Я, они и тьма [Анна Зимина] (fb2) читать онлайн

Я, ОНИ И ТЬМА Анна Зимина

ГЛАВА 1

Он любил по утрам разложить свою бессменную служанку на кресле. Сразу же после утреннего кофе. Редко когда обходилось без этого.

К тому же, девушка была бесплодной, да еще и сиротой, с которой можно было делать все, что угодно, а она и пискнуть не смела.

Нет, первое время она брыкалась, плакала, но потом успокоилась и смирилась. Ну а что ей еще остается? Хочет жить на всем готовом, в теплом доме – пусть платит чем может. Заместитель писаря при королевском архиве может себе позволить такую маленькую слабость.

Будь девушка чуть выше статусом или имей хотя бы одного живого родственника, он бы, конечно, смирил свою похоть. Даже несмотря на то, что она рабыня. Но раз так сложилось, то зачем себе отказывать в маленьких слабостях? Ну и что, что законом запрещено? Он – хороший хозяин, лишнего себе не позволяет, не бьет, не ругает. Да еще и при дворе не последний человек. Так что может себе позволить. К тому же, такая рабыня – очень дорогое удовольствие.

Он уже, отвернувшись от распластанного в кресле тела, застегивал молнию штанов, когда услышал тихий всхлип.

Обернулся.

Девчонка лежала, не пытаясь встать. Ее светлые волосы растрепанной копной спускались на пол. Она уткнулась лицом в обитую бордовым бархатом спинку и плакала.

Он вздохнул. Опять она... Подошел, неловко погладил по голове, как беспризорную собачонку. Приятная нега в теле истаяла, оставив после себя дурное послевкусие.

– Иди, свободна. До вечера ты не нужна. И на, вот…

Зазвенели монетки, падая на стол.

– Тут хватит на новое платье и… Ну, сама придумаешь.

Хлопнула входная дверь. Он ушел.

Девушка стекла с кресла, обхватила руками колени. Посмотрела ненавидящим взглядом на дверь. Пошатываясь, добралась до хозяйской ванной. Холодная вода падала на нее сплошным потоком, но она не ощущала, не чувствовала.

Всегда думала, что сильная. Что справится со всем, что выпадет на ее долю. Но ошиблась. Как же она ошиблась! Она смотрела в большом настенном зеркале на свое отражение и ненавидела его, пожалуй, столь же сильно, как и своего хозяина, господина…

Тонкая рука без замаха, но неожиданно с чудовищной силой ударила по отражению. Зеркало разбилось, рассыпалось на множество осколков, отражая худую молоденькую девушку с зареванным лицом. Остренький носик, миленькие скулы, изумительно тонкие аккуратные губы, четкая линия бровей… Миленькая… Ненавижу!

Порой девушка жалела, что на ее лице нет какого-нибудь увечья. Тогда бы он отстал, отвязался. Даже хотела сама сделать это с собой, но духу не хватило.

И уйти нельзя.

Тонкая цепочка на ноге. Выглядит, как украшение, а на самом деле – мерзкий знак рабства, принадлежности. Стоит только ступить за порог, как внутренности скрутит страшным спазмом, и сознание покинет до того момента, пока не обнаружится хозяин взбунтовавшейся игрушки.

Ненавижу!

Зеркало осыпалось на пол, и девушка в этот момент не могла видеть своего отражения. И очень хорошо, что не могла. Потому что ее глаза затянуло черной пленкой. Скрылась под ней светлая полоска радужки, а за ней и весь белок. Черная дымка вырвалась из-по кожи, словно темный пар от разгорячённого тела в сильный мороз.

Ненавижу!

Руки затряслись, худые пальцы лихорадочно дернули намертво спаянную цепочку. Тонкое плетение оцарапало нежную кожу. Закапала кровь, пачкая разбитое зеркало.

В нем, как в безумном калейдоскопе, отражалось нечто странное. И страшное. В больших и маленьких осколках заплясали, сгущаясь, тени. А в следующий миг стёкла заволокло непроглядной тьмой.

Тело девушки обмякло, опустилось прямо на острые куски стекла, но она уже ничего не чувствовала. Да и как тут что-то почувствовать, когда первородная, жуткая магия вырвалась на свободу, оформляясь в желание, которое так и не было высказано вслух несчастной сиротой. Сокровенное желание ее сердца, которое древняя магия была обязана исполнить.

Разогналась, зловеще взметнулась выше, по стенам, перетекла на крышу, презирая законы физики. И рванулась в неведомые дали, стремясь угодить своей хозяйке.

***

– Вот ты стерва! – с восхищением протянула моя подруга, попивая вкусный кофеек в нашем любимом баре.

– Да, гадина та еще, – согласилась я, небрежно пожав плечиком. – С волками жить – по-волчьи выть. Я тебе скажу, что я еще не закончила.

Я наклонилась к ней и прошептала:

– Я еще и директора засажу. Чтобы неповадно было.

Танька прищурилась.

– А проблем не боишься?

– Вор должен сидеть в тюрьме. А он не только вор, сама знаешь. Скотина… Отольются ему девичьи слезки.

– Ты бы поосторожнее. Сама знаешь, что с такими людьми лучше не шутить. У них связей… Может, отступишься?

Я мотнула головой.

Обостренное чувство справедливости и мерзость характера не позволяли мне вот так взять и отступить после того, как компания, в которой я отработала верой и правдой пять лет, решила меня подставить. Главбух – уязвимая должность, но я вовремя заметила, что дело пахнет керосином. А когда нарыла достаточно, поразилась гнусности человеческой души. Если бы я не была дотошной и придирчивой дамочкой, которой везде чуется подвох, то мне мог светить уголовный срок. И как красиво сделали!

В общем, начальство решило прикрыть свою задницу, а крайней сделали меня. Почему? А кто ж их, сволочей, разберет? Но я, получив немного времени про запас, решилась на ответный удар. Дело чести – довести все конца. Не рой другому яму, как грица…

Я выжидала и ударила, да так, что звон пошел во все инстанции. Бухгалтера нельзя обижать, особенно если он знает всю темную кухню конторы. Я сработала на опережение.

Полетели головы.

Я по документам все еще числилась сотрудником, но обезопасила себя, насколько это было возможно. Совершила пару подлогов, получила пару нужных подписей…

Остался последний шаг – посадить генерального нашей компании. В идеале – на тот же срок, который он прочил мне. Все было готово, осталось выстрелить.

Я не боялась. Всегда жила по принципу «делай что должно – и будь что будет». Танька, конечно, переживает, но на то она и подруга, чтобы переживать. Лучшая, между прочим, боевая.

– Вот надо было тебе в самое кодло залезть, да? – со вздохом сказала она.

– Сама знаешь – надо.

– Может, хоть у меня поживешь, пока все не утихнет?

– Я подумаю.

Но это я сказала только для того, чтобы ее успокоить. Никуда уезжать или прятаться не хотелось. Демонстрировать врагу лопатки я не собиралась. Даже когда меня в первый и последний раз ударил бывший муж, я не стала рыдать и униженно молить о прекращении побоев. Я ухмыльнулась, стерев кровь из разбитой губы, посмотрела ему в глаза и сказала… Хм… Много проникновенных слов, от которых он побледнел, совсем впал в ничтожество и свалил из моей жизни, стараясь не отсвечивать.

А надо было тоже посадить…

Мысли потекли совсем в другом направлении, и я себя одернула. Давно все закончилось, чего ворошить старье, которое, к тому же, давно покрылось налетом тухлой плесени.

– Может, сразу поехали ко мне? А за вещами я сама съезжу? Мало ли что?

Она смотрела на меня испуганными глазами, и я не понимала, с чего это моя Танька так разнервничалась.

– Чувствую, что случится что-то плохое, – совсем тихо сказала она, размазывая ложечкой жутковатый после таких манипуляций десерт.

А вот это уже серьезно. «Чуйка» Таньки никогда еще не давала осечек. Это она тактично предупреждала меня, чтобы я не выходила за своего будущего муженька; это она ни с того ни с сего сорвалась в деревню ко мне, не зная, что я лежу с температурой под сорок в пустом деревенском доме; это она однажды кинулась на дорогу и замахала руками, как сумасшедшая, останавливая нервно гудящий поток машин, чтобы секундой позже по освободившемуся коридору промчался испуганный мальчишка на велосипеде с отказавшими тормозами.

Я могу припомнить с десятка два таких «это она», поэтому сомневаться не приходилась. Мою жопку ждут неприятности.

– Хорошо. Только я съезжу за вещами сама. Без тебя.

Не хватало еще ее подставлять – мало ли что.

Танька неохотно кивнула. Ее тревожность передалась и мне. Мы наскоро распрощались, и я пообещала приехать к сразу же, как соберу свой шмот. Она стребовала с меня чуть ли не клятву быть острожной, и я пообещала. Вот только обещание свое выполнить мне не удалось.

***

Волшебный пушистый снежок падал на сугробы, делая их совсем уж грандиозными. Снежная зима выдалась… В наступившей тишине я чутко прислушивалась к звукам из своего подъезда, кралась, как мышь, по лестничной клетке. Но вроде бы все в порядке… Никого.

В квартире наскоро покидала в чемодан свое тряпье, сгребла косметику, полезла в сейф за документами, шаря наощупь рукой… Похолодела. Бумаг не было. Пустые полки сейфа издевательски поблескивали серым металлом. Кровь бросилась к лицу, а руки, наоборот, заледенели. Я замерла, прислушиваясь к звукам: нет ли чужого дыхания, не скрипит ли дверь в ванную. Медленно встала, бесшумно, не дыша, вышла из своей спальни и рванула к входной двери, каждую секунду ожидая, что на плечо опустится чужая рука.

Я была уже близко – схватить ключи от машины, валяющиеся на тумбе у входа, дернуть вниз защелку, распахнуть двери и бежать, бежать! Получилось! Я проскочила лестничные пролеты один за одним, не ощущая, как ледяные ступени холодят стопы в одних носках. Пикнула подъездная дверь. Я трясущимися руками щелкнула замок, залезла в безопасное нутро машины, завела двигатель. Уткнулась носом в руль, стараясь взять себя в руки. В таком состоянии даже выезд со двора может быть опасным.

Стальная пружина в груди начала уже было разжиматься, только вот привычка не блокировать двери…

Все произошло очень быстро. Распахнулась пассажирская дверь, впустив зимний холодок. На сидение рядом со мной скользнул тип в черном. Шапку надвинул на глаза, но я уже знала, кто это. Шестерка генерального нашего, водитель, нянька и мать родная. Захлопнулась дверь.

Я ничего не предпринимала, глядя в пустые, голубые, как леденцы «ментоса», глаза.

– Не чуди. Поехали, – вполне добродушно сказал он, но по спине пробежали мурашки дурного предчувствия.

– Куда?

– К Дмитрию Сергеевичу. Очень уж он тебя ждет. Вот что тебе, девка, спокойно не сиделось? Ты едь, едь. Дорогу покажу. Тут рядом.

– Никуда я не поеду. Пошел вон, – отчетливо сказала я, затушив машину. Потянулась к подлокотнику, чтобы достать заныканную пачку сигарет, но тут же придушенно пискнула. Лапища «няньки» генерального стиснула мое горло.

– Едь, девка. Не шути, – тихо и жутко сказал он мне прямо в лицо. От него дохнуло табаком и приторным парфюмом. Меня затошнило, но в груди раскаленным валом разлилась ярость. Гнев в высшем его проявлении. Ненависть.

– Пошел на х...! И руки убери. Поеду.

Я отчеканила, глядя в его пуговичные безразличные глаза, и он растерялся. Наверное, девушки нечасто козлили ему в лицо.

Хватка разжалась, и я, глядя на свои подрагивающие пальцы, завела машину.

– Куда?

– Прямо, направо километр и стой.

Даже и не разогнаться, чтобы припечатать мудака резким торможением.

Я выполнила указанные маневры, все же, наконец, прикурив. Что же я, дура, не послушала Таньку?

– Вот тут стой. Сейчас Дмитрий Сергеевич подойдет. И не чуди, без глупостей давай.

Я припарковалась прямо на дороге, ведущей в тупик. Недалеко, однако, от моего дома. Видимо, давно готовились, обстоятельно. Бежать некуда.

Рядом припарковалась черная машина – наш генеральный, конечно же. Задняя дверь моей машины открылась. Дмитрий Сергеевич, чмо бессмысленное, залез на мое заднее сидение. Старый уже, восьмой десяток разменял, скотина. Лысый, рожа в пишментных пятнах, рот как у жабы и глаза... Плохие глаза. Нехорошие про него слухи ходили, якобы, в девяностые поднялся, держал общак, но сам соскочил вовремя. И что до седых волос он дожил потому, что сам не одну жизнь отнял. Я не особо тогда верила… Дура. И как я не замечала раньше, что у почтенного старичка глаза садиста и убийцы?

Генеральный уставился на меня в отражении лобового зеркала. Скривился, и я вслед за ним.

– Что же тебе, Верочка, не сиделось ровно? С чего это ты копать под меня вздумала?

– Жизнь и свободу свою защищала, Дмитрий Сергеевич. Если бы не копала, то сидеть бы мне до старости, не правда ли?

– Ох, Верочка, Верочка… Ну посидела бы годика три-четыре, вышла бы по УДО, жизнь бы заново начала… Создала ты мне проблем, Верочка, на ровном месте. Но да больше не создашь. Я в свое время таких наглых десятками раскатывал.

Он пристально следил за моей реакцией, не отрывая взгляда от зеркала. И я ласково ему улыбнулась.

Когда мне угрожали, в моей душе воцарялся невероятный покой, за которым следовал взрыв. Я не нервничала, не плакала, не истерила. Сама себе в такие моменты я напоминала себе остро заточенный клинок, который чешут об острые камни, а он становится только острее.

Впервые я поняла это, когда пьяный отчим решил поднять на меня руку. Мне было всего девять лет, но этот момент я запомнила навсегда и потом, в лунные бессонные ночи, прокручивала в голове. Я словно видела эту жуткую сцену со стороны: маленькая девочка улыбается в лицо беснующемуся мужику с красными бычьими глазами, когда он на нее замахивается. Вертко проскальзывает под дурную руку, поднимает тяжеленный советский табурет и бьет изо всех сил по тупой голове отчима, которая даже не осознает, что произошло.

Тогда было много крови, но я не испугалась. Деловито поставила табуретку обратно и пошла к соседке – вызывать скорую и маму.

В доме матери меня больше не смели касаться и пальцем.

Но жизнь, видимо, испытывая меня на прочность, частенько подкидывала дикие ситуации. Хотя последние годы все было спокойно. Видимо, затишье перед по-настоящему неприятным западлом.

Дмитрий Сергеевич продолжал сверлить меня взглядом. Ждал – чего? Страха? Слез? Мольбы о пощаде? Хрена те лысого, а не страха.

– Ну и что ты со мной сделаешь? Закатаешь в асфальт? Отвезешь в лес и скормишь муравьям? Купишь мне абонемент в «Летуаль»?

Я отбросила вежливость. Ни к чему.

– Ну что ты, Верочка… Мы же не дикари какие. Скажи-ка мне, деточка, много ли копий успела наделать с тех документов, которые у тебя в квартирке лежали?

– Конечно. Ты же не думаешь, что я дура?

– Нет, Верочка, не дура. А раз не дура, то слушай. Предлагаю выход из этой очень неприятной для всех нас ситуации ситуации. Ты берешь вину на себя, получаешь свой срок, а на выходе мы тебя отблагодарим. Уж поверь, не поскупимся.

– А иначе?

– А много ли бесхозных трупов находят по весне? Хотя жалко вот так, даром… Есть и другие варианты, Верочка, в тёплых странах и со страстными мужчинами. Оттуда тоже никто еще из девочек не сбегал. Но они же дуры, да, Верочка? Поэтому там и оказались. А у тебя выбор хороший. Заодно доброе дело сделаешь – негоже мне на старости лет на киче сидеть да со следаками базлать. Ты выбирай, я подожду, только недолго.

– Холодно… Я в одних носках. Машину заведу, – уведомила я вышибалу своего начальничка. Повернула замок. Теплая струя воздуха согрела закоченевшие ноги и пальцы. Я смотрела в окно и казалась, наверное, со стороны очень задумчивой. Но на самом деле внутри меня трясло от ненависти. Этот… старый мусор, гниль, мразь живет с комфортом? И не сдох в страшных муках? И ничего ему за его дела не было? Что же ты, бог всемогущий, не спускаешь такую шваль прямиком в ад? Живет до старости в богатстве, здравии, жрет фуа-гра, пьет «Кристалл», распоряжается чужими жизнями, ломает… Ненавижу!

Делая вид, что раздумываю, я внимательно окинула взглядом место, где мы стояли. Метров триста до тупика, людей нет. Успею? Должна.

– Ну, Верочка, решай. Времени нет.

– Покурить дайте, – спокойно сказала я, залезая в подлокотник своей машины.

И в следующий момент, крепко зажмурившись, сыпанула горсть острого перца назад и вбок, одновременно блокируя двери и выжимая газ. Перец – самое лучшее средство от неприятностей, настойчивых поклонников и взбесившихся собак. И кто надоумил держать пакетик в подлокотнике? Танька, конечно. Как чувствовала, моя хорошая. И прости меня, подруга, что я не сдержала обещание.

Я уже не обращала внимание на вопли, чихание, вой и бешеный стук дурных ног и рук. Мне пару раз прилетело по лицу от вышибалы генерального, но пока везло – он меня не зафиксировал и не отрубил. Видимо, он не очень любит специи.

Машина визжала, нетерпеливо тряслась.

Моя немецкая ласточка могла многое. Семь секунд до сотни. Семь секунд. Хватит? Должно. Я – пристегнута, это всегда на автомате. Они – нет. У меня есть шанс.

Я вцепилась в руль все с теми же зажмуренными глазами. Я не дышала. Один вздох – и все, ничего не выйдет.

Первая секунда. Вторая. Машина взвизгнула покрышками, рванувшись с места. Третья. Разгон. Четвертая. Разгон. Я закусила губу до крови, выжимая газ в пол. Шестая. Господи, прости!

Ненавижу вас, упыри! Чтоб вы в аду сгорели!

А в следующую секунду я ощутила страшный удар, успела еще услышать громкий мат и звон осыпавшегося стекла. А потом – темнота.

ГЛАВА 2

Колется, режется что-то в спине. А-ах! Больно!

Я боялась двигаться. Но вроде бы жива. Жива? Точно. А что случилось? Авария случилась. По моей вине. В голове вспыхивали яркие образы, один за другим, не давали мне и минуты покоя. Вот я подрагивающими пальцами осторожно рву целлофановый пакет, вот набираю полную горсть перца. Вот не дышу, выжимаю газ. Азарт, немного – страх и много – желания возмездия и справедливости. А вот меня насилует какой-то козел. Пыхтит над ухом, и мне так скверно, что хочется вывернуться вон из кожи. Чего? Меня не насиловали. Никогда! Что за…

Вот я шарю рукой в сейфе, в котором нет бумаг – а вот уже сворачиваюсь надвое от боли на пороге какого-то совершенно незнакомого каменного дома и с ненавистью смотрю на золотую цепочку на лодыжке.

Что нахрен происходит?

Я медленно, стараясь не шевелиться, открываю глаза и зажмуриваю их снова. Потому что перед ними только темнота. Как когда спишь в деревенском доме в глуши – тишина, жуткая тьма, и если случится тебе ночью проснуться, чтобы попить водички, то, открыв глаза, не увидишь ничего. Закроешь – и то же самое. Ни искорки, и блика.

Я что? Ослепла? Нет-нет-нет! Быть такого не может!

Откуда-то сбоку послышался нервный стук. Раз, другой. И еще, сильнее и громче. Я попробовала пошевелиться, но в спину словно бы вонзились сотни острых осколков, и я взвыла от боли. Ну хоть голос остался, только какой-то странный. Я рискнула приподнять руку, осторожно приблизила ее к глазам, ощупала веки. Вроде бы… Ничего. Только странно. Что не так, я понять не успела, потому что в дверь задолбили с удвоенной силой. К стуку приплюсовались еще и выкрики, которые я никак не могла разобрать. Я что, все еще в машине? А почему я тогда лежу? Кто стучит?

Собравшись с силами, я все же открыла глаза снова. Ничего. Тьма. Но я продолжала держать их открытыми, чтобы понять – я ослепла или просто в комнате темно? И была вознаграждена. Потому что темнота явно рассеивалась, сворачивалась, как темный дым. Я моргнула, не выдержав напряжения, а когда снова распахнула глаза – видела.

Счастье! Радость!

Что я видела? Ванную хозяина, в которой… Какого, к черту, хозяина?! Но сознание, решив надо мной поиздеваться, подкидывало все новые откровения. Вон там – ящик с чистыми полотенцами для хозяина, мне нельзя их брать. Справа шкафчик с застекленной дверцей – там есть мазь, которая снимает боль и синяки. Если встать, то обнаружится мягкий коврик с длинным ворсом. Ох! Вот это офигеть!

Мою рефлексию прервал громкий стук распахнутой настежь дверцы и крик какой-то тетки. Надо мной возникло круглое красное лицо, искривившееся в крике.

– Зеркало хозяйское разбила! Вот рабское отродье! А ну, вставай! А-а, не можешь! Сейчас быстро сможешь!

Меня резко дернули за руки, и я заорала. Потому что то, что я принимала за осколки, которые впились мне в спину, ими и оказались. Осколки зеркала.

– Неча орать, чай, не неженка! Подымайся!

Женщина, которая орала на меня, была мне знакомой. Более того, я ненавидела ее так, что мне не раз хотелось заткнуть ей рот огромными пирожками с рыбой, которые Буржа готовит своему хозяину… Да б..дь!

– Женщина, не орите, – строго сказала я, пытаясь не надавать наглой бабе по лицу, – не видите, я в крови и мне больно?

– Вижу, чего ж не видать, – опешила она, отступив. – На.

Она кинула мне полотенце и заживляющую мазь, сгребла ковшовой рукой осколки с края ванной, чтобы я могла выйти, при этом бурча что-то себе под нос.

Но я не прислушивалась. Потому что голос, которым я говорила с противной теткой, был явно не моим. И руки, которыми я взяла протянутое полотенце, тоже. И спутанные русые волосы, которые висели до талии, были не моими. И ноги. И фигура. И реакции, и жесты, и даже родинка на ладони не моя. И я вся была не я.

И особенно цепочка на лодыжке, на которую я уставилась, как на ядовитую гадюку. Потому что мгновенно поняла, что это такое. Рабская цепочка! Я – что? Рабыня? И меня насилует хозяин? Почти каждый день? И я четыре раза пыталась покончить с собой? И еще дважды сбегала? И живу тут уже семь лет?

О господи!

Я опустилась на колени, уткнувшись лицом в полотенце и изо всех сил сжимая его зубами, чтобы не заорать от памяти, которая немилосердно открылась мне. Я заново переживала все за другого человека, при этом я сама никуда не девалась. Мой опыт, мои воспоминания остались у меня. И это было до того мучительно, что я зарыдала, не в силах вынести, справится, перенести в себе.

– Ну не реви, впервой что ль? Поди боишься, что хозяин за зеркало накажет? Я выгорожу, девка, не реви только, – неожиданно забормотала тетка. – Дай-ка вот мне…

Грубые ладони неожиданно заботливо коснулись раненой спины, ягодиц, шеи, втирая пахучую мазь. Меня передернуло от чужих прикосновений, но я переборола мерзкую тошноту, которая подступила к горлу.

– Ну вот… все. Ступай, девка, отоспись.

– Спасибо.

Я встала, ощущая, как леденит спину, пошатнулась, но на ногах устояла, натянула на грудь полотенце и вышла из ванной.

Отоспаться… Да, наверное, неплохая мысль.

Я прекрасно ориентировалась в доме, шагая в свою комнату. Не роскошную, но уютную. Единственное место, где я могла выплакаться и от души себя пожалеть. Пожалеть… Это не мои эмоции. Это просто чужая память.

И, как только я это осознала, отвратительное чувство страха и беззащитности ушло. Исчезло, как и не бывало. Я смогла мыслить и ощущать так, как привыкла, без примесей другой личности.

И это чувство было настолько реальным, настоящим, что я ни на миг не усомнилась в подлинности событий, в которых я оказалась. Да и как тут сомневаться? Надо разбираться.

***

Йола открыла глаза в городской больнице. Память вернулась к ней одним быстрым толчком, и вместе с ней в голове поселились новые пугающие образы. Образ машины, которой она ловко управляла, горечь острого перца на языке. Чувство ненависти, жажда справедливости, прощание, карие лукавые глаза Татьяны, которая варит утром кофе в турке после девичьей попойки… Все это впечатывалось на подкорку и воспринималось естественно, так, как должно.

Чуть позже к Йоле прибежала заплаканная Татьяна, схватила за руку, просила прощения и корила себя за то, что не настояла на своем до конца, позволив уехать за вещами. Она гладила руку Йолы, рассказывая про то, что непристёгнутые пассажиры получили тяжелые травмы, а старик, скорее всего, не выберется. Она же и подала по просьбе Йолы зеркало.

После сестричка в белом халате ловко поставила девушке капельницу, плеснула быстрой, привычной лаской и убежала по своим медицинским делам. Забота Татьяны и медсестры вызвала в Йоле прилив настоящего счастья. Давно ее никто не жалел. Просто никого, кто мог бы, не было, не существовало в том, ненавистном мире. Только старая Глаха порой жалела, но жалела брезгливо, презрительно, как жалеют подыхающую от блох и лишая бездомную собаку. Неудивительно, она же рабыня. Была рабыней. И теперь у нее есть дом. Теперь у нее есть все.

Йола потянулась к стакану с водой – она могла сама себя обслуживать. Пристегнутый ремень спас жизнь – тело получило совсем незначительные повреждения, и это хорошо. Тело… Она теперь высокая, длинноногая, с дерзким каштановым каре. С резковатыми, но красивыми, чертами лица. И пусть тут она старше на десяток лет – все будет хорошо. Ее никто не будет мучить и истязать, и ненавистное отражение в зеркале не станет постоянным напоминанием того, кем она была раньше. Новая жизнь!

Сокровенное желание, которое сбылось так, как она и мечтать не смела. Мечта о другой жизни, о других людях, о мире, где все и всегда свободны, оказалась реальностью.

Девушка рассмеялась. Соседки по палате посмотрели на нее с недоумением, но Йоле было все равно. Она была счастлива, впервые за долгие годы, полные мучений и страданий.

Счастлива и свободна!

***

Я валялась на кровати, раскинув ноги и руки. Открыла глаза и пялилась в каменный потолок. А в голове маршировали сотни, нет, тысячи образов – незнакомых, странных и вместе с тем – понятных.

Йола, дочь ткачихи. Отец неизвестен. Мать умерла, когда ей было восемь лет. Ни семьи, ни родственников. После – школа рабов: счет, грамота, чтение, музыкальные инструменты. Кухня, сад, огород – работа, работа.

Я безжалостно отсекала чужие эмоции, страшные события, не позволяя развернуться им в моей голове, но порой сдавалась, и тогда, прикрывая глаза, плакала. Вот как сейчас.

Йолу продавали. Но это сейчас не ее, а меня вывели во двор школы рабов. Это я стояла заплаканная, дрожала, страшась продажи. Тоненькая белая веревка на лодыжке была перерезана, и вместо нее через пару секунд оказалась золотая. Но эти пара секунд… Сладкие, но такие короткие секунды свободы! Золотая рабская цепочка… Тем, у кого медная – не повезло еще больше, и мне было их жаль. Они отправятся подальше от столицы и будут тяжело трудиться на черновой трудной работе. Ассоя, Малета – прощайте…

Это я, сдерживая слезы, стояла на огромной торговой площади с такими же несчастными. Мне бы хотелось убежать прочь из этого города, от этих людей. Прыгнуть в общественный мобиль, отправиться в Жасминовый лес или на Григоево плато – картинки этих мест из книжек намертво вбились в память. Но я – рабыня. Я не могу мыслить о свободе, и я никогда не смогу выбирать.

Даже хозяина, который насиловал меня последние несколько лет…

Я снова отогнала от себя эмоции, усилием воли заставив мозг обрабатывать только факты. Как с цифрами, как с данными – считай, сбивай в единое, не отвлекайся.

Почему золотая цепочка? Чем плоха медная? Что это значит? Ага, вот оно! Всего цепочек было пять – тканная, для временных рабов, медная – для тех, кому не давались науки, но хорошо удавалось работать руками. Серебряная – для мастериц и мастеров, которые могли ткать, прясть, лить стекло, работать с металлами. Таких охотно брали в услужение на мануфактуры, и хозяин такого места ими не распоряжался, ему было обычно некогда. Серебряные – самые свободные. Золотые, как я, – ценные: умеют вести хозяйство, сносно работают руками, прекрасно понимают грамоту и даже сильны в науках. Есть еще золотые цепочки с драгоценным камнем, но из своей школы Йола знала всего одну. Девушку очень берегли – она была необычайно красивой. Что с ней сталось и куда такие отправляются – я предпочла об этом не думать.

Меня и так трясло. Рабство, черт возьми! Самое настоящее!

А кто мой хозяин?

Едва я об этом подумала, как в горле снова встал отвратительный ком. Йола что, всегда так на него реагировала? Неудивительно, что девочка пыталась покончить с собой. Как ты в себе силы жить-то находила?

Едва я проявила сочувствие, как в мозг хлынула новая информация, утягивая меня в чужую память все глубже и глубже. Как кадры, мелькали картинки: пренебрежение, первое насилие, первая попытка суицида и неожиданное осознание: если убью себя, то будет плохо, очень плохо. И страх, но страх не за себя – за других.

Почему? Кому плохо? Откуда это?

Но память, до этого выдавшая на каждый мой вопрос картинку чужой жизни, пугливо отступила.

Я встала с кровати, подошла к небольшому зеркалу у столика. Ну, Йола, давай знакомиться.

***

Миленькая – это первое, что пришло в голову. Очень миленькая, миниатюрная. Эдакая куколка. Узкие, но аккуратные маленькие губки, ямочки на щеках, беленькие зубки, зеленые глаза, опушенные темными ресницами. Волосы русые, длинные, сбились в колтун, но были дивной красоты и густоты. Я приподняла прядь, присвистнула – тяжелые.

Провела ладонями по лицу, отгоняя прочь непривычное до неприятия ощущение. Когда на протяжении тридцати с лишним лет касаешься своего лица, свыкаешься с ним. А сейчас я словно трогала чужое лицо, при этом ощущая свои прикосновения. Как странно!

Я зависла перед своим отражением и, видимо, ослабила бдительность. Неожиданно я так стала ненавидеть свое (чужое) лицо, что отпрянула. Окинула взглядом тело, скривилась. Вот это ненависть к себе! Девочка, да как же ты с этим жила?!

С трудом закрывшись и сосредоточившись, продолжила изучение. Ни ран, ни шрамов – значит, не били. Пара синяков на бедрах и спине заставили меня снова скривиться. Видимо, следы насилия.

Аккуратно попробовала растянуться – гибкое тело поддалось. Увидев на полке книгу, не удержалась и открыла ее. На первый взгляд – безумная вязь маленьких букв-рисунков, но… «…и Каменные сердца никто не мог покорить. И пришел тогда ОН и выпил всю кровь, и кровь их, проросши в его плоти…»… Бр-р-р. Жуть. Но я понимала, что ОН – это нечто вроде бога возмездия. Притом не нашего бога, а какого-то чужого. Хм… Местная библия? Сказки? Ознакомлюсь на досуге. Надо же знать, зачем я здесь и что случилось. Я – что? Реинкарнация? Или тут это в порядке вещей?

Память тут же гостеприимно подкинула пищи для размышлений. Нет, никаких реинкарнаций. Никаких других миров. Все тут у них логично и лаконично. Шестнадцать богов, которых почему-то сейчас нет на месте. Император, которого выбирают боги – каждые десять лет новый. О, как интересно. Аристократия – слуги короля. Купцы. Земледельцы. Свободные люди. Лошади. Свиньи. Рабы.

Жуть! Нет, такие новости надо запить, и чем быстрее, тем лучше.

Я открыла шкаф, привычным движением достала платье. Пальцы, чья моторика знала последовательность действий наизусть, спешно застегивали странные и не очень удобные крючки. Я со своим мыслительным процессом не вмешивалась. Поэтому натягивала белье, нижнее платье, газовую тонкую юбку, верхнее платье, стягивала волосы в низкий пучок, закалывала пряди заколками, никак мысленно не участвуя.

Вышла из комнаты. Ноги сами повели меня на кухню.

Там, не обращая внимания на сутолоку и суету и стараясь ни к кому не приглядываться, дала команду: «успокоительное». И растерялась. Йола такого не пила. Вообще. Ни разочка. Да и обычная выпивка здесь – удовольствие мужчин, да и то такое, не очень популярное. Да, тут недалече и свихнуться. А как рассдабляться?

Я с сомнением покосилась на банку с ярко-вишневым содержимым. Это что-то алкогольное? Да, настойка для пропитки выпечки. Тебя-то мне и надо! За неимением новопассита сойдет.

Не обращая ни на кого внимания, я со стуком поставила пустую пиалу перед собой и нацедила половину. Потом подумала – и добила до конца.

Пригубила. Потом еще. Вкусно, сладко, градусов двадцать. Допила залпом.

– Ты как смеешь трогать без спроса хозяйские запасы, негодяйка?!

Чья-то жесткая и сильная рука вцепилась в мое предплечье. Тело Йолы молило сдаться, упасть на колени и попросить прощения. Эт-то что еще такое? Прощения – за что?

Я брезгливо посмотрела на толстые пальцы, поросшие длинными светлыми волосками. Подняла голову выше. Обладатель пальцев не впечатлил. Маленький, круглый, какой-то весь мятый и несуразный, с апельсиновой бугристой лысиной и маленькими редкими усиками. Вывернутые жирные губы и маленькие глазки, навевшие ассоциации с изюмом, который утопили в тесте, довершали чудный образ.

– Руки убрал, – тихо сказала я.

Ну не терпела я, когда меня трогали!

Руки ожидаемо никто не убрал. Я исподлобья окинула взглядом кухню – все в молчании занимались своими делами, никто не собирался вмешиваться и вступаться за рабыню.

– Пош-шла, дрянь, – запыхтел гаденыш. Как это там зовут? Ага. Брыжа, главный повар дома. Он подхватил меня под другую руку и вынес своим немаленьким телом за дверь. Прижал к стене.

– Ты. Подстилка, думаешь, раз тебя хозяин трахает, то все разрешено? – злобно процедил он мне в лицо, дохнув на меня омерзительной смесью сдобы и рассольной кислятины.

– А что, гаденыш, жалеешь, что тебе не досталось? Ты смотри только, слюней в суп не напускай.

Я попала в точку. Мерзкий повар не прочь был попользовать рабыню. Что с нее, убудет? Только вот хозяин ясно и четко дал понять, что такого не потерпит. Да и такие рабыни стоят огромных денег, а пользоваться такой роскошью Брыже было не по карману. Поэтому девчонке часто доставалось от гада: то суп ее пересолит, то вовсе оставит голодать. В общем, гадил по мере сил и возможностей. У, собака страшная!

– Я тебе так скажу, – прошипел разозленный до гипертонии повар, – лучше бы тебе на кухню больше не заходить. И вообще смелая ты больно стала! Не пороли давно? Ну так я подмогну.

Я усмехнулась.

– Ну попробуй.

Как таракана, стряхнула с себя его потные ладошки. На прощание долго и с обещанием посмотрела в его глаза и отошла.

Повар, озадаченно моргая, остался у стены, не предпринимая попыток меня задержать. Такое поведение Йоле было совсем не свойственно. Она, зная особое отношение этой пакости, старалась на кухню не заходить.

Ну-ну. Я себя растаптывать и унижать не позволю никому. Горло перегрызу, в крайнем случае, себе, но не поддамся. А для повара подготовлю какую-нибудь гадость.

Алкоголь немного прояснил голову. Напряжение чуть спало, но память Йолы взялась атаковать меня с удвоенной силой. Она бы.. Она бы никогда не смогла вот так разговаривать. Подчинение вбили в нее в школе для рабов. Вбили накрепко, но нежно – чтобы на золотом товаре не осталось следов. И это подчинение, это слепое послушание и вечный страх придется выбивать снова. Справляться, не позволять коленкам трястись, не позволять рукам дрожать.

Я задумалась. Йола жила в этом доме семь лет, со своих пятнадцати. Кем она была?

Помощницей королевского архивариуса, точнее, заместителя писаря. Ловкая умная девчонка знала дело своего хозяина лучше него самого. Почерк, особенности королевского письма, особенности каллиграфии, письменный этикет. Знала даже несколько незначительных государственных секретов. Хозяин допускал свою рабыню до всего, что делал сам. Неужели не боялся? Почему?

Ага, вот оно. Ни словом, ни делом купленный раб не мог навредить своему хозяину даже косвенно. При малейшей попытке мгновенно терял сознание до прихода самого хозяина. Этим пользовались, считая рабами чем-то вроде говорящей ручки, их даже пропускали в ведомства и во дворец. Почему? Потому что только хозяин мог отдать такое распоряжение. Без приказа или разрешения хозяина раб не мог выйти из хозяйского дома. Это как вообще?! Это же жуть кошмарная!

Господи, за что я тут? За вольнодумство? За непокорность?

Я вдохнула. Подошла к окну, прислонилась к холодному стеклу лбом.

И что мне теперь делать? Как мне жить? Я же не могу, не умею подчиняться, да и не хочу. Значит я тут долго не протяну? Какие наказания для ослушавшегося раба? Подвешивание за крюки? Четвертование?

Я смотрела в окно, за которым цвел сад с незнакомыми мне деревьями. Слезы полились по щекам сплошным потоком. Я оплакивала нас – Йолу, несчастную девчонку, рабыню, и себя – Веру – женщину, слишком ценящую независимость и свободу, которая по невероятному стечению обстоятельств стала постельной игрушкой и слабой рабыней.

ГЛАВА 3

Я сидела до позднего вечера в комнатушке три на четыре метра. Койка, тумба. Узкий шкаф. Зато уютно мигали на стенах россыпи лампочек, правда, без всяких проводов. Стопка книг на столе, пара вязаных салфеток, теплый плед… Тут было спокойно. Меня никто не трогал и никто ко мне лез. Ну и хорошо.

Я тратила время с пользой, обдумывая, гадая, представляя. Осторожно обращалась к чужой памяти, черпая информацию. Это отнимало много сил – нужно было постоянно себя контролировать, чтобы не поддаться эмоциям. Это было непросто. Нужно было отсекать чужую личность от своей собственной, и теперь я могла в полной мере посочувствовать людям с шизофренией.

Сладить с эмоциями не удалось, когда по особому пошаркиванию ног, по шуму у входной двери, где как раз и находилась моя комната, по покашливанию и особому стуку снятой обуви я поняла, что пришел он – мой хозяин. Мне полагалось его встречать – это его личное распоряжение. Скотина! Мало того, что девчонку постоянно насилует, еще и заставляет ему прислуживать и наблюдать его противную морду. Поборов нежелание спускаться, я поправила платье и волосы и отправилась кланяться «хозяину». Ну, посмотрим на тебя воочию. В память Йолы о нем я не лезла, ну, по крайне мере, старалась пропускать мимо себя, потому что как только задумывалась об этом, контролировать эмоциональное состояние становилось труднее. В голове всыпхивали сцены насилия, и видеть их я не хотела.

Опустив голову, я встала ближе к входу в холл и посмотрела на только что вошедшего мужчину. Так вот ты какой, северный олень… Признаться, я ожидала бесчувственную сволочь с королевскими замашками, эдакого мефистофеля преклонных лет, но вместо него у входной двери стоял… Дядечка. Ну или дядюшка. Его хотелось называть с первого взгляда именно так – он весь был какой-то «дядькистый». Толстоват, лысоват, одышлив. Рубашка подмышками мокрая, толстые ляжки едва умещаются в темных, чуть лоснящихся штанах. Лицо широкое и какое-то… добродушное и размазанное, нечеткое. Картофельный нос, рязанские глазки, реденькие светлые бровки, пухлые щеки и пара подбородков. Я ну никак не ожидала от насильника и рабовладельца такой внешности. Это было несочетаемо. И тем страшнее была истина. Он прошел мимо меня, и в нос ударила смесь знакомых запахов: пота, хвойных духов, его кожи. Меня едва не вывернуло наизнанку.

Как же ты, бедная девочка, это терпела?

Я следила за ним взглядом, смотрела, как он взбирается на лестницу, как торчат из домашних тапок желтые, в мозолях, пятки, и понимала, что если он меня коснется хоть пальцем, я бездарно спалюсь. Заору, отлуплю "дядюшку" по мордасам и окажусь… Кстати, где я окажусь в таком случае? Ага, ясно-понятно. Не на Мальдивах, а совсем наоборот. В голове всплывали знания, но не память – видимо, девочке не доводилось бывать в местах, где перевоспитывают взбунтовавшихся каким-то чудом рабов. Ее счастье.

– Йола!

Громкий окрик шибанул наотмашь. Чертовы реакции тела! Интересно, она всегда так реагировала на его голос?

Я замешкалась. Идти не хотелось до зубного скрежета. Но новый окрик не заставил себя ждать.

Я зашла в его кабинет – там я уже была утром. В ванной его апартаментов я и разбила зеркало. Я робко встала у стеночки рядышком с дверным косяком.

– Йола! Ты разбила зеркало! Ты не поранилась?

Я удивленно подняла на него глаза и тут же опустила снова. Потому что он на меня не смотрел, копаясь в своем портфеле. Да и голос… Таким спрашивают о состоянии здоровья четвероюродной тетушки, которую в последний раз видел на свадьбе родственников в пять лет. Ему плевать на меня. Если в состоянии встретить и прийти, значит, все хорошо, и переживать не о чем. А вопрос – просто так, чтобы узнать, не сильно ли повреждена постельная игрушка.

– Йола?

Он поднял голову от своего портфеля, а я смотрела на его пальцы. Толстые и розовые – ну просто сваренные сардельки. Они шевелились, как большие гусеницы, что-то перебирали…

– Йола… – уже встревоженно спросил он, и я встрепенулась.

– Да, господин… Все хорошо. Простите за зеркало, – поспешно добавила я.

– За это будешь наказана. Вот два перевода, сделаешь до утра.

Он протянул мне с десяток квадратных желтоватых листков, исписанных от руки какими-то загогулинами.

– Это запись после встречи послов. Тут четыре языка. Переведешь все к утру. Вот, и словари возьми, бумаги и чернилок. И карандашей. Придешь и принесешь сама, через два часа после рассвета. И чтобы начисто было переписано.

Я подхватила листки и книги с покорно опущенной головой.

– Иди.

Дважды меня не надо было просить. Я шмыгнула в свою комнатушку, зажгла тусклую лампу над изголовьем кровати. Чтобы не взбеситься и не надавать наглому "дядюшке" тумаков, я сунула нос в бумаги. Так-с, что тут у меня? Интересно…

Зашуршала в пальцах необычная бумага – у нас такую не делают. Весь текст был написан от руки черными карандашами. Я вчиталась, сосредотачиваясь, но писанина по-прежнему оставалась для меня филькиной грамотой. Как так, я же понимала написанное… Неужели все? Лавочка прикрылась? Но взгляд тут же наткнулся на строчку из другой страницы, которая слилась в правильное предложение. И еще одна строчка, и еще… А некоторые так и оставались для меня непонятными. Сколько я не напрягала память, ничего не происходило.

Может, со словарями дело пойдет быстрее?

Обложившись книгами, бумажками с пометками и высунув от усердия язык, я перевела целых пять предложений за полчаса. Результат так себе. К тому же есть хотелось зверски. Может, стоит прокрасться на кухню и надеяться, что гадкий повар спит и не зажмет меня в углу?

Память Йолы на это выдала, что в кособокой страшной тумбе для меня есть подарочек. Кусок твердого сыра, сушеные фрукты в мешочке, раскрошившееся печенье. Ну что ж! Жить можно.

А после еды мне захотелось спать. Глаза слипались, и я не могла перевести ни строчки – потрясения, стресс, чужая память, настойчиво бьющая мне в голову. И как тут не уснуть?

Так я и отключилась, опустив голову прямо на исписанные страницы и беспощадно сминая их рукой. Плевать мне на то, что я не сделаю перевод. Это же вообще невыполнимо!

***

– А ну вставай! Ты с ума сошла! – почти испуганно трясла меня за плечи вчерашняя тетка, Глаха.

Я разлепила глаза и поморщилась. Жутко болела голова.

– Хозяин ждет!

– Иду, – буркнула я, заодно понимая, что вчерашний кошмар никуда не делся.

Я поднялась с кровати, собрала в руки листки бумаги, которые вчера разбросала. Кое-то, кажется, помялось и немножечко порвалось. Широко зевнула и запустила руку в волосы. Ну и лохматая же!

– Быстрее! – прошипела Глаха, выталкивая меня из комнатушки.

Ну, быстрее так быстрее. Как есть, в ночной рубашке, неумытая, я сунула ноги в растоптанные и растресканные домашние башмаки и уныло поплелась наверх.

– Давай сюда переводы! – приказал хозяин, не глядя на меня. Только протянул руку в повелительном жесте.

Я вложила в его мягкую толстую ладонь листки и с интересом принялась ждать реакции. Страха, на удивление, не было. А может, я просто тупила от недосыпа.

– Эт-то что?! – изумленно спросил он, перебирая листки, к которым я даже не прикасалась.

И уставился на меня в совершенном шоке.Видимо, неповиновение Йолы было чем-то из ряда вон выходящим.

– Ну, не успела. Уснула, – дернула плечиком я, глядя в пол. Смотреть на него не хотелось – боялась вновь ощутить прилив чужих эмоций и двинуть этому престарелому козлу в глаз.

– Уснула, – повторил он за мной шепотом. – Как?

– Что – как? Как уснула? Ну, закрыла глазки, отвернулась к стеночке – и готово. Понимаете, устала очень.

Его реакция на это была неожиданной. Он подскочил, быстрым колобком докатился до меня и приказал:

– А ну, покажи цепочку! На ноге! Быстро!

Мне очень хотелось нахамить. Но я, сморщившись, приподняла край ночной рубашки, чтобы тут же, взвизгнув, дернуться – его противные пальцы вцепились мне в лодыжку. Но он держал крепко. Подцепил золотую цепочку, внимательно ее разглядывал.

– Ничего не понимаю, – растерянно сказал он, а потом, без перехода, приказал:

– Сядь на кресло!

Ну, я села. В ногах правды нет.

– А теперь встань. Наклонись. Выпрямись. Принеси книгу со стола.

Я с недоумением все это проделала, глядя на него, как на идиота. Правда, следующий приказ выбил из меня весь воздух.

– Сядь в кресло и раздвинь ноги.

Ага, щас! Бегу, волосы назад.

– Нет, – тихо сказала я, испытывая при этом весьма странное чувство. Как будто что-то очень сильно натянулось, напряглось в груди.

– Нет?!

– Нет. Хватит с меня.

– Я приказываю!

Натяжение в груди стало нестерпимыми, но больно не было – скорее, очень неприятно. Наверное, так бы могла чувствовать себя растянутая в пальцах до предела резинка для волос.

– Нет! – с удовольствием повторила я, ощущая, как сминается, ломается что-то незримое, неясное внутри меня.

А в следующий миг сломало и меня. Каждая мышца напряглась до невообразимых каких-то пределов, свело зубы, а в глазах потемнело. Я опустилась на колени, часто дыша, краем сознания услышала испуганные крики, топот ног, а потом и визг, полный ужаса. Мужской визг, хозяйский. Почти песня, а! Слушала бы и слушала!

А потом мне стало не до этого.

С моим дыханием изо рта вырвалось черное облачко, и вместе с ним вырвалась из этого тела и я. Я смотрела на себя как бы стороны и с ужасом отмечала, что мое новое тело выглядит, как загримированный манекен для самых кассовых фильмов ужасов.

Черные глаза без белков, без зрачков. Белая, как бумага, кожа. Обескровленные, посиневшие губы.

Золотая цепочка, валяющаяся под ногами. Расстегнутая. Или разорванная. Непонятно.

– Темная, темная! – орал кто-то, и я оторвала взгляд от распластавшегося тела.

Только вот без толку. Потому что все вокруг покрывала темная дымка. Как гарь костра, только без запаха. Она струилась везде, прятала людей, предметы, но ластилась к телу Йолы, касалась ее кожи, не заволакивала ее непроглядным туманом. И я чутьем, взявшемся неизвестно откуда, поняла – тьма утешает. Дает силы. Поддерживает. Чуть ли не скулит, как щенок, требующий внимания хозяйки.

Я не удержалась, протянула ладонь, не зная, чего ожидать.

И тьма радостно рванулась ко мне, не делая между мной и телом Йолы никаких различий.

«Такая же, такая... Моя», – шепнуло что-то прямо в моей голове, а потом истаяло.

Только толкнуло меня к телу Йолы напоследок.

– Темная! Темная!! Стражу! Скорее! – визжал кто-то надоедливо прямо над ухом.

И я открыла глаза.

***

Все обитатели дома, белые, как мел. Стоят у входа, трясутся.

Хозяин нервно комкает какие-то гербовые бумаги, его пальцы ходят ходуном. Граха держится за сердце и смотрит на меня с ужасом. Слуги, толпящиеся чуть дальше, молча разглядывают меня, и только мой старый знакомец повар трусливо маячит дальше, в коридоре.

– Очнулась, – выдохнула Граха и упала в обморок.

Остальные с воплями разбежались, и только хозяин остался стоять, глядя на меня исподлобья, набычившись. Я смотрела на него и не понимала, как это ничтожество может иметь хоть какую-то власть над другим человеком.

«Разорвать?» – радостный, веселый шепот вспыхнул черным в голове.

– А? Что? Кого разорвать? – переспросила я, и хозяин затрясся, как под током.

– Ты слышал? – недоуменно обратилась я к нему.

Он помотал головой, а потом, булькнув от страха, попятился задом, вышел в коридор и со всей силы захлопнул дверь. Щелкнул замок.

«Давай разорвем?» – снова спросил голос. И я сообразила, что он – в моей голове. Здравствуй, шизофрения! Заходи, будь как дома! Тебя-то мне не хватало еще для полного комплекта! Кожу продрал сверхъествественный жуткий мороз.

– Не надо никого разрывать, – осторожно ответила я. – Лучше как-нибудь потом.

«Не хочешшшь», – разочарованно прошептало в голове. И исчезло.

Б….! Да лучше бы я тюрьме сейчас сидела за своего козла-генерального!

Я со стоном поднялась на колени, охнула от боли в груди, которая, впрочем, тут же исчезла. С силой растерла лицо руками. Что они там кричали? Темная? Что это значит?

Я напрягла память, но – ничего. Тишина и темнота, какая-то даже неестественная. Жуткая. Может, прикрылась лавочка, и я больше не имею доступа к памяти Йолы?

Но нет. Стоило об этом подумать, как в голове возникли образы незнакомых мне людей, мест. Пронеслись чувства, эмоции, всплыли воспоминания. Значит, все в порядке.

Но что же это значит? И что говорит в моей голове?

Я осторожно подошла к столу, посмотрела в зеркало над креслом моего «хозяина». Дернулась от него, едва не заорав.

Еще бы.

Вокруг моего лица вилась темная дымка, которая спешно впитывалась под кожу. Ну и жуть же! Я коснулась щек, но ничего не ощутила – лицо как лицо. Набравшись смелости, снова взглянула в зеркало, и оно послушно отразило лицо Йолы – миленькое, испуганное. Никаких спецэффектов.

Да что, черт возьми, происходит?!

Во дворе послышался шум, и я выглянула в окно.

С десяток мужчин в строгой форме ловко и быстро высыпали из чего-то, напоминающего здоровенный раритетный автомобиль, профессионально рассредоточились вокруг дома. Один из них – высокий, черноволосый, с серьезным лицом – подцепил под руку хозяина и что-то строго спрашивал.

Тот, трясясь, отвечал.

По мою душу пришли. Не знаю, чем это мне грозит, но, судя по испугу обитателей дома, ничем хорошим.

Высокий мужчина, наконец, отпустил хозяина и безошибочно поднял взгляд прямо на меня. Я юркнула за занавеску – видимо, на рефлексах, затаилась. Обвела взглядом кабинет хозяина: не спрятаться. Нет, ну надо же было так встрять!

Придется ждать. Я все равно не знаю, что все это значит.

Спустя бесконечно долгую минуту щелкнул замок.

ГЛАВА 4

Магическая птица ткнула латунным клювом в окно. В ее железной груди лежала записочка с всего одним словом: «Темная!»

И пара линий адреса.

– Чего?! – изумленно пробормотал Сав, пробежавшись взглядом по кривым буквам. – Глупости! Не может быть!

Железная птица-почтовик клюнула палец до крови, а потом забила медными крыльями по стеклу.

– Опять поломалась, – меланхолично сказал Сав, залечивая ранку дыханием и дернув птицу магической петлей за шею. Посыпался ни на что не годный уже металл, зазвенели гайки и шурупчики.

– Поди взбесилась какая-нибудь идиотка! Мало ли дур на свете, – буркнул Сав, уже спускаясь по ступеням Главного Управления Соблюдения законов. Попросту, ГУСа.

Ему хотелось выпить кофе и умыться – ночью поспать не довелось. Два дня назад рванул магазинчик тканей на центральной площади. Погибли люди. Эксперты сказали, что тут без умыслов не обошлось. Зачем, кто и почему это сделал – этот вопрос спешно решался на всех уровнях империи. Саву тоже приходилось работать с населением, принимать отчеты свидетелей, разбираться.

Ему бы поспать пару часов и ехать в Высокий шпиль, замок-кабинет императора, а не спешно грохотать по ступеням тяжелыми ботинками. Темная… Ага, как бы не так. Но все же на такие заявления нужно выезжать лично. И проверять такое тоже надо лично.

У входа уже ждал мобиль с бойцами.

А хорошо среагировали. Быстро. Надо будет премии выписать ребятам. И тем, кто их взбаламутил, за ложный вызов выписать пару крупных штрафов. Нет, ну как это понимать? «Темная!» Да их уже сто лет не было!

Сав зевнул, садясь в машину. Заурчало железное сердце мобиля, напитанное магией. Пара минут – и на месте.

Ворота дома, из которого поступила информация, были распахнуты настежь. Вокруг них сгрудились, видимо, все обитатели дома. Кто в чем – в ночных рубашках, в наброшенных на плечи одеялах, кто-то вообще босиком. Напуганные, дрожащие. И хозяин. Сав знал его – человек как человек, в королевском архиве состоит. Ходил всегда важный, толстый. Теперь он словно бы сдулся, весь белее извести, стоит, трясется. В пижаме, на одной ноге тапочек, на другой – модный кожаный ботинок.

– Что?! – спросил Сав, теряя на ходу уверенность в том, что дело плевое.

Хозяин дома, размазывая по лицу сопли и слезы, пытался что-то выговорить. Саву пришлось хорошенько его встряхнуть, схватить за мягкий дряблый локоть. Его прикосновение могло подчинить часть сознания на несколько секунд, и Сав этим воспользовался.

– Темная, – зашептал хозяин дома, мгновенно придя в себя, – везде темнота, вокруг нее. И гла… Глаза – все черные.

– Кто она?

– Ра..быня.

– Цепочка есть?

– Пов.. Порва..лась.

Сав выругался, отпуская локоть писаря, и тут же ощутил на себе чужой взгляд со стороны дома. В окне второго этажа маячила тонкая женская фигурка. С растрепанными волосами, испуганная, она сразу же спряталась.

– Ничего не говорила? Не желала тебе ничего? – рыкнул Сав, понимая, что дело дрянь.

– Спрашивала, разо..рвать. Хотела меня разорвать, – всхлипнул хозяин дома.

Сав ругнулся снова. А потом быстро направился к крыльцу, не давая себе времени подумать.

Человеком Сав был очень одаренным, притом разными магическими талантами. Правда, в этом была одна загвоздка – ни один его многочисленных даров не был развит так, как положено, все они работали на жалкую четверть от теоретических возможностей. Но зато – такое разнообразие! Убеждение? Есть. Подчинение? Есть. Уничтожение, магические петли, бытовые мелочи, самоисцеление… Всего и не перечислить.

Одна из причин, по которой Сав возглавлял ведомство ГУСа и делал это много лет весьма успешно – универсальность. В тонком деле нарушения закона и выявления нарушителей нужно быть и швецом, и жнецом.

Сав поднялся на второй этаж, подошел к запертой двери. Тишина.

– Эй, – позвал он мягко, – эй…

Ему никто не ответил.

Сав мягко дернул задвижку, ступил в хозяйский кабинет, доверительно поднял руки вверх, показывая пустые ладони. Кожу покалывало от волнения. Еще бы! Если это действительно темная, то он, можно сказать, зашел в комнату с подожженной пороховой бочкой. Рвануть – рванет обязательно. А уж выживет или нет – тут вопрос посложнее.

Она стояла у письменного стола, опершись на него маленькой рукой. Напряженно, внимательно на него смотрела – так не смотрят пугливые девушки, так не смотрят рабыни, о нет. Так смотрят волчицы на охотника, который медленно направляется к капкану. Смотрят спокойно, оскалившись, выжидая. Умные, хитрые, сильные волчицы, которым есть, что терять. Подойдешь так близко, чтобы можно было дотянуться до горла, и она рванется вперед, выламывая себе лапы.

– Я не сделаю ничего плохого, – мягко сказал Сав.

– Ага, – серьезно сказала она, не делая попыток шевельнутся.

Миленькая. Миниатюрная, тоненькая – куколка. Только вот кто она такая? Неужели и правда…

– Вышло какое-то недоразумение, – продолжил Сав, мягко двигаясь вперед. Она смотрела на него внимательно, но без угрозы, спокойно. И Сав, особо даже не думая о последствиях, применил капельку убеждения. И тут же едва не заорал. Его магия, не знавшая осечек с людьми без особых оберегов, должна была зацепиться за девчонку, впитаться в голову и грудь, но темная мгла на мгновение вытянулась из кожи девушки, окутала ее тело и исчезла снова, с аппетитом втягивая его магию в себя.

Так. Только не паниковать. Только не сорваться.

Сав застыл, ощущая, как между лопаток медленно катится капля холодного пота.

Темная! Реально темная! Вот …!

– Я не понимаю, что случилось, – сказала она, даже не замечая темной дымки перед своим лицом.

– Ничего особенного не произошло, – собирая в кулак всю свою смелость, ответил Сав, – но надо разобраться. Твоя цепочка разорвалась, а такое бывает только с магами. Если ты поедешь со мной, то мы быстро со всем разберемся.

Она кивнула, и Сав выдохнул. Значит, диалог возможен.

Осталось только посадить ее в мобиль – увезти как можно скорее в относительно безопасное место и ни в коем случае не провоцировать. Только бы ребята догадались убрать хозяина дома и его слуг и отвезти в управление! Ведь явно из-за них произошла инициация. Козлы! За такое убить мало!

Девушка тем временем осторожно двинулась вперед, и Сав открыл двери нараспашку, пропуская ее.

Он шел позади нее, едва дыша.

Слава богам, боевой отряд среагировал как надо – на площадке перед домом никого не было.

– Мне бы одеться, – вдруг нерешительно сказала девушка, замерев на крыльце.

– Я привезу все, что нужно, но чуть позже. А пока – вот.

Сав стянул с себя пиджак и накинул девушке на плечи, мимолетно прикоснувшись к ней. И сразу же отдернул руку – туманное щупальце тьмы вырвалось из ее тела и угрожающе качнулось.

– Спасибо, – вдруг улыбнулась она, стягивая ворот пиджака у груди.

Сав нервно кивнул, усадил ее в мобиль, отметив, как она удивленно оглядывается, сам скользнул вперед и прерывающимся шепотом приказал водителю гнать как можно быстрее. В его личном кабинете, укрытом от вмешательств всех видов и типов магии, будет надежнее и спокойнее светски беседовать с темной. Ну, насколько это вообще возможно в таких обстоятельствах.

Сразу же, пользуясь тем, что девушка сидела сзади и не видела его, черкнул пару условных знаков и передал водителю – это должно дойти до императора и его служб как можно быстрее, а сейчас главное – не сводить с нее взгляда и молиться, чтобы ее ничего не разозлило.

Ему нужно будет продержаться четверть часа, самое большее – полчаса.

Нужно быть с ней предупредительным, ласковым, вежливым. В ином случае все может закончиться очень и очень плохо.

***

Я понимала, что этот мужчина меня боится, как только он начал со мной говорить. Притом изо всех старается этого не показать. М-да…

Он явно непрост. Бухгалтер, особенно главбух, через пару-тройку лет практики видит «государевых слуг» за версту. А хороший главбух еще и умеет с ними правильно себя вести. Попробуй, отбей атаку налоговиков, когда их не звали. А за ней еще парочку. И еще с десяток примазавшихся.

Этот персонаж явно был из «государевых». Выправка такая… военная. Уверенность в себе, несмотря на испуг, и особое, несколько высокомерное отношение ко всем остальным людям. Когда пользуешься властью, пусть только и на работе, это оставляет отпечаток и на лице, и на характере. И ничего тут уже не сделаешь.

Но этот не «шакал налоговый командный, стайный». Этот – птица повыше. И явно не с финансами работает – у тех глазки, как кнопочки калькулятора.

Транспорт, в который меня погрузили, отдаленно напоминал смесь «Чайки» и «Уазика», которую гении инженерной мысли довели до совершенства. Хром, много меди, длинные кожаные сидения, несколько ламп. Симпатично и необычно.

Я села у окошка, растерянно глядя на проносящийся мимо нас город. Правда, долго наслаждаться не пришлось – машина остановилась.

Открылась дверь.

Мужчина не предложил мне руки, хотя тут, может, так и не принято.

Здание перед нами было явно казенным – серым, в несколько этажей, с выбитым гербом с какими-то рисунками. «Герб империи Тирой», – догнала меня память Йолы. А казенное здание, слава богу, оказалось не тюрьмой. По крайней мере, ничего негативного я не ощутила.

– Идем, – кивнул он мне, и мы вошли в здание. Просторные коридоры, двери кабинетов, раскрытые нараспашку, суетящиеся люди с какими-то бумажками в руках – им до нас не было никакого дела. Обычный рабочий день в обычном казенном здании. Только пару раз моему спутнику приветственно кивнули, но он никак не отреагировал. Шел, как деревянный.

– Проходи, – вдруг с видимым облегчением сказал он, распахивая дверь еще одного кабинета. Запер за нами дверь, как мне показалось, особенно тщательно. – Присаживайся. Кофе?

– Кофе, – согласилась я. С такими событиями без кофе никак.

– Меня зовут Сав, я шеф главного управления соблюдения законов. А ты?

– Ве… Йола, – быстренько исправилась я. Ляпну чего не того – и прощай, внеплановая реинкарнация.

– Ты совсем не знаешь, что с тобой случилось?

Он протянул мне чашку с кофе, сам уселся напротив и выжидательно на меня посмотрел. В его взгляде не было участия, был испуг и, пожалуй, любопытство. Меня это неожиданно задело, и я, не подумав, резко ответила:

– Я не рабыня. Почему?

– Так бывает, когда в человеке открывается дар, – осторожно ответил он.

Ага, дар. Такой, что все вокруг дрожат, убегают, а в голове сами собой возникает шизофренический собеседник.

– И что у меня за дар? Что-то неприятное, верно? Что-то страшное?

Нервы сдавали.

– Тшш, не нервничай, пожалуйста, ничего страшного не случилось. Все в порядке.

Он улыбнулся, а у меня в груди вдруг вспыхнула боль. Ничего страшного? Ничего не случилось?!

– Хозяин хотел меня изнасиловать в четыреста семнадцатый раз. Я считала их все, – вдруг обиженно сказала я, совершенно этого не желая. Глаза само собой защипало от слез.

Я сказала и замерла – на меня снова обрушился шквал чужих эмоций. Невероятный, жуткий, разрушающий. Откат в этот раз был настолько сильным, что потемнело в глазах, зазвенела кофейная чашечка у меня в руках, и я резким движением поставила ее на стол, расплескав половину напитка. А в голове все вставали сцены насилия, одна за другой, одна за другой… Они менялись, но неизменным оставалось чувство чудовищного омерзения, ненависти к себе и ко всему, что было вокруг.

Дрожь пробежала по позвоночнику, опустилась к ногам. Из глаз сами собой хлынули слезы.

– Эй, эй, успокойся… – испуганно пробормотал Сав, но я не могла.

– Эй, тшш, тише… Спокойно, ну, спокойно… Все прошло, все будет хорошо, – бормотал он, – тебя больше никто не обидит, только успокойся. Успокойся, ну…

Я же просто физически не могла сосредоточиться, успокоится, взять себя под контроль. Вокруг меня полыхнуло черным – от кожи, волос, даже ногтей.

Я взвыла еще отчаяннее, испугавшись, и тьма, будто подчиняясь моему настроению, тоже взвилась вверх, распространяясь все дальше. Она росла, как плесень, заполоняя все вокруг.

«Отомстим?» – снова шепнуло в голове, но я была слишком испугана, чтобы хоть что-то соображать.

«Уничтожим их всех? Давай?»

Голос спрашивал с такой простой интонацией, как будто подбивал меня сорвать в чужом саду вишенку. Снова заболело сердце.

– Не надо, – испуганно всхлипнула я, хватаясь за грудь. Руки затряслись. Тьма сочилась из пальцев все обильнее.

Истерика была на подходе.

– Вот …! – Сав вскочил, в два шага подошел ко мне и вдруг положил руку мне на плечо. Тяжелая, теплая ладонь, спокойный, уверенный жест. Это прикосновение притушило боль в груди, и даже темнота унялась.

Я дернулась вбок, всхлипнула, а Сав вдруг привлек меня к себе, гладя по голове, как маленькую дочь – целомудренно, нежно и очень правильно. Именно так утешают плачущих детей. От него пахло пылью улиц, кофе, немного – мылом. Знакомые, такие простые запахи. И я успокоилась окончательно.

Моя тьма окутала и его, облепила его тело и вдруг опала, втянулась назад, будто ее и не было.

– Успокоилась? – спросил он и отпустил меня, смущенно сцепив руки за спиной. Я подняла на него зареванные глаза. Он хмурился, но уже, вроде бы, не боялся. По крайней мере, прикасался ко мне он уверенно, без страха или омерзения.

– Что это было? – прошептала я, все еще вздрагивая после пережитого.

Он тяжело вздохнул.

– Пока сказать тебе я ничего не могу – права не имею. Об одном только прошу – ничего не желай. И не злись.

– То есть, ты знаешь о голосе? – спросила я. Сав недоуменно и немного испуганно на меня посмотрел, и я прикусила язык.

И в этот момент в дверь снова постучали.

ГЛАВА 5

– Что делать? Прикончить, да и дело с концом. Стрелка с ядом – и конец вашей проблеме, – хмыкнул изящный тонкокостный блондинчик с ангельской внешностью и глазами давно сдохшей рыбины.

Почти все, находящиеся в комнате, покосились него, как на дурака. Однако никак не прокомментировали – Малек, сынок нынешнего императора, был человеком не самых лучших душевных качеств. Да и лез туда, куда не следовало бы.

Почти все, находящиеся в комнате, промолчали, кроме одного мужчины, который стоял у окна, сцепив руки за спиной. Не оборачиваясь, он тихо приказал:

– Малек, сдаешь лично мне экзамен по истории Тироя. Завтра утром, в первый час после рассвета.

– Э…

– Начиная от пятнадцати ветхоблажных песен и заканчивая событиями Дигоя. Понял?

– Д..да. Ну я же…

– Малек, я сказал. Твои глупости я выслушивать не намерен. Не нравится – пошел вон. Устраивай балы, лапай фавориток.

Повинуясь жесту мужчины, распахнулась входная дверь.

– Я понял. Простите. Все сделаю.

– Так вперед. У тебя на подготовку ночь.

Малек пошел красными пятнами. У белокожих блондинов часто так случается в минуты гнева или смущения. Но, тем не менее, послушно вышел за дверь – готовиться. Попробовал бы он пререкаться. Пусть и сынок императора, и на него управа найдется.

– Другие предложения будут? – все также не оборачиваясь, спросил он.

Пожилой сухопарый мужчина в строгом придворном костюме, один из пятерых, спокойно сказал:

– Никто, кроме вас, не справится.

Мужчина наконец отвернулся от окна. Утренний солнечный луч скользнул по его каштановым, идеально уложенным волосам, по прямой красивой скуле, коснулся ресниц, темно-зеленых глаз. Осветил резкую складку у губ, морщинки у глаз и испуганно растаял, поняв, по чьему лицу он сейчас так безрассудно пробежал.

Это было лицо Дерека Ват Йета – человека, возглавляющего магическую и техномагическую безопасность императорского дома и самой империи. Его полномочия были грандиозны, более того, они простирались дальше имперской власти. А его знания, умения, магическая одаренность, особая кровь и бог еще весть что делали его чуть ли не первым человеком империи.

В империи Тирой император избирался раз в десять лет. Избирался особым обрядом, который нельзя было подделать. Нельзя было подкупить, пролезть не на свое место – это было попросту невозможно. И это было хорошо – империя давным-давно не сталкивалась с усобицами и бунтами из-за неподходящего правителя.

И так было только потому, что императора избирали не люди. Боги, аж шестнадцать – по зонам ответственности. Они обычно не вмешивались в жизнь людей, но изредка, при помощи сложных обрядов, снисходили.

Раньше, как гласят очень малочисленные сохранившиеся тексты древних времен, боги были рядом с людьми. Они жили с ними бок о бок, помогали, наделяли новорожденных дарами, выращивали золотую пшеницу, растили златорунный скот. Реки кишели рыбой, земля плодоносила, рожала драгоценные травы, диковинные деревья с сочными плодами, которые зрели круглый год. Это была пора изобилия, пора покоя, мира.

А потом человек вдруг создал простенький заводной механизм и наделил его даром богов – разделил свой магический дар, разорвал, вложил частицу божественной искры в то, что нельзя было наделять магией. Так получился первый артефакт. За ним другой, третий, пятый, сотый… Они не были совершенными, не были даже нужными, но люди уже почувствовали, что они равны творцам. Боги же рассердились. Ушла рыба, оскудела земля, золото пшеницы ушло в песок. И чем больше люди отдавались во власть технологии и отказывались от чуда магии, тем дальше уходили боги.

Пока не ушли так далеко, что только трехдневным сложнейшим обрядом можно было дозваться их – раз в десять лет.

Дерек Ват Йет был свидетелем этого обряда уже шестой раз. На вид ему, конечно, больше тридцати и не дал бы никто, но его хранила магия. Магия особая – другой такой не было ни у кого. И что это за магия, никто не знал.

Дерека Ват Йета просто опасались, как опасаются чего-то очень властного и всемогущего. И он единственным мог поставить зарвавшегося сынка нынешнего императора на место. Или справиться с темной, которая инициировалась совсем рядом.

На лице Дерека Ват Йета не было никаких эмоций. Он смотрел ровно – его лоб не морщился, у губ не обозначались скорбные складки, у глаз – морщинки от смеха. Он не проявлял эмоций, и те, кто был рядом с ним по долгу службы, всегда испытывали странное и не очень приятное чувство. Складывалось впечатление, что перед ними большая кукла, умеющая ходить, дышать, говорить, и обладающая при этом властью.

У Дерека Ват Йета не было семьи, постоянной женщины, друзей, даже приятелей. Его не видели в публичных домах, за игрой в карты, танцующим с женщиной на балу. Его не видели пьяным, грубым, смеющимся. Почему – этот вопрос интересовал многих, но ответа никто так и не нашел. Дерек Ват Йет был оторван от остальных людей, между ними была не просто пропасть – они словно бы относились к разным видам. И от этого было еще страшнее.

Вот и сейчас он смотрел на временных и постоянных советников все с тем же пустым выражением лица. А потом приказал:

– Подать мобиль как можно быстрее. Большой, с затемнением стекол. Без водителя, с влитой магией. К стандартному набору добавить сонных дротов и дротов с парализующим ядом. Подготовить мой дом в Ларе, одну комнату для женщины и мои покои. Исполнять.

У кого-то из рук выпала папка с бумажками и гулко шлепнулась об пол. Подготовить комнату для женщины? Для темной?!

Однако все тот же пожилой человек с умными глазами уже отдавал распоряжения, чтобы через несколько минут отчитаться о готовности.

Дерек Ват Йет поблагодарил его кивком, улыбнувшись краешком губ (высшая степень проявления эмоции на его лице, которой редко кто удосуживался). Потом же вольготным, свободным шагом вышел из кабинета переговоров, оставив пятерых советников обсуждать новость о темной, которая инициировалась тут, совсем недалеко от императорского дворца.

Он, в отличие от других, не боялся.

Он просто не умел.

***

Сав знал, что совсем скоро в императорском дворце среагируют. И даже предполагал, что на темную отправят целую когорту магов высшей степени. А вот то, что за дверью будет стоять всесильный Дерек Ват Йет, главный безопасник империи, от пустого взгляда которого задрожит даже придорожный щавель… Даже и представить не мог. А с другой стороны, в его кабинете сидит самая настоящая темная, и все еще живы и относительно здоровы.

Она его немного пугала – даже, скорее, не она, а вот эта жуткая темная дымка – но вместе с тем было в девушке что-то такое… Уверенное, сильное. Она была не как испуганная дрожащая девчонка, только что избавившаяся от золотой рабской цепочки. Она держалась очень хорошо. Слишком хорошо.

Сав за годы службы в ГУСе научился хорошо разбираться в людях, и слабенький эмпатический дар этому способствовал. Она не была плохой. С другой стороны, все темные не были плохими.

Дерек Ват Йет прошел в комнату, не здороваясь, окинул быстрым взглядом Йолу, и девушка вжала голову в плечи. Неудивительно. Безопасник империи подавлял.

А потом она просто плавно осела на землю, закатывая глаза. Сав вскрикнул, кинулся к ней, похлопал ее по щекам, и тьма не среагировала. Ее рука повисла вдоль тела, и Сав с изумлением обнаружил в ее запястье торчащее навершие тоненькой стрелки. Сонный дрот.

Он обернулся на спокойно стоящего Дерека Ват Йета. И когда только успел?!

– Савар Ват Горф? Ваша квалификация вызывает сомнения. Завтра, во второй час после рассвета, сдаете мне экзамен. Расскажете мне историю возникновения темных, все документальные сводки, технику безопасности, особенности поведения, отличия… В общем, все. Жду у себя, на шестой линии, в старом переулке. Первый дом.

С этими словами он прошел мимо открывшего рот Сава, подхватил спящую девушку на руки и направился к двери.

Не прощаясь, ушел.

Ну да, все верно. Кто не здоровался, тому и прощаться не надо. Сав захлопнул рот. Нет, ну это вообще как называть?! Свихнуться можно! Хорошо хоть, что про унизительный «экзамен» никто из подчиненных не слышал.

Сав выглянул в окно своего кабинета – Ват Йет захлопывал дверь заднего сидения большого мобиля, куда, видимо, уложил спящую Йолу. Из-под закрытой двери торчал край ее белой ночной рубашки. Сам он сел вперед. Мобиль тронулся с места, вильнул колесами и скрылся в соседнем проулке. Ну, туда им и дорога. Ему и без того работы хватает. Вон, в окно уже бьют клювом с десяток дурных железных птиц – в их металлических грудках лежат важные небольшие улики преступлений, письма, кляузы – такие, которые отправляют только главе ГУСа.

А с темной пусть разбирается Ват Йет. Его не жалко.

***

…И я открыла глаза. Даже сообразить ничего не успела, как совсем рядом раздался мужской голос:

– Все в порядке. Ты в безопасности. Не бойся.

Голос был мне незнаком.

«Не грусти, если тебе грустно, успокойся, если истеришь, смейся, если рожаешь», – мелькнул в памяти насмешливый голос Татьяны.

Надо бы добавить: «Не бойся, если очнулась фиг знает где в комнате с мужиком, куда он тебя без сознания притащил».

Я быстро уселась на диване, на котором, видимо спала. Большая комната, явно мужская, темная. Напротив меня, в кресле у стены, сидит мужчина, тот самый, который зашел в кабинет ко мне и Саву. Я вспомнила свое ощущение от него и поморщилась.

Йола его помнила – видела несколько раз во дворце. В ее памяти осколками мелькали неприятные эмоции. Она его опасалась. Почему, интересно? Он никогда с ней не говорил да и вообще вряд ли обращал на обыкновенную рабыню внимание.

Я посмотрела на него, стараясь наложить память Йолы на свое восприятие. Красивый. Очень, очень красивый – такой настоящей, немного кинематографичной красотой. И при этом страшный. Красоту хотелось отодвинуть в сторону, как декорацию, чтобы взглянуть на него настоящего. В нем было что-то такое… Я не могла понять, и даже сейчас, рассматривая его, я ощущала какой-то подвох. Что-то в нем напрягало. Но что? Ореол власти? Похоже я бы, наверное, себя чувствовала, если бы передо мной сидел президент. Но помимо этого было что-то пугающее. Какая-то магия?

– Ты – темная, – продолжал он.

Я нервно дернула плечом. Пока помолчу. Мне, конечно, с ума сойти как интересно, что это за черная дрянь из меня рвется и кто со мной беседует в голове, но лучше пока послушаю.

– Йола Севея, рабыня с золотой цепочкой. Мать – ткачиха, отец – неизвестен. Родственников нет, друзей – тоже. Наверное, это грустно?

Я аж икнула от удивления. Нет, блин, это офигеть как весело!

– Ты была куплена за тридцать семь дилонов. Большие деньги. Мой дом примерно столько стоит… – задумчиво продолжал он, а я, замерев, внимательно его слушала. В памяти Йолы такой информации не было.

– Не знал, что золотые рабыни столь дороги, – продолжал он тем же безэмоциональным голосом. – Купил тебя Вас Варт Динат, помощник королевского архивариуса. Продал для этого свое поместье в пригороде, которое получил в наследство. У него прогрессирующая болезнь суставов – сам уже не мог писать тонкие тексты. Вот и понадобилась образованная рабыня, чтобы не потерять работу при дворце. Тут все ясно. Что он с тобой сделал такого, что ты инициировалась?

Вопрос был резким, внезапным. Снова знакомо закололо в груди. Из-под кожи счастливо рванулась темнота, но мой собеседник не стал с воплем убегать, испуганно шарахаться или прятаться за стенкой. Он молча и спокойно на меня смотрел, ожидая ответа. И тьма трусливо угасла, втянулась.

– Он меня насиловал, – почти спокойно сказала я.

– Понятно. Сочувствую. Ты знала, что это запрещено законом, и закон особенно жесток в отношении нарушения именно к рабыням?

Я мотнула головой.

– Он будет наказан.

– Как наказан?

– Он умрет. Его жестоко казнят на закате после того, как твои слова будут доказаны. Сейчас всех слуг и его тоже допрашивают с подчинением сознания. До следующего рассвета Вас Варт Динат не доживет. Ты рада? – повторил он, и мне показалось, что впервые с начала нашего разговора в его голосе мелькнула заинтересованность.

Рада ли я? В голове быстро-быстро, как кадры фильма, замелькали сцены, менялись, тасовались, но меня это уже не выбивало из колеи. Это ее память, не моя, ее чувства, не мои. Рада ли я, что преступления этого человека вскрылись? Рада. Рада ли я, что он умрет? Нет.

Тьма, дернувшаяся было из-под кожи, втянулась обратно.

– Вот как… – наконец удивленно сказал все еще незнакомый мне мужчина, – у тебя хороший самоконтроль. Значит, тебя можно не убивать.

– Чего?!

– Ты можешь жить. Только не просто так. Поработаешь на империю несколько лет, а после –посмотрим. Я даю тебе шанс выжить, если будешь подчиняться.

Горло будто продрало наждаком. Выжить?!

– Это из-за… Из-за вот этой тьмы? – спросила я сорвавшимся голосом.

– Ну разумеется.

Его ответ был бесконечно равнодушным. Я смотрела в его красивые зеленые глаза – с тем же выражением на меня бы посмотрели в ответ нарядные пуговицы с зелеными стекляшками. Сидит, совершенно спокойный, как будто не он только что сказал, что великодушно «дарит» мне жизнь. Но вместе с тем я ощущала, что меня внимательно изучают, будто лезут в голову, под кожу, отслеживают мои импульсы, реакции жадно, стараясь ничего не упустить.

– Я… Я не знаю, что со мной случилось. Я не понимаю, что значит «темная», – рискнув, ступила я на тонкий лед. Мне надо было знать, во что я вляпалась и что вообще произошло. Но он, казалось, не удивился.

– Подожди меня здесь.

Он поднялся с кресла и куда-то ушел – всего на пару минут. Вернулся он с небольшой стопкой книг, вырезанных газетных и журнальных статей, подбитых скрепками. Раскрыл пару книг, обвел карандашом несколько абзацев, аккуратно сложил рядом со мной на диван.

– Изучай. Столько, сколько тебе понадобится. Я буду сидеть здесь и отвечать на все твои вопросы. И, пожалуйста, обойдись без экспериментов, иначе мне придется тебя усыпить.

– Чего? – не поняла я. – Каких экспериментов?

– Читай, – сказал он, отвернувшись и уткнувшись в какую-то книгу.

Я последовала его совету. Чтобы уже спустя несколько минут тихо охнуть. Через полчаса – громко высказаться. А после, прочитав все, что он мне дал, посмотреть в пустоту в полном шоке и сказать то, что в приличном обществе говорить нельзя.

***

Первая книга, обтрепанная, старая. С закладкой на нужной странице,

«…Шестнадцать богов уходили в семьдесят ночей. Перед богами земли расступились корни. Перед богами света отступил мрак. Перед богами скота стелилось золотое руно. Перед богами огня нежилось тепло. Перед богами смерти и покоя чернела пустота. Они уходили, рыдая о земле, которую так любили, рыдая о мире, который с такой любовью создавали.

Шестнадцать жриц их домов шли следом. Их ноги не ступали на золотое руно, из глаза не ласкал свет, перед ними не расступались острые камни. Шестнадцать жриц шли до пятидесяти ночей, но их силы стали иссякать. Падали они одна за одной во тьму следа богов, и боги смерти и пустоты забирали, их, счастливых, с собой. Тех же, кто еще шел следом, боги не забирали.

В семидесятый день шестнадцать пришли к истокам плоти и камня, к истокам света и мрака, рождения и смерти. Ступили, возрыдав, в истоки и исчезли, покинув землю, которую осквернили их творения.

Но оставили они на земле одну только жрицу, не увидев ее. Она осталась одна – она не умирала, но уже и не жила, измученная дорогой богов.

Она смотрела, как уходят ее боги, но голос, измученный стонами и криками от тяжелого пути, покинул ее. Она смотрела, как боги не видят ее, но ноги, измученные острыми камнями и темными дорогами, не смели идти. Ее душа рвалась к ним, но смерть не забирала ее. Она смотрела, как уходят один за другим те, кому она присягала жизнью, и в груди ее надрывалось сердце.

Скрылся в истоке последний из Шестнадцати, и опустилась тьма. Змеей она вползла в зрачки жрицы, болью плеснула в ее грудь. Горе жрицы, которая осталась в брошенном мире, рвало ткань миров.

«Заберите меня!» – плача, пожелала жрица. И тьма исполнила ее желание. Жрица умерла, а за ее душой вышел из истоков Один из Шестнадцати. Она была последней, кто имел благословение остаться с богами…»

***

Вторая книга, судя по всему, учебник.

«…Оставшийся без божественного вмешательства мир затянул дыру истока – ухода Шестнадцати, но истинной пустоты по закону мироздания нет и быть не может. Вероятно, именно ей на смену и пришла так называемая «тьма».

…Происхождение тьмы, как происхождение всех мутаций, паразитов и прочих нарушений естественного порядка вещей может являться всего лишь побочным эффектом ухода Шестнадцати. Конечно, разрушительная сила того, кто поражен тьмой, намного глобальнее обычной мутации, которая сказывается только на жизненных ресурсах отдельного индивидуума.

«Тьма» поражает исключительно женщин, перенесших множество душевных и физических страданий и находящихся на грани смерти или сумасшествия. Вероятно, первая пораженная тьмой жрица Шестнадцати запустила механизм мутации, который распространился вне законов классической эволюционной логики.

Эта мутация на пике эмоциональной нестабильности способна наполнять ауру организма субстанцией, которую легко можно принять за дым или мглу. Но эта субстанция, судя по всему, имеет свое сознание или, скорее, рефлексы. Известны случаи, когда сгустки тьмы принимали самые разные формы, но чаще – стрекочущих щупалец, которые защищали своего носителя. Но вместе с защитой тьма повреждает сердце своего носителя. Конечно, доподлинно неизвестно, повреждено ли было сердце в процессе эмоциональной нестабильности или же его повреждения вызваны тьмой, но я склоняюсь ко второму варианту.

После инициации темные (так называют женщин, пораженных мутацией) как правило, не выживают, а если им это удается, то они довольно быстро погибают от болезней сердца.

Во время же инициации «тьма» достигает своего пика – она полностью подчиняется своему носителю, делая его на краткое время равным богам. Любое желание носителя будет немедленно исполнено, даже если оно не было высказано. Для «тьмы» не существует расстояний, запретов. Так, например, всем известный Афес, известный в пятой эре портовый город, был полностью стерт с лица земли инициированной темной, которая хотела отомстить тем, кто жестоко убил и ограбил ее единственного сына в подворотнях нищего квартала.

К сожалению, желания темных всегда разрушительны по своей природе. Мои коллеги считают, что тьма души женщины, которая перенесла страшные испытания, смешивается с тьмой изначальной. Одно подчиняет, привлекает второе. Так ли это, проверить решительно невозможно хотя бы потому, что нет и никогда не будет достойного экземпляра для подобного рода исследований – выжившие и умирающие темные очень опасны. Выжившие – тем, что во время любого колебания эмоционального фона тьма исполняет их желания, пусть и не так разрушительно, как при смерти или инициации.

Во время смерти – добровольной или насильственной – «тьма» вырывается неконтролируемо и несет за собой очень разрушительные последствия. Перед тем, как уйти в небытие, эта мутировавшая субстанция стремится отомстить всем обидчикам своего носителя, иногда даже совершенно неоправданно. Известны случаи, когда вследствие насильственной смерти «тьма» уничтожала людей, зверей, выжигала все живое на своем пути.

Таким образом, обыватели, находящиеся рядом с инициировавшейся, находятся в рискованной ситуации. В шестом веке смут, войн и раздоров темных становилось так много, что появилась угроза самому существованию мира. К счастью, вмешались Шестнадцать, предложив помощь в избрании правителей и дав совет.

Новый политический курс всех государств стабилизировал ситуацию.

За насилие женщин, особенно рабынь, избиения, издевательства и мучения положена жестокая смертная казнь. Роды принимаются исключительно при помощи магии, чтобы оградить женщину от разрушительных эмоций. Женщину нельзя выдавать замуж насильно и без ее согласия ни в одном сословии. Это простые правила стали гарантом того, что темные перестали разрушительно влиять на весь мир…».

***

Несколько вырезок из старых желтых газет:

«В назидание!

Завтра будет казнен Граций Ват Нелен за то, что инициировал темную из собственной жены посредством многократно повторяющегося насилия. Всем пострадавшим при инициации положены выплаты, которые будут зафиксированы и установлены после продажи всего имущества Грация Ват Нелена.

Похороны Емилии Варт Нелен будут проходить в Ужском саду».

***

Еще три вырезки с подобным содержанием.

***

И – самое интересное. Мемуары, написанные единственной темной, которая смогла прожить после инициации четырнадцать лет.

«… Меня зовут Марта Варт Гарда. Когда я допишу свою историю, я попрошу вколоть в мои вены снотворное. Много, много снотворного. А потом, пока оно будет медленно меня отравлять, меня закуют в железный саркофаг. Потом меня бросят в море, и, возможно, сила моей тьмы умрет со мной на глубине.

Поверьте, мне не страшно, я очень этого жду. Гораздо страшнее жить с тьмой, которая рвет мое сердце, как только я теряю контроль…»

Если совсем коротко, то несчастная Марта пережила череду смертей родных, несколько раз находилась на грани смерти, была много раз обманута и предана жестокими людьми и в конце концов в тридцать два года обнаружила себя у обрыва с занесенной над пропастью ногой. Именно тогда произошла инициация. На удивление, она не была разрушительной. Мстить ей было некому, зла в ее душе не было – там вообще ничего не было, вот и сложилось, что тьма не смогла исполнить ее желание при инициации. Желания могут быть только у тех, кто еще не устал чувствовать. Марта давно уже устала.

Ее боялись, правда, и вреда не пытались причинить, что, впрочем, вполне оправдано. И ей пришлось жить, зная, что суицид причинит вред другим. Она прожила долгие четырнадцать лет в пустоте и забвении – щупальца тьмы, реагирующие на малейший негатив в ее сторону, пугали людей до дрожи. А потом подала прошение императору, описав свою историю и моля о смерти. Получив дозволение главного человека империи на смерть, Марта и написала эту книгу.

Она очень подробно писала о том, что все сильные эмоции находятся под запретом, особенно негативные. Когда она впервые после инициации разозлилась на соседских мальчишек, которые повадились лазать к ней в огород и делать гадости (бессмертные, честное слово!), дерево, росшее под окнами, упало прямо на кисть одного из задир. Когда пьяный дурак грубо схватил ее за плечо на базаре, оттолкнув с дороги в канаву, тьма, реагируя на обиду, лишила его зрения… Много всего пришлось пережить бедной Марте. Саркофаг с ее телом давно покоится на морском дне.

Я оторвала взгляд от книги. Вот б…!

Только теперь я в полной мере поняла, в каком дерьме я оказалась. ИЙола? Что она пожелала? Может, в этот раз выйдет?

Я напрягла память, добровольно окунаясь в личный кошмар несчастной рабыни – уже не первый раз я пыталась подсмотреть, что с нами обеими случилось, но мешала тьма. Теперь же она отступила. В груди рванулась боль, но она была не моей – она была памятью Йолы. Это она, а не я, скорчилась на дне ванной. Она, а не я, дергала золотую цепочку на ноге, царапая до крови кожу. Вот она ударила рукой в стекло в невероятном приступе ненависти к себе, вот на нее брызнули осколки. А потом – острое, почти болезненное желание быть полностью свободной, быть другой.

Черт возьми! Вот оно! Тьма пошла по непростому пути – выдернула меня из моего собственного тела. Как раз в тот момент, когда я отчаянно желала выжить!

Паззл сложился.

ГЛАВА 6

Дерек Ват Йет наблюдал за ней очень внимательно, не выпуская из пальцев маленький дрот со снотворным. Напряженные мышцы уже начинали ныть – он не расслаблялся ни на минуту, боясь упустить всплеск ее эмоций. Но она удивила его – насколько он вообще умел удивляться.

Она внимательно прочитала все, что он принес, а после подняла глаза и сказала что-то очень неприличное и грубое. Дерек даже не понял, что именно.

Он ждал вопросов, вспышек, эмоциональной нестабильности, но ее тьма не выпускала щупальца. Потрясающий контроль! То, что нужно! Никаких истерик, никакого помутнения рассудка – все очень логично, рационально и по делу. Даже слез не было.

Повезло с ней.

Отвлекшись на долю секунды, Дерек едва не пропустил, как она зажмурилась и шепнула: «Хочу домой». Она решила, что тьма исполнит ее желание?

Ожидаемо – ничего не произошло. Для того, чтобы желание исполнилось, тьме нужна кормежка. Чем больше эмоции, тем больше вероятность того, что желание будет исполнено, правда, ценой истощенного сердца.

Она тоже это поняла – видимо, проверяла.

– Вопросы?

Она перевела на него взгляд – светлоглазая, миленькая, немного испуганная и от этого еще более очаровательная. Куколка. Даже ночная рубашка, взлохмаченные волосы и опухшее от недавних слез лицо ее не портили. Но Дерек смотрел на нее равнодушно. Женская красота его мало трогала, а для удовлетворения потребностей было достаточно рабыни, обученной и приученной к искусству любви. Рабыни, цепочку которой украшает драгоценный камень.

Но к общению с женщинами он привык – среди них преступниц не меньше, чем среди мужчин. Он привык к слезам, попыткам соблазнения, истерикам, в общем, ко всему немалому женскому арсеналу воздействия на мужчин. Знал наперед, кто и как себя поведет, предугадывал реакции, словно обладал даром менталиста. Поэтому Дерек ожидал испуга, слез, но темная снова удивила. У ее губ обозначилась складка, нахмурились брови… Странная мимика для молодой испуганной девчонки, которая пару часов назад перестала быть рабыней. Она, нахмурившись, заговорила.

– Есть вопросы. Первый – как выжить с тьмой? Второй – какую работу на правительство ты предлагал? Третье – я бы хотела переодеться, вымыться и выпить. Можно без завтрака. Кусок в горло не пойдет.

Дерек Ват Йет долго жил на свете, но маленьких рабынь с таким характером не встречал. Впрочем, подробно ответил:

– Первое – выжить можно, если постоянно держать чувства и эмоции под контролем. Он должен быть очень жестким. Малейший стресс, нервы, накопившиеся негативные или позитивные эмоции – и твое сердце не выдержит. Если оно сильное, как у Марты Варт Гарда, то сможешь выжить, если слабое – сама понимаешь… Если научишься контролю, то спустя очень долгое время силу эмоций можешь направлять на исполнение мелких желаний без вреда для себя. Второе – ты будешь при мне неотлучно столько, сколько потребуется. Я буду контролировать тебя каждую минуту. Я могу тебя остановить в случае вспышек. Работать будешь на меня. Ты же работала за своего бывшего хозяина? Знаешь грамоту, языки, переводишь и переписываешь указы и законы… Будешь делать то же самое. Платить не буду, но всем необходимым обеспечу. Убегать очень не советую, так как ты натворишь глупостей и долго не проживешь с таким-то даром. Уж поверь. В груди болело?

Она медленно кивнула и поморщилась.

– Малейшая встряска, и сердце будет слабеть. Лечение тут не спасет, может быть, снимет боль и немного укрепит сосуды. Об одежде и прочем я уже распорядился. Твоя комната рядом с моей, и двери в нее не закрываются. Все, что нужно, проси напрямую у меня. Прислуги тут нет, я ее убрал на время, поэтому располагайся. Я провожу.

Он встал, давая понять, что разговор завершен, но она не пошевелилась.

– Ты не ответил на второй вопрос. Зачем я нужна правительству? Что ты от меня хочешь получить?

– Пока тебя это не должно волновать. Твое дело – подчиняться, пока не научишься контролю. Иди.

Она нахмурилась еще сильнее, но все же встала. Тьма опутала ее запястье и заволокла глаза, но тут же втянулась обратно.

Отлично! Маленькая словесная гадость не спровоцировала ее на сильные эмоции. Идеально. Дерек даже и представить не мог, что он получит такое сокровище. Главное теперь – внимательно наблюдать, держать под контролем, объяснять, как не надо себя вести и, конечно, пару раз жестоко спровоцировать, чтобы увидеть реакции.

Интересно, что такого она пожелала? Вроде бы все целы и живы, даже ее сволочи-хозяину от ее тьмы не досталось во время инициации. И держится, как императрица… Нет, любопытная все же девчонка. Слишком уж необычная. Надо покопаться как следует в ее биографии.

С этими мыслями Дерек Ват Йер вывел ее из гостиной, показал ей ее комнату и оставил одну. Ну… Как одну… Он не зря сказал, что контролировать ее он будет каждую минуту.

Вспыхнул светом широкий белый экран в его личном кабинете. Заряженный магией кусок белого матового стекла послушно показал маленькую скукожившуюся фигурку, которая сидела в углу ванной. Потом девушка встала, растерла ладонями лицо до красноты, снова сказала что-то очень-очень грубое, решительным движением стянула с себя ночную рубашку и раздраженно отшвырнула ее ногой. М-да, непривычное поведение для рабыни. А с другой стороны, после всего, что с ней случилось, она имеет право попсиховать.

Дерек внимательно оглядывал ее кожу. Тьма плыла вокруг нее ровной дымкой первые минут двадцать, а потом истаяла. Все стабильно. Это хорошо.

Дерек Ват Йет равнодушно зевнул, перелистнул книгу.

«Ну и морока, – подумал он, – надеюсь, она того стоит».

«Вот дерьмо! Отстой! Гребаная тьма! Свали давай! Я тебя не просила!» – резкими движениями взбивая пену на длинных волосах, разъяренно думала Вера. Но спустя минут двадцать успокоилась.

Главбухи вообще создания хладнокровные.

***

Мы ели в большой столовой. Стол был сервирован минимально. Миска с супом, пара тарелок с порезанными овощами и мясом, горячий напиток. И у меня, и у него примерно то же самое. А не чванливый он. Это хорошо.

Я смотрела на Дерека Ват Йета – именно так он и просил к себе обращаться – и дивилась тому, как такой красивый мужик может совсем не вызывать эмоций. Его не хотелось касаться, к нему не хотелось подходить близко. Даже заглядывать лишний раз в изумительно зеленые глаза тоже не хотелось. Он был как картинка на картоне. Пустой. Зато я не чувствовала никакого дискомфорта. Мне не хотелось в его присутствии поправить волосы, кокетливо отставить ножку, флиртовать и улыбаться. Так же я могла бы себя вести, если бы находилась в одном помещении с говорящим роботом. Странно. Ведь я всегда питала слабость к красивым мужикам. Смотришь, как он потягивается в постели, хищно, с прищуром на тебя смотрит, и мурашки, мурашки по спине. Думаешь: "Ну зачем ты, зараза, такой красивый с утра?" А он все смотрит, улыбается, щетина такая секусальная, скулы, руки эти мускулистые... А тут и руки есть, и глаза, и скулы, и вообще мне настолько совершенных экземпляров еще не попадалось, и – ничего...

Может, это потому, что он по своему эмоциональному порогу на одном уровне с дохлым голубем? Да, наверное так.

Мы ели молча. Я – потому что все еще не уложила в голове свое нынешнее положение и не все до конца проанализировала, он – потому что был занят поглощением овощей и похлебки.

– А кто вы? Ну, я имею в виду должность? – наконец спросила я, когда обед подходил к концу.

– Отвечаю за безопасность империи, – ровно ответил он.

Я не сдержалась и присвистнула. М-да, попалась.

Дерек неободрительно на меня посмотрел.

– Твой свист неуместен. Сдерживай себя. И этому учат в школе рабов? Наверное, надо наведаться, проконтролировать. И вообще, для рабыни ты слишком уж… Вольная. Плохо, что не приучили слушаться.

Не приучили?! Перед глазами обиженно полыхнула тьма, реагируя на память Йолы – приучали, и еще как! Как цветная лента, начали пробегать перед глазами воспоминания, но… но они тут же испуганно рассеялась, словно с размаху натолкнувшись на мое сознание. Это Йола, а не я, училась в школе рабов. Это ее, а не меня, приучали к послушанию. Я наконец-то научилась не реагировать так болезненно на события, произошедшие с ней. Пара глубоких вздохов и – все. Мне все равно.

Тьма исчезла, будто и не было.

А этот гад меня, похоже, провоцирует. И точно. Сидит, смотрит внимательно, наблюдает, как я себя поведу. Смелый, однако. Или очень, очень уверенный в себе. Я не могла его разгадать.

– Извините, – прошелестела я, решив выбрать тактику серой мыши. Лучше вести себя тихо и незаметно.

Дерек Ват Йет кивнул, наливая себе напиток. Блин, он даже это делает, как запрограммированная на определенные действия машина.

– Сегодня я позволю тебе отдохнуть, но завтра утром я буду принимать экзамены от сына императора и Главы Управления Соблюдения закона. Ты будешь присутствовать и выполнять обязанности моего секретаря. Подъем в первые полчаса до рассвета.

Он встал и вышел, оставляя меня одну. Ну и славненько.

Я, недолго думая, подхватила миску с оставшимися овощами и ушла в комнату, которую выделил мне Ват Йет. Просторная, по-женски светлая, с добротной мебелью, большим окном, впрочем, закованным в решетки. Со своей ванной.

С элементами магического вмешательства.

Я как-то очень просто воспринимала то, что кругом – магия. Йола жила здесь всю жизнь, и ее память, так щедро мне открывавшаяся, позволила мне воспринимать действительность естественно, без каких-либо проблем или сильного удивления. Иногда я вообще отдавалась памяти моторики движений, никак не участвуя в этом мысленно. Тело Йолы само знало, как одеваться, включать воду, выполнять ежедневные мелкие дела, писать и читать. Мне оставалось только анализировать после и запоминать – мало ли, вдруг память исчезнет. И что мне тогда делать?

Я легла на постель, ощутив, как слегка заныла ключица. Ага, вот оно что – старая травма, которую Йола получила еще малышкой. А болит у меня…

Я никак не могла воспринимать тело Йолы как свое собственное. Это было очень странно. Как если бы человек надел VR-очки, посмотрел в них на свои руки и понял бы, что у него вместо рук лианы или лапы кота. Вот и я порой вздрагивала, глядя не своими глазами на незнакомое отражение. И голос раздражал. И мимика казалась неестественной. Я иногда ловила свои жесты, которые ну никак не подходили этому юному телу. Это порой очень меня раздражало, но деваться все равно было некуда.

Мне предстояло много и долго думать, анализировать, решать, как вести себя дальше. И мне нужно больше, гораздо больше информации, чем мне дал Дерек Ват Йет. Подозреваю, что он выдал мне ее строго дозированно, чтобы у меня в голове сложилась определенная картинка.

Я не один раз общалась с людьми, близкими к власти. Знала много безопасников, следователей, людей высоких военных чинов. И привыкла ждать от людей подобного склада подвоха. Они в первую очередь преследуют свои интересы, и им не важно, как их поступки выглядят в глазах других. Так уж мир устроен, и думаю, что и этот недалеко от нашего ушел.

И этому Дереку нужна я с какими-то явно не очень приятными для меня целями. Судя по тому, что я узнала, тьма исполняет грандиозные желания, притом обычно ценой жизни своего носителя. Что, он тут меня просто так подначивал? Да как бы не так.

Уже как следует все передумав и выработав тактику, подумала: «Хорошо все-таки, что я – это я. Я не пропаду».

***

Малек, единственный сын императора, был зол. Его отчитали, как какого-то мальчишку! При всех этих напыщенных придурках! Сидят там, хихикают старыми беззубыми ртами, зато поди сами и двух слов связать не смогут. Сидели там, засунув языки в трусливые задницы, подлизывались к этому… Ват Йету. Малек его не любил, хотя, наверное, не найдется во всей империи человека, который бы был без ума от Дерека Ват Йета.

Малека трясло от злости, когда он, с пинка открыв дверь в библиотеку, набирал книги о темных. Он знал, что если не сдаст этот … экзамен, то из числа посвященных его выкинут быстрее, чем он успеет сказать «Темная».

А посвященным быть хотелось, и даже очень.

Малек, хоть и был сыном самого императора, знал, что его высокое положение действует всего лишь десять лет. Его отец, император Пеор Вартари Тиройор (фамилия императора при восшествии на престол менялась сообразно названию империи), был довольно умным человеком. Да другого боги бы и не выбрали. И он с самого начала готовил Малека. Императоры, послужившие 10 лет стране, сменялись один за другим, но они сами и их дети часто оставались на высоких государственных должностях, если имели заслуги за время правления. Вот и Малека отец старательно приучал к политическим делам, строго-настрого приказав быть неотлучно при Дереке Ват Йете.

Пеор Тиройор был счастлив получить назначение. Он верой и правдой служил казначеем империи почти четыре десятка лет, обладал парой приятных даров, которые помогали ему в его непростом деле. На престоле он получил власть, благодаря которой Тирой становился богаче с каждым днем. Он был императором-экономистом, императором-счетоводом, но у его сына, к сожалению, не было нужной жилки, чтобы провести его по своим стопам.

Честно сказать, у Малека вообще не было жилок. Реформы? Мимо. Военное дело? Слишком труслив. Разведчик? Слишком груб и несдержан. Посол? Ну, позорится не хотелось. А вот магическая безопасность под приглядом Дерека Ват Йета, где и делать-то особо ничего не надо, то, что нужно. Правда, попасть к нему было очень непросто, но все получилось.

У Малека был слабый дар видеть магическую ауру, ее потоки – это и помогло оказаться ему рядом с Ват Йетом.

С ним Малеку было непросто. К сожалению, его гордыня была непомерно раздута – он думал о себе намного лучше, чем был на самом деле. Получать щелчки по самолюбию было болезненно и неприятно.

Но все же, скрипя зубами от раздражения, книги Малек перечитал – знал, что Дерек Ват Йет будет принимать экзамен, даже если взорвется дворец. Удивительно, но Малек увлекся и читал весь день напролет – чтение неожиданно захватило его. Так интересно… Вот бы увидеть магическую ауру темных. Интересно, какая она?

Малек валялся на кушетке в библиотеке, листая страницы, когда его разыскала магическая птица. Она ткнула клювом в стекло, открывая окно, и тяжело завалилась на пол.

Малек хмыкнул. Железные птицы, начиненные магией под завязку, были неплохими посыльными, но все же имели ряд минусов: часто ломались, умели больно клеваться и порой неподконтрольно себя вели.

В груди медной сойки была записка от Дерека Ват Йета. Он переносил время и место экзамена – во второй час от рассвета и у него дома.

Малек скривился. Тащиться куда-то из дворца ему очень не хотелось. Но еще больше ему не хотелось вылететь с его места.

***

Сав тоже злился – экзамен! Позорище! Как будто он не глава мощной государственной правовой организации, а мальчишка-школяр! А с другой стороны, попробуй поспорить с самым могущественным человеком империи. К тому же, в глубине души Сав понимал, что Дерек Ват Йет прав. Он повел себя неправильно с самого начала… Счастье, что девчонка себя контролировала и быстро успокоилась, иначе быть беде.

Когда Дерек Ват Йет с темной уехали, Сав довольно быстро выкинул их из головы – проблемы нарастали, как снежный ком. Два мошенника, семь воров, одному из которых едва исполнилось десять, один убийца (прикончил своего соседа за задушенную его псом курицу), еще с два десятка правонарушителей – и все это за сутки. Хорошо хоть, что к Саву не шли с совсем уж глупыми преступлениями.

Кроме того, подрыв магазина тканей не давал покоя. Он опросил кучу свидетелей, сам копался в прогоревшем дотла магазине. Но – ничего. Он знал только, что магазин подорвали намеренно, знал и то, что люди, которые погибли, не были никак и ни с чем связаны. И то, чем взорвали... Такого Савар не знал.

До того момента, как к нему в окно с рассветом не постучалась странная железная птица – слишком уж маленькая и неказистая сойка с непропорционально маленькими крыльями. Она настойчиво била в стекло и опускалась вниз, едва удерживаясь на лету.

Как только щелкнул механизм на ее грудке, птица рассыпалась на винтики и металлические пластины. Вместе с механизмами исчезла и магия, которая удерживала ее в воздухе.

На ладонь Сава скользнула неприметная бумажонка всего с двумя предложениями: «Взрыв – дело рук Дигона. Будь осторожен».

Бумажка вспыхнула и истаяла, не оставив и пепла.

Сав же выругался. Неужели и правда?.. Тогда надо как можно быстрее поспешить к Ват Йету. Если это и правда королевство Дигон, то… То быть войне?

ГЛАВА 7

Дверь Малеку открыла миленькая девушка. Светловолосая, маленького росточка, очень хорошенькая. Малек, несмотря на то, что встал за час до рассвета, мысленно облизнулся. Служаночка у Ват Йета что надо! Понятно, почему зануда Ват Йет не смотрит на придворных красоток, если под боком живет такая крошка.

Правда, как прислуга она себя не вела. Распустил ее Дерек, распустил...

– Проходи, – хмуро кивнула она, – ты на экзамен?

Малек опешил. За шесть лет правления его отца он привык к особому к себе отношению, и такая фамильярность от служанки… Он даже не знал, как реагировать. Посмотрел на нее особым зрением, думая о том, что она может быть классным магом. Но – нет. Аура как аура. Обычный человек.

Миленькая и нагленькая служаночка тем временем развернулась и пошла вперед.

– Чай есть, могу предложить, а кофе не дам. Там мне на одну чашку, – сказала девчонка, широко зевнув на ходу.

Малек больше не выдержал такого пренебрежения – схватил наглую девчонку за руку, резко развернул к себе.

– Ты как разговарива…

Договорить он не смог. В светлых глазах девчонки полыхнуло черным. Мягкое дряблое щупальце полумрака вытекло из ее запястья и угрожающе качнулось, а потом впилось в кисть парня.

Малек заорал, опустил руку девушки и отступил к двери.

Девчонка зло смотрела на него, нахмурив брови. Тьма уже рассеялась, будто ее и не было.

– Еще раз грабли протянешь – пожалеешь. Понял?

– Да пошла ты! – огрызнулся Малек, нянча руку, которой коснулась тьма.

Темная! Да какая! Малек, конечно, только что прочитал о них все, что было доступно. В его воображении темные были взрослыми женщинами с крайне несчастливой судьбой. Кто бы мог подумать, что темная – молодая совсем девчонка? Чего она там пережила-то?

– Малек, иди сюда!

Дерек Ват Йет звал его из глубины дома. Передернув плечами, Малек трусливо скользнул мимо темной. Он ее боялся и уже практически ненавидел.

– Йола! Ты – тоже подойди. Экзамен будешь принимать со мной.

Малек отчетливо и громко скрипнул зубами, но смолчал. Вылететь из-под опеки Дерека Ват Йета можно было в два счета, а этого не хотелось.

***

Я сидела рядом с Дереком, а этот гадкий спесивый мальчишка напротив краснел пятнами и, уткнувшись взглядом в пол, монотонно рассказывал… стихи. И правда, что-то рифмованное, с ритмом… Я не выдержала и хохотнула – уж больно ситуация была знакомой. Так восьмиклассники, стесняясь и запинаясь у доски, рассказывают «Бородино» учителю.

Меня прям потянуло сказать гадость. Ну, что-то типа: «Хорошо, хорошо, Васильев, но что ж так без выражения-то? Стихи надо рассказывать с душой, с расстановкой». И так головой еще немножко покачать, по-учительски.

Малек посмотрел на довольную улыбающуюся меня, замолчал и покрылся пятнами еще сильнее. С такой светлой тонкой кожей невозможно незаметно соврать или скрыть эмоции. Бедняга.

– Малек, продолжай. Ты остановился на седьмой ветхоблажной песне. «Истоки наши кто бережет и хранит, тому…

– Тому будет благословение и благодать воисцех. А буде потом и…

Малек продолжал бубнить, а я навострила ушки. Видимо, парень историю сдает. Надо послушать.

Интересно тут у них. На большую часть информации, которую выдавал Малек, откликалась память Йолы, но чего-то не знала и она. Поэтому в моей голове складывалась и дополнялась ясная картинка.

Мир, в который засунула меня тьма, развит очень неплохо. Конечно, техника с магией не очень хорошо сочетаются, но люди стараются, чего-то даже добились.

Вообще историю делят тут на две части: мир от зарождения до ухода Шестнадцати богов, а потом – от ухода богов до событий Дигоя.

В общем, добрые боги давали людям все, что им нужно, наделили их магическими дарами и завещали жить в мире, даже жертвоприношений не требовали. Сплошное счастье и никаких капищ.

Пока один гений не решил поэкспериментировать. Он смешал технологию с магией, и источники богов – я пока не очень поняла, что это – начали иссякать. Магия словно бы ломалась, становилась нестабильной, вместе с ней ломало и богов. Запрет на такие «эксперименты» был наложен жесткий и работал долгое время, но человек и запрет – такое себе сочетание. К тому же ощущать себя творцами чего-то нового нравилось многим.

Очень медленно, очень долго шел процесс смешения магия и технологии, пока не привел к тому, что Шестнадцать богов ушли. Это они еще долго терпели – тут, видимо, было как с лягушкой, которая медленно варилась в кипятке. Магия оскудела, стала слабой, а уж сильная магия вообще почти выродилась. Правда, были найдены и определены какие-то законы, к примеру, сырая, неоформленная магия одаренного ребенка была хоть и слаба, но неистощима, и дети обязаны были сдавать ее как кровь – как сырье. Именно на такой «сырой» магии и ездили мобили, топились дома и держалось производство. Еще, к примеру, любое вмешательство в землю плохо сказывалось на общем уровне магии. Поэтому в землю тут, как у нас, не лезут, не добывают нефть, уголь, газ. Только металлы и драгоценные камни, и то, с большими ограничениями.

Ходят слухи, что найденный исток богов сможет изменить ситуацию, но что это такое, где его искать и как это вообще может выглядеть, не знал никто.

Малек постепенно перешел на время после Шестнадцати. Он трепался без остановки уже минут сорок. Вопрос от Дерека – подробный ответ, вопрос – ответ. Я бы уже давно поставила в зачетке «отл», но Дерек равнодушно выслушивал, кивал и задавал новые и новые вопросы.

Мир без богов делился на страны, страны – на города, села, деревни, пашни и леса. Одна из самых больших стран – империя Тирой, в которой мы, собственно, и находимся. В процессе ее формирования случались стычки и серьезные войны, и о них Малек рассказывал с большим воодушевлением. Стихи читать он к тому времени уже закончил.

Тирой… Единственная благословлённая богами империя – они помогают выбирать правителя раз в десять лет. И на этом все вмешательство заканчивается.

А потом Малек стал кидать камни в мой огород.

Дерек спрашивал о таких, как я, и Малек отвечал. Он с удовольствием говорил гадости о темных. Например, смело вякнул что-то о том, что темных надо уничтожать как можно быстрее.

– Твое мнение мне не нужно, Малек. Только факты. Продолжай, – одергивал его Дерек.

И он продолжал, явно недовольный тем, что приходится отвечать на вопросы и терпеть тычки, да еще и при мне.

Я сначала вообще не поняла, зачем Дерек так заострил внимание на таких, как я. А потом врубилась – он дает мне понять, что не скрывает от меня никакой информации по поводу темных. Все, что говорил этот Малек, я знала и без того, прочитав вчера все от корки до корки по нескольку раз.

Ничего нового я не услышала.

Малек уже практически хрипел, но Дерек не собирался давать ему поблажек, заставив рассказывать что-то про события Дигоя.

– Это мирный договор, подписанный между всеми граничащими империями. Это случилось семнадцать лет назад. Там…

Неожиданно Малека прервал нетерпеливый, быстрый стук в дверь. Малек с видимым удовольствием заткнулся и покосился на пустой стакан на столе. Видимо, жалел, что отказался от предложенной чашки чая.

В дверь продолжали барабанить.

Дерек на меня не смотрел, но и с места не двинулся. Дрессирует... Видимо, в обязанности секретаря, второй тени и объкта для наблюдения входят еще и обязанности дворецкого.

Но я, не позволив себе показать характер, поспешила открыть дверь новому гостю.

***

На пороге стоял Сав.

Во вчерашней одежде, с мятым лицом. Полоска на щеке от кольца – видимо, тер лицо руками. Злой, раздраженный, запыхавшийся. Увидев меня, он торопливо поздоровался.

– А я по.. хм… по делам к Дереку Ват Йету. Срочно.

– Проходи.

Сав вошел, поздоровался с легким поклоном – рукопожатия тут не были приняты. И сразу же попросил Дерека минуту на срочный разговор. Очень срочный разговор.

Дерек поднялся, кивнув, а в следующую минуту страшный грохот снаружи прошелся вибрацией по стенам, окнам. Полыхнуло огненно-красным.

Побледневший Сав вылетел из дома на крыльцо, за ним выбежали и мы. Огонь в паре улиц от нас взметнулся вверх, к небу, потом опал вниз. Его гудение было слышно даже здесь.

– ГУС… Управление! – крикнул Сав и побежал к мобилю у ворот дома Дерека Ват Йета. Сам Ват Йет поспешил за ним, впрочем, без особой суетливости. Мы с Малеком замялись, но Ват Йет кивнул нам, открывая заднюю дверь.

– Поехали!

Мы послушно уселись в мобиль, который тут же рванулся вперед.

***

Главное Управление Соблюдения законов полыхало. К нему невозможно было подойти. Хорошо, что рядом не было жилых домов, только несколько парков.

Сав посерел, глядя выбитые окна своего кабинета, из которых выглядывало пламя.

Несколько, видимо, государственных мобилей белого цвета уже стояли тут, несколько раненых не в счет.

Сердце Сава больно сжалось – он уходил к Ват Йету рано утром, когда управление пустовало, но все же там были, были люди! Пост охраны, пост быстрого реагирования… Парням конец.

Он опустился на корточки, закрыл лицо руками, кусая пальцы, чтобы не зарыдать. Из его груди вырвался хриплый всхлип.

– Ты профессионал, – спокойно и равнодушно бросил ему Дерек Ват Йет, закатывая рукава рубашки. – Возьми себя в руки или уходи.

А потом он сделал, собственно, то, за что занимал по праву такое высокое положение во всей империи. Он раскрыл руки, развел их в стороны, одновременно напрягая каждую мышцу и высвобождая свою магию. Со стороны казалось, что от его напряженных рук рванулся горячий воздух, который искажал пространство. Как марево от раскаленного асфальта в тридцатиградусную жару. Это марево двинулось к яростно ревущему огню и тут же рассеялось. Вместе с ним рассеялся огонь. Мгновенно, словно бы и не было его.

Следующим импульсом Дерек Ват Йет погасил тлеющие угли.

Малек восхищенно вздохнул.

Дерек еще не успел опустить руки, а Сав и несколько людей в черных халатах уже вбежали в здание. Дерек поспешил за ними, снова кивнув Малеку и Йоле.

К счастью, навстречу им уже выносили пострадавших. С ожогами, без сознания, но живых! Как оказалось, в момент взрыва все по счастливой, практически невозможной случайности оказались в цокольном помещении, неплохо защищенном и экранированном. И это было чудом!

***

– Все во дворец.

Дерек Ват Йет по-прежнему являл собой образец замороженной форели. Редкой, прекрасной и до невозможности дубовой. И не скажешь, что он только что погастл пламя и угли за несколько секунд. И чем? Магией.

Я внимательно следила за ним, за его действиями, движениями, жестами – наверное, так же и он следил за мной. И все больше убеждалась в том, что я живу в доме социопата под его приглядом. Да у него на лице ни один мускул не дрогнул, когда люди в черной униформе, видимо, медики, пронесли мимо орущего обожженного человека! У него даже такта не хватило не реагировать на Сава, который сильно переживал за своих подчиненных.

– И эта с нами? Темную – и во дворец? – удивленно спросил Малек, неприязненно на меня покосившись.

«Убьём его. Давай?» – пронесся в моей голове шепоток. О черт! Я напрочь забыла о своей шизофрении.

– Не надо его убивать. Вообще не надо никого убивать, – уверенно и вслух ответила я своему внутреннему голосу, наблюдая, как расширяются от страха зрачки этого юного поганца.

– Она вообще невме.. мя..мая! – промямлил Малек и поспешил вперед.

– Малек, за темную отвечаю я, – сказал Дерек Ват Йет, и Малеку пришлось заткнуться.

Я усмехнулась. То-то же!

***

Правда, радоваться мне не очень-то и хотелось. Ни в одной заметке, ни в одной книге не было упоминаний о голосе в голове. Я специально разбирала тексты на атомы, но – ничего. Это было пугающе. А если у меня от перемещения просто развилась шизофрения? Тоже нельзя такую вероятность исключать. И тогда… А что – тогда? Болезни такие тут не лечат, и ждет меня безрадостная жизнь в компании вымышленных друзей.

Да и все эти «убей», «разорви»… Я выросла в относительно гуманном мире, где хотя бы на бумаге говорится о свободе и равенстве, о ценности человеческой жизни. А эти маньячные фразочки меня не радовали. Правда, и активировался голос лишь тогда, когда мне угрожали или злили меня.

«Как хочешь…», – вдруг с запозданием шепнуло в голове, и я вздрогнула.

«Постой… Подожди! Кто ты?» – мысленно спросила я в ответ, но голос ничего не ответил. Кольнуло сердце.

– Нам пора.

Я обернулась. Дерек Ват Йет стоял прямо за моей спиной и смотрел прямо мне в глаза. Равнодушно, спокойно. Тем же равнодушным и спокойным голосом он сказал:

– Держи тьму в себе, поняла?

Я скривилась. Как будто это от меня зависит… Я и сама еще ничего толком не понимаю.

– Просто контролируй себя. Как контролируешь жажду, голод. Ты же не будешь набрасываться на прохожего с булкой в руке, если тебе захочется есть? Ты терпишь. Тут тот же принцип, – неожиданно расщедрился он на пояснение, и я задумчиво кивнула. Сдерживаться… Марта, бедняга, жившая с тьмой четырнадцать лет, все время писала об этом в своей книге. Контроль, контроль. Никакой злости, раздражения, страданий. Она даже рассказывала, что ушла на дальнее скалистое побережье, чтобы жить там одной, но тьма через какое-то время не только не успокоилась, но и стала активнее – реагировала на раздражение, на тоску, грусть, даже на бытовые неудобства. Марте пришлось вернуться в город и жить дальше.

Но моя тьма не такая. Она…иная. Болтает со мной, пусть и в своем духе, и вроде бы она спокойная. По крайней мере, я еще никому не навредила.

Дерек молча подхватил меня под руку, провожая к машине. Тьма опять выползла из-под кожи, но почти сразу исчезла.

– Мы с темной едем вдвоем. Вы оба – на другом мобиле. В Шпиль, в главный кабинет.

И захлопнул дверцу. Откинулся на заднее сидение и повернул голову ко мне, внимательно глядя мне в глаза.

– Мы будем во дворце среди всех высших чинов страны. Лучше бы им не знать, кто ты. Ты будешь моим секретарем. И ты будешь рабыней.

– Че-го?!

Он на это достал из кармана золотую цепочку – копию той, которая слетела с меня в доме бывшего хозяина Йолы.

– Надевай.

Золотая ниточка скользнула по моим коленям и упала бы на пол, если бы я ее не подхватила. Желание вышвырнуть цепочку было жгучим, мгновенным – это было желание, основанное на памяти Йолы. Но оно сразу же исчезло. И я спокойно держала золотое украшение на ладони.

– Ты рабыня номинально – это всего лишь обычная цепочка с каплей магии для фона, подчинения в ней нет. Она сделает тебя для многих невидимкой. Никто не обращает внимания на рабынь.

– А сразу пояснить этот момент было нельзя? – зло спросила я, застегивая цепочку на лодыжке и морщась от неприятных флешбэков.

На это Дерек Ват Йет предпочел не отвечать. Только посмотрел на меня как-то по-новому. Словно бы с интересом… Но огонек в пустом взгляде тут же пропал, будто и не было, и он продолжил говорить спокойным безэмоциональным голосом.

– Во дворце не отходи от меня далеко и веди себя как положено. Никому не смотри в глаза, ни к кому не обращайся, никому не отвечай. Ты – бывшая рабыня, не мне тебя учить. И держи себя в руках. Трогать тебя никто не будет. Ты все поняла?

Я кивнула. Он отвернулся.

Нет, ну он вообще человек? Ох, что-то я сомневаюсь. И во дворец не хочу. Ой как не хочу.

Но мало ли, чего хочет одна нечастная душа, притащенная какими-то непонятными силами в другую реальность. Реальность с другими людьми другого менталитета, с другими порядками, историей, традициями… Душе сначала надо вообще понять, как она тут оказалась и что ей делать для того, чтобы вернуть все на круги своя.

***

Дерек Ват Йет был удивлен. Темная не вписывалась ни в одну известную ему классификацию. Ну не может так себя вести вчерашняя рабыня, да еще и закончившая школу определенного типа обучения. Не может просто потому, что это так же невозможно, как еще не говорящий младенец, который берет в руки меч и идет в армию. Какая бы она там темная не была – она рабыня. А освободившая рабыня, спокойно и добровольно надевающая на себя цепочку? Это вообще немыслимо. А это ее спокойствие? Очень внимательный, пытливо за всем наблюдающий взгляд? Это поведение независимого свободного человека?

Никаких слез. Никаких страданий. Не было жалоб, нытья. А невероятный контроль над тьмой?

Честно сказать, с цепочкой Дерек намеревался ее спровоцировать. А у нее даже глаза не почернели! Это вообще как так?

Впервые за очень долгое время Дерек не мог сопоставить информацию о ней. Данные просто не бились. Дерека это не раздражало – он давно забыл о том, что такое раздражение. Но вот интрига была. Небольшое ощущение приятного зуда, когда попадается сложная загадка.

Это сложная загадка молча смотрела вперед. Собранная, спокойная – ни беспокойства, ни нервов. Она все же едет во дворец, в котором часто бывала, работая на своего хозяина. Может, неприятные воспоминания ее расшевелят?

Дерек Ват Йет открыл дверь мобиля, приглашая ее выходить, а сам следил за каждым ее движением, за каждой напрягшейся мышцей. Может, теперь?..

Но – нет. Она была совершенно спокойна. Изумительный контроль. Повезло.

Дерек Ват Йет не стал дожидаться Сава и Малека. Он пошел вперед, отдавая Йоле команду, как если бы она была рабыней. А сам готовился – ну, где? Где реакции?

Но их не было.

Девушка спокойно шла за ним, опустив голову вниз.

…

А во дворце тем временем творилось самое настоящее светопреставление.

В кабинете самого императора собрались только самые преданные и доверенные. Таких, к слову сказать, было немного. Дерека уже давно ждали и сразу же провели к императору. Впрочем, девушку, начальника ГУСа и сына императора тоже – Дерек ясно дал понять, что они с ним.

…С порога на Дерека обрушилась тишина – не было слышно даже дыхания. Безопасники, пара министров, казначей, еще кто-то… Все бледные, молчаливые – и император, который что-то быстро пишет серым грифелем на бумаге.

– Что? – чуть более громко, чем обычно, спросил Дерек Ват Йет. Император Пеор Вартари Тиройор – мужчина среднего роста, средней внешности и средних лет – сразу же поднялся и протянул Дереку гербовый квадратный лист красноватой бумаги – в Тирое такой бумаги не делали. В конце листа стояла печать соседнего государства.

«Я расторгаю договор времен Дигоя в одностороннем порядке и требую вернуть наши исконные земли, все права на них, а также выплатить компенсацию за пользование ими. В ином случае ваша империя будет уничтожена.

Пилий Варатари Дигоная. Император Дигона».

Дерек Ват Йет, недолго думая, передал письмо Саву.

– Так значит, это они! Дигонцы! Они взорвали и магазин, и мое управление! …!

Сав был зол, и его резкая фразочка сняла молчаливое напряжение в императорском кабинете.

– Война! Они не имели права нарушать договор!

– Они не имели права вообще пересекать границы!

– Они убили наших людей!

– Призвать к ответу!

– Война!

– Нет.

Слово императора было сильным и увесистым. И очень, очень неожиданным. Он сложил перед собой исписанные листки и продолжил:

– Не будет войны. Мы отдадим земли Дигону, и на этом все закончится.

– Но земли… – несмело сказал кто-то, кажется, казначей. – Там разработаны самые большие карьеры…

-…Там добыча меди…

– Там люди! Там несколько городов!

– А если бы на императора покушались?

Император не дал спору разгореться вновь.

– Людей вывести, выплатить за брошенные дома из казны, дать работу. Разработанный карьер завалить. Уничтожить все, чем мог бы воспользоваться Дигон – города, села, дома. Выкупить дороги, по которым идет с торговыми караванами Дигон – не имеет значения, сколько это будет стоить. Перекрыть Дигону ряд торговых путей очень высокими пошлинами – экономически страна очень сильно пострадает. С пошлин пополнить оскудевшую к тому времени казну, но это позже. Выпустить из тюрем тех, кого я укажу – пусть порезвятся на территориях врага. Привести тех пятерых, которые отвечают за теневую часть города. Будем разговаривать. Остальные распоряжения получите завтра. А сейчас я буду писать ответ. Все вон. Малек, остаешься со мной тоже, будешь учиться. Савар, да? Тоже останься, решим, что делать с твоим управлением. Дерек Ват Йет, тебе поручу отправить ответное письмо Пилию Дигонаю. Ты что, рабыню купил?

Серые цепкие глаза остановились на девушке в простеньком платьице. Он дождался, когда выйдет последний министр, внимательно изучая девушку. Она под взглядом самого императора если и смутилась, то очень незначительно.

– Нет, не рабыню… – задумчиво сказал он сам себе, – цепочка поддельная, я чувствую. Так чего она тут делает? Ты что, невесту себе нашел?

Светлые брови императора поползли вверх от удивления.

– Нет, не невесту. Она – темная. Инициировалась недавно. Все причастные уже наказаны.

Император непроизвольно отошел на два шага. В его серых глазах на миг мелькнул испуг.

– Она под контролем и под моим приглядом. Я отвечаю за последствия.

Если император и хотел что-то сказать, то после этих слов решил промолчать. Дерек Ват Йет не зря занимает свое место – с его силой он может позволить себе держать темную в качестве секретарши. Ему виднее. Лезть в это не хотелось.

– И я бы хотел перенести ГУС во дворец на время. Пока не восстановим здание, – сказал Дерек.

Император молча кивнул.

– Савар, приступай. Обратись к управителю, он выделит все, что нужно для восстановления работы ГУСа. Возьми с собой темную, накорми, я скоро приду за ней. И ты, Малек, выйди из кабинета. С отцом потом поговоришь.

Император дернул щекой. Его приказы Дерек нарушал очень часто, и к этому, казалось, можно было бы привыкнуть. Можно было бы, только вот самолюбие порой кололо.

Дерек же, дождавшись, когда дверь хлопнет, уселся перед императором – ровно, прямо. Посмотрел тому в лицо своими пустыми зелеными глазами и сказал:

– Ты должен начать с Дигоном войну.

ГЛАВА 8

Император удивленно смотрел на Ват Йета. Порой ему казалось, что сам не очень-то и нужен на своем десятилетнем посту.

Вообще Пеор Вартари Тиройор был не очень сильным правителем. Он до последнего не мог поверить, что боги выбрали его. Но в право правления вступил. Кто в своем уме от такого отказывается?

Пеор всегда имел особый, экономический склад ума. Он не воин, не полководец. Армия, войны, бунты, нападения… Всем этим прекрасно мог заведовать Дерек Ват Йет, не вмешивая императора в столь далекие для него дела. Но Пеор пообещал сам себе, что войн за время своего правления он не допустит. И Малека, своего единственного сына, он не просто так приставил к Ват Йету. Пусть мальчишка смотрит, наблюдает, учится… Доносит. Правда, пользы от него было немного. Но это пока.

Вообще Пеор был очень спокойным, уравновешенным мужчиной без всплесков, без истерических требований, без особых притязаний. Он добросовестно работал над благополучием своей страны, пусть и отданной ему всего на десять лет. Ох, как же тяжело было поначалу… Но боги ничего не делают просто так. И не выбирают императора просто так.

Шел шестой год его правления, и Пеор начинал успокаиваться. Все было стабильно. Империя процветала, даже стала намного богаче. Поиграть с налогами, ввести пару интересных идей… Он, например, придумал всеимперскую лотерею: от его предшественника, который очень любил роскошь, осталось много дорогих и бесполезных вещиц. Сервизы, вазы, приборы с ручками из драгоценной древесины, статуэтки, ткани… Благодаря лотерее все эти вещицы окупились не одну сотню раз. Или облагородил предгорные земли на юге страны, построив единственное в своем роде крупнейшее производство коровок и свинок – теперь эти земли кормили половину империи хорошим мясом.

В общем, государство цвело.

И тут – Дигон! Небольшая империя людей «горячей крови». Черноглазые, сильные, рослые, крепкие – они были несдержанны и жестоки. За свою несдержанность и жестокость они поплатились большим куском земли – это случилось при предыдущем императоре. А теперь дигонцы хотят забрать свое. И начали они очень нагло – со подрывов зданий недалеко от императорского дворца.

Пеор войны не хотел. Это смерти, горе, разорение. Поэтому сразу же, получив хамский ультиматум и ответ на вопрос, кто подорвал два здания в столице, принялся думать, как выйти из положения с наименьшими потерями. Обдумывать предстояло еще много, но Дигон в итоге должен очень пожалеть.

Но Дерек Ват Йет, который говорит, что нужно развязывать войну…

Император пытливо посмотрел в пустые и ничего не выражающее глаза своего собеседника и поборол дрожь. Он за эти шесть лет так и не привык к его…хм… особенностям.

– Объясни.

Дерек сложил руки перед собой, сцепив пальцы в замок – поза максимального его эмоционального напряжения. И сказал:

– У Дигона есть все основания на нас напасть, у них есть сила – их государство сейчас сильно как никогда. Они не остановятся на возвращении земель. Надо дать отпор, ударить войсками первыми, ответить на унижения и смерть ваших подданых достойно. Не надо отдавать им земли. Не надо писать ответ. Надо собирать армию и атаковать. Только ваш приказ – и я все сделаю, подготовлю. Подписывайте. Времени совсем немного.

– Нет.

Ответ императора был категоричен.

– Пока я император – войны не будет. Ты – безопасник. Вот и занимайся своей работой. А Дигон слаб. Обескровить его несколькими удачными ходами, и все закончится.

Сталь в голосе обычно мягкого и спокойного императора даже немного удивила Дерека – ведь прежде он всегда соглашался и никогда не перечил. Но у Дерека Ват Йета был серьезный аргумент. Этот аргумент излагался на паре маленьких листочков, которые он протянулимператору.

На листочках – быстрой рукописной заметке – было написано нечто немыслимое.

– Разведка сработала как надо. Эта информация у нас их первых уст. И сами понимаете, что никому нельзя ее выдавать. Ни Малеку, ни министрам – никому.

Император все смотрел на первый листочек, в котором быстрым почерком были записаны зашифрованные наспех слова:

«В Дигоне источник богов. На месте высушенного озера. Все знают, утечка пошла из дворца. Был, видел сам».

И вторая: «Источник сильный, стабильный, делится магией и силой. Его уже спрятали и засекретили, поэтому записываю и передаю то, что видел ранее».

– Мой самый талантливый менталист отправил. Коснитесь полоски внизу.

Император провел пальцами по грифельной полоске под буквами. Чертивший ее менталист, видимо, медленно и с силой давил на карандаш, одновременно вспоминая увиденное и вкладывая образ в простую черту. Теперь от нее горячим воздухом поднималась магия. Через несколько дней она испарится полностью, но сейчас образ, который увидел в Дигоне менталист, отпечатался перед глазами императора.

Это был действительно источник – такой, каковым его можно было себе представить по крошечным огрызкам информации в старых книгах. Пульсирующий, снежно-голубой, чистый – он искрил силой магии, силой Шестнадцати богов.

Император растерянно моргнул, и видение исчезло.

– Понимаете теперь? Дигон обязательно нападет и начет подчинять себе весь мир с такой силой! Пока еще не поздно, подписывайте приказ.

– Нет.

Отказ императора был в этот раз еще тверже. Дерек нахмурился – он знал, что без воли императора, запечатленной на бумаге его магией, он не может ничего сделать. Шестнадцать богов выбирали императора не просто так – они давали ему силу власти, наделяли его исключительным правом принимать решения единолично. Пойти против воли императора – значит, навлечь на себя беду, гнев Шестнадцати и гибель.

– Нет. Мы вернем земли Дигону, и на этом их претензии к нам исчезнут. Если они не успокоятся на этом, до все участники мирного договора вступят в альянс против Дигона, и тогда никакой источник их не спасет. Я уверен, они отступятся.

– Не отсупятся, – ответил Дерек, изучая лицо императора.

Его губы были крепко сжаты, скулы проступили четче, обычно блеклые глаза насытились грозовым цветом. Даже осанка выправилась, стала по-настоящему королевской.

– Ты упрямец, – вдруг дерзко, почти грубо сказал Дерек. Правда, взгляд его при это не изменился, оставшись таким же изучающе-равнодушным.

– Из-за твоего упрямства будут умирать люди. Твои люди на твоей земле. Ты уже лишился простых граждан, уже лишился своих законников. Не будь дураком. Подпиши мне приказ, война должна начаться сегодня.

Император чуть не поперхнулся, краснея от гнева. Такого поведения от главного безопасника он совсем не ждал.

– Пошел вон! – император кивнул на дверь.

– Простите… Но вы не правы! Вы не даете мне выполнять свою работу! Я должен делать все для безопасности империи. Все! Понимаете? А вы мне не даете! Сколько людей еще погибнет из-за вашего упрямства?

Теперь Дерек говорил быстро, прерывисто, обличающе он словно бы примерил на себя другой образ. Но глаза… Все те же.

– Мое слово – последнее. Выйди вон.

Император был уже зол. Грозная магия Шестнадцати сгустилась над его головой горячим заревом.

И Дерек отступил. Вышел из кабинета, приняв свое обычное выражение лица.

– Мерзкая кукла! Пустая и нахальная! – пробормотал ему вслед император. Устало откинулся в кресле.

Он собирался как следует обдумать полученную информацию. Принять решения, отдать распоряжения, сделать все, что нужно. Только бы не допустить войны.

***

Слуга на выходе из кабинета императора слегка поклонился, давая понять, что готов к распоряжениям.

– Император распорядился отвести нас к управляющему. Девушку накормить, мне – кофе, – сказал Сав, поклонившись в ответ. Хм. Весьма уважительный жест для прислуги. Или тут так принято? Я снова обратилась к памяти Йолы, но она неожиданно тяжело мне открылась. Я стояла в растерянности, как человек, который забыл, куда дел ключи за пару минут до выхода, и теперь мучительно мечется: шкаф? Тумба? Может, в сумке? Ощущение, впрочем, долго не продлилось, и я вспомнила, что ни одно дело, кроме тунеядства, тут не считается позорным или унизительным. Это они правильно, это они молодцы. Но вот что с памятью? Усилие, которое я приложила для того, чтобы вспомнить такую незначительную мелочь, напугало меня.

– И мне кофе и мясо, и десерт, и воды. Много воды, – вставил Малек и расхлябанно развалился в кресле, отвлекая меня от неприятного тревожного ощущения. Хотя, может, я зря нагнетаю? Я вообще в последних событиях немного потерялась, не успевая анализировать, вот и растерялась немного. Еще бы: с утра на голодный желудок урок истории, взрыв, страдания людей, кабинет императора и личная встреча. Боже! Да тут имя свое забудешь!

Немного успокоившись, я поравнялась с Савом. Он переставлял ноги как машина – шел, глядя прямо перед собой.

– Эй, ты как?

Сав с трудом сфокусировал на мне взгляд, и я вздрогнула. Он явно не был сейчас настроен на поболтать по душам.

– В порядке.

Ага, таким голосом отвечают в американских боевиках. «Билл, тебе ногу оторвало, в плече торчит нож, у тебя сломано семнадцать ребер, бедро и пенис. Еще гангстеры забрали твою собачку и спустили в унитаз твоих любимых гуппи. Ты как?». «Я в порядке», – отвечает Билл, вынимает из плеча нож и идет мочить обидчиков, вытирая скупую слезу печали по несчастным гуппи. Мужчины… Все-то у них всегда в порядке! А потом бедным женщинам остается только смотреть на последствия этого «порядка».

Я вздохнула и взяла Сава за руку. Он меня поддержал и успокоил, когда я билась в истерике в его кабинете, теперь и мне положено его поддержать. Сав такого жеста от меня не ожидал – отдернул было руку, но я ободряюще сжала его запястье.

– Все будет хорошо. Все живы, всех вылечат. Ничего непоправимого не случилось.

Сав на секунду задумался, мягко высвободил свою руку из моей, но все же улыбнулся мне уже нормальной, спокойной улыбкой.

– Спасибо, – благодарно шепнул он и пропустил меня вперед. Мы входили вслед за слугой в гостиную, в которой нас, слава богу, наконец накормят. Мой организм настоятельно требовал еды, и чем больше, тем лучше. Видимо, от стресса.

Слуга с коротким поклоном оставил нас втроем и, пообещав, что скоро все будет, ушел.

– Ты вообще как? Дерек тебя не обижает? – спросил Сав, опускаясь в кресло и разглядывая меня. – Хотя темных обижать – такое себе удовольствие.

Я хмыкнула.

– Я сама еще не до конца разобралась. Знаю только, что могу держать тьму под контролем. И что я теперь не рабыня.

– Да ты вообще на рабыню не похожа, наглая слишком – влез Малек, скривив лицо.

Я обернулась к нему. Конечно, на рабыню я не похожа. Я ею никогда и не была, в отличие от Йолы. И я просто физически не могла вести себя по-рабски. Может, меня хватило бы на пару часов, но постоянно… Но это вроде бы не было проблемой в глазах других. По крайней мере, все можно списать на тьму, которая изменила мое восприятие. К тому же, я сейчас, конечно, выглядела, как нежная юная ромашка с миленьким личиком, но на самом деле реальной мне уже четвертый десяток идет, не девочка. И развязная речь и поведение этого сопляка меня раздражали. Но я сдеражалась.

– Конечно, не похожа. Я же не рабыня, – спокойно ответила ему и снова отвернулась.

– Но ты была рабыней! С детства! Подчинялась всю жизнь, как собачонка своему хозяину.

– Малек… – предупреждающе начал Сав, поднимаясь с кресла, но договорить не успел.

В груди кольнуло от злости. Я в два шага подлетела к пацану, схватила его за воротник и, приблизив свое лицо к его, заговорила свистящим от гнева голосом:

– Я ведь темная. Разозли меня посильнее – и я могу пожелать, чтобы и на твоей лодыжке появилась цепочка. Хочешь? А потом ты будешь каждый день делать работу своего хозяина, выполнять все его дурные приказы – и не дай боги тебе выполнить их плохо. И каждую ночь твой толстый, старый, потный хозяин, которого ты ненавидишь, будет тебя насиловать, просто потому что ты хорошенький блондинчик и не имеешь права отказать. Хочешь?

«Давай! Сделаем это? Давай? Я могу, я хочу», – пронеслось шепотком в голове, и я выпустила воротник перепуганного насмерть мальчишки.

Шепот, как всегда, отрезвил меня, и вырывающаяся было тьма отступила, спряталась.

Я отвернулась, пытаясь отдышаться, успокоиться. Мне не нужны такие приступы. Контроль, контроль… Вот так. Хорошо.

Успокаиваясь, я не увидела, как Сав наотмашь бьет Малека по лицу. Я обернулась на хлесткий звук и увидела, что пацан скулит на полу, зажимая кровоточащий нос. Сав же схватил его за многострадальный воротник и спокойно сказал:

– Извинись немедленно! Ты перешел все границы. Это не достойно сына императора и мужчины. Не позорь себя и отца.

– Да пошли вы! – вспыхнул Малек, покрываясь некрасивыми красными пятнами. Всхлипнул, выбегая из комнаты, и чуть не сбил входящих слуг с подносами. За ними шел, видимо, тот самый управляющий – седой старичок, напоминающий Ходжу Насреддина. Такой же невысокий, с белой бородой и хитренькими узкими глазками. Он внимательно посмотрел на убегающего и всхлипывающего Малека, рассмотрел сорвавшуюся с его лица каплю крови, и я поняла, что император будет в курсе случившегося очень скоро. Интересно, Саву будет что-нибудь нехорошее за то, что руку на наследника поднял? У нас бы его уже волокли на казнь.

Но Сав не выглядел испуганным. Он с улыбкой на меня посмотрел и кивнул на мой благодарный взгляд, а потом коротко поклонился вошедшему управляющему. Я повторила его жест. Как-то само всплыло – видимо, память тела.

***

***

– Все будет сделано в самые кратчайшие сроки! – заверил Ирий Ват Горем, управляющий, который слушал, кивал и записывал за Савом, дополняя и давая дельные советы. На меня внимания он не обращал никакого, даже не смотрел в мою сторону. Поддельная рабская цепочка делала свое дело. Сав тоже ее заметил – очень уж ярко блестело это «украшение». Он даже в лице изменился, но отвернулся от меня и продолжил обсуждать дела с управляющим. И чего мне? Стоять и ждать?

На столике стояла еда, накрытая прозрачными колпаками. Красивая, очень аппетитная и очень ароматная. Я не ела со вчерашнего дня еще и от нервов, а сейчас время перевалило за полдень. И чего я жду?

Я смело подошла к столу, расстелила на коленях салфетку, налила воды в бокал и откинула колпак на блюде с мясом и яичницей. Вверх поднялся ароматный парок. Я воткнула вилку в желтый яичный глазок, подхватила мясо, набила рот теплым хлебом… М-м-м! Класс!

Из рук управляющего на пол шлепнулась папка с бумагами, а сам он смотрел на меня со священным ужасом. А что такого то? Ну ест себе девушка и ест.

– Что? – спросила я у него, поспешно выпивая кофе.

Но управляющий возмущенно передернулся и отвернулся.

Что-то не так. Что-то серьезно не так. И я напрягла память. Ничего. Пустота. Воспоминаний Йолы не было! Паника подступила к горлу. Как я без них?! Я не смогу читать, писать? Знать то, что знала она? Мне же конец придет! Быстрый и неотвратимый!

Аппетит пропал, в голове забилась паника. Я громко положила вилку на столик.

– Сав! Принеси мне книгу!

– К-какую?

Но я не обращала внимания на удивление в его голосе и возмущенное кряхтение управляющего «Насреддина».

– Какую угодно! Любую страницу с текстом!

Сав протянул мне листок со списком, который держал в руках.

– Подойдет?

Я попыталась прочесть, но незнакомые буквы остались незнакомыми! Память Йолы меня покинула! Черт! Да я теперь спалюсь, только идиот не поймет, что со мной что-то совсем не то. Одно дело – вести себя немного странно, получив под кожу тьму, а совсем другое – забыть историю, традиции, этикет, правила поведения, суеверия, людей, которые знали Йолу, забыть, как читать и писать, да вообще – все забыть! Я же тут не выживу!

Страх бился в висках, и, откликаясь на нее, закололо сердце. Ну, началось.

Тьма выплыла из пальцев, ногтей.

– Сав, проводи управляющего, – сказала я, изо всех сил пытаясь себя контролировать и пряча руки за спину. Да, еще глаза в пол.

Он, умничка, понял. Подцепил управляющего под локоть, собираясь вывести его из комнаты. Правда, Насреддин не собирался подчиняться приказам, как он думал, рабыни.

– Да где тебя учили, наглая девчонка! Ты должна открывать рот только по приказу! Ты что о себе возомнила? Я скажу твоему хозяину! Где это видано, чтобы рабыня в присутствии мужчин ела? Чтобы приказы отдавала?!

Его белая аккуратная борода тряслась. Он возмущался, говорил-говорил-говорил, и его брюзжание сливалось в сплошное жужжание, которое меня бесило. Я хотела, чтобы его не было. Я хотела, чтобы он заткнулся.

Тьма поняла это как приказ, как команду к действию. Она зашептала что-то в моей голове, кажется, радовалась, а потом вырвалась сплошным черным полотном.

Мое сердце билось как сумасшедшее, вместе с ним пульсировало в голове. Перед глазами потемнело, словно бы на лицо положили темную вуаль. И сознание тоже словно бы затянуло мраком.

Я услышала только, как управляющий внезапно осекся, а потом увидела, как на пол рухнуло его тело. Тьма кутала его, наслаивалась, и он захрипел. Потом перед моим лицом появилось лицо Сава. Он открывал рот, что-то кричал, но я не понимала – как во сне, когда нет сил поднять руку и оттолкнуть. Он что-то сделал, вроде бы использовал магию – я ощутила ее как горячий поток воздуха. Но тьма на это рванула из меня с большей силой. Я видела, как Сав замахивается, чтобы ударить меня по лицу, но мне было все равно. Я не боялась, я просто ничего не понимала, всего лишь отмечала происходящее. Но Сав почему-то так и не ударил.

Вместо этого он обнял меня, привлекая к себе. Погладил по голове, как ребенка и поцеловал в макушку. Начал покачивать меня из стороны в сторону – вправо-влево, вправо-влево…

– Тише, ну, тише. Успокойся, девочка, успокойся, – услышала я его голос. Потом почувствовала тепло его тела, горячую руку на моей макушке – очень уютный жест, прикосновение родом из детства.

И в следующий миг все исчезло. Никакой тьмы. Дико оглядевшись, я бросилась к телу управляющего. Только бы жив был! Только бы был жив… Боженька, пожалуйста! Я не хочу становиться убийцей! Пожалуйста. Пожалуйста.

Сав, рванувшийся к управляющему вместе со мной, уже горячил тело управляющего своей магией. Потом перестал. Встал, перехватил мою руку, которой я лихорадочно пыталась нащупать пульс старика, и сказал:

– Он умер.

ГЛАВА 9

Мне было больно до этого? Правда? Мое сердце до этих слов болело? По сравнению с тем, что я испытала сейчас, это был мушиный укус. Я успела только лечь на пол, ощущая, как рвется что-то внутри, а потом заорала от сумасшедшей дикой боли в груди.

Мрак сплошным потоком вышел из меня, расплывшись вокруг полотном. Он густел, становился объемней и все не кончался и кончался. Я и представить не могла, что его столько. Краем глаза я заметила, как тьма толкнула Сава в грудь, и он упал. Тьма на миг окутала его, но я уже почти ничего не соображала. В тот момент мне было не до Сава – я кусала губы до крови и царапала гладкий пол, чтобы новой болью заглушить ту, которая жгла в груди.

«Что ты хочешь? Убить, уничтожить?» – шепнуло в голове, немного разгоняя дурноту. Шепнуло с нетерпением, жадно, алчно.

«Ах ты тварь!» – мелькнула злобная мысль. Я была зла, очень и очень зла на эту жестокую и жадную тьму, которая приносит боль и горе, когда ее об этом не просили. Порождение мучений и страданий, она сама заставляет всех вокруг страдать – от своего носителя и до целых городов. Откуда она взялась? На кой черт ей исполнять мои желания? Пусть валит туда, где ей самое место!

«Кого? Его убить? Убить!» – уверенней шепнула тьма, видимо, приняв решение за меня.

– Себя убей, мразь. Но сначала верни что уничтожила! – заорала я, срывая голос, вкладывая в него все, что накопилось за последние дни. Разборки с директором, авария, воспоминания о насилии, взрывы, оскорбления и крики, равнодушие других людей и унижения – все это слилось в сумасшедший коктейль. Но над всем этим главенствовало истовое желание, чтобы все это закончилось, и закончилось хорошо. По-ко-я! Мира! Чтобы все были живы и здоровы! Чтобы ты, черная дымная дрянь, знала свое место!

Сердце перестало болеть мгновенно. Только острый холодок жуками бегал в груди. Тьма, висевшая до этого грозными тучами по всей комнате, трусливо дрогнула, сжалась и направилась к телу управляющего. Который в следующий миг глубоко и судорожно вздохнул. Изумленно выдохнул Сав, уже пришедший в себя и видевший это, подполз к управляющему, нащупывая пульс.

Офигевшими глазами посмотрел на меня и выдал:

– Вот это …!

– Ага. … и …! – согласилась я, с отвращением глядя, как тьма вливается в мое тело жадными быстрыми толчками. Впрочем, физически я ее не ощущала, а вот морально... ну, это было примерно как увидеть близко-близко пиявку или змею – они тебя не трогают, но ощущение отвращения и страха никуда не девается. Фу, гадость! Тьма всосалась в меня, и я ощутила жуткую слабость.

Я со стоном поднялась на четвереньки, постояла так немного, приходя в себя, и вскарабкалась на кресло. Сил не было совершенно. Ни капельки.

– Чего делать будешь? – спросила я, имея в виду то, что ему надо бы обо мне доложить, и как можно быстрее.

Но Сав меня удивил. Он уверенно положил ладони на лоб тяжело дышащего, но все-таки живого управляющего. Потянуло теплом магии. Минута, другая… Сав бледнел на глазах, но я молчала – памяти Йолы у меня больше нет, кто знает, чем чревато отвлекать мага от его занятий. В конце концов Сав убрал руки и прилег рядышком с управляющим.

– Он спит, я его последнюю минуту памяти подправил. Так что он никому ничего не скажет.

– Тьма же его убила… Как так? Он разве не вспомнит? – шепнула я, ощущая, как на глазах наворачиваются слезы благодарности.

– Если бы убила, он был бы мертв. А он спит и даже похрапывает. Скажи, мертвые храпят? – спросил он, прислушиваясь к действительно храпящему управляющему.

– Спасибо.

– Да… Я полежу немного, а потом надо будет его в кресло усадить. Я внушил, что ему стало нехорошо после завтрака, вот и в обморок упал. Хорошо, что все быстро произошло.

– Почему? – спросила я, тихо глотая слезы и очень стараясь не всхлипывать.

– Потому что я не могу лезть в память больше, чем на минуту. Но это утомляет очень, – зевнул Сав. – Я подремлю пять минут… Разбуди.

Он уснул мгновенно. А я сидела в кресле, трясущейся рукой пыталась удержать стакан с соком и смотрела на двух мужчин, которые крепко спали в один рядок. Но я была счастлива. Я не убила.

Я прокручивала в памяти события последних минут, все еще вздрагивая от пробегающего холодка в сердце. И так погрузилась в свои мысли, что даже не заметила, как отворилась дверь. Малек с красным разбитым носом изумленно посмотрел на лежащих в рядок мужчин, на меня, глядящую на это безобразие и попивающую сочок, побледнел, хлопнул дверью и заорал, убегая по коридору:

– Все сюда! Темная убила Савара и Горема! Помогите!

– Да твою ж!

– Вот идиот!

Сав мгновенно оказался на ногах, правда, пошатнулся, но устоял. Подошел к двери и оперся на нее, тяжело дыша.

– Я его не догоню. Сил нет.

Я соскребла себя с кресла, старательно унимая дрожь в коленях.

– Давай хоть этого в кресло усадим.

Когда через пару минут к нам в комнату ворвался чуть ли не полноценный отряд стражи, им предстала вполне себе мирная и нормальная картина. Я и Сав озабоченно стояли над лежащим в кресле управляющим. Он брызгал на него водой, а я размахивала полотенцем.

– Что..?

– Плохо ему стало, в обморок упал, – коротко пояснил Сав и укоризненно уставился на Малека, который, тяжело дыша, с непониманием на нас смотрел.

– Ну как же это… Я же видел, что она их убила! Она вообще темная! – сориентировался Малек. И в этот момент даже я поняла, что он дебил каких поискать. Кто вообще о таком говорит во всеуслышанье? Это же паника, как минимум!

Сав устало посмотрел Малека, обращаясь к страже.

– Он тут утром Ват Йету экзамен сдавал, переволновался парень. Вы уж на него не злитесь.

Один из стражников, судя по более богатым доспехам, кто-то вроде начальника, отчетливо хмыкнул, окидывая меня взглядом и задерживаясь на цепочке, которая блестела золотыми искорками на лодыжке. Видимо, то, что я рабыня, в принципе исключало возможность того, что я темная. Ну, да. Рабыня – не человек.

– Этот Ват Йет может кого угодно до помутнения рассудка довести. Пойдем, ребята, все тут в порядке. И… это… Медика позвать? – сказал стражник, заметно расслабляясь.

Сав мотнул головой, заверив, что уже немного подлечил управляющего магией. Стражники ушли. А вот злой, с расквашенным носом Малек остался.

– Ты совсем идиот! Ты думай, что и кому ты говоришь! – взъелся на него Сав. – Ты – сын императора, и на весь дворец орешь, что тут темная всех убила. Ты чего вообще ждал?! Паники, криков? А если бы Йола себя не контролировала? От дворца бы камня на камне не осталось!

Чем злее Сав выговаривал, тем сильнее Малек осознавал, что сделал глупость. Это было видно и по опущенной голове, и по красному помидорному лицу. М-да, есть такие великовозрастные детки – пока на них не поорешь как следует, не дойдет. Но мне было его не жалко. Думать потому что надо.

А я испытывала к Саву сумасшедшую благодарность. Он меня спас – во второй раз. И даже не выдал.

Сел, моргая сонными глазами, управляющий. Свеженький, здоровенький, румяный. И не скажешь, что несколько минут назад он был мертв. Несмотря на то, что он был редкостным гадом и орал на меня без особого стеснения и не выбирая выражений, я была готова его на радостях обнять и рыдать от облегчения. Живой! Какое счастье!

Но одновременно с этим я и боялась. Что это за сила, которая может воскресить мертвого человека? Это же… Ну, невозможно? И я о таком не знала, не слышала и не читала. Читать… Черт! Мне придется заново учиться читать и писать…

Сав замолчал, переставая орать на Малека.

– Вы в обморок упали. Приложились головой. Я магией немного подлатал, кое-что умею.

Управляющий растерянно оглядел нас, задумчиво кивнул, поблагодарил. Потрогал макушку, поморщился. И сразу же продолжил обсуждать с Савом то, на чем они остановились. В общем, о создании филиала организации законников во дворце императора. Истинный профессионал!

Малек сел рядом, молча слушая, а я осознавала случившееся заново.

Кто кого контролирует? Я – тьму, или она – меня? Мне нужно было остаться одной и все хорошенько обдумать. И, быть может, пообщаться с голосом в моей голове.

***

Безумный день подходил к концу. Дерек Ват Йет внимательно смотрел в окно своего кабинета, вглядываясь в темнеющее небо. Он ждал.

Как только они оказались в особняке Ват Йета, темная сразу же попросила уединения и ушла в выделенные ей покои. Дерек почти два часа следил за ней при помощи магии. Она растрепала небрежным движением рук волосы, стянула с себя платье и легла в постель.

Она просто лежала на кровати почти час, раскинув руки в разные стороны. Она не спала – ее взгляд задумчиво скользил по потолку. Это был взгляд человека очень испуганного, чего-то ищущего и никак не находящего. Ее взгляд неожиданно растревожил Дерека, и он тут же прервал наблюдение.

За весь день у него не было времени заняться темной, поэтому он ее просто забрал от Савара, которому поручил ее на время. И везде таскал за собой. Наблюдал краем глаза, но провокаций себе не позволял. Не до того. Правда, кое-что надо было проверить. Сав сказал, что ничего за то время, пока она была с ним, не произошло, только вот Малек как-то подозрительно быстро отвел взгляд и отвернулся. Значит, не все так гладко… Ладно. Это подождет.

А пока надо смотреть на небо, не отрывая взгляда.

Наконец где-то на горизонте почти совсем потемневшего неба мелькнула золотистая точка. Дерек сосредоточился, распахнул шире створки окна, поднял руки. От его пальцев горячим маревом растеклась магия и двинулась вверх, к этой самой золотой точке в вышине. Минута, другая… От сильнейшего напряжения щелкнули суставы пальцев, мучительно заныла кисть, заставляя магию принимать форму петли. Есть! Поймал!

Золотая точка приблизилась. Она росла, становилась четче. Вот уже можно различить золотое стремительное крыло, вытянутую шею, небольшой клюв.

Королевская почта. Быстрая легкая птица, выкованная умелыми артефакторами и наделенная особой магией. Ее никто бы не смог перехватить, навредить ей или даже сбить на землю. Никто, кроме самого Дерека Ват Йета, который своей «особой» магией для изготовления этой птицы и поделился. Давно, еще несколько лет назад – Дерек Ват Йет старался предусмотреть все.

Металлическая птица поравнялась с окном. Влетела в него, пойманная магической петлей, забила золотыми крыльями. Петля горячего воздуха сжала ее шею сильнее, и прекрасная птица рассыпалась кучкой металлолома. Дерек Ват Йет извлек из грудки сломанной птицы гербовую королевскую бумагу с ответом на ультиматум Дигона. Внимательно прочитал, задумался о чем-то на пару мгновений. А потом сжег королевскую бумагу в пальцах горячим магическим воздухом. На пол осыпался пепел, и Дерек Ват Йет небрежно растер его ногой. Император совершенно не собирается развязывать войну: то, что он написал императору Дигона, было почти унизительно. Никак нельзя было допустить, чтобы это письмо оказалось в другом королевстве. Ни за что.

Поэтому теперь важное дело было сделано. Осталось посмотреть, что делает темная, и отправиться спать. Матовое стекло снова зажглось белым светом, показывая девушку. Она сидела на кровати, укутавшись в одеяло, и держала на коленях книгу. Темная сосредоточенно водила пальцем по строчкам, закрывала глаза и что-то говорила, потом опять. Дерек заинтересовался. Магия полыхнула жаром, и появился тихий, едва отчетливый звук.

– Тэк-с, это у нас «а», а это «у». Если вместе, то получится «о»… Да, не учили вы французский, – бормотала темная, черкая что-то в книге карандашом. Дерек заинтересовался еще сильнее и поменял угол обзора. Чего она там такое сложное читает?

«Гриола нежно коснулась его плеча и заглянула в его сияющие глаза.

– Поцелуй же меня, милый! Я так долго этого ждала.

– Но я люблю твою сестру, Гриола, прости, – ответил ей Авосий…»

Любовный роман? Она разбирает буквы любовного романа?! Она же умнее архивариуса, и разбирается во всей этой кухне лучше, чем кто бы то ни было – Ват Йет уже навел справки.

Заинтересованный таким несовпадением, Дерек принялся наблюдать еще внимательнее.

– Ага, а это у нас «ё», только не русская «ё», а такая, типа «ыо». Интересненько… Господи, как хорошо-то, что хоть что-то в голове осталось!

Эта фраза темной была такой прочувствованной, что Дерек удивился еще сильнее. И спустя несколько минут наблюдений окончательно понял, что она учится читать. Но как? Как это возможно? А может, тьма ее как-то изменила? Повлияла, скажем, не на сердце, а на память?

Ладно, обо всем он узнает завтра. Надо только сделать все аккуратно, чтобы темная не поняла, что у нее нет никакой приватности. Ни к чему пока ей такие потрясения, пусть привыкнет.

Дерек Ват Йет потушил экран. Изображение русоволосой милой девушки с книжкой на коленях истаяло, и Дерек неожиданно испытал что-то вроде очень краткого, быстро проходящего разочарования. Картинка действительно была красивой, и девушка – тоже.

Дерек Ват Йет ненадолго задумался, потом быстро оделся и тихо вышел из своего особняка. В доме любовных утех, который он не посещал уже пару недель, для него были любые девушки на выбор: милые, нежные, страстные. Только всех их объединяло одно – все они были в нарядных полукарнавальных масках, которые настрого было запрещено снимать. Эти маски скрывали лица почти полностью. Зачем? Почему? Никто этого не знал, кроме Дерека Ват Йета. Да и узнавать не хотел. Мало ли у людей причуд и предпочтений?

Дерек Ват Йет уверенно шел по темному, почти ночному городу. Уже давно горели магические огоньки, правда, они частенько искрили – все, что было сделано с использованием магии, имело недостатки, иногда существенные, иногда почти незаметные.

В небольших ресторациях провожали последних гостей – ночные заведения находились подальше от императорского дворца-шпиля. Кто же будет строить злачные дома близ императора? Дураков нет.

Вот и нужный поворот, за ним – другая улица. Чуть дальше, чуть быстрее. Дерек Ват Йет спешил. Ведь перед его зелеными, пустыми, как пуговицы, глазами, стояла она – темная. Миленькая, с чуть растрепавшейся длинной косой, растерянная, с виду – совсем еще девчонка. И с серьезным взглядом мудрой женщины, которая тщательно контролирует каждый свой шаг. Вдумчивая, умная, осторожная.

Они похожи.

Правда, думать об это Дерек Ват Йет себе запрещал.

Нельзя. Совсем нельзя. Его удел – девушки для утех в карнавальных масках. Чтобы не видеть лиц, глаз. Чтобы не запоминать, не привязываться.

А иначе… Дерек Ват Йет прекрасно знал, что будет, если он позволит себе «иначе». И допускать этого не собирался.

***

Савар в эту ночь домой не попал – его разместили в императорском дворце. Он только съездил за вещами и тут же вернулся: дел было невпроворот. Надо было навестить своих людей в лечебнице, разобраться и вдоволь наспориться в управляющим: организация целого управления законников – дело очень муторное. Сав был то тут, то там: выбирал, решал, съездил в сгоревшее управление, подал заявки в газеты с указанием нового почтового адреса, пару раз рявкнул на Малека, который извинился за хамство, а потом ходил на ним хвостиком. Сав сначала злился, а потом махнул рукой. Пацан же совсем, пусть учится. Не совсем пропащий – извинился, хоть и получил в нос. Глядишь, и ума наберется.

Но за всеми делами, маленькими и большими, Сав не переставал думать о темной и о том, что она сделала. Убила и оживила! Это же вообще ни в какие рамки! В тот момент первым его желанием было заорать и убежать, но Сав был человеком особого склада характера.

С рождения он был наделен множеством даров, слабых, но таких редких, интересных, что мальчишку сразу же отдали на обучение в императорскую школу. К сожалению, внутренний источник был совсем небольшим – неограниченная выработка сырой магии прекратилась, как у многих других детей – в пять лет. Но Савар и не думал печалиться по поводу своих небольших возможностей. Он с энтузиазмом развивал все, что ему было доступно, и достиг ювелирного мастерства: аккуратности ему было не занимать. Он не мог, как полноценные менталисты, легко читать человека, но мог совершенно незаметно влезть в чужую память и даже изменить ее. Он не мог срастить сломанную ногу, по порванную барабанную перепонку – запросто, а за такое брались только в императорской лечебнице. Он не мог зажечь огонь, вызвать буран, не мог усыпить, но мог высечь пальцами искру, наколдовать ветерок и успокоить.

Такая разноплановость сказалась и на его характере. Сав мог ладить со всеми, без исключения. Он подбирал лучший способ сближения с человеком, как в юношестве подбирал ключики к своей невеликой магии. Так он и стал начальником ГУСа, дослужившись с самого низшего звена. И начальником он был неплохим: грамотным, увлекающимся, понимающим свой коллектив. Лучше и не придумать.

И к темной он как-то сразу подобрал ключик. Для него было очевидно, что если человек много пережил и вынес, то не надо на него орать, пугать его или вести себя грубо и развязно. Того, кому плохо, надо пожалеть, проявить к нему заботу, укутать пледом, покормить, хлопнуть ладонью по плечу, может, смешно и осторожно пошутить. Дать понять, что он в безопасности, что все плохое позади. Человек, который страдал, расслабляется, успокаивается, видит защиту, поддержку – и он твой. Со всеми потрохами. Бери его и делай с ним что хочешь. Только заботливо, нежно и осторожно.

Конечно, страшно это – обнимать и утешать темную, но у него не очень получалось воспринимать ее грозной и опасной, когда она в первый раз зарыдала в его кабинете, а он гладил ее по голове и успокаивал. Она же как ребенок, обиженный, пострадавший. Девчонка еще.

Правда, случай с управляющим Сава выбил из равновесия. Девушка просто убила и воскресила! Самому ему не хотелось бы быть на его месте. Но и докладывать о случившемся Ват Йету он не спешил.

Савар все же был законником, начальником влиятельного государственного аппарата. Определенный склад ума людей на таких должностях был самим собой разумеющимся. Нет, Савару не было жалко темную настолько, чтобы не говорить о ней Дереку. Тут было другое.

Когда Сав, будучи еще подростком, читал о темных, он недоумевал: если женщина так мучалась, так страдала, а потом получила в свои руки власть и силу, пусть и очень нестабильную, почему бы ее не использовать? Женщина, ставшая темной, напугана, ее все боятся, бегут от нее как от прокаженной. Тут неудивительно еще сильнее озлобиться. А если с любовью? Если такую женщину пригреть, пожалеть? Как будет проявлять себя ее тьма? Может, тогда она станет послушной и покорной?

Савар тогда прочитал, порассуждал об этом и забыл, и вот теперь эти вопросы снова всплыли. А тут еще и отличный образец для экспериментов. Девочка она прехорошенькая, милая, как куколка, к тому же бывшая рабыня, правда, сейчас ведет себя, будто она высоких кровей, но это же, наверное, перестройка сознания? Боги знают, через что проходит темная при инициации. Но эта… Особая. Контролирует себя. И первый эксперимент, тот самый, в его кабинете, когда она впала в истерику, прошел на ура. Тьма сразу же исчезла, стоило только пожалеть девчонку, проявить обычное человеческое участие.

Как и сегодня. У него удалось успокоить ее снова. И как она после на него смотрела! С тако-ой благодарностью, почти что со слезами на глазах... Обойдется Дерек и без рассказов о ее подвигах, умерщвлении и воскрешении.

Сав смутно подозревал, что Ват Йет может сделать с темной, если узнает подобное, а лишаться такой всемогущей девочки, которая может пользоваться своей тьмой на его благо, ему не хотелось. Справедливости ради, Сав и не думал использовать темную ради своих личных амбиций. А вот устроить ее в свое учреждение, сделать полноправным сотрудником ГУСа… Грандиозные могли бы открыться перспективы, в первую очередь, для государства. Окопалась, допустим, неуловимая шайка бандитов на тракте где-то в отдаленной провинции, сообщил об этом темной, приукрасив немножко действительность, чтобы она как следует разозлилась – и дело сделано. Ни разбойников, ни проблем, и своих людей из подразделений риску подвергать не надо. Почему нет? Вполне реально.

Савар, лежа на постели в гостевых покоях императорского дворца, мечтал. Он может ее даже в жены взять, если потребуется для дела. Да… Она хорошенькая, и даже очень.

Только надо бы с ней еще сблизиться. Она и так ему доверяет, но этого пока мало, да и Дерек кружит рядом, как коршун. Интересно, он тоже думает в том же направлении? И для чего он собирается использовать темную? Очень интересно…

Савар задумался. Надо бы как-нибудь остаться с ней наедине. Посмеяться вместе, поговорить по душам, угостить ее чем-нибудь сладким, например, пирожными из дорогой кондитерской. Девушки такое любят. А потом… Потом претворять планы в жизнь.

Савар как никто другой знал, что ради достижения цели нужно очень постараться. Он знал это, как человек, который с пяти лет каждый день по два часа при помощи своей скудной магии пытался расколоть булыжник. И только через пять лет ежедневных стараний в камне появилась сквозная крошечная дырочка – не толще иглы. Пять лет. По два часа в день.

Уж кто-кто, а Сав знал цену хорошего результата. И мог позволить себе ее заплатить.

ГЛАВА 10

Я поворочалась на чужой постели, уставилась в чужой потолок, потянулась чужим телом. Настроение было скверным.

Я очень долго не засыпала, училась заново читать, записывать, с трудом вспоминала какие-то огрызки-мгновения из жизни Йолы. Это было очень непросто.

В конце концов, немного удовлетворившись результатом, я пробовала уснуть, но в голову лезли всякие нехорошие мысли. И главной была паническая «ЧТО ДЕЛАТЬ?». Именно так, большими буквами. Что делать с ушедшей памятью? Что делать с этим Дереком, который меня откровенно пугает? Что он от меня хочет? И что делать с тьмой? С голосом в голове?

Ведь я сегодня убила человека. Эта тьма теперь – часть меня, значит, я виновата в смерти управляющего. Конечно, тьма потом его воскресила, и это замечательно, только очень-очень страшно. А если бы ничего не вышло? Что бы тогда со мной сделали? А я не знаю даже, как тут наказывают убийц.

Спасибо Саву. Хороший он парень, надежный, прикрыл. Только вот сосало под ложечкой, зудело неприятно в голове: зачем? Для чего прикрывать почти незнакомую темную? Он просто хороший парень или тут другое, менее для меня приятное?

Фух. Ладно. Если еще и об этом думать, можно свихнуться окончательно. У меня и так в голове появился новый житель, который со мной контактирует. Правда, только в моменты моей эмоциональной нестабильности, но вроде бы он мне сегодня подчинился. А что, если нам познакомиться поближе?..

Я поудобнее устроилась на кровати и принялась со смаком вспоминать все свои обидки, все несправедливости и гадости, которые выпадали на мою судьбу. Я человек не злопамятный, прощаю легко, но увы – негатив так просто не забывается. Обида утихнет, забудется ее острота, но общее неприятное впечатление, скверное ощущение останется, и с ним приходится жить.

Вот такие «ощущения-впечатления» я сейчас и вспоминала. Перекатывала в памяти, начиная с подростковых разборок. Предательство подруги, обман на деньги на первой работе и нагло ухмыляющееся лицо того начальника, противное, толстое, потное. Я тогда месяц перебивалась самыми дешевыми рыбными консервами и серыми макаронами, и то, не каждый день. От застаревшей прошлой обиды сжалось сердце в груди: мне было до слез жаль ту молоденькую и наивную девчонку, которая с прыгающими губами стояла у стола начальника и униженно просила свои заработанные деньги.

Перед глазами мелькнули знакомые черные мушки. Так держать!

Я вспоминала, перекручивала в голове самые неприятные, самые унизительные моменты своей жизни. На какие-то тьма реагировала, легкими толчками выходя за пределы моего тела. На какие-то – впитывалась обратно.

Я ковырялась в своих чувствах уже второй час, когда наконец-то смогла найти закономерность и сделать какие-то выводы.

Во-первых, эта черная пакость радостно реагировала именно на несправедливость и немного – на страх. Стоило вспомнить, как меня незаслуженно обидели, перед глазами вставала мгла, а из-под пальцев струилась чернота. Жуткое зрелище…

Кроме того, тьма реагировала не только на то, что пережила я лично. Она выползала и тогда, когда я думала о маньяках, убийцах, о войнах, кровавых революциях… Благо, русскому человеку и задумываться особо не нужно – все в родной истории и литературе есть. Бери чего хочешь. Вот тебе сталинские репрессии, НКВД и голодомор. Вот тебе «Солнце мертвых» Шмелева о засухе в послереволюционном Крыму. Вот и Великая Отечественная…

Тьма даже на «Бедную Лизу» среагировала, явно сопереживая девочке, которая была обманута подлым дворянчиком и утопилась в пруду.

Я экспериментировала, стараясь чувствовать глубже, острее, сопереживать всем, о ком думала. И на исходе второго часа была вознаграждена. Тьма со мной заговорила.

Тихий, едва ощутимый шепот в голове вызвал неприятное ощущение – как будто кто-то копошился в мозгу, в волосах. Раньше я этого не ощущала. Наверное, потому что была в эмоциональном раздрае, а теперь все контролировала.

«Кого? Кого убить?» – растерянно шепнуло в голове.

Я едва не хихикнула. В последние минут пятнадцать я думала исключительно о литературных персонажах – Анна Каренина, Наташа из «Жития одной бабы», Аксинья из «Тихого Дона»… Несчастные судьбы этих женщин, видимо, были для тьмы поводом проснуться.

– Привет, – сказала я в ответ. Очень осторожно и нежно.

Тьма замолчала, а я продолжила обращение.

– Никого не надо убивать, все их обидчики давно мертвы. Ты кто? Ты тьма?

Ответный шепот был неразличимым, едва уловимым, но очень ..удивленным? Я ощутила его недоумение на излете, почти краем сознания, шестым чувством.

– Ты не убивай никого, пожалуйста, – мягко продолжила я обрабатывать свою личную шизофрению. Тьма отреагировала, и я поняла, что она недовольна моими словами.

– Ты просто усыпи, а я убью сама, – попробовала я другой подход.

«Не убьеш-шь, ты слабая».

Я аж вздрогнула. Такими чистыми, четкими, презрительными были эти слова.

– Кто ты? – быстро спросила я.

«Твоя благодать», – ответили мне, и я едва не поперхнулась.

– Если ты благодать, зачем мучаешь меня и заставляешь страдать? Почему ты меня убиваешь? У меня болит сердце, и оно может разорваться.

Тишина. Полная. Ни шепотка, ни ощущения присутствия. А потом удивленное, даже изумленное:

«Страдать?! Я спасаю! Я помогаю!»

Я скривилась. Тьма вырвалась наружу и повисла облаком над моим телом. Застучало сердце, в груди привычно заболело. Тьма сконцентрировалась у моего лица, собираясь в почти осязаемую фигуру, и рванулась в мое тело так, что я ощутила это как сильнейшие удары в грудь и в висок. А потом что-то случилось. Что-то сместилось в моей голове, и я погрузилась в непроходящий адовый кошмар.

***

Это был не сон, но и явью то состояние, в котором я пребывала, было назвать нельзя. Я видела все – все, что делала тьма. Видела разрушенные города, горящие дома, мертвых людей. Их было так много! Женщины, мужчины, старики… Хрипящие, испуганные, умирающие и уже умершие от тьмы, которая бесцеремонно крутилась рядом. За что? За все, что казалось тьме посягательством на жизнь и здоровье своего носителя.

Мне не хотелось смотреть, но тьма не давала мне передышки, кидая в разные времена, эпохи, города и страны чужого мира, откровенно и без прикрас показывая, как она понимает справедливость. А понимала она ее сильно, гипертрофированно. Для нее не было полутонов. Ребенок, кинувший камень в собаку той, кем владела тьма, сломал ногу. Пьяный молодчик, толкнув плачущую девушку плечом, упал и больше не встал. Купец, отказавший старушке в помощи, наблюдал со слезами на глазах, как горит его лавка.

Их было так много, что я уже не запоминала лиц, поступков. Они сменялись, но везде были кровь, боль, жестокость, насилие. От увиденного меня уже физически тошнило, в голову впивалась боль – у каждого человека есть свой предел, и мой организм отказывался справляться.

Но пощады мне не было. Я смотрела на все это как в жутком сне, когда ничего не можешь прекратить, из которого не можешь вырваться. Мелькали пожары, смерти, смерти… Я уже больше не могла, не хотела смотреть, и в груди вместе с болью разгорался протест. И что-то вдруг снова изменилось, сместилось внутри. Я ощущала чувства тьмы, я погрузилась в нее так же, как и она – в меня. Она торжествовала, и я чувствовалаее …эмоции? Я знала, что она была рада делать то, что делала. И что она имеет свое сознание – глубокое, очень странное и мне непонятное и недоступное. Я падала в него, как в топкое черное болото, и не могла выплыть, чтобы вздохнуть, пока, наконец, не смирилась и не погрузилась в тьму полностью. И увидела…

Их было шестнадцать. Шестнадцать фигур – длинноволосых, высоких. Мужчины и женщины. От них веяло теплом, покоем, умиротворением. Было сразу понятно, что они – не люди. Они шли вперед уверенно, очень плавно – люди так не ходят. И мягкий рассеянный свет их кожи, их глаз и волос был отчетливо виден во мраке, через который они шли. А потом я как-то извне, почти не анализируя, поняла, что они очень устали. Их лица были опущены вниз, они сбивали ноги о корни деревьев, и свет их тел мерк, выцветал.

А за ними на отдалении шли женщины. Эти женщины были обычными людьми, их кожа не светилась, волосы не вились и не сияли искорками. Они шатались от усталости, падали, но вставали, продолжали идти, ползти и в конце концов замирали среди черного жуткого леса. Их становилось все меньше и меньше с каждым пройденным шагом.

А за женщинами тянулась черная тень – несчастная, неприкаянная, не имеющая четкой формы. И как-то разом, неожиданно для себя самой, я узнала в ней тьму. Она стелилась за женщинами, очень знакомо обтекала их упавшие тела, и она их… жалела? Ей и правда было жаль! Она сгущалась растерянно, развеивалась и собиралась в черную мглу снова. И снова тянулась за странной процессией.

Шестнадцать же шли и не оглядывались – они не смотрели ни на женщин, ни на тьму, которая стелилась следом.

Пока я не услышала женский, полный тоски голос из цепочки шестнадцати. Он был протяжным, с особыми длинными нотами, с интонацией, которая давно ушла в века. Так, наверное, могли бы говорить древние языческие богини, берегини – нараспев, мягко, перекатывая слова, как спелые розовые яблоки по осенней траве.

– У меня не осталось сил… Мы умрем, мы не дойдем, – плакала она.

– Если мы умрем, то мир будет проклят. Мы не для того его растили, чтобы он исчез в агонии, – ответил ей кто-то громким, решительным, раскатистым рокотом. А вот так, наверное, мог говорить Перун или Зевс.

– Мы умрем, как умрет Семнадцатая… Уйдем в землю, станем тенями, преданные своими созданиями, – горько отвечал женский плавный голос. Запахло медом, грозой и почему-то прелыми листьями.

– В землю молодые боги не уходят. И мы не уйдем. Семнадцатая слаба, семнадцатая стара… – отвечали ей сразу несколько голосов, и плавный женский голос замолк. Только все шестнадцать опустили головы еще ниже. Их сияние стало мягче, размытее. Они скорбели.

Вдруг рывок вперед – и я вижу искрящийся, сильный, яркий шар, горящий голубым искорным огнем. В нем исчезали шестнадцать фигур – одна за другой. Они ступали в огонь, улыбаясь и радуясь, и на деревьях вокруг них цвел и сразу поспевал миндаль – его розовые лепестки опадали, как снег, вслед за ними падали спелые орехи, и на голых ветках снова набухали ароматные завязи. Воздух искрил от горячей энергии, от магии.

Ступил последний их шестнадцати, истаял, исчез. И моя тьма, клубами тумана подлетев к еще полыхающему источнику, растерянно встала перед ним. Она уже начала выцветать, исчезать.

«Заберите меня!»

Отчаянный крик расколол тишину священного магического места. И я вместе с тьмой оглянулась назад, туда, на крик.

Женщина с разбитыми в кровь ногами лежала у цветущих деревьев, последним рывком подтянув колени к груди. Беспомощная поза умирающего человека. Она вся была иссушенная, с впавшим лицом, с сухими губами и глазами, в которых стояли слезы. Они не проливались по ее лицу – у женщины не было сил, чтобы плакать. И тьма дрогнула. Она мягко отстранилась от сверкающего источника, который уже начинал гаснуть, и рывком, не позволяя себе сомнений, влилась в тело несчастной, исполняя ее последнее желание.

Истинное милосердие.

Источник, вспыхнув, погас, чтобы перенестись в другое место, спрятаться – туда, где не будет людей, которые уничтожают магию своими технологиями. В безопасность.

А тьма, поднявшись с мертвого тела счастливо улыбающейся женщины, уплыла сплошными черными клубами. Она рассеклась на множество черных дымок, распространяясь по всему миру. Для того, чтобы творить справедливость. Ведь она – семнадцатая богиня, старая богиня, которую убили, уничтожили люди. И даже умерев и превратившись в черный оскверненный дым, она не предаст свою сущность.

Сердце снова рвануло болью, и я, задыхаясь и чувствуя, как по моему лицу льется из носа кровь, обнаружила себя снова на той же кровати в доме Дерека Ват Йета.

В окна лился утренний туман. Рассветало.

Я смотрела в потолок и пыталась отдышаться. Тьма, в которую я окунулась с головой, расплывалась рядом со мной черной дымкой, но теперь я ее не боялась. Я познакомилась с ней, узнала ее. Я сопереживала ей, несчастной умершей богине, превратившейся вот в это. В темную тень, которая потеряла саму себя.

Я же видела ее смерть. Она не смогла быть частью изменившегося мира и истаяла, но ее сила с частью сознания осталась здесь – мечущаяся, испуганная, в агонии, не понимающая, кто она и зачем она. Провожая шестнадцать богов, тень прежней богини нашла, как ей казалось, свое предназначение. Она помогла жрице, исполнила ее желание. Она разделилась на осколки, на части, чтобы творить справедливость, чтобы помогать тем, кто отчаянно нуждался в ней. Только вот эти осколки с раздробленным сознанием не могли ощущать полутона. От этого и случались беды, из-за этого женщин, одержимых тьмой, боялись.

Но сейчас, спустя почти сто лет покоя, тень богини почти полностью соединилась в Йоле – и во мне. Она слилась в единое, за исключением пары потерянных где-то осколков.

Она осознала себя, она говорила со мной и была сильна, как никогда. И вместе с тем она была мне подконтрольна. Я сейчас принимала ее просто и естественно, как принимают в старости седые волосы или морщины. Мне хотелось ее жалеть. А она ластилась ко мне, касалась кожи.

Я решилась открыться и ей тоже. Я вспоминала книгу Марты, несчастной женщины, которая четырнадцать лет жила с тьмой, вспоминала заметки и вырезки из газет, и тьма откликнулась, влилась под кожу, наблюдая за тем, что я ей хотела показать.

Это был миг абсолютного единения.

«Я совершала зло, – шепнуло в голове, когда я закончила. – Береги свое сердце и не позволяй мне больше совершать зло».

– Не позволю, – ответила я, закрывая глаза и чувствуя, как скользят по вискам слезы.

Мне надо было отдохнуть. Я была эмоционально выжата, даже, скорее, высушена. Еще одно переживание, и я впаду в банальную истерику. А эмоциональная стабильность все же важна – во мне живет самая настоящая богиня, пусть и умершая много сотен лет назад. М-да. Звучит, конечно, жутко. Ладно, будем считать, что во мне живет дух богини. Так красивее.

Думая о всякой чепухе и успокаиваясь, я начала уплывать в сон.

Но заснуть мне было не суждено. Жуткий звук очередного взрыва поднял меня с постели. Я подскочила, выглянуло в окно.

Со стороны императорского дворца поднимался в небо столб огня.

– Дерек! Взрыв! – заорала я, спускаясь по ступенькам. И только через пару минут поняла, что в доме я одна. Дерека Ват Йета не было.

***

Западное крыло дворца кануло в небытие. Это было крыло для делегатов, послов, для гостей императора и гостей его семьи. Взрыв был такой силы, что из противоположного крыла выбило стекла. Досталось даже Шпилю императора – башне посередине.

Мобили с лекарями, кричащие и плачущие люди, разруха, кровь… Скандал уже начал набирать обороты. Погибли люди и, что самое неприятное, разнесло в щепки посольства двух дружественных стран, с которыми был подписан мирный договор.

В кабинет императора бились клювами железные птицы, но окно ему не позволяли открыть – безопасники берегли властителя, как зеницу ока. Взрыв во дворце – шутка ли? Это какими навыками и умениями надо обладать, чтобы такое устроить?

Правда, император был не рад такому контролю за своей персоной. Он был в гневе. Еще бы: на его территории, в его доме – и такое! Он, мечась по своему кабинету, кричал на людей, которые собрались по его приказу. Маршалы, безопасники, управляющий… В общем, те, кому приходилось отвечать за взрыв.

– Как?! Объясните мне. Как они вообще смогли пробраться во дворец? Ват Йет! Савар! Это ваша ответственность! Два безопасника, а толку как молока от мухи! Люди пострадали! Чем вы занимались? Почему дворец в уязвимом положении?! Как это вообще могло произойти?!

– Я предупреждал, что Дигон нападет снова, – спокойно сказал Ват Йет. – Источник богов, который они нашли, открывает перед ними большие возможности. Даже я не знаю всех.

– Я отправил Дигону письмо! Я согласен отдать Дигону земли! Я удовлетворил их ультиматум! Этого не должно было случиться!

– Я предупреждал, что Дигон никогда не удовлетворится, – снова сказал Дерек Ват Йет, продолжая гнуть свою линию.

– И что мне от того, что ты предупреждал?! – не сдержался император, смахивая на пол со стола чашку с успокаивающим отваром. Эту чашку на яды проверили вообще все, кто был допущен в кабинет императора. – Как оправдаться за погибших послов?!

– Не надо оправдываться. В их гибели виноват Дигон, – невозмутимо ответил Дерек Ват Йет, жестом подзывая к себе секретаря с писчими принадлежностями.

– Я знаю, что писать, сам все понимаю, – огрызнулся император, вырывая грифель из рук секретаря. Он уселся, выдохнул и начал быстро писать размашистым раздраженным почерком. Ему надо было натравить страны пострадавших на Дигон, и натравить правильно, грамотно, красиво. Так, чтобы спрашивали с Дигона, а не с него. Копия ультиматума императора Дигона, ментальный слепок оригинала – готово.

Железные птицы взметнули крыльями.

– Свободны. Дерек, останься, – сказал император, глядя вслед росчеркам медных крыльев почтовых птиц. Сгорбил спину, опустил голову на сцепленные в замок руки.

– Ты предусмотрел. Ты знал. Война так уж необходима?

Дерек Ват Йет кивнул.

– Нам нельзя медлить. Чем быстрее мы выдвинем войска, тем проще будет победить. Подпишите указ сейчас, и я начну действовать.

Император посмотрел на него долгим нечитаемым взглядом.

– Мы не объявим войну до тех пор, пока нам не придут ответы из других стран. Мы не пойдем на Дигон с войной. Пока что.

– Но…

– Я тебя услышал. Но выводы сделаю сам. Свободен.

Император указал Ват Йету на дверь. Ему надо было хорошенько все обдумать. Войну развязать никогда не поздно. А вот расплачиваться за нее поздно всегда.

ГЛАВА 11

Я успела нервно послоняться по дому Ват Йета в ожидании новостей. Опять взрыв! Диверсия другого королевства, Дигона, насколько я поняла. Только бы все были живы… Отсутствие Ват Йета меня напрягало – ведь он действительно старался не спускать с меня глаз, ну, за исключением пары моментов. А тут его нет дома. И записки нет. И вообще никого нет.

Я нервничала, поэтому решила отвлечься, найти на кухне продукты и соорудить завтрак. Оладьи из скисшего молока прекрасно удались. Я устроилась на кухне с книгой – читать получалось не очень хорошо, но в целом сносно. А вот писать… Рука помнила, что и как надо делать – видимо, моторные реакции остались. Но стоило только задуматься над тем, как пишется то или иное слово, происходил затуп. Вместо красивой вязи букв получались непонятные кракозябры, а значение слов и вовсе начинало ускользать. Меня это расстраивало. Еще больше меня расстраивала неопределенность – отвлечься выходило скверно, а выходить на улицу я опасалась. Памяти Йолы у меня нет, мало ли с чем или с кем я там встречусь.

Наконец стукнула входная дверь, и я подскочила, выбегая в прихожую. Облегченно вздохнула, увидев Дерека.

– Взорвали гостевое крыло дворца, – спокойно сказал он, вешая курточку на плечики. Он вообще был весьма аккуратным. Развернулся, посмотрел на меня своими красивыми, ничего не выражающими глазами. – Я был в императорском шпиле. Сейчас будет много работы. Я зашел за тобой, собирайся… И тут очень приятно пахнет. Выпечка? Приходила кухарка? Что-то рано она.

– Никто не приходил. Я сама испекла, – опешила я. Смена темы была настолько неожиданной, что я молча прошла на кухню, выложила на тарелку горку оладий. Плеснула в чашку воды, машинально кинула в нее бумажный ароматный пакетик из деревянной коробочки. Поставила на стол.

– Поешь. Тебе, наверное, было не до завтрака.

Ват Йет удивленно посмотрел на меня, перевел взгляд на «завтрак», подошел и осторожно посмотрел на мои оладьи. Внимательно оглядел их, понюхал, поковырял пальцем…

– Не отравлено, – не выдержала я, почувствовав себя оскорбленной. На что Ват Йет хмыкнул и шелкнул пальцами по чашке с чаем.

– Я не знаю, чего ждать от человека, который заваривает для меня в стакане яд от круповых жучков. На меня, конечно, иногда покушаются, но вот так нагло – впервые. Хотя пахнет действительно вкусно.

Я ощутила, как мои щеки вспыхнули краской. Нет, ну кто, какой дурак ставит на полку с крупами яд?! Это ж надо! Налить отравы в чашку и подать с завтраком!

Вот теперь я в полной мере начала ощущать, каково это – в новом мире без памяти. Да я же сахар перепутаю с какой-нибудь местной отравой. Запросто! Но мне сейчас надо срочно как-нибудь реабилитироваться, и я, опустив глаза в пол, промямлила:

– Я слышала взрыв… Нервничала, переживала. Вдруг и ты бы погиб?

Дерек Ват Йет хмыкнул еще раз и отодвинул тарелку. В его пустых глазах сверкнули на миг смешинки. Я даже моргнула, подумав, что мне почудилось. Но он уже выплеснул свой «чаёк» в раковину и отправился наверх.

– Поедим во дворце. Мобиль уже ждет, я спущусь через минуту, и ты поторопись. И возьми с собой писчие принадлежности.

Писчие принадлежности! Главное, не взять вместо них вантуз и ершик для унитаза – мало ли как они тут выглядят. Я зло ругнулась про себя и отправилась собираться.

***

Дерек Ват Йет привел меня в кабинет, который в спешном порядке подготовили для нужд управления. Кабинет был весь забит коробками, бумагами, людьми, которые суетились, что-то писали, кричали и ругались. Сав видел за столом прямо перед входом, что-то записывая на гербовой желтой бумаге и не обращая внимания на кавардак и бедлам.

– Сав! Привет! – радостно сказала я, приближаясь к мужчине. Он обернулся и тепло улыбнулся в ответ. Уставший, с отросшей щетиной, помятый – видимо, взрыв поднял и его. Сав махнул рукой, в которой был зажат карандаш, и поднялся, направляясь к смежной двери. Тут было что-то вроде семейных покоев в несколько комнат, которые были соединены между собой. Здесь, видимо, была спальня, только на кровати вместо кокетливых подушечек валялись кучи бумаг.

– Мы тут с ума сходим… Все перекрыто, охрана на каждом углу, нас с утра уже всех по пять раз проверили. Даже менталисты в голову влезли, – пожаловался он мне и обратился к Дереку. – Дигон?

Ват Йет кивнул.

– Они же провоцируют войну. Я не понимаю…

Сав стоял посередине комнаты, сжав в руках лист бумаги и даже не замечая, что мнет его.

– Если дашь зарок молчать, я расскажу тебе. Темная, тебя это тоже касается, – сказал Ват Йет.

Зарок… Как он дается-то? Надо колоть пальцы, грызть ногти, клясться в верности? Пока я мысленно паниковала, Сав коротко поклонился и произнес с десяток трескучих слов, и вместе с ними вырвался жар магии. Я же так не умею! Что делать? Повторить? Да я не запомнила ничерта!

На меня уже недоуменно смотрели Сав и Дерек.

– Клянусь никому и ничего не говорить. Честно слово, вот вам крест, – брякнула я.

На это Дерек Ват Йет хмыкнул, и Сав посмотрел на меня, как на заморскую диковинку.

– Я рабыня, нас такому не учили, – попробовала отмазаться я. Последняя попытка. После нее останется только признаться, что я – иномирянка. Или амнезичка. Второе лучше, первое – страшно.

Но неожиданно все получилось. С лица Сава ушло напряжение, а Дерек Ват Йет хмыкнул снова.

– Принимается.

С этими словами он встал, раскинул руки в разные стороны – по комнате потек горячий воздух его магии. Он сконцентрировался у стен, дверей, окон.

Сав уважительно присвистнул, а я скорей по наитию догадалась, что теперь нас не подслушают. Дерек обернулся к нам, устроился в кресле и сказал:

– В Дигоне нашли источник богов. Очень сильный. Чем больше дигонцы оттуда будут черпать сил, тем сильнее станут, и весь мир может быть порабощен ими. Они уже начали это делать – как видно.

Сав поперхнулся, и я потянулась, чтобы постучать его по спине. Внимательный взгляд Дерека заставил спрятать руку за спину. Блин, тут, наверное, не принято касаться мужчин? Опять я палюсь…

– Значит, и взрывы… – начал Сав, откашлявшись.

– Уж поверь, ни одному человеку со стороны невозможно провернуть это, ни одному! Империя защищена мной, и каждый взрыв – сильнейшее оскорбление. Каждый человек во дворце, в домах у дворца проверен – да не по разу. И большая часть проверена мной. Пробраться в крыло послов, взорвать его… Это совершенно невозможно! Только боги и их сила! Только так!

Я смотрела на Дерека и не узнавала его. Его лицо раскраснелось, он сжимал кулаки, на лбу обозначились морщины. Только вот глаза… Такие глаза не могут быть у человека, который волнуется и переживает. Или мне только кажется? Или пора бы привыкнуть и принять это как особенность его организма?

– Да… И мы не нашли никаких следов. Ни магически, ни стандартными методами… Неужели… – убитым голосом сказал Сав.

– Да. Война. Пока Дигон не вошел в полную силу, мы должны атаковать, притом сделать это очень правильно. Мы должны ликвидировать тех, кто стоит у истока, захватить страну со всех концов и подавить мятежи и бунты. И чем быстрее мы это сделаем, тем лучше… Но император тянет время.

В комнате повисла тишина.

А я лихорадочно раздумывала. Дерек Ват Йет – непростой парень, и не просто так он меня сюда притащил и все это вывалил. И я примерно представляла, что он от меня потребует. Работа на государство. Ага. Куда я, черт возьми, влипла?!

***

Савар и Ват Йет скатились в какие-то обсуждения, которые мне были не очень понятны и приятны: войска, гарнизоны, отряды, десятники, маршалы. Оружие, магия… В общем, два законника обсуждали войну. Девочкам в таких разговорах делать нечего, особенно девочкам из другого мира, которые ничего не понимают и стараются молчать.

Мужчины же не обращали на меня внимания, о чем-то договариваясь.

– Люди… Рабов? – донеслось до меня от Сава, и я вздрогнула, напрягая слух.

– Рабов… Серебряных не трогаем, золотых тем более – не надо, чтобы производство вставало. Берем только медных и временных. Временных из тюрем надо, всех. Справишься?

Савар угрюмо кивнул, а меня прошиб холодный пот. Они прикажут рабам сражаться?

– Готовься тихо, если будешь кого-то посвящать, бери клятву. План нападений у меня есть. Посмотри.

Зашуршали бумаги – много бумаг. Дерек Ват Йет вытащил их из полы своей куртки. И когда только все успел? Я не видела его за мыслительным штурмом. Я не сдержалась и подошла, осторожно заглядывая Саву через плечо.

– Йола, тебе не надо… – начал Сав, прикрывая записи рукой.

– Пусть смотрит, – перебил Дерек и принялся раскладывать страницы.

Хм… Ну, посмотрим. Буквы так и норовили выскользнуть из сознания и превратиться в непонятные символы, но я старалась.

Так. Карты. Дигон – небольшая империя, открытая, с одной стороны – горы, с другой – большая река, опоясывающая страну.

– Мы должны обесточить Дигон быстро. Настолько, насколько это возможно. По приказу императора мы уже начинаем перекрывать торговые тракты, но это очень долгий процесс. Мы должны зайти со стороны реки – в трех ключевых точках. Отрезать горы, чтобы дигонцы не ушли. Ликвидировать пятерых людей на самых высоких постах: четырех придворных безопасников и магов, императора. Его наследников тоже нужно найти – в Дигоне, увы, престол наследуется от отца к сыну. И нам нужно пять сотен медных королевских птиц и взрывчатка, чтобы справиться с императорским двором. Всех артефакторов надо обязать сдать по пять птиц к концу третьего дня.

– Взрывчатка в королевских птицах… Это же… Гениально! Только очень сложно… Их же очень трудно делать! Но я что-нибудь придумаю, – пробормотал Сав. Его глаза горели азартом, а я тяжело вздохнула. Все мальчики любят войну. Только расплачиваться за это очень часто приходится девочкам. Терять мужей и отцов. Рожать новых мужчин. Поднимать разрушенную страну с колен на своих хрупких спинах. И ни один мужчина, сжимая в руке дубину и мчась с боевым кличем на вооруженных до зубов врагов, никогда не поймет, кем он был для своей матери или жены. Если бы хоть одному мужчине было дано это осознать, то и войн бы никогда не случалось. Но увы. Сав с воодушевлением рассматривал планы, копошась в бумагах и задавая вопросы, а я грустила.

– А приказ императора? Если он все же не будет подписывать?

– Император совсем скоро поймет, что выхода нет, и подпишет. Я ручаюсь. Время идет на часы, а Пеор умен, он сделает правильный выбор. Поэтому подготовку начинаем сейчас.

– А маршалы…

– Они не почешутся, пока не получат приказ, поэтому до императорского разрешения мы больше никого не вовлекаем. А ты – лицо заинтересованное. Все же твои люди пострадали от действий дигонцев.

Сав нахмурился. Дерек попал в точку, особо ничего не скрывая и говоря прямо. У меня создалось впечатление, что он умело все разыграл по нотам – на каждый вопрос у него был четкий и понятный ответ.

– Почему все же Дигон решил напасть на нас? Получили силу, затеяли взрывы… С такой силой могли бы напрямую пойти…

– Я могу только догадываться, – пожал плечами Дерек, – но знаю одно. Они мало знают об источнике богов и боятся получать силу неконтролируемо. Хоть дигонцы и горные дикари, даже они не полезут в пекло напрямую. Поэтому немного времени у нас есть. Делай вот это, это и это тоже на тебе…

Мужчина согнулись над бумагами, обсуждая и споря, а я устало закрыла глаза и не заметила, как задремала.

– Эй, Йола. Как с тьмой дела? Под контролем? – спросил Дерек Ват Йет, и я подскочила, протирая глаза.

– Да, вроде… – растерялась я от внезапного вопроса.

– Значит, остаешься с Савом и помогаешь. Будешь в качестве его секретаря. И никому ни слова, помни. Бумаги на тебе, не смей нигде оставлять.

Я кивнула и мысленно застонала. Если мне придется записывать, я спалюсь, вот сразу… Может, соврать, что повредила руку? Я почти открыла рот, но тут же заткнулась. Они – маги. Они смогут вылечить, особенно что-то незначительное. Чуть не попалась… Я вздохнула и взяла в руки карандаш и папку с бумагами. Хлопнула дверь, выпуская Дерека, а я осталась наедине с Савом. Он тепло улыбнулся мне, глядя, как я уныло собираю бумаги, и спросил:

– Любишь пирожные?

Я улыбнулась в ответ. Пирожные – это то, что сейчас надо. Подсластить будет явно нелишним.

***

Дерек Ват Йет никогда и ничего не делал не подумав. Каждый его шаг был четко выверен и взвешен. Сказать темной и Савару о реальном положении дел он намеревался почти сразу.

Сав отреагировал правильно – очень ожидаемо. Темная… Ну, с ней все складывается намного лучше, чем он рассчитывал. Главное, чтобы ее потрясающий самоконтроль не стал проблемой.

Дерек прищелкнул пальцами, посылая горячую магию к двери комнаты, из которой он только что вышел.

– Любишь пирожное? – прозвучал голос Сава в его голове.

– Ага. С клубникой и шоколадом.

– А что такое шоколад?

– О нет, – простонала темная и засмеялась, – тогда просто чай.

Магия вернулась к Дереку горячей волной. Подслушанный диалог между темной и Саваром ему очень понравился.

Все идет по плану. Все идет как надо.

Только в голове Дерека Ват Йета еще несколько минут бился быстрый, легкий смех темной. Приятный смех.

Но уже через десять минут Дерек Ват Йет и думать забыл о том, что смех темной его взволновал. Потому что пропал сын императора – Малек.

Император Пеор прекрасно знал, что его сын из себя представляет, и винил в этом только себя. Жена, молоденькая аристократочка, умерла вскоре после родов – сердце. Умерла мгновенно, никто не успел бы помочь. А сын… А что – сын? Младенец, который ничего не соображает и пачкает простыни. Отдать нянькам да и забыть. И удариться в карьеру. Мать Малека Пеор все же любил и так больше никогда не женился, предпочитая гореть на работе.

Годы шли. Тут была карьера, а где-то там рос сын. Лучшие учителя, няньки, гувернеры. Капризы, исполняющиеся по желанию парня. Вот и упустил. Не заметил, как вырос совершенно избалованный капризный мальчишка. Неглупый, нет – науки он постигал легко. Но вот эта чванливость, ощущение собственного превосходства, чувство безнаказанности и заблуждение о том, что перед ним лежит весь мир… Пеор увидел и схватился за голову. Срочно исправлять! Может, еще не поздно? Выбор богов и становление Пеора императором немного помешало планам, но тут подвернулся Дерек Ват Йет, бессменный служитель на страже порядка. Чем не авторитет для подростка? И Малек ходил за ним хвостом, погружался в дела империи. Он уже потихоньку начал меняться в лучшую сторону – небольшими шажочками, набитыми шишками, холодным душем для своей непомерно завышенной самооценки… Еще год-два, и мог бы выйти неплохой человек из капризного и нахального ребенка.

Еще год-два… Но Малек пропал. Серьезно пропал, без шуток.

Менталисты топтались у разрушенного взрывом гостевого крыла дворца. Они не могли найти ни одного отголоска мыслей Малека, ни проблеска его сознания. Кто-то уже лазал по остуженным магией прогоревшим углям, ворошась в обломках. Но Малека нигде не было. Его не было во дворце, его не было среди тел погибших при взрыве. Он не был в поместье своего отца. Он не был в парке, в ресторации, на прогулке. Он просто исчез.

К следующему утру все уже сбились с ног, разыскивая Малека. Посеревший от страха за единственного сына, император Пеор смотрел в окно своего кабинета. Еще и дождь пошел, а он всегда сбивал менталистов со следа. Тяжелые капли стучали в прозрачное стекло с настойчивым боем. Слишком уж настойчивым. В дождливой утренней хмари мелькнуло железное крыло с позолоченными насечками. Королевская почта…

Дерек Ват Йет, находившийся тут же, окутал коконом горячей защитной магии императора и распахнул окно, зацепив птицу за крыло и не давая ей залететь. Распотрошил металлическую грудь и вынул гербовый листок, опуская птицу, которая рассыпалась в полете на металлолом.

«Твой сын – расплата за наших сынов. В бездну Дигойский договор!».

Один маленький листок, который принял император Пеор заметно дрожащей рукой. Прочитал. Еще раз. Еще. Страшно, молча посмотрел на Дерека Ват Йета. Потом сел за стол, положил перед собой гербовую бумагу. Над его головой холодным заревом расплескалась магия богов, пока он писал указ. Писал быстро, размашисто, решительно.

Император Пеор протянул Дереку Ват Йету лист. Кивнул.

– Я подпишу все, что скажешь – любые приказы. Дигон надо уничтожить, пока не поздно, иначе они уничтожат нас.

Ват Йет коротко поклонился, взял указ и вышел. Он шел по коридорам утренним коридорам дворца и улыбался. Он наконец добился своего, и император дал дозволение на войну с Дигоном.

Служанка, спешащая по своим делам по тем же коридорам, быстро поклонилась встреченному на ее пути Ват Йету и отвела взгляд. Его улыбка и пустые, равнодушные глаза напугали девушку.

А Дерек Ват Йет спешил к Савару и темной, которых он оставил наедине практически на сутки, изредка пересекаясь с ними и отдавая новые распоряжения. Ну и приглядывая, конечно. Сейчас, получив долгожданный указ от императора, он дернул на себя дверь временных комнат ГУСа, чтобы растолкать Сава и Йолу – час очень уж ранний. Гостиная гостевых покоев, переоборудованная в кабинет, к удивлению Дерека, не пустовала. За столом, заваленном бумагами, сидела темная. С туго заплетенной косой, собранная, только очень бледная, она что-то быстро и старательно записывала. На нее падала тень от горящей лампы, и казалось, что над головой девушки повисло страшное темное чудовище. Хрупкая светлая фигурка с темная огромная клякса над ней… Дерек прикрыл глаза, отгоняя химер прошлого. Они проскользнули в его сознание так легко и незаметно, словно бы и не было этих лет постоянного контроля.

Она нахмурилась, подняла голову от записей, тихо ойкнула.

– Нашелся Малек? – спросила она, неосознанно, бегло прикрывая то, что писала, ладошкой, но тут же одумалась и убрала руки.

– Дигон… – ответил Дерек. – Это его рук дело.

– Он… Малек жив?

Дерек ничего не ответил, только дернул плечом.

– Савар в комнате?

– Спит, – сказала темная, потупив взгляд.

Проходя мимо нее в комнату к Саву, Дерек метнул взгляд на ее записи: что же она там прячет? Но ни одного знакомого слова на листах он не увидел. Более того – ни одной знакомой буквы. Страницу покрывали странные символы одного размера, странным почерком заваленные вправо…

Он не сдержался, подхватил лист бумаги со стола и уставился на него, хмурясь и пытаясь понять написанное. Но ничего не выходило – символы были упорядочены, структурированы. Это несомненно был какой-то язык. Но какой? Дерек Ват Йет жил на свете довольно долго и обладал прекрасной памятью. Он знал все базовые языки и с десяток редкоупотребительных, но такого… такого не видел.

– Что это? – спросил он у темной и осекся, увидев ее испуганный, почти затравленный взгляд.

ГЛАВА 12

Денек был очень непростым.

Я помимо воли оказалась втянула в подготовку к самой настоящей войне. Нет бы там к балу, к свадьбе, на худой конец, к похоронам своего бывшего директора, но к войне… Мне было страшно. Сав же, наоборот, с энтузиазмом принялся выполнять распоряжения Дерека, делая все быстро, скрытно, очень грамотно. Я даже любовалась. Например, он организовал с десяток нужных встреч в считанные минуты, черкнул пару строк главе криминального мира империи, параллельно травя мне о ней байки – боссом мафии тут была женщина, и я слушала с интересом. Потом заказал пирожные для меня, одновременно расписывая карандаш для очередного письма. И задал вопрос, от которого меня бросило в холодный пот.

– Надо по поводу птиц решить. Я тут написал письмо, возьми как образец и напиши всем артефакторам из этого списка, хорошо? Поможешь?

Я кивнула, принимая чуть дрогнувшими пальцами бумаги. Письмена на них по-прежнему оставались для меня филькиной грамотой – я ничерта не понимала. Ну, если только совсем немного, когда не задумывалась. Вероятно, где-то в подсознании Йолы знание языка осталось, но стоило мне хоть немного сосредоточиться и сконцентрироваться, напрячь хотя бы немного свой собственный мозг, как все исчезало. Но скопировать символы я, наверное, смогла бы?

Я взяла карандаш, исходное письмо, список фамилий, мысленно перекрестилась. Мягкая карандашная линия несмело скользнула по бумаге. Только бы не перепутать буковки, только бы не перепутать… Воображение подкинуло мне чудную картинку, как уважаемый старый артефактор читает в королевском письме на гербовой бумаге, что он козел, не догадываясь, что письмо ему писала криворукая иномирянка и перепутала похожие загогулинки…

Фух! Ладно, поехали!

Я старалась так, как не старалась никогда. Ни единой разницы с исходным письмом и с фамилиями! Умничка! Покосилась на Сава, который в это время тоже что-то писал, и продолжила с большим усердием. Надо поторопиться и при этом не спалиться. Но вроде бы справилась и на время упокоилась.

До тех пор, пока Сав, отправляя мои труды по нужным адресам, не сказал, что мы идем на встречу с управителем городской тюрьмы, и я должна все записывать. Все! Каждое слово! Еще так заботливо спросил, высокая ли у меня скорость письма. Зараза… Страшно-то как, мамочки!

Тюремщик начал перечислять Саву имена рабов, которые должны были участвовать в войне. В груди знакомо шевельнулась тьма, реагируя на несправедливость, но я была слишком уж напряжена – мне надо было записать все, что говорил тюремщик. Мысленно плюнув, я начала писать на русском – быстрым, наклонённым вправо почерком, который кроме меня никто не разберет. В этом мире – так точно. Потом, ночью, нужно будет вплотную заняться языком, попробовать перевести… На слух же я все нормально воспринимаю, так что должно быть не очень сложно. Слава богу, Сав не требовал пока прочесть написанное мной, поэтому я писала на русском, родном и привычном.

А потом пропал Малек, и все во дворце завертелось, закрутилось, в воздухе повисла нервозность и тревожность. Дерека я почти не видела – он забегал несколько раз, уточнял какие-то детали и коротко приказывал что-то Саву, почти не обращая на меня внимания. Так, окидывал беглым взглядом и убегал дальше по своим делам.

К вечеру мы с Савом валились с ног, но он снова заказал для меня пирожные, предварительно отловив в царящем бедламе слугу и попросив его накормить нас ужином.

Мы, сидя в его пустом временном кабинете, уплетали меренги с кисловатым вареньем. Белые хрустящие крошки падали на подбородок, одежду, пачкали руки и губы, а вытекающее из нежного десерта варенье стремилось заляпать нас окончательно.

– Там ничего другого не было? Ну, не такого пачкающегося? – спросила я, облизывая сладкие от варенья губы и стряхивая с платья крошки безе.

– Последние забрал… Кондитерская уже закрывалась. Не понравилось? – расстроенно спросил Сав, следя взглядом за моими губами.

– Понравилось, конечно! Думаешь, меня баловали сладким? – спросила я, пытаясь снова вжиться в образ несчастной рабыни, а то я слишком вольная какая-то в последнее время стала. Так и до разоблачения недалеко.

– А что, не баловали? Рабов же запрещено ущемлять в еде!

Я скептически посмотрела на Сава. Рабов насиловать еще больше запрещено, но моему хозяину это не особо мешало. Сав, поняв, что сморозил глупость, поспешно извинился.

– Там повар был сволочь, – пояснила я, скривишись, – не хочу об этом.

Сав понимающе и сочувственно кивнул. Хороший он. Порядочный, неглупый, не сволочь вроде бы, за людей своих переживает, за Малека… Меня вот, темную, да еще и бывшую рабыню, пригрел, присматривает за мной, плюшками балует. Ват Йету не сдал и ничего не рассказал про тот случай с убийством управляющего, хоть и сам испугался. Настолько хороший, что даже подозрительно. Я бы на его месте с темным чудовищем, которое может убить силой желания, так бы себя не вела. А с другой стороны, я в его глазах молодая девчонка, испуганная, дрожащая, которая рыдала у него на груди с первой встречи. Может, тут сыграл тот факт, что он почувствовал рыцарем на белом коне? И успокаивал он меня, как ребенка… Хм…

– Сав, а скажи, – спросила я, вытирая остатки варенья с губ, – у тебя жена есть?

– Нет, – улыбнулся он в ответ, – как-то не сложилось.

– А дети?

– Это как так? – озадачился он. – Если жены нет, то как могут быть дети? Йола, ты чего?

Я поспешно прикусила язык. Опять я попадаю впросак из-за незнания местных реалий. Тут что, незнакомы со словом «залет»? Судя по взгляду Сава, незнакомы. Вот блин!

– Ну, может, жена была, а потом…

– А, нет, – заметно расслабился Сав, – я не вдовец, если ты об этом. А почему ты спрашиваешь?

– Присматриваюсь, – хмыкнула я, – вдруг сгодишься?

Сав поперхнулся меренгой и надрывно закашлялся. Опять я чего не то ляпнула? Обычный вроде бы флирт… Или необычный? Если они тут до брака не рожают, может, и в обществе не принято кокетство.

– Я пошутила, – спешно уточнила я, стуча красного от кашля Сава по спине. – Извини.

– А, хорошо, – просипел он, старательно отводя от меня взгляд. Заметно было, что ему неловко. Все в той же неловкости он поспешно доел пирожное, выпил одним глотком кофе и начал бормотать что-то на тему своей усталости. Я мысленно дала себе по лбу, опустила глаза в пол и пожелала Саву сладких снов.

От чего он покраснел еще сильнее. «Прям не начальник управления соблюдения закона, а трепетная институтка», – раздраженно подумала я. И чуть не опешила, услышав от смущенного Сава изумленное:

– Ты приглашаешь меня в свою постель?

– Че-го?

Я выпучила глаза. Когда это я успела?

– Ну, ты пожелала мне сладких снов. Так говорят, когда предлагают любовные встречи, – почти шепотом, но очень прямо сказал он и посмотрел на меня… иначе. Раньше он смотрел на меня как на ребенка, миленькую растерянную девчушку, а теперь – как на женщину. Оценивающе, задумчиво, с разгорающимся жаром в зрачках.

– Не-не-не, – отпрыгнула я в сторону и поспешно забормотала, – я всего лишь бывшая рабыня, я не знала, нас не учили… Извини, прости, я ничего такого в виду не имела…

Сав притушил похотливые огоньки в глазах и отвернулся.

– Будь осторожнее в словах, – уже спокойно сказал он, – нам надо поспать. Тут три смежные комнаты – две спальни и еще небольшой будуар.

Я неловко кивнула и пробормотала что-то намеренно неразборчивое. Мало ли, пожелаю спокойной ночи, а у них это расценивается как пожелание помереть в муках… Жуть!

Сав, махнув мне рукой и кривовато улыбнувшись, быстро занял одну из комнат и закрыл за собой дверь. А я, немного постояв в раздумье, уселась за стол, разложила перед собой исписанные русскими словами листы и открыла какую-то книгу на середине. Мне предстояло вкалывать целую ночь. О сне речи и ее шло.

Поначалу дело шло туго, но я за свою жизнь выучила два языка до приемлемого уровня: английский и испанский. Поэтому сейчас я знала, что делать. Правда, у меня не было учебников, но была идеальная речь, крошечные остатки чужой памяти где-то в подсознании и парочка книг. Дело пошло неожиданно бодро.

Я перевела и записала уже почти все и теперь бегло на русском записывала несколько правил и малопонятных слов – так было проще, я так привыкла учить другие языки. И именно этот момент Дерек Ват Йет выбрал, чтобы зайти. Я от испуга и неожиданности прикрыла свои записи рукой и сразу же про себя выругалась, отдергивая пальцы. Спросила про Малека, завязывая разговор и отвлекая Дерека, но…

– Что это? – спросил он, бесцеремонно подхватывая со стола мои записи и недоуменно в них вчитываясь.

***

Ответ пришел как-то случайно, сам собой.

– Шифр, – ляпнула я, – сама придумала.

Дерек Ват Йет еще внимательнее начал вчитываться в написанное мной, и хмурился он все сильнее.

– Покажи расшифровку.

Да легко. Я как раз этим и занималась последний час.

Протянув ему переведенные листы, я замерла в ожидании. Поверит? Не поверит? Наконец Дерек Ват Йет поднял на меня взгляд, и где-то в глубине его глаз я заметила удивление и, кажется, интерес. Хотя с ним наверняка не угадаешь, но зеленые, как стекляшки разбитой бутылки, глаза будто ожили. В них появилось чувство.

– Сама придумала? Это почти полноценный язык.

Я уверенно кивнула, мысленно прося прощения у Кирилла и Мефодия и немного обижаясь на Дерековское «почти».

– Покажи, – почти попросил Дерек Ват Йет, взял стул и сел рядом со мной.

Я взяла в руку карандаш, коснулась им бумаги, написала прописью пару слов на местных символах – медленно, очень осторожно. И сразу же – перевод своей привычной скорописью.

– Отменно, – удивленно протянул Дерек Ват Йет. – Кто знает о шифре?

– Никто.

– А твой бывший хозяин?

– Никто, – повторила я, нервно выписывая кружочки на листе бумаги.

– Я попрошу завтра Сава не трогать тебя с поручениями. Распиши весь шифр для меня. Сделаешь?

Я кивнула и, не сдержавшись, зевнула, прикрыв рот ладошкой. День был богат на нервотрепку, и мне уже давно требовался отдых.

– Иди спать. Хватит с тебя на сегодня, – сказал Дерек. – И если тебе что-нибудь нужно, говори мне. Я сделаю.

Я кивнула, выбираясь из-за стола и направляясь к смежной двери спальни.

С меня действительно на сегодня хватит.

***

Темная ушла спать, прикрыв за собой дверь. Дерек встряхнул листы, покрытые красивым, но непривычным почерком с непонятными символами. Многие похожи друг на друга, другие круглые, третьи с черточками, перекладинками… Нет, это сколько же труда! Придумать шифр всегда было непросто, а здесь не просто шифр. О нет. Это действительно язык. Йола что, гений? Нет, он знал, конечно, что рабыней она была очень способной – золотые цепочки рабам просто так не надевают. Но не настолько же…

И этот ее испуг, и некоторые странности в поведении, и совсем не рабские замашки – все это интриговало, будило интерес. И Дерек впервые за много лет позволил себе немного увлечься. Чуть-чуть, самую малость. К тому же Йола была девушкой миленькой, да еще и эта ее внешняя хрупкость и внутренняя разрушительная сила тьмы… Очень уж крепкий получался коктейль.

Но хватит о ней. Дерек привычным усилием воли отогнал образ девчонки и зашел в спальню к Саву. У него к безопаснику был очень важный разговор.

***

Что чувствуют люди, засыпая в мире и покое, а просыпаясь в ужасе войны? Часть – обычно это молодые и горячие – ринется в бой. Часть унесет ноги в другую страну, спешно распихивая по карманам нажитое за долгие годы. Кто-то будет выжидать, думая, что их-то война не коснется. Кто-то, наоборот, будет рваться в войну со всей страстью, чтобы защитить родной край. Другие же, обычно очень богатые и властные, будут пить вино и раскладывать пасьянс в уверенности, что их не тронут. И их действительно не тронут – деньги могут все.

Война – это всегда страх, тревога, мучительное ожидание, паника. Это спад экономики, это регресс государства, особенно государства процветающего, относительно здорового. Это гангрена на теле страны, которая не лечится ни магией, ни деньгами. Только ампутация, только потеря. И император Пеор прекрасно это понимал, поэтому изо всех старался не допустить войны, не допустить распада. Не удалось, не получилось.

Но Дерек Ват Йет, который пугающе точно предвидел такое развитие событий, недаром ел свой хлеб главного безопасника империи.

И люди, проснувшиеся утром в империи Тирой, проснулись в мире. Никто, кроме небольшого круга избранных, не знал о том, что началась война.

Уже ближе к обеду, чтобы не допустить паники среди населения и спада торговли, в газетах на главной странице вышла новость. Большим шрифтом на белой газетной полосе Дигон обвинялся во взрывах, гибели людей и похищении сына императора. В статье под таким страшным заголовком было написано, что Тирой справится с агрессором силой магии и обученных рабов, коих в империи достаточно. От населения требовалось только на время прекратить путешествия и рекомендовалось торговать только с караванами, чаще приводить детей сдавать сырую магию и предоставить по десятку сильных рабов с каждой производственной мануфактуры. «Нас не коснутся тяготы неизбежной войны, но враги должны ответить за свои злодеяния», – гласил финал красивой, высокопарной, очень грамотно и правильно составленной статьи. Из нее торчали уши совместного ночного творчества Савара, Дерека Ват Йета, императора Пеора и очень толкового владельца государственной газеты, который сразу же пришел по полуночному приглашению во дворец. В статье было еще много чего, но главная мысль была очевидна: население не пострадает. Всепод контролем. Опасаться нечего. Теперь все в порядке.

Столица, конечно, все равно всколыхнулась. Встревоженные люди выходили на улицы, нервно переговаривались, тревожились, но это было каплей в море по сравнению с тем, что могло бы быть, если бы изо всех углов визжали магические сирены.

А в «подполье» тем временем развивалась бешеная активность. Ковались особые птицы, способные взрываться, писались особые распоряжения, готовились особые указы. Спешно обучались рабы, менялись на их лодыжках временные нити на вечную медь. Изготавливались прочные доспехи из ниток и металла, пропитанного сырой магией. Заработали в полную силу цеха, отступилась от своих темных делишек теневая часть города. Тирой за какие-то считаные часы притаился, собрался, напрягая каждый мускул.

Благодаря тому, что Дерек Ват Йет заранее готовил почву для последующих событий, все происходило молниеносно. Продумав столько мелочей, полностью подготовив план сражения, Дерек Ват Йет чувствовал, что находится на грани. Он не спал уже не первую ночь, очень устал и держался только из мужского упрямства. Правда, его пустые стеклянные глаза потускнели еще больше, но теперь на это почти никто не обращал внимания – слишком уж напряженная обстановка складывалась. Война все-таки.

И поэтому никто не обращал внимания на то, что Дерек Ват Йет порой смотрел на симпатичную секретаршу с золотой цепочкой на лодыжке. Смотрел напряженно, внимательно. И когда ее плеча изредка касались пальцы Савара, в глубине зеленых, таких пустых глаз Ват Йета мелькало что-то живое. Искра, отголосок эмоций, чувств.

Но, к счастью, никто не лез в такие тонкие материи, как мимолетные эмоции в глазах главного безопасника империи. У всех были другие заботы.

И у темной тоже.

***

Началась война.

А я попала в это все, как кур в ощип. Удрать бы, да кто даст? Я целый день с этими двумя, с Дереком и Савом, в гуще событий, записываю за всеми, подаю всякие нужные мелочи, в общем – истинная секретарша. Хорошо хоть, что никто особо на меня не обращал внимания. Ну, кроме Сава. Он был очень мил.

Я поначалу вообще не знала, как утром вести себя с Савом. Но одно я знала точно – я буду молчать. Вот прям всегда. Еще парочка оговорок – и мне начнут задавать серьезные вопросы. А там уже и до серьезных проблем недалеко. Оно мне надо? Оно мне не надо.

Но Сав меня снова удивил. Он просто спокойно поздоровался со мной, угостил пироженкой (и где он ее раздобыл в этой круговерти?) и сказал:

– Ты устала, я устал, дни были бешеными. Забудем?

– Забудем.

Я облегченно выдохнула. Сав явно на моей стороне, и вспоминать мои ночные провалы мы не будем.

Он был внимателен ко мне, распоряжался о еде для меня, находил в бесконечных делах и обсуждениях минутку, чтобы со мной поболтать. Мне было с ним легко. Все-таки Савар – очень приятный мужчина. И даже то, что он как бы ненароком касался то моего плеча, то поясницы, меня не смущало. Хороший он.

А вот Ват Йет порой глядел на меня, как удав на дохлую мышь. От его взгляда меня передергивало. Так же меня передергивало от обсуждений того, сколько будет рабов в каждом отряде и что им приказывать. Какую именно класть взрывчатку в птиц. Откуда их выпускать – во избежание того, чтобы пострадало от вероятной неисправности механизма население Тироя.

Кого нужно убить, как много нужно уничтожить, где плен, где подлог, даже как распоряжаться землями Дигона после победы и сколько рабов в теории из них получится. Это было жутко.

И чем больше я там находилась, тем сильнее кололо в сердце.

Я сдерживалась изо всех сил, старалась думать о том, что Тирой, Дигон и вообще весь этот мир – не мой. Что мне нет дела до разборок чужой страны. Получалось с трудом. Люди ведь, да еще и рабы, да еще и вот так…

Было просто страшно. Тьма недовольно ворочалась у сердца.

«Так нельзя… Нельзя, чтобы была война», – вдруг шепнуло у меня в голове. Для тьмы, то есть, погибшей богини, это тоже было мучительно, наверное, мучительнее, чем для меня самой.

«Почему? На нас нападет другая страна, надо отвечать, пусть и так», – мысленно спросила я.

«Война – это смерть, это горе, это несправедливость. Я опять распылюсь, чтобы творить зло, опять потеряю свое сознание. Я не хочу терять».

В ее шепоте была такая тоска, что сердце потянуло другой, какой-то новой болью. От этой боли стало так безнадежно печально, что хотелось опуститься на пол и страдать, страдать, обливаясь слезами, и никогда не успокаиваться. Эта боль не была моей – это была боль несчастной богини.

И я от всего сердца посочувствовала ей. Если у нее появилось сознание, значит, и осознание появилось тоже, и оно проявляется все сильнее и сильнее. У тьмы есть воля и желания, а значит, она – почти человек, почти такая же, как и я.

Я осознала это как единственно верную истину.

«Я хочу вернуться. Я хочу уйти к богам».

«Я не хочу тебя убивать и приносить зло большее, чем уже принесла».

«Я не хочу быть тенью мертвой себя».

Она шептала с паузами, медленно, даже удивленно, как будто тоже осознавала саму себя и свою волю. Тьма не вырывалась из-под моей кожи, не затягивала мраком глаза. Она просто была внутри меня, у сердца, совершенно подконтрольная и сама себя контролирующая. Словно бы во мне было две полноценные личности.

– Не будешь. Я постараюсь помочь, – неожиданно вслух ответила я ей.

На меня в удивлении уставились военачальники, генералы, император, казначей, Сав, Дерек и еще черт знает кто. Черт возьми, я ляпнула это во всеуслышанье – и где? В кабинете императора, при куче народу. Мда… «Учитесь властвовать собой», как завещал великий поэт.

Я опустила голову, делая вид, что говорила не я.

– Йола, на сегодня заканчиваем. Едем в мое поместье.

Я только кивнула.

Дерек Ват Йет сразу же понял, что со мной что-то не так. Он вывел меня из кабинета, пообещав прийти позже. На мои глаза наворачивались слезы, голова гудела от обилия гнусной, жестокой информации, тьма холодила сердце, шептала что-то неразборчиво и благодарно, а потом и вовсе перешла на какой-то древний мелодичный язык. Она вдруг запела что-то грустно, и от ее песни у меня закружилась голова. Я бы упала, если бы Дерек не поймал меня. Он схватил меня за плечи, удерживая в вертикальном положении. Его руки были горячими и, пожалуй, ободряющими.

– Идти сможешь? – спросил он, но я даже не могла помотать головой. Песня тьмы вдруг словно бы влилась в мое сознание сплошным потоком горной холодной воды, чистой и искрящейся, и я, не выдержав переливающейся красоты, последовала за ней. Я слушала песню и все, все понимала, до последнего слова. Так красиво и так грустно…

Я даже не заметила, как мое тело бессознательно повисло в руках Дерека. Последнее, что я почувствовала, было быстрое головокружение, а потом – мгновенный порыв воздуха в лицо. Дерек Ват Йет взял меня на руки?

Это была последняя связная мысль. Больше я не отвлекалась, слушая песню тьмы до конца.

ГЛАВА 13

Дерек Ват Йет понимал, что Йола держится из последних сил. Он видел, что она почти в предобморочном состоянии, но ничего не предпринимал – ждал. Но тьма не торопилась разрушать все, что попадется на ее пути. Складывалось впечатление, что и тьмы как таковой не было – девчонка как девчонка. Ват Йет даже пытался ее провоцировать, стараясь выбирать выражения покровожаднее, затронув темы рабства. Но – ноль реакции. Только испуганные глаза да излишне бледная кожа.

А потом ее взгляд остановился, остекленел, как у него самого. И она начала говорить сама с собой. Вот это Дерека Ват Йета напрягло, и он решил наконец поговорить с темной наедине и откровенно. Уже пора бы.

Ей с каждым шагом становилось все хуже. Она качнулась на ступеньках дворца, и если бы Дерек не придержал ее за плечи, то упала бы.

– Идти сможешь? – спросил он, хмурясь и всматриваясь в ее лицо, но она, казалось, его уже не слышала. Она будто бы прислушивалась к чему то очень чутко, внимательно, а потом ее тело рванулось вниз. Она потеряла сознание.

Ват Йет едва успел подхватить ее на руки.

Рассыпавшиеся по плечам русые волосы. Серые, почти черные тени под глазами от усталости. Нежная кожа закрытых век и тень ресниц на щеке. Маленькая родинка над изгибом брови и еще одна, на виске. Тонкие маленькие губы, искусанные – нервничала? Волновалась? С узкой стопы соскользнула туфелька, за ней – вторая. И Дерек Ват Йет замер, рассматривая изящную щиколотку, крошечные пальчики, белую кожу. Лодыжка в обхвате не толще запястья. Как вообще можно ходить на таких маленьких слабых ножках?

Он невольно, будто нехотя притянул женщину ближе к себе, вдыхая ее запах. Запах его горьковатого мыла от ее волос. Немного – запах мяты, пыли и бумажной гербовой краски. Пальцы бессильно повисшей руки испачканы в чернилах.

Тяжесть женского тела в руках, упругость и гладкость кожи, мягкость изгибов… Дерек Ват Йет со всех ног поспешил к подъехавшему мобилю.

Йолу он сгрузил на сидения, сам уселся рядом и попытался привести ее в чувство. Тщетно. Она была в глубоком обмороке и никак не хотела приходить в себя.

К тому моменту, как мобиль доехал до поместья, Ват Йет уже начал тревожиться. Под его пальцами, которые он приложил к ее шее, бешено бился пульс. Словно она не в обмороке находилась, а бежала много часов. И кожа… Температура ее тела вроде бы выросла.

Ват Йет снова подхватил ее на руки, бережно занес в темный неприветливый дом, уложил ее на банкетку в гостиной. Коснулся ее лба. Не почудилось. Действительно – жар. Притом очень сильный. И сердце стучит как сумасшедшее. Да что с ней такое?!

Ват Йет ругнулся сквозь зубы и поспешил на кухню за мокрым полотенцем.

Пока он искал лед и лекарства, из гостиной послышался стон. Потом еще один, и еще. Дерек кинулся со всех ног обратно.

Темная лежала на спине, неестественно выгнувшись. Ее глаза закатились, напряглась шея, зубы были оскалены.

– И станут плоть… Станут плотью… И буд..ут целым, – прохрипела вдруг она, а потом запела. Дерек вздрогнул. Она пела на языке жрецов Шестнадцати. Все бы ничего, да только он сам знал об этом языке совсем немного: пара не очень правильных переводов – вот и все, что осталось. А она – пела, притом очень уверенно, да еще и со странным акцентом. И голос был… Вроде бы и ее, а вроде и какая-то другая нотка нет-нет, да и проскакивала в нем. Чужая нотка. Тьма? Но как это возможно? Все равно не узнать, пока она не очнется. А вот записать за ней, хотя бы на слух… Дерек Ват Йет покосился на стол с писчими принадлежностями, а потом на шею темной. Каждая мышца была напряжена. Все ее лицо было покрыто бисеринками пота, щеки покраснели, а виски, наоборот, были белее снега. Ей, наверное, больно…

Дерек Ват Йет вздохнул, отодвинул в сторону бумаги, развел лекарство от жара и влил в ее рот, от чего она прервалась на пару секунд и закашлялась, а после продолжила петь. Он взял ее запястье в свои руки и принялся вливать в нее свою магию так же, как и до этого поил ее лекарствами. Спокойно, девочка, спокойно… Вот так.

Пульс перестал биться с такой силой. Жар начал спадать. Хорошо… Еще через пару мгновений Йола замолчала. Расслабилась. Задышала спокойно, глубоко. Повернулась набок, во сне положила под голову интерьерную подушечку. Даже губами причмокнула и засопела спокойно, уютно.

А Дерек Ват Йет смотрел на нее. В его душе, куда давно не забредали никакие чувства, почему-то царапалось и больно кусалось новое, им самим не понимаемое.

Но – нельзя.

Дерек Ват Йет поднялся, отвернулся. Накинуть на нее одеяло? Или не надо?

«Не надо», – с опаской шепнул его внутренний голос. И Дерек с ним согласился. Ни к чему повторять старые ошибки.

И пока темная спит, ему тоже не помешало бы отдохнуть. Хотя бы пару часов.

Брызнула об пол вода, разгоняясь магией по трубам. Дерек Ват Йет смывал с себя усталость под горячей водой. Небольшая комнатка душевой наполнилась белым паром.

«Красивая она все-таки. Миленькая», – подумал Дерек Ват Йет, дав себе немного времени на недопустимые мысли.

Горячая вода билась о тело мужчины, расслабляя мышцы, даря легкость. Белый пар клубился в душевой. Ароматный, чистый. Тем удивительнее было обнаружить в этой чистоте и белизне темное щупальце, жадно, хищно рвущееся из спины Дерека Ват Йета.

***

Я медленно и плавно плыла по темным узким лабиринтам. Это было похоже на полет в черном дыму без запаха, без света, и я растворилась в нем без остатка. Мое сознание перешло в режим наблюдателя, я не контролировала себя, не ощущала своего тела. Оно плыло, плыло… Это не было неприятно, это было даже как-то уютно. А потом – рраз! – и я облеклась в плоть, только не свою, не Йолы, а незнакомой мне девушки. В глазах расплылась тьма, а потом ушла, даря мне ясность. Тьма позволила мне ощущать за эту девушку, быть ею.

Я стояла на коленях, одетая в потрясающий бирюзовый наряд из очень нарядной ткани. Высокий жесткий воротник немного натирал мне шею, в грубая материя слегка царапала кожу. На пальцах, шее и в черных густых волосах не было украшений, и мне было от этого не по себе – мои пальцы привыкли к кольцам, я их любила. Ведь все эти драгоценные ободки – знаки любви людей ко мне. Как их можно не носить? Пусть Шестнадцатый и ругает меня, я все равно не стану прятать свою красоту в шкатулки! А колечки и заколки у меня чудные, жаль, что нельзя их надевать на ритуал. А зато вот это платье неудобное можно и нужно…

Пахло мятой. Мы все любим этот запах свежести, поэтому цветущая мята, наш первый дар людям, растет везде.

А люди научились делать из нее блестящие и сладкие конфетки. Если их высыпать в глиняную миску, они весело бьются о ее края с таким вкусным звуком… А если положить такую конфетку в рот, то она начнет ме-е-едленно таять, и становится так сладко-приятно, что слезы наворачиваются. И кто кому еще преподнес божий дар? Мы бы не додумались, так и пили бы горький мятный чай.

Ну скоро уже начнется этот ритуал? Мне очень хотелось встать, сорваться и побежать на улицу, но было нельзя. Мы должны спеть песню Шестнадцати, чтобы остаться тут еще на один полный цикл в год. Эта песня –дозволение, пропуск, и этот ритуал никак нельзя миновать, хоть он и жутко занудный.

Зато пока споем, уже пора будет запускать форелей в озера! То-то будет пир!

О, вот и мои братья и сестрички. Расселись, тоже торопятся. И в следующий миг… Ах!

Я вздрогнула и вскрикнула, вскочила на ноги, путаясь в полах традиционного платья. Пятый, подкравшись сзади, сунул мне за шиворот холодный гладкий листок. Стоит, смотрит на меня и не знает – то ли бояться, то ли смеяться.

А я его только вчера оттаскала за уши за то, что съел всю принесенную сметану.

– К порядку! – сказал Шестнадцатый, укоризненно глядя на то, как я грожу Пятому кулаком.

Я смиренно опустилась на колени, Пятый – тоже. Мы уселись рядышком в один большой круг.

В центре – как всегда источник. Он искрил, как сверкающий на солнце водопад, но я на него даже и не смотрела – надоел! Мне хотелось туда, к рыбкам, к людям, к детям, к мятным конфеткам, да и Пятому не терпелось надрать уши.

Совсем скоро начали затекать ноги. Противный листок холодил спину, но тут, наконец, началось.

– Плоть от камня родится, и песком станет бог Шестнадцатый.

– Плоть от камня родится, и песком станет бог Пятнадцатый…

О-о… А я-то Первая. Долго еще. Так, вспоминай рыбок и конфетки. Сегодня форели, и будем варить на костре уху – я не знаю, что это такое, но люди говорят, что очень вкусно, и… Ой, а чего это Шестнадцатый так на меня смотрит? А-а-а, моя очередь…

– Плоть от камня родится, и песком станет бог Первый, – скороговоркой произнесла я тут же завершила:

– И боги станут плотью, и будут целым.

«Станут плотью, будут целым», «станут плотью, будут целым», – отозвалось отовсюду.

Источник зарябил, заискрил сильнее, и Шестнадцатый запел. Песня была жутко длинной, занудной. Люди слышали ее и пытались повторить, но у них заплетались языки. Это всегда так смешно!

Но неожиданно после первого куплета песня захватила меня. Она лилась, такая красивая, торжественная и вовсе даже не нудная. В ней мы просили разрешения остаться для того, чтобы дарить, отдавать, клялись не причинять зла, обещали быть хорошими хозяевами и соблюдать законы всех миров.

Песня завершалась, и жар магии рассеялся от нас по нашему храму, разлетелся упруго, толчками за стены и дальше, дальше. Мир благословлял нас магией. Он отдавал нам ее щедро, а мы делились ею с людьми, выплёскивали, и она плыла дальше, дальше, помогая людям, исцеляя их, наделяя новорожденных дарами.

Здорово! А я за год и забыла, что ритуал не только долгий и нудный, но и очень приятный и красивый. По коже пробежали мурашки от горячей магии. Приятно как!

Я зажмурилась. Я знала, что глаза у меня бирюзовые, как мой наряд, а волосы черные, как плодородная земля. «Ты как черная гладкая галька на морском побережье», – сказал мне однажды старый рыбак, любуясь мной. Я вспомнила его лучистый взгляд и рассмеялась. Горячая магия, откликаясь на мой смех, побежала через меня сплошным потоком – больше, чем от других. Волна, волна, еще одна… Я смеялась, а жар волшебства не торопился таять – он нежно грел мое сердце, кожу, даже кончики пальцев.

Как же приятно!

Но тут тьма снова заволокла мои глаза, и я заново осознала себя – Йолу… Веру! Еще парочка таких трипов, и я вообще имя свое забуду!

Я снова плыла по темным изгибам, силясь открыть глаза и подумать, поанализировать увиденное, но у меня ничего не получилось – я снова оказалась в чужом теле.

Теперь я лежала на чем-то горячем, мягком, но мне было холодно. Я подняла руку – тонкая, все жилки видны. И тяжело даже удерживать руку вот так, на весу. Я знала, как я выгляжу теперь. Черные мои волосы потускнели, глаза ввалились. Я болею, я сильно болею. Всего десять дней… Шестнадцатый говорит, что это потому, что я отдавала людям больше остальных богов. И что люди неблагодарные, что они убивают меня, что они кощунственно распоряжаются моими дарами. Он говорит с укоризной, порицает меня, людей, других богов – всех. Шестнадцатый – тот еще зануда. Наговорившись и наругавшись, Шестнадцатый наконец целует меня в лоб на прощание и хмурится. Я горячая, да.

Я знаю, что боги собираются, готовятся в поход к Изначальному источнику перехода, чтобы вернуть меня в истинный дом.

Но я не хочу. Я хочу остаться здесь, с детьми. Я обязательно поправлюсь.

У меня во рту вкус мятных леденцов, у постели – чай с засушенными ягодами. Рядом с чашкой – мои дорогие колечки. Их пришлось снять – за эти дни пальцы так похудели, что мои сокровища соскакивали на постель.

– Эй, Петра! Петра! Ты тут?

Шепот мальчишки Дита. И как он вообще сюда проскользнул.

– Ш! Тебе тут нельзя! – хриплю я.

– Да я вот… Посмотреть, как ты. Тут тебе ребята передавали…

Только сейчас я замечаю, что у него в руках куча всяких гостинцев. Запахло свежесобранной земляникой, молоком, теплым хлебом.

– Ты кушай, пожалуйста. Землянику я собирал, молоко сам доил. Представляешь, Дурька меня хвостом – и по мордасам! Ну, я утерся, домой пришел. А там мамка в смех. Весь, говорит, в навозе.

Дит обиженно шмыгнул веснушчатым носом.

Я сдерживаюсь, чтобы не хихикнуть. Дитка – славный мальчик, не хочется его обижать.

– А это Маритка сделала.

В ручонках Дита сверкнуло медью.

Браслетик – тоненький, с черными камушками. Красивый.

Я протягиваю запястье – с него, наверное, не соскользнет. Прохладный металл обхватывает руку, и мне еще холоднее, но все же это очень приятно.

– Спасибо, – шепчу ему, но он машет рукой, просит, чтобы молчала.

– Ты выздоравливай только, Петра, слышишь? Нам тут без тебя очень плохо будет.

Мальчишка погладил пальчиками простыню, опустил голову.

– Ладно, – шепчу я.

Я устала. И Дит понимает, машет рукой и уходит, оставив ароматные дары на моем столике.

Пахнет ягодами, молоком, хлебом. Я тянусь к кувшину, но тут…

Шум с улицы. Вскрик. Неужели опять дикий бык вырвался? Я с огромным трудом встаю на ноги, с еще большим трудом доношу свое ослабевшее тело к окну.

Вокруг снуют люди, кричат. Бык в пыли, уже лежит, связанный магией, окровавленный. Красный глаз с ненавистью косит вбок, на маленькую кучку тряпок. Тряпок… Я вглядываюсь. В тряпках – знакомое маленькое лицо. Струйка крови от виска, закрытые глаза, открытый в последнем крике рот. Пламенеющая прядка рыжих волос.

Вокруг сердца сгущается жар магии. Волна, вторая, третья… Она течет, льется так, как не лилась никогда. Быстрее, пожалуйста, быстрее, прошу! Жарко. С меня катится пот. Магия всегда горяча. Она течет туда, куда надо. Лечит раны. Вдыхает жизнь.

Дит садится, недоуменно моргает глазами. Трогает лоб, размазывая по лицу красное. То навоз, то кровь… Не везет мальчонке.

Достаточно. С Дитом все хорошо.

Я пытаюсь остановить поток магии, но неожиданно у меня ничего не выходит. Сердце уже горит от силы магии, оно не успевает биться и отбивать волны жара.

Я стекаю на пол, ложусь на него, подтянув колени к груди. Пытаюсь сдержать.

Больно… Так дышать больно! Магии становится все больше, еще больше. Это не волны. Это лавины.

Жар нестерпим. И он сворачивается чернеет, превращаясь в дым.

Я слышу крики, чей-то плач, чувствую прикосновения. А потом меня накрывает тьма.

Последнее, что я вижу – медный блеск браслета на запястье.

А потом – покой.

***

Я снова стала собой. Кто я там? Вера? Ну слава богу. Не Петра, не Йола – это я. Сознание мое. Тело очень слабое, как у котенка. Я попробовала открыть глаза, но забила на это заранее проигрышное предприятие. Со всем моим удовольствием и спокойной душой скользнула в сон. На этот раз в спокойный и естественный, только очень уж быстрый.

Когда я проснулась снова, все еще было темно. В окна хмуро лился только-только занимающийся рассветный туман. Затекла рука, покалывало стопу – отлежала.

Мне было пусто, очень спокойно. То, что показывала мне тьма, я не забыла, нет. Просто это стало вдруг неважным, очень незначительным, как детские воспоминания. Отодвинулось куда-то в глубь памяти, скрылось в сознании, подернулось туманом.

Я услышала шорох и повернула голову вбок. Дерек Ват Йет дремал в кресле рядом с моей кушеткой. С голым торсом и в мягких домашних штанах, через шею перекинуто полотенце. Волосы все еще влажные. От него пахло горьковатым мылом, скорее всего, с полынью или чабрецом. Приятный запах.

Таким я его не видела. Я его вообще не очень воспринимала как человека. Ходит такое красивое нечто в идеально сидящем костюме, отдает приказы, смотрит на все равнодушно и спокойно, а он, оказывается, может быть таким… Простым. И я испытываю к нему… Я к нему что-то испытываю?!

Я мутным после пробуждения взглядом скользила по лицу этого мужчины. Тени скул, чуть островатый подбородок, неожиданно длинные ресницы, влажные каштановые волосы в полумраке комнаты кажутся черными. Сильная шея, красивое тело, светлая до белизны кожа, руки тоже красивые. Он бы в нашем мире был бы моделью – никем другим ему просто бы не позволили быть.

Я любовалась, лаская его взглядом и даже не собираясь прекращать.

Он, как на зло, открыл глаза как раз тогда, когда я внимательно разглядывала его живот. Считала кубики и все время сбивалась.

Я смутилась, отвела взгляд, накрылась простыней с головой.

– Ты быстро пришла в себя, – как ни в чем не бывало сказал он.

Я высунула нос из-под покрывала и снова уставилась на него. Равнодушный, спокойный. На плечи накинул плед. Чтобы не смущать юную барышню? Галантно. Только гадкая тряпка, в которую он завернулся, мне мешала.

– Сними. Я досчитаю, – попросила я, пытаясь уцепиться за край его пледа.

– Чего досчитаешь? – спросил Дерек, хмуря идеальные брови.

– Кубики на прессе. Ну, вставай.

Молчание. Прикосновение его пальцев к моему лбу.

– Жара нет. Подожди. Замри.

Я почти физически ощутила, как в меня скользнула его горячая магия.

– Ты истощена. Умственно тоже, ты не полностью функционируешь. Слишком сильно тебе досталось. Надо поесть как можно быстрее, выпить лекарства и выспаться. Хватайся.

Дерек Ват Йет нагнулся надо мной.

– Хватайся, ну же!

– За что хвататься? – ойкнув, спросила я, параллельно наслаждаясь запахом его тела. И как-то неожиданно для себя самой легко, мягко провела ладонью по его предплечью. Пальцы ощутили рисунок вспухших вен, гладкость кожи. Это прикосновение растревожило меня, заставило внутренне напрячься. Я словно бы погладила по загривку тигра. Но одновременно это меня возбуждало, заводило.

Я подняла лицо, заглядывая в его глаза. Зеленые, ни капельки не пустые. Удивленные, живые, мерцающие.

Уголок рта опущен, маленькая родинка прямо у губ. Красиво. Очень волнующе. И я почему-то подалась вперед, перебарывая головокружение, прижалась к его губам.

Прикосновение было мимолетным, и я успела понять только правильность и какую-то естественность происходящего. Ощущение меня ошеломило, и я даже не сразу сообразила, что Дерек Ват Йет резко отпрянул. А потом и вовсе отступил на несколько шагов. А мое сердце неожиданно рвануло обидой и болью.

Почему?

– Я понял. Поешь потом, – сказал этот несносный равнодушный мужчина, к которому я как-то вдруг, совершенно внезапно ощутила прилив нежности и какой-то странной, почти реальной платонической любви. Но он не позволил мне поковыряться в себе и понять, что только что произошло. Ват Йет быстро коснулся моего лба, погружая в сон – на этот раз нормальный, полноценный сон без тьмы. То есть, без воспоминаний богини.

***

Дерек Ват Йет закрыл лицо ладонями, а потом растер до красноты щеки.

– Вот дура, – вслух протянул он, глядя на сладко спящую темную. И вместе с тем ему мучительно захотелось рядом с этой дурой прилечь. Укрыться одним пледом. Уткнуться в шею сзади, ощутить тяжесть русых гладких волос в руке.

Черное щупальце тьмы вырвалось из его спины быстрым радостным толчком.

Дерек Ват Йет ощутил это давно позабытое чувство, словно острый укол тонкой длинной иглой. Он замер в страхе, почти в ужасе, не желая верить. Ведь столько лет, столько десятилетий он положил на то, чтобы этого больше никогда не происходило! И все, все впустую! И это темная виновата!

Горячая эмоция заставила биться сердце быстрее. Вместе с ним все больше отвратительных черных щупалец вырывалось из-по кожи мужчины. Эта тьма была иной. Она не была похожа на тьму Йолы, о нет. Разница была колоссальна.

А вот в чем она заключалась…

ГЛАВА 14

Человек, рождаясь, берет от родителей форму глаз, ушей, вкусовые пристрастия, склонность или несклонность к наукам, черты характера. «Вся в мать», «весь в отца», – говорят мимопробегающие, оценивая быстрым взглядом фамильные сходства. Частенько случается и так, что гены спят, передаваясь через поколение. Например, на нежном светлом личике, похожем как две капли воды на мамино, темнеют южные глаза давнего предка. «Весь в деда», «вылитый прадед!» «ты один в один твоя прабабушка», – говорят в подобных случаях.

Род рыжеволосых Ват Йетов еще со времен Шестнадцати отличался грандиозной магической силой. Их называли благословенными, и они всегда были рядом с властителями, дабы защищать и оберегать или же просто быть полезными своими многочисленными магическими дарами. Их магия, в отличие от магии остальных родовитых семейств, не вырождалась со временем, перетекая в том же объеме от отца к сыну. Правда, к одному ребенку, всегда к мальчику, через поколение перетекало еще кое-что.

Дереку не повезло.

Дерек Ват Йет был в деда. Говорили, что дед, Эрт Ват Йет, был очень красивым мужчиной, правда, рано умер – сердце. А вот почему здоровый, сильный мужчина умер от разрыва сердца… Это маленький Дерек узнал уже в шесть лет. Ведь он легко мог умереть от того же «разрыва сердца», которым род Ват Йетов расплачивался испокон веков. Сердечные болезни преследовали самого сильного и магически одаренного Ват Йета, и никому не удавалось протянуть и до сорока, что для магов было практически юностью. В этот раз плохая карта выпала Дереку. «Сердечная болезнь» передалась по наследству ему. И это была тьма, которая уютно в нем устроилась с самого рождения.

К сожалению, тьма мужчин рода Ват Йетов отличалась от «женского» классического варианта. Она была словно бы мутировавшей, жуткой, очень, очень сильной, и любое желание своего носителя принималось ей как закон. Она не понимала полутонов, стремилась сделать так, чтобы все желания ее носителя были исполнены несмотря ни на что. Если «женская» тьма была завязана на негативных эмоциях, стремлении к мести, к справедливости, то тьме Ват Йетов было на это, мягко скажем, плевать. Всплеск радости? Тьма тоже радостно рвалась вперед, творя невесть что. Например, если мать ласково гладила ребенка с тьмой перед сном, то приятная эмоция малыша воспринималась тьмой как необходимость сделать все, чтобы эти ощущения повторялись. Вплоть до того, что мать не могла сделать ни шагу или поднять руку. Так и стояла всю ночь над кроваткой, и щупальца тьмы насильно держали ее руку над детским лбом.

Про грусть, тоску, печаль и говорить было нечего. Если обладателю такой тьмы захотелось бы страстно напиться воды в жаркий день, то происходило одно из двух: либо разверзалось небо, либо земля. Потоп или поднявшиеся грунтовые воды – на выбор. Правда, и плюсы тоже были. Тьма Ват Йетов поначалу была маленькой, слабой – ее было ровно столько, сколько могло уместиться в теле. А много ли ее поместится в теле младенца? Конечно, с каждым годом она росла. Но с ней вместе рос и контроль. Это была своеобразная гонка – кто успеет первый.

Ват Йеты обычно успевали.

С младенчества у мальчика появились лучшие учителя магии, которые учили его контролю. Это было сложно и мучительно, это было тайно и страшно, но с самого раннего детства Дерек Ват Йет был очень, очень рассудительным ребенком. Это его и спасло. Он рано узнал, что такое тьма и как с ней совладать. Как выжить и даже жить с целью, ради чего-то, а не просто коротать свой век в горах, где-нибудь подальше от людей, эмоций, искушений и соблазнов.

Уже в восемь лет маленький Дерек ничем не отличался от других мальчишек – щупальца тьмы покорялись ему абсолютно, и его самоконтроль был невероятным. Цена этому была высока.

Ват Йет не был развит эмоционально. Совсем. Никак. Он привык жестоко контролировать свои эмоции, подавлять свои желания и настроения, привык слушать только голос разума. В его мире все было строго отмерено, определено, вытянуто по идеальным линиями, все было подчинено правилам, за пределы которых Ват Йет не выходил.

Он даже с родителями общался по распорядку, не проявляя чувств и эмоций и не стремясь к близости.

По утрам, в одно и то же время, он входил в столовую. С идеально зачесанными каштановыми волосами, в синем костюмчике и беленькой рубашке, серьезный, строгий. Маленький восьмилетний мужчина, на слабеньких пока еще плечах которого висела тяжким грузом жуткая ответственность. Он садился на свой стульчик рядом с братом и сестрами, брал в руки приборы. Поднимал взгляд на мать, красивую, темноволосую и зеленоглазую женщину, и тут же переводил его в тарелку с горячей кашей. Позже приходил отец. Высокий, сильный, рыжий, как пламя. Его сестры тоже были рыжими, да и младший брат застенчиво пламенел веснушками. Только вот маленький Дерек почти не знал своих близких. Он не общался с ними. Ему этого не дозволялось, а если и было позволено в рамках приличий, то очень, очень недолго.

Дерек Ват Йет неизменно радовал своей успеваемостью, контролем, тем, что его тьмы не видел никто. Его уже начинали знакомить с аристократией, вводить в курс политического устройства страны. На него многое ставили.

Почему мальчишку с тьмой вообще допустили до людей, до дворца? А все было очень просто. Во-первых, никто о его «даре» никогда не распространялся – все учителя, слуги и прочие задействованные давали «Право тишины» – древнюю клятву на языке Шестнадцати. Во-вторых, колоссальная магическая сила и умение ей играючи управлять с раннего детства все же решали многое. Скажем так, «аналоговых» магов в империи и близ нее просто не существовало.

Дерек Ват Йет мог многое, был холодным, всегда спокойным, очень умным и неизменно вежливым. Никто даже и представить не мог, что он может стать несдержанным. Даже о его тьме как-то забывалось.

Но она на себе напомнила вскоре после того, как Дереку исполнилось тринадцать.

Ох уж этот пубертат! В эти два-три года, которые иногда, в самых запущенных случаях могут затягиваться и на десятки лет, личность совершенно меняется. Из ласкового, нежного, заботливого ребенка получается наглое чудовище. Из маленького аккуратиста, который собирал игрушки без напоминаний и сам чистил зубки – самый настоящий свин.

Дерека, увы, гормональная перестройка не минула. Серьезного, безэмоционального, спокойного мальчика мучительно меняло.

В одно далеко не прекрасное утро Дерек Ват Йет наблюдал из окна своей строгой комнаты за своими сестрами и братом. Подросшие девушки сбежали от гувернанток и теперь хихикали, болтая ногами в белых чулочках. Брат же, рыжий и веснушчатый, как и сестрички, дурачился, пародируя старую няньку Гретку. Он стонал, горбился, грозил им пальцем и шамкал ртом. Слуги, глядя на эту картину, тоже посмеивались.

Все вокруг было залито полуденным светом, и свежая зелень подстриженных газонов на лужайке била цветом в глаза наотмашь. Цвели яблони. Сестры в светлых газовых платьях тоже были похожи на яблоневые цветы – такие же свежие, нежные. Счастливые.

Эта сцена, как болезненный ожог, въелась в разум юного Дерека, и он, с ненавистью глядя на очередной талмуд, отшвырнул его. Вся его суть потянулась туда, в это светлое, нежное, беззаботное, со смехом и счастьем, но одновременно он понимал, что это невозможно.

Тьма рванулась из него с сумасшедшей силой, но Дерек в последнюю секунду остановил ее, заставил подчиниться.

Он поднялся, закрылся в комнате, магией наложил печать тишины на окна и двери и расплакался. Он плакал горько-горько, чуть ли не впервые осознавая, чего он лишен по прихоти судьбы. Не было в этот миг человека несчастнее его – тринадцатилетнего мальчишки, которому уготовано вечное одиночество и отсутствие человеческого тепла. И самое во всем этом удивительное: Дерек одновременно держал беснующуюся тьму под контролем. Он рыдал, но вместе с этим еще и испытывал колоссальное напряжение разума. И у него получалось.

Наверное, это и стало спусковым механизмом. Дерек решил, что он может контролировать свою тьму в любом состоянии.

Ее звали Элия. Она была дочерью главной экономки и любимицей всего штата прислуги. Миленькая, с вечно растрепанной челкой, с круглыми щеками и вечной улыбкой. Загоревший на солнце озорной чертенок. Она носилась по дому и саду ураганом, лезла во все, во что могла технически залезть и порой шкодила, что для воспитанного, чопорного, как старичок, Дерека было немыслимым. Раньше он смотрел на нее исключительно как на нарушительницу спокойствия, но не сейчас, не в тринадцать лет.

Они встретились на лестнице. Дерек поднимался и увидел, как она, воровато оглядываясь и не высмотрев взрослых, садится на перила и скатывается с них. У нее в этот момент было совершенно счастливое лицо. Челка разметалась, передничек съехал набок, губы растянулись в довольной улыбке.

Она проезжала мимо Дерека и, не удержавшись, показала ему язык. Элия всегда считала его напыщенным зазнайкой. В двенадцать лет дети обычно еще не понимают всего.

Он же в ответ тоже показал ей язык, да еще и скорчил рожицу, от чего девчонка едва не свалилась с лестницы. Дерек ее удержал.

С тех пор завязалась тайная дружба – крепкая, первая для Дерека и от этого самая ценная. Элии, конечно, не позволялось дружить с Дереком, а Дереку не рекомендовалось сближаться вообще ни с кем. Но кто бы мог знать?

Девчонка на удивление была не болтливой и никому не собиралась рассказывать о Дереке. Да и дружба с аристократом ей льстила. Она понимала, что очень, очень важна для него, наверное, как и всякая женщина с малых лет понимает подобное. И что Дерек сделает для нее все, что она попросит. И она не боялась его тьмы.

А Дерек же спустя пару месяцев тайных вылазок влюбился. Первое юношеское чувство заполнило его с головой. Для Элии он и правда был готов сделать все, что угодно.

И он делал. Раз за разом. То доставал темным щупальцем ветку с цветком с макушки дерева, чтобы Элия расхохоталась, то вытаскивал при помощи тьмы сома из воды, то дразнил старого садовника, незаметно щекоча его тьмой. Он уступал себе раз за разом.

Он пользовался тьмой как своей собственной рукой, считая, что полностью ее контролирует. Он даже начинал думать, что любовь и внутренний покой позволили ему полностью подчинить страшный дар. И чем больше времени проходило, тем уверенней он себя чувствовал.

В тот вечер он едва смог выгадать несколько минут для встречи с Элией. Его в последние дни начали усиленно нагружать новыми предметами, и времени вырваться не было.

Она стояла перед ним в их тайной комнате – небольшой кладовой для ненужных или испорченных книг. Блеклая старая лампа освещала только ее лицо, а над ее головой плыла большая черная тень – освещение в кладовке надо было давно обновить. Элия не смеялась, не придумывала новых забав. Говорила что-то о новых цветах, которые заказали из Корива, но говорила без интереса, тускло. Она не поднимала на Дерека взгляда, нервно рвала пальцами листки почти истлевшей книги на кусочки. А потом и вовсе замолчала, быстро, порывисто поцеловала Дерека в щеку и выбежала из комнаты вон.

Сердце Дерека забилось вдвое быстрее. Она его тоже любит. Любит! Она сама его поцеловала! А что убежала – это от смущения.

Только взаимно влюбленный человек сможет понять чувства Дерека. Он не спал всю ночь, ворочался, а потом и вовсе представлял их дальнейшую жизнь. Они вырастут, а потом уедут туда, где будут счастливы, где их никто не знает. Они будут вместе.

Утром Дерек был нервным, разгоряченным. С его лица не сходил румянец. После завтрака он и вовсе нагрубил учителю, который настаивал на том, чтобы начать заниматься прямо сейчас. Дереку нужно было увидеть Элию, прикоснуться к ней. Ему требовалось это.

Ее, конечно, уже нигде не было.

Садовник, который увидел их вдвоем несколько дней назад, доложил экономке. Та, перепугавшись за дочь, сказала обо всем родителям Дерека. Уже ночью ни экономки, ни Элии не было – они во весь опор двигались прочь от дома Ват Йетов. Как можно дальше. Элия плакала, но не смела ослушаться матери. Они ведь пока всего лишь дети. Что они могут?

Дерек Ват Йет стоял перед родителями. Отец стоял позади матери и держал ее за плечи. Оба они укоризненно смотрели на сына и объясняли ему, что он не имеет права рисковать жизнью девочки. Ведь его дар, тьма…

Дерек слушал словно бы из-под толщи воды. Время как будто завязло, стало густым, как сироп из сладкой шелковицы.

Он внимательно смотрел, как заботливо отец прикасается к матери, как она уверенно кладет свою руку на его. Вспоминал своих сестер и брата, которые были близки, которые были друг другу родными. Вспоминал моменты близости с ними, которые изредка проскакивали в сочувственных взглядах, в ободряющих пожатиях рук.

Он смотрел на родных словно бы со стороны, и вдруг в груди заболело так, что Дерек пошатнулся, потерял равновесие, упал на колени. Одновременно с болью в груди горячим углем разожглась ненависть.

Он ненавидел и их, своих родных, которые не дают ему шанса на то, чтобы быть человеком. И тьму ненавидел, из-за которой он вынужден страдать. И больше всего ненавидел Элию, которая уехала втайне, не сказав ему не слова. Она предала его! Она бросила, бросила его!

Тьма заволокла его глаза, брызнула во все стороны отвратительными кляксами. И он не смог ее сдержать. Ее сила была грандиозной. Он услышал вскрик матери, вопли слуг, испуганный топот людей, звон разбитой посуды.

Но он ничего не видел – тьма затянула его тело в кокон мрака. Он не видел, как падают люди. Как испуганно кричат его сестры, пытаясь убежать от щупалец. Не видел, как смело и бесполезно брат достал из ножен кинжал и направил его на сгустки мрака. И уж тем более он не мог увидеть, как жалобно кричит Элия, захлебываясь тьмой где-то на постоялом дворе.

Он плыл в мрачном зареве своей ненависти, и сердце его билось все реже и реже. Он не отдавал себе отчета в своих желаниях, ничего уже не понимал и осознавал, только ненавидел, и в этой ненависти плавился весь мир.

– Тихо, тихо, – вдруг прошептал кто-то совсем рядом. К бледному, в испарине, лбу прикоснулась прохладная рука. Она огладила лицо Дерека, заботливо прикоснулась к щеке. А потом Дерека кто-то приподнял, обнял, как младенца, и принялся покачивать.

– Тшш. Все хорошо, мальчик. Тихо, тихо.

Этот голос боялся, но он жалел, и своей жалостью пробился сквозь толщу пылающей острой ненависти.

«Не сметь убивать», – мысленно, в ярости, приказал Дерек тьме, приходя в себя, выныривая из толщи мрака.

И тьма послушалась. Она втянулась обратно, снова полностью подконтрольная и послушная.

Над Дереком стояла служанка, обычная служанка, которая проходила мимо гостиной комнаты, где отчитывали Дерека, с лейкой для цветов. Молодая, не старше тридцати, с простым круглым лицом. Не мать – служанка держала его на руках, не боясь тьмы и не убегая в страхе. Она просто не смогла пройти мимо мальчишки, который корчился от жуткой магии.

…Те, у кого было слабое сердце, умерли, не выдержав воздействия тьмы. Старый садовник, конюший, кухарка и еще пара слуг. Родовое поместье Ват Йетов тоже оказалось наполовину разрушенным – мысль о ненависти к дому дала тьме команду «ату». Сестры, брат и мать не пострадали, только отец попал под удар щупальца мрака и упал, ударившись головой. К счастью, не смертельно. Разрушенное здание стало виной переломанных ног и рук. Элия и ее мать погибли на постоялом дворе в одну ночь – сердце...

…Когда Дерек пришел в себя и смог оценить масштабы выброса тьмы, он заперся в своей комнате на несколько дней, а потом уехал из отчего дома навсегда, ни с кем не прощаясь. Уехал в столицу по приглашению учителя имперской школы. Вместе с ним ехала та самая служанка, которая единственная пожалела его. Она до сих пор помогала ему по хозяйству, приходя в гости – служанкой она не была уже очень давно. Дерек умел быть благодарным, особенно к единственному существу на этой планете, с которым можно изредка и хотя бы немного побыть человеком.

ГЛАВА 15

Источник сверкал, вспыхивал, сиял. Его светлые нежные искорки отрывались и гасли, не достигая земли. Вокруг источника цвел миндаль. Его бледно-розовые цветки пахли тягуче, пряно, но слабый запах первоцветов перебивал аромат мяты. Свежесть зеленых бархатных листочков так и манила сорвать и растереть их в пальцах.

Пилий Варатари Дигоная, император Дигона, так и сделал, не считая нужным ущемлять себя в желаниях. Он глубоко вдохнул холодный аромат мяты. Приятно. И магия, которая струилась тут, как вода в полноводных реках, тоже была прохладной – магия не людей, а чистая, свежая магия Шестнадцати богов. Такая сильная…Это такая власть и такая ответственность!

К сожалению, Пилий Варатари Дигоная признавал только первую часть – про власть. Про ответственность он и не думал. Почему? А мало ли в истории всех миров было негодных, глупых, даже сумасшедших правителей? О нет, немало.

Шестнадцать богов не участвовали в выборе императора Дигона – только Тирой был связан с Шестнадцатью узами, пусть это и были узы древнего сложного обряда. Титул императора Дигона был наследственным, что, увы, не очень хорошо сказывалось на общем состоянии страны. Кроме того, нынешний император был сыном того, кто развязал страшную войну, в ходе которой пострадал сам и заставил страдать свой народ.

А началось все с артефактов. Магия, насыщая предмет, переходя из живого тела в материальное и неживое, изменяла свою структуру. К сожалению, только Шестнадцать богов видели, что такая магия, попадая в неживое, уродуется. Это было подобно распаду, гниению, но и гниение дает тепло. Это тепло, то есть, эффект магии, оказавшийся в предмете, и видели люди, не понимая мерзости свершенного. Они не слушали Шестнадцать богов, да и как можно слушать? Они ведь не видели того, о чем твердили им боги. Они не понимали, что пользуются гнилью.

Поэтому такая измененная магия, попадая в предмет, выдавала совершенно разные, порой неожиданные результаты. Вероятно, это и была одна из причин, почему люди не прекратили, не послушали богов. Вечный эксперимент с всегда непредсказуемым результатом, иногда и очень, очень эффективным. Как от такого откажешься? А иногда на результат может повлиять даже маленькая мушка, которая при укусе впрыскивает неопасный, но неприятный яд, возбуждающий нервную систему.

Семнадцать лет назад в Дигоне маленький сын владельца кожевенной мастерской тайком пробрался в темное помещение с крепко пахнущими бочками, куда ему строго-настрого было запрещено входить. Дигон всегда славился мехами и кожами, посему и дубильных, и кожевенных производств там было в избытке. Так вот, мальчишка, оставшись один, с интересом сунул нос в бочку с дубильными веществами да и поскользнулся. С испугу, падая на пол рядом, выпустил сырую детскую магию прямо в бочку с танином.

И вроде бы ничего страшного не произошло, если бы на следующий день специально приглашенный работник с высоким уровнем магии не ускорил бы химические процессы на производстве, подгорячив бочки своей магией. А потом в процесс вмешалась ма-а-аленькая ядовитая мушка, которая залетела невесть откуда и упала прямо в чан.

Взрыв был грандиозным. Две магии – два «разлагающих» ингредиента, капля мушиного яда, танин, соки клещевины… Вещество, которое получилось вследствие такого эксперимента, обладало чудными свойствами. Во-первых, оно убивало. Во-вторых, убивало быстро. В-третьих, не имело цвета, запаха, вкуса. В четвертых, при высокой температуре взрывалось и уничтожало все живое в округе. И последнее, самое грандиозное – испарения получившегося вещества в малых дозах увеличивали магические и физические силы любого человека, притом пропорционально его изначальным данным. Скажем, высокий и сильный земледелец становился сильнее в десятки раз, слабый хиленький библиотекарь – в два-три раза. А «жаркокровные» Дигонцы физической слабостью не отличались.

Император – пока еще молодой, горячий, глупый, решил, что это его шанс по завоеванию мира. Если бы эту историю знала Вера, она бы сразу же вспомнила Урфина Джуса и его деревянных солдат. И подсказала бы императору Дигона, что такие вещи добром не заканчиваются.

Император же был чудовищно самоуверен и так же чудовищно глуп. Да и дигонцы, отличающиеся буйным нравом, далеко от него не ушли.

Дигон начал атаку единовременно и по всем фронтам, шокируя всех своих соседей. Пять долгих месяцев тянулись военные действия. Пять месяцев умирали люди. Пять месяцев дигонцы творили что хотели. Закончилось все полной капитуляцией Дигона, смертью императора, земельными компенсациями в адрес пострадавших стран. Не последнюю роль в поражении Дигона сыграл Дерек Ват Йет – он при помощи своей магии и целого штата толковых артефакторов полностью уничтожил ядовитых мошек, без которых повтор производства вещества становился невозможным. Да и на всех мирных договорах он присутствовал, внимательно следя зелеными, как бутылочное стекло, глазами за поджавшими хвосты представителями Дигона.

Дигойский мирный договор, который откатил развитие Дигона, не давал стране расти. Многие разорвали с ней торговлю, все внешние дела. И Дигон остался не у дел.

Но теперь сын своего погибшего отца, выпестованный и выращенный в тех же традициях, легко мог взять реванш.

Император Пилий прикусил листик мяты, хмыкнул, ощутив, как во рту разливается холодок. На месте сорванного мятного листочка уже вырастал новый. Прохладная магия богов заботливо окружала растение, наслаивалась на него, пока мятный куст не зацвел мелкими розовыми метелками. Пилий тронул ароматную ветку, с которой посыпалась мятная пыльца. А потом вырвал куст с корнем, отбросил его далеко. Магия обиженно полыхнула, оставляя мяту, и перетекла было в пространство, вслаиваясь в него. Но Пилий встал на ее пути, преградив магии путь. И она послушно влилась в его тело, растворилась в крови, в костях, стала частью императора. Сделала его магически совершенным, сильным, одаренным. Только что проснувшаяся магия Шестнадцати богов была очень, очень доверчива и щедро делилась со всеми живыми существами.

И очень зря.

Пилий, император Дигона, глубоко вздохнул, с удовольствием ощущая, как откликается ему его новая магия. Поднял руку, концентрируя желание в жесте. Воздух откликнулся ему послушно, закрутился в ветреный маленький вихрь на ладони и сразу же, повинуясь желанию человека, вырос в несколько раз. Взметнулись нежные лепестки миндаля.

Магия богов была послушной. Она влилась в глаза Пилия, делая его зрение острым, почти орлиным. Скользнула в разум, открывая перед императором Дигона мысли окружающих его людей. Один за другим раскрывались в его теле новые дары, и это было очень, очень приятно.

Источник сиял все так же нежно, ласково. Плиний, прищурив черный, как ягода бузины, глаз, жадно наблюдал за ним. Ему казалось, что стоит отвести взгляд, как источник испарится, исчезнет так же внезапно, как и появился. Но он, Пилий, конечно, этого не позволит. Такое чудо надо оберегать.

Белые, чуть искривленные зубы молодого императора зло скрипнули. Он был очень зол на Тирой, который пронюхал об источнике слишком рано, почти тогда же, когда его нашли люди императора, и тут же подал просительную ноту о полном доступе к нему. Еще чего! Пусть Пеор теперь давится слюнями от злости и беспомощности и думает о своем поведении вместе с этой своей куклой, Ват Йетом! Это же он, этот клятый Дерек Ват Йет убил его отца! Это он уничтожил императора Дигона, пусть это и не доказано. Ну не могли ядовитые мушки искусать взрослого человека до смерти! Не могли! Это он виноват во всем! Магия, откликаясь на настроение Пилия, сгустилась, стала горячей. Раскалилась под ногами императора земля, ссохлись от жара миндалевые лепестки, но Пилия это не остановило. От был в ярости. Никаких поблажек, доступов, никаких диалогов с убийцами. Судьба сама отдала в руки императора Дигона средство мести, и теперь надо, просто необходимо отомстить обидчикам его родины.

О том, что Дигон первый, не подумав как следует, внезапно объявил войну и уничтожил не одну сотню подданых Тироя и других государств, как-то не вспоминалось. Пилий хотел реванша, хотел вернуть утерянную мощь Дигона, отомстить за смерть отца. При этом он не думал о том, что не имеет на это никакого морального права. Ему попросту было плевать.

Дигонцы были ребятами очень консервативных взглядов. Во времена Шестнадцати они окопались на своих исконных территориях и не шли на контакт, молясь своим тотемам и вырезанным из дерева идолам. Свои традиции они свято и ревностно береги, правда, их верования с большим трудом допускали прогресс. Поэтому в Дигон никто особо не лез – дигонцы и по сей день считались пусть и немного обтесанными, но все же дикарями.

Наверное, это и было причиной их неправильного ведения внешнеполитических и внутренних дел.

Но, как уже и говорилось, Пилий не считал, что делает что-то неправильное.

Поэтому он отдал распоряжения беречь источник пуще жизни и не спускать с него взгляда, а сам отправился прямиком в имперские мастерские – ему срочно требовалось посмотреть, на что способна его новая сила. К сожалению, дигонцы признавали только вещественные, материальные орудия, силу физическую, а не магическую. Так исторически сложилось, что Шестнадцать обделяли своими дарами и магией верящий в свои тотемы Дигон. А значит, нужно наделить этой чудной, сильной магией предметы и посмотреть, что из этого выйдет.

Император скакал на лошади – мобиль бы не проехал в такую глушь, да и в Дигоне мобилей было не так уж и много – с десятка два, не больше. Он скакал в окружении верных людей, личных защитников и клятвенников – тех, кто обещал служить императору, отдавая свою жизнь. Вокруг него витал нежный аромат свежей мяты – к копыту коня пристали нежные листочки.

Император Пилий же, купаясь в волнах свежего аромата, был очень воодушевлен: он пребывал в мечтах. Он планировал, как лучше вернуть свое и отобрать чужое. И, откровенно говоря, планировал молодой император так себе. Ему даже в голову не пришло отработать новый дар менталиста на своих людях, проверить, о чем они все думают, чего хотят, верны ли ему. Ведь если бы он это сделал, то был бы весьма удивлен. Например, конюший, который служил в имперской конюшне уже лет тридцать и следил за состоянием личных лошадей Пилия, был неплохим и одаренным менталистом, какие обычно водятся в Тирое. И этому конюшему очень хотелось черкнуть пару строк Дереку Ват Йету. Что он и не преминул сделать, едва оказавшись в конюшне. Неприметный стриж из меди и серебра – жуткая роскошь для Дигона, между прочим – взметнулся в темнеющее небо. Одна из самых быстрых почтовых птиц традиционно была у шпионов.

На следующее утро птица уже стучала в окно Дерека Ват Йета серебряным тоненьким крылом.

***

Залитый солнцем сад. Зеленая трава такая яркая, что по ней страшно ступать. Жарко. На верхушке дерева алеют, наливаются соком вишни. Нижние ветки давно ободраны братом и сестрами и их гувернантками.

Круглолицая девчушка в простом платьице и в фартучке на милых завязках смотрит, прищурясь от солнца, на аппетитные, явно сладкие ягоды.

Дерек же ловит ее взгляд. Он чувствует, как рвется из него магия, как стремится сделать для нее все, чего бы она не пожелала. Она наполняет его, распирает грудь, и кожа горит от нее. И Дерек поддается, выпускает ее – такую горячую, такую могущественную.

– Подставь ладони и закрой глаза, – шепчет он, хитро улыбаясь.

Девчушка тихо смеется, но слушается. В ее раскрытые ладони падают теплые от солнца гладкие ягоды, собранные выпущенной Дереком магией.

А потом они едят вишни. Ее ладошки все в красных пятнах сока. Вишневый сок вокруг губ, на щеках, на кистях и запястьях. Дети похожи на веселых вурдалаков – улыбаются друг другу красными от вишен зубами.

Счастливо бьется сердце, в груди вместо привычного холодка – ласковое тепло, умиротворение, покой.

…Дерек Ват Йет проснулся рывком, ощутив, что что-то не так. И точно. Тьма, реагируя на сон, выпустила щупальца в окно, в сад. Искала вишни, подчиняясь бессознательному желанию спящего Ват Йета. Вот гадина! Дал один раз слабину!

Загнав усилием воли тьму обратно под кожу, Ват Йет встал с дивана – он уснул там же, где и темная – в гостиной. Следил за ней и сам не заметил, как уснул сам. Неудивительно – он все же человек, ему требуется сон.

– Тук-тук.

В окно кабинета постучал металлический клюв. Дерек Ват Йет поспешил принять почту. Он очень ждал хороших новостей. Увы, хороших новостей пока не предвиделось. Император Дигона уже влез всеми паучьими лапками в источник.

Дерек Ват Йет выругался. Он рассчитывал, что недалекий правитель не будет самолично лезть в то, о чем совершенно ничего не знает. Увы, ожидания не оправдались. И почему источник на территории этих дикарей?! Сколько же от этого проблем…

И нежный сон, и темная, и разгулявшаяся тьма были позабыты. Дерек Ват Йет снова был прежним собой – профессионалом без проблеска человечности.

***

Под старыми липами – крыльцо. Мокрое, темное от старости. Из крепкой лиственницы, на века. К крыльцу прилипли клейкие медовые цветочки, попадавшие с деревьев. В воздухе сладко пахнет дождем, мокрым разнотравьем, липовым нектаром. Покой, умиротворение, предвкушение чего-то хорошего. Маленькая пятка на влажной половице, скрип, еще скрип. Дерево скрипит, и маленькие пяточки пляшут, стараясь наступать на крыльцо потише, но это не помогает.

– Да не скрипи ты! – не выдерживаю я и открываю глаза. Сна как не бывало. Дерек сидит за столом и пишет, да так быстро, что карандаши, которые тут в ходу, скрипят. Он обернулся ко мне сразу же. И как понял, что я уже не сплю?

– Хорошо, что ты проснулась сама. Присоединяйся. Надо очень много писать. Времени нет. Как закончим, поговорим.

Голос Дерека Ват Йета отпечатывается во мне, как в сырой глине – каждый звук, каждая проговоренная им буква меня волновали. Даже его равнодушные интонации. Я вспомнила, как сама поцеловала его, и мне становится очень не по себе. Я что, тут совсем обманьячилась? Как-то раньше за собой такого стремления к мужским объятиям не замечала…

Вокруг сердца напоминающе сжался холодок, и я все вспомнила. Одномоментно. И тьму, то есть, богиню, и ее смерть, и даже песню, которую она пела, могла бы воспроизвести. Холодок у сердца стал отчетливее, но он не был неприятным. Скорее, ободряющим.

– Умойся и выпей кофе. Только быстро, – сказал Ват Йет, снова берясь за карандаш и погружаясь в писанину. Я растерянно смотрела на его спину, на локоть, который то и дело соскакивал с края стола, на сильную шею. И вдруг каким-то импульсом от сердца захотела его обнять. Погладить, прижать к себе, пожалеть. Может быть, принести чашечку кофе или мороженого, нежно улыбнуться, озорно взлохматить волосы, чтобы…

Так! Стоп!

Это не моя эмоция! Не мое чувство!

И точно. Стоило об этом подумать, как сердце очень знакомо кольнуло. Вот оно что! Это же тьма! Ну, то есть, богиня! Она что, очень невовремя вспомнила о том, что она женщина? Или Дерек в ее вкусе? А ну, отвечать и не молчать!

Но тьма, то есть, богиня, молчала. Никакой шизофрении. А тяга-то осталась! Я очень выразительно посмотрела на спину Ват Йета, справляясь с приливами нежности. И как только спина Ват Йета перестала вызвать желание ее обнять, как… А у него такие миленькие скулы… И губы у него что надо, не холодные, а очень мягкие, теплые – живые. И впалая щека – меловая, бледная, очень глад… Вот черт! Дерек Ват Йет вызывал у меня вполне нормальные для молодой девушки чувства. А у меня ли?

Меня бросило в жар. Между лопаток медленно стекла капля пота. А что, если это не мое тело его хочет? А что, если это тело Йолы?

Я не сдержалась и застонала, спрятав лицо в ладонях. Села на кровати, пытаясь сконцентрироваться на себе, на своей личности. Я – не Йола, не богиня, я Вера, Ве-ра. У меня есть, ну, то есть, была работа, машина – тоже, наверное, была. Квартира, Танюшка, бывший муж… Я – сильная, циничная, местами вообще стерва редкостная и хамло. Я едва не засадила за решетку генерального. Я рискнула жизнью и сделала все, что зависело от меня, чтобы этот старый козел пострадал. Я резкая, грубая, с каре, высокая, очень стройная. Какого цвета у меня волосы? Какого цвета? Черные.. Нет, каштановые, вот примерно как у Дерека. Или все же черные?

И вот тут я испугалась по-настоящему. Я не могла, никак не могла вспомнить цвет своих волос, выражение своих глаз, когда красовалась перед зеркалом, не могла вспомнить, что мне сказала Танюшка перед свадьбой, в чем я была одета на выпускной… Я не помнила!

– Йола! Что с тобой? – спросил Ват Йет, разворачиваясь ко мне.

Но я не отвечала – мой разум был невероятно напряжен. Я – Вера. Я брюнетка, на выпускном я была в брюках… да, в брюках. Бежевых? Да, бежевых, и в майке с белым кружевом. На нем до сих пор осталась капля красного вина. Кто же его разлил?

– Йола?!

– Отвяжись, – сквозь зубы прошипела я, концентрируясь снова и стараясь не обращать внимания на свои чувства по отношению к нему.

Иванцев разлил! Он уже после выдачи аттестатов лыка не вязал. Так… А Танюша сказала, что если я захочу пожаловаться на мужа, у нее на этот случай всегда есть бутылочка моего любимого вина. Фууух! Вспомнила! Из глаз брызнули слезы облегчения. Это мои слезы, или это из-за того, что организм Йолы гормонально нестабилен и подвержен слезоразливу? Где она, где я, а где богиня?!

И в этот момент Дерек Ват Йет вцепился в мои плечи, встряхнул меня сильно, грубо.

– Да что с тобой происходит? Давай-ка поговорим как следует!

Его голос опять взволновал меня, хоть и не предвещал мне ничего хорошего. Да что это такое!

Я взъярилась, дернулась назад, вырываясь из его захвата, и отчетливо отчеканила, глядя в его зеленые, любимые не мной, а богиней, глаза.

– Дерек Ват Йет, пошел ты на …! И не тряси меня, как грушу. Достал, сил нет.

Зеленые глаза изумленно моргнули. Тень его ресниц коснулась впалой щеки. Так красиво… так! Стоп! Всем – молчать! Я – Вера. Я тут главная!

И меня неожиданно отпустило.

– Извини, – пробормотала я. – Мне нужно умыться и кофе.

Но крепкая рука снова вцепилась в мое запястье.

– После. Сначала мы поговорим.

От его прикосновения несло жаром магии, которая быстро, дерзко и очень нагло перетекла в мое тело.

– Ты с места не сдвинешься, пока мне все не расскажешь.

– А если я писать захочу? – ехидно спросила я, попытавшись поерзать и почесать нос. У меня ничего не вышло – магия Ват Йета меня обездвижила.

– Мне плевать, – ответил он спокойно и равнодушно. – Отвечай, кто ты на самом деле. Ни одна рабыня не может так говорить с другим человеком – вас не так обучают. И не смей увиливать. Магия подчинения очень неприятна, уж поверь. Если твои ответы меня не устроят, я причиню тебе боль.

Вот теперь я испугалась – меня прям пробрало. Гормоны Йолы и нежные чувства богини как-то разом испарились. И я осталась перед равнодушным чудовищем с пуговичными глазами один на один.

ГЛАВА 16

«Никогда и ни в чем не признавайся. Строй дуру, лей слезы, ной, но не признавайся. Раскаявшиеся не получают преимуществ, только пинки и тычки», – всплыли в голове чьи-то уверенные слова. То ли Танюшки, то ли какой-то другой подруги.

Я опустила глаза, старательно выдавливая слезы – правда, и стараться особо не пришлось. Все вот тут, на поверхности. Нам, женщинам, поплакать обычно несложно. Вопрос в том, для кого и для чего обычно концерт.

Мужчины, по моим наблюдениям, делятся на две категории. Есть те, кто не может терпеть женские слезы. Они ведут себя бестолково, теряются, начинают неловко утешать, топчутся на месте и не знают, куда бежать и что делать, чтобы это прекратилось. И есть те, кто считает, что слезы для женщины – как весенний дождик. Эдакая обязательная особенность женского организма. Поплакала и перестала. Можно немножко поутешать, но это необязательно.

Дерек Ват Йет был вне классификации. Ему действительно было плевать – теряться он не собирался, снисходительно жалеть – тоже, но мне надо показать, что я слабая женщина, которая просто боится. И я, заливаясь покорно хлынувшими слезами и всхлипывая, раздумывала о том, как мне удачнее соврать. Не сказать, что я об этом не думала раньше, но узел как-то уж очень быстро развязался. А так как нет лжи лучше, чем та, которая смешана с правдой, я принялась творить.

– Я… я не п.помню. Ничего ппочти не ппомню, – наконец выдохнула я, поднимая глаза на Ват Йета и стараясь отследить его реакцию. Ни че го. Пустота. Как смотрел, так и смотрит. Мда, по реакциям я фиг чего предугадаю. И мне пришлось продолжать.

– Я… ну. Помню, что плакала в ванной после того, как хозяин… как он меня…

Я покорно позволила остаткам воспоминаний выползти на свет божий, и теперь рассказывала это снова. Но сколько я еще должна буду это вспоминать? Чужое дыхание, тяжесть ненавистного тела – это не ушло с памятью Йолы, а спаялось с моей. Тяжко…

– А потом я начала забывать. Уже на следующий день я не помнила большую часть своей жизни. Я постепенно забыла даже как писать. Я не помню, как надо к вам обращаться, не знаю правил поведения, я не помню ничего… Я не помню прошлого, не помню, что училась в школе рабов. Я даже людей не помню, которые меня окружали, с которыми дружила, кого любила. Вы говорите, что я была рабыней, но я не знаю, что это такое. Это, наверное, тьма. Это она заставляет меня все зыбвать.

Молчание.

Я осторожно подняла глаза на Ват Йета. Он смотрел на меня очень внимательно, касался взглядом моего лица, губ. Он меня изучал. Мою мимику, которая единственная оставалась подвижной – правду ли я сказала или соврала?

– То, что ты многого не помнишь, я понял давно, – наконец сказал он, – но это не объясняет другого. У тебя есть знания, которые ты не можешь иметь. Ты не говоришь мне всего. Прости, но будет больно.

Ага! Еще чего!

– Неизвестно же, как отреагирует моя тьма! Она может тебя убить или меня убить или всех убить! Думай, что делаешь! Это как с подожженным динамитом играть! – затараторила я, пытаясь отстраниться. – Не лучшая идея лезть мне в голову!

– Динамит? Впрочем, не рассказывай, откуда ты знаешь о последних военных разработках. Я хороший маг. Если что, успею спасти и себя, и тебя, и всех.

Я прикусила язык. Опять ляпнула не туда!

Дерек Ват Йет же поднял руку, закатывая рубашку. От его ладони рвануло жаром магии. Но это был не согревающий приятный жар, который я чувствовала до этого. Этот жар уже на расстоянии жалил, покалывал, как стекловата. В детстве мне довелось по глупости на такой поваляться, и сейчас уже давно забытые чудные ощущения воскресли снова. Он протянул руку ко мне, к моему лбу. Ментальная магия! Он меня прочитает, и тогда что? Конец Бобику? Что тут делают с иномирянами? Боже, страшно! Дернуться? Бежать? Куда там… Я по-прежнему не могла двигаться.

Магия колола лоб остро, больно, почти нестерпимо. Безопасная магия? Ха! Вот сейчас эта жуткая колкая боль проникнет в мою голову, взорвется тысячей острейших осколков. Мою память переворошат, вытащат все наружу из кровавого месива агонизирующего от боли мозга. Как на это отреагирует тьма? Остатки личности Йолы, которые по-прежнему, судя по всему, остались в ее мышцах, нервах, импульсах? Как? Да я просто сойду с ума в лучшем случае! Во мне же не одна личность!

Испуганная, дрожащая от страха и боли, я готовилась к боли еще более жуткой. За что, Дерек? Пощади… Пощади!

И я, зажмурившись, выдохнула:

– Не надо, пожалуйста… Пожалуйста…

То ли вздох, то ли стон. Сердце громыхало где-то в горле вразнобой, не попадая в такт.

И боль исчезла вместе с жаром.

Я облегченно выдохнула, чтобы в следующий момент заорать, срывая голос и выгибаясь, разрывая обездвиживающую магию. Острый жар впился в голову – так, как я себе и представляла.

Не пощадил.

«Предатель… Предатель», – горько шепнула во мне тьма, сворачиваясь у сердца холодком. Ей было больно, обидно, горько.

Мне тоже. Потому что я снова была мертва.

Да сколько можно-то! Я опять, как и в тот момент, когда тьма впервые заползала в тело Йолы на моих глазах, стала призраком, духом, бог знает чем еще.

Я видела со стороны все: как падает тело на пол, как разливается по лицу бледность, стремительно синеют губы. Не мое тело! Это не я! Я – Вера! Я жива! Сознание раздваивалось, события наслаивались друг на друга, а потом паника внезапно ушла. Я смотрела на тело Йолы – оно было мертво несколько секунд, но для меня они растянулись, как старая резинка. Я видела, как Ват Йет растерянно смотрит на мертвое тело, как будто бы в замедленной съемке тянет руку к телу Йолы.

Не прикоснулся – не успел. Из груди несчастной девчонки, в чьем теле я обитала, в разные стороны рванулись черные жгуты. Они угрожающе качались в воздухе, как кобры, нацелившись на растерянного Дерека Ват Йета. Тот стоял, смотрел в замешательстве и явно не понимал, что происходит.

«Прочь! Иди прочь! Убийца! Ты все испортил, испортил», – горько зашептала тьма, не собираясь, однако, его жалить, атаковать, уничтожать.

И Дерек Ват Йет, замешкавшись, вдруг протянул ей руку. Как старой знакомой – доверительный внезапный жест – так протягивают руку злой забитой собаке, с опаской, но вместе с тем зная, что она может подставить лобастую голову под ласку. И щупальце съежилось, втянулось, отступило. Вот это да!

Кто же ты такой, Дерек Ват Йет? Полубог? Получерт? Что в тебе такого, что даже богиня испытывает к тебе почти любовь?

Тьма медленно вползала под кожу Йолы, а потом на полпути развернулось ко мне, будто что-то забыло. И я в сгустках тьмы я увидела лицо богини – почерневшее, с дырами глазниц, с мертвым оскалом. Я дрогнула и медленно отступила, осознав, что я носила в себе это. Мне стало страшно, жутко, захотелось развернуться и убежать, куда угодно. И я знала, что я могу – меня тянуло куда-то, уволакивало. Может быть, на тот свет. Но тут черный оскал снова дрогнул в сгустке тьмы, и бирюзовые глаза богини на миг мелькнули в мертвых глазницах – живые, просящие, несчастные глаза… И такое в них было отчаяние!

Уйти? Оставить ее тут на сотни лет мук, заставить ее гнить дальше там, где она быть не должна? Или хотя бы попытаться помочь?

Наверное, я буду очень жалеть.

С этой не до конца оформившейся мыслью я сделала легкий шаг вперед, к тьме, чтобы добровольно вернуться в тело бывшей рабыни.

Тьма поприветствовала меня тепло. Уютно устроилась под сердцем, которое снова забилось, разгоняя по венам кровь.

А я открыла глаза. Примерно зная, что сейчас произойдет.

Дерек Ват Йет очень, очень пожалеет, что залез мне в голову и фактически убил меня. Очень.

***

Тьма восстановила меня полностью, только сердце ныло сильнее прежнего. Болело, кололось, но вроде для того, кто был мертв, я вроде бы была ничего. Чужие мозги есть не хочется, ну, если только фигурально. Кожа не синяя, нога болит немного, локоть поцарапала, когда падала. Живая.

А раз живая, пора открывать глазки.

Конечно, первым, что я увидела, было лицо Дерека Ват Йета, черти бы его побрали. Внимательное, даже немного сочувствующее лицо. Второе, что бросилось мне в глаза – тяжелая чернильница. Тут в основном писали карандашами, чуть более плотными и жирными, чем наши, а чернильницы были скорее так, предметом интерьера стола богатеньких полудурков, таких, например, как Ват Йет.

Я была быстрее молнии – вскочила на ноги, переживая быструю тошноту и легкое головокружение, схватила чернильницу и запулила ее прямо в голову Ват Йету. Он увернулся каким-то чудом, воистину. Так обычно уворачивается от хлопушки быстрая, полная сил летняя муха.

Чернильница раскололась, заливая дорогой (надеюсь, очень дорогой) ковер черной пакостью. Мы оба посмотрели на пятно.

А потом я превратилась в мегеру.

Дерек Ват Йет ничего не делал, только прикрывал голову, чтобы в нее не прилетело книгой, кружкой, кочергой или поленом. Я была в такой ярости, что мне кажется, даже магия бы меня не взяла. Это был почти боевой транс.

– Ты сволочь! – орала я, швыряя в Ват Йета что попало. – «Память прочитать» он собрался! …! … свою прочитай! Придурок! … и …! Мало тебе рассказала? Так теперь вообще ничего не узнаешь! Если еще раз залезешь ко мне в голову, я тебя …, … и …! И в … засуну!

Меня уже трясло.

– «Я холёсий мяг, я спясу и тебя, и себя и всехь», – ядовито исковеркала я его слова. – … свою спасай, спасатель хренов!

И снова предметы мебели, летящие в его голову. И странный звук от Дерека Ват Йета – то ли стон, то ли еще что…

Я недоуменно опустила книгу, которую собиралась кинуть прямо в его шевелюру. Присмотрелась к его лицу. Он закрывал лицо ладонями, и на них еще и свесились растрепавшиеся прядки каштановых волос. Ничего не видно.

Звук повторился. Его плечи дрогнули.

И только тогда я поняла, что Ват Йет банально ржет. Я была готова его убить, а он – стоит и ржет. Ну не дурак ли?

Книга, которую я держала в руках, выскользнула из моих пальцев. Порыв ярости испарился. Я устало села на пол и посмотрела на вздрагивающие плечи Ват Йета.

Чтоб его! Мазохист проклятый! Ржет тогда, когда его матом кроют. Недоумок. Хотя… Ну хоть что-то человеческое я в нем увидела.

Недоумок же тем временем успокоился, убрал руки от лица и посмотрел на меня. В его звездных, теплых, как прогретая июньская трава, таяли смешинки. У глаз собрались морщинки-лучики, приподнялась правая бровь, придавая его лицу такое живое выражение…

– Мне теперь всегда тебя крыть последними словами, чтобы ты стал на человека похож? Я без проблем, обращайся, – пробормотала я, отводя взгляд. Мне стало неловко, как будто я увидела то, что для меня не предназначалось.

– Ты очень смешно меня передразнила. Я не удержался. Больше так не делай. И прости меня. Я был неправ. Не стоило лезть тебе в голову.

Мужик, который умеет признавать свои ошибки… Потрясающе. Если бы он меня не убил пятью минутами ранее, я бы за него замуж вышла. Ну, слава богу, не судьба.

***

Он не ожидал такого. Его магия должна была впечатать в его мозг все события из жизни Йолы, а вместо этого – пара неясных картин. Его дар раньше не давал осечек, но тут, наверное, тьма наложилась на тьму? Такая реакция нежелательна. Может, получится с другим типом вмешательства? Не с таким интенсивным? Парализующая магия ведь сработала как надо. Интересно… И горько.

Привкус горечи разлился во рту Ват Йета в тот момент, когда девчонка молила ее пощадить скривившимися от страха губами. Когда смотрела на него отчаянно, с мокрыми глазами, с распухшим носом. Миленькая, как несправедливо обиженный котенок. А он ее практически убил.

Мерзко.

Дерек Ват Йет чуть ли не впервые за свою зрелую жизнь чувствовал себя мерзко, глядя на то, как синеют губы несчастной девчонки, которая так много вынесла и которой предстоит вынести еще больше.

А потом из нее рванулась тьма. Но она была какой-то… иной. Она не стремилась причинить ему вред, не собиралась атаковать. В ней ощущался какой-то надлом, уж насколько Дерек мог это чувствовать. И он по наитию коснулся ее. И чудо – она исчезла. Втянулась обратно в грудь девушки, которая не дышала. Секунда. Другая. Белое, как снег, лицо Йолы, осунувшееся, как у мертвой. И его тьма взревела в голове, просясь наружу. Пищей для нее стала щемящая, неожиданно острая жалость, которую Ват Йет испытал к девушке. И жалость смешивалась в нем с попытками взять себя и свою тьму под контроль. Получилось. С большим трудом, но он взял себя в руки. Успокоился.

До тех пор, пока девчонка не пришла в себя. Она открыла глаза и сразу же, без перерыва, атаковала.

Дерек, конечно, не ожидал. Маленькая, растрепанная, она кричала на него, уперев руки в бока. А эти ее выражения… Дерек даже заинтересовался, когда она предложила ему засунуть … в … . Для него подобные обороты были в новинку.

И уж совсем неожиданно ему стало смешно. Он даже не понял сначала, что с ним происходит – смех родился как-то сам собой, очень внезапно. А уж когда она его передразнила… И откуда это в ней?

Если она говорит, что потеряла память, то все объяснимо. Необъяснимо другое – она ведет себя с ним как с равным, кричит, хамит, притом весьма изощренно, с выдумкой. Смешная. Необычная. Темная, которую он собирается использовать. И откуда она такая взялась? Хотя – откуда – вопрос понятный.

Дерек усилием воли взял себя в руки – тьма не дремала, снова собираясь в нем, как грозовые тучи.

И извинился перед растерянной темной, которая держала в руках книгу – видимо, собиралась запустить в него, но не успела.

Извиниться вышло неожиданно легко, что удивительно – Дерек почти никогда и ни перед кем не извинялся. И она успокоилась. Посмотрела на него искоса, как дикая неприрученная лань, и заметно расслабилась.

– Я действительно прошу прощения. Мне не стоило этого делать. Надеюсь, мы оставим этот эпизод в прошлом.

Девушку заметно перекосило, но она кивнула и осторожно положила книгу на стол.

– Я не могу быстро писать и читать. Это я тоже забыла, – заявила она. – Может, выплатишь мне моральную компенсацию и отпустишь на все четыре стороны? А я тебя тогда прощу.

Ват Йет едва не поперхнулся, однако быстро взял себя в руки.

– Если ты знаешь, что такое «моральная компенсация», значит, и остальное вспомнишь. Надо многое сделать. У нас большие неприятности. Император Дигона уже вовсю пользуется источником богов, и никому неизвестно, что произойдет со дня на день. Ты хоть помнишь, кто такой император? Или Дигон?

Она кивнула, тут же нахмурившись.

– Тогда свари нам кофе. Дел у нас много.

Не говоря больше ничего, темная отправилась на кухню. Варить кофе.

Ват Йет задумчиво посмотрел ей вслед. Она переплетала на ходу растрепавшиеся русые волосы. Ее худенькая узкая спина была ровной – почти идеальная осанка. Мда… Пожалуй, сваренный ею кофе лучше не пить. Вдруг вместо сахара она по незнанию добавит пару ложек яда?

Дерек вздохнул, отворачиваясь и снова беря в руки карандаш. Грифель заскользил по белому гербовому листу, оставляя после себя цепочку букв. Приказы, приказы… Они писались почти машинально. Он думал о Йоле. И все-таки откуда она знает о динамите? Хотя… Может, она не все забыла? Она была «золотой» рабыней при королевском писаре, мало ли какие бумаги ей приходилось читать? Вполне возможно, она и его приказы переписывала или приказы военных. И о динамите узнала оттуда, а теперь всплыло? Да, наверное, так оно и было. Другого объяснения нет.

Успокоившись, Дерек Ват Йет сосредоточился на тактиках и стратегиях. Через четверть часа железные птицы разлетятся по управлениям, по нужным людям, и сегодня же начнется атака на Дигон. Только бы успеть… Эти дикари быстро поняли, как пользоваться силой богов, и это может привести к страшным, непоправимым бедам. Если бы Дерек Ват Йет знал пословицы мира Веры, он бы применил известное «Заставь дурака богу молиться, он себе весь лоб расшибет» или «Сила есть – ума не надо». Еще про обезьяну с гранатой тоже неплохо бы подошло. Дигонцы и император Пилий в частности были настоящей иллюстрацией к этим мудрым народным словам.

И пострадать от их дурости мог весь мир. И особенно Тирой – к нему у Пилия были свои счеты, и Дерек на его счет не заблуждался. Дурак на троне – смерть, голод, разорение.

***

Кофе ему, …! Я недовольно пыхтела, сопела, но ароматный напиток сварила. На удивление мне было спокойно – выплеск эмоций был полезен. Тьма ощущалась у сердца, как прохладный комок, но не мешала. Тело Йолы тоже не скручивало от желания к Ват Йету. Ну и слава богу!

Да и то, что сказал Дерек, заставило меня собраться. Война идет. И я почти в эпицентре.

Я задумчиво накладывала в чашку неровные кусочки колотого сахара – привычного нам сахарного песка тут почему-то не было. Один, второй, третий… Я остановилась на шестом. Надеюсь, Ват Йет любит послаще.

Вдохновленная своей маленькой пакостью, я вернулась с кофе в гостиную. Ват Йет стоял у открытого окна, выпуская одну за одной железных птиц. Они уносились в светлеющее небо.

– Сегодня начнется война, – сказал он, не оборачиваясь ко мне, и я вздрогнула. Сегодня… Уже сегодня. В груди отозвалась тревожным холодком тьма.

ГЛАВА 17

В имперской мастерской беспрерывно стучало, грохотало, звенело. Сухие мускулы нескольких дюжин мастеров перекатывались под кожей, и мышцы уже сводило от постоянного напряжения. В раскаленные докрасна печи падали капли пота, шипя и добавляя новых ноток во всеобщую какофонию звуков. Артефакторы сидели за сложной, скрупулезной работой, не разгибая спины.

Под медной крышкой слышался непрекращающийся гул. Он то становился тише, то снова набирал обороты. Об крышку изнутри что-то иногда раздраженно стучало, билось.

Император Пилий Дигоная коснулся медного бока горшка, сосредоточился, пропуская в него горячую магию – она перестала быть мятной, прохладной, божественной после того, как полностью слилась с человеком.

Гул в горшке на мгновение стих совсем, а потом снова набрал силу.

Два десятка железных мух – столько получилось сделать самым лучшим умельцам Дигона. Мухи получились не очень-то изящными – полое тельце с устройством вроде миниатюрного шприца, несложный механизм подъема, крылья. Ничего лишнего. Все остальное наполнила магия Шестнадцати, послушная воле своего хозяина. Эта магия была истинным чудом. Сырая, толком не оформившаяся, она обладала чудовищной силой и была очень управляемой, даже, наверное, доверчивой. И сейчас она послушно выполнила то, что в нее вкладывал нынешний ее хозяин. Очень зря.

Она раздраженно, даже разъяренно полыхнула жаром так, что медная крышка стала мягкой, словно была сделана из сливочного масла, а не крепкого металла. Правда, мух она не испортила, всего лишь отравила их тела, наполнила злой волей – все так, как и хотел император.

Если бы кто-то смог увидеть потоки магии в этот момент, то он бы с ужасом и брезгливостью отошел бы подальше. Светлые, гладкие, как струи воды, искрящиеся потоки магии, столкнувшись с человеческим механизмом, потемнели, искривились, разрослись, как отвратительные наросты, воспалились, впились в медь. Это выглядело неправильно, противоестественно, но увы – люди не могли видеть этого.

Они видели только результат, и им хватало.

Жалкий раб, не поднимая головы, поднял крышку, когда император благоразумно спрятался за прочной стеклянной перегородкой мастерской.

Разозленные железные шарики, вылетев из горшка, сгрудились вместе, рядом. Они были нацелены на одного-единственного человека и не собирались нападать без нужды. Им предстояло лететь в Тирой, чтобы выполнить свое предназначение. Там, в Тирое, кое-кто встретит свою смерть от тысяч укусов. Собаке собачья смерть.

Император Дигона дернул щекой. О, как бы ему хотелось посмотреть, как сдохнет Дерек Ват Йет, ужаленный ядовитыми тварями! За своего отца! Такая месть казалась ему достойной. Жалко, что не выйдет посмотреть – у императора много дел.

Довольно хмыкнув, он приказал распахнуть окна. Рой ядовитых мух, сердито гудя, вылетел, взяв четкий курс на Тирой.

И Пилий Дигоная очень надеялся на то, что они долетят.

А пока нужно показать всем, что Дигон – отныне сила, с которой нельзя не считаться. А потом настанет пора завоевывать мир.

Император Дигона посмотрел на раба, который распластался у медного, уже опустевшего горшка, и хмыкнул. Отныне весь мир – его рабы. Помиловать? Казнить? Пытать? Это будет решать только он.

***

Первая атака была очень быстрой, но, увы, недостаточно. Если бы император Тироя прислушался к Ват Йету на день раньше, если бы… Не прислушался. Не понял серьезности ситуации. Не отреагировал так, как должен был – паническая мысль о недопущении войны не давала ему соображать здраво.

Да, все, вроде бы, было продумано. И перекрытие торговых путей, и взрывчатка в почтовых птицах, и войско из рабов, помимо основных военных сил… Стратегии выведены до идеала, в них был рецепт победы. И если бы Пилий не получил от источника силу, равной которой мир не знал уже очень давно, то история Дигона бы закончилась в этой войне.

Но Пилий получил.

Первая атака закончилась и правда очень быстро.

Хорошо обученный отряд воинов затаился в кустах близ реки по границе Дигона. Командир Иший был человеком очень решительным, с хитрецой, правильной мужской закваски. Он знал немного больше об отношениях Тироя и Дигона, чем рядовые служаки, и помалкивал, потому что первая задача командира – не допустить паники. Вторая – держать на уровне командный дух. Третья – обеспечить каждого сухой обувью и пайком. Порой первая и третья задачи менялись местами по значимости, по крайней мере, для Ишия.

Сейчас его бойцы, каждый из которых стоил десятка новобранцев, притаились у воды, собираясь пройти на территорию Дигона. У берега колыхалась мягкая мясистая трава. Она пахла тиной, болотом. В ней, такой густой и приятной, было очень удобно пробираться на территорию врага.

Бойцы тихо-тихо, незаметно ступали на земли Дигона, чтобы отвоевать себе стратегически важный кусок судоходной реки. Они рассредоточились, чтобы атаковать. Десяток охранников-лучников из Дигона, которых они срисовали еще в самом начале партизанского наступления, вызывал у бойцов Ишия усмешку – это разве воины? Это разве защита? Так, поразвлечься. На один зуб.

Стемнело.

Пора перебираться на другой берег и атаковать. Лучники Дигона вообще запалили костерок на берегу. Дураки… Бойцы ухмылялись, а вот Иший, наоборот, напрягся. Как-то подозрительно все, особенно в свете того, что он знает. Как бы не подстава… Интуиция зажглась тревожным огоньком.

Но все было тихо. Лучники и не смотрели в сторону реки. Они уже вовсю горланили песни, отхлебывая из большого кувшина. По берегу потек аппетитный запах ухи.

«И что это я, – думал Иший, – тяну время, а мои ребята уже устали. Выбраться на берег, перебить лучников и дело с концом».

И он махнул рукой, отдавая приказ и отгоняя от себя недоброе предчувствие.

Безмятежная тишина нарушилась тихими всплесками. Бойцы нырнули в прохладную реку.

Лучники замолкли мгновенно, словно бы и не они только что пели непотребные народные песни про Алашку и ее блестящие панталоны.

В черную воду полетели стрелы.

Иший закричал, отдавая приказы, но лучники, единожды обстреляв его воинов, сразу же скрылись. Зашипел погашенный ими в спешке костер.

– За подмогой убежали, бисовы дети! Вперед, быстрее! На берег и в оборону! – крикнул Иший, увидев, что все его бойцы на месте – лучники не убили ни одного.

Только ранили одного в руку, а другого – в плечо.

В черную воду реки потекла кровь тиройцев. И того, что произошло дальше, никто не мог предугадать.

Чавкнула вода. В одном месте, в другом. Чавкнула нехорошо, жадно, явив на поверхность острые грани капканов.

Миг – и прибрежные территории огласили крики и стоны боли. Острые резцы, похожие на самостоятельно живущие челюсти, которые выползли из воды, как растревоженные раки, многих лишили возможности передвигаться. Они вцеплялись в конечности, травили их впрыснутым в них ядом, разгрызали кости железными жвалами.

Иший закричал, чувствуя, как в его плечо впивается железный острый клык. От него жаром пробежал смертоносный яд.

Император Пилий не зря почти не покидал мастерских. Ядовитые мухи – последняя разработка, а до этого экспериментов было хоть отбавляй.

Те же капканы, которые активизируются с кровью. Это было сложно, но мастера и его магия справились. Отличная получилась игрушка. Капканы закапывались в ил возле берега, как сомы, и лежали там, накачанные ядом и магией, ожидая своего часа.

Они были как пираньи, ощущающие кровь – лучникам оставалось только ранить тех тиройцев, которые рискнут заползти в реку. А капканы сделают все сами.

Две сотни острыхкапканов, всего две сотни – и река со стороны всей границы была защищена. Оставалось только на равном удалении друг от друга рассадить по пятерке лучников, можно даже не самых метких. И ранить тех, кто рискнет ступить в воду. И еще, на всякий случай, порезать руку над водой, чтобы проснулся хотя бы один капкан. А потом – по цепочке.

Через четверть часа все было кончено.

Командир Иший и весь его отряд пал. На поверхности черной холодной воды покачивались мертвые тела.

Лучники Дигона спешили отчитаться об отлично проделанной работе. Они сами были очень впечатлены тем, свидетелями чего стали. Рейтинг императора Пилия Дигоная рос со стремительной скоростью.

И – то ли еще будет?

***

Дерек Ват Йет был собран и серьезен, как собачка, выкапывающая себе ямку. Ладно-ладно, сейчас не время для шуток, и я это понимала. Это было нервное.

Все утро, пока ленивое солнце не выползло полностью, я писала, переписывала, варила кофе – в общем, была классической такой секретаршей. Заодно вникала в дерековские тактики и стратегии, насколько могла – спать очень уж хотелось. Тактики и стратегии впечатляли.

Заход лучников с гор – плененные деревни, обеспечение фуража, заход птиц с воздуха – взрывы императорского дворца, атака столицы. Два захода со стороны реки – ближе к источнику, быстрый бой профессиональных вояк. Первый заход, кстати, случился вчера ночью. Несколько полноценных отрядов, которые со всех открытых сторон подступали к границам Дигона – часть рабов, часть воинов. Одновременное партизанское перекрытие всех трактов и торговых путей, даже лесных тропинок. Обесточивание и обескровливание страны, которая жила за счет торговли металлами и мехами, но не имела своего зерна – этим мы как раз с Дереком занимались, вымучивая письма правителям, участвовавшим в Дигойском мирном договоре. В общем, в вежливо-ультимативной форме мы просили правителей сопредельных стран наподдать Дигону сообща или хотя бы не мешать погружать страну в голод и разорение.

Письма, письма… На моей правой руке уже давно появились мозоли от неудобного карандаша.

– И почему мы этим занимаемся? Что, писарей больше не осталось? – простонала я, разминая затекшую руку.

– Чем меньше людей знает, тем лучше, – ответил Ват Йет, не отрывая грифеля от бумаги. Его вензеля получались куда лучше моих загогулин.

– Ясненько. То есть, мне ты доверяешь теперь? А зачем было в голову лезть и рисковать моей жизнью? – спросила я, снова начиная заводиться.

– Было много непонятного. И я уже извинился.

Он даже взгляда на меня не поднял! Как писал, так и продолжил. Мне мучительно захотелось запустить в него карандашом, но я сдержалась. Эдак и в истерички записаться легко, а потом оттуда, из истеричек, фиг вылезешь. Поэтому я сцепила зубы и продолжила калякать, периодически мысленно издеваясь над местными именами и фамилиями. «Соклюй Рабиноя Гарстон, император Рабии». Я представила, как маленький Соклюйчик, еще будущий император какой-то там Рабии, бегает по дворцовому саду без штанов, и нервно хихикнула. Соклюй… Ну это ж надо же. Хоть какое-то развлечение.

К полудню мы дописали второй блок писем и снова отправили птиц. Красивые они, эти железные птицы. Есть в них что-то такое… Удивительное, но вместе с тем – страшное. Как безоговорочная победа человека над природой. Только толку от этой победы…

– Мне нужно поспать один час. А тебе? – спросил Дерек, потягиваясь в кресле. Под его рубашкой послушно перекатились красивые мышцы.

Я задумалась, глядя на четко прорисованный под тканью бицепс. Поспать? А толку-то от часа? Насплю себе головную боль. Да и разгуляться я уже успела.

Я мотнула головой.

– Тогда, если прилетят почтовые птицы, прими их. Можешь прочитать послания. И буди меня, если там будет что-то серьезное. Полагаюсь на тебя.

Кивнув мне, Ват Йет поднялся, устало потер виски и вышел из гостиной. Полагается он. Ага. Как же. Сначала залезть в голову и тем самым прикончить, а потом «я на тебя полагаюсь». У-у, злит неимоверно!

Сердце обдала успокаивающим холодком тьма. «Не злись, не надо», – шепнуло у меня в голове на грани восприятия и снова примолкло.

«Не злись»… Ладно. Вот только чем бы заняться? Почитать? Можно. А можно попробовать еще разок помедитировать и пообщаться с тьмой. Со своей внутренней богиней, ха!

Взвесив все за и против и решив, что «внутренней богини» на сегодня достаточно, я потянулась за книгой, которая первая лежала на столе Ват Йета. Но открыть я ее толком не успела.

Первая птица прилетела ровно через тридцать секунд после того, как Ват Йет слинял спать. Она стукнула в окно, влетела и уселась на стол, взметнув тонкими медными крылышками всякие бумаги.

– Ну и как ты открываешься? – спросила я у птички, которая притихла и смотрела на меня стеклянным мертвым глазом. Брр. Жуть.

Присмотревшись, увидела тонко вырезанный квадрат на грудки птицы. Коснулась его, ведя пальцами по контуру. Механизм сработал быстро – мягкая пружинка открыла мне птичью грудку. Белая плотная бумажка, свернутая особым образом несколько раз. Я уже знала, что даже загнутый на миллиметр уголок листка что-то значит. Сложенная пополам бумажка – очень срочно. Загнут правый край – секретно. Загнут левый край – государственная бумага. Свернуто наподобие японских канзаши, сложно и мудрено – документ от какого-нибудь правителя. И так далее. Я даже не особо вникала – Дерек крутил бумажки сам.

Это письмо было свернуто надвое, с подкрученным левым краем. Развернула шуршащий листок, вчитываясь в буквы. Ничего не понятно. Зерно, соль какая-то, травы… Поставки? Ну, это, наверное, не срочно.

Только я потянулась к книге снова, очередная птица забилась в стекло. И еще. И еще.

Мда… Почитаю я, как бы не так. И как мне вообще тут решить, что срочно и что – нет?

Полчаса спустя я уже не вдумываясь читала все подряд. Пока в окно, которое я распахнула уже настежь, не влетела почти сломанная птица. Ее, видимо, собирали из того, что попалось под руку – она сильно отличалась от других – сияющих, быстрых. Потертая, с разными крыльями, скрипящая, как старое седло. Листок в ее груди был свернут небрежно.

«Сколько мне тут еще сидеть взаперти?!

Идет война? Что происходит?

Как отец?

Ответь мне немедленно!

М».

И что это за «М»? Друг? Кто-то из семьи? На «ты», без речевых оборотов, на дешевой скомканной бумаге… Я перевернула листок. Ну да, так и есть. Сзади – стертые буквы. Писали на старом, уже использованном письме. Ладно. Пусть Дерек просыпается и сам разбирается.

А может, тоже взять с него пример? Ну, хоть поваляться на кровати, принять горячий душ? А что, хорошая мысль.

Я открыла окно пошире, чтобы птицы не долбили в стекло, и пошла претворять свои планы в жизнь. А потом, после душа, и поесть бы хорошо…

***

Дерек Ват Йет умел спать рывками, минутами. За час правильного сна, с глубоким концентрированным дыханием и с магическими узелками в кровотоках своего тела он мог выспаться так, как иные не высыпаются и за десять часов.

Этот час ему был уже необходим, и он, оставив все дела, улегся в кровать.

Проснулся он через сорок минут – узелки магии развязались раньше, но он успел отдохнуть. Из соседней комнаты слышался шум воды. С темной все в порядке? Не было приступов? Или еще чего?

Ват Йет не сдержался, проецируя магию на белый матовый фон. Перед его взглядом предстало тонкое девичье тело под струями воды.

Ват Йет, сам того не ожидая, засмотрелся. Она смешно отфыркивалась от воды, подставляя лицо под мощный напор. Растерла мыло в волосах, скользнула руками по гладкому телу…

Дерек Ват Йет прикрыл глаза, обрывая нити магии. Она не должна ничего в нем вызывать. Ни че го. Ни умиления. Ни симпатии. Ни интереса. Она – средство на самый черный день. Она – никто, рабыня, темная. Никто.

Но его тьма чувствовала иначе. Она рвалась к ней, она хотела – к ней. Она мучила тело Ват Йета, подтачивала его контроль. Ну что, если он просто зайдет сейчас к девчонке? Что? Она может даже не оттолкнуть его, ведь она же сама первая его поцеловала. Пусть и почти не отдавая себе в этом отчета, но было? Было. Может, она его ждет сейчас?

Чушь. Блажь. Глупости.

Дерек Ват Йет отсек все лишнее, вытянув себя из темного омута сомнительных желаний. Рывком поднялся с кровати. Контроль. Контроль. И денек отдохнуть от этой девицы, чтобы привести мысли в порядок. Вспомнить, кто он.

Дерек Ват Йет переодел рубашку, мрачно посмотрел на себя в зеркало. В его зеленых глазах ленивыми черными всполохами перекатывалась тьма.

ГЛАВА 18

– Я оставлю тебя здесь, с Савом. Он где-то тут. В общем, найдется. Постарайся быть полезной, – сказал мне этот сухарь, даже не посмотрев в мою сторону.

Он привел меня в филиал ГУСа во дворце и усадил за стол начальника. Но уйти не успел.

В комнату влетел Савар, бледный, взлохмаченный. В одной его руке была полудохлая металлическая птица, из которой торчала пара пружин. В другой была зажата горсть земли, которую он осторожно высыпал на стол.

– Все – вон! – увесисто приказал Сав своим людям. В его голосе звякнула сталь. Кабинет опустел в мгновение ока.

Сав повернулся к нам, глухо сказал «смотрите» и провел ладонью над горстью глинистой, желтой земли, пробурчав что-то на своем, магическом.

Над столом медленно проявилась картинка, чуть с запозданием подтянулся звук.

Темнота. Шум воды. И вдруг крики, вопли страшной боли. Окровавленное лицо человека, который магическим огоньком осветил пространство вокруг себя и, прерываясь и шипя от боли, быстро заговорил:

«Нас всех сожрало… разорвало что-то. В воде. Засада была. Всем … ! Всем за минуту! Тшш. Вот она! Ползет».

Изображение переместилось, и в земле мы увидели копошащиеся, блестящие от железа жвала, которые целенаправленно ползли за раненым менталистом. Эти жвала напоминали капкан, облепленный водорослями. На его острых, неожиданно чистых гранях что-то нехорошо бурело.

Капкан полз очень даже шустро, лязгая и позванивая металлом.

Человек же, видимо, раненый, полз пока быстрее. Он смотрел то на темное небо, то на живой капкан, и не сдержал облегченного вздоха, когда к нему спустилась птица. Он рывком сунул в ее грудку горсть земли, которую сжимал в ладони. Это заминка стала фатальной.

Мы все увидели, как жвалы приблизились к нему почти вплотную.

«Эта дрянь… ко… Кости разгрызает. …! Передайте Ганне, что люблю».

Хруст. Крик. Истаявшая картинка.

– Нашему первому отряду конец! Всех разорвало на куски вот этим! – крикнул он почти в лицо Дереку.

– Что это, …, возьми, такое?! Вот этим парней убили… Я Ишия знал! Я у него на именинах был месяц назад! Я его дочь качал на руках! Что это за …, Дерек?!

Вдруг голос Сава начал стихать, будто кто-то положил мне на голову подушку. В сердце густел холод, и с каждым вдохом мне становилось больнее и больнее. Из-под кожи поплыла тьма. Ее что, срывает с катушек? Достала!

И я уплывающим сознанием изо всех сил пыталась думать о хорошем, стереть то, что я увидела только что, заменить другим. Я вспомнила вкус малинового зефира, который пекла моя мама, когда я была совсем малышкой. Он скрипел на зубах от сахара, но был таким умопомрачительно вкусным, что я однажды съела целый противень, штук двадцать. Мама тогда перепугалась, а я была довольным и счастливым ребенком. Даже ни одного прыщика не выскочило!

Вспомнив это, я невольно улыбнулась.

Холод стал менее интенсивным.

Думай, думай…

Так. Зефир, мама, старенькая кухня… А потом отчим и… Нет-нет-нет. Воспоминания – такая штука, что подтягиваются все вместе. Может, математические выкладки?

Точно.

В голове стремительно замелькали цифры. Я, оказывается, по ним скучала. Ровные ряды формул, столбцов, строк успокоили тьму настолько, что холод опять послушно свернулся там, где и должен быть.

– Что с тобой? – вплыл в сознание встревоженный голос Сава. Он держал меня за плечи и с тревогой заглядывал в лицо. Он весь был осунувшийся, бледный, на лбу залегла складка. Морщинка у рта обозначилась четче, резче.

– Все хорошо, – прохрипела я, отходя от чудных ощущений и параллельно радуясь, что могу взять тьму на поводок.

– Тьма среагировала на то, что ты увидела?

Я кивнула. Сав усадил меня в кресло, шепнув что-то успокаивающее, и обернулся к Дереку, который сканировал горячей магией горстку земли.

– Я… я не знаю, что это, но подозреваю, что дела наши плохи. Войска нужно усилить, и как можно быстрее, – глухо сказал Дерек.

– Да, нужно усилить… Да мы вообще понимаем, с чем имеем дело?!

– Понимаем.

– И с чем же?

– С императором Дигона, который дорвался до магии Шестнадцати и теперь экспериментирует.

– …! – простонал Сав, хватаясь за голову, – нам надо подобраться к источнику! Отвоевать, забрать – как угодно!

– Нам надо добраться до Пилия, и чем быстрее мы это сделаем, тем больше вероятность…

Договрить он не успел. Уже знакомый мне камердинер прервал Дерека, без стука входя в кабинет.

– Император требует вас к себе. Сейчас же. Двоих.

Он выразительно посмотрел на меня, намекая на то, что мне на аудиенции не место.

Ну, не очень-то и хотелось. Мои руки еще мелко-мелко дрожали, а сердце стучало как сумасшедшее.

– Исключено, – неожиданно заявил Дерек Ват Йет, – девушка идет с нами.

Камердинер не позволил себе скривиться, но его лицо было очень красноречивым.

– Следуйте за мной. Император ждет вас в Малой беседке в саду.

Дерек первым вышел за дверь вслед за камердинером, не взглянув на меня, а Сав, наоборот, протянул мне руку. Заботливый… Не то, что Ват Йет.

Так мы и шли гуськом. Впереди важный камердинер нес свою хоттабычевскую бороду, за ним шагал Дерек, а мы пристроились за ними. Камердинер вел нас в противоположную от входа сторону, во внутренний двор. Мы вышли на улицу, и я поежилась. Холодок в груди мешал согреться.

– У тебя руки ледяные. Держи.

Сав стянул с себя свитер, пропахший чем-то хвойным, острым, набросил его на мои плечи. Тепло… Я поблагодарила, укутывая руки в мягкую ткань. Дерек оглянулся на нас и тут же отвернулся, но я успела заметить, как уголок его губ опустился еще ниже. Чего это он?

Мы спустились по пафосным каменным ступеням в сад. Красивый… Королевский, что тут еще скажешь. Клумбочки, цветочки, но такое все… Не фэнтезийно-прекрасное, скорее, строгое и упорядоченное. На пересечении дорожек стояла беседка, хотя, наверное, можно было бы назвать ее «беседищей». Темного дерева, без особых изысков, но красивая. Закрытая со всех сторон полупрозрачной тканью, заросшая белыми крупными вьюнами. Их запах ощущался уже тут, за несколько метров, но не раздражал навязчивостью, как лилии или фиалки. Послышалось жужжание. Ну вот, шмели к цветочкам прилагается. Жужжание становилось интенсивнее. Садовники что, рискуют жизнью императора, раз сажают в местах его аудиенции такие привлекательные для насекомых медоносы?

Хотя… А жужжат-то позади.

А обернулась. К нам спускался небольшой рой крупных насекомых, которые очень угрожающе жужжали. Даже, скорее, стрекотали. А в следующий миг весь рой целенаправленно атаковал нас. Я завизжала, опускаясь на колени и прикрывая голову свитером Сава. Послышались крики, мат. Бежать! Быстрее!

Я вскочила, на полусогнутых отбежала подальше от источника угрожающих мне звуков, подняла голову. Весь рой атаковал только Дерека, совершенно игнорируя всех остальных. От него горячило магией, но бешеные шершни, казалось, плевать на нее хотели. Один из них впился в руку Ват Йета, и его кисть на глазах начала опухать.

– Осторожно! Отравлено! – закричал Ват Йет, уворачиваясь от роя. Его рука повисла распухшей плетью, на лице отразилась боль.

И в следующий миг в моей груди развернулась во всю мощь тьма. Это было почти мгновенно, как если бы бабочка освободилась от куколки в быстрой перемотке. Мое сознание осталось в целости, но тело мне не подчинялось. Тьма была сейчас мною. Это она уверенно подняла руку, из которой вырвались тяжелые черные жгуты. Они окутали Ват Йета с головы до ног, и жуткие ядовитые твари не смогли пробиться сквозь ее кокон. А потом послышался звон, как будто упала монетка. И еще одна. И еще. Это жужжащая пакость с металлическим звоном падала на землю, пораженная жгутами тьмы.

А потом все исчезло. И тьма, и выражение высокомерного снобизма на лице камердинера. Я стояла с поднятыми руками, из которых уже не текла холодная черная магия.

Дерек застонал сквозь стиснутые зубы.

– Лекаря! Со всеми противоядиями! – заорал Сав, почти срывая голос и бросаясь к Ват Йету, который стек без сознания на землю. А потом все смешалось: люди, лица, император, стража, кучка врачей, артефакторы, которые поднимали с земли металлических, как оказалось, мух. Я наблюдала за всем этим словно бы со стороны – тьма еще не отпустила мое тело.

В вены Ват Йета уже воткнули какие-то иголки, погрузили его в магический сон. Распухшая рука начала приходить в исходное состояние.

– Выживет? – шепотом спросила не я. Тьма. Она мне даже рук не позволила опустить.

Сав каким-то чудом услышал меня, оглянулся, кивнул.

Облегчение, разросшееся в моем сердце, было облегчением богини. Она была довольна.

Удар сердца – и мое тело снова стало моим.

– Ну и что это все значит? – спросила я вслух, обращаясь к своей «внутренней богине». Она ожидаемо не ответила. Притаилась в своем привычном месте. Я только краем восприятия успела ощутить ее усталость, а потом и это пропало.

– Йола, идем, – сказал, наконец, Сав, уводя меня в беседку. Императора там уже не было. Эвакуировали? Не помню… В тот момент, когда тьма занимала мое тело, все внимание было сосредоточено только на Ват Йете.

– Твоя тьма умеет защищать… Никогда о таком не слышал, – задумчиво сказал Сав, вглядываясь в меня внимательнее.

– Я тоже, – прохрипела я, и Сав тут же предупредительно налил мне воды.

– Спасибо.

– Да не за что. Тебе что-нибудь нужно? Может, отдых, поесть или прогуляться?

Я прислушалась к себе. Усталость была сильная. Видимо, тьма израсходовала жалкие остатки ресурсов моего организма.

– Я бы поспала.

– Ну так идем. Все равно пока всем будет не до тебя. Дерек полностью восстановится от яда через пару часов. Отдохнешь, а я присмотрю. Мало ли что.

Я кивнула. В голове начала растекаться боль. Сав, заметив, что я морщусь, легко коснулся моего виска. Боль растворилась от его прикосновения мгновенно.

– Ты добрый волшебник, – шепнула я, поднимаясь на ноги и слегка пошатываясь.

– Так мы к ночи до постели дойдем, – вздохнул Сав и мягко обхватил меня за талию. – Хватайся за шею.

И я послушалась. Мы поднимались по ступенькам как близкие люди, как любовники, но мне было плевать. Спать, спать…

***

Дерек Ват Йет очнулся почти сразу – собственные резервы, помноженные на противоядия и магию целителей, дали отличный эффект. Белок яда разрушался очень быстро, но двигаться пока было нельзя. Хотя бы час нужно провести в неподвижности, иначе интоксикация организма будет спадать медленнее. Дерек лежал на быстро сооруженной прямо на земле постели под приглядом лекарей. Скосил глаза на поврежденную руку – на кисти алел красной воспалённой точкой укус. Пилий, гаденыш… Тот же, уже знакомый яд, только гораздо большая доза в механических мухах, на которых почти не действовала его магия. И как ему, этому дураку Пилию, удалось? Если бы Дерека покусал весь рой, то спастись шансов бы не было – яд быстро поразил бы его мозг и парализовал тело. Достаточно было трех укусов. Да… Вот так живешь себе на свете, считаешь себя почти неуязвимым, а тут… Да…

Темная его спасла. Дерек подробно прокрутил в памяти события. Вот она пугается, кричит и даже отбегает в сторону. Затем укус в руку, и боль дезориентирует. Боль очень сильная, жгучая. Девчонка смотрит на него испуганно, а он кричит ей и Саву, что насекомые отравлены. А потом он успевает заметить, как она уверенно выпрямляется, медленно вытягивает руки вперед, и с них срывается тьма, которая завернула его в хранительный кокон. Он сперва подумал, что тьма атакует, но нет. Она ласкала его кожу, мягко касалась укуса, а не сжималась вокруг него удавом. Она его спасла. Тьма его спасла. Почему?! Что с ней не так? Одни вопросы, и совсем без ответов.

Дерек вздохнул. Как же эта девчонка его утомила! Тайна, загадка, только не притягательная, а раздражающая. И времени совсем нет, да и тьма его сходит с ума, стоит ему только дать слабину… И сразу же за этой его мыслью послышался смешок. Ее смех. С чего бы?

Он осторожно повернул голову набок, чтобы видеть больше.

Увидел.

Двое поднимаются по ступеням. Ее золотистые на солнце пряди волос. Нежное платье, наброшенный на узкие плечи мужской свитер. Рука Савара, уверенно лежащая на ее талии. Миленький профиль, когда она повернулась к Саву, чтобы что-то ответить, улыбка. Ее рука, доверчиво обнимающая его шею.

«Мое! Это мое!» – взревело где-то в сознании Ват Йета. Взревело жарко, страшно, очень знакомо. Тьма Ват Йета была против того, чтобы девчонку трогал кто-то другой. Очень, очень против. Дерек понимал, что не удержит тьму сейчас, что она вырвется. Она долбила в его грудь, разрасталась, распухала, как утопленник, заполняла душу Ват Йета до краев.

Дерек перевернулся набок, часто дыша, пытаясь успокоиться, взять себя под контроль. Взбудораженные, испуганные лекари тут же сгрудились над ним, забегали, зазвенели своими склянками.

Блеснуло в траве металлом. Осознанная мысль прошила Дерека, немного отрезвила. Настолько, что он смог протянуть руку к этому металлическому, блестящему, и крепко сжать жало ядовитой мухи, которая осталась незамеченной. Боль прошила тело острым, жгучим разрядом, сознание уплывало, а вместе с ним притихла его наглая, жестокая тьма. Поделом ей. Он больше никогда, никогда не позволит ей вырваться наружу.

Дерек Ват Йет победно улыбнулся и отключился. Пусть теперь лекари поработают.

***

Император Дигона вкачивал чистую, сырую магию в предметы почти без отдыха, яростно, и даже не замечал, как эта магия ухает в очередные изделия его мастеров, словно в бездонный колодец. Он не видел, не хотел видеть, что источник уже не доверчиво, а нехотя, с опаской дарит ему свою магию и каждый раз подолгу восстанавливается, притухая и переставая искриться.

Но Пилию было на это плевать. Он торжествовал. Всего неделя – и результаты потрясали. Тирой повис на волоске, а за ним рухнут другие сопредельные страны – одна за одной. Так же, как некогда рухнул Дигон.

Капилляры в глазах императора лопались от напряжения. Он не спал или же спал очень мало, урывками, почти не ел. Все его мысли и устремления были нацелены на месть и мировое господство, но расплачивался за свои мечты не только он. В имперской мастерской то и дело было слышно, как падает очередной стул: это теряли сознание от усталости артефакторы. Теперь в мастерских пахло не только разогретым металлом, но и травами, подстегивающими работоспособность. Но простой люд не роптал. Благодаря хорошему рекламному пиару Пилий стал чуть ли не супергероем, который спас народ от опасной магии чужих богов и теперь получил их силу.

В критическое мышление в Дигоне не очень умели, и версия пришлась ко двору. А новые «оружейные» артефакты, переполненные магией, дрожащие от нетерпения, отлично работали как доказательство крутости императора. Да и арефакторы, мастера и подмастерья распространяли свои слухи, очень лесные для Императора. Этому способствовало и то, что силу от источника не получал больше никто, кроме Пилия. Ей, этой силе, этой магии, надо было открыться, позволить ей войти в себя. Доверчивая магия Шестнадцати требовала того же и от того, кого благодетельствовала. А дигонцы и доверие к чуждому и новому – не самое лучшее сочетание. Только император интуитивно, каким-то чудом понял, что надо делать.

Конечно, сказать, что кроме императора никто не пробовал «отпить из источника», было бы неверно. Пытались, особенно охранники и шпионы, от которых, впрочем, Пилий быстро избавился.

Только ничего не вышло. Люди боялись прохлады магии и подсознательно закрывались от нее.

Вот и получилось, что император взял на себя колоссальную нагрузку в одиночку. Поэтому от усталости он не сразу правильно отреагировал, когда снаружи послышались взрывы. Даже поначалу и не понял, что случилось, наделяя магией очередную партию ядовитых мух – очень уж понравилось ему это оружие. Целенаправленная отравленная смерть.

– Горит! Горит! – закричал вдруг кто-то из мастеров в открытой части помещения. К нему уже бежали со всей мастерской.

– Дом!

– Жена!

– Мой дом горит!

– Магазин! Магазин! Моя лавка!

Крики становились громче, и Пилий, раздраженно оторвав красные, воспаленные глаза от звонко жужжащего горшка, быстрым нервным шагом подошел к окну.

С неба одна за одной сыпались железные птицы Тироя. Они кружились в небе тяжелыми стаями, и раз в секунду одна из них пикировала на землю сверкающей быстрой линией, чтобы взорваться с негромким хлопком. Дворец, дома знати, парки и сады, базарная площадь, магазинчики и мастерские… Развалины стен, проломленные крыши, выбитые стекла… Улицы начали заполоняться огнем, дымом и криками людей. Имперская мастерская тоже опустела – кричащие, плачущие люди плевать хотели и на императора, и на его приказы. Они спешили туда, где были их родные и близкие, спешили узнать, кто сегодня остался вдовцом или сиротой.

Один из взрывов послышался совсем близко, и мастера отхлынули от входа, который сразу же завалило. Крики, плач – кого-то завалило камнем, кому-то отдавило руку.

– Тирой… Быстро! В подвалы! Ты – неси все вниз! – скипнул зубами Пилий. Он злости его глаза стали косить еще сильнее, и никто не мог понять, к кому он обращается.

– Живее!

От него потянуло очень горячей яростной магией, в которой даже, если принюхаться, ощущался запах подожженных прелых листьев. Так пахнет в деревнях или в дачных поселках осенью, когда люди начинают сжигать листву и траву.

Сразу трое мастеров кинулись выполнять приказ своего императора. Остальные утихли. Смолкли причитания и крики. Действительно, в подвале безопасно, и наружу не выйти. Император прав. В подвал, чтобы сохранить жизнь, а потом, когда все утихнет, можно будет выбраться наружу.

Так наивно думали мастера, подмастерья и другие работники дигонской мануфактуры. Они полагали, что Пилию не плевать на свой народ, что он разберется со всеми бедами и с этими взрывами тоже. Только вот императору было все равно – он был в том особом состоянии гнева, который толкает людей в бездну, за черту. Если бы в этот миг он мог бы сгноить заживо весь Тирой, а за ним и весь мир, он бы так и сделал, не пощадив ни детей, ни стариков, ни даже себя.

Император выглянул наружу, пока люди набивались в подвал. Поднял руку, посылая магию вверх. Подцепил одну из птиц, увеличил ее изображение… Ага…Взрывчатка в груди, как и письма, взрыв происходит при падении. Надо отвести птиц в сторону, не позволить им упасть и все.

Раскаленная злобой, магия императора подняла птиц вверх и вбок, уводя их с неба над столицей, а из носа Пилия засочилась кровь. Капля, другая… Он недоуменно провел рукой по лицу. Да, кровь… Что за..?

Ответить сам себе он не успел – магия, которой он щедро делился различными металлическими средствами убийств, была истощена настолько, насколько был истощен сам император. Она и поддерживала его тело в состоянии активности, и наделяла смертоносными дарами кучу артефактов, и плавила металл… На очередной выплеск ее просто не хватило – она истаяла, ушла в спячку в вены, в сердце Пилия, и он, не ожидая, что магия резко перестанет поддерживать его организм, хлопнулся в глубокий обморок, пачкая кровью из носа подоконник и пол.

И уже не увидел, как птицы, прогретые магией Пилия, взрываются прямо над городом огненным валом.

***

Следующие дни скомкались, смешались. Тирой всколыхнулся. Пошли гулять по деревням, городам испуганные шепотки, которые очень быстро сменились на женский горестный вой. Женщины теряли мужей, отцов, сыновей. Чем ближе к границам с Дигоном, тем больше были потери. Страх вползал в сердца, заставлял людей бежать от войны, да от какой войны! Изобретения Пилия потрясали воображение любого мясника.

Они разрывали, травили, преследовали целенаправленно, без отдыха, как неутомимое зло. Они были в лесах, в земле, в водоемах, в воздухе. Убивали, не делая различий между взрослым и ребенком.

Ужас наводнил приграничные территории и пробирался все дальше и дальше, в самое сердце Тироя.

Император Пеор сидел в своем Высоком Шпиле и не моргая смотрел на заложенное камнем окно. Заложили три дня назад, раствор еще пахнет мокрым песком. Да и кабинет был наполнен охранной магией. Семь покушений! Семь!

Пилий совсем свихнулся, извращаясь в изготовлении смертоносных игрушек. Парочка даже ранила его и его людей, к счастью, несмертельно. И остановить его не представлялось возможным. Как? Через границы не пробраться, это вообще нереально. Что шпион, что блудный пес с сопредельной территории – магическая зубастая дрянь рвала всех. Птицы с взрывчаткой, по последнем сведениям, не наносят особого урона – у Тироя просто не было таких магических возможностей, как у Пилия. Был, конечно, большой взрыв в столице Дигона, но больше оттуда не поступало никаких сведений. Почему? Что там происходит? Что готовится? Неизвестно...

Пеор попросту не знал, что делать. Пока последствия торгового перекрытия Дигона принесут плоды, от Тироя ничего не останется. Его страна, погруженная в войну, может не выплыть. Так же, как не выплыл его сын, от которого нет вестей. Малек… Глупый мальчишка…

Император совсем не по-императорски всхлипнул, опустив голову на грудь. Тоска, как тугой ком где-то в груди, терзала его ежечасно. Если бы только знать, где он и что с ним! Только бы знать!

Если только…

Дерек Ват Йет. Он магически одарен настолько, что сам император не ведал всей глубины его силы. Да и темная, которая его, если что, может подстраховать… Он видел от первой до последней минуты, что произошло в саду рядом с беседкой. Да и после этого случая на Ват Йета нападала всякая пакость, и каждый раз темная была для него щитом. Подробный отчет об этих событиях навевал определенные мысли: может, у них что-то получится? Ват Йет со своими талантами, темная, которая может защищать его от любой опасности… Если они проберутся в Дигон, то хотя бы смогут получить информацию! О Малеке, о планах Пилия, хоть о чем-то! Предупрежден – вооружен. Только почему Ват Йет еще сам об этом не подумал? По всей логике, он должен был уже подходить к границам Дигона вместе с темной. Что-то тут не так. Есть тут черные пятна.

Император привычно посмотрел в окно. Натолкнулся взглядом на кирпичную кладку и поморщился.

– Камердинера ко мне! – крикнул он, коснувшись колокольчика вызова. И, подумав, недовольно приказал:

– И кладку спрячьте за занавесками. Смотреть на это уже сил нет.

Спустя четверть часа камердинер уже спешил на поиски Дерека Ват Йета и темной.

ГЛАВА 19

Сав выкладывал вишневые пирожные на блюдечко, а у меня текли слюнки. Сладкого хотелось до умопомрачения, и умница-Сав снова стал добрым волшебником.

Ват Йет такой заботливостью не отличался, таская меня всюду за собой и вынуждая его защищать от нападений железной пакости. Кормился сам он как попало, порой забывая есть по два-три дня – его магия такое позволяла. А мне приходилось самой добывать себе пропитание. Нет, он не морил меня голодом, даже пару раз приносил мясо и какие-то булки, но вкусненького хотелось очень сильно. Сейчас же Ват Йет вынужденно меня оставил на Сава, чтобы заняться какими-то своими сверхсекретными делами. Дерек, мне кажется, даже зубами скрипнул, когда Сав мне приветливо улыбнулся.

У нас с Ват Йетом вообще были странные отношения. Я не могла понять ни себя, ни его.

Мои эмоции и чувства по отношению к Дереку сложно было хоть как-то разложить по полочкам, потому что в них было намешано всего и от тела Йолы, и от богини, которая испытывала к Ват Йету необъяснимую нежность и что-то вроде материнской любви. Почему и отчего такая любовь, я не понимала, а тьма молчала, не собираясь выходить со мной на контакт. Ну, не очень-то и хотелось.

На фоне всего этого я не могла воспринимать Ват Йета независимо. Тело тянуло к нему, в сердце, там, где холодило тьмой, копилась и зрела нежность, а разум холодно отсекал все лишние чувства. Но сказать, что он меня совсем не привлекал, было бы ошибкой. Я даже восхищалась его решительностью, холодностью и безэмоциональностью, тем, как он принимает решения, не сомневаясь в их правильности. Еще тем, что он был, несомненно, сильным человеком, пусть и равнодушным и холодным. До тех пор, пока совершенно случайно после последней атаки на Ват Йета (это были какие-то стремные птицы, которые сочились черной масляной гадостью) я не поймала его взгляд. Равнодушное чудовище? Стеклянные пуговицы? О нет. Он смотрел на меня с жаром, с жаждой, и я даже отступила на полшага назад, не ожидая такого. И на миг мне показалось, что его глаза потемнели. Не фигурально, нет. Они стали черными вместе с белком. Как у меня, когда тьма рвалась из меня. Но миг – и все исчезло.

Странно. Но я так уставала в последние дни, что мне было не анализа. После того случая, как тьма защитила Ват Йета от ядовитых железных мух, он далеко меня от себя не отпускал и правильно делал. Ну, для себя правильно. Император Дигона не оставлял попыток навредить ват Йету, отправляя новых чудовищ. И тьма каждый раз реагировала на прямую опасность. Всего таких атак было три, помимо самой первой, и всегда мое тело занимала богиня, чтобы черным защитным коконом опутать Дерека. Для этого она использовала все ресурсы моего организма, и я едва переставляла ноги. Уставала так, что едва могла соображать. А тьма защищала Ват Йета даже тогда, когда я спала – одно из нападений было ночью. Мало приятного…

Но Дерек, кажется, был доволен. Еще бы – ведь я была его щитом. Кстати, не только его.

Это было опять же при последнем нападении. Я, Сав и Ват Йет нашей тесной компанией сидели все в том же кабинете в императорском дворце. Было уже поздно, и я сидела в кресле, потихоньку засыпая, а мужчины что-то обсуждали вполголоса. В окно то и дело тихо стучали почтовые птицы, и этот звук напоминал мне редкие крупные капли дождя, которые срываются с карниза и падают на звонкий металл. Я уже улетала в сон, падая вслед за этим звуком, когда тьма внутри меня встревоженно собралась у сердца. Я открыла глаза. Все в порядке. Сав как раз открывал окно, чтобы впустить медную пташку.

– Закрой! – закричала я, вскакивая с кресла. Даже, скорее, кричала не я – тьма, которая снова завладела моим телом. Активизировалась.

Сав недоуменно обернулся ко мне, закрывая, однако, оконную створку. Но слишком поздно. В окно одна за одной влетели маленькие птицы. Острые перья из стали сверкнули при свете ламп, а со спин тварей стекала маслянистая черная гадость. Она капала с птичьих лапок, сея капли яда, которые прожигали бумаги на столе насквозь.

Тьма уже развернулась во всю меня, накидывая на Ват Йета черный кокон и вылавливая птиц одну за другой жгутами, но слишком медленно. Одна из птиц пролетела мимо Сава, черкнув его по лицу стальным, остро заточенным пером. Он вскрикнул, прижимая руку к щеке – видимо, перья были хорошенько смазаны ядом, потому что Сав застонал и покачнулся. А птица, развернувшись, растопорщилась, распушилась металлом.

– Падай! Берегись! – закричала я, неожиданно получив контроль над голосом, но поздно. От птицы отделились тонкие перья, которые напоминали острые миниатюрные дроты, и полетели в Сава.

– Спаси его! Ну! – закричала я, срывая голос.

И тьма послушалась. Черный жгут отбил все перья, свернул голову птице, которая и без того рассыпалась на глазах.

А Сав захрипел, держась за горло. Секунды текли медленно, размазано. В глазах троилось от напряжения – тьма хотела взять меня под контроль и полностью сосредоточиться на Ват Йете.

Твою-то мать!

– Быстро! Спаси его! Слышишь? Что хочешь сделаю! – прохрипела я, сдаваясь и отдавая тьме свое тело.

И она снова подчинилась, неохотно, но послушалась меня. Черный жгут, отделившись от кокона Ват Йета, перетек в тело Сава. Тот мгновенно перестал хрипеть, вытянулся стрункой. Порез на коже затянулся еще через пару секунд…

Когда с последней птицей было покончено, тьма ушла. И я потеряла сознание от усталости.

Так я и стала «щитом».

Против я не была. А что я сделаю? Убегу? Ага, как же. Взбунтуюсь? Спасибо, мне хватило прошлого раза, когда Ват Йет хотел залезть в мою голову, да и сил на бунт не было. Оставалось смириться и подчиниться, ну, хотя бы до тех пор, пока идет война. Да и сберечь пару жизней, особенно жизнь Сава, тоже приятно.

Война… Было страшно. Я и не думала, что, живя в своем благополучном и относительно спокойном мире, окажусь в самом эпицентре. При мне старались не обсуждать потери, не показывать мне вести с полей и жуткие ментальные слепки, но что-то все равно просачивалось, и тогда тьма нервно возилась у сердца. Ей, наверное, тоже было страшно.

– Может, ты уже поешь? – спросил Сав, и я вздрогнула. Задумалась и уплыла куда-то, а Сав тем временем смотрел на меня, чуть наклонив голову набок. С интересом смотрел.

Пирожные пахли восхитительно. Белый крем, сироп, ягодки… Здорово! Я уже и забыла, что это такое – наслаждаться едой. Я погрузила ложечку в нежный десерт, а потом отправила ее в рот. Крем растаял сладостью и легкой кислинкой на языке, и я зажмурилась от удовольствия.

– Вкусно?

Я что-то довольно промычала в ответ, а Сав рассмеялся.

– Ты знаешь, вот эти я сам для тебя готовил.

– Правда?! Боже, Сав, женись на мне, – простонала я, не открывая от удовольствия глаз. А потом, поняв, что в комнате повисла напряженная тишина, чуть не стукнула себя по лбу кремовой ложкой. Блии-и-н! Нашла, где такое ляпнуть! Вот дура-то!

Я медленно открыла один глаз, чтобы напороться взглядом на внимательного, очень сосредоточенного Сава.

– Так, Йола, нам, кажется, нужно серьезно поговорить. Ты согласна?

Я покаянно кивнула.

– Я нравлюсь тебе, так? Ты не первый раз намекаешь на то… На это… Ну, ты поняла. И ты мне тоже нравишься. И я бы… ну…

Не договорив, он мягко приблизился ко мне, отвел растрепавшуюся прядь волос с моего лица. И поцеловал – очень нежно. Даже заботливо как-то.

– Ты права. Очень вкусные пирожные получились, – шепнул он, отрываясь от моих губ и глядя мне в глаза.

– Вкусные… – шепнула я в ответ. Лицо помимо моей воли залило краской, стало жарко и немного неловко. М-да, вот не думала, что на своем четвертом десятке буду краснеть от поцелуя, как трепетная барышня. Но это все тело Йолы. Подозреваю, что в ее жизни не было таких поцелуев. Да и с такой заботой девочка раньше не сталкивалась.

От Сава пахло пряным можжевельником. Его губы – красивые, мягкие – улыбались. И я, наплевав на все, сама потянулась к нему. За теплом, за лаской, за сильными руками, которых мне так не хватало. За нежностью, за мужской силой, за заботливыми жестами. За прикосновениями – трепетными, но такими уверенно-мужскими… Я даже мурлыкнула от удовольствия, ощутив его руку на своих волосах. Он целовал и гладил меня, но не страстно, нет. Очень мягко, деликатно, словно бы боялся спугнуть.

Полетел на пол его свитер, за ним – мой теплый платок, который я набрасывала на плечи. Перед моими закрытыми глазами красными пятнами расцветали и расплывались круги, сладко пульсировало в голове, в низу живота, в груди… Приятно…

В окно застучал надоедливый клюв почтовой птицы.

Сав отстранился, напоследок коснувшись моего лица.

– Сейчас не место, – с сожалением сказал он, – вернемся к этому после свадьбы?

– А, что? Ага… – хрипло пробормотала я, все еще покачиваясь на волнах своих приятных ощущений. И только потом сообразила, что он мне сказал.

Вот …! Какой на фиг свадьбы?!

***

– Э-э-э… Свадьбы? – переспросила я, надеясь, что он неудачно пошутил. Но Сав был невозмутимо серьезен и спокоен.

– Подожди… А тьма? А Ват Йет? А Пилий? И вообще…

– Только после того, как все закончится… Я понимаю, что сейчас не самое подходящее время, но обручиться можно и сейчас. Дадим обещание в Последнем храме Шестнадцати. Я буду хорошим мужем, – спокойненько сказал он, довольно улыбаясь.

Мужем?

Мне очень, очень сильно захотелось выматериться. Ну что за попадалово!

Я глядела на него во все глаза. Муж… Надо быстро-быстро отмотать все обратно, вернуть как было! Надо подобрать слова, сказать что-то, убедить… Я уже открыла было рот, но, как всегда, в дверь забарабанили.

Да как же невовремя!

***

Сав был доволен. Он в принципе собирался прибрать девчонку к рукам, но после того, как он поймал пару взглядов Ват Йета, которые тот кидал на Йолу, понял, что нужно действовать быстрее. Как бы Дерек его не обошел…

А последние события окончательно убедили его в правильности решения. Она защитила его от атаки ядовитых птиц и спасла ему жизнь. Уже позже, когда алхимики провели анализ того черного яда с птичек, он вышел из их лаборатории на ватных ногах. Без вмешательства Йолы он был бы уже трупом. Девчонка спасла ему жизнь, более того, совершила невозможное – вытянула яд, который уже начал его убивать.

Она будет его женой, его личным телохранителем и интересной спутницей жизни. Сав дураком не был и прекрасно, как и Ват Йет, видел ее странности. Разгадать их он не мог, а изучать ее было очень увлекательно. Ее тьма его уже не смущала, более того, без тьмы она не была для него желанной невестой.

О любви речи вообще не шло, но много ли браков по расчету? Симпатия есть – уже полдела.

Сав не без оснований считал, что он будет хорошим мужем и даст бывшей рабыне то, о чем она и мечтать не могла. Он считал, что все честно. Взаимный обмен. Он – ей, она – ему. Да и ее внешность, тело… О, больших усилий стоило сдержаться и не спугнуть, не довести начатый поцелуй до логического завершения. Но нельзя. Девчонку насиловали много лет, а Сав, как толковый безопасник и очень, очень неплохой психолог, хорошо знал последствия подобного. Может, этим отчасти и объясняются ее странности? Хотя нет, тут что-то другое. Ну ничего, для того, чтобы ее разгадать, у него будет достаточно времени. Главное, всегда держаться поблизости и быть таким, каким она хочет его видеть. Заботливым, нежным, сильным.

Сейчас, после поцелуя, он смотрел на порозовевшие щеки своей уже без пяти минут невесты и понимал, что все сделал правильно.

А потом, огорошив ее предложением, пошел открывать двери, за которыми стоял уже знакомый всем камердинер. Бледный, с дрожащими руками и каплями крови на лице, одежде и руках.

– Покушение на императора. Ват Йет тебя зовет. Быстрее, – почти простонал он, хватая Йолу за руку и таща ее за собой.

Романтическая дымка выветрилась. Сав бросился за ними.

***

Дерек Ват Йет примерно знал, зачем его вызвал император Пеор на личную аудиенцию. Официально, с бумажкой и печатью. Видимо, Пеор намеревался отдать тот приказ, который Ват Йету меньше всего хотелось исполнять. Он не хотел идти с темной в Дигон, к источнику, подозревая, что ничем хорошим дни,проведенные с темной тет-а-тет, не закончатся. Он и так еле сдерживал свою тьму, будучи одновременно не в силах не видеть темную.

Он угрюмо шагал наверх, в императорский Шпиль, который стал неприступной крепостью, и раздумывал о том, как избежать приказа. Может, удастся…

Император сидел в кресле – осунувшийся, постаревший. Дерека Ват Йета на мгновение кольнуло чувство вины. Ну вот, опять. Стоило раз дать слабину, как ментальная стена, которую Ват Йет строил долгие годы, начала крошиться.

– Вы с темной отправляетесь в Дигон, к источнику, – сразу же начал он. В его уставшем потухшем голосе не было ни намека на то, что он может передумать. А освещать все причины своего отказа Ват Йету очень не хотелось.

– Нужно что-то делать… – растерянно сказал император в повисшей паузе. – Если у вас ничего не получится, то я сложу полномочия раньше срока и отдам Тирой Дигону. Так хоть люди перестанут умирать.

– Может, Малек еще не мертв…– начал Ват Йет, но император перебил его.

– Мой сын всего лишь первый. Я хочу, чтобы подданые Тироя не теряли своих детей в этой… В этом…

Он сгорбился, отвернулся к занавешенной каменной кладке на месте окна. А что он мог еще предпринять? В считаные дни почти вся армия Тироя оказалась погублена. Ресурсы еще есть, но все они ухают в бездонную пропасть растрат. Союзники сидят тихо – толку от них никакого. Небольшая поддержка на первых порах не принесла вообще никакой ощутимой помощи, а потом начались вежливые отписки от властителей сопредельных земель – одна за другой. Дигойский договор был разорван.

Был бы у них месяц, всего месяц – и Дигон бы ослаб, обескровился. Но – увы. Времени не было.

Император смотрел на кладку отсутствующим взглядом. Маленький паучок, повисший на гобелене рядом, не привлек его внимания. Да и кто будет обращать внимания на каких-то там паучков, когда рушится государство?

Паучок тем временем переполз ближе – он был очень быстрым, намного быстрее другого членистоногого. Повис над головой императора, покачиваясь на серебристой паутинке.

– Я считаю, что… – начал было Ват Йет, но император вдруг вскочил, взлохматил волосы. Закричал, падая с кресла и держась двумя руками за голову.

Ват Йет подбежал к нему, не очень понимая, что происходит.

Маленький паучок стремительно выполз из-за шиворота императора. Обычный, не металлический – живой паучок с ворсистыми длинными ножками, с восемью глазками, с круглым брюшком. Только вот от него волнами распространялся жар магии. Ват Йет кинул на него книгу, для верности потоптался на ней, услышал хруст и кинулся к императору, щупая пульс.

Горло императора распухло, почернело. Он никак не мог вздохнуть, только хватал Ват Йета за руки, мешая ему.

– Сюда! Быстро! – заорал он, подкрепляя голос магией. Он знал, что камердинер императора или его замена всегда пасется где-то неподалеку.

– Император умрет через минуту. Руку ему держи! – приказал Ват Йет, не глядя на прибежавшего камердинера. А сам быстро полоснул чем-то острым по горлу императора где-то сбоку. Брызнула в разные стороны кровь, и император обмяк.

– Я выпущу отравленную кровь, а ты найди темную. Йолу. Если будешь медлить, император умрет.

Камердинер, размазывая по лицу брызнувшую на него императорскую кровь, подскочил, как бородатый мячик, и метнулся к двери.

***

– Что?!

– Вылечи! – крикнул Ват Йет. Его руки были в крови, одежда и лицо – тоже.

А я, увидев залитого кровью императора Тироя, сосредоточилась, взывая к тьме. Бесполезно. Она сидела холодком у сердца и молчала. Спала.

«Дрянь ты такая! А ну вставай! Вставай!» – мысленно кричала я, раз за разом обращаясь к ней. Тщетно.

– Сердце не бьется, – прошептал камердинер, сидя у руки императора и убирая с нее пальцев.

– Умер?!

– …!

«Да вставай ты! Ты же за справедливость! Тут человека убили! Кровь! Видишь – кровь!» – будила я свою тьму, параллельно запуская в голове кадры из фильмов ужасов, документалки про маньяков и прочей жуткой кровавой дряни, которую мне доводилось смотреть. Бензопилы, лица клоунов, оскалы убийц смешались в паническое месиво, и тьма, наконец, зашевелилась. «Спаси! Выручи!» – взмолилась я.

И тьма, обернув мое сердце в лед, послушно потекла из моих пальцев, коснулась тела императора и влилась в него, врачуя и вытягивая его из смерти.

А я охнула, ощутив колкую острую боль с сердце. Почему?.. Ведь раньше сердце не болело, ну или болело не так сильно. Ничего не понимаю…

Тьма мучительно долго не покидала тело императора, а мое сердце болело все сильнее и сильнее с каждым вдохом. Наконец жгуты тьмы втянулись в меня, и я упала на колени, а потом осторожно легла на бок. Дыши, дыши…

– Дыши! Ну же! – повторял за мной Ват Йет, глядя на императора.

– Ты как?

Рядом со мной сел Сав, положил мою голову к себе на колени.

– Плохо, девочка?

Я кивнула, глотая соленые слезы. Сил терпеть просто так не было, хотя боль и утихала.

– Тише, тише…

Он коснулся моих волос. От его рук теплой волной пробежала магия, успокаивая и немного снимая боль.

– Все, что могу… Вроде бы хуже не сделал.

– Не сделал, – благодарно ответила я, радуясь, что его магия действует на меня адекватно, а не как ментальный молоток Ват Йета.

Рядом раздался судорожный вздох и кашель. Император пришел в себя.

Камердинер унесся звать лекарей, а Ват Йет осторожно уложил императора поудобнее.

– Савар, отнеси Йолу отдохнуть. Потом распорядись, чтобы в имперских покоях заделали все щели, дыры и все, через что может проползти самое маленькое насекомое. Убей со своими ребятами все живое, магией прокали как следует каждый сантиметр. Никого не пускай – ну, только одного лекаря, да проверь его магией от и до. Особенно на насекомых. Блоха, вша, комар рядом летает – гони прочь. И на ментальные воздействия тоже проверь. И еще – возьми сырой магии на защитные пологи для всех нас. Из дворца выстави всех, и двери запри хорошенько. Пусть люди уходят. И сидят по домам!

Сав кивнул, подхватил меня на руки и вышел.

Да что тут произошло?! Правда, подумать я об этом не успела.

Сав снова коснулся меня успокаивающей магией, и я погрузилась в сон.

***

По руке Пилия полз паук. Обычный живой паук. Наглый, совершенно не поминающий, по чьей именно руке он ползет. Дурак! Пилий поднял руку, чтобы прихлопнуть наглое насекомое, как вдруг остановился на полпути.

Горячая магия прошила тело паука, от чего он скукожился, съежился от боли.

– Правая – левая, еще одна правая – еще одна левая, – развлекался в редкую минуту отдыха Пилий, поджаривая магией лапки паука. А потом, экспериментируя, направил магию в голову насекомого. Мертвый паук отвалился от руки, падая сухим пятнышком на стол.

– Сдох, – констатировал могущественный и сильный император Пилий, собираясь отправить паука в угол щелчком пальцев. Как вдруг… Паук двинул лапкой. Потом другой. Еще раз. И еще.

Поднялся, распрямился и целеустремленно куда-то пополз. От него тянуло горячей магией Шестнадцати.

Пилий задумчиво присвистнул. А что, если…

Следующие дни Пилий экспериментировал с живыми существами. Пауки оказались лучшим материалом, но сам процесс был непростым.

Магия Шестнадцати не хотела подчиняться и изменять уже живое, совершенное. Она откатывалась обратно в Пилия, искажалась и сопротивлялась, но император победил.

Магия Шестнадцати – магия созидания, магия, которая оберегает, лечит. А Пилий использовал ее для того, чтобы извратить, изгадить, и последствия экспериментов на живом могли быть ужасающими. Если бы Пилий видел, что творится вокруг него в магическом плане, он бы скулил от ужаса – гниение, разложение, и во всем этом вспухают мутировавшие страшные нити, ставшие из прозрачных, прохладных, чистых вязкими, сизыми и прогорклыми, как старое масло.

Но он не видел, впрыскивая эту несчастную, жуткую магию в пауков, впрыскивая в них яд, создавая идеальное оружие.

Такое оружие не потребует металла и работы артефакторов. База уже есть. Дело осталось за малым. Надо только снарядить мальчишек, чтобы ловили пауков и приносили их в императорские мастерские.

Через несколько дней и десятка банок мертвых неудавшихся образцов Пилий получил то, что хотел. На его ладони сидел концентрированный, очень быстрый и очень целенаправленный живой яд, который очень хотел отправиться в Тирой, чтобы убивать. Начать с императора, а потом и всех остальных.

А потом повторить свое изделие. Пары десятков пауков хватит, чтобы посеять во всех ненавистных странах хаос и разруху. Такую же, какую они устроили как-то в Дигоне, а может, и похуже.

И Пилий, радуясь тому, что к императору Тироя ползет им созданная смерть, совершенно не замечал, что жар исковерканной магии уже начал пожирать его самого. Грязные нити магии, которые кутали его предыдущие орудия, уже не справлялись, прогнивая без остатков.

ГЛАВА 20

Тьма Йолы – это нечто. Сав внимательно вглядывался в бледное лицо девушки, а потом ласково коснулся ее волос, укладывая на постель в покоях. Полезная. Даже нет, не полезная – бесценная. С таким тылом не страшно вообще ничего. Осталось только еще немного поприручать – и дело будет сделано.

Сав коснулся ее запястья, проверяя магией состояние ее организма – но это его магии хватало. Истощена, слаба, но сердце вроде бы не сильно пострадало. Конечно, это не сердце здоровой молодой женщины, но лет пятнадцать-двадцать побьется. Уже хорошо.

Сав проверил магией комнату, закрыл окна, поставил магический полог – маленький, но надежный. Пусть спит.

А сам отправился выполнять распоряжения Ват Йета. Но сначала от и до защитился сам. Он у себя был один, а если ядовитая дрянь из Дигона проникла в имперский кабинет, то и самому надо как следует поберечься.

***

Дерек Ват Йет устал. От адреналинового отката никто не застрахован. Кроме того, в эмоциональную брешь холодными лапами лез страх. Потому что насильственная смерть императора, выбранного Шестнадцатью, ни к чему хорошему не приведет. Их империи каким-то чудом позволено то, чего лишены другие страны. Участие богов – это благословение, и лишиться его было бы очень неприятно. Грызня за трон, дворцовые разборки, юные наследники, не видящие дальше декольте своих фавориток… Этого Тирой был, к счастью, лишен.

А гаденыш Пилий чуть не погубил все, за что жил и дышал Дерек Ват Йет. Ведь его предназначение – защищать и беречь империю. Кому много дано, с того много и спрашивают, а Ват Йету, как и его предкам, было дано очень немало.

Но как до Пилия добраться? Неужели все же придется… При мысли о темной в груди что-то болезненно сжалось. Что-то в Дереке противилось тому, чтобы использовать темную как кусок пушечного мяса. Так, как он планировал сделать изначально. Но и подобраться к Пилию или к источнику… Как?!

Мыслей и идей не было никаких, кроме самых уж неприятных. Цель оправдывает средства?

Дерек Ват Йет всегда считал это если не своим девизом, то точно главным жизненным принципом.

Он устало откинулся в кресле. После того, как весь Шпиль пришлось вылизать магией, сил не осталось. Лень было даже не то чтоб двигаться – лень было даже магией запустить в организме нужные процессы, чтобы взбодриться. Да еще и яд этот… Дерек Ват Йет более-менее восстановился от двух порций яда жужжащего подарочка Пилия, но кровь еще не полностью очистилась. Очень уж забористую штуку выдумал император Дигона. Нужно время.

А вот чего нет – того нет. И идей нет. А может, все же попробовать отправиться с темной к источнику? Это, конечно, опасно, совсем непредсказуемо, даже сумасбродно, но он будет с ней рядом…

Дерек невольно опустил фантазию в свободный полет и тут же скривился: тьма радостно дернулась с кончиков пальцев туманными черными языками.

– Ну что тебе не сидится спокойно, – с досадой пробормотал Ват Йет, разглядывая руки. – Чего хочешь? Свободы хочешь?

Тьма лизала руки, плясала на пальцах, ластилась, как черная кошка, и Дерек едва не впервые за долгие годы не загнал свою тьму обратно под кожу. Он смотрел на нее и думал о Йоле. Заставить ее убить Пилия? Разыграть для нее и ее тьмы спектакль? Сделать все ее руками? И есть ли другие варианты?

А если ее сердце не выдержит?

Тьма обиженно полыхнула, кутая руку до локтя, забираясь под закатанные рукава рубашки. Ей не нравилось то, о чем думал Дерек Ват Йет. Почему же, интересно?

А может, нужно просто искренне поговорить с девчонкой? Ее тьма своенравна, она необычна. Иногда Ват Йету казалось, что тьма эта – полноценная личность со своими желаниями и стремлениями. Может быть, так будет лучше? Договориться с ней и с ее такой послушной тьмой, довериться, раскрыться… А вот эти мысли тьме Ват Йета понравились: она втянулась под кожу Дерека – сама. Ват Йет во все глаза смотрел на это немыслимое чудо. Тьма убралась сама? Как это понимать?

Одни вопросы и ни одного ответа… Ладно. Пора действовать, нечего рассиживаться.

Дерек Ват Йет тяжело вздохнул, встал с кресла. Для начала стоит сходить к темной и поблагодарить ее. Она сегодня спасла императора от смерти, а это уже достойно награды.

***

Я пила горячий чай, который заботливо принес мне Сав, и грызла ореховые конфеты. Сердце уже почти не болело, да и чувствовала я себя получше. Сав что-то быстро писал – работы у него было на весь стол. Изредка он поднимал голову от бумаг и смотрел на меня, а я стеснительно отводила взгляд. Я не знала, как начать с ним разговор о том, что я не хочу никакой свадьбы. Я боялась его обидеть, и от его заботы мне было неловко вдвойне.

– Вкусно? Принести еще? – спросил он, заметив, что я в задумчивости слопала все конфеты.

Блин! Ну что же ты такой милый? Будь я лет на десять младше, я бы клюнула на такую заботу мгновенно и уже бы радостно бежала под венец. Но я не на десять лет младше. Я не хочу…

– Сав… – тихонько начала я, судорожно вздохнув, – я по поводу ну… свадьбы. Я…

– Йола, подожди. Я понимаю, что не совсем правильно все сделал, поэтому вот…

Я не успела даже сообразить, что он собирается сделать, как он подошел ко мне, склонился надо мной, вешая что то на шею. Цепочка проехалась по коже холодом, в вырез платья скользнул тяжелый кулон.

– Прости, надо было сразу это сделать. Это помолвочное ожерелье принадлежало моей матери, до нее – бабушке. Оно передается из поколения в поколение от матери к сыну и… Торопиться со свадьбой не будем, но ожерелье – гарант моих слов и серьезности намерений…

У меня закружилась голова, забилось в липкой панике сердце. Нет-нет-нет! Никаких ожерелий!

– Сав, я…

Но он не дал мне сказать, мягко обхватил меня за запястья, накрывая мои губы своими.

И в этот самый момент дверь распахнулась.

– Йола, ты как…

Вопрос повис в воздухе, а я, судорожно выдохнув, оттолкнула Сава от себя, схватившись за тяжелый кулон и намереваясь стянуть с себя «помолвочное ожерелье».

– Все хорошо. Йола проспала несколько часов, пришла в себя и набралась сил, – спокойно ответил Сав, отпуская меня.

А я испуганно смотрела на Ват Йета. Он же глядел на меня в ответ стремительно чернеющими глазами.

– Прекрасно, – сдавленно сказал он, впиваясь в меня ищущим, тревожным взглядом. Болезненно скривился, скользнув взглядом по моим вспухшим от поцелуя губам. А потом увидел сияющий драгоценными камушками кулон, за который я все еще держалась руками.

Ват Йет закаменел, потом развернулся и вышел из кабинета, ни слова больше не сказав.

– Что это с ним? Заболел? Перетрудился? – недоуменно спросил Сав, но в этом недоумении я услышала скрытую насмешку.

– Сав. Я не хочу выходить замуж, – твердо сказала я, стягивая с себя кулон.

Да только цепочка выскользнула из моих пальцев. И еще раз, и еще. Она словно бы утекала, и это было мучительно – как без очков и с плохим зрением пытаться вдеть нитку в ушко иголки. Каждый раз промахиваешься и после десятой попытки начинаешь злиться.

– Да что ж это такое! Я не могу ее снять!

– Конечно не можешь, – сказал ничуть, казалось бы, не расстроенный моими словами Сав, – ее невозможно снять до брака и первой ночи.

– Чего?!

– Ага. И со взбрыкивающих накануне свадьбы невест она тоже не снимается. Защищает от посягательств, нервов и вообще… Ты же уже дала мне свое согласие, притом дважды. Чего тебя сейчас не устаивает?

Я во все глаза смотрела на расслабленного, совершенно спокойного и довольного Савара. Он выглядел как-то иначе. Увереннее и наглее. Позолота слетела с него в один миг. Цепкий взгляд, полуулыбка, некрасиво искрившая щеку…

– Я принесу еще конфет. Может, хочешь чего-нибудь еще? Я для тебя попросил привезти пирожных, ну, тех, с вишней, помнишь? Тебе же понравились.

И в один миг все исчезло – и ухмылочка, и расслабленная поза, и вызывающий взгляд. Он снова нацепил на лицо маску заботливого мужчины. И я поняла, что я в этот раз серьезно встряла. Ну где, где были мои глаза?!

– Сав, зачем? – тихо спросила я.

– Мы будем отличной парой, – уверенно сказал он, направляясь к двери. – Я дам тебе статус в обществе, окружу тебя заботой и вниманием. Ты же понимаешь, что бывшей рабыне непросто будет устроиться в жизни? Да и вообще пока о свадьбе говорить рано. Сама видишь, что на фронтах творится…

«Бывшей рабыне будет непросто устроиться в жизни»… Нет, ну какая погань! Он говорил что-то еще, но я не слушала, изо всех сил пытаясь разбудить дрыхнущую тьму. Ни привета, ни ответа. Тишина. У меня уже перед глазами плясали красные круги от ярости, но тьма лениво шевелилась в груди. Устала. Ну да, воскрешать – не убивать, тут посложнее процесс. Правда, мне от этого легче не становилось. Мне нужно было показать этому чертовому Савару, что со мной так нельзя, надо было его испугать, хоть как-то проявить протест, но все, что я могла – запустить ему в голову блюдцем, чашкой и тарелочкой из-под ореховых конфет. Рука уже метнулась к посуде, но в последний момент я остановилась.

Швырять посуду? Вести себя как истеричка? Нет, так дело не пойдет.

И мне нужен Ват Йет. Точно: настучу ему на Сава. Только вот не плевать ли ему будет? И я поднялась с кресла, пошатнулась, но устояла.

– Йола, ты куда?

– Пройтись, – как можно ласковее ответила я.

– Не могу тебе этого позволить, – сразу же сказал он. – Гулять сейчас небезопасно. Я схожу за пирожными, возьму вина, чтобы отметить нашу помолвку, а потом мы пройдемся по дворцовой галерее.

– Я бы хотела пройтись одна, – еще ласковее улыбнулась я, ощущая, как болят щеки.

– Нет, милая. Я не могу рисковать твоим здоровьем и жизнью, – сказал он и быстро, пока я еще не успела среагировать, нырнул за дверь. Сразу же раздался звук засова. Он меня запер! Сволочь. Гад!

Злость кипела, требовала выхода, но тьма по-прежнему спала. А без нее я просто девчонка, которая не имеет никаких преимуществ. Девчонка, которую можно кормить пирожными, принуждать к замужеству, сажать под замок и ограничивать ее передвижения, что мне Савар сейчас и продемонстрировал.

Я снова начала заводиться, но толку-то? Поэтому, усевшись за стол Савара и мимоходом столкнув пару стопок бумаги, я взяла в руки карандаш и принялась раскладывать все по полочкам, чтобы хоть как-то структурировать все, что я знаю. Может, до чего и додумаюсь?

А Ват Йета я все равно скоро увижу, он меня от себя надолго не отпускает. Вот тогда-то и нажалуюсь. И пусть лишают меня статуса невесты как хотят. Моя тьма нужна Дереку. Думаю, он сможет что-нибудь сделать. Ну и еще, кстати, посвятить меня в местные свадебные обряды. Бог знает, куда я еще по своему незнанию встряну?

Я чертила графики, диаграммы, составляла прогнозы и постепенно успокаивалась. Невеста, значит? Покажу я ему невесту. Сам будет счастлив стянуть с меня сверкающую камушками бяку. Надо только постоянно быть начеку. Этот Сав не просто так занимает место в этом своем ГУСе, и не просто так ему безоговорочно подчиняется пара десятков людей – ну, насколько я успела заметить. А значит, и расслабляться нельзя.

***

Дерек Ват Йет покачнулся, опершись на прохладную каменную стену. Перед глазами стояло помолвочное ожерелье и играло разноцветными гранями самоцветов. Закроешь глаза – и отблески никуда не деваются, издевательски переливаются и горят на тонкой нежной шейке.

В висках задолбило набатом, сердце заколотилось как безумное и болело, болело. Его разрывало от ревности, и на языке горчило желчью. Мучительно заныли зубы – их хотелось по одному вытащить щипцами, чтобы это прекратилось. Заломило кости, суставы, но самая жуткая боль засела в голове. Там тьма пыталась пробить многолетний блок, чтобы вырваться наружу, разорвать на куски Савара, расплавить помолвочное ожерелье прямо на женской шее и забрать темную себе. Ват Йет не выдержал, застонал, хватаясь пальцами за виски. Неконтролируемая горячая магия рванула по стене, срывая с нее гобелены и оставляя от них пепел.

Нужно… Что? Что ему нужно? Он ничего не понимал, не соображал. Он знал только, что ему надо в берлогу, в нору, в безопасное место. Примерно так думает раненое животное, ища покоя.

Ват Йет тяжело переступал через ступени, пару раз упал, но снова вставал.

Тьма облепила его черным коконом, будто дымкой сажи, размазалась перед глазами и билась в голове вместе с болью.

«Моё! Моя!» – визжала тьма, и Ват Йет кричал ей в ответ что-то несвязное, несогласное. Он почти ничего не соображал, помнил только, что нужно держаться, что нельзя соглашаться с тьмой и потакать ей. А зачем – этого уже не понимал.

Почти бессознательный, стонущий от боли и тьмы, которая жалила его и мучила, Ват Йет ввалился в свою комнату и упал рядом с кроватью, съежившись на полу. Полыхнула магия, запечатывая двери, расплавляя их металлические составляющие. Дерек заперся последней искрой сознания, а потом начался его персональный ад.

Тьма пытала его, жалила, просачивалась в каждый орган, в каждую клеточку тела и не давала передышки. Она подкидывала обезумевшему от боли Дереку видения, картинки, изображения, которые были призваны разозлить его, возбудить, заставить чувствовать и сопереживать. И для этого годилось все. То, что увидел в эти минуты Ват Йет, могло бы быть просмотрено и пережито десятком людей на протяжении всей их жизни. Тьма не гнушалась ничем. Она изо всех стремилась вырваться, освободиться и оказаться рядом с темной.

– Йола, Йола! – срывая голос, звал он в редкие секунды передышки. Но она не приходила. В какой-то момент разочарование и боль стали так сильны, что первый безопасник, сильнейший и самый магически одаренный человек империи, который никогда не позволял себе чувствовать, не выдержал и заплакал.

Тьма терзала его долго. Дереку потом казалось, что прошли недели, а на самом деле все длилось одну летнюю ночь и пару часов сверху.

И в эти часы Ват Йет несколько раз едва не потерял контроль над тьмой, несколько раз едва не отпустил ее на волю, но каждый раз каким-то чудом удерживался. И в последние часы мучений, уже под утро, когда тьма начала уставать, брал себя под контроль. Он отсекал все лишнее, выжигал волей и магией каждый образ, каждый жест, который вызывал в нем эмоции. Валяясь на холодном полу с мокрым от слез лицом, он возвращал себе – себя, загоняя тьму в подпол, за стену. Он выстраивал эту стену скрупулезно, тщательно, внимательно, латал бреши, виной которым была темная. Он загонял чувства глубоко, далеко, низводил их до низменных желаний, а потом просто уничтожал. Он даже сам себе выжег магией из памяти крошечные эпизоды, на которые реагировала тьма. Это было так больно, что он потом, скукожившись, тяжело дышал и прикусывал зубами руку, чтобы не заорать на весь дворец.

Дерек Ват Йет уже переживал нечто подобное однажды, но только подобное. В прошлый раз, будучи юнцом, от не выдержал давления и отпустил свою тьму на свободу, но он помнил, как сложно было потом взять ее на поводок. Сейчас было в сотни, нет, в тысячи раз сложнее.

Но он справился. Он теперь не подросток, он сильный мужчина с горячей мощной магией. Холодный, пустой, равнодушный, со скулящей где-то там, за ментальной стеной, тьмой, которая теперь ни за что бы не смогла просочиться.

Дерек Ват Йет по истечении адской ночи безошибочно определил, что – все. Он вернул себя в прежнее безопасное состояние.

В окна, защищённые магией от вторжения насекомых, лилось солнце. Ват Йет поднялся с пола, размял затекшие и все еще ноющие мышцы. Провел рукой по лицу, ощутил влагу у глаз. Хмыкнул и отправился в ванную комнату.

В зеркале отразился очень уставший мужчина с синими кругами под глазами, бледной, почти белой кожей и пустыми, как стеклянные пуговицы, глазами. А в каштановых волосах его серебрились совершенно белые седые пряди.

Он провел рукой по волосам, хмыкнул и, включив душ, встал под горячую воду. Она смывала усталость, пот и слезы с холодного бесстрастного лица Дерека Ват Йета.

***

***

Ват Йет смотрел на девушку, которая, вцепившись в его рукав, что-то быстро рассказывала. Громко, с нервными нотками. И ему было все равно. Примерно так же он реагировал бы на ветку, которая зацепилась за его одежду. И из-за кого было переживать?

Она не трогала никаких струн в его душе. Есть она, нет ее – все едино. Сейчас Ват Йет недоумевал. И из-за чего его тьма так неистовствовала? Из-за этого тщедушного недоразумения с волосами цвета вялой осенней травы? Дерек смотрел на нее и ничего не находил. Сердце билось ровно. Тьма не смела даже скулить, загнанная туда, откуда ей было не выбраться.

– Что с этим можно сделать?..

Дерек отвлекся от собственных ощущений и перевел взгляд на сверкающий кулон помолвочного ожерелья, которое девушка стискивала пальцами. Чего там? Замуж не хочет выходить? А ему-то что?

Это он и озвучил.

– Идет война. До твоих чувств мне нет дела, – ответил он разом на все ее вопросы, ощутив что-то сродни удовлетворению. Очень приятно грубить тому, из-за кого несколько часов назад пришлось перенести страшные мучения.

Темная дернулась в сторону, отпустила его рукав. Посмотрела на него своими огромными глазами, которые больше не трогали в Дереке ничего. И молча склонила голову.

– Тогда я пойду? – шепнула она, опустив лицо еще ниже.

– Нет. Ты нужна мне как щит. Будешь рядом. А вечером вернемся в мое поместье. Нужно готовить ответ Пилию, и чем быстрее, тем лучше.

– Черт бы тебя побрал, – грубо сказала она, еще раз с силой дернув ожерелье вниз. На светлой коже остались красные, растертые чуть ли не до крови отпечатки звеньев помолвочной цепочки. Дерек смотрел на эти красные отметины, и ничего в его душе не отозвалось. Ни досады, ни жалости – ничего.

Он пожал плечами, отвернулся и зашагал в главный шпиль. Нужно было навестить императора. Темная осталась за спиной.

– Не отставай. У нас много дел.

***

Я смотрела на спину Ват Йета если не в шоке, то близко к этому. С ним что-то случилось, что-то было не так. Тревога росла, и вместе с тревогой проснулась моя ленивая тьма. Она кольнула болью, и в ней было столько всего намешано, что я даже покачнулась на миг, а потом…

– Зачем ты так обижаешь меня, любимый мой?

Кто это сказал? Это сказала я?! Да еще и с такой жалкой интонацией! Я попыталась закрыть рот двумя руками, но ничего из этого не вышло. Тьма снова расправилась во мне, пользуясь моим телом как своим собственным.

Ват Йет оглянулся.

– Ты это мне? – спросил он, хмуря лоб.

Так знакомо хмуря… Ему плохо, ему больно, он страдает… Мне нужно обнять его, пожалеть, утешить.

И я, то есть, тьма, подвела меня к нему, коснулась его лица и ласково обняла. … Твою мать!

***

– Зачем ты так обижаешь меня, любимый мой?

Ее тоненький голосок был так жалок, что Ват Йет обернулся. А потом до него дошло, что она сказала.

– Ты это мне? – тупо спросил он, ожидая подвоха. Но она ничего на это не ответила, а просто, молча глядя на него, подошла совсем близко. Ват Йет ощутил что-то странное – какое-то несоответствие растревожило его. А потом она его обняла. Как-то очень нежно, даже слишком нежно, с внутренним трепетом.

А потом так же внезапно отпрянула и отвернулась.

Ват Йет был, конечно, озадачен, но не более того. Темная в него влюбилась… Хм. Это очень интересно. Может, это можно будет использовать?

Поэтому Ват Йет, выдержав паузу, спокойно и вполне доброжелательно попросил вернуться к этому вопросу позже, а пока есть государственные дела, которые не требуют отлагательств.

Уже у постели императора, которому явно стало лучше, Ват Йет наткнулся взглядом на синий бархат императорского изголовья и понял, какое несоответствие в темной ему не давало покоя. Глаза. У девушки были обычные темные глаза с зеленоватым отливом, а когда она шла к нему с объятиями, они стали яркими, синими. Как морская волна или драгоценные аквамарины. А сейчас снова позеленели, потемнели… Оптический обман? Да, скорее всего так и есть.

И, легко выкинув темную на время из головы, Ват Йет принялся отчитываться.

***

«Дрянь такая! И куда несет тебя, идиотка! И так проблем выше неба, еще и ты вступаешь когда не надо!»

Я ругала тьму все время, пока Ват Йет тер что-то с императором.

И Ват Йет козел, и эта дура… «Любимый»! Долбанутая, блин, идиотка! Нашла, что ляпнуть и кому! И момент еще выбрала! Видно же, что с Ват Йетом что-то не то. Может, муха какая покусала или простокваша с утра несвежая была…

Я злилась до трясучки, но вида не показывала. Тьма не отсвечивала, видимо, что-то понимала. Хотя что она там понимает… И с какого перепуга «любимый» то?

А еще я злилась на свое, то есть, Йолино тело. Ей было очень, очень приятно обнимать Ват Йета. Видимо, витаминов ЕБЦ не хватало. А я как всегда, за всех отдуваюсь.

Идиотизм.

Да еще и Сав придурок. То есть, очень умный и хитрый придурок. Знала бы раньше, я бы ему это ожерелье с камушками туда запихала, куда ни один проктолог не ходил… Но – поздно. И помощи мне ждать неоткуда.

Я шагала за Ват Йетом шаг в шаг, молчала и все время злилась. А потом, через пару часов он просто повернулся ко мне и приказал ехать к нему домой. В сопровождении доверенных людей. Да без проблем. Хоть отдохну.

Я была рада краткой передышке от него. И от Сава тоже. Они оба меня знатно достали. Поэтому я чуть не с радостными воплями погрузилась в мобиль…

Если бы я только знала, почему Ват Йет впервые оставил меня одну и отправил к себе домой, я бы сделала что угодно. Сбежала бы, бросилась с моста… Что угодно. Но я не знала.

ГЛАВА 21

Император Дигона оскалил зубы в страшной ухмылке. Дигонец-лекарь, склоненный до земли перед императором, всеми силами пытался не трястись от ужаса.

Магия Шестнадцати наконец вышла из-за граней исключительно энергетического мира и коснулась мира реального. Из-за того, что творил император, она мутировала так сильно, что ее нити можно было рассмотреть на лице самого Пилия. Издалека узор на его лице можно было принять за рисунок вен, которые кто-то подчеркнул красной ручкой, но вблизи… Струпья, язвы бугрились по лицу Пилия, уходили ниже, под воротник.

Лекарь знал, что такие раны причиняют страшную боль, но императору больно не было – ему было смешно. Он скривил рот в очередной улыбке.

– Ты бесполезность, – просипел он. Нити магии тронули тленом и его голосовые связки.

– Нет… Нет! Я знаю одно чудное лекарство! Оно замечательное, оно… Мне надо в свою лавку, там все есть… – залепетал лекарь, но Пилию было, в общем-то, плевать на то, что там бормочет этот жалкий человечек.

– Мне сейчас же нужно к источнику! Вылечи мое лицо, или умрешь, – просто сказал он, и на его пальцы, повинуясь приказу, выползло с десяток пауков. Несчастные живые существа! Все они были исковерканы, искорежены, но все равно жили, существовали. Не ели, не дышали, не плели паутину – это была совершенно другая форма жизни. Жуткая, страшная. Сам того не ведая, император Дигона открыл двери страшному магическому искусству – некромантии. Если бы он только знал… Хотя зачем обманывать самих себя? Даже если бы Пилий знал, к каким последствиям могут привести грязные игры с древней и чистой магией, он бы не отказался от мести, и история остановилась именно на этом моменте – ключевом, важном моменте, от которого зависело очень многое.

..Четверть часа спустя из дворца скакал во весь опор император Пилий Дигоная в сопровождении всего пары человек. Лицо императора было закрыто платком по последней моде островных государств, но Пилий делал это не из кокетства и желания понравиться придворным дамам – с некоторых пор на эту сферу жизни императору было плевать.

Платок умело прикрывал почти все лицо, кроме глаз, и шею, на руках красовались тонкие перчатки. Язвы и нарывы от нитей магии выглядели слишком жутко, чтобы их демонстрировать своим подданным.

Пилий не смог себя вылечить. Магия отказывалась подчиняться, как будто ее и не было никогда. А тот лекарь… Бесполезное создание, которое стало таким же бесполезным трупом. Вот и пришлось сломя голову нестись к своему донору.

У источника цвел миндаль, а под деревьями горками лежали лепестки. Орехи почему-то перестали вызревать, и деревья зациклились только на цветении. В воздухе пахло цветками миндаля, мятой и немного – влажной землей. И магией. Чистой, свежей магией, которая опять войдет в тело Пилия и сделает все, что он пожелает.

Поток искрящейся прохладной магии привычно вошел в тело императора. За ним еще один и еще. Одной порции магии было уже ничтожно мало для того, чтобы хоть что-то можно было сделать. После четвертого «вливания» упала с лица Пилия надоевшая тряпка, являя подданым идеально гладкое лицо. Ни язвочки, ни следа, ни нарыва! Не магия, а чудо!

Хмыкнув, император развернулся, чтобы седлать коня, но не заметил, как с руки соскользнул один из его питомцев-пауков. Упал на лист мяты, дернул подожженными лапками, съежился.

Он бы немедленно вернулся к хозяину, который не отдавал никаких иных приказов. Ведомый магией, привязанный ею к человеку, паучок бы привычно взобрался на жестокую ладонь, но…

Императорский конь был товарищем послушным, идеально объезженным, сильным и выносливым, привыкшим подчиняться своему седоку беспрекословно. Но ни одно животное на свете не способно потерпеть, если ему на бок села кусачая пчела, привлеченная ароматом цветущего миндаля. Жалобное ржание, взмах хвоста – и мятный листик отлетел прочь, прямо в сияющий источник. Вместе с ним в источник угодил и несчастный паучок. Шлейф исковерканной магии потянулся за ним следом и нырнул в прозрачную искрящуюся синь.

А Пилий, ничего не заметив, торопился вернуться обратно.

***

Дерек стоял у экранированного магией окна и смотрел, как темная садится в мобиль. Все. Обратного пути нет. Нужно подготовиться и поторопиться, чтобы все прошло легко и быстро. Нужно успеть так много, а времени очень мало.

То, что собрался сделать Ват Йет, можно было охарактеризовать его девизом: «Цель оправдывает средства». Он не знал, что в настоящем мире темной «цель оправдывала средства» в Хиросиме и Нагасаки, в гитлеровской Германии, в Перл Харбре… Да много еще где. Если бы он спросил у темной, что она об этом думает… Но он и не собирался спрашивать. Она была всего лишь средством.

Ват Йет тщетно прислушивался к себе и не находил в душе никакого сопротивления мыслям о том, что он хочет сделать. Да и души как таковой у него уже не было – она осталась там, за стеной, где рыдала бессознательная, мутировавшая, живущая одними инстинктами тьма.

Ват Йет отвернулся от окна. Нужно как можно скорее отыскать Савара и посветить его в план – без его помощи ничего не выйдет. А то эта помолвка… Как бы она не стала проблемой. С другой стороны, вряд ли – Савара на место главы ГУСа назначил сам Дерек Ват Йет, прекрасно зная, что у них много общего. В том числе, жизненный девиз – «цель оправдывает средства».

Ват Йет легким шагом шел по дворцовым коридорам – спокойный, собранный. Закатное солнце обливало его фигуру разноцветными бликами от ярких витражей. Его поседевшие за одну ночь пряди сверкали в лучах закатного солнца серебряными нитями.

***

Хорошо-то как! Вот бы так всегда…

Я сидела перед разожженным для меня камином с чашкой кофе и с тюрбаном из полотенца на мокрой голове. Сама я влезла в дерековский здоровенный халат. Он был черным, пушистым, теплым и длинным, а мой персональный – поросячье-розовым и колючим. Пфе.

Я пыталась расслабиться и понять, что мне делать дальше, как себя вести, как поступать, если тьма-богиня снова подкинет мне западла. Но в голову совершенно ничего не приходило.

Темнело. Я лениво смотрела на огонь и совершенно расслабилась. И очень, очень зря.

Потому что открылась дверь в поместье, и я услышала бодрые голоса Ват Йета и Савара. Что-то в прихожей упало и загремело. Раздался смех Савара, и меня передернуло. Судя по всему, они еще и пьяные. Совсем хорошо… Я тяжело вздохнула и поднялась с кресла в гостиной, чтобы быстро проскользнуть мимо них в свою комнату и притвориться спящей.

– Йола! – проорало на весь дом, и я вздохнула еще печальнее, осознав, что оба они жаждут моего общества. – Спустись в гостиную!

– Я тут, – ответила я, поплотнее закутываясь в халат и пряча оголенные коленки. Нечего им тут на меня пялиться. И так не самая приятная компания.

– О, привет, – сказал Сав, махнул мне рукой и улыбнулся. – Поговорим?

От него пахнуло алкоголем, и я невольно напряглась. Терпеть не могу пьяных мужиков.

Ват Йет же молча кивнул мне и уселся в кресло.

– Ну, поговорим, – осторожно сказала я.

– Мне тут Дерек сказал, что ты вообще не хочешь за меня замуж. Это так?

– Я же тебе уже говорила… – растерялась на секунду я.

– Йола, ты меня прости. Я самодовольный дурак, – вдруг раскаянно сказал он. – Я подумал, что ты не всерьёз. Ну там, перенервничала или еще чего… В общем, если не хочешь, то забудь, хорошо?

– А ожерелье?

– Если честно, там такая древняя неприятная магия, что я сам всех подробностей не знаю. Мне нужно посмотреть на плетение магии, оно на замочке. Если не получится сразу, обещаю, сниму при первой же возможности. Ну, к придворным артефакторам сходим на худой конец.

– Правда? – никак не могла поверить я. Я была убеждена, что Сав не из тех, кто станет выпускать из зубов аппетитный кусок мяса, а оно вот как…

– Правда-правда… Прости меня.

Я всмотрелась в его лицо, в его глаза. И поверила. Он просил прощения серьезно, искренно – настолько это вообще возможно. И он грустил. Совершенно точно был расстроен.

– Дашь посмотреть на замочек? Может, сразу с этим и разберемся и решим все наши проблемы? – спросил он, и голос его почему-то дрогнул. Но я не придала этому значения, радостно согласившись на его предложение. Булыжник с колючей цепочкой на шее меня порядком бесил.

Савар подошел ко мне сзади, коснулся кончиками пальцев ожерелья, а потом ласково погладил меня по голове. Растекся жар магии.

– Что ты делаешь? – резко дернулась я от него. Его прикосновений я не хотела, тем более его магии.

– Просто проверяю, как ты…

Раздался громкий стук, за ним – звон разбитого стекла.

А дальше… Дальше все в один миг вспыхнуло, пришло в движение, пронеслось перед глазами в бешеном кровавом калейдоскопе.

И никто не успел среагировать. Ни я, ни тьма.

В комнату влетело что-то быстрое, стремительное, а потом… Потом это быстрое и стремительное с размаху влетело прямо в голову Ват Йета, рядом с виском. Хлынула кровь. За моей спиной закричал Савар, но я не успела оглянуться – он завалился рядом со мной с разорванной ключицей.

– Пи-лий, – прохрипел он, – пере… переиграл…

А потом это же страшное, стремительное, красное от крови еще раз влетело в его тело. Попало в артерию. Хлынула кровь, попав на меня.

Но я не смотрела на него. И моя тьма на него не смотрела. Мы вместе с ней смотрели на тело Ват Йета в кресле. С его головы стекала багряная кровь и падала на ковер. На его ковер в его гостиной.

Все.

Сейчас и я…

«Бом-бом-бомм», – забилось сердце на адреналиновом шнуре.

Тьма рванулась из меня с такой силой, что я не устояла на ногах. Она отбила это быстрое, стремительное, смертоносно носящееся по комнате, все в крови Дерека и Сава, и на пол закапал ядовитый металл.

А потом закричала я. Сердце прошило холодом и сразу же такой болью, что я прокусила губу, чтобы новой болью хоть как-то заглушить ту, в груди.

«Бом-бом-бом-бом», – стучало сердце, и с каждым стуком я умирала. Я почти ощущала, как разрывается его мышца.

«Отомстить! Наказать!» – билось в моей голове, билось в сердце, горчило моей кровью на губах. Я говорила это вслух, но словами богини. Она развернулась во мне, как разворачивается в теле разрывная пуля.

У меня не было сил сопротивляться. Я не видела ничего, не понимала ничего, я была в самой настоящей предсмертной агонии. Тьма рвала сердце в клочья – она была в ярости, она хотела отомстить. Я была уверена, что он богини в ней сейчас не осталось ничего. Это был чистый гнев божества, растворенный в моей крови. И только я одна его сдерживала сейчас.

«Я обещала тебя удержать. Ты обещала сама себя сдерживать», – подумала я, обращаясь к богине, но она меня не слышала. Она рвалась мстить, и я держала ее в себе на одном только упрямстве.

«Бом-бом-бомм!»

Больно! Как же больно, господи!

Я застонала, вытянувшись на полу стрункой. Боль прошивала все тело, и я все сильнее теряла связь с реальностью. Если потеряю совсем, то умру. Тьма уничтожит Пилия и, может быть, весь Дигон, разорвет мне сердце, а потом расслоится снова на тысячи бессознательных теней, которые будут мучить и так настрадавшихся женщин. И сама богиня не найдет покоя. И никто из нас не найдет.

Я могу, я должна взять тьму под контроль.

Я сжала зубы, готовясь к новой боли, но тьма решила пойти другим путем.

Перед глазами быстро-быстро замелькали кадры, картинки прошлого – моего, Йолы и мертвой богини. Они тасовались, смешивались, а потом наконец превратились в единое полотно.

Я видела испуганные глаза мальчишки, ради которого Первая пожертвовала своей жизнью. Его рыжие вихры, тоненькие запястья. Невольно ощутила к нему прилив нежности – чувствами не своими, а богини. Мой милый добрый мальчик! Мое дитя, которое я причастила к своему миру, провела между миром людей и миром богов! Мое дитя, в котором осталась часть меня. Мое рыжее счастье…

А потом лицо мальчика начало меняться. Поплыли, но тут же стали четче, резче, по рыжим огненным волосам рассыпалась соль седины. И на его месте оказался другой. Его потомок. Сын с рыжими, как лисий хвост, волосами и с голубыми глазами матери. Мелькали лица – одно за другим. Они старели на моих глазах, и раз за разом я наблюдала за преемственностью. Менялись черты, менялись оттенки рыжего в волосах, но что-то неуловимое оставалось неизменным во всех этих людях. Кровь? Порода?

Сколько их, этих мальчиков с рыжими волосами, так похожих друг на друга?

Последний ребенок неуловимо мне кого-то напомнил. Кого? Вот исчезла детская припухлость с щек, вот четче проявились скулы, длиннее стали волосы, уйдя из медной рыжины в темный каштан. Блеснули яркой зеленью глаза. Дерек! Дерек Ват Йет! Он серьезно смотрел прямо на меня, был таким спокойным, собранным, таким сильным и смелым! Мой мальчик! В сердце опять заболело, но теперь от нежности, от любви к нему, к такомуродному…

А потом картинка сменилась – мертвое лицо, по каштановым прядям стекает кровь, на белой коже – алые дорожки, которые бегут, бегут, впитываются в ковер все сильнее, все больше. Ощущение страшной потери на миг парализовало меня, и я испытала такое горе, что боль до этого была и не болью вовсе. В этот миг я поняла, что страдания божества – это не страдания человека. Мы всегда можем отвлечься от горя хотя бы на секунду, чтобы не сойти с ума. Наш разум может защитить сам себя забвением, может прервать страдание чем угодно, даже навязчивой мелодией. У богов такой привилегии нет. Они чувствуют по-другому, совсем не так, как люди. Они не могут отвлечься, не могут забыть, если их создание цельно. Они всегда на пике.

Я понимала это и слушала свою тьму, которая молила меня ее отпустить. Она изо всех рвалась мстить, она не могла сдержаться, она не могла терпеть. И она не могла лечить, не могла исцелять сейчас – только убивать, только разрушать. От ее сознания не осталось ничего, кроме боли потери, она была дезориентирована, она не могла себя контролировать.

Зато могла я.

Контроль. Мне нужно загнать тьму под кожу, мне нужно контролировать себя. Дыхание. Так, дыхание и цифры.

Перед глазами возникли бухгалтерские выкладки, ровные столбцы в Excel, но очередная порция боли меня совершенно дезориентировала. Боль прокалывала от сердца все тело, даже кончики пальцев на ногах, даже десны. В глазах потемнело, и выкладки вместе с цифрами испарились.

Теперь мне приходилось прикладывать усилия для того, чтобы просто оставаться в сознании. Я, валяясь на полу в чужой крови, уже даже не плакала – это было слишком больно. На несколько мгновений я уже теряла сознание, но тут же приходила в себя. Но я уже ничего не понимала.

Дышать? Не спать? Почему? Так же хорошо, правильно, так нет боли… В какой-то момент я забыла и про тьму, и про Дерека, погружаясь в небытие. Разорвется сердце? Значит, так тому и быть.

...Громкие звуки извне снова прояснили мое сознание. Кто-то кричал в холле. Какий-то… очень знакомый голос. Мужской, но чуть истеричный, с тонкими нотками. Кто так говорит? Чей это голос? Недовольный, громкий, немного капризный.

Я зацепилась за этот голос сознанием отчаянно, как умирающий человек скрюченными от судорог руками и ногами рвется на поверхность воды, чтобы в последний раз глотнуть воздуха. В голове на мгновение прояснилось. Через несколько секунд я смогла разобрать слова.

– Дерек! Какого черта! Как отец?! Почему ты мне ни разу не ответил?! Я пишу тебе каждый день! Мы не так договаривались! И почему у тебя дверь открыта, а?

«Ты, что ли, темная? Обычная девка!» – всплыл в голове голос и наслоился на то, что я слышала сейчас.

Малек!

Сын императора! Он же умер! Похищен!

Отец… Не договаривались… Это значит, значит, что…

Больно!

Тьме надоело себя контролировать, и она рванула мое несчастное сердце снова.

– Перестань! Прекрати! – крикнула я из неизвестно откуда взявшихся ресурсов организма. Бешено, как машина, заработал мозг – видимо, на адреналине. Я сопоставляла, параллельно беря свои эмоции и эмоции тьмы под контроль.

Значит, это Дерек подговорил Малека исчезнуть, сделать вид, что его похитил Дигон. Зачем? Чтобы отец-император подписал указ о разрешении военных действий, конечно! Нет, ну какова сволочь!

Это была не та эмоция. Это была фатальная ошибка. Тьма, сплетясь с моей злостью, стала мне не по зубам, и, рванувшись в последний раз, освободилась, уносясь сквозь пространство туда, в Дигон, чтобы отомстить за смерть родного, близкого человека. Вырываясь, она в последний раз полоснула в груди болью, холодом, и я ничего не успела сделать.

Только тяжело перевернулась на бок, подтянула колени к груди в защитном жесте и закрыла глаза, пытаясь не обращать внимание на холод. Теперь мне точно осталось недолго. Как и Пилию, и Дигону, и, может быть, всему миру. Только тьма продолжить страдать еще многие века, и вместе с ней будут страдать другие.

Я не смогла ничего.

И теперь с этим чувством я должна умирать. Как стыдно…

Перед закрытыми глазами снова замелькали картинки – теперь только мои и, на удивление, Йолины. Ее память мне снова стала доступна – видимо, тьма, придя в собственное сознание, поспособствовала тому, чтобы я забыла хотя бы об одной личности в себе.

Менялись лица перед глазами – подруги Йолы в школе рабов и мои одногруппницы, мой бывший муж и бывший хозяин Йолы… Замелькали бумаги, цифры – мои родные и местные закорючки. Буквы, письма, указы.

Неожиданно все остановилось на одном единственном моменте. Вот рука Йолы старательно выводит приказ, за ним – еще один. Приказы тайные, и это должен был делать главный секретарь, но по обычному головотяпству перепись бумаг упала на Йолу. Рабыня – это же как рука или нога. Чего она там может думать? Собственность, которая не сможет предать и вообще открыть рот.

«Пять единиц взрывчатого вещества первого класса. Государственный заказ. Дерек Ват Йет», – выписывала Йола срочные бумажки. «Де ре к Ват Йет» – это имя Йола выписывала особенно тщательно, нежно глядя на любимое сочетание букв. Первая любовь – и кого? Рабыни к главному безопаснику? Смешно… Чувство Йолы было запрятано так глубоко, что никак не хотело являться мне раньше, проскакивая только изредка в реакциях ее тела. Любовь… Да это почти страсть, одержимость. Поэтому все заказы, все приказы от Дерека Ват Йета Йола запоминала дословно вместе с датами написания.

Первая взрывчатка. Заказана за несколько дней до взрыва в том магазинчике тканей. Снова заказанная взрывчатка, еще одно письмо. Потом письмо с приказом опробовать динамит. И опять взрывчатка.

Все.

Все сошлось.

Я даже задохнулась от нахлынувшей на меня гадливости. Ват Йет сам спровоцировал войну. Первым. Он сам взорвал магазин! Сам взорвал здание ГУСа! Чтобы Сав тоже был на его стороне! Он все сам!

Боже! Боже!

Озарение совпало с громким криком Малека – с предателем своего отца. Интересно, что ему пообещал Ват Йет? Место отца? Могущество? Хотя такого хлюпика несложно купить. Нужно только подобрать правильную мотивацию.

«Бом-бом-бом-бом-бом», – особо трепетно, слишком быстро забилось сердце, и я поняла, что мне осталось совсем чуть-чуть.

– Не смей орать! – раздался злющий знакомый голос Ват Йета, который вроде бы как только что истекал кровью, мертвый и тихий. – Запри двери, идиот!

Малек ойкнул. Затоптали ноги по ковру.

– Вот кретин… Все? – спросил Сав. – Получилось?

– Получилось, – шепнул Ват Йет, опускаясь рядом со мной на колени. Его пальцы беззастенчиво скользнули мне на шею, нащупывая пульс.

Я перевернулась на спину, с трудом открыла слезящиеся глаза.

– Ты жива, ты жива, – неожиданно радостно сказал Ват Йет, тут же вливая в меня свою горячую магию.

Только поздно.

«Бом», – стукнуло сердце в последний раз и остановилось.

ГЛАВА 22

Вырвавшаяся тьма поднялась в небо черным дымом. Она то расслаивалась на десятки кричащих теней, то соединялась вновь в один страдающий сгусток. Мысли расслаивались тоже, сконцентрироваться не удавалось, и жажда мести несла вперед. Тьма даже уже не понимала, за что мстит и кому – настоящей была только цель: восстановить справедливость. Сознание богини опять, как и много лет назад, разделилось на частицы. И это было так же больно, как и тогда, когда Шестнадцать богов ушли, а она осталась.

Осознав себя, собравшись почти полностью воедино в теле Йолы, богиня чаще всего дремала. Девушке и Ват Йету постоянно требовалась энергия, постоянно требовалась защита, и богиня, защищая, возрождая, вылечивая, тратила все свои силы, с которыми все никак не могла собраться. Ей бы несколько спокойных дней, и тогда она, собравшись воедино, смогла бы уйти. В этот раз она бы не стала размышлять.

Но все сложилось так, как сложилась. Полусумасшедший, слепой и ничего не понимающий от горя сгусток мрака мчался в Дигон. Для того, чтобы сначала убить того, кто виновен. А потом убивать на сколько хватит сил.

Тьма накрыла имперский дворец, окутала каждую комнатку, каждый зал. Растянулась над конюшнями, садами и мостами. Тонким слоем раскаталась по небу, выискивая того, кто убил ее рыжего солнечного мальчика.

Тьма прокатывалась по улицам, размазывалась по брусчатке, и все, чего она касалась, покрывалось тленом и разложением. Черная ядовитая плесень пробивалась через камни улиц. Деревья наливались гнилью и отравленным соком. Еще немного – и смерть доберется до домов, но людям Дигона в этот вечер очень повезло.

Тьма взметнулась вверх, направляясь к горам, на юг. Она наконец нашла того, кого хотела уничтожить в первую очередь.

***

Император Дигона сидел под миндальным деревом. Имперская порфира, пара перстней власти на левой руке, съехавшее назад, на спину, ожерелье с гербом – символ правления. Его лицо впервые за много дней разгладилось. Он выглядел спокойным, даже несмотря на многочисленные раны и нарывы. На мертвых глазах лежали миндальные розовые лепестки. Они же покрывали его плечи, ноги, соскальзывали с волос. Император умер красиво, спокойно – позже скажут: от усталости не выдержало сердце. А вот то, что творилось с телом Пилия в магическом плане, было куда как страшнее.

Мертвый паук, оживленный мутировавшей магией Шестнадцати и попавший в источник, не смог уничтожить магию и как-то серьезно навредить ей – он отравил только то, что лежало на поверхности, а после растворился в упругих нитях свежей чистой магии источника без остатка. Но та ядовитая магия, которая бурлила на самом верху источника богов, напоминала мерзкую бурую пену в кастрюле с плохим бульоном.

Именно ее и впустил в себя Пилий, приехав за новой порцией исцеляющей магии. Он же не видел, как вспухают нити багровым ядом, не видел, что с удовольствием принимает эту скверну в себя, открывается ей.

Несколькими минутами ранее Пилий, покачиваясь с пятки на носок и стараясь не расчесывать зудящую язву на щеке, впускал в себя магию. Он с предвкушением зажмурился, ожидая мягкой прохладной волны, когда магия Шестнадцати впитывается в кровь и кости, но увы. Вместо нее под его кожу вливалось что-то липкое, неприятное, гадкое.

Пилий передернул плечами, неверяще коснулся щеки. Язва не исчезла, а, кажется, даже стала больше.

– Нет-нет-нет-нет, – пробормотал Пилий, снова шагая к источнику и готовясь принять его дары, но внезапно закружилась голова. Нити магии взбесились, вспухали и лопались, а вместе с ними лопались сосуды в глазах, маленькие венки. Трескалась кожа, повреждались мышцы.

Это был конец.

Пилий не ощущал уже боли – некромантия не проходит даром для того, кто ею пользовался. Отбирая чью-то жизнь при помощи магии Шестнадцати, император, как бы это банально не звучало, все меньше становился человеком. А мутация магии и вовсе сделала из него почти что ходячего мертвеца. Но даже в таком состоянии он понимал, что это конец.

Он присел под миндалем, облокотился на него спиной. Оскалился, глядя, как нервно пляшут голубоватые искры света от источника. Движением пальца дернул за веревочку поясного мешочка, ослабляя его, выпуская на волю с несколько десятков насекомых.

Сознание меркло, а с ним вместе и понимание, кто он, зачем он тут, что ему нужно. Он не помнил ни о мести, ни о своих деяниях – все поглотила брызжущая красными пятнами тьма.

Последний вздох – и вдруг рука, в которой лежал мешочек с только начавшими выползать насекомыми, изо всех сил сжалась. Потом еще раз и еще.

Неизвестно, почему. Может, мелькнуло в сознании Пилия что-то сознательное за минуту до смерти, а может, это была простая судорога.

Этого уже не узнать.

***

Тьма соскользнула по веткам миндаля, растекаясь вокруг Пилия. Ее тревожили эти голубые искры, тревожили нити мертвой магии в теле мертвого императора, но это была тревога животного, которое безотчетно боится. Тьма не понимала, где она, она понимала только, что тот, кого она собралась уничтожить, уже мертв. Это ее озадачило, заставляло собирать воедино тени, которые мучительно расслаивались и стремились покинуть ее.

Тьма знала, что нельзя этого допускать, а почему, для чего… «Не помню, не помню», – мелькало где-то глубоко в подсознании, в этом мучительном забвении. Не за что зацепиться. Нечего вспомнить – все поглотила жажда мести, злоба, ярость. Они мешали, они требовали уничтожить хоть что-нибудь…

Ей, этой несчастной тьме, хоть немного бы контроля, хоть немного бы времени, чтобы вспомнить, но сил уже не было. Тени уже готовы были рассыпаться вороньими крыльями, чтобы снова «защищать» и «восстанавливать справедливость», поселяться в несчастных женщинах и мстить за них. Но не успели. Потому что в них с размаху вросла, впечаталась еще одна тень…

***

Дерек Ват Йет все еще касался кожи девушки. Под этой кожей только что бился пульс, а потом за одну секунду пропал. Исчез.

– Она что, умерла? – спросил Сав, но Дерек не услышал.

– Ясно, – грустно сказал Савар, отводя взгляд от тела Йолы. Ему было ее жаль. Он успел к ней привязаться.

Сав подцепил оторопевшего Малека за руку, увел на кухню. Там, оттирая со своего лица и рук кровь, он что-то втолковывал ему вполголоса.

Зашумела на кухне вода. С улицы донесся лай собаки. Каркнула наглая ворона. Стукнула в окно ветка старой яблони. Привычные, простые звуки. Жизнь идет дальше как ни в чем не бывало, а темная мертва. Из-за него мертва. Но цель же оправдывает средства, да? Правда же? Он же не сделал ничего плохого, верно?

Дерек почему-то никак не мог убрать пальцы с ее горла. Он не мог остановить свою магию, которая ухала в ее тело как в бездонную пропасть, не мог закрыть глаза, чтобы не видеть ее бледного спокойного лица. Это было бы так же мучительно, как прикоснуться в мороз языком к металлу, а потом резко попытаться освободиться. Он находился в ошеломлении, в стопоре. Он был как человек, упавший в воду с большой высоты – онемел, оглох. Он потерял счет времени.

Из ошеломления его вывел настойчивый голос Сава. Ничего не понимая, Ват Йет убрал руки с тела девушки и растерянно посмотрел на нее. Сав, продолжая что-то втолковывать, вдруг подхватил ее на руки, ласковым жестом убирая растрепавшиеся волосы с мертвого лица.

– Надо унести, похоронить, – донесся грустный голос Сава до сознания Ват Йета.

«Похоронить, похоронить… да, надо похоронить», – согласился Ват Йет. Русые, длинные волосы темной распустились, коснулись пола, но Сав ловким движением осторожно подхватил их, стянул в жгут, убрал, спрятал. Этот почти хозяйский жест вызвал в душе Ват Йета что-то непонятное, страшное.

– Я бы женился на ней, – глухо сказал Савар, глядя в мертвое лицо девушки. – Так жалко. Красивая девчонка, смелая. Была бы мне отличной парой. Жаль, что так оберну…

– Заткнись! Закрой рот!

Сав вздрогнул, недоуменно обернулся.

Ват Йет стоял позади, совершенно злой, покрасневший, со вспухшей, бешено бьющейся веной на виске.

– Заткнись и отдай ее мне. И пошел вон, – уже спокойнее сказал Дерек. Но не успел перехватит тело Йолы. Он вдруг, схватившись за грудь, посерел, покачнулся и упал на пол со всей высоты своего роста.

Мощная ментальная стена рухнула в одну секунду. То, что казалось сделанным из стали и камня, оказалось жалким размокшим картоном. Такие потрясения тьма Ват Йета не смогла стерпеть. Эмоции Ват Йета сделали свое дело.

Сав, держа девушку на руках, ругнулся и отошел в сторону. Потому что из-под кожи Ват Йета черным, уже знакомым дымом потекла густая тьма. Она накрыла тело мужчины, опутала его, ласково коснулась головы Йолы, а потом впервые за долгие годы рванулась изо всех сил, покидая свою тюрьму. Покидая своего человека, в крови и роду которого жила так много веков. Жила и страдала – контролируемая, сдерживаемая, бессознательная, сильная. Сильная как часть богини, жертвенная часть, которая скользнула в тело дальнего предка Ват Йета и так и осталась там. Служить. Страдать.

Но сейчас тьма вырвалась. И влекла ее не месть, не желание разрушать. Она чувствовала где-то свою вторую половину и стремилась к ней, чтобы воссоединиться.

Она еще раз прощально коснулась мертвой девушки, а потом, презирая все законы физики, устремилась вверх, сквозь потолок и крышу. Поднялась в небо.

Если бы кто-то смог увидеть в этот момент тьму, он бы принял ее за черную грозовую тучу, которая подозрительно быстро несется в сторону Дигона.

«Там, наверное, дождь будет», – подумал бы этот кто-то и тут же выкинул бы странную быструю тучу из головы.

***

Да, тени тьмы впервые с того самого часа, как уходили боги, воссоединились в одно целое. Взметнулись черные всполохи, как крылья огромной птицы. Взметнулись – и опали.

Под миндальным деревом, вглядываясь в источник, стояла девушка в дивном синем платье в тон ее глазам. Черные волосы держал тяжелый нарядный гребень, на тоненьких пальцах – колечки. И красивые, роскошные перстни, и простенькие медные ободки. Они поблескивали, отсвечивали искры источника. Но ярче сверкали глаза богини – как драгоценные камни изумительной чистоты.

Она смотрела на источник Шестнадцати богов, полыхающий голубоватыми искрами. И, помешкав немного, оглянувшись на тело императора Пилия и с тоской покачав головой, медленно пошла вперед.

Розовый опавший миндаль вихрем крутился за ее поступью, оседал на полы ее платья, падал с деревьев на черные пряди и оставался на них, как причудливое нежное украшение. Источник заискрил сильнее, чувствуя приближение кого-то родного. Разросся, засиял приветственно, ярко.

Девушка шла к нему медленно, торжественно, но потом не выдержала. Звонко засмеялась, подхватила края своего длинного платья и подбежала к источнику, закружилась рядом. Опустила руки в прохладу магии и прикрыла глаза. Одна-единственная слеза скользнула по скуле, не оставляя на ней и следа.

Счастье – вернуться домой.

Запахло мятой, почему-то теплым хлебом, молоком и земляникой. Распушился миндаль, а вслед за ним зацвела вся долина – и колючий терновник, и осенний боярышник, и дикие груши, и старые сухие лозы ароматного омельника. Даже травы налились соком и выбросили новые побеги, а первоцветы голубой россыпью раскинулись по долине от края до края.

Магия откликалась богине, волнами расходясь по лесам, долинам, горам, рекам. Расходясь по Дигону, оттуда – по приграничным империям, по Тирою и дальше – по всей земле. Она наполняла сердца покоем, тела – здоровьем, а помыслы – чистотой. И не было никогда такой минуты единения и счастья по всей земле, которая случилась сейчас.

Так богиня старалась искупить то, что натворила, когда позволила своему сознанию распасться на сотни бездумных теней. И у нее получилось.

Спустя несколько минут она, напоследок растерев в руках мятный листок, истаяла, как и его запах.

Под цветущими миндалями больше не стало ни девушки, ни источника.

ЭПИЛОГ

Дерек Ват Йет со стоном поднялся с пола, опираясь на руку Сава. Подавил в себе раздражение и желание вмазать ему в лицо. А потом неверяще выдохнул.

Он ощутил пустоту – страшную, сосущую пустоту. И сразу же понял, что это ушла тьма, с которой он жил много-много лет. Он в ужасе закрыл глаза. Не удержал, не смог… И что теперь будет? Тьма всегда была его частью, его стимулом к совершенству. Как жить без нее, Дерек и не представлял. Но больше всего он не представлял последствий того, что тьма вырвалась.

Но все эти мысли ушли на второй план, когда Ват Йет натолкнулся взглядом на тело девушки. Йола!

Во рту загорчило желчью, заболела голова, а в душе поселилось настолько гадливое чувство, что Ват Йета едва не вывернуло наизнанку. Цель не оправдывает средства. Нет и нет. Как он вообще мог такое провернуть? Насколько нужно не быть человеком?

«Это все тьма, это все она», – пытался уверить себя Ват Йет. Пытался оправдать самого себя, чтобы не было так страшно и мучительно сейчас. Но в голове все равно вспыхивали воспоминания. Вот она – смелая, решительная – дерзит ему в лицо. Вот ее тьма защищает его. Вот она спасает императора. Вот – смеется над чем-то с Савом, ест пирожные, и ее пальчики в белом креме. Ведет себя как обыкновенная девчонка. А вот пишет сложнейший шифр, который просто поразил его тогда. И то, как она его поцеловала, назвала любимым. И глаза олененка со взглядом мудрой богини, и ее удивительный контроль, и его халат на ее теле… Все это проносилось в сознании Ват Йета быстро сменяющими картинками, и от этого становилось невыносимо.

Он был как человек, с глаз которого спала черная непроницаемая повязка. Он понял, что эта девушка важна для него.

И он ее убил.

Сцепив зубы, Ват Йет попытался привычно взять себя в руки. Сначала – дело, потом все остальное. Но, к его огромному удивлению, не вышло. Не получилось. Размокшая, разрушенная ментальная стена не подлежала восстановлению, да и вообще больше не была нужна. Все мысли Ват Йета занимала темная. Только она. Ни государство, ни тьма, ни Сав, ни Малек – ничто не могло его отвлечь и переключить.

– Эй, ты чего? Ты темный? Как это вообще… – начал Сав, все еще отходя от того, что увидел, но Дерек не собирался исповедоваться. Он смотрел в окно бездумным взглядом, отдаваясь своему горю. Смотрел в окно и видел странное. Сразу же за окном росла яблоня – старая уже, почти не плодоносящая. Ват Йет не приказывал срубить только ее, хотя другие деревья беспощадно выкорчёвывались. Он и сам не знал, почему сберег несчастное старое дерево. Может, потому что дерево напоминало ему его самого? Ненужное, сухое, бесплодное…

Но сейчас сухие ветки яблони вспухали от белых соцветий.

– Что там? – спросил Сав, оглядываясь в ту сторону, куда смотрел Ват Йет. Удивленно выдохнул и припал ближе к окну.

– Ты только посмотри! Там чудо! – закричал он, взмахнув рукой.

Там действительно было чудо. Сады пестрели цветками, а на свободных лужайках пробивалась нежная салатовая мята. Она наливалась свежим холодным ароматом, разрасталась по земле, зацветала мягкими розоватыми метелками.

Сав и Малек бросились на улицу.

– Чудо! Чудо! – кричали другие люди, высыпая на улицу и восхищенно касаясь цветущих посреди лета деревьев.

– Чудо, – согласился Ват Йет, не отрывая взгляда от спины Йолы. Ему только что показалось, что она шевельнулась от дыхания. Он осторожно подошел, опустился на колени рядом. Мягко перевернул девушку и неверяще отпрянул.

Она смотрела прямо на него. Живая. Живая!

***

– Слава Шестнадцати! Ты жива! Ты жива! – закричал он и обнял ее, крепко прижимая к себе.

Но она была каменная, неподвижная, холодная. Она не отталкивала его, не кричала, не проклинала, даже не плакала. Не девушка, а изваяние.

– Что? Что с тобой? – спросил Ват Йет, отстраняя ее, обхватив за плечи. – Болит где-то? Сердце? Подожди, я сейчас магией…

Он протянул руки к ее груди, но она съежилась, и он осекся, замерев на полпути.

Но на него смотрели ничего не понимающие глаза. Знакомые глаза с чужим взглядом. В этом взгляде не было презрения, страха, ненависти, не было вызова, к которому Ват Йет уже привык. Ее глаза были широко распахнуты от страха, почти паники, и отчаяния.

– Только не это… Нет-нет-нет, не это! Господин, верните меня обратно. Господин, пожалуйста… – вдруг прошептала она. А потом, согнувшись напополам, горько разрыдалась.

***

Умерла – так умерла. Хватит. Алё. Я задолбалась уже это делать так часто.

Примерно так думала я, ощущая тупую боль в голове.

Я не хочу боль! Когда умираешь – не болит! – возмутилась я изо всех своих сил. И даже открыла рот.

– Вера, ну что за чушь ты опять несешь, горе ты мое луковое, – пробормотал знакомый голос, и я открыла глаза.

Танька! Татьянка! Господи ты ж боже!

– Ну стукнулась, даже раны нет. Синяк. Хотя ты и так не в себе в последнее время. И опять – головой… Нет, надо все же скорую вызвать.

– Не надо скорую, – прохрипела я, не в силах насмотреться на подругу. А потом просто разрыдалась.

– Больно? На, держи, – засуетилась она, протягивая мне мокрое холодное полотенце.

Я схватила его, прижимая к голове и продолжая рыдать.

Потому что руки, которыми я взяла полотенце, были моими. С маленьким шрамиком на безымянном пальце, с моими кольцами, с моими запястьями. Правда, со слишком ярким маникюром – я такой не люблю.

На щеку скользнула прядь волос. Тоже моих – недлинных, каштановых. Я вернулась? Я вернулась!

А потом я просто сгребла Татьянку в охапку и рыдала, вытирая лицо об ее рубашку. А она сидела рядом, покачивая меня, как ребенка, утешая и ничего мне не говоря.

«Как хорошо вернуться домой! Спасибо тебе, господи!» – думала я в перерывах между витками истерики. – «Пожалуйста, пусть так и остается».

***

«Всемилостивые боги! Верните меня обратно, верните! Умоляю! Прошу!» – рыдала девушка в прихожей особняка Дерека Ват Йета. Сам Ват Йет пытался ее успокоить, понимая, что с ней что-то не так. Хотя что может быть «так» с человеком, который столько пережил? Который был мертв столько минут? Только бы не позволить ей снова умереть, только бы сберечь ее…

Ват Йет мягко коснулся ее головы, погружая девушку в сон.

Он поговорит с ней потом, как будет время. И они все решат. И все будет хорошо. Главное, что она жива.

А сейчас самое время узнать, где его тьма, что произошло с Дигоном и жив ли Пилий.

Государственные дела тут же стали для Ват Йета первостепенными. Вина, висевшая на сердце, истаяла. Девушка жива! Как же хорошо!

Отнеся ее в свои покои и даже немного полюбовавшись на ее профиль, Дерек Ват Йет позвал Малека и Сава.

Пора отдавать распоряжения.

Конец первой книги

Оглавление

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ГЛАВА 19

ГЛАВА 20

ГЛАВА 21

ГЛАВА 22

ЭПИЛОГ