…

– Кто дал вам этот телефон? – рявкнул Капитан, начиная злиться.

– Поверьте мне, это сейчас не главное. Мне надо…

– Ты кто такой, мать твою?! – уже рычал офицер.

– Скажем так, я оптовый покупатель. Хочу посмотреть на ваш товар. Если он мне подойдёт, я заплачу столько, что вам хватит отдать все долги, а вашему товарищу купить домик у моря.

– Как вы узнали?!! Это же военный канал, его невозможно прослушивать… – воскликнул Капитан, багровея от ярости.

– Речь сейчас не о прослушке, а…

– Хватит дурака валять! Немедленно представьтесь по форме!

Капитан уже кричал во всё горло.

– Не кричите на меня, я этого не люблю, – абсолютно спокойно парировал голос.

– Да ты что? Не любишь? А я не люблю, когда меня держат за идиота. Здесь Пустошь! Минная война, бригада Махди и Халифат через дорогу! Я свою репутацию кровью заработал, и я не позволю, чтобы какая-то шишка из штаба…

Капитан прервался, поперхнувшись от ярости.

– Я не из штаба.

Говоривший демонстрировал такое же ледяное спокойствие, что и в начале беседы.

– Да что ты говоришь! А штабные крысы обожают делать темные делишки за наш счёт, и всегда анонимно. Но я не веду дел с теми, кого не знаю. Я боевой офицер! Назови своё имя и звание, а потом поговорим о цене.

– У меня нет не имени, ни звания. Только титул. Я Князь Содомский.

– Да пошёл ты! – прошипел офицер, резко вешая трубку. – Будет тут мне сказки рассказывать, – он повернулся к напарнику. – Новый Содом! Ищи дураков в зеркале!

– Командир… – негромко обратился к нему Носорог.

– Нет, ну нашлись умники! Честную цену дает только аукцион! Всё остальное – кидалово и обман! – продолжал бушевать Капитан.

– Командир… – повторил тот.

– Ну чего тебе?

– Я знаю, кто это. Я видел его, и даже с ним разговаривал. Я думаю, он перезвонит через пару минут. И имейте в виду, Новый Содом существует. Я был там, около года назад, сразу после госпиталя.

– Святая Соланас! Хоть ты мне мозги не пудри! Я же тебя сто лет знаю. Ты или по Пустоши бегаешь, или в госпитале лежишь после запоя, под капельницей.

– Что правда, то правда! Последний раз я задержался в психушке. Только не год, а месяц, – усмехнулся боец. – Отдохнул, поправил здоровье и прошёл кучу тестов. А после поехал в командировку в Содом.

– Ну, положим, он действительно существует. Ты-то там что делал? Танцевал в стрингах для наших олигархов? – усмехнулся Капитан.

– Нет. Работал во внешней охране, – спокойно парировал Носорог. – За порядком там следит особый отдел. Они – это глаза и мозг. Внутренняя охрана – всё, что внутри периметра, а внешняя – всё, что за ним. Я был на внешке.

– Ладно, допустим, что дюжина опровержений на главных каналах страны – это ерунда. Официальное заявление министра о том, что Нового Содома не существует, – это тоже брехня. А то, что сказал ты, – это святая правда. Хорошо. Предположим, я тебе поверил. Но откуда мне знать, что содомляне дадут реальную цену? Не хуже, чем на аукционе?

– Есть люди, для которых время намного важнее, чем деньги. Князь один из них. Просто по каким-то причинам ему нужно то, что у нас есть. Не знаю, может, потому что это родственники? А может быть, его заинтересовало…

– Что это такое жужжит? Ты слышишь, Носорог? Как будто пчёлы… – спросил Капитан, озираясь.

Но Фельдфебель не успел ответить. Звук, похожий на щелчок пальцев, прервал его речь буквально на полуслове. Капитан вздрогнул и начал медленно оседать, сгибая колени и беспомощно шаря одной рукой. Второй рукой он держался за грудь, издавая негромкий предсмертный хрип. Тёмно-бордовая кровь быстро растекалась по его груди.

Фельдфебель замер, прислонившись к стене, инстинктивно сжимая цепь. Он не дышал и как будто хотел слиться с серым бетоном. Капитан тем временем медленно захлёбывался собственной кровью. Её тонкая струйка, стекающая изо рта, становилась всё больше и больше. Наконец, упав навзничь, Капитан затих.

А через пару секунд раздалась резкая трель военного телефона, который всё ещё находился в его мёртвой руке. Боец вздрогнул и огляделся. Но ничего, кроме тьмы и пелены дождя, он не увидел. Телефон продолжал звонить.

Тогда, сделав над собой усилие, он подошёл, присел на корточки, взял трубку и робко промолвил:

– Алло…

– С кем я разговариваю? – спросил всё тот же устало-равнодушный голос.

– Фельдфебель тридцать первого горно-стрелкового…

– Мать моя Аткинсон! Носорог, ты, что ли?

– Т-т-так точно, Ваша Милость.

– Ха-ха-ха! Простите, Фельдфебель, я вас не отвлекаю от охраны федеративных границ? Вам удобно разговаривать? Можете уделить мне несколько минут вашего драгоценного времени? – в голосе звучала явная издёвка.

– У вас всё такое же чувство юмора, Ваша Милость! – Фельдфебель попытался изобразить оптимизм, но вышло не очень правдоподобно.

– А ты такой же тормоз, Носорог!

– Точно так, Ваша Милость, – выдохнул он с явным облегчением.

– Всё по Пустоши бегаешь, не вышел в отставку?

– До конца контракта один год, пять месяцев и девятнадцать дней! – бодро отрапортовал тот.

– Понятно. Значит, нарушителей ищешь? В Пустоши можно найти только контузию или радикулит, – весело проговорил Князь.

– Никак нет! Ещё фугас и язву желудка, – пытаясь попасть в тон, отрапортовал Носорог.

– Ха-ха… Точно… Язву, да… Теперь о деле. Мои люди прилетят через пару минут и заберут щенят. Твои деньги мы сейчас переведём. Да, и поздравляю с повышением! Перестрелка с контрабандистами была неравной, но ты выстоял. Командира, к сожалению, спасти не удалось. Через десять минут твой доклад уйдёт в штаб, потом почитаешь, что и как. Минут через двадцать прилетит беспилотник утюжить нарушителей. Как отбомбятся, можешь выступать. Вроде, всё. Ну, давай, Носорог, не болей!

– Ваша Милость! Дозвольте один вопрос.

– Ну?

– А что с Капитаном делать?

– А ничего, пускай отдыхает. Тело утром эвакуируют. Мы его наградим. Посмертно.

– Жалко. Хороший был командир… – протянул Носорог.

– Конечно, хороший. Только глупый. И гордый. Но гордыня – это смертный грех! А грех убивает! – весело произнёс Князь и добавил: Если доживёшь до отставки, купи дом у моря, Обер-фельдфебель. Деньги уже на твоём счету, – сказал он и повесил трубку.

Последние слова утонули в рокоте вертолёта. Два человека в камуфляже и с автоматами наизготовку, озираясь, подбежали к Носорогу.

– Где щенки? – выкрикнул первый, оглядываясь кругом.

– Здесь! – прокричал Носорог, протягивая ему цепь.

– А ну встали, шевелись! Я по сто раз повторять не буду! Бегом! Бегом! – рявкнул боец в темноту и натянул цепь.

Из глубины развалин поднялись три худенькие детские фигурки, скованные цепью и наручниками, с мешками на головах, и, нелепо спотыкаясь, на ощупь побрели за ним.

А Носорог так и остался стоять, сжимая в руках войсковой телефон и глядя вслед удаляющемуся вертолёту.

– Ну что за бардак! —он плюнул с досады. – Как же это достало! Сначала твердят: «Дисциплина, порядок, оружие наизготовку!» А потом – раз, и так запросто боевого командира без суда и следствия… Как бешеного пса… За что? За то, что трубку бросил? Так надо было вообще послать, куда подальше… – тяжело вздохнул Носорог.

– Привилегированные… Элита, мать их… Так они и меня завтра прихлопнут. А что? Легко! Что-нибудь ляпну не так, и всё! Прилетит оса, и поминай как звали… Первый раз вижу снайперскую управляемую систему настолько близко. А ребята верно говорили, звук действительно ни на что не похож…

6 В осаде

Первое, что бросалось в глаза на въезде в гетто, – это огромный щит с надписью «Добро пожаловать в Вифлеем». Он был изрешечён пулями настолько сильно, что некоторые буквы невозможно было разобрать. Правый край был почти оторван очередью из крупнокалиберного пулемёта. Дальше, за щитом, начиналась изрытая воронками нейтральная территория. Она заканчивалась там, где стояли многочисленные таблички: «Осторожно – мины!»

Раскуроченная разрывами дорога вела прямо к воротам в резервацию, сожжённым ещё в начале осады. Сразу за ними стоял передовой блокпост, сооружённый из мешков с песком. На дома рядом с воротами было страшно смотреть. Одни были полностью сожжены, а другие пробиты навылет. Все здания в Вифлееме так или иначе пострадали при обстрелах гетто. Следы от пуль и осколков виднелись повсюду. Все окна были заколочены. Казалось, что во всей резервации не осталось ни одного целого стекла.

Медленно сгущались вечерние сумерки, и исхудавшие бойцы коротали время на посту. Под дощатым навесом были сложены тщательно смазанные армейские автоматы, снятые с производства десятилетия назад. Внутри на деревянных ящиках сидели четверо бойцов.

Главным был седовласый суровый дядька с биноклем на груди, явно разменявший пятый десяток. Рядом с ним сидели интеллигентного вида мужчина, чуть моложе его, и совсем зелёный парнишка, которому едва исполнилось пятнадцать. Одеты они были кто во что горазд, но на каждом висел новенький армейский противогаз. Чуть поодаль полулежал молодой плечистый парень, любовно обнимавший огромную снайперскую винтовку.

– А вы знаете, что на том месте, где сейчас стоит памятник «Жертвам дискриминации», раньше стоял памятник «Неизвестному солдату»? – спросил всех интеллигентного вида мужчина в потёртой кожаной куртке.

– Я слышал, что раньше такие памятники стояли чуть ли не по всей Европе, – заметил седовласый Командир.

– Будь моя воля, я бы поставил в резервации памятник «Неизвестному контрабандисту», прямо напротив церкви! – весело хохотнул рыжеволосый мальчишка, самый младший из них.

– Да… – ответил ему Старший, – вот уж кто заслужил памятник – так это они. Без них мы бы тут с голоду померли!

– Богу – слава, контрабандистам – спасибо! – усмехнулся парень с винтовкой.

– Но, согласитесь, братья, что верхом миротворческого идиотизма было снять осаду ровно через месяц, объявить амнистию и думать, что все как-то сами разойдутся, —произнёс Интеллигент.

– Ну, не такая уж это была и глупость. Тогда довольно многие разошлись, – печально заметил Командир. – Маленьких детей тогда эвакуировали…

– Но пришло-то всё равно больше! И, кстати, в ту неделю подвезли мины, – отозвался Стрелок с винтовкой.

– Да что мины… Вот противогазы – это благодать. А то этот газ так достал, сил никаких не было. Мне тогда казалось, что я все слёзы выплакал, – вздохнул Командир.

– Я именно тогда в гетто приехал. Когда было прекращение огня, – отозвался парень со снайперской винтовкой. – Не мог стоять в стороне, когда такое творится. Когда они сняли осаду и растрезвонили об этом, вообще не поверил своему счастью. Купил старый барретт и рванул сюда, —он любовно погладил чернёный затвор.

– Да, ты у нас молодец! – улыбнулся Командир. – Только вот патронов к своей чудо-пушке не припас…

– Ну, я же не думал, что стрелять придётся… Да и не нужны они, по большому счёту, – опустил голову парень. – Если начнётся настоящий штурм, ни моя винтовка, ни ваши автоматы – ничего не поможет.

– Мины помогут. Их тут на танковую дивизию хватит. Благодаря им, нас и не штурмуют. Понимают, чем это для них кончится. Ну, и для нас, конечно… – задумчиво произнёс Старший.

– Сомнительное это счастье, подорваться вместе с врагом на своих же минах, – Стрелок покачал головой.

– Слушайте! Даже тупые Миротворцы понимают, что самоподрыв нескольких сотен человек – это слишком, даже для Содомской Федерации, – заметил Интеллигент.

– С точки зрения стратегии, им, конечно, надо было сразу накрыть нас ракетами или артиллерией, – твёрдо отрезал Старший.

– Ну, и как бы это выглядело? – усмехнулся Интеллигент. И, передразнивая диктора, заговорил гнусаво – казённым фальцетом: «В связи с систематическим нарушением Закона о защите прав и здоровья ребёнка мы спалили всех этих детишек вместе с их родителями-фанатиками, во славу Великой, к едрене её фене, Матери»! Так, что ли?

Раскаты мужицкого смеха прокатились над блокпостом.

– Ну, не скажи… – задумчиво протянул Командир. – Не так страшен подрыв, как его малюют. Быстрая смерть, без мучений. Всяко лучше, чем на запчасти!

За разговорами они не заметили, как серая тень медленно подбиралась к посту. Бесшумно и грациозно переходя от одной воронки к другой, виртуозно обходя ловушки и мины, щедро разбросанные защитниками гетто, наконец, тень подошла совсем близко и забралась в воронку в пятидесяти метрах от поста. Потом грязная рука высунулась наружу и осторожно взялась за почти невидимую сигнальную нить и подёргала её. «Дзинь-дзинь», – разнеслось над блокпостом. Бойцы мгновенно умолкли и рассыпались по бойницам.

– Кого это принесла нелёгкая? – спросил Командир, рассматривая поле в бинокль.

– Ты видишь кого-нибудь? – отозвался Стрелок, вглядывающийся в оптический прицел.

– Я нет. А ты? – переспросил Командир, не выпуская из рук бинокль.

– У меня пусто… – пробормотал Стрелок.

– Может, опять собака? – спросил Интеллигент, глядя в сумерки.

«Дзинь-дзинь», – снова мелодично брякнула консервная банка.

– Да где же ты… – пробормотал Стрелок, медленно поворачивая огромный ствол.

– Не туда смотришь! Ближе! Вон там, рядом с пеньком… Нет, не там… Правее…– затараторил рыжеволосый парнишка, показывая пальцем в сторону воронок.

Над постом вновь пронеслось ритмичное «дзинь-дзинь». Судя по чёткому ритму, за сигнальную нить дёргали специально, как будто звонили в дверь.

– Вон! Вон там! Видишь, рука! Только что была, потом исчезла. Справа от пакета. Вон там, в воронке, – пытался объяснить паренёк.

– Не может быть! Там ведь сплошное минное поле! Ты же помнишь, что с собакой было, когда она туда забрела, – тихо возразил Командир, не отрываясь от бинокля.

– Помню… Неделю воняло, когда ветер дул оттуда. И не убрать никак…

Стрелок медленно поворачивал винтовку, прильнув к прицелу.

– Так… Кажется, я понял, где он! Вон в той воронке, слева от кривого пенька.

– Сейчас снова должен позвонить, сможешь снять? – спросил седой Командир.

– С такого расстояния? Легко! – пробормотал Стрелок, не отрывая глаз от прицела.

«Дзинь-дзинь!» – снова раздалось над блокпостом. В тот же миг оглушительно бахнула винтовка, осыпав защитников гетто клубами пыли.

– Ну чего, попал? – спросил Интеллигент.

– Попал. Во что-то попал… Но во что, не знаю… – ответил Стрелок.

– Сигнальную леску пулей перерубил.

Командир не отрывался от бинокля.

– Я ему должен был руку оторвать, – задумчиво протянул Стрелок.

– Нет, не оторвал. На этот раз он дощечкой за леску дёргал. В бинокль всё прекрасно видно. Аж щепки в разные стороны полетели, —Старший поправил бинокль.

– Ну, пусть только высунется! Я ему башку снесу! – сосредоточился на цели Стрелок, передёрнув затвор.

– Эй, сынок, патроны для врага побереги! У тебя их всего-то дюжина осталась, – раздался насмешливый голос из воронки.

Бойцы удивлённо переглянулись.

– Что за бред, – поморщился Стрелок, залезая рукой в подсумок. – Матерь Божия! – охнул он через десять секунд, пересчитав огромные блестящие патроны. – Точно… Ровно двенадцать… – бормотал он, глядя на Командира.

– Ты кто такой? – громко прокричал Старший.

– Вопрос неверный, Сапожник! – весело ответил голос из воронки. – Как это тебя Пашка старшим назначил, ума не приложу! Тебе не воевать – сапоги тачать только…

– Не Пашка, а Павел Александрович! – возмутился рыжеволосый паренёк.

– Сынок! Это для тебя он – Павел Александрович, а для меня Пашка! Вот его папаня, он был реально крут, и все звали его только по имени-отчеству, Александр Израилевич…

– Ну, раз он – Пашка, ты тогда кто? – перебил его Командир.

– Вопрос поставлен некорректно! Что надо сказать по уставу? А?

– Стой! Кто идёт? – неуверенно протянул Командир.

– Молодец, Сапожник! Но, учитывая, что я не иду, а лежу, то каким должен быть следующий вопрос?

– Стой! Кто ползёт? – предположил Старший.

– Неееет!!! Опять мимо!

– Пароль! – наконец выкрикнул Командир поста.

– Ну, слава Тебе, Господи! Наконец-то, – выдохнул голос из окопа и громко прокричал пароль, назначенный на утреннем разводе: «Господь есть Бог ревнитель и мститель; мститель Господь и страшен во гневе!»

Бойцы на блокпосту замерли в изумлении. Пароль был правильным.

– А теперь отзыв. Не слышу! Отзыв! – весело прокричал голос.

– «Мстит Господь врагам Своим и не пощадит противников Своих!» – ошеломлённо выкрикнул Командир.

– Молодцы! Теперь слушайте меня очень внимательно! Сейчас я медленно выйду, с поднятыми руками.

И после паузы добавил:

– Да заберите вы у него эту пушку!

– Опусти винтовку, я, кажется, знаю, кто это, – догадался Интеллигент и крикнул что есть мочи:

– Илия, это Вы?

– А ты откуда такой умный выискался?

– Узнал Ваш голос. Я Вас слушал на «Синем Озере»… Ещё подростком.

– Было дело… – раздался голос из воронки. – Только не на «Синем Озере», а на «Чёрном». Светлые песни на «Чёрном Озере». Музыкальный слёт. Картошка печёная была особенно хороша! Ну, и песни тоже ничего…

– Это точно он! Картошку я хорошо помню, – прошептал он Старшему и крикнул:

– Выходите, мы Вас ждём! И осторожнее – там кругом мины!

Все бойцы замерли в ожидании, сжимая в руках оружие. А из воронки сначала появились грязные руки, потом седая голова, а потом и весь Илия, с сумкой на плече, закутанный в серый миротворческий плащ, надетый поверх серой тюремной робы. Он шёл, внимательно глядя под ноги, перешагивая через мины.

– Привет, вояки! – усмехнулся он, подойдя к посту.

И, обернувшись к Стрелку с винтовкой, бросил ему пачку патронов и улыбнулся:

– На, держи гостинец. Бронебойные. Сердечник – металлокерамика. Кучность у них, конечно, похуже, чем у стандартных. И баллистический коэффициент не ахти. Но зато композитный броник прошивает навылет с полутора тысяч метров.

– Это же запрещённые боеприпасы! Где Вы их достали? – охнул Стрелок.

– Купил в канцелярском отделе. Там была хорошая скидка на пятидесятый калибр.

И добавил, глядя на Старшего:

– Проводишь меня к Паше, Сапожник? Я очень тороплюсь!

7 На развалинах

– Доченька, не упрекай меня, пожалуйста. Я тоже впервые буду ночевать в Пустоши. Но другого места для ночлега нам не найти. Папа грустно улыбнулся и развёл руками. На нём была полевая форма преподавателя Академии, песочного цвета, с нашивкой биологического факультета. В руке он держал форменный рюкзак и что-то пытался в нём найти.

– Господи! Да где же мои семена, – тяжело вздохнул он, шаря внутри рюкзака.

– Папа, а мне кажется, что там, в темноте, кто-то есть, – сказала младшая Любочка, боязливо оглядывая окружавшие их развалины. На ней была надета чуть приталенная куртка ученицы начальной школы при Академии.

– Здесь никого нет, доченька, не бойся. Сейчас разожжём огонь, и ты согреешься. Представь, что это Мамина история. И мы – герои катакомб и прячемся в развалинах…

– А вот скажи мне, Папа, – серьёзным голосом спросила Вера, – …а в Пустоши действуют те же законы, что и в Федерации?

– Ну, официально мы всё ещё внутри страны. И все законы здесь как бы тоже действуют. Но есть один нюанс. Бойцы Халифата тоже считают эти земли своей территорией. И регулярно сюда наведываются. Пристрелить пару Охотников, заминировать что-нибудь. А где-то там, посередине, пролегает условная граница. Именно она по-настоящему отделяет Федерацию от Халифата.

– Да уж, слава Богу за Пустошь и руины. В эту грязищу, забитую минами, ни один Охотник в здравом уме не сунется, – подала голос Надя.

Она ломала хворост и складывала его аккуратным домиком для будущего костра.

– Так что можете расслабиться! – усмехнулась она.

– Ага! Особенно расслабляет эта дивная табличка: «Проверено – мин нет!», – ответила ей Вера. – Вы только огонь сильно не разжигайте, – добавила она. – У беспилотников инфракрасное зрение, они теплый дым сразу засекут,  – объяснила она серьёзным тоном.

– Вот, Вера, ты откуда это знаешь? Тебе что, миннрав лично докладывает? Как устроены дроны, какие датчики, алгоритмы поиска, вооружение? Это же всё засекречено! – возмутилась средняя сестра.

– Девочки, не сейчас! – умоляюще попросил Папа. – Всё висит на волоске, и спорить нам ни к чему! Но что касается дыма, то я лично слышал, как на канале Министерства нравственности сообщили: «Религиозные фанатики вновь обстреляли боевой беспилотник. Машина вернётся в строй после замены инфракрасного датчика».

– Вот видите! Будьте аккуратнее с огнём. Не дай Бог, учуют, – сказала Вера, чуть поджав губы.

– Но, Папочка, – спросила Люба, – …если у дронов инфракрасное зрение, то они увидят нас, как бы мы ни прятались? Даже в темноте…

– Верно, милая, могут увидеть. Но я приготовил кое-что, что сможет обмануть их автоматику. Понимаешь, операторов сейчас не хватает, и поэтому во время патрулирования дроны летают на автопилоте. Их поисковые алгоритмы далеко не безупречны, и у нас есть шанс их обмануть.

– А мне всё равно страшно, – задумчиво проговорила Люба, не отрывая глаз от разгорающегося огня.

– Не переживайте, девочки, самое страшное позади, – облегчённо выдохнул Папа, облокачиваясь на бетонную стену. – Выйти из города, пройти внешний КПП – вот это было страшно! Я каждую секунду думал, как бы наши фальшивые чипы не заглючили на внешних сканах. А сейчас осталось всего ничего. Дождаться утра, семь километров по лесу – и мы в резервации, – сказал мужчина с надеждой, глядя на языки пламени.

– А я на КПП от страха чуть не померла, – вдруг весело вспомнила Надя. – Нет, правда, чего вы смеётесь. Я понимаю, женщина-преподаватель с тремя студентками едет за город в субботу ботаникой заниматься. Тут всё сразу понятно. Матрас надули – и вперёд. А тут взрослый мужик, три девицы и ни одного мальчика, это как-то странно для Академии? Вы не находите?

– Ну, тут не всё так просто. По документам, Вера, ты у нас – трансгендер.

– Я транс? – удивилась старшая дочь и рассмеялась. – Бойся меня, Надька, я теперь Привилегированная… А я-то думаю, чего на меня Миротворцы с такой завистью смотрели. Особенно та тётка накачанная, фельдфебельша. Теперь понятно, завидовала, как у меня всё красиво сделано.

– Да… Вот она, великая сила формы. Если ты идёшь в синем комбинезоне, с жёлтым крестом на груди, каждый Миротворец так и норовит у тебя документы проверить. Но стоит надеть форму «ЛГБТ-Академии», и сразу отношение другое, —мужчина глубоко вздохнул.

– Папочка, а ведь мы же её украли. Ну, форму, амуницию, браслеты. Это же грех, – заметила младшая Люба, пристально глядя на отца.

– С точки зрения Писания? Конечно! – ответил Папа и улыбнулся.

– А что на сей счёт говорит «Скрытое Писание»? – спросила Надя, серьёзно глядя на отца.

– Значит, оно существует! – воскликнула маленькая Люба, широко открыв глаза. – Это правда, Пап?

– С шестнадцати лет, только тогда и ни минутой раньше! – мрачно проговорил отец и отвернулся в сторону.

– Слушай, Папа, да расскажи ты ей всё как есть, мы и так уже нарушили все законы Радужной Федерации, так что давай. Тем более, завтра мы будем в резервации, где можно во весь голос петь псалмы. Я хоть попою вволю! – улыбнулась Надя.

– Ага, петь хором и пороть детей! Вот тебя, язва мелкая, давно пора выпороть! – Вера погрозила пальцем младшей сестре.

– В «Скрытом Писании» то, что мы взяли, называется «Добыча». Если ты на войне, то захваченное у неприятеля можно использовать для того, чтобы победить. Так царь Давид делал, – сказал Папа, глядя на Любочку.

– На сегодня Министерство нравственности засекретило почти все Писания, – продолжил Папа. – Конечно, не сразу, а постепенно. Сначала они запретили говорить о том, что содомия – это грех. Потом запретили наказывать детей, потом водить несовершеннолетних в церковь. Ну и, в конце концов, всех Несогласных выселили в гетто. Жизнь там не сахар, но зато в твою душу никто не лезет.

– По мне, уж лучше порка каждый день, чем изучать «Краткую историю ЛГБТ», – отозвалась старшая Вера, с хрустом ломая ветку. – Ты, Наденька, не косись, тебя миновала чаша сия, а я не только учила, но и экзамен успела сдать по этой гадости.

– Да, милая, то, что ты претерпела, врагу не пожелаешь. Мы с Мамой за те полгода, пока тебя не было, чуть с ума не сошли. Папа тряхнул головой, как будто стараясь отогнать воспоминание.

– Больше всего меня тогда напрягали не две «мамы», и не их постоянный «ТриКокс» с водкой. Больше всего меня достали «уроки порнографии», – произнесла Вера, не поднимая головы.

– Гендерное просвещение? – нахмурила бровь Надя.

– Ага… Только просвещением там и не пахло. Обычное промывание мозгов. Я даже тогда это понимала.

– А жизнь в приёмной семье? С двумя «мамками»? – спросил Папа.

– Тяжело, но терпимо. Я по Маме скучала очень. Ну, и по тебе, конечно. Но, Бог милостив, в отличие от других детей, никто из приёмных меня и пальцем не тронул. Давили только на мозги.

– Для идейных это как бизнес? – поинтересовалась Надя, не отрывая взгляда от сухих веток.

– Да, они получают неплохие деньги за каждого ребёнка. Но фишка не в этом.

– А в чём? – спросила Надя, поправляя костёр.

– В том, что если в шестнадцать лет ты делаешь Каминг-Аут, тогда и ты, и твои приёмные получают огромный бонус.

– Огромный – это какой?

Надя оторвала взгляд от костра и посмотрела на сестру.

– На дом в пригороде хватает, – пожала плечами та.

– Это что, типа программа такая, «Согни Несогласного»? – усмехнулась Надя.

– Скорее, «Купи Несогласного»! Там всё красиво. Тебя сытно кормят, сладко поят, одевают с иголочки. И развлекают там, куда негражданам вход запрещён. И всё это так по-доброму, с улыбочкой. Но при этом тебе постоянно говорят: «Смотри, это только для Привилегированных, пока ты маленькая, ты с нами, мы за тебя платим. Когда вырастешь, сделай правильный выбор. А мы подберём тебе невесту, приданое соберём…» И если ты заглотила наживку – тебе конец. К хорошему быстро привыкаешь, трудно отказаться…

– А тебе было трудно? – Любочка серьёзно смотрела на сестру.

– Мне – нет. Меня такая тоска мучила, хоть волком вой. Но по красивым платьям я иногда скучаю.

– Это я виноват, что с тобой так получилось, – проговорил Папа, опустив голову.

– Пап, опять двадцать пять… – со вздохом возразила Вера.

– Вер, побольше уважения! – обернулась Надя, нахмурив брови.

– Нет, правда! Когда можно было бежать, я тормозил, когда была возможность съехать в гетто, я не знал, что делать.

– Ты лечил Маму, – напомнила ему Вера.

– Маму можно было вылечить и в резервации, – парировал Папа. – К тому же ты знаешь, чем это лечение закончилось… – Папа опустил голову.

В тот же миг Надя метнула на Любочку выразительный взгляд и чуть шевельнула бровями.

– А правда, что в тёмные века ребёнка могли выпороть в любой момент? – спросила Люба максимально невинным голосом.

– Да нет, конечно! – радостно отозвался Папа. – По древним законам, ты мог наказывать только своих детей. Чужих – ни в коем случае, – проговорил он. За то, что ты тронул чужое дитя, сурово карали, а в некоторых местах могли даже убить. Так что родись ты лет на пятьдесят пораньше, если кто и мог тебя пороть, так это я или Мама.

После этих слов над маленьким костром опять повисла неловкая тишина.

– Не вини себя, Папа. Даже Любочка, и та понимает, что в одиночку ты не смог оплатить две лицензии на домашнее образование. С крестом на робе много не заработаешь.

– Да, равноправие у нас только для Привилегированных, а Несогласным лишь крошки с алтаря толерантности, – вздохнул Папа.

– А вот скажи мне, Пап! Мы всё на себе несём, у нас каждый грамм на счету, мы еды в обрез взяли. А вот семена ты для чего тащишь?

Папа поджал губы и пристально глянул на Веру, но не промолвил ни слова.

– Вер, ну ты как маленькая! Это ж цветы! Папа и семена – суть две вещи неразрывные! – рассмеялась Надя. – Ты же помнишь, Мама говорила, что наш Папа «электрик по специальности и садовник по призванию».

– Бог даст, въедем в новый дом, засадим лужайку… – глядя на небо, мечтательно заговорил Папа. – Клумбу сделаем, будем цветами любоваться и Маму вспоминать…

– А я бы прямо сейчас к Маме пошла, если бы могла. Только без семян… Мне с ней петь нравилось. Так и пела бы с ней, всю вечность…

Надя посмотрела на звёзды, постепенно исчезающие за надвигающейся тучей.

– Так, ладно. Я понимаю, что вам холодно и страшно, но всё-таки постарайтесь уснуть, – распорядился Папа, доставая спальник.

– А как же история! Ну, Папа! Сказка на ночь? – Любочка смотрела на него умоляющими глазами.

– Радость моя, – ответил он, – …я еле живой, и у меня болит под лопаткой, какие истории?!

– Ну, хотя бы коротенькую. Пожалуйста… – взмолилась Люба.

– Давай, Пап! Пара минут ничего не решат! – подключилась Вера.

– Ладно, – сдался он. – Только на историю у меня сил нет. А вот одно стихотворение, катакомбное, я сейчас вспомнил. Из того старого сборника…

Папа нахмурил лоб.

– «Безымянные поэты»? – подсказала Надя.

– Да, точно, оттуда, – вспомнил Папа и начал негромко читать:

«Отчего же по ночам я свои слагаю стоны,

Отчего, тоскою полны, звуки льются к небесам?

Отчего во тьме небес не найдётся мне ответа?..

Отчего же для Поэта Своих уст Ты не отверз?

На холодной, злой земле нет давно уж мне отрады.

Только чёрные громады мрачно реют вдалеке.

Но теперь моя слеза тихо падает на землю,

Я Твоим глаголам внемлю, созерцая небеса!»

– А у них правда имён не было? – спросила Любочка после длинной паузы.

– Да имена-то были, конечно. Но это же катакомбная лирика. Имена не сохранились, только номера на могилах…

– Жуть какая! – вздрогнула Вера.

– Ну да. Жутко… Но именно это стихотворение подписано. Автор – «Подвальный Певец». Это псевдоним, конечно… Наверное, в тюрьме мест не было, и его в подвале держали, – произнёс Папа с тяжёлым вздохом. – Но мне эти стихи нравятся. Читаешь их, и ясно становится, что им было намного хуже, чем нам.

– Да нам тут тоже не сладко! – бросила Вера.

– Ну, нас, по крайней мере, не расстреливают… – задумчиво сказала Надя.

– Так! Всё, дети,  – Папа встал и хлопнул себя по коленям. – Поболтали и спать! Любочка, надеюсь, что сегодня тебе не приснится кошмар. И во сне не придёт человек со шрамом.

– Он не приходит, он всегда на коленях стоит, как будто молится. Я уже столько раз его видела, что давно перестала бояться. Он и не страшный вовсе. Он несчастный какой-то, смотрит в пол и просит выпустить его на свободу. Я во сне говорю: – Скажи мне, как тебя выпустить? – а он молчит… – опечалилась Люба.

– Вот, Пап! Ну что я говорила! Она с ними разговаривает! – возмутилась Вера.

– Да, Люба, мы же вроде договорились? Помнишь, что сказал доктор? Никаких разговоров! – примирительно произнёс Папа.

– Но я не могу. Он такой несчастный. Мне его жалко…

– Люба! Он нереален! Это плод твоего больного воображения, – почти кричала Вера. – Если он снова придёт, никаких разговоров с ним! И вообще с кем-либо! Рот на замок! Иначе совсем умом тронешься.

– Да, милая, по сути, она права, – кивнул головой Папа и посмотрел на младшую дочь с сочувствием. – Ложись и постарайся заснуть.

Люба обиженно поджала губы и завернулась в спальный мешок.

– Может быть, я и вправду схожу с ума, просто не замечаю этого. Ну и что, что после таких разговоров во сне мне легко и радостно? – тихо проворчала Люба. – Ведь с другими, нормальными людьми, не происходит ничего подобного. Может быть, Вера права, и мне надо лечиться? —подумала она и застегнула спальник.

–– Но если это и болезнь, то очень приятная, – прошептала она, закрывая глаза.

Усталость и напряжение длинного дня быстро дали о себе знать, и Люба уснула почти моментально. Сон, который ей снился, она видела уже десятки раз. Но никогда не рассказывала о нём. Она наслаждалась им тихо. В одиночку.

Ей снилось её венчание. Не убогая федеративная регистрация, а настоящая, роскошная свадьба в гетто. Она видела, как перед ней распахиваются ворота огромного храма, и она медленно и торжественно идёт к алтарю. Сотни гостей, справа и слева, радостно кричат ей что-то.

Но она настолько счастлива, что почти не слышит их. Солнце играет в цветных витражах, и это самый лучший день в её жизни. Правда, как Любочка ни всматривалась, она так и не смогла разглядеть жениха. Но всё равно, нереальное ощущение счастья в этом сне было настолько сильным, что на эту мелочь она почти не обращала внимания.

Но был один момент, из-за которого она никому не рассказывала о своём сне. Дело в том, что к алтарю её вёл незнакомый пожилой мужчина в чёрном костюме. А не её Папа. И как бы Люба ни хотела поделиться этим сном, сказать Папе, что он не доживёт до её свадьбы, она никак не могла.

8 Поединок

В храме, стоящем в центре гетто, было тесно и душно. Маленькое здание с трудом вмещало всех. В церкви собрались все жители, кроме тех, кто стоял на постах. Несмотря на то, что в храм принесли все уцелевшие лавки и стулья, сидели на них только старики и женщины. Мужчины стояли, прислонившись к стенам. Молодёжь толпилась у входа. Только что отслужили вечерню, но никто не расходился по домам.

– Итак! Давайте начнём, – сказал невысокий плотный мужчина, одетый в жилетку, с зачёсанными на лоб волосами. Оглядев приход умными и печальными глазами, он начал:

– Возлюбленные братья и сёстры! Сегодня нам нужно решить очень важный вопрос. Продовольствия у нас осталось на 4 дня. Ну, максимум на неделю. Поставок ждать бесполезно. Снаружи к нам не пробиться, весь периметр обнесли колючей проволокой и сигнализацией.

– Пастырь, а он как пробрался? – раздался голос с галёрки.

И все глаза, как по команде, устремились на Илию.

– Змеёй прополз! – отшутился он. – На меня не смотрите, я пустой пришёл, не принёс ничего толком, – развёл он руками. – Так, коробку патронов, да перца на кухню. Ваш Пастырь прав, через стену уже ничего не протащить. Так что, сколько бы вы ни заплатили контрабандистам…

– А за перец тебе заплатили? Вновь выкрикнули из молодёжного угла.

– Не… Я ж не контрабандист, мне денег не надо. Да и к тому же, зачем покойнику деньги? – с милой улыбкой спросил Илия.

– Ты только скажи, мы заплатим золотом, – спокойно отозвалась хрупкая девушка с задней скамейки.

– Сестричка, тебе нечем платить! У тебя нет того, что мне нужно, – усмехнулся Илия.

– А вдруг? – задорно выкрикнула та.

– Хорошо, доченька! Я с радостью приму плитку хорошего чёрного шоколада в качестве оплаты, – громко произнёс Илия.

Ответом ему был дружный хохот. По исхудавшим лицам обитателей резервации было видно, что шоколад был съеден очень давно.

– Так, давайте вернёмся к нашей повестке, – призвал Пастырь, подняв руку.

Когда все утихли, он продолжил:

– Продовольствия у нас совсем мало. И в осаду нас взяли крепко. Вокруг – миротворческое зверьё…

– Извините, Пастырь. Один нюанс, – вновь подал голос Илия. – Миротворцы – это временно. Скоро сюда прибудут Охотники и возьмут на себя внутренний периметр. Третья женская дивизия.

– «Мёртвая голова», что ли? – поморщился Пастырь.

– Она самая. Под командованием Терезы Эйке. Так что ни подкупить, ни прорваться не получится. Эти – идейные, будут стоять насмерть.

– Что ж, всё это было предсказуемо… – вздохнул Пастырь.  – Поскольку, после подрыва двух танков и бульдозера, на приступ они вряд ли пойдут, выбор у нас невелик. Либо тихо помереть с голоду, либо сдать резервацию. И тут начинаются нюансы. Как сдать? Когда? На каких условиях? И как можно вообще договариваться с Эйке… Итак, у кого есть мысли – высказывайтесь.

В храме повисла тяжёлая тишина. Зная репутацию Терезы Эйке, все понимали, что с ней договориться невозможно. Это была самая злобная феминистка и лесбиянка во всей Федерации, гордо называвшая себя «Бешеной Сучкой». Третья бронетанковая дивизия понесла большие потери при зачистке Аль-Мансура, а теперь выдвигалась сюда, готовая разорвать гетто.

– У меня есть слово от Господа,  – поднял руку один из мужчин.

– Ну, что ж… Кто может возбранить слову? Говори, мы будем рассуждать, —Пастырь пригласил его к кафедре.

Тот смело вышел и начал громким голосом:

– Так говорит Господь! Бегите отсюда, дети мои, ибо земля сия не есть место покоя. Гетто обречено. Спасайте детей. Не верьте Охотникам, верьте Братьям. Не верьте Эйке, верьте Архипастырю. Бешеный пёс растерзает вас, Добрый Пастырь – поведёт на злачные пажити! Спасайте ваших детей! Договаривайтесь с братьями. Идите в Особый Район. Там благословлю вас и обращу руку мою на малых. Аминь и аминь!

Не успело пройти и секунды, как тотчас же раздался голос Илии:

– Закончил, Иуда? Теперь слушай: так говорит Настоящий Господь! Передай этому стратегу, полковнику Младичу, что это была отличная идея. Мы почти поверили. Скажи своему куратору, майору Войцеховскому, что он молодец. Так долго читать библейские тексты сможет не каждый Сын Ночи. Измучился, поди, бедняга. Передай также пламенный привет Сашеньке, Консультанту Искариотскому, скажи, что для восстановленцев, как и для всех отступников и предателей, забронированы лучшие места в аду.

Лицо «пророчествовавшего» за кафедрой вытянулось и побелело.

– А ещё скажи своей любовнице, секретарше Анечке Мюллер из Особого Управления, что нехорошо называть себя Идейной и Привилегированной и спать с агентом-мужчиною. Это, по меньшей мере, непрофессионально. И, наконец, самое главное – сделай томографию мозга, пока рак на первой стадии. Это только вначале голова кружится, а потом будет намного хуже. Ещё немного, и придется череп вскрывать, дырки сверлить… А если вовремя добежишь до больницы, отделаешься терапией и лёгким испугом.

С трясущимися руками лжепророк попятился к выходу.

– Это всё! – прокричал Илия вслед убегающему.

Дико вращая глазами, тот метнулся к дверям, расталкивая стоящую на пути молодёжь.

– Не наступи на мину! Беги, стукач, беги…

Вздох ужаса и удивления пробежал по церкви. Все, бывшие в храме, смотрели на Илию, который, казалось, был абсолютно спокоен.

– Он сюда во время перемирия пришёл, так ведь? – спросил Илия, обернувшись к Пастырю. Тот только кивнул головой.

– У них был чудесный план: после этого горе-пророка сюда приехал бы такой же лже-епископ, рукоположенный Детьми Ночи, из восстановленцев. Иуда содомский. Пел бы сладкие песни про свободу вероисповедания. Я этих песен в тюрьме наслушался. Знаем мы эту свободу.

– Илия! Скажи, а нам что делать? – раздался голос из зала.

– На самом деле шансы есть. Не у всех, но есть. Эту битву можно выиграть только в одном случае – если смиримся с тем, что мы уже мертвы. Я, вы, мы все. Принять это и успокоиться. У нас будут потери. Точно. Ещё боль и страдания, это я вам гарантирую. Кровь, пот и слёзы! Но только так у нас есть шанс спасти детей. При малейшей жалости к себе лучше уйти прямо сейчас. Вслед за этим Иудою, – громко сказал Илия, показывая на дверь.

Глаза всех в храме были устремлены на него.

– Всем нам надо твёрдо определиться с одним вопросом. Ответить на него честно, раз и навсегда. И это очень простой вопрос: «Бог есть или нет?» Ответить на него должен каждый сам для себя. Я ответил на него давным-давно. И поэтому я натянул свою жизнь, как струну. Если Бог есть, то после смерти нас ждёт рай, счастье и долгожданный отдых. Если Бог есть – значит, оно того стоит! Стоит жертв, стоит страданий, стоит самой жизни. Зная, что Бог есть, – за Него стоит умереть!

– Аминь! – выкрикнул рыженький мальчишка из молодёжного угла.

– Мы имеем право требовать правосудия у Канцлера. Он гарант по договору с гетто. Подпись его предшественника стоит на документе, гарантирующем нам свободу вероисповедания внутри этих стен. Но если мы согласимся на условия Эйке, нам конец. – Дело в том, что у Канцлера и Миротворцев есть разногласия. Там далеко не всё так монолитно, как кажется, и этим можно воспользоваться. Генералитет не особо охотно поддерживает его на выборах. Если мы договоримся напрямую с Канцлером, он поставит себе это в заслугу на выборах. И утрёт нос Миротворцам. Только так есть шансы сохранить детей. – Я вижу, что это можно сделать в два этапа. Сначала нужно договориться с представителями Канцлера. Потом, после предоставления гарантий неприкосновенности, резервацию покинут раненые, женщины и подростки. Когда все убедятся, что первая колонна дошла до Особого Района, тогда можно снимать флаги и собираться всем мужчинам с оружием.

– Вот тогда-то они и увидят, как нас было мало, и как плохо мы были вооружены, – пробормотал пожилой мужчина, сидевший в первом ряду.

– Но, как вы понимаете, это моё видение ситуации. Вам же нужно поступить так, как скажет ваш предстоятель…

– Спасибо на добром слове, – усмехнулся Пастырь.  – Но мне, как и остальным, очень интересно узнать твоё мнение.

Илия кивнул головой и подвёл итог:

– Нужны переговоры с Канцлером, нужно выходить в два этапа. Нужно бытьготовыми к жертвам. Тогда есть шанс добраться до Особого Района. А оттуда можно перебираться в катакомбы.

9 Радужные соколы

Ранним утром огромная площадь перед величественным храмом Матери Милосердной была заполнена плотной толпою почти до краёв. Высокие ступени, ведущие в храм, были пусты, а двери закрыты. Стайка подростков в белом выделялась из серой толпы. Они стояли нестройными рядами рядом с храмом и возбуждённо перешёптывались. Все ждали выхода Верховной Жрицы и начала праздника.

Наконец, всю площадь наполнил громкий звук трубы. Почётные гости встали со своих мест, массивные двери распахнулись, и под звук фанфар на храмовые ступени торжественно вышла полная, немолодая, ярко накрашенная женщина, одетая в белоснежную тогу, отороченную золотом. Следом за ней двумя рядами шли одетые в белое, налысо выбритые жрецы.

– Воздайте славу Владычице Неба и Земли, Подательнице жизни – Великой Матери! – воскликнула Верховная Жрица, картинно воздев руки к небесам. Над храмом пронеслось троекратное:

– Славься, Мать! Славься, Мать! Славься, Мать!

После чего почётные гости сели, а остальные продолжали стоять.

– Сегодня мы приветствуем в наших рядах новое, молодое поколение сыновей и дочерей Великой Матери, юных граждан Радужной Федерации!

Голос Верховной Жрицы, многократно усиленный динамками, разносился над площадью. Она повернулась к подросткам, стоящим у самых ступеней, и торжественно произнесла:

– Теперь вы Радужные Соколы. Полноправные члены общества, его лучшая и самая прекрасная часть – Привилегированные. Но носить это гордое имя не только радость и счастье, это ещё и огромная ответственность!

Пафосный голос жрицы, разливаясь, плыл над толпой. Народ слушал, опустив головы. А в это время в ложе для почётных гостей, почти не обращая внимания на происходящее, два человека вели негромкий разговор. Было видно, что они давно знакомы, возможно, даже были сослуживцами, поскольку на обоих были зелёные охотничьи френчи. Тот, на котором, вопреки всем традициям, красовался сенаторский значок, был похож на сицилийца или испанца. Яркий брюнет с волнистыми волосами и красивыми карими глазами был типичным уроженцем юга.

Второй был его полной противоположностью. Он сидел, удобно расположившись на стуле. Зелёный охотничий френч, без единого знака отличия, что полностью соответствовало традициям, выдавал в нём добровольца-отставника. На нём были строгие чёрные брюки, а форменные ботинки тускло блестели при свете дня. Светлые волосы, были тщательно зачёсаны назад. Идеальной формы профиль и гладкая белоснежная кожа, оттеняемая стойкой френча, выдавали в нём северный, нордический тип. Он вполне мог бы сойти за молодого наследника или юного аристократа, если бы не глаза. В их синеве был разлит такой ум и холод, что, казалось, они видят собеседника насквозь. Немногие, очень немногие могли выдержать взгляд этих ледяных глаз…

– Как время летит! Из Орлят в Соколы… А где радужные галстуки? Я не понял?  – насмешливо спросил обладатель сенаторского значка.

– Сенатор, уж ты-то должен знать, что их носят только Орлята, – спокойно напомнил второй.

– Ах, точно! Вечно я забываю…

Сенатор устало махнул рукой:

– Напомни, Князь, ведь тех, кто носит галстуки, уже можно чпокать, верно?

– Да, можно, можно. Галстуки для этого и были придуманы. С 12-ти лет, официальный возраст согласия. Ты вообще о чём-то другом, кроме малолеток, можешь думать?

– Конечно, могу! – горячо отозвался Сенатор. – Вот об этом!

И, тряхнув чёрными кудрями, открыл небольшую фляжку и ловко сделал глоток.

– Да… – тяжело выдохнул он. – Раньше в 12 лет Бар-Мицву праздновали, а сейчас галстуки вяжут.

– Бар-Мицва в 13. В 12 Бат-Мицва, для девочек. Но смысл один и тот же.

– Блин, всё-то ты знаешь, интеллектуал хренов! – презрительно скривился Сенатор.

– Ну, извини… Образование не спрячешь, – развёл руками Князь, без всякой обиды.

– Ой, да ладно, не обижайся! – по-дружески пробурчал Сенатор и продолжил, вздохнув:

– Что у нас за страна такая долбанутая, даже Каминг-Аут невозможно сделать без церемоний и экзаменов. Раньше всё было проще. Посадил папу с мамой, сказал им: «Я – гей»! Они немного поплакали, и всё. А нынче – прям балаган какой то…

– Ну, вот что ты стебёшься! Стать Соколом – не так-то просто! Дети готовились, занимались. Там же куча нормативов! По физкультуре, по литературе, по обществоведению! Плюс экзамен по истории дискриминации. Ты его вряд ли сдашь, вот прямо сейчас, без подготовки. Зато теперь они – Радужные Соколы и посвящены Матери. Это же ритуал! Символ!!! А символы – это серьёзно, уважаемый Сенатор.

– Ну да… Серьёзнее некуда! Интересно, а никто не пробовал совершить Каминг-Аут по старинке? Без толп, молитв, песнопений… И без этих лысых кастратов! – проворчал Сенатор, указывая глазами на жрецов в белом.

– Самооскопление – это великая жертва Матери! – укорил Князь.

– Да, точно! Жертвы – превыше всего! Человеческие яйца – вот что Мамочка кушает на завтрак! – ухмыльнулся Сенатор и, снова достав флягу из нагрудного кармана, привычным движением сделал лихой глоток. И продолжил, как ни в чём не бывало:

– И все дети Великой Германии принадлежат Фюреру!

– Да заткнись ты уже, наконец! – возмутился Князь.

– А чего сразу заткнись?! Я тоже учил историю дискриминации…

– Ты же Сенатор! Побойся Мать, и помолчи хоть три минуты.

Сенатор обиженно отвернулся и попытался сосредоточиться на том, что происходило у храма. Пафосный речитатив Верховной Жрицы летел над площадью:

– С любовью Мать взирает на всех нас! На Привилегированных Она смотрит с гордостью! На простых людей – с милостью. На неграждан – с укором и болью.

Сенатор честно старался следить за происходящим, но от действа веяло такой скукой, что он не удержался, вновь вытащил флягу, и, скривив серьёзное лицо, сделал ещё два глотка, приговаривая:

– За Маму! И за Папу…

– Вот как можно быть таким циником? – еле слышно спросил его Князь.

– Да я не циник, и даже не агностик. Я просто антиклерикал! – горячим шёпотом возмутился Сенатор, вытирая губы рукавом. – Да я, может быть, в сердце больше всех чту Великую Мать!

– Угу… И в чём это выражается?

– А как ты думаешь, кто выкупил статую Артемиды Великой из музея? Мы выкупили!

– Мы – это кто? – прищурился Князь.

– Парламентская фракция «Истинные Дети»! – с гордостью отчеканил Сенатор.

– И что, дорого заплатили? – живо поинтересовался Князь.

– Да, не… Не особо. Музейщики её сами отдали. Как бы это сказать, чтоб никого не обидеть… Паломники их достали. Прикинь, с раннего утра – вопли, слёзы, видения… Молитвы эти, бесконечные: «О, Великая Мать! Дай мне это! Артемида Эфесская – забери то»…

– Ну да. В музее это не очень уместно, – глубокомысленно заметил Князь.

– В конце концов, их устроила точная копия, ремонт двух корпусов и немного денег наличными, мимо кассы. А статуя стоит там, где ей и положено, – в храме! Верные Дети ничего не пожалеют для своей Матери!

– И с каких это пор ты у нас такой набожный?

– С того самого момента, как Дети получили большинство в Сенате, – ухмыльнулся Сенатор.

– Понятно, – печально вздохнул Князь.

– Слушай! Кто там сидит наверху, Мать или Отец, мне без разницы. Мне нужно дело делать, и Верные Дети – далеко не худший вариант. Но об Отце я тоже не забываю, —Сенатор, улыбаясь, расстегнул китель и показал миниатюрный крылатый фаллос, отлитый из золота, на тонкой цепочке. – Во! Зацени! Отцовский агрегат.

– Убери эту гадость! – поморщился Князь.

– Дурак ты! Это не гадость. Это Фасциний. Хрен крылатый. Древнеримский оберег. Его ещё триумфаторы на свои колесницы вешали.

– А ты себе на шею повесил! Зачем он тебе?

– Как зачем?! Чтоб не сглазили…

– Осторожнее! А то действительно начнёшь чувствовать себя триумфатором, это беда будет – хуже сглаза, – печально вздохнул Князь.

«Молим тебя, о Великая Мать! – неслось тем временем над площадью. – Да придёт твой Истинный Сын! Да исцелит Он нашу землю и введёт в царствие Твоё, с любовью друг ко другу и всем живым существам. С принятием всего великого разнообразия Материнской любви!»

– Да уж, пусть Сын придёт поскорее и спасёт всех нас от генно-модифицированного бардака. А ещё, надеюсь, он исцелит мозги этих проклятых фанатиков, – прокомментировал Сенатор.

– Слушай, мы можем поговорить о деле или ты уже пьян? – спросил Князь.

– О деле я могу говорить всегда! – ответил Сенатор, широко улыбаясь.

– Когда будет штурм Аль-Мансура? – с места в карьер начал Князь.

– Очень скоро, я думаю. Хотя… Мусульмане там крепко окопались. Детей и женщин в этом гетто не много, в основном свирепые мужики. И что самое неприятное – все готовы умереть за ислам. Охотники ума не приложат, как их оттуда выковырять с минимальными потерями и при этом не сносить всё гетто.

– А кто будет зачищать? – поинтересовался Князь.

– Третья бронетанковая. И Терезу уже досаждают кучей дурацких просьб. Никто не знает, сколько народу в резервации. И многие хотели бы снять сливки с этой темы.

– Ну, хотеть – это одно… А внести предоплату – совершенно другое, – заметил Князь улыбаясь.

– Ты опоздал почти на месяц! «Фармакия Индастриз» уже внесла деньги. Предоплата – лучшее доказательство дружбы, – усмехнулся Сенатор.

– За Аль-Мансур или за Вифлеем?

– За всё вместе! Оптом!

– Вот мрази! – выругался Князь.

Впервые за весь разговор он казался раздосадованным.

– Почему все сливки снимают эти уроды, а остальные подбирают то, что останется после них? – он едва сдерживал гнев.

– Потому что они официальные поставщики Министерства обороны. И точно знают, кому и сколько занести!

– Скажи мне, кому и сколько, я занесу! – горячо прошептал Князь. – Мне надоело смотреть, как «Фармакия» обставляет меня раз за разом! Они забирают лучшие куски, а я за ними объедки собираю.

Сенатор повернулся и произнёс совершенно серьёзным тоном:

– Ты, Князь, лучше думай не о том, как тебя подрезали, а о том, что ты будешь делать, когда Эйке спалит последнюю резервацию! Канцлер выйдет к Сенату, отчитается об «Окончательном решении христианского вопроса». Потом пройдут выборы, и он благополучно пойдёт на второй срок, но где окажется твой бизнес?

– Наш бизнес! – тактично поправил Князь.

– Наш… Твой… Неважно! Гетто – это уже история. Нужны новые идеи!

– Будем охотиться…

Князь пожал плечами.

– К этой охоте надо готовиться уже сейчас. Ведь когда правоверные ломанутся в Имамат, готовиться будет поздновато.

– Переловим их в Пустоши. Не впервой!

– Ну-ну… Пустошь большая. Разбегутся – ищи ветра в поле, – с сомнением в голосе возразил Сенатор.

– Если знать, куда они ломанутся, никто не уйдёт! Хорошая агентура – ключ к успеху! – парировал Князь.

– Ну, пошли Мать тебе удачи! С охотой и агентурой. Но, как показала практика, далеко не все побегут, – ответил Сенатор. – Жители гетто станут простыми негражданами. Со всеми вытекающими – запрет всех этих сборищ, проповедей и намазов. Вот там-то и начнётся веселье! В Особом Районе, в одном котле с наркоманами, проститутками и вчерашними зеками.

– Ничего весёлого! – поморщился Князь. – Для бизнеса – одни убытки. Я прекрасно знаю, что начнётся, когда они окажутся в замкнутом пространстве, среди безработных и алкашей. Начнётся резня.

Князь вздохнул и добавил:

– Кстати, а кто сейчас держит масть на районе, после того как умер Сашка Могила?

– Паша Бройлер, – ответил Сенатор, брезгливо поморщившись.

Тем временем праздник был в самом разгаре. Жрецы вешали на шеи подростков гирлянды из ярко-жёлтых цветов и надевали нагрудный знак Сокола.

– Всё Ею рождённое да воскликнет с радостью, и да возгласит с веселием! – декламировала Верховная Жрица, воздевая руки.

– Славься, Мать! Славься, Мать! Славься, Мать!

Толпа на площади отвечала ей нестройным многоголосым хором.

– Я бы, на месте Канцлера, оставил гетто только ради удвоенных налогов, – продолжил разговор Князь.

– Ты думаешь, они их платили? – возмутился Сенатор. – Это мы с тобой – законопослушные чипированные граждане. Всё честно, прозрачно, сплошной безнал и никаких секретов… А эти дикари с наличными в карманах – какие там налоги? Я тебя умоляю… Гетто – это сплошные убытки! Там даже вменёнку не собрать.

– Когда закончат с Аль-Мансуром, Третью штурмовую сразу перебросят к Вифлеему? Или отправят на переформирование?

– Понятия не имею. От потерь зависит, – развёл руками Сенатор. – Но ты же понимаешь, как только Тереза разберётся с ходжами, она вплотную возьмётся за Вифлеем. Это же последнее гетто в Федерации. А Тереза – идейная и очень хочет войти в историю. Поэтому рвётся в бой. И если всё пройдет гладко, Коммандер Эйке ещё подкинет мне хлопот.

– Каким местом? – не понял Князь.

– Да вот таким! Когда она спалит Вифлеем – станет народным героем. А дальше всё просто. Награды, повышение и отставка. А после прямиком на выборы.

– Ну и пусть себе избирается! Одним дураком больше, одним дураком меньше… Поверь мне, наш достопочтенный Сенат этого даже не заметит. Ты-то тут при чём?

– При том, что мы с ней родом из одного округа. И если она пойдёт на выборы, моё переизбрание станет весьма проблематичным.

– Не лучшая новость… – медленно произнёс Князь. – Но до этого ещё надо дожить.

– Да, – вздохнул Сенатор. – До выборов ещё полгода.

– Вот интересно, – задумчиво проговорил Князь. – Истребит Канцлер последнее гетто, и что тогда? Где «Фармакия Индастриз» будет брать чистые гены для трансплантатов? В резервации они со своих грядок питались, а в районе для неграждан что они будут есть?

– То же, что и все… Что дадут по программе! – рассмеялся Сенатор.

– А толку-то в этой программе? – Князь с досадой махнул рукой. – К семьдесят пятому Сенат обещал окончательно решить вопрос с негражданами. Районы эти создали помоечные! Что вы тогда пели перед выборами? «Направленная мутация, потеря интеллекта, бесплодие и гибель популяции». А что в итоге? Вместо этого они только тупеют, да злее становятся. И плодятся, как кролики. Страшно по району пройти!

– Ой, когда ты там был последний раз! Ты вообще хоть раз на своих ногах ходил по Особому Району? Да они, как только увидят наши зелёные тряпки… – Сенатор указал пальцем на китель, – …в клочья нас разорвут!

– Да что мне там делать-то? – пожал плечами Князь. – Просто… Что резервации, что Особые Районы проблемы никак не решают.

– Терпение, мой друг! Терпение и стратегия!

Сенатор поднял указательный палец.

– Поверь мне, бесплатная продовольственная программа, плюс метадоновая поддержка – это угробит кого угодно. Смотри статистику – неграждан становится всё меньше и меньше. Мы плавно сокращаем поголовье.

А тем временем церемония торжественного Каминг-Аута подошла к концу. Детский хор Орлят, пришедших на праздник поздравить старших товарищей, пел гимн Матери.

«Да явится Истинный Сын,

Да исцелится земля!

Да явится Истинный Сын,

И расцветут поля!»

Сенатор уже откровенно скучал, не зная, как бы поудобнее развалиться на жёстком, прямом стуле. Фляга была пуста, и ему было нестерпимо тоскливо.

– Мне вот интересно, закроют последнее гетто, разгонят фанатиков, и как же СС будет выполнять план по изъятию? – спросил Князь, глядя на стройные ряды Орлят.

– Не забивай голову! Социальная Служба и не такое переживала! Это такая мафия, по сравнению с которой мы с тобой – просто мелочь мелкая!

– Ой, ну прямо мелкая, мельче некуда! – поморщился Князь.

– Ты за них не волнуйся, это государство в государстве! Они решат любой вопрос! Может, будут активнее трясти неграждан, а может, нищебродов поприжмут. Не знаю… Очереди-то на усыновление огромные. И если девчонки, бывает, жертвуют фигурой и делают искусственное, то геям деваться некуда. Нам – только усыновлять.

– Да… – вздохнул Князь.

– Ты не забывай! Все эти Привилегированные-оборванцы мечтают усыновить ребёнка, довести его до Каминг-Аута и получить деньги по программе помощи семье. Не надо ни ипотеки, ни кредитов! Все вопросы решаются одним махом, – Сенатор ткнул рукой в сторону храма.

– Вон они стоят, счастливые родители! Все их мечты сбылись. Простым гражданам надо полжизни корячиться, чтобы столько накопить, а этим всё легко даётся. Вырастил гея – погасил ипотеку! Ничего личного! Просто бизнес! А пока есть спрос – будет предложение! Так что за эсэсовцев можешь не волноваться, свой план по заготовке они выполнят!

– А вы никого не планируете усыновить? – спросил Князь, глядя на Сенатора.

– Нет, что ты! – всплеснул тот руками.

– Что, совсем тоска на личном фронте?

– Ничего хорошего…

– Опять жених нервы треплет? – посочувствовал Князь.

– Не спрашивай… Весь мозг выклевал, гадёныш капризный.

– Вот она, тяжелая ноша привилегий! – сострил Князь.

– И не говори! Ответственность прямо давит! Как там в присказке: «Не все Привилегированные геи, но все геи – Привилегированные».

А тем временем на площади царило напряжённое ожидание. Церемония закончилась, и Верховная Жрица ушла обратно в храм, затворив за собой двери. Приёмные родители обнимали своих детей. Среди почётных гостей возникла минутная суета, пока, наконец, один из сенаторов не подошёл к микрофону и не объявил казённым голосом:

– В честь праздника «Пария Свободной Торговли» дарит всем присутствующим гражданам бесплатный продуктовый набор. Пожалуйста, соблюдайте порядок! Привилегированные в одну очередь, граждане – в другую.

10 Бегство от дронов

«Сатана глядит на тебя, его сын уже ищет тебя.

Пересилит свою печаль и в назначенный час найдёт.

От него нельзя убежать, бесполезно рыдать и кричать.

Его воля тверда, как сталь, и никто из вас не уйдёт»!

Любочка вскрикнула и проснулась. Голос был настолько реален, что она долго вертела головой, чтобы увидеть того, кто говорил с ней. Но рядом никого не было, а над развалинами занималась заря. Тусклое утро застилало Пустошь дождём и туманом. Ей было муторно, тревога и боль сжимали её сердце. Внутри себя она точно знала, что чёрная туча надвигается на её семью. Только она не могла понять, откуда.

– Папа, я не понимаю, что со мной, – сказала Любочка, как бы извиняясь. – Этот голос, во сне, он такой настоящий…

– Опять кошмары? Человек со шрамом? Рвётся на свободу! – мгновенно откликнулась Вера.

– Нет… – ответила Любочка, опуская глаза. – …сегодня голос. Я его слышала так же ясно, как и тебя.

– Замечательно! Осеннее обострение, ни раньше ни позже, – развела руками Вера.

– Милая моя, не слушай сестру! Это просто твоё подсознание… пытается приспособиться к реальности. Понимаешь, ты устала и напугана, да ещё в таком жутком месте. Не удивительно, что тебе будет сниться всякая жуть… Просто постарайся думать о хорошем, доченька. Поднимайся, сейчас будем завтракать, – причитал Папа, пытаясь успокоить младшую дочь.

Старшие сёстры давно проснулись и старались привести себя в порядок среди руин.

– Мелкий дождь – это отлично! Брезент мочить не надо, – пробормотал Папа, укладывая спальный мешок.

Потом он поднял свёрнутый брезентовый рулон, подбитый снизу чем-то блестящим, и ласково погладил его.

– Ну не скажи, – возразила Вера, не вынимая изо рта зубной щётки. – Дождь – это идеально, чтобы прятаться, но плохо, чтобы идти. Дроны летают тихо, незаметно. Он нас увидит, махнёт крылом, а через двадцать минут нагрянут Охотники. И всё.

– Они нас убьют? – спросила маленькая Любочка, глядя на Папу.

– Конечно, нет, милая, – ответил Папа. – Уголовная ответственность за то, что мы сделали, наступает с восемнадцати лет. Так что и ты, и Надя просто свидетели, а отдуваться за всех будем мы с Верой. Ты лучше поешь, золотко, путь неблизкий.

Пока Любочка с аппетитом грызла галеты, Вера спросила вполголоса:

– Пап, ты на самом деле веришь в суд?

– Да нет, конечно! Но даже если и суд, толку-то что? Дело это уголовное, значит, присяжные. А их у нас откуда набирают? Из Привилегированных! Ну, и какой вердикт вынесут двенадцать ЛГБТ-активистов? Любу с Надей в приёмные семьи, а нас с тобой зону топтать. Но суд – это счастливый исход, один процент из ста.

– А что на самом деле? Аукцион? – спросила Надя вполголоса.

– Думаю, да! – ответила Вера. – Говорят, что это огромный бизнес. Чёрный нал, никаких налогов. Покруче наркоторговли. А ещё я слышала, что если б не аукцион, в Пустоши вообще людей не было бы. Одни дроны летали бы, и всё.

– Так, девочки, хорош друг другу страшилки пересказывать. Все понимали, на что идут, – строго сказал Папа. – Ладно, быстро всё доедайте, а я пойду, упакуюсь. А вы пока с формы отпарывайте все знаки отличия. Эмблемы с радугой, значки, браслеты – всё в костёр.

– А эту нашивку тоже отрывать? – спросила Надя, указывая на узкую полоску ткани с надписью «Факультет биологии им. Харви Милка».

– Конечно, отрывай. Ты потрогай, там внутри стальная нить, она видна на сканерах.

Через полчаса все четверо стояли у разбитой двери. Папа поправил на поясе противовоздушный радар и оглядел своих дочерей.

– И помните, дроны абсолютно глухи, реагируют на тепло и движение. У нас небольшое преимущество, дождь очень сильный. Как только услышите писк моего радара, сразу ко мне и дальше как договаривались. Всё понятно? – спросил Папа.

– Да, понятно всё, пошли скорее, уже светло, – ответила Надя, чуть подталкивая Папу к выходу.

Низкие тучи неспешно плыли по небу. Дождь почти перестал, и лишь мелкая изморось неслышно падала с неба, поливая желтеющие деревья. Уже почти час Папа шёл впереди, держа в руках армейский противоминный сканер. Время от времени он поглядывал на индикатор радара, горевший ровным синим цветом.

– Папа, а ты уверен, что она сработает, если ты выдернешь чеку? – спросила Надя шёпотом, так, чтобы её не слышали остальные.

– Моли Бога, чтобы до этого не дошло, – ответил ей Папа, отводя глаза.

– Я просто хочу знать, что такого, как с Верой, со мной не будет.

– Надя, ты же знаешь, что всё это время…

– Да, вы с Мамой бились в суде и победили с Божьей помощью, и Вера вернулась домой. Но, как она, жить под одной крышей с двумя «мамками», я не буду, лучше смерть, чем…

В этот момент раздался негромкий сигнал. Папа взглянул на радар и увидел, что синий цвет на индикаторе сменился на красный.

– Быстро! – вскрикнул Папа, резко хватая младшую дочь за руку.

Он кинулся к бугорку, неловким движением сорвал брезент с рюкзака, накрыв им упавших наземь детей.

– Не шевелитесь! – прошептал он.

Они замерли под брезентом, уткнувшись лицами в мокрую траву. Дрон протарахтел совсем рядом, потом замедлился, делая круг. Автоматика рассматривала странное пятно, вращая электронными объективами. Но, не заметив ничего подозрительного ни в одном из диапазонов, беспилотник развернулся и полетел дальше.

– Вроде, пронесло, – прошептала Вера, чуть шевеля головой.

– Гордись собой, Папа, твой брезент, подбитый фольгой, сработал отлично! – проговорила Надя, поднимаясь на ноги. – И, Пап, убери это, пожалуйста, а то Любу перепугаешь до смерти, – добавила она, показывая на старую противотанковую гранату, которую он дрожащими руками засовывал в карман.

Остаток пути они проделали без приключений и к полудню подошли к заветному проволочному забору, ограждающему резервацию. Легко разрезав проволоку, они проникли внутрь и, не скрывая бурной радости, почти побежали по гладко вымощенной дорожке.

– Вот мы и в гетто! – радостно воскликнула Люба.

– Что-то тут тихо, никого не видать, – Надя осторожно оглядывалась по сторонам.

– Сегодня же воскресенье! Все жители в церкви. Давайте, мы ещё успеем на вечернюю службу! – весело прокричала Любочка, взбегая на холм.

– Пап, здесь что-то не так, – проговорила Надя, наклоняясь к отцу. Смотри, там дома обгоревшие, и церковь тоже сожгли.

– Господи, что же здесь случилось, – с ужасом спросила Любочка, заглядывая в пустые глазницы домов.

– Сейчас узнаем, – проговорил отец, указывая на яркое ламинированное объявление, прикреплённое к дверям церкви.

«Указом Канцлера Радужной Федерации лицензия резервации № 25-07-90 отозвана в связи с систематическими нарушениями законодательства о свободе совести и защите прав верующих».

– И что же дальше? – оглядываясь вокруг, спросила Надя. – Куда нам теперь идти?

– Если верить карте, за резервацией начинается Пустошь, а потом горы.

– А что за ними? – спросила Любочка.

– А за ними Северный Халифат…

– Папа, нам нельзя здесь оставаться. Надо бежать отсюда как можно скорее! Уходим, уходим, потом будем рассуждать, – заторопила Вера. – Людей здесь нет, зато могут быть ловушки!

Папа испуганно кивнул, и все четверо поспешили прочь.

11 Ты увидишь

Собрание общины окончилось далеко за полночь. В темноте жители гетто расходились по домам.

– Простите!

Рыжеволосый парнишка, тот, что стоял на посту, ждал Илию в темноте на пороге храма.

– Извините, я хочу вас спросить. А вы, случайно, не знаете, как там Пастырь Олаф, глава «Движения Христианских Пацифистов»? Он должен быть в Особом Районе. Такой солидный мужчина, высокий, с бородой…

– Я знаю, кто он. Прости, брат мой. Но там твоего отца нет. Насколько мне известно, в живых нет тоже. Сочувствую. Я его уважал, хоть не разделял его взглядов. Он был смелым человеком. Мужественным.

– Я тоже не разделял его взглядов. Но как вы догадались?

– Лоб и брови… Цвет, разрез глаз… И веснушки. Совершенно одинаковые. Ты сын своего отца. Только волосы другие.

– Да, волосы от деда, – усмехнулся паренёк.

– Меня зовут Илия! А тебя?

– Я знаю…

– Интересное имя. «Я знаю»… – улыбнулся Илия.

– Извините, я Эрик, сын Олафа. Но все в гетто зовут меня Рыжиком.

– Точно, сын Олафа и внук Ингвара! – улыбнулся Илия и чуть кивнул головой:

– Спрашивай.

– Что нам делать, если нас всё-таки заберут эсэсовцы?

– А ты, я смотрю, неглупый парень! Давай отойдём, потолкуем немного.

Он повернулся к дверям церкви и окликнул старого придверника, гасившего свет в зале.

– Брат придверник, можно нам тут немного пообщаться?

– Здесь неудобно. Очень холодно. Лучше в караулке, в подвале. Там теплее и диваны мягче. Днем там много народу, а ночью – почти никого. Лучшее место для исповеди.

Через пару минут они уже сидели на древнем выцветшем диване в полутёмном коридоре. Время от времени мимо них проходили защитники гетто, сменявшие своих братьев на постах.

– Понимаете, ну, официально до 16 лет мы – дети. Уголовной ответственности в полной мере не несём. Это хорошо, с одной стороны, но с другой!.. Посоветуйте, что нам делать, если нас заберут в приют или на усыновление?

– Я тебе расскажу, что делать, но ты же совсем не это хотел спросить. Давай начистоту!

– Да, если честно, совсем не это… Точнее… И это тоже… Но это не главное, – потупил взор Рыжик.

– Ну, тогда смелее! – приободрил его Илия.

– Пусть Дух, который на тебе, будет на мне вдвое! – выпалил он, глядя Илии прямо в глаза.

– Эх, дети, дети… Не знаете, чего просите! – глубоко вздохнул тот. – Ты даже не представляешь, что значит – видеть! Пойми! Невозможно видеть выборочно. Если ты зрячий, то видишь всё! Ты не можешь видеть только красоту небес! Вместе с ней ты будешь видеть всю мерзость и уродство ада. Невозможно видеть ангелов и не видеть демонов. И, самое страшное, это невозможно выключить – это навсегда! Если такое даётся – то на всю жизнь.

– Я готов! – тряхнув головой, выпалил Рыжик.

– Погоди… Ты же не понимаешь, чего хочешь, – с жаром произнёс Илия. – Попробуй объяснить мне, как работает зрение. Как ты видишь своими глазами? Не спеши… Представь на секунду, что я – это не я. Что я слепой, родился слепым, в стране слепых. И я лишь только нюхал, слушал, щупал… Но никогда не смотрел глазами. Представил?

– А теперь расскажи мне, каков закат над морем? Как выглядят звёзды, какого цвета луна? И не забывай – я слеп от рождения. Мне вообще непонятно такое слово, как «смотреть», или «видеть».

Рыжик молчал, насупившись.

– Вот так-то… Ты не смог помочь слепорождённому… Даже объяснить. У тебя правильное сердце, но ты просто не знаешь своего призвания. Поверь мне – это просто не твоё. Но, чтобы тебе было легче умирать, я тебе покажу. Это нелегко, но возможно. Просто представь, что неким чудесным образом ты можешь подключить слепорождённого к своим глазам, чтобы он некоторое время смотрел ими. Понимаю, звучит абсурдно, но ты попробуй представить. Я могу смотреть за двоих. Ты точно хочешь?

– Да. Я хочу! – затряс головой Рыжик.

– Но учти, обратной дороги нет. Ты никогда не будешь прежним. И, соответственно, спрос с тебя будет после этого совсем другой. Ты навсегда станешь «Тем, Кто Видел»!

– Я готов.

– И ещё… Могут быть побочные эффекты, у всех разные, заранее не скажешь…– вздохнул Илия. – Главное – держи руку. Ни в коем случае не отпускай! Мы сделаем круг и вернёмся в гетто. Всё в деталях ты не разглядишь, но главное – увидишь. Для первого раза более чем достаточно. Посмотришь, а потом решай, это твоё служение – или нет! – сказал Илия, беря его за руку.

– Чтобы тебе было полегче, я начну обратный отсчёт, ты будешь его слышать. С десяти до одного. Больше, чем полминуты, ты вряд ли выдержишь, а десять секунд – в самый раз.

– Всего десять секунд, так мало? – удивился Рыжик.

– Время там течёт совсем иначе, и поверь мне, эти десять секунд ты запомнишь на всю жизнь.

Рыжик зажмурился и взял Илию за руку.

– Не надо закрывать глаза, всё будет наяву, – Илия похлопал его по плечу и добавил:

– Ну, Господи, благослови!

Потом крепко сжал его руку и громко начал считать:

– Десять…

То, что Рыжик увидел в следующее мгновение, осталось в его памяти навсегда. В тот же миг реальный мир просто раздвинулся, как раздвигается театральный занавес. За прозрачной и тонкой пеленой трёхмерной реальности скрывалось нечто большее. Густое, многомерное, таинственно размытое и одновременно чёткое. И оно было намного реальнее того мира, в котором он родился.

– Девять! – произнёс Илия.

Его голос звучал, как грохот лавины в горах. И выглядел он совсем иначе, не так, как на земле. Не было короткой стрижки, ни грязной робы, ни морщин на лице. Его волосы были такими же седыми, как в жизни, только длинными и волнистыми, а окладистая седая борода дополняла его образ. Илия был очень высок и одет в белое. Он держал Рыжика за руку, как будто тот был ребенком четырёх-пяти лет.

– Восемь! – пророкотало где-то над ними, и они начали движение.

Время и пространство текли здесь по совсем иным законам. Перемещение происходило стремительно, почти мгновенно. Если секунду назад они были в гетто, то теперь перед ними было сетчатое ограждение, окутанное колючей проволокой, возведённое Миротворцами по периметру резервации. Они прошли сквозь него, не встретив никакой преграды.

– Семь! – сказал Илия, и они оказались в лагере Миротворцев.

Но самих Миротворцев там не было. Вместо них за столами в палатках сидели отвратительные твари, отдалённо напоминающие людей. Разные по форме, цвету и размерам, все они были как будто изуродованы, искалечены по чьей-то злой воле. И ещё над лагерем стоял невыносимый смрад. Запах разлагающейся плоти был настолько терпким и густым, что, казалось, его можно было резать.

– Шесть! – прозвучало над их головами, и в этот момент что-то неуловимо изменилось.

Рыжик почувствовал это, но не сразу осознал, что произошло. Но через секунду он понял. Мерзкие твари в форме Миротворцев заметили их. Копошившиеся и занятые своими делами, все они подняли свои головы. И, как по команде, рванулись к ним. От них исходил чудовищный смрад, они рычали, рвали землю когтистыми лапами, ревели и выли, брызгая слюной; но при этом не могли подойти к ним вплотную. Какая-то невидимая сила держала их на расстоянии вытянутой руки. Рыжик что есть сил вцепился в руку Илии. Страх буквально сковал его, с головы до ног.

– Пять! – громыхнуло сверху, и стая демонов мгновенно исчезла, и теперь они были вознесены высоко над землёй.

Земля была темна, окутана туманом и освещена лишь тусклым светом луны. Но каким-то удивительным образом Рыжик видел всё намного более чётко, чем в своем привычном трёхмерном мире.

Он видел, как по тёмной дороге вдоль покрытого туманом болота ехала военная колонна. Сначала она казалась маленькой змейкой, ползущей по лицу земли, но вскоре она стала ближе, и можно было разобрать, кто же ехал на бэтээрах, бронемашинах и грузовиках. Каким-то непонятным образом Рыжик понял, что эта колонна едет в гетто. И как только к нему пришло это осознание, он смог увидеть тех, кто сидел внутри. Людей там не было. Те твари, которые были там, совершенно не походили на людей. Они больше были похожи на отвратительных, изуродованных собак. Разных пород и размеров, они чесались, грызлись, вылизывали себя. Одним словом, вели себя так, как обычно ведут себя собаки.

– Четыре! – прозвучало сверху.

Рыжик увидел огромную фигуру вожака, сидящего на головном бронеавтомобиле. Внезапно омерзительная тварь подняла пасть и громко завыла, оглашая подлунный мир своим исполненным ненависти и тоски воем. В тот же миг из лагеря Миротворцев и из других, невидимых Рыжику мест, раздалось ответное завывание. Ему даже показалось, что он уловил его смысл. Отвратительные собаки оповещали о своем появлении тех тварей, что стояли под стенами гетто. И они приветствовали их появление.

– Три! – отсчитал Илия, и в тот же миг колонна с демонами исчезла, и Рыжик увидел гетто. Он видел его со стороны и с высоты одновременно. Он видел немногочисленные фигуры защитников, коротающих время на блокпостах, увидел спящих жителей, молящихся стариков…

Но кроме людей, там были и другие существа. Одетые в белое, светящиеся, как пламя, они были рядом с обитателями гетто, стояли на страже на постах, поддерживали молящихся, охраняли сон спящих. Их было намного больше, чем людей. Где-то в глубине сердца Рыжик понял, что увидел ангелов.

– Два, – спокойно произнёс Илия, и они начали плавно спускаться в гетто.

Но за мгновение до того как начать спуск, Рыжик посмотрел на тёмное небо. Горизонт над резервацией был иссиня-чёрным, почти непроницаемым. Однако чувствовалось, как что-то, неуловимо огромное, шевелилось и едва слышно клокотало вдалеке. Внезапно яркая молния разорвала небо и осветила огромную грозовую тучу, застилавшую половину неба. В душе Рыжик почувствовал, как оттуда пахнуло холодом, гневом и едва сдерживаемой яростью.

– Один! – еле слышно прошептал Илия.

В тот же миг Рыжик мгновенно вывалился в реальность. Боль ломила всё его тело. Не в силах стоять, он тотчас же упал на пол. Спазм сгибал его пополам, он кашлял, задыхался и не мог говорить. Через пару минут он с трудом выровнял дыхание, а ещё через минуту спросил Илию:

– Почему так руки трясутся? Меня так и будет колотить до гробовой доски? Мне так плохо. Меня лихорадит. У меня кружится голова. Я не могу встать…

– Тише, тише… Нет, это пройдёт, скоро пройдёт. Просто ты посмотрел на то, что сокрыто от обычных людей. Ты увидел то, чего нельзя видеть!

– Я исцелюсь? Илия! – он схватил его за руку. – Это пройдёт? Скажи мне!

– Пройдёт! Чуть позже. Обязательно пройдёт, – закивал Илия в ответ.

– У меня всё болит. Как будто меня избили. Это и есть побочка, о которой ты говорил?

– Нет, друг мой, когда ты посмотришь на себя в зеркало, то увидишь, что поседел, остальное – пройдёт! А теперь скажи мне, Рыжик, как тебе кажется, это – твоё служение?

– Нет… Это не моё! Точно не моё!

– Правильно, сынок, не твоё. Зато теперь ты знаешь, как выглядит настоящая война. Духовная брань как она есть. Ты её видел. Теперь ты можешь то, чего не могут другие. И теперь с тебя другой спрос.

– А что это за грозовая туча, там, над горизонтом? – пытаясь взять себя в руки, спросил Рыжик.

– Это туча гнева Божия. Она висит там, сколько я себя помню. И становится всё больше и больше. К ней лучше не приближаться и смотреть издалека. Чем ближе – тем тяжелее. На ней лучше вообще не задерживать взгляд. Если смотреть больше минуты, то становится плохо.

– Не понимаю, как вы это выносите?

Рыжик постепенно успокаивался. Его уже почти не трясло.

– Никто не может быть вашим преемником, – с ужасом добавил он.

– Преемник уже есть, – спокойно отозвался Илия. – И он гораздо сильнее меня. Просто он сейчас спит. Придёт момент – и он проснётся. Как только Бог пробудит его, я буду свободен.

12 Новые члены клуба

– О Великая Мать! Молю тебя, дай мне сил вынести всё это! Как же меня достало это мерзкое, похотливое стадо. Тупые бараны, дорвавшиеся до кормушки. На них смотреть тошно, не то что разговаривать. Элита, сливки общества! Не удивлюсь, если завтра сюда придёт Халифат и вырежет их всех к едрёной матери! – тихо проговорил Князь, стоя за кулисами.

Его голос был так же равнодушен и холоден, как и всегда, но сейчас к нему примешивалось плохо скрываемое отвращение. Время от времени он заглядывал в ярко освещённый зал через узкую щель занавеса.

– Мама, мама! Ты всегда говорила, что сила политика в равнодушии. Но во мне нет равнодушия, есть только отвращение и злость. Его белые пальцы вновь отодвинули тяжёлый бархат занавеса, и он бросил взгляд внутрь, пытаясь увидеть, все ли собрались.

– О Великая Мать! – закрыв глаза, негромко произнёс он. – Помажь твоим елеем мои уста. Они ведь и твои дети… Забери мой гнев и дай мне задор и веселье. Дай мне полюбить Тебя в них, и их в Тебе!

Он сделал глубокий вдох, широко улыбнулся и стремительными шагами вышел на ярко освещённую сцену.

– Добрый вечер, благородные дамы и сиятельные господа! Дорогие старожилы и новые члены нашего клуба!

Его голос звучал красиво, сильно и уверенно. Он стоял, раскинув руки, и приветствовал всех, как радушный хозяин приветствует своих гостей.

– Мои самые сердечные приветствия, и добро пожаловать в наш Парк! —он сверкнул глазами.

Зал взорвался громом аплодисментов.

– Я знаю, сколько усилий вы приложили, чтобы к нам попасть. Возможно, кто-то из вас думает, что мы унылые крючкотворы, но это не так. Просто мы хотим сохранить эксклюзивность на нашем острове.

Его улыбка сияла. Синие глаза, минуту назад отчуждённые и холодные, теперь лучились энергией.

– Некоторые говорят, что правил здесь нет, но это неправда! Одно правило у нас есть! Здесь…– он сделал глубокий вдох. – Здесь запрещается запрещать!

Его голос волной прокатился по залу.

– Я верю, что успех равен количеству удовольствий, которые мы можем себе позволить. Искусство жить означает способность поймать момент. Потому что счастье – это здесь и сейчас! А если вы здесь, значит, своё счастье вы уже поймали!

Он вскинул голову, и небольшой зал вновь отозвался аплодисментами.

– И, как точно заметил Преподобный Лавэй: «Жизнь есть величайшая милость, смерть – величайшая немилость. И посему надо прожить большую часть жизни – здесь и сейчас! Нет ни небес в их сиянии, ни ада, где жарятся грешники. Здесь и сейчас день наших вечных мук! Здесь и сейчас наш день наслаждения! Здесь и сейчас наш шанс!» – провозгласил он, сверкнув глазами.

– Чтобы жить полной жизнью, вам нужно расслабиться и полюбить себя такими, какие вы есть.

Его голос зазвучал проникновенно и страстно.

– Ведь только полное и безусловное принятие своего естества позволит вам наслаждаться по-настоящему. И если у вас есть скрытые желания и особенности – мы удовлетворим их. А когда вы захотите того, в чём пока не готовы признаться даже самим себе; знайте, мы с радостью сделаем и это! Есть только два психических отклонения, горячо осуждаемых в нашем Парке – это целомудрие и воздержание. И старина Фрейд был тысячу раз прав, когда говорил, что: «Единственное извращение – это отсутствие секса, остальное дело вкуса»! И если наша жизнь – это чаша удовольствий, – так давайте выпьем её до дна! Здесь, в нашем Парке!

Он вскинул руку и оглядел зал. Десятки глаз, не отрываясь, смотрели на него.

– Не бойтесь нарушить границы, ведь на самом деле их не существует. Все границы проходят внутри вашей головы. Единственным ограничителем ваших удовольствий являетесь вы сами… И, конечно же, ваш бюджет! – сказал он после небольшой паузы.

Аудитория отозвалась дружным смехом.

– Я и все работники Парка здесь для того, чтобы выполнять ваши желания! И не так, как в других местах. Я бывал в некоторых, инкогнито. Вы платите, и вам говорят: «Делайте что хотите». А через минуту начинается: «Это не трогай, туда не лезь! То не дёргай, за сё не хватай! А-а-а! Ты что, извращенец»? И вы уходите разочарованными. Здесь мы не обманываем ваших ожиданий, мы исполняем их любой ценой. И если жизнь – это обещание счастья, то мы видим нашу миссию в том, чтобы реализовать его полностью! – он победно оглядел зал.

– Каждый вечер в главном амфитеатре вас ждёт грандиозное реалити-шоу, которому позавидовал бы Древний Рим. Все наши актёры – это живые люди. На нашем острове нет ни одного андроида, потому что мы не признаём дешёвых подделок. Только настоящая плоть и кровь. Все развлечения в Парке можно разделить на три категории: «Всё включено», «Индивидуальные программы» и «Эксклюзив».       – И, пожалуйста, не говорите нам, что «Эксклюзив» дорогой. Он не дорогой, дороги расходные материалы. Если вы знаете, где достать дешевле и качественнее, обязательно скажите, и моя благодарность не будет знать границ! В разумных пределах, – добавил Князь улыбаясь.

– Как вы, наверное, заметили, мы с вами находимся на острове. В тёмные века здесь была военная база. После реконструкции большинство построек снесли, но подземелье оставили. Когда-то там был арсенал, а теперь банный комплекс. Римские термы, финская сауна, турецкий хамам и русская парная. Кстати, запишитесь на массаж, не пожалеете. Хеппи-энд гарантирован! Подробный план Парка вам выдадут через пару минут. Помните – остров большой, и здесь можно заблудиться! – добавил он с улыбкой.

– Ну, и, конечно же, у нас есть некоторые ограничения, предотвращающие хаос и анархию. В основном это касается взаимодействия с другими гостями. О табуированных сотрудниках, о системе ярлыков и браслетов, об индивидуальных программах разной степени тяжести вам расскажет мой заместитель. Я же от души поздравляю вас. Теперь вы полноправные граждане Содома!

Князь едва склонил голову под гром аплодисментов.

– А сейчас вас ждёт экскурсия по лучшему месту мира! Прошу вас, дамы и господа! Следуйте за моим заместителем.

Зал ответил бодрым гудением. Все направились к выходу, разбирая буклеты, разложенные на двух одинаковых столах.

13 Носорог

– Надя, пожалуйста, поищи сухостой, он должен здесь быть. Сосна – это идеально; но ель тоже подойдёт. Любую сухую хвою руби и тащи сюда. Она горит хорошо, и дыма от неё меньше, – проинструктировал Папа, вынимая из рюкзака консервы.

– Да иду я, иду! Но нам надо не от дронов прятаться, а от Охотников.

Надя взяламиниатюрный топорик и пошла в сторону леса. Отойдя метров на двадцать, она повернула голову и выкрикнула:

– В резервации могла быть установлена их автоматика, нам бы отсюда подальше убра…

– Медленно! Медленно и плавно, мать вашу, поднимаем руки…

Грубый мужской голос резко выкрикивал команды.

– Не дёргаться! Все на колени, живо! Руки за голову! Я вам не Миротворец, я стреляю на поражение!

Стрелок в камуфляже Охотника, возникший из ниоткуда, держал пистолет у головы Нади, одновременно оглядывая остальных.

– Брось топор! – рявкнул он ей, а потом развернул её спиной к себе и, держа пистолет у её виска, продолжил:

– Вы кто!?! Контрабандисты? Работорговцы? Что вы здесь делаете? Отвечайте! – прорычал он, выставляя левую руку чуть вперёд и поглядывая на массивные часы.

– Мы беглые христиане, – вполголоса прохрипел Папа, становясь на колени и поднимая руки.

– Говори громче! Руки за голову! – выкрикивал Охотник, выставляя левую руку с массивными часами перед собой. – Христиане, говорите?! Настоящие?

– Да… – прохрипел Папа.

Часы на руке Охотника вздрагивали зелёным отблеском после каждой фразы.

– Сейчас проверим! – проговорил стрелок, глядя на Папу. – Это просто! Ты готов умереть за свою веру?

– Готов! – сдавленно проговорил тот.

– Говори громче! Вот сюда! – выкрикнул он, показывая взглядом на браслет.

Он нервно крутил головой, стараясь держать в поле зрения всех и время от времени бросая взгляды на запястье.

– Твой Бог встретит тебя на небесах? Отвечай! – выкрикивал Охотник.

– Встретит, если ты выстрелишь, – сказал Папа, держась одной рукой за сердце, обессиленно склоняясь к земле и одновременно роняя голову.

– Боже! У него сердечный приступ! – вскрикнула Вера, не отрывая глаз от отца.

Он медленно валился на бок, схватившись рукой за сердце и как бы складываясь пополам.

– Он что, сердечник? – спросил стрелок растерянно, косясь на свои часы и одновременно ослабляя хватку. – Он сердечник? Говори!

Он выкрикнул свой вопрос, переводя взгляд с девушки на свой браслет. В ту же секунду Папа вскочил на ноги и, совершив немыслимый прыжок, оказался перед Охотником, держа в руках гранату с натянутой чекой.

– Ты хотел увидеть Бога, Он встретит тебя, пёс содомский! И отправит тебя прямым рейсом в ад!

– Если эта штука рванёт, от нас троих ничего не останется! – спокойно ответил Охотник, направляя пистолет на Папу и одновременно отпуская Надю.

– Давай проверим! – прорычал Папа, глядя ему прямо в глаза.

– Убери палец с кольца! – спокойно приказал Миротворец.

– Убери палец с курка! – передразнил Папа. – Шевельнёшь стволом, я рвану чеку!

– Девочки назад! – крикнул он, увидев, как к нему рванулась Любочка. – Надя, прочь от нас, три шага назад! Живо!

– Три шага мало, это противотанковая, она выкосит всё метров на двадцать, если сработает. Скажи, христианин, ты правда готов умереть? – спросил Охотник, нелепо выставляя левую руку и пытаясь посмотреть на браслет.

Вместо ответа Папа натянул чеку, расставил локти и сказал:

– А ты хочешь?

– Папа! Нет! – прокричала Люба, понимая, что сейчас её отец взорвёт и себя, и Охотника.

Вера едва успела ухватить младшую сестру, которая рвалась к Папе.

– Ладно, ладно… – внезапно сменил тон Охотник. – Теперь я вижу, что ты реально строгий фанат. Вот, смотри… – он выпрямил руку, державшую оружие. – Медленно и аккуратно! – он демонстративно разжал ладонь.

Массивный пистолет закачался дулом вниз, повиснув на большом пальце.

– Забери его. Да, ты. Давай! Только осторожно, – он кивнул на Надю.

Она с опаской подошла к нему и забрала оружие.

– Да не бойся ты, он не укусит. К тому же, он на предохранителе, – спокойно добавил Охотник

– Теперь автомат и тесак, – он указал взглядом себе на пояс.

Папа взял штурмовую винтовку, висевшую на плече, и выдернул огромный нож.

– Ну что, христиане, полегчало? – улыбнулся он, поднимая руки и делая шаг назад.

– Чего ты хочешь? Чего тебе надо? – спросила Вера, глядя на Охотника.

– Чего я хочу? Я хочу исповедаться, – спокойно ответил тот.

Над поляной повисла мёртвая тишина.

– Чего…– пробормотала Вера, отказываясь верить своим ушам.

– Я же сказал, исповедаться, – Охотник улыбнулся.

14 Коммандер Эйке

Тяжело рыча турбинами, колонна с беженцами выезжала из гетто. Машины ехали медленно, объезжая воронки. Грязь цепко хватала колёса белых грузовиков с медицинскими крестами на бортах. Подростки и женщины, сидящие внутри, разглядывали мир за воротами гетто. Поравнявшись с постом Миротворцев, они услышали звук горна. Посмотрев налево, они увидели бронетанковую дивизию, стоящую на поле, в полном вооружении и с развёрнутыми знамёнами.

– Мои сёстры!

Женский голос, усиленный армейским динамиком, прокатился над поляной. Сотни рук вскинулись вверх в охотничьем приветствии. На каждом закатанном рукаве виднелась эмблема подразделения: череп со скрещенными костями. А на груди, под патчем с номером и группой крови, красовалась неофициальная эмблема, та, что бойцы надевали только на охоте, – собачья голова с оскаленной пастью, под которой было написано: «Осторожно! Злая Сука»!

Стоя на снарядном ящике, Коммандер Эйке старалась заглянуть в каждые глаза. Её дивизия, её семья, стояла перед ней в полном составе.

– Мои сёстры! Сегодня великий день! – торжественно произнесла она. Все глаза были устремлены на неё. – Потому что сегодня история назвала ваши имена! Пройдут десятилетия, и вы сможете сказать: «Я была там!» Вы будете рассказывать вашим внучкам и правнучкам о том, что будет написано на последних страницах учебника «Истории дискриминации». То, что мы с вами сделаем сегодня! – уверенно выкрикивала она, сверкая глазами.

– Не мы начали эту войну. Её развязали против нас тысячи лет назад! Проклятые мужчины, сексисты и религиозные фанатики, поработившие женщин. Тысячи наших сестёр пали в этой битве. Они умерли – но они не забыты. Память о них жива в наших сердцах! Мы с вами избраны, чтобы поставить точку в истории дискриминации, уничтожить последнее гнездо угнетения и патриархата – поганое Вифлеемское гетто. Мы пойдём и добьём врага в его логове!

Рёв сотен глоток раздался ей в ответ. Эйке вскинула руку и, когда крики затихли, продолжила:

– Святая Дейли давным-давно сказала: «Если мы хотим сохранить жизнь на нашей планете, то нам необходимо провести дезактивацию земли. Это будет полностью соответствовать целям эволюции – резкое уменьшение численности мужчин».

Дивизия ответила ей дружным хохотом.

– Сёстры! Нам выпала великая честь провести дезактивацию, санобработку последнего участка нашей родины, зараженного этими мерзкими паразитами – христианами! Чтобы сбылось пророчество Великой Грир: «Единственное место, где мужчина может чувствовать себя по-настоящему в безопасности, – хорошо охраняемая тюрьма!» Или Особый Район, куда мы их любезно проводим!

И вновь радостный гогот раздался ей в ответ.

– Каждая из вас знает: христианство – это болезнь, а мы – лекарство! И, чего бы это ни стоило, мы вылечим эту землю. Мы принесём Содом в каждый дом, невзирая на то, хотят они этого или нет! И когда придёт Истинный Сын, Он улыбнётся, глядя нам в глаза, потому что будет знать – мы сделали всё, что могли, для того, чтобы убраться в Его доме перед Его приходом. Потому что все мы знаем, «Бог – это не Отец, Бог – это Мать!!!» И когда мы очистим эту территорию от заразы, я сделаю то, о чём мечтала Святая Палья! Над развалинами их лицемерной церкви, на трепещущем фиолетовом сатине, я вывешу те лозунги, которые всегда считала правильными: «Вся власть Вагинам! Рай – немедленно! Да здравствует голубая любовь! Возлюбите дьявола! Секс свят! Бога нет! Верните Вавилон! Дионис жив! Язычники всех стран – объединяйтесь!» И я готова заплатить за это любую цену! А вы?

Масса вскинутых рук и хриплый рёв сотен глоток раздался в ответ.

– Операция по сути миротворческая, но у этих дефективных кишка тонка, поэтому командование вновь позвало нас. У нас есть строгий приказ, открывать только ответный огонь. Так что если кто-то из этих фанатиков чихнёт – стреляйте на поражение. Не посрамите памяти наших сестёр, павших смертью храбрых под стенами Аль-Мансура!

Она обвела своих сестёр решительным взглядом.

– Что бы ни произошло в гетто, я буду за вас, так что стреляйте без стеснения. Как говорили древние: «Уж пусть лучше меня судят двенадцать, чем несут шестеро».

Холодный смешок пробежал по рядам Охотниц. При одном взгляде на них было ясно, что ни одна из них не будет долго раздумывать, пускать в ход оружие или нет.

– Каждая женщина знает, что уборка, зачистка, дезинфекция… Это грязная, утомительная, но необходимая работа. И её не сделает никто, кроме нас. Нам нужно убрать грязь! Окончательно очистить нашу родину от зловония церкви, патриархата и христианства. Потому что есть такая профессия – Родину зачищать! Помните – это последняя зачистка на территории нашей страны! Мы с вами творим историю! Мы войдём в неё с винтовками наперевес. Не знаю, как вы, а я ждала этого всю жизнь!

И пусть сенаторы и политиканы трясутся от страха в своих кабинетах, мне не страшно. Они грозились взорвать нас в Аль-Мансуре, но мы живы и готовы сражаться! И если меня ждёт смерть, я не против! Потому что я знаю – герои умирают один раз, а трусы – тысячу. Для настоящих Валькирий уйти в Вальгаллу в зените славы – это честь!

Она обвела всех взглядом и воскликнула:

– Так ведь, сёстры? Это честь?

– Честь! Честь! Честь! – взревели в ответ хриплые голоса бойцов.

– Это очень серьёзная операция, и мы не должны недооценивать противника. Дети Ночи считают, что вероятность подрыва примерно 50 на 50. Поэтому сегодня я не отдаю приказов! Мне нужны только добровольцы! Только добровольцы. Итак… Ответьте мне…

Она глубоко вздохнула, обвела всех пронзительным взглядом и резко выкрикнула:

– Вы готовы, Сучки?!!

– Всегда готовы! – хрипло прокричали бойцы.

– Я вас не слышу…– усмехнулась Коммандер.

– Всегда готовы! – вскричали все что было мочи.

– Тогда вперёд! И да хранит вас Великая Мать!

Под рёв турбин они забирались на боевые машины. Старшины садились снаружи, прямо на броню, чтобы показать своё презрение к смерти. Они чувствовали себя самыми важными людьми на земле. Теми, кто напрямую творит волю Великой Матери. Не прошло и пяти минут, как колонна с Третьей дивизией двинулась в сторону Вифлеема.

15 Исповедь

– Чего… – пробормотала Вера, отказываясь верить своим ушам.

– Я же сказал, исповедаться, – Охотник улыбнулся.

– Не поняла… – с трудом выговорила Вера, с ужасом глядя на него.

– Я не знаю, как это правильно называется, – он пожал плечами. – Я об этом ни с кем не разговаривал, только читал в книге. Я могу путать термины… Вы знаете, что такое исповедь?

– Конечно, знаем. Это такая духовная практика. Очень древняя. Ещё времен Свободной Церкви… – растерянно ответил Папа.

– А что ты всё время на браслет смотришь? – спросила Надя Охотника, указывая на его руку.

– Это мой единственный друг, – серьёзно выдал он. – В Пустоши только ему можно верить.

– У тебя на руке детектор лжи?! – догадалась Люба.

– Нет, что ты, милая… Настоящий детектор, он такой здоровый, его нужно подключать. Там шлем, куча датчиков… А голосовой анализатор чуть больше армейских часов. В огне не горит, в воде не тонет, только аккумуляторы быстро садятся. Он говорит правду, только правду, и ничего, кроме правды! Точнее, не говорит, а показывает, – улыбнулся Охотник. – Вот, смотри! Всё просто! – показывал он, нажимая на кнопку проверки индикатора. – Красный огонёк – сознательная ложь, зелёный – правда. Остальное – оттенки и полутона. Стоит человеку заговорить, браслет покажет, врёт он или нет, – сказал Охотник, поглаживая его.

Ему явно нравилась эта игрушка, и он говорил о ней, как о живом существе.

– Я очень хотел поговорить с настоящими христианами, но проверить чужую веру можно, лишь наставив на человека пистолет.

– Да, методы у тебя людоедские, – заметил Папа, вытирая пот со лба.

– Понимаю, простите великодушно. Но Пустошь меня научила: для того, чтобы узнать правду, что находится внутри человека, на него нужно надавить. Тогда то, что внутри, вылезет наружу. Закон тюбика! Знаю, что больно, зато работает! – улыбнулся он. – Но у нас мало времени. Сколько дней вы в бегах? – спросил он, глядя на них.

– Второй день, – ответил Папа.

– Отлично, ещё не всё потеряно. Пока вами занимаются Охотники, у вас есть надежда. Эти могут проваландаться и неделю, пока сообразят, что к чему. Вы же знаете: «Где Охотник – там бардак». Но как только за дело возьмутся Дети Ночи, у вас не будет шансов. Я понимаю, что с каждой минутой ваше положение ухудшается, поэтому тянуть не буду.

– Ты скажешь, куда нам бежать? – спросила Вера, с надеждою глядя на Охотника.

– Конечно, скажу, но сначала вы должны мне помочь.

– Хорошо, я тебя исповедую, – согласился Папа. – Садись, – добавил он. – Стоя неудобно.

– Я дам пару советов, как обойти известные мне ловушки, но от вас мне нужна ответная услуга, – присаживаясь на поваленное дерево, сказал Охотник. – Мне нужно освобождение. Как там: «Отпустить измученных на свободу»…

Он глубоко вздохнул, сел, обвёл всех взглядом и спросил:

– А надо всё с начала рассказывать?

– В принципе, не обязательно. Говори, как хочешь. Кстати, как тебя зовут? – спросил Папа.

– Друзья зовут меня Носорогом.

– Понятно. Это Надя – средняя, там старшая Вера, и Люба, самая младшая из моих дочерей. А я их Папа. Начинай, Носорог, мы слушаем.

– Наверное, лучше сначала… – он устроился поудобнее и обвёл всех взглядом. – Отца я никогда не видел. Мать наотрез отказывалась о нём говорить. Позже я узнал, что она заказала искусственное от анонимного донора. Но лет до четырнадцати я тешил себя надеждами, что я не искусственник, и что когда-нибудь мой папа придёт и заберёт меня к себе.

– С матерью было так плохо? – спросила Вера.

– Да вроде нет, во всяком случае, не хуже, чем у других. Всё бы ничего, если бы не мамины подружки и не постоянный «ТриКокс».

– Она сидела на этой отраве? – спросил Папа.

– Да, и довольно плотно. Но любовницы доставали сильнее. Она меняла их раз в полгода и расставалась со страшными скандалами. А потом опять любовь-морковь. Каждая из них считала своим долгом меня повоспитывать. В общем, когда у тебя две «мамы» – это вилы.

– Печально, – сказал Папа, глядя под ноги.

– Но речь не о них… Я до сих пор не понимаю, как всё пришло к такому концу. Ведь казалось, нас учили правильным вещам. Вы же слышали эти лозунги! «Живи сейчас!», «Лови момент», «Получай удовольствие и плати за всё!», «Не беспокойся и будь счастлив!» Нет, поначалу я точно не беспокоился. О последствиях вообще не думал… Как бы это сказать…

Носорог опустил глаза.

– Говори как есть! – спокойно предложил Папа.

– В общем, ещё со школы мне нравились стройные, а точнее, тоненькие девочки. Хрупкие, прозрачные, лёгкие, как стрекозы…

– Ты педофил? – спросил его Папа, глядя в глаза.

– Строго говоря – нет. Возраст не важен. Но проблема в том, что среди моих ровесниц найти такой типаж очень тяжело, – усмехнулся он.       – С этого всё и началось. Хоть я и был молод, но уже тогда понимал, что если чего-то хочешь, у тебя есть три варианта: купить, попросить и отнять. По молодости денег у меня не было, и общаться с девушками я был не мастер. Поэтому купить или получить по-хорошему как-то само отпало. Остался только третий вариант. Взять силой!

Он тяжело вздохнул и продолжил, глядя в землю.

– Первый раз всё удалось на славу! Была какая-то пьяная вечеринка, никто ничего не соображал, и всё прошло как по маслу. Дальше – больше. Но пятая или шестая девица, я точно не помню, была не сильно пьяна и накатала заяву. Мне вынесли предупреждение. Я затих на какое-то время, но охотничий азарт уже горел внутри меня. А потом было первое групповое и арест. После этого, согласно процедуре, я попал к судебному психиатру. Его совет и решил мою судьбу. Он взял мою медкнижку, очень долго разглядывал тестостероновую карту, а после сказал:

– Знаешь, я видел много ребят с похожими историями. Воспитывать вас бесполезно, наказывать тоже. У всех вас повышенная агрессия и тяга к насилию. Будешь бегать на свободе, рано или поздно вляпаешься по-крупному. Я дам тебе положительное заключение, а ты отправляйся к Охотникам. Это единственное место, где рады таким, как ты.

Носорог вздохнул и обвёл всех долгим взглядом.

– Так я оказался в рядах. Как натурал, я мог попасть только в учебку. В принципе, я мог бы сделать Каминг-Аут и поступить на военную кафедру в Академии. Но там бы пришлось учиться по-настоящему, а я не испытывал особой тяги к учёбе. В учебке было несладко, но оно того стоило! Свой первый выход в Пустошь я не забуду никогда! Халифат, Имамат и Федерация – все считали эти земли своей законной территорией. Но на самом деле перед нами простиралось «Великое Ничто», свободное от законов, правил и морали. И ещё там стоял запах настоящей охоты. Охоты на человека. Азарт, драйв и сладкий приз в конце. Тогда я понял, что в Пустоши могу делать то, что так хочу. И я делал…– тяжело выдохнул Носорог.

– Уже потом, гораздо позже, я прочитал, что победители насилуют побеждённых на каждой войне. Где-то больше, где то меньше. А тут – нет ни войны, ни мира. И наша служба давала нам безграничные возможности. Мы называли себя «Королями Пустоши». Быть королями – это весело. Очень быстро я понял, что ищу не столько удовлетворения, сколько власти. Именно это заводило меня больше всего. Неограниченная власть человека с оружием, который ни перед кем не отчитывается.

Он обвёл всех долгим, полным тоски взглядом.

– В Пустоши я был одним из лучших. Начальство это приметило. Пошли поощрения и награды. Но чем лучше шла моя карьера, тем хуже мне становилось. Как будто в душе росла огромная язва, или дыра. Закрыть её было нечем, а выпивка почти не помогала. И вот однажды мне приснился жуткий сон, в котором я увидел всё глазами своей жертвы. Это была совсем юная девочка-подросток из Северного Халифата. Я видел себя со стороны, видел своих ребят. Мы наслаждались процессом, мы же «Короли Пустоши»! А она переживала ужас и боль. Вот тогда я понял, что моя свобода делать всё, что хочется, для кого-то оборачивалась настоящим адом. В конце концов, я стал чувствовать внутри себя такую тоску, что самоубийство стало казаться вполне приемлемым выходом. Я дважды пытался покончить с жизнью. Первый раз наглотался таблеток. Съел две смертельные дозы. Но военные медики меня откачали. Меня рвало так, что, казалось, я вывернусь наизнанку. Потом я решил всё сделать красиво и выстрелил себе в рот. Однако винтовка дала осечку, и я догадался, что Кто-то, похоже, против.

– Да, самоубийство – это страшный грех, – кивнул головою Папа.

– Значит, я правильно почувствовал, – Носорог вздохнул.

– И вот однажды во время зачистки я нашёл странный девайс. Он был похож на электронную книгу в дорогой обложке. Я хотел поменять его на пару бутылок пива, но мне стало любопытно, что там, внутри. Я попробовал открыть его, но вместо пароля там появились слова: «Кто бы ты ни был, с этих страниц с тобою будет говорить Бог. Покайся или погибнешь!» Я хоть и не был тогда под кайфом, но меня это так рассмешило, что я решил почитать. Я открыл его в полночь и не сомкнул глаз до утра. Там были кусочки из Скрытого Писания, с комментариями. С того времени я стал чаще выходить в одиночный поиск и читал его в Пустоши, когда была возможность. Я прятал его, как мог, почти три месяца. Но однажды, во время очередного шмона в казарме, мою книгу нашли. Я думал, что мне конец, и за хранение Скрытого Писания меня закроют до конца дней. В этот момент я взмолился, как умел, и пообещал Богу, что если Он меня выручит, то я брошу службу и пойду к Нему. И по какой-то неизвестной мне причине книга просто не открылась. Проверяющие потыкали в неё пальцами и решили, что она неисправна. Ну, а поскольку в казарме были куда более опасные находки, например, портативный самогонный аппарат, на неё просто не обратили внимания. Где она сейчас, я не знаю, – пожал плечами Носорог.

16 Гетто в огне

Длинная колонна бэтээров и бронемашин медленно двигалась по дороге к Вифлеему. Рыча двигателями и объезжая воронки, бронированная змея не спеша приближалась к воротам гетто. За несколько метров до первого блокпоста колонна остановилась. На броне головного БТР в полный рост встала коротко остриженная женщина с автоматом в руке.

– Слушайте меня, Несогласные! С вами говорит Группен-коммандер Тереза Эйке! – прокричала она в усилитель. Её голос эхом разнёсся над Вифлеемом. – Вы под прицелами пушек и полностью окружены. Сдайте оружие и выходите с поднятыми руками.

– Слушайте меня, Охотники! Вам отвечает Комендант Вифлеема! – спокойно заговорил в мегафон, встав в полный рост над бруствером, невысокий плотный мужчина.

На его груди, ничем не прикрытая, висела плоская противопехотная мина с надписью «этой стороной к противнику».

– Эй, Коммандер, у тебя что, память отшибло? Забыла, о чём договаривались? Так мы можем ещё поговорить, у нас времени достаточно. Мы на выборы не спешим, в отличие от Канцлера. Во-первых, не надо разговаривать с нами как с побеждёнными. Вы нас не победили и никогда не победите. А во-вторых, стоя у этих ворот, вы тоже у нас на прицеле. Не у нас, а у них, – уточнил он, постучав по мине. – Так что командовать будешь у себя в казарме, а здесь делай то, о чём договорились старшие! Особо забывчивым хочу напомнить о наших условиях: мы выйдем с развёрнутыми знамёнами. Мы сдадим свои мины в Особом Районе, когда убедимся, что первая колонна прибыла туда целой и невредимой. И запомни, Коммандер, – ты не одна была за рекою! Здесь тоже полно участников, так что давай без дурацких сюрпризов! Спрашиваю последний раз, будем следовать договорённостям или начнём переговоры?

– Будем следовать, – недовольно скривившись, передразнила Эйке. – Задолбала эта дипломатия, – проворчала она, усаживаясь на броню и понимая, что блицкриг не удался.

– Тогда постойте и подождите, пока мы свяжемся с нашей колонной, – спокойно ответил Комендант, уходя с бруствера.

Охотники тем временем фотографировались на броне и нарочито весело разговаривали друг с другом.

– Колонна один, как вы? Приём, – спросил Комендант по рации.

– Колонна один докладывает – мы почти у цели. Женщины и дети чувствуют себя нормально. Подъезжаем к Особому Району. Миротворцы держат дистанцию, не приближаются. Можете начинать. Приём.

– Вас понял, колонна один, мы начинаем. Конец связи.

Комендант снова вышел на дорогу и молча дал отмашку.

Тотчас же взревели турбины, и «Третья штурмовая дивизия» с развёрнутыми знамёнами неспешно двинулась вглубь гетто.

– Девочки, улыбайтесь, вас снимают. Нельзя же, чтобы вы вошли в историю с унылыми рожами, – весело прокричала Эйке.

Колонна медленно ползла вдоль сгоревших домов. Наконец, Охотники въехали на площадь перед церковью. Остановившись, они слезли с брони и огляделись. С крыш и окон рядом стоящих зданий на них смотрели защитники гетто.

– Смотри-ка, а их здесь много…– заметила одна из Охотниц.

– Главное – это не то, что нам показывают. Главное – то, чего мы не видим. То, что закопано под ногами…– ответила ей её напарница, тревожно озираясь по сторонам.

Тем временем на площадь не спеша подошёл Комендант. Он поднялся на ступени и молча вынул флаг с красным крестом, висевший у входа в церковь. Аккуратно свернув флаг вокруг древка, он приказал унести его с площади.

– Где наш транспорт? – спокойно спросил Комендант.

– В конце колонны, сейчас заезжает, – ответила Эйке, не слезая с брони, и тут же громко выкрикнула:

– Так, девочки, несите знамя!

Через несколько секунд огромное радужное полотнище было в руках Эйке. Сияющая от счастья, Группен-коммандер стояла на командирском бэтээре и размахивала флагом.

Вдруг из головного БТР раздался испуганный крик:

– Коммандер, вас вызывает штаб.

Недовольная Эйке отдала флаг подчинённым, и, нажав на кнопку около уха, вышла на связь.

– Эйке слушает! – рявкнула она.

– Коммандер Эйке, немедленно покиньте гетто, это приказ! Повторяю, немедленно эвакуируйте личный состав. На вас наводится ракета воздух-земля. Заходит по баллистике, идёт на гиперзвуке. Подлётное время полторы минуты.

– Вы что там, долбанулись? – прорычала Эйке.

– Коммандер, я не шучу! Ракета наводится на маячок. Вот координаты.

Эйке спрыгнула с брони, на ходу вынимая тактический планшет.

– Комендант! – прокричала она. – Это ваша работа? На нас летит ракета на гиперзвуке. Целит вот сюда.

Она тыкала пальцем в карту на планшете.

– Что там у вас?

Глянув на планшет, Комендант ответил:

– Это центральный бункер. Наш командный пункт.

– Если его накроет, ваша охранная система сдетонирует?

– Конечно. Если только один провод порвётся, всё сразу взлетит на воздух, тут же несколько тонн взрывчатки.

– Так, – крикнул Комендант стоящему рядом бойцу. – Пулей в бункер, отключай систему. Бегом!

– Это ваших рук дело? – растерянно спросила Эйке.

– Нет, конечно! Зачем нам ракета? Чтобы всё взорвать, нам достаточно нажать на кнопку. Да и откуда у нас такая техника?

– Коммандер, подлётное время пятьдесят секунд! – прокричала рация. – Мы пытаемся выставить беспилотники как щит. Постарайтесь укрыть личный состав.

– Комендант, это поможет? – спросила Эйке.

Комендант молча покачал головой.

Несколько беспилотников разворачивались высоко в небе, пытаясь закрыть своими корпусами гетто.

– Прими меня, Господи, в Царствии Твоём! – облегчённо произнёс Комендант. Белая ракета, быстрая, как молния, без труда обогнула беспилотники и вонзилась в землю.

– Вальгалла!.. – прохрипела Эйке, сжимая автомат в руках.

Через мгновение земля вздыбилась, и всё гетто наполнилось пламенем. Тонны взрывчатки, призванные защитить резервацию от атак бронетехники, взорвались одновременно, сжигая заживо и захватчиков, и защитников Вифлеема.

17 Изумруды в платине

– Привет, Сюжет! Как драматургия?

Голос Князя прозвучал совершенно неожиданно. Лысеющая голова с длинными вьющимися волосами вздрогнула и, часто моргая, оглянулась назад, оторвавшись от экрана. Пухлые руки с короткими пальцами зависли над клавиатурой.

– Храни вас Мать, Ваша Милость. Простите великодушно… Я просто… Мысль одну записал. Короткий набросок, пока вдохновение не убежало, – отозвался немолодой мужчина, одетый в радужный свитер, с умными глазами и толстым небритым лицом. Он попытался было встать, но белая рука в зелёном френче, мягко легла на его плечо и не дала подняться.

– Мне зайти попозже? Или Глава Сценарного Отдела уделит мне пару минут? – улыбаясь, спросил Князь, поправляя зачёсанные назад волосы. На нём был всё тот же зелёный френч, чёрные брюки и коричневые ботинки.

– Да, да, конечно, Ваша Милость! Присаживайтесь! Я уже всё закончил.

Сюжетник громко вздохнул и попытался причесать волосы пятернёй. Это не особо помогло, но выглядело забавно.

– Я хотел спросить, как здоровье? Новый препарат тебе помогает?

Голубые глаза смотрели на собеседника заботливо и ласково.

– Спасибо, Ваша Милость, огромное спасибо. Как раз то, что нужно, чтобы работа не страдала. На психику вообще не действует, только купирует симптомы. Но самое главное, что я начинаю чувствовать приближение приступа минут за сорок. А дальше всё просто – бегом домой, таблетку под язык, палку в зубы, переломался и снова за работу!

Он улыбнулся и радостно заморгал глазами.

– Ну, что ж, я рад, – ответил Князь, усаживаясь напротив.

– Вы не поверите, Ваша Милость! Но с момента нашей последней встречи я похудел на целых семьсот граммов! Это только сало, без мышечной массы.

– А сколько мышц сгорело? – участливо спросил Князь.

– Почти полкило, но это не беда, скоро ремень буду на следующую дырку застёгивать, – проговорил Сюжетник, радостно кивая.

– И всё на плюшках? – поинтересовался Князь.

– Да, именно они, родимые! Эффект потрясающий! Вкус – обалденный, иллюзия – полная, и жир просто горит! С кофе улетают, только в путь! Тот, кто их изобрёл, – гений. Я слышал, что они стоят бешеных денег?

– Не думай о цене! Друг мой, ты мне нужен живым и здоровым, без гипертонии и инфарктов, – улыбнулся Князь.

– Знаете, за мою карьеру у меня было много всякого начальства, но вы – особенный. То есть… Ну, как бы это сказать… Вы другой…

Сюжетник смотрел в пол, подбирая слова.

– Вы как будто рождены для этого бизнеса. Вы не делаете ошибок, всё просчитываете наперёд. Вот я сейчас с вами разговариваю, а всё равно робею! Правда! Мне кажется, что вы видите меня насквозь…

– Да нет, не вижу, конечно. Просто мама очень скрупулёзно подбирала донора. Для неё главным был интеллект, а не внешность.

– Ну, насчёт донора не знаю, а благодаря вашей маме внешность у вас под стать мозгам. От девок, наверное, отбоя нету, – заметил нескладный Сюжетник, глядя на своего собеседника с плохо скрываемой завистью.

– Ну да, нету… – задумчиво ответил Князь. – И это серьёзно мешает работе. Как я ни прячусь, рано или поздно они всё равно узнают, кто хозяин в лавке. И тогда влюбляются по-настоящему. Не в меня, конечно, а в деньги и власть. И это напрягает.

– Не думал, что это может быть проблемой, – удивился Сюжетник.

– Ну, в общем-то, не особо… Главное держать дистанцию и правильно реагировать. Но иногда бывают исключения…

Князь уселся поудобнее и улыбнулся.

– Помню, была одна девица, вольнонаёмная. Работала в хамаме, массажница…

Глаза Князя сверкнули огоньками азарта. Сюжетник подался вперёд, готовый слушать очередной рассказ.

– Пожилые сенаторы её очень любили. Внешность – ангельская. Рыжие волосы, стройные ноги, кожа – как белый мрамор. Одним словом, девка – глаз не оторвать. И в какой-то момент я замечаю, что она смотрит на меня так, как будто я Ромео, а она Джульетта. Я, конечно же, ноль эмоций.

– А дальше?

Глаза Сюжетника горели любопытством.

– Как в сказке! «Чем дальше, тем страньше!» Через неделю подходит ко мне начальник внутренней охраны, не последний, между прочим, человек в Парке. И говорит, что у этой красавицы есть личный вопрос. Я развёл руками и говорю ему: ладно, пусть заходит. А сам думаю: «Мать моя Палья! Что же она такое со старым солдатом сделала, что он так нарушает субординацию?» Ну, думаю, ладно, посмотрим. И вот в назначенный час приходит эта Офелия, вся от счастья прямо сияет, с порога падает на одно колено, как в древние времена, и говорит:

– Ваша милость, я вся ваша, делайте со мной всё, что хотите! У меня язык так и чесался сказать:

– Знаешь, милочка, я тут почти со всеми могу сделать всё, что захочу, и ты не исключение!

Но, думаю, ладно, играть так играть.

Я, с таким серьёзным видом ей и отвечаю:

– Прекрасно, есть одно тайное желание, не знаю, сможешь или нет… Сделай мне, пожалуйста…

Князь шутливо возвёл взгляд к потолку, профессионально держа паузу. Сюжетник подался вперёд, заворожённый, как ребёнок.

– Так вот! – продолжил наконец Князь. – Сделай мне чашечку кофе. Латте с корицею, но без сахара. Машина вон там.

– Что? Вот так серьёзно? Кофе с корицею?

Сюжетник всплеснул руками от изумления.

– Ага! Именно с корицею! Короче, у неё глаза на лоб, но лишь на секунду, а потом она мило улыбается и говорит: «Хорошо, а где звуковая система?» Я показываю, она включает такую красивую мелодию и под неё готовит кофе, танцуя и одновременно раздеваясь. Мне смешно, аж сил нет. Я сижу и думаю: «Святая Морган! Главное не заржать!» Работница-то отличная, одна из лучших, угроблю ей мотивацию, что тогда будет? А времени на раздумье до конца песни. Наконец, музыка закончилась. Она, в чём мать родила, с чашкой кофе, стоит на коленях у моего кресла, губы облизывает. Я беру кофе, делаю глоток и с серьёзным таким лицом ей говорю:

– Деточка! Ты прекрасна, и ты меня удивила, а это дорогого стоит. Но я стопроцентный гей, и всё, что я хочу тебе сделать, это поцеловать в лобик. Я нагибаюсь, целую её и прошу сесть напротив. Она садится, пытается улыбаться, как бы понимающе, а у самой в глазах слёзы.

– Так, значит, вы гей?

Сюжетник подался вперёд, ошалев от собственной смелости.

– Ага! – рассмеялся Князь. – Для девок – гей, для парней – натурал! В зависимости от обстоятельств.

– А-а, понятно. И что дальше?

– Дальше я смотрю ей в глаза и понимаю, что фишка с геем не сработала. Но, с другой стороны, я же её насквозь вижу и знаю, чего ей хочется. Денег, власти и влияния. Сесть мне на шею и оттуда рулить процессом. Ну, в общем, всё как всегда. Хотя сама она этого, конечно, не осознаёт.

Князь возвёл глаза к потолку и глубоко вздохнул.

– Гляжу я на неё и думаю: «Эх! Клин клином выбивают!» Я молча встаю и иду к сейфу. Вынимаю оттуда ювелирный набор – перстень, серьги, браслет и колье. Изумруды в платине. Сверкают – аж больно смотреть. Эксклюзивный Демидофф, натуральные камни, настоящий Южный Урал. Стоит – целое состояние. Ну, думаю, ладно! Я на тебе больше заработаю. Вынимаю из коробки только одно колечко и говорю:

– Можешь взять это прямо сейчас, надеть на пальчик, выйти и пусть все завидуют. А весь Парк будет ломать голову, что у нас с тобой было.

Она смотрит, улыбается, но колечко не берёт. Я беру серёжки, подвигаю к кольцу и говорю:

– Это можешь положить в свой сейф, с условием, что никому не покажешь.

Она снова молчит и смотрит на браслет с ожерельем.

Я думаю про себя: «Э-э, деточка, а ты вовсе не дура». Смотрю ей в глаза и говорю:

– А можешь забрать всё, если отработаешь контракт на пять с плюсом. Чтобы господа сенаторы плакали от счастья! Потому что, если бы они увидели твой танец, случилось бы одно из двух: они бы или счастливо разрядились, или умерли от инфаркта.

– Теперь понятно, откуда этот номер, «Чаша с выходом»! – воскликнул Сюжетник!

– Да, это мой единственный вклад в сценарные дела. Точнее, её.

– А как девица?

– Замечательно! После нашего разговора мозги встали на место, и всю свою страсть она направила в нужное русло. И не раз бывало, что пожилые сенаторы пускали сопли на её массажном столе. Она отработала ещё два контракта и год инструктором на подготовке. В итоге увезла домой кучу золота и изумрудный набор. В двадцать шесть лет вышла на пенсию.

– Да, не слабо так…– шумно выдохнул Сюжетник.

– Это Содом, тут и не такое возможно!

– Простите мою дерзость, я с первого дня очень хотел спросить… Но всё никак не решался…

– Давай спрашивай, для гения нет запретов!

– А этот френч охотничий, это дань моде – или вы, в самом деле…

– Да что ты! Дворкин с тобою! Какая мода… Два года в Пустоши! Добровольцем, с винтовкой наперевес! Мама отправила, сказала, что во мне мало тестостерона. И что, если не отслужу, ничего не унаследую. А насчёт моды, ты же знаешь обычай! Отставники носят френч без нашивок. Даже офицеры надевают награды лишь по праздникам. А в обычной жизни – голый френч!

– И праздник этот безумный празднуете? – вскинул брови Сюжетник.

– День Охотника? Конечно! Это святое! Надеваю парадный китель, награды, на лицо маску и вперёд! И цель всегда одна. Напиться в хлам и помочиться на штабной газон!

– Странные обычаи… В обычные дни – френч без наград, но на праздники все с орденами и в масках. Почему так?

– Перед Смертью и Пустошью все равны!

18 Отставка

Носорог сидел, опустив голову. После долгой паузы он поднял глаза на Папу и спросил:

– Что мне сделать, чтобы Бог меня простил?

– Покаяться, – просто ответил Папа.

– Я каялся тысячу раз! И вслух, и про себя, и в казарме, и в Пустоши.

– Тогда надо помолиться, и ты прощён.

– Так просто?

– Да, так просто! – спокойно ответил Папа.

– Хорошо. Но мне нужна ваша помощь. Дело в том, что я не могу продолжать службу. Я об этом долго думал. В Пустоши надо или охотиться, или верить. Одно из двух. А я настолько устал от охоты и войны, что единственное, чего я хочу, – это покой. Но и отправиться на разделку к Внутренней безопасности я не готов. Я видел, как люди, попав туда, через час подписывают всё, что угодно. Я так не хочу. Я хочу просто уйти. Умереть. Уснуть…

Носорог обвёл всех серьёзным взглядом

– Проблема только в том, что я не могу уйти сам. Ведь, как вы сказали, самоубийство – это грех. Поэтому кто-то из вас должен меня отпустить. Это просто. Нужно выстрелить в затылок, вот сюда, – он указал на шею, на которой красовался огромный шрам. – Если всё сделать правильно, я даже не успею почувствовать боли.

– Господи, – с ужасом выдохнула Люба, бросив взгляд на затылок Носорога.

– Что? – спросил Папа, приподнимаясь с места.

– Можно поглядеть поближе? – спросила Люба, вставая и глядя на Фельдфебеля.

– А, ты про шрам… Конечно, можно! «Пустошь украшает мундир орденами, а тело – шрамами». Этот – от мины-ловушки. Напарнику оторвало голову, а меня черкануло по шее. Вертушка быстро прилетела, а то бы кровью истёк. Стандартный армейский сканер видит не все мины. Некоторые обнаружить очень сложно, – он задумчиво почесал шею.

– Эта, например, сначала подпрыгивает, а потом взрывается. Есть мины–ловушки, замаскированные под фонарик, банку тушенки или пачку сигарет. Есть даже «Поющая мина», она убивает одного, а остальных – деморализует по полной программе. Боец на неё наступает, и она начинает пищать, как детская игрушка. Ногу уберёшь, сразу взрыв, – поморщился Носорог.

– Человек стоит на мине, она верещит всё сильнее и сильнее, а все стоят и смотрят. Через тридцать секунд бойцу отрывает ноги. На глазах у товарищей. Не знаю, что за садист такое придумал. Я видел, как на ней подрываются. Очень неприятно, надолго выбивает из колеи.

– А обезвредить нельзя? – глаза Веры были полны неподдельного ужаса.

– За полминуты? Нет, конечно! Да и кто полезет? Там же чуть нажим ослабил – сразу взрыв!

– Кошмар какой! – выдохнула Вера.

– Это Пустошь. Она такая…– грустно усмехнулся Носорог.

– И давно ты молишься, чтобы освободиться? – спросила Надя.

– Ну, месяца три, наверное…– не очень уверенно произнёс он.

Папа с Любой медленно переглянулись.

– Это точно он? Человек из твоего сна? – спросил Папа.

– Да, точно. И голос, и шрам, и форма…

Любочка внимательно разглядывала затылок Охотника.

– Только я не думала, что освободить его нужно именно таким способом…

– Вы о чём? – спросил Носорог, удивлённо приподняв брови.

– Я тебя видела. Во сне, много раз. Точнее, не тебя, а твой затылок со шрамом. Ещё там был голос, который говорил: «Отпусти измученных на свободу»…

Люба с трудом смотрела на Носорога, стесняясь своего знания.

– Посмотри на него, Вера, – сказал Папа, обращаясь к старшей дочери. – Что-то он не похож на плод больного воображения?

Вера молча опустила глаза, не проронив ни слова.

– Слушай! Мы сделаем всё, что ты просишь, но сначала расскажи, что нам делать? Как отсюда выбраться? – спросила Надя.

– Ну, во-первых, выкиньте эту колотушку, – Носорог указал на гранату. – Она настолько старая, что вряд ли взорвётся. Во-вторых. Вот мой браслет, мне он больше не нужен. Это подарок тебе, раз ты меня опознала, – Носорог протянул браслет Любе. – Я перевёл его в спящий режим и поставил индикатор на минимум. Аккумуляторы быстро садятся, но если не гонять попусту, то на пару дней зарядки должно хватить. Правда, которую он скажет, бесценна. Особенно здесь, – добавил Носорог. Пока будете идти – наслаждайтесь Пустошью. Перед вами – «Великое Ничто»! Такой свободы, как здесь, нет ни в одном месте под небесами. В диком поле вы остаётесь один на один с собой и своими страхами. И Пустошь быстро покажет, кто чего стоит.

– Для Несогласных весь мир – Пустошь! – горько усмехнулась Надя.

– Хорошо сказано! – буркнул Папа себе под нос.

– И третье, самое важное, – поднял палец Носорог. – Ваш единственный шанс – двигаться по дороге Охотников, но только ночью. Днём нужно прятаться, очень тщательно. Такой наглости от вас никто не ожидает, поэтому это может сработать. И на дороге нет фотокамер-ловушек. Сейчас минная война немного ослабла. Бойцы из Южного Имамата уже не минируют всё подряд, как раньше. Но Охотники, по старой памяти, передвигаются только днём и только после инженерной разведки.

– После чего? – переспросила Вера.

– После разминирования. Если двигаться по рокаде вдоль границы, за два дня можно дойти до Южного Имамата. Насколько мне известно, там есть несколько христианских поселений, но они не на самой границе, а в глубине страны. И чтобы до них добраться, придётся идти через Имамат.

– Ты думаешь, мы сможем живыми добраться до гетто? – спросила Вера.

– Это не гетто, это христианские районы. Там всё иначе. Я не был в Имамате, но знаю, что муллы и кадии не допускают кровопролития без приговора шариатского суда. Они там блюдут государственную монополию на насилие, не то, что у нас. И ещё. Вам было бы неплохо переодеться перед границей, – Носорог указал на их академическую форму.

– А если мы не сможем найти другой одежды, нас расстреляют? – ужаснулась Вера.

– Нет, не волнуйся, они узнают правду очень быстро, – усмехнулся Носорог.

– Через детектор? – догадалась Надя.

– Не обязательно, хватит и медицинского сканера.

– Как это? – спросила Вера.

– Очень просто, – ответил Носорог, смущаясь. – Кто-нибудь из вас был замужем?

– Никто…– ответила за всех Вера.

– Тогда для того, чтобы понять, христианки вы или нет, им достаточно одного замера, – Носорог уставился взглядом себе под ноги.

– Как это? – по-прежнему недоумевала Вера.

– Вер, ты что, и правда не догоняешь? Всё же яснее ясного! Люба, и та, поди, сообразила, – вспылила Надя.

– Если ты такая умная, сестрица, то объясни мне, пожалуйста, как можно определить медицинским сканом глубину религиозных убеждений? Он же только грыжи и опухоли видит!

– Он видит ещё кое–что, – рассмеялась Надя. – Как ты думаешь, чем ты отличаешься от граждан страны, где возраст согласия – двенадцать лет? Где Каминг-Аут делают в шестнадцать, а девственность продают на интернет-аукционе после четырнадцати?

– Ну, после того как они увидят, что вы девственницы, – произнёс Носорог, – …они, скорее всего, пропустят вас через детектор, зададут пару вопросов, увидят ваше отношение к Содомской Федерации и поймут, кто вы.

– Послушай, Носорог, а давай с нами, – неожиданно проговорил Папа. – Пойдём! В гетто тебе будет хорошо, вот увидишь!

– Думаю, идти со мной, вам намного опаснее. Даже если я доберусь до границы, что маловероятно, то, как только воины ислама, увидят мою форму, они тотчас перережут мне глотку. Не важно кто, Армия Махди, или ополченцы Халифата, они за минуту раскусят кто я. Даже если я переоденусь, шрамы и татуировки выдадут меня с головой.

– Ну, тогда хотя бы проводи нас до границы, взмолилась Вера, заламывая руки. – Мы чудом добрались сюда, а с тобой у насбудет шанс попасть в Гетто.

– Поверь мне, идти вместе в Имамат, это не лучшая идея…

– Слушай, Носорог, ты меня прости, что я на тебя с гранатой кинулся, ты понимаешь, я не знал как… Произнёс Папа глядя себе под ноги.

– Да всё нормально, не переживай! Рассмеялся Носорог.

– Просто я, когда тебя увидел… Папа пытался подобрать слова. – Ну, с Надей, и с пистолетом, то я с перепугу…

– С перепугу, люди падают на землю и закрывают голову руками, а не бросаются с гранатой на врага, сказал, улыбаясь, Носорог. И добавил: – Ну что, освободитель, отправишь меня в отставку? Носорог показал Папе на пистолет, лежащий перед ним. – Не бойся, это просто!

– Извини Носорог, я не могу… Папа отвёл глаза в сторону.

– Ладно, давайте я! Ты мне снился, значит, мне тебя отпускать. Звонкий голос Любочки, заставил вздрогнуть всех, даже Носорога. – Обер-фельдфебель Носорог! Торжественно произнесла она. – Я принимаю твою отставку! Иди с миром, и да пребудет с тобою Господь! Носорог широко улыбнулся, и показал глазами на пистолет.

– Ой! Только я не знаю, справлюсь ли. Сказала она, взяв оружие в руки. – Он такой тяжёлый. А он сильно дёргается при стрельбе?

– Ну, небольшая отдача есть, конечно, но если держать его двумя руками, то всё получится. Носорог встал на колени, сложил руки на груди, улыбнулся, и, выпрямив шею, упёрся затылком прямо в ствол.

– Держи крепче, и медленно спускай курок. Постой, нет, сначала сними с предохранителя, рычажок вниз… Да, до щелчка, вот так. Любочка стояла, держа в руках пистолет, и глядела в затылок Охотника, широко открытыми глазами, не моргающими глазами.

– Нет! Стойте! Вдруг воскликнула Надя, подбегая к сестре. – Убить человека, не так легко, как кажется. Даже когда он этого хочет. Так что, пожалуйста, Люба, дай мне пистолет, отойди и отвернись.

– Да, милая, она права, лучше тебе этого не видеть, а то будут потом покойники сниться. Носорог посмотрел на Любу и улыбнулся. – Запомни меня живым! Ласково сказал он.

– Я люблю тебя, брат мой! Воскликнула Люба, кинувшись ему на шею, и обняв его.

– А я тебя, сестра. Надеюсь, мы не скоро увидимся. Просто знай, что там, на небесах, у тебя есть твой собственный, персональный Носорог! Произнёс он, и показал пальцем наверх.

– Ну что, готова поставить точку в моей биографии? Носорог весело смотрел на Надю. – Смелее! Если жизнь тюрьма – то смерть это амнистия! Держи ствол крепче, руки прямо и плавно спускай курок.

– Он снят с предохранителя? Надя смотрела на оружие, со страхом и смущением.      – Да, снят. Носорог глубоко вздохнул. – Что мне сказать на прощанье? Спросил он, закрывая глаза.

– Повторяй за мной: «Прими меня Господи, в Царствии Твоём»! прерывисто выдохнула Надя.

– «Прими меня Господи, в Царствии Твоём»! Громко произнёс Носорог, зажмурив глаза, после чего над Пустошью повисла гнетущая тишина. Надя, державшая пистолет двумя руками, ни как не могла нажать на курок.

– Стой, Надя! Стой! Неожиданно выкрикнула Любочка. Надя опустила пистолет и пристально посмотрела на Любу.

– Он сказал, что примет твою отставку в "Дыре". Голос сказал, чтобы ты проводил нас до "Дыры". Только до неё, и всё, дальше ты свободен! Выпалила Любочка скороговоркой смотря на него широко открытыми глазами.

– Откуда ты знаешь? Медленно выговаривая каждое слово, спросил Носорог.

– Я не знаю. Я вообще ничего не знаю. Я просто повторила за Ним, все то, что Он мне сказал. Произнесла Люба и опустила глаза.

– Откуда ты знаешь про "Дыру"? Спросил Носорог нахмурившись.

– Я не знаю, что это и где это. Я просто повторила за Голосом, всё что он сказал. Сказала Люба и посмотрела на Папу.

– Ну раз в "Дыру", тогда собираемся, туда путь не близкий, произнёс Носорог, вставая с колен.

Через десять минут они уже шли по кромке леса, огибая заросшие травой воронки.

– Смотрите под ноги, идите за мной, ступайте след в след, не торопитесь, даже на этой тропе могут быть мины.

– Я смотрю на сканер, всё чисто, Папа оглянулся на дочерей и посмотрел по сторонам.

– Смотри, смотри, сказал Носорог не оборачиваясь. – Да только не все мины видны на сканере. И на радар не забывай подглядывать. Беспилотник может появится когда угодно.

– А "Дыра", это что за место? Наконец набралась смелости Люба.

– Я скажу, если ты мне скажешь, что тебе о ней известно, ответил Носорог вопросом на вопрос.

– Я ничего не знаю, я просто слышу Голос и всё. Иногда вижу сны. Очень реальные. Во сне я тебя много раз видела, сзади. Точнее твой затылок, сказала Любочка смущаясь.

– Понятно, ответил Носорог на мгновение повернувшись к Любе.

– "Дыра", это бомбоубежище, или бункер, не знаю. Очень старый, ещё довоенных времён. Недалеко от рокадной дороги. Его Бешеный Пёс нашёл, совершенно случайно. Прекрасное убежище прямо посреди леса. А ещё идеальное место для засады. Так что, когда будем заходить, нужно быть вдвойне осторожными, бойцы Халифата могли оставить нам пару сюрпризов.

Когда, через несколько часов взмокшие и усталые, они добрались до места, то среди леса, увидели едва заметный пригорок и уходящую вглубь лестницу.

– Теперь очень медленно и осторожно, прошептал Носорог. Смотрим под ноги, любая нитка может быть растяжкой. Ничего не трогаем, миной ловушкой может быть каждый предмет.

Спустившись на несколько ступеней вниз, перед тёмным проёмом, Носорог остановился и прислушался.

– Вроде никого… прошептал он одними губами и включив фонарик шагнул в темноту.

Тёмный коридор уходил всё дальше и глубже, осколки кирпича и штукатурка хрустели под ботинками. Синий свет фонарика выхватывал из темноты облупившиеся и потрескавшиеся стены. Внезапно, среди тишины подземелья раздался тихий щелчок и громкий нарастающий свист.

– Все на землю, живо. Без команды не вставать, прошипел Носорог девочкам и выхватив пистолет рванулся вперёд с криком:

– Руки за голову, мордой в пол, работают горные стрелки! Из темноты раздались матюги, короткая очередь, потом дважды выстрелил пистолет Носорога, после чего из глубины бункера раздалось:

– Охотники, не стреляйте, это тактическая разведка, третья бронетанковая!

– Сучки, вы что ли? Выкрикнул Носорог, сжимая пистолет.

– Охотники, вы дебилы! Нахрена стрелять сразу то? Прозвучал из глубины женский голос.

– А на хрена вы вход заминировали? Зло прокричал Носорог.

– Чёрт тебя дери, не минировании мы ни чего. У нас и мин то нет… Чисто сигналку поставили, вздремнуть хотели.

– Ну и как, выспались? Усмехнулся Носорог, убирая пистолет. Из темноты коридора показались две коротко стриженные, коренастые и мужеподобные женщины в бронежилетах, увешанные оружием и боеприпасами.

– Да только легли, тебе спасибо, полудурок. Ты что один что ли? Спросила старшина с короткими, ярко красными волосами, оглядываясь Носорога с головы до ног.

– Я не один, я с добычей. Даю десять процентов с бакшиша, если поможете довести до нашей базы.

– Ты серьёзно? Неужели здесь ещё есть люди? Спросила вторая разведчица, с лицом перемазанным зелёной тактической краской.

– Сколько человек? Деловито спросила старшина.

– Четверо. Сухо ответил Носорог.

– Двадцать процентов. Спокойно произнесла старшина, заглядывая за плечо Носорога. – И идём к нам. Так ближе.

– Пятнадцать! И никаких вопросов. Это предзаказ. Собственность Князя Содомского.

– Его же не существует, усмехнулась старшина.

– Ты хочешь проверить? Приподнял бровь Носорог.

– Не… Вообще по боку. Предлагаю пятнадцать процентов. Весело произнесла старшина, протягивая ладонь.

– По рукам! Ухмыльнулся Носорог, пожимая руку.

– С добычей всё в порядке? Живы-здоровы, идти могут, все на цепи? Спросила младшая.

– Ага, с ними всё в порядке. А пожрать у вас что ни будь есть?

– Только "Протеинчики", из сухого пайка.

– Кинь мне один, я как пёс голодный.

– Сейчас посмотрю, сказала старшина нагнулась к сумке.

Всё остальное произошло почти мгновенно. Когда старшина нагнулась к сумке, Носорог, едва уловимым движением выхватил пистолет и всадил две пули в голову младшей разведчице. Потом повернулся к старшине и выстрелил прямо в бронежилет. Она упала навзничь, хрипя и дергая ногами. Носорог подошёл к ней вплотную и целясь в голову произнёс:

– Пока, сучка поганая.

– Сдохни пёс! Прорычала старшина и изогнувшись направила пистолет на Носорога. Выстрелы прозвучали практически одновременно.

– Точно в глаз! Ухмыльнулся Носорог, смотря на изуродованное лицо старшины.

– Всё, можете выходить! Крикнул Носорог, обращаясь к девушкам, которые жались к стене в глубине коридора. Они вскочили и подбежали к Носорогу, который стоял, улыбаясь и держась за правый бок.

– Носорог, ты ранен! Воскликнула Любочка, указывая на темно-красное пятно медленно расходящееся по гимнастёрке Носорога.

– Похоже навылет… Спокойно произнёс Носорог, медленно прислоняясь к стене. – Сейчас, я обезболивающее выну, попрощаться спокойно, произнёс он, расстёгивая аптечку и доставая одноразовый шприц. – Секундочку, вот так, вздохнул он с облегчением, делая себе инъекцию. – Слушай, сказал он, глядя на Любочку, найдёшь меня там, хорошо…

– Где? Не поняла Люба.

– На небесах, милая. Найдешь меня? Я буду ждать.

– Давай я тебя перевяжу, Надя смотрела на Носорога полными ужаса глазами.

– Тише, произнёс Носорог, у меня прострелена печень. Навылет. Дай спокойно попрощаться. У меня мало времени, буквально пара минут. Носорог внимательно посмотрел на Любочку.

– Как ты думаешь, дитя, моя отставка принята? Спросил Носорог, глядя на Любочку.

– Обер-фельдфебель Носорог! Торжественно произнесла она, подняв правую руку. – Во Имя Господне, я принимаю твою отставку! Иди с миром, и да пребудет с тобою Господь! Носорог широко улыбнулся и глядя на Любу произнёс:

– Прими меня Господи в царствии Твоём! После чего выдохнул с облегчением, глядя вверх.

19 Гекатомба

– Заключённые! Будьте внимательны! Вы прибыли в трудовой лагерь «Фармакия 2». За вашу жизнь и здоровье несёт ответственность Управление Трудовых Лагерей. Следуйте нашим инструкциям, чтобы как можно быстрее пройти процедуру Карантина. И уже этим вечером вы будете спокойно ужинать в лагерной столовой!

Голос из репродуктора говорил ровно и уверенно. Около двухсот человек пожилых мужчин и женщин из первой колонны, выехавшей из Вифлеема и захваченной Миротворцами после подрыва резервации, медленно вылезали из грузовиков. На огромной парковке перед фабрикой, оцепленной охраной с собаками, заключённые построились в неровные колонны. День клонился к вечеру, солнце медленно садилось в холодную осеннюю дымку.

– Ну, что ты сейчас скажешь, Исаакович? Никто нас не убивает, не расстреливает. А знаешь, почему? Потому что им нужна дешёвая рабочая сила. А ещё лучше – дармовая. И на каждом из нас «Фармакия» может очень хорошо заработать. Согласись, что твоя паранойя была совершенно беспочвенной.

Седой мужчина в потёртом пальто повернулся к своему собеседнику, вопросительно глядя на него.

– Ой, Петрович, я тебя умоляю! Если нас привезли на завод, это совсем не значит, что мы таки сразу стали ценными работниками! Оставь нас на ночь в конюшне, мы же не станем лошадьми. В Освенциме тоже всё с «рампы» начиналось, – ответил ему старик с чёрными глазами, характерным крючковатым носом и седеющими чёрными кудрями, торчащими из-под шляпы.

– Просим вас соблюдать спокойствие и порядок! Проходите к центральным воротам.

Голос из репродукторов давал команды, а вооруженные Миротворцы с собаками подталкивали заключённых в нужном направлении. Колонна медленно втягивалась на территорию фабрики через главный вход, над которым висел девиз компании, написанный огромными буквами: «Вместе мы сделаем этот мир лучше!»

– Петрович, помяни моё слово, сейчас нам предложат раздеться и пойти в душ или в баню, возможно, женщин разделят с мужчинами, но это не важно. Поверь мне, я вполне себе точно знаю, что всё именно так и произойдёт.

– Исаакович, пожалуйста, не пугай народ своим негативом. Людям и так тяжело, а тут ещё ты со своими мрачными пророчествами. Пока что мы просто идём через фабричный двор, – сказал Петрович, оглядываясь.

– Поскольку производство на нашем заводе является высокотехнологичным, – продолжал вещать голос, – Просьба проследовать для проведения дезинфекции. Процедура биохимической дезинфекции абсолютно безопасна. Обувь и верхнюю одежду сложите справа от вас. После прохождения химической дезинфекции вам будет выдана форменная одежда и обувь.

– Интересно, Петрович, они нас сразу загонят в газовую камеру или частями?

– Исаакович, пожалуйста, не нагнетай! Это же простая дезинфекция. Мы не мылись несколько дней. И вообще, объясни мне, откуда у тебя все эти нелепые еврейские страхи?

– Потому что, в отличие от тебя, я изучал не только историю дискриминации, но и древнюю историю вообще. И я прекрасно знаю, что с нами будет, за исключением деталей. Сейчас нам предложат пойти и помыться, а потом пустят газ!

– Пожалуйста! Проходите к резервуару для прохождения процедуры дезинфекции.

Бодрый голос разносился из фабричных репродукторов. Нестройными рядами заключённые в носках и без верхней одежды медленно проходили в огромный цех, напоминавший пустой бассейн с чёрными трёхметровыми стенами. Крыши над ним не было, и небо, полыхающее закатом, было видно всем.

– Повторяю! Процедура биохимической дезинфекции абсолютно безопасна, – неслось над огромной чашей.

Узники сбились в кучку посередине огромного пространства и стояли, испуганно прижавшись друг к другу. Когда входные двери затворились, внизу послышалось тихое журчание, и под ногами узников забурлила бесцветная жидкость с приятным запахом.

– Ну, паникёр, и где твоя газовая камера? Здесь даже потолка нет!

– Никакого газа не будет, Петрович. Посмотри на свой рукав, видишь это пятно? Знаешь, что это? Это сажа! Принюхайся, чувствуешь запах гари?

– Чувствую! И что с того? Это же производство, тут может чем угодно пахнуть.

– Поверь мне, Петрович, нам остались считанные минуты! Сейчас самое время воззвать к Мошиаху!

– К кому? – переспросил удивлённый Петрович.

– Ко Христу! – отрезал Исаакович.

Когда жидкость достигла щиколоток заключённых, из репродукторов заиграл «Гимн Матери». Христиане стали с недоумением вглядываться в тёмные людские силуэты, появившиеся по краям того резервуара, на дне которого они находились. Их становилось всё больше и больше по краям огромного рукотворного бассейна.

«Гимн Матери» продолжал играть всё громче и громче. Но даже через пение хора было слышно, как многочисленные зрители, собравшиеся наверху, скандировали: «Славься, Мать»! Не понимая, что происходит, христиане жались друг ко другу в центре резервуара.

Когда гимн смолк, сверху раздался голос, многократно усиленный динамиками.

– Приди, Истинный Сын! Приди, Истинный Сын! Приди, Истинный Сын!

Всё громче и громче скандировали люди, стоящие над резервуаром.

– Помилуй меня, Господи, и прости все мои грехи, – молился Исаакович, зажмурив глаза и опустив голову.

Чувствуя, что происходит что-то неладное, все христиане стали молиться, кто тихо, кто громко. Наконец, всё смолкло. Тёмные фигуры застыли с поднятыми руками. Тишина стала мрачной и угнетающей. Всё замерло в ожидании чего-то страшного. Именно тогда темноту прорезал истошный крик:

– Приди к нам! – возопил кто-то сверху и бросил в резервуар с христианами горящий факел.

Мгновенно вся поверхность, залитая бесцветной жидкостью, превратилось в море огня. Жар и гудение пламени смешались в нём с криками агонии и ужаса. Замершие с воздетыми руками многочисленные зрители жадно смотрели, как ещё живые, обугленные тела лопаются и сгибаются от жара. Ни с чем не сравнимый запах горелой человеческой плоти наполнил воздух над фабрикой смерти.

20 Сюжетник

– Да! Вот это сюжет! Добровольцем в Пустошь! Не слабо так! Хоть кино снимай, – охал Сюжетник, глядя на Князя. – А что, было бы круто: «Путь Князя. Через Пустошь к вершине Содома!»

– Ну да, круто… Учитывая, что официально нас не существует.

Князь откинулся в кресле и пристально посмотрел на своего собеседника.

– Но возвращаясь к нашему дискурсу. Насчёт ошибок…

Лицо Князя стало серьёзным и собранным.

– Я их сделал предостаточно, особенно кадровых.

– Ну да, например, меня наняли, – пошутил Сюжетник.

– Нет, я тебя не нанимал. Вот твоего предшественника – да, нанял, о чём до сих пор жалею. Но даже с ним я пытался найти общий язык до самого конца. Знаешь, я считаю, что те, кто здесь работает, – это мои единомышленники, а не подчинённые. И если я не могу разговаривать с тобой по-дружески, то грош мне цена как руководителю.

Князь усмехнулся и развёл руками.

– К тому же, ты ведь творец, креативщик, – продолжил он. – Таким, как ты, приказывать легко, но бесполезно. Не работает.

– Нет, почему же, работает. Обычно становится только хуже.

– Вот именно!

– Скажите, как вам мой сценарий? – спросил Сюжетник, глядя на Князя.

– Понимаешь…– осторожно начал Князь. – Именно о нём я и пришёл поговорить…

– Не понравилось… – прошептал Сюжетник дрожащим голосом.

Его лицо исказилось от ужаса, нижняя губа затряслась, а глаза наполнились слезами.

– Вам не понравилось! Я так и знал. Теперь вы меня уволите, – прошептал он, хватаясь руками за голову.

– Я не могу этого сделать. Я тебя не нанимал – и не в силах уволить. Послушай меня…

Но Сюжетник не слушал. Он беззвучно плакал, уронив голову на клавиатуру. Его покатые плечи вздрагивали в такт рыданиям.

– Вспомни, что я тебе сказал, когда мы впервые встретились? – терпеливо и спокойно произнёс Князь.

– Я не оправдал доверия… Хуже этого нет, когда тебе доверяют, а ты не оправдываешь, – захлёбываясь слезами, нараспев скулил Сюжетник.

– Вспомни, что я тебе сказал на фестивале? – ровным голосом повторил Князь.

– Вы сказали: «Давай дружить», – сквозь слёзы промямлил Сюжетник, подняв голову. – Мне никто не предлагал дружить! Никогда, за всю мою жизнь! А я вас подвёл… Хуже этого ничего нет! – простонал он, размазывая слёзы по лицу.

– Выслушай меня, пожалуйста.

Голос Князя был таким же спокойным и ровным.

– Для меня ты не наёмник, ты для меня друг. И я хочу, чтобы мой друг меня выслушал. Пожалуйста!

Сюжетник ещё раз всхлипнул, поднял заплаканные глаза и молча кивнул головой.

– Послушай, если бы этот сценарий принёс мне Мастодонт, Хвост Дьявола или один из твоих предшественников, я бы прыгал от восторга. Для каждого из них это было бы вершиной. Но не для тебя. Ты можешь намного лучше. Просто мне кажется – ты стесняешься! Ты не выпускаешь на волю своего внутреннего творца.

Сюжетник заморгал и стал тереть глаза рукавом свитера.

– Давай посмотрим на факты. Два «Голден Геймера» за лучший оригинальный сценарий – это не шутка. Кто спас вторую часть «Безумного Мясника»? Сколько скачиваний было у «Железного Берсерка»?

– Двадцать восемь миллионов, – едва слышно произнёс Сюжетник.

– Ты же сам прекрасно знаешь, что ты – гений! Так выпусти на волю сам себя! Мне позарез нужны твои безумные фантазии!

– Ваша милость, мне просто немного неуютно. Там были цифровые персонажи. А тут – реальные, живые люди. Они же всё чувствуют! Я не могу от этой мысли отделаться.

– Конечно, я тебя прекрасно понимаю. И чтобы тебе было легче нас понять, давай попробуем вспомнить, с чего всё начиналось.

– Я читал историю Парка! Ваша матушка…

– Погоди, погоди! – мягко перебил Князь. – Моя матушка не только защитила докторскую по истории дискриминации, но ещё обожала Древний Рим. И всегда смотрела в корень. Она объяснила мне, что первым драматическим искусством был театр. Потом, через тысячи лет, появилось кино, и это был прорыв. Эффект присутствия нарастал с каждым новым витком. Сначала звук, потом цвет, 3D, 5D, потом интерактив. Ну, ты же знаешь историю!

– Ну да… – кивнул Сюжетник.

– А сейчас бедняки просто вставляют в голову штекер и погружаются в чужие грёзы. Смотрят, играют, развлекаются. Главный минус в том, что они знают, что это всего лишь иллюзия. Разум не обманешь, он чувствуют неправду, – развёл руками Князь. – Что бы на это сказал Станиславский? – спросил он, глядя в глаза Сюжетнику.

– Ха-ха! Он бы сказал: «Я не верю»!

– Точно! Как там у классика: «– Не верю! – крикнул Станиславский, но шарик выпал на зеро»…

– Кстати, никогда не играл в настоящую рулетку. Только в электронную.

– Ну, это легко исправить. В Парке есть целых три стола. Красное дерево, зелёное сукно… Раритет! Заходи как-нибудь, проверь предчувствие!

– Надо же, никогда бы не подумал, что у нас есть рулетка.

– У нас много чего есть. Остров немаленький…– улыбнулся Князь и продолжил. – Так вот… Картинка, даже самая достоверная, устраивала не всех. И следующим шагом стали антропоморфные андроиды. В какой-то момент даже мне казалось, что за ними будущее. Сходство – абсолютное. Когда я первый раз их попробовал, я был в восторге. Они выглядели как люди, пахли как люди, и на ощупь их было не отличить от людей. Охи, вздохи, всё то же самое. Но есть одна проблема, её замечаешь не сразу, но она есть. Они хороши до тех пор, пока находятся в рамках программы. Чуть шаг в сторону от скрипта, например, неожиданный вопрос, и они начинают тормозить и путаться. Или, ещё хуже, глючить и зависать. И разум понимает, что рядом не человек. Игры с этими куклами стоят недёшево, но для среднего класса в самый раз.

– Ну, иногда они очень даже ничего…– заметил Сюжетник.

– Ага, особенно с голодухи.

По лицу Князя пробежала лёгкая ухмылка.

– Но вершиной, конечно, были модификанты. Я ведь их помню. Идеальные тела, инстинктивная мотивация. Такой огонь в глазах, прямо дух захватывало. Мама думала, что за ними будущее.

– А я чуму хорошо помню! – нахмурился Сюжетник. – Из всей семьи я один выжил, и то потому, что у меня генетический дефект. Всех остальных она выкосила. А ведь именно от модификантов и пошла эта зараза. Евгеники хотели поиграть в бога и доигрались! Демиурги несчастные! И за их игры дебильные простым людям пришлось расплачиваться!

– Да, да, ты прав… – кивнул головой Князь. – Но как же это было удобно для бизнеса! На третьей неделе родители проводят эмбриональный анализ, смотрят по эмоциональному спектру, проводят генную модификацию, подкручивают нужные характеристики, и всё! – всплеснул руками Князь.

– И через семнадцать лет у тебя готовый работник, с прекрасной внешностью, правильным темпераментом и оптимальным набором качеств. Целенаправленно модифицированный организм. Идеальный солдат, которого не надо перевоспитывать, разжёвывать, объяснять… Немного теории, короткая практика и сразу в бой!

– А у меня с модификантами были особые отношения, я с ними в Академии учился, на креативном, – нахмурился Сюжетник. – Всегда их боялся и ненавидел. Они считали себя высшей расой, а на остальных студентов смотрели как на быдло. По правде сказать, тягаться с ними в плане знаний было очень тяжело, а вот в плане творчества – вполне возможно. Но меня они особенно не любили. Я же, с точки зрения евгеников, генетический мусор. Урод, психопат.

– Ты не психопат, ты гений, – мягко поправил его Князь.

– Спасибо за комплимент, Ваша Милость… – опустил глаза Сюжетник.

– Всегда пожалуйста, только это не комплимент, а чистая правда.

Князь улыбнулся и провёл рукой по волосам.

– Но скажи мне, уважаемый гений, как ты думаешь, почему наш абонемент стоит целое состояние, но его продолжают покупать? Как нам удаётся развлекать тех, у кого всё есть?

– Как же? – вскинул брови Сюжетник.

– Потому что мы вернулись к истокам. К театру с живыми актёрами, лихим сюжетом и страдающими героями. А к театру мы добавили Колизей. Ведь у нас, как в древнеримском цирке, мучаются и умирают по-настоящему. И все наши гости знают, что это правда.

– Но ведь, по статистике, гости в основном заказывают индивидуальные программы, – несмело возразил Сюжетник.

– Конечно! – воскликнул Князь. – Но они не могут развлекаться в вакууме! Ты должен задать тональность, определить настроение. Ведь ты Сюжетник, ты бог этого мира, его демиург! Именно ты расписываешь красками своего воображения тот райский сад, в котором они веселятся.

– Хотелось бы верить, – несмело протянул Сюжетник.

– В это не нужно верить, это нужно создать! И сделать это может только один человек на свете – это ты.

Князь заглянул Сюжетнику в глаза и улыбнулся.

– Знаешь, в чём наша главная цель? Не в том, что мы позволяем людям осуществить свои безумные мечты. Многие это могут и без нас. Наша цель в том, что мы помогаем им двигаться дальше, открыть в себе такое, о чём они не догадывались! Новые горизонты наслаждения. Они платят за то, чтобы ощутить себя богами!

– Когда всё можно, волей-неволей себя богом почувствуешь.

– Конечно. Поэтому сначала ты должен разбудить этого бога в себе. Поверь мне, это возможно! Я же знаю, что ты лучший. Знаю, быть лучшим нелегко, но быть единственным ещё труднее. Но пока ты номер первый, и наш остров будет первым, я в этом не сомневаюсь!

– Я стараюсь…– тяжело выдохнул Сюжетник.

– И я это ценю, друг мой!

Князь смотрел на него так, как будто тот был членом его семьи.

– Честно говоря, реальных конкурентов у нас нет. Но, с другой стороны, поверь мне, это весьма уязвимая позиция. Один по-настоящему недовольный клиент, и вся наша монополия полетит под откос. Ты же понимаешь, что каждый из наших гостей как минимум непрост, а многие из них хорошо умеют считать деньги. И поверь мне, они не раз думали, как самим начать такой же бизнес. Ну, например, не на острове, а на берегу моря, или в горах…

– Заведение можно открыть где угодно, но как решить проблему с поставками? Закупаться через аукцион? Очень дорого! Брать напрямую у Охотников? Но как? Получается замкнутый круг, – усмехнулся Сюжетник.

– Согласен! – кивнул Князь. – Расходники очень важны, но это полдела.

Князь довольно улыбнулся.

– Пока господа сенаторы в своей бесконечной заботе о благе общества принимают прекрасные законы, по которым детей Несогласных нельзя наказывать, но можно насиловать, у нас всё будет прекрасно. И это здорово, но это хрупкое равновесие. Чтобы быть первыми, мы должны не просто оправдывать ожидания, мы должны удивлять. И ты единственный, кто может сделать это.

– Ну, уж прям единственный… – потупившись, возразил Сюжетник.

– Спорить не буду, останусь при своём мнении. Но согласись, это же чистое творчество! Ни один режиссёр в мире не обладает такой властью. По сравнению с тобой, Канцлер – бесправный мальчишка. Ты, как господь бог, повелеваешь судьбами реальных людей, решаешь, кому жить, а кому умереть. А потом выходишь и смотришь, как это происходит на самом деле. И не на экране, а в реальности. Я же знаю – тебе это нравится! Мне тоже. Перепробовав всё, я могу сказать, что власть – лучший наркотик. А главное, что после него не остаётся никаких сожалений, только удовольствие и радость творчества…

– Да, иногда дух захватывает, – затряс головой Сюжетник.

– Ещё одна грань твоего служения состоит в том, что ты величайший психотерапевт в этой стране.

– Да? И как же?

– А очень просто! Все человеческие страдания исходят от комплексов и нереализованных подсознательных желаний. По себе знаю, пока желание остаётся невыполненным – это почва для депрессии и невроза. Но как только ты стал собой, все мучения прекращаются! И наш Парк – это самая лучшая терапия!

– И самая дорогая! – усмехнулся Сюжетник.

– Конечно! А как же иначе! Мы любим то, что делаем, и мы делаем это хорошо. За хорошие деньги!

Князь сделал глубокий вдох и спросил Сюжетника:

– Это всё, что ты сочинил, больше ничего нет?

– На самом деле, у меня есть ещё один сюжет, по-настоящему безумный. В духе этого самого римского Колизея. Только, боюсь, он потребует серьёзных инвестиций…

Сюжетник вопросительно посмотрел на Князя.

– У тебя есть набросок?

– Да, вот он, «вариант Б», так сказать, – Сюжетник протянул Князю планшет.

На несколько секунд тот замер над экраном, изучая наброски.

– Интересный подход. Да… Умеешь ты рвать шаблоны! Откуда ты это выковырял?

– Что-то подобное было в тёмные века… Я специально изучил историю вопроса. Были реальные случаи, я просто творчески трансформировал, так сказать, добавил драмы.

– Мать моя Палья… Захват школы…– выдохнул Князь. – Вот уж точно – безумнее некуда!

– Вам понравилось? – с надеждой прошептал Сюжетник.

– Ещё бы! Вот это – гениально! Кровь, насилие, боль… Настоящий шедевр! Единственное, что я хотел бы уточнить, тебе обязательно нужны школьницы или подойдут типажи?

– Ну как сказать… Молоденькие девочки очень желательны. Просто с ними всё будет намного реалистичнее, больше драйва, что ли…

– Да, теперь у меня появилась ещё одна задача, где найти столько школьниц, обречённых на заклание? Нам для индивидуальных программ невольных работников едва хватает, а ты хочешь запустить реалити-шоу?

– Но ведь вы же сами просили безумных фантазий? Так вот эта самая безумная из них.

– Ладно, не заморачивайся, предоставь это мне. Доработай этот сюжет, пропиши всё подробно. И прямо сейчас можешь сказать декораторам, что я дал добро, пусть приступают. А я пойду искать свежее мясо для твоих безумств!

– Спасибо! Большое спасибо, Ваша Милость!

Князь улыбнулся, ласково похлопал Сюжетника по плечу и вышел из кабинета.

21 Поющая мина

– Вера, пожалуйста, иди за мной след в след. Ты же помнишь, Носорог говорил, что не все мины видны на сканере.

Папа пытался одновременно смотреть на монитор и следить за детьми.

– Тогда давай я пойду первой.

В голосе Веры звучало всем знакомое упрямство.

– Вера, пожалуйста, не начинай! Ты со сканером не управишься. Я всё-таки электрик и в технике хоть как-то разбираюсь. Иди след в след, держи дистанцию, и если со мной что-то произойдёт, подорвусь только я.

– Слышишь, Вера, иди прямо и хорош дурковать!

Голос Нади, как всегда, звучал категорично и жёстко.

– Скоро рассвет, – сказал Папа, осматриваясь по сторонам. – Нам надо прятаться и пережидать день, если мы не успе… Предательский металлический хруст раздался прямо из-под ног Веры. Она замерла на месте, а через секунду раздалось омерзительное пищание.

– Это мина! Все назад! – прокричал Папа, срывая с себя рюкзак и бросая сканер в сторону.

– Доченька, стой не шевелись! У нас есть тридцать секунд! Отошли все! Не подходить! – прокричал он, нагибаясь к Вериному ботинку и вынимая нож.

– Папа, что ты делаешь, – вскрикнула Вера, глядя на него.

– Стой не дёргайся, сейчас мы тебя освободим. Не волнуйся, все будут живы, всё будет нормально, – причитал он, лихорадочно разрезая шнурки на ботинке.

Вера мгновенно покрылась липкой испариной с головы до ног. Страх настолько парализовал её, что она стояла как каменная, боясь шевельнуться.

– Ты наступила на мину носком или пяткой?

– Не знаю! Я не знаю! – прокричала она срывающимся голосом. – Вроде, носком, – неуверенно добавила она после небольшой паузы.

Зловещий писк зуммера тем временем становился всё чаще и выше.

– Вижу, милая, точно носок…– пробормотал Папа и скомандовал: – Так, я держу ботинок, быстро вынимай ногу. Только аккуратно, без резких движений!

Папа навалился на растерзанный ботинок всем телом, держа края подошвы двумя руками. Нелепо изгибаясь и приседая на одной ноге, каким-то чудом Вера выскользнула из ботинка.

– Бегом к сёстрам, быстро! – прокричал Папа вслед дочери, которая в одном башмаке бросилась от него прочь.

– Папа, а как же ты? – с ужасом воскликнула Надя, слыша учащающееся биение зуммера.

Папа лежал на разорванном ботинке и смотрел на неё. Он улыбался так, как может улыбаться человек, закончивший большое и трудное дело. Наверное, он хотел сказать ещё многое своим дочерям, но у него оставалось всего несколько секунд. Он нежно улыбнулся и прокричал:

– Всё хорошо, дети!

Его срывающийся голос перекрыл пищание мины.

– Я пошёл! Там, в рюкзаке, мои семена, берегите их! Увидимся на небеса…– грохот взрыва оборвал его на полуслове.

Когда пыль рассеялась, оглушённые сёстры подняли головы.

– Папочка, ты жив? – спросила Люба, растерянно озираясь по сторонам.

– Что? – прокричала Вера, в упор глядя на неё. – Говори громче!

– Люба, отстань от неё, она ничего не слышит!

Надя поднялась, отряхивая пыль.

– Встали и шагом марш за мной! Ни шагу с тропы, – громко скомандовала она, подбирая сканер и медленно поворачивая им.

– Вера, бери Папин рюкзак, только осторожно.

Пока Вера ходила за рюкзаком, Надя взяла Любу за руки и прокричала ей прямо в лицо:

– Нам надо немедленно уходить! Спутник точно заметил взрыв! У нас есть всего несколько минут, чтобы добежать до тех развалин. Иначе нам конец. Так что вставай и пошли.

– Но там же Папа, там мой Папа…

Люба не хотела ничего слышать и лишь размазывала слёзы по грязным щекам. – Неужели мы его оставим, вот так вот, просто лежать…

– Плакать будешь потом, а сейчас надо уходить! – торопила её Надя. – Скорее, бегом, сестрёнка. Нам туда – в те развалины… Так, Вера! Ногу платком обматывай, потом что-нибудь соорудим. Нам надо бежать, прямо сейчас!

22 Психушка

– Ну, наконец-то! Не прошло и полгода…

Миротворец с погонами старшины вскочил со скамейки и с упрёком смотрел на колонну из трёх машин, въезжающих в ворота закрытой спецлечебницы, больше походившей на небольшую тюрьму, расположенную в сосновом лесу, далеко за городом.

– Привет, сидельцы психушные! – рассмеялся высокий Лейтенант, глядя на него и на ходу спрыгивая с машины.

– Вы чего так долго? Мы уже ждать запарились! Вы когда выехали?! Лейтенант, ну чё за дела?

Возмущённый голос Старшины перекрывал ворчание турбин.

– Ой, Старшина, да успокойся ты! Приехали, как смогли. Вот тебе, за моральный ущерб.

Он улыбнулся, доставая из-за пазухи тёмную литровую бутылку.

– Ого! Текила! – радостно хохотнул он. – Извинения приняты. Давай посчитаемся по-быстрому и по домам. Нас вообще должны были сменить неделю назад, да этих припаренных завезли, – Старшина махнул рукой в сторону плаца.

– Ты стадо выгнал? – спросил Лейтенант, оглядывая территорию.

– Святая Соланос! С утра ещё выгнал, вас ждал. Потом загнал на обед, потом опять выгнал… Так и гоняю весь день. Они вообще уже без ног, наверное, стоят на плацу.

– Постоят, не помрут! Давай барахло посчитаем, акт приёма-передачи подписываем, и езжайте. К ужину в казарме будете. Добро?

И, обернувшись, прокричал своим подчинённым:

– Эй, там, у машин! Чего стоим? Давайте, разгружайтесь! Или чего? Особого приглашения ждёте?

– Лейтенант!

Возникший из ниоткуда сержант медицинской службы смотрел на своего командира.

– Чего тебе, Док?

– Аптечка в медчасти почти пустая, – доложил он, с укором глядя на Старшину. – Ладно, нет обезболивающих и антидепрессантов, тут всё понятно. Но на хрена вы все антибиотики сожрали…

– Слышь, Старшина, вы чего с антибиотиками делали? Самогон гнали? – вскинул брови Лейтенант.

– Не спрашивай…– вздохнул Старшина. – У нас тут понос был. Сначала у этих гамадрилов, а потом и у личного состава. Слышь, доктор, не скули… Бинты-жгуты есть, и хорошо.

А потом спросил шёпотом:

– А чего, из антибиотиков можно самогонку делать?

– Да пошёл ты…– прошипел медик, сердито махнув рукой.

– Мать моя Аткинсон! Вы что, с кем-то сцепились по дороге?

Старшина показал пальцем на носилки, которые бережно снимали с последней машины.

– Не, его в таком виде с увольнения принесли. Белая горячка…– вздохнул Лейтенант и крикнул, обращаясь к своим бойцам:

– Мордой вниз несите, а то блевотиной захлебнётся! В лазарет его, пусть проспится!

– А чего вас так мало-то?

Старшина оглядывал бойцов, разгружавших пожитки.

– Ты Канцлера об этом спроси! Всё, что есть, – собрали здесь! Даже водил не выделили. Видишь! Меня самого с больничной койки сдёрнули! – проворчал Лейтенант, показывая забинтованную руку.

– Во бардак…– сочувственно вздохнул старшина.

– Господин лейтенант, дозвольте обратиться!

Юный Миротворец в новеньком камуфляже стоял по стойке смирно.

– Обращайтесь! – бодро ответил Лейтенант.

– Осмелюсь доложить, контингент сосчитан, все задержанные на месте! Разрешите идти?

– Бегом на разгрузку! Помогите товарищам.

– Есть! – радостно отрапортовал тот и помчался к машинам.

– А это что за чудо? – спросил Старшина, показывая на него взглядом.

– Да… Неделю назад из учебки. В голове сплошной Устав и Книга Матери.

– Понятно. Идейный?

– Угу. Я его даже не пинаю особо. Жизнь сама отпинает. Ты мне лучше скажи, что у тебя за народ тут.

– Детвора из гетто. С двенадцати до шестнадцати лет. Вреднючие, сил нет! Начальство просило не портить, беречь для аукциона. Забронировали жирный аванс. Я тебя ради Матери прошу, доведи их целыми до продажи, иначе мне денег не видать.

– Нам тоже забашляли. Не беспокойся, я присмотрю, – успокоил его Лейтенант.

– Мы их только приняли, они сразу дурковать начали. Прикинь! Сутки ничего не жрали. В камеры не загнать. Только я подойду – они давай орать: «Голодовка! Голодовка»! Как на футбольном матче.

– И как ты всё уладил? – поинтересовался Лейтенант.

– Ну, с обычными зеками я бы быстро разобрался! Газ, дубинки… Потом самых буйных ободрал бы кнутом, да завялил на солнышке, как воблу, в назидание остальным. Но тут пришлось по-хорошему договариваться.

– Короче, чего в итоге? – перебил его Лейтенант.

– В итоге, они тихонько поют, молятся, проповеди слушают на плацу. Остальное строго по расписанию, подъём, отбой. С режимом – хлопот нет. У них там за вожака парнишка такой рыженький, ты его увидишь. Без него они ничего не делают. Лучше сразу с ним всё решай, так проще…

– Лейтенант, Лейтенант!

Боец с фельдфебельскими нашивками с криками бежал из казармы.

– Тише, Кирпич! Ты чего орёшь, как на пожаре!

– В оружейке не хватает одной винтовки и прицела, – тяжело дыша, доложил он, с упрёком глядя на Старшину.

– Твою дивизию! Старшой, извини, но это залёт. Пока ствол не найдёте – никуда не поедете!

– Матерь Милосердная! – всплеснул руками Старшина. – С утра же всё было, сам считал! Это мои… Я даже знаю, кто. Я сейчас, быстро! Это они под шумок решили, типа, вдруг прокатит…– прокричал он, отбегая в сторону казармы.

– Давай, ищи умельцев своих! – недовольно пробормотал Лейтенант.

– Кирпич! Ко мне, куда поскакал? – вернул он своего подчинённого.

– Да, Командир! – отозвался фельдфебель.

– Значит, так! Контингент держать на плацу, под охраной. Пальцем не трогать, глаз не спускать. Кому приспичит – пусть газон удобряют. Как всё разгрузите, всех бойцов в камеры и перевернуть всё вверх дном.

– Большой шмон? – приподнял левую бровь фельдфебель.

– Он самый. Есть оперативка, что у них там припрятан коммуникатор и запрещённая литература. Литературу в оружейку. Электронику мне, лично в руки. Выполнять!

Через пару минут винтовка была возвращена в оружейную комнату, акт приёма-передачи подписан, и грузовики двинулись обратно на базу. Счастливый Старшина размахивал початой бутылкой текилы из последней машины.

– Построить контингент! – громко скомандовал Лейтенант.

Глядя на нестройные ряды подростков, смотрящих на него злыми глазами, он тихо пробормотал:

– Ну, слава Тебе, Господи…

Потом, выпрямив грудь, взял в правую руку автомат и громким командирским голосом спросил:

– Кто здесь христиане?

– Здесь все христиане! И все готовы умереть!

Выйдя на полшага вперёд, выкрикнул рыжеволосый паренёк с синяком на пол-лица.

– Мы вас не боимся! Ясно?

– Христиане, поднимите руки!

Не обращая на него внимания, скомандовал Лейтенант.

Все заключённые молча подняли руки, не отрывая глаз от Лейтенанта и его Миротворцев.

– У меня ещё один вопрос, – нарочито медленно произнёс Лейтенант.

Укороченный миротворческий автомат покачивался в его руке в такт словам.

– Поднимите руки те, кто верит, что Христос прощает кающимся любые грехи, включая…

Он запнулся, глубоко вздохнул и продолжил.

– Включая убийства, пытки, работорговлю, расстрелы пленных и массовые казни мирных жителей?

– И ещё изнасилования…– дополнил своего командира стоявший рядом Фельдфебель по прозвищу Кирпич.

– Если по-настоящему каются – Он всё прощает! – снова ответил за всех рыжеволосый.

– А ты прощаешь? – спросил Лейтенант, глядя ему в глаза. – То, что ты готов умереть, я уже понял, а как насчёт простить?

Рыжик смотрел на Миротворцев в упор, сжав кулаки, не понимая, в чём подвох.

– Бог прощает, и мы должны простить! – ответила за всех тоненькая девочка, лет четырнадцати, протиснувшаяся с задних рядов.

– Да. Должны простить, – негромко повторил за ней Рыжик.

– Ну, тогда у нас есть шанс.

Лейтенант обернулся и прокричал в сторону бараков:

– Всё! Можешь выходить!

Через секунду оттуда появился Илия, одетый в миротворческую форму и подстриженный на армейский манер.

Толпа подростков замерла, в изумлении глядя на него и не веря своим глазам.

– Илия! – во весь голос закричал Рыжик и пулей выскочил к нему навстречу.

Подбежав, он обнял его и прошептал:

– Ты за нами пришёл, спасибо…

– Меня не благодари, Эрик Рыжий. Благодари Бога и вот этих парней, – кивнул Илия, показывая на Лейтенанта и его Миротворцев. – Двое убитых, трое раненых, включая командира. Они заплатили дорогую цену. За вами ехала совсем другая команда… Они их перехватили и приехали, чтобы спасти вас.

– Спасибо! – поблагодарила тоненькая девочка и, грациозно опустившись на одно колено, поцеловала забинтованную руку Лейтенанта.

Он ничего не ответил, только отвернулся в сторону, чтобы подчинённые не видели его слёз.

– Я тебе говорил, Рашпиль, ради этого стоит жить, – улыбнулся ему Илия.

– Так, дети, слушайте меня, – громко командовал Илия. – Сейчас одеваемся очень тепло. Багажа – минимум, только то, что на себе. Мы едем в катакомбы. А вот наше такси! – он показал на огромный двадцатитонный рефрижератор, въезжающий в больничные ворота.

– В нём будет немного неудобно… Я бы даже сказал… Будет очень тесно! Но другого выхода у нас нет. Сходите в туалет и быстро собирайтесь, через десять минут выезжаем.

– Илия!

Врач Миротворцев подошёл к нему и Лейтенанту.

– Всё… Соловей умер.

– Не переживайте, ему сейчас лучше, чем нам, – Илия похлопал Лейтенанта по плечу.

– Он ушёл с улыбкой, – добавил Доктор.

– Он сам решил поехать с нами. Так что его смерть имела смысл. Если хочешь, я передам ему привет.

– Илия, оставь ты эти шуточки…– нахмурился Доктор.

– Так, Доктор, давай, все медикаменты, какие есть, – в машину. Всё продовольствие, какое есть, – туда же! В подземелье каждой банке будут рады, – продолжал Илия как ни в чём не бывало.

– Хорошо задумано… «Третий интендантский», их вообще не останавливают, – одобрил Лейтенант, глядя наогромный рефрижератор.

– Да. Тут рядом большая скотобойня, они каждый день катаются. К этим фурам все привыкли, – довольный, подтвердил Илия.

– Командир! Мы закончили!

Фельдфебель вытирал пот со лба.

– Так, Кирпич, ты нашёл коммуникатор?

– Нашёл. С большим трудом. Настоящий разведстандарт. Смотри, какой маленький. Стоит, как министерский автомобиль. Я такие видел только у Детей Ночи. Он сейчас выключен. Судя по тому, как грамотно его спрятали, с нами едет профессионал.

– Очень на это надеюсь! – ухмыльнулся Илия.

23 Совещание

– Всем большое спасибо, наш кастинг закончился!

Голос секретаря раздался из-за дверей зала. Князь облегчённо выдохнул и потянулся в кресле.

– Как вы так можете, Ваша Милость? У меня уже всё горит! – тяжело вздохнул Сюжетник, вытирая пот со лба.

– Замечательно, что горит! – усмехнулся в ответ Князь. – Так лучше выбирать. Ты же знаешь правила, до кастинга – ни с кем из претендентов.

– Да сохрани меня Мать… Что вы! – замахал руками Сюжетник.

– Ну, тогда вот список, пусть объявят. Единственное, у меня остались сомнения по тому пареньку, танцору… Ну, с такими кудряшками…

– Мне кажется, он самый талантливый из всех, – удивился Сюжетник.

– А я не знаю, меня что-то терзают смутные сомнения, – с широкой улыбкой сказал Князь. – Ты не мог бы с ним отдельно встретиться? Побеседовать, проверить мотивацию? – спросил Князь, пристально глядя на своего собеседника и слегка приподняв бровь.

– Спасибо, Ваша Милость, вы всё понимаете! Но как вы догадались? – шумно выдохнул Сюжетник.

– Попроси его задержаться, пусть подождёт немного. Пообщаешься с ним после совещания, – распорядился Князь, вставая и нетерпеливо взмахнув рукой. – Пойдём скорее, они нас там уже полчаса ждут…

В аскетично обставленной, полупустой комнате со стеклянными стенами за огромным столом сидели четыре человека. С первого взгляда было понятно, что все они ждут чего-то неприятного. Один из них нервно крутил ручку, другой лихорадочно делал заметки в планшете. А сидевший в конце стола то ронял голову, то обхватывал её руками.

Но вот двери резко открылись, и в комнату стремительно вошёл Князь Содомский. Следом за ним едва успевал Сюжетник. Все тут же встали. Он жестом попросил их сесть и спросил, оставшись стоять во главе стола:

– Так, все в сборе? Отдел поставок здесь?

– Да, Ваша Милость… – без энтузиазма ответил мужчина в конце стола и вновь схватился за голову.

– Для вас моя милость почти закончилась, – процедил Князь, холодно глядя на него.

– Итак! – начал он. – Я смотрю на годовой отчёт и вижу, как этот чудесный проект, начатый моей матерью, катится под откос! – сказал Князь, держа в руках планшет. – Количество наёмного персонала растёт, а процент невольных работников постоянно падает. Знаете, такими темпами мы скоро превратимся в заурядный бордель. Такой огромный, роскошный и невероятно скучный. Как и все остальные. Единственное наше отличие будет в том, что они на материке, а мы на острове. И всем нам придётся искать новую работу, – подытожил он, обводя их долгим, немигающим взглядом.

Все молчали, а глава отдела поставок смотрел в пол.

– Мы имеем серьёзные связи в федеративном правительстве, – продолжил Князь. – И насколько мы их используем? Процентов на десять-двадцать, не больше! Новый Содом изначально был эксклюзивным Парком развлечений. Эксклюзивным! Понимаете! Местом, где истинные ценители прекрасного могли воплотить в жизнь любую свою фантазию. Даже безумную.

– Сюжетный отдел, у вас есть безумные фантазии? – внезапно спросил Князь, оборачиваясь и в упор глядя на Сюжетника.

– Э-э-э… Да, Ваша Милость, – протянул тот, вздрогнув от неожиданности. – Мы вам докладывали, – продолжил он, испуганно моргая глазами. – У нас создано новое изысканное шоу, где действие происходит в школе, но проблема в том, что… – запинаясь, промямлил Сюжетник.

– Я знаю, в чём проблема! – резко перебил его Князь. – Как всегда, в кадрах. В Древнем Риме, с которого мама брала пример, тысячи гладиаторов умирали для того, чтобы развлечь императора и патрициев. А теперь объясните мне, что могут придумать сценарники, если в их распоряжении лишь кучка наёмных работников, требующих компенсации за каждый жалкий синяк! Отдел поставок, вы меня слышите? Вы вообще живы? – Князь срывал на них свою злость, почти не скрывая этого.

– Да, Ваша Милость, я читал заявку и ума не приложу, где нам найти такое количество школьниц… Ведь на свободной бирже…

– Какая биржа?!! – взревел Князь. – Да вы меня вообще понимаете или нет? Контрактницы годятся только в массовку и на разогрев! Биржа вообще не ваша вотчина, а кадрового отдела! Вас и кадровиков разделила ещё моя мама. Она сто раз повторяла: «Покупка расходников и наём вольняшек – это две большие разницы», – гремел Князь, раздувая ноздри.

– К кадровикам, кстати, тоже есть претензии. Заниматься надо кадрами! Вы отзывы почитайте на досуге! Поглядите, что пишут наши гости. С вольняшками у нас тоже куча проблем. Работать надо с персоналом! Учить, ободрять, воспитывать… Вы вспомните, что сказано древним: «Актёры и проститутки – суть две древнейшие профессии, доведённые любителями до полного упадка»! Как будто Вулкотт побывал в нашем Парке!

Он шумно выдохнул и вновь обвёл всех взглядом.

– Да поймите же, наконец! Мы же погибнем без регулярных поставок! И решать эти вопросы должен соответствующий отдел. А что выходит на деле? Почему я должен сам бегать за перспективным товаром и перекупать его у Охотников, как какой-то барыга? Это ваша задача! А биржу оставьте в покое!

Холодные глаза Князя не мигая смотрели на сотрудников. Никто из них не смел взглянуть на него.

– Послушайте! – чуть мягче вздохнул Князь. – Расходники и вольняшки – это как дикие козы и домашние овцы. Внешне они похожи и на вкус, наверно, тоже. Но овец просто покупают, а за дикими козами нужно побегать. Просто так они в руки не даются, на них надо охотиться! Или покупать у охотников, простите за каламбур! И это две разные задачи. Но нам позарез нужно и то, и другое! Без них Содом просто зачахнет! Все эти несогласные, экстремисты и фанатики – это кормовая база Нового Содома. На вольной бирже их нет! Официально их вроде как не существует, но по факту их продолжают вылавливать. Ваша задача обеспечить Парк ими. И даже если торгаши из Северного Халифата продают что-то стоящее, я должен это получить! Я не прошу невозможного. Просто сделайте свою работу! Мне не нужна экзотика, мне нужно нормальное, здоровое, молодое мясо! – почти кричал Князь.

– Мы постараемся, Ваша Милость…– выдавил из себя глава Отдела поставок, переборов свой страх. Но «Фармакия Индастриз» всегда впереди на два шага… Она в открытую кошмарит наш бизнес. Заявки внаглую перехватывает. И как мы ни стараемся…

– Значит, мало стараетесь! Раз на вашем участке такой бардак! Но я даю вам шанс исправиться, – сказал Князь чуть тише. – Есть подтверждённая оперативная информация, что по Пустоши бегает целое семейство нелегалов. Он пристально посмотрел на главу Отдела поставок.

– Фотографии с ловушек показывают, что там есть молоденькие девочки, нужного возраста. Возможно, сёстры. По-видимому, двигаются вдоль границы в сторону Имамата. На что надеются, непонятно… О них «Фармакия» точно ничего не знает. И они нужны мне живыми и здоровыми. Нетронутыми, в полном смысле этого слова.

– Сценарники, вам хватит троих? Для начала? – внезапно спросил Князь, повернувшись к главе соответствующего отдела. – Сюжетный отдел! Ау! Это был вопрос!

– Э-э-э… Да, Ваша Милость!

Испуганный Сюжетник поднял голову и энергично затряс толстыми щеками.

– Нам бы и двоих хватило, но трое, тем более родственников, – это просто замечательно.

– Хорошо! Молите Дворкин, чтобы Отдел поставок наконец-то раздобыл для вас молодое мясо.

Потом он повернулся к ним и приказал:

– А вы надавите на штаб, там, кстати, полно наших должников! Заставьте этих дармоедов на границе что-то делать. Это их долг, в конце концов.

– Ваша Милость, мы звонили на границу уже десять раз, они нас почти в открытую посылают. Говорят, что у них нехватка бойцов.

– Это у вас нехватка мозгов! – огрызнулся Князь. – Почему я всё должен делать в ручном режиме?

– Но они же там все отмороженные! Вас они хотя бы боятся, – умоляюще произнёс глава Отдела поставок.

– Понятно, ничего не можете… Всё! Совещание окончено, все свободны! – жестом велел всем удалиться Князь, не глядя на них.

Подчинённые с видимым облегчением потянулись к дверям, не произнося больше ни слова.

Князь, вынув из кармана изящный телефон, поднёс его к уху.

– Алло, Полковник, день добрый, как поживаете? – спросил он вежливо, почти ласково.

– Желаю здравствовать, Ясный Князь, – ответил густой бас.

– Полковник, у меня есть информация, что в зоне вашей ответственности бегает несколько нелегалов. Возможно, семья, точно не знаю… Они мне очень нужны. Позарез! В целости и сохранности. Скажите, у вас есть люди, которые смогли бы грамотно провести задержание в Пустоши?

– Провести задержание может любой боец.

Голос в трубке усмехнулся.

– А вот найти, кого задерживать, – это другой вопрос.

– Ценю ваш сарказм! Но я не услышал ответа на свой вопрос. Такие люди у вас есть? – продолжил настаивать Князь.

– Да, есть пара толковых бойцов. Один в госпитале, зато Носорог в строю.

– Он сейчас на базе?

– Нет, он в Пустоши, в свободном поиске.

– Ну, хвала Герхард, что не в запое. Вызывайте Носорога и начинайте искать. Через минуту вся информация по беглецам будет в вашей сети. Да, и для поднятия боевого духа мы бронируем премию за отлов и жирный бакшиш за сохранность товара.

– Понял. Сейчас займёмся, – ответил Полковник.

– Да, и, кстати, вы готовы к перехвату каравана? – спросил Князь.

– Конечно! Ждём только вашей отмашки! – бодро откликнулся Полковник.

– Прекрасно, как только мой источник выйдет на связь, будьте готовы к захвату.

– Непременно, – ответил Полковник.

Князь вздохнул, положил трубку и, оглядевшись по сторонам, размыслил вслух:

– Если в караване будут не оружие, как в прошлый раз, а беженцы, это на месяц обеспечит нас расходным материалом.

Он почесал лоб и добавил с досадой:

– Проклятая «Фармакия», всё под себя подмяли, никому дышать не дают! Но ничего! Надеюсь, мою Хиросиму вы надолго запомните. И Коммандер Эйке со своей собачьей дивизией попала-таки на первые полосы – посмертно! – и он криво улыбнулся.

Затем откинулся в кресле и вполголоса проговорил:

– Ах, мама, мама… Я бы не глядя отдал весь этот остров за то, чтобы с тобой поговорить. Скажи мне, зачем ты выкрутила анализ и логику до упора? Нет, конечно, спасибо. Я вижу насквозь всех этих тараканов, и это прекрасно, но я почти ничего не чувствую. А то, что всё-таки чувствую, не приносит никакой радости. Гнев, злость и раздражение от человеческой глупости. Ты мне говорила, что так будет. Я думал, что смогу привыкнуть, но так и не привык.

Он обхватил голову руками и запустил пальцы в свои светлые волосы.

– Раньше меня спасала чайная церемония. Но эти криворукие уроды ничего не могут делать нормально. Хотя бы на том уровне, на котором её делала ты… Если бы я нашёл чайного мастера, хоть немного похожего на тебя. Это было бы здорово… О, Великая Мать! Как это было бы здорово…

24 Заправщик

Огромная фура, раскрашенная в цвета «Третьего интендантского батальона», остановилась на пустой парковке перед автозаправкой. Облезлая и обветшалая, она, видимо, находилась на грани банкротства. Пыль на парковке говорила о том, что она редко принимала гостей. Тусклые фонари кое-как выхватывали из мрака колонки и магазин.

– Выпустите детей ноги размять, в туалет сходить, – скомандовал Илия двум Миротворцам, выпрыгнувшим вместе с ним из кабины. – Заправляйтесь, смотрите в оба, а я пойду поздороваюсь с хозяином.

Когда Миротворцы открыли двери, из фуры на землю в буквальном смысле посыпались подростки. Некоторые не могли стоять на ногах и падали прямо на бетон. Другие со стонами отходили подальше и садились на что попало.

– Здесь есть душ? Мне нужно постирать…– заплаканная девочка подошла к Фельдфебелю, часто моргая глазами. – Я, как могла, терпела, но… Мне так стыдно. Не могу себя простить.

Она плакала, не поднимая глаз.

– Послушай, сестричка, – наклонился к ней Кирпич. – Однажды Соловей тащил мне пулемётные ленты, во время боя. Так вот. На обратном пути его заметил миномётчик и утюжил минут десять. Он забился в расщелину и спасся. Соловей отделался контузией, но так обгадился, вонь стояла аж до самого Халифата. На войне на это никто не обращает внимания. А умывальник, наверное, там, – махнул он в сторону заправки.

– Салам алейкум! – громко крикнул Илия, подойдя к дверям и оглядываясь по сторонам.

– Ва алейкум ас-салам.

Старый и седой мужчина тихо вышел из-за угла с карабином наперевес.

– Рад тебя видеть, Ильяс! Ты что, армейский склад ограбил? – спросил он, показывая на форму, в которую был одет Илия. – Я сделал что обещал, теперь скажи мне, во имя Аллаха, ты собираешься выполнить своё слово?

– Конечно! Можно сказать, уже выполнил. Они будут здесь через пару часов.

Илия и старик обнялись, как родственники, не видевшие друг друга многие годы.

– Шармута! – внезапно зарычал старик, передёргивая затвор. – Что делает этот хаволь рядом с детьми?

Он вскинул карабин, целясь в ближайшего к нему Миротворца.

– Э-э-э… Полегче, это мои братья. Переодетые. Наша охрана. Это военная хитрость.

Илия остановил его, схватив рукой карабин.

– А… Как в битве при Муте! Умно…

– Священная война рождает странные союзы, – развёл руками Илия.

– Для меня союз с Людьми Книги вовсе не странный. МашАллах! Иса аль-Масих, чтимый пророк! Он есть Слово Аллаха и Дух от Него! Кто не верит в это – тот не мусульманин! А ты – Ильяс, самый смелый насара из всех, кого я знал лично.

– И многих ты знал? – усмехнулся Илия.

– Одного тебя мне вполне хватило за глаза и за уши! – расхохотался старик.

– Салам, хозяин, тут дети есть хотят, у вас есть еда в магазине? Мы бы купили, сколько смогли… – спросил, опасливо косясь на карабин, один из Миротворцев.

– Иди, бери что увидишь, хоть всё забирай! Людям Книги сегодня бесплатно!

Миротворец побежал к остальным, а старик выкрикнул ему вслед:

– Эй, там халяльной тушёнки два ящика, тоже возьмите…

– О! А горького шоколада у тебя нет случайно? – с надеждой в голосе спросил Илия.

– Настоящего шоколада я уже лет десять не видел, – спокойно ответил Старик. – Но…

– Что но? – переспросил Илия, глядя на своего собеседника широко раскрытыми глазами.

– Зная твою любовь к прекрасному, я достал тебе то, что намного лучше вашего шоколада.

Он распахнул куртку и достал из-за пазухи серый свёрток.

– Что это? – спросил Илия, сосредоточенно разворачивая упаковку.

– Это настоящая халва, гордость Имамата. Ешь спокойно, это – халяль.

– Невероятно! – восхищённо выдохнул Илия, откусив маленький кусочек.

– Ты что, халву никогда не пробовал? О, Аллах… Кушай на здоровье, у меня на родине знают толк в сладкой жизни.

– Слушай, – проговорил Илия, медленно пережёвывая халву. – Охотники бросятся в погоню, как только узнают о нашем побеге. Твою заправку им не миновать. Сразу после нашего отъезда позвони им, скажи, что фура уехала, не заплатив. Смело называй наши приметы. Они заедут с тобой поговорить. Сможешь достойно их встретить?

– Конечно! – сухо усмехнулся старик.

Пока Илия беседовал с хозяином заправки, плечистый парень, тот, что получил от Илии патроны к винтовке, тихо подошёл к машине и еле уловимым движением поставил жучок на внутреннюю сторону рамы. После чего покрутил головой и не торопясь заковылял в сторону леса, неспешно расстёгивая ремень на ходу.

Добравшись до первых кустов, он тотчас же застегнулся и, превозмогая боль в ногах, что есть сил побежал в чашу. В шуме и суете никто этого не заметил. Наконец, отбежав насколько мог, он без сил упал лицом на мокрую траву и беззвучно заплакал.

– Он уже поставил передатчик? – тихо спросил Илия Лейтенанта.

– Да. Пару минут назад, – ответил тот. – И рванул в лес что есть мочи. Пока мы рядом – мы его глушим. А после отъезда… Минут через десять над тобой будет кружить дежурный беспилотник.

– Хорошо. Как раз то, что надо, – кивнул Илия.

Он потёр колени и обратился к Миротворцам:

– Ну, всё, ребята, разбегаемся! Спасибо, что помогли. Храни вас Господь.

Миротворцы отдали честь и ответили в один голос:

– Служим Церкви и Христу!

– Это было для нас честью, служить рядом с вами! – сказал Лейтенант, обнимая его.

– Хорошо. Когда увидите катакомбы, то поймёте, почему я не отвечал на ваши вопросы и почему Великое Подземелье невозможно описать. Как приедете, передавайте привет катакомбным Старцам. Езжайте потихоньку, скорость не превышайте.

В это время мимо стоянки чинно проследовала отара овец. Худенький пастушок помахал рукой хозяину и, загнав стадо в сарай, зашёл в полупустой магазин.

– Так, дети, отдохнули и всё, – прокричал Илия. – Забирайтесь в фуру. Времени у нас совсем нет. Потерпите ещё немного. Скоро будем в катакомбах. Там выспитесь. Будет трясти – молитесь!

Через минуту, поднимая клубы пыли, фура скрылась в ночной темноте. Старик убрал карабин и сел в кресло рядом с магазином. Он вынул телефон и не торопясь сообщил о правонарушении. Ему несколько раз перезванивали, но он отвечал одно и то же:

– Приезжайте, у меня всё записано.

Когда к заправке подъехала бронемашина с Миротворцами, старик выскочил навстречу, размахивая руками.

– Я готов заправить вас бесплатно, только поймайте этих мерзавцев. Они обокрали меня, уехали не заплатив. Из бронемашины не спеша вышли четыре Миротворца.

– Как выглядит фура? Номера запомнил? – спросил старший, осматриваясь по сторонам.

– Пройдёмте внутрь, выпейте кофе за счёт заведения, а я сейчас найду запись. Вам какой? С молоком или покрепче? Это мой племянник, он мне помогает с магазином, – без умолку тараторил старик, разливая кофе по пластиковым стаканчикам.

– Я сейчас подойду. Передам вам запись.

– А нормально перекинуть не можешь? Поморщился один из Миротворцев.

– Нет, здесь всё очень старое, – развёл руками Старик.

– Это точно они? – спросил Старик племянника, закрыв за собой дверь и открывая большой ящик.

– Да, – закивал тот.

– Ты точно уверен? – переспросил Старик, разворачивая промасленную бумагу.

– Абсолютно точно.

Парень вновь затряс головой.

– Тогда пошли, – промолвил он, передёргивая затвор укороченного штурмового автомата, который вынул из ящика, и передавая его парню. – Снял с предохранителя? Хорошо! Как выйдем, сразу стреляй, никаких разговоров, – прошептал он племяннику, стоя у двери.

От удара ногой двери с грохотом распахнулись. В дверном проёме стояли Старик и подросток с автоматами наизготовку. Всё, что успели сделать Миротворцы, – это вздрогнуть и разлить кофе. Град из свинца, выпущенный с дистанции в пять метров, буквально разорвал их. Единственным, кто дёргался чуть дольше остальных, был старшина наряда, одетый в бронежилет.

Передняя панель жилета была пробита, а руки превратились в кровавые лохмотья. Расстреляв весь боезапас, Старик хладнокровно вставил новый рожок и, подойдя к захлёбывающемуся кровью Миротворцу, произнёс:

– Привет из Аль-Мансура, пёс поганый!

И выпустил очередь прямо в лицо.

25 Айша и Гюрза

Сёстрам уже казалось, что они успели оторваться. Нога Веры была замотана тряпками, грязными полиэтиленовыми пакетами и изолентой. Надя быстро шла по тропе, всё время глядя на сканер. Развалины, к которым они стремились, были уже близко, как вдруг они вздрогнули от громкого окрика.

– Командир! Вот они! Сюда! – радостно кричал молодой Охотник, неожиданно выскочивший из-за пригорка, направляя на них автомат.

– Отлично! А вот и наши пташки! – широко улыбнулся другой боец, с лейтенантской нашивкой на рукаве. – Так, мои сладенькие, давайте без резких движений. Встаём на коленочки, поднимаем лапки! Не бойтесь, мы вас не тронем. Вы слишком дорого стоите. Обыщи их! Не торопись!

Пока молодой боец обыскивал девушек, откровенно лапая их, его командир весело разглагольствовал, не спуская рук с винтовки.

– Не волнуйтесь козочки, сейчас вы с нами немного полетаете. Никогда не летали на вертушке? Отлично! Всё в жизни когда-то происходит в первый раз! Я дам вам места у окошка, – веселился он.

– Смотрите, Командир, а это что? – показал он пальцем на руку Любочки.

– Ого! Это миротворческий браслет, последняя модель. Снимай, он на чёрном рынке кучу денег стоит. Не как эти овцы, конечно, но тоже немало. Оставь себе, в подарок от командования, – рассмеялся Лейтенант, оскалив белые зубы.

– Спасибо, – кивнул боец и под пристальным взглядом Нади застегнул браслет у себя на руке.

– Теперь их надо посадить на цепь.

Пока молодой Охотник застёгивал наручники, его командир продолжал развлекаться.

– Классная на вас форма, красавицы! Вам очень идёт. Сами себя повысили, молодцы… Погоди, эту не пристёгивай, – сказал он, указывая на Веру.

– Запасные ботинки есть? – спросил её Лейтенант. – Любого размера, нам недалеко. Вера замотала головой.

– Нет запасных? Ну, тогда пойдёшь босичком, – улыбнулся он, глядя на её единственный ботинок. – Не беда, тут рядом, – добавил он, подойдя вплотную к Вере.

Пока боец защёлкивал наручники на её запястьях, Лейтенант продолжал говорить ей на ухо, беззастенчиво поглаживая её бёдра.

– Нам надо подняться вон на тот холм, там вертушка сядет без проблем, – наговаривал он Вере, показывая на ближайший пригорок. – Здесь вертолёт не посадить. Командир задумчиво оглядывался по сторонам, прикидывая путь отхода.

– Так, мои котятки! Мешки на головы я вам надевать не буду, так быстрее пойдёте. Он смотрел на сестёр с хищною улыбкой. – Цепь не дёргаем, топаем в ногу, след в след, шаг не сбиваем. Здесь полно мин, так что осторожненько. С оторванными ногами вы стоите намного дешевле! А теперь за мною, шагом марш! – бодро скомандовал он.

Поначалу неуверенно, а потом всё быстрее они двинулись гуськом по узкой тропинке. Командир всё время крутил головой, присматриваясь к каждому подозрительному камню. Он шарил перед собой армейским противоминным сканером, другой рукой держа тонкую блестящую цепь.

Но не прошли они и трёхсот метров, как вдруг Лейтенант, шедший впереди, вздрогнул, споткнулся и начал медленно приседать, как бы падая на колени. С тихим звоном цепь выскользнула из его руки. Девушки тотчас остановились.

– Эй, что случилось? – крикнул молодой боец, шедший позади. Он сделал пару быстрых шагов, подошёл к командиру, наклонился и тут же отшатнулся с ужасом. Небольшая лужица тёмно-красной крови медленно расползалась из-под простреленного тела.

– Это же снайпе…– воскликнул он и, неожиданно вздрогнув, тоже начал медленно приседать, одновременно складываясь пополам. Пуля прошила его навылет, и на его спине быстро расползалось красное пятно. Через несколько секунд оба тела перестали дёргаться и замерли в смертельном оцепенении. Лишь лужа тёмной крови медленно растекалась под ними.

Зловещая тишина повисла над Пустошью. Надя с ужасом смотрела на кровь, разливавшуюся по пыльному асфальту. Вера попыталась привстать на цыпочки и посмотреть в сторону гор, чтобы увидеть стрелка.

– Бесполезно, он слишком далеко, мы даже не слышали выстрела, – сказала Надя и чуть потянула за цепь. – Давайте отойдём в сторонку и присядем, я думаю, что он скоро подойдёт.

– Слава Богу, мы вновь свободны! – маленькая Любочка улыбалась и всматривалась в плавные изгибы холмов. Туда, откуда, по её мнению, должен был прийти тот, кто освободил их.

– Рано радуешься, милая, – ответила Вера. – Возможно, мы променяли шило на мыло.

– Это почему же? – включилась в разговор Надя.

– Что у нас по ту сторону границы? А? Южный Имамат! И что там с нами будет, одному Богу известно.

– Идёт! – радостно выкрикнула Люба. – Вон он идёт!

Она пыталась указать скованными руками в сторону холмов, откуда быстро спускалась фигура в темно-зелёном камуфляже.

– Аллаху Акбар! – послышался издалека женский голос. – Вы мусульмане? Вылезайте, не бойтесь! Если бы я хотела вас убить, вы были бы уже мертвы.

– Эй! Мы здесь! – выкрикнула Надя, глядя в сторону холмов и пытаясь увидеть того, кто кричал.

– Кто вы? – снова спросил голос.

– Мы беглые христиане, – вновь прокричала Надя.

– Вы Люди Книги?

– Что? – спросила та.

– Вы что, христиане?

– Да! – прокричала Надя.

– Добрый день, салам алейкум! Я Айша, а это Гюрза, моя пушка, – представилась молодая девушка, подойдя ближе.

Огромная винтовка с массивным прицелом висела у неё за плечом. Она была одета в тёмный камуфляжный костюм, а половину её лица скрывал зелёный тактический платок.

Увидев тела Охотников, она с размаху ударила по ним ногой и воскликнула:

– Ну что, мушрики? Съели? Как вам мои маслины?! Перевариваете? С полутора тысяч метров! Двумя выстрелами, с холодного ствола!

Девушка в зелёной арафатке явно гордилась собой.

– Я Надя, это Вера и Люба. Пожалуйста, отстегни, нас. Ключи у Лейтенанта, он шёл первым, – попросила Надя, протягивая скованные наручниками руки. Девушка подошла к мёртвому Охотнику, грубо перевернув его ногой, отстегнула связку ключей от пояса.

– Как имя того воина, что спас тебя от мины? Кто он? – спросила она Веру, отстёгивая её наручники.

– Он наш отец. И он не воин. Он электрик, – объяснила Вера, потирая затёкшие руки.

– Держи ключи, – сказала Айша, бросая их Вере. – Дальше сама, я пока осмотрюсь.

Взяв винтовку, она стала оглядывать местность через оптику, как будто прицеливаясь.

– Кем ваш отец работал – вообще неважно!

Как ни в чём не бывало, продолжила она, не выпуская винтовки из рук.

– Абу Бакр, да будет Аллах им доволен, до принятия истинной веры тоже водил караваны и торговал шёлком. Но во всех войнах, что вёл пророк, да прольётся над ним мир, Абу Бакр стоял рядом с ним. А после стал первым праведным Халифом! Она закинула винтовку на плечо и дерзко тряхнула головой.

– Ты так говоришь об Абу Бакре, как будто он твой отец, – заметила Люба, глядя на Айшу с плохо скрываемым удивлением.

– Конечно! Я же Айша! – гордо улыбнулась та.

– Я здесь не первый год и повидала всякого. И поверьте мне, ваш отец был настоящим воином! Клянусь Аллахом, не часто встретишь такую храбрость. СубханАллах, он сражался, как лев, и встретил смерть с улыбкой, как шахид или праведник! Я же всё видела.

– Я приметила вас ещё на дороге, но никак не могла понять, кто вы. Вроде, в форме, но без оружия, значит, не Охотники. Сначала подумала, что вы Дети Ночи. Вот, думаю, повезло так повезло! По сто динаров за голову, отличная цена. Но потом разглядела ваши лица и поняла, что этих денег мне не видать…

– Надо вернуться и похоронить Папу по-человечески!

Вера попыталась смахнуть слезу.

– Ваш отец уже предстал перед Аллахом, а тело – просто тлен. Тотчас отозвалась Айша, не отрывая взгляда от прицела. – Как он похоронен, вообще не важно. Он умер на поле битвы и не нуждается в церемониях. А для нас сейчас время – дороже всего. Если вас снова поймают, его жертва будет напрасной. Так что давайте, собирайтесь быстрее! А ты… – указала она на Веру, – …снимай ботинки с того пса и быстро надевай на себя.

Пока Вера возилась со шнурками мертвого Охотника, Надя повернулась к Айше:

– Если бы Папа был жив, он бы сказал, что поступил так с перепугу. Он всегда так говорил.

– Значит, он боялся гнева Аллаха больше, чем смерти! Воистину, богат тот, кому есть за что умирать! – резко отчеканила Айша, закидывая винтовку на плечо.

Тем временем Люба, опустив голову, пыталась сдержать слёзы. Но ничего не получалось, и они падали на её грязные ботинки.

– Не плачь, милая.

Айша, наклонилась к ней и с нежностью погладила по голове.

– Я тоже рано потеряла отца и сочувствую твоему горю, но ты оплачешь его позже. Сейчас нам всем надо уходить. Так что соберите всё ваше мужество.

– Уже собрали. К тому же к Охотникам может прибыть подмога, – ответила Вера, завязывая шнурки.

– Тогда нам надо идти ещё быстрее! Собирайтесь и выступаем.

Она оглянулась и спросила:

– Так, осмотритесь, ничего не оставили?

– Сейчас! – воскликнула Любочка и стала снимать с руки мёртвого Охотника свой браслет.

– Зачем ты нам помогаешь? – спросила Люба, застёгивая браслет и не отрывая от него глаз.

– Вам? Я себе помогаю! Убить мушрика – это радость. Кстати, чуть не забыла!

Айша поправила платок и, вынув миниатюрную камеру, грациозно вскинула руку, сделав селфи на фоне трупов.

– Покажу племянникам, – довольным голосом произнесла она. – И ведь никто не поверит, что с такой дистанции… Вообще-то, я сегодня не охотилась, а прикрывала отход каравана с беженцами. Но он опаздывает на два дня… АстагфируЛлах, скорее всего, он перехвачен.

– Неужели границу пересекают целые караваны? – удивилась Вера.

– Конечно!

– А как же дроны?

– Дроны ещё тупее Охотников. Мы их легко обманываем. У нас есть специальная ткань, которая, хвала Аллаху, отражает сигнал во всех диапазонах.

– Слушайте и запоминайте, – строго инструктировала Айша, – Если хотите выжить, идите за мной след в след. Ступайте осторожно, здесь кругом мины. Главное успеть уйти вглубь. Ни один Охотник в здравом уме никогда не сунется в эти руины. Это наш город, хоть и разрушенный. Всё, на что у них хватает духу, – это время от времени бомбить с беспилотников. Дайте мне сканер. Если готовы, тогда за мной!

– Почему мы должны тебе верить? Здесь полно работорговцев! – спросила Надя, украдкой глядя на Любочкин браслет.

– Все работорговцы остались на севере, в Халифате. А здесь, в Имамате, мы не продаём людей. Мы занимаемся только торговлей. Вы идёте?

– Да, – ответила Вера, косясь на зелёный индикатор.

– Клянусь Аллахом, я говорю правду. Мне незачем обманывать вас!

Браслет вновь сверкнул ярко-зелёным светом и погас после последней фразы.

Сёстры переглянулись и медленно пошли за Айшой.

– Идите след в след! – вновь повторила Айша и медленно двинулась по еле заметной извилистой тропинке. – То, что мы считаем торговлей, федерасты называют контрабандой, – продолжила Айша. – Но нам плевать.

– Кто-кто? – переспросила Вера.

– Федерасты. Мы так называем всех этих содомитов из Радужной Федерации.

– Понятно…– кивнула Вера.

– Контрабанда – это просто бизнес, но работорговля проклята Аллахом! В аду будут гореть все делающие это! Не знаю, как на севере, а здесь Охотники – единственные работорговцы. Они родную мать продадут за пару динаров. Ступайте аккуратно, это место не зря называют Минным Городом, здесь смерть прячется под каждым камнем. И знайте, в Южном Имамате никто не прольет вашу кровь, просто так, – продолжала Айша, не оборачиваясь.

Девочки осторожно шли за ней, след в след.

– У нас чтут слово Аллаха! Да, конечно, вы будете платить джизью, но её платят все не-мусульмане, ИншАллах, никто не жалуется!

Айша медленно шла по едва заметной тропе среди камней.

– Воистину, мы милостивы к Людям Книги. Не то, что эти звери на севере. Они называют себя Халифатом, но извратили и Коран, и Суру. Встретив того, кто верит иначе, они с ним не разговаривают, не зовут его к истине. Из Книги они выучили лишь одно: «Мечом по шее»! И это они называют призывом! Эти мунафики просто позорят ислам. Они во сто крат хуже кафиров!

Медленно ступая, они углублялись в Минный Город. Айша вела их по извилистому пути между развалинами. Несколько раз она замирала, видимо, пытаясь вспомнить маршрут, и затем вновь шла дальше. Наконец, она огляделась по сторонам и, войдя в разбитые двери, прислонилась к стене.

– Всё, мы пришли! Теперь вам надо дождаться, когда стемнеет, – сказала она. – Устали?

– Да, очень, – честно ответила Вера.

– Тогда привал, можете немного расслабиться, главное не высовывайтесь. Если беспилотник прилетит, не дёргайтесь. Он не знает, где вы.

– Понятно, – устало отозвалась Надя.

– Есть хотите? – спросила Айша, открывая свой вещмешок.

– Конечно, хотим! А есть что-нибудь вкусненькое? – Люба была счастлива и широко улыбалась.

– Вкусненькое? На, держи, – сказала Айша, бросая Любе пачку с орехами. – И вы тоже ешьте!

– А ты как же? – спросила Надя, глядя на Айшу.

– И я с вами.

Вынув пачку галет, она воздела руки и, закрыв глаза, произнесла:

– Бисмилляхи рахмани рахим.

– Это арабский? – спросила Любочка после того, как Айша начала есть.

– Ага, – подтвердила Айша с набитым ртом.

А прожевав, продолжила:

– Именно этой молитвой каждый мусульманин должен начинать любое дело. В том числе и еду. Кушай, милая, не стесняйся. Это настоящие орехи, халяльные. А не харамное федеративное ГМО, – добавила она и откусила ещё.

– Интересный у тебя браслет, – сказала Айша Любе, держа в руке галету. – Армейский? Первый раз такой вижу; что он измеряет, кроме времени?

– Это подарок старшего брата. Когда он умирал, то завещал браслет мне.

– Извини… Не хотела бередить твои раны… Давно это было?

– Вчера, – ответила ей Люба, опустив голову.

– АузубиЛлях! Чёрные дни настали для вашей семьи… Сначала брат, потом отец… Как мне это знакомо…

– Знакомо? Откуда? – спросила Вера.

– Вера, не лезь в душу! – сверкнула глазами Надя, но было уже поздно.

– Нет, красавица, – голос Айши звучал зло и твёрдо. – Я расскажу!

Айша вытерла рот и обвела всех пронзительным взглядом.

– Я родилась и выросла на землях Федерации. Отец говорил, что там лучше идёт торговля…

26 Разговор с Консулом

– Первый Консул ожидает вас!

Голос секретаря отозвался гулким эхом под сводами приёмной. Князь встал, отряхнул полы кителя и энергично прошёл через просторный зал. Массивные двери распахнулись, и он оказался в огромном кабинете. Посередине расположился напольный глобус, а рядом с рабочим столом стояли два кресла, друг против друга, и низенький столик между ними.

– А, это ты… Проходи, Князь, садись.

Консул оторвал взгляд от планшета и указал на кресло.

– Ваше Сиятельство!

Князь склонил голову в почтительном поклоне. Он впервые был в кабинете второго человека в Федерации.

– Так! Ну-ка, прекрати немедленно! А то я в ответ начну называть тебя Вашей Милостью, – рассмеялся седой старик в тёмно-синем мундире, украшенном орденами, с расстёгнутым воротом и голубой орденской лентой через плечо.

– К чему эта официальщина! Разговаривай нормально. У меня вечером приём, я с самого обеда сижу в этом наряде, как Пальмовый Какаду! Так этого мало, ты ещё мне нервы треплешь! Вытянулся, как на параде… Так, ну хватит стоять! Садись, живо! – насмешливо и одновременно ласково приказал тот.

Князь опустился в широкое и удобное кресло, стоявшее слева от стола.

– Спасибо за подарок, он великолепен. Где ты его достал? Я думал, что их уже давно нет.

Консул смотрел Князю прямо в глаза.

– Я тоже так думал. Но в моём Парке бывает много разных людей…

– И многие тебе должны! – закончил фразу Консул.

– Можно сказать и так.

– В наши дни это редкость, – задумчиво произнёс Консул. – Не только голубой ара! Хотя это очень редкий попугай. Но ещё реже я встречаю молодых людей, которые начинают разговор с подарков. Это и есть уважение. Ты просто вынуждаешь меня ответить.

– Нет, нет! Что вы, не надо, господин Консул, – затряс головой Князь.

– Надо, надо! Кофе Князю! – громко скомандовал он. – Как ты любишь, латте с корицею.

Князь кивнул и с облегчением выдохнул. Консул не собирался отдариваться, а значит, готов выслушать его просьбу.

– Я буду краток, господин Консул, потому что знаю, насколько вы заняты.

– Ну, не настолько, чтобы не выслушать тебя. Такие, как ты, не утомляют. Утомляют другие. Знаешь последний анекдот про нашего Спикера? – оживился Консул.

– Нет, – наклонил голову Князь.

– Журналист берёт у него интервью и спрашивает: «Ваша Светлость, скажите, а с кем вам приходится иметь дело на службе чаще всего? С военными, гражданскими или сенаторами?» – Спикер тяжело вздыхает, смотрит ему прямо в глаза, и отвечает: «С идиотами!»

Князь не слышал этого анекдота, поэтому смеялся искренне и от души.

– Ну, давай, рассказывай…– кивнул Консул.

– Я хорошо помню, как однажды в Парке вы сказали мне, что если у меня будут настоящие проблемы, я могу прийти к вам, – осторожно начал Князь.

– Конечно. Прекрасно помню.

– Так вот. У меня есть одна проблема. Глобальная проблема, я бы даже сказал – стратегическая…

– Дай-ка угадаю, – перебил его Консул. – Эта проблема называется «Фармакия Индастриз». Я прав?

– Господин Консул, вы всё понимаете, вы видите ситуацию лучше меня. Что мне сделать, чтобы получить хотя бы маленькую дольку? Хоть десять процентов от их рынка? Я готов нести все необходимые расходы, в надежде, что они окупятся с лихвой, – добавил он, взяв в руку изящную чашку кофе, принесённую безмолвным секретарём.

– Долька в десять процентов сделает тебя миллиардером. Не так ли? – задумчиво проронил Консул.

– Я с огромным трудом снабжаю Новый Содом расходными материалами! – твёрдо продолжил Князь. – Но всё, что мне удаётся добыть, – это крохи, падающие со стола «Фармакии». Если закупаться на аукционе, это убьёт бизнес меньше, чем за год. Я знаю, что многие очень влиятельные люди проводят массу времени в моём Парке, и вы там тоже бываете. Я убеждён – это очень важный, общественно полезный бизнес. Буду честен, сейчас – я с трудом выживаю. А мне бы хотелось не только решить свои кадровые проблемы, но и самому продавать товар на аукционе.

– Я тебя понимаю, – согласился Консул. – Но и ты постарайся понять.

Он сделал глубокий вдох и посмотрел Князю прямо в глаза.

– Скажи мне, что в тебе заменили после того ранения?

Князь как будто ждал этого вопроса. Он опустил голову и начал перечислять:

– Лёгкие, сердце, селезёнку, пару рёбер и ещё много чего по мелочи.

– Вот видишь! Ты жив только благодаря тому, что Институт военной трансплантологии кого-то выпотрошил и подлатал тебя. А расходники для института поставила «Фармакия». Так что, в какой-то мере, ты обязан жизнью своему заклятому конкуренту. Мы, к сожалению, до сих пор не можем выращивать органы для экстренной трансплантации. Вот если бы правительство не остановило экспериментов в сфере модификации… Тогда, возможно, у нас не только были бы склады, забитые запчастями, но и нечто гораздо большее – Истинный Сын был бы уже здесь… Тогда все наши проблемы были бы позади…

– Не думал, что первые лица государства столь религиозны…– вскинул брови Князь.

– Я тебе больше скажу! В некоторых областях нас спасёт только явление Истинного Сына, – тяжело вздохнул Консул.

– Неужели всё настолько плохо? – спросил Князь, стараясь изобразить удивление.

– Очень плохо, поверь мне… Вряд ли кто-либо знает о положении дел в государстве больше, чем я. Если вдруг, сохрани Мать, Халифат всерьёз решит нас атаковать, нам крышка. У нас едва хватает людей на охрану границ и поддержание внутреннего порядка. Нормальных, боеспособных самцов практически не осталось, – сказал Консул, разводя руками.       – Гендерное просвещение – это прекрасно, но на тестостерон и боеспособность оно влияет удручающе. Мужчина-защитник, мужчина-воин стал вымирающим видом. Если бы не гарантированное взаимное уничтожение, Халифат вырезал бы нас за пару недель. Пустошь, в прямом смысле этого слова, висит на волоске. Про внутренние проблемы я вообще молчу…– вздохнул Консул, устало взмахнув рукой.

– Но пока Истинный Сын не с нами, проблемы решать нам, – тактично заметил Князь.

– Послушай, Князь, ты ведь неглупый молодой человек. Ты никогда не задумывался над тем, как успешно двигается твой бизнес? Ведь, по сути, в твоей нише экстремальных развлечений у Содома нет конкурентов. Борделей, в которых можно выпороть наглотавшуюся «ТриКокса» проститутку, полным–полно…

Он презрительно ухмыльнулся.

– Я не говорю о технопарках, с этими резиновыми куклами. В которых пасутся нищеброды и технофилы разных мастей. Но ты – единственный в своём роде. Особенный. Никогда не задумывался, почему?

– Ну, наверное, потому что мама всё прекрасно организовала, и мне осталось лишь только продолжить её дело.

– Не только. Твоё скромное «с трудом выживаю» – это одно из самых рентабельных предприятий в стране. Я понимаю, ты, как и любой активный бизнесмен, хочешь развиваться, но лучше всего оставить всё как есть. Поверь мне на слово, твой бизнес процветает благодаря договорённостям, достигнутым задолго до твоего рождения! – произнёс Консул, глядя на Князя из-под седых бровей.

– У Нового Содома есть много преданных друзей, но первенство «Фармакии» так трудно поколебать, что я вынужден отнимать ваше время, чтобы обсуждать этот вопрос, – изобразил смирение Князь.

– Поверь мне, – перебил его Сенатор. – Не стоит замахиваться на «Фармакию»! Не стоит даже заикаться о том, чтобы подвинуть её с рынка, хотя бы на пару процентов. Если произойдёт что-то подобное, то все друзья Содома, включая меня, будут абсолютно бессильны, – предупредил Консул и развёл руками.

Князь понимал, что всё кончено, и думал только о том, как удалиться, не теряя лица.

– А что касается твоей проблемы, – спокойно продолжал Консул, – …то у неё есть простое решение. Когда у тебя появится нужда в расходниках, просто пришли мне список, я всё улажу. Любой заказ, в разумных количествах и в разумные сроки. Это будет неплохое, взаимовыгодное партнёрство.

– Другими словами, Консул, вы предлагаете мне передать вам снабжение Парка? – переспросил Князь с едва скрываемой злостью.

– Только частично! Вольняшек можешь набирать так же, как и прежде, на свободной бирже…

То, что дальше говорил Консул, Князь уже не слышал. Тяжёлая волна ненависти прокатилась по всему его телу. Такого он не ощущал очень давно. Он смотрел сам на себя как бы со стороны, не понимая, что же с ним происходит. Чистая, ничем не замутнённая чёрная ярость клокотала внутри его груди, подкатывая к самому горлу.

Он прекрасно помнил, как такое случилось впервые. Он помнил стук крупнокалиберного пулемёта, крики бойцов Халифата и вкус крови во рту. Тогда он отнёс эту странную волну ярости к горячке боя и всплеску адреналина. Тогда она очистила разум, укрепила волю и привела к победе. Но сейчас он сидел в тёплом кабинете, его жизни ничто не угрожало, а огненный шторм бушевал в его груди с такой же силой. Это удивляло, радовало и пугало одновременно.

С трудом дождавшись паузы, Князь встал и как можно учтивее проговорил:

– Благодарю вас, Консул, что уделили мне время.

После чего стремительным шагом покинул кабинет.

– Я отомщу! Пока не знаю как, но обязательно отомщу, – говорил он вполголоса, идя по коридору. – Поганая «Фармакия», весь Сенат на корню скупили! Если вам маломоей Хиросимы, я вам устрою битву при Гавгамелах! – гневно продолжал он, стремительно спускаясь по мраморной лестнице.

Старый Консул откинулся в кресле, не спеша закинул ногу на ногу и широко улыбнулся, проводив Князя долгим, задумчивым взглядом.

– Вот это да! Надо же, как он кипит! Как вулкан. Так и брызжет лавой, – усмехнулся он. – Прямо обжигает! Того и гляди, взорвётся. Какой красавец! Весь в мать…– тихо сказал Консул, открыв на планшете фотографию длинноволосой, улыбающейся блондинки.

– Весь в мать… – задумчиво прошептал он, пристально глядя на экран.

27 Охота на фуру

– Оператор, мать вашу за ногу, куда подевалась штурмовая группа?

– Не могу знать, господин Полковник, Штурмовая не выходит на связь.

Седой Полковник в охотничьем камуфляже развернулся и оглядел свой командный пункт.

– Святой Милк! Кинь запрос на спутник, на командире – маяк, плюс на каждом бойце биометрия! – возмутился он.

– Уже запросил. Спутник их не видит. Вообще, – ответил молодой Оператор с погонами обер-лейтенанта, не убирая рук с сенсорной клавиатуры.

Перед ним стояли два огромных экрана, показывавшие картинку со спутников.

– Едрить твою в качель! – громко выругался Полковник. – Кто-нибудь, объясните мне, как можно потерять целую штурмовую группу?

– Не могу знать, мой командир! – ответил за всех Оператор.

– Ладно, запрашивай беспилотник. И выведи его на громкую, чтобы всем было слышно.

– «Небо 4-2», что видите? – спросил Оператор.

– «Крепость 1», на связи «Небо 4-2», ваш радиомаяк на месте, сигнал отличный. Биометрия на маячке показывает, что в кузове люди. Повторяю, кузов забит людьми. В кабине стрелков нет, только водитель.

Плавно качнув крыльями, разведывательный беспилотник сделал ещё один круг над фурой.

– Марширует на крейсерской, аж пыль столбом, – продолжил доклад равнодушный голос. – В инфракрасном излучении – выхлопы, как два факела. Свет не включил, видимо, идёт по приборам. Но сверху его прекрасно видно. Через пару минут будет на трассе. Съезд на пятнадцатом километре.

Голос оператора беспилотника звучал в динамиках командного пункта.

– Кто у нас есть рядом с пятнадцатым? – спросил Полковник, глядя на экран.

– Сейчас посмотрим…– ответил ему Оператор, не отрывая глаз от мониторов. – Так… Ближайший к развязке Седьмой Дорожный патруль Миротворцев, находится рядом с сорок девятым километром.

– Быстро разворачивай и гони их к пятнадцатому, на перехват, – приказал Полковник. – И передай, что я приказываю по людям не стрелять – только по колёсам. Там все безоружные, их надо брать аккуратно. Устроят мясорубку – могут забыть про бакшиш. И про премию на ближайший месяц. Вообще будут перед трибуналом отвечать! Так им и скажи!

– Вас понял, – ответил Оператор, выходя на миротворческую частоту.

– Командир, они развернулись и едут к пятнадцатому, – через пару минут доложил Оператор и добавил несмело:

– Только…

– Что только? – нахмурился Полковник.

– Они говорят, что на резервном счёте пусто, бакшиша нет, – неуверенно передал он.

– Вот ведь хмыри миротворные…– прошипел Полковник. – Сколько человек в экипаже?

– Двое.

– Передай им, пусть скинут нам данные, сейчас всё переведём.

– А что там с вертушкой? – спросил Полковник.

– Вылетают через пять минут, не позже.

– Чего так долго? – скривился Полковник.

– Никак не могут собраться. Вы же знаете, как они не любят срочные вылеты вне графика.

– Мать моя Аткинсон! А где же дежурная пара?

– Это и есть дежурная…

– Понятно… Опять нажрались, летучие свиньи!

Полковника перекосило, как от кислого.

– Седьмой докладывает, деньги пришли на резерв, и они любят вас в два раза сильнее, – доложил Оператор, на миг оторвав взгляд от мониторов.

– Любят они… Ага… Наёмники проклятые, – выругался командир.

– «Крепость 1», это «Небо 4-2», докладываю: фура выехала на шоссе. Включила фары и габариты, прибавила скорости. Шпарит на максималке, по крайней левой полосе, – доложил голос из динамиков.

– Вот сейчас штрафов насобирает…– усмехнулся Оператор и продолжил, переключив частоту:

– Седьмой, докладывайте, как догоните фуру.

– «Крепость 1», это Седьмой, ожидаем прямого контакта через полминуты, – весело отрапортовали Миротворцы.

– Во как разогнались-то, от жадности… – проворчал Полковник.

– «Небо 4-2», доложите, как увидите, – передал Оператор.

– «Крепость 1», это «Небо 4-2», вижу Седьмой патруль рядом с фурой. Фура движется в крайнем левом ряду.

– Седьмой, попробуйте тормознуть по-хорошему, – приказал Полковник.

Завывая сиреной, патрульная машина повисла на хвосте у фуры.

– Приказываю снизить скорость, принять вправо и остановиться! – неслось из динамиков. – Повторяю, немедленно снизьте скорость…

– Сейчас, снизим, – пробормотал Илия и, упершись руками в руль, изо всей силы ударил по тормозам. Патрульная машина в страхе шарахнулась в сторону, с трудом избежав столкновения. А Илия рассмеялся и снова нажал на газ.

– «Крепость 1», это Седьмой, на приказы остановиться не реагируют.

– Хорошо, Седьмой, тогда пробейте им колёса, только аккуратно. Постарайтесь не уронить.

– Вас понял, «Крепость 1», выходим на исходную, – ответили Миротворцы.

– «Крепость 1», это «Небо 4-2», вижу вспышки рядом с фурой.

Голос оператора беспилотника был таким же невозмутимым.

– Седьмой докладывает, у них катки из кевлара, или из чего пожёстче, не пробить, пули отскакивают.

– Вот барыги проклятые, всю страну уже распродали… Ну вот как можно защищать такое общество, где даже военные колёса будут списаны, украдены и пропиты! – рычал Полковник на весь КП.

– Седьмой спрашивает, что им делать, – виновато доложил Оператор.

– Что делать?! Как будто они не Миротворцы, пусть пробьют задние колёса, может, у них кевлар только на передке.

– Седьмой говорит: сейчас попробуем.

– Мать моя Морган! Не надо пробовать! Надо делать! Пробует большая собачка на маленькую! – орал Полковник, багровея от досады.

– «Крепость 1», это «Небо 4-2», вижу вспышки. Повторяю, отчётливо вижу вспышки у ведущих колёс.

– Седьмой, это «Крепость 1», доложите обстановку! Седьмой, не молчите, что там у вас?

– «Крепость 1», это «Небо 4-2», фура машет хвостом, повторяю, фура агрессивно маневрирует!

– Докладывай, что видишь! Фура потеряла управление? Перевернулась? Что с ней?

Полковник вцепился в стол, нависая над Оператором.

– Это «Небо 4-2». Никак нет! Фура пытается сбросить Семёрку в кювет. Повторяю, манёвром толкает в кювет!

– Оператор, где, мать их, вертушка?

Полковник обвёл взглядом КП.

– Вертушка взлетает, – отозвался тот.

– Сколько ходу до казармы?

– Семь с половиной минут, Полковник.

– Поторопи этих паралитиков! Их же подняли по тревоге!

– «Крепость 1», это «Небо 4-2», фура скинула Семёрку в кювет. Повторяю, Семёрка в кювете.

– Седьмой, это «Крепость 1», доложите обстановку.

– «Крепость 1», это Седьмой, мы на обочине.

– Можете продолжить преследование?

– Никак нет! Без помощи не сможем, мы лежим на крыше, вверх колёсами.

– Вот дебилы… Так, Оператор, передай барыгам, пусть у этих двух ослов бакшиш заберут обратно! С элементарными задачами не могут справиться! – брызгал слюной Полковник. – Оператор, где вертушка?

– На подходе к казармам, господин Полковник.

Тем временем фура продолжала бег по шоссе, обгоняя редкие автомобили. Илия крутил баранку и радостно улыбался, мурлыкая себе под нос какую-то песню. Время от времени он откусывал маленькие кусочки халвы. Доехав до неприметной развязки, Илия свернул с шоссе и оказался на извилистой бетонной дороге, ведущей к Пустоши. «Больше газа – меньше ям! Есть работа слесарям!» – пробормотал он, включая автопилот и приборы ночного видения.

– «Мотылёк 5», вы видите фуру?

– «Крепость 1», это «Мотылёк 5», визуального контакта не подтверждаю. Виден только радиомаяк.

– Значит, опять свет вырубил, – проворчал Полковник.

– «Крепость 1», это «Небо 4-2», вижу вертушку на радаре, ухожу на второй эшелон.

– «Мотылёк 5», вы сможете пробить движок?

– «Крепость 1», это «Мотылёк 5». Пока катит по серпантину – рискованно, вдруг сорвётся. Но, как только выйдет на прямую, будем стрелять.

Вертолёт с грохотом пронёсся в нескольких метрах над фурой. Илия улыбнулся и проводил его довольным взглядом.

– Интересно, куда они так ломятся? – спросил сам себя Полковник.

– Там в горах, недалеко от Пустоши, есть медные шахты, очень глубокие. Может, они туда бегут или вообще собрались в Халифат? Дорога ведёт как раз в ту сторону, – размышлял вслух Оператор.

– Что они там забыли? Эти шахты давно затоплены.

– Возможно, что затоплены не все. А может быть, есть что-то, чего мы не знаем.

– Великая Мать! Да как можно нести службу в таком бардаке. Не то что разведданных, элементарной информации нет. Одни догадки, – выругался Полковник.

В предрассветных сумерках фура продолжала карабкаться по серпантину. Вертолёт нарезал круг за кругом над горной дорогой. Наконец, фура выскочила на прямой участок шоссе. Илия вдавил педаль в пол, и, грозно рыча турбиной, машина рванула по прямой дороге. Вертолёт прошёл над ней, готовясь занять позицию для обстрела.

И в этот момент из предрассветной мглы позади фуры появился огромный чёрный внедорожник. Откуда он взялся на узкой провинциальной дороге и куда так спешил, было неизвестно. Упершись в фуру, загораживающую дорогу, он начал лихорадочно сигналить, требуя уступить дорогу.

– Да куда же ты лезешь… – пробормотал Илия, глядя то в зеркала, то на заходящий на атаку вертолёт.

Но разъярённый водила всё-таки поймал момент и, бешено ускорившись, рванул в открывшуюся створку. В то же мгновение он увидел вертолёт Охотников, заходящий прямо на фуру.

– Приказываю немедленно остановиться! Повторяю! Немедленно остановитесь или мы будем стрелять.

Чёрной внедорожник испуганно шарахнулся в сторону и замер на обочине. Илия только улыбнулся, откусил халвы и снова нажал на газ.

– «Крепость 1», это «Мотылёк 5». На требование остановиться не реагирует, – раздалось из динамиков на командном пункте.

– «Мотылёк 5», огонь по готовности! – ответил Оператор.

Увидев, что вертолёт заходит для атаки, Илия ещё раз глянул на автопилот и упал на сидение. Раздался грохот выстрелов и стук пуль по корпусу грузовика.

– «Мотылёк 5», доложите о результате.

– «Крепость 1», это «Мотылёк 5». Результат отрицательный. У него бронированная кабина. Интенданты почти все такие. Водилы на них ещё минную защиту вешают, броню на капот и стёкла усиливают. Чтоб не грабили, груз-то ценный…

– «Мотылёк 5», это «Крепость 1». Попробуйте бронебойными, – нетерпеливо ответил Полковник.

– Бронебойных нет, – ответили с вертушки.

– Что значит нет? Вы что, их пропили?

– Их у нас уже полгода как нету!

– Как полгода нету? – ошалело протянул Полковник.

– Эй, комрады, Полковник спрашивает, где бронебойные?

Через мгновение в динамиках раздался нестройный хор бойцов, прокричавших в один голос:

– Спросите Канцлера!

Тем временем фура, не снижая скорости, неслась по направлению к шахтам.

– Полковник, через 10 минут они будут там, – негромко заметил Оператор.

– Можете точно сказать, где вход в шахту? – спросил Полковник, обводя взглядом командный пункт.

– Никак нет. Нам это неизвестно, – ответил Оператор. – Точнее – известно, но только предположительно. Мы знаем, где главный вход, а есть ли там ещё, толком никто не знает.

– «Мотылёк 5», это «Крепость 1». Приказываю любой ценой остановить грузовик, не разбивая содержимого. Там дети – целая фура, если верить датчикам. Это куча денег! Не остановите, их угонят в Халифат. Придумайте что-нибудь! – почти умолял Полковник.

– «Крепость 1», это «Мотылёк 5». Насколько вам важен водитель?

– Вообще неважен! Жгите его заживо, к едрене фене, главное – дети в кузове.

– «Крепость 1», это «Мотылёк 5». Вас понял. Готовлюсь к стрельбе.

И прибавил с усмешкою:

– Сейчас поджарим!

Только что вставшее солнце освещало прямую дорогу, ведущую в сторону горного хребта. Каждые две минуты Илия смотрел то на часы, то в сторону гор. Стрелки на приборной панели горели ровным красным цветом. Дорога была полностью пуста.

– Мы успели, почти успели, – радостно проговорил Илия. – Так, интересно, а куда делся вертолёт?

Не успел Илия закончить фразу, как мощный удар наклонил фуру. Через мгновение из раскуроченного капота повалил сизый дым. Яростно виляя, ставший почти неуправляемым, тягач беспомощно замер на обочине.

– «Крепость 1», это «Мотылёк 5». Цель успешно поражена! Остановилась на обочине. Не горит.

– «Мотылёк 5», это «Крепость 1». Чем вы их приложили?

– Из пушки. Сразу бы сказали, что вам водила не нужен, мы бы не порхали столько времени, – усмехнулся вертолётчик.

– «Мотылёк 5», высаживайте десант, срочно эвакуируйте детей.

– «Крепость 1», это «Мотылёк 5». Вас понял, приступаю к эвакуации.

Через минуту Охотники окружили фуру и запрыгнули в кабину. Оглушённого Илию, с кровью, текущей из ушей, грубо бросили на землю.

– Где дети? – прокричал ему командир Охотников.

– Что? – переспросил Илия, моргая глазами.

– Где дети? – командир кричал ему прямо в лицо.

– Какие дети? У меня нет детей!

– Так, всё ясно. Этого придурка в наручники. Быстро вскрывайте фуру.

Тотчас же лязгнули двери контейнера, и из него с жалобным блеянием стали выскакивать овцы, одна за другой.

Илия смотрел на овец и довольно улыбался. Наконец, последнее животное покинуло фуру, и всё стадо собралось вместе, испуганно блея. Увидев это, командир Охотников подошёл к нему и снова повторил свой вопрос:

– Где дети?

– Здесь нет детей, только овцы, – ответил ему Илия и с облегчением рассмеялся.

28 История Айши

– Нет, красавица, – голос Айши звучал зло и твёрдо. – Я расскажу!

Она вытерла губы и обвела всех пронзительным взглядом.

– Я родилась и выросла на землях Федерации. Отец говорил, что там лучше идёт торговля. Моя мама была родом с равнины. Стройная, голубоглазая блондинка, безумно красивая, она любила отца, но не спешила принимать ислам.

– Все его родственники шипели от злости, и только дедушка молил Аллаха о милости. Ведь Аллах милостив и милосерд. Но однажды в мой дом вломились эсэсовцы. Целая зондеркоманда! В тылу Миротворцы, впереди эти мрази!

– А эсэсовцы – это кто?

Люба смотрела на Айшу круглыми от удивления глазами.

– СС – Социальная Служба, – поморщилась Айша. – Их руками шайтан отнимает детей у родителей. Меня и моих младших братьев-близнецов забрали из семьи за то, что отец выпорол их пару раз. Потом мы узнали, что на нас настучал сосед-содомит. Папа ему не нравился…

– Когда нас увезли, съехался весь наш род. Приехали родственники из самых отдалённых селений. Сначала они собрали денег и наняли адвокатов, потом хотели подкупить судью, но ничего не помогло.

– А у наших родителей получилось! Без подкупа и взяток, – заметила Вера.

– Тот судья ненавидел мусульман больше, чем остальных Несогласных. Так что меня и братьев, в конце концов, отправили в приёмные семьи.

– И ты оказалась с двумя «мамами»?

– Нет! С двумя «папами»!

– У нас похожие истории…

Вера криво улыбнулась, глядя себе под ноги.

– Мама и папа сходили с ума, не зная, где я, – продолжала Айша. – Поначалу мои приёмные не разрешали мне выходить из дому, но я вела себя смирно и была послушной. Я собрала всю свою ярость в кулак и поклялась именем Аллаха, что сбегу. Я рассказывала этим содомским свиньям, как отец меня бил, не кормил, заставлял носить никаб, и как с ним было плохо, и как теперь с ними хорошо. Уже тогда я чувствовала сердцем, что: «Джихад – это обман»!

– Через пару месяцев, когда они немного расслабились, я попросилась поиграть на детской площадке. А чуть позже я приметила женщину, завязывавшую платок не так, как остальные. И пока один из моих «папашек» болтал с какой-то шармутой, я передала ей записку с адресом дедушки, который, хвала Аллаху, помнила наизусть. Я и знать не знала, что за информацию обо мне назначена такая награда, что простой человек может до конца своих дней не думать о деньгах! – сказала Айша, сверкнув чёрными глазами.

– А потом, среди ночи, в дом ворвались мои родственники. Помню, мой дядя спросил меня, показав на моих приёмных: «Как они с тобой обращались?» Я поняла, что если скажу, что плохо, он их убьёт, не раздумывая. Поэтому я ответила, что хорошо, и они их просто связали. Мы с дядей и мой отец с близнецами поехали в Имамат по разным дорогам. Наша машина проехала без затруднений, а отец напоролся на патруль. Мы уже были в розыске, их опознали, и отец принял бой. И он, и мои братья погибли.

– Сочувствую…– вздохнула Надя.

– А вы спрашиваете, почему я выхожу на охоту? ИншАллах! За отца и братьев я настреляю столько мушриков, сколько смогу!

На некоторое время над Минным Городом воцарилось молчание. Первой его нарушила Айша.

– Слушайте, у меня один вопрос… Всегда хотела спросить… Я вот не пойму, как так получилось, что жалкое меньшинство не только пришло к власти, но и заставило всех остальных отказаться от своих взглядов?

– Убеждением, умом и настойчивостью. Всё как всегда, – ответила Надя. – Церковь ослабела, и они этим воспользовались. Постепенно, шаг за шагом, они заставили всех поверить в свою ложь. И заткнули рты тем, кто видел мир иначе. Тех, кто так и не отказался от своих верований, объявили Несогласными и лишили гражданства.

– Вот так просто? – вскинула брови Айша.

– Нет, не так просто…– нахмурилась Надя. – У них была стратегия. Отработанные технологии промывания мозгов. Окно Овертона и Спираль Молчания.

– Никогда не слышала об Овертоне и Спирали…– покачала головой Айша.

– И про «Римскую формулу» не слышала? – удивилась Надя.

– Нет. Расскажи! – кивнула Айша.

– В древности жил один учёный. Католик и социолог, профессор Интровинье. Кажется, в Италии, я точно не знаю, – задумчиво начала Надя. – Он очень точно описал, как можно уничтожить любую часть общества, при полной поддержке простого народа. Он очень внимательно изучил то, как действовал Гитлер против евреев, и понял, что их уничтожение чётко вписывается в три шага. Так родилась «Римская Формула».

Надя глубоко вздохнула и посмотрела на Айшу.

– Её суть заключается в том, что если правильно провести обработку общества в три этапа, то можно уничтожить кого угодно. Евреев, христиан, мусульман, без разницы.

– Уничтожить – в смысле убить? – нахмурилась Айша.

– В конце концов, убить. При полной общественной поддержке.

– Вот так просто? – приподняла бровь Айша.

– Нет, не просто, и не сразу. В «Формуле» есть три обязательных этапа. Если перепрыгнуть через любой из них, ничего не получится, люди не поймут. Начнётся брожение, недовольство… Но если чётко следовать «Формуле», обычно всё получается.

– И федерасты следовали этой формуле? – спросила Айша.

– В точности. Вздохнула Надя. – Сначала они начали первую фазу, «Нетерпимость». Продажные писаки развернули настоящую травлю в сети. Писали про христиан статьи, снимали фильмы, рисовали карикатуры. Вся сеть была забита рассказами о том, что христиане виновны во всех ужасах патриархата. Что именно они ответственны за угнетение и дискриминацию сексуальных меньшинств. Что они угнетали женщин, веками обворовывали общество и виноваты во всех его бедах.

– Потом, когда народ увидел в нас врагов, наступил второй этап – «Дискриминация».

– Забавно, – усмехнулась Айша. – Но эти смрадные псы везде кричали, что только они и борются с дискриминацией.

– Конечно! Именно так всё и задумывалось! Чем громче меньшинства вопили о своей борьбе, тем меньше свободы оставалось у большинства, и тем тише звучал его голос. И в какой-то момент стало казаться, что все мыслят категориями воинствующей содомии.

– Позже, когда поменяли законы, люди уже не возражали. Христиане не могли преподавать в школах, быть госслужащими, врачами и занимать любые руководящие должности. А чуть позже, по жалобе «Ассоциации Радужного бизнеса», были введены двойные налоги, убившие почти весь бизнес, которым владели христиане.

– Когда градус ненависти вырос достаточно, началась третья фаза – «Гонения». По всей Федерации прокатилась волна погромов. Жгли церкви, громили оставшиеся магазины, грабили дома богатых христиан. Калечили, убивали, насиловали.

– А что Миротворцы? – спросила Айша.

– Они просто смотрели и смеялись. Они говорили, что всё, что нужно, – это отречься от веры и подчиниться законам государства. Многие отрекались. Но были и те, кто не согласился. С тех пор нас называют «Несогласными».

– Я помню это время, хоть и смутно, – нахмурилась Айша, проведя по затвору своей винтовки. – Мой папа, вместе с другими мужчинами, стоял на страже, охраняя мечеть. Но к нам они тогда почти не лезли. Знали, что сразу получат отпор.

– Именно тогда, под предлогом защиты христиан, Сенат выдвинул идею с резервациями. Часть Несогласных переселилась туда. Часть осталась в Особых Районах, среди отбросов общества. Моя семья в том числе. Ну, а что было дальше, ты знаешь не хуже меня.

– Конечно, знаю. Нападение на мечети и Новый Джихад. Мы встали и дали отпор этим мразям. Нас поддержали братья из Имамата, началась война. Мы защитили свою веру, приняли бой и победили.

– В Федерации так не считают…– вполголоса возразила Надя. – Они считают Пустошь своей территорией.

– Я знаю! – воскликнула Айша. – Но Пустошь – это земли ислама. Что бы ни говорили по ту сторону границы!

Над развалинами повисла тяжелая тишина.

– Не понимаю, почему вы бездействовали? – вновь спросила Айша. – Почему не сражались? Когда отнимали ваших детей, запрещали молиться, а потом и вовсе сделали вас людьми второго сорта? Почему не взяли в руки оружие и не выбили дух из этих тварей?

– Мы христиане! – Надины глаза сверкнули в сумерках. – Ненависть не наш метод, – отчеканила она.

– А какой ваш метод? Любовь?

– Не только, ещё проповедь, просвещение…– ответила та не слишком уверенно.

– Я согласна, – с жаром ответила Айша. – Добродетель – великая сила, но если кротких слов не слушают, нужно брать в руки меч! После Мекки наступает Медина, а после мирной проповеди – беспощадный джихад!

– Кто такие Мекка и Медина? – спросила Надя.

– В Мекке пророк Мухаммед, да изольётся над ним мир, увещевал язычников мирным словом, а в Медине умма обнажила меч. Вам тоже надо было браться за оружие, сейчас бы не бегали по горам…

Над развалинами вновь повисло тягостное молчание. Сёстры смотрели в разные стороны, не зная, что ответить Айше.

– Самое страшное не в том, что они не делают всего того, что предписал делать Аллах. Таких и у нас в Имамате достаточно, – продолжила Айша. – Придите в любую мечеть на утренний намаз – там полтора человека. Старики да молодёжь, вроде меня. А ведь намаз – один из столпов ислама! Но это не самое страшное. Самое страшное в том, что федерасты не запрещают того, что Аллах заповедал почитать запретным. Они низложили само понятие «харам», – шумно выдохнула Айша. – По сути, они отменили добро и зло. Поменяли их местами. Они назвали свои извращения особенностями и смешали болезнь и здоровье. Но, как ни называй чуму, она чумой и останется! Но вот что я скажу: содомия – это болезнь, а шариат – лекарство, и каждый воин Аллаха, как хирург, должен быть готов ампутировать содомскую заразу, вместе с головой.

Айша несильно ударила прикладом о землю, в подтверждение своих слов.

– Слушай, ты вправду готова убить человека только за то, что он содомит? – спросила Вера, пристально глядя на Айшу.

– Я скажу тебе честно. Лично мне без разницы, кто с кем спит. Долбитесь с кем хотите! С ишаками, собаками, кошками… Да хоть со змеями – мне плевать! Тех, кто грешит за запертыми дверями, – судит Аллах! Только не надо лезть в мою жизнь и мою постель со своей пропагандой. У меня есть шариат, и я знаю, как мне жить! – яростно выдохнула Айша.

– Так ведь нет! Эти мрази так всё вывернули, что они могут свободно проповедовать свою содомию, а вот я не могу рассказать о шариате. То есть им можно, а мне – нельзя! Они проводят свои парады, учат разврату детей и школьников. Они вытаскивают свой позор на общее обозрение и заставляют к нему присоединяться. Они тащат свой содом в каждый дом. Не спрашивая его обитателей, нужен он им или нет!

– У нас, в Имамате, такой пропаганды нет и никогда не было, – продолжила она. – У нас, кстати, и чумы почти не было. Так, всего несколько случаев. Объявили карантин, выловили пару модификантов, и всё!

– А у нас их сотнями отстреливали.

Вера, как самая старшая, смутно помнила то время.

– Хорошо, что все они были в реестре, и Охотники знали, где искать. От чумы у нас много народу полегло. Но, слава Богу, нашей семьи она не коснулась!

– Папа всегда говорил, что чума – это наказание Божие! И если народ не раскается, то придут ещё худшие беды, – добавила Надя.

– Ваш Папа был прав, – подтвердила Айша уверенным голосом. – Если умма не может навести порядок в своём доме, тогда Аллах сокрушит его.

Наконец, Айша встала, надев рюкзак и винтовку.

– Уже темнеет, и мне пора. Воистину, если бы у меня были братья, я позвала бы вас в свой дом, но мои братья мертвы, а двоюродные племянники совсем молоды.

– Я чувствую, что в Имамате мы получим такое предложение ещё не раз, – проронила Вера.

– Конечно, а как вы хотели?! – громко рассмеялась Айша. – Не обижайтесь на них! Просто вы очень красивые. А голубые глаза кружат головы нашим мужчинам, – с улыбкой продолжила она. – ИншАллах, пусть каждая из вас встретит молодого и смелого мусульманина, и больше никогда не будет вздрагивать от страха и думать о куске хлеба. Но на всё воля Аллаха!

– Послушайте меня! – добавила она серьёзно. – Вон там выход из Минного Города. Пешие Охотники сюда не заходили со времен чумы. Так что на патруль вы вряд ли нарвётесь. Сюда иногда залетают дроны-разведчики. Очень редко. Боятся, что их собьют, и правильно делают. Как выйдете из ущелья, идите вдоль хребта. Смотрите под ноги. Сканер забирайте, он вам нужнее, чем мне.

– Спасибо…– ответила за всех Вера.

– Дождитесь рассвета и идите! Я ухожу, прощайте! Пусть Аллах устроит ваш путь по землям ислама! Маа салам!

– Спасибо, Айша! И тебе мир! – сказала Любочка, обнимая Айшу.

– Надя, она говорила правду? – Вера сидела на камнях и смотрела вслед уходящей Айше.

– Да, ты же сама видела. Браслет показывал, что она не лгала.

– А может, она искренне заблуждалась? – не могла успокоиться Вера.

– Можешь повернуть назад, если хочешь, сестра! Но сейчас у нас нет выбора. Нужно идти вдоль горного хребта и постараться дойти до резервации. Если хочешь. А если нет – можешь возвращаться в царство содомии!

Вера опустила голову и ничего не ответила.

29 Чайная церемония

– Кацуми, деточка моя, оставь ноты, отложи сямисэн, ты мне очень нужна!

– Да, конечно, Ока-сан! Вы взволнованны, что случилось? – спросила молодая, хрупкая японка в кимоно, убрав с колен трёхструнный японский сямисэн, отдаленно напоминающий лютню, и низко поклонившись своей наставнице.

– Случилось так, что нам необычайно повезло. Мне, дому Накамуро, но особенно тебе. Послушай меня, это очень важно!

– Я слушаю, Ока-сан! – произнесла девушка, покорно склонившись перед главой своего дома.

– Ты знаешь, в какую сумму мне обходится воспитание каждой гейши! – сурово начала хозяйка. – Кимоно, сумочки, парики и косметика! Жильё и питание. Уроки музыки и всё остальное. Всё это огромные деньги, которые я взяла в долг. И я не считаю своего времени. Тебе известно, что самые рискованные вложения – в людей. И я вкладываюсь в тебя.

– Я не подведу вас, Ока-сан! Вы не разочаруетесь! Как бы ни были велики затраты, я сделаю всё, от меня зависящее, чтобы ваши вложения вернулись к вам с прибылью! Я не подвела вас на мидзуагэ, не подведу и впредь.

– Ой, брось ты! Аукцион по продаже девственности никогда не покрывал всех затрат на обучение! – фыркнула глава дома.

– А как же Ханако, Ока-сан?

– Это всего лишь исключение из правил! И поверь мне, это ничего не значит!

Хозяйка презрительно махнула рукой.

– Да, Ока-сан! – смиренно согласилась девушка.

– Твоё мидзуагэ покрыло значительную часть расходов, но сегодня появилась возможность в один визит закрыть все оставшиеся долги. И тогда для тебя откроется путь к переходу от майко к гэйко. Ты станешь полноправной гейшей!

– Это какой-то праздник? – удивилась девушка.

– Нет. Всего один клиент. Только очень необычный!

Наставница казалась очень серьёзной.

– Я знаю этого клиента? – с интересом спросила гейша.

– Его никто не знает. Его секретарь позвонил с утра и попросил прислать к нему вечером девушку, самую искусную в чайной церемонии.

– Ну, это несложно…

– Нет, это очень сложно! – воскликнула наставница, нахмурив брови. – И очень ответственно! Не думай, что если мы не в Японии, то никто не разбирается в чайном действе! Здесь полно утончённых гурманов, не менее требовательных, чем в Киото!

– Да, Ока-сан. Простите меня!

Кацуми склонила голову в поклоне.

– Этот человек не снимает маски и всё делает под покровом тайны. Может быть, он политик и вынужден скрывать свою ориентацию. Он хочет видеть тебя вечером, но оплатил полный день! По двойному тарифу, и округлил до неприлично большой суммы, сказав, что это чаевые. Но не это главное! Через своего секретаря он спросил, сколько ты должна дому, и заявил, что готов покрыть все расходы, если ему понравится церемония.

– Это какое-то безумие, Ока-сан! Прошу прощения, но это похоже на обычный мужской трёп.

– Сначала я тоже так думала, – согласилась Ока-сан. – Но потом я навела справки и узнала, что около года назад одна из девушек из дома Исикава угодила этому таинственному господину. В результате он покрыл все её долги. И она смогла перейти в статус полноправной гейши и жить вне дома.

– Мне собрать всё необходимое, Ока-сан?

– Нет, всё, что нужно для церемонии, у него есть. Нужна только ты.

– Да, Ока-сан, я вас не подведу, можете на меня положиться, – уважительно отозвалась юная гейша и замерла в глубоком поклоне.

Широкий пояс кимоно был затянут слишком туго и немного стеснял дыхание. Кацуми вновь оглядывалась по сторонам. Домик для чайной церемонии был обставлен почти идеально. Строгий минимализм соседствовал со вкусом и утончённостью. А ниша токонома была просто великолепна.

В ней стоял изысканно простой букет экибаны, а рядом с миниатюрной копией Венеры Брассемпуйской, более известной как «Дама с капюшоном»; одного из старейших изваяний Великой Матери, курились благовония. На свитке какэмоно красовалась репродукция «Сон жены рыбака» великого Хокусая. Забавно и со вкусом.

Наконец, пол под циновками скрипнул, и на пороге появился хозяин. Он не спеша сел на циновки у входа в домик. Кацуми поприветствовала его глубоким поклоном. Он поклонился в ответ с таким достоинством, с которым кланялись разве что японские князья во времена сёгуната. Кацуми, строго соблюдая древний ритуал, вновь поклонилась ему, прижимая ладони к полу. Только после этого она смогла разглядеть его как следует.

Он был одет в парадный охотничий китель с кучей наград, и чёрную маску, закрывающую лицо.

«Ох уж эти мужчины! Остаются детьми в любом возрасте, – подумала про себя Кацуми, – Он хочет, чтобы я разгадывала эти загадки, это не так уж и сложно». Но поскольку гость пребывал в полном молчании, Кацуми решила не спешить с разговорами и подала гостю прекрасно приготовленный тофу-кайсэки, простой обед, служащий прелюдией к чайной церемонии.

Пока вода в тягама, массивном котле, медленно нагревалась, Кацуми смогла рассмотреть нагрудные знаки и медали, которые украшали парадный мундир её гостя. Как и любая уважающая себя гейша, Кацуми знала наизусть все государственные награды и знаки отличия.

«Так…– мысленно перечисляла она, медленными и выверенными движениями взбивая бамбуковым венчиком ароматный и густой маття, молотый зелёный чай. – …три нашивки за ранение, медаль “За доблесть в особых условиях”. А вот “За отвагу при разминировании”, “За военные заслуги”, “За доблесть при охране федеративных границ” и знак “Участник боёв при Чёрной долине”. А у него внушительный послужной список… И он не так молод, как кажется, если успел отличиться в “Долине”». Бамбуковый тясэн изящно двигался в её умелых руках. Наконец, она налила чаю в великолепный тяван, чашу для чаепития, и подала гостю.

– А ты красивая…– медленно проговорил гость, сделав длинный глоток.

– Вы тоже очень красивы, но вы лишаете меня счастья увидеть вашу красоту, и всё, что мне остаётся, – это любоваться великолепием вашего парадного мундира, – тотчас же ответила Кацуми. Это была реплика на грани фола, и она прекрасно это знала, но решила рискнуть.

– Прошу прощения… – поклонился гость, – …я всего лишь хотел сказать нечто, не произнося ни слова.

– Что же, мой господин?

– То, что мой китель украшен медалями, тело – рубцами, а сердце – шрамами.

– Что я могу для вас сделать? – спросила Кацуми, мысленно благодаря богов за то, что через густые белила не видно, как её лицо залилось краской.

– Чаю…– просто ответил он.

Следующие минуты, показавшиеся Кацуми часами, она полностью сосредоточилась на церемонии. Пару раз краем глаза она видела, что лицо её гостя вздрагивает, как от судороги. Наконец, когда всё было закончено, она с глубоким поклоном предложила гостю сладости, завершающие чаепитие. Он взял их, но продолжал сидеть в полном молчании, чем окончательно смутил юную гейшу.

– Ваш домик так прекрасен, – с трудом произнесла она, пытаясь хоть как-то спасти положение.

– Это не мой. Это мамин… Она практиковала чайную церемонию. А я её терпеть не мог. В детстве не знал, как дождаться конца, когда был маленьким. А когда стал постарше – мог сбежать на середине. В знак протеста.

Гость опустил голову и вновь содрогнулся несколько раз.

– Мама была единственной, кто любил меня бескорыстно. Единственным человеком, которому ничего от меня не было надо.

– Господин! Мне тоже ничего от вас не надо. Ведь вы так щедры… Мне хотелось от вас лишь одного… Чтобы вы попробовали сладостей. И ничего более, – сказала Кацуми, глядя на гостя в упор.

После этого она увидела, как медленным движением он снял с себя плотную парадную маску и, посмотрев на неё красными от слёз глазами, молча показал её изнаночную сторону, прилегавшую к лицу. Под вырезами для глаз были искусно приклеены две полоски медицинского поролона, надежно впитывавшего слёзы. Кацуми вскрикнула, прикрыв рот веером, когда увидела его лицо.

– Что? Теперь узнала? Я прекрасно помню, где мы с тобой виделись. На приёме в Министерстве нравственности. Это был твой дебют. Ты тогда очень волновалась, но была прекрасна.

– Спасибо, Ваша Милость.

– Только с настоящими гейшами я могу быть самим собой. Ведь, что бы они ни увидели, – всё это останется тайной.

– Всегда, мой Князь, – промолвила Кацуми, глубоко поклонившись.

– Церемония… Домик. Запах чая… Здесь единственное место, где я ещё хоть что-то чувствую. Здесь я могу вновь ощутить мамино прикосновение, как дыхание ветра. Два года в Пустоши надломили меня. А безвременная мамина смерь – сломала окончательно. И вот в итоге… Я уже почти забыл, что такое чувства! – воскликнул Князь, смахивая слезу. – Я управляю Содомом, жёстко и эффективно. Но, находясь среди самых прекрасных юношей и женщин, я ничего не ощущаю. Вообще! В этом есть своя ирония, не правда ли? Владеть лучшей в мире пасекой и не чувствовать вкус мёда… Разве это не смешно?! – спросил Князь с горькой усмешкой.

Кацуми смотрела на него, широко раскрыв глаза.

– А теперь… оставь всё как есть и иди. Ты сделала всё, что могла, дай мне немного побыть одному.

Кацуми молча поклонилась и, встав с колен, короткими шагами пошла к выходу. Отодвинув ширму и выйдя, она поклонилась ещё раз. Но Князь молча смотрел в пустоту.

Увидев заплаканное лицо Кацуми, Ока-сан всплеснула руками:

– Милая, что он с тобой сделал? Клянусь духами предков, я узнаю, кто это, и расскажу всем о его поведении. И больше ни одна настоящая гейша не переступит его порог…

– Нет, Матушка, – остановила её Кацуми, вытирая глаза. – Он ко мне даже не притронулся. Просто… – рыдала она, обнимая свою наставницу, – …просто он чувствовал такую боль, а я… – продолжила она, всхлипывая, – …я ничем не смогла ему помочь. Вообще! Простите меня! Я никуда не гожусь, Ока-сан! – приговаривала она, заливаясь слезами.

– Странно…

Глава дома Накамура обняла свою воспитанницу ещё крепче и прошептала на ухо:

– Но за полчаса до твоего приезда звонил его секретарь и передал, что его патрон выражает своё восхищение твоим искусством, и что он испытывает чувство глубокого удовлетворения.

– Да-а?.. – протянула Кацуми, вытирая слёзы.

– Да. Деньги за твоё обучение на нашем счету. А теперь скажи мне, кто он, и что же там произошло.

– Он сидел в мундире и не снимал маски. Мы почти не разговаривали. Он пил чай, смотрел на меня и ничего более. Наверное, он утончённый любитель чайного искусства, – задумчиво произнесла она.

30 Воспоминания

– Не бойся, сестра! Скоро всё кончится. Очень скоро… Потерпи ещё немного.

Любочка понимала, что спит и тем не менее внимательно вслушивалась. Голос, говоривший с ней, был совсем не похож на тот, к которому она привыкла. Это был совершенно другой голос… На мгновение ей показалось, что он принадлежит человеку.

– Кто ты? – спросила она, вглядываясь во тьму.

– Милая! Ты не представляешь, как долго я тебя ждал!

– Кто ты?

– Я Илия, – спокойно ответил голос.

– Илия, скажи мне, когда это кончится? Когда мы придём в резервацию? Мы туда попадём или нет?

Но лишь темнота и молчание простирались вокруг.

– Илия! Ответь! – прокричала Любочка что есть сил и проснулась от собственного крика.

«Неужели Вера права, и я попросту схожу с ума? Раньше голос был всегда один, а теперь их стало двое…» – прошептала Люба. Она хотела поделиться тем, что услышала, но решила промолчать. Папы, который защитил бы её от нападок Веры, больше не было рядом.

Холодная тьма висела над Пустошью. Старшие сёстры, сидя на камнях, вели невесёлый разговор.

– Вот оно как, Надька! Теперь мы с тобой круглые сироты… Голова вроде понимает, а вот сердце не хочет верить… Не могу принять мир без Папы. Не могу…

Вера обхватила голову руками.

– За что мне это, Господи? – с болью выдохнула она.

– У меня с Мамой так же было. Каждое утро я забегала в спальню и думала, что она там появится.

Надя размазала слезу по щеке.

– Господи! Как же я ненавижу эту страну, где отец должен бросаться на мину, чтобы спасти своих детей от рабства! И, видит Бог, я желаю огненного дождя всей этой Содомской Федерации!

– Аминь и аминь, сестрица! – грустно ответила Вера.

– А я верю, что, когда Папа ушёл, он был счастлив, – вставила Любочка, присоединяясь к разговору. – У него были такие глаза… В них отражался рай!

– Милая, ты же вроде спала, а?

Вера обернулась к Любочке.

– Давай, застегни спальник, поспи немного.

– Я тоже смотрела в его глаза. И узнала этот взгляд, – сказала Надя. – Он был так же счастлив, когда тайком притащил нас в аквапарк, помнишь? На тестирование, после реконструкции. Тогда там были только строители с детьми. Официально это была всё ещё стройка, и федеративные запреты на неё не распространялись. Я как сейчас помню эту табличку, «Негражданам вход запрещён». Я стояла перед ней, как дура, и боялась войти. Мне казалось, что если я шагну, случится что-то ужасное. А он подошёл и сказал:

– Не бойся. Иди и будь счастлива, хотя бы четыре часа. В тот момент его глаза светились точно таким же счастьем. Он потом признался, что чувствовал себя настоящим отцом.

– А помнишь, как он радовался, когда они с Мамой забирали меня из плена? – спросила Вера, посмотрев на небо.

– Я это помню, только очень смутно, – ответила Надя, чуть качнув головой.

– А я как сейчас помню.

– Да, Вера, тяжело тебе там пришлось. С двумя «мамами», под одной крышей… – вздохнула Надя.

– Слушай, я же тебе сто раз говорила. В отличие от других, мои «мамки» меня и пальцем не тронули. И относились нормально, и кормили хорошо. Одежду покупали шикарную.

– Может быть, но мы об этом не знали и сходили с ума!

– Да перестань! Ну не были они идейными. Тем более активистками. Сейчас я понимаю, что это были две совершенно нормальные тётки, сделавшие Каминг-Аут только из-за беспроцентной ипотеки.

– Ну не знаю… А в суде выглядели как настоящие активистки. Радуга тут, радуга здесь…

– Ой, внешность обманчива. У них весь дом был картинками с голыми мужиками обвешен. Постоянно гости разнополые, поездки с мужчинами. Ни одна идейная так не поступает.

– Но мы этого не знали.

– Понимаю…

– А помнишь, что Папа говорил после Маминых похорон: «Ей там гораздо лучше, чем нам здесь»? – спросила Надя.

– Да, я помню. А ещё я помню, как на похоронах дедушки его друг, епископ, сказал: «Мы потеряли, а Он приобрёл». Я тогда совсем маленькая была.

– Ты видела живого епископа? – Надя удивлённо вскинула брови.

– Да, в раннем детстве. Тогда служить на кладбищах ещё разрешали, и он пришёл на похороны. Седой такой дед, очень старый. Имя не помню, только отчество: Израилевич. Так о небесах говорил, захотелось тотчас туда бежать!

– Интересно, чем Папа сейчас занят? – Надя посмотрела на небо.

– Ну, первые сто лет он будет по грядкам ползать, – усмехнулась Вера.

– Ты думаешь, он там цветы сажать будет? – удивилась Надя.

– А почему нет? Мне кажется, что рай самое подходящее место для цветов. Если он на балконе, в двух ящиках, умудрялся такой цветник высадить, что соседи диву давались, представь, что он там вырастит? В райском-то саду? – сказала Вера, мечтательно улыбаясь.

– А вот мне никогда не нравилось в земле ковыряться. Мне с Мамой петь нравилось.

Надя смотрела куда-то сквозь стены.

– Да тебе не важно, с кем петь. Хоть дуэт, хоть соло.

– Ну, ты же знаешь, у нас дома особенно не распоёшься, соседи позвонят, куда следует, налетят Миротворцы…

– Да, я помню, как вы с Мамой пели шёпотом. Так забавно было… – улыбнулась Вера.

– Я, когда с ней пела, всегда думала о том, как классно будет на небесах. Огромный хор, идеальные голоса… Я бы многое отдала, чтобы спеть с ней ещё раз…

Надя положила голову на ладони и смотрела на сестру.

– К сожалению, это невозможно, – вздохнула Вера.

– Очень даже возможно! Для этого нужно сделать всего лишь одну простую вещь!

– Какую?

– Нужно умереть!

– Надя, ты меня пугаешь.

– Вера, вот ты как все. Вы говорите, что стремитесь в рай, но не хотите умирать. Я лично понимаю всех тех, кто просил себе смерти. Иов, Илия, Иеремия, Павел…

– Ты не Иов! – заметила Вера.

– Конечно, нет. В отличие от меня, Иов жил в свободной стране. Но я знаю, чтобыдышать полной грудью, нужно признать одну простую истину, и эта истина сделает тебя свободным.

– Какую истину?

Тоненький голос Любочки заставил вздрогнуть сестёр.

– Люба, ты же вроде спала. Вечно ты слушаешь, когда не надо. А когда надо – не слушаешь!

Вера посмотрела на младшую сестру с любовью и укором.

– Нет, я хочу, чтобы Надя сказала про истину, которая сделает нас свободными, как пророка Илию.

– При чём тут пророк Илия? – поинтересовалась Вера.

– Я его сейчас во сне видела, он мне сказал, что уже вышел нам навстречу.

– Люба! Опять голоса? Теперь Илия? Ты с ним говорила? – нахмурила брови Вера.

– Вера, прекрати! – заступилась за сестру Надя. – Давай доберемся до гетто и там продолжим этот разговор, только не здесь. Не в Пустоши.

Надя тяжело вздохнула и спросила:

– Ты уверена, что разговаривала с пророком Илией?

– Да… – еле слышно ответила Люба.

– Ну, тогда мы уже мертвы! Илия из Скрытого Писания умер сотни лет назад! – Вера развела руками.

– Нет! Этот Илия жив. Он хочет с нами поговорить. Не отвлекайся, Надя, что там, насчёт истины?

– Истина проста. Ты можешь ходить, дышать, мыслить, но ты уже мёртв!

– Не поняла? – вскинула брови Вера.

– Я объясню, если будете слушать и не станете перебивать.

– Давай, рассказывай, время есть, – кивнула головой Вера.

– Это давно случилось, я тогда ещё в «Тихом омуте» работала, уборщицей, – начала Надя…

31 Дыба

Когда в тюремном коридоре послышались шаги, Илия приподнял голову, судорожно вздохнул и крикнул во всю силу своего хриплого голоса:

– Ну, надо же, кто пожаловал! Внебрачный сын дьявола, собственной персоной!

– Хорошо пристегнули? – спросил охранников Князь, пробуя рукой массивную дыбу, на которой висел Илия.

Его худые руки были связаны за спиной и вывернуты под собственным весом. Тощее тело, голое по пояс, было натянуто, как струна. Два охранника отступили на шаг назад, не спуская глаз с дыбы.

– Знаете… – вкрадчиво произнёс Князь, подходя вплотную и пытаясь заглянуть в глаза Илии, – …я сюда прихожу очень редко. Но сегодня не смог удержаться. Признаюсь, меня измучило любопытство. Захотелось взглянуть на вас лично. Уж больно у вас яркая биография, – ласково улыбнулся он, крутя в руках портативный электрошокер.

– В некотором роде, вы – уникум. Это ваш четвёртый арест. Спокойно сидеть вы не можете. Постоянные нарушения режима, неповиновение администрации. Трудотерапия результатов не дала. Принудительная госпитализация, медикаментозное лечение – всё впустую. Вы умудрились сбежать четыре раза. А сейчас вы в федеральной тюрьме, и высшая мера – как закономерный итог. Когда соберётся полная партия, вы пойдёте на переработку.

– Единственное, что тебе интересно, мутант недоделанный… – собравшись с силами, ответил ему Илия, – …так это сможешь ты меня прочитать или нет. Так вот. Я тебя сразу огорчу – не прочитаешь! И не надо меня глазами сверлить – сверлилки поломаешь. Хватит из себя нефилима корчить…

– Не перебивайте меня, я не закончил, – нарочито медленно отчеканил Князь и ткнул Илию шокером в рёбра.

Содрогнувшись от боли, Илия повис на дыбе, едва доставая носками до пола.

– И, кстати, – не меняя интонации, продолжил Князь, – А кто такие нефилимы?

– Слышишь, ты, побочный продукт генной инженерии! – прохрипел в ответ Илия. – А знаешь, что мне интересно? Есть ли у тебя душа, и есть ли у неё шанс.

– Вы считаете, что у меня нет души? Это забавно. А знаете, вы в этом не одиноки. Фанатики древности тоже всерьёз обсуждали, есть ли у женщины душа. Но у тебя-то она есть, и, клянусь Великой Матерью, я её из тебя выбью! – сказал он и снова воткнул шокер в Илию.

Запах горелого мяса напомнил тюремную камеру. Илия содрогнулся от боли и повис на вывернутых руках. А Князь продолжал говорить, не меняя интонации:

– Скажи, кто передал тебе взрывчатку, которой ты взорвал тюремную стену? Доктор? Он был с тобой в сговоре? Он исчез сразу после твоего побега. Где он? Что ты с ним сделал? – проникновенно спросил Князь.

– Открыл глаза! – криво улыбнулся Илия.

– А мне можешь открыть? – рассмеялся Князь.

– Легко! – оскалился в ответ Илия. – Великая Мать и весь ваш смердючий Содом – это прямая дорога в ад.

Князь разочарованно вздохнул.

– Знаете, когда я сюда шёл, мне казалось, что я наконец-то встретил достойного противника. Но теперь я вижу лишь тощего сумасшедшего старика, на которого не стоит тратить время.

– Нет, что вы! Не я ваш противник! Вы все даже не представляете, с Кем вы пытаетесь воевать! – с трудом проговорил Илия.

– Прекрасно представляю! С глупостью, дремучими суевериями, патриархатом, дискриминацией, неравенством и угнетением. И с тем, чтобы женщина перестала быть рабыней.

– Не морочь мне голову. Юридическое равенство между мужчиной и женщиной было достигнуто сто лет назад. Уже тогда проект под названием «Феминизм» можно было закрывать как достигший всех своих целей, – с трудом возражал Илия. – Но когда вы добились равенства, вы лишь вошли во вкус. Вам захотелось пойти дальше, вам нужно было разрушить нормальную семью, поставить всё с ног на голову и узаконить все самые дикие извращения. Но сегодня ваша Содомская Федерация трещит по швам, как снаружи, так и изнутри.

– Не читай мне лекцию по истории дискриминации, – поморщился Князь и со всей силы воткнул шокер в висящее тело.

Когда Илия пришёл в себя, Князь продолжил, как ни в чём не бывало.

– Куда исчезли дети, за которых я заплатил? – не повышая голоса, спросил он.

– Дети сбежали, можете заменить их овцами, ваши клиенты не почувствуют разницы.

– Да что вы говорите?! – удивился Князь и, переложив шокер в другую руку, вонзил его в Илию.

– Спрашиваю в последний раз, где дети? – ровным голосом поинтересовался Князь.

Илия с трудом поднял глаза и прохрипел из последних сил:

– Берите овец, пока я не передумал, – и, закашлявшись, бессильно повис на дыбе.

Две струйки крови стекали с уголков его рта.

– Вы как будто не понимаете, что очень скоро умрёте. Неужели вам всё равно? – заинтересованно спросил Князь.

– Скоро я буду дома… – еле слышно прошептал Илия.

– Так вот оно что! Наконец-то я тебя прочитал! – с облегчением вздохнул Князь. – Ты один из этих… Как их… Перепрограммированных… Ты не боишься смерти. Ты её ищешь! Хочешь стать мучеником! Ну, уж нет, даже не мечтай! Ты пойдёшь на переработку, и твоя смерть пойдёт на пользу Федерации.

– Последний раз спрашиваю, где мои дети? Где?! – спросил Князь, глядя в глаза Илии.

– В Караганде, на девятой борозде! – ответил Илия старой охотничьей присказкой.

Вместо ответа Князь воткнул в него шокер и держал до тех пор, пока узник не перестал дёргаться. Потом поморщился и, подозвав охрану, небрежным жестом приказал снять тело.

– Что с ним делать, Ваша Милость? – спросил охранник, снимая Илию.

– В общую камеру не отправляйте, чтобы народ не баламутил. Закиньте в одиночку и с первой же партией на переработку, – брезгливо поморщившись, ответил Князь. – А если опять будет буянить или проповедовать – всыпьте ему как следует.

– Всыпать? Да вы ему так всыпали – он еле живой!

– Если прижмурится – не беда. Живой он не намного дороже стоит, – ответил Князь, не скрывая отвращения.

32 Путь к смерти

– Это давно случилось, я тогда ещё в «Тихом омуте» работала, уборщицей, – начала Надя.

– Да, помню, я там тоже полы намывала, – криво улыбнулась Вера. – Классная работёнка. Привилегированные пьют, блюют и пляшут, а ты за ними вытираешь.

– Да, работа не сахар, – согласилась Надя. – Зато платили нормально. Так вот, однажды мне повезло. Одна пьяная девица забыла там свой девайс. Красивый такой, модный. Я после них убираю, смотрю, её смартфон на полу валяется. Заряженный, включённый и в сети.

– И тут я понимаю – это мой шанс. В моих руках чужой вход, как подарок. Я знала, что до пеленга у меня минуть пять, ну семь максимум. Ещё минут пять, пока доедут. Итого десять. Но десять минут свободы – это же целая жизнь! Все слепые зоны в кафе я наизусть знала. Забегаю в кладовку, загружаю отмычку, вхожу в свободную сеть и начинаю шарить в поисках запрещёнки. Скачиваю себе на карту несколько архивов, и тут приезжает мусоровоз. Я смотрю на секундомер, прошло семь минут, – усмехнулась Надя. – Думаю, ладно, что скачала, потом разберу, надо следы заметать. Я смартфон в мусорный пакет и в мусоровоз. Не выключая. Он так и уехал. Минут через пять смотрю – помчались! Аж две машины! С мигалками и сиреной! А мусоровоз-то здоровый! Думаю, они долго в нём копались, пока нашли, что искали! – рассмеялась Надя.

– Молодец, сестра! Ты, как всегда, на высоте! хлопнула в ладоши Вера. – Рискнула свободой ради пары запрещённых книг! А если бы они приехали раньше?

– Но не приехали же! И поверь мне, оно того стоило! Ни одной христианской книги там не было. Зато именно тогда я впервые прочитала кодекс «Бусидо».

– Кодекс кого? – не поняла Вера.

– «Бусидо»! Учебник жизни японских самураев. Знаешь, как звучит первая фраза? – спросила Надя.

– Нет, конечно!

– «Путь самурая – это путь к смерти!» Я когда это прочла, у меня как пелена с глаз упала! На меня буквально обрушилась очевидность истины! Нужно просто умереть заранее. Как только ты смирился с тем, что ты уже умер, – ты обрёл свободу. Ну чем можно напугать человека, который не боится смерти? Ничем! Он уже мёртв! Его невозможно убить!

– То есть, по-твоему, смерть – это свобода? – удивилась Вера.

– Конечно! Помнишь, как сказал Носорог: «Если жизнь – тюрьма, то смерть – это амнистия»!

– Значит, Папа, наконец, освободился? – спросила Вера.

– Вот именно! Он с теми, кого любит! – убеждённо ответила Надя.

– А то, что мы ещё живы, это не в счёт? – нахмурилась Вера.

– Сестрица! Не переживай, это временные трудности!

– Да, Наденька, правильно Мама про тебя говорила: «Рождённая, чтобы удивлять»!

– И ещё в кодексе есть одна замечательная мысль, – продолжала Надя. – Если посреди битвы ты колеблешься и не знаешь, как поступить правильно, – выбирай путь, который ведёт к смерти. Никогда не ошибёшься!

– Вот, Папа его и выбрал, – вздохнула Вера.

– Поэтому ты и жива. Он обменял свою жизнь на твою, так что не подведи его, сестрёнка!

– Это был его выбор!

– Я знаю и не сужу. Просто нам надо жить достойно его жертвы.

– Ой, Надя, для тебя, что бы я ни делала, всё недостойно, – обиженным голосом возразила Вера.

– Вер, да не обижайся ты!

И Надя, повернувшись в сторону Любочки, спросила:

– Вроде, спит?

– Похоже, что да…

– А я бы перед смертью спеть хотела бы. Если будет возможность, конечно! Если жизнь – как песня, тогда смерть – это последний аккорд!

– Это тоже кодекс «Бусидо»?

– Да нет, конечно. Так, народное творчество…

– Да ну тебя, Надька! Мрачно это всё как-то… – сказала Вера, махнув рукой.

– Я думаю, что смерть – это не страшно! Пока есть мы – её нет. А когда есть смерть – нет нас.

– Вот честно, Надя, тяжело мне слушать все эти твои суицидальные откровения. Особенно в Пустоши!

– Нет, нет, милая! Самоубийство здесь ни при чём! Желание умереть и готовность к смерти – это совсем разные вещи!

– Да? Ну, слава Тебе, Господи. А то тебя послушаешь, аж жуть берёт!

– Ну что, поболтали и на боковую?

Надя вопросительно глянула на старшую сестру.

– Давай, до резервации путь неблизкий, – зевнула Вера в ответ.

– Слышишь, вроде, стук какой-то, – насторожилась Надя, прислушиваясь.

– Да не переживай, это беспилотник. Явились – не запылились. Сейчас будут бомбить. Да не бойся ты так! Помнишь, Айша говорила, что они не знают, где мы…

– Вот уроды, ребёнка разбудили! – вздохнула Надя и, обернувшись к младшей сестре, стала гладить её по голове, приговаривая:

– Не переживай, Любочка, это всего лишь беспилотник.

– Нет, Надя, это не дрон, это вертолёт. И он летит сюда. Откуда они знают, где мы? Смотри, они высаживаются!

В голосе Веры звучал ужас.

За считанные секунды грохот винтов заполнил всё вокруг. Тёмный силуэт вертолёта виднелся в сотне метров от сестёр. По толстым канатам на землю быстро соскакивали бойцы в камуфляже. Сёстры прижались к полу и замерли.

– Господи, нет! Нет, нет, нет!!! – взмолилась Любочка, слыша шаги совсем рядом с ними.

А через минуту они услышали резкие крики Охотников:

– Руки! Живо покажите руки! На колени! Не шевелиться!

И через несколько мгновений их скрутили и потащили в вертолёт.

33 Заманчивое предложение

– «Господь есть Бог ревнитель и мститель…

Мститель Господь и страшен во гневе…

Мстит Господь врагам своим…

И не пощадит противников своих!..» – выкрикивал Илия, читая по памяти стих за стихом, схватившись руками за решётку камеры.

– А ну заткнись, фанатик полоумный! Мало тебе голодовки, так ты решил режим нарушать. Закрой рот, а то живо по пяткам схлопочешь, – лениво прокричали с поста охраны.

– «Господь долготерпелив и велик могуществом…

И не оставляет без наказания…

В вихре и буре шествие Господа…

Облако – пыль от ног Его!..» – не обращая внимания на угрозы, продолжал тот.

Его небритое лицо с густой щетиной оттеняли горящие глаза, а над правой бровью виднелся свежий шрам.

– Ну, держись, богомол проклятый. Сам напросился! Сейчас мы из тебя выбьем эту религиозную дурь. Для голодающего ты слишком буйный!

Охранники, наконец, вышли и с грохотом открыли его камеру.

– «Пал, пал Вавилон, великая блудница, сделался жилищем бесов»… – начал было арестант, но удар дубинкой по голове оглушил его на некоторое время.

– Тащи его на продол, чтобы все видели! – выкрикнул надзиратель, а потомобратился к сёстрам:

– Вот, девочки, посмотрите, что бывает с теми, кто нарушает режим содержания, – говорил он, пока другие вытаскивали Илию на середину коридора. – Вы здесь ненадолго, но имейте в виду, с нарушителями мы здесь не чикаемся.

Три сестры с ужасом смотрели на всё это.

– Как же ты достал, полудурок несчастный. Но мы из тебя быстро дурь выбьем, – бормотал охранник, закручивая верёвку на руках арестанта.

– Здравствуйте, дети! Привет, сестра! – внезапно поприветствовал их пришедший в себя Илия, повернувшись к девушкам.

Это был всё тот же худой и седой старик в тюремной робе, но его глаза уже не пылали гневом, а светились мудростью и любовью. Сёстры замерли, с ужасом глядя на него через решётку.

– Пост и молитва – вот что вам нужно! – сказал он им и улыбнулся. – Вы как Седрах, Мисах и Авденаго! – продолжал он, пока охрана привязывала его руки к решётке пустой камеры напротив.

Потом ему набросили петлю на ноги и натянули, как струну.

– Скоро придёт паук со своим ядом! Не оскверняйтесь идоложертвенным.

Охранники сдёрнули с него обувь и начали бить по голым ступням. Он чуть осёкся, но продолжал так же спокойно говорить, лишь только голос чуть вздрагивал вместе с ударами.

– Верьте Богу! Строгий пост. Пост и молитва спасут вас! Крепись, сестра, скоро всё кончится. Крепись, моя милая…

В этот момент один из охранников не выдержал и, подойдя к арестанту, наотмашь ударил его дубинкой по голове. Он вздрогнул и потерял сознание.

– В карцер его! – прорычал старший, и, отвязав руки, бесчувственного арестанта потащили прочь, держа за ноги.

– Он там издохнет, по ходу… – предположил один из охранников.

– Да не вопрос! Помер Максим – и хрен с ним! – ответил старший под общий хохот.

– Что же с ним будет? – со страхом спросила Любочка, когда они скрылись.

– Вряд ли мы его увидим ещё раз. Похоже, он сошёл с ума в этой тюрьме, – ответила ей Вера.

– А может, он не нам говорил?

Лицо Нади выражало сомнение.

– Ага, к нам в гости придёт паук… Да он рехнулся, как пить дать! – как обычно, возразила Вера.

– Очень есть хочется… – пожаловалась Люба.

– Я думаю, это всё неспроста, он что-то хотел сказать. Именно нам.

Надя хмурилась, пытаясь понять смысл его слов.

– Интересно, что это значит: «Здравствуйте, дети! Привет, сестра!»

– Да ну, бред какой-то! Он будто специально говорит загадками.

Вера растерянно смотрела на сестёр.

– Ты что, не понимаешь! Рядом с охранниками как ему ещё говорить? Только загадками! – воскликнула Надя.

– А может, он это не нам кричал? Может, это всем заключённым? – отозвалась Вера.

– Ты других зеков видела? Они все какие-то заторможенные.

Надя обвела взглядом тюрьму.

– Посиди в клетке с недельку, и ты начнёшь тормозить! – возразила ей Вера.

– Но этот-то не тормозит! – развела руками Надя.

– Вы что, так и не поняли? Это же пророк Илия!

Голос Любочки был чист и лишён сомнений.

– Что? – не поняла Вера.

– Я же вам говорила, мы его увидим. Я его узнала, его голос ни с кем не спутаешь.

Любочка улыбалась одной из своих самых невинных улыбок.

– Что же он хотел нам сказать?

Надя обхватила голову руками.

– Эх, знать бы, кто такие Седрах, Мисах и этот… ну как его…

Надя пыталась вспомнить третье имя.

– Авденаго? – переспросила Люба.

– Да, точно, Авденаго!

Надя хлопнула себя ладонью по ноге.

– Я знаю, – отозвалась Вера. – Это древняя история из Скрытого Писания. Три верующих парня попали в плен, прямо как мы. И царь вавилонский велел кормить их со своего стола идоложертвенным. То есть пищей, посвященной идолам. Но они отказались. Они сделали ещё много чего, и язычники бросили их в огонь, но они не сгорели, а вышли живыми и невредимыми.

– Значит, огонь ещё впереди… – задумалась Любочка.

Внезапно двери в коридор лязгнули, а мимо камеры пробежал охранник, на ходу застёгивая форменный китель. А через полминуты напротив решётки стоял Князь Содомский и беззастенчиво рассматривал сестёр с хищной и самодовольной улыбкой.

– Здравствуйте, девочки. Я пришёл как друг, выразить своё восхищение. Нет, правда! Вы почти убежали! Почти…

– Позвольте, Ваша Милость, – охранник подставил стул, на который Князь сел, даже не взглянув в его сторону.

– Кто ты? Ты сын дьявола? Антихрист? – глаза Любы наполнились ужасом.

– Я? Нет… Не Антихрист, к сожалению… Но спасибо за комплимент. Я – Князь Содомский, владыка земных наслаждений, хозяин того, чего нет! – представился он, широко улыбаясь. – В знак своего расположения и доброй воли, – продолжил он. – Я хочу вернуть вам браслет. Он заряжен, можете включать прямо сейчас. Забирайте!

Он снял браслет с руки и аккуратно перебросил в камеру через решётку. Люба сверкнула глазами, и, поймав браслет, застегнула его у себя на запястье.

– Мой голос он будет анализировать так же, как и любой другой. Именно браслет вывел на вас. Носорог был болен на всю голову, и поэтому Дети Ночи решили, что за ним нужно дополнительно присматривать. Ему подарили анализатор со встроенным модулем ориентации. Так что, как только мы узнали, что Носорог убит, и увидели, что браслет движется, вы были обречены. Я приказал вынуть модуль слежения, почистить и зарядить эту игрушку. Теперь зарядки хватит надолго. Модуль – штука энергоёмкая. Можете пользоваться, – добавил он, усмехнувшись.

– Слушайте, я прочитал два отчёта и выводы баллистической экспертизы, а также анализ крови на наличие запрещённых веществ, но так и не нашёл ответа на главный вопрос. Удовлетворите моё любопытство, расскажите, что случилось в бункере, где мы нашли три трупа и ваши отпечатки. Как в действительности умер Носорог?

– Он подал прошение об отставке, и её приняли, – огрызнулась Надя. – Отпустили измученного на свободу. Он просил передать привет. Сказал, что будет смотреть сверху на то, как вы будете гореть в аду.

Глаза Нади пылали ненавистью.

– Так, ладно, с этим понятно. Но как вы смогли так далеко убежать?

– Бог помог! – зло выпалила Надя.

– Это прекрасно, но Его помощь не спасла вас от клетки. Скажу честно, ещё пару дней назад у меня были острые кадровые проблемы, и я планировал забрать всю вашу троицу. Но, слава Стайнем, нам удалось перехватить караван с мусульманами, и теперь у нас нет нужды в невольниках. Так что, строго говоря, вы мне не особо нужны, я больше на вас заработаю, отправив на аукцион. И, тем не менее, я хочу спасти вас от мясорубки. Но сделать это я готов только с вашего согласия. Сейчас мне нужны только добровольцы.

– Чего ты хочешь? – Вера смотрела на Князя исподлобья.

– Девочки, отказывайтесь от своих предрассудков – или пойдёте на мясо! По статистике, продолжительность жизни после продажи составляет полтора, от силы два года. Самые крепкие доживают до трёх. Но это не жизнь. Обычно сценарий такой: сначала элитка, потом эскорт, потом бордель, а потом на разборку, если останутся здоровые потроха. Туда же отправляются те, кто сошёл с ума. Но я этого не хочу. Я предлагаю другой вариант. Вы работаете на меня. Солидные клиенты, шикарные чаевые, а через три года – на свободу с чистой совестью. Ну? Что скажете?

– Единственное, что я хочу тебе сказать, – это то, что Бог есть, – глядя ему прямо в глаза, произнесла Надя.

– Бога нет! – ухмыльнулся Князь.

– Его нет у тебя! А у нас Он есть!

Голос Нади звучал задорно и дерзко.

– Какая потеря… – глубоко вздохнул Князь.

– Бог знает тебя, кто ты на самом деле!

Неожиданно для всех подала голос Любочка.

– И кто же я, деточка?

Князь поднял брови и пристально посмотрел в её глаза. Но ожидаемого эффекта не последовало. Люба не только спокойно выдержала его немигающий взгляд, но, глядя прямо в глаза, ответила:

– Ты же не человек. Твой отец – дьявол. Ты любимый сын сатаны.

– Да что ты, крошка! – всплеснул руками Князь. – Дьявол лично тебе это сказал?

– Нет! Но я точно знаю, кто ты на самом деле. Ты – модификант! – продолжала Любочка, указывая на него пальцем из-за решётки.

– У, как страшно! – весело рассмеялся Князь. – Святая Аткинсон! Моя тайна раскрыта! Поверь мне, ты не первая, кто догадался. Можешь кричать об этом на всю тюрьму, эти стены и не такое слышали. Но ты права, я действительно отличаюсь от вас. И я насквозь вижу таких, как ты. Читаю, как открытую книгу. Меня таким создали. И сейчас я вижу, что вам страшно, вы чувствуете боль от потерь и одиночества. Вы сомневаетесь и не знаете, что делать, – сказал Князь, вставая со стула. – Подумайте хорошенько. Второго шанса не будет. Я делаю это предложение один раз. Оно действует до утра. Если передумаете, просто позовите охрану. Вас оставят в одной камере, чтобы вы могли поговорить, может, что и надумаете. Завтра утром начнётся аукцион, и обратной дороги уже не будет, так что размышляйте! – бросил он, уходя по тюремному коридору.

34 Перед выбором

– Вот теперь, Наденька, нам точно крышка!

Вера смотрела исподлобья, обхватив голову руками.

– И это было понятно с самого начала. Все мы были обречены. Понимаешь, мы в одиночку пытались бороться с системой. А это всегда заканчивается одинаково. Система побеждает!

Вера развела руками, подчёркивая глубину неизбежности. Она сидела на нарах, повесив голову.

– А чего ты тогда с нами пошла? Осталась бы дома, ты же совершеннолетняя. Нашла бы работу, вышла замуж… – прищурилась Надя, глядя на сестру с плохо скрываемым гневом.

– Надь! Давай без этих гадостей, ладно! – отмахнулась Вера.

– А какие гадости? Ведь Папа ясно предупредил, что такое решение может быть только единогласным, даже Люба имела право вето. Что же ты им не воспользовалась?

– Ты же прекрасно знаешь, я не могла бросить Папу…– ответила Вера на полтона ниже.

– А теперь хочешь бросить нас?

Надя смотрела на старшую сестру в упор.

– Я хочу, чтобы вы просто подумали! И всё! – воскликнула старшая сестра.

– О чём подумали, Вера? Что ты предлагаешь? Только конкретно! Сдаться на милость победителя, согласиться на их условия? Ты вообще представляешь, что нас там ждёт? Сказав им «да» один раз, тебе придётся соглашаться и во всём остальном. И мы обе прекрасно знаем, что они предложат!

– А что нас ждёт в случае отказа? Светлое будущее? И жили они долго и счастливо?.. – Вера опустила голову от отчаяния. – Послушай, – продолжила она. – Мы пытались вырваться на свободу, но не смогли. Эта попытка стоила жизни моему отцу.

– Он и мой отец тоже! – напомнила Надя.

– Да, и твой, и мой. Но сейчас не это важно. Ты пойми, мы теперь товар, и один Бог знает, кому нас продадут! Завтра у тебя будет хозяин, а ты станешь имуществом! С тобой будут делать всё, что захотят. А если нас продадут по отдельности, ты об этом подумала? – спросила Вера.

– Я о чём только не думала, только толку от этого сейчас нет. Думай – не думай, завтра произойдёт то, что должно произойти.

Надя обречённо пожала плечами.

Внезапно молчавшая всё это время Любочка сказала просто и уверенно:

– Не беспокойтесь, сестрички, Бог о нас позаботится. Главное не есть идоложертвенного.

– Чего? – недоумённо спросила Вера.

– Того, что посвящено идолам.

Как ни в чём не бывало, ответила Люба.

– У тебя с головой всё в порядке? Что-то я не вижу здесь никакой еды. Вообще. По-твоему, воздержание нам поможет? Вера смотрела на сестру с плохо скрываемым раздражением.

– Нет. Не по-моему. Так Илия сказал. Пока мы живы – у нас есть надежда. Помнишь, как Папа говорил: «Верить так же просто, как и дышать. Вдох – вера, выдох – надежда». Так что, пока мы дышим – у нас есть шанс.

Любочка улыбнулась своей самой милой улыбкой.

– Ну и что эта вера нам дала? А? Скажи мне, сестра?

Вера смотрела на Любочку в упор.

– Бог, церковь, молитвы! Семья превыше всего! К чему мы пришли? Что мы с вами такого сделали, чтобы нас так наказывать?

– Вера, ты же прекрасно знаешь, ответа на вопрос: «Почему страдает праведник?» – в этой жизни не найти. Мы это узнаем только на небесах, – вместо Любы ответила Надя.

– Я с вами всю свою жизнь, и могу сказать одно: здесь нет ни одного праведника, – усмехнулась Люба.

– Да на фоне этих животных каждая из нас великая праведница, только какой с этого толк…

Вера опустила глаза и сосредоточенно смотрела в пол.

– Знаешь, сестра, я бы пожелала тебе достойной смерти, но боюсь, что шансов умереть с поднятой головой у тебя уже не будет!

Надя зло глядела на сестру из-под нахмуренных бровей.

– Не переживай, Наденька, у тебя будет выбор, какой смертью умереть. Так же, как у Мамы.

– При чём тут Мама? – спросила Надя, подняв брови. – Ты же знаешь, что она умерла от инсульта. Тромб оторвался, она погибла.

– Наша Мама умерла не от инсульта. Её забили до смерти Миротворцы, когда она возвращалась с работы.

– Чего? – переспросила Надя.

– Ничего! Был комендантский час, видимо, Мама опоздала на несколько минут. Миротворцы, как обычно, стояли в патруле у ворот резервации и отлавливали нарушителей. Кого-то штрафовали, кого-то просто били, а Маму задержали. Никто не знает, что было потом, можно только догадываться. По-видимому, Миротворцы сделали ей предложение, от которого невозможно отказаться. Но она отказалась.

– Ты чего несёшь?! – несмело возразила Надя.

– Я заходила в реанимацию, пока Мама была жива. Когда я её увидела, то не узнала. Левый глаз заплыл, нос сломан, все губы разбиты. На неё было страшно смотреть. Я слышала, как врачи спорили, доживёт ли она до утра с такими травмами. Она умерла через день, не приходя в сознание. Интересно, где был твой Бог, когда она погибала?

– Мой Бог был там же, где и всегда! На белом престоле, на Своём рабочем месте! – вспыхнула Надя. – И если Он допустил это, значит, она могла это претерпеть! Я всегда любила Маму, и до её смерти, и после. Теперь я буду ею гордиться, потому что она – мученица! – прокричала она.

– Можешь гордиться, сколько хочешь, моя праведная сестрица, но я себе такой участи не хочу!

Вера резко развернулась к решётке и выкрикнула что есть мочи:

– Эй, охрана! Где вы? Охрана! Сюда!

– Сейчас, девочки, сейчас мои хорошие…

Из глубины коридора послышались старческие шаркающие шаги.

– Всё, всё, я уже иду! – приговаривал пожилой надзиратель в поношенной миротворческой форме.

Двумя руками он держал огромный поднос, на котором громоздилась целая гора еды и бутылка вина.

– Вот, – тяжело вздохнул он, подходя к камере. – Знаю, знаю, что вы проголодались, и собрал всё, что нашёл на кухне. Великая Мать заботится о вас! Ведь вы её дети, хоть и заблудшие! Примите её дары и наслаждайтесь жизнью, она слишком коротка, чтобы голодать, – вздыхал он, отпирая решётку.

– Здесь еда и вино. А голод и негативное мышление плохо влияют на молодой, растущий организм. Покушайте, это вас успокоит.

Он с трудом поставил поднос на стол, и в этот момент сёстры увидели татуировку в виде синего паука, набитого на его руке.

– Это идоложертвенное, это есть нельзя, – убеждённо произнесла Люба. – Он паук не потому, что у него на руке картинка. А потому что он впрыскивает яд своей жертве. Этот яд действует как желудочный сок, и когда жертва готова к употреблению, паук её запросто съедает. Выпивает, как коктейль. Я в учебнике читала. Аукцион сделает с нами то же самое. Он впрыснет свой яд, вы обессилеете, и он вас просто сожрёт.

– Люба! Хватит нести глупости! – возмутилась Вера. – Вон, этот твой Илия кричал на всю тюрьму! Значит, на него этот яд не действует!

– Он вообще-то объявил голодовку, – заметила Надя и с жаром продолжила:

– Послушай сестра! Да очнись ты, посмотри, вон там девушка лежит зубами к стенке и за всё это время даже не повернулась. Она вообще не шевелится! Кроме Илии, все обитатели этой тюрьмы – как овощи!

– Всё! Достаточно! Вы как хотите, а я сажусь есть! Присоединяйтесь.

Вера налила себе полный бокал и, выпив его одним махом, стала накладывать еду себе на тарелку. Вся камера наполнилась ароматом жареного мяса и чего-то ещё, невероятно вкусного. Вера торопливо проглатывала кусок за куском, почти не пережёвывая.

Налив себе ещё, она отхлебнула из бокала, удовлетворённо выдохнула и продолжила трапезу. Люба смотрела на неё с ужасом. Уже через пару минут глаза старшей сестры сделались пустыми и безжизненными, она громко икнула, бессильно откинулась на койке и с трудом проговорила:

– Всё безразлично! Мне всё безразлично… Жизнь, смерть, без разницы, только спать хочется… Сидеть не могу, – едва слышно проговорила она и стала валиться навзничь. Надя попыталась поддержать сестру за руки, чтобы уложить её.

– Люба, иди, помоги, – позвала она, и наконец вдвоём они закинули ноги Веры на койку.

– Прости, Надька, я просто хотела выйти замуж, и всё, – едва слышно роняла слова Вера. – Думала, что в гетто будут нормальные женихи… Я знаю – я слабое звено, – продолжила она, поднимая мутные глаза к потолку. – И ты это знала, даже Любка, и та догадывалась…

– Вера, милая, пожалуйста, не надо так! – взмолилась Надя.

В эту минуту перед ней был не её вечный оппонент, а бедная сестра, совершившая очередную глупость.

– Милая, всё кончено! Мы обречены…

Слабым голосом проговорила Вера и, обессиленная, потеряла сознание.

– Так, Люба, делай то, что я скажу! – громко скомандовала Надя. – Еда чем-то отравлена, её есть нельзя. Унитаз и раковина, похоже, в слепой зоне, камера смотрит из угла. Повернись спиной и делай вид, что ешь, но ничего не глотай, размажь еду по тарелке, и всё. Будем надеяться, что они не смотрят на нас внимательно.

Любочка стала старательно изображать, что ест, полными ужаса глазами смотря на лежащую без сознания Веру.

– Хорошо, Люба! Теперь, если хочешь пить, попей из крана, и живо в койку! Я уже попила.

Люба метнулась к раковине и, подставив рот под струю воды, стала быстро пить, давясь и захлёбываясь. Надя тоже сделала вид, что поела и, пошатываясь, отошла от стола.

– Отлично, теперь ложись, кое-как накрывайся и лежи, не двигайся, как Вера. Быстрее, они уже идут!

Надя и Люба легли и замерли на кроватях, не снимая обуви, как будто застигнутые врасплох, с раскинутыми в разные стороны руками, в то время как медленные шаркающие шаги приближались к их камере.

– Вот и прекрасно, мои овечки!

Старый надзиратель осмотрел лежащих в нелепых позах сестёр.

– Одним махом вырубило!

Он вынул подушку из-под ботинок Веры и засунул ей под голову.

– Завтра на аукционе будете тише воды ниже травы! – сказал он, улыбаясь и забирая поднос.

35 Аукцион

– А наши торги продолжаются, и я имею честь представить вам следующий, совершенно уникальный лот! – пафосно провозгласил седовласый аукционист в красном кителе, шитом золотом. Он стоял за изящной кафедрой, и его холёное лицо излучало уверенность и оптимизм.

Сёстры стояли посреди помоста, чуть возвышавшегося над залом, скованные одной цепью. Они были одеты в длинные, тонкие и прозрачные туники без рукавов, которые почти ничего не скрывали, и смотрели в пол равнодушными глазами, как и все остальные жертвы аукциона.

– Благородные дамы и сиятельные господа! – продолжил аукционист после паузы. – Перед вами три удивительные, белокожие, единокровные сестры. Гордые и прекрасные, непреклонные и образованные. Будучи носительницами древних, почти исчезнувших верований, они сохранили свою первозданную чистоту для участников этого аукциона! – торжественно произнёс он.

Негромкий шёпот восхищения пробежал по залу, когда покупатели смогли разглядеть сестёр.

– Продаются впервые. Вы можете купить их всех вместе или каждую по отдельности! Стартовая цена: 30 унций золота за троих. 30 унций, дамы и господа! Кто больше?

– Имейте в виду, содомские псы! Мы не будем играть в ваши грязные игры, что бы вы с нами ни сделали. Вы прокляты, как и всё ваше радужное общество! – резко и зло выкрикнула Надя, неожиданно подняв голову и сверкнув глазами.

Её голос заставил всех вздрогнуть.

– Когда жалкое меньшинство издевается над всеми остальными – это не толерантность, это обычная диктатура! Диктатура содомитов!

Ропот возмущения пробежал по залу. Покупатели начали шептаться и переглядываться.

– Почему их не накормили «Сониксом»? Это возмутительно! Они что, так и будут комментировать торги?

– Вся ваша толерантность – это сказка для наивных простаков. В вашем мире свобода слова, убеждений и собраний существует лишь для вас, проклятые извращенцы! А для нормальных людей и их детей – только это! Цепи рабства!

Голос Нади бил наотмашь, как удары хлыста.

– Неправда! Мы люди! Такие же, как вы! У нас тоже есть права! – раздался тонкий надтреснутый фальцет из глубины зала.

– Вы хотели сократить поголовье, разрушив институт семьи? Ну что ж, радуйтесь! У вас всё получилось! Если бы бойцы Халифата сошлись с вами в честном бою, они вырезали бы всё ваше радужное стадо за пару дней! – прокричала Надя.

Всё, что накопилось у неё за годы унижений и издевательств, она спешила вложить в свою речь, понимая, что долго говорить ей не дадут.

– Да чего вы смотрите! Охрана! Сделайте с ними что-нибудь! – опомнился ведущий.

– Все вы прокляты, потому что попрали само понятие нормы, объявив все ваши извращения «особенностями»!

– Где охрана?! Да заткните им рты, наконец! – раздражённо крикнул аукционист.

Охранники суетливо забегали в поисках скотча.

– Вы боролись с дискриминацией? Радуйтесь, вы победили! Теперь все извращенцы на свободе, а нормальные люди в цепях! – воскликнула Надя, поднимая руки в наручниках.

Наконец, охрана навалилась на Надю и на стоящую безучастно Веру и заклеила им рты скотчем.

– Смотри, ещё брыкается! Погоди, вот продадут, тогда попрыгаешь! – проворчал один из охранников.

– Наш аукцион продолжается, – бодро воскликнул аукционист, и тут с помоста раздался звонкий голос самой младшей сестры.

– Вся ваша радужная элита – сборище уродов и извращенцев! – выкрикнула маленькая Любочка, на которую из-за её возраста никто не обратил внимания.

– Вы отнимаете детей у родителей и отдаёте в однополые семьи, ломая их души и тела! И если Бог не прольёт на вас огненный дождь, вы всё равно сгинете, как Древний Рим. Придут варвары и уничтожат вас! Все вы прокля…– успела выкрикнуть Любочка перед тем, как ей тоже заклеили рот.

– Благородные дамы и сиятельные господа! Несмотря на этот незначительный инцидент, наши торги продолжаются!

Аукционист покосился на сестёр, которые стояли на помосте. Обессилевшая Вера, с безучастными глазами, прислонилась к Наде, которая поддерживала старшую сестру и пыталась обнять Любочку, стараясь, насколько можно, защитить её.

– Стартовая цена – 30 унций за всех! 30 унций! Кто больше? – воскликнул аукционист.

– Так и быть. Возьму за 30, – степенно проговорила толстая тётка, сидевшая ближе всех к кафедре.

– Даю 35! – тотчас отозвался грубый и хриплый голос с галёрки.

– 35 раз! 35 два! – начал отсчёт аукционист.

– Мне тоже строптивые нравятся! 40 унций за троих! – задорно выкрикнул молодой парень в тёмно-бордовой рубахе, с огромным бриллиантом в перстне.

– Великая Мать! Они не стоят этих денег… – зашептали в первых рядах.

– 45 за троих! – резко ответил хриплый голос с конца зала.

Привстав на цыпочках, Надя пыталась посмотреть на того, кто, по-видимому, задался целью купить их, но ничего не увидела.

– Паттерсон милосердная! 45 унций! – раздался шёпот. – Это безумие! Цена неадекватна! Как деградировал аукцион!

– 45 раз! 45 два… – аукционист обвёл взглядом зал. – Дамы и господа… и… 45 унций три!!! Продано! – ударил молотком ведущий. – Покупателю… Покупателю, пожелавшему остаться неизвестным!

36 Добро пожаловать

– Пожалуйста, послушайте меня! – обратился к сёстрам плечистый охранник, снимая с их голов плотные матерчатые мешки.

Дорога, казавшаяся бесконечной, наконец, кончилась. Яркий свет мгновенно ослепил их. Одетые в серые тюремные комбинезоны, сёстры стояли во дворе роскошного поместья, за огромной трёхметровой стеной.

– Не волнуйтесь! Всё будет хорошо, – продолжил охранник, одетый в чёрную форму. – Никто не причинит вам никакого вреда. Просто подождите, скоро всё закончится. Поверьте мне, я такой же, как вы. Точно такой же, как вы…

– Такой же раб? – спросила Вера, щурясь от внезапно обрушившегося на неё света.

– Если вам так легче, то – да! Но на самом деле… Это трудно объяснить, а я говорить не мастер. Сейчас он придёт, и… Прошу вас, подождите немного, – продолжал охранник, запинаясь.

Он явно пытался успокоить сестёр и вертел головой, кого-то ожидая.

– Тебе приказали доставить нас в целости и сохранности? Мы дорогой товар, да?

За несколько часов дороги Вера отошла от «Соникса» и не знала, на ком сорвать злость.

– Всё совсем не так, как вы думаете. Да, он попросил проследить, чтобы всё было хорошо, но это не значит, что…

Охранник мучительно подбирал слова.

– Он сейчас подойдёт, и…

– Посмотри на браслет, всё, что он сказал, – правда, – прошептала Люба, не веря своим глазам.

– Не тешь себя иллюзиями, сестричка! – зло отчеканила Вера. – Может быть, он такой же чокнутый извращенец, как и его хозяева…

– Я же говорила, Бог нас не оставит! – улыбнулась Люба.

– Люба! На это погляди, а! – огрызнулась Вера, тряхнув цепями. – Чему ты радуешься, тебя только что продали в рабство, теперь ты – вещь! Ты даже не сможешь выбрать, какой смертью умереть.

– Не скажи, сестрица, выбор есть всегда, особенно если дело касается смерти, – зло проговорила Надя.

Её глаза горели яростью и непреклонной решимостью.

– Я уже слышу пение ангелов, и мне не терпится присоединиться к их хору. Как там говорится: «Если жизнь – это песня, то смерть – последний аккорд!»

– Пожалуйста, не говорите о смерти, вам рано её призывать. Просто подождите. Если не верите мне, верьте браслету. Уж он-то никогда не лжёт! – не на шутку разволновался охранник.

– Откуда ты знаешь? – огрызнулась Надя.

– У моего командира был такой, в предыдущей версии. Полезная штука. Я бывший Миротворец, я разбираюсь в таких вещах. Охранник вытер пот со лба, хоть и пытался говорить спокойно.

– Смотри, индикатор зелёный – он говорит правду! – удивилась Надя.

– Ну… слава Богу, а вот и он! – с облегчением выдохнул охранник.

– Это твой хозяин?

– Нет, но он всё объяснит…

– Мир всем! Я просто представлюсь, и вы всё поймёте. Пожилой мужчина в чёрной рубахе стремительно подошёл к сёстрам. – Я епископ Александр. Добро пожаловать в подпольную церковь!

– Господи! Не может быть!!! – воскликнула Надя, закрыв лицо руками.

Вера молча смотрела на епископа, не в силах вымолвить ни слова. А Любочка, наоборот, вздохнула с облегчением, как будто только этого и ждала.

– А чему вы удивляетесь, сёстры мои? – воскликнул епископ. – «Мы выкупали братьев своих, проданных народам, сколько было сил у нас». Так сказано в Писании. Кстати, – спросил он, поворачиваясь к охраннику, – А чего они до сих пор в цепях?

– Она говорила о смерти, как будто прямо сейчас… У неё такой взгляд отчаянный, я просто побоялся… – ответил охранник, потупившись.

– Снимай давай, перестраховщик!

Епископ обернулся к сёстрам.

– У меня охраны больше, чем у Канцлера!

– И она гораздо надёжнее, – улыбнулся охранник, отстёгивая сестёр от цепи.

– А ещё она всего боится… Посмотри на них – это же дети! – сказал епископ, глядя на Любу.

– Прошу прощения, мой Пастырь. Но я посмотрел ей в глаза и испугался по-настоящему.

– Куда посмотрел? – не понял епископ.

– В её глаза,       —он указал взглядом на Надю.

– И чего в них страшного? Я вот сейчас смотрю, и всё нормально! – проговорил епископ с лёгким упрёком.

– Она была готова умереть. Поверьте мне! Нас учили отличать смертников от обычных людей. Нужно смотреть в глаза. Минуту назад она была готова умереть. Точно.

– Она всегда готова умереть, – сказала Любочка улыбаясь.

– Круто! – восхитился охранник с уважением, пытаясь отстегнуть Надю. – Я так не могу… Хотелось бы, но пока не получается…

– Давай уже, отстёгивай! Самурай… – усмехнулась Надя.

– Да, Онна-бугэйся!

– Я не Анна, я Надежда.

– Да, Надежда-сан.

– Так, похоже, вы нашли общий язык, – усмехнулся епископ, глядя на то, как охранник безуспешно пытается снять с Нади наручники.

Когда все цепи были сняты, епископ улыбнулся:

– Ну, что ж, поздравляю с освобождением! Теперь у вас новый дом и новая жизнь. Спасибо, дальше я сам, – сказал епископ, отпуская охранника. – Кстати… У нас тут полно «бывших». Ну, в смысле, бывших Охотников и Миротворцев, отличные ребята. Может, Бог даст, найдёте себе женихов.

Вера мгновенно залилась краской и опустила глаза.

– А хор у вас есть? – спросила Надя.

– Хор-то есть… Да вот с хористами беда.

– А что, петь никто не хочет?

– Нет, всё намного сложнее. Петь хотят почти все. Но в хоре слишком много басов. Есть пара теноров, а вот альтов почти нет.

– Почему? – удивилась Надя.

– Потому что бывшие Охотники обычно поют басом! И Миротворцы тоже. Нам не хватает женских голосов…

– Не скажу за них… – Надя кивнула на сестёр, – …а я бы присоединилась.

– Прекрасно!

– Как вас до сих пор не поймали? – глядя на епископа снизу вверх, спросила Любочка.

– Ну, милая, меня все боятся! В миру я неподкупный судья. Глава арбитража, любимец Канцлера и опора правосудия. Судейский иммунитет – сильная вещь. Пока не проголосуют Двенадцать, никто меня и пальцем нетронет.

– Дитя моё, успокойся, не надо плакать, всё позади, – попытался успокоить епископ, увидев, что Вера, отойдя от них на полшага, глотает слёзы.

– Извините, Пастырь! Это слёзы радости, – ответила Вера, вытирая глаза.

– Нет, – возразила Надя. – Похоже, она сама не своя после разговора с Князем Содома.

– Где вы виделись с этим монстром? – удивился епископ.

– Да он приглашал нас в свой Парк, – ответила Надя.

– Это самое страшное место на земле, смесь концлагеря и борделя.

– Если вы судья, почему не можете закрыть этот ад? – спросила Надя.

– Потому что официально его не существует. И по любому заявлению следствие будут вести Дети Ночи. А они с Князем – как близнецы-братья! Да и к Князю ни с какой стороны не подобраться.

– А не надо подбираться, надо просто сделать анализ крови! – неожиданно подала голос Любочка.

– Зачем? – не понял епископ.

– Он модификант, он сам нам это подтвердил, – ответила Люба.

– Не может быть! Хотя, с другой стороны, это многое объясняет! А откуда ты знаешь?

Епископ наклонился и смотрел ей прямо в глаза.

– Я с ним разговаривала, и он сам сказал об этом. Ему было очень весело.

– Его Парк – один из самых прибыльных бизнесов в стране. Поэтому, кроме друзей, у него много влиятельных врагов, и ещё больше конкурентов. Зная такую правду, свалить его не составит труда, – задумался епископ.

– А кто мы теперь такие? Раньше мы были негражданами, а теперь проданы в рабство.

Вера, наконец, справилась со своими слезами.

– Это очень хороший вопрос. Если не вдаваться в детали, то официально рабства на федеративных территориях не существует. Но можно купить лицензию и открыть частную тюрьму. На аукционе можно выбирать заключённых и использовать их по своему усмотрению.

– И, кстати, далеко не всех продают за большие деньги, как вас. Настоящих преступников правительство отдаёт почти бесплатно. Если наступает смерть заключённого, её просто фиксируют, и всё. Де факто его можно убить в любой момент, совершенно безнаказанно. Все вы осуждены пожизненно и теперь принадлежите корпорации, которую я контролирую. Это если коротко, без подробностей.

– Сёстры, скажите, вы видели Илию? Получилось с ним пообщаться? Он величайший праведник из всех, кого я знал. Он собирался быть в тюрьме вместе с вами.

– Его и правда зовут Илия? – удивилась Надя.

– Да, но последние лет 30 все знали как Илию пророка.

– Как же его поймали, если он пророк? – спросила Вера.

– Его никто не ловил, моя милая. Он сам пришёл туда, куда хотел. Честно говоря, последние пару лет он выглядел… Как бы это сказать… Очень усталым. Чуть не половину общины он вытащил из мира своими руками. Да и вас, кстати, тоже. Он постоянно просил меня, чтобы я его отпустил, но для меня его присутствие было вопросом выживания. Я буквально умолял его, чтобы он не уходил, не оставив преемника. А он только смеялся и говорил, что преемника может назначить только Господь. Наконец, пару месяцев назад он сказал, что слышит шаги нового пророка, гораздо более сильного, чем он. И он должен выйти ему навстречу, чтобы поприветствовать его.

– Вы хотите сказать, что он оказался в тюрьме только для того, чтобы поздороваться с другим пророком? Как странно!

Глаза Веры были наполнены непониманием.

– На первый взгляд – да. Но для него это было вполне нормально. К тому же он уже был в этой тюрьме один раз. И сбежал оттуда. Да, чуть не забыл, – епископ всплеснул руками. – Мне передали, вот ваши семена, – сказал он с улыбкой, протягивая сёстрам пакет.

– И простите меня ради Бога, что заставил вас ждать во дворе, да ещё в цепях. Я ходил за письмом, которое написал Илия. Оно адресовано вам. Вот. Прочитайте. Можно вслух, оно для всех, – епископ протянул письмо.

– «Дорогое дитя! – начала Вера, открыв конверт. – Если ты читаешь эти строки, значит, со мною всё в порядке. Я уже мёртв…»

37 Последний модификант

– Скажите, Князь, почему вас не было в списках?

Темноволосый Сенатор в зеленом охотничьем кителе оторвал взгляд от казённой папки с бумажными документами и посмотрел на арестанта, пристёгнутого наручниками к креслу с массивными подлокотниками.

Князь посмотрел на своего бывшего товарища и компаньона с плохо скрываемым презрением и криво улыбнулся.

– Видите ли, Сенатор! – начал Князь, громыхнув наручниками. – Моя мама полжизни изучала дискриминацию и прекрасно знала, чем грозят реестры и списки для тех, кто туда попадает.

Князь щурился от яркого света, бившего прямо в глаза. Он не чувствовал ни страха, ни напряжения. Только обжигающую ярость, клокотавшую в груди.

– Но даже стандартная модификация была весьма сложной процедурой, – беспристрастно продолжил Сенатор. – Оборудование стоило миллионы, и никто просто так не мог там оказаться!

– То, что сделали со мной, не было стандартной процедурой. Это была индивидуальная, во многом экспериментальная операция. Мама пошла на риск, чтобы получить действительно уникальный результат.

– И этот эксперимент удался с первого раза?

– А знаешь, какое-то время я даже считал тебя другом, – внезапно вставил Князь.

Но Сенатор не обратил на это никакого внимания и спокойно продолжил допрос.

– Отвечайте следствию. Эксперимент удался с первого раза?

– Ну что вы, Сенатор. Конечно же, нет! Я был седьмым или восьмым… Но точно не первым. Подробностей мама не рассказывала. Я не уточнял.

Чёрная ненависть жгла его всё сильнее и сильнее.

– А тебе это зачем? Хочешь подкрутить мозги будущим деткам? Не трудись, для таких дебилов, как ты – любая модификация бессильна.

– Хорошо, с этим разобрались, – бесстрастно произнёс Сенатор. – Вы, конечно же, знаете, Князь, что Канцлер поклялся вывести модификантов под корень. Причина его решения всем известна. Всё дело в чуме. Но, как ни странно, в вашей крови нет активных компонентов, следовательно, для нормальных людей вы безопасны, – медленно протянул Сенатор, листая папку.

– Да, я опасен только для ненормальных. Для политиканов и глупцов. Так что берегись! И не зарази наш почтенный Сенат! – откровенно издевался Князь, в то же время пытаясь сесть поудобнее и вновь громыхая железом.

– Ценю ваше чувство юмора.

Сенатор оставался так же спокоен.

– Даже стоя на краю могилы, вы продолжаете шутить.

– Да, ещё пара шуточек перед смертью. Последний модификант должен запомниться своим палачам! – отреагировал Князь.

На душе у него было легко и весело. Чёрная ярость придавала ему сил и даже лихости. Он понимал, что летит в бездну, и не собирался сбрасывать скорость.

– Да, конечно. Завтра утром мы предъявим ваш труп комиссии, – с улыбкой добавил Сенатор. – Но есть одна проблема…

Князь вскинул брови и вопросительно посмотрел на бывшего приятеля.

– Прекрасный остров останется без управляющего, – со вздохом закончил тот.

– Ставленник от «Фармакии» прекрасно справится, – равнодушно проговорил Князь. – Желаю ему удачи.

– Боюсь, что ничего не выйдет. Парк был так успешен именно благодаря уникальной системе поставок.

– Возможно…

– Не скромничайте, Князь! Вам удалось выстроить сложнейшую логистическую схему. До вас такого никому не удавалось. Со всей Федерации, минуя аукцион, расходный материал отправлялся прямо в Парк. Вы смогли связать воедино Миротворцев, Охотников и Детей Ночи, так что все они делали одно дело. Я до сих пор не понимаю, как вам это удалось. Они же друг друга просто ненавидят!

– Ну что ж, пусть этот секрет уйдёт со мною в могилу.

– Да, в могилу! Обязательно. Завтра утром мы продемонстрируем труп Князя Содомского Сенатской комиссии! – торжественно произнёс Сенатор и победно улыбнулся.

Князь сделал равнодушное лицо и закрыл глаза, давая понять, что разговор окончен.

– Но это будет не ваш труп, – с улыбкой продолжил Сенатор и громко захлопнул старомодную картонную папку.

Князь вздрогнул и открыл глаза. Равнодушно-презрительное выражение его лица сменилось недоумением.

– А вас, мой дорогой Князь… – продолжил Сенатор, – …ждёт полная пластика и новая личность!

Князь смотрел на Сенатора непонимающим взглядом.

– Что? – усмехнулся Сенатор. – Удивлён, почему меня не прочитал?

Кривая улыбка Сенатора становилась всё шире.

– А ты пораскинь мозгами! Они у тебя вроде есть.

– Ты что, тоже…

Глаза Князя округлились от внезапной догадки.

– Святая Цеткин! Наконец-то! Похоже, наручники на тебя плохо влияют.

Сенатор поправил воротник френча и насмешливо посмотрел на арестанта.

– Слушай, Князь! Ты отнюдь не последний модификант. Ты самый буйный, строптивый и заносчивый! Если бы ты вёл себя тихо, то жил бы припеваючи.

– А так ты лишаешься своего титула и личности. Останется только должность: Директор Нового Содома. Если, конечно, пожелаешь работать на новых хозяев. Как тебе моё предложение? – приподнял брови Сенатор.

– А у меня есть выбор? – усмехнулся Князь.

– Выбор есть всегда. Просто сейчас он невелик. Или работа на нового собственника, или смерть.

– Работа, – собрав всю свою волю в кулак, проговорил Князь.

– Отлично! Я так и знал. Начнёшь сразу же после операции. И пожалуйста, сосредоточься на своих прямых обязанностях, не надо выяснять, кто тебя подставил, как и почему. Не устраивай вендетты.

– Конечно! – кивнул Князь. – Только работа. Никакой мести!

– А сейчас с тобой хочет поговорить твой новый работодатель, постарайся сдержаться и прояви максимум уважения. В этот момент двери распахнулись, и в комнату для допросов вошёл Первый Консул.

– Ну что ты, – сказал он, глядя на Сенатора. – Как можно! Такую ненависть не сдержать! Тебе не кажется странным, – продолжил он, обращаясь к Князю, – …что человек, который почти не испытывает эмоций, вдруг закипает такой яростью? Я уверен, будь ты без цепей, ты бы, не задумываясь, убил нас обоих.

Князь молча смотрел на Консула, не проронив ни слова.

– Не отмалчивайся, Князь. Я знаю о тебе гораздо больше, чем ты думаешь. Я знаю, откуда этот гнев. И у меня есть ответы даже на те вопросы, которые ты боишься себе задавать.

– Вот как? – ухмыльнулся Князь. – Ну, сделайте милость, расскажите!

– Зачем рассказывать? Я покажу, – Консул достал из кармана свёрток из ярко-красной материи и положил его на стол. – То, что ты увидишь, – одна из величайших реликвий человечества.

Он развернул первый слой красного шёлка, под которым темнел бархат.

– Это Камень нефилимов, один из трёх.

– Кто такие нефилимы? Они как-то связаны с христианской магией? – переспросил Князь, нахмурившись.

– Нефилимы – это дети падших ангелов и земных женщин. Первые эталонные модификанты. Наш враг так испугался их, что навёл на землю потоп, лишь бы истребить расу этих гигантов.

Он развернул бархат, внутри которого оказался неприметный кубик для игры в кости, только не белый с тёмными точками, а полностью чёрный.

– Возьми его в руки, – предложил Консул, осторожно подавая камень Князю. Он держал его через бархат, не прикасаясь к нему. – Осторожно, он горячий.

– Он что, радиоактивный?

– Нет. Просто он из жарких мест.

Князь аккуратно взял кубик одной рукой. Он был неимоверно тяжёлым для своих размеров и излучал приятное тепло.

– Вы напрасно переживали, Консул. Он совсем не горячий. Наоборот. Приятный на ощупь, – сообщил Князь, разглядывая камень на ладони. – А что это там, внутри? – поинтересовался он, увидев слабые всполохи, похожие на пламя.

– Отстегни наручники, живо! – резко скомандовал Консул.

Сенатор вынул электронный ключ и прикоснулся к креслу, на котором сидел Князь. Наручники щёлкнули и повисли на массивных подлокотниках.

– Возьми его двумя руками, – медленно и чётко проговорил Консул.

Князь дотронулся до кубика левой рукой, и мощный всполох красного пламени пробежал внутри него.

– Приподними его, пусть все увидят, – громко скомандовал Консул.

– Все? А мне казалось, нас тут трое… – удивился Князь.

– Да нет, не трое… – вздохнул Консул и, коснувшись приборной панели на стене, выключил лампу и почти полностью убавил свет.

В полумраке камень в руках Князя заиграл ярко-красными отблесками.

– Ну что, господа Совет! Есть ещё вопросы? – бросил Консул в темноту.

В этот момент матовые стены комнаты замигали и через мгновение превратились в огромные экраны, на которых были видны лица самых влиятельных людей Федерации. И все они, не отрываясь, смотрели на огонь, играющий в камне.

– Сиятельные господа! – вновь повторил Канцлер. – У кого есть вопросы?

– Зачем? Всё и так понятно, – отозвался Спикер Сената, не отрывая взгляда от камня. – Так забавно… Ярость сменяется недоумением, и пламя начинает отдавать желтизной.

– Господа, на огонь в камне можно смотреть вечно, но у многих из нас есть важные дела, – заговорил Министр финансов. – Отцы сказали своё слово через камень, нам остаётся лишь согласиться с их решением.

– Кто за то, чтобы принять Князя Содомского в Совет, поднимите руки.

Все как один, включая Консула, подняли руки.

– Кто против? – спокойно продолжал Спикер. – Кто воздержался? Единогласно! Ну что ж, теперь нас ровно тринадцать. Впервые за всю историю Совета. Может быть, это что-то изменит. Благодарю вас, господа. Наше заседание окончено. Идите с миром, и да хранит вас Великая Мать!

38 Пророк умер

– И простите меня ради Бога, что заставил вас ждать во дворе, да ещё в цепях. Я ходил за письмом, которое написал Илия. Оно адресовано вам. Вот. Прочитайте. Можно вслух, оно для всех, – епископ протянул письмо.

– «Дорогое дитя! – начала Вера, открыв конверт. – Если ты читаешь эти строки, значит, со мною всё в порядке. Я уже мёртв. Я знаю, что это письмо будет для тебя полной неожиданностью. Но, с другой стороны, согласись, что в глубине своего сердца ты всегда видела свою судьбу. Просто боялась себе в этом признаться.

Если смотреть снизу вверх, как смотрят люди, то будущее находится в постоянном движении. У него есть тысячи вариантов. Угадать наиболее вероятный – в этом задача аналитиков. Иногда им это удаётся. Взгляд пророка – иной. Ему дано посмотреть сверху вниз. Так, как смотрят ангелы. И, взглянув на мир оттуда, понимаешь, что в нём нет ни будущего, ни прошлого. Нет времени и нет пространства, нет тайн и загадок. Есть только Бог и вечное «сейчас».

Я знаю, что ты боишься и сомневаешься. Это нормально. Только не дай страху задушить твою веру. Чтобы тебя ободрить, я скажу, что вижу: сегодня во врата подпольной церкви вошли три сестры. Старшая – жена и мать, средняя – глава хора и регент, а младшая – та, которой я и пишу эти строки. Знай, что ты гораздо сильнее меня, и тебе дано намного больше. Моё возлюбленное дитя, ничего не бойся и знай, что твоя судьба завязана в узле жизни у Господа».

Закончив читать, Вера огляделась вокруг, пытаясь понять прочитанное. Надя, напротив, улыбалась довольной улыбкой. В этот момент к ним подошёл молодой парнишка с рыжими волосами и обратился к епископу:

– Вот, принёс!

И протянул ему старую, поношенную жилетку.

– Сёстры, идите с Эриком, он проводит вас к храму. А я с Любой присоединюсь к вам чуть позже.

Как только они ушли, он развернул жилетку перед ней.

– Это единственная настоящая реликвия в этих стенах! Восемьдесят лет назад убийцы из Северного Халифата застрелили одного праведного епископа. Прямо на пороге храма, в котором он служил.

– Но ведь тогда Халифата ещё не было, – робко заметила Любочка.

– Да, не было, ты права. Но его идеи уже тогда убивали. Так вот, эта жилетка была на нём. Его ученики сохранили её, а потом передали Матфею. Он велел надеть её на святого Марка после своей смерти и попросил общину торжественно встретить его. Ритуал пророческого приветствия, пошёл именно оттуда. Матфей предсказал переход в катакомбы и то, что вплоть до самого конца община не останется без пророческого слова. После кончины Марка Илия получил её точно таким же образом и предсказал грядущую чуму. Это было ещё в гетто. А теперь я должен надеть её на тебя. Илия попросил меня, чтобы всё было так же, как и с ним. Так что надевай.

– А что я должна делать? – смущенно спросила Любочка, надевая потёртую жилетку, достававшую ей почти до колен.

– Ничего сложного. Иди рядом со мной и крепко держись за руку. Смотри людям в глаза и постарайся улыбаться общине, если сможешь… Разумеется, если ты готова занять место Илии. А ты готова?

– Да, – тихо, но твёрдо сказала Любочка.

– Хорошо. Но имей в виду, пока мы здесь, ты ещё можешь отказаться. Но как только войдём в храм – обратной дороги уже не будет.

– Я поняла, – подтвердила она, опираясь на руку епископа. – Я видела это. Много раз, в своих снах. И я всегда удивлялась, почему чужой дядя ведёт меня к алтарю. Почему не Папа? Я думала, что вижу свою свадьбу.

Епископ улыбнулся:

– Илия очень много значил для всех нас. И сейчас вся община собралась в храме. Все хотят поприветствовать его преемника. Не смущайся, это такая традиция, – заботливо предупредил он, направляясь с Любой в сторону храма.

Тяжелые двери широко распахнулись перед ними, и два придверника в чёрном, чуть склонив головы, сурово и громко произнесли:

– «Пророк умер! Да здравствует пророк!»

Любочка медленно шла под руку с епископом, с полными смущения глазами. На секунду ей показалось, что жилетка становится горячей.

А отовсюду, отражаемые сводами храма, неслись слова древнего приветствия:

– «Пророк умер! Да здравствует пророк!» «Пророк умер! Да здравствует пророк!»

Любочка посмотрела вокруг себя и увидела, что не только старая жилетка горит огнём, но и весь воздух вокруг неё наполнен языками пламени. Они медленно шли, направляясь к алтарю, а люди, стоящие в храме, всё громче восклицали:

– «Пророк умер! Да здравствует пророк!»

Всего на мгновение Люба поймала взгляды старших сестёр. Она увидела, что они вместе со всеми кричат:

– «Пророк умер! Да здравствует пророк!»

После этого она уже не пыталась сдерживать слёз. Наконец, они дошли до алтаря, повернулись к общине, и весь храм наполнился громогласными восклицаниями:

– «Пророк умер! Да здравствует пророк!» «Пророк умер! Да здравствует пророк!»

Встав у алтаря, епископ поднял руки, чтобы благословить народ. Лишённая поддержки, Любочка мгновенно упала на колени рядом с алтарём и разрыдалась. Время и пространство как будто остановились, отодвинувшись на второй план. Реальным был лишь жар огня, бушевавший вокруг, но не обжигавший её. Сквозь пелену слёз она смотрела на языки пламени, слыша его могучее гудение.

– Сестра Люба, скажи мне, что ты видела?

Голос епископа звучал как будто из другого мира. Любочка вытерла слёзы и попыталась встать, но не смогла. Ноги не слушались её. Епископ чуть шевельнул бровью, и сильные руки придверников бережно подхватили её и мгновенно поставили на ноги.

– Доченька, что ты видела? – вновь спросил епископ, наклонившись к ней. Под сводами храма воцарилась великая тишина. Сотни глаз были устремлены к алтарю.

– Я вижу огонь… Кругом огонь, и внутри, и вокруг меня, в храме, везде…– сказала Любочка еле слышно.

– Следующим будет огонь! – громко провозгласил епископ.

– После чумы придёт огонь! Наконец-то придёт огонь!

Как гром, прокатилось под сводами храма. Людское море взволнованно выкрикивало:

– Скоро придёт огонь! Огонь! Огонь!

– Почему они кричат? – подняв удивлённые глаза, спросила Любочка.

– Потому что приход пророка – это новая эпоха для подпольных церквей, – прошептал епископ ей на ухо. – Марк предсказал переход из гетто в катакомбы. Илия возвестил приход чумы, а ты, похоже, только что поставила точку в истории Содомской Федерации. Ты предсказала огонь.

– Что значит точку? – спросила Любочка.

– Они ждут огня уже больше полувека. Ещё Матфей пророчествовал о его приходе. А как ты думаешь, чем может закончиться история Содома? Только огнём!

39 Тайны Консула

– Господин Консул, что это было? – спросил Князь, глядя на потухшие экраны.

– Поздравляю, теперь ты член Великого Тайного Совета, – произнёс Консул, почтительно поклонившись.

Темноволосый Сенатор, до сих пор хранивший молчание, также поклонился Князю и заметил, глядя на камень:

– Удивительно! Его ярость прошла, но камень продолжает гореть.

И действительно, огонь в камне не погас, а горел ровным, едва различимым желтоватым пламенем. Князь держал его в правой руке, не обращая на него внимания.

– Спасибо, Сенатор, идите. Это будет долгий разговор, – вздохнул Консул.

Сенатор молча поклонился и вышел из комнаты.

– Что это за камень? Почему первые лица государства смотрели на него так, как будто от него зависит судьба всего мира? – нетерпеливо спросил Князь.

– Так и есть! От камня многое зависит. И от тебя.

Консул вздохнул с облегчением.

– Ты не просто модификант – в тебе есть адское пламя. Оно разгорается ярче всего, когда человек в гневе. Это самый верный признак избранности. В этом состоянии ты получаешь силу творить волю Отцов. Консул подошёл к Князю и рукой, завёрнутой в бархат, аккуратно забрал камень.

– Пересядешь на нормальный стул? – спросил он Князя.

– Нет. Посижу в кресле, оно достаточно удобное. Рассказывайте, Консул. Начните с того, кто такие Отцы?

– Скажи мне, ты когда-нибудь читал Библию? Полностью, от корки до корки?

– Нет, конечно! Зачем читать эту бредятину? Ну… Читал кое-что… Когда изучал историю дискриминации в Академии, на военной кафедре…

– Твоя Академия – инкубатор, штампующий идиотов! Но, похоже, даже там ты умудрился всё пропустить, – усмехнулся Консул.

– Я сдал зачёт, этого было достаточно! Зачем вообще читать эту патриархальную муть?

– О, Великая Мать! Какой же ты глупец! – всплеснул руками Консул. – Перестань смотреть на мир с точки зрения обиженных на весь белый свет, тупых лесбиянок. Библия – это не только манифест порабощения геев и фемин! Это подробнейшая диспозиция, оставленная Главой вражеской армии! Надеюсь, тебе знакомо понятие «диспозиция»?

– Да, знакомо, но при чём здесь это? Кто наш враг? Северный Халифат? – нахмурился Князь.

– Какой Халифат! Неужели ты не видишь! Наш мир трещит по швам! Нас спасёт только Истинный Сын! И мы должны сделать огромный объём работы, чтобы приготовить мир к Его приходу!

– Какой работы? С чего вы решили, что вообще что-то нужно делать? В «Книге Матери» об этой работе ничего не сказано!

– Цеткин Милосердная! Открыли Библию да прочли! – возмутился Консул.

– Прочли что?

– Всё, что было нужно. Ведь в ней наш Враг почти полностью раскрыл Свои планы!

– Простите, Консул, но я верю в Великую Мать и не особо жалую библейского Бога!

– И напрасно, а вот мы в Него верим, ведь мы объявили Ему войну! Потому что без веры в Бога невозможно верить в Отцов! Поэтому мы учитываем Его фактор.

– Я лично верю в Великую Мать! – покачал головой Князь.

– Она лишь воплощение, ипостась… Один из аватаров! Поверь мне, приход Истинного Сына – вот что сейчас важно! А он давным-давно предсказан. Об этом очень подробно написано! Есть ключ к пониманию! Наш Враг сам об этом сказал. Четыре тысячи лет назад. «И воззрел Бог на землю, и вот, она растленна, ибо всякая плоть извратила путь свой на земле».

– Погодите, по-моему, это сказано о потопе. При чём тут Истинный Сын?

– Намного позже наш Враг сказал: «Как было во дни Ноя, так будет и в пришествие Сына Человеческого». Логика предельно проста! Чтобы Истинный Сын пришёл как можно скорее, нужно извратить всё, что только возможно. Вывернуть наизнанку. Церковь, семью, рождение детей – всё это нужно поставить с ног на голову. Женщин превратить в мужчин, мужиков в баб!

– Мы даже модифицировали человеческую ДНК, извратив самую суть жизни! Мы зачипировали всех, кого могли, заклеймили людей, как стадо баранов! И всё для того, чтобы Он скорее пришёл! Но Он всё не приходил…

Консул вздохнул, опустив голову.

– Мы были в отчаянии, и именно тогда Они впервые явились нам открыто. К нам пришли Существа, заявившие нам, что в других измерениях очень ценят нашу работу, но мы делаем недостаточно. Они дали нам направление, объяснили, что делать. Уходя, Существа оставили нам залог своего возвращения, частичку своего дома. Так нам и были дарованы Камни нефилимов.

Консул пристально посмотрел на Князя и продолжил.

– Они также указали на последствия, которые уже начала вызывать наша модификационная политика. Они вполне справедливо заметили, что элита не может быть многочисленной. Не более 2 – 3% от числа популяции. Так было во все века. Но модификация смешала всё! Чем доступнее она становилась, тем более расширялась элита. Нас стало слишком много! И с каждым часом становилось всё больше, и с этим нужно было что-то делать. Нужно было экстренно сокращать поголовье.

Князь внимательно слушал Консула, чуть склонив голову.

– Представь! Всего несколько несложных генетических изменений – и ты гений! Так просто! Модификация превратилась в самый доступный социальный лифт! Хочешь, чтобы твой ребёнок стал гениальным композитором, – пожалуйста! Великим писателем – не вопрос! Но эти профессии редко кто заказывал. А вот великий финансист, непревзойдённый политик и выдающийся бизнесмен – это было самым популярным. Всё это нужно было срочно останавливать!

Консул тихонько хлопнул рукой по столу.

– Именно тогда Они и даровали нам чуму. Мы приняли её из их рук, как бесценный дар, и выпустили в мир, объявив её результатом модификации. Дальше всё было просто. Перепуганные людишки сделали за нас всю грязную работу. В припадке ужаса они сами выискали всех лишних модификантов и перестреляли их. А заодно проредили и свои грядки. Они и не заметили, что чума унесла всех умных. Всех самостоятельно мыслящих. Погибли почти все альфа- и бета-особи. Независимо от примативности. По сути, чума выкосила весь интеллектуальный средний класс. Ну, почти весь…– ухмыльнулся Консул.

– А теперь, после эпидемии, в нашей стране большие кадровые проблемы. У нас есть сотни тупых баранов и ни одного погонщика. Невозможно найти обычного менеджера среднего звена. Просто вменяемого работника! Думающий человек сейчас на вес золота. Зато в обществе царит мир и порядок. Но этот покой был достигнут дорогой ценою, – тяжело вздохнул Консул.

– Но всё-таки, несмотря на последствия, чума стала бесценным подарком для всех нас. Даром из других миров, драгоценным залогом того, что в один прекрасный момент Истинный Сын придёт, и наступит Золотой Век для рода человеческого. И мы, те, кто начал диалог с Сущностями из других измерений, встанем во главе этого нового миропорядка.

Его глаза блестели от радости и возбуждения.

– Технологий, которыми владеют Они, хватит, чтобы навсегда покончить с голодом, болезнями и войнами. Там есть решения всех наших проблем. С климатом, генетическими сбоями, Халифатом и продовольствием. Потому что, как только люди увидят Тех, кто выйдет из бездны, они отбросят все свои суеверия и воззовут к Великой Матери. Потому что в других мирах Великую Мать почитают гораздо сильнее, чем здесь! Но самое главное – они подсказали один способ, как приблизить их приход.

Консул поднял большой палец.

– Они дали нам направление! Именно тогда мы создали «Фармакию».

Князь поморщился, услышав имя заклятого конкурента.

– Запомни! «Фармакия Индастриз» тебе не конкурент, ни тебе, ни твоему борделю! – строго сказал Консул. – И, что бы ни случилось, она всегда будет первой! Была, есть и будет! И не потому, что у неё больше денег и она знает, кому и когда дать на лапу. Нет! Просто у неё есть миссия! Все эти исследования, органы, помощь армии – это просто ширма. Трансплантология – ширма. Дети Ночи – ширма! Ну, про Сенат я вообще молчу! Этот цирк идиотов никто серьёзно не воспринимает.

– А кто же тогда не ширма? – спокойно спросил Князь.

– Тайный Совет – вот кто за всем этим стоит! Он же совет директоров «Фармакии». Потому что её генеральный директор – это тоже ширма!

– А как же Институт военной трансплантологии? – поинтересовался Князь.

– Это тоже фикция. Мы давно научились штамповать всё, что нам нужно, любые органы. Доноры для этого вообще не нужны.

– Тогда зачем нужна «Фармакия»? – прищурившись, спросил Князь.

– Гекатомба – тебе знакомо это понятие? Вспоминай, давай! Античная история. Ты же образованный человек! – почти рассмеялся Консул.

– Это… Массовое жертвоприношение! Переводится как «сто быков». Вроде бы… – пытался вспомнить Князь

– Молодец, правильно! – воскликнул Консул. – Но Отцы не хотят быков, они им не нужны! Они хотят людей. Много людей. Их нужно сжечь заживо, и они должны мучиться!

– Когда жертвенная чаща наполнится, тогда придёт Истинный Сын, и Отцы воцарятся над этим миром, – с жаром произнёс Консул. – Но для этого нужны жертвы. Человеческие жертвы. Многие святые древности чувствовали это, интуитивно догадывались. Нерон и Калигула – чувствовали. Мао Цзэдун, Чан Кайши, Сталин, Бокасса, Пол Пот, Хирохито… Все они догадывались… Но ближе всех к истине подошёл Адольф Праведный! Отцы приняли их жертвы и открылись нам. Мы имеем верное, непогрешимое пророчество. А не догадки, как подвижники древности. Это не умаляет их подвига и веры. Но мы приносим жертвы осознанно. Мы знаем, Кому верим, знаем, Кого зовём! – торжественно закончил он.

– Антихриста?!! – вскинул брови Князь.

– Не говори так! Это не имя – обидная кличка. Христиане так Его называют. Потому что боятся Его, как огня! Они знают – Его приход положит конец их фальшивым верованиям. Мы предпочитаем другое имя: Истинный Сын.

Консул пристально смотрел прямо в глаза Князя.

– В самом начале было пророчество: Истинный Сын родится в семье модификантов, – спокойно продолжил он. – Мы были счастливы, но недолго. Ведь модификанты первой волны не могли размножаться. Вообще. Они были полностью стерильны. Это была страшная цена, расплата за модификацию. Лучшие умы бились над этой проблемой не один год. Наконец, появилось несколько рабочих гипотез, и мы смогли перейти от исследований к эксперименту. Он поднял глаза, пытаясь вспомнить те давние времена.

– Именно тогда я познакомился с твоей мамой, и это был великий день. Я убедил её, она согласилась поучаствовать, и родился ты, сынок!

– Сынок?!! Никто не вправе меня так называть, кроме моей мамы! – возмутился Князь, глядя на Консула.

– Ну, я как твой отец тоже имею на это право, – спокойно ответил Консул, глядя Князю прямо в глаза.

– Отец! Вы мой отец?! Что за бред, мой отец – анонимный донор.

– Твой отец перед тобой. И эту реальность тебе нужно принять. Видишь ли… Будучи гением, я захотел родить гения. Мне это показалось забавным. Твоя мать помогла мне. В результате союза двух модификантов появился ты! Ты был нашей надеждой! Мы были счастливы, Отцы услышали наши молитвы! Первый модификант, рождённый естественным путём! Мы думали – ты и есть Истинный Сын! Но ты стал нашим первым разочарованием! И все остальные тоже…

Он опустил голову и замолк на мгновение.

– Да, сынок! Ты умудрился раскрыться, будучи модификантом во втором поколении. Организмом, практически неотличимым от обычных людишек. Не было никакого внутриутробного вмешательства. Ты был зачат и родился самым естественным образом. Поэтому полевые сканы тебя не видели. Даже сейчас, чтобы обнаружить твою модификацию, нужны серьёзные исследования. Ты был невидим, но горд и глуп, поэтому тебя и раскрыли.

– Я узнаю, кто это сделал, – подчеркнуто спокойно проговорил Князь.

– Не надо. Забудь об этом! Это неважно. Тебе надо готовиться к гораздо более важному событию. И это не только новый мундир. Это совершенно другой настрой.

– Что за событие? – спросил Князь.

– Дважды в год, Великий Тайный Совет проводит ритуал. Самый важный. Самый секретный. С самым важным в мире артефактом.

– С каким артефактом? С Камнем?

Сенатор глубоко вздохнул и негромко спросил, в упор глядя на Князя:

– Знаешь, что сказал Всеотец, когда встал на землю после своего падения с небес?

– Нет… Что?

– Он поднял глаза на небо, посмотрел на своего Врага, рассмеялся и сказал: «Это будет весёлая игра!» С тех пор они играют. И Отцы уверенно ведут в счёте, – произнёс он с улыбкой.

– И как связаны игра и древние реликвии?

– Раньше считалось, что самым важным артефактом была Книга Закона, которую Алистер Кроули привёз из Египта в 1904 году. Но сейчас у нас есть нечто гораздо более ценное. То, что никогда не афишировалось и никому не показывалось.

– Что же это?

– Камни нефилимов, или, как их иногда называют, Кости Сатаны. Три абсолютно одинаковые игральные кости, созданные из неизвестного науке материала. У них идеальные пропорции и геометрия. Они идентичны друг другу – вплоть до микрона, одного веса и размера. В каждой шесть граней, с метками – от одной до шести, почти как кости для игры в крэпс.

– Камни очень тяжёлые – чуть больше кубического сантиметра по объёму, каждый из них весит триста граммов. Они совершенно чёрные – поглощают свет почти полностью. Намёки на их существование есть в Некрономиконе, но именно намёки.

– Прости, отец, но всё это как-то не очень правдоподобно, – поморщился Князь.

– Я тоже так думал. Пока не увидел Церемонию.

– И что это за Церемония?

– Два раза в год, в день зимнего и летнего солнцестояния, Совет Великих Магов проводит Ритуал. Старейший из Советников трижды кидает кости, в надежде, что выпадут три шестёрки – Число Зверя.

– И как давно?

– Уже 12 лет регулярно. И знаешь, в чём ужас?

– В чём?

– Несмотря на то, что кости бросаются дважды в год, за всё это время число шесть не выпало ни разу. Вообще! Выпадали самые разные цифровые комбинации. Все цифры, от единицы до пяти. Их фиксируют и потом изучают. Последние три года кости кидаю я. Но цифра шесть не выпала ни разу, начиная с первого броска. Вообще.

– Это невозможно – с точки зрения статистики!

– Статистики – но не мистики! – улыбнулся в ответ Консул. – Его Адское Величество Сам направляет Свои кости. И они говорят, что время Истинного Сына ещё не пришло…

40 Камни нефилимов

В полной тишине раздавался только стук костей. Тяжёлый металлический стук. С трудом удерживая кости в массивном золотом стакане, Консул сосредоточенно тряс их, вращая стакан по часовой стрелке, как велела традиция. Глаза всего Совета были устремлены на его руки.

Наконец, выверенным движением Консул открыл крышку и выбросил кости на стол. С гулким стуком они ударились о красный бархат и, перевернувшись несколько раз, замерли недалеко друг от друга.

Члены Тайного Совета смотрели на них и не могли произнести ни слова. Они не верили своим глазам. Они так долго этого ждали, так горячо желали – и вот, наконец, ясный и чёткий ответ лежал прямо перед ними. На всех трёх костях была одна и та же цифра. Шесть.

– Господин Секретарь, запишите результат. На костях выпало 666, – тихо сказал Консул, не отрывая взгляда от костей.

– Да, конечно, сейчас… – пробормотал ошеломлённый Секретарь. Он открыл книгу протоколов Совета и с трудом вывел на жёлтом пергаменте результат первой части Великого Волхвования.

– Прошу вас, Консул, – произнёс Сенатор, младший из членов Совета, подавая ему золотой стакан с костями.

Консул взял тяжёлый стакан и, сжав его изо всех сил, начал аккуратно его вращать, строго следуя традиции. Обычай не предписывал, сколько времени нужно трясти кости, но все понимали, что тряхнуть стакан пару раз – будет явным неуважением к Отцам.

А Консул тем временем продолжал сосредоточенно вращать стакан, пока, наконец, не выбросил кости на стол. С тяжёлым стуком они ударились о бархат и замерли, тускло сверкая гранями.

Консул вытер пот со лба и, с трудом оторвав взгляд от костей, обвёл взглядом Совет…

– Господин Секретарь… – Его голос вздрогнул и осёкся. – Господин Секретарь! – вновь заговорил он, собравшись с силами. – Зафиксируйте результат Волхвования. На костях 666.

Руки Консула дрожали. Он снова нервно вытер пот и потянулся было к стакану, в который уже заботливо поместили кости, но потом опустил голову.

– Простите, господа… Старческая немощь. Я не знаю, смогу ли справиться с костями.

Он обвёл взглядом Совет и остановился на Секретаре Сената.

– Ну что ж… – прерывисто выдохнул Секретарь. – Церемониал предусматривает такую ситуацию. Если старейший член Совета ощутит слабость в ходе ритуала, он должен передать кости одному из членов Совета, по своему усмотрению.

Члены Совета, не отрываясь, смотрели на Консула.

– Князь, прошу вас! – предложил Консул, показывая глазами на кости.

Князь Содомский уверенно взял золотой стакан в руки и с улыбкой обвёл взглядом всех членов Совета. Он начал неторопливо вращать стакан и, нарушая все обычаи и традиции, заговорил с Советом.

– Господа Совет! – начал он, размеренно раскачивая кости. – Все мы прекрасно знаем, что случится после того, как кости выпадут в третий раз. Начнётся Новая Эра. Золотой Век в истории человечества. Потому что именно сейчас Отцы явят свою волю в третий раз. Чтобы у нас отпали всякие сомнения.

Он резко открыл стакан и буквально швырнул кости на стол. Глухо ударившись о бархат, кости остановились именно так, как предсказал Князь Содомский. На них были всё те же цифры – 666.

Оглавление

1 Откройте, это СС!

2 Хорошая охота

3 Сборы

4 Две молнии

5 Убийственный разговор

6 В осаде

7 На развалинах

8 Поединок

9 Радужные соколы

10 Бегство от дронов

11 Ты увидишь

12 Новые члены клуба

13 Носорог

14 Коммандер Эйке

15 Исповедь

16 Гетто в огне

17 Изумруды в платине

18 Отставка

19 Гекатомба

20 Сюжетник

21 Поющая мина

22 Психушка

23 Совещание

24 Заправщик

25 Айша и Гюрза

26 Разговор с Консулом

27 Охота на фуру

28 История Айши

29 Чайная церемония

30 Воспоминания

31 Дыба

32 Путь к смерти

33 Заманчивое предложение

34 Перед выбором

35 Аукцион

36 Добро пожаловать

37 Последний модификант

38 Пророк умер

39 Тайны Консула

40 Камни нефилимов