Линия разграничения [Никита Кларкчев] (fb2) читать онлайн

Никита Кларкчев Линия разграничения

«Война – эволюционный тупик, она глупа и расточительна. Уничтожая то, что можно было взрастить или давая почву тому, что нас уничтожит»

Стяг Конфедерации

В падении мерзко просвистев, остриём конической формы проломив крышу двухэтажного дома, бомба с тугим отзвуком разорвалась. Сотворив совместно со взрывной волной огненную тучу, высвобождая силу, вырывающую с подлинными корнями основания стен и разметая составляющие. Вот так, завершился обыденный ночной рейд ударной тройки, что на прощанье, покидая пределы видимости прожекторов и секторов поражения расчётов зенитных орудий, накренятся в бок, нахально помахивая крыльями.

Улетая прямиком к будущему рассвету. Прочь от темноты улиц, глубины воронок разорвавшихся бомб, над нависающим высотным зданием, где обугленными при пожаре буквами, складывалась надпись – “Служба Благонадёжности”. Из-под накренённого в необычной степени угла карниза, проворачивался вот уже двадцать пятый раз стартер зажигания, раздаваясь бурканьем, за коим, осветив дорогу показался сероватого оттенка микроавтобус. Небрежно запаянные провода, внушительная установка в виде блюдца на крыше, что наклонена в шестьдесят пять градусов.

Хлопнула дверь и испустив тёмный сгусток едкого состава из выхлопной трубы, со скрежетом от колёс и поскрипыванием громкоговорителя, автобус заторопился разъезжать. По пустым улочкам, оставленных вследствие боевых действий районов и мало обитаемых проулков шестиэтажек, явно запаздывая от чётко установленного графика, нечаянно перещёлкивая кнопку регулятора микрофона.

“Добрые жители Конфедерации – крепитесь!”

Уставшим от ежедневного повторения, но с непоколебимой самоотдачей вещал один из двух пассажиров транспортного средства и на деле единственных участников дорожного движения. Разве что, не считая за таковых подбитого в бок, так и оставленного вылезшим и сбросившим правую гусеницу на пол дороги огнемётного танка. Или поодаль, в стороне у искусственно воссозданного кювета, с лежащей там тяжёлой самоходной гаубицей “Молот”, со снесённой на десятки метров от основного корпуса башней и подающими топливо баллонами, благодаря подрыву боеукладки.

“Наша общая великая битва ещё не окончена. Всё только началось! Всё только впереди! Грядут великие сражения, великие победы и общий крик радости”.

На “радости” вестник подавился собственной слюной и закашлял.

Если кто и слушал эту трансляцию в такую глубокую рань, прямо сейчас, они бы смогли тотчас заметить, как едва стоило вестнику откашляться, избавившись от назойливо-скапливающейся у горла слюны, второй – его напарник за рулём, поспешил напомнить: – «Ну давай, давай. Пора уже». И как положено здесь, заместо традиционного будильника, поначалу грянул искорёженный гимн. В последующие минуты и попытки привести в чувство сбоящую аппаратуру, доселе смазанные и неразборчивые голоса обрели достойное звучание в нескольких мужских и женских высоких тонах, распевая:

“Славься и славься, сквозь пожары и грозы! В нашем выборе огромное счастье нашли. Слава народу, слава отчизне, слава той силе, сплотившей здесь нас!”

Возносясь в каждый двор, каждый закоулок, с эхом проникая сквозь дыры стен и потолков, до краёв густых облаков, скрывая от посторонних глаз летучий дирижабль-авианосец.

Но, пришло время проснуться. И со стукотнёй работы поршней дизельных двигателей, вместе с вонью выхлопных газов, оседающих на поверхности распространителя, протягиваясь густыми оранжевыми облаками, непосредственно к каждой задействованной энергоцепи. Каждого уцелевшего столба и будки реле, по городу разливалась живительная и так необходимая сила электроэнергии. Вдыхая жизнь в портативную, стоящую на тумбочке музыку нового дня, под красноватые радуги вспышек на горизонте.

Разрывами бомб, залпами сверхзвуковых систем миномётного огня и грохота супертяжёлых гаубиц, сотрясая вместе с этой музыкой само основание земли. Встань кто на два часа раньше, да сумей через окно в темноте разглядеть одну из подобных систем. Где, при помощи подталкивания и ручной тяги из шести человек, компактная сборка на своих двенадцати ножках осторожно перебирает почву. Переступает лежачий камень, вскакивает на невысокие возвышенности, препятствия. Наподобие землеройки самостоятельно агрессивно закапываясь в ту местность и то место, что наиболее всего подходит ради ведения огня или командного голоса офицера расчёта.

Затем разворачиваясь, выставляя из острых углов пулестойкого покрытия трубки, режим подачи снарядов и ручки наведения. В продолжительной практике, используя эти полуразумные машины разрушения, не чураясь каких-нибудь этик или кодекса ведения войн. Нередко избирая для защиты собственной позиции угловые и чаще жилые постройки. Осуществив с подобной позиции залп, немедля все шестеро разбегались в разные стороны, оставляя вдающийся в задумчивые думы автоматический миномёт, опасаясь стать жертвой ответного огня.

Ну а далее, хохот, радостные крики и проклятия смерти если пронесло. А если нет, опустошив боезапас, миномёт самостоятельно возвращался к месту пополнения комплекта, затягивая на собственном кабеле питания останки неудавшихся наводчиков.

Всё это в одном конфликте, одной неприметной на мировом глобусе и фактически не граничащей линиями контурных карт мультинациональной страны. Когда, посредством многолетнего пропагандистского просвещения, внутренних распрей и искусственно поддерживаемого политического кризиса, сильные мира сего, добились должного эффекта. Даже не ударом, а щелчком пальцем расколов добрососедские отношения шести областей, разделяя людей на сорта, сословия, политические и социальные взгляды, под страхом смерти узнай об уровне зажиточности или высказываний другого.

Можно обратиться к всякому, и тебе подтвердят слова о лживых журналистских расследованиях, подставных людях, что по телеприёмникам и радиостанциям с невероятно честными глазами рассказывали о межнациональных и межконфессиональных зверствах, трагедиях, убийствах. Хотя стоило перепроверить информацию, как оказывалось что того или иного события “Т”, как, собственно, и человека “Р”, никогда в принципе не существовало. В неиссякаемом пожаре обоюдной ненависти, воссоздавая двух практически не контролируемых, до невозможности непримиримых противников, тотчас со всей силой безумия вцепившихся друг другу в глотки.

Громкоговорящей, созданной под свист и аплодисменты людей, что ранее питались тяжёлыми напитками, ведя асоциальный образ жизни – “Свободной Конфедерации”. Объединённого сплава из захваченных разношёрстными бандами городов. Управляемое независимыми полевыми командирами, что за неделю до своей логичной кончины, в независимости от естественных причин или сговору тех или иных лиц, обрастали всегда чуть ли не легендарной славой. В их честь устраивали показательные похоронные марши, телеприёмники целыми днями крутили жалостливые сюжеты о жизни и жизненных свершениях этих героев, пока опустевшие кабинеты прежних хозяев, занимали более проворные и умные, в отличии от умерщвлённого человека.

А как насчёт нестабильной, с той же неиссякаемой ненавистью к оппоненту по региону – “Демократическому альянсу”, не позволившего погрязнуть бывшей столице вместе с наиболее крупными городами в жаре огня конфедеративного разгула. Наиболее влиятельные высшие военные чины, низвергнув президента и приостановив работу парламента, тотчас опёршись на большинство, объявили в подконтрольных регионах военное положение. Власть военного диктата, не знающая самого слова отказа, будь ты за или против в сей братоубийственной войне, рано или поздно, но тебе придётся сделать выбор стороны.

Возвращаясь обратно, на расстояние десяти с лишним километров от прифронтовой зоны, где теперь не видны длинные пулемётные ленты трассеров, автобус завернёт в свой последний круг. У улицы кедровой рощи, дом двадцать один с маркировкой “А”, пустившись в повторение, помогая кому-то в сих словах отыскать уверенность и поднять дух, в иных взывая проявление глубоко спрятанных от чужих глаз слёз страха и безнадёжности. Примерно за час-полчаса до рассвета, проезжая мимо одной неприглядной шестиэтажки с громадными трещинами и выбоинами от попаданий снарядов. Большинством не разрываясь, а прошивая верно тонкую ткань, вместе с собой, наружу унося и всё содержимое в местах поражения. В завершении, на новый лад замычав старым, но известным мотивом:

– Добрые жители Конфедерации! Помните, что только путём самоотдачи и самопожертвования мы сумеем изгнать ту нечисть, что покусилось на наше имущество, наши земли. На наши права и свободы. Они кричали – нам нужны рабы…

Под нескончаемо льющуюся истерию, в состоянии пробудить не то, что живых, но и даже намертво спящих, Элиза тем временем спокойно готовилась к выходу из дома, заплетая хвост и покрывая голову платком. Через шею и на другую сторону плеча, перекинув ремень сумки, сунув во внутрь один единственный, выторгованный за пару консервированных банок фруктов и кожаный кошелёк, учебник по терапии.

Взявшись обеими руками, она отодвинет засов входной двери, выйдя в осыпавшийся и видавший лучшие дни подъезд собственного дома. В очередной раз, сдерживая данное семь месяцев назад слово, Элиза дёрнет дверную ручку квартиры, напротив. Надавит сильнее, едва потянет, чтобы быть до конца уверенной в исключении возможности взлома, хотя, что в наше время можно украсть? Удосужившись, не торопясь, спускаясь вниз.

Однажды, она уже старалась выкинуть это из головы. Правда всякий раз, стоит ей задуматься, как вот перед сном или в минуты полноценного покоя, всплывал из памяти образ. Голос тихого и дружелюбного ко всем соседа, профессора высшей экономики Никольского. С его приятными и главное понятными любому историями экономических моделей работы предприятий, возможностей решения кризисных ситуаций при санации организаций и детального расписания затрат бюджетов семей. Прежде, чем быть насильно отправленным туда, о чём вам никто и никогда не скажет вслух. Вломившись рано утром к спящему в квартиру, реже, не на виду у всех, а подбирая на улице. Когда не понимающего в чём же конкретно проблема седого с узенькими очками профессора, под обе руки насильно затаскивают в спецтранспорт. Крепкие люди, с не менее крепкими магазинными самозарядными винтовками, волокут тебя прочь.

– Я вас прошу, позаботьтесь о моём имуществе. Я ещё обязательно вернусь. – вымолил профессор, в последние секунды схватившись за фартук вышедшей на шум Элизы.

Он так верил, так надеялся, хотя и отчётливо по одним только глазам всё прекрасно осознавал. А вместе с ним и все остальные. Выбери любого, никто бы не посмел заступиться за такого человека. Скривившись, предположив, что якобы выявили и схватили очередного опасного рецидивиста. Вора, может быть шпиона наводчика, чья участь окончится в печально известном всем и в пол голоса произносимом – “Подвале”. Откуда не возвращается никто и только посмей открыть свой рот, возмутиться, перегородить дорогу, поднять волнение и резонанс. Как те же самые защитники, бравые парни из простреленных и сгоревших баннеров, используя единственный предлог, а чаще обходясь кулаками – освобождения жилья под нужды Конфедерации, вывезут паникёра, а вместе с ним и всех домочадцев в поле. Ну а дальше…

Страшное представление о первых месяцах после раскола.

Ликующих и машущих флагами собственной, только что образованной, но никем не узнанной и непризнанной страны. Во всех густо посещаемых людьми местах, трибунами с новоиспечёнными лидерами. Горланящих в микрофоны, дающих напутствия, что многие восприняли, как разрешение на разграбление банков и магазинов. Вежливо-вооружённого заимствования машин у их владельцев и самой обыденной, человеческой завистнической мести, в первую очередь в сторону тех, кто не разделял всеобщей точки зрения.

Проделав самый точный, дельный, направленный прямиком в головы простых людей расчёт – они, никогда не станут задаваться сложными вопросами. Все эти: действия расчётов экономики, финансового обеспечения, социальных гарантий и оборота капитала. Лишь со временем и только исключительно некоторые, кто действительно понимает ошибку, осознают патовость происходящего вокруг.

Но уже поздно. Никто точно не скажет, не сможет быть уверенным в своих словах – кто ударил первым? Кого винить и когда готовить громкий судебный процесс? Левая это была сторона или правая, всё в прошлом. Изрыв улики траншеями, отравив свидетелей горчичным газом, разматывая поверх тел катушку колючей проволоки. И нету ей конца и края, только стороны.

Где, в это время по одну из них, подальше от режущего плоть заграждения, бодро пропустив оставшиеся этажи и выходя через скрипучую двойную деревянную дверь подъезда, Элиза повстречала группу людей. Эту основу, костяк. Недружелюбно настроенных, поднимающихся куда-то в район второго этажа, возможно “призвать” Никола. Говорят, что с началом конфликта, его отец перешёл на ту сторону, а значит автоматически стал врагом. Противником по умолчанию, в состоянии распространять лживые сведения здесь. Завербовать семью, родных, друзей или просто ничего. В условиях закона, крепко сжимающего в ладонях пистолет пулемёт с продольным магазином на сто двадцать патронов, трудно что-то противопоставить.

Потому, Элиза решила лишний раз не испытывать судьбу, уведя свой взгляд с формы и лиц, куда-то под ноги, спешно зашагав прочь. Отгоняя увиденное и обдумывая варианты развития грядущего долгожданного дня учёбы. В единственно уцелевшем, во времена самых горячих близ города боёв, учебном заведении.

Противоборства мало вооружённых банд, иногда техники, за нередким случаем гражданской, коей ради брони навешивали листы стали, устанавливая на кузова сдвоенные пулемёты. И так уж сложилось, не успей Элиза преодолеть и половины запланированного пути, навстречу к ней, из-за поворота застучали покрышки броневика. Орудийная башенка была направлена в сторону скапливающихся грозовых туч, замечая одинокого гражданина молодой Конфедерации, так подозрительно рано оказавшегося на улице. Прибавив скорости и наконец съехав к бордюру, перегородив Элизе дальнейший пеший путь, к глазам тотчас бросилась одна нелицеприятная надпись – “Служба Благонадёжности”.

“Это всё!” – мелькнуло в голове Элизы. Она судорожно зашуршала руками по сумке, карманам пальто, стараясь побыстрее отыскать заветный документ. В представленное время откинулась дверца броневика, а вслед за ней, точнее за тем человеком в униформе городского типа, тянулась длинная и дурная слава. В первую очередь самого ведомства благонадёжности, прослывшего в народных кругах за счёт похищений, уводов на допросы и как правило дальнейшего невозврата, подозреваемого из казематов.

– Ваше удостоверение личности. – немедленно и в приказном порядке, обратился к Элизе, этот достопочтенный в форме.

То и дело пристально поглядывая на небо, наверняка побаиваясь резкого дневного налёта, хотя и подобного уже не наблюдалось с месяц. Наконец пальцы девушки нащупали долгожданную бумагу, с лёгкой дрожью и предпочитая не смотреть в глаза, передавая документ. Естественно, брать у неё было нечего, собственно, как и обвинять в чём-то. Детально изучив информацию, просмотрев штампы посредством карманной лупы, было задано с десяток дежурных фраз: кто, куда, откуда, да зачем и почему так рано? Затянувшаяся на безлюдной улице беседа, ничуть и в особенности никуда не торопила старшего капрала, подбираясь к вопросу нахождения обычной девушки в самом обычном месте, с иной точки зрения:

– Вчера погиб один из героев. – с печалью в голосе, но непередаваемой фальшью гордости, в отношении человека, которого он никогда в жизни не знал, старший капрал покосился на грядущую реакцию Элизы.

– Сожалею. Мы все сожалеем. – исправится она. – Вся наша семья убита горем.

Разумеется, любой адекватный человек, собственно отдающий себе отчёт в действиях, сразу мог понять – это, неправда. В то время, как разговор перешёл к перечислению достоинств погибшего и согласного поддакивания в виде кивков Элизы. Касаясь печально известного тридцати семи летнего мужчины, чьё истинное имя, так навсегда и останется за ширмой истории. В широких кругах, более известного под прозвищем “Малуя”. Если верить газетам: “…не сумевшего храбро пасть в бою, будучи подло застреленным в спину трусливыми диверсантами и предателями. Спи спокойно брат, мы отомстим!”.

За этим известием, минуют полторы – две недели, нагнанные ради репортёров местных газетёнок бюджетники и те, кто согласились участвовать в шоу за пакет крупы и масла, прольют достаточно слёз. В полной мере показательных рыданий у открытого гроба и венков, протаскивая посиневший труп по главной измождённой разрывами бомб площади прежде, чем вскроются некие омерзительные подробности.

Душегуб, торговец людьми, садист…

– Это до невозможности болезненная утрата. – добавила Элиза к своим предыдущим словам.

Впрочем, и добавлять ей было более нечего и незачем в принципе.

Основные и главные тесты удачно пройдены, уровень подозрения спал, заполучив назад документы и одобрительное опускание кокарды на нос. Уже придерживая рукой дверцу, сейчас захлопнуть, так невзначай произнеся:

– Слава Конфедерации! – хмуря брови из темноты броневика показались два глаза.

– Власть народу.

Был дан тихий отчётливый ответ Элизы, ещё раз устремившей глаза вниз, пытаясь более не провоцировать ни на какие вопросы или непредвиденные события. Идя вслед за затарахтевшим броневиком, потому что ей именно в ту сторону. К обрушившемуся общежитию, куда угодил бетонобойный снаряд пушки типа “АрО” Прохожей части из осколков стекла и частичками стен. Поодаль от завывающих сквозняком оставленных зданий, посматривающих вслед за одинокими прохожими из своих облезлых стен и растащенной, кто куда утварью опустевших квартир.

Скрывая громаднейшее пространство пустыря, пока не понимающая в чём конкретно дело девушка, расправляла своё в преддверии выглаженное платье. Посечённая крохотными щербинками местность, левее в метрах ста от пустыря всегда закрытую плотным расположением зданий заправочную станцию, откуда самые благонадёжные граждане заранее слили топливо во времена вседозволенности. В качестве платы, а может и наглости поступка, оставив у счётного аппарата кассы пять стальных.

И вспомнив в чём конкретно кроется суть ситуации, Элиза, позабыв об обыденности разрушений, обратила внимание на кучки осыпавшихся плит. Развалины соединений корпусов, с торчащими из земли штырями арматуры, дыма, море воронок и… крик. Нет не Элизы, какой-то иной девушки, прибежавшей сюда раньше. Минут на двадцать, тридцать раньше. Не жалеющей себя, через пот, кровь и боль, отчаянно разгребая руками завал. Докопавшись, склонившись над единственным остатком и только тогда обомлев. Зажимая руками рот, издав скудный еле слышимый писк, над лиловым кусочком скрученной кисти.

Грянет ветер, раскаты грома и крохотный дождь. Срывая с головы Элизы платок. Девушки, что за свою непродолжительную сознательную жизнь уже видела и знала достаточно много. С сухими глазами, ибо последние слёзы давно пролеты по друзьям, которых она никогда уже не встретит в жизни. По близким людям, к которым она не сумеет прижаться, глупо рассуждая за жизнь. За всех тех, кто пострадал в мясорубке прозванной войной. Но не достаточного, для одного революционного действа. Привстав на колено и потянув за застрявшим меж камней платком рукой, сжимая пальцами гладкую выскальзывающую ткань, из ниоткуда в ладонь залетит хилая листовка.

Это Призыв. Молодой, немногочисленный, добровольческий. Гражданская самоорганизация, занимающаяся оказанием помощи обездоленных.

– Всё верно. – утвердит вслух свой выбор Элиза. – Ровно столько, сколько я смогу.

Прекрасный новый день

О этот дивный, невероятный новый день, настал! Извиваясь в улавливаемых помехах транслируемой музыки и утренних разговорных передач, сквозь сонное дрёма, Якоб кое-как различил приветственные слова любимой передачи. Его веки приоткрылись, при виде зелёной палитры цвета табло, безжалостно резанув по радужке глаза. Лениво смахивая рукой антенну приёмника, частота более-менее самостоятельно выровнялась, дозволив диктору высморкаться в прямом эфире и севшим голосом зачитать: “Сейчас, ровно восемь утра. И я – Влад Чореску, приветствую вас в греющих лучах Маяка Свободы!”.

– За ночь. – Якоб прислушался к известиям от любимой радиостанции. – Наши бравые лётчики, осуществили пять авианалётов. – мальчишка сжал кулаки, не пропуская ни слова. – Позиции предателей подверглись массированным ударам из ствольной артиллерии, выпустив порядка шестисот снарядов.

“Да, так их!” – взревел Якоб. Аж подорвавшись с постели и задев рукой прикроватную тумбочку, к счастью, успев подхватить до касания с твёрдым полом устройство, что не в состоянии функционировать без электропитания и радиоизлучения. Удерживая вес хрупкого пластика всего тремя пальцами и продолжая внимать информации:

– Пятая пехотная дивизия перешла в наступления, и уже к теперешнему часу вещания, намертво вцепившись в линию обороны противника. Мы будем освещать… – сигнал издал неприятный звук, решил пропадать.

Паренёк тотчас принялся крутить колёсико частот, вертя антенну то туда, то сюда. Не взирая на всевозможные попытки, эфир в итоге забился пустыми частотами, а сигнал исчез.

“А я так надеялся” – произнёс Якоб, плюхнувшись обратно в постель.

Встав на его место, можно было сразу ощутить всю досаду от случившегося – неполноты картины мира, а именно количества вражеских потерь. Причинённых разрушений, числа населения, оставшегося без крыши над головой или отнятых жизней.

“Ничего, я уверен. Уж мы то им ещё зададим!” – в независимости был Якоб удовлетворён утренними новостями или нет, всегда оканчивая этой фразой еженедельное прослушивание трансляции.

За окном, вроде загремело, донёсся рык моторов и лязганье гусениц, с удивительно равномерным топотом. Паренёк, не обратив никакого внимания на домашних, каких-то там желаемых слов “утра”, тараном распахивая двери соседней комнаты, немедля бросится к окну. Отличным видом экспонируя главную проезжую часть, где от шума моторов грузовиков, сигналов легковых машин и извечной вони топлива, становилось невозможно спать или проводить всяческий досуг. Правда в этот раз не закрыв, а наоборот – отперев ставни. Вдохнув воздуха, да как вскрикнув что-то радостное, размахивая руками и свистя. Если вырабатываемый шипящий звук, можно назвать свистом. Обращая свои действия в поддержку, там внизу продвигающейся на марше армии.

Танки, пушки, пулемёты, пехота. Трескотни гусеничных траков, колёс тягачей и воинского клика. Белолицых солдат в сверкающих тёмных касках, что тянут носок, чеканя шаг. Каждый в руке сжимает самозарядную винтовку, побивая прикладом по толстому металлическому листу накладки. Разом, горделиво повернув головы влево и слегонца задрав, отдавая честь.

“Это наши!” – воскликнул Якоб.

Его начинания поддержали обитатели соседнего дома, а конкретно второго и четвёртого этажей, так как остальные жильцы в это время давным-давно находились на работах. Ликующая на улице толпа подбрасывала в воздух белоснежные цветы, потом падающие на плечи и каски марширующих.

“Молодцы, молодцы, молодцы!” – почти каждый из собравшихся прохожих и жителей домов скандировал, хлопая в ладоши. Среди них, кто так же откровенен в своих чувствах, часто пересекаются понимающими друг друга взглядами. Одни желают скорейшего окончания войны, другие победного продолжения, а третьи, что, как не странно большинство – с пустыми сердцами и не менее пустыми головами, дабы не мешало истинно звериным утехам, по истреблению ближнего своего, молчаливо принимали политический курс. Они уже давно, не то, что отдались, а именно стоят у истоков. Самолично сотворив природу пассивно агрессивного большинства, где они более не желают знать иной точки зрения, окромя той, что наиболее для них удобна и полезна. Активно вступая в полемику, отмахиваясь, когда в ход со стороны оппонента идут аргументы и переходя к угрозам.

Насытившись бряцанием устаревшего оружия, они прильнут к местам досуга. Включая телеприёмники, вкушая отборную пропаганду и желая: вот тому – лучи добра, а тому бед. Как уже должно быть понятно, от них не сильно отличался и Якоб, и даже часть его окружения. Взахлёб, с удовольствием, уже позже, днём, слушая предположительные потери Конфедеративной стороны. В потоке информации, ему более всего нравится внимать о количестве погибших гражданских. Обстреляна остановка, разрушен жилой массив или уничтожен гражданский транспорт… Якоб вскакивает. Руки дрожат, а пальцы сжаты в кулаки, всё тело напряжено, то вслух, то про себя промолвив единственную и всегда оправдательную мантру: «Поделом! Ведь они предатели. Все, каждый до единого отступники».

В нынешнем этапе развития общества по иную грань колючей проволоки, а также собственной недальновидности, юноша относился к ещё одной, ранее неописанной прослойке населения, так бредящей сгинуть в войне. Личности, что уже с месяц имеет оконченное среднее образование, однако ни на йоту не понимающего перспектив, стать очередным перегноем. Сбросить последнюю рубаху, обменять имя и фамилию на потёртый жетон с выбитыми там цифрами, а бесценную жизнь и главное жизнь остальных, на – пистолет-пулемёт. Если не погибнуть, то стать калекой. Изуродованным физически или морально, никогда не посмев задать самый каверзный, для вышестоящих должностных лиц, что посылают гружёными составами на эту войну людей, вопрос: а зачем, мне всё это?

Прямо сейчас, таких, как Якоб изменить нельзя. Взросших на словах злобы более старших и многочисленных телевизионных передач. Потому-что, кроме всеобщей погибели, им предложить нечего: – “И если мы будем проигрывать, то уничтожим весь мир!”.

Показательно громыхнули гаубицы, следом за ними по дорожной полосе, разрушая покрытие, пошли сверхтяжёлые танки с широкими башнями по три ствола. Позади танков, начищенная до блеска лёгкая пулемётная гусеничная техника и наконец тягачи. Истинные, если можно так выразиться колоссы. Эти упрямые машины, на своих могучих крепежах, демонстрируют новейшее оружие Демократического Альянса.

Объёмные снаряды, где в хвостовом отделении, помимо четырёх пар крыльев, присутствует автономный двигатель. Работая на едком соединении, чья аббревиатура сокращена до исключительной буквы “Ф”, разгоняя жуткое, как по звуку полёта, так и разрывам орудие, быстрее всех известных моторных самолётов.

Чьё главное назначение, не поразить цель, а – причинить наимасштабнейший ущерб. Повергнуть к наигубительнейшим последствиям, разнося в пух и прах назойливое строение, дерево или холм, коему не свезло оказаться на линии осмотра местности командирским биноклем. Отражаясь в линзах сотнями всплесков, огненных грибков, фонящих кратеров. Очередной офицер, пришедший на смену неоправдавшегося надежд и впоследствии расстрелянного генерала, ударит по столу. Его множественные незаслуженные ордена, да медальки взбрыкнут, одна покатиться по столу, остановившись посредине. Произведён удачный во всех смыслах запуск. За этим, они ликуют.

Дверной звонок чирикнул. Разменивая количество из пяти возможных мелодий, в каждые семь секунд. Впрочем, Якоб не спешил. Он умышленно дожидался, когда же наконец запоют его любимые восьмибитные птицы прежде, чем не торопясь добраться до двери и потянуть за ручку. Полностью проигнорировав и не ответив на прямой вопрос взволнованной матери, дверь скрипнула, впуская в квартиру, прокуренную прохладу подъезда, а за ней, своего рода встречу. Можно сказать, по любому: сговор, сходка, явка или встреча. Своего рода запланированное посредством телефонной линии и четырёх лиц мероприятие. Провести оставшиеся деньки в кругу тех, кто, как казалось Якобу, понимали его лучше всех на свете. По крайней мере пытались. По крайней мере изображали это. А разве не о подобной ли удобной жизненной иллюзии мечтают многие?

В их планах, не прослеживалось какого-то бы ни было отчётливого порядка действий. Пустое шатание, разговоры о том, о сём. Когда же дойдут – подбежать, удивиться размахом, после попытаться преодолеть.

– Ну что. – начав шёпотом, просунул нос в дверную щель Вит. – Железно, а?

Он живо огляделся, лишний раз убедившись, что тыл крепко прикрыт, и никто не сможет подслушать:

– Все дали слово. Остался только ты один. Если не струсил, то идём прямо сейчас.

В настоящее время будучи уже бывшим одноклассником Якоба, Вит являлся единственным из всей компанейской четвёрки, кто, собственно, и инициировал рисковый поход. Его семья даже по нынешним меркам всеобщего недостатка-дефицита и царящей депрессии жила обеспеченно. Со дня на день, полагаясь на связи отца в бывшем могущественном государственном аппарате, переехать куда подальше, в тыл. И пока у Вита допустима такая возможность – играя на запретах, вседозволенности занятых взрослых и любопытстве. Посмотреть всего одним глазком, один раз, что в той же мере не давало покоя и Якобу.

Пока длилась текущая беседа, а точнее тривиальное подтверждение слов, за углом лестничной клетки, окончания ожидали ещё два приятеля Якоба: Кей – сын местного чиновника, чья улыбчивая фотография с лопатой выше роста молодого человека, светилась в каждом первом выпуске, зазывая население города на “праздник уборки”. Возможного в будущем представителя городской власти, учась, как следует заделывать дыры в асфальте, разукрашивая их разноцветными мелками в виде лепестков цветков. А бытовые проблемы населения касательно обогрева домов, подачи электроэнергии чаще, чем два раза в день – концертами;

Теми – не отличающийся от большинства горожан среднестатистическим социальным положением и худоватым телосложением, по сути, не мог похвастаться ничем. Он часто вспоминал своего двоюродного брата, что ещё со времён первых боестолкновений отправился воевать добровольцем, но так до сих пор и не дав о себе весточку. То ли жив, то ли давным-давно погиб. Кто может знать, когда суды отказывают в прошении признать умершим, а комиссариат в сведениях. Бахвалясь его мужеством и заверяя, что с честью продолжит данное дело.

Кей внеочередной раз вздохнёт, заткнёт указательным пальцем доставляющее неудобства от давно прошедшей простуды ухо, вслед за этим опёршись ладонями рук о стену подъезда. Он ни в коем случае, не желал ненароком запачкать купленную новёхонькую, модную лёгкую куртку, со сверкающим лейблом в виде трезубца, опущенного вниз, подёргивая верхушку продольной молнии. В это время, Теми вовсю продолжал усердно пинать воздух, перетаптываясь с ноги на ногу, выдавая собственную нервозность, пока к нему не обратился Кей:

– До сих пор никаких вестей? Люди… они говорят, что всё обстоит крайне напряжённо.

– Нет. Ничего. Точнее есть… Вот так, посреди рабочего дня к моей маме в магазин заходит один в форме, а потом сугубо ей в руки передаёт крохотный конверт.

– И что же здесь такого?

– Он его зачитывает: “С прискорбием сообщаю, что ваш сын погиб. Приказом командования ему посмертно присуждена медаль за мужество.” Внутри цветные фотографии, часы, накарябанное дрожащей рукой письмо… медаль. И это всё, что остаётся от человека? Горстка воспоминаний, с перекатывающейся из стороны в сторону железкой?

Якоб качнёт головой, прикусит нижнюю губу, а после испустив воздух сказанув – “Угу”. Для Вита, это более чем достаточно, ибо теперь пути назад нет. Нечаянно из гостиной комнаты заиграет телеприёмник. Якоб зараз распознает грозную мелодию призывной рекламы и в настоящий момент до конца отворив дверь, махнёт рукой, приглашая компанию во внутрь. Все вчетвером завалятся на диван, раскрыв рты поглощая информацию с иллюстраций.

Стукнули барабаны, задули трубы, в примеси различных духовых инструментов, смешиваясь с военным маршем, из экрана на них решительно смотрел человек в толстой непромокаемой униформе с натыканными бронепластинами. Сжимая в руках ручной пулемёт с двойным дулом и барабанным магазином позади рукоятки, сквозь толстые линзы каски-респиратора, на зрителей устремлены два карих нарисованных глаза. Пока идёт музыка, над демонстрируемым пулемётом, возникает жирный красный шрифт с исключительно заглавными громадными буквами на полутёмном фоне:

“Я, доверяю Демократическому Альянсу.”

По длине ствола, будто в пламени выпускаемой пули, высветилась следующая:

“Будь добровольцем!”

И наконец самой последней, соединяющей будущие три завета, возле правой руки, поддерживающей ствольную коробку. Ударив пылью анимированной печати, стоило её оторвать проявилась конечная надпись:

“Это твой долг, поддержать своих боевых товарищей в борьбе с предателями.”

Фон засиял широкими лучами, стоящий до этого непревзойдённо выполненный с дизайнерской точки зрения смирный солдат, двинул рукой. Накрепко удерживая затвор, он оттянул его до предела, после разжав пальцы отпустил, позволив автоматике с желаемым треском доставить патрон из барабана. Музыка ударила вторично, общий фон изменился едва ли немного, но зато сменив содержание экспозиции, где теперь в строю по четыре ряда, в полном обмундировании, отдавали честь менее технологически продвинутые бойцы. Пускай и скромнее представленные, их суммарное количество не поддавалось подсчёту, демонстрируя зрительную иллюзию стоящих друг за другом в каждом ряду, а за ними ещё и ещё, и ещё. Будто в саму бесконечность, до бесконечности преданных делу с серьёзными лицами людей. Они призывают тебя, приглашают встать рядом с собой, разделив знания воинского искусства и боевое знамя. Вокруг них немедленно завязывается бирюзовая ленточка, облегая от колен и до лодыжки, на глазах печатая знакомым шрифтом и размером озвученный с десяток голосов текст:

“Мы сражаемся за Демократический Альянс”.

В неосязаемом пространстве, ниже сапог присутствующих рядов солдат, проступил окончательный рекламный текст:

“Теперь твоя очередь вступить в ряды вооружённой армии Демократического Альянса.

Вместе, мы покончим с растлевающим наш народ анархическим деспотизмом предателей.

Всего один верный шаг для тебя и будущие горизонты всех нас.

Мир – Правда – Сила.”

Разливаясь свирепой музыкой, вслед за увиденным и услышанным Якоба, как и, наверное, остальных приятелей, охватили необузданные эмоции. Переполненные чувства в сознании паренька, переносили его в кожу того могущественного солдата из первого пропагандистского рисунка-иллюстрации. Как бы сильно ему хотелось оказаться на том месте. Пускай и на недолгий срок, минут каких-то двадцать, где только он, со своим верным оружием и полчища врагов.

Существуя в воображаемом мире, Якоб под шквальным пулемётным огнём и разрывами гиперболических мин взбирается на возвышенность, сильнейшим усилием каждой мышцы, водружая боевое знамя. Он в ярости орёт, пули мелькают по сторонам дырявя символ, пока Якоб на ходу ведёт автоматической огонь по взбешённому от такой наглости недругу. Скашивая толпы, закидывая термические гранаты в прорези дзотов и врываясь во вражеские траншеи. Развернётся, дабы поднять руку и дать знак, что он возглавит атаку, но одна единственная шальная пуля умудряется не попасть в крепкий заслон из броневкладок. Не рикошетит, не оставляя вмятины, а прямиком промеж них, впиваясь в плоть, где-то в области груди. Он упадёт, поистине получив ни с чем не сравнимый удар. Будет корчиться в невозможности встать, опереться на руки, прикрывая место ранения и всё же не сдаваясь, а продолжая вести огонь. Ради себя, родных, друзей и всех остальных, соберёт остатки сил и тем не менее подымится. Раз и навсегда, закончив эту войну!

Так представлял себе всё это Якоб. Как хорошо быть, молодым, преданным и… Пока не представляющим реального положения дел на войне. Бессмысленных атак, криков раненых, вони тел и рек пролитой крови. Когда, ты ещё даже не успел вступить в бой, ни разу не видя врага, будучи сражённым с метров трёхсот – пятисот пулей снайпера. Твоё тело падёт, а конечности забьются в конвульсиях, беспрестанно откашливая льющуюся изо рта кровь. А позади в это время идя следующей волной атаки, что подобно предыдущей захлебнётся.

Скрюченные тела, так и застывшие в предсмертных позах, сжимая в руках гранаты, винтовки, раскрыв рты и наблюдая на живых отпечатавшимся мёртвым взглядом.

Жуткое зрелище.

Нечаянно музыка пропала, а вместе с ней, поумолкло и воображение Якоба. Ласковыми материнскими руками переводя стрелку переключателя каналов телеприёмника в нулевое положение. Экран погас, освобождая каждого от мечтательных мыслей, а возможно и рассуждений. Не обронив лишнего слова, выдёргивая из розетки штепсель, указательным пальцем показывал на дверь.

– Всё. Достаточно вам эту чушь смотреть. Ещё чего не хватало, чтобы вам окончательно мозги засрало. Быстро на улицу. Это всяко лучше для развития, и… – мама Якоба демонстративно постукала себя по лбу. – ума.

Оспорить озвученный действенный выбор никто не осмелился, тем более, он развязывал руки для последующих запланированных шагов. За сим, вся компания целиком, как полагается попрощалась, включая Якоба и его чмок в щёку, спешно покинув дом.

Живой, цветущий звуками бурлящей жизни город. Нечасто, Якоб обращал на подобные мелочи внимание. На людей, что под руку прогуливаются по узким тропинкам парков, наслаждаясь теплом солнечного дня сидя на лавочке под кронами деревьев и посещая скверы. Обилие зелени, клумб и садов. Семей, что желают отбиться от мыслей ужасающего эха приближающейся войны, ходящих за покупками, приобретающих на последние деньги в уличных прилавках сладости.

Улицы сияют чистотой, пострижены газоны, отреставрированы памятники культуры и даже городской фонтан, что находится на расстоянии двух кварталов от дома Якоба, сегодня на потеху жителям бьёт чистой водой. Главные магистрали остались в прошлом, настала очередь центра с гурьбой пятиэтажных и соединённых в подобие извивающегося змея зданий. Окружая район, закольцовывая и кусая собственный хвост, где окрашенной в синий цвет находится городская мэрия с поддерживающими крышу колоннами. Куда ни глянь, повсюду расклеены агитационные военные плакаты, музыка с различными призывами исходит по системам оповещения, вторгаясь в кварталы и умы простых граждан.

Компания общается о чём-то своём, минуя улицу с магазинчиками торгующими морепродуктами, перебегая мостовую. Они словно высокие кустарники в джунглях, раздвигают ряды одежды и пробиваясь меж сборищами покупателей, проходят уличный торговый комплекс, известный у местных, как – “Большой привоз”. Положившись на сноровку и мелкий рост, избегают обнаружения со стороны военных постов. Всё дальше, по заброшенным огородам и оставленным одноэтажным домам, к заграждению.

А вот и оно – дождавшись, когда наконец автобус загрузиться бойцами и отправиться на смену, узрев высотой почти четырёхметровый забор. Такого из дома Якоба почти не видно. Не разглядеть и что дальше, но тут, прямо сейчас, перед ними, с шапкой из колючей проволоки, затем, чтобы не пропускать непрошенных гостей и зевак. Тайна, безоговорочный запрет, что их так манит. Отсутствуют за нею разговоры, нет лая собак или движения транспорта. Одна лишь – колоссальная стена, вероятно протянувшись в саму неосязаемость.

Руки опробуют на прочность, сорок метров направо, сто пятьдесят влево и всё никак.

– Глупо. Туда не попасть. – расстроился было Тэми. – А даже если и найдём, у нас не хватит времени вернуться.

Присев на металлическую шпалу, что он выбрал из всего остального бесхозного ассортимента мусора, Тэми сослался на свои часы. В ожидании всеобщего решения согнув спину и скучно приложившись подбородком к рукам.

– Другого никто и не ожидал. – пристыдил Теми, Вит. – Что, всё зря? Может просто возьмём и бросим затею? Уйдём? – отказывался Вит так скоро развернуться вспять.

Тем временем Кей и Якоб заведомо отказавшись участвовать в скучной перепалке, предпринимали дальнейшие попытки в исследовании забора. Единой бетонно-металлической конструкции, где иногда снизу, можно было обнаружить тонкий слой мусора. Позицию, что именно там скрывается тайный или не заделанный лаз за стену. Рассыпавшись в прах, стоит им навалиться массой да сдвинуть объект.

Наверное, настало время разочароваться, как самый настырный из всех, пыхтя, точно пробежав стометровку, Кей возгласил. По какой-то причине никто и не заметил, как один из друзей, выкарабкался на тонный экскаватор и уже взбирался на стрелку ковша.

– Все, сюда! – окликнул, ещё не заметивших его Кей. – Я вижу!

Вызывающе перейдя по ковшу на ту сторону, свиснув с края и спрыгнув.

Якоб было заколебался, пока, ожидая действий самого старшего из оставшихся, на него смотрели Вит и Тэми. Решая не подводить чужих ожиданий, он безостановочно примется взбираться по брошенной машине. От крыши кабины, а оттуда к ковшу, зависшему над другой стороной забора и остановившись, присмотреться к этой манящей тишине. Да, верно, именно там, достаточно пройти ещё не много. И спрыгнув, шаг за шагом, держась вместе, тишина сменилась рокотом.

Подпрыгнул крошечный камешек, свалившись прозвенела металлическая балка, упав с крыши заброшенного завода по выпуску сельхозтехники. Вся отгороженная от остального города промзона ходит ходуном, переливается тенями бегающих мальчишек меж постройками разворованной и вывезенной фабрики, до заброшенного склада.

Затаившись за очередным укрытием, тут случился самый близкий к ним “ЖУХ!”, звуковой волной вздымая пыль. Исходя из непроглядного большинства наставленных ящиков и укрытий мешков с песком.

– Что будем делать? – относительным шёпотом, дабы остальной компании было слышно, спросил Якоба, Кей.

И не выискав варианта получше, глаза паренька накрепко вцепились за силосную башню. На действительно внушительном от нынешнего места расположения расстояния, вдобавок ко всему дырявая и кривая, но всё же высокая. Жребий был брошен и достоинства её высоты, с которой обязана раскрыться вся картина происходящего, затмевала любые, даже самые существенные недостатки в виде оторванной под конец возвышенности лестницы. Как ни крути, молодые руки крепки, проворны. Цепляясь пальцами за малейший выступ и подтягиваясь запрокинув ноги, Якоб затаил дыхание.

Может, это и не то, о чём они бы могли мечтать, однако всё же впечатляя. Отличаясь отунылости военных кинолент и пропаганды, в километре, куда ещё мог доставать зоркий человеческий глаз, зияла перекопанная от битв земля. Ныне затишье, никак вам массовых баталий или героических штурмов. “ЖУХ!” – башню покачнёт. Все обратят внимание, как за теми ящиками и мешками, находится артиллерийский расчёт, с громадной двухсот десятимиллиметровой самодвижущейся мортиры “Носорог”.

В оглядываемых просторах изредка мельтешила пулемётной лентой, трассерами отскакивая от земли и красиво подлетая ввысь. Людишки внизу возятся, перекладывают снаряды, оттаскивая отстреленные оболочки под командную ругань. Проворачивая вертящуюся рукоятку у ствола и направляя орудие, хриплый измученный голос заорёт: – “Заряжен!”

Установленное на ближайшем из ящиков радио заполнится многословной белибердой. Выслушивая это шипение в наушниках, командир расчёта скомандует, отойдёт, даст выстрел. Сидящие на башне оглохнут, саму конструкцию маленько покачнёт и Якоб, крепко вцепившийся во что было руками, не посмев закрыть глаза, смог увидеть, как тысячи подобных внизу из орудия огоньков, засверкали по всей ближайшей округе. Дальние очертания земли засияли, буквально разрывая почву, раскидывая волнами и подлетая высоко к небу.

Разом и слева и справа, пока ведётся обстрел, к разрываемым клочьям почвы, сгустились десятки тысяч человек. Они нечто орут на бегу, делая поспешные выстрелы, перепрыгивая воронки из бомб, мин и павших.

– Вот это да! – с восторгом произносит Якоб.

Передаёт эмоции и всей остальной компании, где каждый в меру своих возможностей удивился. С чего-то, он внезапно отведёт голову, крепко закроет глаза. Ещё раз и вот опять, вспыхивая огненным раскатом на пути штурмующих, разметая передовые отряды. В красно-оранжевых тонах, облако полыхнуло правее и ближе. Потом слева и по центру. Разошёлся густой от разрывов туман, на месте поражения оставив глубокие и множественные будто от ножа засечки. Спустя секунд пятнадцать вновь разрыв, семь облаков, двадцать три, сорок. Не зная, что и делать, с приближающейся по их направлению угрозе Якоб глянул вниз. Тамошний расчёт мортиры разбежался кто куда, попрятавшись за всевозможные укрытия и припав к земле. В глазах паренька сверкнуло, мощный взрыв заложил уши. Башню будто при урагане накренило, вероятно пытаясь стрясти с себя назойливых мальчишек, а затем и вовсе снесло, унося лёгкий материал конструкции и поскидывав каждого из наблюдателей.

Свист, гам, перед глазами тёмные плывущие пятна. Кое-как приподнимаясь на четвереньки, Якоб не известно куда заползёт. Стоило ему вновь ощутить окружающий мир, в стороне прогремит повторяющийся “шух-шух”. И не растерявшись, тяга жизни, что сейчас дала о себе знать, сподвигла его забраться за ближайший навесного типа объект, задвинуть к телу стенку раскрошенного ящика, чтобы укрыться от огненной и хаотичной движущейся полоски. Подтянуть к себе ноги и… удар, множественные удары по всей ощутимой местности.

Внезапно всё прекратится, пройдёт. Даже не веря, мальчишка мельком отодвинет импровизированное укрытие выглянув на происходящее. Дерущий горло дым, где-то огонь и стоны. Настырные у обломков башни, с глубокими отметинами в земле и телах, куда тотчас побежал Якоб.

– Вит! Кей! Теми! – завопит он.

Хотел было помочь, схватить, но не решился, не знает, как. Перебиты руки, ноги, продырявлена голова и такое количество крови, что Якоб ещё никогда в своей жизни не видел. Один из них, скорее всего Кей шевельнулся, на минуту придя в сознание. Он попытался двинуть правой рукой, но раздробленная кость не пропускает команды мозга к пальцам. Увидев Якоба, он поворошил губами, издав неясное бормотание. И стоило Якобу нагнуться к нему, да приподнять слегка голову руками, тот скажет:

– Мне очень больно. Очень. Я не могу.

Так и застыв в этом взгляде.

– Кто-нибудь! – загорланит не своим голосом Якоб. – Пожалуйста! Хоть кто-то!

Осторожно опустив голову друга, попытавшись оттереть кровавые ладони о футболку и штаны.

“Я не могу!” – так и продолжал он, несомненно, пытаясь позвать на помощь – “Я никак не могу им помочь!”.

Всё более тщетно, гораздо ужаснее убеждаясь в реалиях войны. Пережив устрашающий урок, но вот изменившись ли?

С первой ракетой

Ноги её лихорадочно трясутся, а всё тело трепещет, со всхлипами вздрагивая от сближающихся взрывов. Допуская в разум страх, враз и с удовольствием овладевший не поддающимися контролю поступками. Закрыв голову руками, телом согнувшись в три погибели, каким-то образом забравшись под стол переговорной. Сомкнёт накрепко глаза, пережидая жутчайший по доносящимся со стороны улицы отголоскам грохота и вибрации стен, в глубине сердца неустанно наговаривая: – “Только бы не меня! Только бы не меня!”.

Пережидая полёт очередного инверсионного следа в небе, подобно мчащемуся на всех порах тепловозу, гудя, терзая воздух. Рухнут нерушимые бетонные блоки, непомерным в величину и невиданной ранее реактивной болванкой, плашмя упав в соседнюю трёхэтажку. Наступит миг мучительной тишины, замрут часы, ветер стихнет. За коим, также резко, как и замолчав, немедля сорвался безумный рык. Вереницы фрагментов стен, крупиц земли вперемешку с крохотными осколками, врывающиеся в окна. Хлынул дым, из глубин воронки поднимаясь густым смрадом, где до сих пор искрила частичка хвостового отделения.

Свежевыданная форма запачкана, красный крест на фартуке прорезан вдоль осколком, каким-то чудом не задев тела. Формальное собеседование вот-вот подходило к концу и Киран, уже приподнимавшийся из-за стола, дабы поздравить, торжественно принимая в ряды самоорганизованной гуманитарной миссии “Милосердия”, нового члена, бросил изумлённый взгляд на что-то за спиной Элизы. До этого, успев произнести слова: чести и достоинства. Готовя девушку с крупными синяками к ожидаемому обучению и практике, хмуробровый Киран, будет ужален в грудь. Повалиться на спину широко раскрыв глаза, испуская из раны розоватого цвета ручеёк. Потихоньку, подтекая им к носкам туфель спрятавшейся Элизы. В этой буре, подлетит и треснет спинкой стул, за коим она сидела. Кликнет батарея, лопнув трубой и истекая ручьями притихших звуков хлюпающей воды, знаменуя окончание.

Дверь, ведущая на улицу выбьется с плеча, отбрасывая и разгребая мелочи покрошенного интерьера, сюда ворвётся замызганный куратор гуманитарной миссии Дерби. Шипя, зажимая глубокий парез в паре сантиметров от глаза, да, как крикнет, выискивая уцелевших:

– Есть здесь кто живой? – наверное раз пять выдаёт он, осматривая пыльное помещение.

Пока не завидев дрожащей вытянутую ладонь из-под стола. Мельком поспешит помочь, приподнимая и позволив опереться себе на плечо. Всё время подбадривая еле передвигающую ноги Элизу – “Давай, давай”, не успокаивался он, пока, не вытащил на воздух. Усадил на кусок провалившейся стены, похлопывая по плечу и призывая крепиться:

– Ну! Ну что ты. Будто в первый раз.

– Я… Я… – не могла договорить Элиза.

– Руки целы, ноги целы, голова… – скоро осмотрел её Дерби. – Цела. Ты пока побудь тут.

А сам, направившись подготавливать, руководить, делая важные звонки. Стуча трубкой, дуя, связь то и дело обрывалась на полуслове, не позволяя успеть договориться в содействии транспортом и обрисовки серьёзности ситуации в целом.

Пройдёт минута, постепенно минуя нервную дрожь, замечая подрагивающие пальцы рук, постукивающие друг о дружку колени и свирепствующую вблизи разруху. Сбивающую с ног панику, плач, визг, чьё-то хныканье, неясность. Что делать, как, и кому в первую очередь оказывать помощь. Элиза моргнёт, ей причудится, будто шаркая, мимо промчится окровавленное туловище, куда-то неся левое потерянное ухо.

Груды мусора, отбитых кусков домов и заборов в разорванной земле и полотне непроходимых дорог. Вжикнув, рванёт далёкая подстанция газа, разлетаясь участками жёлтых труб, извергаясь синими языками. Округа пылает, насыщая воздух тяжёлым душком. Не знающим пощады пламени, пожирающего траву, кидаясь к деревьям, а оттуда перепрыгивая до крыш. В безумном вое далёких сирен, кое-кто коснётся носка туфель Элизы. Она испуганно одёрнется, схватиться за сердце, едва не свалившись в сторону.

– Г-де… – изрёк случайный прохожий, застигнутый обстрелом врасплох.

Сам он ползёт, потягивая следом ноги. Лицо пестрит уймами порезов и бледно, в отличии от ярко голубых глаз.

– Здесь… – делая ещё одно туго дающееся движение сказал раненный.

– Я… я, сейчас! – сорвалась с места Элиза.

Наблизилась, припала в непосредственной близости на колени. Легонько коснулась спины, хотела попробовать перевернуть и… “Ох” – громко вдохнул раненный прохожий. Повесил голову, весь поник, застывши пальцами в земле. Кажется, он умер.

Хотела бы Элиза убедиться точно, но отвлёк её отзвук, доносившийся левее. Прорывая облака, гремя раскатами молний, заявились очередные небесные следы. Ломаются стены, складываются фасады, волной пыли и строительных ошмётков воссоздавая неприступный купол. На сей раз не два, а уже четыре реактивных снаряда, падающих в отдалённые участки жилого сектора. В полёте наблюдаются ещё шесть, а потом и восемь, случайным образом, преобразовывая всё до чего они коснуться, в единое перепаханное поле.

– Слышишь. Как там тебя? – откуда-то в метрах пяти, будто кто-то звал. – А! Элиза! Живо сюда!

Подзывал новоиспеченную медсестру без всякого опыта к себе, угрюмого вида мужчина, с нависшим веком. По белёсым одеяниями, становясь очевидно, что это никто иной, как врач.

– Будешь помогать. На долгие разговоры времени нету, так что сразу – смотри и запоминай. Сказали сделать – делаешь. Сказали исправить – выполняешь. – дал он понять, в кратких перерывах между словами, потягивая папиросу.

– Угу. – учтиво согласилась Элиза.

Глядя, как качественно и одновременно быстро, возводится крупная медицинская палатка. Устанавливается каркас, накидывается пол, поверху застеленный прочным тентом. Туда вносятся столы, инструменты, перекатываясь через дощатый порог, ввозятся каталки и раскладушки. Всё, что найдено, что удалось спасти, разгребая завалы и было под руками, пошло в ход. Уже, посекундно тарахтит дизельный генератор, толстым темноватым проводом, оплетая канистры с топливом и бочки, уходя за прочные, вьющиеся на ветру края палатки. Промигав, зажёгся свет, а вместе с ним и неустанная борьба за жизнь.

Не только на операционном столе, а и внутри себя. Преображения из старого в новое, лишённое предрассудков и глупой злобы в отношении иных. Совладав с кровью, потом и запахами разложения, став на благородный путь сострадания и самоотдачи, не требуя взамен, ничего. Всё это осело в мыслях Элизы и будучи полной отважной решимости, откинув толстое полотно. Смело ступая, дав нетленное слово себе, более никогда не отводить глаз. Чтобы не произошло, как и кто бы…

Нога поскользнулась, шурша проехав по поверхности, хватая рукою один из поддерживающих столбов, к счастью, не распластавшись. К своей неудаче, ненамеренно задевая плечом широкотелого формата медсестру, спешащую с позвинькивающими инструментами, лотком. Под перечень, как выяснилось не выговариваемых согласных на букву “р” и отдаляющихся слов обиды, Элиза приметила пагубный предмет раздора. Всего-навсего дутая, набитая различными запасами, с тёмным отпечатком подошвы, случайно оставленная, а может и наоборот – специально брошенная медицинская сумка. Ради чего-то, она потянется, подымет. Внутри, бодро чокнувшись различными ёмкостями и микстурами, из-под верха вылезая изолированным в упаковке шприцем.

Раствором, пачкой таблеток, обёрнутых резинкой из всего обилия, улетев в пол недосмотренным тюбиком. Хватанувшись в самом конце, но не поспев, хрупкое образование лопнет, испуская слезливый запах спирта. Тотчас ударив в нос девушки, вызывая кашель. Должно быть к счастью, непредвиденной случайностью уберегая её, от бушующих здесь запахов и неожиданных извержений желудка.

Дощечка под ногами Элизы выгнется, брыкнет, ровным следом, отпечатав глубокое, уходящее в землю отверстие. Край палатки дёрнет, заскрипит и перевернётся медицинский столик. Один из находящихся внутри палатки раненных всхрипнет, будучи нашпигованным осколками. В толстом полотне насчитают около пятнадцати входных отверстий, за коими проныл знакомый Элизе звук падения бомбы.

Похоже, что почти все знали, что следует делать – попадав на пол, бросившись на землю и не двигаясь. Не свезло всего одному санитару, не успевшего отреагировать на типичный свист. Тихой и быстрой смертью, усевшись о краешек кушетки.

– Почему, они всё никак не успокоятся!? – завопит лежавшая на полу медсестра.

Верно, расслышав её слова, сразу после падения очередной авиабомбы, донесутся длинные залпы. Потихоньку, Элиза выползет наружу, где тем временем ведя огонь из всех орудий и калибров, столпилась случайно оказавшаяся здесь колонна в виде танков, бронетранспортеров и вкапываемых зениток. Следовавшая к линии разграничения часть, оказалась застигнута врасплох пикирующими из-за густых облаков бомбардировщиками. Коим за свой габаритный вид и казалось, всегда критический манёвр, при выходе из виража, конфедеративными вояками, было присвоено исключительное название – корова.

Бьют стационарные пулемёты, ухают зенитки, подрывая воздух выше, ниже. Красно-зелёные трассеры, так и тянутся к крыльям и хвостам всячески маневрирующей тройки. Нос вверх, хвост вниз и наоборот, покуда один неожиданно не закрутился. Правые закрылки слетели вдребезги, разъединяя и само крыло. Двойная тридцати семимиллиметровая зенитка, с скомбинированным посредине пулемётом не отпуская ведёт эту цель. Добившись видимого следа от возгорания, бомбардировщик сорвётся вниз, испуская глубокое “э-у-у!” вонзится о холм. Рванёт, подбросив винт, а здешнее воинство поднимая руки и показательно сжимая кулаки расходятся в упоительных плясках.

Правда непродолжительно. Скоротечно сменившись воплями раненых и следующими воскликами: “Живот! Живот!” – распахивая края входа в палатку, кто тянет на себе, где на носилках, заносят жертв авиаудара. Немногочисленный уцелевший медицинский персонал не поспевает заняться каждым, прибегая к помощи неравнодушных гражданских и таким, как Элиза.

Несчастного врача тормошат, пихая от одного ранения, гоняя до другого.

– Скверно. – едва глянув, высказывает своё мнение врач. – Приготовьте. – уже бежит он к следующему стону. – На стол его!

И без всяких церемоний, отправляя внеочередного потерпевшего на хладный операционный стол.

– Нус… – вздохнёт врач, согнёт руки в локтях, одетые в тонкие перчатки. – Приступим. – усердно он завертит инструментами внутри, закопошиться меж сосудами и артериями, посматривая на стонущего мученика. – Терпи. – жёстко заявит врач ему. – Нужно.

Проходят минуты, быстро-быстро, щелчок щипцами, смочен тампон, и врач неслышимо выдыхает. Вроде бы всё получилось. Хватает пострадавшего от проникающего ранения в брюшную полость за запястье и, по-видимому, замирает. Молчит, нам внятен исключительно стук его перевёрнутых наручных часов и оттикивающего оборота стрелок.

Умер конечно же. Констатируя и немедля скидывая запачканные перчатки, влезая пальцами в не расправленные и по-новому тугие, приступая к следующему беглому осмотру.

– А ну. Ты. Как там тебя. – именно сейчас, заметил буквально разрывающийся от наплыва пациентов врач, бесхозно стоящую и наблюдающую Элизу. – Подсоби.

Сей же час, сдвинувшейся с места. Аккуратно обходя и переступая лежачих, коим не досталось места. Всё впритык, вперемешку мёртвые и живые. Нередко находящиеся бок о бок, или ещё хуже, как во дворе. Не поспев с запуском механического лазарета, укладывая тела ещё живых и давно ушедших в мир иной штабелями. Пуская кровавые слюни, хрипя, задыхаясь.

– Бинтуй! – скомандовал Элизе врач, выдав инструментарий, для экстренного освоения азов врачебной науки.

Ради изысков предоставив юного бойца Конфедерации, с широченной и запёкшейся дырищей чуть выше ключицы. Поначалу, особо не подающего виду боли, прочувствовав лезвие ножниц на коже, нещадно прорезающих форму, тот стиснет зубы. Пододвинет к груди винтовку, нечаянно уперев стволом в подбородок Элизы. Конечно, она бы могла задать вопрос. Поинтересоваться о ситуации на фронте, о чём же действительно размышляют в те страшные секунды, но не станет. Ей и самой, давно есть, что ответить по этому поводу.

– Всё плохо, да? – попытался облизать иссохшие губы боец, в конце концов обратившись к сконцентрированной Элизе. – Я… уй! – испытав неприятное ощущение, двинет он плечом.

– Ну вот. – учтиво заметит это Элиза.

Разматывая дрожащими пальцами покосившийся бинт, в новых примерно мотков десять от руки и предплечья завертев. Слой за слоем, налегая толсто-жёстким пластом повязки, именно по средине входящего отверстия красовался узелок. Упорно создаваемый в процессе волнительного плетения. Формируя кольца, куда иногда, неумышленно заместо разорванных полосок, просовывая пальцы и жёстко стягивая. Окончив, довольно отойдёт на шаг назад, оценит. На первый и неопытный взгляд, представляясь, как блестяще выполненная работа, не очень опытной медсестры. Ибо ждать похвалы долго, лучше заранее самолично оценить свои затраченные усилия, или… “Дура!” – грянув громом, снизошёл недовольный посыл врача.

– Посмотри. – грозно указал тот, скорым шагом направляясь к художествам Элизы. – Да кто же так делает!? – чуть ли не тыкая девушку носом, схватив за руку и потянув.

Врач долго указывал на остальных пострадавших, акцентируя внимание на принцип модели наложения бинтов.

– Немедленно исправить! Времени на теорию нет, так что смотри и учись сходу.

Экспонируя потерпевших и основной фактор ошибки в работе Элизы, помещая узел не “вне”, а “на” ране. Грубый урок, ею был уяснён сполна. Молча согласившись, да всего-то повесив нос, немедля срезая проделанную работу, шлёпнув свежим пакетиком с новым свёртком бинта. На этот раз действуя по строгим правилам, посматривая, кто делает, что и как. Скрупулёзно обматывая крест на крест, выполняя круг у торса и завязывая узел на живом боку.

Элиза расслабленно выгнет спину, хрустнет костяшками пальцем, ощущая некую долю удовлетворения и незримого шефства над собой.

Наступит минутка забвения. Может казаться, что всем без исключения удалось помочь. И с этим чувством, под напором усталости смыкаются её веки, погружая тело в краткий сон. Рука незаметно дрогнет в дрёме, нежданно очнувшись уловив длинные гудки вездехода.

Колёсно-гусеничного голиафа, чьё нутро запитывается из шести перпендикулярно сцепленных у бортов торчащих баков. Гнутые трубы, обильно коптят, выбрасывая в атмосферу чернейшие сгустки продуктов деятельности нескольких двигателей. Передний ковш опущен, ломая и подминая под себя всевозможные препятствия, освещая путь, круглым, как блюдце прожектором у капота. Вдогонку покачиваются прицепы, в сумбурной тряске, почти не довозя тяжёлых. Забегают люди, а вместе с ними и поспешит Элиза, как только может спуская и перекладывая на носилки.

– Стоп. Стоп. – перейдёт знакомый врач дорогу экипажу вездехода. – Куда это вы их? Мы больше не можем никого принять!

– Так ведь. За нами будет ещё. А вы, единственные в округе.

Врач махнёт рукой, развернётся, лично распоряжаясь, кого из доставленных нести на операционный стол, а кому следует остаться на промозглом ветру. Беспомощно вращать глазами, шевелить пальцами, раскрывать рты, пытаясь что-то сказать. Привлечь внимание и без того загруженных мелькающих белых одеяний. Попробовать схватить за халат, но слабые пальцы разожмутся, не удостоившись ухода. Ибо там, где начинается ответственность, кончается безмерная забота о других.

“А их куда?” – из проносящихся лиц персонала, кто-то обратился к раздражённому врачу. Наверное, в кой-то мере и его понять можно. Измученного от долгих операций, от вида капающей крови, что перемешивается с разбитым кирпичом родного города. Сотен не смолкающих голосов, будто в единственный оазис на всей пустыне, стекающихся сюда. Сбоку, сзади, спереди, повсюду, хоть бери и затыкай уши. Почувствовала это и Элиза, растерянно взирая на царящую ругань и объяснения.

Не успевая разогнуться, кое-как обустроив и распихав первую партию новоприбывших, на подходе гудел уже второй вездеход. А там и ещё больше. Многие, спина к спине сидят, из прицепов торчат болтающиеся руки и ноги, и так и сяк рассортированных.

– Потом, потом. – не поспевая, отказывался врач. – В общую кучу их.

И в глубине души, хоть и не желая, неся изнемогающих, сопящих. Приговорённые, оставленные на произвол, до коих теперь не дойдут спасительные руки.

Зрелище, переполненное бесчувственности, равнодушия и страха. Жить с подобным Элиза никогда бы не смогла и потому вспылила. Выставив ту крошку человечности, что ещё теплилась в её душе, высвобождая коллапс внутреннего протеста. Она взорвалась, подобно тому реактивному снаряду, к несчастью жильцов, угодив именно в их дом. Развороша проёмы, разметав потолок и превратив в прах мебель, похоронив следы преступления под обломками. Она бы не смирилась, нет, никогда. Знакомая дрожь охватывало тело, но не от ужаса происходящего, не вселяемого завыванием над головой снарядов, а напротив – переполнявшей в тот момент, злобы. С это часа изменившись. Умерев и вновь воскреснув абсолютно иным человеком, вставая на защиту каждого.

Шаги её уверены и крепки, голова гордо поднята, а глаза блестят. Обогнав врача и умышленно перегородив собой дорогу, не пуская далее, она злостно толкнёт того в грудь, громко возмутившись:

– Как же это так? А они… – сослалась Элиза на оставленных. – Выходит, они не люди? Не заслуживают, хотя бы призрачного шанса на спасение? Давали клятву, и вот так легко поступаете!?

Попробовала схватить того за грудки, давай трясти из всей силы, но встретив жестокий напор и пощёчину, предпочла сверлить взглядом. Недолго думая, врач отодвинет марлевую повязку, захватив носом воздух продирает горло, сплёвывая на взбаламученную землю. Изобразив на своём лице непередаваемое разочарование возможно неких надежд на эту девушку, сунет руку в левый карман халата вытаскивая сероватый флакончик.

“На”. – подбросил он к рукам Элизы, чудом, пропустившей сквозь пальцы, и всё же сумевшей задержать ломкую оболочку.

– Обезболивающее. – дал объяснение врач. – Всеми я заняться не могу, а предложить мне больше нечего.

– Тогда я…

– Давай, коли. – подхватил он идею Элизы. – Трать ценный ресурс.

– Но вы обязаны! – пыталась Элиза воззвать к его совести.

– Хорошо. – казалось бы согласился врач.

Схватил за руку, подвёл, вместе нагнувшись поближе и без всякого зазрения, огласив и ей, и им:

– Присмотрись. Что ты видишь?

Идёт молчанье, прошмыгнул ветерок, а Элиза не впервые по новой предав себя, отведёт взгляд от вида вывалившихся внутренностей. Кто, как может, прикрывая неизлечимые повреждения, мучаясь, заталкивая обратно кишки и постанывая себе.

– Не жильцы. И это видно сразу. Так, должен ли я, тратить своё время безнадёжно? Обречь одних, а для других, попытать счастье, извлечь очередной осколок, перебивший трахею. Наблюдать, как под моим скальпелем расходится плоть и вместе с кровью, утекает жизнь.

Он отойдёт, оставит Элизу наедине, для размышлений. Не оборачиваясь подытожив, отдалившись на шагов пять, пересекая границу тента палатки:

– Достаточно на сегодня.

И пусть каждый решит сам: в самодурстве, иль признаке доброй воли, она вонзит иглу. Незамедлительно впрыснет инъекцию соседу, ловя умиротворённый взгляд. Макнёт, оттянет рукоятку поршня, но не поспеет до третьего по правую сторону дойти. Тот мёртв уже.

Рука занесена, глаза её безумны в опустенье, застопорившись в действиях своих. Испытает неназойливое прикосновенье, как будто кто-то сзади стоит.

– Не трать. – удерживая от удара за предплечье, попросит Элизу молодой человек.

Чуть сгорбленный по виду, с пушком под носом и телом дистрофика. Потянется, оставит пятками след, продвинувшись за движениями встряхиваемой Элизой руки.

– А ну… Пошёл!

– Фабиан, прав… – остановит обоих третий участник, как бы нехотя признавая сказанное. – Оставь. Пускай это поможет другим. – попробует повторить действия Фабиана, розовощёкая, младше на полтора года Элизы, девушка.

Она, конечно, рискнёт. Может даже показаться, что при своём маленьком росте, она скорее подпрыгнет, нежели подступит. Кратко ловя недоброжелательность и оставив всяческую задумку. Элиза же обернётся, потеряет всякий к двум возникшим уникумам интерес, будучи свидетелем, как легко и со спокойными лицами отошли в мир иной те, кому удалось поставить укол. Прочим же, из-за промедления, более ничто не понадобиться.

– Теперь. Да. – устало выскажет, поднимаясь Элиза.

О чём-то подумает, расстроенно бросит взор, протягивая и после передавая едва ли отпитый тюбик, Фабиану. Пошатнётся, ковыльнёт в сторону палатки, загибаясь плечом на бок и даже, как выяснилось, не отступив от парочки, повернёт в абсолютно противоположный угол.

Небо, на сегодня в последний раз взревёт. Выше по улице, в метрах двухстах скользнёт хвост реактивного снаряда и лопнет дом. Многие пригнуться, издадут крик, дабы предупредить других, упав лицом вниз, но только не Элиза. Опустив голову и бредя, бредя к разрушенным ландшафтам. Она измождённо вздохнёт, прижмётся спиной к куску раздробленной стены, сползая вниз.

Погибших чрезвычайно много. Их обирают, стягивают обувь, добывая из карманов и пазух документы, после сбрасывая тела в общую яму подальше. Из оперативного пункта трещит налаженный телефон. Докладывают, хвалятся спасёнными жизнями и оперативной работой. Присутствует и врач, не скрывая эмоций, он улыбается в трубку, горячо благодарит, судя по всему, услышав слова о предстоящей награде.

Элизе же, наоборот – противно.

Противна война, противна грязь, перемешавшаяся с кровью, противна сама мысль о беспросветности творящегося. Неистощимая злоба и душевная, давящая под рёбрами боль. Хоть брось всё, хоть откажись, несмело опуская руки. Пускай все видят, она готова – выйдя на линию перекрёстного огня, выступая исключительно вперёд!

Стоя на смерть, за эту идею, не поддаваясь уговорам и манипуляциям, она завопит гимном будущего, насаждая созидание и сосуществование в мире и покое. Верно, осталось совсем чуть-чуть, прежде, как она решится на какую-то фатальную глупость. Необдуманный поступок, чьи зачатки томятся в разуме, будет отодвинут на попозже. Отделив оный час, с участием Фабиана и Аэстри, должно быть из вежливости, решивших лишний раз поднадоесть, узнав поближе до теперешнего времени не встречаемого ими человека с эмоционально бунтарским нравом.

Кто как: притеревшись и осев поблизости, ковыряясь в сумочке, бросая косые взгляды, или же свесив руки, перекинув верхнюю часть торса и хлопнув в ладоши представившись:

– Я Фабиан. Доброволец. Прямо, как ты. – он дружелюбно поднял брови, раздавив самую широкую, что в своей жизни только видела Элиза, улыбку. – Так и…

Явно стыдился он, раскрасневшись, как неопытный мальчишка в первом поцелуе, ещё сильнее сгорбив спину и наклонив голову. Зачёсанные назад волосы слезли с затылка на лоб, теперь, доносясь оттуда отдельными и не связанными по смыслу словами. Для него, подобное поведение не считается из ряда вон выходящим, таким образом, не делая секрета в проявленной симпатии к той или иной представительнице более прекрасного пола. Впрочем, играя красками на лице не ради этого, в стремлении познать значимость высоких слов и действий.

– Знаете. – будучи неспособным поставить прямой вопрос, прибегнул Фабиан к более мудрёному варианту. – До всего… – придав лицу грустную гримасу, выставил он ребром ладонь. – На протяжении последних двух лет, меня преследовало дурацкое ощущение не понимая. Понятное дело… – пустился он в объяснения. – Над ответом хлопочут издавна, всякий раз интерпретируя его по-своему. Так, ради каких же сакральных целей, я… мы… – охватил Фабиан воздух руками, выражая само человечество. – Существуем?

Элиза напряглась, закатила глаза, сдавив один висок кончиками пальцев.

– Идут поколения, проходя собственную жизнь, продвигаясь по заранее заготовленному конвейеру: рост, учёба, кредиты, семья, старость. А главное, что никто не откажется быть другим. Не заявит свою личность. Быть собой, чтобы не оправдываться, не стыдиться в своей непохожести на отпрыска соседей. Чужие успехи, чужие провалы. Неужели я один такой? Такой… сломанный.

– Сегодня у многих так. – сухо отпустит Элиза. – Поверь. – развернулась она лицом к Фабиану, очевидно подействовав долгим монолог. – Мечты, желания. Всё разрушено, из-за чего люди вынуждены жить сегодняшним днём. Более для них не существует будущего и нету… – с чего усмехнулась девушка. – Планов. Вся их жизнь рельса, а мы – тени, чьи отражения размазываются, пропадая за окном.

– Как раз-таки о мечтах! – оживился Фабиан. – У кого как, с этим обстоит? Только честно.

Элиза хмыкнула, мечтательно сосредоточившись на предложенной задаче. Дёрнула головой наискосок, задалась непростым вопросом, перебрасывая взгляд по сторонам. В редком случае, фантазии был дан повод для работы, изобразив пейзажи цветущих лугов. Где, она бежит вдоль пышных полей, подёргивая на ходу лепестки, чихая и смеясь от лучей, бьющих в глаза солнца. Заденет носком сандалены камешек, споткнётся, упадёт катясь кубарем и приминая в лёгком летнем платье траву. Два кручения, и она остановиться, ловко завершив это дело на спине, сверкая поджаренными веснушками.

Вздох, себе представит это она, за последние годы осязая действительное счастье… свободу. Милая девочка в платье захочет подняться, пробежаться ещё, но упадёт от налетевшего ветра. Тучи сомкнуться, сменив день на ночь, а в небо ударят прожектора. Пищит сирена, дунув, рядом с ногами вонзиться бронзово-смуглый реактивный снаряд. Вспышка, всплеск, поднимается оранжево-красный грибок, сдирающий кожу и выжигающий изнутри. Вокруг развалины, плачь, слёзы и дикое горе.

“Нет” – подумает про себя Элиза раскрыв глаза. Ей нечего ответить.

“А вот я!” – подаст голос Аэстри.

На месте подпрыгнет, в один подъём переместившись поближе, упираясь плечом в Элизу. Вздымается пышная грудь, сверкает тонкая белая шейка идеально подходящая, под рыжеволосое каре – “необъяснимо”, что с её-то выдающимися данными, могло привести сюда и по какой причине.

Как оказалось, Элизе не обязательно подбирать слова, открывать рот, выдавливая фразочки и как бы улыбаясь. Аэстри сама, в силу располагаемых знаний, нередко противоречащих друг дружке, как выяснилось фактов из жизни, предпринялась к долгому перечислению пока не до конца ясных – то ли достоинств, то ли недостатков: Весёлая; Игривая; Капризная; В меру глупая и в тоже время умная; Со сложным характером; Сдержанная; Местами балованная; Любящая громкие компании; Неоднократно предпочитая наслаждаться тишиной.

В озвученном всякий раз списке, когда Аэстри собиралась с силами, постукивая палец о палец прежде, чем знакомиться с очередной компанией, неожиданно для других извергаясь откровенной речью:

– Глупость. – удивила она Элизу. – Кроме как, заглушения звуков внешнего мира и отдаления от реальности, забывая всю разруху, вряд ли я что более требую от жизни. – Аэстри стукнула себя по коленям, будто это она во всём виновата. – Утраты, невзгоды, деструктизм. – с умным видом, затараторила она. – Убить грядущее, испортить идеалы, снизить шансы. Я просто мечтала стать писателем.

Из сумочки её, показался разукрашенный в наклейки блокнот. Страницы раскрылись, пестря подчёркиваниями, обведениями слов и по множеству раз переписанными предложениями. Причудливые от руки зарисовки и умышленно искривлённые термины, придающие эффекта фантазии, подытоживало само название – “Нулевая Гравитация”.

– Хм. И о чём же? – глядя за переворачивающимися страницами, вопросила Элиза.

– По-всякому. – кратко ответит Аэстри. – Как ты думаешь, что главное. – призадумалась она, захлопнув блокнот. – Вернее, движущее в этом деле? То, без чего, ну никак нельзя обойтись.

– Не знаю… Грамотность! – наконец полностью отвлеклась от предыдущих мыслей безнадёги Элиза.

– Ну, фантазия. – подметил Фабиан.

– Выражение. – легко обыграла их Аэстри. – Это не просто слова, а посыл. Выплёскивание накопившихся эмоций, мыслей несправедливости и загнанных чувств. Чтобы обратить внимание. Направить к сердцу и воззвать к уму каждого, кто это прочитает! – показывая, она вновь затрясла блокнотом. – Несомненно, работы там непочатый край, но…

Приподняла она подбородок, выискивая слова, глаза незримо закатились, выставив указательный палец, держащей блокнот руки.

“Но” – ещё раз скажет Аэстри вслух, поникнув.

Они молчат, не смея перевернуть роковую страницу. Боясь перешагнуть запретную грань, открыв для себя новые горизонты. Отогнув краешек, так и застыв, покрываясь плесенью и сырея совместно с бумагой. Буквы сотрутся, драгоценные рассуждения пропадут. Приобретая смуглые очертания выжженного мира и стерильной пустоты. Ничто в сей час не нужно и никому нет дела.

“Художником… вероятно” – усмотрев сомнительно воцарившуюся тишину, попытался возбудить интерес Фабиан.

– Ты? – взбодрилась Аэстри. – Я знаю множество художников, и они…

– А почему бы и нет. – спокойно перебил её Фабиан. – Пускай я не умею держать карандаш. И не в состоянии провести ровную прямую линию, не сделав из круга – квадрата. Тем не менее никто не запретит мне изображать!

– И чтобы ты хотел? – подключилась Элиза.

Её искренне удивлял скрытый внутренний мир, внешне неприметных собеседников.

– Далёкие дали. Недосягаемость. – подобрав губы, утвердительно покачал Фабиан головой. – Представь, это, к чему хочется стремиться. Перекинул льняную ткань, а там холст, где воссоздан возвышающийся над проливом в океан город. Многослойный по составу, от низкорослых цветущих домиков, до уровня небоскрёбов, трасс, эстакад и периферийных натяжных дорог. – активно он жестикулирует. – Поражает разнообразием прогресса. Умная техника, не подверженность людей бытовым и повседневным хлопотам. Увлекаясь тайнами мироздания и собственного совершенства. Будущее.

Фабиан распрямился, перевёл дух, гордо окончив мысль:

– Разве это не прекрасно? Разве не к этому стоит стремиться и желать? А-м…? – он ведь так и не узнал её имени.

– Элиза. – в конце концов, сообщил наш протагонист.

– Элиза… Что ты на это скажешь?

– Если бы. – грустно протянула она.

На самом деле, неуловимо для окружающих воспряв, безмолвно поддерживая прекрасные начинания. Она вскочит с места, да отойдёт, сжав правую руку в кулак и прижимая к сердцу. Её символ, черта упёртости, вера в лучшее. Элиза не будет говорить “спасибо”, она и по-дружески не обнимет их. Из всей череды мыслей и действий будущего, она ответит для себя и одновременно за всех них:

– Мы хотим мира.

Всякий замолкнет, поддавшись переломному моменту, устанавливая незримую связь. Тяги. Вовсе не любви или дружбы, а пока нечто не выявленного. Что масштабнее, обязательнее. Читающегося в отблеске поражённых глаз, пакта поддержки и хвата взаимопомощи.

Осознает Элиза, немедля и надменно заявив им:

– Сегодняшнее более никогда не повториться. Мы! – сделает она акцент, шагнув. – Будем бороться за каждого. Если потребуется – закрывать собой. Если потребуется – жертвуя здоровьем или жизнью. Если потребуется – отстаивая свободы и права, наплевав на собственные.

Первыми и именно теми словами, что лягут основанием для маленькой, но стремительно развивающейся организации. Став крошечными винтиками в гигантском механизме внутреннего сгорания, торжественно клянясь, первыми, туда вступят Фабиан и Аэстри. Притворившись в единую машину, к ним последуют сотни тысяч, что смело отмоют налипшую в сердцах людей грязь.

Встанут в ряд, заслонят собою иных, сжимая в кулаки ладони и приставляя к груди, готовясь сказать… что-то затарахтит.

Помимо Элизы, на предстоящее отвлечётся остальное население лагеря. Наблюдая, как покачиваясь из стороны в сторону, скрепя на колдобинах и почти переворачиваясь в воронках от взрыва бомб и мин дороги, из дальней улицы, покажется горбатый броневик. Низкорослый, с начищенным впереди гербом в виде крохотной, подлетающей к небу птички, удерживающей в клюве меч. Фасеточные фары броневика с дополнительной динамической защитой зажглись, заезжая во двор. Водитель не сумеет довезти важного гостя ко входу палатки и в метре забуксует, выметая колёсами грязь. Запачкает выбежавший на данное зрелище персонал, попадёт в добровольцев, по несчастью соизволивших подтолкнуть.

Следом идут два набитых битком бойцами грузовика, машина снабжения, что тащит на прицепе пушку. Никто не понимает, не решается встрять, а уже полный ходом идёт разгрузка.

“Живо! Живо!” – командует сержантский состав. Вооружённые люди спешно покидают машины, в точности исполняя поставленные команды. Прямо тут и сейчас, рисуются карты местности, обозначаются оборонительные рубежи. Подорванная с крыши наблюдательная вышка, становится пулемётной точкой. Стрелки таскают мешки, роют землю, укладывая слоем защиты всё крепкое, что попадётся под руку. Не проходит и семи минут, как периметр готов. Многочисленные стволы автоматических винтовок и ручных пулемётов, полукругом упёрлись в разрушенные виды города, откуда вряд ли может произойти дерзкая атака. Расчёт пушки окопался, прикрыл ствол ветками, уставившись на дорогу. Все затихли.

Персонал не смело подступит поближе, в ответ к ним, давно не смазанной, два раза хрюкнет дверца горбатого броневичка. Покажется изысканная туфля, враз утонувшая, вступив в мясистую грязь. Оливкового цвета брюки, подобного фасона вправленная рубаха. Будучи укаченным в поездке, отрыгнув, толстопузого типа офицерский кадр из низшего представительского звена командования Конфедерации.

Из всего собравшегося люда, к нему уверенно подходит знакомый Элизе врач, поздоровавшись протягивая руку. Лениво-лёгкое касание, лизоблюдская попытка не увенчалась должным успехом. На что двинулся козырёк полевой кепки, и владелец нависших складок щёк гаркнул, выдвинув требование:

– Докладывать по форме! Ваше звание, номер, приписанный участок.

– Но… я не военный…

– Смирно мне! Равняйсь! – разъярился от непризнания собственного авторитета офицер.

Обошёл, продвинулся дальше, представ так, чтобы всем его было хорошо видно. Врач в коей-то мере повиновался, сплюнул изо рта папиросу, приставив к непокрытой голове развёрнутую кверху ладонь.

– Юхим Алецки, хирург. Доброволец – добавил врач. – Мы… – развернул он голову, было хотел начать изъясняться, описывая ситуацию.

– Вольно! – скомандовал владелец нависших складок.

Столкнул с дороги, зашагал по двору самолично оценивая ущерб, подёргивая складками на лице. Отвёл край санитарной палатки, ненадолго заглянул прогоняя меж зубов слюну.

– И как много? – очищая об порог туфли, спросил он оттуда у врача. – Я спрашиваю!

– П-погибших? – неуверенно переспросил врач. – А-а, да. Семеро из моей бригады, во время обстрела. Сразу. Ещё, около пятнадцати человек из близлежащих. – указал врач на остатки, что едва ли напоминали дома. – Потом два захода доставленных. Да сколько же их… – пытался он вспомнить, указав полковнику на вездеход. – Кажется…

– Вам кажется!? – остервенело, будто дожидаясь именно этого момента, накинулся на него офицер.

Схватил за одежду, трясёт, как тряпичную куклу надув покрасневшие щёки и сморщенный лоб.

– Тебе доверили важнейшую задачу! – последовал удар, что свалил врача в грязь. – Спасение людей. И ты! – придавил лежачего ногой, не давая возможности отползти или встать. – Когда уже всё кончилось, не в состоянии мне ответить, сколько же?

– Подсчёты! – отчаянно завопил врач. – Они ведутся, я клянусь.

– Арестуйте эта падаль! – был дан приговор.

Вот так и найден виновник. Протоколы составлены, преступная халатность раскрыта и предана огласке. Свидетели опрошены, все разом и без сомнения подтверждая: – “Да, это он!”, оклеветав, а кто не желает говорить – сядет рядом.

Вина переложена, по телеприёмнику дадут честный репортаж с места событий, показывая неразборчивому зрителю чистосердечное признание раскрытого и вовремя схваченного врага. Злостного вредителя, продавшегося за пригоршню серебряных монет, устроившего диверсию и одной только отсутствием веры в победу Конфедерации, погубившего с двух десятков, до мифических сотен.

Никого не заинтересует, никто не станет разбираться, рискуя собственным положением, вступая в защиту и утверждая, что, если бы не он, было бы куда хуже. Несчастного скрутят, ради унижения уложив лицом в густую грязевую массу земли, стягивая руки верёвкой. Рядовая сцена, торжество нового порядка, готовя к транспортировке виновника всех бед. Минутный суд, а за ним расстрел. Ради чего-то подбегает к обладателю складок и воинского звания Элиза.

Да, ей не нравятся методы человека, что уводят. Непонятна хладнокровная позиция и так или иначе, он – герой. Не убежал, не спрятался, не отказался. Единственный, кто под обстрелом, добросовестно исполнял свой профессиональный долг, даря слабый лучик надежды.

– Постойте! – остановит Элиза.

Тянет за форму, тормозит в возможностях девичьих сил. Щекастый полковник замечает это, подхрюкивает, но на сей раз не дверью горбатого броневичка.

Такие ему по нраву: бойкие, непослушные, целеустремлённые, а главное – молодые. “Прекрасный претендент” – с такой мыслью, высокомерно явится полковник пред ней, затягивая второй подбородок.

– Некоторые. – покосился он на оставшийся персонал, не давая вставить Элизе слово. – Рассказывали мне, что вы хорошо справляетесь. – намекая подмигнул офицер. – Вы так, самоотверженны! Милая, я не совсем расслышал, как вас кстати зовут?

– Ох. Элиза. – вроде бы поняв к чему идёт речь, антипатией в голосе ответит она.

– Какое, бесподобное имя.

Не стесняясь в выражениях и ощущая безграничную власть над всем и, вся, действовал майор, проведя пальцами по скулам девушки.

“Ах, какие брови. Каков же взгляд и эта поза!” – преднамеренно воскликнул он.

– Скажите мне, Элиза. – взяв за руки и нежно сжав придвинув к себе, осведомился майор. – Вы не думали о том, чтобы сделать карьеру?

– Я вас прошу. – вырвалась Элиза, пытаясь упросить об ином.

– Конечно, всё, что угодно.

Мерзкая улыбка, разлилась по явно нестрадающей от недоедания, в отличии от вверенных майору бойцов, физиономии. Орден за нахождение в тылу тюкнул по форме, так как, Элизе удалось заставить того наклониться поближе.

– Прошу. – говорила девушка на ухо. –Освободите этого человека. Он не преступник.

– Вздор! – громко отшатнулся майор. – Если не он, то покажите мне виновника, и я немедля его арестую! Сволочь! – испустил майор визг над головой Элизы, направляя сообщение к персоналу. – Ответственную за гибель стольких людей.

– Виновника!? Оглядитесь вокруг!

Потрясла Элиза окружающих, прямо-таки хапнув напыщенного офицера за воротники формы и давай ворочать в разные направления. Практически макая того в грязь, она поведает об разрушениях и трупах.

– Повсюду смерть. А если вы желаете найти виновного, то обратитесь к своим соседям. Заявите им, что “это”, пора прекращать! Заключите перемирие.

Услышав последнее строки, майор отшатнётся, сожмёт губы, потянувшись к кобуре.

– Перемирие!? С теми животными!? Этого не будет никогда! И слышать ничего не желаю. Только победа и исключительно наша.

Высказанное охладило пыл, настырно избежав Элизу уже собираясь сесть в взревевшего горбатого броневика. Дверца пассажирского сидения распахнулась и вот уже закидывая ногу, не отступалась одна Элиза:

– Подумайте о людях. Если вы не сделаете, то сделают они сами. Те, кого вылавливают по одному. Группами возмущённых и в итоге огромным волеизъявлением, воткнув вам в спину нож.

Оспорить сказанное не посмеют, действительно за годы войны раздробив утомлённое агонией войны общество.

– В вас скрывается столь великий потенциал. – разочарованно оповестит Элизу майор. – С вашим-то упором и направлять. Вы бы могли столького достичь. Вступить в мой… личный медицинский батальон!

И так понимая неудачи склонения, с горя плюнув, хлопнул дверцей броневика. Почтенный пост походно-полевой жены увы остался пуст. Не будет статей, отсутствует пропагандистское внимание к Элизе, не краснея, повествующей об несуществующих подвигах.

Газ, мотор затарахтит с небывалой силой, выплёскивая грязь и несясь махиной прямиком на Элизу. Поспешат знакомые, столкнут её с пути уходящей-покачивающейся по дырам колонны. В небе ударит гром, почва намокнет, заглушая в обрушившемся ливне смерть. Глухой хлопок, угодив прямиком в нос горбатого броневика, реактивный снаряд бахнул грибовидной вспышкой.

И вновь дрожит земля, раненые стонут под завалами, а прочие умирают. Элиза перекинет за плечо медицинскую сумку, её поддержат друзья, к ней примкнут милосердные и не безразличные, бросаясь на помощь.

Ночной свет

По-видимому, во мгновении ока опустев, город опасливо молчит. Не слышно запоздавших и вышедших за рамки комендантского часа бузотёров. Отсутствует скрип калиток, проворотов ключей в замках и тяжёлых засовов. Погасли лампы, окна непрозрачно темны, в моросящее тиканье минутного дождя, и постукиваний ставней, отдалённо воют на скрывшуюся за тучами луну, собаки.

Он еле плетётся, теряется в сумраке строений, с трудом захватывая воздух. В исключительном желании добраться до дома. Так сильно, как никогда обнять. Рассказать, сознаться, попробовать объяснить. Миновать четыре микрорайона, обойти квартал, откуда добраться до мостовой, где взойдя на гору руин, добиваясь родных видов. Но, перед этим, Якоба остановит непроизвольный бум. Над смуглыми очертаниями вздымается лучезарный шар, притупляя шаг, убеждая паренька сигануть в беспросветность зарослей и деревьев.

Притаиться, задержать разнузданное дыхание, в таинственном ожидании хлопая глазами. Насторожить уши, разобрав, как посреди ночного эха, шлёпнет курок. Ударится о боёк упорного винта, с режущим из ствола звуком и испуская, то самое лопнувшее в воздушной бездне красновато-оранжевое пятно. Разомкнётся заряжающий блок, оттуда вывалится капсуль, что дзинькает колпачком прокатившись по шершавому бетону. Сигнальный патрон пребывая в полёте вскипит, за считанные минуты меняя траекторию и безотлагательно обрушиваясь вниз, где раскрывает уродливые очертания истерзанных построек. Покрошенных ударами бомб, стёртых залпами артиллерии и изничтоженных практически до основания в ходе уличных боёв.

Не проронив и слова, оцепенеет Якоб. Испытав ногами нежданную судорожную боль, он припадёт, переполняясь тревогой за близких, находящихся где-то там. Потом за себя, за ту грозящую судьбу, при коей потеряв всех, оставшись одному.

Над головой его, тяжёлым грузом осядут мёртвые виды. Очередная осветительная мина укажет бреши в стенах, разломы, наводнившие шёпоты призраков в них. Покажется из-за деревьев Якоб, подняв голову, разинет рот, узрев без промедления данный ответ. Световым представлением, массой зелёных огоньков, пока всё не сведётся к трескотне полосато обрывистых линий. Перелетая от улицы и к деревьям угловой арки, осыпаясь из балконов домов, доходя до первых этажей зданий на другой стороне переулка. Отражаясь в разных направлениях пуль, продолжив, до этого оборвавшийся, но вновь вспыхнувший бой.

Торча носиком из груды камней, стрекочет стационарный пулемёт. Не позволяет высунуться, активно подавляет, заглотив длинную ленту беря на прицел группу у разбитой кофейни. “Вжух” – пробьёт насквозь кирпич, раздробит ограду, покосив людишек и метко закинув гранату подорвав тела. Из арки дома выскочит тень в плаще, прикроется деталями местности, проворно выглядывая и дождавшись случая привстанет на колено. Взвалит на плечо кумулятивный гранатомёт, живо прицелится, да как саданёт по направлению огневой точки противника. Промахнётся, угодит снарядом чуточку выше желаемой цели, цепляя несущую конструкцию постройки. Польётся оплавленное железо, посыплется сверху бетон, давя и обжигая засевших. Кое-кто выскочит, поднимет руки схлопотав пулю прямиков в сердце. Преображая район, развиваясь, как в быстром фильме, испепелив просматриваемую сцену разрывами двух бомб. Сбросившим их на бреющем полёте самолёт умчится вдаль, покуда обе не намеренные отступать стороны, стягивают силы.

Падут опорные пункты, ведётся борьба за блокпосты, вспыхнув бензина-керосиновой струёй смеси, мимо Якоба, раздувая мусор унесутся вертлявые конфедеративные “Мурены”. Мальчишка их непременно узнает, в памяти всплывёт обязательный к просмотру еженедельный обучающий фильм – “Слабости врага – твоя победа”. Где досконально учили, каким образом и главное куда следует бить вражескую технику. Грамотно подклеить к гусенице взрывпакет, подготовить область, установив на дороге противотанковую мину.

Озвученным средним ударным танком на воздушной подушке, перепрыгнув всякую хитрую опасность. Махом сманеврировав, закрутив отвесный крюк, уклонившись от попадания из переносных комплексов донаводки. Пересекая водные глади, удирая за препятствия, эта подлинная техника вторжения, откинет трап. Из внутренностей “Мурены” выскочит не менее трёхсот бойцов, подчас, поддерживаясь перевозимой лёгкой техникой.

Отъезжает башня, в землю втыкаются поршни, из высших точек прорастая антеннами. Вращается локатор пеленгуя окрестности, сформировав передвижной командный пункт. И покуда льёт во все бока огнём, поддавая из великих ограничительных винтов пылевую завесу, направится дальше. Позабудет пехоту, проигнорирует приказ, предпринимая попытку отбросить контрнаступление противника, увязнув в неравном и самоубийственном бою.

Шипя змеёй, снесёт деревья, чудом не заденет отпрыгнувшего Якоба, что заползёт на карачках, упираясь о бетонный перекрывающий в мирное время движение транспорта по улице блок. Чиркнув покрытие, близко к телу отскочит невольная пуля, обдавая запахом гари. Якоб зашевелится, откажется переждать, краем глаза выглянув, взирая за дальнейшим ходом событий. Тем временем, в перерывах пальбы различных калибров, задвигаются многочисленные силуэты.

Из частного сектора появится крупное скопление, следуя на полусогнутых за командиром, они сиганут через поребрик. Дождутся сигнала, покуда командующий не поднимет руку, загнёт указательный и средний палец, покачивая взад-вперёд, что передастся по цепочке назад. Колонна выстроится, получит свежий приказ – размашистым телодвижением рукой в бок. Личный состав поделится надвое, назначенной группой принявшись осуществлять обход, а основным ядром – атакой.

Рассеются тучи, проступит крупная луна, озаряя разрушения и выступая в виде повода к штурму, крупным разбросом огрызнётся на пятьдесят выстрелов чей-то пистолет-пулемёт. Фонтанчиками вздымаются частички вражеского укрытия, куда в дальнейшем шарахнет всё имеющееся в распоряжении вооружение.

“Прикрывай!” – кое-кто заорёт. – “Слева! Слева!”. И пригибаясь, быстро-быстро под шквалом перекрёстного огня, потеряв уже десятерых, рискнут проскочить на стратегическую возвышенность четверо. В ответ, с крыши по ним бахнет полуавтомат. Сразит человеческую тень на бегу, упустив оставшихся. Следует катавасия сражения, блистая в темноте проносясь трассерами пуль. Ревя мотором заходящего штурмовика, долетая из-за застенков подорванного взрывчаткой дома фырканьем рукопашной схватки.

До такой степени невыносимым шумом, что даже Якоб закрывает уши, так и не узнав, как в метре над его головой, рявкнув пройдёт фугас. Издалека ударит стремительно приближающийся крупнокалиберный пулемёт. Принуждая город стонать, а ни в чём не повинных людей гибнуть. В разрозненности событий, то и дело, возникая случайными стычками. Захватывая один и тот же объект, по чудовищной ошибке напарываясь на союзников.

По той простой причине, что связь нарушена, а силы изрядно раскиданы по обширному региону. Где-то прошибая защиту, в ином месте отступив побросав оружие и раненных. При любом раскладе, создавая огромную и никем не контролируемую прореху. Впредь, там снуют диверсанты, бегут уцелевшие жители и следуют медицинские обозы. Профессионалы по подрывам, обладатели бесшумных видов оружия, приступят «отмечать», обрушивая на головы ничего не подозревающих противников залпы артиллерии. Блокировать подходы, устраивать засады устанавливая растяжки.

В этой связи, наиболее эффективно себя показали бойцы Конфедерации, с их так называемыми “трапперами” – захватив с собой юрких и малозаметных даже при дневном свете автоматизированных охотников. Не превышающих в ширину и пятидесяти сантиметров механических паучков. В самом деле исключительных произведений инженерного военного искусства и обмана. Практически бесшумно перебирающих металлическими ножками по любым наклонностям и стенам, незаметно проникая в удалённые участки.

Крупная оболоченная линза на электронном туловище уловит движение, множество сгустившихся песчинок точечных глазок сфокусируются на жертве, проделывая решающий прыжок. Вцепится остриями ножек в тело или поймает ближайшую по направлению прыжка конечность, распуская тупые внутри пробитой плоти колючки, не позволяя себя сорвать. Если до прыжка заметят, то бросится прочь, ловко уклоняясь от пуль и теряясь в ближайшей недоступной человеку дырке.

Просияют специальные индикаторы на тельце, приводя механизм к детонации, оставляя зачастую жуткого вида повреждения, что не угрожают жизни. Да не убив и всё же изрядно покалечив. Однозначно выведя “боевую” единицу из строя, со стопроцентной гарантией аннигилировав боевой дух потерявшего все пять пальцев или впредь мочащегося через трубку в баночку. Впрочем, искусственный интеллект не совершенен, а в микросхемы трудно вбить гарантированное распознавание свой-чужой. Нередко становясь жертвами собственных изобретений, коим, собственно, без разницы о кого следует убиться.

И вот наконец, вываливаясь шипованными колёсами поверху постамента к возрождению, для Якоба покажется передний борт. Усиленный гибридный бронетранспортёр шарахнет из пулемёта, подкатываясь к месту боевых действий. Издаст скрип, затормозит на ходу, развернувшись остриём полубока. Чередует непрерывную пальбу из автопушки, подключает дистанционный пулемёт, вдобавок громыхая зарницами прорезей брони. Раскупориться задним отсеком, оттуда облачёнными в тяжёлую противоосколочную амуницию вынырнут штурмовые единицы. Немедля бросятся в схватку, пройдя через дым извёстки понемногу смыкая кольцо. Наступит затяжной момент, измотанными обе силы встанут, очевидно уровнявшись в численности, растеряв бесценный человеческий ресурс. Стремятся побороть друг друга дистанционно, отвоевать подступы, торопливо разворачивая штаб, водружая флаг, а в следующую минуту будучи оттеснёнными на прежние позиции перекрёстным огнём. Обрушив обходные пути, контролируя подходы, расставив повсюду часовых.

Между тем, орудийная башня бронетранспортёра откорректирует угол, взамен стандартной, зарядив зажигательную ленту, выпалит по второму этажу занятой новостройки сокрушительно-расплывающейся волной жара. Полетят стёкла, на куски разлетится содержимое апартаментов в огненном спектакле, чем-то ёрзнув по броне.

Солидный пласт бронепокрытия слетит, на месте поражения тяготея белой струйкой дыма, что уходит к балкону противоположного дома. Стрелок контужен и пользуясь случаем нежданного замешательства, проистекая добивающим вердиктом. Предстанет корректировщик, взводя неуклюжее по дизайну навесное противотанковое ружьё. Спустит рычаг, метко попадая прямиком в открытую область от чего зазвучит лёгкий – “тюк”. Якоб защурится, спрячется за бетонный блок, пока параллельно из корпуса машины прорезаются эффектные искры. Даст трещину, отделит с коричневым дымом башню, рванув с такой мощью, что формирует глубокую воронку. Хлопнет по ушам откинув ближайших, рассеяв защитников и сбив их с толку.

Повылазят укрывавшиеся бойцы Конфедерации, да как сорвутся с места. Вырвутся в яростное контрнаступление, поднимая нацеленные штыки, стреляя на бегу и на полную катушку вопя – “А-А-А!”.

Но война обожает тактику, манёвры, она терпеть не может принятых наскоро решений, большинством, не продвинувшись и дальше десяти беговых шагов, свалившись лицом вниз. Осев у укрытий, провалившись обратно спиной за безопасную зону, основав всеобщий могильник.

Защекочут бетонный блок пули, снаряды завьются, от чего сдав нервами вскочит Якоб. Исполнится желанием бегства, подчинившись жизненной тяги, взволнованно бросаясь, кто знает куда.

Он обнаружит, как затормозится действительность. Время перетечёт в более медлительный темп, улавливая мельчайшие вокруг подробности. Отскакивая гильзами, пронесутся перед носом следы терзающих воздух пуль. Витают газетные очерки, посреди улицы, в полный рост кто-то отстреливает весь магазин, под длинный: “тук-тук-тук”.

Грянул импульс, обжёг правую щёку, обдавая стекающей со лба чужой кровью. Якоб повернёт голову, глаза уловят продырявленную шипящую радиостанцию у разбитого конвоя. Мычит раненный, дёргается, пока ему жгутом перетягивают область повыше оторванной конечности.

Плач детей, потерянные взрослые, чьё бахвальство в одночасье рухнуло, стоило нагрянуть конфликту. Потерявших жильё, лишившись работы, у коих отняли близких. Готовые сказать: – “Вот, держите! Берите всё это таким, каким оно есть”.

Вы так желали, звали, так гордились чужому горю. Умоляя невиданные силы “повторить”, дабы увековечить преступления. В таком случае не стоит убегать, а первым же взглянуть в истинное – не человеческое лицо войны. Без устали мимикрирующее, старающееся прикрыться оправдательными речами и обмануть:

– Война справедлива! Война вынуждена! Что, если не война?

Поставит большинство в тупик, тупых убедит довериться, сугубо единицам обнажившись доподлинной личиной. Где война, это не красивая обёртка на бутылке алкоголя “Весёлый Победитель”. Не событие, творящееся – где-то там, далеко-далеко. Она в любом случае коснётся, пожмёт запланированные плоды, отзеркаливая бликом не поддающейся коррозии никелевой рожи.

Самый востребованный, самый поклоняемый монолит – сосредоточия изуверства. Одно из древнейших божеств антигуманности, что когда-либо создавало себе человечество.

Всего его так сильно не любят, порицают, ненавидят, но так хотят.

Место шока займёт измождение. Кажущееся замедление бытия утечёт, с болью в груди и перехода от бега, к кривому посматриванию себе за спину, Якоба оглушит голос динамиков. Завибрирует звук, в красках войны излучая свет каким-то чудом уцелевшего неохватного прикреплённого к углу дома моноблока. По экрану поскачут помехи, размоется обрывистыми кадрами плёнка, исполняя новинку “национального достоинства”.

Тукнут фанфары, конвейер промотает накладываемые друг на друга изображения. Застопорившись на разборчивом постере с костлявого вида чудовищем в конфедеративной форме, что похищает обнажённую девушку.

Всё это, на фоне изувеченных гор тел, глася надписью – “Вот враг”.

Видеовставки перемотаются, неисправный моноблок засвидетельствует ради Якоба хронику с замкнутым маршем шагающих взад-вперёд войск. Помехи скроют дальнейшее, но уже из динамиков гудя, в следующей сцене пролетит штурмовик. Сбросит бомбы на постановочный деревянный штаб противника, растрепав тот в щепки.

Закадровый голос скажет: – “Они не умеют воевать!”

С поднятыми руками и обрывками тканей, из траншеи появятся переодетые в конфедеративную форму войск актёры. Жалкого вида: заёрзанные, худые, горбатые. Двигаются по направлению к смеющимся над ними солдатами Демократического Альянса, не переставая выкрикивать, что сдаются. Впрочем, те не озлоблены, они не опустятся до уровня пыток и расстрелов, дружески делясь с побеждёнными последними сигаретами и едой. Заботливо накинут на костлявые плечи тёплые шинели, усердно заговорив на не передающую звук плёнку.

Закадровый голос продолжит: – “Посмотрите на их глупые лица. Заметьте этот отсутствующий взгляд. Видите!? Даже они, прислушавшись к словам разума, могут быть людьми…”

Плёнка пожелтеет, братание заменится на оркестр гудящих труб, за коими топают передовики патриотического воспитания. Закадровый голос осветит данные золотые минуты, что в будущем обязаны перерасти в века восторга и достоинства.

– Мы – миролюбивая нация. Но пусть только попробуют, пусть только дадут повод!

Диктор ойкнет, сегодняшняя видеовставка зажуётся слившись с будущей. Лицо передовика проткнёт дулом самозарядной винтовки, пропагандистской машиной просвещения завертевшись в резко-агрессивных параметрах: – “Наши люди обучены, подготовлены и максимально эффективны”.

Иллюстрируя передёргивающего затвор тяжёлого колёсно-передвигаемого пулемёта мальчишку, что принимает положение лёжа. Маскирующийся на местности противотанковый женский взвод, вооружённый прилипающими ДБФ.

“Нас свыше сорока миллионов!” – снизойдя, отрезвляюще наорала на Якоба записанная речь.

Сам он опомнится, а отзвуки протекающих боёв наполнят своей густотой улицы. Треснув уголками моноблока и повалившись бывшим искусством человеческой урбанистики. Якоб взволнуется, попробует подступить, смотря, как в виде карандаша по экрану проведётся волнистая брешь, издавая хрупким материалом скрип.

Удивительный образом, против собственной воли Якоб наклонится. Сильные руки обхватят паренька, зажмут рот, поволокут, вынудив послушать спокойный, ровный тон:

– Мне абсолютно без разницы кто ты. Я не пойму, как тебе удалось здесь оказаться?

Неожиданно схваченным Якоб с перепугу завоет в ладонь. Лишние секунды задёргается ногами и руками, поняв, что сопротивление бесполезно, чуточку подвинет голову, распознавая в угле обзора родные зеленовато-пятнистые графические знаки.

“Разведчики!” – если бы не прикрытый рот, от восторга во весь голос воскликнул бы Якоб.

– Странно, непонятно, почему они, – удобно развернув к моноблоку, держащий Якоба разведчик по неосторожности позволил разглядеть не менее шести человек в боевой раскраске лица. – тебя не заметили?

Обратив внимание паренька, как у моноблока воткнутся крюки. Завьются тросы, у коих странным образом одетыми, шныряют гражданские лица. У всех одинаковые шапки, широкие синие повязки на плече, поверх повседневной одежды, блистая застёгнутыми на два горизонтальных ремня бронежилетами. За спинами рюкзаки, колени и капельку повыше бедра прикрываясь подобием скоб с импровизированным защитным покрытием.

“Раз-два, взяли!” – напрягшись вякнет один из тянущих тросы.

Дорогостоящий механизм оторвётся до половины, брызнет крошечными остриями, сорвавшись и расколовшись в мельчайшие частицы.

– Выблядки. Ренегаты, суки! – выскажется держащий Якоба разведчик. – Пригрели змею.

А пока, отступники не помнят себя от радости, взявшись за руки подпрыгивают, некоторые их них умудряются выпускать в воздух целые обоймы кустарно собранных автоматических пистолетов. Ржаво-коричневого очертания заплаток, торчащих вычурных деталей по совместительству с нарезным стволом. У образцов оружия, где прицельная мушка напрочь закрыта вставляемой сверху прямоугольной обоймой, общей вместимостью не менее двадцати пяти патронов. Царапающей при стрельбе затвором пальцы и многих других грубых конструкторских недоработок, на самом деле мешающих только самую малость, контрастируя по соседству с “их” напоминанием, насколько же жизнь удалась.

Не важно – будучи завербованными или точив на власть зуб, мотивируя выбор справедливой местью. В любом из этапов развития истории, заполучая приторно-манящее чувство – всевластия.

Достигая права беспрепятственной безнаказанности завладевая чужим имуществом. Вышибут решётки, взломают замки выгребая наличку и проникая в госучреждения. Залетает бумага, будет громиться оргтехника, с чувством гордого достоинства, занимая удобные кресла начальства, принимаясь записывать видео-призывы.

Сдирая подшлемники открывая лица, стягивать маски, не делая секрета в личности, заявляя следующее: – “Воспряньте!” На фоне спасающихся от войны горожан, непонятно к кому обратятся данные личности.

“Вспомните о совести. Чести, а главное…” – эмоции возможной наживы.

Ведь, по их мнению, у всех тут же припечёт в районе пятой точки открываясь дополнительными мотиваторами: мародёрствуй, разбойничай, грабь! Тащи направо и налево, кто первый взял, тот и унёс.

– Ну вот и посмотрим на танцы. – рывком выпустит разведчик из крепкой хватки Якоба. – Будь тут. – накажет он, придавив тяжёлой рукой.

Сделает знак, вкупе с другими разведчиками бесшумно покинет наблюдательную позицию. Разделяясь и заходя по обе стороны, максимально скоро раскручивая действо. Стойкие шаги, меткие попадания, что ухают ближайших к себе ренегатов. Нерасторопным сворачивают шеи, колют ножом в спину, пока общее число предателей не сократится до двух. Один, с закрученными усами и при оружии, попробует поднять руку бегло выстрелив. Его без сожаления напичкают до предела свинцом, сотрясая тело. На последнем издыхании оседая, зажимая пальцем спусковой крючок, отправляя в небо весь боезапас.

– Я сдаюсь, сдаюсь! – моля упадёт оставшийся, состроив облик полнейшего отчаяния.

Лично, без резких движений вытянет из-за пазухи ножи, гранату с ручкой, побросав на землю и поднимая как можно выше руки. Контрольные выстрелы в тела его бывших подельников осветят дрожащее в страхе лицо. Стараясь хоть как-то убедить, хватаясь за жизнь ренегат взвоет:

– Умоляю, нет… Нет! – издаст на всю округу вопль, царапая стоящие напротив ботинки разведчика. – Это всё они, они! – укажет пальцем на ползущего еле живого подельника, что вскоре пристрелят. – А я… вот. – доверчиво откроет рюкзак, передаст скомканные бумаги. – Там всё, я клянусь! Кодовые фразы, имена, пометки карт. Только…

– Отпустить? – заполучив информацию, чья надобность в нынешних реалиях не играла веса, спросил разведчик.

– Ну… ага. – как-то наивно доверился последний из живых ренегатов. – Да я же никого не убил, ребята. – стал он искать в чьих-нибудь глазах снисхождения вращая торсом. – Сроду оружие в руках не держал.

– Попал в плохую компанию. – дополнил ренегата разведчик. – Слепо доверился.

– А-а… – многообещающе присоединился к милой беседе державший Якоба. – Дурашка, не за ту команду ты решил болеть.

– Кончайте его! – завершил прелюдию командир группы.

К наблюдающему за всем Якобу приблизился знакомый разведчик, грубо заслонит обзор, чтобы оградить паренька от ужасных предсмертных хрипов, под аккомпанемент ломающихся шейных позвонков, прежним спокойным тоном заговорив:

– Даже самый ненавистный акт смерти, это – откровение. В независимости от того, как много ты уже мог увидеть, даже тут есть свои ограничительные рейтинги. Кому-то нравится. Кто-то получает животное удовольствие от самого процесса и мучений, но никогда не стоит на это смотреть. Во всяком случае, так часто.

Всё завершится, присутствует не более общего звучания удерживающей крупный вес верёвки. Высунут язык, болтаются ноги, описывая на петле круги. Разведчик сдвинется с места, обойдёт Якоба хлопнув того по плечу.

– Парнишка я не любитель лезть в чужие дела. Город практически сдан и тебе вообще повезло на нас наткнуться. Но, как ты тут оказался?

– Шёл… домой. К родителям. – поднимет Якоб свои уставшие карие глаза. – Что на проспекте Гелиана.

– Хм. – задумчиво качнул головой разведчик. – В общем. – без лишних слов, развернёт на колени карту, поддерживая края. – Смотри. – сдует мусор, водя пальцем и объясняя. – Третья улица перекрыта. Бои там давно окончились, но излишне огромные разрушения местности. Кто знает, какая шваль может сейчас там ошиваться. Так, проезд у комендатуры. – проведёт до указываемого местоположения. – Жизнь дорога – даже и не суйся. Снайперы бьют всё что увидят. Никаких шансов. Но, вот… – вроде бы что-то вспомнив, наклонит к карте голову. – Ага, смотри! – затормошит Якоба за плечо. – Частный сектор, выходящий прямиком к проспекту.

– Угу. – утвердит Якоб. – Мы… – остановится, вспомнит о друзьях, коих более нету среди живых. – Я. Там много мест облазил.

– Тем лучше, ибо это, пожалуй, единственный выход, что я вижу. Так что – бывай. – как-то довольно быстро соберётся, пройдя рукой по волосам. – Удачи тебе, куда бы тебя не завела дорога.

И более не обронит и слова. Покинет на разрозненном пепелище паренька, нагоняя далеко ушедшую группу.

Оставленный посреди ничего Якоб прикинет мозгами. Попробует сориентироваться, раскидывая обувью насыпи гильз. Дзынькнет краем подошвы подтолкнув прокатившийся пистолет поверженного ренегата.

“Вау!” – издав, загорится глазами Якоб. Аккуратно поднимет, крепко взявшись за рукоять и принявшись рассматривать изделие. Переживёт поток энергии уверенности, проходящей через всё тело и бьющей прямиком в макушку.

Вот оно – сила оружия. Сила наглости, сила бесстрашия указывать любому на дверь. Решать, кто заслуживает жизни, а кто – лишиться ценных вещей. Приложится к кожуху затвора ладонью, изо всех сил сдавливая крышку по направлению к себе. Едва сдвинет, показывая зубы и покраснев подушечками пальцев, дотягивая примерно до середины. Рука не выдержит напряжения, затвор отскочит в исходное положение, щёлкнув.

“Да, давай!” – отряхнув уставшие пяльцы вспыхнет Якоб, приготовившись ко следующей попытке.

Зацепится за самый край, наклонит пистолет к себе под острым углом. Со всей дури дёрнет, доставляя патрон и взводя оружие. Нащупает большим пальцем селектор предохранителя, переводя ручку в боевое положение, в сию минуту без сомнений, ступая в опасный путь.

Исчезнет в дыме пожаров, став гневным очертанием на фоне разбитых жилищ. Покинет квартал, проскочит железнодорожное депо, проделывая по длине открывшейся улицы тихие шаги. Стоит только запылать красновато-зелёной звезде сигнальных вспышек, как Якоб перебегает дорогу. Затаившись упасть, притвориться неодушевлённым объектом, дожидаясь у низкорослого каменного заборчика наступления полноценной темноты.

Выглянет, на всякий случай пристроит на изготовку вооружённый рукою пистолет.

“Как так. Разве здесь ещё кто-то мог остаться?” – открыто удивиться Якоб.

Он даже привстанет, напрочь позабыв о всяких мерах предосторожности тупо поглядывая на окна одноэтажного домика. За ними пройдут тени, непонятно что пролетит, спустя время жахнув на всю округу.

Странно, но Якоб содрогнётся. Ноги его окаменеют, хоть как ты двигай. Попробует помочь себе раскачиваясь руками, немедля проникнувшись острой болью.

Уйдёт из-под ног земля, его хапнут за запястье, принудительно разжимая ладонь. Пистолет вынут, самого мальчишку наплевательски отбросят, врезав по спине. Да так, что тот аж покатится. Ошеломлённый картиной, он не заметил, как некие люди методично прочёсывают дома. Тянут подкудахтывающую колёсами повозку с натасканным добром и завидев одинокого посреди разрушенного войной города странника окликнут: – “Эй ты!”

Подоспеют, предусмотрительно нацелятся, изымут оружие, выместив на беднягу всю ненависть за предательство бросившего их командования. За самоубийственные приказы, прилюдные расстрелы ради поддержания боевого духа, различив позорный гогот дезертиров:

– Ха! Как оно тебе уёбок. А? А? – с каждой прицепкой, будет наносить с разбега в область живота удар, доселе восхваляемый Якобом защитник. – Ой да ладно вам! – отмахнётся от своих сослуживцев дезертир.

Долбанёт напоследок, кое-как подтянет за одежду, усаживая на колени и стращая паренька замахами.

– Мак, я тебя умоляю. Хорош. – попустит настроение избивавшего, сменив обделённое умом существо, на лицеприятного оратора. – Дак, на кого мы шпионим?

– К-то? – откашляет Якоб, попробует вдохнуть, опять сорвавшись в приступ. – Я… просто ш-шёл домой. К родителям.

– Ну, а тогда я проживаю во дворце Автократа. – отвесив подталкивающего к размышлениям шлепка Якобу. – Продолжаем думать.

Друзья его расходятся в хохоте, по очереди подсказывая и не лишая себя удовольствия каким-нибудь образом унизить паренька.

– Но, я не вру.

– А пистолет, ты, по-видимому, на улице нашёл?

– Да. – честно ответит Якоб.

– Ложь. Включаем мозг. – шмякнет дополнительная пощёчина.

– Ничтожный предатель. – ввяжется в процесс пухленький обладатель конфедеративной офицерской формы.

Судя по всему, снятой с убитого. Сияя сквозной дыркой в области сердца, пачкая прекрасные воротнички вытиранием жирных губ, отожратых явно не на армейской пайке.

– Кто? Я? Да я… – собирался Якоб с мыслями, чтобы дать разгромное оправдание. – Да я!

– Дерьмо ты парень и предатель. И судьба твоя незавидная. – ткнёт беседовавший указательным пальцем Якоба в лоб.

– Почему вы так говорите? Почему вы так со мной обращаетесь? Я же свой…

До этого не понимав причины, Якоб прозреет. Внутренний мир его погибнет, получив при битве несоизмеримое с жизнью ранение. Загорится одежда, фантазия свернётся, представая в первозданном пугающем естестве. Где, героизм, основанный на убийстве – преступление, бесхитростно прикрываемое оправданием в виде благой цели.

Испытав трудности узрит истину, впервые за свою жизнь, с ясной головой поняв.

– Следовательно… – вернётся к Якобу оратор. – Я обрисую твою дальнейшую судьбу. – присядет на корточки, сложит пальцы в замок. – Рыть траншеи, прямиком на передовой. Ты, как раз подойдёшь по параметрам. Рост маленький, может даже с первого раза не убьют. А не убьют, так возвратишься ты домой, прямиком к мамочке, без рук и ног.

Потянется к ножнам на ремне, до половины лезвия показывая нож, наслаждаясь мечущимся взглядом Якоба. Улыбнётся выполнит движение вперёд, обнажая лезвие. Якоб защурится, поднимет к небу голову, где красками зальётся ещё одна вспышка. Средь тёмных облаков, в искусственном свете, различая гигантские контуры крыльев. Молчаливо мчащиеся, затмевая своим видом луну, а шумом моторов продолжающиеся в городе очаги сражений. Раскрываются купола парашютов блестя отголосками ткани, из самолётов разбрасывается десант.

“Бомба!” – самопроизвольно завопит Якоб, свалившись носом в землю.

Показательно закроется, что немедля исполнят и его истязатели, не став разбираться, растянувшись во весь рост. Тикают секунды, до того времени, как обман Якоба раскроют, вскакивая и несясь в случайный тёмный предел. Расцарапывая ладони, напоровшись коленом о торчащий гвоздь, оставляя за собой кровавый след, взбирается он по руинам. Ни перед чем не остановившись, привстав на четвереньки будет дышать пылью, пока не достигнет самого пика. Порвёт ткань рубахи, замотает прокол, на пике осыпающегося кирпича встречая отпечатки раннего утра.

Развеется дым, открывая родной кров. Неосознанно Якоб пустит слезу, обозрев запятнанные в пожаре стены. Погубленная в беспорядочных ударах артиллерии крыша, покосившийся фасад, к коим Якоб соскользнёт, насилу ступая о больную ногу.

“Все… погибли?” – вслух, тяжело ему дастся последняя фраза. Огорчённо разводя руками, всхлипывая, как можно скорее стирая слёзы. Возьмётся за голову: что ему делать, как дальше жить.

Застилая слезами глаза, через водную мембрану Якоб воспримет тусклый свет из подвала. Витиеватого отрезка лабиринтов из труб и провисающих проводов, где, когда-то помогая отцу, он чуть было не заблудился.

Соберёт оставшуюся волю в кулак, приготовиться к наихудшему исходу, ковыляя прямиком на свечение подвального помещения. Растолкает крохотные под ногами камешки, встречая лицом мерцанье ручных фонарей. Согнув руку, закроется ладонью, со временем привыкая, завидев сквозь чёрточки пальцем, перепуганные лица жителей дома.

Присутствуют почти все. Вот – с рыжим пуделем на голове соседка снизу. Бывшая учительница математики Марина Семёновна, накрашивающая в треснувшее зеркальце губы, одинокий и потерявший на этой войне семью Бернард с первого этажа, но не видно родителей.

Из всех собравшихся семей, всех опечаленных рассосавшихся по мрачным подвальным закуткам лиц, не в состоянии отыскать Якоб родного очертания.

– Где они? – спросит у отводящих глаза жителей дома Якоб. – Говорите!

– А ты, где был? – из полумрака набросится на мальчишку ополоумевшая бабка. – Это он их навёл! – завоет, подбивая злую и напуганную толпу. – Он их привёл к нам. Все беды на наши несчастные головы. Всё горе!

К умалишённой присоединиться пара человек, всячески подталкивая Якоба покинуть сомнительное убежище.

– Вон! Вон отсюда!

Без предисловий покажется культя, разомкнёт безумную толпу:

– Подурели!? Оставьте его. – растолкает, кому даст в нос успокоив.

Якоб опознает старого друга. В бывшем грозу дворов, ныне первого из почётных добровольцем их дома – Игана. Улыбнётся, ковыльнёт поближе.

– Как… Как тебе удалось? – осмотрит Игана Якоб с ног до головы. – Ты же был одним из первых. Доброволец. И все эти три года, там? Мы думали, что ты давно погиб.

– Верно, все эти три года. – поведёт Иган за собой, усадит рядом с серией водопроводных труб, накидывая на ноги уцелевший из малого множества при пожаре вещей, плед. – И навидался я вдоволь. Вот это. – поднимет культю, одновременно обводя ею подвальное помещение. – Не наша война.

– Что ты мне этим хочешь сказать? – принялся за старое Якоб. – Разве не понятно, что на нас вероломно напали? Не видел ничего, да?

– Кто, я? Хех. – зажмёт зубами сигарету. – Вот тут ты ошибаешься. Например, я видел, как гружёный до отказа молодыми вроде тебя ребятами бронетранспортёры погнали на, замечу, наше минное поле. – выпустит Иган дым, затянется по новой. – До этого, скотиной из разведки, все два часа, рассказывая, как там всё чисто. Итог – семьдесят пять трупов. Пожалуйста, забирайте. И никто не ответит.

Долгим рядом взрывов, нечто громыхнёт на улице, прервав множественные шептания жителей в подвале.

– А может, пленного не красиво убьют. – довольно легко повествует Иган. – В принципе, в этом деле ничего зазорного – попасть в плен. Как правило это те, кого контузило или ранило. За нередким случаем похищая спящих прямиков с окопов, в надежде заполучить языка. Тупые уроды…

– Как это, некрасиво?

– А вот, например, зарежут. Штык ножом. Но он ведь для этого не предназначен, чтобы резать людей. Колоть, наносить точный удар, а не разделывать…

Представив хладнокровную сцену пережитого Иганом, замолчит и побелеет Якоб.

– Потом, с парой крепких друзей, ты вламываешься в дом к этим пьянющим гнидам и делаешь с ними ровным счётом тоже самое. Тебя точно переклинивает, переставая всё на свете слышать. Ни просьб, ни криков, и ты уже не контролируешь себя. Исключительно удары сверху вниз. Раз… восемнадцать.

Уже ближе к подвалу донесётся грохот, моргнув лампочками света. Якоб сглотнёт слюну, решив перебить жуткие подробности удостовериться относительно собственной темы:

– Ты случайно не знаешь, где мои родители? И почему их здесь нет.

– Тут был такой бардак. – вспоминая, затрёт Иган брови. – Обстрел, внезапное вторжение, кто куда бежит. Спасают ценные вещи погибая под бомбами. Честное слово, не имею и малейшего представления, где они могут быть.

– Значит, я буду их искать! – заявит Якоб.

Вскочит на ноги подкосившись на продырявленной, направляясь к выходу.

– И станешь очередной жертвой. – рискнёт остановить его Иган. – Никому не нужным трупом, что будет гнить и некому его убрать.

– Плевать!

– Пойми ты. Я знаю, что там творится и что в итоге тебя ждёт, если попытаешься уйти.

Прочувствует Якоб, как его дыхание остановилось. Засвистев над головой, померкнет свет, оставив его наедине с пугающей пустотой. Вытянет руки, постарается нащупать пропавшие колонны, обжигаясь слепящей из невидимого туннеля вспышкой. Опаляя кожу, забивая мусором глаза, со всем треском обрушится потолок подвального помещения.

Одновременно с этим, высоко-высоко, поразив ряд обозначенных целей, закроется бомбовый люк. Стратегический четырёхвинтовой бомбардировщик удалиться вдаль отблёскивая в тучах цветами опознавательных маркеров.

Ровно сколько я смогу

Угроза несколько отступит. Фронт, а вместе с ним и разрушительные боевые действия покинут линию соприкосновения, поглотив враждебный конфедеративной стороне, расположенный на стыке важных железнодорожных путей городок. Ни с того, ни с сего на Элизу обрушится шквал оглушительного успеха. Её идеи, её видение мира, с быстротой урагана распространятся среди населения, приводя с виду неприметную девушку к какому-никакому общенародному признанию, а вот рядовых простых людей к уйме проблем, что требуют неотложного решения.

Всё это в реалиях, где каждый прожитый день, по-хорошему обязан привносить в жизнь нечто хорошее и радостное, на деле, оборачиваясь сном в ванной, чтобы защититься от внезапно летящих в окна осколков бомб. Проведённого в подвалах детства, разрисовывая стены и читая книжки в тусклом освещении керосиновых ламп. Казалось бы, что в этом мире напрочь отсутствуют всяческие благоприятные изменения, влеча стагнацию, в свою очередь, методично умерщвляющую население и пожирая “тебя” изнутри.

Хотя противоположный город падёт, обе силы по-новому встрянут, окопаются, измотают себя до предела, устремившись в родные дома неисчерпаемой рекой цинковых крышек. Все непомерно устали, всех до невозможности достал столь долгий и кровопролитный, заставляющий родителям хоронить детей, конфликт. Они откровенно ослушиваются, снимают знаки отличия, срывают наградные медали, втаптывая их в грязь, куда затем падёт и оружие. Траншеи необитаемы, не играет развеивая тоску одинокая губная гармошка. Заброшена противотанковая пушка, так и не вскрыв расчётом ящики со снарядами. Давным-давно уйдя, устраивая так называемые – “солдатские перемирия”. Совместное покидание позиций, обмен едой, письмами, отказ стрелять на глазах, обезумевших от увиденного и палящих в воздух с приказами атаки офицеров.

Самых таких рьяных скрутят, отберут оружие, если что подобьют глаз, становясь по обе стороны беглецами. Фронт буквально разойдётся по швам, с отсутствием дисциплины и главное мотивации, развалившись на не соединительные части. Пустея полками, бригадами, целыми хорошо вооружёнными отрядами, возвращаясь обратно в части базирования и родные дома. Это несметное разочаровавшееся в войне человеческое полчище отправится в долгий путь, дабы отстроить жилища. При удобном случае конечно же поквитаться, но для начала разыскать. Не желая более убивать или быть убитыми, они предпочтут присоединиться к миссии Элизы, нежели ещё раз совершив непоправимую ошибку.

И вот так, постепенно растя. Из изначальной занятой разгребанием завалов, оказанием медицинской помощи и раздачей пищи сотен, внезапно восполнившись не менее десятка тысяч. Жаждущих изменений масс, что по собственной инициативе выходят в открытые протесты. Ни с кем не согласовывают, перекрывают дороги, с чем есть и найдётся, штурмуя призывные участки, откуда ценой собственных жизней, выбивают обратно от насилу отобранных у родителей молодых ребят. Сокращая армейские ряды, ставя под удар авторитет Свободной Конфедерации, без умолку скандируя произносимыми и наспех выдуманными из толпы речами: – “Мы не должны воевать! Мы не обязаны! Мы не хотим и не станем!”.

В ответ на их действия, раздаваясь беспорядочной пальбой от тех, кто наиболее предан. До мозга костей проникся устаревшей и не имеющей в будущем, даже на страницах учебников истории места, идеи. Но, кровь порождает – кровь. За каждым последующим жёстким актом подавления вольнодумства, в “их” головах надоедливо засвербит сверчок, осмелившись на последний шаг. Потенциально спасительный, возможный. Отворяя бронебойные двери “Службы Благонадёжности”, из нависшего и будто вцепившегося мёртвой хваткой высокого здания, с бесчувственными лицами и в выглаженных костюмах выступят двое.

Не спеша, бодрым шагом прогуливаясь по устрашающим от войны улочкам. Заворачивая за угол, где их уже ожидает заведённый и с личным шофёром автомобиль. Не смотрящий в их глаза, натягивающий на нос кепку и слегка склоняя голову, чтобы ненароком не увидеть лиц. Агенты благонадёжности не тотчас сядут, для начала перекурив, обсудив детали дела, поправляя скрытое за специальной прокладкой костюма табельное оружие.

В конечном счёте колёса закрутятся, машина поедет в неизвестность, перебирая пассажирами фотографии, изучая ориентировки, подготавливая к вручению приглашение от лично – Дознавателя. Никто Элизу упрашивать не станет, её не возьмут и силой, поставив перед фактом вручив письмо с обязательной явкой. Вежливо общаясь, агенты благонадёжности в мягкой форме проводят её до машины. Усадят, зажмут с обоих сторон сиденья, урвав с важнейшего мероприятия и скомандовав шофёру – жми! Педаль газа вдавится в пол, колёса завертятся, взметая частички пыли и земли. Скрывшись за горизонтом, с оставленной трибуны слетят кое-какие листочки. Пойдут по ветру красивым, но не дописанным Элизой текстом. Речью, к коей она так давно готовилась. Переосмысливала себя и окружающих.

В тот момент, когда на дороге станутпоявляться первые признаки её города, один из агентов услужливо попросит наклониться. Опустит на глаза, а после туго завязав, оставит скрывающую мир повязку. Он объяснит: – “Так надо. Это в целях безопасности”.

Между тем, замедляясь движением машины, наставая переломным моментом, откроется пассажирская дверь и она выйдет, в голове Элизы, противореча личным убеждениям, зародиться странная секундная мысль: – “Я думала, что сумею хотя бы что-то изменить. На деле, умерев задолго до этого”.

Разомкнутся бронированные двери и ложа на плечи Элизы руки, её поведут. Исходя из чувства липнувшего к ногам холода, куда-то вниз. По ступенькам, помещениям, под стукот клавиш множества печатающих машинок, резко остановившись перед на слух поворачиваемой дверной ручкой. Элизу по-прежнему проводят, усадят, осторожно придвинув царапая ножками стула пол, после удалившись захлопывая дверь. Она нервно молчит, не делает движений, тихонько потягивая ртом воздух.

– Снимайте. – разрешит звучащий напротив голос.

Легонько стягивая повязку, откроет веки, в мгновении закрыв, так как в глаза забьёт слепящий свет накренённой к лицу лампы на ножке. А пока привыкает, шуршат переворачиваемые страницы досье, в толстенной папке подъезжая к её рукам.

Голубого цвета оправа, чёрный крупный шрифт, что в деталях описывает биографию Элизы. Там и род занятий, и круг общения, с расписанием часов бодрствования и сна. На абсолютно каждой из вклеенных страниц, не упуская возможности поместить разнопланового характера фотографии. Запечатлённая на балконе, когда вешает бельё. Снятая со странного верхнего ракурса, когда покидает подъезд и идёт по улице. Вплоть до интимно-обнажённых, переодеваясь, моясь или готовясь ко сну.

– Элиза Мари, это вы? – сложа руки и скрываясь за светом бьющей прямиком в глаза лампы, поинтересуется тень.

– Да. – иногда отрываясь, дабы зачитать подробности собственного дела и оценить размах слежки, пока спокойно ответит Элиза.

– Ваше время пришло. – активно жестикулируя, перейдёт тень к делу. – Настал час внести собственный вклад. Докажите, что Свободная Конфедерация, может на вас рассчитывать. Отбить все те многомиллионные средства, что были затрачены на благополучие жизни отдельно взятого гражданина.

– Конечно. – потупит Элиза взглядом. – Что от меня требуется?

Сейчас отвлечётся, сдвинется немного на стуле, уловив парализовавшие необычным гулом стены, далёким стенаньем.

– Не обращайте внимания. – попросит тень, пару раз даст кулаком о стену. – Как вы знаете. – встанет из-за своего места, слегонца прошвырнувшись по допросной, и выйдя из слепой зоны девушки. – В последнее время участились акции неповиновения.

Элиза увидит только краешек спецодежды, но и этого ей будет достаточно, чтобы прочитать набитую жёлтым текстом и обведённой в прямоугольник надписи – Дознаватель.

– Дознаватель… – промолвит Элиза.

Однако тот не услышит, удачно скроет конечную личность, продолжив собственную мысль:

– Когда нашему молодому и свободному от коррупции государству и так приходится не легко. Война. – пояснит дознаватель. – И мы… вы! Мы все, не в состоянии при продолжающемся неблагоприятном климате вести боевые действия. Два фронта! – воскликнет дознаватель. – Вы, понимаете, к чему я клоню?

– Да… наверное. А причём тут я?

– Эти люди… – дознаватель запнётся. – Заблудшие, откуда-то знают ваше имя. – срыву повернётся, опять зарядив о стену. – Активно скандируют его, нахально приписывая к своим действиям и тем самым подставляя вас. Тайно переговариваются о ваших речах. Открыто ставят в пример, находя таким образом оправдание в своих преступных выходках. Элиза, вы ведь понимаете, чем это грозит?

– Да. – совершенно верно подтвердит Элиза, вспомнив законы Свободной Конфедерации. – Правда, я не имею к этому никакого отношения. Я не могу запретить людям следовать за мной или слушать.

– Напротив. – поднимет дознаватель указательный палец, запротестовав. – Тридцать седьмая страница, будьте так любезны.

Элиза немедля склониться над папкой, примется переворачивать исписанные от руки листы, пока не найдёт помеченный фрагмент.

– Многочисленные факты, свидетельствования очевидцев. – наизусть дознаватель перечислит изложенную на бумаге информацию. – Исходя из всех признаков, Элиза Мари, вы – дестабилизирующий элемент. Возможная диверсионная ячейка, что не по своему умыслу, а невидимой рукой наших врагов будет развращать чуждыми идеями население. – вынесет грустный вердикт, усевшись на своё место. – Вы чуть ли не открыто призываете свергнуть действующий заботливый строй. Элиза, вы правда против народа? – в голосе, дознаватель действительно удивиться.

– Конечно, нет.

– Тогда, спасите себя! Искупите собственную непредусмотрительность открывая свой рот и произнося то, о чём умный человек предпочёл бы молчать.

– Глупый… – показывая упёртость характера, как и персональную человеческую недальновидность, выскажет девушка.

– Элиза! – теряя терпение прикрикнет дознаватель, меняясь на грубый тон общения. – Вы нам нужны! А мы нужны вам! У вас есть всего одна попытка и упрашивать никто не станет. Просто скажите им.

Если бы в камере присутствовали окна, то дознаватель непременно указал Элизе на нужное сборище народу.

– Что? Что я могу сказать разгневанной толпе, проникшейся идеей?

– Пристыдите их. Скажите им – “Как же вам не стыдно, вы ещё не рыдаете? В то время, как ради вас, правительственные лица сокращают на себя расходы, аж в пятнадцать процентов! Идут за вас умирать, а вы не хотите?”.

Уменьшая в раздираемой войной и гуманитарной катастрофой стране свой зарплатный предел из сотни, до семидесяти тысяч купюр.

– Прикажите им сплотиться! Как никогда раньше затянув пояса! Укажите пальцем прямо туда, куда им следует выместить накопившуюся злобу и недовольство. На наших врагов, конечно же. – пояснит дознаватель. – Пускай берут в руки оружие.

– Чтобы продолжать эту всеразрушающую войну? – вскипит Элиза, упёршись о стол руками. – Нет. Я не стану, я не могу так поступить.

– Войну!? – удивиться дознаватель. – Не существует никакой войны! – скажет отмахнувшись. – Ну нету и быть не может. Это – освобождение.

– Освобождение, вот значит, как. А людям попросту необходимо привыкнуть? Смириться с ущербной действительностью? Прямо вижу светлое, позитивное и успешное будущее – преспокойно умирая и никому не мешая. Не жили хорошо, нечего и начинать. Да как вы можете!?

– Могу и имею право! – уже официально перекрикивали они друг друга. – Не пытайтесь разводить свою дешёвую демагогию. Нравится вам или нет, но выгодный нам мир всё равно наступит.

– И что же это за мир? Я не знаю такого. Не имею и малейшего понятия, в отличии от: цивилизации, общества. Где преобладает право и свобода выбора. Вот, чем я дорожу.

– Чушь из старых и никому не нужных книг. Ваша голова, должна быть занята проблемами страны. Её величием. Врагами, что не спят ночами, только и думая, как бы нас уничтожить. Подумайте о тех героях, что пали, защищая вас.

– Какая страна – такие и герои. Убийцы и бандиты. Я не стану вам помогать, даже если мне придётся предстать перед расстрельной командой!

– Дежурный! – у дознавателя окончательно сдадут нервы.

В саму допросную заскочит щуплого вида рядовой боец, встав по струнке смирно.

– Избить, унизить и выбросить на помойку!

Выполняя, Элизу потянут за волосы, заломят руки, не без удовольствия умышленно мешая двигаться, за счёт чего нанося дополнительные побои. Не постесняются облапать, порвать верх одежды, всё-таки быстренько доставив девушку ко входу в здание, швыряя о грязную землю. Побросав рядом личные вещи, какую-то часть украдут, окончив на этом.

Бронированные двери замкнуться, чавкая, провернётся заводной вал, активируя защитные механизмы. Автономные пулемёты возвратятся в строй, нацелятся на Элизу, не допуская ступить и шага в сторону здания. Самой ей, не останется ничего, кроме как, отряхнуться. Подобрать что уцелело из личных вещей, глянув мельком наверх, а далее, как ни в чём не бывало отправиться домой.

Зайти в свой двор, умилиться обтёсанности серых зданий, насаженных в колёса клумб растений и натёкших от прорыва канализации луж. Потянет на себя за двойные деревянные дверцы парадной дома, войдёт, встречая у ряда искривлённо-разорванных, будто задетых в гуще сражений, в эту пору отдалённо маячившей войны почтовых ящиков Алекса. Сам он, сложив руки у груди подпирает стену, можно подумать давно ожидая Элизу, приметив, с облегчением возгласит: – “О!”

– Ну. – дёрнет Алекс бровями. – Как прошло? Город бурлит, а из “Благонадёжности” между тем, так просто не возвращаются.

Завёл разговор с измученной и никак не ожидавшей здесь встретить кого-либо из собственного движения Элизой. Сей, по внешнему виду статный молодой мужчина, будучи ободранным и голодным, по счастливому для себя стечению обстоятельств пробился в их ряды. Уверял, признавался ярым пацифистом, что при первом же удобном случае, совместно со своим, теперь увы погибшим сослуживцем, бежал из вооружённых сил Конфедерации с ближайшего участка фронта. Понятное дело, что после столь душещипательной истории и бедственного положения, ему никто бы не смог отказать.

– Хуже некуда.

– Вот как, не поделишься? – подвинется вдоль стены спиною Алекс, покачнёт и так держащиеся на честном слове почтовые ящики. – Исходя из твоей осанки и потрёпанного облика, могу предположить, что приятная беседа не задалась. – могло показаться, якобы в его спрятанной за спину рукой нечто пикнуло.

– Потому что, это кодла! – разошлась во весь голос Элиза. – Единение бандитов и власти, что называют себя Свободной Конфедерацией. – раззадорив спичкой нечаянной фразы, она уже потеряла всяческий контроль над эмоциями. – Но вот что? Что именно в ней свободного?

– Идея. Власть, принадлежащая народу.

– Хах. – раздражённо и с долей сарказма усмехнётся Элиза. – Власть, держащаяся на соплях. Изнывающая, поскольку предчувствует свой жалкий конец. Принадлежа не народу. Не мне, ни тебе, ни старухе из соседнего двора, а кучке злодеев. Самодостаточным сукиным детям – что, уничтожат миллионы! Всё, что их интересует – выжить. И жить как раньше, жить так же жирно!

– Какие размышления… И когда же, по-твоему, это всё завершится? – Алекс подвинется ещё ближе, продолжая провоцировать Элизу на откровения.

– Когда, придёт логичный конец. Когда, вышедшая из берегов волна отчаяния, смоет те крохи еды из холодильников электората. Снимет рубашку, штаны, трусы, поставит голым посреди людной улицы. Наступив полным отчаянием, бесповоротным, невозможным! Когда, уже каждый встречный будет тебе говорить: – “Всё, невозможно!” Тогда они и падут. – не будет стесняться Элиза своих выражений. – Вся их система, все откормленные и готовые грызть глотки неугодным псы, выполняющие роли ликвидаторов. В конечном счёте, рано или поздно восставших против кормящей руки.

– Звучит, как призыв к перевороту. Да ладно тебе. – улыбнётся Алекс. – Ты же не на полном серьёзе?

– Просто поверь. Придёт момент и нам всем следует выбрать по какую из двух представленных баррикад вынуждены встать. Отстаивать интересы себя, других или согласится на объедки с господского стола.

– Эмоции… – приподняв ладонь, произнесёт Алекс, закатив глаза. – Слепая ненависть.

– Так или иначе, я их открыто презираю! Да пропади они пропадом! – даст Элиза по полу каблуком, преодолевая несколько ступенек и задержавшись, пытаясь прийти в себя. – Пристрелила бы лично. Раздала первым попавшимся, что желают бороться за своё будущее по револьверу, будь у меня такая возможность. – скажет девушка, намокрит глаза, сжимая от душевной боли и обид зубы.

Услышав достаточно, наконец-то Алекс отлипнет от стены. Неразборчиво промычит, где-то там в руках по-новому пикнув, проворно заправив руки в карманы. Двинется к выходу отодвигая двойную дверь подъезда, задумается на мимолётные секунды, затем глянув за спину продолжил разговор:

– Скажи, ты ведь помнишь тот фильм? Его ещё сняли наши, кажется, где-то с год-полтора назад. Ну там, где по сюжету, попавший после неудачного прорыва фронта в плен солдат альянса, отбывал на угольном руднике двадцатилетний срок. Потом бежал, ставил своей задачей вернуться домой к семье, по мере пути встречая не безразличных к его судьбе людей, что помогали. И в тот самый момент, когда кажется, ему удастся пересечь линию фронта под видом обмена пленных, его схватят. Выпытают о всех сочувствующих и застрелят.

– Эм. – произнесёт, будучи не готовой к такому резкому изменению формата тем Элиза. – А-а! – вспомнив о чём идёт речь, практически подскочит, опустившись на одну ступеньку. – Путь свободы. Сильная картина, только к чему ты… – не успеет Элиза договорить.

– По-твоему, как стоит раскрыть это произведение? – перебьёт её Алекс. – С точки зрения – правоты-жестокости.

– Гуманности и антигуманности. – поправит Элиза. – Способности понимать и сострадать, вне зависимости от того, что совершил человек. – расставив как чаши весов руки. – Герой – он, бесспорно виноват. Творил ужасные вещи, отнимал жизни, отдавая себе отчёт. Но, поместив его в отвратительные условия, практически лишив возможности на существование, ничего не удастся исправить. – сжав кулак, скажет Элиза. – Не заставит раскаяться в содеянном, всего-навсего представив нас в ещё более негативном свете. И вот, что действительно будет правдой. Не шпионские страсти, не идеология с правотой, а насилие. Если мы не в состоянии отказаться от этого, неудивительно, что и другие не станут.

– Занимательная точка зрения. Я даже и не удивлён. – незамедлительно покинет Алекс парадную, скрывшись из виду.

Оставит озадаченную Элизу наедине с собой, пока не представляющую до каких перемен сможет довести случившийся разговор. Она спокойно обернётся, продолжит подъём, держась за перила и на последних силах, проворачивая ключ, завалится в собственную квартиру. Не разуется, не скинет верхнюю одежду, в чём и была, побредя до постели, где обессиленно плюхнется, отдавшись в объятия сна. Наступит глубокая ночь, вдруг без предупреждения в дверь станут настырно звонить. Без конца колотить, ломиться, чередуя это в попытках открыть.

“Открывайте! Контроль благонадёжности граждан!” – видимо расслышав, как с той стороны подошла Элиза, подаст мужской голос изъяснение. Девушка не напугается, она в полной уверенности всё подготовит, раскрывая немногочисленные документы на лицевых страницах, вдавливая, а затем потянув на себя дверную ручку. Ввиду того, что это – обычная практика.

Еженедельный процесс по совершению посреди ночи в беспричинно выбранные густонаселённые районы, рейдов. Под предлогом проверки документом, осуществляя облавы банд, выявления вражеских шпионов, не суля никакой угрозы для добропорядочных граждан Конфедерации.

Откроет дверь, словит смачного тычка прикладом винтовки в нос. В голове Элизы перемешаются мысли, залпом пойдёт кровь, теряя равновесие и падая, прежде чем отключившись, запечатлевая в воспоминаниях тускнеющие очертания лиц.

Окатится ледяной водой, сотрясётся телом, сплёвывая попавшее в рот. Очнувшись, судорожно осмотрится, сердце Элизы скоро забьётся от сжимающей сознание неизвестной обстановки. Тёмные казематы, ледяной пол, где стоило посмотреть ей прямо перед собой, как в открывшиеся глаза ударило знакомое свечение лампы.

Перед лицом замаячил документ: печати, росписи, фамилии, перечень пунктов. Кем-то позади держа за подбородок и заставляя ознакомиться, далее, продолжит явно дожидавшийся повторного визита Элизы, дознаватель.

– Всё, что будет найдено, будет использовано против вас. Всё, что вы говорите – ложь. Существует только одна единственно верная точка зрения – трибунала Свободной Конфедерации. – сжалившись, озвучит ради Элизы мелкий почерк не так долго находящегося перед глазами документа, дознаватель.

Достанет из ящика прямоугольной формы устройства записи и воспроизведения устной речи, хлопнет им ровно посередине стола. Прежде, чем оторвать руку, зажмёт большим пальцем красную клавишу, проигрывая не так давно состоявшийся разговор между Элизой и Алекса. Помни бы она в сию минуту хотя бы отчасти свои слова, то в тщетной попытке сумела бы заявить о сфабрикованной дела. Отказаться от слов, обвинив в ответ, впрочем, впустую сотрясая воздух и оттягивая служебными перепроверками давно вынесенный вердикт. А пока, вникая в умышленно обрезанные и соединённые по-новому фразы, где Элиза прямым текстом, яростно хает призывая к немедленному свержению власти.

– Элиза Мари. – с иронией в голосе, произнесёт в приветствии разведя руками дознаватель. – А я ведь вас предупреждал. – отожмёт клавишу устройства, передвинет на свою часть стола, дабы не лишиться ценнейшей улики. – Вы сами вделись в петлю. Своим языком, самолично подписывая смертный приговор. За сепаратистские чувства, призывы к измене. – пояснит дознаватель, хотя это и не имеет смысла. – В Свободной Конфедерации, за такое предусмотрено всего одно наказание – смерть.

Произнёс, как отрезал. Откинулся на спинку стула слегонца покачиваясь взад-вперёд, ожидая хоть какого-нибудь ответа от потирающей ноздри Элизы.

– Условия всё те же. – прождав минуту в пустую, остановился в раскачиваниях дознаватель, пододвигая стул. – Сыграйте на наших условиях. Чего вам стоит, дать один несчастный концерт, после коего, отправляйтесь хоть на все четыре стороны.

– А… – опомнится Элиза. – Какая щедрость. – ойкнет, коснувшись разбитого носа. – Есть ли гарантии, что я не стану очередной без вести, пропавшей?

– Гарантий… удержит дознаватель паузу, уставившись в район потолка. – Никаких. – поднимет он плечами, будто получив ответ свыше. – Вы должны, и вы хотите поверить мне на слово. Хотя бы ради собственной жизни.

Элизе покажется, как сквозь свет слепящей лампы, она разглядит мерзкую во все тридцать два жёлтых зуба усмешку.

– Нет. – отказавшись, опустит Элиза взгляд. – Всё будет по-прежнему. – вслух, для окружающих промямлит она. – Всё, как и всегда! – атакуя, настырной уставится, плюнув, но без понятия попав в заслуживающее этого лицо или нет.

Впрочем, схлопочет размашистую пощёчину. Снова и опять, пока девушку не перекосит на стуле. Дознаватель не удивится ходу вещей, кажется, предусмотрев все возможные исходы. Поднимет закреплённую за стеной трубку телефонного аппарата, прождёт секунду, громко произнеся – “Введите”.

И вот, щёлкнув в обороте ключами, распахнётся решётчатая дверь камеры. Вовнутрь влетят четверо вооружённых пистолетами бойцов, ведя за собой скованных в наручники, с одетыми тёмными мешками на головах двух всхлипывающих узников.

– Тебе наплевать на себя, хорошо. – встанет из-за стола дознаватель, приблизится к Элизе, показывая лицо. – Подумай о других. – кивнёт бойцам, те по команде снимут мешки с узников, что тотчас поднимут перед собой руки защищаясь от возможных побоев. – Спаси своих друзей.

Он силой повернёт голову Элизы, заставит увидеть избитых до пожелтевших гематом Фабиана и Аэстри.

– Ну! – прикажет, смотря на них дознаватель.

А те молчат. При Элизе, они отказываются отвечать на принятые в пытках условия. Вероятно, получив заряд уверенности и правильности своих мировоззрений разглядев в том же положении, что и они Элизу, по очереди ей говоря:

– Будь сильной. Потому что ты на правильном пути.

– Во что бы то ни стало, доведи всё до конца.

И Элиза, всего-навсего слабая, не шибко умная девушка с крупными синяками под глазами соглашается с ними.

– Будь, что будет! – в последний раз отказавшись, возгласит она.

Не сдастся, будет смотреть, как жестоко пытают друзей. Как будут угрожать смертью родственников, лишь бы она согласилась. В окончании, изобьют и её. По очереди надругаются с довольными лицами, всячески унизив и всё же бестолку.

Дознаватель разочаруется, признает недейственность подготовленных методов, недовольно перешагивая порог камеры. Ибо после подробного отчёта о провале, ему следует выслушать негативный отзыв утраченного доверия. Признать личную вину, смириться с вероятной участью исчезнуть или понизиться до ранга ненавистных “заблудших”. Но… всё это в будущем, а пока гаснет свет, решётчатая дверь камеры вот-вот захлопнется, уловив Элизой, его последние слова: – “Вы не оставили мне выбора”.

Реальность окутает мрак, утекут часы, перенося Элизу в широкое пространство заднего двора здания “Службы Благонадёжности”. Стоя посреди двойной шеренги смертников, что встречают прекрасный, насыщающий цветом кроны деревьев издалека рассвет. Здесь и Фабиан и вытирающая слёзы Аэстри, помимо прочих двадцати четырёх человек. Все осуждены, все попали под горячую руку, переживающего последние месяцы правления кровавого режима. Погибнут, станут известными мучениками, благодаря жертве коих, наступит новая эра.

– Заряжай! – скомандует офицер расстрельной команды.

Задвигаются скользящие затворы винтовок, в ответ, со стороны смертников достигая словами: – “Убийцы! Ироды!”. Слабые из них начнут молить о пощаде, рвать на себе одежду, унижаясь всем видом.

– Целься! – последует следующая команда офицера.

Винтовки вскочат, уставятся на осуждённых, удерживая палец на спусковом крючке и ожидая финала.

“Вот и всё”. – пронесётся в мыслях Элизы, в тот же миг широко раскрыв глаза. Созрев полным, не до конца ранее дописанным и не додуманным текстом. Речью, что она, наверное, желала произнести с самого рождения и только для этого и живя.

Оглянется вокруг, шагнёт вперёд, вот заново, в который раз, покидая строй. Ошарашит расстрельную команду, а среди них и офицера, что позабудет слова, встав грудью напротив дул одной из винтовок, во весь голос говоря:

– Я даю торжественную клятву, не щадить своих сил! В случае необходимости, пожертвовать собой, встав на защиту прав каждого. – можно представить призывая, она время от времени будет осматриваться, ловя взгляды. – Отстаивать сами принципы жизни и братства.

“Отстаивать!”, “Жизнь!” – в поддержку ей, выкрикивают приговорённые к смерти узники.

– От верхушки морозных гор и до тёмных глубин неизведанных океанов, вступая в вечную борьбу.

Откровенно и без зла просияет своим убийцам улыбкой, заканчивая речь:

– Ровно столько. – двинутся её губы. – Сколько я смогу…

– Огонь! – прозвучит обрывающая жизнь команда.

Мелькнёт вспышка, Элизу наклонит назад, резко показывая настигнувшее взор небо. В последний в своей жизни раз произнеся:

– … жить.

Эпилог

Завершением, обвалятся удерживающие границы кирпичи. Выступая вытянутой рукою, что пробивает груды, нащупывая дневной греющий лопнувшую кожу свет. Сутулым, покажется вылезшее из-под обломков тело мальчишки, оглядывавшего гигантское, нависшее над сгоревшими контурами некогда города, корыто дирижабля-авианосца. Поставит спину ровно, развернётся по направлению перешагивающего шестнадцатью парами ног профили домов, ходячему многобашенному танку.

Попадёт под свет уловивших выжившего прожекторов, выполнит шаг на встречу, сжав кулаки и со всей мочи закричав истошным голосом, отразившись душах миллионов. Пережив хаос, опасность, стремясь выжить, выявляя в человечестве всё самое худшее и лучшее.

Никогда не желая того, став тем самым проводником, избирая путь на основании прогресса, замедляясь им в трудные времена или ускоряясь в благоприятных. Избавляясь от разногласий, по началу и нехотя пожимая в соглашениях руки, в итоге закопав войну. Посадив поверху свежего холма плодовые деревья, с созреванием коих привнося и новую эпоху.

Кто знает, вне зависимости от возможных параллелей развития предстоящего, случись непоправимым, сумеют ли они это сделать ещё раз?

Оглавление

Стяг Конфедерации

Прекрасный новый день

С первой ракетой

Ночной свет

Ровно сколько я смогу

Эпилог