Зоя, дочь Герострата [Максим Брискер] (fb2) читать онлайн

Зое Никаноровой 37 лет. Она работает на хладокомбинате укладчицей-сортировщицей вот уже пятнадцатый год. Живет Зоя одна в двухкомнатной квартире. Мать, недавно умершая, последние 4 года лежала парализованная, и Зоя самоотверженно ухаживала за ней.

Про отца Зоя ничего не знает. Он бросил их, когда Зоя была совсем маленькая. Когда Зое было семь лет, он внезапно объявился. Потом опять пропал – навсегда. Когда у матери рассудок совсем помутился, она звала бывшего мужа Геркой и говорила, что все еще его любит.

Сама Зоя замужем никогда не была. Подруг и друзей у нее нет. По выходным почти не гуляет, с соседями не общается. Раз в два-три дня заходит в близлежащий продуктовый магазин «Бим» и в супермаркет «Планета». Раз в месяц ездит на могилу матери.

На работе Зоя тоже почти ни с кем не разговаривает. Обедает обычно одна, но иногда с коллегами. Говорит мало, но все время как будто о чем-то думает.

Коллеги ее как-то раз спросили:

– Зой, а Зой, ты о чем думаешь-то все?

– Я? Да ни о чем.

Иногда на работе над ней посмеиваются, но не сильно. В основном жалеют: помнят, как самоотверженно она ухаживала за матерью. И очень ценят как надежную работницу. Как-то хотели даже ее примером сделать для всех – вот, дескать, работает у нас Зоя Никанорова целых 15 лет, и за это время – ни одного замечания, не то что выговора или чего-то еще! Думали, как бы ее продвинуть, пиар ей устроить, как сегодня модно говорить… Но Зоя не выказала никакого энтузиазма, лишь посмотрела растерянно, на миг ее глаза вспыхнули – когда она услышала про возможные съемки для местного ТВ – и сразу погасли. Она отказалась наотрез от пиара – «Мне надеть нечего!» – и на этом все как-то замялось.

Первый

сказал грубость, когда выходил из автобуса. Много грубостей. Она ему якобы мешала выйти. Он ее обозвал. «Отойди че стоишь сука! Стоит блядь как дура епт пройти не дает!» Дыхнул злобно перегаром. Она равнодушно посмотрела ему вслед, но вышла на той же остановке.

Шла за ним на расстоянии. Старалась не упустить из виду. Постепенно сокращала дистанцию. Приблизилась. Потом осмелилась и подошла вплотную. Он наконец почувствовал, что кто-то рядом. Обернулся. Злобная небритая харя, перекошенная похмельем. И тут она сделала это движение. Неуклюжее, но верное движение вперед. Свистящий звук лезвия. Глубокий, удивленный вздох. Он остался неловко лежать у жэ-дэ-путей, словно куль с мукой. Был летний вечер, но сизо-лиловое солнце еще висело в небе, словно огромная перезрелая вишня или слива, вынутая из компота, и равнодушно взирало на происходящее. Никого вокруг не было. Зоя спокойно перешагнула через тело. Мелкие камни, которыми присыпают жэ-дэ-пути, защебетали под ее ногами, словно маленькие птички.

Зоя пришла домой. Села к телику. Достала из холодильника стеклянную банку со сливовым компотом. Выбирала из нее ложкой и медленно, с наслаждением жевала сливы. Косточки выплевывала прямо на пол. Все равно в субботу уборка. И смотрела ТВ. Ей очень нравился этот процесс: еда и телик. Сексуального желания Зоя никогда не испытывала. Или думала, что не испытывает.

Второй

шел пьяный и что-то орал на всю ночную улицу. Лето, жарко, окна открыты. Она проснулась, быстро оделась и вышла. Увидела его. Догнала у подъезда. Он все горланил. Вот сука! Разбудил! Через час ведь на работу вставать! Подошла тихо, всадила в спину. Он пьяно охнул и сполз по подъездной двери. Замолчал. Стало тихо и хорошо. Зоя шла домой не оглядываясь.

Пришла вся в поту. Она не испугалась, просто немного разволновалась, да и жарко было, даже ночью такая духотень! Не стала мыть нож, а просто бросила его в ванну. Он неприятно зазвенел.

Зоя заснула неспокойным сном. Ей снилось, что она смотрит телик, а там показывают… ее саму, она – героиня ток-шоу! Вот она сидит непричесанная, плохо одетая – в общем, корова коровой! А разряженный, пахнущий чем-то дорогим, загорелый телеведущий вальяжно подходит к ней , смотрит на нее сверху вниз и спрашивает в развязной манере, но хорошо поставленным голосом:

– Ну, так что вы делали с этими мужчинами? Это вы их пытались убить? Отвечайте!

– Я ничего не хотела! Они сами виноваты!

– Ах, они сами виноваты! Может, все мужчины для вас в чем-то виноваты? Не молчите, вы что, молчать сюда пришли? Так вы всю передачу промолчите!

Зоя резко проснулась. Она еще больше вспотела. Пошла в ванную. Там увидела нож в крови. Отмыла его, спустила воду, она смешалась с кровью и сделала ее похожей на разбавленный гранатовый сок. Или сливовый – из компота, что она недавно ела. Зоя несколько мгновений смотрела на эту красную воронку. Она думала, что та не исчезнет никогда. Когда она все же исчезла, Зоя залезла в ванну и приняла наскоро душ. Вытираясь, машинально понюхала подмышки – там еще пахло. Зоя легла на кровать, но глаз не сомкнула. Вскоре зазвенел старый советский будильник, и она вскочила с кровати, будто ее ущипнули.

Зоя обожала ТВ.

Она могла смотреть его целыми сутками, почти все без разбору. Единственное, что она не выносила, был секс. Когда показывали постельные сцены, она отворачивалась, ее тошнило, сразу хотелось в туалет. А так – смотрела и обязательно ела что-нибудь. Без еды телик ее не устраивал. Особенно Зоя любила ток-шоу. Их она могла смотреть без остановки. Она ела, смотрела и мечтала. И воображала себя героиней. Это было настоящее, ни с чем не сравнимое удовольствие.

После тех двух случаев

Зоя пырнула еще нескольких. И всегда получалось, что они были в чем-то виноваты. И всегда это были мужчины. Она уже и не помнила, сколько раз это произошло. Ей в сущности было все равно. На работе она была спокойная и смирная, как и всегда, – никаких перемен. А вот когда смена заканчивалась, в нее словно кто-то вселялся. Она просто делала, что считала нужным, и шла дальше. Она стала роботом с механизмом, нацеленным на месть. Она решила никому не спускать.

Какой по счету?

Он догнал ее и стал к ней приставать. Она подпустила его вплотную – в темноте не видно было лица, но поняла, что довольно молодой, лет 27-28. Он ей в живот чем-то тыкался – потом она поняла, что это такое. Ну, и она ему тоже ткнула. Он заскулил, согнулся. Она отвернулась и пошла дальше, не оглядываясь.

Дома она сидела и жевала медленно перед теликом, смотрела ток-шоу, которое любила ее мать. Они часто смотрели его вместе. Ей было спокойно и хорошо, она думала только о наслаждении. И еще о том, что ничего не может быть слаще чем еда и телевизор.

Когда Зою в числе других привезли на опознание,

ни одна из жертв ее не признала. И никто из них, оказывается, не умер. Вот так сюрприз! А она сама некоторых даже вспомнила.

Все указали на другую, ни в чем не повинную женщину. Напрасно ее адвокат (сморчок-дуремар в огромной замызганной шапке, свисающей на безвольные уши-лопухи) пытался протестовать. Получив тычок под ребра от мента, он тут же посоветовал запуганной женщине признать свою вину.

Ей дали восемь лет за попытку покушения.

Она плакала после оглашения приговора. А Зоя сидела в зале суда и громко грызла орешки. На нее даже шикнул впереди сидящий мужчина: потише, пожалуйста! Суд ведь идет! В ответ Зоя молча плюнула ему в затылок. Мужчина онемел от такой наглости, потом стряхнул обслюнявленную скорлупу с волос, обернулся и с негодованием посмотрел на нее. Зоя невозмутимо встала со своего места, деловито очистила пальто от скорлупы, которая нападала с орехов, и, пнув на прощанье стул мужчины, пошла к проходу. Тот с недоумением и безотчетным страхом посмотрел ей вслед. Как раз в это время женщину, осужденную на восемь лет, конвой вел к выходу. Зоя, проходя мимо них, довольно громко буркнула:

– Да я, я их убивала! Я! Вот только жаль, что не убила никого.

И как ни в чем не бывало пошла к выходу, продолжая грызть свои орехи. В зале повисла тишина.

Мужчина, на которого Зоя плюнула ореховой скорлупой,

хотел было вскочить, он и правда вскочил, в висках застучало, он вспотел от волнения.

– Ваша честь, Ваша честь!

–Заседание окончено! Всем разойтись!

Стук молотка по столу, грузное тело судьи колыхнулось под мантией, бульдожьи брыдла на лице заходили ходуном.

…Мужчина, оставшись один в зале суда, никак не мог отойти от потрясения. Неужели и вправду невинную засудили? Вздрогнул – на него уже кричал служащий с красной мордой:

– Выходите, не задерживайте, мне зал закрывать надо!

Вышел поспешно. Его тошнило. Совесть, совесть, ох уж эта совесть!

Мужчина, в которого плюнула Зоя ореховой скорлупой,

шел домой и думал, что же на самом деле произошло и кто виноват, и что делать. Как в романе Чернышевского, усмехнулся он. Мысли неслись сумасшедшим галопом: «Все сделали вид, будто не услышали, что она сказала. Или подумали: вот, еще одна сумасшедшая! И правда, от скуки и не на это можно пойти! От скуки самые страшные преступления совершаются! По-моему, здесь явный комплекс Герострата – стремление остаться в памяти мира любой ценой, сделать свою жизнь более значимой и менее жалкой. Герострат ради этого сжег храм. И герой одного японского романа, по-моему, тоже. Читал что-то в юности. А что она? Сделала ли она это, или же просто от скуки или от нервного расстройства оговорила себя? Одно очевидно: когда жизнь твоя бессмысленна, ее совсем не жалко. А еще очевидно, что дело здесь не чисто».

Зоя пришла домой,

сняла пальто и повесила его на вешалку, прошла на кухню, поставила на плиту чайник, такой же замызганный, в мелких потеках и жировой накипи – ну точно как шапка у того дуремара в суде, почему-то подумалось ей… Вскоре чайник отвлек ее от этой лениво ползущей, словно гусеница в жару, мысли – противно засвистел, заворчал, зашипел, закапал водой. Зоя сняла его с плиты, не выключая газа, налила кипятка в чашку и лишь после этого добавила заварки – чаинки всплыли, но ей не терпелось. Она стала жадно пить, обжигаясь и дуя на дымящуюся поверхность. Еще не утонувшие чаинки мешались, попадали в рот, но ей было все равно. Вот ведь как: даже они не хотят сразу тонуть, подумалось Зое. Ну прямо как живые! Борются за жизнь! Выплевывая на пол попавшие в рот чаинки (все равно в субботу уборка), Зоя прошла в большую комнату, села на диван, включила телик и взяла в руки пульт. На первом канале шло ток-шоу «Полюби себя», на следующем – сериал «Любовь бессмертная», на другом – криминальная хроника. Зоя снова переключила и наткнулась на передачу, в которой речь шла о знамениях, сопровождающих конец света. Какой-то бородатый старик говорил медленно и уверенно: «Никто не знает наверняка, но символов и знаков в последнее время ох как много! Возьмите недавнее землетрясение в Японии, или цунами в Таиланде несколько лет назад. Разве это не сигнал нам? Дальше будет, думаю, только хуже…» Зоя опять переключила: какое-то ток-шоу, названия которого она не могла вспомнить. «На первом же свидании я ему сказала: Если ты не будешь уважать меня и мои желания, то наши отношения закончатся завтра же! То есть, сегодня же!», – доверительно-высокомерным тоном рассказывала холеная героиня-блондинка. После этих слов ведущий и зал стали ей громко аплодировать. Зою передернуло, но она решила остановиться здесь. Ей надоело переключать. Ведущий одобрял поведение героини ток-шоу, а та все больше кокетничала с ним и с аудиторией, потягивалась в кресле, выгибала спину как кошка и все больше входила в роль «настоящей женщины, живущей в мире, где не хватает настоящих мужчин» (она так про себя и сказала). А Зоя тем временем пошла на кухню, достала из шкафа банку своего любимого вишневого варенья, залезла в нее столовой ложкой, стараясь захватить поменьше жидкости и побольше ягод, и наклонила ложку над глубоким блюдцем. Ягоды упали быстро, а вот тягучая жидкость стекала медленно, медленно, медленно. Зоя потеряла терпение и встряхнула ложку: пара тяжелых капель упала в блюдце, но другие, менее послушные, забрызгали банку с вареньем, стоявшую на столе, серо-коричневую клеенку (купленную в гипермаркете «Планета» за 89.90 два года назад) и даже зоин домашний халат (тоже из «Планеты», 221 рубль). Зоя не стала вытирать капли варенья с халата и клеенки, достала чайную ложечку, положила ее в полную приторной жижи и сморщенных ягод розетку, убрала банку обратно в шкаф, подлила горячей воды в чашку (чай уже успел немного остыть), вернулась в гостиную, уселась в своей любимой позе – левая нога согнута и подложена под правую, – и стала смотреть, совершенно не вникая в то, что показывают, и есть вишневое варенье. Особенно ей нравились манипуляции с ягодами: она брала их в рот, смаковала, тщательно обсасывала каждую, высасывала воображаемый сок, которого ни капли в этих сморщенных трупиках не было. Потом, окончательно очистив от плоти, смачно, со свистом выплевывала косточки одну за другой прямо на пол – все равно в субботу уборка! Она искренне наслаждалась тем, что так вела себя. Маленькое свинство все больше нравилось Зое, оно словно освобождало ее от чего-то, придавало уверенность в себе.

Ягоды в розетке быстро кончились, осталась только бурая, липкая и тягучая, красная и напоминающая кровь жижа. Зоя посмотрела на нее и неожиданно разрыдалась.

Придя в себя,

она вспомнила, как однажды, вроде без видимой причины, тоже стала рыдать. Это было в детстве. Она зашла в гости к Максу, с которым жила в одном подъезде. Он был избалованным мальчишкой с замашками барчука. Потом еще пришла Юлька из соседнего подъезда – Зоя это очень хорошо помнила, хоть и прошло тридцать лет. Они сидели и над чем-то смеялись, как вдруг Зоя горько заплакала. Макс и Юлька испугались не на шутку, пытались ее успокоить, даже кричали на нее, а она все рыдала и не могла остановиться. Когда все кончилось, ребята стали осторожно спрашивать, что это с ней такое случилось. Зоя ответила, что хотела засмеяться, но вместо этого почему-то расплакалась. Макс и Юлька успокоились, но с тех пор смотрели на нее недоверчиво и реже приглашали играть. Потом так и вовсе перестали ее звать. Зоя все чаще играла во дворе одна. С другими детьми ей было трудно найти общий язык. А Макс и Юлька, к которым Зоя привыкла, отнекивались и не брали ее в свою компанию. Зою это очень расстраивало. Она не понимала, почему так произошло, пыталась исправить ситуацию. Однажды на карманные деньги, которые дала ей бабушка, она купила мороженого себе, Юльке и Максу. Макс сказал, что он такое мороженое не любит, и отдал свою порцию Юльке. Юльке мороженое тоже было не очень по вкусу (на самом деле, она повторяла за Максом), но ей было «неудобно отказываться», и она съела две упаковки. На следующий день мать Юльки пришла к зоиной маме и пожаловалась: Юлька объелась мороженым, которым ее угостила Зоя, и слегла с температурой, у нее сильно болело горло, пришлось вызвать врача. Мать отругала Зою и запретила ей угощать кого бы то ни было. «И так денег мало, а ты им еще раздаешь! У них и так всего навалом! Ешь сама лучше!» После этого Макс и Юлька стали открыто игнорировать Зою и даже издеваться над ней. Именно тогда змея горечи впервые зашевелилась в зоином сердце. Зоя все чаще оставалась одна и смотрела часами телик. Из дома она старалась не выходить.

Вспомнив тот случай,

Зоя наконец осознала, что причина ее неожиданных срывов, как тогда, в детстве, так и сейчас, была не в том, что она хотела засмеяться, но «ошиблась» и расплакалась. Причина была в чем-то другом. Но в чем? Она до сих пор этого не понимала. Точнее, не хотела понимать. Не хотела копаться в себе.

Зоя вытерла слезы,

высморкалась в раковину на кухне, хотя никогда так раньше не делала, снова достала банку с вареньем и выудила из нее как можно больше почти черных, сморщенных вишневых ягод, посмотрела на них и стала быстро есть. Они уже не казались ей такими вкусными. «Переела», – с досадой подумала она. Потом громко выплюнула все косточки от съеденных ягод в раковину. Стоя над раковиной, стала считать их, но постоянно сбивалась. Их получалось то семь, то восемь. Опять над чем-то задумалась. Очнулась, уперлась взглядом в разбросанные по раковине косточки, от которых шли тонкие, словно кровавые, струйки – это остатки воды их намочили. Наконец, сгребла косточки и выбросила в мусорное ведро. Почувствовала усталость. Пошла расстелила кровать, легла и какое-то время широко открытыми глазами смотрела в потолок. Неожиданно заснула. Ей приснилась мать – впервые с того момента, как она умерла. Зоя мгновенно проснулась и стала вспоминать те четыре года, что ухаживала за ней и мужественно выносила все ее припадки и капризы. Тоскливо ли ей было без нее, одной в этой двушке со старыми коврами и мебелью из шестидесятых, без ежедневных забот, пусть нудных и однообразных, но которые держали в ритме и не давали рассыпаться или начать копаться в себе? Перевернулась на бок и вспомнила один случай, что произошел с ней два дня назад. Странно, что она его уже почти забыла, ведь он очень взволновал ее.

Когда Зоя шла с вечерней смены,

ей попалась сумасшедшая, которую она неоднократно видела в разных местах города. И вот на тебе: они шли навстречу друг другу, и никуда не свернуть, по обеим сторонам промзоновской улицы – хмурые стены с колючей проволокой наверху и закрытые ворота. И никого вокруг. Зоя сделала вид, что не заметила ее, но сумасшедшая встала так, что полностью перегородила пешеходную часть довольно узкой улицы. Зоя могла обойти ее, если бы прошла пару метров по автомобильной части, но она с детства панически боялась машин. Тем более как раз в этом месте был пригорок, мешающий увидеть выезжающую из-под него машину. Да и все равно Зоя бы не вышла ни за что на проезжую часть – воспоминания о том случае, когда она маленькая переходила дорогу с пьяным отцом, не давали ей этого сделать. Он как раз объявился и стал проявлять заботу. Приходил чуть не каждый день и уводил Зою то в кафе, то на детскую площадку, где ей было неинтересно. Они только что вышли из кафе, где Зоя ела мороженое, а он пил кислое вино. Стояли на трамвайных путях, пережидали, когда проедут машины и можно будет перейти вторую часть дороги. Зоя почему-то боялась, что машины вдруг поедут по путям, или трамвай вынырнет откуда-то. Отец, словно чувствуя ее страх, говорил: «Не бойся, они по трамвайным не ездят!» От него противно пахло и немного пошатывало, прохожие беззастенчиво пялились на них, особенно дети. Зоя очень стеснялась стоять с ним, да и не верила ему. Она знала, что надо спасаться, что на него надежды нет никакой. Резко выдернув свою руку из его потной и противно пахнущей руки, она перебежала дорогу прямо перед огромным КАМАЗом… Зою вывел из транса истошный крик сумасшедшей, которая стояла, уперев руки в бока, и пристально смотрела на нее:

– Ты их убила, ты их убила!

«Вот был бы нож – так бы и пырнула ее», – со злостью подумала Зоя. Она повернулась боком и буквально протиснулась между выставленным вперед локтем сумасшедшей и концом пешеходной части. Протиснувшись, прибавила шагу. Но сумасшедшая догнала ее и зловеще затараторила:

– Конец света, конец света, конец света! Скоро, скоро, скоро!

А потом снова заголосила:

– Ты их убила! Ты!

Зое стало страшно. Она остановилась и заставила себя посмотреть в глаза женщине. В руках ее была авоська с вонючим тряпьем. Одежда, которая была на ней, тоже не отличалась аккуратностью. Сумасшедшая смотрела на нее то бессмысленно, то злобно, то осуждающе, то как капризный ребенок, которого не угостили мороженым – каждое мгновение это был разный взгляд, разная эмоция. Вдобавок ее тело содрогалось, она постоянно что-то мямлила. Зоя отвела взгляд, ей было почему-то стыдно. Ей казалось, что эта несчастная знала о ней все, что от нее невозможно скрыть то, что она скрывала от других… Через мгновение Зоя снова посмотрела ей прямо в глаза и спросила дрожащим голосом:

– Кого? Кого я убила?

– Деток моих, – жалобно и надрывно промямлила сумасшедшая. Она горько плакала, слезы стекали по ее искаженному гримасой лицу, изборожденному глубокими морщинами, которые подчеркивал сильный загар – видать, она много времени проводила на солнце. Сказав это, она задрожала всем телом. Зое стало страшно.

Она отвернулась и вдруг тоже зарыдала. Сумасшедшая, резко перестав плакать, подошла к ней и спросила ровным голосом:

– Почему ты так любишь убивать? Вот, и меня бы убила, да нечем. Хочешь задушить?

Зоя посмотрела на нее сквозь слезы и поняла, что да, она хотела бы ее убить, убила бы уже давно, да нечем. Но задушить ее она не могла – ей претил контакт с кожей, с человеческим. И еще она поняла, что кроме стремления оказаться в телевизоре и желания убивать в ней больше не было ничего, совершенно ничего. Ну, и еще жратва…

– Ах ты, бедненькая моя! – неожиданно ласково сказала сумасшедшая и добавила:

– Как же мне тебя жалко-то!

Но уже через мгновение, зло посмотрев на Зою и словно прочитав ее мысли, она выкрикнула ей в лицо:

– Не жалко, не жалко, не жалко! Убийца тщеславная! В ящик хочешь, да? А хуй тебе, хуй, хуй! Не будет тебе никакого ящика! Не будет!

И поднесла к ее лицу сморщенные загорелые и чумазые кулачки. Зоя смотрела на нее, и ее заплаканные глаза были полны злобы и ненависти. Как ей хотелось ее убить! Оставив наконец Зою в покое, сумасшедшая пошла прочь, что-то бормоча себе под нос.

Зоя хотела спать,

но на улице алкаши затеяли потасовку. Через пять минут они угомонились, но сон от этого как рукой сняло. Зоя лежала и вспоминала всякую ерунду: как тогда, в детстве, она зарыдала и напугала Макса с Юлькой. Как расправлялась с теми жлобами. С тем, кто ее толкнул и обматерил, и с тем, кто хотел изнасиловать. И с другими еще… И как она в суд ходила, и никто ей не поверил. А было ли все это? Не плод ли ее больного ума эти попытки убийства и разговор с сумасшедшей? Каждый раз Зоя отвечала по-разному. Иногда она еще и представляла себя героиней ток-шоу: вот к ней подходит тот хлыщ телеведущий, задает вопросы… А она сидит, непричесанная, плохо одетая – ей плевать, и она отвечает невпопад.

Зое всегда хотелось славы

– хоть на несколько минут. Она была готова отдать все, лишь бы попасть в телевизионное шоу. Но как это сделать? Может, написать им про себя? «Я, Зоя Никанорова, совершила преступление, но меня никто не ловит…»

В ту ночь

Зоя заснула лишь около трех часов. Перед самым пробуждением ей приснился чудесный сон: она была героиней популярнейшего ток-шоу «Скандалы и расследования». Расфуфыренный ведущий, пахнущий дорогим парфюмом и одетый в безукоризненно сидящий костюм, кричал и бесновался:

– Вы понимаете, что вы сделали? Вы хоть это осознаете? Вам стыдно? Ну, скажите же!

А Зое было все равно. Она сидела в красивом платье, с прической, накрашенная, радуясь тому, что смогла так довести этого франта. Но главное, ее снимали несколько телекамер, на нее смотрела вся страна. И на нее даже пялились мужики в студии – впервые она ощутила в себе слабые сексуальные вибрации, которых бежала всю жизнь. Это был самый счастливый момент в ее жизни, наивысшая точка блаженства. Вся ее остальная жизнь до этого события не представляла никакой ценности. И все, что будет после, будет лишь слабым отблеском того, что она переживала в тот момент. И если б она упала замертво в лучах софитов, она была бы счастлива.

Проснувшись,

Зоя вспомнила: суббота. Значит, уборка. Она нехотя встала, запахнула пропахший потом и вишневым вареньем халат и прошлепала в ванную. Умылась, подумала про недавний сон и горько усмехнулась. Потом, словно о чем-то вспомнив или догадавшись, решительно прошла на кухню. Распахнула отделение кухонного шкафчика и достала оттуда плотный мешочек с надписью «Яд». Открыла мешочек и поморщилась: запах был неприятный.

Она высыпала приличную горсть грязно-белого порошка в чашку, добавила кипяченой воды и остатки вишневого варенья. Села и посмотрела на приготовленный кроваво-красный напиток, в котором плавали мерзкие белесые хлопья яда. Наконец, собралась с духом и поднесла чашку к губам. В последний момент содрогнулась, вскочила, вылила бурду в раковину, саму чашку выбросила в мусорное ведро. Нашла в ванной резиновые перчатки, надела их и вернулась на кухню. Высыпала две щедрых горсти чистящего средства в раковину, хорошенько ее отмыла от яда и остатков варенья. Перчатки тоже выбросила. Подозрительно понюхала руки – вроде бы не опасно, но надо быть осторожной. Пошла в ванную, там тщательно, на три раза, вымыла руки хозяйственным мылом, которое берегла для особых случаев.

В большой комнате Зоя нашла чистый лист бумаги и ручку, села писать:

«В ток-шоу «Скандалы и расследования».

Я, Зоя Никанорова, совершила преступление, но никто меня не ловит…»

Когда письмо было готово,

Зоя запечатала его в конверт, наклеила на него марки и отнесла на почту. Она как раз успела до закрытия. «Заказное, дойдет быстро», – подумала она с волнением и на обратном пути купила в «Планете» три банки сливового компота.