Я тебя… никогда! [Валерий Столыпин] (fb2) читать онлайн

Валерий Столыпин Я тебя… никогда!

Не каждому дано

И снова, снова до душевной боли,

До трепета и страха быть не с ней…

Эх, фантазёр, да успокойся, что ли,

Пока не поздно, разлюби скорей!..

Алла Челядина

– Никита, выручай, – слезливо скулила Вика Гурина, подруга детства, работающая после недавнего конфликта на прежнем месте в его консалтинговом агентстве ассистентом делопроизводителем, – понимаешь, я втрескалась… я очарована им до потери пульса, до психотравмы с сотрясением мозга. Северьян такой милашка. Представляешь, у него фамилия Барышников, как у великого танцора. И вообще…

Последнюю фразу женщина произнесла с придыханием, с мольбой прикладывая руки к груди, вывалив скороговоркой кучу ненужной романтической информации.

На зону декольте и грустные оленьи глаза сотрудницы Никита Данилович не мог смотреть равнодушно никогда: он был безнадёжно влюблён в эту удивительную малышку с тринадцати лет. Ему ли было не понять муки неодолимой страсти.

– Вика Леонидовна, вы не заметили, это служебный кабинет. Личные вопросы в нерабочее время. В половине шестого приглашаю вас на ужин. Там и обсудим.

– Не понимаешь, да… не хочешь услышать! У меня шторм в голове, мерцающие точки перед глазами, шелест осенних листьев под ногами, музыка летнего дождя в брызгах радуги. Ты влюблялся когда-нибудь? Хотя, о чём я. У тебя мозг заточен на аналитику, на финансы, на инвестиции. Вы же, мужчины, ненормальные: ничего кроме бизнеса не видите.

– Не скажи… те, Вика Леонидовна. У меня тоже есть нереализованная мечта, я тоже сентиментален. Да, у меня есть тайна. Пытался запереть её в пещере грёз, но увы… неудачно. Освободите кабинет, мне нужно работать. Вам тоже.

– Так, да! Разве тебе, бездушному цинику, понять, что чувствует сентиментальная женщина, потрясённая энергией романтической страсти? Помнишь, как звучит, чем пахнет летняя ночь? А вкус черешни? Я околдована трепетными благоговением, ожиданием чуда, эмоциями особенного, восторженного состояния, а ты меня на “вы”! Вот уже неделю я бегаю во сне босиком по росе, ловлю ртом хрустальные дождинки, слушаю волшебное пение соловья, наблюдаю за полётом шмелей, мотыльков и стрекоз, боясь спугнуть очарование момента. Я так счастлива, так люблю жизнь… что хочется умереть.

– Замечательно. О похоронных мероприятиях, закатах и рассветах поговорим позднее. В семнадцать тридцать, в кафе.

– Не изображай из себя дерево дубину. Я сама приглашу тебя, когда выполнишь мою просьбу.

– Хорошо! Излагай, конспективно, кратенько. Только суть.

– Вот. Ты же знаешь, я живу с мамой. У неё радикально консервативные взгляды на всё, что связано с отношениями мужчины и женщины. Привести Северьяна домой я не могу в принципе. Она не поймёт. Мне необходимо поговорить с ним в волнующей интимной обстановке: он, я, тихая трогательная музыка, свет оплывшей свечи, щекочущая нервы пульсация сближения в ритмичном танце, дрожащие руки на моей талии, влажные губы…

– Вика, зачем пересказывать мне сюжет дамского романа? Я просил – коротко и ясно.

– Мне нужны ключи… от твоей холостяцкой берлоги. На один единственный вечер.

– Плавно перетекающий в ночь, где кто-то с кем-то будет ходить нагишом, шелестеть новенькими простынями и разводить бабочек… в животе. Забавно. Почему я? И ещё два вопроса к тебе. Первый – он бомж, не может пригласить в более интимное место? И второй – где буду в этот волнительный момент созерцать звёздное небо я?

– Не представляю. У меня голова идёт кругом. Ты же мужчина. Придумай что-нибудь. Сними номер в гостинице. Переночуй у любовницы.

– Я всю жизнь люблю только одну женщину.

– Познакомишь? Пойми, это же моя мечта, моя инициатива. Как я могу его напрягать?

– То есть, ужин со мной отменяется. Слушать в сумерках соловья, наблюдать за мерцанием светляков, за шумом прибоя в ночной тишине ты мечтаешь отнюдь не со мной.

– Верещагин, не будь букой. У нас с тобой было детство, полное приключений, юность с песнями у костра. Помнишь, как мы угнали у сторожа лошадь, как катались на ней без седла до самого утра? А наводнение в чужой лодке. Мы утащили три рыбины из чьей-то сети, уплыли на остров, варили уху, наелись до отвала, заснули в обнимку, замёрзли как цуцики, согревали друг друга, потом гребли домой в полной темноте. Было так здорово… так романтично, так страшно. Да у нас столько всего было, столько.

– Мы целовались на том острове.

– Скажешь тоже. Просто баловались. Потом на выпускном.

– Я бы и сейчас не прочь повторить подобную шалость.

– Ха! Целуй, сколько влезет… потом когда-нибудь. Сначала ключи.

– Ладно, подумаю.

– Слушай, Верещагин, а что ты там про мечту говорил, про тайну, которую куда-то там прятал?

– Так, блажь. Может, я лучше номер в гостинице тебе сниму.

– Ещё чего! Сева может подумать, что я… женщина лёгкого поведения.

– Думаю, сумеешь в любой обстановке дать понять, что характер у тебя, как и моральный кодекс, которому следуешь, назвать экстравагантным и легкомысленным не выйдет. Ты у нас кремень. Вика, что-то в твоей просьбе смущает меня, настораживает. Выходит, что ты как бы мягче выразиться, напрашиваешься. Провоцируешь. Скажи честно, ведь ты придумала своего Северьяна, ты совсем его не знаешь. Давай лучше поужинаем, обсудим. Ошибки – это ненужная боль.

– Никита Данилович, мы с тобой друг о друге всё знаем. Скучное это занятие – ужинать просто так, когда судьба предлагает сыграть на божественной скрипке. Обещаю – следующая очередь твоя.

– Что ты имеешь в виду, что мой номер шестнадцатый?

– За те полгода, что мы не виделись, я написала целый том стихов, два десятка песен. Буду петь одному тебе, хоть до самого утра. Ключи…

Никита смотрел на женщину, которую любил больше всех на свете, только признаться в этом, не смел, с надеждой, что это нелепый розыгрыш, что сейчас она передумает, скажет, что пошутила.

Неужели Вика не видит, как он смотрит на неё, как из кожи вон лезет, желая быть рядом?

Его основательно трясло, но отказать любимой в просьбе не было сил. Она могла понять  признание в чувствах превратно.

В служебном сейфе лежал дубликат ключей, но отдать их Вике – обокрасть себя, предать своё светлое чувство. Это по большому счёту сводничество.

– Во сколько я должен уйти?

– Не знаю точно. Это будет экспромт. Немного попасёмся в парке, нагуляем всякий разный аппетит, проникнемся очарованием момента, почувствуем неодолимое желание поделиться друг с другом тайной и… Да, обещай открыть то сокровенное, что безуспешно пытаешься от себя спрятать. Вместе мы справимся. Так вот… мне необходимо сначала почувствовать необходимость остаться наедине, делиться по-настоящему личным, желание доверять и довериться. Ты же знаешь – я неисправимый романтик. Самое важное для творческой личности – композиция, сюжет, исполнение. Когда всё-всё начинается с любви… мелодия, атмосфера, темп, эффектные детали. Интрига, фантазии, краски, антураж. Самая лакомая составляющая любовного приключения – предвкушение наслаждения, объёмная эмоциональная картинка, сладкий трепет томления, связанный с неизвестностью, с открытием, с новизной. Секс – награда для мужчины.

– Получается, ты неуверенна, так ли Сева хорош, готов ли он сделать тебя счастливой?

– Ну-у-у… где-то что-то… скорее просто осторожничаю. Ты же знаешь: я дважды была замужем. Оба брака начинались с любви неземной, со сказки о вечном и бесконечном счастье. Любовь питается безграничным доверием, магнетизмом единения, внутренней магией, а брак… брак,  семейное долголетие – это социальные роли, которые держатся на ритуалах, на лицемерной морали, умении подчиняться и угождать. В замкнутом пространстве, лишённом кислорода свободы, под гнётом гравитации, я задыхаюсь. Когда пойму, что выбирать больше не из кого и незачем – отдамся без каких либо условий только тебе.

Никита покраснел, отвернулся. Вика была так увлечена новым романом, что не заметила его волнение.

– Мне показалось, нет, я почти уверена, Северьян лучший.

– Показалось, почти. Кто он?

– Не знаю. Никто. Просто мужчина. Но такой…

– Ладно, оставим эту опасную тему. Отзвонишься минут за двадцать до визита, я уйду. Продукты купить?

– Закажу доставку.

– Ты закажешь?

– Ну да, кто же ещё. Держи за меня пальцы крестиком. Так хочется, чтобы получилось, срослось.

– Что именно?

– Счастье конечно. Любовь.

Виктория прижалась к Никите, пустила слезу.

– Почему мне всю жизнь не везёт?

– Мне так не кажется. И да, – слишком смело, чтобы принять за правду сказал он, – буду ждать, когда кроме меня тебе некому будет довериться. И отдаться.

– Какой же ты глупый, Верещагин. Мы друзья – это больше чем любовь. Знаешь, сама не понимаю, что со мной не так. Короче, нет наверно любви после секса. Во всяком случае, у меня так.

– Зачем торопить события? Насладись изысканным лакомством конфетно-букетной аномалии, напейся досыта пьянящего зелья романтического периода. Гурманы утверждают, что смысл наслаждения не в самом блюде, в ярком послевкусии.

– Проверить хочу. Себя, прежде всего, проверить. Есть ли жизнь на Марсе. Сомневаться начинаю, что любовь существует. Влюбляюсь, влюбляюсь… каждый раз невпопад.

– Тебя интересует факт функционального феномена этого состояния или определённая форма интимной коммуникации? Проблема в том, что мужчина и женщина одними и теми же словами называют несопоставимые понятия. Для женщины важнее эмоции, для мужчины ощущения. Он стремится, как можно дольше пребывать в невесомости, она – приземлить партнёра с предельно допустимыми значениями гравитации. Как думаешь, природа может одновременно удовлетворить запросы одного и другого? Неземная любовь – миф. Сама сказала, что азарт, предвкушение чуда, увлечённая игра в поддавки гораздо важнее физической реализации гормональных атак. Причина неудач в любви – в непомерном ожидании возможного вознаграждения, в комплексном эгоизме.

– Верещагин, зачем ты читаешь мне лекцию по психологии? Не учи жить, помоги материально.

– Сколько?

– Чего сколько?

– Сколько тебе нужно для полного счастья?

– Не в этом смысле. В настоящий момент мне достаточно ключей и доброго слова.

– От квартиры, где деньги лежат. Пользуйся моей добротой. Но учти – я ревную.

– У тебя сейчас было такое странное выражение лица. Если бы я тебя не знала столько лет, подумала бы, что влюбился.

– Так и есть. Думаешь, я не способен любить?

– Это обсудим позже.

Вика смачно чмокнула Никиту в щёку, – я побежала. Ты – настоящий друг.

Верещагин убежал с работы почти за час, заверив секретаря, что отправляется на встречу с потенциальным клиентом, договорившись с соседкой Марией Егоровной помочь прибраться.

В суете приготовления, чтобы не отвлекаться, Никита перевёл смартфон в беззвучный режим.

Оставалось проветрить квартиру, дождаться сигнала к эвакуации и исчезнуть с чувством унижения и беспомощности.

Телефон молчал. Точнее, Никита не услышал зуммер.

Он переживал, нервничал, даже закурил, отправившись лечить приступ меланхолии на лоджию, хотя больше года как избавился от пагубной привычки.

Скажи кому, что собственноручно устроил романтическое гнёздышко для любимой, у которой будет свидание с кем-то другим, возможно в собственной постели, любой покрутил бы у виска.

На столе, застеленном льняной скатертью, стояла бутылка вина, бокалы, виноград и тарелка с сыром. Горели две свечи. В вазе стояли срезанные цветы.

Притворяться недотрогой Вика не планировала, старания друга оценила сполна.

Лоджия оказалась открытой, что говорило о том, что Никита торопился покинуть помещение.

– Наверно увидел в окно. Какой же Никита заботливый, – подумала Вика, запирая дверь балкона.

Верещагин дёрнулся было выйти, но посчитал, что обнаруживать себя неловко, тем более, что у любимой женщины были определённые, возможно не совсем скромные интимные планы. Проблема в том, что в октябре холодные вечера, а он не одет.

Хорошо хоть телефон с собой. В случае чего можно позвать на помощь.

Подглядывать и подслушивать было стыдно, дрожать с закрытыми ушами и глазами – неудобно. Взор то и дело соблазняли откровенные кадры свидания.

Никита всё слышал, кое-что видел.

Несмотря на то, что сценарий откровенного спектакля разворачивался в довольно целомудренных рамках, его терзала душевная боль.

Самодовольный хлыщ, которого Вика даже разглядеть, как следует, не успела, нагло нарушал  правила этики: прикасался к её груди, целовал, где вздумается, стремительно приближая финальный момент трагедии.

Форточка оставалась открытой, потому слышно было всё.

Никита всматривался в сумерки, желая понять, есть ли хоть малая возможность беззвучно исчезнуть с балкона.

Цифра тринадцать и сорок метров пустоты под ногами ясно давали понять безнадёжность подобного предприятия.

Ирония положения усугублялась настойчивостью кавалера, которого теперь, когда женщина дала  понять, что готова, хоть и не сразу, уступать, неудержимо расширял зону влияния, о чём свидетельствовала кокетливая возня, звуки борьбы, пока шутливой, но нетерпеливой и всё более бесстыдной.

Было слышно, как Вика отбивается, остужая атаки неудобными вопросами, заставляя темпераментного поклонника торопливо, невпопад отвечать.

Никита слышал едва ли не каждое слово опасной игры, финал которой был предрешён.

Северьян наступал, Вика всё менее активно защищалась.

Одежды на ней оставалось всё меньше, сопротивление практически прекратилось.

В этот момент настойчиво зазвонил телефон.

– Тебя, – учащённо дыша, сказала Вика, – ответь.

– Не хочу.

– Вдруг что-то важное.

– Плевать.

– Дело твоё. Давай выпьем.

Интонация свидетельствовала о том, что страсть остывает. Никита чувствовал – что-то пошло не так.

– Ответь.

– Барышников слушает.

– Работаю. Да, тот самый проект.

– Какого чёрта! Мне некогда.

– Кто она, – почти равнодушно спросила Вика, – жена, любовница?

– Начальство… ну, жена… и что?

– Я про себя всё рассказала, ты соврал. Уходи.

– Динамо решила крутить?

– За кого ты меня принимаешь?

– За девку, которая хочет трахаться.

– Браво. Будешь насиловать? Рискни.

Никита набрал её номер.

– Вика, ты случайно закрыла меня на лоджии. Извини. Помощь нужна?

– Сейчас открою.

– Так ты чего, сука, подставить меня хотела, – завопил идеальный любовник Северьян, – зря ты так. Ходи теперь и оглядывайся.

– Я рада… что вовремя разглядела в тебе козлика. Не пыли, ничего ты мне не сделаешь. Даже жены боишься. Иди уже, горе-любовник.

Северьян с опаской посмотрел на Никиту, мужчину с торсом атлета и суровым взглядом.

– Зря ты так. Думаешь, этот простит? Ага! Передаю из рук в руки. Пользуйся. Девочка горячая, сладкая, только дура.

Никиту переклинило. Ринулся было в бой, но Сева оказался шустрее: просвистел, как фанера над Парижем, только его и видели.

– Останешься, – неуверенно спросил Никита, с надеждой глядя на Вику.

– С удовольствием. Жаль, гитары нет. Не люблю ходить в должниках.

– А целоваться?

– Думаешь, забыла? Много чего вчера наобещала. Не всё сразу, но… давай потанцуем. У меня замечательное настроение.

– Хочу кое-что показать. Тот самый секрет. Открой вон ту створку шкафа.

– Мне не придётся жалеть?

– Зависит от того, что увидишь. Не каждому дано так щедро жить…

– Друзьям на память города дарить?

– Гитара! Научился играть?

– На оборотной стороне послание в будущее.

– “Вика, я тебя люблю”. Это то, о чём я подумала?

– Прости.

– Даже не подумаю. Ты совсем ненормальный, да! Столько лет молчал. Я думала…

– Я тоже…

Разобраться в себе

Как это нелепо и больно – расставаться с женщиной, с которой пять долгих лет после свадьбы и три до ритуального таинства путешествовал наедине по сказочным астральным мирам любви, сплетая из тончайших энергий бытия и неправдоподобно прекрасных минут слияния запредельно причудливую, прекрасную в своей неповторимости ткань жизни.

Восемь лет обожания, восхищения, безумно пылкой влюблённости и внезапное, стремительное падение в беспросветную бездну.

Звёзды, как и прежде, посылали начинающим романтикам и опытным любовникам телепатические импульсы взаимного влечения, так же ярко светились лунные дорожки, переливаясь на зыбких речных волнах, указывая направление движения от сердца к сердцу.

Вокруг горели многочисленные костры из пламенных чувств, соловьиные менестрели привычно одурманивали доверчивые парочки, заманивая в липучие сети сладострастия, ночные птицы пугали таинственными звуками, разрывающими тишину, заставляя прижиматься теснее, искать спасение в продолжительных поцелуях.

Назойливо-тревожные мысли ритмичными, болезненными акустическими волнами перетекали из одного полушария моего воспалённого ревностью мозга в другой и обратно: пузырились, топорщились, лоснились, как плохо проглаженная ткань, в которую вдруг превратилась семейная идиллия.

Вероника изменила: обыденно, равнодушно, буднично.

– Ты уехал к родителям, я скучала. Вадик успокаивал. Красивая музыка, полумрак кафе, бокал игристого вина. Потом ничего не помню. Не более чем случайность.

– Потерялась на целый месяц. Ты же и после с ним встречалась, я знаю. Блуждала в лабиринте страстей, искала свет в конце тоннеля? Почему, зачем? Неужели монотонность и скука – объективно достаточная причина предать любовь? Или это было любопытство?

– Не спрашивай. У меня нет ответа. Он не такой как ты, только и всего. С ним интересно.

Зачем она откровенничала?

Бросила бы соломинку, за которую можно ухватиться, покаялась.

После развода я вспоминал не только то, что было на самом деле – гораздо больше, гораздо. Наверно успел вложить в образ Вероники сокровенные глубинные смыслы, лишившись которых обнаружил неожиданно, что темнота, пустота и тишина – это очень страшно: падаешь в гулко звенящую бездну, не имея возможности остановить или замедлить катастрофу, после которой… ничего, совсем ни-че-го.

Я помнил жену разной, даже такой, с которой ещё не был знаком, какой любимая была задолго до того момента как полюбил её, когда лишь увлечённо рисовал в воображении совершенный образ.

Звёзды, предвкушение грядущего блаженства, первый поцелуй. Бесконечно прекрасный праздник.

Каждое следующее прикосновение добавляло волнения, казалось особенным: исключительным, удивительным, уникальным.

Вам доводилось когда-нибудь неожиданно просыпаться от резкого звука или по иной причине в  полёте, когда внизу пустота, провал, когда сердце пытается вырваться за пределы тела, чтобы избежать немедленного разрушения, когда раскаляется дыхание, закипает кровь?

Я падал так каждую ночь.

Наверно привычные чувства не желали покидать бренное тело, оставляя возможность чем-либо похожим заполнить пустоту. Когда-нибудь потом, в следующей жизни или немного раньше.

Закрывая глаза, я думал о ней, только о ней: беседовал, делился эмоциями, спорил; открывая их – сдувался наподобие проколотого воздушного шарика, превращался в её тень.

Вероника исчезла из реальной жизни, не проявляла себя никак в материальном мире, но к чувствительным каналам души подключилась её бесплотная голограмма, не позволяющая себя отделить.

Справиться с состоянием тошнотворной зависимости, ампутировать больной орган, вызывающий фантомные страдания, не получалось: он врос в душевную ткань, кровоточил, саднил.

Я понимал, подобного рода измена – не агрессия и не преднамеренное предательство, это декларация о наличии в общении фатальных ошибок, способ избавиться от накопившейся сверх меры негативной энергии, но природная брезгливость не оставила шансов обернуть события вспять.

Изменяют обычно с тем, кто намеренно или случайно сумеет окружить непривычной заботой, создал привлекательной планировки тёпленький кокон, в котором появляется чувство защищённости и комфорта. Особенно впечатляют в такие минуты искреннее сочувствие и нежные прикосновения.

Я не слабак, не сентиментально озабоченный нытик. У меня достаточно сил, чтобы не впасть в беспросветное уныние. Наверно потеря слишком значительна, возможно, невосполнима.

Пустота угнетает. Необходимо было хоть чем-то её заполнить: несколько капель взаимного интереса, горсть доверительного разговора, щепотка душевной теплоты способны облегчить невыносимую тяжесть бытия.

Так я себя настроил, на это рассчитывал.

Знакомиться с женщинами я не умел. Незачем и негде было обрести опыт легкомысленного флирта.

Первая влюблённость настигла меня в тот трогательно наивный период жизни, когда мальчишки в любой девочке видят сказочную фею. Мужское начало было в зачаточном состоянии.

С тех пор был пройден долгий путь синхронизации отношений, тонкой настройки храма любви, вхождения в состояние резонирующей гармонии.

Иной женщины я не познал.

Нужно было учиться жить отдельно от Вероники.

Одиночество тяготило.

Годы жизни в семейной команде требовали любым способом восстановить статус-кво, но вернуть Викторию не хватало мужества.

Холодный ум подсказывал, что чувственный опыт жене обязательно захочется повторить. Соблазнить женщину, которая по-настоящему любит, невозможно.

Где та трещина, с которой начал крошиться фундамент? Как избежать ошибок, если удастся довериться какой-либо женщине вновь?

Так или иначе, я стал ненавязчиво, но усердно искать возможность познакомиться, где только мог.

Описывать похождения начинающего любовника – занятие скучное: мне категорически не везло.

И всё же, и всё же.

Выглядела Анна не изысканно, но безупречно. В ней не было даже тени вульгарности, желания удивить женскими штучками, пустить пыль в глаза.

Общительная, но печальная, в значительной мере загадочная женщина, облик которой поражал скромностью. В ней удивительно сочетались робкая мягкость характера, неуверенность в себе, застенчивость, смирение и покорность с множеством талантов: Анюта на слух могла подобрать на гитаре любую мелодию, вдохновенно пела, контурными штрихами за пару минут делала в блокноте замечательные карандашные наброски, украшала великолепными самодельными вышивками и кружевами свою одежду, легко и непринуждённо исполняла зажигательные танцы, умела носить простую одежду так, что завидовали женщины, имеющие возможность одеваться от кутюр.

Внимания поклонников она получала в достатке, но практически не откликалась на ухаживания.

– Почему вы всегда один, – спросила однажды она, – неужели вам никто не нравится, даже я?

– Что вы, просто меня пугает настоящая женственность. Мужчины как ни странно существа застенчивые. Лично я  ужасно боюсь отказа.

– Пригласите меня на танец. Смелее.

– Не хочу показаться неуклюжим.

Анна достала из малюсенькой дамской сумочки блокнот, раскрыла.

– У вас прекрасная пластика. Смотрите. Как забавно вы отклоняете в танце голову, как бережно держите партнёршу за талию. У вас природное чувство ритма, поверьте. Приглашайте. Или стесняетесь?

– Подарите один из эскизов. На память.

– Сделаем иначе. С вас танец, с меня – полноценный портрет. Выбирайте, какой больше нравится.

– Выбрать затруднительно. Можно подумать?

– Вы про рисунок… или про танец?

– Давайте просто поговорим. Я – Евгений Борисович.

– Анна Леонидовна… Головина. Для друзей – Анюта.

– Тогда меня называйте Женя.

Так начался этот роман.

Сначала были случайные встречи, позже оба начали настойчиво искать уединённых свиданий.

Анюта хотела знать обо мне всё; о себе говорила неохотно.

Как прекрасны были бесконечно долгие часы, когда мы прогуливались по набережной или в парке. Тем для разговоров находилось невероятное множество.

Я был предельно изобретателен в фантазиях. Переживания, мечты и желания толпились в воображении, где я практически из ничего выстраивал воздушные замки изысканно расрашенных форм, в проект которых искусно вплетал тщетно сдерживаемые пикантные замыслы.

Парадокс, но перед свиданием я тщательно вымокал в ароматической ванне, надевал новые трусы, детально подбирал антураж, хотя, даже спустя месяц с момента знакомства, мы с Анной ни разу не целовались, обязательно покупал цветочек с учётом возможного цвета её наряда.

Прикосновения к миниатюрной ладони прожигали меня насквозь, но я был терпелив.

Возвращаясь в прошлое, с удивлением обнаружил, что с Вероникой первый шаг всегда делала она.

Меня устраивал неспешный темп событий, но хотелось большего.

В момент, когда давление эмоций, усиленных галлюцинациями и избыточной фантазией, дошло до предельно допустимых значений, Анна неожиданно пригласила меня в гости, видно боялась передержать.

Не представляете, что я чувствовал. Это был фейерверк ослепительных эффектов, сдержать проявление которых было попросту невозможно.

Мечтать о любви ночь напролёт в тридцать лет, занятие несколько странное, особенно, если учесть пять лет счастливого брака со всеми предоставляемыми этим статусом фенечками и плюшками.

Возможно, Анюта была целомудренной и невинной, об этом я ничего не знал, чего нельзя сказать обо мне, мужчине, несколько изумительно трепетных лет ежедневно наслаждавшимся интимными запахами любимой супруги, дерзко проникавшим во все без исключения женские тайны.

Было стыдно грезить в подобном ключе с участием Анны, но природа предпочитала поступать иначе: нескромные, но сладкие видения рвали мою плоть на части, предвкушая обязательный триумф, хотя рассчитывать на удачное стечение обстоятельств было опрометчиво: в моральных качествах любимой я мог убедиться неоднократно.

– Волнуюсь, – прошептала еле слышно Анюта, принимая из моих рук букет и шампанское, так решительно я поступила впервые.

– Будем бояться вместе, – ответил я, пунцовый от неуверенности и смущения, неловко чмокая подругу в ямочку на ключице, где под нежно прозрачной кожей  чувственно пульсировала набухшая от избытка давления жилка.

Анна побледнела, отвела взгляд взгляд, но движением плеча дала понять, ей приятно, отчего меня мгновенно обнесло жаром.

На современной, технично оборудованной, со вкусом обставленной кухне я отчётливо понял – Анна замужем.

Почему она не обмолвилась об особом  социальном статусе? Ведь это меняло проекцию  отношений, превращая меня в соблазнителя, а её в любовницу.

Тем не менее, я был на взводе, остановить запущенный, долго сдерживаемый импульс, заставляющий мужчину делать охотничью стойку, было почти невозможно.

Я смирился с этим знанием, хотя подобное положение дел было нечестным не только по отношению ко мне.

Анна действительно волновалась: это было видно по поведению: по неловким движениям, неуверенному, скользящему сквозь меня взгляду.

Задать свербящий, безжалостно ломающий мозг вопрос я не решился, пытался вести себя непринуждённо.

Стол украшал подсвечник в форме обнажённой женщины с блюдами в обеих руках, была постелена белоснежная льняная скатерть. Столовые приборы и затейливо декорированные блюда стояли по разные стороны, обозначая дистанцию.

– Не так всё просто, – подумал я, – стоит ждать сюрпризов.

– Это тебе, – протянула Анна удивительно натуралистический чёрно-белый портрет, – присаживайся.

Момент был довольно удачным, чтобы обозначить формат встречи. Я задержал её руки, с надеждой заглянул в глаза.

– Не смотри так. Выпьем, постараюсь успокоить нервы. Мне не шестнадцать лет. Знаю, что для взрослого мужчины любовь без разрядки – испытание, почти пытка. Не хочу напрасно провоцировать. Всё, о чём ты мечтал, сегодня исполнится. Слово даю. Только не спеши. Мне нужно настроиться.

– Какие удивительные у тебя руки, – прошептал я, целуя запястья и пальчики.

– Только руки?

– Потанцуем…

– Позже. Сначала вина… и поцелуй. Ну же!

– Давай выключим свет.

Для поцелуя вино не понадобилось: опьянение обволокло, ударило в голову.

Мы танцевали, точнее, обнимались под музыку. Анна дрожала так, что я понял – она никогда не изменяла мужу.

Что заставило женщину искать связь на стороне, почему романтические отношения зашли так далеко, догадаться было невозможно. Я чувствовал себя проходимцем, мошенником, нагло пользующимся мгновением её слабости, грабителем, мечтающим бессовестно умыкнуть самое ценное, без чего любимая не сможет выжить – добродетель.

– Муж тебе изменил,– неожиданно для себя спросил я, сжав Анюту так, что она едва не задохнулась, – это месть?

Анна вздрогнула, напряглась, после чего я почувствовал, как намокает плечо.

– Неважно. Мне необходимо испытать то, что чувствовал он, когда…

– Надеешься, после этого станет легче? Так нет. Реши для себя – что важнее: сохранить семью,  сделать ему больно, отморозив душу, или сохранить собственное достоинство. Я с женой после предательства расстался, не смог преодолеть отчуждение и брезгливость. До сих пор не знаю, правильно ли поступил. Ты возвратила меня к жизни. Спасибо, но воспользоваться несчастьем не могу. Готов предложить честные отношения на своей территории. Думай. Знаю, непросто принять подобное решение. Торопить не буду. Сыграешь для меня?

– С удовольствием. Гитара, пианино, скрипка?

– На твоё усмотрение. Но сначала выпьем. За тебя. Не хочу искушать… и всё же: ты так соблазнительна, так прекрасна и желанна… только, увы, не моя, не моя. А подметила правильно: я столько всего напридумал – жизни не хватит осуществить. И тебя хочу, не по-детски хочу.

– Так возьми. Теперь можно.

– Нет, Анюта, нет, нет и нет. Нет любви после вынужденного секса. Не хочу, чтобы ты меня возненавидела. Целоваться будем, до потери пульса целоваться. Вино пить будем, танцевать будем. Подожду, пока остынешь, и домой. Не жили богато, нечего начинать.

– Ты серьёзно? Ради меня готов наступить на горло собственной песне, сопротивляться древнейшему инстинкту, который способен превратиться в действующий вулкан? Прости, не предполагала, что могу встретить такого сильного мужчину.

– Слабого, Анюта, совсем слабого. Сильный никогда не отдаст обречённую на съедение,  загнанную, обездвиженную добычу. Давай выпьем… за порядочность, за преданность и верность.

– Если передумаешь, я пойму. Честное слово пойму. Смотри, – Анна решительно задрала подол, – эти трусики я купила специально для тебя. Постельное бельё тоже новое.

– Не искушай, не раскачивай желание… своё и моё. Я понял. Поцелуи и танцы отменяются. Нам нужно подкрепиться, расслабиться… возможно, покаяться. Поспешные решения, тем паче действия –  фатальны. Лично я отправляюсь под холодный душ. Полотенце дашь?

– Где ты раньше был?

– Там же, где сейчас. На Земле. Ты в курсе, что случайность – закономерность иной мерности, другого порядка? Выясни для начала – бабник твой муж, слабое звено, или случайно попавшая в силок дичь. С собой разберись. Ты ведь тоже, если вдуматься, изменила. Сознайся, сколько раз ты ложилась со мной в постель? Пусть мысленно, но ложилась.

– Тебе об этом лучше не знать.

– То-то и оно. Ладно, в душ передумал, целоваться, пить и закусывать тоже. Гони искусителя к чёртовой матери, пока зверь окончательно не проснулся. Я на созвоне. Спасибо, что ты есть!

Во сне я ласкал её упругую грудь, целовал вишнёвые губы, погружался в податливую плоть. Сложно, ох как сложно обмануть физиологию.

Но что делать, когда внутри поселилась любовь.

Лекарство от импотенции

В который раз Серёжкин день проснулся не с той ноги, не с той женщиной, не в той кровати.

Обещал ведь себе, клялся – к Людмиле Анатольевне ни ногой… и вот опять.

В голове гудело, на душе скребли кошки. На обозримом пространстве не наблюдалось трусов, а бегать перед этой женщиной, посетившей сей мудрёный мир на десять лет раньше его, голышом, он ужасно стеснялся.

Людмила спала на спине, как всегда без одеяла, аппетитно развалив ядрёные груди и соблазнительные, несмотря на зрелый возраст, мраморной белизны бёдра в глубинных прожилках, выставив напоказ пикантный прицел с рыжим кустом на перекрестье.

Мимолётный взгляд на сдобное тело и мягкий животик мгновенно привёл в действие гидравлический механизм поршневой группы, ответственной за размножение.

Каждый раз, когда жена устраивала скандал или вендетту, Сергей просыпался в этой квартире, не в состоянии вспомнить, как в неё попал.

Людмила зашевелилась, сонная сграбастала Серёгу в охапку, придавила ногой.

– Я спешу, – неуверенно возразил он, но было поздно: пряный запах похоти занозой вонзился в покорный под натиском тестостерона мозг, возбуждая цепь необратимых реакций.

– Ты бы хоть звонил, малыш, – ласково упрекнула бывшая учительница, – прежде чем прийти. Всякое может случиться. Я женщина свободная. Самому ведь не понравится, если застанешь кого.

– Я не хотел…

– Не выдумывай. Ещё как хотел. Прилетел, глазюками сверкнул, набросился как коршун на перепелицу. Так мял всю ноченьку, думала – не выживу. Любый мой! Почему ты так поздно родился.

– Людмила Анатольевна, мне без того стыдно. Вы это… не ждите меня… больше не приду.

– Восемь лет этот бред слышу. Поначалу расстраивалась, плакала. Теперь привыкла. Никуда от меня не денешься. Я про тебя всё знаю. Вторник и пятница – день супружеского единства, если не накосячишь чего. Думаешь, не знаю, почему вчера вломился ко мне без предупреждения? Опять не дала.

– Не, ну почему… просто я…

– Просто ты мужчина. А она… она мать твоих детей, хозяйка… по твоей инициативе больше никто. Могут, правда, быть варианты. Большинство семейных – выживальщики, объединённые имуществом, детьми, немудрёными ритуалами и избытком сокровенных интимных  тайн. Это поначалу милым чудится дивная явь, загадочная и волнующая, плеск прибоя, журчание ручейка, потому, что проникают в те миры, где не ступала нога построннего, где чудеса на сверхскоростях полыхают в зарницах радуг и молний, где останавливается время и исчезает понятие “потом”. Спустя годы вход в парк волшебных аттракционов закрывается на переучёт, жизнь становится неторопливой, монотонной, скучной. Хорошо, когда есть, кому в нужное русло процесс направить, а если нет… сам понимаешь.

– Всё у меня нормально. Сам куда нужно чего надо направлю.

– С моей помощью, юноша. Любая сложная система время от времени даёт сбой. У оператора или статиста глаз замыливается. Ошибок он не замечает. Для обнаружения и исправления недоразумений и небрежностей существуют корректоры, аудиторы, адвокаты, чудо моё в ангельских пёрышках. Я для тебя – вот это всё, включая скорую интимную помощь, в одном так сказать красиво оформленном флаконе.

– Сказал же, больше не приду. Вы уволены, Людмила Анатольевна.

– Дослушай до конца, торопыга. Если у тебя есть амортизатор, обеспечивающий устойчивость функционирования системы, думаешь, жена не позаботилась внести в нестабильную конструкцию адаптирующие  модификации?

– Вечно всё усложняете. Чтобы понять, переводчик нужен. Какие к чёрту модификации?

– Принципиальные, малыш. В основном позитивной направленности. Например, вариатор, регулирующий пикантные напряжения, связанные с основным инстинктом. Для тугодумов – лю-бов-ник.

– Ха, глупости! Чтобы Светка – любовника… не смеши мои коленки. У неё постоянно голова болит, нет настроения, мешают дети и вообще, она ещё до рождения устала, от меня в особенности.

– Именно так, Сергей Константинович, именно! Причина всех женских отмазок – недоё… неудовлетворённость, короче. И не смотри на меня так, словно стакан касторки выпил. Это сермяжная правда. Могу со всей ответственностью заверить, что толстеют люди исключительно от голода, потому, что жратвы много, а того, что организму действительно необходимо, нет. Законы бытия неизменны. Для любви те же, что для финансов и в математике.

– Но у тебя-то никогда голова не болит.

– Откуда знаешь? В реальности всё не так, как на самом деле. Постулат. Нашу с тобой сексуальную гармонию обеспечиваю, юноша, исключительно я. Твоя роль в интимном процессе – шестнадцатая, если не двадцать пятая. Так-то! Я вдохновляю, направляю, дирижирую, ты – наслаждаешься готовой мелодией. Не обижайся, Серенький. Вместе мы – симфонический оркестр. У вас со Светланой кто ведущий?

– Откуда мне знать. Трахаемся и всё.

– Да, сексуальное образование отсутствует напрочь. По моему предмету одни пятёрки были, а в жизни… лопух вы, молодой человек, неуч. Ладно, курс лекций по психологии и физиологии интимного поведения я тебе прочитаю. Почти даром. Судя по интенсивности визитов и давлению в системе кровообращения, вы с супругой приближаетесь к точке невозврата. В принципе, мне это на руку. Тебе – всегда рада, но ведь не возьмёшь замуж. Не возьмёшь. Потому беру на себя и дальше роль педагога-наставника. Не утверждаю, что дама твоя налево прыгает, но факты – штука упрямая. Есть у неё кто-то. Не уверена, что он сам об этом догадывается. Женщины умеют любить глазами, ушами и неким виртуальным органом, называемым воображение.

– Узнаю – убью.

– Глупее не придумаешь. Женщины – существа приземлённые, стабильность и территория для нас важнее примитивной физиологии. Будешь меня слушать, сама на себя ошейник оденет, и кнут в руки даст. Кто хочет уйти – того не удержать. Ласковее с ней, ласковее. Когда ты последний раз интересовался, что нравится ей, как нет?

– Не знаю. Никогда наверно. Молодые были – горели, потом потухли. Секс, он и есть секс. Что не так-то?

– Всё не так. Ты, гляжу, Сергунок, видишь женщину как вагину с сиськами. Никакой тебе красоты, эстетики. Посмотри на меня. Не так, с любовью. Вот! Чувствуешь… вижу, уже хорошо. Ладно, раздевайся, после репетиции договорим.

– На Светку хоть смотри, хоть не смотри, никакая, блин, магия на неё не действует, – задыхаясь от наслаждения, продолжил диалог после очередного поединка Сергей, – фригидная она, бесчувственная.

– Давно с ней такая беда приключилась?

– Хрен поймёшь. Всегда так было.

– Так уж и всегда. После свадьбы почти год ко мне не ходил. Как Юлька родилась – ещё год. Чем ты занимался, болезный, всё это время, почему меня морозил? Вы, мужики, тем паче семейные, с абонементом на безлимитное обслуживание, без секса как без воздуха. Объясняю на пальцах. В пятницу секс был? Был. Во вторник Светка не дала, ты здесь. Вот тут, – Людмила Анатольевна постучала по рыжей щетине между ног, сундук с секретом, в нём игла. Дала – не дала. Наркотрафик. Но дозу, юноша, заработать нужно. Про какую фригидность ты мне втираешь, родной? Напомнить, как вы неделями из постели не выбирались? Чем таким подруга твоя переболеть успела, что её от секса воротит? Выход всегда там же, где вход. Где у нас, у слабого пола, парадный вход? Она что, прячет его, камуфлирует? Нет у твоей благоверной никаких сексуальных отклонений. Скорее у тебя проблемы.

– Бред какой-то. Причём здесь я. Да я любую бабу до оргазма могу довести. Хочешь – повторю?

– А не хочу. Надоел ты мне. И вообще… притворялась, что ты половой гигант. Сам посмотри, куда твой солдатик спрятался? А-я-яй, испужался! Что это? Неужели импотенция?

– Дура ты, Людка!

– Не фамильярничай. Для тебя – Людмила Анатольевна. На что спорим – за две недели в импотента тебя превращу.

– Хвасталась редька, что с мёдом хороша… Я сам по себе. Тьфу на тебя, зараза. Больно ты мне нужна. Баб кругом – пруд пруди. Любая даст.

– Неужели! Морковка не отвалится?

– Не боись!

– А давай проверим. Пять тысяч ставлю: наколдую – никогда больше не встанет.

Сергей психанул, вылетел из квартиры пулей, хлопнув дверью так, что с потолка извёстка посыпалась.

Через неделю заявился с поникшей головой, – ты чего, зараза, натворила!

– Не ты, а вы. О чём поговорить желаете, юноша? Не стоит? Я предупреждала. Импотенция – родная сестра фригидности. Возьми в руки бабочку, с крылышек в момент экзотический бархат облетит, даже если очень нежно её погладить. То же с потенцией. Влечение – как те крылышки: осторожности требует, но с функциональной и этической спецификой. Я не волшебник, не заклинатель, не маг. Сам ты себя кастрировал, страхом способность возбуждаться и чувствовать изувечил. Состояние это не фатальное. В голове оно, в мыслях. Я лишь показала, отчего жена твоя сначала до двух раз в неделю интимный паёк сократила, теперь до одного. Желание – продукт коллективного творчества. Хвастовство твоё, будто любую бабу до оргазма довести сумеешь, заблуждение. Чтобы партнёрша удовольствие получила, прежде её завести нужно. Сколько искренней теплоты отдашь, столько к тебе и вернётся. Постараешься – с прибытком. Ну что, малыш, дошло? Лечиться будем или как?

– Прости меня, Людмила Анатольевна, ради всего святого прости.

– За что, малыш? Если бы знал, как тебя люблю. Не судьба. Светке твоей больше повезло. Ладно, я не в претензии. Она красивее, моложе, глаже… была. Скоро сравняемся. Ты никогда не задумывался, что дочка твоя, Юленька, когда родилась, в двадцать раз моложе тебя была. Теперь лишь в пять, через десять лет – меньше, чем в три. Такая вот странная арифметика. Даже параллельные прямые в перспективе пересекутся. Может и мы с тобой тоже. Не бери в голову,  мечтаю так. Я старая – мне можно. Ого, что это у нас так браво топорщится? Помнишь, как мы с тобой в одной кровати первый раз оказались?

– Ещё бы. Тот ещё аттракцион. Ни за что не решился бы, кабы не пунш, которым вы меня на выездной практике от простуды лечили.

– А как мне страшно было. Тебе восемнадцать, мне – двадцать восемь. Я педагог, ты – студент. Открою великую тайну: ты у меня тоже первый. До сих пор первый. Не представляешь, как я тебя к Светлане ревновала, думала, головой тронусь. Победила молодость. Но я терпеливая, могу ещё подождать. Только не теперь. Хорошее лекарство и мне сейчас не помешает.

Наваждение

– О-ла-ла! Какие ножки, – засмотрелся Стёпка Крутов на нечто настолько примечательное,

что перехватило дыхание.

Такой уж он родился – влюбчивый. Не важно, что есть у него и жена, и безотказная чаровница-любовница.

Как увидит удалец смазливое личико или голые коленки, особенный, отмеченный сладострастием жест, сексапильную грудь или услышит вибрирующую страстью интонацию в голосе – моментально приходит в неистовство.

В Стёпкиных влюблённостях нет системы, даже логики. Чувственный экстаз возникаютспонтанно, так же, впрочем, неожиданно и исчезая, почти бесследно, поскольку человек он семейный, ответственный.

Яркие эротические впечатления в его впечатлительном воображении подобны вспышке молнии. Они движутся по внезапной, запутанной и странной траектории, иногда бесконтактно разряжаясь на случайный объект, превращая его в заземление, но иногда его так накрывает, так торкает, что остаются на поверхности событий рваные шрамы и фатальные разрушения.

Хорошо хоть Маринка, супружница дорогая – дама с понятием. Треснет, бывало, сковородой по мозгам, отнимет заначенные от нетрудовых доходов в укромном тайнике денежные знаки и прощает, отлучая, однако, на период инфекционного карантина от тела.

Наивная. Стёпке того и надо, чтобы под ногами не путалась. Новизну муженёк любит, разнообразие. Гурман!

Прелестница, сводившая только вчера с ума, моментально теряет привлекательность, стоит на горизонте замаячить точёной фигурке с оттопыренным задом, потому, что растратила девица остроту восприятия и девственную свежесть: эти коленки он уже гладил.

Стройные ножки в комплекте с их обладательницей возбудили Стёпку сверх всякой меры.

Издалека они выглядели обычными, какие бегают и ходят по округе табунами, не задевая взыскательного внимания, не пробуждая древнейший инстинкт, благодаря которому человечество всё ещё заселяет Планету.

Стёпка чуть мимо не проскочил. Но талант не пропьёшь. Узрел, заценил, отметил.

Внутренний радар поймал прелестницу в окуляр романтического мелкоскопа, послал, куда надо сигнальный импульс. Дальше процесс запустился на автомате.

Сопротивляться соблазну не было желания. Глаза с вожделением рассматривали объект неодолимой страсти, буквально съедали девчонку живьём.

Стёпка непроизвольно, в привычной последовательности произвёл инвентаризацию сокровищницы.

Магические, можно сказать колдовские, бирюзовые в крапинку глаза, пронизывали насквозь до самого низа, где хранил он драгоценные для воспалённой мужской ментальности амулеты желания.

Наивно-щенячий взгляд, от которого мурашки толпой побежали по телу, раздавая на клеточном уровне командные алгоритмы, включающие программный код, зашитый в подсознании самой природой.

Рельефные контуры с выступающими, где положено упругостями, плавно-грациозная гибкость, румяные щёчки: всё, что требуется для проведения ритуального воплощения фантазий и грёз, было в наличии, даже с избытком.

Стёпка клацал зубами, обливался потом, наблюдая за недосягаемым для прямого контакта совершенством, и грезил наяву.

Девушка-мечта стояла немного поодаль, беззаботно хлопала томно трепещущими ресничками, не обращая на него внимания.

Впрочем, это к лучшему: можно внимательно, наслаждаясь безупречной конструкцией дивы рассмотреть стационарную экспозицию, достойную кисти художника. Жаль, Стёпка совсем не умеет рисовать. Зато мастер воплощать в жизнь желания самих женщин.

Да, пожалуй, тут не кисть нужна…

У девчонки поразительно аппетитная попка: маленькая, похотливая, упругая, влекущая.

Употребить бы эту таблетку по назначению…

За такой…

Не для тебя, Стёпа, сердце девичье забьётся! Не для тебя, не для тебя-а-а! Не судьба, видно.

Мужчина плотоядно зажмурил глаза, оглаживая виртуальными жестами неповторимо дивные изгибы созревшего раньше срока юного тела, смакуя предвкушение чуда, чувствуя нарастающее напряжение внизу живота, мощный прилив крови и невыносимо распирающее желание, побуждающее страдать, изнывая от неудовлетворённой похоти.

Стёпка раздевал желанную до судорог голографическую модель, грубо срывал с девственной фигурки невесомые покровы, нежно, едва прикасаясь, ласкал, лихорадочно и страстно исследовал каждый миллиметр всё более желанного тела, примерял грудь под размер ладони, пробовал на вкус капельки интимного сока.

Вот это женщина!

Какова! Наверное, первая красавица Москвы…

Обидно, досадно!

Аргумент в невостребованных тайниках, тем не менее, агрессивно восстал и требует – иди и добудь! Мужик ты или тварь дрожащая? Убей и принеси, если не покорится даром…

Девушка тем временем, словно подчиняясь внутренним музыкальным ритмам, легко переступала с ноги на ногу, заманчиво выпячивая абрис соблазнительной приманки в профиль, на который заманчиво накладывались художественно падающие светотени, играя полутонами, добавляя чаровнице объём и загадочность.

Фея, сирена, нимфа! Впечатляющее зрелище!

Какая выразительная вырисовывается картинка: иконы рисовать с подобного совершенства модели.

Мадонну с младенцем…

Нет, младенец, пожалуй, лишнее: ну его.

Изумительно симметричное лицо, малюсенький носик, вишнёвые губы…

Целовал бы и целовал. Пухленькие, удивительно яркие влажные уста, напоминающие, нет… намекающие… на очень смелый интим. Самые поцелуйные губы из всех, что встречались прежде.

Наивно-доверчивый, трогательно-бесхитростный взгляд.

Недотрога, простодушная невинность.

Застенчивая, сентиментальная, романтичная. Короче, стопроцентная восторженная глупышка…

Степка у неё первый.

Ага, миссионер широкого профиля, десантник спецподразделения по лишению…

Да, упускать такой шанс преступно, даже глупо.

Под лежачий камень вода не течёт. Нужно пробовать.

А вдруг… если очень-очень постараться…

Стёпка представил, явственно, зримо, славную диву, возлежащую на бескрайнем белоснежном ложе. Абсолютно нагую прелестницу, манящую нежным животиком, влекущим в низовье долины грёз ручейком, к ароматному, сладкому источнику вечного блаженства…

Не было у Стёпки больше сил терпеть это изнурительное испытание. Не бы-ло!

Ох уж этот кустистый рай, за которым скрывается влажная тайна. Всё бы отдал, чтобы прикоснуться к заросшему холмику немедленно, сейчас, не отходя от кассы.

Потом спуститься чуть ниже, где покоится ущелье страсти, провалиться в которое мечтает каждый мужчина.

А как хочется нажать языком на заветную пуговку, включающую женское сладострастие, теребить, теребить её влажными губами, впитывая утончённый мускусный аромат, пробраться в тёплую скользящую слякоть чувствительного узилища, преодолевая сопротивление возбуждённой плоти.

Вот бы забраться с головой внутрь и качать, качать сокрытые от большинства претендентов богатства из благодатных глубин, высекая не для себя, для неё, искру неземного блаженства, способную возжечь горн неземных ощущений, порождающих немедленное опьянение и оргазм, венчающий этот божественный пир.

Разгорячённая до точки кипения женщина подобна блуднице: она готова на всё.

Чувствуя приближение финала, она вывернется наизнанку, желая доставить повелителю истинное блаженство в благодарность за доставленное удовольствие.

Богиня истекает соками, которые стекают по дрожащим в конвульсиях бёдрам, источая запахи, от которых кружится голова, перехватывает дух. Дива кричит, изгибается дугой, стонет, царапает спину, требуя глубины, энергичности и силы проникновения.

Секундный взлёт, парение в вышине, мгновенное расширение Вселенной, извержение вулкана… Толчками, спазмами. Минутное помутнение в мозгу… блаженный покой.

Это всё он.

Несколько скоротечных минут виртуальный любовник проживает как вечность.

Девушка тем временем поворачивается к нему лицом, на котором светится загадочно-томная улыбка, обнажающая ровный ряд влажных, блестящих зубов.

Губки её намазаны блеском. Яркий румянец, покрытые детским пухом щёки, брови вразлёт, хлопающие наивно, целомудренно, подведённые чёрной тушью пушистые реснички…

По Стёпкиной ноге предательски несвоевременной капелькой стекало нечто липкое, сигналя о необходимости начать боевые действия или ретироваться.

Ну же, давай!

Сердце стучало невпопад, отдаваясь в ушах барабанной дробью, замерло в предвкушении сладости и одновременно нерешительности дыхание: горячее, тягучее, липкое, обжигающее лёгкие.

Спазм давил, наполняя грудь болью, возмущённый бездействием стержень не умещается в тесных штанах, требовал срочной реализации, хоть каких-либо действий.

Стёпка встретился с нимфой взглядом.

Стильная причёска, дорогая, стильная, извивалась мелкой волной многочисленных кудряшек, развевалась, подчиняясь дуновению ветерка.

Из нескромного выреза нагло выглядывали сочные упругости грудей: не больших и не маленьких, в самый раз, чтобы обхватить эти упругие мячики горячими ладонями, почувствовать жар живого прикосновения, волнующие удары пульса в глубине, за грудиной, где скрывается её застенчивое сердечко.

Девочка шагнула навстречу, совсем чуть-чуть, с распростёртыми для кого-то объятиями.

Стёпка обернулся: сзади никого нет.

Неужели ему предназначен несомненный, вызывающе откровенный знак внимания?

– Разрешите с вами познакомиться? Вы… вы такая… такая славная, такая замечательная… самая-самая…

– Понравилась девочка, – услышал Степка, – мы тоже от неё балдеем. Экспонат. Хороша профура, да? Элитная кобылка, объезженная. Но полка не твоя, братан. Лола, детка, представься товарищу, покажи товар лицом. Мужчина интересуется, что у тебя под платьем, желает рассмотреть, ощупать. Ты не против? Постарайся не разочаровать клиента.

Подошедшие со спины разукрашенные татуировками качки издевательски гоготали, ловко играя узлами мышц, демонстративно выставляя на обозрение пудовые кулачищи.

– Смотри, развлекайся, щупай. Заслужил.

Лолита вальяжно, словно растягивала удовольствие, сняла, нисколько не смущаясь театральным движением лёгкое платьице, не обращая внимания на гуляющих в парке зевак.

Девица вертляво крутилась, навязчиво показывая обесценившиеся вдруг в его глазах прелести со всех возможных сторон, повернулась задом, неприятно кривляясь, скинула полоски-трусики, кинула их на руки качкам, наклонилась, широко расставив длинные, нереально худые ноги, демонстрируя плоские, совершенно неразвитые ягодицы полностью раскрытыми.

Затем развернулась, взмахнула руками, изображая подобие танцующей балерины, подняла ногу выше головы, неприятно обнажив девичью тайну, покрутилась, несколько раз ловко упала на шпагат, прямо на асфальт, отчего Степан невольно съёжился.

Продолжая стриптиз, Лилита присела, расставив колени в стороны, обнажая то, что маячило под живописным треугольником.

Дав насладиться впечатлением, улыбчиво, с замедлением раскрыла розовую глубину, окунула туда пальчики, лизнула их, смачно, словно леденец, изобразила маску блаженства, посылая окончательно убитому Стёпке тройной воздушный поцелуй обеими руками, поклонилась до земли и принялась медленно одеваться.

– Девочка всё угадала, доволен? Только скажи, можно повторить. Щупать будешь? Ты ведь об этом мечтал, эротоман из подворотни? Восемь кусков. Деревянных. Бюджетненько я бы сказал. Аттракцион невиданной щедрости обошолся тебе в эту мизерную сумму. Расплатись и катись на все четыре стороны. Не каждому, братишка, благоволит фортуна, не каждому. Ты, парень, везунчик.

Качок глумливо выставил в оскале полуулыбки золотой зуб, поиграл пудовыми мышцами предплечья.

– Но я… у меня… откуда у меня столько денег? И за что?

– Объяснять… или догадаешься?

– Ты же не пустой, зарплату получил. Бабе скажешь, премии лишили. Всё честно, по-пацански. Даром что ли девчонка старалась, наизнанку выворачивалась. Не жмись. За всё в жизни нужно платить. Ты ведь только что чем занимался? А я расскажу. Растлением, совращением ребёнка. Лола, покажи дяде свидетельство о рождении.

– У неё на лбу не указан возраст. К тому же я не просил раздеваться. У меня жена не работает, дети. Их кормить, одевать надо.

– Э, братан, как ты неправ. Раньше нужно было думать, влюбчивый ты наш. Девочка работала – ты молчал, теперь расплакался как… хочешь премию? Ещё трёха и она твоя… на пятнадцать минут. Пойми, не мы такие, жизнь такая. Бизнес, брат, просто бизнес. Ничего личного. Удовольствие денег стоит. Особенно когда у тебя на каждую встречную стоит…

– Сам напросился. Мы не настаивали, ждали, пока по самые гланды наживку заглотишь.

Иная реальность

Савелий Степанович Рыков, холостяк с солидным стажем, традиционно был приглашён на день рождения Эдика Кретова – лучшего друга. Впрочем, единственного.

Круглая дата – сорок лет. Говорят, что справлять подобный юбилей нельзя, даже опасно для именинника.

Поспрашивал Савелий знакомых бабушек, никто вразумительно на его вопрос не ответил. Мол, сорок лет связаны со смертью, со страданиями, дата, когда человека покидает ангел-хранитель, чем бессовестно пользуются высшие силы, наказывая за неверие.

Рассказывали про астрологию, про планету Уран, вызывающую целый список проблем, болезни, распад семьи, банкротство и вообще....

Бред, да и только, суеверие в чистом виде.

У Севки, так его для краткости называет друг, характер сложный, непредсказуемый. Больно уж щепетильный он: стоит в доме чего на миллиметр в сторону сдвинуть, начинается ураган «Катрина», уничтожающий на пути любые отношения, тем более с женщинами.

Эдик не в счёт – ему простительно, поскольку дозволено всё. Почти всё.

Этот парень свой в доску: не предаст, не продаст, потому имеет значительные преференции и социальные льготы.

Так бывает, когда люди притираются настолько плотно, что баланс сдержек и противовесов застывает словно приклеенный.

Что касается женщин в его жизни – они были.

Да, любит Севка полакомиться данным экзотическим фруктом, но к выбору любовниц относится чересчур придирчиво, даже капризно, выставляя претенденткам весьма объёмный список обязательных личных качеств.

Поначалу дамочки стараются соблюдать инструкции и регламент, но быстро устают от излишества требований, от придирок и попрёков. Романтические отношения скоренько превращаются в серьёзную в проблему, которую Савелий кратко обозначает как несовместимость в быту.

Предпочитал он гостевую форму брака, но со временем пришёл к выводу, что все женщина не умеют себя вести, что любая и каждая умудряется натворить, чёрт знает чего за любой, даже за самый мизерный промежуток времени.

Для того чтобы создать восхитительный, феерический танец любви, получить при том достаточно впечатлений и эмоций, требуется одна ночь. Даже несколько лишних часов могут испортить позитивное впечатление. Пусть лучше оно останется в тёплых воспоминаниях.

К числу обязательных свойств, способствующих вдохновению, Савелий Степанович относил стройность, безукоризненный рельеф фигуры, желательно выпуклый, но не чрезмерно.

Вторичные половые признаки признавались образцовыми, если гитарообразные очертания, анфас и профиль вызывали безотчётное желание сыграть на дивном инструменте, извлекая из него мелодии сладострастия.

Чего-чего, а это Сева делать умел мастерски, заводя почти любую гостью с пол-оборота.

Вояжи на сторону, тем более номера в гостинице не признавал. Ложе любви должно быть безупречным и пахнуть безукоризненно.

Запахи для него значили много больше внешности.

Дотрагиваться до оголённых душевных струн, вызывать тонкие вибрации плоти Савелий научился основательно, виртуозно. Практика кратковременных интрижек это подтверждала.

Уже через несколько минут, доверившись любвеобильному маэстро, женщины стонали, требуя ускорения темпа с адажио до аллегро, но Сева любил порядок во всём, не дозволяя диктовать авторскую интерпретацию исполнения, как прелюдии, так и фуги, ни одной из своих женщин.

Расставался с подругами любитель острых ощущений легко, без выяснения отношений, без претензий.

Савелий сидел в любимом кресле, смакуя воспоминания о последней встрече с прекрасной шалуньей, с которой обменялся избытком чувств.

Ох, хороша же была проказница…

Жаль, что так нелепо закончилось пламенное рандеву.

Ладное загорелое тело, хрупкое, но с сильными, развитыми мышцами. Напоследок девушка так сдавила его корпус, почувствовав неконтролируемый рост мужского эго, что если бы ей достало сил, для Савелия наступил бы неминуемый конец эпохи сладострастия.

По счастью, этого не случилось.

Зато любовники долго и яростно благодарили друг друга, вылизывая пропитанные гормонами тела, насыщаясь любовными соками, сплетаясь языками.

Слегка успокоившись, любовники приступили к исполнению чего-то продолжительного, нежного и очень медленного.

Сева даже не припомнит, что бы это могло быть, потому что время тогда остановилось, уступив место бескрайней Вечности.

Ночи не хватило, это точно. Спать потом пришлось до полудня, чтобы хоть немного восстановить потраченные энергетические ресурсы.

Это случилось несколько месяцев назад. С тех пор они не встречались, а иную женщину в своей постели после такого финиша… он не хотел привечать.

Эмма, так звали ту нимфу, была великолепна, неистощима, можно сказать, неиссякаема, как сама жизнь на нашей благословенной планете.

И великолепна.

Лучшей претендентки в жёны Сева представить не мог и не хотел.

Вот только… и это поистине чудовищно – она испачкала любимое полотенце губной помадой и тушью для ресниц, пролила на узорчатую льняную скатерть кофе, набросала полную корзину омерзительного вида салфеток, пропитанных непонятно чем, может быть, даже… язык не поворачивается произнести вслух, что она так тщательно протирала.

Ещё эта женщина посмела вытащить без спроса из шкафа его рубашку, о которую дважды вытерла руки, когда завтракали.

Это было в обед.

Потом она сидела, закинув ногу на ногу, в непристойной позе, нагло оголив промежность, словно женщина лёгкого поведения.

Тонкие чувства, окрылявшие его всю ночь, истаяли как прошлогодний снег.

Как можно жить с такой женщиной?

Грязные трусы она засунула под подушку. Уходя, оставила на воротнике белоснежной рубашки оттиск вульгарно накрашенных губ.

После всего случившегося он Эмму тихо ненавидел, потому, что полюбил, потому что хотел как ни одну другую, потому что мечтал о её податливо нежном теле.

Остыв, Сева готов был простить ей неблаговидные действия, чтобы заключить в объятия, чтобы предложить руку и…

Но как быть с отвратительным воспитанием, с привитыми, наверняка с раннего детства нелепыми привычками, которые невозможно нивелировать, исправить, потому что она уже взрослая девочка и не сможет жить иначе?

Чем больше Сева обо всём этом думал, тем сильнее мечтал прижаться к раскрытым бёдрам, вдыхая аромат интимного пространства, чувствуя на языке вкус возбуждённого лона.

Больше он ей не звонил, несмотря на пылающие эмоции, на желание уступить… с определёнными условиями.

Почему дамы замечательно выглядят в постели и совсем не умеют себя вести в повседневной жизни, задавал Сева вопрос, в который уже раз.

Так хочется духовной близости совмещённой с телесным теплом, с комфортом, основанным на выполнении правил.

На поверку каждая женщина – обладательница чудовищного списка изъянов, кричащих, невыносимых, можно сказать фатальных, делающих совместную жизнь невозможной в принципе.

Неужели никто за целую жизнь не указал им на издержки привычек?

Похоже, именно поэтому они не замужем. Какой мужчина способен вынести их небрежное поведение?

Савелий Степанович мечтал о настоящей семье. Домашнего уюта ему доставало, он создал его самостоятельно. Позволить кому-то разрушить с таким трудом налаженный быт не собирался.

Женщина, его женщина, должна быть идеальна во всём. Неужели так и не посчастливится найти свою половинку?

Может быть завтра, в гостях у Эдика. Его жена – очень общительная женщина. Чаще всего он знакомился с удивительными дамами именно там. Какая она будет, его следующая избранница?

Сева размечтался, утомил себя воспоминаниями, фантазиями и заснул прямо в кресле у телевизора, чего прежде никогда не случалось.

Ночью ему снилась она…

Досмотреть сон до конца не позволил будильник, вырвавший из подвижной цветной картинки в серую обыденность.

До похода в гости оставалось много времени, слишком много…

Возбуждённое ожидание поглотило ощущением безнадёги. Ему нужна была постоянная партнёрша, точнее любимая, от которой не нужно будет избавляться.

Чёрт с ними: манерами, привычками, правилами. Сева готов, практически решился. Ещё немного и понравится жить бобылём, но это неправильно.

Если понравится хоть одна, по-настоящему: чтобы мозг наизнанку, чтобы душа пела марш энтузиастов, а ноги выплясывали ламбаду, женюсь.

Пусть делает что угодно.

Даже если рубашку утюгом сожжёт, любимый костюм на ленточки покромсает, готовить и стирать не научится…

Вытерплю всё и широкую, ясную…

Задумавшись, Сева машинально пригубил стаканчик вина, потом пару стопок ликёра и отлакировал коньяком.

Пьян он не был. Лишь слегка повеселел, но состояние эйфории от принятого решения окрасило окружающее пространство в разноцветные пятна, наподобие детской игрушки калейдоскоп.

Он буквально грезил о женщине, которая ему снилась каждую ночь. Кстати, она была похожа на Эмму.

Девушку из сна Сева приметил сразу. Увы, она была не одна, но явно сердилась на спутника, потом вовсе стала избегать его компании.

Спустя несколько тостов её дружок пересел к другой женщине, сходу облапил её за талию.

Та засмеялась, не выказывая недовольства. Напротив, начала атаковать кавалера стрельбой глазками.

Подружились они стремительно, не произнеся ни единого слова. Желание обособиться, образовать пару было взаимным.

Возможно, именно эта девушка и была причиной размолвки.

Алёна, так звали девушку, на которую Сева положил глаз, не выглядела красавицей. Лицо её, не особенно выразительное, среднестатистическое, обладало, однако, набором необъяснимо-загадочных свойств: Сева не в силах был оторвать от неё зачарованный взор.

Гостья совсем, ну нисколечко не походила на Эмму.

Сева моментально отметил изумительно аккуратную манеру одеваться и носить простые наряды, тщательно подобранные, без изысков, но с безупречным вкусом.

Точёная фигурка с рельефно выступающими округлостями, шикарная грудь, закрытая строгим приталенным платьем с глухим воротом. Почти полное отсутствие косметики. Объёмные волосы, красиво рассыпанные на плечах.

Печать раздражения во взгляде не скрывала её доброго, покладистого нрава. Глубокие тёмные глаза завораживали.

Или казалось.

Сева приблизился, попросил разрешения присесть рядом , поухаживать.

Девушка ничего не ответила, но глазами показала на стул рядом.

– Можно налить вам вина?

– Лучше водки. Я сегодня не совсем в себе. Зря пришла. Лучше было остаться дома.

– Заметил, поссорились со своим мужчиной. Меня зовут Савелий, можно Сева. Давайте попробую его заменить. О чём с вами можно поговорить?

– Он никогда не был моим. Знаете, у него характер, как у бродячего кота: гуляет сам по себе. Вот и сейчас…

– Расстроены?

– И да, и нет. Обидно. Зачем пригласил? Удивительно… они… уже сговорились. Как ему удаётся? Беспринципность, легкомысленность, цинизм? Кажется, он коллекционер, специалист художественного флирта. Теперь это называют пикап. Ему необходим концентрированный адреналин в промышленных объёмах: свежий, только что выгнанный наркотик страсти. Получил допуск к телу и забыл. Вы мужчина, наверно и вам подобные желания знакомы.

– Он вас так сильно обидел? Хотите, вызову его на дуэль? Разрешите сегодня составить вам пару. Постараюсь не разочаровать.

– С места в карьер намекаете, что рассчитываете на большее? Впрочем, это не удивительно. Свято место пусто не бывает. Состояние влюблённости, наличие у девушки партнёра и ощущение уязвимости насыщают воздух флюидами, вызывающими у самцов в охоте болезненный приступ похоти. Вам представляется, что в состоянии, когда женщину бросают, она одержима желанием мстить. Так? Можно особенно не церемониться: распушил хвост, показал волшебные перья, наладил зрительный контакт, пожалел, выдал пару комплиментов, завёл позитивный разговор, улыбнулся – рыбка на крючке. Ничего не упустила?

– Это про меня?

– Про большинство мужиков. Дальше просто: больше вина, медленный танец, поцелуй за ухом, прогулка, приглашение на чай. Ритуал соблюдён. Можно снимать трусы. Давайте не будем начинать, Сева: настроения нет.

– Вы откровенны. Последствия обиды, горечь от обмана. Заманил, потом бросил. Он вас разгадал. Наверно дали понять, что лёгкой победы не предвидится.

– Хотите сказать, что не такой. Выдающие сексуальные достоинства детали моего бренного тела вас конечно не взволновали. Более того, вы даже не пытались их примерить на себя, так? Как думаете, почему я не верю? Всё банально просто, даже примитивно. Прежде чем подойти, вы оценили мою фигуру: раздели, примерили отдельные детали. Вас впечатлила грудь и что-то ещё. Мимолётного взгляда было недостаточно, чтобы определить полный список. Слюнотечения не заметила, а похоть… Вы ей пропитаны… насквозь. У меня обострённая интуиция, тонкое обоняние. Могу поспорить, на что угодно – ваш дружок в боевой готовности. И вы совсем не шестикрылый серафим. Вы – точно такой же искатель приключений. Но я готова рискнуть. В определённых пределах. Без самодеятельности.

– Положим, вы правы. Разве это что-то меняет? Я холост. Мне действительно до ужаса хочется близости. На вашу откровенность отвечаю взаимной искренностью. Вы мне нравитесь. Давайте выпьем на брудершафт, после чего мои симпатии многократно возрастут. Не пытаюсь внушить, что влюблён. Это не так. Точнее, не готов говорить на столь серьёзную тему. Слишком мало информации. Если сумеем не внушить друг другу чувство отвращения, для этого, кажется, нет предпосылок, обещаю, что буду предельно чистосердечен, бесхитростен и честен.

– Не могу сказать, что вы мне неприятны. Только не понимаю, Сева… кстати, согласна перейти на ты. На моих губах сохранились следы прикосновения мужчины, не твои. Неужели, тебя совсем не трогает, что целовалась с другим? Должно же возникнуть чувство брезгливости. Мне, например, противно, что дала повод так со мной поступить. Надо же быть настолько наивной!

– Извини, Алёна, я правильно назвал твоё имя? Мы познакомились всего несколько минут назад, разве можно требовать от тебя… или ты от меня, обнуления всего, что происходило до часа Х? Правда, нелепо? Давай всё-таки выпьем. На брудершафт. С обязательным поцелуем. Должен же я убедиться насколько ты сладкая.

– Настойчивый, нагловатый, упёртый… Почему меня это не бесит? Ладно. Выпьем, только не здесь. Противно наблюдать, как он лапает эту девку. Давай выйдем на балкон. Куришь?

– Нет. Даже не пробовал.

– Повезло. Мне тоже. Целуй, я же обещала.

– Посмотри в глаза. Я тебе хоть чуточку интересен?

– Я раздражена, а тут ты… со своей похотью.

– Погоди, не торопись судить, о чём не знаешь. Мы пришли сюда целоваться, так?

Сева приблизил к девушке лицо, вдохнул аромат.

Вдохновило. Ужасно не хотелось сравнивать, но похоже на запах детства, родительского дома, материнского молока… на аромат счастья.

Нелепые ассоциации.

И эти губы, позволяющие отведать вкус мыслей и наличие чувств.

Севу трясло.

Ощущение совершенно новое, какого прежде никогда не испытывал. Надо же, удовлетворился девственно непорочным поцелуем, даже не попытался использовать язык.

Девушка, безучастная вначале, вдруг обхватила его голову, прижалась теснее, позволяя, нет, требуя, чтобы поцелуй стал по-настоящему интимным.

По щеке Алёны скатилась слеза, попала Севке в рот, смешалась с нектаром слюны, взбитым увлечёнными азартным процессом языками.

Им было беспредельно хорошо.

Отчего? Ведь они совсем не знали друг друга.

Дальше последовал древний ритуал ухаживаний. Они убежали тайком, даже не попрощавшись с именинником, долго гуляли по кромке реки. На их счастье светила полная Луна.

Были бесконечные разговоры. Потом они уселись на берегу, пили водку, которую предусмотрительно захватил Сева, закусывали пирогами с праздничного стола, смеялись.

Потом они замёрзли и пошли в Севе. Там ещё немного выпили, снова целовались, улеглись спать. В обнимку. Не раздеваясь.

На столе осталась немытая посуда, недоеденные закуски…

Отчего-то Севу это совсем не бесило.

Ему было невыносимо радостно, что рядом находится женщина, которая ему нужна, что ужасно её хочет, но готов поступиться сиюминутным желанием, чтобы угодить ей, замечательной Алёнушке.

Сева не мог заснуть, переживая, анализируя происходящее. Он снова и снова репетировал в уме, как приготовит утром завтрак, как разбудит гостью и признается, что влюбился по-настоящему, после чего непременно предложит выйти за него замуж.

И плевать ему, что лежат на совершенно новом, только что распакованном комплекте белья.

Луна всё ещё заглядывала в окно, посылая мерцающий свет. На Севкином плече лежала, тихонько посапывая, доверившаяся ему прелестная девушка.

Теперь Алёна казалась ему ещё прекрасней, хотя по опыту мужчина знал, что ничего не изменилось, кроме личного, субъективного восприятия действительности.

Извини

Однажды Вадик познакомился с милой девушкой. Настолько славной, обаятельной, что дух перехватило. И челюсть… еле отыскал эту важную деталь, едва не выскочившую за пределы удивлённого организма.

Лёгонькое платьице, можно сказать, что его вовсе не было. Оно парило, слегка развеваясь, лаская то, что предназначено было вовсе не ему, дразня вседозволенностью.

Длинные волосы медового оттенка струились по плечам, стекая за спину, запускали свои щупальца в промежуток меж двух полушарий, послушных дыханию девушки, вздымающему эти волнующие холмики.

Ветерок шевелил воздушное шоу, облегающее тело, влекущее загадкой, раскрытой лишь частично. Вот подол метнулся между ног, ощутимо прикасаясь там, где секунду назад побывало вожделение юноши.

Он позавидовал удачливости её наряда, которому посчастливилось ощутить живую плоть девушки.

Воображение неслось дальше, раскрывая сантиметры неведомого, проникая в них дыханием и пальцами, будоража странные ощущения, словно он уже там.

Представляете впечатление от внезапного появления чего-либо необычного, потрясающего своими необыкновенными свойствами? Вот и Вадима торкнуло не по-детски.

Вопросы задаёт сам себе. Ответов, естественно, нет. Откуда им взяться, если до сих пор отношения с девушками укладываются в трафарет уже испытанного?

Было дело, целовался. Однажды.

Мальчишка всю жизнь искал это неземное создание. Вот оно.

Плывёт нечто тонкое и звонкое, качая узенькими бёдрами, намекающими на зачатки женственности. Да чего там, полупрозрачный силуэт, очерченный не очень скромной одеждой, прорисовывающей намёк на нетронутую девственность, настолько озадачил, что напрочь лишил страха.

Разве может двигаться так свободно и раскованно девушка, познавшая порок? Собственно, что знает Вадик о том, что бередит сейчас его воображение? Лишь то, что там, в этих воздушных складках, есть нечто, чего страстно хочется.

Знать бы чего.

Кровь, толчками пробивающая защиту невинности, заставляет фантазию рисовать эскизы, заставляющие путешествовать вглубь неведомого рельефа, открывающего странные детали, которые вызывают томление и желание познать их немедленно.

А что там, под порхающими крылышками воздушной ткани? Как же хочется обернуться невидимым, бесплотным, чтобы ощутить теплоту сокрытого под покровами, которые надеты лишь затем, чтобы дать понять, для чего эти сокровища спрятаны.

Вадик сжал в кулак свою стыдливость, ведь упорхнёт пичуга.

Лётные качества её характера колыхались не только тканью. Малюсенькие груди упругой рябью намекали на реальность телесности, а подпрыгивающий от движения подол платья звал заглянуть под свои пределы.

Подошёл. Впервые в жизни. Заикаясь, представился.

Девушка нисколько не удивилась. Что она увидела, о чём подумала? Протянула руку:

– Гульнара.

А с виду ничего восточного в ней нет.

Оказалось – дедушка узбек. Но от него только чёрные брови и тёмные глаза.

Сходили в кино, пили кофе, ели мороженое, гуляли по берегу пруда, сидели на скамейке, соприкасаясь плечами и бёдрами.

Вадик держал Гульнару за руку, чувствуя, как покалывает прикосновение. Свидание казалось бесконечным, но закончилось внезапно.

– Мне пора.

– Мы ещё встретимся?

– Извини. У меня есть любимый.

– Тогда зачем, я ведь не просто представил себе будущее, ощутил его каждой клеточкой тела.

– Так бывает. Мне необходимо было понять, смогу ли я ему изменить.

– И… я тебя вдохновил? А давай, почему нет? Ведь я понравился тебе, правда?

– И да, и нет…

– Он лучше?

– Это не важно. Во всяком случае, для тебя. Мы были с ним близки, с тобой – нет. И ещё… мы поссорились. Он меня обидел. Сильно. Только об этом я говорить не хочу.

– Разве это преграда? Попробуй, сравни, – Вадик ошалел от своей смелости.

– Если бы ты знал, как мне этого хочется. Но я ему поклялась. Обещала любить. Мама научила меня никогда не нарушать зароков. Не могу предать себя.

– Ты его любишь?

– Не знаю. Иногда кажется – да. А сейчас… Я отдала ему… извини, зачем тебе это знать? Ты замечательный. Мне с тобой было ужас как хорошо. Но продолжения не будет.

– Не пойму. Мы провели вместе несколько незабываемых часов. Неужели ты ничего не почувствовала? Я от тебя без ума. И что теперь?

– Ты мне тоже понравился. Генка какой-то непостоянный. Однажды он даже ударил меня. Но он – мой первый мужчина. Тебе ведь неприятно, что я уже не девственница?

– Разве это имеет значение? Меня нисколько не касается, что происходило до меня. Ведь это совсем другая жизнь. Разве я могу судить действия человека, которого не знал? Это же бред.

– Все мужчины так говорят, когда хотят близости. А потом… впрочем, это домыслы. Откуда мне знать, кто и что думает. Я и Генка… мы спали. А потом он сказал, что я его обманула. Будто я не девочка. Дурак.

– Зачем ты со мной пошла? Меня-то ты обманула намеренно.

– Я не хотела сделать тебе больно. Честно-честно. Думала заглушить боль обиды, и только. Ты хороший.

– Докажи, что действительно так считаешь. Я тебя люблю! Честно-честно! Никому ещё этого не говорил.

– Ваденька, милый, – Девушка прильнула к нему всем телом. Мальчишка ощутил биение её сердца, едва уловимый аромат перезревших фруктов, приторно-сладких. Он прикоснулся губами к её шее, нежной и мягкой.

По телу Гульнары прокатилась волна, как от любого внезапного действия.

Руки девочки обхватили его плечи, сжали, напрягаясь. Вадик ощутил упругость груди, трепетное дыхание, едва заметную дрожь.

Они стояли, застыв, сливаясь теплом прикосновения. Долго-долго. Вадику даже показалось, что девушка ему поддалась. Во всяком случае, голова кружилась, путешествуя за пределами тела, а организм жил отдельно, осуществляя мечты и планы самостоятельно.

Где-то что-то наполнялось кровью, двигалось по своей природной программе, посылая красочные картинки прямо в мозг. Остановить или отсрочить этот процесс не представлялось возможным. Природа не умеет терпеть, она живёт последовательно.

Какие мысли одолевали сознание ребят, никому не ведомо. Да и нужно ли про то знать? Чувства подстегнули эмоции или наоборот. Во всяком случае, парочка, не сговариваясь, в обнимку проследовала к Вадиму в квартиру.

Пили кофе. Молча, изучая лишь глубины взглядов, пытаясь выведать масштаб нахлынувшего на них девятого вала. Чего-то непонятно влекущего хотели оба.

Гульнара уже не пыталась сопротивляться своим порывам. Оставалось преодолеть несколько мгновений неловкости, чтобы раскрыть тайну женственности.

Это знакомство само по себе было авантюрой. Нельзя же, в самом деле, принимать за любовь инъекцию адреналина, заставляющую любого мужчину вставать в боевую стойку при виде симпатичной девчонки.

А если и этот возлюбленный завтра, когда случится дозволение проникнуть в алтарь порока, предъявит претензию в неверности?

Да, она сделала ошибку, отдав девственность мужчине, в котором не успела разобраться. Во всяком случае, это уже произошло. Если она ошибётся повторно, это ляжет камнем на способности любить. Так недолго докатиться до склонности отдаваться каждому, кто позовёт.

Вадик безостановочно говорил, гладил её ладошку, проводя другой рукой по голой коленке. Его желание выплеснулось уже несколько раз, наполнив пространство вокруг благоуханием страсти.

Гульнара это чувствовала. Молодой организм улавливал фимиам феромонов, витающих в раскалённом возбуждением воздухе.

Терпеть больше не было сил.

Она решилась.

– Приготовь постель. Я сполоснусь под душем.

Вадик, бросился исполнять указание. Неужели это случится? Он бросился менять бельё, протёрся одеколоном, надел новые трусы, на всякий случай…

Казалось, ничто уже не могло остановить ход событий: отныне и навсегда Гульнара принадлежит только ему. Вадик уже мечтал о свадьбе.

Девушка вышла из душа совершенно сухая. Было видно, что она не раздевалась.

– Извини, Вадик! Только что позвонил Гена. Он осознал, понял, что неправ. Извинился. Сейчас заедет за мной. Прости. Так сложилось. Мне было с тобой хорошо.

– Ты ему всё расскажешь? Что между нами было?

– А разве у нас что-то было?

– Даже если нет… у мужчин богатая фантазия. Не верю, что ты совсем бесчувственная. Неужели ты ничего не почувствовала? Очень жаль. Я уже представил тебя своей женой. Твой этот, как его, Генка, предлагал тебе руку и сердце? Нет. Так я и думал…

Доспехи, белый конь, мокрые трусики…

Ромка не пытался понравиться Илоне, так звёзды сошлись.

На тот момент у него была девушка. Отношения с ней складывались серьёзней некуда.

Нет, о семейных обязательствах речи пока не было, но ухаживания трансформировались в привязанность, даже потребность в круглосуточном общении.

Разлука, даже на день, представлялась катастрофой.

Казалось, что воздух становится гуще и этой тягучей массой сложно дышать.

Лица прохожих становились неприветливыми, даже агрессивными, когда рядом не было подруги. Краски дня тускнели размытыми пятнами.

Время парадоксальным образом скакало туда и обратно, не желая сдвигаться с места.

Застывшие стрелки часов раздражали неимоверно. Именно на них Ромка и срывал подступавший приступ агрессии, когда не удавалось встретиться.

Хотелось дышать совместно, едиными лёгкими, впуская необходимую порцию кислорода через продолжительный поцелуй, пить её соки, соприкасаясь языками, чувствовать предельную близость, подстраивая биение сердца под прерывистый пульс подружки.

Сладость её женских секретов манила неимоверно, заставляя трепетать каждую клеточку в отдельности. Ромка представлял в воображении такое…

А ещё его сводили с ума запахи.

Их было много. Каждая частичка тела имела свой незабываемый аромат, который менялся в зависимости от настроения подруги.

Она умела быть разной.

Иногда её тело было просто забавным, заставляло искать разгадку привлекательности, потом представлялось ярким цветком, возле которого хотелось порхать, смаковать сладкий нектар.

Иногда девушка утомляла, подавляя желание и страсть могучим интеллектом. Тогда появлялось желание освободиться от чар, забыть, исчезнуть из её прошлого и настоящего. Так тоже случалось.

Иногда злость на обстоятельства, препятствующие встрече с любимой, вводила в ступор, с которого начиналось депрессивное уныние.

Ненадолго.

В такие дни Ромка страдал, выплёскивал негодование вовне, раздражая начальство и напарников по работе.

Была ли любовь? Наверное. Скорее всего, да.

Свободное время друзья проводили вместе, кроме тех тягостно гнетущих часов, когда она училась, а он работал.

Её родители имели высокий социальный статус: папа – декан института, преподаватель истории государства и права, мама – профессор того же профиля, что и отец.

Они не мешали дочери выбирать собственный путь, дозволяли самой делать допустимые в молодости ошибки, но настаивали на сохранении определённой позиции в социальной страте, для чего считали необходимым духовный рост и блестящее образование.

Если жених немного не дотягивает – не беда. Всегда можно приподнять его, было бы на то личное желание. Ведь никого ничему невозможно научить, зато выучиться можно чему угодно. Это аксиома.

Девушка мягко, ненавязчиво подводила Ромку к мысли о поступлении в папин институт. Это же в его интересах.

Но мальчик хотел быть мужчиной, жить по своим правилам: юношеский максимализм никто не отменял.

Лидерство в отношениях виделось ему необходимым условием. Эта малюсенькая вишенка на торте, скорее всего и сыграла доминирующую роль в этой истории. Хотя, это лишь предположение. Причин любого решения всегда бесконечно много.

Илона в его жизни появилась совсем неслучайно: она была лучшей подружкой его возлюбленной. Столько времени было проведено совместно…

Случались пикники, вылазки на танцы, даже походы продолжительностью в несколько дней.

Подружка не имела собственных романтических отношений, потому всегда и везде сопровождала влюблённую парочку.

К ней, как пчёлы на мёд, летели и прилипали то шмели, то мотыльки, но такие насекомые девушку не интересовали. Она была воспитана на сказках о Золушке и бедной девочке по имени Ассоль.

Романтические сказки не давали девочке покоя. Если волшебство случается, значит, и ей может выпасть подобная доля.

Школьные годы позади. Добро пожаловать во взрослую жизнь, где должны, просто обязаны обитать самые настоящие Принцы. Однако ни одного подходящего кандидата на горизонте событий не появлялось.

Наверно времена наступили другие.

Юноши, даже образованные, культурные, виделись Илоне примитивными, невежественными, словно одинаковые детали из конструктора Лего: не зажигали, не будили воображение.

В каждом потенциальном Принце должна быть изюминка, а её окружали бесхарактерные маменькины сынки.

Конечно, Илона влюблялась, не без этого. Природа, руководствующаяся непонятно чем, посылала весточку за весточкой, заставляла увлекаться, трепетать и метаться под натиском противоречивых эмоций, пробовать вспыхивающие чувства на вкус, выстраивать череду планов.

Тщетно: для серьёзных отношений не хватало чего-то главного.

Хорошо хоть до финишных издержек ни разу не дошло: страх преждевременно утратить целомудренность, подарить девственную чистоту не тому, кому следует, каждый раз успокаивал рассудок, снижал концентрацию в закипевших от возбуждения соках расшалившиеся так некстати гормоны.

Открытки и фотографии кумиров давно перекочевали в стол. Не очень-то интересно молиться на тех, кому на тебя плевать.

Илону удивляло, что такая простая мысль не приходила в голову раньше.

Вот подружка, Зоя, кавалера отхватила что надо. С Ромкой всегда интересно. Кстати, он на папу неуловимо похож.

Тоже не Принц, но от него исходит такая энергия: посмотрит или дотронется случайно – сердце заходится. Самостоятельный, озорной, жизнерадостный.

Почему она всегда опаздывает? Что с ней не так?

Не Зойке, а ей нужно было в Ромку влюбиться.

Илонане показывала вида, во всяком случае, так девочка думала, что в присутствии чужого кавалера у неё кружится голова, в которую лезли не очень скромные мысли.

В компании с Ромкой она старалась держаться особняком, чтобы не навредить подруге, но неведомый магнит не позволял выходить за пределы таинственного поля. Неодолимая сила назойливо направляла мысли и чувства на один и тот же, запретный объект.

То и дело приходилось соприкасаться с объектом тайной страсти, отчего щёки Илоны полыхали пунцовым огнём, тело покрывалось мурашками.

Было невыносимо стыдно и одновременно радостно.

Прикосновения щекотали нервы, будоражили воображение, рисующее варианты продолжения, от которого появлялась удивительно приятная дрожь, наплывающая тёплыми, ласковыми волнами.

Представлять в деталях свидание с Ромкой превратилось со временем в любимое занятие. Видения были живыми, подвижными, эмоции реальными, настоящими.

Присутствие Ромки отвлекало от приятных грёз, но без него каждое голографическое свидание заканчивалось слезами, после чего совсем не хотелось жить.

Илона мечтала проверить таинственное женское начало в действии. Поцелуи не в счёт: ничего интересного. Мечтать о встрече с Ромкой наедине было куда увлекательнее.

Подружки, в том числе и Зойка, наперебой рассказывали, утаивая при этом самые соблазнительные детали, о том, какое это блаженство, когда…

Вещали девчонки о греховном таинстве, о том, как угорали при этом от блаженства, театрально закатывая глазки, причмокивая, и вообще вели себя как ненормальные, словно намеренно дразнили.

Обидно: все пробовали, а она до сих пор драгоценность свою под замком держит. Ромке наверно не стала бы отказывать…

Хотя… страшновато. В рассказах подружек, случалось не только приятное. Кто их знает, балаболок, может, вообще про всё врут.

Девчонки ухохатывались над Илонкиной наивностью, говорили, что Принцы только в Арабских Эмиратах остались, да и те избранниц своих под пудовыми замками в темницах держат.

– Пользуйся, Илонка, пещерой Аладдина, пока сокровищница не иссякнет, а то дождёшься дефолта, сожрёт твои драгоценности инфляция… и кризис… среднего возраста. Не теряйся. Кто не успел – тот опоздал.

Что они понимают в Принцах. Ухватились за своих убогих ухажёров, которым и похвастать-то нечем, кроме протёртых порток, да кроссовок, купленных на папины деньги.

Вот Ромка… он всё сам: электрику, сантехнику. Готовить умеет, зарабатывает.

Ага, Ромка один, а нас много.

Бродит Илонка с подружкой и её парнем, сопровождает их во всех направлениях, кроме тех случаев, когда ребята настойчиво провожают её домой.

Ромка хоть и невзрачный с виду: росточком невелик, худой, как щепка, но вызывает в организме и мыслях Илонки удивительные процессы, приводящие к непредвиденным результатам. Вот… опять трусики намокли.

Стоит Ромке приобнять подружку, паче того за попку потрогать или грудь приласкать…

Не её, не Илонкину грудь.

Обидно. За что Зойке такое счастье?

Последнее время Илонка не только мечтала. В голове роились вопросы без ответов: отчего именно Ромка, точнее тот факт, что это не её парень, заставляет страдать и лицемерить, краснеть в его присутствии, чувствовать навязчивое желание наплевать на дружбу с Зойкой и вообще…

К тому же свербило, требовало немедленного воплощения желание хоть раз в жизни сделать так, как хочется, а не так как кажется правильным.

Илонка загибала пальцы, считая причины и следствия, отчего именно он, Ромка, совсем не Принц, вонзился занозой в трепетное сердце, чем так цепко держит во власти неведомых чар, почему и как нажимает на кнопочки, включающие жажду прикосновений, желание любить.

Иногда из Илонки искры сыпались в Ромкином присутствии, её же и прожигали насквозь, настолько глубоко, куда она даже в мыслях забраться не смела, потому, что именно там, в глубине, обитала заветная мечта.

Пусть не Принц, у него достаточно других достоинств.

Ему, Ромке, особенному избраннику, мечтала Илонка отдать бесценный бриллиант, от недосягаемости чего страдала безмерно, но и отступиться не имела сил.

Чем дальше, тем сильнее становилось действие физиологического гипноза.

Как накатит порой: не отпускает ни днём, ни ночью.

Во сне Ромка упорно пытался её раздеть, лез ручищами под подол, расстёгивал пуговицы. Илонка сопротивлялась, однако парень добирался до девичьей тайны и…

В этом месте Илонка просыпалась, опасаясь в реальности увидеть то, о чём так настойчиво грезила.

Но нечто таинственное, волнующее, сладкое в минуты пробуждения происходило, отчего избыточное счастье водопадом выливалось из каждой клеточки разомлевшего тела, которое сотрясали конвульсии, порождающие волны сладострастия.

После таких сновидений накатывала бессонница с бесконечно сладким томлением, предвкушением чего-то особенно приятного, связанного опять же с Ромкой.

Ну чего этот Ромка к ней привязался? Даже во сне покоя не даёт.

Так ведь и она, Илонка… не даёт… отчего просыпается в поту и корчится в муках волшебного транса.

Что, если… хоть одним глазком.

Мысли о том, чтобы досмотреть хоть однажды сон до конца, лишали покоя.

Илонка принималась исследовать себя на предмет приятного возбуждения кончиками чувствительных пальцев, зажимала горячие соски, осторожно проникала во влажный эпицентр вулканической деятельности, возбуждённой смелыми ласками, в таинственную сердцевину, нажимала на заветную кнопочку… как же хорошо!

– Ромочка, миленький, ты просто волшебник, – шептала она в полузабытьи, ревниво представляя, какое наслаждение наверно испытывает подружка, чего по её вине лишена она, Илонка.

Сколько раз пыталась она досмотреть до конца, хотя бы представить, что происходит на самом деле там, за закрытыми дверями, куда её деликатно, но очень упорно не допускают.

Не Принц! Тогда кто, почему с ним так хорошо, а без него отвратительно, удушливо, грустно?

Что она знает о мужчинах, кроме того, что они точно не девочки? Ни-че-го!

Руки Илонки следуют по траектории, повторяющей по памяти контуры Ромкиного тела, содрогаясь от бесплотной мысли о прикосновении, тянется с закрытыми глазами к заветным губам, раскрывается…

Наваждение повторяется вновь и вновь, вынуждая испытывать придуманные эмоции, практически галлюцинации.

Не много ли удовольствия присвоила себе подружка?

Если Зойка немножко поделится…

От неё не убудет.

Зато Ромка узнает, поймёт, что Илонка лучше, что она его любит, что готова отдать себя без остатка.

Уж она постарается, нужно только повод придумать, ситуацию смоделировать.

– Ну, приснись, пожалуйста, – вымаливала Илонка ещё одну виртуальную встречу.

– Интересно, – думала девушка, – я его вижу во сне, а он меня?

– Где там! Спит. Наверняка спит. Зойке угождает. Не мне, а ей, ехидне. А вдруг он мне знаки посылает, а я, слепая дурёха, не замечаю? Точно. Ромканаверняка меня ждёт, манит, секретные сигналы, намёки разные, чтобы подруженька не догадалась о его сокровенном желании. Потому и приходит каждую ночь, потому и соблазняет. Он же меня хочет, а я довожу себя до судорог на пустом месте.

– Действовать нужно, – решается Илонка, – раскрываться, намекать, что разгадала шифрованные послания, что готова обсудить наедине условия романтической капитуляции.

– А как же целомудренность, мечта о единственном, о любви навсегда? Была не была! Сама из него Принца сделаю. Настоящей любви любые преграды по плечу. А подружка как? Да никак. Попользовалась моей мечтой, моим счастьем – пусть отваливает.

Илонка засуетилась в попытке позитивно изменить привычный облик, стать особенной, заметной. Преобразилась, да так, что не узнать. Не красавица, зато миленькая.

Серо-голубой взгляд Илонки уверенно излучал сияние целомудренной невинности, предназначенный теперь непосредственно ему, Ромке.

Где там недорослю без мозгов и опыта понять, что у Илонки на уме. И в голову не придёт, что она его на блесну цепляет, словно окуня, на которого жор напал.

И ведь подсекла.

Ловко так, словно всю жизнь только тем и занималась, что чужих женихов переманивала.

Подружка побежит в магазин или по иной надобности вдвоём голубков оставит, а Илонка юбочку манерно приподнимет, как бы случайно, невзначай, колготки намеренно сбившиеся поправит. То попой упругой крутит, то бока оглаживает, в гляделки норовит состязание устроить, а то и грудью притрётся. Понятно, что нечаянно.

Реснички у Ромика блюм-блюм, глаза по полтиннику, рот приоткрыт в изумлении, вот-вот слюни потекут.

Илонка ручку к сердцу прикладывает, томно вздыхает, взглядом направляя парня именно туда, куда необходимо, чтобы пообещать продолжение.

Известно же, что миром правят знаки.

Кажется, понял, принял. Теперь пусть ответ стучит.

Для верности, чтобы не перепутал, кому и чего посылать, «нечаянно» коленкой к внутренней стороне его бедра прикоснулась, пальчик при этом в рот задумчиво положила.

Глазки Илонки выражали крайнюю степень наивности, влажные губы с нанесённым заранее блеском посылали подобие воздушного поцелуя.

При появлении Зойки Ромик краснел, покрывался испариной, смущался.

Первобытный инстинкт подсказывал Илонке, что клиент созрел.

Осталось впечатлённого карася на кукан посадить, пусть пока плавает, воображение нагуливает. Вроде свободен, но не очень.

Мысли, от них невозможно избавиться, тем более такие откровенные, дающие надежду добраться до острова сокровищ.

Илонкина стройность в противовес пухленькой сопернице, прозрачно-призрачный рельеф изумительной фигурки, сочетающийся с выдающимся бюстом, стройные ножки, музыкальные пальчики… как об этом не думать, как?

Кто кого? Похоже Илонка вне конкуренции: девочка, которая готова на всё.

Ромка оказался впечатлительным, пылким и понятливым: узрел сладенькую наживку и поплыл, пуская пузыри, не ведая сомнений и страха, на запах порочной страсти.

Прискакал под Илонкины окна как истинный Принц и ну свистеть.

Она ждала.

Не ведала только, что так скоро. Надеялась, что колдовские чары простимулируют юношу на ратный подвиг, однако так сразу?

Вышла Илонка к любимому условно-недоступной принцессой: проверяла силу власти кокетства, надежды и желания, а также прочность снасти, на которую его подсекла.

Для надёжности повиляла хвостом: поцеловала в губы, прижалась жарким телом, положив головку с едва уловимым запахом похоти на его грудь.

Ромка любовную лихорадку ещё раньше приметил. Инстинкт охотника у мужчины в крови, а тут дополнительный стимул, действующий безотказно – через ноздри, прямо в мозг, включая с ходу четвёртую, а то и пятую, скоростную передачу, поступил импульс, лишённый пока мощности.

Дави на газ и лети!

Ромка от неожиданности застыл. Он-то себя рыбаком чувствовал.

Сама в руки плывёт: того и гляди на сковородку прыгнет.

Нет, есть он её не станет. Сладенькая добыча, вкусная…

Сначала проверить необходимо, насколько девочка созрела. На что готова, где обломаться можно.

Положил Ромкадля контроля над ситуацией руку на трепетную грудь. Илонка к нему прижалась. Сочная девчонка, к тому же с перчиком.

Пугать сразу нельзя, сперва приручить нужно. Первое знакомство как-никак.

Завтра. Сказаться Зойке больным и…

Вожделение, обещанная без слов благосклонность, желание проникнуть в пределы неведомых миров, всё это волшебство так взнуздало, что парень мало не заржал.

Девочка инстинктом самки уловила мощную волну страсти, поймала призыв и реакцию любимого, невольно включаясь в процесс неконтролируемого возбуждения.

Ромка всё понял как надо. Как надо ей, Илонке.

Вот это девочка! Супер! Как раньше не разглядел!

Надо ковать железо, пока горячо.

Тпру-у-у, но… так, кажется, успокаивают разволновавшихся, бьющихся в горячке возбуждения лошадей.

Ему бы притормозить, натянуть удила, подумать: какого хрена, у тебя же любимая. Илонка – её лучшая подруга. Оно тебе надо, парень?

Невдомёк дурню, что включила девчонка своими провокационными действиями древнейший инстинкт, заставляющий любого самца, случившегося в такое мгновение рядом, бежать за течной особью иного пола, чтобы наполнить её лоно горячим секретом, созидающим новую жизнь.

Ведь он не кобель, которого толкает на случку матушка-природа. Это же не любовь, это похоть. Остановись, не предавай!

Куда там!

Самка в соку и хочет, хо-чет!

Правда, Илонка сама толком не понимает, чего именно: то ли Принца на Белом Коне, то ли просто коня с механизмом воспроизводства себе подобных.

Она ещё девочка, ни в чём толком не разобралась. Нет у неё мозгов, чтобы анализировать, а гормоны разводят хоровод под романтическую мелодию, вызывая взрывную реакцию, толкающую на безумство.

Помешательство, вызванное отравлением крови, концентрированным выбросом адреналина, иллюзия небывалого счастья, полёт к звёздам.

Любовники взлетели, с каждой минутой удаляясь от реальности.

Торопились, искали укромный уголок. Бежали, не размыкая рук.

Упали в кустах орешника, не в силах более сдерживаться. Со звериной сноровкой рывками сдёргивали с себя одежду, не приходя в сознание. Лизали и кусали друг друга, словно взбесившиеся животные, распаляясь всё больше и больше.

Ромка зверел на глазах, раздуваясь немалого размера стыковочным элементом, который нетерпеливо, слепо искал причал меж белых бёдер в надежде поскорее оказаться в желанном раю.

Вот она, вожделенная скользкая долина, раскрытая, ждущая, похожая на пышущий жаром, только что вынутый из кипящего масла сдобный пончик, сдобренный щедрой порцией сладкого сиропа.

Ромка с закрытыми глазами, словно неодушевлённый механизм вгрызался в сочную податливую мякоть, засасывающую его вместе с мозгами, лишающую способности мыслить.

Только поступательное движение, подобие маятника.

Тоннель, в который он попал, сужался с каждой последующей фрикцией, набухал, сжимался, усиливая трение, ускоряя разрядку…

Взрыв!

Всего-всего, в том числе и эмоций.

Мощный фонтан, заполнил чашу Эрота до самых краёв.

Одарив женщину последней каплей эликсира счастья, Ромка сдулся. Любовным модуль моментально превратился из рослого гиганта в некое подобие новорождённой мыши, застыл над распростёртым крестом истомлённого близостью девичьего тела, капая ей на грудь горячим ядрёным потом.

Ромкина грудь раздувалась наподобие кузнечных мехов, налитые кровью глаза настраивали сбившийся фокус. Кровь из тазовой области постепенно заполняла тело, напитывая, в том числе и мозг, вновь приступивший к исполнению основных обязанностей.

– Что я натворил, – пронеслось в голове, – я же её не люблю. Ведь мы даже не предохранялись. Что, если…

Илонка тоже приходила в себя, но медленнее. Ей показалось, что душа временно покинула тело и отключилась. Совсем. Во всяком случае, девушка ничего толком не помнит.

Боли не было. А ведь девчонки говорили… так и знала, что врут.

Может быть, ничего и не было?

Илонка провела по промежности, ощутила неприятное липкое тепло.

Резкий, очень необычный, терпкий, возбуждающий запах.

Было!

Ей вдруг стало жалко свою девственность. Хотелось развернуть события вспять.

– Зачем, – спрашивала она себя.

Ответа не было.

Сознание сопротивлялось, не желая принимать реальность к сведению.

Она женщина… возможно, мать.

Эту вероятность нельзя сбрасывать со счетов.

У неё больше нет подруги.

А Ромка? Нужно ли ей это?

Что с ней происходило?

Может быть это сумасшествие? Так низко опустить планку жизненных ориентиров! Предательница, изменщица.

Ромка тоже.

Илонка представила себе совместную жизнь двух вероломных любовников, способных легко переступить опасную черту: надо же, как просто.

Интересно, любопытно, приятно, а потом?

Какая странная штука жизнь. Только что исполнилась заветная мечта, столько дней и ночей ломавшая мозг и тело, а радости нет.

Илонка растеряна, разбита. Несчастна.

То, что скрывалось под доспехами рыцаря, побывало в ней, не оставив следа от тщательно оберегаемых целомудренных тайн. Ничего особенного Илонка не почувствовала. Во сне было гораздо вкуснее.

Девушка отстранилась от Ромки, встала, не испытывая даже тени стеснения. Нагота почему-то нисколько не волновала. Она отыскала трусики, тщательно вытерлась и выбросила их далеко в кусты.

Обратно любовники шли поодаль друг от друга. Расстались без поцелуев и объятий.

Некое непонятное отчуждение, для которого вроде и не было причин.

Пу-сто-та…

Илонка забеременела: молодой, здоровый организм с первого раза впитал и поглотил основу жизни, совсем не на радость себе.

Рожать или нет – Илонка не задумывалась: моё.

Ромка – ни бэ, ни мэ: впал в нервический ступор.

– Рожай. Чего ещё остаётся? Не переживай, женюсь. Как ни крути – ребёнок мой.

– Ромочка, мы же с тобой любим друг друга, – причитала Зойка.

– Да-да. Что было, то было. Извини!

– А я, что мне-то теперь делать?

– Не знаю, Зоенька. Как-то всё… не знаю.

Конечно, он ничего не знает, ни за что не отвечает, и вообще… отвалите. Разве он виноват, что девочка играла в дочки-матери.

Девчонки с детсадовского возраста ищут Принца, мечтают о фате, свадьбе, о вечной любви.

Илонка свою мечту, похоже, нашла.

Свадьба была довольно скучная, без искорки. Гости, подарки, марш Мендельсона, танец новобрачных, щедрый стол, непристойные аттракционы – всё это было.

Не было восторга и счастья в глазах новобрачных…

Вскоре родился сын. Замечательный бутуз.

“Мой боровичок”, называл любимое дитя папа. Мама тоже была в восторге от первенца.

Через полгода после рождения ребёнка молодожёны разбежались.

Илонка жаловалась родителям мужа, сетовала на плохое воспитание, на неспособность любить: не принц ваш сынуля, не принц. Герой, конечно, но точно не моего романа. Соблазнил и сдулся.

А ведь как скакал, как скакал: доспехи, белый конь, мокрые трусики…

Полнолуние чувств

Смотреть своё кино – про жизнь и смерть,

не суетясь, не отключая звук.

Смотреть, и не бояться досмотреть,

и глаз не опускать. Тем паче – рук.

Ника Невыразимова

В сорок три года, когда за плечами остаётся большая часть жизни, а из сосуда оставшихся дней выпито и расплёскано больше половины, чувства не то чтобы оскудевают – выцветают, как сухие листья в гербарии, не защищенные от пагубного действия солнечного света.

Зато они становятся прозрачными и чистыми, поскольку нет более нужды отвлекаться на организацию хороводов.

Мечты и мысли уже и не о любви вовсе. Человека бы подходящего отыскать, чтобы не одному век куковать: того, кто поймёт и поддержит, кто не станет высасывать по капельке животворные соки, чтобы самоутвердиться.

У Вениамина Михайловича Сапрыкина, отца-одиночки, жена неожиданно взбрыкнула, почувствовав неодолимое желание вдохнуть полной грудью свежего романтического ветра, хлопнула в сердцах дверью и испарилась, оставив его с двумя детишками.

В этом возрасте совсем не редкость, когда супруги разбегаются, поняв вдруг, что годы уходят, ничего существенного не достигнуто, а взаимопонимания и притяжения как не бывало: остались лишь раздражение и ненависть.

Проблемы и разногласия в семье поселяются на постоянной основе с момента создания (все мы разные), с годами прорастают в живую ткань отношений мощными корнями и кровеносными сосудами. Интенсивное питание обеспечивает усиленный рост и буйное ветвление.

Раньше, когда семейным балом правила большая любовь и взаимопонимание, тоже порой ссорились: дулись из-за обыденных мелочей до позднего вечера, но позднее, когда детишки улягутся и уснут, все проблемы решали миром в постели.

Супруги страстно извинялись друг перед дружкой в привычной за много лет миссионерской позе, исправляя оплошности дневного общения церемонными ласками да нежным воркованием.

Страсть и желание любить заглушали, затушёвывали любую бытовую хворь, отравляющую воздух семейного благополучия, стоило только избытку крови с инъекцией адреналина наполнить впечатлительный мозг.

Какие могут быть проблемы, когда выпадаешь в осадок от факта близости, когда соприкосновение души и тела даёт возможность, пусть и кратковременно, путешествовать в иных измерениях?

Гормоны посылают в каждую клеточку команду любить, невзирая на конфликты, сопротивляться которым, человек не волен: природа и это предусмотрела.

Супруги сплетались в едином желании забыть все на свете обиды, совершая древний ритуал вхождения в царство небесное через плоть, даря друг другу небывалую радость.

Романтики, желания и темперамента до поры было достаточно.

Со временем, когда интимные запчасти притёрлись, поизносились, а души очерствели от многократного однообразного применения, процесс регенерации чувств пошёл со скрипом.

Сила трения зависит от величины давления тел друг на друга, а оно многократно возрастает по причине роста величины, разнообразия и качества взаимных претензий.

Вениамин готов был идти на уступки. Люба всё ещё вдохновляла его на романтические подвиги, стимулировала способность соглашаться и договариваться, но жена умудрилась к тому сроку до краёв заполнить сосуд обид, по причине чего закрыла на пудовый замок даже мизерную возможность извиняться, изливая душу и прочие компоненты нерастраченных чувств, привычным способом.

Мало того, супруга научилась исполнять магический обряд очищения негативной кармы на стороне, что весьма пришлось ей по вкусу, обеспечив бесперебойное снабжение обновлёнными гормонами, иллюзией разнообразия и химерой состояния счастья.

Любовь Степановна преобразилась, помолодела, ожила.

Отдаваясь без оглядки бурлящему течению свежей страсти, путём практической реализации неуёмных фантазий пришла она к логическому выводу, что теряет привлекательность и прочие интимные качества исключительно по причине несоответствия темпераментов, а точнее – ошибочного выбора партнёра для танцев.

Слишком уж Венька немощный и дряхлый стал. Новый-то дружок лет на десять моложе: молотит, как паровой молот, высекая из её трепещущей сердцевины искру за искрой, зажигая нешуточный костёр чувственных соблазнов, попутно повышая самооценку и настроение.

С новыми дружками и мириться не нужно, только губы подставляй… те и другие. Всё сами сделают. Лежи себе, хлебай удовольствие полной ложкой. Видно настоящими любовниками сразу рождаются. Не то, что этот… старый козёл.

Посмотреть на себя в зеркало Любочке недосуг. Отчего-то тот странный факт, что самой через год сорок исполнится, что воодушевляются ею сексуальностью юнцы и хронические холостяки, нисколько не смущали.

Короче, на очередном витке сладкого похотливого искушения упорхнула супруга с довольно юным любовником, оставив на прощание расписку, что от детишек отказывается в пользу мужа, что родительских претензий, прав на материнство, предъявлять ему не намерена.

Погоревал Вениамин Михайлович и впрягся за папу и маму одновременно в утомительную семейную лямку.

От привычки каждый вечер “извиняться” пришлось избавляться, что оказалось той ещё проблемой.

К комфортным условиям: стабильности, безопасности и удобствам, привыкаешь моментально. Как жить, если этот процесс за столько лет не только в плоть и кровь впитался – основополагающим, фундаментальным стал? Молотилка на холостом ходу жить не приспособлена. Секрет бесперебойной работы любого механизма, в том числе и биологического, в непрестанном движении.

Именно так, не иначе.

А он, вражина, тот самый вечный двигатель, благодаря которому жизнь не прекращается, хоть как его уговаривай, встаёт по твёрдо установленному графику, жить не даёт: молотит, не позволяя ни о чём прочем мыслить.

Только работой в коллективе Венька и спасался, но там, в активной социальной среде, соблазнов было ещё больше.

Неудовлетворенные жизнью дамочки предлагали положительно ориентированному холостяку разовые утешения, но упорно игнорировали обстоятельные отношения.

Замуж пойти, мамкой детям стать – охотниц не встречалось, а несерьёзные отношения не устаивали Вениамина.

Обстоятельный он мужик, осторожный и добросовестный.

Венька искал подругу близкую по духу, но возможности выбора у отца-одиночки ограничены условиями и графиком труда, бытовыми заботами, воспитательным процессом и прочно усвоенными с молоком матери моральными принципами.

Надежды на счастливый брак Вениамин не терял, но периодически впадал в уныние, поскольку природа не просто настаивала – требовала немедленно восполнить запас интимной энергии.

Как-то раз при не очень благовидных обстоятельствах познакомился Венька с женщиной.

На самом деле, наладить отношения он пытался с её лучшей подружкой, но вышло иначе. Как говорится – человек предполагает, а бог располагает.

По неизвестной Вениамину причине дамы разыграли ночь с ним, на большее они не рассчитывали, жребием. Кинули монетку, превращая тем самым романтические отношения в пошлый аттракцион.

Выиграла право на ночь Люба Сотникова.

Настроение у женщины было игривое. Она не воспринимала Веньку всерьёз, хотя страдала от одиночества (кому нужен довесок к любви в виде двух малолетних крикунов), но воспользоваться живой сексуальной силой были не прочь.

Вениамин в курсе хитроумного розыгрыша не был, узнал о том много позже.

Так или иначе, обстоятельства, заставляющие мужчину и женщину искать половинку, уложили парочку в постель.

Веньке ужас как “извиниться” хотелось. Люба тоже маялась от затянувшегося безбрачия. Невостребованное томление туго распирало обтягивающую её упругую грудь кофточку, но больше она ради хохмы старалась.

Предыдущие мужики крепко допекли её циничным отношением, отчего проросло сорняком желание мстить любому и каждому за поруганное достоинство и растраченные даром мечты.

Трижды побывала Люба замужем. Все как на подбор спутники жизни были оснащены бесперебойными паровыми молотами и мускулинной внешностью, с чем носились по долинам и по взгорьям как с автоматами Калашникова: каждой встречной предлагали сваю забить: дёшево, качественно, с пожизненной гарантией.

Охотниц даром получить услугу, за которую ей приходилось платить круглосуточной заботой и бесконечным списком супружеских обязанностей, было достаточно много. Рано или поздно с мужьями случался конфуз, купировать который мог исключительно развод.

Освободившись от семейного ярма, Люба некоторое время пребывала в приподнятом настроении, буквально летала счастливая над грешной землёй. Увы, недолго.

Женская природа в корне отличается от мужской анатомии и психологии, но взаимная их физиология волшебным образом создана единой, как полюсы магнита. Избежать мыслей о греховных соблазнах удаётся единицам.

Венька был приглашён к неравнодушной сотруднице, доказавшей продолжительным знакомством добрый нрав и массу положительных качеств, на рюмку чая.

Женщина была старше, однако выглядела моложаво, была мила и ухожена. Одевалась, правда, слегка странно, но, то дело вкуса.

На многое Венька не рассчитывал. Для первого свидания достаточно глотка вина, задушевного разговора, целомудренного поцелуя, одобрения, взаимной заинтересованности.

Женщин на свидании оказалось две.

Венька прятал взор, разглядывая трещины на стене, колыхание островка паутины за газовой трубой, не смея назойливо предъявлять нескромный интерес, который вместо того, чтобы устыдиться и спрятаться, разгорался всё сильнее. Взволнованное сердце за время, пока его оценивающе разглядывали, успело произвести лишь несколько невнятных фраз, застывая в ступоре после каждого следующего удара.

Он уже жалел, что явился на бал, где его не ждали.

Сложно было определить, в каком качестве его рассматривают в этом доме.

Если Софья Леонидовна хотела интимного контакта – зачем пригласила подругу? Третий в сердечных делах всегда лишний.

Пить вино Вениамин не решился: обстоятельства складывались не в его пользу, значит, ночевать точно придётся дома.

Беседа не складывалась, поскольку никто не понимал, с чего начать. Женщины наливали и опрокидывали стопку за стопкой. Венька чувствовал себя карпом, которого вот-вот должны съесть, но никак не решаются зарезать.

Подруга хозяйки начала зевать, принялась названивать в службу такси (это было частью коварного замысла).

– Вениамин, голубчик, али ты не сокол, – съязвила хозяйка, – отвези подружку, будь ласков. Любочка после суточной смены, утомилась.

Отказывать сходу не было причины. Пусть так, лишь бы скорее выйти за рамки непонятного балагана.

Что и как происходило дальше, можно было вспомнить лишь фрагментами, поскольку начался спектакль как комедия, а закончился мелодрамой.

Пассажирка “случайно” попадала “не туда”руками, притворялась предельно пьяной, что было странно (выпито было всего ничего: в початой бутылке оставалась почти треть), лезла целоваться.

Венька отбивался недолго (мозг отключился, не давая права диктовать сознанию условия интимного взаимодействия буквально через несколько минут агрессивно-провокационных действий).

Машина была припаркована в кустах.

Близость доступного источника наслаждения насыщала атмосферу тесно замкнутого пространства терпким запахом грешных мыслей, сверкающих электрическими разрядами на налитых выпуклостях, прикосновение к которым лишало собственной воли.

Времени на поцелуи ушло достаточно, чтобы вскружить голову до состояния кипения.

Романтический танец продолжили на жилплощади соблазнительности.

Вениамин чётко помнил, как медленно, с поцелуями раздевались, как дрожащими руками прижимал женщину за упругий зад, как оглаживал крепкую спину, с каким азартом приник губами к упругой груди, пьянящей запахом разрешённого бесстыдства.

Нежная шея, подключичные ямочки, мягкий живот: руки и губы путешествовали по неизведанным просторам в попытке отыскать контрольные точки, в которых сосредоточена чувствительность, где прячется страсть.

Венька вёл себя как умалишённый, словно впервые и вдруг увидел эти потайные уголки, как целомудренный юнец, познающий запретную девичью тайну впервые.

Слишком долго мужчина добирался до полюса наслаждений, слишком реалистично и красочно представлял это мгновение.

Когда почти весь путь был пройден, когда сокровенные пределы раскрылись, голова закружилась в медленном танце, лишая возможности поступать осознанно.

Раздвигая словно в горячечном бреду аппетитные бёдра, крадучись, нежно, но страстно вклинивался Венька во влажную тесноту: нырял, замирал, окунаясь с головой бездну порока, “извинялся” целомудренно и страстно.

Он и забыл, что обладает столь яростной мужской силой, нерастраченным доселе умением извлекать из женского естества столь темпераментный отклик, дающий право задерживаться в промежутке меж ног сколь угодно долго, пока не иссякнет последняя капля эликсира молодости.

Оказывается, он ещё ого-го! Выходит преждевременно вычеркнула Веньку супруга из числа обладателей выдающихся интимных способностей.

Очнулись любовники на мокрой постели, лишённые сил, хотя настроение праздника не покидало воспалённые сердца.

В таком-то возрасте, мама дорогая!

Смотреть в глаза друг другу было неловко и стыдно, зато запретные действия постыдными не казались.

В воздухе витал концентрированный аромат похоти, запах немыслимого в своей откровенной целомудренности разврата, специфически, очень щедро сдобренный мускусом нутряных соков.

Вениамин застенчиво прикрыл скомканными трусами погрустневший, сдувшийся как воздушный шарик молот, спустивший в свисток последний пар, и засобирался домой.

– Оставайся уж. Чего вскочил. Нормально же всё, мне понравилось. Никто никого не насиловал. Попробуем притереться. Я одна, ты один. Недавно стихи читала, не помню, кто написал, – знаешь, милый, ведь будет здорово, если всё это – не в бреду! Это я, твоя помощь скорая. Вызывай меня. Я приду. Ну, попробуем?

– Дети у меня, двое. Так что я один.

– Дети – это хорошо. Ребятишек люблю. Не бойся, не обижу. Оставайся.

– У тебя не останусь. Хочешь серьёзных отношений – жить у меня будем. А ты ничего… та ещё зажигалка.

– Да и ты – мужик не промах. Вдруг у нас с тобой сладится?

– А Софья? Я же, выходит, поманил её, обнадёжил, а сам…

– Не хотела тебе говорить. Может и не стоило бы. Ты – мой приз. Только не обижайся. Я же не знала, что по сердцу придёшься. Мы на тебя шуточный жребий бросили. Обидится – сама виновата: нечего было авантюру предлагать, даже для хохмы. Мы с тобой не в том возрасте, когда год нужно глазки строить да на Луну любоваться, чтобы решиться жить вместе.

На самом деле разговор был довольно длинный, непростой.

На следующий день Вениамин встречал подружку с работы на проходной с букетом полевых цветов, вином и фруктами, чтобы отвезти к себе домой. Познакомил с детьми и поехал на работу.

Смена затянулась на сутки. Вениамин работал в такси.

Уйти домой, когда есть заказы, выше его сил: деньги в семье всегда нужны.

Люба встретила Веньку горячим с пылу с жара ужином, хоть не знала, когда тот вернётся.

Эмоции предыдущей всё ещё расцвечивали окружающее пространство.

В спокойной обстановке, когда знаешь, чего ожидать, когда нет иных тормозов, кроме бытовых проблем, праздник плоти превращается в феерию: даже свет на сей раз выключать не стали.

Экспериментировали азартно, обстоятельно, методично, с энтузиазмом и воодушевлением исследователей межгалактического пространства: вынюхивали, пробовали на вкус, пока не свалились в полном забытьи и изнеможении.

Венька уже с работы пришёл утомлённым. Эротический поединок высосал из него остатки сил.

Заснули после энергичной разминки моментально.

Видно Венька основательно переутомился, потому, что всю ночь стонал, охал, ругался и вертелся волчком.

Люба никак не могла уснуть, не зная, что думать на сей счёт. Кто знает, что у мужика на уме: может не совсем в своём уме.

Мысли одолевали разные, взаимоисключающей направленности. В плане секса Венька её устраивал. Дом чистенький, дети ухожены, зарабатывает неплохо.

Но это внешнее. А внутри… мало ли на свете чудаков на большую букву М.

В бешеной скачке, какую они две ночи подряд устраивали в постели, Люба отродясь не участвовала. До сих пор остыть не может, обливается соком при малейшем намёке на нескромные моменты тесного контакта, как… прости господи… как семнадцатилетняя девственница.

Даже стыдно становится за свою несдержанность.

Чем чаще вспыхивали дерзкие фантазии, тем сильнее искрились всполохи неуёмного желания. Ей и сейчас невыносимо хотелось почувствовать живое тепло в тесноте внутри себя.

Люба вспотела от непристойной мысли, пронзённая насквозь возрастающим потоком вожделения, разлившимся по груди и бёдрам. Даже руку пришлось запустить меж ног, чтобы успокоить внезапно подступившую похоть и ладонь прикусить.

Лучше бы этого не делала.

Её терзала очень нескромная мысль разбудить Веньку, потребовать определённых действий: нечего было разжигать костёр, если нет запаса горючих материалов.

Впрочем, прежние мужья так точно не умели.

Может, слишком долго воздерживалась, оттого так накрыло сладострастием?

Возбуждённый до предела центр возбуждения набух, вызывал аллергический зуд. Пришлось сжать ноги, что лишь усилило готовность немедленно принести себя в жертву Эросу.

Палец осторожно, неуверенно проник во влажную щель, окунулся в коктейль из горячей слизи. Мгновенно последовали многократные конвульсии, выплёскивая за пределы тела закипевшую разом страсть.

Люба зажала рот, чтобы не вырвался случайно плотоядный стон, завершающий непредвиденную разрядку. Простыню густо оросило потоком нутряного секрета, разлившегося под ней тёплой лужей.

Что теперь подумает Венька, когда увидит такой конфуз?

И ведь ничего невозможно предпринять: он спит на той самой простыне. Если только обмануть, сказав, что это он опростался, нечаянно возбудившись после длительного перерыва в сексуальных отношениях.

Такой выход казался вполне приемлемым. Только бы не подумал, что она сексуальная маньячка или, того паче – блудница.

Не было желания начинать отношения с подозрений и недоверия.

Венька ей понравился. Хотелось нормальных отношений, с прочной позицией, серьёзными чувствами.

Как не разочаровать партнёра?

Неожиданно Вениамин заворочался, засучил руками и ногами, начал что-то грубое выкрикивать.

Дальше последовало вовсе непонятное действие, даже страшное: мужчина схватил Любу за шиворот и вышвырнул с кровати, добавляя попутной скорости отталкивающим движением ноги.

Приземлилась на пол она не вполне удачно, ударилась головой об угол журнального столика.

Впору было взвыть от обиды и боли, но Люба сдержалась. Прикусив зубами ладонь почти до крови отползла в дальний угол комнаты, забралась с ногами на кресло, свернулась в позу эмбриона, накрылась накидкой с кресла и распласталась в ожидании, точнее, в страхе увидеть неприглядное продолжение.

Мозг лихорадочно просчитывал варианты событий. Необходимо срочно покинуть этот сумасшедший дом, где после страстного секса тебя запросто могут выкинуть из постели, не объясняя причину агрессии.

А ведь он даже не проснулся. Лежит, паразит, и хрюкает, словно так и нужно.

Хорошенькое её ожидает будущее, если подобное для него – норма.

Да он шизофреник. Такой параноик и убить может. А то и расчленить. Вот попала-то! Ужас, ужас, ужас!

Люба сидела в скрюченной позе, обездвиженная парализующим шоком, не в силах пошевелиться.

Так бывает в кошмарных снах, когда хочется бежать, а ноги предательски бунтуют, не слушаются. Сердце колошматило в бешеном ритме, выскакивало наружу. Ужас лишал возможности адекватно мыслить, мешал дышать.

Время остановилось, замерло. Нужно было срочно что-то делать.

Боже, как же страшно!

В окно без штор в полном, но весьма зловещем великолепии заглядывал светящийся шар Луны, посылающий рассеянное, таинственно-голубоватое свечение, возбуждая недобрые мысли и негативные эмоции.

Говорят, в такие дни пробуждается и правит бал нечисть.

Чур-чур!

Не захочешь да поверишь в любой бред, когда с тобой происходит подобное.

Умирая от страха, Люба смотрела на спящего Вениамина. Лицо его странным образом выражало блаженное спокойствие. Он потешно швыркал носом, скривив уморительную гримасу, но отсутствие дальнейшей агрессии не успокаивало

– Лыбится, зверюга. Сожрёт живьём и не подавится, – с ужасом думала Люба.

Неожиданно Вениамин открыл глаз, ощупал рукой половину кровати, где должна была находиться она. Не обнаружив гостью, Вениамин полусонным взглядом обвёл комнату, увидел её в позе ужаса, глядящую на него безумными глазами, словно только что повстречалась с привидением?

– Что с тобой, девочка? Тебе плохо, заболела, чего это ты там сидишь?

– Хочу домой. Отвези меня…. сейчас же отвези… пожалуйста! Мне страшно.

– Что тебя напугало? Всё было так хорошо. Иди ко мне.

– Не притворяйся, ты знаешь причину.

– Какую, Любаня? Если не ошибаюсь, мы хотели жить вместе. Или я что-то напутал? Никак не могу проснуться. Согрей меня.

– Было, хотели… вчера это было. Сегодня ты вышвырнул меня из кровати, ненормальный, извращенец, псих! Я шишку в полёте набила, могла голову насмерть расшибить. Отвези, откуда привёз. Не желаю связывать судьбу с маньячиной.

– Ты обо мне?

– Разве здесь есть кто-то ещё? Ты вышвырнул меня как ненужную вещь, ты!

На её глазах проступили слёзы отчаяния.

Люба часто-часто заморгала в попытке остановить поток солёной обиды, но была бессильна преодолеть негативную эволюцию эмоций.

Её прорвало рыдающим криком, – никогда, слышишь, ни-ког-да-а не приближайся ко мне. Если не отвезёшь, уйду сама.

– Ничего не пойму. Ты со мной говоришь? Я… именно я… вышвырнул тебя из постели? Бред какой-то!

– Я похожа на идиотку, да?

– Вовсе нет. Но и я… хотя… кажется, да нет, точно… мне снился скандальный пассажир. Заблевал сиденье, орал, отказывался платить, лез в драку. Я вытащил его из машины. Дал пенделя.

Да, точно. В конце, чтобы быстрее летел, добавил ускорение. Любочка, всё сходится. Я не тебя выбросил, его. Это переутомление. После изнурительных смен так случается. Я же почти двое суток не спал.

Люба поверила. Безоговорочно, почти сразу.

Очень хотелось настоящих отношений: любви, счастья, стабильности, защищённости, благополучия, уверенности в завтрашнем дне.

Венька действительно мог переутомиться. Позавчера была ночь страстей, непрекращающейся, изнурительной любви, затем сутки за рулём без сна и отдыха, и снова постельные подвиги.

Мужчина был неутомим, но человеческие возможности не беспредельны.

Сама виновата, выкачала из мужика энергию досуха, не дав шанса восстановиться.

Нельзя пользоваться физическими ресурсами без оглядки. Он уже не молод. Впредь нужно экономить сексуальные и физические ресурсы партнёра.

– Иди ко мне, Любанюшка. Прошу тебя. Я вовсе не такой, как тебе могло показаться. Иди, прижмись, согрей, обними. Нам с тобой так замечательно вместе.

Женщина неуверенно встала, балансируя пошла к нему, всё ещё не до конца расположенная принять факт его адекватности.

Вениамин увлёк Любу под одеяло, целовал всё подряд, слизывал стремительно высыхающие солёные капли с лица, уговаривал, лаская лёгкими прикосновениями.

Люба понемногу успокоилась, закрыла глаза.

Голова по-прежнему шла кругом. Её штормило, покачивало на волнах настороженной апатии.

Странно, но это полусонное состояние постепенно становилось приятным.

Её укачивало, увлекало тёплым течением в зыбкое неведомое пространство, в котором контурно проступали непристойные, но такие сладкие забавы.

Нежные, ласковые руки мужчины теребили чувствительную грудь.

Когда Венька проводил кончиками пальцев по восприимчивой коже, щекочущие импульсы проникали глубоко внутрь, вновь разжигая пламя желания везде-везде, особенно там, внизу, где вновь бушевали разрывы чувственных молний, выдавливая из каждой клеточки потоки сладких ощущений.

Люба закрыла глаза, отдалась набегающим волнам сладкого воодушевления, слушала чувствительную музыку прикосновений, похотливо отзывающуюся в растревоженных недрах.

Она уже готова была заснуть, основательно успокоенная, счастливая, когда Венька прикоснулся губами к груди, вновь разбудив движение крови, ускоряющее пульсации сокровенной потребности, управляющей жизнью.

Захотелось большего.

Люба стонала, напрягала мышцы живота, бёдер, по которым потекли горячие капельки желания.

Женщина задрожала всем телом, призывая мужчину отозваться ответным порывом, которое он сдерживал из последних сил.

Давление плоти нарастало немыслимыми темпами, грозясь разорвать живую ткань на сотни кусочков, если не сбросить напряжение естественным образом.

Когда Вениамин понял окончательно по призывающей реакции женщины, что прощён, мало того, необходим, востребован,его губы скользнули по напряжённому животу ниже, пока не почувствовали влажное раздвоение.

Венька перецеловали каждый миллиметр самой впечатляющей поверхности, какую когда-либо приходилось ему ласкать, ощутил волшебный вкус готовности, молчаливую просьбу войти без стука.

Захотелось выпить без остатка эликсир, наполняющий сладкие недра, наполнить их до отказа иным содержимым, обменяться самым сокровенным, что способно сделать людей кровными родственниками.

Люба хотела того же, но не вмешивалась, отдавая на сей раз инициативу мужчине.

Любовники трудились без устали до того момента, когда звон будильника возвестил начало нового трудового дня.

Весь день Вениамин день был рассеянным, то и дело ловил себя на блаженной мысли о начале семейных отношений, строил долгосрочные планы.

Любочка, стоя у формовочного стола, не столько лепила булки, сколько грезила, представляя в романтических галлюцинациях начало новой жизни: вновь и вновь ощущала в себе Веньку, испытывая удивительно блаженные муки.

К концу дня женщина окончательно выбилась из сил, но никак не могла успокоить разыгравшееся воображение.

Такого волшебства с ней точно никогда прежде не происходило, несмотря на многочисленные интимные приключения за годы сознательной жизни.

Было невыносимо, но хотелось ещё.

На проходной её ждал улыбающийся Вениамин, пряча за спиной огромную алую розу.

Влюблённые, наверно так можно было назвать их удивительное состояние, долго стояли, обнявшись, смущая прохожих и сотрудников, которые оглядывались, шептались.

Пусть завидуют.

Медовый месяц, расцвеченный волшебным состоянием эйфории, длился больше полугода.

Парочка случайно встретившихся взрослых людей сумела выстроить прочные отношения, собственный дом, вырастила детей: тихо, без особенного напряжения, не теряя ни на минуту романтического интереса.

Любовникам и впредь не хватало ночи, чтобы успокоить, утомить разгорячённые эмоциями тела. Они были счастливы.

Долго-долго.

Всю жизнь.

Недоразумение

Устой традиций надо соблюдать,

пускай не раз ответят вам отказом.

Конечно, дама может и не дать,

но предложить ты ей всегда обязан.

Игорь Губерман

– Эххх-фрр-пуу… – отдуваясь и сопя, смачно выдувал рулады Семён, пуская пузыри. Затем, конвульсивно дёрнувшись несколько раз, выдохнул чувственно, – да-да! Я люблю тебя, Региночка, – и перевернулся на другой бок, досматривать занимательный сон.

Через пару секунд художественный свист повторился.

На лице спящего мужчины проступило выражение удовлетворённости.

Ему грезилась жена, которую любил беззаветно, искренне, страстно.

Снился процесс интимного единения, по возрастным и прочим причинам случающийся крайне редко.

Регина вбила в голову, что молодость прошла, потому про интимное сближение необходимо забыть, ибо предосудительно думать о подобной ерунде, когда седина в бороде и морщины вокруг глаз выдают возраст, в котором о глупостях думать стыдно.

Несмотря на запрет откровенных романтических встреч, Семён чувствовал необходимость время от времени приглашать жену на любовные свидания.

Пусть хотя бы во сне, но с ней.

Вот и сейчас Семён интенсивно, чувственно совокуплялся с женой: въезжал и въезжал в открытые узкие ворота на лихом скакуне, проникал до самых материнских глубин, вгрызаясь в пожирающую с потрохами сладко хлюпающую твердь с громким чавканьем.

Снилось ему, как раздвигает мощными толчками активно сопротивляющееся чрево жены гигантского размера орудием.

Регина удовлетворённо стонала, широко раскидывала бёдра, требовала сильнее, глубже.

Пальцы нежно сжимали чувственные соски персей, дирижируя страстью.

Послушное тело женщины мгновенно и точно исполняло малейшее желание, сжимая и разжимая тренированные интимные мышцы, выдаивая пульсирующее внутри одеревеневшее копьё.

Семён входил и выходил, мощно доминируя, настойчиво требуя сопротивления, усиливающего наслаждение обладанием.

Жена благодарно глядела в его глаза, поощряла богатырские усилия, выдавая наличие страсти давлением бёдер на корпус, мощной подачей таза навстречу движениям мужа.

Лицо и грудь супруги приобрели пунцовый оттенок. Кисти рук сжаты до посинения, живот вибрировал, напрягаясь в такт движениям влетающего в лузу шара…

Вечером, последнее время это случалось всё чаще, Регина отказала ему в близости, мотивируя взыскание тем, что неделю назад путешествие в молодость состоялось, что неприлично столько внимания уделять постыдному развлечению.

Есть якобы время разбрасывать камни и время их собирать.

Мол, внуки уже входят в пору любви и экзальтации, а мы…

Какие, право слово, сексуальные упражнения, если до пенсии всего ничего, если на прикроватной тумбочке прочно обосновались тонометр, градусник и таблетки.

Пришёл черёд внуков срывать цветы сладострастия. Не след старикам заниматься чувственной акробатикой. Не дай бог мышцу какую-нибудь сведёт, тромб оторвётся и вообще…

От неумеренного секса инсульты и инфаркты случаются. Живи потом овощем.

Жена долго укоряла Семёна, уповая на его стыдливость и совесть.

Что люди подумают, узнай, чем занимаются престарелые супруги, о каких порочных утехах разговаривают и думают.

Мужчина пытался возразить, на что жена ответила упрямым «фи», назвала его ненасытным развратным типом, сексуальным маньяком и прелюбодеем.

И что теперь, если у неё появились неоднозначные принципы? Искать интим на стороне? Так Семён и в молодости подобным бесчинством не увлекался.

Было, конечно, однажды.

Регина тогда сама спровоцировала адюльтер, пригласив погостить школьную подругу, а сама неожиданно укатила в срочную командировку на целую неделю.

Это было прекрасное время молодости, когда разыгравшийся тестостерон день за днём круглосуточно выносил Семёну мозг до самого основания.

Желание переполняло все ёмкости утомлённого целомудренностью юного возраста тела, раздувая физиологические особенности организма наподобие перьев у павлина: чтобы все знали и видели – мальчику требуется девочка. Требуется постоянно.

Вытерпеть целую неделю без секса, когда штампом в паспорте выкупил бессрочный абонемент на естественное право женатого мужчины иметь ежедневный супружеский оргазм, когда на диване в соседней комнате сопит, истекая нектаром сладострастия, разомлевшая подруга жены, наполняя пространство парами чувственного дыхания, ароматами женских тайн, немыслимо, глупо.

Взрослый самец не способен спокойно находиться рядом с особью противоположного пола, которая прямо и косвенно сигналит о своей физиологической зрелости, не попытавшись эту живую куколку соблазнить.

Семён долго сопротивлялся искушению. Всё-таки он человек порядочный, понимает, насколько важна для семейных отношений преданность… и верность.

Тем не менее, на пятый день отсутствия жены решимость сопротивляться обстоятельствам неодолимой силы дала сбой.

Дрожа от желания и страха, не ведая последствий предпринятой атаки, Семён в ночи, когда Людочка досматривала десятый сон, тихонечко забрался к гостье под одеяло.

Это было рискованное предприятие. Лучшая подруга жены не может быть сексуальным объектом. Она априори беспола, поскольку цивилизационные настройки общества накладывают на такую связь жесточайшее табу.

В принципе, он ни на что серьёзное не рассчитывал: целомудренные поцелуи, лёгкий флирт, немного контролируемого хулиганства вполне удовлетворили бы молодой организм. Закончить, не прибегая к реальной измене можно было потом, в супружеской постели, но для затравки…

Оказалось, Люда мыслила теми же категориями, тоже грезила и ждала интригующего предложения.

Подруга смиренно, терпеливо мучилась все эти дни, изнывала от такой же неудовлетворённости, раскручивала спираль фантазий.

Видимо, Семён с Региной вели себя в её присутствии не слишком скромно, что и разожгло нешуточные страсти.

Девушку не пришлось уговаривать. Первое преступление случилось немедленно. Любовники даже не успели поцеловаться, как их накрыло.

Людочка подтянула к подбородку ночную сорочку, оголила животик, раскинула белоснежные бёдра и предъявила Семёну уже готовое к употреблению блюдо, наполненное до краёв бурлящей похотью.

Дальнейшее произошло мгновенно, стоило лишь окунуть эрекцию в колодезь порока.

Семён выплеснул фонтан расплавленной магмы с исступлённой пылкостью, изливаясь внутрь вместе с расплавленным мозгом, что было опасно и неправильно, но думать было некогда.

Тело партнёрши свели пульсирующие волны сладких судорог.

Лишь когда начали приходить в себя, появилось смутное осознание происходящего, но было уже поздно.

Химические процессы разворачивались с небывалой скоростью, вновь заставив броситься в страстные объятия, соединиться сначала в поцелуе, затем методом классической стыковки в позиции «мужчина сверху».

События происходили, словно во сне. Танцы разной интенсивности и глубины перемежались страстными ласками. Из маленьких спринтов складывался настоящий стайерский забег, открывший сначала третье, позднее четвёртое дыхание.

Аромат порока заполнил весь объём комнаты, заставляя страдальцев совокупляться вновь и вновь, внося в процесс лишь пространственные и скоростные изменения.

Фантазии, разворотившие возбуждённое воображение, реализовывались немедленно, даже если в обычное время могли показаться немыслимыми.

Подобных акробатических кульбитов природа явно не предусматривала.

В ход шли все физиологические изгибы и ёмкости. Языки и руки порхали по анатомическим особенностям, проникали в глубины, взбирались на возвышенности, оставляя в качестве ориентиров интимные секреты и пахучие метки.

Осторожность была забыта за ненадобностью.

Шея и грудь женщины пестрели разноцветными засосами причудливой формы. Гениталии походили на сочный отбитый бифштекс, шкворчащий на перегретой сковородке, плюющийся брызгами.

Семёна украшали глубокие царапины на спине и ягодицах. Разбухшие до невероятных размеров интимные инструменты не в состоянии были уменьшаться в размере, а число выбросов раскалённой лавы перевалило за добрый десяток.

Утром Семён был не в состоянии идти на работу ввиду крайнего физического истощения.

Его буквально шатало.

Пришлось бежать на почту, звонить начальству, прикинуться больным и немощным.

Когда при свете дня любовники с изумлением исследовали экзотические результаты сказочного рандеву, когда осознали невозвратность случившегося, результатом стал шок. Подобным образом выглядят бесшабашные в своей храбрости рукопашники после жестоких боёв без правил.

Пришлось предпринимать срочные меры к сокрытию преступления.

Для Людочки последствия оказались фатальными. Исправить боевые ранения косметическими методами было невозможно.

Ни одно платье, даже с высоким стоячим воротом, не в состоянии было скрыть последствий страсти, вылезающих тут и там художественными акварельными потёками.

Раздувшиеся губы кричали о методике их использования, засосы по всей линии фронта – все метки гарантировано выдали бы эротический поединок.

Пришлось срочно уехать, придумав условно-правдоподобную причину.

Квартиру проветрили, бельё постирали, смазали кремом царапины Семёна. Ему пришлось взять освобождение от работы по болезни, заплатив за это знакомому участковому врачу.

Что ещё любовники могли предпринять?

Ах да… Неистовая копуляция на посошок в собачьей позиции, что показалось не особенно вкусным, ввиду более высокого роста Людочки. Сёма приподнимался на носках, но его чудо всё время выскальзывало из мокрой, раздувшейся пещеры.

Пришлось раскладывать постель.

Они не хотели наступать на те же грабли.

Не хотели… точнее, боялись разоблачения: вот-вот должна приехать жена.

И что?

Вы знаете, что такое гормоны, которые концентрированным потоком заполняют кровеносную систему, если мозг объявляет команду “старт”?

Химический приказ выполняются моментально, беспрекословно.

Новая серия излияний происходила в ускоренном темпе, но совершалась не менее бурно, чем предыдущей ночью.

Людочка стонала и извивалась. Семён уже готов был бросить всё и уехать за ней на край света.

Увы и ах… через две недели у неё должна состояться свадьба.

Она не предохранялась. Это раз. Люда не уверена теперь в правильности выбора. Это два.

И вообще… к чёрту всё, когда такая любовь!

– Давай не будем делать резких движений, – предложил Семён, – наверно не стоит портить то, что уже построено. Сделаем вид, что ничего не было, а там… как карта ляжет.

Людмила довольно долго медитировала, пока не сумела себя убедить, что любит своего Андрея. Во всяком случае, сказала это уверенно, жизнерадостно, когда принимала восставшее колом мужское «я» Семёна в предпоследний раз.

Расстались, пообещав забыть о маленькой глупости, которую совершили в совершенно бессознательном состоянии.

Зачем поминать о недоразумении, о глупости? Во всём виновата молодость.

И Регина, глупая баба.

Да она просто ненормальная, коли с лёгким сердцем оставила потенциальных любовников наедине.

О чём она думала, на что рассчитывала?

Разве можно так подставлять самых близких людей?

Людочка попросила Семёна на свадьбу не приезжать. Это уже будет слишком… провокационно.

Так он и сделал, выдумав срочную командировку.

Больше о том инциденте никогда не вспоминали, хотя и встречались с Людочкой по разным поводам, причём не однажды.

За время супружеской жизни это был единственный случай, когда физиология взяла верх над разумом.

Семён хранил верность, причём на полном серьёзе считал, что никогда в жизни не изменял. Тот единственный случай не в счёт. Это был скорее несчастный случай.

К тому же это было так давно, практически в другой жизни.

В этой Семён внезапно почувствовал слияние сна с реальностью.

Эротическое напряжение достигло предела и вот-вот грозило разразиться взрывом.

Он вскочил с постели, даже не попытался было отыскать тапочки, но побежал босиком в туалет в надежде успеть, прежде чем наступит финишный аккорд.

Эпилог случился раньше, чем он ожидал.

Пришлось опростаться в кулак, спешно вставать под душ.

Семён не хотел, чтобы Регина проснулась от резкого запаха семени, аромат которого тут же расплылся облаком по всей квартире.

То, что жена тоже не спит, он и не заметил – скомканное одеяло напоминало её распластанное тело.

Хотя супруги и прожили вместе почти тридцать лет, часть интимных секретов ими обоюдно скрывалась. В частности, постыдный способ самоудовлетворения.

С возрастом увеличивалась необходимость иметь личное сокровенное пространство, в которое вход посторонним строго воспрещён.

Возможно, потребность иметь маленькие секреты и сыграла с супругами злую шутку. В молодости они почивали на односпальной панцирной кровати, умещаясь в ней только в обнимку.

Тесно соприкасались друг с другом всегда, когда находились в постели. Засыпали и просыпались, переплетаясь телами и конечностями, впитывая запахи и интимные секреты, обмениваясь подобным образом внутренними интимными средами до степени смешения, образуя нечто единое, целое.

Со временем пришлось по настоянию жены купить широкую кровать, год назад – изготовленный по заказу “сексодром” шириной больше двух метров.

Теперь они спали на расстоянии около метра, не ощущая взаимного присутствия, не говоря уже о запахе интимного желания, вызывающего невольно ответную реакцию.

Чтобы чего-то захотеть, нужно сначала договориться, подготовиться, и только тогда…

Семейный бюрократизм порождает интимную лень, убивая помаленьку интимную гравитацию.

Что происходит? Постепенное увядание желания, точнее старость?

Для чего люди сходятся в шестьдесят, даже в семьдесят лет?

Семён мылся под горячим душем и страдал: не столько физически, сколько духовно.

Телесную разрядку он вроде бы получил, но вместо окрыления после случившейся разрядки, кажется, так называют извержение семени, внутри пустота, желание выть по-волчьи, обострённое чувство одиночества.

Неужели только оттого, что виртуальная жена, ублажавшая во сне, к нему безразлична?

Ведь она его не хотела. Ей было наплевать на нежное отношение Семёна, на желание угодить, доставить удовольствие. Прежде всего, ей, не себе.

Когда с супругами произошла эта страшная перемена? Ведь они с Региной так любили друг друга.

Ужасные в своём безразличии и жестокости слова – “это уже было…”

Что именно было?

Всё?

Выходит, что с ними уже всё-всё важное произошло, что совсем ничего нет впереди? Тогда зачем жить вместе? Разве не честнее будет отпустить супруга в свободное плавание?

Если Регина настолько постарела, что Семён ей больше не нужен, может быть, развестись, завести отношения на стороне?

Интересно, а как там живёт Людмила, ведь и их семейная жизнь календарно приближается к трём десяткам совместно прожитых лет?

Наверняка их семью обуревают те же проблемы. Жизнь ведь состоит из одних и тех же модулей. Каждому возрасту соответствуют одинаковые проблемы.

Нужно узнать. Что, если Люда живёт одна? Бросить к чёртовой матери Регинку, которой на фиг не нужен, и…

Тогда, миллион лет назад, здорово покувыркались. Такого азарта больше никогда в его интимной жизни не было: словно Виагры принял целую упаковку. Так, то была молодость. Теперь от подобного сладкого блюда можно и копыта откинуть.

И всё-таки, всё-таки…. как было бы здорово повторить ту чувственную симфонию.

Или поискать кобылку моложе себя, лет на двадцать, у которой ещё не всё было?

Дурак ты, Сёма! Про Синюю птицу размечтался. Добро пожаловать в реальность нового возраста. Всё когда-то проходит. И это непонятное состояние рано или поздно тоже закончится.

Кулак всё чаще будет твоей новой любовницей.

Обидно.

Живёшь-живёшь и вдруг бац – вторая смена…

И опять… ко всему новому привыкать.

Регина тоже не спала: страдала, кляла свой скверный характер, привычку отвечать прежде, чем подумает.

Она ведь тоже готовилась к этому дню, мечтала доставить мужу удовольствие.

Вчера была пятница – день разрешённого секса, установленный ей не так давно. Прочитала где-то, что так правильно, что воздержание удлиняет жизнь.

В субботу обычно можно как следует отоспаться, прежде чем приступить к заведённому раз и навсегда распорядку выходного дня, когда нужно сделать генеральную уборку, постирать, выгладить бельё, приготовить еду.

После такой насыщенной программы не до секса.

В остальные дни нагрузка и того больше. Нужно себя беречь. Не дети уже – шалить почём зря.

Вот когда были моложе, другое дело. Теперь возраст не дозволяет резвиться когда и сколько угодно: приходится подстраиваться под обстоятельства, диктуемые физиологическими изменениями.

Ничего не поделаешь.

Регина совсем не собиралась вчера отказывать мужу. Наоборот, думала устроить незабываемый праздник плоти. Тем более что дети приходить в этот день не собирались.

Что случилось, отчего так категорично отказала Семёну, сама не поняла: спонтанная, ничем не обоснованная реакция.

Видимо, нажал муж невзначай некую безликую кнопочку, перемкнувшую невидимые контакты в мозгу, вызвавшую ответ, которого сама не ожидала.

Что это был за тумблер, где он находится, как включается – Регина ума не приложит. Сорвалось с языка, а обратный ход дать гордость не позволила.

Теперь переживает, мучается, придумывает, как исправить положение.

Извинение не подходит, характер не позволяет.

А ведь любит она Семёна, по-прежнему испытывает неодолимую тягу, потея, горя желанием близости, обильно выделяя смазку, запускающую цепную реакцию страсти.

Вот и теперь: лежит, представляя череду ласк, ощущая их физически, рисуя художественное полотно совокупления в красках, переживая эмоции, словно происходит это всё наяву.

Регина вспомнила обстоятельства их знакомства, чувства, которые разгорались подобно пороху, первые неловкие объятия, поцелуи. С Семёном всегда было хорошо, он умел ухаживать.

Воспоминания разогрели её чувственность, ужасно хотелось разбудить мужа, сказать, что не хотела его обидеть.

Кто бы поверил. Сказать можно что угодно. Не слова важны – действия.

Регина дотронулась до его плеча. Муж что-то промямлил нечленораздельно, перевернулся на другой бок.

Стало неловко за назойливость, накрыл стыд от нескромного желания.

Сон никак не шёл. Невыносимо захотелось реальной близости.

Регина положила руку между ног, закрыла глаза, представила, как Семён целует, нежно оглаживает живот, возбуждается, ласкает губами и пальцами там, где сейчас находилась рука.

Она ненадолго провалилась в полудрёму, где вновь начиналось продолжение свидания, но как только муж пытался дотронуться до средоточия желаний, Регина просыпалась.

Возбуждение росло, она начинала ласкать тело самостоятельно, опять впадала в забытьё, пыталась смотреть с самого начала, но только доходило до главного, как сон прерывался, на том же месте.

И так несколько раз.

Заснуть по-настоящему не удалось.

Регина отправилась бодрствовать на кухню. Решила исправить положение по-своему, по-женски: начала готовить мясо по-русски с сушёными грибами в сметанном соусе.

Привычные действия отвлекли на время. Сделать великолепное блюдо, накрыть стол, пригласить мужа на праздничный завтрак, а потом…

Повод? Самый что ни на есть значимый – любовь, примирение, секс.

Да, секс. Почему нет?

Всё должно получиться замечательно.

Приготовление заняло много времени. Семён тем временем встал, сполоснулся под душем…

И снова лёг спать.

Ну и ладно. Она подождёт. Ничего страшного не случилось. Человек устал за рабочую неделю. Пусть выспится.

Регина накрыла готовое блюдо несколькими слоями тёплых одеял, чтобы не остыло, принялась готовиться к иному варианту примирения.

Чего только ни придумывала. Репетировала альтернативный метод амнистии перед зеркалом.

В конце концов, план вызрел.

Регина переоделась в прозрачный пеньюар, который не надевала много лет – повода не было. Способом реанимации интимных отношений был избран поцелуй. Чем же ещё извиняться перед любимым?

Семён недовольно открыл глаза, скривил удивлённое лицо, увидев жену в нестандартном обмундировании.

– Кажется, мы ни о чём не договаривались. У нас ведь уже всё было, сама так выразилась.

– Да-да, ты прав. Конечно, я сказала не совсем так, но… Просто вчера… вчера… да, я погорячилась, допустила бестактность. Была раздражена. Сама не понимаю отчего. Ты же знаешь, так иногда с нами, женщинами, бывает. Климакс, то-сё… хочу исправить досадную оплошность. Ты не против? Сегодня я встала пораньше, приготовила праздничный завтрак, интимный можно сказать. Поедим, выпьем вина и сделаем то, о чём ты вчера мечтал, мой милый. Сценарий свидания можешь назначить любой.

– Что ты имеешь в виду? Ах да, дошло. Извини, я очень плохо себя чувствую. Сегодня мне не до секса. Извини.

Семён с удовольствием ответил бы иначе. На самом деле он даже обрадовался… сначала.

Увы, пятьдесят лет – не двадцать. Он уже сбросил накопленную сексуальную энергию, сдулся. На большее его просто не хватит.

Ну почему всегда выходит не так, как хочется? Сама она не сумеет понять реальную причину отказа, сказать правду – немыслимо.

Придётся врать.

– Ладно, Сёмочка, просто поедим вкусненького, поговорим… о нас. Вспомним, какой непростой, но красивой и яркой была наша любовь. Ты ведь ещё любишь меня, правда?

– О чём ты говоришь, дорогая! Видно давление. Немного подташнивает. Ничего, может быть, к вечеру оклемаюсь. Есть не хочу. Сама видишь.

Регина сделала условно понимающее лицо, принесла таблетки от давления и расстроенная ушла на кухню.

Немного посидела, силясь не разреветься, что удавалось с трудом.

Слёзы побежали внезапно, сами собой.

Регина достала из холодильника бутылку водки, хлопнула большущую рюмку без закуски, размазала по щекам слёзы, которые полились рекой.

Кто знает, может, у него кто-то есть.

Семён включил телевизор, но думал о жене. О том, что одна дребедень цепляется за другую, создавая новые проблемы. Всё же решил, что обнять и поцеловать жену, мать детей и внуков, не может помешать ни давление, ни спонтанная разрядка, ни плохое самочувствие..

Увидев заплаканное лицо и водку, понял, что опоздал.

– А налей-ка и мне чуток. Не помешает. Выпьем, как бывало, поговорим…

– Пей. Кто тебе не даёт… Кто она? Я её знаю?

– Ты о чём, Региночка?

– Не притворяйся. За что, почему? Она моложе, красивее? Безотказная, нежная? Какая она! Хочу знать, имею на это право! Какой же ты подлец однако, Сёма! Я к тебе со всей душой, а ты…

– Да нет у меня никого. И не было… никогда.

– Не ври! Слышишь, не смей мне врать. Да, я такая, могу отказать, поскандалить. Но ты, ты-то мне никогда не отказывал. За дурру меня держишь, думаешь из ума выжила? Нет! Я тоже найду любовника. А развода тебе всё равно не дам. Обломаешься. Мучайся со мной до конца своих дней. А гулять от тебя буду. Назло всем.

Регина налила водку в стакан, почти треть, выпила залпом.

Ей моментально стало плохо, голова закружилась. Из недр желудка поднялась волна тошноты. Женщина заревела ещё громче, выблевала принятую отраву прямо на стол, забилась в истерике.

Семён успокаивал, как мог. Жена сопротивлялась.

Наконец, удалось отнести жену на постель, что было совсем непросто. Регина давно не тростиночка: сто сантиметров в талии, девяносто килограммов живого веса.

Несколько часов мужчина откачивал свою даму: заставлял пить тёплую сладкую воду, мазал виски нашатырём, делал массаж, целовал, обнимал, ласкал.

Понемногу Регина успокоилась, прекратила истерить, наконец, заснула.

Семён вытер пот, улёгся рядом.

Всё-таки он любит эту женщину.

– Подумаешь – не дала. Разве это проблема? Зато она хозяйка хорошая, жена, мать, бабушка.

На кой чёрт менять шило на мыло, часы на трусы? Стрый друг лучше новых двух. Приспособимся как-нибудь, все невзгоды переживём. Спи, родная. Всё было!!! Да ничего ещё толком у нас не было. А истерика, ревность – то от большой любви.

Оба-на!

Как мы с Люсей встретились, отчего решили уединиться, вспомнить сложно, да и ни к чему.

Возможно, любовь с первого взгляда. Во всяком случае, она меня не разочаровала.

Подружка скакала на мне по третьему кругу. С её слов в подобной позе она лучше чувствует, быстрее кончает.

Когда девчонке хорошо – мне ещё лучше.

Резвилась подруга как призовая кобыла на отборочных скачках, лихо подбрасывая породистый зад, то и дело меняла аллюр с галопа на рысь, то замедляясь, то ускоряя темп.

Когда в третий раз пошли за бурным оргазмом, я за неё испугался: так загнаться недолго.

Я на пределе, а ей хоть бы хны. Разошлась – не остановишь.

Глаза закрыты, лицо и шея в красных пятнах, спринтерское, но довольно ровное дыхание. Груди торчком, прыгают, словно теннисные мячики. Животик мышечными кубиками играет. Держит меня за руки, словно посредством этого джойстика управляет переживаниями. Личико сосредоточенное, внимание сконцентрировано на процессе.

Короче, я в ауте. Ещё пять секунд и отлетаю. Где меня потом искать, не представляю. Такого кайфа отродясь не ловил. Фея разврата, королева эроса!

В самый неподходящий момент – зуммер на её смартфоне. Телефон Люськин рядом лежал (привычка у неё такая – без трубки даже в туалет не ходит).

Подруга на автомате поднесла трубку к уху, а там… парень её, Федька Кувакин с которым месяца два через день то расстаётся в истерике, то снова замуж собирается.

Твердит, как ненормальная, про сумасшедшую любовь. Кстати, про сумасшествие, может и не врёт: есть что-то такое в ней. Во всяком случае, было впечатление, что подруга не совсем со мной сексом занимается: слишком старательно исполняла танец любви, не обращая на меня внимания. Медитировала, что ли.

Во всяком случае, так и не позволила мне в процессе участвовать: сама, всё сама.

Из-за этого субъекта, кажется, и оказались мы с Люсьен в койке: успокоить девчонку пытался.

А силища у этой Люськи! Свою маленькую тайну натягивала девчонка на восставший кристалл так, словно пыталась разорвать своё бесценное сокровище на части, как простыню на бинты. Даже мне временами лихо становилось от предельных скоростей и свиста в ушах.

Знакомы мы давно, лет пять, если не больше. Часто в одной компании гуляли. Несколько раз целовались: так озорничали, не всерьёз, азарта ради.

Люська ничего девчонка, прикольная. Главное без комплексов. Но принципиальная. Если кто не понравится – подкатывать без толку.

Про некоторых подружек из нашей тусовки слухи нехорошие ходили: мол, ложатся под кого ни попадя, без разбора дают. Про Люську никогда никто слова плохого не сказал. Дальше поцелуев – ни-ни.

Последнее время пропала. Никто её не встреча, но все знали, что появился вроде жених, тот самый Федька, который сейчас звонит.

Студент. Весь такой на понтах, одет как сын олигарха. Во всяком случае, ни у кого из наших таких крутых шмоток отродясь не было.

Так вот, встретил я Люську на остановке по дороге в колледж. Сидит на лавочке, разноцветную косметику по мордашке размазывает пополам с солёными потёками из покрасневших глазок. Нос опухший, вид потерянный.

Хотел было мимо пройти, опаздывал. А она, как на грех, глазки подняла и в рёв.

Тут уж не заметить вроде как неприлично. Мало ли чего в жизни случается. Я и заговорил с ней.

– Привет, Люсьен, могу чем-то помочь?

– Разве что верёвку намыленную подгонишь.

– Бред. Какая верёвка. Слёзы высушить и на обложку журнала. Жизнь только начинается.

– Это не про меня. Федька разлюбил, женишок разлюбезный. Ночью расстались.

– С ночи так и сидишь? Замёрзла, небось. Пойдём ко мне, хоть чаем напою. Или тачку вызвать?

– Лучше к тебе. Я же три дня дома не ночевала. Мамаша увидит в таком виде – убьёт.

– Наоборот, обрадуется, что нашлась. Как пить дать с ума сходит.

– Это я схожу. У неё нервы крепкие. Можно я у тебя посплю, успокоюсь?

– Без проблем. Предки на неделю к бабушке подались, картошку копать. Можешь пока пожить. Предупредила бы всё же родителей.

– Подумаю. И ведь не звонит, паразит! Сказал, что таких тупых баб, как я, замуж не берут. Что я ему сделала? Ни в чём не отказывала. Девственность – пожалуйста. На блюдечке с голубой каёмочкой. Знаешь, как больно было. Жениться обещал, гадёныш. Собирались завтра заявление подавать. Ночь вместе провели, а утром как с цепи сорвался. Не нужна ты мне и всё. А я его люблю. И не верю нисколечко, что не любит. Не понимаю, какая муха его укусила. Не отдам его, никому не отдам!

Отвёз я её домой. Уговаривал, успокаивал, по волосам гладил, в постель уложил.

Отправил сначала под горячий душ греться, постелил свежее бельё. Кофейку сварганил.

Очень хотел помочь.

Женской одежды, естественно, у меня нет. Дал ей рубашку со своего плеча, размера на два больше, чем нужно.

На Люське этот прикид смотрелся предельно сексуально, но ситуация не способствовала романтическим действиям, о чём я сильно сожалел. Мне бы такую деваху, подумал.

Не судьба, однако. Мне всегда по остаточному принципу достаётся.

Пила она кофе, пила и опять в истерику. На пустом месте завелась. Только что улыбалась и вдруг бац – колотится.

Какие тараканы у девчонки в голове?

Сестрёнка у моего друга, когда её бойфренд бросил, уксусную эссенцию выпила, почти стакан. Так она теперь инвалид, а у того придурка – аншлаг: девчонки на него буквально вешаются.

Стоило оно того?

Люська икает, всем телом дрыгается. Прижал я её к себе, отвёл в постель. Накрыл одеялом. Бельё душистое, свежее. Насилу успокоил.

Вздохнула, закрыла глаза и на шею мне бросилась – только ты меня понимаешь!

Прилипла – не оторвёшь.

У меня сердечко заколошматило, дыхание перехватило. Девчонка полуголая, абсолютно никакая, в полной прострации и где – в моих руках. Губы протяни… и целуй, где хочешь.

Не, нельзя. Она же без пяти минут невеста.

Накуролесил жених, сболтнул чего ни попадя. Мало ли что у них на самом деле было. Понятно, что Люська всего не скажет.

Попытался оторваться от её тугого торса, чтобы не поплыть всерьёз.

Я-то что, у меня мозги есть, а у горячего сюрприза в штанах соображения ни на грош: вибрирует и нашёптывает, – забирай сектор приз, он по праву твой.

Признаюсь – не кремень я, но до чужого добра не жаден.

Уложил девчонку, окна зашторил, открыл форточку.

– Спокойного сна, – говорю, – утро вечера мудренее. Одумается твой сопливый дружок. Вот увидишь.

И тихонечко, на цыпочках, пытаюсь уйти, чтобы дать бедняжке подумать, в себе разобраться.

– Не уходи. Ну, пожалуйста. Мне так плохо, просто умереть хочется.

– Ладно-ладно. Я с краешка посижу. Поспи.

– Обними, согрей, – говорит, – что-то меня колотит.

Разделся я (не в одежде же на чистое), под другое одеяло нырнул, а её прижал. У самого трясун: кровь бурлит, мозги плавятся.

Надо же таким дураком быть. Нечего было играть в поддавки. Нормальный мужик давно бы принял на баланс щедрый подарок.

Это ведь что голодному перед куском хлеба сидеть, но уговаривать себя, что чужой ломоть есть неприлично.

Почему нельзя-то, что не так?

Жених? Да шёл бы он… лесом, ухарь недоделанный. Не я, он Люську обидел.

А лежит она со мной. И флюиды, заставляющие двигаться навстречу источнику возбуждения, посылает в мой чувствительный мозг.

У меня ведь нюх как у породистой собаки. Обоняю весь этот дразнящий букет, словно фитиль, поджигающий похоть.

Почему именно мне выпала незавидная доля – играть вприглядку с таким соблазном?

– Обними меня, –  говорит, – а то опять разревусь.

Почему она так со мной, неужели не понимает, как сложно сдерживать природные инстинкты, особенно этот – основной?

– Люсь, а Люсь… я ведь мужик, хоть и мальчик. Хочешь из меня кастрата или импотента сделать? Я, пожалуй, пойду от греха подальше, а? Терпежа нет. Ну, какое мне дело до ваших семейных разборок? Я ведь не маленький, едва сдерживаюсь.

– Обними, пожалуйста, успокой. Замёрзла совсем. Чувствуешь, как дрожу?

Как не чуять, когда гормоны зашкаливают. Самого колбасит. Тестостерон, между прочим, заставляет эректильную функцию не просто проснуться, принуждает к активному действию, отключает голову, наделённую серым веществом в пользу альтернативного органа, отличающего мальчика от девочки.

Физиология не стала дремать: собрала в кучу все “хочу” и бросила в бой.

Дотронулся я до Люськи, на отвались, думал, что без задней мысли, но нечаянно нащупал грудь: упругую, прохладную, тугую.

Это было нечто. Из меня чуть дух вон не вышел, настолько это было романтично. Представьте себе ладонь размером с эту самую грудь, или грудь, аккурат с ладонь величиной…

Впрочем, теперь не важно.

Прижалась Люська этим волшебным приспособлением ко мне, пуще прежнего задрожала.

Обнял её. Слышу – в каждой клеточке по сердцу.

Лежим, прижавшись, дрожим, зубами клацаем.

Всё, хана, думаю, пропал ты, парень. Это же вроде как подстава.

Нижний мозг сигналит в порт – штормить начинает, пора судно в гавань загонять.

В голове звон, кровь по венам с шелестящим шумом проскальзывает. Мачта сама собой поднимается.

Во рту сухо, зато в штанах приливное движение.

Люська припала к моим губам, присосалась.

Сладенькая. Сил нет. Мышцы мои окаменели, подчиняясь одной-единственной цели – войти немедленно, пока шторм не начался, в порт приписки.

Все действия возбуждённого чувственной стихией тела сосредоточены на завоевании скользкой, открывающейся для стыковки гаванью, которая, в свою очередь, отключило соображение не только у меня, но и у разволновавшейся не в меру Люськи.

Девочка тоже поплыла. Взобралась на волну невменяемого желания, подгоняемую сексуальным расстройством, вызванным неожиданной ссорой с любимым и мечется, пытаясь удержаться на гребне.

Если бы она понимала, что делает, на что толкает.

– Давай, – говорит, – отомстим этому чурбану бездушному.

Уговаривать меня не пришлось. Если женщина просит…

Теплоход я с первой попытки без лоцмана загнал, да так удачно, что хватило трёх манёвров, чтобы разгрузиться…

В кулак. Испугался я поначалу: как бы чего не вышло.

Для серьёзных отношений пока не созрел.

Я ведь не напрашивался. Само собой это недоразумение материализовалось в реальные действия. Люська, мать её ети, спровоцировала. Хотя, баба – она и есть баба. Что с неё возьмёшь. Природа намеренно таким образом всё устроила, чтобы надёжно обездвижить жертву в момент схода девственного судна со стапеля, чтобы она в кому впала. Сперматозоиду нужно время, чтобы найти в полной темноте возлюбленную свою клеточку, уговорить сдаться и получить прописку.

Я не дремал, предотвратил неминуемое крушение. На кой чёрт мне девчонка с брюхом.

Однако дальше события развивались по не зависящему от меня сценарию.

Ей, видать, процесс слияния, усиленный нервной дрожью, понравился. Наверное, даже слишком.

После второго тайма я тоже во вкус вошёл. Мне даже понравилось, что самому ничего делать не нужно, лежи – балдей.

Ворота узкие. Судно входит со скрипом. Самое то, что нужно.

Мы уже вроде как родные. Ни грамма не стесняемся: обдуманно тренируем сноровку. В браке этот навык может пригодиться.

Прыгает она классно, выкладывается на всю катушку. Сиськами трясёт – аж сердце замирает. Такого блаженства прежде никогда не испытывал.

Тысяча и одна ночь. Чем дальше, тем интереснее…

И тут этот треклятый звонок: как плевок в душу.

Нашёл женишок, когда вспомнить о прошлогоднем снеге.

Я его невесту вроде как приватизировал. Моя теперь добыча. Глотку перегрызу за такой приз.

– Что-что, замуж, – испуганно взвыла Люська, – любишь, жить без меня не можешь? А вчера мог. Федька, негодяй, ты в своём уме? Я же… в командировке я. Завтра встретимся – поговорим, обсудим.

В этот момент ходовую турбину у меня распёрло и затрясло.

Растерялся я на волне негодования: как же так, Люська со мной, а договаривается с каким-то Федькой в самый ответственный момент

Выброс якоря и последующее волнение стихии получилось убойным. Такое раз в жизни бывает.

Люська напряглась, почувствовав взрывной оргазм, и заорала прямо в трубку, – а-а-а, твою ма-а-ать… ну ты и придурок!

Не знаю, что этот Федька Люське втирал, но она с достоинством принцессы крови ответила, – нашёл время отношения выяснять. Я из-за тебя порезалась, – а сама кончает очередями, с дикими спазмами и дальше орёт, вцепившись левой рукой в мои волосы, словно оторвать решила.

Надо же такую выдержку иметь, чтобы в критической ситуации найти, что сказать.

Отдаю должное, преклоняю голову. Даже я бы поверил в её искренность.

Скинул Люську с себя, смотрю на неё, как Ленин на буржуазию.

Это же выдумать нужно: на агрегате верхом сидит и замуж за кого-то другого выходит.

Долго не думая, отвечает она трубке, – согласна я, любимый, согласна, – сама левой рукой добывает из священных недр тёплый коктейль из живой органики.

Я, выходит, совсем не у дел, таблетка от депрессии – не более того.

Между тем Люська отбросив с раздражением телефон в неизвестном направлении

цепляется мне в лицо обеими руками.

Еле оторвал, заразу. Сама виновата, а на мне отыгрывается.

Не знаю, кто из нас двоих, я или Федька, больший лопух, но мне как мужчине тоже обидно: зря успокаивал. За свою доброту ещё и по мусалам получил.

Оригинальнее ответа на предложение руки и сердца я в жизни не слышал. И не видел.

Кричу Люське злорадно, – поздравляю с помолвкой! Ну ты и… фрутелла, ягода малина, блин! Чур, я свидетелем на свадьбе буду.

Прикалываться я люблю.

За что меня Люська пнула ногой, по которой стекали отвергнутые организмом сперматозоиды – я не понял.

– Рожать, – спрашиваю, – будем или аборт сделаем? Могла при желании соскочить.

Она в рёв.

Пришлось опять успокаивать.

Сами понимаете как.

Теперь мы не стеснялись. Семь бед – один ответ. Получился вроде как девичник перед замужеством.

Мамочки, такой агрессивной девчонки у меня ни до, ни после не было: буквально до донышка высосала физиологические возможности вместе с мозгом, который плавал на простыне липкой лужицей.

Что же она вытворяла, как злилась.

Подробности я опущу, а вот ощущения: как в последний раз. И не я её, куда там, она меня.

Под конец было желание от такой назойливости спрятаться, да куда там. Наверное, от радости старалась.

Даже проводить Люську у меня сил не хватило.

Едва инвалидом меня не сделала. Зато спал целые сутки как убитый.

На свадьбе я был шафером.

Люська мне в качестве отступного такую свидетельницу подогнала – закачаешься.

А ревновала… страсть.

Ну, нафига замуж-то выскочила?

Виртуальность

– Витька, супостат, оторвись на минутку! Ау! Это я, твоя любимая жена. Смотри, милый, я себе колокольчик купила. Привяжу к нему шнурочек атласный, повешу на свою стройную шейку. Буду, как корова Зорька ходить по квартире и бренчать, чтобы ты знал, что я ещё здесь, что живая. Витя… ау… ку-ку… это я, твоя любимая. Посмотри направо. Направо, говорю, взгляни, ирод! Ненаглядная жена твоя Ларочка полчаса вокруг круги нарезает. Заметь, дорогой, в наряде первобытной Евы танцую. Может, мне шест смонтировать для стриптиза, курсы танцовщиц окончить?

– Не кипешуй, отвали. Я уже на пятый уровень перешёл. Посмотри, сколько оружия набрал. Остынь пока. Иди, помойся. Я сейчас, только доиграю.

– А если у меня всё внутри горит, тогда как? Смотри сюда, паразит. Да повернись же, наконец! Видишь, это мой паспорт. В нём штампик стоит, свидетельство, что у меня, Ларисы Васильевны Кораблёвой, в супружестве Таратыкиной, зарегистрирован брак с гражданином, сюда смотри, паршивец. С гражданином Таратыкиным Виктором Петровичем. Представляешь, на какие я жертвы пошла, замуж за тебя выскочив? У меня фамилия был – песня, а теперь? Как корабль назовут, так он и поплывёт. Говорили же подружки, предупреждали. Любовь, блин! В паспорт смотри. Это случайно не ты? Неужели я квартиру перепутала? Да нет же, вот документ, а в нём прописка. Фотография, опять же… твоя. Точно твоя. Похож! Чертовски похож. Одно лицо. Кстати, у нас двое детей, ты в курсе. Не забыл ещё, откуда они прилетели? Да-да, именно оттуда, с твоим, между прочим, участием.

– Отвали, сказал, не отвлекай, подобьют к чертям собачьим… целая ночь насмарку. И что, всё с начала начинать? Ну, бабы, мать вашу растак! Вечно тебе чего-нибудь приспичит, родная. Чего нужно-то?

– Уже ничего. Ой, хорошо-то как, не жизнь – малина. Да, да! Так. Ещё немножко. Сейчас кончу. Ну, же! Ладно, сама справилась. Играй дальше.

– Это как?

– Ручками, Витенька, ручками. Вперёд, назад. Вверх, вниз… а то забыл, милый? Аэробика называется. Для хорошего самочувствия. Эмоциональное напряжение требует разрядки, чтобы организм не перегрелся от недот… не отвлекайся, подобьют. Пойду к Ленке, расслаблюсь. Пивка попьём, развеемся. Может, снимем кого. А то сама да сама. Мужика страсть как хочется. Настоящего,не виртуального. Чтобы как танк, но без джойстика, вживую. Цифрового тебе счастья, Витенька. Я испарилась. Ужин не забудь приготовить. Маришку из садика забери. Уроки с Серёжкой приготовь. Приберись. Я поздно приду. Уставшая буду, а завтра на работу. Всё, исчезаю.

– Ленка, дура, отстань, сказал, потом расскажешь, чего там у тебя испарилось.

– Потом так потом. Не настаиваю. Свято место пусто не бывает. Не перевелись ещё на Руси богатыри.

Непреодолимое препятствие

Смотреть своё кино – про жизнь и смерть,

не суетясь, не отключая звук.

Смотреть, и не бояться досмотреть,

и глаз не опускать. Тем паче – рук.

Ника Невыразимова

«Утомлённое солнце нежно с морем прощалось. В этот час ты призналась, что нет любви».

Мелодии из чьих-то комнат в приморской базе отдыха, где маленькие уютные домики скрыты в лесном массиве на горе в сотне метров от берега, следуют одна за другой, продлевая уставшее за день южное настроение.

Солнце уже село, посылая на землю лишь свои эмоции посредством переливчатого цветового шоу, озаряющего западную часть неба.

Стих гомон птиц в шелестящих листьями раскидистых кронах деревьев. Дневные звуки и запахи плавно сменились вечерними, звонкими, усиленными тишиной и прохладой, отдавая предпочтение сверчкам и цикадам, выводящим свои любовные трели у самой земли, наполняя пространство вокруг упоительными ароматами, которые знойным днём растворяются в пряном коктейле под палящими лучами светила.

Весь день мы с внуками пробыли на море, устали. На скорую руку соорудили ужин без особых изысков.

Дети накормлены, играют, благо ребятни здесь вдоволь, от мала до велика. Наши соседи – довольно молодая пара, во всяком случае, вдвое младше нас с женой. Пришло время расслабиться под рюмку водки или бокал с вином, у кого какое предпочтение.

Как обычно, такие мимолётные знакомства располагают к откровенности.

Мы рассказали соседям несколько историй из своей жизни с пряным эротическим подтекстом и немалой долей иронии. К нашим годам таких повествований накапливается немало.

Обычная беседа, обмен ничего в принципе не значащей для собеседников информацией, чтобы поддержать лирическое настроение, навеянное морем и приятным отдыхом.

Видно, наши соседи, несмотря на молодость, успели накопить свой багаж занимательных и интимных историй, которыми не прочь поделиться: некоторые события бывает очень нужно проговорить вслух с оттенком юмора, чтобы избавиться от их негативного влияния.

С людьми, общение с которыми ограничится лишь несколькими днями, тем более относящимися к событиям собственной жизни иронично, это легко и просто. Откровенность за откровенность…

Мужчина рассказывал, девушка перебивала и уточняла. Однако, несмотря на то, что история оказалась чрезмерно интимной, они рассказали её до конца, преданно и нежно заглядывая друг другу в глаза.

Начали повествование с того, что рассказчика накрыло странное душевное и физическое состояние, объяснить которое в ту пору он не умел.

Это был удивительный возраст, когда все подростки – неистребимые романтики, когда появляется неодолимая потребность любить, когда в любой девчонке с косичками и намёком на талию мерещится возлюбленная.

Колька не был исключением: знакомился, сходил с ума от томного голоса, от пристального взгляда, от разрешения проводить и многого другого.

Был и иной опыт: первый поцелуй, долгие объятия, вечер у костра вдвоём.

Все мальчишки бредили любовью. Колька тоже, хотя ничего толком не понимал, да и чувствовал не особенно ярко.

Друзья попросту сходилили с ума, рассуждали со знанием дела о посетившей их волшебности переживаний, о серьёзных чувствах, большой любви.

Колька даже малюсенькой пока не познал.

Целовался – да, скорее из любопытства, чтобы не казаться белой вороной.

Как-то однокласснице, Кате Пуховой, Николай уши облизывал и шею: дружки научили, говорили, что у девчонок от такой процедуры крышу сносит.

Подружка дрожала, мурашками покрылась, но не сдвинулась с места, словно заколдованная, с закрытыми глазами.

Ощущение, словно трогаешь языком заряженную батарейку, от которой кислит и пощипывает во рту.

Потом спросил, что она чувствовала. Сказала, что щекотно было, а сама глаза в сторону отводит и прижимается, как довольный котёнок, когда его гладят.

Воспоминания о том эксперименте долго преследовали Кольку, вызывая отчего-то прилив крови.

Танцевать в полутьме тоже понравилось, особенно если прижаться к партнёрше теснее, чтобы чувствовать, как у неё живот напрягается, а руками по спине гладить, опуская “нечаянно” ладонь ниже спины, на сладкие девичьи бёдра.

Такие эксперименты считались откровенной эротикой. О подобных “подвигах” парни потом рассказывали, вставляя весьма взрослый подтекст.

Врали, конечно.

Но такого, как с Леночкой прежде не испытывал.

Взяв за руку и задохнулся.

До этого случая не ведал, где сердце находится: стучит себе и стучит где-то в глубине, а тут как с ума сошло – в каждой клеточке барабанной дробью грохочет.

Лицо огнём горит, жаром влажным пробивает, ноги трясутся, словно боится чего. И что интересно, язык отнимается. Мысли крутятся, но, ни одной поймать и додумать невозможно, тем более высказать.

Заметил вдруг, что глаза у Леночкм добрые, доверчивые, что светится девчонка изнутри и на сияние это наглядеться невозможно.

Кожа у неё нежная, ручки кукольные.

Что, если поцеловать?

Как потом в глаза глядеть?

Леночка смутилась, губу прикусила, туфелькой асфальт ковыряет.

Колька вцепился в её ладошку, застыл в растерянности.

В кино пригласить – денег нет. Прогуляться по набережной предложить?

Еле выбрался Колька из ступора. Потащил подружку на скамейку.

С дороги заветное место кустами было закрыто. Можно спокойно поговорить. Только о чём? Про куклы, что ли?

Не до разговоров что-то. Зарыться бы сейчас носом в шелковистые волосы, вдохнуть девичий волшебный аромат.

Как же хочется дотронуться, а боязно.

Сели. Колька пот о штаны вытер, ближе придвинулся. Леночка на своей волне: голову на его плечо положила, закрыла глаза.

Так хорошо стало. А в голове туман.

Собрал Колька волю в кулак – чмок девочку в щёчку.

Ленка пятнами покрылась, руки на коленки сложила, нахохлилась, словно произошло нечто из ряда вон выходящее.

В горле комок, изнутри жар. Думал – накрылось свидание. Ан, нет, пронесло.

От подружки абрикосом пахло и ещё чем-то до невозможности вкусным, даже родным. Губы… яркие, влекущие.

– Пусть хоть убъёт, – подумал мальчишка, – всё равно поцелую.

Леночка глаза закрыла, реснички дрожат, губы… такие… податливые. И сладкие, просто медовые.

Так и сидели: обнимались, дышали сквозь поцелуи, длившиеся до самой темноты.

Разговаривать было некогда и не о чем. Понимали друг друга без слов.

Отдышались, побежали вприпрыжку к её дому, держались за руки.

Время позднее, родители волноваться станут.

Обнялись на прощание, вовсе не имея желания расставаться.

Девочка скрылась в подъезде, так и не сказав ни слова.

Школьные годы пролетели незаметно. Как упавший с дерева созревший плод, события рассыпались на фрагменты. Хорошие и яркие деньки перемежались неудачными и шальными событиями, солнечное настроение – апатией.

Всё менялось, преображая ребят и мир вокруг. Только светлые отношения Коли и Леночки оставались неизменными.

Друзья выкраивали каждую свободную минуту, чтобы уединиться, сливались в продолжительном поцелуе, чувствуя себя одним целым.

Им доставляло наслаждение обмениваться информацией посредством этого бесхитростного, но увлекательного акта, бродить часами по пустынным окраинам посёлка и в лесу, бесцельно, порой, не произнося ни слова. Только бы вместе, рядом.

Было и большее: нетерпеливые руки парня сами собой тянулись к скрытой под одеждой подруги загадке.

Иногда она позволяла щедрее обычного, раздеваясь до пояса, разрешая созерцать и трогать, но не более того.

На секретные области распространялось табу. Причина и временные рамки запрета никогда не уточнялись.

Коля не настаивал. В конце концов, они ведь только друзья. Придёт время, когда Леночка сама захочет познать большее.

Вон, какая она жадная на поцелуи. Иногда часами не отпускает. Да и на прикосновения реагирует эмоционально, порой даже стонет, а ведь он лишь ласкает её губами и руками. Значит, от удовольствия.

Правда, для мальчишки такие эксперименты очень болезненны. Низ живота наполняется кровью, восстаёт затвердевшая плоть, требуя продолжения и разрядки, которые под запретом.

Потом это болезненное состояние долго не отпускает, пока не удаётся уладить конфликт при помощи известных каждому мальчишке манипуляций.

Друзья меж тем хвастались друг перед другом победами, рассказывая противоречиво, но реакцию у слушателя вызывая однозначную.

Повестка в армию не стала неожиданностью, хотя принесла немало новых переживаний. Не привыкли ребята расставаться, тем более на такой длительный срок.

Неделя слёз, несбывшаяся надежда наконец-то получить от Леночки окончательное и бесповоротное свидетельство её любви.

Увы… Она была достаточно холодна к механическому проявлению чувств, ограничиваясь эмоциями и переживаниями, не понимая до конца, отчего не дозволить любимому накануне драматической даты то, чего ему так хочется.

Два года, наполненные ежедневными письмами, тянулись, казалось, десятилетие.

Ребята описывали каждую минуту жизни врозь.

Леночка преуспела в эпистолярном жанре. Если поначалу её послания умещались на половине страницы, то позднее для описания чувств, страданий и желанного будущего отношений порой не хватало страниц в тетрадке. Отправлять послания приходилось в нескольких пронумерованных конвертах.

У Леночки было достаточно времени для романтического взращивания чувств. Она нередко просыпалась среди ночи, доставала из-под подушки очередной томик стихов о любви, где вместо закладок лежали фотографии любимого и подаренные им цветы.

Девочка представляя будущую встречу с Николаем, жизнь, наполненную фейерверком страстей, букетами разноцветного счастья, такого близкого, нужного, желанного, что сердце порой замирало, забывая основные обязанности.

Дождалась, ни на мгновение не поддалась соблазнам.

Встреча была волшебной сказкой. Со стороны, конечно, события выглядели иначе.

Они сливались в объятиях, питались прикосновениями, не замечая реального времени.

Без того было хорошо. Разомкнуть объятия удалось лишь через пару недель, когда, не посоветовавшись с родителями, подали заявление.

Приготовления не заняли много времени. Свадьба была скромной.

Молодожёнам сняли квартирку, предоставив возможность взрослеть самостоятельно.

Молодые никак не могли дождаться желанной минуты, когда станут супругами, чтобы вполне по-взрослому слиться в экстазе, зачать детишек, начать строить настоящее семейное счастье.

Ожидания были безмерны и радостны.

Реальность оказалась иной.

Первую брачную ночь Коля до самого утра успокаивал Леночку, погрузившуюся в пучину неподдельного ужаса, лишь только попытался дотронуться до её сокровища, исторгавшего из своего чрева кипящие соки.

Девушка сигнализировала о готовности впустить новоиспечённого мужа в средоточие невинности, выдавая желание неведомым доселе запахом желания.

Девочка всерьёз хотела сближения, много раз представляла в воображении детали, мечтала о настоящем взрослении.

Леночка с готовностью, довольно уверенно разделась, правда, попросила выключить свет.

Ласки выше пояса были ей знакомы, вызывали приятные эмоции, которые вдруг утонули в беспричинном паническом страхе, стоило мужу предпринять попытку дотронуться до интимной тайны.

Истерика, посетившая Леночку, была страшной.

Она задыхалась как астматик при наступлении кризиса, сотрясаясь прерывистыми рыданиями, сжалась в комок, забилась в угол супружеской ложи, приготовленной к торжественной минуте первого невинного совокупления, которому не дано было состояться, и дрожала.

Коля оказался терпеливым и стойким, осаждая неприступную крепость долгие месяцы.

Каждый раз, когда Леночка настраивалась исполнить первый супружеский долг, все усилия мужа сводились к паническому завершению, лишь только его рука оказывалась в зоне таинственного треугольника.

Каждый раз приходилось начинать сначала.

Юноша был в отчаянии.

В остальном, что касалось быта, досуга, профессиональной деятельности, отношений с друзьями, всё было прекрасно.

Родители вполне достойно подготовила дочь к серьёзному супружеству.

Леночка готовила, мыла, прибиралась, стирала. Всё делала тщательно, щепетильно выполняя супружеские обязанности так любовно, словно оправдывалась перед мужем, пытаясь искупить причиняющий столько проблем недостаток.

Супруги, как и прежде, сливались в экстазе поцелуев и ласк, но мужу эти игры доставляли немыслимые физические страдания (так устроены мужчины), которые Николай гасил, уединившись в ванной, сливая туда животворящие соки, чтобы восстановить кровообращение в простате.

Супруги перечитали всю литературу на волнующую тему. Леночка ходила к сексопатологу, который предложил прийти на приём вместе с мужем.

Она наотрез отказалась, сама не зная отчего. Тогда врач посоветовал собраться психологически или напиться до беспамятства, чтобы первый контакт, процесс дефлорации, состоялся без осложнений.

Леночка долго сопротивлялась, но послушалась доктора: выпила для храбрости, дав себе и мужу обещание выдержать процедуру лишения девственности. В конце концов, она очень хочет стать полноценной женой и мамой. Она ведь понятия не имеет о причинах неосознанных страхов.

Коля долго и терпеливо добирался до центра сладострастия, перецеловал всё что можно.

Леночка лежала как мумия, стиснув кулачки и губы, вытянув и судорожно сжав напряжённые ноги, с плотно закрытыми глазами, словно ожидала как минимум неминуемой гибели.

Николай тщетно пытался раздвинуть окаменевшие бёдра, чтобы добраться до источника страсти, но мужской силы оказалось недостаточно, чтобы проникнуть в грот сладострастия.

В конце концов, муж излился на Леночкин живот, что вновь привело к неожиданным последствиям: Леночка дотронулась до мужского секрета с чувством невыносимой брезгливости. На искажённом гримасой неприязни лице отразился букет драматических эмоций, преодолеть которые она не сумела.

Жена вскочила с кровати, закрылась в ванной и пробыла почти до утра.

Коля несколько раз порывался взломать дверь, однако чувствительная интуиция не позволила совершить этот шаг.

Утром Леночка вышла из ванной с опухшими глазами, пряча взор.

Николай пробовал приблизиться, чтобы обнять, успокоить, но супруга с отвращением оттолкнула его руки, после чего улеглась одетой в постель и отвернулась к стенке.

Попытки Николая выяснить отношения нарывались на выставленный против него заслон.

Юноша страдал, не имея представления, как переломить ситуацию.

Ему приходилось вести двойную жизнь, показывая окружающим, что счастлив с молодой женой.

Впрочем, так оно и было. Любовь ведь не может испариться лишь оттого, что тебе вовремя не дали конфетку. Что, если ты её ещё не заслужил?

Николай искал выход, не переходя границ дозволенной близости.

Он намеренно раздевался при Леночке донага, демонстрируя развитое, довольно привлекательное мускулистое тело, иногда просил втереть мазь, сделать массаж.

От прикосновений жены возникала стойкая эрекция, которая страшила и одновременно привлекала жену.

Юноша не торопил, позволяя любопытству проявиться в полной мере, и перелом наступил. Леночке захотелось сначала прикоснуться, позже ощутить восставшее чудо в себе.

Всё случилось среди белого дня, практически без участия супруга. Он был лишь активным статистом, лёжал на спине с закрытыми глазами, чтобы не вспугнуть решившуюся на сближение жену, даже дышал через раз.

Желание переполняло, было слишком велико, чтобы попытаться экономить секунды блаженства. Разрядился моментально, почувствовав влажную тесноту, жадно охватившую его воспалённую плоть.

Николай был счастлив. Леночка плакала, но это уже не были слёзы отчаяния и ужаса.

Она справилась со своими неоправданными, порождёнными нелепыми предрассудками, а возможно неосознанными детскими страхами проблемами.

Мы ведь не всегда помним, что происходило с нами в раннем возрасте.

Кто знает, кто знает…

– Через семь недель я поняла, у нас будет ребёнок. Теперь детишек трое. Мы прожили вместе десять лет, по-прежнему счастливы. Мне так повезло, что полюбила самого терпеливого мужчину на свете. Люди бросают друг друга, расстаются, часто из-за нелепостей и мелочей. На наших глазах происходило столько семейных трагедий…

Они действительно выглядели счастливыми. Это читалось по выражению лиц, доброжелательным жестам, готовности угадать настроение и желания партнёра.

Рассказано всё было без тени стеснения, как пережитое и отправленное в папку с историческим содержимым.

Боль навсегда отступила, оставив лишь фотографический отпечаток произошедшего события.

– А помнишь?

– Да ну тебя!

Утолённая жажда

Очередной, третий по счёту за полгода медовый месяц, был отмечен особенно чувственными наслаждениями. Аппетит на пикантные игры рос в геометрической прогрессии вместе с опытом отправления медитативных практик.

Молодожёны – существа не из нашей солнечной системы. Некоторые живут в мире иллюзий и грёз годами.

Ничто не могло стереть с неба над нами радуги.

Нас с женой объединяли не только эмоции. Нечто третье, весьма чувствительное для Лизы, давало нам повод для восторгов, незримо меняя рисунок нашей жизни.

Плод любви не давал соскучиться: эмбрион властно перестраивал мамин организм под свои бесконечно растущие потребности.

Ненасытная любовь затягивала нас в эротические и социальные игры, которым не было числа.

День-ночь – нам всё едино. Только я и она, она и я.

И пусть весь Мир подождёт.

Окружающее было к нам предельно толерантно, страстей наших попросту не замечало.

Для жизни частный случай незрим, неинтересен, поскольку является малой клеточкой большого замысла

Много ли человеку надо? От богатства настоящего счастья не случается. Только от безумства отрастают крепкие корни, от страсти обоюдной.

Несмотря на пламенные чувства, мы тоже скандалили, порой уставали от слишком тесного общения. Тогда хотелось в тишине одному побыть. Но почти сразу понимаешь, что вместе тесно, а порознь невозможно.

На то она и половинка, что нет без неё целого, есть только боль да одиночество, а этого добра в жизни и так довольно. Зачем же их взращивать? Мирились быстро. Чаще уступал я. Не потому, что не прав. Первый шаг к компромиссу легче сделать более сильному в паре, а я мужчина всё-таки и немного старше Лизы.

Лето пролетело незаметно. На днях свадьба. К ней всё готово. Родители приехали, братья. Мне неделю отпуска дали.

Лиза за это время здорово изменилась: животик, конечно, совсем незаметен, даже платье для беременных не пришлось шить, но позвоночник стал похож на изгиб гусиной шеи: попа отклячилась назад, живот подался вперед. На лице веснушек прибавилось, потешных, чувственных. Так и хочется каждую в отдельности перецеловать.

Зато её тошнить перестало. Но появились капризы: хочу то, хочу это, а добудешь – фи, не хочу. Говорят, это нормально в интересном положении. Ну, не знаю. Может, просто издевается?

Свадьбу сыграли традиционно, со всеми местными обычаями.

Моих гостей было человек семь, я ведь пришлый, нездешний. Остальные гости со стороны невесты.

Приглашённые веселились, я невыносимо устал. Свадьба – это для невесты. Ей хочется в белом, чтобы фата с кружевами, подарки, букеты, танцы. Для неё и старался, как мог. Хотя какая фата, если пузо на нос лезет?

После свадьбы сенокос подоспел. Лиза всю плешь проела, мол, помогать родителям надо.

Надо так надо. Взял отпуск и поехали. Лиза отгулы взяла.

На сенокосе я и раньше бывал, сгребал, скирдовал, а здесь пришлось косой махать. Потихоньку и эту науку освоил. Часто с ночёвкой на покосе оставались – траву лучше по росе валить нужно, с раннего утра, а днём вздремнуть можно прямо в прокосе. Или под деревцем, на одеяле.

Погода стояла чудесная. Духмяный запах свежескошенной травы и подсыхающего разнотравья душу наизнанку выворачивал. Кругом цветы: направо полевые, налево лесные. Ягоды наливаются, птицы поют, кузнечики стрекочут…

Вечерами сверчки горели синим холодным пламенем, как звёзды, а созвездий на небе не сосчитать. Тишина, тепло: вёдро. Благодать. Давно так не отдыхал.

Ха, отдыхал! Какой там отдых: с четырёх утра косим, потом завтракаем, после сгребаем в кучи, носим стожки на жердях к скирдам, укладываем, утаптываем…

Ноги отваливаются, руки совсем ничего не чувствуют. Но всё одно отдых. Отпуск, мать его ети…

Неужели теперь каждый год так развлекаться будем?

Да если и так. Зато жена рядышком, скоро сын родится.

Хотя, кто сказал, что сын. Последнее время мне больше дочку хочется: умницу, красавицу.

Закрою глаза и вижу: махонькая, в жёлтом расклешённом платьишке, лёгком-лёгком. На руках кроху держу, она мне ручкой куда-то вдаль показывает. И Лиза, жена нас обнимает…

Много раз посещало меня такое видение. Именно девочка, исключительно в жёлтом платье, лет трёх. Маленькую, только родившуюся, совсем никак представить не получалось.

Всё хорошо на покосе: природа, молока парного вдоволь, простокваша, овощи с грядки, мясо на углях…

Тёща блины да пироги каждый день на стол мечет. Обедать без ста граммов не садимся. Вода, воздух, солнце…

Вот только с Лизой мы теперь… улыбаемся да переглядываемся.

Домишко у тёщи мизерный – уединиться негде. На покосе и вовсе каждую секунду под присмотром. Я уже начало своё мужское как мочало разве что не в узел завязываю, а жёнушка ходит как ни в чём не бывало, будто так и надо.

Я ей знаками и по-всякому намекаю – молчит, только ухмыляется да животик аппетитно оглаживает.

И чего делать? Всё, думаю, надо спасать положение, хоть даже самообслуживанием, сил больше моих нет.

Но, видно, женщины и вправду всё чувствуют: когда стало совсем невмоготу, Лизавета подмигнула.

Мы в тот день в доме ночевали.

Ручкой зовёт, направляясь в сени.

Меня затрясло, до чего же прислониться к желанному телу хочется. Вот оно, родимое, в метре от меня, уютной попкой виляет, голыми ножками манит.

Мигом представил шаловливую ладонь под юбкой, напрягся, задумался, чудом не впечатался в упругий зад. Однако дал-таки волю рукам: огладил спелые полукружия, прижал милую, ощутив трепещущий корпус и налитые тяжестью груди, развернул к себе.

Перецеловал глаза, веснушки, шею…

Оглядываюсь. Вроде никого. Одни мы, одни!

– Здесь у меня, в дальнем углу сеновала, место потайное, заветное. Я в нём всё детство пряталась, о любви и счастье мечтала. Золотое времечко было, часто о том вспоминаю. Там у меня гнездо сделано, до сих пор сохранилось, никто не трогает. Туда и спрячемся. Вижу, притомился без женской ласки. Я ведь понимаю, мужику внутри мечты небо в алмазах снится. Снаружи – нет в жизни счастья, так? Хоть и не очень хорошо себя чувствую, но дороже тебя нет у меня никого на целом свете. Всё тебе одному отдам. Люблю я тебя, люблю. Залезай за сеновал.

В углу темно. Сено старое, трухлявое, пылью просыпается на голову, пахнет плесенью, зато одеяло предусмотрительно постелено, всё не на колючем сене валяться.

Скинул с себя нижнюю часть одежды, платье у подружки задрал, трусики стягиваю. Таким родным запахом повеяло, голова кругом пошла. Затрясло, залихорадило, руки дрожат.

Целую Лизоньку, обнимаю, глажу по коже шелковистой. Возбуждение зашкаливает. Раздвинула она свои волшебные белые бёдра, да поздно… я уже сам опростался.

Стоило из-за этого в тёмный вонючий чулан залезать?

Упал без сил. Ничего вроде не делал, а отдышаться не могу. Злой как чёрт.

– Извини, милый! Передержала я тебя. Не подумала. Другой раз такого не случится. Сейчас всё исправлю. Не расстраивайся. Время у нас есть, сил полно, желанием не обижены. Лежи, молчи. Ещё лучше вовсе глаза закрой. Теперь я сама…

Тут она заиграла на моей дудочке…

Тишина, звуков не слышно, в мозгу музыка звучит волшебная.

Заслушался, шалея от непривычных ласк, отключился совсем. В голове вспышки, шум прибоя. Дальше как во сне.

Очнулся от спазмов внизу живота и взрыва изнутри влажной тесноты.

Трясёт не по-детски.

Я поплыл. Сердце стучит.

– Ну как, полегчало? Ещё разок полечимся или хватит на сегодня? Я тебя люблю, дурашка! Очень-очень.

Подумал я секунду и решил не отказывать даме в продолжении банкета. Накопилось за сенокос добра в закромах – ешь не хочу. Подружка для меня всегда желанна. Аппетит хороший. Может, я сладкоежка?

Ну, и продолжили мы светскую беседу на высшем уровне. Торопиться некуда, можно всё с толком, с чувством, с расстановкой, чтобы ничего не упустить.

Ластились часа полтора. Кажется, всё обследовал, ничего не забыл. Вылезли после окончания рандеву из убежища – в голове можно рассаду высаживать. Пришлось на речку идти – голову мыть.

Переоднлись. Тёща лыбится, словно свечку над нами держала. Ну и интуиция у этих баб.

Зато настроение солнечное.

Впору на сенокос, косой помахать. Может, дрова поколоть? Что-то силушку девать некуда.

Отпуск быстро пролетел. Я привыкнуть успел к сенокосной жизни. Каждый день каша молочная из русской печи с разварочки, блины-оладьи, простокваши хоть ведро, деревенская выпечка. Это лепёшки такие деревенские, щи наваристые, картошка в ста видах, капуста квашеная, сметана… Кормили на убой. Дома так не поешь.

Зато в плане любви – абсолютная диета: по выдаче. Сколько и когда дадут.

Чувствую, здорово недодали. Просто дефицит накопился, требует этот голод немедленного утоления. Ничем не удержать возбуждённого и приумноженного сознанием желания.

Вот доберусь до дома…

Круглосуточный сенокос Лизке устрою!

Желанная

Позади конфетно-букетный период ухаживания, свадьба, незабываемый, овеянный романтикой медовый месяц.

Семейные отношения изменили жену до неузнаваемости: раздалась, совсем немножечко, но очень симпатично в районе соблазнительных ягодиц, в области талии, округлился животик до размера среднего по величине арбузика.

К ароматам цитрусов и пряных трав от её нежного, притягательного тела прибавился запах молока и ещё чего-то кондитерского, сладенького.

Двигается она теперь плавно, словно танцует балет “Лебединое озеро”, постоянно оглаживает набухающее брюшко, словно ласкает котёнка.

Инна стала задумчивой, противоречивой, немножко капризной, но по-прежнему желанной. Даже, пожалуй, ещё больше, чем раньше. Вот только спит на ходу.

Проснётся, точнее даже, очнётся ото сна, встанет с постели, на ощупь накидывает на плечи телогрейку, не открывая глаз, и бредёт в сторону туалета, который, как принято в деревне, расположен на улице.

Доходит до двери, вспоминает, что на дворе осень, слякоть, зябко и лужи по колено, а ещё размокшая глина, возможно, ветер.

Её пробивает озноб. Приходится открывать один глаз, искать ведро, в которое она справляет нужду, звонко барабаня неудержимой утренней струёй по гулкой жести.

Получается очень эротично. Меня моментально посещает желание, которое, увы, удовлетворить не судьба. Не то чтобы табу, даже не график, но секс теперь исключительно по требованию беременной супруги.

Жена подходит к умывальнику, застывает с зубной щёткой во рту, снова проваливаясь в сон. Приходится ловить её в свободном падении, нести на кровать.

Прикосновения и вид сонной Инны, посапывающей на моих руках, вызывают сильнейшую эрекцию. Просто кошмар…

Укладываю в постель, сижу и вою, как волк в зимнюю стужу, от абсолютной несбыточности разыгравшегося совсем некстати вожделения.

Не даст!

Пытаюсь успокаивать себя, приговаривая, подражая испорченной пластинке, – я спокоен, мне хорошо, не очень-то и хотел, я её люблю.

От сорочки жены сочится головокружительный запах, усиленный духмяным теплом, исходящим от спящей прелестницы.

Спелая грудь изрезанная синеватыми малахитовыми прожилками кровеносных сосудов нахально вываливается наружу, маня доступностью, привлекательными очертаниями, обещанием блаженства.

Кладу на тёплую плюшевую мякоть ладонь, сквозь которую в меня вливается неудержимая похоть, заставляющая дрожать всем телом.

Невыносимая, мучительная кара. Всё-таки беременность – наказание для мужчины.

Моя девочка потешно посапывает. На лице блуждают тени эмоций, посетивших её в минуты предутренних грёз.

Интересно, что ей снится?

Конечно, не я. Теперь её прелестная головка занята до отказа другими видениями. Наверняка общается с будущим чадом.

А как же я?

Не успел насладиться ощущением пульсирующей тяжести аппетитного бюста с восставшими сосцами, как её тело сотрясли спазмы.

Опять тошнота, рвота и сопутствующая им истерика.

Едва успеваю подставить ведро, чтобы не опросталась на постель.

Иннна заходится в выворачивающем внутренности приступе, отплёвывается, матерится, вытирает губы краем простыни (опять придётся стирать), начинает рыдать у меня на плече, размазывая на рубашке коктейль из слёз, соплей и исторгнутых организмом ошмётков.

Это уже совсем иные ароматы. Они мгновенно гасят вспышку влечения, включая иные механизмы – желание помочь, облегчить страдания любимой.

Как же ей тяжело!

Приходится успокаивать, умывать, ласкать, заглядывая в потухшие глаза, пытаясь угадать невысказанные желания и потребности, которые появляются и исчезают, не успев реализоваться.

Долго в таком режиме мне не выдержать, а впереди ещё многие месяцы вынашивания плода, полуголодный сексуальный паёк, который может превратиться в сухой.

Грустно.

Зато нас скоро будет трое.

Через некоторое время ситуация поправилась, но не так чтобы очень. Несмотря на облегчение, отступление тошноты и головокружений, начала Инна уроки любовного танца систематически прогуливать.

Теперь она может выдвинуть в оправдание любую причину, объём и разнообразие которых растёт и расширяется.

Вроде привыкнуть пора, но черти внутри меня с этим не соглашаются, то и дело устраивают шабаш, приводя в озверение. Кажется, будто привязали к детородному механизму суровую бечеву, а клубок передали в управление жене, которая спрятала ниточку подальше от глаз, прямо в свои кружевные трусики, и водит меня на верёвочке, как деревенские бабы племенного бычка.

Взять бы да отрезать поводок, да петелька здорово затянулась, того и гляди нальётся моё мужское эго кровью и лопнет.

Женщины, похоже, это знают, чувствуют свою власть, позволяющую контролировать сознание партнёра, переместившееся, постоянно или временно, в область нижнего мозга.

Не способен мужчина, загруженный под завязку лошадиными дозами тестостерона, думать до поры категориями очевидности. За него похоть решения принимает.

Этим дамы и пользуются почём зря. И управы на них нет за подобное самоуправство. А мы, мужики, подаём им изысканное блюдо энергичных здоровых сперматозоидов, оживляющих яйцеклетку, по первому требованию “на тарелочке с голубой каёмочкой”, – чего изволите? Вам глазунью или омлет? Может, в блинчики раскатать, полосками порезать, с чесноком или луком, холодное либо горячее? Может, живьём съедите?

А если и съедят, мы не обидимся. Вон самки паука своими любимыми после хорошего секса, утомившись от грёз, закусывают, а те, пока их едят, в глаза доверчиво заглядывают, удобно ли даме, вкусно ли?

Никто ведь не заставляет. Сами. Ничего не попишешь – древнейший инстинкт.

Бред какой-то! Может, эти болезненные мысли приходят в голову от дурной крови, от застоя? А как же любовь, верность, привязанность, подсознательное стремление продолжить род?

Чего я там подумал – привязанность? Вот. Значит, не зря мне эта фантазия с бычком на верёвочке в голову заскочила. Наверное, что-то такое и правда есть.

Обмозгуем. Позже. Сначала нужно возбуждение успокоить, не прибегая к услугам любимой.

Начинаю привыкать к комплексной сексуальной терапии в рамках счастливой семейной жизни. Оттого с вожделением смотрю на каждую проходящую мимо симпатичную женщину, с энтузиазмом и изяществом виляющую аппетитным задом, дабы подчеркнуть силу чар, внушить своё превосходство по причине владения приспособлениями, в которых ты безумно нуждаешься, ритмично раскачивающую спелые тыквы грудей, томно отводящую глазки.

Она ведь, прохожая та, тоже стремится понравиться.

Смотреть не воспрещается. Даже семейным, пусть и влюблённым по уши в жёнушку.

В потайных комнатах воображения ты и вовсе волен в фантазиях, позволяющих употребить видение в любой возможной форме, пусть даже извращённой.

Зато у меня скоро будет славная малышка, а Инну люблю просто так, за то, что она есть. Да, смотрю на изящных шалуний, фантазирую, на этом всё.

Как же заводит меня Инкина зад, упрятанный под коротеньким платьицем, когда стоит она у плиты, моет посуду. Руки сами собой тянутся к оголённым кусочкам спелой кожи с проступающими под ней голубоватыми прожилками живых кровеносных сосудов.

Представляю себя маленьким лейкоцитом или эритроцитом, пробираюсь к ней внутрь и… чёрт возьми, опять! Это же ненормально. Я что, маньяк?

Что же будет со мной, когда плод разовьётся, превратится в настоящего младенца, а любовные ристалища будут окончательно исключены из семейного меню?

Страшно даже подумать…

Сегодня у жены не болит голова, таинственным образом исчезла тошнота. Настроение на высоте, яркий румянец. Теперь не отвертится. Мой день.

Мысли таинственным образом оказываются в Инкиных трусиках, в которых припарковано влажное, истекающее любовными соками мохнатое чудо.

Что-то засела занозой в дурной голове шальная мыслишка, заставляющая кровь пульсировать со свистом в ушах, проталкивая её под неимоверным давлением вниз живота. За что она там зацепилась, интересно? Как бы выковырнуть эту свербящую думу из воспалённого мозга, чтобы жизнь не портила?

– А не испить ли нам с тобой кофейку, графиня? Помнится, намедни в потайном уголке заваривала ты мне божественный напиток. От крепости, аромата и букета вкусов у меня до сих пор мурашки по телу.

– Дурак. Ты на что намекаешь? Просто ты был такой несчастный, потерянный, вот и сплясала. Это экспромт был. Больше так не получится. Вдохновение.

– Значит, мимолётное увлечение, минутная страсть? Теперь не привлекаю? Отработанный материал, годный лишь на антрекоты.

– Не знаю. Желанием не горю. Но попробовать можно.

Надеюсь, со здоровьем жены всё будет в порядке.

Мы бесимся на узкой скрипящей кровати как малые котята, разве что не мурлычем. Мельком вглядываюсь в её лицо, вижу обворожительные зелёные глаза, полные любви и обожания. Во всяком случае, мне это видится именно так.

Что это на самом деле, наверное, не суждено узнать никогда.

Возимся, наслаждаясь озорной близостью и тесным родством, которое теперь скреплено развивающимся в чреве плодом, а сами наблюдаем внимательно друг за другом, думаем об одном и том же – о будущем и настоящем наших семейных отношений. Каждый о своём.

Неведомо нам, что на уме у человека, с которым живёшь. Приписываем ему в грёзах свои, а не его мысли, чувства, слова, эмоции. Обманываем сам себя, выдавая желаемое за действительное. Живём с выдуманным человеком и радуемся до поры, пока он по-настоящему не проявится.

Азарт, вожделение и фантазии живут сами по себе, выдавая иллюзии страсти за деятельность ума.

Лотерея. В азартных играх выигравших нет. На большом отрезке времени все в итоге проигравшие. Исключений не предвидится. Желаешь иметь предсказуемый выигрыш – открой карты. Может, тогда…

Нет ничего проще и дешевле честности. Но ум не для того дан, чтобы отдавать, для того, чтобы хитрить, обманывать, а главное, брать. Только себе и как можно больше. Не всегда сознательно, чаще по привычке или из вредности. Не со злобы, походя, не задумываясь.

Альтруизм, он, конечно, существует. Для кого-то отдавать – смысл жизни. Но это скорее исключение, чем правило.

В юности, когда не отягощён житейским опытом, ответственность зачастую удовольствие, а не обуза. Желание делиться и отдавать проявляется чаще.

Как приятно встать чуть раньше, пока подружка спит, затопить выстывшую за ночь печь, вскипятить чайник, нарезать бутербродов, сварить молочную кашу, на большой тарелке подать дымящийся ароматный напиток, завтрак в постель.

Разбудил поцелуем, угощаешь, радуешься, глядя в зелёные омуты, переполненные до краёв любовью и нежностью, утопая с головой в этих озёрах, чувствуя, что нет никого на свете родней, хотя и знакомы всего ничего.

А вот зацепила. Да как!

Ещё недавно сам себе ответа дать не мог, нужны ли друг другу, теперь вопрос забылся, и ответ не обсуждается. Конечно, необходимы. Руки сами собой, не спросив обладателя, тянутся к тёплому телу под ночную рубашку.

Руки холодные, не догадался согреть. Прикосновение вызывает негодование, бурю эмоций, но без особенного раздражения. Начинается возня, затем объятия, поцелуи… с головой накрывает страсть, и на несколько десятков минут уносит неведомая сила в иные миры.

Застываю в сладостном предвкушении. Вот оно, милое, дорогое лицо самого близкого на свете человека. Разве можно не заметить его, если каждая чёрточка притягивает внимание, вынуждая прикоснуться.

Губы, не дожидаясь команды, складываются трубочкой, трансформируясь в поцелуй, который встречают другие губы, влажные и ароматные, дарящие восторг и чувство погружения в раствор бесконечного счастья.

Я пью этот благословенный напиток, по всему телу разливается импульс блаженства, внутренний жар и ощущение эйфории. Руки между тем блуждают по известному маршруту, встречая горячие податливые препятствия, отзывающиеся на прикосновение напряжением, чувственной пульсацией и тёплой тягучей влагой.

Грудь подруги набухает, приветствуя прикосновение, маленькие чувствительные соски становятся налитыми вишенками, напрягаются, вибрируют, заводя источник желания и сокращая мышцы упругого пресса.

Инна стонет, выгибаясь всем телом, выражая нетерпение и восторг. Воздух наполняется терпким ароматом, вызывающим неодолимую жажду слияния.

Мир съёживается, вмещаясь без остатка в глубине податливой плоти.

Острые коготки жены больно впиваются мне в спину, рождая яростное желание проникнуть глубже.

Инна торопит, чувствуя приближение финала, двигается в едином со мной ритме. Дыхание её становится прерывистым, огненно-жгучим…

Падаю рядом с ней в полном изнеможении. Наконец-то дождался, получил драгоценный бонус, окрыляющий, дающий желание и силу жить дальше. С меня струями стекает горячий пот. Кажется, он повсюду в супружеской постели.

Инну ещё некоторое время корёжат интенсивные конвульсии, после чего жена затихает, начинает целовать, передавая изо рта в рот накопленное возбуждение.

В колдовских изумрудных глазах с янтарными искорками, делающими их похожими на кошачьи, бегают озорные чертенята… Неужели будет продолжение? Наверное, сегодня моя девочка хочет накормить близостью досыта, чтобы завязать на виртуальном поводке ещё один, самый крепкий, морской узел.

– Желанная,не ешь меня! Ну, пожалуйста!

Дуальность

– Дунаев, Игорь Леонидович, – с поклоном представился немолодой уже, с виду лет сорока пяти или чуть больше, огненно-рыжий мужчина в усах и бороде хорошенькой девушке, стоящей на крыльце его дома.

Удивительно, но глаза у него были молодые, а кожа лица гладкая.

Одет мужчина был в шаровары, наподобие тех, в которых рисуют казаков, пишущих письмо турецкому султану, и клетчатую фланелевую рубаху с длинными рукавами, размера на два шире объёма фигуры, спускающуюся почти до колен. На ногах стоптанные валенки, подшитые кожей, голова покрыта фетровым колпаком невнятного цвета. Этот живописный ансамбль дополняет солдатский ремень с блестящей на солнце бляхой.

– А вот и Ланочка, жиличка твоя. Я тебе рассказывала. Внучка подружки моей, Дарьи Степановны. С детства её знаю. Хорошая девчушка, послушная, смирная. Но с характером. В институт поступила, а в доме, как назло, прислониться негде и уроки готовить тоже. Вот, значит, такая оказия, Игорёк. Нужно приютить. Да она тебе в тягость не будет. Приберёт, когда нужно, обед сготовит. На это она мастерица. Семья-то многодетная. Сызмала девчонок к хозяйственным делам приучают.

Девушка протянула игрушечную ладошку. Игорь Леонидович осмотрел свою руку, вытер о рубаху, попытался поздороваться таким образом. Маленькая ладонь утонула в его пятерне, вызвав тревожную мысль, что может сделать ребёнку больно. Игорь накрыл протянутую руку второй ладонью, улыбнулся во весь рот:

– Милости прошу к нашему шалашу. Вы меня не пугайтесь. Я бука. Волк-одиночка. В гости никого не зову и сам не хожу. Позвольте полюбопытствовать, как ваше полное имя?

– Лана Борисовна Саватейкина. Полное имя тоже Лана. Мама сказала, что оно связано с плодородием. Я тихая. Обещаю, водить никого не буду. А где я буду жить?

– О, в таких хоромах. Отдельный вход. Две комнаты. Мебель. Но удобства и кухня, к сожалению, на моей половине. Ничего, разберёмся.

– Постараюсь вас не стеснить. Тихо буду сидеть, как мышка.

– Ну и чудненько. Такое дело нужно отметить. Сейчас чай поставлю. У меня и баранки есть.

– А я с утра пирожки испекла. С капустой и с мясом. Сейчас принесу. Может, самогоночки, Игорь, как ты думаешь? – спросила соседка, Софья Даниловна.

– Ни к чему. Лишнее это. Ты же знаешь, я не любитель.

Соседка убежала, а Игорь Леонидович стоял разинув рот, не отпуская руку жилички, изучая её силуэт, пытаясь поймать взгляд.

Работал он счетоводом, по-нынешнему экономистом, а в свободное время изучал философию. Наука эта непростая. Десять минут читаешь, потом думаешь, перевариваешь, пока всё состыкуется, встанет на свои места. И когда сосредоточенно думал, чтобы занять чем-то руки, рисовал карандашом. В основном силуэты. Динамичные, экспрессивные, летящие. Это помогало усваивать прочитанное, дарило радость творчества.

Силуэт новой жилички очаровал его сразу. Игорь даже не понял поначалу чем. Лёгкостью, подвижностью, плавностью линий: всем сразу.

Смотрел на неё, представляя будущий рисунок. Изумительная грация.

Игорь Леонидович видел перед собой, можно сказать, держал в могучих руках маленькую блёклую блондиночку с коротенькой стрижкой, невзрачным, почти бесцветным лицом, но огненным пронизывающим взором.

Её глаза пылали азартом и чем-то ещё, довольно загадочным, заставляющим вглядеться внимательнее. Казалось, будто она сейчас взмахнёт миленькими ладошками и полетит… Маленькая лесная фея.

Лана и стоять-то спокойно не могла, пританцовывая, порываясь бежать или что-то ещё делать, лишь бы не топтаться на одном месте.

Энергияжизни фонтанировала в ней, заливая окружающее пространство подобием сияния. Создавалось впечатление, будто вокруг потрескивают светящиеся разряды или микроскопические молнии.

Диссонанс, когда относительно серая внешность растворяется в мерцании яркой ауры, обнуляя невзрачность, вызвала у него повышенный интерес.

А девочка-то с сюрпризом, видно, та ещё штучка. Интересно будет с ней познакомиться. Наверняка эта забавная малышка окажется занимательным собеседником, если захочет разговаривать с таким занудой. Придётся постараться. Жить вместе, рядом и не общаться – так не бывает.

Лана была низенькой девочкой, однако небольшой рост нивелировали достоинства фигуры: нижняя половина худой, но рельефной формы почти вдвое превосходила по высоте верхнюю, что создавало иллюзию высокого роста.

Общее впечатление, если не подходить слишком близко, было обманчивым. Казалось, что Лана гораздо выше, чем в реальности, как минимум сантиметров на десять. Такие уж у неё пропорции.

Позитивное впечатление придавали гитарообразные очертания и волнующая грудь, вздымающаяся при каждом вдохе как горная гряда. Ещё точёные ножки с круглыми коленками. Похоже, их обладательница немало упражнялась, поддерживая тонус мускулатуры.

На этом достоинства не заканчивались. Звонкий, уверенный голосок ласкал слух, а способность постоянно улыбаться приподнимала настроение собеседника. В глазах прятались озорные чертенята, дразня собеседника, подталкивая его к шутливому разговору.

В целом девочка очень понравилась хозяину. Он знал, что первое подсознательное, интуитивное впечатление редко бывает обманчивым.

Вскоре прибежала запыхавшаяся соседка с миской дымящихся пирогов.

Уселись за стол, пили горячий чай из блюдец, дуя на него и смачно прихлёбывая. Это вызвало приступ смеха у Ланочки, дало повод для милой беседы обо всём и ни о чём слово за слово.

Игорь воспитывался одной мамой в любви и ласке, возможно, чрезмерной. Отец покинул семью, когда мальчику было шесть лет. Воспоминания о нём практически стёрлись из памяти. Бабушек и дедушек у него не было. Во всяком случае, о них ничего не было известно.

Как и все юноши, Игорь в своё время встретил девушку, которая не просто заинтриговала его, покорила непосредственностью, умом, грацией и целомудренностью.

Воспоминания о тех первых и единственных чувствах прочно заняли место лучшего, что с ним происходило.

Они совместно прогуливали учебные пары в институте, гуляли по парку, мило ворковали. Несколько раз целовались: простодушно, сдержанно, скорее как близкие родственники, чем страстные влюблённые.

Отношения не переходили целомудренных границ, но всё чаще разговор касался серьёзных отношений. Маме он ничего не говорил, не считал важным и необходимым.

Игорь бесконечно рисовал избранницу, заполняя её силуэтами и портретами целые альбомы, даже тетради с конспектами. Невеста вдохновляла, окрыляла.

Девушка читала стихи, многие из которых были посвящены жениху. Чувства росли и крепли. Пришло время переходить на следующую ступень отношений – родственные.

Девушка познакомила Игоря с родителями. Будущие родственники оказались людьми интеллигентными, с большими возможностями: папа – профессор экономики, мама – преподаватель вокала в консерватории.

Пришлось наносить ответный визит. Игорь привёз невесту к себе, чтобы представить будущей свекрови, в полной уверенности, что девушка ей понравится.

Мама суетилась не в меру, накидала полный стол деликатесов, охала и ахала, умиляясь красотой и грацией претендентки в невестки. Расспрашивала, словно желая написать о ней мемуары, интересуясь мельчайшими деталями прошлого и настоящего. Потом вдруг начала бледнеть и грохнулась в обморок.

Смотрины пришлось срочно отменить. Игорёк забегал, извиняясь, приводил маму в чувство, поймал такси и отправил невесту домой.

Мамочка очнулась спустя несколько минут, принялась рыдать, заламывая руки, сипя и всхлипывая. Она обвинила сына в чёрствости и жестокости, наговорила напраслины, давая понять, что он у неё единственный, поэтому делить сына ни с кем не намерена. Невестка не стена – подвинется. Да и рано ему обузу на шею вешать. Успеет ещё хомут на шею повесить.

– Вот помру, делай, что угодно.

Сын всё правильно понял, попыток влюбиться больше не предпринимал. Так и жили вдвоём до самой маминой кончины.

С тех пор минул год.

Что-то менять в жизни не хотелось. Да и поздно, честно сказать. Игорь остепенился, привык жить в одиночестве, которое нисколько не раздражало. Даже наоборот. Очень удобно: никому ничем не обязан. Свобода.

Игорь отрастил на лице растительность, приобрёл стариковскую осанку, принялся шаркать ногами и медленно говорить.

Жизнь как жизнь…

Не хуже других. Зато достаточно времени на любимые занятия.

На самом деле ему всего двадцать семь лет, только об этом никому достоверно не известно. Люди привыкли к его внешнему виду, уступают место в транспорте и обращаются “отец”.

Ну и ладно. Нет худа без добра.

Ланочка быстро освоилась, но общаться не спешила, свободное время посвящая учёбе. Девушку не было слышно и видно, кроме времени обеда и ужина. Она быстро готовила еду, проглатывала свою порцию за пару минут, спеша за учебники и конспекты.

Варила разнообразно и вкусно. О долях в расходах договорились сразу.

Продукты покупал Игорь Леонидович.

Жизнь текла в устоявшемся русле. Никаких неожиданностей: плавно, размеренно.

С одной стороны, очень удобно. И всё же он мечтал познакомиться с квартиранткой поближе, наблюдать, как девушка двигается, говорит, мыслит. Для серии рисунков, которые задумал, было важно наблюдать сцены обыденной жизни.

Игорь рисовал девочку постоянно, но по памяти, в достоверность которой сомневался.

Лана избегала общения, во всяком случае, создавалось именно такое впечатление. А он неотступно думал о жиличке.

Философские темы размышлений неожиданно сменились приземлёнными. С чего бы вдруг?

Чем уединённее вела себя Лана, тем интенсивнее и чаще Игорь Леонидович зацикливался на её персоне. И рисовал, рисовал, рисовал, находя в этой крошке всё больше достоинств и преимуществ.

Неожиданно и вдруг выяснилось, что она… женщина: притягательное, волнующее существо, до которого хочется дотронуться.

Никогда ещё Игорь не рисовал так много. Вот Ланочка танцует, вот сидит, тут лежит на животе, подложив руки под подбородок, подняв согнутую в коленке ножку вверх. Здесь садится, бежит, разметав руки-крылья, читает, задумалась, пьёт.

Рисунки не умещались в папки, лежали стопками на столе.

Игорь Леонидович переживал, что не может создать рисунок, достойный оригинала. Подобная неудовлетворённость свойственна натурам творческим, наделённым чувственностью и фантазией.

Всё чаще Игорь Леонидович раздражался по поводу и без оного. Ему стал как воздух необходим друг, собеседник… эта девочка. Он хотел её видеть: больше, чаще, всегда. Как же мучительно, когда мысли тебе не подчиняются, когда живут собственной, обособленной жизнью, тревожа неопределённостью.

Мужчина читал трактаты по философии, перестав их понимать. Невозможно было сосредоточиться. Одно и то же предложение приходилось перечитывать множество раз.

Это было невыносимо обидно.

Душа разрывалась в клочья. В конце концов, он начал чувствовать физическое недомогание, даже боль.

В груди щемило и жгло.

Сердечные таблетки не помогали.

Мысли о девочке вытесняли всё и вся. Неожиданно Игорь начал мёрзнуть, во всяком случае, постоянно чувствовал озноб, хотя холодно не было.

Газовый котёл пришлось подкрутить на более высокую температуру. Градусник показывал двадцать восемь, а его колотило.

Игорь Леонидович страдал, но Лана ничего не замечала. Он нисколько не верил в равнодушие и чёрствость жилички, понимая и принимая, что ей надо учиться. Так ведь он ни на что не претендует. Только поговорить.

Немного общения, приветливый взгляд. Этого было бы вполне достаточно. Разве он так много хочет от жизни… и от неё?

Увы. Ланочка учила, зубрила день и ночь, словно от этого зависит судьба. Впрочем, почему нет?

В один из дней Игорь не выдержал. Решил посетить затворницу в её убежище под выдуманным предлогом.

В его доме всегда был идеальный порядок – мамка приучила обращать большое внимание на мелочи. Замки и петли всегда были смазаны. Он бесшумно прошмыгнул в мягких валенках на половину девушки, открыл дверь…

Ланочка сосредоточенно писала что-то стоя, наклонившись над самым столом. Сзади, совсем рядом, стоял работающий вентилятор, обдувая аппетитный зад.

Обнажённые ягодицы, над которыми взвивалась тонюсенькая, полупрозрачная ажурная ткань порхающего платья, предстали его взору в бесстыдной, порочной красоте.

Ланочке было жарко. Девочка остужала молодое, нежное, притягивающее внимание тело. Виляющая в такт неслышимой мелодии попка была прелестна.

Игорь Леонидович стоял и смотрел, застыв в неподвижности, на эту развратную динамичную картинку бесстыдно отплясывающей юности, мечтая, чтобы она продолжалась как можно дольше.

Девушка пританцовывала, двигая налитыми бёдрами, слегка меняла ракурс, демонстрируя упругие ягодицы.

Тихонечко, еле слышно, Лана напевала что-то весёлое, лёгкое, слушая звук через объёмные наушники. Мужчина застыл, любуясь молодым телом украдкой, как вор.

Ему было невыносимо стыдно, однако восторг перевешивал чувство вины.

Невыносимо захотелось дотронуться.

Наглядевшись вдоволь на танец, или устав от неподвижности Игорь кашлянул.

Невольно. Даже чертыхнулся в уме, сетуя на свою неуклюжесть.

Лана скосила глаз, увидела Игоря. Казалось, девушка даже не смутилась, хотя поспешно одёрнула сарафан, энергичнее, чем следовало бы.

На смену одной интимной детали вывалилась другая – ладненькая вибрирующая грудь. Всего на мгновение, но Игорь его запомнил, буквально сфотографировал, заметив бледно-розовую ореолу и виноградинку яркого соска.

Его лицо обагрилось, налившись моментально, приобрело цвет спелой вишни или, скорее, свекольного сока. Мужчина сделал усилие, успокоил мимику и невинными глазами посмотрел на квартирантку.

Девушка улыбнулась, погрозила пальчиком,

– Ай-яй-яй! Нехорошо подглядывать. нужно было постучать. Чем обязана столь неожиданному визиту? Не думала увидеть вас, Игорь Леонидович, на своей половине.

– Извините, Ланочка! Не хотел вас напугать. У меня затруднение. Четвёртый раз читаю трактат о дуальности и никак не могу взять в толк…

– Игорь Леонидович, я, конечно, прощаю вас. На первый раз. Думаю, что ничего существенного вы разглядеть не успели. Во всяком случае, надеюсь на это. Давайте перенесём наш диспут, ведь вы об этом, на время ужина? Мне так не хватает времени. Нет у меня обеспеченных родителей. Увы. Приходится пробиваться в жизни самой. Это так трудно, поверьте. Мне нужно учить. Если вас не затруднит, закройте, пожалуйста, дверь с той стороны. Извините! И давайте договоримся на будущее – никаких сюрпризов.

– Да-да! Я вас так понимаю. Но…

– Все “но” перенесём на потом. Вечером, во время ужина, обсудим. Или вместо ужина. Как пожелаете. Договорились? Обещаю уделить вам… по крайней мере, час. Так вас устроит?

– Покорнейше благодарю! Буду ждать. С нетерпением ждать. Ланочка, вы меня обнадёжили. Весьма благодарен, весьма, да. Ещё раз простите старика.

– И да, Игорь Леонидович, ответьте предельно честно – что вы успели рассмотреть?

– Ну что вы, Ланочка! Я был настолько смущён, что не заметил ничего. Ну, разве только ножки и… совсем чуточку. В моём возрасте… можете забыть про это забавное недоразумение.

– Забавное? Ладно. Хотя… я вам не верю. Вы обманщик. У вас на лице было написано, что успели просмотреть весь фильм. Это нечестно. О, я вас не виню. Одинокий старик… я бы наверно тоже вылупилась на такое диво. У меня красивая попа, я знаю. Ладно, прощаю. До вечера.

 Девушка помахала ручкой и даже послала подобие воздушного поцелуя.

В штанах у Игоря воспалилось и намокло. Сердце плясало ламбаду.

Он торжествовал. На такую удачу невозможно рассчитывать.

Сколько же всего интересного, возбуждающего, прекрасного пропустил он не по своей воле, исключительно из-за маменьки, в жизни. Не настало ли время наверстать упущенное?

Игорь Леонидович отыскал в столе новый альбом и рисовал, рисовал, пытаясь передать листам бумаги всё то, чему стал невольным свидетелем, выплёскивая на ватман эмоции и настроение.

Из-под руки выходили чудесные чувственные картинки, замечательные наброски темпераментных, озорных, кокетливых движений.

Хотя Лана практически не сдвинулась с места, явив его глазам лишь филейную часть, число рисунков выходило огромным. Он уловил, запомнил главное – сексуальную энергию небывалой силы и магнетизма.

Вот-вот… именно такая она и была: божественно-прекрасная, соблазнительная, зовущая, сексуальная, нагая…

Да, Игорь видел только одну деталь. Но какую! Теперь можно перенести на бумагу любое движение, любую эмоцию, настроение, порыв.

Так он чувствовал.

Душа ликовала, подбадривала, требовала полной творческой отдачи. Игорь старался.

Прекрасная женщина. Удивительная. Боже, какой же он был дурак. Ведь мог познать волнующие ощущения ещё тогда…

Мамочка, как же ты была неправа. Даже не представляешь, чего лишила единственного сына. Но ничего, есть время и желание. Игорь непременно попытается наверстать.

Он побежал в магазин, купил набор бритв, принялся удалять с лица растительность.

Двадцать семь, всего двадцать семь лет. Он ещё не старик.

Было больно. Игорь спешил, порезался. Это лицо… неужели оно принадлежит ему?

Лихорадочный поиск подходящей одежды, попытки привести её в относительный порядок. Успокоиться, сосредоточиться. Дуальность… двойственность. Не нужно далеко ходить, чтобы познать истину. Как просто. Всё имеет оборотную сторону, соприкасается и взаимодействует. Лишь из единства противоположностей рождается позитивное целое.

Игорь Леонидович сбегал за бутылкой хорошего вина, насколько в этом может разбираться человек непьющий, и принялся за стряпню. Решил сделать мясо по-русски. В фаянсовых горшочках. С белыми грибами, в сметанном соусе. Раньше часто увлекался готовкой.

Нужно вспомнить. Впрочем, так много всего забыто. Когда он поставил на себе крест? Даже вспомнить невозможно.

Это будет грандиозный ужин. Только бы не вызвать у девочки шок своим перевоплощением. Лана ему нужна, необходима. Без неё он задохнётся, умрёт, исчезнет, растворится.

Как здорово, что вовремя удалось понять причину беспокойства. Кажется, нет, точно, он влюбился.

Наступило время ужина. На столе праздничная сервировка. Столовая окутана божественными запахами. Скатерть, вино, бокалы, зажжённые свечи…

Ланочка, как всегда, впорхнула воробышком, не оглядываясь по сторонам.

– Игорь Леонидович, так что вы там говорили про дуальность, я правильно расслышала? Неужели вы откровенно намекали на секс, увидев мою миниатюрную попку? Молодость и старость это двойственность, и они способны обогатить, дополнить друг друга, взаимодействуя, развиваясь, а раз так, почему бы и не попробовать? Я в правильном направлении мыслю? Ведь это так просто. Почему вы молчите, дискутируйте же. У вас в запасе ещё час. Время пошло. Насчёт секса предупреждаю сразу: неприемлемо. Не то чтобы принципиально. Просто секс – это обязательство, самоотдача, обещание, вызов… ой, у нас что, праздник сегодня? И какой, разрешите узнать? День рождения? Ну что же? Игорь Леонидович? Где вы?

Мужчина стоял поодаль, скрытый до времени сервантом. Он волновался, переживал, не будучи уверен в исходе происходящего.

Нужно предъявить неопровержимые аргументы, чтобы сразить наповал, прямо в сердце. Неужели она совсем безучастна к его судьбе?

Глупейший вопрос. С чего бы Ланочке волноваться и переживать, глядя на старого, сексуально озабоченного чудака? Внимание нужно заслужить. Что он способен предъявить, кроме плаксивой исповеди? Ничего.

Если только всё это, чем богат, материальную состоятельность. Но имеет ли это значение для молодой женщины. Возможно, она выберет самостоятельность и индивидуальность. Не каждая женщина позарится на приземлённые ценности.

Игорь зажёг верхний свет, вышел из укрытия и направился в сторону Ланы.

– Кто вы? И где Игорь Леонидович? Что за сюрпризы? Мы же с ним договорились. Я пожертвовала временем. Он что, думает надо мной пошутить? В таком случае пусть сам съедает всё это великолепие. Мне достаточно стакан чая и бутерброд. До свидания. Передайте хозяину, я зла на него не держу. И пусть не воображает, что может уложить меня в постель лишь потому, что сдаёт мне угол. Со стариками не сплю. Я ещё вообще ни с кем спать не собираюсь. Пусть знает, что я девственница. Не ему меня соблазнять.

Ланочка собралась уходить. Игорь быстро переместился к ней, попытался взять за руки.

– Разве вы не узнаёте мой голос? Это я, Игорь Леонидович, собственной персоной.

– Не морочьте мне голову. Он дедушка, а вы… вы молодой человек.

– Но ведь вы никогда не видели мой паспорт. Полюбопытствуйте, прошу вас. Читайте, завидуйте, я гражданин… вы Маяковского в школе изучали? Добро пожаловать в реальность. Вот, чёрным по белому…

– Вы меня разыгрываете. Ладно! Допустим, я вам поверила. И что дальше? Каков повод для праздника?

– Хочу предложить вам, Ланочка, дорогая моя, руку и сердце.

– Положим, не ваша дорогая. На что вы надеетесь, что я растащусь, увидев, что жаба превратилась в добра молодца, брошусь вам на шею? Дуальность. Это вы здорово придумали. Такой и сразу другой. Выбирай любого, результат одинаковый. Сейчас начнёте рассказывать душещипательную историю, как вы докатились до такой жизни, разжалобите, очаруете… я поплыву, растаю, растворюсь… сходу отдамся… вы ведь к этому клоните? Руку и сердце. Какое сердце? То, что в штанах? Ну вы и фрукт, Игорь Леонидович. Не думала, что настолько циничный. Наливайте. Нужно успокоиться, уяснить ситуацию. Пока не удаётся. Нервничаю. Я возбуждена, огорошена, сердита, сбита с толку. Да, вы меня раздавили. Как какого-нибудь таракана. То старый, потом молодой. Кто вы и какой на самом деле?

Она посмотрела внимательно на мужчину, узнала его выразительные глаза. То-то они ей сразу показались молодыми. И кожа…

– По паспорту вам выходит двадцать семь. Мне девятнадцать. Восемь лет. Да вы нахал, Игорь Леонидович! Такое предлагать невинной девушке! Что, по-вашему, скажет моя мама? Обрадуется? Моему возмущению нет предела. И вообще… просто слов нет, немыслимо! Авантюрист. Шарлатан. Жулик. Отчего мне хочется смеяться и одновременно плакать? Вы ещё не налили вино? Ну же. И давайте чокнемся. Впрочем, кажется, я и без этого схожу с ума. За нас! Нет, ну полное безрассудство… себе не верю. Нет, нет и нет! Так не бывает!

Лана отчаянно жестикулировала. На её лице отразилась череда оттенков эмоций, от раздражения и гнева до задумчивой отрешённости.

– Я согласна. Нет, ну каково! Неужели я сама это сказала? Это что, гипноз? Я сплю? Ущипните меня.

Игорь схватился за сердце, присел, вскочил, начал наливать вино трясущимися руками.

– Какое счастье! Конечно, за нас, за кого же ещё? Лана, родная, я тебя так люблю!

Мужчина подхватил на руки невесомое тело, впервые ощутив необыкновенно притягательный, просто сшибающий с ног запах молодого взволнованного тела. который похож на аромат июльского полдня, когда смешиваются воедино благоухание трав и цветов, привлекая насекомых-опылителей.

Фантастика. Как же здорово жить!

Того, что сейчас происходит, просто не может быть. Однако вот она, трепещет в сильных руках, и отнюдь не от страха.

Сердце Игоря замерло от любви и вожделения. Любовный голод с немыслимым остервенением набросился на него, превращая в совсем другого человека.

Он хотел эту девочку, безумно хотел.

Это желание не было порочным. Сначала предстоит насладиться невинной близостью. Вот её чувственные, полные, изумительные, сладострастные губы. Шея, ключица, ушки, грудь: целый арсенал соблазнительных средств притяжения.

Сколько же времени нужно, чтобы всё это великолепие перецеловать? Наверное, целая вечность. Ничего, у него достаточно терпения и такта, чтобы не разочаровать девушку.

– Ланочка! Ты самая привлекательная девушка в мире. Какое счастье, что я тебя отыскал!

– Вы не забыли, Игорь Леонидович, у вас был целый час? Увы, он прошёл. Нелепо, бездарно. Вы мне так ничего и не объяснили. Ваше время истекло. Пора приступать к учёбе.

– Ты, верно, ты шутишь? Какая теперь учёба?

– Нисколько не шучу. Первым делом, сам знаешь, самолёты. Девушки потом. Из-за тебя я осталась голодной. Вот видишь, как быстро учусь быть замужней женщиной. Уже становлюсь немножко стервой, как и положено молодой особе, вступающей в брак. Привыкай. Не испугаешься, не сбежишь?

– Так нечестно. Когда же, по-твоему, мы будем знакомиться?

– Я на втором курсе. Подождать осталось меньше четырёх лет. Дождёшься?

– Разве у меня есть выбор?

– Конечно, нет. Я тебя обожаю! Ты самый терпеливый мужчина на свете. Представляешь, как мне повезло?

– А целоваться?

– После свадьбы, Игорёк. Если дождёшься. Ну ладно, в качестве бонуса один раз. И не вздумай мухлевать. Я проверю. Считаю до ста…

– Не части, я ещё не начал. И вообще, объясни, как ты собираешься считать с запечатанным поцелуем ртом? Я ведь тебя в два счёта…

– Вот ведь хитрюга. Соблазнил, обманул, теперь ещё обесчестить хочет. С поцелуев всё только начинается. Коготок увяз – всей птичке пропасть. Бедная я, бедная… догадывалась ведь, что нельзя выстраивать отношения со старым философом. Все вы… дуалисты, такие. Ладно уж, продолжай без счёта. Будешь должен.

Кобеляка

Когда Даша на минутку заскочила к подруге, Варенька наматывала на кулак сопли, размазывая их по опухшему лицу вперемешку со слезами и чёрного цвета тушью.

Выглядела она крайне непривлекательно, всем своим видом показывая состояние если не трагедии, то сокрушительной драмы.

Что бы это могло быть? Дашино сердце застучало часто-часто, сострадая и мучаясь, пока ещё неизвестно от чего. Она подскочила к Варе, взяла её личико двумя руками и принялась быстро-быстро с нежностью целовать родное личико, слизывая слёзы.

Варенька, лучшая подруга с раннего детства, когда они, держась за руки, вприпрыжку бежали в детский сад, радуясь возможности целый день быть рядом.

Конечно, в их жизни были и другие девочки и мальчики, но подобного родства интересов так и не случилось. Подружки не научились жить отдельно друг от друга.

Варя пыталась совладать со своими чувствами, которые выплеснулись совсем не вовремя. Они вовсе не предназначались для Даши. Точнее, она вообще не должна была знать о переживаниях, которые предполагали ужасные последствия.

Произошло страшное: Дашин муж, Витька, изменил. Мало того, поставил это себе в заслугу.

Когда началась дружба Вари и Даши, никто и вспомнить не может. Возможно, была всегда.

Во всяком случае, девочки не помнят, когда не знали друг друга. Их дружба была тотальной и безоговорочной. Её поддерживали даже родители, позволяя девочкам быть вместе и рядом постоянно.

Если одну из них везли на дачу или в парк, брали и другую. Нередко они и ночевали вместе, оставаясь то в одной квартире, то в другой. Любимой забавой у них было совместное купание в горячей ванне. Девчата наваливали на поверхность воды плавающие игрушки и устраивали морские бои с утятами и дельфинчиками.

Было замечательно весело.

Они росли и развивались, меняясь наружно и внутренне, однако привязанности не утратили, считая свою дружбу кровным родством. Девочки зачастую и представлялись сёстрами. Даже одежду старались носить одинаковую, как близняшки. Костюмчики и платьица шила соседка, подружка Вариной мамы, тётя Лена Герасимова. Она была хорошей портнихой и большой выдумщицей.

Подруги всегда были одеты оригинальнее всех в классе и во дворе.

В комнату нахально и весело врывалось солнце, требуя для проказ пространства и времени, немилосердно раскаляя объём квартиры, заставляя танцевать и искриться каждую пылинку. Громко и протяжно играла медитативная музыка. Группа Enigma старательно выводила мелодию Mea Culpa.

В другое время эти божественные тягучие звуки вызывали бы чувство эйфории, а сегодня давали повод лишь расслабиться внешне, позволяя непрошеным слезам стекать горошинами.

Варенька словно омывала потоком солёной влаги ранимую душу, по которой пробежались намеренно в грязной обуви, оставив безобразные следы…

Да, да… в этом есть и её вина. Хотела как лучше, а вышло…

И ничего уже не исправить.

Она сильная. Ради дружбы способна на многое, если не на всё, но предательство, измена…

Витька, Дашенькин муж…

Впрочем, Варенька не считала произошедшее лично с ней событие изменой. Это была скорее плата за дружбу и близость к подруге, в некотором смысле услуга.

Витька тогда страдал. Мучился физически и психически. Изнывал от неудовлетворённости, когда беременная Дашенька лежала в клинике с жутким токсикозом.

Время шло, подругу не выписывали, а Витька бесился. В то время он не был избалован вниманием женщин, но успел до конца познать плюсы регулярного семейного секса.

Варя видела, как плотоядно глядел он на каждую девушку, попадающую в поле зрения, как раздевал, совершая мысленное совокупление.

Дедукция подсказала выход, если это так можно назвать, чтобы Дашенькин муж не побежал по девчонкам.

Ведь они самые-самые близкие… у них всегда всё было общее. Почему бы…

И вот теперь подруга обнимает её, успокаивает… а ведь, по сути, должно быть наоборот. Это Дашеньку стоит пожалеть. Это её предали в первую очередь, ей изменили. Грубо, исподтишка. У них же семья, дочка, любовь.

Любовь? К чему и к кому любовь?

И главное, с кем изменил… да ещё, чувствуя безнаказанность, признался, что такое вероломство успело войти в привычку, стало обыденным.

Он, видите ли, начал скучать от употребления каждый день одного и того же чёрствого хлеба…

Это его слова. Разнообразия ему захотелось. Интересно, когда это всё началось? Неужели с неё, с Вареньки?

С годами отношения между девочками приобретали своеобразные контуры. Не подумайте о непристойном поведении, этого у них и в мыслях не бывало. Просто раздельную жизнь они и вовсе теперь не воспринимали, расставаясь лишь ночью, да и то не всегда.

Случалось им спать и вместе. И с мальчишками они гуляли, не расставаясь. Даже влюбились в одного и того же.

В первый раз это был рыжий коренастый спортсмен из соседней школы, Артур Сокольников, с которым познакомились на сборах, когда тренировались для участия в соревнованиях по плаванью.

Мальчишка оказался принципиальным. Целоваться с обеими отказался наотрез, требовал от девчонок сделать выбор.

Он признавался, что нравятся обе, но раздваиваться не желает и не может. Готов всей душой любить только одну. Вторая должна смириться с этим и освободить пространство, точнее, исчезнуть, дав возможность общаться наедине.

Девочки долго думали и расстались с упрямым кавалером, так и не отведав поцелуй.

Впрочем, девочки не сильно переживали, удовлетворяясь до поры общением между собой.

Однако время шло, неясное томление и обыкновенное любопытство, заставляющие искать дружбы с мальчишками, трансформировались в нечто более чувственное.

Стихи о любви, книжки и беседы перестали удовлетворять некие скрытые потребности.

Мальчики стали вызывать неведомые прежде эмоции, заставляющие краснеть от пристального или слишком внимательного взгляда, покрываться мурашками от случайных прикосновений и фраз.

Зов плоти день ото дня усиливался. Непреодолимо хотелось близости, ещё не вполне осознанной, но влекущей.

Поцелуи и объятия на танцах случались у обеих. Разговоры о том, обсуждение переживаний, ощущений становились всё более откровенными. Пока не появился Виктор.

Молодой человек был в меру застенчив, но иногда становился решительным. Прежний его опыт ограничивался поцелуями, но какими…

Когда, проводив Дашу после танцев, он зажал Вареньку в подъезде и обмусолив девочке шею лицо и уши, впился поцелуем в губы, у неё от неожиданных ощущений напрочь отключились мозги.

Вареньке стало нестерпимо жарко. Лицо пылало, а сердце совершало акробатические этюды, пытаясь вырваться наружу.

Голова кружилась. Было ощущение, что она оставила своё тело и летала непонятно где. Эти мгновения длились целую вечность.

Варя понимала, что пора домой, что их могут застукать за этим постыдным, как ей представлялось, занятием. Ведь такие отношения должны быть доступны только взрослым. А если они случайно сделают ребёнка?

Ей стало страшно. Сознание моментально вернулось обратно в голову или в душу, короче, туда, где ему и положено быть. Варенька вырвалась и, не оглядываясь, поспешила домой.

Родители не спали. Её состояние или внешний вид дали повод для расспросов, что было неприятно и крайне стыдно.

Как она могла до такого докатиться? Какой позор!

Дашенька, успокаивая Варю, пыталась хоть намёком узнать причину внезапного проявления эмоций. Нужно было что-то предпринимать, принять решение.

Рассказать или нет? Если признаться во всём, можно навсегда потерять подругу, что попросту немыслимо. Как же дальше жить без неё?

С другой стороны, если не рассказать обо всём, это может привести к трагедии. Витька свернул на кривую улочку, где последствия могут быть какие угодно.

Дашенька недавно призналась, что опять беременна. Что, если этот кобель заразит подругу, или, что ещё хуже, будущего ребёнка? Нужно найти выход, только кто может подсказать, как правильнее? Компромисс неуместен. Или да, или нет. Но как поступить?

О поцелуях в подъезде Варенька в тот раз рассказала подруге. Как же иначе. Доверять как себе можно только в одном случае, если ты откровенен во всём и до конца. Иначе, если появятся секреты, рано или поздно ложь обнажится и приведёт к недоверию, а там и до настоящей ссоры недалеко.

Варенька рассказывала и краснела, переживая тем не менее случившееся повторно. Вроде обычные слова, но эмоции и ощущения волшебным образом оживают.

Даша слушала, смущаясь вместе с Варенькой, примеряя все эти чувства на себя. Как же и ей хочется такого. Но ведь Витя один, а их двое. Как быть?

Придумали следующее: когда танцы заканчивались, у Вареньки якобы заболел живот. Ей стало плохо, и она убежала домой. На самом деле подруга ждала в укромном месте в парке возле лавочки, которая располагалась в относительной темноте на отшибе.

Виктор, как и рассчитывали, те же действия предпринял повторно с Дашенькой. Только времени у него на этот раз было больше.

Получив желаемое легко и быстро, он решил особенно не церемониться. Залез под Дашину блузку, расстегнув бюстгальтер. В его практике это были новые ощущения. Если честно, понравились они и девушке, особенно когда он, придерживая яблочко груди, взял вишенку соска в рот и начал ласкать.

Неизвестно, что творилось в голове и теле парня, но Дашенька чуть не лишилась сознания.

До второй груди дело не дошло. Девушка не на шутку испугалась дальнейшего.

Виктор был на десятом небе от счастья.

Теперь у него не одна, а целых две любимые девушки. Какую из них выбрать, если он от обеих без ума, мальчишка решить был не в силах.

Так и повелось: девушки провожались кавалером по очереди, и каждый раз позволяли ему немного больше вольностей, а затем обсуждали между собой всё, каждую мелочь. Для подруг были важны мысли, ощущения, эмоции, впечатления.

Разговаривать о своём любимом они могли сколько угодно. Казалось, Витька – абсолютный идеал. Во всём: рост, внешний вид, характер, темперамент, голос. Даже запах был особенный и самый-самый.

Точку в этом вопросе поставила Даша, внезапно обнаружившая беременность.

Варенька одновременно переживала, ревновала и радовалась. Всё равно Витьку напополам не распилишь. С самого начала они знали, что в итоге придётся кому-то уступить.

Подружки смеялись и плакали, обсуждая, как поступить. Победила дружба. Варенька корректно отошла в сторонку, не позволяя более Витьке до себя дотронуться.

Впрочем, она так сильно радовалась за Дашу, что пережила это легко и просто. Зато будет ребёночек.

– У нас будет ребёночек, – она произносила так, словно младенец родится от неё и Даши.

Девушки мечтали о будущем чаде, читая всё, что можно узнать, о беременности и родах, воспитании и кормлении.

Обе чувствовали себя матерями. Варенька даже начала учиться шить и вязать. Пригодится.

Решение к Вареньке пришло внезапно: Витька не только не идеальный, он эгоист, самовлюблённый кобеляка-шатун. Если начал гулять от жены ещё в период конфетно-букетных ухаживаний, что будет дальше? Во всяком случае, не ей решать. Пусть свой выбор сделает Даша. Для этого она должна знать всё. И точка. Значит, признаваться. Пусть судит.

Беременность Дашеньке далась трудно: плод настаивал на своих потребностях, не считаясь с обстоятельствами и здоровьем девушки, перестраивал организм под себя. Зародышу требовались питание и чистая кровь.

Обычный для ранней стадии беременности токсикоз начал изнурять Дашу в первый же месяц. Варенька всегда была рядом, чтобы поддержать подругу, чего нельзя было сказать про мужа, у которого неожиданно появились куча проблем и срочные дела, которые отложить было почему-то невозможно.

Варя сильно переживала из-за подобного отношения, но раз Дашенька молчит, значит, наверное, так и нужно. Во всяком случае, всегда рядом подруга. Справятся.

Когда животик у девушки достиг значительных для её роста и веса размеров, а противостояние Дашеньки и плода так и не прекратилось, врачи, во избежание осложнений и угрозы выкидыша, отправили девушку на сохранение, как они выразились, в клинику.

Дашенька очень переживала по этому поводу. Особенно волновалась за Витеньку, боялась, что тот не справится один с хозяйством. Очень уж он несамостоятельный: всё ему подай-принеси, наверное, мамка так приучила.

Варенька обещала за ним проследить, помочь с домашними делами. А обещаний на ветер она бросать не привыкла. Вот и засучила рукава: готовит, стирает, гладит, прибирает, да ещё и к Дашеньке по несколько раз в день бегает, благо работала в больнице, совсем рядом, только в другом корпусе.

На второй или третий день начала Варенька примечать, как остервенело облизываясь, глотая слюни, смотрит на неё Витька.

Под его взглядом, особенно когда стояла к нему спиной, Вареньке становилось горячо и не совсем уютно. А когда она заглядывала ему в глаза, видела в них мольбу и ещё… просто чувствовала, как раздевает донага и…

Эта мысль была не очень приятной, но отделаться от неё было невозможно: Витька не давал расслабиться, нагнетал напряжение. Всё время, пока она хлопотала по хозяйству, он сидел за спиной и высверливал её взглядом.

– У меня с одеждой что-то не в порядке?

– Ну что ты, Варенька. Любуюсь твоей красотой. И грацией. Ты лучшая.

– А Дашенька?

– Её здесь нет. Надо же мне на кого-то глядеть. Я ведь мужчина, чёрт возьми. Да! И у меня есть потребности.

– Интересно, просвети. Я тут убиваюсь, как проклятая, обслуживаю тебя. Разве что сопливчики и памперсы тебе не меняю…

– Женщина…

– Что женщина?

– Ты женщина. Другой здесь нет. Раньше ты меня любила. Я привык иметь стабильный, здоровый секс. Представь себе, супружеские обязанности – ежедневный долг и неотъемлемое право мужчины. Жена меня бросила, а потребность и право куда деть?

– Она болеет, выхаживает, между прочим, твоего ребёнка. Засунь свои потребности… сам знаешь, куда. Потерпишь!

– Даже если так. У меня яйца не железные. Болят, между прочим. По ночам спать не дают. Так и импотентом недолго стать. А она болеет, видите ли…

– Я здесь причём? Договориться, чтобы тебя к Даше на случку пустили? Уморил. Не один ты такой, другие справляются с похотью. Это жизнь. Ничего не попишешь. Бог терпел и нам велел.

– Ты же в урологии работаешь. Должна знать, что при застое крови с мужиками бывает. Зачем я потом Дашке нужен буду, без яиц-то?

– Дурак! От воздержания они не отваливаются. Спроси у мужиков, как они из положения выходят. У мужского организма есть замечательная функция, поллюция называется. Мозг приходит на помощь ночью, если напряжение слишком велико. Не надо нас дурить, юноша. Терпи.

– Как-как? Конечно. Это у мальчиков работает. Я мужчина. Мне без бабы никак. Другие, между прочим, налево бегают, проститутка там на ночь или подруга.

– Я тебе сниму! Малохольный. Только попробуй Дашутке изменишь, я тебе эти самые причиндалы сама отгрызу. Попомни. Она моя единственная подруга, почти сестра… да что я говорю, она мне больше сестры и роднее матери.

– Я и говорю, подруга. С тебя не убудет. Велика беда: легла, ножки раздвинула… дальше я сам. Помню, как ты млела от моих поцелуев. Что изменилось-то? Вот он я, тот же самый, любимый мужчина. Я тебя, между прочим, до сих пор обожаю. По ночам снишься. Дурак был. Неправильный выбор сделал. А всё почему? Дашка ноги вперёд тебя раздвинула, я и пропал.

– Ну, это ты брось. И не хами. Во сне трахайся, сколько влезет. Воздержание полезно.

– Умная, да? Ну, ладно, как знаешь. Придётся девочку по вызову пригласить.

– Только посмей!

– Неужто у тебя спрашивать буду? Всё! Невмоготу мне. По вечерам агрегат то парю, то остужаю. Хочешь, покажу? Синий весь. Дашка тебе этого не простит. Так и знай.

– Я думала, у тебя с головой порядок. Так и скажешь: Варька не дала, ты заболел… и умер. Ха-ха-ха! Оригинальный подход: не дашь – повешусь. Да, пожалуйста, сколько влезет. Нужен ты нам больно…

– Вам? Сама же говоришь, лучшая подруга, а понять самого родного человека этой подруги не хочешь. Чёрт с тобой, сам справлюсь…

Ей бы плюнуть на всё и не ходить к нему больше, так нет, задумалась. А ну как правда по девочкам побежит? Заразу в дом принесёт. Или того хуже…

Да чёрт бы с ним. И правда, не мыло, не измылится. Зато безопасно для Дашки: нас-то проверяют постоянно, никакой нехорошей болезни точно не подцепит. Вроде как таблетку дала. А? Варька, зараза, думай. Да поскорее, пока шалаву какую заразную в дом не привёл.

Соглашаться нужно. Не для себя, для Дашеньки.

Варенька высвободилась из объятий подруги, посмотрела на неё с сожалением и болью.

– Извини! Сейчас умоюсь. Больше не могу в себе держать. И не буду.

Варя долго приводила себя в порядок. Пришла из ванной вполне похожей на себя прежнюю.

– Ну, вот и чудненько, подружка!

– Ты меня подожди тут. Телевизор пока посмотри, что ли… хотя нет. Закуску приготовь. Любую. Что в холодильнике найдёшь, то и мечи на стол. Я быстро. За вином только сбегаю. Разговор у меня к тебе. На сухую не осилим. Жди.

И убежала. А Дашенька так и ждала стоя, недоумевая: что за разговор такой, для которого вино требуется?

Вскоре на лестнице застучали каблучки. Знакомая походка, привычные звуки. Вошла Варенька, неся тяжёлую сумку, выставила на стол два фугаса вина.

– Это же креплёное. Ты с ума рехнулась, подруга? Мы же под столом окажемся.

– Не думаю. На всякий случай ещё и водку прихватила. Садись. Веселиться будем.

На её глаза снова навернулись слёзы, но усилием воли удалось с ними справиться.

– Витька твой…

– Ну, конечно, мой.

– Я не спрашивала, ты не дослушала. Витька тебе изменяет.

– Шутишь! Он меня любит.

– И тебя любит. И меня любит. И Ингу Ташлову тоже любит… и многих других.

– Это которую Ингу? У которой ноги от ушей… эту, что ли?

– Её самую. Раньше думали, она фотомодель, оказалось, девочка эскортными услугами подрабатывает. Бизнесменов сопровождает для создания имиджа. Параллельно иные услуги оказывает. Сама понимаешь, какие.

– Проститутка, что ли?

– Догадливая. Но Инга это так, эпизод, в длиннющем списке шлюшек последняя строчка. Или крайняя. Витька мне во всём признался. Бравировал. Смаковал. Уверен был, что ничего тебе не расскажу, потому что у меня самой рыльце в пушку.

– Это как понять?

– О том после, под водку. Наливай, подруга, иначе с ума свихнёшься.

– А как же я, дети?

– Болеет он, если с одной и той же трахается. Застой у него происходит, яйца синеют. Только не падай в обморок. Изменять он тебе начал, когда ты ещё невестой была. Хвалился, что после очередной подружки мог и тебя мужской удалью порадовать. Силы, мол, много скопилось, чего жадничать: другие девки тоже ласки хотят. Обижать страждущих, мол, не след.

– Ты уверена, что всё ещё мне подруга? Для чего это мне говоришь? Я ведь тебя за родную считала…

– А ты суди меня. И Витьку своего, кобелину мохнорылого, тоже суди. Заслужили.

– Хочешь сказать, и ты?

– Не хочу, но говорю. Потому, правда. Уговорил, когда ты на сохранении лежала. Шантажировал тем, что проститутку закажет. Испугалась я, что заразу тебе принесёт. Потому и согласилась, идиотка безмозглая.

– Скажешь, один раз всего и было?

– Как бы не так. Регулярно, пока тебя не было. Раз в неделю. Мазок у него каждый раз брала. И кровь на анализ. Тогда всё в порядке было. Я уверена. Понимаю, что сложно в это поверить, но для тебя старалась. Договор у нас с ним был – только пока ты в больнице. В качестве необходимого лечебного средства.

– Вылечила? А потом?

– Прости, Дашуля! Дура я. Если прогонишь, не обижусь. Только насчёт Витьки своего крепко подумай.

– А наливай. Думай не думай. Катись он… колбаской по Малой Спасской. Только вот ведь беда: не верю я тебе. Вроде искренне говоришь, а на правду не похоже. Сама убедиться должна. Инга говоришь? А откуда знаешь?

– Случайно поймала. Бог шельму метит. Укол бабе Мане ходила делать поздно вечером, Пуляевой. Из шестнадцатиэтажки. В кошелёк в подъезде полезла за чем-то, выронила ключи. Они бряк – и под лестницу. Я бегом, а там твой Витька Ингу эту в собачьей позе шпилит, голую почти. Поздоровался, сволочь, и смотрит на меня с ехидцей. Ждал, пока я укол делала. Решил расставить точки над «i», заодно меня снять. Жениться обещал.

Витька, как всегда, ждал Варю, когда та приберётся и накормит. Потом приобнял, развернул к себе и по отсутствию сопротивления понял, что крепость осадой взята.

Похоже, противник белый флаг выбросил. Можно брать голыми руками. Но прежде договорились об условиях капитуляции: только в качестве лечебного средства, пока жена не выздоровеет. И ещё никаких измен на стороне. На этот счёт Варя однозначно предупредила, что меры в случае чего будут жёсткими.

Отдавалась она Витьке строго по графику, в субботу вечером. Ужинать с ним и вино пить отказывалась. Только секс. Нормальный, обстоятельный, с чувством, но в гомеопатических дозах. Лекарство – значит лекарство.

Витька соглашался для виду, но когда приступал к действию, забывал обо всём.

Варька-то нерожалая ещё, свеженькая. Кожа у неё гладкая, нежная. Опыта сексуального ноль. Источник удовольствия, сокрытый под кустистым треугольником, – тесный, упругий. Того и гляди лопнет, если сильнее нажать. Войдёшь – остаться там хочется. Навсегда.

Стоит только начать, дальше у любой девчонки мозги отключаются. Живому – живое.

Одно условие было неизменным –останавливаться за секунды до оргазма.

Очень не хотелось Витьке прерывать кайф, да ничего не попишешь. Не хватало ещё одну бабу на шею посадить. Одно дело трахнуть, другое – тащить потом воз с их детишками. Кому они на фиг нужны?

Даша слегка окосела от выпитого количества спиртного. Никогда прежде не вливала в себя такой лошадиной дозы. Считай, по бутылке на подругу. Но сегодня маловато будет. Пить так пить. Не праздник справляют. Вроде больше на поминки похоже.

– Наливай, подруга!

– Так только водка осталась. Значит, всё-таки подруга?

– Давай водку. Пока подруга. Дальше видно будет. У меня нынче проводы вечной любви.

– Ничто не вечно под луной. Любая вечность не может превышать размер человеческой жизни. Так-то, Дашутка. Любил – разлюбил. Да не любил он никогда. Трахаться хотел, пожрать вкусно и только. Гормональная буря. Отбушевала и успокоилась. Огонь, если дрова сырые, поддерживать трудно. Сама знаешь. Помнишь, как мы с тобой в походы ходили с мальчишками? И даже ни с кем не целовались ни разу. Правильные были, порядочные. А теперь? Я, Варька, единственной подруге мужа совратила. Только подумай. Идиотка. Лекарство, блин! Развёл как последнюю деревенскую лошадь, как козу Маньку с бубенчиками на шее. Воспользовался. Нет, Дашка, я не жалуюсь. Витька дело своё мужское туго знает. Воткнёт – думаешь, умереть бы сейчас. От счастья, от удовольствия. Дура! Кому я это говорю? Я ведь первая с ним целоваться начала. Помнишь? Только ты опередила, позволив больше. Наверное, решительнее была. У нас тогда что-то вроде соревнования было. Молодость, беспечность, наивность… ау, где мои семнадцать лет. Даш, а ты бы хотела всё обратно вернуть?

– Это как? К мамке в животик?

– Да нет. Чтобы никакого Витьки… только ты и я. Как тогда. Давай в ванной поплескаемся. У меня и уточки есть.

– Я же беременная. Мне в горячую воду нельзя. А насчёт Витьки… я что, одна буду детишек тащить? Не осилю.

– Пошли. Воду мы с тобой тёплую нальём, чтобы выкидыш не вызвать. Так ты что, простила его, что ли? Значит, я зря затеяла душевный стриптиз и пусть заразу носит, какую пожелает, шлюх подзаборных огуливает? Всё стерпишь, потому что он отец твоих детей? Не понимаю, подруга. Ты же молодая, красивая… детей мы с тобой вырастим, воспитаем. Не хуже прочих. Поверь, нельзя этого спускать. Думай, Дашенька, думай, милая. Виновата я перед тобой, но поверь, нельзя жить ради чего-то призрачного. Лучше синица в руках, чем… а, чего я тебя учу? Спать у меня останешься?

– Да ты что. Витька придёт, чё скажет-то.

– Какой Витька? Бог с тобой. Ты так ничего и не поняла?

– Всё, напилася. Боле не могу. Пойду домой. Голова совсем не варит. Ничего не понимаю. Завтра расскажешь.

Варя довела подругу до квартиры, то и дело поднимая подругу с земли, помогла открыть дверь, но сама не зашла. В голове всё ещё крутился разговор с Витькой и тщетное признание, которое, похоже, не принято.

Что-то будет?

В тот раз, когда поймала на горячем с Ингой, Витька её дождался

– Ну чё, Варька, развлечёмся?

– Тебе ещё не хватило? Не очень ласковая оказалась? Или кончить не удалось?

– У меня осечек не бывает. Сама знаешь. От тебя бы сейчас тоже не отказался. Аппетит в наличии. Больно уж ты сладкая. Не карамелька даже, шоколадка с сюрпризом. Вот, можешь потрогать, стоит как кол.

– Инге своей покажи, ей понравится.

– Чё сразу своей. Она общая. И покажу. Инга баба безотказная, палочка-выручалочка. Когда настроение плохое или дурь скопилась, первым делом до неё бегаю. Чем экономить, лучше ей в пещеру за пару сотен зарядить. Долго упрашивать не нужно. Я тебя хочу. Нечего ломаться. Чего целку из себя строишь? Не я ли тебя, как последнюю шалаву в Дашкиной супружеской постели драл? Позы разные перепробовал. То-то! Докторшей притворялась. Знаем мы таких тихонь. Через день лечусь.

– Ты чего такой храбрый стал? Бесишься, что застукала?

– Ой, прям застукала. Честная давалка. Не я ли сиськи твои бесстыжие мял вот этими рученьками, вишенки с тортика грудей сосал да облизывал? А как по дорожке меж тех холмов губами до куста срамного добирался, губья вагины пальчиками вот этими раздвигал, по клитору языком елозил? Соку было, хоть в стакан наливай. Неужто запамятовала? Надо же. Оно конечно. А как скакали с тобой на пару по два часа кряду, как глубже и сильнее просила, тоже не помнишь?

– Отчего же, помню. И договор с тобой помню. Отгрызть обещала твои тухлые причиндалы, если посмеешь Дашеньке изменить. Не послушал. Посчитал, вру. Конечно, грызть я их не стану, как бы меня не вырвало. А вольницу твою враз разрушу.

– Ой, ой! Испужался. Иди, докладывай. И про себя не забудь. Она тебя же первую из дому выпрет. У нас семья, дети. А ты кто? Или будешь втирать про секс в лечебных целях? Извивалась, стонала, поддавала задом. Это было лечение? Дрожала как осиновый лист, кончала по пять раз кряду. Это тоже лекарство было? Или имитация оргазмов? Понимаю, баба незамужняя, а тут живой ствол, стояк железобетонный, долбит как отбойный молот. Где уж тут терпежу взяться, приходится подчиниться действию вездесущих гормонов. Я же видел, как ты тащишься, потому и хочу тебя всегда, что темпераментнее тебя бабы не встретил, хотя тьму баб перепробовал. У Дашки моей после родов вагина как ведро, не в размер с моим аппаратом, краёв не сыскать. А у тебя тютелька в тютельку, даже немножко туговата, натягивать приходится. Так в этом весь кайф, подруга. В этом самом. Хочешь, Дашку брошу к чертям собачьим, на тебе женюсь, хочешь? Не пожалеешь. На руках носить буду.

– Помнится, ты и Дашеньке то же самое в ушки её развесистые пел. Так она до сих пор не поняла, что любовь твоя – маркетинговый ход, попросту говоря, лапша. И изменял ты, уверена, не только со мной и Ингой.

– Догадливая ты наша. Тебе списком или как? Шлюх не считал, но десятка три-четыре точно будет. И представь себе, ни одной порядочной не встретил: у кого муж, у других любимые, а от хорошего самца ни одна не отказалась. Так, поломаются слегка, для приличия, потом делай, чего душа пожелает. Хоть в зад, хоть спереди, хоть в качестве леденца. Поначалу все в порядочность играют. И ты тоже. Помню, всё помню, как просила, умоляла ещё разочек воткнуть, потому как кончить не успела. Отказал хоть раз? Влюблён я без памяти в твою мокрую щёлку, тугую, как у девочки, и сочную, словно арбуз. Каждый раз простыню стирать приходилось. А как она пахла, пуся твоя, не передать. Амброзия. По ночам снишься, прелестница. Просыпаюсь иногда, точно помню, что с тобой был, а на простыне следы великой любви. Липкие, с запахом мускуса и похоти. А ты? Ну, пошли, не ломайся. Я уже мокрый. Как вспомню твою волшебную мякоть, аромат разгорячённого тела, тесноту, жар. Это блаженство словами не передать.

– Ты говори, говори… у меня память хорошая. А список, если не трудно, напиши. Вдруг Дашенька не поверит, а тут бац – документ. Так я пошла?

– Ты чего, подруга! Заводила, заводила и динамить? Нет, так дело не пойдёт. Как миленькая дашь. А не то…

– Облезешь, милый! Не для тебя мама ягодку растила. И про Дашеньку можешь забыть. Я ей глазки раскрою. Хрен тебе по всей морде, а не тесная пещерка. Ишь, разохотился! Та широкая, эта узкая. Разборчивый больно.

Витька половину ночи, пока Даша не пришла, бесился. А вдруг и правда рассказала, сучка. Больно долго жены нет. Никогда она не задерживалась, а тут… дочка у дедов, сама в загуле. Не к добру. Не дай бог, выставит к чёртовой матери. Квартира-то её.

Когда ключ в двери заскрипел, дверь отворилась, он выскочил в коридор. Дашка была в стельку пьяная.

Лучшая защита, как известно каждому, это нападение.

Витька начал орать, как потерпевший, обвиняя жену во всём сразу. Для пущей убедительности врезал ей меж глаз, чтобы порядок блюла.

Дашенька свалилась кулем без памяти. Витька махнул рукой и пошёл спать. Так, мол, и надо тебе, шалава подзаборная. Виданное ли дело бабе за полночь пьяной приползать? Понятное дело, проучить пришлось.

Только не рассчитал силушку. Удар получился вполне боксёрский. Утром Даша не видела ничего ни одним глазом. Всё затекло и имело сизовато-синий оттенок. Только ничегошеньки она не помнила, кроме того, что к Вареньке пошла. Дальше словно свет выключили.

Витька ушёл на работу, а Даше пришлось искать телефон, звонить на работу, отпрашиваться, оправдываться. Идти по посёлку было смертельно стыдно, да ничего не поделаешь. Завтра все будут знать о её позоре.

Заодно позвонила Вареньке. Может, она чего знает? Та прискакала через двадцать минут, повторив всё, что поведала накануне.

Даша была в шоке. Рыдала. Рвала на себе волосы. Но опять не поверила. Однако уяснила, что травма рукотворна и приложился к её созданию благоверный.

Это уже был повод. Нет, не для развода пока, для того, чтобы не пустить к себе в постель и перестать разговаривать.

Понимание приходило постепенно и очень трудно. Дашенька словно выплывала на лодке из густого тумана, обнаружив внезапно, когда он начал таять, что совсем не туда плывёт.

Через десять дней к ним домой прибыл наряд милиции. Витьку и Дашу увезли на освидетельствование в венерологический диспансер.

Тревогу забила, как ни странно, Инга. Заподозрила неладное после встречи с Витькой под лестницей. Диагноз поставили моментально, выяснив с кем и когда.

Дальше верёвочка закрутилась и сомкнулась на Витькиной… короче, отгрызать ничего не пришлось. Дашенька перекрестилась, что Варенька вовремя её озадачила, что в близости мужу было предусмотрительно отказано.

Ой, что быть-то могло. Подумать страшно. Вот стыдоба!

Развели их с Витькой не совсем тихо, но быстро. С тех пор Даша ни разу не пожалела, только головой качала. Как она могла быть настолько слепой? Это же надо: из одной постели да в другую, а она всё про любовь, про любовь…

Снова, как и в первую беременность, Дашенька страдала от токсикоза. Варенька переехала жить к ней. Не подумайте чего-либо предосудительное. Это настоящая, проверенная временем дружба.

А измена? О ней девчонки периодически вспоминают. И смеются.

Кстати, секс у них периодически тоже случается. Исключительно по любви и согласию.

Вареньку, между прочим, нашёл замечательный паренёк. Замуж зовёт. Только она пока к нему присматривается. Не очень-то хочется опять на гуляку нарваться.

Мечта наивной девчонки

Зинка мечтала о свадьбе: до икоты, до колик, до судорог внизу живота. Она грезила об этом днём и ночью, на работе и дома, даже в магазинной очереди её не отпускали загадочные видения, от которых становилось тепло и уютно.

Грёзы были абсолютно нереальные, обозначенные лишь контурами событий и эмоций, но до чего усложняли жизнь, в которой ничего подобного не случалось. Ну, когда же, когда?!

Свадьба. Она всё продумала до мелочей: наряды жениха и невесты, число гостей (список был заготовлен); блюда, которыми будет угощать; нашла телефон самой лучшей в городе тамады, отыскала классного фотографа, договорилась о фейерверке и многом другом, не называя даты мероприятия.

Зина видела свою точёную фигурку в тисках свадебного корсета, платье от кутюр, восхитительные туфельки и море цветов…

Ещё приобрела несколько комплектов сногсшибательного нижнего белья и крутилась в нём перед зеркалом, убеждаясь, какая же прехорошенькая.

Богиня! Даже купила свадебные кольца – себе по мерке, а жениху – среднестатистического размера – и спрятала их в потайную коробочку, где хранила деньги на чёрный день.

Не видела лишь одного – жениха. Этой детали она не придавала значения, поскольку мужиков на самом деле терпеть не могла: курят, пьют, потом воняют, матерятся…

Сказать откровенно – хотелось ей вовсе не свадьбы, а секса, этой изысканной сладости, так подробно и в деталях описанной множеством подруг.

Они рассказывали про эмоции и ощущения, которые по их уверениям иным способом получить невозможно. Обязательно нужен партнёр: мужчина, муж.

Для чего он так нужен, подруги не объясняли, в физиологический процесс не посвящали, считая это само собой разумеющимся и вовсе не важным.

Придёт время – сама всё увидит, пощупает и распробует. Главное, замуж выйти, а там… дальше только любовь и сплошной эротический позитив.

Почему-то все подружки были замужем. Некоторые повторно. Но таких, кто не попробовал сходить под венец ни разу, – таких девушек в её окружении, кроме самой Зинки, не было.

В этом и заключалось самое обидное: ну почему у всех всё есть, а ей достаётся в последнюю очередь?

Секса без свадьбы, несмотря на любовную лихорадку, поразившую до мозга костей, Зинка не признавала. Девочки сказали, что без свадьбы не стоит заводить интимные шашни – могут проблемы возникнуть.

И опять не объяснили какие. Да и мама всё время ворчит, – смотри не нагуляй, только посмей в подоле принести.

Чего Зинка должна ей принести? Ну да ладно. Поживёт – увидит. Если нужно будет – принесёт.

Время идёт, женихов нет. Да и откуда им взяться, если Зинка с работы домой, из дома на работу. Остальное время лежит на диване и мечтает. О свадьбе мечтает. Точнее, про секс этот проклятущий, без которого нет ей никакой жизни.

Скорее бы. Совсем девчонке невмоготу. Эмоции распирают, сказочные ощущения: головокружение, полёт, оцепенение – чего там ещё подружки рассказывали? А, эти самые оргазмы, сотрясающие тело до самого основания. Видно, здорово вставляют, не по-детски. Одним бы глазком взглянуть.

Зинка улеглась удобнее и представила себе сладкий до невозможности оргазм, который она съест целиком после свадьбы. Но как он выглядит? В книжках искала: слово есть, описание состояния полёта, эйфории, чего-то ещё непонятного, а на что похоже и где его искать – об этом ни слова, ни строчки.

Странные эти влюблённые. Всё у них секреты. А если не смогла влюбиться, тогда что – за всю жизнь ни единого оргазма не попробуешь?

Девчонок спрашивала, те хохочут как потерпевшие: жениха спросишь – он достанет. Или доставит. Смотря сколько желания накопить успеет, а то, бывает, всё до свадьбы раздаст. И опять со смеха угорают.

Обидно. Хоть бы намекнули, где их продают, отчего только мужикам. Индивидуалистки, эгоистки бессердечные.

Зинка не такая, когда у неё свои будут, она со всеми поделится. Может, у мамы спросить? Но ведь это про любовь, стыдно. Придётся замуж идти. Девчонки поголовно Зинке завидуют: любовь любовью, а свобода…

Спать может сколько угодно, времени личного, безотчётного, вагон. Никаких тебе обязанностей, в том числе супружеских.

Оргазмов ей, видите ли, захотелось. Да сказки всё это. Сами не знают, как те выглядят. А Зинке хорошо – притворяться не нужно, да и дуру включать незачем. Впрочем, ей и прикидываться ни к чему, само собой всё замечательно выходит.

Опять же жизнерадостная. Если не брать во внимание эту её навязчивую мечту о сексе, о котором она и знает только то, что он существует, счастливая баба.

Как заговорят о преимуществах холостой жизни, её, Зинкиной, беззаботности и смешливости, начинает плакать, что это не оптимизм и не радость, а самая настоящая истерика, тоска по неизведанным ощущениям.

Им-то что, наедятся вдоволь мужских подарков и спят, а ей, Зинке, приходится фигуру соблюдать, от лишнего кусочка торта со слезой в глазу отказываться.

У всех подружек есть заветное место, дотронувшись до которого можно подарить ей вселенную, полную гармонии и счастья. Сами рассказывали, а ей даже сказать не хотят откровенно и честно, где искать ту эрогенную зону.

Смеются над ней, мол, не ищи, дурочка, это душа, а не какой-то там примитивный орган, который нужно мять да массировать. И вообще, мужикам, что от женщин нужно: бесплатный секс по желанию заказчика, уважения к себе любимому и возможность, сколько влезет обманывать. И всё в одни ворота, когда туда входит, а обратно – можно и поспать.

Врут, наверное. Думают, наивная простушка, а у неё тонкая душевная организация и немного завышенная потребность во внимании.

Им невдомёк, что одиночество – наказание. Подружки не в счёт, они сами у своих мужиков выпрашивают оргазмы, когда те уставшие с работы приходят. С ней ни разу не поделились.

Зинка приступила со свойственным ей напором и ответственностью к поиску кандидатуры жениха: чтобы не очень руки распускал, спиртным не увлекался. Который секс свой до свадьбы не растратил, а её любил бы тихо, не отягощая претензиями.

Только где такого найти, если, кроме работы, никуда не выходит?

Подружки говорят, – на танцы иди, в кафе, в ресторан. Там тебя живо приметят. Только остерегайся – слишком много охотников задарма пользоваться женскими ласками.

– Это ещё какими?

– Эротическими, конечно.

– А это как?

– Как обычно: сначала в уши заливать будут, потом напоят и в постель.

– А заливать-то чего?

– Ну, Зинка, ты просто звезда: петь будут партизанские песни о самом главном, чтобы ты уши развесила и не заметила, как тебе ноги раздвинут.

– Вы, девки, какими-то загадками всё. Давайте подробнее. Мне же подготовиться нужно. Как уши развешивать и зачем? А ноги обязательно раздвигать? Неужели по-другому нельзя? Что-то не нравится мне жениха в кафе искать. Давайте предлагайте другой способ, чтобы ни развешивать, ни раздвигать ничего не нужно. Я ему штамп в паспорте – он всё остальное. И чтобы в культурной обстановке: лирика там, музыкальное сопровождение. Пусть целует, обнимает, только без рук.

– Это как, ногами, что ли? Зинка, ты мороженое съесть хочешь или трахаться? Определись. Если пожрать, то этим можно и дома заняться, для этого муж не нужен.

– Трахаться не хочу. Мне секс нужен, волшебный и восхитительный, чтобы голову снесло от сладострастия. И кусочек оргазма. А потом пусть проваливает. Не хватало мне всю жизнь с мужиком в одной квартире жить.

– Так не бывает.

– Почему?

– Потому что одноразовый секс – это проституция и разврат. Этим за деньги занимаются. Чтобы на жизнь заработать. Мужик большие чувства меняет исключительно на стабильные отношения, желательно на всю жизнь. Правда, до свадьбы он об этом не догадывается. Тоже думает как ты: пару месяцев секса, немного усилий, много удовольствия, борщи там и всё прочее. Но не тут-то было. Мы, бабы, тоже не дуры. Пока он свою торпеду вставляет, мы ему мозг выносим и подготавливаем к длительному счастью. От секса, особенно с оргазмами, дети родятся, между прочим. И фигура портится.

– Дети это хорошо. Я девочку хочу. Но на фига мне такое счастье, если оно одно на всю жизнь? Человек должен развиваться поступательно, постоянно. Для этого надобно везде побывать, всё увидеть и перепробовать. А тут муж. Приходишь домой – он на твоей кровати валяется. Ты себе можешь такое представить? Я – нет.

– Тогда рано тебе ещё, Зинка, замуж. Жди, когда с мужиком жить захочется.

– Ещё чего! Больно нужно. Мамка моя всю жизнь без мужика живёт и ничего – меня вот родила. Я тоже хочу так. Вроде как на курорт съездила: экскурсии там, процедуры всякие, обслуживание, комфорт, удовольствия и меню, как в ресторане.

– Ты вначале сориентируйся: секс без последствий ненормален, мужчина живую плоть хочет, а не резиновую куклу. Прикосновения там всякие, поцелуйчики, рукосуйство, домогательства. Запахи, вкусы… а главное – божественное ощущение обладания и проникновение. Любовнику важно чувствовать, что он берёт, безраздельно владеет твоим божественным телом. И вот тут закавыка. Платить за удовольствие приходится и тому и другому. Нам, девкам, беременностью, а мужики за право иметь ежедневную сексуальную тренировку добровольно хомут на шею надевают. Девушка любит мужчину, чтобы было, на что жить и с кем детей воспитывать. Если тебе только один оргазм нужен – закажи жиголо. Он всё по уму сделает, деньги получит, и никакой тебе любви, а чтобы ничего непредвиденного не вышло – покупаешь резиновое изделие номер два и надеваешь мужику на то, чем он любит.

– А чем любят-то? Откуда мне знать. И что за изделие, которое он надеть должен? Мне тоже в изделии ходить нужно? Девчонки, да вы мне голову морочите. Давайте я для начала с кем-нибудь из ваших мужей попробую, вдруг мне не понравится.

– Понравится-понравится. Ещё как. Гарантируем. За уши потом не оттащишь. Только кто же тебе свою единственную радость добровольно отдаст? Такая корова нужна самому. Мужики – снаряд индивидуального использования, вроде как именной. Если другую попробует, считай пропало – придётся имущество делить, искать нового. Слишком много проблем. За мужиками глаз да глаз нужен.

– Мрачную какую-то картину рисуете. Чего это имущество половинить, если оно твоё? Сколько же этот самый секс стоит? Я дорогой не возьму, зачем мне от кутюр. Нужно, чтобы простенько и со вкусом, как моя кофточка: милая, дешёвая и удобная. Мне какой-нибудь подешевле подойдёт. Желательно ненадолго. Должна же у него своя квартира быть.

– Так ты хочешь на его территории?

– Не путайте меня. Территория у меня своя. И имущество ни с кем делить не собираюсь. Мне бы замуж по-быстрому, всё как есть попробовать и после жить счастливо одной, как привыкла.

– Ладно, подруга, уговорила. Есть такой: с квартирой, без претензий и обязательств, но слегка придурковатый. Не очень, со стороны можно и не заметить. Зато эрекция железная. Покажет тебе небо в алмазах и жемчугах. С ним и мозги куда нужно улетят, и оргазмы хоть коллекционируй. Может сутками напролёт дарить, причём абсолютно даром. Ему без разницы, куда таран приспособить. Кстати, очень симпатичный, можно сказать, обаятельный. Ну, немного по фазе сдвинут, так это не беда. Если хочешь недорого и со вкусом получить свои три копейки – беспроигрышный вариант. От себя отрываю. Смотри только – не забудь вернуть, а то понравится и поминай, как звали. Я уговорю его свадьбу сыграть, думаю, не откажется. Договор брачный составите: хочешь – на неделю, можешь на месяц. Всё по пунктикам: чего и сколько он тебе, почём ты ему достанешься. Сами договоритесь. Если что – я этого феномена приведу. Завтра и познакомитесь. Годится?

– Не обманешь?

– Ну, ты, подруга, даёшь… Железный вариант.

На следующий день Зинка закупила ворох деликатесов, наготовила всего разного, стол украсила.

Вечером пришли. Мужичок лысенький, худосочный слегка, но жилы на руках как у штангиста и действительно симпатичный. Главное, от него пахнет хорошо – видно, парфюм дорогой использует, заграничный. Сияет как медный грош, улыбается и смотрит на неё с аппетитом, словно съесть готов, не отходя от кассы.

Сели, поужинали. Он не пьёт, даже не притронулся. Зовут Арнольд, как Шварценеггера. Ничего не говорит, только мычит, но эмоционально. Да оно и к лучшему: незачем Зинке с ним толковать, да и не о чем. Кажется, скоро исполнится её заветная мечта о любви и сексе.

Зинка со стола прибрала, торт выставила, кофе приготовила, а Арнольд мычит и на грудь её рукой показывает. Может, кофе с молоком хочет? Чёрт его знает, что мужикам может в голову взбрести.

Зинка достала пакет молока, налила ему в кофе – угощает. А он опять в грудь пальцем тычет, руками показывает, словно к себе чего тянет, и мычит. Потом себя оглаживать начал ниже пояса, глазёнками хлоп-хлоп, улыбается… ну чисто ребёночек.

Подружка уходить собралась, прощается, а Арнольд раздеваться начал.

– Это он чего удумал, мы ещё контракт не составили. Без договора сделка не состоится. Забирай его покудова. Ишь, расшалился! Завтра бумагу подпишем, как надо оформим, свадьбу назначим. За свадьбу, кстати, кто платить будет?

– Ты же сказала, что дешевле нужно и проще. У Арнольда с деньгами не густо. Он по другой части – женский угодник, жиголо. Если хочешь свадьбу – оплачиваешь сама, а то и без свадьбы можно, штамп в паспорт поставите, и все дела. А после и всё прочее.

– Какое ещё прочее? Про другое не договаривались.

– Про то и говорю. Парень всё как нужно сделает. Твоё дело – легла и дала. Дальше он сам. Тебе ни забот, ни хлопот: знай, ноги раздвигай да оргазмы в копилку складывай. Будет трахать, пока не остановишь. Но тормозить осторожно нужно, может обидеться, осерчать. С ним только лаской. Пусть мужик любимым делом занимается, ты тоже в накладе не останешься. Только не очень увлекайся. Он как автомат работает, очередями. Одиночные выстрелы не признаёт. Только кормить не забывай. Арнольд ведь сам о себе не подумает, напоминать нужно, что время обеда пришло. И мяса, мяса ему больше подкладывай. Да не скупись – он отработает. Так что, оставлять автомат или погодить?

– Ладно, пусть пока останется. Только чтобы не приставал.

– Это уже от меня не зависит. Впрочем, от него тоже. Уже заряжен. Когда выстрелит – не знаю. Жаль тебе такую игрушку отдавать, да чего только ради любимой подруги не сделаешь. От сердца отрываю.

Ушла подружка. Арнольд замычал, подошёл к Зинке, взвалил её, словно пушинку, на руки и бегом к кровати.

Зинка закричала, забилась в истерике. Жених в недоумении, но не отпускает. Повалил на постель, юбку задрал и носом между ног тычет.

Пришлось Зинке глаза закрыть и притихнуть. Вдруг правда осерчает, а подруги-то нет, перевести слова некому, не ровён час придушит слегка, чтобы не брыкалась.

Ну, девка, влетела ты по самую маковку. Короче, кто же виноват – сама напросилась. Подружка ясно и понятно сказала, что он уже заряжен, пока не настреляется, не остановишь. Придётся терпеть.

Мужичонка быстро, словно только этим всю жизнь и занимается, содрал с Зинки остатки одежды и давай её ласкать да обнимать.

Пальцы у него сильные, нежные, ловкие. Уже не мычит, стонет. Языком залез, куда бы вы думали… мамочка дорогая, что же он со мной делает, паскудник? Нет, так дело не пойдёт.

Но Арнольд оказался силён и настойчив. Проник агрессивно и нагло в девичью тайну и такое с ней сделал, уму непостижимо. Зинку затрясло…

Но захотелось ещё.

Этот охальник, как заправский гинеколог, то языком, то пальцами… изучает, что ли? И одновременно сиськи мнёт, да так ловко, что Зинка вся испариной покрылась, а соски превратились из малюсеньких прыщиков в полноценные виноградины.

Такая истома во всём теле разлилась, лихорадкой пробило, и застыла Зинуля в неожиданной для неё покорной неподвижности, испытав не только мышечную, но и эмоциональную эйфорию. Ножки раскинула, словно шпагат собралась делать, подобралась, напрягла животик, а внизу живота горит и ёкает.

Арнольд сбросил с себя одежду. Между ног вздыбилось нечто страшное и огромное.

Зинка попыталась закричать. Жених запечатал рот поцелуем, вогнал своего зверя, паразит, туда, куда Зинка и сама стеснялась порой заглядывать, да ещё принялся дырявить методом бурения.

С Зинки пот стекает градом, вся постель мокрая, а чёрт блудливый никак не останавливается. И тут случилось нечто, от чего всё тело взорвало конвульсиями.

Дальше ничего не помнила, минут десять не могла прийти в себя, дыша, словно после марафона. Сердце выпрыгивает, а внутри всё до последней клеточки дрожит и стонет. Немного больно, правда, но приятно до безумия.

Женишок лежит без сознания. Неужели скончался? От такой скачки вполне мог.

Губами потрогала то, чего вначале так испугалась: удивительно – совсем не противно, даже приятно.

Жених приоткрыл глаза, принялся за повторный сеанс. Предупреждала же подружка, очередями стреляет. Вот ведь стервец. Ладно уж, пусть балуется. Дитя, оно и есть дитя. Надо бы его про оргазмы спросить, но кто переводить будет его мычание?

Ладно, придётся самой искать. Где уж ему про такие тайны знать, когда даже девчонки толком ничего не понимают. Может, и наболтали чепухи разной. Ничего. И без них здорово. Понравилось.

Успокоился жених только под утро. Тут Зинка вспомнила, что его по часам кормить нужно. Так прямо без одежды и уселись с ним за стол.

Самое удивительное, что ничуть Зинке не стыдно, даже, если честно, хочется прелести свои продемонстрировать. Товар, так сказать, лицом предъявить, чтобы долго за тарелкой не засиживался.

У них ещё дел по горло. Девки, помнится, говорили, что нужно куда-то уши развешивать.

Арнольд одной рукой ложку в рот засовывает, другой сиську мнёт. Вот, оказывается, что ему нужно было к кофе, а она, дурёха, молока…

Наивная.

Пришлось взять на работе отпуск за свой счёт. На неделю.

Зиночка прошла сначала курс молодого бойца, потом осваивала секреты мастерства и не отказалась от курсов повышения квалификации.

Через два месяца состоялась свадьба. Зиночка вышла замуж.

За Сашу. Конечно по любви.

А Арнольд? По технике безопасности в любом помещении должен быть запасной выход. Приблизительно так Зинка рассудила.

Назло всем

Когда бы сам собой смывался грим

и пудра заготовленных прикрас,

то многое, что мы боготворим,

ужасно опечалило бы нас.

Игорь Губерман

В небольшом офисе, торгующем металлорежущими станками и комплектующими к ним, где работников всего десять человек, трудился на должности программиста Роман Вениаминович Мошников.

Мужчине было двадцать семь лет, из которых он столько же был холост.

Коллектив в организации полностью женский, включая директора. Весь офис – три комнаты: зал, где сидят все, кабинет директора, Лизы Сергеевны, и ещё один, совсем мизерный, в котором трудится главный, он же единственный бухгалтер.

Несмотря на микроскопический размер фирмы, оборот у них фантастический: контракты – миллиардные. Но это так, к слову пришлось. Не о них речь.

Роман Вениаминович, как я уже сказал, холост. Нет у него тяги к женскому полу, несмотря на наличие этого добра в коллективе, причём активного. Не просто подмигивающие или флиртующие незаметно дамы, а именно проявляющие немалый интерес к любому объекту, который можно рассматривать как претендента на роль возлюбленного.

Тщетно. Мужчина неприступен как скала.

Вежливо здоровается, откликается на нечастые просьбы объяснить или помочь, но неохотно, рассеянно. Любовь не входит в число приоритетов. То ли дело писать прикладные компьютерные программы. С гаджетами и языками программирования он на ты.

Но это в свободное от работы время. Удачный код работающей как часики программы втыкает похлеще секса.

Впрочем, о процессе любовной игры Роман не особенно хорошо осведомлён. Так… было дело. Однажды. Не впечатлило.

Соблазнов в офисе было много, раздражающих факторов и того больше, но Ромка держался, памятуя о непредсказуемом поведении женщин во время любовных церемоний.

Единственная его пассия умудрилась так напугать парня своими закидонами, что он дал зарок держаться до последнего, но не иметь дел с так называемой прекрасной половиной.

Уж лучше быть свободным и целым.

Первое время ему было очень неловко в царстве охотниц, воспринимающих его как желанную добычу.

Женщины намеренно при нём прихорашивались, оголяли коленки, поправляя колготки, и наперебой выставляли объёмные сооружения из монументальных холмов, нагло выпирающих из открытых напоказ вырезов декольте.

Не его ума это дело, но за такие шалости впору наказывать. От работы отвлекает.

Молоденькие сотрудницы старались наклониться в его присутствии, причём так, чтобы были видны трусики или стоячие холмики игривых грудей, нагло выглядывающие в оттопыренные вырезы блузок.

Реакции не следовало.

Коллектив был разочарован, раздосадован, возмущён. А ну, если мальчик голубой?

И вот, Риточка Кущина ушла в декрет, а на её место пришла совсем молодая, длинноногая, большеглазая, стройная как лань, золотокосая блондинка, Карина Литвинова.

Её выразительная улыбка и умение себя преподнести сделали своё дело – Ромка сию грацию заметил. Оценил, что было ему несвойственно, и пялился зачарованно на её силуэт, стараясь делать это незаметно. Только от женского глаза невозможно скрыть такой интерес. Женщины шептались. Неужели…

Ожидания коллектива не подтверждались почти три месяца. Но процесс явно пошёл. Ромка провожал девушку взглядом и плотоядно посматривал то и дело в её сторону.

Слюней видно не было, однако глаза блестели азартом охотника.

На новогоднем корпоративе, за неделю до праздника, Кариночке наконец удалось его залучить. Старалась она вовсю, потратив на экипировку и косметику все наличные сбережения.

Ромка слегка офигел, ошарашенный внешностью сотрудницы. Несмотря на обилие вспомогательных средств, выглядела она целомудренно. Так, впрочем, было задумано. Его внимание сосредоточилось на экзотических выпуклостях, что было заметно невооружённым взглядом.

Пришёл Роман раньше всех, делал вид, что занят ноутбуком, но как только появилась Каринка, повеселел.

Сел с ней рядом. Сам не пил, подливал, облизывая её глазами.

Танцевали они увлечённо, шептались. В конце концов, убежали. Думали, что незаметно.

Ромка не знал, как себя вести. Он и с мужчинами-то не особенно умело выстраивал переговоры, а уж с женщиной, да ещё такой.

Собственно, чего в ней такого особенного? Самая обыкновенная. Разве что облик умеет облагородить с помощью нарядов и косметических средств.

Выглядит, конечно, на все сто, а приглядись, допустим, утром, спросонья, когда только она и солнечный свет, когда нет разных фенечек и художественного макияжа…

Ещё неизвестно, какая она на самом деле, эта премиленькая, благоухающая непорочностью Карина.

Насмотрелся Ромка на разных разукрашенных косметикой милашек, когда в общежитии института жил. С утренними синяками под глазами, опухших, раздражённых и злых.

Все эти принцессы в мареве нарождающегося дня выглядели скорее фуриями, чем принцессами.

Зато, какими божественно-нежными, облачно-невесомыми, кротко-застенчивыми выходили они из здания общежития немного погодя.

За любой из них хотелось идти без оглядки, пусть только позовёт.

Не звали.

Видимо, что-то в парне всё же было такое, о чём он не догадывался, а прочие читали на его лице открытым текстом. Явно не застенчивость. Этим недугом он не страдал.

Видимо, его выдавало отсутствие блеска в глазах, отчуждённость, даже скука в процессе общения.

В его возрасте все помешаны на любви и сексе, ставя эти радости жизни не просто на первое место, выводя за рамки прочие источники наслаждения. Сексом окружающие дышали и жили.

Гиперсексуальность – этим сказано всё.

Мозг дрейфует в сторону долины чувственного блаженства, выкапывая там ямки, высевая в них зёрна будущих проблем и тревог, ожидая, однако, прибавления на пустом месте богатства.

Все мужчины мечтают о погружении во влажную среду налившихся кровью ценных по определению приборов, зачастую себе во вред. Немного погодя разводят руками: нужно, мол, было предохраняться.

Трясёт от приплывающих следом напастей всех. Но по-разному. Кому-то неожиданно выпадает сектор “приз” с первой попытки. У этих тоже всё будет и проблемы в том числе, только позднее, когда засосёт болото рутины, а вытаскивать себя за волосы станет лень.

Другие залетают в проблемную зону с ходу, наслаивая приключения и злоключения слоями, наподобие горки, с которой потом летят, кувыркаясь, изредка не до конца покалеченными.

Чаще же обдуманно, целенаправленно несутся по бездорожью, забрызгивая себя и прохожих, потихоньку превращаясь в подобие грязевого вулкана, до которого впоследствии брезгуют дотронуться. Рвутся вперёд, методом проб и ошибок приобретая печальный опыт, не разбирая пути, ломая свои и чужие судьбы, нередко разбиваясь насмерть. Зато весело и с песнями.

К финишу, однако, приходят все дружно, различаясь лишь числом и серьёзностью недугов.

Ромка ни к одной из этих категорий не относился. Он экземпляр штучный, ручной выделки. Феномен в своём роде.

Он не торопил любовь, поглядывая на потуги окружающих обеспечить себя щёлочкой поуже и кочерыжкой потолще снисходительно, почти равнодушно. Эротический спорт вызывал в нём отвращение, а к серьёзным отношениям парень был не готов.

Где-то в глубине души чувствовал, есть нечто или некто, отвечающее за счастье. Раз оно дремлет – значит, ещё время не пришло. Надо ждать.

Карина со своими лукавыми уловками налетела словно ураган “Катрина”, разворотив напрочь мысли и утверждённые на годы вперёд жизненные планы, обаяла непонятно чем.

Во всяком случае, морзянка через волнение пульса и вибрации набухшего естества что-то неприличное отстукивала, намекала на вступление в пору половой зрелости. А поскольку мужчина в той азбуке не силён, прочесть послание изнутри не в силах, то и действовать приходится по интуиции, как карта ляжет.

Смылись они с той вечеринки вприпрыжку. Переплелись потными от энергичного танца руками и крадучись, чтобы никто не увидел, вальсируя, просквозили до самого выхода.

Выбежав на улицу, смеялись. Вдвоём оказалось веселее и приятнее, чем среди озабоченных претенденток на Ромкину благосклонность, подмечающих каждое слово и движение.

Над этим они и хохотали, показывая в лицах реакцию и напрасные старания женщин, пытающихся соблазнить разгорячённого возлияниями Виктора, перебивая друг друга, изображая наперебой обеспокоенных безбрачием девчонок.

Воздух был свеж. Первый же глоток опьянил, заставляя встретиться изучающим взглядом.

А в нём…

Всё было ясно без слов. Ребята прижались головами, вдыхая волнующие кровь пары магических флюидов, обнажающих помыслы и желания.

Сердечко Романа ухнуло, провалилось в бездну пронзительных глаз, отозвавшись колокольным звоном, словно кто здоровенный врезал со всего маха по рынде, созывая народ на пожар.

Пропал мальчишечка…

Каринка, приподнявшись на одной ножке, встав на цыпочки, чтобы дотянуться до его лица, закрыла глаза, свернула губки в трубочку, подставляя это сооружение для поцелуя. Это уже не сигнал, даже не намёк – прямое указание.

Ромка огляделся.

Стояли под самым фонарём, словно намеренно хотели продемонстрировать публике проснувшиеся чувства. Не зная, как приступить к делу, Роман отступил на шаг, решаясь на неведомое, но желанное действие.

Испробовал, вкусно! Почему же такого не было с той, самой первой его женщиной?

Они тогда изрядно выпили, познакомившись на студенческой вечеринке. Нашли свободный кабинет с вставленным в замочную скважину ключом, закрылись изнутри. Сразу приступили к сближению, несколько вульгарно, неумело, практически без предисловий.

Девушка тогда решительно расстегнула его ширинку всего после пары поцелуев. О чём она думала, непонятно, ведь оказалась девственницей. Процесс раздевания друг друга описать невозможно. Нечаянные партнёры, желающие острых ощущений, явно не знали, как и что нужно снимать.

Пуговицы, молнии и застёжки отлетали, прищипывали самое больное, но не желали покидать уютные, обжитые тела.

Потом, происходило это на каком-то жёстком топчане, долго пристраивались, хотя сильно спешили, нервно, довольно безрезультатно пытались совокупиться, не зная, как это правильно сделать.

Было жутко неудобно и совсем темно. Желанное располагалось совсем не там и не так, как предполагали, было скользкое, липкое и не очень приятное на ощупь. Каждый пытался выполнить свою миссию, удовлетворить личные желания, не желая и не умея действовать согласованно.

Незадачливые любовники никак не могли состыковаться, упрямо маневрируя вразнобой, мешая друг другу.

Сначала воспалённая торпеда никак не желала заходить в истекающий соками грот, выскальзывала и попадала совсем не туда. Потом у Ромки начало выскакивать из груди сердце, спёрло дыхание, заклинило и свело правое бедро.

Было стыдно и больно. Глаза заливал пот, капая на лицо подружки, вызывая тем самым её брезгливое раздражение.

Когда догадались направить в кипящее желанием и страхами жерло вулкана разбухший снаряд руками, обрадованный неожиданной удачей Ромка вогнал его чересчур энергичным движением до самого основания, вызвав тем самым непредвиденную реакцию подруги, вцепившейся от боли в его лицо ногтями.

Парень попытался вырваться, инстинктивно напрягся, усилив тем самым эрекцию, освободил руки, упав на девушку плашмя, придавив её к топчану. Подружка заорала, как раненый зверь, подтянула к подбородку колени и выстрелила Ромкино тело прочь с кушетки.

Он отлетел головой на край стола, потерял сознание, в то время как орудие любви начало стрельбу очередями.

Девушка вскочила с топчана, нащупала выключатель, зажгла свет. По ногам стекала прозрачная кровянистая жидкость, в голове стучала набатом боль и обида на партнёра, причинившего страдание.

Подружка подскочила к обидчику, принялась колошматить ногами, крича, какая он свинья, грозясь уничтожить. Лишь тогда она заметила лужицу крови, вытекающую из рассечённой раны на голове.

При виде крови девочка потеряла сознание, представив, что нечаянно убила любовника.

Нелепую случайность усугубило внезапное желание уборщицы прибраться в том самом кабинете. Техничка открыла дверь своим ключом, и её взору предстали два окровавленных трупа.

Через пять минут вульгарную картинку лицезрели чуть ли не все участники той вечеринки.

Потом были слёзы, пощёчины ни за что, от раздражения, бессилия, недовольства, обвинения и угрозы с её стороны. Затем затяжная истерика с икотой, попытка суицида. Всё было, кроме настоящих чувств.

Исключительно незрелые эмоции. Это было обыкновенное юношеское любопытство, не более того.

С Кариной он испытал очарование прикосновений, сладость поцелуя, магнетизм взаимодействия, сближающий до состояния смешения.

Внутри звучала мелодия, крутилась фраза, – очарована, околдована, с ветром в поле когда-то повенчана, вся ты словно в оковы закована, драгоценная ты моя женщина…

Ромка растворился в Каринке, потерялся, впитывая её волшебную ауру, окутывающую паутиной сладострастия, делясь с ней торжеством некого таинства, посвящения в адепты то ли религии, то ли сокровенного братства. Отныне он будет на неё молиться, посвящая открывшейся ему до донышка женщине всю свою жизнь.

Во всяком случае, теперь он уже совсем другой. Девушка изменила его внутренний мир, ощущения и мысли.

Хорошо это или плохо – не понять. Ясно одно: с ней много лучше, чем было без неё.

Поодаль фонарь высветил силуэты. Не важно, кто это мог быть, им ни с кем не хотелось встречаться.

Ребята переместились в тень, держась за руки, не переставая дарить и принимать поцелуи, сдерживая дыхание, едва различимые стоны благодарности, упиваясь блаженством совместного бытия.

Едва тени и их голоса растворились в ночи, они приступили к тому же, но уже яростно, сплетаясь языками, чмокая от удовольствия, склеиваясь телами.

А ведь это похоже на любовь: на ту, нереальную, о которой столько врут.

Может, не зря?

Восторг! Как иначе описать волшебное состояние, посетившее их?

Время украло незаметно несколько часов, насмехаясь над незрелыми чувствами, приблизив утро. Пора домой.

Ромка пошёл провожать Карину через весь город. Женщина была чрезмерно возбуждена. Она говорила, говорила, говорила. Читала стихи. Восторженно, страстно, с придыханием, словно написаны ей и про неё.

Прощание было долгим и бурным. Любовникам никак не удавалось разжать руки. Они отходили на пару шагов, соскальзывали в предвкушении разлуки ладони… не сговариваясь, задерживались на последних пальчиках, схлёстываясь опять в объятии. Снова принимались неистово чмокать, желаяпроникнуть языками не только в рот, куда глубже…

Они понимали, скорее, ощущали кожей обоюдное желание осуществить окончательное сближение, но сдерживались, как могли, из последних сил.

Только охи и вздохи выдавали обоюдную страсть поделиться сокровенным, поставить последнюю точку, отделяющую границу взросления от всей предыдущей жизни, которая, как ни крути, была замечательно беззаботна.

Однако с природой не поспоришь. Можно отсрочить этот шаг, но нельзя прекратить его поступательный характер. Рано или поздно каждый из нас проходит этот Рубикон, отдавая или отдаваясь.

Сегодня звёзды благоволили парочке, но отчего-то включили тормоза, не позволив свершиться важному.

Потом. Всё потом. Для этого будет много времени. Сейчас есть повод подумать: любовь ли это?

На следующее утро маленький женский коллектив встречал Ромку стоя. Дамы хлопали в ладоши, даже исполнили некую недвусмысленно скабрезную частушку.

Каринка восприняла такой экспромт стоически, передёрнув плечами, – Ромик, мы сегодня к тебе или ко мне?

Коллектив выпал в осадок, скривив в недвусмысленном негодовании изумлённые физиономии, впившись в парня испытующим взглядом.

Он покраснел, закашлялся, прошмыгнул на своё рабочее место и уткнулся в компьютер.

В воздухе повис сгусток непонятных вибраций.

– Работаем, девочки, работаем. Чем вызвана такая ажиотация? Мальчики и девочки иногда целуются. Бывает, даже трахаются. Разве это удивительно? Ну-ну! Ещё вопросы будут?

– Вопрос только один. А Роман Вениаминович в курсе?

Все дружно повернулись к Ромке. На нём лица не было. Мимические мышцы подрагивали, словно его посетил тик. Цветовая гамма кожного покрова переливалась, меняя оттенки.

Неожиданно для себя он встал, подошёл к Карине и произнёс несколько пафосно, сам не веря себе, – да, мы решили пожениться. А что? Имею право.

Теперь пришла очередь удивляться Карине. Она глотала ртом воздух, выдавая себя неловкими, отрицающими жестами. Всё же ей удалось успокоиться, собраться. Пристальный взгляд в Ромкины глаза, кто кого переглядит – он не уступил. Ну и ладно, сам виноват.

– Вы не поверите, но я согласилась. Влюбилась без памяти. Или он, или никто. Так-то!

Гордо подняв нос, она шагнула навстречу Ромке и впилась в его губы, сильно при этом укусив.

Всё происходило на глазах очевидцев, которые не могли не видеть кровь, стекающую по его губе.

Как это загадочно, как непонятно.

Однако, слово не воробей. Теперь придётся отвечать за экспромт.

Обернуть шуткой?

Как бы ни так! Решено. Такова воля рока. Пусть свершится то, что должно. Чем чёрт не шутит!

По лицу Ромка впоследствии схлопотал. Но это так, вроде штампа в паспорте. Такой жест может в дальнейшем ей пригодиться.

На самом деле Каринка была не просто довольна результатом необдуманного шага, она задыхалась от восторга.

И не потому, что Ромка её очаровал, просто пришло время опробовать семейные ценности. За исключением (пока рано), деторождения.

Свадьба была шумная, весёлая. Две сотрудницы обзавелись на ней ухажёрами, а одна попала в историю, будучи застигнутой коллективом гостей в неприглядной позе банального совокупления в собачьей, извините, позиции.

Мгновенно нашёлся шустрый малый, отснявший небольшой ролик, который тут же разошёлся в интернете, обрастая лайками. Буквально через минуты его смотрела по углам вся свадьба.

Ромка быстро привыкал к роли мужа, выполняя супружеские обязанности со стахановским упорством.

Карина притиралась со скрипом. До замужества она была королевой бала, теперь царицей, утерявшей толпу подданных.

Любовником Ромка показал себя талантливым. В этом она была довольна. Вот только часть свободы была ограничена теми самыми ценностями, которые она мечтала временно примерить.

Теперь ей приходилось отчитываться за каждый проведённый без него час, указывать маршруты движения, перечислять участников встреч. Это было невыносимо.

Готовить и стирать было не сложно. Даже к Ромкиным закидонам Каринка привыкла моментально. У неё и своих комплексов навалом.

Её бесили семейное расписание и регламент. Обходилась же она раньше без них. И была счастлива. А теперь?

Муж не препятствовал её встречам, не классифицировал приятелей, не ревновал. Он просто ждал. Приготовит, приберётся в квартире и стоит у окна, выглядывая жёнушку. Поцелует прямо в двери, разует, разденет.

Камердинер, а не любовник.

Тьфу! Лучше бы пиво пил или футбол смотрел.

Каринка придёт, а он в глаза заглядывает. Преданно, как собачка. Тяф-тяф! Так бы и заехала по эстетически правильному профилю…

Муж, мля! И ведь дёрнули его за язык. Не мог промолчать. Ну, пошутили люди, поддели слегка. Эка невидаль.

А в следующий раз подковырнут, придётся гарем заводить? Чёрт убогий. Всем девкам скажу – никогда не берите в мужья девственников. Сами гулять не будут и вам не дадут. Вроде не следит, не ревнует, не бесится… оттого ещё хуже: всё время себя виноватой чувствуешь. Бред, да и только.

Подружки смеются, – ты же от счастья млела, соками и слезьми умиления обливалась, когда о своём Ромике рассказывала. Ну-ка вспомни…

– Было, не отрицаю. Он самый лучший. Только мне одного мужика мало. Любое лакомство рано или поздно приедается, если жрать и жрать… и к дисциплине я никогда не привыкну. Мужчину хочу. Грубого, сильного, волосатого, похабного, чтобы он меня драл как последнюю… и там, и там, и везде. Понятно выражаюсь? А этот, прости господи, балет танцует. Красиво, чувственно, музыкально. Надоело.

– Поначалу нравилось. Разведись.

– Да-а! А если другой хуже будет? Семья, в принципе, не так плохо. Плюсов тоже хватает. Кое-что мне очень понравилось. И вообще… Ромка замечательный. Вот если бы… но ведь так не бывает.

– С перламутровыми пуговицами? Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича… где-то мы это слышали.

– Я так, девчонки, решила. Чтобы волки были сыты и овцы целы, нужно гульнуть, успокоить нервную систему и эту… ну, вы поняли. И дальше с мужем счастливо жить. Вот как хочу. И все довольны.

– Вот Ромка-то обрадуется, когда узнает…

Девчонки засмеялись:

– Давай мы тебе стриптизёра подгоним. Только, чур, он при нас тебя приходовать будет. Очень посмотреть хочется.

– Девки, не придуривайтесь. Вот ты ляжешь под мужика при свидетелях? Нет. Я тоже…

– Ты на что намекаешь-то, подруженька, чтобы мы тебе своих любовников в аренду сдали? Жену отдай дяде, а сам иди к… девочке по вызову?

– Насмешили! Да какие у вас любовники, смехотища одна. Вот у меня был…

– Помним-помним. Ты потом с подбитым глазом ходила и отбитой напрочь задницей, а восторгами всех нас достала.

– Зато мужик был настоящий, стоящий. Думала, насквозь проткнёт. И стайер. А Ромка спринтер, скорострел: бац-бац… и мимо. Лежи потом, майся, неудовлетворённая.

– Ладно. Найдём мы тебе плечистого, с метровым шлангом. Как просишь.

– Да я не прошу. Просто мечтаю. Не хочу с Ромкой разводиться. Он заботливый. Готовит хорошо. Меня любит.

– А ты его?

– Откуда я знаю. Мы ведь по недоразумению женились. Назло всем.

Сексуальный

– Сексуальный, пошли покурим, – крикнула Зиночка, формовщица булочек Люкс, немолодому уже, но привлекательному мужчине, с горящими страстью цыганскими глазами.

– Сейчас, моя пышечка. Минуточку погоди. Догоню.

Работа на хлебозаводе каторжная. Трудятся по большей части молодые девчата, кто не успел до поры болячек накопить, вдовы да разведёнки.

У кого из женщин мужик есть, быстро оттуда увольняют, по причине переутомления от изнурительных смен и из-за профессиональных заболеваний, которые прилипают моментально.

Аллергии, экземы, цыпки, варикоз – вот неполный список капканов, в которые попадают почти все хлебозаводские девчата. А разведёнкам с детишками деваться некуда. Где платят – туда и идут, не считаясь со здоровьем.

В Сашкиной бригаде, того самого, Сексуального, мужиков только трое: пекарь да два тестомеса. Весь остальной коллектив женский. Причём самой старшей, Катерине Смирновой, сорока ещё нет.

Женщины в основном совсем молоденькие, в самом соку. Все как на подбор стройные, грудастые, любвеобильные.

Масть можно любую выбирать. Хочешь – блондинку. Например, Верочка. Ну, прелесть же девка. Как такую не приметить. Или Катька Силина. Личико простенькое, зато стать, походка, бюст. Загляденье.

Есть и рыженькие. Вика Тимофеева. Просто конфетка шоколадная. Глаза зелёные, губы пирожком, попка… руки чешутся. А певунья. В ночную смену такие концерты заводит. Да!

Или чёрненькие. Томка Силаустьева. Вроде и русская, а красота у неё восточная, экзотическая. Сисечки малюсенькие, торчком, соски ткань халата протыкают. Ручки миниатюрные. Пальчики и вовсе как у малютки. И тоненькие. Губёшки яркие-преяркие, сочные, наливные. Эх!

Сам бы, как говорится, ел, да деньги надо.

Шатенок вообще полно. Не сказать, что записные красотки, но есть на что приятно посмотреть. Все при теле, фигуристые, поджарые. Полненьким девочкам здесь не место – не выдерживают напряжения и ритма.

Даже платиновая блондинка имеется, Лика Строкова. Строгая дама. К этой даже на иномарке не подъедешь, несмотря на то, что одна, сколько лет, и детишек трое. Эта цену себе знает. Может, и есть у неё кто, но то тайна, покрытая мраком.

Вот в таком коллективе и трудится пекарем Сашка Герасимов, которого за глаза и в глаза называют Сексуальный.

Всё дело в том, что мужчина демонстрирует всем своим видом и норовом чрезвычайно агрессивный тип эротического поведения. Правда, активность относительно женщин он проявляет исключительно в ночную смену.

Девчонки смеются, шепчутся, но по рукам никто, кроме Лики, ни разу ему не дал. Дамы снисходительно относятся к его страсти. Даже поощряют.

А чего? Мужик симпатичный, стройный, сексапильный. Ручищи как лопаты. Страстный. Как рассказывать начнёт о своих любовных похождениях, заслушаешься.

По его рассказам, женщин он имел… много-много. Как только созрел “маненько”, лет в четырнадцать, так и имел всех подряд. Даже, говорит, удирать и отмахиваться приходилось, так порой доставали. А всё потому, что страстный, сексуальный.

Подойдёт обычно к женщине незаметно, обнимет, запустит руку в огород, где тыквы растут, сожмёт сосок или сразу тискать начнёт. Другой рукой меж ног шарит…

Цех-то горячий, по периметру печи. Женщины халаты и фартуки на голое тело, как правило, надевают. Кто-то комбинацию к этому ансамблю присовокупит, иная трусики наденет, но то редко. Чаще в чём мама родила.

Доступ к телу, как правило, открыт и доступен. Главное, по роже не схлопотать.

С этим вопросом у Сашки был полный порядок. Сами девки напрашивались. А он и рад стараться. Малинник и горлинки.

Такие смелые действия, естественно, не для всех. Сначала Сашка прощупывал претенденток на предмет восприимчивости к смелым ласкам.

Новеньким он демонстрировал в первую очередь свою недюжинную физическую силу, поднимая одним движением на разделочный стол, за что не однажды попадал в неприглядную ситуацию.

Бывало, девица оказывалась шустрее его, успевает на автомате двинуть в нос, нарушая тем самым девственность его белоснежного халата.

Были случаи и серьёзнее, когда прилетало коленкой в самую чувствительную мужскую точку.

Смеялись все, хотя самому Сексуальному было не до веселья. Однако всё до поры сходило ему с рук.

Некоторые девушки любили его скабрезности, во всяком случае, не препятствовали неловким ухаживаниям.

Хоть мимолётные, но приятные ощущения, видимость сексуальной востребованности и привлекательности для мужчин.

Дома не до этого. Да и кому нужна уработавшаяся до состояния “нестояния” баба, да ещё с довеском из мальцов.

Слишком затратной выходит любовь с такими неприкаянными товарками.

Кому-кому, а им это не понаслышке известно. На своей шкуре испытали, что такое одиночество и с чем его едят.

Уже и слёзы высохли, и тропа к источнику наслаждения заросла. Пусть уж щупает, с них не убудет. Хоть так… всё развлечение. Разве не приятно вспомнить, что грудь предназначена не только затем, чтобы бюстик носить.

В эту ночь Сексуальный был в ударе, перещупал, перецеловал почти всех. Энергия из него выплёскивалась фонтаном. Шутил, ластился, лазил под подолы халатов, нисколько не стесняясь, не оказывая предпочтения никому.

Девчонки млели от восторга, как обычно, хихикали.

Для него это была любимая игра, которая кое-кому не приходилась по вкусу.

То не была ревность, скорее брезгливость. Ведь, запустив пятерню в промежность одной, он тут же лез с подобными ласками к следующей подружке. И всем без исключения признавался в любви. Такая забава.

Тонечка Кочубеева, крепкая, широкая в кости кубанская казачка, приехавшая в этот город с мужем, с которым прожила без малого десять лет, родила в браке трёх мальчишек, а теперь ищет его с судебными приставами по всей стране, тоже отведала Сашкиной нежности.

К ней он приник особенно плотно, распалив и верх, и низ.

Женщина воспылала желанием, о чём свидетельствовали стекающие по ногам соки, рубинового цвета лицо и шея в нервических пятнах.

Несколько лет прошло, как исчез её благоверный. С тех пор Тонечка ни единого разочка мужской ласки не ведала, кроме Сашкиных эротических закидонов, больше раздражающих, чем дающих разрядку.

Наступило время ужина. Сорок минут, чтобы поесть, передохнуть. Тонечка уверенно и требовательно ухватилась за Сашкину руку, махнула головой в сторону подсобки, все прочие товарки отправились обедать в раздевалку, которая одновременно была и столовой.

Женщина завела Сашку в помещение, закрыла на швабру дверь и скинула халат, оставшись неглиже.

Несмотря на свои тридцать три, женщина выглядела скульптурно: выразительная талия, грудь торчком, плоский животик, бритая промежность. Хоть сейчас размещай прелестницу на нескромный сайт знакомств.

Тонечка покачала бёдрами, подбросила в ладонях увесистые кочаны не опавших до сих пор персей и распростёрла объятия.

– Что ты там про ватрушку мою молвил, добрый молодец? Надломить мечтал, отведать грозился. Ешь, соколик. Сколько влезет кушай. Её у меня много. Сам увидишь, когда от целого куска откусишь. Сочная, духмяная. Гарантирую, узкая, плотная, как у девчонки малолетки. А главное, тебе до смерти рада будет, если понравишься. Не дрейфь, Сексуальный, коллектив в курсе, что у нас с тобой рандеву. Никто не сунется. Конкуренток не люблю. Собственница я. Ну же, чего уставился. Лакомься. Между прочим, совсем даром. Для начала приласкай. Я куни люблю. Ты как?

Сашка между тем пребывал в состоянии анабиоза. По лицу его разлилась мертвенная бледность, ноги подкашивались, взгляд остановился на… да чёрт его знает, куда он смотрел, только не на прелести сказочно сексуальной казачки.

Застыл и полинял его похотливо-пронзительный чёрный взгляд. Пропало, словно никогда не было, волшебство разудалого, наглого цыганского задора.

Тонечка ткнула ему в лицо тыквы спелых грудей, притянув за мосластый зад, и пихнула на скамью. Сексуальный плюхнулся на неё, оказавшись лицом вровень с тем местом, откуда у женщин ноги растут, и скис, упёршись носом в ту самую ватрушку, истекающую любовным соком и похотливыми ароматами, из которых самые лучшие духи готовят.

– Я, Сашок, прелюдию люблю, прежде чем отдаться, чтобы меня так завели, словно уже всё было. Эй, да ты не заснул, часом? Дай-ка проверю.

Антонина уверенно запустила руку вглубь ширинки, где анатомически должно было кое-что стоять колом. И оно нашлось, только скукоженное до состояния новорождённого сморчка, когда тот лишь начинает пробиваться на свет.

– Да ты никак обоссался, любовничек? Ватрушка на столе, смотрит на тебя преданно и верно. Хочет. Трогай, чувствуешь, как её расперло. И куда я теперь всё это добро дену, оно же прибывает, как молоко в груди кормящей матери, внутренности жжёт? Ты же меня сам звал. Скажи, касатик, как тебе больше по вкусу: когда дама на столе сидит, раскинув белы ножки, или в собачьей позиции? Я больше сидя люблю, когда раздувшийся член чуть не до горла достаёт. Эй, не молчи! Раззадорил и в кусты? Даже не думай отлынивать. Дай-ка я на него подую. Боже мой, он настоящий? Сашка, да ты меня обманул. Представляешь, я сейчас девкам-то расскажу. Сексуальный – импотент. Вот страсти-то. Ладно, не можешь по-мужицки, традиционно, удовлетворяй языком. Назвался груздем – полезай в кузов. Лижи, родимый.

Сашка сник, сдулся, исчез, моментально стал маленьким, никчёмным. На его глаза навернулись слёзы. Ещё немного, и случится истерика.

– Ладно, не плачь. Не скажу никому. Буду рассказывать о твоей сексуальной мощи. Только ко мне больше не подходи, не вздумай. Будешь должен. Вот ведь лиходей. Думала, сексуальный гигант, приготовилась летать с бабочками из живота.

Сашка склонился в благодарном порыве. Отвернулся, чтобы Антонина оделась. К лицу его постепенно начала приливать кровь…

Через месяц или около того работать на хлебозавод устроилась и его жена, технологом производства. Несколько раз за смену приходила его проверять. Разговаривала с ним на повышенных тонах, унижала при всех, видимо намеренно.

Сашка терпел и слушался. Оказалось, парень – обыкновенный подкаблучник. Или реалист, сделавший окончательный выбор в пользу комфорта и борща.

Но когда никто не видит, можно немного расслабиться. В ночную смену, например, если жена в другой смене, Сексуальный отжигал, рассказывая пикантные истории, приставал и тискал желающих.

Доверяй, но проверяй

Прочитал я однажды книжку по психологии, где объясняли, что любой человек, если желает объяснить или ответить на вопрос, отчего и почему происходит так-то и так, рассказывает на самом деле о себе, как поступает в такой ситуации, почему, зачем… именно сам.

Я и задал вопрос жене: чёрт возьми, почему женщины изменяют?

И что же я услышал… мамочки – имена персонажей были разнообразные, ситуаций вагон, причин измен – море, реальных случаев – немерено.

Сижу и думаю: пора разводиться? И вообще, что это было – отягощённость личным опытом или женская осведомлённость во всём, что касаемо интриги и отношений полов?

Когда влюбляешься по уши, кажется, что это навсегда и забыть, потерять, отпустить свои чувства и того, кто их породил, невозможно. Проходит срок, и уже не просто понимаешь, а знаешь точно, что возможно всё.

А ещё начинаешь постигать способность отличать конфету от фантика. Некоторые насобачились так ловко предъявлять обёртку со съеденным задолго до этого или испорченным содержимым, что приходится все слова и эмоции пропускать через фильтр: отсеивать всё, что в рекламных целях выставлено напоказ.

Что в сухом остатке? В сущности, ничего.

Когда начинаешь вникать в ситуацию, реализовать включение заднего хода уже невозможно – к ней давно довески присовокуплены, свернуть которые чересчур мудрено: например, общая жилплощадь, неделимое имущество, дети.

Вот и приходится приспосабливаться к ситуации, находя один из вариантов безысходного отступления на ещё более слабые позиции.

Чего уж греха таить – не случилась вечная любовь, сломалась на восьмом годочке семейной жизни, да и те прожиты большей частью в соперничестве и распрях. Кто их знает, откуда они берутся, те неразрешимые проблемы, по большей части вырастающие из обычных пустяков.

Никогда такого не было и вот опять.

Из малюсеньких зёрнышек, брошенных женой в благодатную почву, выросли ростки ревности. Не то чтобы настоящий лес подозрений, а так, пока поросль, жиденькие всходы. И что делать? Что выросло, то выросло, придётся окучивать.

Прежде случалось всякое, когда те или иные факты заставляли задуматься про непоколебимую верность: в обнимку заставал, засосы фиксировал, на наглой лжи ловил, запахи посторонние, неприличного характера.

Понимаю, что большинство фактов можно объяснить случайностью, стечением обстоятельств, неоправданной ревностью. Кто из нас при определённых предпосылках не страдает подозрительностью.

Даже самый стойкий, уверовавший в непогрешимость супруги, порой спотыкается об интуитивное ощущение трагедии. Про такие случаи говорят: спинным мозгом чую.

Вот и у меня шестое чувство проснулось. Фактов нет, только предположения, но не на пустом месте.

Масса косвенных подтверждений моей раздражительности: домой позже приходит, возбуждённая, глазки отводит куда-то мимо меня, краснеет неловко, от друзей шарахается, детишек почём зря наказывает, а главное – духами напрочь пропиталась.

Когда улики вместе объединил да сопоставил, вот тут мне кисло стало: это залёт. Только его ещё доказать нужно. И вообще…

Иду ва-банк, рассказываю жене о якобы измене, в надежде, что начнёт нервничать и расколется.

В деталях, в красках, с картинками повествую о разврате немыслимом. Мужики в курилке таких историй каждый день пачками на обсуждение выставляют.

Как правило, в этих историях мужчины всегда на высоте: дама – красотка писаная, обязательно замужняя и практически недоступная, а он…

Парис, конечно, наделённый богами чарами обольщения: пришёл, увидел, победил. Если не по любви, то силой взял.

Покумекал я слегка, как преподнести супруге суровую весть, насупил брови, сдаваться ведь как бы пришёл. И приступил, потупив очи долу. Чем наглее врёшь, тем охотнее верят. Это тоже у психологов вычитал.

Начинаю врать. Без оглядки. Пусть побесится. Встретил, полюбил, завоевал… и подробности, конечно: где, как, сколько. Запахи, вкусы, ощущения. Вчера, мол, когда с ней беседовал про измены, одумался, понял, что не прав и жить дальше во лжи мочи никакой нет.

Хочешь – казни, хочешь – милуй. Вот моя повинная голова, если желаешь – руби сплеча, согласен заранее.

Она, естественно, зацепилась и вопросы наводящие задаёт: кто да что.

Врать так врать: подруга твоя лучшая, говорю, Светка Ионова. Влюбился по уши, когда ты на работе была, а она проведать тебя приходила. С тех пор мы и того… короче, спим, милуемся и о браке мечтаем.

– Сука! Не зря я ей не верила. Как в воду глядела. Это надо же? Вокруг пальца обвела подруженька. Ну ладно, отольются ей мои слёзки. А как, как, расскажи… у неё что, промеж ног бриллиантовая вагина, что ли? Ты расскажи, расскажи. Поподробнее. Неужто я хуже этой рыжей шалавы? Стараюсь для тебя, стараюсь.

– Да нет, баба как баба, только у неё темперамент. И старательная она очень. Хочешь не хочешь, а если в кровать попал, пиши пропало… часа на четыре, не меньше. И потом, фигура. Извини, но ты последнее время раздобрела, обабилась. Про то, что у неё мышцы во влагалище каким-то особым способом тренированы, я уже и не говорю. Вроде и детей столько же, как у тебя, а щёлочка узкая, просто девичья. Ну, и это, у тебя ведь выпрашивать нужно, а она сама.

– Это я-то обабилась? А у стервы этой, значит, фигура. Так вот что я тебе, муженёк, расскажу, чтобы тебя от того бесподобного силуэта вырвало: мы с её мужем, Эдичкой, даже раньше вас закрутили. Вот так-то. И мужик он, не в пример тебе, элитный, просто конь породистый, скакун. Четыре часа… да Эдичка… шесть может, без перерыва на обед. А зарабатывает вообще вдвое больше. При всём этом спокойный как слон. Про габариты и каменную твёрдость его фаллоса промолчу. И компрессия. Спереди войдёт, а сзади простыню в зад засасывает.

– Смешно. Может быть, покажешь насчёт простыни? Не забывай, что я с твоим Эдичкой в баню периодически хожу. Размер его домкрата много раз видел. Не впечатляет.

– Чего ты в ней нашёл? Худая, мосластая, волосёнки щипанные. Тоже мне, царица Савская. Сиськи у ней до пупа висят, как постиранные наволочки. Дырка, говоришь, узенькая! Зуб даю – не в ту щель с перепуга попал.

– Она же твоя лучшая подруга.

– Была.

– Это точно. Как узнает, что ты её мужа совращала, как курочку по пёрышку причёску твою фирменную на шиньоны подёргает. И промежность заштопает.

– Кто кому. Пусть забирает своего Эдичку и проваливает. Знать больше не хочу.

Не думал я, что мой блеф свернёт на просёлочную дорогу и понесётся по бездорожью. Надо, думаю, выкарабкиваться. Ну не верю я во всю эту чушь. Так не бывает. И сам себя поправляю – сам же говорил, что бывает всё. А коли правда?

Разошлись по разным комнатам, курим прямо дома. Дым коромыслом, в голове бедлам. Всё! Это конец. А чему, собственно финниш? Я изменил, она изменила. Мы квиты.

Ууу! Что значит квиты? Я-то не изменял, навыдумывал фигни всякой с целью проведения разведочных действий, а она, Лариска-то, на самом деле… вот сука!

Есть, есть повод для развода, есть.

А квартира, а машина, а дети? Какой, к чёрту, развод?

Узнал, твою маму! Оно тебе нужно? Вот идиот, право слово. Ну, гульнула мальца. Кто теперь на сторону не прыгает? Семья дороже.

– Ларис, а Ларис!

– Не подходи, поганец, убью! Век предательства не прощу. На смертном одре вспоминать буду.

– Я это, того, пошутил. Наврал, хотел тебя проверить.

– Проверил? Отчаливай. С Эдькой жить буду. Он честный. Не то, что ты.

– Ну да, ну да. Постель ещё не повод… самый честный, мля. При живой жене, точнее, с двумя жёнами. Конь, говоришь? Может, размер гривы покажешь? Хотя грива это про тебя. У него другие выдающиеся детали. Ларис, а сильно у него выдающиеся, докуда достают-то? Вот чего ты меня опять завела? Я ведь мириться пришёл. Зуб даю, что соврал.

– Тогда или сейчас? Соврал-то, спрашиваю, когда? А то, что у Светки шрам в паху и родинка на правой ягодице, тоже выдумал? Конечно, милый… не делай из меня идиотку. Есть… и шрам есть, и родинка. Небось перецеловал всю с ног до головы. И эту тоже, через которую дети вылазят. Вот как я тебе теперь доверять смогу? У шалава!

– Это же просто, Ларис. Мы летом на пляже вместе отдыхали. Она в бикини была. Всё же видно, кроме того, что под треугольником. Вы же, бабы, дуры набитые, норовите всю внутренность потенциальному потребителю предъявить.

– Ах, вот мы, значит, какие? Развратные, похотливые, бесстыжие. А вы, мужики, образец чистоплотности и целомудрия. Нигде у вас ничего не видно, только топорщится. Вы нам, мы вам. Квиты. Только у нас есть, на что приятно посмотреть и что с удовольствием потрогать. А у вас-то… без слёз не взглянешь, висит чёрт-те что, тряпочка… тьфу!

– Понятно, а у вас не висят, болтаются. По стойке смирно, когда в собачьей позиции стоите, а снизу призывно ягодка наливается: сорви меня, добрый молодец, только не подавись. Я ведь не спрашиваю, откуда ты знаешь, что у Эдьки одно яичко длиннее другого.

– Любовница твоя рассказала. Кстати, и о том, что шесть часов кряду может, тоже она. А ещё… ладно, не важно, проехали. Мириться он, видите ли, пришёл. Так и мирись, не хами. Ягодки. А ничего, что я ими детишек твоих выкормила? Посмотрела бы я, как ты… не, ничего, пошутить хотела неудачно. Ладно, давай мирись. Я ведь тоже тебе наврала. Мамой клянусь. Отомстить хотела.

– Так и я тоже… блефовал, чтобы тебя расколоть.

– Чего это меня? Он, главное, изменил, а меня проверять удумал. Хорошенькое дельце. Со Светки слез и мириться приполз. Не дала, что ли? Или выгнала. Чего это я несу? Ты, дорогой, не слушай меня, бабский дурацкий характер. Всегда хочется последнее слово вставить. Допустим, я тебе поверила, и что? Чем компенсировать будешь?

– Ну, ты, Лариска, и стерва. Предлагаешь за твои кувырки с Эдичкой мне расплатиться? Я тебе как на духу: ничего у нас со Светкой не было. Усекла?

– Я твои извинения принимаю. За стерву отдельно мириться будем. Она тебе гораздо дороже обойдётся, чем Светку трахнуть.

– Да не было у меня с ней ничего. Можешь у неё сама спросить.

– Я и не сказала, что было. Постель ещё не повод для знакомства. Один раз разрешаю.

– Выходит, ты мне не поверила?

– Доверяй, но проверяй. Есть такое понятие – срок давности. Извинения приняты, но с испытательным сроком.

– Тогда и ты… одну из подробностей, которую мне предъявила про Эдичку, эпизодик такой малюсенький, он мне рассказывал, только не про тебя… вот я и думаю…

– Думает он. Чем размышлять-то? Тыквой? Значит, и мне тоже он рассказал.

– Ага, прямо так взял и сдался с потрохами лучшей подружке своей жены. Я тоже Светке о всех своих приключениях на стороне докладываю. Чисто для хохмы, чтобы ты не волновалась, а то ещё ревновать вздумаешь.

– Кого ревновать? Тебя, что ли? Кому ты нужен, разве только мне, да и то, потому что дети.

– Вот и не ревнуй.

– Даже не думаю. Трахайся, сколько влезет. Только не со Светкой.

– Ловлю на слове. С какого дня налево можно?

– Прямо сейчас и начинай. Я готова.

– Так мы уже чего, помирились?

– А я о чём, битый час талдычу?

– Может, нам Светку с Эдиком в гости пригласить? Расскажем им всю эту хохму с обоюдной разводкой, посмеёмся от души.

– Ты чего, совсем ку-ку? Хочешь меня с лучшей подругой поссорить?

Мы рассмеялись и побежали мириться.

Темпераментно вышло, азартно и чертовски чувственно, аж мурашки по телу.

Но я так ничего и не понял, не поверил в хохму. Умеют же бабы воду мутить.

Интересно, а она мне поверила?

Химера

На просторах нашей необъятной страны есть суровые регионы, где три сезона года – весна, лето и осень – укладываются в один или два месяца. Там шутят, если их кто-либо спрашивает о том, какое было лето, что их в этот день там не было.

Нечто подобное происходит зачастую с любовью: ждёшь её, ждёшь… потом бац – вторая смена. А была ли та самая любовь на самом деле или показалось? Зато, какая обильная пища для воображения.

Некоторые, прожив в состоянии любовного обморока неделю или месяц, впоследствии пишут романы с продолжением, десятками томов, скрупулёзно выдумывая мельчайшие подробности якобы происходившего с такой тщательностью и детализацией, словно, пылая страстью, всё это время не выпускали из рук блокнот, где регистрировали каждый нюанс ощущений и переживаний. Каждый штрих поминутно выписан с достоверными маркерами, чтобы можно было каждому сравнить с личными переживаниями.

Реальная любовь чаще вырастает из физиологии и ей же заканчивается. Равно как Вселенная в результате Большого взрыва: из ничего появляется, растрачивает потенциал, постоянно охлаждаясь, и сворачивается опять же в ничтожно малую величину.

Витька из тех мальчишек, которых отношения с девочками всегда заставали врасплох. Книжки, футбольный мяч, фотоаппарат очерчивали границы его интересов.

Конечно, среди его друзей были и девчонки. Например, Катя и Юля, две сестрёнки из пятьдесят пятой квартиры, которые жили двумя этажами выше в его подъезде.

С ними Витя с шести лет. Когда была плохая погода, он вместе с сёстрами играл в больницу или магазин, иногда в семью. Коноводили всегда сёстры. Мальчик обычно соглашался на такие правила, которые непрерывно выдумывали они. Это ему даже нравилось. Дружба продолжалась до окончания школы в неизменном виде, ни разу не перейдя в иную плоскость. Так он и воспринимал девчат как друзей, просто иного пола.

Пока не встретил на вступительных экзаменах в институт Олю. Точнее, она его заметила и решила не упускать, поскольку именно о таком парне мечтала долгими зимними вечерами в маленьком провинциальном городке, где родилась и выросла, который страстно хотела никогда больше не видеть.

Все эти рабочие посёлки, беспробудное пьянство как подавляющий образ жизни, нищета, бытовые склоки и серая обыденность, лишённые малейшей перспективы изменений к лучшему. Такая жизнь явно не для неё. Нужно стремиться, толкаться локтями, если придётся, но вылезти из этого болота.

Витьку она приметила сразу. Столичного жителя, пусть из обычной, среднестатистической семьи, отличить от приезжего не сложно. Одежда, поведение, даже походка у москвичей иные.

Одет, правда, парень не очень. Значит, родители, скорее всего, обычные работяги. Зато ничего маргинального в облике. Судя по манерам, маменькин сынок. И на девчонок совсем не смотрит.

Оленьке знаком хищный взгляд озабоченных юношей из посёлка, начинающих раздевать глазами сначала область декольте и ниже, а лишь затем устремляющих жадный взор на лицо и фигуру. Этот, сразу видно, слюни не пускает. Даже не пытается разглядывать и оценивать женские прелести. Значит, пришёл в институт учиться, рогами и копытами землю рыть будет, чтобы получить диплом.

Случайная мысль о рогах показалась забавной. Такой парень в случае чего не поймёт и не заметит, что его использовали. Это так, на всякий случай. Мало ли, вариант интереснее подвернётся. Главное, с чего-то начать, там видно будет.

Оля не была хищницей или искательницей приключений, просто поставила перед собой цель вырваться из капкана обстоятельств. Нормальное, в принципе, желание. Все хотят жить лучше, почему не она?

Оля уже знала, что фамилия юноши Снегирёв. Она невольно примерила её к себе и осталась довольна. Ольга Владимировна Снегирёва. Звучит неплохо. Однако вступительные испытания подходят к концу. Сегодня последний экзамен. Пришло время знакомиться. Или сейчас, или…

Конечно, это не вопрос жизни и смерти. Мальчишек, причём гораздо соблазнительнее с точки зрения наружности, полно, но интуиция подсказывала девочке именно такой вариант, а своему чутью она привыкла доверять.

Оля продемонстрировала Снегирёву томную фирменную улыбку, многократно усиленную почти чёрными глазами размером в половину лица, умело обратив на себя его внимание, и тут же потупила очи долу, притворно изображая благочестие.

Взгляд, артистичная скромность и тщательно подобранная одежда, намеренно простенькая, но прорисовывающая все выигрышные линии фигуры, мягкие по-кошачьи, плавные жесты – всё адресовано единственно ему. Как можно такое не заметить?

Увидел!

Ещё бы. Оленька так старалась…

– Оля. Я Оля, фамилия Королёва. С буквой ё. Пока только принцесса. Тебя не смутит, если обращусь с просьбой? Если нас зачислят, впрочем, я почти уверена, так и будет, хочется отметить это событие, а я совсем никого здесь не знаю. Можно мне с тобой? Деньги у меня есть, если что. За меня платить не придётся. Не бросай меня, а…

Виктор смутился, не столько от слов, сколько от проникающего куда-то внутрь черепа взгляда. Девушка парню понравилась, только сам он ни за что бы себе не признался в этом и никогда не решился бы подойти. Однако возраст давал о себе знать, сигналя учащённым пульсом, выступившей пятнами краской на коже лица, сбившимся дыханием. Дружба. Почему бы нет? Какая разница, парень или девушка. Раз уж приходится вливаться в новый коллектив, значит, необходимо приобретать знакомства. Пусть это будет первым.

– Я с удовольствием. Только отметить не выйдет. Я на мели. Впрочем, чего скрывать, деньги меня не любят. Могу осилить кафе-мороженое. Лучше просто погулять. В парке, например.

– В парке так в парке. На скамеечке посидим. Дома живёшь или в общежитии?

– С родителями. В Подмосковье. В общежитии мне отказали, придётся, наверное, квартиру снимать. Ничего, справлюсь. Я уже работу нашёл. Только одному жильё снимать дорого, нужно напарника искать.

– Давай вдвоём. Я тоже подработку найду, чтобы комнату оплачивать. Ты как?

– Я никак. Ты же девушка. Так нельзя.

– Я не спать предлагаю. Можно между кроватями ширму поставить. Готовить вместе будем. Кто первый придёт, с того ужин. Девчонок боишься?

– Ещё чего. Просто это неправильно. Представляешь, что о нас подумают?

– Ой, ой! А тебе не всё равно? Это твоя жизнь. Учить уроки вместе будем. Ты мне поможешь, я – тебе. Не понравится – разбежимся. Эксперимент. Зато отвлекать никто не будет от учёбы. Если работать оба пойдём, у нас времени свободного не будет: учиться, работать, спать. Главное, обо всём сразу договориться, чтобы не было поводов для ссор.

– Ладно, подумаю. Но лучше не надейся. С парнями надёжнее.

– Ну и ладно. Мне и в общежитии неплохо. Зато работать не придётся. Назло тебе отличницей стану. А ты со своими парнями вечно в свинарнике будешь жить… голодный и злой. Хотела как лучше.

– Не знаю, как лучше. Я учиться пришёл, а не жениться.

– Хочешь сказать, что у меня другая задача? Какая, интересно знать?

– Сказал, подумаю.

Чуть больше чем через месяц, когда Витя получил первую зарплату, жильё снял. Правда, не квартиру, комнату в коммуналке, зато совсем близко от института. Поселились вместе.

Пока Витька решал и думал, из его ушей пар валил, мозги кипели. Такая авантюра не для его характера. С другой стороны, подобная возможность раз в жизни выпадает. Пожить по-взрослому студенту первого курса, практически школьнику, что может быть интереснее? Решился.

Оля без смущения переселилась, даже обрадовалась и чмокнула Витьку в нос, выкрасив помадой. Для посторонних он стал практически семейным.

Впрочем, какие препятствия могут быть у неискушённой девушки, почувствовавшей беспредельную свободу?

Мысли в её кудрявой головке выпирали во все стороны, как солома из головы Страшилы Мудрого. Жизнь перекраивалась на лету. Перспективы и фантазии захватывали.

Смастерили перегородку, разделив комнату на три части: две спальни и зал, в котором кухня, столовая и учебный класс. Не очень удобно. Надо будет переделать, чтобы перегородки легко передвигались. Пока так сойдёт.

Ужин готовили вместе.

Оля переоделась во что-то лёгкое, воздушное, объёмное, свисающее свободными складками, нисколько не скрывающими секретные детали девичьей фигуры.

То и дело она прикасалась к Витьке оголёнными участками кожи, наполнив собой и своим возбуждающим запахом комнату.

Когда закончили ужинать, мальчишку уже трясло от предчувствия, что сотворил глупость. Он и не предполагал, что подруга может так взбудоражить воображение. И зачем только согласился с ней жить?

Нужно учиться смотреть на мир иначе, безучастно. Не до девчонок. Иначе серьёзных высот не достичь.

Да, легко сказать. Когда рядом наживка, завлекалочка, катализатор непонятных реакций, попробуй, увернись. Чёрт бы её побрал, эту Олю с рюшечками и воланчиками, голыми коленками и манящими поцелуйными губками.

Стонать, сожалеть о безрассудном поступке теперь поздно, нужно приспосабливаться. Но, чёрт возьми, как тяжело жить с привлекательной, к тому же нагловатой девчонкой, под одной крышей. Говорил же ей – неправильно. Наверняка Оле ещё и восемнадцати нет.

А это тут причём? О чём, вообще, он думает? И что это за тягостные, распирающие изнутри ощущения? Вот попал, так попал. Экспериментатор хренов.

Для Оли первые чувства и вовсе стали неожиданным, не очень приятным сюрпризом, напрочь уничтожившим уверенность в том, что хочет продолжать совместное проживание на одной территории.

Набухли, не дают покоя соски, словно внезапно напала непонятная аллергия. В область таза прилила кровь, в самом низу живота непонятные спазмы, в голове бедлам, в мозгу происходит нечто невероятное.

Такого результата она не ожидала.

Вот тебе и попользовалась. Ещё вопрос, кто кем.

Она – ну, не дура – мечтала, чтобы Витька придвинул кровать и лёг с ней.

Глупое желание высверливало возбуждением непокорное сознание, хотя девочка из последних сил жала на тормоз.

А если залёт, тогда как? Учёба, мечта вырваться из капкана нищеты – всё насмарку? Что, что она про этого мальчишку знает?

Молодой, симпатичный, здоровый, во всяком случае, внешне. Не хам (пока не проявился), общительный. Всё! А характер, привычки, мысли, реакции, действия? Что можно от Виктора ожидать?

Оле стало страшно, захотелось тут же собрать пожитки и тихо, по-английски, скрыться в ночи. Куда? Из общежития опрометчиво, чересчур смело выписалась. Обратно возьмут вряд ли. Желающих заселиться много больше, чем свободных мест.

Всю эту кашу заварила по недомыслию. Ладно бы влюбилась всерьёз, так парень не совсем в её вкусе. От свободы ошалела. Удобный – да, податливый – конечно, москвич… почти. И всё, больше никаких достоинств. Желание стать самостоятельной, взрослой? Кто знает, отчего больную голову посещают нескромные мысли.

Думать нужно. Ведь придётся со всем этим жить.

Вон как разобрало. Отдаться готова, сразу и даром, это что? Ещё немного и умолять начнёт, чтобы не отказал.

Странно, ведь жила дома с братом, спали сколько раз в одной кровати, и ничего, совсем ничего подобного не было. Какое-то наваждение. Даже, если быть до конца честной, припадок, помешательство.

Оля за своей перегородкой елозила в постели, чувствуя, как намокли трусики, как набухли соски, ворочалась тихо-тихо, чтобы не услышал мальчишка. Переживала, не умея гасить нахлынувшие так не к месту эмоции.

Она почти готова была встать и улечься под его одеяло. Девчонку трясло, живот сводило спазмами, руки непроизвольно проникали в запретную зону.

Несколько чувствительных, будоражащих, взрывающих сознание и тело мгновений, и наступила разрядка.

Кажется, она стонала. Или показалось?

Это лишь начало, первый совместный день. Нужно купить что-нибудь успокаивающее. Или уходить, пока не поздно.

Витька тоже не спал. Крутился, шурша одеялом.

Его видения менее реалистичны, поскольку всё, что находится у девочек под одеждой, для него являлось загадкой.

Юноша способен фантазировать, и только. Физиология его ещё не разбужена, потому он не испытывает физического страдания, лишь эмоционально вздыблен и потревожен неведомыми ощущениями: манящими, окрыляющими, невыносимо приятными, размыто-туманными.

Сердечко его трепещется, возбуждённое желанием, смысла которого постичь не в силах.

Ясно одно – причина этих переживаний находится в паре метров, за тоненькой перегородкой.

Витька слышит её дыхание, невнятные стоны. Наверное, чего-то приснилось. Кажется, душно. Может быть, открыть форточку?

Неделю оба ходили полусонные. Оля даже огрызаться начала, но завтрак и обед готовила, прибиралась.

Работала девочка два-три часа в день, а Виктор полноценные смены. Приходил с работы, начинал учить, засыпал с учебником в руках. На парах отрубался, клевал носом, но зачёты сдавал вовремя. Только похудел сильно. Ни претензий, ни замечаний, ни предложений. Мазохист, право слово.

Оля приготовит ему поесть, наложит в тарелочки, сама смотрит с удовольствием, как он торопливо стряпню в рот закидывает. А парень-то ничего, хороший. Такого и полюбить можно, если о глупостях не думать.

К неудобствам совместного проживания потихоньку привыкли, хотя нет-нет да снова случался некий казус, вызывающий волну непредсказуемого возбуждения.

Вчера, например, Витя зашёл на Олину территорию, что-то по учёбе спросить, а та нижнее бельё переодеть хотела, сидела на стуле нагишом, лицом к нему, широко раздвинув ноги, так вышло. Его глаза в то мгновение нужно было видеть. Для них не хватило лица.

Юноша отвернулся, извинился, сказал, что без предупреждения больше ни ногой, а у девчонки только что надетые трусики моментом намокли, пришлось снова менять.

И опять всю ночь Оля не спала, мечтала, ворочалась и охала. Снотворное принимать нельзя – учиться нужно. Успокаивающие не помогают. Видимо, размер проблемы и их вектор гораздо серьёзнее, чем бытовая депрессия.

Витя тоже от неопределённости статуса маялся неприкаянно. Сколько же выдержки у парня. Другой бы на его месте давно уже подругу изнасиловал или измором взял, а этот играет по правилам, которые на самом деле его совсем некасаются. Может, импотент? Не похоже.

Что за дела: и хочется, и колется, и мама не велит.

Оля ждёт решительных действий с его стороны, он готов к военным действиям, но смертельно боится.

Определиться уже пора. Расходиться совсем или сходиться окончательно. Неудобно на двух стульях сразу. Опоры нет, уверенности тоже.

Одним словом, не жизнь, а сплошной эксперимент, не имеющий конкретной цели. Испытание воли и выдержки. Для чего?

С работы Витя пришёл почти в одиннадцать. Горячий ужин на столе накрыт двумя одеялами, чтобы не остыл. Запах чего-то вкусного завис над пространством комнаты. Оля подождала, пока Витя разденется, каждое движение знакомо, отчётливо слышно в маленьком помещении. Вот он снял ботинки, повесил куртку, надел тапочки.

– Витя, зайди, пожалуйста. Я заболела. Поставь мне горчичники.

– Сейчас, только руки вымою. Они у меня холодные.

Через несколько минут подошёл к ширме, – можно? Ззахожу.

– Угу.

Виктор вошёл.

Оленька лежала на кровати раздетая, лицом вниз.

– Ой, извини!

– Ты горчичники собрался ставить, не извиняйся.

– Можно я тебя накрою?

– Нельзя. Начинай.

– Не умею.

– А целовать, целовать ты умеешь? Какой ты телёнок. Нельзя же так. Обними хотя бы, если ничем больше помочь не можешь. Видишь, девушка страдает. По тебе, между прочим. Какой же ты осёл. Думала, сам догадаешься. Ага! Жди. Так и помрёшь девственницей. Ну почему ты такой робкий? Другой бы уже давно на твоём месте растерзал меня в клочья.

– Оль, у тебя температура или что? Я за доктором.

Виктор сначала оробел, но инстинкт охотника не пожелал дремать, предъявляя свои права на доступную, лёгкую и желанную добычу. Робко дотронулся до девичьей груди, не владея собой. Девушка успела перевернуться. Внутри грудной клетки лопнула и разогнулась пружина, вгоняющая в прострацию.

Такой нежности одновременно с сильнейшей энергетикой, буквально вливающейся в пальцы, даже представить себе было невозможно.

Что-то пульсировало, обжигало. Руки дрожали, не желая подчиняться. Витька провёл пальцем по колоколу белоснежного холма, живого, эластичного, упругого. Сосок девушки напрягся, невыносимо захотелось сжать его, одновременно обхватив ладонью всё остальное.

Юноша схватил девушку в охапку, прижал к себе, натягивая на неё одеяло. Её нагота и доступность не были дозволенными.

Она девушка, значит, всё, что находится под одеждой, под запретом. Сейчас он совершил проступок. Может быть, даже преступление.

Виктор завернул её кое-как, уложил на постель и впился губами сначала в глаза, потом в нос, обмусолил попутно всё прочее, включая волосы, шею, уши, почувствовал её вкус.

Как долго об этом мечтал.

Оба моментально улетели неведомо куда.

Руки и губы действовали сами собой, словно по загруженной в мозг программе, отключив сознание за ненадобностью. Юноша и девушка сплелись в копошащийся неспешно клубок, время от времени издающий чмокающие и чавкающие звуки. Оба в полуобморочном состоянии изучали тела друг друга, поражаясь несхожести анатомических деталей и подробностей.

Каждый следующий штрих знакомства с рельефом живого тела миллиметр за миллиметром вызывали шок и решительное желание действовать.

Оля словно под гипнозом раздвинула трепещущие от желания бёдра, впустив в себя напряжённое, горячее нечто, обжигающее внутренности.

В глубине промежности что-то сжалось в сладостных спазмах, подавляя волю, кроме желания насладиться твердеющим существом, проникающим в каждую клеточку вибрирующего от возбуждения тела.

Мозг посылал сигналы сказочного восторга, сковывающего движения, заставляя застыть, дрожа в нетерпении от предвкушения блаженства, хотя от того, что уже случилось, хотелось орать в бешеном восторге.

Когда ребята очнулись и отдышались, Оля, приходя частично в себя, осознала, что, во-первых, уже не девочка, о чём свидетельствует водянисто-алое пятно на простыне и липкие бёдра, во-вторых, никто из них ни секунды не подумал о последствиях.

– Дурак! Дурак! Дурак! Как ты мог!

Оля зарыдала, уткнувшись в обнажённую грудь, стуча по плечам маленькими кулачками.

Витя гладил подругу голову, прижимал к себе, впитывая родной запах.

Сегодня и он стал мужчиной. Отныне Оля – его женщина. Единственная. В молодости каждому хочется большой, чистой, вечной любви, как же иначе? Одноразовая, только у неудачников.

Теперь он будет её опекать. Ведь это и есть любовь? Правда? И к чёрту все перегородки. Семья – значит семья. Спать нужно на одной кровати.

– Милая!

Оля плакала всё тише, ещё всхлипывая, но почти засыпая, думая, что всегда добивается своей цели, но, дойдя до неё, ощущает пустоту и неудовлетворённость.

Вот и сейчас…

Чего она, в сущности, добилась? Почувствовала вкус настоящего секса? Ничего особенного. Конечно, полёт был и много чего ещё, но совсем недолго.

А если ещё попробовать? Может быть, самое главное от страха и неожиданности познать сразу не сумела?

Спали теперь вместе. Нет, не так… они вдвоём не спали каждую ночь до самого утра, падая в изнеможении после каждого оргазма и снова покоряя сияющие восторгами познания вершины, которых становилось всё больше и больше. Правильно в песне поётся – лучше гор могут быть только горы, на которых ещё не бывал.

На чисто физическое наслаждение наслаивались эмоции, запахи, звуки, желание понравиться и доставить удовольствие партнёру. Одну за другой они находили волшебные точки, прикосновения к которым дарили иные восторги, неведомые прежде. Число открытых эрогенных зон оказалось немыслимым. Иногда удавалось вызвать бурю эмоций и пик страсти одним-единственным прикосновением, и это было волшебно.

Случались судороги эротического экстаза и вовсе без прикосновений, от предвкушения и запахов желания, дополненных нежным шёпотом и нескромными признаниями. Вся комната насквозь пропиталась запахами желания и секса. Учиться стало некогда.

Через несколько дней выяснилось, что Оленька ненасытна. Витя не справлялся, не мог досыта удовлетворить свою маленькую женщину.

Ей нужно было ещё и ещё, а ему рано вставать, идти на работу или на учёбу, но он старался изо всех сил.

Оленьке невозможно отказать.

Несмотря на ежедневное переутомление, Витька летал на крыльях. Вот она какая, любовь. Может быть, у кого иная, а у него такая и другой ему даром не нужно. Оленька. Его маленькая Оленька, готовая для него на всё. Естественно, он готов отдать вдвое, втрое больше. Она этого стоит.

Тем временем девочка начала превращаться в женщину. В ней зрело и приобретало грандиозные размеры чувство собственника. Мой. Больше ничей. Такая корова нужна самому.

Ещё бы. Точно не прогадала. Теперь никуда не денется.

А если найдётся другая хищница? Говорят, мужики, когда влюблены, излучают сгустки энергии и феромоны, гормоны любви. Вдруг унюхает какая нахалка сигналы вожделения, поманит неизведанными, а оттого притягательными прелестями, которые могут оказаться куда соблазнительнее, чем её собственные.

Оленька начала контролировать Витю. Каждый шаг, любое передвижение, контакты и контракты. Всё.

Поначалу парень принимал её бзики с улыбкой, считая такие действия свидетельством любви. Позже подозрительность начала утомлять. Выворачивание карманов на предмет улик, проверка памяти телефона, обнюхивания, замечания по поводу встреч, разговоров и просто случайно брошенного взгляда на проходящую мимо девушку.

– Ты маньяк, настоящий сексуальный извращенец. Мало тебе меня, раздеваешь взглядом каждую встречную.

– Успокойся, Оленька. Никто, кроме тебя, мне не нужен. Я по жизни однолюб, как и мой отец. Впрочем, даже если бы у меня появились левые мысли, не хватило бы сил на осуществление подобных желаний. Всю энергию и любовь отдаю только тебе, до донышка, без остатка. Сексуальную потенцию, которой наделена ты, никто другой не выдержит. Твои подозрения беспочвенны. Как же мы будем вместе жить, если перестанем друг другу верить? Я ведь тебя люблю.

– Это не мешает тебе заглядываться на красоток. Силёнок у тебя хватит на многих. Не морочь мне голову, выбрось всех обладательниц фривольных выпуклостей из головы, иначе не знаю, что с тобой сделаю.

Олечка начинала истерично лить слёзы, которые Виктор принимался слизывать, пытаясь успокоить подругу.

Каждый раз скандалы заканчивались кроватью, серией акробатических этюдов, но оставляли осадок, наслаивающийся на предыдущие серии приступов неконтролируемой ревности.

Так они прожили весь первый курс, часть второго, пока по случайности девочка не забеременела. Радости Виктора не было предела. Он готовился к свадьбе, потихоньку откладывая по копеечке деньги на торжество.

Чтобы не расстраивать и не злить любимую, перестал общаться вообще со всеми, чтобы не вызывать подозрение и вспыльчивость. Зачем расстраивать женщину, зачавшую драгоценный плод. Виктор покупал экзотические фрукты, вынашивал план семейного благополучия, которому не суждено было сбыться.

Кто знает, что и как повлияло на девушку. Ни слова не говоря, Оля пошла и сделала аборт.

Много времени это не заняло, вечером девушка, как всегда была дома, привычно встретила Виктора готовым ужином.

Уютно в доме может быть, даже если в нём нет ничего, кроме любви, но чувство духовного и физического единства предпочло отсидеться на этот раз где-то в другом месте.

Оля была угрюма, раздражительна, а Виктор, как назло, начал говорить о семье и ребёнке.

Оля огрызалась, не позволяла себя обнимать, избегала близкого телесного контакта. Витя пытался шутить, балагурил, но встретил пронзительный и однозначно воинственно настроенный взгляд всё тех же, в половину лица, почти чёрных глаз, в которых на это раз отсутствовали глубина и очарование, зато чётким контуром отпечаталась непонятная боль.

– Что случилось?

– Ничего.

– Отчего такое драматическое выражение лица? Есть претензии? Опять меня в чём-то подозреваешь?

– Нет. Всё в порядке.

– Отчего в твоих глазах лёд и ужас?

– Потому что исправить уже ничего невозможно.

– Разве у нас что-то не так? Что именно требует форматирования? У беременных случается беспричинная перемена настроения. Не молчи. Успокой меня. Отчего я так волнуюсь? Мне хочется плакать. Почему? Это касается нас, наших отношений, что-то с твоими родными, что не так?

– Я сделала аборт.

– Нет! Только не это. Ты пошутила? Скажи! Ведь это не только твой, но и мой ребёнок. Почему? Ты лжёшь! Не верю! Не могу поверить. Как же так? А я, а ребёнок? Это правда?

– Я испугалась. Мне девятнадцать. Что дальше, что? Пелёнки, ползунки? Жить когда? Я даже не любила по-настоящему.

– Что ты такое говоришь? А я, а мы? Разве это не любовь? Ты подумала, как мы теперь будем продолжать отношения после такого предательства? Предположим чисто гипотетически, что мы сумеем преодолеть и этот конфликт. Что дальше, как я могу тебе верить, на что рассчитывать, если в таком важном вопросе, как жизнь родного человека, ты приняла единоличное решение, словно мясник, запланировавший разделать кусок мяса? Понимаю, моё суждение жестоко, но твои действия вовсе чудовищны. Убеди, если я не прав. Для такого решения действительно есть причина? Да не молчи же ты!

– Прости, если сможешь. Я думала, что сумею тебя полюбить. Не вышло.

– Хочешь сказать…

– Я поняла, что случившееся с нами – физиологический казус, элементарный гормональный бунт, взрыв эмоций, вызванных химией. Всё настолько банально. Не хочу, не могу делить тебя с кем-то. Ты слишком общительный, слишком наивный. Рано или поздно тебя уведут. Спокойная, менее ревнивая женщина: романтичная, нежная… не знаю какая. Я от тебя устала. Слишком ты предсказуем. Я тебя сразу просчитала, ещё тогда, на экзаменах. Хотела использовать. Оказалось, это очень непросто. Обманывая тебя, я вынуждена была играть ту же партию Долго, до бесконечности, вечно… а вечность для нас, людей, никак не может длиться дольше жизни. Не желаю тратить жизнь попусту. Мне нужна свобода. Неограниченная ничем свобода. Извини. Это моя жизнь, только я вольна ей распоряжаться.

– Может быть, ты права, кто знает. Жизнь покажет. Убийство ребёнка не прощу. Не могу сказать, что ненавижу. Люблю. Невозможно вот так разом оторвать от тела его часть. Буду всю жизнь помнить счастливые дни, огромные, почти чёрные глаза, размером в половину лица, первый в твоей и моей жизни, секс. Жаль, ты оказалась не настолько романтичной, чтобы понять – мы созданы для любви, друг для друга. А ребёнок… давай выпьем. Поминки всё же… двойные поминки. Я выпью.

Его глаза наполнились слезами. Витька обнял свою Оленьку последний раз, прижал к груди.

– Что ты решила? С чем остаёшься?

Оглавление

Не каждому дано

Разобраться в себе

Лекарство от импотенции

Наваждение

Иная реальность

Извини

Доспехи, белый конь, мокрые трусики…

Полнолуние чувств

Недоразумение

Оба-на!

Виртуальность

Непреодолимое препятствие

Утолённая жажда

Желанная

Дуальность

Кобеляка

Мечта наивной девчонки

Назло всем

Сексуальный

Доверяй, но проверяй

Химера