Хрупкая жизнь [Анна Урусова] (fb2) читать онлайн

Анна Урусова Хрупкая жизнь

2045

– Мстислав, иди сюда. Мне надо, чтобы ты на это посмотрел. – Я неохотно встал с кресла. После утренней тренировки болело все тело, но обижать Дину не хотелось. Надежные товарищи на дороге не валяются.

– Что у тебя там? – Судя по графикам на экране, Дина следила за колебаниями температуры и плотности в отдельно взятой точке на какой-то планете. Я придвинул табуретку и тяжело опустился на неё, чувствуя, как заныли все мышцы разом.

– Титан. – Она щёлкнула мышкой, убирая с экрана графики. – Погоди, я сейчас открою карту, так будет нагляднее.

Пока грузилась карта, Динка нервно постукивала пальцами по столу. Я удивился: за подругой такого не водилось – чрезвычайно уравновешенная личность. Присмотрелся: лицо усталое, осунувшееся, под глазами синяки. Даже веснушки и рыжие волосы потускнели.

– Вот, смотри. Потом скажешь, что ты об этом думаешь.

Я внимательно вгляделся в кусок спектральной карты. Cначала изображение выглядело как небольшое озеро, окружённое холмами: неровная береговая линия, вдающиеся далеко в сушу язычки жидкости. Ничего не происходило и, если бы не Дина, ткнувшая пальцем в экран, я бы всё пропустил.

Один из особенно вытянутых язычков медленно отделялся от озера. Вот полоска, бывшая толщиной с мой указательный палец, истончилась вдвое. Вот она уже толщиной не более волоса. Вот холмы смыкаются вокруг двух озер: большого и едва заметного, узкого и тонкого.

– Интересно. А что ты об этом думаешь? – Я сомневался, что ветер, создавший что-то вроде песчаной насыпи между озером и его заливом, заслуживает такого пристального внимания, но промолчал. Дина – учёный, я – простой космонавт. Вдруг она видит что-то, недоступное мне.

– Ладно, расскажу. – Дина протерла лицо руками и зевнула. – Как я устала. В общем, это жидкость отделилась от материнского водоёма незнакомым мне способом. Тамошний ветер ещё ни разу такого не делал. И, судя по цикличным изменениям спектрального анализа, два раза в сутки она начинает выделять больше метана. Вот так вот, Славик.

Я изо всех сил попытался сделать заинтересованное лицо, но, кажется, у меня не получилось. Дина нахмурилась, затем тяжело вздохнула.

– Космонавт Иридиев, пошевели извилинами. Эта лужица ведёт себя как простейшее живое существо. Мне даже кажется, что имело место что-то вроде бесполого размножения.

Я всмотрелся в кандидаты на роль первого представителя инопланетной жизни.

– Дина, тебе не кажется, что всё это больше похоже на самые обычные помехи?

– Нет, я проверила. – Дина сердито стукнула ручкой по экрану. – Ошибки быть не может.

– Тогда, возможно, дело в чём-то другом? Ну, правда, эта версия больше подходит для писателя, чем для планетолога. Полет воображения, и всё такое… – Я аккуратно отодвинулся от Дины, когда её глаза сузились от ярости.

– Между прочим, планетологу и астрофизику фантазия нужна сильнее, чем писателю! Обычно людям легче представить десяток драконов на кассе в фастфуде, чем детально вообразить всё, что происходит на Солнце!

Это была самая крупная наша ссора: мы не разговаривали до самого утра. Возможно, не разговаривали бы и дольше, но жизнь внесла свои коррективы.

– Не знаю, кто там и что не поделил, но нам, походу, кирдык. – Согласитесь, услышать такое утром в столовой, да еще и от командира, – явление не менее странное, чем ползающие метановые озера. Судя по донёсшемуся кашлю, кто-то даже подавился завтраком.

– В общем, ночью что-то не поделили Китай с Америкой. Слово за слово – Пекин и Вашингтон направляют ракеты друг на друга. Утром к ним присоединились Москва и Тель-Авив. Сейчас все целятся во всех и, если к вечеру не произойдет что-то, что даст им возможность сделать хорошую мину при плохой игре, то шарику кирдык. У вас чрезвычайное положение: все сидят по личным комнатам и ждут дальнейших распоряжений.

Командир вышел, но никто так и не рискнул заговорить. Интересно, если ракеты всё-таки полетят, шарик разорвет или нет? Я поднес к губам стакан с чаем. Помириться бы с Динкой на всякий случай. Оно, конечно, мёртвым неважно, но вдруг?

Выбравшись из-за стола, я постарался как можно незаметнее покинуть столовую. Это было нетрудно: ребята и девчата уже отошли от шока и вовсю переговаривались. Мне показалось, что я даже слышал всхлипы. Что же, кто бы ты ни был или ни была, я тебя понимаю.

Дина обнаружилась в своём кабинете. Судя по надкушенному яблоку, полусъеденному бутерброду с сыром и чашке с коричневым налётом на дне, она никуда и не уходила.

– Слышала новость? – Я стоял в дверях и ждал, как подруга отреагирует на мой визит.

– Да. Надеюсь, титанцы будут умнее нас. Заходи, садись. – Дина стояла у окна, обхватив себя руками. Мне кажется, или учёный, которого никто и никогда не учил вести себя в чрезвычайной ситуации, держится лучше некоторых подготовленных космонавтов?

– Я вчера был… – Я замялся, соображая, что сказать, но Дина пожала плечами.

– На костер не потащил, и на том спасибо. Как думаешь, у нас есть шанс?

– Не знаю. Картошкин сказал, – Дина даже не улыбнулась, услышав прозвище полковника Сельдева, – что, если не произойдет чего-то такого, что позволит всем сохранить хорошую мину… – И тут я понял. – Для этого замечательно подойдут титанцы!

Совместное видеозаявление четырёх молодых ученых о том, что на Титане обнаружена жизнь и человечеству необходимо как можно скорее добраться до спутника Сатурна, чтобы увидеть всё своими глазами, – штука серьезная. Тем более, что мы задействовали все возможные соцсети и интернет-ресурсы. Дина, Кэтрин – молоденькая мулатка из штатов, Киую – симпатичная блондинка из Китая и Адам – худощавый брюнет из Израиля, коротко и максимально понятно рассказали о том, как были получены необходимые данные, и что из этого следует. Каждый из них, и я тоже, продублировал заявление в письменном виде на всех своих страницах. Мы сделали всё, что могли. И уже вечером узнали, что победили.

– Ну что, Леннон, тебе и лететь теперь. – Полковник Сельдев вызвал меня примерно через пять часов после того, как последний пост был опубликован. Шагая по коридорам Космического Центра, я ожидал, что меня в лучшем случае вернут на гражданку. Но, судя по всему, полковник придумал наказание поинтереснее.

– Куда лечу?

– К Титану. Твоя подруга так вдохновенно вещала о необходимости пилотируемого полета туда, что все четыре правительства очень заинтересовались этой идеей. Только, видишь ли, в чём проблема, туда всё ещё нужно лететь семь лет. И невесомость всё ещё плохо влияет на людей. Добровольцев не будет, кроме тебя. – Сельдев сочувственно улыбнулся.

– Почему я? Ведь, если мы предотвратили… – я не успел договорить, когда улыбка полковника из сочувственной стала сардонической.

– Вы, юные идиоты, ничего не предотвратили. Вы выдали потенциальным врагам важную информацию. И никто из командования не вспомнит о том, насколько своевременно это произошло. Но лететь тебе придется не только из-за этого. Ты – первый из космонавтов, поддержавший безумные идеи четырёх астрофизиков и планетологов. Кому ещё лететь, как не тебе?

– Так точно, полковник. Какие будут распоряжения? – Да уж. О чём, о чём, а о славе Гагарина я никогда не мечтал. Но куда деваться?

– Пока никаких. Тренируешься в обычном режиме и думаешь, что сказать писакам. На неделе выйдет совместное заявление всех участвующих государств. Объявят о миссии и о том, кто полетит. Разумеется, всех желающих взять интервью к тебе не допустят, но хоть кого-то пропустить придётся. И Королёвой передай, пусть готовится. Свободен.

2048

Миссию подготовили за три года. На старых разработках, да. TALISE, опыт строительства лунной базы, марсианские миссии – всё пошло в дело. Но, как по мне, могли бы и быстрее. Сложно смотреть на расстроенных близких, которым даже не объяснить, почему я должен лететь. Только дед с бабкой – оба когда-то носили погоны – молчат и вроде как гордятся. Динка тоже держится, открыто меня не хоронит.

Хорошо хоть, у меня не было времени копаться в себе. Особые программы тренировок (их же я буду повторять и в полёте), полное секвенирование генома, разработка диеты, создание генетически-ориентированных лекарств, выдача медицинских рекомендаций… Кто-то на полном серьёзе предлагал обучить меня основам медицины. Но, к счастью, здравый смысл победил. На корабль засунут несколько суперсовременных медицинских штук, позволяющих сделать какую-никакую анестезию и основные операции. Естественно, под наблюдением и управлением земных медиков.

Честно говоря, меня иногда пробирает дрожь, когда я думаю, как много обо мне знает интернациональная команда медицинских светил. Нынешняя и будущая толщина подкожного жирового слоя, предполагаемый износ ткани сердца, карта обоих полушарий мозга и графики его электрической активности. Особенности строения дентина – и это выяснили. Мать говорит, что не нужно обращать на это всё внимание, мол, это всё равно лишь меньшая часть меня. А я не понимаю: если моё тело, мои мысли, мой мозг и моё сердце, это не я – то кто же тогда я? Почти перед полётом установили микрочипы, отслеживающие состояние костной массы и заставляющие моё тело поддерживать кости в нормальном состоянии.

Провожали меня как какого-то древнего вождя. Только что жён в ракету не замуровали. Представители правительств произнесли прочувствованную речь (по идее, речей было четыре, но звучали все, как одна) и торжественно меня обняли; похлопали по плечу международную команду ученых. В общем, когда закончилась вся эта говорильня, я чуть ли не бегом отправился переодеваться и обеззараживаться. Мы же хотим посмотреть на независимую жизнь на Титане, а не занести туда новую. Хотя я предлагал грохнуть где-нибудь там контейнер с тихоходками. Сказали, что я варвар.

Моё место назначения – Море Лигеи. Это довольно далеко от той лужицы, которую рассматривала Дина, но теперь, когда подруга показала всем, что искать, разных аномалий нашли целую кучу. Планируется, что я прититанюсь там, где их больше всего. Но это еще вилами по воде писано. Точное место моей дислокации определят непосредственно перед посадкой. Не хватало ещё нечаянно угробить ту самую протофауну, ради которой всё это и затевается.

Мой корабль сравнительно невелик: жилой отсек, забитый медицинской аппаратурой; спортивный отсек с основными тренажерами и санузлом; склад, полный еды для тела и для мозга. Для мозга предназначены внешние хранилища, забитые книгами, фильмами, играми и музыкой.

Вся научная аппаратура улетела к Сатурну за год до меня на корабле, который, достигнув Титана, станет орбитальной станцией. Зонд, улучшенная копия ТАЛИСЕ, был запущен одновременно с будущей станцией. Он будет моей базой и средством передвижения. А пока я ещё буду в полёте, зонд соберет информацию и передаст её на Землю.

Над названиями аппаратов спорили также долго и упорно, как и над моим рационом. В итоге победило предложение Динки. Зонд стал Проводником. Станция – Учёным. А мой кораблик – Наблюдателем. Судя по довольной улыбке Дины, эти слова значат для неё что-то большее, чем для меня. Жаль, она отказалась объяснить, в чём дело. Так что на блестящих боках каждого аппарата красуются надписи на четырёх языках: на русском, на английском, на иврите и на китайском.

2055

Космос – это красиво. А красота, как известно, страшная сила. И противостоять этой силе у человечества, несмотря на все ухищрения, получается не очень. Мои кости всё-таки потеряли пятнадцать процентов массы, а сердце упорно пытается стать круглее. Моими любимыми книгами стали, как ни странно, приключенческие романы и жизнеописания великих путешественников. Я не ассоциировал себя с ними – нет. Там так много написано о доме.

Дина говорила, что спуск через толиновый слой атмосферы может быть похож на катание на горных лыжах. Если это действительно так, то я не понимаю лыжников. Системы очистки иллюминаторов вышли из строя ровно через минуту, и это при том, что их разрабатывали специально под местные условия! Я бы попытался что-то сделать, но какая-то умная голова на Земле не снабдила дворники возможностью ремонта и очистки изнутри корабля. Так мы и летели: я и изрядно пожелтевший Наблюдатель. Кто знает, куда бы мы в итоге прилетели, не додумайся я подключиться к камерам и сенсорам Проводника. К счастью, точку входа в атмосферу мы рассчитали правильно: дрейфующий у побережья Проводник сначала четко зафиксировал положение Наблюдателя, а потом увидел его в камеру. Только благодаря его данным я смог прититаниться не в море, а почти туда, куда и было запланировано. На полуостров Краба. Не понимаю, почему его так назвали, сверху полуостров больше похож на оленя или лося. Но планетологам, наверное, виднее. Уже надевая скафандр, я вспомнил, что запланирована прямая трансляция моего первого шага на поверхность Титана. И меня попросили придумать что-то красивое и вдохновляющее. Ну, вроде «Поехали» или «это маленький шаг…». Лучше бы я ещё раз спустился!

Всё-таки, я идиот. Что стоило попросить Дину придумать что-то подходящее? Кстати, теперь я знаю, на что намекала подруга, предлагая название. Ничего так получилось.

В наушниках с пятиминутной задержкой ругается Земля. За моей спиной сейчас не только ученые и космонавты, не дожившие до этого потрясающего момента. И даже не прилипшие к экранам земляне. За моей спиной развитие земных космических программ. То есть, деньги, на них выделенные. А я уже почти опоздал.

– Мы рождены под голубым небом Земли. Мы видели чёрное небо Луны и красное небо Марса. Теперь я и всё человечество вместе со мной стоим под жёлто-оранжевым небом Титана. И, я верю, нас ждет множество разноцветных небес.

Надо было говорить короче. К слову «Марс» я уже чувствовал себя так, словно меня пропустили через мясорубку. С трудом сделав несколько героических шагов по Титану, я отключил камеру и вернулся на корабль. Хорошо, что тут гравитация намного меньше земной.

Прошло полгода с моего прибытия на Титан, когда мне улыбнулась удача. За эти полгода мы с Проводником собрали кучу образцов, передали терабайты данных, провели множество опытов. Но мы имели в дело в лучшем случае с органикой, и Динкин голос в наушниках и на записи становился всё грустнее. А потом, как бы банально это не звучало, всё изменилось.

Я помню тот день до мельчайших подробностей. В 8:00 утра по Москве я связался с центром, получил указания насчет того, какие именно образцы нужны для дальнейших исследований и тонкий намек, что жизнь следовало бы искать повнимательней. Потом отправился на Проводнике в очередное плавание.

Из-за плотной атмосферы здесь практически нет ни дня, ни ночи, но за полгода я научился замечать, что небо иногда становится немного светлее а иногда немного темнее. Или я так соскучился по дому, что пытаюсь найти на Титане хоть что-то похожее на Землю?

В общем, те самые моменты немного посветлевшего неба я считаю полуднем и стараюсь обедать именно в это время. Если, конечно, какой-то эксперимент не требует постоянных наблюдений.

Я покинул Проводника возле одного из мелких полуостровов, расположенных прямо напротив Наблюдателя. Здесь валяется много мелких округлых камней, напоминающих о доме. Раньше я ужинал на берегу, бросая камни в метановое море.

А в этот раз решил пообедать. И не прогадал. Я уже почти откусил от бутерброда (огуречный соус, помидорный соус, восстановленные хлеб и мясо), когда камень, лежащий почти у моих ботинок, захлестнула волна. Захлестнула, и немного подтащила к морю. Ничего подобного я раньше не видел, так что включил встроенную в скафандр камеру и принялся наблюдать. На то, чтобы докатить камень к поверхности моря, волне понадобилось не менее часа и сорок две попытки. Объяснить этот случай совпадением было невозможно.

Я просидел там почти весь день, сообщив центру, что нашёл нечто важное. Но ничего подобного не повторилось.

Усталый и заинтригованный, я вернулся на Проводника: нужно было отправить видео и отчёты на Землю и поспать. Всю ночь ученые спорили о том, как лучше изучить целеустремлённую волну. Пробы брать опасно: разрушь я своими руками возможную жизнь, миссию можно считать проваленной. Сошлись на установке микроскопа с выносной системой линз на Охотничьем мысе. Да-да, во время спора учёные успели придумать название для моего наблюдательного пункта. Микроскоп напрямую подключен к мозгам Учёного, так что я могу наблюдать за поведением волны, не отвлекаясь на исследования. Искусственный разум сделает всё за меня.

Как обычно, всё пошло наперекосяк. Установив оборудование, я сел ждать. Логично было предположить, что волна появится примерно в то же время, что и вчера, так что я настроился на долгое, не меньше четырёх земных часов, ожидание. Но волна появилась на тридцать девять минут раньше, чем я ожидал. Появилась, лизнула камень и исчезла. Через двенадцать часов я понял, что дальше ждать бесполезно, оставил микроскоп на месте и отправился к Наблюдателю, захватив с собой один камень. Учёные хотят тщательно исследовать его и понять, почему я наблюдал волну именно в этом месте.

Пока я спал, выяснилось, чем этот камень принципиально отличается от всех остальных. В нём есть какой-то хитрый углеводород, который эффективно связывает ацетилен, но в реакцию с ним не вступает. В общем, если местные реально питаются ацетиленом, то эти камешки для них как кусок жирного мяса для меня. Конечно, для достоверности нужно бы проверить остальные камни, лежащие у моря, но этак мы всю кормовую базу на Титане уничтожим. Так что придётся просто допустить, что остальные камни такие же нажористые. И попытаться понять, что такого особенного в небе над Охотничьим мысом.

На следующий день почти ничего не изменилось. Только микроскоп засыпало толстым таким слоем местной органики. Камней вроде как меньше не стало. Я их не пересчитывал, но на зрительную память не жалуюсь.

С очисткой микроскопа я провозился до полудня. И снова ничего. Час, два – море всё такое же спокойное. Пробежит изредка какая-то рябь, и всё. Нет даже обычных волн.

И тут меня озарило. Что, если предположить, хотя бы в порядке бреда, что микроскоп каким-то образом мешает волне? Может, она обладает какими-то сверхчувствительными хемо- или фоторецепторами, а микроскоп их глушит? Неплохая такая идея, ничем не хуже любой другой. Я разобрал микроскоп, но в этот день волна так и не появилась.

Зато появилась на следующий, и весь день упорно закатывала в море камни. И на следующий день тоже. Через неделю наблюдений я знал о ней всё. Знал, что камни, крупнее мяча для большого тенниса она не может столкнуть, что слишком маленькие камни почему она почему-то игнорирует. Заметил, что в более яркие дни (насколько дни Титана вообще можно назвать яркими) волна более активна.

Через пару недель подоспели результаты исследования той самой, первой и единственной, микросъёмки. Учёные дружно утверждали, что перед нами прототип какого-то многоклеточного существа. За плотной и упругой оболочкой, изредка прорезанной чем-то типа питательных устьев, спрятаны слабо дифференцированные клетки, отвечающие за питание, дыхание и, главное, сохранение наследственной информации.

Я в этом не сомневался. Малая, так я звал волну про себя, совершенно точно была жизнью. Хрупкой инопланетной жизнью. Не тем мощным разумом, старшим братом и наставником, которого мы ждём. Нет, скорее младенцем, ждущим от нас помощи и поддержки.

И я помогал. Складывал на её пути самые лучшие камни, дробил слишком крупные и стачивал их острые края. Иногда я, сам не знаю зачем, рассказывал ей всё, что помнил об эволюции на Земле.

А через три месяца она пропала. Учёные предупреждали, что окружающий Малую защитный слой очень неустойчив, и его может повредить любое неудачное стечение обстоятельств.

Видимо, так и произошло. Ведь до самого моего возвращения на землю мини-камера, оставленная на берегу, не зафиксировала ничего подобного. Что же, жизнь на Земле тоже переживала плохие времена. Я знаю, что в этом и других морях Титана точно есть другие микроорганизмы – и мы непременно найдём их. Я знаю, что однажды они станут Жизнью – сильной, способной пережить самые суровые потрясения. Но я всё равно буду помнить такую хрупкую и недолговечную волну. Волну, которой я дал имя.