Оплакивать будем после [Ирвин Шоу] (fb2) читать онлайн

Ирвин ШОУ Оплакивать будем после

РАССКАЗ

^{_{Рисунок Леонида ЛИВШИЦА}}

Они вышли из кинотеатра и не спеша двинулись по направлению к Пятой авеню. «Гитлер, — кричал мальчишка газетчик, — Гитлер!»

— Этот Флетчер, — сказала Дора. — тот, что играл ее отца, помнишь?

— Угу, — ответил Поль. Они поднимались по темной улице, он держал ее за руку.

— У него камни в почках.

— Это видно по его лицу, — сказал Поль. — Теперь я могу сказать, как он играет — как человек, у которого больные почки.

Дора рассмеялась:

— Прошлой зимой я делала ему рентген. Это один из лучших пациентов доктора Сэйера. Тот всегда у него что-нибудь находит. Летом доктор собирается удалить у него камни из почек.

— Успеха тебе, старик Флетчер, — сказал Поль.

— Я как-то делала ему массаж плеча. У него неврит. Он зарабатывает 150 долларов в неделю.

— Тогда понятно, отчего у него неврит.

— Он звал меня к себе на обед. — Дора вынула свою руку из руки Поля, взяла его за локоть и крепко сжала его. — Я ему нравлюсь.

— Уверен, что так.

— А тебе?

— Что — мне? — спросил Поль.

— А тебе я нравлюсь?

Они остановились на плошали Рокфеллера и, прислонясь к мраморной стене, смотрели вниз, на фонтан, на статую, на сидящих за столиками людей, на официантов, которые стояли тут же, прислушиваясь к шуму фонтана.

— Я терпеть тебя не могу, — сказал Поль и поцеловал ее в голову.

— Я так и думала, — сказала Дора. Они рассмеялись.

Они смотрели на площадь, на редкие деревья, ветер доносил шелест их светло-зеленых листьев. Там росли желтые анютины глазки, они плотным кольцом окаймляли прудики с бронзовыми морскими статуями, гортензии, небольшие зеленые деревца, покачивающиеся на ветру, яркий рассеянный свет проникал сверху от прожектора. Парочки медленно двигались вниз от Пятой авеню; непринужденно и мило беседовали, как можно беседовать лишь в воскресный день, отдавая должное размаху Рокфеллера, от щедрот которого здесь были устроены цветники с гортензиями и прудик, посажены молодые деревья, а среди них верхом на бронзовых дельфинах возвышались фигуры морских божеств, уносящихся прочь из строгого уныния Бизнеса.

Поль и Дора шли по этой улице, разглядывая витрины. У одной они остановились. На ней была выставлена мужская спортивная одежда: габардиновые брюки и яркие рубашки с короткими рукавами и изящные косынки, которые повязывают на шее.

— Иногда я представляю, — сказал Поль, — что сижу в своем саду — рядом два датских дога — одетый в такую вот одежду, прямо как актер Голливуда на природе.

— У тебя есть сад? — спросила Дора.

— Нет.

— Вон те брюки — ничего, — сказала Дора.

Они подошли к следующей витрине.

— А впрочем, — сказал Поль, — иногда мне хочется так выглядеть. Котелок на голове, голубая рубашка со складками на груди и с накрахмаленным белым воротничком, аккуратный маленький галстук за пять долларов и непромокаемое пальто из ткани «барберри». И недурно было бы выходить из офиса каждый день в пять часов и отправляться на коктейль.

— Ты и так ходишь на коктейль почти каждый день. Без котелка.

— Но я-то говорю о совсем другом коктейле, — сказал Поль. Он повел ее по Пятой авеню, — о том, на который ходят люди в накрахмаленных голубых рубашках со складками. В один прекрасный день…

— Боже мой, — воскликнула Дора, они чуть было не угодили под автобус, — посмотри на эти платья.

Они стояли напротив «Сакса».

— Пятая авеню, — произнес Поль. — Улица грез.

— Хорошо знать, что такое есть, — прошептала Дора, глядя на витрину, освещенную, как сцену, на желтое платье и вывеску «Тропические ночи в Манхэттене» и на маленькую вырезанную из камня рыбку, которая по какой-то причине оказалась тут же. — Даже если ты не можешь все это иметь.

— Еще погуляем? — спросил Поль. — Или пойдем ко мне?

— Я бы еще погуляла. — Дора посмотрела на Поля и усмехнулась. — Еще немного. — Она сжала его руку. — Чуть-чуть.

Они направились вверх по улице.

— Мне нравятся эти манекены, — сказал Поль. — Все и каждый в отдельности. Это какие-то сверхсущества, и все же в них есть что-то мягкое, живое, манящее. И их бюсты всегда наклонены под нужным углом именно так, как принято в этом сезоне.

— Да, — сказала Дора. — Это же папье-маше. Из него можно сделать что хочешь. Посмотри-ка. Алюминиевые чемоданы. Путешествуйте самолетом.

— Они похожи на кухонные горшки моей мамы.

— Хотел бы иметь несколько таких?

— Неплохо бы. — Поль внимательно их разглядывал. — Улетайте. Покупайте багаж и отправляйтесь. Уезжайте на край земли.

— Смотри, у них есть еще небольшой чемоданчик, специально для книг. Целый отдельный маленький книжный шкафчик.

— Как раз такой мне и нужен, — сказал Поль. — В самый раз, когда ездишь, как я, каждый день в автобусе по Пятой авеню.

Они прошли мимо собора Святого Патрика, темного, громадного; над ним медленно проплывала луна.

— Как ты думаешь, Бог гуляет по Пятой авеню? — спросил Мать.

— Конечно, — ответила Дора. — Почему бы и нет!

— Мы хозяева этой земли. Повсюду люди работают как рабы, чтобы богачи могли жить здесь и чтобы мы смотрели на эту улицу и говорили: «Да, здесь очень красиво». Или: «Снесите ее, здесь дурно пахнет». Я чувствую себя очень значительным, когда гуляю по Пятой авеню.

Они остановились у витрины авиакомпании Гамбург — Америка. Там вокруг шеста в бесконечном танце кружились маленькие куколки в национальных костюмах, а другие такие же куколки в это время наблюдали за ними. Все куклы широко улыбались. «Праздник урожая в Букебурге» — гласила короткая надпись.

Частный детектив повернул за угол, остановился и наблюдал за ними. Они подошли к следующей витрине. «Предлагаем пассажирам способствовать их приятному и беззаботному путешествию, — прочитал Поль в буклете. — Хапаг — Ллойд объявляет также 20-процентную скидку для всех педагогов, находящихся в годичном отпуске. Говорят, они магистры в искусстве путешествий».

— Я когда-то хотела совершить путешествие в Германию, — сказала Дора. — Я знаю много немцев, неплохие люди.

— Скоро я буду там, — сказал Поль, когда они прошли мимо частного детектива.

— Ты собираешься поехать туда?

— Угу. За счет государства. В хорошо сшитой форме цвета хаки. Наконец-то я посмотрю очаровательную Европу, центр культуры. Из сбрасывающего бомбы самолета. Слева от нас «Сторк клаб», культурный центр Пятьдесят третьей восточной улицы. Посмотри на этих прелестных девочек. У многих из них бюсты тоже имеют правильную форму. Видишь, как природа подражает искусству. Нью-Йорк — замечательный город.

Дора промолчала. Она крепко прижалась к нему, они шли вниз по улице. На углу они свернули на Мэдисон-авеню. Немного погодя они остановились у магазина, на витринах которого были выставлены фонографы, радиоприемники.

— Вот что бы я купил, — Поль показал на инструмент, — «Кейнхарт». Он может одновременно играть две симфонии. Представляешь, ты лежишь просто так, а из него доносится музыка Брамса, Бетховена, Прокофьева. Вот какой должна быть жизнь. Отдыхай и наслаждайся великой музыкой.

Дора посмотрела на фонограф, он был весь из красного дерева.

— Ты действительно думаешь, будет война? — спросила она.

— Конечно. Сейчас они подогревают нападающих. И выжидают, наблюдая за игрой, за тем, как будет отбиваться противник: правой или левой рукой, а уж потом они выставят своих основных нападающих.

Они все еще шли вверх по улице.

— Но ведь это же в Европе. Ты думаешь, мы тоже ввяжемся в это?

— Конечно. Почитай газеты. — Он взглянул на витрину, мимо которой они проходили. — Посмотри на эти симпатичные столики. Легкие завтраки в непринужденной обстановке на террасе. Посуда из стекла и металла, все для трапезы на свежем воздухе. Как чудно было бы отведать вкусную пищу с зелеными салатами из этих красивых цветных тарелок на террасе и наслаждаться видом на горы и озеро, а в доме играл бы фонограф.

— Да, хорошо бы, — тихо сказала Дора.

— Я бы мог достать еще рупор, — сказал Поль, — и приделать его на террасе, чтобы можно было слушать музыку за едой. Люблю слушать Моцарта за обедом. — Он засмеялся и повел ее к витрине книжного магазина.

— Мне всегда становится грустно, — сказала Дора, — когда я смотрю на витрину книжного магазина, вижу книги и знаю, что у меня никогда не хватит времени, чтобы их прочесть.

Поль поцеловал ее.

— О чем ты подумала, когда впервые увидела меня? — спросил он.

— А ты?

— Я подумал: эта девушка должна стать моей.

Дора засмеялась, придвинулась к нему.

— Так что подумала ты?

— Я подумала, — она тихо засмеялась. — я подумала, этот парень должен стать моим.

— Нью-Йорк — замечательный город, правда? — сказал Поль. — Так ты говорить, откуда родом?

— Из Сиэтла, сказала Дора, — из Сиэтла, Вашингтон.

— Вот мы и на Мэдисон-авеню, держим друг друга за руки и ходим по магазинам, возлагая надежды на будущее.

— Даже если бы началась война, — сказала Дора немного погодя, — зачем тебе в нее ввязываться? Зачем Соединенным Штатам в нее ввязываться?

— Они ввязались в прошлую войну, не так ли? — сказал Поль. — Они ввяжутся и в эту.

— В тот раз их надули, — сказала Дора, — тех парней, что погибли, ведь их обманули.

— Да, верно, — сказал Поль. — Их убивали из-за шестипроцентной прибыли в долговом обязательстве, из-за нефтяных источников и сфер влияния. Я бы сам не прочь иметь сферу влияния.

— И все же, — спросила Дора, — ты бы пошел служить на этот раз?

— Конечно. В первый же день. Я бы направился прямо в пункт по вербовке и сказал бы: «Меня зовут Поль Триплет, мне 26 лет, вынослив, глаза, зубы, ноги в порядке, дайте мне оружие. Посадите меня в самолет, чтобы я принес много зла».

Целый квартал они прошли молча.

— А тебе не кажется, что тебя обманут и на этот раз, — сказала Дора, — и вновь заставят воевать за долговые обязательства и нефтяные источники?

— Угу.

— И даже тогда ты пошел бы воевать?

— В первый же день.

Дора сняла руку с его плеча.

— Тебе нравится сама идея — убивать людей?

— Мне она ненавистна, — медленно произнес Поль, — я никому не хочу причинять зла и считаю, что сама мысль о войне нелепа. Я хочу жить в таком мире, где каждый может сидеть на террасе за столиком из стекла и металла и есть из цветных тарелок, а из фонографа будет доноситься музыка Моцарта. Только Гитлер не хочет такого мира. Ему нужно совсем другое. Я бы не вынес жизни в том мире, который хорош для него, все равно в Германии или у нас.

— Ты бы не убил Гитлера, — сказала Дора, — ты бы убивал молодых людей, таких, как ты.

— Да, это так.

— Неужели тебе это нравится?

— В самом деле я и Гитлера не хочу убивать. Я хочу уничтожить ту идею, которую он воплощает в себе для многих людей. А потом я буду оплакивать тех парней, что я убивал, и они, возможно, будут оплакивать и меня, если убьют меня.

— Наверняка они такие же, как ты. — Теперь они прибавили шаг.

— Конечно. Я уверен, они бы не отказались провести с тобой сегодня ночь. Держу пари, они бы с удовольствием прогулялись у фонтана с бронзовыми статуями на площади Рокфеллера весенним субботним вечером и держали бы тебя за руку и рассматривали бы спортивную одежду в витринах магазинов. Держу пари, многие из них тоже любят Моцарта, но все-таки я буду их убивать. С удовольствием.

— С удовольствием?

— Да. Сегодня с удовольствием. Но буду оплакивать их потом. Сегодня они направили свое оружие на меня и на тот мир, который нужен мне. Они защищают идею, которую я должен уничтожить, чтобы жить. Эй! — Он вытянул руки и поймал ее. — К чему говорить об этом сейчас?

— Но все это большой обман, — Дора заплакала. — Тебя используют в своих интересах, и ты знаешь это.

— Да, — сказал Поль. — Все это большой обман. Но даже если и так, я все равно должен воевать. Меня будут обманывать, но я хоть что-то сделаю для моей идеи, для того, чтобы Моцарт звучал на террасе за обедом. Какого черта, это даже не героизм. Меня все равно втянут в это, что бы я ни говорил.

— Но это ужасно, — сказала Дора, — просто ужасно.

— Да, — произнес Поль, — когда-нибудь, может быть, будет лучше. Может, когда-нибудь управлять миром будут для тех, кому нравится Моцарт, но не сегодня.

Они остановились напротив небольшой художественной лавки. Там висела репродукция картины Ренуара, изображающая вечеринку на реке. На ней изображена была женщина, которая целует китайца, мужчина, в нижнем белье и соломенной шляпе, с рыжей густой бородой, остряк в котелке, он что-то шепчет женщине, та прислушивается к его словам, а на переднем плане — красивый натюрморт: вино, бутылки, стаканы, грозди винограда, яства.

— Я видел эту картину в Вашингтоне, — сказал Поль, — там она есть. Трудно объяснить, почему она столь популярна. Над ней витает дух вечности. Теперь эта картина есть и в Нью-Йорке, и я хожу смотреть на нее три раза в неделю. На ней все спокойно, счастливо, надежно. Эта картина о лете, которое исчезло давным-давно. — Он поцеловал ее руку. — Темнеет, дорогая, дни стали короче. Пойдем домой.

Они сели в такси и поехали к нему.

Перевела с английского Е. ТЕМИРБАЕВА