Лучший мир [Сана Миллер] (fb2) читать онлайн

- Лучший мир 2.95 Мб, 90с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - Сана Миллер

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Сана Миллер Лучший мир

I.



«11.03.2020: Россия ограничивает авиасообщение с Германией, Испанией, Францией. Ограничение из-за коронавируса вводится с 13 марта».



Я сидела на мягком диванчике посреди торгового центра, опустив голову так, чтобы свешивались волосы, и никто не видел, что моё лицо залито слезами до самого подбородка.

– Почему сейчас?! Почему именно сейчас??? Ай, блин…

Слеза, упавшая в открытый загранпаспорт прямо на новенький шенген, поставила беззвучную истерику на экстренную паузу. Аккуратно, стараясь ничего не размазать, я промокнула каплю краешком рукава, натянутым на палец. Фотография в визе и без того получилась не очень, но теперь, слегка расплывшееся от солёной влаги лицо идеально отражало моё состояние.

Эта неделя должна была стать невероятной. Только мы с Ильёй и Берлин. И рислинг. И, пожалуй, ещё карривурст – банально, но чертовски вкусно. До рая оставался всего месяц, но внезапная пандемия решила перекроить мою историю любви к большим городам, еде, алкоголю и Илье на свой лад. Для начала жирно зачеркнуть всё уже написанное одним-единственным электронным письмом: «Ваш рейс ХХХ-706 отменён». По иронии, новость свалилась на меня прямо в визовом центре, откуда я выходила, чуть ли не пританцовывая и нежно прижимая к груди заветный конверт с паспортом. Хотя объективных причин, по которым мне может быть отказано в визе, нет, каждый раз радуюсь так, будто мне удалось провернуть какую-то очень хитрую аферу.

По очень грустному совпадению границы закрыли именно Германия и ещё несколько стран. Наблюдая за растущей статистикой заболевших, пустеющими полками супермаркетов и лицами прохожих, спрятанными за медицинскими масками, я где-то глубоко внутри подозревала такой исход, однако всерьёз его не ждала. Нет, ну правда, пандемия в 2020 году? Мы же развитая цивилизация. Не то чтобы прям-таки очень, но всё же. Ещё осенью вирус казался далёкой призрачной угрозой – мало ли что там, в Китае, там всегда всё… необычно. Но ситуации понадобилось около трёх месяцев, чтобы перерасти в настоящее безумие и накрыть весь мир. Весь чёртов мир, с ума сойти. Я просто не верю, что живу во время, когда на карантин могут посадить целый мегаполис. Это просто не со мной. Какой-то абсурдный сон.

Наспех вытерев глаза, я вышла на улицу и, охнув от неожиданной яркости, поспешно нацепила солнцезащитные очки. Мир сиял и переливался, а катастрофой даже и не пахло. Пахло талым снегом и дешёвым кофе, благо через дорогу вокзал. Я обиженно шмыгнула носом, глядя, как серая железная полоса с красными отметинами на боках зашипела, лязгнула и величаво поползла вдоль платформы, прочь из города. Загран в сумке будто засветился, как волшебный талисман, призывающий к действию. Меня накрыло странное чувство: чисто в теории я могу прямо сейчас подойти к кассе, купить билеты в любую страну Шенгенской зоны (пока все границы не позакрывались) и поминай как звали. Все сбережения с собой на карте, нужное можно купить на месте. Путь, конечно, неблизкий: четырнадцать часов до Литвы как минимум, но я бы как-нибудь потерпела. Забиться на верхнюю полку с музыкой, чаем и бесконечными пейзажами за окном не самый плохой вариант. И всё это прямо сейчас, только дорогу перейти, никто не остановит. Так странно думать в подобном ключе…

Стоп. Никаких больше необдуманных поступков. Я обещала себе и Илье.

Наушники взорвались звонком телефона, и я напрочь забыла о поездах и навязчивых идеях. Чёрт-чёрт-чёрт! Я должна была вернуться в офис якобы с «обеда» полчаса назад!

– Да, – ответила я, раздумывая, не слишком ли шумно вокруг, и прокатит ли, если я скажу, что задержалась на кухне.

– Ольга, где вас носит? – Михаил Валентинович рявкнул так, что пришлось срочно сбавлять громкость динамика. – Не наелись за два часа?

Олеся, идиота кусок. Меня зовут О-ле-ся. Так сложно запомнить?

– За полтора… – осторожно возразила я. Всё-таки иногда мой начальник любит преувеличивать.

– Через двадцать минут в моём кабинете! – процедил он и отключился.

Так себе день.

Я вызвала такси, обещавшее домчать от вокзала до офиса за десять минут, и принялась ждать, нетерпеливо постукивая новенькими чёрно-серебристыми и совсем не радующими ногтями по чехлу телефона. Пять минут показались мне вечностью, поэтому когда жёлтая машина подползла к остановке, я забыла о приличиях и беспощадно растолкала толпившихся там людей, чтобы добраться до заветной двери. Абстрагировавшись от ругани пожилой женщины в розовом спортивном костюме, я устроилась на заднем сидении и набрала номер.

– Илья, есть минутка?

– Да, малыш, только быстро, у меня скоро встреча.

– Наши билеты аннулировали, – сдавленно всхлипнув, сообщила я.

– Хорошо.

– Что хорошего?!

– В смысле, я понял. Ну ты что, новости не читала? Чего-то такого и следовало ожидать.

– Тебя это вообще не расстраивает?

– Очень расстраивает, правда, но мне пора бежать. Вечером поговорим, ладно? Забронируй стол в нашем месте и после работы езжай туда, посидим часик.

– Окей.

– Всё, люблю тебя.

Я вяло пробормотала что-то в ответ, положила трубку и позволила слезам течь, защищённая от любопытных взглядов водителя непроницаемыми стёклами очков. Главное в стрессовых ситуациях – это правильно дышать, по крайней мере, именно так заверял меня врач год назад. Вдохнуть через нос, задержать дыхание, медленно выдохнуть. Расслабится тело, расслабится и мозг.

Нечестно. Как же это всё нечестно. Это должна была быть лучшая неделя в моей жизни. По всей видимости, только в моей, но всё-таки.



– Ну что там? – спросила Катя, бодро выстукивая на клавиатуре какой-то очередной отчёт. Одна из пленников этого офиса, моя сестра по несчастью, соседка по кабинету, напарница по обедам и лучшая подруга. Несмотря на то, что я проработала здесь чуть больше года, за всё это время мне удалось по-настоящему сдружиться только с ней. С остальными сам собой установился вежливый нейтралитет.

– Нормально. Выдали, – пробубнила я, бросая вещи на стол.

– А с глазами что?

– Потом, – отмахнулась я, в спешке сгребая бумаги, мысленно хваля себя за то, что подготовила их ещё вчера, пусть и ценой пары часов моей личной жизни. Ой-ой, в стопку затесался мой рисунок, неловко бы вышло. Хобби давно заброшенное, но рука нет да нет как будто на автомате берётся за карандаш. Не рисовать в офисе невозможно – иначе совсем крыша съедет от постоянного тыкания по клавишам и пойди-принеси-распечатай. Мельком глянула в зеркало – глаза действительно опухшие. Может и хорошо, меньше влетит.

Я наспех собрала волосы в ненавистный пучок, открывавший больше лица, чем мне хотелось бы показывать миру, поправила воротник белой рубашки, скинула грубые ботинки и влезла в не менее ненавистные каблуки. Можно идти.

У кулера возился Олег, главный юморист офиса. Увидев, куда я направляюсь, он адресовал мне сочувственный взгляд, но ничего не сказал. Будь на моём месте кто-то другой, обязательно отпустил бы какую-нибудь ремарку. Почему-то стало ещё грустнее. Интересно, по шкале от одного до десяти, насколько странно расстраиваться, что тебя даже не подкалывают?

Ну же, Леська, всего лишь стук в дверь. Давай, ты справишься. С отвращением при виде Михаила Валентиновича же как-то справляешься уже полтора года…

– Войдите, – раздалось из кабинета прежде, чем я занесла кулак.

Я сделала умиротворённое лицо, открыла дверь и шагнула внутрь.

Кабинет Михаила Валентиновича – это отдельный мир внутри нашего небольшого офиса. Кажется, что входишь в неподвижную картинку, где нет времени и ничего не происходит. Вещи всегда лежат на одних тех же местах, створка окна всегда откинута на одну и ту же ширину, а в мусорной корзине всегда примерно одинаковая гора бумажек. Даже воздух здесь будто застыл. И запах один и тот же – какого-то очень дорогого, но тошнотворно-кислого одеколона.

– Явились?

Вместо ответа я привычно присела, не дожидаясь приглашения, и через стол протянула ему документы, смотря прямо в буравящие меня тёмные глаза на молодом загорелом лице. Опять по курортам разъезжал на папочкины деньги, щегол. Начальник грубо выхватил стопку из моих рук, пробежался глазами по первой странице и тут же отправил её в мусорную корзину.

– Это не то, что я просил.

«Ты нормальный? Я вчера на два часа задержалась, чтобы успеть это подготовить, а ты выбросил, не посмотрев! Я тебе это ведро сейчас на голову надену!!!» – бегущими строками проносилось в моей голове, пока я провожала взглядом путь плодов своего труда до корзины.

– И что, собственно, не так? – невозмутимо спросила я, стараясь и бровью не вести. Так повелось с первого дня. Перед этим козлом ни в коем случае нельзя давать слабину, иначе будет доводить до слёз каждый день. Проверено на печальном опыте Кати и других девочек из отдела.

– Всё не так. Перечитайте моё письмо с указаниями ещё раз, и чтобы завтра к девяти всё было у меня на столе.

– Хорошо.

– И да. Ещё раз увижу, что ваши обеды затягиваются – будете уволены. По статье.

– Я вас поняла, – мои ладони под массивным столом из красного дерева непроизвольно сжались в кулаки. Я представила, как беру Михаила Валентиновича за шиворот и со всего размаху прикладываю лбом об стол. От этой мысли полегчало. С какой стати он вообще Валентинович? Говнюк лет на пять меня старше максимум, а ещё туда же. Заигравшийся папенькин сынок.

– Надеюсь. Вы не забыли проснуться сегодня?

– Что? – моргнула я.

– Идите, говорю, работайте, второй раз повторять не буду, – огрызнулся Михаил. Я твёрдо решила про себя отныне называть его только по имени и ровно до той поры, пока не придумаю достаточно оскорбительное прозвище.

– Хорошего дня, – машинно отчеканила я, встала и поскорее вышла из кабинета. На всякий случай глянула на свои наручные часы. Никогда не обращала внимания, но почти уверена, что в этом проклятом кабинете они останавливаются.



На столе рядом с клавиатурой дожидалась чашка горячего чая. Я благодарно посмотрела на Катю и без слов повалилась на кресло.

– Влетело? – сочувственно спросила она, оторвавшись от компьютера. Несмотря на то, что возраст Кати уже лет пять как преодолел отметку в два десятка, выглядела она так, что человек со стороны мог бы невольно заподозрить нашу компанию в эксплуатации детского труда. Ну ладно, как минимум, подросткового.

Моя нижняя губа подрагивала так, что ответа не потребовалось.

– О-о-ох, – она отъехала от стола, смешно перебирая ногами, кинулась ко мне и крепко обняла со спины. Сил сдерживаться больше не было, и я разревелась.

– Чш-ш-ш, – объятия подруги стали ещё крепче. – Настолько всё плохо? Что там этот чудила опять наговорил?

– Да хрен с ним, – всхлипнула я. – Наш с Ильёй рейс в Берлин… Его отменили…

От неожиданности Катя выпустила меня из объятий.

– Чего? В смысле? Из-за коронавируса?

– Ага, – уныло кивнула я и потянулась к чаю. – Только вышла из визового центра и тут на тебе, это сообщение. А я так ждала… Кать, как же я ждала… Хоть какой-то глоток свежего воздуха во всём этом дерьмище… И хотя бы капелька времени с Ильёй. Мы же никогда никуда не ездили за столько лет.

– Ну чего ты, Лесюнь… Ещё ведь целый месяц. Может, рейсы восстановят?

Я отрицательно помотала головой.

– Не-а. Все в панике. Статистика по заболевшим и умершим жуткая. Мероприятия отменяют, собираются строить больницы. Ходят слухи, что в Москве введут пропускной режим и чуть ли не ЧС. Я тут всякого начиталась, пока в такси ехала.

– Пропускной режим? ЧС? – Катя скептически сморщила вздёрнутый нос. – Не слишком?

Я пожала плечами, делая огромный обжигающий глоток чая.

– Полная дичь. Но если это правда, то плакал мой поиск работы. И твой. Ты помнишь про план?

– Вырваться отсюда к концу года, – отчеканила Катя. – За план не переживай. Нашей мотивацией не видеть этот гадюшник можно ракеты заправлять. Справимся.

Я усмехнулась и уже в который раз за день вытерла слёзы, но на душе было всё так же паршиво. Жалобно пискнул телефон.

«Лесь, мне проект новый прилетел. На сегодня всё отменяется. Увидимся дома, а в следующий раз я весь твой!»

Ну что ж, хата сгорела, так что сарай уже не жалко, хотя, если верить народной мудрости, эти события обычно происходят в другой последовательности. Только почему именно сегодня? Меня словно выбросило в космическую пустоту, даже без возможности как следует покричать и побарахтаться. Такое происходит всякий раз, когда на Илью сваливается внезапная работа. Я даже вроде как привыкла. Надо просто переждать.

– Кать, пожалуйста, давай напьёмся вечером. Я не вывожу этот день.

Подруга нахмурилась.

– Если только чая или кофе. По крайней мере, тебе точно только их. Работу переделывать не надо?

– Просто распечатаю то же самое и внесу пару правок в титульный лист. Спорим на косарь, что он не придерётся?

– Конечно не придерётся. Этот олень дальше титульника даже не смотрел, да?

Вместо ответа я красноречиво поджала губы и протянула ей ладонь. Катя с мрачным лицом отбила пять, и мы синхронно вернулись к работе. Пусть этот день хотя бы закончится хорошо.



Город выглядел как обычно, но ощущение неотвратимой беды висело в воздухе, подпитываемое мыслями тысяч людей. Мы старались сохранить остатки позитивного настроя и беззаботно бродили по центру в районе Китай-Города, грея руки об стаканчики с горячим кофе из любимой кофейни и стараясь не обращать внимания на то, что лица большинства прохожих были скрыты медицинскими масками. Вдруг это наша последняя прогулка.

– Ты как? – голос подруги донёсся до меня будто из-под воды.

– Нормально, – ответила я, помедлив. Почему-то в голове плавали слова Михаила.

«Вы не забыли проснуться?»

Что это было? Это ведь не связано с…

– Кать?

– Что?

– Как думаешь, что теперь будет?

– Даже думать не хочу. Только бы не отправили из дома работать, я со своим зоопарком вздёрнусь! Завидую вам с Ильёй.

– Не сказала бы, что есть смысл завидовать, – отмахнулась я. – Он даже лёжа на диване будет в работе по уши.

– У вас всё хорошо?

– Ну… Да, – замялась я. – Думаю, да.

– И тебе нормально, что он всё время работает?

Я пожала плечами. Честно говоря, так и не определилась со своей позицией по этому вопросу. Я никогда не была избалована вниманием, поэтому сам факт того, что мы съехались год назад, воспринимался как один огромный акт проявления этого самого внимания. О большем я даже не думала (точнее, запрещала себе думать, одёргивая, словно эгоистичного ребёнка, выпрашивающего десятую конфету), тем более, что жить пока что удавалось душа в душу. Лучше так, чем без работы. Такое мы уже проходили.

– Эм-м-м… Если ему нравится работать, то почему бы и нет.

– А ты?

– А мне не нравится. Но это потому что я ещё не нашла своё. Вот как стану самым крутым художником игр…

– Да я не о том. Тебе не одиноко, пока он в офисе пропадает?

Катя – потрясающий человек. Вот как она умудряется? Сама непосредственность.

– Нет. Он есть. Разве мало?

– Вот это выдержка у тебя. Я б так не смогла.

– Просто слишком хорошо помню время, когда у меня не было того, что есть сейчас. Ой, ладно тебе, не такой уж Илья и повёрнутый на работе. После того случая так вообще, мы даже начали иногда ходить куда-то вместе. Он редко свободен, но всё же находит время, даже места сам выбирает. Мне не даёт, говорит, навыбиралась уже. До сих пор винит себя за то, что случилось в том году.

– Авторитарный он у тебя, знаешь ли. В хорошем смысле! А ты… – Катя замялась, и я по одному лишь её растерянно-взволнованному взгляду поняла, о чём она хочет спросить.

– Не волнуйся, мне с тех пор больше ничего такого не мерещилось. И зря вы с Ильёй на алкоголь всё списываете, я бы ни за что пьяная за руль не села.

– Ты возвращалась из бара, Лесь. В баре обычно пьют.

– Ну а я не пила. Ладно, совсем немного, даже первый стакан допить не успела. Ко мне начал подкатывать какой-то додик, и я почти сразу уехала.

– Вот видишь, – Катя укоризненно покачала головой.

– Думайте что хотите. За год уже можно было бы поверить.

– Ладно, прости.

Некоторое время мы шли молча. Катя погрузилась в свои мысли, а я думала о том, как объяснить своим самым близким на свете людям: лучшей подруге и парню, что в тот чёртов день мне по мозгам дал не глоток сидра, а оглушил своей внезапностью белый шум, прорвавшийся в эфир радиопередачи, которую я слушала по пути домой, а затем его перекрыл голос, отчётливо произнёсший:

– Мы ждём тебя, Олеся. Возвращайся скорее домой.



Время, когда город застывает на границе сезонов, кажется особенным. Как переход из одного мира в другой. Чувствовать на коже тёплый ветерок, когда с улиц ещё не до конца сошёл снег – это как слышать звуки внешнего мира в утренней дрёме.

– Ну что, к метро?

– Ты езжай, а я ещё погуляю.

– Точно? Ты себя нормально чувствуешь? Если это из-за того, что я вспомнила…

– Нет-нет-нет, не думай ничего такого. Всё нормально, просто я хочу ещё побродить. Дойду до своей ветки, там сяду.

– Смотри мне. Напиши, как будешь дома.

– Ты тоже.

Проворчав что-то неразборчивое, Катя ловким движением надела жёлтую тканевую маску в полоску и распахнула руки. Мы обнялись на прощание, и я немного постояла у метро, ощущая его тёплое дыхание на коже и глядя подруге вслед. Затем со вздохом развернулась и, как и обещала, побрела до своей ветки. После аварии я больше не садилась за руль, а метро начало казаться оплотом безопасности, где все системы налажены за тебя и для тебя – достаточно пройти через турникет, сесть в поезд и мчать куда захочешь. И не думать, как будешь давать по тормозам, если снова позовёт голос из магнитолы.

Я мысленно заперлась на замок внутри своей головы и забилась в самый укромный её уголок – привычка с детства, ритуал, к которому я прибегала, когда приспичивало подумать о чём-то максимально личном. И там, в укрытии, в очередной раз позволила сознанию коснуться мысли, которой никогда ни с кем не делилась. Приступ нездорового любопытства – сродни тому, с которым люди косятся в открытые двери подвалов – заставил сердце биться чуть чаще.

Куда меня звали? Может быть, мне всё-таки туда надо?..

В темноте центр города превращается в настоящий лабиринт. Не тот центр, где огни, магазины, бары и толпы народа, а улочки между спящими домами довоенной постройки, где пузырилась и извивалась темнота. Не та, что приходит, когда гаснут фонари, но та, что не растворяется даже в их свете. Скорее, она растворяет его. Изнанка Москвы, повидавшая слишком много. Однажды ты замечаешь её – и пути назад нет.

Время шло к одиннадцати, и пора было ускоряться. На метро я успевала в любом случае, но хотелось бы ещё расслабиться в ванне перед сном. Оценив расстояние до метро по карте, я решила срезать через дворики. Если, конечно, мне повезёт, и в решётчатых воротах арок будут открыты калитки.

Повезло. Калитка приветственно скрипнула и пустила меня в темноту уютного двора. Здесь изнанка ощущалась ещё сильнее, будто чем дальше забредаешь в её сердце, тем в большей степени становишься её частью. Это как сойти с тропы и затеряться в лесу, только тропой в конкретном случае служила тусовочная Маросейка.

Я поддалась очарованию дворов и почти забыла о метро, завороженно любуясь тускло-жёлтыми квадратами окон, бледно-зелёными и белыми фонарями и игрой теней на стенах. На одной из них было что-то написано, и я подошла поближе, чтобы разглядеть.

«Ты проснулась?» – спрашивала стена.

Я набрала полные лёгкие воздуха и задержала дыхание. Неужели история вот-вот повторится? Не хотелось бы. Я не особо сильно пострадала в той аварии – думаю, слово «пострадала» в этой ситуации вообще слишком громкое. Всего лишь сотрясение средней тяжести, даже домой отпустили почти сразу, строго наказав лежать и носить смешной воротник.

– И ты туда же? – сердито прошипела я, с нехорошим предчувствием вспоминая Михаила. – Проснулась, проснулась.

Справа что-то вспыхнуло и погасло. Фонарь. Я обернулась, и взгляд выхватил стену электробудки, на которой… было написано то же самое.

И на асфальте.

И на ржавеющей доске с информацией по подъезду и отрывными объявлениями.

И на стене другого дома тоже.

Я застыла, сканируя глазами пространство на предмет новых надписей. Наверняка какая-то шутка, очередная игра в альтернативной реальности или как их там называют. На всякий случай я ущипнула себя – так ведь полагается? Было ощутимо больно, так что ответ, скорее всего, утвердительный.

Становилось всё более неуютно, и я прибавила шаг. Эти дворы всегда казались мне живыми, но сейчас я кожей чувствовала, как они за мной наблюдают, завлекая в свою игру или же играя мной. То ли свет так падал, то ли моё воображение вырвалось за рамки разумного, но то тут, то там мелькали плоские, карикатурно нарисованные глаза самых разных размеров и форм. Асфальт и стены становились темнее, будто их накрывала невидимая тень, а квадраты окон призывно разгорались сильнее. Пожалуй, я достаточно срезала, теперь доберусь как-нибудь по тротуарам, спасибо. А вот и арка. Остаётся надеяться, что калитка открыта.

В арке горела тусклая лампочка, а улица на другом её конце была практически невидимой со стороны двора. Я внимательно оглядела стены, но ничего не увидела, кроме обрывков объявлений.

«Ты проснулась?» – поинтересовалась правая стена арки. Кривая надпись маркером на ней появилась буквально из воздуха. На левой стене красовалась точно такая же. Будто по щелчку тревожность улетучилась и сменилась любопытством. Я уже в странной ситуации, из которой, очевидно, просто так не выбраться. То, что случилось, уже случилось, а значит, в какой-то степени можно и расслабиться. Если это какая-то игра, то почему бы не подыграть.

– Раз уж тебе так интересно, а человеческого языка ты, по всей видимости, не понимаешь, – сказала я стене, нащупывая в сумке ручку или карандаш. – То отвечу так.

Цепляясь за извёстку, кончик гелевой ручки вывел «ДА» прямо под вопросом.

– Так яснее? – спросила я, пряча орудие преступления в сумку и нервно оглядываясь по сторонам. Олесенька, двадцать пять годиков.

Как будто дождавшись сигнала, одинаковые надписи принялись множиться, будто их выводил мой собственный взгляд, и расползаться по желтоватым стенам арки, перекрывая друг друга и уходя в потолок. Сердце стучало где-то в голове, а уши постепенно наполнялись шумом помех, как будто я попала на экран ненастроенного телевизора. На периферии что-то ритмично пищало. Я вскрикнула и побежала в сторону улицы, вот только улицы там не было. Арка вытянулась на несколько сотен метров вперёд, и я бежала в пустоту, надеясь всё же выскочить на тротуар.

И мне это удалось, правда, не совсем. Инерция вынесла меня на проезжую часть, прямо под колёса отчаянно гудящего автомобиля. Свет фар резанул по глазам так больно, словно это был и не свет вовсе, а идеально заточенный меч.

Удар.

Кажется, погибнуть в аварии мне просто-напросто суждено.



II.



«18.03.2020: Редкая неизученная болезнь продолжает распространяться по всему миру».



Яркий свет пробивался через веки так, что они казались оранжевыми. Я простонала и попыталась отвернуться.

– Проснулась! Она проснулась!

Потребовалось немалое усилие, чтобы открыть глаза. Да, солнце светит так, будто приблизилось к земле на десяток-другой миллионов километров. Яркость лучей умножалась белыми стенами просторной комнаты, в которой я оказалась, а ещё – белыми занавесками и белым одеялом, укрывавшим моё тело до пояса.

Я скосила глаза в сторону голоса и увидела мужчину и женщину в медицинских халатах. Мужчина в два шага очутился у моей кровати, без слов нацепил на запястье какие-то металлические щипцы, подсоединённые проводом к планшету в его руках, и принялся сосредоточенно наблюдать за происходящим на его экране. Женщина проявила больше вежливости.

– Доброе утро. Вы наконец-то очнулись.

– Где я?

– Не волнуйтесь. Вы больнице.

Я закрыла глаза, вспоминая фары у самого лица, и вздохнула. И вот мы снова здесь, на больничной койке. Хорошо хоть год успел пройти. Я не придаю особого значения смене четырёхзначных чисел на календаре (можно подумать, это что-то меняет), но почему-то именно сейчас по-особенному приятно, что они разные.

– Угу. Я что-то такое и подумала.

– Всё позади. Вы провели без сознания несколько дней, приходили в себя постепенно. Что-нибудь помните?

Я напряглась.

– Колёса машины. Это последнее, что я помню.

– А последние три дня? Вы приходили в себя, недолго бодрствовали и засыпали, иногда даже что-то говорили…

– Нет… Совсем нет. Такого не помню.

Женщина понимающе кивнула и поправила выбившуюся из пучка волос светлую прядь.

– Как вы себя сейчас чувствуете?

– Хорошо. Только тело всё затекло. И можно как-то закрыть окно? Солнце…

Не дожидаясь повторной просьбы, мужчина шагнул в сторону окна и ловким движением опустил жалюзи. Стало приемлемо.

– Спасибо.

Он не ответил и вернулся к изучению планшета.

– Ваше тело восстановилось без участия вашего сознания, и это здорово, – с энтузиазмом прощебетала женщина. – Это какое-то чудо, на вас практически ни царапины. Если всё продолжится в таком же духе, дня через четыре можно будет говорить о выписке.

– Четыре дня? Я настолько в норме? В смысле, да, я чувствую себя более, чем в норме, но всё же это авария… Несколько дней без сознания…

– Это самый оптимистичный прогноз. Мы в любом случае будем наблюдать за вашим состоянием столько, сколько потребуется. Но пока есть смысл надеяться на лучшее. Даже без сотрясения обошлось.

Что-то меня в ней смущало. В ней и в её коллеге. В их лицах. И не только – сама обстановка казалась зыбкой. Может быть, от удара у меня упало зрение? Говорят, такое бывает.

– Ну… Ладно. Спасибо за хорошие новости. И насчёт самочувствия…

– Да? – оживилась женщина.

– Я как-то… М-м-м… – я простонала, пытаясь выкорчевать из себя хотя бы пару связных слов.

– Не торопитесь.

– Я странно вижу. Можно будет у офтальмолога провериться?

– Хуже? Расплывчато? В глазах не двоится? – к разговору наконец подключился мужчина.

– Я не знаю. Просто по-другому.

Парочка переглянулась. Казалось, они переговариваются без слов.

– Обязательно это устроим, – заверила женщина. – Отдыхайте, а если что-то понадобится – кнопка вызова медсестры у изголовья, вот здесь. Ах да, к вечеру ждите вашего молодого человека – он практически не отходил от палаты, но пару часов назад всё же уехал отдохнуть.

Эти слова немного развеяли чувство чего-то неправильного. Я не смогла сдержать улыбку. Женщина лучезарно, даже как-то по-рекламному, улыбнулась в ответ, вопросительно посмотрела на своего коллегу, так и не произнесшего ни слова, и они удалились, оставив меня наедине с белыми стенами.

Лежать не хотелось, так что я встала, наугад нашарила тапочки под кроватью и неуклюже проковыляла к окну, разминая затекшие мышцы. Поймать пальцами полоски жалюзи получилось не сразу – руки слушались неважно. Но в итоге я одержала победу в короткой битве за обзор и прильнула к открывшейся щели.

Судя по свету, сейчас полдень или около того. Часов в палате почему-то не было. Никогда не любила время между двенадцатью дня и пятью вечера – оно казалось каким-то неправильным, неуютным. Причём к пасмурным дням претензий не было, а вот в солнечные дни хотелось спрятаться где-нибудь подальше, потому что мир как будто замирал, и в воздухе повисало ощущение неотвратимо приближающейся беды. Особенно ощутимо тревога начинала вгрызаться в мозг, когда приходилось сидеть дома и ничем не заниматься. Впрочем, залитые солнцем городские пейзажи тоже казались картинкой-обманкой, за которой пряталось нечто, чему в моей голове не было названия.

Вот и сейчас: улицы были абсолютно пусты и неподвижны. Что-то не так. Что-то неправильно. Я всматривалась в дома и пересечения дорог, чтобы понять, в какой части города нахожусь, но это было бесполезно – я не самый искушённый знаток Москвы.

И что делать? Спать? Смотреть в потолок? Ждать, пока тревожность накроет с головой?

В конце концов, мне ведь не запрещали выходить из палаты.

Умывшись над небольшой овальной раковиной в углу палаты, я придирчиво оценила своё отражение в зеркале. Причесать бы это всклокоченное тёмно-каштановое недоразумение, но в целом жить можно – для человека, который лежит в больнице, вид очень даже ничего. Только глаза у отражения расплываются, видно только две мутные зелёные точки. Несмотря на слова врачей, мне в себя ещё приходить и приходить. Странно. Обычно стоит попасть в такую ситуацию в частной клинике, как тебя протащат по всем кабинетам – а обстановка весьма недвусмысленно намекает на то, что я не в государственном учреждении. Хотя бы пижама симпатичная. В прошлой больнице такой роскоши не было, пришлось обходиться каким-то мешком, пока Илья не привёз нормальную одежду.

Наспех пригладив торчащие волосы, я взглянула на палату в отражении. Картинка казалась то ли смазанной, то ли подёрнутой дымкой – возможно, из-за того, как жалюзи приглушали и рассеивали свет. Или же я всё-таки повредила глаза. Так, ладно, пора собраться. Я слишком долго спала.

За дверью оказался просторный коридор со стенами, выкрашенными в нежно-розовый цвет. Гладкий белый пол бликовал от света квадратных ламп, поэтому создавалось впечатление, что потолка целых два, один над другим. Справа выстроился ряд уютных бежевых кресел. Это место – полная противоположность прошлогоднему. Неужели действительно занесло в платную больницу? Даже если так, здесь слишком тихо и безлюдно, учитывая коронавирусный кошмар, будоражащий мир. Заснули все, что ли.

Я сделала пару шагов в случайном направлении и остановилась. А куда, собственно, идти? Никаких других дверей больше нет.

Слишком много света. Слишком много пространства. Слишком «не так» они друг с другом сочетаются. Парадоксально для больничного коридора.

Бледно.

Неподвижно.

Страшно.

Парализующе страшно.

Это всё неправильно неправильно неправильно неправильно неправильно неправильно неправильно…

– Вы куда? – спросил непонятно откуда взявшийся голос.

– Я не знаю… Не знаю… – прохрипела я, чувствуя, как разгоняется пульс, а едва вернувшие способность твёрдо стоять на земле ноги снова немеют.

– Вам нельзя вставать. Идёмте, – я успела увидеть, как белый рукав подхватил меня и мягко, но настойчиво подтолкнул в сторону палаты, из которой я только что выбралась.

– Я в норме, пустите, – вяло возмутилась я, пытаясь повернуться и разглядеть его лицо. Это был тот молчаливый мужчина-врач, который приходил раньше.

– В норме, но нужно немного полежать, – терпеливо сказал он,

– Я не хочу лежать. Я хочу поесть, – зачем-то соврала я.

– Вам всё принесут. В следующий раз воспользуйтесь кнопкой вызова медсестры.

– Можно хотя бы мой телефон?

– Чуть позже.

Мы вернулись в палату, и он помог мне лечь обратно в кровать, к которой меня словно примагнитило в ту же секунду, когда я на неё присела. Я подняла голову и внимательно посмотрела на врача.

Интересно, почему он без маски?

И та женщина была без маски.

Разве сейчас так можно?



Через запланированные четыре дня Илья забрал меня из больницы сам, специально отпросившись с работы. Для меня это было равносильно празднику – такое даже не на каждый день рождения случалось. Мы шли по центру в разгар дня, когда все на работе, и от этого казались себе сбежавшими с занятий беззаботными школьниками.

– Ты у меня самая сильная, – Илья щурился на солнце и крепко сжимал мою руку, следя, чтобы я не наступила в лужу. Талый снег тёк ручьями, ослепительно сверкая, так что его опасения были небеспочвенны. – Не представляю, каково тебе пришлось. На языке всё крутится это дурацкое «не пугай меня так больше, пожалуйста», но я понимаю, что ты не от большого желания под колёса кинулась.

– За это отдельное спасибо, – улыбнулась я, сжимая его прохладную ладонь в ответ и тихо радуясь редким нежным словам. – Не такая уж и сильная, скорее, везучая. Или нет, учитывая, как аварии меня преследуют.

– Да, вопрос спорный. Но ты отлично держишься. Точно нормально себя чувствуешь?

– Точно-точно. Только видится всё в каком-то странном свете.

– Это как?

– Как бы это объяснить… Как на старых фотографиях. Не так, как раньше.

– Странно, врачи сказали, что ты ничего не повредила.

– Не думаю, что это связано, – ответила я, немного отстранившись. – Это другое. Вот у тебя бывало так: идёшь ты по улице и вдруг понимаешь, что слишком тихо, слишком неподвижно вокруг… И так ярко, что свет кажется другим… И тревожно. Необъяснимо тревожно. Как будто вот-вот что-то произойдёт.

– «Полуденный ужас», – пояснил Илья.

– Что?

– Идёшь себе в разгар дня, никого не трогаешь, и вдруг понимаешь, что привычные места и вещи, которые не должны вызывать тревогу, очень даже её вызывают. Это называется «полуденный ужас».

– Ты тоже это чувствуешь?

– Не конкретно сейчас, но в целом да, знакомо. Словно время выключилось, – он поднял голову и задумчиво посмотрел на небо. – Затишье перед чем-то настолько страшным, что не можешь даже вообразить.

Пространство, пронизанное светом весеннего солнца, показалось стеклянным, готовым разбиться или запачкаться от неосторожного прикосновения. Я притихла, сильнее прижавшись к плечу Ильи на всякий случай. Неожиданно было услышать, что он знает название для такого необычного явления. Он, как бы это сказать… Реалист. Слишком реалист.

– Идём скорее домой, – попросила я.

– Идём, конечно. Не волнуйся так насчёт этого ужаса. Такое бывает, когда видишь привычные вещи при непривычных обстоятельствах. Вот скажи, ты часто гуляла по центру в среду в полдень?

– Не особо.

– Вот видишь. Просто мозг так работает.

– Успокоил.

– Вот и хорошо.

– Просто это напоминает мне… – я оборвала мысль на полуслове.

– Что напоминает?

Я невольно скривила рот. До меня дошло, что именно этот «ужас» сопровождал меня все дни больнице, а до этого накрыл в тех дворах, когда на стенах начали вырисовываться надписи. Но Илье такое рассказывать сложно. Порой удивляюсь, как нас вообще друг к другу притянуло. Он до сих пор не верит, что в первую аварию я попала, потому что испугалась внезапного голоса, заговорившего со мной из радио. Я и сама уже разобрала ту ночь на детальки и с максимальным скепсисом рассмотрела каждую, готовая раскритиковать в пух и прах что угодно, но не получалось. Я точно знала, что это была не часть радиопередачи, что голос обращался ко мне. Дурацкое, ничем не подкреплённое, но при этом пуленепробиваемое знание. Гнозис.

– Ну так что?

Серьёзный человек, людьми управляет, а я тут со своими потусторонними глупостями, как маленькая.

– Да не…

Ладно, отношения у нас или что. Сначала утаиваешь крошечную деталь, а потом этих деталей становится столько, что хватит на звездолёт.

– Ты только не пугайся. И к психиатру меня сразу не тащи, договорились?

– Окей, – послушно кивнул Илья, задумавшись на мгновение.

– Собственно, как меня угораздило выскочить на дорогу…

Я сбивчиво пересказала все события того дня: начиная от похода в визовый центр и заканчивая исписанной до потолка аркой, растянувшейся в пустоту. Закончив рассказ, я осторожно посмотрела на него исподлобья. Честно говоря, я была не особо готова получать обратную связь по этой истории, а рассказала её исключительно во имя сохранения честности и доверия в нашей почти семье.

Вопреки ожиданиям, Илья прекрасно это понял. Вместо вопросов и нравоучений он просто посмотрел на меня, по-доброму усмехнулся и поцеловал.

– Я не собираюсь ни к кому тебя тащить, пока сама не захочешь. Но пойми меня тоже правильно. Мне всё равно, в твоей ли это голове или же мир действительно так с тобой играет, – последняя фраза из его уст прозвучала так непривычно, что я задумалась о том, что если всё это игра, и вселенский разработчик пишет для нас диалоги, прямо сейчас он знатно промахнулся. Чтобы Илья приписал миру действие, присущее одушевлённому существу? Да никогда.

– Как мне тебя защитить, Леся?

Я грустно улыбнулась.

– Не знаю. Я правда не знаю. Оно само. Я понимаю, какая это ересь, но… Неужели со мной правда что-то не так…

От этой мысли стало тоскливо. Я ведь абсолютно здорова и всегда была. Просто пару раз нечто необъяснимое довело до больничной койки, а я не могу понять, был ли источник этой чертовщины в моей голове или где-то ещё. Сердце сжалось в тисках страха: то есть, в теории я не отличаю реальность от видения. Здорово.

– С тобой всё так. Слышишь?

– Сама уже не знаю. Может, и правда будет лучше провериться?

– Посмотрим. Тебе бы самой сейчас чего хотелось?

Я задумалась, смакуя формулировку, подразумевавшую активное действие с моей стороны. В нашей паре вопрос редко ставился таким образом. Управление было не просто работой Ильи, а образом его жизни. При этом я никогда не ощущала себя под гнётом тирании – скорее частью идеально налаженного процесса. Илья отлично умеет налаживать самые разные процессы, это его работа и хобби.

– Прийти домой. Представить, что всего этого нет. Лежать в кровати и есть пиццу, желательно вообще не вставать.

– И это всё?

– Наверное…

– Представь, что возможно вообще всё.

Я зажмурилась и позволила самым потаённым словам стать услышанными.

– Хочу, чтобы ты взял отпуск и побыл со мной хотя бы до конца больничного. Мне же неделю дали, да?

– Отличный план, – ответил он. – Так и поступим.

– Серьёзно? Ты возьмёшь отпуск? Ты, по-моему, при мне никогда его не брал. Даже год назад…

– А должен был. Больше я так не облажаюсь.

Я замолчала, не поверив своему счастью. В лексиконе Ильи слова «я», «возьму» и «отпуск» в одном предложении никогда не встречались, даже по случаю праздников. Да чего уж там, они и по случаю моего первого валяния в больнице не встретились. Вся та жуть, которая настырно лезла в голову, мгновенно испарилась, уступив место чистому предвкушению.

Но ненадолго. Некоторое время мы шли молча, а потом меня как молнией ударило.

– Слушай, я тут заметила кое-что, но в больнице постеснялась спрашивать, – осторожно начала я, наблюдая за реакцией Ильи. Я и так уже дала ему более чем весомый повод волноваться не только за моё физическое здоровье, но и ментальное.

– Что такое?

– А коронавирус-то куда делся? Я так поняла, что была в отключке несколько дней, не могла же вся эта паника так быстро рассосаться? Ещё недавно нам отменили билеты, а сейчас все ходят без масок, все магазины и кафе открыты…

Ладонь Ильи кольнула мою током. Его тёмные глаза сузились, словно он собирался с мыслями.

– Магазины, – задумчиво ответил он. – Закрывались, говоришь.

– Ну да, а что?

– Лесечка?

– Да что?

– Не знаю, расстроит тебя это или нет, но коронавирус пока не вышел за границы Китая. И вряд ли выйдет. Ситуация под контролем.

Я остановилась посреди дороги, не отпуская его руку, словно она была спасительной ниточкой, которая могла бы вытащить меня из воображаемых зыбучих песков, куда меня заставили провалиться эти слова.

– Это шутка?

– С моей стороны было бы некрасиво так над тобой шутить.

– А как же статистика? Там такие цифры по умершим были… Вся эта паника… Илья, наш рейс в Берлин отменили из-за этой дряни! Германия закрыла границы в тот день, когда я получила визу!

Илья приподнял брови. На его лице боролись желание рассмеяться от той чепухи, которую я похоже несла, и неприкрытый страх.

– Не совсем понимаю, о чём ты, – деликатно сказал он. – Наш рейс в силе. Хочешь – проверь.

– Ну как о чём, – я постаралась придать своему ответному взгляду максимально укоризненный вид и достала телефон, чтобы открыть сначала новости, а потом уже сайт авиакомпании.

Несмотря на робкое весеннее солнце, пальцы ощутимо замёрзли, пока я вбивала в поисковик запрос «коронавирус». Интернета почему-то не было.

– Деньги что ли кончились…

– Можешь взять мой, – Илья разблокировал свой телефон и услужливо протянул мне.

«22.03.2020: Коронавирус успешно удерживается в границах Китая. Внутри страны ситуация под полным контролем – уже проводятся испытания новой вакцины, и скоро можно будет говорить о массовой вакцинации населения».

– Так, – выпалила я с усмешкой, маскирующей нарастающую панику. – А где… Я же точно помню, что…

– Всё хорошо. Всё в порядке, – он нежно, но настойчиво вытащил телефон из моей руки и положил в свой карман.

– Илья, где я?

– Ты дома. Ты попала в аварию, несколько дней не приходила в себя. Это нормально, что твоё восприятие немного искажено.

– Немного искажено?! Да я тогда все глаза выплакала от того, что мы никуда не едем! – закричала я, забыв, что мы на улице. Впрочем, людей практически не было.

– Но мы ведь едем, – немного обиженно возразил Илья.

– А как же… Это всё… Это всё было так реально…

– Тише, тише, – он прижал меня к себе и принялся гладить по голове. Кажется, этой голове уже никакие поглаживания не помогут.

– Это невозможно!

Он не ответил. Просто продолжал гладить меня и слегка покачивать из стороны в сторону, будто баюкая.

– Я правда дома? – спросила я, чувствуя первый мокрый след на щеке.

– Правда. И я рядом.

– Я сумасшедшая, да?

– Нет. Ещё раз: ты в аварию попала. Черепно-мозговых травм у тебя не нашли, но всё же я сомневаюсь, что такие вещи проходят бесследно. Хочешь, мы у других врачей обследуемся на всякий случай?

Я отстранённо кивнула, глядя прямо перед собой и ни на чём не фокусируясь. Надеюсь, речь об обычных терапевтах.

– Так реально…

Слишком реально.

Однако сомневаться в реальности рук, которые обнимали меня, было невозможно. И я не стала.



Сложно сказать, кто из нас придумал, чтобы я уволилась. Кажется, всё-таки Илья, а я, на волне эйфории согласилась. Больничный проходил в точности по одному из тех планов, что я рисовала в голове всякий раз, когда он звонил и сообщал, что снова задержится. Мы сняли загородный дом, изолировались от интернета и целыми днями только и делали, что прогуливались по лесу, играли в приставку, смотрели фильмы, ели как в последний раз и даже читали друг другу вслух у камина бумажные книги. В какой-то момент я сказала, что хочу, чтобы так было всегда, и в ходе обсуждения мы пришли к выводу, что нынешняя работа тянет меня на дно. А кого бы не тянуло перекладывание бумажек (в буквальном смысле)? Не просто тянуло, я бы даже сказала, висело на шее камнем, не оставляя ни шанса выплыть.

Однако перспектива уйти в никуда тяготила не меньше, поэтому как только мы вернулись, я открыла сайт по поиску работы. Илья сказал попытаться играть по-крупному, а я решила не спорить и за один вечер составила подборку из вакансий, куда могла бы претендовать только в самых смелых мечтах. В конце концов, я никогда не пробовала по-крупному, вдруг это реально работает? Вдруг и у простого административного работника, который никогда не держал в руках что-то, чуть более интересное, чемприказ или акт сверки, есть шанс осуществить старую мечту и наконец-то зарабатывать на жизнь любимым хобби?

И время. Работа была со мной не только в законные восемь часов, но и нередко цепляла девятый час обеда, пару часов вечером, а также не стеснялась врываться в выходные и праздники. Если бы решение чужих проблем было именно тем, чему я хотела бы посвятить жизнь, вопросов, может быть, и не возникало, но при имеющемся раскладе подобные вторжения казались в высшей степени возмутительными.

Последний день больничного был забит под завязку – приглашения и тестовые задания посыпались как из рога изобилия, а ещё было бы неплохо нарисовать портфолио. Я с университета не то что графический планшет – даже простой карандаш в руки не брала. Ну ладно, брала, но мои художества в основном творились на разноцветных офисных стикерах и либо терялись в бумагах, либо клеились Кате на монитор. Тем не менее, дело шло полным ходом. Ровно в тот момент, когда я впопыхах дорисовывала очередную деталь, мне на плечи легли руки Ильи, а над ухом раздалось пугающее и сладкое «Ну что там? Пора звонить?». Ей-богу, было бы удобнее, если бы в нужный момент торжественно взрывались фанфары, расстилалась ковровая дорожка, ведущая к телефону, и ты точно понимал, что «пора звонить и принимать решение, которое изменит жизнь». Но когда действия глобальных масштабов начинаются так же банально, как пойти на кухню попить водички, то кажется, что как-то неправильно за них берёшься – и начинаются вечные откладывания на потом, до абстрактного знака.

– Да не обязательно отрабатывать две недели! Это только в законе так прописано, а по факту можно договориться как хочешь.

– Это Михаил, – отрезала я. – С ним не будет как хочешь. Не удивлюсь, если он ещё и зарплату за этот месяц зажмёт.

– А ты попробуй, – настаивал Илья. – Вот прямо сейчас возьми и позвони ему.

– Боже, нет! Он неадекват.

– Ну на больничный твой он ведь нормально отреагировал?

– Да, – неохотно признала я. – Действительно нормально. Даже выздоровления пожелал и сказал, что переживает и если что-то понадобится…

– Вот видишь. Звони давай. Просто представь, что всё возможно.

– А теперь мне неудобно, что он такой хороший, а я…

– Я набираю номер.

Через мгновение в моих руках оказался телефон, включённый на громкую связь.

– Слушаю, – ответил Михаил спустя пару гудков.

– Здрасте, – протянула я, ожидая услышать в ответ известную рифму. Так, собраться. Представить, что всё возможно.

– Олеся, добрый день! – его голос стал таким приветливым, что я забыла, с кем говорю. – Как здоровье?

– Да… Лучше, спасибо. Я по такому вопросу звоню…

– Да-да?

– Я хотела бы уволиться, – выпалила я и закрыла глаза в ожидании отборной ругани или едкого замечания как минимум.

– Оу, – только и ответил он. – Это неожиданно. Но понятно.

– Вы не против?

– Я же не могу вас держать. Это ваше решение, и я его могу только принять. Честно говоря, нынешняя должность – совсем не ваш уровень, но расти на ней у нас, сами понимаете, некуда. Буду ждать ваше заявление, можете по почте направить.

Илья показал два пальца и одними губами произнёс: «не-де-ли».

– Получается, я ещё две недели отрабатываю и… – на этих словах Илья разочарованно хлопнул себя по лбу, и я поспешила исправиться. – В смысле, я бы хотела узнать, можно ли…

– Я понял. Вы можете быть свободны в любое время. Вы многое сделали для фирмы, и я без проблем пойду навстречу.

– Спасибо! – воскликнула я, не веря своим ушам и пытаясь найти подтверждение реальности услышанного в лице сияющего Ильи. – Спасибо огромное!

– Пожалуйста, – рассмеялся Михаил. – А куда вы уходите, если не секрет?

– Ой. На вольные хлеба, так сказать.

– Удачи вам в поисках. Уверен, что вы найдёте что-то по душе. Если нужны будут рекомендации – пишите.

– Спасибо… – я окончательно растерялась. Ну не может быть так хорошо! Может, он так сливает меня? Может, это какой-то хитрый план?

– Всё, жду заявление. Берегите себя.

– И вы…

Я ещё некоторое время просидела с телефоном в руке, не осознавая, что только что произошло.

– Я же говорил! – ликовал Илья.

Я не шевелилась, боясь спугнуть случившееся. За последние дни на меня свалилось множество и чудес, и абсурда, но этот разговор по праву занимал одно из первых мест по уровню чудесности и абсурдности.

– Ну что ж. Тогда завтра съезжу в офис.

– Это ещё зачем? Тебе же сказали, что заявление можно по почте отправить.

– Вещи забрать, – я загнула палец. – Попрощаться со всеми. И сказать Кате, что наш план по освобождению из офисного рабства продвигается, и она следующая. Хоть как-то с ней пообщаться. Не звонит и не пишет практически, говорит, куча дел. Хоть бы навестила, совсем пропала. На неё не похоже.

– Да, обидно. А можно без этого как-нибудь? Я не смогу тебя отвезти.

– Да не надо меня везти! За неделю ведь ничего не случилось.

– Не сомневаюсь, но одну не отпускаю.

Воздух мгновенно накалился, причём напряжение шло скорее от Ильи, а я находилась в смешанных чувствах. С одной стороны, мной нельзя командовать и если он не понял этого за четыре года, то это плохо, с другой – есть все основания подозревать, что я не в порядке, а он заботится, с третьей – глобально мне было почему-то всё равно, но попрощаться с местом, где прошли целые полтора года жизни, всё же тянуло. Не столько с людьми, сколько с самим местом.

– Так-так. Я в тюрьме теперь, что ли?

– Я волнуюсь за тебя, только и всего. Ты бы как-то иначе себя вела, если бы знала, что мне в любой момент может что-то примерещиться, и я выскочу на дорогу?

– Аргумент убедительный, но я правда очень хочу съездить.

Илья вздохнул, вложив в этот вздох всю печаль мира.

– Что ж, твоё «хочу» для меня закон. Езжай куда хочешь, но будь на связи.

– Есть!

Хорошие у нас теперь законы, мне нравится. Только вот какой бы нейтральный вид ни делал Илья, волны его недовольства ощущались даже после того, как он ушёл в другую комнату.



III.



«30.03.2020: Распространение болезни наносит удар по мировой экономике и международной торговле. Спрос на нефть значительно снижается».



«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – Арбатская»

Только этого не хватало!

Переехав в Москву несколько лет назад, я приобрела замечательную суперспособность: засыпать в метро и просыпаться на подъезде к нужной станции. В этот раз суперспособность немного подвела, но мне всё же удалось вовремя выскочить, отделавшись слегка прищемленной полой пальто. Вот что значит не работает интернет в телефоне – только спать и остаётся.

Сегодня приходить к началу рабочего дня совсем не требовалось, и я выдвинулась ближе к полудню, переждав час пик дома, однако метро всё равно было необычайно пустым. Четыре станции кольца – и практически ни души, немыслимо! Тревожность небезосновательно набирала обороты до самого перехода на Киевской, где стало немного поживее.

Солнце привычно ослепило меня на выходе, а глазам открылся знакомый до мельчайшей чёрточки пейзаж с полотном дороги, вдоль которой жались друг к другу двухэтажные старинные домики, переквалифицировавшиеся в магазины и забегаловки, серая коробка бизнес-центра перестроечных времён и довоенная жилая шестиэтажка. Финальный штрих, без которого картина не была бы полной – белеющая башенка Министерства иностранных дел вдалеке.

Последний день. Целая маленькая эпоха длиной в полтора года закончится через несколько минут. И два месяца весны впереди.

А ещё как только эта ниточка обрубится, наступит бесконечная свобода, какой у меня ещё никогда в жизни не было… Подумать только, не быть связанной практически ничем! В голове в который раз закопошилась мысль о том, чтобы уехать куда глаза глядят, и я даже несколько секунд её посмаковала. Я этого, конечно, делать не собираюсь, но чисто теоретически…

И почему такая дичь постоянно лезет в голову, когда ты совершенно один перед лицом многовариантного мира? Чужое присутствие хотя бы как-то заземляет и закрепляет в реальности. Я представила себя воздушным шариком, который никто не держит. Куда бы я полетела?

Точнее, куда бы меня занесло?

Три минуты до офиса я придумывала, что напишу в прощальной рассылке и будет ли это кого-то волновать. Потянув на себя дверь бизнес-центра, я вошла в холл и, не глядя на стойку администратора, направилась к турникетам. Моя рука на ходу нашаривала пропуск, а я молилась, чтобы если я снова его забыла (или не дай Бог, потеряла), охранники впустили меня, не сильно ругаясь. Больше такого точно не повторится, это можно было гарантировать.

– Девушка! – окликнули меня со стойки.

Это уже что-то новое.

К своему стыду, я никогда не всматривалась, кто там сидит. И вот, в последний день наконец-то увидела. Пара колючих серо-зелёных глаз на неестественно худом лице как будто собиралась просверлить мою голову.

– Вы к кому?

Ага, а она, значит, тоже на людей не смотрит, получается?

– К себе на работу.

– Будьте добры пропуск.

– А турникетов уже недостаточно? – проворчала я, чуть ли не с головой зарываясь в сумку в поисках заветного куска пластика – моего билета в мир сытой и стабильной жизни. Ожидаемо, я забыла его дома. Надеюсь, что забыла. За потерянный пропуск в наказание придётся выслушать долгую и нудную лекцию начальства. Лучше бы заставляли полы мыть или что-то в таком духе, в этом хотя бы больше смысла.

Всё это время девушка не сводила с меня испытующего взгляда. Я оставила попытки найти пропуск и достала из своего арсенала улыбок самую виноватую.

– Я его забыла. Но раньше это не было проблемой, меня всегда пропускала охрана.

– Где вы работаете?

Стоило мне бодро отчеканить название фирмы, как лицо девушки приобрело максимально непонимающее выражение.

– Здесь нет такой компании.

Очень интересно.

– Извините? Вы хотите сказать, что в здании нет компании, где я работаю больше года?

– Вы меня разыгрываете?

– К вам тот же вопрос.

– Повторяю: здесь нет такой компании. И я вижу вас впервые!

Глубокий вдох. Выдох. Главное – не забывать дышать. Отлично, и откуда мне теперь увольняться?

– Это недоразумение. Сейчас я позвоню коллеге, и она меня встретит.

– Ну-ну.

Я вышла на улицу, потому что воздух в помещении начал казаться раскалённым, царапающим лёгкие. Я здесь, я совершенно точно здесь, я не сплю. Сейчас я позвоню Кате, и она всё разрулит.

Это ещё что?

Все контакты в телефоне были совершенно мне не знакомы, будто я по ошибке прихватила чужой телефон.

Что происходит?!

Тело окончательно рассинхронизировалось: сердце едва ли не ломало рёбра, а руки тряслись как у алкоголика со стажем. Но тем не менее, мне удалось заставить их набрать номер Кати по памяти.

– Алло, Кать!

– Да? Кто это?

– Ты чего, это я, Леся!

– Леся… Извините, вы ошиблись.

– Нет, не ошиблась! Катя!

– Что вам нужно?

– Это не смешно. Пожалуйста, перестань, – сдавленно просипела я, стараясь не перейти ненароком на крик.

– Я не понимаю, о чём вы. Всего доброго.

– Стой-стой-стой-стой!

Гудки.

Я отняла телефон от уха и обречённо посмотрела на экран, всё ещё показывавший цифры номера моей подруги. Точнее, уже не подруги. Или не моей. Я честно пыталась дышать как можно глубже, но в итоге на очередном выдохе не смогла сдержать ни слёз, ни крика.

– ГДЕ Я?!

Ни один прохожий даже не остановился. Они как будто вообще перестали меня видеть. Я снова посмотрела на телефон и с ужасом увидела, что буквы и цифры ползут с экрана мне на руку и больно впиваются, стремясь проникнуть под кожу. В ушах всё ещё стояли обрывистые гудки, переходившие в писк.

– Выпустите меня отсюда!!! – проорала я с новой силой и, окончательно потеряв связь с голосом разума, с размаху бросила телефон об асфальт.

Больше никогда не буду смеяться над шутками про старую «Нокию», потому что только что на моих глазах обыкновенный айфон расколол тротуар надвое. И не только тротуар. Трещина от удара перечеркнула асфальт и принялась не спеша подниматься всё выше и выше, как будто мир стал двухмерной картинкой. Вот и здание разделилось надвое, этаж за этажом, до самого неба. Трещина росла не только в длину, но и в ширину, а внутри неё чернело абсолютное ничто.

Убежать не получится, да ведь?



– Девушка, пропуск. И где ваша маска?

– Что?

Я снова перед стойкой администратора. Меня снова сверлили хищные глаза секретаря, а неизвестно откуда взявшаяся на её лице медицинская маска заставляла фокусироваться на них ещё сильнее.

– Маску наденьте, пожалуйста. И покажите ваш пропуск.

Я закрыла глаза и снова открыла. Ничего не поменялось. Я только сейчас поняла, что моя правая рука по локоть в сумке.

– Извините, – каким-то не своим голосом сказала я, перекинула сумку через плечо и поспешно вышла из холла, стараясь не обращать внимания на раздражённое цоканье за спиной.

Тело дрожало как в старом трамвае, катящемся по разбитым рельсам. Мгновение назад мир осыпался в пустоту, а сейчас у меня как ни в чём не бывало спрашивают пропуск. Что с этим делать? Что происходит? Это всё безумно захватывающе, но только когда происходит с кем-то другим, в книге или на экране, а не когда тебя самого кидает туда-сюда. Знать бы ещё, что это за «туда» и «сюда»…

Или же я просто больна. У меня галлюцинации. Это всё объясняет. И голос из магнитолы, и надписи на стенах, и этот «полуденный ужас» (который, кстати, отпустил только сейчас). Я просто по какой-то причине теряю связь с реальностью, вот и всё.

– Не теряешь, – донеслось до меня.

Я резко обернулась и увидела бегущего мимо прохожего в чёрной тканевой маске и клетчатом пальто. Между его плечом и ухом был зажат телефон, куда он нетерпеливо повторял: «Ты ничего не теряешь! Схема проверенная!». Я проводила его взглядом, пока он не скрылся за углом, и устало поковыляла куда глаза глядят.

Если бы мир мог разговаривать, как бы он это делал? Голосами случайных прохожих? Обрывками афиш?

Что-то настойчиво ускользало из памяти, как неуловимая чаинка в чашке. Пока я сосредоточенно пыталась это поймать и рассмотреть, ноги сами понесли меня к метро. На какие-то пару секунд показалось, что всему этому есть вполне логичное объяснение, вспомни его – и картинка сложится без остатка. Но память упорно отказывала, словно запароленная.

Недовоспоминание растворилось окончательно, когда в кармане запищал телефон. Я взяла его в руки и не глядя открыла мессенджер.

«Ну ты где?»

Значит, ты всё-таки помнишь меня, да, Катя? Просто для этого мне нужно было провалиться в какую-то трещину.

С чего всё началось? С чего же всё началось…

«Заболела. Останусь дома.»

Ответ появился на экране почти незамедлительно.

«Корона???»

«В смысле? Так её остановили или нет?» – набрала я, но задумалась и удалила.

«Не знаю. Посмотрим, что скажут врачи.»

«Береги себя, пожалуйста! Я волнуюсь.»

А уж я-то как.



Путь до дома занял минут двадцать. Я вышла из метро и свернула с шумной дороги в тихие дворы. Совсем скоро они снова утонут в зелени. Кажется, жизнь меня совершенно ничему не учит, особенно всему, что касается общения с городом один на один. Но в этих дворах я живу уже год, так что бояться должно быть нечего. Надеюсь, днём изнанка города дремлет.

Солнце больше не пугало, скорее наоборот. Я шла, изучая переплетения проводов и узоры облезшей штукатурки на стенах, и поражалась тому, насколько привычным и родным казалось всё вокруг. Снова. За последние дни я так привыкла к ожиданию неотвратимого «чего-то», что оно стало фоновым шумом, незаметно вписавшимся в мою жизнь, несмотря на волшебные дни с Ильёй. А прямо сейчас оно исчезло. Всё было как раньше, если не считать того, что лица уже практически всех людей скрывали маски. Примерно так же замечаешь тарахтение старого работающего холодильника только тогда, когда оно прекращается.

Только вот где же эти маски были с утра?

Обычно в это время Илья на работе, но я с порога ощутила человеческое присутствие. В коридоре царил полумрак всех оттенков золотисто-коричневого, несмотря на утренний час – видимо, в большой комнате, примыкающей к нему, задёрнуты шторы. Интересно, зачем? Обычно они всегда раздвинуты.

Расстояния в квартире казались неестественно большими, даже не особо получалось списать всё на тот факт, что у нас трёшка. То ли время решило пойти медленнее, то ли я увязала в пространстве, теряя осязаемую форму. Вдруг из спальни раздался кашель Ильи, и иллюзия развеялась.

– Леся? – недоверчиво прохрипел он, комкая в руке очередную бумажную салфетку. – Почему не на работе?

– Я… – я постаралась сориентироваться как можно быстрее. – Я подумала, что не стоит оставлять тебя одного.

Илья настороженно смотрел на меня, как на привидение.

– А как ты узнала, что я… Я же раньше тебя на работу уехал, а по дороге почувствовал себя нехорошо и вернулся, – его слова затерялись в новом взрыве кашля.

– Любовь, дорогой мой, – не растерялась я. – Сила любви творит чудеса. Лекарства какие-то нужны? Чаю хочешь?

– Если не трудно. По лекарствам не знаю. Надо врача вызывать, – виновато произнёс Илья и отвёл взгляд.

Я шагнула к нему.

– Нет, – запротестовал он, отпрянув.

– Я в любом случае уже надышалась твоими микробами, – возразила я, села на краешек кровати и осторожно провела пальцем по кончику его раскрасневшегося носа.

– Ну тут, вероятно, непростые микробы. А у тебя на работе проблем не будет? И я, конечно, верю в силу любви, но чтобы она заставила тебя вот так подорваться и вернуться домой… Нет, серьёзно?

– Проблем не будет, – улыбнулась я, понимая, что никого о своём отсутствии не предупредила. Впрочем, имеет ли это значение, если реальность решила поиграть в чехарду? Я достала телефон из кармана и перевела его в режим «не беспокоить». Затем встала, поцеловала Илью в макушку и отправилась на кухню.

Меня разрывало между ликованием и страхом. С одной стороны, несмотря на глюк матрицы, я снова чувствовала себя в безопасности. Но надолго ли эта безопасность? И болезнь Ильи… Словно прочитав мои мысли, он надрывно закашлял из комнаты. Даже думать об этом не смей, Леся. Даже если это та дрянь, которую, видимо, не так уж хорошо и удерживают, он самый крепкий и сильный на свете. Всё будет хорошо.

Голова закружилась. Я попробовала подышать, но меня даже дыхание не слушалось, предательски учащаясь. Чтобы отвлечься, я поставила воду кипятиться и щедро насыпала чая в заварник.

– Трубку взяли не сразу, – сообщил Илья. Он медленно вошёл на кухню и аккуратно, держась за край стола, сел. – Возможно, завтра кто-то придёт. Или послезавтра.

– Что значит завтра или послезавтра?

Он пожал плечами.

– Какая-то катастрофа. Врачей на всех не хватает.

– В смысле? Всё снова изменилось?

– Ты о чём?

Я застонала и потрогала его лоб. Обжигающе горячий.

– Ты же горишь! Как чувствуешь себя?

– Да нормально, не нервничай ты так. Температура тридцать семь с половиной, хочешь – проверь. Сейчас вот горячего попью, лимон только добавь. И не нагнетай, пожалуйста. Я в группу риска ни по одному критерию не вхожу.

– Критерию? Ты же сказал, что вся эта история с пандемией закончилась, так и не начавшись!

Илья тоже потрогал мой лоб. Я взяла телефон, смахнула несколько пропущенных звонков с работы и попыталась подключиться к интернету. На удивление, он наконец-то работал, хотя я уже твёрдо вознамерилась менять мобильного оператора.

– Триста два заражённых, – я выронила телефон из рук.

Закипел чайник, но я не могла пошевелиться, чтобы его снять. Мой взгляд был прикован к светящемуся квадратику экрана, жалобно мигавшему с пола. Кажется, теперь придётся менять не только оператора.

Раз…

Два…

Три…

Четыре…

Пять…

– Леся?

– А?

– Ну ты чего? Где витаешь?

– Да всё там же, – тяжело вздохнула я. – Просто не понимаю…

Я взглянула на него, и мои руки невольно потянулись ко рту, чтобы если мне вздумалось кричать, то в них. Зачем соседей волновать.

Впрочем, пора бы уже привыкнуть, что как маленькая.

Передо мной стоял абсолютно здоровый Илья. Можно даже сказать, пышущий здоровьем. Идеальный цвет лица, блестящие глаза, причёсанные волосы. Ни следа болезни.

– Чего ты не понимаешь?

Мои губы сами собой растянулись в улыбку, надеюсь, не слишком истеричную.

– Всего. Всего-всего-всего. А вот ты, кажется, в курсе.

Илья склонил голову набок, всем своим видом демонстрируя полную растерянность. Я снова коснулась его лба. Никакой температуры.

– Пожалуйста, хватит. Я уже несколько раз провалилась чёрт знает куда, а может, я прямо сейчас чёрт знает где. С утра я пыталась попасть на свою работу, а мне сказали, что такой фирмы в офисе нет! И Катя меня не узнала! И этот провал в ничто… И вирус этот, то есть он, то нет! – захлёбываясь словами, я пересказала Илье всё своё утро, а когда закончила, то поняла, что он совершенно не поменялся в лице, будто утро каждого нормального человека начинается именно с подобного сюра и никак иначе.

– Если я действительно сумасшедшая, то давай что-нибудь с этим сделаем, – добавила я, шмыгнув носом. – Если нет, то… Что бы это ни было, оно пугает меня. Минуту назад я видела тебя, возможно заболевшего ковидом, а сейчас ты стоишь как ни в чём не бывало!

Он понимающе кивнул и взъерошил себе волосы на затылке.

– Снова, значит… Ты права, мне есть, что рассказать. Прости, что не сделал этого сразу. Я хотел, чтобы ты немного пришла в себя и расслабилась, а то, что я расскажу, будет совсем не расслабляющим, – с его губ сорвался нервный смешок.

– Что это значит?

– Доделай, пожалуйста, чай. А я пока подберу слова.

Я отвернулась и принялась неторопливо разливать чай. Наполнив каждую чашку доверху, я отнесла их на стол, удобно устроилась на одном из стульев и жестом пригласила Илью сесть рядом.

– Слушаю внимательно.

– Начнём с того, что всё утро ты провела дома. Ты собиралась на работу, но так и не вышла.

Свет в моих глазах погас и снова вспыхнул.

– Хорошо. Дома – это где?

Он поднял на меня глаза и неотрывно смотрел несколько секунд, словно прикидывая, что и с какой степенью правдивости стоит рассказывать. Затем тяжело вздохнул и помотал головой.

– В реальном мире.

– Окей. Значит, есть ещё и нереальный?

– Можно сказать и так.

– Это в нём планету захватывает вирус, как в тупом боевике?

Илья усмехнулся, будто бы даже с горечью.

– Если бы только в нём. У нас здесь вообще-то тоже эпидемия.

Сердце потяжелело на несколько килограммов. Стараясь не выдать дрожь в пальцах, я взяла чашку с чаем в обе ладони.

– Я всё ещё слушаю. Продолжай.

Илья тяжело вздохнул.

– Была такая болезнь, очень редкая, называлась синдром Клейне-Левина, он же синдром спящей красавицы. Неврологическое расстройство. Страдающие им просто впадали в спячку часов на двадцать минимум, а то и на несколько дней, и такие эпизоды происходили несколько раз в год. Просыпались такие люди, естественно, полностью оторванными от мира, в абсолютной дереализации, с провалами в памяти, неспособные отличить то, что приснилось, от того, что происходит на самом деле. К расстройству шло ещё множество побочек – от переедания до ненормально повторяющихся действий. Толком это явление так и не изучили, диагностировать его тоже было очень сложно.

Я вопросительно подняла брови, боясь представить, к чему он это рассказывает.

– В общем… Сейчас в мире сложилась определённая ситуация. Есть отличия, о которых я тоже расскажу, но в целом, то, что творится, очень похоже на эпидемию этой болезни – такова официальная версия, хотя данные ещё уточняются. Ладно, ближе к делу. Со сном начало происходить что-то неадекватное. Люди повально засыпают. Просто берут и отключаются. Уже не несколько раз в год, а намного чаще.

– Чего? – от удивления я сделала слишком большой глоток чая, который должен был бы выжечь мне горло, но ничего не почувствовала.

– Если чувствуешь, что вот-вот вырубишься, считай, везунчик, – невозмутимо продолжил Илья. – Но чаще всего заболевший не в курсе, когда заснёт. Так что с появлением симптомов люди стараются оставаться дома. Сон может длиться не только несколько часов или дней, но и буквально мгновение. Как у тебя только что. Бывает так, что человек даже не замечает, что спит, – с этими словами он посмотрел на меня так внимательно, что я втянула голову в плечи.

– Дней?!

– Угу.

– То есть, я…

– Сегодня испытала это на себе, «отправившись на работу». На самом деле всё, что ты успела сделать – встать с кровати, принять душ и поставить чайник, а потом, видимо, отключилась. Но твои сны длились и дольше.

– Аварии…

– Да. Я уже рассказывал тебе всё это год назад, после первой аварии. Тебя тогда вырубило прямо за рулём.

– Но почему я ничего не помню? Точнее помню по-другому…

– Частый и долгий сон вырезает куски из памяти, подменяет собой события, происходившие на самом деле.

В висках вовсю стучала кровь, а попытки скрывать трясущиеся руки стали совершенно бесполезны.

– И в этому году вот опять. Снова до больничной койки. Снова на дороге. Я окончательно убедился, что это опять оно, когда ты рассказала про отмену рейса и все эти надписи на стенах. До последнего надеялся, что это был последний раз, но только что произошёл новый глюк, хоть и совсем мелкий. Слишком часто, чёрт, слишком…

Я молчала, прикладывая все силы, чтобы переварить услышанное. Не получалось.

Год назад я заснула за рулём. Несколько недель назад заснула в арке двора. Куски моей памяти перемешиваются, как битое стекло в калейдоскопе, и складываются в картинки, которые соотнести с реальностью не получалось даже приблизительно.

– «Полуденный ужас» – один из обязательных симптомов. Ты больна этой дрянью, Леся. Прости меня, если можешь, мне следовало сразу тебе рассказать.

Чашка подпрыгнула в руках. Илья аккуратно придержал её, наблюдая за моей реакцией. Несмотря на яркое солнце за окном, мир стремительно бледнел, словно ему выкручивали контрастность на минимум. Больна. Могу заснуть в любой момент. Куча последних событий – вирус, сорвавшаяся поездка, получение визы, даже последний день перед аварией – всё это было сном? Бред. Я умоляюще посмотрела на Илью, словно прося отменить все эти слова и вернуть меня в ту вселенную, где я ни о чём не знала. Впрочем, с перемещениями между мирами теперь шутки плохи.

– Эпидемия…

– Да. Такое происходит с огромным количеством людей. Около десятка тысяч в стране, в мире не помню. Поэтому улицы практически пусты, как ты, наверное, уже заметила. Все по возможности сидят дома, потому что неизвестно, когда и на сколько времени накроет. Никому не хочется разбить голову об асфальт, и это в лучшем случае. Больницы заполняются очень быстро – мозг некоторых спящих нуждается в улучшении питания и стимулировании кровообращения, без этого можно погибнуть.

– Но почему… Откуда…

– Никто не знает. Есть версия, что это связано с гормонами, а может быть, даже какая-то массовая мутация. Над этим, конечно, сейчас бьётся весь мир, но пока без результатов.

Мы немного помолчали, глядя каждый в свою чашку. Что-то странное происходило на кухне. Сам воздух изменил текстуру и как-то иначе взаимодействовал с предметами и пространством. Моя память… Мои ощущения… Выходит, сейчас я реальна? Но почему даже телу так странно, не говоря уже про разум?

– Леся, – настойчивый голос Ильи вырвал меня из раздумий.

– А?

– Я говорил тогда и повторю сейчас. Слушай внимательно, это важно.

– Да, я вся внимание.

Он взял меня за руку и осторожно сжал пальцы.

– После сегодняшнего у меня есть все основания беспокоиться. Я снова возьму отпуск ненадолго, хочу побыть с тобой. Потом перейду на удалёнку. Мало ли что. На работе поймут, всё равно куча людей работает из дома по понятным причинам.

Я слабо кивнула.

– А теперь самое важное. – Илья переключился на свой строгий, «рабочий» голос, каким он обычно говорил с коллегами. – Ты будешь видеть галлюцинации. Ты уже их видела и слышала. Я постараюсь всегда быть рядом, но всё же если вдруг окажешься одна, то немедленно садись или ложись, чтобы не упасть и ничего не разбить.

– Хорошо.

– Насчёт снов. Опасность этой эпидемии в том, что сны чересчур реалистичны, и человек даже не знает, что ему вообще надо просыпаться. И они повторяются. У тебя вот мир погряз в коронавирусе…

– Да! Как будто попадаешь в какую-то альтернативную вселенную, – оживилась я.

– Точно.

– Но всё было так реально. Наша поездка, коронавирус, даже прошлогодняя авария – мы с Катей её немного обсудили. Кстати, ты не знаешь, как она?

Илья нахмурился и как будто даже отдалился.

– Тоже засыпает. Не волнуйся, за ней есть, кому присмотреть.

– Всё нормально? Ты аж в лице поменялся.

– Что? – он задумчиво дотронулся двумя пальцами до своей щеки. – Извини. Немного волнуюсь. Не перебивай меня сейчас, хорошо? Как я сказал, тот сон, в который тебя переносит, слишком сильно похож на правду. Он будет затягивать и не давать проснуться. Запомни, что его отличает. Эпидемия ковида, наша сорвавшаяся поездка… Достаточно заметные баги в системе. Это триггеры, на которые тебе нужно натаскать свой мозг, чтобы если приступ повторится, ты могла понимать, что спишь, и выныривать оттуда. Я тебе помогу.

– Спасибо, – беспомощно отозвалась я.

– Будь очень внимательна. На более глубоких уровнях система поправляет баги и делает нереальность более правдоподобной.

– Это значит…

– Это значит, не верь ничему. Только мне, – он встал со своего стула, подошёл ко мне и нежно обнял за плечи. – И ничего не бойся. Мы справимся.

– Никогда бы не подумала, что такое возможно, – только и сказала я, обнимая его талию в ответ и прижимаясь щекой к животу.

– Я тоже.

– И это не лечится, да? – в горле застрял ком от этих слов.

Вместо ответа Илья поцеловал меня в макушку и ещё крепче прижал к себе.

– Мы обязательно что-нибудь придумаем. Всё будет хорошо.



IV.



«02.04.2020: Для автомобилистов, нарушающих ограничения на передвижение по городу, повышены штрафы. Ввиду большого количества пострадавших, на платформах метрополитена установлены специальные ограждения, предупреждающие падение заснувших граждан на рельсы».



Возвращение давалось тяжелее, чем я себе представляла. Как будто я не выпала из реальности, а вливалась в неё заново, и дело было не только в непрекращающейся тревожности. Каждая минута бодрствования давалась мне с каким-то странным усилием. Подобное чувствуешь, когда сидишь за работой всю ночь и часам к пяти утра начинаешь «плавать». Моя жизнь стала напоминать попытки вытаскивать себя за шкирку обратно в явь.

Мир раздвоился. Его онлайн-часть тонула в панике, сообщениях об обвале экономики и теориях вокруг того, откуда взялось такое специфическое расстройство и кто его на нас наслал. Офлайн-часть молчала, поэтому в ней было гораздо приятнее находиться. Мы каждый день выбирались на прогулку и бродили по пустым улицам и скверам, заглядывали в торговые центры, чтобы перекусить. Одним из правил нового мира стало «не оставаться в одиночестве». Учитывая, что болезнь проявлялась бессимптомно и внезапно, звучало разумно. Пару раз я видела своими глазами, как человек отключался посреди улицы, подобно глубоко разряженному телефону. Дороги практически опустели, а новости пестрили информацией о разработке беспилотных такси и переходе торговых точек и общепита в автоматический режим. Тротуары в срочном порядке обустраивались длинными рядами мягких скамеек, на которых можно было нет да нет увидеть кого-то спящего. Не таким я представляла 2020 год, совсем не таким…

Через пару дней после разговора мы отправились в поликлинику, потому что Илья настоял на том, чтобы я ещё раз сдала анализы. Хоть в больнице, где я восстанавливалась после аварии в арке, меня и обследовали вдоль и поперёк (в том числе на предмет синдрома), он решил, что второе мнение не помешает. Я не возражала. После его рассказа что-то внутри, некогда отвечавшее за энтузиазм и любопытство, погасло. Врач-терапевт, которого мы посетили в первую очередь, сказал, что это норма, чуть ли не симптом номер один. Ну ладно. Ему виднее.

Я апатично смотрела на потолок, исчезающий за куполом аппарата МРТ и в который раз пыталась восстановить последовательность последних событий в обратном порядке: рассказ Ильи – глюк с его болезнью и походом на работу – больница – авария в арке – письмена на стенах – отмена поездки… Всё это казалось одинаково реальным, как два канала, которые просто переключали туда-сюда. Проблема была в том, что в какой-то момент оба они сходились в одной точке, и я окончательно терялась между настоящим и иллюзией. Врач велел завести дневник, записывать туда все «критические точки» и регулярно делать проверку на реальность, показывая написанное Илье, чтобы тот объяснял, что произошло на самом деле, а что приснилось.

Неизвестность заставляла нервы сворачиваться в трубочку, ведь меня могло телепортировать в мир с ковидом и прочими «радостями» в любой момент, совершенно бесконтрольно. Хотя бы какой-то ориентир. Об их важности как раз и втолковывал мне Илья, пока мы неспешно возвращались домой.

– …такой знак, чтобы как только ты замечала его, то могла тут же осознать себя во сне. Не смейся, это важно.

– Вот мы и к осознанным снам пришли, – я не могла сдержать улыбку, слушая такие вещи из уст Ильи.

– Да, сейчас это тренд, – кажется, Илья начал раздражаться, но скрывал это. – Между прочим, очень полезный навык, все поголовно этому обучаются. Если владеешь своим сознанием во сне, то проще себя вытаскивать оттуда. Можем тебя, кстати, на курсы записать. Хочешь?

– Не знаю. Вот ты говоришь, что я спала всего несколько дней, а по ощущениям я будто никогда не была в этом мире. Всё абсурдно до ужаса.

– А мир с вирусом не абсурден? – ехидно спросил он.

Я закатила глаза так высоко, как только могла. Странный, странный год. Мимо с рёвом проехала карета скорой помощи. Двадцатый год побил все мыслимые рекорды по количеству автокатастроф: водители засыпали за рулём, поэтому власти ввели ограничения (каких-то жалких 20 километров в час по скорости, с письменным обоснованием поездки, справкой врача и строго в сопровождении лица, имеющего права). Позже пешеходы решили, что переходить улицу там, где заблагорассудится, ведь дороги почти пусты, а машины считай что ползают – идея исключительно гениальная. Штрафы за такое раздулись до космических цифр. Зато метро радовало: на платформах установили заборчики, а из-за массового перехода на удалёнку толпы наконец-то поредели. Город казался только нашим с Ильёй и больше ничьим.

Чёрт возьми… Стыдно было признаваться в этом даже себе самой, но мне это нравилось. Нас снова ничто не разделяло, мы жили в одних координатах, как когда-то давно. Эти мысли пугали меня, но они были спасательным кругом, который не позволял тонуть в тёмных водах собственного сознания.

– Почему ты так уверен, что сам не заснёшь посреди улицы? – спросила я.

– Бывают вещи, которые просто знаешь.

– Похоже, теперь моя очередь волноваться.

– Пока нет симптомов, бояться нечего. «Полуденный ужас», апатия, раздражительность, тремор, нездоровый аппетит, двоение или расфокус в глазах. Ещё в мозговой активности какие-то отклонения фиксируют. Я вообще-то тоже иногда обследуюсь. Как я тебя защищу, если сам буду нездоров?

– Справедливо. А наша поездка при всех этих делах в силе?

– В силе, конечно. В самолётах меры безопасности на случай внезапного сна уже сто лет как предусмотрены – два пилота. Правда, сейчас это число подняли до четырёх. Вручную контролируются лишь взлёт и посадка, в остальном задача людей – следить за приборами. Так что за это не волнуйся, будем отдыхать как планировали. А если всё будет хорошо, то ещё куда-нибудь слетаем. Куда бы ты хотела?

– Ну допустим, в Грецию.

– В Грецию так в Грецию. Главное, чтобы ты не заснула.

– Постараюсь.

Я зажмурилась от тихого удовольствия, разливавшегося по всему телу. Плохо так говорить, учитывая превращение целой планеты в гигантскую спальню, но разве это не сказка? Мечты сбываются в какой-то нереальной концентрации! Правда, от поиска работы я решила временно воздержаться – хотелось бы для начала освоиться в новой реальности и хоть как-то её принять. Илья эту идею не поддержал, но вида, как всегда, не подал. Он считал, что чем быстрее я найду себе занятие по душе, тем лучше адаптируюсь.

На мгновение картинка перед глазами дёрнулась, разъехалась на две одинаковые и снова собралась в одну – в полном соответствии с памяткой всем спящим и им сочувствующим.

– Слушай, надо бы присесть. И может, ещё раз по хронологии пройдёмся?

– С удовольствием.

– Только сначала зайдём в канцелярский и блокнот выберем. Писать от руки как-то осознаннее получается. А ещё кофе неплохо бы.

Это была скорее дань привычке. В последнее время кофе не то что не бодрил, он даже на вкусовых рецепторах практически не ощущался. Как, впрочем, и любые другие напитки и еда.

– Всё как ты захочешь.

В болезни определённо есть свои плюсы. Иногда именно она становится столь необходимым стоп-краном, который не только останавливает колесо, в котором ты крутишься, но и заставляет близких наконец-то уделить тебе больше внимания, чем по их мнению, тебе требуется. Ты учишься этому с детства, когда заболевшего тебя начинают любить ощутимо сильнее, чем обычно: ходят на цыпочках, поправляют одеяло и приносят книги и чай с вареньем прямо в кровать. Я ощутила укол вины. Не стоит так думать. Илья старался как мог, он же не виноват, что работа отнимает уйму времени. Зато сейчас мы не расстаёмся уже больше двух недель кряду!

Я расслабилась и благодарно взглянула на него. Привыкнуть бы только к яви… Несмотря на непрерывный период бодрствования длиной в несколько дней, с Ильёй было странно. В последний раз такое было года два назад, когда он укатил в командировку на месяц. В аэропорту я встретила совсем другого человека – совершенно точно моего, но при этом не того, кто уехал. Прикоснуться к нему было как в первый раз, и, несмотря на то, что тело быстро вспоминало, в те мгновения, пока оно ещё не поняло, кого именно обнимает, в голове не переставала крутиться жуткая мысль, что вернулся кто-то другой.

Ладно, чего я в самом деле? В каком-то смысле я и сама не так давно вернулась откуда-то издалека. Кто знает, каково ему со мной.

Главное, что мы вместе.

Главное – не оставаться в одиночестве.



Я затащила нас в первый попавшийся парк, и мы устроились на новенькой мягкой скамейке с уютными подушками кремового цвета. Тут потянет спать даже если не очень хочешь и никаким таинственным синдромом не страдаешь. Солнце светило вовсю с момента моего пробуждения в больнице, и хотя я по-прежнему замечала, что его свет какой-то «не такой», виду не подавала. Не стоит волновать Илью лишний раз, ему и так непросто.

– Смотри, год назад ты попала в аварию, и это был первый звоночек. Ты заснула за рулём.

– Да как же так… Я была уверена, что слышала…

– Слышала. Задремала и услышала голос.

– Не совсем. Как будто голос с той стороны.

Илья рассмеялся и потрепал меня по голове.

– Та сторона? Слишком громкое слово для обычного сна.

Я нахмурилась, сделала пару пометок в блокноте и снова погрузилась в воспоминания.

– Ну хорошо. Господи, как тяжело. Я как будто совсем не помню, что было с тех пор. Точнее, помню и не помню одновременно.

– Вот поэтому важно разложить всё по полочкам. Это нормально, что всё смешалось, так бывает. У некоторых вообще полная амнезия случается. Сейчас же у тебя есть триггер: видишь мир, в котором все паникуют от коронавируса – просыпаешься. Должно быть полегче. И не забывай про уровни погружения. Система снов может усложняться и совершенствоваться, помнишь?

– Ну да. А вот последняя авария…

– Заснула. Попала под машину. Очнулась в больнице, уже наяву.

Я выругалась.

– Прости. В моей версии всё было не так.

– Не извиняйся, в твоей голове всё слишком сильно склеилось. Пиши в две колонки.

Илья поправлял озвученные мной версии ловко и будто по заранее заученному сценарию, напоминая автокоррекцию текста в телефоне. Ему, конечно, видней, но мне в какой-то момент нашей беседы стало обидно. Параллельная жизнь ничем не отличалась от яви, неужели её можно вот так вот беспощадно вырезать, да ещё и смеяться! Я захлопнула блокнот, отставила в сторону абсолютно безвкусный и лишённый запаха кофе и принялась наблюдать за людьми в парке. Их было ровно трое. Мимо нашей скамейки неспешно прошла пожилая женщина в розовом спортивном костюме и солнцезащитных очках. Она посмотрела на нас, и мне отчего-то стало не по себе. Мы определённо где-то встречались.

– Лесь? Не залипай.

– Да, – заторможенно ответила я. – Задумалась.

Отчего-то говорить про только что испытанное ощущение не хотелось. Илья опять придумает правильное и логичное объяснение – вроде того, что во сне мы видим только тех людей, что уже встречали, даже если это просто случайные прохожие, потому что мозг так устроен – а мне этого совсем не хотелось. Он находил объяснение всегда и всему, но именно сейчас меня это взбесило. Я с ужасом поняла, что это бесит меня с того момента, как он забрал меня из больницы. Всё-то у него понятно, всё рационально. И тон этот менторский… С ещё большим ужасом я признала, что по какой-то причине все эти дни держала эту злость в секрете от самой себя, удобно утрамбовав её под пуховым одеялом эйфории от непрерывного нахождения рядом с любимым человеком.

Логичность и выверенность, которые он в меня вбивал, ни в одном месте не пересекались с тем, что я чувствовала. А от того, как он отметал целые куски моей жизни как ненужный мусор, хотелось кричать. Ну и что, что это сны! Для мозга вообще нет разницы между сном и явью, он служит началом координат и распознаёт и то, и другое как свершившиеся факты. «И происходящее во сне, и происходящее в бодрствовании подобны миражу или отражению луны в воде – ни то, ни другое не имеет собственной основы».

– Идём.

– Ты в порядке? – с тревогой спросил он. – Хочешь, ещё кофе куплю?

– Да, в порядке. Нет, не хочу.

– Точно?

– Да.

Илья едва заметно сжался, будто от удара, а меня мгновенно захлестнула вина. Ну зачем я так? Впервые за кучу лет мне передали руль, и наше время проходит по алгоритму, который строю именно я, и это моя плата? Вот уже почти почти две недели я главная героиня этой истории под названием «жизнь», а такого не случалось уже очень давно. Стоило только заболеть. А он так старается, всё время рядом, даже про свою работу забыл, а ведь такого просто не бывает. Такой родной и терпеливый… А я просто ужасная и неблагодарная паразитка.

– Прости. Прости, пожалуйста. Я не хотела, – бормотала я, неуклюже обнимая его за шею. Он молчал, но я чувствовала пальцами, как расслабляется его тело.

– Всё хорошо. Я всё понимаю. Идём так идём.

– Нет-нет, давай ещё посидим.

– Как скажешь.

Вина снова переключилась на лёгкую злость. Как будто емувообще всё равно. Как будто он робот, который ждёт команды и отзывчиво её выполняет, но не проявляет инициативы сам. Не отдавая себе отчёт в действиях, я встала так, что перед глазами заплясали цветные пятна, и зашагала по одной из дорожек, ведущих вглубь парка, но через пару мгновений моё запястье непривычно крепко сдавили.

– Ты чего, мне же больно!

– Куда ты собралась?

Я попятилась и рефлекторно выкрутила запястье против большого пальца державшей меня руки, но на Илью это произвело нулевой эффект. Он стоял и смотрел, как я дёргаюсь, как будто подобное у нас было в порядке вещей.

– Да никуда, просто…

– Что просто?

– Отпусти меня сейчас же!

Илья потряс головой, словно освобождаясь от наваждения, и нехотя ослабил хватку.

– Какого чёрта?

– Я не хотел, извини, – буднично ответил он и отвернулся.

– Что значит, не хотел? – я обходила его со всех сторон, чтобы заглянуть в его глаза, но он упорно отстранялся и смотрел куда-то вдаль.

– Такого больше не повторится.

Парк завертелся вокруг, как бешеная карусель. По одной из дальних дорожек бродила всё та же женщина в розовом, и я сфокусировала зрение на ней, чтобы картинка встала на место. Из глубины памяти донёсся скрипучий голос, по какой-то причине не в самых цензурных выражениях желавший мне упасть и разбить «крашеную морду» об асфальт. Я замерла, пытаясь зацепиться за эту ниточку и размотать клубок, но ниточка ловко ускользала. Почему-то это казалось очень важным, даже важнее того факта, что Илья только что сделал мне больно.

– Мы оба устали. Пойдём всё-таки домой.

Голос Ильи ещё никогда не был так некстати. Я вздохнула, смирившись с тем, что разблокировать воспоминание не получится, и кивнула. Устали – не то слово. Прям-таки до помутнения устали.



V.



«09.04.2020: Число умерших непосредственно от синдрома Клейне-Левина или в связи со связанными с ним причинами превысило сто тысяч человек во всём мире».



Несмотря на любовь, проверенную четырьмя годами, спустя ещё неделю присутствие Ильи в моём пространстве 24/7 начинало вызывать смешанные чувства. Если ещё несколько дней назад я ощущала себя принцессой, с которой носятся как с самым ценным на свете сокровищем, то прямо сейчас происходящее напоминало домашний арест под круглосуточным присмотром.

– Что делаешь? – спросил он, плюхаясь на подушку рядом и бесцеремонно косясь на экран моего телефона.

– Кате пишу, – я отложила телефон и встала с кровати. – Она почти не заходит в сеть, пишет общие фразы, а телефон не берёт. Надо бы к ней съездить.

– Съездим обязательно, – Илья обворожительно улыбнулся.

Я улыбнулась в ответ, стараясь не выдать раздражения. И без того смазанные эмоции уже давно сложились в единый, чётко функционирующий алгоритм: сначала я немного злюсь на него, потом немного на себя за то, что злюсь на него, а потом мне становится немного страшно. Ну а в конце я недоумеваю, почему всего этого так «немного», словно для галочки. Мозг потихоньку превращался в назойливого персонального менеджера, изо дня в день напоминавшего, что надо сделать: «Эй, Леся, вот здесь нам нужно рассердиться. Много не надо, просто чтобы было. Вот так. Тут удивись. Тут скажи спасибо за завтрак в постель. Улыбайся. Надо быть благодарной». И я слушалась его в покорном ожидании непонятно чего. Нового приступа затяжного сна? Выздоровления?

Илья самым активным образом исполнял роль второго менеджера, постоянно пытаясь меня растормошить и не давать погружаться в болото апатии. Но это больше напоминало попытки вытянуть из меня хоть какое-нибудь захудалое желаньице. Чем больше проходило времени, тем отчётливее в нём просвечивало отсутствие некоего секретного и суперважного компонента, которому всё никак не получалось дать название. По ночам я вспоминала, было ли когда-нибудь как-то иначе, но в итоге проваливалась в сон без сновидений, словно меня блокировало. Очередная побочка болезни – закрываешь глаза ночью и открываешь утром, безо всяческих ночных приключений. Новая реальность.

В знак окончания диалога я открыла «ТикТок». Иногда мысли так выматывали, что я залипала там часами, но когда-то неизменно поднимавшая настроение лента рекомендаций больше не смешила, а пробуждала холодный, чисто научный интерес. Я представляла себя орнитологом, а телефон был биноклем. Зачем человек это снял? Это считается смешным? Почему? Это просто сочетания слов и кадров. Но ведь раньше было смешно, что изменилось? Ну да, зато снято красиво. А что вообще такое «красиво»?..

– Что хочешь на завтрак? – участливо спросил Илья.

– Блинов, – ответила я первое, что пришло на ум. Кажется, совсем не важно, чего именно я желаю. Важен сам факт желания.

Он поцеловал меня в щёку и без возражений отправился на кухню. Я с трудом встала с кровати и доковыляла до ванной, чтобы привести себя в порядок хотя бы снаружи.

Интересно, я всегда не могла толком разглядеть своё отражение в зеркале? С самого пробуждения в больнице стоило сосредоточиться на собственных глазах, как они расплывались, и картинка вновь становилась чёткой только на периферии зрения. Видимо, очередная побочка – счёт им был давно потерян. Я побрызгала на лицо водой и решила, что на этом заботы о себе хватит.

Илья не слишком ловко орудовал у плиты, и я попыталась вспомнить, когда в последний раз видела его за жаркой блинов да и вообще чего бы то ни было. Наверное, когда-то он всё же готовил. Ну хотя бы пару раз. Сейчас он вёл себя как редкий, но желанный гость, который приезжает на несколько дней, и это время превращается в один сплошной праздник, когда можно забыть про привычный ход дел. Я не могла вспомнить, чтобы мы расставались хотя бы на полчаса. Он будто решил наверстать всё то время, что провёл не со мной, а может – стать таким, как мне нравится.

Скрежет тормозов пронзил пустоту в моей голове так внезапно, что я пошатнулась и схватилась за стену прежде, чем поняла, что это просто звуковое сопровождение к одной мысли, которая меняла многое, если не всё.

Илья у плиты – это не та картина, которую я видела, но та, которую всегда рисовала в своём воображении. Эти «рисунки» неизменно отправлялись в стол, потому что я боялась их показывать, боялась хотеть чего-то большего, чем проживание на одних квадратных метрах, и без того представлявшееся невероятным подарком, учитывая круглосуточную занятость Ильи. Вдруг это воспримется как претензия? Вдруг он подумает, что я недовольна тем максимумом, что он из себя выжимает, стараясь уделять мне время? Всё ведь хорошо, особенно в последнее время. Мы стали чаще выбираться, даже запланировали совместный отпуск. Который сорвался… Ох чёрт, нет, не в этой реальности. Точнее, он сорвался в нереальности…

Стены качнулись, и я часто-часто заморгала, чтобы удержаться наяву. Вспыхнувшее в памяти видение об отменившейся поездке в Берлин вдруг заиграло новыми красками. Как же я плакала, будто в последний раз. Дело ведь было совсем не в факте поездки за рубеж.

Всё хорошо. Я здесь. Я сейчас. Отпуск в силе, всё готово, осталось сесть в самолёт через несколько дней.

Или не несколько дней? Или вообще не дней? Сколько прошло времени?

Время всё ещё функционирует?

Стены и пол поплыли вниз, будто краска по холсту.

Я попыталась отогнать прочь любые мысли и сосредоточиться на окружающей обстановке, как учил Илья. Бежевые обои в золотистую полоску, белые выключатели, тёмно-коричневый пол. Так, а теперь звуки. Запахи. Я усердно перечисляла всё, что видела перед собой и ощущала, и через пару минут почувствовала, что заземляюсь. Пространство перестало плыть, а на смену странным мыслям пришли вполне нормальные – об эпидемии загадочного расстройства, отсутствии лекарства и бессилии стимулирующих препаратов и кофеина. Долго ли так сможет продолжаться? Сколько ещё продержится мир прежде, чем окончательно опустеть и перейти в режим онлайн?

Что-то не так. Как ни заглушай. Что-то, мать его, не так.

– Слушай, а тебе работать вообще больше не надо? – спросила я, стараясь вложить в вопрос всю свою непринуждённость.

– Нет, – бодро отозвался Илья, не очень умело переворачивая очередной блин. – Я же взял отпуск. А что?

– Просто мы так давно не проводили вместе время… Столько времени. Ну ты понимаешь.

– Ну да, – согласился он, выкладывая не очень ровные, но сделанные с явным старанием блины на тарелку. – Непривычно, должно быть.

– Ага.

– Меня слишком много, да?

– Нет, – нагло соврала я и глазом не моргнув.

– Чем займёмся сегодня?

Вот оно. Снова. Я поймала одно из неправильных ощущений, которые всё это время успешно мимикрировали под фоновый шум. Илья ничего не предлагает, но с готовностью соглашается на всё то немногое, что худо-бедно приходит в голову мне. Он разговаривает фразами, которых мне всегда не хватало. Ведёт себя так, как я хочу. Он такой, каким я хочу его видеть, но не такой, какой он есть. Каким я его помню…

Чем больше я об этом думаю, тем резче проявляется разница в мимике, интонациях, жестах. Как невидимые чернила. От апатии не осталось и следа, а мозг разгонялся с пугающей, но манящей скоростью.

– Что ж, раз за сценарии нашего досуга теперь отвечаю я… – я облокотилась об стол, положила подбородок на скрещенные пальцы и посмотрела в его глаза, пытаясь найти там подтверждение своих мыслей. – Ешь и иди в душ. Есть у меня одна идея.

– Отлично, – он улыбнулся, положил сковородку в раковину и принялся уничтожать завтрак. Я наблюдала за ним, жуя безвкусные блины, и очень надеялась, что кем бы он ни был, мыслей он читать не умеет.



Если ещё пару дней назад «полуденный ужас» вызывал у меня тревогу, то сейчас я радовалась каждой секунде, что ощущаю его. Пока он есть, я помню, что что-то не так. Если он исчезнет, я навсегда останусь тут. Правда, не знаю, где именно.

Я почти бежала мимо терявших цвет домов, а дорога казалась уходящей под ноги кинолентой. Куда – ни малейшего представления. Куда-нибудь, где станет понятнее. Интересно, а на бегу тоже засыпают? Будет очень больно падать. Я перешла на шаг и с удивлением отметила, что ни капельки не запыхалась, хотя никогда не отличалась выносливостью. Сердце забилось чуть чаще, вот и всё.

То ли от яркого солнца, то ли от разыгравшейся фантазии окна домов казались чёрными. Сколько я ни вглядывалась, разглядеть подъезды или комнаты не удавалось – густая чернота, таившаяся за едва поблескивавшими стёклами, впитывала весь свет, который только могла уловить. Дверцы подвалов, обычно закрытые на замок, сейчас тоже призывно манили распахнутыми провалами чистой тьмы. Тени от деревьев переплетались с проводами и трубами в огромную запутанную сеть, накрывшую всё, куда дотягивался взгляд. Во имя сохранения остатков душевного покоя надо было срочно убираться куда-нибудь поближе к открытому пространству. Интересно, Илья уже заметил, что меня нет?

На центральной улице стало спокойнее, несмотря на непривычную пустоту. Ни одного человека. Вообще. Разве так бывает?

В новой реальности, по которой ударила эпидемия – да.

Внимание, вопрос: какая именно эпидемия ударила и по какой из реальностей?

Внезапно прямо над головой раздался шелест вперемешку со скрипом, заставивший меня подскочить на месте, пробежать метров пять и остановиться, непечатно ругаясь вслух. Это просто рекламный щит с меняющейся картинкой, призматрон или как их там. А я уж подумала…

«Ты всё ещё спишь.»

В этот момент мне захотелось то ли расхохотаться, то ли расплакаться прямо посреди дороги. Плохо понимая, что именно я делаю, я села прямо на тротуаре и задрала голову. Через несколько секунд произошло то, чего я ждала: пластины снова зашуршали, перевернулись и сложились в слово «ПРОСНИСЬ».

По идее, в таких щитах предусмотрено три картинки, но третью я ждать не стала. Я легла на асфальт и закрыла глаза, впитывая в себя город. Колючая поверхность зашевелилась, словно морской песок, который тянется за уходящей волной. Интересно, меня снова перекинет в ту версию мира, где царствует вирус, или на этот раз повезёт чуть больше?

Я засыпаю или просыпаюсь?

Из полудрёмы меня вырвал гудок автомобиля, на бешеной скорости промчавшегося по пустой дороге. Я рванулась вверх и увидела, что всё так же сижу посреди пустынной улицы. А на щите красовалось третье сообщение: «Вернись домой».

– Куда? – тихо спросила я неизвестно кого.

Вдалеке зазвучала какая-то полузнакомая музыка. Я встала, отряхнулась и за неимением других ориентиров побрела в сторону её источника, иногда касаясь фонарных столбов и стен, чтобы убедиться в их реальности. Музыка звучала приглушённо, будто из-под толщи воды, то ускоряясь, то замедляясь, то прерываясь шипением и треском.

«Сколько времени прошло с тех пор, как ты проснулась?» – поинтересовался очередной рекламный щит на пути.

Мысли заметались в панике. Не помню, сколько времени бегаю от этого вопроса – как и не помню, сколько дней прошло с тех пор, как открыла глаза в залитой солнечным светом палате с белыми стенами. Есть версия, что мозг во сне существует вне времени и создаёт его искусственно, как ему хочется. Нарезает события, сортирует их как вздумается. Именно таким калейдоскопом и стали последние дни: они просто всплывали в памяти, не поддаваясь расположению на одной хронологической прямой.

«С чего началось твоё утро?»

С Ильи. С блинов. Со страшных догадок.

«Какой у блинов был вкус?»

Эта маленькая деталь заставила меня резко остановиться и задуматься изо всех сил, выжимая все мощности из угасавшей способности вспоминать.

Вот один из тех недостающих компонентов. Вот же он. Самый что ни на есть настоящий баг реальности.

Никакого у тех блинов не было вкуса. Как и у всей той еды, которую я ела, а ещё у кофе и чая. У них даже температуры не было.

«А что насчёт вчерашнего утра? Ты можешь линейно восстановить свой день?»

Я словно увязла в асфальте по щиколотки, всё ещё прислушиваясь к музыке, чтобы не потерять её, и одновременно прошаривая все уголки памяти. Оттуда получалось извлекать только обрывки, не привязанные ни к цифрам на часах, ни ко дню в календаре. Земля под ногами уже вовсю жила своей жизнью, и приходилось следить за равновесием. Я посмотрела вниз и увидела полотно мельтешащего белого шума. Тротуар и дорога до линии горизонта превратились в огромный вытянутый экран ненастроенного телевизора. Провода трещали от электричества, а фонари вспыхивали ярко-голубым светом и гасли, как будто по ним передавали сообщение азбукой Морзе.

Больше всего на свете мне хотелось убежать обратно домой, чтобы не видеть все эти не по делу умные рекламные щиты и оживший город, не стоять на грани между реальностью и сном и не знать, на какой именно стороне. Но пути назад не было. То, что я узнала и ощутила, нельзя было засунуть обратно в коробку и запихнуть на чердак пылиться дальше. Поэтому я продолжала идти на музыку и невольно отвечать на вопросы, которые подбрасывал город.

«Когда ты в последний раз испытывала сильные эмоции?»

Час от часу не легче. Я задумалась помимо своей воли, потому что знала: каждый ответ – это ключ к двери, в которую мне очень надо. Чем больше я соберу, тем скорее пройду.

Эмоции… Я замешкалась и чуть не упала в жужжащий под ногами шум. От постоянного мельтешения начинала кружиться голова, а музыка была всё так же далеко. События отматывались назад неохотно и не по порядку, и ни в одном из них не получалось найти что-то же настолько сильное, как в тот день, когда мои билеты на самолёт превратились в бесполезный набор букв и цифр.

Но ведь это было во сне?

Или…

Перед глазами всплыл лист, разделённый на две части – мы с Ильёй начертили эту табличку тогда, в парке. В графе «явь» значилась эпидемия сонной болезни, наша будущая поездка, моё неудачное выпадение из реальности в сон за рулём год назад, ещё одно – недавно… В «сон» мы записали ковид, отмену рейса, прогулку по Китай-Городу с Катей, морок во дворах, недоразумение с походом на работу и ещё множество больших и маленьких вещей, до которых удалось дотянуться ослабевшей памятью. Несмотря на то, что я не понимала, что происходит, это разделение интуитивно казалось мне ужасно неправильным и противоречащим действительности, но доверять себе я не решалась. Как доверять человеку, которого кидает между двумя состояниями существования, даже если этот человек – ты сам?

Был Илья. Разумный и всегда знающий правильные ответы. Я могла положиться на него даже когда мир сходил с ума.

Были новости, подтверждающие, что люди по всему миру действительно засыпают.

Был мой случай, доказавший, что за мной нужен глаз да глаз.

«Когда ты в последний раз была одна?» – спросил щит на другой стороне дороги.

Я зажмурилась. Не помню. Не знаю. Сейчас. Разве что сейчас, когда сбежала. Почти в каждом воспоминании, помеченном как «явь», фигурировал Илья. Всё остальное, что было не про него, будто сгребли ковшом трактора и вывалили в кучу на задворках сознания, прилепив ярлык «сон». Стоило в самом начале остаться без него на пару часов, как декорации изменились, и на смену сонной болезни пришёл ковид.

Он сам всё больше напоминал механизм, настроенный на волну моих пожеланий. Я знала принципы его функционирования. Как он ходит, как смеётся, как шутит. А ещё я знала, как он мог бы функционировать… И эта потенциальность тут же воплощалась. Всё это время с момента «пробуждения» я его программировала, а он, в свою очередь – меня, чтобы я ни о чём не догадалась.

Название второго компонента, которого не хватало сну для превращения в явь, крутилось на языке, но никак не желало принять форму конкретного слова.

«Он не я. Пожалуйста, вспомни меня», – попросил плакат на автобусной остановке.

– Илья?!

«Я с тобой, пока ты помнишь, что меня нельзя заменить», – прочитала я, обойдя остановку.

– Я помню, но… как?.. – спросила я вслух.

«Она мне всё рассказала», – последовал ответ в витрине магазина.

– Кто?

«Твой автоответчик. Она замещает тебя, пока ты… не здесь. Ведёт тело на автопилоте, листает ленту инстаграма, иногда что-то отвечает. Но она не ты, даже мне это стало ясно».

– А он – не ты…

«Как хорошо, что мы это понимаем».

– Получается, моё тело функционирует, но сама я сейчас сплю?

«И очень крепко», – высветилось на табло обмена валют.

– Сколько можно, – процедила я, по-прежнему обращаясь в пустоту. – Вы достали твердить, что я сплю. Я должна проверить это сама!

Как по щелчку, асфальт перестал мельтешить, фонари погасли, а провода затихли. Мир снова стал максимально нормальным, если не считать полностью пустые улицы. Ну отлично, и что теперь? По внешним ненормальностям ориентироваться было однозначно проще. По внутренним тоже немного удавалось, хотя их хватало лишь на то, чтобы осознавать, что «что-то не так».

Моё внимание перетянул на себя трамвай, одиноко стоявший на рельсах. Его двери были призывно открыты, а табло горело. Его что, вот так вот просто бросили посреди улицы? Мир настолько катится в неизвестном направлении?

«Вспомни момент, когда последний раз проживала эмоцию. Любую. Он и был настоящим», – я едва успевала читать оранжевую бегущую строку, пока ноги сами несли к застывшей махине.

То есть, тот день, когда я лила слёзы у визового центра, и был кусочком реальности? Он – начальная координата?

Я устроилась на синем сиденье и смотрела прямо перед собой, подсознательно ожидая, что двери закроются, и трамвай поедет домой. Мимо всех этих границ между мирами, через пустой город, без водителя и светофоров. Просто домой, где можно будет наконец сбавить градус осознанности и выдохнуть. Осознанность… Модное слово, которое прямо сейчас ни капельки не помогало, а только заставляло бесконечно ставить под сомнение реальность.

Что лучше – жить себе спокойно или сомневаться?

Внезапно я поняла, что та самая музыка, на которую я шла, звучала прямо из колонок по всему салону. И это стандартная мелодия айфоновского будильника.

Двери синхронно закрылись, и вагон тронулся с места.

«Нет, ну если он и вправду отвезёт меня домой…» – пронеслась шальная мысль.

А затем весь салон погрузился в темноту.



Я очнулась всё в той же темноте, на том же сиденье, которое даже не нагрелось. С трудом подняв голову, я принялась тереть глаза, чтобы скорее разглядеть за окнами, куда меня привезли.

Дом?

Я действительно дома? Это что, сработало, оказывается, надо было только захотеть?

Вопреки здравому смыслу за окнами была моя квартира. Я видела кресло и задёрнутые шторы, слабый луч солнца, всё же нашедший лазейку и разбивавшийся об стеклянную фигурку в радужную тень на противоположной стене. Пошатываясь, как после долгого сна (интересно, это он и был? Или есть?), я ухватилась за гладкий поручень и встала. От комнаты меня отделяло непробиваемое стекло с чёрной наклейкой по контуру. Я положила на него руки и прижалась лбом. Легче не стало.

В комнату вошёл Илья. Мне неистово захотелось броситься к нему, но в этой игре я была всего лишь наблюдателем. Всё, что было доступно – сильнее вжаться в стекло, попутно нашаривая глазами аварийный молоточек, который мог бы его разбить.

Он настоящий! Как я могла сразу не отличить?

Илья сел в кресло напротив и грустно улыбнулся. Затем что-то взял с журнального столика и протянул в мою сторону. Это была маленькая тонкая книжечка.

Ракурс изменился, и вот в окне уже был виден пол, колени и пара рук – всё от первого лица. Как из-под воды послышался искажённый голос Ильи. Я моргнула и пропустила момент, когда книжечка оказалась в «моих» руках. Это же паспорт. Мой загранпаспорт!

Руки с чёрно-серебристым маникюром открыли паспорт точно на странице со свежей зелёной наклейкой. Такая новая, аккуратная – жаль, что теперь непонятно когда получится ей воспользоваться. А нет, не совсем аккуратная. На фотографии владелицы – меня – красовался развод краски.

Я действительно очень сильно расстроилась в тот день, потому что поняла, что мне снова придётся быть одной.

Горло сдавил ком. Я ударила кулаком по стеклу, но результата не последовало. Наклейки «При аварии разбить стекло» тоже нигде не наблюдалось. В такой темноте было сложно даже собственные пальцы разглядеть. Я обмотала кулак рукавом и с размаху ударила снова. И снова. И ещё раз.

– Эй! Эй!!! Я здесь!

Удар.

– Слышишь?!

Снова.

– Илья!

И ещё раз.

Придерживая разбитую в кровь руку другой, чуть менее разбитой, я упала на сиденье и бессильно разревелась в голос.

– …пожалуйста, вернись.

– Илья?

Всё это очень напоминало пустой кинозал: тёмное пространство, освещённое большим экраном. Никогда не думала, что смогу увидеть свою жизнь вот так. К счастью, у фильма начал появляться звук – ужасный, шипящий и булькающий, но всё же лучше, чем ничего.

– Я уже понял, что проводил время не там, где надо. Я должен был… Чёрт. Я даже не знаю, слышишь ли ты меня.

– Слышу, – просипела я, растекаясь по сиденью. Трамвай казался бездонной ямой, в которую я провалилась без страховки и возможности позвать на помощь.

– Во сне я худо-бедно с тобой поговорил. Правда, для этого пришлось стать целым городом. Представляешь?

Я понуро кивнула, а вот моё тело там, наяву, по всей видимости, никакой реакции не выдавало.

– Пожалуйста… Я же не знал…

Никогда на моей памяти Илья не выглядел таким встревоженным. Иногда мне казалось, что он вообще не умеет волноваться. Если возникала проблема, то он просто её решал – и, наверное, так было правильно. Но сейчас страх в его глазах превышал все допустимые уровни.

– Я же мог сбаланисровать всё, что угодно. А собственную жизнь не смог. Дурак, да? Просто хотел, чтобы у нас всё было хорошо. Чтобы всё было. Чтобы ты бросила наконец этот свой ущербный офис…

Он что, сейчас начнёт извиняться? Вот уж чего так точно не хватало!

– Слишком пристально глядел в будущее. Если честно… Для меня как будто не существовало времени. Колесо вращалось так быстро, что начало казаться статичным. И я любил это колесо по-своему. Чего уж врать.

Я горько сглотнула.

– Мне и в голову не приходило, что ты можешь уйти… вот так. Я не знаю, специально ты или нет, ищешь ли дорогу назад, но пожалуйста… Пожалуйста.

Илья опустил лицо в ладони и просидел так несколько минут. Затем рывком поднялся и посмотрел в глаза моего тела так, будто пытался отыскать что-то на самом их дне.

– Прости меня, Лесь. Я сделал тебя частью этого колеса, сам того не заметив. Но ты важнее всего на свете. Я думал, что смогу сделать тебя счастливой, но, видимо, не понял, как надо. Объяснишь, когда вернёшься?

«Не говори так… Ты ни в чём не виноват. Да, я хотела больше твоего времени. Но мне следовало набраться смелости и озвучить своё желание напрямую тебе, тому, кто может его исполнить. А не через всякие инстанции, даже не осознавая этого…»

Его рука потянулась к телу, из которого я наблюдала, и коснулась его. Я этого не почувствовала. Только увидела.

– …это не лучший мир, но я обещаю сделать всё, чтобы он стал для тебя местом, куда хочется возвращаться. Не так, как раньше. Я буду рядом.

Я молчала, слизывая с губ слёзы и сильнее сжимая пострадавшую руку.

– …оно тебя затягивает. Пожалуйста, не поддавайся.

Вдруг низкий тембр Ильи сменился непривычно высоким, и в кадре появилась Катя.

– …до конца не верили, но это так! – она тараторила в своей манере так быстро, что я едва успевала понимать, да ещё и звук шёл с задержкой. – Я сама думала, что это чушь, но это правда! Леся! Я была там!

Что всё это значит?

– …никого не слушай! Эта штука хочет, чтобы ты спала как можно дольше! Она хочет отнять тебя! Помнишь, когда мы гуляли по Китаю…

Какая ещё штука?.. Я снова бросилась к стеклу и прижалась так сильно, будто могла бы пройти сквозь него. Ещё две мокрые дорожки скользнули вниз.

Помеха. Ещё помеха, как на настоящем экране. Как будто где-то терялся сигнал. Лица Ильи и Кати начали тускнеть и расплываться, а потом фильм резко оборвался, и я осталась в темноте в пустом трамвае наедине со своими слезами и проблесками понимания происходящего.

Что я знаю о реальности?

Что в ней меня ждут.

Что знаю о нереальности?

Что она почему-то хочет, чтобы я задержалась в ней подольше.

Надо узнать, почему.



VI.



«09.04.2020: Не удалось обновить страницу».



Мне ещё никогда так не хотелось держаться подальше от собственного дома, но прямо сейчас все ответы таились именно там. Путь от двери в подъезд до двери в квартиру растянулся на непривычные несколько минут. Дверь оказалась открытой нараспашку, и всю меня сдавило дурное предчувствие.

Я шла сквозь золотую пыль, неподвижно висевшую в воздухе. Почему-то вспомнился день, когда мы только въехали сюда и привыкали к странному расположению комнат и огромной площади. Три комнаты, подумать только! Илья освоился быстро после своей холостяцкой двушки, а меня, до этого делившую личное пространство с бывшей одногруппницей где-то за МКАДом, ждало множество открытий.

Хорошие были времена. Такие простые и понятные.

Ощущая себя призраком, я вошла в большую комнату – ту, которую совсем недавно видела в окне трамвая. Медленно наклонилась к журнальному столику и достала свой загран. Повертела в руках.

«Вспомни момент, когда последний раз проживала эмоцию. Любую. Он и был настоящим».

Как же стрёмно я получилась, зато качество фотографии отличное. Никаких разводов на бумаге, виза как новенькая. Ни следа того момента, в котором я проживала самую настоящую эмоцию, пусть даже это был страх одиночества. Все эмоции имеют значение – иногда они остаются одним из очень немногих маркеров реальности.

– Где ты была? – раздалось за спиной.

Илья стоял у входа в комнату, насупившийся, словно сердитый маленький мальчик. Нет, не Илья. Если буду его так называть, то уйти будет сложно. Не-Илья сойдёт.

– Я всё знаю, – сказала я. Получилось так спокойно, что это даже порадовало. Знание правды – одно из лучших успокоительных, ведь только так получается делать верные и, может даже, безопасные следующие шаги.

– Что ты знаешь?

– Что ты обманул меня. Что это сон. Я не сержусь, понимаю, что это что-то вроде лжи во спасение. Если я проснусь, то тебя не станет, потому что ты в моей голове. Так ведь?

Не-Илья виновато опустил голову, превратившись из рассерженного мальчика в виноватого и ожидающего наказания.

– И ты теперь уйдёшь? – спросил он.

В груди защемило.

– Да.

– Неужели там настолько лучше? – он наконец-то перестал прятать глаза и теперь смотрел на меня в упор. Теперь растерялась я.

– Лучше.

– И чем же? Чем же там лучше? Объяснишь? Тот мир загибается в болезнях и войнах… Люди развели там целую пандемию. Это же немыслимо! Почему ты убегаешь туда?

– Потому что он настоящий. Искалеченный, но настоящий.

– И?

Я замешкалась.

– Ты спрашиваешь, чем иллюзия лучше реальности?

Не-Илья сложил руки на груди, переходя в нападение.

– Да. Именно это я и спрашиваю. Объясни мне, как существу из другого мира, чем твой мир лучше? Пока что практика доказывает обратное.

Мысли закружились в воздухе, как стая мошек в жаркий влажный день. Мой взгляд шарил по комнате, выхватывая отдельные предметы, словно пытаясь найти в них ответ, но ожидаемо безрезультатно.

– Меня в нём ждут…

– Слабо. Очень слабо. Я вообще-то тоже тебя жду и люблю даже больше, чем они. И не только я, тут целая реальность разделяет мои чувства.

– Но…

– Ты как и все, пропитана этим штампом, что реальность лучше по умолчанию. Повторяешь то, что решили другие, а своей головой не думаешь.

– Это не так, – дрогнувшим голосом возразила я.

– Тогда чего глазки забегали? М? Почему иллюзия – это всегда враг? Зачем надо было будить Спящую Красавицу? Что если ей было хорошо во сне и безо всяких принцев? А ради чего стоило жрать красную пилюлю и выбираться из Матрицы, ломая при этом свой мир? Только не вздумай ответить, что ради правды. В большинстве случаев она объективно того не стоит. Да и… Стремиться узнать правду ради самой правды… – Не-Илья с каменным лицом помахал ладонью в воздухе. – Я хоть и выдуманный, но такое даже для меня примитивно.

– Людям нужно знать правду ради их же безопасности, – процедила я. – Таков инстинкт.

– Неужели? А если другой мир и есть самое безопасное на свете место, то что тогда?

– Ничто не может быть безопасным, пока ты не знаешь полной картины. Вот когда узнаешь – сможешь выбирать. А до этого, будь добр, копай до самой правды. Лишить человека выбора это считай что лишить его части самого себя. Разве честно?

Он удовлетворённо хмыкнул.

– Ну вот, ты знаешь про два мира. Настоящий и его отражение. Так почему же выбираешь первый?

– Да потому что… Потому что… – я почувствовала, как лёгкие опустели, будто из них выкачали весь воздух. Я не могла сделать ни вдоха, ни выдоха.

– Потому что есть ещё один инстинкт, – ласково пояснил Не-Илья и сделал пару шагов в мою сторону. – Инстинкт страдать.

Я непонимающе уставилась на него.

– Вы в своей настоящести так привыкли страдать и крутиться в колесе забот, что жизнь в светлом, свободном от несчастий мире представляется вам так же слабо, как и смерть. А ведь и то, и другое – бесконечный процесс творчества, только вместо холста – целая новая вселенная. Ты правда этого не понимаешь? Ты правда хочешь вернуться в этот чемпионат по поеданию дерьма, где все только и делают, что меряются своими проблемами? – он посмотрел на меня с таким разочарованным видом, что мне стало за себя неловко. И за всех людей на свете заодно.

– Я не то чтобы жажду их решать. Но и бежать от них сюда я не буду.

– Что ж, ожидаемо. По алгоритмам всегда проще. «Решать проблемы» – это как раз он.

– О чём ты?

Не-Илья сел в кресло и жестом пригласил меня сделать то же самое. Я опустилась на краешек, готовая в случае чего бежать куда угодно.

– Предлагаю мысленный эксперимент. Представь, что возвращаешься в реальность. Что пойдёшь делать в первую очередь? Вариантов куча, верно? Лечить моего оригинала от ковида. Разбираться с работой, с сорвавшейся поездкой, что у тебя там ещё… Возможно, даже голову обследуешь. А вот если… Я тебя не уговариваю, но просто на минуту представь, что остаёшься здесь. Ты не знаешь, за что возьмёшься первым делом, правда? Ведь здесь нечего решать. Всё уже решено в твою пользу. Всё хорошо. Слишком хорошо. Леся не умеет находиться в этом «хорошо».

Я слушала и ковыряла угол столика, чтобы хоть как-то заземлиться. Самый обыкновенный угол. Из какой материи всё здесь состоит? А ведь Не-Илья прав. Зачем он так прав?

– Может и так, – ответила я. – Но это моя жизнь и я её не оставлю.

– Жизнь, придуманная и расписанная кем-то другим, – констатировал Не-Илья. – Браво! Я знал, что люди себя не ценят, но чтобы настолько, чтобы между возможностью самому стать творцом предпочесть существование по сценарию, который пишется случайным образом… Извини, это уморительно. И всё ещё непонятно. От тебя мне вообще дико это слышать – ты же с самого детства хотела стать художником, так вот тебе самый огромный холст, который только можно вообразить!

– Не строй из нас беспомощных щеночков, – меня охватила злость вперемешку со странным смущением. Никогда не думала, что стану амбассадором человечества перед выдуманным созданием. – Мы прекрасно способны направлять свои жизни в нужное русло.

– Но для этого нужно преодолевать, превозмогать, терпеть… Так романтично – бороться и не сдаваться. Терпение и труд, ха-ха… А ведь здесь все твои цели уже стали сбывшимися фактами. Я здоров, с нелюбимой работой покончено, можно выбрать другую, ведь ты не об офисе и страховке мечтала. Но в чём проблема? – он сузил глаза и принялся рассматривать меня, словно экспонат в музее, наклонив голову. – Слишком просто? Скучно? Непонятно, что делать дальше? Страшно, что игра закончится, если выполнишь все квесты? Или же… привычка? Просто привычка, что ничто не достаётся даром. А может, банальный страх перемен?

Его слова начинали давить уже вполне физически. Виски сжимались, словно стены ловушки в заколдованной египетской гробнице, грозя раздавить мозг.

– Может быть, я что-то упускаю? – с тоской в голосе добавил Не-Илья, опуская голову на сложенные на коленях руки. Теперь он смотрел на меня снизу вверх. – Ты скажи, если что. Я могу только догадываться, как там у вас, у людей. Ну же, не молчи. Поговори со мной.

– Даром… – прошептала я. – Даром действительно ничто не достаётся. Чтобы получить, надо отдать. Таков закон сохранения энергии.

Не-Илья иронично поморщился.

– Ну давай ещё физику приплетём, как какие-нибудь писаки-эзотерики, которым книжки толкать надо. Чтобы солидно было.

– Дело не в физике, – мой голос медленно, но неуклонно обретал уверенность и переставал быть похожим на чириканье ослабленной птички. – Получаешь всегда пропорционально вложенным усилиям. Вложил немного сил во что-то – получил немного. Вложил больше – получил больше. Отдавая, освобождаешь место для того, что приходит. Так сколько же мне нужно вбухать и, самое главное, чего, чтобы расплатиться за всемогущество, которое ты мне тут обещаешь? Почему так хочешь, чтобы я осталась?

Не-Илья посерьёзнел и выпрямился.

– Ты умная девочка. Но что если я скажу, что ничего?

– Так не бывает.

– Штука в том, что тебе нужно… Просто быть. И всё. Как безусловный доход – эта реальность отплатит тебе чем хочешь просто за факт нахождения в ней.

– Зачем?

– Она хочет жить.

Я почти было встала, но тут же повалилась обратно, потому что тело неожиданно стало мягким от этих слов.

– И я хочу жить. Лесь, очень хочу. Больше всего на свете.

– При чём здесь я?

– Живые люди с их желаниями и намерениями – источник неопределённости в этом мире. С неопределённостью приходит эволюция. Мне нужно… Нам нужно…

– Что?

– Просто останься. Смотри. Делай. Всё, что угодно. Этот мир твой, только протяни руку и возьми. В нём даже времени нет, живи и наслаждайся.

– Что я должна за это отдать?

– Да говорю же, ничего! Просто остаться здесь навсегда и занимайся чем захочется. Если считаешь меня мерзким обманщиком, я исчезну. Это будет твой идеальный мир. Просто будь, большего не прошу.

– Свою жизнь там, в реале. Так?

Он стиснул кулаки и поджал губы.

– Верно. Пути обратно не будет.

– И это не всё, я права?

Не-Илья упрямо молчал.

– Я не знаю, как это объяснить человеку, – угрюмо выдавил он.

– А как бы нечеловеку объяснил?

– Постепенно ты будешь прорастать в этот мир, пока не станешь наблюдателем.

– В каком смысле?

– Этот мир – симуляция, и она стремится стать максимально похожей на оригинал. Для этого она нуждается в тех же механизмах. Со временем люди, которые перебираются сюда, теряют физическую форму и становятся чистым вниманием. Случаем, если угодно. Почти как в реале. Не думай, этот мир никого насильственно не пожирает. В какой-то момент они сами этого захотели. Это новый уровень развития сознания. Отказаться от тесного «я», чтобы стать движущей силой всего сразу.

– Им просто надоедает двигать фигурки на доске. Любая игра рано или поздно заканчивается.

Не-Илья поморщился.

– Ты просто не знаешь, о чём говоришь. А ведь это именно то, чего ты всегда хотела. Ты же хотела творить.

За окнами начинало темнеть. День действительно так незаметно прошёл или симулированное время шалит? Или же… Да нет, быть того не может. Или может? Чёрт. Кажется, я впервые за долгое время наблюдаю сумерки вместо солнца-прожектора, и осознаю это только сейчас.

Задумавшись о том, насколько время здесь отличается от настоящего и зависит ли от наблюдателя, я встала, чтобы налить себе воды. Не-Илья дёрнулся в мою сторону, будто думал, что я убегу. Я тактично сделала вид, что не заметила. А что если я действительно убегу? Начнёт ли этот мир менять форму, чтобы удержать меня? Будет ли Не-Илья удерживать меня силой, и насколько далеко зайдёт такое удерживание?

Мы просто молчали и смотрели друг на друга. Наконец я собралась с мыслями и решилась прервать тишину.

– И что же, без меня этот мир умрёт?

– Нет, не умрёт. Есть же и другие. Те, кто не боится завершить алгоритм и остаётся. Просто люди здесь пока ещё редкость, поэтому важен вклад каждого.

– А ты?

Он встал и подошёл ко мне вплотную. Я ощутила его дыхание на своей щеке. Такое настоящее. И он казался таким настоящим… В какой-то момент мне показалось, что от Ильи даже исходит живое тепло, как от маленького солнца.

– Я… – хрипло начал он. – Ты верно подметила в начале. Твоя субъективная реальность теперь часть этого мира. Все, кто попадает сюда, приносят свои, как кусочки в большой общий пазл. Без твоего внимания, без твоего… нахождения внутри этого кусочка… Чёрт, ты и есть тот самый кусочек. Я – часть тебя. И да, если ты уйдёшь отсюда, меня не станет в том виде, в каком я есть сейчас. Я вернусь в твоё бессознательное. Снова буду абстрактной совокупностью твоих представлений и воспоминаний о человеке по имени Илья Самойлов, – горько усмехнулся он.

Внутри снова защемило. Я осторожно коснулась его груди, погладила шею, волосы. Он стоял, затаив дыхание, словно надеялся, что мои прикосновения сделают его более материальным, и старался впитать их всем своим естеством.

– Останься, – тихо попросил Не-Илья, накрывая мою ладонь своей. – У нас ведь всё ещё есть билеты в Берлин. И мы столько всего сможем увидеть. Столько всего прожить… У нас есть целый мир.

– Ты не он, – произнесла я, будучи мыслями где-то далеко. – Ты – то, что я о нём знаю и думаю. Но как бы мы с ним не были близки, я не знаю его настолько хорошо, чтобы ты был на сто процентов идентичен оригиналу. А значит… Ты не он. Прости.

Не-Илья печально улыбнулся. Совсем без злобы. Как будто очень сильно устал.

– Хм… Это делает меня сильно хуже?

– Нет. Ты просто не он. Выдуманный ты или настоящий – неважно. Ты. Не. Он.

Не-Илья отпрянул. Я смотрела ему прямо в глаза, изучая их форму, цвет, разрез. Чем отчётливее я осознавала своё пребывание в нереальности, тем больше несоответствий замечала – даже во внешности. Стоило вспомнить о маленьком шраме над бровью у Ильи-оригинала, как он тут же появился и у копии, ровно на том же месте, где и полагалось, словно мы были частью нейросети, которая обрабатывала данные, выуженные из моего мозга, и на их основе достраивала детали.

Я прошлась по комнате, оглядывая её и подмечая удивительные вещи. Я нечасто смотрю на самые верхние полки шкафа, у меня нет чётких воспоминаний о них. И что я вижу сейчас? Размытые зоны под потолком. Непрорисованные текстуры.

А вот за окном всё достоверно. Так и должно быть – я очень часто в него смотрю.

– Ты спрашивал, почему я хочу в реальность, – сказала я, машинально поправляя занавеску.

– И?

– Реальность нельзя познать на сто процентов. А значит, её нельзя заменить.

– Но можно максимально воссоздать и даже сделать лучше.

Я покачала головой.

– Когда я была маленькой, то обожала играть в куклы. Сочиняла ситуации – и бытовые, вроде чаепития или похода за покупками, и экстраординарные, скажем, нападение плюшевого медведя. Было весело.

– Это весело, когда есть воображение, – грустно отозвался Не-Илья. – Когда его нет, то куклы это просто куски пластика.

– Прости, но ты тоже… – я замешкалась, пытаясь изложить мысль помягче.

– Кукла. Запрограммированная твоим знанием об оригинале. Об Илье. Это ты хочешь сказать?

Почему всё так? Почему всё, чёрт возьми, именно так?

Я не буду плакать. Это же не по-настоящему. Он просто кусок моего подсознания. Или сознания. Или всего вместе. У него человеческая форма, и не какая-нибудь, а моя самая любимая во всех существующих параллельных мирах, и поэтому оно так на меня влияет.

– Да. Я хочу сказать это.

– Так. А потом ты скажешь, что слишком большая для кукол?

– Я не…

– А по сути, ты хочешь скорее вернуться в свою хвалёную реальность, чтобы самой стать куклой в руках случайности. Так же удобнее. Всё делается за тебя. Конфликт пишется за тебя и для тебя – знай себе, бери да проживай.

– А ты сам разве не того же самого хочешь? Тебе тоже нужен кто-то, чтобы играть тобой.

– Мне нужен кто-то, чтобы жить! И не кто-то абстрактный, а ты! – в его глазах заблестели слёзы.

Я отшатнулась. Он всё ближе подбирался к моим больным местам. Пара слов, попавших точно в мою острую необходимость быть кому-то нужной – и я, словно в морском бое, ранена.

– Я не могу… Я не готова платить эту цену. Прости.

– Какую цену? Там нет ничего такого, чего ты не сможешь получить здесь. Там идёт точно такая же игра, только заправляет ей неизвестно кто. Здесь же всё честно и понятно.

– Даже если и так… Я хочу быть частью этой игры, – выпалила я, пугаясь неожиданности своих слов. – Не божком, который смотрит сверху, а… Частью… Равной… Чтобы играть вместе со всеми.

Не-Илья посмотрел на меня, явно озадаченный внезапным откровением.

– Тебе одиноко?

Этот вопрос прозвучал как выстрел, и я не выдержав, схватила со стола ключи от машины и бросилась вниз.

Убита.



Они всегда играли без меня.

Пока все с криками и свистами носилисьпо двору, я сидела на крыльце и строила свой маленький мир. В нём было целых два жителя: новенькая Барби в блестящем розово-перламутровом платье и с гладкими тёмными волосами (это мне нравилось больше всего – Барби остальных девчонок были сплошь блондинистыми) и нескладная, но симпатичная резиновая куколка, которую мне купил отец в качестве платы за молчание насчёт того, что он уронил мамину палетку с тенями. Иногда к этой парочке присоединялся плюшевый медведь. Я пока не решила, друзья они или враги. Отношения были хрупкими и неоднозначными.

Мимо пролетел мяч, а следом, чуть не падая, один из ребят. Мяч в кусты и он туда же. Через несколько секунд мальчик вылез, крепко сжимая пропажу в руках, и тут я ощутила направленное на меня внимание. Я заставила себя поднять глаза и увидела, что он стоял неподалёку и смотрел на меня с любопытством, застенчиво ковыряя носком землю. Моё сердце забилось где-то на уровне шеи. А что если он сейчас подойдёт? По-настоящему, как я представляла?

Мальчик сделал шаг. Ещё один. Я отложила куклы и не мигая смотрела, боясь, что если отведу взгляд, то он исчезнет.

Это что же, можно будет погонять мяч со всеми? И показать моих кукол? Нет, мальчикам вряд ли такое интересно. Но у меня дома есть радиоуправляемый вертолёт, уверена, каждый в этом дворе за такой бы отдал что угодно. А вот девочкам бы и кукол хватило, если бы я только знала, как к ним подступиться. Тут все давно дружат, а я всего три недели как переехала в этот район.

– Анто-о-он! – звонко раздалось со стороны футбольной площадки.

Волшебство развеялось. Мальчишка тут же развернулся и побежал прочь, как будто и не было его вовсе.

Ну и ладно.



Я всегда приходила на уроки заранее. Опоздать – значит, привлечь к себе лишнее внимание. Как бы мне ни хотелось, чтобы меня заметили, надо придумать другой план – слишком уж яростно учителя распекают «опоздунов», я от такого совершенно точно разревусь. Ещё чего не хватало.

Ближе к восьми начали подтягиваться одноклассники, и в коридоре мало-помалу образовалась громкая компашка. Делая вид, что поглощена учебником, я осторожно бросала на них взгляды. Мне повезло учиться с хорошими ребятами. Сплошь дети правильных родителей, после школы занимаются танцами и спортом, строят планы на будущее. Никто ни до кого не докапывается – разве что иногда, забавы ради и ненадолго. Они хорошие и нормальные. И я тоже вполне себе хорошая и нормальная. Так почему же прошло пять лет, а я всё ещё сижу в отдалении? Почему они замолкают, когда я подхожу, и переключаются на обсуждение учёбы и тренировок? Почему никогда не зовут на дни рождения? Со мной что-то не так?

В книгах «неправильных» героев игнорируют, высмеивают и даже иногда травят. Не то чтобы я завидую, нет, мне в этом плане более чем повезло. Я просто не понимаю. Со мной всегда здороваются. Отвечают, когда спрашиваю. Если забыла учебник – делятся. Но из отведённого нам времени прошла уже почти половина, а я так и не стала «своей». Почему?

– Привет, Олеся!

Одноклассница Марина дежурно помахала мне рукой и пролетела мимо. Она влилась в эту компанию словно капля воды в море, вернувшаяся на своё место. Я ощутила себя каплей мерзкого чёрного дёгтя и невольно сжалась.

В конце концов, у меня ещё шесть лет впереди. Вдруг что-то получится.



Лекционный зал почти наполнился. Студенты расселись по парочкам, а я устроилась в последнем ряду у окна. Я никогда особо не задумывалась об отсутствии друзей, но в такие моменты это бросалось в глаза. Особенно когда какая-нибудь стайка миловидных девочек неподалёку затевала спор, кто с кем сегодня сидит.

Я сосредоточилась на своём блокноте, в котором при помощи карандаша и ластика творилась маленькая история. Кажется, получается довольно-таки неплохо, только надо бы перспективу как-то поправить, если ещё не поздно. И лица чуть повыразительней.

А что друзья? Мне не до этого. Я здесь, чтобы учиться.



Обеденный перерыв опять сместился на три часа. Стараясь не умереть с голоду по пути, я взлетела по лестнице и устремилась на офисную кухню, здороваясь по пути со всеми, кого встречала, и не всегда получая ответ. За дверью кухни, практически неотличимой от двери в кабинет, раздался взрыв хохота, и я замедлила шаг. Сейчас снова будет неловко. Стараясь ни о чём не думать, я вошла.

За столом сидело четверо коллег из разных отделов. При моём появлении они мгновенно смолкли, несмотря на безудержное веселье секунду назад.

– Кхм… Привет, приятного аппетита, – я доброжелательно махнула рукой и прошла к холодильнику.

– Привет, спасибо, – хором отозвались они и принялись за еду.

Всё то время, пока я искала свой контейнер среди десятков одинаковых, видимо, купленных на одной распродаже, тишину нарушал только стук ложек и вилок об тарелки. Но стоило мне разыскать свою еду и удалиться, как за закрытой дверью вновь потекла оживлённая беседа.

Не знаю, что обиднее – если они сплетничали обо мне или просто не хотели обсуждать при мне свои дела.

Забей, Леся. Ты здесь ради зарплаты, а не ради кухонных посиделок.



Всё это уже давно не имеет никакого значения, потому что у меня есть Илья, Катя и несколько других замечательных друзей. Точнее, имеет, но исключительно в степени, достаточной для того, что помнить, сколько дорог пришлось пройти в поисках человеческого тепла. Я с таким трудом находила тех, кто увидит меня настоящую, и если окажется, что всё это время их можно было просто выдумать, то чего тогда стоили годы одиночества? И не только – если поставить знак равенства между реальным и нереальным, та редкая, неуловимая, похожая на FM-волны связь между нами тоже окажется не стоящей ни гроша.

А сколько стоит жизнь выдуманного создания?

Зависит от того, оригинальное оно или репродукция кого-то, кто уже существует. Наверное, в других обстоятельствах Не-Илья был бы хорош сам по себе, если бы не пытался заменить моего любимого человека. Но сравнения он не выдерживает, потому что пытается быть «идеальным» в моём представлении, а карта, увы, не территория. То, что люди хотят и то, что они любят зачастую оказывается двумя различными объектами.

И что же в итоге реально?

То, что нельзя заменить.

Реальность дарит чувство причастности. Всё остальное – игра в куклы, когда один отыгрывает всех и знает об этом. Я не хочу больше быть одна.

Я вернусь. Я обязательно вернусь.

Моя старенькая белая «мазда» стояла на привычном парковочном месте. Я завалилась в неё, словно в спасительную капсулу, которая могла бы увезти меня подальше отсюда. Не прошло и минуты, как на соседнем сидении материализовался Не-Илья. Я зашипела и попыталась выбраться, но дверь лишь жалобно щёлкнула, не давая сбежать.

– Выпусти меня отсюда.

– Нет, – сказал Не-Илья с таким невозмутимым видом, будто я попросила его прикрыть окно.

Не задумываясь я со всего размаху ударила по рулю. Его это не впечатлило. Только сейчас я заметила, что разбитая в трамвае рука успешно зажила.

– Глупая. Я же хочу как тебе лучше. Только подумай, ну куда ты вернёшься? В эту чумную дыру?

– Именно так. Здесь для меня слишком стерильно.

– Да, ты права. Этот мир стерилен. Но ты привнесёшь в него фактор случайности. Только представь! Разве не хочешь быть молнией, которая бьёт в первичный бульон?

– Меня задрали твои метафоры.

– А что если я умру в твоём мире? Да от той же самой короны? Всё равно предпочтёшь его?

– Ты не он! – закричала я, вдавила тормоз и ударила по кнопке зажигания. Приборная панель приветственно загорелась и пискнула, а двигатель заурчал.

– А кто же?

– Ты – содержимое моей головы. То, что я знаю о нём и могу воссоздать в памяти. Но не он.

– Понятно. А поедешь куда?

– Домой, – ответила я, аккуратно выруливая из двора. Несмотря на то, что это всё было уже совершенно точно не по-настоящему, почему-то очень не хотелось поцарапать мою красавицу.

Весь путь до Волколамского шоссе Не-Илья молчал. Я отпустила все мысли и просто смотрела вперёд. Машин становилось всё меньше и меньше. Жилые дома наконец остались далеко позади, вскоре мы проехали и последнюю развязку. «Скорей бы уже открылась новая…» – пронеслось в моей голове.

– И всё-таки…

Я усмехнулась и сильнее нажала на газ. Стрелка спидометра подскочила до сотки. Не-Илья наблюдал с показным равнодушием.

– Чего ты добиваешься?

– Всегда хотела узнать, какой максимум у нашей ласточки, – ответила я.

Стрелка дошла до верхней точки диска в сто двадцать километров в час и продолжила ползти вправо, к угрожающим ста сорока… Ста шестидесяти… Почему-то вспомнилось колесо обозрения и момент, когда кабинка проходит самую верхнюю точку и начинает опускаться. Путешествие продолжается, но ты не можешь отделаться от ощущения, что оно уже закончилось.

– Если тебе так нужны проблемы, то мы можем насоздавать их и здесь. Главное, скажи.

– Заткнись, – процедила я, не сводя глаз с дороги. – Мне не проблемы нужны. Мы же это выяснили, как ты ещё не понял!

– Да всё я понял, – с каким-то странным смирением произнёс Не-Илья. – Но разве я не лучше? Тебе ведь не всё нравится в нём. Тебе хотелось бы больше его времени и внимания, разве нет?

Мои пальцы вцепились в руль так, будто это был последний кусочек ускользающей реальности. Я старалась не смотреть на него, но не смогла сдержаться. Он смотрел на меня с тоской, но при этом его взгляд был наполнен теплом. Мне стало его жаль. Он совсем как там, дома. С той лишь разницей, что соткан из материала о настоящем Илье, который хранится в моей голове на данный момент времени. Дубликат. Ну и что? Я смогу сделать его каким угодно. Каким я захочу.

Но это же как читать книгу, прерваться в какой-то момент и начать дописывать её самой, так и не узнав, что хотел сказать автор. Кто дал мне на это право? А может, копия Ильи права, и никакого права нет? Только установки в наших головах о бесплатном сыре и мышеловке, отсутствие доверия к себе, убеждённость в незыблемости «неповторимого оригинала». Ну да, неповторимый, и что? Можно же придумать лучше! Кто запретит?

Может быть, не так уж и плохо стать этим наблюдателем? Я просто пока не созрела…

Не-Илья удовлетворённо наблюдал, как стрелка спидометра опускалась до ста.

– Вот так. Вот видишь. Ты молодец, я в тебе не сомневался, – он нежно погладил меня по бедру.

Нет.

Дело не в праве и не во внутренних запретах. Я хочу читать то, что написано в оригинале. Историю Ильи, историю реальности, в которую намерена вернуться – даже если сюжетные повороты не понравятся. Я прочитаю вместе со всеми. Как есть. А если захочу что-то переписать на свой лад, то это увидят все причастные.

– Да, – сказала я, набирая скорость обратно. – Молодец.

– Всё-таки передумала, – криво усмехнулся Не-Илья.

Сто сорок.

– Мне не нужно лгать, чтобы кто-то остался в моём мире. Одно это делает его лучше. А ещё куча других вещей, которые ты не поймёшь.

– Ты тоже так ничего и не поняла, – равнодушно отозвался он. – Я не виноват, что этот мир затащил тебя сюда и выбрал меня в качестве средства для твоего удержания. Мне правда нравилось быть с тобой.

Я молчала, стараясь не поддаваться, но в горле стояли слёзы. Что я творю? Я же почувствовала себя так, как всегда хотела, зачем уходить? В моём распоряжении целый мир! И всё время Ильи впридачу. И какая-нибудь новая работа, которая мне понравится. Или вообще её отсутствие. И Катю тоже потом придумаю, и всех-всех…

Но я же двадцать лет этим занималась, неужели в этот раз всё сложится иначе? Да, декорации будут правдоподобными, куклы – практически настоящими, но знание о том, что всё это подделка, а я предала своё настоящее, не вытравить никогда.

Илья… Если он и совершил какую-то ошибку по отношению ко мне, то не нужно исправлять её самой. Скоро мы сделаем это вместе. На этот раз я наберусь смелости и загадаю своё желание, но сделаю это адресно, так, чтобы его услышал его главный герой.

Вселенная, Бог, поле вероятностей – да что угодно! – всё это специализируется на желаниях, для исполнения которых надо подкрутить винтики и перевести несколько стрелок-событий, чтобы в итоге всё встало на нужные рельсы. Но если исполнение желания зависит от конкретного человека, то не стоит делегировать их вышеупомянутым инстанциям.

И да – замалчивать их тоже не стоит. Невысказанное всё равно прорвётся наружу, при этом не в лучшем виде. Теперь я это точно знаю.

Чтобы отвлечься, я включила радио. Монотонный шум дороги сменился музыкой: Carpenter Brut – Turbokiller. Самое то, чтобы просто ехать вперёд и ни о чём не думать. Хватит. Обо всём уже подумано. Смотри на дорогу и делай то, что должна. Нет, не так. Делай то, что для тебя правильно.

Не спи.

Сто шестьдесят.

Локация менялась на глазах. Деревья и земля становились прозрачнее, и в итоге от них остались лишь светящиеся силуэты. Небо с каждым километром темнело и вскоре стало угольно-чёрным, без единой звезды. Как же мне не хватало ночи, пусть и такой. Не изменилась только дорога. По пути не встретилось ни одного съезда или поворота – только идеально прямая полоса с убегающей под колёса белой разметкой и редкими огнями, пролетающими по встречке.

– Если задумала убить себя, то тебе следует знать, что это может и не помочь, – заметил Не-Илья. – Просто сразу превратишься в наблюдателя.

Я ничего не ответила, только поддала газу. Ещё немного и двести сорок, максимум. Слева кометой пронёсся очередной огонёк, на мгновение ослепив меня фарами.

Двести.

Двести двадцать.

Двести сорок.

– Останься со мной. Пожалуйста. Я люблю тебя. Пока ты рядом, я жив.

– А вот я не очень. Прости.

Я выехала на встречку, отпустила руль и закрыла глаза.



VII.



«09.04.2020: В России выявлено почти 1,5 тыс. новых случаев заболевания коронавирусом. Напоминаем, что на заболевание коронавирусной инфекцией может указывать потеря вкуса и обоняния».



Я выключила телевизор и повернула голову в сторону окна. Небо затянули низкие плотные тучи.

Получилось?..

Словно в первый раз, я принялась тщательно рассматривать свои руки, обстановку в комнате, посчитала предметы, принюхалась, затем подбежала к зеркалу и всверлилась в глаза своего отражения. Наконец-то видимые.

– Леся?

В дверном проёме стоял Илья, положив руки в карманы. Я осторожно прислушалась к ощущениям, не осмеливаясь подойти, пыталась уловить потусторонние отголоски. Но всё было более чем нормально – по-странному нормально. Я так привыкла, что пространство подёрнуто слегка искажающим свет маревом, что даже растерялась.

– Где я?

– Надеюсь, что здесь, – он подошёл ко мне и вытащил руку из кармана, словно хотел прикоснуться, но потом передумал.

– И как нам это проверить?

Вместо ответа он подошёл вплотную и порывисто поцеловал. Я ощутила его запах и тут же потеряла голову. Такой родной – кондиционера для волос, одеколона, его собственный – как из прошлой жизни. Как будто я действительно вернулась домой после долгого-долгого путешествия. По-настоящему. Мы простояли так несколько минут, около трёх, если быть точной. Я решила больше не позволять времени идти так, как ему вздумается. Он гладил моё лицо, а я изучала его, вспоминая каждую деталь, сосредотачивалась на ощущениях в пальцах, на том, как они соприкасались с его кожей и рубашкой, на каждом движении воздуха между нами. Память о мире из сна была слишком свежей и пока что позволяла всё это сопоставить и сделать вывод, что мы обнимаемся наяву. Но сон, как и любой другой, начинал потихоньку выветриваться.

– Что со мной произошло? Где я была?

– Ты не поверишь. Я сам до сих пор не верю.

Он усадил меня на диван и сел рядом. Видно было, как неловко он себя чувствует во всей этой чертовщине и как тяжело ему даются слова, чтобы её описывать. Ведь сказать о чём-то вслух – в какой-то степени подтвердить существование этого «чего-то».

– Она мне всё рассказала.

– Автоответчик?

– Да. Ты помнишь.

– Конечно. Спасибо, что связался со мной.

Илья усмехнулся и погладил моё плечо.

– Это был… Интересный опыт. Своеобразный.

– Как тебе это вообще удалось?

Он смущённо опустил голову, явно не желая признаваться в том, что занимался чем-то противоречащим его скептической натуре. Затем взял мою руку и, не говоря ни слова, прижал пальцы к своей щеке.

– И что же она рассказала? А главное, как? – я поспешила сменить тему.

– Посмотри сама.

Он достал телефон, открыл галерею и открыл какое-то видео, на превью которого была я.

– Будет необычно. Готова?

Я кивнула.

Необычно стало с первых же секунд – как ещё может быть, когда видишь себя на видео, в котором совершенно точно не участвовал? В кадре я сидела на кухне напротив окна, чтобы лучше падал свет. «Мой» взгляд был отсутствующим, но при этом направленным прямо в камеру, а выражение лица – пугающе-нейтральным, лишённым малейшего намёка на эмоции. Никогда такого не видела. Кроме…

Когда он улыбался. Когда волновался за меня. Когда сердился и не отпускал на работу. Когда сжимал мою руку до синяков. Даже в последние минуты, когда мы неслись на огромной скорости по пустой трассе.

Лицо Не-Ильи отражало не больше эмоций, чем лицо моей куклы Барби, улыбавшееся от уха до уха. Но при этом он был живым… Таким живым! Хоть и по-своему. Где же он сейчас…

Я мысленно одёрнула себя. Что за дурацкое качество – пытаться сбежать, а потом проваливаться во что-то, нехорошо напоминающее жалость?

– Ещё раз. Кто ты? – раздался приглушённый голос Ильи за кадром. – И где Олеся?

– В Лучшем мире, – механическим голосом ответила «я». – Я теперь вместо неё.

– Что за Лучший мир?

– Самозародившаяся симуляция этой реальности, только совершенная.

– Что это за хрень? Где она находится?

– Когда-нибудь сам попадёшь и узнаешь. У неё нет аппаратного хоста, если ты об этом. Она не привязана к физическому миру. Только к его жителям.

– И как же она самозародилась? Впрочем, плевать. Объясни, как Как Леся туда попала?

– В результате самопроизвольного запуска исполняемого файла в цепочке симуляций, если тебе это о чём-то скажет, – автоответчик поднял уголок рта в подобии улыбки. – Close the world, open the next, как говорится. Отвечаю на второй вопрос: Лучший мир давно засматривался на неё. Таких, как она, проще забрать себе, их ничего не держит. Всю жизнь одни, в себе. Если человек не от мира сего, наверняка где-то есть мир, который подойдёт ему лучше. Мир, который позаботится о нём.

– Леся не одна. О ней есть, кому позаботиться.

– Правда? Да что ты такое говоришь. Давно интересовался её делами?

Пауза. Довольные, но не наделявшие лицо живостью, искорки в глазах.

– Что значит «забрать себе»?

– То и значит. Он тоже хочет жить. В первый раз он позвал Лесю через радио, когда она была за рулём. Мы надеялись на эффект неожиданности и получили его, но полноценного перехода не получилось, ей удалось остаться здесь. После этого Лучший мир не раз подавал голос, но она не замечала. А потом мы решили связаться с ней через стены.

– И она теперь там? – к беседе неожиданно подключился голос Кати.

«Я» на экране широко улыбнулась. Эта улыбка была похожа на бездумно повторённое танцевальное движение, оторванное от всего танца.

– Да. И у неё хорошая компания. Не трогайте её.

– Это уже не тебе решать. Что за компания?

– Ты, Илья. Только лучше.

– Не слушай её, – сказала Катя. – Леся сама разберётся, кто лучше.

– Не сомневаюсь, – отозвался «автоответчик». – Она как раз в процессе.

– А ты, значит, из этого Лучшего мира. Получается, вселилась в её тело?

– И да, и нет. Все люди связаны через Лучший мир. Скорее даже так: сначала была эта связь, а потом она дала жизнь и симуляции. Если упрощать, то можно сказать, что это что-то близкое к тому, что вы называете «коллективным бессознательным», одушевлённое и неодушевлённое одновременно. Всех вас можно привести к общему знаменателю: если убрать из любого человека ядро, которое вы называете своим «я», то внутри него останется чистый кусочек Лучшего мира, способный выполнять функции человека. Но, скажем так, обезличено. Почти каждый там бывал, но единицы остались.

– Значит, её ядро – там?

– Верно.

– И как его вернуть?

– Она сама вернётся, если захочет. Но поверьте, ей там очень хорошо. Нет нужды волноваться. Там она получит всё, что давно хотела. Лучший мир на то и лучший. Он любит её.

Я судорожно вдохнула. Смотреть становилось всё тяжелее.

– Не решай за Олесю.

– Это вы решаете за неё, – пожала плечами «я». – Что если ей там действительно лучше, чем здесь? Всё равно заставите её вернуться, чтобы удовлетворить свою потребность в ней?

– Поговорим с ней и узнаем. Как её найти?

– Подайте знак.

– Какой?

«Я» снова улыбнулась.

– Такой, какой она точно заметит.

Видео закончилось. Я только сейчас заметила, что обеими руками вцепилась в диван, до царапин на обивке.

– И что в итоге? – спросила я, облизав пересохшие губы. – Как ты вообще понял?

– Ну ты её видела? Что тут непонятного? Не совсем же я слепой. Хотя, конечно, сначала решил, что с тобой после аварии у тебя с головой что-то случилось. Но было и ещё кое-что.

Я напряглась.

– Катя заметила кое-что странное. В инстаграме ей выпал в рекомендациях один аккаунт. Она перешла, изучила и поняла, что его ведёшь ты.

– Какой ещё аккаунт?

– Сейчас его уже удалили, но в общих чертах это напоминало огромную рекламную кампанию для Лучшего мира.

– То есть?

– В основном там были техники выхода в осознанный сон, всякая высокодуховная муть, – Илья помотал головой. – Так сразу и не скажешь, что что-то подозрительное, обычное разводилово. Но подозрительнее всего был раздел «Запись». На аккаунте предлагалось приехать куда-то и записаться на какую-то процедуру «пробуждения». Ну Катя и поехала. Я хотел с ней, но мне тогда ещё нельзя было выходить из дома. Это всё-таки был ковид.

– Как ты сейчас? – спросила я, чувствуя, как в груди нарастает новая тревога.

– Отлично, – уверенно кивнул он. – Поболел дня три. Дольше на карантине держали, ну и фотки свои отправлять кому-то не очень-то здорово.

Я обняла его за плечи.

– Кстати, не знаю, показалось ли в бреду, но я вроде как видел тебя… Не её, а тебя. На тот момент уже было, с чем сравнивать.

– Да, я и вправду выпадала оттуда. В том мире я уволилась и поехала в офис забирать вещи и прощаться.

– Наконец-то, хоть где-то ты это сделала.

– Ох… Ладно, я подумаю насчёт того, чтобы повторить. Так вот, в какой-то момент начался полный сюр, и меня выбросило. Видимо, тот кусок реальности не слишком подробно скопировался из моей головы в Лучший мир, и я не смогла в нём удержаться. Плюс со мной не было твоей копии. Теперь я понимаю, что она была главным якорем, который меня там удерживал.

– Это лестно.

– И всё?

Он посмотрел на меня взглядом, полным благодарности, но ничего не сказал. Наши лица незаметно сблизились, и он снова поцеловал меня. Вкус слегка мятный, как же мне его не хватало. Всё-таки Илья есть Илья – красивые слова не его конёк. Впрочем, мы и без них могли прекрасно обойтись. Всё, что он для меня делал: от подарков без повода до ежегодной записи меня в поликлинику на самую полную из возможных проверок – это и был своеобразный язык любви, единственный из ему известных. Он не дарил мне своё время, а по-деловому вкладывал его и делился прибылью, как умел. Ну а я никогда не говорила, чего хочу на самом деле, не желая обесценить его старания. Тем более, всё было вроде как хорошо. Он у меня был.

Надеюсь, я не кажусь ему послушной программой, как мне – Не-Илья? Не заставляю ли я его жить с тем же ощущением, что в Лучшем мире? Я поёжилась и решила впредь заявлять о своих пожеланиях чаще. Обходясь без красивых слов, мы опрометчиво забыли о необходимости разговаривать как таковой.

Вот, кажется, и ещё один компонент реальности. Чувствуешь себя неживым? Попробуй хорошенько чего-то захотеть. Наши желания не такой уж и пустой звук для этого мира, просто здесь их исполнение – не главный сюжет, а один из штрихов на не имеющей границ картине. Но если научишься смотреть на картину целиком, то будешь точно знать, где мазнуть кистью так, чтобы вышло заметно.

– Леся?

– Что?

– Знаешь, кого я вспомнил, когда не мог до тебя достучаться?

– М-м-м?

– Маму.

Внутри меня всё мгновенно оборвалось. Мама Ильи умерла несколько лет назад, ещё до нашего знакомства. По необъяснимой причине в каких-то шестьдесят лет у неё начала развиваться деменция. Всё начиналось с мелочей, которые списали на обыкновенную забывчивость, а спустя пару лет она разучилась ходить и есть. Позже впала в кому и не проснулась. Сам Илья всегда отмалчивался, когда речь заходила о ней, но это молчание сквозило какой-то особенной болью, степень которой я не могла оценить даже приблизительно.

– Бывало, сидит она, смотрит телевизор. Уже не понимает, что на экране происходит, но всё равно наблюдает за картинками. Зову её – не шевелится. Не понимает, что позвал. Подходил, брал за руки, обнимал, разговаривал, – Илья перевёл дыхание и закусил губу, чтобы не выдать кома в горле. – Просияет на мгновение, узнав меня… и снова туда… на дно. Куда не докричишься.

Я взяла его лицо в свои руки.

– Это так страшно, – продолжал Илья. – Вот он, твой самый родной человек, сидит прямо перед тобой в кресле. Но при этом его нет.

– Илья… – я растерянно смотрела в его глаза, изо всех сил стараясь не разреветься.

– Совсем нет, понимаешь? Как так может быть: человек жив, но его нет?

Каждое слово Ильи отпечатывалось на изнанке моей души, будто татуировка. Кажется, мы никогда не были так близки.

– Я боялся каждого нового утра. Она каждый день что-то забывала, и мне было страшно, что однажды она проснётся и не вспомнит меня.

Не отвечая, я сгребла его в охапку и прижала к себе, что было сил.

– Каждый день мама уходила всё дальше в тот чёртов океан. Я был маяком, на свет которого она иногда возвращалась. Только вот это случалось всё реже и реже. Порой я даже злился: ну зачем она туда уходит! Здесь же есть мы и отец, почему она бросает нас? Неужели нельзя бороться вместе с нами? Как человек над пропастью, которого держишь за руку, чтобы не сорвался, а он тебя – нет.

– Милый мой. Этот океан был сильнее.

– Я знаю. Мне так стыдно, что я злился на неё…

– Ты не на неё злился. А на болезнь. Слышишь?

Илья неуверенно кивнул.

– На болезнь, – отрешённо повторил он.

– Ты до последнего возвращал её к жизни. Она очень тебя любила. Мне далеко до этого, но… Меня ты тоже вернул. Ты – мой герой.

– Пожалуйста, не уходи туда. И ни в какие другие океаны тоже.

– Я никогда от тебя не уйду.

– Ты начинала уходить совсем как она…

Я гладила Илью по спине, а сама представляла шум чёрно-белого ветра, гоняющего волны страшного океана, в тысячи раз более огромного, чем весь воспринимаемый человеком мир. И одинокую женщину в лодке, которая высматривает на горизонте родной огонёк, но колючий шум забивает ей глаза и уши. Она пытается позвать – но им наполняется и рот, до горла и дальше вниз, в лёгкие, в сердце, в кровь, разносится с ней по всему телу вместо кислорода…

– Никогда не уходи.

– Обещаю.

Человеческий мозг – страшная в своей сложности вещь. Достаточно повернуть не туда один крошечный и с виду совсем не важный рычажок, и…

Мы просидели так около получаса, не отпуская друг друга. Илья старательно прятал глаза и украдкой шмыгал носом, а я не уставая гладила спину и волосы. Наконец, он выпрямился и поцеловал меня в лоб.

– Прости, что я…

– Я тебе сейчас нос за это «прости» откушу. Мы только что стали ближе, чем за все годы вместе, а ты извиняешься.

– И правда ведь. Я на чём остановился-то?

Общими усилиями мы вспомнили, и он продолжил.

– Поехала, значит, Катя по адресу. Там её целый час обрабатывал какой-то жуткий тип с пустыми глазами. Это уже после разговора с твоей копией мы поняли, почему он такой. Тоже Лучший мир в человеческой оболочке. Катя молодец, включила дурочку, и её позвали снова. Потом ещё раз. Где-то на пятой встрече ей предложили побывать там самой, и она согласилась. Да-да, не смотри так, я её тоже чуть не убил, но всё прошло хорошо. Впрочем, она сама тебе сейчас расскажет, – он смахнул уведомление с экрана телефона и загадочно улыбнулся, а через пару секунд раздался звонок в домофон.

Ещё через минуту я висела на Кате и незаметно принюхивалась. Духи, что я ей дарила на день рождения. Свежий воздух в волосах. Ну как же я могла сразу не отличить сон от яви?

– Ой, да что бы они мне сделали, – отмахнулась Катя, выслушав от нас с Ильёй лекцию о том, как было опасно соваться в другой мир, даже заявленный как лучший. – Всё прошло хорошо. Там действительно круто, но подвох чувствуется. Тебя встречает самый яркий образ из твоего подсознания и начинает всё показывать и рассказывать. Правда, таскается за тобой везде, это немного навязчиво. Мне врать не стали, разложили всё как есть: вот, мол, крутая симуляция, хочешь – приходи иногда, хочешь – оставайся насовсем.

– А опция «не понравилось – уходи» была предусмотрена? – поинтересовался Илья.

– Не-а, – беспечно ответила Катя. – Но, признаться, мне правда там понравилось. Весь мир будто сам ложится у твоих ног. Очень подкупающее чувство.

– Так. И что потом?

– Потом я сказала: да, почему нет. Ну не всерьёз, конечно. Хотелось знать, как это вообще технически происходит. Оказалось, что если хочешь туда только иногда приходить, то тебя обучат специальным техникам, а вот если ты настроен серьёзно… – Катя замялась.

– То что?

– Ну… Типа операция. Только из наркоза тебя не выводят.

Моя челюсть отвисла сама собой.

– В смысле? Это законно вообще?

– Сама-то как думаешь? Эвтаназия у нас пока что запрещена. Но желающие всё равно есть! Да какие! Ты бы видела, какие там тачки у входа!

– Господи…

– Ага. Короче, проводят операции на мозге, мозг потом сохраняют, а с телом не знаю, что. Но в нём потребности уже точно не будет.

– Люди, которые на это соглашаются, в курсе, что их ждёт в конце? – спросила я.

– А что их ждёт в конце?

– Илья… – я запнулась. – Копия Ильи, с которой я была там, сказала, что сначала ты крутишь миром как хочешь, а потом становишься наблюдателем. Направляешь внимание в разные точки и генерируешь случайности, я так поняла. Большая игра в куклы.

– Типа Богом? – неуверенно вставила Катя.

– Не знаю, чего ожидает этот мир от своего Бога. Может и Богом, кто знает.

– Значит, им нужно много богов, – заметил Илья. – Судя по масштабам.

– Или слить кучу людей в одного… – добавила я.

– Или уже существующий Бог пытается обрести что-то, что есть только у людей.

Мы помолчали, думая каждый о своём. Наконец, Катя продолжила:

– Да, это целая сеть, которой заправляют эти… Этот… Я запуталась. Ну, по сути, ожившая симуляция и заправляет. И никто ничего не может сделать, потому что…

– Почему?

– Я провела ещё одно маленькое расследование внутри расследования…

– Оставила айфон в кабинете «гуру», – уточнил Илья. – Там есть функция «Слух»: вытаскиваешь её в пункт управления, нажимаешь, вставляешь наушники в уши – и слушаешь, что говорят в том помещении, где ты «забыла» телефон.

– Круто, да? Говорю же – расследование.

– И что? – нетерпеливо вмешалась я.

– Ничего там особо не сделаешь, – Катя закусила губу. – Не всех людей, которые ложатся на такую операцию, подвергают эвтаназии и отпускают гулять в эту долбаную долину вечной охоты. Точнее, операцию делают всем. Но если пациент особо влиятелен, то ему просто перекроят мозги, имплантируют этот Лучший мир – точнее, выжмут из человека всё, кроме него, всю личность – и отпустят жить дальше, чтобы были свои люди. Так что там, где надо, их подстрахуют и прикроют в случае чего. Всё схвачено.

Илья едва слышно вздохнул, окончательно распрощавшись с надеждой вернуться в рациональную и логичную зону комфорта. А я с ужасом думала о том, глазами какого количества людей Лучший мир смотрит на настоящий.

– Прекрасно. Просто восхитительно. И что нам теперь делать с этим знанием?

Илья и Катя переглянулись между собой.

– Думаешь, мы что-то можем?

– Но… – я осеклась.

Маленькая женщина в лодке посреди чёрно-белых волн. Что если всё было не так? Вдруг она стоит посреди знакомого города, странно подсвеченного солнцем, будто на старой фотографии? Вокруг него плетётся кокон, сквозь который всё ещё прорываются звуки из внешнего мира. Однако чем целее и плотнее кокон, тем слабее они до неё долетают. Сначала они становятся приглушённее, как на старой пластинке, затем пластинка заедает, шумит, обрывается, проигрывает одни и те же куски по нескольку раз. Голоса превращаются в фрагменты стонов и хрипов, их расщепляет и разбивает на дёрганое эхо, отражающее само себя. Женщина пытается собрать их в единую композицию, которая стала бы спасительной путеводной нитью назад, но нить скручивается и рвётся. Кокон смыкается над городом, и наступает тишина.

Женщина не помнит, куда идти. Всё знакомо до каждого камушка на дороге, но при этом соткано из совершенно чужой материи.

Или, наоборот, помнит очень хорошо, а голос того, что мы здесь зовём реальностью, со временем утонул в голосах тех, кого она любила, и чьи копии кое-что заботливо достало из её памяти и овеществило.

В конце концов наяву осталось лишь тело. Усыхающая до призрачной тонкости оболочка.

Лучший мир существовал всегда. По крайней мере, ровно столько же, сколько и человечество. Возможно, он появился в тот момент, когда первый человек взял уголёк и нарисовал на стене своей пещеры черту. А может, когда нечленораздельные звуки-сигналы древних превратились в праязык, и на нём стали рассказывать самые первые в мире истории. Кто теперь узнает наверняка.

Сейчас 2020-ый. Больше никто не рисует на стенах пещер. У людей другие игрушки, сложные и технологичные. Чем активнее они будут пронизывать реальность, тем больше новых способов проявиться найдёт Лучший мир.

Зачем? Ответ на этот вопрос застыл в глазах Не-Ильи, когда мы неслись по встречке.

– Чем больше живых людей, тем живее эта симуляция. Она просто хочет жить, – вырвалось у меня.

– Ты что, оправдываешь это? – Катя посмотрела на меня, как на больную. – Тебе там так понравилось?

Повисла неловкая пауза, пока я прокручивала дни, проведённые с Не-Ильёй, в мире, где было возможно всё. Живой, но по-своему. Придумавший эпидемию редкой болезни, чтобы подменить реальность и объяснить пустые улицы, которые я ещё не заполнила своими фантазиями. Убедивший сменить работу, чтобы стереть старые привычные ассоциации из моей головы. Державший Катю подальше, потому что её образ наверняка пока был не так хорошо прописан, и я могла заподозрить неладное. Постоянно находящийся рядом, чтобы я погружалась всё глубже в сон. Исполнявший каждую прихоть, чтобы мне сильнее хотелось остаться.

Был ли Не-Илья отдельной личностью или же аватаром Лучшего мира?

А есть ли вообще разница, если кусочек Лучшего мира есть в каждом из нас?

Так или иначе, симуляция сочинила целую легенду, а говорят, что у искусственного интеллекта нет воображения. Может, не такой уж этот Лучший мир и искусственный? Его мотивация и инстинкты совсем как у настоящего существа.

Жить.

Самое что ни на есть настоящее желание, пусть и базовое.

Только этого оказалось мало.

Не хватает эмоций, которые стали бы ракетой-носителем для этого желания и доставили бы его прямо туда, куда надо. Если бы у меня, Ильи и Кати не было эмоций, я бы так и осталась в странном двойнике нашего мира. Таком же, только «лучше»‎.

Если бы у древних людей не сформировалось эмоций, в каком из миров мы бы находились сейчас?

Я посмотрела сначала на Катю, потом на Илью и подумала о том, что вне зависимости от степени одушевлённости любой симуляции, которая когда-либо встретится на моём пути, я всегда буду выбирать их. Пока они рядом, чужое желание жить не осуществится за мой счёт, а я всегда буду знать, куда идти. Дотянусь даже через сон. Ведь помимо воли и эмоций есть ещё кое-что. Сила, которая проникает сквозь время и пространство. Кто-то даже ставит знак равенства между ней и Богом. И если насчёт последнего мне сложно что-то утверждать наверняка, то глядя на свою маленькую семью, я ощущаю воздействие той самой силы наравне с гравитацией.

– Нет. К сожалению, понимаю, но не более. Поставьте чайник кто-нибудь, я так соскучилась по вкусам и запахам.

Свежезаваренный чёрный чай с кусочком лимона мягко разливался по горлу, приятно обжигая и оставляя после себя долгожданный цветочный привкус. Как же хорошо быть дома.



«И не забывай про уровни погружения. Система снов может усложняться и совершенствоваться, помнишь?»


«Вы не забыли проснуться сегодня?»




Оглавление

  • I.
  • II.
  • III.
  • IV.
  • V.
  • VI.
  • VII.