О Луне, о звёздах, обо всём… [Валерий Столыпин] (fb2) читать онлайн

Валерий Столыпин О Луне, о звёздах, обо всём…

Верка

Верка работала телятницей на третьей, самой старой ферме, где не было никакой механизации и вообще ничего, кроме разваливающихся стен с обветшалой крышей, да стойл, пропитанных насквозь мочой и навозом.  Даже примитивного дощатого пола в этом утлом сооружении не было.

Все технологические процессы здесь приходилось исполнять вручную.

В качестве тягловой силы – старая седая кляча со странной кличкой, Лариска, слепая на один глаз.

Работница тоже мало чем отличалась от своей подопечной: длинные, спутанные, местами полинялые волосы, не знающие внимания и заботы, проваленный беззубый рот, выцветшие глаза с поволокой из безнадёги, глубокие морщины, заскорузлые грубые пальцы с обкусанными ногтями.

Картинка не очень симпатичного облика дополнялась сутулой осанкой, мужицкой застиранной одеждой, подвязанной огрызком пенькового каната и лексикой на две трети состоящей из непереводимого русского фольклора.

Старуха (оказалось, что впечатление обманчивое – ей и тридцати нет) была замужем, имела на попечении трёхлетнюю дочурку.

С моим приходом в совхоз в качестве зоотехника работница вдруг стала стахановкой и на глазах начала преображаться: трудится день и ночь, млеет от каждой похвалы, даже пытается флиртовать, что выглядело неуместно, нелепо.

Представьте, что вам подмигивает, краснея и смущаясь, застенчиво кокетничает, раскачиваясь и приподнимая плечики косматая старуха-нищенка. При этом она робко рисует на заляпанном навозом полу ножкой в резиновом сапоге рисунок, напоминающий по форме сердечко.

Где-то так.

Лично мне становилось не по себе от такого рода внимания, хотя я был настолько юн, что принимать эти игривые намёки всерьёз никак не мог – фантазии не хватало.

Верка делала всё для того, чтобы я её заметил: обстригла и причесала волосы, подкрашивала губы. Вместо застиранной спецовки стала одевать цветастую кофточку, обнажившую рельеф довольно стройной фигуры, поверх брюк – весёленькую юбчонку.

Разительные перемены стали заметны всем. Кроме меня.

Не хвалить ответственного и дисциплинированного работника я не мог. В пример другим её достижения ставил постоянно, что вызывало Веркино смущение.

Позднее я понял, что она терпеть не может, когда я выделяю её при всех. Женщина ждала внимания индивидуального и совсем иного.

В ней вдруг проснулась женственность, которая, похоже, долго не приходила в сознание и вдруг очнулась.

На таких выносливых, неутомимых трудягах как Верка вся деревня пока что держится.

Ни для кого не секрет, что женщина на селе в любом случае превращается в бабу. Романтические и женственные натуры покидают пределы села сразу, как только представляется такая возможность.

В деревни по поводу причин стремительного Веркиного преображения не на шутку шушукались, сочиняли всякого рода “правдивые” истории, в которых именно я, “недёржаный” блудливый холостяк, был источником её скандального вдохновения.

Непристойное поведение, всякого рода грехопадения и оскорбление целомудренной семейной нравственности в местности, где даже телевидения нет, чтобы отвести душеньку, самый востребованный повод для сенсационных коммуникаций.

Впрочем, я старался не реагировать: не до этого было. Мало того, что молодость сама по себе слепа, глуха и беспечна (я ведь только вылетел из родительского гнезда), привыкать к скудному и нелёгкому деревенскому быту было совсем не просто для вчерашнего горожанина.

Верка тем временем агрессивно окультуривалась: на ферму приходила в нарядной одежде, гладко причёсанная, чистенькая. В спецовку уже на месте переодевалась, причём старательно попадалась мне на глаза.

Глупая баба. Ну, скажите на милость – какой резон молодому парню глазеть замужнюю женщину, убитую к тому же тяжёлой работой?

Однажды вечером, я уже к тому времени закончил с повседневными домашними делами, поужинал, готовился немного почитать перед сном.

Внешний вид деревенского обывателя, готовящегося прилечь, понятен: ноги в обрезанных валенках, семейные трусы и голый торс.

На стук в дверь смело ответил “входи”. Как правило, в это время иногда приходили друзья сыграть в шахматы.

Молчание, но потом кто-то робко постучал ещё раз.

Открыл дверь, а там Верка.

Двумя руками держит на груди цветастый узелок: чистенькая, причёсанная, с подведёнными ресницами и накрашенными яркой помадой губами.

Одета весьма прилично, по молодёжному.

Больше всего удивили модельные коричневые ботиночки малюсенького размера.

Даже представить не мог, что у неё настолько миниатюрные ступни, осиная талия и вполне соблазнительные бёдра.

Верка была не похожа сама на себя. Просто немыслимое несоответствие с размером мозолистых ладоней и привычными на работе безразмерными сапогами.

Ноги в капроновые чулки затянуты, платье до колен из чего-то воздушного, но сразу видно, что носить подобные кружева женщина не умеет. То ли из старых запасников достала, то ли в посёлок ездила за обновкой.

Массивные золотые серьги в ушах, несколько рядов ажурного плетения цепочек из драгоценного металла, витой браслет на тоненьком запястье.

Да она и не старуха оказывается вовсе, нормальная молодая женщина. Мне, конечно, в подружки не годится, а так ничего.

Однако впечатление основательно портит кошмарный запах отвратительно резких духов вперемежку с тошнотворным ароматом коровника, который невозможно ничем заглушить или закамуфлировать.

Запах навоза несмываемый, вечный. Он впитывается во все поры. Даже если не ходишь на ферму целую неделю, определить место работы не составляет труда. Ничего с этим не поделать – такая уж специфика у этой профессии.

Позитивное впечатление основательно портит беззубая провалившаяся улыбка на измождённом лице.

Это неземное создание стоит, кокетливо переминаясь с ноги на ногу, носочком миниатюрного, почти детского ботиночка рисует на полу восьмёрки и смотрит на меня исподлобья застенчивым взглядом.

Я заметался в поисках, чего бы на себя накинуть.

Трусы, конечно, вполне пляжные, но я всё-таки её начальник – не могу предстать перед своей работницей в неглиже.

Пришлось завернуться до пояса в махровое полотенце и накинуть ватную телогрейку.

– Чего тебе, Вера? Отгул, извини, дать не могу. Все подменные животноводы заняты.

– Да не, Петрович, я к тебе лично. Я это, – проходит к столу, разворачивает

свой узелок. Внутри большая банка молока, варёные яйца, сдобные пирожки, исходящие жаром и бутылка водки.

– Ого! По какому поводу, чего празднуешь?

– Ещё не знаю.

– Так ты в гости или как? Что за гостинец, никак взятка?

– Скажешь тоже. Я это, – замялась она, оглянувшись на дверь и занавешенные пожелтевшей газетой окна, отступила на шаг, опустила к подолу руки, скрестив их загадочным образом, и рывком сдёрнула платье, как это умеют только женщины, под которым ничего не было надето, кроме капроновых чулок.

Неожиданно, эффектно.

Конечно, я опешил, увидев разом всё то, что для постороннего взгляда совсем не предназначено.

Кстати, кожа у неё оказалось упругой, белой, бархатистой, а живот плоский и грудь стояла колокольчиком.

Парень я молодой, женской лаской не избалован, потому, на секретные интимные объекты отреагировал воинственно, моментально ощутив ритмичное движение крови снизу доверху.

Лицо, понятное дело, обдало жаром, по телу вразнобой поскакали стада разного размера шустрых мурашек, голова наполнилась разноцветным туманом.

Упругие груди, словно вылепленные из гипса, смотрели на меня, не мигая, яркими вишенками малюсеньких сосков. Приятное, между прочим, зрелище.

Читал где-то, что созерцание женской груди продлевает жизнь, спасает от инсультов и инфарктов, поднимает настроение… и не только. Я это сразу понял.

Сердечные ритмы несогласованно, нервно вытанцовывали ламбаду, беспорядочно пульсируя сразу во всех направлениях, словно перед прыжком в бездну.

Её кровеносные сосуды ажурными кружевами переплетались под кожей, образуя возбуждающе-похотливый рисунок. Плоский мускулистый животик соблазнял немыслимой притягательной силой.

Несоответствие внешних декораций с тем, что скрывала от глаз неприглядная униформа, было поразительным, немыслимым.

Мохнатая поросль между ног притягивала мой нескромный взгляд, пытаясь продолжить движение за пределы видимости, а прочее домыслить. Я пытался противиться соблазну, но воображение вело дальше и глубже, предлагая немыслимые варианты.

Веркина шея и кожа груди пылали пурпуром.

Миниатюрные белоснежные грудки вздымались в такт глубокому дыханию, требуя, даже настаивая – дотронься!

Наваждение нарастало с ускорением, путая мысли, кружа голову.

Женщина смяла невесомое платье в горсть, спрятала в него лицо и заплакала, не предпринимая, однако, попыток скрыть завораживающее зреелище.

Ноги широко расставлены, напряжены, под кожей пресса вибрируют развитые мышцы, холмики грудей ритмично подскакивают в такт всхлипываниям.

Какие, чёрт возьми, ещё нужны подсказки?

В таком виде, без лица, она была обворожительно прекрасна.

Если учесть, что так близко и откровенно я увидел соблазнительную картинку впервые в жизни, не сложно представить, как вела себя химическая фабрика моего созревшего, готового к первородному греху организма.

Я был ошеломлён щедрым подношением, растерян, импульс посылаемый мозгом приказывал действовать немедленно. Я едва не поддался на провокацию.

– Люб ты мне, зоотехник! С первого дня люб! Только о тебе и думаю, спать не могу. Возьми меня, Христом богом молю. Ты же понимаешь, о чём я тебя прошу. Ну, хоть один разочек? Дай мне почувствовать себя женщиной, девушкой. Не побрезгуй. Ты же мужик, чёрт возьми. Чего тебе стоит. Только один разок, всего. А я счастлива буду. Я ведь молодая ещё, красивая. Во всяком случае, тело у меня совсем не такое, как лицо. Ну, пожалуйста, Петрович!

Всё это она произнесла скороговоркой, словно боялась не успеть или передумать.

Верка, соблазнительная до жути, до колик в животе, стояла не двигаясь. Я сидел в двух шагах, пригвождённый намертво к колченогому стулу, на который свалился, отпрянув от неожиданного зрелища.

Мы оба пребывали в ступоре, только ситуацию видели и чувствовали с разных сторон.

Должен же быть выход из этого щекотливого, неоднозначного положения. Обязательно есть.

Я с трудом встал, голова совершала отдельный от тела кругосветный полёт.

На меня резко накатывали одна за другой штормовые волны сладострастия, перемежаемые моментами отрезвления, когда становится понятно, что нельзя брать всё, что дают даром.

Невыносимо, до боли в паху, хотелось немедленно, прямо сейчас стать мужчиной.

Вот она, Верка, стоит передо мной, демонстрируя убедительные достоинства, хитроумные чувственные соблазны, способные лишить рассудка практически каждого, кому посчастливится лицезреть молодую женщину в таком пикантном обличье, ожидает приговора, мечтает отдать своё крепкое тело без оговорок в полную власть повелителя, которым сегодня и сейчас считает меня.

Согласитесь, выбор не из лёгких.

Поборов кое-как желание, я накрыл солдатским одеялом худенькое тельце.

Верка запахнула байковую ткань, обернула вокруг себя, покраснев в одно мгновение. Отвернулась, принялась шептать, – дура я! Какая же я дура! Ты начальник, зоотехник, а я кто? Вот видишь – не вышло праздника. Не получилось. О чём только думала, корова бестолковая. Вот этими позорными мощами хотела мальчишку соблазнить! Опозорилась, осрамилась. Стыдно-то как, боженьки-и-и! И теперь чего, а? В петлю, в омут! Как стыдно!

Мозги мои, временно отделившиеся от бренного тела, совершали меж тем страстный эротический экскурс, переживая массированную химическую атаку со всеми вытекающими из поражающих факторов последствия, но всё же постепенно начали возвращаться на привычное место.

Я нарезал круги на пятачке ограниченного пространства малюсенькой своей кухоньки, лихорадочно обдумывая тактику сопротивления.

– Вера! Мне очень жаль… нет, не так. Ты что, правда поверила, что я настолько голодный и распущенный, что ради одноразового секса готов на всё? Это бред! Ты… открыла для меня самое сокровенное, что у тебя есть, доверилась… ожидала ответной реакции, возможно даже любви. Но меня-то ты не спросила. У тебя есть чувства, но и у меня тоже. И я тебе откроюсь, хоть и очень-очень не хочу этого делать. Я мальчик. Не по возрасту, а как мужчина. Не было у меня, слышишь, не было, ни-ког-да не было ни одной женщины. И знаешь это только ты одна. Я обязательно стану мужчиной. Однозначно стану. Но только по любви и только с той, кого выберу сам. И дело не в том, что кто-то узнает, распустит сплетни. На это мне плевать. Это внутренняя потребность. Понимаешь – внутренняя духовная потребность: чтобы отношения, любовь, начинались с чистого листа, без обмана и недомолвок. Чтобы всё по-честному. У меня будет одна девушка, она же невеста и она же жена. Она ищет меня, я – её. Ты меня понимаешь, Вера! Ведь ты замужем. Что подвигло тебя на такой безрассудный шаг? Ты хоть представляешь последствия такого шага?

Она кивает нехотя, прячет заплаканные, бесцветные, водянистые от слёз глаза, просит отвернуться, чтобы надеть платье.

– Извини! Я, правда полная дура. Только я иначе представляла наше свидание. Думала, сможешь меня понять, – она резко повернулась, открыв моему взору оголённый худой зад, спину с выпирающими лопатками и рельефным  позвоночником, ища ручку двери трясущимися руками.

Неужели настолько расстроилась, что способна выбежать раздетая на деревенскую улицу, где невозможно ничего ни от кого скрыть, где только и ждут повода для сплетен?

В деревне даже столбы с глазами. Наверняка сарафанное радио уже объявило, что Верка в гостях у зоотехника. То, что с ней происходит – настоящая истерика.

Затопленные слезами глаза не дают верного ориентира.

Вера ударяется лбом о косяк, начинает выть, приседает, тычась лбом в стену, не замечая, что одеяло свалилось, что опять предстаёт перед моим взором в чём мать родила, только реакция на её наготу теперь совсем иная.

Мне Верку до невыносимости жалко, даже стыдно перед ней.

Хочется немедленно накрыть от постороннего взора, хотя кроме нас здесь никого нет, наивную, выставленную напоказ плоть, но мне стыдно до неё дотронуться.

Мысленно, если быть до конца честным, я уже не раз совершил с ней совокупление, дотрагивался до груди, целовал животик.

Было, чего греха таить. Плоть глупа. Инстинкт самца любого может превратить в животное.

Лишь я один знаю, чего стоило отказать.

Себе и ей.

Сердце до сих пор выскакивало из груди, внизу живота разбуженный зверь вибрировал, напрягался, переполненный кровью.

Я изо всех сил пытался успокоиться. Даже голосом не хотел показать возбуждение.

– Приходила-то зачем, Верунь? Давай, что ли пироги твои есть. Простыли небось, пока ты художественной гимнастикой занималась. Да и водочка в самый раз сгодится. Посидим, погорюем на пару, пожалуемся друг другу на жизнь горемычную. Думаешь у меня нет повода грустить? Да сколько угодно. Проходи, садись. В ногах правды нет. Да улыбнись, наконец! Только сначала оденься. Негоже перед начальством голыми ягодицами сверкать.

Верка долго сморкалась, умывалась, громко щёлкая соском умывальника, то и дело подправляла падающее с бёдер одеяло.

Казалось, что она тянет время намеренно, всё еще надеется, что передумаю, соблазнюсь, и праздник, не смотря ни на что, состоится.

Одевалась Верка, совсем не скрываясь, тайком исподлобья поглядывая на мою эмоциональную реакцию.

Она долго поправляла платье, ёрзая, поднимала подол, демонстративно подтягивала трусики, которые оказались отчего-то у неё в кармане платья, хотя пришла без них.

Ещё более картинно натягивала и поправляла чулки, поднимая попеременно ноги на сиденье стула, оглаживая ноги.

Уходить от меня побеждённой она не хотела. Пыталась, во что бы то ни стало очаровать, чтобы заглушить стыд хоть этим. Отдаться по любви, считала она – совсем не грех.

Процесс одевания занял времени раз в десять больше, чем обнажение.

Поколебать моё решение уже было почти невозможно.

Хотя, хорошо, что Верка не знала об этом: я был на грани.

К этому моменту ко мне окончательно вернулась способность логически мыслить, хотя теперь и мои глаза были на мокром месте.

Согласитесь – ситуация не простая. В подобных испытаниях заключён целый букет разных смыслов. Я лично многое для себя понял.

Думаю, Вера тоже со временем уяснит, что поступила опрометчиво, необдуманно.

– Ты, Вера, молодая ещё, – растерянно назидал я, – а смотри, как себя запустила. С виду тебе на пенсию пора. В твои годы девчонки на танцы бегают, а ты крест на себе поставила. Сделай причёску, вставь зубы, купи красивую одежду, косметику, наконец. Никто ведь не подарит тебе саму себя в соблазнительном облике на день рождения. Образ романтической женственности и личное счастье создавать нужно. Понимаю, что не просто, но под лежачий камень вода не течёт. Извини за поучение. Наверно момент такой необычный, что без этого не обойтись. Давай выпьем. За наши тайны, которые никогда, никому… договорились? Давай, Вера, на брудершафт! Ты ведь меня чуть было не соблазнила. Ещё чуточку и я бы однозначно созрел.

Менторский тон и поучающая речь – защитная реакция. Поединок продолжается. Ни она, ни я этот бой ещё не проиграли и не выиграли. В отношениях между мужчиной и женщиной всё настолько сложно, непредсказуемо, что бессмысленно делать прогнозы.

Мозг и дух, не всегда могут справиться с ситуацией, когда всесильная природа бросает вызов, пуская в ход тяжёлую артиллерию в образе вездесущих гормонов и мощныз инстинктов.

– Петрович, я ведь готова повторить. Дотронься вот здесь. Не пожалеешь. Я щедрая, ласковая. Не представляешь, как я тебя хочу.

– Всё, Вера, проехали. Медведь издох. Я сейчас – зоотехник, ты – моя работница. И давай не будем продолжать. Это нечестно. Пусть там тебя муж трогает.

На самом деле я мечтал о естественном, вполне логичном ответе на Веркино предложение. Почему нет? Это же ни к чему не обязывает.

Молчком чокнулись наполненными стопками, выпили.

Закусывать почему-то не стали. Наверно нервы или интимное напряжение аппетит перебили.

Алкоголь подействовал незамедлительно, можно сказать мгновенно, развязав нам языки.

Сразу стало легче.

Даже плоть, казалось бы, успокоилась, но скорее дремала, готовая в любую секунду взорваться приступом непреодолимого желания с непредсказуемой силой и неясными последствиями.

Я чувствовал это, крепился, старался контролировать слова, движения, действия, но мысли то и дело выхватывали откуда-то малейшие поводы для соблазна.

– Объясни мне, Вера, что это было на самом деле, только без бабских штучек. Мне обязательно нужно понять. Блажь? Ты чё, не можешь ни минуты без секса, или муж не справляется? У тебя же дочь растёт. Прелестная малышка, я её видел. Дом, пусть не твой, совхозный, вполне добротный. У других и такого нет. У меня, например. Хозяйство у тебя справное. Муж молодой, механизатор не из последних. Зарабатываете оба ого-го, мне о таких деньжищах только мечтать. Сказать, сколько мне платят? Сто двадцать рубликов. Ты получаешь втрое больше. И вдруг такой кардебалет. Что происходит? Чего тебе не хватает, что тело своё на подарки раскидываешь?

Слёзы из её глаз не просто полились – брызнули.

Платки уже перестали впитывать влагу, пришлось дать полотенце.

Разговор петлял туда-сюда, скрывая главное где-то очень глубоко внутри Веркиного душевного пространства.

После второй рюмашки глаза у собеседницы просветлели, появились в них непокорные хмельные искорки, толика агрессии, желание выговориться.

Уж если она решилась обнажиться и предложить себя в качестве одноразовой любовницы, то оголить душу, вывернуть её наизнанку – просто необходимо.

Не может человек держать в себе нарастающий снежным комом ворох проблем, перемалывая и складывая на полочки.

Невысказанное горе давит на психику, толкает на необдуманные поступки, будоражит.

Хмельная Верка стукнула кулаком пол столу, упёрла руки в бока, – прав ты, Петрович, есть у меня страшная тайна. Прячу её сколько лет от всех и от каждого, даже себе лишний раз боюсь напоминать, только мне от того всё равно горько и противно. Нет у меня мужа на самом деле! Нет! Хоть и живой он, а хуже мёртвого. Он ведь когда из армии пришёл – гоголем ходил. Красивый, сильный, весёлый. Враз окрутил. Влюбилась в него без памяти. От одного прикосновения в обморок падала. Думала – дождалась-таки своё бабское счастье.

Верка схватила бутылку, налила себе, опрокинула в рот, сморщилась, закашлялась, опять залилась слезами.

Мне пришлось выдержать несколько минут истерики с соплями и воем.

– Тогда я краснела и потела, коли за руку возьмёт, а уж когда поцеловал в первый раз, вовсе ума лишалась. Я ведь тогда себя берегла для праздника жизни, целомудренностью гордилась, носила свою девственность, как бесценный приз для единственного избранника. Идиотка! Через месяц поженились. Свадьбу как у всех сыграли. Совхоз нам дом построил. Всё честь по чести.

Доверительная беседа погасила, наконец, остатки соблазна. Теперь я уже не воспринимал Верку как сексуальный объект. Даже не как подчинённую видел.

Сидят два приятеля, выпивают, изливают душу. Это же так по-русски. Можно сказать, наша национальная забава – вываливать друг на друга под хороший закусон всё, что гнетёт и давит.

– А потом, Петрович, понеслось: он на меня взлезает, а у него не стоит. Опять пыжится: с тем же успехом. Я успокаиваю, уговариваю, глажу его, обнимаю. Нет ничего. А утром, пока спит, штука эта у него словно железяка. Я ему о том и сказала невзначай. Он мне с разворота фингал под глаз и нарисовал, да ещё ногами добавил. Потом пить начал, а как напьётся – в драку. Зубы-то он мне выбил. Не сразу, потихоньку, словно смаковал. Никому ничего не рассказывала, всё ждала – одумается, обойдётся. Он ведь, похоже, правда, любил меня поначалу. Так притворяться невозможно. Вот оно как бывает. А моя… моя-то вина в чём, скажи!

Верка стукнула кулаком по столу, ласково потрогала грудь, тяжко вздохнула, закрыла глаза. Видимо слишком живые и болезненные воспоминания выползали наружу из глубины памяти. Возможно, думала – стоит ли продолжать. Слишком уж разоткровенничалась.

– Я ведь тогда красивая была, гладкая, не то, что сейчас. Все так говорили. На свадьбе сияла, как медный грош. Какую жизнь рисовала в воображении: сказочную, радостную, сладкую. Теперь самой тошно. Ничегошеньки не сбылось. Теперь ты последнюю надежду отнял. Да я не в обиде. Слышь, зоотехник, я ведь никому не скажу. Уважь, а! Пусть обсуждают, пусть брешут. Можно подумать, другие святы. Да я такого могу порассказать – уши завянут. Я ведь сладкая.

Верка подняла взор, посмотрела на меня пристально изрядно захмелевшими глазами. Видно хотела понять мою реакцию на свой печальный рассказ и мольбу о помощи.

Я слушал внимательно, но отбил очередную атаку.

Она продолжила:

– Потом ребятёночка захотела, – на этом месте Верка замолчала, сомневалась, стоит ли продолжать, – люди стали на меня косо поглядывать. В деревне, если ты яловая – значит, никудышная, порченая.

– Долго я думала, решала, как быть. Вожделение, стремление стать матерью, ласкать дитя – всё вместе обносило голову. Сама не знаю, откуда потребность в мужской ласке появилась, но уж что бог дал. Иногда переступала за грань, почти решилась лишить себя жизни. К подружке в посёлок поехала, совет спрашивать. Деревенским остереглась открыться. Мы с ней и сговорились под рюмочку, что делать. Сидели однажды, как сейчас с тобой, выпивали, откровенничали, она и предложила своего знакомого. Организовала нам встречу, комнату свою предоставила.

Верка криво ухмыльнулась. Хмыкнула. Пару раз с силой приложилась кулаком по столу.

– Я себя чувствовала разведчицей в тылу врага. Сама не понимаю, как решилась. Двести рублей отдала за любовь. Всю ноченьку он меня охаживал. Ох, как любил. Как вспомню – враз мокрой становлюсь. От него и понесла. Вот за столько лет один единственный раз с мужиком спала. А ты говоришь – блажь, ни дня без секса. Думала, хоть ты поймёшь. Я же вижу, ты добрый. Может, мы это, Петрович… пока не поздно, а, на полшишечки, чисто по дружески? Ты же знаешь: баба пьяная, считай, что чужая, бесхозная. Совесть опять же, есть, чем умаслить: не помню и всё.

– Верка, не начинай. С друзьями не спят. Вот! Добрый! Нет, не добрый я – очень даже злой. И хочу, не меньше, чем ты… но не буду.

– Ты чего, Петрович, взъелся, это я так, для порядку, для разведки. Может ты того, стесняешься? Я-то уже отбоялась. Могу глаза закрыть, если что. А своего я тогда напоила до обморока, наутро сказала, якобы всё у него в тот раз получилось как нать. Даже натёрла ему кончик для достоверности. Месяц ходил сияющий, потом полез в очередной раз, да опять обломался. С той поры и взбесился. Кулачищи у него – будь здоров. Как шибанёт – из меня дух вон.

Верка потрогала грудь, потом скулу. Видно, это были его излюбленные мишени, прикусила ладонь до крови. Пришлось заливать рану водкой, бинтовать.

– Чего только людям врать не пришлось, да ведь шила в мешке не утаить. Поняли все, что зубы я сама себе выбить не могу. Сильно его бояться стала, да только куда мне податься? Родители умерли, а больше никого нет. И пьёт, зараза, каждый день пьёт до скотского состояния. Как увижу, шатается – прячусь куда подальше, а он ещё злее оттого становится. Однажды так меня изуродовал, что не вытерпела и треснула ему по башке со всей дури чугунной сковородкой. Думала насмерть. Провалялся, не вставая, дня три. Вроде отошёл. А позже совсем у дурака крыша съехала. Заговариваться стал, черти ему мерещатся. Водка тому виной или чугунина – кто знает. А я молодая. Я мужика хочу. Всё время хочу. И сейчас, тоже. Гад ты, зоотехник. Чего тебе стоит? Среди ночи от желания в поту вскакиваю. Думаешь легко на такое решиться, чтобы любовь как на паперти милостыню выпрашивать? Да мне от стыда провалиться хочется. И что теперь?

– А теперь займись собой. Всерьёз займись. Увидишь, как жизнь изменится. Зубы вставь, причёску сделай. Чего я тебя учу, ты ведь женщина, сама знаешь, как мужика увлечь, чтобы соскочить не смог.

– Ха, ты-то соскочил. Посмотри… посмотри, грудь у меня какая, словно не двадцать семь мне, а семнадцать. Дотронься. Ага… советник хренов.

Долго ещё мы откровенничали. Бутылку допили.

Потом я Верку провожал. После, она меня. Там опять я…

Утром сарафанное радио из каждого утюга вещало о нашем грехопадении.

На меня просто показывали пальцем, а Веру срамили почём зря, умножая её и без того неподъёмное горе.

Но, то ещё не трагедия.

Непоправимое позже случилось – недели через две.

Мужик её сначала запил основательно, беспробудно, когда слухи упорно поползли, потом улёгся лицом к стенке, есть перестал, орал по ночам.

Вера думала, что белая горячка, но однажды ночью он повесился.

Тут и мне досталось.

Людская молва – то ещё пыточный станок. Словами так орудуют, словно живьём гвозди в голову загоняют.

О том до сих пор при каждом случае вспоминают. Я привык – не обижаюсь. Неприятно, конечно, но тайна есть тайна. Её беречь нужно, иначе та становится сначала новостью, а затем байкой.

А с Верой я здороваюсь всегда индивидуально, уважительно. Мы же теперь друзья как-никак.

Мы переглядываемся, молча, киваем друг другу одобрительно в знак солидарности.

Кстати, через месяц после похорон она вставила зубы, сделала модельную причёску, приоделась.

По её настоянию построили новый телятник, с механизацией.

Чуть позже Веру было не узнать: не красавица, нет, но приятная, обаятельная молодая женщина.

Ещё через несколько месяцев она вышла замуж. Правда, без свадьбы. Приглашать было некого.

В деревне появился девятнадцатилетний паренёк, отсидевший год по хулиганке – подрался с кем-то не тем. Нормальный вполне, спокойный как слон, симпатичный, добродушный.

Вскоре Вера ходила с животиком, сияя неподдельным женским счастьем.

Бывает и так: обломала жизнь, сорвала судьбу в штопор, поучила, как следует, но в последний момент позволила выскочить из мёртвой петли.

Настоящие проблемы не приходят к нам в готовом виде. Мы их сами создаём, не желая вовремя реагировать на мелкие неприятности, которые укладываем в фундамент судьбы, словно кирпичики, а когда пытаемся на гнилом основании возводить здание – оно заваливается.

То, что мы называем своей судьбой, лишь совокупность абсурдных действий,

совершённых необдуманно, не более того.

Когда-то я слышал каламбур, который звучал приблизительно так: не бойтесь своего будущего, оно ненастоящее.

Шалунья весна

День обещал быть исключительно прекрасным. Во всяком случае, с таким жизнерадостным ощущением проснулся Вениамин, двадцатипятилетний владелец благоустроенной однокомнатной квартиры, доставшейся ему в наследство от маминой мамы.

Его распирало от избытка энергии, от предчувствия чего-то особенного, способного наполнить  жизнь новым, особенным содержимым.

Возможно, так действует на всё живое весна.

Задумываться, отчего ему с самого утра так хорошо, не очень хотелось. Достаточно того, что настроение звучало изнутри музыкальными ритмами, напоминало состояние плавного энергичного полёта.

Так бывает во сне, когда случается желание полетать, кружа над городом. Просто разбегаешься и начинаешь махать крыльями, то есть руками, конечно. Дальше всё получается само собой. Но летать непросто, во сне тоже. Крылья, знаете ли устают.

Ощущение левитации будоражит кровь, наполняет сердце восторгом. Удивительно, но после фантомных полётов Вениамин всегда просыпался в особенно бодром расположении духа.

Так было и сегодня, хотя он уже окончательно встал и не имел намерения подниматься в небо.

Ранняя весна для горожанина – подарок судьбы. Это уже предвкушение лета.

Венька вышел на балкон, глотнул полные лёгкие сладковатого свежего воздуха и обомлел от увиденного начала дня.

Слева от него распускалась волшебная, с разноцветными переливами, заря, настолько яркая, что глаз не оторвать.

После однотонно серого зимнего ландшафта, продолжительного недостатка света, такая красота вселяла оптимизм и желание перемен.

Прямо по курсу, на уровне глаз, красовалась почти полная Луна.

Раньше ему не приходилось видеть оба светила одновременно. Сейчас, почти сливаясь цветом с лазоревым небом, скромно пыталось стать незаметным ночное светило. Восток в то же время пылал оттенками алого свечения.

Прежде Венька не видел разницы между рассветами и закатами. Оба явления представлялись одинаковыми.

Теперь юноша видел, что это совсем не так.

Наверно это некий знак, подумалось ему, возможно предвестник удачи.

 Пейзаж там и там был великолепен. Сегодня ему всё вокруг видится волшебным и красочным. Даже холодный свет Луны кажется красивым.

Возможно всему виной не только весна, но и кое-что ещё, вызывающее неясное брожение крови.

Таким замечательным видят мир влюблённые и дети.

Нежный возраст у него давно позади, значит, несомненно, это другое.

Жаль, что смотреть на всю эту красоту некогда, пора собираться на работу.

Венька попытался сделать снимок рассветного зарева на телефон, но картинка никак не укладывалась в экран полностью, а по отдельности это зрелище было не настолько впечатляющим.

Пришлось оставить затею. Очень жаль.

Ладно, так тоже запомнится, на уровне прекрасных эмоций, которые разбередили душу и заставляют, чуть ли не плясать.

Тостер щёлкнул, выбросив из раскалённого чрева аппетитные горячие кусочки. Кофеварка выплюнула в чашку густой ароматный настой, наполнив воздух в кухне зовущим к активным действиям  замечательным запахом размолотых зёрен.

В голове прошелестели по пунктам сегодняшние дела, ни разу не щёлкнув неприятными предупреждающими предчувствиями.

Вечером… вечером он встречается с Леночкой.

Вот кто сейчас для него представляется настоящим подарком судьбы.

Что за прелесть эта милая девочка. Никогда прежде не встречал он такое совершенство.

Нет, она не была красоткой. Что-то иное цепляло в ней  Веньку за живое, заставляя замирать при одном лишь намёке, мимолётной ассоциации, связанной с Леночкой.

Голова начинала кружиться, сердце забывало свои обязанности, принимаясь качать кровь с перебоями.

По всему телу прокатывалась сладостная волна ощущений, связанных с чаровницей, задерживаясь дольше внизу живота, заставляя изобретательно и красочно представлять парализующие волю прикосновения.

Эта мысль бодрила гораздо сильнее кофе.

Леночка впорхнула в его жизнь легкокрылой бабочкой, поселилась в сердце и мыслях, да так основательно, что ни о чём ином Венька и думать не хотел.

Даже автоматически выполняя заученные привычные действия, юноша чувствовал её незримое присутствие.

Вот где настоящая зорюшка, нет птичка-зарянка, милый забавный птенчик: ласковый, нежный и пушистый. Милая, свежая, привлекательная, как рассвет, Леночка.

Ну отчего он такой застенчивый?

Столько времени проводит с ней вместе, глядя в глаза, млеет от каждого прикосновения и никак не решатся на ответственный шаг – не может преодолеть робость, признаться в своих чувствах, обозначив тем самым границы своих притязаний.

Ведь это так сложно – сказать вслух о любви. Тем более, что Леночка первая, даже единственная девочка в его жизни, которая по-настоящему небезразлична.

 Венька мечтал о серьёзных отношениях, представляя в воображении совместную жизнь, общие интересы, взаимную заботу и море счастья.

Как же иначе? Ведь это видно невооружённым взглядом – они просто созданы друг для друга и конечно для любви.

Во сне он много раз покупал для любимой свадебное платье и кольца, целовал, ласкал до потери пульса, иногда переходил некие незримые нравственные границы, вызывая тем самым изнуряющую эрекцию.

Конечно, он не мог обо всём этом даже намекнуть своей Леночке. Как-то неловко в реальности делать то, что запросто можно осуществить во сне.

Как жаль, что нельзя сразу перепрыгнуть в прекрасный вечер, обещающий трогательную встречу с любимой, минуя часы скучных деловых обязанностей. Целый день без неё – это так много.

Впрочем, свою работу Венька любит. Она его нисколько не тяготит, позволяя чувствовать себя востребованным и нужным. Вот только дорога туда и обратно занимает уйму времени.

Проглотив завтрак юноша, напевая привязавшуюся с самого утра мелодию, двинулся в путь, одевшись как можно свободнее, не забыв, однако, что ещё не май месяц и утром довольно прохладно. На термометре всё равно минус.

Зато днём зазвенит капель, зажурчат ручьи. Весна!

Отчего-то вспомнилось, как ещё совсем недавно пускали в такое же время по лужам кораблики, бегали с мальчишками по тонкому льду, чтобы вымокнуть до нитки и не идти в школу.

Венька надел лёгкую курточку, летние туфли на тоненькой подошве, короткие брюки дудочкой, белые носки. Лето же скоро, так хочется его поторопить.

На выходе из подъезда его ждал неприятный сюрприз – огромная лужа, через которую можно лишь переплыть.

Не беда. Венька встал на кованую загородку газона, немного сбалансировал стойку, почувствовал себя уверенно и плавно пошёл.

Мастерство не пропьёшь, недаром парень занимался три года гимнастикой.

Вдоль дома дорога была почти сухая, с небольшими скользкими участками, но это мелочи жизни, суета.

Весь мир сейчас сосредоточен в его взволнованном теле, которому нет дела до мелких бытовых неудобств.

После института Венька играючи влился во взрослую жизнь, в профессию: за что бы ни взялся – кругом сплошное везение.

Потому и поёт по утрам, правда про себя. Хорошее настроение не скроешь, оно на лице отпечатывается.

Юноша всем улыбается, в ответ получает позитивное расположение окружающих . Как не любить такую жизнь?

За домом путь до остановки автобуса можно срезать наискосок. Правда, там немного скользко. Снег ещё не сошёл до конца: днём тает, ночью подмерзает.

К середине тропинки лужи стали крупнее, края у них покатые, высокие, в снег не наступить – провалиться можно по пояс.

Впереди преграждала путь огромная лужа, которую безуспешно пыталась форсировать знакомая девушка в одежде не по сезону. Поторопилась оголить свои застоявшиеся за зиму прелести, которые молодость и излишек энергии требуют как можно скорее обнародовать, выставить напоказ, да ещё на высоченных тонюсеньких каблучках.

Вот бедолага!

Веньку недаром воспитывали как настоящего  мужчину, хоть он ещё и мальчишка совсем. Сейчас что-нибудь придумает.

– Люська, ну ты и даёшь стране угля. До лета далеко, а ты словно на пляж вырядилась. Ещё бы в шортах прошлась. А каблучищи-то! Ладно, влезай на спину, за шею крепче держись, так и быть перенесу. Должна будешь. Замуж позову – пойдёшь?

– Ато! Ты же не всерьёз, только шутишь. Может я только о том и мечтаю. Венька, ты мой спаситель. Проси что хочешь.

Венька ловит себя на мысли, что с Люсей говорить о замужестве легко, не испытывая неудобства или стеснения. Чудеса, да и только. Почему же с Леночкой  невозможно говорить о подобном?

– Ловлю на слове. Завтра же сватов зашлю. Чего даром такой красотище пропадать. Да ты как пушинка. А благоухаешь как! Отпад. Не боишься, что всерьёз влюблюсь?

– Под ноги лучше смотри. Нанюхаешься до потери пульса – вместе в стылой водице сгинем. Ладно, если один, а то ведь меня искупаешь. Заболею и умру, некого будет сватать. У меня сегодня важный зачёт. Не сдам – всё, хана, запросто отчислят.

– Не боись подруга, прорвёмся. Девчонок на поле боя не бросаем. Сам погибай, а товарища выручай.

Венька вступил в лужу, разом почувствовав, как туфли заливает талой водой, как ноги разъезжаются на скользящем под слоем воды льду.

Никак нельзя ему перед девчонкой ударить лицом в грязь. Хотя, какая грязь, вода чистая и прозрачная, словно слеза.

Ладно, ерунда, ноги обсохнут. Главное ступать уверенно.

Такую девчонку на закорках покатать – не труд, скорее привилегия, удовольствие.

Юноша физически ощутил кожей спины острые холмики спелых грудей или на ходу додумал.

Вот бы Леночку так прокатить.

От соблазнительного благоухания обхватившей его талию ногами феи захватило дух.

Не такая уж она и лёгкая, но всё равно приятно.

Лужа оказалась больше, чем виделось вначале.

Белые носки через пару метров выглядели печально, новые брючки промокли до колен, зато берег уже в пределах досягаемости.

Вот здесь, на выходе из лужи, Венька забуксовал.

Выбраться на сухое место не получилось, слишком скользко.

Парень  развернулся задом, чтобы хоть высадить Люську на берег.

Девушка вытянула соблазнительные ножки, затянутые в прозрачные колготки телесного цвета, попыталась слезть, но поза оказалась слишком неустойчивой для такого упражнения.

Венька старался помочь, пытался оттолкнуть девчонку от корпуса, нечаянно задел рукой за неприкосновенную область девичьего силуэта, где-то между ног.

Подруга пискнула, дёрнулась. Но промолчала.

– Не могу дотянуться, шлёпнусь.

– А ты слегка оттолкнись, только не очень, за плечи мои держись и ноги ставь твёрже. Давай, у тебя получится. Вот так, молодец. Видишь как просто.

Люся отошла от края лужи, Венькины ноги тем временем предательски поехали назад в лужу, а шанс остановить это движение был утерян.

Лежать на спине в ледяной луже, мало того, что неприятно и холодно, тем более на глазах у девчонки – досадно и стыдно.

Испуганное Люськино лицо вытянулось, губы завернулись в трубочку. Руками она невольно закрыла рот, но отчего-то рассмеялась сквозь слёзы и начала размазывать кулаком тушь на глазах.

– Ты это, Вень, извини, если что, а? Я не хотела тебя подставить. Извини! Ну, я побегу, ладно? Сам понимаешь, зачёт. Ты как, сам справишься?

– Беги, коза. Пей мою кровь. Увидимся. Теперь точно будешь должна. Только посмей теперь сватам отказать.

Люська, послав ему несколько воздушных поцелуев, неуверенной походкой засеменила по снегу и льду, а Венька продолжал лежать неподвижно в стылой жиже, словно наслаждался первым в сезоне купанием.

Прямо на него из-за леска ласково смотрело только родившееся огромное слепящее солнце. С ближайшего кустика с любопытством наблюдала за необычными действиями стайка красногрудых снегирей.

Надо же, а зимой их не было.

Венька лежал и размышлял, как встать.

Вперёд подняться не выходит, если перевернуться – придётся всерьёз поплавать. Хотя, выбирать не приходится. Без того насквозь промок.

Да! Весна, однако, ранняя.

Ладно. Не беда. Время ещё есть. Можно успеть переодеться. Дом рядом. Но петь расхотелось. А в мозгу щёлкнуло: совещание у генерального, отчёт не распечатан.

Ладно, как-нибудь отбодается. Не специально же в лужу залез. Форс-мажор даже в финансовых договорах учитывают. Просто не повезло. Судьба-злодейка.

Сменные брюки он как назло вчера закапал пирожками из Макдональдса. Ягодное повидло запросто не сотрёшь, в химчистку наверно придётся нести.

Есть правда фирменный спортивный костюм, вполне стильный. Сверху придётся пальто драповое надевать, чтобы не выглядеть лузером.

Не айс, конечно. Полное нарушение профессиональной этики, предполагающей деловой стиль одежды.

Что делать, выбирать особенно не из чего.

Есть ещё костюм-тройка, но слишком официальный. Объяснять коллегам придётся, что да как. Лучше спортивки. На ноги кроссовки. Скажет, что вечером в тренажёрный зал собрался, возможно, поверят.

Переоделся быстренько и побежал.

В спешке задумался на ходу, не заметил, как влетел в ту же самую лужу, только теперь передом.

Ладони ободрал до крови, носом по льду больно проехался. Телефон куда-то в сторону улетел. Где теперь искать? Чёрт, чёрт! Вот незадача. А так хорошо день начинался.

Где же этот телефон? Без него никуда, да и жалко. Не простой кнопочник – айфон.

Интересно, сколько сейчас времени? Не опоздать бы на службу. Чёрт, чёрт – поиграй и отдай. Мамка обычно так говорила, когда чего потеряет. А вон он. Ни фига себе, куда ускакал. Только бы не разбился.

Нет, всё в порядке, работает. А времени… Кошмар. Такси брать придётся.

Бегом переодеваться. Некогда рассусоливать: одна нога здесь, другая там.

– Такси? Луговая семнадцать, третий подъезд. Семь минут? Годится.

Упав по дороге ещё три раза,больно ударившись головой и кобчиком, весь мокрый с головы до ног, Венька снова прибежал домой.

В кармане не оказалось ключей. Наверно в лужу упали.

Развернулся, выругался и назад, не разбирая дороги.

Ключи спокойно лежали на видном месте. Почему он их сразу не заметил? Наверно переволновался из-за смартфона.

Такси уже стояло у подъезда.

Извинился, попросил водителя подождать, заплатил сразу.

Мокрые купюры Венька достал из кармана, обтекая довольно интенсивно по всему периметру тела.

Таксист хотел что-то сказать, открыл, было, рот.

Не волнуйся, сейчас переоденусь. Я мигом.

Пришлось лезть в ванную, мыть голову. Костюм, хоть и на вешалке, отчего-то был основательно помят, рубашка тоже.

Это они позавчера с Леночкой в ночной клуб ходили. Вроде кроме коктейля не пил ничего. Как же он забыл? Ах, да… Венька подруге пиджаком промокшие ноги вытер.

Парень посмотрелся в зеркало.

Вот в чём дело, вспомнил он.

Надо было в первый раз это сделать. Примета такая, если возвращаешься в неурочное время, обязательно подмигнуть своему изображению в зеркале. Где-то так.

Спокойно. Нужно сосредоточиться.

Есть джинсы, слишком узкие правда, год уже не надевал. Можно попробовать натянуть.

Вот так. Замечательно.

Только бы не лопнули.

Свитер. Ну и ладно, что без курточки, на такси не замёрзнет.

Документы и телефон положить в барсетку.

Пора. Да, придётся надевать зимние ботинки или сандалии. Ну и ладно. Авось никто не заметит.

Венька наклонился застегнуть молнию… раздался характерный треск.

Джинсы не выдержали. Так паршиво теперь вещи шьют?

Ладно, пусть будут брюки от костюма. Ну и что, что мятые и грязные, на улице слякоть. Других всё одно нет.

Парень оглядел своё отражение. Захотелось выть.

Старший менеджер, твою маму!

Так, без паники. Выгладить, отпарить быстренько, всё будет о-кей.

В дверь позвонили.

Венька бросил утюг, пошёл открывать. На пороге стоял таксист.

– Я уже прождал на всю сумму, что вы оставили. Будем продлять или как? Хотел уехать уже, телефон у вас не отвечает, да старушка с первого этажа подсказала квартиру. Не везёт мне сегодня с пассажирами, просто беда. Видно встал не с той ноги.

– Уже бегу. Сейчас только брюки… брюки? Брюки!!! Мамочки, утюг!

Над гладильной доской вилось сизое облачко едкого дыма с запахом сгоревшего лавсана. На штанине сверкало замечательно правильной формы пятнышко, повторяющее силуэт подошвы утюга.

Это окончательный и бесповоротный провал.

В шкафу остались только летние пижонские штаны, похожие на пижамные, и шорты. С зимними ботинками, понятное дело, можно и в шортах, в самый раз.

А почему телефон не отвечает? Ба, зарядка села. Одно к одному. Короткие штанишки с гавайской рубашкой. Подумаешь, не сезон. А что? Может у него настроение такое.

– Слушай, брат, ты на маскарад что ли собрался? Ухохочешься над вами, неформалами.

– В лужу упал… два раза подряд. Сам же видел, что я мокрый был. Теперь ещё брюки сжёг. Но на работу идти нужно. У меня сегодня полоса невезения, похоже. А ты говоришь пассажиры фиговые. Вот у меня…

– Не плачь, мальчишка, пройдут дожди…. я здесь рядом живу. Комплекция у нас одинаковая. Выручу, раз такое дело. Вечером встретимся – разберёмся. Где живёшь – знаю теперь. С тебя поляна. Осилишь?

– Выручай, дружище. Должен буду. Только рассчитаюсь не сегодня. У меня свидание… с невестой.

– Развеселил. Невеста, говоришь? Не завидую девочке. Похоже, она здорово с тобой, неудачником, влипла. Не, я бы за такого экстремального перца ни за что. Себе дороже. Ну, что, поехали, комик?

– Я тебе и не предлагал. За кого ты меня принимаешь? А времени сколько?

– Без пятнадцати девять.

– Уже? Дай телефон, начальству звякну.

– Увы, деньги на счету кончились. Могу диспетчера попросить, чтобы позвонила твоему начальству на работу.

– Хоть так. Через пятнадцать минут совещание начнётся. Успеть бы.

– В чём вопрос? Побежали.

Водитель жил на соседней улице.

Одежду подобрали быстро, но по пути застряли в пробке.

На работу диспетчер сообщила. Уже легче.

Витька, так зовут таксиста, решил по обочине аварию объехать.

Не рассчитал малёхо, соскочил в кювет.

Сзади водитель  микроавтобуса тоже сильно спешил, подтолкнул от души.

Багажник машины всмятку, такси перевернуло набок.

Что ещё должно случиться сегодня для полного счастья? Подумать страшно.

Пока автоинспекцию ждали, пока аварию оформили, эвакуатор, то да сё…

На работу Венька не пошёл. Семь бед – один ответ.

Решили с таксистом пивка попить, раз такое дело.

Немного, по кружечке. Они же теперь товарищи по несчастью.

Разговорились, вроде настроение появилось.

Водочки взяли, закуски к ней. Венька вроде как виновник всего этого фестиваля, а долг платежом красен.

Почти до дома успели дойти, когда вспомнили, что сигареты забыли.

Витёк в магазин побежал, Венька ждал на улице, где перед входом разгружалась газель.

Мотор у машины работал на холостых оборотах. Водила сидел в наушниках, активно слушая музыку, энергично выплясывая при этом руками.

У Веньки как назло развязался ботинок. Бутылки он поставил на асфальт, наклонился зашнуровать. В этот момент грузчики постучали водителю – трогай, мол, разгрузили. Тот, всё ещё под впечатлением танцевального ритма включил передачу и по газам.

Хлоп Вениамина задним бортом. Скорее почувствовал что-то не то, чем услышал, как наехал на человека.

Музыка-то на всю катушку в ушах.

Венька, хрясь носом в землю, бутылки, понятное дело вдребезги.

Боком повалился на осколки, задним мостом прижат к асфальту.

Хорошо, что водила остановил вовремя, но стекляшки в зад и в плечо воткнуться успели.

Венька орёт, кровища из ран хлещет.

Водила выскочил, бледный как мел.

Это же наезд на человека, не что-нибудь безобидное. Не тюрьма, конечно, но лишение прав.

Из магазина тем временем выбежал Витёк и давай орать на мужика.

Тот и без этого ни жив, ни мёртв. На колени упал.

– Выручайте братки. Верёвки ведь мне. Двое детей, ипотека. Без работы останусь. Сами знаете, как сейчас сложно с деньгами. Нельзя мне без прав. Никак нельзя.

– Да уж знаем. Венька, ты как, живой?

– Бес его знает. Больно – жуть. Поднимайте. Похоже, сам не встану.

– Ребятки, не сдавайте, век благодарен буду. Без гаишников обойдёмся, а?

– Это как ты себе представляешь? Он что, сам себе бутылки в жопу втыкал? Водку разбил, костюм испортил, на больничном теперь… месяц, если не больше париться. Венька, сколько ты зарплаты в месяц получаешь?

– Тридцать пять тысяч.

– Вот видишь? Это тысячи на две долларов тянет, даже не долларов, а евро. В лучшем случае.

– Отдам. Всё отдам, только прав не лишайте.

– Когда ты отдашь? Сам говоришь ипотека, дети, жизнь бекова…

– Есть у меня заначка. На машину новую копил. Хрен с ней, с машиной, коли по своей вине попал. Сегодня отдам.

– Тогда три.

– Чего три?

– Три тысячи евро. Веньке. И мне пятьсот за молчание. Далеко живёшь-то?

– Да рядом, на Чкалова. Я мигом смотаюсь.

– Это ты брось. Смотается он. От нас не смоешься. Сначала нужно посмотреть, что с Венькой, потом прояснить, что ты за фрукт. Ты как Вениамин, одобряешь культурный обмен? Тебе, брат, решать. Ты у нас пострадавшая сторона.

– Вроде ничего, руки-ноги целы. Только разве внутри осколки остались. Мне же теперь больничный нужно будет брать. Как я с таким ущербом работать буду, на что жить?

– Не дрейфь, братуха, на меня положись. Сейчас домой тебя доставим, рану обработаем по уму. Всё в лучшем виде сделаем. Денежки водила принесёт, в травму съездим. Обмозгуем приемлемый сценарий, скажем, что автобус сбил и уехал, номер не запомнили, в шоке были. Думай Венька. Парня выручать нужно. Да и ты заработаешь.

– Даже не знаю. Сначала домой доставьте, там посмотрим. Может, я теперь инвалидом стану. Навсегда. Мало ли, какие жизненно важные органы задеты.

– Так, дружище, как тебя зовут?

– Серый. Серёга то есть.

– Короче, братан, машину здесь оставляй, понесём Веньку домой пешим ходом . Здесь недалеко. Документы у тебя есть? Есть. Сюда давай. Короче четыре тысячи евро.

– На три пятьсот же договорились.

– Предварительно. Скрытые дефекты, моральный ущерб, накладные расходы не посчитали: медикаменты там, сиделку и прочее, правильно Венька?

– Мне сейчас не до этого. Болит, зараза. Несите скорее. Может водочки махнуть для обезболивания?

– Нет! Закончим дело, тогда расслабимся. Как себя чувствуешь?

– Терпимо. Бывало хуже.

– Короче, Серый, с тебя четыре. Торг неуместен.

– Тогда долларов.

– Ладно, уболтал. В аптечку смотайся. Йод, бинты, вата, пластырь, шприцы, обезболивающее что-нибудь. И с деньгами сюда, ждём.

Водитель убежал, Витька принялся раздевать Веньку, обрабатывать раны.

– Ба, Вениамин, да ты в рубашке родился, а говоришь полоса невезения. Крови много, а раны так себе, пустячные, видимость одна. На всякий случай антибиотик вколем и порядок. Но в травму обязательно съездим. Бережёного бог бережёт… больничный выписать, опять же. Лафа, брат. У меня машина в ремонте, ты на бюллетене. Настоящий отпуск наклёвывается. К тому же оплаченный.

– Жалко мужика.

– Тоже мне, альтруист нашёлся. Он тебя чуть инвалидом не сделал. Его никто за язык не тянул. Сам предложил вариант. Ещё себе заработает. Смотреть нужно, куда едешь, а не музыку слушать. Водитель обязан всё видеть и слышать, иначе дома сиди. Наука для него. Пусть радуется, что легко отделался. Кончилась наша с тобой полоса невезения. Зуб даю. У меня на фортуну чуйка.

– Не по себе мне что-то. А если бы я так попал? Дети, ипотека… и мы, вымогатели.

– Если бы да кабы… меня тоже в своё время учили. Думаешь откуда у меня прыть такая? Только я и виноват не был, подставили. Ничего, выкрутился. Зато теперь не нарушаю. Никогда, между прочим. Табу. А вообще ход твоих мыслей мне нравится. Нормальный ты, Венька, пацан, правильный. Предлагаю дружбу. Со мной не пропадёшь. Ипотека, говоришь?

– Я слышал. Может, соврал, конечно, но если правда весь в долгах?

– Ладно, проехали. Обмозгуем. Теперь про тебя. Помнится, про свидании говорил. Что у тебя с ней: невеста или так, погулять, трали-вали, это нам не задавали? Серьёзно у вас или как?

– Мне бы хотелось серьёзно, только она такая… как я ей скажу? А если откажет? Я же тогда с ума свихнусь, не переживу.

– Дурила. Женщины любят настойчивых и решительных. Целовались?

– Вить, ну кто такое спрашивает? Это же интимное, личное.

– Вот именно. Зови девчонку к себе, рассказывай всё, как есть, можешь приукрасить для убедительности. Про деньги молчи. Это точно интимное. Женщины любят изображать из себя мамочек. Зуб даю – прибежит, как миленькая. На что угодно согласится. Психология, брат. Считай, невеста у нас в кармане. Сразу быка за рога: люблю – не могу, выходи, мол, за меня, пока жив, и целуй, пока в сознание не пришла. Она и понять ничего не успеет. Вот увидишь.

– Я так не могу. И не женщина она вовсе, девочка. От каждого прикосновения рдеет от кончиков пальцев до кончиков ушей. А ты говоришь, сразу целуй. Это же, как бы… насилие. Нельзя же так!

– Только так и надо… или уведут. У лопухов всё приватизируют. Застенчивые и ласковые девочки долго на свободе не гуляют, охотников до умниц и скромниц больно много. На таких сразу женятся. Для интимных развлечений податливые девки нужны… доступные и глупые.

– Откуда ты всё это знаешь? У тебя что, жена есть или сто невест было?

– Потому и знаю, что сам лопушистым был, таким же наивным дурнем, как ты. Долго думал. Зовут-то как?

– Венька, ты же знаешь.

– Не тебя, невесту.

– Леночка.

– Мою девушку тоже так звали. Век себе не прощу. Встречу ли когда такую? Каждую ночь снится. В самое сердце ранила, а я не понял вовремя. Поздно, замужем уже. Сейчас Серёга придёт, мы с ним порешаем стрёмные финансовые вопросы, потом больничный выпишем, и свататься. Не вздумай бузить. Сам тогда украду. Я, считай, уже в твою Леночку заочно влюбился. Так что думай. Деньги на свадьбу у тебя считай в кармане. А с Серым мы по уму разберёмся. Ещё и благодарить будет, вот увидишь. Давай ручку и записную книжку. Нужно Серёжкины документы переписать. На всякий случай.

– Зачем?

– Дитятко ты ещё, Венька, хоть и старший менеджер. Это жизнь. Для страховки. Ничего ведь ещё не закончено. Ты уверен, что он честный парень? И я не знаю, кто он таков. Хотя по глазам видно, что мужик свойский. Подвести не должен. Ты молчи, пока я разговаривать с ним буду. Нужно разведку боем провести, на испуг взять, чтобы раскрылся. Потом и сдружиться можно, если что.

– Не понимаю я тебя, Витька. Тебе всё наперед известно, что будет? Не станет он с наглыми вымогателями дружбу водить. Мы для него хуже волков теперь.

– Это мы ещё посмотрим. Плохо ты жизнь знаешь. Забьем пари? Чую, ближе братьев станем. Конечно, если он не слабак. Вот и Серёга, пойду, открою.

– В аптеке был? Деньги принёс?

– Как сговорились. Но сначала документы отдайте.

– Само собой. Кидать не собираемся. Пересчитывать нужно или всё по чеснаку?

– Обижаешь. Это в моих интересах.

– Я так, для порядка. Говори честно – обиделся?

– Врать не стану. Гады вы. Воспользовались ситуацией и рады. Но я сам виноват, нечего было варежку разувать. С машиной погодить придётся, с ипотекой сложнее. Переезжать нужно со съёмной квартиры, а дом не достроен. Ладно, чего я разнылся? Вам-то какое дело до моих проблем?

– Значит, целый дом строишь, а живешь на съёмной квартире?

– Живу… и что?

– Живу… запомни, сынок, заруби себе на носу – мир не без добрых людей. Будь проще и люди к тебе потянутся. Будем решать наши проблемы по мере поступления.

– Кто решать-то будет, дед Мазай или Хоттабыч?

– Доверять людям учись, Серёга. Лаптем не будь. Детей у тебя сколько?

– Двое. Сын и дочка. Оба маленькие. Жена с ними сидит, не работает.

– Сколько за съём отдаёте?

– С коммуналкой двадцать.

– Понял. Приемлемо.

– Кому как. Квартира, ипотека… на хлеб не остаётся.

– Теперь останется. Завтра ко мне переедете. У меня три комнаты, две ваши. Платить будете только коммунальные. Питаться вместе будем. Устраивает?

– Чего это ты такой добренький? Откуда мне знать чего ты задумал?

– Это ты брось. От души говорю. Стены дома вывел?

– Под крышу подвёл, а внутри пусто. Ни полов, ни потолков. Ни-че-го.

– Строишь сам или нанимаешь?

– Не на что нанимать. Один ковыряюсь.

– Венька. Ты чего умеешь?

– Считать могу, документы оформлять, анализировать.

– Считай, ничего. Фигня, научим. Ты, Серый, пока езжай, ставь машину в гараж. Нам с Венькой нужно в травму смотаться, больничный оформить.

– Так я свожу. Сегодня больше никуда не успею.

– Годится. Ну что, Вениамин, проспорил? Говорил, что всё сойдётся, что друзьями станем? А ты не верил. Витёк трепаться не любит. К осени переселим твою семью, Серый, в новый дом. С тебя поляна. А с подключением коммуникаций сам разбирайся. В этом я не силён.

– Зато у меня кое-какой опыт есть.

– Ну вот, пока всё сходится. А вечером свататься будем. Букет и ужин с меня. Такие отбивные сварганю – закачаетесь. Ты же нас приглашаешь с Серым, я правильно понял, Венька? Какое сватовство без дружек? Гарантирую – невеста наша. Отказа не примем. Сейчас раны быстренько обработаем и едем. Телефон зарядился. Звони, Венька, своей Леночке. Исповедуйся. Пусть сюда на такси чешет. Да не бойся краски сгустить. Скажи, что всё предельно плохо. Почти инвалидность. И страсти, страсти в голосе больше. Видеть тебя хочу, мол, не могу дождаться. Про любовь пока помолчи. Это сюрпризом будет. Вишенка, так сказать, на торте. Только, пока время не назначай. Не пристало невесте жениха ждать. Неизвестно, как у нас всё по времени сложится.

В травмопункте, хотя народу там было под завязку, Витёк все быстро организовал.

Доктор заверил, что никакой опасности нет, но курс антибиотиков проколоть нужно. Выписал больничный лист, пока на неделю.

Витька купил букет в половину стола размером, мясо, деликатесов разных, принялся готовить.

Леночку и Серёгу с женой пригласили к восьми вечера. Договорились, что детей подруге оставят часика на полтора-два.

Никаких питейных событий, кроме шампанского, намечено не было.

Серёга пришёл раньше намеченного срока, слегка под хмельком. Не просто расстаться с мечтой. Машина ему снилась, как Веньке Леночка. И все же в его глазах лучилась надежда на лучшее. Витьке он отчего-то поверил сразу. Видно в его поведении сквозила такая мера уверенности, что её хватало на всех.

Оставив сервировку стола Анюте, Серёжкиной супруге, Витька побежал вниз, встречать Леночку.

Как и о чём они говорили, история умалчивает, только, не успев зайти, девушка кинулась Веньке на грудь со слезами.

– Леночка, – произнёс торжественно Витька, – мы все собрались здесь по знаменательному и весьма торжественному случаю. Слово предоставляется… Венька, остолоп, твой выход.

– Леночка, – заикаясь прошептал Венька, – да не умею я так. Ну какой с меня говорун! Прости!

Все остолбенели от неожиданности.

– Я хотел сказать, – парень покраснел, выпучил глаза со следами невольно выступившей влаги, – я давно хочу тебе сказать… и скажу… да… вот…

Витька понял, что про любовь и свадьбу Венька может сказать разве что под пыткой.

– Ну же, конечно хочешь сказать, мы все знаем что именно. Говори уже. Леночка, он просто осёл. Если сейчас мы не услышим признание, держись, Венька. У тебя последний шанс.

– Леночка, а ты не обидишься?

– Всё, я рассверипел. Леночка, как ты поняла это как бы репетиция сватовства, но мой друг не решил пока чьего. Выбирай, я или он, мы оба предлагаем тебе руку и сердце. Но я люблю тебя больше, так и знай, потому, что не прячусь за спины друзей. Со мной ты будешь счастлива, а от него так ничего путнего и не дождёшься, потому, что он – мямля.

Венька надулся, руки его задрожали, на глазах появилась влажная поволока. Он хватал ртом воздух, но упорно молчал. Потом вскочил, слишком резво, забыв о ранах, закричал от боли.

– Это я, я предлагаю тебе руку и сердце, а не он. Я тебя люблю! Леночка, выходи за меня замуж.

 Из глаз потенциальной невесты ручьём хлынули слёзы. Она, рыдая, бросилась Веньке на грудь.

– Конечно ты, Венечка, кто же ещё? Шутит твой друг. Я согласна. Только…

– У тебя условие? Говори. Для тебя всё что угодно выполню.

– Нет же, нет. Что я маме скажу? Пошла в кино девушкой, а пришла невестой? Так не бывает. Они же ничего о наших с тобой отношениях не знают.

– Бывает. Анюта, скажи своё веское слово. Что ты думаешь по этому поводу, – спросил Витька.

– Можно я буду свидетельницей на свадьбе? А так, чё, я бы и думать не стала.

– Ну что, Леночка, берёшь нашего жениха? Тогда  Горько! Шампанское в студию. И цветы. Где букет? Целуемся, быстренько признаёмся в вечной любви и за стол. У нас  дел по горло. Завтра переезд в мою квартиру, вещи собирать нужно. Живо все за стол. Хвалить повара обязательно. Такое событие обмыть нужно. И что в итоге получается, господа? Всё предельно ясно. Среди вас лишь один неудачник остался, это я. Хотя… хотя это тоже спорно. С такими друзьями мне и жена не нужна. Я хотел сказать, что хоть до конца жизни буду искать свою Леночку.

Про любовь в мирное время

Погода стояла отвратительная.

Третью неделю подряд круглосуточно шёл ледяной дождь со свистящим ветром, проникающий к каждую щель полевого военного обмундирования.

Лейтенант Игорь Шилкин руководил хозвзводом. Дел в части было невпроворот: размещение в складах и ледниках провианта, подготовка котельной, ремонт свинарника.

Голова пухла от обилия свалившихся на его голову проблем. Вопрос даже был не в том, что их необходимо решать немедленно и быстро. Это как раз нормально.

Хуже было на личном фронте.

Лида, его милая подружка, раз за разом становилась мрачнее, часто замыкалась, уходила в себя, ничего не желая объяснить.

Позавчера, после романтического ужина, уже в постели, разрыдалась, бросила в него подушку, собрала в комок трусы и колготки, швырнула в сумочку и в таком неприглядном виде, даже не смыв потёки косметики, хлопнула дверью.

С тех пор Игорь её не видел.

Придя домой, он скинул с себя набухшую влагой плащ-палатку, повесил на лосиный рог, висевший в прихожей, и застыл, как изваяние, глядя, как под ней образуется грязноватая лужа.

Жизнь его странным образом не желала складываться в нечто цельное, законченное.

Несколько обнадёживающих событий, дающих надежду на лучшее и опять облом.

Причём, всё хорошее и плохое, всегда связано именно с Лидой.

Они ходили вместе в садик. Сидели на соседних горшках, дружили, спали, тайком строя друг другу рожицы в тихий час, даже, стыдно признаться, демонстрировали, когда никто не видит, существенные отличия, удивляясь их несоответствию её и его интимных деталек.

У них тогда было много общих секретов и тайн.

Игорь был твёрдо уверен, что когда подрастут – обязательно поженятся.

Однажды он даже признался в любви открытым текстом. Так и сказал шёпотом, – я тебя люблю!

Девочка встала в позу обиженной леди, картинно закрыла глазки и сделала губы слоником.

Игорь обрадовано поцеловал Лиду в щёчку.

Женщины, есть женщины, даже махонькие. Подружка обиделась, надулась и ответила с вызовом, – а я тебя нисколечко, я папу люблю!

После этого Лида долго от него отворачивалась, жёстко выказывая неприязнь. Он так и не понял, почему.

Конечно, в итоге они снова стали дружить, но уже совсем не так.

Игорь боялся снова обидеть девочку.

В школе, как это обычно бывает, уже с первого класса определились девичьи предпочтения. Хотя мальчиков и девочек было почти поровну, все пионерки хотели дружить лишь с двумя лидерами, которым наперебой оказывали знаки внимания.

Игорь был неказист, лопоух, да и учился не очень, а Лида со всех сторон была отличницей.

Иногда и ему удавалось проводить подругу домой, неся тяжеленный портфель, в котором кроме учебников и тетрадок была большая коробка из-под конфет, заполненная плоскими картонными куклами, одеждой и нарисованной игрушечной мебелью.

Лида любила играть в отношения между мальчиками и девочками, была воспитана в строгости на незыблемых семейных ценностях.

Восемнадцать девочек из двадцати одной в классе были влюблены в Ромку Куркаева.

Лидочка обмирала по нему до десятого класса.

На выпускном балу кумир неожиданно заметил её симпатию.

Они танцевали весь вечер, потом пропали.

Игорь переживал, пытался разыскать свою подругу.

Напрасно.

В ту ночь она познала таинство соития, без сожаления расставшись с девственностью.

На следующий день, когда весь класс отправился в поход на острова, чтобы отметить начало новой, свободной от школы жизни, Ромка при всех рассказывал, как она неуклюжа в постели.

Игорь, хоть и был на голову ниже соперника и килограммов на двадцать легче, затеял с ним драку.

Не для того, чтобы чего-то доказать – пытался защитить честь любимой.

Лида в одежде переплыла на другой берег реки, убежала в лес, замёрзшая, обескураженная жестоким поступком юноши, которого она считала идеалом, после чудом нашла дом.

Ей было очень плохо. Такого предательства она не ожидала.

Девочка до утра пребывала в трансе, решилась-таки на уход из жизни: выпила залпом стакан уксусной эссенции.

Мама вовремя заметила неладное.

Лиду спасли.

Игорь дневал и ночевал в больнице.

Потом был институт. У Лиды тоже.

Там кумиром девочек был Вовка Постников: баскетболист, гитарист и вообще лихой парень.

Лида и в него влюбилась без памяти.

Вовке было без разницы, с кем целоваться и спать. Он любил разнообразие.

История с предательством повторилась.

На этот раз любовь закончилась истерикой и болезненным абортом.

Рядом опять случился Игорь. Подставил своё плечо, поддержал.

Дружба потихоньку переросла в романтическую привязанность. Затем в любовь.

Но однажды Лида при встрече с Игорем шарахнулась от него, как от прокажённого, пустив слезу.

Сколько не пытался юноша выяснить причину, ничего не вышло.

Потом девочка совсем исчезла из посёлка.

Игорь страдал, писал сентиментальные стихи.

Девочек в его окружении было много, но Лидочку не мог заменить никто.

Это была единственная любовь его жизни. Он и сам не мог объяснить, почему так.

Попытки отыскать Лиду не увенчались успехом.

Жили они в военном городке, где все офицеры время от времени меняли один гарнизон на другой. Её родители тоже отправились на новое место службы.

Однако судьба продолжала свои игры.

Они встретились через четыре года, когда Игорь после окончания института отправился служить на два года офицером (у них была военная кафедра).

По воле судьбы вышло так, что он попал именно в ту часть, где служил отец, где он жил и взрослел. Прослужив положенный срок, Игорь так и остался в части.

Лида была замужем за капитаном Ерёменко.

Она и сама не знала, зачем вышла замуж. Наверно это было продолжение игры в кукольную, из заветного чемоданчика, семью, потому что любви к супругу она не испытывала.

Зато хозяйство содержала в порядке, и семейный очаг ценила, как традиционную духовную реликвию.

Встреча у старых друзей вызвала обоюдный шок.

Они долго бродили по окрестностям посёлка, потом сидели  у костра. Сами не заметили, как очутились во взаимных объятиях.

Неистовые поцелуи органично перешли в страстный секс.

С тех пор они начали встречаться постоянно, вот уже скоро пять лет, каждый раз, как у Лиды уезжал в командировку или на очередные полевые учения муж.

Это случалось часто. У Вадима постоянно проходили испытания, учения, стрельбы.

Лида любила одного и уважала другого.

Муж, хоть и не вызывал в ней романтических чувств, был постоянным, надёжным и верным.

Оказалось, что тогда Лида уехала из-за того, что лучшая подружка “по секрету” рассказала ей, что якобы переспала с Игорем и что это ей ужасно понравилось.

Она живописала эту процедуру в деталях, от которых у Лиды случилась истерика.

Она до сих пор не понимала, зачем Ирке это было нужно. Ведь они с Игорем даже не были знакомы.

Вместе влюблённые чувствовали себя единым целым.

Игорь ни на чём не настаивал. Ему было достаточно даже такого крошечного счастья.

Половину своего жалованья он тратил на любимую.

Личные потребности у него были весьма скромные. Еды было достаточно той, которой питались солдаты в части, обмундирование он носил казённое. Обстановка в квартире выглядела спартанской.

Единственное отступление от  минимализма – шикарная кровать огромного размера, которую он специально приобрёл для встреч с любимой.

Всё было замечательно. До недавнего времени, когда милая девочка начала грустить и кукситься, не объясняя причины.

Игорь был готов на всё, даже намекал, что способен решиться с ней на побег от мужа.

Лида молчала, но становилась всё мрачнее.

Игорь смотрел, как грязные капли плюхаются в лужу на полу, когда раздался звонок в дверь.

На пороге стоял Вадим, за его спиной Лида.

– В гости пустишь?

Игорь посмотрел на Лиду. Та молчала, глядя в сторону, но нисколько не волновалась.

– Заходи… те. Чем обязан?

– Так, потрещать. О любви, о жизни. О нашей, общей, так сказать, семейной проблеме.

– Не разувайтесь. У меня тут сырость и грязь. Служба, мать её ети. Сам понимаешь.

Лида и Вадим прошли на кухню.

Капитан вытащил из бездонных карманов две бутылки водки и бутерброд.

– Вот. Разговор серьёзный. Одним пузырём не обойтись. Стаканы давай. Ты, Лидка, тоже присаживайся, не отсвечивай.

– Мне утром на службу. Я не буду, – неуверенно сказал Игорь.

– Будешь! Ещё как будешь.

Игорь спорить не стал. Достал две солдатские кружки, банку тушонки. Откупорил бутылку, разлил.

Причина визита была ясна как божий день – настучали.

Пить не хотелось. Тем более без закуски, о чём он и сказал.

– Давайте я картошечки пожарю, сказала спокойно Лида и полезла под раковину.

– Красиво. Она даже не спрашивает, где у тебя чего. Хозяйственная, блин.

– Может, отпустим её, сами разберёмся, – предложил Игорь.

– Чёрта с два. Пусть, зараза, слушает. Ты за какую футбольную команду болеешь?

– Я не болею.

– Понятно. Баба с возу – кобыле легче. А любишь, к примеру, чего? По жизни.

– Читать люблю, спать, мечтать.

– И мою жену любишь, так?

– Вадим…

– Не встревай. Бабье дело ноги правильно раздвигать, больше вы ни на что не годны. Вот мы сейчас с любовником твоим договоримся и отымеем тебя совместными усилиями, чтобы удовлетворить на все сто твою неумеренную похоть. Как думаешь, понравится?

– Хам. Я для этого повода не давала.

– Разве? Вы что, платонически прелюбодействовали, в гляделки в постели размером с футбольное поле играли?

– Не твоё собачье дело!

– Ага, как же! Я оттуда, а он туда. И это меня не касается? А если зараза какая? Долго картошку ждать?

– Торопишься?

– Не то, чтобы очень. Сравнить хочу: для кого вкуснее готовишь. Как она тебе, Игорёк, знойная бабища, согласен? Ты её как чаще любишь любишь – традиционно или по-собачьи?

– Не нужно её оскорблять. Ты же ко мне пришёл, со мной и разбирайся. Я её просто люблю.

– Твоя очередь десятая. До нужной кондиции дойдём, тогда делить будем. Вздрогнем. До дна пей. Посмотрю, какой ты питок. Может, зря приревновал. С виду ты так себе, не очень.

Мужчины мелкими глотками опростали кружки, загрызли бутербродом.

– Лидка моя – баба уютная, сладкая. Мне ужас как нравится, когда она громко кончает. А тебе как? Впрочем, не важно. Я, например, умереть за неё готов, а ты?

– Вадим!

– Замолкни, сказал, жена. Мне вот что интересно. Ты что-нибудь слышал про офицерскую честь, про девичью скромность, про традиционные семейные ценности?

– Кто бы говорил. Я ведь тебя самого с поличным не раз ловила. Юлечка, между прочим, любовница твоя прописная, жена целого полковника.

– Я же тебе объяснял. Совратила она меня, курва. Я не хотел. По пьяни случилось. Чего неясно?

– Несомненно. Поэтому она и визжала, как порося. Негодовала, поди, на помощь звала. Я с тобой жила-то лишь потому, что считала надёжным, верным.

– Не обо мне речь. Этот тебя имел, когда хотел и сколько хотел. Он и сейчас тебя хочет, по глазам вижу. Смотри, смотри, как у паразита штаны топорщатся. Картоху давай!

– На, жри, скотина! Между прочим, у него лучше стоит.

– А вот я ему рожу разукрашу, тогда посмотрим. Наливай.

Мужики выпили вторую бутылку. Пышущая жаром румяная картошка стояла нетронутой.

Игорь открыл холодильник, достал бутыль самогона, настоенного на янтарном калгане. Ему уже было всё равно, смогут ли прийти к консенсусу. До утра протрезветь один бес не удастся.

Выпили ещё. Закурили.

– Я готов цивилизованно разрешить спор субъектов. Драться будем. До полного отречения, до последнего вздоха.

– Только не здесь. На улицу пойдём.

– Нет! Лидка, зараза, смотри, как я твоего любовничка под орех разделаю. Оскоплять вместе будем, чтобы все точки по местам расставить.

– Делайте, что хотите. Мне мужик нужон, а не оратор без представительства. На товарный вид ваших причиндалов я плевать хотела.

Вадим встал, шатаясь, размахнулся и врезал Игорю по скуле, затем кулаком в лицо. Рассёк ему губу.

– Всё, удовлетворён, придурок, – спросил Игорь.

– Нет. Я должен доказать, что ты неправ… насколько моя жена заблуждается в наличии у тебя достоинств.

– Кому должен? А если я тебе тоже меж глаз?

–Это моя баба. Слышишь – моя!

– Согласен. Конечно, твоя, но меня больше любит. Мы с детства вместе.

– Вопрос – почему с ней спишь, зачем тебе чужая баба с двойным дном? У тебя с воображением как? Вот и представь, как она, удовлетворив меня, под тебя ложится. Неужели не противно?

– А тебе? Люблю я её.

– А я всех молодых баб люблю. И что, всех нужно у мужей уводить?

– Мне пофигу. Я её всегда любил.

Вадим повалил Игоря на пол, принялся дубасить. Он был тяжелее, сильней.

Хозяин квартиры отбивался, но не слишком усердно, надеясь, что капитану надоест противоборство, но Вадим разошёлся не на шутку.

Один из ударов оказался слишком болезненным. Игорь машинально схватил упавшую со стола сковородку с картофелем и треснул противнику по лбу. Звук был впечатляющий.

Вадим как-то странно посмотрел, слишком уж трезво, поднялся, надел фуражку и хлопнул дверью.

– Откуда он узнал, Лида, что мы с тобой?

– Сама рассказала. Все вы кобели ненасытные.

– И я тоже?

– Откуда мне знать? Его тоже надёжным считала.

– И что теперь? Как дальше жить?

– У тебя голова большая, ты и думай. Меня всё устраивает.

– Тогда оставайся. Больше к нему не пойдёшь.

– А меня спросил?

– Я тебя люблю. И не вздумай сказать, что ты меня – нет! У меня знаешь какая рука тяжёлая.

О Луне, о звёздах, обо всём…

Все сказано до нас… сойдет к нулю

Мой скромный  взнос. Господь, хвала и слава,

Что хоть на фразу «я тебя люблю»

Не застолбили авторское право! 

Любовь Козырь

Когда у тебя нет возможности смотреть объекту пламенных чувств непосредственно в глаза, воспринимать как чудо нежные прикосновения, трепетную взаимную симпатию, когда он и она разнесены во Вселенной в пространстве и времени, каждый из нас ведёт виртуальный диалог со своей половинкой.

Сколько же в таких иллюзорных проекциях доброты, обожания и деликатной чувственности.

Влюблённый не всегда решается высказать всё, что ощущает в моменты близости при непосредственном контакте. В такие минуты он беззащитен, уязвим и слишком сильно взволнован. Зато оставшись один на один со своим внутренним я, можно позволить себе излить душевные переживания, наполняя их яркими звуками, запахами и красками, погружаясь в мир незабываемых фантазий.

Была яркая звёздная ночь. Россыпи светящихся точек разбросанные по всему небосводу манили недосягаемостью, таинственным сиянием. Яркая Луна действовала волнующе, пьяня и будоража воображение.

Несмотря на лето, было свежо и прохладно.

Ветерок развевал её распущенные каштановые волосы, отливающие в мерцании ночного светила синевой.

Лунная дорожка на глади пруда дрожала, волновалась, как и девушка, испытавшая первое в своёй короткой жизни чувство влюблённости.

Несмотря на ночь, не было страшно. Во всяком случае она не испытывала тревоги, неуверенности и беспокойства. Юные чувства необъяснимым образом окрыляла ночная мгла, усиливая романтические впечатления сегодняшнего вечера, принёсшего массу открытий и новых переживаний.

Ей было необыкновенно, фантастически хорошо.

Непонятной природы эйфория разливалась по телу, заставляла шумно бурлить кровь, опьяняла, переполняла эмоциями радости.

Сердце девушки трепетало от чувств, которые невозможно выразить словами.

Она выбрала тихое местечко, легла на спину, глубоко, ощутив небывалый прилив нежности, принялась рассматривать светящиеся гирлянды звёзд, думая между тем совсем не о них.

В её глазах был особенный, неземной блеск. Блаженная улыбка застыла на одухотворённом лице, словно внезапно была открыта некая сакральная тайна.

Со стороны можно было подумать, что девушка не в себе.

Возможно, так и было…

Она сама не понимала, как и зачем появилась в полной темноте в таком глухом месте, где могло случиться что угодно – в темноте разгуливают не только влюблённые.

Когда сердце переполняют неуправляемые переживания, человек испытывает неодолимое желание поделиться своим безразмерным счастьем хотя бы со звёздами.

Девочка внимательно изучала светящиеся точки в безбрежной вышине, выискивая ту, единственную, на которой обитали его и её влюблённые души, если они существуют на самом деле.

Ей бы хотелось сейчас быть рядом с любимым, но это невозможно. Потому, что он спал, а ещё потому, что не догадывался, как для неё дорог.

Несмотря на уединение, вела с мальчиком диалог, изливала нахлынувшие чувства, которые требовали выхода.

С тех самых пор, как мальчишка признался в любви, мир вокруг превратился в сказку для двоих.

Признание стало приятной неожиданностью. Он и прежде выказывал знаки внимания: то и дело ласкал взглядом, старался приблизиться, но одно дело догадываться и совсем другое – знать, что тебя любят.

Любят!

Девочка мечтала о нём, но боялась признаться в чувствах даже себе самой.

Оживлённые виртуальные беседы с юношей давно вошли в привычку. Теперь они вышли на новый уровень. Можно было отрепетировать каждую мысль, каждую интонацию, каждое слово.

Как же хорошо, что он решился на этот важный шаг. Теперь они всегда будут вместе и рядом. Девушка закрыла глаза, представляя, как любимый берёт её за руку и они идут, идут, идут… далеко, долго, бесконечно долго. Столько всего нужно друг другу поведать.

Некоторое время назад, когда они ещё не поведали друг другу о мыслях и чувствах, жизнь казалась бессмысленной, ненужной.

Девочка мысленно говорила с предметом своих переживаний, порой спорила, но ответа не было.

Лишь тягучее одиночество и невыраженные чувства, которые не давали дышать.

В такие минуты казалось, что лучше бы её совсем не было, если нет возможности открыться, передать напрямую то, что думаешь.

Но он решился, решился!

Как же она благодарна любимому за этот шаг. Завтра, нет, уже сегодня, она его обязательно поцелует.

Или он её. Девушка найдёт способ сообщить ему о своём желании.

Юноша был так трогателен, стеснителен, переполнен чувствами, так трудно решался на ответственный шаг. Эмоции и желания были отчётливо видны на покрасневшем от напряжения, лице, до которого безумно хотелось дотронуться.

Неужели это настоящая любовь?

Девушка не могла до конца постичь смысла слова любви, пяти букв, нескольких привычных по отдельности звуков, которые перевернули жизнь, сделали её наполненной, прекрасной, необходимой.

Как долго она ждала этого дня, этой мистической, сакральной минуты.

Девочка вспомнила, как прижимала к груди подаренный им просто так малюсенький букет фиалок, какой необыкновенный прилив сил испытала при этом, какой восторг, хотя… это просто цветы.

Этот букетик она запомнит навсегда как начало их общей истории, в которой больше никогда не будет тягучего одиночества и неопределённости.

Цветы девочка бережно поставила на тумбочку возле кровати. Она не даст им поблекнуть и увянуть: высушит, положит между страниц любимой книги, повествующей о большой любви, такой же безграничной, как эта волшебная ночь.

Девушка сама не поняла, что изменилось, почему жизнь превратилась из скучного существования в замечательное приключение,  в яркую сказку с незабываемым калейдоскопом событий.

Она навсегда запомнит эту незабываемую звёздную ночь, которую провела наедине с любимым.

Скоро, совсем скоро, когда он проснётся, девочка ему всё расскажет: о Луне, о звёздах, о том, как её ласкал ветер, а она представляла, что это был он, возлюбленный.

Девочка поведает ему обо всём, что чувствует её маленькое влюблённое сердце.

Трудно ли быть богиней

Лариса Мазурикова ехала в переполненной маршрутке, которой управлял необыкновенно нервный водитель на собеседование по поводу трудоустройства.

Она устала от мизерной зарплаты на нелюбимой работе, от отвратительного отношения начальства, от непосильных профессиональных требований, заставляющих заниматься не своим делом.

Не меньше раздражала бытовая неустроенность, странные, накалённые отношения с мужем.

Было видно, что в недавнем прошлом этот лихой житель гор, гнавший автомобиль, словно на спортивном ралли, так же азартно скакал на осле или лошади.

Микроавтобус закладывал поистине гоночные, соревновательные виражи.

Машину мотало из стороны в сторону.

Хорошо хоть юноша с футляром в руках с каким-то небольшим струнным инструментом уступил место.

Теперь уставился на неё, таращится, не отрывая окаменевших глаз.

В другое время Лариса могла обрадоваться такому пристальному вниманию (внешность юноши была весьма привлекательной), только не сейчас, когда взбудораженная вопиющей подлостью мира, чудовищной несправедливостью, невозможностью немедленно прекратить подобное течение жизни, она была обижена на всех, значит и на него в том числе.

Подобным образом она трудоустраивалась впервые, совсем не представляла, как себя вести.

Гнетущая неопределённость, полная потеря контроля над ситуацией, утрата смысла жизни и сил бороться за судьбу выбивали из колеи, заставляли нервничать.

Ещё этот неожиданно сформулированная реплика девушки, которая разговаривала с ней по телефону, вызвавшая беспокойство, – жаль, что вы женщина. Скажите, вы симпатичная, привлекательная, коммуникабельная?

Почему это жаль? Нелепая фраза отнимала надежду, которая и без того висела на волоске.

Что касается привлекательности, это был вопрос, на который она не могла ответить иначе, как в неопределённой форме. Во всяком случае, себе самой нравится.

Раньше, до замужества, Лариса была твёрдо уверена в своей неотразимости. Разглядывать себя в зеркало она любила. Причём неизменно отмечала, какая же хорошенькая девочка смотрит на неё из блестящего пространства напротив. Разве что небольшие детали казались чужеродными на прелестном личике.

С фигурой Ларисе и вовсе повезло. Этого не отрицали даже записные злючки, каких в женских коллективах всегда достаточно, и завистницы.

Но это было совсем в другой жизни.

За два года супружества горячо любимый муж опроверг её мнение относительно массы привлекательных анатомических особенностей девичьего лица и силуэта, а также  характера, которые она считала неотразимыми изюминками своего исключительного обаяния.

Степан то и дело выказывал сомнения в реальности притязаний жены на принадлежность к красивым, обворожительным, умным женщинам, открыто критиковал отдельные черты лица, особенности фигуры с понравившимися деталями у подружек и просто случайных прохожих.

Он  то и дело обращал внимание Ларисы на упругие груди, тугие попки, привлекательность чей-то походки, улыбчивость встречных и поперечных дам, прицокивая при этом языком, разводя руками, что жена однозначно принимала на свой счёт, как критику.

Цепкий взгляд девушки запоминал нюансы, которые приглянулись Степану.

Лариса пыталась соответствовать видению мужа в меру возможностей внешности,косметики и своей дизайнерской выдумки, но тщетно. Потакать его извращённым представлениям об идеале красоты было бессмысленно, он просто был прожженным циником.

Теперь она не могла вспомнить, как выглядела тогда, изначально.

Постоянные изменения внешности вызвали привыкание, нивелировали до неузнаваемости вкус.

Девушка сама не знала, нравится ли себе такая, сегодняшняя.

Косметические примочки и хитрости макияжа постоянно изменяли её внешность. Накрашенная Лариса выглядела иногда пластиковой куколкой.

Она привыкла к нарисованной внешности настолько, что стала ненавидеть, бояться себя настоящую.

Лариса давно не позволяла мужу или кому-то ещё лицезреть себя до процесса рисования маски.

По этой причине ей пришлось полностью отказаться от таких радостей жизни, как походы на природу, ночёвки у друзей, банные процедуры, даже фитнес.

Встретив Ларису в первозданном виде, мало кто смог бы с уверенностью сказать, что знаком с ней.

Молодой человек с музыкальным футляром глядел на неё с умилением, со значительной, заметной долей нежности. Это злило.

Какого чёрта смотреть на растрёпу!

Столько времени было потрачено, чтобы привести себя в божеский вид, который можно эффектно предъявить работодателю и вот, из-за неуравновешенного джигита-водителя придётся теперь искать укромное место, подрисовывать макияж, укладывать выбившиеся локоны.

Ещё этот созерцатель, явно увидевший в ней соблазнительный сексуальный объект.

Стоит, зараза, балдеет, ловит эмоциональную сладость и эротический кайф.

Тьфу! Как бы родимчик не хватил болезного.

Ну, отвернись же, оставь в покое, без тебя жить тошно. Или со мной что-то не так?

Юноша послал Ларисе очередную улыбку, достал из нотной папочки лист, расчерченный под запись музыкальных ритмов, изобразил несколько крупных размашистых знаков и что-то написал.

Девушка отвернулась. Молодой человек сложил лист пополам, опустил записку на её колени, и двинулся к выходу.

Первой реакцией было засунуть листок ему в карман. В это время машину тряхнуло, лист чуть не свалился.

Пока она ловила бумагу, маршрутка резко остановилась. Стоящие попадали по ходу движения. Кто-то кому-то причинил боль. Последовала возня, крики, обвинения, ругань.

Через несколько мгновений автобус тронулся. Юноша махал правой рукой, неловко левой прижимая инструмент к груди.

Лариса раскрыла лист. В нём была непонятная музыкальная фраза и надпись “Восхищён, очарован!!!” Чуть ниже телефонный номер и имя, Марат.

В глазах защипало. Только этого ей не хватало, сентиментальной дуре, поверить в несуществующую романтическую чушь, придуманную сексуально озабоченными и помешанными на тоске по нежности писаками.

Очарован он!

Понятно же – если мужчина признаётся в любви, просит о встрече, стремится проводить, восторгается внешностью, дарит цветы – это совсем не значит, что он романтик. Скорее всего, у него давно не было секса.

Лариса совсем не девочка, сколько раз уже попадалась на хитроумные уловки дамских угодников.

Однако взор её невольно затуманило, грязными разводами потекла тушь. Внимание мальчишки льстило. Даже если он прикололся, что с того, хотя бы в иллюзии почувствовать себя желанной тоже счастье.

Но испорченный макияж. Это катастрофа!

Девушка захлопала глазами. Хотелось разреветься как в детстве, от всей души.

Нельзя. На кону призрачная возможность получить престижную работу.

Несмотря на раздражённое состояние, Лариса вытащила из сумочки новенький файл, предварительно оглядев пассажиров (не следит ли кто), аккуратно поместила туда расправленный лист и начала пробиваться к выходу.

До назначенного времени оставалось пятнадцать минут.

Девушка зашла в кафе, юркнула в туалет, начала лихорадочно колдовать над внешностью, невольно воспроизводя по памяти на разные лады содержимое записки, самого юношу.

Незаметно привела себя в порядок, успокоилась.

Посмотрев на себя в зеркало, Лариса к своему удивлению увидела симпатичную улыбающуюся себя. Совсем незнакомую, похорошевшую, свежую.

“Стёпка, балбес ты, однако! Ты совсем не разбираешься в красоте и привлекательности!”

В офисе её ждали. Собеседование проходило довольно оживлённо. Претенденты, несмотря на конкурс вели себя непринуждённо: угощали друг друга кофе, пирожными, конфетами, шутили.

– Как жаль, – закончил диалог руководитель, – вы просто прелесть. Я мечтал о таком сотруднике. Если бы вы были мужчиной, взял бы на работу, абсолютно не задумываясь. Увы! Вы можете с уверенностью сказать, что не захотите через полгода или даже меньше, родить малютку? Конечно, нет. Мы фирма молодая, начинающая. Нам нужен выносливый тяжеловоз, а не грациозный скакун. Извините, что отняли у вас столько драгоценного времени. Хотя… мне нужен делопроизводитель. Зарплата не очень, зато никакого начальства. И отдельный кабинет. А там – как себя покажете.

– Я согласна.

Лариса знала, причём определённо, что в её чреве вот уже пару месяцев резвится малюсенькое тельце. Почему до сих пор не сказала об этом Степану, вот что странно.

Дома её не очень приветливо встретил муж. Хотел было развернуться и уйти, как обычно, с глаз подальше, но неожиданно посмотрел удивлённо, слишком пристально, внимательно.

– Лариска, что с тобой не так? Ты сегодня такая очаровательная, просто богиня. Влюбилась что ли? Нет-нет, дай угадаю… э-э-э… да, не может быть! У нас будет сын, угадал?

Лариса от неожиданности хлопала глазами, которые наливались влагой, губы и руки дрожали, внутри что-то скакало и ёкало.

Степан подхватил жену на руки, легко закружил.

– Как я раньше не заметил, что ты у меня красавица?

Через миг они слились в поцелуе, одновременно солёном и сладком.

Лариса родила девочку, затем мальчика. Больше она никогда не слышала критики в адрес своей внешности.

Степан, несмотря на любвеобильность, никогда не давал повода для ревности. Даже если что-то и случалось, она об этом не знала.

Женщина немного подкрашивалась, лишь намёком, но никогда не выглядела серой мышкой.

В целом была довольна жизнью и счастлива.

Каждый раз, когда подступало плохое настроение, когда на душе становилось дождливо и пасмурно, Лариса вытаскивала из потайного уголка в письменном столе заветный файл, долго вглядывалась в буквы и знаки, нежно проводила по ним пальцами, даже нюхала.

Как он сумел за несколько минут в раздражающей транспортной давке разглядеть в ней безграничное очарование, этот мальчишка,  Марат, и дать стимул жить дальше?

Если бы не он…

Да, теперь-то Лариса может себе признаться, что в тот день была в шаге от развода. Дальше терпеть выходки мужа она не могла.

Какой же волшебной силой обладает обыкновенное, казалось бы, давно знакомое, но вовремя, от души произнесённое доброе слово.

Проводы любви

Как часто приходится основательно перекраивать правила и принципы видения мира, переоценивать ценности, исходя из накопленного жизненного опыта, меняться самому, перелезать через некие собственноручно выстроенные заборы, чтобы не просто существовать, а снова научиться наслаждаться каждым прожитым мгновением, радоваться солнцу, – думала симпатичная сероглазая шатенка, в который раз уже попавшая в сложную ситуацию.

Отчего так тяжело переступать через привычное, через самого себя?

Мир опять предал печальную девушку и медленно умирал вместе с ней, распространяя вокруг леденящее дыхание, не позволяя согреться, хотя бы для того, чтобы снова начать рассуждать здраво.

Никто не мог понять, что и почему с ней происходит. Милое некогда существо стало нелюдимым и грустным, не позволяя никому приблизиться на расстояние вытянутой руки.

Чувства давно и прочно застыли, вымерзли, осыпавшись внутри безразличного ко всему тела волглыми снежинками, покрыв сосуды и нервы плотным слоем леденящего наста, перекрывшего доступ к питающим сосудам и артериям.

Положительные эмоции Селена с некоторых пор закрыла в подвалах души, не выпуская наружу.

Вот уже больше полугода не случалось в жизни ни одного проблеска даже самой скромной порции теплоты извне.

Селена видит вокруг лишь серую непроглядную пелену, даже в те дни, когда небо становится прозрачным. Темнота и мрак поселились в её ранимой душе в тот самый день, когда…

Начиная по инерции каждое следующее утро с мысли, что всё напрасно, что был светлый отрезок судьбы до него, с ним, потом небо обвалилось нескончаемым беспощадным снегопадом, засыпав окружающее пространство, заполнило мир холодом, непроглядной темнотой и сгущающимся мраком.

Девушка запретила себе вспоминать, как и почему это произошло, просто вычеркнула из жизни несколько дней жизни, прервала принудительно естественный ход событий, превратив окружающее в ледяную пустыню.

После неожиданного крушения смысла жить, она хотела освободить мир от своего неуместного присутствия, но испугалась, проявила непростительную слабость, предала.

С Андреем она была счастлива. Даже когда любимого не было рядом, чувствовала тепло и нежность лишь оттого, что знала о его существовании.

Юноша всегда был с ней.

Стоило только закрыть глаза и позвать, как он откликался, согревая любовью и нежностью.

Селена любила виртуально с ним долгими ночами, записывала диалоги в дневники, которых за два года накопилась целая стопка.

Повествования на бумаге складывались с необыкновенной лёгкостью. Андрей заполнял собой всё обозримое жизненное пространство.

Писать, разговаривать, слушать и чувствовать, зная о том, что он есть, было легко и приятно.

Теперь события происходят как бы сами по себе, не задевая, не трогая. Нет смысла смеяться или плакать. Темп  и течение жизни невозможно осознать, осмыслить.

Действия на работе и дома выполняются в автоматическом режиме, лишь затем, чтобы никто не мог упрекнуть её в невменяемости.

Время из друга превратилось в противника, заставляя заполнять себя пустотой.

Иногда приходится бежать от людей, от необходимости что-то предпринимать во внутреннюю иммиграцию, забираться в тёмные глубины, где нечем дышать, где начинает обволакивать чем-то липким.

В такие минуты сердце останавливается или напротив, начинает колотиться в бешеном ритме, заставляя страдать от ощущения невыносимой тревоги.

Селена не понимала ход времени. Оно, то останавливалось, то начинало двигаться скачками. Тогда возникало желание перехитрить его, укрыться.

Желание освободиться от серой непроглядной мглы, от сугробов, засыпавших всё вокруг, настигало вдруг и так же неожиданно исчезало. Жизнь перестала приносить удовлетворение, воспринималась как насилие.

Неужели никогда она не сумеет избавиться от этого гнетущего состояния?

Неожиданно вспомнилось, что когда-то она умела не только грустить и ненавидеть.

Мысль о том, что во всё виноват он, Андрей, пронзила мозг, вызвав острую боль в области сердца.

Селена надавила на газ, машина взревела, словно спортивный болид на старте.

Поднявшись в квартиру девушка, не раздеваясь, забежала в спальню, вывалила из письменного стола дневники, стопки бумажных листов, исписанные ровными строчками.

Всё о нём.

Селена давно запретила себе это читать, потому, что каждая фраза рождала шквал эмоций, заставляла страдать и ненавидеть, чего позволять себе было нельзя.

Мысли о нём вызывали неконтролируемую депрессию, нервные спазмы, заставляя молить пустоту о наступлении смерти.

Предотвращать эти состояния, избегать крайних, невыносимо губительных для себя последствий, Селена так и не научилась.

Любое воспоминание об Андрее приводило к меланхолии, вызывало апатию, бессонницу, рождало мысли о никчёмности жизни вообще. Или напротив, порождало агрессию, когда она была способна разбить посуду, резать на части любимые вещи, до которых Андрей когда-то дотрагивался. Их вещи, сохранившие против воли память о нём: тепло, запахи, звуки, даже ощущение присутствия.

Селена свалила записи в кучу, посреди кухни, прямо на полу и подожгла, дрожа всем телом в непонятной торжествующей лихорадке. В глазах мелькали языки пламени, уничтожающие милые сердцу страницы, приносящие отчего-то вместо радости боль. Её полностью захватил непонятной природы азарт, некое экстатическое, очищающее состояние.

Девушка плясала вокруг горящих бумаг, не замечая, что огонь перекинулся на стол, что следом загорелась скатерть, от неё воспламенились шторы.

Прозрение, осознание безумности происходящего пришло внезапно.

Селена открыла кран, схватила кастрюлю, принялась заливать занявшийся не на шутку пожар.

Это удалось, правда, ценой немалых усилий.

Чад и смрад в кухне вернули к действительности.

Слезы бессилия застилали глаза, лёгкие запирало едкими удушливыми испарениями.

Девушка задыхалась, сидя на полу в грязной луже, но не могла сосредоточиться настолько, чтобы окончательно прийти в себя.

Нужно было открыть окно, прибраться, выбросить сгоревшие тряпки и бумаги.

Для этого не хватало сил. И желания.

Селена бездумно смотрела на чёрные от копоти руки, размазывала эту адскую смесь по лицу и одежде, не испытывая иных чувств, кроме ощущения бездны, в которую провалилась по собственному желанию.

Её душа летела куда-то вниз, кувыркаясь, натыкаясь на некие препятствия, соприкосновение с которыми было болезненным.

Мозг высверливала лишь одна мысль, – это всё! Всё! Андрея больше нет в её жизни. Только что сгорели остатки памяти. Можно подвести черту и начать сначала: научиться смеяться, радоваться, любить.

Последнее слово вызвало внутри бурю негодования. Пока неосознанного, но откуда-то уже всплывал вопрос: почему человек, которого давно нет рядом, столько времени безраздельно властвовал над ней?

Девушка схватила недогоревшие дневники, пыталась прочесть то, что сохранилось, но страницы рассыпались, превращаясь в  грязь, которая тут же расплывалась в луже.

Селена почувствовала, что замёрзла.

Её знобило, зубы начали выбивать дробь, горло болело от рыданий.

Мокрая, несчастная, грязная, она собрала остатки сознания, начала прибираться, скользя по мокрому полу, выложенному керамической плиткой. Несколько раз девушка больно упала.

Слёз больше не было. Они закончились.

Ужасно захотелось спать.

Всё же Селена нашла в себе силы: прибралась, вымыла, вычистила всё, насколько это было возможно, выбросила сгоревшие вещи.

Потом тщательно обошла квартиру, собрала всё то, что могло напомнить про Андрея, и вынесла на помойку.

Девушка с удивлением отметила, что ей даже не захотелось прощаться с памятью о человеке, столько времени державшим её душу в тисках беспросветной мглы.

Андрея просто не стало.

Было бы слишком просто, имея возможность такой ценой избавиться от любовной паранойи.

Время от времени он возвращался, лишая сил, вызывая тревогу, заставляя страдать.

Вот и сейчас случилось подобное воскрешение.

Впереди Селена увидела автомобильную пробку, как раз в то время, когда призрак некогда любимого человека злорадно выедал её изнутри.

Девушка молила его уйти.

Он не унимался, напоминая про слишком сильные эмоции, заставляющие сердце работать в аварийном режиме.

Некоторое время Селена сопротивлялась.

Потом на неё накатила волна беспричинной агрессии.

Она лихо повернула влево, пересекла поперёк три ряда сигналящих автомобилей, бесстрашно подрезая и оттесняя их, выехала через две сплошные на встречную полосу, развернувшись перед очумевшими от такой наглости водителями в обратном направлении, и понеслась, сама не понимая, куда и зачем, набирая и набирая скорость.

Один из водителей, которого Селена едва не протаранила, был её собрат по несчастью, некий Игорь Леонидович Пашин, так же страдающий от нераздёлённой любви, от внезапного, необъяснимого предательства.

Он сам не понял, почему поехал за красной иномаркой, в которой сидела девушка без лица.

Игорь ясно видел, что она не в себе, что желание испариться, исчезнуть, повелевает её сознанием, если таковое сейчас присутствует внутри тела.

Что руководило его действиями, он сам не мог понять. Просто показалось, что лишь он один в целом мире может изменить судьбу этой взбалмошной, но притягивающей непонятно чем, словно под действием гипноза, женщине.

На самом деле Игорь торопился. У него была назначена деловая встреча, которую мужчина считал весьма важной.

И всё же он счёл более необходимым остановить неистовое движение женщины, которая реально желала, если не смерти, то забвения. Что-то притягивало к ней, словно магнитом.

По природе своей мужчина был интроверт, в жизни всегда руководствовался интуицией, которая подводила редко, старался не задавать лишних вопросов своему внутреннему дирижёру и цензору.

Предчувствие чего-то важного, внезапное озарение, возможно инстинкт. Кто бы мог знать, что или кто внутри нас принимает самые ответственные решения.

Несколько виртуозных маневров позволили мужчине обогнать безумную леди, замедлить движение её автомобиля, заставить переместиться в правый ряд, затем на обочину.

Селена выскочила из машины, злая как фурия, имея единственное желание – размазать этого наглеца по асфальту.

Игорь улыбнулся, предъявил её вниманию раскрытые ладони.

– Вы просто прелесть, милая леди. Я бы хотел с вами познакомиться. Можно?

– Не думаю, что это хорошая идея. Мне сейчас не до вас. Прощайте, если больше нет ко мне претензий. Да, я понимаю, что вела себя беспардонно. Извините. Настроение, знаете ли, такое. Накатило внезапно.

– Я даже могу угадать причину. Хотите?

– Нисколечко. И нечего тут ухмыляться. Вы мне совсем не нравитесь.

– Понимаю. Неразделённая любовь, бессонные ночи, невыносимые страдание, желание перестать быть. Я прав?

– Не лезьте не в своё дело! Я предельно счастлива. Если бы не вы…

– То, возможно, вы встретились бы уже с фонарным столбом или въехали кому-нибудь в зад. Давайте, не будем говорить ни о чём плохом. Поставим машины на платную парковку и устроим совместные проводы любви.

– Как? И у вас тоже. Вы меня не дурите? Это называется пикап, так ведь: быстрый съём девицы лёгкого поведения на одно постельное представление. Мужчина, вы ошиблись адресом.

– Я не страдаю от недостатка секса, не ищу добычу. Просто есть желание облегчить душу, только и всего. Вы… вызываете доверие, интерес. Знаете, у мужчин такое случается. Меня зовут Игорь.

В это время зазвонил телефон. Мужчина извинился и ответил.

– К сожалению, я не смогу с вами сегодня встретиться. Непредвиденные обстоятельства. Условия сделки мы обсудим позднее. Я с вами обязательно свяжусь. Следующая встреча будет моей личной проблемой. Извините.

– Могли бы не извиняться. Всё уже сказано, выяснено. Мы не подходим друг другу, это очевидно.

– Что-то подсказывает мне, что это совсем не так. Давайте всё же гульнём. Расходы беру на себя. Как мне вас называть, милая леди?

Роковое рандеву

Субботним утром восьмого марта у Кости было замечательное праздничное настроение.

Он лихо с азартом мурлыкал привязавшуюся, прилипшую как банный лист песню, – ночное рандеву на бульваре роз, ночное рандеву в фейерверке грёз. Ночное рандеву – час разлуки. Ночное рандеву – шанс от скуки…

Костя жуть как не любит торжественные мероприятия, неискренние поздравления, когда все исполняют некий туземный ритуал, предписанный именно в этот день в обязательном исполнении. Его бесили все эти тонны мимоз и тюльпанов, а также навязчивые попытки показать, что важнее женщин ничего нет… именно в этот день – ни позже, ни раньше. Не искренне это.

Сегодня, мол, день, когда любят исключительно их.

А в другие дни иначе?

Такой уж у парня характер.

Нельзя жить по написанному кем-то сценарию, пусть даже талантливому, хотя и по этому поводу у него своё, особенное суждение.

Если чувствуешь, что важнее ничего нет – люби всегда, зачем притворяться?

Гулянья с неоправданным возбуждением, сборища и попойки, ликования по поводу и без, приводящие к случайным знакомствам были ему не по нутру.

Когда друзья говорили о том, что в жизни всегда есть место празднику, тем более с сексуально привлекательными девочками. Нужно лишь вовремя в этом замечательном месте очутиться

У него на подобные поводы всегда находилось неотложное дело.

Что делать, если врать и притворяться он не научился?

Жизнь коротка, не хочется разменивать её на размытое общение с непонятными совершенно посторонними людьми, когда катастрофически не хватает времени даже на любимую жену, на обожаемую дочку.

Они, да ещё родители – самые родные и близкие люди, которым Костя рад всегда, вот кто ему по-настоящему дорог и нужен.

Воспринимать жизнь, как череду весёлых мероприятий, разбазаривать понапрасну энергию и время – обидно.

Нужно содержать семью. Он же мужчина. Если взял на себя ответственность за их судьбу, нужно относиться к этому с достаточной степенью серьёзности.

Отношения в семье – это договор с самим собой, с личной совестью, которая покоя не даст, если ты с ней не советуешься.

Кроме основной работы Костя практически каждый вечер, иногда и ночью, разгружал вагоны на товарной станции. Перенапряжение давало о себе знать бессонницей и головной болью, но ничего не поделаешь: назвался груздем – полезай в кузов. Забота о семье много важнее сиюминутного самочувствия.

Кристинка, маленькая, шустрая и до жути любимая женщина, да ещё крошечка дочка – они того стоят, чтобы ради них постараться.

Вряд ли Костя стал бы так упираться ради себя, но семья, что может быть важнее и дороже? Для них он готов на любые подвиги.

Некогда ему по вечеринкам шляться?

Под упрямо засевшую в голову романтическую мелодию юноша торопливо готовил праздничный завтрак. Конечно, такое меню не очень-то годится для раннего утра, но так хотелось порадовать милую супругу сюрпризом.

Костя  терпеливо и тщательно стряпал мясное жаркое с картофелем, сухими белыми грибами и овощами в глиняных порционных горшочках.

Воздух в квартире окутан волшебным ароматом почти готового блюда. В холодильнике две бутылки сухого вина. В хрустальной вазе на столе куст распустившейся мимозы горит оранжевыми фонариками. (Не удержался от соблазна, тоже купил.)

Атмосфера романтического завтрака почти оформилась. Дочка у его родителей и пробудет там целую неделю. Бабушка и дедушка обожают свою единственную внучку.

Костя предвкушал уединённое свидание с собственной женой. Это представлялось до жути романтичным.

От ожидания предстоящего блаженства у него всё внутри замирало, что довольно странно, ведь они с Кристинкой никогда не расстаются, спят в одной постели, практически дышат одними лёгкими.

Миниатюрная девочка-жена, лучшая в мире женщина. Да что там говорить, второй такой не может быть на всём белом свете. Ненаглядная, единственная, самая-самая родная Кристинка…

Живут семьёй давно, однако ощущение бескрайнего счастья, стойкое возбуждение, воодушевлённое томление от одной только мысли о любимой девочке не только не покидают, усиливаются, рождая настолько яркие эмоции, что иной раз Костя не может удержаться от блаженных вздохов.

Как же Кристиночка соблазнительна в каждом своём движении. Мягкая кошачья грация, хрупкость, даже непрочность, заставляющая парня предупреждать каждое её желание. А её неотразимый, чувственный силуэт, который так и хочется сжать возбуждёнными ладонями затаив дыхание, и не отпускать, пока бьётся сердце…

Любимая женщина! Самая любимая.

 От мыслей, точнее от ощущения счастливого обладания, нет, просто от причастности к этому упругому телу хочется петь, но голос, то и дело застревает внутри грудной клетки, заставляя затаить дыхание до полной остановки движения крови, когда мысли в голове превращаются в растворяющийся туман.

Какое счастье увидеть нежный взгляд, призывно-томный, манящий, выразительный и влюблённый.

Иногда ему кажется, что лицо и мимика жены волшебным образом воплотились в реальность из его эротических снов в пору целомудренной юности. Кристина – живое воплощение мечты.

Именно такую девочку Костя видел в ночных грёзах, когда из долговязого мальчишки превращался в стройного плечистого юношу.

Не обладая выдающейся внешностью, он всё-таки сумел привлечь внимание самой привлекательной женщины этого мира.

Не важно, кто кого соблазнил или покорил. Главное, что они вместе.

Сейчас его миленькая жёнушка сладко спит, подложив миниатюрные ладошки под щёку, и сладко посапывает, вызывая у него непреодолимое желание наслаждаться созерцанием целомудренной беспомощности.

Кристиночка – ангел во плоти. Как же ему повезло.

В квартире тепло, даже немного жарко.

Жена сбросила одеяло, раскидала руки и ноги звёздочкой. Ночная рубашка пикантно задрана, обнажая промежуток между ног с пучком непричёсанной растительности, возбуждающей с невероятной силы притягательностью и соблазнительно упругий животик, от созерцания которого невозможно оторвать взор.

Мужчина на цыпочках подобрался к Кристине, чтобы рассмотреть её прелести поближе и буквально задохнулся от божественного аромата расслабленного, желанного молодого тела.

 Как же непросто безучастно и равнодушно созерцать соблазнительные прелести, когда голова и тело одновременно выходят из-под контроля, диктуя однозначное направление действий.

Возьми немедленно, приказывает плоть. Там в глубине, наполненной нежной горячей влагой, ты найдешь средоточие всех желаний, если не хочешь довести тело до обморока. Войди немедленно, ты же мужчина. Это твоё исконное право. Если не ты, то кто?

Костик, глядя на это аппетитное блюдо, буквально задыхается от желания, но у него сегодня другая задача. Приходится усмирять плоть и отступать, потому, что там, на кухне, другое шоу, тоже предназначенное ей.

Как давно они не были вместе. Краткие ночные встречи, поспешные сближения после изнурительных рабочих смен не в счёт. Это физиология, банальная потребность организма, сброс излишков энергии кипящих в молодом организме процессов, не приносящая настоящей разрядки.

Только взаимные ласки с вырывающимися наружу потоками взбудораженных эмоций, когда чувства благодарности и сопричастности, соединяющие тела и души в единое целое могут по-настоящему удовлетворить влюблённых.

Костя мечтает о большем, потому, что любит свою милую Кристину.

Хочется смотреть в её загадочные, как чаща столетнего дремучего леса, тёмно-зелёные глаза, держась за руки, затем забыться в жарком объятии, в страстном поцелуе, переходящем в слияние, растворяющее друг в друге.

 Костя мечтает об эмоциональной и чувственной взаимности, когда едины тела и мысли, когда нет необходимости объясняться, потому, что он, это она, а она – это он.

Тесный духовный контакт, полное единение, когда нет ничего, кроме любви. Именно этого последнее время Косте так не хватает.

 Жизнь после свадьбы побежала с ускорением, словно автомобиль, попавший в грязную глинистую канаву: можешь крутить руль в любую сторону – результат управления будет неизменным: давишь со всей дури на газ, желая выбраться на свободное пространство, но всё равно  продвигаешься в пределах контура, обозначенного углублением в грунте.

На то она и колея.

Это похоже на флажки, которыми загонщики ограничивают вектор движения волчьей стаи, когда загоняют её в западню.

Движение жизни с некоторых пор стало практически неуправляемым. Случайное стечение обстоятельств заставляет перемещаться вперёд, но исключает при этом свободу действий.

Так можно заехать в непроходимые дебри или очутиться совсем не там, где хотелось бы, но от тебя лично ничего не зависит.

А как же тогда семья, любовь?

Нет, обязательно нужно знать, куда двигаешься, зачем, и всё это держать под неусыпным контролем. Броуновское движение совсем не годится для длительных отношений. Только разумная, объединённая общими усилиями любовь способна сделать семью жизнеспособной.

Только любовь.

Чувства любят, когда им не позволяют остывать. Их нужно постоянно взбивать, расчёсывать, массировать, немножко дразнить. Как вода застаивается в стоячем омуте, так и отношения закисают, превращаясь в вязкую субстанцию, не способную обеспечить живые эмоции кислородом.

Именно этим Костя и намерен заняться, так тщательно готовясь к предстоящему пробуждению юной богини.

Мужчина невольно вспоминает, как начинались их отношения. Какое упоительное время, сколько переживаний, сказочных по силе и глубине азарта и страсти.

Понятно, что такой накал кипящей увлечённости бывает лишь в самом начале, когда гормоны полностью вытесняют кровь, заполняя собой каждую юную клеточку. Ведь они с женой ещё такие молодые.

Хочется повторения, хотя бы подобия страстности прежних отношений.

Он попытается возродить те незабываемые чувственные ощущения.

У него внутри всё горит от вожделения и страстных желаний, а его маленькая зеленоглазая  фея начала остывать, предпочитая выдумывать основания для того, чтобы по возможности избежать близости.

Увы, ей стало скучно в ограниченном семейном пространстве. Но ведь причина явно не в нём,  Костя это докажет. Во всяком случае, постарается это сделать.

Последние штрихи в приготовлении праздничной сервировки вызывают у него прилив радости.

Скатерть на столе, салфетки, плотно задёрнутые шторы, красивый антураж, зажжённые ароматические свечи…

Кажется, всё готово для начала роскошного рандеву. Можно будить.

Жена, разнеженная сном, красивая и расслабленная, как пахнущий материнским молоком младенец, вызывает в нём бурю эмоций.

Чудо, а не девушка.

Как прелестны её волосы, разметавшиеся по подушке. Как потешно двигаются веснушки под глазами и вокруг носика, аккомпанируя выразительной мимике.

Похоже, её посетили увлекательные видения, настолько выразительно и динамично изменяется во сне облик любимой.

Теперь, когда Кристина повернулась боком, в вырез ночной рубашки нахально вылезла тугая грудь размером чуть больше апельсина. Вот бы дотронуться кончиком языка до заветного, восставшего от скорого пробуждения сосочка.

Только лизнуть, только ощутить дивный вкус.

Не хочется тревожить отдых этой потрясающей женщины. Не красотки, если сравнивать с кинодивами, но лучшей и единственной для него.

Однако стол накрыт, всё готово… Недостаёт лишь маленького штриха – персоны той, для кого затеяно это великолепное действо, этот незабываемый праздник.

– Кристиночка, девочка, радость моя, я тебя так люблю! Вставай пришёл. Десять часов утра. Сегодня у нас с тобой особенный день.

– Отвали, – жена перевернулась на другой бок, лицом  к стене, и тут же начала мерно похрюкивать.

– Ну, девочка моя, просыпайся же. Тебя ждёт незабываемый романтический завтрак. И я, я тоже тебя жду. Не представляешь, с каким нетерпением и радостью предвкушаю прелесть нашего рандеву.

– Какого чёрта! Ты же знаешь, меня нельзя будить. Я должна сама проснуться, иначе всем несдобровать.

– Но сегодня особенный день, наш семейный праздник. Мы, наконец, вдвоём. Какой незабываемый выходной нас ждёт, ты даже представить себе не можешь, родная.

Кристина вытащила из-под одеяла аккуратную, чудо какую изящную ножку и ловко лягнула Костю промеж ног.

Удар пришёлся в самую чувствительную точку.

Мужчина присел, забыв моментально, как дышать. В глазах у него потемнело. По кругу, точнее по спирали, заплясали в огненном танце сверкающие звёзды. Дыхание спёрло.

Наконец ему посчастливилось выдохнуть, а Кристина вскочила, как ужаленная.

– Что ты сказал? Десять часов? Боже, мы же опаздываем! Почему, ну почему ты меня не разбудил?

– Будил, за что беспардонно травмирован. Сегодня выходной, праздник, – с обидой в голосе произнёс Костя, – я готовил всё утро. Для тебя, моя любовь, для тебя. Ещё немного, и жаркое остынет.

– Какой к чертям собачьим романтический завтрак, засунь в зад своё жаркое! Сегодня мы празднуем на фабрике. Ты, кстати, тоже идёшь. К одиннадцати нужно успеть, чтобы всё приготовить и накрыть столы. Я девочкам обещала.

– Почему я ничего об этом не знаю?

– Потому, что на уме у тебя только работа. Ты во сколько вчера домой припёрся? Семья тебе нафиг не нужна. Только о себе и думаешь. Деньги, деньги, да подавись ты ими!

– Разве я для себя зарабатываю? Могу не ходить на подработку. Мне и зарплаты хватает. Это ты вечно жалуешься, что денег нет. Мои потребности очень скромные, ты же знаешь. Вот и сама на фабрику работать пошла. Зачем? Кажется, приношу денег больше, чем мужья твоих подружек, а тебе всё мало.

– Не мало, а недостаточно. Это не одно и то же. Тебе бы сгноить меня в домашней трясине, приковать на цепь и трахать день и ночь, как резиновое изделие. Мечтаешь, чтобы высиживала только твои яйца? Обойдёшься, облезешь, милый. Мне тоже нужно общение с людьми. Хочу одежду красивую, причёску модную, современный макияж… и чтобы все видели какая я прелесть, а не только ты один. Не перед зеркалом же мне хвастать. Я сказала, идём, значит идём… и точка! Не обсуждается. Будет мне здесь свои порядки устанавливать! Не для того мама ягодку растила, чтобы засох её божественный аромат. И не мешайся под ногами, скотина, видишь же, тороплюсь. Не до тебя. Надоел за пять лет, хуже горькой редьки. Угораздило же меня проклятого трудоголика в мужья выбрать. Тьфу на тебя!

– Ты же говорила, что любишь.

– Не зли, урод! Может, тогда ещё раз повторю. Конечно, люблю. Кого же мне ещё любить, если ты меня совратил и обрюхатил? У меня и выбора-то не было.

– Кристина, ты ничего не путаешь? Это я был девственником, в отличие от тебя.

– Не имеет значения. Я не обязана перед тобой отчитываться. Когда меня женщиной сделали, я тебя ещё не знала. Значит, это было в другой жизни. Следовательно, тебя не должен волновать этот интимный факт, о котором я тебя своевременно, ещё до свадьбы информировала. Не нравится – нечего было начинать. Достал! И прибери быстро всю эту хрень со стола! Рандеву ему подавай… тоже мне, придумал. Харя не треснет? Освободи место, сказала! Мне платье погладить нужно. Понаставил, придурок, фигни всякой, пройти невозможно. С кем я живу? Говорили мне подружки – в тихом омуте черти водятся. По себе нужно сук рубить. Ты же, идиотик, даже танцевать толком не умеешь, а я жить хочу, как люди, чтобы было потом, о чём вспомнить. Жизнь должна лететь, как сверкающий бал…

– Только ты на него не попал… в песне дальше так. Для тебя старался, между прочим. Никуда я не пойду. Куплю водки, буду гулять один, пока не упьюсь до смерти, если тебе со мной совсем не интересно. Такое замечательное настроение угробила!

– Ещё чего выдумал! Хочешь опозорить меня перед общественностью? Я обещала с мужем прийти, значит так и будет. Не строй из себя девочку. Да не путайся ты под ногами, пень! Одевайся, живо! Одна нога здесь, другая там. Время пошло. И не беси меня, пожалеешь!

Кристина одним движением скинула ночную рубашку, ловко выскочила их трусиков, скомкала всё это, движением баскетболиста отправила в дальний угол и, сверкая прелестным телом, грациозно убежала в ванную.

Какая женщина!

Костик засмотрелся на аппетитно скроенную, ладную, гитарообразной формы фигурку, на тугую, белоснежную попку, на осиную талию, подчёркивающую очертание рюмочки, на грациозную походку.

Облом. Вот тебе и сюрприз, вот тебе и праздник. Хотел как лучше, а получилось, как всегда.

Такой злополучный и нескладный получился романтический завтрак, что захотелось выть.

Предвкушение праздника оказалось не просто обманчивым – провальным.

Несмотря на покладистый и кроткий характер, Косте захотелось кому-нибудь врезать: азартно, энергично, чтобы кулак и мишень разлетелись вдребезги.

Идёшь с солнечным настроением, напевая весёлую песенку, а тебе из раскрытого окошка прилетает на голову кирпич. Где-то так. Фантастическое по своей скверной внезапности рандеву.

Какая же она стерва, его милая девочка.

Словно родилась с такой невыносимой, сволочной харизмой.

Но хороша, чертовка! Даже когда злится и вредничает, безупречно аппетитна, соблазнительна и желанна. Как такую прелесть не любить? Это просто невозможно.

Разве не дрянь! Нет, нет и нет – моя милая, любимая…

За что она так со мной?

Нет, нельзя поддаваться сиюминутному настроению. Это пройдёт. Она всё равно лучшая.

Вопреки всему, даже здравому смыслу, Костя любит её, даже когда она выпускает когти и машет ими, оставляя глубокие раны на его нежном теле, словно острыми клинками.

Мало того, он восхищается умением жены управлять им, строить отношения по своему усмотрению. Ему бы не мешало подобному навыку выучиться.

Любимая!

Кристина выскочила из ванной покрытая каплями воды, распаренная, ещё более соблазнительная, чем до этого.

Девушка бесстыдно поставила ногу на банкетку, вытирая мохнатым полотенцем промежность, оглаживая налитые груди, делая вид, будто не замечает Костю.

Она явно наслаждалась своим бесподобным телом.

Как же его не увидеть, когда юноша наблюдает за этим интимным процессом, открыв рот, пуская слюни, буквально теряя сознание?

Несмотря на неприятную перепалку, солнечное настроение не до конца покинуло парня.

Не хотел он так запросто отказываться от мечты, которую так долго и тщательно вынашивал.

Просто девочка нервничает.

Мало ли что ей приснилось?

Костя подошёл к любимой сзади, обхватил её, поместив по спелой ягодке грудей в каждую ладонь, прижался к благоухающему чистотой и желанной порочностью телу.

Вмиг закружилась  голова, спёрло дыхание, но не от ощущения близости, потому, что Кристинина пятка ловко и жёстко влепила ему между ног.

Впрочем, жена даже не обратила на этот факт внимания.

Нечего приставать, когда она торопится.

Она стремительно, бесцельно носилась по комнате, хваталась за что-то, тут же бросала, отвлекаясь на иное. Нервничала, натыкалась на предметы интерьера, взвывая от внезапной боли, материлась.

Кристина так живёт: стихийно, неожиданно, резко, с размахом, не обращая внимания на тех, кто рядом.

Девушка примеряла бельё, комплект за комплектом, швыряя то, что не понравилось на пол, прямо под ноги.

Та же участь постигла несколько юбок и платьев.

Этого дерьма Костя ещё сколько угодно купит, у него денег – лом.

То силуэт не подходит, то цвет, то фасон…

Это безумное действо сопровождалось резкими фразами, фырканьем, топаньем ножкой и обилием мимики.

– Придурок недоделанный! Я тебя просила всю эту хрень покупать? Нормальные мужья фирменные наряды достают, а ты нищебродские шмотки выискиваешь. Сам их и носи. Разведусь, к чёртовой матери такого муженька! Вот у Людочки… да кому я говорю! Разве ты поймёшь?

Кристина кружилась перед зеркалом, словно в беспорядочном хаотичном танце: то в юбке без бюстгальтера, раскачивая соблазнительным бюстом с яркими, бросающимися в глаза восставшими сосками, то в блузке без трусов, дразня вожделённым хохолком, под которым блестели капли живительной влаги.

Неожиданно замечала малюсенький прыщик или выбившийся из общего ансамбля локон, тут же выходила из хрупкого секундного равновесия, разнося в щепки всё, что попадается под руку.

А ведь она по возрасту ещё совсем ребёнок. И уже такая нервная.

Нужно, обязательно нужно показать жену доктору. Может чего-то присоветует.

Каждая мелочь представляет для неё глобальную, просто безразмерной величины неразрешимую проблему и в каждой из них виноват он, Костя. Это так очевидно.

Наконец, Кристина подбирает то, что кажется вполне подходящим,  начинает вновь вертеться у зеркала, изменяя позы, выражение лица, оглаживая, взбивая и подтягивая складки нарядов, бесподобно вертя упругой, заманчиво зовущей попкой.

Всё равно что-то не так, но это уже не важно – время.

Мимика и жесты, которыми она сопровождает любование собой, свидетельствуют о том, что отражение в зеркале вполне приемлемо, пусть и небезупречно.

Заметив восхищённый Костин взгляд, она начинает ему выговаривать, что тон туфелек, хотя и в цвет платья, не совсем ему соответствует, а сумочки и шарфика для этого ансамбля вовсе нет. И всё потому, что её муженёк не умеет зарабатывать, сколько необходимо.

Вот у соседки Аллочки всё всегда подобрано до мелочей, потому, что её муж любит, не то, что Костя, который вечно думает только о себе и своей долбаной работе.

У юноши начало ломить в висках.

Провалились бы в тартарары все эти праздники. Хоть совсем домой не приходи.

Шарфик, блин!

Сейчас начнёт причитать, что не хватает кораллового браслета, ожерелья под платье, совсем нет времени сходить в салон, чтобы сделать стильную причёску, дизайнерский макияж и маникюр.

Почему, зачем столько условностей?

Неужели без всего этого нельзя обойтись? Как же они жили раньше, когда ютились в маленькой комнатке деревенского дома, а на все случаи жизни было одно единственное кримпленовое платье бирюзового цвета?

Оно так мило гармонировало с цветом её таинственных глаз.

Шарфиков тогда не было вовсе.

Зато были толстые, противного розового цвета тёплые панталоны с начёсом, многократно заштопанный застиранный лифчик и дырявые в промежности трусы.

Сумочка имелась: чёрная, облезлая, размером с рюкзак.

Вместо туфелек Кристина тогда носила резиновые сапоги. В них и танцевала в деревенском клубе на дискотеке, где они познакомились.

Это ничуть не мешало ей веселиться.

Костя с уверенностью может сказать, что даже в таком несуразном наряде она выглядела сногсшибательно, настолько, что у многих парней челюсть отвисала, чуть не отваливаясь, а у него не хватало места в брюках, что было позорно заметно для окружающих.

За пять лет, что они живут вместе, Кристина стала ещё симпатичней и женственней.

На неё хоть монашеское платье надень, у мужиков от вожделения ширинки отскакивают.

Простая, без напыщенности и изысков  одежда ей больше к лицу, чем все эти непонятные наряды, место которым лишь на фестивалях в Рио.

Женщины – вообще для Кости сплошная загадка. Чем скромнее наряд и меньше косметики, тем они привлекательнее и соблазнительней. Почему они сами этого не понимают?

Костя давно оделся, поэтому нервничал, наблюдая попытки жены казаться лучше, чем она есть на самом деле.

Молодую женщину больше украшают здоровье, фигура и скромность. Это общеизвестно, но ей хочется переплюнуть всех в изысканности и оригинальности. Такая свистопляскапроисходит каждый раз, когда они собираются «выйти в люди».

– Кристина, тебе не стоит одеваться, под одеждой ты всё равно голая. Такая ты мне нравишься гораздо больше. Может ну его, этот праздник? Ты лучший цветок в моей оранжерее, иди ко мне… я так тебя люблю! Обещаю, останешься довольной.

Жена разворачивается, хватает туфельку, ловко бросает её в голову мужа.

Следом летит ещё одна, затем тяжёлый, видно основательно забитый мелочью, кожаный кошелёк.

Костя ловко уворачивается от летящего предмета.

Кошелёк с металлическим звоном врезается в стену. Из него брызнули во все стороны медные и серебряные монетки. Они катятся по всему полу, вызвав у Кости мимолётную улыбку, которую моментально стирает с лица прямоугольный предмет, упавший на пол, похожий на марку – презерватив.

Они этим атрибутом безопасного секса никогда не пользовались.

Лицо у Кости моментально наливается кровью, в голову начинает долбить пульс.

Юноша смотрит на жену, она, растерянно и виновато, на него.

Он поднимает прямоугольник, протягивает Кристине, спрашивая о происхождении данного загадочного предмета  глазами…

Руки его невольно оглаживают  начинающую лысеть голову на предмет появления маленьких ветвистых отростков.

Похоже, он реальный олень. Или ещё нет?

Кристина явно обеспокоена, но испуга нет, что нисколько не удивляет – за годы супружества можно научиться чему угодно.

Наконец она прерывает молчание, – девчонки! Вот паразитки. Ни фига себе шуточки. Я вообще ничего не понимаю. Бред какой-то. Они уже с одной так пошутили – чуть не развелась. Правду говорю. Неужели ты мне не веришь? Я же тебя люблю, одного тебя… Считаешь, твоя жена похожа на идиотку, которая может вот так запросто таскать в кошельке презерватив?

Самое время забыть про праздник: улечься в постель, напиться.

Шутка это или нет доказать одинаково невозможно. Такую отговорку несложно заранее отрепетировать.

Костя нервно пьёт крепкий чай, почти чифирь. Без сахара. Одновременно затягивается сигаретой.

Ему лихо.

Солнечное настроение моментально  превратилось в мерзопакостное, разрывающее душу в клочья состояние.

Ночное рандеву – час разлуки, ночное рандеву – шанс от скуки. Надо же, привязался дурацкий мотивчик.

Может, завернуть ей салазки да трахнуть так, чтобы неповадно было?

Грубо, пошло… больно.

И что тогда? Разве это может что-то изменить в непонятных отношениях?

Пять, всего пять лет и уже такие проблемы.

А что, если Кристина говорит правду?

Резвые скакуны шальных мыслей скачут под его черепной коробкой, делая жизнь невыносимым испытанием.

Почему?

Всего несколько десятков минут и такие зигзаги, словно мчишься с невероятной скоростью в вагончике на американских горках, закладывая виражи, внезапно оказываясь то вниз, то вверх ногами.

Как всякий аттракцион, происходящее напрягает психику и она сдаётся.

Следом за интенсивным драматическим моментом наступает обязательное расслабление, иначе мозг может не выдержать и взорвётся.

Понемногу Костя остывает, уговаривая себя, что всё совсем не так как кажется.

Шутка. Почему бы и нет? Конечно шутка.

 В кухню в это мгновение, когда отходчивый муж умудрился очередной раз убедить себя, что чёрное, это просто недостаток освещения, не более того, заходит Кристина, довольно скромно одетая, уже без макияжа и украшений.

– Мы идём, Костенька или мне раздеваться? Девочки ждут. Всё-таки сегодня праздник. Ну почему ты такой мнительный? Я же только тебя одного люблю. Дочку тебе родила. Между прочим, я для тебя молодостью пожертвовала. Мне восемнадцати не было, когда свадьбу сыграли. Цени. Кто ещё тебе такой подарок сделает? Любимый! Костенька, золотце моё… Не сердись, а.

– Ладно, пошли.

Супруги собираются, идут пешком, хотя вполне можно доехать на автобусе.

Косте нужно время, чтобы окончательно прийти в себя.

Праздник, солнечное настроение жены, которая теперь ластится и щебечет что-то невыносимо приятное, медленно, но уверенно уводят его в зону относительного комфорта.

Полное спокойствие, даже некоторое воодушевление, наступает после двух или трёх тостов.

Водка обжигающе скользит по пищеводу, разливаясь уютной домашней истомой, сытой удовлетворённостью жизнью.

Женщины включают проигрыватель, тянут Костю наперебой, танцевать.

Мужчин всего четверо: трое супругов сотрудниц и молодой волосатый парень с подчёркнуто-небрежной наружностью.

Позже выясняется, это электрик цеха, единственный мужчина в девичьей бригаде.

Напрыгавшись и основательно вспотев, веселящаяся компания снова усаживается за стол.

Девчонки шумные, задорные, в основном молодые.

Хмель сорвал с них последние тормоза, которые и до этого не очень слушались своих хозяек.

Гулянье развивается по нарастающей траектории, превращая скромное торжество в игривый кутёж, когда всем и каждому мерещится сказочное приключение.

Выпив и закусив, дамы потребовали гармониста. Им оказался электрик, которого зовут Эдик.

Тот расчехляет инструмент, садится и начинает наяривать что-то темпераментное, озорное, похотливое.

Разгулявшиеся не на шутку девчонки просят частушки, которые знают в избыточном количестве.

Женщины закружились в плясовом разудалом задоре, кто в одиночку, другие парами. Куплеты трансформировались в скабрезные вирши, высмеивающие гулящих баб и мужиков, с отчаянными матерками и однозначными намёками на постельное сближение.

Водка – безудержный афродизиак, как ничто другое располагает к интиму, требует эротики и разврата.

Кому повезло, уже обжимаются в танце, вызывая зависть остальных.

Девочки привыкли к недостатку партнёров, шалят и без них.

Сливающиеся в медленном танце женские пары выглядят вызывающе.

Развеселились, закружились, начали дурачиться.

Одна женщина предложила викторины и конкурсы сексуально-эротической тематики. Праздник-то женский.

Подобными забавами обычно развлекают созревшую и основательно озабоченную сексуально молодёжь на свадьбах.

Хохот стоит на всю фабрику.

Нагулявшись до седьмого пота, все дружно уселись за стол, провозглашая тосты, «за нас, красивых женщин», продолжая с увлечением разговоры обо всём, что ниже пояса.

Косте немного не по себе. Он первый раз гуляет в такой хулиганистой кампании.

Такое впечатление, что собрались сплошь одни разведёнки. Такие охотницы действительно могут отчудить шуточку с презервативом.

Несмотря на происходящее, у него камень свалился с души.

Отлегло,  отпустило.

Он незаметно для себя тоже включился в общее веселье.

Девчонки опять завели пластинки, которых в актовом зале оказалось много, практически на любой вкус.

Костю снова начали приглашать танцевать. Темпераментно, слишком тесно прижимались, подставляли возбуждающие эротический аппетит выступающие части инструментов женского обольщения, как бы невзначай тёрлись, бесстыдно клали ладони на ширинку, которая вызывающе топорщилась.

Костя парень выдержанный. Кристина – первая и единственная его любовь. Хоть и заводные девчонки, а до греха довести парня им не под силу.

 Есть у него внутренний стержень, удерживающий от потрясений любовную конструкцию, который не позволяет видеть в посторонних женщинах сексуальную партнёршу.

То и дело он оглядывается на Кристину, которая веселится, словно нехотя.

 Неожиданно  жена исчезает.

 Мало ли куда, по какой надобности нужно отойти женщине, отсидев несколько часов за пьяным столом?

Через небольшой промежуток времени юноша снова начинает шнырять взглядом по периметру зала и не находит, причём не только жену, но и волосатого Эдика тоже.

В мозгу шевельнулась не до конца пока оформленная в мысль догадка, моментально подогрев и без того воспалённое воображение.

Юноша, огорчённый и озадаченный пропажей, идёт искать загулявшую парочку.

На улице, где собрались курильщики, и за зданием фабричного клуба их не оказалось.

Сердце начало выплясывать нечто не очень ритмичное, глухо проскакивая через удар в темпе размеренных толчков.

Костя попытался себя успокоить, но, напротив, взвинчивает этим расшалившиеся нервы.

Остаются только два помещения: кабинет заведующей, закрытый на два навесных замка и учебный класс техники безопасности.

В этом зале все раздевались.

Он помнит, что комната была открыта, но сейчас дверь заперта изнутри.

Костя начал раздражённо стучать, прикладывая к двери ухо. Внутри тишина.

Он стучит громче, затем принимается кричать, чтобы немедленно открыли. На глаза наворачиваются слёзы, оставившие позади предчувствие, прочно оформившееся в уверенность.

Дверь отворяет Кристина. Лицо жены непроницаемо и спокойно, разве что раскрасневшееся, но она и танцевала темпераментнее всех. Мало ли…

Волнение и беспокойство выдают лишь капли пота над верхней губой, сбитое дыхание, блеск возбуждения в глазах, да слишком интенсивно окрашенные пятна на шее.

В воздухе плотным сгустком витает концентрированный, терпкий, невыносимо пошлый запах разврата, который сложно спутать с чем-то иным.

У Кости потрясающе острый нюх. Он не может спутать этот интимный запах ни с чем иным.

Показалось?

На одном из учебных столов сидит Эдик, спокойно перебирает струны гитары, почти беззвучно, бесстрастно глядит куда-то в окно.

Костя посмотрел на него, автоматически опустил взгляд на область гениталий, мысленно примеряя тот самый презерватив, моментально уловив связь между двумя событиями и запахом.

В голове резко и больно отозвалось колокольным звоном осознание катастрофы. Верить или не верить, так вопрос больше не стоит.

Всё  предельно ясно.

Костя отыскал свою куртку, оделся и вышел.

Морозный воздух бодрил, но не успокаивал.

Кристина догнала мужа ещё до остановки автобуса. Но он и не собирался ехать.

Необходимо прийти в себя, разобраться, осмыслить реальность измены.

В этом может помочь только уединение. Или сон.

Но кто сможет заснуть, когда в душе бушует шквалистый ветер, переходящий в ураган и даже смерч?

– Уйди, – тихо произнёс Костя, – просто уйди, – пошёл дальше, сгорбленный, словно за плечами у него много десятков лет и неподъёмный груз житейского опыта.

Кристина забежала вперёд, развернула его рывком, – не пожалеешь? Ты видишь только то, что хочешь видеть, мечтаешь, чтобы я непременно оказалась шлюхой? Я уже давно не такая, поверь! Он просто пел. Пел для меня. Эдик сам песни сочиняет. Очень красивые. Хочешь, я с фабрики совсем уволюсь? Ну почему ты такой тупой?

– Какой? Да, я глупый пятнистый олень с огромными рогами и большими ушами, на которые можно навестить много километров горячей лапши! Мне надо подумать, осмыслить своё место в нашей семейной жизни. Сейчас просто уйди.

Мужчина на автомате побрёл без направления и ориентира.

Голова была пустая, звонкая, словно церковный колокол, призывающий к праздничной мессе.

Она гудит, отдаваясь эхом в каждой клеточке очумевшего от несогласованности действий тела, которому ничего не хочется, совсем.

Вот так сейчас лёг бы в снег, закрыл глаза…

Навсегда. Чтобы ни о чём таком больше не думать.

Просто прикрыть глаза и перестать быть.

Безвольные слёзы текли ручьём, разъедая кожу лица. Недаром говорят, горючие слёзы. Они действительно бывают такими.

Костя уже ни о чём не думает, потому, что плавает в тумане, но солёная влага  льётся, словно парень оплакивает покойника, дорогого сердцу.

Ноги совсем промокли от волглого снега. В ботинках хлюпает. По телу прокатывается одна за другой волны дрожи.

Неожиданно и вдруг навалилась усталость.

Очень хочется спать.

Костя зашёл домой, открыл дверь в спальню, взял одеяло, подушку и лёг спать на ковёр.

Кристина уже лежала в постели.

Она не спала, ждала примирения, которое привычно должно случиться в постели.

Романтический флёр эротического приключения превратился пустую, грязную реальность .

Эмоции, которые бодрили, оказались галлюцинацией.

Ей тоже невесело.

Истинную ценность всего можно рассмотреть лишь издали, когда по-настоящему теряешь.

Заснул Костя быстро. Праздник – это так утомительно.

Напоследок он подумал, абсолютно спокойно, словно случайно вывел философскую формулу,  что настоящий сюрприз, это совсем не то, к чему основательно готовишься. Реальная жизнь гораздо изобретательнее наших фантазий.

Досадное недоразумение

Любовь, категория реальности весьма тонкая, можно сказать необъяснимая: загадочная, мистическая.

Никто не знает, как она выглядит на самом деле. Какие только чувства под неё не мимикрируют. Поди, разгадай, с чем дело имеешь: с эгоизмом, влечением, коварством, похотью или реальным обожанием.

Многие пользуются этим обстоятельством в своих, не всегда возвышенных целях.

Слух у нас тонкий, а язык без костей. Наговорить с три короба проще простого. Или глупость сморозить. А человек эмоциональный, чувствительный, всё за чистую монету примет.

Отношения влюблённых и вовсе тёмная тема.

Кто красиво говорить умеет и любит, чаще сразу под подол залезть норовит. И каждому хочется непременно свою выгоду реализовать в том или ином исчислении.

Не имеет значения, чего человек хочет выторговать, в любом случае, себе во вред действовать не будет. Но это до поры, пока не случится оказия, называемая романтично и чувственно, любовью.

Договорённость между мужчиной и женщиной с взаимными обязательствами чаще всего лишь формальность. Даже официальный штамп в паспорте мало чего решает.

Люди есть люди. Грешат, обманывают и сами обманываются.

Никто не ведает, как в реальности выглядит настоящая любовь, с чем её едят.

Многие смеются над влюблёнными, пальчиком у виска крутят.

Дураки да и только. Выдумки это, мол, про целомудренную любовь, экзальтация, бред. Любовь, давно всем известно – психическое заболевание. Заболел – лечись.

Одному любовь в виде борща с котлетами снится, другому – вожделённый треугольник между бёдер, который можно использовать, когда вздумается, мозг натирает.

Вездесущие гормоны кипят, давят на психику и на то, что между ног, вынуждая в любой прошмыгнувшей по стене тени видеть волшебный силуэт желанной персоны.

Как же она хороша, эта Региночка, думает он, на своей шее собственноручно хомутик застёгивая.

Причём, исключительно она хороша и необходима. Больше никто в целом мире под категорию "любимая" не подходит.

Приходит срок, бегут мужики, словно околдованные, с одной единственной просьбой – хочу, чтобы всё… мы за ценой не постоим.

Галлюцинация, фантомные переживания на основе нереализованной страсти.

Что же творит с мужиками исстрадавшийся по женской ласке мозг.

Пашка, отгуляв со своей первой и единственной подружкой около года, испробовав все прелести непорочных взаимных ласк, понял, наконец, что уже не мальчишка, что пора становиться на стабильные взрослые рельсы.

Сколько можно ограничивать себя не совсем понятными отношениями, когда подружка может выдвинуть любой, даже совсем несуразный аргумент, чтобы отказать мужчине в законном праве на физическую составляющую любви?

Впрочем, о не очень скромном продолжении отношений он лишь мечтал. Вслух ничего подобного не произносил. Разве что намёком.

В голове у него бродил романтический морок, этакий полупрозрачный цветной флёр разогревающий поэтическую натуру до точки кипения.

Ещё до первого поцелуя, когда Регина позволила ему обнять себя осторожно за немыслимо тонкую талию, мальчишка представил себе семейную идиллию с детишками на берегу тёплого моря. Он же порядочный, честный.

Когда неожиданно случился первый, весьма целомудренный секс, он почувствовал немыслимое родство с Региночкой, полное духовное и физическое слияние.

Жизнь без неё показалась ему немыслимой и пустой.

Пашка понял, что влюбился, что хочет иметь Регинку в единоличной собственности, потому, что такое наслаждение способна доставить лишь она и вообще: женятся, в конце концов, все – такова цена обмена мужской свободы на безлимитное общение в постели.

Повторный эротический опыт, более продуманный, без спешки, в уютной интимной обстановке, разбудил желание не столько брать, сколько дарить, отдавать, баловать. За любовь нужно платить.

Белая и пушистая Регинка казалась ему идеальной парой.

На самом деле у неё были каштановые волосы и смуглая, покрытая детским пухом, кожа. Ручки, иначе их не назовёшь, настолько миниатюрные, что Пашка боялся дотрагиваться до пальчиков иначе, как языком. Она была такая, такая…

Если кто-то спрашивал, какая, Пашка краснел и заикался. Описать свою единственную любовь он не мог даже фрагментарно. Для этого в русском языке недостаточно слов.

Парень ужасно любил подхватить девочку на руки и кружить, кружить, пока у самого не начнёт шуметь в голове.

О поцелуях и говорить нечего. Одного, часа на полтора без перерыва, хватало, чтобы он не мог заснуть до утра, словно выпил чашек пятнадцать крепкого кофе.

Девочка Регинка добрая, приличная, поводов для пересудов не давала, но имела привычку к слишком свободным суждениям и избыток собственного мнения.

Пашка поначалу всей этой алхимии просто не замечал.

Не было для этого повода. Да и времени тоже.

Только, бывало, начнёт удивительно приятную эротическую процедуру, а уже утро.

Регина щедро делилась с ним своими прелестями, но запросто могла высказаться не по делу или вовсе послать "на". Беззлобно, любя.

Куда, обычно не уточняла, но любила назначать штрафные баллы и наказания в виде временного, на неопределённый срок отлучения от тела.

Чувственность в ней проснулась очень рано.

Флиртовать девочка научилась лет в тринадцать, хотя и не знала в то время, чего именно хочет, но действовала настойчиво, добиваясь, непонятно чего напористо, настырно.

Первые победы сразу же обернулись поражениями, поскольку цели она выбирала утопические, не по возрасту серьёзные.

Тем, в кого она влюблялась, ничего, кроме секса, не требовалось. Регина, напротив, мечтала о романтике, в итоге стороны никогда не приходили к согласию.

Познакомились они в институте, на первом курсе.

Пашка жил в городской квартире, Регинка в общежитии.

Любовь-морковь и всё прочее закрутилась внезапно и бурно.

Романтики было хоть отбавляй.

Две безграничные наивности по интуиции, по наитию, методом любопытства, неустанного поиска и солидарной практики изучили каждый миллиметр скрытой постороннему глазу интимности.

Сказать, что им понравилось, значит, ничего о процессе изучения эротизма не поведать.

Ошалели от избытка эмоций оба.

Впали в прострацию и шоркались круглые сутки до умопомрачения, когда выпадала приятная во всех отношениях возможность.

Пашкины родители часто и подолгу бывали в командировках. В такие дни квартира была в их полном распоряжении.

Иногда так и засыпали, забывая удалить интимные инструменты из зоны повышенного внимания.

Это внешнее.

Что касается внутреннего, духовного процесса, тут намного сложнее.

Пашка к тому времени взрослеть начал, ответственность на себя принял безоговорочно, сразу.

Регина, напротив, начинающую принцессу из себя строила.

Как что между ними происходило понять сложно, только начал Пашка всё чаще задумываться о серьёзном продолжении отношений. Семью захотел.

Прикидывал, что да как, мечтал, планировал.

Любовь – не игрушка. Такое или навсегда, или вообще никак.

Заработал Пашка немного денег на подарок любимой, и свататься пошёл, хотя к тому времени они уже несколько месяцев жили по-взрослому, со всеми вытекающими из этого факта последствиями.

Правда, без негативных издержек.

Но, это детали. Главное, что намерения у парня были весьма достойные.

Собрался Пашка с духом и заявился к потенциальной невесте, которая давно уже была его гражданской женой, с предложением руки и сердца: торжественный, нарядный, решительный.

Хотел как лучше, а получилось, сами понимаете – как всегда.

– Регина, любовь моя, выходи за меня замуж.

– Ага.

– Чего, ага?

– Конечно замуж.

– Так согласна или нет, что скажешь?

– Ага.

– Региночка, золотце, чего ага?

– Согласна, наверно.

– Не понимаю, тебе всё равно? Я и без этих твоих штучек стесняюсь, а ты… может быть тебе нужно время подумать?

– Ага.

– Ну, знаешь, давай тогда отложим этот разговор. У тебя кто-то другой появился?

– Ага.

– Ты что, издеваешься или серьёзно кто-то есть?

– Ага… Пашка, ты не видишь, я кроссворд разгадываю? Подождать не можешь? Ну, давай, выкладывай, на что я соглашаться должна. Если про секс, то мне сегодня нельзя. Жди, когда можно будет. Ты меня любишь?

– Ага.

– Как я тебя должна понимать? Откуда такое равнодушие?

– А ты отгадай, о чём я тебя спрашивал в самом начале, потом ответь на этот вопрос, тогда всё и узнаешь.

– Если думаешь, что мне нечего ответить на хамство, ошибаешься. Я девушка гордая, не собираюсь играть в угадайку. Мои женские проблемы закончатся дня через три, добавлю к ним ещё недельку, чтобы отбить у тебя охоту хохмить. Итого, лишаю тебя десерта на десять дней, вот тогда и поговорим. Объявляю тебе сексуальный бойкот. Можешь за мной не бегать, я с тобой не разговариваю.

– Так, события обрастают новыми слоями проблем. Это похоже на игру в испорченный телефон. Так ты хочешь узнать, о чём я тебя спрашивал?

– Вот ещё! Освободи территорию, здесь женское общежитие. Научись любить не себя во мне, а меня в себе.

– Региночка, ты не права. Я хотел…

– Ещё бы ты не хотел. Да я сама иногда себя хочу, в смысле – себе нравлюсь. Меня и нужно любить, просто так, безусловно. Чтобы воспитывать или морочить голову – купи кота. Я всё сказала. Адью.

– Девочка моя, послушай, ты всё неправильно поняла. Хочу исправить ошибку…

– Я похожа на трусы или бюстик, чтобы меня поправлять? Ты окончательно испортил мне настроение. Я тут про замужество было подумала. И нафига мне заморачиваться, если ты такой недоумок?

– Можно, я что-нибудь отвечу? Я ведь о том же…

– Что ты хочешь этим сказать, что я для тебя недостаточно хороша? Так  проваливай! Тоже мне, жених нашёлся. Не больно и хотелось. Женилку сначала вырасти. Молчи! Лучше не начинай. Ты меня бесишь!

– Так. Я спокоен, спокоен, спокоен! Давай начнём сначала.

– К чему ты клонишь? Мы уже начинали и кончали сто раз. И вон в той кровати, и вон в той. Иногда это у тебя неплохо получалось. Но девочкой я теперь снова точно никогда не стану. По твоей, между прочим, вине.

– Регина, попробуй меня не перебивать. Я не знаю, о чём ты думаешь, как эта мысль попала к тебе в голову и что ты с ней сейчас делаешь. Но ты себя напрасно накручиваешь. Я хочу сказать о наших с тобой отношениях.

– Вот именно. Что ты меня крутишь, как кубик Рубика? Красную грань ты уже собрал. Практически довёл девушку до истерического оргазма. Я вот думаю – может тебе ещё недельку штрафную добавить? Будешь лежать, вспоминать обо мне, мечтать… правой рукой. Достал уже!

– Ты наверно бредишь. Я не собирался скандалить, ты первая начала. Причём здесь рука!

– А придётся помаяться. Или ты считаешь себя слишком хорошим для таких занятий? Соскучишься – на коленях приползёшь. Думаешь, тебе, лопуху, другая девчонка даст? Не смеши мой зад, он и так смешон.

– За что ты меня собираешься наказывать и почему оскорбляешь? Я только спросил, хочешь ли ты…

– Расхотела, уже наелась. Это ты сексуальный маньяк, можешь заниматься этим без любви. Я девушка серьёзная. Думаешь, не понимаю, чего хочу? Во всяком случае, теперь точно не тебя. По крайней мере, не сейчас. Ты меня так обидел, так обидел!

– Никак не пойму, с кем ты сейчас разговариваешь? Ты, Региночка, замуж хочешь?

– Пашка, ты совсем ку-ку? На почве недотраха крыша съехала? Можешь понять, что у девушки ме-сяч-ные? Ты, похоже, готов чего угодно наобещать, лишь бы я ноги раздвинула. Думаешь, наверно, что хорошие обещания сами о себе позаботятся?  Кто ты после этого? Смотрю и вижу –далеко пойдёшь. Озвучить, куда? В продолжительное эротическое путешествие.

– К тебе я пришёл, к тебе, чтобы предложить руку…

– Своих хватает. Ты меня путаешь с многорукой богиней Кали. Кстати, она агрессивная и воинственная была, если хочешь знать, а я добрая… и нежная. Но тебе ведь до этого никакого дела нет. И на то, что у меня трудный день, тебе тоже наплевать. Нет, чтобы про любовь. Какие же вы, мужики, сволочи. Только о себе думаете.

– И о тебе, тоже. И о нас. Поэтому и спрашиваю, только не перебивай, ради бога. Выслушай же меня, наконец!

– Ты ещё здесь? Считаю до трёх и вызываю коменданта. Меня от тебя тошнит.

– Ладно. Тогда так: скажи да, и всё, на сегодня разбежимся. Ну, пожалуйста, Региночка!

– Ах, так, ты меня ещё и пугать вздумал? Всё, так всё. Без тебя как-нибудь проживу.

Регина заплакала, отвернулась, уткнулась лицом в какую-то кофточку, которая висела на спинке кровати. Её плечи подпрыгивали от рыданий.

Пашка слышал, как она усиленно шмыгает носом.

Перед ним стояла маленькая обиженная девочка, которая по нелепому стечению обстоятельств выдумала несуществующую проблему, превратила её в горячую полемику с обвинениями, нагородила ворох чепухи, совершенно не заботясь о логике, накрутила своё эмоциональное состояние до точки кипения и завершила антрепризу яркой кульминацией – зрелищно обиделась.

Как же это по-девичьи…

И ведь объяснить, что она попросту заблуждается в принципе невозможно, потому, что отвечала она не Пашке, а некому фантому, с которым и беседовала.

Юноша оказался лишь невольным свидетелем, зрителем театра абсурда.

И как ему теперь поступить?

Сделать вид, что ничего не было, что он только что зашёл и ничего не видел?

Девочку свою Пашка очень любил. Нет, не так, любит беззаветно, даже такую.

За время, что они вместе, случалось всякое.

Как в любых отношениях, не обошлось без размолвок. Так, по пустякам.

До сегодняшнего дня никаких серьёзных претензий Регина не высказывала и вдруг сорвалась.

Может быть, это следствие тех самых критических дней?

Почему бы нет, что он об это проблеме знает?

Если это так, примирение должно последовать немедленно, пока маленький комарик недоразумения не успел превратиться в большого слона серьёзной проблемы.

Если Пашка развернётся и уйдёт, предоставив следующей случайности решить несуразную заморочку слепым методом, одному провидению станет известно, какой гранью упадёт игральная кость, решающая вопрос судьбы.

Всё, что сейчас необходимо – понять, что перед ним стоит слабый, растерянный, потерявший веру в себя, человечек, которому одиноко, тоскливо и очень плохо.

Ничто не может заменить живого и тёплого человеческого общения.

Простить можно всё, кроме фактического отсутствия самого человека рядом.

Если Регина умудрилась на пустом месте в его присутствии нагородить из тумана и тени целое здание, можно представить, что при такой альтернативной одарённости способна она создать, оставшись один на один с тягучими липкими мыслями.

Но ведь она захлопнула перед его носом единственную дверцу, открывающую доступ к душе и сердцу.

И что с того, разве от маленькой глупости она перестала быть желанной и необходимой?

Любовь не может начаться или закончиться из-за нескольких фраз, какими бы они не были.

Судить нужно не по словам, а по поступкам. Может быть, прямо сейчас девочка думает о крушении любви, мечтает о примирении, если не придумает что-то и вовсе трагическое.

Вспомни, как ты реагировал, когда родители несправедливо ставили в угол, подумал он. Что вот сейчас ты умрёшь и посмотришь, как они будут горько плакать.

Представь себе, что твоя девушка – это ты, стоящий в углу. Догадайся, о чём она мечтает, чего ждёт?

Сообразил?

Теперь представь, что родители услышали твои мысли и исполнили в тот момент единственную мечту.

Разве возможен более желанный подарок, чем воплощение тайных желаний?

Пашка подошёл к любимой, нежно обнял, поцеловал в шею.

Понятно же, что девушка не права лишь до той поры, пока не заплачет.

Разве можно обижаться на беззащитного, ранимого человечка?

Даже если он капризничает, он всё равно остаётся ребёнком.

Регина напряглась, но перестала шмыгать носом и не отстранилась.

– Я тебя так люблю! Стань моей женой. Только о том и мечтаю.

Мальчишка гладил её по волосам, целовал в нос, губы, в мочки ушей, прижимая к себе свободной рукой.

Почувствовав, что поток слёз иссяк, высушил лицо поцелуями.

Регина прятала от Пашки опухшие глаза, всё ещё держа руки скрещенными на груди, уронила головку на его плечо.

– Посмотри на меня, любимая. Я ведь за этим и приходил, спрашивал твоего согласия. Ты всё выдумала. Но я ничего, слышишь, совсем ничего от тебя не слышал, кроме слов любви. Хочешь, я попрошу прощения? Единственная любовь не может встретиться несколько раз. Я тебя люблю, глупенькая. Ради этого стоит жить. Поверь мне.

– А чего ты тогда молчал? Не мог сразу сказать?

Её голос всё ещё рыдал.

– Пытался. Только ты не услышала. Знаешь, есть такая притча, что в любом человеке живут два волка: добрый и злой. Они конкурируют, дерутся. Побеждает всегда тот, которого кормишь. Ты просто не хотела никого и ничего слышать, потому, что тебе было плохо. И не важно, отчего это произошло. В тот момент ты кормила не того волка.

– Не нужно передо мной извиняться. Наверно, я не права. Ты на меня очень сильно обиделся?

– Нисколечко. Конечно, понервничал. Основательно. Да это теперь не важно. Главное, чтобы ты поняла и приняла мою любовь. Ну, готова стать моей любимой женой?

– У тебя что, ещё и другие будут?

– Региночка, девочка, ты опять пытаешься прицепиться к обычному слову, которое можно развернуть, как угодно. Умеешь же ты обвинить на пустом месте. Мы ещё не женаты, а ревность уже пустила корни в твоей голове. Думай о хорошем. Я никогда не завидовал парням, которые хвастались многочисленными амурными победами. Мне нужна только ты.

– Пашенька, не слушай меня. Характер у меня такой дурацкий. Хочу про любовь сказать, а выскакивают всякие гадости. Я только о том и мечтала, чтобы ты меня замуж позвал. Вот! Если опять начну чепуху молоть, отшлёпай меня, как следует, чтобы неповадно было.

– Никак не могу.

– Я же сама напрашиваюсь.

– Нельзя, глупышка. Примета такая есть. Если настучишь девицу по заду, замуж никогда не выйдет, а я жениться на тебе мечтаю.

– Ха! Так я же уже не девица уже.

– Ну, подруга, об этом только мы с тобой вдвоём знаем. А там, наверху, об этом ничего неизвестно.

– Ты же в приметы не веришь.

– Не верю, но опасаюсь. Ты меня совсем заговорила. Я ведь руки твоей просил, а ответа так и не услышал. Вторая попытка. Региночка, любовь моя. Стань моей женой!

– Ну, ты даёшь Пашка. Я же говорила, что это мечта всей моей жизни. И когда свадьба?

– Хоть завтра. Только денег немного накопим. Мы же с тобой нищие студенты.

– Не имеет значение, кто мы. Без белого платья и фаты замуж ни за что не пойду.

– Значит, не очень скоро. Ходи пока в невестах.

– Так ведь можно платье в прокате взять.

– И то дело. Тогда бери паспорт, пошли заявление подавать.

– Ты неисправимый. Я же ревела. Опухшая вся. Невеста должна быть красивой. Тебе-то что. Наверно, готов и с чучелом обвенчаться. Если бы любил…

– Приметы, приметы. К чёрту условности. Ложись.

– Зачем? Я же тебе сказала, нельзя мне.

– Ложись и трусы снимай. Шлёпать буду.

– А, это… Паша, может не надо? Я больше не буду.

– Будешь-будешь. Убедила, что иначе нельзя. Но сначала свадьба. Гулять, я так понимаю, тоже не пойдёшь, потому, что плакала, так?

– Не только потому. Мутит меня что-то. Ты уж извини.

– Тогда я пойду. Мне тут работу подогнали. По вечерам и ночам. Как в прошлый раз. Ты же помнишь. Стройматериалы разгружать буду. Ответ пока не дал, хотел сначала с тобой поговорить. Теперь точно соглашусь, раз у нас всё срослось. Да, извини, что так нелепо сватовство получилось. Не предполагал, что ты мне сюрприз преподнесёшь раньше, чем я тебе предложение сделаю. Может, так и лучше. Будет о чём детишкам рассказать. Такое нарочно не придумаешь.

Пашка вытащил из кармана коробочку, вытер её рукавом свитера, посмотрел, якобы на просвет, встал на колено и протянул Регине.

– Вот, примерь.

Девочка открыла коробочку, посмотрела внутрь и из её глаз брызнули слёзы.

Как в добрых сказках, ручьём.

Это было золотое колечко с ярко-красным рубином.

Конечно, она не знала его стоимость, но понимала интуитивно, что подарок дорогой. Такое не дарят случайно.

– Ладно, Регинка, ты тут поплачь пока, помечтай. Не дай бог, кто работу перехватит, на какие шиши тогда белое платье покупать будем? Как же я тебя люблю, дурёху!

А в голове у него все ещё звучала мелодия песни Ночное рандеву, – и утренний восход будет чист и свеж, несбывшийся итог сбывшихся надежд. Но завтра прежний путь я начну с нуля. Ночная магистраль, черная петля…

Я – тоже мать!

Трагедия пряма и неуклончива,

однако, до поры таясь во мраке,

она всегда невнятно и настойчиво

являет нам какие-нибудь знаки.

И. Губерман

Утром принесли телеграмму…

Умерла Валентина Алексеевна, мама бывшей жены, Лизы.

Виктор с Лизкой давно и бесповоротно в разводе, совсем не общается, даже избегает встреч.

Дети после её скандального ухода остались с ним, настолько маргинальные мировоззрения приобрела она, пустившись с лёгким сердцем во все тяжкие.

Единственным увлечением жены в те тёмные времена стали шумные оргии с застольями.

Для Лизы не было важно, кто сидит за столом, главное, чтобы людей было много, чтобы вино и водка лились рекой, чтобы можно было ткнуть кого-то мордой в салат, с кем-то уединиться для пикантных упражнений, кого-то послать, оскорбить, унизить. Энергия хаотического драйва, броуновское движение циничных эмоций, позволяющих возвыситься, неважно над кем – вот что стало тогда смыслом её жизни.

Своё желание жить именно так она выразила своеобразно, – такую свободу ни на что не променяешь. Что она имела в виду, Витька так и не понял.

Он искренне уважал семейные ценности, настойчиво и добросовестно выстраивал крепкое хозяйство, правильные отношения, как ему виделось, хотя втайне иногда мечтал о независимости, которую представлял  возможностью беспрепятственно заниматься любимыми делами, только и всего.

Увлечения у него были, но Лизу они страшно раздражали. Особенно Витька любил аквариум, цветы и фотографию. Ещё стихи, которыми его увлёк папка, большой любитель Есенина, Пушкина и Маяковского.

Когда Лиза вступила на шаткий мостик, переброшенный от тёплого семейного очага к социальной деградации он, мечтатель и романтик, не заметил.

Его корабль всегда плавал в тихих прибрежных водах, обласканный солнечным светом.

Мужчина был склонен к созерцанию, замечал каждую завораживающую мелочь у себя под ногами.

Для того, чтобы зарядиться хорошим настроением, ему достаточно было побродить по цветущему лугу, осеннему лесу, посидеть в тишине с закрытыми глазами.

Лиза была полной противоположностью. Она походила на шаровую молнию, которая с шумом и треском носится во всех направлениях сразу в поисках проводника, на который можно разрядиться.

С утра до поздней ночи ей необходимы были новые впечатления, яркие эмоции, приключения, встречи. Качество и направленность событий не имело значения, главное – периодичность и создаваемый впечатлениями шум.

Витька её очень любил. Лиза постоянно тянула его куда-то, с кем-то знакомила, мечтала о покупках и путешествиях.

Когда получала желаемое, вопреки логике не радовалась, а расстраивалась, потому, что обретённое никогда не могло её удовлетворить. В нём, ещё недавно предметом вожделения,  обычно недоставало самого главного, о чём она почему-то не подумала.

Лиза тут же переключалась на другие страстные навязчивые идеи, которым не было конца, будоража свои эмоции, разжигая чувства и необузданные фантазии.

Она была ненасытна, неистова, безудержна: гуляла до отрыва, танцевало до упада, неистово спорила и ругалась, неважно с кем. По какому поводу.

Лизу обуревали сомнения и страсти, распирали противоречия, переполняли внезапно нахлынувшие переживания.

Она часто влюблялась, самозабвенно отдаваясь нахлынувшему вдруг чувству, запросто высказывая маргинальные ощущения и суждения вслух.

Витька её любил.

Такой уж у человека характер.

Зажиточной их семья никогда не была, но в сравнении с окружающими   людьми возможности были куда более обширными. Витька старался изо всех сил.

Достаток всегда предполагает немалые усилия и ответственность. Дети, квартира, имущество, муж, красивые вещи – всё это требует своей доли внимания. Достаток, комфорт, счастье, нельзя просто иметь, приходится отдавать им внимание, энергию, время…

Именно это внимание Лиза считала насилием над личностью.

Она желала жить, порхая и радуясь, не тратя времени на семью и быт.

Фонтанирующая энергия моментально ослабевала, если требовалось сготовить обед или вымыть пол.

Она откровенно полагала, что жизнь дана не для того, чтобы кому-то или чему-то служить, пусть даже родителям, мужу, детям. Кому нравится – пусть занимаются ерундой: её предназначение – любовь в чистом виде, если хотите – секс.

Правда в слово любовь Лиза вкладывала особенное значение.

Любить непременно должны были только её. Причём, однообразие становилось скучным уже вскоре после бурных чувствований.

“Ты испортил мою жизнь”, “ты отнял у меня молодость”, “всё из-за тебя”, “зачем ты мне такой нужен”. Подобные реплики Лиза вставляла в страстную, наполненную до отказа нелестными эпитетами речь вместо междометий.

Она хотела, хотела и хотела. Всего, много.

В итоге добилась своего, правда совсем в иной плоскости: освобождение от семейных обязанностей стоило ей сокращения до минимума величины материальных ресурсов, к чему женщина с лёгкостью небывалой моментально приспособилась.

Главное, что ничего не нужно делать. Совсем ничего.

Лиза весь день читала книжки, лузгала семечки и мечтала, не обращая внимания на детей, а вечером уходила к подругам, где довольно часто задерживалась до самого утра.

Всё это случилось задолго до телеграммы о смерти мамы.

Виктор, к сожалению, поехать на похороны никак не мог. Некому заменить на новой, куда только что устроился, работе, к тому же дети, у которых свои потребности.

Капитализм жесток. Он требует от работника полной отдачи.

Двух детей одному тянуть непросто.

Лишиться работы, когда каждый второй не имеет её вовсе, безрассудство.

Лизу Витька разыскал, хотя это оказалось непросто. Разбитная кампания, к которой она прибилась, определённой штаб-квартиры не имела. Гуляли, где придётся.

Он показал телеграмму, не скупясь, дал денег на дорогу и похороны, хотя выкроить их из скудного семейного бюджета было непросто. Даже пытался успокоить.

Реакция на печальное известие Витьку удивила.

В её глазах не было слёз, печали, скорби. Не было совсем ничего человеческого.

Нескрываемое тупое равнодушие и немного растерянности.

Не от телеграммы. Ей бы опохмелиться…

Лиза постояла некоторое время, молча, словно пыталась уловить цель визита.

– Какого чёрта, – телеграфировал её тусклый взгляд.

Потом в выцветших, некогда зелёных, теперь бесцветно-водянистых  глазах вспыхнули искорки осознания. Ведь в её руках деньги и немалые, если пересчитать на бутылки – бесценный приз.

Губы женщины изобразили подобие улыбки – искривлённой и нелепой в очевидной, однозначно трагичной ситуации.

 Лиза посмотрела на купюры, спрятала их в карман и развернулась уходить, считая миссию выполненной.

Затем, словно что-то вспомнив или по-иному оценив момент, остановилась.

Медленно вытащила из кармана купюры, пересчитала, будто не веря в их существование, опять засунула, на этот раз куда-то внутрь неопрятного одеяния в область декольте.

Она явно силилась что-то сказать, видимо разыскивала нечто человеческое в огромном объёме духовной пустоты.

Возможно, пылинки скорби по матери.

Но желание глотнуть чего-нибудь горячительного не давало сосредоточиться.

Внутренняя борьба отразилась на одутловатом лице, быстро меняя подвижную мимику.

Один миг сосредоточенности на факте смерти и более продолжительное желание бежать скорее в ларёк за желанной дозой более приземлённой, родной и понятной субстанции.

– Покажи ещё раз телеграмму. Ах, вот оно что! Похороны-то послезавтра? Так я не успею.

– Это твоя мать, Лиза. Она тебя родила. Ты не можешь отказать ей в последней скорбной благодарности.

– Я, между прочим, тоже мать. Ну и что с того? Скажи ещё, что я просила себя рожать.

Она посмотрела на Виктора с ненавистью, словно во всём, что случилось и теперь происходит в её жизни, виноват исключительно он, махнула рукой, ещё раз проверила на месте ли деньги, развернулась и ушла.

На следующий день, когда Виктор пришёл с ночной смены, ему рассказали, что Лиза с подругами, пьяные, шумные, весёлые и азартные, ходили по квартирам, просили деньги на похороны мамы.

Многие давали…

На иное отказали бы. Но похороны – это святое.

Лиза никуда не поехала.

Впрочем, это его нисколько не удивило.

Супруги прожили вместе шестнадцать лет. Удовлетворение личных потребностей всегда было для неё в приоритете.

Деньги, которые в руках, гораздо реальнее смерти, пусть даже матери.

Это выбор, не Виктору его осуждать.

Жизнь представляется ей именно такой. Ведь то, что мы видим, всегда иллюзия.

Хорошие мысли рождают красоту, нейтральные – обыденность, а злые и раздражительные – разрушение и хаос.

Их пути давно  разошлись, но даже после полного расставания Виктор много раз вытаскивал её из проблем и неприятностей. В конце концов, не выдержал, просто отпустил в свободное плавание, предоставив возможность самой выбирать и определять жизненный путь.

На это Лизе не хватило энергии. Она всю жизнь лишь потребляла, стараясь ничего не давать взамен. Витька был для неё моторчиком и батарейкой. Но женщина так этого и не поняла.

Теперь Виктор совсем другой.

Лиза в сегодняшней жизни, его и детей, лишь случайный прохожий.

Бывает и так…

В голове мужчины крутились слова из песни, – жизнь невозможно повернуть назад, и время ни на миг не остановишь…

В глазах слёзы, вдуше полный раздрай. Ничего не поделаешь – чрезмерно сентиментален.

Это не очень правильно для мужчины.

Однако, что выросло, то выросло…  не может он изменить себя.

И свою жизнь тоже.

В его силах и возможностях лишь желание жить, умение сделать верный выбор, позволяющий открытыми глазами смотреть на мир.

Впрочем, чего пенять на жизнь – она замечательна.

Во всяком случае, продолжается вопреки всему…

Пусть каждый ответит за свою судьбу, которую создаёт собственноручно.

А одиночество…у каждого из героев повествования настолько разное.

У Виктора в праздники полный дом родных и близких, но он считает себя беззащитным, потерянным, лишним.

Лиза же всегда в компании, которую воодушевить может только водка, где никто никому не нужен и ничего не должен. Но одинокой она себя не чувствует.

Вы удивитесь, но Лиза по-своему счастлива.

– Такую свободу, – с торжеством в голосе повествует она, – ни на что не променяю.

Компромисс

В маленькой комнате тепло и уютно.

Здесь я и моя любимая девушка, Лиза.

Сидим почти рядом: я на стуле у окна, она, свернувшись в уютной кошачьей позе, на кровати.

Читаем.

Каждый своё.

Наигрались вдоволь в имитацию семейных сцен, хотя жить вместе ещё и не начинали.

Первые пробы совместных отношений и компромиссов, не вполне удачные.

Нет опыта балансирования в сложных ситуациях.

Кооперация – всегда сложный процесс, особенно когда жизнь только начинается.

Притомились оба от эмоционального и физического марафона, от желания непременно доказать свою правоту, от скачкообразных нервных импульсов, запускающих цепь противоречивых реакций, вызывающих столь же насыщенный ответный ход партнёра.

Да уж, повеселились…

Теперь чувственно перевариваем произошедшее, пытаясь уравновесить вихревые процессы мыслительной деятельности, насытившие кровь концентрированным рассолом гормонов стресса.

Я читаю книжку Рафаэлло Джованьоли о Спартаке, но, если честно, больше делаю вид, что занимаюсь чтением.

Лиза шелестит подшивкой журнала " Юность " за прошлый год.

Кажется, тоже притворяется, просчитывает ходы.

Она не сдастся ни за что. Это точно.

Читать мы любим оба, только сейчас не это главное.

Внешне мы спокойны, хотя совсем недавно в этой комнате бушевали небывалые страсти, родившиеся, как обычно бывает, из ничего.

Причина, конечно, была. Не повод даже, а так – мимолётное из ниоткуда раздражение.

Не нужно бы обращать на него столь пристальное внимание, но дело сделано.

Увы, жизнь не даёт шанса переигрывать случившиеся ошибочно эпизоды.

Срыв в штопор уже произошёл.

Теперь сидим, обтекаем, прилежно показываем друг другу своё праведное “фи”, накручиваем эмоции раздражения, репетируем сцены мести и лидирующее место в будущих отношениях.

Догадываюсь, но точно не знаю, что на самом деле творится в этой миленькой головке, обрамлённой слегка завивающимися пушистыми волосиками.

Судя по блуждающему хмурому взгляду и конвульсивным подергиваниям мимических мышц лица, процесс осмысления происходит бурно. Фантазии, похоже, зашкаливают.

Наверняка сейчас придумывает для меня жестокую казнь.

В любом случае я побеждён, повержен, достоин наказания, казни.

Долго выдерживать противостояние не в моих привычках.

Каждый украдкой поглядывает на реакцию партнёра.

Впрочем, взрывоопасное напряжение уже спало.

Очень, если честно, хочется примирения, продолжения любви.

Я даже готов принести извинения, хотя виноватым себя не считаю.

Однако, ритуал действа не терпит отступлений от предписанных правил.

Необходимо во что бы то ни стало сохранять традиции, иначе для чего было так заводиться?

Мы старательно делаем вид, что не замечаем ничего, кроме печатного текста, хотя нет нам до него никакого дела.

А было всё так: Лиза, наконец, перевезла ко мне свои вещи.

Решили пожить вместе, притереться, опробовать способность и желание жить совместно.

На работу ей только в понедельник. Сегодня четверг.

После бурной интимной ночи (не виделись перед этим две недели), я ушёл, зацеловав подружку до посинения, на работу.

Лиза решила устроить любовное гнёздышко на свой вкус.

Начала прибираться, определяя каждому предмету раз и навсегда установленное лично ей место.

Наверно на уровне инстинкта так поступают все женщины: метят территорию, как свою личную империю.

Хоть и не особенно любит моя девочка домашних хлопот, на сей раз подошла к процессу творчески, с воодушевлением: всё до последней соринки перевернула вверх дном.

Это было похоже на тщательную ревизию.

Благо комната, вместе с кухонной половиной, метров семнадцать, не больше.

Сначала Лиза свалила всё моё барахло в огромную кучу посреди комнаты, затем начала перетасовывать с места на место, анализируя истинную ценность каждой из вещей и необходимость захламлять ими ограниченное пространство будущего государства.

Старалась вовсю, пока не увидела желаемого эффекта.

Дело потихоньку двигалось, вещи обретали временный, промежуточный вид на жительство.

Оставались мелкие детали интерьера, коробки с документами и очень личные вещи.

На этом этапе дизайнерской деятельности у Лизы проснулось любопытство.

Девочка решительно открыла коробку с прочитанными мной письмами, начала, как бы нехотя, перебирать.

Настороженная подозрительность между тем успела пустить в её головке корни, питая нездоровый интерес.

Это от родителей. Так, Андрей Торгашов, друг по техникуму, понятно.

Редакция газеты… этих писем много. Зачем их хранить?

Дружинина Татьяна. Ого! Это интересно.

Нужно взглянуть. Хоть одним глазком.

Поколебалась Лиза не особенно долго, огляделась украдкой и открыла первый конвертик.

В нём о студенческой жизни, перспективы остаться работать на конезаводе в Ленинградском Пушкине и стихи. Много стихов.

Все до одного про любовь.

Про любовь страстную, счастливую, несчастную. Разную.

Открывает следующий конверт – то же самое.

И в следующем.

И в том.

Застучало, забилось девичье сердечко.

По шее и щекам разлился пожаром огонь негодования.

Предатель, донжуан хренов, изменник проклятый. И с каким чучелом жить собралась, семью строить? Ну, уж, нет!

В одном из конвертов фотографию нашла. Татьяне её в художественной студии делали. Очень удачный портрет.

Приколотила Лиза снимок на стенку огромным гвоздём.

Пока прибивала, грохнула со всего размаха по пальцу.

Разозлилась, накручивая ревность, превращая её в агрессию, схватила большой кухонный нож и ну кромсать изображение.

Успела, невзначай, порезаться.

Слёзы, истерика, театральное заламывание рук. Короче, весь ассортимент ритуальных действий обманутой в любви и верности женщины.

Потом начала вещи мои топтать и уродовать. Обсыпала их мукой. Сверху водички для пущего эффекта плеснула. Перемешала, взбила, размазала…

Выла, вытирая лицо и волосы руками в тесте, вываливая комом избыточные эмоции на разыгравшиеся чувства.

Представляю, как её колбасило, если мою комнату она превратила в полигон для хранения твёрдых бытовых отходов.

Прихожу на обед.

Сидит моя милая, взлохмаченная и безучастная, с глазами, собранными в кучу в районе переносицы в настолько непотребном, прямо скажу театрально-постановочном виде, что я её не сразу признал.

Ни глаз, ни рожи не видно под слоем грязного липкого теста.

Глядя со стороны можно подумать, что это мозги по всей комнате растеклись.

Устроилась прямо перед грязной кучей на полу с расставленными в стороны руками и ногами, с письмом в руке.

Кругом следы извращённого насилия над моим личным имуществом.

Я присвистнул, хоть и не силён в этом искусстве.

Лихо моя девочка с интерьером расправилась.

Надо было не на продавца – на дизайнера учиться.

Лиза молча, с белым обескровленным лицом, протягивает безвольным жестом конверт.

Гляжу на него, ничего не понимаю.

– Ну, Таня Дружинина. Есть такая замечательная девочка, подружка моя. Я и фотографию могу показать.

Лиза указывает движением руки на истёрзанное изображение.

Теперь жарко стало мне, – это что за новость? Какое вообще она имеет право лезть в мои интимные закрома, хотя, если по совести, между нами уже не осталось потаённых мест и неизведанных глубин.

Мы, не сговариваясь дали обоюдное право на использование личных тайников в качестве мест общего пользования. Всё так. Покровы сорваны и тайн больше не осталось. Но это касается, наверно, лишь пределов телесных и тех эпизодов из прошлого, которые в дальнейшем способны повлиять на общую судьбу.

Должно же, даже в семье, у каждого быть неприкосновенное личное пространство.

Или не должно? Что-то я совсем запутался. Разве любовь даёт право копаться в сугубо интимном?

Нужно этот вопрос решить раз и навсегда, чтобы больше к нему не возвращаться: есть общее, а есть личное.

Одно с другим путать нельзя. И точка.

По-другому я не согласен.

И потом, как можно меня ревновать к Татьяне. Это же обыкновенная дружба, тихий можно сказать поэтический роман в стихах, чужих, между прочим.

Не мы их писали. Страдали и переживали тоже не мы.

Мы только примеряем на себя чужие страсти и пережитые ими эмоции, впитываем выпестованный, обретённый другими людьми чувственный багаж. В этом и заключается процесс чтения.

Рассуждаем, думаем о вещах и явлениях, потом находим в книжках подтверждение своим мыслям.

Пропускаем через чувствительную сферу, мечтаем, фантазируем.

Вскоре нам кажется, что это уже наши рассуждения  и выводы, хотя внутренний диалог происходит под влиянием все той же внешней информации.

Стихи в конверте – обмен чужими переживаниями, не более того.

Я и теперь хочу общаться с этой замечательной девочкой. Чего в том криминального? Не пойму.

Обхожу, ступая, как по минному полю, свои владения, прикидываю размер разрушений и последствия катастрофы.

На первый взгляд непоправимый кошмар. Испорчено всё… всё!

Немного остыв, понимаю, что на самом деле это ерунда, неприятный эпизод, не более того.

Не пустяк сам факт.

Мы ещё не семья, только учимся жить и чувствовать совместно.

Очень здорово любить, влюбляться, верить, грезить, переживать, радоваться, мечтать и планировать жизнь вдвоём, ещё приятнее иметь под рукой постоянного, надёжного интимного партнёра, не говоря уже про регулярный секс без тормозов.

Всё это замечательно. Но ведь я не передавал себя в бессрочное пользование, даже не сдал в аренду на время. Я лишь неуверенно и робко открываю в себе желание дарить и отдавать.

Это совсем не значит, что меня можно лечить, как умалишённого, обыскивать тайком, отнимать всё, что угодно, когда захочется.

Я это я и принадлежу исключительно себе.

Короче, мне всё это не просто не нравится, я в бешенстве.

Машинально замечаю ещё более грубое вмешательство в мою личную жизнь, нарушение самого интимного пространства.

На раз и навсегда отведённом месте нет статуэтки эрдель-терьера, подаренной мне некогда мамой. Тогда я грезил, как всякий мальчишка, собакой. Эта фигурка была мне дорога до невменяемости.

Поворачиваюсь к Лизе, – где мой талисман? Я тебя предупреждал, что это моя любимая личная вещь. Не потерплю с ней, да и с собой, подобных вольностей. Живо верни статуэтку терьера на то место, к которому он привык. Далее: прежде, чем производить здесь перестройку, ты должна была уведомить об этом меня. Ладно, это мелочи. Не важно. Кто позволил тебе лезть в мою личную переписку? Почему ты присвоила себе право распоряжаться мной и моим прошлым? Ты видела даты на конвертах? Последнее письмо пришло тогда, когда мы ещё не познакомились. Кстати, я его даже не вскрыл. По-моему я дал исчерпывающее объяснение. Сейчас ухожу, вступать с тобой в перепалку не собираюсь. Просто сделаю вид, что меня здесь не было. Когда приду – всё будет в полном порядке. Мои личные вещи должны находиться на прежних местах. Всё остальное решим потом, если ты способна правильно оценить обстановку. Я умею договариваться. И прощать тоже умею. Приду в шесть вечера.

Подхожу к Лизе, беру её вымазанное в тесте лицо в ладони, целую в губы, в глаза, машу, как ни в чём не бывал рукой и ухожу…

Иду в столовую, где по устоявшейся привычке поварихи долго промывают моё мозговое вещество едким эротическим юмором.

Но кушать-то хочется, потому терплю.

Честно говоря, я в панике. Даже не представляю, куда и зачем, а главное, к какому раскладу приду домой вечером, однако жду этого часа с огромным нетерпением. Даже решаюсь съездить в посёлок и привезти букетик купленных в магазине цветов.

Цветы не очень презентабельные, где же в наших краях весной взять другие.

Бутылка шампанского тоже пригодится.

Надеюсь всё же на благополучный исход нашего поединка.

Я уже совсем на неё не злюсь.

Похоже, совместные отношения болезненно переходят в иную стадию.

Это напоминает слишком резкий поворот, когда только что всё было нормально, но машина вдруг предельно накренилась, скрипят напряжённо тормоза, колёса скользят по шоссе юзом, сжигая резину, а заодно нервы водителя.

Чем заканчиваются такие экстремальные ситуации зависит только от реакции и выдержки водителя.

Какой водитель я – пока не знаю.

Сейчас приду домой и выясню – вписался ли в этот немыслимый поворот.

Жизнь не способна награждать, наказывать, принимать решения, диктовать условия – она нейтральна по отношению к нашему выбору и нашим поступкам. Выводы мы делаем сами.

После казним или милуем, иногда мучаемся от принятого поспешно или чересчур эмоционально решения, но отступать поздно.

Жизнь лишь ухмыльнётся слегка, что не помешает нам впоследствии вновь наступить на те же самые грабли, а после страдать от подобных переживаний.

Захожу домой, как ни в чем не бывало.

Подхожу к Лизе, протягиваю цветы, шампанское, чмокаю в щёчку и носик, снимаю верхнюю одежду…

Всё как обычно.

Она наливает в вазочку воду, расправляет букет, шампанское прячет в стол, ставит передо мной тарелку макарон с яичницей и нарезанный треугольниками хлеб.

Отмечаю этот факт как знак внимания.

Прежде никогда не нарезала фигурно.

Это уже хорошо.

Сама за стол не садится.

Стоит рядом, изображая прислугу или реализуя иные цели, которые пока непонятны.

Ладно, так, значит так.

Я быстро ем, она тут же подхватывает посуду, суёт в таз для мойки.

Окидываю местность изучающим взглядом.

Почти всё на своих местах, исключая мизерные перестройки.

Статуэтка собачки на своём пьедестале.

Всё прочее, на что было указано, тоже.

Замечательно.

Бельё отстирано, висит на верёвке над печкой.

Лиза молча, намеренно прямо держа спину и гордо подняв носик, моет посуду, затем аккуратно протирает мою обувь мокрой тряпкой, картинно отвешивает поклон, как в фильмах о старой Руси, чуть не метя рукой пол. Затем садится на кровать в чувственную позу с подшивкой журнала, которая, по задумке исполнителя должна указывать на воспитанность, послушание и лёгкую интимную грусть.

На самом деле это протест, предупреждение, возможно угроза, или начало реализации разработанного плана сатисфакции.

Нужно быть осторожнее. Борьба женщинами всегда похожа на игру краплёными картами.

Хочется улыбнуться во весь рот и расцеловать мою замечательную куколку, но не след нарушать правила игры.

Беру книгу, сажусь к окну, закидываю ногу за ногу, как это обычно делают герои экранизаций чеховских романов.

В обычной жизни просто обязаны присутствовать элементы искусства, иначе нас съест с потрохами обыденность. Даже скандал должен происходить красиво, пускай и с издержками любительского актёрства.

В душе все мы лицедеи.

Кто из нас не мечтал стать театральным кумиром, или хотя бы цирковым артистом?

А сколько раз мы представляли себя знаменитыми певцами, поэтами, даже спортсменами?

Обязательно узнаваемыми, талантливыми, известными.

В мечтах у нас обычно получается всё как нужно.

На более скромную судьбу мы не согласны.

Сейчас мы играем тихий семейный спектакль – Штиль после бури.

В этом лицедействе должна быть завязка, конфликт, драма, плавно переходящая в фарс…

Конечно, по сценарию необходима и развязка, лучше оптимистичная, позитивная.

Эта долгожданная часть, к сожалению, затягивается.

Похоже, сценаристы мы никудышные.

Понятно, что никто, кроме нас двоих, смотреть эту пьесу не станет.

Кому интересны милые семейные дрязги, рождённые на пустом месте, когда каждый давно уже всё понял, но повиниться в этом, значит проиграть.

В этом и состоит самая главная проблема.

Пришло время делиться победой.

Участник, одержавший викторию в межличностном конфликте, может автоматом оказаться в проигрыше, а это совсем другая, никому неинтересная и ненужная пьеса.

Для неё ещё не написан сценарий.

Нужно уметь делиться личным пространством, учиться быть гибким, не бояться уступать, предлагать компромисс, устраивающий всех, договариваться.

Сидим с Лизой в мёртвенной тишине.

Слышно лишь шуршание перевёртываемых непонятно зачем страниц, лёгкие шмыганья носами, вздохи, да мерный звук часового механизма.

Кто начнёт?

Похоже, девочка решила упорствовать до конца. Ладно.

– Лизонька, любимая моя девочка, ты всё молчишь и молчишь. Я так соскучился по твоему мелодичному голосу. Улыбнись, радость моя. Может, нам пойти, прогуляться? Или давай к будущим молодожёнам сходим. Ты в курсе, что мы у них свидетелями на свадьбе будем? А то давай махнём шампанского да в постельку. Разве ты не хочешь этого?

Лиза засопела сильнее, но мимика лица слегка оттаяла, стала подвижной,

Лёд отчуждения и обиды вот-вот тронется.

Осталось лишь слегка подогреть ситуацию, чтобы растопить колючие льдинки в её изумрудных глазах.

Встаю, подхожу к ней, обнимаю, целую в голову.

Какой великолепный запах!

Новые духи или моё воображение?

Как мне нравится вдыхать этот божественный аромат.

Она сегодня особенно прелестна.

– Да!!! Сам так кричал на меня…

Лиза складывает замком руки на груди, надувает губы, подтягивает живот, выпячивает грудь, старается стать заметнее и значительней.

– Знаешь, как я обиделась! Меня ещё никто так не оскорблял. Подумаешь, брюки в муке. Сама и отстирала. Теперь лучше прежнего стали. Завтра поглажу и хоть на свадьбу свидетелем. Между прочим, у меня на свадьбу идти не в чем. Мне туфельки надо купить на вот таком каблучке, – пальцами показывает сантиметра три-четыре, – ещё платье, обязательно светло-зелёное, прозрачное, с коротким рукавчиком… нижнее белье в цвет, брошку. Стрекозу или бабочку. Тоже зелёную.

– Где же мы столько денег возьмем, мой ангел? Мы весь заработок проедаем. Остаются крохи.

– Значит, я должна, по-твоему, идти на свадьбу к Раечке в телогрейке и валенках? Значит, никуда не пойду. Я должна там быть самая красивая. Ты что, не намерен мириться?

– Разве мы ссорились? Просто решали вопрос – как дальше жить. Даже не думал, что ты такая обидчивая. Ладно – что-нибудь придумаем. Хотя, обещать всё же не буду.

Какое счастье вернуться после хорошего спектакля домой, переполненным увиденными событиями, переживанием, с глубоким эмоциональным подъёмом, встретить понимающую, любящую тебя родственную душу…

Немыслимое наслаждение получаешь, прижимаясь к любимой, лежащей рядом в костюме первобытной Евы.

Какое счастье ощутить всю прелесть прикосновений, запахов, чувств.

Ты ещё не совсем остыл от событий минувших, а уже окунулся в водоворот новых, которые нарастают лавиной и вот-вот сорвутся с горной вершины, поглотив тебя под своей толщей.

Насколько же приятны ласки после нечаянной размолвки, когда через объятия и поцелуи приносишь свои немые извинения, стараясь не только ублажить партнёра, но отдать себя целиком, раствориться в нём, чувствуя внутри и снаружи необъятную, просто огромную радость единения.

Каждое прикосновение становится безголосой репликой, поэтической строкой, посланием, в котором закодированы потайные и зримые страсти, коих не можешь передать словами, поскольку не остыл ещё окончательно от мнимой обиды, которую нечаянно или намеренно нанёс.

В такую минуту не особенно важно, кто прав, кто виноват – необходимо нежно общаться, используя любовный танец вместо пикировки словами.

– Я люблю тебя!

– И я тебя люблю!

Наверно это и не ты говоришь вовсе, а тот концентрированный расплав гормонов, что незримо носится по кровеносной системе, дирижирует нашими чувствами, заставляя стонать, выгибаться и погружаться в таинственные глубины.

В такие сладкие минуты нас посещают ангелы, которым служебными обязанностями предписано ведать отправлением на Землю новой жизни.

Мы испытываем невыразимый экстаз от соприкосновения плоти и жизненных

соков, призванных усиливать многократно острые ощущения, пока не накроет всё пространство вокруг волшебный оргазм.

Это финал.

Влюбленные уже простили друг друга.

Лишь потные тела, распростёртые на мокрых простынях, да прерывистое дыхание, напоминают нам о том, где мы только что были.

Теперь необходимо отдохнуть.

Вот она какая, эта самая любовь.

Нет для компромисса преград, пока находимся под её наркотической властью, определяющей наше поведение, да и всю последующую жизнь на годы вперед.

– Любимая!

– Любимый!

Спустя минуты мы безмятежно засыпаем в полном изнеможении, исполненные чувством неземного блаженства под мерный звук лёгкого дыхания и урчание в животе, приклеенные намертво липкими телами, связанные в тугой узел будущих отношений.

Просыпаясь, мы всё ещё чувствуем трепетную благодарность за подаренную любовь, готовые делиться и отдавать взамен этой неземной благодати.

Наверно и правда, если ты говоришь, что сходишь с ума от любви – так оно и есть.

Только не спеши никому признаваться в этом. Позже узнаешь, что и от любви есть лекарство.

Правда, пока, до поры, оно тебе не поможет, да и не нужно выздоравливать раньше срока, становясь равнодушным эгоистом – как все.

Иногда болезнь краше здоровья. Подумайте об этом.

– Я тебя очень люблю, – говорит, не очень-то веря себе Лиза, – очень, очень, очень!!! Ты у меня самый лучший.

– А ты у меня. Я тоже тебя обожаю. Очень, очень!

Мы опять бросаемся в водоворот страстей, забывая про день, про обязанности, про всё на свете.

Я впервые в жизни опоздал на работу.

Интересно, что слышали соседи, проходя мимо нашей утлой двери, пока мы задыхались от страсти?

Должно бы быть стыдно, но мы начинаем хохотать в один голос, словно живём не в старом доме с никуда не годной звукоизоляцией, а в отдельном, частном.

Нам сейчас всё равно.

Пускай слушают, говорят, сплетничают – всё это мелочи жизни.

Важна для нас только любовь. И мы, барахтающиеся беспомощно в её бурном потоке.

А проблемы – они непременно будут.

Просто надо учиться решать их сразу, не откладывая на потом, не зарывать в глубины своего эго, чтобы не было соблазна холить и лелеять обиду и ненависть, накручивать эмоции, которые рано или поздно способны разрушить фундамент отношений до основания.

Я счастлив, я всё помню!

Взаимная неосознанная симпатия мгновенно погрузила мужчину и женщину в непривычное состояние умиротворённой стабильности.

Это была странная, непривычная удовлетворённость жизнью, даже тем, что ещё совсем недавно бесило и раздражало.

Только что голова была наполнена до краёв бурлящим водопадом проблем и невзгод, как у всех в это непростое, быстротекущее время, и вдруг привычное течение остановилось, стало похожим на спокойное море ранним солнечным утром в полный штиль: как во время проведения медитации – полное расслабление, никаких отвлекающих мыслей.

Только она и он. Он и она.

Без тягостного состояния вины и сомнений. Так бескорыстно, с полной самоотдачей, дружат в детстве.

Оба не поняли, как это с ними произошло.

Они учились на курсах повышения квалификации.

Сегодня группу повезли на какой-то объект, где была внедрена опытная система научной организации труда.

Обычная рутинная экскурсия, ничего интересного. Но она была щедро оплачена, считалась обязательной.

Хотя группа занималась вместе уже несколько дней, никто никого не знал.

Все курсанты были людьми взрослыми, серьёзными, при должностях. Приехали с определёнными намерениями. Не до общения.

По большому счёту каждому из них нужен был только диплом. Предприниматели нового толка хотят от каждого работника получить полную отдачу и готовы за это платить.

Их учили работать рационально, хотя было видно невооружённым взглядом, что организаторы сами не знают как.

Ринат случайно, мимолётом взглянул на немного смущённую Анну, которая неловко пыталась сойти с автобуса, подобрав своё длинное платье, но запуталась в нём.

Мужчина ненадолго задержал на ней взгляд, в результате чего внутри у него щёлкнул загадочный тумблер, резко переключивший ход мыслей, которые сосредоточились на случайной попутчице.

Ринат улыбнулся было с ехидцей, но моментально спрятал выражение сарказма и машинально подал ей руку, только и всего.

Анна посмотрела на него так, словно он совершил нечто из ряда вон выходящее. Благодарность  разливалась на её лице яркой краской растерянной неловкости.

Несмотря на образование, профессию и должность, женщина была довольно робкой в общении.

Анне никто никогда не подавал руку. В их семье это не было принято.

Маленькая изящная ладошка ловко, практически невесомо легла в крепкой руке Рината.

Обычное для него дело – подать даме руку, но внутренний цензор неожиданно сказал “ой!” и заставил смутиться, вот что было странно.

В этот летний июньский день стояла аномальная жара.

Люди изнывали от зноя.

Правда, автобус был современный, комфортабельный, с кондиционером, но, несмотря на это все были утомлённые и распаренные.

Однако её ладонь оказалась сухой и прохладной, отчего у Рината появилось знакомое приятное ощущение, всплывающее из далёкого детства, словно прикоснулся лбом к холодной глади окна.

Отчего-то ему вспомнилась мама, её счастливая улыбка, когда она прижимала Рината к себе и целовала в веснушчатый нос.

Ринату нестерпимо захотелось дотронуться до этой прохлады губами, чего он и сделал. Деликатно, галантно, застенчиво, но вполне решительно.

Анна вспыхнула.

В её взгляде на секунду проявилось привычное раздражение и испарилось, принеся вдруг небывалую лёгкость.

Так случается от неожиданной похвалы или в ожидании чуда.

Секунду назад у неё было ужасное настроение, усугубляемое зноем, этой глупой, никому в принципе не нужной поездкой, в то время, когда дома накопилась как минимум сотня неразрешимых проблем, требующих её участия.

У дочери выпускные экзамены, а ей приходится заниматься бессмысленными нудными делами в угоду начальству. Отвертеться от курсов не удалось.

Ринат виновато улыбнулся, однако её руку не отпустил, нежно накрыв второй ладонью.

Назвал своё имя, внимательно, слишком заинтересованно вглядываясь в её распахнутые от неожиданности тёмно-серые глаза.

Показалось, что он проник в мозг, и ведёт неспешный молчаливый диалог.

На удивление женщина с интересом приняла в нём участие, помогая себе при этом лёгкими, почти незаметными мимическими движениями, задающими и отвечающими на вопросы.

Показалось, что они моментально обо всём договорились. По крайней мере, её робость исчезла бесследно.

Женщина безропотно доверилась незнакомому мужчине, почувствовав некое облегчение.

Ринат позволил Анне быть слабой и беззащитной, ни о чём при этом не беспокоиться.

Дома она привыкла быть самостоятельной и сильной.

Её муж – хороший образованный человек, но живёт обособленно, не вникая в общие бытовые проблемы.

После свадьбы он передал Анне бразды правления, точнее не позволил загрузить себя любого рода обязанностями и ответственностью.

Какое-то время её всё устраивало.

Чувства были свежими, нерастраченными. Любви или того, что она под ней понимала, хватало на всё.

Немного позднее пришло осознание ошибочности барка, но было поздно. В её чреве шевелился плод.

Егор жил сам по себе. Его ничего, кроме друзей и работы не интересовало.

Зато с Анны он педантично требовал исполнения многочисленных семейных ритуалов и регламентов.

Чувство одиночества проникало в неё постепенно, заменяя всё живое на некие непонятые до конца суррогаты.

Женщина тяготилась семьёй, но ужасно боялась себе в этом признаться.

Сейчас все тягостные мысли как бы улетучились. Анна чувствовала лёгкое биение сердца в чужой ладони и небольшое головокружение.

Стало интересно, что же будет дальше.

А он интересный, этот Ринат. Или Ренат. Она не расслышала.

Странно, Анна и не думала прятать свою неловкость перед этим мужчиной.

Напротив, захотелось раскрыться, даже немного пожаловаться.

Слишком долго копится в ней внутреннее напряжение, выворачивая душу наизнанку.

Возможно, это замечательный повод скинуть с себя невыносимый груз проблем.

Просто взять и свалить его на выносливые мужские плечи.

Анна улыбнулась, но как-то неестественно, хмуро, печально.

Ринат вёл себя настолько естественно, так запросто держал её руку, что она разрешила ему оказывать эти странные знаки внимания, даже получала некое удовольствие.

Рука у мужчины была приятная, тёплая.

Казалось, в неё, в эту руку, перетекают, растворяются в ней, все её проблемы.

Может она их всё же выдумала?

Проблемы, у кого их теперь нет? Никогда прежде ей не приходилось флиртовать, знакомиться с мужчинами вне производственной деятельности.

Анна и сейчас ничего подобного не хотела.

Интрига складывалась сама собой, словно бы без её участия.

Было приятно наблюдать, как галантный кавалер колдует над ней, наполняя энергией и желанием делать маленькие глупости.

До больших безрассудных поступков она ещё не дозрела: просто захотелось отвлечься от рутины, испытать новизну событий, встряхнуться. Почему нет?

Пусть Ринат продолжит свой чувственный иллюзион. Ведь это всего лишь игра.

Немного отвлечёт от забот и хлопот, которые осточертели, если честно, не помешает. Чуточку отстраниться от суетливой неприглядной реальности необходимо. Кто бы мог подумать, что симпатичная ухоженная женщина так несчастна.

Она запросто произнесла вслух своё имя, хотя сначала хотела назваться иначе.

Ринат опять трепетно приложился губами к её руке, томно закрыв глаза, и эмоционально вздохнул.

– Вы прелесть, Аннушка.

Так и сказал, Аннушка, обворожительным вибрирующим голосом.

– Разрешите вас сопровождать в этой поездке. Будем делиться впечатлениями. Эта учёба такая скучная. У меня создаётся впечатление, что организаторы всех нас без исключения считают промокашками. Мы ведь не такие, правда?

– Так и есть. Я сама обдумывала эту мысль. Заплатить за этот курс такие огромные деньги… немыслимое транжирство. Впрочем, хозяевам бизнесов видней. Они хотят быть в тренде. Моя задача привезти генеральному директору диплом, только и всего. Своих идей вагон и маленькая тележка. Зачем ему эти шарлатаны с их фейковыми курсами?

Тем для разговора оказалось немыслимо много.

Ринат легко поддерживал любую тему, с теплотой, довольно смешно рассказывал о своей семье.

Само собой вышло, что рук они до окончания экскурсии так и не разняли.

Понятно, что это была хитрость, но Анна сделала вид, что увлеклась, не заметила.

Оказывается, она ужасно соскучилась по тактильным ощущениям, которых была лишена который уже год подряд.

Обедали в ресторане, что тоже добавило романтики, хотя домашнюю кухню Анюта любила больше.

Подавали дежурные комплексные блюда, но прохлада, приглушённый полумрак, тихая романтическая музыка, близость приятного мужчины достали из запасников души давно забытые эмоции нечаянной радости.

– Потанцуем, – предложил кавалер и повёл, не дожидаясь ответа.

Сопротивляться не было ни желания, ни сил.

Мужчина двигался невесомо, мягко, ловко, приятно держал Анну за талию, основательно бороздя пристальным взглядом бездонные просторы её заинтересованных, слегка испуганных непредсказуемостью исхода свидания глаз.

– Вы замужем, но несчастны и одиноки.

– Ну что вы, просто эмоциональная усталость, отрыв от семьи, печаль, скверное настроение.

– Не нужно себя обманывать, милая Аннушка. Одиночество вдвоём гораздо страшнее и опаснее полного уединения, поверьте. Предлагаю сегодня забыть все сложности и волнения реального мира. За нашей гостиницей парк. Любите аттракционы? Наверно забыли, что это такое. Приглашаю испытать себя на предмет страха. Соглашайтесь. Будем взлетать и падать.

Ринат веселился как ребёнок, зажигая настроением и энтузиазмом.

Анна потихоньку растеряла остатки осторожности, даже забыла думать, что уединённый вечер, проведённый с чужим мужчиной – это в некоторой мере прелюбодеяние, неверность, предательство, возможно измена или желание поступать вопреки предписанным правилам.

Ей было изумительно хорошо. А изменять она вовсе не думала.

Интимное продолжение всё же случилось.

Естественно, легко, даже целомудренно, если так можно описать преступную с точки зрения супружеской верности интимную встречу.

Не было впечатляющих эмоций, резких движений, разбросанных по номеру одежд, резвых скачек.

Мужчина и женщина неспешно, внимательно рассматривали друг друга, пробовали на вкус поцелуями, прикосновениями, ласками.

Затем нежно соединились, внимательно следя за реакциями партнёра.

Анна увлеклась нешуточно, впервые в жизни испытывая настоящее наслаждение от проникновения.

Рината, казалось, совсем не интересовали собственные ощущения.

Он был полностью сосредоточен на партнёрше, ловил и угадывал её желания, следил за выражением лица, был предельно ласков и нежен.

То, что она испытала, было потрясающим, поистине божественным ощущением.

Чудо, настоящий множественный оргазм, долго сотрясающий, практически до полного изнеможения, её непривычное к таким излияниям восторга тело.

Анна не стала останавливать мужчину даже тогда, когда зазвучали финальные аккорды. Правда она ничем не рисковала – надёжно предохранялась. Муж не желал иметь второго ребёнка.

Три дня и четыре ночи пролетели, как один час.

Утром Ринат будил Анну поцелуями.

На её тумбочке стояли букеты свежесрезанных цветов. Тут же доставляли горячий завтрак из гостиничного кафе.

Удивительно, она даже не просила Рината отвернуться, когда выныривала из постели.

Было ужасно приятно, что он похотливо разглядывает её тугое ещё тело и восхищённо качает головой.

Даже если это не любовь, всё произошедшее – прекрасная волшебная сказка.

Однако ни одна занимательная новелла не длится бесконечно долго.

Пришло время расставаться. Курсы закончены, получены дипломы. Даже импровизированный выпускной вечер завершился.

Ринат стоял на коленях, обхватив Анну вокруг туловища двумя руками.

Голова, прижатая её ладонями, покоилась на самом интимном для любой женщине месте – на животе.

В такой позе парочка находилась довольно долго.

Закрытые глаза, умиротворённые лица со следами счастья и позы свидетельствующие о том, что им предельно хорошо и одновременно плохо, оттого, что близится расставание..

Они не молоды. Анне недавно исполнилось сорок лет. Поздно что-то менять в устоявшейся жизни, пусть она и несовершенна.

Угрызений совести нет совсем.

Вместо них умиротворённость и спокойная невесомость.

О таком счастье можно только сладостно грезить.

Жаль, что мечты сбываются слишком поздно, когда уже нет сил и возможности принять их реализацию в оригинальном виде.

Слишком много слоёв жизни нанесены один на другой, превратившись в единое целое, чтобы суметь безболезненно от какого либо из них избавиться.

Пусть уж всё остается, как есть.

Не нужно ковырять полузажившие раны, заставляя себя страдать вновь и вновь.

Во всяком случае, так решила Анна.

Счастливые люди отношения не выясняют.

Но слёзы…

Слёз было много, неспешно стекающих по умиротворённым лицам.

Странно, на вкус они были такие же горько-солёные, как и слёзы, вызванные горем.

– Я тебя разыщу, Анна.

– Прошу тебя, Ринат, делай этого. Мы расстаёмся в радости любви и познания. Я всегда буду помнить эти замечательные дни и ночи, полные очарования. Ты уверен, что продолжение будет такое же сказочно прекрасное? Будь реалистом. Разрушать просто, можно ли впоследствии что-то лучшее выстроить, вот в чём проблема. Скажи, что ты согласен со мной. Пожалуйста.

– Не хочу врать. Вынужден подчиниться. Внутри меня столкнулись два фронта. Оба сильные. Я буду страдать. Прости.

– Лучше прощай. Будь счастлив, Ринат. Ты настоящий мужчина. Не кори себя за то, что не сумел меня удержать. Ты всё сделал правильно. Я самая счастливая женщина на Земле. Благодаря тебе.

Через неделю или чуть больше на её страничке в одной из социальных сетей появилось сообщение – Я счастлив! Я всё помню.

И два смайлика: рожицы со счастливой улыбкой и в слезах.

Анна долго смотрела на это сообщение с закрытыми глазами. Улыбнулась, вытерла непрошеную слезу и стёрла сообщение.

На следующий день.

И через день.

Так же, как через год.

Ровно в семь утра каждый день сообщение появлялось снова.

Анна откидывалась в компьютерном кресле с закрытыми глазами, представляла, как автор сообщения держит в тёплой руке её ладошку, позволяет себе немного расслабиться, пускает невольную слезу благодарности, – спасибо тебе, Ринат!

.

Оглавление

Верка

Шалунья весна

Про любовь в мирное время

О Луне, о звёздах, обо всём…

Трудно ли быть богиней

Проводы любви

Роковое рандеву

Досадное недоразумение

Я – тоже мать!

Компромисс

Я счастлив, я всё помню!