Отдельный батальон [Андрей Готлибович Шопперт] (fb2) читать онлайн

- Отдельный батальон [СИ с оптимизированными иллюстрациями] (а.с. Охота на Тигра -2) 3.89 Мб, 234с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Андрей Готлибович Шопперт

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Андрей Шопперт Отдельный батальон

Глава 1

Событие первое

– Мальчик, ты почему плачешь?

– Я видел старого шарманщика!..

– Ну и что?

– Так он же слепой, а ему какая-то сволочь вместо шарманки, мясорубку подсунула!

– Ну, это же не страшно!

– Так он же туда сверху обезьянку посадил!

Сколько у человека чувств? Пять? Ещё шестое какое-то есть? А чувство голода? А страха? Или это и есть шестое?

Первым вернулось первое чувство. А есть порядок? У каждого свой.

Первым вернулся вкус. Вкусовые ощущения. Они во рту. Вот в этом рту было сухо, как в пустыне Сахара и ещё там нагадили кошки. Почему именно кошки? Какой-нибудь Чехов эту идиому придумал. Самое вонючее знакомое животное выбирал. Не был в деревне. Дачник, на даче, вот кошек только и держат. Если бы придумал Толстой, то и звучало бы по-другому. Тот деревенский, крестьян порол, босиком ходил. Пейзанок на сеновале валял. Наш, в общем, человек. Он бы сказал, что во рту нагадили свиньи, гораздо более гадское гадство у свиней, чем у Мурок и Барсиков. Если вам свинья в рот нагадит, то про кошечек и не вспомните.

Это если Толстой. А кто ещё от сохи? Что-то и не вспоминаются. Ага – Шолохов. Он так в деревне и жил. В Москву не переехал. Тот бы про свиней не написал. Он бы нашёл ещё более вонюче гадящее создание. Курица. Вот уж вонь, так вонь. Это немцы всё про свиней, не будем их ругательства повторять, а у казаков, всяко более интеллигентных созданий, вышла бы идиома: «Во рту, как куры нагадили».

Когда чувства стали возвращаться, то первое и выглядело именно так. Во рту была пустыня Сахара, в которую сначала нагадили кошки, потом свиньи, а потом и куры покопались во всём этом, и выдали свой заключительный аккорд.

– Пить!

Второе чувство – обоняние. Может у медиков и не в таком порядке, но вот тут именно так сработало. Запах был сложным. Нюхаешь гладиолусы, например, и тут всего один запах, запах обмана. Надул поэт, что песню сочинял. Вообще, не пахнут гладиолусы. Розы? В основном слабый и не всегда приятный запах. Некоторые сорта лилий. Вот это запах, проходишь мимо, и прямо волнами накрывает. Вот и сейчас накрывало волнами. Только все волны разные. Первой докатилась волна с запахом карболки. Фенола то есть. В больнице так пахнет. Или в кабинете у химиков. Химики они вечно опыты ставят. Выходит, сдали его на опыты. Первый опыт уже провели, в рот нагадили. Значит, не просто химики, а биохимики.

Но тут вторая волна запахов нахлынула. Так пахнет в подворотне. Тоже нагадили, но люди. А ещё не просто люди, а бомжи. Воняло и мочой. и потом, и гноем каким-то. И … Ужасно, в общем. То есть провели опыты биохимики и выбросили в подворотню умирать.

Тут третья волна нахлынула. Пахло варёной квашеной капустой. Тошнотворная волна этого, прости господи, супного запаха даже перебивала две первые. Что же это значит? Выбросили биохимики его тушку не просто в подворотню, а в подворотню рядом с дешёвой столовкой для бомжей. Мясо им не положено. Вот супчик из прокисшей кислой капусты наварили, а бомжи не доели и это вылили рядом с ним. Понимал он бомжей, тоже бы вылил.

Какие ещё чувства у человека есть? Слух?!

Слышно было не так и много звуков. Кто-то хныкал прямо рядом. Не плакал, не ревел, а именно хныкал. Так: «хнык, хнык». И носом сопли в себя. Хнык. Хнык. И опять сопли, потом рукой нос вытерли. Не вкусные? Ещё кто-то стонал. Не рядом. Далеко. За стеной может. Но там громко стонал, а звук, стеной приглушённый, выходил более тихим, а потому более жалобным. Женские были стоны. Так и хотелось подойти, и погладить стонущую по голове. Это в первую минуту, но стон не прекращался, и теперь уже не просто хотелось погладить по голове, но и шлёпнуть по ней пока ладошкой, типа, уймись, пожалуйста, и без тебя тошно. Мне вон, в рот куры нагадили со свиньями, биохимики опыты провели и в подворотне около столовой бомжацкой выбросили, а я ведь лежу и не стону. Прекращай, давай.

Стоп, то есть выбросили не одного, вон товарищ по несчастью. Ему (Или ей всё же.) ещё хуже досталось. Стонет, не может в себе держать.

Какие ещё есть чувства? Не все ведь пять задействовал. Ага – осязание. Осязают руками. Кончиками пальцев? Он наоборот осязал. Его гладили кончиками пальцев. Не всего, только его левую руку. Она была в ладошке и сверху второй ладошкой его руку, и поглаживали – осязали. Обе ладошки были тёплые и мягкие. Женские. Фу, хорошо! Хорошо, что не мужские. А то с этих биохимиков станется. Бомжи они всякие бывают. Забросили к бомжам сторонникам ЛГБТ. А кто это? Лучше не вспоминать. Пусть руку осязает бомжиха, а не бомж. Тьфу! Так себе выбор. Хнык, хнык. Плачет бомжиха. Но голосок не прокуренный-пропитый, такой, почти детский. И ладошки нежные и тёплые, маленькие. К беспризорникам биохимики выбросили его тушку. Сволочи. Хоть детей бы пожалели.

Осталось последнее чувство. Зрение. Видимость. Тут сложнее. Все остальные чувства они сами приходят. Со зрением сложнее. Нужно открыть глаза. Страшно и тяжело. Веки, как царские червонцы золотые – тяжёлые. А если один открыть глаз. Это ведь в два раза легче, чем оба сразу. Попробовал. Тот, что правый, не поддался. Что-то мешало. Мешало снаружи. Не давало веко приподнять. Замуровали демоны. Биохимики проклятые, чтобы он ничего не увидел, ему правый глаз зашили.

Хнык, хнык. Нет. Так нельзя, что там про слезу ребёнка? Нужно попробовать. Нужно сделать ещё одну попытку. Есть ведь левый глаз. Резервный. Одна дождинка, ещё не дождь, одна попытка, ещё не пытка.

Брехт открыл левый глаз.


Событие второе

Врач в больнице – посетителю:

– Ваш отец больше не с нами.

– О боже!

– Он в другой больнице.

– Уф-ф…

– Потому что в нашей больнице нет морга.

Брехт открыл левый глаз. Открыл бы и правый, но на правом была повязка. Она опоясывала голову крест-накрест, как у Кутузова сначала, а потом просто как тюрбан недоделанный. И виновата, как у фельдмаршала тоже пуля. Тому, правда, глаз выхлестнула, а Брехту оставила, она – сволочь свинцовая, прошла вскользь, сорвав кожу над ухом, сорвала и улетела дальше в Китай. Иван Яковлевич при этом упал. Упал лицом в землю, без всякого медленного оседания и картинного размахивания руками. Правой щекой с ней встретился и чуть глаз себе не выхлестнул лежащим на земле острым осколком камня. Камень, на счастье, оказался на пару сантиметров правее, и, тоже разорвав кожу у глаза, дальше чиркнул уже по ране. От всего этого Брехта впал в забытьё.

Его обыскали, взвалили на закорки и понесли. Естественно ничего этого начальник железнодорожной станции «Маньчжурия» не помнил. Очнулся в больнице в Чите. Поездом доставили туда его бесчувственную тушку и вместе с ней трёх его спутников.

Потом Ваську, он же Веймин Сюнь, отправили к приёмному отцу в Хабаровск, а Брехта с кореянкой и китаянкой оставили в госпитале при военной части.

Брехт открыл левый глаз и увидел склонённую над ним Куй. Блин блинский, как там у неё настоящее имя? Фамилия точно Ли. Или это второе имя? Там не всё понятно у корейцев. Всё же фамилия. Если отец принц Ли Кан, то, если у Куй в имени есть это «Ли», и оно на первом месте, то, исходя из того, что корейцы всё обезьянничают у китайцев, а там первой всегда идёт фамилия, то Ли – это фамилия девушки. А имя? Хван? Нет чуть по-другому. Точно – Хэван.

– Хэван…

– Хэ Вон. Благодать, по-ллуски, – сквозь сопли, но с улыбкой. А как прелестно звучит. Ещё нужно немного подправить язык, научить букву «Р» нормально произносить и прямо не корейская принцесса, а наш советский человек.

– Хэ Вон, дай попить…

Сунула стакан стеклянный с чем-то горьким.

– Я отвал сделлала. Быстло заживёт.

И тут Брехта укусили за палец на ноге. Он подпрыгнул от неожиданности и выплеснул горький отвар на принцессу.

– Мать вашу! – ох, как голова болит. И щека дёргаться начала. Брехт дрыгнул ногой и под простынёй мявкнули, зашипели и укусили ещё раз. Блин. Это они ведь котёнка, что остался от «Голодного тигра», с собой в СССР принесли.

Куй вытерлась полотенцем, достала из-под простыни ушастенького котёнка полосатого и положила его сверху Ивану Яковлевичу на живот. Какие уши оттопыренные, прямо как у Брехта сейчас. Он даже потрогал левое, незабинтованное. Своё, не котёнка. Да, чуда не произошло, как топорщилось в сторону, так и топорщится. Шили ведь чего на физиономии, могли бы и уши временно к затылку пришпандорить.

– На, попей, – кореянка протянула ему снова полный стакан коричневой и горькой гадости. На этот раз пришлось выпить.

– А где Гон Чунг и Васька? – отравившись этой горечью, поинтересовался Брехт. Полынью отдавал отвар и ещё что-то знакомое, а точно, абсент напоминает по вкусу, значит, анис ещё есть. Вот, Пака уже нет неделю, а его травы всё ещё лечат.

– Гон Чунг в соседней палате, слышишь, стонет. Ей пуля в ногу попала. Она собой Ваську пликлыла. Смелая. А Ваську слазу, как лазоблались, в Хабаловск увезли. Ты знал, что у него отец самый главный здесь?

– Знал.

– Плавда?

Блюхер? Некоронованный король Приморья. Практически наместник. Хотя, сейчас уже должность называется вполне обычно. Уже не военный министр Дальневосточной Республики, а просто командарм. Василий Константинович назначен командующим Особой Дальневосточной армией. Штелле помнил, как газеты в прошлом году восхваляли командарма и его армию. ОДВА за доблестные действия по защите Родины была награждена орденом Красного Знамени и отныне именовалась Особая Краснознаменная Дальневосточная армия. Ордена Красного Знамени удостоились свыше 500 командиров и красноармейцев, участвовавших в боях против китайских войск. За победу на КВЖД в мае 1930 года Блюхер награждён орденом Красной Звезды за № 1. А в 1931 году награждён орденом Ленина за № 48. Тут есть, конечно, и партийное руководство края, и ЦИК, и шавки Менжинского шастают, но пока Блюхер любимчик Сталина и до 1937 года ещё далеко. Очень далеко. Он ещё и не спился, скорее всего, окончательно.

Нужно попытаться обязательно с ним встретиться. Попроситься в армию.

Кем?


Событие третье

– Скажите, Шура, честно, сколько вам нужно денег для счастья?… Не на сегодняшний день, а вообще. Для счастья. Ясно? Чтобы вам было хорошо на свете.

Остап Бендер

За всё приходится платить. Выспался днём. И что теперь ночью делать? Не спалось. От слова совсем. Госпиталь почти пустой. Все, кто был ранен тяжело, в прошлом году при боях за КВЖД, уже с горем пополам его покинули, одни назад в армию, другие, если им чего отчекрыжили, то на гражданку. Есть и третьи без сомнения, эти, царствие им небесное, на кладбище. На Центральное кладбище Читы.

Брехт в палате лежал один. Палата четырёхместная и на свободной кровати сейчас еле слышно посапывала Куй. Прицепилось имя, ведь выяснил уже, что на самом деле корейскую принцессу зовут Ли Хэ Вон. Лежал Брехт и думал, а что же теперь с ней делать. Ситуация в Корее, судя по газетам, сейчас успокоилась и девушке там ничего не грозит. Выдадут замуж за какого-нибудь барона. Интересную штуку днём Куй рассказала. Понятно, что слова принцесса у них там нет. И там столько в Корее сложностей с титулами, что нужен профессор целый, чтобы разобраться. Ну, или там нужно родиться в этом дворце. Две вещи запомнил. Сейчас Ли Хэ Вон имеет титул Агисси. А как подрастёт и выйдет замуж, или просто подрастёт чуть, тут забыл уточнить, то её будут называть «Мама».

Мама – это титул. Словом, принцесса Куй на самом деле – агасси Ли Хэ Вон.

Может быть, вернуть её во дворец. Есть общая граница, передать с цветами и транспарантами в руки родни. Жизнь во дворце в Корее лучше, чем неизвестно где, в СССР. Тем более, что скоро всех корейцев отправят в Казахстан. Многие погибнут в дороге, многие сгинут в необжитых степях. Брехт помнил, что массовая депортация будет, но вот точного года не знал.

А если он на ней женится? Красивая и умная девочка с тяжёлой судьбой. И она любит его. Допустим, женится он на агасси. Никому, понятно, ничего не скажет. Кроме неё и самого Брехта никто про её голубую кровь не знает. Будут жить в стране победившего социализма, поживать и добра наживать. Да, с добром всё плохо. И 37 год не за горами. Да и потом не легче. Потом война, на которой погибнет чуть не тридцать миллионов человек.

Ещё дожить до той войны надо. Чем-то заниматься нужно. Назад на станцию «Маньчжурия» возвращаться нельзя. Там однозначно японцы схватят и раскрутят. Он не разведчик и супермен какой, начнут огнём жечь и кости ломать, и всё расскажет. За убийство японских офицеров, да и китайских, точно расстреляют. Следовательно, возвращаться нельзя, да и не хочется. Никаких светлых воспоминаний эта станция не оставила. Там убили жену Штелле и двоих маленьких детей, к которым Брехт уже привязался. Кроме того, он ведь знал, что скоро дорогу продадут, а всех её бывших работников пересажают, а руководство расстреляют. А начальник станции – тоже руководство. Зачем это Ежов сделает, не сильно понятно. Может, даже среди них и есть шпионы, могли завербовать. Люди, они люди. Не железные. Всегда найдутся ниточки, за которые можно подёргать. Но уничтожить десятки тысяч людей «на всякий случай». Перебор. И всё это будет длиться вплоть до самой смерти Сталина в 1953 году. Может, Хрущёву нужно простить кукурузу и Целину, и памятники в РФ ставить на каждом углу, что остановил это всё.

Нюансик есть. Он вместе с водой и ребёнка выплеснул. Коммунисты и руководство страны стали неподсудны. И страна пошла под откос. Ладно, пофиг на большую политику, всё равно он лично ничего изменить не сможет. Советы его Сталин слушать не будет. Да и рано советы давать. Да войны ещё девять лет. В нужном направлении сейчас Иосиф Виссарионыч гребёт. Началась индустриализация.

Брехт перевернулся на спину и левым глазом уставился в тёмный потолок. За окном надрывались сверчки. В коридоре похрапывала уснувшая дежурная медсестра. Даже молоденькая китаянка Гон Чунг – зазноба Васькина перестала стонать и заснула. Нужно подумать, чем заняться ему лично Брехту Ивану Яковлевичу в СССР.

Есть огромное количество золота. На территории Китая, но граница не на замке, это они случайно вышли прямо на пограничников. Взять коней и перевести часть. Потом, через какое-то время другую часть.

И что с ним делать? Сейчас НЭП почти ликвидировали. На бумагах и в газетах. На самом деле, в стране огромное количество кооперативов торговых, сельскохозяйственных и даже целые приличные промышленные предприятия есть. Называются – «артели». В московской артели «Радист» перед самой войной будут выпускать телевизоры, не говоря уже о радиоприёмниках. А сейчас, кажется, велосипеды делают. Велосипеды делать не хочется. До телевизоров долго. Хотя он, наверное, сможет его изобрести. Всё же вёл в школе кружок радиотехнический. Нужны экраны. Там вакуум. Нет, не сможет. Это настоящее производство нужно организовывать. Нет в нём этой предпринимательской жилки. Песни писать тоже не сможет. Медведь – сволочь последняя, потоптался на ушах. Так мало ему, что слуха лишил, он ещё и уши оттопырил.

А что сам Иван Яковлевич умеет? Служил ведь в армии далёкого будущего. Может, нужно снова в армию пойти, попытаться по-другому готовить бойцов. Тут через пять лет будет заварушка у озера Хасан. Отличиться там. За пять лет сумеет подготовить роту снайперов. Роту? Ну, он ведь капитан, если его железнодорожное звание перевести на войсковое.

Стоп. А ведь может получиться. Васька рассказывает сейчас приёмному батяньке, как они покрошили кучу китайцев. Явно Блюхер захочет пообщаться со спасителем сына. Попросить пристроить его в армии. Роту? Не, нужно просить у командарма отдельный батальон. И он должен быть дислоцирован в непосредственной близости от озера Хасан. Ведь Рейнгольд Штелле собирался не на КВЖД, а в Спасск Дальний. Вот там часть и сформировать. Там, помнится, в газетах читал недавно, построили цементный завод, значит, будет из чего казармы строить.

Командир отдельного батальона это майорское звание, а то и выше. Так Блюхеру ничего не стоит присвоить ему это звание. Есть у него четыре шестиугольничка в петлицах, вот и трансформируются в две шпалы майорские. Заодно попросить перевести в армию и родственников на сержантские должности, в отдельном батальоне должны быть всякие строительные рабочие.

Стоп. Можно и немного сельским хозяйством заняться. Держали же в будущем при воинских частях свиней. Кто ему запретит?

Ого. Вон куда занесло. А ещё нужно обязательно перетащить к себе этого прожжённого еврейско-польского картёжника Дворжецкого Матвея Абрамовича, с его связями в Маньчжоу-го можно, пока ещё дорога есть, за золото много чего полезного добыть.

Глава 2

Событие четвёртое

Утром Банкира на работу забирает новый водитель. Банкир – водителю:

– Как фамилия?

– Вам меня по фамилии не удобно будет называть, лучше по имени – Вася!

– Вот ещё, я всегда водителей по фамилии называю… А что за фамилия?

– Любимый.

Банкир:

– Так, ВАСЯ, поехали уже, опаздываем…

– Так вот ты какой, Северный олень?

Блюхер из-за стола не встал, и обниматься с Брехтом, и целоваться не полез. Сидел и лыбу давил. Про оленя не сказал. Сказал так:

– Так вот ты какой, «товарищ Брехт».

– Так точно. Я такой. – Без тени улыбки, а то не смешно будет.

– Ха-ха! – Это через минуту дошло до будущего маршала.

Теперь встал из-за огромного стола с зелёным сукном и бронзовым чернильным прибором, и полез обниматься. А потом, сволочь эдакая, и целоваться полез. В уста троекратно. Уста у Блюхера не сахарные. Уста со щетиной и попахивают перегаром и табаком. Нет, табачищем. Так ведь и стошнить может на белый генеральский мундир.

– Семён! – гаркнул командарм, когда облобызались они с Брехтом.

Дверь открылась, и на пороге нарисовался молодой старлей. Три кубаря в петлицах красных общевойсковых.

– По сто грамм водочки нам и рыбки с хлебушком.

Дверь заскрипела на несмазанных петлях. Брехт и не хотел, но поморщился. Командарм заметил. Губы поджал, и когда через минуту появился Семён с подносом, где был графинчик водки и две небольшие тарелочки, то поманил его пальцем и свистящим шёпотом, явно рисуясь, сказал:

– Дверь смажь. Петли. Сейчас!

Сам разлил в стаканы водку, больше половины набулькал. Хорошо утро начинается. Сопьётся скоро всё же.

– За тебя! – чокнулся Блюхер и, резко выдохнув, опрокинул в себя эти сто двадцать грамм.

Ивану Яковлевичу ничего не оставалось, как последовать примеру. Для серьёзного разговора не самое лучшее начало. А вот рыбка была замечательная. В нужном количестве солёная и холоднокопчёная. Жирная и вкусная, из Амура, наверное.

Проглотили влёт по куску и вкусным ржаным хлебом зажевали. Ох, именно о таком хлебе и мечтал шестьдесят лет последних. Из детства, когда идёшь из булочной домой и корочку с одной стороны обкусываешь. Тёплый, только привезли в шесть часов вечера в магазин, и люди специально выстаиваются в очередь, чтобы горяченького купить. Лучше чуть пораньше прийти, а то, стоя в этой очереди и вдыхая аромат только испечённого хлеба, можно и слюной захлебнуться. Продавщица – толстая тётка в белом халате ещё рукавицей берёт, чтобы не обжечься.

Вот такой хлеб и был. Настоящий, ароматный, тёплый. Только видимо привезли. Нет ведь ещё микроволновок. А что это мысль. Можно попробовать изобрести.

– Юмор улавливаешь? В фамилиях? – командарм с сожалением глянул на пустой графинчик, но волшебного Семёна не позвал. Ещё есть тормоза.

– Блюхер и Брехт? На букву «Б»? – специально затупил Иван Яковлевич. Так-то понял юмор. Точнее, некоторую необычность.

– Сам ты, товарищ Брехт, на букву «Б»! Ха-ха-ха! – Посмеялся шутке собственной бывший военный министр. – Фамилии известных немцев. Васька говорит, что ты родственник? – стал серьёзным.

– Двоюродный племянник…

– Ясно. Ерунда. Седьмая вода на киселе. Ты, это, племянник, скажи мне, где воевать учился? – Нда. Вот и приплыли. Не скажешь ведь, что окончил УПИ, и там военная кафедра была, а ещё сотни и даже тысячи прочитанных книг, и просмотренных фильмов. И вишенкой на торте 201 мотострелковая дивизия в Таджикистане. Подготовил небольшую отмазку, но это не для Блюхера с его возможностью проверить. Только другую, один чёрт, не придумать.

– В фатерлянде.

– Ну, ни хрена себе! Шпион немецкий что ли? – даже привстал будущий маршал.

– Интернационалист. Коминтерновец.

– А документов нет? – хмыкнул Блюхер.

– В поезде ведь украли всё. Кузнецов…

– Знаю, звонил, – перебил Василий Константинович.

Интересно, а может фамилия отражаться на внешности? Или это правда, та утка, что Блюхер умер там, на операции, в 1916 году, а это австрийский офицер перед ним. Ни грамма не ярославская морда у командарма, типичный австрияк, с холёной аристократической физиономией. Как там звали того австрийца. Сразу и не вспомнишь, хоть синий порошок и качественно мозги отформатировал. Там ещё была какая-то с именем жены закавыка.

Точно, в Китае Блюхер воевал под фамилией Галин. И это якобы он взял эту фамилию от имени жены – Галина. Любил? А потом бросил и в Китае на другой женился. Сейчас эту бросил и помоложе нашёл. Этой хуже всего придётся. Её арестуют и в лагерь отправят. Первых двух просто расстреляют. Так вот австриец тот с похожей больно фамилией. Гален. Фредерик фон Гален. Граф целый. А ещё ротмистр, попавший в русский плен и бесследно исчезнувший австрийский аристократ.

– Васька за тебя просил, – вывел из биографических воспоминаний Брехта «австриец».

– Чего просил? – сделал вид, что не понял, Брехт. Как там, не просите ничего у сильных, сами предложат и сами дадут. Воланд Маргарите скажет. Ещё не написал Булгаков. Точнее написал и сжёг первоначальный вариант, который назывался: «Копыто инженера».

– Помочь, просил. Тебе ведь нельзя назад. Что эти шестигранники у тебя в петлицах значат? – Блюхер сощурился.

Конечно, ничего просить не будем. Сам должен предложить.

– Класс С-4. Начальник станции. Что-то типа капитана или даже майора, – почему не добавить. Не бросится же проверять.

– Капитана. Майора. Молод больно. Ну, капитана так…

Блин блинский не получается.

– Товарищ командарм. Я давно хотел в армии служить, – это крючок.

– А что, воевал знатно, вдвоём полтора десятка покрошили и пленных освободили, потом втроём против пяти десятков, и без потерь. Кореец, я так понимаю, сам виноват, – Блюхер оценивающе осмотрел Брехта.

– Сам.

– Дать тебе роту или батальон? Потянешь?

– Отдельный батальон…

– А это что за хреновина?

– Создать отдельный разведывательный батальон, подчиняющийся только командарму. Личная гвардия. Набрать первоначально снайперов в армии и молодых пацанов, склонных к меткой стрельбе и сильных физически. А я их готовить буду. И подальше от Хабаровска. И поближе к Владивостоку.

– Зачем? – совершенно трезвый взгляд.

– Японцы с китайцами не успокоятся.

– И дураку ясно. Снайпера, говоришь?

– С полуторками на весь состав. Мобильность сумасшедшая. Сели в машины, раз, и на месте. И все снайпера. Хрен голову поднимут япошки от земли. Пятьсот снайперов – это колоссальная сила.

– И место нашёл? – эдак хитро-задумчиво оскалился аристократ австрийский.

– Natürlich, Exzellenz. – Встал по стойке смирно Иван Яковлевич, вспомнил молодость.

– Sprichst… – послышалось.

– И где же?

– У города Спасск Дальний. Читал в газете, что там построили цементный завод. Есть из чего строить казармы, – рассказал Брехт о своей идее.

– А что, мне нравится. Свободен пока. Тут совещание сейчас начнётся. Завтра к девяти утра приходи. Подумаю и детали уточним. Повторюсь, мне нравится. Семён! – петли больше не скрипели, – Товарищ Брехт, завтра к девяти подойдёт. Сразу ко мне.


Событие пятое

Телефонный звонок:

– Алло, здравствуйте, скажите, а Гоша дома?

– Нет, Гоши нет, он на даче…

– А где у вас дача?

– Да нет, он в прокуратуре на даче показаний.

О чём мечтает каждый в СССР и каждый первый в любой другой более-менее цивилизованной стране. Жить, как можно ближе к работе. Василий Константинович Блюхер, кем бы он ни являлся, австрийцем или крестьянином ярославским, был в тренде. То же самое хотел. Почему эти мечтатели об этом мечтают. Лень, конечно. Лень прогуляться утречком по красивой дубовой аллее, посаженной во времена царя Гороха самим императором Петром. Или даже и не Петром, и не императором. Идёшь по очищенной от снега аллее и любуешься замысловатым узором инея на деревьях, вдыхаешь свежий морозный воздух. Хорошо. Даже осенью хорошо. Ну, раскрыл зонт, если дождь накрапывает. И идёшь по узорчатой кленовой листве, то красной, то жёлтой, то красно-жёлтой. Зачерпываешь специально носком ботинка кучу этих болдинских листьев и пускаешь кружиться на ветру. А навстречу девушка в распахнутом сером плащике и короткой юбке подпрыгивает и пытается поймать, пущенные тобой кружиться листья канадских клёнов. И бросаешься помогать ей, и сталкиваешься, и сбиваешь с неё кепку, и волны рыжих волос, почти в тон листьям, высвобождаются. и тоже взмывают на ветру. А потом ловите вместе кепку восьмиклинку, и она (девушка болдинская) заразительно смеётся, и дождик перестал, и солнце выглянуло из-за облаков-туч, и листья, и волосы ещё ярче засверкали.

А летом идёшь с работы вдоль другой аллеи. Её посадили лет пятьдесят назад пионеры и вырастили, поливали, заборчики строили. Кедры посадили, и вот уже по бокам дорожки из жёлтого кирпича взметнулись вверх коричневые солдаты леса, пришедшие и оккупировавшие город. День был жарким. А тут зелёные и косматые ветки, с длиннющими иголками, сомкнулись над головой. Прохладно почти и одуряюще пахнет смолой сосновой.

Не всем дано. Все хотят встать, сходить в туалет, почистить зубы, заварить в полулитровой кружке дрянной растворимый кофе и спуститься со второго этажа, где живёшь, на первый этаж, где работаешь.

Так и Василий Константинович Блюхер поступил. Приватизировал двухэтажный особняк на улице Артиллерийской почти в центре Хабаровска. И поселился там, да и штаб-квартиру на первом этаже организовал. А во дворе дома стоял ещё один домик на две семьи, там шофёра личного с семьёй поселил. Звали шофёра Василий Жданов. В этом домике дворовом вторая семья была Безверховых. Буквально несколько месяцев тому Глафиру Безверхову мать отправила к Ждановым – соседям, понятно, за солью. А туда в кухню к Василию заглянул Блюхер, этот не за солью. Этот – за водкой. Идёт, а прямо перед ним девушка семнадцатилетняя вертит одним местом. Выгнал Блюхер вторую жену и забрал в свой кирпичный двухэтажный бывший купеческий дом Глафиру Безверхову. Что партия, конечно, осудила. Но любимчика Сталина не тронула. Потом уже на всех трёх жёнах отыграются. Двух первых расстреляют, а Глафиру по лагерям прокатят.

Иван Яковлевич Брехт вышел из дома на Артиллерийской на саму Артиллерийскую. Только летний дождик небольшой прошёл, и прямо парило от мостовой. Нужно было идти в небольшой домик, что снял для них Васька и подготовить для будущего маршала нормальную докладную записку с описанием структуры и возможностей отдельного мотострелкового разведывательного батальона имени товарища Сталина. ОМРБ им. Сталина. Вот так и назовём. А как вы лодку назовёте… Ну, дальше знаете.

В дом зашла девушка, пройдя с презрительной улыбкой мимо ушастого Брехта. Не иначе Глафира и есть. «Да, нам и не очень-то хотелось», – подумал Иван Яковлевич, – «У нас принцесса есть».

Домик, в котором временно поселились Брехт, Куй, Васька и Гон Чунг был далековато от этого двухэтажно-кирпичного безвкусного купеческого домины. Откуда Растрелли с Баженовыми в Хабаровске. Просто кирпичная коробка. И ни каких украшений. Не богат видно был купчина. Домик тоже был Блюхерский. На берегу Амура, чуть в стороне от города, отгрохал себе будущий маршал нескромную дачку в целых шестьдесят квадратных метров о трёх комнатах, да ещё с мезонинчиком. И потом обвинят в склонности к роскоши. Не видели они склонности эти обвинители. Не были в доме музее Януковича с золотыми унитазами. Про господина Медведева с его заповедными особняками вообще тему поднимать не будем.

А ещё у командарма была совсем запредельная роскошь, собственная моторная лодка. Да, целый катер, бляха муха. Почти семь метров длину. Опять роскошь. Куда уж там яхте всяких Абрамовичей, чтоб ему икнулось. И причал собственный. Разложенец.

И винный погребок на даче был. И там стояли три бутылки Киндзмараули, посланных лично товарищем Сталиным.

Брехт слушал как вчера, когда они заселялись на дачу, хвастался Веймин Сюнь или Васька, и умилялся. Всё же, вот сейчас, самая народная власть. У командарма есть винный погреб с тремя бутылками вина и моторная лодка. И это склонность к роскоши. Вот и попробуй в 1932 году построить коммунизм в одном отдельно взятом батальоне.

Попробуем.


Событие шестое

– Моня, дорогой, сколько лет, сколько зим! Может быть, по рюмочке коньячку за мой счёт?

– А почему бы и нет?!

– Ну, нет, так нет!

Сидел Брехт над листком и квадратики рисовал. Никогда не работал штабистом и мог структуру только по наитию сам разработать. Да, скорее всего, на «Войне», так называли эти уроки на кафедре военной подготовке в УПИ, он это учил и даже сдавал. Ну, раз лейтенанта получил.

Что помнил? Что в батальоне четыре роты. А в роте от трёх до четырёх взводов. Нарисовал четыре квадрата. Это роты. Сверху нарисовал себя – командира, и чуть сбоку штаб. Итак, что с ротами. Пусть две будут разведывательными ротами. В них разведывательные взводы. Пусть по три взвода. Если батальон будет мотострелковым, и пока никаких БМП и БРТ нет, то ездить будут солдаты на полуторках. Сколько человек в кузов влезет? Человек пятнадцать – двадцать. Вот и взвод. Он будет такой по размеру – сколько входит солдатиков в машину.

Теперь ещё рота, если память не изменяет, то там в этом отдельном батальоне были танки. Вот третья рота пусть будет десантно-штурмовой и там будет два-три взвода танковых. Танковая рота это всего десять танков, это он точно запомнил, и учился на танкиста, и пока служил в Таджикистане, то числился танкистом. Вопрос, а есть сейчас танки в Стране Советов? Или броневики ещё ездят. И не лучше ли иметь на данный момент броневик, а не танк очень сырой и ненадёжный. Да ещё снабжение сразу и соляркой, и бензином.

И с этим определились. Нужно сначала посмотреть и со специалистами пообщаться. Дальше. Если батальон отдельный, то все службы должны быть внутри него. Что нужно. Обязательно взвод связи и нужно выяснить, что там с рациями. Второе, нужен взвод для ремонта техники. Назовём – ремонтный взвод. Третий и он нужен обязательно. Это ведь армия. Взвод материального обеспечения. Ещё, раз батальон обособленный, то нужна санчасть или сан взвод. И здание больницы.

Из истории помнил Брехт, что при конфликте на озере Хасан японцы применят миномёты. Нужно, хоть несколько тоже. Нужен, хоть один миномётный взвод. Стоп. Во время войны в самом её начале были противотанковые ружья. Интересно, их уже сделали? А ещё уже ведь есть самолёты и там стоит самолётная скорострельная пушка или крупнокалиберный пулемёт и не плохо бы в этом разобраться, и залучить в свой удел.

Что там с противотанковым ружьём. Шли работы не шатко ни валко, а потом, когда началась война, то Сталин стукнул кулаком и потребовал срочно сделать. Сделал, если память не подводит, Дегтярёв, тот самый, но он не с нуля сделал, а уже имеющееся, но непринятое в работу, ещё с тридцатых годов, чьё-то усовершенствовал. Есть ведь Дегтярёв, есть уже изобретённое ружьё. Нужно просто залучить к себе и то, и то, и помочь изобрести изобретателю. Сотню раз видел в фильмах эти ружья, и калибр патрона помнил. 14,5 мм. Сможет ли Блюхер заполучить сюда Дегтярёва и узнать про имеющиеся в разработке ружья? Да, легко.

Пририсовал ещё квадратик. Взвод противотанковых ружей.

Нет. Всё, нужно остановиться, а то дивизия получится. И на батальон Блюхера можно сподвигнуть, а вот на все хотелки уже вряд ли.

– Ваня, вставай, уже утро, так и уснул за столом? – трясла его за плечо принцесса.

Точно. Так и уснул, но зато есть с чем в девять часов предстать перед командармом. И схема есть, и задачи, и методики тренировок.

– Сколько время, – сквозь сон ещё поинтересовался Иван Яковлевич.

– Восемь, – ткнула пальцем в ходики у Брехта над головой Куй.

– Восемь? Восемь!! Так тут целый час добираться.

– И что даже завтракать не будешь?

Глава 3

Событие седьмое

Скачет Петька во весь дух через село. Вышел мужик на дорогу – затоптал

мужика. Баба вышла – охнуть не успела, и её затоптал. Красноармеец на пути

зазевался – рубанул красноармейца шашкой. На штабном крыльце часовой

помешал – и того рубанул. Вбегает в штаб – сразу к Чапаю:

– Василий Иванович! Василий Иванович! Дорогой ты мой! Я сейчас

в городе был – ЛЕНИНA ВИДЕЛ!!!

– Не штабист ты «товарищ Брехт», – не отшвырнул листки с ночными изысканиями Ивана Яковлевича Блюхер.

Отложил на край стола зелёного. На правом конце этого раритета, от какого градоначальника Хабаровска оставшегося громоздилась стопка бумаг. Не туда положил в общую кучу, положил на левую половину, к сиротливо лежащей папочке скоросшивателя с чёрными буквицами «ДЕЛО». Брехт успел на неё глянуть, пока командарм не прикрыл его листочками. Там чуть пониже дела была написка чернилами чёрными: «Брехт». Понятно, всё что могли, собрали по приказу Блюхера его разведчики и особисты всякие. Что могли собрать? Да ничего. Работа месяц на КВЖД. По прошлому ничего нарыть не могли. Про самого Брехта, ну, который член Коминтерна и писатель? Да, на здоровье. Ещё пока в Германии, но там скоро к власти придут фашисты и Брехт сбежит из Фатерлянда, будет кататься по Европе. А после и в Америку укатит. Интернационалист! Чего с него вязять? Никто за ним ездить, чтобы спросить, а является ли Йоган Яковлевич Брехт его внучатым племянником, не будет. Не та фигура тот Брехт, и уж точно не та фигура этот.

– Василий Константинович, есть вопросы? – Брехт вытер пот со лба. Бежал трусцой все эти пять или шесть километров от устья реки Курча-Мурча, где стояла дача командарма, до его штабквартиры на Артиллерийской. Хотя, может и показалось, что пять километров, у страха всегда глаза велики.

Прибежал весь в мыле, часов нет. В Китае оставил. Нужно переговорить с Васькой и хоть безделушки забрать из захоронки. Жить надо на что-то. Пока питались запасёнными самим Васькой пару недель назад продуктами. Но на четверых если эти скудные запасы делить, то быстро кончатся.

Блюхер глянул на листки, даже потянулся было, но передумал, достал пачку папирос и закурил. Мощными затяжками, прямо облака выпускал белого дыма.

– Личная гвардия, говоришь. Как у императора Наполеона Бонапарта? Звучит хорошо, только ты Брехт, видно, что не наш человек. За такие разговоры легко можно и лишней дыркой в башке пустой обзавестись. И не вздумай ещё слово «гвардия» произносить. Царские замашки. Хотя какой из тебя царский офицер. Пацан, – командарм затушил сигарету и насупился. В упор не отводя глаз от Ивана Яковлевича, разглядывал, – Я эту твою бумагу с одним человечком из штаба армии обмозгую. Не долго. Нужно, если создавать батальон, то до зимы казармы построить. Пока хоть деревянные. Сразу на все твои хотелки ни людей, ни техники нет. Так что начнём с роты хозяйственной и роты снайперов. Это, если решусь на твои прожекты. Я сейчас команду дам… – будущий маршал, звякнул орденами на груди, поворачиваясь к тумбочке, на которой стоял телефон, справа от стола, – Подготовят документы на тебя. Присвоят звание майора и пока зачислят в штаб 21 стрелковой дивизии. Она как раз разворачивается около города Спасск Дальний в посёлке Иман. Согласно постановлению ЦК ВКП(б) от 16 марта и приказу РВС СССР от 20 марта 1932 года с целью расширения продовольственной базы Дальнего Востока и пропаганды колхозного строительства началось формирование Особого колхозного корпуса ОКДВА в составе трёх колхозных стрелковых дивизий и одной колхозной кавдивизии. Командиром корпуса я назначил Михаил Васильевича Калмыкова. Он, между прочим, пару лет назад был военным атташе в Германии. Встреться с ним. Поговорите, пусть он у тебя в батальоне пару взводов сельскохозяйственных развернёт.

Иван Яковлевич отчаянно строчил карандашом в блокноте самодельном, ещё с Маньчжурии остался. Как-то больно быстро всё разворачивалось. Прямо с места в карьер.

– По танкам, – продолжил меж тем командарм, так и оставив руку над телефоном. – Из европейской части страны в Никольск-Уссурийский прибывают два отдельных танковых батальона (18-й и 32-й) на танках Т-26. Это недалеко от Спасска Дальнего. Побывай у них, пообщайся, посмотри на танки. Определись, нужна ли тебе такая рота, – Блюхер, убрал руку от телефона, прикурил вторую папиросу прямо от первой, выдохнул очередное огромное вонючее облако, – Всё пока. Иди, Иван Яковлевич. Семён тебе все бумаги приготовит. Устраивайся пока. Да, – он снова затянулся, долго не выпускал дым, думал, – Ваську хотел в училище отправлять в Москву. К тебе пока прикомандирую. До осени. Есть время ещё.

Понятно шпиона приставили. Так ведь Васька и самому позарез нужен. Золото из Китая перевезти.

– Спасибо за доверие, – встал со стула Иван Яковлевич.

– Оправдай, – Блюхер снял трубку, – Третьего мне. – Успел затянуться. – Пал Владимирович, сейчас человек подойдёт. Железнодорожник важный. Подготовь на него документы. Переведи там его железнодорожные шестиугольнички в наши шпалы. Майором. Я сказал майором. Капитаном? Нет, пусть будет майор. Надо так. В штаб 21 стрелковой дивизии. Да. Очень срочно. Идёт уже. Бывай, в субботу жду на даче, с бредешком пройдёмся.

Брехт дождался конца разговора и хотел выйти, но Блюхер поманил его рукой к себе.

– Слово «гвардия» забудь. Но именно её и делай, постоянно проверять буду. Ну, всё, подойди к Семёну, он тебя, куда нужно, даст команду, Василию отвезти. Бывай пока.


Событие восьмое

Встречаются на просёлочной дороге танк и старый-престарый «Жигуленок» на лысой резине с убитой подвеской и конченым мотором. И тут командир танка говорит водителю «Жигулей»:

– Брат, там проехать можно?

С железнодорожной платформы, на закрытом куске станции в Хабаровске сгружали танки. Брехта отвели туда и показали всю мощь новых танков. Твою ж мать! Нет, ему не нужна пока рота этих танков, пусть рота будет резервной. Сразу отформатированные мозги подсказали, что это убожество, что сползало с платформы, уже в следующем году снимут с производства, и начнут клепать хоть и другое убожество, но хоть со стороны на танк похожее. Сейчас же один из танков всё же сполз с платформы и покатил пощебёнке чихая и кашляя. Он что бензиновый? Карбюраторный?

На танке возвышалось две башенки. При этом башни располагались несимметрично, нависая над правым бортом. Из обеих башенок торчали пулемёты, и, в довершении к этому, монстр был клёпаный. Сварку не применили. Брехт даже вспомнил обсуждение после одного из прочитанных романов попаданческих про войну, что это сделано не только потому, что не смогли наладить сварочные работы, а в основном потому, что не смогли сделать нормальную броню и приклепали хрень всякую, которую даже бронебойная пуля от мосинки пробивает.

Нет, такой хоккей нам не нужен. Через год будут делать уже знаменитые танки Т-26РТ – однобашенный танк с радиостанцией 71-ТК-1. Эта радиостанция была в кружке радиотехническом у Ивана Яковлевича в школе, и он знал, как её улучшить, Да даже и не просто улучшить и превратить по этим временам в настоящую вундервафлю.

Вот и подождём годик, пока не дойдёт до наших танкостроителей, что нужен танк с одной башней с пушкой и курсовым пулемётом. А ещё помнил Брехт из этого обсуждения, что на часть танков поставят из-за нехватки 37-мм пушкой 45-миллиметровые пушки. Почти как в Т-34. Нужно через годик именно на них Блюхеру заявку и подать, а пока и без танков есть чем заняться.

Перед походом на железнодорожную станцию Брехт почти целый день устраивался на работу. Была приятная неожиданность, нет, он знал, что офицеры в РККА получают приличные деньги, но одно дело знать, а другое – держать в руках. Получалось, что он будет без вещевого и прочих довольствий получать восемьсот двадцать рублей, а со всеми видами довольствия, так и за тысячу, то есть, в три раза больше, чем он зарабатывал, будучи начальником железнодорожной довольно крупной станции. Выдали и форму. Китель нерастёгивающийся до конца. На пуговицах решили сэкономить. Зато широченные штаны, почти галифе будёновские, это для чего, чтобы задница солиднее выглядела. Сапоги хорошие кожаные, как там хромовые. Что такое хром? Шутка. В 201 дивизии в Таджикистане узнал, что хромовые сапоги – это сделанные из кожи очень молодых телят, которые ещё мамку сосут, и прошедшие дубление какой-то химией на основе хрома. Одним словом, дорогая и качественная вещь. И это сейчас убивают молочных телят, когда в стране голод. Всё лучшее армии. Чтобы довезти все выданные вещи до дачи командарма, пришлось выпрашивать у грозного старшины кладовщика телегу. Тут и полушубок, и шинель, и две шапки, и валенки. Гора настоящая получилась. Если бы не наряжающийся рядом в форму красноармейца Васька, старшина бы новоиспечённого майора послал с телегой-то, но тут Васька вылез вперёд и ткнул пальцев в бумагу, по которой получал обмундирование. Не страдал китайчонок лишней скромностью. Завскладом видимо не счёл нужным посмотреть, а как кличут китайчонка, которого ему одеть нужно. Вообще, странная парочка пожаловала. Шпак молоденький, который сразу в майоры взлетел и маленький китайчонок.

Соизволил глянуть в формуляр. А там написано: Василий Васильевич Блюхер. Выпучил белёсые глаза. Вернул кое-что из уже выданного обмундирования и заменил на более новое или более качественное, а сверху сунул огромный кусок материи на портянки. И телегу с лошадью выделил, всё это до домика дачного доставить.

Не все ещё ништяки. Получили и пайковое довольствие. Продуктами. Хлеба получили несколько булок, круп немного и даже рыбные консервы в томатном соусе. Кроме того чая дал уже другой старшина и сахара. Даже мешок картошки удалось получить. Его 400 грамм в день на человека положено. На двоих получается восемьсот. Дали на две недели вперёд, с учётом того, что уезжали в Спасск Дальний. Получилось больше десяти килограмм. И мыла посемь кусков выдали. Почти все остальные продукты не возьмёшь с собой, испортятся и мясо, и рыба, и масло сливочное. Под масло растительное нет тары. Соль и так купить можно, не дефицит. Без лаврового листа в дороге можно обойтись. Так, загрузившись под завязку, и проехали через весь город под любопытные взгляды детворы и немногочисленных прохожих. Рабочий день. Вот все и на работе.

Добрались. Представительницы национальных меньшинств в братской семье советских народов выползли на солнышко, сидели на причале, рядом с катером, и ловили на удочки рыбу. Это их вчера Брехт научил, найдя среди запасов будущего маршала пару удочек. Обыкновенных с поплавком из гусиного пера и грузиками из расплющенной пули. Даже не бамбуковых. Из обычной ивы сделанных. А ещё в склонности к роскоши обвинят товарища Блюхера.

Самое замечательное, что хромоногая Гон Чунг поймала пару вполне приличных рыбёшек и три небольшие плотички выудила и Куй. Ну, вот жизнь налаживается. Картошку они получили, перловку тоже, даже лука и морковки немного выдали. Замечательная уха получится.


Событие девятое

Разговор в мужской компании:

– У меня жена – просто клад!

– Почему ты так решил?

– Потому что, куда бы мы ни пошли, все спрашивают: «Где ты её откопал»?

Пока кореянка с китаянкой готовили уху во дворе на костре в огромном закопчённом котелке. Нет, как то по-другому этот монстр должен называться. Казан тоже не подходит, из меди сделан, и ручка проволочная имеется. Входит литров семь – восемь. На пару дней хватит ухи. Так вот, пока девчонки готовили уху, Брехт отвёл Ваську в дом и завёл нужный, но тяжёлый разговор.

– Васька, нужно ведь золота переправить сюда из Китая. Тем более, Василий Константинович говорил, что ты осенью поедешь в Москву в военное училище, – Васька курил, он набрался от командарма нескольким явно не слишком полезным для здоровья и жизни вообще привычкам. Смолил одну папиросину за другой, выкуривая по две пачки в день, а ещё оказался склонным к выпивке. Эти причуды и сами по себе здоровья не добавляют, но Черчилль вон вёл не здоровый образ жизни и за восемьдесят будет дядьке, когда умрёт от курения. Гораздо страшнее другое, выпив, Васька начинал хвастаться. Прямо кум он королю и носки у него турецкие. А ведь надвигаются совсем не простые годы. Они и сейчас уже очень не простые, но сейчас расстреливают мало, сейчас отправляют в Сибирь на стройки первой пятилетки, которую строители коммунизма досрочно выполнят за четыре года и три месяца к концу этого года. И это не ирония. Практически по всем видам продукции показатели за эти четыре года удвоятся. А в оставленные Брехтом времена мечтают о трёх процентах. Понятно, что если первоначальная цифра невелика, то удвоить её проще, но ведь сто процентов против нуля практически.

Так вот, сильно боялся Брехт, что Васька, где напьётся в той Москве и начнёт хвастать про две тонны золота, а «друзья» собутыльники не преминут рассказать это работникам ОГПУ. И всё, за две тонны и сам загремит, скорее всего, под высшую меру и Брехта с собой утащит и девушек, да и батяньку приёмного, тоже может зацепить. Очень уж большие деньги. Нужно будет подумать, как уговорить Блюхера оставить Ваську в его батальоне. Чем можно заинтересовать? Ну, да есть время, что-нибудь придумает.

А вот сейчас времени нет. Не просто потом будет из Спасска Дальнего до Читы, а потом до «Маньчжурии» добираться. Сейчас из Хабаровска гораздо ближе.

Васька папиросину затушил и закивал головой.

– Глашка тоже спрашивает о колечках. – Это он так стал Гон Чунг свою называть.

Блюхер от радости не подпрыгнул, что его приёмный сын приволок из Маньчжурии бывшую рабыню бандитскую, но и «родительское твёрдое нет» не сказал. Даже помог сделать китаянке русские документы. Теперь она прозывалась Глафира Степановна Найдёнова. До кучи справили документы и для принцессы. Тоже переименовали. В третий раз. Зовут Куй теперь Лисицына Екатерина Константиновна. Это Брехт придумал. Батеньку ведь звали Ли Кан. Ли – это фамилия. Кан – ближе всего Константин. Поженятся – возьмёт фамилию Брехта.

– И когда поедешь? И как поедешь? – Брехт сам-то не знал как можно теперь залегендировать исчезновение Васьки и его переход через границу.

– Ерунда! Я уже всё узнал. Завтра в Читу отправляется часть нового Особого колхозного корпуса ОКДВА. Целая дивизия почти. Вот я с ними и поеду. У них там и вагоны для коней будут, я нашего Саврасого возьму. Туда день, в Маньчжурию скататься день и назад день. Так, что через три дня я уже снова в Хабаровске буду. Ты еще, сколько здесь будешь? – Брехт смотрел на этого пацана и поражался, как просто всё у него, и ведь может получиться.

– Тоже дня три четыре ещё нужно. Утвердить структуру нового батальона и все приказы получить. Кроме того Блюхер обещал вчера по ближайшим частям команду дать выявить и прислать к нему пару десятков самых метких стрелков. Их дождаться нужно.

– Вот и хорошо, как раз успею съездить. Может, задержаться и всё золото перевезти в СССР. Тогда, конечно, чуть не месяц потребуется, – нос поднял к небу и глаза закатил, подсчитывая.

– Нет. Пусть там лежит. Куда мы тут его денем. Там целее будет, – замахал рукамиИван Яковлевич. Это один раз можно при удачном стечении обстоятельств перейти границу слабоохраняемую незамеченным. А двадцать раз, даже и думать не стоит. Обязательно попадёшься или нашим пограничникам или китайцам с японцами. Нужно будет потом, когда полуторки появятся на машине попытаться всё за раз вывезти.

– Жалко.

– Нет, Васька. Только кольца и всякие прочие брошки с часами бери. И если ещё сможешь сверху взять, тогда монеты. Лучше царские червонцы. От них будет проще избавиться, чем от иностранных монет.

– Понятно, – китайчонок с сожалением шмыгнул носом.

Ну, нет, точно нельзя в Москву отпускать. Ребёнок ребёнком. И сам погибнет и всех за собой утащит.

– Ваня, Васька, уха готова. Идите руки мойте, – позвала Катерина Константиновна, по прозвищу Куй.

Глава 4

Событие десятое

Узнав стоимость авиабилетов в Якутск из Питера, с уверенностью могу заявить, что в Европу на всякие Ибицы – Шмибицы летает нищета всякая. Богатые люди летают в Якутск.

У Блюхера была не просто легковая машина, у него было просто чудо для 1932 года. Командарм катался на одном из первых в стране легковых автомобилей ГАЗ – А. Это в 1929 году СССР купил у американского концерна Ford документы и оборудование на выпуск модели Ford Model A. Вот на одном из первых и катался по Хабаровску Василий Константинович. Горьковский автозавод два года не мог освоить выпуск этого автомобиля, а как начал, то почти все машины стали распределяться в армию. Чёрный фаэтон уже успел примелькаться в городе, но всё равно, люди замирали при виде этого сверкающего чёрным лаком чуда, и вертели головами, провожая его взглядом, пока тот не скроется из вида.

Пока Васька выехал в Читу, Брехт времени даром не терял, носился по штабам и складам в надежде урвать, чего полезного, для создаваемого с нуля батальона. Вспомнил про любимую машину сирийских боевиков – «Тойоту» с установленным в кузове крупнокалиберном пулемётом. Сейчас таких пулемётов ещё нет. А какие есть? Задал вопрос и получил ответ, что есть переделанный из «Максима» для самолётов пулемёт ПВ-1 (Пулемёт Воздушный первый) – авиационный вариант пулемёта «Максима». Брехт прикрыл глаза, вспоминая кадры кинохроники. Точно потом строенный этот пулемёт установят на борт полуторки, и это будет настоящая зенитная установка. Ну, авиация в боях при озере Хасан не замечена. Потому и не интересны зенитки, но ведь можно и не по самолётам стрелять, а по наступающим японцам. Тачанка эдакая современная. Жаль, что это всё те же три линии, то есть 7.62 калибр.

Блюхер вызвал Ивана Яковлевича, чтобы окончательно утвердить структуру и списочный состав батальона и уже прощаясь после ругани, (за каждого человечка пришлось ругаться с начальником штаба 21 стрелковой дивизии) Брехт про пулемёты и спросил.

– ПВ-1 установлен на новых самолётах, что сейчас в армию поступают. Съезди к ним на аэродром и посмотри сам. Машину тебе свою выделю, – расщедрился будущий маршал.

Вот и поехал посмотреть. Приехал на выделенной Блюхером чёрной машине с открытым верхом Брехт уже в новой, с иголочки, майорской форме. Две шпалы в петлицах.

Встретили его, как большого гостя, с чисто русского вопроса: «Проголодались, небось, товарищ Брехт»? И ведь точно проголодался. Все силы организм потратил в битве с полковником Игнатьевым за два взвода из Колхозного корпуса. Есть корпус, пусть он, и занимается своим делом, а разведывательный батальон должен разведкой заниматься.

– Смотри, Иван Яковлевич, что РВС написал: «План строительства Колхозного корпуса включает постройку складов и хранилищ для скота, урожая, техники, мастерских капитального и среднего ремонта, обеспечение всех гарнизонов коммунально-бытовыми постройками и электрическим освещением. Объем весеннего сева для корпуса установлен в 100 тыс. га». Представляешь масштабы, а тут ты со своими двумя взводами. Сто тысяч гектар! Осознаёшь масштаб?

– Я двумя руками «за», товарищ полковник, тем более, мне надо-то всего два взвода. Сорок человек, два трактора и два автомобили ГАЗ-АА, или, как их ещё называют – полуторки.

Не дали бы, но Блюхер устал видимо слушать перебранку из-за такой мелочи, и припечатал ладонью.

– Хрен с ним, Иван Тихонович, пусть будут эти два взвода, ты то чего упёрся. Батальон отдельный, вам подчиняться не будет, заберёт у вас солдатиков, да и пойдёт в самостоятельное плавание.

– Вообще не будет подчиняться? – не поверил полковник.

– Вообще. Всё, товарищи, давайте заканчивать, если я на каждый батальон буду по два часа тратить, то даже ночей не хватит, полсотни ведь в армии уже батальонов, и каждый день новые и новые прибывают.

Лётчики знатный стол накрыли. Только почти, как и все столы в Хабаровске – рыбный. И такая рыба и сякая. Иван Яковлевич и так каждый день уху ел и рыбу жареную, что китаянка с кореянкой ловили. Когда про обед сказали, обрадовался, что может мясом, котлетками там угостят. Нет, копчёная рыба, солёная, жареная. И даже с собой небольшой мешочек воблы организовали.

После рыбного четверга, отвели на аэродром и показали самолёты. Когда человеку из двадцать первого века говорят «аэродром», то он себе представляет бетонную полосу, огромные серебристые самолёты. Сверкающее на солнце стеклянными огромными окнами здание аэровокзала, приличную диспетчерскую вышку, антенны всякие и забор. Так вот, ничего этого не было. От слова совсем. Грунтовая взлётная полоса. Две дощатые будочки, из бруса собранный барак, и десяток малюсеньких самолётиков. Брехт в детстве У-2, который на воду садится, видел, даже нырял у себя в городе на водохранилище с поплавков, садился время от времени этот пепелац у детского пляжа у них на водохранилище. Так этот самолётик был его уменьшенной копией и ещё меньше смотрелся из-за отсутствия поплавков, были обычные колёса на неубирающемся шасси. Самолётик назывался И-5. Истребитель. На нём и был установлен пулемёт. Ишачок, так, кажется, будут эту птичку называть во время войны. Или там уже будут более продвинутые версии. И-5 был метров шесть в длину, метров десять в размахе крыльев и дыркой вверху фюзеляжа только для одного тощего и невысокого человечка. Мотор был явно воздушного охлаждения. Передок был огромный и весь дырявый для улучшенного доступа воздуха. Это был биплан и кабина или дырка в фюзеляже была устроена позади крыльев. Пилоту не видно ничего, наверное, из-за верхнего крыла. А ещё пилота нельзя было закрыть плексигласовым колпаком, впереди как на мотоциклах «Урал» стояло только небольшое полукруглое стекло. Всем ветрам был доступ к физиономии пилота.

– А с какой скоростью летает эта птичка? – поинтересовался у весёлых после пары-тройки стаканов водки летунов. Хорошо, хоть наливали по половине.

– Двести восемьдесят километров и дальность почти шестьсот километров, ну, если не на форсаже. Практический потолок: 7500 метров.

Самолётик в зелёный цвет покрашен. Наверное, чтобы его с воздуха на траве аэродрома видно не было, а может потому, что в армии всё в зелёный цвет красят. Брехт уговорил пьяненьких лётчиков разрешить ему посидеть в кабине. Приставили лесенку, подтолкнули сзади за задницу. Кое-как влез. Ещё бы пару сантиметров роста и просто не вместился бы в эту кабину, прости господи. А ведь в нём всего метр семьдесят пять. Не понравилось. Тесно и открыто всё, совершенно незащищённым себя чувствуешь. Зато в памяти себе зарубочку Иван Яковлевич поставил, что самолётик маленький и быстрый. Если придётся часто бывать в Хабаровске, то иметь такую машинку просто спасение. Сел, взлетел, и вдоль железной дороги, чтобы не заблудиться, пару часов и ты на месте, не нужно целый день на поезде чух-чухать. Подумать надо, не так ведь, наверное, и сложно, научиться на этой птичке летать, гораздо сложнее этот ишачок будет для полка заполучить. Хотя, можно обозвать его разведчиком. Как развернётся батальон, можно будет попробовать закинуть удочку.

Пулемёты запасные находились в отдельном домике. Дощатый сарай. Зимой тут вымерзнут люди. Всё в щелях и дверь неплотно закрывается. Ну, только три месяца, как летуны обживаются, вон в стороне стройка какая-то идёт. Обустроятся к зиме. Или к следующей зиме. Пулемёты на Максима не походили вообще, не было кожуха для заливки воды, вместо него была конструкция из трубы с отверстиями овальными. Коробки с лентами тоже не было, вместо неё пришпандорили круглый большой барабан, но тоже ленточное питание. Ручка вообще была прикольная, почти пистолетная, но с закорючкой и для чего этот выступ было непонятно, чтобы мешать лётчику стрелять, не иначе, больше ей применения Брехт не нашёл.

– Сколько выделите? – Осмотрев приличную стопку ящиков, тяжко вздохнул Брехт. Не дадут много, придётся опять по штабам носиться.

– Сколько, Иван Алексеевич, – обернулся подполковник – командир полка к майору в лётном комбинезоне, что встретил начальство в этом сарае.

– Шесть, бы, – опять вздохнул Иван Яковлевич.

– Шесть? Ладно. Шесть можно, только вон с длинными стволами, по ошибке нам завезли. На самолёты такие не поставишь. Их семь штук. Шесть отдать можно.

– Вот, спасибо му… товарищи! – Обрадовался Брехт, и тут увидел в углу сарая непонятную конструкцию, наполовину прикрытую брезентом.

Подошёл, осмотрел, сразу даже про пулемёты забыл. Это для 1932 года была совершенно не понятная конструкция. Легковой автомобиль на гусеничном ходу. Небольшой кабриолет с поднимающимся брезентовым верхом. Гусеницы не обычные – с длинными траками, а небольшие такие пластинки. Интересно бензобак устроен. Сзади находился у этого пепелаца и как бы сам по себе, то есть, свободно и гораздо больший можно поставить.

– А это что? Тоже самолёт? Гусеницы, чтобы по тучам ездить? – попытался пошутить Иван Яковлевич.

Подогретые водочкой лётчики заржали, а механик-оружейник, что выделил с барского плеча Брехту шесть пулемётов, крякнув, чуть не зарычал.

– И его забери, в нагрузку к пулемётам. Достала эта хреновина, только место занимает. Да ещё внимание всяких проверяющих привлекает.

– А что это? Оно ездит? – продолжал обходить непонятку по кругу Брехт.

– Американец. Ford Model T Snowmobile. Снегомобиль, – пояснил майор, – Предшественник мой чудил. Алкаш чёртов. Хотел сделать из него снегоуборочную машину, взлётную полосу зимой чистить. Разобрал, переделывать начал, да посадили вовремя. Он сволочь белогвардейская, как напьётся, так вечно Советскую Власть костерил. Говорили ему сто раз, чтобы прекращал. Вот и докритиковался. Контра недобитая. Пять лет дали по пятьдесят восьмой. Туда ему и дорога. Слышал, отправили под Владивосток железную дорогу строить. Мы собрать-то собрали, а заставить работать эту чертовщину не можем, как не бились. Заберёшь, а то не дам пулемётов!

Лётчики засмеялись, а Брехт прикинул, что вещь нужная и именно как снегоуборочная машина. Найдётся, поди, во Владивостоке хороший автомеханик.

– Заберу. Спасибо, му… Товарищи. Всё. Ещё раз спасибо, пора командарму машину возвращать.


Событие одиннадцатое

– Мама, а ведь беременные лошади должны бегать быстрее обычных?

– Сынок, а почему ты так думаешь?

– Так в них же больше лошадиных сил!

Всему приходит конец. Приехал первого июля с двумя вещмешками Васька. Из Читы дал телеграмму, что его нужно встретить, Савраску он в Чите продал, а с ним сто пятьдесят килограмм золота. Звучало это так: «Приезжаю первого тчк. Соврасого продал тчк. Везу сто пятьдесят яблок тчк. Встречайте пассажирским Москва Хабаровск зпт пятый вагон тчк.».

Что можно сказать? Молодец Веймин Сюнь. Всё сделал, как и договаривались. Самый спорный был момент, как он загрузит два мешка по семьдесят пять килограмм в вагон и не вызовет при этом подозрения. Плюсик был только один. Васька был в форме и мог ответить проводнику или проводнице, мол, не ваше дело. Военная тайна. Ну, если поинтересуются, а чего это такое тяжёлое вы, товарищ рядовой, везёте. Видно, получилось. Поезд прибывал прямо в полдень и была ещё проблема по вытаскиванию золота из вагона, но тут тоже продумали. В двух вещмешках, что с собой должен тащить Васька лежало ещё по два вещмешка и получалось, что в Хабаровске рядовой Блюхер сойдёт с поезда с четырьмя мешками по тридцать семь килограмм. Если носить по одному, то можно из себя чемпиона мира по тяжёлой атлетике Леонида Жаботинского и не разыгрывать, надувая щёки и выпячивая глаза. Тридцать семь кило не запредельный вес.

Брехт переоделся в гражданскую одежду и нанял телегу. Приехал чуть заранее, и когда репродуктор на здании вокзала сказал, что поезд опаздывает на два часа, только усмехнулся. На самом деле, знал ведь, что ну, очень редко поезда в СССР ходят по расписанию, а на такие дальние расстояния и подавно. Пришлось идти к телеге и договариваться с возчиком, что нужно постоять вот тут в тенёчке пару часиков. Мужик был малахольный, принялся махать руками и поносить железнодорожников. Ещё бы чуть и перешёл на Советскую власть, а к ним уже начал постовой милиционер подбираться бочком.

– Держи двадцать рублей и успокойся, – попытался спасти от отправки в Сибирь малахольного Брехт. Да, из Сибири в Сибирь. Прямо по Высоцкому.

Деньги мужичонка взял, а вот успокаиваться не захотел. А милиционер ещё пяток шагов в их сторону сделал. Пришлось встать спиной к милиционеру, приобнять мужичка и сказать:

– Паря, ты думай, где и что голосишь, милиция же кругом, а ты Советскую власть костеришь. Одумайся и заткнись.

Подействовало. Малахольный скис и убежал к лошадке, сделал вид, что сбрую поправляет. Лошадь огорчилась, что концерт закончился, и навалила огромную кучу. Милиционер тут же подскочил и заставил засранца убирать чужие засранки.

На этом приключение не закончилось. Этот пахарь, мать его, выкинул яблоки конские в урну прямо на углу вокзала. Тут же прибежал дворник и понёс на несчастного, сразу и милиционер вернулся. Еле Брехт отбил возчика, сунув дворнику червонец. Милиционер ещё полчаса вокруг нарезал всякие геометрические фигуры и круги, и овалы, и квадраты с треугольниками, но мужичонка понял, наконец, что не его день, и улёгся на телеге, изображая спящего. А может и в самом деле заснул.

Поезд приехал, Брехт нашёл пятый вагон, и они с Васькой быстренько по одному мешку доставили груз на телегу. Больше ничего примечательного в этот день не произошло, если не считать, что Васька с китаянкой Глафирой Степановной Найдёновой устроили в домике дачном скачки со стонами и визгами на весь дачный посёлок, Брехт с Куй отошли, как можно дальше, но стоны и крики и до туда доносились, и эти звуки скорее возмущали, чем возбуждали.

– Ваня, ты, когда устроимся, от них подальше нам домик строй, – ткнула его кулачком под рёбра принцесса.

На следующее утро был последний день перед отправкой небольшого состава с его новыми подчинёнными и техникой разной из Хабаровска в Спасск Дальний, но этим занимался железнодорожный начальник, которого Блюхер дал в помощь Ивану Яковлевичу, и присутствие командира батальона при погрузке не требовалось.

В феврале 1932 года на Уссурийскую железную дорогу из-под Казани перебросили 1-ю железнодорожную бригаду Особого корпуса железнодорожных войск. Часть бригады понадобилась для постройки узкоколейки в самом Хабаровске, но они как раз закончили небольшую ветку и сами грузились в эшелоны, вот, заодно озаботились и доставкой кусочка отдельного батальона, тем более, что ехали железнодорожника как раз до Спасска Дальнего.

Брехт же с Васькой пошли по ломбардам прошвырнуться. Нужны были наличные деньги и решили часть золотых червонцев сдать. Оделись оба в гражданские костюмы и пошли. Червонцев и пятаков получилось килограмм сорок. Взяли они с Васькой половину и пошли на центральную улицу Хабаровска имени известного экономиста Карла Маркса (бывшая улица Муравьева Амурского) на Средней горе, где ломбардов и комиссионных магазинов чуть не через один.

Зашли в один там полно людей, кто кольца примеряет, кто сдаёт такое же обручальное кольцо, большинство же тупо пялятся в витрину. Прицениваются?! Решили ещё пройтись. Во втором комиссионном магазинчике, в который пришлось спускаться в полуподвальное помещение, кроме золота и серебра были и картины, и подсвечники разные, а вот народа почти не было. Брехт подошёл к продавцу и спросил, скупают ли они золото.

– Конечно. У вас что? Колечко? – парень приосанился. Выпрямился, улыбнулся и гордо взялся за лупу. Сама по себе вещь антикварная в красивой бронзовой оправе.

– А кто у вас старший? – не этому же двадцать кило золота предлагать.

– Дядя… Семён Абрамович. Позвать?

– Позвать. – Брехт чуть расслабился, раз «Абрамович», то дело должно выгореть.

Глава 5

Событие двенадцатое

Однажды в мастерскую Питера Пауля Рубенса пришёл состоятельный заказчик и попросил написать для него картину с изображением Марии Магдалины.

Рубенс, подумав, спросил:

– До грехопадения или после?

– Желательно во время, – решительно ответил заказчик.

Ованнес Геворкиевич Айвазян он же Иван Константинович Айвазовский умер давно. Прожил хорошую и длинную жизнь, нарисовал кучу картин, в том числе «Спасение в шторм». Именно она и висела на стене этого полуподвального комиссионного магазинчика. Брехт её отлично знал, и ни с какой другой бы не спутал. Эта картина висела у него на стене в его московской квартире. Нет, Иван Яковлевич не был подпольным миллионером и безумным коллекционером, тратившим последнюю копейку на свою страсть, тоже. Просто, когда квартиру в Москве купил и сделал ремонт, то, выбирая обои на зал, взял в сине-зелёных тонах, потом шторы с тюлью в тон подобрал и даже ковровое покрытие, получилось эдакая сине-зелёная морская комната, не хватало только картин пары штук на стенах с синим морем и кораблём. Посмотрел в интернете, вспомнив главного мариниста Айвазовского, и наткнулся на «Спасение в шторм». С ходу понравилась. Ну, оригинал не достать. Нашёл фирму, которая делает копии печатью на ткань и даже потом мажет на них краски для достоверности. Две картины заказал у них. Вторую тоже у Айвазовского позаимствовал, называется: «Корабль в бушующем море».

Вот сейчас прямо со стены на Брехта его такая привычная картина и смотрела. Задумался, вспоминая отжатую у него квартиру, вздрогнул даже, когда его за рукав дёрнули.

– Товарищ, вы хотели сдать на комиссию кольцо. Показывайте, – точно еврей. На постаревшего Макаревича похож. Невысокий, лохматый, кучерявый, седой. Улыбка одобряющая.

– У меня заготовка на кольцо, – Иван Яковлевич вынул из кармана приготовленный заранее царский червонец.

«Макаревич» оглянулся встревоженно, но магазин был пуст. Парочка, что выбирала кольцо уже ушла, так и не купив ничего.

– У вас эта заготовка в одном экземпляре или ещё есть? – Семён Абрамович положил монетку на весы, бросил гирьки и, уравновесив, удовлетворённо кивнул головой.

– Есть. Если в цене сойдёмся.

– А какая цена вас устроит? – и опять доброжелательно улыбнулся, типа, дорогой товарищ, всё для вас, дадим лучшую в СССР цену.

– Рублей тридцать.

«Макаревич» просиял.

– За грамм.

Макаревич скис.

– Давайте считать, молодой человек. Пусть восемь грамм. Я знаю, сколько весит ваша заготовка, – поднял руку дядя, видя, что Брехт недоумённо вскинул брови, – потом пересчитаем, нам главное выйти на коэффициент. Не правда ли?

– Пусть.

– Итак, восемь грамм по десять рублей за грамм. Теперь округлим и получим девяносто рублей. Видите, я даже добавил, – и честно лыбится.

– Хрена с два! Пойдём мы. Тридцать на восемь – будет двести сорок, пусть без округления. Теперь сравним. Девяносто и двести сорок. Вы таки увидели в нас лохов?! Пойдём мы.

– Молодой человек, рассказать вам шутку? Дело-то подсудное, если к нему присмотреться. Так вот шутка. Всю жизнь я мечтал стать капитаном. Сяду в тюрьму по вашей милости и так как образование у меня медицинское, то капитаном я и стану. Даже капитаном дальнего плавания, буду в тюремной больничке на дальняк судно выносить. Сто рублей. И это крайняя цена.

– Да-а, были цены в наше время… Всё же пойдём мы, – Брехт и правда развернулся, и потянул Ваську к выходу.

– Сто десять! – выстрелил ему в спину «Макаревич».

– Двести тридцать девять.

– Где вас учили торговать, молодой человек? – горестно вздохнул Семён Абрамович.

– Двести сорок. Так лучше, а то запутаемся у меня ведь их не одна, точно запутаемся.

– Я вас понял, товарищ, если их больше десяти, то сто пятьдесят, – от сердца ведь и точно оторвал.

– Десять кило.

– Товарищ, не морочьте мне то место, где спина заканчивает своё благородное название!

– Десять килограмм и не меньше двухсот рублей за монету. Или мы всё же покидаем ваше заведение.

– Один момент. Десять тысяч делим на восемь целых восемь десятых – получается тысяча сто тридцать. Если умножить на двести – получится больше двухсот тысяч рублей.

– Двести двадцать шесть тысяч, – уточнил, именно на такую цифру и нацелившийся Иван Яковлевич.

– У меня нет при себе таких денег. А с ценой я согласен. Если вы не шутите.

– И что? – не понял Брехт.

– Зайдите завтра и мы оформим наш небольшой гешефт.

– Нет, завтра я уезжаю.

– Хм. Три часа. Быстрее не получится, – закатил глаза «Макаревич». Считал, или маршрут прикидывал.

– Хорошо. Семён Абрамович, а вот эта копия Айвазовского у вас почём? – как память из той жизни.

– Ха, копия. Это подлинник. Там и подпись есть.

– У меня дома висит копия картины «Спасение в шторм» и там тоже есть подпись.

– Двести двадцать шесть тысяч, говорите. Двести и этот подлинник, – стал очень неулыбчивым «Макаревич».

– Договорились. Зайдём через три часа. Пошли Василий.


Событие тринадцатое

Хочешь ворочать миллионами?

Устраивайся на монетный двор грузчиком.

Я узнал, что такое большие деньги, когда купил увеличительное стекло.

– Побежали домой, – как только они отошли от магазинчика полуподвального, громким шёпотом скомандовал Иван Яковлевич китайчонку.

– Зачем? – вот любознательный.

– Двести тысяч рублей – это приличные деньги. Да, даже большие деньги. А все эти ломбарды и комиссионки связаны с преступниками. Уверен на сто процентов, что как только деньги окажутся у нас, на нас начнётся охота. – Брехт потянул Ваську в какой-то переулок, и они вышли на улицу с одноэтажными домами.

– Так давай я у отца возьму машину, – еле поспевая за Брехтом, тоже свистящим шёпотом предложил Васька.

– Давай для начала вооружимся.

Брехту оружия не выдали, как и Ваське. Предложил кладовщик усатый, почти Будённый Ваське убитую мосинку, а Брехту наган, явно дореволюционный, пришлось показать Васькину книжку красноармейца и потребовать у старшины ТТ и карабин Арисага. Почесал репу усач и сказал, что, ладно, мол, робяты будет, но завтра, это в смысле сегодня, зайдите вечерком. Так что придётся своим трофейным воспользоваться. Блюхер Васька, кроме золота из тайника заграничного, прихватил два пистолета. Себе ТТ, а Брехту миниатюрный Дрейзе М1907 (нем. Dreyse M1907). Вещь эксклюзивная – патрон 7,65 мм, где достать. У Брехта осталось их шесть штук. С ТТ у Васьки ситуация пока ничем не лучше. Они у японцев их целых три позаимствовали, только на все три было три патрона. Сейчас получат свой, и с патронами к этому пистолету проблем не будет. Не плохо бы ещё поспрошать кого с пристрастием, как экспериментальные советские пистолеты оказались у вероятного противника, не иначе вот такой старшина с будёновскими усами выгодную сделку совершил. Хотя, вряд ли, тут нужен кто гораздо повыше чином. Ничего, приедут на место, можно будет анонимный донос в органы состряпать. Ведь номера пистолетов у них есть, пусть кому надо поразбираются. В реальной истории японцы возьмут за основу пистолет Люггера, но ТТ лучше и компактней, как бы не передумали япошки. Зачем же вооружать злейших врагов?!

– А что сразу не взяли? – не бежали, шли очень быстрым шагом. Зачем к себе лишнее внимание привлекать, остановит бегущих мужиков милиционер, а у них десять кило золота царского. Васька запыхиваться стал.

– Дураки. Конечно, нужно было взять. С другой стороны, если бы сразу деньги отдал, то не успел бы бандитам нас слить, – всё ещё шёпотом пояснил Иван Яковлевич, хоть улица была практически пустой, только несколько мелких собачек бегало.

– Слить? – Васька остановил Брехта за рукав, – Передохнём.

– Их воровской жаргон, значит: сообщить, предать, – пошли помедленнее. Да уже почти добрались. Пять километров почти трусцой. За двадцать минут с небольшим дотрусили.

На даче достали спрятанные под поленницей пистолеты и разобрали, смазали, протёрли. Может, жизнь спасут. Потом даже перекусили и уже неспешным шагом, переодевшись в другую одежду, пошли в магазинчик. Брехт, чтобы запутать возможных оппонентов, на всякий случай, вдруг поиски организуют и преследование, надел свою железнодорожную форму, только шестиугольничков оставил два. Пусть ищут молодого железнодорожника. К магазину пришли даже чуть раньше назначенного времени. Хорошо, что теперь часы есть, покрутились вокруг, высматривая засаду. Вроде бы чисто, хотя, вон тот пожилой мужчина, что внимательно изучает доску объявлений недалеко от комиссионки, воровато оглядывается. И кепка на глаза надвинута, ну вылитый «Промокашка», только повзрослевший.

В магазинчике, который, кстати, назывался «Уют», на этот раз было прямо многолюдно, пара буржуйских личностей, нэпманы недобитые, выбирали себе серебряные столовые приборы. Вот как так, в стране в этом и в следующем году умрёт от голода несколько миллионов человек, а тут дамочке кажется, что сервиз на шесть персон маловат, нет ли на двенадцать. Значит, у них продуктов есть на двенадцать человек. Ещё один военный копался в золотых часах. Ладно, копался неудачное слово, часов было три штуки, слушал, ход, открывал и закрывал крышечки. Звание у товарища было командир полка, значит, получал в месяц около двух тысяч рублей, при этом зарплата профессора чуть больше трёхсот, а простого рабочего двести рублей. Партия не жалеет денег на армию. А эта армия будет сотнями тысяч сдаваться в первые два года войны. Особенно будет показательным неудачное наступление на Харьков, организованное горлопаном Хрущёвым. Оно по потерям соизмеримо с поражением немцев под Сталинградом. И Хрущёва Сталин только пожурит. За сотни тысяч убитых и двести тысяч сдавшихся в плен. «Ай-я-яй» – скажет вождь. И ничего не скажет Жукову, который, сколько мог, возражал против этой авантюры первого секретаря украинского.

Ещё две дамы бальзаковского возраста приценялись к красивым подсвечникам, не для таких монументальных есть другое слово – канделябры. Дамочка греческая бронзовая этот подсвечник на руках держала. Красиво. Даже себе таких парочку захотелось Брехту.

«Макаревич» неприятно был поражён, что его партнёры по маленькому гешефту переоделись. Нахмурился и глазки забегали, и лоб под кучерявой шевелюрой вспотел. Ну, точно, на выходе ждёт засада. Прямо захотелось Брехту уйти, но русско-немецкий авось переборол. Искать другого покупателя поздно, завтра уезжают в Спасск Дальний, а там таких денег точно ни у кого нет.

– Пройдёмте, товарищи, там кабинет у меня, – поманил их за собой член ОПГ местной.

Прошли. Денег оказался мешок. В прямом смысле. Большой джутовый мешок. Вытрясли и проверили выборочно несколько пачек. Всё нормально. Если не считать того, что Брехт двести тысяч себе по-другому представлял. Пачка сотен это десять тысяч. Двадцать пачек – легко уместятся в портфель, который они прихватили. А тут мешок. Только три пачки сторублёвок, остальное – помельче купюры, даже десятки или червонцы есть. Интересна преемственность поколений, двадцати пяти рублёвый билет так и останется до конца СССР сиреневым, пятёрка синей. А вот червонец чёрный с одной стороны, а с другой рыжевато-коричневый. Выпал из общей последовательности. Сзади на всех купюрах прикольная надпись: «Один рубль 1923 года, равен одному миллиону рублей, дензнаками изъятыми из обращения, или ста рублям образца 1922 года. Приём по сему расчёту обязателен для всех».

Потом взвесили точно червонцы. Оказалось десяток лишних, ну, сто грамм.

– Канделябры на них дадите? – вспомнил Брехт бронзовые раритеты.

– Эм? – начал пересчёт Семён Абрамович.

– Такие суммы…

– Да, на самом деле! Забирайте!


Событие четырнадцатое

Вчера в цирке был обнаружен труп акробата. Работники цирка заявляют, что его подкинули.

Выйти из магазина дали. Смотрелось это прикольно, наверное, со стороны. Идёт Васька и тащит мешок с чем-то тяжёлым. Деньги выпирали, и по зрелому размышлению, пришлось купить у «Макаревича» шторы с ламбрекенами, чтобы запихать их в мешок и угловатость пачек ассигнаций сгладить. Шторы красивые. Будет же у него когда-нибудь квартира, вот первый пылесборник уже есть. Брехт нёс завёрнутую в бумагу картину морскую и подсвечники с греческими забронзовевшими дивами. Только вышли и к ним сразу извозчик подкатил.

– Садитесь, мигом домчу! – и лыбится щербатой уркаганской рожей.

– Да нам тут рядом, – пропыхтел Иван Яковлевич, как там, в детективах, можно брать только третье такси. Вот только больше ни одного не было. И, самое главное, не хотелось светить адрес. Ночью заявятся целой бандой. Лучше пешочком и постараться этого «Промокашку» с хвоста сбросить.

– Идём прежним маршрутом, – Брехт свернул на ту самую улочку короткую или проулок, который потом выводит уже на улицу с одноэтажными домами. На единственном доме криво висела табличка с названием: «Паровозная».

На Паровозной их и догнали. Брехт пёр как паровоз в сторону Амура-батюшки, когда услышал, что лениво брехнувшие на них хозяева улицы – кудлатые собачонки прямо всем скопом на кого-то набросились. За ними бегом, отпинываясь от собак, двигались четверо мужчин. Ага, вон и «Промокашка» в своей кепочке. Замыкает забег стайеров. Впереди, выстроившихся свиньёй бандюганов, двигался мужик в одежде мясника. По крайней мере, на нём был фартук. Стоп, это сейчас так дворники выглядят. Точно там, у магазина, этот тип делал вид, что чего-то метёт.

– Васька побежали, вон к той калитке зелёной! – прокричал Брехт и сам наддал.

Вся улица заборами перегорожена и только через три дома этот тоннель деревянный зиял открытой калиткой. Брехт на бегу оглянулся, у двоих преследователей сверкали в лучах вечернего солнца в руках лезвия ножей. Добежали до калитки и снесли с ног пытавшегося закрыть дверцу в заборе мужичка неказистого, кудлато-бородатого.

– Геть, – попытался замахать хозяин на них руками, но момент инерции свою часть работы проделал на пять баллов. В Брехте на двадцать сантиметров роста больше, а значит и веса приблизительно на столько же, плюсом скорость набранная. Отскочил бородач и растянулся посреди двора. Вступать в пререкания было некогда и Иван Яковлевич, достав из кармана кургузый пистолетик, направил его на нечёсанного:

– Быстро в дом, если жить хочешь!

– Милиция! – завопил мужик, но в дом резко ломанулся.

Брехт сто раз смотрел фильмы про засады и каждый раз чертыхался, когда «наши» стояли или пусть даже с колена стреляли по «ненашим». И падали, сражённые пулями, понятно, это по сценарию так положено, но глупость ведь несусветная – стрелять стоя. И меткость падает и пулям легче «дырочку найти». Потому отшвырнув Ваську от ворот, именно так и собирающего поступить, свалился на землю и высунул наружу только глаз один. Хреново, что в синей железнодорожной форме. Заметная. Гоп компания неслась на всех порах, оставалось метров тридцать, по-прежнему первым с револьвером в руке бежал дворник. Больше огнестрельного оружия видно не было, остальные сверкали ножами, финки, наверное.

Дрейзе с коротеньким стволом и пульками калибра 7,65 мм, это не СВД, прицельная дальность 25 метров, да и убойная не сильно больше. Потому, как не хотелось открыть огонь по уркам, Брехт остановил уже готовый нажать на спусковой крючок палец и даже снял его с крючка.

– Налетай, торопись, покупай живопИсь! – попытался спародировать Вицина Иван Яковлевич.

Прицелился в живот мяснику-дворнику, во-первых трупы не нужны, а во вторых, чёрт его знает, как у этого обрубка пули латают, ещё отскочат от пролетарской черепушки.

Бах. Дворник не стал картинно размахивать раками потом, хвататься ими за рану, потом подносить окровавленные ладоник лицу и глядеть на небо произнося задолбавшую школьников притчу про облака и небо князя Андрея. Нет. Просто как бы споткнулся и плюхнулся лицом в пыль дороги.

Бах. Бах. Мужик справа последовал его примеру, а вот левому Брехт видно в ногу попал, спешил. Он взвизгнул и, заметно хромая, пошкондыбал назад. Остался только «Промокашка», он пытался затормозить, но инерция подвела, разогнался прилично, прямо до калитки добежал. Бах. В это раз специально в ногу стрелял. Не попал. Бах, Бах. Всё ствол вылез из затворной рамы, кончились патроны. Попал, причём оба раза. И оба раза в ноги. «Промокашка» завалился прямо напротив калитки и стал отползать, оставляя в пыли черные следы. Кровь сразу пыль на себя набирала и переставала быть красной.

Брехт вышел из калитки, подошёл к дворнику, в паре метрах от которого валялся револьвер, по дороге и оброненную отступающим бандитом финку поднял. Револьвер был старенький, весь покоцанный с облупившейся краской. Но стреляет ведь, раз бандюган им размахивал, в хозяйстве пригодится.

Васька с ТТ в вытянутой руке уже выходил из калитки.

– Бери мешок и уходим быстро! – Брехт забежал во двор подхватил картину и канделябры и, сунув Ваське мешок, выскочил со двора.

Улица как вымерла, только метрах в пятидесяти позади, прихрамывая, пытался удрать подранок. Да, и чёрт бы с ним, может, заражение схватит, и ногу ему отнимут, бандитствовать на одной ноге не просто, будет милостыню просить.

– Уходим, а то милиция пожалует! – просипел Брехт и быстрым шагов пошёл в сторону дачи командарма.

Глава 6

Событие пятнадцатое

В армии готовят к возможной войне. Но, исходя из того, чем солдат там занят, своих врагов, случись война, мы будем: заметать, мыть, закапывать или красить.

Совсем другой климат. Сказывается близость океана. В Хабаровске стояла жара, как на юге, а тут нормальная погода, градусов двадцать и солнышко светит, и всё зелёное, словно в джунгли попали. После выжженных солнцем степей Маньчжурии зелень лесов приятно глаз радует. Брехт, когда их отцепили от состава на станции Евгеньевка, сразу и не понял, куда попал. Думал, что если там город Спасск-Дальний, то и станция должна так называться. Окарался. И станция по-другому называется, и города рядом с ней нет. Километрах в шести на западе виднеется столбы грязного дыма, там и есть цементный завод, а от него к железной дороге вдоль реки Спасовки тянется село Спасское. Между железной дорогой и этим селом разрыв в пару километров, и там расположены какие-то бараки, а ещё есть своротка с Транссиба к этому цементному заводу.

Прибыли после обеда, от находящегося всего в пятистах километрах Хабаровска добирались двое суток. Вся Транссибирская магистраль – это сплошная стройка: насыпь расширяют, холмы подкапывают, мосты тоже перестраивают. Двухпутные перегоны строят. И всё это резко снижает скорость прохождения поездов по пока однопутной железной дороге. Китайцы, что сейчас называются Маньчжоу-Го, не успокоились с этими паровозами и временно опять закрыли КВЖД, а потому, все грузы с Владивостока сейчас идут в обход через Хабаровск, а сюда навстречу заводам и другому оборудованию из США двигаются составы с воинскими частями и продовольствием. А ещё для цементного завода везут уголь из-под Уссурийска, который километрах в ста к югу, там и 21 стрелковая дивизия располагается, в состав которой входит пока 17-ый отдельный разведывательный батальон.

Блюхер прямо загорелся созданием собственной гвардии, и на место дислокации в трёх километрах от города в сторону озера Ханка прибыло больше сотни человек. Ещё не батальон, но тоже не мало. Кроме двух взводов нового Особого колхозного корпуса ОКДВА есть взвод из тоже недавно прибывшей в Хабаровск 1-ой железнодорожной бригады Особого корпуса железнодорожных войск. Этих Блюхер выделил не для строительства железной дороге, а на постройку бараков. Сразу загрузили два вагона бруса и досок. Впереди август и довольно тёплый сентябрь в этих краях до морозов ноябрьских должны успеть построить шесть бараков вместимостью по сто человек в каждом. Техника тоже уже есть, два трактора «Фордзон-Путиловец» выделили «колхозникам». Выглядел этот трактор почти игрушечным. Кабины нет, только сидение для водителя, колеса прямо рядом с трактористом металлические. Путиловцы не стали заморачиваться и взяли за образец американский Fordson, от того самого товарища Fordа. На этих тракторах был установлен дажеболее совершенный, чем у предка – карбюраторный двигатель мощностью в 20 лошадиных сил с максимальной скоростью в 11 км/ч. Претерпела изменения и КПП, которая теперь могла похвастаться 3-мя передачами. Масса этой игрушки была всего 1130 килограмм, длинна чуть более двух метров и ширина тоже чуть более метра. Игрушка. Брехт читал, что американцы делали эти трактора для не очень больших фермерских хозяйств, а наши нагрузили их безразмерными колхозными полями, в результате, частые поломки, перегревался двигатель. А ещё цепляли к нему неподъёмный груз и когда колесо, скажем, тележки, попадало в ямку или на камень натыкалось, то трактор просто вставал на дыбы, а потом падал назад, прямо на тракториста. Тому тонны сверху, молотящей колёсами железными, хватало.

Кроме Форзондов (ФП) – они же «Фёдор Петрович», так рабочие сразу окрестили машину в шутливом тоне, имелось три полуторки или ГАЗ – АА. Две тоже колхозникам принадлежали и одну выделили железнодорожникам. Блюхер расщедрился и закрепил за батальоном одну цистерну с бензином, так что с горючим для техники на пару месяцев проблем нет, ну, а там зима и особой нужды в технике не будет.

Не всё ещё, есть взвод стрелковый. Это собрали в Хабаровске на скорую руку отличников в стрелковой подготовке, не молодых, а отслуживших уже по три – четыре года. На основе этого взвода потом и будут две роты разворачиваться. С этими орлами за два дня намучились. Правду потом напишут про начало Великой Отечественной – очень низкая дисциплина в частях. Эти же собранные со всего Хабаровска снайпера, мать их за ногу, сразу стали вести себя, как деды – дембеля, пофиг на форму и на какой-то воинский порядок, все два дня пили, играли в карты и бузили, и главное, всё время чего-то требовали. Хорошо, что у них с собой оружия не было, его везли отдельно. Назначенный командиром этого взвода молодой совсем «комвзвода» Паша Свиридов дисциплину попытался наладить, но был послан в пешее эротическое путешествие. В царской армии построили бы и дали по сусальникам, но у нас рабоче-крестьянская красная армия, нельзя бить. Все наказания – это губа, так это отдых, а не наказание, да ещё, где ту губу в поезде организуешь. Брехт собрал семерых офицеров и наведался на одной из последних стоянок перед Спасском в пьяный вагон. Встали почти все, но даже пуговицы на гимнастёрках застёгивать не стали.

– Давайте так, товарищи бойцы, попробуем с пряника, вы тут наводите порядок в своих рядах и тогда первую казарму строим для вас, не прекратите безобразия хулиганить и встретите дождливую осень в палатке, и хватит чавкать челюстями, как идиоты дебильного происхождения, – развернулся, увидев ухмылки, и ушёл из вагона. Придётся думать, что в виде кнута использовать. Может, сам кнут?


Событие шестнадцатое

«Число дураков неисчислимо»

(Галилей)

«Если какая-нибудь неприятность может случиться – она случится»

(Закон Мерфи)

«Все, что может испортиться – портится»

(Френсис Чизлхом)

Бардак, он и в Приморье бардак, не нужна ни какая Африка. Пятый день Иван Яковлевич мотался по городу и его окрестностям в поисках порядка. Ничего не выходило. Началось с того, что места в непосредственной близости от железной дороги для размещения батальона не нашлось. Иди сам себе место ищи, так примерно ответили и в горкоме партии, и в горисполкоме, и в штабе 21 стрелковой дивизии. Сначала это Брехта взбесило, а потом, по зрелому размышлению, решил так и сделать. Подальше от всяких органов – это не наказание, а благо в СССР. А если и в будущее недалёкое заглянуть, то и совсем хорошо, солдатики не будут в самоволку за спиртным ломиться и по девкам шастать. Не самое приятно путешествие за десять километром по бездорожью и лесу за бутылкой водки, по дороге, может, у некоторых борцов с зелёным змеем и жажда пройдёт.

Так что, отошли от города в сторону озера Ханка на десять километров и разбили лагерь. Там в речку Спасовка впадает приток Одарка. Замечательный лес стоит из чего-то лиственного, но есть и сосны, а вон и несколько отдельных корейских кедров. Только всё это богатство вдоль рек, где же рек нет, там луга. Замечательное место, тут можно будет озимые и посадить.

Брехт потом по лесу прошёлся, пытаясь определить, что же тут растёт. Больше всего было дубов, потом уже поменьше маньчжурского ореха, это, конечно, не грецкий, поменьше орехи, кожура потолще, но ведь бесплатно и тут его вагонами можно собирать. По опушкам и маньчжурский виноград нашёл. Вкус почти как у Изабеллы, да ягодки не такие большие и мякоти не сильно много, одни косточки почти, но ведь, тоже даром. И ещё подумать надо, не лучше ли это для вина, когда там всякие косточки, насыщенней вкус будет.

Гуляя по лесу натолкнулся на целые горы грибов. Нет, никто их специально в горы не складывал, но, если задаться такой целью, то навалить можно легко. Белых или дубовиков просто огромными семейками повылазило, встречались и красноголовики, но не красные подосиновики, а коричневые дубовые. Сыроежек же было столько, что под сапогами чавкало.

Брехт сразу вернулся к палаткам их лагеря и отправил десяток человек собирать грибы. Насушат сейчас, и можно будет зимой чуть рацион разнообразить. Корейско-китайский коллектив во главе с Васькой отправил на сбор винограда, он долго не провисит, птицы склюют.

Сам снова поехал в город, директор цементного завода упирался всеми руками и ногами и не хотел продавать цемент. У него разнарядка из самого Хабаровска, весь цемент идёт туда и во Владивосток, не могут военным они выделить ни одного грамма. Хотел позвонить Блюхеру, благо тот на прощание кинул, что будут проблемы, которые сам не сможешь решить – звони. Но судя по тому, что творилось вокруг, придётся через каждый час звонить будущему маршалу, ни один человек лицом к Брехту не повернулся и объятий не раскрыл. План у всех, и новый нахлебник в эти планы не вписывается.

Ну, что ж, как сказал Владимир Ильич: «Мы пойдём другим путём».

Директора Иван Яковлевич выцепил в заводской столовой. Кормили отвратно, какая-то тюря из овса или ячменя на первое без кусочка мяса, на второе та же тюря чуть погуще, с плавающими на поверхности следами какого-то жира, на третье компот из калины, практически без сахара и довольно горький.

– Я же вам сказал, товарищ майор, что цемент у меня по разнарядке с самого верха, – у директора – Ивана Моисеевича Розенфельда, в тарелке с тюрей была котлета.

– Дорогой, Иван Моисеевич, вы слышали такое слово как «бартер»? – присел всё же напротив Брехт.

– Бартер? Нет, не слышал, – директор раздавил ложкой котлету, вилок в столовой не было. Мяса в котлете тоже. Хлеб, сало и морковь кажется.

– Договор мены, который короче называть бартер – это вид гражданско-правового договора, при котором одна сторона берёт на себя обязательство передать другой стороне некоторое имущество против обязательства другой стороны передать первой имущество равной стоимости. Естественно с точки зрения сторон договора. – Брехт посмотрел, с каким отвращением этот седой невысокий человек запихивает в себя эту с позволения сказать котлету.

– Цемент только по разнарядкам …

– А если вы выпустите чуть больше? Это ведь возможно? – ИванЯковлевич хоть и был голодным, но вставать в очередь за этими изысками кулинарного искусства не решился. Желудок не чужой ведь.

– Мы не выполняем план, – Розенфельд тяжко вздохнул, перед тем как закинуть в рот последний кусок котлетного недоразумения.

– Почему?

– Вы инженер-механик? Или теплотехник? Или электрик? – поставил директор на стол пустой стакан, предварительно ложкой всю гущу из горькой калины вычерпав.

– Я инженер-металлург и физик.

– Пойдёте ко мне работать? Некому работать. Инженеров нет, мастеров нет, даже станочников нормальных нет. Если что ломается, то и починить некому, – сейчас ещё всплакнёт. Нет, протёр рот платочком, и чуть склонив голову набок, посмотрел на Брехта, – Можете поменять на цемент инженеров?

– И дадите цемента?

– Всё, что выпустят сверх плана, – какие там глаза у евреев, со вселенской скорбью. Врут, у этого хитрые.

– Я попробую.


Событие семнадцатое

Кстати, знаете, что делали белорусские партизаны? Они намазывали рельсы солидолом, и фашистские эшелоны с продовольствием тормозили только во Владивостоке.

Постановлением Совнаркома СССР от 11 июля 1929 г. «Об использовании труда уголовно-заключенных» и организации первой серии исправительно-трудовых лагерей. На ДВ было создано Управление концлагерей ОГПУ Дальневосточного края, а система лагерей получила название Дальлаг. В ноябре 1929 г. эти лагеря стали называться «концлагеря особого назначения». На ДВ таких лагерей было создано пять.

В городе Хабаровске находился Центральный концлагерь, так как Хабаровск являлся столицей Дальневосточного края. Концлагерь № 2 находился на побережье Татарского пролива, а остальные лагеря располагались в городе Владивостоке и его окрестностях. Концлагерь № 1 находился на склоне горы Сапёрная, в бывших помещениях Владивостокской крепости. Поблизости было и место работы заключённых – бутощебёночный карьер.

Всю эту информацию Брехту выдал Николай Николаевич Шмидт, заместитель начальника ОГПУ города Спасск Дальний. Не под пытками выдал. По доброте душевной и из немецкой солидарности. Был старший лейтенант ОГПУ сыном моряка из Владивостока, понятно, офицера. Тот сгинул при установлении советской власти в Приморье, и Коленьку воспитывала бабушка (мать умерла родами), которая русским владела очень плохо и учить на старости лет не собиралась.

Брехт заявился в ОГПУ, сопоставив знания из будущего, что скоро по всей стране начнут открывать шарашки с тем фактом, что первыми в лагеря по 58 статье как раз всякие инженеры и угодили. Пролетариаты доносы написали, что эти гады Советскую власть ругают. Пить, скорее всего, мешали на рабочем месте. Или брак выпускать, или оборудование гробить, не заморачиваясь техобслуживанием, да много можно найти причин, по которым инженеры и мастера заслуживали отправки в Сибирь. Вот Брехт и решил, что инженеров для цементного завода легче всего найти в одном из таких лагерей. А где узнать о местоположении этих лагерей? И ещё, ведь, не заявишься туда, и не стукнешь кулаком по столу: «А ну подать сюда Ляпкина-Тяпкина». Нужны контакты. Поехал на полуторке в Спасск-Дальний и подрулил к старому зданию двухэтажному, в котором сейчас ОГПУ (Объединённое государственное политическое управление при СНК СССР) располагался в одном здании с милицией. При знакомстве с руководством города Брехт заглянул и в милицию, так сказать представиться, и в ОГПУ, и вот на одной из дверей ему фамилия немецкая и встретилась. Решил непременно заглянуть и посмотреть, что за соотечественник под этой интересной революционной фамилией скрывается.

Разговаривали по-немецки и водку именовали шнапсом.

Кончилась бутылка. Кончились и советы Николай Николаича. Брехт вынес из разговора следующее, его немецкий, ну, в смысле немецкий Штелле, так же похож на немецкий, как сербский на польский. Тоже, вроде, как оба славянские языки. Спас тот литературный немецкий, которым владел, тоже далеко не в совершенстве, сам Иван Яковлевич. Второе было понимание, что лучше с бухты-барахты в лагеря не ездить. Нужно найти во Владивостоке человека, который решит помочь Брехту. А с чего бы офицеру ОГПУ и самое главное довольно высокопоставленному, мелочь помочь не сможет, впрягаться за Брехта и помогать ему вызволять из лагеря врагов Советской власти? Как найти такого человека и чем его заинтересовать? Да, есть деньги, и есть золотишко, но напорешься на дурачка или оголтелого коммуниста и прощай свобода, в том же самом лагере и окажешься.

Но пробовать нужно. Взял Иван Яковлевич немного денег, немного цацок и купил билет до Владивостока.

Город встретил дождём и вообще мерзкой погодой, почти осень какая-то. Прохладно, слякотно. А ещё грязно. Добрался до Отделения ОГПУ во Владивостоке по улице Ленинской Брехт на извозчике, тот остановился и молча кнутом ткнул, ни тебе: «пожалуйте, барин», ни, «кто тут временные – слазь». Молча ткнул кнутом и пять рублей стребовал, пятерню показав. Брехт вышел, прошёл по улице туда-сюда. Почти напротив находилось здание, в котором устроился Владивостокский окружной комитета ВКП (б). Шмидт посоветовал обратиться к заместителю председателя ОГПУ и одновременно начальнику ИНО ОГПУ Михаилу Абрамовичу Трилиссеру. Иностранный отдел – это разведка и лагеря не по его профилю, но величина крупная, и если захочет помочь, то поможет. С деньгами и цацками посоветовал не лезть. Другой человек. Прибереги мол, хрень эту, раз она у тебя есть, для начальника лагеря и его заместителя или для обеих. Главное, на них выйти. А чем брать этого Трилиссера? А хрен его знат. Keine Ahnung.

Михаил Абрамович Трилиссер, он же Меер Абрамович Трилиссер встретил Брехта за столом и сухо указал всей ладонью, прямо как Ленин, на стул напротив. Немножко похож на актёра Панкратова-Чёрного в молодости. Усики бы гитлеровские ещё в нормальные превратить. Расстреляют без всяких сомнений, всех спецов сталинские помощники расстреляют, там будут и причастные, и непричастные. Зачем это делалось? Никто точного ответа не знает. «Головокружение от успехов» – так Сталин назовёт провал коллективизации. А здесь, наверное, просто гонка, либо ты вперёд кого сдашь, либо тебя сдадут. А ещё желание выслужиться, жадность, «хотца» переехать в квартиру начальника, заиметь в любовницы его дочь, которая на тебя презрительно смотрела. Много всего намешано, пусть другие разбираются.

– Слушаю вас, товарищ комбат.

Глава 7

Событие восемнадцатое

Как приятно, когда после пьянки просыпаешься и видишь – все разрушено, погромлено… гора немытой посуды…, но дом не твой.

Брехт достал удостоверение и протянул главному разведчику Приморья. Трилиссер взял красную корочку и внимательно со всех сторон изучил. Читать там особо было нечего. Разве, что «командир отдельного разведывательного батальона». На этом в принципе и решил Брехт построить беседу, мол, я тоже разведчик. Так Михаил Абрамович и сказал:

– Тоже, значит разведчик. Целый батальон разведчиков. Это хорошо, – только сказал всё это начальник ИНО на немецком языке.

– Auch das bedeutet Scout. Ein ganzes Pfadfinderbataillon. Das ist gut.

– Bisher nur Pläne und Träume. Hier, ich bin gekommen, um Hilfe zu bitten, – так себе был немецкий у главного разведчика, явно не родной и с примесью идиша. (Пока только планы и мечты. Вот, пришёл просить помощи.).

– Hier?! – огляделся даже. (Здесь?!)

– Михаил Абрамович, мне, правда, нужна ваша помощь, даже помощи, и одну вы легко можете оказать, а вот про вторую я даже заикаться побаиваюсь, – честно выдал Иван Яковлевич.

– Подожди, комбат. Ты мне для начала расскажи, как ты в двадцать пять лет комбатом стал и командиром разведывательного батальона, да ещё какого-то отдельного? Я о таких даже и не слышал, – Меер Абрамович Трилиссер встал из-за стола и вышел в приёмную, – Чайку нам организуй, – послышалось оттуда, и в этот раз Трилиссер сел не за свой стол, а устроился напротив Брехта на скрипнувший даже под тщедушным разведчиком стул венский.

Иван Яковлевич выдал всю историю, начиная со спасения Вице президента КВЖД Кузнецова, потом спасение Ваньки, и закончил разгромом банды «Голодного Тигра», и встречей с Блюхером. Кое-что подретушировал, не упомянул про Куй, просто дочь Пака и вообще умолчал о жизни до поезда.

– Сказка целая, – сделал вывод главный разведчик, дослушав рассказ и допив очень, и очень хороший китайский жасминовый чай. Есть у разведки контакты с вероятным противником.

– Вот шрам, – показал Брехт на едва начавший зарастать волосами рубец над ухом.

– Да, нет, Иван Яковлевич, я не сомневаюсь в правдивости вашего рассказа, – Брехт замер, сейчас ведь спросит, а откуда ты, товарищ Брехт, вообще нарисовался, и кем тебе тот самый Брехт приходится.

– Видел я в Москве твоего родственника. Похож ты на него. Даже перекинулся с ним парочкой слов. На конгрессе Интернационала вместе были. Или не родственник? Да, нет, видны общие черты. Челюсть похожа и брови особенно. Только он брюнет и уши у тебя явно от матери.

– Наверное, – нейтрально попытался увильнуть Иван Яковлевич и прижал ладонями уши к голове.

– Вот, теперь вылитый, – обрадовался Трилиссер, – ладно, история замечательная и да, разведчики должны помогать друг другу. Так что, правильно зашёл. Излагай просьбы. Начни с простой. Ещё чайку?

– Давайте сначала просьбы, а то отвлекут ещё, – Брехт с сожалением отодвинул стакан, в промозглом утре Владивостока жасминовый горячий чай был прямо в жилу.

– Излагай.

– Чуть позже, когда сформируем обе разведроты, думаю, через месяц, может быть, пришлите учителей по искусству маскировки. Как границу скрытно переходить, как маскироваться в разных ландшафтах. Лес. Степь, горная местность. Как водные преграды преодолевать.

– Хорошо. Не в смысле хорошо, пошлём, а хорошо, что понимаешь, чему разведчиков учить надо. Попытаюсь помочь. Есть у меня один пластун из казаков. Ранили, в руку. В кость попали. Сохнет теперь. Нам уже в обузу, а вот тебе Яковлевич точно сгодится. Ужом везде проберётся. Родился разведчиком.

– Спасибо, я его тогда и на довольствие сразу возьму, какое у него звание?

– Хорунжий, – засмеялся Трилиссер.

– Это ведь офицер, как подпоручик. То есть, лейтенант. А что с документами? – присвоить офицерский чин инвалиду? Опять Блюхер?

– Нет, Иван Яковлевич, я понимаю, что не просто, тем более царский офицер. Не нужно его в комвзводы. Два треугольника – «Помощник командира взвода» вполне достаточно будет. Комнатой, надеюсь, обеспечишь, он тут женился недавно во второй раз. Первая умерла родами жена и ребёнок вскоре представился. Долго не женился, да вот надумал на старости. Оторвал молодуху. Кореянка, как и твоя.

– Постараюсь. Михаил Абрамович, вот тут и подошли вплотную ко второй просьбе. Это жильё для батальона. Хотелось бы построить капитальные крепкие казармы на фундаменте бетонном и дома для офицеров из шлакоблоков, но проблема с цементом. У нас прямо под боком цементный завод, но там нам цемент не дают, все распределено, да и план они не выполняют. Я с директором говорил. Он жалуется на отсутствие инженеров и специалистов. Обещал, что если я ему помогу наладить производство, то весь сверхплановый цемент мне.

Меер заржал. Эдак весело, потом прошёл снова в приёмную и дал команду ещё по стакану чаю сварганить.

– Прямо еврей! Не наш ты, товарищ Брехт, человек. Капиталист. Шучу. Коммунист должен поставленную задачу выполнить любыми средствами. Рад, что у разведчиков будет такой командир. Только объясни мне дураку, я-то здесь с какого боку? Своих разведчиков тебе отправить производство цемента налаживать… – вдруг остановился и посерьёзнел.

– Да, – кивнул Иван Яковлевич, – заключённые.

– Хм. Далеко пойдёшь, если не остановят. Заключённые. Спецы? Инженеры бывшие. Список есть?

– Человек десять. Электрики, механики, теплотехники, строители. Это для себя уже. Да, Михаил Абрамович, у меня мысль есть, сделать очень большое и мощное противотанковое ружьё. Может, там какой спец по оружию случайно камень в щебёнку превращает.

– Аппетиты. Добро, свяжусь я сегодня с первым лагерем. Там комиссар знакомый. Подожди, а как ты это себе представляешь? Освободить не получится, – вдруг напрягся главный разведчик.

– Филиал лагеря небольшой у меня в части. Забор будет, можно и пару конвоиров, построим небольшой барак отдельно. Утром отвезли на работу, вечером забрали. Питание беру на себя. Переговорю с людьми, поймут, что лучше у меня, чем щебёнку дробить, и что убежать с Дальнего Востока не получится.

– Филиал. Нормально. Вот тебе ключи от конспиративной квартиры. Вон в том доме, – он подозвал Брехта к окну, показал на дом рядом с Владивостокским окружным комитетом ВКП (б). – Седьмая квартира. Вечером загляну, сообщу о переговорах. Голодный приду, организуешь ужин?

– Со знакомым комиссаром лагеря? – забросил удочку Иван Яковлевич, не хотелось тут надолго зависать и череду пьянок устраивать.

– Ловок. Торопыга. Хорошо. Со знакомым. Часам к восьми готовь банкет. Не переборщи только, а то не вспомним потом, о чём договаривались.


Событие девятнадцатое

Тюремный надзиратель говорит своему коллеге:

– Знаешь, меня начинает беспокоить заключённый номер 72.

– С чего вдруг?

– Он уже третью ночь не ночует в камере.

Пьянка удалась. Нет, не валялись все под столами или рожами в оливье. Не было оливье. Брехт на квартиру конспиративную к семи тридцати вечера заказал из соседнего ресторана «Золотой Рог» при одноимённой гостинице холодные закуски и два горячих. Там сначала сморщились, типа, что вы, дорогой товарищ, мы на вынос не торгуем. Пожалуйте к нам честной компанией. У нас музыка, обслуживание. Петь будет певица из Москвы. Показал сторублёвый билет и оказалось, что ничего страшного, отнесут и через пару часиков посуду заберут. А за ещё один сторублёвый билет товарища майора сопроводили в закрома Родины и показали, а какие есть эксклюзивные напитки в «Золотом роге». Был ром, коньяк, оттуда. Был даже кальвадос, тоже оттуда, из Парижу, в смысле, из Франции. Заказал три бутылки каждого. И выпить с ОГПУшникамии, и каждому потом презент вручить. Набор продуктовый. Нашлись и замечательные шоколадные конфеты. Эти из Москвы.

Товарищ Михаила Абрамовича Трилиссера был в форме. Настоящий полковник. В ОГПУ там другие звания и должности. У товарища было три малиновых шпалы и должность комиссар полка. Дядька был с будёновскими усами и точно не еврей. Соломенные волосы, чуть длиннее, чем по уставу положено, зачёсанные назад. С такой причёской будет после войны актёр Рыбников рассекать.

Звали комиссара Андрей Трофимыч Малышенко. Держался он чуть скованно вначале, но парочка рюмок рома стену растопили и «Трофимыч» оказался вполне компанейским парнем, рассказал, как тут гонял в Приморье беляков в двадцать втором году вместе с Блюхером. Остановил после третьей рюмки пьянку Трилиссер и предложил перекурить и обсудить то дело, ради которого и собрались.

– Вот список. Двадцать человек. Это инженеры с крупных заводов. Там, напротив фамилий написана специальность. Выбирай. По оружейнику. Таких нет. Есть инженер-механик, который работал в Туле на оружейном заводе.

– Отдадите? – Брехт решил, что и это не плохо. Есть же уже винтовка, её только доработать нужно.

– Отдам. Да, по строителям. Тут сколько угодно, даже архитектор один есть. Вот отдельный список. Пяток самых заслуженных записал.

Жадничать, так жадничать, решил Брехт.

– А можно всех этих товарищей забрать? Всех. Сколько тут в двух списках? Двадцать пять человек?

– Двадцать шесть. Оружейник отдельно. Всех. Ну, ничего, новых пришлют. Там, правда, есть парочка упёртых, всё Сталину и Ворошилову письма пишут, что не виновны. Может, их не надо? – комиссар полка загасил папиросу в пепельнице большой мраморной, обнаружившейся на подоконнике конспиративной квартиры.

– Какая разница. Работать ведь будут. Пусть пишут. Если вдруг поможет им Ворошилов, то новых пришлёте. Мы их не на свободу отпускаем, а создаём филиал вашего лагеря, чтобы помочь выпускать цементному заводу в городе Спасск Дальний такой необходимый стране цемент.

– Красиво говоришь, комбат. Давай, так. Забирай. Только сначала два условия. Первое: для них на территории части должно быть построено помещение за отдельным забором. Рядом отдельный домик для охраны. Пришлём к тебе пяток инвалидов. Второе: отвечаешь за них. Если кто в бега уйдёт, то мало тебе не покажется. Так, что охранять и своими силами будешь. И ещё, – Малышенко, положил руку Ивану Яковлевичу на плечо, – Сильно не афишируй. Ни каких нарушений тут нет. Только люди разные бывают. Найдётся дурак, накатает бумагу, разбираться будут. Ничего не найдут, но нервы помотают. А могут и докопаться. Сам признаешься, что побег врагам народа готовил и вместе с ними к нам и приедешь, а то и я на соседних нарах окажусь. Так что, молчи и не свети людей. Да и с ними поговори, чтобы среди рабочих языком не мели. Думаю, что они теперь и сами понимают, что молчание – золото, но напомнить лишним не будет. – Он тщательней загасил ещё чуть дымящуюся папиросу и хлопнул Брехта по плечу, – Да не тушуйся комбат. Всё нормально будет. А что о производстве заботишься, так вообще молодец. Блюхера увидишь, привет ему от Андрея Трофимовича Малышенко передавай. Из одного котелка уху хлебали, надеюсь, не забыл.


Событие двадцатое

Было это давно и в Германии. Нашему сказали, что он может купить джинсы в магазине для молодёжи «Юнген моден».

Но у большинства наших сограждан способностей к языкам – никаких, как, впрочем, и памяти…

На улице он всех останавливал и спрашивал, где магазин «Гитлер югенд»?

Во Владивостоке пришлось практически весь следующий день пробыть. Поезд отходил на Хабаровск только вечером. Даже в кино сходил Иван Яковлевич. В том же самом «Золотом Роге» был ещё и кинотеатр, вот и удосужился, заглянул, чтобы понять, а что сейчас за фильмы снимают. Назывался фильм «ВОЛЧИЙ ХУТОР», на афише было написано: «По мотивам новеллы Тенети „Ненависть“ о контрреволюционной роли кулачества во время гражданской войны на Украине». Так хотелось уйти с этой гадости. Режиссёр Арон Штрижак-Штейнер не был Эйзенштейном, Лукасом тем более. Интересно было наблюдать за народом в переполненном кинотеатре. Они, как малые дети, переживали за героя и героиню, грозили кулаками кулакам и выкрикивали в их адрес угрозы. Плакали некоторые. Никто ни каких семечек не лузгал и попкорном не хрустел, все включились в борьбу с кулачеством и белогвардейцами. А ещё в зале было невозможно жарко и душно. Зал с невысоким потолком и без принудительной, а может и без естественной вентиляции. Прямо, когда это действо закончилось, то Брехт выполз из зала весь мокрый и с дикой головной болью. Явно угарным газом отравился. Вышел, а тут дождь. Мокрее не стал. Пришлось брать извозчика и ехать на квартиру конспиративную сушиться. Потом поел в ресторане. Давали жареную рыбу и уху, был четверг – рыбный день. Приготовлено было вкусно, так что даже не расстроился, что остался без мяса. После ресторана сходил на вокзал, когда билеты покупал, то договорился с начальником, что тот в два часа дня соединят его с Кузнецовым в Харбине.

Оставалось, чтобы окончательно завязать с железнодорожным прошлым, ещё два дела. Нужно было перетащить из Китая в Спасск-Дальний родственников. И это не только родственникам было нужно. Те два взвода, что достались ему от Особого колхозного корпуса ОКДВА, были наполовину из городских девятнадцатилетних пацанов сформированы, а на другую половину – из жителей Архангельской области. То есть, крестьяне из них вообще никакие. Неужели в аграрной стране не нашлось несколько тысяч нормальных парней из крестьянских семей? Радовало только то, что десяток человек из этих пятидесяти почти солдато-крестьян, умел ездить на тракторе и машине. Так, что добавить к этим пролетариям нормальных крестьян было не лишним. Командиры взводов были из крестьянских семей, но тоже со специфическими знаниями, один был из семьи пасечника и почти не разбирался в растениеводстве, а второй был из Астрахани, там его семья имела бахчу, выращивала арбузы и дыни. Брехт уже поговорил с местными и понял, что всё это вполне вызреет в этом климате, но сейчас нужно готовиться к посадке озимых, а знания по пчеловодству и бахчеводству тут вряд ли помогут.

А ещё Брехт хотел забрать к себе бывшего заместителя по станции «Маньчжурия» Матвея Абрамовича Дворжецкого. Деньги теперь есть. Хотелось бы их не тупо по ресторанам проесть, чем два последних дня занимался, а пустить в дело, то есть, открыть артель. Планов было много. Во-первых, он знал радиодело лучше всех в мире на данный момент. Можно поусовершенствовать радиоприёмники, а можно и создать для армии более портативные и надёжные рации, с гораздо большим радиусом действия. Всё для этого уже придумано и выпускается, нужно только покопаться в схемах. Во-вторых, сейчас вполне можно наладить в СССР выпуск тех же джинсов, не как повседневной одежды, а именно как и задумывал товарищ Леви Страусс – рабочей. Рядом Китай, где есть хлопок. Ну, и Владивосток всё же порт, и можно, в крайнем случае, завозить ткань из Италии. Не многие ведь, наверное, знают, почему «джинсы» так называют. Потому, что материал завозил товарищ Страусс из Генуи, ну, или как там будет в английской транскрипции – «genoa». Именно оттуда была отправлена ткань для первых джинсов, которую привёз в Америку Леви Страусс. Штампы «Genes» стояли на тюках с тканью – отсюда и пошло название.

Ещё одна мысль была. Он знал, как делать каркасные сборные дома, а тут под боком Корея с кедровыми лесами, да и своего леса хватает. Продавать можно тому же государству. Сейчас по всей стране идёт строительство военных городков и быстрособираемые тёплые дома должны расхватывать, как горячие пирожки. Можно и ещё много чего придумать, те же самые панельные дома, что Хрущёв будет массово строить. Сварка уже придумана, так что вполне можно начать строить хрущёвки. Осталось дело за малым – найти человека, который за это возьмётся. Вот товарищ Дворжецкий Матвей Абрамович и казался Брехту такой фигурой. Игроман не сможет ни во что играть в Спасске, нет там ни казино, ни клубов. А даже. если и найдёт чего картёжно-криминальное, то это можно с помощью товарища Шмидта выжечь калёным железом. Заодно его разведчики потренируются в уличных боях.

Кузнецов Степан Иванович поорал для начала на Ивана Яковлевич. Шутка. Он, наверное, за всю жизнь ни на кого голоса не повысил. Интеллигент в маминой кофте.

– Что же вы, товарищ Брехт, в самый ответственный момент дезертировали? Да, знаю, что в армию! У нас там тоже фронт. Свой, но не менее ответственный. И про ваши неприятности с японцами знаю. Это я так, плохо в компании с народом. Бежит. Всех запугали японцы и китайцы, – попыхтели там, в Харбине, в самом рассаднике антисоветском, – Хорошо, что с вами делать. Отправлю я Дворжецкого и ваших родственников в Спасск-Дальний. И не благодарите. Считайте, рассчитался с вами за спасённую жизнь. Всё, Иван Яковлевич, до свидания, тут китайцы с этими паровозами опять вызывают в министерство финансов. Как бы снова там не арестовали.

– А…

– До того успею команду по вашим протеже дать, не беспокойтесь. До свидания. ещё раз.

Глава 8

Событие двадцать первое

Если поесть сладенького, то жизнь налаживается.

А если выпить полусладкого, то вообще зашибись.

Вот стоило на четыре дня оставить вверенное подразделение и там всё рухнуло. Строили казарму. Брехт решил одну начать без фундамента. Почти без фундамента. Есть камни, что местные крестьяне вывернули из земли при обработке огородов, есть топляки в реках. Кое-как всё это притараканили к месту строительства, благо есть и трактора, и полуторки, и начали первый венец из бруса укладывать. А потом уехал. Приехал, а так первый ряд и не закончен, криво получается, строителей нет, да ещё в части ЧП. Отделение тех самых старослужащих, добралось всё же до магазина в Спасске-Дальнем, и водки купили ребятки. Нажрались и отказались участвовать в строительстве. Мы, мол, стрелки, а не плотники.

Тихо сатанея, Иван Яковлевич собрал офицеров. Пять молоденьких пареньков командиров взводов, плюс комиссар батальона и зам по тылу. Двое последних прошли гражданскую войну. Было мужикам за сорок и оба в петлице носили по одной шпале, если на звания переводить, то капитаны. Люди были совершенно не военные. Скорее всего, с ними устали валандаться в 21 стрелковой дивизии и сбагрили Брехту умышленно. Прикрикнуть на подчинённых и навести порядок в отсутствии Брехта не смогли или не захотели. Собрал их Иван Яковлевич, выслушал про бузу «снайперов» будущих и задумался. Бить нельзя, посадить на губу, так той губы даже нет.

Гауптвахту нужно сначала построить. Что ж, порядок нужно в подразделении наводить, бросим пока строить казарму и построим тюрьму, решил комбат. Оказывается, она важней. Строить придётся из бруса, а то разломают доски и сбегут, придумал Брехт одно воспитательное мероприятие. Мало «стрелкам» точно не покажется.

Много для начала не надо, брус напилен по шесть метров, вот, домик шесть на шесть и начали строить. Вытащили из кособокого фундамента неудавшейся казармы несколько морёных стволов дуба. Потом выкопали небольшие траншеи и завалили их собранными камнями. Даже уровня строительного нет. Ну, Иван Яковлевич вспомнил, что уровень пусть и примитивный можно сделать из обычной водочной бутылки. Нашли недалеко от палатки бузотёров брошенную в кусты бутылку поллитровую белого стекла, заполнили почти до краёв водой и чуть подкрасили воду, взятой у доктора, марганцовкой. Запечатали пробкой и смолой ещё промазали горлышко. Получился вполне нормальный уровень, пузырёк воздуха наклон чётко показывал. Тридцать человек собрали готовый сруб за один день. Собрать-то собрали, но ни окон, ни дверей в нём нет, по той простой причине, что их просто никто в комплект с брусьями и досками не положил.

Прокляв уже затею стать большим воинским начальником, Брехт поехал в Спасск-Дальней искать плотника и кузнеца, ещё ведь и петли со всякими запорами нужны. Нашёл. Есть плотник, кустарь. У него и рымы оконные готовые есть.

– Трофим Ильич, – поинтересовавшись, как зовут товарища, обратился к нему Брехт, – А сколько твой бизнес доходу в месяц приносит?

– Кто приносит? – подхромал ближе столяр. Был он ранен в гражданскую, уточнять за кого воевал в те годы бывший казак, комбат не стал.

Блин, следить нужно за языком.

– Я спрашиваю, сколько ты за месяц зарабатываешь? – Брехт указал на готовые рамы и двери.

– Так по-разному, вот школу – то строили, так триста рубликов наколотил. А так по-разному.

– Трофим Ильич, давай мы с тобой так договоримся, я тебя возьму в свой батальон плотником в хоз взвод, по должности будешь командир отделения. Обмундирование выдам, – он указал на заплатку на колене правом, – кормить три раза в день будут, денежки небольшие давать. Стой, стой, – видя, что начинает отрицательно мотать головой и махать руками инвалид, остановил его Брехт. – И кроме того положу зарплату в двести пятьдесят рублей в месяц. Только придёшь со своим инструментом, у нас только топоры, да молотки. Потом разживёмся инструментом и вернём тебе. Ну, или новый выдадим.

Плотник задумался, почёсывая не затылок, как обычно, а задницу. Прямо хруст стоял.

– Васька! Иди сюда, – подозвал исполняющего роль шофёра Блюхера китайского, – вот потрогай, какой классный материал у штанов и гимнастёрки, а сапоги какие. Хромовые. И тебе такие спроворим. Хоть это только офицерам положено.

– Офицерам? – теперь и репу почесал, но недолго и снова вернулся к ягодице.

– Командирам. Нет пока офицеров. Так ведь тулуп ещё зимой дадим и валенки.

– Ох, змей ты, Иван Яковлевич.

– Змей! – Согласился Брехт. – Стоп. Трофим Ильич, а нет у тебя там учеников или, знаешь, парнишек рукастых, их бы тоже в армию взяли. Плотниками.

– Рукастых? И по двести пятьдесят целковых им тоже? – фуражку казацкую со сломанным козырьком на затылок сдвинул.

– Если твоего уровня, а так, думаю, сотенки хватит. Ещё ведь и одёжка, и кормёжка, и десять рублей от государства.

– Сто рублей новыми? – уточнил почёсывальщик, вновь эту процедуру проделав.

– Конечно.

– А сколь народу надо? – фуражку снял и попытался бывший казак сломанный козырёк совместить. Он на проволочке был закреплён.

– Человек пять. Нам много чего строить надо, казарму, дома для командиров, сейчас вот гауптвахту.

– Тюрьму? – ощерился, трёх передних зубов не хватало, в какой драке выстеклили.

– Тюрьму. Так что найдёшь людей?

– А жить где?

– Пока строим, в палатке. Зимой дома у себя, будем привозить и отвозить в часть на машине, если там будет, работа, а нужно чего столярное, то дума у себя трудись.

– По рукам, комбат. Завтра машину присылай. И пареньков найду, не пять, трое только, ну, и если глаза закроешь, и сына приведу, ему только семнадцать.

– Приводи. Припишем два годка.

Ну, вот, жизнь-то налаживается.


Событие двадцать второе

Понос – это тот период времени, когда перед тем, как пукнуть, поневоле задумываешься о последствиях. Вот бы так было при оформлении ипотеки…

«Кадры решают всё» – кому-то сказал товарищ Сталин. Хотя, почему кому-то? Сказал выпускникам военных академий в 1935 году. А ещё там он сказал фразу, что возьмут на вооружение все до самого последнего руководители СССР. Скажет, что вот могли бы потратить с огромным трудом собранные три миллиарда рублей на тряпки и на другие вещи, которые украшают быт. И тогда были бы у всех штаны, и не было бы фабрик и заводов. Наверное. И войну бы проиграли без заводов, но в штанах. «Кадры решают все, а не кобылы и машины». В этом сейчас и Брехт убедился. Бригада настоящих столяров и плотников доделала гауптвахту за два дня, И раньше бы сделали, но кузнец долго возился с петлями и засовами. Горькую запил, получив от Брехта задаток. Пришлось выволочь на двор и обливать холодной водой, пока не придёт во вменяемое состояние. Мужик был здоровый и драться полез, причём на главного. Иван Яковлевич даже обрадовался. Шёл полупьяный бугай по-медвежьи – разлапив ручищи, хотел задушить в объятиях. Брехт дождался, когда тот добежит до него, и чуть продёрнув за правую руку, врубил замечательную переднюю подножку. Ба-бах. Это товарищ врезался в бочку деревянную, в которой железки остужал или закалял. Пьяному и не больно, встал и опять пошёл, ну, может, чуть медленнее, как стайер, а не спринтер. Брехт дал схватить себя за плечи и провёл переворот через голову с упором стопы в живот. Сам напрашивается. Разве можно в борьбе терять центр тяжести. Ба-бах. Это последние целые дощечки, оставшиеся от бочки, тоже спиной товарищ переломал, и обод смял.

– Иван Матвееич, не гневи бога, а то побью, – помог подняться, ворочающемуся в луже кузнецу, Брехт. Сам тоже весь в саже ив золе и в грязи извозился.

– А чего водой? Я что пьянь какая? – покачиваясь, вопросил кузнец.

– У меня стройка стоит. Выполни заказ и пей на здоровье.

– Завтра заходи. Приёмы покажешь? Половину цены сброшу. – Интересные люди живут в это время.

– Хорошо. Отдам, сколько договаривались, и приёмы бесплатно покажу. Только сегодня к вечеру изготовь запоры и петли.

– Лады.

Раз, и на следующий день к вечеру тюрьма готова. Ну, а раз готова, то пора приступать ко «второй части Марлезонского балета». Переводится кстати, как «Балет об охоте на дроздов». Дроздами были «Снайпера». Они же бузотёры и алкоголики. Нужно проучить, и раз и навсегда отбить охоту безобразия нарушать во вверенном ему батальоне.

За день до этого, пока плотники ещё устанавливали решётки и двери, Брехт прошёл в медицинскую палатку и спросил у временно прикомандированного к батальону доктора Колоскова. В чинах и сединах доктор был не малых, и в настоящее время совершенно не занят был, никто пока в батальоне не болел. Военврач 1 ранга – Колосков Пётр Петрович сидел около палатки и художественную литературу почитывал. Между прочим, у товарища было три шпалы и по званию, если перевести на современные, был «настоящим полковником».

– Пётр Петрович, у вас слабительное есть?

– Отчего же не быть. Переели во Владике или тут всухомятку питаетесь?

– Мне много надо, хочу эксперимент над живыми людьми провести.

– Ага!!! Может ещё и снотворное? – отложил доктор Чехова. Понятно, своих читает.

– Нет, тут нужно именно, чтобы люди в сознании были. – Не повёлся на заманчивое предложение Иван Яковлевич.

– Я ведь клятву Гиппократа давал.

– Ну, да: «Клянусь Аполлоном врачом, Асклепием, Гигиеей и Панакеей, всеми богами и богинями, беря их в свидетели…». Пётр Петрович, это больные люди. И их нужно лечить, а то ведь придётся расстрелять или посадить надолго. А там, в лагерях, заразятся туберкулёзом. Давайте, попробуем спасти ребят. Чёрт с ними с богами. Кстати, а кто такая Панакея?

– А слово панацея слышали. Вот это она – богиня, целительница всех болезней.

– Пурген тоже почти панацея. Дадите.

– Только при мне будете добавлять. С пищей хотите?

– Да, с супом. Три раза в день три дня можно? – Брехт молитвенно сложил руки.

– Три дня можно. Только питья давайте побольше. Ну да, я прослежу.

Балет начался рано утром. Сыграли тревогу. Всё быстро выскакивали из палаток и строились на плацу, тем более, что офицеров Брехт предупредил и приказал дедов не оповещать.

Появились снайпера последними с опозданием, расхристанные и с похмелья, вчера сам видел Брехт, как двое в село Спасское под вечер за самогоном намылились.

– Трое суток гауптвахты, за опоздание по тревоге! – объявил Иван Яковлевич товарищам перед строем.

– За что? Да мы…

– Трое суток! Увести! – А офицеры уже с пистолетами в руках их окружили.

Сняли ремни и запустили в новенькую, пахнущую лесом гауптвахту. Всех десятерых.


Событие двадцать третье

Бегут по стройке друг за другом два мужика с поднятыми руками. Вдруг один резко останавливается:

– Стой, Васек, балку-то мы забыли.

Старые крановщики знают, что на башенных кранах нет туалетов. Поэтому обходят они их очень далеко.

После того, как подопытных увели осваивать новую гауптвахту, Иван Яковлевич, взвалив на доктора заботу по вразумлению доблестных воинов РККА, отправился на машине в село Спасское. Оно не входило в состав города, было отдельной административной единицей, как узнал Брехт. Интересовало в селе две вещи. Первое. Там был настоящий агроном. Колхозу выделили выпускника сельхозтехникума. Парень был, хоть и молодой, но его знаний должно было хватить, что посоветовать соседям две вещи. Когда тут озимые сеять и, что можно посадить сейчас. Ещё ведь несколько тёплых месяцев впереди.

Вьнош со взором горящим оказался на полях, там собирали помидоры. Надо же. Иван Яковлевич считал, что сейчас этих ягод ещё и не выращивают, а тут вон – целое поле.

– Сажайте репу и редьку, – почесав переносицу, выдал агроном. Даже младше Брехта будет. Совсем мальчишка.

– Репу, её ведь хранить где-то надо. Ну, ладно, разберёмся. Семенами поделитесь.Естественно не безвозмездно. Денюшки есть, жалко, но людей кормить витаминами надо.

– А сколько гектар?

– Пять. Остальное мы планируем под озимые оставить. А ещё говорят, что тут арбузы и дыни вызревают? Правда?

– Конечно. Не Астрахань, но всё вызревает, ещё и сочнее, чем у них.

– А с озимыми семенами поможете. У нас только рожь. Или можем поменять на ячмень и пшеницу, – на складах в Хабаровске ничего, кроме озимой ржи не было. Зато выделили на двести гектар. Столько за одну осень целины не поднять. Есть чем делиться с аборигенами.

– Ячменя у нас не сеют, а вот с пшеницей на обмен можно договориться, на двадцать десятин дадим. – Парень явно тяготился разговором. Спешил.

Нужно будет к нему как-нибудь в дождь вечерком приехать – поговорить за жизнь.

– Так что с репой и редькой? – напомнил Брехт.

– На пять гектар? В одном грамме сто семян. На квадратный метр один грамм по норме. В пяти гектарах пятьдесят тысяч метров квадратных. Получается нужно пятьдесят килограммов семян. Если пополам репу и редьку, то двадцать пять кило того и другого. Продадим, но с одним условием. Вы нам вон тот небольшой кусочек целины на тракторе распашите. Там почва тяжёлая и лошадками не взять. А тракторов у нас нет. Обещали по разнорядке только будущей осенью.

– Договорились. Распашем. Завтра трактор будет у вас. Сеять репу и редьку тогда ваши специалисты будут. А то у наших опыта нет.

– По рукам! – Парень расплылся в конопатой улыбке.

Хорошие соседи попались.

Вернулся Брехт в часть, а там буза. Бунт в тюрьме. Нарушители воинской дисциплины съели утреннюю кашу, и их потянуло в туалет. Стали колотить в дверь. Никто их никуда не повёл. Понос не перетерпишь. Обделались в углу новёхонькой гауптвахты. И продолжили стучать, теперь требовали выпустить их из этого свинарника. А кто насвинячил? Не ребята, ничего у вас не выйдет. Орали, грозили, даже до самого Сталина обещали дойти. В обед от пищи отказались, выплеснули из мисок суп. Значит, не голодные. Вечером кашу всё же взяли. Пустые желудки потребовали, и вновь обдристались. Опять себе под ноги. До полуночи стучали кулаками в стену и кричали. Для кого как, а для Брехта музыка. Посмотрим ещё, до кого дойдут в желаниях завтра, кто там выше Сталин? Гаагский трибунал? Нет ещё. Только Господь Бог, но они же атеисты. Нет, не дойдут. Да и будет ли Всевышний с ними разговаривать. Воняет же от них. Даже рядом с гауптвахтой проходить тяжко. Амбре.

На второй день стуков стало меньше, хотя их и не слушал никто. Все заняты. Колхозники сажают под руководством местных редьку и репу, а строители с железнодорожниками и офицерами с Брехтом во главе строят концентрационный лагерь. Нужен барак на тридцать человек. Нужен домик для охраны, нужен туалет, нужен летний душ и баня, ну и самое главное, всё это должно быть окружено трёхметровым забором. Колючей проволоки не надо, да и где её взять. И нужно всё это срочно, послезавтра прибывает этапом двадцать шесть спецов из первого лагеря и с ними шесть охранников. И при этом ещё даже не начинали строить. Хорошо, хоть есть два вагона бруса и досок.

Фундамент пока за неимением цемента опять сделали из камней и морёного дуба. Только всё, на этом эти материалы и кончились. Нужно для казарм опять новые разыскивать и завозить. Хорошо, что потихоньку обрастает часть людьми, плохо, что сами живут в палатках, в том числе и Брехт с Куй, а для всяких засранцев и врагов народа в первую очередь жильё строить приходится.

Вечером пришли в расположение части уже с темнотой. И еле живые. Если снайперы и стучали, то Брехт, таскавший брусья и доски, колотивший гвозди и копавший траншеи под фундаменты, этого не слышал, пришёл, съел большую тарелку каши с рыбой и вырубился. На третий день ничего не изменилось. Опять всем составом строили концлагерь. Видя, что они не успевают, Иван Яковлевич сельхозработы прекратил. Один день там ничего не решит, а здесь не хотелось показать лагерному начальству и большим ОГПУшным шишкам своего неумения подготовить необходимые условия для создания филиала первого исправительно-трудового лагеря. А что приедут большие шишки, проверять условия содержания заключённых, Брехт не сомневался.

Трое суток истекли к восьми утра, нужно дристунов выпускать.

Ну, это они так думают. Брехт думал по-другому и к этой третьей части Марлезонского балета приготовился.

Глава 9

Событие двадцать четвёртое

У меня с большевиками основное разногласие по аграрному вопросу: они хотят меня в эту землю закопать, а я не хочу, чтобы они по ней ходили.

Генерал-майор Михаил Гордеевич Дроздовский.

Вечером из 21 дивизии прибыли два офицера. Очередных сослали. Эти тоже были алкоголиками. Видно было по носам и мутноватым глазам, что товарищи вообще редко просыхали. А вот интересно, до ближайшего села десять вёрст или километров, где будут спиртное брать? Бегать по двадцать километров? Так не набегаешься или спортсменом станешь. Как лечить алкоголиков? Хотя в тюрьмах и лагерях не сейчас, а в будущем, почти все сидельцы оказались там, совершив преступление, будучи под мухой. А им червончик, скажем. Так ведь, десять лет не пьёт бедолага. На простое это мероприятие за решёткой водку добыть. Этих изолировали у него в батальоне. Ладно, чего там, дарёному коню в зубы не смотрят. Мужики были холостые и было им лет по тридцать, и были они с одной шпалой в петлице. По-современному – командиры рот, по-новому капитаны. Сейчас ведь званий в армии нет. Офицеров тоже нет. Брехт уже несколько раз прокалывался, командиров «офицерами» называя и несуществующие звания озвучивая. Офицеры появятся только вместе с введением погон во время Великой Отечественной, а звания в армии введут ещё только через три года – в 1935 году.

Комроты Вадим Нестеров был даже выше Брехта ростом и вообще был бугаём. Второй «присланец» был невысоким, где-то метр шестьдесят, плотненький живчик. Этот тоже был холост. Звали товарища командира – Олег Самуилович Капица. Интересно, не родственник будущему академику? Или он уже вернулся на Родину и уже академик? Да, не важно. Оба окончили командирские курсы после гражданской. Потом десять лет спокойной жизни, большие зарплаты и склонность к алкоголизму. И вот результат. В одну палатку Брехт их селить не стал, перетасовал с молоденькими комвзводами.

Встречать из гауптвахты отсидевших трое суток нарушителей дисциплины пошли всем офицерским составом и с оружием. Мало ли что этим товарищам в головы взбредёт. Вонь стояла, такая, когда дверь открыли, что глаза даже заслезились. Нет, не кинулись снайпера на командиров, понимали, что против пистолета кулаками не помашешь, да ещё за нападение на командира могут и в лагерь отправить, а то и расстрелять перед взводом в назидание остальным.

– Слушайте сюда, товарищи бойцы, – обратился Брехт к построившемуся отделению, – в любом бунте всегда есть зачинщики. Значит, есть и среди вас. Называете фамилии и идёте в расположение, мыться и завтракать нормальной едой, не выдаёте – идёте ещё на пять суток на губу, за оскорбление командиров. У нас сидел человек и записывал, что вы там орали. Этого хватит даже на расстрел. Итак, кто у вас заводила?

Бойцы стояли, понурив голову.

– Это хорошо, что вы горой за товарищей. – Брехт обошёл строй. – Кругом на гауптвахту, шагом марш.

– Это Синица, он нас за водкой посылал, – не выдержал белобрысый парень самый высокий – правофланговый.

– Рядовой Синицын, выйти из строя.

– А чо я? Все пили? – но вышел. Здоровенький. Такой может под себя коллектив подмять.

– Так, бойцы, выбирайте. Или вы сейчас со всей силы даёте Синицыну пендаль, либо идёте назад на губу кашку с приварком кушать.

Первый пнул легонько, пришлось заставить повторить. Второго аж два раза пришлось разворачивать. Остальные, поняв, что ничего хорошего не получится от лукавства, пинали со всей дури. Точно товарищ Синицын потом долго сесть не сможет.

– Замечательно, все идут в расположение, а боец Синицын отправляется наводить на гауптвахте порядок. Как звать тебя, товарищ Синицын? – Брехт был одного роста с организатором попоек на рабочем месте, встал и, не мигая, в глаза уставился. Злоба в глазках быстро погасла, отвернул голову боец, – Нож возьми на кухне. Дерьмо в доски впиталось, соскабливать надо. А то тебе потом и сидеть на вонючей губе вдруг приведётся.

– Юрий.

Попробует отомстить бывшим товарищам? Попробует. Но теперь те объединятся против него. Драка точно будет. И это хорошо. Будет повод повторить экзекуцию. Это отобьёт охоту у остальных бойцов батальона от пьянок и неуставных отношений. Уж дедовщину и пьянки Брехт постарается у себя в части не допустить.

После того, как солдатики ушли, Брехт всех отправил по делам и остался с новыми командирами рядом с губой один.

– Товарищи командиры. У нас тут сухой закон. Если просто почувствую запах, даже и одеколона, то приму меры. Отправлю под домашний арест вон туда, скажем, – показал на гауптвахту.

– Не име…

– Рискните. А теперь берёте этих девятерых, что освободились, и идёте на запад. Вооружитесь винтовками. Там в нескольких километрах огромное озеро. Называется Ханка. Сейчас уже птенцов птицы вывели и можно немного пострелять, нам мясо в кашу и суп не помешает. Заодно проверите, так ли хороши эти стрелки, а то может, просто алкоголиков и бузотёров из частей спровадили, как вас. Ясна задача?

– А ружей нет, – кривовато усмехнулся Капица.

– Нет. Да и не надо. Мясо не самое главное, главно – проверить бойцов. У нас будет две роты снайперов, которые вы и возглавите. Эти парни будут учить молодёжь. Вот и проверите сегодня, а смогут ли они чему молодых научить.

– Ясна задача, товарищ комбат, – кивнул комроты Вадим Нестеров. – Не боишься, что донос эти засранцы накатают?

– Наоборот. Жду. Тогда за клевету на командира можно и в лагерь отправить. Остальным урок будет.

– Нда!? Сколько нужно птицы? – Нестеров кривовато улыбнулся. Понял, что последние слова и к нему тоже относились.


Событие двадцать пятое

Когда я забываю что у меня склероз, то всё прекрасно помню.

Кажется, у меня развивается склероз.

Что-то я не могу вспомнить ни одного дела, которое я бы не завалил.

Заключённых всё не было и не было. Иван Яковлевич начал волноваться. Неужели передумали чекисты? Ну, как же так! Он уже такой бизнес-план в голове построил. И весь он упирается в цемент. А цемент можно получить только вот с этого цементного завода, что дымит на горизонте, и который не выполняет план, потому что нет инженеров и специалистов, мастеров, наконец. И ведь всех этих людей он уже считал своими, а тут облом.

Брехт очередной раз сходил на опушку рощи, в которой они начали строительство военного городка, и плюнул на дорогу. Никто не ехал, ни пылил по накатанному уже его полуторками просёлку. Наверное, завтра, решил для себя комбат, и вернулся на стройку. Даже хорошо, что не приехали утром, забор ещё не был закончен и дом для охраны, там полы только начали настилать и рамы оконные вставлять. Крыльцо ещё и не начинали, а … Стоп. А на чём могут ОГПУшники с заключёнными приехать? Нет транспорта в Спасске-Дальнем. Да, даже если бы и был, кто же его без предварительной договорённости даст. Твою ж налево. Взрослый же человек, а про транспорт забыл. Это всё двадцать первый век из головы не выветрится никак. Там сели бы в автобус и доехали. А здесь ещё нет автобусов. У него есть три полуторки и это почти весь транспорт на ближайшие несколько десятков километров.

– Васька! – Брехт огляделся и снова заорал, – Васька!

Китайчонка на горизонте не наблюдалось. Иван Яковлевич поймал пробегающего с тачкой полной мелких камней красноармейца из колхозного взвода.

– Ваську не видел?

– Он на кухню пошёл, вместе с санитарками, – санитарками Брехт устроил Куй и Гон Чунг. Тем более что корейская принцесса чуть разбирается в медицине. Куй в форме советской, в узкой юбке, смотрелась офигительно.

Точно, сейчас по времени обед уже будет. Кухня это громко сказано. Вообще, Брехт за эти несколько дней командования батальоном, угробил кучу дорогостоящего военного имущества. В первую очередь это палатки армейские на десять человек. Их выдали целых пятьдесят штук. На целый батальон. А у него всего чуть больше сотни подчинённых. Зато в наличие три полуторки ГАЗ-АА и два трактора, и нет ни гаражей, ни навесов даже. И по закону Мёрфи, тому который: «Если что-то плохое может произойти, оно непременно произойдёт», в первую же ночь их пребывания в необустроенном лагере настоящий ливень прошёл. И бегали под дождём, лишними палатками машины прикрывая. Хорошо, хоть продукты успели в две свободные палатки сгрузить. На следующий день решили гараж делать. И тут второй закон Мёрфи: «Ничто не бывает таким простым, как кажется вначале». Срочно нужно строить гауптвахту и концлагерь. И нет петель на ворота, и нет жести или какого другого кровельного железа. Вот и додумался Иван Яковлевич до простого решения. Распороть палатки и сделать навесы, да, даже гаражи из брезента. Сколотили каркасы на скорую руку, распороли несколько палаток и собрали пять брезентовых гаражей. Один чуть побольше, туда кроме Форзонда ещё и снегоход запихали американский нерабочий, от лётчиков доставшийся.

А как звучит четвёртый закон Мёрфи? «Каждое решение порождает новые проблемы». Пришёл зам по тылу интендант 3-го ранга Пётр Афанасьевич Камышов и сказал, что раз уж начали гробить военное имущество, то нужно ещё три-четыре палатки распороть и собрать из них такую же брезентовую столовую. Что сказать? Правильно. Ветер, жара, дождь, полно всего может мешать бойцам пищу принимать, да и самому не хочется давиться кашей под дождём. Сделали такую столовую. Только торцевых стенок в ней не стали городить, а то темно совсем получается.

В эту столовую Брехт и бросился бежать, Ваську разыскивая. Опоздал, тот уже получил полную миску с кашей и сидел вместе с Куй и Гон Чунг наворачивал за обе щеки. Пять минуту ничего не решают. Брехт понял, что и сам проголодался. Взял у кашевара полную с горой миску каши и присел рядом. Горячая. Жирная, с кусками рыбы. Только сегодня Иван Яковлевич догадался снайперов не поносом изводить, а на добычу птицы отправить к озеру, а вот поставить сети и обеспечить людей рыбой доктор потребовал от него в первый же день. Съездили в деревню и купили у рыбаков старые сети. Среди «колхозников» оказался один рыбак, он сети починил на скорую руку, из двух одну сварганил, и вот уже неделю все ежедневно получают по приличному куску рыбы три раза в день, столько фосфора скоро наберут, что светиться начнут.

– Василий, давай быстрее ешь, поедем в город на станцию. Заключённых нет. Может, они транспорт ждут. Заодно позвонишь отцу, скажешь, что у тебя всё нормально и потом мне трубку дашь, мы с такой скоростью стройматериалы тратим, что скоро кончатся, попрошу ещё пару вагонов доски и бруса прислать, – обжигаясь, сообщил китайчонку.

– Лучше я сам попрошу, – выскребая уже кашу со дна, предложил китайский Блюхер.

– Не очень удобно.

– После меня можешь тоже попросить. Тогда удобно? – то ли простой, как три рубля, то хитрый, как сто китайцев.

После обеда сразу взяли с Васькой по машине и попылили на железнодорожную станцию. Что и требовалось доказать. Охранники вести пешком людей по незнакомой местности не решились. Посадили их под деревца чахлые возле вокзала и сами с винтовками наперевес вокруг прохаживаются, а старший у конвоиров – старший вахтер с одним кубиком в петлицах уже несколько раз звонил в 21 дивизию и ругался. Требовал подать сюда Брехта. Они бы и рады, но там кроме самого верха дивизии, кто такой Брехт никто не знает, а руководство выехало в Хабаровск. Принимать пополнение.

– Какого чёрта? – Зарычал этот товарищ на Брехта.

– Извините, товарищ…

– Старший вахтёр Михайлов.

– Извините, товарищ Михайлов. Туплю. Не догадался, что вам до нас не на чем добираться. Пойдёмте. Машины поданы.


Событие двадцать шестое

Законы Мёрфи о работе:

Начальник не всегда прав, но он всегда начальник.

Тому, кто сам ничего не делает всё кажется по плечу.

Любой дурак может критиковать, осуждать и жаловаться. И большинство так и поступают.

– А что вы, гражданин начальник, вообще знаете про производство цемента? – человек с большими залысинами на короткостриженной седой голове поднял руку, и когда Брехт разрешил, встал и задал вопрос. Должен был сначала представиться, статью назвать, но до отбоя время оставалось мало, а надо было кучу вопросов ещё обсудить, и Брехт сказал, чтобы пропускали это представление. Один чёрт он не запомнит с первого раза почти тридцать человек. Зачем тогда попусту воздух сотрясать.

– Глину и известь молят, потом смешивают, кажется, чуть воды добавляют и прокаливают, а потом снова размалывают до порошка. – Брехт как-то водил экскурсию школьников на такой завод. Мужчин других в школе не было, а женщины отказались. Пыльно там, потом волосы не промыть. Правда, было пыльно и жарко.

– В общих чертах. Ещё на последней стадии гипс добавляют и при спекании температуры около 1500 градусов. Да и глина нужна с высоким содержанием оксида алюминия, – согласно кивнул седой.

– И зачем вы спросили, товарищ …

– Гражданин Ермаков. Ну, просто я, до того как, работал главным инженером цементного завода, хотел уяснить вашу компетенцию.

Заключённые были в серых шароварах и таких же серых рубахах. Всё новенькое, видимо переодели перед отправкой на новое место.

– Тут такое дело … граждане… Мне в целом пофиг, как и из чего сделан цемент. Приморье край специфический. Тут всегда не хватает народа. Вот и на этом заводе не хватает специалистов. Потому я вас и выпросил. Будете работать на местах мастеров и инженеров, нужно понять слабые места и наладить работу оборудования, если проблема в нём. Вы все инженеры. Работать в тёплом цеху лучше, чем дробить зимой щебень в карьере. Почему-то мне так кажется. Кроме того, кормить вас будут по солдатской норме и даже больше, сколько съедите. Оденем нормально. Мне нужен цемент и директор завода пообещал весь сверхплановый продавать мне.

– Осужденный Васильев. Ой, извините. Семён Петрович. Инженер-механик, был главным механиком на электростанции. Вопрос такой. Главная беда сейчас не инженерные кадры, а дисциплина на рабочих местах. Будут нас рабочие слушаться? И будут ли уже имеющиеся инженерно-технические работники к нам прислушиваться?

– А есть предложения? – Брехт только с похожей проблемой столкнулся.

– Две трети из нас сейчас здесь по той причине, что мы попытались решить эту проблему. Не нравится проле…

– Остановитесь, Семён Петрович! – Брехт хлопнул рукой по столу. – Я согласен. Это главная проблема любого коллектива. Давайте вперёд не будем забегать. Пару дней походите, познакомитесь с производством. Уясните, есть ли технические причины невыполнения плана. – Иван Яковлевич прижал палец к губам, – А потом по одному мне всё расскажите. Наедине. Я выслушаю каждого и сделаю выводы. А дисциплина. Ну, есть у меня парочка идей, как её поднять.

– Значит, нас скоро станет двадцать семь человек, – сел на место Васильев, криво улыбаясь.

На самом деле Брехт поговорил на эту тему со Шмидтом из местного ОГПУ. На любом производстве есть лодыри и горлопаны, и если именно они являются тормозом, то земляк обещал помочь: «Пригласить таких пролетариев и поговорить под протокол, а нет ли у тебя, родной, цели подставить подножку советской власти, лишив её цемента, не куплен ли ты японскими шпионами. Или сам уже стал шпионом проклятых империалистов?». Усмехаясь, Николай Николаевич Шмидт – заместитель начальника ОГПУ города Спасск-Дальний навис над Брехтом и скорчил зверскую рожу лица. Прямо не по себе стало.

– Мигом передовиком производства станет, – сел на место Шмидт и снова в улыбчивого душку парня превратился.

Утром двадцать «десантников» погрузились в две полуторки и Брехт их повёз на «работу». Сзади третья полуторка везла полевую кухню. Посчитали, что если возить инженеров за пятнадцать километров на обед, то полдня потеряешь и ресурс двигателей у ГАЗ – АА очень не большой, через пару месяцев машины встанут. Так что, завтракать, обедать и ужинать спецы будут прямо на заводе. А может, со временем, там и барак для них поставить временный.

У директора – Ивана Моисеевича Розенфельда долго сидели. Каждый представлялся и называл специальность по диплому, и где и кем работал. Старались коротко, но каждый по пять пусть минут, бамс и два часа, как не бывало. Потом ещё два часа директор разводил инженеров по рабочим местам. А тут и обед. Машины скатались назад в часть и привезли столы со скамьями сколоченные и конструкцию, похожую на «кухню» батальона, только маленькую на тридцать человек. Пришлось ещё две палатки под нож пустить.

Проблемы начались сразу после обеда. Брехт пошёл сам прогуляться по рабочим местам и посмотреть, не обижают ли его подопечных – узников концлагеря. Обижали. Шли они с Васильевым мимо курилки, там дымили и когда уже прошли почти, кто-то бросил в механика бычок и крикнул: «Что вражина, не добили тебя!?».

Брехт дёрнулся, но Семён Петрович его за руку дёрнул.

– Только хуже сделаете.

– Ладно. Сделаем зарубочку.

Весь день ходил Иван Яковлевич по рабочим местам. Чёрт его знает, нормально тут с дисциплиной или нет, но курят точно много и, проходя мимо курилки одной, ощутил Иван Яковлевич явный запах спиртного, то есть, ещё и пьют на рабочем месте. Опять хотел дёрнуться, но передумал. Криком не поможешь. Нужны и кнут, и пряник. И самое главное, сломать в головах этих, с позволения сказать «пролетариев», что они гегемоны. Как это сделать? Сразу ведь доносы начнут строчить, себя выгораживая, отстаивая право пить и работать спустя рукава.

Что ж, значит, нужно опередить. Завтра придётся ехать в ОГПУ.

Глава 10

Событие двадцать седьмое

Маяковскому говорят: «Вот вы писали, что „среди грузинов я – грузин, среди русских я – русский“, а среди дураков вы кто?»

Маяковский не растерялся и говорит: «А среди дураков я впервые».

Перед поездкой к Шмидту решил Брехт одну небольшую операцию провернуть. Подсказали её события на Украине. Американцы молодцы, всё просчитали правильно. Для того, чтобы держать в подчинении страну с населением в сорок миллионов человек, нужно всего несколько тысяч боевиков. Эти сорок миллионов не организованы, у них нет лидеров и оружия, да ещё и смелости выступить против этой тысячи. На кухне будут ругать бандеровцев, и всё. На заводе работает несколько сотен человек, и они точно так же разобщены и у них нет лидеров. И если на многомиллионную страну хватило нескольких тысяч, то на пару сотен человек хватит троих с черенками от лопат.

Вызвал вечером Иван Яковлевич засранца Синицына Юрия в штабную палатку и, протянув стакан с жасминовым чаем, что презентовал ему во Владивостоке Михаил Абрамович Трилиссер, указал на табуретку, что купил у столяра в селе Спасское. Зачинщик пьянок, отсидев трое суток по колено в собственных испражнениях и потом ещё выскобливший гауптвахту до первозданной белизны за два дня, хоть и смотрел волком, очевидно мстю готовя, но при этом вёл себя как образцовый красноармеец.

– Юра, дело у меня к тебе есть, – Брехт только сейчас сообразил, что они ведь ровесники. Если сейчас в армию забирают в девятнадцать лет, а он отслужил четыре с половиной года, то ему сейчас двадцать четыре года, как и Рейнгольду Штелле, в тушку которого он перенёсся, – Завтра поедешь с заключёнными на цементный завод. Охранять их. Только не от побега самих заключённых, а от возможного нападения на них несознательных рабочих.

– Да, так им и надо врагам народа этим. Мы тут кровь проливаем, а они диверсии всякие устраивают и мешают нам коммунизм строить, – а ведь искренне говорит, даже кричит почти, чуть слюнями не забрызгал.

– Наверное, – разве можно оправдывать «врагов народа», так можно и самому стать врагом. Напишет ведь донос мгновенно.

– Так зачем их охранять? – и смотрит, ждёт ошибки. Не дурак боец Синицын.

– Просто всё. Вот, есть у нас трактора Фордзонды. Один наш, а другой проклятые американские империалисты сделали и за золото нам продали. И пашут трактора землю, чтобы мы не умерли с голоду в следующем году. Пшеницу посеем озимую, рожь. И будет из чего хлеб на будующий год печь. Но ведь один трактор вражеский. Найдётся какой дурак и решит вражескую технику сломать, и останемся мы без трактора. Не вспашем, не посеем, не соберём урожай. И будем голодать. Весь батальон и ты в том числе. Как думаешь, правильно сделает этот патриот, что сломает империалистическую вражескую технику?

– Разве так можно сравнивать, – криво усмехнулся и отпил чай Синицын.

– Конечно. Эти пусть вражеские, но специалисты, они наладят работу завода, и он сделает больше цемента. Мы построим крепкие казармы для батальона, наше государство из этого цементы построит красивые новые дома для рабочих, клубы в деревнях. Дороги. И всего этого может не быть, потому что один дурак возьмёт и ударит в висок инженера вражеского, тот упадёт, ударится головой об острый угол и умрёт. Дурачка, конечно, посадят, а может даже расстреляют, а цемента не будет. Нужно воспринимать этих заключённых как трактор Форзонд. Пусть вражеский, но работает на нас, помогает нам строить коммунизм.

– Фордзонд… – Синицын двумя глотками осушил стакан.

– Механизм, который принесёт пользу Советской власти, – Брехт, прожив семьдесят с лишним лет, уж заболтать неграмотного почти крестьянского парня точно мог.

– А если решивших сломать наш трактор будет несколько? – молодец, сам подвёл.

– Несколько? – Брехт сделал самую задумчивую физиономию, на которую был способен.

– Человек пять могут собраться. Дураков много.

– И что делать? – ну, давай парень.

– Мне ещё двоих помощников надо, а лучше пятерых. Будем двумя тройками ходить, – скрестил руки на груди Юра. Прямо Наполеон перед Бородино. Ай, молодца.

– Хорошо. Выбери себе помощников. А голыми руками справитесь? – давай, додумайся до черенков лопат.

– Оружие что ли с собой брать? – глаза на лоб.

– Нет, оружия я вам не дам, – Брехт даже руками замахал.

– А если мы себе дубинки выстругаем, – вуаля.

– Дубинки. Это ведь изготовление оружия. Мало ли. Нет. А вот черенки от лопат возьмите. Только не переусердствуйте и сначала пооскорбляйте тех, кто покусится на наши Фордзонды. Пусть драку они начинают, а вы защищаться будете. Ну, ты парень умный. И ребятам объясни, а если справитесь, то я тебе рекомендацию дам на краткосрочные офицерские курсы. А пока присвою звания заместителя командира взвода. Договорились. Иди, выбери ребят, и подходите через полчаса, проинструктирую вас.

Пришли. Плохо. Плохо, что пятерых человек придётся от охоты оторвать. Мяса им в Спасске в 21 дивизии не дали. Нет. Мало ли, что положено. Вот, возьми деньгами, и покупай сам. Правда, дали. Только на те деньги интендант 3-го ранга Пётр Афанасьевич Камышов купил мяса чуть. Цены поднимались на глазах. Здесь в Приморье голода 1932 – 33 года не будет. Но покупателей стало больше, ехали с Омска и Новосибирска за продуктами на восток, и смекнувшие свою выгоду крестьяне цены задрали.

– Ребята, нужно просто ходить по заводу и смотреть, чтобы не обижали заключённых, что теперь живут с нами. Вот, Юра вам всё объяснит, он будет старшим. Если их попытаются обидеть, нужно вступаться. Только не доводите до членовредительства. Милиция встанет за вас, но до определённой границы. Поучите, и хватит с них. Если рабочие будут пьяные, то свяжите и передайте управляющим на заводе.


Событие двадцать восьмое

– Как правильно писать, «анонимка» или «онанимка»?

– Данос.

Слова худого не скажет… сразу пишет анонимку.

Утром, отправив заключённых с охранниками ОГПУ, Брехт на третьей машине сам выехал на цементный завод с будущими снайперами. Иван Яковлевич по привычке представлял себе черенок от лопаты, как ровную, выточенную на токарном станке, белую палку и был прямо поражён какой-то кривоватой, местами неошкуренной … заготовкой. Да и ладно, встреча с головой или каким другим наростом на человеческом теле, что той, что другой палки эффект произведёт одинаковый. Сокрушительный.

Отвёз, зашёл с этими вышибалами в просторный кабинет и поставил Ивана Моисеевича Розенфельда – директора завода цементного перед фактом, что вот эти красноармейцы будут с этого дня гулять по территории завода и совать нос во все щели, а до кучи смотреть, чтобы не было эксцессов между заключёнными и идиотами.

– Так, если драка возникнет, это же милицию вызывать надо, – поскучнел, сначала просиявший от вида Брехта, директор.

– Нет. ОГПУ. Это на 58 статью потянет. Нападение на военнослужащего, а также попытка саботажа с целью завалить план. Голимое вредительство. Давайте, я вам зачитаю статью 58 часть 7: «Подрыв государственной промышленности, транспорта, торговли, денежного обращения или кредитной системы, а равно кооперации, совершённый в контрреволюционных целях путём соответствующего использования государственных учреждений и предприятий, или противодействие их нормальной деятельности …» там дальше не наш случай бывших собственников у завода нет.

– Какая же тут контрреволюция? – совсем взбледнул Розенфельд.

– Вот ОГПУ и найдёт какая.

Директор побежал давать «цеу» мастерам и начальник переделов, а Брехт решил возвращаться. И передумал. Появился план, как ещё немного дисциплину наладить.

– Поехали в город, в ОГПУ зайдём, – сообщил он Ваське, садясь в машину.

Приехали и застали стоящего перед управлением на улице Николая Николаевича Шмидта.

– Вот как, сам приехал сдаваться, а то я к тебе собирался, стою, машину жду, – похлопал заместитель начальника городского отдела ОГПУ Брехта по плечу и, приобняв, увёл в здание.

– Это арест? – поинтересовался Иван Яковлевич, когда они зашли в кабинет Шмидта и хозяин прикрыл дверь.

– Задержание до выяснения, – Шмидт заливисто рассмеялся, потом сорвался на кашель, – Простыл, в такую жару, пришёл вчера домой и прямо холодной воды из колодца, мучаюсь теперь. В общем, так, комбат, тут на тебя донос поступил. Что привёз ты на важный государственный завод врагов народа целую толпу, для того, чтобы они совершили диверсию на заводе и лишили Приморье такого нужного здесь, да и всей стране цемента. А ещё ты используешь государственный транспорт, чтобы кататься по окрестностям и возить на завод этих врагов народа, – ОГПУшник ткнул пальцем в листок на столе. Он был свёрнут в четвертинку, и ничего не было видно.

– Не в бровь, а в глаз. Всё, до последнего слова, правда. И даже про машины. Можно, Николай Николаевич, я посмотрю на писульку?

– Зачем? – опять закашлялся.

– После допроса ко мне поедем, там у меня целый профессор медицинский есть, ладно, почти профессор. А посмотреть я хочу, чтобы по почерку и грамотности определить, кто писал – безграмотный рабочий или ИТР.

– Что такое ИТР? – Шмидт налил себе воды из графина и выпил залпом, Брехт только сейчас заметил, что лицо у (Блин, как эти три кубаря на звания переводятся? Старшего оперуполномоченного, что ли?), было красным. Точно какая-нибудь ангина, и она заразна, а здесь и аспирина ещё нет. Или нет, аспирин всё же должен уже быть.

– Инженерно-технические работники. ИТР.

– Резонно. Глянь, я сразу обратил внимание, что почерк хороший.

Иван Яковлевич развернул листок, понюхал, как в фильмах принято, вдруг женскими духами пахнет. Бляха муха, а листок совсем слабо и точно пах. Нет не Шанель № 5, одеколон. То есть, мужчина побрился и, сбрызнув щёчки (Какие тут есть одеколоны?), «Тройным», сел писать донос. Почерк был ровный, и человек был грамотный. Ошибок не было. Подписи, естественно, тоже.

– Легко будет найти клеветника. Он пользуется после бритья одеколоном и если утром проверить всех ИТР завода, просто понюхав, то число подозреваемых резко сократится, а потом у оставшихся изъять пару написанных им документов рабочих и сравнить почерк, смотри, как тут интересно буква «о» написана, без отрыва. Из бывших товарищ. Учился чистописанию.

– Ну, ни хрена себе, Иван Яковлевич, пойдёшь к ним работать? – Шмидт тоже понюхал анонимку, – есть слабый запах. Противный такой.

– Нет, своих проблем хватает. Я что приехал-то, Николай Николаевич. Хочу попросить тебя лекцию прочитать перед рабочими цементного завода.

– Лекцию? Что я профессор что ли? Я неумею. А про что лекцию? Сам чего не хочешь прочесть? – Шмидт открыл лежащую на столе папочку и положил туда листок.

Твою ж налево! На обложке было написано жирно: Брехт Йоган Яковлевич – комбат отдельного разведывательного батальона.

– Дело?

– Есть сигнал, обязаны завести. Да, не тушуйся, сам ведь тебя во Владик посылал за спецами. Найдём анонимщика и спросим с пролетарской простотой, а зачем ты собака, органы в заблуждение вводишь, зачем на нашу Красную армию клевещешь, может, это ты враг народа, и не хочешь подлец, чтобы завод, наконец, начал план давать по выпуску такого необходимого нашей стране цемента.

– Так и надо сделать? Не нравится мне, как этим заводом руководят. Дисциплины там нет. Вот про неё и хочу тебя попросить лекцию прочитать.

– Ну, ладно. Согласен, что лучше мне эту речь сказать. Рассказывай.


Событие двадцать девятое

– Дорогой, пошли в ЗАГС?

– Тебе надо, ты и иди…

Когда какая-то баба спросила, согласен ли я взять в жены какую-то Зинаиду, я начал мгновенно трезветь.

– «Нужно бить врага его же оружием» – Генрик Ибсен сказал. Я вот что придумал… Хотя нет, по-другому нужно начать. Гулял я по заводу, а там люди пьют в рабочее время и некоторые, может, и сразу пьяные приходят, а какие из пьяных работники, тем более что это очень опасное производство. Там температуры до полутора тысяч градусов, заснёт такой пьяница или не тот рычаг повернёт и спалит завод к чёртовой матери. Кто потом за это отвечать будет?! С тебя не спросят? Почему не разглядел поджигателя?! Почему мер не принял?! А он, гад, сгорит сам вместе с заводом, и даже спросить не с кого будет.

– Ты брось, Иван Яковлевич, кликушествовать! Ты дело предлагай, – снова закашлялся Шмидт.

– Нужно отучить этих алкашей пить на рабочем месте и пьяными на работу приходить.

– Как? Дело говори. – Расстегнул воротник. Блин-блинский температура у человека. Нужно везти в часть.

– Выступишь у них перед коллективом и скажешь, что поступило к тебе анонимное донесение, что враги народа спаивают работников завода, чтобы устроить диверсию. Не успокоились силы контрреволюции и жаждут реванша. А потому с этого дня на заводе до поимки контрреволюционеров вводится режим «Чрезвычайного Положения». Всех входящих через проходную будут обнюхивать и пьяных забирать в ОГПУ для допросов. Кто спаивал? С кем пил, вражина? А также сотрудник ОГПУ будет ходить по заводу днём и если кого обнаружит с запахом, то тоже арестует и увезёт на допрос. Товарищи, враг пытается вставить нам палки в колёса на пути к коммунизму. Долг каждого работника завода сообщить, если кто на работу приходит пьяным. Эти люди будут осуждены наши народным судом и расстреляны, если они это делают для того, чтобы навредить Советской власти.

– Мать твою, да тебе, товарищ Брехт, не к нам нужно идти работать, а ЦК партии, – помотал головой Николай Николаевич.

– Партия и лично товарищ командарм Блюхер Василий Константинович доверили мне создать первый в стране разведывательный батальон, значит, я на своём месте, и я с этой задачей с твоей помощью, товарищ Шмидт, справлюсь.

– Ладно, Иван Яковлевич, хватит лозунгами говорить. Понял я тебя. Считаешь, что если мужик соточку выпьет, то хуже работать будет? – платком лоб мокрый вытер ОГПУшник.

– Координация не та, реакция. Там на самом деле очень опасное производство. Кроме того, раз пьют в рабочее время, то дисциплина очень слабая, а значит, могут и оборудование, скажем, спустя рукава обслуживать, смазывать, там, всякие подшипники не по регламенту, температуру контролировать плохо. Да, много чего, может, и план не выполняют, не из-за отсутствия специалистов, а из-за отсутствия дисциплины. Специалистов я завёз, а им в спину плюют, не хотят план выполнять, больше ведь работать надо. Не хотят! Настоящий саботаж и вредительство. Чётко статья 58 часть 7 подходит.

– Ну, посадим бузотёров, алкашей и лодырей, а работать на заводе кто будет? – вполне здравый вопрос нет сейчас в стране безработицы, разве из деревни молодых пацанов и девчат забирать, но они не грамотные, а производство на самом деле технически очень сложное.

– Всех не надо сажать, парочки человек хватит и присутствие человека в форме на заводе. Наладится дисциплина, подшаманят мои зеки оборудование, наладят процесс, завод начнёт выполнять и перевыполнять план, зарплата поднимется, жильё завод строить начнёт, и отбоя от желающих на нём работать не будет. Ещё и выбирать сможет Розенфельд работников только с семью классами образования и непьющих.

– Красиво излагаешь. Хорошо, Иван Яковлевич, вот выздоровею и устрою им лекцию о вреде пьянства. Сейчас, сам понимаешь, из меня лектор ни какой, – и в подтверждении своих слов Шмидт снова закашлял.

– Сам вижу. Всё, допрос окончен, поехали в часть, отдам тебя своему эскулапу, а то у него вообще пациентов нет. Вот обрадуется. До смерти залечит.

Военврач 1 ранга – Колосков Пётр Петрович прослушал ОГПУшника, посмотрел горло, пульс посчитал и спросил пожевав губу:

– А чего это вы товарищ не в больнице. У вас ангина, а то и ещё испанка до кучи. Всех заразите. Срочно я вас изолирую. У нас в госпитале полежите. Буду лечить вас, и главное, не дам других заразить.

На самом деле, это его Брехт по приезду в часть попросил настойчиво чекиста постараться оставить у себя, пусть отдохнёт чуток и полечится, потом себя ещё и обязанным будет чувствовать, от тяжёлой болезни вылечили.

– Что у него на самом деле? – Спросил Иван Яковлевич у военврача, когда Куй увела Шмидта в госпитальную палатку.

– Простыл, ну и усталость ещё. Полезно будет пару-тройку деньков подлечиться. Аспирин у нас есть немецкий, по большому блату достал. Быстро на ноги поставим, медку бы ещё достать и ромашки лекарственной набрать, горло полоскать. У вас жена травница, отправьте.

Жена? Пора, наверное, и на самом деле жениться.

Глава 11

Событие тридцатое

– Пень!

– Ты пень!

– Это ты пень!

– Сам пень!

– У меня монтажная пена кончилась!

Кроме двадцати механиков, электриков и теплотехников приехало ещё шесть заключённых. Все участники разных контрреволюционных заговоров. Повезло людям. Если бы осудили не в 1932 или 31 году, а в 1937, то расстреляли бы, ну, в самом благоприятном случае, червончик бы дали, а так люди получили по три – пять годиков и думают, что отсидят, вернутся домой и жизнь у них снова в старую колею свернёт. На самом деле большинство никуда не отпустят, либо добавят срока, либо оставят на всяких поселениях в Сибири. А те, кто сдуру всё же вернётся домой, тех сразу и похватают. Как раз Ежовщина начнётся. И большинство расстреляют.

Лучше всего людям тут бы остаться, можно и Ежовщину, и войну пережить. Не объяснить, а если и попробовать, то не поверят. Они ведь произошедшее с собой ошибкой считают, какой-то клеветник-завистник или настоящий враг донос написал, а там не умный следователь не разобрался. Грамотёшки не хватило.

Пятеро были строителями. Вернее, трое даже целыми архитекторами. Брехт собрал их отдельно от остальных и рассказал, как представляет себе жилищно-коммунальную деятельность отдельного батальона.

– Нужно нам выстроить пять казарм одноэтажных на сто человек каждая в виде прямоугольника. По две казармы в длину и одна в ширину. С оставшегося торца построить штаб, совмещённый с клубом. Внутри будет плац. Посадить нужно по всему периметру внутри корейские кедры, метров через пять один от другого. То же самое и по наружному периметру. Будем жить в кедровом лесу. – Осмотрел внимательно слушавших его строителей, взрослых мужиков почти полностью седых и с потухшими такими глазами. Серые лица, острые плечи торчат, не сильно обильно кормили их при тяжелейшей работе – вручную щебёнку дробить. Неужели дробилок нет и экскаваторов со взрывчаткой. Всё это больших денег стоит и электричество с соляркой нужны, а тут корми супчиком три раза в день и никаких солярок не нужно.

– Офицеры тоже в казарме? – задал вопрос архитектор, воспользовавшись тем, что Брехт замолчал.

Брехт вспомнил дело на этого «гражданина»: «Иван Александрович Калиновский родился в 1904 году в Симбирской губернии. Архитектор-художник. По происхождению дворянин. Его отец был известным в Москве юристом». Молодой совсем.

– Не офицеры, а командиры. Думаю. Наверное, так, пока холостой наш командир, то живёт в казарме отдельной офицерской, тьфу, командирской, в комнате на двоих. Когда женится, то переезжает в домики, метров шестьдесят квадратных. И огородик небольшой за домиком, а перед домиком палисадник с клумбами для цветочков, что его жена будет выращивать. Казарму нужно с запасом строить, скоро командиров будет гораздо больше.

– Больница? – этот вопрос другой това… тьфу, гражданин задал.

Интереснейший персонаж: «Архитектор Вернер Освальдович Шнейдратус. Родился в 1908 году в Берлине. Его отец, Освальд Освальдович, был инженером-строителем (архитектором), членом ВКП(б), соратником немецких социалистов Карла Либкнехта и Розы Люксембург. После Первой мировой войны приехал в первое свободное государство рабочих и крестьян. В Москве работал инженером-архитектором в Наркомате тяжёлой промышленности».

Ну, неизвестно повезло или нет. Здесь теперь, скорее всего, выживет, а в фашисткой германии точно попал бы в концлагерь.

– Конечно. Давайте сразу большую проектировать. С операционной, с инфекционным отделением, с небольшой детской палатой, пойдут ведь детки. А раз детки, то и для рожениц палата. Размером с казарму делайте.

– Гут.

– Теперь ещё пищеблок обговорим. Когда к нам проведут электричество не знаю, так что сперва нужна кухня с несколькими печами. Нужна солдатская столовая. При этом на летние месяцы можно предусмотретьрядом такую столовую на открытом воздухе, какая у нас есть сейчас, с навесами от дождя. Жарко будет в помещении. Командирская столовая отдельно. Там же врачи и другой медперсонал.

– А что с канализацией? – это опять Калиновский.

– Хороший вопрос. С конца начнём. Нужно строить водонапорную башню. Туда будем из реки после очистки закачивать воду. Хлорировать попытаемся. Если получится хлор добыть. Разводка со временем будет по всем помещениям. А вот канализация. Это трубы, насосы, очистные сооружения. Очень было бы не плохо, но пока нам не по силам. Может быть, позже. Теперь же будут септики или как сейчас ещё называют выгребные ямы. Будем нанимать золотарей.

– Понятно. Что с забором? – это третий товарищ-гражданин отметился: «Архитектор Аркадий Николаевич Ширяев родился в 1908 году в Архангельской губернии. Автор проектов жилых и общественных зданий».

– Обязательно нужен забор. Но это не первостепенное дело. Пока нам нужны казармы и столовая. В условиях местной зимы на улице принимать пищу то ещё удовольствие.

– Иван Яковлевич, а что с материалами? Из чего будем строить? – Шнейдратус указал на штабель досок, возле которого они сидели, – Всё из досок?

– А вы знаете, что такое каркасные дома? Или насыпные?

– Тут специалисты собрались, молодой человек, – самый пожилой товарищ встал. Ежов. Однофамилец, блин. Прорабом был на стройке. Не стал строить дом из некачественного кирпича, который в руках крошился. И вот здесь.

– Вот и хорошо. Делаем деревянную стенку, через тридцать сантиметров ещё одну, и обязательно кучу распорок между ними, чтобы потом стену раздувать не стало. Засыпаем промежуток шлаком от цементного завода, там его уже целые горы наворотили. Наружную стену обшиваем доской ёлочкой. Обжигаем паяльными лампами и потом маслом или олифой покрываем. Вопрос только из чего делать крышу.

– Из черепицы, – поднял руку Калиновский.

– Так там матрица нужны и большие температуры для обжига, – Брехт о черепице не думал, не сталкивался с ней никогда.

– Ерунда. Хватит тепла, что выбрасывается в атмосферу на цементном заводе. Построить рядом небольшой участок, и себя обеспечим, и потом можно на продажу изготавливать. Будет у завода дополнительный небольшой цех. Формы для такого завода изготовить будет не сложно. Глина под рукой. Красной черепицы не получится, в этой глине мало железа и много алюминия. Будет жёлтая.


Событие тридцать первое

Василий Иваныч, взяв Петьку и Анку,

А также червей поллитровую банку

И всех погрузив в боевую тачанку

Поехал рыбачить к реке спозаранку.

Последним неохваченным работой на пользу нашей социалистической Родины спецом остался Иван Олегович Бортников. Его Иван Яковлевич хотел озадачить проектированием противотанкового ружья. Причём, «противотанковое», это пока просто название. Нужно было снайперское оружие с большей поражающей силой, чем винтовка Мосина или Арисага. Оружейником Бортников не был. Работал на Тульском оружейном заводе инженером-механиком. Нужен был не столько, как разработчик оружия, а скорее, как человек, способный свести Брехта с Симоновым и Дегтярёвым. Тогда, в самом начале войны, по приказу Сталина и под его неусыпным контролем, они за двадцать дней свои противотанковые ружья создадут. Сейчас Сталин не подтолкнёт. А вот Блюхер вполне может эту проблему решить. Ворошилов ему в такой малости не откажет. Не станет связываться с любимчиком Вождя, а может, как очень не глупый человек, и сам поймёт нужность этого девайса. А если прислать Симонову и Дегтярёву уже готовые характеристики и эскизы, то они и вообще не посчитают это проблемой и создадут такую винтовку из спортивного интереса за пару недель.

Брехт описал Бортникову свою хотелку и даже, как смог, схематично нарисовал ружьё. Как уж запомнил по фильмам и кинохронике. Надо отдать должное тому голубому порошку, память хоть и не стала феноменальной, но жаловаться на неё было грех. Стоит о чём-то серьёзно задуматься и искомое всплывало в мозгах. Даже, казалось, совершенно забытые вещи вдруг чётко проступали.

– Во время первой мировой войны фирма Маузера в Германии выпускала противотанковые ружья, но эффективность их была очень мала, всего несколько танков было подбито, а может и те только приписка. Винтовка, точнее, а не ружьё, называлась, если память не изменяет: Mauser T-gewehr, у нас принято называть Танковая винтовка Маузера М1918. Калибр у неё 13.2 миллиметра, а патрон, не помню, кажется, 13,25×92 миллиметра.

– Нужно мощнее, ведь толщина брони всё время растёт. Скажем под патрон 14,5 × 114 миллиметра.

– Тяжёлое получится, – закатил глаза, что-то прикидывая, спец.

– Килограмм пятнадцать-двадцать это приемлемо. Легко человек поднимет. Общая длина около двух метров. Обязательно дульный тормоз.

– Тут тогда с патрона надо начинать. Сейчас таких не существует, – выискивал всё новые возражения Бортников.

– Согласен. Сначала нужен патрон. Кроме того, оно мне нужно не столько для войны с танками, сколько с машинами и дзотами с дотами, пулемётами противника, может, против лёгких пушек и даже низколетящих самолётов.

– Самолётов? А что, если таким патроном в самолёт, то мало не покажется. А от меня-то вы чего хотите, Иван Яковлевич? – поджал губы и в упор уставился на Брехта оружейник.

– Правильно выданное техзадание, намётки и пути решения. Чтобы идти в большие кабинеты не с голыми мечтаниями, а с папкой полной бумаг.

– А насколько велики ваши связи среди военных? – подёргал себя за кончик носа Бортников.

– А что?

– Это не праздное любопытство, Иван Яковлевич, иметь Танковую винтовку Маузера М1918 в качестве образца было бы очень не плохо. На месяцы бы ускорило разработку своей винтовки, – пояснил спец.

– Я завтра попробую позвонить Блюхеру. Ещё что-нибудь есть, о чём в данном ключе его стоит попросить. Два раза по одному вопросу не хотелось бы звонить.

– Я ведь не конструктор. Нет, думаю, что наличия немецкой противотанковой винтовки будет не достаточно. Есть американский крупнокалиберный пулемёт Browning M1921, разработанный Джоном Браунингом. Вот его бы ещё. Там калибр 12.7. Ещё не плохо бы заполучить такой раритет германский как MG 18 TuF (Tank und Flieger Maschinengewehr – противотанковый и зенитный пулемёт) – первый в мире крупнокалиберный пулемёт, представлявший собой увеличенную модификацию MG 08 под патрон 13,25×92 мм SR.

– Вот, то есть, и американцы и немцы уже шагали в этом направлении, а мы как всегда отстаём. Значит, завтра позвоню. А для вас у меня пока есть другое задание. Мне достались несколько пулемётов от самолётов: ПВ-1 (Пулемёт Воздушный первый) – авиационный вариант пулемёта Максима. Сейчас сходим, посмотрим. Так вот, нужна рама или станина, на которой они парами будут крепиться внутри кузова автомобиля ГАЗ – АА. И чтобы стрелять мог один человек сразу двумя. Будем эдакую современную тачанку делать. Как у Чапаева, только на машине.

– Интересно. Выдумщик вы, товарищ…извините, гражданин, комбат.

Tankgewehr M1918


Событие тридцать второе

Один приятель говорит другому:

– Люди, которые делают утреннюю зарядку, умирают в сто раз реже остальных.

– Почему?

– Потому что их в сто раз меньше, чем остальных.

Первое августа уже. Скоро и лето кончится. За месяц отдельный разведывательный батальон стрелять не научился. Даже строем ходить не научился. Единственное, что Брехт не похерил, так это получасовая утренняя разминка. Лето, тепло, птички чирикают. Чего не побегать с голым торсом. Форма одежды № 2. С помощью собственного ножного измерительного инструмента Иван Яковлевич проложил вокруг части тропку длиной в пять километров. Учили на военной кафедре в УПИ. Просто всё, делаешь обычным шагом несколько десятков шагов, потом замеряется рулеткой пройденное расстояние и делится на количество шагов, получается длинна среднего шага. У Брехта получилось 72 сантиметра. Сделал 6945 шагов. Вуаля. Каждое утро пятёрочку будьте добры, товарищи красноармейцы, пробежать.

Ужасно всё получилось. А два командира роты хуже всех. Водку привыкли пить, а не с бойцами заниматься.

Все люди в основном, кроме нескольких человек, заняты строительством. Блюхер к идее заиметь собственную гвардию не охладел и откликался пока на каждую просьбу комбата. Нужны доски срочно, получайте. Нужно ещё парочка полуторок, чтобы возить со свалки шлак, ну пошлём, только ты, товарищ Брехт, составь чертежи на те казармы, может, и в других частях так строить будем. Звучит-то заманчиво. Из дерьма строить тёплые казармы.

Пришли вчера сразу несколько пулемётов и ружей из Москвы. Крупнокалиберных. Блюхер позвонил Ворошилову, Ворошилов топнул ногой и всё мигом в закромах Родины нашлось. Закупают в СССР новое оружие у капиталистов для ознакомления и переделки под собственное понимание. Сильно и искать не пришлось. В начале этого года был создан Наркомат тяжёлой промышленности (Наркомтяжпром), который возглавил Григорий Константинович Орджоникидзе. И в наркомат этот входит главное управление промышленности вооружений и боеприпасов (ГУВП). Этому управлению и поручено, в том числе, заниматься закупкой «вражеской» техники и вооружения, для осмысления и копирования. Частное учреждение «Амторг», которое представляет торговые интересы СССР в США, давно всё купило. Все три крупнокалиберных девайса в закромах ГУВП Наркомтяжпрома легко отыскались, и, самое интересное, что признаны не нужными для Красной армии. Так что, легко отдали.

Сейчас Иван Олегович Бортников их изучает и пишет техзадание на создание советского противотанкового ружья для Дегтярёва. На десяток почти лет раньше, чем в реальной истории теперь должно получиться, а значит к неминуемой Второй Мировой пройдёт эта винтовка все этапы «детских болезней», модернизаций и станет большим сюрпризом для чешских танков, на которых Вермахт вторгнется на территорию СССР. Гореть и останавливаться будут, едва границу переползя. Может, и не получится ничего у Гудериана с его танковыми клиньями. Танки-то так себе, на порядок хуже КВ и Т-34.

Занимался пока далеко не полный батальон распахиванием целины и строительством жилья. Пятеро заключённых включились в процесс и мигом разработали чертёж дома с насыпными стенками. А тридцать рыл построили его за неделю, что называется под ключ. Дом размерами девять на девять. И основной строительный материал – шлак. В дом уже две недели как заехал Брехт. Красота. Пахнет свежим деревом, всё такое жёлто-коричневое. С красивым рисунком. Попросил у командарма лиственницу, её и получил. Построили тоже не на фундаменте настоящем, а на камнях и топляках. Архитекторы такую технологию одобрили и даже дальше развили, оставили в земле закладные элементы и опалубку для будущих бетонных блоков. Как появится цемент дополнительный на заводе, так намешал бетона и залил в готовую опалубку. И всё, дом стоит на надёжном бетонном фундаменте.

Научившись на домике командира, строители и приданные железнодорожники приступили к первой казарме. Сейчас уже почти закончили, так что, к концу сентября получится, если ни каких катаклизмов не будет, построить и столовую, и штаб, и ещё парочку казарм, и можно будет заказывать молодёжь для создания двух разведывательно-снайперских рот. Будет, где красноармейцев селить. Всё время Брехт их солдатами называет и прокалывается. Как, кстати, недавно ляпнул по телефону Блюхеру «Служу Советскому Союзу», взамен существовавшей сейчас фразе «Служу Трудовому народу», когда тот похвалил его за идею с насыпными домами. Привычка. Если память не изменяет, то она будет введена в конце 1937 года. А слово «солдат», вообще после войны вернётся. Маршал хмыкнул, обозвал штатской штафиркой и поправил.

Глава 12

Событие тридцать третье

Три золотых правила общения:

1. Думай, что говоришь.

2. Не говори того, чего не думаешь.

3. Не все, что думаешь, говори.

Брехт этого ожидал, да и Шмидт предупредил, что так произойдёт. Борьба с пьянством и самими пьяницами, и лодырями привела к тому, что чуть не пятьдесят человек с завода уволились. Плохо всё с народом в Приморье, строек всяких начали немерено, и главное, просто сумасшедшими темпами занялись власти строительством железных дорог. Готовясь к продаже КВЖД, Транссиб переводили на двупутку и кроме того строили дорогу от Спасска-Дальнего к побережью. А ещё затеяли строительство совсем уж гигантского проекта, железную дорогу от Хабаровска до Комсомольска-на-Амуре и дальше до Николаевска-на-Амуре. Всё это требовало огромного количества рабочих. Прислали заключённых, наняли корейцев, но народу всё равно не хватало, так что пьяницы и лодыри легко уволились с цементного завода и устроились на строительство железных дорог.

Директор завода Розенфельд, потеряв сразу столько рабочих, чуть не бросался с кулаками на Брехта. Пришлось даже Ивану Яковлевичу десяток закончивших пахоту «колхозников» временно командировать на завод.

И задуматься. Нужно где-то добыть полсотни рабочих на завод, а ещё не помешало бы и для себя найти людей, на расширение колхозных взводов. Найти настоящих крестьян, к тому же из местных, чтобы знали, что и когда можно здесь сажать.

Где взять людей подсказал тот же Розенфельд, упомянув, что на железной дороге формируют целые бригады из корейцев.

Взялся за грудь – говори что-нибудь. Спросил Куй, вернее теперь уже Лисицыну Екатерину Константиновну, тьфу, теперь даже и не так, Брехт Екатерину Константиновну, не узнает ли её кто из корейцев, если она будет переводчиком выступать.

– Нет, я жила во дворце и только слуги меня видели, а к тому же я была маленькой девочкой.

– А фамильное, там, сходство? – продолжал волноваться Иван Яковлевич за жену.

– Ну, на дедушку я точно не похожа, а у отца десяток наложниц. Нет, никто меня не узнает. Тем более в форме Красной армии.

Свадьбы они с Василием Васильевичем Блюхером справили одновременно, и теперь Гон Чунг, которую в Хабаровске переименовали в Глафиру Степановну Найдёнову, стала Глафирой Блюхер. Пока фамилия замечательная. Ещё шесть лет. А вот что будет потом? Да и сам он слишком часто козыряет связями с командармом. Но шесть лет всё же есть и ещё перед этим Хасан будет. Поживём пока.

Есть во Владивостоке район, который называется «Корейка». Кстати, есть и китайский квартал или по-другому «Миллионка». Китайцы не нужны. Они в СССР, да и до этого в Российской империи занимались совсем не общественно полезным трудом. Корейцы, в основном занимались фермерством или же нанимались чернорабочими на производство, китайцы же предпочитали более прибыльные, часто нелегальные или полулегальные виды экономической деятельности, такие как скупка и сбыт намытого золота, контрабанда, разбойничество. Интересно, подумал Брехт, к новой поездке во Владивосток готовясь. Если про депортацию корейцев в 1937 году в Узбекистан и Казахстан известно, то куда делись из Приморья китайцы, точно не в Узбекистан. Там их нет.

Сейчас, по словам Шмидта, корейцев в Приморье много.

– Вот сводку прочти, – сунул он ИвануЯковлевичу бумагу на очень плохой машинке напечатанную. Буквы все пляшут.

«Численность иммигрантов из Кореи в СССР составила к началу 1932 года от 150 до 200 тысяч, их основная часть размещается в Приморье, где корейцы составляют свыше 20 % сельского населения, а на южных пограничных территориях – 85 %».

– Двести тысяч?! Это же очень много. И что, думаешь, я смогу там найти желающих сюда переселиться.

– Читай дальше, там интересные вещи есть.

«Особенно компактно корейцы проживают на самом юге Приморья в районе Посьета на стыке Китая, Кореи, оккупированной Японией, и СССР. Здесь среди русских корейцев, которые называют себя „корё-сарам“ ещё при царизме велась агитация о создании национальной автономии. Эту тенденцию поддерживала Япония, предполагавшая в будущем взять местное корейское население под свой протекторат. Во время русско-японской войны местных корейцев использовали как „пятую колонну“ в борьбе с Россией. Созданная японцами агентура из корейцев вела разведывательно-подрывную работу, которая нанесла значительный ущерб русской армии. Эта угроза усилилась сейчас после образования марионеточного государства Маньчжоу-Го. Корейская диаспора, кровно связанная со своей исторической родиной, оказалась расколота между просоветской и прояпонской ориентацией».

Теперь понятно, почему выселят их отсюда через пять лет. Тут на юге Приморье, если не считать китайцев, то они составляют большую часть населения, и среди них десятки, а то и сотни японских шпионов, воины из них не очень хорошие, но пронести на корабль бомбу никто незаметному корейскому грузчику не помешает. А тут на носу война с Японией. Правильно выселили или нет, не правильный вопрос. Правильный вопрос, почему раньше не выселили.

– Дочитал?

– Нет, ещё минутку: «Корейцы, как и представители других азиатских групп, образовали в городе свой этнический квартал, получивший название „Корейка“. В полумаргинальной корейской и китайской среде Владивостока численно преобладают беднейшие элементы, в том числе нелегальные иммигранты, нищие, чернорабочие, грузчики и прочие батраки».

– Хочешь сказать, что батракам и грузчикам нечего терять кроме своих цепей и они с радостью сюда поедут?

– Точно, в поселениях сельских могут и не найтись желающие, менять шило на мыло. Там дом, земля, а вот из Владивостокской «Корейки» сотню семей легко можно переманить.

– Ну, значит нам туда дорога. Корейская улица.


Событие тридцать четвёртое

– Мама, а откуда я взялся?

– Мы с папой часто задаёмся тем же вопросом – откуда ты взялся на нашу голову?!

В поездку во Владивосток отправились большой компанией. Брехт взял Катю, так теперь жену называл, Ваську Блюхера, естественно его Глафира выревела себе тоже место в купейном вагоне. Кроме их купе было ещё одно. Кузнецов слово сдержал и отправил в распоряжение Брехта Дворжецкого. Иван Яковлевич сомневался, а захочет ли его бывший заместитель залезать в военную часть, расположенную в медвежьем углу, где даже жилья нет, не говоря уже про электричество. Но нет, игрок и махинатор приехал вместе с родственниками Штелле. Кроме него ехал в купе их военврач, а также как охрана и носильщики два бойца из снайперского взвода.

Дворжецкий Матвей Абрамович никаким военным не стал. Совсем для другого был он нужен Брехту. Иван Яковлевич решил создать для начала две артели. Первую по выпуску радиоприёмников и раций, вторую по шитью одежды. Обе Дворжецкий и должен возглавить. Для того и ехал во Владивосток. Нужно найти во Владивостоке каналы легальной и нелегальной поставки ткани. Особенно хлопковой и шёлковой из Китая. Как сказал Матвей Абрамович, ударив себе левой пяткой в правую грудь.

– Я себе знаю, а вы себе думайте, что хотите. А вообще я личность творческая – хочу творю, хочу вытворяю. Но ткань я добуду. А если будет не бумага, а жёлтые монетки, то и хорошую ткань добуду.

– Матвей Абрамович, – Брехт боялся не того, что не сможет этот пройдоха ткань достать, а того, что отпущенный на волю, так сказать, с большими деньгами захочет снова удачу за хвост дёрнуть и пойдёт в какой злачный квартал Владивостока в ту же китайскую «Миллионку» и спустит там все деньги. А то и жизни лишится. Риск, но другого махинатора на примете не было. Та самая туалетная бумага, на которой пишем за неимением гербовой. – Мы с вами пойдём. Я и Васька. Подстрахуем. Тем более Василий языком получше вашего владеет и сумеет распознать нюансы речи. Ткань не единственное, что нам нужно. Нужны машинки швейные, лучше ножные, но, в крайнем случае, на первое время пойдут и ручные. Штук на десять нужно рассчитывать. Ещё нужны запчасти к ним. Иглы, нитки. Пуговицы, клёпки, если есть.

– Клёпки? Как на железе?

– Как на железе. Ладно, это, наверное, можно сделать на заводе. Это что касается ателье, ах да, ещё новые французские или американские журналы мод. Стоп. Ещё, если найдёте, хорошего закройщика или раскройщика, как там они называются, то будет совсем хорошо. Вот ещё бы и женщину, хотя бы одну, которая очень хорошо умеет шить на машинке швейной. Кто-то же должен обучить мастерству наших кореянок.

– Не проще ли основать такую артель во Владивостоке? – совершенно правильный вопрос, проще и намного дешевле. Есть «но», как их контролировать и защищать из Спасска-Дальнего. Нет. Потратимся, перевезём мастериц, будем возить в Спасск ткани и фурнитуру, а назад готовую одежду, но зато они будут под боком. Жилье построим недалеко от военного городка, мужья будут заниматься земледелием, работать на заводе, а жёны шить шмотки.

– Нет, Матвей Абрамович, всё продумано, нужно просто следовать плану. Ещё мне нужен наш и импортный радиоприёмник, лучший. Сможем достать?

– Легко. Сходим на Семёновский базар и купим, тут точно нет никакой проблемы.

– А рацию? Современную. Чьи лучше всего? Немецкие? Американские?

– Понятно задание, поищем. Я вот только не понял, а как и из чего потом делать эти рации и радиоприёмники? – Уже сидели в вагоне, попивали невкусный чай без сахара и ругали себя, что не догадались сахар с собой взять.

– Кофе бы ещё и чай хороший добыть у китайцев.

– Добудем. Были бы деньги.

Деньги были. На всякий случай взяли с собой и сотню тысяч советских рублей, и пять кило царских червонцев. А ещё все ехали с пистолетами. Брехт со своим Драйзе, а все остальные военные с ТТ. Блюхер старший дал команду всем командирам нового батальона выдать экспериментальное оружие. Перед поездкой, Брехт выдал двум бойцам поздоровше, что с собой взяли, пистолеты взамен винтовок и обучил стрелять. Долго и не пришлось обучать. Снайпер это врождённое качество и не сильно важно у тебя Мосинка, Арисага или ТТ.

Иван Яковлевич не спал всю ночь. Сначала просто не спалось, думы мешали. Всё соображал, не забыл ли чего в список покупок внести. В маленьком и не портовом Спасске-Дальнем ничего купить было нельзя. Потом Васька жеребец китайский спустился к своей Глафире на нижнюю полку, видимо посчитав, что все уснули, и активно стал делать маленьких Блюхеров. А Глафира подбадривала его хоть и с заткнутым ртом, но на весь вагон. Потом Васька угомонился, но сон выветрился окончательно. А ещё Брехт лежал с подветренной стороны и из окна сильно дуло, вонючим и пыльным воздухом прямо в нос. Пришлось перевернуться. Драйзе при этом упал на пол с верхней полки, грохоту понаделав. Чтобы ещё раз случайно не уронить, Иван Яковлевич, его положил на живот и даже ладонью прикрыл. В вагоне и в их купе было душно. Весь день жарило солнце, и вагон раскалился. Потому лежал в одном нижнем белье и пытался заснуть. Даже получаться начало, когда закрытая на замок дверь щёлкнула, замок кто-то с той стороны провернул. Ну, ни хрена себе сервис, даже по ночам в купе пыль протирают.

Нет, рука была без тряпки, просто шарила у Брехта за головой, намереваясь вещи с крючка снять. Недолго думая, не заказывал ведь ночную стирку бридж, которые рука сейчас снимала, Брехт сжал пистолет в руке и, прикинув, где голова рукастого, двинул туда пистолетом со всей силы.

Бабах.


Событие тридцать пятое

Воры ворвались в мой дом и украли все, кроме моего мыла, геля для душа, полотенец и дезодоранта. Грязные ублюдки.

Брехт скатился с верхней полки. Прямо очень не удачно, во-первых, с задержкой всего в пару секунд, в узкую прорезь между полками, попытался спрыгнуть и Васька, наступив Ивану Яковлевичу на спину. Он поднимал с пола Глафиру, которую сам и уронил, спрыгивая, она на долю секунду вскинулась от грохота выстрела раньше, и Брехт приземлился на неё, свалив миниатюрную китаянку на пол, хорошо хоть не залузганный и не заплёванный, вечером проводник подмёл. Во-вторых, последней проснулась Куй – она же Катя и не разобравшись в темноте в ситуации и куче-мале на полу перед ней, врезала по «напавшим» на неё ногами. Попала по стоящему на спине у Брехта Ваське, выбив ему колено. И кроме, того этими же ногами сбросила с себя на эту кучу простынку, которой прикрывалась. В-третьих, всё это время верещала Глафира, потом к ней присоединилась Катя и когда подрубленный Васька встретился головой с дверью полуоткрытого купе, то ещё и он заорал.

– Чем дальше в лес, тем ну его на фиг, – прорычал Иван Яковлевич, пытаясь сбросить с себя иждивенцев.

Через минуту они с Васькой, выпутавшись, наконец, из простыни и женских ног оказались в тёмном коридоре. Брехт пистолет предательский подобрал и сейчас водил им из одного конца длинного коридора в другой.

– Ушёл! – махнул он рукой, коридор был пуст.

– Кто ушёл, что происходит? – Высунула рожицу Катя-Куй.

– Кто-то хотел наши вещи украсть…

В это время дверь в тамбур справа отворилась и из темноты появились два персонажа. В том конце тускло горела одна лампочка и видно не очень, но что там борются два человека, было ясно. Брехт бросился в том направлении, но запнулся о какую-то хрень и рыбкой нырнул вперёд. К этому времени все пассажиры вагона уже проснулись и двери стали одна за другой открываться, из одного купе впереди так вообще военный в полной форме вышел и тоже с оружием, в руке угадывался в полутьме револьвер. Брехт, с удивлением глянул на то, что прервало его бег. Небольшая скамеечка. Приподнялся на колени, потирая ушибленный при падении локоть, он, как мог быстро, двинулся к тамбуру. Парочка дерущихся снова в нём скрылась.

Пока доковылял, протискиваясь сквозь вылезающих из купе полуодетых мужчин, драка закончилась и проводник, держа на излом руку, втолкнул в вагон парнишку лет восьми или десяти. Щуплый, белобрысый с немытыми паклями на голове и кровью на лбу, смотрелся пострел сущим зверьком, даже шипел как-то не по-людски.

– Вот, товарищ командир, поймал говнюка. Воришка! – и проводник сильнее приподнял руку мальчишке, заставив того согнуться в эдаком поклоне честной компании.

– Что за кровь у него? – Иван Яковлевич приподнял парня за подбородок.

– Было, я не трогал его, только скрутил, – проводник чуть опустил руку, и паршивец сразу попытался вырваться. Но Брехт успел ухватить его за рукав и тоже руку заломил.

– Что тут у вас происходит? Кто стрелял? – задал интересующий всех пассажиров вагона, высыпавших в коридор, тот самый военный. Две шпалы в петлицах черных с перекрещенными пушками. Артиллерист. Тоже комбат, или в артиллерии другие подразделения?

– Я стрелял. – Признался Брехт, – увидел воришку и решил пистолет как кастет применить, а он возьми и выстрели, – да звучит глупо.

– А документы ваши можно посмотреть.

– А вот они, я у паршивца отнял, – сунул комбату артиллерийскому проводник красную корочку, а Брехту пачку денег.

– Командир отдельного разведывательного батальона. – Вслух прочитал военный, и протянул Ивану Яковлевичу удостоверение. – Что с пацаном делать собираетесь?

Весь вагон замолчал, прекратив перешёптываться, ожидая, что скажет Брехт.

А что с ним делать? Сдать во Владивостоке милиции. Да и в поезде сейчас здесь в пограничной зоне может быть милиционер.

– В поезде есть милиционер? – поинтересовался Иван Яковлевич у проводника, потирающего коленку, ударился, пока ловил пострелёнка.

– Нет, в Спасске-Дальнем сняли с состава, у него приступ эпилепсии случился, – проводник, наконец, заметил столпотворение в вагоне и грозно крикнул, – Заходите в купе, товарищи. Всё нормально. Через два часа прибываем во Владивосток.

Народ в стране дисциплинированный и вскоре остались только Васька с Брехтом, артиллерист и проводник с переданным ему Брехтом снова на сохранение воришкой.

– Дяденьки, – вдруг пискнул белобрысый, – отпустите меня, а то Михей Вальку прибьёт.

– Кто такая Валька и кто такой Михей? – взял на себе допрос комбат царицы полей.

– Валька сестрёнка, а Михей гад! – полез свободной рукой ко лбу пацанёнок и размазал, начавшую спекаться кровь, по всему лицу.

– Умыться ему надо и перевязать лоб. У нас врач в соседнем купе, – скривился Иван Яковлевич, понятно, что это он ребёнку лоб рукояткой пистолета рассёк. Хорошо, не убил, а если бы наоборот пистолет схватил и стволом парня ударил, а тот бы ему лишнюю дырку в голове проделал.

Васька уже открыл их второе купе.

– Пётр Петрович, тут раненый, – позвал он в темноту военврача Колоскова.

– Дяденьки отпустите! Михей точно сестрёнку убьёт, – вновь заканючил воришка.

– Кто такой Михей и где он? – снова начал комбат следователя изображать.

– Михей – вор, он нас воровать заставляет. Бьёт всё время. Он в поезде, через два вагона. С ним Валька – сестрёнка моя старшая, ей десять лет. Он её держит, чтобы я воровал и не сбежал. Если не вернусь зараз, то он её убьёт! – заревел пацан.

– Всё страньше и страньше, – мотнул головой Иван Яковлевич.

– Надо этого Михея арестовать, – вылез Васька.

Глава 13

Событие тридцать шестое

– За что в сидел?

– Стрелял зайцев.

– За это дали срок?

– Вообще-то я кондуктором работал.

К любой войсковой операции нужно готовиться. А тут на самом деле целое войско собралось арестовывать таинственного гада Михея. Сначала нужна разведка. Брехт попытался втолковать, на самом деле ревущему Ваньке, так звали попавшегося воришку, что они с ним вместе на стороне сил добра, и если тёзка им поможет, то они этого Михея арестуют и Вальку освободят из его преступных рук.

Ванька притих, осмотрел группу захвата и презрительно сплюнул на пол коридора, за что тут же схлопотал подзатыльник от проводника. Реветь не стал, отстранился, прижавшись к Брехту и сообщил, что кроме Михея в купе Осип, и он здоровый, и у него револьвер, и у Михея револьвер, и что Михей с Осипом их перестреляют.

– То есть, их в купе сейчас трое? – уточнил артиллерист.

– Трое, – кивнул пацанёнок.

– Покажешь, в каком? – развернул его к себе Иван Яковлевич.

– Покажу, только вы его будете арестовывать, а он начнёт стрелять, вы начнёте, и Вальку порешите, не, не покажу.

– А выманить его из купе можно? – проявил способности к спецоперациям Васька.

– Не знаю, а что сделать надо? – Ванька полез к забинтованному лбу и получил по рукам от Колоскова.

– Ну, откроешь дверь и позовёшь: «Иди сюда Михей». – Предложил Васька.

– Не, не пойдёт. Ну, вылезет, вы его грохнете, а Осип начнёт стрелять и опять сестрёнка погибнет, – замотал головой, забинтованной теперь уже, пострелёнок.

– Кто там проводник? – поинтересовался у своего проводника – Петра Степаныча Брехт.

– Степанида, своячница моя.

– Ясно. А что если она стукнет в дверь и скажет, что прибываем, и скоро туалеты закроет? – стал созревать план у Ивана Яковлевича.

– А этот? – комбат мотнул головой на воришку.

– У нас в купе посидит. Вот Пётр Петрович его охранять будет. Мы с Васькой будем стоять у туалета – очередь изображать, вы, товарищ комбат, перекрываете противоположный вход в вагон с одним из наших бойцов, а второй боец другой выход перекроет. Осип выйдет первым или Михей, этого берём у туалета, и потом Степанида снова стучится и говорит, сдавайте бельё, ну и мы врываемся в купе.

– Может лучше, когда он выглянет, ранить там его в руку, – чуть подправил план артиллерист.

– Война план покажет. Всё пошлите, товарищи.

Ванька, придерживаемый военврачом, засунул мордочку в вагон и убедившись, что никого нет, крадучись дошёл до пятого купе и ткнул пальцем в него. Брехт приложил палец к губам и кивнул Колоскову, чтобы он уводил пацана, Ванька было дёрнулся, но рука у профессора тяжёлая и Брехт ещё рожу грозную состроил, серого волка изображая, который «укусит за бочок». Когда парнишку увели, настала очередь действовать проводнику Петру Степанычу. Он постучал к проводнице и без раздумий толкнул дверь. Своячница, родня на киселе. А там облом во весь рост. Сеструху жены Степаныча завалил этот облом на столик и пёр, интенсивно работая спущенными штанами. Конфуз вышел. Конфуз вышел с обломом, когда артиллерийский комбат сунул ему в спину ствол и прошипел:

– Заканчиваем, товарищ.

– А-аа! – запищала своячница.

– И-Ии! – зафальцетил (А как называется человек, который пользует сестру жены? Если это не свояк?) облом.

– Тихо, мать твою! – снова зашипел комбат.

– А-аа! – ответила своячница.

– Ик, – начал пытаться разворачиваться почти свояк.

И тут Брехта дёрнуло. Облом!!! А не Осип ли? Ладно, потом проверим. Он отстранил артиллериста, и как в фильмах показывают, саданул рукоятью своего Драйзе облому повыше лопатки правой. Пока тот не развернулся осмотреть прерывателей процесса.

Бабах. Драйзе повторил свой трюк и без нажатия на спусковой крючок выстрелил второй раз за ночь.

– Ссука, – обругал всех немцев Иван Яковлевич и бросился к двери пятого купе.

Вовремя. Оттуда высунулась рожа с чеховской бородкой. Это так не вязалось с представлением Брехта о бандитах, что он не удержался и третий раз применил немца в качестве кастета. Бабах. Чехов отлетел назад в темноту купе. Брехт схватился за ручку и охринел. На двери была цифра четыре. Римская. Мать её. Что не хватило грамотности арабскими написать?

Подоспевший, Васька дёрнул пятую дверь, и она легко распахнулась, мужчина, стоящий к ним спиной, прыгал на одной ноге, пытаясь надеть штаны. Да, чего уж теперь. И Брехт саданул вражеским предательским пистолетом по ещё одной лопатке. Бабах. И вой. Он бандюгу не вырубил, зато немец послал пулю куда надо, отстрелив Михею ухо и разбив окно в купе.

Повоевали.

Нет не всё ещё с финкой наперевес, отпихнув воющего главаря банды, из купе выплывал Осип. Облом. В смысле почти свояк оказался не Осипом. Ну, ничего, теперь у него надолго пропадёт охота «свояка загонять». Раздумывать было некогда и Брехт, наконец, впервые за эту суматошную ночь применил Драйзе по прямому назначению. Бабах и на правой ноге Осипа начал расцветать красный гладиолус.


Событие тридцать седьмое

Если ребёнка в 17 лет отдать в детдом, он в 18 получит квартиру?

Футболисты сборной России посетили детский дом.

«Это ужасно, увидеть эти лица, в которых не видно даже тени веры и надежды» – сказал после визита 6 – летний Вовочка.

Сволочь эта Элизабет Кюблер-Россл. Всё ведь точно написала про свои пять стадий. Только она сузила до отношения к своей смерти. Хрена с два. Для всего почти работает. Какой там первый этап. Отрицание.

Да не может быть, что он ошибся и побил совершенно непричастных к бандитствующим элементам людей. Зря побил «свояка» и Чехова? А вдруг это бы были они, а он бы их оставил за спиной. Нет. Правильно побил. Не хрен встревать в разборки. Спали бы спокойно, а не блуд чесали или любопытство проявляли, и всю у них было бы чики-пуки.

Дальше гнев. Когда человек не в силах отрицать очевидное, его переполняют ярость, раздражение, зависть и негодование. И на «свояка» – гнев. Нашёл, сволочь, время и место. На свояченицу гнев. Если, мать твою, ты мужняя жена, то и блюди мужнюю честь. Сердечный приступ случился? Так и хорошо, следующий раз крутить пятой точкой не будет. Опять же на «свояка» почему гнев? Ты, бугаина чёртов, нашёл место и время! Шо, до дому потерпеть пару часов не мог?

Третий этап – «Торговля». Ну, в смысле, я тут набедокурил, чутка, пусть всё пройдёт без последствия, а я не только свечку поставлю, но и впредь буду паинькой. Больше не буду, ни за что не про что бить людей с чеховской бородкой. Пусть уж носят, чёрт с ними.

Четвёртый этап – «Депрессия». Вот, прямо нахлынуло. Стоял безучастно в углу вагона у выхода и смотрел, как крутили обрывками простыней раненых бандитов, как визжал ему в лицо товарищ из четвёртого купе, обещая прямо на вокзале сдать его в милицию. Кричал, пока Брехту Васька не принёс гимнастёрку. Они ведь пошли изображать очередь в туалет, и потому были в бриджах, но без гимнастёрок. Топлесс. Только полотенце на плече. А под ним рука сжимает пистолет.

А пятый этап? Пятый этап – «Смирение». К этому этапу человек уже выплеснул все прежние чувства. Теперь он начинает размышлять о грядущем, испытывая при этом спокойствие. В смысле и чёрт с ним, что перестарались, зато бандитов схватили и детей из их рабства вытащили. Ванька с Валькой, вон, сидят и яйца варёные за обе щеки уплетают с солью и хлебом, аж за ушами пищит.

Что с ними делать? А что делать, есть во Владивостоке детские дома, должны быть. Нюансик, там, в основном, преступников будущих выращивают, а Вальку эту старшие мальчишки через пару лет изнасилуют. Не вырастит из них молодых строителей коммунизма. И что делать?

– Вань, а что ты собираешься с ребятами делать? – Катя-Куй, она словно мысли прочитала.

– Сдадим во Владике в руки милиции.

– Так они воришки и их в тюрьму посадят. В СССР есть тюрьмы для детей? – и карими своими прямо в душу смотрит.

– Ну, не совсем тюрьмы, есть детские дома особого режима Наркомпросов республик, есть детские трудовые колонии, но эти туда не попадут, ещё маленькие.

– Ваня…

– Нет. Что мы с ними делать будем?

– Вань…

– Да, скорее всего они просто попадут в обычный детский дом. Там их будут кормить, учить.

– Вань…

– Да, нам их милиция не отдаст просто. В СССР есть законы, есть порядок. Кроме того, это ты сейчас двоих видишь, а их сотни и тысячи, даже десятки тысяч, всем не поможешь.

– Не надо всем, нужно именно этим, – слёзы на глазах.

Твою же налево! А ещё рядом сидит Васька живой пример того, как Блюхер, усыновил такого же вот пацанёнка. И почти одновременно ещё и девочку, кучу жён поменял, а вот приёмных детей не бросил.

– А милиция? – слабо ворохнулся Иван Яковлевич.

– А мы про них ничего говорить не будем! – глазёнки мокрые засияли.

– Мы не скажем, другие скажут. Половину поезда в свидетелях и потерпевших, как бы самому в тюрьму не угодить, – лукавил.

Конечно в милиции помурыжат, но отпустят, всё же банду взяли и вооружённую, а что досталось «Свояку» и «Чехову», так извинился же, ну синяки будут у товарищей, у одного над бородкой, а у второго на спине, так «Свояку» на пользу пойдёт. Да и не станет он жаловаться, ему бы не засветиться.

– Вань…

– Ладно, я что-нибудь придумаю, – Брехт посмотрел на гешвистеров (братьев и сестёр по-немецки). Поели и прямо сидя за столом уснули. Не оборванцы. При их профессии – вагонный воришка нужно быть прилично одетым, чтобы не вызывать подозрение у людей в поезде.

А что тут придумаешь? Только одно, нужно опять идти к главному разведчику Приморья Трилиссеру Мееру Абрамовичу. И тогда нужно сделать финт ушами. Пока там, в милиции, будут разбираться и всё протоколировать, нужно успеть пообщаться с заместителем начальника краевого ОГПУ. А как это сделать? Правильно, нужно перейти перед прибытие во Владивосток в другой вагон и слезть незаметно от основной группы, которую сразу утащат в милицию. Сейчас в СССР нет линейных отделов милиции. Железнодорожную рабоче-крестьянскую милицию расформировали. То есть повезут в ближайший отдел. А Брехт в это время, наняв первого попавшегося извозчика, поедет на Алеутскую 44 в ОГПУ Владивостока. Попросит Трилиссера помочь.

И зачем такому большому начальнику это надо? Из дружеских чувств к Ивану Яковлевичу? А почему нет. Скажет, что как Блюхер хочет усыновить сирот. Нда. Стоп. А ведь товарищ чекист может помочь в налаживании бизнеса по производству раций и радиоприёмников. У них может и изъятые есть радиостанции, или шпионы ещё не дошли до таких девайсов. Ну, попытка не пытка, а спрос не беда, как полностью звучит пословица. А за спрос не отрывают нос… Скажет товарищ Ежов.


Событие тридцать восьмое

Новости:

– Вчера на русско-китайской границе китайцы обстреляли мирно пашущий советский трактор, на что трактор ответил серией ракетных залпов, поднялся в воздух и улетел. Директор колхоза полковник Иванов представлен к награде.

За месяц в ОГПУ ничего не изменилось, в смысле обои не поменяли и новую мебель не поставили. Даже красивые цветные папки скоросшиватели не завели. Стоять бояться. А почему бы их не придумать, этот зажим до последней детальки Брехт, конечно, не помнил, но и ничего сложного там нет. Куча инженеров под рукой. Сделал зарубочку в памяти.

Трилиссер был в форме сегодня. В тёмно-синей. И сразу видно, что большой начальник – ромб в петлицах малиновых. Комбриг, если по воинским званиям. Рядом с ним на стуле восседал товарищ в такой же форме и с тремя шпалами в петлицах. Дядька был пострижен под Котовского и имел такую же бычью шею. Не просто такую наесть в нонешние голодные годы.

– Знакомьтесь. Это Буренко Станислав Николаевич – старший оперуполномоченный ОГПУ. – Брехт пожал мозолистую клешню старшего опера. Гири, наверное, по нескольку раз в день тягает, где ещё опер мог мозоли заработать, не за плугом ведь.

– Брехт Иван Яковлевич – командир отдельного разведывательного батальона, – серьёзное пожатие у Станислава Николаевича, точно гирями балуется.

– Целый батальон разведчиков? Нам бы в завтрашней операции пригодился! – Буренко глянул на главного разведчика, тот перевёл взгляд на Брехта.

– Нет, товарищи, батальона у меня с собой нет. Только трое бойцов, но если нужно…

– Ты, комбат, даже не представляешь, как нужно! – оценивающе оглядел его старший оперуполномоченный.

– У меня просьба есть небольшая, – решил, что время подходящее Иван Яковлевич.

– Излагай, – хмыкнул Трилиссер, – Ещё врагов народа нужно?

– А можно? Шутка, хотя если предлагаете, то я подумаю, можно чуть прикупить. Нет. Тут с нами по дороге приключение произошло, – и Брехт рассказал ночную историю.

Поржали над «Чеховым» и «Свояком», похлопали дружно по плечам, сказали, что молодец, благодарность письменную объявят.

– А просьба-то какая? – посерьёзнел Матвей Абрамович.

– Детей хочу забрать к себе в Спасск-Дальний и усыновить. Кстати, со мной приёмный сын Василия Константиновича Блюхера. Когда он воевал в Китае, то сироту усыновил. Василий помогал мне при задержании преступников. Командир отделения у меня.

– Дела. А что дело хорошее. Я звякну в отдел на вокзал, пусть отдадут тебе этих воришек, а не боишься, что сбегут сразу. Уже волчатами, небось, стали.

– Пацанёнок не простой, но с ним сестра, и от неё он не убежит. Перевоспитаем. Будет сыном полка. Вырастим, как и Ваську Блюхера в настоящего разведчика.

– Хорошо сейчасзвякну. Подожди. Точно пойдёте с нами брать банду? Тогда переодеть ведь вас надо. Так. Сейчас идёте на ту же конспиративную квар… А сколько вас всего?

– Восемь, с пацанятами десять.

– Ого! На квартиру не влезете. Ладно. Записывай адрес. Первая Морская улица девятнадцать – это частный дом. Большой. Четыре комнаты. Там наш человек обитает. Туда перебазируетесь. Пару часов вам хватит, а потом сюда с бойцами. Пройдём на склад Вещдоков и реквизированных вещей, изъятые при обысках тряпки посмотрим, подыщем вам гражданскую одежду подороже, будете буржуев изображать. Слушай Иван, а кто с тобой ещё? Ты сказал с тобой четверо бойцов? Кто остальные? – почесал репу Матвей Абрамович.

– Моя жена, Васьки Блюхера жена, военврач наш и товарищ один по снабжению.

– Женился! Поздравляю. После операции зайду в гости, познакомишь, – опять похлопал по плечу Брехта Трилиссер. Иван Яковлевич заметил, что в этом времени эта привычка почти у всех. То обниматься лезут сразу, то по плечу хлопать. Общительные. Или энергетические вампиры. Энергию сосут. – А военврач хороший?

– Профессор почти.

– Тогда тоже возьмём. Вдруг раненые будут, пока дождёшься Скорой помощи. А так всё под рукой.

– А медикаменты, я его и взял с собой, чтобы он прикупил чего на базаре, в том числе у китайцев и корейцев. Народного. Лесного.

– Медикаменты? Ерунда. У нас конфискованной контрабанды полно, приводи профессора с собой, пусть покопается в лекарствах, опия не дам, а если чего полезного найдёт, то поделимся.

– Слушайте, товарищи чекисты, вы меня с половиной батальона уже в какую-то свою операцию втянули, а я до сих пор не знаю в чём суть операции, – Брехт оглядел обрадованных неожиданной помощью чекистов.

– Диверсанты с Китая пожаловали. Неспится спокойно им и японцам. Ты про флот Владивостокский историю знаешь?

– Нет.

– Тогда надо рассказать. Для понимания ситуации. Стоявшей во Владивостоке после революции флотилией командовал контр-адмирал Георгий Старк. Это был старый морской офицер, участник Русско-японской войны на «Авроре». Представляешь, на нашей «Авроре»? Гад. Во время Гражданской войны он служил у Колчака, затем долго лечился от тифа в Харбине, и вернулся в Россию по просьбе Приамурского правительства. В 1922 году, перед тем как наши войска вошли во Владивосток, он загрузил несколько тысяч белогвардейцев на сорок кораблей и увёл их сначала в Корею, потом в Китай, а оттуда в Манилу на Филиппины. Там корабли продал и уехал во Францию, где часть денег отдал Великому князю Николаю Николаевичу, чтобы тот их пропил и людей нанимал нам вредить. Ну, да ладно, не об этих врагах речь. Во Владивостоке почти кораблей не осталось. А ведь нужно контрабандистов и бандюг всяких ловить. Сейчас, можно сказать, на ходу только канонерская лодка «Красный Октябрь», переоборудованная из портового ледокола «Надёжный».

– Что вообще нет флота? – не поверил Брехт.

– В 1923 году во Владивостоке были отремонтированы и введены в строй миноносцы «Бравый», «Твёрдый», «Точный». Но сейчас уже совсем устарели и сгнили почти полностью.

Вообще, в 1922 году были созданы Морские силы Дальнего Востока в составе Владивостокского отряда кораблей и Амурской военной флотилии. В 1926 году Морские силы Дальнего Востока были расформированы. Хотя, чего там расформировывать. Ничего и не было. Владивостокский отряд кораблей был передан Морской пограничной охране Дальнего Востока, как раз эти миноносцы и канонерка, а Амурская военная флотилия стала отдельным объединением. Там катеров немного. Вновь Морские силы дальнего Востока были созданы в апреле этого года. Скоро должны прийти восемь малых подводных лодок и несколько торпедных катеров. Тоже не о них разговор. Сейчас контрабандистов и браконьеров гоняет, так уж получается, только канонерская лодка «Красный Октябрь», о которой я тебе говорил. Как кость в горле сидит у мрази этой. Так вот, японцы по нашим данным собираются её потопить. Взорвать. Снять ночью часовых, притащить взрывчатку на корабль и взорвать. Подрядили на это дело банду одного местного китайца. Чжан Вэньхуа зовут. По непроверенным данным сын известного хунхуза Чжан Цзунчана брата самого Чжан Цзолиня, который из хунхузов стал Президентом Китайской республики. Его ещё взорвали четыре года назад в поезде. Японцы думаю… Сейчас в Маньчжурии правителем его сын Чжан Сюэля́н. Если все эти слухи правда, то глава местных бандитов ему двоюродный брат. Вот его банду при попытке проникнуть на канонерскую лодку нам и нужно ликвидировать, а «братика» этого попытаться взять живым. Банда большая, по оперативным данным в деле будет участвовать около пятидесяти китайцев, среди них и японцы, думаю, окажутся. Самураи какие-нибудь.

– Серьёзные силы! – Почесал шрам над ухом Брехт. – А нас сколько?


Событие тридцать девятое

– Папа, а что такое мафия?

– Это нехорошие люди, которые заставляют тебя вести себя тихо, а если ты не подчиняешься, они тебя наказывают.

– Училки, что ли?

Склад «Вещдоков и конфискованных вещей» находился здесь же в подвале на Алеутской 44. Это трёхэтажное здание с красивой лепниной и прочими изысками просилось куда-нибудь в центр Ленинграда. Умели предки строить. Приехали впятером. Женщины остались контролировать приёмышей, а Дворжецкий улепетал по своим тёмным делишкам. Скрепя сердце, всё же пришлось одного отпустить, Брехт выдал товарищу десяток тысяч на задатки. Что ж, людям надо верить. Обещал ни каких азартных игр, значит, не будет? Завтра видно будет.

Сам же Иван Яковлевич с Васькой, двумя снайперами из старослужащих и военврачом Колосковым спустились в закрытый тяжелейшими железными дверями подвал, в котором содержали особо опасных шпионов и диверсантов, пойманных ОГПУ. Туда их не повели. Повели влево, к ещё одной закрытой двери. Открыли, включили довольно тусклую электрическую лампочку и через небольшой коридор завели в большое помещение, там снова щёлкнул седоусый ОГПУшник, с тремя треугольника в петлицах, выключателем и продемонстрировал полнейший бардак. На полках, типа нар, лежали всякие разные вещи, в углу стояли ящики и коробки из тонких досок, а ещё рядом с коробками лежали прямо на полу горы одежды. Всё вперемежку и женская, и мужская, и военная форма.

– Оружие у вас есть? Тебе бы Иван Яковлевич свой пистолетик, который сам стреляет, заменить, – последним на этот «склад» зашёл Трилиссер.

– А есть кольт? – Названия Иван Яковлевич не помнил, но фильм про Аль Капоне смотрел и там персонаж Томми Анджело из такого стрелял.

– Есть? – главный разведчик повернулся к седоусому.

– Есть. Пистолет M1911. Хромированный, – уверенно лавируя между полок, кладовщик ушёл и вернулся с кобурой. Расстегнул её и достал пистолет.

Брехт взял в руку и почувствовал себя настоящим гангстером. Вылитый Томми Анджело. Непонятно, чего наши маялись с этим ТТ. Кучу всего скопировали, почему бы вот этого красавца не скомуниздить. Даже смотрится лучше ТТ, и стреляет должно быть лучше.

– А патроны? – и где потом брать?

– Патроны 11,43×23 мм штук пятьдесят найдём. И в магазине семь патронов. Сейчас патроны принесу.

Принёс две бумажные коробочки, полные толстеньких, гораздо толще, чем у Макарова, и тем более чем у ТТ, маслин. Коробочки узенькие два ряда по десять патронов.

– Вот, сорок штук. Сейчас ещё посмотрю, россыпью были. Только этот патрон у нас, в СССР, не сильно большая проблема достать. Этот пистолет положен лётчикам, и у фирмы «ремингтона» американской наша страна их сотнями тысяч покупает.

Пока кладовщик искал оставшиеся патроны, Брехт рассмотрел кобуру, совсем на нашу не похожа, скорее на чехол для штангенциркуля смахивала. Зато, если хлястик срезать, то очень удобно под мышкой таскать.

Иван Яковлевич занимался пистолетом, а его бойцы пока шарили в куче тряпок. Получив от седоусого ещё двенадцать патронов, Брехт к ним присоединился. Роскошный итальянский костюм на него нашёлся сразу, схватил его Васька, но утонул в пиджаке и протянул добычу Брехту. Прямо, точно мафиозо итальянский в Чикаго. Ещё шляпы и галстука не хватает. Нашлось и то, и другое, да ещё красивые чёрно-белые туфли. Всё, теперь вылитый Томми Анджело.

– А пистолета – пулемёта Томпсона у вас ребята нет?

– Есть, но там тот же патрон. Их нет больше. Магазин на двадцать патронов.

– Матвей Абрамович, а можно мне такой в батальон, хотя бы один. Должны же ребята учиться стрелять из автоматического оружия, – умоляюще посмотрел Иван Яковлевич на Трилиссера.

– Жив останешься, лично подарю, – чуть скривился заместитель начальника ОГПУ Приморья.

– Ну, тогда точно останусь. Матвей Абрамович, а нет у вас изъятых радиостанций?

– Есть. Матвеич, покажи.

Седоусый прошёл к дальнему стеллажу. Вернулся с ящичком небольшим.

– Вот, что за штука и чья, не знаем, но по ней точно принимал радиосигнал один диверсант, что наши поймали. А это Моторола – радио из американской машины, – достал кладовщик ещё одну коробочку небольшую из ящика.

– Заберу? – Брехт посмотрел на смеющегося Трилиссера.

– После операции. Если выживешь, – теперь уже ржёт в полный голос.

Выходили из склада в задумчивости, и на самом выходе уже Брехт чуть не споткнулся о пачку штанов, верёвкой в эдакий квадрат перевязанных. Твою же мать! Это ведь джинсы «Леви Страус»!

Застыл над ними. Серо-синий материал плотный, жёлтая прострочка, двойная. Ничего не изменилось за те сорок – пятьдесят лет считая с этого вот 1932 года. В семидесятых годах вот так и будут выглядеть.

– Матвей Абрамович….

Глава 14

Событие сороковое

– Дочь, иди-ка сюда.

– Мам, пап. Ааа, ну все ясно. Сигареты нашли? Из школы звонили? Если вы насчёт денег – я все верну. Пап, наркотики в шкафу – это не мои, это на продажу. Да ладно вы. Если приходили из милиции, они ничего не докажут. Нет трупа – нет преступления.

– Дочь! Вазу ты разбила?

План был жалкий. Вообще, планом-то назвать нельзя. По имеющимся у ОГПУ данным динамит хранился в лавке одного китайца на «Миллионке». Соваться днём в этот китайский квартал, перенасыщенный бандитами и прочими разными криминальными элементами, нечего было и думать, даже милиция туда не совалась. Потому решили встречать «наших китайских товарищей» на подходах к порту.

– А что должны делать мы и зачем нас тогда переодели.

– Вы же товарищ Брехт владеете английским? – ткнул в него пальцем Буренко Станислав Николаевич – старший оперуполномоченный ОГПУ.

– Немецким лучше и литературным, и диалектом советских немцев, – кивнул Иван Яковлевич.

– Тут вчера очередной корабль из США прибыл. Бывает, что американские моряки большими группами забредают в «Миллионку». Там проституция процветает, можно дёшево купить опий и, главное, там полно лавчонок, где матросы дёшево покупают сувениры из Китая. Большинство вещей – это подделки. Но американцам пофиг, главное – дёшево.

– Мы должны изобразить американских матросов в этих щегольских костюмах? Уверяю вас, товарищ старший оперуполномоченный, что такой костюм позволить себе обычный матрос с американского судна грузового даже в мечтах не сможет. Не знаю, где вы это добыли, но он стоит пару сотен долларов, это зарплата матроса за несколько месяцев.

– Точно, – осклабился Буренко и показал большой палец, – Матвей Абрамович, его нужно к нам забирать. Парень явно с головой дружит.

– Так он и есть у нас, – поправил очки троцкистские Трилиссер, он целый батальон разведчиков готовит. Вот через годик наведаемся в Спасск и посмотрим, чему он их научил, и если результат будет удовлетворительный, то я буду ходатайствовать перед руководством органов о передаче батальона в нашу структуру и передислокацию его во Владивосток. Скоро намечаются серьёзные разборки с китайцами. Нам своими силами даже пытаться влезать в это дело не стоит. А батальон подготовленных бойцов – это совсем другое дело, – главный разведчик Приморья подмигнул Брехту, – Как, товарищ комбат, согласен поменять зелёную форму на синюю?

Нет, Брехт был не согласен. По той простой причине, что жить хотелось. Почти всё руководство НКВД и ОГПУ будет расстреляно рано или поздно. В армии не сильно лучше, но вот здесь, на Дальнем Востоке, можно было отсидеться во время приближающихся репрессий. Только ведь, не скажешь такого. Ещё не раз пригодится товарищ Трилиссер. Ещё и завтра о помощи просить. Да и идея, увеличить лагерь заключённых под боком у батальона, заинтересовала Брехта. До этого не думал. Вроде бы, всех, кого нужно, получил. Теперь наладить производство цемента и можно будет заняться строительством. Но если дают, почему не взять. Кто может быть среди зеков? Преподаватели. Нужно учить солдат (тьфу, красноармейцев) китайскому, японскому и главное немецкому. Война будет. Её не предотвратить. И наличие таких специалистов стране поможет победить в ней чуть меньшей кровью. Ладно, позже можно подумать. Что там за вопрос задал Трилиссер, ах, да. Не хочет ли он сменить форму на синюю.

– Я человек военный и подчинённый, куда партия пошлёт, там и буду Родину защищать, – классный ответ. В духе времени.

– Вот и отлично, – по-своему понял его заместитель начальника ОГПУ Приморского края.

– Так что с одеждой? – вернул его к теме разговора Брехт.

– Просто всё с одеждой. В матросиков пара наших сотрудников переоденется, а вы будете изображать торговых представителей, их всегда приличное количество на американских кораблях приходит, и вот они как раз одеты вполне себе не бедно. Дело в том, что лавка этого китайца, в которой по нашим данным спрятана взрывчатка, это лавка по продаже всяких китайских безделушек, – ответил за начальника Буренко.

– Понятно. Уже чуть лучше. И какова цель нашего появления в лавке? Спугнуть террористов? – снял шляпу Брехт. Жарко.

– Террористов? Нет. Это просто бандиты, в основном контрабандисты. Мешает им свои делишки обделывать наш «Красный Октябрь». А задача ваша простая. Наш осведомитель – это один из продавцов в лавке этого китайца, тоже китаец, понятно, но у нас на крючке.

– Ну, надеемся, что на крючке, – поправил Буренко Трилиссер.

– Так вот, если всё идёт по плану, то продавец предложит вам купить дорогую нефритовую статуэтку. А если планы поменялись у «террористов» этих, то предложит вазу династии Цин. Он назовёт год создания вазы, запомните. Последние цифры – это время, когда он придёт на обговорённое место для уточнения, что пошло не так.

– Ясненько. А если вдруг возникнут совсем уж непредвиденные обстоятельства, которые будут угрожать нашим жизням? – план Брехту не нравился.

– А вот не надо! – прямо подскочил уже усевшийся за свой стол Трилиссер, – Вы товарищ Брехт, судя по рассказам, все дела стрельбой решаете. Тоньше надо. Прийти, получить информацию и уйти, не вызвав подозрения.

– Ну, может же что пойти не так? – выставил, защищаясь, вперёд руки Иван Яковлевич.

– Начнёте стрелять, живыми с «Миллионки» вряд ли выберетесь, да ещё не забудьте, что в этой лавочке несколько десятков кило взрывчатки. Полетаете перед смертью.

– Нда. Говорите, подарите штаны, если живыми вернёмся и даже автомат? Постараемся.


Событие сорок первое

Приезжает приятель к другу на дачу – садятся обедать:

– Тебе тарелку чистую или мытую?

– Конечно, чистую.

Немного поев, спрашивает:

– А в чём разница?

– Мытую я сам мыл, а чистая – это кошка вылизала.

Воняло. Нет. ВОНЯЛО!!!

Приличной толпой американцы пробирались по огромному китайскому базару на «Миллионке». Запахов было столько, что непривыкшие к этому носы не справлялись с их идентификацией. Хотя, чего за остальных говорить. Нос Брехта точно не справлялся. Вот разве запах тухлой рыбы. Он всё же перебивал другие. Ещё вплетался определённо и трупный запах. Особо с ним знакомиться Ивану Яковлевичу негде было. Только один раз сподобился. Жил ещё в Краснотурьинсе и в перестройку устроился на работу в милицию, проработал не долго, всего восемь месяцев, участковым инспектором был. Так вот, участковых всегда берут на место преступления. Нужно в большинстве случаев делать поквартирный обход. Не видели ли чего соседи или не слышали. Но не в тот раз. Тогда школьники позвонили в милицию и сказали, что пропала их учительница. Послал дежурный детей, ну как детей, лет по четырнадцать – пятнадцать. Но те не унялись, позвонили участковому и сказали, что у них есть ключ, но дверь заперта на цепочку, а из квартиры неприятный запах идёт. Тут уж деваться некуда, пришлось бригаде выезжать по сигналу. Приехали, а там всё так, как дети и описали. Перекусили цепочку и вошли. Никого. Играет радио, свет горит и никого. На столе два фужера и бутылка вина. А запах внутри квартиры стал просто невыносим. Вот этот самый сладковатый, навязчивый трупный запах.

Молодую женщину нашли за диваном в странной позе, словно «берёзку» делала. Лежала на спине с высоко задранными вдоль кресла ногами. Брехта тогда поразило, с какой лёгкостью опер нашёл документы. Только дежурный следователь спросил, где тут документы искать, как опер открыл шкаф и сунул руку под всякие простыни. Там паспорт с деньгами и оказался.

Нашли паспорт, узнали фамилию и позвонили в паспортный стол, нет ли родственников, нашлись родители, туда Брехта отправили сообщать и привезти для опознания. На этом всё участие Ивана Яковлевича в этом деле и закончилось, а вот этот запах остался на всю жизнь.

Над «Миллионкой» прямо висел смог из двух трупных запахов. Воняло какое-то мясо не свежее, а может, специально испорченное и протухшая рыба.

Правда ведь, одни китайцы, хотя тут легко любые азиаты затеряются и точно есть японские шпионы. Как не воспользоваться такой возможностью?! Их американскую компанию в покое не оставили, обступили плотным кольцом и вели вдоль всех рядов, то и дело суя под нос всевозможные предметы.

– No. let's go to hell! (Нет. Пошли к чёрту). – Эту фразу выучили все и сейчас время от времени повторяли. Помогало слабо. Вместо одной руки, отдёрнувшейся от крика, в рожу совали свои товары сразу три. Хорошо хоть, это были не сушёные летучие мыши. И всякие жареные кузнечики. Тряпки, безделушки, корзины, иногда что-то промышленное.

Васька время от времени переспрашивал, правильно ли они идут, и, получив ответ, уверенно тащил их за собой. Наконец ряды стали редеть и появились именно лавки или небольшие магазинчики вдоль наметившейся улицы.

Эта лавка купца или торговца или нэпмана Чу Юнхуа ничем особым от остальных не отличалась, надпись на двух языках, среди которых не было русского. Называлась в переводе как «Нефритовый заяц». Зашли, потревожив «Музыку ветра» – бамбуковые трубочки привешанные над входом. Все по фен-шую, мать его.

Китаец был толстый и лысый. Точнее бритый. Выскочил эдаким колобком из-за прилавка и начал кланяться «американским господина».

Брехт огляделся, глазами перед эти показав изображавшим матросов оперативникам ОГПУ встать на входе.

– Он спрашивает, показать ли господам самые дорогие товары? – перевёл этот словесный поток на пять минут Васька.

– Естественно. – Где этот продавец информатор, в лавке никого, кроме хозяина не было.

Толстячок с косичкой, а то Брехт его затылка не видел и принял за совсем лысого, крикнул за шторку и появился ещё один китаец. Молодой и напуганный. От него так и шибало в нос адреналином. Глаза бегают. Туки трясутся. Улыбка застыла на губах, такая мёртвая, словно труп достали и ему пальцами уголки губ приподняли. На лбу бисеринки пота. Блин, Штирлиц понял, что он близок к провалу как никогда.

– Дорогой хозяин, – начал он, чтобы на себя отвлечь внимание этого Чу, – Дорогой хозяин. Есть ли у вас красивые тарелки, – на прикрытие операции Трилиссер выделил от щедрот двести долларов. Типа, кипите себе безделушек, деньги не подотчётны. Просто, чтобы не выходить из лавки без покупок, а то будет подозрительно.

А Брехт как зашёл и огляделся, сразу понял, что обойдётся без безделушек, а вот красивый китайский фарфор для своего нового дома не помешает.

Васька перевёл и хозяин, который Чу, отправил информатора ОГПУ за тарелками.

Твою же налево. Умеют гады. Красота не то слово. Волшебно.

Тарелок было полно. Были с традиционными китайскими рисунками, были с цветами или рыбками, бабочками. Не было сервизов.

– Мне шесть вот таких, можно набрать, – ткнул Брехт в особо понравившиеся жёлтые тарелки с цветочным узором.

– Попробуем. Подождите, сейчас Ван покажет вам другие товары, а я на минуту вас покину, принесу искомый вами товар.

Только он ушёл, как помощник Чу сунул Брехту под нос вазу и сказал, что это ваза династии Цин 1617 года.


Событие сорок второе

Штирлиц стрелял вслепую. Слепая бегала зигзагами и кричала.

Мюллер спрашивает у Штирлица в тире:

– А где вы научились так метко стрелять?

– В пионерском лагере.

И подумал, а не сболтнул он чего лишнего.

Тарелки звенели, как колокольчики прямо. Точно костяной фарфор. Они ехали на пролётке на Алеутскую 44. Только Брехт с Васькой, остальные добирались на других экипажах и по разным маршрутам. Брехт тоже приказал остановить возчику не прямо у треугольного здания, а за несколько сотен метров и осмотрелся, вдруг всё же китайцы следят, нужно зайти куда-нибудь. Нашёлся вполне интересный магазинчик. Ведь чего-то есть надо будет вечером, там девчонки с беспризорниками голодные. Магазин назывался «Бакалея», купил Иван Яковлевич пирог с малиной и ещё всяких разных пирожков и плюшек. Заодно там же, в магазине, перекусили пирожками с ливером. Лиц китайской национальности при выходе не обнаружилось. Вообще, Владивосток – это словно бы не один город, а несколько, находящихся близко друг от друга. Русские не лезут в китайский и корейский квартал, а азиаты почти не бывают в городе гайдзинов.

На Алеутской их встретили встревоженно, сразу пригласил Буренко к себе в кабинет и потребовал:

– Говорите, почему не все? Что-то случилось? Чего там у тебя звенит? – ткнул пальцем в сумку, что выдал в нагрузку к тарелкам Чу.

Прямо скажем, Брехта это раздражало, дурацкая у старшего опера привычка, пальцем во всё тыкать, словно собеседник глухой или дебил.

– Решили раздельно добираться, вдруг слежка. В сумке тарелки, пришлось купить, чтобы подозрения не вызвать. А случился второй вариант. Пока этот Чу Юнхуа бегал куда-то за тарелками ваш осведомитель показал мне вазу династии Цин 1617 года, – разложил ему Иван Яковлевич всё по полочкам.

– Семнадцатого. То есть в пять вечера встреча. Ты как, готов? Люди твои где? – как-то не правильно получается, подписывали на одно мероприятие, а оно сразу перетекло во второе, хорошо, хоть перекусить догадались.

– А сколько надо?

– Все. Подстрахуете на подступах. Что у них могло случиться, ничего не намекал? – выглянул в окно ОГПУшник, чего там хотел увидеть? Китайцев? Людей Брехта, подходивших к зданию? Стройные ряды разведывательного батальона?

– Домой-то можно съездить, у нас там женщины и дети голодные, – показал сумку и свёртки с пирогами, и пирожками Иван Яковлевич.

– Домой? – Буренко достал часы из кармашка. Простые, даже не серебряные и Брехт полу пиджака прикрыл у него там золотой Брегет.

– Половина первого, – показал на настольные Брехт.

– Ну да, все про них забываю, недавно отремонтировали, больше года стояли, мастера хорошего найти не могли. Половина первого. Давайте, езжайте, покормите своих детей и назад. Нам ещё до места больше получаса добираться, – барственно махнул рукой. Не нравился он Брехту, чем дальше, тем больше.

Вернулись в четыре часа, на этот раз доктора не брали. Он нужен для боевой фазы операции, а тут подстраховать связного. Приехали к Семёновскому базару. Вечер, уже и темнеть потихоньку начинает, солнце скрылось на западе в облаках, сразу стало серо и промозгло. Холодный ветер с залива потянул. Прямо молниеносно погода поменялась, такое, наверное, только в приморских городах возможно.

Инструктаж был короткий, вон за теми прилавками стойте и смотрите внимательно по сторонам и за объектом. Если что пойдёт не так, то стреляйте не задумываясь. Распределись по два человека и встали за полупустые прилавки, смотрелось диковато, в дорогущих импортных костюмах стоят люди за деревянными грязными и замусоренными прилавками и изображают из себя продавцов. Лучше бы по рядам ходили и покупателями прикидывались. Хорошо, хоть шляпы и галстуки дома оставили. А то бы совсем был перебор. Но на них и так оглядывались, и даже вставали – посмотреть на это чудо. Брехт морщился и терпел, время от времени бросая взгляды на то место, где должен был встретится с китайцем Станислав Николаевич Буренко.

Выстрел прозвучал глухо, почти и не слышно, только потому, что готовился интуитивно Брехт к плохому завершению этой дебильной непродуманной операции, то услышал.

Бах. Бах. Бах это уже ближе и свист пули над ухом у виска, а потом стон с того места, где два красноармейца из его батальона расположились. Бах. Опять свистнула пуля над головой, Брехт присел под прилавок и стал судорожно доставать из кобуры обрезанной «Кольт». Ну вот, и поиграли в мафию. Чего там товарищ Чехов про ружьё говорил. Или не Чехов, а Станиславский? Не, всё же Чехов, Станиславский «Не верю» сказал. Чехову про ружьё?

Брехт выглянул из-за прилавка, на земле в десятке метров от него лежал его боец, а чуть дальше на выходе с рынка лежал Буренко. Кто стрелял по нему, не было видно.

А нет, вон кто-то за круглой афишной тумбой скрывается. А где Васька? Вон, лежит за другой такой же тумбой. Брехт поднял руку и показал Ваське, что пальцем нажимает на спусковой крючок. Китайчонок понял, мотнул головой, и открыл по вражеской тумбе огонь. Брехт бросился, согнувшись в три погибели, в обход. Ага, вон и стрелок. Бах. Это он комбата заметил и по нему выстрелил. Не попал, а вот ответный выстрел Иван Яковлевич положил точно, на белой рубахе китайца вспух красный цветок и его бросило на землю. Серьёзная вещь этот М1911. Человека пуля прямо отбросила, да это маленький китаец, но именно отбросила. Как в кино. Не всё, значит голливудские трюки.

Бах. Кто-то ещё есть, который не за наших.

Глава 15

Событие сорок третье

Однажды два Чукчи заблудились в тайге. Один говорит:

– Когда русские заблудятся, они стреляют в воздух.

Второй Чукча стал стрелять. Стрелял, стрелял и перестал.

– Ты что стрелять перестал?

– Стрелы, однако, кончились.

Брехт вновь откатился под прилавок. Чёрт, стреляли не с одного места, а как минимум с двух. Иван Яковлевич быстро перевернулся на спину, и завертел головой, в надежде увидеть напавших на них китайцев. Видны были три лежащих тела, вокруг каждого уже натекла лужица крови, казавшаяся на расстоянии не красной, а чёрной. К счастью его красноармеец – Слюсаренко ещё стонал и даже предпринимал попытки, лёжа на спине, заползти за стоящий у прилавка большой, окованный железом сундук, ну или как это называется. Там, очевидно, ночью торговцы хранили какие-то не сильно ценные вещи, чтобы не таскать их туда-сюда. Вон, даже здоровущий навесной замок навешан.

С другой стороны, уже в проулке, лежал в этой чёрной луже Буренко. Нда, надо было идти вместе с ним, – подумал Иван Яковлевич, – хотя, могли и двоих пристрелить. Не видно ведь было, кто и откуда стрелял.

Бах. Бах. Выстрелы звонкие, не сильные, следовательно, стреляют из пистолета. Брехт присмотрелся к тому закутку среди прилавков, откуда стреляли. Точно, вон чёрная макушка сверкнула. Если сейчас доползти до афишной тумбы, из-за которой в него стреляли, то место будет, как на ладони. Брехт вновь перевернулся на живот и, гробя дорогущий итальянский пижонский костюм, пополз по грязи и мусору в сторону укрытия.

Бах. Бах. По кому же они или он стреляют? Пиджак задрался и теперь ещё, и рубашку шёлковую превращал комбат в тряпку, ну, ответят гады за такой квест. Ошибся. От тумбы было ближе до того места, откуда стреляли, но ещё парочка таких сундуков полностью обзор загораживала. Понаставили! Пришлось ползти к одному из них. Заметили, видимо, противники шевеление, но сундуки сделаны на совесть из толстых досок, и пули в них застревали. Брехт ускорил поползновения и вскоре уже был прикрыт дубовыми досками с широкими железными полосами. Бах. Дзинь. Это стрелок в одну такую полосу и попал. Теперь Брехт точно понимал, откуда стреляют, вон от тех прилавков, точно из-за такого же сундука. Высунулся осторожно. Вон он, рожа китайская, перезаряжает револьвер. Повезло. Иван Яковлевич выцелил фигуру и плавно нажал на спусковой крючок. Замечательную вещь создал товарищ Браунинг. Автоматический пистолет, не надо давить, что есть мочи, на крючок, сбивая прицел. Выцелил и легонько нажал. Бах. Китайца пулей огромного калибра просто снесло.

Подождал. Казалось, что двое стреляют. Бах. Бах. Это от своей тумбы Васька в кого-то стал стрелять, после того, как Брехт позволил ему высунуться из-за укрытия. Попал, кто-то вскрикнул. Брехт выждал немного и пополз ко второму сундуку, из-за него будет виден угол, в который палил Васька.

Бах. Бах. С той стороны продолжали стрелять. Стало быть, Блюхер китайский промахнулся. Ничего, «Фёдор Иваныч, сейчас подойдём поближе». Брехт рывком на коленях преодолел оставшиеся три – четыре метра. Точно, вон товарищ китайской наружности с косой за спиной стоит к нему боком. Что ж, этого можно и в языки определить. Брехт приметился и выстрелил вражине в ногу. Бах. Крик боли, да просто рёв и китаец, звеня выроненным револьвером, падает на землю, продолжая вопить. Иван Яковлевич, бросился к углу. Понятно, чего кричит. Отбегался хлопчик. Пуля сорок пятого калибра снесла хунхузу колено. Кровь прямо фонтанами хлещет. Брехт со всей силы вдарил китайцу в челюсть и тот затих. Потом снял с себя ремень, замечательный кожаный ремень, тоже итальянский и перетянул ногу, что есть силы повыше колена. Жалко ремень, весь в крови будет, да и не забрать, не в больницу же за ним идти. Или в морг, куда этот бандит заедет?

И тут, прямо словно ждали, когда стрельба закончится, послышались милицейские свистки. Нда, кавалерия всегда приходит вовремя.

Рано обрадовался. Набежавшие милиционеры, долго не стали разбираться и открыли огонь из револьверов по тому сундуку, за которым раньше был Брехт. Они его склонённым над хунхузом ещё не видели, но вот сейчас добегут до сундука и увидят. И что? Стрельбу устроят. По неподвижной мишени. Не хотелось бы проверять меткость владивостокской милиции.

– Работает ОГПУ! – заорал Иван Яковлевич, со всей мочи, – Прекратить стрелять!

Бахнуло ещё пару раз.

– Прекратить стрелять! – опять закричал Брехт. – Это приказ!

Прекратили.

– Кто такие?! – донеслось со стороны тумб афишных. Блин, сейчас ещё Ваську пристрелят. Китаец же. Иван Яковлевич бросил взгляд на неподвижно лежавшего стрелка и приподнялся, держа руки поднятыми.

– Не стрелять, мы сотрудники ОГПУ! – соврал, конечно, но может, так хоть милиционеры успокоятся.

– Что тут происходит? – двинулся к нему высокий человек с красными двумя кубарями в петлицах.

– Товарищ, давайте быстрее Скорую вызывайте или хоть извозчика. Вон там, ранен Буренко, старший оперуполномоченный ОГПУ, а вон там, мой боец. Я командир отдельного разведывательного батальона Брехт. Мы принимаем участие в спецоперации ОГПУ по ликвидации банды хунхузов.

– Не слышал об операции, – милиционер, подозвал рукой подчинённых. – Покажите ваше удостоверение.

– Скорую или извозчика давай, зови! Люди ранены! На тебе твоё удостоверение! – зло сунул недоверчивому милиционеру в нос свою корочку Брехт.

– Разберёмся. Тимофей, дуй за извозчиком. Степанов, оружие у убитых забери, да аккуратней. Вдруг раненые.


Событие сорок четвёртое

– А почему террористы взрывают самолёты, метро, автобусы, городские кафе с простыми людьми? Почему они не взрывают политиков, президентов и министров?

– Понимаешь, теракт должен вызывать у простых людей страх и ужас, а не чувство удовлетворения…

Ночное сидение в засаде ничего не дало. Не пошли китайцы взрывать канонерскую лодку «Красный Октябрь». И так ясно было, что после той перестрелки, когда Брехт с Васькой убили и ранили пятерых хунхузов, те планы сменят. Они знают, что мы знаем, что они знают. То есть, все всё знают, а значит, подготовили засаду. Китайцы они только на вид добродушные и забитые, кланяются вечно и улыбаются. На самом деле очень умный и осторожный враг. Что теперь будут делать не известно. В ближайшее время, точно операцию проводить не будут.

– Так, где твои бойцы, комбат? – утром прикатил на автомобиле Трилиссер к порту, где, кутаясь в совершенно уже потерявший былой лоск пиджак, просидел всю ночь, прячась за какими-то ящиками, Брехт.

– Не знаю, ваш человек распределял. Что с Буренко и моим раненым? – не знает ведь, сразу с Семёновского рынка их в порт увезли, думали, китайцы всё равно на приступ пойдут. Дудки. Умнее оказались.

– Буренко умер. Пуля лёгкое пробило. По дороге в госпиталь ещё умер. А твой боец ранен в плечо, операцию сделали, дальше не знаю.

– Где, он?

– В Военно-морском госпитале на Ивановской. Тут недалеко. Ладно, потом навестишь. Поехали, с твоими орлами и нашими людьми в ту лавку наведаемся, вдруг взрывчатка ещё там, – усмехнулся криво, сам не верил.

– Садись в машину, остальные на полуторке следом поедут.

– Ну, поехали. Правда, больше суток не спал, то в поезде приключения, то здесь, – пожаловался Брехт.

– Вот, на «Миллионку» скатаемся, и спи хоть неделю, – запихнул Брехта в Форд главный разведчик Приморья.

Скатались, мать его! Так скатались, что чуть не оглохли. Подъехали и увидели, что из этой лавчонки что-то выносят несколько китайцев и грузят на телегу.

– Как бы, не взрывчатка?! – предположил Матвей Абрамович.

– Возможно… – начал Брехт. Всё остальное случилось прямо за пару секунд.

– А ну, стоять! Руки вверх! – заорал Трилиссер, выскакивая из машины.

Сотрудники ОГПУ и Васька с ещё одним бойцом Брехта спрыгнули из кузова полуторки и стали гурьбой, блин, кто их учил, так захват особо опасных преступников производить? Постреляют же всех, только и успел подумать Брехт, как от телеги начали стрелять. Три китайцы вытащили пистолеты и револьверы. и открыли огонь по бойцам в синей форме. А Трилиссер начал стрелять в ответ.

БАБАХ. Огромный столб дыма, пламени и обломков взметнулся над телегой, или вместо телеги, правильнее нужно сказать. Брехту повезло. Он выбирался из Форда с другой стороны, ещё бы дверцу Матвей Абрамович закрыл, и вообще бы пронесло, но нет, взрывная волна ударила в оставленную Трилиссером открытую дверцу машины и выбросила Брехта на дорогу. Почти сразу посыпались сверху какие-то камни, обломки досок. Один камень прилетел удачно и спикировал Ивану Яковлевичу между лопаток. Отскочил и вновь приземлился уже прямо у носа.

В голове гудело, хотелось встать и попрыгать на одной ноге, выливая воду из ушей. Комбат покрутил головой и сфокусировался на камне. Это был вырезанный из нефрита приличный такой Будда. Светло-зелёный, сверкающий в лучах восходящего солнца. Попал бы в голову, так и прибил бы. А так синяком отделается.

С трудом, продолжая трясти головой, Брехт поднялся на колени. Подобрал выпавший из рук при падении «Кольт» и потом, подумав, и Будду прихватил, чего добру пропадать. Тяжёлый. Кило, не меньше. Кучу денег стоит. Если не подделка какая, да не, сейчас ещё подделки не научились делать. Настоящий нефрит.

Иван Яковлевич, снова потряс головой, выплёскивая воду из ушей, обошёл машину, придерживаясь за неё руками. Трилиссер лежал на земле. Брехт бросился к нему, ну, как получилось, перевернул. Припал к груди. Живой, дышит. Крови нигде нет, так что, просто оглушило. Брехт похлопал его по щеке. Не сразу, но глаза у главного разведчика начали бегать под веками, а потом он их открыл. Стал головой трясти, точно как Брехт минутой раньше. А вот тут из уха одного кровь потекла. Выходит, не отделался лёгким испугом. Барабанные перепонки лопнули? Оглохнуть может?

– Матвей Абрамович, – позвал его Брехт.

Отреагировал, хоть и скривился весь.

– Китайцы… – прохрипел.

– На небесах… Наверное. Давай, подымайся. В машину сядем. Тебе в больницу нужно. Контузия. Кровь, вон, из уха бежит.

– Люди…

– Давай в машину, пойду, посмотрю.

Брехт посадил Трилиссера в почти не пострадавшую машину, чуть развернуло и всяким мусором завалило, но даже движок не заглох, продолжал урчать басовито. После пошёл проверять, что с бойцами. Убитых оказалось двое. Взрывной волной их припечатало о борт машины и разбило головы. Обоим. Ещё пару человек оказались с переломами. Это те четверо, что выскочили с борта, что был в направление телеги со взрывчаткой. По счастью, Васька и снайпер спрыгивали с другого борта, и полуторка их прикрыла от взрывной волны. Сама машина легла на бок.

Васька стоял на коленях и мотал головой. Рядом с ним валялась ещё одна нефритовая статуэтка. На этот раз дракон, кольцами свитый. Тоже не меньше кило. Брехт огляделся, то тут, то там ещё зеленели на поле боя поделки неизвестных китайских мастеров. Раз хозяин лавки их упаковал первыми, то нужно будет их потом собрать, наверняка, самое ценное прихватил с собой, опасаясь ареста и обыска. Брехту создавать две артели деньги понадобятся.

Боец нашёлся, тоже в позе зю. Стоял на карачках и его рвало. Живой. Крови нет. Выходит, легко отделались.


Событие сорок пятое

Если чрезмерная увлечённость вашего ребёнка компьютерными играми вызывает у вас беспокойство, постарайтесь приобщить его к более серьёзным и здоровым занятиям: картам, вину, девочкам.

Оказалось, что погибших больше. Трое. Погиб ещё один сотрудник ОГПУ. В кабине полуторки находился, когда бойцы чуть отошли и стали передвигаться, как хомо эректусы, то совместными усилиями, и с помощью китайских младших братьев, сумели поставить полуторку на колеса. Вот, в кабине и нашли ещё одного погибшего. Ему переломало шею при падении. Самое интересное, что ГАЗ-АА завёлся. Надёжные машины изготавливают в СССР. Всех мёртвых и раненых положил в кузов. Брехт своих посадил на заднее сидение Форда, но заметив, как вымерший рынок начал оживать, и уже первые китайцы стали подбирать нефритовые статуэтки, выгнал бойцов на сбор трофеев. Связал из своего угробленного окончательно пиджака подобие мешка и выдал Ваське. Те мигом его наполнили, а зелёные сувениры ещё лежали на земли, посверкивая, отражая восходящее солнце. Снял и с Васьки пиджак, и его наполнили. Уже думал и с бойца снять, но тут очухался Трилиссер и дал команду ехать в Военно-морской госпиталь. С начальством не поспоришь, да и все крупные статуэтки зелёные уже собрали. Брехт, посадил Ваську за руль. Сам чекист, мог, куда не туда зарулить, глаза эдакие мутные и несфокусированные. Почитай ближе всех к эпицентру взрыва был. Хорошо упал сразу.

Сгрузили всех мёртвых, покалеченных и сильно контуженных в госпитале, и Трилиссер, уже более-менее оклемавшийся, сам сел за руль и довёз Брехта с Васькой и красноармейцем до их дома на 1-й Морской улице. Интересный, между прочим, домик. Купеческий, скорее всего. Два этажа, первый кирпичный, второй деревянный, лавка была у купца на первом этаже, потом уже при Советской власти огромное помещение на первом этаже превратили в большую кухню и несколько комнатушек, в одной из которых Иван Яковлевич с Катей-Куй и поселился. Девчонки, видя их состояние, даже охать и ахать не стали. Сразу повели мыться и переодеваться. У Брехта всё ещё уши были ватой забиты. Слышал всё, но глуховато, словно говорили все с ним, голову в кастрюлю засунув. Поели и спать завалились. Двенадцать часов Иван Яковлевич проспал. А потом ещё час лежал, из сонной одури выплывая. Ощущение ваты в ушах пропало, звенела посуда в кухне, и звон слышался именно как звон, а не треском, как утром. Был поздний вечер. За окном уже темно, даже звёзды первые высыпали на небо. Луна растущим месяцем в окно заглядывала.

Нужно было идти в туалет, который на дворе. Никаких жидкостей для быстрого разложения отходов ещё не придумали, и вонь там стояла качественная. Во! Это мысль. Если Трилиссер сдержит своё слово и договорится о переводе ещё нескольких человек из лагеря на карьере щебёночном к Брехту, то нужно кроме учителей китайского, японского и немецкого языков, попросить химиков. Или тут биолог нужен? Бактерии же разлагают отходы. Точно, пусть будет биолог. А кто ещё может пригодиться?! Вот про агрономов он забыл. Сейчас уже родственники есть и агроном недоучка из села Спасское помогает, но иметь настоящего учёного селекционера и биохимика было бы не лишним. Попросим, галочку ставим. Кого ещё просить? А что, можно попробовать замахнуться на телевизоры до Зворыкина? Владимир Козьмич уже изобрёл в Америке и кинескоп, и иконоскоп – передающую трубку, но телевизор ещё не создал. Ещё почти год есть. Можно попытаться это сделать. Оборудование? Да, оборудование. В Москве, в институте хорошем, можно сделать кинескоп, здесь, в Спасске-Дальнем, не получится. Если только не купить кинескоп и иконоскоп у самого Зворыкина в США. Он там пока не сильно процветает. Перебивается с хлеба на квас. Руководитель небольшой лаборатории в фирме «Рэдио корпорейшн оф Америка». Никто в него не верит, кроме вице-президента этой же фирмы такого же эмигранта из Российской империи Давида Сарнова. Решено, просим радиоинженера и хорошего электрика. Ещё? Или хватит жадничать. А что, вдруг есть мастер штыкового боя. Полезная наука, которой Брехт совершенно не владеет. И не забыть хорунжего этого забрать с собой. Теперь дома делать научились, за три дня хороший тёплый домик нужному спецу построить можно.

Девушки и Васька были на кухне, готовились к ужину позднему, вкусно пахло тушёным мясом и чем-то жаренным.

– А где Дворжецкий? – умывшись и присев за стол, поинтересовался Брехт у Кати-Куй, наклонившись над кастрюлей, и вдохнув аромат мяса с какими-то специями.

– Не знаю. Его уже больше суток нет, – кинула между делом. Поставила на стол перед Иваном Яковлевичем большую тарелку с тем самым разваренным до состояния тушёнки мясом.

Твою ж налево!!! Вот чувствовало сердце, что нельзя этого игромана одного отпускать. И что сейчас делать? Куда тут нужно идти искать этого пройдоху в незнакомом городе? ИОГПУ не поможет. Само раны зализывает.

– А сколько время?

– Восемь часов.

Нда. Теперь только утра ждать.

Глава 16

Событие сорок шестое

Женщина говорит продавцу овощей и фруктов:

– Вчера я заказывала у вас три килограмма слив и заплатила. А сегодня послала к вам своего сыночка, но он принёс только два килограмма, я взвесила!

– А вы своего сыночка не взвешивали?

Матвей Абрамович Дворжецкий во Владивостоке бывал по долгу службы несколько раз. Не сам. Сопровождал больших начальников из руководства КВЖД в качестве переводчика. Только одно дело беседовать с солидными людьми (чаще всего американцами) в ресторане или кабинете начальника железнодорожного вокзала Владивостока и совсем другое окунуться в суету большого, практически незнакомого города, в одиночку, и совсем не по железнодорожным делам.

Нужно найти швейные машинки. Что ж, начинать нужно с простых решений. Матвей Абрамович переоделся из дорожного костюма в дорогой деловой для встреч с солидными людьми и, наняв извозчика, поехал на Семёновский базар. Там, сойдя с пролётки, он огляделся. Сета – сует. Кричали тётки, расхваливая пирожки и жареную рыбу, чуть дальше лежали под навесами рыбины, ещё не успевшие подвергнуться термической обработке. Пахло яблоками одуряюще, и Матвей Абрамович подошёл к женщине с повязанным плотно вокруг головы платком на мусульманский манер и посмотрел на предлагаемый ею товар. Большие красные яблоки были натёрты до зеркального блеска, и стоящая рядом с женщиной девочка лет десяти-двенадцати время от времени доставала из большой искусно сплетённой корзины очередное краснобокое яблоко и принималась полировать его кусочком бархатной ткани. Потом критически осматривала получившееся у неё произведение искусства, выискивая недоработки, и, убедившись, что яблоко теперь сверкает почище медного нового пятака, укладывала его в горку на прилавок.

– Сладкие? – поинтересовался Дворжецкий и взял только положенное девочкой на прилавок яблоко.

– Чистый мёд, да вы попробуйте, дорогой товарищ! – женщина протянула ему половинку яблока. Говор был странный. С нажимом на гласные и тягучий такой.

Матвей Абрамович откусил. Правда, сладкие, но имелась и небольшая кислинка, которая делала яблоко ещё вкусней.

– Почём? – решил несколько штук купить бывший переводчик, пока разыскивает искомое прямо тут на рынке и съест.

– Два рубля фунт.

– Пару фунтов. Нет не надо никаких кульков. В карманы суну, – остановил он попытку женщины скрутить из старой газете кулёк.

Получив требуемое, и в самом деле, распихав яблоки по карманам пиджака, а одно, самое большое, сразу надкусив, Матвей Абрамович поинтересовался у торговки.

– Уважаемая, а где я смогу купить запасные части к швейным машинкам или сами швейные машинки?

– Машинки? – женщина откусила кусок от той половинки, что дегустировал Дворжецкий, и смачно захрустела, брызгая соком, – Так это вам на блошиный рынок надо.

– И где это? – тоже захрустел бывший переводчик.

– Вон… – она махнула рукой, куда-то влево, потом посмотрела на Дворжецкого и хитро улыбнулась. – Далеко. Купите вон, Таньке леденец и она вас проводит, – приподняла она за шиворот девочку.

– Легко, – согласился Дворжецкий, – ведите, Татьяна, меня сначала к леденцам, а потом к этому блошиному рынку.

Блошиный рынок существовал. Женщина его не обманула. Стоял звон. Покупатели брали в руки всякие гаечные ключи и другие железки, рассматривали их и бросали назад в ту кучу, из которой их достали. А так как продавцов было много, да и покупателей прилично, несмотря на утро, то этот звон от ударов железа о железо стоял непрерывный. Дворжецкий прошёлся вдоль первого ряды, здесь всё это ржавое старье лежало прямо на земле или на грязной газете, изредка на куске промасленной грязной ткани. Ничего похожего на запчасти к швейным машинкам не наблюдалось.

Нужно было кого-то спросить, чтобы не терять время на обход всех рядов. Мужчина с одной ногой, сидевший на небольшой табуретке и продававший замки навесные, показался Матвею Абрамовичу завсегдатаем этих рядов, и он обратился к нему. Инвалид выслушал и переспросил:

– Иглы и запчасти к швейным машинкам?

– Точно, – мотнул головой Дворжецкий.

– Так тебе Тихон нужен. У него выбор. Во втором ряду почти по центу, вон тут через мои замки проскочи и дуй направо, сажен писят. А замки тебе, мил человек не нужны, запирать швейные машинки? – скривился, показывая, что людям веры нет. Беречься надо.

– Пока нечего запирать, но как только, так сразу к тебе обращусь, как тебя зовут?

– Егором кличут. Как понадобятся, приходи, лучший товар у меня. Ну, ступай, не мешай торговле.

Дворжецкий оглянулся, ни какой толпы, желающей купить замки навесные, он у себя за спиной не увидел, народ просто шлялся вдоль рядов, точно не замки выискивая. Спорить не стал с Егором Матвей Абрамович и, перешагнув через замки, пошёл направо, считая шаги. Пятьдесят саженей, это где-то сто сорок шагов. На такой ориентир не слишком надёжный будущий директор швейной артели не понадеялся и внимательно смотрел на товар, разложенный на прилавках. Иглы он заметил на сто тридцать девятом шаге. Нет, иглы обычные встречались и раньше, но вот иглы для швейных машинок попались именно у этого бородача. А рядом ещё лежало колёсико от швейной машинки, ремень, шпульки. Значит, точно туда пришёл.

– Ты Тихон? – поинтересовался он на всякий случай у здоровенького такого мужичка с окладистой староверческой бородой.

– Тихон, господ…товарищ хороший, – голос к бороде не подходил, бас шаляпинский ожидался, а тут обычный такой голос, хорошо, хоть не писклявый.

– А скажи, Тихон, вот, ты швейными иглами торгуешь и запчастями к швейным машинкам, а самих машинок у тебя нет? – Дворжецкий посмотрел на свет иглу, не тупая ли.

– Нет. Целых нет, сломанных есть несколько.

– А что там сломано? – мастером по ремонту швейных машинок Матвей Абрамович не был, но Брехт, инструктирую его, про сломанные машинки упомянул. Мол, возможно, сумеем отремонтировать, всё же солидный завод с хорошим ремонтным участком под боком, а нет, так на запчасти пойдут.

– По-разному, – махнул рукой бородач, – раньше зять ремонтировал, но помер от лихоманки в прошлом году, вот по кускам и продаю его мастерскую.

– Я куплю всё, что связано со швейными машинками. А иглы у тебя откуда?

– Китаец тут один есть, достаёт всякую мелочёвку, у него оптом скупаю, тут продаю, – обрадованно пояснил торговец.

– Понятно. Как машинки-то посмотреть и давай, я всё, что тут у тебя есть куплю – Дворжецкий положил иглу к подругам.

– Оптом? – осклабился мужик.

– Оптом. Оптом. Посчитай. Да пойдём машинки смотреть.

– Не, далече. Ты подходи к пяти вечера, а ещё лучше извозчика найми. А так я уйду, и день потеряю, на другом конце города живу, – закрутил Тихон бородой.

– Договорились. Слушай, Тихон, а ты не знаешь, в городе есть швейная мастерская или артель какая, которая закрылась или разорилась, мне много швейных машинок надо.

– Во как? – почесал оппонент бороду. – Тогда нанимай извозчика, ко мне съездим и мастерскую я тебе покажу. Зять-то в товарищах был у хозяина мастерской, а как помер, то и у Ивана дела на спад пошли, хочет избавиться от обузы. Только машинки у него не новые. Зять из сломанных собрал. Но рабочие, ты не думай, – поняв, что наговорил лишнего, дал заднюю Тихон.

– Да, я и не думаю. Сворачивайся и вон к углу выходи, там тебя буду ждать. Пошёл извозчика ловить.


Событие сорок восьмое

Директор фирмы наткнулся на объявление по продаже того же, чем торгует он сам, только дешевле и решил позвонить. И узнал голос сторожа со своего склада.

Мастерская называлась «Ма. терица». Если бы буква с не упала, то нормальное название: «Мастерица». И ножницы нарисованы. Но выпиленная лобзиком буква «С» свалилась и взамен её никто ничего не прибил. Хозяин артели «Материца» был с утра под мухой. Или, может, просто чуть опохмелился, и это на старые дрожжи дало положительный эффект. Навеселе был Иван, в полном смысле этого слова. Хихикал и улыбу с лица не сгонял. Узнав, что интересуют только швейные машинки, расстроился.

– Я …хи-хи… оптом продаю. Всю её …хи-хи… Вот, – обвёл руками помещение.

– Нет. Мне нужны машинки, ну и ткани, если есть хорошие. Я посмотрю, – опять разочаровал его Дворжецкий.

– Машинки. Хи-хи. Ткани. Хи-хи. А фурнитура? Пуговицы, крючки и прочие заколки, растудыт их. Охо-хо.

– Хорошо и фурнитура, – не стал спорить Матвей Абрамович. О фурнитуре они с Брехтом говорили.

– Вот. Уже разговор завязывается. Ха-ха. А это? – он ткнул в большой стол посреди мастерской, – Стол кроечный. Хи-хи.

– Стол? – Дворжецкий осмотрел его. Монументальная вещь, скорее всего, переделан из биллиардного. Массив, ножки резные. Красота.

– И стол возьмём, – разговор был с Иваном Яковлевичем, что всё одно придётся вагон товарный крытый нанимать до Спасска – Дальнего. Не проблема. Его начальство железнодорожное во Владивостоке знает. Не откажет. Да и Брехт был начальником станции.

– Манекены. Хи-хи. – Иван показал на деревянных кукол.

– Берём. – Почему не взять? Можно выстругать и самим, но хлопотно, да и зачем, если уже готовые есть.

– Во! Опт. Остались рабыни. Хи-хи. – Указующий перст указал на ширму.

– Рабыни? – не понял Дворжецкий. Жил в Китае и знал, что там почти рабство и есть. Женщину можно купить или девочку, но это там. А тут СССР, пятнадцать лет советской власти через пару месяцев будет.

– Две китаянки и одна кореянка. Они здорово научились строчить, хи-хи.

– Рабыни? – повторил Дворжецкий.

– Ну, девчонок мне три года назад привели китайцы, по червонцу золотому отдал. Мастерицы. Живут у меня наверху с дочерью. Как подруги. Работают. Кормлю, одеваю, хи-хи. Как назвать?

– Заберу. – Про мастериц тоже шёл разговор. – А сколько машинок швейных?

– Тут хи-хи три хи-хи. Ещё оверлок. И две машинки ручные старые. А, ещё одна ножная сломанная. Опт. Ха-ха.

– Точно. Опт. И сколько всё это стоит? – Дворжецкий обвёл руками мастерскую.

– Двадцать тысяч рублей. Хи-хи.

– Не много?

– Восемнадцать и ни копейкой меньше. Ха-ха. – Протрезвел сразу. И Тихон головой машет, что, мол, соглашайся. Дёшево. Подмигнул даже.

Дворжецкий цен на рабынь, да и на всё остальное, не знал. Зато, сразу всё готовое. Да, и не большие деньги для Брехта, раз он ему так легко их выдал. Нужно соглашаться. Опт.

– По рукам. Это, Иван, а скажи мне, где тут ещё можно во Владивостоке ткани купить. Хорошей. Шёлк. Хлопок толстый. Парусину. И, может, знаешь, кто ещё продаёт швейные машинки. Может, новыми кто торгует. Нет такого магазина.

– Хи-хи. Нет. Магазина такого нет, а с нужными людьми, если деньги есть, сведу.

– Веди.

– А обмыть? Сделку-то. Нет. Удачи не будет. Обмыть надо. Хи-хи.

– Ха-ха. Чего не обмыть!


Событие сорок девятое

«Вот это да! В пятницу мы так не слабо посидели, а сегодня с утра – никакого похмелья, и все выходные впереди!» – Радовалась Катя, ещё не подозревая, что сегодня уже среда.

Народная примета: если с похмелья утром зубная щётка не помещается в рот, то она от обуви.

Обмывание затянулось. Потом ещё затянулось. И ещё затянулось. Сначала, как положено обмыли шампанским. Традиция. Шампанское было настоящее. В смысле, из Шампани. Пришлось отдать золотой червонец. Вот, нет бы и закончить, дел впереди полно. Нет. Усугубили коньяком. Тоже оттуда, из провинции Коньяк, на юго-западе Франции. Что одна бутылка на троих? Только клопов раздавленных понюхать. Да, к тому же, шустовский и мягче будет. Жестковат французишка.

Дальше был наш самогон. Вот это была вещь. Он горел, что говорило о крепости, он не вонял, и не был мутным, что говорило о двойной перегонке и правильных методах очистки. Вещь. Ещё бы закуски?

– Закуски. Сейчас, эй, Дунька, Ванька и Манька сюда быстро! – спустились на рёв бывшего хозяина лавки «Материца» три азиатки со второго этажа, а за ними и русская рыжая девичья мордочка.

– Рабыни? – понял Матвей Абрамович.

– Мастерицы! Хи-хи. – Погрозил Дворжецкому пальцем Иван, так и оставшийся пока просто Иваном.

– Глаша, соберите на стол. Продал я мастерскую. Вот покупатель. – Он подозвал рыжую девицу и ткнул её пальцем в Дворжецкого. Повело совсем папашу.

– Охо-хо! – картинно вздохнула дочь и увела девушек из мастерской на жилую половину дому.

Дальнейшее Матвей Абрамович запомнил с трудом. Самогон был хуже чемодана шестнадцатого калибра выпушенного японским броненосцем. Дееспособных после использования не оставлял.

Проснулся Дворжецкий на непонятной конструкции, за какой-то занавеской. Ужасно болела голова, хотелось пить и хотелось сходить в одно отхожее место, а лучше в два. Одно столько не вместит. Спустившись босыми ногами на пол, он понял, где спал. Это были стеллажи для тканей. Сейчас почти пустые. Обхватив голову руками, Матвей Абрамович попытался найти выход. Как-то ведь они сюда зашли? Ткнулся в одну дверь. Заперто в другую, там храп молодецкий, в третью и оказался в следующем помещении. А там работа кипит. Сидят эти три азиатки и чего-то на ножных швейных зингерах строчат. Если он купил эту мастерскую, то чего они шьют. Так и спросил:

– А вы чего шьёте?

– Себе одежду, ты же сказал, что хватит жить, как попало, нужно нас красиво одеть, – на вполне чистом русском ответила одна девушка, остальные покивали, – Да мол, хватит жить, как попало…

– Сортир где? – показали тоненьким пальчиком.

После моциона, на дворе и умывальник нашёлся, Дворжецкому чуть полегчало. Он нашёл место, где они вчера обмывали покупку, и нацедил из оставшейся недопитой четверти себе в стакан грамм сто самогонки. Противно. Чуть не стошнило, но потом теплота стала распространяться по телу и пульсирующая головная боль стала пульсировать реже, реже и почти сошла на нет. Добавил ещё лафитничек. Ещё потеплело. И вскоре боль отступила. Из двери показалась нечёсанная рожа Ивана, он какой-то трусцой подскакал к столу, налил себе, расплёскивая, как и Матвей Абрамович пять минут назад, половину стакана самогонки и, крякнув, вылил в себя. Подступившую тошноту сглотнул и выдохнул.

– Полегчает и пойдём, – повернулся он к покупателю.

– Куда? – Дворжецкий нашёл на столе кусок хлеба, положил на него, валяющийся на тарелке пластик сала, и сунул в рот. Горечь от самогона думать и соображать мешала. Или это одно и то же?

– К китайцам. Машинки покупать, как хотел, – Иван с раздумьем бултыхнул остатками самогона в бутылке зеленоватого стекла и, кивнув головой своим мыслям, наполнил два стакана до половины, полностью опустошив четверть.

– За здоровье! Тьфу. Для здоровья!!! Хи-хи.

– К китайцам? – сало больше не было, хлеб, вот чуть зачерствевший лежал криво порезанный.

– К китайцем. Вчера же просил. Ткань тебе надо, машинки надо, пуговицы надо, рабынь надо, – Иван осмотрел стол, но кроме куска хлеба на нём больше ничего съедобного не было. Взял, занюхал и гаркнул:

– Эй, Дунька, Ванька и Манька, сюда быстро!

Ну, хромает дисциплина в этом рабском предприятии. Появилась только заспанная рожица рыжей дочери.

– Чего вам, тятенька? Рано ещё. – Зевнула, показывая, что коренные зубы ещё не выросли.

– Цыть. Спроворьте чего. Позавтракаем и пойдём к китайцам. Ткань нужна Абрамычу.

– Не ходили бы вы, папенька, к китайцам, не кончится это добром.

– Цыть. Пойдём. Ты девок подымай. Самовар поставьте. За хлебом сбегайте в лавку. Сало у Митрохиных купи. Обещал Абрамычу, значит, сведу с Цынем. А он уже других подтянет.

– Тятенька…

– Цыть. Самовар ставь.

Подкрепившись и выдув по три стакана чая, они вышли на улицу и поймали пролётку.

– Не на «Миллионку» не поеду, только до Семёновского рынка могу, там дальше пешком. Там война какая-то. Взрыв сильный утром грохотал. Китайцы все бегают, как наскипедаренные, – возчик замахал на них руками, услышав про «Миллионку».

– Ладно, – махнул и Иван на него руками. – Вези на Семёновский, там пешком недалече, дойдём чай.

– А взрыв? – что-то встревожило это сообщение Дворжецкого.

– Фиг с ним. У них там бывает. Помню петарды или шутихи у них загорелись. Люд подумал, что с моря крейсера обстреливают. Японцы опять подошли. Поехали.

– Поехали, – Дворжецкий залез в коляску.

Глава 17

События пятидесятое

Идёт Чебурашка с Геной по железнодорожным путям. Чебурашка говорит:

– Гена, а давай я возьму чемодан, а ты возьмёшь меня?

– Ну хорошо, мой маленький извращенец!

Ночь была дёрганной. Почти не спал Иван Яковлевич. Куча причин. Главная – днём выспался. Может, и не помешало бы, но было ещё несколько причин. Была горячая причина под боком. Всё норовила какими выпуклостями к Брехту повернуться и разбудить-возбудить. Три раза Куй его на подвиги поднимала. Правильно эти дворяне отдельно от жён спали, сделал разок маленьких Брехтов и, спровадив похотливую жену в другую комнату, а то и на другую половину дома, да чего там – дворца, спи себе спокойно. Похрапывая. Это все от бедности. Не могут пролетарии пока позволить себе раздельные спальные комнаты. Более того, даже раздельные углы позволить не могут. С коммуналками только Хрущёв начнёт бороться. Всё же есть в Никите Сергеевиче положительные пятна. Идеи были замечательные и напор хорош. Исполнители. Они подкачали. Сказал целину распахать. Ну, и распахивали бы по графику, как положено. Нет. Семилетку в три года! Вот и получили. Сказал сажать кукурузу. Правильно сказал, какая разница, каким зерном кормить свиней. И опять исполнители. Давайте на Урале сажать нерайонированное зерно. Самое интересное, что потом уже, когда вывели более скороспелые сорта, вполне себе на юге Свердловской области кукурузу выращивают. Просто чиновники, чтобы очередную цацку получить и отличиться стали один другого опережать. А любой человек падок на лесть. Вот Хрущёв и не понял вовремя, когда остановиться. Точно так же и с его идеей, что не нужно крестьянину огромного личного приусадебного хозяйства. Пусть человек отдыхает после трудодня в колхозе. На диване лежит воронкой кверху, футбол по телеку смотрит. Ключевое слово «огромного». И опять сподвижники побежали вперёд паровоза. Всё отобрали и всех курей зарезали. Торыпыги, мать их!

Вот об этом и думал Иван Яковлевич в перерывах между занятием по воспроизводству поголовья ушастых Брехтов. Представил себе наследников. Эдакие корейцы с узкими глазами, оттопыренными ушами и светлыми волосами. Так себе картинка. Даже делать их расхотелось.

Ещё мешал спать Васька. Ну, ладно, у него проблем с генетикой нет. И игрики хромосомы, и иксы все китайские, только фамилия немецкая. Ещё и повезёт, если девки блюхеровские родятся их мужьям, может азарт Глашки им по наследству передастся. Кричит, словно там не один Васька трудится, а целая рота Блюхеров. Как тут уснёшь, стены-то есть, только их из тонких досок сколотили, разделяя большой магазин или лавку на маленькие комнатушки. Потом газетами обклеили. Какая звукоизоляция от газеты? Слабенькая. За стенкой кричит Глашка, а ты словно непосредственным участник действа являешься. Вуайеризм не то слово, ни черта через стенку не видно. А как называется извращение, когда секс по телефону. Дебилизм, наверное. Дебилизм дебилизмом, но от сна отвлекал конкретно.

А главное всё же – это мысли о пропавшем с приличными деньгами Дворжецком. Как этого товарища найти в совсем даже не маленьком городе, об этом городе совершенно ничего не зная?

Ворочался, ворочался Иван Яковлевич и тут ему довольно простая мысль в голову пришла. Один из маршрутов Дворжецкого он вполне сможет отследить. Утром, понятно. Матвей Абрамович получил задание, купить швейные машинки, и Брехт даже, поручая это бывшему переводчику, предложил поспрашивать, не продаёт ли кто во Владивостоке швейную мастерскую или ателье или даже артель какую целую. И Дворжецкий покивал тогда, что да – это правильное направление. Много чего может кроме машинок оказаться в ликвидируемой мастерской. А ещё там есть наработанные связи, где всякие материалы и прочие пуговицы брать.

Вообще, на завтра был запланирован поиск корейцев, которые согласятся перебраться в Спасск-Дальней, работать на заводе и сельским хозяйством заниматься, но найти Дворжецкого теперь явно приоритетней задача. Ну, найдётся! А что с ним можно сделать? Помощника приставить? Не пороть же. Хоть и хочется.

С этими светлыми мыслями и заснул под утро.

Утром, позавтракав и проведя небольшую зарядку, они с Васькой и красноармейцем Сомовым оделись в военную одежду. Пижонские итальянские костюмы были мятыми, испачканными, особенно локти и колени, но на удивление не порванными. Хорошую ткань сделали итальянцы. Куй с Глашкой осмотрели и сказали, что постираются бережно постирать, поглядят и попытаются вернуть вещам первозданный лоск. Ну, пусть занимаются, все время быстрей пройдёт. Заняты будут.

Выбрались на одну из главных улиц и помахали извозчику. Таксисты, они должны город знать.

– Брат, – обратился к скукоженному от утренней промозглости мужичку Брехт, – не знаешь, кто-нибудь не продаёт швейную мастерскую или ателье. В общем, заведение, где одежду шьют.

– Нет, товарищ командир, не знаю. Так куда вас вести? – и грозно почти смотрит, садитесь, раз позвали.

– Ладно, вези к ближайшему швейному заведению.

– Другое дело, к лучшему портному доставлю.

Лучший портной обитал в подвале совсем недалече. В маленькой комнатёнке была и примерочная, и швейный цех, в котором находилась одна ножная машинка и небольшой стол для выкроек. В углу был стеллаж, на котором на деревянных палках висели образцы ткани. Может и лучший портной, но точно не процветающий.

– Хозяин, – воззвал Брехт к человеку, несомненно, еврейской наружности, – Не знаешь случайно, кто-нибудь в городе продаёт швейную мастерскую, ателье или что-то подобное.


Событие пятьдесят первое

Два пьяных мужика подходят к таксисту:

– Шеф, троих до вокзала не подбросишь?

– Но вас же двое?

– А ты, что ли с нами не поедешь?

– Так, я готов продать, – портной сосредоточил суровый взгляд на петлицах Брехта, – Было бы кому.

– Нет. Об этом позже. Хотя, вопрос интересный. Ещё есть? А вас, кстати, об этом вчера представитель вашей нации в таком сером костюме не спрашивал случайно? – Иван Яковлевич растерялся, может, это и не тот бизнес, который стоит раскручивать. Продают люди. Почему?

– Ещё. Двоих знаю в городе. А ко мне не заходил никто, – портной зачем-то взял в руки большой деревянный метр. Таким по голове, так мало не покажется, меч настоящий. Оружие швейного пролетариата.

– И кто эти продавцы готового бизнеса? – хотел пошутить, но видя, что еврей его не понял, переспросил, – Адреса и имена продавцов не подскажите. Мы тут человечка разыскиваем. Найдём и вернёмся к вам, поговорить о покупке вашей мастерской.

– Иван есть, он на Фонтанке ателье держит. Ещё Брунштейн продаёт мастерскую, этот на Семёновской обитает. Там спросите, покажут.

Возница, у мастерской Ивана на Фонтанке остановил конягу лихо, чуть не повылетали все из пролётки.

– Не дрова везёшь, – вспомнил любимое выражение в советских автобусах Иван Яковлевич.

Долго никто не открывал, а потом высунулась зарёванная девичья физиономия.

– Нету папеньки. Пропал, – всхлипнула она – физиономия рыжая.

– А к вам еврей средних лет в сером костюме не заходил вчера.

– Так, папенька с ним к китайцам на Миллионку и поехал. И пропал! Дяденька командир, вы найдёте папеньку?! – кинулась к нему девица в каком-то балахоне. Ну, понятно, раз портной то всё семейство в балахонах, коли сапожник обязательно должен быть без сапог.

– Стой, девочка, не реви, – отстранил от себя рыжую Брехт. К кому он Миллионке поехал? С кем? На чём? За чем? Подробно. Проще искать будет.

– С мужчиной этим, что нашу лавку купил. Они целый день пили, а потом поехали утром, и нет обоих, Дяденька командир вы найдёте папеньку? – опять слёзы.

– Да, подожди реветь! Зачем они поехали на Миллионку? – Из двери высунулись три азиатские рожицы.

– Покупать ткани и машинки. Дяденька …

– Да, подожди ты! К кому поехали?! Имена называли? – ох, не нравилось Брехту суточное отсутствие Дворжецкого. Там на Миллионке они разворошили гнездо гадючье. Как раз тогда они и поехали, да ещё пьяные.

– Кажется, Цынь звучало. А, может, и нет? – не уверенно произнесла девушка (всё же, не девочка, просто одета дурацки, вот возраст и не определить).

– А тебя как звать?

– Глаша. Так вы папеньку искать будете? Найдёте?! – опять в рёв.

– Будем. А ты не знаешь, кто на Миллионке швейными машинками торгует? – может так найти можно.

– Нет. Подождите. Этого вашего Абрамыча Тихон привозил. Он точно знает. У него Серёга машинки ремонтировал, а сам он на Семёновском рынке иглами торгует.

– Как этот Тихон выглядит?

– Ой, его сразу узнать можно! Он высокий, сильный и у него большущая чёрная борода. – Обрадовалась дочь пропавшего вместе с Дворжецким «папеньки» Ивана.

– Ясно. Всё, Глаша, поехали мы на поиски. Время не терпит.

– Дяденька командир, вы обязательно папеньку найдите, я за вас молиться буду.

Выходит не все в этом времени комсомольцы. Они залезли в пролётку к ожидавшему их извозчику.

– Езжай на семёновский базар. Там где-то должны иголками торговать, знаешь?

– Вестимо. Там кусок выделен. Блошиный рынок называется. Но, Машка, поехали, – он мотнул вожжами.

– Странное имя для лошади.

– Нормальное. Зато резвая. Мигом доставлю.


Событие пятьдесят второе

«Ты можешь больше» прочитал я в рекламе спортинвентаря, и съел ещё один пирожок.

– Да, пирожки у хозяйки не очень.

– Зато булки – то, что надо…

Тихон был точно таким, как его Глаша и намалевала. Пусть и устно. Здоровый мужик с окладистой староверческой бородой. Говорят, что на таких пахать надо. Вот, правда. Стоит такой боров бородатый за прилавочком и иголочки швейные со всякой дребеденью продаёт вместо того, чтобы работу работать. Мерчандайзер хренов. В стране сейчас миллионами помирают люди от голода. А этот…

Брехт одёрнул себя, чего разошёлся? Подошли, окружив этого Тихона с трёх сторон, мало ли, может он организатор похищения Дворжецкого. Или даже ограбления? Разбойного нападения? У Матвея Абрамовича с собой приличные деньги. Были.

– Тихон? – Брехт смотрел в глаза мужику, как среагирует. На всякий случай кобуру с Кольтом расстегнул. Не в родной понёс. Засунул в ТТшную, хоть та и маловата чутка.

– Тихон, – спокойный взгляд, даже чуть пренебрежительный. Хоть примерно одного роста, но, кажется, сверху вниз посмотрел.

– Тут такое дело, – передумал Брехт в плохого следователя играть, – Пропал мой человек – Матвей Абрамович Дворжецкий и владелец бывший швейного ателье Иван. Не знаю фамилию. Нам его дочь Глаша сказала, что ты можешь знать, куда они собирались. Вроде бы пошли в эту вашу Миллионку к китайцам швейные машинки покупать.

– Ёкарный бабай! Ну, ни хрена себе! Что не вернулись? Вчера же утром пошли!

– Что знаешь-то? – прервал поток междометий Брехт.

– Ну, да собирался Абрамыч машинки у китайцев покупать и ткань, и фурнитуру. К Цыню собирался сначала зайти, – за бородой было не сильно заметно, но показалось Ивану Яковлевичу, что сморщился Тихон.

– Проводишь? – Брехт головой кивнул на лежащий на тряпке товар. Мелочь копеечная.

– А сколько вас? – огляделся.

– А сколько надо? – чуть наклонил голову набок комбат, – Трое, – не стал ждать ответа.

– Цынь известный торговец, там не должно быть ничего такого, – бородач оглядел всех троих внимательно.

– Так идём?

– Пошли. Иван мне не чужой. Друг, можно сказать, сейчас, только соберу товар и договорюсь, чтобы присмотрели. Вон к тому складу подходите, и я сейчас туда приду.

«Миллионка», как и позавчера, воняла, так и продолжала вонять. Ничего не изменилось. Стабильность, мать его. В этот раз даже ещё противней. Видимо китайцы завтрак тут себе готовили. Они специально рыбу сначала доводят до состояния «дышать невозможно», а потом жарят в масле, или это они настолько бедны, что едят протухшую, потому что на свежую денег нет?

Брехт шёл за широкой спиной Тихона и вертел головой на все триста шестьдесят. В первый раз они добирались другим маршрутом до лавки антикварной, там были именно лавки, домики, когда кирпичные, когда деревянные, даже двухэтажные кирпичные дома имелись, а сейчас они шли именно между рядами торговцев. Так же, как и на Семёновском рынке, большинство товара находилось на земле, тоже в основном на газетах грязных. Проходя мимо одного места, Брехт прямо завис, даже дёрнул Тихона за подол его армяка ну, или чего-то похожего, такой длиннополый пиджак по колено, или халат киргизский обрезанный. Тот недовольно обернулся, но Иван Яковлевич уже не обращал на Тихона внимание. Он стоял перед тремя одетыми в лохмотья китайцами и, выпучив глаза, смотрел на их товар.

Привлекли внимание они именно одеждой, стёганные ватные халаты, наверное, когда-то бывшие серыми сейчас превратились почти в камуфляж. Пятна различных цветов и происхождения плотно оккупировали полы и грудь аборигенской одежды, но тут так многие ходят, останавливался взгляд на шапках этих маскировщиках. Эдакие тюбетейки, отороченные свалявшимся почти чёрным от грязи мехом. Рядом с таким чумазым созданием и проходить-то страшно, не то, что стоять рядом и торговаться, рядом и не было ни кого, кроме парочки явно американских матросов, по крайней мере, разговаривали матросы по-английски. Тут не спутаешь.

С одежды аборигенов взгляд Брехта скользнул на их товар, вот тут-то он и завис. Без всякого сомнения, это были корни женьшеня. Только все видели эти корешки, похожие иногда на маленьких человечков. Ручки там, тельце с пережимом и ножки. Ничего подобного перед чумазыми китайцами не лежало. Как называются большие подсвечники ритуальные у евреев, которые на их гербе потом разместят, и на монетах будут чеканить. На минарет слово похоже. Потому как однокоренное. Освещать. Точно. Минора. Вот такие огромные миноры и лежали на мху перед тройкой аборигенов. Без сомнения, это были корни женьшеня, но не те малюсенькие, которые есть в интернете. Вывели к появлению интернета почти весь корень жизни. Потом стали выращивать, собирая пятилетние растения. Вообще разделяли делянку на пять частей и одну пятую каждый год выкапывали, и ягодки красные вновь сажая или обрезки корешков.

Эти были другие. Огромные коричневатые. Им было, наверное, не меньше двадцати лет. Иван Яковлевич где-то читал или слышал, что сила этого растения с годами многократно усиливается. Эти должны обладать прямо чудодейственной, потому как сами были чудом, огромным волосатым чудом.

Увидев заинтересованность военных их продуктом, один из грязнуль что-то пролаял на своём языке в сторону стоящих около входа в ближайшую небольшую лавку людей. Подошли все, и сразу стало неуютно Брехту. Стоишь в окружении десятка китайцев на враждебной по существу территории и не знаешь о чём они лопочат. Может, договариваются, кому твои бриджи достанутся, а кому сапоги, после того, как тебя пустят на фарш для пирожков со смешным названием «хуцзяо бин», покрытых кунжутом. Вкусная вещь, Брехт позавчера попробовал, изображая из себя американца. Будем надеяться, что не из такого вот чумазого соплеменника приготовили. А что провинился чумазый, помылся например, а его на пирожки.

– Васька, чего они лопочут? – собрался с мыслями Брехт.

– Рассказывают легенду, как появился женьшень, – встал вплотную к Ивану Яковлевичу Блюхер молодой, тоже опасался.

– И как?

– Он говорит, что есть легенда, легенда о двух маньчжурских воинах из враждующих родов – Жень-Шене из рода Си-Лянь и Сон-Ши-Хо из рода Лянь Серл. Первый, который Жень-Шень это известный воин, другой же был разбойником. Очень красивым разбойником и богатым. Когда Жень-Шень плененил Сон-Ши-Хо и привёл к ним домой, в него влюбилась сестра Жень-Шеня, Ляо и помогла ему бежать. Жень-Шень стал преследовать беглецов и настиг их. В этом бою погибли оба воина, и там, где падали слёзы безутешной Ляо, выросло растение, дарующее человеку здоровье, бодрость и силу – волшебный женьшень, – Васька переводил сбивчиво, кусками. Словно вслушиваясь и не всегда понимая речь товарищей.

– Не китайцы? – догадался Брехт.

– Да, они маньчжуры. Я плохо их язык знаю, – подтвердил его догадку Ваську.

– Спроси, сколько стоит.

– Пять тысяч рублей за корень, – сообщил Васька, переговорив с чумазыми и их болельщиками.

– Ну, ни хрена себе. А где они его берут, не скажут? – сделал заход Иван Яковлевич. Получить хотелось, но не за такие же деньги.

Васька пообщался ещё с маньчжурами, долго и в основном с помощью пальцев.

– Говорят, что живут в верховьях Уссури.

– Вот это фокус. Я карту смотрел. Это ведь недалеко от нас. Чуть севернее и восточней. Километров сто.

– Они ругаются, спрашивают, будем ли покупать, – перебил Брехта Васька.

– Покупать. Пять тысяч. Скажи три.

– Четыре с половиной.

Торговались минут пять. И дольше бы пришлось, уж очень медленно сбивал цену Блюхер. Сошлись на четырёх тысячах и десятке патронов к Арисаге. Понятно, что ни таких денег, ни патронов с собой нет. Потому договорились, что этот посредник подойдёт завра в девять утра к управлению ОГПУ. Тот согласно кивнул. Не боится «кровавой гэбни».

– Мы идём или нет выручать вашего человека и моего друга, – напомнил о себе бородатый Тихон.

– Блин блинский! Точно женьшеня нужно попить. О самом главном забыл, – хлопнул себя по лбу Иван Яковлевич.

Глава 18

Событие пятьдесят третье

– Вы, Ватсон, опять всю ночь играли в Покер по-крупному.

– Удивительно, Холмс! Но как вы догадались?

– Элементарно, Ватсон! Из всей вашей одежды на вас только галстук и шляпа.

Сто раз пожалел. Потом в сто первый раз пожалел. Потом в сто второй. Цыня нашли. Чего не найти, если точно известно, где его лавка. Вообще, путешествуя по «Миллионке» этой у Брехта сложилось твёрдое впечатление, что он переместился ещё раз во времени и пространстве. Попал куда-то в район Пекина в прошлый век. Кстати, только тут, живя на железнодорожной станции «Маньчжурия», Иван Яковлевич узнал, что русские, как всегда, всё исказили и исковеркали. Зачем это предки делали неизвестно, но почти все имена и названия иностранные, хоть европейские, хоть азиатские, русские обязательно исковеркают, одно время думал, что труднопроизносимые слова превращают в более благозвучные, так нет. Что нужно в голове иметь, чтобы слово «Бэйцзин» превратить в Пекин? «Бензин» бы лучше подходил. Нет – Пекин. Кроме жителей СССР так столицу Поднебесной никто не называет. Переводится. кстати незамысловато – Северная столица. Южная столица тоже есть. Называется по-китайски «Наньцзин», нашим это, понятно, не понравилось, и переиначили на Нанкин. Ну, хоть чуть ближе по звучанию.

Так про ощущения. Вокруг всё китайское, дома, одежда, вывески на лавчонках, лишь изредка видны русские буквы, и названия исковерканы. Китайцы тоже не заморачиваются. «Китайкое националь бюды». Понравился один перл местной словесности «Яйца сбывание». Даже попросил Ваську перевести оригинальный китайский текст. Оказалось, что именно это и имелось в виду. Это лавчонка по продаже, читай «сбыванию» куриных яиц. Чайная «Два Дьякона» тоже позабавила. Опять Ваську привлёк. Тот разговорный язык знал хорошо, а вот в иероглифах путался. Пришлось и ему консультироваться у стоящего рядом с чайной седобородого мужичка в эдакой шаолиньской одежде.

– Два Дракона. – Выяснили всё же. То есть, дьяконы и прочие попы ни при чём.

Зашли, опять Брехт не утерпел. Хотел прикупить настоящего жасминового чая из Китая. Не продали. Но тоже договорился, что привезут целый мешок к зданию ОГПУ на Алеутскую 44 к девяти утра завтра.

– А кофе? Соскучился, – поинтересовался на всякий случай Иван Яковлевич.

– Сикоко?

– Мешок.

– Холосо. – Вот! Можно смело поездку в актив ставить, а то без кофе утро не утро.

Добрались до мастерской товарища Лао Цыня. Вывеска классная на входе. Нарисована довольно схематично ручная швейная машинка и сверху надпись «Шитя брюков и масинок». Брехт кобуру расстегнул и дал команду Ваське и Сомову сделать то же самое. Сразу входит с пистолетами наголо перебор, а вот расстегнуть кобуру самое то. Мало ли, вдруг вместо тёплого приёма ожидает горячий.

Тихон вошел в дверь, с железной решёткой совмешённую, и встал на пороге. Брехт ему в спину упёрся. Его Васька толкнул. Под натиском Тихон сделал ещё шаг в полутёмное пахнущее чем-то кислым помещение. «Музыка ветра» обязательная сыграла свою деревянную мелодию и, стоящий за прилавком или стеллажом, китаец широко улыбнулся. Потом ещё шире и в глазах появилось узнавание.

– Тихо! Сикоко не видеть! Лад. Плоходи. Дологой длуг. – Но из-за стеллажа не вышел. Плохой знак?

– Как поживаешь Цынь? – Тихон шагнул к прилавку.

Брехт с Васькой шагнули следом, а Сомов по предварительной договорённости достал ТТ и остался у двери.

– Иголки нузно? – продолжал всё шире улыбаться невысокий, что неудивительно, но довольно толстый китаец. А вот толстых людей Брехт практически не видел в этом времени. Голод, какие тут избыточные веса, уже умирают люди, а тут вот нашёлся человек упитанный, есть выходит деньги. Вообще здесь в Приморье почти не было проблем с продуктами. Ну, или это Брехт просто удачно в армию пристроился. Кормят вожди почти всегда свою армию.

– Цынь к тебе Иван не заходил? – Тихон протянул руку через прилавок.

– Заходил. Машинки купил, ткань купил, пуговицы купил, девушек двух купил.

– Девушек? – Брехт вышел из-за спины бородоча.

– Та. Зэнзэн и Жилан купил. Холосие свеи. Лутсие.

– А сейчас где?

– Вона сидят сьют, – спокойно ткнул пальцем за спину Цынь. Оттуда и правда слышно было стрекотание швейной машинки, причём электрической. БреХт даже забыл про Дворжецкого. То есть электрические швейные машинки есть даже у китайцев, тогда какого чёрта он гоняется за ножными. И вообще старье собирает. Тупите, товарищ попаданец.

– Иван с Матвеем Абрамовичем шьют? – тряхнул он головой несвоевременные мысли из ушей вытряхивая.

– Зэнзэн и Жилан сьют. Иван посол с Абламысем отмесять покупку, – так и не сходила улыбка с лица китайца.

– Где они?

– Зэнзэн, Жилан! – заорал вдруг во всё горло китаец и из-за занавески показалась молодая китаянка. Потом открылась дверь и появилась вторая, по Брехту так сёстры близнецы. Девушки были в белых штанах балахонистых и кротких платьях странной конструкции, ну, не сильно в целом отличались от тех китаянок, что в Маньчжурии видел Иван Яковлевич, разве, что платья были цветные и красиво украшенные разными тесёмками.

– Ааа! – застонал Иван Яковлевич, – Где Абрамыч этот с Иваном?

– Усли обмывать покупку, – махнул рукой китаец, отсылая куколок.

– Куда? – всё хуже и хуже. Не только игрок, ещё и алкоголик. Еврей же? Как вот так можно?

– К блату. Веньян. Тута близко.

– Давно? – Если к брату, то, может, обойдётся.

– Всела. – И какую-то фразу, глядя на Ваську по-китайски выдал.

– Он говорит, – перевёл Васька, – что там Матвей Абрамович проиграл много денег и теперь ждёт, когда деньги принесут.

– Кто? – ну, вот. Люди не меняются.

Васька перекинулся парой фраз с Цынем, потом ещё парой, потом кричать оба начали, потом Васька схватился за пистолет, но Брехт успел его за руку придержать.

– Сколько он проиграл?

– Десять тысяс лублей. Много деньги. Надо отдавать. Ты Блехт. Сказал Блехт пилидёт.

– Твою же мать!


Событие пятьдесят четвёртое

Нанаец женился на русской, через месяц разводится. В загсе спрашивают:

– В чем причина?

– Шибко грязная – каждый день моется.

Фильм снимут году эдак … Ну, в общем, не скоро. Будет называться «Формула любви» Там ещё песню замечательную поют про «уно моменто». Нет, петь песен Брехт не собирался. Вспомнил один из шедевром Марка Захарова Иван Яковлевич из-за двух фраз, которые потом станут цитатами, что озвучит Леонид Броневой. Первая звучит так: «А голова предмет тёмный и исследованию не подлежит». Это про Дворжецкого. Вот какого хрена он его вытащил из Китая? Думал, этот выжига со связями в Харбине и знанием китайского, и английского языка сможет бизнесом управлять, и две процветающие артели создать, а после превратить в крупные и выгодные предприятия. А он, только ему денег дал Брехт, устроил загул и проиграл деньги. Целую кучу денег. Зарплату месячную пятидесяти железнодорожников. Что он сам не смог бы этого Цыня найти? Нашёл же.

Кадры решают всё. Где взять? Думал ведь – кадр. Что делать-то теперь? Ладно. Есть сказанная в этом же фильме этим же персонажем другая почти крылатая фраза. Эта звучит так: «Кто ест мало, живёт долго, ибо ножом и вилкой роем мы могилу себе». К чему вспомнил. А принял, на первый взгляд, офигительное решение, не доходит через голову, дойдёт через задницу.

– Лао Цынь, есть у меня к тебе деловое предложение. Ивана отпусти. Я тебе за этого игрока деньги отдам. Завтра привезёшь, всё, что тебе Дворжецкий заказал к зданию ОГПУ на Алеутской 44. Там я за заказ рассчитаюсь и за его долг. Нет, никто тебя за твои делишки там хватать не будет. Просто мне оттуда много чего вывозить, вот всё в одном месте и собираю. Кстати, нет возможности добавить к списку пару электрических швейных машинок?

– Посему нет. Есть масынки. Тозе Зингел. – Закивал товарищ Цынь.

– Добавь. Так вот, я деньги отдам. Сколько всего получится?

– Сто … с масынками электлическими сто пятьдесят тысяс.

– Хорошо. Привози. Только есть одно условие. Три дня держишь Дворжецкого на цепи, каждый день порешь ремнём десять раз, при этом говоря, чтобы больше не играл, и не кормишь. Только воду даёшь. А когда он будет про меня спрашивать, говори, что найти не можешь. А через три дня выпусти голым, в одних кальсонах, и скажи, что Брехт нашёлся, и он заплатил, но забрать не может, у него совещание с руководством ОГПУ. И это будет правдой. Всё понятно?

– Всё понятоно. Есть китайская пословица: «shǒu zhū dài tù». Пелеводица как: «Полагаться на удачу и судьбу в своих действиях». Всеиглоки такие. Хотят иметь деньги и не хотят лаботать. Надо им помогать. Есть длугая посоловица: «hé zhé zhī fù». Эта переводится: «Карп в сухой колее». Значит, человеку нужна помощь. Поучим. Почему не помочь холосему человеку.

Расстались, можно сказать, друзьями. А то за пистолеты хватались. Вообще, можно было не платить. Договориться с другим Абрамычем, что там притон игровой и накрыть его сотрудниками ОГПУ, пересажав организаторов. Только не хотелось перед Трилиссером сильно свой бизнес будущий светить, и тем более, быть сильно ему обязанным. Пусть будет наоборот, как сейчас. Ну, и не помешает Дворжецкому терапия ремнём и голодом. В следующий раз задумается. Ещё бы какого шамана местного найти, чтобы он у него в голове пару извилин, отвечающих за игроманию, прочистил каким настоем на мухоморах. Интересная, между прочим, идея, пообщаться с местными. Из них могут получиться замечательные разведчики. Они знают окрестности реки Уссури, как свою квартиру. Тут и ещё подумать надо. А где эти три грязных китайца взяли женьшень? Говорят, в лесу есть плантации, что местные народы, типа Нанайцев его культивируют. Не у них ли отняли? Вот закончится строительство военного городка и можно будет попытаться найти чуть севернее в верховьях Уссури местные племена.

На эту тему можно и с Трилиссером поговорить. Могут, да, нет, должны у него быть связи с местными народами, живущими вдоль границы с Китаем, а если нет, то он хреновый разведчик. Завтра надо будет поспрошать аккуратно.

Домой вернулись уже почти вечером. Брехт не поленился и осмотрел, все, что заказал Дворжецкий, пришлось посетить целых три склада. Всё как всегда, в магазинах ничего нет, но за деньги, чуть подороже магазинных цен, можно достать, что угодно. Были замечательные шёлковые ткани и белые, и цветные, была та самая джинса из Италии, была отличная парусина из конопли. Машинки швейные были частично новыми, частично рабочими, но в хорошем состоянии. Всё есть для начала. Осталось только артель организовать. Подлечат Дворжецкого шоковой терапией китайцы и вперёд к светлому будущему. Начнём строить коммунизм в отдельном батальоне.

Вернулись домой, а там дым коромыслом. Не в переносном смысле. Купила Куй рыбу и жарит, но чего-то увлеклась и подгорела та. Дымина в доме и воняет, словно с китайской «Миллионки» и не уходили. Проветрили, выбросили подгоревшую рыбу и поужинали варёной картошкой с постным маслом. Вкусно, но мало. Чего мясного хотелось. А чего там сказал Броневой про вилку с ложкой? Если Дворжецкому полезно посидеть на воде, то и им не помешает разгрузочный день. Не зря же в Православии столько постов. А в августе есть пост?


Событие пятьдесят пятое

– Рабам давали еды и одежды ровно столько, сколько бы им хватило для того, чтобы они смогли продолжить работать.

– Ничего существенного, в принципах формирования зарплаты, с тех пор не изменилось.

Что-то с нервами у Ивана Яковлевича в последнее время. Опять проснулся ни свет ни заря. Лениво брехали за окном собаки. Храпел в дальней комнате красноармеец Сомов, роскошно храпел, не просто, а с переливами и всякие обертона используя. Был бы магнитофон – записал. Не, не. Не сделать ему магнитофона. Там главное не электроника, а механика и химия. Ну, даже справится с механикой. Плёнка. Её сделают через четыре года немцы. В СССР пошли своим путём, как всегда, опередили всех, но путь оказался ложным. Александр Шорин создал шоринофон, который выцарапывает звук на киноплёнке. Фильм «Чапаев» с его помощью записан.

Тьфу. Нет, не будет он заниматься магнитофоном. Немцев не опередить. Там два огромных химических концерна BASF и AEG целенаправленно улучшают уже придуманную магнитную ленту. А он ни разу не химик.

Решил создать разведывательно-снайперский батальон, который переломит ход этой небольшой войнушки у озера Хасан. Именно из-за неудачи советских войск и колоссальных потерь начнётся закат Блюхера. Алкоголизм ещё. С ним ничего не поделать.

Или поделать? Ну, есть же Мессинги всякие и шаманы прямо вот тут под боком. Может они не шарлатаны, что дурят тёмных неграмотных соплеменников, которые живут практически в первобытнообщинном строе. А вдруг и правда могут в голову залезть и установки на здоровый образ жизни дать. Нужно будет найти и пообщаться. А пока хватит разбрасываться. Пора заканчивать со строительством и начинать собирать новобранцев по всему Приморью, которые склонны к меткой стрельбе. Конечно, и медведя можно научить кататься на велосипеде, но лучше учить генетически предрасположенных к этому людей. Спокойный характер и природная меткость. Не выйдет из холерика снайпер.

Заканчивать нужно этот квест во Владивостоке. Осталось из намеченного только две операции провернуть. Нужно набрать корейцев для работы на цементном заводе и нужно все человеческие и материальные ресурсы перевезти из Владивостока в Спасск-Дальний. Корейцев нужно много. Только на завод пятьдесят человек, а ещё хотел под боком у себя Брехт маленький колхоз организовать, который будет снабжать воинскую часть продуктами. Завтра, а точнее уже сегодня Иван Яковлевич этим и собирался заняться. Вчера поинтересовался у Цыня, что он знает о корейцах во Владивостоке, можно ли осуществить задуманное и к кому там стоит обратиться.

По ответам стало понятно, что китайцы корейцев не любят и что лучше бы то же самое Ванья решил проделать с китайцами, Тогда Лао Цынь ему с удовольствием поможет. Не купился на посулы Брехт. Знал, что произойдёт тут через пять лет. Корейцев просто погрузят в вагоны, увезут в Казахстан и Узбекистан, а вот китайцев будут целенаправленно уничтожать. Сажать в тюрьмы и лагеря, массово расстреливать, когда за дело, полно среди них настоящих шпионов, как впрочем, и среди корейцев, а когда и просто, потому что китаец. И попасть под этот замес с репрессиями китайцев очень не хотелось. Припишут какое укрывательство, объявят китайским или японским шпионом и шлёпнут, предварительно на допросах в кусок мяса превратив. Лучше корейцы, хотя потом, со временем, нужно и их на русских, прибывающих из европейской части России заменить. Мгновенно лишиться половины работников завода и колхоза этого под боком, как раз во время боёв у озера Хасан, не хотелось.

Про «Корейку» всё же китайский контрабандист и советский честный торговец немного рассказал. Корейцы обосновались во Владивостоке почти одновременно с русскими. Селились в землянках и занимались в основном торговлей. Их царское правительство, чтобы не разводили антисанитарию, отселило в одно место, так и получилась «Корейская слобода» или «Корейка».

Часть переселившихся в Корейскую слободку владельцев лавок продолжали заниматься торговлей, другие начали разводить свиней, в чём корейцы, несомненно, специалисты. Нужно взять на заметку. Мяса всё же хочется. Вот и растущему Владивостоку было нужно свежее дешёвое мясо. Но и это благородное дело навлекло на сынов «Страны утренней свежести» полицейские неприятности. Увлёкшись доходным делом, слободские свиноводы довели поголовье до сотни хрюшек на двор. И это свинство не только свободно шлялось по слободке, но частенько забредало и на городские улицы, оскорбляя своим видом и поведением тонкие чувства горожанок. Барыня гуляет, а тут свиньи. Не порядок.

Кроме свиноводства выращивали на свох маленьких дворах корейцы и зелень со всяким луком, и коров держали. Торговали вразнос. Были специально целые семьи, чей бизнес составлял на сто процентов доставку продуктов горожанам. А ещё корейцы были лучшими портными. Тут Цынь не преминул заметить, что в настоящее время китайцы почти вытеснили из этой сферы услуг и корейцев, и русских. Понятно тогда, почему русские продают свои мастерские и целые артели разоряются. Китайцы лучше организовали этот бизнес. У них контрабандные ткани, у них практически бесплатный труд девушек рабынь, и у них природная склонность к торговле. Плюс, конечно, и трудолюбие, точнее дисциплина, шьёшь брюки, так и шей, а не сиди на кухне и не критикуй правительство за низкие цены на штаны и засилье китайцев.

Петухи стали кричать всё настойчивей. Пора тоже подыматься, а не пустым мечтам придаваться. О, в рифму получилось.

Лао Цынь объяснил Брехту, что старшие у корейцев есть и рассказал, как их найти. На вопрос, как он думает, поедут ли корейцы на новое место, китаец, почесал подбородок почти без щетины и утвердительно кивнул.

– Только в свеи зля колейцев хочесь взять, Ванья, подумай, я плодам тебе десяток обусенных девусек. Одна золотая монета – одна девуска.

– Заманчиво. Надо подумать.

Вот, думал. Нет, сначала нужно выслушать и противную сторону. Послушать на каких условиях согласятся переехать в Спасск-Дальний корейцы.

Глава 19

Событие пятьдесят шестое

Мать ругает ребёнка:

– Ты настоящий поросёнок, весь замарался! Ты знаешь, кто такой поросёнок?

– Да, мама, поросёнок – это сын свиньи…

Сон Чжун Ки и Ли Чон Сок согласились встретиться с русским командиром только после того, как Васька сказал переговорщикам, что разговор пойдёт о больших деньгах. Дядьки были колоритные, словно не тридцатые годы двадцатого века на дворе, а середина восемнадцатого века. Шляпы их высокие с большими полями, халаты шёлковые, остроносые туфельки. Наложницы, или кто они им, обмахивающие дядек веером, другие женщины, которые в сплошном поклоне подавали гостям и хозяевам чай. Ну, Иван Яковлевич думал, что чай, на самом деле – гадость редкая. Куй рассказала, что это чай из хурмы «Камипчха» или «Сушеонгва».

Лекарственный для дорогих гостей. Для приготовления такого напитка используют листья и сушёные плоды хурмы, вот на не сильно вкусный компот это и походило. Хорошо, хоть масло и соль, как монголы эти туда не набросали.

На одетую в форму командира отделения медицинской службы Катю-Куй корейцы косились прямо с риском заработать косоглазие. Дети так вообще все выбежали и стояли, открыв рот и пальцем на жену Брехта указывая. А когда она ещё и заговорила, то вообще хоть свет гаси. Как давай все галдеть. Кстати, как переводчик, с какой целью Иван Яковлевич и взял жену, Катя-Куй не пригодилась. На разных языках разговаривали корейцы. Точнее, на разных диалектах, но как потом понял Иван Яковлевич из объяснения Кати, эти диалекты чуть ли не дальше друг от друга, чем русский от польского, то есть понять невозможно, а поискать общие слова можно.

Корё мар – диалект корейского языка, на котором говорят корё-сарам, корейцы, проживающие на территории СССР, развился на основе хамгёнского диалекта, распространённого в северокорейских провинциях. Южане говорят на другом диалекте. Чего стоит только замена буквы «к» практически во всех словах на «ч», а «л» на раскатистую «р». Пойди, догадайся, что товарищ сказал, если он половину букв в слове на совершенно непохожие заменил.

Переводчиком выступил молодой человек, одетый вполне по-европейски. Куй девушки в белых нарядах подхватили под руки и увели, после того как мужчины приступили к чайной церемонии. Не гоже женщинам лезть в мужские дела.

Поглаживая совсем куцую бородёнку, главный корейский аксакал Владивостока отхлебнул жёлтого компота и пролаял чего-то явно недружественное.

– Gungang sowon!

– Это пожелание здоровья, – улыбнулся переводчик, видя, как вздрогнул Брехт.

– Пожелай того же.

Брехт маленькими глотками попивал несладкий чуть кислый компот и ждал. Негоже гостю не зная обычаи лезть поперёк батьки. Кто их знает, как положено вести себя на чайной церемонии. Блин нужно было поинтересоваться у Куй.

Попили, мелкими глотками. Прибежала женщина и всё убрала. Сидели они под навесом на грязном дворе. Валились куриные перья, кудахтали куры, время от времени устраивали всем побудку петухи, а ещё стояла еле переносимая вонь от смеси ароматов свинячьего и куриного дерьма. Если корейские колхозники воспроизведут все эти запахи и на новом месте около его военного городка, то нужно селить их не меньше, чем в километре и с той стороны, куда ветры чаще дуют. Нужно будет поинтересоваться у местных о розе ветров. Были же здесь до революции учёные. Флот всё же должны быть составлены карты ветров.

– Что же желает командир Красной армии? – когда унесли посуду, поинтересовался Сон Чжун Ки, он был постарше, и шляпа его было выше.

– Хочу предложить корейцам семьями перебраться в город Спасск-Дальний. Это примерно двести пятьдесят километров на север. Нужны рабочие на цементный завод, нужны швеи и нужны обычные крестьяне, чтобы снабжать воинскую часть едой. Я буду выкупать у них продукцию, а если её окажется больше, чем нужно нашему батальону, то они могут продавать её на базаре в городе. Часть находится в десяти километрах на запад от города Спасск-Дальний. У нас есть трактора, и мы поможем обработать пашню. Земли там много и климат лучше, чем здесь. Там летом теплее. Рядом есть большое озеро Ханка. Там можно рыбачить. Текут две реки, которые впадают в озеро, можно думаю делать запруды и выращивать рис. Ну, да вам виднее, что выращивать, главное, чтобы выращивали свиней и куриц. Мясо всё будем скупать. – Фу, длинную какую речь сказал, да ещё после горячего чая-компота, прямо взмок Брехт.

– Им тоже дадут такую форму, как у твоей жены? – любого вопроса Иван Яковлевич ожидал кроме этого. Думал, спросит аксакал, что он будет с этого иметь, или про жильё поинтересуется. Нет, форму ему подавай.

– У меня в батальоне есть два взвода, в которых служат так называемые колхозники. Если появятся желающие из корейцев создать такой же взвод, то я буду только рад, но тогда они не будут получать деньги, будут просто служить пять лет в армии и не смогут продавать излишки.

– Пять лет? – поинтересовался или уточнил вернее второй главнюк корейский Ли Чон Сок. Он был лет на десять моложе самого главного и на столько же килограмм больше весил. Товарищ Сон сильно кощея бессмертного напоминал. Скулы прямо выпирали на обтянутом коричневой кожей лице.

– Пять лет граждане СССР обязаны отслужить в Красной армии. Да, всех, кто согласится переехать, если они не имеют гражданства СССР, то я постараюсь обеспечить паспортами, а также членов семей, которым уже есть шестнадцать лет.

– Пять лет? – опять уточнил Ли Чон Сок.

– Такой закон. Потом человек либо демобилизуется, то есть становится гражданским, либо может остаться на сверхсрочную службу и тогда уже получать небольшую зарплату. Есть ещё курсы младших командиров. Там можно стать даже помощником командира роты, – Брехт не понимал смысла вопросов. Они не хотят служить или наоборот рвутся в армию. Пять лет жизни за очень небольшое удовольствие пощеголять в зелёной форме?

– А что с теми, кто будет работать на заводе? – опять перетянул на себя одеяло главный главнюк – товарищ Сон Чжун Ки.

– Будут работать на цементном заводе. Получать квалификацию, сдавать на разряды, учить русский. Зарплата будет расти. Завод развивается. Может скоро потребуется и ещё много людей, если вторую очередь строить будут. Построим им жильё. Потом детский садик и школу. Дети тоже будут учить русский язык и по достижению шестнадцати лет получат паспорт гражданина РСФСР, – про садики только сейчас придумал. На самом деле это лучший способ социализировать этих вчерашних, да и сегодняшних рабов. Кроме того, часть женщин высвободится для работы на том же заводе или в швейной артели.

– А сколько нужно человек?

Вот, главный вопрос товарищ Сон задал. А сколько, сейчас сами скажут.

– На завод нужно пятьдесят мужчин. А в сельское хозяйство не знаю. Посчитайте сами, их должно быть столько, чтобы они снабжали мясом и овощами воинскую часть в шестьсот человек. Плюс себя и соплеменников, которые работают на заводе. Желательно и школу с детским садиком или несколькими садиками. Ну, и сколько-то продуктов для продажи на рынке в городе Спасск-Дальний.

– Хорошо. Мы посчитаем и подумаем. Твоё предложение командир мне нравится. Приходи завтра в это же время. Да, скажи, как зовут твою жену?


Событие пятьдесят седьмое

В роддоме всеобщее возмущение: к еврейским роженицам врачи и персонал относятся явно лучше. Главврач обращается к скандалящим женщинам:

– Товарищи мамаши, будьте сознательными гражданками! У них продукция на экспорт!

Завтра, так завтра. Нужно начать решать вторую проблему. И её вообще неизвестно с чего начинать решать-то. Во-первых деньги практически кончились, что-то разошёлся Брехт, да ещё Дворжецкий подгадил. Оставалось ещё килограммов десять золотых монет и это вполне закрыло бы проблему, было два но. Обращаться к криминалу не хотелось, тем более, что весь криминал китайский в основном, и сто процентов, что там есть стукач, который ОГПУ доложит, что товарищ Брехт меняет большое количество золота на рубли. И приплыли. Второе но, это сам криминал. Один раз с божеской помощью в Хабаровске вывернулись. Ещё раз испытывать судьбу не хотелось.

Было и в-третьих. Если все их приобретения легко влезут в товарный вагон, то вот несколько сотен корейцев, а то и под тысячу человек, семьи-то это не три человека, как в двадцать первом веке. Тут семья, где один мужчина – это может быть и десять человек, считая стариков и детей. Нужно пятьдесят рабочих на завод. Забирай. Вон стоит пятьсот человек. Увози. Плюсом колхозники. Наверное, ещё столько же. Чтобы увезти тысячу человек со всем скарбом, свиньями и курицами, лошадьми и коровами, нужен целый состав. И как только правительство справилось с переселением двухсот тысяч корейцев в 1937 году. Почитай через всю страну на тысячи километров.

Без Матвея Абрамовича Трилиссера такой проблемы не решить. Вот Брехт к нему и пришёл. Звонить Кузнецову в Харбин не стал, он для местных железнодорожников почти никто, да и у самого Кузнецова с КВЖД столько проблем, что он их с трудом разгребает. А до продажи ещё года два или три, точно Брехт дату продажи не помнил.

– Нда, неудачно всё закончилось, – встретил не сильно радостно главный разведчик Приморья Брехта.

– Матвей Абрамович, я с просьбой пришёл, – не стал затягивать Иван Яковлевич. Толку-то, политесы разводить. Операция и правда получилась неудачной. Правда, два плюса имелось. Канонерская лодка «Красный Октябрь» по прежнему в строю, ловит браконьеров и контрабандистов, а шпионы и террористы на том свете в своём китайском аду. Не все, и забрали с собой полно наших, но банда ликвидирована. Разве не плюс?

– По складу Вещдоков? Хорошо, сейчас дам команду. Что пообещал, выдадут, – Трилиссер уже потянулся к телефону, но Иван Яковлевич его чуть притормозил, рукою трубку прижав.

– Матвей Абрамович, вы ведь в курсе, что я приехал корейцев на завод цементный набрать и к себе немного, чтобы научить мои колхозные взвода в данной местности хорошие урожаи собирать, – говорил же.

– Да, было такое и что, набирай, я не против, – Трилиссер вновь потянулся к телефону.

– Подождите, товарищ заместитель начальника, есть проблема, – и Брехт рассказал ему, как на самом деле он представляет себе это переселение.

– Ни хрена себе, – Главный разведчик бросил тянуться к телефону и откинулся на спинку стула, – слушай, комбат, вот умеешь ты начальство озадачить. Когда говорил про пятьдесят человек, я это себе так и представлял. Сядут пятьдесят человек в вагон. Ночь и они на месте. А вот свиней с курями и детями я точно в расчёт не принимал.

– А сам я думаете, предполагал, думал найму пару вагонов, а сейчас вот дошло, – склонил повинную голову Иван Яковлевич.

– А от меня-то что хочешь? – закурил, вонючим дымом Брехта обдав.

– Не знаю. Только одна крамольная мысль есть.

– Крамольная? Это ты по нужному адресу пришёл. Смогу – помогу. Не тяни.

– Мысль такая, а что если сделать это операцией ОГПУ по очистке Владивостока от возможных и настоящих шпионов. Нужно уменьшить процент азиатов во Владивостоке, а то не русский город, а корейско-китайский. Среди них ведь японские и китайские шпионы один на одном сидят и кем-то там погоняют, – выдал эту «крамольную» мысль Брехт.

– Операцией? Операцией. Операцией, – несколько раз с разными интонациями повторил это слово Трилиссер.

– Ещё и похвалят сверху, – да сто процентов похвалят.

– Похвалят. Операция. – Матвей Абрамович встал из-за стола и походил вдоль большого окна, с широким подоконником, заваленным папками с бумагами. Работает контора. Не дремлет «Око государево».

– Конечно, похвалят. Можно под это дело и выявить несколько шпионов. Есть ведь на примете.

– Есть. Знаешь, что японцы удумали. Они хотят часть нашей территории прихапать. Требуют в месте компактного проживания корейцем создать автономный район, а потом потребуют передать его своему сателлиту Корее. Вот такие дела. Тысяча человек, естественно проблему не решит. Но вот, если на самом верху это одобрят, то по твоему методу можно и массово людей расселять с юга Приморья.

– То есть вы согласны, Матвей Абрамович? – неужели получилось.

– Согласен. Сегодня же дам команду железнодорожникам готовить состав. Когда у тебя точные данные известны станут? – новую сигарету от старой прикурил, прямо горит человек на работе. А нет – дымит.

– Завтра, думаю. Хорошо бы и машин хоть несколько. Это процесс ускорит.

– Естественно. Соберём по городу, что есть. Устроим и правда показательную акцию, пусть о ней и с той стороны узнают. Посмотрим, как отреагируют. Всё, Иван Яковлевич, я к начальнику, поставлю его в известность, не, не бойся, он тоже двумя руками за будет. Ты не представляешь, как нам тут засилье азиатов жить мешает. Вроде и границу закрыли, а их всё больше и больше. Скоро и русских во Владике не останется. Да ещё плодятся, как тараканы. Ты-то с этим процессом справишься? С приплодом? – Заржал.

– Матвей Абрамович, а со складом? – тоже посмеялся, раз начальству весело.

– Со складом. Сейчас позвоню. Иди, забирай, что обещал. Завтра в восемь, чтобы был здесь, как штык. Совещание организую всех заинтересованных лиц, в том числе и железнодорожников. Бывай.


Интермеццо первое

Мюллер:

– Штирлиц, вы английский шпион!

– А фак. ты? – недоумевая, пробормотал Штирлиц.

– Сам ты FUСК, британская сволочь! – обиделся Мюллер.

Дмитрий Георгиевич Федичкин полномочный представитель ОГПУ в Приморье, после того, как ушёл его зам Трилиссер прикурил папиросу и медленно, наслаждаясь каждой затяжкой, выкурил её до самого мундштука бумажного. Что-то в этой истории ему не нравилось. Ещё и фамилия у комбата странная. Брехт. Меер Абрамович сказал, что родственники с этим интернационалистом – писакой. Надо бы поднять документы. Ну, хотя, раз поставили комбатом и тем более доверили создать первый в СССР разведывательный батальон, то проверили. Должны проверить, абы кого не поставят на такую ответственную должность. Или проверить всё же?

Начнёт если, то Блюхеру найдутся доброхоты, доложат. Как себя поведёт командарм? Он тут себя царьком на Дальнем Востоке считает. В любимчиках ходит у Сталина. Нда. Ну, ничего особого в проверке нет, но тут личный приказ Блюхера о назначении этого, в общем-то, молодого человека на такую ответственную должность. Ну, ладно. Можно и чуть повременить, ходят слухи, что осенью Блюхер уедет в Москву на лечение, вот тогда и можно будет организовать проверку.

А по переселению тысячи корейцев. Тут как бы и неплохо. Вот исходила бы эта просьба или предложение, от директора этого цементного завода, как его, – Розенфельда. Да, вот исходила бы просьба прислать корейцев от Розенфельда и ничего подозрительного, а тут комбат Брехт. Ему-то какое дело. И странно объяснение, ему нужен цемент на строительство военного городка, а завод план не выполняет. Ну, позвони Блюхеру, и найдут тебе цемент, раз в любимчиках у командарма ходишь. А этот решил мать его проблему решить. Каламбур получается. И в жизни каламбур. Сначала заключённых, потом борьба с пьянством, теперь вот корейцы. Всё с вывертом решения. Это вместо митингов и собраний. Нет. Тут что-то не так. И с этим не так нужно разобраться. Дождётся, когда Блюхер уедет в Москву и обязательно даст команду копнуть этого Брехта поглубже. Кто таков, откуда взялся в СССР. Если родственник немцу, который живёт в Германии, то и сам из Германии. А не шпион ли какой? Обязательно нужно копнуть. И из Москвы документы затребовать, и из Харбина. Чем он там занимался в Китае. Не могли там его завербовать?

А по корейцам? По корейцам, очень даже неплохо и очень своевременно. Правильный подход. Нужно будет переговорить с Первым Секретарём Далькрайкома ВКП(б) Бергавиновым Сергеем Адамовичем. Пусть бросит клич на другие предприятия края, где рабочих не хватает, особенно на строительство железных дорог, переселим туда большую часть корейцев. А там и до китайцев руки дойдут, пора потихоньку начинать борьбу с этими шпионами, бандитами, организаторами притонов опиумных. Пора. Вовремя этот Брехт появился.

Что не отменяет мероприятия по проверке самого Брехта.

Федичкин Д.Г. Зам. начальника Особого отдела ПП ОГПУ. Хабаровск. 1929 г.

Глава 20

Событие пятьдесят восьмое

Умный всегда готов спокойно признать свои ошибки, хитрый пытается всегда перевести их на кого-то другого, дурак же всё время гордится ими как достижениями!

Заставь дурака богу молиться… Там продолжение есть правильное. Заставь дурака богу молиться – он и себе лоб расшибёт, и тем, кто не хочет молиться вместе с ним. Вот обратился Иван Яковлевич за помощью к ОГПУшникам. Получил. Мать их. Так получил, что несколько лет во Владивостоке ему аукаться будет.

Как себе представлял. Подгонят к какому запасному пути товарняк, потом собранные со всего города и окрестностей грузовики и подводы будут доставлять туда выделенных корейскими бонзами будущих рабочих и крестьян с семьями, и всех их аккуратно погрузят вместе со скарбом и животными в вагоны. В заключении прицепят вагон купейный, где будут транспортировать по Транссибу Брехта со своими соратниками и их боевыми подругами, плюс купленные рабы и рабыни.

Потом про рабынь. Сначала, как получилось на самом деле. Людей загоняли в машины пинками, отбирали и выбрасывали имущество, если оно в машину или подводу не входило. В одной семье застрелили старика, который вступился за дочь или невестку, когда её начали избивать, боец ОГПУ отобрал у неё шкатулку, думал видимо, что там золотые украшения, а там всякие ракушки, камешки красивые, она ещё ребёнком собирала. Ну, разочарованный идиот и выбросил шкатулку деревянную старую и не сильно красивую на дорогу. Женщина на него с кулаками. Боец врезал ей пару раз и когда она упал ещё и пинать начал. Дед вступился и был застрелен этим придурком. И хотя Брехт пожаловался потом Трилиссеру, но сильно сомневался, что даже пожурят.

Тут узнал он вчера, что войска ОГПУ только вернулись во Владивосток с одной кровавой операции. Уничтожали староверов. (Старообрядцев). Звучит-то как?! Порядок наводили и подавляли контрреволюционный мятеж. Чем им бородачи не угодили? Так хотели жить своим умом.

По прибытии на Дальний Восток староверы поселились в Приханкайской низменности, но по мере заселения этих земель уссурийскими казаками и крестьянами, исповедовавшими новое улучшенное православие, последователи протопопа Аввакума и боярыни Морозовой стали уходить в необжитые таёжные урочища Сихотэ-Алинского хребта. и малозаселённые территории северо-востока Приморья. В этих краях они основали несколько десятков деревень и хуторов. За годы, при царе батюшке и при Советской власти, пока она на них не обратила внимания, эти трудолюбивые и выносливые люди превратили глухомань в страну обетованную. Они вручную корчевали вековую тайгу под поля и усадьбы, поставили мельницы и крупорушки, маслобойни, кузницы и пасеки, завели скотину. Настал золотой век.

Жили себе люди своим умом и политикой не интересовались. И вот ведь парадокс, очень скоро политика предсказуемо заинтересовалась ими самими. Чего это вы, ребята, не в колхозе? И так хорошо? Ай, как плохо, что вам хорошо. Поправим.

Волна сплошной коллективизации докатилась до Приморья, добралась до обетованного края. Староверы, пытаясь сохранить свою идентичность, стали массово перебираться на дальние хутора и заимки. Вот, только, это их не спасло. От слова совсем. Совсем даже нам не товарищи, как отколовшиеся единоличники, были объявлены кулаками и подлежали уничтожению, как вредный класс. Раскулачивание носило характер конфискации всего имущества, вплоть до предметов быта. Даже мясорубки отбирали и одежду, что получше. И сапогами не гнушались. С портянками.

И оставили в покое… Куда там. Весной этого года в район бикинской Улунги прибыли первые советские переписчики. Поголовье считать. Староверы отнеслись к ним враждебно и отказались участвовать в мероприятии. Бородачи и двуперстники сочли, что занесение в поимённые списки автоматически налагает «печать антихриста» и отрезает путь к спасению душ. По этой же самой причине они проигнорировали открытие кооператива по приёму пушнины и мехового сырья, отказывались отдавать детей в открытую райисполкомом безбожную школу, «…где открыто учат, что Бога нет, что земля круглая и вертится, где учат песням и танцам». Бесовским. Да и сами бесы, вон простоволосые все бабы у них, а мужики с босыми рожами ходют.

Бородатые, ведь, не значит тупые. Люди были не глупыми, и раз решили восставать против безбожников, то сначала подготовились. Создали повстанческий центр с военным командованием и единым штабом. Восстание возглавил бывший секретарь Улунгинского сельсовета Антон Кулагин. 5 мая 1932 года прибыл из Улунгинской долины Ефим Могильников и доложил центру о готовности северного побережья к восстанию. 6 мая в селе Улунге, в доме Кулагина, на совещании центра, и было принято решение о вооружённом выступлении.

Рассказывающий всё это Брехту Трилиссер хищно осклабился и хлопнул ладонью по столу.

– Ты понимаешь, Иван Яковлевич, что бойцы пережили. Война настоящая, к которой они и не готовы были. Всеми силами враги Советской власти пытаются ей навредить. Из всех щелей лезут. Готовы тебя голыми руками рвать и душить, а ты мне про избитую азиатку говоришь, да бойцы чуть не треть своих товарищей в этой бойне потеряли. Они ведь не начинали эту войну. Старообрядцы её начали. Начали коммунистов и комсомольцев убивать. И только потому, что Советская власть их, уродов, к светлому будущему тянет. В колхозы объединяет, чтобы поля трактором пахать, труд им облегчить. Детей в школе грамоте хотела учить, а то ведь кресты до сих пор ставят заместо подписи, а они за оружие. И не за вилы же. За ружья и винтовки!!! А ведь почти все охотники и белку в задницу убивают, чтобы шкурку не попортить. Так, что хорош ныть. Просил помочь, чего ещё надо, помогли. Вечером поезд отходит. Иди, забирай из хранилища вещдоков, чего ты там ещё успел присмотреть. Ненасытная у тебя душа. Знаю, что на пользу, но совесть имей всё же. В этот раз ладно, возьми, пулемёты и автоматы, потому что уверен, для дела берёшь, а не из жадности. Да. И про хорунжего чего не напоминаешь. Готов дом?

– Уезжал, его заложили, четыре дня уже здесь, так, что закончили уже.

– Добро. Есть место в вагоне?

– Найдём. Да даже в купейном ещё пару купе свободных.

– Подойдёт через пару часиков к тебе. Забирай оружие и дуй на станцию. Он с вещами подъедет. Я говорил предварительно с ним. На чемоданах сидит. Встречай у вагона. Бывай. С твоими корейцами растревожили всё паучье гнездо. Наш осведо… Иди. Не след тебе этого знать. Впечатлительный больно.


Событие пятьдесят девятое

– Мама, а что мы будем праздновать в День отмены рабства?

– Это не наш праздник, сынок.

– Потому что мы белые?

– Нет, потому что твоему папе ещё десять лет ипотеку выплачивать.

Про рабов и рабынь. Целую кучу Иван Яковлевич их напокупал. Кроме купленных у Ивана швей, к списку прибавилось ещё две швеи китаянки, приобретённых непосредственно у Лао Цыня. У него же и ещё двоих интересных товарищей прикупил Брехт. Когда окончательный расчёт уже производили и Брехт предложил расплатиться золотыми царскими червонцами по курсу один к тридцати, то замахавший вначале руками китаец, после небольшого торга пошёл на уступки и согласился принять николаевское золото по курсу один к двадцати семи. Сразу появилась возможность резко увеличить количество приобретаемого товара. Взял Иван Яковлевич ещё щёлка и хлопчатой ткани, купил немного шерстяной серой ткани итальянской, на костюмы и брюки, а деньги всё не кончаются. Тут Цынь и предложил ещё девушек рабынь прикупить. Проституток предложил.

– Нет, такого добра нам точно не надо! А нет у тебя, дорогой товарищ Лао, человечка, который владеет Ушу или Кунг-Фу? Чтобы он мог обучить простейшим приёмам моих бойцов. – Только сейчас в голову пришло. Сам хотел учить самбо, но помощник же не помешает, тем более что там, в кунг-фу этом, есть и приёмы владения различным холодным оружием. Диверсанту или разведчику эти знания лишними не будут.

– Найдём. А знатоки какого стиля тебя интересуют, дорогой Ванья?

– Да пофиг. А нет. Подожди. Там есть стиль «Коготь Орла», – вспомнил Брехт фильм с Джеки Чаном.

– Будет тебе человек. Три года у тебя учить людей будет, потом отправишь обратно. Двадцать золотых монет.

– Ебическая сила. Девушка одну монету, а мужик двадцать. Снижай цену, как оптовому покупателю. Или за эти же деньги давай ещё и лекаря. Нужен иглоукалыватель. – И руку протянул Иван Яковлевич. Хотя, наверное, в Китае сделки по-другому заключают. Это в России купцы сделку рукопожатием скрепляли.

Лао Цынь руку не пожал. Отошёл, пошептался с, присутствующим в чайной, где производили окончательный расчёт, пожилым китайцем и, вернувшись, показал ладонь. Вернее, пять пальцев.

– Пятьдесят монет за обоих. Не жадничай Ванья. Это очень хорошие специалисты. Лучшие в Приморье. Доволен будешь, – и сам руку протягивает.

Пятьдесят, если по курсу, перевести, по которому договорились, то есть по двадцать семь, получаете совсем много. А, один раз живём. Где ещё в СССР можно двух специалистов такого профиля найти. Берём.

– «За честь – хоть голову снесть». Так у нас купцы на Руси говорили, сделку совершая, – закрепил Брехт покупку рукопожатием.

Надо отметить китайскую воспитанность, а точнее сдержанность. Проявлять открыто свои чувства, хвалиться в Китае не принято. Скромность и умеренность приветствуется во всем. Чуть заметно улыбнулся товарищ Лао и всё. Брехт с собой на сделку взял из трофеев одного из нефритовых Будд. Вручил и проверил ещё один миф о китайцах. Миф подтвердился. Значит и не миф, а самая что ни на есть правда.

Слышал Иван Яковлевич, что китаец не примет подарок сразу, нужно предложить его несколько раз. По мнению китайцев, принять подарок сразу означает показать свою жадность. Три раза зелёного Будду совал. Взял, поклонившись Цынь, и вытащил из кармана ответный подарок. Это были золотые часы. Золотые. Двуглавый царский орёл на синей эмали. Брехт перевернул тыльной стороной. Твою же налево! «КФ». Да это часики от самого Карла Фаберже. Сколько уж там стоит тот Будда Брехт не знал, а вот часики действительно ценный подарок. Ну, Брехт не китаец и три раза отнекиваться не стал, не дай бог, этот мафиозо Владивостокского разлива передумает.

Получилось, что рабов купил целых семь человек комбат. И все ведь нужные специалисты. Один Джеки Чан хоть и не похож внешне, чего стоит. Зовут похоже – Фань Чен. Переименовать потом можно.

Последним к вагону уже в темноте подошёл с молодой кореянкой и двумя чемоданами бывший белогвардеец. Тот самый хорунжий – пластун, ну, или разведчик.

– Светлов Иван Ефимович, – представился пожилой, практически полностью седой, мужчина одного с Брехтом роста. Прямо чувствовалась офицерская выправка, стоял навытяжку. Нос с горбинкой, усики тонкие. Вот с кого Григория Мелехова срисовал Шолохов.

– Иван Ефимович, вы в курсе, что Трилиссер порекомендовал вам присвоить звание только «Помощник командира взвода». Может, всё же взводный?

– Нет, уж, Иван Яковлевич. Пожить ещё хочется. Помощник командира взвода – достаточно.

«Словно тоже попаданец и знает о грядущих повальных чистках среди командиров Красной армии. Вот, правильно человек поступает. А вы, товарищ Брехт, вечно высунуться норовите. Не доживёте так до боёв у озера Хасан», – Иван Яковлевич зашёл последним в вагон и махнул рукой. Поезд с переселенцами дёрнулся и поехал не спеша.

В проходе вагона стоял поникший и похудевший Дворжецкий и ждал …


Событие шестидесятое

– В армии тебя обязательно научат стрелять! – сказал прапор, изымая у новобранца две пачки «LM».

– Я его из армии ждала, а он приехал и ничего мне в подарок не привез – ни шубы, ни айфона нового, ни колечка с бриллиантом.

– Вот сука. Ведь им на дембель в казарме выдают и шубы, и айфоны, и колечки… Наверное загнал кому-нибудь, гад…

В общей сложности с дорогой отсутствовали неделю. Что можно сказать? А можно сказать, что хороший начальник это не тот, кто бегает и кричит, а тот который дал указание и потом только проверил. Не кричать надо, а построить работу коллектива так, чтобы он и без тебя работал.

Приехали, Брехт прикинул, что тремя полуторками перевозить почти полторы тысячи человек придётся целую неделю. Так не пойдёт. Объяснил, старшим по направлениям, что вот там в десяти километрах на Запад вот по этой дороге отдых и еда. Вперёд. Коровы сами дойдут. Курей несите. Ни куда не спешите. Уже скоро места обетованные. А вот свиней как раз нужно везти на машинах, а то эти чёрные создания разбегутся, ни какого понятия о дисциплине у корейских хрюшек не было.

Не получилось. Поросят и подсвинков всяких загрузили в три машины и отправили. Слёзы. Полно, огромных хряков, кабанов и свиней безразмерных. Их и не поднять в машину. Конечно, до виденных по телевизору в триста пятьдесят кило свиноматок эти чёрные корейские свиньи не дотягивают, не больше сотни, ну, ста пятидесяти килогграмм, но попробуй брыкающуюся, визжащую и кусающуюся свинью в сто пятьдесят килогграмм подними на вытянутых руках в кузов ГАЗ – АА. Пришлось всё же гнать. Из-за чего средняя скорость движения колонны не превысила и пары километров в час. Получилось добраться до разбитого специально для переселенцев лагеря только к двум часам дня.

Не заморачивались. Сварили на всех риса, чуть разбавив растительным маслом, столько полевых кухонь не было. Варили, выгружали и снова варили. Когда последних накормили обедом, уже нужно было начинать кормить людей ужином. Брехт не бегал и не кричал, каждый и так свой манёвр знал. К этому времени казармы для своих были полностью готовы. Домики для командиров тоже, в том числе небольшой пять на пять и для бывшего хорунжего.

Для будущих красноармейцев корейского происхождения, которые по договоренности поступают в колхозную роту, а таких решили набрать пятьдесят человек, казарма тоже была готова. Парни молодые и холостые, специально таких Сон Чжун Ки и Ли Чон Сок – аксакалы корейские, отобрали. А вот остальные пока поживут в палатках. Тут тоже не так всё страшно. Пятьдесят семей, мужчины, которых будут работать на заводе, получат лопаты доски и несколько палаток от самого цементного завода, плюс немного палаток выделит Брехт. До зимы ещё больше двух месяцев, за это время такими огромными силами казармы должны успеть возвести. Хуже всего с фермерами и будущими колхозниками. Есть немного палаток и есть один на семьдесят процентов готовый барак. На почти восемь сотен человек это кот наплакал. А чего? Трудностями и неустройством быта корейцев не напугать, они десяток лет до этого в основном в землянках и хижинах ютились. Василий Константинович Блюхер доски и брусья прислал и ещё обещал. Вся проблема – доставка этого материала со станции сюда в военный городок. Это как-никак десять километров. Да к тому же не у самого ведь военного городка этот цыганский табор разводить, еще по течению реки дальше на три километра в сторону озера Ханка решил Брехт новый колхоз организовывать. То есть, материал со станции надо доставлять за тринадцать километров. И от завода шлак тоже почти за тринадцать. И это всё тремя полуторками, одну из которых почти всегда ремонтируют. Нужно срочно что-то придумать.

Так и не все ещё трудности. Пожадничал и выпросил всё-таки у ОГПУшников семь заключённых дополнительно. Послезавтра должны приехать, а значит, нужно расширять двор или плац у концлагеря и строить ещё один небольшой барак. Да и домик охраны придётся увеличивать, а лучше новый строить, а в старом командиров поселить. Попкарей или надсмоторщиков теперь будет одиннадцать человек при трёх командирах. Наверное, можно было и попозже забрать, но вдруг чего там под хвост лагерному начальству попадёт. Не дадут потом. Пока дают – бери. Должны привести преподавателя китайского языка, преподавателя японского и преподавателя немецкого. Четвёртым и пятым были доктора. Один терапевт и один хирург. Столько народу уже вокруг Брехта собралось, а эскулупат всего один и это на без малого две тысячи человек. Шестым был инженер с радиозавода, а седьмым просто инженер-электрик, который имел то же самое хобби, что и Брехт. Собирал на досуге радиоприёмники.

Нахапал. Растудыт его в качель.

Глава 21

Событие шестьдесят первое

2050-й год:

– Представляешь, у нас нет коррупции!

– Да ты что, и коррупцию прос. ли?!

Паровозы наше всё. Сбежал Иван Яковлевич с КВЖД и думал, что больше проблема паровозов его интересовать не будет. Ошибся. Быт заел. И «разъесть» это могли помочь только паровозы. Люди прибывали. По приказу старшего Блюхера, который, если честно, то о младшем, можно сказать, позабыл, Брехт ведь ему почти еженедельно звонил, в основном, что-то выпрашивая, но раз в две недели ещё и отчитывался об успехах в создании гвардии, так Блюхер в дела приёмного сына не вникал: «Нормально всё у Васьки?», вот и все отцовские чувства, так вот, по приказу командарма, начали прибывать молодые бойцы.

Блюхер внял советам Ивана Яковлевича и сначала просеял через крупное сито молодёжь. Во всех частях ОКДВА, даже в подразделениях Особого колхозного корпуса во всех трёх колхозных стрелковых дивизий и одной колхозной кавдивизии были проведены стрельбы с целью выявить потенциальных снайперов. И оказалось, что у командира корпуса Михаила Васильевича Калмыкова снайперов чуть ли не больше, чем вовсей остальной ОКДВА. Потом всех «стрелков ворошиловских» свезли в Хабаровск и устроили уже между ними соревнование. Участвовало в нём больше пятисот человек. Выбрали сто восемьдесят лучших и отправили в Спасск-Дальний для дальнейшего прохождения службы в составе отдельного мотострелкового разведывательного батальона имени товарища Сталина. (ОМРБ им. Сталина). Чуть рано. События у озера Хасан случатся в конце лета 1938 года. Значит, есть шесть лет. Сейчас призванные на военную службу красноармейцы служат пять лет. Выходит, что тех снайперов, которых Брехт подготовит, демобилизуют за два почти года до конфликта. Ничего, пригодятся во время Великой Отечественной, а он, если раньше не репрессируют, подготовит других.

Прибыли пацаны, устроили их в казармы, и тут столкнулись с проблемой. Небольшая баня, что построили для первых обитателей военного городка, оказалась для трёх сотен человек мала. А ведь ещё набирать танковые роты, а ещё увеличивать медчасть. И строителей Брехт хотел побольше набрать. Нужна большая баня. И тут, как прояснило. А как моются корейцы? Их теперь два лагеря. Маленький корейский район вырос непосредственно около завода. Правильно, чего ноги топтать, если нет транспорта общественного, то нужно просто приблизить жильё к производству. Съездил в новехонькие насыпные бараки, что корейцы практически без помощи Брехта себе построили. Да, две доски, а между ними шлак, который превратится со временем в пыль. Да, нет гидроизоляции, и влага, попавшая между стен, будет впитываться в шлак и его теплоизолирующие свойства ухудшаться. Да, бараки построены без фундамента. Нет ни бетона, ни кирпича. Только один чёрт, это не палатки и землянки. Даже печи буржуйки густо понатыканы. Так вот, приехал и поинтересовался, а что со вшами и помывкой. И выяснилось, что помывки нет, а вши есть. И то, и другое хреново.

Потом до колхоза корейского скатался, точно такая же картина. Люди уже переехали в бараки и при этом с собой всех вшей и прочих блох перевезли. Не моются почти, проблема с тёплой водой.

Нужно строить три бани огромные. Спросил Брехт совета у инженеров-зыков. Спросил – дали.

– А вы, Иван Яковлевич, сможете достать пришедшие в негодность паровозы? Только, чтобы причина выхода из строя, была не в котле, а механике или ещё лучше, чтобы он был покорёжен в результате схода с рельсов. И новые не надо. Вам надо котлы от паровозов серии Ку, что изготавливал Путиловский завод перед революцией. Эти самые подходящие по производительности пара и самые надёжные с точки зрения взрывоопасности котла. Да и железо там хорошее. – Вот такой совет дали.

А что, главная проблема в строительстве бани это именно печь. Да ещё пар нужно первобытнообщинным способом добывать, плеская воду на каменку. Изящное решение. И греть помещение, и подавать пар из отчекрыженного от паровоза котла.

Осталось только добыть три списанных паровоза в непосредственной близости от Спасска-Дальнего, не тащить же такую махину с Ленинграда. Позвонил на железнодорожную станцию Хабаровска. Там огромное паровозное депо. Послали. Куда-то в сторону государственной границы. Позвонил в Читу, там с КВЖД могли чего такого пригнать. Один удалось выцыганить, как раз серии Ку, и именно сошедший под откос, и сейчас не на колёсах стоит, а на боку лежит в качестве склада запчастей. Согласились отдать при условии, что разбирать и транспортировать будут служащие РККА сами. Ну, разобрать наверное не проблема, сейчас не сварка, а заклёпки, вернее тогда, до революции. Сложнее с вывозкой. Как-то надо будет погрузить на платформу железнодорожную, а потом сгрузить и доставить от Спасска до военного городка. Крана на колёсах точно не достать. Всякими лебёдками придётся пользоваться. Инженер нужен. Как там «Инициатива имеет инициатора». Инженер-механик Тропинин Иван Фёдорович, который сейчас на заводе по сути дублировал главного инженера, тяжко вздохнул, чего-то поругался на длинный свой язык, но задачу взялся решить. Построит на платформе подъёмное устройство, которое от движения самой платформы и будет работать.

Ну, это один котёл. Нужно ещё два. Позвонил уже знакомому начальнику железнодорожной станции Владивостока. Тот переадресовал просьбу в депо при станции. – Есть, но не дадим, сами держим как резерв при выходе котла на действующих паровозах из строя. – почти послал начальник депо некий товарищ Соловьёв.

Вот только тон показался странный Брехту, как бы приглашающий к диалогу.

– Может, на что поменяете, – закинул удочку.

– А что у вас есть? – и заинтересованность в голосе, выходит не ошибся Иван Яковлевич.

А что может быть у только создаваемой военной части. Да, ни хрена. А нет. Проблемы есть! Решил комбат зайти со взятки.

– Есть золотые часы карманные и серёжки очень красивые с рубинами для вашей жены.

Там помолчали. Хмыкнули и ещё помолчали.

– У меня дочь невеста…

– Конечно, о чём речь, товарищ Соловьёв. Есть серьги с небольшими изумрудами и колечко в комплекте, а также есть обручальные кольца, если размер и не подойдёт, то любой ювелир легко это поправит.

– Два котла?

– Два рабочих котла.

– Доставка?

– Сами всё сделаем, – Неужели всё так просто. А говорят, в СССР не было коррупции. Вот она.

– А что по документам? – правильный вопрос. Милицию возьмёт какой доброхот и поставит в известность.

– Передадите мне на баланс в качестве шефской помощи Красной армии. Я даже про ваше патриотическое начинание организую статью в газету.

– Приятно иметь дело с понимающим человеком. Жду вас, Иван Яковлевич.

Ждите. Опять придётся во Владивосток ехать. Почему-то сплошные проблемы в этом городе? И все на грани жизни и смерти.


Событие шестьдесят второе

– Соседка, и не стыдно вам подслушивать под дверью?

– Конечно, стыдно! Но самое удивительное, что вы увидели

мой грех через замочную скважину!

Подслушивать нехорошо, но интересно…

Выехали тем же составом почти. Доктора не брали. Был Васька и два бойца Сомов и ещё один из старослужащих с прикольной фамилией Прусачок. Вадим Прусачок. Был этот красноармеец под стать фамилии: небольшой чернявый, ещё бы усики и вылитый прусачок, но из-за блох и вшей Брехт приказал всех брить налысо и не только на голове.

Как это ни странно, но никаких приключений в поезде не произошло. Доехали спокойно, сошли, устроились на конспиративной квартире и пошли в гости к железнодорожникам. Товарищ Соловьёв оказался чуть ли не единственным пузаном, которого Брехт увидел в этом времени. В стране голод и наесть живот дело не простое. Сходили, посмотрели паровозы. Хотя чего там смотреть, почти металлолом, покорёженный и ржавый. Брехт уже хотел наехать на начальника депо, но тот заверил, что на внешний вид смотреть не надо. Котлы с топками в хорошем состоянии.

– Поверим на слово, Вячеслав Сергеевич, а может, сами разберёте? Мне туда-сюда людей возить для разборки, а у вас инструмент, специалисты, давайте, я лучше вашим людям заплачу. – Предложил Иван Яковлевич, передавая Соловьёву украшения.

– Хм. А о какой сумме идёт речь? – точно половину себе в карман положит.

– Назовите. – Так хоть возможность будет поторговаться.

– Тысяча рублей.

Блин-блинский. Даже и торговаться расхотелось, сходит, поменяет у китайцев несколько золотых монет и вся проблема.

– Договорились. Ещё одно. Вячеслав Сергеевич, а не подскажите, есть во Владивостоке стеклодувная мастерская? – Нужно начинать как-то производство радиоламп. Пресс-форму на заводе сделают, но в плавлении стекла и в его сортах Брехт точно специалистом не являлся.

– Есть небольшая художественная артель Павла Звонникова. Они на 1-й Морской улице расположены. У меня инженер там вазу покупал, хвалился, что очень красивая.

– Спасибо.

Хотел сразу туда отправляться, раз в депо он больше не нужен, осталось только у Лао Цыня золото на рубли поменять и котлы в кармане, но передумал. Решил наведаться к Трилиссеру, мысль одна появилась по совместным учениям вблизи границы. Там ведь совсем другая природа.

Дошёл Иван Яковлевич до здания ОГПУ на Алеутской 44, думал, что не пустят его, но дежурный Брехта узнал и пропустил. Поднявшись до второго этажа, Иван Яковлевич остановился у двери, чтобы поправить одежду. Уже был конец октября, и он был в шинели. Не входить же к заместителю начальника ОГПУ в помятой после поезда и забрызганной понизу от грязевых луж Владивостока длинной шинели. Снял, перекинул через руку, и тут через неплотно закрытую дверь приёмной Трилиссера услышал голоса. Знакомые голоса. Разговаривал сам Меер или Матвей Абрамович и его непосредственный начальник Дмитрий Георгиевич Федичкин полномочный представитель ОГПУ в Приморье.

– Матвей, ты знаешь какой мне ответ из Хабаровска пришёл по образованию Брехта? – чуть хрипловатый голос Федичкина был хорошо слышен.

– Что-то необычное? – Ну, уж еврейский говорок Трилиссера ни с каким другим не спутать.

– Что он закончил Уральский политехнический институт.

– Судя по разговору и эрудиции так, наверное, и есть, хотя я думал, что он из Германии перебрался.

– Из Германии?

– Он же родственник того Брехта, который писатель. Я Бертольда Брехта в Москве на заседании Коммунистического Интернационала видел. Семейное сходство присутствует.

– Странно.

– Что странно? – что-то зашуршало.

Брехт понял, что кто-то из говоривших натягивает кожаное пальто или плащ. Нужно уходить.

– Говорит без акцента, окончил институт на Урале. Кузнецов его документов не видел, говорит, что бандиты обокрали. Там ещё какая-то непонятная история была с нападением на штабной вагон, в котором ехал в Харбин Кузнецов.

– Нда. На самом деле много странностей. Не задумывался раньше, но Блюхер…

– Вот в том-то и дело. Ничего… Блюхер через две недели отправляется в Москву на лечение, а оттуда, по проверенным данным, в Германию. Так, что будет время досконально этого родственничка проверить. Он говоришь во Владивостоке?

– Да, должен зайти сегодня. Вчера приехали, он на конспиративной квартире остановился.

– Ты никак пока не проявляй интереса, Матвей. Веди себя с ним, как и раньше.

– Хорошо, Дмитрий Георгиевич.

– Пойду… – дослушивать Иван Яковлевич не стал, в два больших шага долетел до угла и завернул за него. Потом развернулся и, как ни в чем не бывало, вышел навстречу полномочному представителю ОГПУ в Приморье. Чуть не столкнулись.

– Дмитрий Георгиевич! Добрый день. Чуть не зашиб вас.

– Не так-то просто нас, старую гвардию, зашибить. Надолго здесь, во Владивостоке? – поздоровались. Брехт перекинул шинель на левую руку.

– Нет, завтра должен уехать.

– Ну, будут проблемы, заходи.

Ушёл. Повезло. Брехт, осмысливал разговор, снова остановившись перед дверью, когда та открылась, ударив его по плечу.

– Иван Яковлевич, ты ко мне? – Трилиссер как раз и был в длиннополом чёрном кожаном пальто.


Событие шестьдесят третье

Средневековая Англия. У дороги сидит нищий. Из леса выходит Робин-Гуд и бросает к ногам нищего мешок золота со словами:

– Я Робин-Гуд, отбираю у богатых и отдаю бедным!

Нищий ликует:

– Наконец-то и мне улыбнулось счастье! Я теперь сказочно богат!!

Робин-Гуд протыкает нищего мечом, забирает золото и говорит:

– Я Робин-Гуд, отбираю у богатых и отдаю бедным!

Заходить в кабинет Трилиссера не стали. Разговаривали в приёмной под сосредоточенную трескотню пишущей машинки. Очередной приказ об аресте врага народа строчил молодой человек с одним кубарём в петлицах.

Выслушал зам начальника ОГПУ по Приморью предложение Брехта о совместном учении в районе озера Хасан на границе и чуть руками не замахал.

– Во-первых, там и так полно провокаций со стороны японцев, а во-вторых, нам сейчас не до учений, помнишь, я тебе рассказывал про староверов. Ну, восстание против советской власти, которые подняли, – Матвей Абрамович посмотрел на часы, что висели на стене в приёмной рядом с портретом Ленина.

– Так подавили его давным-давно, – тоже глянул на часы Брехт. Было половина двенадцатого, следовательно, к двенадцати главному разведчику куда-то надо и длинного разговора не получится. Да и самому уже расхотелось. Нужно было думать, что делать. Отправит запрос ОГПУ в Свердловск в УПИ, а там такой товарищ, как Брехт, никогда в списках не значился. Начнут дальше копать. На Коминтерн выйдут. И окажется, что племянника с именем Иван Яковлевич у революционного драматурга и нет вовсе. Срочно нужно принимать меры. Как бы, не в Америку бежать, воспользовавшись связями Лао Цыня. А нахрен он там без денег нужен. Проблема.

– Там, перед тем как их разгромить, одна неприятность произошла. Было предпринята мятежниками наступление на райцентр Кхуцин. Его взятие дало восставшим в руки оружейный арсенал, радиостанцию, водный транспорт (катера) и золото. А это создало плацдарм для расширения восстания. Слава богу, мы сумели отловить несколько врагов и допросить их. Выдали планы старообрядцев. Всего с мятежниками было тринадцать вооружённых стычек, эти бородатые гады дрались за свою раскольничью веру отчаянно и гибли десятками, но и со стороны ОГПУ много раненых и убитых. Саму Улунгу войска особого отряда ОГПУ взяли штурмом только на пятый день. Всех сдавшихся добровольно и пленённых, связали и перегнали за 150 километров по таёжной тропе до посёлка Кхуцин, далее морским путём – в тюрьмы Владивостока. Но это с теми, кто по ту сторону Хребта удалось справиться, а вот с теми, кто с вашей западной стороны всё не так хорошо.

– И с нашей были?! Сколько же всего этих старообрядцев? – поразился масштабами Брехт. Он и не слышал об этом восстание, в Будущем о нём забудут. А сейчас? А сейчас он, во-первых, никого не спрашивал, а во-вторых, его уже подавили, пока он в Маньчжурии был, да начинал батальон собирать.

– Много. Часть староверов не примирилась с поражением, оставили добротные дома и освоенные угодья и кинулись в бега. Жители сёл Кокшаровки и Варпаховки ушли на Иман, не зная, что их там уже будут ждать наши части. Этих в основном назад вернули. Теперь там уже колхозы созданы. И вот тут самое главное, к чему я и начал этот разговор. Вражинам из села Каменки хватило сообразительности уйти за кордон, в Маньчжурию. И самое плохое, что всё захваченное золото именно у них и оказалось. По оперативным данным они его через границу не всё переправили, большую часть зарыли немногим севернее тех мест, где твой батальон расположился. Где точно не известно. А вот данные, что через три недели, в середине ноября они попытаются его откопать и переправить через границу в Маньчжурию, есть. Вот тут твой батальон бы и пригодился. Кусок границы большой, весь войсками ОГПУ не охватишь, да и рек там полно, и всяких стариц, так что готовь людей. О точных сроках операции сообщу чуть позже. Самим подготовиться надо и разведданные перепроверить. Всё. Бывай. Опаздываю на важную встречу, – Трилиссер хлопнул Ивана Яковлевича по плечу и испарился из приёмной.

Золото – это интересно!

Глава 22

Событие шестьдесят четвёртое

Новый русский подходит к таможеннику в аэропорту для прохождения

таможенного контроля. Таможенник:

– Так. Откуда прибыли?

– Ты шо, братан? Какие прибыли, в натуре – одни убытки!

Иван Яковлевич вышел из здания ОГПУ, и несколько раз прошёлся мимо, туда-сюда проверяя, нет ли за ним хвоста. Ничего похожего не наблюдалось. То есть в разработку его ещё не взяли. Нда, явно проявил он излишнюю активность. Да ещё на самом виду у чекистов. Можно всё это перемещение людей делать постепенно, за пару лет. Не привлекая к себе внимания со стороны органов, мать их. Нет, увлёкся, захотел всего и сразу. Плюсом … Как там, в «Калине красной» у Шукшина в эпизоде про «Бордельеро»: «Я нервничаю, потому что мне деньги жгут ляшку. Сто листов! Их же надо взлохматить!»? Та же история, есть деньги и их нужно быстрее взлохматить – в дело пустить. Хотелось быстрее построить коммунизм в отдельном батальоне. Вот и довыёживался.

«Ладно, товарищ Брехт, давайте прикинем возможности и риски», – решил Иван Яковлевич, усаживаясь на скамейку около дома с конспиративной квартирой.

Может Дмитрий Георгиевич Федичкин – полномочный представитель ОГПУ в Приморье послать запрос в Свердловск, в УПИ, по гражданину Брехту? Запросто. Что получит в ответ? Что ни какого Брехта в Уральском политехническом институте не было и нет. Хреново. Нужно было поинтересоваться, нет ли в стране институтов, которые закрылись недавно и выдать себя за выпускника именно этого института. Ну, теперь уже чего. Поздно пить боржоми. Дальше пойдём. Может главный ОГПУшник Приморья отправить запрос в Коминтерн, чтобы у Брехта настоящего спросили про родственников с отчеством Яковлевич? Как два пальца об асфальт. Найдут даже в США товарища настоящего Брехта и спросят. Везде полно наших агентов. Что ответит дядюшка Бертольд? Не слышал о таких. Ещё дальше пойдём. Может товарищ Федичкин отправить запрос Кузнецову Степану Ивановичу в Харбин предоставить все сведения о некоем Брехте и описать их знакомство? Может. Что ответит Кузнецов? Невразумительную историю про бандитов расскажет. Поднимут протоколы на тех станциях, где милиционеры их опрашивали. Разнюхают всё.

Вывод. Сами по себе все эти факты можно оправдать желанием похвастаться. А вот все три вместе, плюс, ты ведь не в дворники залез, а в командиры отдельного разведывательного батальона в непосредственной близости от границы. И не простой границы. Начнут копать дальше и спросят, удивившись: «Товарищ Брехт, а откуда у вас такая сумасшедшая прорва денег»? Утаили от народа?! Всё вместе спокойно на высшую меру тянет, и Василий Константинович Блюхер вмешиваться, прижатый этими фактами не будет, да и кто такой ему Брехт, чтобы заступаться. Спас приёмного сына? Так приёмного и давно. Оказанная услуга ничего не стоит.

Осталось два пути, первый – бежать. Куда? В Америку? Так себе страна с их неграми и огромной преступностью. Да ещё в армию загребут на японский фронт. Там десятками тысяч гибли. Нет. САСШ или США не подходят. Тем более жена азиатка. Там узкоглазый человек ни чем не лучше чернокожего. Канада? Чуть лучше, но там с гражданством не всё просто, и национальность Куй тоже станет проблемой. Австралия? Тихая спокойная малонаселённая страна. Там с деньгами можно прилично устроиться. Она тоже будет воевать с Японией, но вот тут Брехт не уверен, но, кажется, там принимали участие в боевых действиях только добровольцы. А кореянка Катя-Куй? Вот тут тоже ничего не известно, но там аборигенов, кажется, не истребляли. А Европа? Швейцария? Там полно немцев, несколько кантонов, в войне не принимала участия, только богатела на торговле и с теми, и с этими. Кореянка? Наверное, ничего страшного, там терпимость, даже популярными можно стать в каком небольшом бюргерском городке. Как же – экзотика. Жена – красивая азиатка.

Для житья нормального в Австралии и Швейцарии нужны деньги. Есть золото, закопанное возле станция Маньчжурия. Его нужно перевезти в … А куда? Из Владивостока увезти две тонны золота, это ещё тот квест. Тогда лучше из Порт-Артура. Там заканчивается Чанчуньская ЖД – продолжение КВЖД, вернее один из её участков. Сейчас Порт-Артур входит в Маньчжоу-го, но фактически там рулят японцы. Но белогвардейцев всех мастей в Маньчжурии полно, в том числе и в Порт-Артуре, и там легко можно купить билет в Европу или Австралию. Проблема в багаже весом две тонны, но можно купить какое ни какое оборудование или необработанные нефриты и везти не две тонны золота, а пять, скажем, тонн неизвестно чего, прикрытого сверху камнями.

Закончили с этим вариантом. Он вполне осуществим, хоть и довольно рискован.

А есть другие варианты??? Чтобы не уезжать из СССР?!


Событие шестьдесят пятое

– Вовочка, если я положу на одну тарелку три яйца, а на другую – два, сколько получится?

– Всё шутите, Мариванна! Вы же не курица, чтобы откладывать яйца!?

Брехт усмехнулся и потрогал висевшую на ремне кобуру. Там … Нет. Кобура тоже была другая. Сшили на одной из машинок зингеровских в новом ателье организованном Дворжецким. Одна машинка оказалась не для простой ткани и усиленная для шитья кожи. Сапоги на ней пока не точали, так накладки кожаные на штаны пришивали и изготовили Брехту две кобуры, одну для скрытого ношения под пиджаком, а вторую обычную. Её сделали максимально похожую на кобуру для ТТ. Только покоился там с миром не пукалка советская, а монстр с пулями сорок пятого калибра – Кольт М1911. Патроны через Блюхера удалось достать легко. Их на самом деле для лётчиков заказывали в САСШ сотнями тысяч. Поделились летуны парочкой ящиков. Потом ещё парочкой. Брехту ведь удалось урвать автомат Томпсона. Даже два. Точнее не автомат, а Пистолет-пулемёт Томпсона, он же «Томми-ган», он же «Чикагская пишущая машинка», он же «Чикагская шарманка». Так там тот же самый патрон. Наверное, похуже Калашникова эта «шарманка». Прицельная дальность всего сто пятьдесят метров. А у великого Калашникова километр! Зачем. Отойдите на километр от человека и попробуйте его просто разглядеть, не то, что прицелиться в него. Оружие должно быть функциональным. Воевать в окопах гораздо лучше с Томпсоном, чем и Калашниковым. Сейчас его оружейники Брехта досконально изучали. Цель сделать по образу и подобию пулемёт, и кроме того разработать тоже по подобию противотанковое ружьё.

Ну не об этом сейчас думал Иван Яковлевич. Сейчас времена кондовые былинные, никто с собой телохранителей не возит целыми дюжинами. Сто процентов, что товарища комиссара госбезопасности третьего ранга Дмитрия Георгиевича Федичкина, просто довозят до дома на машине, и он идёт от машины до квартиры один одинёшенек и даже затравленно не озирается. Можно и нужно шлёпнуть его в подъезде и потом спокойно уйти. Стоп. Как сказал товарищ Жириновский: «Стоять, бояться, деньги не прятать!». Нельзя валить этого упыря из кольта. Такое оружие во всём Владивостоке только у него. По счастью, есть ТТ у Сомова. ТТ полно уже на Дальнем Востоке. Кроме того, может и не умеют ещё баллистическую экспертизу делать. Да, даже если и умеют, то, как сравнить с пистолетом Сомова? Кто будет искать самого Сомова?

Грохнет Брехт в подъезде «кровавую гебню», и высунутся соседи. Значит, нужно чуть уменьшить звук. Стрельнуть через небольшую диванную подушечку. А ещё, обязательно, нужно одеться в неприметную одежду. Жалко ли верного ленинца и заслуженного чекиста. Да, ни грамма. На его совести тысячи человеческих жизней. Вон, случай со староверами показателен. Лично операцией руководил и сейчас лично проводит истязание в тюрьмах Владивостока.

А ещё нужно обставить дело так, чтобы окончательно запутать следствие. Что нам куча детективных фильмов советует? Ритуальное убийство с морем непоняток. Отрезать голову, например. Ставим галочку. Отрезать кисти рук и унести с собой. Ещё галочку. О. Сам придумал. Нужно купить большую свёклу и, когда голова будет отрезана, то поставить её вместо головы. И живот вспороть, а туда сунуть тушку курицы. Пусть товарищи чекисты этот ребус разгадывают. Явно им какое-то время не до баллистической экспертизы будет. Работать нужно в перчатках и сменной одежды. Совершил все эти зверства, а потом переоделся, сложил окровавленную одежду в вещь-мешок и добавил пару камешков. Дошёл до моря-окияна и бросил. Пусть тонет.

А спасёт ли это Брехта? Начнут копаться опера в бумагах и найдут тот самый ответ про Брехта, что он получил высшее образование в Свердловске, в УПИ. Поинтересуются у Трилиссера, зачем это? Что ответит Меер Абрамович? Что начальник подозревал в чём-то комбата. Вот!!! Ещё хуже будет! И что делать?! Валить ещё и Трилиссера? Обоих расстреляют, когда НКВД возглавит Берия и начнёт чистить аппарат, уничтожать всех этих захлебнувшихся кровью уродов. Не жалко ни капли. Туда им всем и дорога. Сколько людей пострадает, чтобы эти упыри выслужились, лишнюю звёздочку заработали. Шпалу на ромбик поменяли. И заехали в квартиру главного инженера крупного завода, который тащил на себе производство. Не жалко.

Нет. Трилиссер пока нужен. Может и не заинтересуются обычной справкой об образовании, у них там ритуальное убийство будет, да ещё такой махровой шишки. Прочитают и подошьют куда. Не до проверок. Да даже если и начнут проверять, то не сразу. Нужно будет искать убийцу. Москва будет давить. Дело серьёзное. Ещё не известно Трилиссер на повышение пойдёт или сам в застенках окажется. Не найдут же убийцу? Стоп. Конечно же, найдут и быстро. Заставят кого-нибудь признаться, выбьют показания. И ладно. Если убийца найден, то настоящего искать не будут.

Вывод, нужно идти на Семёновский рынок в гражданской одежде и купить там б/у-шную одежду попроще. И свеклу большую. Стоп, опять. Свеклу большую увидят, могут догадаться и спросить чекисты, потому, пару кило свеклы нужно купить. И очистить, чтобы хозяин не признал. Глаза и рот вырезать. Брехт решительно поднялся со скамейки и пошёл в квартиру. Переодеваться.

Пролётка лихо затормозила у овощных рядов. Иван Яковлевич договорился с извозчиком, что тот его будет ждать. Время поджимало, вечером нужно стоять у дома, где обитает комиссар третьего ранга Дмитрий Георгиевич Федичкин и ждать клиента. Адрес по счастью Брехт знал. В прошлый удачный визит во Владивосток полномочный представитель ОГПУ по Приморью подвозил их с Трилиссером до домика на 1-й Морской. Вернее сначала до дома шофёр довёз комиссара, а потом отвёз Брехта с Матвеем Абрамовичем. Жил главный чекист в трёхэтажном доме на улице Ленинской. От конспиративной квартиры всего чуть. А ещё тогда в машине сказал Дмитрий Георгиевич запомнившуюся фразу. Не дословно, но звучала так: «Только идиоты работают по ночам, когда голова ничего уже не соображает. Я лучше в шесть часов поеду домой и хорошо отдохну, чтобы утром со свежей головой работать. Так от меня гораздо больше пользы будет». Ключевое слово «шесть» часов. Следовательно, в шесть часов нужно быть в подъезде и поджидать чекиста. Раньше приходить тоже не следует, чтобы не светиться перед соседями. Ещё застукают в подъезде и запомнят. Увидел машину, подъезжающую, и зашёл за минуту до потенциальной жертвы.

На базаре или рынке Семёновском кроме свеклы купил Иван Яковлевич ещё и курицу ощипанную, и большой вилок капусты. Руки на груди трупу нужно будет скрестить и вложить в них капусту, пусть непоняток будет больше.

В платьевых рядах нашлась у китайцев совсем не дорогая и чистая одежонка, не очень и поношенная.

Извозчик не обманул. Ждал. Назвал ему адрес Брехт не сильно близко от конспиративной квартиры. Потом Иван Яковлевич откинулся на сиденье пролётки и закрыл глаза. За последние полгода он убил кучу народу, но вот так – спланированно и с расчленёнкой будет в первый раз. Руки подрагивали. Или это пролётку трясло на булыжной мостовой.


Событие шестьдесят шестое

Жена – мужу:

– Я сегодня прочла в газете, что Запад ужасно загнивает. У них там

кризис, инфляция, безработица, СПИД, проститутки…

– О!

– Что «О!»?

– Я вспомнил, где забыл вчера свои часы.

Колотило конкретно. Термин есть? Трясучка… Ага. Тремор. Пришёл к подъеду, в котором на втором этаже занимал четырёхкомнатную квартиру комиссар Дмитрий Георгиевич Федичкин, Брехт чуть не в пять часов. Глянул на хронометр производства Карла Фаберже и пошёл прочь. Только засветиться, здесь не хватало. Владивосток 32-го года резко отличается от Москвы, скажем, восемнадцатого следующего века, до короновируса. Он практически пустой днём. Люди работают. Дети учатся, совсем маленькие сидят дома или в яслях. Да и погода слякотной осени, и пронизывающий ветер не располагают к романтическим прогулкам по улице Ленинская, как впрочем, и по любой другой. Если прохожие и попадались Брехту навстречу, то быстрым шагом проносились мимо по своим делам. Поняв, какую глупость сморозил, выйдя заранее, Иван Яковлевич уже было повернул назад, и тут увидел антикварный магазин. После стрельбы в Хабаровске заходить не очень и хотелось, но это хороший способ провести эти полчаса в тепле и сухости, а не на ледяном ветру и кидаемой в лицо мороси.

Звякнул колокольчик на входе. Брехт спустился на несколько ступенек вниз. Это видимо традиция такая – открывать антикварные магазины в полуподвальных и подвальных этажах. Хотя, смысл и правда есть. Так легче защищать своё добро. Если нет больших окон, то проникнуть в магазин будет не просто.

В магазине пахло временем. Лёгкий запах тлена. Ещё химией. Ну, да, все эти столовые приборы люди несут в разной степени коррозии и их нужно превратить в сверкающие и просящие, чтобы их купили вещи. Еврей. Продавец был типичным представителем. Кто бы сомневался. И тоже, если предложишь золото, позовёт уголовников?

– Чем могу…

Лёгкий поклон. А ведь Брехт в затрапезной одежде. Рожа чисто выбритая выдаёт. Прокол, нужно было не бриться перед делом пару дней. Ощетиниться. Что-то нужно говорить и привлечь к себе внимание. Будет небольшое алиби. Типа, по магазинам ходил.

– У вас есть настольные часы хорошие. – Такая мечта детства. Смотрел в кино, в особняках всяких графских, стоят, мелодично с настенными или напольными перезваниваясь. Красиво всякие ангелочки золотые циферблат обнимают. Надо себе такие. Хоть будет «кровавой гебне» что описывать.

– А вот, молодой человек, посмотрите, – товарищ (Мойша, наверное) ткнул пальцем в ряд именно таких часов на дальней торцевой полке над прилавком.

Красота. А в самом центре вообще именно то, что себе и представлял. Под них и камин просится. Такие должны стоять не на столе, а на каминной полке.

– Вот эти у вас сколько стоят? – ткнул в них пальцем.

– О, молодой человек выбрал лучшие. Две тысячи рублей, – довольно улыбнулся продавец (Пусть будет всё же Мойша).

– Дорогой, Мойша, я молодой, а не глупый. Пятьсот.

– Я – Абрам Израилевич Перетц. Но это не важно. Вы ослышались, молодой человек, я сказал тысяча девятьсот рублей новыми.

– Точно ослышался, вы сказали пятьсот семьдесят?

Через полчаса довольный Брехт покидал уют комиссионного магазина. С часами, завёрнутыми во что-то напоминающее портянку. Пожалел на упаковку Абрам – Мойша.

Брехт торговался яростно и продавец должен его запомнить. Покинул он магазин без десяти шесть и быстрым шагом двинулся к дому с будущим трупом в подъезде. Дошёл, запыхавшись, и глянул на произведение товарища Фаберже. Без трёх минут шесть. Замечательно, через пять – десять минут должны машина привезти тушку комиссара третьего ранга Федичкина. Ждём вас с нетерпением Дмитрий Георгиевич.

И ни какого тремора.

Глава 23

Событие шестьдесят седьмое

Если бы я работал в морге, то каждый день на работе начинал бы с гангстерской фразы: «Ты труп, приятель. Труп, мать твою. Запомни мои слова».

Окей Гугл, как избавиться от трупа?

Меер Абрамович Трилиссер 27 октября 1929 года был снят со всех постов на Лубянке за открытое выступление против Генриха Ягоды, который в тот день был назначен первым заместителем председателя ОГПУ Вячеслава Менжинского, а в связи с болезнью последнего – фактически руководителем органов госбезопасности. Сотрудникам ОГПУ было разъяснено, что Трилиссер нарушил партийную дисциплину, поскольку «затеял склоку» внутри этой важной организации и поставил под сомнение авторитет ЦК ВКП(б).

После этого он больше года был, можно сказать, безработным. Наконец в декабре 1930 года его неожиданно вызвали в Кремль, к Сталину. Обращаясь к чекисту, тот сказал:

– Товарищ Трилиссер, мы решили дать вам новое поручение. Необходимо усилить работу органов нашей Рабоче-крестьянской инспекции. Как вы знаете, мне далеко не безразлична эта работа. Вы, конечно, помните, что с марта 1919 года до апреля 1922 года наркомом РКИ был товарищ Сталин. Если не возражаете, то я сейчас расскажу вам, что именно необходимо там делать в первую очередь…

Трилиссер, конечно, не возражал и был назначен заместителем наркома РКИ. Ненадолго. Опять начались трения с Ягодой и Менжинским. Его неожиданно командировали сюда на Дальний Восток наладить работу внешней разведки в Приморье. А вот вчера вечером последовал звонок из Кремля. Звонил сам товарищ Сталин.

– Товарищ Трилиссер, мы решили дать вам ещё одно поручение. Считайте, что вас избрали членом Комиссии советского контроля при СНК СССР. Будете её уполномоченным по Дальнему Востоку. Передавайте дела. Три дня вам хватит? Хорошо, через три дня выезжайте в Москву. Получите конкретное задание от СНК и одно поручение лично от меня. Вам всё понятно, товарищ Трилиссер.

– Так точно, товарищ Сталин.

– Хорошо. До свидания, товарищ Трилиссер.

Он уже мысленно был в Москве, когда в семь часов вечера как-то подозрительно настойчиво зазвонил телефон. Меер Абрамович, перекладывал хранившиеся в сейфе папки, чтобы завтра с утра передать их в работу своему преемнику – старшему оперуполномоченному ОГПУ и сотруднику ИНО Якову Минскеру. Остановился на материалах по работе с осведомителями в Маньчжоу-го и задумался. Если его оставят в Москве, то многие контакты пропадут. Люди работали конкретно с ним. Хм. Часть, наверное, можно передать Минскеру, но некоторые не пойдут на контакт с неизвестным им человеком. Сидел, думал и тут этот настойчивый звонок.

– Слушаю, – с опаской поднял трубку Меер Абрамович.

Звонил дежурный по ОГПУ.

– Беда, Матвей Абрамович! Убит полномочный представитель ОГПУ в Приморье товарищ Дмитрий Георгиевич Федичкин!

– Как…

– Зверски, товарищ заместитель начальника управления.

– Да говори толком… – чувствовал, что ничего хорошего этот звонок не принесёт.

– В подъезде своего дома зверски убит товарищ Федичкин.

– Понял. Давай машину, сам поеду.

– Уже… – не стал дослушивать. Спихал уже разобранные дела назад общей кучей в сейф и почти бегом отправился к выходу.

Около подъезда дома, в котором жил полномочный представитель ОГПУ, было многолюдно. Было не меньше десятка милиционеров и работников ОГПУ, стояла кареты скорой помощи – старенький АМО-Ф-15. Рядом ходил пожилой врач в тёмном плаще и с нетерпением поглядывал на стоявших отдельной группой четверых высокопоставленных работников ОГПУ. К ним Трилиссер и отправился, но ходу отметив с кривой усмешкой, что разделяет уже себя и сотрудников ОГПУ. Уже в Москве.

– Что случилось, объясните? – обратился он к старшему по должности. Рапопорт Илья Давидович, взял его за рукав, и произнеся:

– Чертовщина! – потянул к подъезду. Шагал на своих длиннющих ходулях широко и быстро, так что Меер Абрамович почти бежал за этой каланчой, быстро семеня ногами.

В подъезде пахло кошками, мочой и ещё какой-то гадостью. Какой стало понятно, когда они остановились на площадке между первым и вторым этажом, там лежал человек. Точнее, труп. Повидавший сотни и сотни мертвецов Трилиссер, тем не менее, подвергся мгновенной атаке желудка. Прямо срочно тому понадобилось освободиться от каши и чая, чем его попотчевали в обед. И судя по следам на лестнице, это чудачество пришло в (голову) не только его желудку. Две лужи блевотины уже имелось. Вот теперь и третья появилась. Хоть и не большая. Сумел совладать с собой главный разведчик Приморья.

На лестнице лежал обезглавленный труп комиссара третьего ранга Федичкина, о чём говорили три ромбика в петлице и голова, которая была установлена между раздвинутых ног. И если бы ужасы на этом заканчивались, то и ладно бы. Руки Федичкина были сложены на груди и вывернуты ладонями вверх, а этих ладонях лежал небольшой вилок капусты. Словно нёс его, прижав к груди бережно, да так и умер, по причине отделения головы. И это была далеко не последняя странность. Вместо головы у труппа комиссара была приделана большая очищенная свекла, с вырезанной на ней глазами и ртом, а в этот рот – щель вложен серебряный крестик. И это не всё. Живот Федичкина был вспорот, и оттуда торчало несколько кишок, да и ладно бы, но ещё торчали куриные ноги, и Трилиссер, чуть склонившись, увидел, что и вся курица была засунута в живот через разрез. Жуть!!!

– Какого чёрта! Что это такое?! – повернулся Меер Абрамович к Рапопорту.

– Ужас. Какие-то шаманы? Нечистая сила? – промямлил бледный как смерть оперативник.

– Документы? – помотал головой Трилиссер.

– Портфель пустой, вернее, полный. Точнее…

– Какого чёрта, говори нормально, – заорал Меер Абрамович, окончательно придя в себя, а потом сразу из себя выйдя от этого … Даже слова не подобрать. Бессмыслицы?

– В портфеле вместо документов картофель. Вон стоит, – указал Илья на стоящий и правда рядом с мертвецом тёмно-коричневый портфель.

– Что-то ещё … ненормального? – подобрал, наконец, слово Трилиссер.

– Разве мало? – махнул рукой, забыв о субординации, оперативник.

Нда! Точно хватит, на всю жизнь хватит. Такое захочешь забыть, так не получится.

– Свидетели есть? Кто нашёл …тело? – надо же с чего начинать расследование. Хоть он и не имеет к этому, ни какого отношения. Только вот у него ромб в петлицах и значит он сейчас старший представитель ОГПУ здесь, да и во всем Приморье.

– Нам позвонила домработница Федичкина, Тамара Борисова. Она и нашла тело комиссара. Возвращалась с магазина, ходила за солью, – достал блокнот оперативник.

– Товарищ Рапопорт, давайте без ненужных подробности, какое нам дело, зачем ходила в магазин эта тётка! – перешёл на крик Трилиссер. Его по-прежнему колотило, и он стал спускаться. Вонь от трупа комиссара всё увеличивалась. Или так только казалось, но лучше выйти на улицу.

– Опрошены соседи. Домработница из шестой квартиры час назад слышала небольшой хлопок в подъезде, но не обратила на это внимание. Была занята – готовила ужин. Больше никто ничего не слышал и не видел, – уже по-деловому доложил Рапопорт на улице.

– Причина смерти? Хлопок это выстрел?

– Непонятно пока. Всё изуродовано. При беглом осмотре я следов пули не заметил. Сейчас тело заберут медики, они через пару часов доложат. Да, товарищ Заместитель начальника… – Илья Давидович споткнулся. Потом вздохну и процедил, – у комиссара отрезаны кисти рук.

– Твою же мать! – только нашёл в себе силы произнести Меер Абрамович, – Я в управление. Как будут новости, сообщите.


Событие шестьдесят восьмое

Сторож Петрович, не имеющий ружья, кидается пачкой соли.

Почему в Индии самые крепкие браки? Да потому, что на свадьбу мужу дарят ружье, а женщине рисуют красную точку на лбу.

А поезд тихо ехал на Хабаровск. Сейчас вообще поезда тихо ехают. А уж по этому кусочку Транссиба, так и совсем медленно. Стройка идёт день и ночь, расширяется насыпь и укладывается второй путь. Но до зимы не успели. А зимой всё это делать нельзя. Потому железная дорога так и осталось однопутной. Есть специальные разъезды, где поезда стоят по нескольку часов, пропуская встречные, идущие сплошным потоком один за одним. Из-за всего этого буквально несколько сотен километров поезд преодолевает чуть не за сутки.

Ехал в Хабаровск Иван Яковлевич в надежде застать ещё Блюхера. Позвонил тому из Владивостока, ответила новая молодая жена 17-летняя Глафира Лукинична. Она сообщила, что командарм сейчас на процедурах и подойти не может, если чего надо вещайте, передам. Брехт напомнил о себе. Вспомнила, спросила про Ваську и рассказала следующее. В середине осени Блюхер почувствовал себя плохо: снова обострение старых болезней. По настоянию доктора Малышева в конце октября он уезжает в Москву на лечение в Кремлёвскую больницу. Брехт точно знал, что случится дальше. В Москве помочь не смогут и в начале декабря отправят в Германию под псевдонимом Всеволод Сибирцев для более глубокого медицинского обследования. Там тоже не помогут. И в январе следующего года командарм вернётся. Чуть подлеченный. Ничего, иглоукалывателя пришлём.

Иван Яковлевич решил поездкой Василия Константиновича в Москву воспользоваться. Ему нужен был Симонов. Не поэт. Создатель стрелкового оружия. Они с оружейником из Тулы Иваном Олеговичем Бортниковым составили техзадание, где расписали чётко, что должно получиться на выходе и кучу эскизов, а по существу готовые решения. От Сергея Гавриловича по существу требовалось только превратить это всё в чертежи настоящие и изготовить опытные образцы, а ещё создать под это ружьё специальный патрон калибром 14,5×114 мм. Патрон был выточен на токарном станке в мастерской цементного завода. Всего несколько десятков. И чертежи тоже прилагались. Осталось только узаконить. Более того, даже само ружьё было изготовлено и из него пару раз стрельнули. Ключевое слово ружьё. Оборудование не позволило сделать длину ствола такую, какую требуется, то есть, 1350 мм. И уж точно плохонькие станочки не позволили сделать нарезы на стволе. Обычное гладкоствольное ружьё получилось, но и оно пробило десять сантиметров бетона.

Брехт надеялся, что Блюхер между процедурами переговорит с Ворошиловым и тот даст команду Симонову эту вундервафлю изготовить. Как там говорил кот Матроскин: «Совместный труд, для моей пользы, он, объединяет». Вот бы объединиться с Симоновым и поиметь к началу событий у озера Хасан целую роту обеспеченную этими ПТРС (Противотанковое самозарядное ружьё системы Симонова). Осталось только убедить Василия Константиновича, что эту огромную винтовку нужно выбить из Симонова любыми средства. Получится. Блюхер ведь и со Сталиным будет встречаться, и если Ворошилов не проникнется, то любимчик Вождя может и с самого-самого верха команду получить. Тогда уж Симонов точно ни куда не денется. В реальной истории они с Дегтярёвым в 1941 году создали свои ружья с нуля за пару месяцев, а тут всё готово. Только начать и кончить осталось.

После ружья ПТРС хотелось бы и дальше продолжить дружбу с оружейником. Томсон разобрали, и Брехт по памяти как мог, объяснил Ивану Олеговичу Бортникову, как устроен автомат Калашникова. Главное ведь там затвор и затворная рама. Пока кумекает механик, разводя руками при встрече, что он не оружейник. А вот Симонов как раз оружейник. Он сейчас работает над своей «Автоматической винтовка Симонова» (АВС-36). Гораздо лучше будет для страны, если он надёжный автомат выдаст на-гора ещё до начала Великой Отечественной.

Брехт в поездку только Ваську взял. Девки оказались обе беременными. Чего их тащить в такую даль в тряском поезде. Ещё растрясут там себе чего. Нет, пусть в тёплыхдомах сидят. Дуло и сквозило в поезде нещадно. Почему не могут сделать нормальную изоляцию, Ивана Яковлевича даже не удивляло. В этом времени качественно ничего делать не могут. И не хотят, и не умеют. Инженеров осталось с гулькин нос и тех массово сажают, и отправляют камень дробить, и тачки катать, а занявшие их место молодые недоучки, только и умеют, что требовать количества, не заботясь о качестве. И их понять можно, не сделаешь запланированного количества и следом за настоящим инженером отправишься сам тачку катать и щебёнку качественную кувалдой изготавливать.

Лежал, перевернув снова подушку, Иван Яковлевич к проходу и строил в голове планы по строительству, взамен деревянных насыпных бараков, настоящих каменных домов. Его неимоверные усилия увенчались успехом, два десятка инженеров из теперь расконвоированных заключённых и пять десятков сумасшедших в своей дотошности и трудоспособности корейцев совершили чудо, в октябре завод точно выполнит план по производству цемента. А к весне должен и серьёзно его перекрыть, инженеры в один голос уверяют, что можно увеличить выпуск цемента на двадцать, а то и тридцать процентов.

А не замахнуться ли на панельное домостроение? Точно, так Евстигнеев и скажет: «А не пора ли нам замахнуться на Вильяма нашего Шекспира»? Ничего же сложного нет. Только сварку освоить. Там проблема только в покрытии электродов, но когда Брехт работал на Таджикском алюминиевом заводе, то несколько раз был на участке, где для своих нужд выпускали полукустарно сварочные электроды, так что теорию он знал, состав обмазки тоже. И химик у него среди зыков есть. Вот вернётся и нужно будет попробовать. Хотя, есть ли сейчас в стране лишний ферромарганец? «Будем искать», как сказал Семён Семёнович Горбунков.


Событие шестьдесят девятое

– Я не буду за ним бегать! У меня есть чувство собственного достоинства и капля гордости!!!

– Твою ж, Петрович! Давай быстрее, поезд уже отправляется!!!

Меер Абрамович Трилиссер, не зная о том, ехал в этом же поезде, когда состав проезжал Спасск-Дальний, а точнее станцию Евгеньевка, вызванный Сталиным в Москву для какого-то важного задания главный разведчик Приморья спал. И не «сладко». Спал плохо, кошмары снились. Не выходил из головы вид комиссара третьего ранга Федичкина. Дмитрий Георгиевич разведчику при жизни не нравился. Он был дурак. Не умалишённый слюни пускающий, а упёртый неуч не желающий учиться и делать выводы из ошибок. Брал своей настойчивостью, горлом и жестокостью. Ягоде и Менжинскому эти качества Полномочного представите ОГПУ в Приморье нравились. Сами были не лучше. Трилиссер же был разведчиком, и основной его обязанностью было не бегать с револьвером и палить во всех подряд, не выбивать показания у виновных и не виновных, а думать, переигрывать врага, тоже очень умного и изворотливого. Разные они были люди, и Трилиссер почти не соприкасался с Федичкиным. А вот после смерти комиссар стал не нравиться разведчику ещё больше. И в прямом и в переносном смысле. Чего уж, даже вывернуло кашей, когда трупп увидел, так он ему не понравился. А в переносном? Тоже чему там нравиться? Эти капуста, свекла, курица, чёрт побери, ах да, ещё картошка в портфеле вместо совершенно секретных документах по очередной компании по борьбе с троцкизмом. Там списки были в том числе. Наверное, можно восстановить, но некогда, нужно ехать в Москву, да и не его дело, у него своих задач нарезано. Кого-то из Москвы пришлют на место Федичкина. Свято место пусто не бывает.

А вот к расследованию, его из Москвы лично Ягода подключил, специально. Не раскрыть это дело, совершенно не за что зацепиться. А вот тогда при неудаче можно будет и на нём отыграться. Хреново.

Как искать. Нужны мотивы. Ищи кому выгодно. Кому выгодно издеваться над трупом. Куда и зачем унесли большие пацы с кистей рук. Почему во рту крестик. Сотни вопросов и если их задавать по отдельности, то можно начинать поиски. Крестик? Возможно, староверы мстят. Отрезанная голова. Тут можно подумать про китайцев, у них есть нечто похожее в обычаях. А капуста со свёклой. Что огородника обидел. И при чем здесь курица? Но хуже всего, что документы изъяли. Можно допустить, что всё остальное, чтобы отвлечь внимание и главное документы. Там, Трилиссер слышал, были в списках работники порта. Они? А большие пальцы зачем? Одним словом тёмный лес, и ни каких улик. Застрелен из пистолета, по заключениям судмедэкспертов. Пуля в голову, но пули нет. Она пробила голову насквозь и ударилась в стену, и потом её убийца забрал, как и гильзу, даже ориентировочно не известно из какого оружия стреляли.

Опрос свидетелей ничего ни дал. Никто ничего не видел. Если кто-нибудь не проговорится о содеянном, или не всплывут бумаги, то ни каких зацепок. Не найдёт он, да никто не найдёт.

А значит, чем бы ни закончилось, у Ягоды и Менжинского будет возможность на нём отыграться. Ладно. Время подумать будет. Одиннадцать дней до Москвы добираться.

Глава 24

Событие семидесятое

Чебурашка набирает номер телефона Гены:

– Генка, нам бандероль пришла. В ней десять мандаринов. Восемь для меня и восемь для тебя.

– Стой, Чебурашка, восемь плюс восемь десять не получается?

– Я не знаю, свои восемь я сразу скушал.

Блюхер Василий Константинович обрюзг. А ещё поседел и постарел. Вот же виделись, даже четырёх месяцев не прошло. Появившиеся щёки и вообще округлость лица до неузнаваемости изменили командарма. В последнее время он часто болел, его беспокоили ранение времён Первой мировой и полученный в проклятом, лживом насквозь, Китае фотодерматит. Сейчас, осенью, волдыри от фотодерматита на лице уже сошли, только коричневатая корочка осталась. Чем-то его врачи мажут, вон физиономия блестит, но видимо этот крем или мазь не помогают особенно. С такой болезнью библиотекарем работать. Пришёл на работу рано утром, закопался между книжных полок, куда солнечные лучи не достают, поработал, книжки перекладывая, и пошёл вечером домой, когда обжигающее тебя светило уже закатилось за горизонт, утонуло в Атлантическом океане. Так нет, Блюхер целое лето носился по Приморью. Москва решила в разы увеличить Особую Краснознамённую Дальневосточную армию. Решение правильное и понятное. В условиях обострения соперничества ведущих государств мира за влияние в Китае и роста внешнеполитических амбиций Японии при относительно слабом хозяйственно-экономическом и военном развитии Дальневосточного края товарищи в Москве наметили комплекс мер с целью наращивания оборонно-экономического потенциала Дальнего Востока. С 1 января по 1 мая 1932 г. численность ОКДВА возросла с 42 тысяч до 108 тысяч человек. Многие части разгружались в чистом поле. Да даже корпуса целые. Из этих шестидесяти тысяч пополнения, почти половина были не строевые части, а колхозники. Срочно призвали в армию тридцать тысяч человек, практически не укомплектовав командирами, и сотнями эшелонов погнали в Дальневосточный Край. Хорошо хоть в прошлом году началась программа по созданию колхозов в крае из демобилизованных солдат. Но как всегда, людей нашли, а ни техники, ни жилья, ни руководителей. Люди разбежались, уехали туда, откуда и призвали в армию. Домой подались. Больше восьми тысяч уехало. И чёрт с ними, вон новых махом нашли. Хорошо то, что за год они, эти сбежавшие, худо бедно, построили МТС, амбары, немного жилья. Мало. Но хоть что-то. Построить жильё не успели, и часть Особого Колхозного Корпуса, будет зимовать в палатках и землянках. Как ещё перезимуют?

– А у тебя, что с жильём? – из тёмного угла кабинета спросил Брехта командарм. Сидел за столом, чай попивая. Ивану Яковлевичу не предложил, да, даже Ваське не предложил. Стояли перед ним, как дураки тянулись. Ладно, Брехт, но сын приёмный, чем провинился? Ерунда какая-то?

– Нормально всё. Построили казармы насыпные, там буржуйки установили. Все командиры, старше командира взвода, живут в отдельных домах. Построили медчасть. Да, клуб построили. – Брехт был уверен, что Блюхер всё это знает, во-первых, сам докладывал, а во-вторых, Васька звонил примерно раз в две недели, а когда и чаще.

– А кто тебя сюда вызывал? Что за самоуправство? Ты командир Красной Армии или басмач какой?! Захотел и сразу к командарму без вызова явился! – прикрикнули из тёмного угла.

Блин. Так вот, где собака порылась! А что, прав будущий маршал, мог бы и позвонить или Ваську попросить. Спешка. Как узнал, что уезжает, так чуть не прямо из Владивостока и рванул, на один день всего домой заехал, Катю-Куй обнять и бумаги прихватить.

– Товарищ командарм, очень срочное дело. Боялся, что вы уедете в Москву. – Правду нужно говорить всегда, особенно, когда это полезно.

– А позвонить хоть. Василий, а ты чего не звонил две недели почти.

– Так мы же звонили из Владивостока? И Ванья и я, тебя не было, мы с Глафирой Лукиничной разговаривали. Ты на процедурах был. Она Ванье и сказала, что ты уезжаешь.

Блюхер нахмурился:

– Правда, … Ванья? – отставил пустую кружку.

Блин блинский, то есть, эта «молодка», мать её, ничего не передала Блюхеру. И как теперь ответить. Подставить девчонку. Ну, нафиг, потом они помирятся, а ты у обоих виноватым будешь. Не хотел, потому и не сказал, а тут Васька вылез. Ох-хо. Молодость. Не. Молчим. Держим паузу.

– Ясно. Я …

– Василий Константинович, – нужно в домашнее недоразумение перевести, потому не «товарищ командарм». По-родственному, по-домашнему, – Василий Константинович, завертелась красавица, за вас переживает.

– Защитник. Глафира! – гаркнул.

Девушка явно стояла за дверью. Может и подслушивала, но скорее ждала вызова и распоряжения.

– Давай самовар ставь. И заступнику ту банку с мёдом таёжным выставь, – ну вот, не последовало накачки, а к вечеру и забудется.

Сидели, пили чай и подвергались допросу. Блюхер в каждую досочку влез, всю технологию строительства насыпных бараков разузнал, ругался через слово.

– Почему не вызвал к себе начальника штаба ОКК Германа Капитоновича Маландина? – сам будущий маршал тоже прихлёбывал за компанию, на мёд этот «таёжный» налегая. Сам почти все и слопал. Болезный, пусть. Мёд сам по себе лекарство.

– Василий Константинович, как я простой комбат могу к себе вызвать начальника штаба целого корпуса? Это же по-старому большой генерал. Его высокопревосходительство.

– Превосходительство! Да ты понимаешь, что десятки тысяч человек будут зимовать в землянках. А тут морозы до сорока градусов бывают. Поморозим людей!

– Такие казармы можно строить и зимой. Единственное – траншею вырыть и камнем её закидать, – развёл руками Брехт. Его этот строительный разговор утомил уже, – Пусть приедет товарищ Маландин, всё покажем. Тут нюанс есть. В лесу ведь шлак не найти. Его много надо.

– А ты где взял? – Блюхер раскраснелся, но румянец не как у девушки на выданье, красные пятна выступили, следы ожогов. Надо будет китайцев поспрашивать, наверное, у них есть мази от этой заразы, они ведь заразили командарма.

– У меня цементный завод в десяти километрах, навозили. Нам бы ещё пару машин, а то сами последние казармы уже под пролетающие снежинки достраивали.

– Завод? Давайте так поступим. Сейчас Германа Капитоновича вызову. Всё расскажешь. Он тебе десяток машин выделит и парочку тракторов, будешь шлак с завода доставлять до железной дороги и грузить в вагоны. С железнодорожниками я договорюсь. Машины и трактора потом тебе останутся.

– Да они сдохнут и развалятся за зиму. Извините, Василий Константинович, а можно тогда ещё цистерну спирта и оборудования для спиртового завода. Не громоздкое, небольшое.

– Это ещё зачем? Спаивать водителей? – засмеялся впервые за день.

– Если в бензин добавить спирт, то двигатель становится мощнее. Нарастим борта на машинах и будем по две тонны возить. Дорога промёрзнет. В колеях застревать газоны не будут, – Брехт как-то наткнулся в интернете, что в Европе свинец (Тетраэтиленсвинец) из присадок к бензину, чтобы увеличить октановое число, исключили и сначала ввели Дициклопентадиенилжелеза, а в последнее время заменили на обычный спирт. Почему не попробовать на восемьдесят лет опередить «наших партнёров».

– Добро. Добудем. Стоп, зачем сразу и спирт, и оборудование? – не дурак.

– Спирт нужен очень чистый. Нельзя, чтобы там вода была. Водка не пойдёт. Потому, весь спирт, что получим, а он очень гигроскопичен, нужно будет ещё раз перед употреблением прогнать через самогонные аппараты, – пояснил Иван Яковлевич.

– Услышал. Потом расскажешь, что получится. Может и остальных обязуем спирт в бензин добавлять. Так, комбат, давай рассказывай, зачем заявился. Да спешил ещё. Что-то интересное?

– Так точно, ваше высокопревосходительство! – поржали.


Событие семьдесят первое

Жадная гусеница заблудилась в яблоке и укусила себя за задницу.

Если человек советует тебе, скрипя зубами от жадности, то не сомневайся, – это хороший совет.

Подскажите, а на фото можно как-нибудь эффект «жадных глаз» убрать?

Рассказал, показал картинки. Предварительно в телефонном разговоре пару месяцев назад уже была упомянута Иваном Яковлевичем «Противотанковая винтовка», но командарм ни как особо не отреагировал, хмыкнул только. Однако немецкие противотанковые ружья и пулемёт крупнокалиберный тогда по его приказу в Москве добыли и Брехту передали. Ну, а теперь есть почти чертежи и патрон готовый привезли.

Блюхер посмотрел рисунки, даже фотографию готового ружья. Сравнил с фотографией немецкого ружья.

– Побольше наше будет. Думаешь, современные танки с усиленной бронёй пробьёт? – стал крутить в руках патрон гигантский.

– У танка даже самого мощного полно уязвимых мест, Василий Константинович. Можно перебить одним таким патроном гусеницу. Так как вторая не перебита, то его закрутит, пока остановят, подставят корму, а там двигатель и горючее. Ещё один патрон и нет танка. Танк стоит десятки тысяч рублей и нужно много чего, чтобы эту дуру сделать, в том числе специальные очень редкие металлы: хром и никель. А сюда посмотрите, вот эта фитюлька стоимостью меньше сони рублей превратит этот дорогущий монстр в металлолом. В худшем случае, он встанет на месте, но стрелять продолжит. Только у него снарядов и патрон к пулемёту не бесконечное количество, кончатся. Потом контратака и можно танк захватить. Гусеницу надеть, и вот у Красной армии на одни танк больше.

– Складно говоришь. Пробовали? – снова стал вертеть командарм в руках патрон, даже взвесил на ладони.

– У нас нет танков, кроме того, ствол короткий и в нём нет нарезов. Из немецкого ружья стреляли просто по подвешенной на макете гусенице. Иногда её разрывало, иногда нет. Но наш патрон более мощный, и длина ствола у заказанного ружья больше. Так ведь кроме танков у врага будут машины, а попадание такого патрона в двигатель, гарантированно остановит автомобиль. А ещё будут ДОТы и ДЗОТы. Бетон десятисантиметровый даже недоружьё наше пробивает. Один выстрел и ДОТ, который не даёт наступать нашим пехотинцам, уничтожен.

– А вот это хорошо. Добро, комбат, услышал я тебя. Обращусь к Ворошилову, только почему Симонов, а не Дегтярёв.

– Можно и обоих привлечь, пусть конкуренция будет, кто лучше сделает. Главное, не затягивать. Несколько месяцев. Нужно в зимних условиях успеть испытать. Да, Василий Константинович, вот тут смотрите, предусмотрено крепление оптического прицела. – Брехт ткнул пальцем в эскиз ружья. – Может, для танка вещь и не нужная. Танк большой. Но вот для ДОТа он необходим, желательно попасть в бойницу.

– Хорошо. Согласен с тобой комбат, обращу внимания Ворошилова. С этим ясно. Тут кстати приехал. Вчера мне доложили. Ты ведь заказывал американский пулемёт. Так вот, твоего не достали, – да ты не корчи рожу, – Увидев, что Брехт поморщился, показал ему кулак Блюхер, – Дослушай сначала. Заказанного не достали. Browning M1921 производили только до 1929 года. В 1930 году стали выпускать модернизированный вариант Browning M1921A1. Вот три штуки по моей просьбе и купили САСШ. Проблема с патроном. Их всего десять тысяч штук, так, что береги. Патроны я видел – 12,7×99 мм. Твои побольше, как бы не в два раза.

– Эх, чуть опоздали, я-то хотел разобрать, чтобы понять, как затвор работает. Ну, спасибо, конечно, разберём посмотрим, может и успеем что переделать, всегда же у первых экземпляров оружия есть детские болезни и их нужно модернизировать. Пришлёт Симонов нам своё ружье противотанковое и сравним.

– А скажи Иван Яковлевич, а сколько тебе нужно на гвардию нашу, на батальон твой, хм, ружей этих? – Блюхер поднялся, наконец, и подошёл к зашторенному окну. Открыл форточку и закурил.

– Тысяча.

– Охринел!!! Куда тебе столько, во всём батальоне чуть больше пятисот человек будет. По два таскать будут, а ты три понесёшь? – присвистнул даже командарм. Потом закашлялся.

– Нужно научиться стрелять из этого нового оружия. Кроме того, уверен, качество будет очень низким, и процентов двадцать ружей сразу придётся в металлолом сдавать. А при такой длине ствола, и побольше, должно быть. А потом начнём стрелять. Ну и как уже говорил, при такой длине ствола, его долговечность будет не велика. Несколько сотен выстрелов. То есть, пока красноармеец научится из него стрелять, ствол раздует, и его тоже нужно будет отправлять на переплавку. Потому, на каждого должно быть по три противотанковых ружья. Как вы и сказали, товарищ командарм.

– Логично. Не дурак ты, Брехт. За что и ценю. Подожди, а третий экземпляр для чего?

– Всё просто, товарищ командарм, при такой длине ствола, тьфу, заело, возможны незначительные отклонения при обработке. Стрелять ружьё будет и тренироваться на нём можно, но кучно и точно будут бить совсем не многие противотанковые винтовки. Вот их самым метким, то есть снайперам и отдадим, и на них прицелы установим оптические. А поддерживать форму будут на винтовках чуть похуже, – Брехт отошёл от Блюхера. Тот надымил. Ветер был с востока и задувал прямо в открытую форточку, так что зря командарм её открывал. Только хуже сделал.

– Не научился курить. Не воевал, сразу видно. Как только я батальон такому некурящему штатскому шпаку доверил? – ухмыльнулся, заметив Василий Константинович.

– Так сами сказали, что я умный.

– Смешно. Всё комбат, оставляй Ваську и бумаги, и дуй отсюда, с ним немного пообщаюсь, пообедаем и пора уже на вокзал выдвигаться. Поезд в четыре.

– До свидания Василий Константинович. У меня тут лекарь китайский образовался, если, а точнее когда вам эскулапы немецкие не помогут, я на вас своего китайского коновала натравлю.

– Иди, давай. В цирке тебе работать, а не гвардейцами командовать. Шучу. От тебя нахватался. Кругом. Шагом марш.


Событие семьдесят второе

В кинотеатре:

– Мальчик, ты у меня уже в пятый раз покупаешь билет!

– Я же не виноват, что какая-то тётка на входе их все время рвёт!

– Водку будешь?

– Нет.

Смотрите в кинотеатрах «Железный человек-3»!

Назад добирались они с Васькой Блюхером не в купейном вагоне. В теплушке пришлось ехать. Не в простой. Специально утеплённой и даже с печкой буржуйкой. В Читу ведь отправилась бригада разобрать и погрузить на платформу котёл от паровоза серии Ку. Инженер-механик Тропинин Иван Фёдорович, который сейчас на цементном заводе в Спасске-Дальнем, по сути, дублировал главного инженера, лебёдку с приводом от колеса самой платформы разработал. Да часть пути котёл движется волоком по земле, но это было предусмотрено, он не сам по себе волочился, а на специальных санях, жёстко в них закреплённый. Потом на них и грузится на платформу, в них и на землю спускается в Спасске. Отправили в набег на Читу высвободившееся отделение железнодорожников, что придали временно батальону для строительства казарм. Казармы построили, а эти два отделения никто назад не требовал, Брехт тоже отдавать не спешил, работы всегда при обживании нового места полно. Вот и сейчас потребовались люди. Реквизировали, тоже временно, у железнодорожного батальона, что расположен в Спасске-Дальнем одну теплушку и сделали из неё на самом деле «тёплый» вагон. Дополнительно изнутри оббили вагонкой. И установили большую буржуйку, а ещё по стенам нар пару десятков прибили.

После разговора с Блюхером Иван Яковлевич бросился на станцию, узнать, что с бригадой под руководством Тропинина. Неделю назад же выехала из Спасска. Оказалось, что сейчас их вагон и платформу с котлом паровозным цепляют к проходящему поезду.

– И когда отправление? – пришла Брехту в голову замечательная мысль. Он всё решал, как переправить к себе три американских пулемёта Browning M1921A1. Да даже не сами пулемёты. Тут можно было вытребовать у железнодорожников полностью одно купе и спокойно перевезти. Хуже с десятью тысячами патронов. Патроны не маленькие. Это без малого двадцать ящиков. Не в «цинке» были. Обычный деревянный из дощечек сбитый ящик весом двадцать восемь килограмм. Вот Иван Яковлевич и придумал ехать домой вместе с паровозным котлом.

– Зараз. – Железнодорожник – старший маневровой смены, надел очки и склонился над рукописной шахматкой расписания. Поводил пальцем, – Ночью в два часа тридцать минут по местному времени. Отходит с третьего запасного пути.

– Спасибо! – и побежал, нужно ещё получить и доставить до этого третьего запасного пути три пулемёта и патроны. Машина нужна. Подвода столько не утащит.

Всё оказалось ещё хуже. Пулемёты в одном месте, патроны в другом на складе боеприпасов. А там полный бардак. Никто не может сказать, где именно патроны от американских пулемётов. Брехт поскрипел зубами и решил, что нужно попытаться самому найти, американцы они аккуратисты и любители понтов. Обязательно на ящике должно быть написано, что там и всяких орлов кучу намалёвано белой краской.

Не ошибся. Такие ящики и были. Стояли отдельно. Только ящиков в десять раз больше. Оказывается, полно чего закупают у САСШ наши военные. Первым наткнулись на ящик с патронами к его Кольту или к автомату Томпсона. Сорок пятый калибр. Прямо жаба задавила. Потом были патроны от американских винтовок Спрингфилд М1903 калибра 7,62x63 миллиметров. Зачем тут они, про использование в армии этих винтовок Брехт и не слышал. И, как и положено, в самом дальнем углу нашлись его восемнадцать ящиков. С пулемётными патронами. Вроде только поступили, так нет, запихали, чтобы фиг кто нашёл за давно стоящими тут ящиками.

Патроны нашлись, началась погоня за машинами. Уже под вечер добыл Иван Яковлевич. Но эта сволочь заглохла на полдороги. Всё-таки пришлось нанимать подводу крестьянскую и за три рейса перевозить добытое с таки трудом добро. И ещё не все приключения. Телега через рельсы не проедет. Где искать объезд ночью даже думать не стали. Вдвоём с Васькой перетаскали к вагону и упали рядом, еле живые. Вагон закрыт и рядом ни одного человека. Точнее люди есть, чего-то суетятся сцепщики, ходят другие железнодорожники, а его вагон «тёплый» закрыт. Брехт волноваться начал и уже хотел в комендатуру бежать, может, арестовали пацанов. И тут они выруливают, все двенадцать, во главе с переодетым в форму зыком Тропининым Иваном Фёдоровичем. В кино ходили, раз уж довелось в большом городе побывать! Молодёжь! Даже ругаться не стал Иван Яковлевич. Открыли вагон, и они с Васькой рухнули на нары. И только в Спасске проснулись.

Глава 25

Событие семьдесят третье

Пусть стесняются те, кому похвастать нечем.

Самокритика – самый хитрый способ хвастовства.

Часто курица, которая снесла самое обычное яйцо, кудахчет с таким азартом, как будто она снесла яйцо Фаберже.

ОГПУ не заметило потерю бойца, а может и заметило, но на их планы по совместному рейду на точку перехода границы с Маньчжоу-го староверов это ни как не отразилось. Приехал товарищ. Вот всё время путался Брехт. Во-первых, привык ко всяким лейтенантам, да капитанам, сержантам, а тут комвзвода или замкомвзвода, и это не только должности, но и звания. Вновь в армии введут звания только в 1935 году. Но и тогда ещё офицеров и солдат не будет. Будут командиры и бойцы или красноармейцы. Во-вторых, в ОГПУ должно быть на два звания выше, как раньше в гвардии при царизме. А вот есть это уже сейчас или появится в тридцать пятом, не сильно понятно. Какие могут быть два звания, если званий нет. Наворотили, в общем, вожди. Гойко Митичи, блин.

У приехавшего для постановки задачи представителя ОГПУ было две шпалы, то есть майор, потом станет (или нет), представился «товарищ» как «помощник уполномоченного отдела ОГПУ». У Брехта сейчас тоже две шпалы, он по должности и по званию комбат. При приехавшем не было ничего, кроме приказа от какого-то Иванчука – инспектора управления ОГПУ по Приморскому краю. А это что за хрен с горы? Имеет он право Брехту приказы давать? Скорее всего – нет. Есть только устная договорённость с Трилиссером, да и то она скорее от Брехта исходила, он хотел провести нормальные учения в лесистой мести. Хотел поближе к озеру Хасан. В принципе всё в батальоне заточено на то, чтобы не допустить той бездарной операции, которой почему-то принято гордиться. Положат кучу народу, и в конечном итоге очень странная формулировка будет написана в договоре: «Было решено, что граница устанавливается на основании соглашения 1860 года, так как более позднего соглашения о границе не существовало». А что это значит? Наши отдали часть территории, или приобрели, или остались при своих. Там есть странность. Почему в районе Владивостока китайская территория вклинивается узкой полосой между СССР и Кореей. Почему граница не проходит по реке Туманная. Почему часть озера Ханка китайская. В общем, полно вопросов и Брехт хотел удачными действиями батальона летом 1938 года эту картографическую ерунду исправить. Если японцы основательно по соплям получат и откатятся далеко, то провести границу по реке Туманная и по озеру Ханка будет также уступкой сынам Ямато.

А тут операция по борьбе со своими русскими совсем не в том месте. Ну, да теперь поздно включать заднюю, сам напросился.

– Помощник уполномоченного отдела ОГПУ Татьянин Павел Владимирович, – козырнул «синий майор».

Прибыл Татьянин в полушубке белом, но когда разделся, формой ярко-синей прямо глаза резало. Сам пошил, скорее всего, у Трилиссера гораздо более тёмного тона форма. Попили чайку с сушками и Помощник уполномоченного приступил к постановке задачи.

– 15 ноября вам, товарищ комбат, с пятьюдесятью бойцами необходимо прибыть на станцию Пантелеймоновка, – Татьянин ткнул пальцем в одну из разложенных на столе карт. Эта была карта всего Приморья, и смотрелось это перемещение не страшно, но взглянув на масштаб и прикинув, Брехт поморщился. Получалось больше ста километров. То есть, на машинах не поедешь, только железной дорогой. И сразу куча проблем. Питание. Ночёвки, передвижение по снегу. Вагон, наконец, чтобы до этой Пантелеймоновки добраться. Пока Брехт всё это обдумывал, ОГПУшник продолжил, – После высадки вашему отряду нужно? двигаясь на запад? занять полосу вдоль государственной границы по реке Уссури. Вот здесь, – он ткнул пальцем в более крупномасштабную карту. Позади вас должно оказаться озеро Кривое. Где-то в этом месте и должны совершить переход на нашу сторону враги Советской власти. Там вас встретит наш человек и определит ту территорию, которую должны будете контролировать вы. Это будет второстепенное направление. На основном встанут части ОГПУ. Плохо, что неизвестно точное место перехода врагами нашей Родины государственной границы. Только то, что это произойдёт напротив озера Кривое, а оно вытянуто вдоль Уссури на два с половиной километра.

– Товарищ ма…Товарищ Помощник уполномоченного отдела ОГПУ, а в какой день точно передут самураи границу у реки известно, а то ведь нужно палатки брать, если ночевать и еду.

– Какие, нахрен палатки, комбат, полежите на лапнике. Вы бойцы красной армии или царские кавалергарды какие? Наломаете лапника и ничего страшного. Костры разводить нельзя, курить тоже. Дым учуют издалека, – посверкал глазами синий, но потом сменил гнев на милость, – По нашим данным, переход границы намечен на 16 ноября. Возьмите с собой сухой паёк. Один день на сухарях красноармейцы не умрут. Они в армии для того, чтобы Родину защищать, а не для того, чтобы толстеть, когда во многих районах страны есть перебои с продовольствие.

Ну да, «перебои». Несколько миллионов человек перебьются до смерти. Здесь в армии на Дальнем Востоке Брехт уже забывать об этом начал. Продукты были. Ни какой разницы даже местные не почувствовали. Не везде засуха и раскулачивание привели к массовому неурожаю и затем голоду.

Осмотрев оружие, помощник уполномоченного хмыкнул и присвистнул.

– Странное у вас оружие комбат. Нашего советского вообще нет. Винтовки японские, пулемёты американские и немецкие, ну хоть пистолеты наши. А у тебя какой? – и в наглую полез кобуру на Брехте расстёгивать. Так хотелось врезать в челюсть подставленную. Вообще, соратник страшно не понравился Ивану Яковлевичу. Наглый, самоуверенный. Истина, бляха-муха, в последней инстанции.

– Сам достану, – буркнул, сдержавшись, и достал из кобуры Кольт.

– Твою ж мать! Это что? Сверкает-то как?

– Кольт М1911. Американский пистолет оружейника Браунинга.

– Браунинга? А почему Кольт называется? Это же фамилия оружейника?

– Не знаю. Наверное, на фабрике Кольта выпускают, – Брехт почти отнял пистолет и засунул в кобуру.

– Значит, тебе наше советское оружие не нравится, раз и сам с Кольтом этим и у бойцов сплошь вражеское оружие? – окрысился ОГПУшник, даже зубы оскалил.

– Оружие направлено в наш батальон по прямому приказу Блюхера. Вы сомневаетесь в правильности принятия решений командармом Блюхером – героем гражданской войны и орденоносцем. – Конкретно достал. Как бы не накатал какой донос. Идиот. Павлин самовлюблённый.

«Майор» этот ярко-синий пробыл в части до вечера. Всё ходил и рассказывал, что бы он тут переделал, да тут улучшил. Единственный раз, когда его на самом деле пробрало, это когда из гаража-сарая выкатился американский снегоход Ford Snowmobile Hyman. Спецы концлагерные его не только починили, но и серьёзно улучшили, просто конфетка получилась.


Событие семьдесят четвёртое

– Я могу изуродовать любого одним пальцем!

– Да, вы, наверное, мастер кунг-фу?

– Не. Что вы. Я простой фотограф!

Как там сказал товарищ Трилиссер: «Вражинам из села Каменки хватило сообразительности уйти за кордон, в Маньчжурию». И унести часть отбитого у ОГПУшников золота. А часть припрятать. По агентурным данным припрятали его где-то в районе озера Кривого в десяти километрах от станции Пантелеймоновки.

Просто всё на карте. Что такое десять километров. Ну, два часа не очень быстрым шагом. Как бы ни так. Брехт не стал слушать ярко-синего Помощника уполномоченного отдела ОГПУ Татьянина Павла Владимировича. Что он идиот, людей морозить? Люди пригодятся. Потому с собой был загружен в вагон тот самый американский снегоход Ford Snowmobile Hyman. Сам по себе ерундовая техника. Но для него специально изготовили деревянные сани, разборные, которые были загружены пятью палатками армейскими и специальными, набитыми конским волосом, матами. Их не для палаток сделали. Изготовили, чтобы заниматься самбо и кунг-фу. Китайцы не обманули и прислали мастера. Вообще, кунг-фу отличается от ушу тем, что последним занимаются любители, а первым – мастера, вот немолодой, с двумя сабельными шрамами на лице, китаец Сюй Кай был именно мастером. На улыбчивого Джеки Чана похож не был, на косматых белобородых стариков из фильмов тоже. Тощий невысокий китаец очень коротко подстриженный, но не лысый, как буддийские монахи. По-русски говорил очень плохо. А мастер выше всяких похвал. Брехт со своим самбо и минуты против него не продержался, а ведь десяток лет занимался, чемпионом там всяким был. Теперь попеременно учат бойцов, китаец продвинутому кунг-фу, а Брехт почти неизвестному ещё в стране Самбо. Харлампиев только через три года примет из рук Ощепкова бразды правления в секции борьбы вольного стиля, когда заболеет основоположник. То есть, настоящее самбо начнётся только через три года, а все приёмы основные будут выработаны ещё через десяток лет. Может, стоит пригласить Ощепкова и Харлампиева в гости. Шутка. Хватит, и так уже засветился по крупному.

О матах вспомнили в последний момент, Брехт хотел и, правда, на дно палатки веток наломать. А тут китаец навстречу, пошёл свои каты делать на свежем воздухе, на снежке утоптанном, босиком. Как прояснило. Маты гораздо больший теплоизолятор, чем еловые ветки.

В планах было и производство спальных мешков, но что-то взамен синтепона нужно придумать. Не вату же применять. Да и брезент это не болонья. Отложил пока эту идею Иван Яковлевич.

Дотащились с учётом разгрузки вагона, перетаскивания груза на сани и одного привала, за четыре часа. Зато люди почти не устали и готовы к подвигам. Встречал у южной оконечности озера, куда по плану они должны были прибыть, всё тот же товарищ Татьянин. Пошипел за опоздание, но увидев понравившуюся ему технику вражескую, которая чуть позже подъехала, поправляли рассыпавшиеся маты, отошёл и попросил дать порулить. Так сам их до места на противоположном северном берегу озера и рулил. Потом прошли по берегу Уссури и «Помощник уполномоченного» показал им их участок границы. Километр. Получается один человек на двадцать метров. Сказал, что ночью староверы не пойдут. Реку до конца льдом ещё не схватило, а даже в тех местах, где уже можно, казалось бы, перейти по льду, обманчивое впечатление. Лёд очень тонкий. Скорее всего, староверы будут переходить как раз у самого южного конца озера, там Уссури делает резкий поворот почти на девяносто градусов и вода спокойная. И глубокая, так что лёд самый толстый.

– Брать живыми. В крайнем случае, можно только по ногам стрелять. Вы же снайперы. Нужны живые, чтобы их потом допросить. Где находится золото нужно узнать обязательно, – сурово взглянул на Брехта, проверяя, проникся ли этот пацан важностью задания. Кто только мальчишку поставил командовать батальоном?

– Понятно, товарищ Помощник уполномоченного. Языки нужны. Если на нас пойдут, то добудем, – заверил его Брехт.

– Языки. Хорошее слово. Смешное. Запомню. Ну, всё бывай комбат, не проспите. Да стоп. Для связи тебе вот Егорку оставляю. Абрамов, иди сюда.

– Туточки я, – совсем не по-военному, спокойно, не вытягиваясь и не пожирая глазами начальство, ответил, стоящий невдалеке, молодой боец, в таком же, как и «майор» белом полушубке, который его с ногами укутывал.

– Хорошо. Слушайся комбата. Где я расположился, знаешь. Вот теперь всё. Не проспи, комбат, – и ушёл по натоптанной уже тропинке вдоль озеро на юг.


Событие семьдесят пятое

Учительница на уроке русского языка спрашивает Вовочку:

– Вовочка, слушай фразу: «Я ищу жениха». Какое это время?

– Потерянное, Марь Иванна.

До вечера время есть. Брехт дал команду раздать сухой паёк. Подготовились, выдали не галеты американские и не сухари русские, выдали народу бутерброды с колбасой и маслом. Началась зима и народ стал резать свиней, его корейцы нет, понятно, им поголовье наращивать, так буквально несколько кабанчиков, а вот их корейская община во Владивостоке это да, туда были посланы заготовители, и за последние золотые монетки мяса было набрано вагон целый. Большую часть подвесили в специально оборудованном складе, зиму провисят ни какого холодильника не надо, а несколько десятков туш пустили на колбасу, благо специалист был. Один из инженеров – электриков был с колбасного завода и весь, не сильно хитрый процесс, знал. Изготовили оборудование и построили мини колбасный завод. Выпускали только один вид колбасы – сырокопчёную. Ольхи вокруг и дубов полно.

Подкрепились. Брехт посмотрел на небо, до заката далеко. Бойцы оборудовали себе места схронов, те самые ветки еловые и лопатки сапёрные используя. На самом деле этот шанцевый инструмент назывался совсем по-другому. Малая пехотная лопата (МПЛ-50), или Малая лопата Линемана. Почему их сапёрными называют, Брехт не знал. С ними горя хлебнули. Получили со склада и опробовали. А они все гнутся. Поехал Иван Яковлевич в Спасск-Дальний в 21 дивизию разбираться. Наорали на него в штабе, но разрешили склад прошерстить, и то только после того, как Васька отцу приёмному позвонил и пожаловался. Без толку. Все из мягкого железа сделаны. Отнёс парочку Брехт в кузницу и попробовал закалить. Чуть лучше, но железо видимо настолько с низким содержанием углерода, что почти нечему закаливаться. Попробовали цементировать. Тоже квест, хорошо, хоть среди зэков нашёлся инженер, что теорию знает. Натолкли уголь, провели эксперимент. Ещё чуть лучше стало. И тут Брехта как прояснило. Попросил десяток обычных лопат. Вот, делают же из нормального железа, пришлось на фрезерном, а потом на обрубочном станке вгонять большие лопаты в нужные размеры. Все чуть разные получились, зато копали, а не гнулись от малейшего усилия.

Пока бойцы закапывались в землю, Брехт решил пройтись вдоль берега с картой самой крупной и нарисовать кроки. Мало ли, вдруг когда в жизни пригодится. А вот интересно, какого рода это существительное? Как-то в учительской, когда Брехт ещё работал в школе в Москве, поругались две учительницы русского языка. Точнее, старая воспитывала молодую. Та что-то сказала про род некоторых сортов кофе. Брехт прислушался и был неприятно поражён. Оказалось, что всё не так, как кажется. Правильно говорить: «одно капучино и один эспрессо». Почему? Ну, не о кофе речь, дальше пошли в споре, а вернее, в воспитании «Молодёжи» совсем интересные вещи. Оказалось, что и родов-то в русском языке совсем не три. Ладно, три, но есть слова, которые в эти три рода не входят от слова совсем.

– А какого рода, по-вашему, милочка, слово каникулы или сани. Вот. У них нет рода. Эти существительные используются только во множественном числе.

Кроки из этой же категории. Тоже во множественном? А тогда как должно слово каникулы выглядеть в единственном? Брюки, тут всё понятно – одна брючина. Сани, ну тоже можно объяснить, у них двое полозьев, может они раньше эти полозья назывались «саня», например. По аналогии с лыжа. А что такое один каникул? Среди этих слов есть очевидные, там, «шахматы» или «опилки», а есть и не очень «щи», например. Или «сутки».

Предательски громко хрустнула ветка сухая под ногой, и Брехт вздрогнул. Словно снова в своей школе побывал, так зримо этот спор двух учителей вспомнил. Надо кроки «во множественном числе» рисовать, а то скоро стемнеет, он ещё и полукилометра не прошёл. Уже совсем в сумерках вернулся к разбитому лагерю. Прошёл свой километр, потом несколько сотен шагов сделал по территории, что охраняли сотрудники ОГПУ. Бдили. Хорошо им всё в тёплых белых полушубках. А командиры вообще в тулупах, чуть полы по земле не волочатся. Не так и холодно ещё в Приморье. Снег выпал, даже несколько раз, уже нормальный снежный покров установился, а вот морозов ещё не было. Днём так вообще около нуля температура, было бы солнце, так таять снег начал, но пасмурно уже недели две. А вот ночью чуть подмораживает. Градусов десять мороза.

Пока не стемнело окончательно с командирами взводов прошли по своим позициям и людей проверили. Мало ли, что там надумали себе ОГПУшники. Про то, что нарушители границы ночью не пойдут, будут утра ждать. Бережённого бог бережёт.

Глава 26

Событие семьдесят шестое

С наступлением весны Буратино уходил в лес, превращался в вампира и жадно пил берёзовый сок.

Штирлиц шёл по лесу и в дупле дерева увидел глаза.

– Дятел, – подумал Штирлиц.

– Сам ты дятел, – подумал Мюллер.

Помощник уполномоченного отдела ОГПУ Татьянин Павел Владимирович отличался от Кассандры двумя титьками, одним отростком и тем, что не умел предсказывать события. Не пойдут староверы ночью. Брехт в спецоперациях был не силён, границу никогда по тонкому льду не переходил, как, впрочем, и по толстому, да вообще никогда границу не переходил. А нет, переходил один раз. Это было в Пермской области и там граница между Европой и Азией построена зримая. Вот, все по нескольку раз на экскурсии и переходили границу из Европы в Азию и обратно. Тут другое.

Проснулся Иван Яковлевич от выстрелов. А что, бойцов расставил по позициям, нет, разложил. Командирам взводов дал команду ходить аккуратно по образовавшейся уже тропинке за спинами красноармейцев и пинать тех, кто громко храпит. Шутка. Бдили, одним словом. А сам с Васькой и санитаром спать завалился.

– Если что – будите.

Сам проснулся. Километрах в двух южнее шёл бой, автоматов ещё в войсках ОГПУ нет, пулемёты с собой бойцы в синей форме не взяли, как, впрочем, и Брехт. Так что там, на южной оконечности озера Кривое, щёлкали винтовочные и пистолетные выстрелы. Много. Иван Яковлевич ломанулся на выход из палатки, запнулся о Ваську и, приложившись носом о шест, вдруг осознал, что он хреновый командир, а Татьянин вообще идиот. Они не договорились вот о такой ситуации. Единственное, оставил помощник оперуполномоченного для связи бойца. Но ведь это дебилизм отправлять далеко не разведчика и не обладающего прибором ночного видения пацана за два километра в полной темноте, небо пасмурное и в лесу, хоть глаз выколи. Не дойдёт. А если бог поможет, и дойдёт всё же, ног не переломав, то, сколько времени пройдёт, а потом ещё столько же назад. Если в том бою ночном не пристрелят.

Егорка Абрамов сам заскочил в палатку, санитар Тимофеев Пётр уже успел зажечь спичку, хорошо хоть один курящий оказался.

– Товарищ командир, я побёг! Там началось! – он запутался в двойном пологе, наконец, морду лица всунул.

– Стоять! Все вместе пойдём.

– Хрен, вы мне не указ! Наши там бьются, – исчезла мордочка Егоркина.

Нда, дисциплина у них. Брехт вышел из палатки, накинув на плечи накидку от защитного маскхалата белого. Вовремя. К палатке подбегали оба командира взвода.

– Что делать будем, товарищ комбат? – почти хором.

Не знал Брехт, что делать. Темнота почти полная. Хоть бы луна со звёздами, так нет, небо затянуто тучами намертво.

– Одеваемся, вооружаемся и выходим, по пути забираем каждого второго. Вдруг это отвлекающий манёвр, чтобы здесь пройти.

Убежали. Через пять минут, одетые в маскхалаты и увешанные оружием двинулись по различимой даже в этой тьме тропе. Снег-то белый, а тропу протоптали до травы, тёмная полоса такая.Продвигались, как могли быстро, но не бегом же, наощупь почти, да у каждого бойца останавливались. Нужно спросить, что с рекой на их участке. Берег высокий довольно и Уссури как на ладони, там дальше, куда и шли всё хуже. Берег понижался, и на низком берегу в основном верба выросла, заросли сплошные. В результате, когда дошли через минут пятнадцать до последнего поста, представляли собой ребят из «пионерской зорьки», все толпятся и разговаривают.

– Тихо! – прошипел Брехт, и командиры взводов продублировали.

– Товарищ, командир батальона, – доложил боец, что занимал крайний южный окопчик, – стрельба почти стихла.

– Сам слышу. Что с твоим соседом слева, который от ОГПУ? – Брехт махнул рукой на юг.

– Он ещё минут пятнадцать назад, только стрельба началась на звуки выстрелов ушёл. Так и сказал, пойду на выстрелы. На помощь, – Брехт со всей дури засветил кому-то из солдат оплеуху. Идиот решил спичку зажечь.

– Бляха муха! Вообще охренели! Ни какого огня. Идём цепочкой за Власовым. Давай, комвзвода веди. Я иду вторым. Василий за мной. Пошли.

Пошли. Громко как, шаги тридцати человек почти слышны за километр, да ещё то сморкаются, то кашляют, то кхекают. Вот он дебил, практически не обученных к таким боям пацанов на погибель привёл. Так нет других, и так лучших набирал. Хорунжий только начал учить людей скрытному передвижению и вообще передвижению в лесу. Начал и заболел. Две недели с температурой провалялся. Испанка свирепствует в стране. Еле совместными усилиями наш профессор и китайский иглоукалыватель вытащили товарища из цепких лапок смерти. А может и не они, а Брехт, который вспомнил, что в коре ивы полно аспирина или ацетилсалициловой кислоты, крепчайший отвар этой горечи спаивали бывшему белогвардейцу литрами. Выходили. Сейчас уже выздоровел. Но занятий-то не было. Так что, лесной подготовки нет у бойцов, от слова совсем.

Выстрелы ещё хлопали, при этом как бы даже отдаляясь, несмотря на то, что Брехт с бойцами уже полкилометра закреплённого за сотрудниками ОГПУ участка прошли.

На лагерь ОГПУ вышли неожиданно. Палаток у них не было, зато наломали полно веток еловых и пихтовых, и устроили целое лежбище котиков под огромной ольхой, а может и какое другое дерево, Брехт не самый главный ботаник в стране, но по коре похоже. Тут под деревом и на первые трупы наткнулись. И на вторые тоже. Когда снайпера из отдельного батальона тут в обед проходили, то Иван Яковлевич примерно оценил количество чекистов. Их было тоже человек пятьдесят. Сейчас под деревом и вокруг лежали десятки убитых. Почти все в белых полушубках, но были люди и в чёрных, и кафтанах каких-то. Брехт одного такого перевернул, физиономия заросла густой всеобъемлющей бородой. Точно старообрядец. А вот тот, что был в армяке каком-то, при перевороте, тоже спиной кверху лежал, был без сомнения китайцем. Значит, со староверами пожаловали хунхузы. Спелись. Хотя почему бы и нет, раз родная власть их врагами объявила.

– Товарищ командир батальона, там один жив. Стонет. – Подбежал к Брехту Власов.


Событие семьдесят седьмое

Объявление в газете: «Пропал пит-бультерьер. Нашедшему – царствие небесное».

– Давайте сюда, Тимофеич, глянь, – Иван Яковлевич поискал глазами санитара. Ну, как санитара. Человек закончил Сорбонну. Был врачом. Потом встал не на ту сторону, с точки зрения победителей. Был пленён. В результате всё же отпустили, врач не офицер золотопогонник, а в двадцать восьмом арестовали и дали четыре года. Вот, летом освободился и решил заняться вновь своим делом, но не судьба. Не берут, несмотря на дефицит острый врачей. Приехал в Спасск-Дальний к родне, тут его Иван Яковлевич и выцепил. Военврачом поставить, возможности нет, а вот санитаром с тремя треугольничками зам командира взвода, пожалуйста. Паёк усиленный. Общежитие офицерское, а сейчас уже и домик строят Семёну Тимофеичу Вильнёву – женился на пациентке. Кабан укусил молодую кореянку за ногу, чуть не вырвал кусок мяса. Вылечил девушку, да и предложил выходить за него. Тоже взяли санитаркой. Семейный теперь бизнес.

Ух, ты, а раненый-то бородач.

– Осторожно. Это…

– Больной это. Ранен в грудь. Опиума ему дать надо. Да в тепло положить. Перевязать. Придётся операцию делать, если доживёт, – Тимофеич подозвал Брехта, – Он что-то сказать хочет.

– Слушаю вас, – Иван Яковлевич склонился над бородачом.

– Я штаб-ротмистр 12-го Ахтырского гусарского полка Ефимов, – чётко произнёс раненый.

– Слушаю вас тов… господин Ефимов.

– Умру. Добегался. Думал у староверов отсижусь, старость встречу, детьми окружённый и внуками. Всё вы – коммунисты, – штаб-ротмистр закашлял. – Вы-то не чекисты, форма зелёная?

– Да. Армия. – Брехт показал из-под накидки белой петлицу с двумя шпалами на специальной куртке, в которой ходили только офицеры отдельного батальона.

– Хорошо. В кармане карта. Там указано, где золото зарыто. Дай слово комбат, что передашь на помощь детским домам. У меня пацана туда забрали и дочурку, – бородач опять закашлял, и изо рта потекла кровь.

Что сказать. Лёгкое пробито, не жилец без срочной операции.

– Даю слово, что постараюсь. Смогу ли не знаю. – Честно ответил Иван Яковлевич. – Скажи, в каком детдоме. Постараюсь помочь детям.

– В Хабаровске… – голова штаб-ротмистра откинулась.

– Отошёл. Царство ему небесное, – потрогал пульс на шее Тимофеич.

Брехт осмотрелся. Бойцы его занимались «мародёрством». В общем, оружие собирали и документы у убитых. Ну, раз пока не воюют. Рядом только санитар с высшим медицинским. Больше никто про золото услышать не мог. Иван Яковлевич обшарил карманы. Нашёл, понятно, в последнем. В кармане нагрудном на старом офицерском кителе. Такие же кроки, как он рисовал, и надпись сзади с ятями. Сунул в карман.

В это время невдалеке на юге прогремела пара выстрелов и всё стихло. А потом через пару минут выстрелы загрохотали гораздо ближе. Нет, не к добру. Они тут на поляне, как на ладони. Подойдут хунхузы со староверами к опушке и положат не за понюшку табака.

– Власов, Сёмушкин! – позвал негромко Брехт командиров взводов.

Подошли, ничего не опасаясь. Дети, мать их.

– Бойцов положить за трупы, оружие зарядить и приготовиться стрелять в том направлении, – Иван Яковлевич указал на опушку, за которой и прогремели выстрелы. Сейчас опять тихо, но лучше быть готовым к худшему, – Стрелять только после моего выстрела. Нарежьте людям сектора, обозначьте директрисы стрельбы. И поторопитесь. Стреляли близко.

И пары минут не прошло. Поляна очистилась, уже с десятка шагов никого не видно. И тут чуть свезло. В том месте на западе, где должна находиться Луна слой облаков и туч чуть уменьшился, и на небе появилось тусклое пятно. Чуть, но видимость улучшилась. Уже не стена чёрная вдалеке, а опушка с видимыми отдельными большими деревьями.

Первым их заметил залёгший в метре по левую руку Васька Блюхер. Ткнул пальцем в тени, что отделились от стены леса. Брехт присмотрелся. Тени. Много. Чёрт, кто это ОГПУшники или враги? И тут Луна ещё чуть явственнее на небе обозначилась. И сразу стало понятно, что это староверы с хунхузами. У чекистов, у всех, без исключения белые полушубки, а эти были в тёмной одежде. Поляна не маленькая, до опушки метром пятьдесят, ну, или это только кажется в темноте. Люди шли прямо на них, винтовки несли в руках, готовые стрелять. Было их навскидку человек пятнадцать-двадцать.

Пора. Иван Яковлевич прицелился в самого левофлангового и нажал на спусковой крючок. Бах. И тут же ещё двадцать пять выстрелов, а потом ещё двадцать пять. Всё бандиты и бородачи кончились. Кто к ним с мечом придёт, тот ничего не знает о снайперах. Двадцать пять снайперов это сила. И Луне спасибо. Выручила.

– Власов, Сёмушкин, контроль. Живых не оставлять.

– Взвод, за мной. Контроль в голову, – так и хочется сказать «лейтёхи», нет, оба комвзвода построили бойцов цепью и прошлись до опушки. Прогрохотали выстрелы и все смолкло. Брехт тоже пригнувшись дошёл до убитых, посмотрел, кого ликвидировали. В основном китайцы, ну, или хунхузы. Бородачей было всего трое. Пошли, в общем, по шерсть, за чужим золотом, и остались стриженными. У всех винтовки Арисака или чуть более короткий карабин, тоже японский, как те, чем вооружены обе снайперские роты в отдельном батальоне у Брехта. Хорошо, запас будет.

– Власов, отправь пару человек посмышлёней… Нет. Возьми пару человек посмышлёней и проверьте метров на десять за опушкой. В лес не ходить, только опушку проверьте. Рассветёт, будем искать, кто там стрелял.

Вернулись быстро бойцы с командиром. На опушке никого не было.

А ещё через пяток минут на поляну вышло трое. Чуть огонь по ним не открыли, но один из вышедших крикнул, что они свои – бойцы ОГПУ, и Брехт приказал отставить стрельбу. Бросились к ним. Это были два бойца ОГПУ и Татьянин. Помощника оперуполномоченного тащили под руки. Тимофеич бросился к нему. Положили на ветки чекиста, санитар расстегнул на нём полушубок, а потом встал и снял шапку.

– Царстви… – начал.

– Ну, ну, это старорежимное брось! – оттолкнул Тимофеича один из ОГПУшников.

Брехт подошёл следом.

– Докладывайте.

– Что докладывать?! Напали на нас в темноте. Ссуки! Но и мы многих положили. Там, – он махнул рукой, на юг, двое наших раненых. Всё что от отряда осталось.

– Власов, возьми красноармейцев, доставьте сюда раненых.

– Комбат, а тут есть живые? Допросить есть кого из старообрядцев? – Брехт присмотрелся. Не просто боец. Три кубаря в петлицах. Хрен знает, как это у них называется. Пусть будет «старший лейтенант». Он был заместителем Татьянина в этой операции. Фамилия Староверов. Почти смешно. Староверов охотился на староверов.

– Нет. Все мертвы. – Брехт развёл руками.

– Хреново.


Конец книги.

Краснотурьинск 2022.


Оглавление

  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 19
  • Глава 20
  • Глава 21
  • Глава 22
  • Глава 23
  • Глава 24
  • Глава 25
  • Глава 26