Преступление и наказание (СИ) [Владимир Наконев] (fb2) читать онлайн

Владимир Дмитриевич Наконев ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ

«Prometo decir la verdad, toda la verdad, y nada mas que la verdad»^[1]

ИЗ ИСТОРИИ

СТРУКТУРА

Его Новое Величество, унаследовав трон, быстренько сгонял в Рим к Папе, навестил соседей и отправился в отпуск, который прервал лишь для вручения спортивных кубков за парусные гонки. И амнистию забыл объявить. Отдохнув, он, в качестве Верховного Судьи поручкался со всеми приглашёнными на расширенное заседание Верховного Суда. Посыл ясен: не писяйте, всё будет как при Папе.

Это заседание транслировалось по телевидению и давало впечатляющую картину коррозии системы. В стране более 16000 человек, защищённых от юридического преследования. «Что охраняем, то и имеем». Эти защищённые — экс судьи, прокуроры, адвокаты и некоторые бывшие высокопоставленные полицейские и правительственные чины. И первое, что они сделали, это внесли в заветный список Его Бывшее Величество.

Как и любой живой организм, система самодостаточна. «Рука руку моет». Имея гарантированную защищённость, эта организация функционирует по отработанной схеме: отправляют за решётку обвиняемого или подозреваемого с припиской «без права выхода на свободу под залог». Подержав с полгода на тюремной диете, начинают действо: адвокат приносит известие, что в результате упорной борьбы с обвинением удалось добиться возможности выхода на свободу за небольшую сумму в 46 млн. евро для бывшего казначея правящёй партии, 500 тыс. евро для бизнесмена-китайца или 35 тыс. евро для такого лоха как я.

Заплатив, ты имеешь право слинять и нафиг ты никому больше не нужен.

«С паршивой овцы — хоть шерсти клок». Таким образом, избежало длительного заключения русскоговорящее тело, «приближенное к императору» вместе с моим адвокатом. Всего за несколько тысяч общеевропейских тугриков. Если клиет предпочитает хлебать тюремную баланду, начинается торг. Адвокат без устали носит послания от обвиняющей и надзирающей сторон, о снижении залога с 46 млн. до 200 тыс. евро для бывшего казначея, 200–300 тыс. для бизнесмена-китайца или 23 тыс. в моём случае. Кто думает, что адвокаты пиринейщины предназначены для чего-то другого, глубоко заблуждается.

Кто соглашается, выходит на свободу. Кто не может заплатить или не желает расставаться с нажитым «непосильным трудом» продолжает оздоравливаться под южным солнцем в местах для этого не предназначенных.

Те, кто вышел «забашляв», и не слинял, продолжают жить под прессом юриспруденции. Вкусив запретного плода и не получив за это наказания, ненасытный организм системы хочет ещё. И рано или поздно бывший казначей правящей партии получит мизерный срок, из которого вычтут время предварительного заключения и не будет необходимости в новом сеансе терапии. Бизнесмен-китаец снова попадёт в загородку из бетонных стен. А прописанный штраф до удивления будет похож на уже заплаченный залог. И только домашнее животное, любящее разглядывать свежеобструганные ворота, будет сидеть по полной, как отработанный элемент, получая новое образование среди многонационального социума.

Здесь совершенно бесплатно можно самообразовываться по теме наркотрафика с запоминанием нужных контактов и изучая «проколы» процесса. Изучать Уголовный Кодекс прямо по конкретным случаям. Радикализовываться среди пиратской или джихадистской гопоты или просто накачать мышцы, чтобы успешнее срывать золотые цепочки с прохожих в мадридских или прочих метрополиях.

А по телевизору — сплошная благодать и взаимопонимание: приглашённые в своих чёрных и блестящих мантиях демонстрируют лояльность, Его Величество улыбается. Он ещё не знает, что первый год его королевствования ознаменуется самыми громкими финансовыми скандалами новейшей истории страны. В этих воровских скандалах будут участвовать политики всех мастей — от деревенских мэров до вице-президента (правда, бывшего). Но стражи законов стоят на страже и спустят на тормозах большинство случаев. Он ещё не знает, что эта банда в чёрном, улыбающаяся ему сейчас, пошлёт ему понятный сигнал на неофициальное стодневие в виде опубликования информации о том, что родственники королевы чего-то там натворили или собрались натворить аж на 46 тыс. евро. Послание, что «мы с тобой одной крови».

ПОЛИТИКА И ПОЛИТИКИ

Политика и тюрьма. Тюрьма и политики. Неразлучные понятия в Испании. Испанцы, сделавшие политику своей профессией и достигшие высот в своей деятельности, любят принародно резать ножницами ленточки. Даже, если это ленточка на открытии новой тюрьмы. Тюрем в Испании много. Почти столько, сколько и политиков. Новых тюрем меньше и политиков на их праздничное открытие хватает.

2000 год… открывается новый Пенитенциарный Центр «Майорка». Ленточку перерезает Мария Мунар — глава совета Балеарских островов. Ровно через десять лет она снова переступит этот порг. В качестве полноправного заключённого. На довольно длительный срок. За злоупотребление своим служебным положением, которое — тема для других повествований.

2008 год… построена новая тюрьма Мадрид-7, Эстремера. Ножницами манипулирует преуспевающий и улыбающийся Франсиско Гранадос.

— Как вам показалась тюрьма? — спрашивают тележурналисты.

— Вы знаете, мне понравилась, — честно отвечает политик.

И не соврал. В 2014 году его привезли отбывать предварительное заключение в блок где уже был я. Политики ведут себя в тюрьме благоразумно и его давно могли бы выпустить за хорошее поведение, но в доме родителей его жены пронырливые полицаи нашли чемодан с одним миллионом евро наличными. Разумеется, никто не признаёт тот чемодан своей собственностью.

В Испании много бесхозных денег.

В том же 2008 году глава провинции Кастеньон Карлос Фабра спешно открывал новую тюрьму в деревне Албокассер. Так спешили, что многое сделали тяп-ляп. И сеньор Карлос, видимо зная об этом, предпочёл отсиживать свой законный срок под Мадридом, а не в родной провинции.

Мне кажется, что политики должны серьёзнее относиться к строительству таких важных объектов, как тюрьма… ну, там… пути-клуб организовать или парочку Макдональдсов пристроить.

Вот, например, группа политиков во главе с президентом провинции Каталония сеньором Артур Мас в 2015 году порезали на памятные кусочки ленточку на входе в новую тюрьму своей провинции и освятили тем самым сауну и джакузи, которые есть внутри. И это правильно. Надо думать о будущем. Кстати, сеньора Артура пока не посадили.

За последние несколько лет в Испании в различные тюрьмы страны — согласно информации того же телевидения, вошли недобровольно тысячи слуг народа. Я сам не считал, но, опять-таки телевидение говорит, что каждые четыре с половиной часа один политик попадает за решётку.

ОШИБКИ

Новый русский, начинавший складыванияе своего финансового благополучия с обложения данью киосков в приснопамятные девяностые, узнаёт хорошую новость. Хорошенько её обдумав, приезжает на Пиренейский полуостров и покупает шикарный дом, в каких на его родине не живут даже министры правительства. Никто его не спрашивает о происхождении денег и дают вид на жительство. Но первая ошибка, о которой новорос ещё не знает, уже сделана. Нужные органы положили глаз на высокий забор, окружающий виллу.

Вдохновление делать деньги подвигает нового русского организовать фирму прямо здесь, в Испании. Он даже согласен честно платить налоги, с чем и приходит в местную налоговую службу, где его встречает старый испанец (или испанка), который доходчиво, не смотря на языковые трудности, объясняет, что в этой стране никто честно налогов не платит и, за небольшую разовую мзду, обещает новому русскому помочь уменьшить сумму, с которой тот собирается растаться.

Жадность застит глаза и новенький начинает открывать собственными руками капкан, в который сам же и попадёт позже.

Посмотрев вокруг, новый русский понимает, что ему нужен личный транспорт и, привыкнув к выпендрёжу на любимой родине, покупает себе подобие «запорожца», но сделанного в Германии. К отрицательным пунктам, которые суммируют ему некоторые организации, добавляются завидущие глаза соседских аборигенов. А нового русского уже несёт: поездки на охоту в Африку или на пляжи Южной Америки, катания на яхте. И даже то, что он не возит на этой яхте кокаин из Латинской Америки, не только не уменьшает количество негатива, но, наоборот, усиливает подозрение.

Однажды, где-то капает та самая капля, которая переполняет чью-то чашу терпения, и, рано поутру, к нему в гости приходит группа одинаково одетых молодых людей, которые из скромности закутали лица. Они берут белы ручки нового русского, украшают их серебряными браслетами и приглашают в суд первой инстанции, не забыв забрать на сохранение все его наличные деньги, найденые в доме, и «запорожец». Иногда вся его семья разделяет приглашение. Через некоторые недели или месяцы, члены семьи выходят на улицу, облегчив банковские счета на несколько тысяч общеевропейских тугриков за каждого.

А новый русский продолжает кормиться за счёт государства, числясь в разработке. Раньше такой период мог продолжаться по закону четыре года и ещё два раза по одному. В настоящее время предварительное заключение может быть два плюс один и плюс один. Собираются принять новый закон, который ограничит предварительное заключение сроком от шести до девятнадцати месяцев, но в особых случаях может продляться неограниченно.

Тем временем у нового русского ничего не находят, что бы позволило оформить его на более длителиный срок или, хотя бы, узаконить уже отбытый. На этот случай у испанской юстиции есть запасной трюк: выход под залог. И новорос покидает тюремные стены, значительно повысив свои знания игры в покер или домино. Ему возвращают немецкую тачку, но не отдают забраные деньги и навсегда оставляют присвоенный NIS (numero identificacion sistematico) — десятизначный номер, первые четыре цифры которого — год, а остальные — порядковые номера зэка того года.

Новый русский доволен: заплатив 300–500 тысяч залога, он почти свободен. В другой стране и в другое время могли бы и расстрелять, а здесь, в демократии, всё по-другому. И он отправляется делать новые ошибки, которые, рано или поздно, в этой или другой стране, вернут его в многонациональный коллектив любителей картёжных игр на ограниченном пространстве.

ЗАБАВЫ

Испанцы так любят животных, что, если они не нужны, просто выбрасывают их на улицу. Не убивать же невинное существо! Каждый год только в Мадриде 11 тысяч кошек и собак становятся бездомными. Если испанское радио соврало, вру и я.

Поэтому нечего рассчитывать на сострадание, попав за решётку. Это тот же самый менталитет.

Перевозка заключённых регламентируется сборником закрытых правил, недоступных для публики. Полицаи с жандармами пользуются ими по своему усмотрению. Если в ужасном, с точки зрения жителей европейского полуострова Азии — Советском Союзе зэков после двух часов нахождения в наручниках, открывали для восстановления кровообращения и работоспособности суставов, то любители быкоубиения могут прокатить в наручниках из Барселоны в Мадрид часов восемь. Или в госпитале наблюдать, как пациент, застёгнутый в наручники, пытается уместиться во врачебном кресле. Хорошо ещё, если спереди закроют, а то могут и с руками вывернутыми за спину, посадить по двое в автобусную клетку размером 90 на 90 см, после чего выпадаешь из транспорта, еле передвигая ноги из-за растянутых плечевых суставов.

Жаловаться некому и бесполезно. Стоило мне попросить заткнуть дырку в полу, откуда просачивались выхлопные газы, как на обратном пути мне так «забили» наручники, что кисти рук распухли.

В любом случае, будучи в заключении, человек обладает некоторой защитой своих прав и жизни. Хуже тем, кого берут на улице ночью и не довозят до участка, где есть свидетели и камеры наблюдения.

Два араба погуляли на дискотека с принятием веселящих химических субстанций. После полуночи распрощались и разошлись по домам. На следующий день одного из них насмерть сбила машина в тридцати километрах от города на закрытом повороте дорожной развязки.

Женщина, виновная в наезде на непонятно откуда возникшего пьяного в месте, где в округе пяти километров нет ни одного дома или тротуара, больше всего была напугана лицом мертвеца, на котором живого места не было.

Второй дискотечный танцор, опрашивая жителей района, смог узнать, что его друг был задержан полицией прямо у входа в дом, посажен в авто и увезён.

В случае конфликта с зэками в тюрьме, охранники собирают стаю в 6–8 человек, надевают перчатки с резиновыми накладками против соскальзывания и идут в камеру.

Два румынских переростка вытащили из совка ручку и как из духового ружья, плюнули бумажкой в проходившего под окнами охранника. Скоро многочисленная делегация открыла дверь их камеры с возгласами про детей нехорошей мвамы. Конфликт был исчерпан перемещением обоих нарушителей в камеру на другую сторону блока, потому что узкие лбы юношей с лихвой компенсировались шириной бицепсов, намекавших на последствия процесса воспитания.

Испанцы любят бычьи забеги, но человеколюбие у них начинается с самих себя.

ГОВОРИТ И ПОКАЗЫВАЕТ ИСПАНИЯ

Программ радио и телевидения много. На любой вкус. Мне же нравятся новостные, аналитические и дискуссионные. Каждодневное прослушивание наводит на мысль, что это — нескончаемый фильм ужасов с клоунами в главных ролях.

В скобках — мои комментарии к новостям.

— Противники и сторонники корриды покидались камнями, 22 человека получили ранения и контузии. (бычки сожалеют, что пропустили такое зрелище).

— Дочь короля купила обеденный стол за 1500 евро. (ну и что?)

— Жандарм зашёл в спорткомплекс и опустошил барабан револьвера в своего сексуального партнёра за измену. (любовь приходит и уходит).

— В тюрьму посадили казначея правящей партии (а мог бы и не сесть, если бы добровольно отдал 46 млн. евро, которые лежат в швейцарском банке).

— Воры крадут по нужде (у меня нужда какая-то неправильная: работать заставляет).

— Насилие над детьми, насилие над женщинами, над пожилыми, над животными… (всё начинается с корриды).

— На учебном паруснике испанского флота нашли уже третью заначку кокаина весом 120 кг. (а слабо посадить всю команду).

— В Стране Басков мужчина убил своего мужа, за то, что он изменял ему с женщинами. (так ему и надо — извращенцу).

— Реклама телевидения: «fucking Spain» (в тюрьме за такие слова можно наказание схлопотать).

— Король укрыл от налога 1200000 евро, оформив их не как подарок, а как одолжение для своей дочери. (ничто человеческое ему не чуждо).

— Второй номер правящей партии в Мадриде сел в тюрьму за организацию преступной группы (я с ним две недели пробыл в одном блоке). Вместе с ним за решётку отправились шесть районных мэров.

— Про вора, на совести которого жизни работника ювелирного магазина и ребёнка, понаписали книг и фильм сняли «Стремление к свободе», на Рождество показали обширную программу, посвящённую ему же (в Испании ВОР — это профессия).

— Мэр крупной провинции Кастейон отправился в тюрьму за коррупцию (а говорил, что ничего не боится, врал! Тюрьму выбрал подальше от родины).

— Два года тюрьмы получила известная певица Изабель Пантоха за коррупцию и отмывание денег (Рождество и Новый Год пройдут без её песен).

— В столице задержаны четыре полицая, которые грабили китайские магазины (видимо вели борьбу против экономической экспансии).

— Новое королевское величество празднует (неофициально) сто дней королевствования. Родственники королевы — под следствием за подделки и обман. (по-другому поздравить короля не смогли).

— В Мадриде из проезжающего автомобиля два раза выстрелили в грузина, шедшего по тротуару (нефиг на чужую территорию заходить).

— Исторический день: сразу три быка одержали победу над тореадорами на площади Ventas (я люблю животных всё больше).

— В Барселоне в уличной драке армян возле их посольства порезали трёх человек. Один скончался. (ничего не понимаю).

— Испания собирает продукты для неимущих семей. Набрали 20 тыс. тонн.

Негры, которых не пропустили через забор в Melilla, избили на улице женщину — члена комитета по правам человека, которая приехала туда бороться за их права.

— На сегодняшний день уже 52 женщины убиты своими партнёрами. Больше, чем по одной каждую неделю.

— Дочь короля (уже бывшего) и её муж под следствием за коррупцию (вот откуда взялись деньги на обеденный стол).

— Сняты обвинения в сотрудничестве с китайской мафией с девяти столичных полицейских. Дело разваливается. «Мафиози», с которым сфотографировался король, и которому королева вручала премию как успешному предпринимателю, два года ждёт в тюрьме окончания следствия. (продолжение следует).

— Шутка времён перехода от франкизма к демократии:

Правительство: Вы хотите нас или хаос?

Народ: Хаос!

Правительство: Это — тоже мы.

— Известная оперная дива Монсеррад Кабалье должна заплатить штраф 250000 евро и посидеть шесть месяцев в тюрьме за неуплату налогов.(ну-ну!)

— В Мадрид пришёл поезд из Китая гружённый различными товарами. В обратный путь повёз ветчину и оливковое масло.

— Померла графиня Альба, которая числилась в одном месте, а налог платила в другом.(похоронили её тоже в двух местах).

— Дочь бывшего короля, всё-таки, сядет на скамью подсудимых вместе с мужем, не смотря на то, что уже заплатила залог в 600000 евро (интересно, чего это к ней так привязались? Корону делят?)

— Один из ведущих банков страны, которому правительство делало срочное вливание для спасения от кризиса и, в котором потеряли деньги многие мелкие вкладчики, использовал специальные кредитные карточки для своих работников высшего звена. Растратили 15 млн. евро (никого не посадили, банк-то частный).

— Такие же кредитки использовал для тех «животных, которые ещё ровнее» один из ведущих ВУЗов страны. Студенты взбунтовались.

— Новые правила Евросоюза позволяют включать в валовый продукт страны проституцию и наркотрафик. Испания сразу превратилась из чёрной дыры евроэкономики в мотор Европы (соответственно, Германия, Франция и Италия стали самыми отсталыми странами).

— В Мадриде подрались болельщики двух футбольных команд, убили и выбросили в реку одного участника драки. Через четыре часа в Малаге на поле подрались две детские футбольные команды. (напоминание: в Испании есть и консерватории).

— Его Новое Величество поздравил сограждан с Рождеством и сказал, что надо вырвать все корни коррупции. (вспомнилась басня Крылова).

7 октября 2016 года, в школе, на Пальма де Майорка, на перемене, девочка взяла мяч, которым играли мальчишки. Двенадцать подростков в возрасте 12–14 лет били ногами восьмилетнюю девочку, оставив её с синяками, сломанными рёбрами и отбитой почкой. Уже не смешно.

НОВОСТИ ПИРИНЕЙЩИНЫ

Если сказать по правде, этот рассказ — продолжение «Говорит и показывает Испания». Все перечисленные моменты просто скопированы из газет, радио и телевидения.

— Посажены в тюрьму артисты кукольного театра, «повесившие» судью в представлении и высмеивающие все виды несправедливости. Прокурор просит 8 лет заключения для каждого за поддержку терроризма.

— Сестра короля на скамье подсудимых вместе с мужем за финансовые преступления и не отказывается от прав на корону, на чём настаивает брат-король. Титул графини он у неё отобрал.

— Приёмные родители-убийцы (Дело Асунты) требуют отмены решения суда. Первая их апелляция отклонена 26 февраля 2016 года.

— За убийство женщины-депутата от правящей партии — суд приговорил убийцу-женщину к 22 годам тюрьмы и к 20 годам её дочь. Мотивы убийства — сексуальные притязания депутата к дочери — суд отклонил, как необоснованные.

— Более 500 родителей были арестованы в Испании в 2015 году за то, что оставили ребёнка одного в квартире.

— 353 заявления в день о мужском насилии зарегистрировано в течении 2015 года. В 2014 их было 246 в день.

— Испанца, укравшего велосипед в возрасте 18 лет, посадят в тюрьму за это через 7 лет, когда он станет мужем и отцом двоих детей. На два года его семья лишится единственного источника существования.

— 21 марта 2016, по окончании матча юношеских футбольных команд под Малагой, болельщики устроили драку на поле и под шумок нападающий дважды ударил ножом в грудь игрока команды противника.

— Суд оставил на свободе педофила, на которого подано пять заявлений о растлении малолетних.

— В 2015 г. В Испании выброшены из своих квартир за неуплату 45000 семей.

— Количество испанцев, покинувших страну и живущих за границей, достигло 2 млн. 500 тыс. человек.

— Суд оставил на свободе молодого испанца, который без прав на вождение, не вписался в поворот на автомобиле и убил женщину, сидевшую на скамейке возле двери своего дома.

— Сестра бывшего короля-демократа 40 лет имела закрытую фирму в офшоре Панамы. При этом обвиняет прессу в раздувании скандала. Там же, в Панаме, «засветились» футболист Лео Месси, ктномастер Педро Алмодовар с братом и много-много других известных людей.

— Вся верхушка правящей партии в Валенсии под подозрением в отмывании денег. Вся, кроме главы, которая получила пожизненное сенаторство и защиту от судебного преследования. В Испании сотни тысяч таких заключённых.

— В 2015 году было зарегистрировано наибольшее число жалоб заключённых испанских тюрем на словесную и физическую агрессию работников пенитенциарных центров.

— В Барселоне задержана банда воров, на которых «висят» более 300 дел.

— На площади Tirso de Molina в Мадриде (ине только там) существует нелегальный рынок ворованого, где пенсионеры-испанцы заказывают у работающих там наркоманов украсть необходимый продукт гигиены в окружающих площадь магазинах. У них же покупают за полцены еду, сворованную в продуктовых магазинах рядом.

— Бывший президент страны Азнар оштрафован на 70 тыс. евро за неуплату налогов. Вместе со штрафом вернул 270 тыс. евро.

ИСПАНСКАЯ ИСТОРИЯ

22 сентября 2013 года…

В небольшом лесу, недалеко от деревенской церквушки деревни Cacheiras (Галиция, Испания) был найден труп девочки со связанными руками и ногами. Это была Асунта Бастера.

12 лет назад…

Жили-были молодые люди, которые были женаты, но детей у них не было. Она — Росарио Порто — преуспевающий адвокат из семьи известных адвокатов. Он — Альфонсо Бастера — вроде журналист, но не трудитесь искать его печатные труды. Он просто альфонсил при богатых тесте с тещей и хороших заработках жены.

Неизвестно кто подал идею и оплатил расходы но, молодая пара удочерила китайскую девочку в возрасте одного года, первого ребенка из Китая в истории Испании. Девочка росла без материнского молока и впитывала в себя язык, культуру и знания новой родины. В свои 12 лет Асунта говорила на 3 языках, играла на скрипке и фортепиано, отлично училась в школе. Дедушка и бабушка в ней души не чаяли. Счастливые отчим и мачеха к тому времени разошлись, завели себе друзей для интима и падчерица стала просто мешать спокойной жизни обоих.

Толи неудачный брак дочери, толи ещё что, свели дедушку и бабушку в могилу с разницей всего в несколько месяцев.

Поскольку оба были кремированы, то теперь нет никакой возможности проверить, была ли их смерть естественной. Приемная внучка осталась без всякой защиты, пережив деда и бабу всего на один год.

И наступило 22 сентября…

Бывшие папа и мама были арестованы по подозрению в убийстве своей приемной дочери. Вскрытие показало, что девочка была буквально накачана транквилизаторамии и смерть наступила от удушения. Приемные родители демонстрировали полнейшее алиби, взаимно подтверждая рассказы друг друга.

Еще большую твердость и уверенность в невиновности испанской пары декларировали хорошо проплаченные адвокаты.

Прошло 2 года…

И случилось удивительное: полиция в Испании провела детальное расследование убийства, опросили множество свидетелей, проверили все видеокамеры наблюдения.

Сложилась такая картина: в течение трёх месяцев перед убийством папа трижды купил в аптеке транквилизаторы без рецепта, вроде бы для лечения депрессии бывшей супруги, и вместе с мамой начали подкармливать ничего не подозревающую девочку, приучая ее к вкусу медикамента.

В последний день жизни Асунта обедала вместе с обоими приемными родителями, где проглотила 27(показало вскрытие) таблеток, указанного выше препарата. После еды Альфонсо демонстративно поехал к себе домой, заезжая в магазины и обращая на себя внимание знакомых. Росарио, наоборот, как можно скрытнее увезла отравленную падчерицу в дом умерших бабушки и дедушки, где связала ей руки и ноги, задушила, выбросила в 4 километрах от места убийства и через час заявила в полицию об исчезновении ребенка.

Осталось невыясненным участие папы в убийстве, потому что ни одна камера наблюдения не зарегистрировала его передвижения в деревне, но многие свидетели утверждали, что видели Альфонсо на улицах в вечернее время. Свои телефоны «родители» предусмотрительно выключили в вечер убийства.

Сентябрь 2015 года…

Три недели, 80 часов и более сотни опрошенных прошли через заседание суда испанской провинции Корунья. Прокуроры запросили для обвиняемых по 18 лет тюрьмы для каждого, всего на год больше того, что было предложено дать мне за продырявленного в целях самозащиты украинского бандита.

В этой стране можно убивать!!!

Если бы она осталась жива, ее могли обвинить в том, что она скушала 100 таблеток, купленных папой для мамы, потом связала себе руки-ноги, задушилась и выбросилась в лес.

Суд присяжных признал Альфонсо Бастерра и Росарио Порто виновными в убийстве дочери и судья подписал приговор, согласившись с предложением прокуратуры.

Адвокаты «родителей» обещают аппелировать во все инстанции, включая страссбургский суд по Правам Человека. Но, даже если и оставить срок присужденной провинциальным судом, убийцы после отбытия четверти срока могут выйти в первый отпуск и, за хорошее поведение в тюрьме, перейти на полусвободное или даже свободное искупление вины после половины срока.

Уже через несколько месяцев, так называемые родители, подали в феврале 2016 апелляцию на отмену решения суда. Апелляция была отклонена. Прошло ещё немного времени, и Росарио Порто наглоталась таблеток, которые прикупила у других «больных» заключённых. Но гуманная испанская медицина строго следит за здоровьем таких человеческих отбросов, и вернула её для продолжения исправления. История продолжается…

ЖИВЫЕ МОНСТРЫ

В магазинах мне попадались детские книжки. Большие и маленькие, познавательные и раскраски. Встречались и знакомые названия: «Прекрасная и Чудище» («Аленький цветочек» в русском переводе), «Три поросёнка», «Снежная королева»… в общем-то, обычный набор для детского воспитания.

Поменяв место жительства и точку зрения на внутреннюю жизнь страны, я стал сомневаться, что испанские дети читают эти книжки. Да и зачем их читать, если есть телевизор с голливудской начинкой?

Двадцатилетний племянник зарезал дядю, его жену, отрезал детям — трёхлетней девочке и годовалому мальчику — головы. Разделал тела взрослых, чтобы упаковать их в четыре пластиковых мешка… Попал в тюрьму лишь два месяца спустя, где его изолировали от других зэков, чтобы не устроили самосуд и обеспечили 24 часовое наблюдение, чтобы исключить суицид.

Пятидесятилетний житель Испании зарезал 17 летнего сына, тут же лишил жизни свою 28 летнюю дочь и на суде заявил, что брат и сестра повздорили и поубивали друг друга.

Украинская девушка завела себе испанского жениха, что, в принципе, нормально, если учесть, что она жила в Испании. Что-то не заладилось у молодых и она, взяв подругу для безопасности, поехала в дом к испанцу, чтобы забрать свои вещи. Он задушил обеих, вывез тела в лес, засыпал известью и удрал в Румынию. Но его румынские друзья решили не искушать судьбу и выдали убийцу полиции.

Молодая испанская пара, проснувшись среди ночи от плача своего ребёнка, начала ссориться на тему невозможности жизни в таких условиях. Папа взял 6-месячного сына и выбросил его в окно с четвёртого этажа.

Адвокаты 40-летнего педофила, который полгода держал в страхе целый район испанской столицы, которого обвиняют в четырёх доказанных изнасилованиях девочек в возрасте от пяти до девяти лет, требуют признать испанца невиновным, потому что доказательства собранные полицией, не кажутся им убедительными.

Сорокалетний папа, разведённый с мамой, взял на выходные двух малолетних детей, задушил обоих, сжёг тела, раздробил и закопал оставшиеся кости в загородном доме. Сидя в тюрьме, попытался вскрыть вены, но гуманная испанская медицина не допустила смерти своего гражданина.

Начался праздник Сан-Фермин. Народ с быками по улицам бегает, а пять испанских подростков в возрасте тридцати лет насилуют в подъезде дома 18-летнюю девчонку, приехавшую посмотреть праздник. Чтобы не сопротивлялась и не запомнила насильников, накачали её наркотиками. Похоже, использовали знания выпускника Академии Жандармерии, который был среди них.

20-летний житель испанской деревни избил, изнасиловал и задушил 15-летнюю соседку. Завернул труп в одеяло и бросил в расщелину на горе за деревней. Признаваясь в содеянном, говорит, что ничего не помнит, поскольку был под воздействием алкоголя и наркотиков.

Испанка, посадившая своего сожителя за насилие, была так напугана его выходом в отпуск, что облила себе горячей водой промежность, залила клеем интимное место и заявила в полицию о своём похищении и пытках. Обманщица теперь тоже в тюрьме.

36-летний испанец, отбывающий 26-летний срок за изнасилование, вышел в отпуск за хорошее поведение после 14 лет в тюрьме, затащил в лес под угрозой ножа 50-летнюю женщину, изнасиловал её и ткнул ножом в шею. Выбросил тело в овраг, но жертва выжила.

12-летняя девочка умерла в Мадриде от отравления алкоголем… но, это я тоже, кажется, снова о книгах.

Разведённый папа взял на выходные своих детей, накачал их барбитуратами и разделал тела двух девочек, пяти и девяти лет, циркульной пилой, взятой на прокат.

Полицейские освободили четырёх детей в возрасте от шести месяцев до пяти лет, которых родители содержали впроголодь в доме с наглухо закрытыми окнами. Все дети с атрофированной мускулатурой.

После тридцати лет заключения из испанской тюрьмы был освобождён голландец, отбывавший наказание за изнасилование, которого не совершал. Уже через первые четыре года его отсидки испанская полиция получила доказательства его невиновности.

— Тебе не жалко какую-нибудь старушку, у которой ты забираешь единственную ценную золотую вещь, унаследованую ею от своей матери? — спрашиваю профессионального вора-домушника.

— Если бы мне было жалко, я не занимался бы этим, — был ответ.

— Начало 2000-х годов. В перевоспитательном центре для малолетних правонарушителей в Валенсии, в комнате для персонала висит на доске памятка для сотрудников с планом работы:

1) Помещённого такого-то подвергать психологическому прессингу.

2) Помещённого такого-то провоцировать на ответную агрессивную реакцию.

3) Помещённого такого-то запугивать переводом во взрослую тюрьму…

В 2016 году об этом рассказывает бывший воспитанник этого центра, набравший после такого «перевоспитания» 60 преступлений, 10, уже отсиженных лет за воровство и возможность выхода из тюрьмы лишь в 20-х годах текущего столетия.

В испанских тюрьмах, кроме ежедневной дозы метадона, зэкам без всяких выписок специалистами раздают такие медикаменты: teramadol, seroqel, transilium, rivotril, valium, gabarentin, neurotin, rexer, loramel, lorazpam. А теперь представьте себе, какую гремучую смесь получают зэки, смешивая эти препараты, продавая и перепродавая полученное зелье. В случаях агрессивного поведения зэка ему, тоже совершенно бесплатно, но уже не добровольно, вколют resperdan или lagartin. Говорят, что «отходняки» преследуют зэка дней двадцать. Кстати, такие инъекции не отмечают в медицинском досье. Типа, сам дурак.

В телевизионных новостях показывают видео с камеры наблюдения в подъезде жилого дома: 30-летний испанский урод, не сумев снять часы с сопротивляющегося старика, начинает бить как попало, пока жертва не затихает на полу. Забрав телефон, часы и бумажник с бездыханного тела, шалунишка ещё три раза пинает его и уходит. Испанские наркоманы в модуле оживлённо коментируют увиденное:

— Придурок! Кто же так бьёт! Надо сразу…

Я смотрю, слушаю и проявляю толерантность. Перевоспитываюсь. Исправляюсь.

Закончился 2016 год. Испанцы убили 43 женщины (жёны, подруги, родственницы, соседки…). Девять случаев ещё расследуется полицией. А с 1 января 2017 года уже зарезана одна особь женского пола, другая выпала с четвёртого этажа. Те, что ещё живы, дружно протестуют на улицах против мужского насилия.

В Испании по закону можно содержать малолетних детей (до 3-х лет) вместе с осуждёнными матерями в тюрьме.

Одна мама сидела с двухлетней дочерью. На выходные девочку отпускали на волю, побыть с папой. 15 января 2017 года, папа, в своём доме, два раза ударил дочку ножом в спину. В тюрьме быть безопасней!

23 января 2017 года. Два егеря ехали на автомобиле и на лесной дороге повстречали молодого испанского охотника с ружьём 12 калибра.

— Добрый день. Разрядите пожалуйста ружьё и покажите лицензию.

Охотник разрядил все три патрона из магазина в головы егерей, потом перезарядил и добавил. На суде утверждал, что ничего не помнит.

По новостям взахлёб комментируют новость из России. Через день радио Валенсии интерпретирует её так: «Теперь в России можно бить женщин, детей и стариков».

В госпитале Каталонии умерла восьмилетняя девочка, ожидая прибытия детской специализированной скорой помощи для переезда в другой госпиталь. Единственное отличие детской скорой от взрослой — наличие инкубатора. В каждом госпитале есть реанимационное отделение.

КАЛЕНДАРЬ

Существует множество календарей. Лунный, юлианский, григорианский, майя, китайский, мусульманский, настенный, настольный… Всех не перечислишь. В этом нет необходимости. Я решил сделать месячный. Нет, это не про менструальный цикл. Это про Испанию. Увидев, как со всей страны начали стягивать полицейские силы в Каталонию, я понял, что нахожусь в историческое время и решил в течение следующего месяца записать основные новости, демонстрируемые красной строкойв теле- и радиообозрениях. Итак, год 2017-й…

— 25 сентября.

Четверо детей жили более пяти дней в одном доме с трупами матери и её сожителя, скончавшимися от передозировки. Старший из них, четырнадцатилетний мальчик, боялся заявить о смерти родителей, чтобы его не разлучили с малышами.

-26 сентября.

В водохранилище Сукседа (Жирона) найдены тела юноши и девушки, пропавших около месяца назад. На трупах — следы огнестрельных ранений. Так закончились каникулы молодых людей.

— 27 сентября.

Мать и пятнадцатилетняя дочь попытались с помощью друзей девушки убить сожителя матери, чтобы получить деньги по страховке, оформленной накануне. Мужчина с ножевыми ранениями смог убежать.

— 28 сентября.

В населённом пункте Виская (Страна Басков) убита 32-летняя женщина доминиканской национальности. Полиция подозревает её сожителя.

В провинции Каталония развёрнут двухтысячный корпус антитеррора.

— 29 сентября.

Не произошло ничего необычного, если не считать трупа немца, найденного в своём доме возле Аликанте. Смерть была естественной.

— 30 сентября.

На улицах провинции Каталония протестуют против присутствия большого количества полицейских. Многие дороги заблокированы тракторами, украшенными флагами провинции.

— 1 октября.

В Барселоне — три трупа. Мужчина убил свою жену, годовалую дочь и покончил с собой.

В Мадриде убита ножом женщина.

Европейские новости показывают в прямом эфире «усмирение» каталонцев, вздумавших пойти голосовать.

— 2 октября.

В Севилие найдены трупы мужчины, женщины и её дочери, пропавших две недели назад. Тела находились в забетонированном колодце с каустической содой.

В Каталонии считают раненых в результате полицейской операции «Анубис». Озвучивают цифру в 893 раненых и 4 госпитализированных. Полицейские заявляют о 437 раненых агентах.

— 3 октября.

Всеобщая забастовка в Каталонии. Король Испании Фелипе Шестой высказывается о событиях в провинции.

— 4 октября.

В Паис Баско в автомобиле найден труп сорокапятилетней женщины. Задержан её муж, с которым она разводилась.

— 5 октября.

Под давлением манифестантов полицейские силы, размещённые в Каталонии, покидают отели и размещаются в казармах.

— 6 октября.

Обычный день без происшествий.

— 7 октября.

Два погибших от бычьих рогов. Но — это нормальное явление на испанских праздниках с участием парнокопытных.

-8 октября.

Массовая демонстрация против независимости в Барселоне, на которую свезли участников со всей Испании. Обнимают и целуют попавшихся полицейских.

— 9 октября.

В своём доме, найден умерший старик, который пролежал там месяц. (Корунья, Галиция).

В Валенсии подрались две группы демонстрантов, праздновавших день провинции.

— 10 октября.

Президент Каталонии объявил о независимости Каталонской республики от Испании и через полминуты отказался от независимости.

— 11 октября.

Президент правительства Испании, в ультимативной форме, требует от президента Каталонии, чтобы тот объяснил: провозгласил независимость или нет.

-12 октября.

Истребитель «еврофайтер» потерпел крушение после участия в празднике Дня Испании. Пилот погиб. Это уже четвёртая авария самолётов этого типа в Испании.

— 13 октября.

Простая пятница, хоть и тринадцатая.

— 14 октября.

Суббота.

— 15 октября.

В Барселоне задержан мужчина, убивший ножом свою подругу.

Семдесят три года прошло с того дня, когда франкистский режим расстрелял одного из президентов Каталонской провинции, вздумавшего объявить о независимости. К подножию памятника Л. Компанис несут цветы.

— 16 октября.

В больнице Валенсии скончался француз, получивший ножевое ранение в прошлую субботу.

Из-за пожаров, бушующих в Галиции, погибли четыре человека. Все возгорания начинаются в вечернее время, когда пожарная авиация бездействует.

— 17 октября.

Авиакатастрофа на военной базе в Торрехон. Пилот истребителя F-18 погиб.

Судья отправила в тюрьму двух каталонцев — «независимцев».

Утонули два немца на пляже Тенерифе. В среднем, каждый летний день, в Испании тонут два человека.

— 18 октября.

Выстрелом из пистолета ранен один человек в Мадриде.

Продолжаются перепалки в Конгрессе и между центральным и автономным правительствами.

— 19 октября.

В Галиции пожары уничтожили 35 тысяч гектаров леса. Задержан и отдан под суд мужчина, чья неосторожность привела к выгоранию одного гектара.

— 20 октября.

Найден труп женщины со следами насилия.

— 21 октября.

Правительство Испании сместило провинциальное управление Каталонии и назначило новые провинциальные выборы в местные органы власти. Президент Каталонии и ещё четыре члена кабинета укрылись в Брюсселе.

— 22 октября.

В Алмерии женщина убита своим сожителем.

— 23 октября.

Начался суд над испанцем, убившим свою украинскую подругу и другую испанскую девушку. Прокурор просит осудить на 48 лет.

В Валенсии женщина убила своего сожителя.

— 24 октября.

Пятьдесят лет назад, в Швеции, в четыре часа утра остановилось всё движение на дорогах страны. Десять минут водители меняли левую сторону улицы, по которой ездили, на правую. Потом снова двинулись в путь. С тех пор так и ездят.

На этом я закончил записи. Месяц закончился. Впереди Испанию ожидали другие интересные события: в тюрьму посадили половину провинциального правительства Каталонии: из тюрьмы вышла в первый отпуск женщина, которая получила всего пять лет заключения за предумышленное убийство своего соотечественника, лишившего девственности её тринадцатилетнюю дочь.

В день памяти Франко неофашисты прошли, под охраной полиции, пятидесятикилометровый марш от столицы до могилы генералиссимуса, скандируя нацистские и патриотические лозунги и вскидывая вытянутую руку.

За третий триместр в стране на 2,7 % увеличилось количество заявлений о мужском насилии.

Мадридские полицейские в своём чате восхваляли Гитлера, желали медленной и мучительной смерти мэру столицы, жаждали взрыва в студии одной из программ телевидения и хотели убить всех иностранцев.

Молодой папа-румын перерезал горло двухгодовалой дочке, чтобы досадить жене. И так далее…

Ах, да! Потом в Испании наступили Рождество и Новый Год.

Ноябрь. 2017.

ЗАЗЕРКАЛЬЕ

Заглянула как-то Алиса за большое зеркало и оказалась в другой стране.

— Испанский воришка, вооружённый шприцем, зашёл ограбить булочную. В кассе было лишь восемь евро с сантиками. Обидевшись, вор прихватил хлеб. Получил пять лет тюрьмы. Сидит в моём блоке.

— Член испанской олимпийской сборной (92 г.) по ручному мячу закончил свою спортивную карьеру, женился на дочери короля, основал со товарищи ассоциацию. С её помощью умыкнул около семи миллионов евро. Получил шесть лет тюрьмы. Суд разрешил ему жить в Швейцарии, отмечаясь раз в месяц в местном отделении полиции, пока адвокаты подают апелляцию.

— Цыганская семья сломала замок на мусорном контейнере магазина и набрала оттуда просроченных продуктов. Прокуратура просит приговорить взломщиков к восьмимесяцам тюрьмы, не смотря на то, что магазин отказался от всяческих претензий.

— Бывший заместитель испанского премьерминистра получил четыре года и три месяца тюрьмы за финансовые махинации, в результате которых разворовали одиннадцать миллионов евро. Не сидит, потому что суд решил оставить его на свободе для ожидания ещё четырнадцати процессов по денежным делам.

— Страсть к воровству пронизывает всё испанское общество. Спорт — не исключение. Для того, чтобы выиграть золото в параолимпийских играх по баскетболу, испанская федерация посадила в инвалидные коляски спортсменов второй национальной лиги. Когда вскрылось, испанские инвалиды-баскетболисты получили запрет на участие в будущих Олимпийских играх для инвалидов.

— Монахи религиозного ордена, которому принадлежит детский дом в городе Кастейон, заставляли выпрашивать воспитанников еду на городских рынках. Государство выделяет таким детским домам солидные субсидии.

— В Испании заработал телефон, по которому дети могут заявлять о случаях школьного насилия, которое участилось в три раза за последние пять лет.

— Испания — единственная европейская страна, может быть единственная в мире, где установка солнечной электрической панели облагается налогом, делающим эту панель нерентабельной.

— Вышел из аптеки испанец, где покупал лекарства для своей жены с болезнью Алцгеймера, и пошёл по зебре через улицу. Его чуть не сбил на своём автомобиле 19-летний испанец, недавно получивший права. Вышел из машины 19-летний качок и дал с правой 81-летнему старику. Пенсионер умер на месте, ударившись головой об асфальт.

ДЫРА

Есть в Испании два особых города. Нет, не те, что в Африке. Они в Европе находятся. Кадис и Алхезирас. Лицевая сторона городов к Африке повёрнута. На четырнадцатикилометровый Гибралтарский пролив смотрят. Такой короткий путь на другой континент так и манит, так и приглашает сплавать туда и обратно. Или только туда, если путешествие на южной стороне готовится.

Алхезирас, Кадис и прстранство между ними — это дыра в границе государства испанского. В новостях бают, что ежедневно здесь в Европу привозят семь тонн гашиша. И ещё несколько тонн не доходят до потребителя по разным причинам. Чтобы работать с таким размахом, нужна система, нужны фирмы. Они существуют. Семейные и клановые, молодёжные и разновозростные, монокультурные и смешанные из разных религий, рас, полов и национальностей. Целые жилые кварталы, живущих там, работают на наркотрафик. Другой-то работы нет. А тут лёгкие и гарантированные заработки; следить за передвижением полицейских и предупреждать об их появлении награждается тремя сотнями евро в день. Без премиальных, но и без задержки выплат. Участие в разгрузке моторной лодки, прибывшей с «товаром», приносит полторы тысячи евро в карман каждого грузчика. Навигация на такой лодке стоит тридцать тысяч евро в разовом размере. Поэтому нет недостатка в опытных водномоторниках, могущих управлять плавсредством, на корме которого висят 3–4 мотора. Это техническое чудо может нести на себе три тонны гашиша со скоростью, превышающей сто тридцать километоров в час.

Родственники работающих в сфере доставки пластилина на испанский берег вносят посильную лепту в эту деятельность, забрасывая камнями полицейские лодки, автомобили и вертолёты, вздумавшие помешать процессу. Не жалуют и пеших агентов, которые уже давно забыли одиночные перемещения по улицам тех городов. Но полицейские борятся с наркотрафиком, используя для этого все средства. Конфискуют товар и технику, гоняются и арестовывают нарушителей. Терпят камнепады и обстрелы бутылками с «коктейль-молотофф». Так во всей Европе называют изобретённые русскими средства для борьбы с танками во время Великой Отечественной Войны.

Главное для полицейских — это собрать все пакеты и узлы с зельем, которые выбрасывают за борт, удирающие на мотолодках. Собрать и забрать. Бывает, что в суде пойманый трафикант заявляет, что в бумагах неправильно указаны килограммы и тонны наркотика и что не хватает столько-то. Будущему зэку от такой честности хуже не будет: срок дадут одинаковый за двадцать килограммов и за пять тонн кокаина. За гашиш расценки другие. Судья в таких случаях не обращает внимания на наглое враньё обвиняемого, пытающегося оболгать честных блюстителей порядка. Мне знаком случай, когда в процессе суда пропали три с половиной тонны кокаина из наличествующих ранее семи. В бумагах так и прописали: изъято 3,5 т.

Полицейские работают, наркотики провозят, органы безуспешно жалуются на нехватку агентов, недостаточное финансирование операций противодействия трафику. Никто им не помогает. Даже армия. У армии другие заботы: испанские танкисты и лётчики охраняют границы Латвии и Эстонии от страшных русских варваров, могущих напасть на беззащитные западные демократии. Испанские солдаты, кроме прибалтийских стран наводят порядки в Афганистане, Ливии и в Турции на границе с Сирией. Без особого успеха.

Бутылка виски стоит сейчас в Испании столько же, как и сорок лет назад. Видимо, этим государство пытается бороться с наркоманией. Экс-советяне знают, чем закончилась такая борьба в прошлом: напившиеся школьники успешно налегают на курение всех видов трав. Поэтому, находясь в Испании и возжелав вдохнуть веселящего дыма, нужно искать школу. Возле неё всегда обитают розничные торговцы веществ, проскочивших или просочившихся через дыру на границе.

Есть подозрение, что таких дыр много. Много и тех, кто их охраняет.

В городе Малага, находящемся довольно далеко от Алхезирас, двое полицейских остановили для рутинной проверки автомобиль с четырьмя молодыми людьми, возвращавшихся с дискотеки. Проверка показала, что водитель нетрезв. Стражи порядка записали домашние адреса всех пассажиров и отпустили нарушителей. Через некоторое время, не снимая форменной одежды, оба агента объявились по метсу жительства одной из девушек. Предложили ей кокаин, а когда она отказалась, употребили порошок сами. А заодно и восемнадцатилетнюю хозяйку квартиры. Говорят, что оба полицейских уже сидят в предварительном заключении.

А из тюрем отпустили пятерых друзей-насильников, которые между забегами с быками в Памплоне позабавились с молодой, но подвыпившей особой. Срок в девять лет заключения каждому пока не отменили, но дело в том, что Верховный Суд ещё не утвердил тот приговор. Судьи решили, что сорокалетние «подростки» могут подождать дома этого решения и нового заседания суда в другом городе, где четверых из пятёрки будут судить за похожее действо, где «мальчики» снимали и показывали в интернете свои игры с накачанной наркотиками, другой молодой женщиной.

Массы оплёванных, адвокат сказал: истеричных женщин, повалили на улицы протестовать и демонстрировать. Похоже, что дыр в Испании больше чем границ.

За пять лет заключения я побывал в трёх тюрьмах: Soto del Real (Madrid-3), Estremera (Madrid-7) и Casteion-2; и в двух тюрьмах проездом. Нигде я не видел такого движения наркотиков, как в Casteion-2, которая считается тюрьмой строгого режима. Гашиш, героин и кокаин здесь практически не переводятся. Сужу только по одному блоку, где обитаю. Правда и то, что этот модуль считается худшим.

Бывалые зэки говорят, что есть ещё более лояльные тюрьмы.

Я ЗНАЛ!

Родина начинается с детства. Если дитё чего недополучило в нужном возрасте, то лечить взрослого бесполезно. Почему японцы так любят себя и свою страну? А потому, что ребёнка, живущего в стране восходящего солнца и воспитываемого в лучших национальных традициях, нельзя наказывать до тех пор, пока ему не исполнится пять лет. Можно только убеждать, объяснять и образовывать. Почему армяне любят свою родину, но не живут в ней? Почему русские делают наоборот: не любят и живут? Берёзки не отпускают? Почему сирийцы предпочитают утонуть в Средиземном море, но не берут в руки оружие, чтобы защитить себя, семью, дом, а кубинцы всегда готовы встретить в штыки любую банду захватчиков, вздумавшую заплыть в Залив Свиней? Кстати, по-испански этот залив называется Залив Поросят. Правда, есть и другие кубинцы, но они живут во Флориде.

Испанцы очень похожи на русских. Такие же глупые, наивные, ленивые. Так же говорят об испании — «эта страна». Так же мечтают о добром правителе и выигрыше в лотерею или о чемпионстве своей сборной в первенстве Мира по футболу. Эти же мечтатели с какой смешают тренера этой сборной, если команда ничего не выиграет. Но потом простят, и снова будут мечтать.

Шестого января в стране празднуют День Королей. Но, ни Борбоны, ни Виндзоры к этому празднику не имеют никакого отношения. В наших пенатах это можно было бы назвать День Волхвов. Если помните, были такие путешественники, блуждавшие без джипиэса в бескрайних пустынях и решившие пойти в сторону появившейся на небосводе ранне не виданной звезды.

Теперь, спустя две сотни десятков лет, испанцы выходят вечером с детьми на улицу, где разряженные короли Мельчор, Балтазар и Гаспар важно восседают на моторизованных колесницах и щедрою десницею разбрасывают дешёвые карамельки в народ, толпящийся по обеим сторонам улицы. Детишки в этой толпе начинают собирать на четвереньках с мостовой эти королевские подарки. Чтобы потом сунуть их в рот. Не сразу, конечно, а сначала развернув бумажку.

Когда в первый раз увидел эту картину, я с ностальгией вспомнил, что, в детстве, Дед Мороз всегда вызывал меня по имени и фамилии, чтобы вручить кулёк со сладостями.

Вспомнил и порадовался за детей пиренейщины. Было в этом собиоании с пола что-то унизительное. Со временем, мои первые подозрения в том, что Испания не любит испанцев, превратились в полную уверенность.

В Испании 5800 судей. На каждые сто тысяч населения приходится 26,1 судей. Больше чем в два раза, чем в остальной Европе (12,6). Цифры из статьи в газете «Эль Паис». При этом в 2016 году, в Испании было 66200 заключённых, из которых лишь два процента опасны для общества. Значит, 1324 опасных преступника находятся в тюрьмах страны. А что же делают остальные 64876 человек? Сидят. Ине просто сидят, а отсиживают сроки, прописанные этими 26,1 судьями. Не малые сроки. Самые большие сроки, которые можно получить за преступления и правонарушения в Европе.

Сроки по делам, которые иногда просто сфабрикованы людьми, которые делают вид, что стоят на страже прав и свобод испанских граждан. Испанская юстиция успешно освоила ряд математических действий. Если в суд попадает животное более равное, чем другие, к нему применяют деление и вычитание. Остальным прибавляют и умножают. Из высшей математики носители чёрных мантий и белых обшлагов применяют извлечение. Но не корней различной степени, а сумм, составленных из денежных знаков. Клиенты отдают их добровольно к безмерной радости судей, прокуроров, адвокатов, секретарей и прочего люда мелкого пошиба, кормящегося из того же корыта. Лучше, если эти суммы переходят из рук в руки наличными. Тогда эти деньги забудут продекларировать по распространенной испанской привычке. Что охраняем, то и имеем.

ВЕСНА ПРИШЛА

Год 2018. 8-е марта. Испания. Рабочий день, между прочим. Во всём мире работают в этот день. И праздник в Испании называется День Женщины-труженицы. В этот год женщины забастовали. Впервые в этой стране. Точнее, они и раньше бастовали. В двадцатом веке. Но бастовали по другим дням и по другим поводам. В 21-м веке испанские женщины требуют равноправия, одинаковой зарплаты с сеньорами и искоренения мужского насилия. Оставшиеся без присмотра мужики изображают в телевизоре как им плохо без трудящихся женщин. Еле справляются с программами передач.

В новостях говорят, что в Астурии, за последние восемнадцать дней пропали в схожих условиях три женщины одинакового возраста и похожие по физическим данным. Полиция уверяет, что все три случая не связаны между собой. Другие полицейские, в Алмерии, с помощью добровольцев и пожарных уже седьмой день ищут восьмилетнего мальчика, буквально «испарившегося» на стометровой дороге между домом бабушки и домом его двоюродных братьев, к которым он отправился поиграть.

В международных новостях нехотя признают, что именно с подачи русских стали праздновать Международный Женский День после русской Октябрьской Революции. Показывают, как московские гаишники дарят водительницам цветы, два русских танка рисуют гусеницами сердце на заснеженном поле, и напоминают телезрителям, что в прошлом году в России принят закон, разрешающий бить женщин.

Снова о пропавшем мальчике…

С 2003 года, когда в Испании стали регистрировать исчезновение людей, в списке уже 6033 человека. Более 2700 из них — дети. 923 женщины были убиты своими мужьями, женихами, друзьями.

По «киношному» каналу телевидения демонстрируют детективы Агаты Кристи с мисс Марпл и женскими трупами. В 8-е марта.

Вместе со всеми мальчика ищут мама, папа и его новая подруга. Именно она случайно находит футболку мальчика, которую сама надела ему в день исчезновения. Рыдает в истерике, демонстрируя неподдельное горе. И теряет в поисках свой телефон, который вскоре находят. Экспертиза подтверждает принадлежность футболки мальчику.

Праздник заканчивается. В одном из водохранилищ Астурии байдарочник натыкается на плавающий труп первой из трёх пропавших женщин. На теле — следы насилия. Подозревают её друга, который раздаёт налево и направо интервью о том, какая это была хорошая подруга.

Во всём мире признают, что женская манифестация в Испании была самая массовая. Походили, покричали и разошлись по домам. Политики поснимали бантики солидарности с лацканов своих пиджаков.

Арестовывают друга женщины, чьё тело было выловлено из водохранилища и он сознаётся в убийстве.

Мальчика не могут найти уже десять дней. Папа, его подруга и мама ребёнка просят через прессу и телевидение, чтобы те, кто похитил мальчика, оставили его в любом общественном месте, на любой улице. Обещают не искать похитителя. Подруга папы обещает заплатить выкуп в десять тысяч евро и уговаривает папу поднять цену до 30 тысяч.

На двенадцатый день после пропажи мальчика гвардия цивиль останавливает на улице автомобиль папиной подруги и в багажнике находит труп ребёнка, завёрнутый в одеяло. Когда ей застёгивают за спиной наручники, женщина, заваленная на капот собственного авто, кричит, что она здесь ни при чём, что труп подбросили. Но получает в ответ лишь окрик одного из жандармов: «Заткнись!».

Всю операцию по поиску мальчика полицейские назвали «Немо». С первых дней под подозрением была вся семья, а после того, как подруга папы нашла футболку, она была главной подозреваемой. Её сфотографировали в момент, когда она раскапывала яму на даче, откуда достала труп. После этого её вели, рассчитывая найти подельников, каковых не оказалось.

Через пару дней она призналась, что ударила мальчика обухом топора и задушила бессознательного, перекрыв ладонью рот и нос.

Расследование показало, что яма, в которой находилось тело, была выкопана заранее, топор был тщательно вымыт и, после закапывания тела, папина пассия два часа красила стены дома. Алиби было стопроцентное. Закончив покраску, убийца поехала страдать и проливать слёзы по пропавшему мальчику.

Когда полицейские уже были уверены в причастности женщины, они установили микрофон в её автомобиле. С ужасом слушали они, когда убийца ехала одна в авто с телом в багажнике и грозила уже мёртвому ребёнку выбросить его на ближайшей свалке.

Начинается поиск информации об её прошлой жизни. Двадцать лет назад у неё выпала из окна четырёхлетняя дочь от предыдущего брака и на второй день после бракосочетания умер следующий муж…

2018 год. Мартовские дни в Испании. В море находят тело второй, пропавшей в Астурии женщины. В пригороде Мадрида отец семейства утопил в ванне двоих детей, поджёг их тела в спальне и бросился под поезд на ближайшей станции. Судят молодую пару толстяков, у которых от голода умер сын. В тюрьму отправляют оставшихся на воле политиков Каталонии. Молодой испанец забил пинками своего папу насмерть…

2018 год. Мартовские дни. Начались миграции. Русские дипломаты мигрируют в Россию, американские — в Америку. Европейские дипломаты тоже замахали крыльями. Пришла весна.

ВОРУЮТ, ВОРУЮТ…

В Испании воруют с размахом. Чем больше человек ворует, тем больше его уважают. Пример: два банковских клерка купили остров за 49 миллионов евро. Для корпоративных целей. На следующий после покупки день их банк выдал им кредит на покупку того острова — 125 миллионов евро. Вопрос: сколько денег положили на свои новые швейцарские счета оба испанских «бендера»? Через несколько лет государство спасало этот банк от банкротства. И не только этот.

Политик 145 раз ыиграл лотерею. Никому и в голову не пришло пригласить его в суд за отмывание денег. Глава провинции Кастейон таким образом «выиграл» 2,3 миллионов евро. Правда, сейчас он в тюрьме, но не за это.

В тюрьмах тоже воруют, но я не об испанских или румынских «крысах», тянущих очки, часы, ботинки или ещё что-нибудь мелкое. Я расскажу о том, как пиренейское государство обворовывает тех, кого посылает за решётку. О залогах и расценках адвокатов тоже, но, как-нибудь в другой раз.

В тюрьмах есть маленькие магазинчики economato. Пусть вас не обманывает экономный вкус этого испанского слова, хотя и должно содержание соответствоать названию. Цены за продаваемые продукты и товары, такие же, как и за «забором», или превышают их в 2–3 раза. То, что в эти магазинчики рвутся работать латиноамериканцы и те, кто сидит за финансовые правонарушения, превращает эти экономато в организованные воровские банды. Тем более, что за спиной этих торговых точек стоит крупнейший банк Santander — единственный банк, ведущий денежные операции испанской пенитенциарной системы. Этот банк зарегистрирован в зоне налоговых послаблений, но это не мешает ему, время от времени, «терять» деньги, посланные зеку от его родственников или друзей. Две-три недели, а может и совсем забыть о том, что деньги не дошли до адресата, если никто не побеспокоится.

Посланные мне деньги гуляли по неведомым дорожкам ровно один месяц и три дня. Только после напоминания я их получил.

Испания, опять-таки через этот банк, получает от Евросоюза 71 евро на каждого находящегося в её тюрьме иностранца в день. Это не ошибка; именно в день и именно сейчас. До кризиса было 94. Такая подачка позволяет стране содержать своих доморощенных правонарушителей бесплатно. Соотношение иностранцев и испанцев — 7:3. В Испании более 80 тюрем с тысячей зэков в каждой в среднем. Равномерное распределение заключённых (извините! помещённых) в указанной пропорции даёт возможность удерживать баланс между сносными условиями в тюрьме и хорошим «приваром», и лишь в тюрьме Albocasser-Casteion-2, где местная гопота состаляет подаляющее большинство, кормёжка зэков опущена на уровень свинского рациона, но тут и воруют больше. Тюремне новости гласят, что в 2014 году хозяйственный администратор, указанной выше тюрьмы, получил медаль за рачительность. Тоже понятный факт: из четырёх зэков, работающих в кухне блока, лишь двое получают за это деньги.

При перевозке зэка из одной тюрьмы в другую, ограничивают в поклаже. Телевизор везти нельзя. То есть можно, но за деньги. И лишнее (на усмотрение тюремщиков) тоже можно оформить пакетом, или оставить на хранение в прежней тюрьме, или, приехав в другую тюрьму, оплатить перевозку.

Литовскому пацану не отдали переданную с воли одежду, перевезли из тюрьмы Soto del Real в тюрьму Madrid-7 Estremera и стали вымогать 120 евро за перевозку пакета. Расстояние между тюрьмами — 80 километров: при этом честно предупредили, что если не заплатит, то пакет обязательно потеряется. Через две недели уже запрашивали всего 80 евро. Частные компании перевозят такие пакеты из Португалии в Финляндию за 36 евро.

В тюрьмах можно купить одежду, обувь, телевизор, вентилятор или радио.

Русское выражение «конские цены» — ничто по сравнению с действительностью. Потому что испанская сеть магазинов El Corte Ingles — единственный игрок, допущенный в это криминальное казино. Даже на воле его цены в 2–3 раза превышают цены других супермаркетов. В тюрьме же его товары имеют суперконскую цену: кроссовки от 70 до 200 евро, ветровки за 120 и так далее. Правда на тряпках может быть эмблема футбольного клуба Реал Мадрид или Барселона. Поэтому зэки, покупающие одежду, имеют вполне фирменный вид. Знают ли клубы про такой метод привлечения новых почитателей? А «почитатели» с недоумением разглядывают кроссовки, которые начинают рваться после двух недель носки или часы, отказывающие функционировать при первом же знакомстве. Хотите поучаствовать в воровстве? Welcome to Spain!

Цитата рекламы испанского телевидения: «Если вор залезет в вашу хату и не найдёт то, что искал, он не уйдёт, а разозлится».

Терпимость испанцев к воровству достойна восхищения. Регулярно голосуют за самую коррумпированную и проворовавшуюся партию и совсем перестали поддерживать общественное движение, которое вскрыло и предало гласности все самые крупные случаи воровства последних лет.

ТРАФИК

Для тех, кто не знает, объясняю: кокаин производят в Америке. Но не в той Америке, про которую вы подумали. В той хранят деньги, заработанные на кокаине.

Цены на изначальный продукт варьируются от двух до шести тысяч долларов за килограмм. Почему такой большой разброс? Потому, что цена зависит от покупателя, а не от продавца.

Вот, например, приезжает в какую-нибудь Боливию или Колумбию желающий заработать неправедным трудом какой-нибудь начинающий наркотрафикант Хавьер или Петя. Хавьеру просто. Он испанский язык знает. Ему ничего не стоит найти, договориться, поехать и купить один-два килограмма кокаина и на свой страх и риск погрузить его в свой багаж и доставить к месту предполагаемой продажи. И не важно, где это место находится. Во Флориде ли, в Питере или в Амсердаме. На крайний случай можно ив Мадрид привезти, но в здешнем аэропорту вероятность попасться выше. Хавьеру-то и продадут пакетики в латиноамериканских джунглях подешевле.

Пете ещё легче, чем Хавьеру, хоть он и не бе, ни ме, ни кукареку по-испански. Петю заманили в наркотрафиканты обещанием заплатить три-пять-семь тысяч евриков за доставку небольшой кокаиновой посылки из пункта А в пункт Б. Тот, кто оплатил Пете поездку в оба конца, проживание в экзотическом городе Западного полушария и секс с местной особой адекватного возраста, платит за кокаин в лесных зарослях уже более трёх тысяч долларов за килограмм. Потому, что для надёжности кокаин Пете в руки не дают и нужные люди запаковывают, приносят, регистрируют Петину поклажу и ему лишь остаётся перелететь самолётом Атлантику, приземлиться в Европе и попасться на контроле, прикрывая тем самым настоящую посылку отравы. Её пронесут за Петиной спиной, когда Петю будут оформлять на отсидку, дежурящие в аэропорту полицаи.

Шесть тысяч долларов за килограмм платят те, кто возит кокаин партиями по много сотен килограммов. Потому, что в процесс подключаются много сотен нужных людей и всем им хочется кушать.

Самый чистый, до 94 % кокаин производят в Эквадоре, но и в других странах Латинской Америки можно купить продукт до 85 % чистоты.

Вывезенный оттуда поршок сбывается перекупщикам в странах потребления по цене 28–36 тыс. евро за килограмм. Но это только в тех случаях, когда Хавьер или Петя не хотят сами заниматься приготовлением продаваемых доз, которые переходят в руки страждущих всего за 50 евро за грамм. Доза готовится разбавлением кокаина обычной сахарной пудрой или добавлением различных порошкообразных медикаментов типа лидокаина. Эти присадки уменьшают чистоту продукта до 20 %, но увеличивают прибыль, которая превышает 100 тысяч евро за всё тот же килограмм.

Если начинающий наркотраффикант попался, и экспертиза определяет чистоту его порошка в 75–80 %, в то время, как раньше было 85, это означает, что на каком-то этапе движения посылки от самого начала в джунглях и до завершения на столе эксперта, кто-то умыкнул энное количество граммов кокаина и заменил его на более «грязный». Такое бывает. Вор у вора крадёт, а уж тут-то, в полном беспределе, сам Бог велел. На этом держится вся человеческая мораль.

Можно ли провезти кокаин с гарантией непопадения за решётку? Конечно! Для этого надо приехать в зону производства и не искать лёгких путей обогащения, а найти «дона Педро» и предложить свои услуги в качестве носильщика, принадлежащих «дону Педро» пары чемоданов. И пусть этот дон сам беспокоится, регулируя дорожный и прочий сопутствующий трафик: в полиции, таможне, и где там ещё нужно, чтобы его товар отправился в Европу с гарантией. А в ваш карман прямо из воздуха свалятся сами-собой много цветных ценных бумажек.

Прежде чем начать подсчитывать возможную прибыль от завоза в Старый Свет веселящей субстанции из «индии», открытой в давние времена Кристобалем Колоном, нужно иметь ввиду, что этот вид деятельности квалифицируется законодательством разных стран как преступление против здоровья населения. И это, в свою очередь, отправит попавшегося с наркотиком за решётку на один из следующих сроков: от двух до четырёх лет, от трёх до шести, от шести до девяти и так далее. Всё зависит от количества килограммов. Плюс штраф. Который в УК Испании например, прописан как двойная цена продукта по розничным ценам региона. Поэтому, увидев в приговоре суда многозначную цифру, которую желают получить алчущие испанцы, не смущайтесь, а будьте готовы отсидеть за это дополнительный срок. Сколько? А фиг его знает! Испанское законодательство позволяет судье за одну и ту же сумму штрафа нарисовать и пятнадцать дней и несколько месяцев. Всё зависит от того, с какой ноги егойная честь поутру встанет.

ПЛАСТИЛИН

Пластилин делают в средиземноморских арабских странах. Совсем не потому, что арабы больше других любят детей. Да и к детскому разноцветному пластилину в коробочке, знакомой с детства, эта субстанция не имеет никакого отношения. Более того, этот пластилин лучше держать подальше от детей. Испанские дети, игнорируя всякие запреты, с раннего детства знакомятся с этим продуктом не для рукоделия. Чтобы не продолжать интригу, поясняю: речь идёт о гашише. Испанское уличное название наркотика — plastilina. Это спрессованная пыльца особой горной конопли.

Как и другие веселящие вещества, гашиш продаётся в местах его изготовления по разной, но фиксированной цене. Первое «вытряхивание» размолотых вдребезги растений — это самое дорогое изделие и стоит в высокогорных местах одну тысячу двести евро за кило. Второе и последующие сборы пыли понижают и цену, и воздействие продукта на организм. Последняя цена, по которой можно купить гашиш, двести евро за килограмм. Самое дешёвое и «торкает» меньше, поэтому и спрос на него меньше.

Полиция арабских стран борется с производством гашиша своеобразным способом. Ра дорогах нередки такие диалоги:

— Сколько везёшь?

— Пятьдесят килограммов.

— Знаешь, сколько это стоит?

— Какие проблемы, шеф! Вот деньги.

И довольные полицаи дорожного патруля уезжают делить с начальством добавку к ежемесячной своей зарплате. Пятьдесят тысяч евро в местном исчислении. Перевозчик тоже доволен: у полицаев не было с собой весов и он «бесплатно» провёз десять килограммов.

После этого начинается второй этап доставки пластилина подросшим испанским детям. Это делается самыми разными путями: двойное дно, фальшивые этикетки или, просто внаглую в багажнике автомобиля. Довезя до конечного пункта Пиренейского полуострова, арабские наркотрафиканты сбывают свою спрессованную продукцию испанским перекупщикам по 2800 евро за килограмм. И эти последние организовывают розничную продажу по пять евро за один грамм. Процесс завершён. Дёшево? Да. Но и сроки за это меньше.

«А как же испанская полиция?» — спросит недоумевающий читатель, — неужели они остаются без дополнительных заработков? — Конечно нет! Но аппетиты южноевропейских копов трудно удовлетворить простой взяткой везущего сто или двести килограммов гашиша на своей машине. Поэтому, если полицейские обнаруживают такой багаж, они безжалостно отправляют за решётку проштрафившегося.

Основной левый заработок любителей корриды и фламенко идёт от тех серьёзных организаций, которые ввозят пластилин тоннами в лодках. За небольшую мзду, начинающуюся от круглых цифр в двести пятьдесят тысяч евро, охрана на полчасика закрывает глаза на участок водной границы между Африкой и Европой. Заплатившие гарантированно проскакивают на двух — трёх лодках через контролируемую зону. Когда истекают оплаченные тридцать минут, вступает в действие старое детское правило «кто не спрятался, я не виноват». Остальной процесс с проплывшими тоннами ничем не отличается от проехавших килограммами.

В пластилиновом бизнесе бывают и весёлые авантюристы, которые, на свой страх и риск покупают списанный из всех регистров вертолёт, ремонтируют его, нагружают восьмью сотнями килограммов гашиша и, тёмной безлунной ночью, перелетают узкую часть Средиземного моря. Приземляются в соседнем королевстве в безлюдном месте рядом с какой-нибудь дыркой в земле, куда опрокинут, не нужный больше вертолёт. Засыпанный слоем грунта, он будет лежать и гнить, так и не рассказав никому историю своего последнег полёта. То, что будет с восемью центнерами, вы уже знаете.

КТО, КУДА, ЗАЧЕМ?

Молодые испанцы, желающие работать и имеющие профессиональную подготовку, уезжают из Испании. Работать. Неважно где: в Англии, Польше, России или в Китае. Главное — работать. Но Испания не остаётся пустой. В неё едут другие представители человечества. Не все едут сюда работать. Поэтому, об этих многочисленных группах стоит рассказать подробнее.

Арабы едут с разными целями. Одни — завезти и продать гашиш. Другие везут негров. Последних, правда, не продают. Наоборот, негры сами платят по четыре тысячи евро с носа, чтобы их переправили через границу. Эти две предприимчивые группы не задерживаются на пиринейщине, потому, что по другую сторону границы их ждут многочисленные жёны и дети.

В Марокко, например, официально можно иметь до четырёх жён. Главное правило многожёнства — это обеспечить каждой жене отдельный дом или этаж, где она может заботится о себе, своих детях, не заморачивая себе голову ежедневным присутствием мужа.

Те арабы, и их большинство, кто не может себе позволить даже одну жену из-за склонности к алкаголю, наркотику, табаку и воровству, едут в Испанию, чтобы остаться. Тем более, что местные особи женского пола, падкие на обрезанную экзотику, более сговорчивые. Особенно после халявного «пластилина».

Румыны — самые интересные мигранты в Европе. Те, кто помоложе и не отягощён образованием эпохи Чаушеску, изобретают здесь такие способы добывания денег, что нормальные мозги могут перестать функционировать, только узнавая эти изобретения. Заставляют проституировать своих собсвенных жён, сестёр и дочерей, нередко продавая их как рабынь. Воруют целые километры медных проводов, оставляя подстанции разгромленными, а поезда стоящими между станциями.

Обрывают золотые цепочки с прохожих на улице или «чистят» карманы старикам, старушкам и инвалидам. Всего не перечислить. Половина румын, сидящих в тюрьмах Испении — это те, кто приложил руки к лучшей половине человечества. И не всегда это были просто руки. Один румын, которого я встречал в ограниченных просторах, вышел в отпуск, нашёл свою жену и тёщу, которые отправили его за решётку и зарезал обоих, добавив себе ещё тридцать лет к незакончившемуся сроку.

Румыны в возрасте, со слёзной ностальгией вспоминают времена диктатуры, когда можно было отправиться в Израиль, Грецию или Германию на заработки без риска, что цыганская гопота там уже наследила.

Болгары приезжают бомжевать или воровать. Кое-кто и работать, но они погоды не делают.

Я был очень удивлён, обнаружив, что и болгары склонны к насилию над своими подругами любой степени официальности.

Украинцы, когда читаешь местную европейскую прессу, то их называют проевропейцами в отличии от прорусских. То есть их, априори, воспринимают, как своих. Поэтому, отмечу лишь то, что те из них, кто приезжает в Европу на заработки, изо всех сил избегают контактов с соотечественниками. Видимо, есть на то причины.

Основная часть новых и проворных (какое интересное слово!) русских избирают побережье Пиренейского полуострова для уверенного вложения разными путями добытых денег и покупки виллы, окружённой капитальным забором. После этого они служат наглядным пособием специальных автобусных туров, организованных предприимчивыми испанцами, показывающими как живёт в Испании «русская мафия». Среди владельцев вилл есть и никому, кроме органов, не известные представители самой большой страны мира, и политики всех мастей оттуда же, и отцы русской дкмократии с различной толщиной кошелька.

Вы будете удивлены, но в Испанию приезжают воровать немцы, англичане, бельгийцы, французы и прочие. Случаи, правда, единичны, но удивляет это не меньше, если бы их было множество. Эти жители «европейских соединённых штатов» едут на дело в Испанию, потому что для этого здесь все условия. Их создали сами же вороватые испанцы. Здесь воруют все!

Больше всего любят Испанию латиноамериканские молодёжные банды. Язык один и тот же, позволяет, не теряя времени на интеграцию, сразу заняться разделом территории, организации иерархий, крышеванием и сведением счетов, что находит отражение в ежедневных выпусках новостей радио и телепрограмм.

МОЖНО И НЕЛЬЗЯ

В Испании можно купить оружие. Для этог нужно быть: «нет, не был, не привлекался», чтобы начать без проблем. Кромн того, надо записаться в члены стрелкового клуба, пройти платные курсы по обращению с оружием, даже если это — оружие для пэйнтбола. Поучаствовать в зачётных, типа экзамена, соревнованиях по окончанию курсов. Получив на руки, кроме членского билета, лицензию на оружие, можно пойти в магазин и выбрать что-то по руке, желанию или по карману, заплатить и ждать приглашения от местного комиссариата жандармерии, куда магазин направит купленное оружие. Гвардейцы сделают из оружия контрольный выстрел, чтобы внести отпчаток в картотеку.

Теперь владелец имеет право отнести ствол домой, закрыть его в специально купленый усиленный металлический сейф. Регулярно владельца «пушки» будет навещать полицейский для проверки правильности и надёжности хрнения оружия.

Вытаскивать покупку из ящика можно для того, чтобы сходить на охоту, на тренировку в клуб и в клуб же на соревнования. Упаси Боже владельца взять в руки оружие, чтобы защитить семью или себя от вломившихся в хату бандитов с ножом! Даже если они будут резать этих самых членов семьи. Потому что применение огнестрельного оружия против холодного, будет неадекватным способом защиты.

И даже, если испанец нашпигует металлом одного из воров, забравшихся с пистолетом в его дом, и тяжело ранит другого, он получит два года тюрьмы за…

Только полицейские и жандармы имеют право носитьсвоё оружие с работы домой и обратно. И на больничном тоже с пистолетом. Наверно, чтобы защищаться от злого доктора, который должен продлевать больничный и лечить заболевание.

26 апреля 2016 года такой «больной» восемь раз выстрелил в марокканца, находящегося за рулём автомобиля, с которым больной жандарм не поделил дорогу. Лишь две пули попали в голову. Два первых выстрела были сделаны в ноги — повторяюсь — сидящего в автомобиле араба. Убийца был трезв, но тест показал наличие в крови наркотика. В суде жандарм заявил, что он преследовал джихадиста. Теперь медицинская комиссия будет оценивать психологическое состояние убийцы.

Другие трезвые стражи порядка, зачастую, хранят дома нелегальное оружие, когда изымают его у криминала и обнаруживают что ствол «чистый» и на нём нет никаких жмуров.

Об этом хорошо знают прфессиональные квартирные воры. И экспроприируют такие огнестрелы в полной уверенности, что никакому носителю формы не придёт в голову заявлять о пропаже нелегального ствола.

Представители других профессий хранят дома многочисленную наличность. Её-то и ищут домушники. И золото. Мода на бытовые аппараты уже прошла.

ЧТО, ГДЕ, КАК?

Старая испанская пословица тласит: «В Испании — две Испании. Одна платит, а другая получает эту плату». Со времён, когда говорили так про страну, в Испании появилась третья Испания. Которая ворует. Что можно своровать в Испании? Деньги. Много денег. Так много, что они никогда не кончаются. Как поучаствовать в воровстве? Легко и просто.

Можно, например, устроиться на работу казначеем политической партии и, потихоньку, за многие годы кропотливой работы нарисовать себе соракашестимиллионный счёт в швейцарском банке. И никому в партии в голову не придёт заявить о пропаже, потому что это означало бы нелегальное финансирование партии. Правда, чтобы стать владельцем ничейных миллионов, нужно быть испанцем.

Другой пример. Можно работать директором банка. Любого. Их много в Испании. Повышать себе и нужным людям в окружении зарплату. В разы. А, уходя на пенсию, получить разовую многомиллионную подачку, чтобы не беспокоить банк ежемесячными начислениями пенсии.

Можно и не работать директором банка. Достаточно просто работать в банке. Долго работать. За это время научиться «потрошить» счета клиентов, включая и какого-то нового русского. У него за раз можно списать четыре с половиной тысячи евро. По несчастью, тот новорос был скрягой и сразу обнаружил пропажу. Эх…! Совсем запамятовал, что для работы в банке нужно иметь не только здешнюю прописку и разрешение на работу… Ну, тогда можно возглавлять двадцать девять лет испанскую футбольную федерацию. Тут воровать не нужно: всё вокруг твоё.

Нет, все эти примеры не годятся.

Можно просто квартирным воровством заниматься. И многие испанцы и неиспанцы этим промышляют. И мечтают о посещении квартир тех, о ком я только что рассказал. Потому что знают; политики, банкиры, артисты и даже простые коррупционеры в Испании не доверяют испанским же банкам и хранят свои денежки дома. В худшем для воров случае — это большой несгораемый сейф. Немного лучше, если это хранилище денег — простой железный ящик, похожий на сейф только спереди. Выломав этот ящик из стены, обнаружится, что сзади он сделан из простой листовой стали толщиной два — три миллиметра. Если нет времени на резку, то такой сейф воры просто уносят с собой.

Большой настоящий сейф доставит большую головную боль его хозяину, если в его дом заберутся мелкие воришки. Так албанцы всю ночь лупили ведущего одной телевизионной программы, заставляя его вспомнить нужную комбинацию. Артист так и не сообразил, как открыть собственное хранилище денег и ценностей.

Экс-советские посетители чужих квартир, не доверяя дырявой памяти испанцев, осматривают в отсутствии хозяев их жилище и приводят с собой «медвежатника».

Многонациональное несодружество квартирных воров в Испании создаёт некоторую напряжённость в разделе территорий. Поэтому, в последнее время, прфессионалы и любители этого вида деятельности не гнушаются обворововать и квартиры простых испанцев. «Специалисты» говорят, что в любой вскрытой квартире можно найти, по крайней мере, тридцать граммов золота. Это ничуть не хуже наличных денег из-за того, что скупки драгметаллов в больших городах встречаются чаще, чем китайские магазины. Кстати, эти скупки тоже грабят.

Кроме квартир воры интересуются и ювелирными магазинами. Их обворовывают разными способами. Налётчики, что потупее, врываются вооружённые и не стесняются приложить руку к продавцу блестящих цацек. За это, между прочим, тюремные сроки увеличивают, если поймают.

Серьёзный воровской люд сначала ворует автомобиль. Потом, чаще в ночное время, въезжают в нём в магазин прямо через закрытые и зарешеченные окна и двери. В Испании называют такой способ alunizaje (прилунение). Войдя через пролом в помещение, воры в течение сорока секунд — наиболее безопасное время — очищают витрины и уезжают на другом ворованном автомобиле, который вскоре бросят на улице.

Большие отделения банков обворовывать бесполезно. В них давно уже встроена система эвакуации денег от оператора. А маленькие банковские конторки потрошат регулярно и успешно. Но занимаются этим дилетанты, потому что навар незначителен. Серьёзные суммы денег находятся в банкоматах. Практически без серьёзной защиты, что делает их привлекательными для любителей нетрудовых доходов. Эти банкоматы режут разными приспособлениями или, что быстрее, вырывают с места автомобильным буксиром. Самый быстрый способ открыть банкомат — это взорвать его ацетиленом. Но много шума.

Без шума — это совсем по-другому. Можно взять в аренду жилище в каком-нибудь посещаемом туристами месте. Так — по сообщению испанского телевидения — сделал один русский юноша в Барселоне. Затем он через Интернет стал сдавать койко-места желающим туристам по 200–300 евро, зарабатывая таким образом до восьми тысяч евро в неделю. Правда, после такого бизнеса, лучше не попадаться испанскому правосудию. Обидевшись на утекание денег, носители судебных мантий пощады не знают.

Зато пощада будет после любого преступления, когда задержанный будет «заряжен» алкоголем и парой различных наркотиков, один из которых — героин. Тогда он уже не преступник, а больной человек. Не ведал, что творил. Больных наказывать нельзя. То есть наказывать можно и нужно, но не так, как плохих и гадких нарушителей с трезвой головой и холдным расчётом. И наркоманы за убийство получают сроки как за загубленную козу. И уж совсем смешным наказанием будет, если оружием преступления был автомобиль. Так одна подвыпившая юная дева, пахнувшая кокаином после ночной дискотеки, сбившая насмерть троих велосипедистов, и серьёзно помявшая других шестерых, получила всего шесть лет. И не важно, что была без прав, которые отобрали ранее за алкоголь.

Но, правда, в последнее время ворам стали выписывать сроки заключения больше, чем за убийства. Правда и то, что дляэтого таким ворам удалось крепко надоесть испанцам своей деятельностью.

СТРАНА СВЯТЫХ И НАИВНЫХ

Нет. это не перевод. «Святых невиновных» Мигеля Делибес, который описывает кое-кого, кое-где и кое-когда. Это про Испанию.

Уже становится демонстрацией плохого тона упоминание о том, как бывший король Хуан Карлос Первый Де Борбон смотрел фильм по телевизору в охотничьем домике в российской деревне, когда рядом сошёл с ума бурый медведь Митрофан и хозяину медведя пршлось пристрелить выросшую у него на руках животинку. Случившееся оставило такой большой надлом в психике русского мужика, что он и сам покончил жизнь самоубийством.

Нынешний король Филип Шестой, унаследовавший мебель от папы, тоже ничего не знал и не был причастен ни к одному скандалу или финансовому злоупотреблению своих сестёр и всей семьи в целом. Так же он не ответственен за недоразумения с законом родственников своей жены-королевы. Но денежное содержание, правда, понизил всем членам большой королевской семьи.

Президент Правительства страны, судя по всему, прибыл на летающей тарелке к моменту приземления его правящей партии в парламент. Потому что не признаётся в соучастии в финансовых махинациях партии, её трёх последних казначеев, наличия двойной бухгалтерии аж с 80-х годов прошлого века, ремонта штаб-квартиры за чёрный нал и всегда говорит о «гнилых яблоках», когда заводят очередное уголовное дело на очередного высокопоставленного чиновника его партии.

Генеральный секретарь оппозиции, скорее всего тоже имеет внеземное происхождение, потому что, даже разглядывая в упор, не видит, что его патийцы наворовали только одним случаем использования бюджетных денег на, якобы, профобразование больше, чем все «гнилые яблоки» вместе.

Бывшие руководители ведущих политических партий не обсуждаются. Они же — бывшие!

В пыжащейся и делающей вид, что хочет отделиться от Пиренейского полуострова провинции Каталония, президент провинциального парламента больше тридцати лет работал бок о бок с дельцом и родоначальником идеи независимости провинции и тоже, разумеется, ни сном, ни духом, ни рылом, ни ухом о таланте шефа укрупнить горстку песет, оставленных папой в заграничном банке в ощутимые миллионные счета всех восьми детей, не забыв себя при этом. И документов про наследство не показывает.

Несостоявшийся мэр столицы, она же, по соместительству, глава правящей партии указанного города, только весело хихикает, когда ей пеняют, что её помощники главы администраций столичных округов находятся или в…, или под…. — «Ха-ха! — говорит она, — Вы что, не слышали про «гнилые яблоки»? Да я их вообще, почти не знаю.

Бывший вице-президент правительства, он же змпреда Международного Валютного Фонда, он же президент ведущего банка страны, который он же довёл до ручки… Да это, вы что не видите, сама невинность и беззащитность. И самому министру Внутренних Дел пришлось около часа утирать бывшему слёзы в своём кабинете. Но о том, что бывзампред МВФ находится под следствием, они не говорили, о чём и поведал чистосердечно министр всему Парламенту.

И уж совсем не удивительно, что в такой стране, в тюрьма Албокассер, охранник, выдавая мне пришедшее письмо, открывает его и я замечаю аномалию его поведения. Мне не видно его руки, но по движению его глаз я понимаю, что что-то выпало из конверта. Служащий отдаёт мне конверт и письмо. Чтобы не задерживать очередь, я отхожу, прочитываю письмо и узнаю, что мой товарищ отправил мне почтовых марок. Их-то и скрысил охранник. В этой же тюрьме (Кастейон-2) зэки выполняют работы, за которые в других тюрьмах платят деньги. Но сдесь кто-то успешно приворовывает.

Зато в газете с негодованием сообщают, что ныряльщики возле берегов Америки обнаружили затонувший галеон с ИСПАНСКИМ золотом и не желают возвращать имущество хозяевам.

СЛОВАРЬ

Уже много лет я говорю, что воровство- это неотъёмлемая часть испанской культуры. И за это многие испанцы меня ругают. Довольно часто. Когда мне это надоело, я взял в руки базовый словарь испанского языка Королевской академии в 870 страниц (46000 тысяч слов и значений) и нашёл там всего два синонима слова «любить», три синонима глагола «работать» и сорок три (43) слова, в пояснении к которым было написано ВОР или ВОРОВАТЬ.

Вы что, не верите? Смотрите:

afanar, arrebatar, asaltar, atracar, atraco, birlar, caco, carterista, choricear, chorizo, desfalcar, desfalco, desvalijar, estafar, estafa, hurtar, hurto, interceptar, ladron, ladronzuelo, maleante, malhechor, mangar, mangante, mangui, perista, pillar, quitar, rapina, rapinar, rateria, ratero, robar, robo, saltear, salteador, saquear, saquero, sustraer, timador, timar, timo, trincar.

Затем я раскрыл испанский Уголовный Кодекс. Там оказалось всего два слова: hurto и robo. Но, в разных статьях и параграфах ясно и доходчиво описано другими словами, что этого делать нельзя, а то будет ай-яй-яй.

Я не стал раскрывать два толстых тома «Дон Кихот Ламанчский» Мигеля Сервантеса, потому что знаю: гений испанской литературы писал свою знаменитую книгу сидя в тюрьме. Он служил в то далёкое время сборщиком налогов и слегка перепутал свой карман с государственным, сделав то, что означает одно из слов, которые я выписал из словаря Королевской Академии.

Теперь я уже не просто говорю, а — утверждаю, ссылаясь на словари (есть ведь и полный словарь испанского языка): воровство — это часть испанской культуры.

ЧТО ДЕЛАТЬ?

«Мы достойны потерять Каталонию. Эта свинячья мадридская пресса действует так же, как и в случае с Кубой. Не думает. Варварское кастельянское мышление. Это мозги, у которых тестикулы вместо полушарий».

Это написал испанский писатель Азорин (Хосе Мартинес — Руис. 1873–1967 г.г.) Написал семьдесят лет назад. В ХХ веке Каталония уже пыталась провозгласить независимость устами тогдашнего президента провинции. 6 октября 1934 года, когда в Мадриде существовало республиканское правительство с коммунистическим уклоном. Объявил Луис Компанис о создании республики и тут же был посажен в тюрьму, из которой вышел через короткое время с началом гражданской войны в Испании. Победившие фалангисты, во главе с генералом Франко, не ставили себе больших проблем с Каталонией и, просто-напросто отменили автономию провинции в 1939 году. Л.Компанис попытался скрыться во Франции, но был схвачен гестапо и выдан Испании, где и был сразу же расстрелян.

Второй раз Каталония стала республикой 10 октября 2017 года. Президент автономного правительства Карлес Пуджемонт сказал об этом на заседании и сразу же отложил эту независимость на неопределённый срок. Но это не помогло избежать очередного наказания из, опять-таки, Мадрида. Правительство Испании, которая в это время была уже монархической парламентской республикой, отставило автономное правительство, назначило новые выборы и посадило в тюрьму половину членов совета каталонского парламента вместе с вице-президентом и парой лидеров общественных движений за независимость. Сам же президент К. Пуджемонт скрылся в Бельгии. История повторяется.

А вопрос остаётся. Может ли Каталония стать отдельным независимым государством? Может ли автономная провинция Испании стать отдельной республикой? Правильный ответ прост. Если отвечать только с одной стороны этой проблемы.

Да. Для того чтобы построить новую форму правления, в которой не будет места структурам, действующим по мафиозному признаку, чтобы избавиться от франкистского наследия, довлеющего в Испании.

Да. Не нужно будет в обязательном порядке учить испанский язык, освободив маленьких каталонцев для освоения других иностранных языков. Сосуществование нескольких языков в пределах одного государства, где только один язык является официальным, не помогает развитию.

Да. Возможно, что отделение большой работящей провинции, наконец, научит испанцев работать, а не приворовывать от работы других. Рабовладельчество развращает.

Нет. По словам «дедушки Ленина», всякое государство лишь тогда чего-нибудь стоит, если умеет защищаться. Испания показывает это умение.

Нет. Одряхлевшая Европа всегда будет поддерживать такую же дряхлую Испанию против Каталонии. И задавит экономической петлёй любую мысль о независимости.

Нет. В современном мире, для успешного получения независимости, нужно согласие самой передовой демократии Мира. Именно с её помощью произошла Октябрьская Революция, победно закончилась Первая Мировая и Вторая Мировая войны, экономически развились Европа, Япония и Ю. Корея, разрушена Югославия и создан хаос на месте арабских государств, окружающих землю обетованную.

Нет. Потому что, «сытое брюхо к ученью глухо». И большинству нынеживущих не нужны потрясения в их жизни. Закончились времена революционеров и романтиков.

Нет. В течение десятилетий провинция Каталония, не только производила пятую часть дохода Испании, но и, благодаря этому, приняла у себя миллионы рабочих (не воровских!) рук из других провинций и государств. Новое ассимилированное население давно превысило по численности каталоноговорящих, не желает учить каталанский. На любых выборах или референдумах именно им принадлежит большинство против независимости и отделения.

Нет. В двадцать первом столетии отсутствуют условия для мирного развода или, если хотите, разделения по типу бывшей Чехословакии.

Не исключено, что процесс развода будет «по-испански». И он уже начался. Медленнотлеющий, с всплесками и затуханиями. Когда-нибудь он завершится. Чьей победой? Никто этого не знает сейчас. Возможно, что это будут делать другие люди. Те, кто сейчас только учатся и носят на демонстрации плакаты с многообещающими надписями: «Извините за беспокойство, мы строим республику». Именно они найдут ответ на риторический вопрос «Что делать?»

Сами испанцы даже не ставят перед собой таких проблем.

— Эти козлы — каталонцы всегда хотят получить больше других, хотя они такие же испанцы, как и я, — говорит один пиренейский патриот.

— Ты знаешь каталанский язык, — спрашиваю.

— Зачем мне его знать? — удивляется испанец, — Я живу в Испании и говорю по-испански.

— Но почему ты не хочешь выучить каталанский, чтобы лучше их понимать?

— Да зачем мне их понимать? Это они должны учить испанский, если живут в Испании.

— Вот из-за этого они и не хотят жить в Испании, — резюмирую.

— Тогда пусть катятся, но сначала заплатят нам за всё, что мы им построили!

Каталонцы никогда не станут независимыми, но Испания потеряла Каталонию навсегда!

КРИВОЕ ЗЕРКАЛО

«Воровство — преступление, совершённое против частной собственности тем, кто забирает насильно не принадлежащие ему.» (Энциклопедический словарь LAROUSSE, 1998 г.)

Говоря другими словами, воровство — это действие. Любое действие имеет свою технику.

Чтобы обворовать квартиру, нужно убедиться, что в ней никого нет. Достигается наблюдением и звонком по домофону. Затем открыть дверь, обезопасив себя от любопытных соседских взглядов через дверной глазок. Современные замки любой сложности открываются набором отмычек за время меньше минуты. При наличии опыта, конечно. Говорят, что есть в продаже пара очень сложных устройств, которые успешно сопротивляются такого рода «медвежатникам». Если хата оборудована наружной «кричащей» сигнализацией, то недостаточно обрезать электрические провода. Эффективнее наполнить картонную коробку строительной пеной и надеть её на кричащий ящик. Он после этого сам себя слышать не будет.

Охранные электронные устройства с детекторами движения и радиоконтролем обходятся рассчётом времени, которое затратят охранники центра и полицейский патруль, чтобы прибыть на место срабатывания сигнализации.

Зайдя в квартиру, воры не просто ищут деньги и золото. Они оценивают социальный статус хозяина. Если фазенда принадлежит бизнесмену, ищут почти обязательный спрятанный сейф, а у политика проверяют все попадающиеся почтовые конверты, в которых, по интернациональной привычке, дают взятки.

Когда воруют в присутствии хозяев, акция проводится с большой помпой: маскарадом, большими разделочными ножами, пистолетами, настоящими или муляжами. Приэтом не стесняются раздавать подзатыльники, зуботычины и оказывать другие знаки внимания. Могут и затылком об пол приложить, чтобы не продолжать знакомство. Всё зависит от этнических корней визитёров. Латиноамериканцы — гуманнее выходцев из советского блока и последние нередко грунтуют физиономии, подделываясь под испаноязычных.

Если после уезда из торгового центра, на дороге вдруг почувствовалось спущенное колесо, нужно немедленно съехать на заправку, в деревню или остановиться возле полицейского автомобиля. Сделать что угодно, чтобы не останавливаться на атостраде. Потому что из следующего сзади автомобиля — зачастую из него сигнализируют о неисправности — выйдут «помочь» несколько проворных юношей и помогут избавиться от кошельков и телефонов, потому что именно они прокололи колесо, когда беспечный водитель совал в щель билет возле турникета, и вызов помощи не входит в их планы.

Положить на стол телефон в ресторане — это гарантированно избавиться от него. Таким же образом очки и бумажники меняют хозяев. Про клонирование кредитных карточек написано уже столько, что повторяться не имеет смысла.

Сумка на брюхе или оттопыривающийся карман, на улице обязательно привлекут внимание двух симпатичных девчат, которые, с планом города в руках и на плохом английском, пытаются найти нужное им место. Объяснив дорогу, гид заодно лишится того, что у него было, когда проворные ручки, прикрытые картой, разрежут укрытие, чтобы извлечь содержимое.

Обращаясь к Богу в церкви, не лишне убедиться, что ценные вещи, предметы и сумочки находятся в ладонях, под задом или ещё где-нибудь близко к телу, чтобы не богохульствовать позже. Вор — он тоже человек и ничто человеческое ему не чуждо. Посещая церковь, он уверен, что Бог находится на его стороне и помогает ему. Для этого он и крестик носит.

Наёмные домработницы, группы садовников, разносчики рекламы — это почти всегда разведчики воровских банд. Там, где они работают, больше обворовывают жилища.

Специалисты по вертикальным работам открывают хаты для воров изнутри, поднявшись по голой стене. Они ничего не берут в квартирах и уходят, честно заработав свои три сотни евро.

Читатель, даже понимая, что всё это относится к Испании, подозревает, что у меня серьёзно «прхудилась» крыша. Глубочайшее заблуждение! Раньше я водил знакомства с информатиками, инженерами, адвокатами, врачами, учителями и другим рабочим людом. Теперь испанская юстиция навязала мне дружбу с ворами, грабителями, педофилами, наркоманами и наркотрафикантами. Весь этот народ нетрадиционных профессий и занятий помогает мне исправляться.

ВЕСЫ ПРАВОСУДИЯ

Никогда раньше я не обращал внимания на то, как сожительствуют испанцы со своей юстицией. Теперь, при наличии времени и интереса, я убедился — плохо. Открываю газету «Эль Паис» за пятницу 2016 года и читаю:

… Автофургон для перевозок уже ожидал у дверей. Грузчики, всего за два часа, освободили квартиру от мебели, прочей утвари и мелких вещей. Ни коим образом не мог представить себе преподаваль школы из Гранады Артемио Е.М., что юстиция вломится в его дом, словно захватчик, в его отсутствие, заменит дверной замок и выбросит его вещи на свалку.

Месяцами раньше, Артемио получил на свой адрес уведомление суда, что он будет выселен из квартиры. Он добрался до судебных органов, где заявил, что это ошибка. Его квартира ничего и никому не должна. Тогда работник суда сказал Артемио, что он исправит пометку на корешке дела об экспроприации и напишнт правильный адрес, проходящей по делу квартиры, для того, чтобы суд не ошибся при слушании дела.

Номер его квартиры — 1б, а задолжавшей — 1б-нижняя.

Обе квартиры находятся в одном здании на площади Обреро Кастро Лопес в Гранаде, согласно заявлению, которое дал Артемио в своём заявлении в Генеральный Совет Судебных Прав о большой ошибке, допущенной судом.

Похоже, что судебный работник забыл об обещании исправить ошибку на обложке дела, что привело к тому, что 11 ноября 2013 года Артемио потерял в один день свою квартиру и все вещи. Потерял по решению суда № 14 города Гранады. «Это была невообразимая и дикая акция», — вспоминает он.

Сам секретарь суда навестил его в доме, чтобы извиниться и сообщить, что он уже распорядился вернуть всё изьятое. Но было поздно: работники уже выбросили на свалку всё ему принадлежащее: одежду, обувь, матрацы, простыни и так далее. Артемио оценил потери в 36332 евро. Совет Судебных Прав согласился с оценкой и распорядился возместить ущерб…

Такие случаи не единичны. В той же статье говорится, что с 2000 года и по настоящее время было подано 8800 жалоб на неправильные решения судов.

Мне это не кажется анормальным. За годы, проведённые в испанской тюрьме, я уже видел такие дела, приведьшие к реальному попаданию людей за решётку, что перед ними блекнет моя собственная история.

Такую твёрдость и быстроту принятия решений испанской юстиции можно сравнить с её же — юстиции — тупостью, неповоротливостью и медлительностью, когда речь идёт о защите испанского гражданина.

Следующий пример из теленовостей:

Молодая семья, вернувшись из двухнедельного отпуска, обнаружила дверь квартиры открытой. Замок не работал. В квартире отсутствовали их вещи, но присутствовали чужие. Через несколько минут на пороге появилась молодая особа с ребёнком на руках и заявила, что она ничего не знает о молодой паре, а квартиру эту она купила за 800 евро. У марокканца.

Дальше — интереснее. Отпускники обратились в полицию, где им объяснили, что сначала нужно подать заявление, потом полицаи откроют дело, проведут расследование и передадут на рассмотрение суда. Процесс выселения незаконников может длиться до года. И никому дела нет где и как будет жить всё это время молодая пара.

Испания — это криминально-законное государственное образование. Здесь созданы все условия для легального обмана, унижения и обворовования испанцев. Не верите? Вот же, блин, читатель попался! Ни во что не верит, пока не попробует.

Итак: можно приехать с семьёй в Испанию, найти сдаваемое в наём жильё, заплатить залог, заехать в него и перестать платить хозяину. Целый год можно издеваться над глупым испанцем, который ничего не может сделать с «захватчиками». Особенно, если у съёмщиков есть маленький ребёнок. Прожив таким бесплатным образом год, можно найти другую квартиру и съехать к вящей радости предыдущего хозяина, чтобы повторить обман в другом месте. Вы всё ещё думаете, что я выдумщик?

ЗАГАДКИ БЕЗ ОТГАДОК

В книге Эдуардо Галеано «Вскрытые вены Латинской Америки» говорится, что Испания, после прибытия первой банды естествоиспытателей под руководством Колумба (он же Кристобаль Клон) в октябре 1492 года, к берегам Америки, украла и вывезла оттуда 280 тыс. тонн золота и серебра. До сих пор никто официально не оспорил этой цифры. С таким наваром у Испании было три возможных пути развития:

— Испания становится самой богатой страной Европы.

— Испания становится самой влиятельной в банковском мире.

— Испания становится одной из беднейших стран Европы.

Не гадайте.

Испания выбрала третий вариант. Похоже, что евреи отомстили испанцам за своё изгнание из страны в том же 1492 ещё до знаменитой поездки в Америку. А, может быть, сами испанцы, перестав возделывать свои плодородные земли, воровали и переворовывали сворованное золото до тех пор, пока у них ничего не осталось.

Сейчас золото через Гольфстрим не возят. Но возят кокаин. Это ничуть не хуже золота. Поэтому испанцы организуют заслон на пути этого криминального поползновения на здоровье еврограждан. Используя отряды «стучащих» работников латиноамериканских аэропортов, натасканных стюардесс авиалиний, полицейских собак и собак-полицейских, наблюдают, проверяют и обнюхивают багаж тех, кто пытается проехать транзитом мадридский аэропорт. И лают или сообщают кому нужно и куда нужно.

Найдя отраву, несостоявшегося наркотрафиканта отправляют в тюрьму, а его кокаин, не попадающий в статистику привоза в страну, изымают и определяют по назначению. Кокаинщики стран еврозоны и близлежащих окраин не жалуются на нехватку продукта.

В процессе, указанном выше, случается, что процент чистоты и количества поршка не соответствует тому, что имел «осёл» при взлёте самолёта по ту сторону Атлантики. Возможных вариантов три:

1. Часть кокаина потерялась при транспортировке.

2. Эксперт, проверяя продукт, использовал слишком большую часть для проб.

3. Полицейские присвоили для своих нужд.

Такое происходит нередко.

Если испанские полицейские пишут в протоколе, что при задержании изьяли 130 кг. гашиша, хотя было 150, это означает одну из трёх возможностей:

1. Я это придумал.

2. Полицейские гуманно помогают наркотрафиканту получить меньший срок заключения за меньшее количество наркотика.

3. Полицейские украли 20 килограммов.

Если испанский адвокат просит тридцать тысяч евро и говорит, что он должен дать по десять тысяч прокурору и судье, то угадайте, что это означает. С трёх раз:

1. Адвокат врёт и просто хочет присвоить все деньги.

2. В Испании юстиция коррумпирована.

3. Я это придумал.

Если до суда назначают залог, то возможно три варианта событий:.

1. Заплатить, удрать и больше никогда не появляться в стране.

2. Не заплатить и получить срок, даже, если не считаешь себя виноватым.

3. Писать рассказы, сидя в тюрьме.

Если в суде спрашивают о наличии собственности в Испании, то это означает одно из трёх:

1. Они беспокоятся о сохранности этой собственности в ваше отсутствие.

2. Суд хочет отобрать это имущество под предлогом компенсации присуждённого штрафа.

3. Проводят инвентаризацию.

РРРРРРРРР — ГАФ!

Во многих религиях есть мистические божества, которые не от мира сего. Индийский бог Шива, например, у которого наблюдается избыток рук. Или чуть ближе — Двуликий Янус. Самое близкое ко мне — это двуличная испанская Фемида. Одно лицо её — улыбающееся и добродушное — всегда обращено к прекрасной половине этой страны. Не заблуждайтесь, это не южные знойные красавицы с округлостями и выпуклостями, ласкающими взор. Лучшая половина испанцев — это те, кто ворует, врёт и убивает безнаказанно, не смотря на наличие Уголовного Кодекса.

Политики, банкиры, артисты и тореадоры — далеко не полный перечень этих счастливчиков. Прошу понять меня правильно: я не говорю, что ВСЕ политики, банкиры, артисты и тореадоры — отъявленные уголовники. Просто, когда что-то совершит один из представителей этой элиты, Фемида ласково покачивает пальчиком перед носом у провинившегося и говорит:

— Ай-яй-яй! У, ты, какой шалунишка! Видишь, что ты наделал? За это тебе будет «а-та-та».

И нарисовывает это «а-та-та» на бумаге, чтобы сообщить в программе новостей. Чтобы потом, желательно без всяких новостей, из-под тишка, отпустить осознавшего свою вину.

Потому что тем, кто не попался, им не «а-та-та».

Второе лицо испанской Фемиды — это оскал бешеного пса. Этим ликом божество взирает на чернь. Чернь — это не негры из Африки. Чернь — это испанцы и иностранцы с разным цветом кожи, попавшие перед занавешенные тряпкой очи этой самой Фемиды.

В бСССре милиция фабриковала дела, избавляясь от «висяков» и ища для этого «козлов отпущения». Потом со страхом ожидала, проглотит ли эту стряпню суд. В Испании же сами судьи занимаются подлогом улик и фактов, инструктируя полицию на нужный поиск.

Лень мне браться за описание каждого найденного случая, о которых можно писать отдельную книгу. Да и смысла нет. Испанское общество и испанское государство — неизлечимо больны.

Когда я приехал в Испанию, то нашёл здесь много людей, похожих на нас времён 60–70 годов. И мне понравилось. Прошло двадцать лет и сейчас монархическая республика демонстрирует все симптомы последних лет СССРа. Если я вижу правильно, без предубеждений, то скоро Испания развалится с отделением от неё богатых и работоспособных окраин. У нас, в экс-СССРе, кстати, было наоборот: отделившиеся ветки не показали никаких способностей, кроме саморазрушения. Интересно, что будет с этим испанским божеством?

Но этот прогноз на воде вилами писан, а в настоящее время в Испании люди реально получают большой срок за украденный велосипед и не попадают в тюрьму за уворованные миллионы.

Вспоминается старый анекдот. Говорят ещё времён НЕПа:

Сидят в камере двое.

— Ты за что?

— Мешок картошки украл.

— Плохо дело. Года два дадут.

— А ты за что?

— Два вагона картошки украл.

— Ой, да тебя, наверное, на всю жизнь посадят?

— Нет. Вагон судье, вагон мне и я домой.

Испанец Хосе Бретон получил 42 года заключения за убийство двух его малолетних детей. И 62 года заключения за терроризм каждому предлагает прокуратура для восьми молодых наварцев за пьяную драку в баре с подвыпившими жандармами.

Это — Испания в 21-м веке.

В этой Испании существует ассоциация адвокатов-христиан, которая регулярно привлекает к суду певцов, артистов и ведущих программ телевидения, обвиняя их в оскорблении веры. И суды нередко выносят обвинительные приговоры. 21-й век…

На родине Торквемады — был такой инквизитор — жгут портреты короля. По резолюции европейского суда по правам человека — это уже не преступление, а всего лишь свобода выражения мнения.

ЧАСТЬ 1 ЗА РЕШЁТКОЙ

Люди, которые помогли мне написать эту книгу:

Vladimir Nakonev — автор и уголовник.

Oleksandr Muzyka — жертва и один из шефов криминальной группировки.

Муниципальный агент полиции № 7991.1

Муниципальный агент полиции № 7898.8

Agustin Morales Perez — Roldan — судья Juzgado № 42, Мадрид.

Leonor Baeza Fernandez — адвокат защиты.

Alberto Cobo Reutes — прокурор.

Maria Luisa Aparicio Carril — судья.

Tomasa Olivas Rubio — судья по надзору за пенитенциарной системой города Кастейон.

Antonio Carretero Carretero — директор тюрьмы Castellon-2

А ещё многие охранники, зэки, врачи, священники, волонтёры и другие люди, кто появится в мих рассказах по именам, кличкам или просто слегка обозначенными. Те, кто изъявил желание быть упомянутым в моих рассказах. Других я упоминаю лишь с желанием возмездия.

Кроме того, следует упомянуть организации, без действий (или бездействие) которых многие рассказы не написались бы:

Juzgado № 42, Мадрид.

Audiencia Provincial de Madrid

Juzgado de Vigilancia Penitenciaria № 4 de la Comunidad, Valenciana, Castellón

Tribunal Supremo de Espana.

Ах, да… Policía Municipal de Madrid, конечно.

Автор предупреждает:

Выдыхай читатель, выдыхай! Да, новые познания об Испании немного выбили тебя из привычной колеи. Но я ещё и половины не рассказал об этой чудесной стране. Чудес здесь хватает. В этот криминальный рай едут и едут представители всех рас и национальностей, всех языков и менталитетов. Едут с нехорошими задумками. Как-то само-собой получилось, что и я свернул с той дороги, которую принято считать правильной. Об этом дальше…

ДОРОГА НА ТОТ СВЕТ

Быть нелегалом и иметь проблемы со здоровьем недопустимо. Возможные последствия будут развиваться по двум лишь направлениям: а) в ящик, б) тоже в ящик, но попозже. Просто, по времени и по ощущениям это проходит не так, как у нормально живущих.

Симптомы появились очень быстро и ясно указывали, что с этим светом пора заканчивать. Почему-то, на ум пришла история жизни Линденберга. Когда он узнал, что ему осталось прожить не более шести месяцев, то, первым делом, составил список дел, которые нужно успеть переделать до того, как…

Я решил не отставать от знаменитостей и начал делать то же самое. Подарки детишкам, звонки старым знакомым… Предстартовую суматоху нарушали происки врагов, двух хохлят, что жили по соседству. Работая лишь изредка, а в основном подворовывая, они давно уже праздновали отъезд крыши. Тут в заграницах даже у взрослых украинцев с головой часто нелады, а уж молодёжь из самостийщины только и живёт мыслью: где бы чего украсть посолиднее, чтобы не стыдно было на родину вернуться.

Худо-бедно стараюсь не обращать на них внимания, но это получается всё хуже и хуже.

Их разговоры в другое бы время вывели меня на путь стукачества, но сейчас не до них. Из-за стены постоянно доносится про то, что надо найти побольше людей, которые не боятся быть вооружёнными, про то, как открыть сейф… Короче, идёт обсуждение американских боевиков.

Правда, я попытался сконтактировать с матерью одного из них, чтобы предупредить о возможных последствиях, но из этого ничего не получилось. Мамин… ну, скажем, любовник мне ласково посоветовал по телефону не делать из мухи слона. Играются, мол, дети.

А дети игрались всё хуже. Однажды, слышу, как в квартире летают и втыкаются ножи. Вышел из комнаты и вижу две ухмыляющиеся физиономии, похлопывающие лезвием о ладонь.

— Что, с нервами плоховато?

С нервами у меня было нормально и я опять оставил всё без последствий. Хохлята мне устраивают пару бессонных ночей, выкушав горячительного и пошумев, с пинками в мою дверь и воплями типа «Когда эти суки-работяги дадут нормальной жизни хорошим людям!». В качестве профилактики, я одеваю на кулак того, что постарше. Тридцатитрёхлетний недоумок пытается изобразить потерю сознания уже после первого касания. Со мной такие спектакли не пройдут и я добиваю влёт по носу для крови и по почкам для боли после акции. Поднявшись, гоблин долго извиняется, но по глазам вижу, что мысль дебила работает на всю возможную скорость, отыскивая возможность мести.

Эти даунские свиные глазки я уже пару раз видел в упор. Однажды я не поддержал его в наезде на хозяйку квартиры, где мы снимаем разные комнаты. И после этого он мне заявил:

— Хорошеньким для всех хочешь быть? Не выйдет!

И в другой раз, когда я обрезал его притязания возглавить международную борьбу с исламским экстремизмом, с приставаниями к молодому и работящему арабу, что жил в нашей квартире. Тогда было сказано грознее:

— Я тебе это припомню!

Попробовал я, было, полечить уезжавшую крышу, взяв любителя христианизма с собой на полёты, но и эта попытка закончилась плачевно:

— Козлы они все, эти твои друзья. Лишь хотят показать, что у них денег до хрена.

Всё прошедшее вспомнилось немного позже.

А пока вокруг меня начались странности. Как-то на работе, я, чертыхнувшись в очередной раз, вытащил из телефона севшую батарею и, перед тем, как вставить другую, сказал своему напарнику:

— Похоже, что меня прослушивают. Мне батареи на полдня стало не хватать.

— А у тебя не паранойя?

— Знаешь, — говорю, — Даже отсутствие паранойи не гарантирует отсутствие слежки. В любом случае, идёт что-то странное.

Молодые представители незалэжности вдруг стали предупредительны и вежливы. Такие слащавые, что мысль о голубизне могла бы запросто прийти в голову постороннего наблюдателя. Но не в мою. Ясно, что у них появился план в отношении меня. Но что это будет? Наркотики подбросят? Оружие?

Одни вопросы в голове. И без ответов. Тем более, что воришки, по всему видно, провернули акцию. И не совсем удачную. Уже целую неделю не выходят из дому. К ним не приходят их подельники. На любой шум на лестничной площадке прилипают к глазку. Но я опять пытаюсь абстрагироваться на своих проблемах. Сколько же мне осталось коптить на этом свете? А дел ещё хочется переделать!

А юноши, тем временем, делают другие грязные дела, которые им в радость, наверное, с рожденья.

Хозяйка сообщает мне, что оба не заплатили за жильё и донесли на неё в налоговую инспекцию, что она, мол, не платит за сдачу жилья. Меня сие не удивляет, чтобы хохол и не стучал — это редкость. И тут же мелькает мысль. Чтобы проверить её я мимоходом спрашиваю молодого:

— В полицию бегаем стучать?

Дёрнулось лицо несимметрично, и он свалил, не отвечая на провокацию. То, что другой постоянно стучит, я уже давно знаю. Как звонки под крышей пересиливают, так он бегает в полицию, в русское посольство, просто останавливает на улице патрульную машину и сообщает об ужасных соседях по жилищу.

Ещё пару дней я не вылезаю из-за компьютера, старательно набивая буквы. Пишется неплохо, и с такой скоростью за несколько месяцев я закончу свои письменные дела.

Соседи суетятся по квартире, отвечая на звонки домофона, старательно не сталкиваясь со мной не только телом, но и взглядом. Но не трогают меня, и я не реагирую на необычность ситуации. И зря.

В час с лишним пополуночи мне в комнату ломятся юные стукачи. Открываю дверь. Крик, шум, гам. Из всего понимаю только, что меня пытаются спровоцировать на то, чтобы я вломил тому, кто постарше. Второй держится в тени коридора, держа руки за спиной. Ну, всё, у обоих рвануло. Но получить ножик в спину среди ночи мне не хочется и я посылаю обоих и закрываю двери. Оба помчались к выходной двери, щёлкнув по дороге автоматом, вырубая свет. Зависает комп. Скачал, блин, мультик! Да ладно, завтра объясню правила общежития.

Но, завтра наступило сегодня. Через час в дверь опять стучат. Более настойчиво. Открываю. Ого! Весь салон заполнен полицейскими.

— Документы! Одевайся, поедешь с нами.

В уголочке жмутся с жалким видом хохлята. Так, меня явно забирают не за то, что натворили они. Но что же они настучали в этот раз?

С некоторым сожалением оставляю на столе заряжающийся телефон. Останусь без связи, но, зато, и мой напарник по работе и другие поймут, что со мной случилось что-то. Бумажник в карман и я готов.

— Есть ли оружие в комнате?

— Вы, что, с ума все посходили этой ночью? — вопросом на вопрос отвечаю я.

На улице нас ожидают три полицейские машины, в которые уже рассаживаются полицейские. Двое в бронежилетах. Круто! Меня, правда, везут без дополнительной охраны. По недоумевающим физиономиям вижу, что они уже и сами не верят в то, что делают. Привезли в участок.

— Всё на стол. Раздевайся.

Проверяют, описывают, записывают, даже в задницу заглянули на предмет обнаружения чего запрещённого. Отдельно идёт описание примет и татуировок.

— Ох! Сколько у тебя денежек в кармане! Что, нельзя было в комнате оставить?

— Нельзя. У меня воры по соседству живут.

— Ну-ну! Интересно. И сколько тут у тебя денег?

— Не знаю. Около пятисот.

— Как интересно! Не знаешь, сколько денег имеешь…

— Слушай, — прерываю я подколы, — Мне нужно за комнату платить и, вообще, это почти двухнедельный заработок.

— Так зарабатываешь? Я вот тут каждый день и столько не имею в кармане.

— Пошли работать со мной, будешь иметь в два раза больше.

На этот раз я попал в точку. На замолчавшем фэйсе было написано «Ты чё, дурак!»

Но деньги отдают. Только бумажные. Монеты, как и всё железное, относится к запрещённым предметам в заключении. На мою попытку выяснить, что же я натворил, ответа вразумительного так и не получаю. Да ещё и плохо мне по-настоящему. Голова кружится. Со мной такие дела уже несколько дней происходят. Раньше было чуть полегче. Есть и другие симптомы, что я не жилец. Решаю, что объявлю голодовку. Не в смысле демонстрации, а просто ничего жрать не буду. Не будут же меня заставлять работать. А на простое лежание и сидение много энергии не надо.

Попав в камеру, я понял, что голодовать обязательно надо, потому что то, что было приготовлено в качестве жратвы, было явно из меню детского садика. Микроскопическое пирожное, такого же размера йогурт и несколько большего сока. Через некоторое время из камеры напротив доносятся всхлипывания, быстро перешедшие в плач и откровенные рыдания. Местный абориген, заглотив рацион, понял, что смерть уже недалеко. Причём от голода.

— А-а-а! Агент! Позвоните моей жене! А-а-а! Пусть принесёт мне бутерброды! А-а-а!

Полицейский тоже человек и через некоторое время после бурных и продолжительных лобзаний до меня доносится удовлетворённое мурчание с чавканьем.

— Агент! Пожалуйста! Я пить хочу!

Открыли и напоили. Ещё некоторое время тишина.

— Агент! В туалет можно?

Заодно открыли и меня. Облегчился, хотя при вставании заштормило так, что полдороги шёл, придерживаясь за стену. Даже полицейский заметил, что у меня нелады.

— С тобой всё нормально?

— Думаю, что да.

Тогда в камеру. И я опрокидываюсь на топчан.

— Эй, амиго, — наевшись и оправив другие естественные потребности, испанец общения захотел.

— Амиго, это тебя взяли с ножом, когда ты на двух молодых нападал?

— Меня, но без ножа.

— Успел выбросить? Правильно.

Я механически отвечаю, поддерживая беседу, а сам в душе благодарен товарищу по несчастью, наконец-то сообщившему мне, за что меня взяли.

Временами впадаю в какое-то забытьё, иногда, похоже, сплю, но большей частью раздумываю. Ну и что будут делать хохлы, когда меня отпустят? То, что отпустят, особых сомнений не вызывает. За два дня мне должны или предъявить обвинение, которое будет затруднительно сляпать по такому топорному доносу, или отпустить окончательно или до суда, если таковой будет.

По прошествии времени меня перевозят в другое место отсидки. Из воронка вываливаюсь чуть живой, так меня прихватывает по дороге. Не сдохнуть бы тут прямо у них. Но вроде отпускает и я снова в процессе. Снова отпечатки пальцев, прощупывание рубцов одежды, руки в стороны, штаны снять и наклониться… и:

— Ой, сколько у тебя денежек!

Но противоядие уже известно.

— Я не виноват, что ты такую работу выбрал, где мало платят. Когда выйду, можешь пойти со мной на стройку, будешь зарабатывать хорошие деньги.

На стройку полицейский не хочет и разговор о наличии суммы затихает сам собой.

За два дня заключений прохожу хорошую школу. Выясняю, что во всех тюрьмах страны есть библиотеки, возможности учиться, спортзалы, а в одной, даже, есть закрытый бассейн. Офигеть! И чего я до сих пор на свободе делаю? Среди публики, закрытой, как и я, есть наркоманы, наркотрафиканты, хулиганы, нелегалы и много чего ещё. Узнаю, что, даже, получив срок, через треть времени можно за хорошее поведение получить вознаграждение в виде небольших каждонедельных отпусков на свободу. При отсутствии нарушений этой нормы время на свободе увеличивается до 50 % недели, а в дальнейшем можно и вообще работать за пределами тюрьмы, возвращаясь только на ночлег. Офигеть ещё два раза подряд!

Быстро зарабатываю у сотоварищей (между прочим все друг друга называют двоюродный брат) авторитет своей молчаливостью и тем, что отдаю всем желающим обеденные и ужинные бутерброды. Как ни странно, но оттого, что не ем, чувствую себя лучше и лучше. Особенно после того, как перевели в камеру с краном водяным. Пью по-возможности. Может вообще перестать жрать, когда выпустят? Ну, просто здорово себя чувствую.

Как среди ночи меня забрали, так же среди ночи и выпустили. За два часа до официального окончания времени задержания. Первым делом еду в околоток, где провёл первую ночь. Прошу, чтобы со мной пошёл, как минимум, один полицейский для того, чтобы войти в комнату и убедиться, что мне не подбросили никаких ножей. Полицаи долго отнекиваются, но, после того, как я обвинил их в том, что они не сделали никаких проверочных действий и арестовали человека ничего не сделавшего, мне дали двух сопровождающих. И мы отправились на тот адрес, где я снимал комнату.

Войти не удаётся из-за того, что дверь заблокирована. Полицейским приходится достучаться и открыть дверь. Войдя в свою, закрытую на ключ комнату, обнаруживаю, что из неё украдена вся электроника. Нет ни фотоаппарата, ни ЖПСа, ни часов, ни других вещей и над всем возвышается разобранный остов, бывший раньше компьютером.

Скорее всего украдено и много ещё чего, но я уже не фиксирую ничего взглядом, потому что вижу на клавиатуре пистолетный патрон. Показываю полицейскому на него. Он мне жестом «твой?». Я ему так же молча пальцем у виска. Забирает его в карман и пытается позадавать вопросы хохлам.

Но те хором поют одну песню, как им тут плохо жить с таким опасным типом, который бьёт, как Тайсон, документов не имеет, делает не понятно что, наверняка находится в международном розыске за то, что убил свою бабушку…

Про бабушку я уже слышал. Так они хозяйку квартиры мной уже пугали. Я тем временем разглядываю дверь и не вижу следов взлома. Значит у них есть ключ. Откуда? Сплошные вопросы без ответов. Ну, например, почему они начали делить мои вещи, не дождавшись, чем закончится моё задержание? Наконец, даже полицейским надоедает это блеяние и мы уезжаем обратно в околоток.

Там мне предлагают написать заявление о краже. Один полицейский, видно в чине писаря, тут же помогает регистрировать всё это на компьютере. Подходит ещё один, глядит на экран и тычет в него пальцем. Мне не видно, но писарь щёлкает мышкой и ошарашенно говорит товарищу.

— Три заявления за четыре дня. И я подумал, что это правда. Пришли нормально одетые…

Дальше я не слышу. Меня начинает колотить крупная дрожь. Внутри всё кричит, захлёбываясь:

«Скотина! Сидишь тут, играешься! А я, по твоей наводке, парюсь два дня среди наркушников!» На глазах выступают слёзы, смазывая резкость изображения. И только в центре в резкости я вижу цыплячью шейку в воротнике форменной рубашки. Я уже не контролирую себя. Сейчас я вцеплюсь в эту шею и начну пальцами дробить позвонки…

— Что случилось, Владимир? — на моё плечо ложится рука девки-полицейского.

Она была в охране, когда я сидел в камере первую ночь. Мы успели переброситься несколькими фразами «за жизнь». Это прикосновение возвращает меня в нормальное состояние. Я утираю слёзы, выпрямляюсь на стуле.

— Ничего не случилось.

Девка читает то, что мы успели записать с писарем, ничего не говоря уходит, ещё раз прикоснувшись к моему плечу. Подходит ещё один поли. Видно из начальников. Потому что даёт команду стереть с компа предъидущие заявления на меня и вписать моё. Прочитывает текст и говорит мне:

— Думаю, что этого уже хватит. А компьютер новый купишь.

Я ухмыляюсь.

— Конечно куплю. А вам два трупаподарю.

По наступившей паузе и двум парам глаз на меня уставившихся, я понимаю, что сказал немного не то и не там, и добавляю.

— В ближайшие пять лет.

Похоже, что срок их устраивает, потому что они переглядываются, но ничего не говорят. Но у меня-то этих пяти лет нет. А полицейские, тем временем, посовещались и предлагают мне прийти завтра. Почему завтра?! Всё происходящее наводит на мысль, что они с ворами заодно. Вспомнились случаи обворовывания квартир моих знакомых. И ни разу полицейским не удалось обнаружить воров. Более того, почти всегда полицаи успокаивали пострадавших тем, что, мол, всё закончилось благополучно: подумаешь что-то украли, ведь не убили же.

День проходит в лёжке на чужой квартире. Есть не хочется и только жажда такая, словно на дворе не ноябрь, а лето жаркое. Придя на следующий день в гости к полицаям, получаю от ворот поворот. Сказали, что я должен сначала идентифицировать свою личность, а уж потом ходить жаловаться. Класс! Именно так и выглядит коррупция и взаимодействие с воровским классом.

— Значит, я могу быть свободным?

— Да.

— И могу делать, что захочу?

— Именно так.

— Ну, тогда, до встречи.

Выйдя на улицу, я встречаюсь взглядом с одним из повышепоставленных носителей униформы. Он отворачивается. Ну, тогда я пошёл. Повеселюсь, однако! Но до улицы я не дошёл. Следом бежит полицай, с которым я только что говорил.

— Вернись, тебя зовут.

— И оно мне надо?

— Не знаю, мне сказали тебя привести.

— Я опять задержан?

— Нет, но лучше, если ты пойдёшь со мной.

Ещё несколько минут я слушаю блеяние трёх полицаев. Потом, устав, я заявляю, что хочу забрать мой параплан, но, если он не находится в моей комнате или испорчен, то они пожалеют, что пришли сегодня на службу. Угроза подействовала. Пообещали подъехать через полчаса.

На подходе к дому встречаю хозяйку квартиры. Она бросается ко мне, обрадованная.

— Что случилось? Я звоню, а телефон не отвечает, сначала были гудки, а теперь говорят, что отключен. Эти мне не говорят ничего и не пускают в квартиру.

Вкратце рассказываю ей о происшедшем и показываю бумаги, которыми меня щедро снабдили полицаи.

— А к ним теперь приходит тот русский, что жил до тебя в твоей комнате. И каждую ночь они опускают жалюзи в твоей комнате и что-то в ней делают, — сообщает хозяйка.

Вот! Недостающее звено в цепи всех моих умозаключений. А я-то гадал, откуда у воришек ключ. Запишем этого юношу, который, кстати, совсем и не русский в список под номером три.

И тут же подъезжают полицейские, уже переодетые в цивильное. Хозяйка пытается объясниться с ними, но тут же получает отпор внутренних органов:

— А что вы хотите, сеньора, если вы тут нелегальщиной занимаетесь, сдавая в наём жильё и не декларируя это.

Еле сдерживаюсь, чтобы не влепить оплеуху блюстителю порядка, но и хозяйку тоже несёт.

— Я этого так не оставлю и сегодня же иду к своему адвокату.

— Вы можете идти, куда хотите, — полицейского трудно запугать, он при исполнении и, поворачиваясь ко мне, он продолжает:

— Для нас, главное, чтобы всё было спокойно. И лучше будет, если ты отсюда съедешь.

— Как?! — восклицает хозяйка, — И мы останемся здесь с этими?

— Да, — подтверждает полицейский, — Вы останетесь с этими.

За разговорами мы доходим до моей комнаты и хозяйка замирает на пороге, увидев бардак внутри. Кстати, я уже вижу недостачу большего количества вещей, чем в первое посещение, но это меня уже не беспокоит. Полицейские здесь впервые и пытаются уговорить меня не трогать руками раскуроченный компьютер и другие вещи. Но мне уже всё до лампочки и я вытаскиваю рюкзак из комнаты. На шум появляется один из хохлят, всем своим видом показывая непонимание происходящего. Нет, он ничего не слышал и не видел. Комната была всё время закрыта.

Уходят полицейские, взяв с меня слово, что драки не будет. Я его даю с чистым сердцем.

Проходя мимо холодильника, я вспоминаю, что идёт уже четвёртый день не жрамши. Парочка маленьких йогуртов и всё. Беру на автомате пластиковый пакет и вытаскиваю свои продукты. Заношу в комнату и, чертыхаясь, оставляю там. Мне же сейчас параплан до клуба дотащить надо. Тут уж не только пакет с продуктами, бумаги приходится оставлять на столе.

Oпять появляется хохлёнок. Это уже не тот жалкий мальчик, что стоял перед полицейскими. На морде спесь, как у породистого барона.

— Я думаю, что нам нужно будет поговорить на очень интересную тему. Поэтому предлагаю встретиться сегодня вечером втроём внизу в кафе.

— А я думаю, — отвечаю, — Что пока говорить не о чем. Да мне и некогда.

А мне и в самом деле некогда. Надо узнать, не сделали ли они чего с парапланом. Если испортили безнадёжно, это будет означать, что жизнь их закончилась. А если крыло цело, то меня интересует степень участия этого молодого кибернетика в разборке моего компьютера. Не хочется невинных жертв.

Проходит ещё один день. Я приезжаю с моим другом на его фургоне, чтобы забрать вещи. Захожу в комнату. Ну, твою мать! На столе нет тех бумаг, что я оставил вчера. Всё, ребята, я начинаю звереть! И тут на глаза попадается кулёк с едой, тоже вчера оставленный. И в нём не хватает упаковок и банок.

По-другому и быть не может: «зъим скильки можу, остально покусаю». Повнимательнее приглядываюсь к содержимому пакета и вдруг меня словно мороз по коже. В пакете находятся продукты только в открытых упаковках и среди них баночка с майонезом, которого я никогда не ем. Выпрямляюсь. Я не знаю, как выглядит человек, ударенный пыльным мешком, но я не нравлюсь себе в отражении в зеркале, что висит передо мной.

И сколько такого майонеза я уже съел? Память услужливо подбрасывает цепь случаев, которые произошли со мной. Сонливость, жажда по ночам, тахикардия среди ночи, когда я выпил какие-то болеутоляющие и противовоспалительные пилюли. Восемь зубов, выпавшие без видимых причин за четыре месяца. Потеря сознания в полёте, стоившая мне выбитого плеча, и кровь в унитазе по утрам. Странный вкус борща в день, когда на меня налетели полицаи. Хорошо, что я его почти не стал есть и вылил, да запил этот странный вкус парой литров кока-колы. И моё тряпкоподобное состояние в камере предварительного заключения.

Вам, что, хохлы, просто в радость людей травить? Я уже прилавливал попытку урода отравить газом арабского парня, когда работал в другой провинции и вернулся домой среди ночи и обнаружил открытый газ на кухне, закрытую вентиляцию и только одного араба, спящего в своей комнате. Та-ак! А когда у меня всё это началось?

Ну, точно! В то время, когда араб, не собиравшийся никуда съезжать, вдруг в два дня собрался и свалил. Мне ещё показалось, что он был сильно напуган. Тоже, видно, вкусил гадости. Дак, значит, я не болен! Ну, молодёжь! Тогда, как в песне поётся: молодым везде у нас дорога… Я вас без очереди пропущу.

А сейчас проверить эту догадку. Быстро закидываю вещи в машину, не проглядывая недостачи и лечу на новую хату, которую я снял.

Первым делом надобно чего наесться. Давно уже хочется. Или пан, или пропал. Или всё начнётся заново, или будет заканчиваться. Пакет с продуктами уходит в помойку без дополнительной ревизии. Покупаю всё свеженькое и новенькое.

Неделю лежу не вставая. И только ем, ем и ем. Чем больше ем, тем больше меня изнутри здоровье распирает. Как в молодости, когда я отьедался после сгонки веса на соревнования.

И только веду переговоры по телефону: компьютер восстановили, но диск стёрт. И тут же меня успокоили, что могут восстановить все мои прежние файлы. Уже веселее, но кибернетика тоже будем убирать. Звонок из клуба: параплан цел. Повезло, проживут пару-другую месяцев больше. Звонок ещё одного друга на внешнем диске стёрты все фильмы, но восстановить можно. Дурачок, для того, чтобы отправиться в мир иной было достаточно и раздербаненного компьютера.

И, между делом, проверяю в своих вещах недостачу. Украдены все документы, где есть моё имя (вот на чём зиждется их заявление в полицию, что я не тот, за кого себя выдаю), но осталась книжка банковского счёта. Это уже интереснее. Значит у них ещё будет ко мне интерес. Представляю, с каким остервенением были перебраны все бумаги, на предмет поиска заветных цифр для снятия денег.

Пропала вся электроника. В том числе и для полётов. Все мои очки для чтения и работы и, даже рентгеновский снимок зубов, который я сделал для того, чтобы попробовать отрегулировать произношение. Ну, об отъезде крыши у хохлов речь уже можно не вести. Её просто уже нет. А, если крыша уезжает, то тело нужно отправлять следом.

Ещё звонок от одного из моих клиентов, которому успел дать новый номер телефона. Надо то-то… Хватаю блокнот… А его-то и нет! Подскакиваю, как ошпаренный. Лежу тут, понимаешь, булки парю, а народ обворовать могут! Несколько дней трачу на объезд адресов и, заодно, восстановление телефонных номеров. Предупреждаю, что могут быть попытки взлома хаты и так далее. Рассказываю о своих приключениях. Под запись оставляю имена и телефоны своих бывших «друзей», чтобы, в случае кражи, испанцы могли правильно заявить в полицию. Все охают, ахают и тут же первый вопрос:

— Деньги нужны?

Отзывчивый народ испанцы. Находясь в очередном доме, сидим за столом, и вдруг в новостях рассказывают, что группа молодых украинцев залезла в частный дом и потребовала от хозяина открыть сейф. Тот открыл, но вместо денег вытащил заряженный пистолет и уложил двух наповал и одного тяжело ранил. Печально, если мои друзья. Мне бы хотелось с ними самому разобраться. Но, приехав в столицу, выясняю, что уроды живы и здоровы. Но, правда, пропала хозяйка. Её квартира находится рядом, и в ней нет света, жалюзи на окнах опущены, домофон не отвечает. Телефона её у меня нет. Дурдом какой-то.

Прежде всего, начинаю походы в интернет-забегаловки, чтобы оставить этот рассказ, который имеет все шансы быть не дописанным. По ряду причин. Начиная с того, что компьютеры напрочь отказываются писать кириллицей и приходится изощряться. Многие русские буквы просто отсутствуют на своих местах, если не активировать их наличие в программе. Хозяева интернетов, зачастую, не имеют никакого отношения к информатике и отказывают в модификации.

Ещё и ещё проверяю отсутствие наличия вещей. Если пропажа, например, коробки с презервативами может вызвать только улыбку, то все словари и учебные пособия по языку — это серьёзно. А пропавшие подарки моих друзей и новый цифровой фотоаппарат — это приговор. Нет всех моих дипломов об окончании языковых и прочих курсов. Ищу в пропаже хоть какую-то зацепку, которая поможет мне спланировать ответные действия. Если в первые дни я думал о том, чтобы побыстрее отправить щенков туда, не знаю куда, потому что был уверен, что из-за болезни мне долго не протянуть, а в тюрьме мне бы хоть немного помогли, то сейчас я точно знаю, что сидеть за уродов-самостийников я не собираюсь.

Уже прошло кровотечение, и я не ужасаюсь, заглядывая в унитаз. Болит печень, но это можно терпеть. Я вообще удивляюсь своему организму; как лихо он справляется со всеми проблемами, которые я ему доставляю своей жизнью. Но что же ещё пропало?

— Ты не знаешь, чем можно машинку для стрижки волос смазать? — спрашивает меня мой напарник на работе, куда я начал опять ходить (деньги-то нужны).

— Возьми масло для швейной машинки, которая стоит у тебя, — отвечаю я.

Приходит на следующий день. Масла нет. Украдено. Вот!!! Вот она взаимосвязь с пистолетным патроном. Не телефон же мобильный они смазывать будут. Эх! Теперь бы поймать их с этим пистолетом, чтобы не было похоже на очередное нападение на детей с ножом. И, как-то некстати, вспомнилось, что молодой хохлёнок спрашивал меня, где найти стрелковую секцию. Плоховато. Может статься, что умеет обращаться. И, вообще, сколько у них пистолетов? Ну да ладно. Веселее будет. Пуля-дура, а я кто?

А хозяйка так и не живёт в своей хате. Пропала вместе с мужем. Одно из двух: или она так напугана всем происходящим, попав между ворами и полицаями, или полицаи ей посоветовали освободить временно хату и используют помещение для подслушивания-подглядывания за вновь сформировавшейся бандой. И то и другое для меня плохо. Мне бы с сеньорой поговорить до того, как я действовать начну. А второй вариант ставит крест на том, чтобы я заглянул в квартиру, где живут мои украинские друзья.

Значит, шансы вернуть хотя бы лётную электронику становятся призрачными. И тут появляются ещё две новости: опять мой напарник отличился. Встретил его в метро молодой хохлёнок и спросил про меня. Когда мужик ответил, что не знает, пообещал освежить память. Дядя занервничал. Предложил я ему стереть номер моего нового телефона и спокойно жить дальше. Не знает ничего и точка. Меньше знаешь, дольше живёшь. А мне это сообщение в радость. Значит, им хочется меня найти. Найдут, как-нибудь, по случаю.

Наконец, мне достаётся мой компьютер. Дальше можно писать только междометия! Вся моя писанина, которая ещё по причине своей сырости не была помещена в интернет, пропала. В неизвестном направлении. Точнее она есть, но не прочитывается из-за новых перекодировок или затёрта другим текстом поверх старого. Пропал проект новой книги. Вместе с диском ушла богатая коллекция фильмов про парапланы, и много другой лётной информации, которую я и сам охотно пользовал и другим давал. Как ни странно, но это меня уже сильно не расстроило. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит!

Осталось только рассказать всё с точки зрения следователя из старого добротного детектива.

И так, когда не удалась попытка отравить газом араба, хохол придумал, как его выжить из квартиры. Подсыпал добытое где-то зелье ему и, заодно, мне в еду. Араб уехал. А мне нового хохлёнка подсунул полузнакомый кадр, который хоть и родом из славного сибирского города, но по паскудности переплюнет любого «западэнця», типа «возьми к себе сына моей подруги». Я взял, помог подзаработать денег, поделившись работой, а молодой быстро снюхался с придурком и начали уже вдвоём довольно методично травить меня, вырабатывая у меня привычку плохого состояния. Я, будучи уверен, что болею, временами просто ничего не ел целыми днями, что нарушало их планы с моей отравой.

Наконец, они решились дать мне дозу лошадиную и организовать заяву в полицию. По-видимому, среди их круга были завсегдатаи тех заведений и они знали, что, проведя пару дней в камере без свободного доступа к воде, я, попросту, откину концы. И, не дожидаясь результатов задержания, начали делить мои вещи по принципу: кому что нравится. Поэтому они были так ошарашены, когда увидели меня живым и здоровым среди ночи, когда я заявился с полицейскими. Далее действовали по инерции: взять всё, что представляет хоть малейшую ценность для меня, испортить мне всякую возможность читать, работать, общаться. И остатки зелья были заброшены в те продукты, что я вытащил из холодильника, предварительно украв всё съедобное.

Теперь, когда я пропал для них, они затаились, потому что сибиряк, (поклонник моей писанины) уже прочитал это повествование и предупредил хохлов о возможных последствиях. Тут уж ничего не поделаешь: все сволочи сбиваются в стаю быстрее, чем хорошие люди.

А новости, которые я узнаю про новую банду, просто интереснейшие. Многие её новые члены с помощью мозга группы нашли в том же районе сдаваемые жилища и живут, буквально, в трёх шагах от штаб-квартиры. Все, как на подбор, молодёжь в возрасте 20–25 лет. Нет, разумеется, никаких навыков работать, но и желания тоже не наблюдается. Просто здорово! Осталось только дождаться, чтобы жители района начали ходить жаловаться на непорядки не в полицейский офис, а новоявленному Дону Кoрлеоне. А сами хохлята переставили замки в хате, за которую уже полгода не платят, поставив таким образом последнюю точку в реприватизации. Говорил же я хозяйке, что именно это и было задумано ими, а она не верила.

Интернациональность состава новой мафиозной структуры впечатляет. Основной костяк — украинцы. Литовец, венесуэлец, адвокат с латиноамериканскими корнями, есть связи в армянской диаспоре. И это только то, что я знаю.

Первым попался литовец русского происхождения. С перепугу рассказал столько интересного, что я решил его пока не трогать и он может продолжить воровство кредитных карточек у старушек-ротозеек, чтобы поснимать денежку со счёта, используя код, который подглядел заранее.

Потом пару раз «случайно» я встретил кибернетика, старательно не обращая на него внимания. Все его районы обитания мне известны и в момент М он не на много переживёт своего друга.

Затем я слегка напугал главаря банды. Причём, увлёкся и теперь, наверное, криминальному авторитету придётся лечиться некоторое время от болезни ограниченного пространства.:-)

Хотя об этом надо рассказать поподробнее. Дело в том, что среди вещей, уворованных у меня, был экземпляр моей первой изданной книги. Ну, хотелось мне потешить своё тщеславие. И вот, эту-то книгу воришки и не дочитали до конца. А там было чёрным по белому написано: я занимался художественной самодеятельностью. И, естественно, владею приёмами перевоплощения. Бывало, в одном спектакле я играл до пяти ролей. И не только я. Зрители только диву давались, как это в таких маленьких кулисах помещается столько народу. Когда-нибудь я и об этом напишу.

И, значит, иду я по улице и вдруг, вижу: идёт мой мафиози! Нихрена себе он круг делает, чтобы в жилище прийти! А я ну никак не готов к такой встрече. Туфельки, полупраздничный прикид. Но, правда, в кармане случайно лежит одна штучка. Одна-единственная! Но такая важная, что и не придумаешь. Резко кручусь я на каблуке, сгорбливаюсь, достаю из кармана сигарету и раскуриваю её, прикрываясь от ветра. Да так, сгорбившись, и продолжаю идти впереди придурка малограмотного. И он следует за мной в десяти метрах и не видит меня.

А я знаю, куда он идёт. И поэтому убыстряю ход и потихоньку отрываюсь от жертвы. Навстречу попадается ещё одно юное создание стройное, как кипарис. Я его не знаю, но он внимательно на меня глядит. Твою маму! Ну, конечно же, он видел мои фото. Внимание ко мне ослабевает, потому что я иду, попыхивая сигаретой (а этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!). Кроме того, довольно длинные волосы, бородка и, самое главное, сзади плетётся его начальство без малейшего признака тревоги.

Я с некоторым облегчением заворачиваю за угол и, выглянув, вижу беседующего Дона со своим солдатом. Быстро шляпу на глаза и в подъезд. В котором дверь почти никогда не защёлкивается на щеколду. Теперь я её защёлкиваю за собой и бегом по лестнице наверх, не включая свет. Жду. Поднимается по лестнице, и я начинаю движение навстречу, чтобы перехватить в дверях. Ёлки-палки! Первой по лестнице поднимается девчонка, а сзади, вплотную к ней, идёт мой друг. Ну, если не повезёт, то вот так сразу.

По-джентельменски приветствую даму, и с разворота с левой отправляю родоначальника мафии в свободный полёт между этажами. Спрыгиваю за ним, он, перевернувшись в воздухе, ударяется головой в дверь, падает и тут же вскакивает на ноги. Но я уже рядом и, опять с левой, укладываю его на его же кульки, что дожидаются на полу. Опять поднимается! Да что это со мной сегодня! А, вообще-то, это он стал сильнее. Так мне и надо. Это по моему совету он стал заниматься горными лыжами. И пока я кашки хлебал, отходимши, он здоровье укреплял на свежем воздухе.

Но теперь он уже под правой моей рукой. Но я опять промахиваюсь, хотя и визг повышается на одну октаву. И тут я краем глаза замечаю стоящие на верхнем этаже ноги. Блин! Девчонка! Только бы не заорала. Тик-тик-тик! Время пошло. Ладно, убийства не будет. Просто аккуратно замешиваю руками скукожившийся под ногами комок, который пытается отпинаться ногами. Но попадаю рукой по ботинку и от злости цепляю пару раз ногой туда же, куда и целил кулаком. Всё! Эвакуация!

Добежав до двери, я понимаю буквально выражение: руки по локоть в крови. Куртку с себя, вытирая внутри руки и, неспеша, выхожу на улицу. Никого. Рывок до угла. Тоже никого. А часов на руке нет. Ну и хрен с ними. Не возвращаться же. Ещё один рывок и я уже на другой улице. Теперь домой, выбрасывать одежду и отмываться.

А я, тем временем зализываю раны. По настоянию друга прошёл проверку зрения Как ни печально это сознавать, но теперь для чтения мне нужны очки не +1,5, как раньше, а +3,0. То-то я, в последнее время, так неуютно себя на улице чувствую.

Через пару дней телефонный звонок. По голосу узнаю девку-полицейского. Ну, конечно, знают кому доверить разговор. Другого бы я и слушать не стал.

— Владимир! Знаешь, кто звонит?

— Догадываюсь.

— На тебя опять есть заявление.

— Что? Опять с ножом нападал?

— Нет, без ножа, но это уже серьёзно.

Ну-ну, думаю. Значит, когда меня просто так закрывали, то было не серьёзно. Игрались. А сейчас, серьёзно стало. Ничего там страшного нет. Подумаешь, три зуба у меня на кулаке отпечатались. Мне, по-любому, ещё пять у гоблина нужно будет удалить. Правда могу и у его друга повынимать.

— А может он просто упал? — иронизирую я.

— Что, всё время одним и тем же местом?

Продолжаю говорить, хотя я уже знаю, чего мне будет предложено. И, наконец, меня просят прийти вечером для разговора в околоток. Вежливо отказываюсь, сославшись на нехватку времени. Тут же предупреждаю, что, если начнут меня искать, поменяю телефон. Собеседница не настаивает.

И так, эта одесская сволочь, по привычке, побежала стучать. Никак не могу отделаться от мысли, что я ещё чего-то не знаю. Ну, слишком эти уроды умные получаются. Может их там гораздо больше, чем я думаю? И я начинаю готовить большую провокацию. Если промахнусь, не сносить мне головы. Забрасываю на русскоязычный форум в Испании срезок от этой истории. С некоторой долей дезинформации. Не зря же я Флемминга перечитываю.

Реакция была предсказуема: «шовинист», «заказная статья»… Но, были и те, кто ничего не ответил, а принял информацию к сведению.

Как и всё в моей жизни, включая появление на свет, помог Его Величество Случай. Иду по улице по делам и прямо затылком чувствую повышенное внимание к моей персоне. Слегка поворачиваю голову и краем глаза наблюдаю молодого человека в автобусе, прилипшего к окну и изучающего соответствие объекта той фотографии, что он видел раньше. Изображать подслеповатого я тоже умею и быстро делаю выводы из происшедшего.

Тут же, не откладывая в долгий ящик, звоню кибернетику с телефона-автомата для того, чтобы они поторопились. Он, будучи уверен, что я не знаю его номера, с такой силой втыкает палец в телефон, не давая закончить мне фразу, что мне показалось, что он появился с моей стороны. Не слишком странно для меня. Я давно знаю, что нервы у казаха-полукровки с украинским паспортом далеки от нормальных.

Новый член украинской криминальной группировки! Сколько же их там? Так недолго и ножик в спину получить прямо в толпе на улице. Если я всё правильно рассчитал, то должно получиться так, как хочу я. Трачу несколько часов на быстрые посещения сибер-кафешек в этом районе, чтобы оставить в памяти компьютеров адреса посещения, которые могут свидетельствовать о том, что я здесь был.

Вечером одеваюсь специально для большей подвижности и захожу в облюбованное мной место. Среди посетителей вижу одного очень нервничающего молодого человека. Единственного, кстати, который не посмотрел на меня, когда я появился в дверях. Прохожу рядом и он весь напрягается, словно для парирования удара. Правильно его проинструктировали: дядя Вова может вломить, не поздоровавшись.

Я сажусь за компьютер и некоторое время тычу пальцами в клавиатуру, давая возможность шпику выйти за дверь. Но и долго оставаться мне здесь тоже нельзя. Фиг его знает, сколько их там на беседу собралось!

Медленно, но мягко открываю дверь и в отдалении вижу шесть короткостриженных бычков украинской мафии, оседлавших скамейку. Рядом с дверью никого. Тоже правильно. Если у меня проблемы со зрением, то в сумерках и подальше я не увижу ничего.

Начинаю движение в одну сторону по улице, и вся группа замирает в напряжении. Я вдруг, резко меняю направление движения, уходя из их зоны обозрения. Нервы петухов не выдерживают и они все срываются с насеста, и исчезают за углом, отрезая мне путь к домам. Ну, и куда вы, дурни, рванули? Там же тупичок! Вы что? Не догадались заранее район пешком обойти?

Тем не менее, я понимаю, что шесть к одному — это много и резко выдернув из кармана плащёвку, меняю цвет одежды и спокойно удаляюсь баиньки. Поглядим, кого вы мне тут завтра оставите. Поговорю по душам.

Поутру, приехав в тот район пораньше, нахожу часового, возвышающегося среди запаркованных машин. Из-под надвинутого на глаза кепи внимательно разглядывает всех, прохожих. Так! Сейчас развлекусь. Но подойдя ближе и заглянув в глаза, я понимаю, что нельзя бить тех, кого природа и так уже ударила. Он равнодушно скользнул взглядом по горбатенькому старичку с палочкой и продолжил своё бдение.

И, таким образом, счёт знакомых мне юных мафиози возрос до шестнадцати. Кажется, я заигрался. Это — уже война. И я решаю обратить внимание на моё здоровье. Зубки надо отрегулировать, давно уже приглашают. И мышцу качнуть было бы неплохо. А то, уж очень долго поросята в моих руках визжат.

Но просто так отправиться на вынужденный отдых не получается. По несчастью для некоторых и по случаю для меня (достали уже все эти случаи) моя новая хата находится недалеко от спортзала. И, появившись с другой стороны, я наблюдаю национальные украинские танцы с американскими бейсбольными битами в руках в исполнении юных уродов, которых я совсем не знаю. Ждут моего похода в спортзал. Честно говоря, я мог бы попасться, если б не случайность, задержавшая меня в день посещения и вынудившая подойти к району с другой стороны.

Большую часть этих танцоров я не знаю, но их желание отправить меня на тот свет видно невооружённым взглядом. Это — последняя капля, переполняющая чашу моего терпения. Больше нет никаких правил хорошего тона. Надо искать союзников в этой истории. Один я просто проиграю.

После первого же танца звоню девке-полицейскому (телефон же остался). Обещает передать информацию коллегам по службе. Тон, с каким это было сказано, недвусмысленно дал понять, что никто ничего делать не будет. Похоже, что бравая испанская полиция записяла. А, может быть, я просто преувеличиваю понятие о работе полицейских. Дать присягу Его Величеству вовсе не означает, что нужно засучивать рукава. Зарплата, ведь, идёт в любом случае. Опять не кстати вспомнились предупреждения моих знакомых о том, что в испанской полиции работает много крыс, которые поддерживают если не лояльные, то дружеские отношения с криминальными группировками. Ну, уж от этой болезни я не собираюсь вылечивать отдельно взятое королевство. Не настолько я ещё силён. Себе, что ли группировку криминальную создать?

Целых две недели проходят в установленные дни ритуальные танцы.

Даже в страшном сне я не мог себе представить, что однажды в моей жизни может возникнуть ситуация, когда незнакомые мне люди будут желать моей смерти с такой самоотверженностью, не взирая на опасность оказаться ниже уровня земли гораздо раньше меня. Но, что случилось, уже произошло и я просто пополняю своё досье новыми мордами. Никогда не знаешь, что и когда можно продать и по какой цене.

Для начала отдаю основную часть этой истории для перевода на испанский и французский языки в очень заинтересованные организации. Даже, если я где-то промахнусь и гоблинам удастся отправить меня туда, куда им хочется, жизнь криминальной группировки уже не будет безоблачной. Причём о всех рассказываю чуть больше, чем уже прочитали читатели. Слишком долго я вынужденно подслушивал разговоры нарождающейся мафии, чтобы не рассказать о них своим знакомым, коих у меня по Европе не меряно. Есть там и планы по воровству, есть и программа по трафику новых самостийников в Испанию, используя сервис французского иностранного легиона, где придурок пробыл целый месяц (если кого-то не довезут, пусть не печалится, дольше проживёт). И много другой информации из жизни нарождающегося криминала.

Особенно народ в униформах заинтересовали способы прибытия украинцев в страну и Европу в частности и то, каким образом они получили вид на жительство. И уж, естественно, не без интереса была принята информация о том, что брат придурка работает в украинской полиции в Одессе. Кстати, не оттуда ли растут ноги моего отравления? Сделав закладки во все организации, я просто перестал проявлять активность. Аллах свидетель, никогда бы я не пошёл на такое, но обстоятельства вынудили. С такой поддержкой можно и на отдых отправиться. Тем более, что давно я по европам не катался, да и руку, поломанную об ботинок, залечить надо. А зрадныки пусть с официальными инстанциями посоревнуются в это время. Вернувшись, я поподбираю остатки.

Теперь я уже под другим соусом воспринимаю то, что мне раньше казалось сумасшедствием. Желание убить араба-соседа, предварительно попытав его на предмет кода его банковской карточки, поиски жёлто-голубых земляков для обязывания платы за крышевание, расчёт воровства новых автомобилей из салона продаж, трафик дешёвого наркотика с Голландии и, даже, случайно услышанную в разговоре фразу друзей одессита Виталия о том, сколько может заплатить баскская ЕТА за то, чтобы подложить приготовленную ею бомбу. Кстати, именно эта фраза и укрепила меня в мысли, что с головками не в порядке. Но, в последствии оказалось, что очень даже в порядке. Просто перебор возможностей для получения денег идёт в негативном ключе. Поскольку, опять-таки из подслушанного, «есть люди, которые не рождены для работы».

И однажды я домыслил ещё одну проблему, преследовавшую меня некоторое время. Все мои неисправности параплана были такими, как если бы кто-то решил подстроить мне гадость, но побоялся его развернуть. Рвались нитки только верхней центральной части и задней кромки, но тоже в центре. Раскручена малья строп. Причём, насовсем. Ну, совсем неплохо. Если некоторое время назад такой вывод поверг бы меня в уныние, то сейчас я просто поглядел на себя в зеркало и усмехнулся. Вспомнилась фраза, сказанная литовцем Олегом (он же почти русский), «они издевались над тобой, как хотели».

А тем временем в хохлопарке началась лёгкая паника. И крысятничество. Вот мне и досталась бесплатно информация о том, как юные мафиози отпраздновали наступление 2006 года. Оказывается, при двух лишних свидетелях, казашонок под звук многочисленных петард в полуночие выстрелил из пистолета, прикрывшись дружками, в мужика, который стоял у окна. Попал прямо в сердце, что и не удивительно при его первом спортивном разряде. Таким образом, этот ворошиловский стрелок стал тоже одним из руководителей банды. С авторитетом непререкаемым.

Тут же вспомнился инструктаж одессита, как быстро сделать себе авторитет среди равных. «Надо найти себе лоха и убить его так, чтобы они (подельники, т. е.) об этом знали».

Полиция, естественно, закрыла дело как случайный выстрел. И удивительного тут ничего нет. Потому как, это был тот же отдел, что и меня «оприходовал». Но, на беду стрелка, он убил не испанца какого-то, а румына. Не долго думая, я отказался от стукачества полицаям. Толку от них всё равно никакого. Просто взял и потратил немало времени, чтобы найти земляков убитого. И рассказал им о снайпере и его друзьях. Теперь, если казашонка Андрюшу прирежут на улице, ни у кого не найдётся желания попрекать меня тем, что я отправил на тот свет ребёнка. А мне останется только после этого прописать в рассказе его настоящую казахскую фамилию, чтобы у его многочисленной родни он не числился без вести пропавшим.

Ещё некоторое время трачу на локализацию других бандючков. Потому что казашонок после череды неудач поменял место жительства. А одессит-придурок прикрылся металлической дверью. Тоже сдаю это всё румынам. Теперь можно и на отдых. Поглядим, как дела дальше пойдут.

Вся эта история могла бы быть трагедией, если б в ней не было юмора. Иногда, чрезмерного. Звонят мне полицаи. Те, которые из уголовной (ей-бо, номер поменяю!). Типа, ты не знаешь, где сейчас Андрюша. А то у нас вопросы появились, да и фотографии его нет в нашем каталоге.

Первую фразу в ответ я говорю по-русски. Как-то, на автомате вырвалась. Причём вся была не совсем печатная.

— Не понял, — говорит полицейский.

— Конечно не понял, — поясняю я, — По-русски фраза была-то. Перевести нельзя.

И тут же не останавливаясь, уже на местном наречии, объясняю её значение, добавив, что никогда не видел столько козлов в одном местe и сразу. Козлы проглатываются без возмущения.

«Так, — отмечаю я про себя, — Дела так серьёзны, что будут терпеть ещё». И по инерции, да и от вредности, ещё вспоминаю несколько колен их родства с собаками и сексуальными меньшинствами. В ответ — неуверенное блеяние о том, что в любом коллективе есть и хорошие и плохие люди. И снова повторяют первый вопрос.

— Ладно, — говорю, — пользуйтесь моей добротой. Ты же его на морду помнишь?

— Помню.

— Ну, вот, и возьми запись с камеры наблюдения на двух станциях метро (называю станции), заодно и увидишь много его друзей рядом с ним.

— Большое спасибо, — искренне благодарит собеседник и переходит на другие темы в разговоре. Ну это, как дань вежливости.

— А хочешь, я тебе дам адрес, где можешь найти то, что ищешь? — перебиваю его я.

— Ты знаешь адрес? — голос в трубке выдаёт изумление выше крыши.

— Ну, я же не такой тупой, как полицейские в Испании.

Прикол проглатывается. И я диктую номер компьютера, который электроник со товарищи использовали, для того, чтобы подцепить меня на разговор. Была у них такая идея, наделали кучу адресов, нашли кучу знакомых, в том числе и в России, и начали осаждать меня письмами с предложением познакомиться. Одно не учли, что я могу попросить кое-кого отследить адрес компьютера и дать его мне. Свет не без добрых людей.

И я диктую адрес полицейскому и добавляю, что, если им повезёт, то найдут этот компьютер вместе с пользователем там-то и там-то. В ответ юноша рассыпается в благодарностях. Да, не за что, мачо. Работайте.

Описываю этот случай с двухмесячной задержкой для того, чтобы тараканы не разбежались. А то шифроваться начали, хаты оставлять, где жили раньше. Испугались, что ли?

Но не нужно думать, что новоявленная мафия сидит сложа руки и ждёт, когда им головы поснимают. Возможно, что и спят плохо из-за того, что не удалось добить меня в то время, когда я был не в форме. А уж попыток они уже сделали, я и со счёта сбился. Тут тебе и танцы с дубьём, и засады и шпики на хвосте, и фотографирование моей жизнерадостной физиономии с помощью телефонов в метро, и многое другое, что просто описанию не поддаётся: типа прочёсывание квартала в моих поисках.

А самое главное — это то, что читают они написанную про них историю и заходятся в бессильной злобе. Ну не могут понять своим умишком, как человек почти на глазах словно растворяется в воздухе. И, поэтому, задумали они большую операцию, сродни военной. Долго и упорно выслеживают мой маршрут. Знали бы они, куда он их приведёт, то отказались бы ещё на стадии придумки. Но, поскольку не знали, то и выведывали. Откуда я выхожу из метро, куда иду, где поворачиваю и так далее. Ну я и поворачиваю, не забывая запомнить тех, кто за мной следует.

И вижу однажды перед собой спортивные состязания: улепётывают одессит Виталий Олийник, хоть и живой ещё, но уже не жилец на этом свете и ещё один черноголовый бегун, глядя на которого, я сразу понял, что в школе он не учился и на физкультуру не ходил. Правда и за ними я гнаться не стал: куда они денутся. Просто взял и применил на следующий день свой трюк с исчезновением. Расстроилась украинская мафия и усилила наблюдение, укрепила засаду и приготовилась к последнему бою.

Для меня последнему, разумеется.

Я получил огромное удовольствие, наблюдая, как разбегаются в разные стороны крысы из тёмных углов. Ну, совершенно случайно, ими заинтересовались сразу два полицейских патруля. А я фиксирую все морды лица и записываю в список будущих жертв одну представительницу так называемого прекрасного пола. Она мне уже надоедать стала своим любопытным взглядом. И в этот раз ей просто повезло, что мне больше нужна была фотокарточка её спутника, а то ползла бы она до жилья на поломаных ходилках.

Но главный вопрос остался без ответа: кого же в этот раз мне назначили в персональные киллеры? И на следующее утро я прогуливаюсь в районе, где они общественным транспортом пользуются. Сработало! Ещё одна дама, увидев меня и занервничав, кинулась в метро и, не ожидая того, сталкивается на выходе со мной нос к носу.

Её сопровождают два чеченца. Ну, очень неразумно было с её стороны зафиксировать свой фэйс вместе с кавказцами на камерах наблюдения в метро. Но, что сделано, то сделано. И дура-баба делает ещё одну ошибку: показывает чеченцам на меня и бросается наутёк. Добегает до угла, прячется за ним и подглядывает.

Я расхожусь с несостоявшимися киллерами параллельными встречными курсами и делаю вид, что направляюсь к ней. Она подхватывает руками полы светлого пальто и развивает такую скорость, что я не уверен, что она смогла потом подняться на свой высокий этаж. Плохо соображающие чеченцы тоже скрываются за углом.

Ну, вот и познакомились. Осталось только продемонстрировать эти морды заинтересованным товарищам.

— А не слишком ли долго всё это продолжается? — спросит читатель.

Нет. Не слишком. Уже давно можно было бы прикончить одессита прямо на ступеньках одного из городских дворцов правосудия, куда он таскает чуть ли не ежемесячно хозяйку квартиры, в которой жил. Пытается если не заставить вернуть ему деньги, что он платил раньше за жильё, то, по крайней мере, решить вопрос о реприватизации квартиры. Пусть, даже, и в пользу городского совета. Поскольку он борется за справедливость и за наказание нечестной женщины, что получала деньги, не платя налогов. Казашонок с украинским паспортом Андрей Яхой тоже думает, что находится в безопасности. Но мы его не трогаем лишь только потому, что им интересуется полиция. И, не смотря на то, что он опять сменил жильё, маршрут коротких его перебежек известен.

Просто мы решили выдержать паузу и подождать, чтобы эти уроды подставили как можно больше своих друзей и знакомых. Дело в том, что, когда я по их заяве парился у полицаев, они по своему разумению распорядились информацией из раскуроченного компьютера и телефона: стали названивать моим друзьям и угрожать, что знают, где те живут, где работают, и так далее.

Испанцы — это вам не итальянцы. И в драку не бросаются, сломя голову. Испугались многие. Кто-то поменял замки и телефоны, кто-то перестал контактировать со мной, кто-то бросил полёты, а некоторые вообще уехали из города. Но нашлись и те, кто, наоборот, усиленно стал мне помогать. Так я разжился нужными знакомствами в заинтересованных организациях. А среди пилотов стало больше полицейских. Поэтому и пошли неудачи в делах новой украинской криминальной группировки.

Мне лично стало нужно именно выяснить всё о всех. И, учитывая то, что я учился не только в школе, я довольно серьёзно занялся разведкой. Теперь я уже не только знаю большую часть в лицо, но и адреса их проживания. Кое-кого я честно задарил полицаям, а некоторых оставил для себя. И, если кто-то из них сам или их друзья попадут в плохую историю, или с кем-нибудь что-либо случится, то пусть благодарят Виталия Олийника, Андрея Яхоя и Олега Мелеховса, за то, что те засунули их в такую глубокую….. историю.

А перечисленные придурки тоже сдохнут. Всех их зарежут большим кухонным ножом. И, если я буду при этом присутствовать, то ещё и переломаю им ноги, наделаю фото и размещу их в интернете. Если кто-то думает, что я — кровожадный вампир, то глубоко ошибается. Просто я не мог отказать себе в удовольствии прочитать телегу, что они накатали на меня полицаям, чтобы меня арестовали. А у нас, работяг, есть правило: желание клиента — закон.

Теперь я по-другому буду распоряжаться той информацией, что получил, вынужденно подслушивая пьяный трёп самостийников, когда валялся с кровотечением. Прав был Мелеховс, когда сказал, что Олийник обгаживает всё, к чему прикасается. Так, например, его любимым занятием является наставление рогов своим друзьям и знакомым. Интересно, не поэтому ли так рьяно за него рискуют своей головой, свободой и жизнью всякое бабьё? Мне ещё пока не удалось найти двоюродного брата Олийника, чтобы сообщить, что он воспитывает сына Виталия. После этого, ещё до того, как взрослая украинская мафия отрежет голову Олийнику за подставу, о которой я напишу во второй части детектива, родич резанёт ему по яйцам.

Чеченцы тоже пересмотрят своё отношение к нему, когда узнают о его знаменитом высказывании «И чего это наш Владимир Владимирович возится с этой Чечнёй, взял бы и бросил на них ядерную бомбу, и всё закончилось бы».

Есть ещё два момента не до конца изученных в деле бывшего полицейского стукача, организатора криминальной группировки и простого вора Виталия Олийника. На первых порах своего пребывания в Испании был у него соратник. Виталий Коршунов из Москвы. Был и помер. От вколотой смертельной дозы наркотика. И всё было бы нормально, но никак не складывается пара фактов: Коршунов не кололся наркотой. Травку, правда, курил. И, после смерти, полиция не обнаружила при нём денег, не смотря на то, что он и Олийник провернули перед этим пару дел по рэкету. А Олийник после этого вдруг нашёл достаточную сумму для адвокатов, которые помогли ему получить вид на жительство, сфабриковав фальшивку. Так что друзья В. Коршунова могут поинтересоваться у одессита обстоятельствами смерти.

Есть ещё один труп. Это был 42-летний украинец. Который взял и помер внезапно от остановки сердца. И тоже всё вроде чисто, но одна дама за несколько месяцев до его кончины при мне высказала мысль: «Что бы сделать такого, чтобы он сдох?» И эта дама (тоже с Украины) хорошо знакома с Олийником. Но этот случай я ещё собираюсь хорошо исследовать.

Вообще-то, фразы всех трёх недоумков — сюжет для целой книги. А доставания меня по интернету — ещё один поворот этой истории. Доставали везде: Скайп, Аська, почта были полны всякого рода запросов и просьб. Большая часть их осталась без внимания, но некоторые я использовал для своих целей.

А когда поступила просьба от так называемогоАлишера дать информацию о парапланеризме в России, то я не отказал себе в очередном плезире дать адрес форума, где я могу сам лично проконтролировать IP компьютеров посетителей. Набрал пару десятков адресов на половину страны. Отдал блюстителям порядка и, даже, поучаствовал в мероприятиях по посещению некоторых городов с целью ознакомления с новыми криминальными мордами, коих я ещё не знал. Почему бы и в самом деле не покататься за чужой счёт.

И, заканчивая это своё повествование, могу сообщить хохлопарку, что есть неофициальная договорённость с органами, что, ежели кто прийдёт с повинной и заявит, что был вовлечён в криминальную группировку для того-то и такого-то, то им ничего не будет. Кстати, можно пойти и заявить на меня, но это уже не прокатит, потому что у полицаев есть более полная версия повествования достаточно хорошо переведённая на местный диалект. Короче, спасайся, кто может.

А я, со своей стороны, помимо униформистов тоже позабочусь об оставшихся несознательных бывших товарищах по соцлагерю.

О НАЦИОНАЛЬНОМ ВОПРОСЕ

Шёл человек неиспанской национальности по улице. Шёл, правда не совсем трезвый, точнее совсем не трезвый. Шёл неиспанский человек на автопилоте, потому что его воспитание не позволяло упасть прямо на улице и отоспаться. Шёл он и шёл, но был остановлен полицейскими испанской национальности. Они попросили показать документы. Чтобы остановить идущего, полицейский схватил его за рукав. Остановка и, тем более, разговоры на отвлечённые темы не были запрограммированы в автопилоте и несчастливец просто качнулся в сторону дома, где ждала тёплая постель, дёрнул рукой, освобождаясь от захвата, и… проснулся на следующий день в камере предварительного заключения. Его обвиняют в неподчинении представителям власти и нанесении физического ущерба агенту полиции, который уже получил больничный лист на двадцать дней.

Думаете, я придумал всё это? Рассказываю дальше. Пробыв в тюрьме пять месяцев, человек неиспанской национальности потерял всё: вид на жительство, деньги, жильё, работу. Был выпущен под подписку о невыезде до суда. На котором его, кстати, оправдали. Сто пятьдесят дней за решёткой — это, видимо, было подарком судьбы. «Выздоровевший» полицейский не согласился с решением суда и подал на пересмотр дела в высшую судебную инстанцию. И затребовал денежную компенсацию за нанесённый ущерб.

Человек неиспанской национальности понял, что это никогда не закончится. Работы у него не было и больше ничего не связывало его с Испанией. Распродал, что у него было, подзанял денег и купил дешёвый билет на круизный лайнер, который шёл через Атлантику в его любимую родину.

Если я в моей стране, найду какого-нибудь испанца, я его в ж… вы…у!

Эту фразу я не раз слышал от представителей разных национальностей в испанских тюрьмах.

Жил в Испании человек неиспанской национальности… Это уже другая история. Этому человеку неиспанской национальности было всё равно где жить. Потому, что его собственная родина и Испания — члены Европейского Союза. И вид на жительство он получил автоматически. Вёл он полуправедный образ жизни и попал на заметку соответственным органам.

Пришли полицейские испанской национальности к человеку неиспанской национальности и стали спрашивать о его повседневных занятиях.

Человек был не совсем трезв, но окружающее воспринимал. Поэтому послал пришедших по одному из нехороших адресов. На хорошем испанском, которому он уже хорошо обучился. Полицейские перешли от слов к обмену мнениями с помощью жестов, что очень пришлось не по нраву человеку неиспанской национальности.

В своей работе испанские полицейские копируют американских: стреляют во всё, что шевелится. Хотя в кошек, наверно не стреляют, поскольку кошек много в испанских городах. Что-то я не о том… Выстрелил испанский полицейский и попал неиспанскому человеку в руку.

— Ах ты, сынок нехорошей мамы! — сказал человек неиспанской национальности на своём родном языке, вытащил свой пистолет и выстрелил полицейскому в голову.

Может угол прилёта пули, может прочность рогового отсека испанца, заставили металл скользнуть по кости, оставив представителя правопорядка с серьёзной контузией.

Воспользовавшись близостью действа, другие полицейские телами заблокировали руку с оружием человека неиспанской национальности и доставили его куда следует.

Получивший производственную травму, полностью восстановил свои, утраченные было функции, и не стал ничего предъявлять от себя лично. Решил, видимо, не ухудшать своего далёкого будущего.

ВЕНДЕТТА

На суде я попал в ловушку, подстроенную бандой в составе адвоката защиты, судьи и прокурора, и сам себе подписал приговор, согласившись с обвинением, что выстрелил в украинского бандита с намерением убить. Такого рода подписанты получают чуть меньший срок заключения и теряют право на подачу апелляции в высшие судебные инстанции. Эти апелляции должен делать адвокат. От самого заключённого там никто ничего не рассматривает.

Обидевшись на себя, на юстицию и вообще на всех, я стал придумывать отомщение. Сначала поискал доступную информацию о нормах и правилах судебных заседаний, потом изучил статьи, по которым меня осудили. Буквально по слогам перечитал все бумаги, которыми одарила меня испанская юстиция. Идея постепенно созревала.

Вместо апелляции я направил в Верховный Суд Испании толстое письмо с моими рассказами о произошедшем со мной до и после. Читатель может подробнее ознакомиться сними, если не сделал этого до сих пор, в интернете («Хохлокост — Судилище»), потому что для Верховного Суда мне пришлось упростить и отредактировать повествование, чтобы даже испанец понял.

Получилось так: (перевод с испанского)

Часть первая: Преступление

Я совершил ошибку. Отклонил предложение украинской мафии. Предложение было лаконичным: помочь им пытать и убить иностранца, чтобы присвоить его деньги. Я сглупил. Отказался. Хотя, в условиях моей нелегальной жизни в Испании, было бы лучше согласиться и быть с бандитами, чтобы не превратить мою жизнь в ад.

Переговорил я с полицаями из участка из участка Карабанчель (Мадрид), предупреждая их о том, что разрастается опасная банда. Какая наивность! Испанские полицейские — тоже мафия. Позже я был отравлен украинцами и через две недели после моего разговора с полицаями, последние меня арестовали среди ночи как предполагаемого вооружённого холодным оружием агрессора.

После двух дней и ночей в камерах предварительного заключения, я был освобождён Судом первого уровня по подозрению, что обвинение украинцев против меня сфальцифицировано. Вернувшись в моё жильё, я обнаружил, что большинство моих вещей украдено.

— Ничего страшного. Купишь себе новые, — «успокоил» меня шеф полицейской банды, оформлявший моё задержание двумя днями раньше.

Потом я пережил ещё две серьёзных атаки украинской банды и уехал из Испании, в надежде добраться до Англии. Но, проезжая Голландию, свалился с воспалением лёгких и не осталось ничего другого, как попросить там помощи. Оклемавшись, я был депортирован из Голландии в Испанию. Вернулся с новыми идеями и мыслями, потому что один голландский адвокат мне сказал:

— Ты сам должен найти решение своих проблем, в Европе полиция настолько коррумпирована, что всегда найдёт общий язык с мафией или бандитами и никогда с отдельным человеком, каким бы хорошим он не был.

Я купил патронов в цыганском районе Барранкийас (Мадрид) и сделал к ним пистолет, который всегда носил с собой. Мог забыть взять кошелёк, но никогда оружие.

В день 27.06.2013, четверг, после работы, иду по улице, несу пакет с покупками в руке и в одном месте встречаюсь с одним из главарей украинской мафии. Это меня не беспокоит; он ещё не сделал мне ни одной гадости. Прохожу мимо и оставляю его за спиной. Но, похоже, в этот раз бандит решил предпринять кое-что против меня. Повернув голову, я увидел его поменявшим направление и следующим за мной, разговаривая по телефону.

Ну-ну! Сейчас юноша, ты почувствуешь боль, узнаешь страх и я буду приходить к тебе в твоих сновидениях. Сую руку в карман и ласкаю курок большим пальцем. И внимательно осматриваю места, куда иду.

Проходя маленький переулок, вижу, как навстречу мне по моей стороне улицы, идёт один из бандитов в парике и белой куртке, а с правой стороны, двигаясь мягко по-тигриному, закрывает выход из проулка юноша атлетического сложения. В этот самый момент бандит с телефоном уже догоняет меня сзади и толкает в плечо, заставляя свернуть в проулок. Я хватаю его одной рукой, вытаскиваю пистолет и говорю:

— Мы идём в другую сторону. И ты идёшь первый.

Стреляю, рассчитывая так, чтобы пуля не вышла из его тела, потому что на улице есть люди.

Он падает на тротуар. Ствол моего пистолета короткий и дистанция между нами небольшая. Выстрел обжигает мне живот. Но нет времени посмотреть вниз, потому что есть ещё одна опасность позади. Оборачиваюсь и вижу, что атлет поменял свои тигриные шаги на заячьи прыжки и скрывается за углом. Другой в парике исчез ещё раньше.

Меняю патрон в стволе. Подранок подхватывается и убегает, пересекая улицу. Следую за ним и посреди улицы стреляю ещё раз в асфальт. Жертва удваивает скорость и обгоняет автобус, который проезжает в это время по улице. Шофёр автобуса притормаживает и открывает переднюю дверь, чтобы впустить бедного мафиози. Потом поворачивается ко мне и кричит:

— Дядя! Куда ты прёшь!?

Оставляю его без ответа, потому что хочу знать, куда делся «паричок». Прохожу мимо автобуса и вижу, как «белая куртка» удаляется по тротуару уже в трёхстах метрах. Поворачиваюсь к украинцу, скрывающемуся в автобусе и прощаюсь с ним, помахав ладонью. Этот жест позволит позже шофёру автобуса заявить, что я попросил его открыть дверь, но он героически отказался, пресекая попытку нападения на автобус, спасая при этом пассажиров и уехал из того района.

Через некоторое время Совет Мадрида наградил водителя медалью в знак признательности за его акт храбрости.

— Так-так! Все спаслись. А что я буду делать? — думаю. Ужасная украинская мафия попряталась, как крысы. Решаю обменять мою свободу на другой удар по бандитам, столкнув их с мощью государства испанского. Хочу увидеть, кто победит.

Разбрасываю в разных местах ключи от мест, где работал, оставляю пакет с купленными йогуртами на одной из скамеек, чтобы кто-нибудь ими воспользовался и иду на поиски каких-нибудь полицейских. Нахожу двух. Подхожу и говорю:

— Не ищите меня. Я подстрелил украинского мафиози.

Пацаны перестали дышать. Не верят в своё счастье. Достаточно любезно застёгивают мне руки в наручники и вытаскивают пистолет из кармана. Через несколько минут вокруг нас уже четыре одинаково раскрашенных автомобиля. Появляется пожилой полицейский и орёт на меня:

— Зачем ты это сделал!?

Я отвечаю:

— I don´t speak Spanish.

Оба первых полицейских остолбенели. Но молчат, потому что понимают, что теряют свою премию. И на самом деле, я слышу отчётливо, как старый говорит:

— Мальчики, я понимаю, что задержали вы, но на НАШЕЙ ТЕРРИТОРИИ!

«Мальчики», похоже не согласны и один хватает телефон, а второй говорит чего-то в радио.

Пожилой полицейский продолжает дознавание и приказывает поменять мне наручники.

— Мальчики! Кто умеет говорить по-английски?

— Я.

— Спроси его!

— Why…aaa…you do it? (именно так).

— I´ll tell you later, — говорю.

— What?

— Later, — повторяю только одно слово, чтобы он понял.

— Говорит, что скажет позже, — переводит полицейский.

Подъезжает другой полицейский автомобиль с офицером выше званием. Ещё раз мне меняют наручники и спор продолжается. Новый офицер не участвует в прениях и спрашивает меня:

— Я знаю, что ты хорошо говоришь на кастейяно. Что случилось?

Ему отвечаю:

— Ищи его телефон. Это интересно. Там было ещё двое.

Полицейский кивает, отходит к своему авто и что-то говорит в микрофон. Потом возвращается ко мне.

— Пистолет сам делал? Поздравляю! Хорошая работа.

Я говорю: — Вытри мне лицо. Жарко.

— А больше ничего тебе не вытереть? — ехидничает он.

— Если нужно будет, я тебя позову, — отвечаю.

Он смеётся, берёт из своего автомобиля рулон туалетной бумаги, отматывает и вытирает мне лицо.

Из только что прибывшего автомобиля выходит новый офицер. С более важными погонами. И ещё раз командует сменить наручники.

«Чёрт!», — думаю, — «Мне натрёте мозоли вашими железяками».

Но не могут поменять наручники, потому, что ни у кого нет ключа от этой модели.

— Ничего! — говорит новый шеф и командует найти агента с ключами от этой модели. Наконец находят.

— Сними часы! — командует мне полицейский перед тем, как застегнуть наручники.

Снимаю и никогда больше не увижу моих часов. Парадокс профессии — украдены полицией.

Сижу в автомобиле. Снаружи спорят полицейские. На повышенных тонах. Появляется офицер, который вытирал мне лицо, берёт другой кусок туалетной бумаги и нервными движениями, не говоря ни слова, снова вытирает мне пот.

— Что? Проблемы? — спрашиваю.

— Да! Ты не видел, куда дел телефон тот сукин сын? При нём не оказалось.

Я пожимаю плечами: — Понятия не имею. Ты понимаешь, у меня были другие проблемы.

Улица полностью заблокирована девятью автомобилями. Полицейские всё ещё спорят о своей причастности к подвигу. Появляется ещё один автофургон. Это бригада экспертов. Меня вынимают из авто и ведут к ним.

— Ты его хорошо зацепил, — слышу неожиданно голос позади, — Находится в реанимации, но, кажется, выживет козёл.

Наклоняю голову, показывая, что понял, и мы приближаемся к экспертам. Они делают мне пробы и, увидев дырку на рубашке, просят снять её тоже. Шеф экспертов улыбается мне и говорит:

— В следующий раз осторожней стреляй, чтобы живот не продырявить.

Я соглашаюсь.

Из радиостанции звучит голос, услышав который закрыли рты все спорящие. Это был большой босс, который приказывает, чтобы два первых полицейских отвезли меня на другой конец Мадрида в посторонний околоток. Всё закончилось. Не будет медалей никому! Никто не герой! Мне очень жаль. Вы их потеряли сами…

В комиссариате всё чинно-благородно: имя — фамилия — что — как — где, стриптиз и в камеру. Прошу и получаю матрасик и два одеяла, потому что в подвале холодно, хотя наверху было больше 35*С.

В соседней камере начал завывать испанец. Ему не дали ни матраса, ни одеяла. Всю ночь, когда я просыпался, слышал пинки в дверь и крики «Да здравствует Франко!». Каждый раз, когда я погружался в сновидения, я думал: «Испания! Почему ты не любишь своих испанцев?».

На следующий день полицейский мне говорит:

— Если надумаешь стрелять кого ещё, пожалуйста убей его. А то столько работы с этим раненым. Бумаги… бумаги…

Я показываю согласие, и он продолжает: — Сейчас тебя повезут в предварительную тюрьму. Хочешь чего-нибудь? Сделать или сказать…

Отвечаю: — Да! Если хотите знать больше о банде, я доступен некоторое время.

Через две недели двое полицейских навестили меня в тюрьме. Мы поговорили. Позже, в теленовостях сказали, что в этом году полиция работает лучше, потому что уменьшилось количество краж. И межтюремный телеграф донёс, что многие украинцы поменяли съёмные хаты на казённые.

Через шесть месяцев в Киеве, столице Украины, на улицах началась стрельба, но это был не я, потому что в тот момент оттягивал срок в тюрьме, куда меня поместила испанская юстиция за нападение на украинскую мафию.

Часть вторая: Суд

Когда получил бумаги из суда, я узнал, что члена украинской банды, которого я подстрелил, зовут Олександр Музыка. Текст гласил, что в день 27.06.2013 этот Олександр шёл домой, когда вдруг один незнакомый подошёл к нему, говоря по-русски «Ты иди сюда», и далее выстрелил ему в подреберье.

Очень интересно! Читаю дальше. В полицейском рапорте указывалось, что, когда они меня остановили, я поднял руки и сказал: «Это я сделал этот выстрел». Полицейские городской полиции врут больше, чем все представители для прессы от всех политических партий вместе.

Информация полицейских экспертов признавала, что мой самодельный пистолет функционировал корректно. Враньё! Один полицейский из комиссариата указал мне на ошибку в конструкции. И дата рапорта экспертов была 02.10.2013. три месяца прошло после инцидента.

С другой стороны, в медицинском заключении я прочитал, что украинский бандит после двух недель в реанимации и шести месяцев лечения уже может вернуться к своей обычной повседневной деятельности. Это мне понравилось.

Всё это время испанская юстиция продолжала «работать». Я получил первое предложение о залоге. Всего тридцать пять тысяч евро! Чуть позже этот залог уменьшился до 23000 евро. Если сказать по правде, я начал сожалеть, что я не член какой-нибудь криминальной банды. За эти деньги я бы мог купить свободу.

Моя адвокатша, уставшая повторять, что она — бесплатный адвокат, надавала мне «хороших» советов, которые утопили меня в болоте юриспруденции. По её совету я ничего не сказал на первом суде, который отправил меня в тюрьму. Также и на втором, когда нужно было рассказать всё…

Наконец подошло время основного суда. Перед ним адвокат мне сказала, что я был не прав, отказываясь от слова, и теперь прокурор предлагает дать мне семнадцать лет тюрьмы. Но, если я соглашусь с обвинением, что хотел убить бедного украинца, то прокурор согласится оставить мне только одиннадцать лет заключения.

Я смеюсь: — Для моего возраста, семнадцать и одиннадцать — одно и то же: означает пожизненное.

— Вот и хорошо, что ты согласен, — интерпретирует по-своему мою иронию адвокат.

Начинается суд. Сижу на скамье без наручников, а сзади меня идёт оживлённое движение: люди входят в зал.

Судья, женщина, мне говорит:

— Вы хорошо говорите на кастейяно, поэтому не нуждаетесь в переводчике.

Показываю моё согласие, понимая, что не хотят свидетелей, которые потом могут рассказать.

Прокурор спрашивает:

— Вы признаёте, что в день 27.06.2013. вы встретили на улице индивидуума по имени Олександр Музыка, который присутствует в этом зале сейчас?

— Да, — говорю.

— Вы признаёте, что вытащили пистолет с желанием убить его?

Я отвечаю: — Нет! Потому, что это они, кто поставил меня в опасное положение, окружив на улице.

Прокурор смотрит на моего адвоката и возводит руки в немом вопросе. Адвокат сидит растерянная и не двигается. В суде нарушается порядок, но судья берёт контроль в свои руки, приглашает всех выйти из зала и прерывает заседание на пять минут, чтобы адвокат защиты объяснила этому «тормозу» (это я), что и как я должен отвечать. Адвокат объясняет, я понимаю и суд продолжается.

Через некоторое время я признаю, что хотел убить Олександра Музыка, которого не знал раньше. У прокурора кончились вопросы, а у моего адвоката они и не появились.

Начинают вызывать свидетелей. Все полицейские. Не ни одног слова в мою пользу. Даже прокурор устаёт слушать всё это и спрашивает полицейского, который был первым, он застегнул мне наручники:

— Вам говорил обвиняемый, что там были другие мужчины и он хотел в них выстрелить?

Эти слова этого самого полицейского уже есть в бумагах, но полицейский говорит:

— Я действительно не помню.

Я теряю терпение и фыркаю. Одна женщина за столом суда поднимает голову, смотрит на меня и помечает что-то в своих бумагах. Никто из членов суда не смотрит мне в глаза. Думаю, им стыдно за это цирковое представление, называемое судебным заседанием. Полицейский, который закончил декларировать, проходит мимо меня, отвернув голову, чтобы тоже не смотреть на меня.

Судья-старушка меня спрашивает:

— Сколько раз вы выстрелили?

Я говорю: — Два. Один раз в индивидуума и второй в асфальт, когда его преследовал.

Судья повторяет медленно: — … в асфальт…

Понимает, что должна заканчивать это шоу, и говорит полицейским, чтобы меня увели. Они меня поднимают, застёгивают наручники и сопровождают в подвал.

Не смотря на то, что моя адвокатша до суда говорила, что у неё не будет свободного времени после суда, спускается в подвал поговорить со мной. И между вопросами где, как, и на каких языках я публикую мои тексты и книги, вдруг проговаривается, что это украинское посольство подало на меня заявление в суд.

«Da ty ohuela!» — думаю я по-русски, без перевода на испанский, — «Ты мне это говоришь только сейчас, после суда».

Очень хорошо!

Вы все такие наивные? Не знаете, что уголовные правила запрещают уголовным авторитетам заявлять в полицию и сотрудничать с судом, чтобы не потерять свой пост и уважение подельников. Если вам так нравятся воры и убийцы, я напишу в моей будущей книге приглашение всем сукиным детям этого мира, чтобы приехали в Испанию, рай для криминала.

Часть третья: Наказание

Получаю всё больше и больше бумаг от испанской юстиции. Уже без всякого удивления вижу, как с каждой новой бумагой становится всё больше неточностей и противоречий (мягко говоря).

Мои первые слова полицейским на улице: «Не ищите меня, я подстрелил украинского мафиози» превратились в первых вариантах в «Это был я, кто выстрелил» и в заключении из зала суда появилось новое изобретение: «Задержите меня, я выстрелил в мужчину».

Нигде не было ни одного слова о том, что я добровольно сдался полиции. Наоборот — словно насмешка — во всех бумагах говорится: «Согласно описаниям свидетелей произвели задержание».

Первое заявление украинского бандита, которое фигурирует в бумагах, что «направился к нему, говоря по-русски: «Ты! Иди сюда!», схватил за руку, оглядел жертву… трансформировалось в заключении суда в: «не произнеся ни одного слова и не оставив времени на реакцию или защиту со стороны потерпевшего, в него выстрелил…»

Поток бумаг подошёл к концу. В последних написано, что я осуждён на одиннадцать лет тюрьмы, должен возместить ущерб в 22500 евро и в течение десяти последующих после освобождения лет не приближаться к бандиту ближе пятисот метров. Это Испания, сеньоры!

Теперь у меня много времени для обдумывания и исправления. Первое, что я исправил, это — мою манеру оценивать. Кто это, такой тип испанцев? Воры, лгуны, завистники и злопыхатели. Прошу прощения у хороших людей, которые есть здесь, но не думаю, что они — большинство в этой стране, потому что все они говорят: «Чтобы хорошо жить здесь, нужно быть выдающимся сукиным сыном».

После того, как я узнал, как работают испанская полиция и юстиция, я изучу, как функционирует испанская пенитенциарная система. У меня есть и время и желание

ПОСАДКА

Переночевав в калабосо (камера предварительного заключения), вместе с другими полутора десятками нарушителей, половина из которых не говорила по-испански, я выхожу, когда меня выкликнули, на погрузку в фургоны для доставки на суд. Полицейский, сидящий за столом со списком в руках, поднимает голову:

— О! Я видел тебя по телевизору, КОЗЁЛ!

Подхожу к столу под взглядами десятка его коллег, стоящих вокруг стола.

— Мне показалось или меня кто-то здесь козлом обозвал?

Улыбку сдуло с лица полицейского. Он понял, что попал. Зато заулыбались все остальные.

Меня пристёгивают к руке другого арестованного и мы попарно выходим к фургонам. В коридоре происходит давка — полицейский в униформе внимательно смотрит на моё лицо и вдруг говорит:

— Плохой!

Я раскрываю было рот, но передумываю и чмокаю губами, посылая ей поцелуй. Это видит юный полицай, идущий за ней, и орёт на меня:

— Ты что это здесь себе позволяешь!?

Но меня уже несёт на юморной волне, и я весело хрюкаю, едва удостоив его взглядом. Молодой замолкает и проходит мимо.

Ближе к полуночи, таким же транспортом, в качестве полноправного заключённого, я попадаю в первую тюрьму Soto del Real. В приёмный блок. У меня, как и у других, забирают всю одежду, дают белый комбинезон, который я не могу застегнуть на пузе, футболку, носки, трусы, предназначенные для десятилетнего ребёнка, и голышом, под взглядом принимающего охранника, я направляюсь в душ.

Его взгляд фиксирует пятно на моём пузе:

— Это у тебя что?

— След от выстрела.

Лицо охранника мрачнеет: вот только этого не хватало в послеполуночное время.

— А пуля где? Внутри?

— Да. В другом.

Он повеселел настолько, что мне почудилось, что он хотел по-братски обнять меня, но только моё неглиже его удержало. Вместо этого он показал мне большой палец и оставил одного в душевой.

На следующий день — медицинский осмотр и вопросы. Есть заболевания? Какие медикаменты принимаете? Нуждаетесь в диете? Наркотики, табак, алкоголь? Я спокойно отвечаю на все вопросы, но, когда мне меряют давление, слегка морщусь, увидев 130/90. Медик выкладывает на стол две миниатюрные бело-красные пилюли.

— Это вам для успокоения.

— Спасибо доктор, но я не принимаю никаких медикаментов последние тридцать лет.

К вечеру второго дня в тюрьме меня переводят в блок предварительного заключения.

Время послеобеденной прогулки, и там, и сям сидят, курят, бродят, играют во всякие игры многоцветные мужики разных национальностей. Все равнодушно скользят взглядом по новеньким и приветливо кивают мне. Это понятно: телезвезда.

Ещё через пару дней я уже вхож в несколько различных группировок. Экс-советяне, спортсмены, мусульмане-арабы и китайцы. С каждым у меня есть что-то общее.

Интереснее всего сошёлся с арабами. Решив, что надо немедленно начать делать упражнения для глаз, я выбрал одну стену двора и регулярно застывал перед ней, двигая глазами.

Совершенно случайно в эту же стену кланялись пять раз в день правоверные, потому что был месяц рамадан. Я же пялился в бетон гораздо большее количество раз. Арабы с уважением наблюдали за мной издали и старались не подходить близко в такие моменты.

Лишь однажды, молодой араб спросил меня, соблюдаю ли я рамадан. Получив отрицательный ответ, кивнул и больше мы не вели разговоров на тему религии.

Я проведу лишь две недели в этой тюрьме и за это время увижу, как люди становятся параноиками, подозревая любого и каждого, кто оказывается рядом и не соответствует каким-то, одному ему известным, понятиям обычного зэка.

— Я знаю, что тебя специально подсадили ко мне, чтобы ты выведывал у меня факты о моём деле.

Ещё много раз я услышу эту фразу, или подобную ей, сказанную в мой адрес.

ПСИХОЛОГИЯ

Сравнивать мне не с чем, но, наверно, психологическая обработка во всех тюрьмах имеет много общего. В Испании, из-за того, что персонал пенитенциарных центров состоит из пиренейских же аборигенов, некоторая часть которых не чурается веселящего порошка, несколько меньший процент любит веселящие напитки, почти половина потенциальные клиенты психотерапевтов и остальные — заблудшие овцы, не приспособленные абсолютно ни к чему более в этой жизни, процесс перевоспитания зэков имеет свои особенности.

В первой же тюрьме уже через неделю меня просят попереводить вновьприбывшему, который говорить по-испански не может, но понимает русский. По двум первым фразам я угадываю, что мужик не русский и он подтверждает это, говоря, что он — словак. А тем временем, шеф модуля произносит речь, которую я еле успеваю переводить.

— Скажи ему, что здесь командую я. У меня есть помощники, которых он тоже должен слушаться. Перекличка три раза в день. Если я скажу, что надо делать то или другое, то он сразу должен делать. И, вообще, нечего стоять передо мной, засунув руку в карман. Вытащи руку!

Словак вытаскивает кисть руки, на которой торчат только большой палец и мизинец. Остальных словно и не было.

— Ёпт…! — бормочет шеф, ошарашенный увиденным и встреча на этом заканчивается.

В каждой тюрьме есть воспитатель в каждом блоке. Обычно это — лодырь, наиболее образованный из всех тюремных работников мужского пола, появляющийся на работе по, только ему известному расписанию. Голоса не повышает, взгляд понимающий, ласково выслушает просителей или отеческим тоном даёт советы, или передаёт поступившие инструкции и предписания.

— Почему ты не участвуешь в жизни модуля?

— Я участвую — отвечаю. Если б не участвовал, меня бы здесь не было.

— Нужно мыть окна и делать уборку.

Я уже несколько раз присутствовал переводчиком на таких собеседованиях и знаю что это попытка заломить психику зэка. Поэтому спокойно гляжу в глаза и говорю, тоже переходя на «ты»:

— Ты на полном серьёзе думаешь, что я буду спорить с наркоманами за обладание шваброй?

Он молчит некоторое время. Потом пододвигает формуляр и пишет в него что-то, прикрываясь листком бумаги. Так я себе заработал перевод в самую худшую тюрьму пиринейщины, где содержат наркоманов. Но этот «ерундокатор»(испанское название профессии — educador), не знал моего жизненного принципа — хорошо быть лучшим среди плохих, а не серостью среди хороших.

Среди нарков мне жилось лучше, чем в приблатнённом блоке мадридской тюрьмы. В испанских тюрьмах можно работать и зарабатывать деньги. Но, чтобы попасть в эту привилегированную прослойку, нужно сначала посоревноваться за обладание шваброй и по паре часов вдень лицемерно тереть тряпкой одни и те же окна на виду у охранников, демонстрируя стремление к перевоспитанию. По прошествии некоторого времени такого «хорошиста» переведут в, так называемый рабочий блок, где будут выпускать на территорию и он под присмотром покатает контейнеры с мусором. Если и этот этап перевоспитания пройден, зэк может получить какую-нибудь оплачиваемую работу, но её могут отобрать за малейшую провинность, которую могут спровоцировать.

Румынское и местное цыганское ворьё стоят в очереди на эти мероприятия. Да так многочисленно, что арабам нет возможности туда воткнуться.

— Я написал заяву на работу, — сказал я соцработнику.

— Ой! Вы знаете, сколько человек находится в списке? А у многих — дети.

— Меня меньше всего интересуют чьи-то дети. Я не собираюсь конкурировать с водителями мусорных контейнеров. Сколько экспертов-сварщиков в вашем списке ожидающих работу?

Ответ был невразумительный.

Если в тюрьмах Дании, Финляндии, Англии статистика показывает 20 % «возвращенцев» на перевоспитание, то испанская пенитенциарная система заточена на выпуск полностью не приспособленного к жизни индивидуума, чтобы у него не было страха на приход обратно. Основная часть местных сидит по второму-пятому разу.

— Эй, Амиго! Что, опять здесь? — кричит из-за решётки лицо испанско-цыганской национальности новенькому, проходящему по дорожке.

— Да. Зиму пережду и выйду.

Только-только из нашего блока освободился цыган, сидевший за мелкое воровство и не умеющий ни читать, ни писать, как на его место попадает его сын, за те же заслуги и с таким же уровнем образования.

В пиринейщине принято содержать зэков с большими сроками заключения вместе со всякой нарко-воровской мелочью. Так включается психологический прессинг: бакский террорист или русский «убивец» украинских мафиози сидят, а нарки один за другим выпускаются на свободу. Но нормальная часть такого сообщества извлекает позитив и из этой ситуации. Все уборочные работы в модуле проводятся любителями веселящей субстанции.

— После года пребывания в этой тюрьме ты можешь просить перевод, — информирует меня воспитатель.

Ага! Буду я тебе унижаться, чтобы услышать в ответ знаменитую фразу, что «сюда попасть легко, а отсюда — трудно».

— Мне здесь нравится, — отвечаю я слегка офигевшему эдукадору.

Наверно меня выгонят из этой перевоспитательной тюрьмы.

МАТЕМАТИКА

Попав в заключение, все начинают подозревать. И я не был исключением. Но я не подозревал никого персонально. Я работаю по-крупному и начал подозревать государство. Испанское. Проинтервьюировав кучу, так называемых наркотрафикантов, я не только усилил их подозрения в отношении меня, но и вывел интересную закономерность. Большая часть попавшихся в аэропорту с веселящим порошком попробовала этот бизнес впервые. Те, кто давно промышлял этой частью испанской экономики — я уже упоминал, что сейчас наркотрафик плюсуется в валовый продукт — не были трафикантами, они были оптовиками. И скупали кокаин у тех, кому удалось разминуться со специально тренированной собачкой в аэропорту и не прилечь к себе внимание натренированных стюардесс. Посчитав возможное количество, я пришёл к выводу, что только в одном столичном аэропорту ежемесячно снимают «урожай» до трёх тонн. Раз в четыре или шесть месяцев телевидение показывает красивую картинку, как доблестные борцы в погонах обливают соляркой и сжигают кокаиновый штабель в 6–8 тонн. Где остальное?

В судебных бумагах, которые получают ослы (на испансом сленге перевозчик-одиночка — multa) всегда скурпулёзно прописана цена конфискоанного продукта:…82 % чистоты… по ценам существующего рынка составляют в сумме 283146 евро и 08 евроцентов…

Впервые увидев эти «ноль восем сантиков» я не поверил моим глазам. Чтобы это написать, нужно знать цены этого свободного рынка. Причём, точно знать. Значит… нет, не может быть! А с другой стороны, если для бывшего советского мента может быть, то почему для настоящего испанского должно быть исключение.

Начал спрашивать не новичков, а профессионалов, которые попадают за решётку потому, что перешли дорожку кому-то более крупному и значительному.

Постепенно сложилась стройная картина, которая прекрасно совместилась с тем, что я вижу каждый день. Как и в любой другой стране, где полицаи не получают достойную зарплату, которую боялись бы потерять, пиренейские копы имеют если не лицензию, то поблажку на руководство наркодилерской сетью торговли «пластилином» (уличное название гашиша) или «отходняком». Поэтому высокопроцентной чистоты упаковки доходят-таки до конечного потребителя. Этот конечный потребитель и есть самый нужный элемент для экономики страны. В Испании его не отправляют на принудительное лечение и стараются не помещать за решётку. Ну, разве что, он украдёт что-нибудь и попадётся при этом. Но даже в тюрьме ему ежедневно будут давать «лекарство», которое не позволит клиенту соскочить с привычки и не будет потерян кадр ценный для экономики страны.

Ему будут, так же ежедневно, давать молоко и фрукты, чтобы он не потерял остатки здоровья и дожил до выхода на свободу. Вещь практически недоступная и невозможная чистому зэку. Даже и с заболеванием.

Очередь в 30–40 человек за утренней дозой в респектабельном или спортивном блоке тюрьмы Casteion-2 впечатляет.

Ещё больше впечатляют попытки этих нарков перепродать полученную дозу — её выпивают на глазах у медсестры и охранника и устроить так называемый «передоз». Но я, пожалуй, опущу эти подробности, чтобы не способствовать распространению передового опыта.

17 % павших на дорогах Испании в борьбе со скоростью, согласно официальной статистики, были подшофе или с какой-нибудь другой нехорошей субстанцией в организме. Представьте, какой процент обкуренных и нанюханных среди тех, кто умудрился разминуться с ящиком и продолжает ездить.

И уж совсем на сельскую самодеятельность похожа новость, что в столичном аэропорту по горячему взяли четырёх полицаев и двух жандармов, которые встретили и попытались протащить мимо контроля своего подельника с двадцатью килограммами кокаина.

ХАЙЛЬ ЧАПЛИН!

После того, как я отловил на себе двух прелестных вошек в новой тюрьме, я решительно взял в руки станок для бритья и добросовестно поскоблил все места с повышенной мохнатостью, в том числе и голову. Лишь один раз рука моя дрогнула возле носа и я оставил маленькие усики «а-ля Чаплин».

На следующий день зэки приветствовали меня вскидыванием правой руки с соответствующим возгласом. Охранники, слегка офигев, никак не реагировали. Везде, где я появлялся в первый раз, народ с интересом всматривался в моё лицо. Сам себе я, всё-таки больше напоминал Григория Котовского.

Вновь прибывающие в блок зэки испуганно шарахались от меня, столкнувшись в дверях. Привезли меня на суд. Судебные охранники при камерах — все солидные мужики в возрасте, сразу выделили меня из серой толпы, запомнили имя и старательно демонстрировали расположение.

«Владимир, пожалуйста сюда. К тебе адвокат», «Владимир, пожалуйста, тебя ждут полицаи» и так далее.

В блоке временами проводили шмон. Выгоняли всех зэков во дворик и по одному запускали обратно, проверив сумки, карманы, обувь и ощупав рукава и штанины. Подходит моя очередь. Иду к охраннику, который меня видит в первый раз. У него на морде вырисовывается интерес при виде моего изящного каплеуловителя под носом. Открывает мой бумажник, вытаскивает карточку зэка и ему плохеет: имя русское. Лезет рукой в сумку и вылупляет глаза на китайско-испанский словарь. Чувак впал в прострацию и мне пришлось напомнить, что он должен ощупать мои карманы.

Привезли меня в новую тюрьму. Охранник сидит за дактилоскопическим сканером.

— Положи руку на сканер. М-м-м… Убери руку… положи ещё раз. Ни фига себе, дядя, как ты изменился!

НАРУШИТЕЛЬ РЕЖИМА

Камера, куда меня поместили, содержала испанца и телевизор. Последний мне был до лампочки, потому что с моим астигматизмом я не могу наблюдать многочисленные дёргающиеся цветные пятна, ибо это может спровоцировать у меня приступ тошноты. Поэтому, как только он включался, я отправлялся в мир сновидений.

В блок прибыла проверка и нашла в нашей камере нелегальный телевизор. И известила обоих сеньоров «помещённых», что мы будем за это наказаны. На мой недоумённый вопрос, какое я к этому имею отношение, мне было сказано, что могу обжаловать решение в дисциплинарной комиссии.

Я решил дождаться окончания процесса и не стал подавать никаких жалоб. Мне вручили последовательно пять бумаг, одна страшнее другой, которые констатировали тяжесть совершённого проступка. В последней было сказано, что я и мой сокамерник наказаны десятью днями невыхода на прогулку в послеобеденное время. Ну, слава Всевышнему! Услышал мои тайные мольбы о том, как бы избежать созерцания праздника Рождества и Нового Года в тюремных условиях. Весь период наказания я отжимался от пола и делал другие упражнения до пота, мылся после в душе и медитировал на тему отомщения. Второго января, когда закончилось моё послеобеденное заключение, я взял в тюремной библиотеке сборник правил пенитенциарной системы и сел писать письмо, используя все мои знания грамматики кастейяно:

«Уважаемый сеньор директор! Я имею честь информировать вас о том, что я успешно отбыл наказание в виде запрещения выхода на прогулку, согласно распоряжения, которое вы подписали.

С моей стороны хотелось бы разъяснить некоторые аспекты этого случая.

Я был наказан за проступок, к которому не имел никакого отношения, но, когда я пытался оправдаться перед охранниками, ответственными за процесс, мне показалось, что я разговариваю с глухими. Попробую объяснить ошибки этого случая:

1) Я не получил никакого информирующего документа ни в первый день моего заключения, ни при переводе в тюрьму «Мадрид-7». И не имею этого документа о правилах пенитенциарной системы в настоящее время, несмотря на мой рапорт от 2 января.

2) Вы меня поместили в камеру без проверки её на соответствие всех норм внутреннего содержания вашего Центра (параграф 6 °Cборника Правил).

3) Документ о моём наказании не был подписан тюремным врачом (п.254 С.П.) и я не был осмотрен врачом, в то время как у меня — серьёзные проблемы с позвоночником, которые не были решены, не смотря на мой рапорт от 5 ноября.

4) Согласно п.45.4 Сборника Правил, наказание осуществляется в индивидуальной форме, но я был закрыт в камере с другим индивидуумом и за проступок, совершённый им, что могло спровоцировать конфликт между нами.

В любом случае я вам очень благодарен за предоставление мне новой темы для моей будущей книги, которую я напишу, выйдя на свободу. Вы можете убедиться, что в Интернете я уже опубликовал много историй и рассказов.

С вашего разрешения, я вам напоминаю параграф 19 Всеобщей Декларации Прав Человека: «Каждый человек имеет право на свободу мнения и его выражения: это право включает право не быть побеспокоенным за своё мнение, за получение и использование информации и её распространение различными способами.»

Постскриптум: Я не могу смотреть телевизор с короткого расстояния без специальных очков, но не собираюсь просить их у вас, потому что уже попробовал разрешить мою необходимость в очках для чтения и вы мне в этом отказали.

С Уважением…»

Отдал это письмо охранникам, присовокупив к нему рапорт, призывающий передать его директору тюрьмы лично в руки. И стал ждать ответа.

На следующее утро, спустившись в столовую, прохожу мимо шефа блока.

— Буэнос диас!

А он молчит, внимательно разглядывая узоры и трещины на потолке. Я постоял чуточку, ожидая, но шеф перешёл от обозреания бетона к изучению шнурков на своих ботинках. Да пошёл ты на фиг!

И я при встрече с ним демонстрировал широкую улыбку и проходил мимо. Шеф понял, что перебрал и стал здороваться первым. Директор же оказался плохо воспитанным и так мне не ответил на моё послание.

Хотя вру! Ответ мне пришёл в типичной для пиринейцев форме: мне прислали очередную бумагу, что, отбыв наказание, я — чист перед законом и совестью. А когда я свалился с воспалением лёгких и был один в камере, мне подселили араба-наркомана, решив, по-видимому, что я быстрее вылечусь, если буду дышать дымом гашиша.

Но я ошибся думая, что директор тюрьмы Мадрид-7 забыл о моём существовании. Скоро я был переправлен в тюрьму Кастейон-2,усиленного режима, где я нашёл неисчислимое количество тем для моих рассказов.

КРИМИНАЛЬНАЯ МЕДИЦИНА

Испанские медики впервые в мире осуществили пересадку части лица с костью нижней челюсти от трупа живому человеку. Эпидемиологи Испании успешно вылечили женщину, заразившуюся вирусом Эбола не в Африке. В испанских тюрьмах тоже есть медицина. Сдвинулся снова у меня диск в позвоночнике. Вместе с позвонком. Обычно я успеваю вправить его на место, не поднимаясь на ноги. Но в тюрьмах лежать нельзя. Два раза в день зэки должны покинуть камеры. Зимой в холодном, окружённом бетонными стенами дворе, лечь негде, сидеть холодно, нужно всё время двигаться, чтобы не замёрзнуть. Единственным местом, где можно было потрогать тёплый радиатор, был зал с телевизором, где сидели 100 человек и курили под устрашающими табличками «курить запрещено».

За неделю потерял 15 кг. веса. Написал рапорт, чтобы меня принял доктор. Получил ответ: «Запишитесь на приём к доктору». Запись происходит следующим образом: раз или два в месяц могут внезапно объявить по «громкой» — «Запись к медику» и пол содрогнётся от топота больных, спешащих на запись. Из тех, кто бегает быстрее, 15 первых счастливчиков попадают в заветный список. Всегда это те, кому нужны снотворные таблетки. Их смешивают с кока-колой и получают толи веселящую, толи успокаивающую субстанцию.

Проходит время, и я вдобавок к спине получаю воспаление лёгких из-за элементарной нехватки одежды. Через пару дней это усугубляется двухсторонним отитом. Поднявшись утром с койки и неосторожно качнув головой, я улетаю на пол. И повторяю это несколько раз безо всякого на то желания. Один раз в присутствии охранника. Забеспокоились. Помогли спуститься вниз и добраться до санчасти. Вышел пожилой сеньор с сединой на голове и с лёгкой дебильностью на физиономии.

— На что жалуетесь?

— У меня бронхит и отит.

Коновал берёт аппарат и меряет мне артериальное давление. Придурок! Ты бы лучше б молитву надо мной прочитал. Мне это помогло бы больше. Даже в странах третьего мира при таких жалобах и признаках используют фонедоскоп. Доктор и охранник о чём-то шечутся, выставив меня в коридор, и меня перепровожают обратно в блок. В «предбаннике» охранник мне говорит:

— Ты не умеешь симулировать болезнь и поэтому ничего не добился. Будь мужчиной.

Мне стоило некоторых усилий промолчать. Я просто посмотрел на него и улыбнулся. До конца срока в той тюрьме этот охранник старался обходить меня стороной.

Два дня я провожу, валяясь на скамейке в накуренном зале. Заодно убеждаюсь, что очень полезно тщательно пережёывать пищу: её легче выблёвывать. Следующие две недели я был полностью глухой и в ушах поселился постоянный шум.

Теперь я по-новому воспринимаю фразу социального работника — «С кем можно связаться, если с вами что-нибудь случится?» И стал внимательнее приглядываться к медицинскому сервису.

Испанец четыре месяца ходил с распухшей щекой, исписывая кучу бумаг, предлагая оплатить все расходы, связанные с лечением зуба.

Немец, после недельной зубной боли пожаловался в посольство и ему четыре дня подряд лечили все больные зубы.

Араб, после того, как ему парализовало половину лица, получил перевод в другую тюрьму, чего он безуспешно добивался несколько месяцев.

Местный наркоман, поскользнувшись и ударившись животом об койку, получил десять суток изолятора по рапорту медика, которого он побеспокоил ночью.

Молодой албанец показал бумаги, что у него — камень в почке, получил медикамент для его удаления и остался с прободением желудка. Был немедленно переведён в другую тюрьму, хотя раньше его обещали оставить в этой.

Литовец, не получивший помощи при зубной боли и, в сердцах, сказавший всё, что он думает об этой стране, был переведён в конфликтный блок с записью «плохо отзывается об Испании».

Эстонец, свалившись с температурой 40*, в виде первой помощи получил несколько пинков от охранников, которым не понравилась неадекватная реакция клиента.

Другой испанец, с проблемами в срдце, досрочно освободился из заключения, и одновременно и от этого несправедливого мира.

Когда весь блок начинает грипповать, те, кому удаётся добраться до санчасти, получают таблетки от аллергии, и в тюрьме нет никаких ОРЗ.

Прибыв в новую тюрьму, я без проблем записался на приём к доктору. Вышел от неё намного здоровее, чем зашёл. Особа средних лет выслушала меня с нескрываемым скептицизмом: типа, фиг ты меня разжалобишь, я уже прочитала твою медицинскую сопроводиловку.

Так функционирует криминальный медицинский сервис испанской пенитенциарной системы. Людей не только лишили физической свободы, но и права быть здоровыми.

И никому в голову не приходит подать в суд на правительство, на систему, директора тюрьмы, медика по факту смерти заключённого. И пару миллионов компенсации потребовать.

У испанцев есть поговорка: лучше медик с опытом, чем с дипломом.

Прибыв в самую новую столичную тюрьму, я впервые в моей жизни увидел живую вошь, а убывая из неё, я радовался, что клопы в соседнем блоке меня не побеспокоят.

КАТАЛОНИЯ — НЕ ИСПАНИЯ!

Может ли нравиться тюрьма? Да, как ни странно это звучит. Занесло меня транзитом тюремного туризма в Бриянс — тюрьму под Барселоной. Вообще-то экс-советяне называют эти перемещения этапом. Но, как-то не клеится это слово к территории в 505 тысяч квадратных километров, где разогнаться не успеешь, как надо тормозить, чтобы в Атлантику не нырнуть, или в Средиземноморской луже не намочиться.

В лёгком непонимании я обозреваю зэков, закапотированных в чепчики, халаты и перчатки при раздаче пищи. Вот что значит Каталония! Вот что значит цивилизация! Здесь возможность обнаружения волоса в еде сведена к нулю. Мало того, еда была отлично приготовлена, и её было нереально много. Я упирался-упирался, но съел только половину того, что мне положили в отделения на подносе. Чудеса на этом не закончились. В этой тюрьме запрещено курение в накопителе. Редкий случай! Во всех, «опробованных» мною тюрьмах Испании, издевались над некурящими, выдерживая их два-три часа в помещениях, где висел смог из табачного дыма, смешанного с дымом марихуаны и гашиша. Иногда без вентиляции. И плевать они хотели на собственный закон против курения от 2008 года, запрещающий курение в общественных местах. Тюрьма — не место для соблюдения закона. Ну, точно, Каталония — не Испания! Я всё больше уважаю эту нацию. Когда меня перевезли в соседнюю провинцию Кастейон (тюрьма в деревне Албокассер), я увидел, что здесь копируют каталонскую экипировку зэков на кухне, но воруют как в Мадриде. И не только в приёмном блоке. Уже через короткое время я понаписал кучу новых рассказов.

Не думаю, что испанская пенитенциарная система обделяет тюрьму в Кастейоне финансированием, но еда здесь была на порядок хуже, чем других тюрьмах, а по сравнению с Бриянсом, казалось, что попал в ад. Визуально и физически ощущался размер воровства на кухне и по еде видно, как меняются смены, приходящих с воли поваров. Одну неделю зэки получают сносную и съедобную еду, а другая неделя принадлежит повару, находящемуся в каком-то родстве с владельцем находящейся рядом свинофермы. Пища отвратительного вида и качества и вкус заглушен избытком соли, как и принято готовить свиньям. Похоже, что контроль за качеством существует лишь на бумаге.

Я уже описывал примерное меню испанской тюрьмы. В Бриянсе его смело можно умножить на полтора по количеству и качеству. Кастейон-2 в этой арифметике не дотягивает до 60 % того меню в лучшую неделю, а в «свинскую» кормят так:

— пересолёный, полуварёный рис с красителем или без

— рис, свареный в пересолёном рыбном бульоне.

— котлеты под названием гамбургеры ярко — розового цвета внутри и вкуса использованной промокашки.

— варево с консистенцией густого киселя с лохмотьями луковицы, разварившейся вермишели и лохмотьев варёного яйца.

— кашеобразное блюдо из крупы, картошки, грибов, консервированных огурцов и соли.

— что-то из воды, листьев салата, порезанных стручков зелёной фасоли, белой фасоли, половинок картофеля и гороха.

— похожее на предыдущее, но с добавлением маиса и кусочков солёной ветчины.

— размороженная пицца с откровенно сырыми краями.

Постоянно выбрасываю эту, так называемую, еду и к концу «свинской» недели чувствую себя как мотылёк или колибри. Однажды в воскресенье мы получили на ужин очередной кулинарный шедевр потомка испанских фермеров, но без соли. Офигеть! Народ вокруг плевался и искал соль, а я, выкушав не без удовольствия эту бурду, понял, что мне нужна безсолевая диета, которая есть во всех тюрьмах. Записался на приём к фельдшеру, получил желаемое и быстро привёл моё артериальное давление норму.

НЕ ПОКАЗАЛИСЬ

С новым директором тюрьмы начались игры, похожие на биллиард: один зэк туда, другой туда, а когда надоело это, тюремная администрация занялась охранниками. По той же схеме: один туда, два сюда. В нашем блоке, где более или менее сложились отношения между охранниками и охраняемыми, сменили всех. Прибыл новый шеф блока.

— Хороший человек, — прокомментировал один из перемещённых зэков, — Он у нас был шефом.

Я дипломатично промолчал. Потому что помнил, как в респектабельном блоке отзывались о нашем старом шефе, который покомандовал в том «модуле-респето»: «худьшего козла земля не знает!». У нас этот «козёл» был вполне нормальным и адекватным человеком.

Новая метла по-новому метёт, гласит пословица. Новый начальник сначала занялся чистотой. Все, кто делал уборку, перестали отдыхать. Мыли, тёрли, переставляли и снова мыли.

Поднявшись однажды в камеру, я не обнаружил моего ведра для стирки нижнего белья. По мнению нового начальника, теперь зэки должны были использовать одно ведро на двоих. И никого не интересует, что один мусульманин, а другой христианин; или один негр, а другой белый; или один свинья от рождения, а другой чистюля. Честно говоря, где написано «свинья», следует читать «испанец». Так вот… этот испанец сейчас начал командовать в нашем блоке. «Меньше мытья — меньше болезней!» — так переводится одна испанская пословица.

Но мне было тяжко расставаться с любимым ведром и я написал рапорт: «Шефу блока. Прошу вас вернуть мне ведро для индивидуального пользования, поскольку у меня кожная болезнь и мой сокамерник может заразиться».

Прошла неделя. Ответа никакого. Я дождался следующего появления на смене нового шефа и поинтересовался развитием событий. Шеф прикинулся валенком: нет, не видел, но решим завтра.

Наступило завтра. Всё с той же улыбочкой шеф сказал, что вечером урегулируем. Ну, просто душка! И вечером он предложил мне написать заяву медику и, если мол он пропишет…

— Вы не знаете, что я писатель и пишу книгу о тюрьме.

— О как! — удивился шеф, — А на каком языке?

— Мне всё равно на каком писать. Кстати, директор тюрьмы знает о моём писательстве и, поэтому лучше отдать мне ведро.

Улыбка шефа стала ещё ядовитее.

— Не, вот если доктор скажет… и… мне бы хотелось прочитать какой-нибудь твой рассказ, если у тебя есть по-испански.

— Договорились. — соглашаюсь я.

Пишу заявку в санчасть тюрьмы: Доктору. «Прошу, чтобы тюремный доктор разрешил шефу блока вернуть мне отобранное ведро для стирки белья. В противном случае я могу заразить кожным заболеванием моего компаньона по камере.

Ведро у меня забрали 16.01. по приказу шефа модуля и сейчас он переадресует ответственность на тюремного медика. С Уважением».

Про кожное заболевание я не соврал. В заключении у меня обострился грибок на задних копытах. И всё лишь потому, что теперь у меня не было возможности пойти в аптеку, а медицинский сервис испанских пенитенциарных центров заслуживает отдельного рассказа. Или нескольких.

Доктор не заставил себя ждать и уже на следующий день я получил его ответ, что это не его компетенция.

И почти сразу же мне принесли мою первую заяву, которую шеф просто отфутболил в хозяйственную службу. Служба уведомила меня, что скоро будет новое распределение предметов гигиены и вот тогда… очередное «завтра решим». «Маньяна», как говорят испанцы.

Новые вёдра действительно вскоре поступили в наш блок. Шеф сгрудил их в складе модуля и продолжал ядовито улыбаться. Он знал о своей безнаказанности и не собирался менять свои привычки розового друга медвежонка Винни-Пуха. Поскольку этот Ниф-Ниф перестал со мной здороваться, я отвечал ему тем же. Нелюбовь с первого взгляда продолжалась. Через малое время в его дневное дежурство весь блок остался без горячей воды в душе. Четыре дня не мылись зэки. На улице была хоть и испанская, но зима. А новый шеф, закончив дневные, спокойно ходил на ночные дежурства, выслушивал жалобы, улыбался и палец о палец не ударил, чтобы устранить проблему. Я в случайности не верю. Особенно в тюрьме.

Следующим нововведением «Пятачка» стало наведение порядка в камерах. Мне он сказал выбросить картонную подставку под телевизором. Типа, в ней могут завестись тараканы. Пятачок разбушевался.

Из всей новой команды охранников Ниф-Ниф прибыл в наш блок последним, в феврале месяце. Сразу начал наполнять блок отбросами испанского общества. Это ему удалось. Если раньше количество зэков колебалось между девяносто и сто, то при Ниф-Нифе эта цифра повысилась до 110–120. В столовой же количество мест так и осталось 108.

В конце года, когда с октября по февраль проводят перестановку охранников в модулях, Ниф-Ниф самый первый перевёлся на новое место, успешно развалив команду зэков, работавших на кухне. Для этого ему хватило двух последних дежурств.

О ГОРДОСТИ

Закончив перевод этого рассказа, я подумал и, для того, чтобы судьям Верховного Суда было интереснее читать это письмо, добавил в него, тоже по-испански — рассказ «Криминальная медицина» и «Испанская история», по-английски, в моём собственном переводе. Последний лист письма я озаглавил фразой «Ссылки в Интернете по этой теме» и, соответственно их приписал.

Заклеил большой самодельный конверт, приложил к нему бланк-прошение: «Прошу отправить приложенное письмо в закрытом конверте адресату, указанному на конверте». Отдаю всё вместе в кабину дежурящему охраннику. Не каждый день в его руки попадает конверт с адресом самого главного суда страны. Он нервно регистрирует как положено и, в запарке, отдаёт мне не квитанцию жёлтого цвета, а само письмо. Поправляю его, получаю квитанцию и начинаю отсчёт времени. Обычно из таких инстанций с ответом не торопятся.

Проходит два месяца. Никаких ответов. Никаких отзывов. Беру бланк и пишу очередной запрос: «В технитескую службу тюрьмы: Прошу проинформировать меня о дате отправления моего письма в Верховный Суд, которое я вам предоставил 25 февраля 2016 года. Спасибо.».

Через пару дней мне дают бумагу с печатью тюрьмы, уверяющей, что уже на следующий день моё письмо отправилось по указанному адресу.

Не спеша проходит полгода. Верховный Суд отмалчивается. Может не понравилось? Снова вывожу на бланке: «В секретариат Верховного Суда. Прошу, чтобы меня проинформировали о дате получения моего письма в Верховный Суд, отправленое в закрытом конверте с приложенным рапортом 25 февраля 2016 г. С Уважением».

На этот раз секретарям Верховного Суда пришлось потратить время и бумагу, чтобы ответить настырному импортному зэку. Через две недели я держу в руках три бумажки: одна — это копия моего заявления в секретариат, а вторая — копия сопроводиловки моего письма из тюрьмы и третья — сам ответ:

«Верховный Суд. Второй зал. Согласно копии записи приёмной Секретариата проинформируйте заключённого такого-то, что его послание было получено 7 марта и тут же отправлено в архив 10 марта 2016 г. Так же проинформируйте отправителя, что для разрешения его жалоб, он может обращаться в Суд, уивердивший приговор, указав номер дела, приговора и места своего нахождения».

Ну, наконец-то! А то я уже начал думать, что и там читать или писать не научились. Раньше ответить не могли. Напоминания ждали!

Что же касается, как и куда должен обращаться «клиент», это мне напоминает жизнь некоторых умных зэков, которые всё своё время проводят в изучении законов, написании жалоб и получения отписок. Приведу пример:

Зэк надумал сочетаться браком. Благое дело! Но не в Испании. Его тут же перевели в другую тюрьму, подальше. Будущий супруг без устали продолжал собирать необходимые бумаги для отдела записи актов Совета провинции.

Его подругу, приехавшую навестить свою половину в новую тюрьму (Кастейон-2), отфутболили, заявив, что будущий муж не хочет с ней общаться. А чтобы пара не могла ни о чём договориться, зэку администрация не разрешила звонить на номер телефона невесты. Сами же работники звонили ей, продолжая дезинформировать.

Невеста храбро прошла все инстанции и добилась, чтобы в аюнтаменто назначили день сочетания.

Но счастье не наступило, потому что администрация тюрьмы не выпустила несостоявшегося супруга в специальный однодневный отпуск, положенный по закону. Устно ему сообщили, что заявление на отпуск было подано слишком поздно.

Некоторе время усилий невесты и получена вторая дата бракосочетания. Зэк опять пишет заявление на отпуск. Заранее. За день до назначенного срока(!) ему сообщают, что, поскольку он теперь находится в новой тюрьме, он должен просить разрешение в местном ближайшем Совете. Поэтому нужно заново собирать все бумаги.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. По моей подсказке зэк пишет письмо-жалобу в Надзор за пенитенциарной системой, где рассказывает всё, что с ним происходит. Неспешно приходит ответ судьи, где она рекомендует жалобщику ещё раз пособирать бумаги, попросить отпуск и, если откажут ещё раз, вот тогда… она может быть…

История закончилась на удивление просто! Зэка депортировали из Испании после отбытия половины срока. По другую сторону границы его сразу же освободили и они с подругой зарегистрировали свой брак в другой стране Европейского Союза.

Испанцы же всё борются за счастливое детство, за искоренение мужского насилия и празднуют День Гордости ЛГТБ. Что, не понятно? Расшифровываю: День Гордости лесбиянок, геев, транссексуалов и бисексуалов. Мне уже давно неудобно, что я такой гетеросексуальный.

К моей же собственной гордости я обладаю и немалой вредностью, поэтому я снова готовлю листки с рассказом «Преступление и наказание» и посылаю судье, что отмеряла мне одиннадцать лет тюрьмы. Первой страницей этого объёмного письма я поместил ответ из Верховного Суда, где подчеркнул совет обращаться в суд, утвердивший приговор. Посмотрим, как разрулит еёйная честь этот «рекбус-кроксворд».

ВОСПИТЫВАНИЕ

Про нового шефа блока рассказывают много замечательных вещей: психолог, работает в тюрьме уже 24 года, кандидат в директора… не знаю, какой там у него профессиональный уровень, но к своим обязанностям охранника он относится с удивительным пофигизмом. Именно в его дежурство начали открываться камеры без присутствия охранников на этаже. Началось воровство в камерах. Одежда, табак, мелкие предметы… Не обошли и нашу камеру, украли гель для душа, который мой сокамерник купил, когда был в отпуске. Вечер, когда мы обнаружили пропажу, был для меня потерян. Товарищ по камере скрежетал зубами, грозил всеми земными карами вору, когда он его найдёт. Фантомас разбушевался.

Наутро я, первым делом подошёл к дежурному охраннику и сказал, что мы можем найти вора, если он разрешит.

— Ничего мы искать не будем. Надо было лучше смотреть. Это тюрьма.

Мне повеселело. Дожились! Как и раньше, беру бланк и вывожу на нём:

«Директору. Прошу, чтобы вы обязали работать вашу собственную службу безопасности. С новой командой охранников в нашем блоке увеличилось число случаев воровства в камерах, что означает, что «крысы» используют отсутствие должного контроля. Вам не стыдно получать подобную жалобу в тюрьме?».

Спускаюсь на послеобеденную прогулку, подхожу к кабине и отдаю охраннице. Та пробегает глазами первые две строки и поворачивает ко мне перекошенное лицо с вытаращеными глазами. Видимо надеется напугать меня до смерти.

— Как вы смеете такое писать!?

— Что?

— Вот это, — и потрясает бумагой.

— Там написано — директору.

— Как вы смеете такое писать директору?!

— Ничего страшного, — успокаиваю я, — Он меня знает.

— Вы понимаете, что здесь написано?

— Конечно понимаю. Я сам писал. И первое слово там «директору», а не вам, между прочим.

Охранница начинает понимать, что у меня «не все дома».

— Но здесь-то принимаю это я!!!

— Вот и примите, зарегистрируйте и дайте мне квиток.

В лёгком ступоре она отворачивается, пытается ещё раз прочитать и снова показывает мне шестикопеечные глаза.

— Вы хотите сказать, что мы у вас воруем?!

— Не нервничайте, прчитайте спокойно до конца и попробуйте понять, что там написано.

Если бы она была рядом, она бы вцепилась мне в физиономию, но за решёткой ей ничего не остаётся, как снова посмотреть текст. Когда смотрит на меня, глаза её становятся уже по четыре копейки.

— Кто вы по национальности?

— Русский.

— А в русских тюрьмах разве не воруют?

— Гораздо меньше, потому что там и убить могут. Или вы хотите, чтобы я это сделал здесь?

— Почему вы не попросите, чтобы вас перевели в тюрьму в Россию?

— Там холодно, — отвечаю, — Но я согласен обсудить эту тему с вами позже. Регистрировать будете?

Девка понимает, что имеет дело с неисправимым идиотом и хватается за последний аргумент:

— Вы уверены, что вам за это ничего не будет?

— А вы обратили внимание, что я прошу улучшить вашу же работу, а вы тут кричите на меня?

Охранница, наконец, замечает, что вся очередь зэков, стоящих за мной, с интересом вслушивается в разговор на повышенных тонах и её коллега подозрительно притихла за пультом. Меняет гримасу «изувековечу» на «добрый день», шлёпает штемпелем по бумажкам, отрывает одну и протягивает мне:

— Спасибо за ваше участие!

— А вам спасибо за понимание! — расшаркиваюсь я.

Это было её первое и последнее появление в нашем блоке. Наверно она кого-то подменяла.

Директор не ответил на мою писульку. Он мне, вообще, никогда не отвечает. Толи воспитание показывает, толи игнорирует. Но прошло некоторое время, и он бегом прибежал в наш модуль на разборки, когда зэки поймали одну «крысу» и в драке чуть не выдавили ему пальцем глаз.

ОТРАВА

Еду я возненавидел всеми фибрами моей души и желудка. Другой реакции и быть не могло: всё было настолько солёное, что в рот не лезло. Вес тела летел вниз по всем законам физики свободного падения. Если в тюрьму я попал с 80-ю килограммами, то теперь чувствовал себя птичкой, размером с воробья. Правда, клевать было нечего. Хлеб, немного джема, яблоко или груша, йогурт, стакан кофейной бурды и так каждый день. Рис, суп, чечевичная или фасолевая похлёбка отправлялись прямиком от раздаточного окошка в помойный бак. Иногда, пересиливая себя, съедал кусочек курицы или мяса, сосиску или рыбу, обильно сдобренную солью.

Здоровье ухудшалось. Почувствовал, что все сухожилия начали терять элластичность, простые приседания давались с трудом, только после 20–25 повторений исчезало ощущение «деревянности» конечностей. Наконец, правое колено отказало совсем. Сесть-то можно было, но вставал на одной ноге, вытянув предварительно в сторону другую и схватившись за что-нибудь руками. Записался на приём к фельдшеру после того, как мне пришла в голову спасительная идея: мне нужна безсолевая диета.

Медсестра, хороший человек, понимающе кивает, записывает меня в свою книгу, комментируя:

— Диета без жира и без соли.

Я открываю было рот для возражения, но спохватываюсь: хрен с ним, вашим жиром, главное от соли избавлюсь!

— Взвеситься можно?

— Можно, — разрешает она.

Встаю на весы. Ёлки-палки! 67 килограммов. И это в одежде. Я уже и не помню, когда у меня был такой вес!

На следующий день я наелся от пуза. Правда от пуза того на моём теле давно ничего не осталось. И живот больше напоминал плитку шоколада или социальный резерв, окружавших меня наркоманов. Через две недели сухожилия стали терять деревянность, через месяц я весил уже 69 килограммов и начал приседать, на отказавшей было ноге.

— Вам подошло время делать анализ крови, — говорит медсестра, вытаскивая откуда-то лист бумаги.

Я притормозил, раздумывая. Я уже делал такой анализ в первый год отсидки и ничего серьёзного у меня не обнаружили. Но в испанских тюрьмах ежегодно проверяют кровь зэков на предмет обнаружения свежих следов наркотиков, что свою очередь включает механизм санкций и наказаний. Поскольку пауза затягивалась, медсестра поспешно добаила:

— Это, в принципе не обязательно, но лучше сделать.

— Для чего мне нужен этот анализ, если я не могу решить мои проблемы здоровья?

— Хорошо. Тогда подпишите здесь.

Тоже — не обязательно, но почему не сделать приятное человеку, хорошо делающему свою работу. Ставлю автограф и откланиваюсь.

КОФЕ И ПЕНСИЯ

Над столом поплыл удушающий запах гнилого мяса. Зэки ошарашено нюхали свои разломанные и откушенные гамбургеры. Мне вспомнился «Броненосец Потёмкин» Эзенштейна. Будучи на тюремной диете, я не получил гнилых котлет и с интересом обозревал реакцию моих коллег. Реакция отличалась от виденной во всемирно знаменитом фильме. Народ плевался, жевал хлеб с сыром, матерился на разных языках и брезгливо выбрасывал дурно пахнущую еду в мусорные баки. Бунта не намечалось. Так закончился день, который начался утром с подгоревшего кофе.

На следующий день я написал жалобу директору тюрьмы для моего товарища-экссоветянина. В ней он сообщал, что от этих гамбургеров у него приключились понос и рвота. А сам я, от себя лично, отправил директору письмо в закрытом конверте:

«Господин Карретеро (фамилия такая, прим.)

По моему мнению, вы находитесь в опасности из-за того, что вокруг вас орудует шайка недоброжелателей, которая желает лишить вас занимаемого вами кресла директора тюрьмы.

Попробую уточнить мои подозрения:.

Ухудшилась работа кухни после того, как вольнонаёмные работники вернулись после новогодних каникул. Кофе доставляют подгоревшим (три случая за последнюю неделю).

Вчера гамбургеры содержали гнилое мясо.

Лазанья выдаётся пустая, как и эмпанадийя (некоторое подобие обжаренных вареников). Когда я говорю пустая, это означает, наполненная воздухом (буквально).

Кто-то убирает с кухни хорошо работающих зэков, и они теперь рассказывают такое о кухне и способах приготовления там пищи, что не только годится мне для будущей книги, но и может привести тюрьму в суд, к Защитнику прав и свобод человека, в министерство здравоохранения и т. д.

С моей стороны, я искренно желаю вам уйти на пенсию с этой должности директора пенитенциарного центра Castellon-2, но не обещаю вам держать мой рот закрытым».

Со следующего дня зэки начали пить по утрам более сладкий кофе и, иногда, наслаждаться кусочком маргарина, который в других тюрьмах выдаётся ежедневно.

В дальнейшем питание зэков значительно улучшилось. «Значит, директор тюрьмы Кастейон-2 серьёзно воспринял моё предупреждение», — подумал я. И ошибся. Потому что тюремное меню снова скатилось к свинской кормёжке. Злые языки утверждают, что во время улучшения кормёжки тюрьму навещала мадридская инспекция.

Тот год закончился большой ротацией тюремного персонала. Было заменено более половины охранников, работающих с зэками и две трети работников администрации. Никто из зэков-старожилов не помнил таких масштабных изменений. Директор сохранил кресло под своим задом.

ДИЕТА

Испания — это цивилизованная европейская страна. Тюрьма в Испании — это тюрьма в европейской цивилизованной стране. В этой тюрьме можно легально получить наркотики, которыми «пациенты» умудряются устроить «передоз». В тюрьме с уважением относятся к политикам, педофилам, хроническим больным, мусульманам и вегетарианцам. В тюрьме есть диета. Попросил я диету, поскольку питаться тем, что давали всем, было невозможно. И совсем не потому, что варево было больше предназначено для свиней, а не высшему классу приматов, этим меня не удивишь. Еда была пересолёная, а это меня убивало. Правда, постепенно.

Записали меня на диету без жира и соли, но первым делом отобрали сладкое. Перестали давать булочки, мороженое, ванильные или шоколадные кремы и оставили без единственного источника калия — пасты из какао. Бананы и раньше получали только наркоманы и мусульмане.

Я решил не возникать, понимая, что «не всё скоту масленница» и, так же молча перенёс и половинное уменьшение пайки хлеба: меньше изжоги будет. Работать-то не заставляют!

Но еда опять стала пересолёная, Сказал об этом доктору и услышав ответ, что она к кухне никаким боком…

Потом пожаловался медсестре, что позволило увеличить срок безсолевого питания ещё на одну неделю. Рецедивисты на кухне не унимались и снова, сначала понемногу, а потом и совсем не понемногу, еда перестала быть диетической. Хотя администрация и продолжала её считать таковой и, регулярно, по кличу «Диета!» я заходил в столовую, получал пайку, пробовал и переворачивал эту гадость мусорный бак. Больных коленей больше не хотелось.

Беру бланк рапорта и пишу: «Директору. Прошу, чтобы кто-нибудь, наконец, мне ответил: кто этой тюрьме отвечает за диету? Я просил диету без соли, а еда продолжает быть солёной. И ней больше соли, чем в обычной еде. Доктор мне сказала, что это не её область, а после моей жалобы медсестре, несолёная еда была всего несколько дней. С Уважением.» И расписался.

Вот только не знаю, умеет ли он читать. Вряд ли. Он раньше был директором в другой тюрьме, неподалёку. Потом его понизили за взятки от зэков, переведя в эту тюрьму начальником службы безопасности. И вот теперь он снова директор, заменив директоршу, которую, в свою очередь, тоже куда-то перевели, за то, что стало зашкаливать количество трупов. Не выживают лица испанской национальности в своей собственной пенитенциарной системе.

Тюрьма Албокассер (провинция Кастейон) — новая — ей ещё нет десяти лет, но уже пользуется дурной славой среди лиц, осмелившихся вступить в конфликт с законом. Здесь не только исправляют нехороших, с точки зрения воспитателей, зэков, не только заставляют отрабатывать наказание прштрафившихся в других местах охранников, не только содержат подальше от семей и родины басков. Эта тюрьма имеет на своём счету множество трупов. Слухи гласят, что больше 60. И за это здесь сменилось множество директоров. По этим показателям Casteiion-2 держит уверенное первое место среди 80 тюрем Испании. Некоторое количество отошедьших в мир иной совершило это добровольно и сознательно. Ещё большее число плохо просчитало, необходимую для веселья дозу. Но самое большое количество трупов приходится на изолятор. Разумеется, в статистике всегда сказано про суицид. Причём тело, решившее расстаться с этим миром, безжалостно билось разными частями тела, в основном лицевой частью, об окружающую среду, видимо отыскивая выход в вечность.

Зная приверженность аборигенов к жестоким забавам с мучением домашних животных, где коррида не самое жестокое действо, начинаешь с подозрением обозревать окружение и по-другому воспринимаешь рассказы людей о тюремных беззакониях служащими в униформе и без.

ШЕРСТИ КЛОК

Исполняющая обязанности доктора в новой тюрьме невзлюбила меня с перого же знакомства с моими сопроводительными документами. И все мои жалобы не только не были услышаны, но и не были записаны. Вышел я с приёма здоровее, чем зашёл. Вышел, понимая, что эту стену ударом не прошибёшь. Нужно давить. И, посоображав, начал компанию по приобретению очков. Написал рапорт, с просьбой записать меня на работу, чтобы купить очки. Ответа не последовало.

Ничуть не расстроившись, я через три месяца пишу новый рапорт, чтобы меня принял офтальмолог. Результат тот же. Ещё через месяц я записываюсь к социальному работнику и жалуюсь ей, что кругом сплошные индейские жилища ввиде фигвамов. Женщина прониклась сожалением и дала хороший совет: обратиться в экономическо-административный совет тюрьмы. Я так и сделал, присовокупив к рапорту бумагу из предыдущей тюрьмы, в которой мне отказали в приобретении очков из-за того, что «они не находятся в списке обязательно предоставляемых вещей», и указываю, что четыре месяца назад запрашивал работу и не получил никакого ответа. Случайно, попадаю аккурат к заседанию этого совета и через неделю получаю свой рапорт с резолюцией: «запросите цену очков у окулиста». Записываюсь на приём к докторше. Та, приняв меня, начинает издалека, что мол, сначала надо подать заяву в совет.

— Я уже подал, — отвечаю, показывая бумагу.

Но коллегу Гипократа тяжело выбить из колеи.

— Эту вашу просьбу совет рассмотрит на очередном заседании, которые проходят раз в три месяца.

— Уже рассмотрел, сеньора, там внизу есть резолюция.

Она шевелит губами, разбирая написанное.

— Очень хорошо, теперь вам нужно написать рапорт, чтобы вас приняла офтальмолог.

Мне, почему-то вспоминается Аркадий Райкин, с его бессмертным: «А это у вас что? — Справка. — О чём? — О том, что вы не верблюд».

— Я уже подавал рапорт месяц назад.

— Не может быть, — притворяется эскулап, — У меня нет.

— Ничего страшного, успокаиваю я, — Вот вам мой экземпляр.

Она берёт, читает, потом смотрит на меня, но ничего нового придумать не может. Раскрывает журнал и делает запись.

— Всё. Я записала.

Мне удаётся промолчать дипломатически. Вот же зараза! Без рапорта, значит, записать нельзя. Произношу слова благодарности, встаю со стула и, почти повернувшись, небрежно бросаю через плечо:

— А кто контролирует приготовление пищи? Там, на кухне — одни рецидивисты.

— Я просил безсолевую диету, а еду дают пересолёную. В ней больше соли, чем для других.

— Это не я! — вскидывается докторша, — Запишитесь на приём к фельдшеру и скажите ей.

— Спасибо за совет. Обязательно запишусь, — обещаю я и ухожу.

Наврала! Уже со следующего дня в еде не было ни малейшего следа соли. Но я всё равно нажаловался медсестре через четыре дня. А ещё через день меня принял окулист и через короткое время, когда на моём носу должны были красоваться бифокальные очки, я получил уведомление, что «Финансово-административный совет тюрьмы в ближайшее время рассмотрит мою просьбу» И рассмотрел. Ещё через полтора месяца мне дают бумагу с решением этого совета: «Отказать в оплате очков, потому что имеет достаточно средств на своём счету». Знахарша победила!

Я же, слегка офигевший, оказывается я миллионер и не знаю об этом, попросил выписку из моего тюремного счёта. Меня отфутболили, типа ты и так каждый месяц получаешь бумажку, подтверждающую, что там у меня тихо-тихо. Выматеришись по-китайски, я подредактироал текст и запросил по новой, объясняя, зачем и поблагодарил заранее, чего я обычно не делаю. Хорошее слово и кошке приятно. Уже на следующий день у меня на руках были два листа с распечаткой движения денег на моём счету за последние шесть месяцев. Наиболее повторяющаяся цифра была «ноль».

И стал я думать месть.

ЦЕНА СЛОВА

В Испании врут все. Врут нагло. Врут, призывая в свидетели Бога, помершую или, пока ещё живую, мать. Врут без изящества, без выдумки, но с умыслом. Умысел прост: или обмануть, или не получить наказания за обман. Законы страны прописаны таким образом, что потакают этому вранью.

Врут цыгане, не умеющие читать-писать. Врут воры всех категорий от мелких жуликов до финансовых воротил. Врут полицейские, судьи, адвокаты и политики. Врут бизнесмены, банкиры, домохозяйки и бомжи на улице.

«Мамой клянусь»! «Клянусь Богом!» «Клянусь детьми!» — самые распространённые заклинания обманщиков. Их используют для одурачивания, выпрашивания, обмана во всех ситуациях; от многолюдной улицы до полупустого зала суда. От разговора тет-а-тет до выступления перед публикой.

«Не помню», «Это было не моё дело», «Не имею понятия». Так отвечал премьер-министр перед судом, рассматривавшим дело о коррупции. И все его товарищи по политической и правительственной работе демонстрировали такую потерю памяти. Всё им сошло с рук. Правда не надолго. После приговора суда премьер перестал возглавлять правительство и отошёл от политики. Вместе с ним ушло и его правительство.

«Не помню», «Был пьяный», «Употребил кокаин», «Когда вышел из душа, обнаружил мёртвую девочку в моей квартире» — отвечал сорокадвухлетний мерзавец, задушивший тринадцатилетнюю девочку-аутиста, которая имела неосторожность пройти мимо его жилья, спускаясь по лестнице к ожидавшему в машине отцу. Знал про что врал. И для чего. В Испании нетрезвость и нанюханность являются, по Уголовному Кодексу, смягчающими обстоятельствами.

Об этом не знал бывший «совок», защищавшийся кухонным ножом и порезавший руки двум пьяным придуркам из бСССРа, вломившимся в его жилище, чтобы показать власть. Несостоявшийся потерпевший, побывав на родине в местах, где «макар телят не пас», помнил, что «чистосердечное признание смягчает вину», а опьянение усугубляет. Поэтому, отвечая перед испанскими судьями, наврал, что был трезв и честно ответил, что не употребляет наркотиков и не склонен к суициду. В результате стал агрессором, напавшим на нетрезвых людей, с умыслом их порезать и получил за это десять лет тюрьмы.

А если б сказал: а) был пьян, б) под воздействием наркотиков, в) ничего не помню, г) склонен к суициду и уже несколько раз пытался наложить на себя руки, отделался бы двумя годами заключения.

Местные обманщики свято верят в непогрешимость своего вранья. Когда я появился в новой тюрьме, ко мне сразу подошёл один из цыганских «старожилов».

— Добрый день сеньор!

Молча киваю.

— Могу я попросить вас об одолжении?

Киваю опять.

— Здесь все знают, что я хороший человек. Не могли бы вы дать мне взаймы три евро, чтобы купить еду? На следующей неделе в среду я обязательно отдам. Богом клянусь!

Краем глаза наблюдаю напряжённое ожидание целой компании таких же хороших человеков. Но подъигрываю.

— Кто может подтвердить, что ты хороший человек?

— Все могут. Вот, например… — он показывает на одного из зрителей.

— Он хороший человек? — спрашиваю.

— Да, он очень хороший, — соглашается свидетель.

— Займи ему денег на еду, — бросаю я, отворачиваюсь и ухожу.

Больше ко мне с такими просьбами никто не приближался. Прошла пара лет. Одним днём привозят новенького, который обходит всех зэков модуля, разговаривая с ними в «в привате». Ещё один побирушка. Наступает и моя очередь. Останавливает меня прямо на выходе во двор.

— Извините меня сеньор. Я прошу о небольшой помощи. У меня проблема.

Демонстрирую заинтересованность.

— Меня только что вызывал социальный работник. Ей только что позвонила моя жена и сказала, что моя дочь упала и сильно разбила голову. Вы можете дать мне телефонную карточку, чтобы позвонить домой?

И морда лица такая, что мне рыдать хочется.

— Ты ничего не выдумываешь?

— Сеньор, клянусь мамой!

— А мама твоя об этом знает, что ты ею клянёшься?

Отмахнувшись от его следующей тирады, удаляюсь. Через месяц испанец ушёл «в отказ»: перестал выходить из камеры, уверяя, что его хотят убить за долги. За это его перевели в другой модуль. В респектабельный, между прочим.

РАБОТНИЧКИ

Между сдвоенными блоками тюрьмы расположена кабина, по-испански называется точно так же, — зарешёченное пространство с отдельным входом и лесницей, сообщающейся с галереей безопасности, которая пронизывает всю тюрьму.

В кабинах сидят, пожизненно приговорённые к ней, охранники.

По громкой вызвали меня. Подхожу к «форточке» кабины.

— Такой-то из первого блока записал тебя толмачом на видеоконференцию, которая будет завтра.

— Я не знаю такого человека.

— Но он, видимо, тебя знает, — настаивает, несколько ошарашенный охранник.

— Я точно знаю, кто может записать меня, потому что у меня была договорённость быть переводчиком с другим экс-советянином. Его не только зовут по-другому, но он ещё и в другом блоке. Но я не разглашаю этого, продолжая обыгрывать тему разговора.

— Кто этот человек? Русский или украинец? Если украинец, да ещё один из моих недругов, видеоконференция может законьчится не так, как планируется, ещё и не начавшись.

— Вот дьявольщина! — в сердцах произносит охранник и просит меня подождать, пока он выяснит. Проходит пара часов и снова меня выкликают по «матюгальнику».

— Это совсем другой человек записал тебя переводчиком, — радостно сообщил мне функционер.

— И совсем из другого модуля, — подхватываю я.

— Точно!

— Ну и как можно перепутать? Блок — другой, фамилия — другая, другая национальность. Там что, читать не умеют и рисуют, что в голову придёт?

— Да вот… так получилось, — смущается испанец.

На следующий день меня выпускают из камеры раньше, чтобы успел позавтракать, и перепровождают в накопитель блока, где проводится видеоконференция с Мадридом.

— Ой, дядя! — появляется мой знакомый, — Ты их тут всех так запугал. Мне охранник всю дорогу талдычил, что ты — «muy peligroso» (очень опасный).

— Сами виноваты, — отвечаю я ему, и начинаем обговаривать темы будущего разговора с судьёй, надзирающей за системой.

В зале для видеоконференции стоят несколько рядов стульев, а напротив, за прозрачной перегородкой из оргстекла, два телевизора. На одном — мелко-мелко, далеко в углу, чтобы нельзя было разглядеть лицо — сидит судья с секретарём, а второй телевизор показывает нас крупным планом и между телевизорами,за той же перегородкой, находится камера, направленная на нас.

У меня не проходит ни одного дня без приключений. На следующий после видеоконференции день, я допиваю из кружки жидкость под названием утренний кофе и на дне обнаруживаю завитушку металлической стружки в три сантиметра длиной. Отломилась от клубка, которым мыли бидон, да так в нём и осталась.

Заглотишь такую и будет она дырявить кишочки, ни разу не засветившись на рентгене. Показываю кухонным работникам блока, типа, вам такое не попадалось? Они корчат физиономии: уже задолбались показывать пальцем на подобное и советуют показать охраннику. Показываю.

— А что я могу сделать? — разводит он руками.

Блин! То, что тут никто ничего сделать не может, я уже убеждался неоднократно. Тут и доктор-то — ноль без палочки. Я подумал день, взял бланк рапорта, проколол в нём дырочки, чтобы закрепить металлическую стружку и написал: «Директору. Прошу оборудовать контейнеры для кофе фильтрами, а то очень трудно проглатывать такие объекты, как этот». И стрелочку нарисовал.

Заяву принимал другой охранник. Привлечённый необычностью оформления рапорта, перечитывает его и до слёз смеётся, откинувшись на спинку стула.

СРЕДИЗЕМНОМОРСКАЯ ДИЕТА

Что такое Испания? Испания — это тепло. А ещё — это коррида! Народ по улицам наперегонки с быками бегает на глазах у зевак и, когда праздник заканчивается, начинают трупы подсчитывать тех храбрецов, что с бычьими рогами на тесных улицах не разошлись.

Фламенко — это тоже Испания: цыгане попарно или поквартетно орут все вместе: «Ай-ай-ай-о-о-ой!» или «О-о-о-ой-ай-ай-ай!» И не потому, что живот болит. Это песня такая и все, кто её слушает, в ладоши бьют. Ритмично.

Испания — это dieta Mediterranea, это драгоценность страны, как говорит Его Королевское Величество, когда хочет польстить подданным во время посещения берегов этого самого Mediterraneo.

Про эту драгоценность говорят все. От верхов до самого опустившегося наркомана.

— Диета — это о-о-о! И глаза закатывает. Толи придуряется, толи предвкушает. Только несознательные иностранцы могут обозвать эту диету уличным нехорошим словом. Особенно тюремную диету.

Калорийность питания, подкреплённая параграфом из сборника «Пенитенциарных правил», при даже грубом подсчёте никак не получается с приставкой ПЕРЕ…, а еле-еле втискивается в НЕДО…

Ни разу в моей непутёвой жизни мне не приходилось просыпаться среди ночи с чувством голода. В тюрьме же Casteion-2 стало привычкой. Поспрошав коллег, я выяснил, что не один я такой неправильный. И стал делать как все: приберегать что-нибудь, чтобы жевануть в темноте.

Однажды на свободе обязательно вооружусь фотокамерой и повторю в домашних условиях блюда кастейонской тюрьмы. Пока же попробую описать словами.

— Томатная паста, разведённая сырой водой, куда щедро насыпаны зёрна консервированной кукурузы и горошка. Завершает этот кулинарный шедевр куски сосисок.

— Суп из бульоных кубиков, расколошмаченное яйцо и куски хлеба.

— Суп: бульон, яйцо и лук.

— Такой же бульон с ракушками или рожками.

— Суп без бульонных кубиков, в котором плавают половинки картофелин, куски моркови и клочки каких-то листьев.

— Варево с заветренными кусками свиной кожи и щетиной.

— Вода, с порезанными стручками зелёной фасоли и кусочками ветчины.

— Ещё такое же, но из воды и вермишели.

К счастью, между этими изысками средиземноморской диеты можно встретить и ке-что существенное, что уберегает зэков XXI века от превращения в узников Бухенвальда XX века. Тем не менее, расстройство желудка в тюрьме Casteión-2 — обычное дело.

Но вопрос о средиземноморской диете продолжал беспокоить. Что же это такое? Решил я, что лучше испанца никто это объяснить не сможет и обратился к двум местным, которые даже были какими-то ответственными в тюремной кухне, но потом их задвинули в блок наркоманов. То, что они про кухню рассказывают и про то, как они там еду готовят, я описывать не берусь. Ещё мне не хватало, чтобы читателей моих рассказов тошнило при этом.

Оба слегка офигели от вопроса, потом один неуверенно сказал, что паэйя — это блюдо из этой диеты.

Paella — согласно словаря Испанской Королевской Академии наук — еда сделанная из риса, в который добавляются другие составляющие: морепродукты, мясо, рыба, овощи и т. д. Поверьте мне, так и написано: и т. д.

Если кто-нибудь из вас, евший плов, скажет, что ему нравится испанская паэйя, считайте, что он мой враг на всю оставшуюся жизнь. Наши соотечественницы, вкусившие паэйи, характеризуют её такими словами: «Если бабе лень готовить, она может сделать такую хрень.»

На мой второй вопрос, является ли еда в здешней тюрьме частью или подобием средиземноморской диеты, оба испанца авторитетно заявили, что эта еда — дерьмо и, когда они работали на кухне, они её не ели.

Загадка диеты разрешилась, когда я спросил старого бандита, любившего в молодости заходить в банки без кредитной карточки, но с пистолетом в руке. Он закатил глаза.

— О-о! Эта диета базируется на рисе, оливковом масле, овощах, свежем мясе, такой же рыбе и морепродуктах.

— А что, в Голландии, например, эти ингридиенты хуже?

— Конечно! — возмущается испанец, — это же средиземноморские продукты. В Голландии таких нет.

УЖАСЫ

Меня напугать трудно. Я сам себя сильнее напугаю, если буду представлять, как что-то может происходить.

Только-только я написал жалобу директору тюрьмы про металлическую стружку, обнаруженную в кофе, как этот кофе вообще перестали давать. Это меня ничуть не расстроило, потому что, как диетчик, я стал получать по утрам молоко.

Но потом, всем сразу показали «козу» в виде прекращения горячего питания. Начались дни сплошных салатов. В обед — фрукт и салат, вечером — салат и йогурт. И всё! Причём, салат совсем не такой, как его можно себе представить. Большие лохмотья листьев салата, консервированная кукуруза из банки, маринованная свекла из другой такой же банки и больше ничего. Иногда в таком салате могут появиться ломтики свежей луковицы или варёной моркови. Но лишь иногда. А присутствие запаха рыбной консервы или кусочков варёного яйца воспринималось как манна небесная. Ни уксуса, ни чеснока, ни масла. Ничего. Ах да, бывали дни, когда к салату прилагались два треугольничка плавленого сыра или пара ломтиков колбаски.

Мне-то ладно, я размером маленький и всегда могу физкультуру перестать делать, но как это переносили пузатые нарки и не нарки, так и осталось загадкой.

Тюремный телеграф донёс, что на кухне делают ремонт и перестилают пол. Вот тут-то мне поплохело, представив, как наркоманы, закончившие тюремные же курсы плиточников, меняют пол, потому что, как готовят пищу повара той же квалификации, я уже знал. Чем больше я это представлял, тем большей жалостью проникался к моим, та-са-зать, сотоварищам, которые сосредоточенно жевали листья салата, вокруг меня. В спортивном комплексе, задумав перекрасить стенку, уже третью неделю ставят леса. Тюрьма по своей конструкции представляет собой шедевр испанского тюрьмостроения. Если поднимается сильный ветер или льёт дождь — отключается электричество и исчезает вода в кранах. Если с водой администрация ещё как-то выкручивается, раздавая бутылки с водой зэкам по списку, то с электричеством было проблемнее: его просто не было. В такие дни охранники толпой бегали по коридорам, вручную двигали двери туда-сюда, разблокировав механизм.

Поужинали мы салатом и стоим, ждём, когда нас по камерам разведут. И в этот момент включают электричество. Если вы думаете, что от этого всем полегчало, то глубоко заблуждаетесь. Теперь двери надо было обратно сблокировать с механизмом автоматического открывания. В принципе, это легко: нужно всунуть специальный ключ в отверстие и повернуть его. Повернули. Дверь ни с места, хотя в механизме что-то жужжало.

Три охранника в кабине, по очереди, нажимали кнопку, один командовал от замершей двери и полсотни зэков вокруг него давали советы. Дверь эти советы игнорировала. Процесс приготовления ко сну откладывался на неопределённый срок.

Наконец мне надоело. Протолкавшись через толпу, я встал рядом с охранником.

— Что, не получается?

— Да вот…. Нехорошая дверь!

— Отсоедини механизм.

— Зачем?

— Потому, что я так хочу.

Офигевший охранник поворачивает ключ. Затем, по моей команде, трое советчиков сдвигают дверь.

— Поверни ещё раз ключ.

Охранник уже не перечит.

— А теперь открывай и пошли наверх.

Дверь открывается САМА, повинуясь нажатию кнопки в кабине. Нарки радостно долдонят, словно их молитвами решилась проблема, а охранник чуть не бросается мне в обьятия.

— Ну, ты даёщь дядя!

Я ограничиваюсь тем, что позволяю ему пожать мне руку и отправляюсь вместе со всем стадом готовиться баиньки.

Ровно две недели продолжалась работа в кухне и пытка салатом, наконец зэки стали пробовать другие пищевые продукты. Могу только представить, как ремонтируют королевский дворец. Сколько я не проходил мимо, там всегда, сбоку от здания, валяются какие-то мешки и кирпичи.

ДИНОЗАВР

Бородка «а-ля Ленин», небольшой рост, резкость движений, правда растительность на голове была гуще, чем у гения сциалистической революции. Я несколько промедлил с вопросом и мужичонка чуть раньше узнал, что я — русский. Подошёл, представился и протянул руку для знакомства.

— Я - коммунист.

Оказалось, не врал. Более того, «мотал срок» именно за какую-то свою деятельность, связанную с идеологией и был на «пример градо». В испанской пенитенциарной системе существует множество уровней содержания зэков. Основных — три: Tercer grado — полусвободное, или почти свободное искупление вины. Segundo grado — основная часть зэков, с общими правилами, обысками, передвижением в сопровождении и т. д. Primer grado — террористы, и особо опасные. Всё и вся под надзором, перлюстрация почты, прослушивание телефонных разговоров и по вечерам запрет на выход из камеры. Постоянное нахождение в блоке.

В первый день мы стали друзьями. Во второй, совершенно случайно, в библиотеке возник разговор о диктатурах. Среди которых всегда фигурирует Сталин. Угораздило меня сказать пару позитивных фраз об Иосифе Виссарионовиче. Коммуниста перекосило.

— Как ты можешь говорить что-то хорошее об этом убийце, об этом…!

— Этот убийца, — прерываю я его, сделал страну индустриальной, электрифицировал её, образовал и подготовил к лидерству в космосе, не говоря уже про то, что под его руководством СССР выиграл войну против Рейха.

— Да если б великий Ленин…!

— Которого немцы везли в опломбированном вагоне через воюющую Европу, чтобы он мог присоединиться к произошедшей революции.

Коммунист закусил удила.

— Да ты не знаешь историю России! Ты весь пропитан буржуазной идеологией! Ты повторяешь нелепые вымыслы капиталистических прихвостней. Да я с тобой даже здороваться не буду!

И действительно, не стал.

Через некоторое время, его товарищи по борьбе передали ему с воли какую-то книжку с серпом и молотом, но на русском языке. Русского «а-ля Ленин» не знал, но гордость не позволяла ему унизиться до просьбы, чтобы буржуазный подпевала перевёл что-нибудь с этих непонятных букв великого и могучего.

Он так и продолжал: читал что-то, писал что-то, мерял быстрыми шагами тюремный двор или, выбрав кого-нибудь, кто не осмеливался послать его или удрать, часами рассказывал слушателю о «гегемонии пролетариата», «вечности коммунистического движения», «неизбежном крахе империализма». А по вечерам ему и бакским террористам было запрещено гулять по двору.

Через пару лет нашего совместного отсиживания в одном модуле тюрьмы Кастейон-2 Албокассер я, как-то, вижу коммуниста, оживлённо что-то комментирующего с фотографией в руке. Взглянув через его плечо, вижу, к моему удивлению, знакомый силуэт «Верной дорогой идёте, товарищи!» озадаченный на тему, где же в Испании такое может быть, я не сразу слышу, что собеседники идейного борца просят меня перевести с русского, что на фото. Гляжу. Митинг коммунистов в Москве. Один из манифестантов держит плакат:.

«Свободу! Политзаключённым Ю.И. Мухину, А.В. Смирнову, И.В. Данилову, С.А. Удальцову и другим в России.

Manuel Martinez и Marcos Ponce — в Испании».

Мануэль Ререс Мартинес — партийная кличка «camarada Arenas» — это, как раз тот, что сидит со мной.

ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ РАСХОЖДЕНИЯ

Испанец от рождения болен нарциссизмом. Он никогда и ни в чём не виноват. Даже если впятером поимеют восемнадцатилетнюю девчонку. Даже если просто так даст оплеуху незнакомому человеку — вдвое меньше его — сидящему на террасе бара. Даже если поймает ночью девушку, отберёт телефон, изнасилует, задушит и бросит с привязанными к телу кирпичами в колодец бездействующего склада. Даже если сотню раз ударит ножом восьмилетнюю девочку, чтобы досадить её матери. Даже если сшибёт в пьяном или обкуренном виде группу велосипедистов на дороге, убив четырёх из них. Даже если отправит на тот свет свою бывшую подругу и её знакомую, пришедших в его дом, чтобы забрать вещи девушки.

Он всегда был хороший сын своих родителей, не способный обидеть кого-нибудь. Попадая в тюрьму, он продолжает быть хорошим, даже если он конченый наркоман или коммунист. И совсем интересно получается, когда коммунист заводит дружбу с наркоманами. Чего только не увидишь в недрах испанской исправительно-нетрудовой системы.

Потихоньку организовываем островки безопасности в отдельно взятом блоке для наркоманов в тюрьме «Кастейон-2». Для тех, кто шевелит мозгами и умеет что-то руками, а не стоит тупо в утренних очередях в ожидании дозы наркоты. Есть в модуле библиотека, небольшой спортзал, мастерская. Наркушники постоянно совершают поползновения на эти места. Им в них раздолье, потому что там нет контроля. Кое-где нет видеокамер. Раздолье чтобы забить «косячок», заняться татуировками или ещё что наказуемое. Постепенно я бросаю мастерскую, спортзал, в котором от грязи всё липнет к рукам и остаюсь помогать заведующему библиотекой в моменты, когда он отсутствует. И вдвоём мы успешно отражаем всякие попытки испортить атмосферу мира букв.

Наркоманы модуля привыкают к тому, что библиотека — это запретная зона для них. Почти не протестуют, потому что большинство из них не в состоянии изложить свои желания на бумаге, будь то рапорт, жалоба или апелляция. А люди, обитающие в библиотеке, всегда могут помочь.

В семье не без урода. Среди этих неграмотных есть существа, заходящие в библиотеку, чтобы вырвать страницу из книги, вырезать понравившуюся картинку из энциклопедического словаря, оторвать клочок журнала для изготовления самокрутки. Почему-то книги Библии отпечатывают на тонкой папиросной бумаге и «христиане» с удовольствием используют их по непрямому назначению. Мусульмане, делающие это, мне пока не встречались.

Такие налёты на библиотеку совершаются в отсутствие контроля. Стоит отвлечься, выйти, ослабить внимание и тут же какой-нибудь «потрошитель» ныряет в дверь. Отлавливаю одного такого и обещаю ему, что он никогда больше не переступит порог. Испанец плохо понимает иностранца, вздумавшего указывать аборигену на правила поведения в библиотеке и повышает голос. Я улыбаюсь. Нарк исчезает, и я несколько дней наблюдаю его беседы с другими зэками, его злобные взгляды в мою сторону. Но никто его не поддерживает, и дело мщения гибнет не начавшись. Через некоторое время он повторяет интервенцию в библиотеку в присутствии моего товарища, который возглавляет всё книжное дело. Увидев разговор на повышенных тонах, подхожу. Нарк, оказавшись в меньшинстве, вдруг теряет осторожность и выдаёт.

— Я встречу вас на улице после тюрьмы.

— Ты состаришься раньше, чем мы выйдем, — говорю я, — А на улице я тебя просто пристрелю. Пошёл вон!

Снова беседы позауглам. Снова взгляды издалека и снова никто не вступается за идиота. Но однажды, нарк не выдерживает и берёт на горло моего коллегу, когда меня нет рядом.

— Я тебя убью! Ты уже мёртвый!

На его беду, это слышит охранник из не самых ласковых, и наркомана уводят в карцер, подталкивая оплеухами. Всё успокаивается. До следующего дня. Зайдя в библиотеку, я слышу окончание истерической фразы коммуниста, «камарада Аренас», адресованные моему товарищу-библиотекарю.

— …кто ты такой, чтобы из-за тебя человека отправили в карцер! Подумаешь, зашёл и оторвал бумажку от книги!

Коммунист переводит взгляд на меня и, не снижая громкости, тявкает.

— И этот ещё блядский карлик!

Зэки, сидящие в библиотеке замирают. После этого, обычно, дают в морду. Но я не собираюсь убивать свихнувшегося Мануэля Перес-Мартинеса. Более того, мне становится весело, глядя на 75-летнего дурака, который на пару-другую сантиметров выше меня.

Гаф! — говорю я ему.

Зэки задерживают дыхание, чтобы не рассмеяться.

— Ты — червяк! — не успокаивается коммуняка-испанец.

— Гаф, Гаф!

— Ты мизер! Ты бесполезный!!

— Гаф, Гаф, Гаф!

За стеклянными проёмами дверей увеличивается количество зрителей, привлечённых шумом. Я шагаю к коммунисту и поднимаю руку. Он замолкает в уверенности, что я попался на провокацию.

— Будь осторожен. В твоём возрасте запросто можно схлопотать инсульт. А ещё я напишу твоим товарищам в городе Калуге в России о том, какая ты гнида.

Коммунист завизжал что-то о мафии и о правах человека и побежал к двери, чтобы погулять во дворе.

— Придурок! — бросаю ему в след.

На следующий день охранники вызывают библиотекаря и показывают ему две жалобы, написанные наркоманами под диктовку коммуниста. В них нарки жаловались на несправедливость в их адрес в библиотеке. Обе малявы идут прямым ходом в мусорную корзину.

Что же писал Ульянов-Ленин о детской болезни левизны в коммунизме?

А «товарищ Аренас», сбросив маску, продолжал свои гуляния по тюремному двору. В обнимку с наркоманами. Весело рассказывал им что-то. Возможно из теоретических измышлений классиков мирового движения «отнять и поделить».

Чем больше я узнаю про этого идеалогически подкованного идиота, тем большее отвращение он у меня вызывает.

Когда он был ещё молодым коммунистом, его банда, для поиска средств, обворовывала заправочные станции на дорогах. Уже в зрелом возрасте, камарада Аренас со товарищи похитили с целью выкупа предпринимателя. Выкуп получили, а тело не отдали. Ни живое, ни мёртвое. За это и парился идейный борец во французских тюрьмах, а теперь ещё и здесь — в Испании. И, похоже, придётся ему на свободу выходить ногами вперёд, учитывая возраст.

P.I.T

«Желание борьбы до победы — лучшее, что имеет человек. Украсть у него это — всё равно что, в какой-то форме убить его». (Клаудиа Пиньеро).

В Испании, как и в любой другой стране, есть закон о пенитенциарной системе. На основе этого закона понаписаны умные книжки и правила. Если сам закон трудно найти, когда оказываешься за решёткой, то читая сборник пенитенциарных правил, находишь, что испанцы уделяют большое внимание воспитанию и перевоспиранию правонарушителей. Существуют программы индивидуального перевоспитания (P.I.T.). К этим программам наличествуют целые подразделения воспитателей, психологов, врачей, социальных работников, охранников, начальников этих охранников, заместителей директоров тюрем, самих директоров, начальников директоров и начальников этих других начальников, заместителей и помощников министров вместе с министрами, которые ночей не спят в неустанных думах о том, как перевоспитать свернувшего с пути истинного, вернуть обществу полноправного гражданина, осознавшего и перековавшегося, и готового, если не строить далёкое светлое будущее, то, по крайней мере, избежать возвращения в не столь далёкие места для очередного перевоспитания.

«Гладко было на бумаге, да забыли про овраги. А по ним ходить…», пелось в одной старой песне. Попав в испанскую тюрьму и получив персональный пожизненный номер, человек теряет персональность. Он так и остаётся этим номером до последнего дня заключения, не смотря на то, что кличут его всегда по имени и фамилии. Или по фамилиям, как это принято у испанцев. Теперь в каждой папке с пожизненным номером, тюремная бюрократия будет накапливать бумажки, писать которые здесь умеют, свидетельствующие о большой работе перевоспитательного коллектива. За эту работу, якобы проделанную, им ещё и зарплату платить будут.

Только наркоманы, насильники, детоубийцы, педофилы и прочая сволочь, удостаивается чести индивидуальной заботы испанской пенитенциарной системы. Их лечат, берегут, защищают, предохраняют от суицида и линчевания. Им оплачивают необходимости типа пломбирования зубов или приобретения очков и, вообще, чуть в задницу не целуют. Особенно, если перевоспитываемые ведут себя адекватно правил общежития: соревнуются за возможность владения шваброй, трут стёкла на виду у охранников, стучат и наушничают, виляют всей задней частью, демонстрируя послушание, услужливость, желание перевоспитаться. Они всегда идут в первых рядах перевоспитывающихся, встающих на путь исправления и осознания, просвещения и воскрешения. Так они выбиваются в активисты, занимают руководящие общественные должности, в числе первых переводятся в лучшие модули, где получают отпуска (до 36 дней, по закону), в конце-концов выходят на условное и, зачастую, снова берутся за старое.

Другие зэки, севшие за более благородные прнступления, настоящие или сфабрикованные отдельными работниками юстиции и правопорядка, видя такие правила перевоспитания по индивидуальным программам, тоже бросаются убирать, чистить, собирать окурки, чтобы получить хотя бы часть ништяков, достающихся наркушникам. Нужда заставляет их делать это. Хочется перевестись в другую тюрьму поближе к семье, хочется получить оплачиваемую работу, чтобы элементарно решить свои нужды, хочется… Да мало ли что этим баранам хочется. Мест-то нет. Всё занято лучшими представителями испанского криминального мира. А это — самые послушные, самые услужливые, о которых уже рассказано выше.

Мне тоже не находится места в этой воспитательной работе. Со мной избегают встреч психологи, социальные работники. Узкопрофильные специалисты, они работают в тюрьмах на этих должностях потому что, в лучшем случае, позаканчивали какие-то курсы и ходят отбывать время и симулировать работу. За это у них есть гарантированная зарплата, и целая куча привелегий за работу в опасных условиях. Мне остаётся лишь описывать анекдотические случаи в такой работе.

Вызывает воспитатель зэка, заканчивающего двухлетний период перевоспитания и говорит:

— А я тебя не знаю. Почему я тебя ни разу не видел?

— Потому что вы меня ни разу не вызывали за эти два года, что я нахожусь в этом модуле.

— Не учи меня, что я должен делать, — злится воспитатель.

Основная часть этой программы перевоспитания — это лечение метадоном. Лечения от наркозависимости. Так называемого лечения. Оно заключается в том, что наркоману, зачастую по его просьбе, дают повышенную дозу этого наркотика, чтобы клиент быстро отвык от тех веществ, которыми пользовался раньше и «влюбился» в новую гадость. Потом долго и медленно снижают дозировку, ежедневную, кстати. Так зэки вкушают кайф в течение всего срока заключения. Мне ещё не попадались добровольно отказавшиеся от такого «лечения» или закончившие его.

Два года, шесть лет может сидеть за решёткой зэк и всё это время, строго по расписанию, ежедневно… Могут не открыть в выходные спортзальчик, мастерскую, но наркоту раздают и в субботу и в воскресенье и во все святые и прочие праздники, включая Рождество и Новый Год. На сём стоит и стоять будет испанская исправительная тюремная система.

За мои первые четыре года в местах перевоспитания, я получил несколько бумаг, извещающих меня о возможности участия в программе ПИТ. Получил даже несколько десятков положительных пунктов за посещение курсов испанского языка в тюрьме Мадрид-7. Потом с этими пунктами я оказался в блоке наокоманов тюрьмы Кастейон-2, где меня снова известили, что программа меня ждёт. Правда, языковых курсов моего уровня здесь не нашлось, а учить валенсианский язык я посчитал не нужным. Лучше уж нанайский или удэгейский.

Далее тюремная бумагоделательная служба посылает мне кучу новых бумаг, которые констатируют у меня отсутствие положительных пунктов, прохождение очередных классификаций, моё неизменно нормальное поведение согласно правил. И это моё нормальное поведение не позволяет системе перевести меня на полусвободное отбытие наказания. При этом, перед каждой такой классификацией, со мной не желают встречаться психолог, социальный работник, не говоря уже о более высоких начальниках, с кем просил встречу я.

Похоже, что все они занимаются подлогами, потому что я не расписываюсь в их журналах посещений. Но это не ухудшает ни моего настроения, ни поведения. Я уже видел, как в испанских тюрьмах относятся к тем зэкам, кто покупается на такие индивидуальные программы и честно старается работать для тюрьмы. Их постоянно обманывают, провоцируют, ломают психологически, наказывают и они, пройдя «повышение», рано или поздно, оказываются рядом со мной в таких модулях обсервации. Но уже с меньшими шансами на другую попытку улучшения.

Зэков, несогласных с таким индивидуальным перевоспитанием и жалующимся во все инстанции, не любят администрации тюрем. И борются с ними. Легальными способами.

Жалобщиков переводят из тюрьмы в тюрьму. По дороге теряются все заработанные позитивные пункты. Снова модуль обсервации и всё повторяется. При этом, вокруг наличиствуют положительные примеры перевоспитания. Наркоманы легко вписываются в лицемерную систему, быстро проходят периоды наблюдения, быстро переводятся в респектабельные модули, где скрываются насильники и педофилы, отправляются в модули, где есть оплачиваемая работа, или, вместе со своей ежедневной дозой метадона — идут в спортивный блок. Наркоман-спортсмен — это изобретение испанской пениренциарной системы, осуществляющей на практике Programma individual de tratamiento.

Эта Программа меняет и меня тоже. Я уже полностью осознал свои ошибки и раскаиваюсь в содеянном. Будучи в Испании нельзя быть против криминала. Надо быть вместе с криминалом. Здесь можно воровать, убивать, обманывать и насиловать. Что бы ты ни делал, плохое или хорошее, всё равно окажешся в тюрьме. И к этому нужно готовиться заранее.

И не только я перевоспитываюсь таким образом в солнечной Испании. Сами испанцы, особенно те, кому сфабриковали дело или навешали лишнего, откровенно говорят, что «надо сваливать из этой страны и joderla si se pueda». В переводе на русский это означает, что они тоже хотят сделать гадости соотечественникам.

ЗАБУРЕЛ… ЗАБУРЕЛ…

Чёрт дёрнул меня поумнеть. Увидел в своём блоке для наркоманов объявление о курсах монтажников телекоммуникационных линий и решил записаться. Безо всякого собеседования вдруг вызывают и приглашают на курсы в соседний блок. Соседи — это приблатнённый блок. Он отличается от других чистотой, цветочками, кучей дополнительных внутренних правил и возможностью найти раньше работу или получить разрешение на отпуск. Есть такое послабление в несоветских тюрьмах.

Прихожу на курсы, где нахожу ещё пятнадцать таких умников, получаю пишущие принадлежности, тетрадь и сижу, наслаждаясь первым уроком на тему «Электричество — это физическое явление».

Вдруг, по окончании дня, мне объявляют, что теперь я должен перейти в этот modulo de respeto. Я фигею: мы так не договаривались, я не хочу, но в тюрьме, как и в армии, приказы не обсуждаются.

Я матерюсь кириллицей, мой товарищ-румын латиницей, но смысл слов, большая часть которых в обоих алфавитах располагается в нижней их части, в переводе на любой другой язык звучит одинаково. Собираем барахло и на глазах оставшихся нарков, которых удавливает внутренняя лягушка (ну, какой же нарк не мечтает о «модуле респето»), идём на повышение.

У блатных народу больше. Сразу бросается в глаза нестроевая фигура зэков. Ровными ходят только те, кто в командных должностях. Остальные должны быть «чего изволите», потому жизнь в этом блоке может закончится внезапно и с большим понижением. Мне уже приходилось видеть таких, переведённых из «респето» к наркоманам. Весь их вид говорил о том, что они не против устроить самоубийство, но, просто не знают, как это сделать. Мне захотелось обратно. На свободу. И я даю себе слово, что по окончании учёбы напишу заяву о переводе в нормальный блок.

А пока изучаю правила, которые, со всех сторон, помогающие адаптироваться новичкам, сообщают в ненавязчивой форме. В принципе, ничего страшного, но смешно: взрослые мужики играют в детские игры, всем своим видом показывая, как они стараются перевоспитаться.

По утрам — общее собрание. Все расселись и старший блока просит новичков представиться. Прибывщие, в том числе и я — называем имена и номера блока откуда перевели.

— А теперь, дети, похлопаем дружно нашим новеньким.

Хе-хе! Нет, разумеется, фраза была составлена из других слов.

— А теперь, сеньорес, поприветствуем тех, кто к нам прибыл.

Все захлопали так, что я с интересом пробежался взглядом по участникам этого действа. Глаза потухшие, морды тупые, что говорило о том, что добрая половина из них стоит по утрам в очереди за дозой. Но аплодировали самозабвенно, потому что это сказал старший. Это закон, а закон нарушать нельзя. Закон надо исполнять. У меня поднялось настроение. Тем же моментом я фиксирую иронические умные физиономии, которые с интересом наблюдали представление. Здесь тоже есть нормальные, если считать нормальностью лицемерие.

Делаю обход зала. На одной двери в столовую висит бумажка: «В эту дверь входить нельзя. Иначе — замечание». На другой соответственно: «В эту дверь входить нельзя, иначе — замечание». Эти замечания можно получать за нарушение любых неписанных правил: полотенце, оставленное на кровати, на стуле, за несданную в стирку простыню, когда это делают все, за снятую на солнце рубашку в любой другой день кроме воскресенья и без разрешения старшего, за… Накопленные таким образом замечания в сумме дадут наказание и зэка переведут в другой блок, где он будет изо всех сил тереть окна и писать жалобные просьбы, умоляя вернуть его в палату номер шесть.

По воскресеньям в модуле проводят викторины «угадай слово», где премией будет освобождение на неделю от уборочных работ. Грамотно придумано: каждый нарк добровольно читает энциклопедии и словари в своё свободное время.

Тем временем продолжается учёба. Осилив природу электрических явлений, к концу третьего дня я узнал про закон Ома и про существование параллельных и последовательных соединений. Некоторые трудности возникли при распознавании смешанных соединений и нарисовании электрических схем, из батареи, лампочки, сопротивления и выключателя с предохранителем. И всё это посредством диапозитивов для 7го класса, в которые мы пялились по восемь часов в день. Мне поскучнело. Я напряг извилины, взял бланк и красивым почерком вывел на нём: «Прошу отчислить меня с курсов электромонтажников по причине, что уровень курсов не соответствует моим ожиданиям».

Когда пишешь серьёзные тексты по-иностранному, нужно писать серьёзные слова, которые я не всегда знаю. То есть, обычно я знаю, но не помню написания. Спрашиваю сокамерника.

— Хуан Карлос, как пишется слово ожидания? — а рука уже автоматически берёт словарь.

— «Э», «Эс», «Пэ» — произносит Хуан Карлос и повышает голос, видя, что я уже листаю словарь.

— Ты что, мне не доверяешь?

— Доверяй, но проверяй, — глубокомысленно замечаю я и веду пальцем по странице, — Кроме того, мы в тюрьме, а в тюрьме, вообще, никому доверять нельзя. — Нет такого слова!

Хуан Карлос столбенеет, закатывает глаза и мы в один голос произносим: — «Э», «Экис»…

И точно! На эти буквы находим слово expectativas.

— И как тебе доверять после этого!?

— Ё-К-Л-М-Н, говорит по-испански Хуан Карлос, — Давно я так не позорился!

ОБОРОТЕНЬ

Не зная Испании, в неё влюбляешься заранее. Ах, фламенко! Ах, коррида! Ах, Реал Мадрид и Хулио Иглессиас! И ещё» «Над всей Испанией безоблачное небо».

То, что Иглессиас живёт в Америке, а в Реал Мадрид, в основном, играют иностранцы, узнаёшь позже, но это не умаляет нового чувства. Посетив корриду, перестаёшь замечать храбрость тореадора и с некоторым недоумением обозреваешь, жаждущие крови лица зрителей на трибунах, среди которых много детей. Тореадора награждают отрезанным от свежеубиенного быка ухом, иногда двумя и, в особых случаях добавляют хвост. Тореадора уносят с арены на руках, и ты любишь эту Испанию. Любишь потому, что здесь тепло, появляется много знакомых. Некоторых, даже, считаешь друзьями.

Разобравшись во временных формах глаголов, в правилах испанской грамматики, начинаешь ощущать себя частью Испании, и появляется интерес к политической жизни страны. Привыкаешь говорить: «У нас в Испании» и стараешься не замечать заскоков испанских знакомых.

Вдруг попадаешь в тюрьму. Неважно, по какой причине. Штраф ли не заплатил, по подозрению к причастности к русской мафии, по глупости или не зная за что. Начинаются изменения. Розовые очки, до сих пор прочно державшиеся на носу, спадают и, вместо них, на глазах оказывается многократно увеличивающая лупа.

Испанцы боятся воды. Той, которая из душа льётся. Поэтому, некоторая часть зэков воняет так… ну…, в общем, как испанцы. Иногда в одной камере поселяются два таких, и воняет уже вся камера, когда открывают дверь. Арабы посмеиваются над такими аборигенами, а те местные, что знакомы с гигиеной, повышают голос, взывая к разуму соотечественников.

— Почему ты не моешься!? От тебя так воняет, что дышать рядом нельзя!

Но «Хрюше» хоть кол на голове теши, и он злобно огрызается на попытки изменить его привычки.

В конце-концов, от них все отстают и эти свиньи, за усердное мытьё полов, вежливое послушание и протирку окон, переходят в респектабельный модуль, быстро выслуживаются для получения разрешения на отпуск, а там досрочно-условное освобождение не за горами.

— Я должен как можно быстрее выйти в отпуск, — говорит профессиональный вор, — Потому, что моя семья нуждается в деньгах и я хочу работать.

В Испании слова «воровать» и «работать» — синонимы!

Проходит время. Обозревая своих коллег по отсидке, вдруг обнаруживаешь у них привычки своих знакомых с воли, с которыми прекратились все отношения, не смотря на то, что они прекрасно знают, где ты находишься. Тебя забыли, вычеркнули из жизни и, вообще, никогда не знали. Но ты их оправдываешь, и понимаешь, что житель Европы, тем более Испании, должен обладать двумя качествами: бояться и блеять, блеять и бояться. Но осадок остаётся. Ты никогда не сможешь воспринимать их, как раньше. И ищешь новых друзей. Уже среди заключённых, где тоже есть адвокаты, инженеры, информатики и бизнесмены. Трансформация продолжается.

У меня, сидя среди местного сброда в местной тюрьме и, от нечего делать, уже сложился другой — новый — образ Испании. Современная Испания — это Его Величество дон Фелиппе Шестой де Борбон де Греция (в Испании в полном произношении положено указывать фамилии папы и мамы)… Так вот. Его Величество, пожимающего руку Маленькому Николасу, юному пройдохе, умело разводящему всех политиков и полицейских чинов, включая и национальную службу разведки, и на компьютере сфабриковавшему фальшивый пропуск на этот официальный приём при дворе.

И тот же Фелиппе Шестой, в прогулке по Берлину, жмущий руки украинским воровкам, сдриснувших из Испании, после моей стрельбы. Купился король на «Добро пожаловать в Германию, Ваше Величиство!», произнесённое по-испански возле Браденбургских ворот.

После укуса злым волком можно превратиться в оборотня в полнолунную ночь. А в кого можно превратиться от непрекращающегося смеха, наблюдая за жизнью пиренейского мыса в телевизоре?

ПОВЫШЕНИЕ КВАЛИФИКАЦИИ

Почти все лекарства, которые есть у меня, я получил от других зэков. Не получается у меня жалобно выпрашивать. Из-за этого стараюсь не ходить на приёмы к врачу, когда медицинское светило раз в неделю осчастливливает нас своим визитом. Большинство зэков, наоборот, стараются почаще поплакаться в жилетку, выпросить наркоты, снотворного или ещё чего. Поэтому, когда объявляют запись к врачу, нужно видеть, как больные срываются с места в карьер, участвуя в спринте. Записывают полтора десятка.

Толи планово, толи ещё как, в модуле сменился приходящий врач. Мне захотелось получить глазных капель, чтобы не зависеть от дурости охранников, которые могут отвести, а могут и отказать в посещении санчасти. Но возможность на получение этого медикамента у меня мала: врач может отказать, мотивируя, что сначала нужно съездить в госпиталь к специалисту. Оформление этой поездки длится от двух месяцев до полугода. Потом, однажды, утром после обыска и отбирания всего, что было в карманах, из тюрьмы Кастейон-2 везут около часа в тюремном автобусе с двухместными клетушками до городской больницы. Пятнадцать минут на осмотр врачом, полдня в наручниках и ещё час дороги обратно. Такая перспектива не входила в мои планы. Подумал, подготовил визит и записываюсь к врачу. В назначенный день захожу.

— Добрый день!

— Здравствуйте! Садитесь. Что вы хотите?

Достаю из кармана флакончик, на донышке которого болтается пара капель жидкости.

— У меня закончилось лекарство. Можете дать другой?

Молодая женщина листает бумаги в моей папке, находит предписание. Значит не вру. Делает пометку.

— Что-нибудь ещё?

— Да. У меня высокое глазное давление. Однажды в глазу лопнул сосуд и одна охранница отказала мне в посещении санчасти. После моей жалобы, директор тюрьмы посоветовал мне обратиться к вам. А мне коллеги-заключённые дали вот такие капли, которые помогли. Мне нужно это лекарство.

Даю ей пустую капсулу и показываю ответ директора. Доктор понимает, что и тут не вру. Снова делает себе пометку.

— Это всё?

— Нет.

Достаю корешок моего заявления главному тюремному медику с просьбой о приватном разговоре.

— Я просил встречу с этим человеком, но он меня игнорирует. Между прочим, у меня есть контакты в правительстве Испании, и я могу запросто испортить всю дальнейшую карьеру такому чиновнику. Или, что хуже, потащить его в суд.

Врач задумчиво смотрит на меня. На её лице не появляется ни тени сомнения. Видимо я не кажусь ей шарлатаном и шантажистом. Протягивает руку, и я даю ей формуляр. Медленно шевеля губами, читает написаное: «Заместителю директора по медицине. Пршу вас организовать личную встречу со мной для прояснения некоторых тем:.

1) Объясните мне, как получается, что врач, при первом осмотре в этой тюрьме, не обнаружила с помощью фонедоскопа, что у меня сломано ребро и оно тёрло по лёгкому.

2) Объясните мне, как это возможно, что в какой-то медицинской службе тюрьмы потерялись мои рентгеновские снимки и заключения спнциалистов к ним.

3) Кроме того мне хотелось бы услышать ваши объяснения по поводу параграфов пенитенциарных правил.

Перечисляю статьи из этих правил, говорящих о контроле за приготовлением пищи, потому что уже надоело обозревать плохо мытые овощи в салате и избыток соли в безсолевой диете и прошу дать мне интерпретацию закона против курения. Именно в пункте, относящемуся к закрытым тюремным заведениям.

— Ну, — подаёт, наконец, голос врач, — На первые два вопроса я могу вам ответить.

— Слушаю вас, — откидываюсь на спинку стула, укладывая руки на пузе.

— С фонедоскопом невозможно обнаружить сломанное ребро и такой перелом не достаёт до лёгкого, — она соединяет указательные пальцы рук, упирая один в другой, показывая возможный перелом. Я тоже поднимаю руки над столом и показываю мои вытянутые пальцы.

— У меня не так, доктор. Сначала было так и мне вот этим ёрзало по лёгкому. Я сразу сказал об этом медику. Но даже и тогда она не захотела ничего услышать. А теперь, когда я передвинул обломок вот так, — переставляю пальцы, — мне полегчало и не провоцирует кашель.

Врач снисходительно смотрит на меня.

— Я, как медик, авторитетно вам заявляю, что никакой человек не в состоянии передвинуть собственное ребро.

— Я уважаю ваше мнение, — говорю, — Но, как владелец собственного тела, я в состоянии, по болевым ощущениям, проэкзаменовать, что и как делаю. Жаль только, что времени на это много теряю, потому что ваша служба или отказывает мне в радиографии или умудряется потерять эти результаты.

— Ну, тут я тоже могу вам прояснить, — врач пытается контролировать ситуацию, — После того, как делают снимки, их сдают в архив…

— Не показав и не рассказав мне ничего, — иронизирую, — Или вы думаете, что я просто сфотографировался, чтобы показать, какой я симпатичный…?

Врач понимает, что влезла не на своё поле и мои доводы — весомые. Она снова заглядывает в мою бумажку, где я предупреждаю главного медика о том, что без разрешения вопросов, которые перечислены, моё здоровье и жизнь в тюремных условиях подвергаются опасности.

Поэтому спешу проинформировать:.

После всего написанного стали лучше мыть овощи на кухне. Но продолжают пересаливать пищу.

А вот о законе против курения тюремный медик должен проконсультироваться. Потому что штрафы, прописанные в этом законе для чиновников, колеблются от шестисот до десяти тысяч евро. Мне доставит большое удовольствие потащить в суд ответственных. Как это можно сделать в тюрьме — я знаю. Но можно сохранить мир, если я получу медицинское предписание, что ко мне в камеру нельзя подселять курящего. Все, кто у меня был за эти четыре года, были наркоманами. После ознакомления с законом, я буду по-другому реагировать на слова охранника, что я — в тюрьме и курящий может курить в камере в открытое окно.

Медик с интересом меня слушает. Толи моя эрудиция, толи цифры озвученных штрафов или моё красноречие дают ей понять, чтопахнет серьёзными последствиями.

— Хорошо, я посмотрю, что можно сделать.

Взаимно вежливо прощаемся друг с другом.

ВРАКИ

«Если в этой истории есть хоть капля правды, я публично извинюсь…. «(интернет-пользователь).

На вранье меня пытались поймать неоднократно. До сих пор не получалось. Умею я выворачиваться и факты, если не предъявлять, так подтасовывать.

Открываем страничку: http://www.20vinutos.es/noticia /185>461/0/conductor-autobus/ucraniuno (страница не работает) и читаем по-испански:

* По автобусной полосе шёл, шатаясь, мужчина, который потерял много крови.

* Шофёр развернул автобус на улице, чтобы не задавить и, обнаружив, что его преследует другой человек, открыл ему дверь.

* Доставил его к площади Маркес Де Вадийо, где вызвал скорую помощь.

* Совет Мадрида наградил медалью шофёра.

Водитель маршрута 118, мадридской транспортной компании спас этой ночью одного украинца, который был подстрелен мужчиной, который его преследовал, предоставив ему убежище в автобусе и доставив его в безопасный район, откуда вызвал службу скорой помощи.

Инциндент произошёл в 21.45 на улице на улице Генерал Рикардос, когда автобус с семью пассажирами на борту, шёл к площади Маркес Де Вадийо, сообщили источники из службы чрезвычайных ситуаций Мадрида.

По автобусной полосе шёл шатаясь мужчина, который потерял много крови, из-за чего шофёр развернул автобус поперёк улицы, чтобы не задавить его (Врёт! прим. перев.) Ввиду того, что он обнаружил, что другой человек его преследовал, открыл двери и пригласил войти. Затем доставил его до площади Маркес Де Вадийо, где сообщил службам скорой помощи.

Те же источники сообщили, что одна бригада скорой помощи SAMUR прибыла спасать раненого мужчину 45 лет, украинца, который имел ранение пулей в область правого подреберья с большой потерей крови. Медики оказали ему первую помощь в автобусе и затем перевезли в госпиталь Грегорио Мараньон, куда он был помещён в тяжёлом состоянии.

Минутами позже, благодаря помощи, которую оказал сам агрессор, патруль городской полиции, который следил за порядком в районе, где проходил концерт Bon Jovi на стадионе Винценте Кальдерон, смог задержать предполагаемого автора выстрела, у которого был обнаружен пистолет.

Совет Мадрида наградил шофера медалью в знак признательности за его самоотверженность, проявленную в ситуации, как это подтвердила сама Анна Бутылкина (бывший мэр столицы).

Хотел бы я посмотреть на физиономии моих недоверчивых читателей, если б я, вообще ВСЁ писал, ничего не скрывая (автор).

СООТЕЧЕСТВЕННИКИ

За первые три года заключения в испанских тюрьмах мне попались трое русских. Вообще-то, я видел шестерых, но первых трёх я не считаю, потому что пробыл с ними всего две недели и не успел их узнать достаточно. К слову сказать, все шестеро были из Москвы.

А, вот, следующая троица мне запомнилась больше. Первый выдавал себя за кандидата наук, жил в Испании легально, перемежая свою трудовую деятельность с нетрудовыми доходами, за которые и положила на него глаз испанская юстиция. В тюрьме «доцент» дружил с растатуированным грузином и регулярно пытался спровоцировать меня, сообщая по секрету, что «у грузин в камере есть мобильный телефон» или «у такого-то в телевизор вмонтирован компьютер».

Такие тупые трюки проверки меня на вшивость лишь держали дистанцию между нами, которая продлилась до самого его освобождения. За несколько дней до даты выхода, кандидат подошёл ко мне с деловым предложением.

— У тебя есть немного денег? Купи мне пару пачек табака, а я, когда выйду, сразу отправлю тебе 50 евро.

Я осмотрел просителя, соображая, что ответить пресмыкающемуся перед самозванным вором в законе.

— Как кандидат наук, ты должен понимать одну вещь: ты не платёжеспособен. Поэтому, никакой речи о нашем сотрудничестве быть не может. Я в Испании никогда и никому в долг не даю.

Почти сразу после ухода кандидата, в нашем блоке объявился новый русский. Он тоже задружил с грузином. Но если раньше «доцент» лебезил перед криминальным авторитетом в ожидании подачек ввиде кофе и табака, то теперь «вор в законе» пресмыкался перед Новороссом. У бизнесмена с деньгами было без проблем. Грузин с наколками не имел даже пятидесяти тысяч евро, чтобы освободиться под залог, из-за чего и был выслан на родину.

Мои отношения с Новым Русским так и не вышли из прохлады. Занимаясь в спортзальчике ежедневными жимами лёжа, новоросс регулярно отпускал замечания в мой адрес по теме бодибилдинга.

— Если ты этого не знаешь, то я вообще не понимаю, куда ты лезешь.

Я наплевательски пропускал это мимо ушей и продолжал тренировать китайцев. Новый русский вмешался и к ним, объяснив представителю Поднебесной:

— Владимир тебя не правильно учит, потому что не знает. Держи руки в этом упражнении вот так…

Три недели у китайца болели локти и оба, после этого, с пренебрежением относились к дальнейшим советам новороса. Сам же он, неудачно согнувшись в душе, получил «прострел» в пояснице и униженно попросил меня отрегулировать ему спину. Я в таких вопросах не злопамятен и помог ему к большой радости наблюдавших это китайцев. Расстались мы так же прохладно, как и встретились.

Третий русский, попавшийся мне на тюремных просторах, был ещё ребёнком привезён в Испанию, получил здесь улично-цыганское образование и зарабатывал на жизнь воровством в банках и ювелирных магазинах. В тюрьме продолжал водить дружбу с цыганами и наркоманами. Поэтому мне не удалось найти что-нибудь хорошее для описания его жизни.

Все трое русских, пересёкшиеся со мной на этом пространстве, имели легальный вид на жительство. Испания нуждается в ворах, воровстве и прочих сопутствующих сервисах.

К окончанию отсидки количество русских, с которыми я был за решёткой, увеличилось до девятнадцати. И все они были из Москвы.

ПРАЗДНИК ЖИВОТА

Еда в тюрьме — всегда праздник. Особенно, если это хорошая еда. В испанской тюрьме хорошая еда не редкость, потому что на кухне работают заключённые-женщины. И, разумеется, если администрация этой тюрьмы не сильно подворовывает. Тюрьма «Кастейон-2» — одно из неудачных совпадений всех возможных несчастий: здесь нет женщин, и на кухне воруют с размахом. Корм здесь готовят так, что временами завидуешь свиньям из ближайшей свинофермы, откуда ветер доносит настоящий деревенский запах, когда там чистят выгребную яму.

Недоваренный рис, сырые макароны, пригоревшие супы и кофе, вонючая размороженная рыба с недостатком температурной обработки, сырая вода в супе и в кофе, подгоревший хлеб, немытые овощи, плохо очищенный и полусырой картофель — таков неполный перечень шуток тюремной кухни. Часто эти приколы комбинируются, и день запоминается недовольным бурчанием пустого брюха ночью. Правда, медицина учит, что переедать вредно.

На кухне тюрьмы «Кастейон-2» работают восемь поваров с воли. Всего лишь восемь, а не два-три, как в других тюрьмах. Трудно представить какой могла бы быть еда, если б здесь работали два десятка таких специалистов. У восьми нянек дитя без глаза.

Скакнуло у меня и ещё у некоторых зэков артериальное давление. Нас срочно вызвали в тюремную санчасть.

— Вы не должны есть много соли. Из-за этого у вас высокое давление, — заявляет незнакомая мне докторша, даже не заглянув в медицинскую карту.

Я её поправляю и комментирую.

— Видите, там написано, что у меня — бессолевая диета. И на этой диете нам дают пересолёную пищу. Никто не контролирует приготовление на кухне.

— Нужно поставить вас на контроль, — не сдаётся доктор, — Я вам пропишу лекарство для снижения давления.

— Сеньора! Я не принимаю никаких лекарств последние тридцать лет. Уберите соль и всё будет в норме. Повторяю, у меня — бессолевая диета. Прямо сегодня нам дали пересолёное на ужин.

Сеньоре не нравится моё упорство, и она говорит, что я могу быть свободен, забыв померять мне давление. Напоминаю. Надеваем мне манжету и убеждаемся, что всё ещё повышенное. Выхожу из кабинета и в зале ожидания предупреждаю другого зэка, которого ещё не вызывали и который сидит на такой же диете, чтобы он тоже пожаловался на соль. В отличие от меня, он соглашается на таблетки и, в дальнейшем, его ежедневно вызывают на измерение давления. Но соль в кормёжке уменьшилась. И не только в праздники.

В Испании много праздников. Столько, наверно не празднуют ни в одной стране мира. В испанской же тюрьме — четыре официальных праздника. Их можно узнать по праздничной еде. Видимо, в этот день в этой тюрьме, все восемь поваров общими усилиями готовят праздничные обеды и ужины. Хотя допускаю, что готовят не все восемь, а только те, кто умеет это делать. Потому что еда превосходит все ожидания и зэки получают рацион, превышающий по калорийности два-три обычных дня.

Но высококалорийное отравление заключённым в «Кастейон-2» не грозит. За три-четыре дня до праздника заметно ухудшается питание. Оголодавшие за эти дни зэки с жадностью набрасываются на праздничные деликатесы, еле умещающиеся на подносе: кусок торта, кусок мяса, салат, пара креветок, пара ломтиков сыра, овощное или рыбное пюре, хлеб, банка какого-нибудь безалкогольного напитка и несколько сладостей. Наркоманы слизывают всё это в одно мгновение и бегут за добавкой.

24 декабря — ночь перед Рождеством — тут, как говорится, сам Бог велел: праздничный ужин и на следующий день — праздничный обед.

31 декабря и первого января всё повторяется.

6-го января — день Королей, или День Волхвов в знакомой нам интерпретации. Но это детский праздник и на ужин зэки просто получают кусочек торта. На этом чревоугодие заканчивается до 24 сентября, когда наступает День Святой Мерсед — покровительницы заключённых.

С праздничной едой в брюхе зэки проводят день в живой очереди в туалет: на сотню человек остались две кабинки. Две другие и писсуары засорились и чистить их в ближайшее время никто не будет: вся страна отдыхает две недели подряд.

Некоторые любопытные зэки интересуются у своих знакомых в других модулях количеством праздничной еды. Так мы выясняем, что на Рождество и на Новый 2018 год наш блок недополучил целый ящик сладостей, которые исчезли, как это и принято в Испании.

ШЛЯПСЫМИ

Социологический портрет служащего нижнего звена испанской пенитенциарной системы таков: старше 35 лет, не женат (не замужем) образование среднее (иногда не законченное), физическое развитие нормальное, табакозависим (иногда употребляет лёгкие наркотики, типа марихуаны), любит смотреть телепередачи, читает мало, следит за политикой.

Как и все люди, охранники разные. Одни любят поговорить, другие отмалчиваются и избегают общения с заключёнными. Одни боятся выйти из кабины, другие спокойно вмешиваются в драки между зэками. Одни просто отбывают рабочее время, другие используют его для побочных заработков, занося в тюрьму наркотики и мобильные телефоны.

Этот был из любителей показать своё превосходство над подчинёнными и старался это продемонстрировать, выбирая объектом иностранца.

Заключённые входят по очереди в столовую на завтрак. Охранник равнодушно скользит взглядом по цыганам и наркоманам, не снимающим шапку на входе. Дожидается, когда двухмероворостый русский, тоже в шапке, берёт еду. Подходит к нему, задирает вверх голову и говорит:

— Сними шапку!

Русский улыбается и говорит с высоты:

— Сейчас у меня руки заняты, за столом я, конечно же, сниму.

Охранник загораживает ему проход и протягивает свою руку к спортивной шапочке на голове гиганта.

— Я сказал, сними шапку!

В очереди лёгкое оживление. Русский наклоняется и, уставившись сощуренными глазами в лицо охраннику, рокочет:

— Poshel na huy!

Охранник застыл. Понял, что ему, как минимум, плеснут еду в харю. Или, со всего маху с высоты прилетит оплеуха, от которой не сразу придёшь в себя. Отскакивает в сторону, молча и злобно смотрит в спину удаляющегося здоровяка. Потом оборачивается и снова безразлично смотрит на проходящих мимо цыган в шапках и кепках-бейсболках.

В другой тюрьме был точно такой же близнец-охранник. Сидит в своей кабине и принимает инстанции (жалобы, письма, рапорты). Подходит араб с листком в руке и протягивает его в окошко:

— Шапку сними!

— Ой! Простите сеньор! — спохватывается нарк и сдёргивает шапочку с головы.

Следующим в очереди стоит экс-советянин. Будучи после полостной операции, да ещё и не слишком тепло одетым, он зябко кутается и протягивает свой листок в окошко.

— Шапку сними!

Я грузинского не знаю, но то, что в запарке проорал мужик в течение пары минут, явно не понравилось охраннику за решёткой, потому что он благоразумно отодвинулся от открытой форточки.

— Скотина! — бросает ему по-русски грузин и уходит от кабины, так и не отдав свою просьбу, которую позже вручил другому охраннику.

ЖЕРТВА КЛЯТВЫ ГИППОКРАТА

Если, находясь в испанской тюрьме, вам захотелось закончить это бренное существование самоубийством, не ищите верёвку, чтобы вздёрнуться на прутке, который на окошке камеры предназначен для крепления занавески, хотя это железо запросто выдерживает вес человека. Просто обращайтесь к испанским же врачам. Они вам помогут, не смотря, что эвтаназия здесь не разрешена.

Видимо, я совсем перестал дружить с моей собственной головой, потому что решил в этих условиях избавиться от шума в ухе. Противный, непрекращающийся и, время от времени меняющийся тон мне уже надоел. Всё время словно находишься в большом самолёте, летящим на высоте.

Записался на приём к врачу и выпросил поездку в госпиталь города Кастейон. Часовая поездка в тюремном «скотовозе» и меня, предварительно застегнув в красивые, прочные, не ломающиеся браслеты с зубчиками, выводят из автобуса. Заходим в коридоры городской больницы. Встречные медработники и посетители спешно отводят взгляд, когда мимо них проводят под усиленной охраной группу больных в наручниках. Среди них и я. Охрана-то, состоящая из гвардейцев, вроде бы и многочисленная, но пистолеты у них разряжены. На вякий случай. Обоймы с патронами будут вставлены тогда, когда зэеков погрузят заново в автобус и закроют двери отсеков.

Сижу в приёмном покое в присутствии трёх «гвардейцев», жду, когда вызовет доктор. Никто из больных, ожидающих здесь же, старательно не смотрит в мою сторону. Позвали в кабинет. Захожу. То есть, заводят.

— На что жалуешься?

— У меня шум в ухе и…

Док вздёргивает лвдонь, заставляя меня замолчать, и долго что-то пишет. Поднимается, заглядывает мне в нос, ухо и снова садится за стол.

— Доктор, у меня…

Снова выставленная щитом ладонь и эскулап пишет. Лечение будет долгим. Несколько месяцев. И охране:

— Можете увести.

Через несколько дней, в тюрьме, я получаю от пришедшей в блок медсестры, брызгалку с раствором против соплей. И всё!

Проходит два месяца. Записываюсь на приём. В этот раз пришёл новый доктор, потому что наши толи на больничном, толи в отпуске.

— У меня шум в ухе.

— Ничего страшного. Нужно к нему привыкнуть. Это не вылечивается.

Сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться.

— Я был в госпитале у врача ЛОР и он мне сказал что пропишет лекарство и лечение будет продолжаться несколько месяцев.

Врач смотрит на меня, отыскивает в папке с моим именем бумагу из госпиталя и, пожимая плечами, говорит:

— Ну хорошо, можно попробовать.

Пришедьшая вечером медсестра даёт мне 30 таблеток. Nimodipin.

Ни сопроводительной инструкции, ни указания, как принимать. Дожидаюсь следующиго визита доктора и спрашиваю, что и как делать? Говорит, что по одной таблетке натощак, по утрам.

Начинаю это делать, но для подстраховки, пишу письмо моему другу с просьбой прислать описание медикамента. Ответ приходит с запозданием, когда я уже сам перестал глотать эти таблетки из-за некоторых реакций моего организма, которые мне не нравятся.

Читаю описание и обнаруживаю, что эта дрянь не имеет никакого отношения к лечению шума в ушах, что с этой дозировкой лечение не может продолжаться больше пятнадцати дней и лишь в особых случаях, под наблюдением врача, можно продолжить пить таблетки тридцать дней.

Теперь я понимаю, что испанская медицина одним махом шагнула из каменного века в век бумажный. И в подтверждение получаю ещё одну упаковку с тридцатью таблетками.

Записываюсь на приём. Снова новый медик. Ну-ну! Один ставит диагноз, другой назначает лечение, третий даёт таблетки, а пятый будет вскрытие делать.

В нескольких словах рассказываю произошедшее и показываю лекарство. В глазах у докторши ужас: вы не должны принимать эти таблетки!

— Не волнуйтесь, — успокаиваю, — Я уже перестал убивать себя и просто возвращаю это вам.

ПРИВЫКАНИЕ

С детства как-то в голове отпечаталось: если дают в руки прозрачный кулёк, это — подарок. Попав в тюрьму, получаю прозрачную упаковку. Ну-Ну! Чего нам поднесли? Какательная бумажка, пластмассовые нож-вилка-ложка, зубная паста, крем и станки для бритья. Четыре презерватива и вазелин. Это ещё зачем? Что-то меня обеспокоило невинное состояние моего хвостового отсека. Но, встречающая команда была с застёгнутыми ширинками и страхи улетучились.

Попадаю в камеру с румыном. Тот брезгливо швыряет в мусорное ведро латексные чехольчики для инструмента удовольствия. Я тоже. Следом отправляются пакетики со смазкой. Экс-советянин решает собирать презервативы.

— Пригодятся, как только в отпуск разрешат, я их сразу же использую. Мне смешно. Через два года он насобирает их три килограмма и будет продолжать копить, недовольно бурча, когда я над ним подтруниваю.

— Я не помню точно, — говорю я ему, — Кто победил на европейском театре военных действий, во Второй мировой войне, но после войны победили пидарасы.

— Точно!

А пока я привыкаю к новому распорядку жизни. Переклички, еда по расписанию, послеобеденный сон, физкультура…

— Ё-моё! — восторгается молодой латиноамериканец. — Вот жизнь! Одежду стирают, есть дают, работать не заставляют, горячая вода в душе — сколько хочешь. Я на воле хуже жил!

Цыгане, ворьё и наркоманы, первым делом, озабочиваются урегулированием поступления денег с воли. От родных, друзей, подельников. За деньги в тюрьме можно достать многое.

В придачу к прозрачному кулёчку дают литровый флакон с гелем для душа и бутылку с хлорным раствором. Это хорошо.

Пройдёт немного времени и литровый гель «похудеет» на четверть и зубную пасту испанского производства, которая прекрасно подходила всем зубам и дёснам заменят китайским тюбиком с чем-то смахивающим на абразив и заполненный почти наполовину воздухом. Вот кризис и до тюрьмы добрался! Интересно, китайцы что сидят по тюрьмам пиринейщины, имеют ли какое-нибудь отношение к этой пасте? И кому за неё «откатили»?

Никто не протестует против этих нововведений. Мне вспоминается старый советский анекдот про «верёвки с собой приносить или профсоюз выделит?»

Я же начинаю мои тюремные перемещения. Из приёмного блока в блок предварительного заключения. Из него в блок наркоманов и однажды даже попаду в респектабельный, где сразу увижу педофила из моей предыдущей тюрьмы. Теперь понимаю, зачем нужны эти «módulo respeto».

КНЯЗЬ

Сокамерник после обеда опрокидывался на койку и углублялся в чтение. Мне стало завидно, и я тоже взял в библиотеке довольно толстую книгу «История Испании», хотя читать без очков я не мог. Однажды мой сосед взял её в руки и, листая, начал втыкать бумажные закладки между страницами.

— Зачем? — спрашиваю я его.

— Здесь про моего деда написано.

— Он что, так знаменит?

— Да, он был последним владельцем титула в нашей семье и одним из основателей франкистской фаланги.

Охренеть! Я сижу с княжеским отпрыском!

— А как соотносится то, что ты из княжеской фамилии и сидишь за наркотрафик?

— Нормально соотносится. По крайней мере я не выгребаю навоз в цирке, как это делал самый настоящий князь, которого я знал.

Несколько дней у меня внутри недовольно что-то бурчала перепончатая тварь. Наконец я решил её побороть.

— Слушай, князь! Я тоже хочу титул! Давай я буду князем Сото и Эстремеры (первые две тюрьмы, где я сидел).

— Будь, мне не жалко.

Охранники регулярно прослушивают камеры, когда зэки находятся в них. Скорее всего, слушая нас, они сомневались в нормальности духа старых пеньков, которые по утрам вели такой разговор:

— Добрый день, Ваше Высочество!

— Добрый день, Князь! Как спалось?

— Отменно! Благодарю вас! Чего желаете откушать?

— Горячий круасан и чёрный кофе, если вас не затруднит…

ПРОВОКАЦИЯ

Что-то не заладилось в местном тюремном управлении. С уходом старой команды охранников в модуле стали появляться новые. Это — не считая новой же команды. На одно дежурство или на два появился новый фейс и, если это более-менее нормальный человек, то просто отбывает время и исчезает. Бывают и ненормальные.

Приоткрывается утром дверь камеры для проверки. В это время я уже, обычно, на ногах. Включаю свет, заодно радио, занимаюсь моими делами. Все сокамерники, что были со мной, с удовольствием продолжали нежиться в постели, лишь приподнимаясь на появление в приоткрытой двери охранника или махая ему рукой.

Одутловатое лицо молодого охранника заглядывает в щель. Ещё один новый. Мой сокамерник приподнимается на койке и смотрит на дверь. Очкарик медлит, переводит взгляд на меня, потом снова на койку.

— Пошевелись!

— Зачем? — снова приподнимает голову зэк.

— Я сазал, пошевелись!

— Чем пошевелить? — недоумевает сокамерник.

— Ах так!

Охранник исчезает. Через некоторое время открывается настежь дверь нашей камеры. В проём быстрым шагом, с перчатками, надетыми на руки, входит уже знакомое тело, поблёскивая стёклами на носу. За ним идёт полутораметровая пигалица и замыкает процессию ещё один молодой охранник. Тоже новый и тоже с перчатками.

Очкарик быстро идёт на меня в расчёте, что я отойду в сторону. Я ни с места и ему ничего другого не остаётся, как замереть. Вся троица оказывается в узкой ловушке в проходе камеры, и третий охранник благоразумно делает шаг назад, выходя в коридор.

— Ты…,- начинает охранник, но переводит взгляд на лежащего на втором ярусе койки, — Спускайся сюда!

Зек медленно слазит с кровати. Я быстро окидываю взглядом руки пришельцев, убеждаюсь, что дубинок у них нет, и говорю охраннику, стоящему передо мной:

— Предупреждаю, он после операции и не сделайте никакой глупости.

— Что?!

— Повторяю предупреждение, он после операции и не заработайте себе проблем.

Очкарик полностью поворачивается ко мне и пользуясь превосходством в росте, повышает голос.

— Я тебя не спрашиваю! И не смотри на меня так!

И вытаращивает глаза. Это означает, что я должен пробормотать извинения и юркнуть в угол. Мне становится смешно, и я фыркаю. Охранница за ним вытягивает шею и начинает мне выговаривать. Она принадлежит к новой команде, и мы слегка знакомы. Перебиваю её:

— Я в этой камере уже полтора года и сегодня мне впервые начинают читать морали.

Испанскую бабу переговорить невозможно и та продолжает что-то пищать в то время, как очкарик начинает сбавлять обороты, видя, что мой сокамерник уже залез в штаны и ждёт, что будет дальше. Его уводят. Дверь закрывают. Потом снова открывают, и он заходит в камеру.

— Что было?

— Да, ничего. Наговорили всякого. Я половину не понял. Говорят, надо шевелиться лучше.

Когда нас открывают, я нахожу старожилов и выясняю у них имя очкарика. Жду момента, когда мы ещё столкнёмся где-нибудь. Случай подворачивается ближе к полудню. Охранник к тому времени, видимо, тоже поспрашивал обо мне. В тот день я присматривал за библиотекой, потому, что мой товарищ библиотекарь отсутствовал. Дождавшись, когда охранник выпустил из маленького спортзальчика зэков и закрыл дверь, я подошёл к нему и попросил:

— Библиотеку тоже закройте, ДОН Родриго.

Дон замедлил движения, соображая что-то про себя. Потом кивнул, шагнул к двери и повернул ключ в замке. Опуская ключ в карман, поворотился ко мне.

— Вы понимаете, Владимир, утром возникло небольшое недоразумение. Я же не прошу вскакивать и стоять по стойке «смирно»…

Перебиваю его.

— Ничего страшного. Такое бывает. Все мы ошибаемся.

Больше ни он, ни его товарищ в нашем модуле не появлялись.

Теперь я начинаю понимать сеньора Ортега Лара, баска по рождению, который отбывал наказание в испанской тюрьме и его там так обидели охранники, что он «откинулся» и захватил одного тюремщика в заложники. Видимо для бесед по душам. Но жизни не лишил.

Другой сеньор, Иньяки Де Хуана, тая злобу на всех и вся, взял винтовку и расстрелял первый попавшийся автобус с возвращающимися со службы сотрудниками какой-то военно-морской фирмы. Сказать по правде — это ещё было в прошлом веке.

ПОЛЕЗНЫЕ СОВЕТЫ

От сумы и от тюрьмы не зарекайся.

Если собираетесь бодаться с системой, попав за решётку, знайте, что существуют весьма полезные книги:

— Уголовный кодекс.

— Пенитенциарные правила.

— Сборник норм пенитенциарной системы.

— Manual de ejecucion penitenciaria.

Последняя книга в этом списке бесценна по своей полезности. И в продаже её нет. Её можно достать лишь в организации КАРИТАС, которая и издала её.

* Избегайте подселения в камеру (они обычно двухместные) испанца. Лучше сокамерник — иностранец, чистюля и молчун, чем полусумашедший нытик, воняющий из-за его нелюбви к мытью и носящий обувь на босу ногу.

* Про совместное проживание курящего и некурящего в Правилах стыдливо упомянуто лишь в одной статье словами о толерантности и взаимопонимании. Если не переносите на дух табачный дым, обещайте жаловаться сразу министру Здравоохранения. В вашем досье (может быть) сделают пометку и больше приставать не будут.

* Существуют зэки, которым по причине здоровья или психики противопоказано одиночное проживание и, за то, что вам нужно будет с таким уродом возиться, могут пообещать начислять позитивные пункты. Если вам они не нужны, пообещайте в случае чего вызвать охрану лишь после того, как тельце остынет. Больше вам не будут навязывать роль няни.

* Вентиляцию камеры лучше заклеить бумагой, применяя вместо клея зубную пасту. Иначе доносятся все запахи из камер неподалёку.

* Не пытайтесь придержать закрывающуюся дверь камеры. Гидравлика сильнее. Дайте пинка по торцу двери в направлении, противоположном закрытию. Защитный клапан, при резком повышении давления, отбросит дверь назад. Охранникам ничего объяснять не нужно. Типа, так было.

* Если из душевого распылителя неожиданно полилась холодная вода, нажимайте кнопку унитаза, расположенного рядом. Особенности конструкции испанских тюрем — отдельная тема.

* Все идиоты подкармливают птичек. Тюрьмы полны голубей. Эта птица мира не только гадит чуть меньше коровы, но и разносит блох. Если вас цапнула такая блоха, сразу протрите это место раствором хлорки в воде. Иначе будет чесаться неделю.

* Прежде, чем выливать в унитаз воду после стирки одежды, полезно пошарить в ведре рукой. Незамеченные трусы, носки или шнурки улетают в канализацию слишком быстро.

* Попав в отсидку, постарайтесь достать с воли тапер — пластмассовую посуду с плотно закрывающейся крышкой. В неё можно положить еду с подноса и без спешки съесть в камере. Во многих тюрьмах раздача пищи организована безмозгло и первые из очереди спокойно едят 40–50 минут, тогда как последние должны быстро заглотить всё за 10–15 минут. Очерёдность захода столовую следующая: диета, зэки, занимающиеся уборкой и прочими обязанностями, мусульмане и потом все остальные. Если не хочется махать шваброй, торопиться пережёвывая и, вообще видеть разборки в очереди, запишитесь на диету. Эта еда — более съедобная.

* Двухсотграммовый пластиковый стакан, обладающий способностью падать на бок в самый неподходящий момент, лучше заменить пластмассовой кружкой с воли, пластиковым большим стаканом с крышкой от орехово-шоколадной пасты или самодельной кружкой, сделанной из бутылки душевого геля. При умении получаются шедевры.

* Попавшуюся в руки «лишнюю» простыню или другую вещь нужно приберечь и использовать в своих интересах целиком или по частям. Но при переезде в другую тюрьму оставьте в наследство, всё равно отберут при обысках.

* Получая на руки вещи после шмона при трансфере потребуйте предоставления списка отобранного, даже если там не было ничего особенного. Испания-с!

* «Заехав» на большой срок, лучше уменьшить уровень образования (7 классов) и походить в школу, вспоминая предметы, а получив диплом, поступить на UNED (национальный университет заочного обучения). Но, при наличии денег, обучение платное: 600 евро в год. Зато будет серьёзное занятие.

* Нет смысла пускаться в объяснения и споры с тюремными охранниками. Большая часть из них — люди с больной психикой. Поэтому, если охранник, чаще всего женщина, пытается взять на горло, оставьте её беседовать со стенами, если ваш языковый уровень не позволяет поставить её на место. Если владеете, посоветуйте обратиться к психиатру, мотивируя, что вы не доктор. Мне лично, чтобы заставить замолчать одну такую воспитательницу, пришлось сказать, что я не вор, а убийца. Помогло.

* В тюрьме есть слабые места. Чтобы их не искать, лучше сюда не попадать. И неплохо заранее обзавестись поддержкой с воли. Деньги, одежда, контакты, интим… Поэтому, при выборе между быть честным и порядочным или сотрудничать с криминалом, нужно выбирать второе: криминал своих не бросает. Выбрав первое, вы рискуете быть подставленным криминалом и обманутым государством. И совершенно не важно, живёте вы здесь легально или без документов. Добро пожаловать в Испанию!

От сумы и от тюрьмы не зарекайся.

ОБЛОМ-С

В стандартного типа тюрьме Кастейон -2 шестнадцать модулей для заключённых. Вообще-то, модулей больше, потому, что некоторые не имеют номеров: санчасть, карцер, приёмник.

В модуле номер шесть для наркоманов на сегодняшний день сто четырнадцать заключённых. Из них сорок официально получают наркотик по утрам. Будет семьдесят семь, если к ним приплюсовать тех, кто каждый день получает медикаменты. И все они имеют утреннюю добавку к рациону в виде йогуртов, фруктов и молока. А остальные это — три десятка цветущих и пышущих здоровьем дебилов, которые не могут выпросить себе какую-нибудь добавку. К ним отношусь и я.

Перенеся на ногах очередную простуду, я, без особой радости, получил нескончаемые судорожные подёргивания глубоко расположенных мышц. В организме явно не хватало калия. Иногда судороги не прекращались по нескольку часов. Шоколадную пасту, выдаваемую раз в неделю, у меня отобрали с переходом на безсолевую диету. Следующим доступным источником этого химического элемента были бананы. Как они выглядят, я стал забывать, потому, что в этой тюрьме обезьянью радость получали только наркоманы.

Мне захотелось бананов. Чтобы получить какую-нибудь фруктовую добавку, надо записаться на приём к медсестре и жалобно поканючить желаемое. Попрошайничать я не умею с детства, но немного разбираюсь в шантаже. Приготовив копию моего рассказа «Криминальная медицина», записываюсь. В назначенный день захожу. Не лишённая приятности молодая женщина уже несколько раз откликалась на мои просьбы. Например, когда я захотел перейти на диету.

— У меня мышечные судороги. Нельзя ли достать хлористого калия?

В глазах медсестры мелькнул интерес: откуда такие знания, но таблетки не входят в её обязанность и она отвечает:

— Все медикаменты выписывает доктор, вы запишитесь к нему на приём и объясните необходимость.

— А может фруктами заменить? — интересуюсь, — Если бы мне бананчик каждый день, то вопрос по калию был бы закрыт.

— Но вам не положены дополнительные фрукты, у вас же вес тела нормальный.

— И я не наркоман, — подхватываю я.

— А это здесь причём? — удивляется медсестра.

— При том, что, похоже, их про вес не спрашивают. Просто дают фрукты, иогурты, наркоту каждый день.

Такой поворот разговора медсестре не нравится и она предлагает померять мне артериальное давление. Закатываю рукав и вместе с ней убеждаюсь, что давление у меня в норме.

— Вот видите, всё у вас в норме.

— Согласен. Я, вообще-то, чем дольше в тюрьме сижу, тем здоровее становлюсь.

И вытаскиваю листок с рассказом. Протягиваю женщине, успеваю ей объяснить, что пишу книгу и это один из рассказов, что этот рассказ я отдаю ей и, если в моём медицинском деле появится ксерокопия, я ей буду благодарен. Она берёт, с интересом читает, потом поднимает на меня взгляд.

— Это придумано?

— Ага. И после того, как я это придумал, отправил этот рассказ в Верховный Суд Испании.

Медсестра смотрит в текст. Последняя фраза в нём: «Меня перевели в тюрьму в Албокассере».

Я говорю:

— Могу дать вторую часть рассказа в обмен на дополнительный фрукт по утрам.

— У вас нет к этому никаких показаний, — холодно отвечает она.

— Хорошо. Я, в принципе, не сильно надеялся.

Она ещё раз заглядывает в листок, который всё ещё держит в руке, и снова обращается ко мне:

— Согласно этому, медобслуживание в нашей тюрьме лучше?

— Да. И я честно опишу это в моей книге.

Не солоно хлебавши, я завершаю визит. Направляясь к двери, слышу:

— А прививку против гепатита не надумали делать?

— Нет, спасибо! Я успею сыграть в ящик раньше, чем разовьётся болезнь. Возраст, знаете ли.

В следующие дни вижу знакомую картину: нарки и хитрецы, получив дополнительное питание, тут же продавали его другим зэкам, у которых с деньгами было получше. Фрукт за сигарету-самокрутку, два иогурта — тоже за сигарету, а за молоко просили купить кофе из экономато.

ГОРЕ ОТ УМА

— Ты хочеши поучаствовать в издании журнала? — спросил меня библиотекарь блока. Он был главным ответственным от зэков за эту тюремную печатную продукцию. Мне стало интересно.

— А что надо?

— Ну… рассказы, стихи, рисунки.

Мои рассказы в тюремном журнале? Ха-ха три раза! Но чего-нибудь нарисовать мне захотелось.

— Карикатуры можно? — спрашиваю.

— Карикатуры приветствуются, — был ответ.

Испанцы народ с юмором. Со своеобразным. Я с этим уже знаком. Но как это выглядит в тюрьме, мне захотелось узнать. Нарисовал первый рисунок.

Зэки-иностранцы, которым я показывал рисунок, весело смеялись. Особенно те, кто попал в испанскую тюрьму прямо из мадридского аэропорта, попавшись при приезде или проезде с белым порошком из стран Латинской Америки. Рисунок перешёл в руки библиотекаря. «Ха-ха!» была его реакция, потому что он тоже был иностранцем. На следующий день он вернулся с собрания членов редакционной коллегии, где большинство были вольнонаёмные. И сказал:

— Знаешь, рисунок никому не понравился. Говорят, что не понятно о чём.

Я пожал плечами и нарисовал другой.

Этот рисунок попал в журнал, но «коллегия» его доработала, вставив в него текст: «Когда выйду отсюда, то точно запишусь в Большой Брат (программа телевидения, прим.). Как это быть закрытым днём и ночью под видеонаблюдением?»

Меня покоробило такое вольное отношение к авторству, но протестовать не стал. Потому что знаю: испанец не понимает рисунков без слов. В этом же журнале был отличный образчик испанского юмора:.

Перевод диалога:

— Дорогая! У меня проблема. Это…

— Нет! Твои проблемы — это мои проблемы тоже.

— А! Ну, тогда у нашей няни будет сын.

Прочитав все подписи надо смеяться. Ха-ха-ха! Такими шедеврами тонкого юмора заполнены все испанские газеты и журналы. Махнув рукой, я нарисовал ещё один рисунок про четыре времени года.

Поскольку среди зэков-читателей могли попасться испанцы, я подписал каждую картинку: весна, лето, осень, зима. И сверху попросил указать, что это — четыре времени года. Цензура редколлегии, видимо полагая, что все зэки — идиоты и не узнают пейзаж и обстановку, которую видят каждый день, вывела над изображением: «В тюрьме».

Моё терпение подошло к концу. Злорадно ухмыляясь, отдаю коллеге карикатуру на злободневные темы тюрьмы: нежелание испанцев мыться и их же воровство.

Карикатура не попала ни в один из последующих номеров тюремного журнала со звучным названием «Компаньеро» (товарищ, коллега, исп.). Причины те же: не понятно о чём и охранник на директора тюрьмы похож.

На этом наше плодотворное сотрудничество закончилось. Ещё больший провал ожидал меня на ниве политической сатиры

ОТЪЕЗД КРЫШИ

Оригинальная мысль: в тюрьме сидят честные люди. То, что они пытались перевезти через Атлантику несколько килограммов белой субстанции, изготовленной из листьев коки, не делает их преступниками. Они рисковали своими деньгами, своей свободой и, даже, своей жизнью. Но именно они сидят, а вся та сволочь, что ворует, грабит, убивает и насилует, в основном гуляет на свободе. Как гуляют акулы всякого негуманного бизнеса, как гуляют воры в белых воротничках, как гуляют потребители зелья. Эти — просто больные! Их же лечить надо. В том числе и раздачей наркоты с одноразовыми шприцами.

После попадания в застенки провёл проверку здоровья физкультурой. Результаты впечатлили: подтянулся полтора раза и два раза поднёс ноги к перекладине. Похоже, что от работы не только кони дохнут. Начал исправляться. Не спеша, но настойчиво отжимаюсь, приседаю, таскаю железо, вишу на перекладине. Сила возвращается. Нахождение в тюрьме благоприятнее воздействует на организм, чем, так называемые, свобода и право на труд.

Здоровые и, вроде бы нормальные мужики каждый день проводят пару часов за изготолением фигурок из бумажек. Несколько недель наблюдаю молча, но не выдерживаю и спрашиваю, чем вызван такой интерес к рукоделию? Оказыается, за это начисляют позитивные пункты, как и за участие в уборке или посещение каких-нибудь курсов. Теперь я другими глазами смотрел на скандалы за обладание шваброй.

Спохватился, что не помню клавиатуру. День потратил, чтобы вспомнить русские буквы, «проигрывая» пальцами. Латинский алфавит осилил лишь наполовину. Пообщался на эту тему с умным народом и убедился, что никто не помнит. К счастью, в блоке есть студенты, которые ходят в классы с компьютером. Теперь время от ремени гляжу на листок с нарисованными кнопками.

Раскрываются двери камеры в новом месте и я не верю моим собственным глазам: среди зэков мужского пола появилась… Нет- нет! Это была не галлюцинация и не мой сдвиг по фазе и не то, что я подумал. Это было моё первое знакомство с живым транссексуалом. Правда недоделанным.

Поломался компьютерный сервис экономато (магазин такой). Толи вирус его поразил, толи крыша у электронных мозгов съехала, но стал он работать на какой-то старой основе, ограниченной конкретной датой. И не принимал новых поступлений денег. Курильщики выпали в осадок и злобно дышали по углам кислородом. Те, кто имел неизрасходованный остаток на карточке, к указанной дате, курят под перекрёстными взглядами неудачников и безденежных, желающих пососать окурок.

Система ничегонеделания затягивает настолько, что начинаешь воспринимать ситуацию как нормальную и тюремщиков, как людей, мешающих этой нормальной жизни. Начинаешь изобретать какую-нибудь бяку против них. Потом вдруг спохатываешься, что это не пионерский лагерь и обозлённые охранники запросто могут отравить тебе дальнейшее существование. И снова погружаешься созерцательный анабиоз.

История Европы была такой (рассказал цыган из Болгарии): Раньше в ней были только два государства. Великая Болгария и Великая Литва. Друг о друге они не слыхивали. Причём Болгарию создали цыгане, пришедшие из Индии (само название ЦЫГАН означает ИЗ ГАНГА). Болгария получилась такой большой, что цыгане начали великодушно раздавать территории для создания государств. Так появились Греция, Сербия, Румыния, Венгрия… Когда раздали слишком много, цыгане решили уйти из своих земель, дошли до Атлантики и основали страну Басков. Великолитовское государство было ещё интереснее.

ПСИХОПАТЫ

В южном испанском городе Гранада в больнице находится в тяжёлом состоянии четырнадцатилетняя девочка, изнасилованная двадцатисемилетним испанским подростком. После насилия он более двадцати раз ткнул её ножом. В любом другом социуме Северного Полушария семью такого урода вырезали бы без жалости. Подозреваю, что и в Южном тоже. Но не в Испании. Здесь спокойно рассуждают о том, что у них были постоянные встречи, что они познакомились через Интернет… Правда, признают правильным помещение насильника в тюрьму.

Там он схватит швабру и будет демонстрировать стремление к перевоспитанию, желание вернуться в социум за забором. Его переведут в блатной модуль, где он быстро выслужится до получения отпусков. После того, как он два раза выйдет на волю и вернётся, не нарушив никаких правил, ему можно просить tercer grado — что-то вроде условно досрочного освобождения. Это делается так: зэк проводит неделю в тюрьме, выходя на субботы и воскресенья. Пройдёт этот период без сбоев и зэк получает право делать наоборот: неделю на воле, а конец недели в тюрьме. Если ему удаётся найти работу по контракту, то режим искупления вины переходит в символический. Наказуемый живёт свободной жизнью, отмечаясь в полицейском участке столько раз в месяц, сколько укажет суд. При этом, бывает, что такой освобождённый носит электронный браслет, позволяющий контролировать, чтобы он не приближался к жертве на расстояние меньше разрешённого.

Кто контролирует в тюрьме процесс перевоспитания? Точно такие испанцы, как и те, кто оказывается за решёткой. Просто эти перевоспитатели — лучше взять в кавычки — или по тупости несовершили ничего ещё, или по хитрости ещё не попались. Нормальные работники тоже есть в тюрьме. Но они не кажутся большинством из-за выпяченной дурости сволочей.

Тюрьма, как и любой негуманный институт, увеличивает эту дурость. Увеличивает так, что простая человечность охранников, воспринимается совершенно необычным на фоне этих психически больных. Больных, но имеющих право и возможность охранять, командовать, унижать, провоцировать, наказывать, не исполнять свои обязанности или, наоборот, исполнять, нарушая писанные правила. Уверенность в своей безнаказанности и том, что система до конца будет защищать их против заключённых, заставляет этих шизофренников, психопатоов, сумашедших и просто больных людей не останавливаться на достигнутом. Они изобретают всё новые и новые методы и пути удовлетворения своих слабостей и воспалённых желаний.

Как само-собой уже воспринимается временное отсутствие воды в нашем модуле, хотя в соседнем, который находится под одной крышей с нами, эта вода исправно течёт, где положено. Без удивления наблюдаем, как наполняют наш блок всей непотребной дрянью рода человеческого. Их стягивают сюда до тех пор, пока всё не сотрясётся от драки, в которой участвуют столько идиотов, что на зов о помощи сбегается половина охранников всей тюрьмы. Уводят в карцер дюжину провинившихся. Половина из них через день-два или чуть больше, возвращается обратно и напряжение в модуле сохраняется на радость больных незэков. Больные появляются в нашем мире с регулярностью, позволяющей нам заранее просчитать гадости:

— предупредить некоторых озабоченных, чтобы не заглядывались на жопу, обтянутую штанами. Потому что хозяйка этой части тела всегда ищет возможность поскандалить и наказать.

— назавтра набрать воды во все ёмкости, потому что придёт Наф-Наф.

— уменьшить всякую активность, и не участвовать ни в каких мероприятиях, потому что к Наф-Нафу присоединится Чудовище.

— Уф! Можно вздохнуть свободно и порешать организационные дела, потому что придут двое из трёх нормальных людей на завтрашнее дежурство.

И так далее.

Бывают и сбои. Расслабленно воспринимаем одного молчаливого охранника, гадливость которого выдают только его бегающие глаза. Были и ещё кое-какие слухи из модуля, где он раньше работал.

Открывается дверь моей камеры и заводят испанского дебила, который с утра погавкался на виду у всех со своим сокамерником и обоих уводили на разборки.

— Я помещаю его к тебе, потому что ты живёшь один в камере.

Действительно, уже несколько дней я отдыхаю в одиночестве, потому что мой бывший сокамерник, наконец, получил перевод в другую тюрьму, которого выпрашивал больше года. Смотрю на урода. Он уже показывал мне характер. Но я оставил его без ответа. У меня есть пока причина быть хорошим. Понимаю, что гад-охранник заготовил мне провокацию и, если я начну протестовать, доставлю ему большую радость и он попробует попрессовать меня. Меняю мою нейтральную маску на «Добро пожаловать!».

— Что? Похоже, никто в модуле не хочет взять к себе этого урода?

Охранник озадачивается такой откровенной характеристикой, но по инерции продолжает:

— Я не могу оставить его в коридоре, а ты один в камере.

Вот же, далось тебе моё одиночество! Хотя есть ещё не менее пяти зэков с таким статусом. Понимаю, что снова меня провоцируют, и поворачиваюсь к придурку.

— Ты понимаешь, что тебя наказывают, помещая ко мне. Поэтому всё — что говорю я — закон. Курить в камере нельзя. Иначе даже испугаться не успеешь.

Охранник, не ожидавший моего быстрого согласия, пытается удержаться на начальственной высоте. Придвигается вплотную ко мне, смотрит в глаза.

— Надеюсь, не будет никаких проблем.

— Я тоже на это надеюсь, — выдерживаю взгляд, — Потому что проблемы будут не у меня.

Охраннику не нравится моя ирония. Похоже, что никому в этой тюрьме не нравится. Он поворачивается к испанцу и начинает менять сюжет спектакля, который сам же и затеял.

— Ты будешь здесь временно. И должен быстро найти себе другое место. Этот сеньор серьёзный и я не хочу, чтобы ты здесь наследил.

— Да-да, сеньор! Конечно! — соглашается зэк.

Обещать испанцы умеют. И не выполнять обещания тоже. Проходит три дня. Четыре. Уже случилась очередная драка в модуле, и наше количество уменьшилось на десяток человек.

— Ты собираешься убираться отсюда? — спрашиваю.

— Я не могу найти свободную камеру. Никто не хочет быть со мной.

Это не удивляет. Молчу в ответ. Я тоже не могу нажать на рычаги, чтобы от него избавиться.

После драки в нашем блоке дежурят усиленные вахты охранников из других подразделений и им не с руки делать всякие перемещения. Проходит ещё два дня. Испанец с явно выраженной дебильностью. Такие считаются нормальными. Смотрит в телевизор, комментирует, смеётся, возмущается, отпускает замечания. К счастью, только в тех программах, которые вполглаза смотрю я, занятый моей писаниной.

— Сегодня будет футбол. Играет Атлетик Мадрид в Риме, — говорит он.

— Мой телевизор не показывает футбол. Что-то с антенной.

На следующее утро испанец спускается с койки, устраивается возле открытого окна и зажигает сигарету. Я остолбеневаю.

— Ты, похоже, что-то забыл?

— Я никого не беспокою, — выпускает он клуб дыма, — И я нервничаю.

Шагаю к нему, прижимаю за шею к решётке.

— Тебя забыли предупредить, что я — убийца. Или ты хочешь, чтобы мне за тебя дали ещё пару лет тюрьмы?

Испанец пальцами гасит сигарету и молчит. Молчу и я до самого открытия дверей, когда нас выпускают на завтрак. Вижу, как он подходит к пришедшему на дежурство Наф-Нафу и разговаривает с ним. Охранник посматривает издалека в мою сторону, но не подзывает. Дожидаюсь, когда он остаётся один и иду на разговор сам.

— Мне это дерьмо засунули в камеру насильно. Сегодня он получил предупреждение. Не поймёт, повешу на окошке.

Слишком откровенно, даже для Наф-Нафа. Ещё и трёх недель не прошло, как с окна другой камеры на нашем этаже снимали жмура. Наф-Наф улыбается, и я уже знаю, что он и пальцем не пошевелит, чтобы урегулировать ситуацию. Для него — чем хуже, тем лучше. И весь блок останется без горячей воды в душе. Привычные моются холодной, остальные начинают пованивать. На следующий день к Наф-Нвфу приходит Чудище на дежурство.

— Сеньор! — обращается к охраннику араб одной из камер, — Уже два дня нет горячей воды в душе.

— В понедельник будет, — радостно говорит Наф-Наф, — во всей тюрьме нет горячей.

Я ухмыляюсь этому наглому вранью и набираю чистой одежды, чтобы помыться в душевой модульного спортзальчика после тренировки. Там в душе хлещет такая горячая вода без регулировки, что моюсь только я. Остальные боятся ошпариться.

Провожу моё собственное расследование. Выясняю, что охранника, который сунул мне в камеру дебила, зовут Хосе Хоакин. Очень удобное имя для моей будущей книги. Такие имена не часто встречаются и его ни с кем не спутать. Самой большой радостью для меня было узнать, что именно этот охранник отправил в изолятор молодого испанца, где тот и повесился. Закрывая, Хосе Хоакин даже не удосужился заглянуть в медицинское заключение, где написано, что наркоман всегда должен быть с кем-то в камере для наблюдения, чтобы исключить суицид.

Вот ты и попался! Поскольку мне сидеть ещё много, я возьму «Пенитенциарные правила» и накатаю жалобу в серьёзную инстанцию за нарушение конкретных параграфов.

На следующее дежурство Хосе Хоакин попадает с шефом модуля. Шеф — нормальный человек и я, обычно, не беспокою его по пустякам. У него и без меня забот выше крыши. С утра прохожу мимо них, посылаю красноречивую ухмылку Хосе Хоакину. Зато дебил-испанец, что торчит в моей камере, уже понимает опасность своего положения, и не отходит шефа с просьбой перевестись от меня. Даже, оказывается, нашёл зэка, который берёт его к себе. Через несколько часов это происходит и всё успокаивается на некоторое время. Если не считать телевизионных новостей:

— Прокуратура просит 26 лет нахождения в психиатрической клинике (не в тюрьме!!) для тридцати трёх летнего испанца, который разделал в индустриальной мясорубке свою тётю, чтобы завладеть её домом и деньгами. Позже, таким же способом, отправил в небытие 55 летнюю женщину, которой сдавал комнату в бывшем тётином доме. Тела убиенных так и не были найдены, что и не удивительно. Единственной зацепкой были органические останки обеих женщин на мясорубке, пиле и других инструментах, с помощью которых этот «больной» работал в подвале. Лет через десять его вылечат, и он станет свободным, потому что у него знаменитый адвокат.

— Другой суд рассматривает дело о любовном треугольнике, где любовник убил мужа и дочь своей пассии, нанеся восьмилетней девочке более ста ножевых ранений.

РАЗГИЛЬДЯИ

Разгильдяи. Только это слово приходит на ум, когда обнаруживаешь «ляпы» охраны, которые закончились ничем лишь потому, что я не из криминального мира и там, на воле, мне никто не поможет и не ждёт. Ну и потому, что и не сумашедший тоже. Привозят меня на суд, где я должен был «петь». Сгружают в подвал, потом выкликают и два жандарма меня ведут наверх, в судебные палаты. Гвардейцы, оба моего роста, может чуть повыше, выглядят как болезненные шибздики. Один — совсем мальчик, другой, пожалуй, постарше меня. Окидываю взглядом. Пистолеты в кобурах, но без магазинов. Обоймы висят отдельно, в чехольчиках на поясе. В прорези видны патроны, но я знаю, что в таких условиях первые два патрона должны быть холостыми. На случай, если зэк завладеет оружием, то сам поднимет тревогу выстрелом. Эти патроны не перезаряжают пистолет, и не каждый знает, что затвор два раза надо передёрнуть вручную. Не забыв снять с предохранитела, конечно. Но речь не об этом. Речь о том, что эти олухи забывают застегнуть мне наручники, после того, как судья, в самом начале, распорядился снять с меня браслеты. Делать нечего, соединяю руки спереди, чтобы не пугать охрану. Покидаем вместе зал и заходим в лифт.

Еду в нём, ухмыляюсь. В подвале жандарм поворачивается ко мне с ключом в руке. Расцепляю руки и вижу, как меняется лицо молодого гвардейца. Он нервно хватается за пояс, где висят наручники. Подмигиваю ему, успокаивающе и шагаю мимо него к открытым дверям камеры. Интересно, рассказал ли он об этом старому, который шёл сзади и не видел этого?

Второй анекдот случился, когда меня возилив больницу города Кастейон де ля Плана, чтобы показать доктору. Все жандармы, успокоенные нормальным поведением группы из четырёх больных зэков пожилого возраста, разбежались прямо на выходе из госпиталя и мы отправляемся в тюрьму в минибусе только с двумя пацанами в униформе и без автомобиля сопровождения. Правда, наручники на нас надели.

Приехали к тюрьме. Шофёр берёт пачку документов и выходит из бусика на отметку и чтобы сдать оружие. В тюрьму нельзя заносить и завозить оружие. За исключением спецопераций по подавлению бунта.

Шофёр, значит, уходит. Его коллега — мне видно через дырчатую перегородку — вытаскивает пистолет, вставляет в него обойму и суёт оружие в бардачок, перчаточный ящик. Потом тоже идёт на проверку, что у него нет оружия. В это время возвращается шофёр и, не зная, что в машине лежит заряженный пистолет, заводит мотор и завозит нас на территорию тюрьмы. Там, внутри он (один!) открывает нас и снимает с каждого наручники, отпуская на самостоятельный заход в здание. Выхожу из авто последним, протягиваю руки к гвардейцу и приветливо улыбаюсь, представляя, сколько времени понадобилось бы на его нейтрализацию и взять пистолет. Он тоже мне улыбается, не зная причины моего веселья. Я говорю «до свидания» и отправляюсь за другими зэками, чтобы отметиться на дактилоскописеском сканере и взять принадлежности, отобранные перед поездкой. Потом нас разводят по модулям.

А теперь помечтаем… Даже завладев пистолетом, в ситуации, какой оказался я, будешь во дворике размеров двадцать пять на двадцать пять метров с двумя шестиметровыми бетонными стенами, зданием с одной стороны и решётчатым окном с другой, за которым находится пост жандармов. Из этого окна весь двор простреливается. Допустим, что команда приёмного модуля не успеет закрыть дверь. Внутри можно найти одного-двух охранников в зарешёченной кабине, в которую нет входа с этого пространства и шесть-восемь перепуганных зэков. Выход на территорию тюрьмы находится за тремя дверями. Контроль одной из них невозможен из этого здания. Её открывают из центрального поста, расположенного в другой стороне аллеи в блоке для свиданий.

Обратный выход из тюрьмы тоже не светит. Если и удастся выбить автомобилем дверь дворика — под прицельной стрельбой жандармов — то это лишь выход из второго периметра безопасности. Впереди ещё двое ворот шлюза и каждое может выдержать таран тяжёлым грузовиком. За воротами всё те же жандармы, но уже вооружённые до зубов. Что-что, а строить тюрьмы белая обезьяна научилась.

ЧУДИЩЕ

В тюрьме Casteiion-2 долгое время директором была женщина. Испанская пословица гласит: «Дом, где женщина рулит, плохо живёт». Все скандалы и конфликтные ситуации, которые происходили на моих глазах, были с бабами-охранницами. Женщинами их назвать язык не поворачивается. И была среди них одна пигалица, выглядевшая хуже, чем транссексуалы, которых я уже видел за решётками. У неё не торчало ничего. Ни сзади, ни спереди. Хотя вру, спереди всегда торчала сигарета в различной степени докуренности. Я на неё не обращал внимания даже когда ейная дурь из неё выпирала. Даже когда она беспричинно ко мне прицепилась.

— Я не вор, а убийца, — промурлыкал я, проходя мимо впавшей в ступор начальницы.

Даже когда, однажды, она попыталась закрыть библиотеку нашего блока, где нормальные люди целый день читают, пишут или сочиняют, как я.

В тот день на наше счастье в смене были нормальные охранники, которые, узнав про самодурство, минут двадцать объясняли существу неправильность её поведения.

И вот, когда вся Испания поехала в отпуск и охранники тюрьмы тоже, лилипутесса появилась на дежурстве с другим новым охранником. Да ещё и в ранге старшего дневной смены.

— Сегодня библиотека будет закрыта.

— Сеньора! — попытался разрулить ситуацию зэк, отвечающий за обьект, — Нам всегда открывают библиотеку.

— У вас плохие привычки. Я — функционер и делаю то, что нахожу нужным.

Все приуныли, собравшись возле дверей библиотеки.

— Народ! Спокойно! — встреваю я. Просто ей нужно сегодня почувствовать себя человеком. Её, возможно, неделю не трахали.

Многонациональная группа дружно засмеялась. Посыпались колкости.

— Точно, больше недели!

— Да у кого на неё встанет!

— Она сегодня себя ещё покажет…

С другой стороны тюремного двора на весёлую компанию злобно смотрела, пыхая клубами дыма, дьяволица с неизменной сигаретой во рту. День только начинался. Через некоторое время оживает громкоговоритель.

— Такой-то, подойди к кабине!

Нарк поднимается и идёт.

— Сидишь и куришь в зале. Нарушение!

— Сеньора! Что вы говорите? Сигарета не зажжёная. Я её только что скрутил.

— Дерьмо!!

— Сеньора! Это вы мне?

— Дерьмо, я сказала!!

Мне стало весело.

— Люди! А кто с ней уже встречался?

Когда мне начали рассказывать, я офонарел: неправда, выдумывают! Но говорили совершенно разные люди о совершенно разных случаях. Оказывается, в этом маленьком тельце помещается монстр с дьявольскими замашками. Она могла войти на кухню, выбрать пару-другую фруктов из еды, предназначенной для зэков и уйти, не удостоив даже взглядом попытки кухонных работников сообщить, что здесь всё по количеству привезли.

Могла в сопровождении трёх-четырёх горилл подойти к какому-нибудь зэку и, постукивая его кулачком в грудь, верещать о том, что она наведёт порядок в этом месте. Рассказов было много.

— А пожаловаться слабо? А в надзор за пенитенциарной системой?

Народ невразумительно зажевал ответы.

— Ну, давайте сегодня каждый по рапорту напишет?

Такая же реакция. Эх, блин! Я же в Испании. На следующий день пишу очередное письмо директору тюрьмы. Я ему ещё много напишу за то, что он уворовал полотенце и авторучки, когда меня шмонали в приёмнике.

«Уважаемый сеньор: В этой жалобе я задаю вам вопрос, на который не обязательно отвечать. Сегодня, 12.18.2015. охранница запретила читателям посещение библиотеки в блоке № 6, мотивируя, что она начальник и делает то, что ей вздумается. Это явное нарушение Пенитенциарных Правил и игнорирование Уголовного Кодекса. Вопрос следующий: Не кажется ли вам, что не вы командуете в этой тюрьме?

А для меня подобные случаи — как хлеб голодающему: я — писатель и напишу всё в моей будущей книге, когда выйду из тюрьмы. С Уважением».

Через пару дней лилипуточка снова появилась в нашем блоке. Без лишних слов открыла библиотеку, комнату для физкультуры и ни разу не подошла к микрофону. Правда, она не была старшим смены.

ВОСПИТАТЕЛЬ

Воспитатель в тюремной системе Испании — лицо важное. Educador — официальное название профессии. Это не просто воспитыватель или перевоспитыватель. Это образователь. Это учитель. Даже не просто учитель, а царь и Бог. Вы когда-нибудь видели работающего царя? Библия, правда, говорит, что Бог-таки работал. Целых шесть дней. Потом решил отдохнуть, обозревая сделанное. Видимо то, что он увидел, сделало его если не офигевшим, то, по крайней мере, нежелающим продолжать начатое. И остались мы в недоделанном мире.

Ах, да! Я же о другом Боге…

Воззрим в корень. Чему может научить или воспитать, или на худой конец перевоспитать испанский сеньор, которого в детстве плохо кормили? Я знаю, о чём говорю. Которого воспитывали, что это хорошо мучать и убивать животных принародно. Образование, которого щедро замешано на продукции Голливуда. С горем пополам закончившего школу, и просидевшему пару-другую штанов в университете.

Не слишком ли я мрачно? А кому ещё придёт в голову мысль работать в тюрьме? Это даже не полицаем по улице ходить, где каждый бродяга нож носит. Эдукадор — человек касты. Он единственный, от кого зависит улучшение или ухудшение жизни зэка. От одного его слова может повыситься или остаться прежним уровень содержания помещённого (официальное название заключённого — interno). Только эдукадор может направить или переместить зэка внутри тюрьмы или направить в другую тюрьму, хотя считается, что это делает административная комиссия пенитенциарного центра, состоящая из директора, замов по безопасности и воспитанию, психолога, медика и начальников блоков.

Бог на работе появляется, как ему положено: когда захочет. Если он захочет чего ещё, кроме своего появления на работе, все должны бросаться и выполнять. Сказал воспитатель зэку, что нужно мыть окна и этот начинает соревноваться с другими за возможность изображать работу на глазах у охранников, чтобы они вписали в журнал наблюдений, что помещённый Filonov успешно трёт каждый день одни и те же окна или не менее успешно собирает совком окурки во дворе. И перевоспитывается.

В конце месяца или квартала воспитатель снизойдёт до прочтения этих заметок и с удовлетворением пометит себе, что его метод даёт хорошие результаты. Значит, в будущем можно будет выслушать просьбу зэка.

В новой тюрьме воспитатель смотрит на меня долгим и непонимающим взглядом. Обо мне каждый день можно записывать одно и тоже: делает упражнения в спортзале и пишет в библиотеке.

— Выполняешь какую-нибудь работу в блоке? — наконец спрашивает он.

— Зачем?

Сеньор впал в прострацию. Ожидал чего угодно, от жалобы на плохое здоровье, не позволяющее взять швабру в руки, до неблагоприятного расположения звёзд на небосклоне, или смиренной просьбы направить меня на нужный участок этой самой работы.

Полистал бумаги в разных направлениях и, не найдя никакой подсказки ответа, он снова поднимает взгляд.

— Просто я хотел сообщить, что скоро будет заседание комиссии по пересмотру режима содержания.

— Спасибо. Я могу идти?

— Да. До свидания.

На том и расстались. Через некоторое время я в личной односторонней переписке с директором тюрьмы уведомил администрацию, что занимаюсь писательством. В блоке появился воспитатель из другого блока. Взъерошенный, встревоженный, но очень вежливый.

— Как вам живётся в этом месте?

— Спасибо, хорошо.

— Правда? Может есть какие пожелания?

— Нет, что вы. Всё хорошо.

— На самом деле? — не унимается эдукадор.

— Ну. Если на самом деле, то — очень хорошо.

— Э-э-э… хм… а почему вас направили в эту тюрьму?

— Понятия не имею. Я сюда не просился.

И в таком духе минут двадцать. Заканчивая разговор, перед тем, как попрощаться, воспитатель выдаёт ключевую идею:

— Если вам чего-нибудь захочется, ну, например? перевода в другую тюрьму, то достаточно написать рапорт.

— Зачем мне в другую тюрьму? Мне здесь нравится, — отвечаю я и вежливо откланиваюсь, оставляя Бога с головной болью.

ВРЕДНОСТЬ

«Дабы дурость каждого видна была» было написано в одном из указов Петра Первого. Дуростей в тюрьме Кастейон-2 Албокассер хватало. Но одна из них выделялась настолько — нет, выпячивалась настолько — что только слепой её не видел.

Как и все тюремщики мира, испанские — точно такие же особи рода человеческого. Не способные не только к обучению, но и к элементарному зарабатыванию денег или воровству. Но это я кажется, снова о погоде на полуострове…

Настоящее имя Ниф-Нифа — Хосэ-Луис. Фамилий по эту сторону забора у охранников нет. Никто не желает сведения счёта в потусторонней жизни. У охранников, внутри тюрьмы номер. Ниф-ниф же за свои двадцать лет работы в системе, научился скрывать иего. Никогда он не подписывал никаких бумаг, могущих оказаться в руках его подопечных.

Высокий, грузный, с одутловатым лицом, на котором блестели очки, он всегда с вежливой улыбкой выслушивал обращающихся к нему зэков. С этой же улыбкой обещал и не выполнял своих обещаний. А, если удавалось что-то сделать по просьбе сидельца, то его рот растягивался до самых ушей в самооценке своей полезности.

Туалет в модуле наркоманов постоянно забивался, краны постоянно переставали перекрывать воду, но Хосе-Луиса, как шефа модуля, это не интересовало и сотня зэков стояла в очереди к двум «толчкам» и одному писсуару. Остальные не работали. Вообще-то в модулях есть вторые туалеты, которые администрация держала закрытыми, используя их как кладовки.

Проснувшись ночью, можно было слышать, как льётся вода внизу в туалете. Она лилась по три — четыре дня не переставая. И это в провинции, где из года в год жалуются на нехватку воды. Иногда Ниф-Ниф вмешивался в процесс истечения воды и перекрывал её во всём модуле, оставляя зэков без умывания и отходы жизнедеятельности в камерах без смывания.

У всех стало рефлексом держать в камере ведро с водой в дни, когда Ниф-Ниф появлялся на дежурстве. На всякий случай. А то каку смыть нечем будет.

Придя на работу в очередной раз, Ниф-Ниф озаботился вдруг, что нет утверждённого списка посещающих модульный спортзальчик. Его никогда не было за восемь лет существования тюрьмы, но с сегодняшнего дня эволюция человечества могла бы остановиться.

Тут же, некстати, начался Рамадан и Ниф-Ниф начал упорядочивать прием пищи мусульманами. Собрал их в столовой, довёл до сведения и проинструктировал ответственных на кухне модуля. Если в прежние годы арабы входили дружною толпою, получали свои кулёчки и подносы, оставляя раздатчикам время для собственного ужина, то теперь по нифнифовским правилам, правоверные выстраивались в очередь снаружи, потом один входил, получал ночную пайку и, когда начинал удаляться от раздаточного окошка, следующему можно было переступить порог. Ниф-Ниф с неизменной улыбкой, лично контролировал очерёдность, стоя в дверях. Начиная с того дня, зэки, раздающие пищу, стали ужинать второпях, унося недоеденные куски к себе в камеру.

Со временем Ниф-Ниф улучшил своё изобретение, запуская очередного последователя Пророка ещё до того, как предыдущий отходил от раздачи. А со стороны нужника уже доносился привычный шум водопада.

Но Ниф-Ниф его не слышал. Он обдумывал очередное улучшение жизни зэков. В модуль пришла целая бригада работников. Полдня они занимались тем, что откручивали четыре шурупа в каждой камере, которые фиксируют на стене пробковую доску. На неё зэки имеют право повесить календарики и фотографии родных и близких. Открутив шурупы, бригада снимала доску, намазывала её по периметру строительной пеной и возвращала на место. Вернувшись в камеры после обеда, зэки обнаружили свои фотографии на полу. Сам пол был заляпан пеной, которая не смывается водой.

Ниф-Ниф стоял в коридоре и демонстрировал мефистофельскую улыбку: очередная гадость удалась. Вечером и в последующие дни зэки перестали запасать вёдра с водой, потому что Ниф-Ниф закончил свои дежурства. А на дверях туалета появились два новых объявления:.

«Если туалет будет продолжать засоряться, это приведёт к его закрытию» и «Плохое использование туалета будет наказываться переводом в другой модуль».

Список занимающихся спортом так и не был завершён.

УНИЖЕНИЕ

Именно в тюрьме я столкнулся с исламом. Раньше не приходилось. Люди в закрытом пространстве вынуждены менять свои привычки. Которые, в свою очередь, связаны со стадностью. Если всякие там индивидуалисты, протестанты, католики и ортодоксы и раньше стороной обходили воскресные службы, то и теперь не спешили. Но с удовольствием пели под гитару хором с навещающими зэков монашками. Иеговисты, как у них принято, не только брались за руки и молились, но и использовали своё нахождение в заключении для привлечения новых заблудьших овцов в своё сборище.

Мусульмане же, лишившись своих привычных свободных пятикратных обращений к Всевышнему, угрюмо сбивались в кучки и, выяснив направление на Мекку, дружно обращали голые пятки в другую сторону. Никто им не мешал, но и особо не способствовал. Лишь иногда могли разрешить моления в отдельной комнате.

В тюрьме Кастейон-2 Албокассер было по-другому. Не смотря на то, что муж директора тюрьмы был обрезан в детстве на чёрном континенте, администрация мягко и без особого нажима преследовала тех, кто по углам становился на четвереньки. Их переводили в другие модули, потом без объяснения причин, возвращали обратно, препятствуя тем самым образованию знакомств и группировок.

Небольшой спортзал модуля всегда закрывался на ключ, когда в него на час заходила очередная группа для занятий. Вместе со мной потихоньку набралась группа в шесть человек. По несчастью для них все они были арабами. Коллектив из одного русского с нехорошим личным делом и пяти последователей Пророка, могущих перековаться в возможных приверженцев исламского халифата, включила богатое воображение службы безопасности тюрьмы. Тем более, что в спортзальчике не было камеры наблюдения. В течение одной недели все правоверные были отправлены в другие модули, и я остался на ближайшие месяцы в одиночестве со штангами и гантелями.

В тюрьме сменился директор. Наезды на мусульман перешли в режим открытых военных действий. Обыски, общие и индивидуальные, ежедневные или внезапные, всё те же переводы в другие места постепенно превратили пятикратномолящихся в забитое овечье стадо. Они угрюмо сидели по углам, играли в домино или двигали фишки по крестообразно нарисованному полю. Самые молодые временами играли в футбол. Но от спортзала шарахались, как чорт от ладана. И молиться на виду перестали.

В первый год отсидки в тюрьме Кастейон-2 я просто блаженствовал, когда наступил Рамадан и арабы по вечерам получали кулёчки с едой, которую им можно было заглатывать по ночам после появления первой звезды. К кулёчкам мусульмане получали ритуальный супчик харера. Это варево, добротно приправленное специями и густо поперчённое, должно было компенсировать нехватку калорий после дневного поста, когда правоверному не разрешается ни есть, ни пить.

После изысков средиземноморской тюремной диеты этот суп казался воплощением всего самого лучшего, что могло бы быть на Земле в этот момент. Арабы, получив в свою пластмассовую коробку с крышкой этой харьеры, щедро отливали мне в углубление на подносе и, после этого могли донести посуду до стола и закрыть крышку.

Второй Рамадан в Албофакере (такое название деревни, где находится тюрьма Кастейон-2, придумал мой друг-эстонец), при новом директоре, был отмечен не только убогостью меню в кулёчке, но и количеством хареры, выдаваемой с тюремной кухни. Качество тоже было бледным напоминанием прошлогоднего. Я, правда, продолжал радикализироваться по вечерам, но гораздо меньшей порцией супа. Мои уговоры, чтобы хоть кто-нибудь из обрезанных нажаловался на плохое приготовление и недостаточную дозу супчика, ни к чему не привели. Ни один почитатель Корана не осмелился это сделать. Стадо окончательно потеряло своё достоинство. И бороды посбривали. Начинаю понимать, где находятся корни мусульманского радикализма.

После того, как я надоумил моего сокамерника нажаловаться на качество пищи, он сходил в отпуск в своё арабское консульство в Валенсии. Дипломатические работники правильно поняли его рассказ и, к следующему Рамадану, передали тюрьме Кастейон -2 большое количество фиников. Из расчёта по паре килограммов на каждую правоверную душу, находящуюся за решёткой. Наивные! Испанцы разворовали больше половины.

Консульский коллектив через год исправил свою ошибку, направив в тюрьму имама, раздавшего, из рук в руки, кулёчки с финиками тем мусульманам, кто объявил письменное желание соблюдать Рамадан. Так было пресечено воровство и отмечено нежелание некоторых сынов Пророка поститься в святой праздник.

ИСЦЕЛИСЯ САМ

Самолечение опасно для вашего здоровья, предупреждала советская медицина. Не знаю, для чьего здоровья опасно, но за мою, достаточно долгую жизнь, игнорирование докторов привело к тому, что я ещё живой. Многие мои сверстники уже там. И большинство из них усиленно лечилось от всяких напастей. Кое-кого лечили не от той болезни, которая свела в могилу. Но это узнали при вскрытии.

Меня вскрывать не надо. Я и так могу рассказать, что у меня внутри. Просто меня слушать никто не желает. Всё тот же проклятый шум в ухе, всё те же щелчки косточек, когда делаю глотательные движения. Всё тоже ощущение, словно евстахиева труба (да, я знаю, что это такое) заполнена жидкостью и, когда наклоняю голову, в ухе словно перекатывается свинцовый шарик.

Увидев в руке одного зэка флакон с медикаментом против отита, я прошу дать попробовать. Уж хуже точно не будет. Капаю в ухо. Уже через два часа мокрота в носоглотке начинает душить изнутри. Освобождаюсь, откашливаюсь и чувствую, как исчезает «свинец» и перестаёт стучать молоточек и наковальня. Ну-ну! Ещё капель в ухо…

Первое, что я услышал от «доктора» в тюрьме Кастейон-2, это то, что в тюрьме нет рентгена. Спорить не стал, зная, что врёт. Но, примерно через год, войдя в помещение, где только что вымыли пол с жидким мылом и поскользнувшись, я со всего маху «лёг» на локоть. Рука опухла и посинела. Синева, как-то равномерно, проступила пятнами по всему предплечью между локтевой и лучевой костями. Я забеспокоился, потому что несколько лет тому назад я точно так же прилетел на пол со сложившийся подо мной лестницы и, после этого, возле локтя отчётливо прощупывался осколок кости.

По какой-то причине в модуле был другой доктор, который не знал, что в тюрьме «нет рентгена» и дал мне направление. Повели меня в санчасть. Рентгенолог, выслушав мой рассказ, что рентгена нет в этой обители, сначала весело посмеялась, потом посерьезнела и, увидев, как неловко я мостился на стол под излучатель, посоветовала мне ещё раз записаться к доктору. Я так и сделал.

Ещё один визит в рентгенкабинет. После того, как техник сделала мне фронтальный снимок нижнего отдела позвоночника, она задумчиво на меня посмотрела и повесила снимок под лампу. Я на нём увидел сломанное ребро. Не удивился. Это было последствием массажа, который мне сделал здоровяк в другой тюрьме. Я уже давно догадался, что ребро отломано, потому что чувствовал: когда это ребро заходит вовнутрь, оно начинает елозить по лёгкому, провоцируя кашель и боль. А, когда я растягиваниями и прижиманиями спины к дверному косяку, передвигал его наружу, то оставалась просто боль.

— Это мой снимок, — спрашиваю.

Техник мне показывает пальцем, как рот закрывают на «молнию», и говорит:

— Я не должна ничего говорить посетителям, но лучше, если ты попросишь направление на ещё один снимок. Вот здесь.

И тычет пальцем в мою спину. Ну, хоть кто-то в этой тюрьме меня понимает.

В третий раз прихожу фотографироваться. Прходит пара месяцев. Достаточное время, чтобы снимки свозили в госпиталь к специалистам, и вернули обратно. Записываюсь на приём к доктору и прошу просветить меня относительно моих проблем.

— Снимки?! — удивляется убийца здоровья (matasanos — исп.), которая не знала о существовании рентгенкабинета в этй тюрьме, — Хорошо, посмотрю.

На той же неделе вызывает меня в санчасть.

— В твоей папке нет других снимков. Только вот этот.

Показывает на негатив, висящий на специальном стенде под лампой.

— Всё у тебя нормально. Нет причин для беспокойства.

Я надеваю очки. Это не тот снимок! На нём два изображения позвоночника, «ужатые» так, что не видно рёбер. Чувствую, как волна выздоровления накрывает меня с головой, не оставляя места раздражению.

Время — лучший врач, особенно в испанской тюрьме. Проходит ещё один год осторожного ничегониделания и боль в сломанном ребре переходит в простое нытьё. Срослось, наверное! И осколок в локте больше не прощупывается.

ПЛОХИЕ

Стиль работы испанской пенитенциарной системы можно проиллюстрировать моим примером. В тюрьме Мадрид -7 Эстремера, в блоке, где я был, находился педофил. Здесь они — неприкасаемы. После того, как его, а через некоторое время и меня, переместили в тюрьму Кастейон-2 Албокассер, педофила поместили в так называемый респектабельный модуль, а меня интегрировали в модуль наркоманов.

Позже, правда, администрация допустила «прокол», переведя меня в тот же модуль, где педофил наслаждался полусвободной жизнью.

Тот мой временный залёт к блатным позволил мне позже насмехаться над всеми работниками тюрьмы, от охранников до медиков, когда они меня спрашивали о причинах, побудивших уйти оттуда.

— Мне не нравятся ваши педофилы, — неизменно отвечал я, наблюдая при этом всю гамму эмоций на переднем лице собеседника.

Моё кратковременное пребывание в убежище для любителей детских тел дало возможность убедиться в отличии еды в модулях для наркоманов и педофилов. Я уже описывал в «Средиземноморской диете» способы превращения еды в ещё одно наказание для зэков, но то, что творилось вокруг наркомодуля, требует отдельного описания.

Наш номер шесть считается в тюрьме самым плохим местом. От него шарахаются не только зэки, но и охранники. Те заключённые, что должны были, по каким-нибудь причинам, прийти в наш модуль, заранее были готовы если не умереть, то, по крайней мере, получить преждевременный инфаркт.

Кухонные работники изо всех сил старались избежать обязанности отвозить еду в модуль № 6. Поэтому делали это всегда в последнюю очередь. Соответственно, всегда это были остатки.

Модульные раздатчики пищи, из-за этого, вынуждены каждый раз поштучно пересчитывать всё, что привозят на тележках: хлеб, мясо, куски рыбы, сосиски, йогурты, фрукты, проверять объём кофе в термосе и так далее…

Поскольку в этой тюрьме воровство начинается ещё до начала процесса приготовления пищи на тюремной кухне, то конфликты гарантированы.

— Не хватает йогурта (яблока, персика…), говорит представитель принимающей стороны.

— Ну, постарайтесь выкрутиться.

— Как выкрутиться? У меня по списку сто четырнадцать, а ты привёз сто тринадцать. Как я объясню, и кому, что ему нет положенного?

— Ну, нет больше, понимаешь!

— Не понимаю! Забирай все эти йогурты, я выдам еду без них!

Забрать кухонный работник не может: в меню записан йогурт и он изворачивается, как только может, чтобы всучить недостачу в модуль и не отвечать за это. Но модульный зэк стоит на своём и не подписывает прилагаемую накладную. В спор включается дежурящий в модуле охранник. Он звонит на кухню. Недостающий йогурт сам-собой «находится». Все успокаиваются. А нехорошесть и конфликтность наркомодуля повышается на один балл.

Иногда охранник из «не наших» присутствует при проверке поступившего и заранее шлёпает штемпелем по бумажке и отпускает носильщика под честное слово. Но зеки, принимающие пищу, всё равно пересчитают содержимое тележек. Не хватает!

— Синьор! — обращается ответственный за раздачу к охраннику,

— Нужно звонить на кухню, не хватает двух джемов.

— Не нужно! — охранник достаёт из кармана две маленькие упаковки.

— Ворюга! — возмущается позже наш кухонный работник, — Или этот тихушник сам взял незаметно, или тот, с кухни дал ему за моей спиной.

Время от времени, зекам нашего модуля, из тех, кто понормальнее, удаётся перевевестись в другой для учёбы на тюремных профессиональных курсах или перевестись в респектабельный за постоянное махание шваброй. Так я обогащаюсь информацией о функционировании этой тюремной системы.

В блоке, зэки которого работают на тюремной кухне, мясо, например, валяется в баках для мусора. Потому что еду в этот модуль привозят по списочному количеству, хотя тридцать человек из них ежедневно находятся на кухне и специально готовят для себя отдельно что-нибудь вкусненькое. Ходят слухи, что охранники того модуля тоже не чисты на руку, но я об этом напишу лишь тогда, когда увижу собственными глазами.

Жаловаться на произвол, творимый в отношении «нехорошего» модуля бесполезно, да и некому. Мало того, что большинство зэков в тюрьме Кастейон-2 — испанцы, да к тому же и администрация состоит из них же. Можно долго перечислять все трюки тюремных работников, превращающие еду в вид наказания. Рассказывать о том, что уменьшается пайка хлеба, что уже несколько лет в этой тюрьме зэки не получают по утрам кусочек маргарина, как это делается в других тюрьмах…

Последним «изобретением» администрации этой тюрьмы стал запрет на получение заключёнными больше 200 мл. так называемого кофе в день. И это в жаркое испанское лето. Воды пожалели!

О ХОРОШЕМ

— Есть ли для тебя что-нибудь хорошее в Испании? — спросил мой коллега по отсидке, прочитав очередной мой рассказ о тюрьме, переведённый на испанский.

— Конечно! — отвечаю я шуткой, — Дети. А всё остальное, что они делают руками — это ужасно.

Посмеялись.

Есть ли что-нибудь хорошее в испанской тюрьме? Есть ли кто-нибудь хороший…? Конечно! Но не стоит ожидать, что я напишу о хороших охранниках, и это предоставит возможность другим, о которых я уже упоминал, «съесть» этих хороших живьём. Как в потусторонней жизни так и в тюрьме, как в России так и в Испании, существует подсиживание, сплетни, наветы, свояченничество и просто подлянки.

А я лишь описываю все эти ненормальности и не моя вина, что их так много. Испанцу в испанской тюрьме хорошо. Особенно если он — бродяга, бомж или представитель малочисленного, но широко распространённого цыганского племени. Работать не заставляют, кормят, наркотики дают, крыша над головой, одежду стирают, и никому в голову не приходит заставлять, боящегося воды испанца, мыться в душе. Целыми днями это вонючее существо выпрашивает купить ему кофе или дать табачку на самокрутку. Если не достигает желаемого, то собирает окурки, ворует покупки из оставленных без присмотра сумок. Потом поднимается в камеру, заваливается на койку, не снимая обуви, смотрит телевизор… И так все дни, отведённого ему наказания. Проснувшись, выбрасывает мусор во двор через окно и спускается туда на очередную прогулку.

Если повезёт, то этого «гуманоида», за старательное и лицемерное протирание окон, могут перевести в респектабельный модуль, где он будет считаться вступившим на путь исправления. Он закончит отсидку, выйдет за ворота, и вскоре вернётся обратно в эту или другую тюрьму, потому что по ту сторону забора он никому не нужен и наркоты там просто так никто не даст.

Если зэк курящий, то все поблажки только ему. Даже в сборнике пенитенциарных правил сказано, что он может курить и в камере, с согласия сокамерника. Курят везде. Некурящие же должны толеранствовать, начиная с утра, когда всех заставляют выйти из камер, спуститься вниз и ждать в наполненном табачным и конопляным дымом зале. А охранники, тем временем, не спеша осматривают пустые камеры, тоже спускаются вниз, соизволив открыть двери в тюремный двор. Во дворе многочисленные курильщики снова занимают самые удобные места: в тени летом или в укрытии от дождя зимой. Некурящие всё ещё терпят.

То в одном, то в другом месте раздаётся душераздирающий вопль, это значит, что кого-то из местных после утренней дозы потянуло спеть. Другие постоянно качают бицепс или отжимаются. Лишь небольшая часть зэков пытается уединиться с книгой или поиграть в шахматы. Есть в модуле домино и игра под названием «парчиш». Разноцветные фишки гоняют с помощью кубика по нарисованному крестом полю. Но эти игры не на интерес. В тюрьме и правила тюремные. Играют на кофе, телефонные карточки или табак. После продолжительных игр наступает время сверки и сведения счётов. Лёгкие столкновения, повышение голоса и всё заканчивается помещением в изолятор и переводом в другие блоки. Ходят легенды о «специалистах», умудрившихся набрать долгов на сотни евро и вовремя поменять модуль. Но нередки и случаи, когда их настигает карающая длань кредиторов.

По правилам зэкам положены печатные источники информации: местные и центральные газеты. Поскольку, эти газеты сначала попадают в кабину к охраннику, то выходят оттуда с вырезанными бонусами и заполненнымикроссвордами. Зачастую такая страница просто вырвана из газеты вместе с, заинтересовавшей охранника, статьёй. Если этот грамотей не успел прочитать газету за время своего дежурства, то он унесёт газету домой и зэки её больше не увидят. А если ночью охраннику при чтении вздумалось утолить голод, то на следующее утро зэки увидят вкусно пахнущую газету, щедро украшенную пятнами масла от банки сардин. Нужно отметить, что не все охранники такие. Некоторые, наоборот, приносят из дома, уже прочитанные, газеты и журналы.

Но я опять забыл о хорошем. Есть ли что хорошее в испанской тюрьме? Да, есть! Здесь не «подселяют» третьего зэка в двухместную камеру, как это делают во Франции. Там такому подселенцу приходится спать на полу, потому что в камере только одна

двухъярусная койка.

ШАХ И МАТ

Что такое плага бактерий я знаю. Про плагу насекомых слышал. Но то, что мой текст наполнен плагой неуважения, меня задевало. Именно так выразилась начальница безопасности тюрьмы своим малоразборчивым почерком. Я взял новый лист бумаги и вывел на нём:.

«Уважаемая сеньора. В многочисленных комментариях на содержание моих книг, рассказов и других текстов меня называли циником, ироником, правдивым, шутником и т. д. Меня очень удивляет, что написанное мной «заполнено плагой неуважения». Поэтому отправляю вам отрывок из одного моего рассказа, который вам понравится по многим причинам:

«…. На следующий день пишу первое письмо директору тюрьмы: «Уважаемый сеньор. В этой жалобе я задаю вам вопрос, на который не нужен ответ. В день 12.08.15 одна охранница запретила вход в библиотеку блока № 6 всем читателям. Я не слышал её аргументов, но могу их представить себе, потому что некоторое время назад, в похожей ситуации, она заявила прямо передо мной: «Я — функционер и делаю, что захочу».

Это незаконное использование власти, что запрещено «Сборником правил пенитенциарной системы» и «Уголовным кодексом».

Вопрос следующий: — Не кажется ли вам, что не вы командуете в этой тюрьме?

Для меня подобные скандалы как хлеб для голодающего: я — писатель и отражу всё в моей будущей книге, когда выйду из тюрьмы».

Через пару недель, эта охранница снова появится в нашем модуле. Это был другой человек. Без лишних слов откроет и оставит открытой библиотеку и не подойдёт к микрофону. Правда, в этот раз она не была старшим смены.

Радость мести наступила для Евы, так зовут это маленькое существо, через несколько месяцев, когда она начала постоянно работать в нашем блоке.

У меня в глазу лопнул сосудик. Глаз болел и чесался. Подхожу к кабине. Обычно зэка с похожими неприятностями должны перепроводить в санчасть. Но не в этот раз.

Ева посмотрела на меня и говорит:

— Не нахожу, что тебе нужна помощь медиков.

Я улыбнулся и ушёл. Ищу среди зэков и нахожу глазные капли, которые успокаивают боль. Почти начинаю придумывать, как пожалуюсь на неё ещё раз. Но, через несколько дней вижу, что у нас появляется представитель тюремной безопасности, подходит к одному зэку, что-то спрашивает и уходит. Как интересно! Спрашиваю и зэк, ошарашенный произошедшим, говорит, что шефа спросила его о взаимоотношении с Евой. В этот момент я понял, что это чудовище собственными руками роет себе могилу в этом коллективе охранников и решаю не подавать никакой жалобы против неё.

Смешно и печально одновременно, что эта маленькая дьяволица живёт в кредит, отпущенный Провидением, потому что, не так давно, сильно оскорбила одного зэка.

Разъярённый араб выломал лезвие из станка для бритья и бросился на её поиски, но был остановлен и нейтрализован другими зэками. Ева никогда не узнала об этом».

Закончил я моё письмо заместителю директора по безопасности так:.

«Надеюсь, что это письмо, претендующее быть конструктивным, послужит для чего-нибудь позитивного. И поверьте мне донья Ева (её тоже так зовут), что пишу вам без всякого смысла неуважения, ни даже иронии. С сердечным…»

Прочитал написанное и прослезился. Вот же, изощряюсь в изящной словесности! Почти подхалимничаю. Если не уметь читать между строк.

Гораздо позже, я узнал продолжение истории. Один охранник рассказал мне, что это письмо было прочитано замдиректора по безопасности на одном из совещаний и, не называя никого по имени, замдиректора вопросила.

— Вам что, жить надоело?

ХРОНИКА ОДНОЙ ЖАЛОБЫ

Мартышка к старости слаба глазами стала. И на голову захромала. Это я о себе.

Совершая преступление, нужно быть готовым к тому… В общем ко всему.

Тем преступным вечером я проигнорировал подготовку и забыл положить в карман очки. Прошло некоторое время. За решёткой оно или тянется или летит. Скорость зависит от образа жизни, поведения и привычек. Педофилы, воры наркоманы, зная методы испанского процесса перевоспитания моют, метут, таскают, пресмыкаются и «стучат». Экс-советяне с брезгливостью относятся ко всему, что их здесь окружает, и переезжают из тюрьмы в тюрьму по модулям для нарков и конфликтным. Как и местные зэки баскского происхождения.

Но без очков плохо. С воли никто не принесёт. Деньги тоже, в тот вечер забыли поместиться в мой карман. Пишу заявление администрации тюрьмы Мадрид-7, с просьбой оплатить мне очки. Между прочим, деньги на это у испанской пенитенциарной системы есть. Куда их девают — особая тема для другого рассказа.

Получаю ответ: «Очки не входят в список обязательно предоставляемых услуг и предметов».

Не удивило. Удивило другое: в ответе было прописано, что в случае несогласия я могу жаловаться судье в надзор за пенитенциарной системой в соответствии с параграфом закона. Подумав, я решил, что получить отказ и там более чем возможно, и стал просто ждать. Тем более, что впереди маячил переезд в другую тюрьму. Меня привезли в Кастейон-2, тюрьму строгого режима. Таких не много в Испании. Узнаю, что в этой тюрьме есть мастерские. Пишу заявление о желании получить временную оплачиваемую работу, чтобы приобрести очки и одежду. Ни одна руководящая сволочь не пошевелила пальцем, чтобы, хотя бы, ответить на мою писульку. Тогда я повторяю запрос про очки. К запросу добавляю бумагу со стоимостью и градуацией необходимых глазных протезов, выписанных окулистом. Ответ не заставил себя ждать. Мне опять отказали, в связи с «наличием собственных средств». А я ничего про них не знаю.

Финансовая служба зэковских денег в тюрьмах ведёт свою бухгалтерию и не зависит от администрации. Запрашиваю и получаю ответ, что у меня на счету есть ноль целых, ноль десятых европейских денег. Снова ложусь в спячку и не протестую. Через год повторяю просьбу помочь в улучшении зрительного здоровья. Ответ обещают прислать позже. Я тоже никуда не тороплюсь и через три месяца «хунта» (совет по-испански) меня информирует, что мне отказано по причине «наличия у просителя собственных средств». Ответ — копия предыдущего с разницей в дате выписки. Ну ладно! Вы сами захотели!

Пишу заявление администратору (заместитель директора), чтобы он приказал оплатить мои будущие очки из моих собственных средств. Чиновник в ответе предлагает мне приложить документ от окулиста. Отсылаю. В следующем ответе администратор извещает, что у меня нет денег и советует обратиться экономическо-административный совет тюрьмы, откуда я только что получил отказ. И не возвращает мне предписание окулиста. Теперь мне нужно начинать всё по новому кругу. Ну уж нет!

Кропаю очередные литературные труды, которые посылаю директору тюрьмы и его администратору, чтобы рассказали мне, что и как я должен делать в этой дурацкой ситуации. У администратора, наверно, закончились чернила или желание и он отмолчался. Я же махнул на всё и накатал жалобу судье по надзору, добавив в письмо все накопившиеся бумаги. И снова жду.

Директор позже прислал мне свой ответ. В лаконичной форме он объясняет мне, что отрицательный ответ на моё заявление — это обычная форма, призывающая просителя подать жалобу в надзор. Вот тут-то он и попался! Значит, арабским наркоманам оплатили очки, а я, вроде как, другого сорта. Пишу ему закрытое письмо без обычного обращения типа — господин директор:.

«Ну и ну! Кажется, что во всех испанских тюрьмах я должен учить всех администраторов работать! В вашем ответе говорится, что отрицательный ответ на просьбу указывает на возможность подать жалобу. Мне очень жаль сообщать это вам, что в вашем документе нет ничего такого, потому что отсутствует целый параграф, подобный этому».

Переписываю абзац из документа, полученного в другой тюрьме. И продолжаю:.

«В вашем решении экономико-административного совета тюрьмы из года в год, повторяется одно и то же, что не совсем правильно юридически. Таким образом, можно посоветовать жаловаться Папе Римскому или Иисусу Христу. Спасибо за ваш совет обратиться с глазными проблемами к приходящему медику! Но мне бы больше помог ваш приказ вернуть мне мой китайский словарь, не пропущенный в приёмнике и который я написал собственноручно большими буквами на картонках, чтобы можно было прочитать без очков. Заявление на возвращение моих задержанных вещей отправляю в тот же день, что и это письмо. С сердечным приветом… 06.03.2017».

Отдаю охраннику в кабине заклеенный конверт и, тем же вечером, наблюдаю появление в нашем модуле директора тюрьмы. Меня к нему не зовут. Я тоже не проявляю инициативы, обозревая высокопоставленного гостя издали.

ОПЕРАЦИИ

Ну вот, хочется написать что-нибудь хорошее об Испании и испанцах. Мне нравится эта страна. Мне нравятся испанцы. С их детской нечестностью и необязательностью. С терпением и безразличием. С состраданием и глупостью. С их верой в куклы святых, которых таскают на плечах по улицам, не смотря на то, что подставка этой куклы может весить до трёх тонн.

Но тюрьма не место для таких повествований. Про испанцев-зэков, это, даже не смешно. Про испанцев-охранников… они не сильно отличаются от зэков. В тюрьме трудно увидеть других испанцев. Из другой жизни. По ту сторону забора, украшенного поверху колючей проволокой. Эта специальная проволока украшена не, привычными нам колючками, а приваренными «бабочками», крылья которых напоминают ножевые лезвия. Тупые по сторонам шипы этого лезвия, могут запросто оторвать мышцу при нанизывании на них.

В тюрьмах есть медработники, педагоги и, иногда, представители религиозных концессий с воли. Но общение с ними так зарегулировано правилами, что воспринимаешь вольных, как декорацию. Но многим нравится. За это терпят получасовую подготовку, шмоны, придирки, от которых отходят на часовом занятии в школе или беседе на религиозные темы в том же школьном здании. Потом снова шмоны, и возвращение обратно.

В школу мне поздно. С медиками общаюсь лишь при необходимости. Такой необходимостью стали мои глаза. Точнее, они мне без необходимости. Один фиг дальше двадцати пяти метров ничего не вижу. А если и вижу, то, словно в сильном тумане. Вдобавок к старческим болезням ещё и прогрессирующая катаракта прицепилась. Ремонтировать эту бяку возможно только в серьёзных медучреждениях. Больница города Кастейон-де-ля-Плана, куда приписана наша тюрьма, недостаточна даже для населения. В мои редкие приезды туда, я вижу нескончаемые очереди ко всем специалистам. Радио говорит, что в провинции Валенсия — самые долговременные очереди на операции. Речь идёт о месяцах ожидания. Я ждал операции на одном глазе один год, четыре месяца и пятнадцать дней.

За месяц до операции, о которой я ещё не знал, меня привозят в больницу, под усиленной охраной и в наручниках заводят в кабинет офтальмолога, когда выкликает медсестра. Небольшого роста женщина смотрит с любопытством на меня, переводит взгляд на гвардейцев, что стоят за моей спиной.

— Я буду оперировать его 21 сентября в пять часов вечера. За два часа до операции он должен быть здесь.

Я невольно улыбаюсь, слушая этот приказной тон, не вяжущийся с этой симпатичной докторшей. Но становится интересно: то, что сказал доктор — это лапша на мои уши или головная боль для моих сопровождающих? Жандармы сзади, тоже ошарашенные таким напором, по очереди издают какие-то звуки, свидетельствующие о повышенной мозговой активности. Доктор же делает запись в своём журнале, кладёт ладонь на пухлый конверт, помеченный моим именем и, не дожидаясь ответа от моего эскорта, продолжает:

— Вот вам документами с формулярами проб, которые ваша медчасть должна сделать. Если вопросов нет, можете идти.

— Нет, нет. Вопросов нет, — приходят в себя гвардейцы.

Теперь тема им понятна и они, перебивая друг друга, говорят одно и то же.

— Всё будет так, как вы сказали. Не беспокойтесь.

Мне не нравится быстрота принятия решений в такой деликатной теме, как мои глаза и я встреваю:

— У меня есть вопрос. Мне кажется, что я стал хуже видеть за этот год ожидания.

— Да? — наклоняет голову доктор, — Сейчас закапаем и посмотрим.

Капли в глаза для расширения зрачков. Час ожидания к неудовольствию куда-то спешащих охранников. Меня, то есть глаза, фотографируют, и мы говорим всем «до свидания».

Уже со следующей недели у меня берут кровь на анализ. Два раза делают кардиографию, что мне не совсем нравится. Я уже ложился под электроды год назад и меня уверяли, что всё хорошо. Но медсестра уверяет, что два раза перед операцией, это — нормально. Придётся поверить на слово. Снова ожидание. В тюрьме ждать легко. Даже если ничего не делаешь, время не останавливается.

Недели через две, неожиданно, меня везут в больницу. На десять минут меня принимает анестезиолог. Взвешивает и, усадив напротив, начинает спрашивать и объяснять.

— Курите?

— Нет.

— Алкоголь?

— Нет.

— Наркотики?

— тоже нет.

Взгляд становится теплее.

— Аллергия на что-нибудь?

— Пока не было.

Непереносимость медикаментов?

— Последние 30 лет не принимаю никаких.

Снова поднимает голову и обозревает необычного пациента.

— Были операции?

— Полвека назад вскрывали опухоль на руке под общим наркозом.

Медик смотрит на обложку, где написано, что мне — сорок семь лет и понимает, что клиент не только необычный, но и слегка чокнутый.

— Съёмные зубные протезы есть?

— Есть.

— На операцию нужно будет снять.

И снова домой. В тюрьму то есть.

Приближается дата операции. «Гвардия сивиль» с успехом решила головоломку, заданную доктором. Поскольку зэк заранее не должен знать даты поездки, неважно куда; в больницу, в суд…, то меня за день до назначенного дня вынимают из камеры и везут. Оставляют в больнице на попечение местной полиции. Типа, пусть у вас голова болит. Но у полицейских, дежурящих в больнице, голова не болела. На фоне идиота, который постоянно орал и стучал в стены койкой в соседней камере-палате, моё поведение казалось им ангельским.

— Могу оставить жилет? А то — прохладно.

— Нет, не положено. Даже трусы нельзя.

— А два одеяла можно?

— Сейчас скажем медсестре.

И все остались довольны.

Заходит женщина лет пятидесяти, с усталостью на лице. Толи праздник какой был ночью, толи жизнь не ладится. Но улыбается, укладывая меня на койку. Берёт мою руку в свои ладони и похлопывает, чтобы вздулись вены после наложенного жгута.

— Нервничаете? — спрашивает.

— Совсем нет.

Медсестра вдруг протыкает мою вену насквозь. Чертыхается, прижимает вату и виновато бормочет.

— А я, кажется, нервничаю.

— Ничего, бывает. Попробуйте ещё раз, — утешаю.

Полицейские, молодые пацаны, смотрят и улыбаются.

Трубки фиксируются на моей руке и меня оставляют в палате одного. Трубки — это, типа мостиков, к которым можно подсоединять любые капельницы.

В больнице города Кастейон есть отделение, куда возят больных зэков. В аппендиксе здания, на третьем этаже, за двойной дверью находится слева «обезьянник», где в наручниках ожидают амбулаторные больные. Напротив, через коридор, комната для охраны. Дальше по коридору, за ещё одной дверью, шесть палат. В одной из них нахожусь я. В палате есть телевизор. Включаю новости, а там… Каталония протестует, правительство запрещает, полиция обыскивает, народ блокирует улицы, в порт Барселоны заходят четыре круизных лайнера, на которых планируют разместить дополнительные полицейские силы. Операцию по наведению порядка назвали «Анубис». Бог мёртвых в Древнем Египте. Испанцы любят громкие и звучные названия.

Заходит растерянная медсестра с подносом в руках.

— А тебя, оказывается, будут оперировать завтра. Я принесла тебе еду.

— Большое спасибо, но мне ничего не надо. Только воду.

— Но ведь операция только завтра!

— Вот я ничего и не буду есть до операции. А потом посмотрим.

Озадаченные, как и медсестра, полицейские закрывают дверь на задвижку снаружи. На окне, между прочим, решётки нет. Сижу, хожу, поглядываю в телевизор, и время идёт. Позже, отказываюсь от полдника и ужина. Интерес ко мне повышается. Мне на ночь выключают свет и не беспокоят, если не считать замера температуры и давления при пересменке в полночь.

Утром начинается движение. Куча капель в глаз, новая пижама, чтобы переодеться после душа, опять капли и снова растерянно мне.

— А твоя операция будет только вечером…

Хе-хе! Значит, доктор не обманула. Начинается вечер. Сажают на кресло-каталку. Полицейские небрежно отмахиваются от меня, когда я протягиваю руки под наручники. Пожилая женщина везёт меня по этажам в операционную. Два укола выше и ниже глаза, подсоединяют капельницу и, поддерживая под руку, помогают лечь на стол под гиперболоид.

Левый глаз накрывают специальной полумаской. Правый, вроде бы, открыт, но я его не чувствую и ничего им не вижу. Почти ничего, потому что… появилась фигура, похожая на физиономию с картины Эдварда Мунка «Крик». Такие же формы, глаза, открытый рот.

Этот рот засверкал огнём и на чёрном фоне стали сталкиваться между собой крупные, сверкающие снежинки. Сталкиваясь, они ломались. На их месте появлялись новые. Какие-то чёрные, но прозрачные пятна наплывали друг на друга, заполняя всё пространство. Снова снежинки, но уже чёрные с блестящими краями, на чёрном же фоне. И всё это под музыку прибора, которая иногда прерывалась женским голосом, требовавшим закрыть крышку. Под конец появился какой-то прозрачный круг, с чётко очерченным неровным краем. Его долго прилаживали в отверстии такого же размера. Всё закончилось приклеиванием накладки на глаз. И обрушившимся артериальным давлением из-за какой-то дряни из капельницы. А ведь я их предупреждал, что мой организм, чистый от лекарств, может сильно реагировать на всякую химию. Но сейчас мне не до химии и не до реакции на неё, потому что лежу на койке с давлением девяносто на шестьдесят, и даже пальцем шевелить не хочется. Это видимо беспокоит не только меня, потому что среди ночи мне не только делают дежурные замеры, но и приносят стакан сладкого фруктового сока.

На следующий день снимают нашлёпку, и я выныриваю одним глазом из тумана, в котором жил все последние годы. Медицина закончилась, и начались будни по выполнению протокола по перевозке опасного преступника, коим являюсь. Но тюремный автобус, ежедневно перевозящий больных зэков, уходит без меня. Мне там не хватило места: мне положен отдельный двухместный «шкафчик», размером 90/90/165 см. Растерянные местные полицейские, число которых значительно уменьшилось, потому что их коллеги отправлены в Каталонию на продолжающуюся там операцию «Анубис», обещают позвонить в тюрьму, чтобы меня забрали. Когда я обедал в палате, мне принесли одежду. За мной приехали двое гвардейцев на простом автомобиле. Слегка пугаю их обещанием выблевать только что съеденное. Суют мне в карман полиэтиленовый пакет и салфетки на всякий случай, руки в наручники, меня в авто и через полчаса нахожусь на территории тюрьмы.

Время отдыха. Зэки в камерах. В кабине никого нет и я, от нечего делать, стою под закрытыми дверями модуля, наслаждаясь новыми горизонтами отремонтированного глаза.

Появляются два охранника соседнего блока. Они меня знают с момента появления в этой тюрьме.

— Привет! Чего ждёшь?

— Да вот… Домой не пускают.

Поболтали, посмеялись, посплетничали и они уходят к себе, пообещав позвонить, чтобы меня впустили. Народ мне обрадовался. Всем интересно, как прошла операция, потому что некоторым такая же предстоит.

Когда меня привозили в операционную городской больницы, я видел съём со стола предыдущего пациента. Когда, через десять-пятнадцать минут, увозили меня в операционную, под руки заводили следующего клиента. Медики работали как на фабричном конвейере. И тут же рядом, на тюремном конвейере, штампуют насильников, воров и наркоманов. Парадокс, однако!

А в полицейской операции в Каталонии уже дополнительно приготовлены семнадцать тысяч полицейских и жандармов со всей страны, две тысячи спецназовцев из антитеррористических подразделений. Туда же перебросили единственный в Испании бронированный грузовик, оборудованный водомётом.

После операции положено четыре недели капать в глаза специальные капли. На второй неделе мне кажется, что не хватает запаса. Без записи захожу к медсестре, когда она проводит приём в нашем модуле. Без разговоров она делает запись в журнале.

— Как прошла операция? — спрашивает.

— Теперь я вижу, что ты очень симпатичная, — отвечаю.

Полицейская операция по запрету голосования в Каталонии отражается в фотографиях всех европейских газет: полицейские кувалдами ломают двери школ, таскают за волосы женщин и бьют их. Бьют и молодых и пожилых. Люди с кровотечениями от ударов и выстрелов резиновыми пулями. Через пару дней провинциальное правительство сообщает о 893 раненых и четырёх госпитализированных. Полицейские, в свою очередь, заявляют о 437 раненых агентах.

Полицейские, заблокированные демонстрациями протеста в отелях Каталонии, которых показывают по телевизору и наркоманы в тюремном модуле скандируют одни и те же лозунги:.

«Viva Espana!» и «Yo soy español, español, español…» Зеки ещё кричат «Поднимайся Испания!» и вскидывают руку в фашистском приветствии. У полицейских же вытянутая рука сжата в кулак.

Правительство Испании провело ещё одну операцию: собрали патриотов со всей страны, привезли их в Каталонию, где они заполнили улицы Барселоны с государственными флагами и криками: «Не хотим независимости!», «Не обманывайте нас, Испания — едина!», «Да здравствует Испания!». Весь мир увидел, что каталонцы не хотят отделяться.

НЕПОНЯТКИ

В модуле есть пара зэков-распорядителей. Контролируют очереди к воспитателю, за документами и наркотой (тут ещё и два охранника присутствуют), к медику, соц. работнику, священнику и так далее. У меня со всеми «шишкарями» хорошие отношения. Потому что на такие места идиотов не берут.

Подходит один из них ко мне со списком в руке:

— Тебя вызывает медсестра.

?! Я не записывался. Да и была она в модуле пару дней назад и мной не интересовалась. Иду за ним. В коридоре сталкиваюсь ещё с двумя зэками из «умных».

— Вы куда?

— К медсестре.

— Записывались?

— Нет.

Мне становится интересно. Заглядывая в список приглашённых в руках у командующего зэка. Он отпечатан на принтере! Ещё интереснее стало: когда это было, чтобы приносили распечатку. Всегда зэки от руки писали.

Повышаю внимание к окружающему и прошу пропустить меня первым, чтобы не потерять моё время физкультуры. Коллеги не возражают и я захожу в кабинет. Окидываю взглядом стол и не вижу папок с медкартами. За столом сидит, никогда ранее не виденная, женщина за тридцать. В белом халате, который обтягивает довольно широкие, мускулистые плечи. Хм! Если не тяжелоатлетка, то приёмы борьбы ей не чужды. Здороваемся и она говорит:

— Мы проводим анкетирование. Вы согласны ответить на вопросы?

— Да.

— Сначала померяем давление.

Та-ак! У этой «медсестры» нет допуска к тюремным медицинским картам.

Зафиксировав мои «сто пятнадцать на семьдесят пять», приступаем к заполнению опросных листов.

— Дата рождения, наличие родственников, заболевания, какие медикаменты принимаете, что полезного делаете в модуле, отношение к религии, наличие денег, занимаетесь ли физкультурой…

В общем, обычный набор вопросов для медицины! Заканчиваем, измеряя мой рост и вес. Это правильно. Я бы тоже так сделал, чтобы у пациента создалось впечатление правильности процедуры. Интересно, какая у неё должность в контрразведке? Вношу мои шесть копеек в процесс.

— Я дал моей медсестре мой рассказ о медицине в тюрьмах. Вы можете его тоже почитать.

Глаза собеседницы заискрились:

— Очень интересно! Спрошу. Ещё что-нибудь хотите?

— Да, кажется в санчасти потеряли мой рентгеновский снимок сломанного ребра. Я бы хотел его увидеть.

— Хорошо. Я посмотрю, что смогу сделать, — помечает что-то у себя.

Вот это медсестра! «Может что-то сделать». Выхожу из кабинета и подхожу к одному из пациентов, когда он тоже заканчивает встречу.

— Как ты думаешь, она из спецслужб или из полиции?

— Ха-ха! Русский параноик подозревает всех и каждого.

Не спеша перечисляю ему ненормальности собеседования и лицо товарища становится серьёзным. Он уже и сам добавляет странности, которые показались ему при разговоре с «медсестрой».

— Вот увидишь, это был первый и последний приход этой дамы в нашу обитель, — обещаю ему и оказываюсь прав.

Осталось догадаться, по чью душу приходила.

ШМОН

«В Испании есть испанцы. Они очень испанцы и много испанцы», конец цитаты. Нет, я не спятил. Это — точный перевод, того, что сказал испанский премьер министр. По телевизору часто повторяют эту фразу, потому что она осталась запечатлённой для потомков.

Мне кажется, что это сказано о тюрьме Кастеньон-2. Тут они, точно, «очень испанцы и много испанцы». Одни отбывают свои сроки, другие сохраняют. Зэк-наркоман, ещё с ночи мечтает о дозе, которую ему утром дадут. Когда она торкать, плющить и колбасить перестанет, нарк вспоминает, что у него есть ещё и то, что доктор прописал. Одни пилюли можно с куревом растолочь, другие с кока-колой разболтать или в ложке зажигалкой поджарить. Есть лекарства, которые и так идут, без приготовления. Просто больше проглатывать нужно. За мои полтора года в тюрьме Кастеон-2, три зэка сдохли от передоза.

Охранники, точно такие испанцы, как и зэки, воспринимают нарка как своего, как нормального человека: его хвалят, ругают, пишут на него рапорта. А ему всё «до лампочки». Главное, до следующего утра дожить. Но вот однажды, в одно утро его вызывают по мегафонии и объявляют, что он честно искупил вину и может быть свободным. Но он не понимает. Не понимает потому, что медсестра с дозой приходила в 9.30. утра, а на свободу приглашают в 11.00. Но не тут-то было! Его поднимают, волокут до ворот и насильно освобождают. Начинается трагедия: где жить, что есть и, самое главное, где «дури» взять? Хорошо, если повезёт и удастся вернуться обратно через некоторое время, а то, ведь, так трудно избавиться от пути истинного.

Тюрьма Кастейон-2 — усиленного режима. Этот режим проявляется в том, что зэков никуда не выпускают без сопровождения и крайние к заборам камеры держат пустыми. А то вдруг кому вздумается проломить железобетонную наружную стену и пять оградок поперепрыгивать. Как и в других тюрьмах Испании, наркоту здесь родственники через свиданку передают или зэки из блатных модулей с отпусков притаскивают. На крайний случай, можно и с охранником за 200 (стандартная цена) евро получить пакетик с воли. Не с каждым, правда. Очень даже не с каждым.

Не нужно думать, что за порядком в испанских тюрьмах не смотрят. Порядок поддерживают. Обыски — регулярны. Без них нельзя. Почти везде обыскивают одинаково. Но есть и отличия. Ближе к столице (Мадрид-7) делают так: выгоняют зэков во двор, вызывают уборщиков, их заставляют выбросить мусор из всех баков в контейнер снаружи и потом проводят индивидуальный обыск каждого зэка. В тюрьме Кастейон-2 немного наоборот: сначала обыскивают зэков, потом выворачивают мусор из всех баков на пол и уходят. Очень по-испански.

Стою в очереди при очередном шмоне. Вижу, как поверхностно проверяют наркоманов. Не удивляет. Они для охранников — свои. Отправляют меня к одному из них. Подхожу. Какой-то новый, не знакомый. Смотрит на меня оценивающе, оглядывает словари и тетради, которые я вытащил из сумки. Понимает, что я не тупой испанский нарк и провоцирует:

— Если есть заточка, то лучше сразу отдай.

Я ухмыляюсь:

— Мне не нужна заточка. Я не испанец.

Поджимает оскорблённо губы и, по-новому просматривает карандаши и ручки, чуть ли не обнюхивает карандашную точилку, заставляет меня разуться (единственного из сотни), требует снять кофту спортивного костюма и задрать майку. Мне опять весело.

— Если надо, могу спустить трусы. Прямо здесь, — зубоскалю.

Охранник поднимает голову. Я выдерживаю его взгляд. Он бы ещё чего придумал, но, из-за его медлительности, к нашему столу уже направляется шеф проверяющей банды.

— Можете идти. И побыстрей!

Киваю, собираю манатки, заправляю майку и надеваю кофту.

Охраннику ничего не остаётся, как ждать. Интересно, захочется ли ему заинтересоваться моим личным делом? Но у него нет к нему допуска. Только шефы служб могут посмотреть.

ПРО КУЛЬТУРУ

Всё во имя человека, всё во благо человека!

В тюрьмах нового проекта — последние десять или чуть больше лет — наличествуют многие интересные вещи. Ну, например, садик, где зэки-садоводы имеют свои грядки для выращивания петрушки, а администрация использует для барбекю с членами ближайших местных советов и попами территориальных епархий в какие-нибудь праздники.

Ещё в каждой тюрьме есть культурный центр: отдельный комплекс, состоящий из большого спортзала, бассейна, бокса для фронтона (игра в мяч против стены), зала для занятий железяками, мастерскими и классами для обучения, да большой актовый зал со сценой и кинобудкой.

Перечисление звучит — как песня. Вот это да! Вот это сервис! Всё во имя человека, всё во благо человека. Вы не забыли, что всё это в Испании? Тогда опускаемся на землю. Бассейны везде сухие, потому что нет ни денег, ни воды. Мастерские, в своём большинстве — закрыты. Открывают часть из них для обучения необходимых тюрьме работников: маляров, рабочих кухни, садовников, электриков, операторов стиральных машин и водителей мусорных контейнеров. Последние, буквально водят их на колёсиках, толкая их перед собой или таская за ручку.

Школьные классы используются полнее. Средняя школа, подготовительные курсы в универ, языковые курсы и изучение испанского языка для иностранцев. Проходишь собеседование-экзамен и тебя определяют на соответствующий уровень. В тюрьме Кастейон-2 мне не нашлось соответствующего уровня и на этом моё образование закончилось.

Одно объединяет все культурные центры испанских тюрем: в них работают самые бескультурные, беспардонные, необразованные, тупые, хамоватые охранники. Ведь они владеют правом лишить зэка доступа в этот самый культурно-спортивный центр. Значит можно выкобениваться, изобретать новые правила ежедневных обысков, повышать голос на любого зэка, даже если он и не понимает по-пиренейски.

Культурный центр тюрьмы Мадрид-7 Эстремера. Стоим в холле на выходе из школы. Нас уже проверили по списку. Осталось только получить разрешение на отправление пешим ходом в модуль. Появляется новый охранник крестьянской национальности с полным набором интеллекта на переднем лице и орёт на всех сразу:

— Что столпились у двери! Никто отсюда не выйдет, пока из модуля пофамильно не затребуют! Ясно!?

И зашагал, довольный собой, в пространстве между толпой и стеклянными дверями. Все молча посмотрели на дурака и один молодой румын, вдруг, без всякого акцента говорит по-русски:

— Пидарас, блядь!

Обедали мы в тот день на полчаса позже и с остывшей едой.

В другой раз, там же, охраннице, дежурившей в центре, что-то не понравилось на приходе. Разоравшись, она выскочила из будки и запрыгала перед только что зашедшими зэками, обещая, что прямо сейчас она напишет рапорт на нас, всех сразу, и нас больше никуда и никогда не выпустят из модулей.

Ближе к ней оказался мой друг Коля. Он по-испански только «аллах акбар» без акцента произносит. Всё остальное у него получается забавнее.

— Сеньорита! Почему так? Вы сегодня такая симпатичная…

Глядя на Колю, смягчаются даже закоренелые идиоты.

«Сеньорита» начинает улыбаться, перестаёт орать и запускает нас в коридор, где мы отправляемся в классы.

— Вообще-то мне её удавить хотелось, — признаётся Коля, когда мы, после урока, возвращаемся в наш блок. Я его понимаю.

В тюрьме Кастейон-2, Коля и я записались на курсы информатики, где, под руководством симпатичной учительницы и с моей помощью, Коля не только стал быстро отыскивать буквы на клавиатуре, но и осилил несколько функций программы Word. Ради этого мы терпели двукратные проходы через рамки металлоискателя и дурость охранников.

На следующий год мы решили продолжить это полезное занятие. Записались и дождались первого урока. Прошлогодняя сеньорита уволилась, и новая учительница произнесла вступительную речь:

— Если вы не будете меня слушаться, я сообщу директору. Если вы не будете беречь материал, вас накажут. Если ваше поведение будет вазывающим, вы будете исключены. Если…

Коля слушал, слушал и оборотился ко мне:

— Я мало чего понял, но, кажется, лучше мы закончим учить информатику.

АШ ДВА О

В тюрьме, как и в армии, приказы и распоряжения не обсуждаются.

Оживает интерфон:

— Приготовьтесь поменять камеру. Вы пойдёте в соседнюю.

Понятно. Сосед сидит с FIES (пометка заключённого специального содержания). Таким раз в полгода, меняют камеру. Чтобы подкоп не сделали и с воли не знали за каким окошком находится.

В блоке тюрьмы два этажа. Жилых. Ниже есть ещё два. На верхних этажах — 72 двухместные камеры. То есть весь модуль предназначен на 144 человеко-места. Такое заполнение бывает редко, потому что внизу, в столовой, по типичной испанской привычке, сделано всего 108 посадочных мест. Лишние зэки — это гарантированные столкновения и конфликты. В заключении люди болезненно реагируют на попытки лишить их места.

И вот, значит, имеющие этот FIES регулярно перемещаются из одной камеры в другую и, иногда, в другой модуль или тюрьму. Чаще всего это баски, имеющие отношение к международному криминалу и просто представители «денежных» дел.

Когда такого фиесника переводят в камеру, где были нормальные люди, ему остаётся лишь адаптироваться на новом месте. Или день-два отмывать и дезинфицировать бывшее жилище наркоманов.

Наш сосед на хорошем счету, поэтому его меняют с нами. Он — чистюля и идёт в чистую камеру. Мы, вроде бы тоже не пролетаем, но я уже привык, что «ништяков» не будет.

Освоившись в новой камере, выясняю, что нет занавески в кабине душа, а в самом душе нет горячей воды. Неприятно, но не смертельно. Я уже давно освоил технику повышения температуры: ручкой от мусорного совка нажимаю и блокирую кнопку унитаза, расположенную рядом, и моюсь сколько захочу под шум льющейся воды. А занавеску забираю из моей бывшей камеры.

Тем не менее, беру бланк и пишу: «В техническую службу. Прошу отремонтировать горячую воду в камере. Для этого в отсеке с трубопроводами, повернуть сектор-ограничитель на девяносто градусов в сторону горячей воды». Проходит неделя. Воды нет. Ответа тоже. И я каждый день выливаю в канализацию 300–500 литров чистой воды с помощью моей рационализации.

Дожидаюсь появления на службе охранника, устроившего мой переезд и спрашиваю его, как он отнесётся к тому, что я прямо сегодня напишу вторую заяву? Он мрачнеет и уходит звонить техникам. Те не приходят. То есть приходят, но не те. Ремонтировать двери в столовой.

Поднимаюсь в камеру после обеда. Пробую душ. Фиг вам! Улыбаюсь и нажимаю кнопку унитаза.

Она застревает в открытом положении, и я минут двадцать соображаю, что мне делать. Нажимаю кнопку интерфона. — Вы не могли бы перекрыть воду в моей камере? Вода течёт не переставая.

В ответ — неясное бормотание про чью-то мать и обещание закрыть кран. Вечером, когда нас гонят гулять, подходит охранник.

— Что случилось?

— А я откуда знаю. Это же не я тюрьму делал.

Из соседней камеры, бывшей моей, выскакивает взъерошенный «фиесник».

— У меня в душе нет холодной воды. Льётся только горячая.

— И не будет, — успокаиваю я его. Не будет, пока мне кнопку на горшке не отремонтируют.

Проходит два дня. Результат — ноль. Когда нам два раза в день на полчаса открывают воду, через унитаз нашей камеры улетает в канализацию примерно три тонны воды. По телевизору говорят, что в рядом расположенных деревнях, по ночам выключают воду, потому что водохранилище обмелело до минимума.

Беру новый бланк и снова совершенствую мой уровень испанского языка:.

«Администратору тюрьмы. Прошу, чтобы кто-нибудь обратил внимание на то, что неделю назад я просил отремонтировать горячую воду в камере. Безуспешно. И начиная со вчерашнего дня, в этой же камере заблокировалась кнопка цистерны унитаза.

Позволю себе напомнить вам, что согласно нормы № 14.1 «Сборника пенитенциарных правил» администрация ответственна за то, чтобы все санитарные системы в камерах соответствовали нормам гигиены».

И продолжаю нажимать на кнопку интерфона: «Откройте воду», «Закройте воду», «Откройте», «Закройте».

Вечером охранница, перед тем, как закрыть на ночь двери, заходит в камеру.

— Я уже устала открывать и закрывать. Вы не могли бы потерпеть без воды до завтра?

Ха-ха! Ей, видите ли, лень, а мы должны превращаться в свиней. Это была та самая охранница, которая врывалась ко мне с двумя другими охранниками, «обутыми» в перчатки. Делаю самую вежливую мину и говорю:

— Сегодня мы ждём уже второй день. И я не испанец.

Вся её показная вежливость улетучивается и она выдаёт всё, что думает:

— Мне не нравится то, что ты сказал. И теперь я, принципиально, не открою воду до завтра.

Мой рот непроизвольно растягивается до ушей, представляя, как буду писать новый рассказ под названием «Наказание помойкой». Так мы и стоим, глядя друг на друга, когда в камеру заходит её коллега и спрашивает:

— Можно ли сделать так, чтобы и мы не бегали и вода была?

— Запросто, — отвечаю, — приоткройте немного кран. С этим и потери будут небольшие, и умыться-почиститься можно.

Так он и сделал. Мы спали всю ночь под шум слабо журчащей воды. Как в дождь.

На следующий день пересказываю этот разговор с охранницей одному коллеге по отсидке, тоже иностранцу, правда, испаноязычному.

Он вытаращивает глаза.

— Прямо так и сказал?

— Да, а что?

— Вот потому ты ничего и не добиваешься. Нужно дипломатичнее.

И не угадал! Кто-то вступился за оскорблённую честь нации и к вечеру отремонтировали воду в моей камере.

Ещё через день меня вызывают. Подхожу к кабине. Другой охранник (они меняются через каждые два дня), протягивает мне мою последнюю заяву и показывает ещё одну бумагу.

— Я уже составил рапорт в техническую службу.

Беру в руки мой бланк, и ещё не глядя в него, сообщаю утешительную новость охраннику:

— Ничего больше писать не нужно. Вчера всё отремонтировали.

Отхожу и смотрю на бумагу. Офигеть! Впервые за почти два года администрация снизошла до ответа. Читаю. «Адресуйте свою жалобу сотруднику департамента, чтобы он сделал необходимый рапорт о неполадках».

Ну-ну! Значит, те два рапорта, что уже делал другой охранник, ничего не значат. Ничто не меняется в этом мире! Сохраняю документ, чтобы сделать иллюстрацию к моей будущей книге.

ПОЛЕЗНОЕ СВОЙСТВО

Испанская тюрьма воспитывает терпимость. Здесь нужно терпеть педофилов. Чаще всего, это — двуногая сволочь в возрасте за пятьдесят и с отталкивающей внешностью. Про внешность я не просто так упомянул. И не потому, что я их не перевариваю.

Представьте себе грушеобразное тело с пастью, в которой с первого взгляда замечается малое присутствие зубов и, чуть выше, отсутствие глаза. Это око выдрал ему родной брат за изнасилование трёхлетней племянницы.

Второй был семидесятилетний с округлым телом в позе «чего изволите». Очки на роже, за которыми прятались настороженные глаза. Всегда сидит в прямой видимости кабины охранников. Читает книги, но готов в любой момент броситься за помощью и защитой, если посягнут на его права и здоровье. А посягнуть хочется, потому что этот божий одуванчик «поимел» собственного внука, чтобы досадить дочери.

Третий извращенец, встреченный в испанских застенках, был неприятен уже тем, что не мылся в душе и вонял. Обосновавшись в модуле и поняв, что никто пока его бить не собирается, он сошёлся в цене с молодым наркоманом и «вставил» тому под хвостик в туалетной кабине. Где был случайно пойман и бит за это соплеменниками пиренейской национальности. Их, за такую инициативу, переправили в конфликтные блоки. А пострадавший педофил получил перевод в новое место, где его никто не знал.

Объект его интереса — юный любитель наркотиков и писек — вскоре получил от меня пинка. Он, видите ли обиделся на зэка, отказавшегося дать ему табака и назвавшего его — maricon — слово, которым характеризуют за занятия, не достойные обладателя штанов с ширинкой. Бросившись на обидчика, нарк, похоже, так и не понял, с чего это он оказался на полу, не достигнув своего противника.

Сверхтерпимость — это набрать в рот воды, сесть голым задом на плиту и ждать, когда вода закипит, говорилось в старом анекдоте.

Любителя деток я проигнорировал: в конечном итоге, это ихние дети и ихние сволочи.

ПОТЕРЯННЫЕ ВЕЩИ

Испанские судебная и пенитенциарная системы, а вместе с ними и полицейские силы, привыкли иметь дело с доморощенными наркоманами, цыганами и простыми гражданами, которые вспоминают о законе, только нарушив его. Соответственно,и к иностранцам относятся по принципу: раз ты сюда попал, значит, ты — козёл.

Обнаружив, что ворам и наркоманам возвращают часы и ремни, отобранные при аресте, я вспомнил и про мои штучки, что в карманах были в тот вечер 27 июня 2013 года. Тогда полицейские забрали у меня USB память, диктофон SONY и наручные часы.

Никаких упоминаний об этом в бумагах я не находил и в душе возмущался, но молчал. Однажды терпение закончилось. Я взял бланк и написал:.

«В суд первой инстанции. Прошу, чтобы вы поинтересовались местонахождением моих личных вещей, задержанных 27.06.13. агентами муниципальной полиции Мадрида № 7991.1 и 7898.8:

— часы наручные.

— USB-память

— диктофон SONY.

Эти предметы, принадлежащие мне, были отобраны у меня в момент задержания и до того, как я был представлен в Суд Первой Инстанции. Поэтому, прошу, чтобы суд Первой Инстанции приказал вернуть мне немедленно эти вещи.

Надеюсь на понимание. 5 июня 2016 года».

Отправил эту жалобу по команде. Прошло три месяца. Ни ответа, ни привета. Не удивляет. В Испании только правительство мне ответило в течение двух месяцев. Из Верховного Суда мне отписались только через полгода. После напоминания. Все остальные, видимо считают ниже своего достоинства отвечать какому-нибудь зэку на его жалобы. Я себя каким-нибудь не считаю, поэтому сел писать очередное письмо егойной чести — сеньору Agustin Morales Peres-Roldan, который отправил меня в тюрьму на предварительное заключение.

«Судье дону Агустину Моралес Перес-Рольдан:.

1) 29 июня 2013 года вы подписали заключение суда, согласно которому я был помещён в тюрьму на предварительное заключение.

2) Документы, которые есть у меня, не объясняют мне местонахождение моих личных вещей, задержанных агентами муниципальной полиции Мадрида.

3) Три месяца назад, 05.06.2016, я отправил в суд Первой Инстанции просьбу со следующим текстом: (повторил текст моей жалобы).

4) Не получив никакого ответа, этим письмом я прошу вас заставить ответственных проинформировать меня о конкретной ситуации с моими вещами. В случае невозможности найти эти задержанные вещи, прошу, чтобы мне купили другие часы, такие же, какие были у меня (подарок любимого человека). Речь идёт о часах с подзарядом от фотоэлемента из магазина Coronel Tapioca. Если они испорчены, чтобы мне возместили стоимость потери моих вещей:

— часы наручные

— память USB

— диктофон SONY.

В этом последним случае посылаю вам данные моего счёта в тюремной финансовой системе (peculio).

Albocasser (Castellon-2), 20 сентября 2016 года».

Ищу конверт, заклеиваю письмо и прилагаю бланк-прошение: «Прошу отправить прилагаемое письмо в закрытом конверте адресату. С Уважением».

И снова стал ждать. По крайней мере в тюрьме это делается запросто.

ОПАСНЫЕ КАРТОНКИ

По прибытии в тюрьму Кастеньон-2, у меня, кроме тех штучек, что просто своровали, отобрали ремень, подаренные китайские шахматы и коробку с нарезанными картонными карточками, на которых я понаписывал китайских слов и их перевод на русский. Правда, на отобранное выдали бумажку с печатью. Прибыв в блок, я увидел, что простые испанские наркоманы не были лишены своих ремней и, даже, владели различными настольными играми от нардов до карт и шахмат.

Ну-ну! Значит, всякие короли и офицеры шахматного образца не представляют никакой опасности, а китайские сувенирные шахматы размером с почтовый конверт и по форме с большую таблетку, нужно было забрать. Более того, у одного баскского террориста были электронные шахматы.

Я обиделся на эту дискриминацию и написал заяву с просьбой вернуть отобранное. Служба безопасности тюрьмы штемпельнула на моём заявлении красивую печать с надписью denegado (отказано, исп.) В этот момент я окончательно решил продержаться в этой тюрьме как можно больше времени, описывая всё, что будет происходить вокруг меня.

Прошло два года. Напоминаю администрации, что пора вернуть мои штучки, написав рапорт: «Прошу разрешение на получение моих личных вещей, задержанных в день моего прибытия в этот пенитенциарный центр. Согласно квитанции это: ремень, китайские шахматы, коробка с китайскими буквами. С уважением». Неспешно приходит ответ: «Получите разрешение службы безопасности».

Радостно потираю руки: началась интрига. Беру новый бланк и добавляю вежливости: «В службу безопасности. Прошу разрешить получение моих вещей, хранящихся в складе приёмного блока. Заранее благодарен!»

Полученный ответ может зафиксировать в нокауте любого: «Информируйте приёмник ремень». Именно так. На ломаном испанском языке. Все, кому я давал прочитать, офигевали от увиденного и не могли объяснить значение фразы. Моя радость увеличивается в разы с появлением новой темы. Продолжаю настаивать со всей язвительностью, которую могу изобразить на испанском: «В службу безопасности. Согласно вашего ответа на моё заявление от 15.03.2017 прошу, чтобы мне его прояснили, потому что никто из моего окружения не в состоянии объяснить его значение. Я же позволю себе напомнить вам текст моей просьбы: Прошу разрешения на получение моих вещей, хранящихся на складе приёмного блока. Для облегчения понимания зэка-иностранца, каким являюсь я, предлагаю вам три возможных варианта ответа:.

А) да, разрешается.

Б) нет, не разрешается.

С) будет решено в будущем.

Д) ни один из перечисленных.

Пожалуйста, обведите кружочком правильный ответ. Большое спасибо».

Ответов я предложил не три, а четыре, но два последних означали одно и то же.

Это была откровенная издёвка с моей стороны. Но очень вежливая.

Охранник, принявший мою писульку, долго смеялся, прочитав текст. В тюрьмах Испании персонал не дружит между собой и этим можно пользоваться.

Не прошло и двух недель, и я держу в руках мою язву. Поперёк моего текста трёхсантиметровыми буквами, которые вывела чья-то нервная оскорблённость, красуется красная надпись толстым фломастером: «Укажите, какие вещи хотите получить и номер квитанции». Ага, попались! Если запрашивают номер, значит у них в компьютере нет. Грубейшее нарушение. Выжидаю пару дней для элементарного затягивания времени и снова беру бланк:.

«В департамент приёмного модуля. Согласно вашего ответа на мой рапорт от 22.03.2017 представляю данные квитанции:.

Дата 17.11.2014.

Полка — 145, талон — 73, квитанция -1.

Задержанные вещи: ремень, картонная коробка с китайскими буквами, китайские шахматы.

Мне бы хотелось получить всё. С уважением. 04.04.2017.

Поставил дату и сам удивился: вот ведь тупицы! Месяц тянут волынку по делу, которое можно решить за полчаса. На этом стоит и стоять будет испанская пенитенциарная и судебная системы. Представьте, как они решают что-то серьёзное в переписке с зэками, мотая им нервы как самой этой системе заблагорассудится.

В этот раз мой рапорт гулял по тюремным неведомым дорожкам шестнадцать дней. Когда я получил ответ, он был расписан со всех сторон разным почерком и украшен штампом. Снизу было написано: «Просите службу безопасности, чтобы разрешила». Если бы я получил только это, процесс мог бы пойти по второму кругу. Но чья-то голова хорошо подумала, чьи-то руки взяли мой рапорт, и чьи-то ноги отнесли бумажку в эту самую службу безопасности. Там на формуляр тиснули штамп: autorizado (разрешено, исп.) и, другим почерком пометили: «Ремень только если не имеет большой пряжки».

Я был исключён из литературно-бюрократического марафона.

Ах, так! Сказал я себе. Жду до субботы, потому что только в этот день можно получить задержанное. Сходил в приёмный блок в сопровождении охранника, расписался за шахматы и картонки и выяснил что пряжка ремня слишком большая, чтобы мне разрешили владеть. Я ухмыльнулся, вернулся в модуль, немного подумал и начал пачкать официальную бумагу. В очередной раз.

«Заместителю директора по безопасности. За сорок восемь дней и четыре рапорта, с вшей помощью, я написал короткий рассказ «Опасные картонки» для моей будущей книге о тюрьме. Осталось лишь добавить парочку дополнений: почему наркоманам разрешается иметь ремень с любой пряжкой, а мне нет?

На этот вопрос я знаю ответ, а вот на второй вопрос мне должны ответить: почему в день моего прибытия в тюрьму Кастейон-2, шеф принимающей команды забрал кусочки картона с нарисованными буквами, но разрешил мне иметь рабочую обувь с железными носками?

Говоря другими словами, оставил меня в тюрьме с оружием, которое я готов отдать вам добровольно.

Кстати, мне уже надоело исправлять ошибки администрации этой тюрьмы». 26.04.2017.

Отдаю охраннику, который в лёгком офиге читает бумагу. Предупреждаю его, чтобы не проявлял никакой инициативы, а просто отдал рапорт по команде, если не желает попасть в мою книгу живьём. Я уже давал ему почитать мои сочинения и он знает, что не шучу. Поэтому он улыбнулся, стукнул штемпелем по бумажке и время пошло. Но медленно. Может текст мой с первого раза был не понят, может заведующая тюремной безопасности просто офонарела от увиденного и начала искать таблетки от головной боли, может ещё какая напасть приключилась. Факт остаётся фактом: шли дни, мои железноносые ботинки печально смотрели на меня с полки, мой ремень отдыхал где-то в складе, а я не дописывал мой рассказ.

Через девять дней мне приходит ответ: «Ни в коем случае вам не будет отвечено на это заявление, полное неуважения и иронии». Точка. Фи! Нужен мне ваш ответ! Хотя, тпру-у! в переводе на небюрократический язык, эта фраза звучит так: «Я вам отвечаю, что не буду отвечать». Скажите пожалуйста, какие мы обидчивые! Значит в наглую уворовать ручки, карандаши, полотенце и другое при моём поступлении в эту тюрьму не было неуважением. Скорее, наоборот: высочайшим проявлением респекта и уважения.

Я решил пока не продолжать переписку с безопасностью. Они мне ещё пригодятся. Мы ещё сыграем не одну партию литературных шахмат.

ФАЛЬШИВКА

Задумав пободаться с бюрократической мафией в Испании, нужно обзавестись справкой о том, что ты находишься в тюрьме. А то сама бюрократия этого не знает. Пишу заяву, что мне позарез требуется данный сертификат. Через неделю поучаю и чуть не падаю от изумления. Смотрю на лист бумаги, украшенный штампом тюрьмы, где написано, что я родился через двадцать один год после того, как это произошло на самом деле, что мои папа и мама — румыны и место моего рождения не определено.

Подхожу к дежурному охраннику и заявляю:

— Требую, чтобы меня немедленно проводили к выходу и освободили!

Офигевший, он не находит слов для ответа. А я продолжаю:

— Я сижу в тюрьме за какого-то другого человека.

Подаю ему официальную фальшивку, где пообводил ручкой ошибки и понадписывал правильные слова. До испанца доходит, что я шучу таким образом и он облегчённо вздыхает. Обещает, что он донесёт бумагу куда надо, хотя в этот день не принимают никаких рапортов и жалоб. Жду снова.

Видимо, это у меня наследственное: иметь фальшивые официальные документы. Началось с моего деда. Я не знал ничего про него. Ничего, кроме того, что он пропал без вести на войне в 1942 году. После него не осталось никакой фотографии, никакого документа, ни предмета. По прозаической причине попадания снаряда в хату, потому что деревня была в прифронтовой полосе. Потратив время, я нашёл-таки один документ — фотокопию страницы регистрации призывного пункта, оформившего моего деда простым красноармейцем на находившуюся уже рядом линию фронта в августе 41 года. К моему удивлению, на странице было написано две строки про моего деда, а не одна, как про других. В одной строке стоял год рождения 1895, а в следующей, которая слово в слово повторяла все данные — 1899-й. В бюрократии работают люди. Людям свойственно ошибаться. Нечаянно или намеренно. Умышленно или по безграмотности.

Через много-много лет внук моего деда, то есть — я, имел в комоде моей матери два свидетельства о рождении. Оба подлинные. Разница была во всём, кроме имени и даты рождения. Так началась моя фальшивая жизнь. Пришло время получения паспорта. Мне его выдаёт деревенский начальник паспортного стола. Запутавшись в своих записях — именно этот писарь «сделал» второе свидетельство — записывает в паспорте другое место моего рождения. На лице чиновника не было радости, когда я, через пару дней, приношу мой новый паспорт на исправление. Но опытные руки основательно поработали с документом: на соскоблённые чем-то буквы поверху красивым почерком было исправлено. Так я и пользовал этот документ, на котором были пропечатаны угрозы, что«…подчистки и поправки в паспорте преследуются по закону». К счастью, настало время смены паспортов и на меня перестали коситься в конторах. Но к тому времени в моём послужном списке уже были четыре комсомольских билета, три из которых были утеряны комсоргами. Два спортивных свидетельства, выданных организациями, не имеющими на это права. Несколько водительских прав с разным набором разрешительных штампов. Закончилось всё ещё некоторыми неточностями в бумагах и жизнью в местах, где не пишут кириллицей и не говорят по-русски. Но тоже делают ошибки в бумагах.

Через десять дней мне дают другое свидетельство о нахождении за решёткой. Вместе с ним возвращают и ту бумагу, где пропечатаны изобретения тюремной бюрократии. Это будет хорошая иллюстрация в моей будущей книге. Хорошо, что уже нахожусь в тюрьме. Был бы на свободе с таким документом, меня могли бы обвинить в фальсификации. Я уже встречал в Испании подобные случаи, которые заканчивались реальными сроками заключения для владельцев таких бумаг.

Любовь испанцев к перевиранию и изменению имён ныне живущих и давно умерших не имеет предела. Иностранцев в основном. Например, в 1700 году в России правил Педро Гранде, а в советское время — Хосэ Сталин. Американского певца звали Михаэль Джексон, а английские принцы — дети лэди Ди — Хорхе и Энрике. Но Гитлера называют правильно — Адольф, хотя могли бы использовать испанский вариант — Адольфо. Геббельса с Герингом тоже кличут правильно.

БУМАГА СТЕРПИТ

Находясь в заключении, можно бороться за свои права, за плохое или несправедливое отношение персонала, за пересмотр дела, за своё здоровье, за ещё чего взбредёт в голову. Но не факт, что эта борьба приведёт к желаемому результату.

Зэки пишут жалобы. Пишут директору тюрьмы, пишут судье по надзору за пенитенциарной системой. В управление всей этой исправительной машины. В суды всех уровней и министерство внутренних дел. В конституционный суд Испании и уполномоченным и защитникам Прав Человека. Председателю правительства и королю. В международные суды в Страсбурге и Гааге. Папе Римскому и в Европарламент. В Организацию Объединённых Наций и во все неправительственные организации.

Чем больше зэк пишет, тем больше верит в справедливость, которая должна восторжествовать после отправления малявы. С каждым новым килограммом макулатуры, накапливающимся у него, эта вера уступает место психозу в различных формах. Но это произойдёт не сразу, а постепенно. Когда пройдёт несколько лет в этой бумажной круговерти.

На каждую жалобу, поданную заключённым, официальная организация не спешит отвечать. По закону каждая организация или юридическое лицо может тянуть с ответом до девяноста дней. Рабочих дней. Это означает четыре месяца нервного ожидания. Получив ответ, иногда несколько строчек текста, зэк обнаруживает, что ему в случае неудовлетворённости полученной бумагой, можно обжаловать в вышестоящей конторе. И время указано, когда можно отправить следующую жалобу. Три, пять, десять, но не более тридцати дней. И снова ручку в руку, бумагу на стол и писать, писать…

У одного посетителя во рту осталось три зуба. Остальные съели годы и наркотики. Два из них шатаются, третий отломился. В таких условиях начало пищеварения напоминает пытку. Пишет зэк одну жалобу за другой. Просит удалить, ставшие ненужными, бывшие элементы улыбки. В ответ, как это принято в тюрьме «Кастейон-2», никакого ответа. Проходит месяц. Второй и третий. Наслушавшись советов бывалых, клиент просит администрацию оплатить ему установку новых жевательных инструментов и удостаивается приёма у стоматолога. Получает цену за будущие услуги и положительное решение экономическо-административного совета тюрьмы. Дело за малым: выдернуть бесполезные зубы. Четвёртый и пятый месяц проходят в ожидании услуг дантиста.

Снова вызывает стоматолог, чтобы начать конструировать жвалы. А там во рту красуются всё те же три клыка, которым позавидовала бы Бабя Яга. Стоматолог огорчается и помечает у себя в блокнотике. Зэк снова включает реле времени. На его очередную просьбу откликаются санчасть и кухня, дают ему каждый день мягкий хлеб и мягкие фрукты, улучшая ежедневный рацион. Но зубы дёргать не зовут.

Шутя, предлагаю ему использовать шнурок от ботинок и решить проблему. Фернандо испуганно шарахается от меня в сторону и снова пишет в надежде, что бумагу увидит лицо от медицины, способное взять в руки щипцы.

Я понимаю его веру в волшебные свойства жалоб. Сам, уже вторую неделю пишу в медицинскую службу послания, чтобы дали мне спрэй против соплей. Они душат меня во время смены погоды, когда один день не похож на другой. Пишу потому, что в наш блок перестала приходить медсестра. С ней всегда можно было решить мелкие проблемы. Доктор заявляется один-два раза в месяц, принимает двенадцать-пятнадцать записавшихся на приём и исчезает. Записаться к доктору можно, если пробегаешь стометровку менее чем за девять секунд. Только так можно опередить толпу наркоманов, стремящихся продолжить получение животворящих доз.

На мою первую жалобу мне просто не ответили. Семь дней спустя, отправляю второй текст: «В медицинскую службу. Позволю себе напомнить вам, что неделю назад я просил таким же рапортом дать мне медикамент. До сегодняшнего дня я не имею никакого ответа. Так же не имею возможности измерить моё артериальное давление. И пока ещё не желаю отправлять жалобу (уже в который раз) директору тюрьмы о том, что бессолевая диета всегда солёная и, иногда, пересоленная.»

Через два дня после этой писульки мне измерили давление и дали лекарство. Не всё так плохо в этом королевстве.

И Фернандо дождался момента, когда из его рта исчезли костяные безобразия. Через 164 дня после его просьбы, первой просьбы, и через два месяца обещания администрации оплатить искусственные зубы, позвали его и разом выдернули все остатки прошлой жизни.

Ему повезло, а мне лишь наполовину. Количество соли в так называемой безсолевой диете не уменьшилось. Временами казалось, что супы сделаны из одной соли. Вывернув в помойку очередной ужин, пишу на бланке жалобу администратору с припиской, что оставляю за собой право в следующий раз жаловаться во все вышестоящие инстанции. Присовокупляю лист с текстами предъидущих рапортов, которые я понаписывал с июня 2015 по май 2018. Облегчил бюрократу поисковую работу.

Эхо жалоб Фернандо отозвалось через неделю после того, как стоматолог начала делать его новые жевательные приспособления. Вызывает его дантист и убеждается, что зубов у зэка во рту давно нет: он их сам выдернул полмесяца назад.

— Вот идиоты! — возмущается Фернандо, — Теперь что, меня ещё четыре раза будут вызывать!? Жалоб-то пять было написано за полгода ожидания…

ИЗБИРАТЕЛЬНОСТЬ

В телевизионных новостях показывают, как в автомобиле скорой помощи, под охраной двух полицейских автомобилей, в тюрьму завозят двух стариков. 82-х летний, который перемещается в инвалидной коляске, получил девять лет заключения за то, что давал наличные деньги вымогателям из политической партии и судья посчитал нужным засадить его за решётку, потому что «существует возможность, что он может скрыться от правосудия». Среди политиков не удалось найти виновных. 78-летний коллега главного давателя взяток сел всего на шесть лет. Такова избирательность испанской судебной системы. Правоохранительная ничем не отличается от судебной. Само собой разумеется, что и тюремная система копирует своих старших сестёр.

Зэков выгоняют во двор, и в зале начинается большой индивидуальный шмон. Наркоманы нервно занюхивают и заглатывают вещества, которые не положено держать в карманах. Вечером некоторые из них будут в полушаге от смерти, но это никого не беспокоит, включая и самих дуреглотателей.

Во двор выходит охранница и, не стесняясь окружающих, забирает у своих доверенных нарков на хранение пакетики с веселящими субстанциями и суёт себе в карман. Теперь «шестёрки» не попадутся на шмоне. Стоящий в дверях шеф обыскивающей команды, смотрит через плечо, видит это, но делает вид, что не замечает ничего и отворачивается.

А шмон продолжается. По распоряжению начальника зэки направляются к стоящим вразброс столикам, где их обыскивают другие охранники; куртку снять, вынуть всё из карманов, сумку к досмотру. Руки на стену, ноги расставить. Лапание. Осмотр с помощью металлодетектора и в загон, которым является столовая. Зэки, не представляющие интереса, обыскиваются безразлично. Есть и застарелые конфликты, которые оживают в эти моменты.

Зэка, досиживающего двадцатипятилетний срок, осматривает его старый знакомый из тюремной безопасности, где за многие годы уже устали от многочисленных жалоб этого самого зэка на нарушение правил этой самой безопасности. Охранник знает, что обшмонав клиента, ничего не найдёт. Поэтому сразу суёт нос в сумку зэка. Вытаскивает из неё с торжествующим видом пластиковую коробку для еды, которые, почему-то, запрещены в тюрьме «Кастейон-2», но всегда имеются среди зэков.

— Ага! Ты спрятал эту коробку в сумку!

— Я её не прятал. Она там лежала на виду.

— Не важно! Нарушение!

За эту коробку через полтора месяца, зэк получит наказание за грубое нарушение. Наказанием будет пятнадцатидневное пребывание в изоляторе.

На меня охранник попытался «наехать», нащупав в моём кармане туалетную бумагу, которую я забыл выложить.

— Я сказал, всё из карманов на стол!

— Моя не понимать испанский…

После такого ответа надо быть идиотом, чтобы продолжить диалог…

А зэку с пластиковой коробкой попытались «пришить» ещё одно нарушение: он выставил на окно для проветривания кроссовки. Зэк тут же пообещал очередную жалобу и наказание заглохло. Но обувь заставили убрать.

На следующий день я показываю этому зэку окна других камер, где наркоманы сгрудили по нескольку пар своей обуви и зубоскалю:

— Ты проштрафился потому, что выставил всего два ботинка, а не столько, как нарки.

Зэк матерится на двух языках: на общепринятом испанском и своём родном и обещает, что нажалуется, не смотря на то, что ему не спустили наказания. И после этого он, я и другие стоим и ждём, пока наркушники получат свою утреннюю дозу. Только после этого охранники позволяют открыть библиотеку. Тут уж ничего не поделаешь: мы — люди второго сорта в модуле для наркоманов.

В соседнем блоке взаимоуважения, президент совета зэков — педофил. Его ближайший помощник — убийца своей жены. Скоро они своим хорошим поведением заработают разрешение на выход в отпуска, к большой радости их жертв и прочих испанцев.

А в моём блоке зэки, которые вручную выкрасили всё здание изнутри, уже шесть месяцев не могут получить обещанные переводы в другие блоки и тюрьмы. Нет мест. Как нет для них мест и на курсах маляров, куда записали, помогавших им нарков.

СПАСЕНИЕ ДУШИ

Уголок спокойствия. Или безопасности. Или, буквально, мира. Так можно перевести с испанского rincon de la paz, который организовали в нашем модуле приходящие с воли волонтёры от церкви. Пока я был занят написанием рассказов на тюремные и прочие темы, мне не хотелось ни умиротворяться, ни безопаситься. А мира, пусть даже и ограниченного бетонными шестиметровыми стенами с колючей проволокой по верху, мне и так хватало. Тем более, что я уже по опыту знал, что там самым главным действом будет пение какой-нибудь хрени без рифмы и под одну из знаменитых мелодий. Или хоровое прочтение благодарной молитвы Всевышнему за предоставленную возможность исправиться.

Но ближе к Рождеству католическому и общему Новому Году мне захотелось посмотреть на этот остров сокровищ. Выбрав день, когда желающих спастись почти не было, я присоединился к страждущим.

Волонтёры, приятные и очень вежливые люди, с интересом обозрели новую заблудшую душу, вернувшуюся в лоно умиротворения. Мы познакомились, немного поговорили. Я честно предупредил визитёров, что пришёл в поисках новой темы для очередного рассказа и, как я и предполагал, мы получили в руки по два листочка с молитвой и интересным рассказом на библейскую тему об убийстве Каином своего брата Авеля. Классное чтиво в условиях тюрьмы! Сославшись на отсутствие очков, я избежал чтения в полный голос душещипательной истории о том, как Бог пообещал Каину, что по семь раз будет наказывать тех, кто вздумает попенять братоубийце. Таким же образом я использовал время общей молитвы для обозрения лиц присутствующих.

Расстались в лучших намерениях. Наши гости пообещали, что в следующий раз — последний в этом году, они принесут с собой напитки и сладости, чтобы отметить приход Рождества Христова.

Мне стало радостно за мою сообразительность и находчивость: мы уже будем знакомы и я уж точно увижу что-то особенное на праздничном ужине.

Мои ожидания оправдались! Приходят волонтёры. Те зэки — из нормальных, с кем я был в прошлый раз, не смогли прийти, потому что одного увезли по делам судебным, а другой свалился с гриппом. Но зато, увидев кулёчки в руках пришедших, прибежали спасаться с десяток представителей испанского общества, которые демонстрируют активность, лишь при ежедневной утренней раздаче наркоты.

Нет, я не мог отказать себе в зрелище. Три добровольца от церкви, я и наркоманы собрались в уголке мира. Визитёры открывают бутылки с фантой, кока-колой и раскладывают на пластиковые тарелочки сладости. Нарки внимательно оглядывают диспозицию: где и какие штучки лежат и сколько их. Я благоразумно выбираю для питья воду, чтобы не участвовать в дележе сладких напитков. Мы все чокаемся пластиковами стаканчиками, приветствуя приход Рождества и… обозреваем пустые тарелки, стоящие на столе. Лишь на одной тарелке, что заблудилась между нашими гостями и мной и, оказавшуюся вне досягаемости рук наркоманов, осталось кое-что. Женщина, бывшая среди пришедших, вперёд всех приходит в себя, подхватывает тарелку и подаёт её мне под взглядами нарков, сидящих на другом конце стола.

— Угощайтесь, Владимир!

— Спасибо.

Растопыриваю пальцы, протягиваю руку к тарелке, чувствуя, как мне в запястье впиваются зрачки моих «товарищей». Отламываю маленький кусочек некоего подобия халвы, отправляю его в рот и медленно жую. Мне показалось, что вздох облегчения донёсся с другой стороны. Тарелка пододвигается к жаждущим и мгновенно пустеет.

Волонтёры рассаживаются среди зэков, чтобы начать праздничные беседы по душам. Выбираю самого молодого из них, полностью завладевая его вниманием. Разговариваем на темы моего писательства. Чуть позже, даю ему почитать пару моих рассказов об этой тюрьме. Закончив, он поднимает взгляд на меня:

— Как тебе разрешают посылать такие рассказы из тюрьмы?

— Интересно? Тебе понравилось? — отвечаю вопросом.

— Да! Очень захватывающе. Но, наверно, руководству тюрьмы это не понравится.

— Не понравится, — подтверждаю я, — Но я не для них пишу и, уж тем более, не для того, чтобы им нравилось. А посылаю это в письмах. Как наберу на хорошую книгу, издам.

Воспользовавшихся тем, что среди зэков, на этом праздничном ужине были те, кто должен получать лекарство перед ужином, вместе с ними покидаю вечеринку, с лёгким сожалением, что больше не приду пообщаться с этими симпатичными людьми, которые тратят своё время, чтобы спасти овцов, заблудших среди решёток, каждому из которых я бы с удовольствием перерезал горло, хоть я и не джихадист.

НАФ-НАФ

После Ниф-Нифа в блоке появился Наф-Наф. Помните, так звали второго поросёнка в знаменитой сказке. У Наф-Нафа, разумеется, есть имя, но это не важно, в данном случае, потому что он был серьёзно болен. Что-то с головой. Зэки не доктора, но сразу заметили, что этот охранник был зациклен, чтобы делать гадости. Сразу всем. Чтобы не заметно было. Когда Наф-Наф появлялся на дежурстве, зэки оставались без электричества в розетках для телевизора, без воды вообще или, по крайней мере, без горячей. Почти всегда с ним нарушался распорядок дня и зэки больше времени проводили в закрытых камерах.

Со мной Наф-Наф был любезен. Он знал о моём писательстве и не сремился стать героем очередного рассказа. Мы беседовали о политике, здоровье, коррупции в Испании. Когда он был в кабине, то хватался за всё сразу. Начинал делать одно, бросал, начинал другое. Тут же отвлекался на постороннее, и ему стоило больших усилий вспомнить и вернуться к тому, чем он занимался вначале.

Подхожу к окошку, когда моё имя прозвучало в списке на получение писем.

— Как твоя фамилия? — спрашивает Наф-Наф.

Не нахожу слов: он меня знает уже больше двух лет. В лёгком ступоре произношу, но Наф-Наф просит мою карточку. Понимаю, что у него сегодня совсем плохо с мозгами и протягиваю пластик. Дальше — классика: он берёт мой NIS, смотрит в него, отвлекается и начинает какие-то другие дела по ту сторону окошка. Жду около получаса. Наконец он возвращается, спрашивает, чего я хочу, находит письмо и отдаёт. Я тоже забываю всё, забираю письмо и ухожу, оставляя мою карточку в кабине. Спохватываюсь через пару часов и возвращаюсь, чтобы спросить Наф-Нафа.

— Нет у меня твоей карточки, — говорит он, — Зачем бы я её у тебя брал, если я тебя знаю.

Ну вот! Я стал жертвой распространённой практики испанской пенитенциарной системы: психически больные люди охраняют здоровых. Не обижаюсь на произошедшее и плюю на эту карточку. Когда она мне понадобится, в их пенатах тут же дубликат сделают. Но через три дня ко мне подходит один зэк и с ужасом говорит, что нашёл мою карточку в своём конверте, который получил в тот самый день, что и я и не понимает, как она туда попала. Но я — то понимаю. Дожидаюсь очередного появления Наф-Нафа на дежурстве и говорю ему тет-а-тет:

— Нехорошо засовывать мою карточку в письмо другого зэка. Вот так я и пишу книгу о тюрьме.

Наф-Наф густо краснеет и даже не пытается оправдываться. И жизнь продолжается.

— Почему ты не делаешь destino в модуле? — спрашивает, однажды он.

Дестино — это когда зэки добровольно и бесплатно трут, метут, моют, собирают окурки, чтобы заработать перевод в респектабельный блок, где можно получать отпуска, работать за деньги и иметь другие ништяки.

— Моя основная задача здесь — избегать нежелательных контактов с другими зэками и охранниками. Тем более с вашими педофилами и насильниками в тех респектабельных местах, — отвечаю.

И снова вечером остаёмся без горячей воды в душе.

В дальнейшем, когда он спрашивал NIS, я просовывал руку с пластиком в окошко, чтобы ему лучше было видно, и проговаривал при этом.

— Руками не трогать!

ТРЕНИЯ

Познакомившись с Испанией, начинаешь понимать отношение других европейцев к испанцам. В какой другой стране услышишь в теленовостях, что 36-летние мальчики отъимели 18-летнюю женщину? Впятером. В подъезде жилого дома. Один из этих мальчиков — военнослужащий. А ещё один — жандарм. Именно он забрал телефон у той «женщины», когда компания уходила удовлетворившись.

В приговоре двух судей, рассматривавших дело этой «стаи», на 140 страницах машинописного текста не обнаруживается признаков насилия, а только принуждение. Ещё один член суда, в соём особом 260 — страничном мнении, вообще не находит никаких признаков принуждения и объясняет всхлипывания жертвы, как возгласы удовольствия и наслаждения. Документально подтверждённые на видео заталкивания писек в загнутое тело, которое снимали «мальчики», Один из них повторил дважды.

Испанская тюрьма — отражение испанского общества.

— Любой педофил имеет в тюрьме такие же права, как и вы, — заявила мне психолог тюрьмы «Кастейон-2», когда я пытался выяснить секреты индивидуальной программы перевоспитания зэков. Хорошо, что только так меня оценила! Могла бы проценты моей психологической неполноценности посчитать. Как сделала одному из моих коллег. Он, проведя девять лет в заключении и семнадцать раз сходив в разрешённый отпуск, из которых возвращался без замечаний, на восемнадцатый, вдруг, получает отказ в этом отпуске, и резолюцию психолога, что «у заключённого наличествует 75 % вероятность нарушения режима». За три месяца до освобождения!

Зэки, у которых есть семьи по ту сторону забора и которым отпуск нужен как воздух, представляют собой желанную жертву для таких горе-специалистов, исправляющих клиентов тюрьмы.

— Почему мне отказали? — вопрошает один такой сиделец у воспитателя, — Я уже выходил в другой тюрьме. Здесь я закончил курсы, был ответственным за уборку, участвую в конкурсах. Сейчас работаю распорядителем. Почему и за что мне отказали?

— Да, — соглашается воспитатель, — Никто здесь не продвинулся так, как ты. Но в этом модуле не принято давать разрешения на отпуск.

— Тогда переведите меня в любой другой, где я смогу выйти.

— Перевести тебя тоже не можем. Ты работаешь хорошо и нам надо сохранять здесь порядок.

Тут уж ничего не поделаешь. В тюрьме «Кастейон-2», если начинаешь делать что-то для тюрьмы, будь готов, что тебя за это же и зачморят. А если проступок совершишь нечаянно, по неосторожности или угодишь в подставу, то тебя вернут в «плохой» модуль, где будешь, среди наркоманов пытаться пройти наверх по второму кругу. Не всегда успешно.

Не у всех хватает терпения при таком процессе перевоспитания, практикуемом испанской исправительной системой. У нормальных не хватает. Наркоманы, наоборот, довольны. Такие напряжения в земной коре приводят к землетрясениям. В тюрьме к дракам. Они, в большинстве случаев, носят испанский характер: покричали, погрозили, пообзывали и, иногда, помордобойствовали до небольшой крови.

При участии в драке иностранцев ситуация меняется. В глаз могут ручкой ткнуть или какой-нибудь другой предмет не по назначению применить. Экс-советяне просто обозревают такие ристалища без желания вмешиваться. Но только до тех пор, пока не затронут кого лояльного. У меня уже вошло в правило составлять схему уязвимости для каждого идиота.

У дебила-испанца цыганских кровей уже была рука в гипсе, когда он появился в нашем модуле. Сломал где-то в драке. Но дури и наглости ещё хватало в девяностокилограммовом теле. Быстро позагинал он соплеменников-наркоманов, задружил с арабами и начал приставать к нормальным людям. Сидим однажды, обедаем в столовой, когда он, двигаясь по проходу, вдруг бьёт стальным штампованным подносом, сидящего за столом зэка, которому осталась пара месяцев до освобождения. Набрасывается на него сзади, хватая за горло. Тут же налетают его приятели. Мои соседи по столу бросаются разнимать. Я не участвую в общей свалке, а запрыгиваю с другой стороны, избежав столкновения с отскочившими румынами. Беру обеими руками гипс, которым урод блокирует горло жертвы, рву лубок на себя и поворачиваю.

— Ой! Рука! — орёт паскудный испанец и замолкает, потому что другой экс-советянин прикрывает ему глотку локтевым сгибом. С той стороны больше народа и нападавшего утаскивают от меня через стол и стулья, привинченные к полу. Прыгаю следом и сталкиваюсь с охранником, уже прибежавшим к месту. Показываю ему пальцем на атакованного, чтобы охранник не позволил ему вернуться. Мент кивает, и я склоняюсь к дебилу. Его удерживают на полу, он прижимает свой гипс к груди и даже не пытается сопротивляться, когда его поднимают и уводят двое других охранников, прибежавших по сигналу тревоги. В модуле воцаряется нервная обстановка. Многочисленные охранники курсируют между зэками.

Я сталкиваюсь с одним из знакомых охранников. Именно он принимал меня несколько лет назад в этом блоке и объяснял мне, как правильно я должен себя вести.

— Что здесь произошло? — спрашивает он, — А то я опоздал к началу.

— Придурка с гипсом не вздумайте вернуть, а то помрёт нечаянно.

Охранник кивает и мы расходимся, но успеваю сказать, что напряжение ещё не снято. И сам в этом убеждаюсь, так как слышу крики и удары. Толпа разбегается в стороны и я вижу ещё одного нормального пацана, машущего ногами против явно не дружественной группы сторонников того идиота, которого увели. Как назло, рядом ни одного охранника. Слишком быстро успокоились или держатся в тени, выжидая.

Зэк отбивающийся от троих, уже имеет порывы связок ноги. Попал в аварию на работе, ещё до попадания в тюрьму. Не раздумывая, прыгаю между ними. Нападающая сторона, привыкнув к тому, что я целыми днями спокойно гуляю в одиночеству по двору, шарахаются от меня и мне остаётся лишь заломить руку тому, кого я защищал, потому что ему уже «подорвало крышу». Снова прибегают охранники и уводят очередную партию нарушителей.

Встречаюсь взглядом с одной девочкой-охранницей, жмущейся в углу и показываю ей пальцем наверх. Типа, всех в стойло. Она кивает, поворачивается к окошку, где маячит ещё одна охраняющая фигура и делает жест.

— Поднимаются все! — оживает громкоговоритель. И уточняет, — Оба этажа вместе!

Вот это правильно. Проще потом повылавливать кого надо из двухместных камер, чем здесь процеживать сотню.

Моя камера на втором жилом этаже. Проходя мимо первого, опять встречаю знакомого охранника.

— Не забудь описать это в твоей книге, — шутит он, не отрывая взгляда от зэков, разбредающихся по местам.

— Обязательно, — откликаюсь, — А ты, при случае, скажи директору, что нельзя держать в этом модуле больше сотни идиотов.

— Я уже говорил. Он меня не слушает.

— Ну, тогда скажи, что это я ему советую. Он тебе поверит.

— Скажу, — веселится охранник и я, приветливо махнув рукой, продолжаю подниматься по лестнице. Заканчивается ещё один из моих 4015 дней, отмерянных испанским судом за то, что я не вор и не убийца, не педофил и не насильник. Но, по-видимому, мне нужно перевоспитаться.

Это был второй случай моего вмешательства в драки за три с половиной года, проведённые в блоке номер шесть тюрьмы «Кастейон-2» в деревне Албокассер провинции Валенсия.

Хотя нет. Был ещё один момент, когда два цыгана попытались «наехать» на моего сокамерника-вегетарианца. Я перехватил их посреди двора.

— Куда идём, сеньоры?

Сеньоры озадачились неожиданным интересом русского и, перебивая друг друга, стали объяснять мне, повышая голос, что тот сукин сын арабской национальности… Подождав, пока они раскалились до нужного уровня, шагаю к ним и, намеренно понизив голос, заставляя их замолчать и внимать, проговариваю.

— А теперь закройте клювы, повернитесь и шагайте к тем дверям, если не хотите, чтобы вам гипс в санчасти наложили.

Они так и сделали.

Испанское общество — тоже отражение испанской тюрьмы.

В это же самое время, в потузаборной свободной жизни, испанский шестнадцатилетний школьник забил насмерть камнями молодую женщину на окраине своей деревни. Позже участвовал в её поиске вместе с односельчанами и, когда было обнаружено тело, заявил в полиции, что убийца — его папа. К счастью для папы, полиция распутала этот «рекбус-кроксворд». Нам же в модуль добавили ещё больше придурков, чем было до драки.

ГОЛОДОВКА

В испанской тюрьме я столкнулся с голодовкой как формой протеста. Раньше это было для меня какой-то экзотикой. Увиденной по телевизору. В тюрьме Кастейон-2 — Албокассер мне в руки дали сборник правил внутреннего распорядка, где было написано, что объявлять голодовку нужно письменно на имя директора пенитенциарного центра. Позже я увидел, что желающие попоститься могли и устно объявить о своём решении любому охраннику смены. Без такого заявления голодовка не считается.

Две недели на голодающего никто не обращает внимания. Ни один зэк не отважится на сухую голодовку и, следовательно, нет опасности для организма. На третьей неделе протестующего ежедневно приглашают в санчасть, где ему делают экспресс-анализ крови, проверяя, действительно ли он придерживается заявленного, не жуёт ли чего втихушку.

Однажды, во время такого визита к медикам, когда зэк демонстрирует все признаки ослабления, его укладывают на коечку, вводят через ноздрю зонд и начинают питать искусственно. Сопротивляться поздно. Слаб стал, да и к койке привязан за все отростки, выступающие из тела. Трупы тюрьме не нужны. Поэтому и зонд в нос. Зэка быстро приводят в норму таким передовым методом и определяют в другой модуль, где зэк может или отказаться от бесполезной формы протеста, или начать всё заново.

Против чего протестуют? Причин много: не отвечают на просьбы и протесты, не разрешают то, на что зэк имеет право, или же просто в ответ на произвол тюремных работников. Протестуют, в основном, иностранцы. Испанцы редко прибегают к этому, зная менталитет своей собственной системы. Иностранцы тоже понимают, где находятся и, нередко, зашивают себе рот, давая понять окружающим серьёзность своих намерений.

В редких случаях протестующий добивается своих намерений. Больший эффект производит протестная поддержка извне: семья, друзья, адвокаты.

РАЗГОВОРЫ

Зэки всех мастей и национальностей высказываются откровенно.

Испанцы о любимой родине:.

«Нет никакого смысла делать что-то хорошее в этой стране.»

«Надо валить отсюда куда-нибудь, хоть в Северную Корею».

«В тюрьме я поменял представление о нашей юстиции».

«Если в Испании кто-то хорошо отзывается о стране, это — иностранец.»

Иностранцы об испанцах и об Испании:.

«Такого нет ни в одной цивилизованной стране мира».

«В Испании я быстро прошёл путь от любви к ненависти».

«Я ненавижу Испанию и испанцев, потом я ненавижу Израиль и евреев и в последнюю очередь я ненавижу Америку и американцев. Если моя страна начнёт войну с Испанией, я пойду воевать.»

«Я знал, что испанцы тупые, но не знал,что настолько.»

«В Испании я теряю мой словарный запас. И это в стране, где Королевская Академия учит наши страны испанскому.»

О международных отношениях вообще и о России в частности:.

Испанец: «В России нет демократии, потому что там запрещают парады геев.»

Араб: «Россия теперь отсталая страна, потому что у неё ракеты ещё с Первой Мировой Войны, а самолёты со второй».

Негр: «Русские будут газ в Китай отправлять, пусть Европа теперь замёрзнет».

Русский (как всегда — самый умный): «Жуков гениально планировал самые крупные операции Великой Отечественной и создал спецназ. За это Сталин его задвинул.»

«У меня мозги бизнесмена. Я всегда рассуждаю с точки зрения выгоды. У тебя есть деньги? Купи мне табак, а я, когда освобожусь, кину тебе 50 евро».

«Из-за таких предателей, как ты, Россия не может справиться с экономическими трудностями».

Жизненное:

— Говорят, что вы знаете, как делать всякие напитки?

— Какие вас интересуют? Безалкогольные или с градусами?

— Оба.

И я начал рассказывать. Латиноамериканец вежливо выслушал рецепт кваса. Очень оживился, когда я ему объяснил способ приготовления бражки, а технические подробности создания в тюремных условиях перегонного аппарата пришлось повторить дважды. По заявке слушателя.

Сомалийский пират спрашивает за что я сижу, не за наркотики ли?

— Нет, — отвечаю, — за то же, что и ты.

Глаза на чёрном лице округляются.

— А сколько тебе могут дать?

— До двадцати лет.

Ужасная физиономия (сомалийцы такие) забывает закрыть рот.

— А мне всего пятнадцать обещают.

И зауважал.

Испанцы решили подшутить над китайцем:

— Правда, что у китайцев маленькие?

— А зачем нужны большие, если нас уже больше полутора миллиардов, — весело ответил представитель Поднебесной.

— Ты хочешь заработать денег? — спросил меня один тюремщик, — Нужно сфотать этого Франсиско Гранадос, который сидит в вашем блоке.

— Конечно хочу! Когда я могу получить камеру?

Но мне не повезло. На следующей неделе я был отправлен другую тюрьму. И на новом месте я увидел по телевизору, что фото было-таки сделано.

Шутка дня:

— Как дела?

— Как в тюрьме.

АВТОРИТЕТ

В новой тюрьме в блоке были несколько экс-советян. Если другие довольно живо отреагировали на прибытие новенького, то грузин даже руки не протянул, когда я пожимал окружающим. В тот же день, зайдя в комнату, изображающую спортзал, я там увидел грузина. Он посмотрел на меня и снял майку. На обеих сторонах груди, под ключицами, у него были наколоты звёзды воровской доблести.

Я сразу отметил, что наколки были сделаны некачественно, что навело меня на мысль о самозванце, тем более, что я не встречал информации о таком молодом воре в законе. То, что в соседнем блоке в одиночном изоляторе сидит уже седьмой год грузинский авторитет с русской фамилией, я слышал, а про этого нет. Поэтому я выпятил нижнюю губу и сказал:

— Пффу!

«Авторитет» понял правильно и надел майку обратно.

На следующий день, точно не помню, грузин не разошёлся в проходе с румыном, который тоже был авторитетом. Румыны собрались в кучу и от них запахло угрозой. Экс — советяне тоже скучковались, но их было в четыре раза меньше, чем румын. Когда я проходил мимо, грузин вопросительно посмотрел на меня, но я снова выпятил нижнюю губу и сказал:

_Пфффу!

До драки дело не дошло. Блок был для предварительного заключения и никому не хотелось усугублять. Мы так и остались в прохладно-безразличных отношениях до тех пор, пока грузин не уехал хвастаться наколками на родину. Правда, не добровольно.

НЕ ВООРУЖЁН И ОЧЕНЬ ОПАСЕН

В соседнем блоке мелькнула знакомая хохлятская рожа. Нажав на нужные связи, я узнал, что у него литовский паспорт и соответствующие имя и фамилия. Я решил ничего не предпринимать: тюрьма не место для детектива. Но через некоторое время в моём блоке подобрали с пола подброшенное письмо, написанное вроде бы испанцем. Безобидный с виду текст между строк давал понять: мы знаем где ты.

Я через шефа блока вызываю дежурного службы безопасности тюрьмы и узнаю, что отправитель письма не существует. Тупой хохол в соседнем блоке не догадался изменить номер блока в обратном адресе. Безпека безпечно отнеслась к нашему разговору и я тоже не стал настаивать на его продолжении. Через несколько месяцев получаю на руки уведомление о переводе меня в другую тюрьму. Время шло, меня никуда не увозили, погода портилась. Я помнил рассказ эстонца о неотапливаемых камерах транзита и, поэтому, решил ускорить мой отъезд, чтобы не рисковать больше спиной.

Выбираю тупого и безобидного охранника и, между делом, говорю ему, что жажду удавить хохла с литовским паспортом из соседнего блока. За толстыми стёклами очков заблестели глаза: глупень понял, что настал его звёздный час и он может выслужиться. На следующий день очкарик появился в сопровождении незнакомого мне охранника. Как тот ни старался иметь вид обычного мента, несколько перехваченных мною взглядов остальных охранников указывали на начальственное положение пришельца. Я понял, что скоро уезжаю.

Утром в понедельник: «Собирайся, ты едешь прямо сейчас». И я поехал. В пересыльной тюрьме зеков из нашего автобуса по одному выпускают во двор, где сидят — стоят — бродят другие. Я подхожу к двери, где стоит пожилой шеф смены охранников. Он смотрит на лист бумаги в его руках, потом на меня:

— А вы…

— Я вас внимательно слушаю, — отвечаю я ему.

— Нет. Ничего. Проходите.

Лечу по пересылкам со скоростью метеорита, не задерживаясь нигде, и в автобусе постоянно сижу один в отсеке, предназначенном для двоих. В последней пересыльной тюрьме меняют автобус. Сначала выпустили всех, кроме меня. Потом запустили других и только потом открылась моя дверь.

— Владимир! Выходите!

В гордом одиночестве, если не считать четырёх гвардейцев, я перехожу из одного автобуса в другой и опять еду в гордом одиночестве. Новая тюрьма знакомит меня с бандой воров, состоящей из охранников, их шефа и зэков, им помогающих. Они лишают меня многих полезных вещей. Вечером мой похудевший мешок грузят на тележку, которую толкает «полусвободный» зэк из воровской банды приёмника. Я пешкодрапаю в новую «хату» с двумя охранниками по бокам. В блоке к этим охранникам присоединяются ещё два. Меня заводят в одну из комнат, примыкающих к «предбаннику».

— Владимир! Мы здесь не хотим никаких проблем.

— Да, и что?

Весьма двусмысленная фраза в испанском языке. Может означать от полного согласия до завуалированной угрозы.

— Ты меня понимаешь, Владимир? Мы не хотим никаких проблем.

— Да, и что?

Поняв, что разговор затягивается, охранники предложили устроить мне ещё один шмон моим вещам. Но, после того, как я спросил, что они собираются найти после воров из приёмника, менты переглянулись и идея проверки угасла. Меня ведут вовнутрь, где сотня зэков ожидает ужин.

— Пойди, посмотри, нет ли знакомых.

Я прошёл круг внутри, потом по двору. Охранники равномерно распределились в пространстве во время моего моциона. Закончив обход, я вернулся к одному из них.

— Нет тут никаких знакомых.

На переднем фэйсе появляется облегчение.

— Мы тебя пока поселим одного, а потом, если захочешь, можешь поменять.

Нашли дурака. Одному лучше. Первый вечер я трачу на отмывание камеры и раскладку моих тряпок. На второй день…

— Владимир, если хочешь, дадим тебе телевизор.

Ну, вааще! Шёл пятнадцатый месяц моего заключения из ста тридцати двух, подаренных мне благодарной испанской фемидой.

ГОЛОВНАЯ БОЛЬ

Мои товарищи сообщают мне, что в окошке «кабины» выставлено письмо для меня. Причем, на их физиономиях было написано недоумение. С непониманием. Подхожу к окошку и вижу: Дону Владимиру, а обратный адрес-Канцелярия Президента правительства. Охранник, увидев меня, сразу хватает конверт и крутит в руках. Не знаю с какой стороны к нему подступиться. Потому, что на конверте не только герб, но и печать на обратной стороне. Наконец, он решается и аккуратно вскрывает конверт, вытаскивает оттуда два листа с виньетками герба на каждом. Складывает обратно бумагу и отдает мне.

Я отойдя читаю: «Уважаемый сеньор, из отдела по связям с населением при кабинете Президента правительства Мы благодарим вас…»

Я уже писал про то, как у меня внаглую своровали много-много полезных вещей в приемнике тюрьмы и как я послал заяву премьер-министру. Вот и пришел Ответ. Через два месяца. Перевод не передает всю казенность и прелесть испанского официально-бюрократического языка.

«… Мы благодарим вас за доверие, оказанное главе правительства, выраженное в отправленном ему послании, которое мы прочитали с большим интересом. С одной стороны, Мы хотим разделить с Вами негодование президента правительства, которое у него провоцирует любой случай коррупции. Никакой демократический социум не может и не должен разрешать никаких незаконных проявлений, и особенно в случаях когда их совершают те, кто выполняет общественные или политические обязанности. Алчность отдельной персоны и меньшинства не может поколебать хорошие дела большинства, распространяя сомнения в честности любого публичного органа. Поэтому, борьба с коррупцией была одним из приоритетов настоящего правительства с начала его функционирования. Так многие осуществленные реформы привели к укреплению нашей демократии и наших институтов, таких как Закон о Прозрачности. Публичная информация и хорошее правительство, расширяют права на доступ к опубликованной вами информации, укрепляет принципы функционирования административных органов. В соответствии с духом этого закона реформировался Уголовный кодекс, включивший тюремные наказания и увеличение санкций для служащих,

которые допускают экономические нарушения в своих соответствующих областях ответственности. В свою очередь, будущий Закон Юридической Ответственности запретит, среди других случаев, нахождение гражданина в списках кандидатов на выборы, когда он находится под судом.

С другой стороны, Мы хотим использовать эти строки, чтобы напомнить вам, что наше управление включает в себя полную систему защиты, которая позволяет гарантировать, чтобы права заключенных не были урезаны более необходимого для осуществления наказания. Так, заключённый может обращаться для защиты своих прав и интересов к судье, наблюдающему за пенитенциарной системой, защитнику гражданских прав, конституционный суд и последней инстанции является Европейский суд по правам человека. Судья, наблюдающий за пенитенциарной системой, ответственен за исполнение прав лиц, которые находятся в тюрьме, следит за исполнением полученного наказания и исправлением в необходимых случаях работы администрации. Любой человек, задержанный, заключённый или осуждённый, если считает нарушенным какое-либо своё право или личный интерес, не ограниченный наказанием во время нахождения в тюрьме или других условий искупления вины, тоже может обратиться письменно к защитнику гражданских прав, объясняя свой случай.

Уверяем, что правительство будет продолжать работать чтобы добиться нужных результатов в восстановлении нашей экономики, укрепления солидного фундамента для будущего и достижения хороших условий для всех и каждого из испанцев.

С уважением, Департамент по связям с гражданами.»

Не комментируя ответ столь важной инстанции, должен заметить, что в настоящее время в Испании рулит партия, которую привлекают к суду за то, что в ней более 18 лет вели двойную бухгалтерию и в тюрьмах находятся более двух десятков функционеров высшего звена и самое распространенное в стране хобби: воровство.

КРИВАЯ ДОРОЖКА

Попав в тюрьму, я сразу получаю вызов на разговор с социальным работником. Чаще всего это — молодая особа лет тридцати с аскетичным лицом и соответствующим телом. Решает вопросы урегулирования нужных контактов. Можно попросить сообщить о задержании или перемещении в консульство, семье. Отрегулировать регулярное перечисление денег с банковского счёта на тюремную карточку и так далее. И потом:

— Нам нужно немного данных о вас.

И чуть ли не красной линией:

— Нет ли у вас генетической предрасположенности к совершению преступлений?

— Нет, — отвечаю, — Так же нет склонности к суициду, друг детей и животных.

Но соцработника трудно сбить с цели.

— Не было ли у вас случаев насильственных действий по отношению к женщинам? И как вы вообще к ним относитесь?

— Я к женщинам не отношусь, я — мужчина. А действия, которые у меня были, всегда носили сексуальный характер.

— Понимаю, — бормочет работница и пишет чего-то в своих формулярах.

Расстаёмся с дипломатической галантностью.

Через две недели попадаю в другую тюрьму и к другой социальной работнице.

— Не было ли у вас случаев насильственных действий по отношению к женщинам?

— Напишите, что я импотент и задавайте следующий вопрос.

— Не было ли у ваших близких родственников насильственных действий по отношению к женщинам?

Вот ведь дура! Хотя, человек выполняет свою работу. Включаю мою привычную иронию.

— Вы можете сами спросить у них, но для этого вам сначала нужно умереть.

Пауза затянулась и собеседование закончилось прохладным расставанием.

И только третий работник попался с человеческим лицом. Сразу перешла к делу, не задавая лишних вопросов.

— У тебя нет больше одежды?

— Нет.

И в течение двух недель она выхлопотала мне необходимое. Приятно встретить обыкновенную человечность там, где её, в принципе, не должно быть. И в самом деле, она скоро уволилась. Другие работники пенитенциарной системы соответствовали своему назначению.

Провокацию могут устроить на ровном месте. Устроив «шмон» без присутствия зэка (запрещено правилами), и перевернув всё и вся, а то и просто сбросив всё на пол, вызывают потом «на ковёр». Вызвали и меня с сокамерником.

— Ваша камера — сплошное дерьмо. Если не наведёте порядок, напишу рапорт.

— Там был порядок, — я смотрю ему в глаза, — и если какая свинья там порылась, пусть и порядок наводит.

Шеф блока понял, что со мной не сладишь, и поворачивается к сокамернику — испанцу.

— Ты меня понял?

— Да, сеньор!

И испанец уложил свои вещи и мои тряпки, чтобы не получить наказания. Но тюрьма в Эстремере (Мадрид-7), оказалась единственным образцом такого свинства. В других тюрьмах или шмонали аккуратно или вызывали клиента для более глубокого изучения его собственности.

Прибыв в тюрьму Кастейон-2 (именно в ней не захотел сидеть проворовавшийся мэр провинции), я попадаю на детальный шмон. Все мои шмутки прошли через сканер. Шеф принимающей команды подошёл к небольшой кучке моих вещей и начал вынимать из них что-нибудь по своему усмотрению, потом смотрит на меня.

— Это запрещено!

И швыряет или в склад, если это что-то полезное, или в мусорную корзину, которую, помогающие охранникам зэки, накрыли новым пластиковым мешком, чтобы потом поживиться. Таким образом этот урод лишает меня многих полезных вещей и безопасных самоделок. И каждый раз делает паузу, глядя на меня. Ждёт агрессивной или неадекватной реакции. Я улыбаюсь: чем дольше это продолжается, тем веселее мне становится. Так мне и надо. Я защищал эту шваль. Ничего, на ошибках учатся. А я ещё и других учу.

После шмона снова социальный работник. Как всегда, это — она. Я сразу предупреждаю, что на все её вопросы я дам те же самые ответы, что и раньше, поэтому можно сэкономить время. Она устало смотрит на меня и задаёт один лишь вопрос:

— Почему вас отправили в эту тюрьму?

Я ещё не знаю, что это самая худшая тюрьма во всей стране и сюда отправляют зэков на перековку и охранников, проштрафившихся в чём-либо в других тюрьмах, на воспитание. И честно отвечаю:

— Я не знаю. Я сюда не просился.

— У вас были наказания?

— Да, меня наказали за проступок, совершённый администрацией.

Работница водит ручкой по бумаге, потом поднимает взгляд:

— У меня всё, можете идти.

Разместившись в камере, я разворачиваю мои шмутки для подсчёта убытков. У меня отобрали: подаренное полотенце, два карандаша, фломастер, восемь шариковых ручек разного цвета, новую зубную щётку, специальную зубную пасту, новые носки, купленный в другой тюрьме сахар, ленту-скотч, нитки, три самодельных кружки, гель для душа и много всяких безделушек, к которым я приложил руки. Ну что ж, начинаю думать месть. Придумывалось долго пока я привыкал к новым порядкам в новой тюрьме, но в один день, когда группа спортивных мэнов из блока наркоманов, куда меня поместили, выходила из спортзала, мы нарвались на скандальную охранницу.

— В следующий раз ты должен оставить радио в блоке — заявила она мне.

Блин! Новое правило. Фиг ты угадала. Я уже поизучал сборник ваших правил и там ничего несказанно про радио размером с два спичечных коробка, подарок китайского товарища.

— Чтобы там его украли? — интересуюсь я.

— В блоке не воруют! — повышает голос баба.

— В Испании воруют везде, не сдаюсь я.

— А в других странах что, не воруют?! — выходит из себя охранница.

— Воруют, — соглашаюсь я, но меньше чем в Испании.

— Пиши жалобу премьер-министру.

Я согласно киваю и она тоже замолкает. Вот спасибо, сеньорита, или кто ты там на самом деле! Через два дня я отправил заполненный бланк в канцелярию правительства: Такого-то числа, такого-то времени, в таком-то месте охранница мне сказала, что если мне не нравится воровство в Испании, я могу жаловаться премьер-министру. Пользуясь этим советом, мне хотелось бы знать, почему в Испании воруют везде, включая приемный блок тюрьмы Кастейон-2?

С Уважением… И стал ждать ответа.

ЧАСТЬ 2 Отель «Решётки»

Автор продолжает:.

Видишь читатель, как обогатились твои познания об Испании? Ну, читай дальше.

За забором с колючей проволокой идёт своя жизнь. Там ходят, едят, спят люди.

О них и про них следующие короткие рассказы.

ВСЁ В РУКАХ БОЖЬИХ

Негр переходил от одного зэка к другому, что-то говорил, улыбался, давал в руки каждому какую-то бумажку. Меня заинтересовало. Он прошёл недалеко от меня и я сделал два шага навстречу, растянул репу в улыбке и протянул руку. Но негр, споткнувшись о мою улыбку, шарахнулся в сторону, бормоча:

— Нет, пока нет.

Я поинтересовался у счастливчиков, что это они такое получили. На клочке бумаги был набор букв и цифр, указывающих место в Библии, откуда он взял слова, которые были написаны ниже: «Восхвалять Бога» и вместо подписи — «Аминь».

Так продолжалось долго. Я протягивал руку за бумажкой, негр — его зовут Гиермо — приветливо улыбался, но мне ничего не давал. Наконец, по его мнению, я начал созревать. Он сам подошёл ко мне.

— Давай вместе помолимся, чтобы Бог тебе помог в твоём случае.

Я уже видел, как молятся иеговисты: берутся за руки и повторяют «Аминь» за каждой фразой, произносимой одним из них.

— Хорошо, — отвечаю, — Но молитву читать буду я.

Он соглашается. Мы берёмся за руки, Гиермо закатывает глаза и я начинаю.

— Боже! Ты — велик.

Гиермо: — Аминь!

— Ты знаешь и видишь всё.

Гиермо: — Аминь!

Я: — Тебе это ничего не стоит, дай мне две «Беретты» и по две запаснных обоймы к каждой.

Гиермо выдёргивает мои руки из своих.

— Такое нельзя говорить.

— Ты не перебивай, — отвечаю я, — Каждый просит у Бога то, что ему нужно.

— Но такое нельзя.

— Ты хочешь сказать, что Бог не даст?

— Нет.

— Значит у Бога тоже есть лимиты?

— Э-э-э… нет, но Бог даёт только хорошее. Но сначала ты сам должен сделать что-то хорошее. Вот, например, ты просишь пшеницу и Бог тебе даёт хороший урожай зерна. Если ты посадишь картофель, то получишь много картофеля…

— А если я посажу марихуану?

Гиермо остановился на полуслове, подумал.

— Нет, ты неправильный пример привёл.

— Вот видишь, я ещё не созрел для молитв.

— Это точно.

На следующий день я подошёл к нему в момент, когда он готовил бумажки для записания очередных библейских перлов.

— Гиермо! Какая у Бога фамилия?

Он скептически прищурился.

— У Бога нет фамилии, Бог — это Дух.

Я заржал так, что народ, который был в отдалении, посмотрел в нашу сторону.

— Как Богу трудно с такими, как ты. Фамилия его — Всемогущий. И это написано в книге, что лежит перед тобой. С большой буквы написано.

Гиермо поперхнулся, но быстро взял себя в руки.

— Э-э-э… хм… да, конечно. Спасибо, что напомнил.

И с месяц примерно старался избегать разговоров.

— Гиермо, у меня есть вопрос.

— Нет, нет, нет! Сейчас не могу. У меня много дел.

Он, по-прежнему, обделял меня бумажками. Я его снова прихватил за написанием индульгенций.

— Гиермо! Давай про Библию поговорим?

— Давай.

— Вначале было слово…

— И это слово было — Бог, — радостно подхватил Гиермо.

— А кто его сказал?

Гиермо молчал, листая Библию в одну сторону, потом в другую. Наконец ткнул пальцем в страницу.

— Вот Иоанн говорит…

— Богохульник! — возмутился я, — Ты хочешь сказать, что Иоанн был раньше Бога?

В тот день Гиермо не раздавал в обычное время бумажки. Листал и листал Библию.

Потом подошёл ко мне и не очень уверенно произнёс:

— Это слово сказал Бог.

— Кому?

— Никому. Просто сказал.

— Зачем?

Но Гиермо, как оказалось, придумал противоядие. Раскрыл Библию на закладке.

— С твоего позволения я прочитаю?

— Читай.

И он начал читать, что надо почитать и восхвалять Бога и его деяния. Я дождался окончания одного псалма, второго, третьего.

— Аминь, аминь, аминь, Гиермо! Ты считаешь меня дураком?

— Нет, не считаю. Но мы все — пыль в этом мире. Мы состоим из костей и мяса…

— Это ты из костей и мяса, а у меня ещё и мозги есть. Покажи мне ответ на вопрос: Кто сказал слово «Бог»?

— Да ну тебя, — махнул рукой Гиермо и пошёл снова читать святые слова.

Чем больше мы общались, тем веселее проходило время.

В тюрьме можно получить диетическую еду. Гиермо умудрился получить самую диетическую диету. Промытые макароны или такой же рис, или пара варёных картофелин. Нехватка калорий сказывалась не только на мозгах, но и на теле. И он выпрашивал у других зэков маргарин, хлеб, джем. Попросил как-то и у меня. Мне не жалко, я здешнего хлеба мало ем, не вкусный он. Иногда получалось, что я приносил ему хлеб, а он уже наполучал от других. Это был бы не я, если бы не использовал это для очередной шутки.

— Бог сказал мне, что тебе нужен хлеб, — протягиваю ему булку, а он уже держит в руках другие четыре. Гиермо, не подумав, заявляет.

— А я не просил.

— Ты обозвал Бога обманщиком! — притворно ужасаюсь я.

— Гиермо! Какая разница в температуре между раем и адом? А то я не люблю прохлады.

— Э-э… В раю ты будешь с Богом.

— Меня мало интересует, с кем я там буду, хотя я предпочёл бы голых девок. Я тебя про температуру спрашиваю.

— Ну-у…, не знаю.

— Карамба! А шефа спросить?

Однажды, когда я сильно устал от слов «слава Всевышнему», «любим Бога», «всё в руках Божьих», «Бог наш», я спросил у негра:

— Гиермо! Ты веришь, что Земля крутится?

— Как это крутится?! Земля — это центр Вселенной. Бог сделал так, что Солнце летает вокруг Земли и освещает её со всех сторон. Поэтому у нас сейчас утро, а в Америке ночь.

— А Луна? — неуверенно интересуюсь я.

— Луну Бог сделал для того, чтобы она давала свет ночью.

Я с трудом сдерживаюсь.

— Бедный Галилей! Я тебе всё это могу прокоментировать одним словом. Но это слово расское и не имеет перевода ни на какой другой язык, включая твой родной — африканский.

— У меня нет родного африканского. Моя страна была испанской и английской колонией. Поэтому я не говорю на других языках.

Я получил повестку на суд. Гиермо подошёл ко мне.

— Почему ты не попросишь Бога, чтобы он повлиял на прокурора и судью?

— А твой шеф что, не знает о моём деле?

— Бог знает всё!

— Ну, тогда нечего ему надоедать.

— Если ты Бога попросишь, он услышит тебя и поможет.

— А ты молишься и просишь?

— Конечно.

— Значит, ты — эгоист и попрошайка. Потому что просишь только для себя.

— Нет, что ты! Я прошу для всех людей.

— Тогда ты дурак, потому что они и сами попросить могут. Но я тебе разрешаю попросить что-нибудь для меня.

Потом его тоже стали возить на суд. Восемь раз подряд (это рекорд). Он съездил на слушания, начал разговаривать на родном африканском со своими подельниками (чудо!), которые тоже сидели в нашем блоке. И после трёх лет, семи месяцев и двенадцати дней предварительного заключения Гиермо и его товарищи были выпущены на свободу за отсутствием состава преступления.

Слава Всевышнему! Услышал-таки и помог.

ШНАПСИК

— У меня изжога, — пожаловался бывший советский зэк, — Задрала уже эта жратва, огурцов солёных хочу, капусты квашеной.

— И пива жигулёвского, подкалываю я.

— Не отказался бы. С водочкой. Не, не могу терпеть! Пойду мочу с водой глотну.

Отправившись через некоторое время в том же направлении, я обнаруживаю оживлённый разговор. Испанец ни в зуб ногой по-русски, а экс-советянин знает полтора десятка слов на каждом иностранном. Больной уже выпросил аборигена глотнуть жидкости для полоскания рта и теперь речь шла о повторении. Оба обрадовались моему появлению.

— Скажи ему, что в этой жидкости нет алкоголя.

— Скажи ему, пусть не жадничает. Мне сразу полегчало в желудке. Если ещё глотну, совсем успокоится.

Добросовестно перевожу обоим сказанное. Испанец встал в глухую оборону: алкоголя нет и нечего портить продукт. Экс-советянин продолжал настаивать:

— Ну дай! Что, тебе жалко что ли? Это — шнапс, шнапс, андестенд? Вот же зараза! Зимой снега не выпросишь. Шнапсик хренов!

Так он у нас и остался Шнапсиком.

ШНАПСИК СПЯТИЛ

Я сидел со Шнапсиком в одной камере. Как и все параноики, он слушал мою, временами правильную, испанскую речь, и всё больше убеждался, что я — специально подсаженный к нему полицейский агент. Постепенно его подозрения переросли в уверенность, депрессия сменилась агрессивностью и он стал защищаться. Защищаться, как крыса, загнанная в угол.

Занимаясь моими делами и перемещаясь по камере, я обратил внимание, что Шнапсик постоянно вертит головой, не выпуская меня из своего поля зрения.

— Что? Чувствуешь себя не комфортно? — спрашиваю.

— Если честно, то нет. — ответил Шнапсик, уселся на стул в углу и откровенно уставился на меня. Я, наконец, покончил с чисткой зубов, стиркой и тоже уселся с книгой в руках в углу напротив. Шнапсик достал из своей сумки коробочку с соком и обратился ко мне.

— Как считаешь, я должен это выпить?

— Если не хочешь, отдай мне.

— Я тебя спрашиваю, должен ли я это выпить? — стал повышать голос Шнапсик.

Мне стало интересно. Я поменял положение моих ног, потому что из жизненного опыта знал: подобные невротические реакции заканчиваются нападением. Окинул взглядом пространство вокруг Шнапсика, убедился, что возле него нет близко предметов типа швабры и в его руках нет выломанных из бритвенного станка лезвий. Решил спровоцировать его к действию.

— Да, я считаю, что ты должен это выпить.

В глазах Шнапсика блеснули слёзы.

— Я так и знал! Ты отравил мой сок, который я выпил утром. То-то мне сегодня все говорят, что со мной что-то случилось. Имей ввиду: буду защищаться, я вам так просто не дамся. Тебе не удастся разделаться со мной! Так и передай своим начальникам…

Я слушал эту чушь и понимал, что мой здоровый сон отныне может превратиться в подобную паранойю, следя за свихнувшимся испанским придурком. Только сейчас я по-другому оценил то, что раньше мне казалось забавным: Шнапсик не гулял по двору, а садился за стол и, не вставая, полдня что-то добросовестно писал на разных листах. Потом, поднявшись в камеру, он сжигал листы над унитазом и спускал воду. И так каждый день.

В тот раз всё закончилось стенаниями, слезами, стучанием кулаком по койке и обещаниями «будь что будет». Когда открыли двери камер, я подошёл к одному из шефов модуля, к счастью дежурившему в тот день, и в двух словах обрисовал ситуацию. Тот опечалился и посоветовал мне самому поискать свободное место. Дожились! В тюрьме зэк должен сам себе место искать.

— Но ведь есть же свободная камера.

— Э-э… она не соответствует нормам, — увильнул шеф.

Ага, понятно! После моего письма директору тюрьмы, где я ткнул администрацию фейсом об тэйбл, меня честно предупреждают, что камера не соответствует.

— А что там плохого в камере?

— Стена чёрная от сырости.

— Меня чёрная стена будет беспокоить меньше, чем идиот-испанец.

На переднем лице начальника появилось облегчение: я сам туда попросился.

Так я расстался со Шнапсиком, не замечая более ни его присутствия, ни его действий, ни того, что все посмеиваются над дураком.

Прошло больше года и, уже в другой тюрьме, меня как-то зовут к окошку и вручают письмо. Гляжу на отправителя и чуть-чуть не падаю: мне написал Шнапсик. Брррр! Читаю письмо и без всякого удивления, обнаруживаю, что он спрашивает, где он может купить пистолет «Беретта»? почему-то другого ему не захотелось! Посмеявшись, рву письмо в клочья и забываю о нём. Как оказалось, зря. Ещё через неделю мне дают второе письмо от Шнапсика, но уже пришедшее по межтюремной почте. Вот что он мне написал:.

«Привет Вл.

Как дела, друг? Пишу тебе снова, чтобы прояснить очевидные вещи, которые ты, возможно, не знаешь. Мне бы хотелось тебя видеть и поговорить с тобой немного. Побыть вместе. Но, наверное, ты сейчас не можешь.

Когда Б… показал на тебя, все головы повернулись в твою сторону и с того момента все начали смотреть всё, что ты делал и говорил. Все поняли, что ты симулировал и не нуждался в очках. Также всем стало ясно, что когда ты хотел, ты говорил на отличном испанском. Это позволяло тебе выдавать себя за русского. В конце-концов, тебя проверили в интернете и обнаружили, что ты не был чемпионом России по тяжёлой атлетике. Твоё имя не появляется ни в какой области, Владимир. Кроме того все поняли, что ты обманываешь во всём. Ты никогда не был другом российского президента, как это говорил араб Имад. Ни чемпион по тяжёлой атлетике, ни что-нибудь ещё. Я знаю, что твоё настоящее имя Хосе-Луис. Я слышал, как охранники вызывали тебя несколько раз по мегафонии. Я никому ничего не сказал и твоё настоящее имя сохранилось в тайне. Я всегда звал тебя русским, не смотря на то, что ты — такой же испанец, как и я. Хе-хе.

Знаешь, всё это время я изучал, что ты за фрукт. С одной стороны, я видел, что по злой шутке проклятого Б… все принимали тебя за переодетого полицейского, не смотря на то, что ты всегда рассказывал, что ты был чемпионом по тяжёлой атлетике и т. д. потому что тебе было важно чтобы все это знали. Это означало, что все должны были находиться в процессе игры по твоему внедрению и не мешали развитию проекта «понимание». Я тоже, по незнанию, участвовал в этом спектакле. Когда понял, что это означает, постарался не ухудшать ситуацию и не зарабатывать проблем для меня. Мы же друзья, помнишь?

И пока шла игра по завоеванию моего доверия, я тоже старался обманывать и дезориентировать всех вокруг в намерении не выделяться из общего хора голосов, говорящих о тебе. Но я никогда ничему не верил из того, что слышал. С моей стороны я писал многочисленные письма в другие модули тюрьмы, пытаясь узнать мнение других людей о тебе. Получил два противоположных заключения…»

И такой галиматьи три страницы мелким почерком. Закончил своё послание Шнапсик так:.

«Забери меня отсюда, чтобы я смог начать другую жизнь. Я уже так долго нахожусь здесь, что не только устал, но и вплотную приблизился к пределу своих возможностей. Многие мои друзья всерьёз беспокоятся за состояние моего здоровья. Нормализуй, пожалуйста, мою ситуацию. Ты отлично знаешь, что я не имел никакого отношения к тому, что случилось.

Я выбрасываю полотенце, отказавшись от борьбы. Верь мне. Я готов сделать для тебя всё. Вытащи меня отсюда. Ситуация ведёт меня в никуда».

Сначала мне было смешно. Затем грустно. Как и раньше, я махнул рукой и забыл. Но Шнапсик уже прочно подсел на идею и прислал мне ещё несколько писем подряд. Одни по обычной почте, другие по межтюремной. Устав смеяться, я понял, что его дурость становится для меня опасной. Собрался с мыслями и отправил ему ответ. Тюремной почтой, потому что на таких письмах не ставят штампов даты и это отлично вписывалось в содержание.

«Мадрид, май 2016.

Дорогой Луис!

Надеюсь, что ты находишься в хорошей форме, чтобы понять всё, что я объясню тебе в нижеследующих строках.

Если сказать по правде, твой случай не так прост, как ты это представляешь. Ни в коей мере, понимаешь? Так вот… твои заявления противоречат материалам расследования, которые я до сегодняшнего дня видел и в результате получается, что приговор суда нужно читать не только с лупой, чтобы продолжать борьбу.

Ты засыпался в плохой политический момент и никто, подчёркиваю, никто не рискнёт своей шкурой, чтобы спасти тебя. Кроме тебя самого, разумеется.

У тебя есть, по крайней мере, две возможности для твоего будущего:.

А) Ты отбываешь всё, что тебе дали, и выходишь в назначенный день, чтобы начать всё заново. Будешь фрагментированным, но свободным для переинсталяции и начала нового существования.

Б) Просишь помощи и опускаешься всё ниже и ниже в глубину дурнопахнущего болота юриспруденции и никто не осмелится спрогнозировать, каким будет твой конец.

Не исключая какой-нибудь экстравагантной психопатии.

И эти слова, которые, кажется, проявляют один лишь пессимизм, в действительности означают прагматизм, цельный и неделимый, без всякой сентиментальности.

Возвращаясь к теме, я не открою для тебя ни сокровищ, ни волшебного эликсира, а историю Колумба ты уже знаешь. Коррупция существует на самом деле. Это — единственная вещь, которая эффективно функционирует в этой стране. Русские говорят (верь мне что это так) «Лес рубят, щепки летят». И ты, друг мой, ты — ещё одна щепка на этом бескрайнем поле.

Будь сильным и терпеливым.

Твой Х-Л.

P.S. Я не смог ответить тебе быстро, из-за многочисленной работы. В случае какой срочности пиши мне на этот адрес: «Группа № 14…»

И, злорадно ухмыляясь, я переписал адрес с визитной карточки полицаев, которую они мне оставили, когда посещали меня в тюрьме.

Хотел бы я видеть их морды, когда в их руки попадёт письмо Шнапсика, адресованное мне.

ВОЛШЕБНЫЙ ИСТОЧНИК

— У нас, в Африке, есть минеральный источник, где жидкость выходит из земли и превращается в деньги.

Я задумался. Про Великую Болгарию и Великую Литву я уже слышал. Про то, что я не знаю историю России, мне уже говорили. Что Гитлер проиграл войну с Советским Союзом из-за того, что в июне ударили сильные морозы и вермахт, ослабленный четырёхлетней войной со всеми государствами Европы, попросту замёрз под Москвой, мне уже тоже рассказывали. О гелиоцентрическом устройстве Вселенной представление имею. Но жидкость в деньги! Это было новое. Не скрывая хорошего настроения, начинаю спор с негром:

— До сих пор я знал, что нефть запросто превращается в деньги. И даже газ можно превратить в монеты.

— Нет, это не нефть, — авторитетно заявляет представитель одной из частей Заира.

— Золото?

— Нет.

— Алмазы?

Негр снисходительно смотрит на меня.

— Ты когда-нибудь слышал про жидкие алмазы? Это особая жидкость.

Я останавливаю жестом его краткий курс минералогии, беру в руки книгу, отыскиваю в ней таблицу Периодической Системы Менделеева и протягиваю собеседнику.

— Когда найдёшь этот минерал, покажешь.

— Это не минерал.

— Ты же сам сказал, что это минеральный источник.

— Ну, я не правильно выразился. Это металл.

Я вытаращиваю глаза:

— Вам платят за ртуть?

Наступает очередь негра вытаращить зенки.

— Когда я тебе сказал, что это — ртуть?

— А другого жидкого металла нет.

— Как нет? Это… это другой металл.

Уже не могу сдержаться и ржу но-лошадиному. Вытираю выступившие слёзы и тычу пальцем в книгу:

— Значит так: читаешь, находишь, показываешь и я отблагодарю тебя за новые знания.

До негра доходит, что он промахнулся, но гонора не теряет.

— Это не полная таблица и, может быть, здесь нет этого элемента.

— А вот фиг ты угадал, — говорю я на чистом испанском, — Книга в твоих руках — это эциклопедический словарь. Это означает, что точнее этого ничего нет.

Негр продолжает упираться.

— Но ведь платят…

— Да, платят. И много. Потому что в вашей Африке министры — тоже негры. И умеют считать. И берут взятки в миллион долларов, только за то, что соглашаются поговорить с заезжим «новым русским» или старым европейцем, желающим «сделать деньги» на какой-нибудь хрени в ваших землях. И эта хрень может быть вывозом ставших ненужными колониальных рельсов, чтобы продать их в Китай. Или, наоборот, завозом бытового металлолома от телефонов и компьютеров до холодильников и телевизоров, чтобы этот мусор не засорял европейских свалок.

Негру становится смешно от услышанного. Он же не совсем дурак.

— Не только министрам платят…

— Знаю, знаю. Ещё тем, кто хочет спасти толи ангольского, толи заирского космонавта, оставшегося на орбите, после развала Советского Союза. Ты, кстати, за что сидишь?

БОЛЬШИЕ СИСИ

В блоке появились большие сиси. Бедное существо! На имплантанты денег нашёл (нашла, нашло), а на то, чтобы писю отрезать, нет. Вот и мучайся сейчас среди мужиков. Но владелец (владелица, владелицо) силиконовых грудей, похоже, ничуть не расстроилось от такого несоответствия и по 4–5 раз в день чистило зубы, что свидетельствовало о солидной и многочисленной клиентуре.

Экс — советский зэк страдал, с трудом перенося своё безденежное существование. И кружку ему (ей) подарил, и пирожные свои отдавал, но сервиса так и не достиг.

— «Боже! Ну, прямо женщина! Всё на месте. Ну почему я с ней не в одной камере?»

Появился новый зэк. Молодой румын. И сразу влюбился в Большие сиси. Поцелуи, кока-кола, сигареты и чуть чаще чистка зубов. Потом, как и положено у влюблённых, ревность, скандалы, рукоприкладство и оба исчезли из нашего блока.

В соседнем блоке, говорят, пять пар таких сисек. Народ там телевизор не смотрит. Хватает живых спектаклей.

ДЕБИЛ

Идиот в коллективе — это неприятно. Это — проблема. Тем более в тюрьме. И уже совсем плохо, если это испанская тюрьма.

Здесь под особой защитой находятся все отбросы человеческого общества. Попробуйте только тронуть пальцем или оскорбить словом педофила. Весь репрессивный протокол сборника тюремных правил обрушится на вашу голову за покушение на больного человека.

Артуро Оливеро Северино — не был педофилом. Но он был идиотом. Гладкая, отполированная 110-килограмовая морда лишённая растительности и такого же размера задница настораживали с первого взгляда. 33-летний гражданин Коста-Рики попал в испанские застенки по прозаической причине привоза в Европу одного килограмма белого веселящего порошка.

— Я образованный и воспитанный человек. Меня посадили несправедливо, потому что я совершил ошибку, а за ошибку наказывать таким сроком нельзя, — говорил он.

Первые две недели Артуро учил английский и расспрашивал знающих людей о возможных последствиях, если поймают с кокаином в Англии. Выяснив, что Туманный Альбион уже находится в Евросоюзе и сдесь он надолго записан как наркотрафикант, он переключился на изучение цен на этот продукт в дальних странах типа России или Китая. Новые знания его не обрадовали: русские дают пятнадцать лет сибирских холодов за любое количество, превышающего дозу для личного потребления. В Китае же заставляют родственников оплатить два патрона к автомату Калашникова, чтобы избежать недоразумений с возможной осечкой или подранком.

После этого костариканец демонстрировал хорошее поведение, соревновался за овладение шваброй и записался на курсы сварщиков. Его перевели в другой блок. Получше.

— Меня переводят в «модуло респето», важно сообщал всем несправедливоосуждённый, — А в такие места не всякого берут.

Через два месяца тюремный телефон донёс, что несостоявшийся сварщик сидит уже в конфликтном блоке, куда его отправили за драку. Потом он вернулся в блатной блок, но, правда в другой. И снова попал в конфликтный. За драку.

В конце концов дон Артуро заново объявился в нашем блоке для наркоманов.

— Меня все провоцируют! На меня все нападают! — жаловался он охранникам.

И через месяц был отправлен в изолятор. За драку. Ещё через месяц он вернулся. Атмосфера в блоке стала напряжённой. Все старались обойти дефективного стороной и никто не уживался с ним в камере.

Сам же он, в перерывах между причитаниями и жалобами, писал и звонил во все инстанции, чтобы получить высылку на родину. Латиноамериканцы с малыми сроками заключения имеют право на высылку после отбытия половины срока. За большие наказания (больше шести лет), это право появляется лишь после нахождения в тюрьме трёх четвертей наказания.

— Эй, русо! — позвал меня толстомордый юнец, когда я вошёл в столовую. Показал мне щепотку соли на ручке пластиковой ложке, — Нюхнуть не хочешь? Я знаю, что русские любят заправлять ноздрю кокаином.

Так настала моя очередь пообщаться с жертвой аборта.

— Не понимать костариканский, не говорить толстый идиот, — ответил я.

— Что ты сказал? — возмутился Оливеро-Северинои замахнулся. Но, правда, издали. Те, кто это слышал, весело рассмеялись: теперь в блоке не осталось никого, кто бы хоть раз не спровоцировал образованного представителя центрально-американской страны.

Когда его наконец отправили, соседний блок передал нашему искренние поздравления. Там его тоже помнили.

СМЕШНО

Цирк уехал, а клоуны остались. Такая мысль приходит в испанской тюрьме довольно часто. Тем более, если заглядывать на доску объявлений в блоке тюрьмы.

«Объявляется конкурс на короткий рассказ с темой о равенстве» братство и свобода не упоминались. Хе-хе! Причём настаивают, что желательно описать что-то на основе своего опыта. Я это равенство каждый день вижу. Здесь педофил равен наркоману, оба равны налётчикам на банки или квартирным ворам и все вместе равны убийцам, коим являюсь я или другой испанец или румын, зарезавшие свою подругу.

Однажды, среди объявлений я увидел лист бумаги, где многочисленными буквами было сказано, что нужно проявить солидарность с беженцами, кои наводнили Европу. Для этого любой желающий может попросить перечислить энную сумму денег со своего тюремного счёта на адрес испанской ассоциации Proactiva Open Arms, помогающей обездоленным. Никто и никогда не слышал о существовании этой организации. Подумав, я решил, что идёт обычное разводилово лохов на деньги. Но мысль сделать это в тюрьме, где запрещено не членам семьи переводить деньги зэкам и последним не дают возможности зарабатывать, мне понравилась.

«Врёшь!» — была реакция моих коллег, когда я сообщил им об этом объявлении. Потом они шли к доске, читали эту глупость, возмущались или веселились и возвращались обратно.

— Ничего смешнее этого я здесь ещё не видел, — сказал мне один из них, отбывающий уже не первый год в этой тюрьме.

С того момента, как по телевизору показали душещипательные репортажи о несчастных беженцах, это вызывало у меня улыбку.

Через год, после этого смешного объявления негосударственная гуманитарная организация «Проактива опен армс» была обстреляна морскими пограничниками Ливии в их территориальных водах, куда они заплыли спасать беженцев. Радиообмен, опубликованный испанским телевидением был такой:

— Здесь морские пограничники Ливии. Вы находитесь в территориальных водах нашей страны и подозреваетесь в нелегальном трафике людей.

— Здесь «Проактива опен армс». Мы получили сигнал SOS…

Звучит пулемётная очередь.

— Здесь морские пограничники Ливии. Немедленно покиньте территориальные воды! В следующий раз открываем огонь на поражение без предупреждения.

— Да, да, господин! Приступаем к выполнению вашего указания.

Для тех, кто не знает, беженцы, курсирующие между африканским и европейским берегами, платят от полутора до семи тысяч евро лишь бы им помогли переплыть Средиземноморье. Отличный бизнес! Кстати, эта попрошайничающая и помогающая несчастным «Проактива», поменяла свою супер-яхту длиной 30 метров на скромный кораблик вдвое большей длины. И, после случая с ливийскими пограничниками, попросили испанских военных моряков защитить их от произвола.

ОПЕРАЦИЯ «ХАМЕЛЕОН»

Жил-был дурак. Но не Иван. Временами его звали Колей, но это не было его именем. Да и дурак-то он был по профессии, а не по болезни. В свои пятьдесят с лишним лет он ровно тридцать пропарился в местах различной отдалённости и весь его трудовой стаж насчитывал от силы пару месяцев. Сволочью он не был, хотя приходилось и воровать и «косить», и наркоманить. Врал он так же легко, как и пил. А пил он всё: воду, водку, бражку и коньяки, если подвернутся, политуру, жидкость для зубов, волос и для мойки окон. Не пропускал и растворители, которые годились для внутреннего употребления. «Пить можно всё, что горит!» — весело говаривал он, когда не терял человеческий облик. За этим обликом он следил ревностно. Прикид на нём был всегда «от фирмы». Даже, если он нёс его домой в положении далёком от вертикального.

В тюрьмах он был как дома. Безконфликтный и располагающий к себе, Коля всегда имел друзей и товарищей, которым сбагривал несъедаемые таблетки от дурости. И за это всегда был одариваем табачком, чаем и другими удовольствиями. Таким он мне встретился в испанской тюрьме. Благодаря ему я не откинул копыта от зимних холодов, потому что зачалился в застенки в летней одежонке, а пенитенциарной системе пиренейщины, до лампочки нужды отдельного зэка, от медицины до элементарного покрытия тела. Коля одел меня с ног до головы. Я же, как мог, пытался облегчить его повседневную жизнь в чужой языковой среде. Попытка научить его испанскому провалилась сразу же, не смотря на явный интерес Коли. Голова его, точнее внутренности головы, наотрез отказывались знакомиться с новыми словами и грамматикой и отправляла Колю в мир грёз после любого временного периода учёбы. Некоторого успеха мы вместе добились, выправляя его старческие признаки. Коля выгнул сгорбленную спину, перестал подволакивать ноги и с интересом начал разглядывать своё отражение в зеркале.

Нас объединяло не только советское прошлое, но и брезгливо-ироническое отношение к тюрьме, жильцам, правилам, охранникам и всему остальному. Поэтому, за нашу идеологию, мы оба оказались в спецтюрьме с драконовскими порядками, плохой кормёжкой, но с вполне сносным персоналом. Правда, верховная власть тут принадлежала самым гнусным представителям пиренейского мыса европейского полуострова Азии. Я понял, что мы с Колей должны исправляться. Сидели мы в разных блоках и переписывались по официальной внутренней почте.

Подумав немного, я сделал первые шаги к нашему переезду в более приятное для искупления вины место. Сначала я понаписал Коле текстов испанскими буквами, что ему, для успешного понимания, что от него требуется, а также для объяснения его нужд, позарез нужен персональный толмач и чтобы меня приглашали на эти мероприятия.

Он добросовестно отдал это администрации. Его отфутболили. Я писанул новые и Коля стал настаивать. Руководство взъелось и перекинуло Колю в мой блок. Первый раунд был выигран. Мы стали тратить меньше времени на инструктаж и атаковали в лоб всю местную управляющую банду.

— Вы только посмотрите на него, — говорил я врачу, соцработнику, психологу или воспитателю, когда мы оказывались на приёме:

— Он же идиот. У него даже пенсия была по дурости, но он её лишился, потому что попал в тюрьму и не прошёл из-за этого медицинское освидетельствование. Кто же ещё, кроме идиота может учиться четыре года на языковых курсах в одном и том же классе для начинающих.

Коля сидел при этом разговоре и с умным видом взирал на очередного убалтываемого специалиста.

— Его обязательно нужно перевести в другую тюрьму. Сам он никогда этого не попросит, потому что не понимает происходящего. А когда его выпустят за ворота, он опять попадёт под нехорошее влияние и вернётся обратно сюда.

— Ну что вы всё за него говорите, — слабо отбивался представитель пенитенциарного центра, — Пусть он сам что-нибудь скажет.

— Пусть, — соглашался я, — Только вы его сами спросите, но набором самых простых слов, чтобы он вас понял и мне не пришлсь переводить, оставляя вас в сомнении в правильности моего перевода.

— Как ты себя здесь чувствуешь? — ласково вопрошает владелец кабинета, обращаясь к Коле.

— Де пута мадре — отвечает Коля и, подумав, добавляет, — До самой смерти.

Работник растерянно смотрит на меня. Я закатываю глаза к потолку и говорю:

— Мы можем поговорить наедине?

— Да, конечно! — спохватывается собеседник и вежливо выпроваживает Колю из кабинета.

— Его заклинило, — объясняю я, оставшись лицом к лицу, — На одном из уроков в тюремной школе преподаватель подняла тему смертей и ритуалов захоронения в разных странах. Нашла о чём говорить с зэками! Ученики там понарассказывали, а у него в голове осталась только одна фраза. Вы обратили внимание, что он сказал её грамматически правильно?

— Боже мой! — впечатляется специалист и делает себе пометку, что Коля нуждается в переводе в другую тюрьму, ближе к посольству его страны, которое облегчит Колину жизнь.

Вскоре мы удостоились внимания психолога. Молодая особа с умными глазами выслушала мои объяснения и не прониклась. Я тоже не сдавался и предложил ей самой спросить Колю.

— Ты понимаешь по-испански?

— Понимать хорошо, говорить плохо, — улыбнулся ей Коля.

— А писать?

— Писать отлично!

Психолог вытаращила удивлённо глаза, покопалась в памяти и вспомнила одно русское слово.

— Отлично «нет»?

— Отлично «си», — продолжал упорствовать Коля.

Она берёт в руки, написанную мной бумагу, где, от имени Коли, и смешивая и коверкая слова заявляет:

— Ты писать это «нет»!

— Си, си…

Картина маслом: психолог смотрит на меня, а я на потолок, Коля на нас обоих. Мы, как и раньше, выставляем его за дверь и я доверительно сообщаю нужному специалисту пару-другую дополнительных фактов о Колиной дурости, неправильному к нему отношению и усугубляю цитатой из одного из моих ранее написанных рассказов. Процесс продвинулся дальше.

В нашем блоке Коле не повезло, он попал в камеру, где плохо работал душ. Колин сокамерник боялся вызвать недовольство администрации и вполне обходился жалкими струйками воды, капавшими из разбрызгивателя.

Коля возмущался и я пару месяцев писал для него жалобы и просьбы отремонтировать. Жалобы администрация игнорировала. Было дело, душ попробовали отремонтировать. Вода закапала хуже, чем раньше. Мне надоело Колино нытьё, я взял бланки и написал две одинаковые малявы:.

«В течение двух месяцев, как я нахожусь в этом блоке, я прошу отремонтировать душ в камере. В результате — ноль или становилось хуже. Для того, чтобы отремонтировать душ, техник должен выполнить следующие действия:.

1) Войти в отсек трубопроводов.

2) Отключить воду в камере.

3) Демонтировать механизм кнопки душа.

4) Прочистить его, отремонтировать или заменить.

5) Поставить механизм на место.

6) Включить воду в камере.

7) Убедиться, что душ работает корректно».

Места на бланке не хватило, чтобы добавить издевательский восьмой пункт «выйти из отсека», но зато я написал следующую фразу: «Надеюсь, что мне не придётся писать письмо в посольство моей страны, чтобы прислали водопроводчика, который устранит проблему».

На одном бланке я написал «директору, копия в техническую службу», на втором — наоборот «в техническую службу, копия директору».

Администрация вздрогнула. Ей ещё икалось предыдущее письмо Коли своему послу, которое я ему надиктовал.

Душ отремонтировали за полтора часа!

На следующий день нас вызвал воспитатель, самое главное звено всех возможных перемещений и изменений в жизни зэка. На его фэйсе отчётливо просматривалось стремление отправить Колю куда подальше, чтобы он не умнел рядом со мной и не мешал спокойной жизни отдельной испанской тюрьмы.

Коля заранее включил «дурака» и уже через двадцать минут нашего собеседования эдукадор произнёс заветную фразу:

— Как только придёт положительный ответ из столицы, мы отправим его в другую тюрьму. Думаю, что в течение двух месяцев это произойдёт.

— Ха-ха! — смеётся Коля, когда мы покидаем воспитателя, — Ну и кто из нас дурак? Я или они? Теперь я хочу написать жалобу…

Я молча смотрю на него и Коля не договаривает фразу. Потом спохватывается и бьёт себя ладонью в лоб.

— Ну да! Дурак я, дурак!

— Ты из роли-то выйди! А то привыкнешь.

Увезли Колю подленько, по-испански, не дав никакой бумаги, не предупредив. Сунули в приоткрытую дверь камеры мешок для шмуток: «Ты сегодня уезжаешь». И он уехал.

Ровно за пять месяцев кропотливой работы с работниками тюрьмы мне удалось добиться того, что другие зэки выпрашивают годами.

На новом месте в «Мадрид-6-Аранхуэс» Колю приняли на хорошем уровне. Уже через три дня он получил оплачиваемую работу. Через год начал выходить в трёхдневные отпуска. Но сорвался и дал по фейсу испанскому педофилу. Этого нельзя делать в испанской тюрьме! Карцер, перевод в плохой модуль, отобрали работу и отложили на неопределённое время неиспользованные отпуска.

ВЕГЕТАРИАНЕЦ

Некурящий араб — редкость. Он был привередлив в еде. Ещё и из-за того, что долгое время проработал поваром. В тюрьму он попал за то, что «назвал испанских гвардейцев сукиными детьми» и посоветовал им отправляться на поиски наркотрафикантов, а не цепляться к нему, едущему в подпитии на мопеде. Судья дал за это два года условно в 2005 году и отправил дело в архив, где оно пролежало до 2014 года. Когда дело достали, поправили, что «не только послал, но и толкнул агента женского пола». Бывший повар поехал к наркоманам специального блока специальной тюрьмы Кастейон-2. В этой тюрьме оказываются все, проявляющие признаки непослушания.

В этой тюрьме араб категорически отказался есть мясо, непонятно как приготовленное, и затребовал вегетарианскую диету. Вёл он себя вполне сносно, даже по идиотским понятиям испанской пенитенциарной системы: ходил в школу, участвовал в уборке, закончил курсы кухонных работников, но это не помогло ему ни попасть в «блатной» блок, ни отправиться работать в «рабочий». Во всём была виновата вегетарианская диета.

Араба регулярно обыскивали и распрашивали о нём других пресмыкающихся зэков: не молится ли втихушку, не хранит ли где чёрное джихадистское знамя? И только запись врача, ещё с воли, о том, что араб склонен к эпилептическим припадкам, уберегла его от более дотошных приставаний.

Постепенно в тюрьме Кастейон-2 придумали, что вегетарианцы должны запрашивать диету ежемесячно, потом дополнили, что эта просьба должна быть написана в определённые дни месяца. И добились-таки того, что араб за месяц до освобождения потерял свою диету. Написал араб одну просьбу, в ответ — полный игнор. Написал вторую директору. Не знал, кого просит! Директор — это такая же сволочь, только рангом повыше.

Вызывают араба по громкой. В коридоре к нему, в присутствии шефа блока, подходит его старый знакомый из тюремной безопасности и, дохнув на него перегаром, орёт:

— Молчи, когда я с тобой разговариваю! Лжец!

Остолбеневший араб молча смотрит и охранник продолжает:

— Я хочу видеть тебя мёртвым!

— Это — когда Бог захочет, — начинает заводиться араб.

— Мне насрать на твоего Аллаха! — не фильтрует испанец.

Кровь бросается арабу в голову, он понимает, что сейчас с ним может случиться припадок, обхватывает голову и садится на пол.

— Я тебя на спецпротокол посажу!

Но араб уже ни на что не реагирует и пьянь поворачивается к шефу модуля:

— Урегулируй тут! — и уходит.

Шеф склоняется к арабу:

— Ты зачем на пол сел? Мы тебя не трогали. Что ты хочешь этим показать?

Араб с трудом раздвигает сжатые челюсти:

— Мне плохо… Доктор…

Начальник, наконец, замечает, что конвульсии сотрясают всё тело зэка, и уводит его в санчасть. Там, по случаю, оказывается доктор, который знает о заболевании и быстро находит нужные пилюли. Всё успокаивается. Для всех, кроме меня. Потому, что араб мой сокамерник. И я целый вечер выслушиваю его жалобы. Мне удаётся его утихомирить и хорошо проинструктировать.

Через два дня араб отправляется в трёхдневный отпуск в город, где есть консульство его страны.

Дело о вегетарианской диете только начиналось…

Изложив эту историю на бумаге, я переписал её заново на отдельный лист и отдал арабу, которому оставалось две недели до освобождения.

— У тебя есть возможность весело посмеяться над этим дебилом из службы безопасности тюрьмы. Отдай этот листок в консулат твоей страны или отправь письмом в секретариат вашего правительства с просьбой перевести текст с русского на арабский. Это — взрывоопасный рассказ. В прошлые времена такая история могла бы запросто спровоцировать войну.

Через три месяца после того, как мой сокамерник ушёл на свободу, очкастый толстый любитель погадить в пьяном виде на Бога, объявился в нашем модуле в качестве простого охранника. Его прогнали из безопасности. Случайность? Вряд ли. Скорее закономерность.

МЕТОД

Я не тренирую испанцев и тех, кому меньше пятидесяти лет. Принципиально. И даже не собираюсь тренировать тех, кто сам об этом просит. Потому, что такой разговор типа, это мне не нравится, а этого я не хочу. Потом заявит мне, что я не умею тренировать, и мы расстанемся.

Чтобы начать с кем-нибудь заниматься, я должен заинтересоваться. Если вижу интересное тело, во мне просыпается скульптор: здесь добавить, тут убрать, это отсимметрировать. Но интересный скелет — не гарантия, что я буду помогать этому homo sapiens наращивать мускулатуру. Сначала присматриваюсь к тому, как человек себя ведёт, что говорит, чем занимается и, вообще, что у него в глазах просматривается.

Кроме испанцев, избегаю латиноамериканцев. По причине их откровенной тупости. Всегда думают и ставят себя самыми умными, самыми крутыми, самыми-самыми… Так они и бродят. Низкорослые, с непропорционально большой головой. Пытаются заниматься физкультурой по каким-то странным системам и упражнениям, подсмотренных в красивых журналах. Наблюдаю за ними. Не все упражнения мне нравятся, но нужно сказать, что ежедневные занятия по любой методе всегда дают положительный результат.

Я тоже тренируюсь. Тренируюсь тренировать. Когда прохожу мимо любого занимающегося, всегда смотрю, можно ли извлечь какую пользу из того, что человек делает. Зачастую не выдерживаю и даю совет. Не всегда он воспринимается с благодарностью.

— Мне не нужен персональный тренер, — заявляет мне один «головастик» из центральноамериканской страны.

— Я не набиваюсь, — отвечаю и «бросаю» в ответ отравленый дротик, — Ты только что отказался от своего счастья.

И, не смотря на моё предубеждение, беру в ученики его сокамерника, тоже выходца из тех же краёв. Беру потому, что ему уже пятьдесят три года и, самое главное, одна его рука тоньше и слабее другой. Последствия быстрого снятия гипса в детском возрасте. Кости срослись неправильно, и ладонь, как деревянная, является продолжением предплечья.

Объясняю негру его физический недостаток, который он и сам хорошо знает. Говорю ему, что я лучший в мире тренер и обещаю, что через два месяца выровняю силу его обеих рук, а через четыре удвою или утрою всю его мощь. При одном условии: он должен все эти три месяца безоговорочно меня слушаться. «Продать мне душу», шучу.

В глазах темнокожего плещется недоверие, но желание укрепить здоровье заставляет его согласиться. Проводим тест и убеждаемся, что мой клиент может отжаться всего четыре раза, и не подтягивается на перекладине. После этих двух проб его запястье опухло и заболело.

Через два с половиной месяца наших занятий все оценивают спортивный вид моего подопечного. Он по своей воле начинает бегать круги по двору. Запястье больше не болит. Отжимается он больше двадцати раз. Начинает делать мои «фирменные» упражнения с весами, недоступными другим качкам. Ко мне подходит его большеголовый товарищ, заявлявший о нежелании иметь персонального тренера.

— Я тебя умоляю потренировать меня!

Хорошо звучит по-испански эта жалобная фраза! Смотрю на моего ученика, стоящего рядом.

— Теперь ты понимаешь, почему я не тренирую молодых?

— Конечно! — осклабился он, — Потому что они тупые.

Другие зэки в модуле знают о моей эффективной системе. На их глазах я уже возвращал к жизни некоторых старичков. Арабы с удивлением наблюдали, как пятидесятисемилетний многожёнец-марроканец потерял десять килограммов собственного веса и стал поднимать над головой 70-килограммовую штангу. Вместе с нами таскал гантели 58-летний колумбиец. Он похудел на шестнадцать кил и тоже радовался, надевая футболки, которые стали болтаться в пузе, но плотно облегали бицепс.

— Почему ты не хочешь потренировать вон того? — коллега показывает на шагающего вдали зэка, — Он соответствует всем твоим критериям: иностранец, старше пятидесяти…

— Мозгами не блещет, — отмахиваюсь я, — два раза в месяц его на дурь тянет, не говоря о том, что дымит, как паровоз. В этом возрасте физкультура вкупе с табаком — ускоренный путь к ящику. Усиленное кровообращение доставит яд во все закоулки тела.

А потом случился чемпионат Мира по футболу 2018, где российская сборная назабивала голов в свои и чужие ворота, досрочно отправив домой испанскую команду. Арабы целый день смеялись, передавая друг другу карикатуру, нарисованную мной. На ней медведь в недвусмысленной позе пристроился к быку. Просто и понятно.

ДУРАЧОК

Меня вызвали по громкой. Подхожу к кабине. Там дежурит один из неплохих охранников.

— Хочешь, я подселю к тебе хорошего молодого человека? Чтобы тебе не скучно было.

— Мне совсем не скучно, — уточняю.

Рядом появляется долговязая фигура. Поворачиваю голову. М-да! В юноше явно больше двух метров. Бедолага! В камерах койки по 190 сантиметров длиной. Молодой улыбается какой-то странной улыбкой. Детской, я бы сказал. Мне не хочется заполучить такого баскетболиста, и я снова поворачиваюсь к охраннику. Тот меня опережает.

— Похоже, неплохой парень. Его перевели из соседнего модуля.

— Ну, допустим, что хороших не переводят из блатного модуля в самый плохой. Но если народу много и меня нужно уплотнить, то я предпочёл бы взять кого-нибудь из тех, кого знаю.

— Нет, не много народу, — охранник даёт задний ход, — Я ему найду место.

Ухожу. Но внутри грызёт какая-то беспокойная мысль, когда вспоминаю беспомощную улыбку новенького. Пойду, думаю, познакомлюсь и спрошу, может чего надо. Возвращаюсь в зал, где двухметроворостый мальчик беседует с испанцем, к которому его подселили. Спрашиваю по-английски, откуда он. Говорит из Голландии. Теперь понятен его рост. Перехожу на голландский. Знакомимся. Веду его в столовую и показываю место за нашим столом, которое как раз освободилось. И всё время разговариваем. Разговор получается плохо. Юноша еле-еле вяжет речь, мешая английские и голландские слова. Соображаю, что у него серьёзная задержка в развитии. Словарный запас как у ребёнка 12–13 лет.

Много позже удалось увидеть весь список его болезней, которые подтвердил голландский институт психиатрии. Остатки моих волос встали дыбом. Аутизм, дислексия, шизофрения, раздвоение, легко манипулируем и ещё восемь страшных наименований. Ай-кю равен пятидесяти и пожизненная пенсия за весь этот набор неполноценностей.

Теперь стал понятен его несвязный рассказ про то, как он попал в тюрьму. Какие-то друзья дали двухметровому несмышлёнышу героин и, когда его сплющило, в руке оказался нож. Испанская юстиция дала ему восемь лет, как любому нормальному правонарушителю и прицепом ещё парочку дел, связанных с наркотиками. Судебные процессы по «дури» были позже аннулированы и дурачок путешествовал по тюрьмам, прежде чем приземлиться в нашем модуле для наркоманов. Перевели его к нам из блатного блока потому, что он находился там в камере с другим заключённым, который совершил грубое нарушение режима. В общем как всегда, испанская система исправления в действии.

Пацана жалко, и начинаю писать ему жалобы в разные места, от директора тюрьмы до судьи по надзору. Пишу регулярно, как минимум раз в неделю, иногда чаще. Требую от его имени перевода в другой блок, в другую тюрьму, в Голландию. Вместе со мной пишет для голландца ещё один русский. Сработало. В тюрьму приезжает судья по надзору из города Кастейон-де-ла-Плана. Специально, чтобы встретиться с юношей. Другой экс-советянин участвует в разговоре переводчиком, потому что я в тот момент уходил в спортзал и ещё потому, что наш баскетболист по-испански может ещё хуже, чем по-голландски и по-английски вместе.

— Скажите ему, что мы оформим все документы для перевода его в Голландию. Только пусть больше не пишет жалоб, — умоляет судья. — Как только мы получим ответ из Мадрида, он уедет.

Нам такие обязательства испанцев давно знакомы, но временно прекращаем писать для нашего подопечного. Решаем выждать пару месяцев. Тем временем голландец получает по почте пару журналов с родины в поддержку соотечественников в тюрьмах других стран. Решаю использовать новую возможность для усиления прессинга испанцев. Наш болезненный пишет ответное письмо под диктовку:.

«Дорогие дамы и господа!

Благодарю вас за присланные мне журналы и за возможность получить больше информации. Буду рад, если вы ответите на это письмо.

Я нахожусь в испанской тюрьме за превышение пределов необходимой обороны, которое ипанский суд превратил в умышленный ущерб здоровью человека. Были и другие обвинения, но их уже отменили. К сожалению, я легко манипулируем (диагноз голландского института психиатрии) и, поэтому оказался в заключении.

Условия жизни в этой тюрьме не соответствуют нормам человеческой морали. Еда больше подходит для свиней, чем людям. Нечищенный картофель, вода из-под крана в кофе, супы из воды, стручковой и белой фасоли и маиса — вот неполный перечень того, что едят заключённые каждый день. При моём росте 2,02 я вешу всего восемдесят килограммов.

Меня держат в модуле наркоманов, хотя я не принимаю никаких наркотиков. Все мои просьбы перевести меня в другой модуль, провести мне медицинское обследование или отправить меня в Голландию остаются без ответа. Администрация тюрьмы всегда отделывается пустыми обещаниями.

Тюремные врачи без всяких рецептов дают заключённым такие медикаменты: валиум, транксилиум, метадон, лоразепам и тому подобное. Я не принимаю никаких таблеток, но меня постоянно преследуют страхи.

К счастью, мне здесь помогают два русских человека. С одним я говорю по-английски, с другим по-голландски. Этот последний был несколько лет назад депортирован из Голландии в Испанию. Этим летом он издаёт новую книгу об Испании, испанской юстиции и испанской тюрьме на русском языке. Посылаю вам один из его рассказов на испанском. Если вам понравится, я могу попросить у него другой рассказ.

В таких условиях я живу. С приветом…»

Злорадно ухмыляясь, мы запаковываем бумаги в конверт и отправляем в журнал. Вот там переполох будет!

Но переполох случился не там, а тут. Голландец иногда получает ответы на свои жалобы. На очередную, достаточно серьёзную, администрация тюрьмы, уверенная в своей ненаказуемости, отписала на просьбу о переводе, что «его ситуация будет рассмотрена в ближайшем будущем», (читай: отстань!). Дурачок-то он дурачок, но может понять написанное испанцами с первого прочтения. Сел в углу, ссутулился и бормочет.

— Порежу вены или повешусь.

Мы переглянулись. Начала надоедать игра в скорую помощь. Отправляюсь к охранникам и в двух словах объясняю, что клиент для суицида готов. Загрузил их проблемой и они всю ночь дёргались, контролируя на каком свете находится зэк. А наутро другой «совок» усугубляет ситуацию, написав жалобу от имени больного заместителю директора тюрьмы по содержанию, где отметил появление самоубийственных мыслей.

Никто даже не побеспокоился, чтобы хотя бы побеседовать с душевнобольным. Всем всё до лампочки: началось лето, и вся страна о пляже думает. Администрация тюрьмы не исключение. По закону подлости в тюрьму, в очередной раз заявляется работник голландского консульства. Опять призывает убогого успокоиться и ждать. Но не говорит чего. И признаёт, что консульство ничем не может ему помочь. После такого разговора по душам, пацан замыкается в себе, угрюмо сидит в углу и на все попытки разговорить, отвечает чтобы его оставили в покое.

Мы посовещались и от его имени написали администрации, чтобы запретили визиты работников консульства, после которых ухудшается психическое здоровье зэка. Квитанцию этой жалобы я забираю себе. Пригодится на будущее.

Следующую проказу нам преподнёс сам голландец. Точнее, его сокамерник. Старый испанец, с которым жил юноша, был не в ладах с головой. Всё время прятал табак, чтобы не украли. Спрячет, забудет где, и обвиняет голландца в воровстве. Молодой терпел-терпел и пообещал дать в ухо. Испанец обиделся, взял палку от швабры и, когда все спустились из камер вниз, пошёл выяснять, кто прав. Получил не только в ухо с высоты двух метров, но ещё и пару пинков, когда лёг на пол. Я опоздал к действу, а второй русский сказал всем «брэк!» и оставил ситуацию на самоурегулирование в тайной надежде, что больного отправят в другое место. Такового не случилось. Просто местные власти развели спорщиков по разным камерам, и мы вернулись к ролям нянек.

Это у нас получается всё хуже. Выхожу утром из камеры и вижу в коридоре следы крови, оставленные лаптями огромного размера и идущие из камеры, где живёт голландец. С самыми худшими предчувствиями нахожу няньку, стоящего напротив улыбающегося аутиста и упражняющегося во вспоминании плохих английских слов, где «факин» было самым ласковым.

— Что этот дебил наделал?

— Полоснул лезвием себе по руке.

И точно, на левой руке длинного красуется окровавленная нашлёпка. Поскольку мы его этому не учили, он сделал порез в самом худшем месте: чуть выше ладони. Каким-то чудом сухожилия остались нетронутыми. В санчасти, убедившись в этом, решили, что его можно вернуть обратно. Охранники так и сделали. Поворачиваюсь к больному.

— Ну и что ты хочешь сказать?

Он улыбается. Ему и в самом деле хорошо. По двум причинам. Во-первых, было не так больно, как ему казалось раньше. Во-вторых, впервые за несколько последних месяцев, его куда-то водили, что-то спрашивали и, вообще, относились по-человечески.

— В следующий раз резану по шее. Зачем мне такая жизнь? Или хлорки выпью.

Мы обмениваемся выразительными взглядами. Товарищ садится строчить очередную жалобу в надзор. Он верит в их действенность. Я же махнул на всё рукой и пошёл делать свои дела. Если всё идёт плохо, то это тоже хорошо. Какой-нибудь результат получится.

К вечеру в блоке появляется не знакомая охранница. Время летнее и охранники работают друг за друга, чтобы накопить дни для отдыха подряд. По своей инициативе она присаживается рядом с голландцем и что-то ему говорит. Я знаю реакцию нашего подопечного. Его, не блещущая умом физиономия, становится ещё тупее и на все вопросы и замечания он реагирует одинаково, издавая звук «у» или «У-У». Может вставить пару испанских слов. Получается к месту.

Мне становится не по себе: этот разговор по душам может спровоцировать ещё один порез или что-нибудь хуже. Подхожу позже к охраннице и пытаюсь объяснить опасность такого подхода к малышу.

— Я знаю, что я делаю! — режет в ответ охранница, и я понимаю, что лучше отвалить от неё. Ухожу. Поэтому не вижу, что голландца зовут к доктору. Второй русский пытается пойти с ним переводчиком и на следующий день рассказывает мне, что та охранница наорала на него, чтобы он не лез не в своё дело, что голландец прекрасно общается на испанском… и так далее.

Начинаю понимать, что мой рассказ о юноше получается слишком длинным и подхожу к охраннику. Этот из наших и достаточно знает меня и ситуацию.

— Ты знаешь, как зовут вчерашнюю охранницу?

— Да.

— Как?

— Зачем? — вопросом на вопрос уводит меня от темы.

Объясняю ему, что собираюсь на неё нажаловаться и мне нужно для очередного рассказа.

Охранник краснеет.

— Да, это моя подруга…

— Скажи мне кто твой друг, и я скажу, кто ты, — язвлю я, ещё больше, смущая охранника, — Мы тут всячески пытаемся вам помочь, а на нас орут! В принципе, мне это даже нравится. Книга интереснее получится.

Охранник справляется со своим смущением и клянётся, что сегодня же голландца переведут в другое место. Это и случилось ближе к вечеру.

БЛУДНИЦА

Среди охранников испанских тюрем немало женщин. В условиях повышенной безработицы в стране, можно понять выбравших эту профессию. Тысячеевровый минимальный заработок да вкупе с надбавками и льготами, повышающими эту цифру. Добавки работникам госпредприятий в опасных условиях. И многое другое. Женщины работают. Работают как женщины. Демонстрируя своё внутреннее «я» в возможности покомандовать взрослыми мужиками, опущенными государством. Одни остаются просто женщинами. Отзывчивыми, спокойными, незлобными, спокойно выслушивающими жалобы и россказни зэков. Помогающие в чём-либо, если есть возможность. Не теряющие своего достоинства, ни унижающие кого-либо. Другая часть надзирательниц — это злобное преследование всех и вся. Особенно тех, кто не показывает раболепия и, хуже того, жалующихся на несправедливое отношение персонала. Эти ищут повода и возможности прицепиться, унизить, выпятить свою дурость.

— А что вы делаете в условиях, когда несколько лет не имеете отношений с женщинами? — вопрошает такая стерва, зайдя на кухню модуля.

Работающие там зэки подобострастно хихикают, принимая всё как шутку. Они знают: другая реакция на такую провокацию закончится тем, что любой из них может потерять работу, а то и отправиться прямиком в конфликтный блок. А её стервозное величество добавляет, что ей хотелось бы хлеба и фруктов, «если таковые останутся». Лишние фрукты, разумеется, находятся.

Одна охранница выделялась среди других детским выражением лица. Если можно назвать детским землистого цвета кожу — от частого курения — на которой были нарисованы глаза и губы. Плохо ухоженные волнистые волосы до пояса и анорексическая худоба дополняют картину. Мне всегда было жалко эту пигалицу и, по мере возможностей, пытаюсь урегулировать скандалы, тормозить драки или просто помогать в мелочных повседневных делах, как-то: открыть-закрыть дверь ключом, взятым у неё, избавляя испанку от путешествий туда и обратно по шлюзам автоматических дверей.

Девица была слаба на передок, как говорят старушки-сплетницы. Находясь в возрасте около тридцати и обделенная умом, она воспринимала некоторых зэков образцами мужчин. Её слабостью были худые, мускулистые аборигены, стоявшие по утрам в очереди за какой-нибудь «дурью» или «пьяными» таблетками. Избранники быстро понимали, что дама, как говорится, «запала» и с удовольствием участвовали в болтологии тет-а-тет в надежде, что будет что-то и большее. Иногда это большее случалось. Зэк вдруг становился поборником чистоты, набирал в ведро воды, хватал швабру и вместе с охранницей, уединялся в модульных классах для уборки внутренних помещений. Бывало, что во время таких «уборок» их заставал коллега-охранник и, обиженный тем, что ему не досталось, стучал кому надо. Девку переводили куда подальше до тех пор, пока чистильщик внутренностей не уезжал из тюрьмы. Потом охранница возвращалась и всё повторялось заново. Мне было «до лампочки» и я продолжал жалеть несчастливое существо, вынужденное пользоваться суррогатами из-за отсутствия настоящей жизни.

Меня и ещё одного зэка-ветерана вызывают к кабине. Подходим. Там дежурит наша «джульетта» и не наш охранник. Он нам говорит, обращаясь ко мне.

— Ты временно перейдёшь к нему в камеру, потому что нам нужен изолятор. Всего на два дня. Потом вернёшься обратно.

Все слова, которые приходят мне в этот момент в голову, русские и не имеют перевода на испанский. Поэтому я молчу, тщетно пытаясь привести в порядок мысли. Но не молчит мой коллега. Ему проще: он не знает русского.

— Но ведь есть спецкамера для изолятора!

— Она уже занята другим наказуемым.

— И есть же наркоманы, которые сидят в камерах по одному.

Испанец не успевает ответить. Его опережает «джоконда». Она сегодня старшая в смене.

— Всё! Нечего дискутировать! Я уже так решила.

— А кого нужно изолировать? — не сдаётся мой товарищ.

Имя, которое нам сказали, парализует и его. Это — самая грязная свинья нашего блока. Уже на расстоянии трёх метров от «хрюши» в нос шибает такая вонь, что перехватывает дыхание. Когда нас загоняют в стойла и по лестнице поднимается это испанское недоразумение, за ним близко никто не идёт. Ждут, пока движение воздуха не разбавит запашок.

Мои русские слова прочно запечатывают моё речевое устройство и я просто стою рядом, тупо лупая на сцену передо мной. Мой коллега оправляется от ступора.

— Но ведь он один в камере! Если нужно изолировать, то просто закройте его там.

— Не нужно объяснять мне, как я должна поступать! Всё уже авторизованно, — заявляет наша «душка».

Марисалес твою мать! Марисалес — это не испанское ругательство. Это её имя. И я ещё жалею эту шлюху! Мой компаньон замолкает и растерянно смотрит поверх голов на третью охранницу, которая сегодня дежурит на пульте. Та — нормальная женщина и знает его уже несколько лет. Она ловит взгляд, делает огорчённую гримасу и еле заметным жестом показывает, что всеобщая любовь сегодня главная и может делать всё, что ей вздумается.

Наша «монна лиза», сделав дело, выходит во двор, садится на скамейку рядом со своим очередным страдателем, и треплется с ним несколько часов подряд. Заканчивает только тогда, когда за ней приходит охранник, напоминая, что нужно работать.

Делать нечего. Сгружаем мои пожитки в камере моего коллеги, а в мою, безукоризненно-чистую, въезжает для наказания цыганско-испанская свинья. Вечером, на проверке, в приоткрытую дверь заглядывает второй шеф модуля (команда на ночь меняется). Видит нас в одной камере, вскидывает взгляд на номер на двери и, ничего не понимая, проводит пальцем по списку, отыскивая наши фамилии. Я не выдерживаю и фыркаю. Охранник поджимает губы и отходит от нашей двери, проверяя другие камеры.

Утром приходит новая команда, с нашими нормальными ментами.

— Вечером в восемь часов я освобожу твою камеру, — говорит мне охранник, — И, надеюсь, что тебе больше не сделают такого сюрприза.

С восьми вечера и до половины двенадцатого ночи я прополаскиваю всё, к чему мог прикоснуться свин испанского королевства. Просто невероятно, сколько грязи может оставить после себя испанец за два неполных дня нахождения в бывшей чистой камере.

«Заключённый в тюрьме Навалкарнеро (около Мадрида) откусил часть уха охраннику» — сообщают телевизионные новости этого дня. Мне становится весело, слыша это и возя шваброй с хлоркой по кафелю в душе. Представляю нашу «нефертити» с купированными ушами. Теперь-то, подруга, я и пальцем не пошевелю, чтобы помочь тебе. Даже если тебя и душить рядом со мной будут.

— Какая у неё славная улыбка! И вся она такая душевная, человечная, — говорит мне один экс-советянин.

— Ещё пару лет рукоблудия и тебе слониха балериной будет казаться, а крокодилица — Марьей-царевной, — отвечаю.

— Я её не трогал. Почему рукоблудие? — удивляется москаль.

— Ты путаешь понятия «дать волю рукам» и «блудить руками», — зубоскалю и добавляю, что это нормально после многолетнего жития в чужой языковой среде.

ШАРИКИ ЗА РОЛИКИ

Шарахаясь без дела по тюремному двору, нахожу маленькую пружинку. В голове закрутились детали подшипников в поисках идеи, куда можно применить предмет.

В блоке есть мастерская. Так называемая мастерская, потому что в ней есть лобзик, несколько детских ножниц, которые с трудом режут бумагу и, иногда, ответственный за рукоделие из тюремной школы приносит краски, листик наждачной бумаги и ящики из-под фруктов, сделанные из древесного шпона и фанеры. Ещё в этой мастерской валяются куски картона и куча старых газет. Пружинка в этих условиях никак не вписывалась.

Сжав её пальцами в очередной раз, отчётливо представляю спусковой механизм арбалета. Остальное додумалось быстро. Когда захожу в тайер (taller — мастерская, исп.), принимаюсь за дело. Из картона моделирую «орех», на котором удерживается тетива, шептало и спусковой крючок. Подобрав размеры, выпиливаю лобзиком нужные детали. Заодно подготавливаю паз для стрелы, склеивая между собой тонкие дощечки.

— Что делаешь? — интересуются зэки, рисующие, пилящие, клеящие рядом со мной в мастерской. Эти не наркушники и, поэтому, меньше шансов, что «стуканут». Но, тем не менее, отвечаю, что сам не знаю, что получится. Так отдаляется момент, когда будет виден окончательный результат. И никакая падла не заложит.

Арбалет на арбалет не похож. На дощечке по длине сделан паз, а на задней части из кусочков фанеры склеены щёчки механизма, который только я могу собрать. Из обычной нитки скручиваю бечёвку и, найдя солидную рейку, привязываю тетиву. Коллеги оживились, увидев знакомый предмет. Каждому захотелось стрельнуть из лука какой-нибудь палочкой. Даю им поиграться, а сам собираю механизм. «Стрелкам» надоело. Забираю у них так называемый лук и вставляю его в ранее подготовленный пропил. Прототип собран. Взвожу тетиву. Зэки замирают в восхищении. Им есть от чего удивляться: они делают всякую хрень, которая — по их разумению — должна радовать глаз. Сердечки из фанеры или картона, в которые вставлены фото подруг, тряпочные браслетики с именами подруг, картинки из ниток, обозначающие эмблемы футбольных клубов, коробочки из фанеры или гусей, из особым образом сложенных бумажек. Но есть среди самоделкиных и настоящие мастера, которым удаётся из простой бумаги сделать изумительного динозавра или героя мультфильма. Укладываю в паз заранее приготовленную стрелу.

— Освободили пространство! — командую.

Все послушно отходят к стенам. Я из угла, где «не берёт» видеокамера наблюдения, нажимаю на спуск. Стрела проскакивает всю мастерскую. Зрители непроизвольно произносят: «О-о!». Иду за стрелой. Возвращаюсь и взвожу механизм, щелчок которого удивляет их не меньше, чем сам выстрел. Прицеливаюсь в картонный ящик, стоящий в нескольких метрах от меня. Сухой звук расправляющейся тетивы и стрела торчит в картоне, хотя у неё нет наконечника.

— О-о-о!

Кто хочет стрельнуть? — спрашиваю. Хотят все. Даю каждому из присутствующих запустить стрелу, куда он желает. Так я себя предохраняю от того, если кому вздумается наябедничать. Все участвовали. Разбираю механизм и оставляю детали в коробке на столе. Без меня никто это не соберёт и не сможет использовать.

Чего бы ещё изобрести от нечего делать?

ПЕРЕБЕЖЧИК

Латиноамериканец, если на егогубах обсохло молоко матери и он умеет читать, — это мудрец, аналитик и философ в одном флаконе. Обычно я стараюсь не слишком близко сходиться с такими. Но этот был умнее других уже тем, что не спорил, а лишь снисходительно улыбался, когда видел, как я делал упражнения с гантелями и штангой, или учил других делать эти упражнения.

Раскачанный плечевой пояс молодого резко контрастировал с цыплячьей шеей и такими же ножками, но юноша не сильно озабочивался этими несоответствиями и продолжал отсутствующе улыбаться, когда я намекнул на то, что он может улучшить своё тело.

Меня задело такое неприятие моей гениальности. Поэтому я оставил попытки атаковать глубокоэшелонированную оборону доброго молодца, справедливо полагая, что время работает на меня. Через год занятий с разными моими учениками, я добился того, что они запросто делали ряд упражнений, которые не мог повторить юный спортсмен. Он уже несколько раз травмировался, попортив свои слабые колени, играя в футбол с другими зэками и уже долгое время не улучшал результаты, изображая из себя домкрат и поднимая много килограммов на бицепс или выжимая штангу лёжа.

Мои вопросы по теории и практике атлетизма и обстоятельные объяснения всё больше выбивали латиноамериканца из равновесия. Последней каплей, склонившей чашу весов в мою сторону, было то, что его земляк, будучи вдвое старше, начал заниматься со мной и тоже стал делать запредельные для юноши упражнения.

Молодость сдалась и решила попробовать мой метод. Удивлённый тем, что поделав упражнения с гантелями малого веса, он устал и получил мышечную боль, характерную для начинающих, латиноамериканец расчертил тетрадь, записал упражнения и старательно начал учиться вести учёт сделаному, да планировать на будущее.

Ещё через две недели это был не только ревностный сторонник моего комплекса упражнений, но и в нём проснулся, обычный для моих учеников, соревновательный инстинкт.

— Потом, когда я обгоню тебя во всех этих упражнениях, я буду всем говорить, что это мой метод и я тебя научил, — заявил он мне.

А сам только закончил делать упражнение для трицепса, еле-еле выполняя его девять раз за подход. Я ему улыбнулся, взял этот вес и спокойно сделал двадцать пять повторений.

— Конечно, ты можешь превзойти меня во многих моих упражнениях, но это будет ещё очень не скоро, потому что ты потерял целый год. Но мне нравится, что ты перебежал линию фронта.

Ещё через два месяца он успешно залечил упражнениями травмированное колено.

АКАДЕМИК

За двадцать четыре года, проведённые в испанских тюрьмах, Иньяки заканчивает уже третье высшее образование. Умный выходец из пиренейщины не терпит никакого другого ума рядом и умный Иньяки постоянно подкалывает меня на темы, изученные им в постоянных переписках с университетом. Мне его «шпильки» по барабану, потому, что они базируются на испанском образовании.

— Евреи в Советском Союзе подвергаются постоянному преследованию, — заявляет.

— Да, — соглашаюсь, — И их выслали в гетто под названием Еврейская Автономная Область, которая, кстати, побольше Израиля будет.

— Какая область!? — удивляется Иньяки, — Не было в СЭСЕРе никакой еврейской автономии.

Беру с полки в библиотеке два испанских энциклопедических словаря. Один издан чуть ли не в эпоху Франко, второй в этом веке. Тычу ему в слово Биробиджан и в карту, где отдельно прорисована автономия.

— Учи собственные источники.

— Ёпт… — бормочет всезнайка, — До сегодняшнего дня понятия не имел об этом.

— Ты о многом не имеешь понятия, — ухмыляюсь.

— Зато ты гений, — заводится Иньяки, — И разбираешься во всём от баллистических ракет до политологии.

— Ты забыл упомянуть астрономию, — продолжаю спор, — Ты знаешь, например, что Луна совершает колебательные движения и, поэтому, мы видим больше половины её поверхности.

— Ха-ха-ха! Ой, не могу! Луна колеблется! Болтается подвешенная!

Оставляю его в этой радости и заказываю в библиотеке книгу «Всё о Луне».

Через неделю получаю, снова ставлю палец на место в тексте, где подробно описывается явление осцилляции Луны.

— Поспорь теперь с этим.

Иньяки читает и отбрасывает книгу на стол.

— Очень легко быть умным как ты: ищешь в энциклопедии, а потом выдаёшь прочитанное за свои знания.

— Ага, — подтверждаю, — Именно так становятся талантливыми. До гения, правда, не дотягиваю, но это не мешает мне умнеть постоянно. Причём я делаю это самостоятельно, а тебя другие учат.

— Я! Я! Я! У тебя нет других слов…, - злится испанец и исчезает.

На обеде я собираю у соседей половинки печёной картошки, которую они не едят. Я же запросто отдаю за картошку мясо, к которому равнодушен.

— Что, витаминов захотелось? — поддевает Иньяки, увидев этот обмен. Мне становится интересно, и я невинно интересуюсь у него.

— А какие витамины есть в картошке?

— Такое знать надо, — снисходительно объясняет испанец, — В картошке много витамина «Д».

— Надо же! — сокрушаюсь, — А я всё время считал, что основная часть витамина «Д» синтезируется в организме под действием солнечного света.

— Видишь, оказывается твоя гениальность — ущербна.

Избегаю продолжения разговора и, когда в моих руках оказывается нужная книга, демонстрирую ему ядовитую улыбку. Раскрываю на месте, где про этот витамин.

— Смотри! Витамин «Д» — жирорастворимый, поэтому он есть в масле и яйцах. Знаешь, чем отличается картошка от яйца? Почитай пока это, а я тебе поищу список витаминов, которые есть в картошке.

— Он тоже так говорит… — пытается найти поддержку Иньяки, показывая на своего земляка.

Но его товарищ увиливает от ответственности.

— Так я это от тебя же и слышал!

Уже не могу сдержаться и смеюсь, испортив окончательно настроение Иньяки. Несколько дней он старательно обходит меня стороной и, когда пытаюсь притормозить его для разговора, он трещит уже изобретённое раньше.

— Ну да! Это же ты! Самый умный! Самый гениальный! Разбираешься во всём…, - и удаляется.

Иногда Иньяки справляется с гордыней и спрашивает меня по российской теме. Он там очередную курсовую работу пишет в своём бесконечном образовании. Тут у нас подколы и приколы заканчиваются. До тех пор, пока мои объяснения не противоречат испанской прессе, телевидению и ещё чему-то, что он уже где-то узнал.

Одним днём его не устраивают мои рассказы по истории германо-советской войны сороковых годов прошлого столетия. Мне уже надоело по нескольку раз возвращаться к одному и тому же. Поэтому рекомендую ему поискать книгу «Ледокол» В. Суворова на испанском, прочитать её и, если не вывихнет мозги после этого, ещё меня поспрашивать. Он показывает заинтересованность.

— Кто этот писатель? Где живёт? Что ещё написал?

Объясняю, прочитывая редакторский текст на обложке русского экземпляра, который есть у меня. Иньяки веселится.

— Ха-ха! Теперь он пишет то, что диктуют англичане. Не нужна мне такая книга.

Настаёт моя очередь повеселиться.

— «Я книгу не читал, но позволяю себе высказываться о ней». Так говорили советские академики от войны. Всё! Теперь ты у меня будешь «академик»!

Не прошло и нескольких дней после нашего разговора, как во всей тюрьме исчезла вода. То ли прорвало, то ли что-то сломалось и на неделю мы лишились мокрого вещества. Два раза в день дают воду на десять минут и кто не успел, тот опоздал. Меня не нужно учить экономии и держу в камере полное ведро воды и десяток наполненных бутылок. Хватает на всё. Когда включают воду и все бросаются в душ, пополняю запасы и стираю. Моюсь позже холодной водой из бутылки. Нет, пожалуй, смысла рассказывать как выглядят туалеты без воды. Надоедает. Иньяки, увидев мой разговор с охранником, интересуется темой.

— Предложил ему сообщить руководству, что могу помочь отремонтировать водопровод. Но они не хотят моей помощи.

— О как! — снова язвит, — Ты ещё и в водопроводах разбираешься!

— Разумеется. Я же — талант, а не паразит-академик, как ты.

Такое rifirrafe (перепалка, спор и т. д.), у нас ещё будет много раз. Паразитом я его не в обиду назвал. Он сам это знает. И сам говорит, что никогда не работал и не собирается. Глупо, мол, работать на государство, которое продержало его двадцать лет за решёткой. А жить будет рыбалкой и огородом. Я его понимаю. Потому что уже делал такое, когда моя собственная страна сошла с ума и, чтобы не последовать за ней, я пару лет прожил как пенсионер. Правда без пенсии. Те годы сделали меня умнее.

ОПЕРАЦИЯ «ПШИК»

Пинг был простым китайским мальчиком. Из простой китайской семьи. Его папа был простым учителем. Но, правда, в непростой элитной китайской школе. Из этой школы вышли многие министры, послы и другие представители китайского бомонда. Пинг тоже учился в школе, где работал его папа. Ошибается тот, кто думает, что легко быть учеником папы-учителя.

Это было время палочной системы. А палки в Китае бамбуковые. Китайские мальчишки ничем не отличались от таких же, в других школах мира. И, иногда, весь класс дружно не выучивал уроков.

— Что это за буква? — вопрошал учитель каждого ученика и, не услышав ответа, требовал показать ладонь. Свистел в воздухе прут и лодырь, зашипев от боли, зажимал ладонь между ног.

— Что это за буква? — спрашивал папа своего сына Пинга.

Пинг знал эту букву, но был солидарен со своими товарищами и, поэтому, молча поднимался и протягивал ладонь за педагогическим ударом.

Пинг закончил школу с отличием. Университет тоже. Пришло время любви. Законы страны запрещали иметь больше одного ребёнка и Пинг с молодой женой уехали в Европу, где можно не обращать внимания на такие ограничения.

Если кто-то думает, что отличнику из Китая очень легко устроиться в Испании, где слово «китаец» часто сопровождает слово «дерьмовый», сильно заблуждается. Пинг не был белоручкой. Три года он мыл посуду в ресторане, учил испанский язык и осваивался на новом месте. Он знал, чего хотел.

Родился первый сын. Потом в его семье будет три ребёнка. Появится первый магазинчик. Завяжутся новые контакты. Возобновятся старые школьные. Его друзья по учёбе начнут выдвигаться на разные должности. Связи помогали. Пинг рос, богател, строил будущее себе, жене, детям. Не забывал и родителей. Помогал и своей деревне, где его, за эту помощь, выбрали сенатором от провинции.

Успешные иностранцы — бельмо в глазу испанцев. Пинга стали разрабатывать местные органы. Но он об этом ещё не знал. Всё у него получалось, всё шло хорошо. Деньги шли к деньгам. Пинг вкладывал их в развитие. Количество завидующих увеличивалось. Пинг стал миллионером. В конце первого десятилетия нынешнего века испанская королева София Греческая вручает ему премию, как лучшему предпринимателю года. Ещё через год полиция арестовывает Пинга, подозревая в принадлежности к группировке, отмывающей деньги.

В тюрьме Пинг помогает другим зэкам, покупая нуждающимся одежду. Через два месяца адвокаты вызволяют Пинга из заключения, потому что полицейские при аресте и судья, отправивший его в тюрьму, нарушили ряд правил. Выйдя из тюрьмы, Пинг засучивает рукава и продолжает развивать свои проекты. Покупает здание для создания культурно-образовательного центра в помощь китайским иммигрантам. Растёт коллекция его собственной картинной галереи. И так же растёт желание испанской фемиды увидеть Пинга за решёткой и обобрать его, как это принято в Испании со времён 1492 года, когда испанцы выгнали из страны всех евреев. С тех пор никто не вспоминает, кто финансировал знаменитую поездку Колумба в Индию. Ах, да… по морю не ездят…, но мы не об этом.

Второй арест Пинга был подготовлен безукоризненно. Обвинили его в руководстве китайской мафией, отмывании денег, коррупции, подкупе должностных лиц, уклонении от уплаты налогов… Обвинение занимало много листов. Из всех магазинов Пинга, его центров, дома, складов, галереи полицейские не без удовольствия позабирали наличные деньги. Телевидение сообщало, что денег было толи целая магазинная тележка, толи полный грузовой контейнер. Профашистские испанские группировки захватили здание, так и не ставшее культурным центром. Полицейские и власти благосклонно отнеслись к этому.

Китайцы, работавшие на Пинга, остались без работы и зарплат, но главное было сделано: началась операция «Император». Любимая игра испанской полиции — придумать громкое название и притягивать к нему факты.

Пинг сидел в изоляторе. Тюремная система помнила меценатство Пинга и не желала повторения. После четырнадцати месяцев изолятора Пинга перевели в обычный тюремный блок.

Операция «Император» пробуксовывала как автомобиль на льду. Подозреваемые упорно отрицали всякую причастность. Наличных денег больше не находилось и китайцы и испанцы, словно сговорившись, отказывались понимать полицейских и судей. Да ещё и официальные китайские власти всё чаще спрашивали официальные испанские власти, почему сидит в тюрьме Гао Пинг, отравляя этим дружественные визиты и переговоры. Ответов у испанцев не находилось.

Пинг сидел, читал книги, начал писать свою. Про него тоже написали книгу. Два гнусных каталонца, используя прослушки телефонов Пинга, накропали двухсотстраничный шедевр под названием «Невидимая империя». Пингу адвокаты принесли один экземпляр.

Я тоже могу писать гадости, но то, что я прочитал в той книжонке, превосходило все возможные фантазии. Оказывается, Пинг уже, наверное, отмыл больше 256 миллионов евро, его отец — главарь и мозг китайской мафии по прозвищу «Профессор». Ссора с тёщей подавалась как желание Пинга бросить свою жену и троих детей. Правда, тут же, через десяток страниц, его жена стала главным казначеем китайской мафии в Испании. Пинг, всё время пытался коррумпировать полицейских, раздаривая им испанское же вино в испанских бутылках. «Нам бы не хотелось ещё раз увидеть улыбающегося Гао Пинга, выходящего за ворота тюрьмы», — заявляли авторы пасквиля, забывшие поместить свои фотопортреты на обложку книги, как это принято в современном литературном мире. Этот нехороший император Пинг ещё любит фотографироваться с послами своей страны и королями Испании, не подумав написали каталонцы. Это вызвало у меня приступ хохота, представляя, как Пинг заходит в королевский дворец к тогдашнему испанскому королю, полное имя которого — Хуан-Альфонсо-Карлос де Борбон и де Дос-Сицилиас и, пнув дверь ногой, говорит с китайским акцентом.

— Нихао, величество! Я сегодня хочу с тобой сфотоглафиловаться. Ты же знаешь, что я люблю это делать.

И Борбон Двухсицилианский спешно надевает свой лучший костюм…

Вам смешно? Мне тоже. Пингу не очень.

Пинг сидел. Адвокаты работали. Испанские полицейские, судьи и пркуроры перетряхивали всё грязное, что им попадалось. Но дела не получалось. А время предварительного заключения заканчивалось. Судья назначил Пингу освобождение под залог 800 тысяч евро. Пинг прочитал бумагу и печально улыбнулся: таких денег у ненго не было. И не стал ничего подписывать. Судья же, не желал остаться без чужого куска масла на своём куске хлеба, поэтому снизил, со временем, сумму залога до 400 тысяч. Семья Пинга бросила клич среди соотечественников и 93 китайца пустили шапку по кругу и собрали требуемые деньги. Это позволило испанской прессе заявлять, что главарь китайской мафии Гао Пинг, даже после четырёх лет в тюрьме, сохранил своё влияние в криминальном мире.

Через неделю после освобождения Пинга испанская юстиция отправила уголовное многотомие операции «Император» в архив, за отсутствием доказательств преступления.

ПОДСТАВА

Китайцев в Испании если не любят, то относятся терпимо. На государственном уровне. На это есть причины. После смерти дона Франциско Паулино Эрменехильдо Теодуло Франко-Баамонте — таково полное имя генералиссимуса — именно коммунистический Китай предложил принять Испанию в члены ООН. С тех пор двери страны были открыты представителям Поднебесной. Тем, кто приезжал, давали хорошие возможности для бизнеса. И не беспокоили по пустякам, как собственных жителей. Китайцы поехали. Поехали кто захотел работать, кто хотел заработать, выучиться или просто завести побольше детей, что запрещено в самом Китае.

Хитрый китаец пожил в Испании, подучил язык, на котором писали Сервантес, Бласко Ибаньес и Кампаамор. Вместе с языком приобрёл понятие, что для его собственного благополучия срочно нужны деньги. И не когда-нибудь в будущем, а прямо сейчас. Прикупил он европейский костюм с галстуком и поехал в родные пенаты хвастаться перед знакомыми и друзьями, как быстро можно разбогатеть в далёкой некитайской стране. Представители культурной, железной и прочих революций прониклись и надавали узкоглазому Бендеру займов, чтобы он превратил пять буратиновских монет в золотой дождь.

Хитрец вернулся в Испанию, купил квартиру, прикупил магазин и зажил нормальной испанской жизнью, не смотря на своё азиатское происхождение. А на его далёкой родине, его обманутые друзья всё поняли и решили вернуть свои деньги, используя законы своей коммунистической страны. Китайские полицейские серьёзно отнеслись к жалобе, провели расследование, локализовали обманщика в Испании и отправили в Европу четырёх представителей МВД, с главным свидетелем для восстановления справедливости.

Запросив нужную информацию у своих начальников, бригада поехала в страну, где никто ни бум-бум по-китайски. Разумеется, что члены группы так же не говорили по-испански. Прилетели они в аэропорт Мадрида, показали водителю такси заранее отпечатанный адрес на бумаге и поехали. И приехали.

На этом добрые дела закончились. По злой воле обстоятельств, испанский китаец увидел в окошко выгружавшихся из такси соотечественников, среди которых сразу узнал свидетеля. Схватил телефон и позвонил в испанскую полицию о том, что банда наёмных убийц лишает его жизни. Бросил телефон, взял в руки нож и стал наносить себе неглубокие ранения, чем перепугал молодую китайскую женщину, жившую с ним на правах жены. Бросившись с криками отнимать нож, она получила один единственный, но смертельный удар в грудь.

Приехавшая бригада, услышав через закрытую дверь страшные крики на понятном языке, не долго думая, вышибает дверь и вламывается в квартиру. Забыли менты, что это уже не Китай. Испанские полицейские, прибывшие по звонку, застают в квартире пять злоумышленников, труп с ножом в груди и забарикадировавшуюся в ванной жертву.

Уже в тюрьме китайские полиционеры узнали, что им нужно было обязательно, по прибытии, зарегистрироваться в посольстве Китайской Народной Республики и, сообщив цель прибытия, заняться делом при содействии испанских правоохранительных органов. Узнали поздно, потому, что сейчас им «шили» дело об убийстве, за которое обещалось двадцать лет заключения каждому.

Дело собиралось плохо. Обвинение не клеилось. «Жертва» выздоровела и начала путаться в показаниях. Но заточенная на обвинения испанская система продолжала кормить тюремной едой пятерых китайцев, сидевших в разных тюрьмах. Не смотря на отсутствие контактов, они упорно отрицали своё участие в преступлении, упорно не понимали и не желали учить великий испанский язык, получали поддержку дипломатов и представителей своей страны, и испанцам не оставалось ничего другого, как прессовать китайцев временем. Прошло четыре года предварительного заключения, допущенного по закону. Китайцы не признавались. Судья добавил всем пятерым ещё по два года «предвариловки», что тоже разрешал закон тех лет. Китайцы упорствовали.

Время шло. Трое из четверых китайских полицейских лишились жён на своей родине. Их женщины решили, что лучше развестись, чем ждать непонятно чего. Четвёртому из их группы и свидетелю разводы не грозили, потому что они, как и их жёны, были в том возрасте, когда нет смысла разбегаться.

Таким я встретил старого и толстого Цанг Ёнга, что в переводе означает «простой и мужественный». Мы неплохо провели больше года вместе, я узнал, как пишутся китайские буквы, а Ёнг сбросил 30 килограммов собственного веса и с удовольствием таскал штангу и гантели.

Уже в другой тюрьме я получил от него письмо, что дело закрыто и что всех пятерых депортируют из страны. Прошло ровно шесть лет с тех пор, как Ёнг со товарищи ступил на испанскую землю. Ещё через некоторое время я получил письмо из самого Пекина, где Ёнг радуется свободе, благодарит меня за время, проведённое вместе, и сообщает, что его ожидает операция на сердце.

«Если приедешь в китай, я найду тебе женщину, чтобы ты остался здесь», было написано по-мандарински. Ещё на письме ясно виднелись следы капель, размывшие чернила.

Больше я не получал посланий из Китая, хотя тут же исписал целый лист иероглифами и отправил его в Пекин — северную столицу — по адресу: Восточная стена… Но это не означает, что Ёнг меня забыл. Просто, зная испанцев, подозреваю, что моё письмо отправилось прямо в мусорную корзину: типа, непонятно написано. За три года в тюрьме «Кастейон-2» уже шесть моих писем не дошли до адресатов, а уж сколько пропало тех писем, что должен был получить я, боюсь и предполагать.

ПЛАГИАТ

Весь пишущий народ болен перекопированием. Мало того, что используют буквы придуманные другими. Мало того, что пишут слова давно известные. Мало того, что вписывают в свои перлы сочетания слов, прочитанные или увиденные где-то. Мало того, что откровенно уворовывают целые куски текста, которые уже имеют хозяина, дак ещё и идею целиком утащить могут.

Я тоже не святой. Тот, кто читал «Законченная миссия», знает, что идея, мягко говоря, позаимствована из «Трость калибра 7,62». Но я честно предупредил читателя об этом в самой первой публикации. Так же честно признаюсь, что не всегда делаю такое предупреждение, и мне доставит большое удовольствие тот, кто найдёт ещё один позаимствованный момент. Если не найдут, то мне тоже будет приятно — хорошо спрятал!

Так я повеселился однажды, найдя следы моей шутки: сообщив читателям, что Иван-Дурак со щукой в проруби общался. Надеюсь, что Емеля и ещё одно высокопоставленное лицо, процитировавшее мою выдумку, не сильно на меня обижаются. Все писатели шутят. Каждый по-своему.

В испанских тюрьмах работают массовики-затейники. Затевают всякие курсы, конкурсы и соревнования. И за это массово получают деньги. Для привлечения к участию в этих затеях, зачастую объявляют денежные призы. Зэкам нравится такой вид лотереи, и они упираются, чтобы что-то сделать. Попробовал и я поучаствовать в литературных конкурсах. Безуспешно. И совсем не потому, что мои тексты плохо написаны. Написаны они всегда грамотно и без ошибок. Но написаны не испанцем и стиль далёк от привычного жителям пиренейщины. Махнул я рукой на всякие литературные соревнования, понимая, что шансов на выигрыш у меня нет. Произведения, которые получали призы на этих конкурсах, не могли читать без отвращения даже сами испанцы. Я проверял. Очень трудно найти испанца, осилившего «Дон Кихота Ламанчского» на родном языке. Но, тем не менее, книга — мировой шедевр. Я прочитал 80 страниц.

Однажды вижу на доске объявление об очередном поэтическом конкурсе. Ну-ну! Испанская поэзия запоминается тем, что она не запоминается. Если стихи Пушкина, заученные ещё в школе, я помню до сих пор; если детские считалочки я могу рассказать на нескольких языках, включая китайский и арабский, то с испанской поэзией я не дружу. Трудно запомнить стих, в котором вторая строка рифмуется с седьмой, а потом с пятнадцатой. Остальные, в лучшем случае, звучат ритмично с рифмующимися. На основе таких стихов сочиняют песни. Потом с такими песнями испанцы едут на Евровидение и выигрывают его так же часто, как русский футбол чемпионат Мира.

У меня есть образец испанской поэзии: князь, с которым я делил камеру, подарил мне свой стих. Не доверяя своему вкусу и восприятию, показываю произведение одному коллеге, который дружит с испанской грамматикой. Он прочитал.

— Идея не плоха. Но сам стих слабый. Сам написал?

— Нет, говорю. — Но хочу устроить плагиат и послать на конкурс.

— Попробуй улучшить рифму, — советует.

Я включился в работу. Если долго мучиться, что-нибудь получится. Нужно сохранить испанскость стиха и сделать его благозвучнее. Я справился, изменив мажорность стиха на минорный тон и, вставил упоминание о бедных мигрантах, усилив этим печальность повествования. Снова показываю товарищу.

— Класс, — говорит он, — Теперь придраться не к чему.

Посылаю отредактированный, изменённый, улучшенный и красиво переписанный стих на объявленный конкурс. Через пару недель ко мне подходит один зэк, который участвовал в перепечатывании рукописных текстов.

— Знаешь, — говорит, — Твой стих был единственным среди других, который был с лейтмотивом. Остальные были набором красивых фраз.

С таким облагороженным поэтическим шедевром я и в этом конкурсе ничего не выиграл.

В следующий раз для плагиата выберу стихи Гарсиа Лорки.

ШАНТАЖ

В моей тюремной жизни стараюсь до минимума свести общение с другими людьми. С зэками, охранниками, учителями, медиками… Это помогает мне сконцентрироваться на наблюдении за окружающим, обдумывании будущих текстов и, разумеется, сохранением здоровья. Даже если у меня в камере появляется компаньон, ему скоро надоедает моё молчание и односложные ответы на вопросы. И он старается найти себе другое место.

Среди сотни зэков модуля поддерживаю отношения с десятком человек. Остальных не знаю даже по именам. С интересом смотрю, как другие зэки (в основном местные) лебезят перед каким-нибудь «доном», рассказывают ему всю историю своей жизни, начиная с рождения. Им так нужно делать. Такой «друг» может втихушку подарить кусочек гашиша, отобранного у другого зэка, закрыть глаза на проступок или, даже, помочь в неудобной ситуации.

С некоторыми охранниками завязываются отношения и у меня. Им нравится моя осведомлённость и образованность, мои интересные комментарии на темы их жизни в стране и, вообще, недурость. Подумав, решаю использовать эти моменты «дружбы». Подхожу к Хосе-Антонио, который заканчивает годовой цикл работы в нашем модуле и скоро уйдёт в другое место. Спрашиваю его.

— Неужели тебе хочется остаться комическим персонажем в моих рассказах о тюрьме?

— Нет, не хочу, — откровенно признаётся он.

— Ну, подари мне тогда тетрадь и ручку. А то у меня с этим всегда большие проблемы. А я честно напишу, что среди всего этого сброда нашёлся один человек с доброй душой.

Он читал некоторые мои рассказы, написанные на понятном ему языке, и они ему понравились.

— Эх! — огорчается Хосе-Антонио, — Почему ты раньше не сказал? Я же переезжаю в другую тюрьму и уже собрал все свои вещи. Но погоди, завтра у меня последнее дежурство и я оставлю тебе мои листы бумаги и авторучки.

На следующий день он и вправду отдаёт мне две сотни листов бумаги и пять ручек синего цвета. И спрашивает меня, где найти информацию об уже написанных мною книгах. Рисую ему ссылку на интернет и мы расстаёмся с добрыми пожеланиями.

Мне понравилась моя импровизация и я ищу новую жертву. Тем более, что уже знаю о моей растущей известности в отдельной испанской тюрьме «Кастейон-2». Однажды, когда у охранников в отпускное время начинаются всякие замещения, приходит новый охранник. В тот день я остался заведовать библиотекой, потому что мой товарищ ушёл в школу. Прошу охранника открыть дверь. В тюрьме все двери закрываются на ключ, если не используются.

— А вы кто? — интересуется охранник.

— Второй ответственный.

— Как вас зовут? — подстраховывается он, не зная никого в модуле.

— Владимир.

— Ёпт…! — восклицает испанец, — Так это вы — писатель?

Ага! Моя деятельность знакома уже и тем, кто меня ещё не видел.

Следующим выбираю охранника по имени Луис. Под два метра детина, не стесняющийся давать оплеухи наркоманам и регулярно заявляющий, что найдёт у меня слабое место, потому что у всех есть слабина. В самый первый раз я ухмыльнулся и посоветовал ему заглянуть в моё досье. С тех пор он регулярно пробовал на мне известные ему приёмы подавления.

— Смотри на меня! — говорил он на плохом английском.

Мой уровень лучше и, в двух-трёх выражениях я объяснил ему неправильность построения фразы и банальность постоянных повторений. Луис плохо понимал английский и сразу переходил на родной испанский.

— Ты ведь понимаешь, что находишься под моей властью?

— Да, — соглашаюсь, — Но только до тех пор, пока здесь, — показываю на лоб, — кабеля находятся параллельно. Когда они замкнут, всё изменится.

Луису становится весело от этой шутки, хотя в ней мало шутливого.

— А я на тебя напишу рапорт.

— Имеешь право, — отвечаю, — Если умеешь писать.

Он весело ржёт и уходит. Вечером, когда нас разводят по камерам, он останавливается возле двери.

— Во! Я напишу рапорт, что у тебя много обуви на полке.

— Это уже ближе к реальности, — иронизирую, — Зайди и посмотри вон те ботинки. Подумай, что может быть, если я их одену?

Там на полке, всё ещё красуются рабочие бутсы с железными носками. Луис заходит, берёт ботинок в руки и оборачивается ко мне с нескрываемым изумлением. В тюрьме, да ещё в модуле наркоманов, такие ботинки — почти преступление!

— Ты их даже забрать не можешь, — подкалываю я его, — Мне их разрешила держать здесь сама директорша по безопасности. А ты говоришь, рапорт…

— Ничего себе! — бормочет Луис, ставя ботинок на место.

Так мы и препираемся в каждое его дежурство.

— Что пишешь? — спрашивает он однажды.

— Новый рассказ. Про охранников.

— А про меня там будет? Про то, какой я хороший и красивый.

— Прямо сейчас пишу. Называется «Психопаты».

Луис обижается.

— Неужели среди нас нет ни одного хорошего?

— Есть. Хосе-Антонио, — отвечаю.

— Гы-гы! Что, самый симпатичный?

Ему есть от чего веселиться. Хосе-Антонио всегда красит свои седые волосы, а в последнее время, даже, сделал пересадку волос на свою обширную лысину, вызвав этим насмешки зэков и охранников.

— Про симпатичность можно будет потом поговорить, когда у него волосы отрастут. А вот, что он подарил мне бумагу и авторучки, я обязательно напишу в отдельном рассказе. А про тебя не буду, ты мне ничего не даришь.

— А что тебе надо? — не подумав, спрашивает Луис.

— Общую тетрадь и авторучку. Заодно увеличишь твой имидж в моих рассказах.

— Ладно, куплю.

На следующее дежурство он не приносит обещанного. На мой прикол отговаривается, что хорошие дела быстро не делаются, и старается поменьше разговаривать со мной. Но от меня так просто не отделаешься. Жду его появления на ночном дежурстве и, когда он на проверке заглядывает в приоткрытую дверь, показываю ему руками открывающиеся и закрывающиеся страницы. Луис фыркает и снова исчезает.

Исчезает на пару недель. В Испании, когда праздники попадают на рабочие дни рядом с выходными, их соединяют и народ отдыхает три, четыре или пять дней подряд. Тюремные охранники с их скользящим графиком, дежурят друг за друга и накапливают, таким образом, до десяти дней вместе с такими праздниками.

Появившись на смене, Луис пытается разговорить меня на тему Ивана Грозного. Там на отдыхе он или прочитал чего, или по телевизору увидел. Поговорили. А когда закончили, я спрашиваю, а где моя новая тетрадь? Луис с шумом втягивает воздух, что означает простое забытие обещания.

— Хочешь, я украду где-нибудь для тебя тетрадку? — спрашивает он, пытаясь перевести всё в шутку. Ты же знаешь, что мы в Испании все воруем.

— Хочу. Но не воруй в китайском магазине. Укради в «Кортэ Инглес» (сеть дорогих магазинов в стране).

— Не, я здесь украду. В тюрьме. Например, прямо у директора.

— Воруй, — соглашаюсь я. А если тебя застукают, скажи, что я тебя заставил.

— Мне не поверят, что такой маленький русский заставляет такого большого, как я.

— Директор поверит. Он же делает что-то, когда я его заставляю. Но, если будешь покупать, а не воровать, то заодно купи себе сопливчик. И тычу пальцем в пятно на униформе Луиса, оставшееся после утреннего кофе.

Это замечание его обижает, и он исчезает в своей кабине, стараясь до конца дня проходить подальше от меня.

Проходит Новый Год. Луиса нет. Тетради нет. Нет и авторучек. Дожидаюсь его дежурства и интересуюсь, как идёт процесс. Он отшучивается и, в свою очередь, спрашивает, каким я опишу его в истории. К этому я готов и даю прочитать ему рассказ «Воспитывание». Он читает и смеётся до слёз.

— Начинаю бояться того, что ты напишешь.

Исчезает на некоторое время и в середине дня, когда нас закрывают по камерам, протягивает мне две новые авторучки.

— Надеюсь, это то, что тебе надо. Утащил в одном месте. Тетрадь украсть не смог. Всё лежит так, что незаметно не утянешь.

— Хорошее воровство должно быть хорошо подготовлено, — соглашаюсь, — Особенно, если хочешь украсть в тюрьме.

Время хоть и не резиновое, но тянется, когда ждёшь чего-нибудь.

— Где моя тетрадка? — спрашиваю в следующий раз.

— Слушай! — возмущается Луис, — Нельзя же быть таким. Первый раз вижу зэка-взяточника!

— И никто больше не увидит, — поддерживаю разговор, — Поэтому перед тем, как ты уйдёшь на новое место работы, предупреди новых охранников, что я про всех пишу книгу и, если кто не хочет в неё попасть, пусть подарит мне тетрадку. Этого будет достаточно. В тюрьме даже коррупция имеет другие цены.

Луис весело смеётся пару минут. Представляет, наверное, свои будущие разговоры с коллегами.

— Ты какой-то нетипичный испанец, — говорю ему однажды, — То, что ты испанец, сомнений нет: потому что не выполняешь своих обещаний. Но все твои соотечественники планируют осуществить что-то завтра, в то время, как ты всегда используешь «сегодня».

Тетради я так и не дождался.

ЖМУРИК

Откинувших копыта в испанских тюрьмах эвакуируют на свободу по специальному протоколу: сначала их, как правило доставляют в санчасть. Свидетелей-то нет и никто ничего не расскажет о том, что при транспортировке пластикового мешка его пару раз уронили на лестнице. А перед этим продержали некоторое время в камере на случай воскресения.

А дальше — строго по правилам: по приезду спецмашины из труповозного сервиса в тюрьме закрываются все двери, не забыв загнать внутрь всех зэков, оказавшихся между блоками. Открываются все двери шлюзов на обоих периметрах и на территорию тюрьмы заезжает автомобиль, сопровождаемый шефом дневного дежурства. Из санчасти — без почестей, но и без небрежностей — выносят бренные останки. Грузят их. Ставятся все нужные подписи на документы. Автофургон уезжает, двери закрываются и, пока ещё живые, зэки продолжают исправляться. «Мёртвый в гробе мирно спит, жизнью пользуйся живущий».

В приоткрытую на ладонь дверь привычно заглянул охранник. Убедился, что мой сокамерник и я живы-здоровы и пошёл к следующей двери. Так же, молча, проверил там и звук его шагов стал удаляться по коридору. В модуле была сравнительная тишина. Зэки, у которых не было ни телевизора, ни радио, уже съели нужные таблетки и готовились погрузиться в иллюзорный мир. Другие досматривали «Симпсонов» или, как мы, знакомились с новостями.

Вдруг моё ухо уловило необычно повышенный голос охранника. Пульт телевизора я держу в руке и быстро выключаю звук.

— … и бегом поднимись сюда, с чем-нибудь, чтобы отрезать, — донеслось окончание фразы охранника. Очень интересно. Приникаю к приоткрытой двери под любопытным взглядом моего товарища. Жестом останавливаю его вопрос и слышу, как охранник нажимает в далёкой от нас камере кнопку интерфона и просит коллегу вызвать врача из медчасти, шефа ночного дежурства и подкрепление из других блоков. Потом говоривший спохватывается и говорит оператору позакрывать двери камер. Все двери со стуком закрываются и в модуле воцаряется тишина. Видимо, не только я заметил ненормальность ситуации и все притаились, пытаясь угадать, что происходит. Мой товарищ по камере не понимает испанского и мы общаемся по-французски.

— Кэс-киль я ля ба? Что там происходит?

— Похоже, что кто-то если не умер, то пытается это сделать, объясняю.

Смотровой глазок на двери нашей камеры по низу не закрывается плотно и это позволяет мне видеть большой кусок коридора и пять дверей камер напротив. Наблюдаю. Пробегает охранница. За ней, через некоторое время ещё трое. Потом ещё и ещё. Кто-то в зелёной одежде медсестры. Потом проносят чемодан с дефибриллятором. Комментирую это товарищу и смотрю, что будет дальше. Несколько человек бегут обратно. Кто-то возвращается с большим чемоданом красного цвета, в котором, предполагаю, находится аппарат искусственной вентиляции лёгких. Спустя время, слышу пиканье машины. Угадал. Беготня по коридору продолжается. Им же никто не мешает: все другие двери закрыты. Мой сокамерник теряет интерес ко всему и заваливается на койку. Моё любопытство ещё не удовлетворено.

Почти два часа беготни. Медиков уже двое. Может и больше, но мне в щель видны только ноги, если проходят далеко от моего пункта наблюдения. Голоса, доносящиеся до меня через закрытую дверь, то громче, то глуше, но совершенно неразборчивы. Ясно одно — кто-то там ушёл и не хочет возвращаться. Мне, даже приблизительно, не удаётся вычислить, кто это там привнёс такие проблемы в нашу рутину.

Голоса вдруг становятся громче, словно там пытаются перекричать друг друга.

— Ч-ш-ш-ш! — отчётливо слышу угрожающий всклик.

Тут же затихает сигнал аппарата искуственного дыхания. Понятно. Несколько охранников проходят мимо нашей камеры, покидая место борьбы за жизнь человеческую. За ними ещё группа людей. Возвращаются только двое. Как раз напротив меня один произносит:

— Мешок у тебя?

— Нет, только перчатки.

— Дьявольщина! Пойду возьму.

Ещё несколько минут ожидания и вижу в руке проходящего пластиковый рулон чёрного цвета. Время спустя, доносится звук застегиваемой молнии. Теперь уже точно всё закончилось.

Был вечер субботы. 19 августа 2017 года.

На следующий день выясняется, что в камере, используемой как карцер, повесился молодой наркоман-испанец, недавно переведённый в наш модуль. Повесился вполне сознательно, употребив все добытые таблетки, которые передавали ему через окошко сердобольные коллеги. Разорвал простыню, и на добытой таким способом верёвке, закачался на стальном прутке, приваренном поверх окошка.

Мне не удалось вспомнить, кто это был: я избегаю общения с другими зэками нашего блока. От силы знаю имена двух десятков из них. Фамилий ещё меньше. Но произошедшее наводит меня на некоторые размышления. Этот испанец был один из тех, кто покупается на посулы, начинает чистить и мыть, переходит в блатной модуль. Из него снова возвращается на дно тюремной жизни с каким-то проступком и наказанием в виде карцера. Отрыжка испанской индивидуальной программы перевоспитания. Пацан свалился в депрессию после «понижения по службе», начал глотать всякую дрянь без разбора. Никому из охраны не показалось это странным. Тюремный медик тоже не нашёл ничего подозрительного, подписывая предписание о помещении в карцер. Теперь их всех ожидали серьёзные разборки случившегося, если семья отошедшего сделает официальное заявление в суд. За мои два с половиной года в тюрьме Кастейон -2 это был четвёртый жмур: два передоза и два суицида. Статистика-с.

МОУ ША

В тюремном блоке появился новый зэк. Китаец. Не могу отделаться от мысли, что я его уже видел где-то. Спрашиваю одного из «старожилов».

— Ха-ха! — смеётся — этого китайца пару недель показывали по ящику как успешного бизнесмена, а теперь Испания решила, что он должен поделиться.

Новичок спокойно бродил по двору, читал книги и общался с другим китайцем, который раньше сидел молча каждый день в одном и том же месте с книгой или газетой в руке и ни с кем не разговаривал. По одной простой причине: он говорил только по-китайски, а все европейские гоблины, что были вокруг него, по-мандарински могли сказать только «нихао». Хотя вру; я мог иероглифами написать моё имя, чем не замедлил похвастаться. Чан обрадовался и стал со мной здороваться.

Теперь Чан мог поговорить со своим соотечественником Пингом и я был рад за обоих. Новичок и я обозревали друг друга, не делая попыток к сближению. Улыбки, нихао и на этом всё. Пинг с интересом глядел, как я запросто подтягивался 15 раз и делал другие доступные на тюремном дворе упражнения. Однажды подошёл и попробовал тоже подтянуться. Получилось полтора раза.

— Не беда, — успокоил я его, — год назад я тоже мог похвастаться таким результатом. — Хочешь стать сильнее?

— Хочу, — не подумав согласился Пинг. Разговаривали мы, разумеется, на испанском.

И я начал его тренировать. Через три дня, с болью в мышцах, которая появляется в первые дни занятий, Пинг старался не попадаться мне на глаза, чтобы я не пригласил его.

— Слабак, — сказал я ему, проходя мимо.

— Я не слабак! — взбрыкнул Пинг, бросаясь за мной, — это ты неправильно тренируешь, потому что я чувствую… И вообще, у меня руки не для этого! Я привык чеки подписывать и купюры считать.

Я деланно засмеялся.

— Если бы ты имел сильные руки, то считал бы не купюры, а упаковки с купюрами.

— Да я…, да у меня…

Но я снова его останавливаю:

— А ещё ты горбатый и плечи опущены, дышишь неправильно, ноги слабые. Ты что, не занимался ничем в детстве?

Как не занимался? Ушу и тай-чи, плаваю. И не горбатый я, а это метод соединения точки ЦИ с точками ИНЬ и ЯНЬ.

— Это хорошо, — резюмирую я, — многие ещё и в Бога верят. Ты, кстати веришь в Бога?

— Конечно верю! За это же не надо платить. Вот если бы я платил, то тогда бы подумал.

Я всегда считал буддистов самыми продвинутыми из всех верующих. Мы долго и плодотворно поговорили в тот день и пришли к соглашению, что каждый человек должен делать то, что ему нравится, а не то, что его заставляют. Заканчивая беседу я сказал, что если китайцу захочется стать сильным ипомолодеть лет на десять, то я нахожусь в свободном доступе.

Пинг сдался быстро: сначала перестал гулять по двору, потом перестал читать на ходу. Читал, сидя за столом и, наконец, улёгся головой на стол, держа соответственно книгу боком. Клиент созревал.

Он подошёл и, как это принято у настоящих бизнесменов, сразу сказал, что он согласен потерпеть ровно один месяц, если я буду выслушивать его мнения и ощущения. И мы снова начали упражняться. И снова, на третий день, Пинг был телом, которое болело во всех местах. Уловив симптом, что клиент опять готов улизнуть, я напомнил ему, что осталось всего 27 дней, что через полторы недели он будет улыбаться, вспоминая первые дни и что все дни, когда он будет заниматься, я буду учить китайский язык. Типа, посмотрим кто раньше сдастся. Пинг поиграл желваками и в его раскосых глазах появилось сожаление. Через час он принёс мне новую тетрадь.

На первой странице было написано иероглифами. Первое слово я знал. Это было моё имя.

Следующий месяц тюремного заключения прошёл для нас как неделя. Пинг рассоединил точки ЦИ, ИНЬ и ЯНЬ, развернул плечи, висел на перекладине почти минуту, подтягивался десять раз. А я сам прочитал то, что написано в моей тетради: «Владимир, говорить хорошо по-китайски — это невозможно!»

И Пинг и я были довольны.

Минул ещё месяц. За ним другой. Чан с интересом наблюдал трансформацию худощавого Пинга в атлета и интересного русского, выговаривающего всё больше китайских слов.

— Чан, давай ты тоже будешь делать упражнения?

— Нет мне нельзя. У меня проблемы с сердцем. Я потерял много веса…

Разговаривали мы, разумеется, по-китайски. Я меряю его пульс. 96. Многовато. Прошу его пробежать по тюремному двору. Пульс скакнул до 140, но через две минуты стало 96. Так-так! Я тебя вылечу. И я начал, где уговорами, а где обманом, привлекать Чана к перекладине и гантелям. Он втянулся, ему стало нравиться. Стал чувствовать силу. Новые упражнения, правда, встречал в штыки: «не хочу, не буду, не хочу».

— Ты не жалуйся! Будь мужчиной! — говорю я ему на чистом мандаринском в один из таких моментов.

Чан остался с открытым ртом. Потом бросается к Пингу.

— Ты слышал, что он мне сказал!?

Инженер-автомобилист с трудом сознавал, что я его отчитал, как в Китае принято ставить на место хныкающих детей.

— Да ты просто убийца! Убийца! (моу ша на китайском).

К тому моменту, когда меня перевели в другую тюрьму, Чан делал упражнения, недоступные никому, а Пинг раздал всю свою фирменную одежду, которая стала ему мала и с удовольствием носил майки своего младшего сына, который на десять сантиметров выше папы и на двадцать килограммов тяжелее. И оба китайца стали бегать круги по двору.

На новом месте я напрягся и впервые в моей жизни нарисовал пару сртен иероглифов на листе бумаги. Через две недели пришёл ответ.

— Чин-ай-те Владимир, тон-ци… Мы стали сильными и больше занимаемся с гантелями… Твоё письмо написано очень хорошо, мы всё поняли… Не с кем стало ругаться, не хватает тренера-убийцы… Скучающие по тебе все китайские товарищи

ТА-МА-ТЭ

Говорят, что раньше в тюрьме Кастейон-2 были зэки-китайцы. Но, когда я здесь обьявился, их уже и след простыл. Поэтому мои потуги в изучении мандаринского затормозились. И это мягко сказано. Моя учёба совсем остановилась, потому что в приёмнике отобрали мой самодельный словарь из шести сотен слов, по причине, что они не понимают написанного там.

В один из дней мои коллеги говорят, что в соседнем модуле появился представитель Поднебесной. Ну как упустить такую возможность! На клочке бумаги пишу не хуже какого-нибудь русского, знающего иероглифы: «Китайский товарищ, привет! Я — русский. Меня зовут Владимир, я учу китайский язык. Ты не хотел бы мне помочь? Я учу с помощью словаря и разговорника» Подписываюсь интернациональными буквами и передаю в соседний модуль через других зэков.

На следующий день меня вызывают через громкоговоритель. Подхожу к окошку. Охранник соседнего модуля показывает мне мою записку!!!

— Наш китаец говорит, что у тебя есть словарь и просит, чтобы ты дал ему. Он здесь ведёт уроки китайского.

Офигеть три раза! Я, конечно, понимаю, что Восток — дело тонкое. Но, что Восток ещё и тупое, я вижу впервые.

Мало того, что этот придурок «вложил» нас с запиской, мало того, что даже не знаю, как его зовут и ни разу его не видел, он ещё и хочет, чтобы я в Испании, в испанской тюрьме, такой тюрьме, как Албокассер, просто так взял и отдал мой словарь. Словарь, который в Испании купить невозможно. Этот словарь издан в Китае и для китайцев. Заканчиваю офигевать и говорю:

— Это мой словарь и я не собираюсь давать его кому бы то ни было.

— Всего на шесть дней, — настаивает охранник блатного модуля.

— Нет!

— Ну, хотя бы на три или на два.

Что за интерес у охранника? Его нажим окончательно стирает всякую возможность смягчить меня.

— Никаких разговоров на эту тему! Я никому не дам мой словарь в испанской тюрьме!

Охраннику на помощь приходит его коллега, но я уже потерял интерес к ним и к разговору.

Как бы у меня аллергия на китайцев не появилась! Кстати, самое оскорбительное ругательство у них, это — обозвать кого-нибудь большим яйцом черепахи. Сразу драться полезет. Звучит, как «ванг-па-дан», но мне больше нравится выражение «сукин сын». Прочитайте ещё раз название рассказа.

БРАЖКА

Князя вдруг перевели в другой блок. Всего трёх дней ему не хватило для начала дегустации бражки, которую он поставил по моему рецепту. Бидон остался у меня с чётким расписанием кому и сколько отдать. У Князя были друзья среди местной цыганистой гопоты и нарков. Мне было, в принципе, до лампочки, но на следующий день ко мне вихляющей походкой приблизился на растопырках один из цыган и сказал, что завтра я должен отдать ему кипятильник и бражку. Кипятильник был мой и о его существовании знал только Князь. Это меня несколько опечалило, а манера разговаривать слегка разозлила: со мной нельзя так.

Я отдал всю бражку экс-советянину, а сам наехал на аборигенов. Типа, кто-то из вас настучал, потому что ночью охранники забрали у меня изделие. Перепуганные возможностью влететь, нарки клялись и божились, что это не они.

Экс-советянин подошёл ко мне с виноватым видом и протянул мне купленый сахар.

— Знаешь, я так не могу. Как-то несправедливо. Отдай их сахар, а то эта жидкость у меня в горле застревает.

МАЗОХИСТ — ИЗОБРЕТАТЕЛЬ

Сдвинувшийся позвонок упорно отказывался возвращаться на место. Да и условий для этого не было. Весь день на ногах в условиях хоть и испанских, но зимних. Привычная боль в спине, цирк при надевании штанов и носков по утрам и полное отсутствие какой-либо помощи. В испанской тюремной системе, чтобы тебя срочно осмотрели, нужно упасть и не шевелиться. Местная наркота это знает и этим пользуется. Я ещё до этого не опустился. Или не дорос. В блоке появился раскачанный кадр из местных. Разговорились. Спрашиваю его о знании проблем с позвоночником. Клянётся, что он лучший специалист. Врёт! Потому, что лучший — это я. Тем не менее, от безисходности, я решаю подставить мою спину под его руки.

Ложусь на скамейку. Массаж. Я расслабляюсь. Он ставит вдруг руки… не туда! В голове взревела сирена опасности с одновременным проблесковым маячком, но было поздно. Он резко даванул обеими руками и я перестал дышать от боли. Позвонок, правда, встал почти на место, но этот идиот сдвинул мне ребро. Когда я, наконец, смог сделать вдох-выдох, мне стало смешно: ну что, выпросил помощи?

— Ну, как? — спрашивает испанец.

— Спасибо, лучше! — отвечаю я, чувствуя, как немеет ягодица и это онемение опускается всё ниже по ноге, — Спасибо! Ты иди, а я тут ещё полежу.

Ворочаюсь, переворачиваюсь, сую руку под спину. Фиг вам! Четыре месяца я подволакиваю ногу, не могу сидеть, потому что после этого нога не держит вес тела и думаю, думаю, думаю. Понимаю, что нужно взять под контроль ситуацию, чтобы не выйти из тюрьмы ногами вперёд. Тибетские монахи, говорят, успешно вылечивают упражнениями туберкулёз, а у меня лишь пара проблем с позвоночником.

Сначала придумываю делать упражнения для мышц поясницы, лёжа на полу в камере и зацепившись ногами за радиатор. В первый раз сделал со слезами всего десять раз, на второй день я два часа провёл на полу, делая многочисленные попытки по десять повторений. Болеть стало сильнее, но на третий день я удвоил количество. Через неделю достиг пятидесятикратного успеха. Стал веселее двигаться. Положительные результаты моего мазохизма подвинули на новые идеи.

После двух месяцев я делал это упражнение по 700 раз за подход, начал приседать и вставать на больной ноге десять раз и снова взял в руки штангу. «Помирать нам рановато, есть у нас ещё дома дела». На восьмом месяце этого лечения я снова поднёс ноги к перекладине. И через год уверенно сидел на стуле.

Я вернулся в прежний режим физических упражнений и научился сам вщёлкивать позвонок на место в течении первых же двух минут после его дезертирства. Правда, это зрелище не для слабонервных и я поменял по этой причине двух сокамерников. Зато у меня был мой собственный комплекс упражнений для реабилитации. Заодно изобретаю новые способы делать упражнения в тюремных условиях, где железо, по причинам безопасности, мелкого формата.

Когда-нибудь я обнародую сие изобретение.

ИСПАНСКИЙ МЕТОД

Седая вздёрнутая голова, прямая спина, проницательный взгляд. Всё выдавало бывшего военного. Осанку не портила даже шаркающая походка. Познакомились, разговорились. 74х летний отставной полковник штаба военно-морских сил. На пенсии. Подрабатывал консультантом в экспортно-импортной компании. Всю верхушку конторы замели и рассовали по тюрьмам. Самое обидное, говорит, не знаю за что.

— Незнание не избавляет от вины, — иронизирую я.

— Согласен, — вздыхает Ангел, — Просто интересно.

С месяц я «ремонтирую» ему ноги и он начал бодрее двигаться. В разговорах мы выяснили много точек соприкосновения и, даже, нашли общих знакомых. Я использую почти энциклопедические знания пенсионера для улучшения моего словарного запаса. Если другие испанцы, кичащиеся своей эрудированностью, образованностью, не знали какого-нибудь слова, то начинали выговаривать мне, что мне это слово не нужно, что я никогда не встречусь с таким понятием, то Ангел, не говоря ничего, выслушивал мой вопрос, прикрывал глаза и отчётливо диктовал мне или объяснял своими словами значение. И не важно было, было ли это из ботаники, физики или социологии. Заиметь такой источник и не разузнать каких-нибудь секретов!

— Ангел! Что случилось с новой, только что построенной подводной лодкой испанских ВМС, которая оказалась перетяжелённой на 72 тонны?

— Уф! Это типичный испанский подход к делам межгосударственной важности.

Испания, как член НАТО, должна была иметь к 2014 году две лодки этого класса и после 2017 — четыре. Получив деньги, рншили сэкономить (читай- своровать) и засунули новое оборудование в корпус старого проекта. В результате, лодка может только нырять. Выныривать не получается. Сегодня уже 2014 год, на вооружении этих лодок нет и не предвидится ни в каком будущем. Деньги тоже слегка исчезли. Что с этим делать, в штабе НАТО не знают и ничего не предпринимают, чтобы не обидеть южного стратегического партнёра.

Мы посмеялись. Через месяц после нашего разговора отставник так же неожиданно, как был посажен, был выпущен на свободу без объяснения причин.

— В тюрьме я кардинально поменял моё представление о нашей юстиции, — сказал он мне на прощание.

БЛЕДНОЛИЦЫЕ С КРАСНОНОСЫМИ

Экс-советянин рассказал, что долгое время безуспешно пытался записаться в группу анонимных алкоголиков. Там, мол, хорошо. Мне стало интересно. Как это делали в Сэ-Сэ-Сэ-Ре я помнил и для сравнения решил тоже попробовать. Через несколько месяцев нам разрешили посетить таинство. В группе из тридцати человек были с пропитыми и занюхаными фейсами и были другие, которые использовали это сборище лишь для общения. Да получения на холяву сигареты и конфет. Заседание началось.

— А теперь, сеньоры, пусть каждый расскажет о собственном опыте избавления от напасти.

— Всем привет! Я — Хуан, я анонимный алкоголик.

Все хором: «Привет, Хуан!»

И он рассказывает душещипательную историю о том, как он нюхал и пил каждый день. Пил без разбора: вино, пиво, снова вино и снова пиво.

Мне стало смешно. Экс-советянин рядом уснул, потому что не понимал по-испански. Дошла до меня очередь. Я им тоже сказал про привет и сознался в алкоголизме. Меня вежливо поприветствовали.

Начал я им рассказывать ужастики из жизни моих знакомых, но вроде бы про себя. О том, что русские стопочками не пьют, а только двухсотграммовыми стаканами. Что удобно пить чистый спирт, потому, что на следующее утро опохмеляешься стаканом воды и снова в небытие. Что запои продолжаются 2–3 недели. Что три бутылки водки для двух нормальных мужиков — это только чтобы начать разговор. Затем плавно перешёл на денатураты и растворители, жидкости для волос, одеколоны и растворы для мойки окон. И на закуску выдал им рецепт приготовления бражки в тюремных условиях, показывая пальцами дозировку. Все сидели и фигели, но в большем ауте были руководители этого собрания. С одной стороны, надо бы рот заткнуть искусителю, а с другой — красочно излагает, гад!

Время закончилось, нам дали конфет, мы взялись за руки и хором поблагодарили Бога за предоставленную возможность избавиться от соблазна.

Эту хрень я терпел два месяца по воскресеньям, но потом вылечился.

КНИЖКА

На доске объявлений было написано: Литературный конкурс, тема свободная. Я раздвоился: меркантильная часть моего внутреннего «Я» сразу ухватила симпатичные трёхзначные цифры премий и насильно толкала сесть за стол и кропать, более трезвая половина ехидно хихикала и вопрошала:

— Ты что? на самом деле полагаешь, что иностранец может чего-то выиграть у аборигенов по эту сторону Пиринейских гор?

Победила математически подкованная сторона, мотивируя отсутствием не только денег, но и самой возможности их заработать, не унижаясь. Гениально придумал использовать беспроигрышную детскую тему. Написал по-испански мои детские рассказы про кота и пса.

Отдаю. Рукописи вежливо приняли, поблагодарили и дали, как участнику бумажную папку, тетрадь и ручку. И на этом всё закончилось. Через несколько месяцев на той же доске объявлений вывесили листок с именами победителей. Беспроигрышная детская тема проиграла, хотя в Испании и любят детей. Любят по-особенному: здесь больше педофилов, чем в Бельгии. Правда, не таких ужасных.

Встретившись с местным батюшкой, добровольно посещающих заблудших овцов, я показываю ему тексты. Он прочитал и глаза загорелись:

— Хорошо написано! картинок не хватает.

— Предлагаю сотрудничество, — говорю, — Отдаю это вам. Вы в своей церкви находите заинтересованных граждан, художников, издаёте, продаёте и деньги ваши. Мне подбросите немного для поддержки штанов.

Батюшка задумался.

— Никогда такого не слыхивал и не пробовал. Посмотрим, что можно сделать.

Прошло много времени и мы снова встретились.

— Знаешь, говорит поп, — Всё дело в том, что мы находимся в Испании, а здесь воруют все. И этот текст может поменять авторство на любом этапе продвижения к изданию. Особенно, если будут знать, что автор в тюрьме и не может защитить свои права.

Я выпал в осадок. Потом снова сконцентрировался и сказал, что буду думать дальше. И в очередном письме китайским коммунистам, которых я знал в другой тюрьме, я красивыми иероглифами объяснил трудности.

— «Ха-ха-ха!» написали по-китайски в ответном письме последователи дзен-буддизма. — «Да мы тебе можем издать твою книжку красивее, качественнее чем испанцы. И бесплатно.»

Так просто! И я снова стал думу думать. Придумал сделать книжку двуязычной: испано-китайской, чтобы её не только для деток покупали, но и для изучения языков. Повозился с изготовлением макета и сунул его в конверт.

— «О-О-О!» — большими китайскими буквами написали мои знакомые мафиози.

— «Ты — гений! Такую книжку захотят все! И многие китайские девушки захотят увидеть автора».

И я размечтался…

ПИОНЕРСКИЙ ЛАГЕРЬ

Что подумает зэк, отбывший энный срок в лагерях и тюрьмах бывшего Союза, если ему не будут разрешать работать, заставят спать после обеда, кормить сдобой и мороженым, позволять смотреть телевизор сколько хочет, заниматься спортом, если пожелает и получать книги из библиотеки?

— Здесь какая-то засада, — скажет он.

И ошибётся: именно это ожидает любого правонарушителя или преступника, попавшего в испанские застенки.

Вот примерное меню обычной испанской тюрьмы на неделю:.

Понедельник. Завтрак: хлеб, печенье, джем, маргарин и кофе.

Обед: фрукт, хлеб, овощное пюре, жареная рыба.

Ужин: хлеб, эскалоп, цветная капуста, йогурт, фруктовый сок.

Вторник. Завтрак: то же самое (5 дней в неделю).

Обед: фрукт, хлеб, отварной картофель, жареная куриная ножка.

Ужин: хлеб, суп, мясо в тесте, йогурт, молоко.

Среда. Завтрак: повторяется, но вместо хлеба — пирожное.

Обед: фрукт, хлеб, чечевица в бульоне, свиные рёбрышки.

Ужин: хлеб, отварная зелёная фасоль, сосиски, иогурт, сок.

Четверг. Завтрак: обычный.

Обед: фрукт, хлеб, овощное пюре, жареная рыба.

Ужин: хлеб, макароны с мясом, отварное мясо, йогурт, сок.

Пятница. Завтрак: всё тот же.

Обед: фрукт, хлеб, отварной рис, колбаски с перцем.

Ужин: хлеб, картофельная лепёшка, сосиски, йогурт, помидор.

Суббота. Завтрак: булочка, кофе.

Обед: фрукт, хлеб, суп, турецкий горох с бульоном.

Ужин: картофель фри, гамбургеры, сыр, салат, какао.

Воскресенье: Завтрак: какао и жареная сдоба (похоже на оладьи).

Обед: овощи, хлеб, рис с морепродуктами, филе говяжье.

Ужин: хлеб, капуста в тесте, овощное пюре, мороженое.

«Засада» на этом не заканчивается. Каждое утро наркозависимые получают бесплатно дозу метадона и, записавшись на приём к медику, завладевают пригоршней снотворных таблеток, которые в смеси с кока-колой производят какой-то эффект. Кто догадался принести с воли бумагу про эпилепсию, получают каждый день какие-то таблетки, за которые арабы дают, что попросишь.

Раз в месяц можно выйти из блока, чтобы посмотреть фильм в тюремном культурном центре. Кроме маленького спортзальчика в каждом блоке, два раза неделю — выход в большой спортзал тюрьмы. Школа для недоучившихся, университет для желающих, и языковые курсы кому надо.

Можно попробовать записаться на профессиональные курсы, но не факт, что запишут, потому что надо читать и писать по-испански и иметь положительные пункты, которые даются за манипуляции со шваброй или другими похожими приспособлениями. Или просто надо быть опустившемся наркоманом, пожелавшим встать на путь исправления.

Курсы информатики, художественная самодеятельность, клуб анонимных алкоголиков, мессы для последователей христианских концессий, курсы подготовки к христианизму… Уф! Кажется, ничего не забыл.

Хотя, нет! Забыл про наказания. Если зэка слегка наказывают, то ему запрещают выход из камеры в послеобеденное время (2 часа) и он может спать, отжиматься, читать или заниматься онанизмом, не забыв помыться в душе.

Более серьёзное наказание повлечёт такие невыходы по субботам и воскресеньям на целый день.

За драку без последствий переведут в конфликтный блок, продержав 3-10 дней в изоляторе. Изолятор — точно такая же камера в специальном блоке и прогулка всего один час в день. Если в изолятор посадили на срок, превышающий 15 суток, то дадут телевизор в «хату».

Кто не работает, тот ест! В Испании этот принцип свят. В то время, когда простые и трудолюбивые граждане страны, теряют работу, лишаются своих денег в проворовавшемся банке, затягивают пояса и, лишь благодаря школьным столовым, могут рассчитывать на полноценное питание своих детей, государство пестует криминал, ублажает воров, охраняет педофилов, которые, выйдя на свободу, наедут всё на тех же законопослушных граждан.

Попасть в тюрьму в Испании не так просто. Для этого недостаточно быть нелегалом или наркоманом. Таких много. Нужно натворить нечто большее и попасться при этом. Если правонарушитель смоется, искать его никто не будет.

Есть и третий путь попадания за решётку: законопослушный или не совсем законопослушный индивидуум настучит на вас в полицию. Причин может быть много. Угроза физического воздействия, подозрение на связь с мафией или возможное отмывание денег. Тут уж точно в тюрьму на полную программу предварительного заключения.

А можно просто заехать или попытаться проехать Пиренейский полуостров с двумя килограммами белой веселящей дури из Латинской Америки.

Шесть лет заключения при подписании соглашения с прокурором или семь с половиной без оного. А отобранный кокаин полиция и сама продаст, если он хорошего качества.

Половина румынских гоблинов и пятая часть местных сидят приличные сроки за бытовое насилие. Правда, по-испански это называется «насилие мужчины над женщиной», если попытаться перевести на русский. Ничего общего с понятием сексуального насилия в этом нет. Речь идёт об обычном мордобое или угрозы его применения.

Воспитанные на корриде испанцы, простым кухонным ножом отправляют на тот свет по одной и больше своей бывшей любимой каждую неделю согласно статистике и новостей.

ОТПУСК

В Испании, как и в других странах Европы, существуют отпуска для заключённых, отбывающих наказания в тюрьмах. В параграфе 45.7 Закона о пенитенциарных заведениях прописано, что любой зэк, после отбытия четверти срока, имеет право на разрешённый выход на свободу в кратковременную побывку. Сумма дней таких выходов не должна превышать тридцати шести в год для тех, кто классифицирован вторым уровнем и не более 48 для более свободного третьего уровня. Кратковременность или длительность, если так понятнее, отпуска определяется воспитательным советом тюрьмы (или судьёй по надзору в случае апелляции) и может быть 3.4… но не более 7 дней подряд. В особых случаях до девяти дней.

Для того, чтобы воспользоваться такой поблажкой, нужно иметь ряд реквизитов как-то: хорошее поведение, отсутствие наказаний, наличие родственников и места для ночлега, либо контракт с благотворительной организацией, способной принять такого отпускника на несколько дней. И ещё много другого, что может повлиять на оформление разрешения на такое присутствие на свободе.

Европейский Союз в своих решениях рекомендует широко применять такую практику отпусков для реинтеграции в общество оступившихся. Испания не была бы Испанией, если бы не вносила в эти гуманные правила свои поправки.

Почти все зэки, уже на следующий день после отбывания четверти наказания, подают первую просьбу на отпуск. Она отклоняется автоматически по стандартным мотивам, что клиент совершил тяжкое преступление, не успел продемонстрировать стремления к исправлению, или ещё что-нибудь подобное. Так же и со вторым заявлением, после которого зэк имеет право жаловаться в надзор. Нередко и оттуда приходят отрицательные решения. Таких отказов можно набрать более десятка. Вы не забыли, что на каждое заключение официоз, не спеша, думает до девяноста дней.

Но, например, известная певица, стырившая у государства два миллиона евро, получила такой первый отпуск на следующий день после наступления даты одной четверти срока. Это может означать две версии: а) администрация тюрьмы обработала со сверхзвуковой скоростью все необходимые бумаги за полдня. б) это решение было оформлено до отбытия четвёртой части, что в свою очередь, было нарушением закона.

Или известный тореадор, сбивший в пьяном виде намерть человека на своём автомобиле, не только вышел в такой отпуск через четверть, но и получил третий полусвободный уровень после половины своих четырёх лет, отмерянных судом. Кстати, этот третий уровень был отменён вышестоящим судом по протесту семьи убиенного.

А остальная серая масса заключённых испанских тюрем пишет и пишет просьбы, чтобы им разрешили выйти на побывку. Некоторые даже получают, что мотивирует тех, кому отказали, на новое марание бумаги.

КОПЕЕЧНОЕ ДЕЛО

Ни с того ни с сего мне вдруг возвращают моё письмо, отправленное неделю назад. На конверте помечено карандашом: доплатить 32 евроцента. Гадкие воришки! С каких это фигов не хватает, если на конверте наклеена марка с королевским улыбающимся передним фэйсом и соответствующей индикацией, означающей цену. За мои пять лет нахождения в испанских исправительных местах, стоимость этих международных для Европы марок увеличилась почти в два раза. Но это понятно: кризис, который почему-то не на много удорожил марки для местных сообщений в Испании.

Все повышения были как-то озвучены в средствах массовой информации. Но сейчас-то что случилось? Очередная вспышка на Солнце или глобальное потепление? И это как раз в момент, когда я заканчиваю новую книгу и завишу от скорости переписки. Эта потерянная неделя аукнется мне серьёзным запозданием.

Вспоминаю все плохие слова от Б до Х включительно, леплю марку в 50 сантиков, значительно переплачивая алчность испанцев. Других марок для оплат просто нет в тюремном магазине, и начинаю превращать случай в тему для нового рассказа. Проходя мимо доски объявлений, замечаю, что там нет никакой информации о почтовых тарифах. Сморщив чуть сильнее извилины внутри верхней части моего тела, вызываю образ другого листочка, виденного мною в другой тюрьме. Там были тарифы 2013 года. Сейчас на дворе 2018. Беру формуляр.

«В отдел содержания тюрьмы. Прошу вывесить на доске объявлений модуля информацию о действующих почтовых тарифах. Отметить детали:

— цены нормальных писем, в зависимости от зоны.

— цены доплат».

Проходит неделя, получаю ответ: «Обратитесь к ответственному вашего модуля».

Смешно. Появилась новая должность. Показываю охраннику. Он веселится.

— У них телефона нет. А пешком на почту не хотят.

Понятно. С этого взятки гладки. Жду следующего дня и подхожу к другому охраннику. Поумнее. Тот морщит лоб.

— Вот дают! Ладно, напиши ещё одну петицию, и я добавлю к ней рапорт.

Пишу, увеличивая текст, с желанием видеть в информации количество листов, которые можно вложить в конверт, без риска выйти за рамки разрешённого веса.

Проходит ещё одна неделя. Лето, жара, мухи. Ответа нет. Нет и информации о тарифах. На дежурство приходит шеф блока. Две недели назад именно он принимал моё первое заявление. Спрашиваю, помнит ли он. Отвечает, что да. Показываю ему ответ и квитанцию второй малявы. Шеф собирает морщины в кучу, в попытке посоветовать что-либо. Прихожу к нему на помощь.

— Я сейчас ещё и директору напишу.

— Ага. Напиши, — соглашается шеф и через некоторое время весело смеётся, читая мой очередной опус.

«Директору. Прошу, чтобы вы, используя ваши возможности, предоставили мне специальное разрешение на выход из тюрьмы, чтобы сходить на почту в деревню и лично спросить там информацию о действующих почтовых тарифах, которую не могу получить с 12 июля с. г., написав уже два заявления.

Если мне предоставят транспорт, можно будет значительно сократить длительность указанного отпуска.

С уважением».

— Иронично, — замечает шеф, штемпелюя листочки, — Копии заявлений будешь добавлять?

— Нет. Пусть директор сам их ищет. У него для этого есть секретарша или какие там помощники. Работать надо. Тогда никто не будет иронизировать, — философствую, забирая копию. Пошло время третей недели с момента, когда мне захотелось узнать, сколько стоят письма.

Директор задумался на неделю. Разумеется, что как и я, он знал: фиг мне, а не отпуск. Согласно Тюремных Правил срочные отпуска предоставляются только по гуманитарным причинам, как-то: смерть близкого родственника, бракосочетание или что-то связанное со здоровьем зэка. Но директор знал, что и тема в моей заяве серьёзная и так просто я не отступлю. Но его вредность пересилила профессионализм и он придумал, куда направить мой писательский талант.

«Этот случай предоставления срочных отпусков не находится в перечне. Запросите информацию в отделе администратора». - написал кто-то от его имени ужасным почерком и с многочисленными исправлениями букв. Перевожу на общепринятый язык: «Заройся в бумагах». Я улыбнулся мысленно сам себе и пошёл просить новые бланки.

«В почтовое отделение деревни Албокассер. В день 11.07.18 почтовый сервис возвратил письмо, которое я отправил неделю назад, оплатив отправку маркой «тип Б». на конверте красовалась надпись, что я должен заплатить ещё 32 евроцента. Этим письмом прошу, чтобы почтовое отделение деревни Албокассер выслало мне действующие почтовые тарифы, потому что найти их в тюрьме Кастейон-2 не предоставляется возможным, не смотря на запросы в течение этого месяца, отправленные в отдел содержания, ответственному блока и директору тюрьмы.

С уважением».

Вторую бумажку отправляю администратору тюрьмы с продолжением игры, так любимой бюрократами всех мастей и национальностей.

«Администратору. Согласно ответа на мой запрос от 27.07.18, в котором директор тюрьмы предлагает мне обратиться к вам, прошу ответить мне на два вопроса:.

Кто ответственен за предоставление информации о действующих почтовых тарифах?

Кто ответственен за то, что в тюремном магазине нет марок для доплаты стоимостью 1, 5, и 10 центов?

С уважением».

Прошли ещё долгие одиннадцать дней. Уже обдумываю, как накатать жалобу в общество защиты прав потребителей и защитнику Прав Человека на почтовый сервис и всю тюремную банду. Ан, нет! Вызывают к кабинке, где два нормальных охранника — не часто так совпадает — показывают мне мою бумагу в деревенское потовое отделение, к которой прикреплены два листа. На одном — национальные тарифы, на другом — цены отправлений за границу.

— Ты разрешишь нам сделать копии с этих листов?

Великодушно разрешаю. На следующий день один из них отдаёт мне тарифы и замечает, что лучше бы я повесил мои листы где-нибудь в блоке на всеобщее обозрение. С этим я уже соглашаться не собираюсь, отвечая, что это прислали мне, и они могут вывесить свои.

— Дак порвут же! — сокрушается охранник.

— Вот тогда и понадобятся мои листы, с которых можно будет сделать ещё копии, если вы там не наделали их на всех, включая ваших ленивых администраторов, которые не могут это с Интернета распечатать.

Охранник улыбается. А я с моими коллегами по отсидке стал разглядывать бумаги, присланными почтовыми работниками. Что ж, придётся признать, что некоторые вопросы можно решить и в этой стране. А сколько времени, нервов и здоровья тратят люди на более серьёзные дела.

Администратор, юморной мужик, хоть и вороватый — не утерпел и тоже прислал мне ответ: «Почта прислала тарифы, а про цены на марки вы можете проконсультироваться в списке цен на доске объявлений».

Про почту и про то, кому она прислала, я уже знаю. Знаю и без него. Знаком и со списком. Но тюремщик мне не ответил ни на один из двух вопросов, что я задавал.

Играешься? Давай! Беру бланк рапорта.

«Администратору. Уважаемый сеньор администратор, учитывая ваши трудности в решении проблемы, о которой я написал ранее, я взял на себя ответственность по нахождению почтовых тарифов, которые теперь можно скопировать у охранников шестого блока. Кроме того, вы не ответили на мой второй вопрос в том рапорте. Да, цены на дополнительные марки, действительно, есть в списке цен на доске объявлений, но самих марок нет.

С вашего разрешения, я могу взять на себя ответственность по урегулированию этого дела. Вы мне разрешаете? С уважением».

Как обычно, через неделю получаю ответ: «Разрешено».

Я озадачился. Пишу и рву черновики продолжения шуток в разные места. Не получается. Теряю нить язвительности. Да и не могу определиться, кому жаловаться.

В один из дней слышу разговор зэков, которых в очередной раз обманули в магазине. Это нормальное явление, потому что там тоже работают зэки — профессиональные воры и обманщики в своём большинстве. Получая свои 120 евро в месяц, заработанные непосильным трудом по 3–4 часа в день, эти зэки из «экономато» «делают» по 200–300 евро в неделю на манипуляциях с кофе, табаком, телефонными карточками и чаем. Есть у них и другие способы навара.

Меня осеняет, и я пишу в центральный магазин тюрьмы:.

«Работникам тюрьмы, ответственным за магазин. С разрешения администратора тюрьмы я принимаю ответственность за разрешения проблемы отсутствия мелких почтовых марок — уже несколько месяцев их нет в магазине блока № 6, и прошу вас ответить на вопрос, почему это происходит.

Кроме того, описываю вам недовольство заключённых модуля 6 тем, что многие товары существуют только в списке цен: бумажный клей, другие канцтовары, продукты… и количество того, что есть недостаточно для числа покупателей.

С моей стороны, выдвигаю следующие гипотезы происходящего:.

А) Заключённые, работающие в магазине блока № 6, полностью игнорируют свои обязанности, занятые извлечением прибыли.

Б) Работники тюрьмы, ответственные за магазин, не соответствуют занимаемым должностям.

В) Администратор тюрьмы не в состоянии давать понятные и точные приказы.

Г) Всё это мои фантазии.

Настаиваю на ответе на мой вопрос, чтобы я мог проинформировать об этом сеньора администратора.

С уважением».

Когда в запросах и жалобах присутствует ирония, испанцы встают в жёсткую оборону. Отвечают пространно и деловито, но всегда далеко от темы, делая вид, что их это не касается. Так и на этот раз. Через три дня получаю ответ: «Нет марок с такими ценами, а товары, которых нет в магазине, вы можете купить через сервис заказов».

Я уже прочно подсел на тему и снова пишу на почту: «Уважаемые сеньоры, благодарю вас за присланные тарифы, которые я дал скопировать работникам тюрьмы. Но бюрократичность администрации тюрьмы не позволяет разрешить некоторые вопросы, которые адресую вам:.

Какие марки доплат существуют?

Кто должен извещать тюрьму об изменении тарифов?

Сколько времени можно оплачивать письма марками, купленными до повышения тарифов?

Сколько листов формата А4 можно вложить в конверт, чтобы не превысить 20 г?

Заранее благодарен за ваш ответ.

Копеечное дело затягивалось. Зэки, которым нужно было платить десять или тридцать центов за перевес, вынуждены покупать, и клеить на конверт вторую марку того же достоинства, что и основная. Других просто нет. Так и воруется; понемногу, но в наглую.

Моё последнее послание постигла судьба футбольного мяча. Какой-то умник перехватил запрос на почту, надписал сверху «администратору», который, не долго думая, переслал бумажку в финансовый отдел, заведующий личными делами зэков. Финансисты тут были совсем ни при чём и отреагировали быстро и решительно: «эти дела решает почта». Круг замкнулся. Бюрократы празднуют победу. Мне предлагается продолжать жаловаться. Мне уже все отвечали и на любой повторный запрос имеют полное право отправить меня если не куда подальше, то, по крайней мере, читать ранее отписанное.

Мои интересы на этом закончились. Кому надо, пусть пачкает бумагу. Тарифы у меня есть, клей в магазине появился, может и марки мелкие забредут сюда. Зато я теперь владею документальным подтверждением, что в этой тюрьме перехватывают корреспонденцию, о чём я уже давно подозревал не без оснований.

НАЦИОНАЛЬНАЯ ОСОБЕННОСТЬ

Чёрт бы побрал эту испанскую привычку «завтракать». Маньяна (завтра, исп.) и на такой оптимистической ноте всё заканчивается. В большом и малом. Завтра будет очередная маньяна и совсем не означает, что завтрашнее завтра будет последним. Маньяна присутствует во всех делах, во всех учреждениях. Частных и государственных. И наплевать им на ваше время, ваши нервы и все остальные дела и помыслы.

Пока я ждал первой операции по удалению катаракты, ухудшилось зрение левого глаза. Но именно правый был записан для оперирования, потому что в то время его состояние было хуже. Теперь, после посещения офтальмологии, стало пятьдесят на пятьдесят: правый глаз видит всё, левый — ничего. В моих бумагах, после ремонта глаза было начертано чьей-то рукой: через месяц провести послеоперационную проверку.

Проходит месяц. Проходит второй. Записываюсь на приём к медсестре, чтобы выпросить витаминов и, между делом, интересуюсь насчёт этой самой проверки. Медсестра пожимает плечами, давая понять, что это не её дело.

— Попробуйте пожаловаться, — советует.

Ну-ну! А потом жаловаться на то, что предъидущая жалоба осталась без ответа. Потом ещё и ещё. Знаю, с кем дело имею. Я уже побывал на приёме у докторши, которая попыталась уговорить меня «подсесть» на таблетки против высокого артериального давления. Тогда я спросил, чем вызвана задержка обещанной проверки и когда мне будут лечить второй глаз.

— А в вашем деле ничего нет, — женщина перелистывает бумаги в папке, подписанной моим именем.

— Я этого не выдумываю. Вы тут сами мне выписывали копию больничного предписания с инструкцией как закапывать глаза после операции. И на одном листе авторучкой чёрного цвета было написано: через месяц провести проверку глаза. Прошло уже два.

Сеньора задумчиво смотрит на меня, молча поднимается и уходит. Возвращается с двумя знакомыми мне бумагами и радостно восклицает.

— В самом деле! Тут написано…

— Там написано, — перебиваю, — Что я скоро напишу жалобу в министерство здравоохранения.

Жалобы я, конечно, писать не стал, чтобы не погрязнуть в бумажной трясине. Совершенно ненужной. Но и без внимания остаться не хотелось. Это могло произойти по многим причинам. В местной газете было написано о каких-то разборках в хирургическом обществе той больницы, куда приписана наша тюрьма и куда меня возили для проведения операции. Кроме того, увеличилось воровство в больницах Испании. Воры по ночам тянут новейшие операционные лазеры и роботизированные комплексы, стоимость которых превышает все разумные цифры. Так, блин, одноглазым остаться недолго.

Договариваюсь с одним зэком, уходящим на вольную побывку, и даю ему рассказ «Криминальная медицина», переведённый на испанский. Отпускник пообещал устроить публикацию. Правда, слово «маньяна» не прозвучало. А я подумал ещё и в одном из моих писем другому зэку подробно изложил мою ситуацию и желание нажаловаться в министерство. Дело в том, что мой адресат сидит на спецпротоколе и его письма прочитывают все, кому не лень. Копируют их и только потом ему отдают.

Не знаю с какой стороны «протекло», но через две недели после письма меня запаковывают в наручники и везут проветриться в больничку. Фотают оба глаза и записывают на операцию второго зрительного органа. Если будет так, как с правым глазом, то впереди у меня ещё полтора года ожидания. В поездке узнаю новость: конвойные получили на вооружение тазер. Тем днём в группе гвардейцев был только один электрический пистоль и его владелица ни на шаг не отходила от меня. Расслабилась только тогда, когда я предложил им не торчать в проходе, мешая больным и персоналу. Мы уселись в углу, откуда, теоретически, мне невозможно выскочить и удрать. Оба моих конвойных с удовольствием вытянули ноги и занялись любимым испанским занятием: игрой со своими новыми телефонами с 4G.

Ещё через две-три недели меня вызывает дантист.

— Садитесь, — показывает на кресло.

— Зачем?

— Как зачем? — удивляется он, — Вы же сами записывались на приём.

До меня, наконец, доходит.

— Записывался, но это было три года назад.

Дантист оттягивает маску на лице, чтобы вдохнуть.

— Вы мне скажите, вам надо или нет? Если нет, можете быть свободным!

Еле сдерживаюсь, чтобы не заржать и прощаюсь.

— До свидания, доктор!

Три года прошло с того дня, когда у меня сломался зубной протез. Написал я заяву, чтобы меня принял зубной специалист. Время шло, никто мной не интересовался. Один из зэков, не имеющий проблем с денежкой, сказал, чтобы не ждал напрасно и попросил платных услуг. Он оплатил приклеивание моих зубов на место. Теперь-то и объявилась неудовлетворённая заява. Что там у них ещё припасено?

Весной 2018 года тюрьма «Кастейон-2» стала терять медработников. Доктор приходит раз в две-три недели, а не еженедельно, как раньше. С медсёстрами стало ещё хуже, но наркоту продолжали раздавать без сбоев. Невозможно стало просто померять давление. Когда же наступит нужная мне маньяна?

УГРОЗЫ

По негласному соглашению, когда остаюсь один в камере, я принимаю всяких беженцев. Но не тех, кто по Средиземному морю от войны и голода спасаются. Принимаю тех, кто не ужился в других камерах и блоках. Или «настучал» неудачно и об этом узнали, или подрался по-крупному. Такие подселенцы попадают ко мне в ночное время. Побудут у меня день-два или неделю и потом охранники им подискивают место в нашем же блоке. Я остаюсь один до следующего подкидыша. Уходя, многие сохраняют некоторую благодарность ко мне за человеческий приём.

В этот раз мне в камеру, в десять часов вечера, завели существо с нашлёпками на обеих руках, что означало притворные порезы вен. Походка как на пружинах и вонь, свидетельствовали о том, что ко мне привели настоящего испанца. С первого взгляда понимаю, что мне подсунули проблему. И не одну. Проблемы начались сразу. Существо изжелало покурить в камере. И клятвенно пообещало продержаться на этой дозе до утра. Ночью меня вытащил из сонного состояния табачный дым. Что-то этот дым стал беспокоить меня на физиологическом уровне. Накурился пассивно за пять лет. На мою гневную тирадуживотное заметило, что он курит в открытое окно и мне это не мешает.

— Попробуй ещё раз за ночь это сделать, — угрожаю и долго пытаюсь заснуть.

В четыре утра просыпаюсь, когда эта свинья скручивала очередную самокрутку. Не говоря ни слова, поднимаюсь с кровати, забираю со стола его зажигалку и сую её в карман.

— Отдай зажигалку! — возмущается.

Лежу молча.

— Отдай зажигалку! Мне нужно курить!

— А мне не нужно, — спокойствую.

— Отдай зажигалку! Козёл! Я тебя убью!

Поднимаюсь и встаю перед испанцем.

— Повтори.

— Я тебя убью, карлик! — нависает надо мной.

И получает ребром ладони по физиономии. Специально не бью сильно, надеясь, что он ответит. Но это — настоящий испанец.

— Ты что, меня ударил?

— Угу, — подтверждаю, — Попроси и ещё получишь.

— Ах, так!…

Бросается к двери, несколько раз ударяя её ногой так, что сотрясается весь модуль, бьёт стулом об пол, вспоминает про интерфон и нажимает кнопку. Долго идут сигналы вызова.

— Да, — отвечает женский голос.

— Сеньорита! Он забрал у меня зажигалку. Он дал мне оплеуху.

— Ничего страшного, — успокаивает невидимая сеньорита, — Так иногда бывает.

Тут уж я фигею: когда нарки в одной камере просто пошумят, их немедленно расселяют. А тут — полное спокойствие. Типа, милые ссорятся, только тешатся.

— А-а-а! — не унимается мой гость, — Завтра будем драться на ножах! Завтра я перережу тебе горло! Завтра я разобью тебе голову! Завтра!…

Маньяна, маньяна, маньяна. Я в Испании. Отдаю зажигалку только, чтобы он заткнулся. На три часа так и происходит. Потом он просыпается и, снова мы играемся с зажигалкой. Но, правда, без мордобоя. Я так и не уснул до утра. Давление поднялось и в ушах слышу пульсации. Старею, что ли?

Когда открывают двери, ухожу из камеры первым. Внизу испанец бегает от одного дружка к другому, рассказывая свою версию бития. Не прошло и двух дней, как он появился в нашем блоке, но зэки знают друг друга по ранним отсидкам и другим тюрьмам. Его собеседники изумляются от услышанного, но не показывают ни заинтересованности, ни поддержки, не собираясь связываться со мной. В лучшем случае демонстрируют немного сочувствия. Испанец, по дурости, принимает это за плюсы, выходит во двор, где я вышагиваю по тенёчку и орёт во всё горло.

— Я тебя зарежу! Ты меня ещё узнаешь!

Всеобщее непонимание. Зэки по одному или по двое подходят к орущему и, обнимая за плечи, пытаются успокоить и увести от неправильной темы. Это ещё больше распаляет крикуна. Во дворе появляются охранники. Когда один из них проходит мимо меня, бросаю ему в полголоса.

— Если ему понравилось, могу повторить.

Охранник улыбается, подходит к земляку и, некоторое время выгуливает его по двору.

Другие зэки, оправившись от ступора и подождав, пока испанец останется один, начинают объяснять тому неправильность поведения. Зачастую на повышенных тонах и не стесняясь в выражениях. Придурок понимает, что вступаться за него никто не желает и ему плохеет на глазах.

Появляется второй русский, вникает в ситуацию и несёт своё стокилограммовое тело с кулаками, размером с детскую голову на рандеву с оскорблённой стороной.

— Ты кого тут собираешься резать? Запомни, дебил, хоть чуть резанёшь старого, я тебя забью насмерть. Вот этим.

И свой кулак показывает. Испорченное настроение испанца ухудшается окончательно. Пошли извинения, попытки объяснить ошибки и всё заканчивается тем, что испанец приглашает центнер с пудовыми кулаками выпить с ним кофе.

Подходит старый испанский бандит и окончательно опускает вонючего гражданина пиренейского королевства.

— Ты чё! С русским вздумал поругаться? С ума сошёл! Он же снайпер, выйдет и застрелит тебя.

Этот забавный старикан усмотрел в каком-то американском фильме про русскую мафию сходство стрелка со мной и с тех пор упорно вдалбливает всем мысль, что я тоже такой.

Обиженный герой с почти порезанными венами, с помощью охранников находит очередную камеру. Третью за три дня пребывания его в нашем модуле. Ещё через день он был уже в четвёртой камере и перестал рассказывать про полученную затрещину. В пятой «хате» в пятую ночь он опять получил в дыню.

В отличие от меня, живший в той пятой камере не стал избавляться от дебила-испанца и продолжал мутузить его каждую ночь, будя этим не только соседей, но и весь блок. Однажды, в три часа ночи, после громкой ссоры прибыла усиленная команда охранников, отлупила обоих и увела в карцер.

В модуле установилось временное спокойствие.

ГОВЯННАЯ ТЕМА

— Нет, ты представляешь? — бывший советский человек возмущённо жестикулирует, помогая себе набрать воздуха в грудь, — Я этому уроду объясняю, что это — вехотка, предмет гигиены, и руками даже показываю, как её использовать. А тюремщик-дебил смотрит на меня, языком цокает и головой качает: нельзя. Так и забрали! У меня уже скоро грибы на спине вырастут.

Я его понимаю. Сам тоже пытался объяснить значение щёточек и ниток для чистки зубов, дёсен и межзубного пространства, когда меня принимали на долгий отсидочный срок. И тоже — низ-зя! У испанцев странное отношение к предметам гигиены, правилам гигиены и вообще, к мытью тела. Среди зэков-иностранцев в испанской тюрьме нередко можно услышать: «Воняет, как испанец».

Вот и сейчас мы пытаемся изобразить испанскими словами и выражениями нужду простого экс-советянина в туалетном ёршике. Наконец мы справляемся с задачей и отдаём формуляр охранникам. Через неделю приходит ответ: у нас нет ёршиков. Ну, это-то мы и раньше знали, потому что все унитазы в общем туалете раскрашены этими… ну как их… разными следами, всех тонов коричневого цвета, оставленными задней частью человеческого тела, которое хорошо поело.

В испанском словаре есть слово, которое я не обнаружил ни в одном другом известном мне языке. Zurraspa. Не смотря на звучное и красивое произношение, это слово означает след каки, оставленный на поверхности или одежде. В любви объясниться слов не хватает, а экскрементный шрам имеет своё особое название.

Не решив проблемы ёршика, мы, тем не менее, изобрели из подручных средств неплохие мочалки, которые, при умелом обращении, так полируют кожу, что она на ощупь кажется попкой младенца. А зурраспы в общем туалете блока продолжали жить своей отдельной жизнью, красуясь не только в унитазе и вокруг него, но и на стенах, оставленые там на память чьим-то пальчиком. Типа, здесь был педро.

Побывав в приёмнике тюрьмы «Кастейон-2», куда меня перевезли из Мадрида, я не только лишился всяких ручек-карандашей и иже с ними. У меня отобрали бутылку с гелем для душа и бутылку с хлоркой, которые я запасливо привёз с собой. Так я и заехал в грязную камеру без средств дезинфекции и первую ночь провёл в унизительных попытках отмыть всё одной водой. В мадридской тюрьме в первый день я получил не только все положенные средства гигиены, включая четыре презерватива, но и пакет с новыми простынями, которые стояли колом и хрустели, как деревянные. Здесь же, в «Кастейон-2», мне дали чистые, но прожжённые сигаретами старые простыни и заставили расписаться в том, что я обязуюсь их беречь. В камере меня ждал зассанный кусок поролона, который здесь называют матрацем. На нем не было матрасовки. Первую ночь я спал не раздеваясь, одетый по-зимнему, на голой пластине железной койки. Потом, с помощью зэков, подобрал себе всё, что надо, включая лишнее одеяло, которое оказалось зимой совсем не лишним.

— Ну что? Решили problemas escatológicos? — поприветствовал нас зэк-иностранец, родным языком которого был испанский, но он использовал его более литературную часть.

— Что такое эскатолохикос? — не понял я.

— Посмотри в словаре, — ухмыльнулся коллега.

Беру словарь. Ешь твою медь! Мимо меня проходит целый пласт испанской культуры, не описанный никем и не изученный мной. Это слово, не просто слово, а целое прилагательное, характеризующее что-то связанное с экскрементами и грязнотой, вызванной испражнениями. Сразу придумалось название по-испански: Zurraspas y otros problemas escatológios.

Обалдеть! Жизненно и в тему. Только сейчас я обратил внимание, что испанцы не идут в туалет погадить, облегчиться, покакать или по-большому. Они ходят «к тигру», «посадить ёлочку». Романтично-то как! Они не пукают и не пердят, несмотря на наличие соответствующих слов. Они «пускают бздох» и, если делают это часто, то для этого есть соответствующее слово. Если часто, громко и безсовестно, то — другое слово, и есть слово, означающее имитацию губами звука из анального отверстия. Достойные последователи Сервантеса и Лорки.

Вспомнилось, что знаю одну семью. Испанскую, разумеется. Там хозяин, посадив ёлочку, закрывает крышку унитаза и уходит. Его жена, вся во внимании, тут же бросается к горшку, чтобы навести порядок, и это правильно. Зурраспа из-под «ёлочки» лучше очищается, пока свежая.

Но не знаю, как называется процесс, когда в камеру к прибалту подселили испанца. Обычное дело, тюрьма-то испанская. Необычным было то, что в первую же ночь испанец насрал на стул товарищу по камере и потом обещал его зарезать после каждого пинка или удара. Воспитательная экзекуция продолжалась до тех пор, пока не закончились угрозы.

Надо, пожалуй, перечитать ещё раз весь испанский словарь. Там меня ждал сюрприз. Простым просмотром натыкаюсь на слово hez. Не знаю такого. Знаю hoz (серп), знаю haz (сноп). А тут другое сочетание. Читаю в пояснении: «смесь веществ, выпущенных через задний проход, как обстоятельство формирования отходов физиологического процесса пищеварения». Витиевато и непонятно. В школьном словаре — покороче: «вещество, которое испускает организм, закончив переваривать пищу». Хе-хе! Это уже ближе к истине. Ещё один словарь испанского языка: «hez» — отходы, которые организм выводит через анус, закончив пищеварение. Короче, это именно то, о чём вы подумали.

Сам, не ожидая, я решил загадку полувековой давности. Теперь я знаю, почему мальчишками мы говорили: «Пойти похезать».

ПРОГРЕСС

Испанская тюремная медицина эволюционирует. Вдобавок к программе отучения от героина с помощью метадона, ввели новое изобретение. Теперь тот, кто желает избавиться от метадоновой зависимости, может перейти на получение нового наркотика: субоксон. Очередь за дозой в блоке не уменьшается, но появилась новая группа нарков, которых по утрам вызывают и ведут в санчасть. Судя по довольным мордам, когда возвращаются, никто им иньекции в задницу от головной боли не делает.

Я принадлежу к ненужной части зэков. Наркоты не прошу, от таблеток отказываюсь, к доктору не записываюсь. Но и у меня случаются проблемы. Так называемая безсолевая диета настолько солёная, что давление временами зашкаливает. Не могу же совсем отказаться от еды. И однажды утром меня просто плющит. В голове словно бухает огромный кузнечный молот. Пульс сто четырнадцать в состоянии ничегонеделания. Временами бросает в пот. Объясняю ситуацию дежурящему шефу модуля. Тот делает неопределённый жест: типа, потом. Это «потом» так и не наступает. Мимо меня дефилирует группа наркоманов, которых ведут за радостью в санчасть и обратно. Мне же остаётся или сдохнуть, или попытаться привести организм в порядок. Получается второе, если считать порядком девяносто ударов сердца в минуту.

Не сдаваясь, спрашиваю охранника, почему мне не разрешили сходить в санчасть, померять давление. Он мне долго и пространственно рассказывает о связанных руках новыми правилами медика тюрьмы. Когда он заканчивает, я уже выстраиваю в голове план будущей жалобы, которая никому здесь не понравится. Устрою им тут перестройку.

На этой же неделе удаётся записаться к доктору. Эти записи стали спортивными соревнованиями. Если спринт по объявлению на запись не получается, то не видать тебе медика. Наркоманы бегают быстрее чемпионов Мира. Мы стояли возле дверей, ожидая входа в большой тюремный спортзал, когда объявили, что можно записаться. Мне нужно было лишь повернуться и сделать шаг к окошку. И даже с этим ничтожным промедлением я был седьмым в списке. Зэки говорили, что в последнее время принимает новый доктор. Захожу на приём. Не повезло! Меня заслушивает всё та же знахарша, что забыла о наличии рентгена в тюрьме. Запаковываю моё недовольство поглубже и мне удаётся решить все проблемы, накопившиеся за более чем полгода моего неприхода в её кабинет. Почти все, если не считать самого главного: проблемы с пересолёной едой и невозможностью померять давление. Сейчас тоже не меряет. Доктор приходит на раздачу таблеток нуждающимся, а не артериальное давление регистрировать. Правда, обещает, что в следующий приход медсестра вызовет меня сама. Когда это будет, не известно.

Делать нечего, нужно искать другие средства улучшения здоровья. Вдобавок к регулярным занятиям с железом, начинаю бегать. Говорят, что так можно убежать от инфаркта. Бегаю по тюремному двору размером 25 на 50 метров. Можно ещё и записаться на выходы, чтобы делать круги по тюремному футбольному полю. Записаться-то можно, но не факт, что разрешат. Я же не исправляющийся наркоман и не сердечно больной, чтобы иметь предписание врача на эти прогулки.

По случаю встречаю ответственного работника, от которого зависит это разрешение. Спрашиваю о моих шансах на беготню. Ответ меня не радует.

— Знаете, это очень трудно. Потому что сначала удовлетворяются заявки спортивного модуля.

Спортивный модуль — это всё те же наркоманы. Я уже рассказывал, что в тюрьме Кастейон-2 существует изобретение: наркоман-спортсмен. Стараюсь не показать и не высказать по этому поводу и демонстрирую максимальную вежливость и дипломатичность.

— Это не каприз. Мне уже шестьдесят четыре года, имею склонность к гипертонии и кроме того, нахожусь в этой тюрьме уже три с половиной года, и никогда ничего не просил. Но сейчас мне бы хотелось убежать от деревянного бушлата.

Спортивный «мэтр» задумчиво смотрит на меня, спрашивает, как меня зовут и не очень уверенно обещает сделать всё возможное. Не собираясь сидеть сложа руки в ожидании чудес, продолжаю оздоравливаться сам.

«если хочешь быть умным, бегай;

если хочешь быть красивым, бегай;

если хочешь быть здоровым, бегай», 

— говорили древние греки. Уже после первых дней с забегами, мой пульс понижается в покое и быстро восстанавливается, когда заканчиваю упражнения. Организм помнит! А давление померять всё не получается. Ну нет летом восемнадцатого года, двадцать первого века в испанской тюрьме «Кастейон-2» такого простого медицинского сервиса. В бегательный список я не попал.

СКАЗКА

Жил-был король. Он не всегда был королём. Сначала он был принцем. Принца все любили. Все, кроме старшей сестры, которая перестала быть принцессой из-за рождения принца. Принц рос, учился, стал генералом и готовился стать королём. Но это у него не получалось. Не получалось и жениться. «Жениться по любви не может ни один король».

Времена менялись и в соседних монархиях стали появляться простолюдинки. Принц воспрянул духом и перестал искать среди благородных семей и фамилий. Женился-таки по любви и даже трон получил. Потому, что его папа докоролевствовался до того, что этот стульчик стал бельмом в глазу среди его подданных. Вместе с троном бывший принц унаследовал коррупцию всех государственных институтов и усиление сепаратистских движений в провинциях. Оживились и фашисты.

Непривычный к таким заворотам истории, молодой король неудачно высказался о событиях и смог, неоднократно, наблюдать по телевизору, как на улицах его страны жгут его же портреты. Не сильно расстроившись, король устроил большое шоу с вручением своей двенадцатилетней дочери первого ордена. За будущие заслуги перед родиной.

Так и шла жизнь на территории королевства: портреты жгли, гимн освистывали, порядка не наводили, кое-где постреливали, везде воровали, на улицу выбрасывали семьи с детьми, в тюрьмы стали сажать артистов и певцов и приветствия со вскинутой правой рукой регулярно показывали по телевизору. Король, унаследовавший долгожительство от родителей, не покидал дворцового стула столько же лет, как и его папа.

Старшая дочь — принцесса — выросла, вышла замуж, родила двоих детей, развелась с мужем из-за его пристрастия к наркотикам и всё ждала обещанной с детства короны. Когда, наконец, головной убор освободился, политическая обстановка в стране изменилась настолько, что некому стало защищать идею монархии. Тем более в предвидении того, что разведённая женщина будет править королевством.

Снова жгут портреты, снова сепаратисты и референдумы о независимости. Снова полицейские операции по усмирению. С подачи левацких организаций по всей стране проводят референдум по сохранению монархии. Среди простого народа это не находит поддержки и страна превращается в парламентскую республику, записав отошедшего от дел монарха последним королём в истории страны. Впереди были другие потрясения.

ТЮРЕМНЫЙ ТУРИЗМ

В испанских тюремных дебрях мне встретился Калев Когерман — бродяга, проведший не один десяток лет в местах различной отдалённости. Получивший образование там, где этого не следовало бы делать. Оставшийся всё тем же недалёким семнадцатилетним подростком, каким «зачалился» впервые в застенки.

Простой и участливый, юморной и наблюдательный, он радовал меня нечастыми письмами после того, как наши пути разошлись на просторах Пиренейского полуострова. Одно из его литературных творений я и предоставляю читателю. Такое не придумаешь! Так он ехал из тюрьмы в тюрьму.

Ну, здравствуй, Дядя Вова!

Ты меня прости, засранца, что не писал раньше, но не было возможности. Так как две недели пробыл в Вальдеморо (пересыльная тюрьма под Мадридом). Я попал так плохо туда, как раз на праздник semana santa (святая неделя). Ну что сказать? Мне кажется, что кормёжка там лучше. Меньше дают, но вкуснее. В пище есть хоть немного соли.

Утро начинается в 7.30. проверка и в 8.30. завтрак. На завтрак дают когда как, то булка с колбасой и стакан — ихний — высокий — кофе, то просто две пачки печенья и кофе. Система та же самая, что и в «эстремерде» (Калев переиначивает название Estremera — тюрьма, откуда его увезли): в 9.30. выгоняют на улицу и в 13.30. обратно на обед. Во дворе — жопа, поскольку нет ни одной скамейки, куда можно было бы присесть. Вплотную к зданию есть выступ и это всё. Я выносил постоянно с собой одеяло, чтобы подложить. Иначе — холодный бетон на всю жопу и геморрой выскочит до самых пяток.

Так, поехали дальше. Внутри здания есть туалет, два сральника и два писсуара. За ними есть, я так думаю, для особого контингента — два душа. Я не видел, чтобы там кто-то мылся. Наверное, попались одни блатные. Есть и другое помещение, где четыре душа. Но они маленькие и один не работает. В камере только толчок и раковина. Вода течёт нормально и хорошо регулируется. Сейчас прокручу немного назад и расскажу про заезд в Вальдеморо, а то я начал с кормёжки и много пропустил.

Забрали меня из Эстремеры так неудачно, что я не смог ни с кем попрощаться. Но мне огромно повезло, что меня не шмонали. Вообще, хотя и народу немного было: трое мужиков и одна баба. Этих вытряхнули так, что я начал побаиваться, если начнут, то это на пару часов. Я в боксике сидел тихо и, когда конвой уже начал: «Rápido!» (быстро, исп.), только тогда и вышел к моим вещам, они стояли в коридоре. Крендель, который там работает (зэк), начал обыскивать мой багаж, почему-то на меня посмотрел так весело и сказал: «Muy listo» (очень хитрый, исп.). Я ему в ответ: «Си, сеньор!» (да, господин! исп.) Он наклеил бумажку, куда я еду и на этом мы расстались. Уже в Вальдеморо многие удивлялись, что у меня с собой телевизор и я ухитрился его провезти, чтобы не начали требовать деньги за перевозку. А то слышал — точно не знаю, только слышал — могут сдирать 36 евриков. Мы были только втроём и нас довезли до Вальдеморо на маленьком микроавтобусе, а та баба там осталась. Правда не знаю, куда она свои вещи загрузила и как. Потому что это была картина что надо. Чёрный мешок — три четверти моего роста (представляешь!) полный и круглый стоял посреди коридора. Менты смеялись, что это пол-автобуса. А когда она сверху спускалась, у неё было маленьких сумок штук десять. Я сам видел.

Значит, загрузили нас нормально. Поехали. В общем с того утра у меня «начался самостоятельный жизнь». Это я по-испански. И я на неё не жалуюсь, потому что справляюсь с ней очень даже славно. Мне говорят, что я, как эстонец, справляюсь с ней прекрасно. Опять я отклоняюсь от темы.

Сняли нас в Вальдеморо в транзит. Тюрьма там большая, но я её видел только через окно. С собой наверх на этаж можно брать только самое необходимое. Это лучше сразу, при упаковке вещей, приготовить в бауле. Если некурящий, то легко. Но мне, денег-то нету, немного скучновато. Но я попал очень удачно, были знакомые и каждый день мой любимый чай и poco tabaco (немнного табака, исп.). Повели, значит, наверх и попал я в тараканий рай. Это не тараканы, а лошади какие-то.

На следующий день просыпаюсь, ноги спустил и думаю: «Кто же ночью у меня обувь с…забрал?». А это, оказывается, тараканы их ночью увезли к двери. А если бы дверь открыта была! Суки! Ночью так топают, что спать невозможно бедному эстонцу. Другой раз просыпаюсь ночью, чтобы закурить. До стола дотягиваюсь, а там идёт балдерера-fiesta (праздник, исп.). И таракан, который самый здоровый, мне кричит.

— Ты, мужик, закуривай, нас не стесняйся!

Дожил до белой горячки. И, вроде, кроме воды ничего не пью. Теперь, вот, думаю, эти тараканы в хате, вроде как дружбаны и, может быть, они и вещи мне помогут дотащить. Я бы этому не удивился. Наверное я оказался подлецом и, может быть, они меня обозвали киллером, но одного я замочил и спустил в унитаз. Остальные убежали, да ещё и подкалывали меня, что я — растяпа и не поймаю их никогда. Но я хитрый и вылавливаю их по одиночке. Пока удаётся.

Ну, а теперь, чтобы продолжить рассказ, я опять должен вернуться назад. Рассказывал уже про душевые внизу. Ими можно пользоваться, когда выгоняют на улицу. Загоняют обратно в 13.30, а могут и чуть раньше. В очереди идём «на подносы», как у нас было, набираем еду и наверх по камерам. Вечером снова на улицу. Там, где прогулка, там и экономато. Но, только за деньги. Они должны быть в кармане, а не на карточке. Торговля довольно бедная. По выходным и праздникам, вечером не работает.

Видел там двоих с нашего модуля. Пообщался там с ними немного. Подкинули мне табака и бумагу, как сироте. Сирота я, правда, не казанская, а эстонская. Но, всё-таки, сирота. Спасибо и за это!

А так… система здесь такая же, как в ЭстремаДУРЕ: вверх-вниз. Начал я писать всё это в Вальдеморо, пока было свежо в памяти. А то головушка у меня немного сдвинутая.

Грузят нас одним утром в девять часов на автобус. Перед этим, как положено, принимаю полтаблетки и проспал всю дорогу, четыре часа. Сидел в автобусе такой довольный и думал, что сегодня ночью буду спать в «своём доме» и, наконец, опять телевизор. Но меня ждало большое разочарование, так как нас сняли с автобуса в Сарагосе и там переночевали.

С окна немного видна тюрьма. Не очень-то и огромная. А менты там, ну прямо золото! Спокойные, улыбающиеся и, вообще, какие-то другие. Не то что в Эстремере и Вальдеморо. Ну, прямо, люди из другого мира. Кормёжка нормальная, камеры чуть поменьше. И проверка такая: можно спокойно лежать, рукой махнул, что живой, и на этом всё.

На следующее утро загрузили нас опять в автобус, большой, с туалетом, и я снова в мечты: наконец-то телик. Но, опять меня грубо поимели. Проехали примерно четыре часа и нас начали выгружать. Думаю, дома, но — увы! Нас сняли в Барселоне и, гады, держали там аж шесть дней. Вот это жопа! Утро начинается с проверки в 7.30. и надо быть одетым и стоять на ногах смирно. Я на первой проверке лежал на кровати и просто махнул менту ручкой. Надо было видеть эту рожу! Вытянулась до самого пупа. Начал что-то бубнить и стоял, пока я не встал и полностью оделся.

Первый сокамерник был «Romania». Такой весёлый и более меня разговорчивый. Уехал на следующее утро. А днём закинули мне полублатного марокканца. Это был кадр что надо! Заходит, значит, а я лежу на первом ярусе, наблюдаю, кто пришёл. Плывучая, на шарнирах походка и с такой рожей; мол что ты в моей камере делаешь? И почему на моём месте спишь? Я, конечно, таких видел эшелонами и съедал таких на завтрак. Поэтому, молча лежу и смотрю. Он мне объявляет, что он из Марокко и недвусмысленно смотрит то на второй ярус, то на первый.

Я этого «не замечаю», встаю на ноги, протягиваю ему руку и говорю:

— Я - эстонец и говорю по-русски.

Затем лёг обратно на койку. Толи слово «русский» его успокоило, толи то, что я лёг обратно, но больше на эту тему у нас никаких намёков не намечалось. Он начал хвалить русских и наплёл мне, что у него в зоне долгое время был сокамерником русский и, даже, одно слово сказал по-русски; «привет».

Я начал крутить самокрутку, немного табачку ещё было. А он, как увидел у меня курительную бумагу, чуть с ума не сошёл; мол, у нас это запрещено и нету. А у меня оставалось ещё три пачки. У него же — сигареты «Негро». Он дал мне три «Негро», не считая того, что оставил, а я ему — новую пачку. В 16.30. выгоняют во двор, утром не выпускали. Там, во дворе, был его друг. Он ему сказал про бумагу. Подзывают меня и «бизнес» состоялся. Я им по пачке бумаги, они мне шесть «Негро». Я так подумал, что этих сигарет мне хватит минимум на два дня. Выгодная была сделка.

В восемь поднялись наверх — ужин и его должны будут забрать на следующее утро. Ментовка ему ещё вечером сказала: «Утром в восемь». Этот нехороший человек, «редиска», не дал мне всю ночь спать. Постоянно, только засыпаю, а он мне — «russo, no roncar!» (русский, не храпеть! исп.) А перед тем, как лечь спать, он, конечно, очень неохотно залез «на жёрдочку», был маленький спектакль. Но такой смешной, хоть стой, хоть падай. Но смеяться нельзя. И вот я изо всех сил держался, но, всё равно, иногда выскакивало. Но араб так и не понял, что мне смешно. Я умело косил то на одно, то на другое. А история такова: у него возникла огромная проблема, куда же заныкать курительную бумагу? Она же запрещена и — сразу рапорт. А для рапорта — кишка тонка. Шарниры есть, а кишки-то нету. Берёт в руки кроссовок, первым делом обнюхивает, вытаскивает стельку. С фантастической мордой её тоже обнюхивает. Смотрит на меня, потом уставился внутрь кроссовки. Минуты так на две-три. Ложит кроссовок и стельку на стол. Не на пол! И история повторяется с самого начала, только с другим кроссовком.

У меня была мысль попросить тоже понюхать. Всё-таки интересно, может там пахло розами? Я постеснялся попросить, подумав, что ему потом не хватит и мне будет стыдно: ни тебе, ни мне. Я — писатель никудышний и весь комизм передать через письмо трудновато, но постарайся понять и не падай в кому от смеха. Дело далеко от смеха, потому что у человека большая проблема: куда прятать бумагу? И вот, после того, как он эту бедную бумагу и под стельку совал и в одежду пробовал по разным местам совать, рожа у него стала сиять как солнце. Он за считанные секунды собрал свои кроссовки, сам себе что-то бормоча. Резко встал, схватил на почте большой полиэтиленовый конверт, оторвал от него клочок и стал запаивать бумагу в него. Закончив это, он обернулся ко мне своей сияющей рожей и показал, куда он задумал эту бумагу спрятать. Я думаю, не надо долго гадать, куда…

От этой канители он, бедолага, так устал, что сразу забрался на «курятник» и заснул. Утром встали на проверку, потом завтрак и он у меня спрашивает:

— Во сколько за мной придут?

Я возьми, да и ляпни:

— Не раньше девяти.

Он опять с довольной мордой залез наверх и говорит:

— Успею ещё поспать.

В восемь дверь открывается. Он, как святой, лежит на спине. На морде — глубокое удивление. Подошла ментовка и охренела: тот лежит наверху и хоть бы хны. Ментовка что-то сказала и тут началась такая суматоха. Сам чёрт ногу сломит. Хватает за всё одной рукой, потому что вторая рука автоматом хватает кусок недоеденного хлеба. В оконцовке, ушёл кое-как. Дверь закрылась и мне ещё долго было весело.

Я начал оглядываться. Гляжу, на полке в мешочке новые носки. Спасибо большое! На соседнем столике — пустая коробка из-под чёрных сигарет. Не знаю почему, но я эту пачку яростно разорвал. И что я вижу! Выпали две фитюльки шоколада. Не сладкого. А перед этим только думал, что сигареты заканчиваются и брошу к такой-то матери эту курёху. Ну вот, как бросить мне теперь, если у меня на столе лежат две пачки «Winston»? Гуляй, рванина! Извините, опять выкрутился с трудного положения. После этого кадра я остался один и, слава Богу, так и досидел до шестого дня.

Третья неделя в дороге. Загрузили опять в автобус. Ещё пять часов до Кастейона. И вот я здесь! Тюрьма примерно как в Эстремере по конструкции, но отличается тем, что у ментов нет злых морд и в камерах есть телевизоры. Я попал словно с дождя под крышу. Атмосфера совсем другая или мне так кажется. Всё как-то тихо и спокойно.

(Первые впечатления Калева от тюрьмы «Кастейон-2» со временем изменились и он отправился в новое двухнедельное путешествие по Испании в тюремном автозаке. Не последнее.)

ПАМЯТКА РУССКОМУ ТУРИСТУ

Если тебе вдруг захотелось экзотики и появилась идея посетить Испанию, не поленись заглянуть в Интернет и поискать там информацию, которую оставили те, кто это сделал до тебя. Слова для поиска искать такие: «воровство в Испании» или «обворовали в Испании». Так ты узнаешь много нового, ещё до того, как у тебя умыкнут деньги и документы, пока ты будешь ротозействовать, разглядывая симпатичные улицы Мадрида или Барселоны. Помнишь поговорку: «Если хочешь сладко кушать, не лови ротиком мух».

И вот ты в Испании. Оглянись по сторонам. То, что ты воспринимаешь как украшение — решётки. Заборы-решётки, двери-решётки и окна до уровня второго этажа — это то же решётки.

В Испании воруют широко и с размахом. Но я не о том, как испанцы воруют у испанцев. Это их внутреннее дело. Я про обворовывание туристов. Этим, кроме испанцев, занимаются организованные банды румын и латиноамериканцев, арабов и бывших советских товарищей, цыган всех мастей и африканцев. Даже миролюбивые, вроде бы, болгары, любят здесь одолжить автомобиль, аргументируя свою просьбу наличием пистолета. Кроме банд есть ещё много «щипачей» — любителей.

Поэтому, надумав оторвать зад от дивана, помни о том, что рядом есть цивилизованные европейские страны, где воровство не считается профессией. Или, например, Турция, Марокко, Тунис, Египет, где всё вкусно и дёшево и никакому полицейскому в голову не придёт отделываться от глупого русского туриста, жалующегося на пропажу денег, как это происходит в Испании.

Последнее время страна скатывается в русофобию. Пресса смакует, как ужасные русские насилуют ни в чём не повинную Украину и вынашивают планы оккупации прибалтийских стран вместе с Польшей. Публикуют статьи «экспертов» о том, сколько теряет Россия в результате санкций Евросоюза и искренне недоумевают, что это русские передумали покупать испанские фрукты.

В новостях сообщают о задержании русских воров в законе по фамилии Хренашвили из Литвы. Но если говорят о банде из Восточной Европы, то речь идёт не о русских.

Оставь Испанию британским подросткам, которые приезжают сюда напиться и обоссать углы или подъезды, потому, что у местных аборигенов ума не хватает установить на улицах писсуары или туалеты, как это делается в Бельгии или Голландии.

Ты думаешь, что я тебя отговариваю от поездки в Испанию? Нет! Я тебя к ней подготавливаю.

Bienvenido en Espana!

НА ТРОПЕ ВОЙНЫ

Y tú más! — Так говорят друг другу испанцы, когда хотят вернуть обвинение обидчику. Наш эквивалент этому выражению — «Сам такой!»

Ни на одну мою просьбу вернуть отобранные вещи не ответил никто. Ни судья, отправивший меня в тюрьму, ни судья, приговоривший меня к сроку, ни вся их банда под названием «аудиенсия провинсиаль». Естественно, что я обиделся и начал новый путь, более официальный. Написал заяву в Мадрид. В Коллегию адвокатов. Попросил их выделить мне бесплатного адвоката для начала процесса против той судебной инстанции.

Достал меня уже этот испанский воровской сервис. Одно дело, когда они друг у друга воруют, но совсем другое дело, когда у меня. Воруют в наглую из карманов, надев на меня наручники. Честно говоря, у меня воровали и раньше. Испанский банк Caja Madrid потрошил мой счёт, не сильно озадачиваясь маскировкой. Но там были небольшие суммы, как и у других миллионов пользователей банка. Точно так же действовала и «Телефоника» — бывший монополист связи в Испании. Но и она стырила у меня не много. По простой причине: я бросил компанию окончательно и бесповоротно, как только появились другие операторы.

А вот то, что у меня втихушку утянули память УСБ и диктофон, да сняли с руки часы, я не забыл и прощать не собирался. Тем более, что своровав мои штучки и не отметив это в протоколах, полицейские превратили меня в отъявленного рецидивиста, который гулял по улицам столицы с пистолетом в кармане и желанием кого-нибудь замочить. Про то, что испанские судьи покрывают воровство испанских полицейских можно не упоминать в очередной раз, чтобы не утомлять читателя.

Из Коллегии адвокатов мне прислали формуляр. Заполняю, добавляю три листа с объяснением произошедшего и описанием моих предъидущих попыток. Отправляю всё в Мадрид и жду, как это принято в испанской тюрьме.

Через пару месяцев получаю ответ: типа, мы справились по вашей заяве в провинциальной аудиенции и они нам сказали, что у них нет ничего, отмеченного вашим именем. И для моего полного успокоения пересылают мне адрес моей тогдашней адвокатши, так и не убедившей меня сменить её бесплатный статус на получателя европейских дензнаков. Самым интересным в ответе из коллегии адвокатов был стиль письма. Словно писал студент первого курса, ещё не начавший изучать право. Делать нечего. Я и не думал, что смогу без труда выиграть в воровской стране. Пишу письмо моему бывшему адвокату в юбке:.

«Уважаемая сеньора! В соответствии с ответом из Коллегии адвокатов, копию которого прилагаю, прошу, чтобы вы побеспокоились прислать мне копию полицейского акта об изъятии у меня содержимого моих карманов в момент ареста».

«Уважаемая сеньора» не соизволила ответить мне на это письмо. Толи помнила, что я так и не уговорился в то время одарить её какой-нибудь наличностью, толи обиделась на то, я про неё написал в своих первых рассказах, отправленных в суды. Я её тоже решил проигнорировать и, снова обращаюсь в Коллегию адвокатов. Теперь уже затем, чтобы обратиться в Конституционный суд Испании.

Ответ из Верховного у меня уже есть и, если и Конституционный решит, что я — дурак, обещаю, что буду жаловаться в Страссбургский Суд по Правам Человека. И зубоскалю, что за три сотни евро, что стоили мои украденные вещи, над Испанией будет смеяться вся Европа, потому что летом этого 2018 года выходит моя книга обо всём этом.

Упоминаю, что после займусь переводом книги на другие языки и в подтверждение серьёзности моих намерений добавляю к письму рассказ «Словарь» по-испански. Прошу передать его в Audiencia Provincial.

Не нужно обвинять меня в нелюбви к Испании. Из тюрьмы всё видится под другим углом…

ЭПИЛОГ

Автор разочаровывает:.

Вот мы и дошли до точки. Здесь наши пути расходятся, читатель. Ты посмотрел на испанцев другими глазами. Я поменял моё отношение ко всему. Я понимаю, что не моё дело ругать или критиковать Испанию. Я знаю, что в стране много хороших и добрых людей и они делают замечательные дела. Но, зайдя в эти места, которыми пугают детей и увидев, что здешние порядки, правила и отношения есть ни что иное, как продолжение той жизни, я меняюсь, исправляюсь и мне стыдно признаться самому себе, что пытался защищать всю эту дрянь. Теперь знаю, что воровать лучше, чем работать. Наркотики и трафик африканцев — прибыльное дело. Знаю многое другое, чего не напишу, чтобы не ополчить против меня систему. Но читай, читатель, читай! Надеюсь, что новые знания уберегут тебя от необдуманных шагов или подвигнут на новые. Всего тебе…!

ДАВАЙТЕ ЖИТЬ ДРУЖНО

Сумашедший дом — это один из типов демократии. Перечитай, читатель, ещё раз первую фразу. Это убережёт тебя от поспешных суждений и неправильных выводов при ознакомлении с этим весьма полезным чтивом. Полезным для того, кому тюрьма — мать родна. Тем, кто отбыл по тридцать и больше лет в зонах на постсоветском пространстве и кому положен заслуженный отдых. В привычных местах и обстоятельствах.

По многочисленным авторитетным свидетельствам бывших советских ветеранов холодных мест, испанская тюрьма — трёхзвёздный отель. И почему бы не провести последние годы жизни в таких тепличных условиях? Тепличных в буквальном смысле слова. В большинстве испанских тюрем никогда не видят снега. Не заставляют, а в большинстве случаев, просто запрещают работать. При этом — сносное медицинское обслуживание, адекватное питание, отличные бытовые условия и — самый главный шик испанской тюрьмы — ежедневная доза наркотиков, не считая «убойных» медикаментов.

Не говоря уже о менее официальных ништяках: возможность приобретения классических наркотиков, алкоголя с магазина (не везде), возможность приготовления и дистилляции (при умении) бражки. Плюс — наличие всякого рода нетрадиционно ориентированных би-, моно- и прочих сексуалов, некоторые из которых носят вполне сносно сделанные силиконовые импланты. И много-много другого…

Есть некоторая трудность в общении, находясь в чужой языковой среде, но, за долгие годы отсидки, даже безнадёжно тупые начинают «аблар эн кастейяно». С каждым годом всё лучше.

Для того, чтобы оказаться в испанской тюрьме, сначала надо оказаться в Испании.

Путей и способов много, но не будем обнародовать их в литературной форме, чтобы другие заинтересованные стороны не смогли испортить весь процесс. Бывшему советскому и будущему испанскому нелишне напомнить, что хитрая испанская юриспруденция старается при первой же возможности депортировать нашкодившего русскоязычного гражданина. Для этого, суды, иногда, идут на подлог и специально занижают наказание, чтобы не превысить планку в пять лет. Зэка с таким приговором высылают из Испании через два-три года заключения. Приговорённые к срокам больше пяти лет, могут быть депортированы только после отбытия трёх четвертей срока.

Поэтому, заходить надо по-крупному: организованная группа, трафик наркотиков, оружия… содержание сети прости… обоего пола, воровство с применением насилия и, разумеется, убийства. В Испании можно убивать. Привыкшие к корридам, петушиным и собачьим боям, испанцы, хладнокровно относятся к такого рода известиям. Жертва всегда виновата в том, что её убили.

Гарантированно большой срок за воровство получают (если попадаются), когда обворовывают жилища политиков, судей, адвокатов и прочих носителей бобровых воротников. В каждом сравнительно большом городе Испании есть район или даже целая деревня, где живут такие привилегированные члены общества.

Разумеется, что эти зоны охраняются лучше, но, если… хм… кажется это я о погоде на Пиринейском полуострове.

Упаси вас Боже обвинять меня в том, что я призываю воровать и грабить в Испании! Это, просто, такая литературная форма информировать, что в этой стране тоже есть Уголовный Кодекс. А в нём есть статьи, где довольно ясно, правда по-испански, доводят до любого желающего знания о видах преступлений и наказаний за них полагающихся.

Хотя, честно говоря, в Испании не всё так гладко, как пишут в испанских кодексах, законах и информационных бюллетенях. Так, например, один посетитель мест исправления, топчущий вместе со мной ограниченное пространство, потратил более восьмидесяти тысяч евро на адвокатов, потеряв одного из них в этом юридическом марафоне по причине естественной смерти. В результате, зэк лишь добился снижения наказания с 37 лет тюремного заключения до 15 за преступление, которого не совершал.

Посему, мне бы хотелось, чтобы всем было лучше. Заняв тюремное место, русскоязычный зэк-пенсионер избавит многих несправедливо осуждённых в Испании от разлуки с родными и близкими. По-моему, это будет справедливо.

Правда, в семье не без урода. То есть, не без уродов. И, решившему попасть в испанские застенки, придётся сосуществовать в одном месте со всякими возможными отбросами человеческого общества. В этом тоже есть свои прелести: именно эту публику можно и нужно держать в долгах, чтобы они исправно доставляли с воли траву, кокс и пластилин. При этом необходимо знать, что испанские тюремные работники всегда стоят на стороне таких должников. Им разрешают «уходить в отказ», и не выходить из камеры. Их вовремя переводят в другие модули и тюрьмы, если должники добровольно и вовремя признаются в своём неправильном поведении, сдавая при этом всех и вся. Но, даже в испанских тюрьмах, таких «певцов» догоняет их слава и, временами, пожелания бывших кредиторов.

Сумасшедший дом — это один из видов демократии.

Демократия — это хаос.

Хаос — это дурдом. Новое слово в этом замкнутом круге — хаос. Современная Испания — это точный слепок Страны Советов за последние тридцать лет существования. С той лишь разницей, что события здесь происходят со скоростью в два-три раза большей. Но об этом, как-нибудь в следующий раз.

У меня есть карт-бланш на написание приглашения в эту страну. 21 июня 2016 года я уведомил Верховный Суд Испании и 26 сентября того же года Суд, устроивший мне судилище и унизивший меня перед бандой воров, что за это я приглашу всех сукиных детей Мира в эту страну. Ни одна инстанция даже не известила меня о получении моих писем. Не говоря уже о том, чтобы высказать своё мнение о моей идее. Им не интересно. Они не любят Испанию. Им, вообще, по барабану будущее. Они живут в параллельном мире.

Кстати, в испанском Уголовном кодексе не предусмотрено наказания за рассказ, который вы только что прочитали. Но испанская юриспруденция, привыкшая безнаказанно стряпать фальшивые дела, запросто может начать обвинять меня в:

— потоплении«Титаника»

— в изобретении газа «Циклон-Б»

— в убийстве президента Кеннеди

— в обрушении пяти домиков в Нью-Йорке

— во взрыве испанского посольства в Кабуле.

И ещё в чём-нибудь. Из всего возможного списка могу согласиться лишь с тем, что я — радикальный исламский экстремист. На всё остальное у меня есть железное алиби.

Я, вообще не понимаю, зачем испанцам всякие Сервантесы, Бласко Ибаньесы и Артуры Прес-Реверте, если судьи пишут такие выдумки в своих приговорах, что им нужно отдать все литературные премии. Пример из конкретного дела. Без вариантов:.

«Проба ДНК, взятая с шарфа и шапки, обнаруженных недалеко от места и указанной жертвой, что эта шапка была на голове обвиняемого, которого она указала при опознании, не совпадает с пробой ДНК, взятой у обвиняемого».

Угадайте, сколько лет заключения получил обвиняемый за такое дело, составленное из таких цитат. Как всегда, три варианта:.

1. 2 года.

2. 6 лет.

3. 37 лет.

Мне ваша догадливость уже кажется подозрительной. Вы что, думаете, что в Испании…

1. Всё плохо.

2. Не всё плохо.

3. Всё не плохо.

Примечания

1

«Клянусь говорить правду, только правду и ничего кроме правды» (клятва в суде)

(обратно)

Оглавление

ИЗ ИСТОРИИ

  СТРУКТУРА

  ПОЛИТИКА И ПОЛИТИКИ

  ОШИБКИ

  ЗАБАВЫ

  ГОВОРИТ И ПОКАЗЫВАЕТ ИСПАНИЯ

  НОВОСТИ ПИРИНЕЙЩИНЫ

  ИСПАНСКАЯ ИСТОРИЯ

  ЖИВЫЕ МОНСТРЫ

  КАЛЕНДАРЬ

  ЗАЗЕРКАЛЬЕ

  ДЫРА

  Я ЗНАЛ!

  ВЕСНА ПРИШЛА

  ВОРУЮТ, ВОРУЮТ…

  ТРАФИК

  ПЛАСТИЛИН

  КТО, КУДА, ЗАЧЕМ?

  МОЖНО И НЕЛЬЗЯ

  ЧТО, ГДЕ, КАК?

  СТРАНА СВЯТЫХ И НАИВНЫХ

  СЛОВАРЬ

  ЧТО ДЕЛАТЬ?

  КРИВОЕ ЗЕРКАЛО

  ВЕСЫ ПРАВОСУДИЯ

  ЗАГАДКИ БЕЗ ОТГАДОК

  РРРРРРРРР — ГАФ!

ЧАСТЬ 1 ЗА РЕШЁТКОЙ

  ДОРОГА НА ТОТ СВЕТ

  О НАЦИОНАЛЬНОМ ВОПРОСЕ

  ВЕНДЕТТА

    Часть первая: Преступление

    Часть вторая: Суд

    Часть третья: Наказание

  ПОСАДКА

  ПСИХОЛОГИЯ

  МАТЕМАТИКА

  ХАЙЛЬ ЧАПЛИН!

  НАРУШИТЕЛЬ РЕЖИМА

  КРИМИНАЛЬНАЯ МЕДИЦИНА

  КАТАЛОНИЯ — НЕ ИСПАНИЯ!

  НЕ ПОКАЗАЛИСЬ

  О ГОРДОСТИ

  ВОСПИТЫВАНИЕ

  ОТРАВА

  КОФЕ И ПЕНСИЯ

  ДИЕТА

  ШЕРСТИ КЛОК

  ЦЕНА СЛОВА

  РАБОТНИЧКИ

  СРЕДИЗЕМНОМОРСКАЯ ДИЕТА

  УЖАСЫ

  ДИНОЗАВР

  ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ РАСХОЖДЕНИЯ

  P.I.T

  ЗАБУРЕЛ… ЗАБУРЕЛ…

  ОБОРОТЕНЬ

  ПОВЫШЕНИЕ КВАЛИФИКАЦИИ

  ВРАКИ

  СООТЕЧЕСТВЕННИКИ

  ПРАЗДНИК ЖИВОТА

  ШЛЯПСЫМИ

  ЖЕРТВА КЛЯТВЫ ГИППОКРАТА

  ПРИВЫКАНИЕ

  КНЯЗЬ

  ПРОВОКАЦИЯ

  ПОЛЕЗНЫЕ СОВЕТЫ

  ОБЛОМ-С

  ГОРЕ ОТ УМА

  ОТЪЕЗД КРЫШИ

  ПСИХОПАТЫ

  РАЗГИЛЬДЯИ

  ЧУДИЩЕ

  ВОСПИТАТЕЛЬ

  ВРЕДНОСТЬ

  УНИЖЕНИЕ

  ИСЦЕЛИСЯ САМ

  ПЛОХИЕ

  О ХОРОШЕМ

  ШАХ И МАТ

  ХРОНИКА ОДНОЙ ЖАЛОБЫ

  ОПЕРАЦИИ

  НЕПОНЯТКИ

  ШМОН

  ПРО КУЛЬТУРУ

  АШ ДВА О

  ПОЛЕЗНОЕ СВОЙСТВО

  ПОТЕРЯННЫЕ ВЕЩИ

  ОПАСНЫЕ КАРТОНКИ

  ФАЛЬШИВКА

  БУМАГА СТЕРПИТ

  ИЗБИРАТЕЛЬНОСТЬ

  СПАСЕНИЕ ДУШИ

  НАФ-НАФ

  ТРЕНИЯ

  ГОЛОДОВКА

  РАЗГОВОРЫ

  АВТОРИТЕТ

  НЕ ВООРУЖЁН И ОЧЕНЬ ОПАСЕН

  ГОЛОВНАЯ БОЛЬ

  КРИВАЯ ДОРОЖКА

ЧАСТЬ 2 Отель «Решётки»

  ВСЁ В РУКАХ БОЖЬИХ

  ШНАПСИК

  ШНАПСИК СПЯТИЛ

  ВОЛШЕБНЫЙ ИСТОЧНИК

  БОЛЬШИЕ СИСИ

  ДЕБИЛ

  СМЕШНО

  ОПЕРАЦИЯ «ХАМЕЛЕОН»

  ВЕГЕТАРИАНЕЦ

  МЕТОД

  ДУРАЧОК

  БЛУДНИЦА

  ШАРИКИ ЗА РОЛИКИ

  ПЕРЕБЕЖЧИК

  АКАДЕМИК

  ОПЕРАЦИЯ «ПШИК»

  ПОДСТАВА

  ПЛАГИАТ

  ШАНТАЖ

  ЖМУРИК

  МОУ ША

  ТА-МА-ТЭ

  БРАЖКА

  МАЗОХИСТ — ИЗОБРЕТАТЕЛЬ

  ИСПАНСКИЙ МЕТОД

  БЛЕДНОЛИЦЫЕ С КРАСНОНОСЫМИ

  КНИЖКА

  ПИОНЕРСКИЙ ЛАГЕРЬ

  ОТПУСК

  КОПЕЕЧНОЕ ДЕЛО

  НАЦИОНАЛЬНАЯ ОСОБЕННОСТЬ

  УГРОЗЫ

  ГОВЯННАЯ ТЕМА

  ПРОГРЕСС

  СКАЗКА

  ТЮРЕМНЫЙ ТУРИЗМ

  ПАМЯТКА РУССКОМУ ТУРИСТУ

  НА ТРОПЕ ВОЙНЫ

ЭПИЛОГ

  ДАВАЙТЕ ЖИТЬ ДРУЖНО

*** Примечания ***