Замес [Джеймс С. А. Кори] (fb2) читать онлайн

ЗАМЕС

Бертон был невысок, смугл и тонок. Одевался он в безукоризненно подогнанные по фигуре костюмы, а густые черные кудри и аккуратную бородку содержал всегда в идеальном порядке. Что занимался он криминальным бизнесом — так это скорее не он такой, жизнь такая. Будь у него возможностей побольше, образование получше да пара-тройка институтских друзей повлиятельнее, он давно бы влился в стройные ряды руководителей высшего звена в какой-нибудь транспланетарной корпорации, такой, чтоб с офисами на Луне, Марсе, Церере и Ганимеде. Ну а так приходилось держать пару-тройку полузатопленных кварталов на окраине Балтимора. Под его руководством трудилось целое предприятие из дюжины помощников, пары сотен уличных бандюг и разбойников и целой россыпи варщиков, курьеров, грязных копов, торговцев оружием и взломщиков личных данных. Ну и где-то, может, с тысячу профессиональных терпил — торчков, шлюх, мелких хулиганов, незарегистрированных детей и прочих одноразовых персонажей — смотрели на Бертона снизу вверх, как он на Луну: икона богатства и власти на том краю непреодолимой пропасти. Природное явление.

Бертону выпало родиться в неудачное время в неудачном месте — в городе греха и порока, в эпоху, когда люди в обществе делились на тех, кто живет на государственный базовый доход, и тех, у кого есть настоящая профессия и собственные деньги. Начать жизнь как он, с незарегистрированного рождения, и дотянуться до ощутимой власти, серьезного статуса — достижение громадное, хоть и невидимое. Никого из всех этих мужчин и женщин, этой его собственности, тот факт, что он сумел подняться с самого дна, ни в коем случае не вдохновлял. Лишь еще больше утверждал его силу, его невероятные способности, лепил из него настоящий миф, легенду о чайке, что добралась до луны. Сам Бертон об этом никогда не задумывался, но раз вышло у него, значит, ничего невозможного в этом нет. Если у кого-то нет его, Бертона, решимости, жестокости и удачи, он вполне заслуживает дерьма, в котором живет. А если переступил черту — получи сполна.

— Он… что? — переспросил Бертон.

— Грохнул его, — ответил Эстра, глядя в стол.

В закусочной говорили, ели, звенели вилками, создавали белый шум, звуковую завесу для разговора.

— Грохнул. Его.

— Ну. Остин как раз плел, что с деньгами порядок, только ему пару дней нужно. И договорить не успел, а Тимми хвать свою ублюдскую самопальную волыну и…

Эстра рукой изобразил выстрел и тут же пожал плечами. Жест вышел одновременно и агрессивным, и виноватым. Бертон откинулся на спинку и глянул на Эриха. Во взгляде явно читалось: «твой щенок нассал мне на ковер».

Эрих привел Тимми, поручился за него, то есть и за косяки теперь отвечал. А косяк, похоже, вышел нешуточный. Эрих наклонился вперед и облокотился на здоровую руку, пытаясь скрыть страх за наигранной небрежностью. Больная, левая, размером подошла бы максимум шестилетнему ребенку, и вся была жутко скрючена. Эриха много били в детстве, так и изуродовали. Этим обстоятельством он с Бертоном не поделился, да и сейчас не собирался, хотя оно во многом определило его жизнь. Как и Тимми.

— Он же не просто так, — сказал Эрих.

— Не просто так? — спросил Бертон и с наигранным терпением приподнял брови. — А как?

В животе Эриха завязался узел. Больная рука сжалась в крохотный кулачок. Острый металл во взгляде Бертона мигом напомнил Эриху, что не он один умеет лепить поддельные идентификационные записи. Не он один может состряпать липовый профиль ДНК. Не он один способен делать для Бертона подобную работу. Что он — расходник. Именно это Бертон и хотел донести.

— Не знаю, — сказал Эрих. — Но с Тимми я знаком сколько себя помню. Он никогда и ничего не делает просто так.

— Нуу, — Бертон умудрился растянуть один слог на два. — Раз сколько себя помнишь, тогда, похоже, все в порядке.

— Понимаешь, раз он так сделал, то по любому зачем-то.

Эстра почесал руку и нахмурился, пытаясь скрыть облегчение, что Бертон перенес внимание с него на Эриха.

— Я его в кладовке запер.

Бертон встал и оттолкнул стул задней стороной коленей. Официантка старалась не замечать, как они втроем проходят через зал и исчезают в дверях с табличкой «ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА» — Бертон, за ним Эстра, последним хромает Эрих. Она даже стол начала убирать, только убедившись, что они точно ушли.

Кладовка могла вызвать приступ клаустрофобии и без всех этих полок и ящиков, делающих ее еще теснее. На боках кремовых биоразлагаемых коробок красовались зеленые наклейки, где указывалось содержимое и данные с дешевых одноразовых датчиков, детекторов гниения и целостности конструкции. Посреди крохотного пустого пространства стоял стол из ДСП, в котором смолы было едва ли не больше, чем дерева. За ним сидел Тимми, сверху на него светила диодная лампа, и тени от бровей скрывали его глаза. Он едва ли дожил до середины своего второго десятка, но рыжеватые волосы надо лбом уже вовсю редели. Был он крепкий, высокий, а его способность долго сидеть без движения нервировала. Он поднял глаза на троих вошедших и улыбнулся равно и другу детства, и профессиональному бандиту, которому доставил столько хлопот, и тонкому, с иголочки одетому мужчине, от которого сейчас зависело в его жизни все.

— Здрасьте, — поздоровался Тимми со всеми разом.

Эрих двинулся было к столу, собираясь сесть, но посмотрел на неподвижных Эстру и Бертона и вернулся на место. Тимми, если и заметил, промолчал.

— Говорят, ты Остина убил, — сказал Бертон.

— Ага, — ответил Тимми. Пустая улыбка ничуть не изменилась.

Бертон отодвинул стул напротив Тимми, сел. Эстра и Эрих очень старались не смотреть ни друг на друга, ни на Бертона. Тимми, объект всеобщего внимания, с самым дружелюбным видом ждал, что же дальше.

— Не потрудишься растолковать, с чего бы это? — спросил Бертон.

— Ты сам так сказал, — ответил Тимми.

— Мужик торчал мне денег. Я говорил выбить из него чего получится. Это было твое тестовое задание, юноша. Чтоб понимать, каков ты в деле. Ну а теперь объясни, какая связь между моими словами и тем, что ты учудил?

— Я выбил чего получилось, — ответил Тимми. Никакого страха ни в голосе, ни в выражении лица, отчего Бертону казалось, что он говорит с идиотом. — Денег у парня взять не вышло бы. У него ни гроша не было. Если б было хоть что-то, он бы давно тебе отнес. Всей пользы от него — напомнить остальным, что платить надо вовремя. Пришлось обойтись этим.

— Правда?

— Ага.

— Ты уверен… ты точно знаешь, что моих денег у Остина не было?

— Не хотелось бы подвергать сомнению решение человека, который, для начала, ему их дал, — ответил Тимми, — но у парня в жизни не было ни бакса, который бы он не снюхал, не проторчал, не пробухал.

— И ты, значит, все хорошенько обдумал и пришел к выводу, что будет разумно и правильно превратить этот мимолетный визит из сбора долгов в убийство?

Тимми чуть наклонил голову.

— Да не особо и обдумывал. Вода мокрая. Небо вверху. Остин полезнее мертвый, чем живой. Очевидно вроде.

Бертон замолчал. Эстра и Эрих смотрели в стороны. Бертон потер руки, шорох ладоней друг о друга прозвучал в тихой комнате очень громко. Тимми почесал ногу и сидел ни беспокойно, ни терпеливо. Эрих почувствовал, как вместе с тошнотой в нем растет уверенность, что его старый друг и защитник вот-вот умрет прямо у него на глазах. Чахлая ручонка сжималась и разжималась, Эрих пытался не сглотнуть. Еле заметную довольную улыбку Бертона видел лишь Тимми, но если ее и понял, не подал никакого вида.

— Подождешь здесь, юноша?

— Не вопрос, — ответил Тимми в спину выходящему за дверь Бертону.

В кафе начиналась обеденная сутолока. Люди заполняли кабинки и столики, в дверях толкался народ, хмурясь на посетителей, успевших занять место раньше, и на пустой стол, зарезервированный для Бертона и тех, кого он захочет видеть рядом. Только он сел на место, к нему, как к новому посетителю, вопросительно подняв брови, поспешила официантка. Он отмахнулся. Было в этом какое-то удовольствие — сидеть вот так, за пустым столом в окружении голодных мужчин и женщин. Своего рода послание — я могу забрать то, чего вы хотите, а могу оставить. Выбор за мной. Эрих и Эстра сели.

— Мальчишка-то, — сказал Бертон, намеренно растягивая слова, — охренеть сложный.

— Точно, — сказал Эстра.

— Он умеет работать, — сказал Эрих. — Будет стараться.

Бертон надолго замолчал. Мужчина в дверях со злостью указывал пальцем на стол Бертона и что-то требовал у официантки. Та схватила чужака за рукав и опустила его руку. Мужчина в гневе удалился. Бертон смотрел ему вслед. Раз сразу не понял, места здесь не получит.

— Эрих, я не думаю, что твоего приятеля получится освободить от испытательного срока. После такого-то. Пока нет.

Эрих кивнул, у него в глотке воевали друг с другом отчаянное желание говорить за Тимми и страх потерять шаткую благосклонность Бертона. Молчание нарушил Эстра.

— Ты собираешься ему еще работу дать?

В голосе слышалось тщательно, до последнего грамма взвешенное недоверие.

— Подходящую работу, — ответил Бертон. — По крайней мере, на данный момент подходящую. Говоришь, он за тобой присматривал в детстве?

— Присматривал.

— Ну вот пусть и присматривает. Тимми будет твоим личным телохранителем на новой работе. Будет беречь тебя от неприятностей. Заодно посмотрим, убережешь ли ты от неприятностей его самого. Надеюсь, выйдет хоть немного лучше, чем у Эса.

Бертон засмеялся. Через миг засмеялся и Эстра, правда, чуть кисловато. Эриха хватило только на вялую облегченную ухмылку.

— Я с ним поговорю, — сказал он. — Все сделаю.

— Давай.

Бертон улыбался. Эрих неловко поднялся, от благодарности и смущения кивая как птица. Бертон и Эстра смотрели, как он хромает обратно в кладовку. Эстра вздохнул.

— Не понимаю, чего ты нянчишься с этим уродцем, — сказал Бертону его лейтенант.

— Он нигде не замазан и клепает отличные документы, — ответил Бертон. — Хорошо, когда твое имя держит чистым кто-то, кого не отследить.

— Я не про этого уродца. Про того, в кладовке. С ним же реально что-то не в порядке.

— Мне кажется, из него выйдет толк.

— Какой?

— Вот именно, — сказал Бертон. — Так, ладно, выкладывай дальше. Что у нас вообще творится?

Эстра наморщил лоб, подался вперед, облокотился на стол. Парни устроили на побережье подпольные игры, а обычного навара что-то не выходило. В одном из борделей случилась вспышка антибиотик-резистентного сифилиса; самому младшему из мальчиков, пяти лет от роду, перекинулся на глаза. У северного соседа Бертона, земной ветви Лока Гриега, кто-то грабил нарколаборатории. Бертон слушал с полуприкрытыми глазами. По отдельности ничего значимого, но в целом выглядело, как первые тяжелые капли грядущей бури. Эстра понимал то же.

Обеденный пик спал, столы и кабинки заполнялись и освобождались — систола и диастола большого сердца города, а в голове Бертона крутилось сразу с дюжину разных мыслей. Эрих, Тимми и мертвый мелкий лоботряс не забылись, но занимали не сильно. Вот это и значило быть Бертоном: то, что маленькому человеку заполонило бы весь горизонт, для Бертона было лишь небольшой частью пейзажа. Он босс, он видит общую картину. Как сам Балтимор, Бертон пережил немало штормов.

* * *

Время не щадило город. Вся береговая линия лежала в руинах, спасти полузатопленные здания не позволяли сложности с правами, юрисдикцией и регламентом, и наступающее море просто забирало их себе. Движение «Город-аркология» набрало силу за десять-двадцать лет до появления технологий, способных воплотить в реальность идею настолько огромных устойчивых сооружений. После себя оно оставило сложенную из прогнивших надежд и строительных полимеров двадцатиэтажую стену семи миль в длину, тянущуюся от окружной дороги до озера Монтебелло. В проезжих частях скрывались электросети, от коих питались совместимые с ними машины. Воробьиный остров торчал среди волн подобно вдове, что все высматривает в море корабль, который едва ли уже вернется домой, а Федерал-Хилл, как император разоренной империи, хмурился на город поверх мелкой, грязной воды.

Везде, по всему городу, жилье было роскошью. Люди большими семьями жили в разваливающихся апартаментах, рассчитанных на вдвое меньшее количество народу. Мужчины и женщины, лишенные всякой возможности сбежать из тесноты своих комнат, тратили день за днем, уставившись в экраны терминалов, смотря новости, мыльные оперы и порно, жуя текстурированный протеин и обогащенный рис из базового пайка. Для большинства отношения с криминалом были не серьезнее нерешительной, легкой интрижки — подпольный пивовар варил слабое, бледное пиво; дети воровали соседское белье или ломали соседскую мебель; банда мусорщиков с крадеными инструментами обдирала металл с давно почившей городской инфраструктуры. Балтимор был городом самым что ни на есть земным — маленьким, перенаселенным, скучным. Его граждане оказались зажаты между унылым прозябанием на базовый доход, классовыми и расовыми барьерами, отсутствием каких бы то ни было возможностей и свирепой конкуренцией за крайне скудные ресурсы, так что в итоге профессией и заработком обзавестись получалось у очень и очень немногих. Диктат регионального управления из Чикаго просачивался на улицы города медленно, а у местного руководства власти было хоть и поменьше, чем у правительства, но оно было ближе, и взаимное тяготение закона и беззакония нашло равновесную точку где-то к северу от Лэнсдауна.

Лидию время тоже не пощадило. Регистрация у нее была, но из действительно важного в жизни Лидии в официальные записи попало очень немногое. Например, имя (не Лидия) и адрес, по которому она не жила ни дня. Настоящим домом ей служили четыре комнаты на пятом этаже меньшей аркологии на самом берегу залива. Настоящая работа заключалась в отслеживании логистики на складах Льева, бертоновского лейтенанта. До этого она была его любовницей. А до того — его шлюхой, одной из целого стада. Кем была еще раньше — уже и не вспомнить. Когда она оставалась один на один с собой, а такое случалось нередко, она все твердила себе, как же ей все-таки повезло. У нее получилось слезть с базового, обзавестись на работе и влиятельными друзьями, и наставниками, встать на ключевой пост в весьма специфической структуре городской организованной преступности. Многим, очень многим повезло куда как меньше. Да, она постарела. Волосы подернулись сединой. В уголках глаз появились морщинки, на руках — первые неяркие старческие пятна. Она говорила себе, что все это — доказательства успеха. Слишком уж у многих ее друзей никогда не было ни единого подобного признака. И уже никогда не будет. Жизнь Лидии напоминала сшитое из жестокости и любви лоскутное одеяло, где лоскуты изрядно накладывались друг на друга.

Но она все равно занавешивала окна шелком теплых тонов и носила на запястьях и лодыжках серебряные колокольчики, какие были в моде у женщин куда моложе. Жизнь, вот такая, какая есть, была прекрасна.

Вечернее солнце висело над западными крышами, августовская жара делала воздух вязким. Лидия сидела на кухне и разогревала миску замороженного хумуса. Звякнула входная дверь, щелкнули и открылись замки. Вошел Тимми, мотнул, здороваясь, головой. Лидия подняла на него глаза, улыбнулась в ответ. Он пришел один, иначе и быть не могло. Когда они оставались вдвоем, рядом никому больше не было места. С той самой ночи, как умерла его мать.

— Ну, как прошло?

— Я типа все просрал, — ответил Тимми.

Сердце Лидии замерло, она старалась говорить спокойно и легко:

— Как так?

— Бертон сказал выбить из парня что получится. Я потом только понял, что речь шла о деньгах. Вот так. — Тимми прислонился к спинке дивана, сунул руки в карманы поглубже и пожал плечами. — Лажа вышла.

— Бертон разозлился?

Тимми отвернулся и опять пожал плечами. Когда он так делал, Лидия снова видела его маленьким мальчиком, ребенком, деткой. Она знала его мать, они работали вместе, и одна прикрывала другую, пока та прокручивала очередной фокус. Лидия была рядом с ней в подпольной клинике с истертым кафелем и холодными лампами, где Тимми появился на свет. Готовила ему суп в ночь, когда Льев впервые взял его в оборот, а пока он ел, плела байки про своего первого клиента и пыталась рассмешить. Они вместе выбирали музыку для поминок по его матери, и Лидия говорила тогда, что та как жила, так и умерла, и что он тут ни в чем не виноват. Хоть она никогда и ни от чего не могла его защитить, зато помогала выжить в мясорубке окружающего мира, а он взамен платил чем-то неосязаемым, неопределимым, но нужным, жизненно важным как игла для торчка.

— Сильно разозлился? — спросила она осторожно.

— Не то чтобы. Какое-то время буду прикрывать спину Эриху. Ему придется что-то там работать, и босс хочет, чтобы все прошло ровно. Так что тут все нормально.

— А ты? Ты-то как?

— Я? Да в порядке, — ответил Тимми. — Похоже, заразу какую-то подхватил. Грипп, что ли.

Лидия вышла из кухни, начисто забыв про еду, и положила руку ему на лоб. Холодный.

— Температуры нет, — сказала она.

— Да ерунда, — ответил он, стягивая рубашку через голову. — Потряхивает немного, да пару раз голова кружилась по дороге. Ничего серьезного.

— А с тем мужиком что случилось, ну, к кому тебя Бертон посылал?

— Застрелил.

— Насмерть?

Лидия пошла в спальню. Алый свет заката пробивался сквозь желтый шелк. У стены стоял древний платяной шкаф с потемневшей, изъеденной годами серебряной отделкой. Двуспальная кровать была из дешевой пены, точно на такой Лидия когда-то работала, простыни от времени стали тонкими, мягкими как попка младенца.

— Пальнул из дробовика в грудь, стоя где-то в метре. — Тимми пошел за ней. — В дырку можно было кулак засунуть. Так что да, скорее всего.

— Ты когда-нибудь человека убивал? — Она потянула платье вверх — бедра, талия, голова.

Тимми расстегнул ремень, нахмурился.

— Не знаю. Довольно сильно отметелил нескольких парней. Кто-то из них мог и не встать больше, но уж чего не знаю, того не знаю. В смысле, чтобы наверняка.

Лидия расстегнула лифчик, он соскользнул на дешевый ковер. Тимми стянул штаны, откинул их вместе с ботинками. Белья он не носил, эрегированный член болтался в воздухе, словно принадлежал кому-то другому. В лице не читалось и тени желания, одно лишь легкое огорчение.

— Тимми, — сказала Лидия, задирая бедра, — ты не заболел. Это травма.

— Думаешь? — Его по-настоящему удивила эта мысль. И позабавила. — А что, может быть. Хм.

Он стащил с нее трусы.

— Бедный Тимми, — прошептала она.

— Твою мать. — Он взгромоздился на нее сверху. — Так я в порядке. По крайней мере, не болею.

В сексе для Лидии было мало тайн. И она трахала, и ее трахало больше народу, чем она могла сосчитать, и от каждого она чему-то, да научилась. Иногда мерзкому. Иногда прекрасному. На глубоком, животном уровне секс она воспринимала некоей музыкой, неким языком. Он всегда что-то выражал. Любовь. Гнев, горечь или отчаяние. С помощью секса можно скорбеть, а можно отомстить. Он может стать оружием, кошмаром или утешением. Секс сам по себе бессмысленен, поэтому способен нести любой смысл.

Что, зачем и как они с Тимми делали друг с другом, никогда не обсуждалось. Ее ничего из этого не тяготило. Остальные могли сколько угодно считать извращением, когда взрослая женщина и выращенный ею мальчик доставляют друг другу удовольствие, эти люди просто не понимали, каково это — жить вот этой жизнью, выживать вот в этом мире. Тимми и Лидия — не любовники, и никогда ими не будут. Она не суррогатная мать, а он не дитя кровосмешения. Она Лидия, он Тимми. То, чем они занимались, отлично встраивалось в картину кривого, изломанного мира. У большинства и того не было.

Потом Тимми лежал рядом, его дыхание чуть прерывалось тихими рефлекторными толчками. Покрытое синяками тело Лидии наполняла приятная расслабленность. Желтый свет окна таял в сумерках, вдали непрерывной грозой грохотало какое-то воздушное судно. Будто город обстреливала стоящая от него через две долины батарея. Транспортный челнок с орбитальной станции. Или учения звена атмосферных истребителей. Пока не посмотришь, представить можно что угодно. Мысли ходили по кругу, все возвращаясь и возвращаясь к тому, что терзало ее с тех пор, как Тимми рассказал всю историю.

Бертон отправил Тимми собирать долги, Тимми вместо этого убил должника, а Бертон не порвал Тимми на тряпки. Две точки определяют прямую, но три — игровое поле. Бертону не всегда нужны парни вроде Тимми, но иногда нужны. Как, например, сейчас.

Лидия вздохнула.

Будет замес. Так когда-то его назвал Льев. У всего в природе есть свой ритм, свои взлеты и падения. Она, Тимми, Льев и Бертон — млекопитающие, часть природы, вынужденная подчиняться ее правилам и прихотям. Лидия успела пережить не то три, не то четыре подобных катастрофы. Достаточно, чтобы распознать первые сигналы. Как белка запасает еду перед суровой зимой, так Бертон перед замесом собирал вокруг себя жестких бойцов. Начнется заваруха — начнется кровь, смерти, тюремные сроки, может, даже комендантский час введут. Таких как Тимми будут десятками приносить в жертву во имя неизвестных и непонятных им целей. Может, падет и какой-нибудь из бертоновских лейтенантов, как в свое время пал Таннер Форд, когда Лидия еще ходила в любовницах Льева. Как до него пала Стейси Ли. А до нее — Кляп. История этого гнилого мира эхом отдавалась в мертвых именах, именах тех, кого тратили и тех, кто тратил. Бертон решил придержать Тимми только потому, что чувствовал — что-то надвигается. А если так думал Бертон, скорее всего так и будет.

Тимми дышал тихо, глубоко и ровно. На слух как спящий, только он лежал с открытыми глазами и не отрываясь смотрел в потолок. Ее кожа остыла, пот почти высох. В воздухе над ними жужжала муха, серой точкой вычерчивала неровный путь, кружилась, уворачиваясь от несуществующей опасности. Лидия направила на муху указательный и средний палец, отогнула большой и издала тихое мультяшное «пфф». Насекомое продолжило полет, безучастное к этой маленькой жестокости. Лидия повернула голову к Тимми. Его лицо не выражало ровным счетом ничего. Он лежал неподвижно, и даже тепло оргазма не прогнало напряжение из его тела. Он не был красивым мальчиком. Ему не стать и красивым мужчиной.

Однажды, подумала она, я его потеряю. Он уйдет по какому-нибудь делу и уже никогда не вернется. И я даже не узнаю, что с ним случилось. Она ощупала эту мысль, как кончиком языка ощупывают больную десну на месте выбитого зуба. Думать об этом было больно, очень больно, но пока ничего не случилось, эту боль Лидия могла и потерпеть. Лучше уж подготовиться заранее. Думай о грядущей потере, чтобы быть готовым, когда она придет.

Тимми, даже не повернув головы, скосил на нее глаза. Отсутствующее выражение на его лице не изменилось на на йоту. Лидия лениво, томно улыбнулась.

— О чем думаешь? — спросила она.

Он промолчал.

Катастрофа разразилась через четыре дня. Тихо, почти с военной четкостью, город заключил договор со службами «Звездной Спирали». Со всего мира небольшими группами прибывали солдаты и проходили инструктаж. План по уничтожению орудующих в Балтиморе преступных сетей решили озвучить по прибытию всех отрядов, или по крайней мере, первой волны. Самодовольные правительственные умы рьяно восхваляли идею застать местный криминал врасплох. Используя элемент внезапности, силы безопасности смогут вывести из строя схемы управления, разрушить связь, низложить преступную власть и водворить наконец в городе мир и торжество закона. В это замечательное рассуждение закралось несколько непроверенных положений, каковые так и остались непроверенными, и личную броню и средства подавления распределяли в блаженной уверенности, что прибытие живой силы останется неожиданным.

Фактически же то, что Лидия и Бертон знали по опыту, очень многие чувствовали инстинктивно. Повсюду, на улицах и в переулках, на крышах и за запертыми дверьми, постоянно висело беспокойство. Город понимал — что-то надвигается. Неожиданностью могли стать разве что мелкие детали.

Эрих чувствовал происходящее будто зуд, который не знаешь как унять. Он сидел на крошащемся бетонном бордюре и выстукивал пальцами здоровой руки по колену. По улице спешил обычный поток — пешеходы, велосипеды, широкие голубые автобусы. Воняло. Канализация здесь лежала близко к воде и часто ломалась. Чуть дальше по улице стайка детей играла в некую сложную игру со связанными в сеть гарнитурами, размахивая руками и ногами в фазе или противофазе друг с другом. Тимми стоял на тротуаре и щурился на небо. За ними, в старом железобетонном жилом комплексе, обосновался лагерь сквоттеров. Там же, в самом сердце, в запертой квартире работала подключенная к сети специальная дека Эриха, готовая создать новую личность, от регистрации рождения с образцами ДНК до старых постов в лентах, как только появится клиент. Если появится. Она опаздывала на пятнадцать минут и на самом деле уже сидела под стражей, хотя им-то откуда было знать.

Тимми хмыкнул и ткнул вверх пальцем. Эрих посмотрел. Высоко-высоко в бездонной синеве горела звезда, огненный хвост толкал корабль прочь из атмосферы. Над горизонтом бледно сиял месяц, сеть городских огней пересекала терминатор.

— Транспортник, — сказал Эрих. — Всякую ерунду, которая не боится перегрузок, поднимают на реактивной массе.

— Знаю, — сказал Тимми.

— Никогда не думал сам подняться?

— На кой?

— Не знаю, — сказал Эрих, высматривая на улице клиентку. Он видел фото: высокая кореянка, голубые волосы. Кем она была раньше, его не заботило. Бертон сказал сделать из нее нового человека. — Например, поссать из окна, пусть там внизу думают, что дождик пошел.

Тимми вежливо усмехнулся.

— Я бы так и сделал, если б мог. — Здоровой рукой Эрих изобразил взлетающий корабль. Вжух. — Поднимаешься из колодца и на хер отсюда. Туда, где всем насрать, кто ты, пока у тебя получается делать дело. Реально, там же, наверху, чертов дикий запад. Нужен тебе Томбстоун, Аризона, девятнадцатый век? Ну так дуй на Цереру, там все это живет и здравствует. По крайней мере, я так слышал.

— Так чего сам тогда не рванешь? — спросил Тимми.

В других устах вопрос прозвучал бы пренебрежительно. В словах Тимми слышалось лишь некоторое любопытство. Вот это, в числе прочего, Эриху в нем и нравилось. Его почти ничего, казалось, не задевало глубоко.

— Отсюда? Не получится. У меня даже регистрации рождения нет.

— Можешь рассказать им, — ответил Тимми. — Они постоянно людей регистрируют.

— Ага, а потом отслеживают, контролируют, сажают на базовый до самой смерти. Учиться на кого-нибудь меня по любому не возьмут. Очередь восемь-десять лет. Пока дождусь, уже по возрасту не пройду.

— Ты ж можешь сам себе регистрацию слепить, разве нет? — спросил Тимми. — Построй новую личность, поставь в начало очереди.

— Может быть, — сказал Эрих. — Где бы только взять пару лет, чтобы все сделать красиво, как я для Бертона разложил. Вот он может с моими документами куда угодно свалить.

— Ну так а сам-то чего не рванешь? — спросил Тимми снова, с точно той же интонацией.

— Видимо, не так уж и охота. К тому же мне и без того есть чем заняться, да? Чего ж она, сука, не идет-то?

Эрих не замечал, что всегда начинает задавать вопросы, когда хочет сменить тему. Он бессознательно сжал в кулачок больную руку. Тимми кивнул и посмотрел вдоль улицы, ища глазами клиентку, которая не придет.

Они провели на этих улицах большую часть жизни. Бизнес, использующий проституток и их нелегальных детей, занимал второе место в городе как источник незарегистрированных рождений. Больше насчитывалось только у радикальных религиозных течений. Никто не знал и не мог знать, сколько незарегистрированного народу влачило существование на задворках общества Балтимора, сколько прожило и умерло невидимыми для обширных ооновских баз данных. Эрих знал с сотню таких, рассеянных среди законопослушных граждан, словно члены тайного общества. Они собирались в заброшенных домах, в сквотах, торговали на сером рынке нелицензионными услугами и использовали эту своеобразную анонимность там, где она приносила больше пользы. Глядя вдоль выщербленной улицы, Эрих сходу мог насчитать троих-четверых, кого он знал лично и кто для большой мировой машины был призраком. С ним и Тимми полдюжины. Сидят тут, дышат воздухом, пока орбитальный транспорт размечает небо золотом и чернью. В каналах стояла застарелая вода, тротуар усеивали черные пятна жвачки и смолы, все кругом пропахло мочой, гнилью и океаном. Эрих смотрел в небо с тоской, которую сам ненавидел.

Эрих был вполне способен разобраться в себе, и мог первым признать — он человек страстей и вожделений. Это он понимал прекрасно, и давно смирился. Чернота космоса, где твои личные качества значат куда больше места в бюрократическом списке; где у борделей есть лицензии, а у шлюх — профсоюз; где свобода — это когда есть корабль, команда и тебе хватает работы, чтобы купить еды и воздуха. Все это звало, полное романтики, от которой щемило сердце. Медицинские технологии Цереры, Тихо или Марса позволяли отрастить новую руку взамен изуродованной, исправить недоделанную ногу. Те же технологии могли найтись в восьми с небольшим милях от грязного бордюра под его задницей, но с учетом тройного барьера из отсутствия регистрации, очереди на медицинскую помощь базового уровня и собственной способности Эриха справляться с проблемами несмотря ни на какую инвалидность, космос был ближе. Там Эрих мог стать тем, кем должен был. Он думал о космосе, как подросток о предстоящем сексе. Мысль завораживала, влекла и пугала. Эрих тысячу раз говорил себе, что пора сделать шаг, создать личность, сбежать, сбросить оковы Земли, Балтимора, всей этой жизни. И тысячу и один раз откладывал на потом.

— Поднимайся, — сказал Тимми.

— Ты ее видишь?

— Нет. Вставай.

Эрих повернулся и нахмурился. Тимми смотрел на восток с легким интересом, с каким зевака обычно разглядывает чужую аварию. Эрих встал. На перекрестке в квартале они них стояло два бронированных фургона. Она бортах красовался логотип в виде четырехконечной звезды. Мужчины или женщины выходили из фургонов, Эрих не разобрал, видел лишь оружие для борьбы с беспорядками у них в руках. Рот наполнился металлическим привкусом страха. Тимми положил ему на плечо крепкую ладонь и стал мягко, но неумолимо толкать через дорогу. На перекресток к северу от них выкатилось еще два фургона.

— Какого хера? — Голос Эриха ему самому показался визгливым и далеким.

Тимми перетащил его на ту сторону и они почти уже добрались до дверей пятиэтажного сквота, но Эрих вдруг встал как вкопанный.

— Моя дека. Там запущена установка. Надо вернуться и забрать.

Воздух разорвал глубокий нечеловеческий голос, фразы, составленные в звуковой лаборатории так, чтобы звучало резко, ясно, угрожающе. «Предупреждение службы безопасности. Оставайтесь на своих местах и держите руки на виду, пока вас не досмотрит персонал службы. Предупреждение службы безопасности». Группа вооруженных фигур на перекрестке уже допрашивала троих. Один из гражданских, тощий, взвинченный, с коротко стриженным черепом и темно-оливковой кожей, что-то проорал, и безопасники поставили его на колени. Отпечатки пальцев, сканирование сетчатки, экспресс-тест ДНК — биометрический досмотр занял несколько секунд, пока мужчина стоял на коленях с заломанными за спину руками.

— Похоже, была у тебя дека, — сказал Тимми, — да, похоже, сплыла.

Эрих стоял недвижим, разрываемый двумя порывами — то ли бежать в животном страхе, то ли спрятать улики против себя. Толстые пальцы Тимми сжали здоровое плечо. На лице здоровяка читалось некоторое беспокойство.

— Прямо сейчас идти нельзя, возьмут и тебя, и деку. Я вроде как лажанул на последнем деле от Бертона. Давай тебя не поймают, и мы не просрем мой второй шанс.

«Предупреждение службы безопасности. Оставайтесь на своих местах и держите руки на виду, пока вас не досмотрит персонал службы».

Эрих проглотил комок и кивнул. Это было самое вменяемое, что он сумел из себя выдавить. Тимми развернул его лицом к сквоту и подтолкнул.

Отряды шли по улице друг другу навстречу, методично переходя от человека к человеку, они двери к двери, от этажа к этажу. В ходе операции они досмотрят триста сорок три человека и выявят четверых, обозначенных в операционных базах как представляющие интерес. Троих без регистрации идентифицируют, заведут в систему и задержат до выяснения. Двое из них откажутся назвать имя и им присвоят какие в голову взбредут. В трех кварталах, где пройдет операция, обнаружат три клиники без лицензии, трех детей в бедственных обстоятельствах, семь фунтов психотропных стимуляторов, восемьдесят два случая незаконного проживания и деку с сетевым интерфейсом и набором данных, которую задержанная с синими волосами сдала в обмен на смягчение приговора. Процессу предстояло занять десять часов, так что когда Эрих и Тимми вышли из незадокументированного тоннеля между сквотом и заброшенной насосной станцией для морской воды, он только начинался. Они шли рядом, Эрих с засунутой глубоко в карман здоровой рукой, Тимми со своеобычным добродушием в лице. Транспортный корабль растворился в небе, от золотого факела привода остался лишь дымный след.

— Я труп, — заныл Эрих. — Бертон меня угандошит. Деку накрыли. Все накрыли.

— Тормозни-ка, — оборвал его Тимми. — Прям все-все? И бертоновские темы…

— Нет. Я ж не настолько тупой. Я не храню записи, когда чищу за Бертоном. Но я не вымыл деку после запуска. Думал потом, как дело сделаем. Там моя ДНК осталась. Сука, да может, даже отпечатки. Хер его знает.

— Ну и дальше что? — Тимми пожал плечами. — В системе-то тебя нет.

— Пока нет, — ответил Эрих. — Но прикинь, вот возьмут меня когда-нибудь, неважно за что, а тут раз — всплывает старая связь с декой. И они уже знают, кто я такой, чем занимаюсь, и что с меня спросить.

— Можешь ничего не рассказывать. — Тимми говорил почти виновато.

— Да и не придется. Бертон узнает, что у них теперь есть моя ДНК, и все, больше и думать ни о чем не станет. Я — ниточка к нему. Так что я труп.

По всему городу захлопывались мышеловки.

На севере шестьдесят безопасников на бронемашинах заблокировали перекрестки и закрыли станции метро. Отряды поквартирного обхода и личного контроля нацелились на семиэтажное офисное здание в зоне влияния Лока Гриега. Местные забивались в любую щель, прятались в ваннах, подвалах и закопченных кирпичных каминах. Лишь бы плотные стенки давали хоть какую-то надежду сбить с толку датчики сердцебиения, эхо- и инфракрасные сенсоры «Звездной Спирали». Сеть отключили. «Звездная Спираль», вынужденная полагаться больше на собственные глаза, чем на технику, двигалась тесным строем. На плечах, груди, спине и животе они несли броневые пластины, отчего в свете осеннего солнца походили на огромных жуков. Они дошли до здания, установили периметр и станции мониторинга, снимающие с окон вибрацию от голосов внутри. Вперед устремилась волна стрекозоподобных разведывательных дронов, и поначалу казалось, насилия удастся избежать. Но тут сотни мелких дешевых роботов «Спирали» посыпались наземь, пав жертвой контрмер Лока Гриега, и здание расцвело оружейным огнем. Семнадцать человек Лока Гриега погибли еще до заката, включая Эдуарда Хопкинса и Иехону Дзурбана, предполагаемых координаторов земной части базирующегося в Поясе синдиката. Из-за поднимающегося от здания дымного шлейфа над городом на несколько часов померк свет, а на следующее утро в воздухе висела серая дымка.

В то же время на западе, где городская территория незаметно перетекала в зону региональной юрисдикции, накрыли склад в собственности и под управлением сложной сети подставных компаний. Безопасники с помощью небольшого флота бронированных автобусов и протокола действий на случай атаки зарином очистили от людей все в радиусе трех кварталов. Чуть за полночь они ворвались в здание и обнаружили в нем десять тысяч неучтенных штурмовых винтовок, полмиллиона единиц боезапаса, семьдесят газовых гранат и по щиколотку залитую расплавленным шлаком компьютерную комнату. В хранилище не нашлось ни единого человеческого следа, равно как и намеков на владельцев обнаруженного.

КПП на вакуумной трубе, космодроме и в доках выявили семьдесят человек с фальшивыми дорожными счетами. Все были или мелкими сошками в больших организациях, или вовсе сами по себе. Силы безопасности и не ожидали с первого захода выловить кого-то из верхних строчек в их списках. У целей помощнее, со связями пошире, были либо мозги, чтобы пока закручиваются гайки никуда не ездить, либо чистые дорожные счета. Нет, мысль заключалась в том, что среди мелких бандюг и шестерок найдется пара сопливых тупиц, что приведут к кому-то покрупнее. К кому-то ценному. Получается, не зная ни кто такой Бертон, ни как он выглядит, ни имени его, ни точной ниши в криминальной экосистеме Балтимора, безопасность охотилась именно за ним. Ну и за другими, конечно, причем многие в списках приоритетов стояли куда выше. У «Организации Бейо» было влияние в городе, как и у «Золотой Ветви». Тамара Слуйдан держала несколько кварталов к северу от аркологии, а Баазен Тагничжен — территорию вдвое больше бертоновской, хоть и не такую прибыльную, в «Жилом Комплексе Долины Патапаско». Преступности, организованной и не очень, тут хватало, чтобы занять силы закона по самое горло, и не существовало настолько прочной, качественной сети, из которой точно никто не сможет ускользнуть.

В подобные времена, когда сам не знаешь, спалился ты или нет, Бертон старался перестраховываться. У него было с полдюжины оборудованных под временные командные центры квартир и хранилищ, и он переезжал туда-сюда почти в случайном порядке. Кого-то из его людей обязательно возьмут. Некоторые из них решат купить короткое снисхождение за крупицу сведений. Так будет, и на этот случай у него имелся план, как и себя уберечь от раскрытия, и, не показывая свою причастность ни к чему явному, жестко и необратимо покарать любого, кто вздумает его продать. Понятно, тому, кто попадется, разумнее будет слить своих шестерок, чем сдать Бертона. Весь риск приходится брать на себя тем, кто помельче. С начала времен говно течет сверху вниз. Отчасти поэтому то, что случилось со Льевом, обернулось таким несчастьем для всех.

Льев Андропулос проработал на Бертона двадцать с лишним лет, с самого приезда в Балтимор из Парижа. Он был крепко сбитый, широкий как в плечах, так и в талии мужик, достаточно сильный, чтобы это не приходилось доказывать слишком часто. Его неуемные аппетиты по женской части служили неиссякаемым источником шуток, хоть их редко озвучивали в его присутствии. Равно как привычка расставлять бывших любовниц по окончании отношений на тепленькие места в организации. Будучи помощником Бертона, он курировал три бойких публичных дома, небольшую сеть, заточенную под торговлю бюджетной дурью и психотропами, и подпольную клинику для незарегистрированной клиентуры. Обычно он работал в небольшом бетонном доме у самой воды, но когда начался замес, он как раз выходил из квартиры любовницы на Пратт. Женщину звали Кейти, у нее была оливковая кожа и темные губы, точь-в-точь как у Лидии двадцать лет назад. Льев был человеком застарелых привычек и устоявшихся вкусов. Он поцеловал ее на прощание на улице перед домом и пошел на север. Она — на юг. Формальный жест, значимый, как многие последние поцелуи, лишь в ретроспективе.

На улице было полно народу, воздух над ней висел душный и спертый. С наступающей Атлантики, как всегда в жару, несло солью и тухлой рыбой, вонь проникала повсюду. Частный транспорт сюда не допускался, набитые телами автобусы медленно, как слоны, гремели по полуденным улицам. Попрошайка дернул Льева за рукав и в ужасе отпрянул от его хмурого взгляда. Вой летящих над городской какофонией дронов должен, вроде бы, быть неразличим, но что-то зацепило Льева, заставило покрыться мурашками кожу на толстом загривке. Он притормозил.

Сверху, наверное, пробежавшая по толпе рябь напоминала круги на спокойной воде, когда за одной мухой одновременно кидается пять рыбин. Льев лишь почуял страх, бесполезный адреналиновый всплеск, услышал возмущенные крики гражданских, теснимых вооруженными людьми из безопасности. Вокруг него как по волшебству возник пузырь свободного места. Льев ясно видел каждую трещинку и щербинку в бетонном покрытии, по которому шел. Впереди стоял человек из «Звездной Спирали» и держал в каждой руке по пистолету, направив стволы Льеву в грудь. В центр массы. Как по учебнику. За прозрачным забралом виднелось лицо парня лет двадцати с небольшим, сосредоточенное и испуганное. Льева кольнуло одновременно и веселье, и сожаление. Он раскинул руки словно на кресте, а из толпы зевак выскочило еще пятеро безопасников.

— Льев Андропулос! — закричал мальчишка. — Вы арестованы по подозрению в вымогательстве, использовании рабского труда и убийстве! Вы не обязаны участвовать в допросе в отсутствие адвоката или представителя профсоюза!

Капельки слюны усеяли внутреннюю поверхность забрала. Большие глаза едва не выскакивали от страха. Льев вздохнул.

— Спроси, — он говорил медленно, выговаривая каждое слово, — понял ли я.

— Что? — выкрикнул парень.

— Ты изложил перечень обвинений и порядок допроса. Теперь должен спросить, я понял или нет.

— Вы поняли? — гавкнул мальчишка, и Льев кивнул.

— Ну вот, так-то лучше, — сказал Льев. — А теперь иди-ка на хер.

Тюремный фургон завыл сиреной и потащился сквозь толпу, но не успел он и доехать до Льева, не успела за Льевом захлопнуться железная клетка, весть о его задержании разбежалась по всей округе. Когда фургон снова двинулся к северу, к ближайшему тактическому центру, Бертон уже смотрел запись ареста. Новость настигла Кейти в лапшичной, где та сидела с младшим братом; она разрыдалась, глядя в терминал. По сети сотрудников и подчиненных Льева пронесся ужас. Все знали, что будет дальше, а чего не будет. Льева посадят в камеру предварительного заключения, оформят и допросят. Если будет молчать, отправят под надзор штата, осудят и пошлют в центр исполнения наказаний куда-нибудь в северную Африку или на западное побережье Австралии. Но скорее всего он заключит сделку, начнет отрывать от своей сети кусок за куском и сдавать в обмен на снисхождение. Идентификационные номера и имена подчиненных сутенеров за срок в Северной Америке или Азии. Детали отмывания денег за отдельную камеру. Врачей, что халтурили в его клиниках, за доступ в библиотеку.

Его спросят, на кого он работает и не получат ответа.

Для остальных лейтенантов будущее становилось сложнее, а настоящее проще. Один из них ушел и едва ли вернется. Когда худшие времена пройдут и в маленьком королевстве Бертона вновь воцарится хоть какое-то подобие нормальной жизни, бизнес Льева или поделят меж ними, или бегом повысят кого-нибудь из местной криминальной знати и отдадут ему, или и то, и то сразу. Как именно карта ляжет, выяснится после недель переговоров и разборок, но потом. Все потом. На данный момент на повестке стояло множество куда более животрепещущих проблем, например: как уйти от силовиков, как защитить остатки средств и как предельно ясно донести до подчиненных, что сливать информацию за снисхождение в суде — очень, очень плохая идея.

В подвальной лаборатории на углу Лексингтон и Грин восемьдесят галлонов реагентов для синтеза алкалоидов слили в систему рециркуляции воды. Тихо исчезли две чересчур говорливые проститутки из знаменитого среди местных заведения на Бойер Стрит, а его двери заперли навсегда. Тело Микеля «Бэтмена» Чандури на закате обнаружили в его собственной двухкомнатной квартире, и хоть было очевидно, что умер он и насильственной, и мучительно долгой смертью, никто из соседей ничего пришедшему дознавателю сказать не смог. Еще до темноты лейтенанты Бертона — Сирано, Эстра, Симонсон, Мелкая Койл и Рэгмен — лисами зарылись в норы и приготовились ждать, пока схлынет главная волна. Каждый надеялся не стать еще одной дырой в организации, как Льев. Каждый надеялся, что эта судьба постигнет другого. Не всех сразу, конечно, так, парочку. Кое-кто — один, двое, может, трое — плели собственные интриги, выискивали пути скормить конкурентов из рядов своей же организации жерновам замеса. Но планов не собирались выдавать никому, если не могли доверить им свою жизнь.

Эрих сидел в нелицензированной кофейне на крыше, откуда открывался вид на запруженные людьми улицы, и горбился над серой сетевой декой, прикрученной хозяином кафе к столу. Пытался не выдать панику, прикидывал, сказали ли уже Бертону про ту, упущенную деку, и надеялся, что Тимми скоро вернется, куда бы его там ни унесло тут же, как они услышали про арест Льева. Кофе, черный и горький, отдавал медью, и Эрих не очень понимал, почему. То ли зерна были так себе, то ли его собственный мучительный ужас добавлял напитку привкус. Он листал свою ленту в пассивном режиме из страха, как бы его не отследили по поисковым запросам, видел, как одна за другой кругом захлопываются мышеловки, и с каждой новой узел в животе закручивался все туже.

Узнав, что случилось с Льевом, Лидия первым делом тщательно накрасилась и уложила длинные, тронутые сединой волосы. Она села перед зеркалом в спальне и втирала в кожу тональную основу, пока не исчезли морщины. Накрасила губы ярче, сочнее, полнее, чем им когда-нибудь доводилось бывать от природы. Черная тушь, красноватые тени, румяна ржавого оттенка. Хоть над головой вовсю сгущались тучи, Лидия не спешила. Накопленный за жизнь опыт выкристаллизовал в ней такие связи между сексуальным влечением, страхом и фатализмом, что заметь она подобное в ком-то другом, сочла бы его нездоровым. Лидия распустила волосы, потом собрала наверх и пришпилила так, чтобы три четверти объема каскадом рассыпались по плечам, как нравилось Льеву тогда, когда он вытащил ее из рабочего персонала дома и сделал только своей. Она словно воздавала последние почести, будто покойника обряжала.

Лидия скинула халат, оделась просто, практично. На ноги — кроссовки. В тревожном чемоданчике — неприметном голубом рюкзаке — лежали трехмесячный запас лекарств, две смены одежды, четыре белковых брикета, пистолет, две коробки патронов, бутылка воды и три тысячи долларов на полудюжине кредитных чипов. Лидия стащила рюкзак с верхней полки шкафа и, не проверяя, кинула на стул перед окном. Выцветшие занавески смягчали полуденный свет и делали все в комнате серым. Прозрачный желтый шарф она накинула на волосы, обмотала вокруг шеи и завязала на груди; вышло ироничное напоминание о ее старом хиджабе. Села неподвижно, плотно сдвинув стопы, колени, бедра. Вот теперь достойно, подумала она. И стала ждать, кто же откроет дверь — безопасники или Тимми. Тьма или свет.

Прошел почти час. Заныла спина. Лидия смаковала боль, не меняя выражения лица. Что улыбка, что гримаса боли могли попортить макияж. В коридоре послышались шаги, кто-то кашлянул. Открылась дверь, на пороге появился Тимми. Окинул Лидию взглядом, посмотрел в лицо. Пожал плечами, мотнул головой в коридор, мол, идем уже? Лидия встала, прошла к двери, по дороге накинув на плечо рюкзак, и в последний раз переступила порог своей комнаты. Она прожила здесь почти десять лет. На крючке в ванной осталось висеть ожерелье, подаренное Льевом той ночью, когда он сказал, что уходит, но ее не бросят. В посудном шкафу так и стояла дешевая керамическая чашка, которую восьмилетний Тимми расписал глазурью и подарил Лидии, приняв какую-то случайную дату за ее день рождения. Наполовину законченное вязание, оставленное пропавшей двадцать лет назад бывшей соседкой, лежало под кроватью в пластиковом мешке и пахло пылью.

Лидия не обернулась.

— Мое тотемное животное — змея. — Они шли с Тимми хоть и бок о бок, но друг друга не касаясь. — Я умею сбрасывать кожу. Просто даю ей сойти.

— Хорошо. Давай-ка вот сюда. Есть одно дело.

Прибрежная полоса была чище всего близ нового порта. Здесь по волнам свободно скользили корабли и плавучие дома из пластичной керамики, а остовы затопленных зданий были срезаны и вывезены. Но чем дальше от порта, тем больше развалины теряли в живописности, и тем явственней сквозь обаяние реновации проступали руины подлинного городского прошлого. Поверх асфальта намело небольшие пляжи, серый песок бурлил вокруг древних железобетонных свай, зеленых от тины и белых от птичьего дерьма. Несло тухлятиной от мутной воды и дохлых медуз, тающих там, куда их выбросило приливом.

Лодка у Тимми была маленькая. Белая краска облупилась в местах, где металл перед покраской плохо ошкурили. Лидия уселась на нос, поджала ноги и высоко подняла голову. Лодка двигалась на импульсном приводе, он тихо гудел под ватерлинией. Вода в кильватере и то шумела громче. Солнце уже садилось, тени города плясали на волнах. Там и сям на воде болтались еще лодки, по большей части полные детей. Лучшее, чем могли себя занять граждане с базовым доходом — выйти в сумерках на воду, потом разойтись по домам.

Поначалу Тимми вел лодку вдоль берега, потом повернул на восток, к открытому океану. Луна зашла, но ярких городских огней вполне хватало для навигации. Острова некогда были частью города, а теперь лежали в руинах. Тимми направил лодку к тому, что поменьше, длиной не больше двух обычных кварталов, а шириной — трех. Пара-тройка древних стен еще держалась. Лодка вылетела на твердый берег, Тимми выскочил из нее и дотянул руками, промочив штаны выше колен. Металл заскрежетал по рассыпающемуся бетонному тротуару.

Тимми привел Лидию в какие-то развалины, где обнаружился небольшой лагерь. Ярко-желтый спальный мешок из тех, какие используют в чрезвычайных ситуациях, лежал развернутый на матрасе из пены. Рядом ютилась светодиодная лампа, провод от нее змеился по грязной стене и через окно тянулся к солнечной панели. На лежащей поверх двух шлакоблоков доске из плавника стояла походная химическая плитка, рядом — отключенный холодильник для продуктов. За дверным проемом виднелись еще две пустые комнаты. Если в доме и были когда-то кухня или ванная, сейчас они все равно превратились в груду строительного мусора. За окнами сиял город, его жестокость и суетность даже на столь небольшом отдалении не мешали ему выглядеть спокойно и прекрасно. Вой сирен и злобный лай предупреждений службы безопасности, проходя над волнами и меняясь почти мистически, отсюда казались некоей странной музыкой.

Тимми стянул промокшие штаны и достал из-под спальника свежие.

— Ты, значит, вот куда уходишь? — спросила Лидия, положив ладонь на побитое временем оконное стекло. — Когда не остаешься со мной, идешь сюда?

— Здесь никто не достает, — ответил Тимми. — Ну то есть… максимум один раз.

Она кивнула, мол, понятно. Тимми огляделся и потер высокий лоб.

— Не так уютно, как у тебя. Но безопасно. На время сойдет.

— Да, — сказала она. — На время сойдет.

— Даже если Льев тебя сдаст, это не обязательно значит, что все кончено. Можешь взять новое имя. Новые документы сделать.

Лидия отвернулась от города и обхватила себя руками, словно защищаясь. Взгляд метнулся к дверному проему и обратно.

— Где Эрих?

— Да встретиться не получилось..

Тимми прислонился к стене. Лидия не переставала удивляться его физической энергетике. Непостижимо, но тело Тимми излучало невинность и уязвимость, оставаясь при этом настоящим орудием насилия.

— Расскажи, — попросила она, и он повиновался.

Рассказал все, аккуратно и подробно, будто боялся упустить что-то, что она хочет знать. Это интересно, подумала она. Пока он говорил, в ночное небо поднялся шлейф раскаленного газа, а над землей, словно бесконечный раскат грома, прокатился низкий рокот взлетающего корабля. Не успел тот выйти на орбиту, как Тимми замолчал.

— И где он сейчас? — спросила Лидия.

— Есть одна кофейня. На углу Франклин и Сент-Пол, знаешь? На крыше старой высотки. Я его туда отвел, когда все кончилось. У них там деки с поминутной оплатой, я подумал, ему понадобится, раз его дека ушла. Надо сказать, он неслабо напуган. ДНК это, прочее там. Не очень представляю, как все это может кончиться хорошо. Если Бертон и правда отреагирует как думает Эрих…

Лидия покачала головой, тихонько, почти незаметно в свете единственной диодной лампы.

— Мне казалось, ты его телохранитель. Тебя поставили его защищать.

— Я и защищал, — ответил Тимми. — Но работу-то мы закончили. Бертон же не говорил, что я теперь должен до конца жизни Эриха в туалет провожать, правильно? Дело сделано, значит, работа кончилась.

— Мне казалось, вы друзья.

— Мы друзья. Но сама понимаешь. Ты.

— Вот уж обо мне не волнуйся. Что бы со мной ни стало, я это тысячу раз заслужила. Не надо спорить! И перебивать. Бертон просил защищать Эриха, потому что Эрих для него ценный ресурс. Именно эта работа, может, и кончилась, но в городе творится непонятно что, а Эрих ценным быть не перестал.

— Это я понимаю, — сказал Тимми. — Но раз Льева взяли…

— Милый, я переживаю не первый замес. И знаю, как оно обычно бывает. — Она повернулась к окну, показала на золотые огни города. — Льев первый. За ним пойдут другие. Много ли, мало, но часть организации Бертон потеряет, либо арестованными, либо мертвыми. А тех, кто останется, он будет считать для себя намного важнее. Этот человек ценит тех, кто умеет выживать. Кто умеет хранить верность. И что, по твоему, он подумает, когда услышит, как ты бросил Эриха и пошел забирать меня?

— Работу мы закончили. — Ей показалось, в голосе Тимми слышится раздражение.

— Этого мало, — сказала она. — Теперь мало. Ты больше не просто собутыльник Эриха. Ты теперь даже не сын своей матери. Все эти жизни ты прожил, они ушли навсегда. Теперь ты мужик, который нанялся работать на Бертона.

Тимми молчал. Шлейф газа из корабельного двигателя исчез в далекой вышине. Лидия подошла к Тимми вплотную и положила руки ему на плечи. Он не смотрел в глаза. Она подумала, это хороший знак. Значит, она достучалась.

— Мир тебя меняет, и помешать ему в этом ты никак не можешь. Придется перестать быть тем, кто сейчас вообще не важен. Потому что если ты все это переживешь… просто переживешь, не больше — станешь в глазах Бертона куда значимее. И от этого никуда не денешься. Единственное, что тебе остается — выбирать, что ты будешь для него значить. Станешь тем, на кого он может положиться, или наоборот.

Тимми глубоко втянул носом воздух, выдохнул. Взгляд его был пустым и жестким.

— Похоже, я опять облажался.

— Похоже, не похоже… — сказала Лидия. — Похоже, поправить все пока можно. Иди ищи своего друга. Можешь сюда его привести.

Тимми вздернул подбородок. Лидия нежно огладила его плечи, от шеи до бугров мышц на руках, потом обратно. Как всегда, еще с самого его детства. Телесная идиома на их общем тайном языке. Сердце разрывалось от огромности жертвы, которую приходилось отдавать. Мир тебя меняет. Разве это не она сама говорила?

— Сюда привести? Уверена?

— Да нормально, — сказала она. — На время сойдет.

— Тогда ладно, — сказал Тимми. Ее кольнуло сожаление, что он так легко сдался, но быстро прошло. — Я оставлю тебе хорошую лодку.

— Хорошую лодку? — спросила она его в спину.

— На которой мы сюда шли.

Дверь закрылась. Тимми поглотили серые сумерки, какие здесь сходили за темноту, а через пять минут послышался вроде бы плеск волн в борт лодочки. Хотя это могло просто показаться. Лидия отдалась в теплые, вонючие, пластиковые объятия спального мешка, уставилась в потолок и принялась ждать, вернется Тимми или нет.

* * *

По всему Балтимору продолжалась борьба между законом и фартом, но большинство граждан не выступило ни за одну из сторон. Подпольную кофейню заполняли сначала те, кто искал способ подешевле скрасить базовый обед, потом либо не доросшая пока до собственных денег молодежь, либо любители закинуться амфетаминами перед тем, как спуститься на забаррикадированные улицы в стихийные раи-дискотеки. По дороге с реальной работы заходило несколько родителей, очень гордых тем, что могут потратить настоящие деньги на черствую булочку и отдать кредит в полулегальный детский сад, ютящийся в соседской гостиной. Лишь очень немногие или полностью поддерживали закон, или стояли абсолютно против, так что ужас замеса для всех них был просто мелким неудобством, которое приходилось либо обходить либо терпеть, да поводом почитать новости и почесать языки. От того, что перед кем-то ситуация поднимала вопросы жизни и смерти, становилось только интереснее.

Сидя над арендованной декой и листая новостную ленту, Эрих ощущал пропасть между ним и остальными в той же комнате гораздо острее, чем они. Его ужас, его четкое понимание, что прямо сейчас заканчивается очередная глава его жизни, остались незамеченными ни заваривающей кофе грузной женщиной, ни худым дядькой, который сидел на краю крыши и уже несколько часов кряду вел переписку о крайне запутанных романтических отношениях. Прочие обитатели кафе видели в Эрихе лишь засевшего над декой уродца, раздражающего и забавного, и исчезни он вдруг из этого мира, никто особенно не встревожился бы.

Тимми явился в начале первого ночи, широкая дружеская улыбка немного смягчала отстраненность взгляда. Тот, кто не присматривался, не видел в нем угрозы, а никто и не присматривался. Он подтащил железный стул к прикрученной к столу деке и уселся рядом с Эрихом. Лента была настроена на местное вещание. Бледная женщина с татуированным на шее разорванным кругом Ассоциации Внешних Планет, со слезинками Лока Гриега на щеках и окровавленными носом и глазом, отбивалась от двух силовиков «Звездной Спирали», экипированных так тяжело, что они едва напоминали людей. Эрих попытался за улыбкой скрыть окатившее его облегчение от возвращения Тимми.

— Лока. — Эрих кивнул на экран. — У них тоже выдалась трудная ночка.

— Вокруг много такой ерунды творится, — ответил Тимми.

— Да уж. Ты… от Бертона ничего не слышно?

— Нет. Хотя я его и не искал пока. — Тимми пожал плечами. — Хочешь еще тут потусоваться, или можем идти?

— Куда идти-то, кто б сказал. — Голос Эриха сорвался в визгливую скрипичную ноту.

— Я придумаю, — сказал Тимми.

— У тебя есть нора? Так вот ты где пропадал постоянно, значит. Искал место где заныкаться?

— Типа того. Но это… ты как, готов?

— Надо будет заглянуть кое-куда. Деку взять.

Тимми нахмурился и кивнул на стол перед ними. Мол, вот одна, прямо под носом. Эрих показал на болты, которыми машинка была прикручена к столешнице. Взгляд Тимми стал пустым, он поднялся.

— Слушай, — сказал Эрих. — Что ты… Тимми. Ты чего…

Толстушка с кофе подняла глаза на широкоплечего юношу. Она держала кофейню уже три года и повидала достаточно всякого, чтобы сразу распознать неприятности.

— Привет, — сказал здоровяк. Мальчишка по сути. Голос звучал наполовину виновато. — Вот что. Не хочу показаться мудаком каким-то, но мне типа нужна вот эта дека.

— Можешь пользоваться, только кофе купи. Или вон расценки там сбоку напечатаны. — Женщина скрестила руки.

Здоровяк кивнул, брови сдвинулись к переносице. Достал потертый, весь в пятнах, явно нелегальный кредитный чип и сунул женщине в ладонь.

— Охренеть, ты кофейный торчок, что ли? — Она заморгала, увидев баланс чипа на маленьком экране. — Это ж сколько кофе тебе надо?

Но парнишка уже вернулся к столу, где целый день торчал калека с детской ручонкой. И врезал кулаком по столешнице с такой силой, что на него обернулись все, кто был на крыше. С третьего удара столешница затрещала. С кулаков здоровяка летела кровь, калека беспокойно переминался с ноги на ногу, а стол превращался в груду щепок. Парень с треском выдернул деку. В ней так и остались вырванные вместе с деревом болты. Он повертел деку в окровавленных руках, сунул под мышку, кивнул калеке и спросил:

— Еще надо что-то?

Эрих едва сдержал улыбку.

— Не, теперь вроде всего хватает.

— Ну вот и ладно. Надо двигать. — Тимми повернулся к женщине и махнул ей опухшей рукой. — Спасибо.

Она молча сунула кредитный чип под передник и так же молча пошла за метлой. Когда вернулась, они уже спускались по лестнице на улицу.

— Вот это жесть, — говорил Эрих. — Как ты исполнил, а? Ну охренеть в смысле. Они там по ходу окаменели, а ты такой прям весь безумие и мощь. Ты видел вообще? Видел, как они все на тебя уставились?

— Ты сказал, тебе дека нужна, — ответил Тимми.

— Да ладно тебе! Это ж было круто! Есть чем похвастаться.

— Столы не дают сдачи, — сказал Тимми. — Давай, погнали. У меня тут лодка.

Облегчение развязало Эриху язык, но про свой страх после ухода Тимми он рассказывать не стал. Вместо этого всю дорогу пересказывал увиденное в новостях, причем так, будто травил страшилки. Силовики досматривают порты, поезда, транспорты на орбиту и до Луны. За сегодня восемнадцать убитых, и где-то втрое больше задержанных. Новости по всему миру разошлись, а то и дальше. Одна дамочка с самого Марса битый час болтала об истории земных полицейских государств. Разве не круто? Аж на Марсе говорят про то, что у нас тут в Балтиморе творится прямо сейчас. Мы везде.

Тимми слушал, время от времени вставлял слово-другое, но в целом молча шел, а когда дошли до воды, стал молча грести. Керамические весла падали в темную воду и поднимались. Эрих стучал пальцами по похищенной деке, ему не терпелось скорее подключиться к сети и посмотреть, что еще случилось после их ухода из кофейни. Что связь с сетью имела хоть какое-то отношение к безопасности, было не более чем иллюзией, и Эрих это наполовину понимал. Но только наполовину.

Тимми вытащил лодку на берег маленького острова и пошагал к развалинам, где горел свет. У химической плитки сидела пожилая женщина и что-то помешивала в маленькой жестяной банке. Аромат чая перебивал запах соленой воды и гниющих медуз. Женщина подняла взгляд. Лицо ее походило на маску, макияж был положен столь безупречно, что женщина, казалось, явилась прямиком из зловещей долины.

— Я у тебя чай нашла. Надеюсь, ты не против?

— Само собой, — ответил Тимми, не сбавляя шага. — Давай сюда, Эрих. Помогу устроиться.

Через дверной проем без дверей они прошли в маленькую комнату. Тут было еще неуютнее, чем в той, с женщиной. От ковра на полу остались лишь следы клея. По стене ползла черная плесень, очертаниями похожая на ветвистое дерево. Тимми положил деку на пол. Кулаки его почернели от запекшейся крови.

— Сигнал здесь получится поймать? — спросил он.

— Должно. Может, с утра попробуем как-нибудь мощность увеличить.

— Ага, ладно. Что-нибудь придумаем. Короче, вот твоя комната, так? Вон та, — Тимми ткнул пальцем в освещенный проем, — ее. Она просит зайти, можешь зайти. Но просит уйти — уходишь, хорошо?

— Да конечно. Само собой. Господи, Тимми. Твой дом — твои порядки, ты чего. — Эрих улыбнулся, надеясь, что выходит убедительно. — Мы ж с тобой всегда друг друга уважали, разве нет? Но вот если честно, она кто? Мама твоя?

Тимми словно не услышал.

— Пойду посплю, утром надо сгонять туда-сюда, нарыть еды и посмотреть, что там у него.

У Эриха похолодело внутри.

— С Бертоном хочешь поговорить?

— Естественно. Если найду. У него-то должен быть план, да?

— Да, — сказал Эрих. — Конечно.

Он включил деку, пробежался по настройкам и подключил сеть. Сигнал был не очень, но и не ужасный. Пару раз случалось работать в подвальных халупах, где и того не было. Эрих открыл ленту, все в том же пассивном режиме. Кроме экрана комнату ничего не освещало. Эрих замерз, но не жаловался. Тимми встал, потянулся, с какой-то отстраненной печалью оглядел ободранные кулаки и пошел к свету, к пожилой женщине.

— Слушай, мы же друзья? — спросил Эрих.

Тимми обернулся.

— Конечно.

— Всегда присмотрим друг за другом, ты да я.

— Не всегда. — Тимми пожал плечами. — Но когда можем, да.

— Не рассказывай ему, где я, ладно?

* * *

Расправы безопасников, как чума, подчинялись естественному течению. Подъем и спад. С каким бы остервенением силовики ни лютовали на пике, ужас не мог длиться вечно. Бертон и все его лейтенанты это понимали, и планы строили в соответствии. Бертон скакал с одной тайной квартиры на другую, играл с силовиками в прятки. В первую ночь, пока Эрих и Лидия лежали каждый в своей комнате на маленьком острове, а Тимми пытался найти хоть кого-то из организации и отчитаться, Бертон спал с женщиной по имени Эди на чердаке над складом. Поутру он переехал в кладовую на задах медицинской клиники, запер дверь и поднял неотслеживаемое соединение, чтобы пообщаться со своими людьми относительно безопасно. Мелкая Коул закрыла все свои дома, убрала подальше книги, спрятала месячный запас дури и на автобусе сорвалась в Вермонт, побыть с матерью, пока пыль не уляжется. Эстра остался в городе, бегал с места на место, как Бертон. Рэгмен и Сирано пропали, но тревожиться было пока рановато. Их, по крайней мере, в новостях не показали. В отличие от Льева и Симонсона.

По другим свидетельствам, косвенным, но убедительным, тоже было видно, где сейчас проходил фронт их маленькой войны. В первое же утро после начала катастрофы служба безопасности уже связывалась с починенными Льева и тащила их на допросы. Кого-то задерживали. Других отпускали. Как понять, кто выходил на волю потому, что договорился с силовиками, а кто просто проскользнул сквозь сеть, Бертон не знал. Да и ни к чему было. Это подразделение бизнеса спалилось, от него придется избавиться. Спрос на нелегальные наркотики, дешевое барахло, левые медицинские услуги и анонимный секс не остановишь и не удовлетворишь никогда, так что выше всего в маленькой империи Бертона всегда ценилась безопасность. Как утолять тайный городской голод, всегда было лишь вопросом тактики, а Бертон умел мыслить гибко.

Оставалось, конечно, искушение ответить ударом на удар, и в следующие несколько дней кое-кто ему поддался. Пятеро бойцов Лока Гриега заложили бомбу перед командным пунктом «Звездной Спирали». Взрывом ранило двух сотрудников и повредило здание, а пятерых террористов вычислили и взяли под стражу. Тамара Слуйдан, которая могла бы вести себя и поумнее, организовала уличное сопротивление и устроила двухдневный бунт, увенчавшийся госпитализацией или арестом половины ее людей, сожжением или разграблением восьмидесяти небольших местных предприятий и навечно подорванной среди клиентской базы репутацией. Бертон понимал. Сам был не лишен страстей. Если били его, он хотел бить в ответ. В голову лезли фразочки вроде «сравнять счет» или «кровь за кровь», но Бертон завел привычку каждый раз в таких случаях мысленно визуализировать их и тут же рвать на мелкие кусочки. Сравнять счет можно в игре, но тут никто не играл. Ну а насчет «кровь за кровь», так в этой фразе смысл такой, будто новой жестокостью можно уравновесить прошлые ошибки, чего быть никак не могло. Труднейший урок из всех, какие Бертону вообще пришлось усвоить — получай удар, оценивай ущерб и дай кому-нибудь другому ударить в ответ. Очень, очень скоро карательная операция из ошеломительной, сметающей все на пути силы превратится в россыпь точечных очагов сопротивления. В интересах Бертона проследить, чтобы эти очаги горели вокруг Лока Гриега, вокруг Тамары Слуйдан, и подальше от него. Как только коллективный разум «Звездной Спирали» определится с врагом, и Бертон со своей организацией уйдет на периферию в их планах, шторм пройдет стороной, а он опять сможет поднять опущенные ветви бизнеса.

Пока же Бертон переезжал с места на место. Говорил, что поедет в одно, сам ехал в другое. Разглядывал собственные привычки бескомпромиссно хищным взглядом и уничтожал те, в каких находил слабость. Все, в чем просматривалась связь с прошлыми моделями поведения, несло в себе уязвимость, а он предпочитал от уязвимостей избавляться. Не в первый раз он через это проходит. Раньше получалось неплохо.

Так что когда у Тимми на его поиски ушла почти неделя, недовольство Бертона скомпенсировала определенная эгоцентрическая гордость.

Пять экранов на голых кирпичных стенах офиса показывали новости. Сдвижная деревянная дверь стояла полуоткрытая, за ней виднелся матрас, на котором Бертон провел эту ночь. Эстра, хозяин убежища, сидел у окна и разглядывал улицу внизу. На коленях у него скромно лежал автоматический дробовик. Тимми еще на улице обыскали трое охранников, он был чист. Трекер, даже проглоченный, нашли бы обязательно, и сейчас большой шмат человеческого мяса истекал бы кровью в канаве, а не таращился на открытый воздуховод с милой дружеской улыбкой.

— Тимми, правильно? — Бертон изобразил неуверенность. Пусть будет доволен, что его вообще вспомнили.

— Точно, шеф. Это я.

Такая открытость и дружелюбие раздражали. Бертон бросил взгляд на Эстру, но тот щурился на солнце. Бертон лениво почесал ногу, ногти зашуршали по ткани штанов.

— С чем пришел?

Тимми немного посерьезнел.

— Только с новостями. В смысле, ничего не принес. Ни вещей, ни посылок.

— Ну хорошо, — сказал Бертон. — Что за новости, Тини?

Тимми ухмыльнулся, потом собрался и начал отчет. Бертон подался вперед, впитывая каждое слово, как только оно вылетало изо рта Тимми. Эстра осторожно оглянулся и увидел будто пичугу, что чирикает рядом с хищно застывшим перед прыжком котом. Подробности появлялись без видимого порядка: Эрих в безопасном месте, Тимми привез ему еды, вся делюга с поддельным профилем сорвалась, когда прискакала безопасность, дека Эриха ушла, но у него есть запасная, у полиции, похоже, теперь есть его ДНК. Эстра вздохнул про себя и опять повернулся к окну. По улице шагала компания из полдесятка юношей. Они вот вряд ли только что приговорили друга к смерти.

— Он точно знает? — спросил Бертон.

— Не, — ответил Тимми. — Мы не стали задерживаться и смотреть, вынесут они деку или нет. Я подумал, так будет лучше. Ну, свалить.

— Ясно.

— Эрих хотел забрать. Ну, железяку, в смысле.

— Нет, ну это было незачем, — сказал Бертон. — Если бы безопасность взяла и деку, и парня… ну, нехорошо бы вышло.

— Вот и я так подумал, — сказал Тимми.

Бертон сел глубже, скрипнула кожа кресла. Сильвия включила душ за дверью в спальне. Или она Сара? Что-то такое. Девка Эстры, шла вместе с кроватью.

— Где твое безопасное место?

— Думаю, лучше не говорить, — ответил Тимми.

— Что, даже мне?

У парня хватило мозгов изобразить неловкость.

— Ну да, вообще никому. Знаете ведь, как бывает.

— С ним еще кто-то есть?

— Да, друг мой.

— Охраняет?

— Да не, какое там. Просто друг.

Бертон кивнул, напряженно соображая.

— Но он в безопасности?

— На воде. Если кто начнет совать нос, есть лодка и с десяток вполне укромных мест. Но так-то где спрячешься, чтоб сто процентов не нашли?

— А ты у него на защите.

— Работа такая. — Тимми с улыбкой пожал плечами.

Бертон никак не мог взять в толк, чем же именно ему так интересен мальчишка. За долгие годы он перевидал их сотни, они приходили, работали, исчезали, их скармливали безопасности, они находили господа и сваливали из города. Правда, у Бертона на таланты был нюх, а в этом парне он видел что-то такое, из-за чего опять приходил к мысли о потенциале юноши. Может, ту простую логику, из-за которой умер Остин. Может, смерть в глазах.

Бертон встал, поднял палец. Тимми сидел на стуле прочно, словно ждущий команды дрессированный пес. Сильвия, или как там, пела в ванной. За плеском воды о фаянс было не слышно, как Бертон открывает оружейный сейф и достает оттуда пистолет и магазин к нему. Он вернулся в главную комнату и увидел, что Тимми даже не пошевелился. Бертон протянул пистолет.

— Знаешь, что это? — спросил он.

— Десятимиллиметровый полуавтомат, — ответил Тимми.

Он потянулся было, но на полпути остановился и вопросительно поднял на Бертона глаза. Бертон с улыбкой кивнул. Тимми взял ствол.

— Разбираешься в оружии?

— Оно кругом, — пожал плечами Тимми. — Он какой-то… липкий.

— Покрытие из пищеварительных ферментов. Кожу сильно не сожжет, зато отпечатков не остается, и вообще никаких улик. ДНК тоже.

— Вот это круто, — сказал Тимми и хотел уже вернуть пистолет. Бертон кинул ему на колени магазин.

— Они с пластиковым наконечником. Кишки в труху, но против брони, правда, не работают, — сказал он. — Но все равно покруче твоей самодельной пукалки?

— Это точно.

— Как все это собрать вместе, знаешь?

Тимми взял ствол в одну руку, магазин в другую. Задвинул магазин в пистолет, осмотрел патронник, снял с предохранителя, поставил обратно. Он работал с оружием не как профи, но одаренного любителя для целей Бертона вполне хватало. Тимми с пустой, ничего не выражающей улыбкой поднял глаза.

— Новая работа?

— Новая работа, — кивнул Бертон. — Я слышал, вы с Эрихом вместе выросли. Тебе это помешает?

— Нет. — Тимми опустил пистолет в карман. Даже глазом не моргнул.

— Уверен?

— Конечно, уверен. Все ж понятно. Теперь он у них в системе. Если его самого возьмут, сколько за ним всего потянется? А если его взять не смогут, то ничего никуда не уйдет, а я — единственный, кто может к нему подобраться, чтобы он ничего и не понял.

— Да.

— Тогда я его убью, раз надо, — сказал Тимми.

Точно тем же тоном он мог сказать что-то вроде: «Тогда захвачу ужин по дороге». Никакой бравады. Бертон сел, наклонил голову. Его взгляд уперся в дружескую улыбку и пустые глаза.

— Ладно, но мне вот любопытно, — сказал Бертон. — Ты так и задумал? План такой?

— Вот уж ни хера, шеф, — ответил Тимми. — Просто удачно совпало.

То ли правда, то ли самое непробиваемое спокойствие, какое Бертону приходилось видеть за долгие годы. Вода в душе затихла. На одном из экранов что-то говорила одетая в форму «Звездной Спирали» женщина с суровым лицом. Бертону захотелось сделать погромче, понять, есть ли в официальном заявлении что-нибудь для него полезное, погадать на этой кофейной гуще. Он сдержался.

— Мне понадобятся доказательства, — сказал Бертон. — Свидетельства, понимаешь?

— Так что, мне его сердце принести?

— Сердце. Мозг. Трахею. Что угодно, без чего он не сможет жить.

— Не вопрос, — ответил Тимми. — Чего-то еще, или можно идти?

— Ты за ним присматривал всю жизнь, — сказал Бертон. — Он за тебя впрягся. Ко мне привел. И ты правда возьмешь и вот так запросто всадишь ему пулю в башку?

— Конечно. Вы же тут рулите, вам и решать.

Парень вышел, а Бертон встал рядом с Эстрой и посмотрел, как тот уходит прочь по залитой солнцем улице. Из-за редеющих рыжеватых волос и широких плеч Тимми походил на чернорабочего вдвое старше себя самого. Руки он сунул глубоко в карманы. Он мог быть кем угодно.

— Думаешь, сделает? — спросил Бертон.

Эстра ответил далеко не сразу.

— Наверное.

— Сделает это — сделает что угодно. — Бертон хлопнул Эстру по плечу. — Для такого парня это возможность роста.

— А если не сделает?

— Есть много способов избавиться от кого-то одноразового, — ответил Бертон.

Он вернулся в кресло и отмотал новости к началу речи женщины из «Звездной Спирали». Она заговорила, он стал слушать.

Руины Тимми давно превратились для Лидии в источник страданий, а страдание перетекло в некое удовольствие. Дни подчинялись своему ритму. По утрам первым поднимался Эрих, его неровные шаги звучали робким контрапунктом с тяжелым рокотом волн. Лидия лежала в теплом коконе, обернутая скользкой тканью, лишь рот и нос торчали наружу. Наконец притворяться спящей становилось невозможно, она выбиралась и готовила чай на маленькой плитке, а когда заканчивала, Эрих подключал к солнечной зарядке деку, скрючивался над ней и принимался за новости столь яростно и целеустремленно, что Лидии в голову приходило сравнение с поэтом, когда тот ищет идеальную рифму. Когда приезжал Тимми, она выходила к лодке и смотрела, какие новые припасы он притащил на сей раз: новую одежду, переносной тандури, батареи для деки и лампы. Чаще Тимми на месте не было, и она бродила по берегу как моряцкая вдова. Город хмуро обращал на нее свой злой серый лик с того берега, словно изучал все ее грехи.

«Что, вот сейчас? — думала она. — Он ушел, чтобы уже не вернуться? Или мы увидимся еще раз? Еще раз я посмотрю ему в лицо, услышу голос, поговорю с ним на языке, понятном лишь нам двоим?»

Она знала — там, за волнами пролива, идет своим ходом замес. Силовики скорее всего уже пришли к ней домой по указке Льева и ничего и никого не нашли. Люди, с которыми она работала все эти годы, уже стали частью прошлого. Частью жизни, оставшейся позади, когда ничего нового так и не началось. Лишь этот ссыльный остров и вечное ожидание.

Вечером они с Эрихом ужинали. Говорили неловко. Лидия понимала, она кажется ему чем-то сверхъестественным. Он-то думал, Тимми его личный друг, персонаж его личного прошлого. А тут появляется Лидия, причем они с Тимми весьма сдержанно объясняют, кто она и зачем, так что для Эриха все происходящее выглядит не менее странно, чем если бы из моря полезли омары и принялись болтать по-испански. С другой стороны, все что тебе останется в таком случае — поддержать с омарами беседу, так что Эрих с Лидией пришли к некоему странному добрососедскому сосуществованию двоих, близких во всем и совершенно далеких друг от друга людей.

Той ночью Тимми перебрался через пролив незамеченный ни Лидией, ни Эрихом. Она смотрела на бескрайнее море с восточного берега острова руин. Эрих свернулся калачиком в комнате, которую все по привычке уже считали его, и тихонько посапывал, пока заряд в деке у него под боком таял понемногу в ноль. Тимми пришел молча, обозначив себя лишь звуком шагов и запахом свежего имбиря.

Он вынырнул из темноты, в руке у него болтались два полиэтиленовых мешка. Лидия сменила положение, не поднялась, но поджала ноги и встала на колени и лодыжки, в позу гейши, как она ее себе представляла, хотя никогда не встречала ни одной гейши. Тимми положил мешки на землю рядом с ней, пристально глядя в тень за дверным проемом. Где-то вдали над водой плакали чайки.

— Два? — спросила она.

— Ммм? — Тимми вслед за ней посмотрел на мешки. В ее глазах на миг мелькнуло вроде бы огорчение. — А. В смысле ужина два? Это… Эрих у себя?

— У себя. Спит, кажется.

— Ага. — Тимми выпрямился, сунул руку в карман. — Посиди минуту.

Он пошел к темному проему спокойно, будто собирался проведать друга, может, к ужину его разбудить.

— Погоди, — Лидия окликнула Тимми, когда тот уже подошел к двери.

Он оглянулся на нее через плечо, не поворачиваясь.

— Посиди-ка со мной.

— Да, я только…

— Сначала, — перебила она. — Сначала посиди со мной.

Тимми помялся, колеблясь как перышко, подхваченное сразу двумя воздушными потоками. Потом опустил плечи и развернулся к Лидии всем телом. Вынул из кармана руку. Лидия открыла мешки, распаковала еду, положила к тарелкам одноразовые вилки. Каждое движение напоминало ритуал, было выверено и красиво. Тимми сел по-турецки к ней лицом. Пистолет оттопыривал штанину, как спрятанный в карман кулак. Лидия склонила голову словно в молитве. Тимми взял вилку и ткнул в говядину с имбирем. Лидия последовала примеру.

— Значит, убьешь его? — спросила Лидия между делом.

— Ну да, — ответил Тимми. — Я так-то не особо рад, но это надо сделать.

— Надо. — Лидия сумела идеально сбалансировать интонацию между вопросительной и утвердительной.

Тимми отправил в рот следущий кусок.

— Видишь, это я беру у Бертона работу. Раньше была одна, теперь другая. Я ж не могу ему указывать, что и как делать, так?

— Ну да, он ведь Бертон.

— А я нет. Ты ж сама говорила, я стану ему важным, если переживу всю эту херню. Ну вот и переживаю.

— Я говорила, Бертон будет считать тебя важным, — сказала Лидия. — Но у тебя есть куда больше, чем способен увидеть Бертон. Больше, чем способен увидеть хоть кто-то вообще.

— Ну. Ты, например, все видишь.

«Даже я не постигаю всех твоих глубин», — встало комом у нее в горле. Озвучить эти слова у нее не хватило духу. Даже если они — чистая правда, что с того? Когда она дружила с правдой? Лидия взяла кусок говядины. Тимми тоже. Ей показалось, он дает время собраться с мыслями. Может, так и было. Черное небо прочертила идеально прямая молния рельсотронной транспортной капсулы, за ней волной прокатился гром. Имбирь с перцем жгли Лидии губы, она положила в рот очередной кусок, благословляя этот огонь. Внешняя боль всегда приносила с собой удовольствие.

— И потом, кем ты сам себя будешь считать? — спросила наконец Лидия. — Разве твои собственные мысли не важнее мыслей Бертона?

Тимми нахмурился.

— Нда. Что-то я не совсем понимаю, о чем ты сейчас.

— Кем ты сам для себя станешь, когда закончишь?

Она положила вилку и наклонилась к Тимми поближе. Подняла ему рубашку. Хоть она и делала так миллион раз, эротическая искра в этом движении оставалась все равно. Никогда не исчезала. Лидия положила ладонь на грудь Тимми, чуть надавила там, где под кожей билось сердце.

— Вот здесь, кем ты будешь?

Лицо Тимми совершенно застыло. Так с ним бывало, и это немного нервировало. Пустые акульи глаза, губы как гипсовая маска. Лишь говорил он так же, весело и дружески.

— Ты же знаешь, там никого нет, — сказал он.

Она провела рукой вбок, по жестким, таким знакомым волосам. Почувствовала твердость соска под большим пальцем.

— И кто же там поселится? Бертон?

— У него власть, сила, — сказал Тимми.

— У него нет силы убить Эриха. Нет власти заставить тебя убивать. Дело в тебе и только в тебе. Посмотри на людей вроде нас. Мы не праведники. Но можем притвориться ими, если хотим, а это почти то же самое.

— Такое чувство, что ты о чем-то просишь. Не понимаю, о чем.

— Я не хороший человек, — начала она.

— Да ну ладно…

— Но будь я хорошим человеком, хорошей женщиной. Чего бы я от тебя хотела?

Тимми опять набил рот говядиной, тщательно прожевал, сосредоточенно размышляя. Она наблюдала, как в его лице отражаются тени всех Тимми, каких она знала: от младенца до ползунка, от мальчика до подростка, от юноши до того, что сидел перед ней. Она сложила руки на колени.

— Ты как-то очень издалека ведешь к тому, что мне не стоит его убивать, — сказал он.

— Я разве так сказала?

Из-за проема послышался зевок Эриха. Лидия почувствовала, как от лица отлила кровь, как вспыхнул внутри страх, словно ее поймали на чем-то запретном. Эрих вышел на свет, приглаживая здоровой рукой взъерошенную со сна шевелюру.

— Привет, — сказал он. — Слышал, ты вернулся, здоровяк? О чем базар?

Тимми сидел тихо с пустым, как маска, лицом, и не отрываясь смотрел на Лидию.

— Люди. — Эрих похромал вперед. — Че за дела? Что-то случилось?

Тимми вздохнул так тихо, что даже Лидия едва услышала. Мальчик, которого она так долго и так по-разному любила, нацепил на лицо жизнерадостную улыбку и отвернулся. Ее глаза защипало от слез.

— Да, новости так себе, — сказал Тимми. — Бертону ситуация не особо нравится. Он тебя заказал.

Эрих, в лице ни кровинки, сел. Не понимая, что делает, ухватился здоровой рукой за больную, глянул на Тимми, на женщину, снова на Тимми. В ушах громко стучало. Тимми начисто вылизал вилку и положил. Женщина сидела с каменной неподвижностью. Эриху казалось, весь мир уходит из-под ног, и то, что он все это предвидел, утешало на удивление слабо. Если бы кто-нибудь посмотрел из тьмы в этот тесный круг света, увидел бы лишь три лица на черном фоне, этакий семейный портрет с беженцами. Эрих нарушил молчание.

— Точно?

— Ага, точнее не бывает, — ответил Тимми. — Я, получается, подписался.

Эрих перестал дышать. Тимми без всякого выражения смотрел на него несколько бесконечных секунд.

— Надо придумать, как тебя вытащить, — сказал Эриху его верный друг, и тот снова задышал.

— Да никак меня не вытащишь, — сказал он. — Бертон из-под земли достанет.

— А что с декой? — спросил Тимми. — Это, конечно, не та, старая, но тоже можно попробовать?

— В смысле?

— Ты сработал Бертону план, как исчезнуть. Чистый. Почему не записать в него свои данные? Так и свалить.

— Можно, конечно, только другая дека уже у них, не забыл? Я заведу в систему свою ДНК, у них тут же сработает совпадение, и я мигом отправлюсь на допрос.

— Это да, — сказал Тимми. — Ну может… Твою мать. Не знаю. Ты сам-то ничего не можешь придумать?

— Знал ведь, — сказал Эрих. — Ровно в ту секунду, как эти козлы пошли по улице, знал, что это за мной. Мне конец. Просто вопрос времени, и все.

— Как и всегда, — сказала Лидия, размышляя о чем-то совсем другом. — И для всех.

— Так что это можешь сделать и ты, — сказал Эрих Тимми. Дал разрешение. В груди бились насмерть ужас и любовь.

— Не, — сказал Тимми, чуть наклонив голову к плечу, будто вот только что подумал и решил.

— Эрих… — начала Лидия.

— Пока я жив, — Эрих и внимания не обратил, — Бертону не будет покоя. Он не даст мне ускользнуть.

Тимми нахмурился, потом аж хрюкнул от удивления. Или удовольствия.

— Чего? — спросил Эрих.

— Да просто оно и в обратку работает. — Тимми поднялся на ноги. — Короче, надо ехать назад.

— Назад?

Тимми отряхнул крепкие бедра.

— В город. Мне надо назад в город. Бертон ждет.

— Ты ж не скажешь ему, где я? — спросил Эрих.

Тимми засмеялся, Лидия подхватила. Эрих в замешательстве переводил взгляд с одного на другую.

— Не, я не скажу ему, где ты. Я емукое-что вернуть должен. Ты-то вообще не парься.

— Легко сказать. — Эрих со стыдом понимал, что хныкает.

— Я вам оставляю хорошую лодку, — сказал Тимми и пошагал во тьму.

— Вернешься? — вырвалось у Лидии.

Она не собиралась спрашивать, она уже знала, чувствовала всем сердцем, всей душой, каким будет ответ. Тимми улыбнулся ей в последний раз. Я передумала, мелькнула мысль. Убей его. Убей пацана. Всех в мире убей. Стреляй детям в головы и пляши на их трупиках. Любое зверство, любое зло можно оправдать, если они не дадут тебе меня покинуть.

— Ну это, — сказал Тимми, — кто ж знает.

Тьма сомкнулась за его спиной. Руки Лидии налились свинцом вперемешку с вольфрамом. Живот заболел и опустел, как после выкидыша. Но под болью, страхом, потерей и пришедшим вместе с горем удовольствием, зашевелилось и подняло голову что-то иное. Лидия не сразу, но поняла — это гордость. Но даже поняв, не смогла сказать, кем или чем она гордится. Гордится и все.

Лодка плюхнулась в воду. Почти сын, иногда любовник Лидии в последний раз покинул этот берег. Вся ее жизнь была соткана из потерь, и теперь она ясно видела, что все они лишь готовили, закаляли, учили ее, как стерпеть именно эту боль. Так боксер сбивает в кровь кулаки, чтобы сделать их жестче и нечувствительнее. Вся жизнь готовила Лидию к тому, чтобы вынести этот невыносимый миг.

— Епт, — сказал Эрих. — Два ужина? А я что буду есть?

Лидия подобрала вилку Тимми и сжала в кулаке, будто снова держала его руку. Хотелось притронуться к тому, что трогал он, ведь его самого ей больше никогда не тронуть. Вот этой вещи он касался губами, своим мягким языком, а потом оставил здесь. Она хранит его след.

— Да что такое-то? — спросил Эрих. — С тобой все нормально?

Со мной все стало ненормально еще когда ты даже не родился, подумала она. Но вслух сказала:

— Я очень хочу тебя кое о чем попросить.

* * *

Улицы Балтимора остались безучастны к тому, что Тимми шел по ним в последний раз. Этой ночью, как и любой другой, здесь жили, дышали, любили и расставались, надеялись и теряли надежду больше трех миллионов человек. Молодая женщина, бегущая через перекресток Южной и Ломбард в страхе не успеть домой до надвигающегося комендантского часа, еле увернулась от высокого парня с почти лысой головой и в мокрых по колено штанах, и помчалась дальше, бормоча под нос ругань и проклятия, относящиеся скорее к ее собственному испугу и волнению, нежели к какой-то вине мужчины. Четверо свободных от смены, одетых в штатское сотрудников «Звездной Спирали» застыли перед входом в итальянский ресторан и смотрели на идущего мимо гражданского. Никто из них не понимал ясно, что в нем так привлекало внимание, разве что просто сказывалось напряжение, с которым приходилось иметь дело столько дней подряд. Гражданский побрел себе по своим делам, а они тут же забыли о нем, войдя в чесночно-луковую атмосферу здания. Остановился автобус, водитель впустил двух старушек, тонколицего мужчину и широкоплечего улыбчивого парня. Автобусные развозки входили в базовое обеспечение, машины шли по маршрутам на автомате. Никто не платил, никто не разговаривал, водитель вернулся к развлекательной ленте, а автобус влился в поток.

Ближе к логову Эстры все изменилось. Стало больше глаз, в них — больше тревоги. В воздухе сгустилось ощущение катастрофы, чувство, что рок в виде фургонов безопасности, средств подавления и воплей «стоять, держать руки на виду» может нагрянуть в любую минуту. Ничего такого не случилось ни сегодня, ни вчера, но никого это не успокаивало. Тимми остановили новые охранники, но стояли они на том же месте. Остановили, забрали пистолет Бертона, просканировали Тимми на жучки, оружие, взрывчатку и химию, и лишь убедившись, что он чист, позвонили наверх. Голос Эстры в их наушниках звучал тоньше комариного писка, но знакомый гундеж и нытье можно было распознать безошибочно. Тимми указали на вход.

Эстра открыл дверь, держа автоматический дробовик в руке, будто не расставался с ним весь день. Скорее всего, так и было.

Тимми вошел в главную комнату, огляделся с приятной улыбкой. На экранах беззвучно мелькали новости: сегодняшний, уже прошедший, день, улица, на ней перед горящим многоквартирным домом стоит пять фургонов силовиков; индианка что-то говорит в камеру с суровым выражением на серьезном лице; семь обезьян скачут и пытаются достать цветастую коробку в рекламе бананового печенья. Мир бросал тени на голую кирпичную стену, вливал истории в раствор кладки. Замес выдыхался. Пустоту заполняли новые рассказы со всего мира и из-за его пределов.

— Вернулся, — сказал Эстра.

— Ага.

— Дело сделал?

— Возникли небольшие сложности, — сказал Тимми. — Начальник здесь еще?

— Жди. Я его позову.

Эстра пошел в недра убежища, шаги его затихли, последовала пауза, наполненная неясным бормотанием, потом послышались шаги уже двоих. Часы в углу экрана с суровой индианкой показывали 21:42. Тимми разглядывал занавески. Голубой хлопок, витой нейлоновый шнур. Стул, где сидел Эстра — обтянутый кожей легкий металлический каркас. Через широкую, выложенную из кирпича арку виднелась кухня. Спальня на задах квартиры, где-то за ней ванная.

— Тини, — сказал Бертон. — Какие дела, малыш?

На белой рубашке Бертона плясали разноцветные отсветы от экранов. Темные брюки сидели на нем идеально. Тимми повернулся к нему как к старинному другу. Эстра прошел мимо них, занял прежнее место у окна. Тимми оглянулся на сидящего всего в паре шагов с дробовиком поперек колен лейтенанта.

— Ну, — сказал Тимми, — правду говоря, вышла небольшая заминка.

Бертон сложил руки на груди, расправил плечи, расставил ноги.

— С чем-то не смог справиться? — в голосе зазвенело неодобрение.

— Посмотрим, — сказал Тимми.

— Посмотрим, справишься или нет?

— Типа. — Тимми широко, открыто улыбнулся. — Вообще интересно, что ты именно так ставишь вопрос.

Здоровяк отступил к окну так запросто, между делом, что ни Эстра, ни Бертон не сообразили, что происходит. Тимми крепкими пальцами ухватился за кожаную спинку стула, и резко, с силой дернул назад и вниз. Эстра изогнулся, чтобы не упасть, и в то же время попытался поднять дробовик, но не преуспел ни в том, ни в том. Он растянулся на полу, колено Тимми врезалось ему в шею. В невнятном рыке Эстры ярости и боли было поровну. Тимми нагнулся и оторвал ему правое ухо. Потом ударил. Два, три, четыре раза. Бертон рванул в ванную за спальней. Время полетело.

Эстра бросил бесполезный, пока Тимми сидел на его шее, дробовик, извернулся и попытался собрать под себя руки-ноги, чтобы оттолкнуться от пола и сбросить Тимми. Тот опустил руку, воткнул палец бойцу в левый глаз, потянул его голову на себя и стал поворачивать кисть, пока не почувствовал, как лопается глазное яблоко. Эстра, объятый паникой и болью, заверещал совсем дико. Тимми ослабил захват, метнулся влево и подхватил брошенный дробовик. Пальнул раз Эстре в голову, тот замолк.

Тимми скакнул через всю комнату с дробовиком в руке. Из спальни выпрыгнул Бертон, в каждом кулаке по пистолету, зубы оскалены, как у злобного пса. Окно разлетелось. Тимми нырнул через арку в кухню, перехватил дробовик и жестко, зло, от локтя, как в крикете, махнул по низу, когда Бертон с ревом влетел за ним. Послышался влажный шлепок, с каким кусок сырого мяса падает на бетон. Ноги ушли из-под Бертона, остального Бертона по инерции понесло вперед, на пол. Тимми направил дробовик в голову лежащего, но тот повернулся, бросил пистолеты и схватил ствол дробовика. Моментально завоняло горелой кожей. Тимми потянул к себе, Бертон пнул его ногой. Попал в колено, все равно что треснул в пожарный гидрант, но Тимми все-таки споткнулся. Снова рявкнул дробовик, холодильник вспучился ошметками металла и пластика. Бертон вывернулся, подтянулся ближе. Слишком близко для длинного ствола. Его локоть дважды въехал Тимми в ребра, на третий там что-то подалось. Тимми бросил дробовик, оба повалились на пол.

Они сцепились, поймав друг друга в объятия, как в какой-то пародии на телесную любовь, и каждый двигался туда, где сможет уничтожить другого. Пальцы Бертона пробрались ниже подбородка Тимми, нашли шею, придавили жесткий хрящ в горле. Тимми поперхнулся, задохнулся, на сантиметр подался назад, и Бертону этого хватило. Он просунул вторую руку в просвет, напрягся, повернулся, и вот голова и рука Тимми зажаты намертво. Бертон сдавленно усмехнулся.

— Ты не на того прыгнул, мудила, — шипел он, пока Тимми брыкался и вырывался. — И этот твой кривой дружок. Я его неделю буду по частям жечь. Всех найду, кого ты любил, и всех поубиваю очень-очень медленно.

Тимми зарычал и дернулся, но это привело лишь к тому, что Бертон сдавил его еще крепче.

— Думал меня достать, говноед тупорылый? — плевался Бертон Тимми в ухо. — Думал, круче меня? Твоя мамаша была моей вещью. А ты просто вещь из вещи, вот и все.

Бертон всем телом почувствовал, как Тимми напрягся, а потом весь воздух из него вышел, он обмяк и обвис в захвате. Бертон надавил сильнее, сжал. Раздался звук, как от пистолетного выстрела, когда плечо Тимми выскочило из сустава. Сопротивление прекратилось. Бертон разжал руки. Тимми повернулся, размахнулся, и всадил кулак Бертону в переносицу. Вспыхнула боль. Мир потерял объем и померк. Кулак опустился по новой, кухня задрожала. Свет стал каким-то странным, красноту кирпича и желтизну кладки он превращал в оттенки серого. Бертон попытался было прикрыть лицо, заслонить от этой ярости, но руки оказались так далеко, что то и дело терялись. Он их поднимал, но они совсем онемели и в них, казалось, не осталось ни косточки. От ударов они просто разлетались в стороны. Кулак опять воткнулся в нос, и Бертон никак не мог понять, в третий раз или в четвертый.

Охренеть, думал он. Так ведь и будет продолжаться, пока этот мудак не устанет.

Еще удар. Бертон попытался что-то сказать, крикнуть. Еще удар, и следом пара секунд темноты, тишины и покоя. Бертону очень захотелось спать. Еще удар. Покой. Еще удар. Еще. Еще и еще. С каждым разом вспышки боли уходили все дальше, а пустота между ними становилась все глубже, пока, наконец, на Бертона не сошло своего рода забвение.

Тимми убедился, что наконец остался в квартире один, и перекатился на спину. Левая рука плетью висела вдоль туловища, безвольная, бесполезная, неуправляемая. Он поднялся на колени, с трудом дыша сквозь стиснутые зубы. Встал. Поднял здоровой рукой автоматический дробовик и вышел в главную комнату. Индианка на экране все говорила, тыкая в камеру пальцем для убедительности. Часы в углу показывали 21:44. Две минуты. Может, чуть меньше. Тимми подошел к окну. Охраны на постах не было. Он кивнул сам себе и встал перед входной дверью. Повернулась ручка. Он выжидал. Дверь распахнулась, Тимми выстрелил трижды — прямо перед собой, чуть левее и чуть правее. Кто-то закричал, дверь захлопнулась.

Тимми вернулся в кухню. Включил конфорки, снял со стены рулон бумажных полотенец. Нашел в шкафу бутылку арахисового масла и половину вылил на рулон, прежде чем бросить его прямо на плиту. У входа загрохотал беспорядочный топот, Тимми не глядя разрядил туда дробовик. Гости отступили. Промасленные полотенца занялись, Тимми взял горящий рулон, отнес в спальню и бросил клубок огня в скомканные простыни. Пока шел обратно в кухню, огонь уже вовсю плясал в арке за его спиной. Тимми поставил оставшиеся полбутылки масла прямо на плиту и опять ушел вглубь квартиры. В переулок вела узкая белая лестница. Тимми никого там не увидел, но все же выстрелил дважды, потом швырнул дробовик в огонь. Охранник, если и был, сбежал. Тимми выскользнул в ночь.

Он шел медленно, но целеустремленно. Встречая кого-нибудь по пути, кивал и улыбался. Почти у самой цели старик в черном плаще остановился и уставился на избитые, окровавленные руки Тимми. Тот печально улыбнулся, пожал плечами и не задерживаясь, пошел себе. Старик дергаться не стал. В этих краях мускулистый бандюга с кровью на рукавах и ободранными кулаками стоил разве что неодобрительного взгляда, не больше.

Служба безопасности поставила на дверь Лидии новый замок, но у Тимми был способ в запасе. Он проскользнул внутрь через окно ванной, которую так хорошо изучил за пять лет. Здесь до сих пор пахло Лидией. Все было перерыто до дна. Полотенца и душевая занавеска валялись на полу. В раковину выбросили все пузырьки с лекарствами. Тимми порылся в них, отыскал болеутоляющие, проглотил на сухую сразу три таблетки. На кухне примотал к плечу мешок со льдом, сел неподвижно и подождал, пока опухоль не спадет насколько получится. Чтобы вернуть плечо на место, надо было всего-то лечь на кровать, намертво обхватить матрас и тянуть, медленно и неуклонно, пока оно со злым мокрым щелчком не встало как положено. Тимми разделся, вытерся влажными полотенцами, переоделся в свежее. На чем не было ничьей крови.

Замес, расправа, катастрофа. Циклы подъемов и спадов. Смена времен года. Как ни назови эту неумолимую лавину, она накрывала город по тем же законам. Когда пожарные расчеты подавили пламя, на пепелище обнаружили два тела и идентифицировали одно как останки Фейвела Эстры, а второе — как труп незарегистрированного мужчины, невысокого, некрупного, в дорогой рубашке и заказных брюках. Никаких татуировок, большое родимое пятно в виде неровного треугольника на лопатке. Обе смерти насильственные. Если пожар был попыткой скрыть этот факт, она не удалась. Если же таким образом стремились уничтожить следы ДНК и отпечатки, то тут все вполне получилось. Учитывая, что Эстра ко всему еще и в списках «Звездной Спирали» фигурировал как человек, которого очень хотели видеть на допросе, основные штрихи картины становились весьма явственны.

Той же ночью в ночном клубе окружили пятнадцать человек, верных Лока Гриега. Завязалась кутерьма с заложниками, которая кончилась гибелью двоих человек и арестом десятерых, и основной темой утренних новостей стали судебные иски против «Звездной Спирали» и хозяев клуба. О смерти Эстры сообщили бегущей строкой, упомянули между делом и пошли дальше. Остальная мелочь звучала и того тише. Какая-то женщина торговала нелегальными болеутоляющими у себя на квартире рядом с аркологией и когда с одной из клиенток у нее вышел громкий скандал, та вызвала полицию и торговку забрали на допрос. В ходе обыска островов из руин в заливе обнаружили маленький сквот. Диодная лампа, спальные мешки, разряженная химическая плитка и ни единой живой души. К торговцу произведениями искусства обратились за помощью в расследовании, и тот вместо участия предпочел покончить с собой. На все это никто и внимания не обратил.

Очень скоро пароксизм насилия, как со стороны закона, так и с обратной, истончится до обычного фонового излучения, до уровня нормального человеческого зла. Большие серьезные люди примутся спорить, сработала программа или нет. Кто-то будет утверждать, что преступность снизилась, другие — что наоборот, только выросла. «Звездная Спираль» получит от правительства оплату, уладит в суде большинство претензий. Кое-кто из выживших лейтенантов пролезет на самый верх, а может, весь криминальный аппарат перестроится в новую организацию, перейдет в новое поколение. За год все войдет в нормальный рабочий режим, и он более-менее гладко проживет до следующего раза. Люди не особенно важные выживут и сделают себе имя. Могущественные падут, взрастут кроткие и обретут могущество. Но все это будет потом.

В перламутровых предрассветных сумерках случилось и еще кое-что, чего не заметил никто, и никто не придал значения, кроме тех, кого случившееся касалось непосредственно.

Это произошло на улице недалеко от побережья. Небо на востоке уже светлело, на западе еще сияла россыпь звезд. Движение было уже довольно плотным, но пока еще не встало в мертвую дневную пробку. Воздух полнился запахом моря и разложения, но в утренней прохладе он казался почти приятным. Открывались киоски с чаем и кофе, и сине-розовый логотип популярной сети бросал отсветы на подносы с выпечкой, совершенно одинаковые на пяти континентах и в двух мирах. Старики и старухи, потребители базового дохода, шаркали по тротуару, торопясь до солнца разобраться с ежедневной физкультурой. Люди помоложе, шатаясь, возвращались домой после долгой ночи в уличных клубах и раираи-забегаловках, изможденные часами плясок, выпивки, секса и обманутых надежд. Скоро улицы и станции трубы заполонят те, у кого есть работа, кому есть куда ехать и идти, а потом отдадут их во владение массам, для которых способом выживания был базовый доход.

На углу у кофейного киоска стоял молодой парень, не совсем еще мужчина. Выше среднего роста, крепкий. Коротко стриженые рыжевато-каштановые волосы, несмотря на возраст, уже поредели. Лицо не выражало ничего, держался он напряженно и настороженно, то ли от горя, от ли из-за физической травмы. Правая рука опухла, кулаки содраны. Если б не эта маленькая деталь, отряд безопасников прошел бы себе мимо. Три женщины, два мужчины, броня и шлемы «Звездной Спирали».

— Доброе утро, — сказал командир отряда.

Высокий парень улыбнулся, кивнул, и собрался было пройти мимо, но остальные бойцы встали у него на пути.

Парень напрягся, потом с явным усилием попытался расслабиться. Печально улыбнулся.

— Извините. Мне вообще идти надо.

— Прошу прощения, сэр. Мы будем признательны, если вы уделите нам минуту. — Командир положил ладонь на кобуру с пистолетом. — Я смотрю, руке вашей досталось.

— Ага. Боксом занимаюсь.

— Хорошо занимаетесь, наверное. Мне бы на ваши документы взглянуть.

— Извините, с собой не взял.

— Тогда придется вас по базе прогнать. Это ж не проблема, как я понимаю?

— Как я понимаю, я имею право отказаться?

— Право вы имеете, — сказал командир, под внешней непринужденностью в голосе зазвучал металл. — Но в этом случае придется вести вас в оперативный центр и делать полное биометрическое сканирование, убедиться, что в списке приоритетов вас нет, а там очень много разных неприятных личностей сидит, ждет очереди. Вряд ли вам захочется с ними время коротать. Если, конечно, у вас другие дела есть.

Здоровяк, казалось, обдумывал ситуацию. Он оглянулся через плечо.

— Кого-то ищете? — спросил командир.

— Скорее подумал, меня кто-то может искать.

— Ну так что. Как мы поступим?

Мужчина пожал плечами и протянул руку. Аналитик команды подошел и ткнул в крепкое запястье приемник. Индикатор замигал красным, потом ровно засветился зеленым. Текли секунды.

— Если вы что-то хотите мне сказать, — произнес командир, — сейчас самое время.

— Да не, — ответил здоровяк. — Мне и так нормально.

— Правда?

— Ну как. Более-менее.

Звякнул терминал командира. Он взял его в левую руку, правая так и лежала на кобуре. Нужный профиль отмечала красная рамка. Пока безопасник читал, здоровяк стоял с каменной неподвижностью. Командир наконец заговорил.

— Амос Бертон.

— Да? — сказал парень.

Можно было понять и как «да, это я его убил», и как «да, что с ним?» Безопасник понял как ответ-подтверждение.

— У меня отмечено, что вы можете передвигаться без ограничений. Рискуете опоздать.

Амос Бертон задрал брови и опустил уголки губ.

— Я?

— Вы улетаете на Луну дневным рейсом из космодрома в Боготе, мистер Бертон. В учебную программу пролезть довольно непросто, и насколько я знаю, они очень не любят, когда кто-то опаздывает. Потом можно десяток лет прождать, чтобы опять попасть в список.

— Угу, — сказал здоровяк.

— Слушайте, в девяти кварталах к северу есть станция скоростной линии. Можем проводить, если хотите.

— Эрих, сукин сын, — сказал парень, повернувшись не к северу, а на восток, к морю, к восходу. — Я не мистер Бертон.

— Простите?

— Я не мистер Бертон, — повторил он. — Можно просто Амос.

— Как скажете. Но я так думаю, что вам, Амос, стоит рвануть подальше из города, если не хотите влезть в реальное дерьмо.

— И не только вы так думаете. Но нет, спасибо. Я знаю, где станция. Рейс не пропущу.

— Тогда ладно, — безопасник коротко кивнул. — Всего наилучшего.

Отряд двинулся дальше, обтекая большого парня как речная вода камень. Амос посмотрел им вслед, подошел к киоску и взял стакан черного кофе с кукурузным маффином. Минуту постоял на углу, поел, попил, подышал воздухом единственного города, какой знал в жизни. Закончив, выкинул стакан и обертку маффина в урну, и пошагал на север, к станции скоростной линии, к Боготе, к Луне. А то и к космосу за Луной, кто знает. Человечество расселилось на множестве планет, лун, станций, и шансы встретить там кого-нибудь из Балтимора были исчезающе малы. Иголка в огромном стогу человечества.

Амос Бертон был высок, крепок, бледен, у него была открытая улыбка, темное прошлое и талант к веселой жестокости. Он оставлял Балтимор с его шатким равновесием между законом и преступностью, экстравагантностью и обыденностью, любовью и пустотой. Людей, что знали Амоса, любили его, можно было пересчитать по пальцам одной руки, да и то большинство пальцев осталось бы ни при чем, и когда он уйдет, город продолжит жить своей жизнью, так, словно никакого Амоса Бертона тут никогда и не было.