Младшие современники Шекспира [Бен Джонсон] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Младшие современники Шекспира

Под ред. А. А. Аникста

М., Изд-во Моск. ун-та, 1986

OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru

А.Н.Горбунов. Драматургия младших современников Шекспира

В стихах, предпосланных первому собранию сочинений Шекспира, вышедшему в свет в 1623 году, знаменитый английский драматург Бен Джонсон сказал: "Он принадлежит не одному веку, но всем временам"[1]. Слова эти, прозвучавшие через семь лет после смерти великого творца "Гамлета" и "Короля Лира", оказались пророческими. В истории театра нового времени не было и нет фигуры крупнее Шекспира.

Конечно, не следует думать, что все остальные писатели того времени были лишь блеклыми копиями великого драматурга и что их творения лишь занимают отведенное им место на книжной полке, уже давно не интересуя читателей и театральных зрителей. Пожалуй, ни один другой период в истории английского театра не может сравниться своими достижениями с эпохой конца XVI — первой половины XVII века. Достаточно назвать имена наиболее известных у нас Кристофера Марло или Бена Джонсона, чтобы представить себе масштабы творческого диапазона крупнейших художников того времени. А ведь рядом с ними жили и творили еще многие талантливейшие драматурги, чьи имена прочно вошли в историю литературы и театра.

Интересующий нас период в истории английской драмы длился около полувека — с конца 80-х годов XVI столетия вплоть до закрытия театров по настоянию пуритан в 1642 году. За это время английская драма прошла весьма сложный путь развития. Историки литературы и театра обычно выделяют три основных этапа: ранний, зрелый и поздний[2]. Ранний (с конца 80-х годов XVI в. до начала XVII в.) был этапом становления английской драмы, когда в театр пришли такие драматурги, как Джон Лили (1553-1606), Джордж Пил (1557-1596), Роберт Грин (1558-1592), Томас Кид (1558-1594) и Кристофер Марло (1564-1593). В эти же годы пишет свои исторические хроники, комедии и ранние трагедии Уильям Шекспир (1564-1616), Второй, или зрелый, период (с начала XVII в. до начала 20-х годов) был временем наивысших достижений английского театра. Шекспир создает тогда свои великие трагедии и поздние трагикомедии, — начинают свою деятельность Бен Джонсон (1573-1637), Джордж Чэпмен (1559-1634), Томас Хейвуд (1570-1641), Томас Деккер (1572-1626), Джон Марстон (1576-1634), Сирил Тернер (ок. 1575-1626), Джон Уэбстер (ок. 1575-1625?), Томас Мидлтон (1580-1627), Фрэнсис Бомонт (1584-1616) и Джон Флетчер (1579-1625). И, наконец, третий — поздний — этап (с начала 20-х годов до закрытия театров), характеризуемый обычно как период кризиса и постепенного упадка английской сцены, хотя некоторые из драматургов предыдущего периода еще продолжают тогда ставить свои пьесы и в театр приходят новые интересные авторы: Филип Мэссинджер (1583-1646), Джон Форд (1586-1639) и Джеймс Шерли (1596-1666).

Эта общепринятая периодизация создает, однако, несколько одностороннее представление о театре младших современников Шекспира. Для эволюции этого театра, на наш взгляд, характерны не только его постепенный упадок (замалчивать кризисные явления в драматургии 20-30-х годов было бы ошибкой), но и его качественная трансформация, постепенное перерождение, почти до неузнаваемости изменившее облик английской сцены к началу 40-х годов.

Внимательно вглядываясь в драматургию конца XVI — первой половины XVII века, поражаешься ее необычайному богатству и многообразию: идейно-философскому, жанровому и стилевому. Весьма знаменательно, что все попытки найти для этой драматургии единое определение, раскрывающее ее сущность, до сих пор остаются в той или иной мере неудовлетворительными. Название "театр века Шекспира" неточно потому, что грандиозное творчество Шекспира, по сути, выходит за рамки хронологических эпох и литературных стилей, чего нельзя сказать о других драматургах. Старшие современники Шекспира, начавшие писать лет за десять до него и каждый по-своему подготовившие почву для его ранних драм, целиком остаются в пределах эпохи Возрождения. Младшие же его современники, шедшие своими путями и порой уходившие далеко в сторону от модели шекспировской драмы, во многом принадлежат уже искусству XVII века. Так что неверно называть весь театр этой эпохи театром Возрождения. Неверно также называть драматургию интересующего нас периода елизаветинской, как это делают некоторые английские критики или известный исследователь и переводчик И. А. Аксенов. Принятое в Англии деление драматургов на елизаветинских, яковитских и карлитских хотя в общих чертах и совпадает с тремя вышеназванными этапами развития английской драмы, но упускает из виду их общность и существующую между ними преемственность.

Английский театр конца XVI — первой половины XVII века можно, пожалуй, считать единой поэтической системой. Театр этот впитал в себя две основные традиции, существенно трансформировав их: учено-гуманистическую, опиравшуюся на античность, и народную, продолжавшую линию народной средневековой драматургии (мистерий, моралите, интерлюдий и фарса) и фольклорной поэзии (в частности, баллад, песен, разнообразных легенд и народных поверий). На основе этих двух традиций английская драматургия создала особый синтез — поэтическую драму, имевшую народный характер, ярким примером чему служат пьесы Шекспира.

Театр в 90-е годы XVI века стал в Англии достоянием всей; нации, и представители всех слоев общества, от влиятельного аристократа и недавно разбогатевшего буржуа, сидевший в дорогих ложах, до-простолюдина, покупавшего самые дешевые стоячие билеты в партере, с замиранием сердца следили за перипетиями судеб театральных героев. Отсюда прежде всего необычные широта и разнообразие этой драмы, необыкновенная свобода поэтической структуры самих пьес, отсюда и замечательное своеобразие стиха тогдашних драматургов, рассчитанного на слух весьма разношерстной публики, среди которой были тонкие знатоки, получившие образование в университете, и совсем неграмотные мастеровые.

И хотя в первые десятилетия XVII века в силу причин, о которых речь пойдет ниже, этот синтез был заметно нарушен, его влияние еще дает о себе знать и в 20-е годы, в период исподволь начавшегося кризиса, постепенного перерождения английской драмы накануне буржуазной революции.

В рамках данной статьи невозможно дать сколько-нибудь подробную и исчерпывающую характеристику всей английской драмы конца XVI — первой половины XVII века. Тем более что мы включили в наш сборник пьесы только младших современников Шекспира, писавших уже в XVII столетии. На этом времени мы вкратце и остановимся, наметив некоторые существенные тенденции развития драмы названного периода.

К началу XVII века в умонастроениях английского общества происходят, важные перемены. Уже последние годы царствования Елизаветы были временем разочарования, которое лишь усилилось с воцарением короля Иакова I (1603). Героический энтузиазм, сплотивший весь английский народ на борьбу с испанцами и принесший ему победу (1588), казался делом далекого прошлого, "золотым мифом". Центробежные силы, возникшие в недрах английского общества в XVI веке, теперь начали все сильнее и сильнее заявлять о себе. Четыре первых десятилетия XVII века в Англии ознаменованы постоянно обострявшимся антагонизмом между абсолютной монархией, опиравшейся на крупных феодалов и господствующую англиканскую церковь, и оппозицией, поддерживаемой не только буржуазией и так называемым новым дворянством, которое стало вести хозяйство по буржуазному образцу, но и широкими демократическими слоями общества. Причем этот антагонизм постепенно принял характер борьбы за религиозную свободу; движения, которое возглавили стойкие и фанатически непримиримые пуритане. И если решительное столкновение, приведшее к гражданской войне и революции, произошло лишь в середине XVII века, то сложные экономические и политические процессы, которые обусловили это столкновение, обозначились уже в первые годы царствования Иакова I. Уже тогда бурное развитие капиталистического предпринимательства начало подрывать стабильность социального порядка. Размеры Лондона с 1500 по 1640 год увеличились чуть ли не в восемь раз. В то время как в столичном обществе появилось множество разного рода нуворишей, хозяйства крупных феодалов, их "дворянские гнезда" приходили в упадок. Как сообщают историки, к 1600 году около двух третей английских аристократов потеряли свои состояния[3], крестьяне же в силу земельных спекуляций и огораживаний часто оставались без средств к существованию, их сгоняли с веками насиженных мест. Социальная структура английского общества, несколько десятилетий тому назад казавшаяся нерушимой, теперь зашаталась и начала перестраиваться.

Вполне понятно, что многие из тех, кого затронули эти перемены, без особой радости смотрели вперед. В стране росло недовольство, проникавшее в различные слои общества. Примером тому могут служить дворянский Пороховой заговор 1605 года, народное восстание против огораживаний 1607 года.

Вместе с елизаветинской Англией угасало и английское Возрождение, вступившее в полосу кризиса. К концу XVI века со всей очевидностью обнаружилась утопическая природа идеалов, которыми жила и питалась английская культура на протяжении целого столетия. Характерно, что К. Марло, воспевший титанический индивидуализм в своих ранних трагедиях "Тамерлан Великий" (первая часть — 1587) и "Трагическая история доктора Фауста" (1588-1589), уже в "Мальтийском еврее" (1592) показал обратную сторону этого индивидуализма. А шекспировский Гамлет с афористической точностью выразил горькое чувство крушения привычных ценностей, растерянность и беспокойство, охватившие английское общество, в знаменитых словах: "Распалась связь времен".

Как указывают исследователи[4], таким умонастроениям во многом способствовали и открытия Коперника, который разрушил веками жившие птолемеевские геоцентрические представления о мироздании, и ставший необычайно популярным к концу XVI века скептицизм Монтеня, который подтачивал сами основы знакомой со школьной скамьи философии, и односторонне понятое политическое учение Макиавелли, которое английскому читателю XVI-XVII веков представлялось популярной хрестоматией политического цинизма и авантюризма, откровенным прикрытием хищнических аппетитов, царивших, в обществе. Наряду с этими континентальными веяниями большую роль играли и особенно близкие англичанам размышления Фрэнсиса Бэкона, окончательно отделившего экспериментальную науку от богословия и объявившего физику матерью всех наук, равно как и замечательные открытия Уильяма Гарвея, объяснившего законы кровообращения и заложившего основы современной физиологии.

Еще столь недавно казавшаяся незыблемой целостно-поэтическая картина мира теперь затрещала по всем швам. Новый ясе взгляд на мир, основанный на научных методах познания действительности, рождался медленно, порой мучительно. Целиком принадлежащий елизаветинской эпохе видный теолог — апологет англиканской церкви Ричард Хукер (ок. 1553-1600) — задавал в 90-е годы XVI века вопросы, имевшие только риторический характер. "Что, если бы природа на время нарушила свой порядок или совсем упразднила его, хотя бы и на миг, чтобы соблюсти свои же собственные законы... если бы каркас небесного свода, воздвигнутого над нашими головами, зашатался и разрушился... если бы луна сошла с проторенного пути, времена дня и года смешались в хаосе и беспорядке, ветры перестали дуть, облака давать дождь, земля лишилась бы небесного воздействия, ее плоды зачахли, подобно детям, тянущимся к иссохшей груди матери, которая не может облегчить их голод: что стало бы с самим человеком, которому сейчас все это подчинено? Разве мы не видим со всей ясностью, что подчинение законам природы является опорой всего мироздания?"[5].

Эта риторика неожиданно становится живой реальностью для героев шекспировского "Короля Лира" (1605), где Глостер констатирует уже свершившуюся катастрофу: "Вот они, эти недавние затмения, солнечное и лунное! Они не предвещают ничего хорошего. Что бы ни говорили об этом ученые, природа чувствует на себе их последствия. Любовь остывает, слабеет дружба, везде братоубийственная рознь. В городах мятежи, в деревнях раздоры, во дворцах измены, и рушится семейная связь между родителями и детьми... Наше лучшее время миновало. Ожесточение, предательство, гибельные беспорядки будут сопровождать нас до могилы"[6].

Эти характерные для эпохи умонастроения нашли свое непосредственное выражение у многих крупнейших художников того времени. Достаточно вспомнить хотя бы знаменитую "Анатомию мира" (1611) лучшего поэта эпохи Джона Донна (1572-1631), где постаревший и пришедший в упадок мир представляется автору лишенным всяких связей и расщепленным на отдельные атомы, или "Историю мира" (1614) известного государственного деятеля, поэта и философа сэра Уолтера Ролея (1552-1618), написанную им в сырой темнице Тауэра и пестрящую высказываниями типа: "Приспосабливаясь к нынешним временам, мы считаем все законным. Небо — высоко, далеко и непостижимо"[7].

Подобные настроения весьма сложным образом трансформировались в английской драме начала XVII века. Атмосфера сомнений и разочарований заставила английских драматургов уточнить свое отношение к миру и человеку; переосмыслить сложившиеся ценности и попытаться найти новые. Каждый из художников отвечал на волновавшие его вопросы по-своему, и эти ответы бывали не только различными, но иногда противоречили друг другу.

Лучшие пьесы этой поры отличаются общим для всех них динамизмом. Здесь они продолжают традицию предыдущего периода, существенно меняя ее. По сравнению с Марло, Лили, Кидом, Грином и даже ранним Шекспиром для драматургов начала XVII века характерно гораздо более острое понимание зла как категории одновременно метафизической и социальной. Поэтому трагические конфликты их пьес намного глубже, а комическое лишено в них жизнеутверждающего пафоса, столь типичного, например, для Грина и раннего Шекспира.

Вместе с тем человеческая личность, увиденная в свете новых идей, соответствующих, изменившемуся времени, внутренний мир героя по-прежнему были главным объектом драмы, и отсюда ее достаточно острый психологизм. При этом, однако, внимание художников было теперь обращено уже не только на отдельную личность, но и в гораздо большей мере, чем ранее, — на взаимоотношения человека и общества. Отсюда гораздо большая по сравнению с предыдущим периодом широта охвата действительности, большее внимание не только к героям, но и к окружающей их среде. Сама же эта общественная среда часто изображалась теперь в сатирическом, даже гротескном обличий, что проявило себя как в комедии, так и в трагедии.

О несходстве, иногда даже противоположности устремлений младших современников Шекспира ясно говорит и многообразие литературных стилей эпохи. И в самом деле, в первые два десятилетия XVII века в английской драме наряду с ренессансным стилем возникли также и тенденции, характерные для классицизма, маньеризма и барокко. Причем эти тенденции не только противостояли друг другу, но и взаимодействовали, подчас достаточно органично сочетаясь в творчестве отдельных авторов.

Первые два десятилетия XVII столетия в Англии — время расцвета маньеризма, черты которого легко найти в творчестве целого ряда крупных художников[8]. Само понятие маньеризма возникло в литературоведении сравнительно поздно, лишь в 20-е годы нашего века, и вопрос о его специфике и границах до сих пор вызывает оживленные споры как у нас, так и на Западе. Нам представляется, что правы те ученые, которые видят в маньеризме не особую эпоху, приходящую на смену Возрождению, но скорее один из стилей, возникающий в период его кризиса, противостоящий его эстетике и самостоятельно развивающийся в начале XVII века.

Острое ощущение кризиса ~ основа основ маньеризма. Любому читателю сложных, порой изощренно-темных стихов маньеристов, любому зрителю их гротескных, причудливо совмещающих трагическое и комическое пьес ясно, что мир этих художников не только лишен прочности и стабильности, но и близок к хаосу. По ощущению маньеристов, люди — это песчинки в мировом океане, хрупкий тростник, ветром колеблемый. Величавая монументальность ренессанса сменяется текучестью, игрой дисгармоническими контрастами и парадоксами. Искусство маньеристов гораздо более индивидуально и субъективно, для него характерны большая степень рефлексии, больший интеллектуализм, в чем-то большая острота зрения. Ренессансный идеал личности, гармоническое сочетание духовного и физического, возвышенного и земного теперь распадаются на две несовместимые половины — духовную и плотскую. Отсюда и два полюса этого искусства — обостренный спиритуализм, возвращающий к средневековому образу мышления, и несколько скептический гедонизм, временами переходящий в откровенный сенсуализм и граничащий с изощренной эротикой.

И в литературе, как и в изобразительном искусстве, маньеризм взаимодействовал с другими стилями, прежде всего ренессансом. Пожалуй, еще более существенна и очевидна связь маньеризма с барокко. Анализ английской поэзии, прозы и драматургии конца XVI — начала XVII века убеждает автора, данных строк в справедливости мнения тех исследователей, которые не только сближают маньеризм с барочным искусством XVII века, но и видят в нем даже своеобразный ранний этап барокко, отличный от более позднего, собственно барочного, этапа, или, как его называют, высокого барокко[9]. Именно этой сложностью картины взаимодействия стилей, видимо, и объясняются разноречивые мнения исследователей по поводу отдельных писателей эпохи, причисляемых попеременно то к позднему ренессансу, то к маньеризму, то к барокко.

Что касается барочного стиля, то большинству исследователей уже ясно, что именно барокко стало главным стилем английской литературы XVII века и что именно с ним так или иначе связаны имена крупнейших поэтов и писателей этого столетия: позднего Донна, Херберта, Крэшо, Марвелла, Мильтона, Драйдена[10], Бэньяна, не говоря уже, о многих других менее значительных художниках.

Важно помнить, что барочный стиль возник как следствие тех же самых культурно-исторических процессов, которые породили маньеризм и которые продолжали свое развитие на протяжении всего XVII века, поэтому и грань между поздним маньеризмом и ранним, барокко часто кажется зыбкой.

С течением десятилетий постепенно преображался весь облик Европы. Менялась внешняя политика европейских стран, менялась социальная динамика внутри общества. Бурно развивалась наука и натурфилософия. Резко росло влияние Реформации (пуританства в Англии), и даже веками казавшаяся незыблемой догматика католической церкви с началом Контрреформации трансформировалась на современный лад.

Люди постепенно начали приспосабливаться к новому для них миру. Взамен ренессансного антропоцентризма рождался особый барочный универсализм[11], стремление охватить мыслью вселенную и найти место человека в ее необъятных просторах. Человек мог по-прежнему ощущать себя песчинкой в мировом океане. Однако это ощущение вызывало у него теперь не только растерянность и отчаяние, но и парадоксальным образом гордость и оптимизм благодаря вновь обретенной вере в созидательную мощь мысли, способной сотворить чудо, Достаточно вспомнить хотя, бы знаменитые рассуждения Паскаля о ничтожестве и величии человека, которого французский философ назвал мыслящим тростником.

Барочные художники не менее остро, чем маньеристы, видели зло окружающего их мира. И для них характерны настойчивые размышления о страданиях, мученичестве и смерти. Иррациональные мотивы и тут играют важную роль. Но место скепсиса и разочарованности заняло теперь стремление преодолеть кризис, извлечь выводы из нового опыта, осмыслить высшую разумность миропорядка, включающего в себя как злое, так и доброе начало. Так из хаоса старых представлений рождался некий новый синтез, пытавшийся совместить противоречия.

Этот синтез определил собой и некоторые специфические черты барочной поэтики. Маньеристской зыбкости форм, усложненности мысли, ироническому скептицизму и холодноватой интеллектуальности барочные художники противопоставили особого рода уравновешенность, в крупных жанрах — монументальность, близкую к помпезности, картинную зрелищность, пышную риторику, экзальтацию чувств, повышенную театральность и декоративность. Особенно ярко эти черты проявили себя в изобразительном искусстве. Но с учетом специфики словесного рода творчества их можно обнаружить в литературе, прежде всего поэзии, где они видны при сопоставлении, например, барочных стихов Р. Крэшо с маньеристской лирикой Донна (некоторые его поздние произведения, однако, уже близки к барокко). Найти их можно также и в прозе и в драматургии.

Заметим, что конкретные черты поэтики разных художников могли и весьма резко отличаться друг от друга. Ведь по сравнению с ренессансом и маньеризмом барочному стилю присущи гораздо большие сложность и многообразие. Так, исследователи, учитывая различия в развитии стран южной и северной Европы, часто противопоставляют католическое и протестантское барокко. Пишут они и о близком к придворным кругам аристократическом и выражающем чаяния демократических масс так называемом низовом, или демократическом, крыльях барокко. И каждая из барочных тенденций имела и свою особую поэтику. В английской литературе это наглядно видно при сопоставлении, скажем, творчества поэтов-"кавалеров" Саклинга и Ловлейса и симпатизировавшего Кромвелю Эндрю Марвелла.

И наконец, еще одно соображение общего порядка. В первые десятилетия XVII века менялась не только английская драматургия, менялся и сам театр. С конца 90-х годов XVI века в Лондоне наряду с общедоступными открытыми театрами типа знаменитого "Глобуса", где играла труппа Шекспира, после длительного перерыва возобновили свою деятельность и так называемые закрытые театры, в которых в отличие от открытых театров вместо взрослых актеров играли мальчики, получившие специальное музыкальное образование в церковных хоровых капеллах. Количество мест в таких театрах было значительно меньшим, чем в театрах открытых, а билеты дороже. Соответственно и зрители их в основном принадлежали к более обеспеченным слоям населения, культурные запросы которых далеко не всегда совпадали с запросами демократического партера открытых театров. К концу первого десятилетия XVII века значение закрытых театров резко возросло, что было связано с культурно-социальным расслоением публики. Правда, поначалу закрытый театр "Блекфрайерс", который в 1608 году заняла труппа Шекспира, был лишь ее филиалом, и открытые театры еще долго конкурировали с закрытыми, но процесс культурной, поляризации внутри английской драмы начался.

И закрытый и открытый театры имели каждый свои собственный репертуар, рассчитанный на свою публику, имели и своих драматургов. Для театров открытых писали не только популярные авторы типа Хейвуда и Деккера, которые хорошо изучили вкусы зрителей партера, но и сам Шекспир. Закрытые же театры, как правило, ставили пьесы, рассчитанные на избранную публику из среды интеллигенции. Такие пьесы сочиняли Джонсон, Чэпмен, Марстон, Мидлтон, Бомонт и Флетчер. Различие эстетики этих двух типов театров первым подробно описал американский ученый А. Харбедж в 50-е годы нашего века[12]. Более поздние исследователи уточнили его концепцию, указав, что в первом десятилетии XVII века между закрытыми и открытыми театрами не было непроходимой стены. Эти театры часто ставили одни и те же Пьесы, лишь незначительным образом изменяя их. Одни и те же драматурги могли писать для обоих театров. Так, например, Бен Джонсон, создавший "Вольпоне" в расчете на открытый театр, предназначил "Эписина" для театра закрытого. Но уже в 10-е годы такая "стена" возникла. И хотя демократические тенденции, трансформированные в духе Хейвуда и Деккера, продолжали существовать, как продолжали существовать и сами открытые театры, закрытых театров становилось все больше и больше. Чем дальше шло время, чем более неотвратимо приближались грозные события грядущей революции и братоубийственной гражданской войны, тем сильнее ощущалась и поляризация сил в английском обществе. Эта поляризация не могла не затронуть и культурной жизни страны, где пышная цивилизация "кавалеров", как называли тогда приверженцев короля, противостояла духовным исканиям более демократических слоев общества во главе с непримиримыми пуританами, наиболее радикальные из которых вообще отрицали порочную, по их мнению, светскую культуру.

Если в первом десятилетии XVII века избранное меньшинство (люди из среднего сословия, как правило, получившие университетское образование) в основном посещало спектакли закрытых театров, а открытые театры оставались искусством для демократического зрителя, причем и многие аристократы предпочитали незатейливые спектакли открытых театров, то во втором десятилетии ситуация стала меняться. Началась постепенная аристократизация английской сцены, резко усилившаяся в 20-30-е годы. Да иначе и быть не могло. Ведь пуританское общественное мнение, влияние которого росло из года в год, объявило театру войну не на жизнь, а на смерть и тем самым постепенно целиком отдало его в руки "кавалеров".

Обратимся теперь непосредственно к творчеству виднейших английских драматургов первых десятилетий XVII века и постараемся проследить, как развивались основные литературные стили и жанры этой эпохи.

Первые годы XVII столетия совпадают с началом зрелого этапа творчества Шекспира, когда он пишет свои великие трагедии: "Гамлет" (1601), "Отелло" (1604), "Король Лир" (1605), "Макбет" (1605), "Антоний и Клеопатра" (1606), "Кориолан" (1607), "Тимон Афинский" (1607)да затем перед уходом из театра — романтические трагикомедии, лучшими среди которых были "Зимняя сказка" (1610) и "Буря" (1612).

Шекспир принадлежит к числу художников, которые не умещаются в рамках привычных понятий. У него свои уникальные мерки, но и он, возвышаясь над стилями своей эпохи, тем не менее использовал их в своем творчестве, преображая их, как только он один и мог это сделать.

Вопрос об отношении Шекспира к трем главным стилям его эпохи (ренессанс, маньеризм и барокко) очень сложен и требует специального обстоятельного исследования. Позволим себе ограничиться лишь отдельными замечаниями.

Ренессансные корни. Шекспира неоспоримы, весь начальный период его творчества (90-е годы XVI в.) целиком принадлежит ренессансу. Сложнее, на наш взгляд, обстоит дело со зрелым этапом творчества драматурга. Советские исследователи вслед за А. А. Смирновым называют этот период творчества Шекспира периодом "трагического гуманизма"[13]. Нам, однако, хочется подчеркнуть, что именно тогда в сложном синтетическом творчестве драматурга возникает ряд черт, свойственных литературе XVII века. Они становятся особенно заметны при сопоставлении пьес Шекспира с пьесами его младших современников.

Маньеристские черты наиболее ярко проявились в "темных комедиях" Шекспира — "Конец — делу венец" (1603) и "Мера за меру" (1604), мрачный, неустойчивый мир которых разительно отличается от комедий, написанных драматургом в 90-е годы. Очень близко маньеризму и мироощущение "Троила и Крессиды" (1602), где спародированы идеалы воинской доблести и куртуазной любви, а прославленные герои гомеровского эпоса выведены в сниженно-сатирическом обличии.

Связь с барочным стилем наиболее полно проявила себя в поздних романтических трагикомедиях Шекспира. Ощущение кризиса духовных ценностей, характерное для великих трагедий, здесь во многом преодолевается за счет некой новой гармонии. Но это особая, чисто шекспировская гармония, лишь отдельными чертами схожая с барочным видением мира, которое знакомо нам по произведениям других английских драматургов, и прежде всего Бомонта и Флетчера.

Общим с Бомонтом и Флетчером в поздних пьесах Шекспира было особое эмоциональное настроение волшебной сказки, сглаживавшее противоречия, стиравшее грани между трагическими и комическими коллизиями. Однако Шекспир совершенно чужд развлекательности Бомонта и Флетчера, его мысль и теперь не менее остра, чем в недавно написанных трагедиях, а замечательный художественный синтез, достигнутый драматургом в этих пьесах, качественно отличен от идейно-поэтической установки его младших современников. Шекспировские романтические трагикомедии проникнуты особой, только ему одному свойственной, почти экстатической радостью, верой в торжество добра, в рассеивающий тьму всепроникающий свет, — который несет героям счастье. Подобное видение мира было уникальным в английской драматургии 10-х годов XVII века.

Можно сказать, что шекспировский синтез неповторимо сочетал в себе самые разнообразные тенденции, характерные как для Ренессанса, так и для XVII века, сложным образом соединяя, перерабатывая, подчиняя их "трагическому гуманизму". Сам же "трагический гуманизм" Шекспира был органически связан не только с прошлым, венчая эволюцию литературы Возрождения, но и с будущим, с развивавшимся в новых условиях гуманизмом XVII века. Своим творчеством Шекспир как бы закладывал фундамент этого гуманизма, для которого также характерно понимание сложности и трагической противоречивости макрокосма, окружающего мира и общества и неменьшей сложности и трагической противоречивости микрокосма, малого мира человека. Именно поэтому, несмотря на всю их внешнюю несхожесть, Джон Мильтон, венчающий развитие английской литературы XVII века, был неожиданно близок открывающему этот век Шекспиру. Недаром знаменитые, полные радостной надежды слова Миранды о "прекрасном новом мире", который ей предстояло узнать, покинув остров Прссперо, как бы эхом отозвались в финале "Потерянного рая", в знаменитых рассуждениях о "счастливой вине" Адама, взору которого открылась грандиозная панорама истории, ведущая человека-к великим свершениям.

Этот новый гуманизм проявился и в английской драматургии XVII века, хотя форма его и отлична от шекспировской. Достаточно сослаться на пьесы Б. Джонсона, Чэпмена или Уэбстера. Важно помнить, что младшие современники Шекспира, как правило, не понимали масштаба его художественных открытий — тут нужна была дистанция времени — и шли вперед своими путями. При этом английские драматурги XVII века либо, подобно Джонсону, старались сознательно отталкиваться от шекспировской драмы в поисках собственной поэтики, либо воспринимали лишь отдельные элементы шекспировского синтеза, переосмысливая их на свой лад.

Из всех драматургов начала XVII века, пожалуй, ближе всего к традиции предшествующего периода стоит Джордж Чэпмен. И это закономерно. Чэпмен, один из образованнейших гуманистов елизаветинской поры, знаменитый поэт и переводчик Гомера, друг Марло и Ролея, пришел в театр уже сложившимся художником. Его драматургия, достаточно тесно связанная с Ренессансом, вобрала в себя многие тенденции, характерные для этой эпохи.

Свой путь в театре Чэпмен начал с создания веселых, богатых выдумкой комедий, опираясь при этом на опыт Лили, Грина и раннего Шекспира. Как и его предшественники, Чэпмен отдал дань ученой, гуманистической драме, что особенно явно сказалось в пьесе "Все в дураках" (1598-1599), где автор переработал Теренция, или в более поздней комедии "Вдовьи слезы" (1605), где использован сюжет, взятый из "Сатирикона" Петрония. Не менее близка была Чэпмену и другая важнейшая традиция его предшественников, называемая романтической, с ее поэтизацией свободных человеческих чувств, вниманием к любовной интриге и авантюрным элементом действия. Достаточно гармоничное сочетание обеих этих традиций, присущее почти всем комедиям драматурга, безусловно, сближало его с ранним Шекспиром.

Но Чэпмен был и талантливым экспериментатором, пролагавшим новые пути английского театра. Так, в "Веселье странного дня" (1597) он создал первый образец так называемой комедии "гуморов", опередив Джонсона, который вскоре обратился к этому жанру, а в "Церемониймейстере-дворянине" (1602) — один из первых образцов романтической трагикомедии. Известная английская исследовательница М. К. Брэдбрук, явно недооценивая самостоятельное значение комедий Чэпмена, сказала даже, что его главной заслугой как комедиографа было создание моделей для более одаренных драматургов[14]. Это, конечно, преувеличение, хотя действительно наиболее полно драматургический талант Чэпмена, его смелое новаторство раскрылись не в комедии, а в трагедии.

Уже первая трагедия Чэпмена "Бюсси д'Амбуа" (1604?), где драматург развивал традиции Марло, была в то же время по своей сути произведением новой эпохи. Вслед за Марло, автором "Парижской резни" (1593), рассказывавшей о страшном кровопролитии Варфоломеевской ночи, Чэпмен обратился к жанру исторической хроники, к событиям эпохи короля Генриха III. Есть здесь даже фигура герцога Гиза, главного злодея "Парижской резни". Но суть трагического конфликта трактуется автором по-своему.

Хотя образ бесстрашного воина Бюсси д'Амбуа и связан с ренессансной, традицией титанического героя-индивидуалиста, протагонист Чэпмена не стремится ни к безраздельной власти Тамерлана, ни к абсолютному знанию Фауста. К началу действия трагедии война во Франции уже закончена, и в мирной обстановке при королевском дворе герой чувствует себя чужим, хотя его высоко ценит и удостаивает своей дружбой сам Генрих III. Все свое внимание автор уделяет столкновению Бюсси, личности сильной и героической, живущей старыми идеалами доблести, бескомпромиссного прямодушия и отваги, с современным обществом, где царят интриги и произвол. Конфликт этот осложнен и внутренней борьбой героя, побежденного неожиданно нахлынувшей н? него страстью. Бюсси вынужден прибегнуть к притворству, идя все же на компромисс со своей совестью, что и предрешает его гибель, которую он встречает, однако, с мужеством и достоинством стоика.

Обращение автора "Бюсси д'Амбуа" к философии римских стоиков, Марка Аврелия, Эпиктета и в особенности Сенеки, учивших преодолевать страсти силой разума, обретая внутренний покой и отрешенность, было типичным симптомом безвременья начала XVII века. При этом стоицизм у Чэпмена часто принимал характерную для его эпохи форму неостоицизма, вбирая в себя элементы христианской доктрины и неоплатонизма, что особенно заметно в поздних трагедиях драматурга. Однако, по мнению исследователей, только Чэпмену могла прийти мысль соединить в "Бюсси д'Амбуа" титаническую личность в духе Марло с "цельным человеком" в духе Сенеки[15].

В "Заговоре и трагедии Шарля, герцога Бирона" (1608) Чэпмен снова обратился к недавним событиям во Франции, рассказав о судьбе герцога Бирона, вступившего в заговор против короля Генриха IV. Бирон — тоже сильная личность в традиции раннего Марло. Однако вслед за Марло, автором "Мальтийского еврея" и "Парижской резни", и — в еще большей мере — подобно Шекспиру, драматург показал обратную сторону титанизма, который становился в трагедии преступным индивидуализмом.

Современные критики указали на известное сходство Бирона с шекспировским Кориоланом[16]. Действительно, оба героя — отважные полководцы, наделенные авторами неукротимостью нрава, запальчивостью и неумением здраво оценить свои поступки. Индивидуализм губит их обоих, но Кориолан — личность благородная и героическая, сохраняющая цельность на протяжении всей пьесы и удостаивающаяся трагического апофеоза в ее финале, Бирон же — слабее и ограниченнее. Главной задачей Чэпмена было, показать постепенное моральное падение Бирона, ведущее к его позорной казни на эшафоте. И здесь трагедия ближе к "Макбету", чем к "Кориолану", хотя Бирон — фигура гораздо меньшего масштаба и его зло скорее проявляет себя в преступных намерениях, чем в реальных действиях.. Современникам он, наверное, напоминал знаменитого фаворита королевы Елизаветы лорда Эссекса, сложившего голову на плахе.

За "Бироном" последовали трагедии "Месть за Бюсси д'Амбуа" (1610-1611), "Трагедия Шабо, адмирала Франции" (1612-1613) и "Цезарь и Помпеи" (1613?), где Чэпмен на новом материале развивал уже знакомые его зрителям, идеи, изображая конфликт героя-стоика с враждебным ему обществом. Постепенно в творчестве драматурга наметился спад. Его герои-стоики, переходили из пьесы в пьесу и делались все более идеальными. Постоянно резонерствуя, они превращались в рупор идей автора, а сценическое изображение конфликта тонуло в риторике. Последние трагедии Чэпмена — это произведения скорее поэта, сочиняющего для избранного круга читателей, чем драматурга. Маньеристские тенденции, проявившиеся в изображении придворного общества в ранних трагедиях Чэпмена, теперь усиливаются. В то же самое время неостоическая философия, сближаясь в пространных монологах адмирала Шабо с пассивной резиньяцией, окрашивается барочными тонами. Недаром и соавтором Чэпмена в эти годы становится юный Джеймс Шерли, чьи собственные, трагедии 20-30-х годов носили ярко выраженный барочный характер. Во всяком случае, черты исподволь начинающегося кризиса английского театра, его постепенной перестройки уже дают о себе знать в этих пьесах Чэпмена.

Самым крупным из всех младших современников Шекспира исследователи считают Бена Джонсона. Его драматургия была явлением чрезвычайно самобытным, открывавшим новые пути развития английской драмы. С самого начала Джонсон ощущал себя реформатором сцены. Шекспировскому театру поэтического синтеза Джонсон противопоставил собственные идеи о природе драматического искусства, высказанные им в предисловиях к своим пьесам и в специальных заметках. Отталкиваясь от воззрений известного поэта, и романиста елизаветинской поры Филипа Сидни (1554-1586), сформулированных в трактате "Защита поэзии" (опубликован в 1595 г.), где эстетика Аристотеля трактовалась в неоплатоническом духе, Джонсон развивал теории, близкие к классицизму. Так, он критиковал современную английскую драму за ее "неправильность" с точки зрения классицистских норм и требовал от художников более точного следования природе на основе принципов бытового реализма. Спонтанности творчества он противопоставлял рациональное начало и подчеркивал морально-дидактическое назначение, искусства. Знаменитая же теория "гуморов" Джонсона строится, на выделении в характере героя одной особенной черты, нарушавшей гармонию личности и понимавшейся драматургом как слабость или причуда его персонажа (сходно с "манией" мольеровских героев).

Подобные теории были важным новым словом в эстетике английского театра. Своим рационализмом они противостояли начинавшей складываться практике маньеризма и барокко. К суждениям Джонсона прислушивались и драматурги более младшего поколения, о чем весьма явно говорят их комедии.

И все же на основании теорий, высказанных Джонсоном, нельзя объявлять его последовательным классицистом. Более того, если взять, как принято, за эталон классицистского театра французский театр, то можно, пожалуй, сказать, что жестким требованиям классицизма не отвечало полностью творчество ни одного английского драматурга XVII века. Связи же Джонсона с елизаветинским поэтическим театром и его ренессансной основой оставались "настолько сильны и жизненны, что творчество драматурга явно не укладывалось в рамки его теоретических выкладок. Добавим, что Джонсон, много писавший для закрытых театров, не избежал также и влияния маньеризма.

До нас дошли две трагедии Джонсона "Падение Сеяна" (1603) и "Заговор Катилины" (1611), сюжеты которых взяты из истории Древнего Рима. В критике издавна принято сопоставлять их с "римскими" трагедиями Шекспира. Исследователи при этом обычно указывали, что Рим Шекспира — во многом детище его воображения, что, опираясь на жизнеописания исторических личностей, великий драматург ставил и решал общечеловеческие проблемы. В своей реконструкции прошлого Джонсон, великолепный знаток античности, был гораздо более, точен, часто почти буквально следуя источникам, будь то, скажем, "Анналы" Тацита или речи Цицерона.

Однако античное наследие Джонсон воспринимал творчески и всегда соотносил его с современностью. Замысел Джонсона в этих трагедиях в отличие от шекспировского был прежде всего сатирическим. Отсюда не только известная узость поля зрения драматурга, но и специфическая интенсивность его зрения. Сатира на театральных подмостках Англии начала XVII 'века была делом достаточно рискованным. Обилие ссылок на античные источники было необходимо Джонсону для того, чтобы оградить себя от возможных придирок, поскольку за Римом обеих трагедий можно было угадать контуры современного Лондона.

Конечно, "Сеян" или "Катилина" не поддаются однозначной политической расшифровке, и было бы ошибкой искать в бесславном падении временщика Сеяна прямую параллель с судьбой лорда Эссекса. Сходство Рима Джонсона с современной Англией можно скорее разглядеть в зловещей картине бездуховности и всеобщей коррупции, нарисованной воображением драматурга. Поэтому римское общество Джонсона оказывается сродни мальтийскому у Марло или французскому у Чэпмена. Однако взгляд Джонсона на мир значительно мрачнее, а его злодеи-макиавеллисты еще более циничны и преступны.

Если у героев трагедий Джонсона в соответствии с его теориями и есть какой-то "гумор", то это безграничное честолюбие. Отвратительный выскочка Сеян, идущий наверх через грязные преступления,, гибнет в конце трагедии. Но, как ясно зрителям, зло здесь побеждается еще большим злом коварного императора Тиберия! Правда, в "Катилине" благородный Цицерон, еще живущий старыми патриархальными идеалами, успевает пресечь кровавый заговор Катилины и его приспешников. Но это лишь Пиррова победа, поскольку лукавый Цезарь остается безнаказанным и, притаившись, ждет своего часа.

Однако не будем забывать, что "Сеян" и "Катилина" — трагедии сатирические, допускающие и злой сарказм, И некое гротескное искажение. И неверно было бы считать пессимизм основной позицией их автора. Столь органичная таланту Джонсона ирония не раз дает о себе знать в его трагедиях. Недаром именно комические сцены обычно считаются в них наиболее удавшимися. Позиция драматурга здесь близка маньеризму с его мрачными представлениями о мире, — погрязшем в пороках, сатирической направленностью мысли и обыгрыванием контрастов комического и трагического.

Джонсона часто называют отцом английской комедии, И действительно, его влияниеопределило дальнейшее развитие этого жанра на протяжении по крайней мере двух столетий вплоть до эпохи романтизма и косвенно давало о себе знать много позже в сатирической прозе Диккенса и Теккерея.

Елизаветинской романтической традиции, достигшей апогея в творчестве Шекспира 90-х годов XVI века, Бен Джонсон противопоставил свою комедию. Поэтизация свободного чувства не занимала драматурга, любовно-авантюрный элемент действия играл в его комедиях лишь незначительную роль, а взаимоотношения человека и общества трактовались с принципиально новых позиций. Уже в двух ранних пьесах Джонсона "У всякого свои причуды" (1598) и "Все без своих причуд" (1599) наметились характерные черты его комедий, где теория "гуморов", дававшая возможность автору вывести на суд зрителей галерею разнообразных характеров, была лишь фундаментом, на котором строилось здание жанра. Написавший обстоятельное исследование на эту тему, Б. Гиббонс определяет его как жанр "городской комедии", в которой преобладают сатирические мотивы, а действие, как правило, разворачивается в современном драматургу Лондоне. Городская комедия соединила традиции моралите, интермедий, римской и народной итальянской комедий со злободневным опытом елизаветинской сатиры в прозе и поэзии, создав оригинальный синтез[17]. Гиббонс, безусловно, прав. Согласно более привычному и общему суждению, Бен Джонсон является творцом комедии нравов, дававшей сатирическое обозрение жизни Лондона начала XVII века.

В зрелых комедиях Бена Джонсона "Вольпоне" (1605), "Эписин, или Молчаливая женщина" (1609), "Алхимик" (1610), "Варфоломеевская ярмарка" (1614) и "Черт выставлен ослом" (1616) идет та же жестокая война "всех против всех", что и в его трагедиях. Правда, столкновения персонажей кончаются здесь благополучно, но добро обычно уже не побеждает зло, как у елизаветинцев; скорей зло, запутавшись, наказывает само себя. Циничный же макиавеллизме в комическом обличий выглядел тут еще более жизненно и правдиво. Снявшие римские тоги, герои драматурга казались взятыми из самой гущи жизни, и зрители, несмотря на гротескно-карикатурные преувеличения, узнавали в них самих себя. Сатирическая панорама английской жизни, представленная в комедиях Джонсона, отличалась крайней злободневностью. По словам Кольриджа, не было ни одной причуды лондонского быта, описанной мемуаристами эпохи! которую бы мы не нашли в пьесах Джонсона[18]. Важно, однако, помнить, что за всем этим драматург сумел необычайно точно разглядеть сложные социальные процессы, характерные для Англии того времени, и показать их нравственное воздействие на своих современников.

В своей первой зрелой комедии "Вольпоне" Джонсон обратился к теме власти денег, знакомой зрителям по "Мальтийскому еврею" Марло и "Венецианскому купцу" Шекспира. Хотя Вольпоне генетически близок аморальным Варавве и Шейлоку, мир комедии Джонсона сопоставим уже не столько с этими пьесами 90-х годов, сколько со вскоре появившимся "Тимоном Афинским", где изображен полный: распад всех человеческих связей, место которых занял откровенно меркантильный расчет. Именно поэтому вначале безудержно щедрый и человеколюбивый Тимон, прозрев, превращался в озлобленного мизантропа и навсегда покидал общество людей. Но если прозрение трагического героя Шекспира стоило ему жизни, то совсем иначе складывается судьба комического героя Джонсона — итальянского вельможи Вольпоне. Неотделимый от сложившейся в обществе системы духовно-материальных отнощений, он ловко использует эту систему в своих целях. Поняв, что блеск золота "затмевает солнце" и "подчиняет себе добродетель, честь и славу", Вольпоне притворился умирающим, чтобы выманить побольше денег и подарков от людей, надеявшихся стать его наследниками. Хитроумная интрига героя открывала перед зрителями сатирическую панораму нравов. Всем здесь правил голый чистоган, которому с легкостью приносились в жертву естественные человеческие чувства отца и сына, мужа и жены, а правосудие цинично оправдывало злодеев, наказывая невиновных. И лишь непредвиденный поворот действия приводил пьесу к благополучной развязке.

Обожествление золотого тельца, которому поклонялся Вольпоне, гротескно гиперболизировалось автором. Егр герой был личностью по-своему титанической, ему было тесно в узких рамках комедии-фарса. Об этом явно свидетельствовал финал пьесы, где Вольпоне, отбросив притворство, обнажал свое истинное лицо. Так уже знакомая нам по трагедиям тех лет проблема обратной стороны возрожденческого титанизма зазвучала теперь и в комедии.

Фигуры, по своему масштабу равной Вольпоне, не было в других пьесах Джонсона, но их герои жили, по сути дела, в том же самом мире разгула индивидуалистических страстей, где золото сверкало, ярче солнца. Нагляднее всего это ощущается в комедиях "Алхимик" и "Черт выставлен ослом". Проделки хитрых плутов Сатла, Фейса и Дол Коммон, персонажей "Алхимика", приводили в движение целый хоровод гротескно-карикатурных героев самого различного возраста и общественного положения, каждый из которых искал кратчайшего пути к благам мира сего. Их желания, ловко обыгрываемые тройкой плутов, образовывали своеобразный спектр эгоистических аппетитов, простиравшихся от поисков духов-покровителей, подсказывающих, кто возьмет приз на скачках, до создания пресловутого "философского камня", превращающего низкие металлы в золото.

Более поздняя комедия Б. Джонсона "Черт выставлен ослом" представляла собой как бы вывернутое наизнанку, комически спародированное моралите, где традиционным фигурам беса — искусителя и порока — делать было уже нечего и они в отчаянии признавали свое поражение. Мелкий бес Паг, отпросившись из преисподней всего на один день в Лондон и претерпев великое множество невзгод от Людей, превзошедших его своим плутовством, ускользал от позорной казни на виселице благодаря заступничеству сатаны. Легковерного же глупца провинциального сквайра Фицдупеля дурачили теперь не бесы, а люди, обыгрывая его слабости с чисто современными хитростью и коварством, с которыми не могли идти в сравнение наивно примитивные козни Пага. Люди же в конце пьесы и наставляли Фицдупеля на путь истинный, приводя его к покаянию и заставляя подчиниться своей благоразумной супруге. Сатирической злободневностью эта пьеса, пожалуй, даже превосходила другие комедии Джонсона, которым присуще более поэтически-обобщенное видение мира. Здесь драматург обратился к специфически конкретным явлениям общественной жизни, высмеяв, например, прожектерство, которое пышно расцвело в Англии тех лет. В эпоху правления Иакова в Лондоне появляется многочисленные "предприятия" сомнительного свойства, сулившие участникам быстрое обогащение и почести, Именно на эту удочку и поймал Фицдупеля неистощимо изобретательный Меерплут, обещая сделать доверчивого сквайра герцогом в самый кратчайший срок. Блестяще написанный образ Меерплута открывает известную традицию в английской литературе, предвосхитив знаменитого Микобера из "Давида Копперфильда" Диккенса[19]. Само же разоблачение прожектерства в комедии Джонсона готовило почву для едких сарказмов Свифта в третьей часта "Путешествия Гулливера". Как и в трагедиях, в комедиях мироощущение Джонсона некоторыми чертами сближалось с маньеристским, отличаясь от него, однако, рационалистической трезвостью взгляда на мир, стремлением подражать природе и явными морализаторскими тенденциями.

Было и еще одно очень существенное отличие. Сатира в комедиях Джонсона органически сочеталась со стихией праздничного карнавального веселья, восходящего к народной смеховой культуре средневековья и Возрождения, описанной М. М. Бахтиным. Эта стихия пронизывала собой все зрелые комедии драматурга, где, по мнению А. Т. Парфенова, социально-бытовая сатира выступала даже как элемент праздничного фарсового спектакля[20]. Особенно же ярко карнавальная стихия проявила себя в знаменитой "Варфоломеевской ярмарке", действие которой разворачивалось непосредственно в атмосфере праздничной ярмарочной суеты, особым образом оттенявшей фигуры комических плутов и глупцов. В пьесе нет главных героев, и различные сюжетные линии лишь условно связаны друг с другом; в центре же внимания драматурга стоял гротескный образ самой Варфоломеевской ярмарки как символа бурлящей и вечно возрождающейся жизни.

Традиции Ренессанса питали и творчество двух других драматургов начала XVII века — Томаса Хейвуда и Томаса Деккера. Их излюбленным жанром была не сатирическая комедия нравов в духе Джонсона, но популярная еще в 90-е годы романтическая комедия. Однако этот жанр в интерпретации Хейвуда и Деккера приобрел новые черты, существенно отличавшие их произведения от шекспировской романтической комедии. В поэтически цельном и гармоничном театре Шекспира в одной и той же пьесе на равных жили и афинские подмастерья, и герцог, и сказочные эльфы. У Хейвуда и Деккера такой симбиоз был бы невозможен, поскольку их пьесы, написанные для открытого театра XVII века, были рассчитаны на запросы определенной части зрителей. Это были в основном теснившиеся в партере шумные лондонские подмастерья, а также их хозяева, мелкие буржуа и начинавшие, постепенно сближаться c ними в идеологическом плане небогатые джентри. Они были рады увидеть на сцене людей, подобных себе. И для них нужно было и писать не так, как Шекспир, Джонсон или Чэпмен. Поэтическое зрение Хейвуда и Деккера было, безусловно, отличным от авторов романтической комедии 90-х годов. Для них характерна особая любовь к быту, часто граничащая с некоторой сентиментальностью и сдобренная порой наивным морализаторством. Утрата широты горизонтов, характерной для их предшественников и современников, как бы компенсировалась у Хейвуда и Деккера явным усилением демократических тенденций в их творчестве.

Так, героями необычайно популярной в свое время комедии Хейвуда "Четыре лондонских подмастерья" (ок. 1600) были совершавшие фантастические подвиги в море и на суше портной, шерстобит, сапожник "и приказчик, четверо сыновей герцога Бульонского, которые по воле отца обучались ремеслу в английской столице и превыше всего на свете ценили счастье быть лондонскими подмастерьями. Героиня же "Красотки с Запада" (опубликовала в 1631 г., хотя первая часть пьесы была поставлена много раньше) Бэсс Бриджес, которая совершала не менее удивительные подвиги, чем сыновья герцога Бульонского, и гордо отказывалась стать женой султана Марокко, была всего лишь простой дочерью разорившегося кожевника. Подобные настроения ощущались и в знаменитой трагедии Хейвуда "Женщина, убитая добротой" (1603), которую скорее можно было бы назвать бытовой драмой. Главный герой пьесы добродетельный сквайр Фрэнкфорд в отличие, от героев многочисленных кровавых трагедий отказывался от жестокой мести за супружескую измену, а его неверная жена, воспитанная в тепличной аристократической атмосфере, Нэн Фрэнкфорд, умирала, не выдержав горьких мук совести. При этом автор явно противопоставлял ей вторую героиню пьесы, сильно идеализированную Сюзен Маунтфорд, девушку хотя и знатную, но познавшую тяжкую нужду, труд и унижения.

С искренней любовью была изображена, жизнь простых ремесленников в тесно связанной со стихией народного карнавального веселья комедии Деккера "Праздник башмачника" (1599). Ее герой, знатный дворянин Роуленд Леси, на время становился скромным башмачником, чтобы жениться на любимой им девушке из мещанской среды, которую отец не хотел выдавать замуж за аристократа, и сам король приходил в гости на обед к веселому и пышущему неуемной энергией хозяину Леси Симону Эйру — "истинному башмачнику и джентльмену благородного ремесла". В более поздних пьесах Деккера веселье пошло на убыль л постепенно усилились морализаторские тенденции. Особенно показательна в этом отношении его комедия "Добродетельная шлюха" (написана совместно с Мидлтоном, который помог Деккеру построить сюжет; первая часть — 1604-1605, вторая — спустя примерно 25 лет). В первой части комедии ее главная героиня куртизанка Белафронт, безнадежно влюбившись в графа Ипполито, навсегда порывала с прошлым. В финале пьесы все кончалось внешне наилучшим образом: раскаявшаяся Белафронт выходила замуж за соблазнившего ее беспечного кутилу Матео, а Ипполито женился на принцессе Инфеличе. Однако во второй части, действие которой разворачивалось несколько лет спустя, Белафронт и Ипполито словно менялись своими ролями. Теперь уже знатный граф безуспешно добивался любви, добродетельной и верной мужу Белафронт. Вторая часть комедии свидетельствовала не только о существовании демократических" но и об усилении антиаристократических настроений автора и даже о некотором сближении его (как, впрочем, и Хейвуда под конец жизни) с пуританами[21].

Известно, что пуритане объявили яростную войну театру, назвав его "рассадником разврата". Чем дальше, тем больше актерам и драматургам приходилось защищать любимое искусство, вплоть до сочинения памфлетов, что, в частности, и делал Хейвуд. Однако парадоксальным образом положительная программа Хейвуда и Деккера рядом черт перекликалась с пуританской этикой, декларировавшей идеалы трудолюбия, воздержания, трезвенности и скромности. Многочисленные проповедники-пуритане начала XVII века постоянно превозносили тихие радости здоровой семейной жизни и святость домашнего очага, яростно бичуя распущенность светских нравов[22]. Примерно то же, хотя и на свой лад, делали Хейвуд и Деккер, идеализировавшие быт мелких буржуа, которые в их пьесах противостояли аморальным аристократам своей неподкупной честностью и верностью старым патриархальным идеалам.

Хейвуда и Деккера не раз высмеивали английские драматурги иной ориентации, но эти насмешки не сумели повредить им в глазах зрителей. Даже столь блестящая пародия, на "Четырех лондонских подмастерьев", как знаменитая комедия Бомонта "Рыцарь пламенеющего пестика" (1607), мало что изменила в создавшейся ситуации. Слишком много было у Хейвуда и Деккера сторонников среди тогдашней театральной публики. Сама традиция, развиваемая драматургами, сближаясь с некоторыми мотивами пуританской литературы ближайшего будущего, в еще большей степени оказывалась связана с отдаленным будущим, предвосхищая прозу Дефо и Ричардсона.

Обратимся теперь к творчеству драматургов-маньеристов начала XVII века. В английской драме маньеризм как сформировавшийся стиль возник в творчестве Джона Марстона. Его перу принадлежит первая английская трагедия с явно выраженными чертами маньеризма "Месть Антонио" (1599).

Пьеса Марстона написана в жанре так называемой кровавой трагедии, начало которому положил несколькими годами раньше Томас Кид, автор широко популярной "Испанской трагедии" (ок. 1585). К началу XVII века "кровавая" трагедия вошла в моду, и главным объектом ее изображения стало так называемое "итальянизированное" зло. Под влиянием односторонне понятой политической философии Макиавелли национальный характер итальянцев (а с ними зачастую отождествляли и враждебных Англии католиков-испанцев) ассоциировался зрителями со злобной хитростью, цинизмом, коварной мстительностью и прочими подобными свойствами.

Маньеристские, а вслед за ними и барочные драматурги XVII века обратились в своем творчестве именно к этому жанру, наполнив его, однако, новым содержанием. "Месть Антонио" Марстона еще достаточно тесно связана с "Испанской трагедией" Кида. (Было здесь и бросающееся в глаза сюжетное сходство с "Гамлетом", или, вернее, с "Пра-Гамлетом", не дошедшей до нас пьесой, которую переработал Шекспир. Как утверждают исследователи, "Пра-Гамлет" был написан тем же Кидом.) Герой трагедии Антонио должен отомстить Пьеро, дожу Венеции, за убийство своего отца герцога Генуи Андруджио. Возникавший перед ним призрак отца сообщал, что он отравлен Пьеро, который задумал жениться на матери Антонио. Чтобы добиться своих целей, Антонио, как и Гамлет, тоже притворился сумасшедшим.

Вместе с тем Марстон не только вывел на сцене более яркую и полнокровную, чем у Кида, фигуру "итальянизированного" злодея, сочетавшего личные цели с политическими. Опираясь на свой предшествующий опыт поэта-сатирика, Марстон ввел в кровавую трагедию сатирические мотивы, тем самым существенно модифицировав традицию. Сам тон его стиха был много субъективнее, чем у его предшественников, а атмосфера разгула хищнических страстей — гораздо мрачнее и ближе к маньеристскому мировосприятию. Об этом, в частности, говорил неожиданный, в духе маньеризма, финал трагедии. Герои пьесы, колебавшиеся между неостоической философией непротивления и долгом мести, в конце концов осуществляли свои кровавые замыслы и тем приобщались ко злу окружающего их общества. Они не погибали в финале трагедии, но навсегда прощались с миром, который затопило зло, и удалялись в монастырь, чтобы там в уединении и молитве закончить жизнь.

Весьма большое влияние на развитие маньеристской драмы оказала также и трагикомедия Маретона "Недовольный" (опубликована в 1604 г., но поставлена впервые на несколько лет раньше). Герой пьесы — свергнутый с престола Генуэзский герцог Альтафронте, — изменив внешность и присвоив себе новое имя Малеволе, вновь появляется у себя во дворце в качестве "недовольного", едкого обличителя нравов. Драматург соединил традиции сатирической городской комедии в духе Джонсона с традициями трагедии мести. Герцог Альтафронте, он же Малеволе, играл, по сути дела, две роли: он был и хитроумным мстителем, восстанавливавшим подранную справедливость, и желчным комментатором нравов, представлявшим публике "итальянизированное" зло мира. При этом сложность его характера объяснялась уже не столько сложностью психологических мотивировок его поступков, как у героев Шекспира, сколько различием ролей, которые ему приходилось играть, как бы меняя по ходу действия маски. Рождавшиеся таким образом маньеристская амбивалентность, игра контрастов были свойственны и всей трагикомедии в целом, где обличительные сатирические мотивы сочетались с веселой пародией и казавшаяся неразрешимо-трагической фабула разрешалась благополучно. Сам же двойственный образ мстителя-обличителя отныне прочно вошел в английскую драму эпохи.

Черты маньеризма характерны и для сатирической комедии нравов Маретона. Мир героев "Голландской куртизанки" (1605), считающейся его лучшей комедией, отличался крайней нестабильностью, причудливым взаимопроникновением добра и зла, исключавшим возможность однозначных моралистических выводов. Здесь, равно как и в решении основного конфликта пьесы, явно ощущалась полемика с первой частью "Добродетельной шлюхи" Деккера. Сам Марстон в прологе утверждал, что задачей комедии было показать различие между любовью куртизанки и жены. Но как жизненно и убедительно выглядела мастерски написанная фигура взбалмошной и своенравной куртизанки Франческины, которую Фривил, герой пьесы, бросал, ибо она была недостойна сделаться его женой, рядом с бесцветной невестой героя. Хотя Франческина, пытавшаяся отомстить, своему неверному возлюбленному, в конце комедии была наказана, у зрителей оставалось впечатление маньеристской сложности природы любви героев: чувственное начало вопреки прописным, истинам играло столь сильную роль, а в глубине сердца дремали разрушительные страсти.

Вслед за пьесами Марстона на английской сцене появились трагедии Сирила Тернера, где перед зрителями возник еще более гротескный мир. В начале "Трагедии мстителя" (1607)[23] ее главный герой Виндиче (по-итальянски — мститель, но он же обличитель нравов в духе Марстона) представал перед публикой с черепом своей невесты, которую несколько лет тому назад отравил старый герцог за отказ стать его возлюбленной. По вине герцога умер в опале, и благородный отец Виндиче. Чтобы наилучшим образом осуществить свою месть, Виндиче подвизался в роли сводника на службе у сына герцога развратного Луссуриозо.

Чем дальше разворачивалось действие пьесы, тем полнее зрители ощущали безысходно-мрачную атмосферу всеобщего порока и зла, пропитавшую весь двор старого герцога. И трагедия героя-мстителя в том и состояла, что, с радостным упоением осуществляя свою месть, он полностью терял нравственную дистанцию обличителя пороков и сам становился частью окружавшей его аморальной среды. "Трагедия мстителя" безусловно связана с эстетикой Б. Джонсона[24]. Действительно, Тернер наделил почти каждого героя трагедии значащим именем, олицетворявшим какую-либо черту его характера, его "гумор". Однако не менее важно, на наш взгляд, указать на общую обоим драматургам традицию средневековых моралите, куда уходили корни их творчества[25]. Ведь почти каждый персонаж "Трагедии мстителя" воплощал какой-либо нравственный порок, двигавший его поступками. Маньеристски усложненный, изобилующий побочными линиями сюжет сталкивал всех героев, к концу пьесы истреблявших друг друга. У зрителей в самом деле могло возникнуть впечатление, что все действующие лица трагедии кружатся в причудливом танце смерти, заполняя сцену все новыми и новыми трупами. Под занавес, из бахвальства выболтав свою тайну, погибал и сам герой-мститель, которого новый властелин казнил из опасений, как бы Виндиче не навредил ему в будущем.

Безусловно, за всей этой сложностью интриги чувствовалась твердая рука автора, уверенно распутывавшего сюжетные нити, — ощущалась его жесткая позиция сатирика-моралиста. Комедия-фарс и мрачная трагедия мести, эти, казалось бы, два противоположных полюса, в духе маньеризма, постоянно "грающего контрастами, все время сталкивались в пьесе, неразрывно сплетаясь во многих ее сценах. В душном мире двора герцога, где люди живут по законам джунглей, не зная никаких духовных идеалов, тем не менее действует некая "Высшая Ироническая Справедливость"[26], воздающая каждому по его заслугам и его же собственными средствами. Тернер далек от нигилизма своих героев. Для него истинное добро связано со старыми патриархальными ценностями, которым нет места при дворе герцога, но которые существуют где-то за сценой, создавая должную моральную перспективу.

Вторая пьеса Тернера "Трагедия атеиста" (1611) в художественном отношении уступает "Трагедии мстителя". Здесь уже нет былой цельности, а назидательно-дидактические пассажи местами кажутся слишком прямолинейными. Но сгущенная атмосфера зла, в которой живут и действуют герои, здесь все та же. Как ясно из заглавия, герой трагедии д'Амвиль, подобно Фаусту Марло, исповедует атеизм. Однако герой Тернера не ставит перед собой титанических задач Фауста, и абсолютное знание не влечет его. Д'Амвиль скорее вульгарный макиавеллист, рвущийся к деньгам и власти. Его атеизм сводится к примитивному обожествлению природы в духе шекспировского Эдмонда из "Короля Лира" и к не менее беззастенчивому, чем у Эдмонда, аморализму[27]. Д'Амвилю противостоит Шарлемон, благородный герой-стоик, написанный не без влияния Чэпмена. Хотя д'Амвиль убивает отца Шарлемона, разлучает его с невестой и отправляет в тюрьму, Шарлемон отказывается от мести, предоставляя ее "царю царей". И в финале трагедии д'Амвиль, желая собственными руками казнить Шарлемона, случайно наносит себе смертельную рану. Ироническая Справедливость в мире, лишенном справедливости, и в этой трагедии Тернера решает судьбы героя.

В пьесах Джона Уэбстера картина всепоглощающего зла, которое пропитало мир, изображена еще более мрачными красками, чем у Тернера. Хотя трагедии Уэбстера в наши дни ставятся на английской сцене чаще, чем трагедии других младших современников Шекспира, о его месте в истории английской драмы до сих пор идут споры. Еще в конце прошлого века Бернард Шоу, ниспровергавший Шекспира во имя реализма ибсеновской драмы, ниспроверг и Уэбстера. Саркастичный Шоу назвал Уэбстера "лауреатом мадам Тюссо", сравнив тем самым маньеристские ужасы его трагедий с пресловутой камерой пыток в лондонском Музее восковых фигур мадам Тюссо[28]. И в наше время некоторые исследователи[29] утверждают, что упадок английской драмы начался именно с трагедий Уэбстера. Другая же группа критиков[30] считает Уэбстера вторым после Шекспира поэтическим гением английского театра XVII века. Второе мнение ближе к истине. Уэбстер действительно обладал незаурядным поэтическим дарованием, особенно ярко раскрывшимся в его лучших трагедиях "Белый дьявол" (1612) и "Герцогиня Мальфи" (1612-1614), хотя кризисно-маньеристские черты в его творчестве никак нельзя преуменьшать.

Тема, ставшая в начале XVII века уже достаточно привычной на английской сцене, — обратная сторона возрожденческого титанизма, приобретает у Уэбстера оттенок гротескной гиперболизации, причем степень ее заметна даже по сравнению с "Трагедией мстителя". Хотя сатира — важнейший компонент пьес Уэбстера, для него не характерна тернеровская холодновато-отрешенная ирония; при всей своей поэтической условности "Белый дьявол" и "Герцогиня Мальфи" гораздо реалистичнее "Трагедии мстителя".

Герои Уэбстера — личности необычайно сильные, наделенные неукротимым темпераментом и могучими страстями. Они сеют разрушение и смерть, от которых, как кажется, нет спасения. Уэбстера увлекали критические ситуации, момент, столкновения характеров, неизбежно ведущий к кровавой катастрофе, в изображении которого драматург действительно часто не скупился на ужасы. Но сами эти ужасы являлись своеобразной сценической метафорой зла, принявшего поистине сатанинские размеры. Главным же для автора было поведение его героев, оказывавшихся лицом к лицу с этим злом и либо поддававшихся ему, либо силою своего духа побеждавших его.

В отличие от большинства своих предшественников Уэбстер в центр обеих своих трагедий поставил женские характеры, вокруг которых разворачиваются бурные события сюжета. В первой трагедии — это Виттория Коромбона, пылкая красавица, становящаяся после убийства ее мужа Камилло и отравления жены герцога Брачиано герцогиней Брачиано. Хотя Виттория была соучастницей этих преступлений, которые Брачиано совершал из безумной любви к ней, в. конце пьесы зрители не могли не восхищаться ее находчивостью и отвагой в критических ситуациях, ее безусловным мужеством. Однако, как нам представляется, никакой двусмысленности в авторском отношении к героине, сочетавшей в себе весьма противоречивые свойства, здесь все же не было[31]. Задача Уэбстера в том и состояла, чтобы показать, что в уродливом, раздираемом безудержными страстями мире зло не всегда однозначно и легко различимо. Об этом же говорит и само название пьесы — "белым дьяволом" тогда именовали замаскированное, облеченное в прекрасную форму, а потому и более опасное зло.

Внутренне цельная героиня второй трагедии Уэбстера была своеобразным антиподом Виттории. Борясь за любовь и семейное счастье, герцогиня Мальфи становилась жертвой мести своих братьев, которые преследовали ее за неравный брак с человеком, стоявшим ниже ее на общественной лестнице. И в этой пьесе Уэбстера добро, не могло противостоять натиску неукротимого сатанинского зла. Однако, умирая, герцогиня не сдавалась, она сохраняла присутствие духа перед лицом изощренных пыток и казни и тем самым одерживала безусловную моральную победу над своими гонителями. И такая победа была явлением весьма редким для английской драмы середины 10-х годов XVII века, ибо смерть делала герцогиню личностью поистине героической, хотя героизм этот проявлялся скорее в мужественной стойкости, в благородном величии души, чем в активном действии.

Не менее мрачен и мир третьей известной пьесы Уэбстера "Всем тяжбам тяжба" (1620?), написанной, правда, уже в жанре трагикомедии. И здесь царил разгул хищнических страстей, а сатирические мотивы звучали не менее сильно, чем в трагедиях Уэбстера. Во всяком случае, гротескно-пародийные сцены суда в трагикомедии были вполне под стать аналогичным сценам "Белого дьявола". Главные герои пьесы — циничный хищник-макиавеллист Ромелио, готовый на любое коварство для достижения своих целей, и его одержимая любовной страстью мать Леонора, — безусловно, сродни мастерски написанным характерам трагедий Уэбстера. Вместе с тем в пьесе усилились религиозно-мистические настроения, уже давшие о себе знать в "Герцогине Мальфи". Именно они и предрешили необходимую в трагикомедии благополучную развязку сюжета: Ромелио осознал тщетность своих эгоистических устремлений, и добродетельный, брак венчал сюжет. Такая развязка сюжета, равно как и само обращение Уэбстера к жанру трагикомедии, сближала пьесу с эстетикой Бомонта и Флетчера, оказавшей мощное влияние на развитие английской драмы в 20-30-е годы.

Последним крупным драматургом, близким к маньеризму, был Томас Мидлтон. Его драматургическое наследие достаточно велико и весьма многообразно: он сочинял романтические и сатирические комедии, трагедии мести, трагикомедии в духе Бомонта и Флетчера и пьесы для представлений, организуемых лорд-мэром Лондона; писал самостоятельна и в соавторстве со многими другими своими современниками. Не все и не всегда удавалось Мидлтону. Однако его ранние сатирические комедии и более поздние кровавые трагедии сыграли важную роль в истории английского театра XVII века.

Сатирические комедии Мидлтона продолжали традиции Джонсона, по-своему трансформируя их. И в пьесах Мидлтона тоже кипела война "всех против всех", ловкие плуты из низов общества рвались наверх, к деньгам и почестям, а глупцы-дворяне с легкостью давали обманывать себя, теряя земли и состояния. Согласно требованиям жанра драматург вывел на сцену целую галерею лондонских адвокатов, лавочников, юных франтов и старых ростовщиков, различного рода обманщиков, сводников и куртизанок, чьи портреты отличались острым гротескным правдоподобием, Забавные приключения этих героев, не раз попадавших в чисто фарсовые ситуации, доставляли зрителям много веселых минут. Однако смех Мидлтона существенно отличался от смеха Джонсона. В пьесах Мидлтона связь с праздничной стихией карнавального веселья была гораздо слабее, чем у автора "Варфоломеевской ярмарки", и носила иной характер. Смех в комедиях Мидлтона в гораздо большей мере, чем у Джонсона, подчинен несколько скептическому взгляду на мир. Моралистическую позицию, характерную для Джонсона, у Мидлтона перевешивает отрешенная ирония. И в его комедиях зло обычно бывало наказано, хотя бы ив результате случайного стечения обстоятельств. Но здесь уже не было философской глубины мысли Джонсона, проблематика явно сузилась, внутренний мир героев, их психология меньше интересовали Мидлтона, а потому внешнее действие, стремительно развивающаяся интрига приобрели в его пьесах гораздо-большее значение, хотя она все же не стала самодовлеющей, как у некоторых барочных авторов 20-30-х годов.

Атмосфера" веселых трюков, ловких обманов господствовала в ранней комедии Мидлтона "Безумный мир, господа!" (ок. 1604), причем безумие театрального мира пьесы было не столько гротескно-страшным, сколько забавно-ироническим. Главный герой — промотавшийся франт Глупли, постоянно переодеваясь и словно меняя маски — характерный маньеристский прием, знакомый по "Трагедии мстителя", — безнаказанно дурачил своего богатого прекраснодушного дядю, пока, наконец, его хитрости не обернулись против него самого же и, приняв девицу легкого поведения, которая была на содержании у его дяди, за богатую наследницу, он не женился на ней. Во второй сюжетной линии молодой Кайус Грешен с помощью все той же девицы легкого поведения ловко обманывал маниакально ревнивого горожанина, буквально под самым его носом соблазняя его жену. В дальнейшем, однако, Кайусу Грешену неожиданно являлся бес в облике его возлюбленной, и, поняв греховность своего поступка, он каялся в содеянном зле и заставлял покаяться и свою возлюбленную.

За этим следовал новый иронический поворот действия. Случайно услышав клятву своей супруги, ее обманутый муж, не подозревая, о прошлом, называет Грешена своим лучшим другом и приглашает его к себе в дом. Таким образом, сатирико-реалистическая картина нравов, написанная не без влияния Джонсона, сочеталась в "Безумном мире..." с иронически-маньеристским отношением автора к героям как к забавным марионеткам, чьи переживания не стоит принимать слишком близко к сердцу. Недаром и сам Глупли, узнав, кто его жена, с легкостью смирялся со своей участью — что же, мол, поделаешь, судьба перехитрила хитреца.

В следующих комедиях Мидлтона сатирические мотивы усилились, и взгляд драматурга на мир стал более мрачным. В написанной вскоре после "Безумного мира..." пьесе "Как провести старика" (между 1604-1606) Мидлтон обратился к поднятой Джонсоном теме власти денег, рассказав о судьбе. Уитгуда, молодого человека, разоренного ростовщичеством своего дяди Пекуниуса Лукра (от англ. lucre "денежная прибыль"). Уитгуд ловко поправил свои дела, выдав куртизанку за свою богатую невесту. При этом ему удалось провести не только кредиторов и дядю, снова взявшего его под свое покровительство, но и другого старого ростовщика, Хорда (от англ. hoard "копить"), злейшего врага его дяди, который в запальчивости оплатил долги молодого человека и женился на куртизанке, надеясь завладеть ее несуществующим состоянием. И в этой комедии моральная позиция автора была достаточно четкой, судьба вновь отомстила хитрецам. Однако фигуры этих обманутых хитрецов Лукра и Хорда приняли в пьесе явно гротескный характер, герои превратились в маньяков, ослепленных своей алчностью, а авторская ирония несла в себе теперь гораздо большую долю желчи.

Глупо просчитавшись, зло наказывало самое себя и в следующей комедии Мидлтона "Осенняя судебная сессия" (ок. 1605), написанной не без влияния "Вольпоне" Джонсона. Герой комедии Квомодо, как и Вольпоне, был одержим страстью к стяжательству. Он ловко разорял доверчивого молодого сквайра Изи, приехавшего в Лондон из провинции. Притворившись мертвым, как и Вольпоне в конце пьесы, Квомодо неожиданно для себя проигрывал, теряя жену и состояние. Однако фигура Квомодо не приобрела в комедии титанических размеров Вольпоне. Взгляд Мидлтона на мир и здесь был иронически-отрешенным взглядом кукольника, движущего марионетками.

Лучшая комедия Мидлтона "Невинная девушка из Чипсайда" (1611-1613) открывала взору зрителей весьма широкую сатирическую панораму нравов современного Лондона. В этой пьесе Мидлтон вступил в полемику с Хейвудом и Деккером, которые в своих популярных комедиях давали идеализированную картину жизни честных, скромных и трудолюбивых мелких буржуа. Взяв сюжет, некоторыми чертами напоминавший "Праздник башмачника", Мидлтон гротескно снизил его. Родители героини, простой горожанки Моль, мешали ей выйти замуж за любимого ею молодого джентльмена Тачвуда вовсе не потому, что он был слишком благороден для нее, но потому, что у них был, как им казалось, более подходящий жених, сэр Уолтер Хорхаунд, превосходивший Тачвуда знатностью и богатством. Пародируя возвышенную риторику Хейвуда и Деккера, автор ставил своих юных героев в разного рода фарсовые ситуации. Гротескно снижены были в пьесе не только образы алчных и тщеславных родителей Моль, но и другие персонажи из буржуазной среды. Особенно досталось от Мидлтона лицемерным и вульгарным пуританам (их карикатурные фигуры имели, впрочем, в английской комедии довольно богатую предысторию, восходящую к гораздо более сложной и многоплановой личности Мальволио из "Двенадцатой ночи" Шекспира). Не пощадил Мидлтон и аристократов; среди персонажей особенно выделяется разорившийся развратник сэр Уолтер Хорхаунд, желавший поправить свои дела выгодной женитьбой. В финале комедии все кончалось как будто бы благополучно: герои венчались, а сэр Уолтер попадал в долговую тюрьму. Однако другой герой комедии циничный горожанин Олуит, долгие годы живший на деньги сэра Уолтера и потворствовавший его связи с собственной женой, не только не получал по заслугам, но, узнав, что его покровитель разорился, выгонял его из дома и начинал вместе с женой строить планы о том, как они будут жить, сдавая внаем дом, роскошно обставленный сэром Уолтером. Таким образом, самый отвратительный из всех сатирических героев пьесы преуспевал, ибо он был плоть от плоти лондонской среды и, не стесняясь в средствах, мог найти выход из любых обстоятельств. Ирония Мидлтона начала приобретать пессимистическую окраску, характерную для его трагедий, написанных несколько лет спустя.

Знаменитые трагедии Мидлтона "Женщины, берегитесь женщин" (1621) и "Оборотень" (1622, написана в соавторстве с У. Роули) были поставлены, когда в театре уже сильны стали барочные веяния, восходящие к творчеству Бомонта и Флетчера. Тем не менее Мидлтон достаточно прочно связан с предшествующей маньеристской традицией, а его взгляд на мир во многом близок Тернеру и Уэбстеру. Как и у этих драматургов, в трагедиях Мидлтона сюжетом тоже движут эгоистические страсти героев. Сатирическое начало выражено не менее откровенно, в чем драматургу помог накопленный им опыт создания комедий. Но смех Мидлтона был, пожалуй, мрачнее, а общее настроение его трагедий еще пессимистичнее, чем у Тернера и Уэбстера. Здесь не было ни тернеровской "Высшей Иронической Справедливости", ни духовного мужества герцогини Мальфи, сумевшей одержать моральную победу и своей смертью восстановить попранные идеалы добра. Позиция Мидлтона оставалась достаточно твердой и бескомпромиссной, но драматургу было свойственно еще меньше иллюзий, чем Тернеру и Уэбстеру. Зло в его трагедиях выглядело еще более могущественно, а герои оказались мельче и ближе к обыденной жизни.

Тема нравственного падения, деградации личности — главная в обеих трагедиях Мидлтона. С замечательным психологическим мастерством драматург сумел показать в трагедии "Женщины, берегитесь женщин", как погибает любовь юных героев Бианки и Леантио при первом же столкновении с обществом, цинично попиравшим добродетель. Бианка и Леантио, подобно героям шекспировских романтических комедий, смело добивавшиеся права на личное счастье, с неожиданной легкостью принимали моральные нормы этого общества. Зло, словно дремавшее в них дотоле, сразу начинало свою разрушительную работу. Обыгрывая маньеристские контрасты, Мидлтон ввел в трагедию черты сатирической комедии нравов, местами граничащей с фарсом. И здесь, как и в комедиях, власть денег играла далеко не последнюю роль. Бедный купец Леантио, похитивший Бианку из отчего дома, не мог должным образом содержать свою привыкшую к роскоши аристократку-жену. Попав в ловушку опытной придворной сводни Ливии и сразу же словно переродившись, Бианка становилась капризной и властной любовницей могущественного герцога Флоренции, и ее чувство к стареющему герцогу сложным образом совмещало в себе любовь с гордыней. Леантио же быстро надламывался и не только принимал подачки от герцога, но и деньги от Ливии, которая брала его к себе на содержание. В конечном счете юные супруги оказывались под стать друг другу, хотя Леантио и был личностью более слабой. Как и в своих комедиях, Мидлтон вывел в этой трагедии целый ряд блестяще написанных характеров аморальных придворных, злые козни которых оборачивались против них самих. И финальная катастрофа, где во время исполнения пьесы-маски смерть настигала главных героев, причудливо-фантастическим образом распутывала сложную интригу пьесы.

События второй трагедии Мидлтона "Оборотень" разворачиваются в Испании. Возможно, что автор выбрал Испанию как место действия пьесы не только потому, что "итальянизированное" зло в представлении английских зрителей ассоциировалось и с этой католической страной. В "Оборотне" была и своеобразная перекличка с современной Мидлтону испанской драмой чести, где честь трактовалась как символ личной и общественной доблести. Герои "Оборотня" тоже много рассуждали о чести, но отношение к ней автора маньеристски двойственно. Не отрицая высокоидеального смысла этого понятия, без чего не было бы самой трагедии, Мидлтон в то же время иронически снижал его всем ходом своей пьесы.

Героиня "Оборотня", воспитанная в духе самых строгих правил Беатриса-Джоанна, которую отец просватал за Алонсо де Пиракуо, случайно встретилась с другим молодым дворянином Альсемеро. Молодые люди с первого взгляда влюбились друг в друга. Согласно дочернему долгу, Беатриса не могла ослушаться отца, уже назначившего день венчания, но она не могла и совладать с нахлынувшей страстью. Слепо поддавшись чувству и бездумно поправ идеал чести, Беатриса вступила на путь нравственной деградации, которая в "Оборотне" принимала еще более зловещую форму, чем в предыдущей трагедии Мидлтона. Героиня обращалась за помощью к влюбленному в нее Де Флоресу, бедному дворянину на посылках, который до тех пор вызывал у нее непреодолимое отвращение. В отличие от слабой и постоянно терявшейся Беатрисы отталкивающе безобразный Де Флорес оказывался натурой смелой и целеустремленной. Предательски убив Алонсо, он требовал в качестве награды любви героини. Беатриса сдавалась и в дальнейшем попадала в полную зависимость от Де Флореса, который помогал ей обмануть Альсемеро, ставшего ее мужем после исчезновения жениха. Незаметно ее прежнее отвращение к Де Флоресу превращалось в любовь, что, согласно замыслу автора, было последней ступенью нравственного падения героини. Кровавое возмездие в конце трагедии лишь логически завершало этот процесс. Так зловещий мир пьесы сатирически обнажал неприглядную реальность идеальных представлений о чести и куртуазной любви.

Снижению персонажей способствовал их более мелкий, чем в обычной кровавой трагедии, масштаб. Действие пьесы было отдалено от двора, в ней не появлялись ни короли, ни герцоги, действующие лица "Оборотня" напоминали скорее героев бытовой драмы[32]; трагические события "Оборотня" пародировались второй сюжетной линией пьесы, разворачивавшейся в приюте для умалишенных, куда, притворившись безумными, проникали двое молодых людей в надежде добиться любви Изабеллы, молоденькой жены доктора, содержателя приюта. Их отношения в комическом виде отражали отношения главных героев с той разницей, что Изабелле удавалось сберечь свою честь. Один из молодых людей, Антонио, надев платье сумасшедшего, до неузнаваемости менял свой облик. Слово "оборотень" (т. е. существо, меняющее свой вид) в равной мере относилось к обеим сюжетнымлиниям[33]. Но если Антонио менял свою внешность, то с Беатрисой происходила разительная внутренняя перемена. Сама же гротескная атмосфера приюта для умалишенных, обитатели которого выкрикивали бессвязные фразы, подчеркивала маньеристскую зыбкость мира трагедии в целом, где обычная жизнь была отделена от жизни приюта лишь призрачной чертой.

Так случилось, что английский театр первых десятилетий XVII века не дал миру барочных художников, сопоставимых по масштабу дарования с поздним Джоном Донном в поэзии или Робертом Бэртоном (1576-1640), автором прославленной "Анатомии меланхолии" (1621), в прозе. Очевидно, здесь сказался исподволь начавшийся кризис театра. Однако с эстетикой барокко тесно связаны последние крупные драматурги тех лет, хотя и уступавшие своим предшественникам, но все же внесшие существенный вклад в развитие английской драматургии предреволюционной эпохи.

Впервые барочные черты проявили себя в искусстве Бомонта и Флетчера. Когда говорят об их творчестве, имеют в виду пьесы, написанные ими совместно, пьесы, созданные каждым из них отдельно, и пьесы, написанные Флетчером в соавторстве с другими драматургами, и прежде всего с Филипом Мэссинджером. Все эти произведения были предназначены специально для закрытых театров с учетом вкусов более узкой, образованной части публики. Бомонт и Флетчер, как никто другой из драматургов после Шекспира, знали законы сцены и умели увлечь публику если не философской глубиной мысли, то по крайней мере необычайно броским сюжетом, стремительностью и неожиданными поворотами действия, многочисленными и разнообразными сценическими эффектами, т. е. специфической театральностью своих пьес. По всей видимости, именно это объясняет ту необыкновенную популярность у зрителей, которой в свое время пользовались их произведения и которая, как это ни странно, далеко превосходила тогда популярность Шекспира и Б. Джонсона. Так, например, с 1616 по 1642 год знаменитая лондонская королевская труппа сыграла 170 различных пьес, из которых 47 принадлежали Бомонту и Флетчеру и только 16 — Шекспиру и 9 — Б. Джонсону[34].

Думается, что негативная оценка творчества Бомонта и Флетчера, которая характерна для большинства английских критиков, начиная с Кольриджа и вплоть до наших дней, несколько несправедлива. Пьесы Бомонта и Флетчера не следует судить по тем же меркам, что и пьесы Шекспира, Б. Джонсона или даже Тернера, Уэбстера и Мидлтона. Ведь Бомонт и Флетчер ставили перед собой иные задачи. Острота поднятых проблем и интенсивность чувств, характерные для драматургии начала XVII века, в их пьесах сглажены. Главным жанром их драматургии стала введенная ими в моду трагикомедия, которая не была уже больше контрастным сочетанием трагического и комического, как у маньеристов, но представляла собой качественно новый сплав, некую золотую середину между высоким и низким жанрами, со своим особым эмоциональным настроением. У. Эллис-Фермор назвала его настроением волшебной сказки, создающим призрачную атмосферу залитых лунным светом изящных оперных декораций, неожиданно обретших реальность и ставших частью самой жизни[35]. Настроение это пропитало собой также трагедии и комедии обоих драматургов, тем самым отличая их от трагедий и комедий их предшественников и современников. Общее романтическое настроение у Бомонта и Флетчера часто затушевывало границы между жанрами, и лишь непредвиденные повороты сюжета, приводившие либо к кровавой катастрофе, либо к счастливой развязке, отличали трагикомедию от трагедии. Ставшая уже традиционной трагедия мести приобрела у Бомонта и Флетчера мелодраматическую окраску, а романтическая комедия — авантюрный характер. Сказанное вовсе не означает, что драматургия Бомонта и Флетчера вообще не ставила никаких серьезных проблем. Была здесь и достаточно смелая по тем временам социальная критика, например в известной "Трагедии девушки" (1611), где обличались пороки двора и даже изображался недостойный государь, которого карала рука мстительницы. Был здесь и своеобразный аристократический гуманизм, выражавшийся в защите чести в условиях монархического произвола, о чем подробно писал А. А. Аникст во вступительной статье к двухтомнику Бомонта и Флетчера[36]. Однако кризис идеалов Ренессанса преодолевался в их творчестве на достаточно узкой основе социально-этического кодекса "кавалеров", для которого характерны защита дворянской доблести и аристократическое вольнодумство, несколько фривольный гедонизм, противостоявший аскетическим идеалам пуританства. Это в конечном счете и объясняло весьма значительное сужение кругозора обоих драматургов. Сама же эстетика "кавалеров", складывавшаяся в эти годы и в дальнейшем оказавшая большое влияние на развитие английской литературы XVII века, была уже типично барочным явлением.

И все же, строго говоря, чрезвычайно обширное и многообразное творчество Бомонта и Флетчера еще стоит как бы на грани стилей, совмещая в себе барочные и маньеристские черты. В их пьесах есть известная зыбкость мироощущения, субъективизм и рафинированность, свойственные маньеризму. Но есть в творчестве драматургов и снимающее противоречия романтическое настроение сказки, и яркая зрелищность, намеренно подчеркнутая театральность, и экзальтация чувств, сближающие их пьесы с барочным искусством. Во всяком случае, можно со всей определенностью сказать, что Бомонт и Флетчер открыли для английского театра тот путь, по которому в последующие десятилетия пошла барочная драма.

Влияние эстетики барокко, окончательно утвердившейся в 20-е годы, легко обнаружить в творчестве Филипа Мэссинджера, довольно долго сотрудничавшего с Флетчером. Особенно явно оно в религиозных драмах Мэссинджера типа "Девы мученицы" (1620, в соавторстве с Деккером), где рядом с героями — ранними христианами времен Диоклетианова гонения — действовали добрые и злые духи, принявшие людское обличье, а ревностные язычники благодаря броским поворотам сюжета неожиданно превращались в мучеников христианской веры. Сама же религиозная тематика, обращение к которой должно было будоражить эмоции зрителей, трактовалась в подчеркнуто театральном плане, далеком от утонченного спиритуализма маньеристов. Налет мелодраматичности, характерной для этой группы пьес, присущ и трагедиям мести Мэссинджера типа "Герцога Миланского" (1623) или знаменитого "Римского актера" (1626), прославившегося смелым по тем временам обличением тирании и стойкой защитой театра, теснимого тогда с двух сторон: буржуазно-пуританским общественным мнением и правительственной цензурой.

Важно, однако, помнить, что Мэссинджер не только развивал традиции Бомонта и Флетчера, но учился и у Бена Джонсона. Влияние последнего, мало заметное в религиозных драмах или "Герцоге Миланском", отчетливо видно в "Римском актере". Оно сказывается в ярко выраженной морализаторской тенденции трагедии, во внимании к идеалам разума и, наконец, в рассуждениях героя пьесы о подражании жизни, к которому должно стремиться искусство. Чуждые барочному пафосу, подобные взгляды были близки эстетике классицизма.

Сочетание барочных и классицистских черт характерно и для комедий Мэссинджера, где он вслед за Мидлтоном также развивал традиции Б. Джонсона, дав сатирическую картину английских нравов 20-30-х годов. Как и его предшественники, Мэссинджер высмеивал лицемерие, честолюбие и стяжательство героев из буржуазной среды. Однако по сравнению с Мидлтоном процесс постепенной трансформации жанра городской комедии пошел в его пьесах много дальше.

В этом отношении интересно сопоставить раннюю пьесу Мидлтона "Как провести старика" с лучшей комедией Мэссинджера "Новый способ платить старые долги" (ок. 1625). Поданная в джонсоновском ключе тема власти денег главная в обеих пьесах, а их сюжеты очень близки друг другу. Знаменательно, что фигура сэра Джайлса Оверрича, главного злодея в комедии Мэссинджера, была во много раз полнокровнее и жизненнее обоих сатирически карикатурных старых ростовщиков Мидлтона. Черты двух этих персонажей сконцентрированы у Мэссинджера в одном и раскрыты с незаурядным мастерством. Силой эгоистических страстей, маниакальной одержимостью честолюбивых устремлений сэр Джайлс должен был напомнить зрителям Вольпоне. Но это уже был Вольпоне 20-х годов, барочный злодей, не выдерживающий гибели своих планов и театрально сходивший с ума в финале комедии. В соответствии с менявшимися вкусами публики мидлтоновская куртизанка, выдававшая себя за богатую наследницу, стала у Мэссинджера богатой и благородной вдовой, которая из альтруистических соображений соглашалась сыграть роль невесты Фрэнка Велборна, разорившегося племянника сэра Джайлса. И выходила она замуж в конце пьесы за не менее благородного и достойного, чем она сама, — знатного лорда Ловела. Велборн же отправлялся за границу, чтобы там в военных сражениях искупить грехи своей неразумной молодости. Интрига пьесы развивалась, пожалуй, еще более стремительно, чем у Мидлтона, а авторская ироническая отрешенность заменялась морализаторством[37]. Так эстетика "кавалеров" стала постепенно проникать и в английскую сатирическую комедию 20-30-х годов.

Последним крупным трагедиографом кануна революции XVII века был Джон Форд, которого известный эссеист-романтик Чарлз Лэм причислил к высшему разряду поэтов[38]. В своих трагедиях Форд в основном следовал традиции Бомонта и Флетчера, не расширяя, но лишь известным образом углубляя ее. Зрение Форда было достаточно ограничено и вместе с тем необычайно зорко, что позволяло драматургу передавать тончайшие нюансы чувств. По сравнению с бурлящей событиями трагедией начала XVII века пьесы Форда иногда кажутся малоподвижными, хотя в них и использованы мелодраматические эффекты кровавого жанра, который драматург целиком подчинил барочной поэтике.

Форд хорошо знал творчество своих знаменитых предшественников и учился у них. Особенно близок ему был, по-видимому, Шекспир, реминисценциями из которого буквально пестрят его пьесы. Однако шекспировские ситуации полностью переосмыслены драматургом в духе его времени. Исследователи много писали о сюжетном сходстве трагедии Форда "Как жаль ее развратницей назвать" (опубликована в 1633 г.) с "Ромео и Джульеттой". Действительно, в пьесе Форда тоже рассказывается о любви двух юных существ, родившихся "под звездой злосчастной". Но как далека барочная экзальтация чувств Форда от ранней трагедии Шекспира, где, по меткому выражению Л. Е. Пинского, раскрыто "самоутверждение жизни в самой гибели, которую она в избытке сил и страсти стихийно влечет за собою"[39].

Здесь наглядно сказалась важная закономерность эволюции послешекспировской драмы. В ренессансной трагедии при всем ее многообразии существовала некая устойчивая шкала ценностей, где, например, идеальная любовь противостояла грубой похоти; маньеристы нарушили это равновесие, сконцентрировав свое внимание на изображении порочного мира, где почти нет места высоким чувствам. Для барочных же драматургов это различие вовсе потеряло смысл. Они соединили возвышенное и земное, создав своеобразный культ страсти, где чувственное начало тесно переплелось с мистическим и подчинило его себе[40].

В пьесе Форда злой рок юных Джиованни и Аннабеллы в том, что их — родных брата и сестру — неодолимая сила соединяет в тайном любовном союзе. Драматург делает главный упор на изображении страсти влюбленных, которая своим накалом как бы поднимает героев над окружающим их бездуховным обществом, где вообще нет места любви, и одновременно носит болезненный характер, совмещая мистику с эротикой. Джиованни и Аннабелла, поддавшись страсти, в отличие от Ромео и Джульетты бросали вызов не феодальным условностям общества, но естественным нравственным нормам. Именно это и обусловило конечную деградацию их некогда обманчиво прекрасного чувства. Любовь Джиованни из поклонения к концу трагедии превращалась в маниакальный эгоизм, заставивший его поверить, что жизнь сестры составляет его собственность в буквальном смысле этого слова[41]. Пьеса заканчивалась эффектным финалом. Убив Аннабеллу, которая вышла замуж, чтобы скрыть их связь, Джиованни появляется на сцене с наколотым на кинжал сердцем своей сестры.

Мотив экзальтированного чувства, правда в несколько иной форме, лежит в основе самой знаменитой трагедии Форда "Разбитое сердце" (также опубликована в 1633 г.). И героев этой трагедии спартанцев Пентею и Оргила тоже властно влечет "злосчастная звезда" любви, но в отличие от Джиованни и Аннабеллы они так и не соединяются друг с другом. Здесь отчетливо сказалось влияние трансформированного в духе барочной эстетики культа платонической любви, который был в те годы весьма популярен при королевском дворе. В "Разбитом сердце" трактовка этой темы приняла форму парадокса. Брат Пентеи спартанский военачальник Итеокл расторг помолвку сестры и выдал ее замуж за нелюбимого ею и фанатично ревнивого Бассания. Но союз любящих душ нерасторжим, и, выйдя замуж, Пентея чувствует себя "развратной шлюхой", которую подвергли насилию, и вместе с тем отказывается уступить страсти Оргила, сохраняя формальную верность Бассанию. Таким образом, личная честь и любовь в специфически узком понимании нравственного кодекса "кавалеров" сталкиваются в трагедии, предопределяя ее финальную катастрофу. С большой художественной силой Форд показал, как его герои, внешне почти ничем не проявляя своих эмоций, стоически несут бремя горестей. Но так не может продолжаться долго. Непосильная ноша надламывает Пентею, и она, подобно шекспировской Офелии, сходит с ума и умирает. Уже давно замысливший месть, Оргил убивает ее брата, а потом и сам хладнокровно встречает смерть. В финале трагедии, не перенеся гибели любимого ею Итеокла, с разбитым сердцем умирает и стойкая принцесса Каланта, до конца сохранявшая присутствие духа.

В отличие от маньеристских трагедий в барочных трагедиях Форда комические сцены играют явно второстепенную роль, а сатирические мотивы почти отсутствуют. Все здесь подчинено единому эмоциональному настроению, а потому даже и смешной вначале маньяк Бассаний, подобно всем остальным героям "Разбитого сердца", под конец тоже становится, выражаясь словами, относящимися к Пентее, благородным "мучеником любви". Как и в барочной поэзии того времени, темы любви и смерти сплетаются здесь воедино, ибо смерть несет героям долгожданное освобождение от горестно-сладостных мук любви. Общее меланхолическое настроение особенно усиливается благодаря эмоциональной образности языка трагедии, где, по меткому выражению Л. Г. Салингара, воздух наполнен алтарным фимиамом и слезами любовного поклонения, трепетом мятущихся и кровоточащих сердец[42].

Особое место в творчестве Форда занимает трагедия "Перкин Уорбек" (1634). Известный англо-американский поэт и критик Т. С. Элиот, в целом весьма враждебно относившийся к Форду, назвал ее одной из самых лучших исторических хроник эпохи[43]. Элиот был, несомненно, прав. Однако, с блеском возродив этот уже непопулярный среди драматургов его поколения жанр, Форд и ему сумел придать характерную барочную окраску. Центральная фигура трагедии — самозванец Перкин Уорбек, выдававший себя за сына Эдуарда IV и претендовавший на английский престол. В соответствии с требованиями жанра действие пьесы охватывало множество событий и из Англии переносилось в Шотландию и Уэльс. Драматург с большим мастерством вел сюжетную интригу, сталкивая две группы действующих лиц — приверженцев английского короля Генриха VII и сторонников шотландского короля Иакова IV, поддерживавшего Уорбека, тем самым искусно воссоздавая исторический фон. Однако здесь уже не было колоритных шекспировских персонажей типа Фальстафа или Хотспера. Да и сам этот фон нужен был автору главным образом для раскрытия психологии героев — Перкина Уорбека и его жены леди Катерины, которую страстно влюбленный герой в духе барочной эстетики называл святой и "дивным ангелом". И здесь стойкость духа перед лицом невзгод снова выступала на первый план. Леди Катерина до конца оставалась верной мужу, не покидая его в несчастьях и морально поддерживая вплоть до самой казни. Сам же Перкин Уорбек, которого большинство источников представляло низким самозванцем, изображался автором с явной симпатией, а его страстная вера в свою миссию опять оборачивалась своеобразным парадоксом. Она была настолько сильной, что почти убеждала зрителей в законности его притязаний, делая его фигуру сродни барочным мученикам за правое дело типа инфанта дона Фернандо из "Стойкого принца" Кальдерона.

Мотив игры, иллюзии — один из главных в пьесе, и в этом тоже была своя закономерность. Контраст между мнимым и сущим, еще столь недавно надрывавший души героев великих трагедий Шекспира и служивший объектом горьких размышлений маньеристов, теперь повернулся своей барочной гранью, окрасив собой мироощущение трагедии, где кажущееся и мнимое нераздельно слилось в единое целое.

Самый младший из крупных трагедиографов, Форд стоял в конце традиции, начатой Марло и Шекспиром, и его творчество логически замыкало собой эволюцию английской трагедии первых десятилетий XVII века. Однако пьесы Форда не знаменовали собой тупика, из которого не было выхода. Нам трудно согласиться, например, с мнением У. Эллис-Фермор, утверждавшей, что, максимально сузив проблематику своей драматургии и придав ей неповторимую лирическую интенсивность, Форд практически погасил замечательную традицию английской трагедии еще до закрытия театров парламентом[44]. Трагедии Форда, столь сильно трансформировавшие замечательные достижения английской драмы начала XVII века, открывали и определенную перспективу. Лучший трагедиограф эпохи Реставрации Томас Отвей многому научился у автора "Разбитого сердца". В его знаменитой трагедии "Спасенная Венеция" (1682) легко обнаружить ту же экзальтацию страсти, а в героях разглядеть черты барочных мучеников.

Через Форда шла и другая линия преемственности, воплотившаяся позднее в "героической драме", создателем и теоретиком которой был Джон Драйден. Ведь типичная для этого жанра героика в духе "кавалеров", а также преобладание красочного занимательного Сюжета над характерами, обязательный конфликт долга и чувства, культ платонической страсти и возвышенная риторика были уже характерны для барочной трагедии 20-30-х годов, эволюция которой логически подводила к эстетике театра эпохи Реставрации.

В направлении "героической драмы" в 20-30-е годы эволюционировала также и трагикомедия, почти нераздельно слившаяся на этом этапе с романтической комедией. Примером тому могут послужить не только трагикомедии Мэссинджера и Форда, но и комедии Хейвуда. Недаром Ф. Боас назвал вторую часть "Красотки с Запада" с ее головокружительными поворотами сюжета и бурными страстями прообразом "героической драмы"[45]. А если вспомнить, что барочно-фантастические сцены со злыми и добрыми духами в "Деве мученице" Мэссинджера написал Деккер, то можно представить, в каком направлении развивалось в 20-30-е годы творчество этих популярных драматургов.

Сложной трансформацией отмечена в 30-е годы и городская сатирическая комедия, что отчетливо видно на примере Джеймса Шерли, считавшегося лучшим драматургом времен Карла I. Здесь прежде всего следует упомянуть знаменитую "Ветреницу" (1635), где Шерли в духе Мэссинджера сочетал классицистские тенденции с барочными, вплотную подведя традицию Б. Джонсона к театру эпохи Реставрации.

Знаменательно, что следы влияния "Ветреницы" отчетливо видны не только в "Жене из провинции" (1675) У. Уичерли, одной из самых дерзко-галантных и вместе с тем едко-сатирических комедий Реставрации, но и в знаменитой "Школе злословия" Р. Шеридана, появившейся уже в последней трети XVIII века. Заставив героиню "Ветреницы" леди Аретину, которой наскучил патриархальный быт провинции, приехать вместе с мужем в Лондон и столкнуться с тлетворными нравами столичного общества, Шерли первым использовал сатирические возможности сюжетной ситуации, к которой обратились вслед за ним Уичерли и Шеридан.

Для нас, однако, важно не столько сходство "Ветреницы" с "Женой из провинции" или "Школой злословия", сколько ее разительное отличие от пьес драматургов старшего поколения. Согласно канонам жанра бытовой сатирической комедии, установленным Беном Джонсоном, действие пьесы разворачивалось в английской столице. Но как непохож был Лондон Шерли на город, изображенный Б. Джонсоном, Марстоном, Мидлтоном и даже Мэссинджером! Это был Лондон "кавалеров", и сатирическая картина нравов, представленная в пьесе, затрагивала лишь высшие аристократические слои общества, а герои более низкого происхождения появлялись на сцене эпизодически и играли явно служебную роль.

Процесс постепенного сужения горизонтов английской драмы, начавшийся в творчестве Бомонта и Флетчера, достиг в пьесах Шерли своего апогея, радикально преобразив сам жанр комедии. "Старая добрая Англия", столь полнокровно жившая в творениях Шекспира и Джонсона, теперь уходила в прошлое, и мир героев Шерли был совершенно иным, гораздо более тесным, но имевшим и принципиально новые комические потенции. Драматург весьма точно передал дух бездумного веселья, безрассудной погони за наслаждениями, охвативший придворное общество в самый канун революции. Нарисованные им типы глуповатых светских щеголей, острых на язык кокеток, вельмож, ищущих галантных приключений, казались выхваченными из самой жизни. Недаром они заложили традицию, развитую вскоре Дж. Этериджем, первым крупным комедиографом эпохи Реставрации. Тем не менее Шерли все же не до конца порвал с прошлым. Об этом говорил финал комедии, где леди Аретина, поняв свои заблуждения, мирилась с мужем и собиралась вернуться обратно в свое загородное поместье, поближе "к земле" и традиционным патриархальным ценностям, противостоящим аморализму лондонского света. Такое противопоставление, в иной форме вновь возникшее у Шеридана, в драме эпохи Реставрации было бы невозможно.

Правда, в общем контексте "Ветреницы" финальное решение героини воспринималось как-то не слишком серьезно. За ним не стояло твердой внутренней убежденности автора. Сомнения Шерли были закономерны. Тяжелые заботы волновали тогда англичан. В воздухе уже ощущалась стремительно близящаяся катастрофа гражданской войны, разделившей нацию на два враждебных лагеря. 2 сентября 1642 года парламент издал специальный указ о прекращении театрального дела в стране. В нем говорилось: "Ввиду того что общественные развлечения не согласуются с общественными бедствиями, а публичные сценические представления неуместны в период унижения, требующего печальной и благочестивой торжественности, Палаты лордов и общин нынешнего парламента настоящим приказывают и предписывают прекратить и воздержаться от публичных сценических представлений, пока продолжаются эти печальные обстоятельства и время унижения"[46]. Театры были официально объявлены местом языческого идолопоклонства, театральные помещения закрыты, актерские труппы распущены, а непокорных лицедеев, потихоньку занимавшихся любимым делом, могли привлечь к суду как уголовных преступников. Так оборвалась эта, быть может, самая блестящая и яркая эпоха в истории английского театра. Но наследие, оставленное ею в столь щедром изобилии, до сих пор продолжает радовать все новые и новые поколения читателей и театральных зрителей, будить и волновать нашу мысль.

Сирил Тернер. Трагедия мстителя[47]

Трагедия в пяти действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Герцог.

Луссуриозо, сын герцога.

Спурио, внебрачный сын герцога.

Амбициозо, старший сын герцогини.

Супервако, ее средний сын.

Юний, ее младший сын.

Виндиче (Пьято), Ипполито (Карло) — братья, сыновья Грацианы.

Антонио, Пьеро — знатные вельможи.

Дондоло, слуга Кастиццы.

Ненчо, Сордидо — приближенные Луссуриозо.

Герцогиня.

Грациана.

Кастицца, ее дочь[48].

Вельможи, знатные синьоры, судьи, стражники, слуги, судебные приставы.


Действие происходит в Италии[49], во дворце герцога и в окрестностях.

ДЕЙСТВИЕ I

СЦЕНА 1

Входит Виндиче с черепом в руках. В глубине сцены с факелами проходят герцог, герцогиня, Луссуриозо, Спурио и их свита.
Виндиче

Идут! Вон герцог, старый блудодей,
Его сынок, развратник и злодей,
Его бастард — эй, из чьего ты брюха? —
Его супруга, редкостная шлюха...
Да, все как на подбор. Безмозглый век!
От вожделенья все рехнулись словно.
Не ровный пламень, а пожар греховный
Бушует в них, грозя спалить вконец.
Взять герцога, ведь он живой мертвец.
А тот, чья кровь черней болотной жижи,
Все ближе к власти — ближе, ближе, ближе...
Не быть тому, печенкою клянусь,
Скорей от злобы желчью захлебнусь![50]
(Обращаясь к черепу[51].)

О тень моей отравленной любимой,
Скудельница печали, страшный лик,
То, что когда-то было совершенством,
Когда-то... в дни помолвки... Два алмаза
Там, где сейчас провалы, так блистали,
А эти безобразные черты
Так согревала жизнь своим дыханьем,
Что с яркими румянами поспорить
Могли бы эти щечки, раскрасневшись,
И праведник (из тех, что согрешат
Семь раз на дню) так на нее смотрел,
Что хоть восьмую заповедь измысли!
Да за один воздушный поцелуй
Пустил бы сын на ветер все богатства,
Которые с таким добыл трудом,
Давая в рост, папаша-скопидом!
Будь проклят этот царственный вертеп!
Еще ты только-только расцветала,
Когда попалась на глаза плешивцу,
И он, подагрик, распалился так
От прелестей твоих и от упрямства,
Что вмиг, безумец, как-то позабыл
Про то, что он на дело не способен.
Но страшны старцы вспышками своими!
Лишь золото и похоть движут ими.
И стал наградой ей за гордость яд.
Месть, всех убийств разменная монета,
Трагедией расплатится за это.
Пришел мой день и час! Отныне месть
В любую щель поможет мне пролезть.
Пускай пируют, разодеты в бархат,
И пьяно ржут, и тискают девиц!
В костер веселья вашего подброшу
Я сушняка — на славу разгорится.
Вы только с виду — этакий колосс:
Рок свалит тех, кого он сам вознес.
Входит его брат Ипполито.
Ипполито

Что, все скорбишь над этой маской?
Виндиче

Здравствуй.
Что скажешь, брат? Чем нынче двор живет?
Ипполито

А чем всегда: шелками, серебром...
Виндиче

Сказал ты то, о чем я сам подумал.
А как там старая карга Удача,
Не вспоминала ли про нас на днях?
Ведь наше горе спит в одних ножнах.
Ипполито

Пожалуй, вспомнила.
Виндиче

А ты не шутишь?
Ну, не томи же.
Ипполито

Наберись терпенья.
Я герцогу служу...
Виндиче

То бишь Разврату.
И вот что удивительно — так долго!
Ипполито

Ты прав, меня бы вышибли давно,
Когда б не герцогиня; эта юбка
Надежней, чем спасательная шлюпка.
Но ближе к делу:
Вчера сын герцога, его наследник,
Имел со мной приватный разговор;
Издалека он начал — то да се,
Мол, что да где, какие ходят слухи,
Короче, все прощупывал меня,
А я смекнул и мысли-то свои
На три замка и тоже — про погоду,
Про бабьи сплетни, — в общем, в тон ему.
И между делом он мне сообщает
Причину истинную нашей встречи:
Я должен тайно для него найти
Того, кто встарь был при дворе обижен,
Иль новой герцогинею унижен,
Кто так смертельно зол на вся и всех,
Что даже не считал бы грех за грех
И — помогал грешить напропалую.
Виндиче

Известный бабник. Этот, говорят,
Ни дамы, ни служанки не пропустит,
А скольких взял в любовницы себе!
Найдется ли уродина на свете,
Горбунья, прокаженная, хромая,
Которая могла бы охладить
Его альковный пыл? Да нет, едва ли.
Такой, коль станет невтерпеж ему,
В постель потащит даже Смерть саму.
Ипполито

Ты прав. Хотя его не видел сроду,
Насквозь ты эту видишь, брат, породу.
Виндиче

А коли так, друг друга мы поймем.
Служить мерзавцу верою и правдой
Легко, ты только стань, как он, мерзавец.
Быть злым на всех и вся? Куда уж злей!
Ипполито

Да, подвернулся случай.
Виндиче

Так за дело,
Раз нам Судьба впервые порадела!
А чтоб хороший был у нас улов,
Вцеплюсь ей в волосы без лишних слов.
Вот капюшон, он мне сослужит службу.
Входят Грациана и Кастицца.
Тсс, наша мать.
Ипполито

И младшая сестра.
Виндиче

Брат, женщина как будто создана,
Чтоб верить нашим плутням и обманам.
Так, может, и они обман невинный
Сейчас за чистую монету примут?
Грациана

Что, Карло, происходит при дворе?
Ипполито

Сын герцогини, Юний, обесчестил
Жену Антонио.
Грациана

Подумать только!
Над этой праведницей надругаться!
Кастицца

Будь он хоть трижды знатен, но теперь
Ждет смерть злодея, ты уж мне поверь.
Виндиче

Караешь ты по совести, сестрица.
Нет чтоб закону женщиной родиться!
Прощайте, мать, я должен вас покинуть.
Грациана

Как?
Виндиче

Уезжаю. Срочные дела.
Ипполито

Да, неотложные.
Грациана

Да что за спешка?
Виндиче

С тех пор, как мы отца похоронили,
Жизнь в тягость мне, и я спешу, спешу
В надежде свой конец скорей приблизить.
Грациана

Отец твой был достойнейший синьор.
С таким умом и так всегда нуждаться!
Виндиче

Все козни герцога.
Грациана

Ты прав.
Виндиче

Я знаю,
Его высокий дух изнемогал
Под пыткой каждодневных оскорблений.
Отец наш умер от душевных ран.
Грациана

О, да!
Виндиче

Ты — секретарь его ночей,
Кому и знать, как не тебе.
Грациана

Ну что ты!
Он мыслей мне своих не поверял.
Виндиче (в сторону)

Ты мудрость проявил, отец, большую:
Удел жены — стряпня и поцелуи.
(Вслух.)

Прощайте. Ты меня проводишь, брат?
Ипполито

Ну что ж, идем.
Виндиче

Я новой роли рад.
Уходят.

СЦЕНА 2

Входят старый герцог, за ним — Луссуриозо, Спурио, герцогиня, Амбициозо и Супервако; Юний входит в сопровождении судебных приставов; появляются судьи.
Герцог (герцогине)

Мы очень сожалеем, герцогиня,
Но ваш любимец, поступив так низко,
Нас пригвоздил к позорному столбу
И нашим злопыхателям дал повод
Чернить своих правителей при жизни,
А после смерти осквернять их прах.
Достаточно однажды оступиться,
И ты ославлен до скончанья дней:
Сегодня в рот глядят вам умиленно,
А завтра будут каркать, как вороны.
Первый судья

Вы совершенно правы, ваша светлость.
Зачем, чтоб после нашей смерти люди
Нас в эпитафиях превозносили
И поносили в сердце? Блеск придать
Нетрудно, но, как сказывали прежде:
"Великий грех не скрыть златой одежде".
Герцог

Увы, увы. Судьба нас обрекла:
Мы — смертны все, бессмертна — лишь хула[52].
Судите же его, он в вашей власти.
Как мне ни тяжело, молчать я буду.
Герцогиня (становясь на колени)

Милорд, молю, имейте снисхожденье!
Ведь он, юнец, не ведал, что творил.
Мы оба в вашей власти, сын и мать,
Так обойдитесь, как с законным сыном,
С моей кровинкой, чтоб топор закона
На голову несчастного не пал.
Луссуриозо

Пускай помилованье с ваших уст
Слетит, как ветерок. Грехи и женщин
Нам следует прощать великодушно,
К тому ж, не гримируй они уродство,
Оно нас ужаснет, представ однажды
Во всем своем бесстыдстве.
Амбициозо

Ваша честь,
Явите снисходительность и брата
Не раздавите тяжестью закона.
Спурио (в сторону)

Нашли, о ком просить. Да пусть он сдохнет!
Моя бы воля, — не жалея сил,
Я всех бы их тут заживо сгноил.
Герцогиня

Так вы не внемлете увещеваньям
Коленопреклоненной герцогини?
Вы забываете, что перед вами...
Первый судья

Не сам ли герцог пожелал, чтоб мы
Насильника примерно наказали?
Что ж, слово обвиняемому. Сударь,
Вы знали, что насилие страшней
Прелюбодейства?
Юний

Да, милорд.
Второй судья

Тем паче,
Что нету женщины благочестивей
Жены Антонио. Так что же, сударь,
Могло толкнуть вас?..
Юний

Похоть, ваша честь[53].
А что толкает к женщине мужчину?
Луссуриозо

Шутник, не искушай свою судьбу,
Ведь занесен топор над головою,
И жизнь твоя висит на волоске.
Пускай ты сводный брат мне, но, любя,
Я заклинаю: не губи себя.
Юний

Тебе я благодарен за участье,
Но, видно, от него немного проку.
Первый судья

Ее святое имя, как крыло,
Над всей Италией простерло благость.
Когда мы зло сегодня не осудим,
Проклятье мы заслужим на века.
Юний

Ну, так кончайте. Выйди я на волю,
Вновь согрешу. Она — ворожея,
Не в силах я бороться с этой страстью.
И если красота ее сегодня
Вдруг обернется плахой для меня,
Я, живший от забавы до забавы,
Умру, смеясь над вашею расправой.
Первый судья

Вы сами подписали приговор.
Герцогиня

О, не спешите и свой гнев умерьте!
Вы часто приговаривали к смерти,
Так пощадите хоть на этот раз!
Первый судья

Закон суров, но справедлив.
Герцогиня

Закон
Не женщина, он мстить врагам не должен.
Спурио (в сторону)

Ну, вот кобель и отгулял свое.
Герцогиня (в сторону)

А герцог-то! Сидит, как изваянье.
Молчит как будто в рот воды набрал!
Первый судья

Итак, на месте суд постановил...
Герцогиня

О боже!
Первый судья

Завтра поутру...
Герцогиня

Проклятье!
Первый судья

Не злобствуйте.
Амбициозо

Зло — ваше    ремесло.
Вы именем добра творите зло.
Первый судья

Насильник будет...
Герцогиня

Выпущен на волю!
Первый судья

Казнен на плахе...
Герцог

Стойте, ваша честь.
Спурио (в сторону)

Зачем вмешался он, не понимаю.
Герцог

Прервем до завтра наше заседанье.
Преступника же заточить в тюрьму.
Эй, стража!
Амбициозо (Юнию)

Не ропщи на злую долю.
Поможем мы — и будешь ты на воле.
Юний

Посмотрим. Дай-то бог. Одна надежда —
Родные братья.
Амбициозо

Так не вешай носа.
Юний уходит под стражей.
Спурио

"Прервем до завтра!" Завтра судьи станут
Мягки, как воск, от взяток и посулов.
Герцог

Мы кончили как будто? А сейчас
Прощайте. Ждет другое дело нас.
Уходят все, кроме герцогини.
Герцогиня

Быть герцогиней и сносить покорно
Любую блажь? Другая бы давно
Призвала сердобольных докторишек,
Чтоб до смерти больного залечить
И хвастаться богоугодным делом.
Другая бы для этой подлой твари
Собственноручно вырыла могилу.
Старик, а вроде малого дитяти:
Язык отнялся! Ведь одно словцо,
И мой любимец был бы на свободе,
И не его бы попирал закон,
А он — его и терние закона
В грязь втаптывал... Но негодяй — молчал!
Ты больше не супруг мне. Этой раной
Во мне ты вызвал приступ лихорадки.
Отныне жить я буду, как в бреду,
Пока тебя, мой враг, не изведу.
Входит Спурио.
А вот и тот, к кому я вожделею,
Хоть он бастард... Он должен быть моим!
Я забросала письмами тихоню
И драгоценностями, но он робок
И холодно учтив при каждой встрече,
Хоть на его мизинце перстенек,
Мой дар, сверкает, как немой упрек.
Спурио

Уединенья ищет ваша светлость?
Я преданно целую ваши руки.
Герцогиня

И только? А столкнись лицом к лицу,
Вы в страхе побежали бы к отцу?
Спурио

О нет, мадам.
(Целует ее.)

Герцогиня

Какой сюрприз, однако!
Ах, этикет — ведь это предрассудок.
Завоевать, к примеру, герцогиню,
Пылающую страстью, не трудней,
Чем камеристку, но приличья, титул
И прочие условности смущают
Мужчин. Как вы относитесь ко мне?
Спурио

С подобострастьем, ваша светлость, как
И надлежит...
Герцогиня

Да нет, к моей любви?
Спурио

Любви? Я это бы назвал иначе...
Ведь вы — супруга моего отца.
Герцогиня

Отца ли? И вы знаете наверно,
Что вас зачал не кто иной, как герцог?
Спурио

Не знаю. Прошлое мое темно.
И конюх герцога мог в темном месте
Меня зачать. Он, сказывают, был
Таким же высоченным, как хозяин:
Шутя в окно второго этажа
Заглядывал, при этом задевая
Навес макушкой, а скача в седле,
Пыль с вывесок на шляпу собирал,
Бил, как в литавры, в тазик брадобрея.
А как он гарцевал... на здешних девках!
Герцогиня

Гарцуйте тоже.
Спурио

Я плохой наездник.
Герцогиня

Тем более с породистой начните,
Так выездка пойдет у вас быстрей.
А что до вашего происхожденья,
Для всех отец ваш — герцог, безусловно,
И... тем трагичней положенье ваше:
Выв перстне герцога — фальшивый камень,
Хотя преемником могли бы стать,
Когда алмаз, угасшая звезда,
Вдруг выпал бы из своего гнезда.
Но вы для герцога — ничтожный раб.
И вы смирились с этим?
Спурио

Никогда!
Герцогиня

Родной отец давно смешал вас с грязью,
Так нет чтоб изощреннейшую месть
Исполнить и за все с ним рассчитаться!
Подумать только, с детских лет нести
Крест незаконнорожденного сына,
Быть злом во чреве, пугалом природы,
Отверженным для бога и для церкви,
Среди людей быть недочеловеком,
Всегда изгоем, всюду вне закона!
Спурио

О небо, как его я ненавижу!
Герцогиня

Не может ваша кровь не взбунтоваться.
Так что мешает — вы не евнух все же —
Взойти вам на родительское ложе?
Спурио (в сторону)

Давно уж я вынашиваю месть,
Теперь я всю ее обрушу сразу
И грех сочту за милую проказу.
Герцогиня

Молчите? И все так же холодны?
Спурио

Что б ни случилось, нет на мне вины.
Герцогиня

А договор скрепить печатью надо.
(Целует его.)

Спурио

Возврата нет. Врата отверзлись ада.
Герцогиня

Уж ночью этой ты меня потешь.
Ну, герцог, мы твою украсим плешь!
Уходит.
Спурио

Я —плод прелюбодейства. Пусть же станет
Прелюбодейство знаменем моим.
Как вы, должно быть, пировали! В глотку
Уже не лез кусок, и кто-то спал,
К себе бутылку нежно прижимая,
И заплетались языки и ноги
У знатных дам, багровых от вина,
Они вставали и, упав со смехом,
Бесстыдно заголялись на полу,
А те, что на ногах еще держались,
Мужчин тянули в угол... Не тогда ли,
В час свального греха и пьяных оргий,
Я был зачат, будь проклят этот час?!
Так прочь сомнения и страх излишний,
Мне эту месть внушает сам всевышний[54]!
Ты мужу мстишь, я буду мстить отцу
И сделаюсь любовником твоим,
Хотя в душе тебя я ненавижу,
Как ненавижу всех твоих щенков.
И братец мой, который так кичится
Своим законным якобы рожденьем
(Притом что мог быть, как и я, зачат
Какой-нибудь высокородной шлюхой),
Пускай пощады от меня не ждет.
А герцог пусть свой дар назад возьмет:
Кто украшал всю жизнь других рогами —
Те в рогоносцев превратятся сами.
Уходит.

СЦЕНА 3

Входят Ипполито и переодетый Виндиче.
Виндиче

А вдруг узнает кто-нибудь меня?
Ипполито

Узнать тебя довольно мудрено —
Ты, Виндиче, как заново родился.
Виндиче

Лишь деревенским стыд к лицу — придворным
Идет развязность. Свято чтит Развязность —
Царицу над царицами, богиню,
Вся эта расфуфыренная знать.
Лицо пусть будет белым, словно мрамор,
Пусть взгляд мой будет твердым, как алмаз,
Впредь от стыда я не зальюсь румянцем.
О нет, среди всеобщего бесстыдства
Меня не выдаст робость невзначай,
Которая когда-то украшала
Невинность[55] больше, чем одежды. Нет,
Не в моде целомудрие сегодня,
В цене сегодня стоящая сводня.
Ипполито

Потише, брат, ведь мы уже в покоях.
Входит Луссуриозо в сопровождении слуг.
Сын герцога! Скорее приготовься...
Виндиче

Не беспокойся, я давно готов.
(Отступает в нишу.)

Ипполито

Синьор...
Луссуриозо

Ипполито? Оставьте нас.
Слуги уходят.
Ипполито

Синьор, навел я справки, все разведал,
Ища достойнейшего из достойных,
И вот, привел вам — мастер на все руки,
Дитя эпохи; будь моложе Время,
Я Временем самим его назвал бы:
Я не шучу — законченный пройдоха.
Луссуриозо

Благодарю. Но слово — звук пустой,
А вес имеет только золотой. (Дает деньги.)
Ипполито

Коль он в руках у щедрого синьора.
Луссуриозо

Теперь иди.
Ипполито уходит.
А ну-ка где ты там?
Давай знакомиться. Ну, ну, смелее.
Твою, приятель, руку.
Виндиче

Вот она.
Вы в спальню проводить меня хотите?
Луссуриозо (в сторону)

Да, сразу видно, малый-то не промах!
Пожалуй, не мешает осадить,
Не то почует, шельма, слабину
И мной еще начнет вертеть.
(Виндиче.)

Запомни,
Пока вдвоем мы, можешь зубоскалить,
Но при других попридержи язык.
Виндиче

Наглеть приватно? И на том спасибо.
Луссуриозо

Скажи-ка, плут, а чем ты занимался?
Виндиче

Трудился костоправом.
Луссуриозо

Костоправом?
Виндиче

Ну, словом, сводней. Правил я костями,
Кладя их рядом.
Луссуриозо

Ты, я вижу, хват!
Давай со мной без всяких экивоков.
Что, вел, как стряпчий, темные дела?
Виндиче

Вел, еще как! Я подписью скрепил
До тысячи, не меньше, договоров,
Когда собой девицы торговали;
Описывать поместья помогал,
Сады скупать почти что за бесценок
И делать так, что от земель обширных
Наследник горсть песочку получал,
Чтоб в дарственной присыпать им чернила.
Луссуриозо (в сторону)

Редчайший негодяй! Вот так удача.
Такого мне и надо.
(Виндиче.)

А в загулах
Ты знаешь толк?
Виндиче

Загул! Ночной дебош!
Плодят пропойцы будущих пропойц;
Домой приползши, пьяный муж влезает
В постель к невестке — не к жене законной;
С племянницей сожительствует дядя,
И братья делят жен... О, час разврата!
Нет ничего святого — все, что плохо
Лежит, — твое... Но кто, увидя утром
Благопристойного синьора, скажет,
Что он за фрукт? Как ни наметан глаз,
Он все же не всевидящее око.
Полночный час, что может быть порочней?
На нем лежит проклятия печать,
И нет покоя на земле, покуда
Есть средь двенадцати часов иуда.
Луссуриозо

Пустое! Час разврата ни при чем,
Разврат — гнездится он во мне самом.
Быть падшим ангелом дано не многим!
Так вот, приятель, если ты и вправду
Такой ловкач и не болтун при этом,
Иди ко мне на службу. Будешь ты
Купаться в золоте, и толпы нищих
Потянутся к тебе за подаяньем.
Виндиче

Болтун? Болезнью этой, слава богу,
Мать не сумела заразить меня.
И то, зачем нам распускать язык,
Ведь мы не бабы? Ночью им шепнешь
Какой секрет, а утром, смотришь, он
В ночном горшке...
Луссуриозо

Ну, ладно, убедил.
Вот для начала.
(Дает ему золото.)

Виндиче

За такие деньги
Процентщик душу продал бы свою,
Когда б ее он дьяволу не продал.
Луссуриозо

Так слушай же. Я сам не свой от страсти,
Ей нужен выход, не то я взорвусь.
Живет поблизости одна девица...
Как только не сплавился сургуч,
Скреплявший мои жаркие посланья!
Какие драгоценности дарил!
Она ж, дуреха — тоже мне, весталка! —
С гонцами отсылала все обратно.
Уперлась — и ни с места.
Виндиче

Чудеса!
Ужели есть такие в наше время?
Но если вас, синьор, так разобрало,
Женитесь вы на ней, и все дела.
Луссуриозо

Ну нет! Она по крови, по богатству
Не ровня мне: кто я — и кто она...
Да и жене — хоть я не против брака —
Всегда любовниц предпочту, однако:
Люблю, признаться, я разгул ночной
Нельзя же быть из ночи в ночь с одной!
Виндиче

Да вы философ.
Луссуриозо

Чтобы лучше вникнул
Ты в эту философию, я сердце
Тебе открою. При твоих талантах
Да чтоб ее нам не уговорить!
Вскружи ей лестью голову, внуши ей,
Что нет греха страшней, чем добродетель,
Поскольку целомудрие с годами
В лежалый превращается товар.
Я б эту честь, которой все девицы
Кичатся, в оборот тотчас пускал:
Ну, чем не оборотный капитал?
Виндиче

Оригинальный поворот, однако!
Кто эта дама? Тысячи уловок
Сумею я найти, чтоб дело сладить,
И если говорить и говорить
Придется до изнеможенья, знайте...
Луссуриозо

Охотно верю и вознагражу.
Так вот, она единственная дочка
Одной вдовы, синьоры Грацианы.
Виндиче (в сторону)

Моя сестра, о боже!
Луссуриозо

Что ты шепчешь?
Виндиче

Слова, синьор, с которых я начну:
"О госпожа!" — на тысячи ладов.
Начну, пожалуй что, с ее заколки...
Луссуриозо

Или с корсета...
Виндиче

Нет, синьор, с корсета
Начнете вы.
Луссуриозо

Ах, вот как? Тоже верно.
Ты, может быть, девицу эту знаешь?
Виндиче

Случалось видеть.
Луссуриозо

Брат ее родной
Тебя нашел мне.
Виндиче

То-то я гляжу,
Лицо знакомое...
Луссуриозо

Будь осторожен
И в сердце не пускай его, как дева
В свой заповедник не пускает.
Виндиче

Ясно.
Луссуриозо

Над простачком не грех и посмеяться.
Виндиче

Вы правы. Ха-ха-ха!
Луссуриозо

Он сбился с ног,
Чтоб мне потрафить, и, смотри, потрафил:
Отличного нашел мерзавц...
Виндиче

Меня.
Луссуриозо

На собственную голову: в ловушку
Помог мне заманить свою сестру.
Виндиче

Да, редкостный лопух!
Луссуриозо

А что, забавно.
Виндиче

Синьор, я вижу, мастер забавляться.
Вам мотыльков сажать бы на булавку.
Луссуриозо

Так-так... А если дочка ни в какую?
Тогда переключишься на мамашу —
Я завалю подарками ее.
Виндиче

Синьор, вы не с того конца беретесь.
Судите сами, ну какая мать
Вдруг согласится дочкой торговать?
Луссуриозо

Да ты, приятель, плохо понимаешь
Загадочную женскую породу.
Большое дело — выгадать на дочке!
Любая мать — на три четвертых баба
И лишь на четверть — истинная мать.
Виндиче

Я этой арифметики не знал.
Все дело, стало быть, в одной четвертой?
Луссуриозо

Вот видишь, как все просто. А теперь
Клянись быть верным мне.
Виндиче

Клянусь.
Луссуриозо

Нет, чертом
Самим клянись!
Виндиче

Зачем мне чертыхаться?
Луссуриозо

Ругательства — моя, признаться, слабость.
Виндиче

Ну, если так... Чтоб черт меня побрал!..
Луссуриозо

Достаточно! Да, вот что, постарайся
Казаться всюду лучше, чем ты есть.
Виндиче

Синьор, я понял вас и постараюсь.
Луссуриозо

Эй, слуги, где вы там!
Уходит.
Виндиче

О, что мне делать,
Зачем я добровольно выпил яд?
Что скажет брат, узнав, что с негодяем
Нам действовать отныне заодно?
Я клялся под удар сестру поставить!
Не лучше ль было ей поклясться в том,
Что подлецу не жить на этом свете?
Но... он мне подсказал коварный план:
Попробую-ка, защищенный маской,
Подвергнуть их обеих испытанью;
Ведь окажись другой на этом месте,
Уж он бы расстарался и, возможно,
Перестарался даже; что ж, надену,
Пока считают все, что я в отъезде,
Личину ревностного холуя
И родственные узы позабуду,
Пока не станет ясен мне ответ:
Тьма — так уж тьма, а если свет — так свет!
Уходит.

СЦЕНА 4

Входит, как потерянный, синьор Антонио, над женой которого надругался младший сын герцогини, и подводит Пьеро и Ипполито к ее бездыханному телу.
Антонио

Смотрите же, повержено во прах
Прекрасное творение, синьоры;
Насилие его поколебало —
И вот оно в руинах. Страшно как!
Гляжу я — и глазам своим не верю.
Пьеро

Сама невинность!
Антонио

Женам всем пример.
Ипполито

В ее присутствии у многих дам
И греховодников, обычно бледных,
Вдруг изменялся цвет лица...
Антонио

Мертва!
Яд выпив, честь свела все счеты с жизнью,
Но и душа отстать не захотела[56].
Пьеро

Мы все скорбим.
Антонио

Молитвенник, смотрите!
Как раньше не заметил я его?
Он был ее последним утешеньем,
Как и другая книга, что раскрыта
Ее рукою на таких словах:
Melius virtute mori, quam per dedecus vivere[57].
Как это верно, лучше и не скажешь.
Ипполито

В свою вы скорбь, синьор, нас посвятили,
Позвольте ж облегчить страданья ваши,
Приняв часть бремени на наши плечи.
Немотствует язык, но скорбь безмерна —
Curae leves loquuntur, majores stupent[58].
Антонио. Я с вами не могу не согласиться.
Послушайте — вот в нескольких словах
Весь ход моих неисчислимых бедствий.
Когда в ночи луной фальшивой факел
Зажегся, младший отпрыск герцогини
Со всей своей придворной камарильей,
Уже не зная, чем себя потешить,
Сокрыли лица мерзкие под маской
И в женские покои ворвались,
Где распаленному юнцу попалась —
Увы мне! — на глаза моя супруга,
Бежавшая страстей, как ныне -- жизни,
О чем он, этот монстр, прекрасно знал;
И вот в разгар ночных увеселений
Под грохот музыки и крики слуг,
И пьяный хохот — все сошлось как будто,
Затем чтоб облегчить ему задачу, —
Тот, чье злодейское нутро не спрячешь
Ни за какими масками, унес —
Под улюлюканье — к себе бедняжку
И страсть свою звериную насытил!
А после этого уж легче ей
На месте было умереть, поверьте,
Чем жить ославленной до самой смерти.
Ипполито

Она не просто честь свою спасла, —
Она ее до неба вознесла.
Пьеро

Какую кару понесет насильник?
Антонио

Да никакой. Опять отложат суд.
Пьеро

Дать выбраться сухому из воды!
Антонио

Ах, сударь, не забудьте, чей он сын.
К особой он принадлежит породе —
Таким суд открывает путь к свободе.
Ипполито

Так обнажите шпагу, честный воин!
(Извлекает шпагу.)

Пусть нас троих, синьоры, свяжет клятва,
Которую дает клинку клинок
Пред тем, как гнусный наказать порок.
Клянусь, во время слушания дела,
Коли судья окажется подкуплен
И пощадит змееныша, я шпагой
Проткну его — и тотчас выйдет дух,
Точней — душок.
Все

Клянусь. Да будет так!
Антонио

Теперь мой гнев у вас в долгу, синьоры.
Ипполито

Нам остается пожалеть о том,
Что разрушитель редкостного храма
Не захлебнулся кровью на руинах.
Пьеро

Что до умершей, погребем ее
Со всеми почестями. Вы же, сударь,
Мужайтесь и терпеньем запаситесь:
Вынашивать мы будем нашу месть,
Пока не выпадет удобный случай.
Антонио

Да-да, вы правы. А пока что я
Безмерно счастлив от одной лишь мысли,
Что, невзирая на мои лета,
Жена осталась предо мной чиста.
Уходят.

ДЕЙСТВИЕ II

СЦЕНА 1

Входит Кастицца.
Кастицца

Легко ли девственницей оставаться.
Когда сомненья — все твое богатство,
Когда тебе в наследство достаются
Не земли и не дом, а только честь?
Но честь — бедна, бесчестье ж — деньги, слава:
Вот и грешат налево и направо.
Когда бы приносила честь доход,
Ад, верно, обнищал бы через год.
Входит Дондоло.
Что скажешь, Дондоло?
Дондоло

Мадонна, вас там кое-кто дожидается, весь, как говорится, из плоти и крови, судя по бороде — мужчина, и у его языка до вашего есть неотложное дело.
Кастицца

Какое дело?
Дондоло

Хочет блеснуть зубами в вашем присутствии.
Кастицца

О чем ты? Я тебя не понимаю.
Дондоло

Да переговорить он с вами хочет!
Кастицца

Вот полоумный! Так бы и сказал.
Не проще ли, чем кружева плести,
Все называть своими именами?
Дондоло

Уж куда проще! Только не могу же я мыслить и разговаривать, как простой слуга![59] Я как-никак управитель, так что и держаться мне надо соответственно.
Кастицца

Не лучше ль быть самим собой? Проси.
Дондоло уходит.
Вот бы от брата весточка какая!
Совсем недавно вроде бы уехал,
А я соскучилась. Пойду навстречу.
Входит переодетый Виндиче.
Виндиче

Сударыня, позвольте мне дары
Сложить у ваших ног. А вот посланье.
(Протягивает ей письмо.)

Кастицца

Благодарю вас, сударь. От кого?
Виндиче

От верного и щедрого синьора.
Кастицца

Кого же?
Виндиче

Сына герцога.
Кастицца

Спасибо!
(Дает ему оплеуху.)

Надеюсь, вы почувствовали руку,
Хоть я и хрупкого телосложенья, —
Поверенный в распутстве заслужил
Награду, унесите ж на щеке
Знак моего особого презренья
К патрону вашему и передайте:
Кто имя запятнал свое давно,
Едва ль поставит на моем пятно.
Засим я остаюсь его врагом.
Уходит.
Виндиче

Бесценная пощечина! Я счастлив
Подобным украшеньем щеголять.
Одна увесистая оплеуха —
И все мгновенно на своих местах!
Сомненья, прочь! Не на словах — на деле
Ты честью дорожишь, сестра, и, значит,
Еще милей ты сердцу моему.
Тебя посулы не смутят, я вижу,
Но раз уж дал я клятву сам себе,
Подвергну-ка и мать я испытанью,
Хотя она, я знаю наперед,
Для пения сирен свой слух замкнет.
Входит Грациана.
Вот и она. Надеюсь, не узнает.
Синьора, добрый день!
Грациана

День добрый, сударь!
Виндиче

Наследник, наша гордость, заверяет
Вас в совершеннейшем своем почтенье.
Грациана

Я польщена вниманием такой
Сиятельной особы.
Виндиче

Ну, еще бы!
Ведь что ни день, то ближе он к короне
И не сегодня-завтра будет герцог.
Тогда всем тем, кто нынче ублажает
Его любую прихоть, быть стократно
Вознагражденным.
Грациана

Честь превыше денег.
Виндиче

Помилуйте, все можно так устроить,
Что не узнает ни одна душа.
Пустяк ведь...
Грациана

Тут я с вами не согласна.
Виндиче

Надеюсь, согласитесь, если вы
Не враг своей единственной дочурке.
К ней повернулось колесо Фортуны:
Ведь тот, кто будет всемогущим завтра,
Когда отдаст наш герцог богу душу,
Желает страстно вашу дочь.
Грациана

Желает?
Виндиче

Поймите: кто ему сейчас откажет,
Того он завтра силою возьмет.
Я вам, как друг, советую, синьора,
Благоразумной быть. Ведь вы бедны,
Как нынче многие, а бедность — это
Тяжелый крест. Зачем его нести,
Когда плывут к вам деньги сами в руки?
Мой вам совет, подальше отошлите
Слугу Кастиццы, этого мужлана.
Грациана

Вы что! Ни за какие блага мира
Я не отдам на поруганье дочь.
Виндиче

Ну что ж, я вижу, тут слова бессильны,
Без ангелов[60] не обойтись, как видно.
Не мыслим мы, имея к деньгам вкус,
Без ангелов с диаволом союз.
Всегда так было и всегда так будет.
Но вы! Будь я таким же нищим, жалким
И отлученным от двора, а дочки
Подруг моих купайся в море славы,
Ужель такой момент я б упустил?
Как бы не так! Пусть дочь берут нахрапом!
За миг свиданья стребую кольцо я,
За поцелуй — карету, за объятья —
Хороший дом, за прочее — поместья;
Я бы доил всех этих кавалеров
И жил себе, не ведая забот.
А вы! Ни сна, ни отдыха не зная,
Воспитывали дочь — приходит час,
Когда она должна возвысить вас.
Грациана

О, небо, нету сил сопротивляться!
Виндиче (в сторону)

Как? Нету сил? Не много же их было.
Грациана (в сторону)

У женщины любой хотя б одну
Легко нащупать слабую струну:
Едва коснулся бедности моей он,
И мир в душе, как легкий дым, развеян.
Виндиче (в сторону)

Дальнейшая настойчивость опасна —
Того гляди, поддастся. Знать пора бы:
Сопротивляться не умеют бабы. —
Ну что, сударыня, так по рукам?
Пускай простой расчет вас утешает:
Паденье дочки возвышает мать.
Я полагаю, вы того же мненья?
А коли так, отбросим ложный стыд —
Легко грешить, когда весь мир грешит.
Грациана

Да, много легче, тут вы правы.
Виндиче (в сторону)

Легче!
(Вслух.)

Вот на десерт вам сладкое.
(Показывает ей золото.)

Итак,
Меняем рай на...?
Грациана

Да! Ведь это...
Виндиче

Боже!
Грациана

Ведь это даст мне все, чего желаю.
Какая женщина — да будь она
Хоть трижды матерью! — могла б смотреть
На все это богатство безучастно?
Ах, совестно-то как... но... я согласна!
Виндиче (в сторону)

Будь проклят этот час! Я от стыда
Готов лишиться зренья, чтоб отныне
Себя не видеть, всех вокруг не видеть!..
Грациана

Синьор...
Виндиче

Да-да?
Грациана

Вы просто златоуст!
Виндиче

Да нет, вы просто редкостная... мать.
Грациана

Поговорю с ней.
Виндиче

Верю, не без пользы.
Грациана

Не мать я буду, коль не уломаю.
Виндиче (в сторону)

Ты при любом исходе ей не мать.
Грациана

Кастицца!
Входит Кастицца.
Кастицца

Да, синьора?
Виндиче (матери)

Вы, я вижу,
Решительны.
(В сторону.)

Смотри, сестренка, в оба.
Такая мать, что устоять попробуй!
Кастицца

Зачем, синьора, с этим негодяем
Вы говорите?
Грациана

Негодяем?
Кастицца

Да.
Сын герцога прислал его, синьора,
Чтоб на бесчестный шаг меня толкнуть.
Грациана

Бесчестный шаг? Вот честная дуреха!
То, что мы делаем по доброй воле,
Не может быть бесчестным. Слушай больше
Пустые разговоры низкой черни,
Ничтожных, ограниченных людишек,
Далеких от возвышенных страстей!
На благородных нам равняться надо.
Нашла чем дорожить... Терять невинность —
Что может быть прекраснее на свете!
Но вам, девицам, не дано понять,
Что значит солнце знойное обнять.
Невинность — сад за мощною оградой[61],
И с первого, кто в этот сад войдет,
Большую плату надо брать за вход.
А тут сын герцога — какие деньги!
Кастицца

Сударыня, вы точно ль мать моя?
Конечно, нет. Но где она, скажите?
Ужель теперь одна я!
Виндиче (в сторону)

Прямо в точку.
Грациана

Стыдлива с ним, заносчива со мной...
Что, мать не узнаешь?
Кастицца

Да вы ли это?
Так странно в наши дни все смещено,
Что мать признать довольно мудрено.
Виндиче

Уж это точно, знаю по себе.
Грациана

Так по губам бесстыжим и дала бы!
Да ладно уж, на первый раз прощу.
Чем в куклы-то играть, играла б в игры,
Как все вокруг. Не то проходишь в девках,
И золото сквозь пальцы утечет.
Когда б купцы боялись выйти в море,
Товар бы сгнил и жизнь застыла вскоре.
Кастицца

Красивыми словами не прикрыть
Дурные помыслы. Не вам, синьора,
На эти ухищрения пускаться.
Виндиче (в сторону)

По совести сказать — ни ей, ни мне,
Но должен я, увы, кривить душою.
(Вслух.)

Ах, синьорита, вы строги излишне.
Мать, вас любя, желает вам добра,
А вы: невинность! Побирушка — ваша
Невинность. Ну какая нынче дура
Невинность будет холить и лелеять,
Держа себя при этом в черном теле?
Таких теперь не сыщешь днем е огнем.
Сейчас девице, молодой да ранней,
Сам бог велел идти на содержанье.
Грех пренебречь вам случаем таким,
Да и грешить не с многими — с одним!
Зато потом вы будете в брильянтах,
Всех светских модниц наповал сражать
Своими туалетами.
Грациана

Ах, будь я
Чуть-чуть моложе, я б пошла на все!
Кастицца

И уронили б честь свою при этом.
Виндиче

Помилуйте! Вступая в связь такую,
Не только не уроните вы честь —
Возвысите, приобретая титул.
Не правда ли, синьора?
Грациана

Ну конечно!
Виндиче

А как чудесно во дворце! Представьте:
Сон до полудня, завтраки в постель,
А на обед — десяток перемен:
Такие блюда — пальчики оближешь!
Пиры ночные, музыка, забавы,
Вассалы с непокрытой головой,
Чьи шляпы дома на рогах повисли,
Балы, карета, мальчик на запятках...
Кастицца

Прочь! Прочь! Все это — дьявола соблазны.
Виндиче (в сторону)

Да, дьявола.
(Вслух.)

Нет, герцогского сына...
Грациана

И будущего герцога! Не спорь
И дьявола не поминай напрасно.
Виндиче (в сторону)

Тем более что многие вокруг
Не меньшею гордыней одержимы.
(Вслух.)

Сударыня, что зеркалу за дело
До вашей красоты? А ведь другие,
Дурнушки против вас, живут не тужат,
Земли отхватят столько, что ее
Сто лет пахать, а из лугов бескрайних
Мильон корсетов можно понашить.
А началось с чего? С того, что стали
Мыть руки деревенские мужланы,
Носить камзол и в графы выходить[62].
С тех пор мы процветаем несказанно:
Когда-то земли мерили саженью,
А нынче в ход пошел складной аршин;
Леса повырубали, чтобы дамы
Могли подпорки делать для причесок...
Жизнь бьет ключом, одна Невинность спит.
И вот вопрос — ответьте мне, синьора,
Не потому ль девиц почти уж нет,
Что девственностью даже на обед
Не заработать? Любо то, что модно,
А что свой век отжило, режет глаз.
Поверьте мне, сударыня, невинность
У нас упала здорово в цене:
Теряем брошку — и уже накладно,
Невинность потеряли — ну и ладно!
Грациана

Святая правда.
Кастицца

Ложь! Вы оба лжете!
От ваших слов стыдом пылают уши
И все мое лицо горит огнем.
Бегите, мать, скорей от ведьмы!
Грациана

Ведьмы?
Кастицца

Как, вы не видите ее? Наверно,
Она сидит в вас слишком глубоко.
Прочь, старая! Угодно было небу,
Чтоб порча, не сумев ко мне пристать,
Как бы в отместку поразила мать.
Уходит.
Виндиче (в сторону)

О ангелы, вы видели все сами,
Теперь плещите радостно крылами!
Грациана

Безмозглая гордячка! Недотрога!
Синьору передайте, что к нему
Она придет сама. Пойду за нею:
Две женщины столкуются быстрее.
Уходит.
Виндиче

Пожалуй, так ему и передам.
О небо, до чего же вероломны
И подлы эти хрупкие созданья!
Нет, чтобы солнцу заживо спалить
Всю эту скверну! Как земля их носит?
Не будь на свете золота и женщин,
Проклятье не грозило б нам и ад
Стал мирной кухонькой без очага.
Вы, женщины, затем на свет явились,
Чтоб мы, безумцы, на крючок ловились.
Уходит.

СЦЕНА 2

Входят Луссуриозо и Ипполито.
Луссуриозо

Ну, у тебя, скажу я, глаз наметан —
В душе читать умеешь, как по книге,
А это, брат, искусство! Кто есть кто?
Из двух сортов людей в конце концов
Мир состоит — глупцов и хитрецов.
Ипполито (в сторону)

С тобой глупец он! За твоей спиною...
Луссуриозо

Короче, я доволен. Этот малый,
Я вижу, с головой, такому палец
В рот не клади.
Ипполито

О да, синьор, вы правы.
Ему дай палец — он отхватит руку.
(В сторону.)

Подлец! Игру затеял в кошки-мышки.
Входит переодетый Виндиче.
Луссуриозо

Кого я вижу! Легок на помине;
Ипполито (в сторону)

Хоть бы сейчас он отпустил меня!
Луссуриозо

Оставь нас, ты свободен.
Ипполито (в сторону)

Слава богу.
Теперь побудь за сводню ты, мой брат,
И действуй сам, на свой особый лад.
Уходит.
Луссуриозо

Ну, вот мы и вдвоем. К чему свидетель,
К тому же брат ее? Ну, что молчишь?
Она уступит наконец?
Виндиче

Ах, сударь...
Луссуриозо

Надеюсь, подобрал ты к ней ключи?
Сказал, что в преисподней мягко стелят?
Что жестко спать в раю? Не взбеленилась?
Виндиче

Нет, но стояла на своем.
Луссуриозо

Проклятье!
Все прахом.
Виндиче

Я, потратив меньше сил,
Весталку бы давно уговорил.
Сейчас невинность отдают с приплатой,
За деньги же не только отдадутся —
Магометанство примут, если надо!
Потока красноречья моего
Хватило бы на то, чтоб опрокинуть
Супругу пуританина любого.
Но этой стойкости не занимать!
И дело было б швах, когда б не мать.
Луссуриозо

Откуда в женщине такая стойкость?
Ты начал что-то говорить про мать...
Виндиче (в сторону)

Как быть? Смолчать, чтоб не тревожить рану,
Иль выдать ту, что родила меня?
Большого худа нет в таком навете,
Раз он уж не жилец на этом свете.
Синьор!..
Луссуриозо (вздрагивая)

А? Что?
Виндиче

Вы давеча спросили...
Луссуриозо

Ну-ну?
Виндиче

У вас надежда есть.
Луссуриозо

Какая?
Виндиче

Поняв, что дочь не расположена
К прогулке в незнакомый край, в мамашу
Вонзил я позолоченные шпоры,
И та пойдет галопом хоть сейчас.
Луссуриозо

Вот так история! Дочь — на дыбы,
А мать уже готова вскачь пуститься?
Виндиче

Что вы хотите, сударь, — политес!
Вперед себя мы старших пропускаем.
Луссуриозо

Ха-ха, неплохо. Есть надежда, значит?
Виндиче

Еще бы нет! Достойная синьора
Так пропесочила родную дочку,
Что та язык от страха проглотила,
Стояла, как потухшая свеча,
Безжизненно-холодная, горели
Одни лишь щеки. Вскоре дочь ушла,
А раздосадованная мамаша
Велела передать, что дочь "к синьору
Придет сама".
Луссуриозо

Вот это разговор!
Виндиче

Последние слова ее, синьор,
Я помню хорошо: "Пойду за нею...
Луссуриозо

Ай да мамаша, ай да молодец!
Виндиче

...Две женщины столкуются быстрее".
Луссуриозо

Само собой. Им, женщинам, довольно
Минуты там, где тратим мы часы.
Виндиче

О да, синьор; две женщины способны
Всего за час наворотить такого,
Что нам потом не расхлебать за год.
Луссуриозо

Дам вольную теперь своим я чувствам!
Ты, я гляжу, мастак в таких делах,
Проси же чего хочешь, не стесняйся.
Есть у тебя заветное желанье?
Виндиче

Заветное желанье, говорите?
А вдруг я попрошу у вас такого,
Чего вообще на белом свете нет?
Луссуриозо

Тогда ни с чем останешься.
Виндиче

Нет, сударь.
Я думаю, как мне заполучить
Синицу в руки вместе с журавлем.
Луссуриозо

Давай без околичностей, приятель.
Виндиче

Вот получить бы, сударь, все доходы
От разных закулисных махинаций,
А заодно все фижмовые юбки,
Спадающие на пол по ночам...
Луссуриозо

Лакей-то наш большой оригинал!
Разбогатеть надеешься на этом?
Виндиче

Как знать... Быть может, пустяка такою
Для счастья полного и не хватает.
Луссуриозо

Сегодня ночью будешь ты моей!
Дожить бы... Не волнуйся о награде,
Со мной ты не останешься в накладе.
Уходит.
Виндиче

Я ваш слуга. Убить ударом в спину?
Не стоит шпагу осквернять, сражу
Его лицом к лицу, чтоб умер, глядя
В глаза мне. Нет, не боги вы, а слизни,
Раз я, холоп, могу лишить вас жизни.
Ох, согрешил я, искушая мать.
Продлит ли дни мои господь, увидев
Мою провинность? Как бы мать теперь
Сестру не совратила в свой черед.
Ну что бы мне от герцогского сына
Сокрыть всю правду, мерзостную правду?
Давно уже так принято у всех
Ложь во спасенье не считать за грех.
Сам кашу заварил — сам расхлебаю,
Но не видать Кастиццы негодяю.
Входит Ипполито.
Ипполито

Что нового? Как у тебя, не знаю,
А у меня есть новости.
Виндиче

Опять
Прелюбодейство?
Ипполито

Да еще какое!
Плешивый греховодник стал рогатым.
Виновник — его собственный бастард.
Виндиче

Бастард??
Ипполито

Он самый! Видели, как он
В одном исподнем крался к герцогине.
И нынче у нее он будет в срок.
Виндиче

А герцог спит, выходит, как сурок?
Гляди, бастард...
Входит Спурио со слугами.
Ипполито

Животное, ей-богу!
Виндиче

Наглец! Камзола даже не надел.
А прихлебатели уж тут как тут,
О чем-то шепчутся. Уйдем в сторонку.
Отходят.
Спурио

Ну да! А ты случайно не ошибся?
Слуга

О нет, синьор, об этом мне сказал
Напарник сына герцога во всех
Его безумствах. Он сказал, что ночью
Его патрон Кастиццей овладеет
Не без содействия ее мамаши.
Спурио

Вот это новость! Погоди же, брат!
Как я стал жертвой рокового шага,
Так сгубит и тебя неверный шаг:
Когда ты утолишь свое желанье,
Я сделаю тебе кровопусканье.
Но мне пора! Мы прошмыгнем как мышь.
Уходят.
Виндиче

Поторопитесь вместе с герцогиней,
Чтобы пустить для пущей красоты
В рогах плешивца новые побеги.
Пусть траурная драпиррвка ночи, —
Которая к утру пойдет, по швам,
Грехи сокроет черной пеленою.
Угомонилось море в берегах,
Но штиль обманчив: та, что днем слыла
Предобродетельной, идет с торгов,
Другая гондольеру из окошка
Выбрасывает лестницу, а третья
Дверные петли смазывает жиром,
Чтоб не проснулся бдительный сосед.
Плодятся и плодятся рогоносцы,
И тот узор, что днем соткали сводни,
Прилаживают шлюхи по ночам.
Ипполито

Всех приласкал!
Виндиче

О нет, я слишком мягок
И снисходителен. Не то б любой
Сквозь землю от стыда мог провалиться,
Услышав все, что по ночам творится.
Ипполито

Пожалуй... Кто это сюда идет?
Входит Луссуриозо.
Виндиче

Сын герцога! Так поздно? Спрячься, брат.
Сейчас его поддену я.
Ипполито отходит.
Синьор?
Луссуриозо

Ты, Пьято?[63] А ведь я тебя ищу.
Пошли, я должен, наконец, отведать
Тот лакомый кусочек.
Виндиче (в сторону)

Сто чертей!
Ипполито (в сторону)

Подлец!
Виндиче (в сторону)

Мне ничего не остается,
Как только придушить его на месте.
Луссуриозо

Идем же.
Виндиче

Да, синьор... Иду, синьор...
Луссуриозо

Идешь? Да ты не трогаешься с места!
Виндиче

Чуть не забыл, бастард...
Луссуриозо

Ну, что такое?
Виндиче

Сегодня ночью... в этот час... минуту...
Луссуриозо

Что? Что?
Виндиче

Верхом на герцогине...
Луссуриозо

Дьявол!
Виндиче

Он вашего отца чело святое
Обезобразить хочет...
Луссуриозо

Ад кромешный!
Виндиче

Венцом позорным...
Луссуриозо

Мерзостная тварь!
Виндиче

Затем и совратил ее.
Луссуриозо

Ублюдок!
Виндиче

Он к ней тайком прокрадывался.
Луссуриозо

Вот как?
Виндиче

И призывал сообщников быть тише.
Луссуриозо

Сообщников? Я всех передушу!
Виндиче

Поймайте их на месте преступленья.
Луссуриозо

Дверь вспальню я взломаю, если надо.
Луссуриозо и Виндиче уходят.
Ипполито

Как спичка вспыхнул! Этот порох может
Воспламенить вот так же и дворец.
Так пусть в огне, не знающем пощады,
Погибнет весь их род. Пойду за ним!
Уходит.

СЦЕНА 3

Герцог, и герцогиня в постели. В спальню врывается Луссуриозо, за ним Виндиче.
Луссуриозо

Где эта мразь?
Виндиче

В объятьях герцогини.
Но тише, сударе, вы спугнете их.
Луссуриозо

Плевать!
Виндиче

Да тише вы... Покуда в узел
Они завязаны, легко на шпагу
Их нанизать.
Луссуриозо

Молчи! Сейчас заставлю
Я их глаза от ужаса раскрыться
И сам закрою их.
(Приближается к постели.)

Ублюдок! Шлюха!
Герцог

На помощь! Стража![64]
Герцогиня

Во дворце измена!
Герцог

Не убивай меня вот так, в постели!
На мне грехов — не счесть, дай мне неделю,
Нет, месяц в покаянье провести:
О, не лишай меня хотя бы света
В той жизни, уж не говоря об этой!
Луссуриозо

О, я слепец!.. Прости, отец...
Герцог

Простить?!
Ну нет, изменник вероломный, завтра
Отдам тебя на растерзанье судьям.
Пощады от меня не жди. Эй, люди!
Входят вельможи, сыновья герцогини, за ними Ипполито.
Первый вельможа

Кто ваша светлость, ваш покой нарушил?
Герцог

Вот этот честолюбец, мой преемник!
Чем дожидаться часа своего,
Проник злодей в мою опочивальню,
Чтоб здесь, в постели, низложить меня.
Второй вельможа

Презрел он верность и сыновний долг!
Герцогиня

Назвать отца ублюдком, а меня —
Кем? Шлюхой! Как язык-то повернулся!
Амбициозо

Пожалуй, братец, это уже слишком.
Луссуриозо

Я знаю сам, мне оправданья нет.
Жестоко надо мною посмеялись.
Виндиче (Ипполито)

Уйдем отсюда, брат, пока не поздно.
Я думаю, что этому сквернавцу
Сейчас наверняка не до сестры.
Ипполито

Не ждал, что он отца найдет в постели?
Виндиче

Ив мыслях не было. Но коль так вышло,
Уж лучше б он покончил с ним тотчас,
От миссии такой избавив нас.
Виндиче и Ипполито уходит.
Герцог

Он жизнью мне, сударыня, заплатит.
Луссуриозо

Где эта тварь? Подстроил мне ловушку
И в сутолоке скрылся с глаз долой?
Входит Спурио с сообщниками.
Спурио

Нет, вы не слуги, вы лгуны, мерзавцы,
В глазах лакейство, а в душе обман!
Я вас, лжецов, кормить раз в сутки буду.
Первый слуга

Синьор...
Спурио

Молчать! Не то вам не дожить
До ужина.
Второй слуга

Но...
Спурио

Мой клинок простыл
От сырости в ножнах, а он    на воле!
Первый слуга

Он где-то здесь свидание назначил.
Спурио

А вот и он! Никак взбесилось солнце
И вышло ночью? На ногах весь двор!
Как церемонятся с его особой!
Луссуриозо

А, это ты, бастард. Ну что ж, тем лучше:
Скажу, что привело меня сюда.
Отец... синьор...
Герцог

Эй, стража, увести.
Луссуриозо

Мою вину загладить может...
Герцог

Что?!
Загладить? В подземелье негодяя!
Смерть не заставит долго ждать себя.
Спурио (в сторону)

И правильно, я думаю, поступит.
Луссуриозо

Вступитесь, братья, за меня. Моя
Свобода — это ваше красноречье.
Амбициозо

Будь в нас уверен, как в себе самом.
Супервако

Мы будем умолять до хрипоты.
Луссуриозо

В живых останусь — отблагодарю.
Уходит под стражей.
Амбициозо (в сторону)

Смерть отблагодарит меня щедрей.
Спурио (в сторону)

Пожалуй, прослежу, чтоб не сбежал.
Когда же примет он свою кончину,
Тотчас надену скорбную личину.
Спурио с сообщниками уходит.
Амбициозо (Супервако)

Сплести нам надо ненависть с любовью
Так тонко, чтобы каждая мольба
На деле оборачивалась ядом.
Тут не словами надо брать, а взглядом.
Супервако (Амбициозо)

Начни, я постараюсь подыграть.
Герцог

Как может сын настолько обезуметь,
Чтобы направить шпагу в грудь отцу?
Не признает он ничего святого.
Амбициозо

Имейте снисхожденье...
Герцог

Снисхожденье?
Амбициозо

Ах, ваша светлость, что тут говорить,
Неслыханное, дикое коварство!
Мы знаем, что ему прощенья нет.
Супервако

Не сын он — выродок!
Амбициозо

И все ж, синьор,
Вы шевелюру жесткую закона
Пригладьте кроткою рукою.
Герцог

Нет!
Амбициозо

Что ж, воля ваша.
Супервако

Да. И то сказать:
Другой отец пришел в такую б ярость,
Что приказал бы выкормыша он
Казнить на месте и не стал давать
Ему отсрочки.
Амбициозо

Да, синьор. Однако
Могли бы вы прославиться в веках,
Простив такое зло, какому раньше
Пощады не было.
Герцог

Ты так считаешь?
Амбициозо

Ну да, чтоб сын убить хотел отца!
Подобного не сыщешь подлеца.
Супервако

К престолу при живом отце стремиться!
Такое только в страшном сне приснится.
Простите же его.
Герцог (в сторону)

Поди пойми,
Что на уме у них? Сейчас узнаем.
Амбициозо

Великодушны будьте...
Герцог

Убедили!
Мой гнев от ваших просьб, как воск, растаял.
Луна его рассудок помутила.
Прощаю сына я.
Супервако (в сторону)

Перемудрили!
Амбициозо

Синьор, так вы сменили гнев на милость?
Вы, верно, пошутили?
Герцог

Он свободен!
Супервако

Вина его огромна, ваша светлость,
Он на основу всех основ — на власть —
Подъял свой меч, за что достоин смерти.
Герцог

Возможно, ты и прав, но вот печатка,
Чтоб дать понять тюремщику и судьям:
Пусть не спешат решать его судьбу.
Амбициозо

Что ж, поспешим снять бремя с плеч его...
Коль вам так жалко сына своего.
Братья уходят.
Герцог

За их участьем ненависть скрывалась,
Так видно тело сквозь льняную ткань.
Честолюбивы, как их мать, а это
Пресечь в зародыше необходимо.
Нельзя давать им волю. Что до сына —
Погорячился, я бываю крут,
А эти честолюбцы — тут как тут.
Входят вельможи.
Первый вельможа

Позвольте, ваша светлость...
Герцог

Рад вас видеть.
(Вошедшие преклоняют колена.)

Второй вельможа

Колена наши пусть у наших ног
Их силу прежнюю навек отнимут,
Когда синьор отеческий свой взор
Не обратит на несчастливца сына,
Не даст по доброте своей душевной
Томящемуся главного — свободы.
Герцог (в сторону)

Как благороден этот их порыв!
(Вслух.)

Синьоры, мой приказ опередив,
Вы выхлопотали ему свободу.
Так поднимитесь: я прощаю сына.
Первый вельможа

Благодарим, синьор, а он тем паче.
Уходят.
Герцог

Казнить ли мне других за преступленья,
Когда я сам творю их без конца?
Бог с ним, прощу безумцу эту вспышку,
И мне; глядишь, мои грехи простятся.
Старик, а страсти... Помнится, когда-то
Без колебаний я губил невинных,
Отвергших домогания мои.
Мой возраст — не насмешка ли творца:
Старик, а кровь кипит, как у юнца!

ДЕЙСТВИЕ III

СЦЕНА 1

Входят Амбициозо и Супервако.
Супервако

Возможно, это оскорбит твой слух,
Но я б хотел, чтоб умер он сегодня ж.
Ведь если попадет печатка в руки
Судейских, избежит он наказанья:
То суд отложат, то не соберут
Присяжных или всех, глядишь, подкупят —
И самых честных деньги совращают.
Амбициозо

Увы!
Супервако

А посему не к судьям надо
Идти сейчас, а к приставам. Печатку
Мы им покажем; что же до отсрочки,
О ней мы невзначай сказать забудем,
И поутру его казнят.
Амбициозо

Прекрасно!
Тогда я герцог без пяти минут.
Супервако (в сторону)

Как бы не так! Есть у меня булавка,
Чтобы проткнуть твой мочевой пузырь.
Амбициозо

Вот бы единым махом с ним покончить
И брата вызволить! Та, над которой
Он надругался, слышал я, мертва,
Так что недолго будет жить молва.
Супервако

Под нашу дудку всем плясать отныне,
Ведь как-никак мы дети герцогини.
Амбициозо

Ты прав. Не будем времени терять,
Я к приставу отправлюсь прямиком,
А ты пока столкуйся с палачом.
Супервако

Столкуюсь быстро, можешь быть уверен.
Уходит.
Амбициозо

Прощайся же, наследник, с головой!
А свято место пусто не бывает:
Одна слетит, другая вырастает.
Уходит.

СЦЕНА 2

Входят вельможи и Луссуриозо, освобожденный из тюрьмы.
Луссуриозо

Не знаю, как мне вас благодарить.
Свободен!
Первый вельможа

Лишь свой долг мы выполняли
В надежде, что синьор нас не забудет.
Луссуриозо

О нет, дай только герцогом мне стать.
Свобода! Вот нежнейшая красотка!
И как груба тюремная решетка.
Уходят.

СЦЕНА 3

Входят Амбициозо, Супервако и судебные приставы.
Амбициозо

Печатку герцога узнали вы?
Так вот, она предписывает вам
Немедля брата нашего казнить.
Весть эту горькую его врагам
Пристало бы нести, никак не братьям,
Но... что поделаешь.
Супервако

Как ни прискорбно,
Но — слово герцога для нас закон.
Первый пристав

Как и для нас. Так что же, до рассвета?
Так скоро?
Амбициозо

Да. Таков печальный жребий.
Последней трапезе недолго длиться —
Палач уже готовит свой топор.
Второй пристав

Уже?
Супервако

Уже. Судьба неумолима:
Те, кто скромны, скорее уязвимы.
Первый пристав

Вы правы, сударь. Нам же остается
Без промедленья выполнить приказ,
Что мы и сделаем.
Амбициозо

Вот чувство долга!
Все б относились к службе так, как вы.
Да, вот что, хорошо б без посторонних,
Зеваки могут, знаете, отвлечь
Его от покаянья, он сорвется
И во грехе умрет, душою черен.
Так вы уж, господа...
Первый пристав

Не беспокойтесь.
Амбициозо

Вот и прекрасно. Будет вам награда,
Когда мы власть возьмем.
Второй пристав

Храни вас бог.
Супервако

Пусть знает он, что мы скорбим с ним вместе.
Первый пристав

Все соболезнования, поверьте,
Передадим.
Уходят.
Амбициозо

Вот дурни!
Супервако

Преотлично.
Амбициозо

Какой-то час — и голова его
С болванкой обнаружит вдруг родство.
Уходят.

СЦЕНА 4

Тюрьма. Входит Юний.
Юний

Тюремщик!
Тюремщик

Да, синьор?
Юний

От братьев нет ли
Каких известий? Про меня забыли?
Тюремщик

Тут давеча посланец приходил
И письмецо от них для вас оставил.
(Вручает ему письмо.)

Юний

Клочок бумаги? Вот так утешенье!
Когда б они свое держали слово,
Уже б я на свободе был. Поди.
Тюремщик уходит.
Посмотрим, что вы мне сказать хотите.
(Читает.)

"Все обойдется, выше нос, малыш".
Так ротозея ободряет шлюха.
"Сидеть тебе недолго за решеткой".
Не тридцать лет, надеюсь, как банкроту!
"Есть хитрый трюк, чтоб вызволить тебя".
Плевать на трюк! Хитрите все, хитрите...
"В мгновенье ока. А пока будь весел".
Будь весел? Чтоб вам так же веселиться!
Ну и дела, торчать в тюрьме за то,
Что с женщиной потешился в постели!
Посмотрим, долго ль братья ждать себя
Заставят... Коли трюк такой уж хитрый,
Я, надо думать, здесь не задержусь.
Входит тюремщик.
Ну что, какие новости?
Тюремщик

Плохие.
Меня от вас хотят убрать, синьор.
Юний

Как, раб, и это плохо? Ай да братья!
Тюремщик

Судите сами. Я же передать
Судебным приставам обязан вас.
Тюремщик уходит.
Юний

Судебным приставам? С какой же стати?
Входят судебные приставы.
Первый пристав

Простите за вторжение, синьор,
Но именем закона — вот печатка
От герцога — вы приговорены.
Юний

Приговорен? Ах да, глядеть на ваши
Физиономии! Я угадал?
Второй пристав

Шептали б лучше вы слова молитвы.
Вам жить осталось полчаса, не больше.
Юний

Ты лжешь!
Третий пристав
Он правду вам сказал, синьор.
Юний

Он лжет. Отец мой, герцог, отложил
Разбор в суде, а братьев хитрый план
Меня спасет с минуты на минуту.
Первый пристав

Какой там план! Как женщине бесплодной
Не понести, так вам живым не выйти.
А ваши братья сами объявили —
Со вздохами — приказ о вашей казни.
Юний

Мои родные братья??
Второй пристав

Да, синьор.
Юний

Пришли сказать, что буду я казнен?
Не верю собственным ушам!
Третий пристав
Пойдемте.
Юний

Вы брешете! Где мои братья, пес?
Они во лжи изобличат вас.
Первый пристав

Поздно.
Они уже, наверно, во дворце.
Синьор, приказ передавая этот,
Они скорбели всей душой; как братьям
И надлежит, но... герцог своего
Добился.
Юний

Что? Добился?!
Первый пристав

Ваши братья
Сказали напоследок, я запомнил:
"Пусть знает он, что мы скорбим с ним вместе".
Юний

Плевать хотел я! От их слез меня
Мутит, как от воды морской иного,
И выворачивает наизнанку.
Вот их письмо. Скорей себя сейчас
Я разорвал бы, чем его; взгляните,
Чернила высохнуть едва успели:
"Сидеть тебе недолго за решеткой".
Первый пристав

Все верно, вот мы и пришли за вами.
Юний

Лукавый Дунс[65] такого б не измыслил!
"Есть хитрый трюк, чтоб вызволить тебя".
Второй пристав

Опять же верно. В картах есть известный
Трюк с четырьмя тузами. И пришло
За вами четверо.
Юний

Ну, шулера!
Первый пристав

Идемте же, палач уже заждался.
Взор обратите, сударь, к небесам.
Юний

Совет прекрасный, ничего не скажешь:
Я задираю голову повыше —
И тут же остаюсь без головы.
Вот это трюк!
Третий пристав
Идемте же, идемте.
Юний

Куда спешить, Фемидино отродье?
Хочу я душу облегчить, на братьев
Излив хулу.
Первый пристав

Нет. Вам и дня не хватит.
Юний

Пустить хотите кровь, не дожидаясь
Согласья звезд? Что ж, погулял я всласть
И жизнью заплачу за эту страсть.
Уходят.

СЦЕНА 5

Входят Виндиче и Ипполито.
Виндиче

Прекрасно, чудно, дивно, превосходно!
Ипполито

В чем дело?
Виндиче

Я на радостях могу
Допрыгнуть до небес, тех, что в театре
Из парусины делают.
Ипполито

Со мною
Ты радостью не хочешь поделиться?
Ведь мы клялись все говорить друг другу.
Виндиче

Еще бы не клялись! Что ж, я готов
Тебе открыться. Престарелый герцог,
Решив, что мое сердце и язык
Из одного, конечно, материала,
Как и у прочих болтунов, — за деньги
Мне поручил свести его с красоткой
В укромном месте, где-нибудь в беседке,
Неведомой его дотошной свите,
Где б мог он, как его гуляки-предки,
Себя потешить. Знаю, говорю,
Такое место... И сегодня в полночь
Сюда его разнузданную светлость
Я приведу. А почему сюда?
Да потому, что в этом райском месте
Бастард назначил встречу герцогине,
И если рогоносец их увидит,
Он зрения от ярости лишится,
А там уж мы лишим злодея жизни.
Ипполито

Ты в одиночку плел такой клубок,
А мне, родному брату, ни полслова!
Виндиче

Мне радость мщенья голову вскружила.
Ипполито

Ну, хорошо. А где твоя красотка?
Виндиче

И снова кругом голова идет!
Хмелею, брат, от радостных предчувствий.
Есть, есть красотка! Тут я расстарался:
Какие губки! Как блестят глаза!
Сейчас я покажу ее тебе,
Вот только шляпу снять тебе придется.
Уходит.
Ипполито

Кто клюнуть мог на этого плюгавца?
Да что, кто крутит с челядью его,
Пропустит ли его-то самого?!
Чем проще нравы, тем ценней простушки:
То на людях гордячку соблазнять,
А тут втихую согрешишь раз пять.
Идет! Как ни обидно, но придется
Снять шляпу перед герцогской подстилкой.
Входит Виндиче с черепом своей возлюбленной, покрытым головным убором.
Виндиче

Синьора, его светлость скоро будут.
Вам стыдно? Что вы, право! Ведь какая
Цена: три платья бархатных! Боитесь
Огласки? Ну какой нелепый страх!
Вы бойтесь разминуться с ним впотьмах.
Я вам лицо открою, вы не против?
(Обнажает череп.)

Ипполито

О боже правый! Это еще что?
Виндиче

Не ожидал? Синьора, коль захочет,
В таком наряде черта обморочит.
Ну чем, скажи, не лакомый кусочек
Для этого гурмана? Старику
И кость сойдет... Смотри, какие глазки!
Тут сам король и тот лишился б чувств.
А челюсть падающая! О боже,
Да на нее нельзя смотреть без дрожи!
Любой пропойца, будь хоть трижды пьян,
Забыл бы тут, зачем налил стакан.
А щечки! Как сквозь них гуляет ветер!
Дождь льет ли, зной палит — лицу такому
Все нипочем, И не смешны ли те,
Кто, все лицо размалевав по моде,
Из дома ни на шаг при непогоде?
Ипполито

Ты прав. Не этот ли ужасный лик
Когда-то солнцем пред тобой возник?
Виндиче

Да, мой Ипполито, ты не ошибся.
Как я боготворил ее! Со смехом
Об этом вспоминаю я сейчас,
Хоть за нее и мщу я беспощадно.
Ужель трудился шелкопряд, чтоб этим
Все кончилось? Для этого    ль собой
Ты жертвовала? И в заклад именье
Граф отдавал, спасая честь графини?
И кто-то преступал закон, надеясь,
Что благосклонный суд ему отдаст
Обратно жизнь его? А кто-то насмерть
С врагами бился? Неужели все
Для этого? Нет, право, мы безумцы!
Колпак напялили на дурака,
А сами — дураки без колпака.
Ипполито

Да, верно, дураки по всем приметам.
Виндиче

Ужель самовлюбленная матрона
Отбеливает тело молоком,
Умащивается, чтобы стать... вот этим?
Но ведь таков и нищего удел!
Эй, кто там двадцать фунтов извлекает
На музыку и яства? Убери!
Хорош ты был бы, увидав вот это
В разгар пирушки или же в борделе,
Или во время трапезы... грешить
Пропала бы охота[66], все гуляки
С галопа вмиг бы перешли на шаг,
И к жизни вкус утратили б жуиры.
Жеманницы, гордячки, полюбуйтесь:
Ваш будущий портрет! Пусть знать не нам
Про ваши все изъяны, а червям.
Так вот мой страшный замысел: не думай,
Что это    — бутафория, забава,
Нет, череп этот должен отомстить
Сам за себя, за ту, которой герцог
Дал как-то яду — адовое зелье!
Пускай все повторится: поцелуй
Его отравленный к нему вернется!
И если яд его не свалит с ног,
Пусть довершает дело мой клинок.
Ипполито

Да, мстительность твоя неукротима.
Как изощренны помыслы твои!
Виндиче

Так решено! Ну, где ж вы, ваша светлость?
Утехи ждут вас... Посмотри-ка, брат,
Согласно голова сейчас кивнула,
Вот эдак, как старушка в парике.
(Покрывает череп.)

Закрой свой лик. Удел, постигший многих:
Тебя во цвете герцог не сорвал —
Отцветшая, разишь ты наповал.
Ипполито

Да, лучше и не скажешь.
Шум поодаль.
Тихо... Герцог!
Виндиче

Посмотрим, кто его сопровождает.
Он всех, глядишь, отпустит, чтоб остаться
Наедине. Ты спрятался бы, брат,
С синьорой вместе.
Ипполито

Ладно.
(Скрывается.)

Виндиче

Девять лет
Месть вызревала, чтоб сразить в мгновенье.
Входят герцог и синьоры из свиты.
Герцог

Теперь вы нас оставьте, господа.
Учтите, если спрашивать начнут
Про нас вельможи или герцогиня,
Так мы от шума скрылись...
Виндиче (в сторону)

Вот везенье!
Герцог

Со знатными синьорами, скажите.
Из тех, кто отлучился из дворца.
Первый синьор

Все в точности исполним, ваша светлость.
Синьоры уходят.
Виндиче (в сторону)

"Так мы от шума скрылись". Что ж, выходит,
Что на ловца и зверь бежит.
(Вслух.)

Синьор...
Герцог

А, Пьято. Дама здесь? Что за товар?
Виндиче

Она-то здесь, но очень уж стыдлива.
Провинция, что вы хотите, сударь!
Ее поцеловать разок — а там
Пойдет все как по маслу. Ну да полно,
Нашел кого учить в таких делах!
Она строга немного с виду, но...
Герцог

Тем лучше! Покажи.
Виндиче (в сторону)

Ну что ж, любуйся.
Герцог

Чем строже вид, тем чувственней девица.
В одежды святости порок рядится.
Виндиче (в сторону)

Брат, меньше света. Больше благовоний.
Герцог

Чудесный запах! Он сулит блаженство.
И годы мне, я знаю, не помеха.
Синьора, во дворце привыкли мы
Не церемониться.
(Целует череп.)

А! Что такое?
Виндиче

Злодей в короне! Оборотень!
Герцог

Боже!
Виндиче

Брат, факел! Пусть он всмотрится в пустые
Глазницы. Не узнал, быть может, герцог,
Ужаснейшую маску? Это череп
Отравленной тобою Глорианы.
Герцог

На нем был яд... Я, кажется, отравлен!
Виндиче

Ты сомневаешься?
Герцог

Кто вы такие?
Виндиче

Злодеи, как и ты. Смерть Глорианы
Сегодня ты оплатишь мне сполна.
Герцог

О где ты, мой Ипполито? Измена!
Ипполито

Измена? Ах, измена, мой синьор!
(Попирает его ногами.)

Герцог

И ты, лакей, с ним заодно? Я предан!
Виндиче

В руках лакеев, герцог, ты жалчей,
Чем самый захудалый твой лакей.
Герцог

Проклятый яд! Шатаются все зубы...
Виндиче

Они, что, были?
Ипполито

Три-четыре зуба.
Виндиче

То, чем он ел, сожрала смерть.
Герцог

Язык!
Виндиче

А что язык? Не будет заплетаться,
Как у голландца пьяного[67]. Остались
Глаза: смотри, чудовище, какой
Невесты ты лишил меня когда-то.
Герцог

Так это ты?
Виндиче (снимая маскарад)

Я — Виндиче, ты прав!
Ипполито

Добавлю в утешенье: наш отец,
Тобой затравленный, не снес обид
И умер. Ну а ты живой...
Герцог

О боже!
Виндиче

Хоть не отсох язык его, но он
Умолк от горя. А сейчас я душу
Твою начну язвить шипами, пусть
Грудь разрывается, как от чумы.
Так слушай же: ты на весь мир ославлен
Как досточтимый герцог-рогоносец.
Герцог

Что?!
Виндиче

Твой бастард сел на твою кобылу.
Герцог

О небо!
Виндиче

Разделяю твой восторг.
Они придут сейчас на это место,
И станешь ты свидетелем инцеста[68].
Герцог

В аду так не пытают! Дьявол!
Виндиче

Дьявол?
Ты, что, забыл, долг красен платежом!
Укрась рогами, блудодей, свой дом.
Ипполито

Смерть всех равняет.
Виндиче

Слышишь, брат, музыка!
Начнется вакханалия вот-вот.
Герцог

О нет, избавь меня от этой пытки!
Виндиче

За все твои богатства — не избавлю.
Герцог

Предатели! Убийцы!
Виндиче

Как, мы ядом
Язык твой не сожгли? Есть проще средство.
А ну-ка, брат, дай факел мне скорей.
Герцог

На помощь! Убивают!
Виндиче

Мы заставим
Тебя молчать. Сейчас я пригвозжу
Язык твоим кинжалом, свой же в сердце
Тебе воткну, когда ты только пикнешь.
Чем больше ран, тем слаще смерть. А если
Зажмуришься, чтоб грязный блуд не видеть,
У брата остаются две руки,
Чтоб вырвать веки. Будь же наготове!
В трагедии — где зло, там реки крови.
Ипполито

Все громче пение... Вот и они!
Входит Спурио, навстречу ему герцогиня.
Спурио

Будь поцелуй без привкуса греха,
Он был бы сладок.
Герцогиня

Нет, с грехом-то слаще.
Спурио

Горчит дарованный судьбою мед:
Боюсь, что бездной обернется взлет.
Герцогиня

Хоть герцога отцовство под вопросом,
Нагнал он, видно, страху на тебя!
Вблизи огня такого ты бы должен
Забыть о нем. Поверь, я извести
Его готова.
Спурио

Вы такое пламя
Зажгли во мне, несущем от рожденья
Клеймо бастарда по его вине,
Что, захвати он нас сейчас на ложе,
Проткну плешивца шпагой, не колеблясь.
Герцогиня

Вот так-то лучше. Музыки! Огней!
Пусть наслажденье к нам слетит скорей.
Уходят.
Герцог

Не хватит духу...
(Умирает.)

Виндиче

Отлетел твой дух.
Ипполито

Пришлась музы ка кстати.
Виндиче

Ну еще бы!
Она так хорошо звучит у гроба.
Сынки начнут грызню за трон его,
Мы перебьем их всех до одного.
Уходят.

СЦЕНА 6

Входят Амбициозо и Супервако.
Амбициозо

Ну вот, теперь мы стали ближе к трону.
А ловко с ним разделались мы, правда?
Супервако

За это, брат, скажи спасибо мне.
Амбициозо

Тебе? За что, хотел бы я услышать?
Супервако

А вспомни, брат, не я ль сказал, что к судьям
Не стоит нам идти? А кто придумал,
Как порешить его без долгих слов,
И, заручившись герцогской печаткой,
Заставил приставов казнить его?
Амбициозо

Как бы не так! И я об этом думал.
Супервако

Ах, вот как, думал? Брат, побойся бога,
Ведь ты молчал, как в рот воды набрав.
Амбициозо

Ну да, я обмозговывал...
Супервако

И этим
Ты б занят был до гробовой доски.
Амбициозо

Тебя послушать, так его на плаху
Привел твой светлый ум.
Супервако

Шути, шути...
А все равно от правды не уйти.
Амбициозо

Ты языку-то волю не давал бы,
Я как-никак наследую престол.
Супервако (в сторону)

Ну, это мы посмотрим. До престола
Тебе не ближе, чем до благородства.
Амбициозо

К чему нам ссориться? Он мертв и ладно.
Мы оба, брат, с тобой честолюбивы,
Ну так поделим славу на двоих.
Супервако

Вот так-то лучше.
Амбициозо

Младший брат наш выйдет.
На волю ночью. Я придумал трюк...
Супервако

Трюк?
Амбициозо

Маленькую хитрость.
Супервако

Что за хитрость?
Амбициозо

Об этом, сударь, когда трюк удастся;
Не то опять присвоите вы лавры.
Входит пристав, неся голову казненного.
Супервако

А это еще кто?
Амбициозо

Судебный пристав.
Супервако

Ну, наконец-то!
Амбициозо

Говори, дружище.
Пристав

Увы, синьоры, недостойный жребий
Меня принудил предъявить вот эту
Кровоточащую главу.
Супервако (в сторону)

Отлично!
Амбициозо (в сторону)

Нам, братец, прослезиться не мешает:
Народ оценит это. Вспомни что ли
Какую даму, чтоб пустить слезу.
Супервако (в сторону)

Уже пустил. Ты сам-то пригорюнься.
Амбициозо

Глаза о нашей скорби говорят
Верней, чем языки. Слова сквозь слезы
Подобны рокоту прибоя: звуки
Отчетливы вполне, а смысл невнятен.
Супервако

Как встретил смерть он?
Пристав

С гневом и тоской.
Супервако

Я им горжусь: он умер, как мужчина.
Пристав

Мы не могли склонить его к молитвам.
Амбициозо

Опять же вел себя он по-мужски.
Не правда ли?
Пристав

Он предпочел молитвам
Проклятия.
Супервако

Чудак! Он так молился,
А вам и невдомек.
Пристав

Он клял, синьоры,
Прошу прощенья, вас, без передышки,
До самого конца.
Супервако

Нас? Вот бедняга!
Амбициозо

Вступились мы, но... герцог своего
Добился.
(В сторону.)

Своего и мы добились.
Да, повезло нам, брат!
Входит Луссуриозо.
Луссуриозо

Синьоры...
Супервако и Амбициозо

О!
Луссуриозо

Что с вами? Почему вы отшатнулись?
Порадуйтесь, возлюбленные братья:
Я выпущен из заточенья! Вы
Мне дали долгожданную свободу!
Амбициозо

Жив!
Супервако

Цел и невредим!
Амбициозо

Так ты свободен?
От счастья мы лишились дара речи.
Луссуриозо

Я за добро сумею вам воздать!
Супервако

Мы герцога замучили мольбами.
Амбициозо

Ты ждал в тюрьме освобожденья — мы же
Все сделали, чтоб этот час приблизить.
Супервако

Как мы просили!
Луссуриозо

Это вам зачтется.
Я вас сумею отблагодарить.
Уходит.
Амбициозо

Проклятие!
Супервако

О, тысяча чертей!
Амбициозо

Ты шутишь так, холоп?
Пристав

Шучу?
Супервако

Кто клялся,
Что голову принес нам?
Пристав

Вот она!
Велел нам герцог — с ваших слов, — чтоб брата
Казнили вашего — мы и казнили.
Амбициозо

Да, брата, то есть герцогского сына.
Пристав

Он был, синьор, до вашего прихода
Освобожден.
Амбициозо

Чья ж это голова?
Пристав

Чья? Брата вашего... как вы велели...
Амбициозо

Родного брата нашего? О небо!
Супервако

Ошибка!
Амбициозо

Боже!
Супервако

Мясники!
Амбициозо

Убийцы!
Супервако

Не рок ли это?
Амбициозо

И какой жестокий!
Супервако

Я череп размозжу тебе!
Пристав

Спасите!
Скрывается.
Супервако

Брат, тут вмешался дьявол.
Амбициозо

Сатана!
Супервако

Позор на наши головы!
Амбициозо

Хитрили...
Супервако

А мы еще притворно лили слезы...
Амбициозо

И втайне потешались...
Супервако

Сами стали
Мы вестниками смерти.
Амбициозо

Дошутились!
Супервако

Ну и хитрец ты, брат... Вот трюк так трюк...
Амбициозо

Пошли, господь, падеж скотам безмозглым!
От хитростей, видать, немного проку:
Кто должен умереть, тот и умрет.
Но хватит вздохов — враг наш торжествует!
Прочь маски! Мы в открытую пойдем.
Наглец, которого покуда возим
Мы на себе, вот-вот уж грянет оземь.
Уходят.

ДЕЙСТВИЕ IV

СЦЕНА 1

Входят Луссуриозо и Ипполито.
Луссуриозо

Ипполито!
Ипполито

Я здесь, синьор, и ваши
Распоряженья выполнить готов.
Луссуриозо

Оставь меня и поскорее, слышишь!
Ипполито (уходя)

Позвал, чтобы прогнать.
Луссуриозо

Ипполито!
Ипполито

Да здесь же я, приказывайте, сударь.
Луссуриозо

Кой черт тебя принес, скажи на милость?
Ипполито (в сторону)

Кто их, господ, поймет? Сказал, чтоб я
При нем был, дабы тотчас удалить!
Не в духе мой хозяин, не иначе.
Луссуриозо

Эй, подойди-ка... ну же... Отвечай,
Ты что творишь? Ох, зол я на тебя.
Ипполито

Коль так, то на себя я зол вдвойне.
Луссуриозо

Где отыскал ты этого прохвоста?
Навряд ли можно больше удружить.
Мне негодяй был нужен, а не жох,
Который вмиг меня ж и облапошит.
Ипполито

Хотел как лучше я, синьор, поверьте.
Как жаль, что из-за маленькой осечки
Он вам доставил столько огорчений.
Луссуриозо

Осечки, говоришь? Э-э нет, продумал
Он все до тонкостей: ну, посуди,
Как повернулся у него язык
Сказать, что мачеха моя с бастардом...
Что, дескать, мол, они живут в грехе!
Ипполито

Какая мерзость, сударь, право слово.
Луссуриозо

Я тут же, дабы голову отца
От украшений уберечь, помчался
В их спальню, где застал супругов вместе
И сгоряча едва не заколол
Вот этой шпагой своегоотца!
Ипполито

О, ужас!
(В сторону)

Из-за этого "едва"
Пришлось вмешаться брату. Мы устроим
Еще вам музыку...
Входит Виндиче
Виндиче

Мой господин!
Луссуриозо

Прочь! С глаз долой! Я знать тебя не знаю.
Виндиче

Не знаете? Куда же вы смотрели?
Луссуриозо

Поди, поди... Ты, шельма, слишком боек.
Виндиче

Ага, болтаю, что на ум взбредет.
Луссуриозо

Ну погоди, поговорим иначе.
Тебя на цепь по моему приказу
Сейчас посадят и сгноят в тюрьме.
Виндиче

Молчу и удаляюсь, ваша честь.
(В сторону.)

Зачем глупить и на рожон мне лезть?
Еще с бастардом надо посчитаться,
Ну а тебе, брат, лучше с ним остаться.
Уходит.
Луссуриозо

Как он взбесил меня!
Ипполито

Еще бы, сударь!
Луссуриозо

Он у меня еще попляшет... Кстати,
Я слышал, у тебя есть брат, не так ли?
Ипполито

Брат, говорите?.. Да, вы правы, есть.
Луссуриозо

Я что-то при дворе его не видел.
Чем занят он?
Ипполито

Клянет свою судьбу,
Нужду проклятую. Сидит, как сыч,
Страдая от безденежья и злобы.
Луссуриозо (в сторону)

Безденежья и злобы? Вот и славно:
Из этой глины лепятся злодеи[69].
(Вслух.)

Ипполито, пришли его ко мне,
И, если он придется мне по вкусу,
Готов я для тебя его возвысить
И щедро наградить. Один мой жест —
И скромный дом в хоромы превратится.
Ипполито

О да, синьор. Я к вам пришлю его,
Да только, сударь, он всегда не в духе.
Луссуриозо

Тем лучше, его место во дворце.
Ипполито

Пожалуй... Обо мне б вы так радели!
(В сторону.)

На этот раз ты, брат, добьешься цели.
Тебе придется только маску снять,
Она свое, как видно, отслужила.
Слепец, он роет сам себе могилу!
Уходит.
Луссуриозо

Как этот малый кстати... он убьет
Того, кто стал бельмом в моем глазу,
Нас с герцогом столкнув. Ему я слишком
Доверился — он должен умереть.
Кто в тайны наши чересчур вникает,
Тот до седых волос не доживает.
Тут я клин клином вышибить могу:
Слуга всегда готов, сожрать слугу,
А этот и подавно, коли беден
И злобу затаил на белый свет.
На все пойдет он, чтоб дела поправить.
Входят вельможи.
Первый вельможа

Желаем долгих лет вам, ваша милость.
Луссуриозо

Благодарю, синьоры, вам того же.
Второй вельможа

Скажите, вы не знаете, где герцог?
Луссуриозо

А разве мой отец не во дворце?
Первый вельможа

Нет, сударь, он изволил отлучиться,
А вот куда стопы свои направил,
Не знали мы, как и сейчас не знаем.
Появляются новые вельможи.
Луссуриозо

Вот у кого сейчас мы все узнаем.
Где герцог, мой отец, вам не известно?
Третий вельможа

Нет, сударь, два часа тому назад
Он пожелал от нас уединиться.
Луссуриозо

Уединиться?
Первый вельможа

Хорошо же он
Уединился, раз мы столько ищем.
Второй вельможа

А главное, не знаем, где искать.
Луссуриозо

Он стар, и у него свои причуды.
Нам ли судить, о чем помыслил он.
Все то, что грех — в народе или в свете, —
Он, герцог, превращает в добродетель.
Третий вельможа

Прекрасно сказано, синьор, прекрасно!
Все уходят.

СЦЕНА 2

Входят Виндиче, снявший свой маскарад, и Ипполито.
Ипполито

Вот и опять ты сам собою стал.
Виндиче

Заставил, негодяй, менять обличья!
Ипполито

Он был твоей личиной возмущен,
Так пусть лицу порадуется он.
Виндиче

Обман совсем невинный. Но послушай,
Кой черт он вдруг послал тебя за мной?
Ипполито

Не знаю хоть убей. Даст порученье
Тебе он, а какое — знают только
Он сам и дьявол, секретарь его.
Виндиче

Ну, что же, мой язык к его услугам,
Что б там ни замышлял он... Ничего,
Зато свой груз взвалю я на него.
Ипполито

Ты прав.
Виндиче

Уж герцог мертв, а государство —
Как тот колосс на глиняных ногах.
Пока о смерти не узнают, он
Для всех правитель. Ну а Луссуриозо
Царить недолго: за папашей следом
Отправится, и с почестями даже;
Легко поверит каждый остолоп,
Что смерть отца свела и сына в гроб.
Ипполито

Все это так, но как нам быть с тобою?
Не только ведь одежду — весь свой облик
Тебе необходимо изменить.
Одна оплошность, брат, и мы погибли.
Продумать надо все до мелочей...
Взять речь — твои словечки примелькались...
Виндиче

Молчать я буду, словно меланхолик,
Или звучать басовою струной,
Что и в веселой партии печальна.
Ипполито

И я в беседе с ним к тому клонил:
Мол, нелюдимым ты давно прослыл.
Виндиче

Ты подведешь меня к нему, а там уж...
Ипполито

Тсс! вот и он. Ты все продумал, брат?
Виндиче

Да не волнуйся ты!
Входит Луссуриозо.
Луссуриозо

Ипполито!
Ипполито

Синьор?
Луссуриозо

Кто это там с тобою рядом?
Ипполито

То Виндиче, мой брат сердитый. Вы
Его хотели во дворце увидеть.
Луссуриозо

Твой брат? Отлично, черт меня дери!
Ему уже давно пора быть здесь.
Ну, подойди.
Ипполито (брату)

Синьору Луссуриозо,
Наследнику, хочу тебя представить.
Луссуриозо

Да не робей, приблизься, ну, вот так.
Виндиче

Пошли вам бог удачи, ваша милость.
(Снимает шляпу и расшаркивается.)

Луссуриозо

Как старомодна эта церемонность
Здесь, во дворце, где бойкость и развязность
Ввели мы в обиход, а если бога
И поминаем, то в другой связи!
Я вижу, ты не в духе. Отчего?
Виндиче

Уж очень долго изучал я право.
Луссуриозо

И это повод, чтобы так хандрить?
Виндиче

А то нет! Столько лет ничего не видеть, кроме чернил да переплетов. Я ушел с головой в законы еще в Anno Quadragesimo Secundo и выбрался из них только в Anno Sextagesimo Tertio[70].

Луссуриозо

Убить на это двадцать с лишним лет?!
Виндиче

Я знавал таких, которые всю жизнь убили, только и делая, что отсуживая несушку или кабанчика.

Луссуриозо

Ужель на эти мелочные тяжбы
Суд тратит время?
Виндиче

Для многих это хлеб, сударь. Иные корифеи, ведя бесконечные тяжбы, так объелись судебными терминами, что они и на улице говорят на варварской латыни; а молитвы у них выходят вроде аппеляции: просим, дескать, мол, признать грехи недействительными и вынести частное определение о взятии души на небо.

Луссуриозо

Какая странная, однако, жизнь.
А впрочем, в этом сущности человечья:
Какие помыслы — такие речи.
И что ж тебе, приятель, по душе?
Виндиче

Что? А вот, к примеру говоря, помирает известный богач, и какой-нибудь оборванец подрядился отзвонить по нему в колокола. А тот уставился на огромный сундук и все никак не отойдет, сказать уже ничего не может и только пальцем тебе на шкатулки показывает; и вот уже шепоток пошел, что совсем человек в беспамятстве, а он в эту минуту думает о чьих-то просроченных векселях, о конфискации чьего-то имущества. Нет, каково! Уже слышно, как у него хрипит и булькает в горле, а он, знай, лихорадочно соображает, чем припугнуть своих нищих жильцов... Да-а, над всем этим можно лет десять голову ломать!.. Есть у меня одна мысль в виде живой картины — она и сейчас передо мной — я вам ее, кстати, нынче же и нарисую, ваша милость, а что она вам понравится, за это я головой ручаюсь, сделаю-то я это безвозмездно.

Луссуриозо

Не за того меня ты принимаешь,
Я, знаешь ли, скупиться не привык.
Какая ж мысль? Попробуем на вкус.
Виндиче

Нарисовать картину?
Луссуриозо

Нарисуй.
Виндиче

Ну что ж, представьте себе: "Отец-процентщик жарится в аду, а его сын и наследник пляшет на радостях со своей шлюшкой".

Ипполито (в сторону)

Без экивоков принялся за дело.
Луссуриозо

Сюжет занятный, но в твоей картине
Не все придется кой-кому по сердцу.
Виндиче

За шлюху головой ручаюсь я.
Ипполито (в сторону)

Ты прав, когда б она сошла с картины.
Виндиче

Что до сына и наследника, то его дружки-кутилы только ахнут, когда он выйдет к ним в расшитых золотом панталонах.

Луссуриозо

Ты мне — о выгоде, а я боюсь,
Что мы, отца-процентщика поджарив,
Картиной этой неприглядной можем
Его друзей богатых оскорбить.
Виндиче

Ах, синьор, правда ваша. Эти плуты скорее дадут себя вывести на чистую воду, чем на полотне.

Луссуриозо (в сторону)

Меланхоличен, а красноречив!
За деньги он пырнет отца родного.
(Вслух.)

Небось, деньжат негусто?
Виндиче

О-хо-хо!
Я уж забыл, как выглядят гинеи.
Церковной крысы я, синьор, беднее.
Луссуриозо (в сторону)

Мне это на руку.
Виндиче

Дают мне кров,
Чтоб только я не лаялся, и хлеба.
Когда уже пристану, как пиявка.
Луссуриозо

Вот получай за прежние обиды,
(Дает ему несколько золотых.)

Виндиче

Я слепну!
Луссуриозо

Что?
Виндиче

В глазах моих темнеет.
Луч солнца отразился слишком резко,
И стал я слепнуть от такого блеска.
Луссуриозо (в сторону)

Вся меланхолия сейчас пройдет.
(Вслух.)

Что, полегчало?
Виндиче

И не говорите.
Луссуриозо

Запомни все, что ты сейчас услышишь,
И станет уж совсем легко. Так вот,
Взывая к вашим шпагам о расправе,
Открою козни вам того, кто думал
Ославить вас и оскорбить меня.
Ипполито

Ославить нас?
Луссуриозо

Вот именно — ославить.
Пусть гнев ваш праведный, соединившись,
Падет с удвоенною силой.
Виндиче

Кто он,
Мерзавец этот?
Луссуриозо

Пьято, гнусный сводник.
Я обещал ему, что позабочусь
О том, чтобы его в тюрьме сгноили.
Виндиче (в сторону)

Меня, короче.
Ипполито

Как же он посмел?
Луссуриозо

Так и посмел.
(Ипполито.)

А все твоя затея!
Виндиче

Твоя? Возможно ли?
Ипполито

Представь себе.
Луссуриозо

Он, шельма, обещал достать мне девку,
А сам, неблагодарная свинья,
Моими же брильянтами прельщая,
Едва не совратил сестрицу вашу.
Ипполито

Мерзавец!
Виндиче

Я спущу с него три шкуры.
Луссуриозо

Я, зная целомудренность ее
И зная, как подобные посулы
Способны оскорбить невинный взгляд,
Не мог ему простить его коварства...
Виндиче

Ну да, конечно, не могли простить...
Синьор, я тронут вашим благородством.
Луссуриозо

И вышвырнул его без лишних слов.
Виндиче (в сторону)

Ах, вышвырнул? Ну погоди же, тварь!
Луссуриозо

Вот плата за мои благодеянья!
Склонять к такому... и кого? Кастиццу,
Чья непорочность для меня — святыня!
На что рассчитывал безумец этот?
Короче, потерпев с ней неудачу,
Он, бестия, решил нажать на мать;
Та, по всему, податлива; как масло, —
Вмиг дочку уступила.
Виндиче

Хороша!
Луссуриозо

Решив, что дело сделано, сюда
Явился он бахвалиться, но я...
Виндиче

Но вы?
Луссуриозо

Я так рассвирепел, что, наземь
Свалив его, избил до полусмерти.
Я, может, круто обошелся с ним?
Ипполито

Он заслужил такое обхожденье.
Виндиче (в сторону)

Где громы? Где возмездие небес?
Луссуриозо

Уж если я, чужой, не смог сдержаться,
Что ж говорить о вас?
Виндиче

Он до рассвета
Не доживет.
Луссуриозо

Он где-то во дворце.
Ты с ним, Ипполито, заговори,
Пускай твой брат его в лицо узнает.
Ипполито

В том нет нужды, милорд. Я... я могу
На Пьято показать...
Луссуриозо

Нет, замани
Сюда его. Пусть на моих глазах
Он кровью истечет.
Ипполито (Виндиче)

Ты слышишь, брат?
Виндиче (Ипполито)

Да, слышу. Исполняй же приказанье.
Ипполито (Виндиче)

Как приведу я, пораскинь мозгами,
Тебя, когда ты вот он, перед нами?
Уходит.
Луссуриозо

Как бишь тебя зовут-то?
Виндиче

Виндиче.
Луссуриозо

Что ж, имя подходящее.
Виндиче

Да — Мститель.
Луссуриозо

Рука твоя, надеюсь, не дрожит,
Обрушиваясь на врагов?
Виндиче

Нисколько.
Луссуриозо

Твой враг заклятый — Пьято.
Виндиче

Он умрет.
Луссуриозо

Услуги помню я. И тот не тужит,
Кто верою и правдою мне служит.
Входит Ипполито.
Виндиче

Уж как-нибудь сочтемся, ваша милость
Луссуриозо

Ну что, Ипполито, где этот сводник?
Ипполито

Синьор, он просто в непотребном виде.
Взял на душу он самый тяжкий грех:
Как грязная скотина, нализался,
И так его при этом развезло,
Что лучше вам сей мерзости не видеть.
Луссуриозо

Каков холоп — и сводник, и пропойца!
Виндиче (в сторону)

Отлично выкрутился. Ай да брат!
Луссуриозо

Обоим вам не терпится, я вижу,
Злодея кончить, так же как и мне.
Виндиче

Еще бы! А иначе жизнь не в жизнь.
Луссуриозо (Ипполито)

Так проводи же брата. Пусть возьмет
Он Пьято на заметку...
Ипполито

Да, милорд.
Луссуриозо

Мы вас возвысим так, что дух захватит.
Виндиче

Синьор, мы ваши преданные слуги.
Луссуриозо

Рад слышать.
(В сторону)

В этом деле толк я знаю:
В свой план любого дурня посвящу,
А если что — так ядом угощу.
Уходит.
Виндиче

О небо с его ангельским терпеньем!
Внимать отъявленному негодяю —
И не испепелить его на месте,
И на клочки его не разорвать!
Иль гром весь вышел? Или он карает
За худшие грехи?
Раскаты грома.
А вот и гром!
Ипполито

Брат, мы пропали.
Виндиче

Нет! Я вижу выход.
То знаменье мне было, не иначе,
Чтоб все задуманное совершить.
Ипполито

О чем ты?
Виндиче

Расчет мой безупречен, сам увидишь.
Я должен сам себя убить...
Ипполито

Ну да.
Виндиче

А герцог, хоть и мертв, земле не предан...
Убийца, согласись, любой лазейкой
Спешит воспользоваться.
Ипполито

Тут ты прав.
Виндиче

Как ты тогда посмотришь, брат, на то,
Чтобы покойник наш переоделся?
Ипполито

В твою?..
Виндиче

Ты понимаешь с полуслова.
Ипполито

Да, братец, ты на выдумки мастак.
Виндиче

Ведь Пьято, ты сказал, напился в стельку,
А пьяный — все равно что полутруп,
Он так же волочится по земле.
Ипполито

Да-да... Но есть еще одна загвоздка:
Труп рано или поздно опознают
И скажут, что мы герцога убили.
Виндиче

Как бы не так! И в этом-то вся соль.
Найдя его в том самом маскараде,
В котором я роль сводника играл,
Решат, что Пьято герцога убил
И с ним, подлец, одеждой обменялся,
Чтоб легче было ускользнуть.
Ипполито

Хитро.
Виндиче

Увидишь, разыграем, как по нотам.
Осечка, уж поверь мне, невозможна.
Ипполито

Тогда — за дело.
Виндиче

Кстати, не мешает
Нам наказать примерно нашу мать,
Чтоб злого беса из нее изгнать.
Уходят.

СЦЕНА 3

Входит герцогиня под руку со Спурио; за ними бежит Супервако со шпагой, но Амбициозо останавливает его.
Спурио

Мадам, не прижимайтесь так ко мне.
Нас могут увидать и заподозрить.
Герцогиня

И заподозрить? Интересно, в чем?
(Целует его.)

Ведь это все — невинные забавы.
Спурио

Невинные забавы, говорите?
Скрываются.
Амбициозо

Куда ты? Стой!
Супервако

Да ведь они сейчас...
Амбициозо

Не горячись. Повременим немного.
Супервако

Но ты же видел!
Амбициозо

И не то видали.
Супервако

Теперь ее, выходит, всякий тискай?
Так вознестись, чтобы упасть так низко!
Амбициозо

Разнежатся на десяти перинах,
Вот зуд и начинается у них...
Уж если так, то спуталась бы, что ли,
С каким синьором, так ведь нет, с ублюдком!
Супервако

Совсем ополоумела она.
Амбициозо

Да все они, мерзавки, хороши:
Сидит, сама невинность, у окошка,
А приглядишься — мартовская кошка.
Супервако

За ними! Коль они начнут грешить,
Нам их грехи вовек не отмолить.
Уходят.

СЦЕНА 4

Входит Грациана, за ней, с кинжалами, ее сыновья.
Виндиче

Иди, иди! Ты у меня попляшешь.
Грациана

Сынок, ты что, убить меня задумал?
Виндиче

И это — мать!
Ипполито

Бесовское отродье!
Грациана

Да вы взбесились. Люди, помогите!
Виндиче

Кричи, кричи.
Грациана

Звереныши, пронзить хотите грудь,
Которая кормила вас?
Виндиче

Она
Сейчас полна не молоком, а ядом.
Грациана

Я — ваша мать! Чтоб дни продлились ваши...
Виндиче

Ах, не смеши. Узнали мы сегодня,
Что ты за мать. Скажи уж лучше — сводня.
Грациана

Пожалуй, ты и ведьмой назовешь[71].
Ипполито

И этот титул дли тебя хорош.
Грациана

Так оскорблять!
Виндиче

Ну бабы! Небеса, удостоверьте:
Ведь лицемерят даже перед смертью.
Грациана

Кто лицемерит?
Виндиче

Разве человек
Не приходил к тебе от Луссуриозо
И разве не уговорил тебя
Отдать на поруганье дочь, тем самым
Лишив последнего стыда?
Грациана

О чем ты?
Какой поклеп! Да у него и в мыслях
Такого не было. Все так невинно,
А сплетни грязные уж тут как тут.
Сынок, не верь им.
Виндиче

Не могу поверить,
Что это не во сне, а наяву!
Уж если матери нам лгут в глаза,
То, значит, верить никому нельзя.
Ипполито

Ужасный век!
Виндиче

Тот человек был я.
Вертись теперь ужом на сковородке.
Грациана

О тысяча проклятий!
Виндиче

Луссуриозо
Послал меня, и я, переодевшись,
Нашел, что серебро-то низшей пробы.
Ну а приди не я, а проходимец?
Грациана

Другой бы не околдовал меня!
Виндиче

Выкручиваться, мать, ты мастерица.
Сам черт тебе в подметки не годится!
Еще словцо — и я всему поверю.
Грациана

Клянусь, то было просто наважденье.
О, сжалься же! Я стану на колени.
(Опускается со слезами на колени.)

Виндиче

Ну-ну... Ты виновата, но... Не плачь...
Ипполито

Чтоб мать — родную дочку... Да, ужасно,
Хотя... мы это видим сплошь и рядом...
Виндиче

Ну все, вставай... Ведь это не допрос.
Краснеет сталь при виде женских слез.
Брат, спрячь кинжал, не то он заржавеет.
Ипполито

От этой сырости? А что, пожалуй.
Виндиче (Грациане)

Для пашен и лугов твоей души,
Что высохла от зноя, этот дождь
Да будет благодатным и желанным!
Встань, обновленная весенним ливнем.
Грациана

Сотри, господь, пятно с моей души,
Не то его в семи водах отмою,
Горчайшими слезами изойдя.
У нас глаза чуть что на мокром месте,
Но нет без покаянья — благочестья.
Виндиче

Давай же, брат, обнимем нашу мать,
Душа ее очистилась и жаждет
Слияния с нашими.
Ипполито

Да будет так.
Виндиче

Средь женщин, брат, порядочных немного,
Но мать из их десятка, слава богу.
(Грациане.)

Сейчас, когда ты наконец прозрела,
Ты понимаешь, что, торгуя дочкой,
Клеймо ты ставила на лбу своем?
Порядочная мать, тебя завидя,
Воскликнула бы: "Сатана, изыди!"
А дочь, своей невинностью горда,
Наверное, сгорела б со стыда.
Ипполито

Кастицца стала бы наемной девкой!
Виндиче

От этих мыслей все нутро горит.
Прослыть подстилкой знатного вельможи,
Дворцовой шлюхой, жалкой содержанкой!
Отдать на поруганье тело... душу!
Ипполито

Ты прав. Платить такой ценой за роскошь!
Виндиче

Вокруг с ума все, видно, посходили.
Та, что была доступною вчера,
Глядишь, сегодня — фрейлина двора.
Ты, мать, на все посулы и угрозы
Легко ответить можешь Луссуриозо:
Кто раз уступит, по рукам пойдет.
Один удар — и в трещинах весь лед.
Грациана

Твое сравненье, Виндиче, прекрасно.
Ипполито

Брат, мы о деле, кажется, забыли.
Виндиче

И правда! Радость, словно эльф чудесный,
И беззаботна так и легковесна.
(Грациане.)

Прощай же. Снова честь ты обрела
И тяжкий груз с моей души сняла.
Грациана

Да, я вела себя несообразно.
Отныне я клянусь бежать соблазна.
Виндиче

Рад это слышать.
Ипполито

Передай от нас
Поклоны добродетельной Кастицце.
Виндиче

Той, что чиста пред богом и людьми.
Грациана

Охотно.
Виндиче

Ну и наш поклон прими.
Уходят.
Грациана

Что в самом деле на меня нашло?
То было забытье — и вот, очнулась.
Ну как теперь в глаза смотреть мне той,
Над чьим достоинством я надругалась?
Вот и она.
Входит Кастицца в подчеркнуто открытом платье.
Легка ты на помине.
Кастицца

Вы так пеклись о выгоде моей,
Честили так, что у меня нет сил
Вам прекословить. Я на все согласна.
Грациана

На что согласна?
Кастицца

Нынче ж уступить,
Как вы велели, герцогскому сыну
И сделаться наложницей его.
Грациана

Ты этого не сделаешь, надеюсь.
Кастицца

"Надеюсь"? Вы ведь этого хотели.
Грациана

Нет-нет!
Кастицца

Мадам, зачем кривить душой?
Я — ваша кровь, и все стерплю, не бойтесь.
Молчите? Я опять не угодила?
Вы что, хотите, чтоб ему на шею
Я бросилась?
Грациана

Ах, не терзай мне душу.
Кастицца

Сначала на сожительство меня
Благословляли вы. Потом, увидя,
Что это ни к чему не привело,
Вы прокляли меня. И я сдаюсь.
Снимите материнское проклятье,
А я сниму с себя вот это платье.
Грациана

Дитя мое, когда в тебе осталась
Хоть искра добродетели высокой,
Мое дыханье пусть ее раздует!
Ах, женщина бывает безрассудна.
Но я переболела тем недугом,
Который многих матерей сразил.
Прости же и не надрывай мне сердце.
Уж если ты вняла дурному слову,
Хорошему тем более внемли.
Кастицца

Я что-то не пойму никак. Не вы ли,
Как искуситель змий, меня так ловко
Здесь оплели, что все мои молитвы —
И "Богородица" и "Отче наш" —
Бессильны были разорвать кольцо?
Грациана

Ну полно, полно прошлым попрекать!
Все станет на свои места.
Кастицца

Боюсь,
Уже не станет.
Грациана

Ты с ума сошла!
Кастицца

А положенье? Деньги? Новый герцог?
Грациана

Мои слова! Они мне как отрава.
Ну посуди, чего все это стоит!
Высоким положеньем разве скроешь
Поступок, низкий? Деньги... Разве девка,
Пускай она из мест не выйдет злачных,
Прокормит всех детей своих внебрачных?
Сын герцога? Сегодня ты в фаворе,
А завтра, смотришь, по миру пошла.
Чем быть метрессой, милая Кастицца,
На свет уж лучше вовсе не родиться.
Кастицца

Расцеловать позвольте вас, синьора,
И пусть душа растает в поцелуе.
Я вас испытывала.
Грациана

Это правда?
Кастицца

И да и нет. Ведь никакая сила
Меня грешить, поверьте, не заставит.
Девичья честь — хрустальный бастион,
Но если он надежно укреплен,
То, как бы враг ни подступал, лютуя,
Оплот осаду выдержит любую.
Грациана

Вот и с моей души снят тяжкий камень.
Мы образцом послужим для людей:
Ты — для девиц, а я — для матерей.
Уходят.

ДЕЙСТВИЕ V

СЦЕНА 1

Входят Виндиче и Ипполито, поддерживая труп герцога.
Виндиче

Правой, левой... Вот молодец! Смотри, брат, не разбуди его.

Ипполито

Что ты, да я ним, как с родным.

Виндиче

И правильно. Ведь ему за меня помирать. (Показывая на труп.) Гляди, хорош я, нечего сказать, так и стелюсь по земле. Я должен держаться на ногах, чтобы себя же волочить! Ударю кинжалом как убийца, а рухну как убиенный. По-моему, мы вернули все, что ему причиталось, и с лихвой.

Ипполито

И главное, совесть при этом чиста.

Виндиче

Скажи-ка мне, Луссуриозо придет один?

Ипполито

Как бы не так. Его вера слишком шатка, чтобы ходить без подпорок. За ним мясные мухи так и увиваются: сядет за стол — и эти тут как тут, вышел — они с жужжанием следом.

Виндиче

Ничего, наша месть вооружена отличной мухобойкой. Вот он, долгожданный случай! Момент самый подходящий, чтобы свести с ним старые счеты. Его папаша, герцог, протянул ноги, как подобает интригану, — загнулся втихую, без свидетелей. А этому я покажу сначала бездыханное тело, а там прирежу его самого под занавес. Пусть лежат в обнимку!

Ипполито

Постой, брат, не пори горячку. Еще не время. Дождемся, когда фортуна к нам лицом повернется.

Виндиче

Лицом? Надеюсь, оно будет размалевано во всем правилам искусства[72].

Ипполито

Слушай, пока нас не накрыли, пойдем отсюда. Тем более что Луссуриозо ждет нас.

Виндиче

Ладно. Дождусь другого часа. Смотри, идет! Ну-ка, держи этого покрепче.

Входит Луссуриозо.
Ипполито

Синьор!

Луссуриозо

Что? Кто тут? А-а, уже пришли...
Виндиче

Да, милорд, буквально сию минуту. Почему-то мы решили, что найдем эту пьяную образину именно здесь.

Ипполито

Синьор, надеюсь, стражу отослал?
Луссуриозо

Всех отослал я, если не считать
Двух-трех телохранителей у входа.
Ипполито (в сторону)

Пускай они там заживо сгниют.
Луссуриозо

Вы не одни? Кто с вами? Этот раб?
Виндиче

Да, мы приволокли его, хозяин.
(В сторону.)

Раб, говоришь? Вот любящий сынок!
Луссуриозо

Он это! Он, мерзавец! Тише вы,
Проснется ведь.
Виндиче

Да мы и так, синьор,
Не дышим.
Луссуриозо

Вот и чудно. Ну, поганец,
Ты больше не проснешься.
(В сторону.)

А ведь это,
Пожалуй, мысль: убить, пока он спит,
Не то ведь он всю правду им откроет.
Виндиче

Послушайте, милорд...
Луссуриозо

А? Что такое?
Виндиче

Пришить его, пока он под парами?
Луссуриозо

Вот именно.
Виндиче

Тогда ему уж точно
Не протрезветь.
Луссуриозо

Пускай в аду буянит.
Виндиче

Он столько выпил, что зальет огонь...[73]
Луссуриозо (в сторону)

У малого мозги-то набекрень!
Виндиче (в сторону)

... и не на чем будет вашей милости свои косточки погреть. Пьянице свалиться в адское пекло — все что полной бадье перевернуться, будет море разливанное.

Луссуриозо

Ну хватит! Вспомните, как он хотел
Вас оскорбить, и шпаги обнажите.
Виндиче

Он, негодяй, заплатит мне сполна.
Луссуриозо

Ну!
Виндиче

Сударь, а из этой заварухи
Вы вытяните нас?
Луссуриозо

Уж как-нибудь.
Виндиче (дырявит кинжалом труп)

Так вот тебе! И вот! И вот! И вот!
Луссуриозо

Неплохо... Что это?.. Стой! стой, убийца!
Ведь это герцог, мой отец!..
Виндиче

О боже!
Луссуриозо

Да он никак уже давно холодный!
Прости, что я назвал тебя убийцей.
Ты не при чем здесь, это мерзкий Пьято
Убил его, я думаю, а после
Так вырядил.
Ипполито

Что ж, очень может быть.
Виндиче

Нет ни стыда, ни совести: напялить
На герцога холопский свой камзол!
Луссуриозо

Кто знает, сколько так он пролежал...
Виндиче (в сторону)

Уж я-то знаю.
Луссуриозо

О том, что замышляли мы, ни слова.
Виндиче

Милорд, как можно!
Ипполито

Ах, ваша светлость, да какой резон
Сейчас нам языки-то распускай?
Луссуриозо

Оно, конечно... Надо бы послать
За герцогиней, братьями, бастардом,
За нашей знатью... Чтоб о злодеянье
Услышало высокое собранье.
Виндиче

Тогда и нас ни в чем не заподозрят,
И выйдем мы сухими из воды.
Луссуриозо

Эй, Ненчо, Сордидо! Сюда, скорее.
Входят его слуги.
Первый слуга

Милорд, вы звали нас?
Второй слуга

Мы здесь, милорд.
Луссуриозо

Хотели мы втроем уединиться,
Вдруг видим — герцог... на земле, в крови...
Ужасная история, не так ли?
Первый слуга

О господи, наш герцог! Ну-ка, Ненчо,
Беги, подымешь на ноги весь двор.
Слуга уходит.
Виндиче (в сторону)

Премудрость мести только тот постиг,
Кто не оставит никаких улик.
Я был его агонии свидетель
И вот сейчас стою, как посторонний.
Луссуриозо

Чтоб эту благороднейшую кровь
Пролил дрянной холоп, пылая злобой!
Ипполито (в сторону)

В твой адрес.
Виндиче (в сторону)

В дураках, вот и орет.
Луссуриозо

Нет зрелища ужаснее! Смотрите,
Не яд ли это на губах?
Виндиче

А ну-ка...
И правда, самый настоящий яд.
Злодей! Подлец! Мерзавец! Негодяй!
Ипполито (в сторону)

Он кроет герцога его словами.
За сценой голоса: "Где он? Сюда?" Входят Амбициозо, Супервако и придворные.
Амбициозо

Зловещая комета пронеслась
Над нами, оставляя свет мертвящий.
Луссуриозо

Взгляните, благородные синьоры!
Отец мой, герцог, от руки слуги
Погиб — и вот лежит в его одежде.
Входят герцогиня и Спурио.
Герцогиня

Мой муж и господин!
Третий вельможа

Да, ваша светлость.
Второй вельможа

Знаком мне этот вытертый камзол.
Виндиче (в сторону)

Еще бы не знаком — ведь мы встречались.
Супервако (тихо)

Мать тут как тут... Что ж, подождем немного:
Супруг — мертвец, и ей туда дорога.
Амбициозо (в сторону)

Мои он мысли словно прочитал.
Спурио (в сторону)

Отец-то, глянь, загнулся. Вот те на!
Благодарю тебя, моя фортуна.
Авось, отсюда пользу извлеку,
И повезет внебрачному сынку.
Луссуриозо

Мне, помнится, сказали два синьора,
Что герцог отпустил их. Где они?
Третий вельможа

Простите нас, милорд. Велел нам герцог
Его оставить. Всем же говорить,
Что, дескать, хочет он побыть один.
Остался с ним лишь тот простолюдин.
Виндиче (в сторону)

Одно признанье — и все шито-крыто.
Луссуриозо

Вы подписали приговор ему!
И после этого, наглец, ты смеешь
Мне признаваться в низости своей?
Казнить его!
Третий вельможа

Помилуйте!
Луссуриозо

Ни слова.
Ты — соучастник преступленья.
Виндиче

Суд
Свершился.
Луссуриозо

Стража, увести его.
Третий вельможа уходит под стражей.
Виндиче (Ипполито)

Ну, не дурак? Кто нынче не солжет,
Того за правду виселица ждет!
Ипполито (Виндиче)

Везучие мы, брат, с тобою.
Виндиче (Ипполито)

Вместе
И дальше насладимся нашей местью.
Луссуриозо

Распорядитесь, чтоб на лошадях
Пустились за изменником вдогонку.
Виндиче (в сторону)

На лошадях? Ну что же, в добрый путь.
Второй вельможа

Осмелюсь я напомнить вам, милорд,
В связи с кончиной вашего отца
Все титулы наследуете вы.
Луссуриозо

Синьор, о чем вы? Не до них мне нынче,
О трауре все помыслы мои.
(В сторону.)

А вот и титулы!
(Вслух.)

Поговорим
О бренной жизни, о мужах великих,
Почивших в бозе.
Виндиче (в сторону)

Посмотреть на них,
Играют титулами, словно в мяч.
Псы, нового хозяина любя,
Боготворят его, а он — себя.
Вельможа

Вы — свет, милорд, который нас утешит.
Луссуриозо

Слезами затуманен он. Во время
Дождя грибного так же светит солнце.
Вельможа

Мы вамслужить готовы, ваша светлость.
Луссуриозо

Что? "Ваша светлость"? Ах, ну да, конечно.
Вельможа. Вам этот титул дан самой судьбой.
Луссуриозо

Судьбой? Скажите лучше — небесами.
Виндиче (в сторону)

От скромности он не умрет.
Вельможа (герцогине)

Мадам,
Кругами разойдется по воде
Печаль и радостям уступит место.
Убийца выдаст сам себя, поверьте.
Виндиче (в сторону)

По-твоему, он круглый идиот?
Вельможа

Ну а теперь, синьоры, воздадим
Все почести покойному. Не будем
При этом забывать, что новый герцог
Безмерно щедр в своих благодеяньях,
Так что давайте в его честь, синьоры,
Устроим пиршество.
Виндиче (в сторону)

Вот это да!
Вельможа

И это — жизнь: приходят друг за дружкой
Печаль и радость, траур и пирушки.
Луссуриозо

Я буду добрым господином вам.
(В сторону.)

А эта, глянь, застыла с кислой миной!
Пришла пора покончить с герцогиней.
Уходят Луссуриозо, вельможи и герцогиня.
Ипполито (Виндиче)

Ты слышал — пиршество!
Виндиче (Ипполито)

Да, хороши.
Пойдем же выпьем на помин души.
Братья уходят.
Спурио (в сторону)

В тот миг, когда я был зачат, наверно,
Воскликнул герцог: "В яблочко попал!"
Ушел он от моей расплаты, каюсь,
Зато уж на других я отыграюсь.
Уходит.
Супервако

Они, ты видел, терлись друг о дружку.
Амбициозо

Я просто видеть не могу бастарда!
Супервако

Его часы, поверь мне, сочтены.
Им всем пирушка эта выйдет боком!
Вон месяц, что недавно народился,
Он герцога переживет намного.
Покончу с ним — и власть в моих руках.
Давай, Безносая, надень личину,
Она тебе положена по чину.
Уходит.
Амбициозо

Меня, выходит, побоку, а сам,
Как погляжу я, в герцоги ты метишь!
Гляди, споткнешься, брат, и не заметишь.
Уходит.

СЦЕНА 2

Входят Виндиче с Ипполито и Пьеро, с прочими знатными синьорами.
Виндиче

Синьоры, выше головы! Другие,
Те, у кого кишка тонка сражаться,
Проглатывают молча все обиды.
А в наших душах пусть пожар бушует
И это капище, источник зла,
Пускай спалит сегодня же дотла!
Пьеро

Да, но...
Первый синьор

Как мстить?
Второй синьор

Власть эта унижала
Нас так, что, как ни мсти, все будет мало.
Виндиче

Послушайте, те из вельмож, кто вас
Так унижал, хотят во время пира
Устроить небольшое представленье[74].
Уже и маски для него готовы.
Нам на руку весь этот маскарад:
В такие же костюмы нарядимся,
Чтоб цвет, фасон, покрой — все совпадало,
До самых незаметных мелочей,
И вот тогда, опередив актеров,
Мы учиним веселый балаган,
Когда же зрители вконец сомлеют,
У нас уж будут шпаги наготове —
И тотчас в воздухе запахнет кровью.
Пьеро

Неплохо!
Третий синьор

А когда придут актеры?
Виндиче

Все кончено, а нас и след простыл.
Пьеро

Как быть с охраной герцога?
Виндиче

А-а, эти...
Когда пьяны, они слабы, как дети.
Ипполито

Есть и подмога. В случае чего
Пять сотен храбрецов придут на помощь[75].
Пьеро

Что ж, вашу руку!
Виндиче

Действовать начнем!
Слова, друзья, оставим на потом.
Уходят.

СЦЕНА 3

Пантомима: вельможи из окружения Луссуриозо коронуют нового герцога. Вступает музыка. Накрывается стол для пиршества. За стол садятся Луссуриозо и его приближенные. Зажигается яркая звезда.
Первый вельможа

Светлейший герцог, многие вам лета,
Отрадных дней и вечных наслаждений!
Луссуриозо

Благодарим. Хотя все это, право,
Выслушиваем мы теперь по праву.
Второй вельможа

Вы озарили все вокруг.
Четвертый вельможа

Синьор
Нахмурился?
Второй вельможа

Он мыслит!
Первый вельможа

Да, он мыслит.
Луссуриозо (в сторону)

Блудницу герцогиню мы изгнали.
Теперь черед бастарда. Этот пир
Сулит тяжелое похмелье многим.
И сводных братьев оплатить заставим
Своею жизнью старые долги.
Первый вельможа

Готовьтесь, ваша светлость, к развлеченьям.
Актеры начинают.
Луссуриозо

Мы готовы.
Но что это? Гнездится здесь измена?
Смотрите, в небе вспыхнула звезда![76]
Первый вельможа

Звезда, милорд? Но где?
Луссуриозо

Вон там, вон там!
Второй вельможа

Плохое предзнаменованье.
Луссуриозо

Чем
Грозит мне эта яркая комета?
Иль я не герцог боле? Чепуха!
Теперь уже мне нечего бояться.
Все это бабьи россказни... Не клацай
Зубами... Правду ль говорит молва:
Летит у всех великих голова,
Когда с хвостом комета?
Первый вельможа

Она грозит опасностью.
Луссуриозо

Так, так.
Второй вельможа

Милорд, она опасностью грозит,
Я думаю, кому-нибудь другому.
Луссуриозо

Да-да, ты прав.
Первый вельможа

Ведь вы окружены
Любовью ваших преданнейших слуг.
Умрете вы от старости, милорд,
Вам жить и жить, лет шестьдесят, не меньше.
Луссуриозо

Лет шестьдесят? И только?
Первый вельможа

Ах, милорд,
Все восемьдесят.
Второй вельможа

Думаю, все сто.
Четвертый вельможа

Сто? Жить вам, сударь, вечно!
Луссуриозо

Это то,
Чего я ждал. Ты всех умней, я вижу,
А ум я чту. Что ж, я тебя приближу,
Ты сядешь рядом. Вас, синьоры, тоже
Прошу садиться. Дайте знак актерам.
Все эти звезды кажутся мне вздором.
Четвертый вельможа

Вот и актеры... Хороши, милорд?
Входят переодетые братья [Виндиче и Ипполито] и еще два синьора, разыгрывающие "маску" о мстителях[77].
Луссуриозо

Прекрасный танец.
(В сторону.)

Вас, бастард и братья,
На углях так заставлю танцевать я.
Исполнив танец, мстители извлекают из-под платья шпаги и закалывают четверых сидящих за столом. Раскаты грома.
Виндиче

Как гром гремит! Не правда ль, зычный голос
У этого актера? Стон услышав,
Он реплику умело отыграл.
Ипполито

Исполнили мы пьеску в лучшем виде.
Виндиче

Уйдем же за кулисы.
Ипполито

Да, пошли.
Все, кроме Виндиче, уходят.
Виндиче

Ну вот, и никаких отныне оргий!
Гром рукоплещет — значит, бог в восторге.
Уходит.
Луссуриозо

О! О!
Входят, танцуя, переодетые участники другой "маски", готовые совершить покушение: Амбициозо, Супервако, Спурио и слуга Амбициозо. Луссуриозо, очнувшись, стонет и слабым голосом зовет: "Стража! Измена!" Все застывают на месте и, обернувшись на его голос, видят, что сидящие за столом мертвы.
Спурио

Кто это стонет?
Луссуриозо

Стража! Эй, на помощь!
Амбициозо

Никак их всех прирезали?
Супервако

Похоже.
Слуга

И герцога и всех его вельмож.
Амбициозо (в сторону)

А я-то предвкушал резню. Проклятье!
Кто нас опередил, хотел бы знать я?
Супервако

Я герцогом себя провозглашаю.
Амбициозо

Ты — герцог? Ну, уж это мы посмотрим!
(Закалывает Супервако.)

Спурио

И ты, мерзавец, отправляйся следом!
(Закалывает Амбициозо.)

Слуга

Мой господин... Ну погоди, злодей!
(Закалывает Спурио.)

Возвращается прежняя четверка: Виндиче, Ипполито и два синьора.
Виндиче

На помощь герцогу! Сюда! Измена!
Входит Антонио со стражей.
Ипполито

Вот он, убийца! Арестуйте.
Луссуриозо

О!
Виндиче

Убили герцога!
Ипполито

И всех вельмож.
Виндиче

Врачей, врачей!
(В сторону.)

Скорей бы он кончался.
Антонио

Ужасная резня! Мне повидать
Пришлось немало, но и я немею.
Луссуриозо

О!
Виндиче

Помогите же страдальцу!
(В сторону.)

Месть,
Души его скорей!
(Вслух.)

Скажи, злодей,
Ты всех их порешил?
Слуга

Я, сударь, только...
(Показывает на Спурио.)

Виндиче

А кем тогда был герцог продырявлен?
Слуга

Его таким нашли мы.
Луссуриозо

О, мерзавец...
Виндиче

Вы слышите?
Луссуриозо

Нас всех... актеры... в масках.
Виндиче

Ты это слышал, подлая душа?
Теперь-то ты не станешь отпираться?
Слуга

Чудовищная ложь, бог мне свидетель.
Антонио

Эй, взять убийцу! Руки обагрил
Он кровью августейшей.
Слуга

Нет! Неправда!
Антонио

Достоин самой страшной смерти он.
Стража уводит слугу.
Виндиче (в сторону)

Еще один под нож! А я в сторонке.
Милорд, ну как вы?
Луссуриозо

Я уж не жилец.
Начало круто — крут и мой конец.
Язык... меня... не слушается больше...
Виндиче

Назад, синьоры! Нечем ведь дышать.
(Шепчет на ухо Луссуриозо.)

Язык не слушается? Ну так слушай,
Ты мной убит.
Луссуриозо

О!
Виндиче

И отец твой.
Луссуриозо

О!
Виндиче

Я — Виндиче, и Пьято — тоже я,
Но мой секрет тебе уже не выдать.
Луссуриозо умирает.
Ну вот и все, он отошел, синьоры.
Антонио

Он был сражен рукой беспощадной.
Те, что за власть дрались в таком запале,
От рук злодеев, как и герцог, пали.
Виндиче

Какой он герцог?
Ипполито

Мой синьор, на вас
Италия сейчас глядит с надеждой.
Виндиче

Седины ваши нам вернут тот век,
Когда был человеком человек.
Антонио

Тяжел венец! Его нести не мне бы...
Пусть этот груз со мной разделит небо.
Виндиче

Насилие над вашей госпожой
Искуплено.
Антонио

На все есть воля божья.
Но кем был старый герцог умерщвлен,
Хотел бы знать я.
Виндиче

Полноте, милорд.
Антонио

Здесь много странного, скажу я вам.
Ипполито

Все к лучшему, все к лучшему, синьор.
Виндиче

Для вашего же блага, ваша светлость.
Теперь, пожалуй, можно и открыться:
Мы с братом это сделали.
Антонио

Вы с братом?
Виндиче

Представьте, сударь. Ловко, согласитесь?
Антонио

Под стражу негодяев!
Виндиче

Нас? Под стражу?
Антонио

Казнить обоих, и без промедленья!
Виндиче

Помилуйте, ведь мы для вас старались.
Антонио

Ах, для меня? Но в случае чего
Убьете вы меня, как и его.
Виндиче

Попались, брат, в капкан!
Ипполито

Ты сам нас выдал.
Виндиче

Знать, тащит Луссуриозо, этот идол,
В могилу нас... И все ж мы отмщены!
Со всеми посчитались мы врагами —
И вдруг себя же утопили сами.
Опасность чуя, грех таишь от всех,
А стоит выплыть — и открылся грех.
Счастливым мог бы быть финал спектакля,
Так нет, все поломал! Ну, не дурак ли?
Я, помню, выдавал себя за Пьято,
Когда самонадеянный вельможа
Меня казнил заочно со словами:
"Убийца скоро выдаст сам себя".
Накаркал, гад! Но — первый околел.
Милорд, нам все равно не отвертеться,
Так вот, все это — дело наших рук.
Могли б мы подкупить вельмож и слуг
И дешево отделаться, да только
Зачем мараться? Мы же все успели
И мать наставить, и сестру спасти,
И всю эту породу извести.
Прощайте, господа!
Стража, уводит Виндиче и Ипполито.
Антонио

Вот и конец
Трагедии. Скорей убрать тела!
Пусть смоет этой крови половодье
Мысль об измене навсегда в народе.
Все уходят.

Томас Мидлтон и Уильям Роули. Оборотень[78]

Трагедия в пяти действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Вермандеро, отец Беатрисы.

Томазо де Пиракуо, знатный сеньор.

Алонсо де Пиракуо, его брат, помолвленный с Беатрисой.

Альсемеро, дворянин, впоследствии муж Беатрисы.

Джасперино, его друг.

Алибиус, ревнивый доктор.

Лоллио, его помощник.

Антонио, обернувшийся слабоумным.

Педро, друг Антонио.

Франциск, мнимый сумасшедший.

Де Флорес, дворянин на службе у Вермандеро.

Сумасшедшие, слуги.

Беатриса-Джоанна, дочь Вермандеро.

Диафанта, ее служанка.

Изабелла, жена Алибиуса[79].


Действие происходит в испанском порту Аликанте.

ДЕЙСТВИЕ I

СЦЕНА 1

Входит Альсемеро.
Альсемеро

Я в церкви увидал ее впервые,
И ныне — снова в церкви. Ну и что же?
Чем это совпаденье мне грозит?
Как место свято, так и мысли святы;
Люблю ее с благочестивой целью,
И здесь, мне думается, допустимо
Сравненье с сотвореньем человека
Средь кущ первоначальных; святость места —
Залог того, что он туда вернется[80],
Когда стремиться будет. Наша встреча
Произошла во храме потому,
Что это место нас соединит.
Тут и начало, тут и завершенье.
Входит Джасперино.
Джасперино

Вы здесь, сеньор? Пора! Попутный ветер!
Нам предстоит приятная прогулка.
Альсемеро

Да нет, ты ошибаешься, дружище.
Совсем наоборот.
Джасперино

Так что ж — на Мальту?
У ведьмы не сторгуешь ветерка[81]
Благоприятней, чем подул сегодня
По воле божьей.
Альсемеро

Только что я видел,
Как флюгер с церкви острием своим
Нацелился в меня. Он — против нас.
Джасперино

Как, против нас? Да видите ли вы,
Что перед вами?
Альсемеро

Плохо, Джасперино.
Джасперино

Вам плохо? Вы больны?
Альсемеро

Вполне здоров;
По крайней мере, если нет во мне
Какого-нибудь скрытого недуга.
Джасперино

Я начинаю опасаться... Прежде
Охота ваша к странствиям, сеньор,
Знать не хотела никаких препятствий.
На суше сами вы будили слуг
И помогали вьючить лошадей,
На море выбирали с моряками
Тяжелый якорь, паруса крепили,
Боялись прозевать легчайший бриз,
Молились только о попутном ветре.
А нынче — отреклись?
Альсемеро

Нет, старый друг.
Я той же самой веры, той же церкви[82].
Джасперино

Что вы не влюблены, готов ручаться,
В вас стоик обнаружился давно,
Ни ваша мать, ни лучшие друзья,
Как ни пытались вас прельстить женитьбой
(А уж невесты были — загляденье!),
Не вышло ничего. Так что же вдруг
Случилось?
Альсемеро

Господи, как ты настойчив!
Я просто размышлял о том, что слышал
Сегодня в церкви.
Джасперино

Я — настойчив?
Да я — ленивая улитка
В сравненье с вашею вчерашней спешкой.
Альсемеро

Оставь, дружище, все идет, как надо.
Входят слуги.
Джасперино

Идет, — да только не вперед, — назад.
Первый слуга

Матросы ждут. Прикажете грузиться?
Альсемеро

Нет, погодите.
Джасперино

День самый подходящий, и Венера под знаком Водолея[83].

Второй слуга (в сторону)

Похоже, сегодня в море не выйдем. К чему бы это?

Альсемеро

Повременим. Я нынче жду известья
О важном деле. Как оно решится,
Так сразу и отчалим.
Первый слуга

Воля ваша.
Второй слуга (в сторону)

Пусть себе развлечется. А нам на берегу сохранней.

Слуги уходят. Входят Беатриса, Диафанта и слуги. Альсемеро приветствует и целует Беатрису[84].
Джасперино (в сторону)

Вот так штука! Видать, в Спарте законы переменились. Расшаркиваться перед женщиной? Да еще и целоваться? Небывалый Случай! Где он только выучился? Выходит ловко, а ведь вроде не репетировал. Поглядим дальше. В Валенсии такому приятному обороту удивятся больше, чем если бы он выкупил половину Греции у турок.

Беатриса

Да вы, сеньор, — ученый.
Альсемеро

Не из важных.
Беатриса

Вы что-то говорили про любовь.
К какой она относится науке?
Альсемеро

Когда я слышу вас, то понимаю,
Что к музыке[85].
Беатриса

Вы в ней весьма искусны.
С листа поете.
Альсемеро

Все свое искусство
Я исчерпал. Мне не хватает слов
И поневоле нужно повторяться:
Я вас люблю.
Беатриса

Сеньор, не торопитесь.
Глаза — лишь высланный вперед дозор,
Дозорные же могут ошибаться:
Порой наговорят о чудесах,
Но ум, идущий следом за глазами,
Проверит их — и назовет слепцами[86].
Альсемеро

Уже не так, сударыня: вчера
Одни глаза судили, а сегодня —
Рассудок мой, и мнения сошлись.
Когда вопрос рассмотрен в двух палатах,
Необходимо только одобренье
Монаршее[87].
Беатриса

Есть власть и надо мной.
(В сторону.)

Глаза мои! Вы заблуждались прежде.
Вот, наконец, вы видите того,
Кто был мне предназначен. Ненамного
Он опоздал к решающему часу —
Но опоздал!
Джасперино (в сторону)

И чего снаряжались! Из Валенсии в Аликанте могли и на телеге доехать. И сэкономили бы весь морской припас. Вот это называется сбиться с курса! Ладно, теперь моя очередь...

Хотелось мне отведать приключений,
Так вот, пожалуйста, еще галера.
На абордаж! И это будет мой
Законный приз, и топселя — долой![88]
(Приветствует Диафанту.)

Входит Де Флорес.
Де Флорес

Сударыня, отец ваш...
Беатриса

Я надеюсь,
Он в добром здравье.
Де Флорес

Вас удостоверят
Глаза, сударыня, что это так.
Сейчас он будет здесь.
Беатриса

Тогда к чему же
Назойливый пролог? Я предпочла бы, —
Чтоб он явился вдруг, без предисловий.
Не надо бесполезной болтовни.
А что до вашего явленья, сударь,
Как мало рада я ему, надеюсь,
Вы знаете.
Де Флорес (в сторону)

Обычное презренье,
Не больше и не меньше ни на йоту.
Ужели должен я все время гнаться
За тем, что ускользает? Будь, что будет.
Не стану я лишаться наслажденья
Быть близ нее, — пусть бесится, как хочет!
Я знаю, что я мертвый бил бы ей
Приятнее, живого; хоть причины
Весомой нет — один лишь вздорный нрав.
Альсемеро

Вас что-то раздосадовало вдруг,
Сударыня?
Беатриса

Сеньор, прошу прощенья.
Мне трудно вам причину объяснить.
Бывает так, что одному кому-то
Невыносимо, как смертельный яд,
То, что на вкус других вполне съедобно.
Вот так мне этот человек противен —
В глазах моих он точно василиск[89].
Альсемеро

Уж такова натура человека.
Едва ли среди тысячи один
Найдется без малейшего изъяна.
У каждого свои несовершенства:
Один не переносит запах роз,
Столь сладостный для большинства; другому
Не по нутру оливковое масло.
А третьему не нравится вино,
Родник веселья, утешитель сердца.
Воистину подобный недостаток
Распространен, ведь вкусы-то различны.
Признаться, я и сам не без вины.
Беатриса

А в чем ваш яд, сеньор, нельзя узнать?
Альсемеро

В том, что вы любите, наверно, — в вишнях.
Беатриса

Ни одному живому существу
Не враг я — кроме этого сеньора.
Альсемеро

Он поступает скверно, если знает
Про это — и мозолит вам глаза.
Беатриса

Еще бы он не знал! Он это слышал
Из уст моих. Не приложу ума,
Что предпринять еще, — он дворянин
И состоит на службе у отца,
Который им доволен.
Альсемеро

И, однако,
Не на своем он месте.
(Продолжают разговаривать между собой.)

Джасперино

Я — бешеный озорник, красотка.

Диафанта

Мне тоже так кажется. Но будьте спокойны, у нас в городе есть доктор, который, лечит такие болезни.

Джасперино

Тьфу на него! Я знаю, какое лекарство лучше всего поможет в моем состоянии.

Диафанта

А вы в состоянии?

Джасперино

Я вам могу показать такую штуку, состоящую из нас обоих, что если она не утихомирит на два часа самую бешеную кровь на свете, то, значит, никаким лекарствам нельзя верить.

Диафанта

Наверное, опий помог бы вам заснуть, сударь.

Джасперино

Опий? Это когда вот так — оп! (Целует ее.) И еще раз — оп! (Целует.) Да, опий — это первая лечебная травка, а вторая зовется "кукушкин корень". Все, пока — молчок, в другой — раз покажу подробно, что к чему.

Беатриса

Вот мой отец, сеньор.
Входят Вермандеро и слуги.
Вермандеро

Джоанна, я пришел тебя встречать.
Окончила ли ты свои молитвы?
Беатриса

Сегодняшние — да, сеньор..
(В сторону.)

Боюсь,
Что скоро я переменю святого.
Во мне все резко так перевернулось,
Что кругом голова.
(Вермандеро.)

Сеньор, сейчас
Я говорила с этим дворянином,
Который, отложив свои дела,
Составил мне компанию. В беседе
Открылось, что он хочет осмотреть
Ваш замок, если только вы не против.
Вермандеро

Охотно, только при одном условье.
Я должен знать, откуда вы, сеньор;
Мы запрещаем иностранцам вход
В главнейшие из наших крепостей.
Пускай на них любуются снаружи,
Внутри же цитаделей есть секреты.
Альсемеро

Сеньор, я — валенсиец.
Вермандеро

Валенсиец?
Так, значит, мой земляк. Скажете имя,
Прошу вас.
Альсемеро

Альсемеро.
Вермандеро

Уж не сын ли
Хуана Альсемеро?
Альсемеро

Да, сеньор.
Вермандеро

Вы для души моей — желанный гость.
Беатриса (в сторону)

Ведь он меня зовет своей душою.
Как сходится все это!
Вермандеро

О, сеньор,
Я хорошо знал вашего отца,
Был в дружбе с ним — от первого пушка
На наших подбородках, — много лет,
До той поры, пока чекан времен
Не сделал нас серебряной монетой.
Его уж нет, — какой солдат пропал!
Альсемеро

Вы в доблести с ним были наравне.
Вермандеро

О нет, святым Иаковом клянусь[90],
Он первым был! Но кое-что успел
Свершить и я. В один несчастный день
Он пал под Гибралтаром в жаркой схватке
С мятежными голландцами, ведь так?
Альсемеро

И я бы отомстил за эту смерть
Или последовал за ним, — но Лига
Мне помешала мирным договором[91].
Вермандеро

Да, было время... Как тогда дышалось!
(Беатрисе.)

Джоанна, я принес тебе известье.
Я говорил с Пиракуо.
Беатриса (в сторону)

Вот горе!
Вермандеро

Он спешно делает приготовленья
К дню своего триумфа. Ты должна
Венчаться с ним через неделю.
Альсемеро (в сторону)

О!
Беатриса

Ах, нет, мой господин, явите жалость!
Я не могу так быстро успокоить
Моей души заветную подругу,
Невинность. Я так долго с ней жила,
Что не могу с ней обойтись жестоко.
Друзьям, которым суждено расстаться,
Чтоб больше не встречаться никогда,
Не подобает же прощаться наспех!
Вермандеро

Фу, пустяки!
Альсемеро (в сторону)

А я расстаться должен,
Чтоб больше не встречаться никогда,
Со всеми радостями на земле.
(Вермандеро.)

Сеньор!
Прошу простить, меня зовут дела.
Вермандеро

Ни в коем случае, сеньор! Как можно!
Такой внезапный оборот! Я думал,
Что вы сперва мой замок посетите,
В увеселеньях примете участье;
Иначе нанесете мне обиду.
Идемте же. Надеюсь, вы у нас
Немного погостите в Аликанте.
Я приглашаю вас на свадьбу дочки.
Альсемеро (в сторону)

Зовет на пир, а потчует отравой.
(Вермандеро.)

Я бы охотно принял приглашенье,
Когда бы обстоятельства мои
С желаньями моими совпадали.
Беатриса

Мне будет грустно, если вас не будет
В тот день, — хоть я к нему и не спешу.
Вермандеро

Сеньор, поверьте: это дворянин
Наидостойнейший, придворный, рыцарь,
Украшенный чертами благородства.
Такого зятя я не променял бы
На самого знатнейшего вельможу, —
А знати здесь, в Испании, довольно.
Альсемеро

Вы так к нему привязаны, сеньор?
Вермандеро

Напротив, он ко мне привязан будет
Вот этой привязью — и очень крепко.
А если нет, мои надежды тщетны.
Беатриса (в сторону)

А если да, беспочвенны мои.
Вермандеро

Идемте же, сеньор, а по дороге
Я вам еще порасскажу о нем.
Альсемеро (в сторону)

Врываться ли в незащищенный замок,
Когда он сам убрал орудья с башен?
Но двинусь дальше — отступленья нет.
Беатриса (в сторону)

А та змея все еще здесь?
(Роняет перчатку.)

Вермандеро

Эй, дочка,
Перчатку обронила, погоди!
Де Флорес, услужи.
Уходят Вермандеро, Альсемеро, Джасперино и слуги.
Де Флорес (подавая перчатку)

Прошу, сеньора.
Беатриса

Подите прочь с навязчивостью вашей!
Рука моя их больше не коснется.
И эту тоже сброшу.
(Снимает и бросает вторую перчатку.)

Подберите,
Пускай она вам к коже прирастет!
Уходит.
Де Флорес

Вот милости ее — "идите прочь"!
Я вижу, что она скорее туфли
Наденет из моей дубленой кожи,
Чем разрешит мне палец затолкнуть
В свою перчатку. Я ей ненавистен.
Но не любить ее я не могу,
И даже мучить мне ее приятно.
Пусть большего достигнуть не дано,
Я не сверну с дороги все равно!
Уходит.

СЦЕНА 2

Входят Алибиус и Лоллио.
Алибиус

Я должен, Лоллио, тебе доверить
Один секрет. Умеешь ты молчать?
Лоллио

Молчать я умею, как могила, сударь.

Алибиус

Усердие, что я в тебе открыл,
Твоя предусмотрительность и ловкость
В меня вселяют добрую надежду
На будущее, Лоллио. Так вот:
Есть у меня жена.
Лоллио

Ну, сударь, нашли, о чем секретничать! Об этом каждая собака в городе знает.

Алибиус

Неважно, Лоллио. Я допускаю,
Что эту вещь ни от кого не скроешь.
Но есть другая вещь — намного глубже,
Важнее и приятней.
Лоллио

Так давайте ее сюда, сударь. Поглядим, что это такое.

Алибиус

К тому-то, Лоллио, я и веду.
Моя жена юна!
Лоллио

Ну, сударь, это вам будет еще потруднее держать в секрете.

Алибиус

Теперь-то мы подходим к самой сути:
Я, Лоллио, старик.
Лоллио

Нет, сударь, это я, Лоллио, — старик.

Алибиус

Но разве это для любви помеха?
Деревья старые и молодые
Растут нередко вместе — и прекрасно
Между собою ладят.
Лоллио

Конечно, сударь. Старые деревья бывают куда выше и ветвистее, чем молодые.

Алибиус

Прекрасно сказано! Но вот в чем дело:
Я бы хотел носить свое кольцо
На собственном мизинце[92]; если носит
Его другой — оно уж не твое.
Лоллио

Не надо его снимать. Чуть только снял и отложил — хоть на минуту, сейчас же кто-нибудь его и наденет.

Алибиус

Итак, ты понял, Лоллио; мне нужен
Хороший глаз, чтобы за ним следить.
Нельзя же мне не вылезать из дому!
Лоллио

Смею поклясться, сударь, что вам это никак нельзя.

Алибиус

Я должен быть всегда настороже.
Лоллио

Это понятно, что вы должны быть настороже, это каждому знакомо.

Алибиус

Тебе я, Лоллио, препоручаю
Смотреть за нею — и в мою отлучку
Быть за меня.
Лоллио

Сделаю все, что в моих силах, сударь. Только вот не знаю: к кому, собственно, вы собираетесь ее ревновать?

Алибиус

Вот именно! Вопрос первостепенный.
А сам ты как считаешь?
Лоллио

Сударь, у нас тут только два сорта людей, и все под плеткой — дураки и сумасшедшие: у тех не хватает ума, чтоб плутовать, а у этих не хватает плутовства, чтобы дурачиться.

Алибиус

О, да! И это все — мои больные.
Лечу и тех и этих — без разбору;
И тем живу и даже процветаю.
Но наряду с доходом есть забота:
Я не хочу, чтоб те, кто посещает
Моих рехнувшихся в уме клиентов,
Глазели на мою жену. Я видел
Средь них немало молодых прохвостов —
Разряженных, с бесстыжими глазами,
С прельстительной фигурой и осанкой.
Вот, Лоллио, где адские соблазны!
Лоллио

Я знаю, как от них избавиться, сударь. Если они пришли поглядеть на дураков и сумасшедших, то мы с вами удовлетворим их желание, пожалуйста. А ваша жена пускай сидит у себя, — она ведь ни того, ни другого сорта.

Алибиус

Отличная уловка, в самом деле.
Раз посмотреть пришли на дураков
И сумасшедших — так глядите вволю.
А на нее вам нечего смотреть,
Она ж не дура!
Лоллио

Я думаю, что она и не сумасшедшая.

Алибиус

Таким щитом и прикрывайся впредь.
Я на тебя надеюсь, как на крепость.
Который час, мой Лоллио?
Лоллио

Час брюха.
Алибиус

Пора обедать, хочешь ты сказать?
Двенадцать, значит?
Лоллио

Да, сударь. На каждую часть тела есть свой час. В шесть часов мы просыпаемся и продираем глаза — это час глаза; в семь часов молимся — это час коленок; в восемь выходим на прогулку — это час ноги; в девять — останавливаемся, чтобы понюхать розу и оросить цветочки, это час носа; в десять — пьем, это час рта; в одиннадцать — орудуем вовсю ради пропитания, это час руки; а в двенадцать — садимся обедать, это час брюха.

Алибиус

Как верно, Лоллио, как глубоко!
Твоим ученикам еще не скоро
Спуститься до подобной глубины.
Но погоди. Ко мне пришли как будто.
Входят Педро и Антонио в обличье слабоумного.
Педро

Бог, смилуйся над нами! Гляньте, сударь:
Вот зрелище красноречивей слов,
Оно вам сразу объяснит, в чем дело.
Алибиус

Да, да, все ясно, сударь: вы хотите,
Чтобы я взял его на излеченье.
Педро

И если вашими стараниями удастся хоть как-то укрепить то, что в нем малость разболталось, то вот, сударь, образцы тех монет, которые последуют за этими (дает ему денег), не считая издержек на пропитание, стирку и все остальное.

Алибиус

Поверьте, сударь: сделаем, что можно.
Лоллио

Мне кажется, что служителю больницы тоже может кое-что причитаться, сударь. Все ведь через мои руки делается.

Педро

Кое-что перепадет и вашим рукам. (Дает ему денег.)

Лоллио

Спасибо, сударь. А уж я буду его холить и учить уму-разуму. Как его зовут?

Педро

Его имя — Антонио. Ну, да мы сокращаем наполовину, выходит просто Тони[93].

Лоллио

Тони, Тони... Да, этого вполне достаточно. Очень славное имя для дурака. Как твое имя, Тони?

Антонио

Хи-хи-хи! Спасибо, братец.
Лоллио

Да он молодец! Выше голову: он умеет смеяться, из чего я заключаю, что он есть не скот, а человек[94].

Педро

Итак, любезный,
Коль скоро вы сумеете его
Поднять хоть до какой-нибудь ступени
Соображенья, если хоть ползком
Он подберется иль на четвереньках
К престолу разума, иль дохромает
К нему на костылях, — такой исход
Прибавит славы вам и заведенью,
И вечно будет вас благословлять
Семья, которой вы его вернете,
Вернув ему хотя бы часть рассудка.
Замечу вам, что это дворянин.
Лоллио

Да в этом никто и не сомневается. Я с первого взгляда признал в нем дворянина. На кого же он еще похож, как не на дворянина?

Педро

Прошу вас, чтоб уход был самым лучшим,
И комната — по первому разряду.
Лоллио

Не хуже, чем у моей хозяйки. И если вы предоставите нам время и средства, мы поднимем его до самой высокой ступени рассуждения.

Педро

Ну, так высоко не стоит, сударь.
Лоллио

Пожалуй, до уровня самых великих умов мы его навряд ли дотянем.

Педро

Нет, этого не надобно. Тяните,
Но не так сильно.
Лоллио

Я вам ручаюсь, что через пять недель он будет соответствовать любой должности. Я взвинчу его ум до уровня констебля![95]

Педро

Пониже — тоже будет хорошо.
Лоллио

Нет уж, сударь. Поднять его ум до уровня городского старшины или церковного сторожа — значит, оставить его в том же самом состоянии. Нет, черт возьми, я возвышу его до констебля, и, если он впоследствии займет место судьи, пусть мне спасибо скажет. Или — была не была! — я его дотащу до своей собственной ступени, сделаю его таким же умным, как я сам.

Педро

Вот это то, что нам надо.
Лоллио

Решено. Или я сам сделаюсь таким же слабоумным, как он, или он сделается таким же умником, как я. Или то, или другое.

Педро

Вы рассуждаете великолепно.
Лоллио

Мало того, если я сам не стану дураком, я сделаюсь даже еще умнее, чем я есть. Запомните, пожалуйста, какой я сейчас.

Педро

Запомнил, сударь, и удаляюсь. Заботьтесь о бедняге, умоляю вас.

Алибиус

На нас вы можете спокойно положиться.
Педро уходит.
Антонио

Братец, братец, куда же ты, братец?

Лоллио

Тише, тише, Тони. Не плачь, детка, а то выпорю. Я — твой братец, Тони.

Антонио

Хи-хи-хи! Если ты — мой братец, я не буду больше плакать, хи-хи-хи!

Лоллио

Надо бы немного проэкзаменовать его мозги, чтобы знать, в какой класс его поместить.

Алибиус

Да, Лоллио, займись этим.

Лоллио

Начнем с простых вопросов. Тони, сколько пальцев у булочника на левой руке?

Антонио

Столько же, сколько на правой, братец.

Лоллио

Молодец! А на правой сколько?

Антонио

Кукиш с маслом, братец.

Лоллио

Прекрасный ответ. А теперь вот что скажи, братец Тони: сколько выходит дураков на одного умного?

Антонио

Да бывает до сорока в день, братец.

Лоллио

До сорока? А чем докажешь?

Антонио

Это — те, которые пораздерутся между собой, а мириться идут к судье.

Лоллио

Сметлив дурак! Его нужно посадить в четвертый класс, по крайней мере. А теперь вот что скажи, Тони: сколько плутов образовывают одного честного человека?

Антонио

Этого я не знаю, братец.

Лоллио

Да, пожалуй, для тебя сложновато. Так я тебе сам объясню: трое плутов образовывают честного человека — сержант, тюремщик и надзиратель. Сержант его ловит, тюремщик охраняет, а надзиратель вразумляет плетью. А если они не справляются, товиселица дает ему высшее образование.

Антонио

Ха-ха-ха! Правда, весело, братец?

Алибиус

Ты, Лоллио, поставил чересчур
Мудреную проблему для кретина.
Лоллио

Да, сударь, она, пожалуй, только вам по плечу. Эй, Тони, еще один последний вопрос, и можешь идти играть.

Антонио

Я буду играть в папу-маму? Хи-хи-хи!

Лоллио

Да, да, братец, будешь. А теперь скажи: сколько дураков...

Антонио

Два, братец: ты и я.

Лоллио

Осади назад, я не досказал. Слушай, Тони, внимательно мой вопрос. Сколько будет всего дураков и плутов: дурак позади плута, дурак впереди плута и между двумя дураками плут. Сколько дураков, сколько плутов?

Антонио

Я так далеко не умею считать, братец.

Алибиус

Мудреные вопросы задаешь!

Лоллио

Сейчас я ему все растолкую. Ну-ка, братец, вставай сюда.

Антонио

Эге, братец.

Лоллио

Хозяин, а вы — за дураком, в затылок.

Алибиус

И что будет, Лоллио?

Лоллио

А я стану здесь. Соображай, Тони. Вот дурак впереди плута.

Антонио

Это я, братец.

Лоллио

А вот дурак позади плута, это — я. А между нами, двумя дураками, плут — мой хозяин. А всего нас сколько? Только трое, понял?

Антонио

Всего — трое. Эге, понял, братец.

Сумасшедшие шумят за сценой.
Первый сумасшедший

Ах, окаянство! Хлеба — курам на смех!

Второй сумасшедший

А ты лови ворон побольше!

Первый сумасшедший

Луку давайте, чтоб вас черти задавили!

Лоллио

По ним можно узнавать, который час. Звонят колокола Бедлама![96]

Алибиус

Эй, тише, плетки захотели?

Третий сумасшедший

Ах, шлюха, шлюха!.. Мой сыр! Мой пармезан!

Алибиус

Тише, кому говорят! — Это их час, надо задать им корму, Лоллио.

Лоллио

Этот сумасшедший валлиец совсем безнадежен. Тронулся из-за мышей, которые обгрызли его сыр[97]. Сразу мозги набекрень.

Алибиус

Иди, Лоллио, приступай к своим делам, а я — к моим.

Лоллио

Вы, сударь, идите к своим сумасшедшим, а я останусь здесь со своими дураками.

Алибиус

И не забудь про мое поручение, Лоллио.

Уходит.
Лоллио (вслед ему)

Из каких я, по-вашему, больных — из тех или из этих? (Тони.) Пойдем, Тони, отведу тебя к твоим однокашникам. Среди них есть способные ребята, некоторые уже склоняют bolvanus, bolvani, bolvano...

Антонио

Я бы, братец, пошел, если только они меня не укусят.

Лоллио

Не бойся, Тони, они не кусаются.

Антонио

Но за обедом все-таки кусают? Эге, братец?

Лоллио

За обедом кусают, Тони. Идем, я надеюсь разжиться на тебе, ты мне милее всех моих прежних воспитанников. И я сделаю из тебя умного человека — или сам окажусь в дураках.

Уходят.

ДЕЙСТВИЕ II

СЦЕНА 1

Входят с разных сторон Беатриса и Джасперино.
Беатриса

Сеньор, я принимаю вашу службу.
Вы — верный друг. Спешите же с письмом,
И да хранит вас самый добрый ангел!
(Вручает письмо.)

Здесь — указанье времени и места.
Джасперино

Я рад счастливым вестником служить!
Уходит.
Беатриса

Какой прекрасный друг у Альсемеро!
Вот знак, что он умеет делать выбор.
Я убеждаюсь вновь, что не ошиблась,
Избрав его. Умеющий найти,
Кого облечь доверьем, верно, будет
При всяком выборе благоразумен.
Мне кажется, что я теперь люблю
С открытыми глазами — ясно видя
Высоких качеств блеск и неподдельность.
Достоинство сверкает, как алмаз,
Который виден и во тьме разлуки,
И даже ярче кажется тогда
Очам души. А что такое этот
Пиракуо, что на него отец
Так много тратит слов? — Отец печется
О чести собственной, а для меня
Осуществление его надежд —
Несчастье. Нужно что-нибудь придумать
Безотлагательно. Он так спешит
И так настойчив, что о новых чувствах
Нельзя и заикнуться.
Входит Де Флорес.
Де Флорес

Вот она.
Будь я повешен, если я могу
Себя заставить не встречаться с нею.
Раз двадцать в день, не меньше, нахожу
Какие-то предлоги, порученья,
Чтоб на нее взглянуть. Хоть нет ни смысла,
Ни оправданья в этом, — с каждым разом
Она обходится со мной все хуже
И ненависти даже не скрывает,
Не переносит вида моего,
Как будто в нем опасность иль угроза.
Положим, что лицом я нехорош;
Но ведь иных, куда дурней меня,
Она не только терпит — отличает.
И эти вот ощипанные лица,
Костлявые, кривые подбородки,
Пять-шесть волос, что, разбежавшись врозь,
Попрятались в каких-то закоулках,
Морщины, как лохани, из которых
Скоты закоренелого порока
Лакают жижу лицемерных слез,
Рожденных в слякоти болотной глаза, —
Такие наслаждаются свободно
Блаженным лицезреньем красоты.
Пусть я игрой судьбы отброшен в слуги,
Рожден я дворянином. — О блаженство!
Она на мне свой взор остановила,
Все бури вытерплю за этот взгляд.
Беатриса (в сторону)

Опять! Зловещий этот человек
Мне причиняет больше беспокойства,
Чем все другие вместе.
Де Флорес (в сторону)

Началось.
Я этот град стерплю, — пусть барабанит.
Беатриса

В чем дело, ну?
Де Флорес (в сторону)

О, как она нежна!
Нет сил уйти, не надышавшись ею.
Беатриса

В чем дело? Говори, чурбан застывший!
Ну, жаба?
Де Флорес (в сторону)

Град с куриное яйцо.
Беатриса

Кто вас послал и с чем? Подите прочь!
Де Флорес

Мой господин, отец ваш, поручил
Вам передать известье.
Беатриса

Вновь известье?
Передавайте и идите к черту.
Де Флорес

Благоволеньем награждают верность.
Беатриса

Известье говорите!
Де Флорес

Успокойтесь,
Прекрасная, сейчас я все скажу.
Беатриса (в сторону)

Несносная, бессмысленная мука!
Де Флорес

Сударыня, сеньор Алонсо де
Пиракуо, чей брат Томазо де
Пиракуо...
Беатриса

Настанет ли конец,
Несчастный раб?
Де Флорес (в сторону)

Настанет слишком скоро.
Беатриса

Так что ж такое?
Де Флорес

Названный Алонсо
И вышеупомянутый Томазо...
Беатриса

Опять?
Де Флорес

Они сейчас сошли с коней.
Беатриса

Проклятье вашей новости! И это —
Причина, чтобы вы сюда явились,
Презреннейшая тварь?
Де Флорес

Мой господин,
Отец ваш, поручил мне...
Беатриса

Что ж, другого
Нельзя было сыскать для порученья?
Де Флорес

По счастью, я тут рядом оказался.
Беатриса

Подите прочь отсюда!
Де Флорес

Ухожу.
(В сторону.)

Искать пути, изобретать уловки —
Чтоб быть осыпанным такою бранью?
Но мне нельзя ее не видеть. Знаю,
Что буду целый час, как в лихорадке,
А там опять, переведя дыханье,
Как бык упрямый, брошусь к яркой тряпке.
Что это мне сулит — не знаю сам.
Но падать духом рано. Разве мало
Вокруг примеров неказистых лиц,
Любимых страстно вопреки рассудку?
Вчера — в грязи, сегодня, глядь, в фаворе,
Скандал для женщин — вроде развлеченья;
Как дети хнычут, прежде, чем уснуть,
Так женщины бушуют и бранятся
Пред тем, как покориться и отдаться.
Уходит.
Беатриса

Мне этот человек всегда внушает
Какой-то непреоборимый ужас,
И целый час я словно в лихорадке.
Мне надо переубедить отца.
Как только я его застану в духе,
Рискну; о, я едва не позабыла
Средь малых неурядиц про свое
Несчастье основное!..
Входят Вермандеро, Алонсо, Томазо.
Вермандеро

Господа,
Сердечно рад обоим, но особо —
Вам, для кого любовь моя хранит
Названье сына, — вам, наш сын Алонсо.
Алонсо

В сокровищнице чести нет, сеньор,
Прекрасней титула, чем это званье.
Вермандеро

Но вы его достойны. Дочь, готовься:
День свадьбы не заметишь как настанет.
Беатриса (в сторону)

Но уж от ночи я оберегусь,
Во всяком случае.
Беатриса и Вермандеро разговаривают между собой.
Томазо

Алонсо!
Алонсо

Да?
Томазо

Я что-то радости в ней не приметил.
Алонсо

Ну, ты всегда был слишком строгий критик
В делах любви. Тебе не угодишь.
Когда на все взираешь с подозреньем,
Любовь становится плохою книгой,
В которой полный короб опечаток.
Беатриса (отцу)

Вот все, о чем прошу.
Вермандеро

Пожалуй, верно.
Посмотрим, что наш сын на это скажет.
Мой сын Алонсо, предложенье есть
Венчание отсрочить на три дня.
Причина веская — ведь прежний срок
Стеснителен.
Алонсо

Хоть радости мои
Откладываются на столько дней,
На сколько я хотел бы их приблизить,
Раз так она желает — новый срок
Я принимаю с прежнею охотой.
Вермандеро

Да будет между вами так всегда.
Сердечно рад.
Уходят Вермандеро и Беатриса.
Томазо

Заметил ты, как холодно она
С тобой простилась?
Алонсо

Холодно? Опять
Ворчишь, придира?
Томазо

Ладно, я — дурак,
Что от беды хочу тебя избавить.
Алонсо

О чем ты говоришь?
Томазо

Твое доверье
Обмануто, обмануто жестоко.
Расстанься с этой пагубной любовью
Со всею быстротой, какую мудрость
Тебе внушит. Подумай, что за пытка
Жить с той, чье сердце отдано другому.
Источник радости ее — не ты,
Она с другим лежит в твоих объятьях.
Наполовину он — отец детей,
Которых ты зачнешь с ней. Как постыдно
И как опасно это положенье,
И что оно родит — представить больно.
Алонсо

Ты говоришь так, словно бы она
Другого любит.
Томазо

До сих пор не понял?
Алонсо

Нет, как ты ни пугай, я в ней уверен.
Прибереги свои советы, брат,
Для пущей надобности. Я б расстался
Врагом — смертельным, яростным врагом
С любым, кто бы посмел предположить,
Что ей известно даже это слово —
"Непостоянство", уж не говоря
О способах его употребленья.
Но мы — друзья. Прошу, не докучай
Мне этим впредь. Я многое стерплю,
Пока мою невесту не заденут,
А там уж я — не я. Любезный брат,
Прощай. Спасибо небу, что хранит
Любовь меж нами.
Уходит.
Томазо

Вот слепой безумец,
Что сам бросается в пучину мук!

СЦЕНА 2

Входят Диафанта и Альсемеро.
Диафанта

Сеньор, я позаботилась о месте,
А вы явились в срок. Да наградит
Вас радость непорочного свиданья.
Я слышу, госпожа идет сюда,
Не смею дольше с вами оставаться.
Уходит.
Альсемеро

Отлично. Этим маленьким плутовкам
Хозяйки доверяют, как ларцу,
Где самое заветное хранится.
Входит Беатриса.
Беатриса

Передо мною — все мои желанья.
Все, о чем молятся в святых молитвах
И что дарует небо, нисходя
К земной нужде, не может быть желанней,
Чем вы, — для глаз моих!
Альсемеро

Так схожи чувства,
Что лучше этих слов мне не найти.
Обнимаются.
Беатриса

Каким бы счастьем стала наша встреча,
Будь все иначе! Бедный поцелуй,
Есть у тебя свой враг, свой ненавистник,
Мечтающий, чтобы ты был отравлен!
О, если б вовсе не было на свете
Ни имени такого, как Пиракуо,
Ни уз таких, как принужденье старших!
Альсемеро

Раз вы в отчаянье, и я несчастлив.
Но выход есть. Всего одна услуга
Два этих страха разом устранит.
Причина пропадет — и принужденье
Отступится.
Беатриса

Я вас не понимаю.
Сеньор, скажите: о какой услуге
Здесь речь — такой нежданной и счастливой?
Альсемеро

О доблестной услуге. Я сегодня ж
Пиракуо пошлю по форме вызов.
Беатриса

Как? Вы хотите погасить мой страх,
В горящий пламень масла подливая?
Хотите рисковать собой, в котором —
Все радости мои? О нет, сеньор!
А если даже вы возьмете верх,
Опасности не кончены: закон
Захочет вырвать вас из рук моих,
Иль мрак изгнанья заживо схоронит.
Любой из двух путей — дорога скорби
Со смертью неизбежною в конце.
Молю, ни слова больше! Нет, сеньор,
Нет! не для вас кровавая резня.
Чтоб убивать, лицо убийцы нужно...
(В сторону.)

Одно такое я припоминаю.
Пожалуй, я тогда своим презреньем
Могла испортить дело. Но природа
Слепила же столь мерзкое лицо
Для некоторой цели, — для какой?
Мне и присниться не могло, как вдруг
Все обернется...
Альсемеро

Госпожа!
Беатриса (в сторону)

А что?
Порой в руках искусных может яд
Служить противоядием. Так где же
Мое искусство?
Альсемеро

Госпожа моя,
Вы слышите меня?
Беатриса

О да, конечно.
День нынешний — союзник ненадежный.
Но завтрашний, вполне возможно, будет
На нашей стороне. Прибережем
Свою любовь до радостного часа.
Альсемеро

Сеньора, вы преподаете мудрость.
Беатриса

Эй, Диафанта!
Входит Диафанта.
Диафанта

Вы звали?
Беатриса

Проводите господина
Так скрытно, как ввели его сюда.
Диафанта

Да, госпожа.
Альсемеро

Любовь моя тверда.
Располагайте ею, как хотите.
Выходят Диафанта и Альсемеро, затем входит Де Флорес.
Де Флорес (в сторону)

Я все подслушал. Интересно знать,
Что станется с другим? Она ж не может
Обоим услужить, не согрешив.
А тут и я случайно подвернусь.
Ведь если женщина откроет счет,
Начав от единицы — от супруга,
Ее не остановишь: десять, сто
И тысяча, и скоро ей придется
Быть маркитанткой королевских войск!
Сейчас, мне кажется, я получу
Особенную трепку. Все равно,
Лишь возле быть.
Беатриса (в сторону)

Пускай он ненавистен
И гадок мне, как юности цветущей —
Гробница, нужно ль это открывать?
Не лучше ли использовать его
Для собственной нужды?.. Вот он, прекрасно.
Де Флорес!
Де Флорес (в сторону)

Как? С ума сойду от счастья!
Она меня по имени назвала —
Ни подлецом, ни плутом!
Беатриса

Что такое
Вы сделали приятное с лицом?
Умелый врач, должно быть, вам попался.
Похорошели сразу вы.
Де Флорес

О нет!
(В сторону.)

Физиономия точь-в-точь, как раньше,
Вся, до прыща, до волоска, клянусь.
Что это значит?
Беатриса

Подойдите ближе.
Де Флорес (в сторону)

Я по уши в раю!
Беатриса

Так, повернитесь.
Я посмотрю... Да это ж бугорочки
От полнокровья — только и всего.
Де Флорес (в сторону)

Она меня коснулась! Вся она,
Как амбра пахнет.
Беатриса

Я вам приготовлю
Водичку, от которой все пройдет
В полмесяца[98].
Де Флорес

Как? Этими руками?
Беатриса

Другим рукам я в деле врачеванья
Не доверяю.
Де Флорес (в сторону)

Слушая ее,
Я словно в судороге наслажденья.
Беатриса

Когда привыкнешь к грубому лицу,
Оно уже и мило. Постепенно
В нем время скрадывает недостатки.
По опыту я знаю.
Де Флорес (в сторону)

Выпал час!
Уж я не упущу такой удачи.
Беатриса

К лицу мужчине грубая суровость[99].
Она свидетельствует об усердье,
Решительности, мужестве и силе.
Де Флорес

Мадам, клянусь, вы убедитесь в этом,
Когда окажете мне честь, позволив
Вам оказать услуги столько раз,
Сколь захотите.
Беатриса

Мы вас испытаем,
О, мой Де Флорес!
Де Флорес (в сторону)

Боже, что я слышу?
Она меня назвала: мой Де Флорес!
Мадам, вы, кажется, сейчас вздохнули?
Беатриса

Я — нет, не помню... Ах!
Де Флорес

И вот опять!
Сомнений нет, мадам, я слышал дважды.
Ваш вздох хотел бы словом разрешиться,
Ах, как бушует он, стремясь на волю!
Позвольте ему высказаться, сжальтесь, —
Хотя бы шепотом.
Беатриса

О, если б я...
Де Флорес

О небо, если б вы!..
Беатриса

...была мужчиной!
Де Флорес

Нет, боже сохрани!
Беатриса

Какая жизнь!
Когда бы только я была мужчиной,
Никто б меня тогда не смел принудить
Венчаться с ненавистным! Я б сумела
Избавиться навеки от него.
Де Флорес

Вы можете, не изменив природе,
Достичь желаемого. О мадам,
Пусть буду я — ваш избавитель!
Беатриса

Вы?
Как это вдруг?
Де Флорес

Доверьте службу мне,
Молю вас на коленях!
(Преклоняет колено.)

Беатриса

Вы слишком горячи, чтоб мне помочь.
В услуге этой — ужас, кровь, опасность.
Молить об этом?
Де Флорес

Если бы вы знали,
Как сладостна мне будет ради вас
Вся служба, от начала до развязки,
Меня б вы упрекнули в недостатке
Восторженных и благодарных слов —
За это порученье.
Беатриса (в сторону)

Ну, довольно.
Мне кажется, что алчность движет им,
Горячка золотая.
(Де Флоресу.)

Поднимитесь.
Де Флорес

Сначала имя.
Беатриса (в сторону)

Видимо, нужда
Его прижала.
(Дает ему денег.)

Это вам — задаток.
Решились вы. Опасность велика,
Но и награда тоже.
Де Флорес

Несомненно.
Я сразу понял, что награда будет
Великолепной, — и дрожу заране.
Беатриса

Тогда расправьтесь с ним!
Де Флорес

Я жажду — имя!
Беатриса

Алонсо де Пиракуо.
Де Флорес

Он погиб.
Ему спасенья нет.
Беатриса

Каким красивым
Вы кажетесь сейчас! Награда будет
Немедленной и щедрой.
Де Флорес

Я уверен.
Беатриса

Прошу вас: будьте крайне осторожны!
Де Флорес

Не две ли наших жизни на кону?
Беатриса

Все свои страхи вам препоручаю.
Де Флорес

Они уже не смогут мучить вас.
Беатриса

Когда исполните, я вас снабжу
Всем, что потребуется для побега.
В другой стране вы заживете славно.
Де Флорес

Да, да. Об этом — позже.
Беатриса (в сторону)

Я избавлюсь
От двух своих закоренелых язв
В одно и то же время — от Пиракуо
И этой песьей морды.
Уходит.
Де Флорес

Кровь моя!
Я словно сжал ее уже в объятьях!
Она своею шаловливой ручкой
Растрепливает бороду мою
И хвалит это грубое лицо
В горячке наслажденья. Страсть и голод
Порой довольствуются грубой пищей,
Едят вовсю, еще добавки просят,
И даже — вот что чудно — отвергают
Изысканные яства. Женский пол —
Чудной едок. — Я слишком разболтался.
Сюда идут. Вот человек, который
Без ужина сегодня ляжет спать
И завтра не поднимется к обеду.
Входит Алонсо.
Алонсо

Де Флорес!
Де Флорес

Да, мой добрый господин?
Алонсо

Я рад, что встретил вас.
Де Флорес

К услугам вашим.
Алонсо

Вы можете мне показать
Систему укреплений замка?
Де Флорес

Да.
Алонсо

Я очень бы хотел!
Де Флорес

И если только
Крутые лестницы и узкие проходы
Не утомят и не прискучат вам,
Ручаюсь, это будет интересно.
Алонсо

Я не боюсь устать.
Де Флорес

Тогда, сеньор,
Я — ваш слуга. Подходит час обеда.
Когда он кончится, я буду ждать
С ключами вас.
Алонсо

Спасибо, мой Де Флорес.
Де Флорес (в сторону)

Он на меня спокойно положился.
А зря.
Уходят.

ДЕЙСТВИЕ III

СЦЕНА 1

Входят Алонсо и Де Флорес. В перерыве между актами Де Флорес прячет под одеждой обнаженную рапиру[100].
Де Флорес

Нет, все ключи со мной. Я опасался,
Что нет ключа от потайного хода. —
Он здесь, а этот вот — от бастиона.
Да, все ключи со мной, мой господин.
Алонсо

Обширнейший и неприступный форт.
Де Флорес

Еще не то вы скажете. Глядите,
Здесь лестница узка, мы не пройдем
С оружием, оно обременяет.
Алонсо

Пожалуй.
Де Флорес

Разрешите вам помочь,
Мой господин.
Алонсо

Благодарю, Де Флорес.
Де Флорес

Вот подходящий крюк, мой господин.
(Вешает шпаги.)

Алонсо

Ведите, я за вами.
Выходят в одну дверь и входят в другую.

СЦЕНА 2

Де Флорес

Все это — пустяки, сеньор. Вы вскоре
Увидите такое, что едва ли
Предполагаете.
Алонсо

Я очень рад
Такой возможности. Все в этом доме
Воображают, что я взял гондолу[101].
Де Флорес (в сторону)

Я, значит, вне опасности. Прекрасно.
(Алонсо.)

Мой господин, из этого окна
Все стены и дворы, как на ладони.
Алонсо

Как много бастионов!
Де Флорес

Да, сеньор.
Алонсо

Отличная система обороны.
Де Флорес

А пушки видите? Металл отменный!
Они поднимут вам такой трезвон,
Как на больших похоронах! Теперь
Направьте прямо взор — на тот редут,
Там скоро мы окажемся.
(Достает спрятанную рапиру.)

Алонсо

Направил.
Де Флорес

И я!
(Разит его.)

Алонсо

Де Флорес, о, де Флорес,
Чьей злобой ты облекся?
Де Флорес

А, шпионить?
Выпытывать? Молчи же!
(Разит его.)

Алонсо

О, о, о!
Де Флорес

Молчи!
(Разит его.)

Итак, исполнено неплохо.
Теперь тот склеп сгодится. Что такое
Сверкнуло мне в глаза? Ого, алмаз
На пальце; это — добрая находка.
Возьму. Что, не снимается, застрял?
Так вместе с пальцем снимем.
(Отрубает палец.)

Вот и все.
Теперь, во избежанье подозренья,
Скорее прочь улики преступленья!
Уходит, волоча за собой тело.

СЦЕНА 3

Входят Изабелла и Лоллио.
Изабелла

Любезнейший, кто дал вам порученье
Держать меня все время взаперти?
Я — в клетке, может быть? Тогда хотя бы
Подсвистывайте мне, иначе скучно.
Лоллио

Скучно, сударыня? Хорошо же, я согласен вам подсвистывать, если вы будете мне подпискивать.

Изабелла

Чья это прихоть — ваша или мужа —
Загнать меня в ограду, как овцу?
Лоллио

Это хозяин распорядился. А то еще приблудитесь на чужое поле — вас там еще не так загоняют!

Изабелла

Да, я гляжу, хозяин ваш — мудрец.
Лоллио

Он говорит, что если вам охота вращаться в обществе, то для этого у нас и дома полно людей всякого сорта.

Изабелла

Полным-полно, да все — умалишенных!
Лоллио

Очень хорошо; а где же вы найдете других? Здесь у вас, по крайней мере, есть впридачу я и мой хозяин.

Изабелла

Два сорта враз — дурак и сумасшедший.
Лоллио

Я бы даже их составил в одном лице, будь я на вашем месте: вот вы уже беситесь — так не пора ли подурачиться?

Изабелла

Каков нахал! Ну ладно же, представьте
Мне развлеченья вашего Бедлама.
Вы, кажется, сегодня похвалялись
Одним свежеприбывшим идиотом,
Телесными избытками его
При недостатке мозговых извилин, —
И изъясняли мне, сколь любопытно
И сколь прискорбно это сочетанье.
Мне бы хотелось убедиться, сударь,
Какая в этом прелесть.
Лоллио

Если я вам сейчас не покажу самого симпатичнейшего, самого рассудительного безумца на свете, я бы сказал, разумного безумца, можете назвать меня дураком.

Изабелла

Бьюсь об заклад, что так и назову.
Лоллио

Коли вас потянуло на помешанных, это всегда пожалуйста. Они у меня тут весь день скачут и резвятся, как хотят. Я им не мешаю: если все время мешать, то и помешаться недолго.

Уходит и вскоре возвращается.
Входите, сударь, и покажите себя, пожалуйста, с самой лучшей стороны.

Входит Франциск.
Франциск

Как она прекрасна! Одна морщинка у нее на лбу глубокомысленнее, чем все философии[102]. Анакреон, пей здравие моей возлюбленной, пей со мной! Остановись! Паук в твоей чаше! Нет, не бойся, певец, — это только виноградная косточка[103]. Пей до дна!

Изабелла

Увы! Увы! Все это слишком грустно,
Чтоб быть смешным. Как он сошел с ума?
Лоллио

От любви, хозяйка. Он был вдобавок поэтом, это дало первый толчок. Потом музы покинули его, и он сошел с ума из-за горничной, а была она обыкновенная карлица!

Франциск

О, светлая Титания, привет!
О чем ты здесь грустишь на берегу?
С дриадами танцует Оберон[104].
Фиалки, незабудки и нарциссы
Вплету я для тебя в венок стихов!
Лоллио

Подальше, сударь, подальше! Это вот видел? (Показывает плетку.)

Франциск

Сдержи свой гнев, могучий Диомед![105]
Ты хорошо кормил своих коней,
Они тебе послушны. Преклоняет
Перед тобой колени Буцефал[106].
(Становится на колени.)

Лоллио

Видите, в каком страхе я держу свое стадо? У пастуха собаки не более покорны.

Изабелла

Мне кажется, в нем совесть не чиста.
Но он воспитан, видно по всему.
Франциск

Приблизься, Эскулап, но спрячь свой яд!
Лоллио

Ладно, спрятал. (Опускает плетку.)
Франциск (поднявшись)

Слыхали ль вы о некоем Тиресии[107],
Прославленном поэте?
Лоллио

Это который пас гусей?
Франциск

Тиресий — это я!
Лоллио

Не может быть!
Франциск

Молчи, не возражай. Я был мужчиной
Семь лет назад.
Лоллио

Скорее всего, подростком.
Франциск

Теперь я — женщина душой и телом.
Лоллио

Хотелось бы убедиться.
Франциск

Юноной ослеплен я.
Лоллио

Никогда этому не поверю. Не зря же говорят, что у женщины на один глаз больше, чем у мужчины.

Франциск

Юнона выжгла очи мне!
Лоллио

А Луна повредила мозги. Теперь тебе можно побираться под то и под это.

Франциск

Брюхатая луна на небосводе!
Летим со мной, мы унесемся ввысь —
Туда, к ее серебряному шару;
Обшарим куст и псу дадим пинка,
Чтоб громче лаял по ночам на ведьм,
И с ликантропов[108] рыскающих спустим
Их волчьи шкуры, чтоб сберечь овец.
(Пытается схватить Лоллио.)

Лоллио

Ах, вот как! Тогда придется тебе отведать моего яда, бешеный ты пес! Наскакивать на своего сторожа? (Замахивается плеткой.)

Изабелла

Ой, хватит, он становится опасным!
Франциск (поет)

О дорогая, сжалься надо мной,
Позволь мне лечь с тобой!
Лоллио

Нет уж, убирайся в свою конуру.
Франциск

Она уснула! Тише, не шумите,
Над милой девой полог опустите!
Пусть все молчит, и только втихомолку
Любовь, как мышь, к ней прокрадется в щелку[109].
Лоллио

А ну, давай иди в свою щелку, кому говорят!

Франциск уходит.
А теперь, хозяйка, я покажу вам дурака совсем в ином духе. Тони! Иди сюда, Тони, посмотри, кто здесь есть, Тони!

Входит Антонио.
Антонио

Это кто, братец, моя тетя?
Лоллио

Да, маленький, тетя. По крайней мере у ней есть все, что полагается иметь тете.

Антонио

Хи-хи-хи! Как поживаете, тетя?

Лоллио

Не бойтесь его, хозяйка. Это — смирный дурачок. С ним вы можете забавляться так же спокойно, как с его жезлом и погремушками.

Изабелла

Давно ли ты такой дурачок?

Антонио

С тех пор, как я здесь, тетушка.

Изабелла

Какая я тебе тетушка, дурак?

Лоллио

Э, хозяйка! Дураки себе везде отыщут родственников.

Сумасшедшие (за сценой)

Прыг-скок! Прыг-скок! Упал! Упал!

Изабелла

Послушай, Лоллио, там наверху
Воспитанники ваши расшалились.
Лоллио

Ну что, мне снова порядок наводить? Присмотрите за дураком, хозяйка, а я им сейчас покажу неистового Роланда[110], этим бешеным.

Уходит.
Изабелла

Ну, сударь.
Антонио

Вот случай, о прелестнейшая! Нет,
Не удивляйтесь этой перемене!
Изабелла

Что, что?
Антонио

Под этим обликом безумца
Скрывается влюбленный — верный раб
И жертва ваших чар неотразимых.
Изабелла

Какой речистый дурень!
Антонио

Что ж такого?
Любовь умна по-своему. Она
Из всех наук дотошных выбирает
По капле знанья, как поэт искусный,
И сносит все в заветный свой тайник,
В свою кумирню...
Изабелла

Вы — опасный дурень!
Антонио

О нет! Мое оружие — любовь,
Она наносит сладостные раны.
Испробуйте ее стрелу, — и если
Она малейший вред вам причинит,
Вы отомстите мне двадцатикратно!
(Целует ее.)

Изабелла

На редкость предприимчивый дурак!
Антонио

Все, что я делаю, любовь диктует,
Она мне тысячи путей открыла.
Но этот путь я выбрал как ближайший
По Млечному пути — к моей звезде![111]
Изабелла

Вы слишком увлеклись, мой дурачок!
Все это — блажь, мечта...
Антонио

О, не смотрите
На внешние приметы безрассудства.
Скрывается за ними дворянин,
Влюбленный в вас!
Изабелла

Когда его увижу,
Тогда и потолкуем. А пока
Носите свой наряд — он вам подходит.
Как дворянина, я не стану вас
Разоблачать. Но милости другой
Не ждите. Что б вы там ни полагали,
Ручаюсь вам — вы дурака сваляли.
Входит Лоллио.
Антонио

И должен вновь... Хи-хи! Спасибо, братец,
Я буду вновь твоею Валентиной.
Лоллио

Как вам понравился дурак, хозяйка?

Изабелла

Сверх ожиданий, сударь.
Лоллио

Правда же, ужасно способный для дурака?

Изабелла

Ну, если он продолжит так, как начал,
Он далеко пойдет.
Лоллио

Это все — благодаря наставнику. Хотите послушать, как он отвечает на самые разужасно трудные вопросы? Тони, сколько будет пятью шесть?

Антонио

Пятью шесть будет шестью пять.

Лоллио

Какой математик ответил бы вам лучше? Тони, сколько будет две тысячи и пять?

Антонио

Две тысячи и пять будет пять тысяч и два.

Лоллио

Ну, это уж, видно, за околицей его мозгов... Он больше вам не нужен, хозяйка?

Изабелла

Нет, пусть еще останется немного.
Сумасшедшие (за сценой)

Хватай, хватай, тащи их в ад[112]!

Лоллио

Опять раскричались? Вот я вам сейчас! Хоть бы хозяин поскорее вернулся! Не могу же я сторожить и тех, и этих.

Уходит.
Антонио

Для страсти и минута дорога!
Изабелла

Ну, началось! Уж лучше бы вы, сударь,
Придерживались вашей прежней роли.
Вам не идет вести такие речи
В наряде дурака.
Антонио

Могу ль я мерзнуть
Вблизи такого нежного тепла?
Могу ли равнодушно проходить
По саду Гесперид — и не сорвать
Ни яблочка?[113] К румяным этим щечкам
Меня влечет...
На балконе появляется Лоллио.
Изабелла

Поосторожней, сударь,
Их стерегут гиганты.
Лоллио (в сторону)

Вот как, дурень, ты и на это способен? Уж не читал ли ты Губкиуса?[114] Овидия он проходил[115], это видно. Пожалуй, стоит задать ему пару вопросов позаковыристей. Так, так...

Изабелла

Вы чересчур смелы.
Антонио

Чего бояться,
Когда со мною — все мои желанья?
Лишь улыбнитесь — и Амур-проказник
Начнет играть на ваших нежных губках,
Приоткрывая их и вновь смыкая.
Взгляните на меня — ив вашем взоре
Увижу я свое несовершенство
И стану лучше. Знаю: этот вид
Мне не идет, но в зеркалах прекрасных
Я отражусь — и изменю обличье.
Лоллио (показывая рожки)

Бе-е-е! Бе-е-е! (Исчезает.)

На балконе появляются сумасшедшие, изображающие разных птиц и зверей.
Антонио

Кто это?
Изабелла

Оробели, мой храбрец?
Не бойтесь: это школа полоумных.
Их ремесло — разыгрывать в ролях
Все образы своих шальных фантазий.
Творят, что захотят: с обиды — плачут,
Покажется им весело — смеются,
И подражают птицам и зверям:
Ревут ослом, щебечут, лают, блеют,
Все, что хотите.
Сумасшедшие уходят. Входит Лоллио.
Антонио

Мне ничуть не страшно.
Изабелла

Сейчас вам будет...
Антонио (замечая Лоллио)

Хи-хи-хи, мой братец!
Ой, как мне весело!
Лоллио

Хоть бы скорее хозяин возвращался что ли. Одному пастырю с двумя такими гуртами не управиться. Все равно, как одному священнику дать два прихода — или сам рехнется, или прихожане одуреют. Пошли, Тони.

Антонио

Пожалуйста, братец, позволь мне еще остаться.

Лоллио

Нет уж, садись за уроки, порезвился — и будет.

Изабелла

Ваш дурень оказался очень умным.

Лоллио

Да, складно говорит, нечего сказать. Пожалуй, он и вас скоро уговорит.

Уходят Лоллио и Антонио.
Изабелла

Как дамбами не сдерживай поток,
Он брешь прорвет. Нам, женщинам, не надо
Искать греха — грех сам находит нас.
Как стрелку намагниченную — север,
Так женская краса влечет мужчин.
Входит Лоллио.
Лоллио

Ну что, моя шалунья?

Изабелла

Что такое?

Лоллио

Ничего. Просто один дурак может оказаться не хуже другого.

Изабелла

В чем дело?

Лоллио

Коль тебе интересно, каковы дураки на ощупь, попробуй меня. (Пытается поцеловать ее.)

Изабелла

Тварь дерзкая!

Лоллио

Могу возразить точно так же, как другой дурень:

"Чего бояться,
Когда со мною — все мои желанья?
Лишь улыбнитесь — и Амур-проказник
Начнет играть на ваших нежных губках,
Приоткрывая их и вновь смыкая.
Взгляните на меня — ив вашем взоре
Увижу я свое несовершенство
И стану лучше. Знаю, этот вид
Мне не идет..."
Ну, и так далее в этом духе. Разве это не глупо? Ах, котик-недотрога, поцелуй меня, моя царапочка. Я хочу послушать, как бьется твое сердечко. Я знаю, где ты прячешь райское блаженство. Туда идет моя ручка.

Изабелла

Довольно, о любезнейший! Я вижу,
Вас вдохновил тот странствующий рыцарь
Венеры, тот искатель приключений,
Что домогается моей любви.
Вы будете молчать, как пень, как идол,
Иначе он по моему приказу —
Чтобы меня утешить — перережет
Вам глотку. Так ему и прикажу, —
Хотя бы для того, чтоб убедиться,
Как он мне верен. Поняли, любезный?
Лоллио

Клянусь, я все понял и буду знать свое дурацкое место, госпожа...

Изабелла

Молчите! Ваш хозяин.
Входит Алибиус.
Алибиус

Ну, здравствуй, женушка, какпоживаешь?
Изабелла

Как пес на привязи, мой господин.
Алибиус

Фу, Изабелла, полно!
Изабелла

Вы бы лучше
Меня под стражу заключили, сударь.
Алибиус

Под стражу рук моих, в свои объятья
Я скоро заключу тебя, голубка.
(Лоллио.)

Есть дело, Лоллио, есть порученье.
Послушай. Благородный Вермандеро,
Хозяин нашей крепости, готовит
Большое празднество в день свадьбы дочки,
Прекраснейшей Джоанны-Беатрисы.
И к нам он обратился с пожеланьем,
Чтоб наше сборище умалишенных
Венчало неожиданным финалом[116]
Увеселенья — в третью ночь от этой.
Смутить гостей явлением нелепым
И жуткое доставить наслажденье —
И только. Я же большее задумал.
Представь себе, что если б мы сумели
Поставить дикий и безумный танец[117]:
Разнузданный, вихлястый, непотребный,
Чтоб мир свихнулся, глядя на него
(Неважно, после как-нибудь исправят —
Не в этом, — ну так в следующем веке),
Тогда бы, Лоллио, мы отличились
И заслужили щедрую награду.
Лоллио

Это совсем нетрудно, хозяин. У нас есть дураки с отменными танцевальными задатками. Причем самые лучшие наши танцоры — это самые тяжелые наши больные. Ничего удивительного — от прыжков и трясения мозги у них проваливаются книзу, так что в пятках скапливается куда больше ума, чем в голове.

Алибиус

Ты дал научное обоснованье,
Мой честный Лоллио, — и я спокоен.
Изабелла

Торгуете вы ловко дураками.
Алибиус

Что делать, коль других товаров нет?
Ведь надо ж как-то есть и одеваться.
Мы в ту же гавань, что и адвокаты,
Ведем суда — и вместе процветаем
На почве дураков и сумасшедших.
Уходит.

СЦЕНА 4

Входят Вермандеро, Альсемеро, Джасперино и Беатриса.
Вермандеро

Валенсия, я слышал, хвалит вас.
Жаль, у меня нет дочери другой.
Альсемеро

Сестра такого существа была бы
Достойна короля.
Вермандеро

Когда-то, сударь,
Была сестра. Но небо обручило
Ее с отрадой вечной. Грех желать,
Чтобы она вернулась к сей юдоли.
Пойдемте же, друзья. Я покажу,
Чем утешается еще мой возраст.
Альсемеро

О вашем замке слава, как о чуде.
Вермандеро

Ну, это чересчур...
Уходят все, кроме Беатрисы.
Беатриса

Итак, отец
К нему благоволит, он принят в доме.
Все обернется к лучшему. Так мудрость,
За шагом шаг, стремится к верной цели.
И если ненавистное мне око
Померкнет — о, желанное затменье! —
Избранник мой взойдет светилом ярким
Перед отцом — в лучах моей любви.
Входит Де Флорес.
Де Флорес (в сторону)

Душа пирует. То, что я свершил,
Не тяготит, но кажется дешевой
Ценой при мысли о вознагражденье.
Беатриса

Де Флорес!
Де Флорес

Госпожа?
Беатриса

Ваш вид вселяет
Надежду.
Де Флорес

Все совпало: время, случай.
Желанье ваше и моя услуга.
Беатриса

Так, значит...
Де Флорес

Пиракуо не существует больше.
Беатриса

Мне радостью глаза заволокло.
Рождаясь, счастье плачет, как ребенок.
Де Флорес

На память есть подарок вам.
Беатриса

Подарок?
Де Флорес

Хотя нельзя сказать, что добровольный.
Пришлось колечко вместе с пальцем снять.
(Показывает ей палец Алонсо.)

Беатриса

Спаси нас небо! Что вы натворили?
Де Флорес

Убить, по-вашему, не так ужасно?
Я струны сердца перерезал в нем.
Руке голодного, залезшей в блюдо,
Досталось, что досталось.
Беатриса

Этот дар
Отец меня послать ему заставил.
Де Флорес

А я заставил отослать обратно.
Ведь мертвым безделушки ни к чему.
Он так с ним неохотно расставался,
Как будто с плотью золото срослось.
Беатриса

Как с мертвого оленя — леснику,
Так, сударь, вам — пожива[118] с мертвечины.
Прошу, скорей заройте этот палец.
А камень... камень пригодится вам,
Он стоит около трехсот дукатов.
Де Флорес

Хотя на них нельзя купить ларца,
Чтоб спрятать совесть от червей грызущих,
Возьму. Ведь ныне и большие люди
Дарами не гнушаются, — чего же
Стесняться мне?
Беатриса

О том и речи нет!
Но вы ошиблись: это вам дано
Не как вознагражденье.
Де Флорес

Я надеюсь.
А то с презреньем бы отверг подачку.
Беатриса

Вы чем-то, кажется, оскорблены?
Де Флорес

Возможно ли, что преданность моя
Терпела бы от вас еще обиду?
Я оскорблен? То было б чересчур
Для сослужившего вам эту службу
И не успевшего еще остыть.
Беатриса

Мне горько, если я дала вам повод.
Де Флорес

Вот именно, что дали. Горько, да.
Мне тоже горько.
Беатриса

Это поправимо.
Вот здесь три тыщи золотых дукатов.
Заслуги вашей я не принижаю.
Де Флорес

Что — деньги? Вы терзаете меня!
Беатриса

Но, сударь...
Де Флорес

Или я из тех подонков,
Что режут ради денег? Выкупать
Кровь — золотом? За то, что сделал я,
Нет слишком дорогого воздаянья.
Беатриса

Не понимаю вас.
Де Флорес

За эту цену
Я нанял бы отпетого убийцу
И сладил дело, не марая рук
И совести своей не беспокоя.
Беатриса (в сторону)

Я — в лабиринте. Чем его насытить?
(Де Флоресу.)

Я вдвое заплачу.
Де Флорес

Таким путем
Вы лишь удвоите мои терзанья.
Беатриса (в сторону)

Бессмыслица какая! Где же выход?
Чего он хочет?
(Де Флоресу.)

Умоляю, сударь!
Вам нужно скрыться — чем быстрей, тем лучше.
Быть может, вы стесняетесь назвать
Мне сумму, — так бумага не краснеет.
Лишь напишите — я отправлю вслед.
Бегите же.
Де Флорес

Тогда и вы — со мною.
Беатриса

Я?
Де Флорес

А иначе я не тронусь с места.
Беатриса

Что это значит?
Де Флорес

Разве вы не так же
Замешаны? Теперь мы заодно.
Поймите же! Побег мой неизбежно
Под подозрение поставит вас.
И тут не отвертеться.
Беатриса (в сторону)

Это верно.
Де Флорес

Отныне мы так связаны судьбой,
Что врозь не быть нам!
(Пытается ее поцеловать.)

Беатриса

Как вы смели, сударь?
Де Флорес

Зачем меня дичатся эти губы?
Не так — совсем не так!
Беатриса (в сторону)

Он обезумел.
Де Флорес

Целуй смелее!
Беатриса (в сторону)

Я боюсь его!
Де Флорес

Так долго мне упрашивать невмочь.
Беатриса

Де Флорес, берегитесь! Вы забылись.
Нас выдаст это.
Де Флорес

Нет, скорее вас —
Вас упрекнуть в забывчивости можно.
Беатриса (в сторону)

Он дерзок, и виновна в этом я.
Де Флорес

Припомните, я вам помог в беде.
А ныне сам я — в горе. Справедливость
И состраданье требуют, чтоб вы
Мне помогли, поймите!
Беатриса

Не решаюсь!
Де Флорес

Решитесь!
Беатриса

Нет! Прошу вас — говорите!
Сотрите новыми словами след
От прежних слов — чтоб звука не осталось!
О! В следующий раз я не позволю
Так оскорблять себя.
Де Флорес

О, нет, мадам,
За прошлый раз еще не рассчитались.
Недаром я так жаждал порученья,
Как влаги — пересохшая земля.
Я на коленях вымолил его,
И что ж — напрасно? Золото отверг я
Не потому, что мне оно не нужно, —
Еще как нужно! Но всему свой срок.
Я ставлю наслажденье выше денег.
И если б я заране не решил,
Что ваша девственность — вне подозрений,
Я б деньги взял, хотя и с неохотой,
Как тот, что большей платы ожидал.
Беатриса

Возможно ли, чтоб ты был так жесток,
Таил в себе столь гнусное коварство?
Там — жизнь отнять, а тут — похитить честь?
Какая низость!
Де Флорес

Бросьте! Вы забылись!
В крови по локоть — говорить о чести?
Беатриса

Вот пасть греха! Уж лучше б я себя
Пожизненною мукою связала
С Пиракуо, чем это услыхать!
Припомните, какое расстоянье
Меж мной и вами — и держитесь в рамках.
Де Флорес

Вглядитесь в книгу совести своей.
Она не лжива, и она вам скажет,
Что мы равны. Не надо родословной!
Происхожденье не разделит нас,
Мы происходим от своих поступков.
И, значит, преимущество свое
Вы потеряли вместе с чистотою.
Поймите же, мадам, что вы теперь —
Одно со мной.
Беатриса

С тобою, негодяй?
Де Флорес

О да, моя прекрасная убийца!
Сказать еще? Ты, девственная телом,
В душе распутница. Пришел второй —
Твой Альсемеро, и любовь былая
Забыта невзначай блудливым сердцем.
Но я клянусь — всей глубиной греха! —
Что если я не наслажусь тобою,
Он никогда тобой не насладится.
Мне нечего терять — я жизнь свою
Не ставлю в грош.
Беатриса

Сеньор!..
Де Флорес

Я должен ныне
Покончить с этою чумой любовной.
Я истомлен. Огонь ее очей,
Как уголь, жжет!
Беатриса

О, выслушайте, сударь!
Де Флорес

Пускай с любовью жизнь мне возвратит,
А нет — со мной разделит смерть и стыд!
Беатриса

Послушайте меня...
(Становится на колени.)

Я вам отдам
И драгоценности мои, и деньги —
Все, чем владею. Лишь позвольте мне
Неопозоренной взойти на ложе,
И я — богачка.
Де Флорес

Замолчи и знай:
Не выкупить сокровищами Индий
Мою добычу. Если ты способна
Слезами отвернуть судьбу от цели
Назначенной, тогда поплачь.
Беатриса

Вот — мщенье.
Так преступленье тянет преступленье.
Что это за проклятье надо мной?
Ведь я же не покрыта чешуей![119]
Де Флорес

Свой стыд ты спрячешь на моей груди.
(Поднимает ее.)

Молчанье — вот условие блаженства.
И только лишь в покорности — покой.
Что, голубок, трепещешь и томишься?
Еще полюбишь то, чего боишься.
Уходят.

ДЕЙСТВИЕ IV

СЦЕНА 1

Входят гости. Вермандеро встречает их, выказывая удивление в связи с исчезновением Пиракуо. Входят Альсемеро с Джасперино и другими кавалерами. Вермандеро указывает на Альсемеро, и собравшиеся в зале знаками одобряют его выбор. Все уходят. Входит с большой пышностью Беатриса, в сопровождении Диафанты, Изабеллы и других дам. Де Флорес — вслед за всеми, усмехаясь в сторону. В это время перед ним появляется призрак Алонсо и пугает его, показывая руку с отрубленным пальцем. Процессия торжественно проходит по сцене.
Беатриса

Что делать? Я погублена навек.
Несчастнее невесты не бывало.
Все думаю о предстоящей ночи,
И как мне предстоит сплестись в объятьях
С тем, кто так благороден и умен,
Так проницателен — вот в чем несчастье! —
И трепещу от ужаса заране.
Перед его судом моя вина
Предстанет, как преступник уличенный,
Которому не скрыться. Умный муж —
Погибель женщины! Как ни взгляну,
Не вижу средства избежать позора.
Да что позора! — он меня придушит
В постели, как обманщицу и шлюху.
Куда как трудно в кости сплутовать
С искусным игроком! Вот дверь его.
И ключ в замке забыт, а сам он — в парке.
Отважусь и взгляну.
(Отпирает дверь.)

Вот это да!
Тут все, как у врача: флаконы, склянки,
И надписи на каждом пузырьке.
Он, видно, медициной увлечен,
Наукою премудрой и глубокой.
А это что за толстый манускрипт?
Посмотрим: "Книга сокровенных тайн,
Рекомая Пытание природы"[120].
Так, интересно... "Как определить,
Беременна ли женщина иль нет".
Надеюсь, нет еще. А вдруг проверит?
Страница сорок пять... Да здесь закладка!
Мне кажется, что это неспроста.
(Читает.) "Если вы желаете определить, беременна женщина или нет, дайте ей выпить две ложки белой жидкости из флакона С..."

А где ж флакон? А, вижу, — вот стоит.
"... и если она беременна, то впадет в сон и проспит двенадцать часов; если же нет, то нет".

Водички этой я остерегусь,
Ни с чем ее не спутаю отныне.
Конечно, можно бы разбить флакон
Иль молока туда налить. Но лучше —
Приметить. Что же дальше в ней, проклятой?
О, в сто раз хуже! "Как определить,
Является ли женщина девицей".
Захочет испытать — и я пропала!
До сей поры он вряд ли прибегал
К такому средству, неизменно веря,
Что я чиста. А вдруг как усомнится?
(Читает.) "Забавный и безвредный, но истинный опыт изобрел Антоний Мизальдус[121]. Дайте подозреваемой особе испить эликсира из флакона М, в количестве одной полной ложки, каковое произведет на означенную особу, буде она девица, три действия: во-первых, причинит ей зевоту, во-вторых — чихание и, в-третьих, — неудержимый смех. В противном случае оставит в безмолвии, тоске и удручении".

Вот страх какой! Пораньше бы узнать.
Но ничего, до вечера есть время.
Входит Диафанта.
Диафанта

Мадам, вы здесь?
Беатриса (в сторону)

Вот честная девчонка
И неподкупная. Своим приходом
Она мне подсказала некий план.
(Громко.)

Я здесь искала моего сеньора.
Диафанта (в сторону)

Ах, был бы у меня такой же повод
Его искать!
(Громко.)

Он в парке, госпожа.
Беатриса

Ну что ж, тем лучше.
Диафанта

Пусть себе обрыщет
Все парки и леса, поля и горы.
Поближе к ночи он найдет конурку
Поближе. Полководцу Александру
Вселенная казалася узка,
А под конец хватило тесной ямки.
Беатриса

Ты чересчур нескромна, Диафанта.
Диафанта

А вы, сеньора, скрытны чересчур.
Таков обычай всех невест на свете —
Держать в секрете радость.
Беатриса

Радость? Нет!
Скорее, страх.
Диафанта

Чего же тут бояться?
Беатриса

Ты девушка, и это говоришь
Такой же девушке — и не краснеешь,
Бесстыдница!
Диафанта

Вы это в самом деле?
Беатриса

Представь я раньше, как мне будет страшно,
Бежала б от мужчин!
Диафанта

Не может быть!
Беатриса

Не пожалела б тысячи дукатов
Для той, что испытает за меня
Страх этой ночи — и рассеет утром
Мою боязнь. Тогда б и я решилась.
Диафанта

А вы не шутите?
Беатриса

Найди мне прежде
Такую женщину, и ты увидишь —
Мне не до шуток. Но она должна
Девицей быть, иначе ощущенья
У нас не совпадут.
Диафанта

О нет, мадам,
Я вам найду девицу.
Беатриса (в сторону)

А иначе
Я буду опозорена.
Диафанта

Но все же
Чудно! Вы жертвуете первой ночью
Со всеми радостями и вдобавок
Еще и награждаете!
Беатриса

Охотно.
(В сторону.)

Раз деньги могут честь мою спасти.
Диафанта

Как это люди ищут вдалеке
Тех добродетелей, что рядом с ними?
Мадам, чтоб долго нам не говорить,
Я, так и быть, сама к услугам вашим.
Беатриса

Боюсь, прытка ты слишком для девицы.
Диафанта

Я — не девица? Нет уж, вы позвольте!
Пусть ваша благородная особа
Полна невинных страхов...
Беатриса (в сторону)

Страхов — да,
Но не невинных.
Диафанта

...я с моею "прытью"
Не меньше целомудренна, чем вы!
Беатриса

Я рада это слышать. Ты согласна
Подвергнуть свою честность испытанью
Несложному?
Диафанта

Любому!
Беатриса

Погоди.
Уходит в комнату.
Диафанта (в сторону)

Неужто, же она меня обшарит,
Как узницу несчастную в тюрьме?[122]
Беатриса (возвращаясь)

Флакончик М? А, вот он. Диафанта,
Смотри, я отопью сама.
(Пьет.)

Диафанта

Раз так,
Я не спрошу, что в нем, и тоже выпью.
(Пьет.)

Беатриса (в сторону)

Ну, если опыт выйдет — все в порядке,
Вздохну я с облегченьем... началось!
Диафанта зевает.
Вот первый признак. Хорошо. Зевает.
Теперь посмотрим, как она чихнет.
Диафанта чихает.
Как из ружья! Нет, эликсир не лжет.
А мне, несчастной, хоть бы почесалось!
Диафанта смеется.
Все, как по-писанному, точка в точку.
Одно вслед за другим.
Диафанта

Ха-ха-ха-ха!
Беатриса

Ты что хохочешь?
Диафанта

Ах, как легко на сердце, как приятно!
(Смеется.)

Еще глоточек, госпожа.
Беатриса

Нет, завтра.
Успеется.
Диафанта

Мне снова стало грустно.
Беатриса (в сторону)

И как легко проходит!
(Громко.)

Ну, пойдем.
Тебя я завтра отблагодарю.
Диафанта

А все-таки, мадам, что это было?
Беатриса

Потом узнаешь. А пока нам нужно
Решить, как лучше дело провести.
Диафанта (в сторону)

Прекрасно проведу, не беспокойтесь, —
Уж больно мне наездник по душе.
Беатриса

Ты ровно в полночь выйдешь потихоньку,
А я войду и лягу рядом с ним.
Диафанта

Все совершу, не бойтесь, без промашки.
Постель невесты! Тысяча дукатов!
Теперь я выйду замуж за судью,
С приданым-то! Пусть ищет виноватых.
Уходят.

СЦЕНА 2

Входят Вермандеро и слуга.
Вермандеро

Ты понял? Под угрозой честь моя,
Доныне бывшая вне подозрений.
Докладывай: кто из моих людей
Отсутствует.
Слуга

Антонио, сеньор, и Франциск.

Вермандеро

Когда они покинули наш замок?
Слуга

Примерно десять дней назад. Один направился в Валенсию, другой — в Бриамату.

Вермандеро

Их обличает совпаденье дат.
Проклятие! Над нашим домом ныне
Нависло обвинение в убийстве
Пнракуо. А их отъезд — улика.
Немедленно повсюду разослать
Приказ об их аресте. Мы должны
Стереть пятно — иль обнажить пред всеми.
Собрать людей и снарядить тотчас!
Слуга уходит. Входит Томазо.
Я вижу, снова на меня атака.
Томазо

Верните брата мне.
Вермандеро

Не кипятитесь!
Вы ищите не там.
Томазо

В крови врагов
Искать я буду правду[123]. Это место
Должно мне отчитаться, где мой брат.
Я здесь его оставил, и все нити
Женитьбы этой, ставшей западней,
Дают мне основанье полагать,
Что он погублен.
Вермандеро

Зыбко основанье.
Вам это место может рассказать
О вероломном нарушенье слова,
О том, как он жестоко надсмеялся
Над неизменною моей, любовью
И чувством дочки. Утро покраснело,
Узнав, как он предательски бежал,
Оставив нас позору и печали,
Глумлению и клевете молвы.
Томазо

И это — все?
Вермандеро

Достаточно о том,
Кто так добра не ценит. Вас же, сударь,
Предупреждаю ясно: вы здесь лишний.
Уходит.
Томазо

Нет, я не лишний там, где нужно мстить.
Входит Де Флорес.
А! Это ты, Де Флорес!
Де Флорес

Я, сеньор.
Скажите, вы не видели невесту?
Томазо

Избавил бог от вида этой лгуньи.
Де Флорес (в сторону)

Скорее бы убраться подобру.
Я чувствую, он пахнет кровью брата.
Томазо

Постой, дружище! Я припоминаю:
Мой брат любил тебя.
Де Флорес

Весьма, сеньор.
(В сторону.)

Как будто вновь его я убиваю,
Так живо все!
Томазо

Послушай-ка, приятель.
Ведь дружба старая сильна догадкой:
Кто мог свершить злодейство?
Де Флорес

Нет, сеньор,
Не знаю. Я по доброте своей
Ни в ком не вижу больше зла, чем есть
Во мне самом. Так где ж найти невесту?
Томазо

Прошу, не говори мне про нее,
Про эту нечестивицу.
Де Флорес

Да что вы!
Нет, миленькая, складная красотка,
Блажная, как все дамы. Может быть,
Что не безгрешна, — как и все они,
Что копят мелкие грешки под юбкой,
Пока не превратится в старых ведьм!
Мне кажется, меня зовут, сеньор.
(В сторону.)

Быть рядом с ним невыносимо тяжко.
Уходит.
Томазо

Де Флорес — прямодушный, честный малый.
И он еще докажет это всем.
А вот идет виновник торжества.
Но ничего, расчет меж нами близок.
Входит Альсемеро.
Сеньор...
Альсемеро

Вы здесь желанный гость, сеньор.
Томазо

Навряд ли. Да и быть им не стремлюсь.
Альсемеро

Тогда какой же повод вас принудил
Пожаловать?
Томазо

Будь проклят этот повод!
Не веселиться я пришел сюда
И не вином накачиваться вашим.
Чтоб жажду утолить мою, сеньор,
Нужна другая жидкость — подороже.
Альсемеро

Мне непонятны ваши речи.
Томазо

Время
И шпаги нам помогут столковаться.
И вам еще придется дать отчет,
Какое вероломство помогло вам
Присвоить то, чего бы никогда
Вам не достичь в открытую!
Альсемеро

Смотрите!
За эти речи нужно отвечать.
Томазо

Отвечу, не тревожьтесь. А пока
Пируйте, празднуйте свою удачу!
Я боль свою на время затаю.
Уходит.
Альсемеро

Недобрый признак. Распри омрачили
День торжества. Но я не виноват
Входит Джасперино.
Как будто бы... Есть новость, Джасперино,
Довольно странная.
Джасперино

И у меня —
Куда как странная. Когда б я мог
Смолчать о ней, возможно, было б лучше
Для дружбы и доверия, сеньор.
Доверье гневается на усердье
И охлаждает лишний пыл.
Альсемеро

В чем дело?
Дружище, пожалей мое терпенье.
Джасперино

Все это, может статься, ерунда,
Пустая и докучная тревога...
Альсемеро

Конечно, ерунда. Но в чем же дело?
Джасперино

Все получилось из-за Диафанты,
Ей-богу, я люблю ее, сеньор;
Так вот: она на время отлучилась, —
А были мы в одной из дальних комнат,
Где обсуждали частные вопросы;
Едва она ушла, как за стеной
Почудился мне голосок невесты,
И сразу же за ним — другой, погромче,
Де Флореса.
Альсемеро

Де Флореса? Ты спятил.
Джасперино

Не верил я ушам, но Диафанта,
Вернувшись, подтвердила.
Альсемеро

Диафанта!
Джасперино

Прислушавшись вдвоем, мы услыхали
Слова, какими распаляют женщин...
Альсемеро

Молчи, угомони свое усердье!
Оно опасно для твоей груди.
Джасперино

Так, значит, правда гибельна для нас.
Альсемеро

Такая правда — да!.. О, будь она
Красой и восхищением вселенной,
Пусть короли влюбляются в нее. —
Но с порченною я в постель не лягу!
Однако время есть. И я успею
Все это разрешить, хоть ночь близка.
Не осуждай меня за эту вспышку.
Джасперино

Друзей не осуждают.
Альсемеро

Вот спасибо.
Я посвящу тебя в один секрет,
Его я сведал от халдейских магов.
(Дает ему ключ.)

Сходи ко мне и отыщи там склянку,
Помеченную буквой М, — и все.
А от вопросов воздержись покуда.
Джасперино

Иду, сеньор.
Уходит.
Альсемеро

Как это совместить?
Всего лишь час назад ее служанка
Описывала госпожу свою
Как самую стыдливую из дев,
Когда-либо рождавшихся на свете,
И чуть ли не молила, снисходя
К ее застенчивости, чтоб я принял
Свою невесту под покровом тьмы.
Входит Беатриса.
Беатриса (в сторону)

Пока все хорошо. Конечно, жаль
Отдать служанке радость первой ночи.
Но все же лучше поступиться этим,
Чем все терять.
Альсемеро (в сторону)

Греховны подозренья.
Ее лицо — святыня чистоты.
И все ж проверю.
(Громко.)

О, моя Джоанна!
Беатриса

Сеньор, я вас осмелилась просить
О милости. Простите страх девичий.
Альсемеро (в сторону)

Она невинней, голубя. Все — ложь.
Ее оклеветали, без сомненья.
Входит Джасперино с флаконом.
Джасперино

Вы не один, сеньор?
Беатриса (в сторону)

Флакон — тот самый!
Джасперино

Как вы сказали — с буквой М, сеньор.
Альсемеро

Да, вижу.
Беатриса (в сторону)

Значит, я — под подозреньем.
Альсемеро

Отведайте, прошу вас, это средство.
Беатриса

Какое средство, мой сеньор?
Альсемеро

Не бойтесь.
Беатриса

Я не люблю лекарств.
Альсемеро

На этот раз
Попробуйте, я за него ручаюсь.
Беатриса

Вреда не будет?
Альсемеро

Боже сохрани.
Беатриса (в сторону)

Пущусь на хитрость. Действие я знаю.
Лишь притвориться надо половчей.
(Пьет.)

Альсемеро (в сторону, Джасперино)

Напиток этот действует трояко
На девушек.
Джасперино

Ошибок не бывает?
Беатриса сначала зевает, потом чихает.
Альсемеро

Клянусь святыми, так! Посмотрим дальше.
Джасперино

Вот странный метод проверять девиц!
Беатриса

Ха-ха-ха-ха! Сердечную отраду
Вы подарили мне, мой господин.
Альсемеро

Нет, это вы мне подарили ныне
Сердечную отраду.
Беатриса

Как, сеньор?
Альсемеро (Джасперино)

Гляди, она теперь как бы в унынье.
Запомни по порядку.
(Беатрисе.)

О Джоанна!
Чистейшая, как ветерок небес,
Как лоно утра, где родится день,
Моя любовь зовет тебя в объятья!
(Обнимает ее.)

Все уходят.

СЦЕНА 3

Входят Изабелла и Лоллио.
Изабелла

Неужто полнолуние родит
Забавные такие сочетанья?
Вот вам пример помешанного дурня,
Влюбленного лунатика.
Лоллио

Того,
Кто вам прислал письмо?
Изабелла

Сличите сами
Наружность и начинку — и судите.
(Дает ему письмо.)

Лоллио

Наружность ненормальная, сразу видно. На это у меня глаз наметан. (Читает.) "Лучезарной Андромеде, первой даме Его Светлости Рыцаря Солнца. В созвездие Скорпиона, в самую середку, от кузнечного мастера Эола. Доплатное[124]". Чистейший бред!

Изабелла

Теперь глядите, какова начинка. (Берет письмо и читает.) "О моя повелительница! Содрав с себя, на- конец, притворную личину безумия, предстаю перед Вашим судом искреннейшим и верным рабом Вашей красоты".

Лоллио

Да и начинка бредовая!

Изабелла (читает)

"Если Вы обнаружите во мне вину, вините свое совершенство, сделавшее меня несовершенным. Ведь одно и то же солнце заставляет расти и съеживаться..."

Лоллио

Ах, мошенник!

Изабелла (читает)

"...творит превращенья, губит и воскрешает. Я явился к Вам зимой, лишенный роскошного убора, но под весенним светом Вашей благосклонной улыбки я процвету и буду жить любя".

Лоллио

Конечно, плут, а все-таки — безумец!

Изабелла (читает)

"Не растопчите жестоко вручающего свою честь Вашему великодушию. Я безумен с той поры, как увидал Вас, и от Вас зависит теперь мое исцеление. Всецело Ваш и сам уже не свой — Франциск".

Лоллио

Да, нам с хозяином нужно менять ремесло. Вы, я вижу, излечиваете дураков и сумасшедших куда быстрее, можно сказать, играючи.

Изабелла

Выходит, что так.

Лоллио

Одно должен вам сказать, хозяйка. Если вы с этими вашими способностями когда-нибудь сделаетесь министром и откроете свое дело, дурак я буду, если не захвачу себе свою третью долю!

Изабелла

Ты будешь, Лоллио, на первом месте.
Но в случае падения министра...
Лоллио

Я упаду на него.

Изабелла

Вот именно.

Лоллио

Что же! рисковать, так рисковать.

Изабелла

Теперь, скажите, как мне с ними быть?
Лоллио

А вам хочется с ними побыть?

Изабелла

Вернее, как мне обходиться с ними?
Лоллио

Как можно хуже. Этим вы сведете с ума дурака и одурачите сумасшедшего. А там из них можно хоть веревки вить.

Изабелла

Совет неплох. Я так и поступлю.
Где ключ от гардероба?
Лоллио

Вот он. (Дает ей ключ.) Пока вы подготовитесь, я их тоже подготовлю.

Изабелла

В наружном смысле, — так, слегка...
Уходит.
Лоллио

Не беспокойтесь. Сердцевина ваша.

Входит Алибиус.
Алибиус

Ну, Лоллио, готово представленье?
Нас Вермандеро ждет сегодня ночью
Для завершенья праздничных торжеств.
Лоллио

Сумасшедшие меня немного беспокоят. А с дураками все в порядке. Ну, и намучился же я с ними!

Алибиус

Нет, сумасшедшие не подведут.
Тут будет чем нелепее, тем лучше.
Смотрите только дам не напугайте,
Они такие нежные созданья!
Лоллио

За сумасшедших не тревожьтесь, сударь. Они ведут себя смирнее дам, когда чувствуют над собой палку.

Алибиус

Я бы хотел взглянуть на все заране.
Лоллио

Как раз это я и собирался вам предложить. Посмотрите пока пляску бешеных. А у меня тут есть парочка дураков, вызывающих сомнение. Поучу их немного отдельно, а там покажем весь танец от начала до конца.

Алибиус

А я взгляну, готовы ль музыканты.
Да, кстати, как тут козочка моя?
На привязь не в обиде?
Лоллио

Немного, сударь. У ней есть кое-какие развлечения дома, но мало. Надо бы удлинить ей веревку.

Алибиус

Возьмем ее на праздник к Вермандеро.
Вот будет ей на месяц утешенья.
Лоллио

Что это у вас на лице, сударь?

Алибиус

Где, Лоллио? Я ничего не вижу.
Лоллио

Ах, простоте, сударь, это — ваш нос. А мне показалось — хобот молодого слоненка.

Алибиус

Прочь от меня! Негодник! Дуралей!
Пойду готовить музыку.
Уходит.
Лоллио

Вы готовьте музыку, а мы попляшем. (Кричит.) Тони, где ты, Тони?

Входит Антонио.
Антонио

Я — здесь, братец. А ты где?

Лоллио

Иди-ка сюда, Тони, поучу тебя малость пешему строю.

Антонио

Мне бы лучше верхом поездить, братец.

Лоллио

Знаю, плетка тебя дери! Только ничего у тебя не выйдет. Подскакивай вот так, Тони; гляди — тра-ля-ля-ля! (Танцует.)

Антонио

Тра-ля-ля-ля! (Танцует.)

Лоллио

А теперь смотри: поклон вашей чести. (Кланяется.)

Антонио

Вот это и есть ваша честь[125], братец? (Кланяется.)

Лоллио

Да, с позволения вашей милости.

Антонио

Ваша честь должна сгибаться в заднице, братец?

Лоллио

Конечно. Так же, как и ваша милость и любое другое вашество, включая хлебопашество, откуда все и вышло. А теперь, гляди, подскок.

Антонио

Подскок — за честью, братец?

Лоллио

Само собой ясно. Ведь что такое честь? Подскочишь высоко, получишь под зад коленом, и летишь обратно на землю. Ты запомнил свою фигуру, Тони?

Антонио

Да, братец. Как твою фигуру увижу, так сразу и свою вспомню.

Входит Изабелла, одетая как умалишенная.
Изабелла

Вот он уносится в небо! Берегись, ты опалишь себе крылья! Внизу много воска, Икар[126], мягкого воска, его хватит на целый год,

Упал! упал! как страшно он упал!
Скорее встань, о дерзкий сын Дедала!
Войдем с тобою в этот лабиринт,
Чего бояться с путеводной нитью?[127]
Антонио

Прошу тебя, сестрица, отвяжись!
Изабелла

Так ты не утонул, смельчак? Я вижу
Над головой твоею свиток туч,
Похожий видом на тюрбан турецкий.
И радуга, хамелеон небес,
Плащом свисает с плеч до самых ляжек.
Дай усмирить мне волны в этом чреве,
Впитать в себя их яростный прибой!..
Но берегись пиратов!
Антонио

Тьфу на тебя, отвяжись!

Изабелла

Зачем ты ввысь стремишься, как Меркурий,
Законного сыночка не родив?
Останься на Луне, Эндимион[128],
И укротятся бешеные волны
Грозящие разбить мою любовь!
Антонио

Я дам тебе пинка, лишь только тронь,
Нахальная карга! Я не дурак.
Изабелла

Зато ты в точности, как я, безумен.
Неужто я, в отчаянье любви,
Нарочно вырядилась полоумной,
Чтоб так за это быть вознагражденной?
(Открывает лицо.)

Антонио

Прекрасная!
Изабелла

О нет, я не прекрасна.
Как видно, платье красило меня.
Прочь от меня, слепец! Тебе к лицу
Наряд дурацкий!.. Кажется, сама
От злости я сейчас сойду с ума.
Уходит.
Антонио (вслед ей)

Постой — иль я, как ты, безумным стану!
Входит Лоллио.
Лоллио

Тони, что приуныл, дурачок?

Антонио

Какой тебе я дурачок, болван?
Лоллио

А не дурачок, так значит бешеный?

Антонио

Да, я взбешен. На это есть причина.
Могу тебе припадок показать
И так отделать, что чертей вспомянешь!
Лоллио

Не надо, не надо! А то я не дам сеньору прятаться за дураком. Да, я вас раскусил давно. Напрасно вы вешаете нос. Моя хозяйка вас любит. В этом доме есть один прохвост — такой же сумасшедший, как вы дурак, — он ваш соперник. Но хозяйке он, поперек горла. Если после представления вы избавите ее от этой обузы, то можете обременять ее сами.

Антонио

А верить тебе можно?
Лоллио

Да. Или можно выбирать — верить или не верить.

Антонио

Он больше ей не станет докучать.
Я позабочусь.
Лоллио

Тогда держитесь прежнего курса и не робейте.

Антонио

Скажите ей: любовь я заслужу.
Уходит.
Лоллио

Этот, видать, свое возьмет.

Франциск въезжает верхом на палочке.
Франциск (поет)

То под гору, то в гору, то под гору опять, чтоб наказать Латону и лук ее сломать...

Лоллио (в сторону)

Вот еще один притворщик. Сейчас я собью его с толку. (Достает письмо и читает.) ("О моя повелительница! Содрав с себя притворную личину безумия, предстаю перед вашим судом искреннейшим и верным рабом вашей красоты".

Франциск

Ха! Что это?
Лоллио

"Вините свое совершенство, сделавшее меня несовершенным".

Франциск

Увы, дурак меня разоблачил.
Лоллио

Ничего, за дурака я с тобой расквитаюсь. (Читает.) "Всецело ваш и сам уже не свой — Франциск".

Франциск

Что тычитаешь, друг любезный?
Лоллио

Вашу судьбу, сударь. Быть вам повешенным за эту проделку — и еще кое за что.

Франциск

Ты облечен доверием хозяйки?
Лоллио

Завязкам на своем платье она так не доверяет, как мне.

Франциск

Так протяни мне руку, друг любезный.
Лоллио

Сперва я спрячу вашу к себе в карман. Это ведь ваша рука? (Прячет письмо.) Честная у вас рука или нет? Она не щиплется? Лгать она умеет, я видел.

Франциск

Нет, ни в едином слове я не лгал.
Лоллио

Ладно. Если вы на самом деле любите мою хозяйку так, как вы здесь расписали, очень может быть, что ваша болезнь будет исцелена.

Франциск

Она одна могла бы мне помочь.
Лоллио

Раз так, я вас больше не лечу. Пускай теперь она спускает вам лишнюю кровь.

Франциск

Возьми же вот — за прошлые труды.
(Дает ему денег.)

Лоллио

Надеюсь, я заслужу еще, сударь. Моя хозяйка вас любит, но ей нужны доказательства вашей любви.

Франциск

О, я и сам об этом лишь мечтаю!
Лоллио

Не то, совсем не то. Вы должны встретиться с ее и вашим собственным врагом.

Франциск

Считайте, что он уже мертв.

Лоллио

Да что вы говорите — я с ним пять минут назад расстался.

Франциск

О, покажите мне его!

Лоллио

Вот теперь вы взяли верное направление. Вам обязательно надо его увидеть, прежде чем убить. Впрочем, нет нужды заходить так далеко. Это всего-навсего дурак, который преследует мою хозяйку под видом слабоумного. От вас требуется выколотить хорошенько пыль из этого чучела, и все.

Франциск

С большой охотой.

Лоллио

Подождите конца представления, и если вы сами не опознаете его во время танца, то я вам его покажу. А теперь — скорее в дом! Хозяин идет.

Франциск

Он вертит им, как хочет.

Уходит, пританцовывая. Входит Алибиус.
Алибиус

Отлично, Лоллио. Тут все готово?

Лоллио

Да, сударь.
Алибиус

Ступай и приведи их всех сюда.
Да пригласи на зрелище хозяйку.
Лоллио уходит.
(Кричит.)

Эй, слушай! Нет ли среди наших дурня
Неизлечимого, чтоб можно было
Устроиться к нему в опекуны?
Лоллио (за сценой)

Один такой найдется — круглый дурень!
Алибиус

Отлично, Лоллио!
Входят Изабелла, затем Лоллио с танцующими дураками и сумасшедшими.
Повеселей, ребята! Браво, браво!
Все наше будет — денежки и слава!
Уходят.

ДЕЙСТВИЕ V

СЦЕНА 1

Входит Беатриса. Бьют часы.
Беатриса

Час ночи, а она — все с ним. Вот девка!
Она там думает лишь о себе
И жадно предается наслажденьям,
Забыв про честь мою и мои покой.
Грабительница! Но она заплатит.
Клянусь, с огнем играет эта дрянь,
В угоду страсти нарушая слово.
Я больше ей не верю. Может быть,
Что подозренья моего супруга
Шли от нее.
Бьют часы.
Пробило два. О ужас!
Входит Де Флорес.
Де Флорес

Вы здесь?
Беатриса

Де Флорес?
Де Флорес

Да. Она не вышла?
Беатриса

Все еще нет.
Де Флорес

Должно быть, бес посеял
В ней похоть. Разве можно доверять
Служанке?
Беатриса

Выбирать не приходилось.
Де Флорес

Они же все — разнузданные самки,
Особенно, когда случится им
Хозяину служить. От этой сласти
Их палкой не отгонишь, как собак.
Не будь вы так быстры и своевольны,
Я б вам привел аптекарскую дочь,
Которая в одиннадцать ушла бы
Да с благодарностью.
Беатриса

О, горе мне!
Совсем забылась эта потаскуха!
Де Флорес

Мерзавке там неплохо. Скоро утро.
Глядите — звезды меркнут! Все пропало.
Беатриса

Да, я погибла! Даже ваш совет
Мне не поможет больше.
Де Флорес

Подождите,
Нам нужно их поднять любой ценой,
Не медля. Вот единственное средство.
Беатриса

Но как? Не вышло б хуже.
Де Флорес

Помолчите,
Иль я оставлю все, как есть.
Беатриса

Прошу вас,
Спасите, сделайте хоть что-нибудь!
Де Флорес

Мой план таков: я сделаю поджог
У Диафанты в комнате.
Беатриса

Пожар?
В опасности окажется весь замок.
Де Флорес

Бесчестье вам опасней, чем огонь!
Беатриса

Ах, делайте скорее, как решили.
Де Флорес

В успехе я уверен. Разведу
Огонь в камине, подожгу часть тряпок
И мебели, чтоб дыму было много,
Но до опасности бы не дошло.
И если Диафанту вдруг увидят
Вдали от комнаты ее, решат:
С испугу убежала от пожара;
А если не заметят в суматохе,
Она сама же прибежит, стыдясь,
К себе, а я уж буду наготове
С моим мушкетом — как бы для того,
Чтобы очистить дымоход от сажи, —
И ей конец.
Беатриса

Люблю тебя сильней
За то, что честь мою ты ограждаешь.
Де Флорес

Как самого себя. И наша жизнь,
И радость — под угрозой.
Беатриса

Ты подумал,
Как быть со слугами?
Де Флорес

Я разошлю их
За лестницами, ведрами, баграми,
Устрою кутерьму... Не беспокойтесь,
Я все обдумал тщательно. И даже —
Как половчее тело сплавить с рук.
Ум очищается в огне. Готовьтесь
И ждите.
Беатриса

Страх меня не отпускает.
Входит призрак Алонсо[129].
Де Флорес

А! это ты пытаешься затмить
Мою звезду? Я не боюсь тебя,
Исчадье совести, клочок тумана!
Прочь, прочь отсюда!
Уходит.
Беатриса

Что это, Де Флорес?
Мне страшно! Удаляется. Исчезло.
Призрак уходит.
Здесь, в доме, привиденье. Я дрожу,
Я вся в поту холодном от испуга.
Какая ночь ужасная!.. Ах, ведьма!
Будь у нее в груди хоть тыща жизней,
Он не отступится, пока не вынет
Последнюю. Чу, колокол опять.
Пробило три часа, клянусь святыми!
Голоса (за сценой)

Пожар! Горим! Горим!
Беатриса

Уже? Как он решителен и скор!
И как мне служит преданно и пылко!
Лицом не привлекает, а увидишь,
Каков на деле, — как не полюбить?
Прекраснее зари его услуги.
Голоса (за сценой)

Горим! Пожар! Пожар!
Входит Де Флорес, за ним — слуги. Звонит пожарный колокол.
Де Флорес (слугам)

Быстрей! Живей! за ведрами бегите!
За лестницей! за крючьями!
(В сторону.)

Отлично.
Колокола звонят. Огонь пылает.
Осталось только зарядить мушкет.
Уходит.
Беатриса

Как не любить его?
Входит Диафанта.
Ах, это ты,
Сокровище?
Диафанта

Мадам, простите слабость.
Я потеряла голову от счастья.
Беатриса

Да, натворила дел.
Диафанта

Как вы сказали?
Беатриса

Поторопись-ка в комнату к себе.
Награда — следом.
Диафанта

В мире не бывало
Такой прекрасной сделки.
Уходит.
Входит Альсемеро.
Альсемеро

О Джоанна!
Такая рань, а ты уже проснулась.
Моя жемчужина!
Беатриса

О да, сеньор,
Я спохватилась, что вас нет, и встала.
Альсемеро

Пожар пустячный, нечего бояться.
Беатриса

Вы думаете?
Альсемеро

Успокойся, радость,
Опасности, поверь мне, никакой.
Входят Вермандеро и Джасперино.
Вермандеро

Помилуй нас господь!
Альсемеро

Родитель ваш.
Входит Де Флорес с мушкетом.
Вермандеро

Де Флорес, ты куда идешь с мушкетом?
Де Флорес

Прочистить дымоход.
Уходит.
Вермандеро

Вот молодец!
Он мастер на все руки, этот парень.
Беатриса

До крайности полезный человек.
Вермандеро

Усерден, как собака на пожаре.
Его уж подпалило, я смотрю.
За сценой выстрел.
Его мушкет!
Беатриса (в сторону)

Готово!
Альсемеро

Дорогая,
Пойди приляг, — простудишься.
Беатриса

Увы!
Я не уйду, покуда не узнаю,
Что с бедной Диафантой. Ведь пожар
В той стороне, где комнаты служанок.
Вермандеро

Однако отчего возникло пламя?
Беатриса

Как горничной, я ей не нахвалюсь.
Но в спальне у себя она небрежна
И легкомысленна. Уже два раза
Едва не доходило до беды,
Вермандеро

Как, дважды?
Беатриса

Да, по крайней мере дважды.
Вермандеро

Такие сонные тетери в доме
Опасны, так и жди от них несчастья!
Входит Де Флорес.
Де Флорес

О бедная, несчастная девица!
Вермандеро

Да что произошло?
Де Флорес

Увы, увы!
Она сгорела.
Беатриса

Господи помилуй!
Де Флорес

Ее пожрало бешеное пламя.
Сгорела до смерти.
Беатриса

О мое сердце!
Ты словно бы предчувствовало это.
Альсемеро

Не плачьте так! Во имя тех объятий,
Которые соединили нас,
Молю, не плачьте!
Беатриса

Я вам повинуюсь,
Хотя ее любила, как сестру.
Входит слуга.
Вермандеро

Какие новости?
Слуга

Опасность миновала. Можете отдыхать спокойно, сеньоры. Пожар совершенно потушен. Ах, бедная невинная девушка, как внезапно она погибла!

Беатриса

Де Флорес, схоронить ее останки
Вам поручаю. Ну, а мы, скорбя,
Пойдем за гробом. Я прошу и вас,
Супруг мой, оказать такую честь
Моей подруге.
Альсемеро

Все, что хочешь, радость.
Беатриса

Кто первый дал пожарную тревогу?
Де Флорес

Я, госпожа.
Беатриса

И усмиряли пламя?
Заслуга здесь двойная, и она
Заслуживает награжденья.
Вермандеро

Верно.
(Де Флоресу.)

Я жду вас утром.
Альсемеро

Как и я, сеньор.
Уходят все, кроме Де Флореса.
Де Флорес

Еще и награжден? Вот это ловкость, —
Куда там мне! Нет, женщина, как видно,
Во всех сраженьях плоти и ума
Последний выпад делает сама!
Уходит.

СЦЕНА 2

Входит Томазо.
Томазо

Все блага жизни для меня постылы.
Я так устал от общества людей,
Что в их словах я чую только ложь,
В приятельстве — расчет и вероломство.
И раз мне неизвестно, кто мой враг
И на кого мне ярость обратить,
Я должен в каждом видеть негодяя
И первого, кто попадется мне,
Считать убийцей брата[130]. Кто там ходит?
В глубине сцены проходит Де Флорес.
А, это — тот, которого зовут
Де Флоресом и кличут честным малым?
Как будто честность может ночевать
Под этой кровлей — прежде королева
Жилищем изберет чумной барак!
Его лицо во мне рождает дрожь
И отвращение[131]. Малейший повод
Даст в руки мне игру против него.
Да он настолько мерзок, что противно
Меч о него марать, — столь ядовит,
Что кровь его отравит навсегда
Любой клинок, и выбросить придется
Оружье, непригодное уже.
Для честной схватки. Как? Опять он здесь?
Входит Де Флорес.
Он здесь нарочно, чтоб мутить мне душу,
Подлец!
Де Флорес

Мой досточтимый господин!
Томазо

Ты смеешь подходить ко мне, ехидна?
(Бьет его.)

Де Флорес

Ах так?
(Обнажает шпагу.)

Томазо

Ты приготовился? Отлично!
Предпочитаю умереть от шпаги,
А не от яда, всыпанного в кубок!
(Обнажает шпагу.)

Де Флорес

Остановитесь, благородный рыцарь!
Томазо

Я знал: все отравители трусливы.
Де Флорес (в сторону)

Да, страшно мне... В его глазах кровь брата
Сверкает, как в магическом кристалле.
(Громко.)

Я с вас, не стану требовать ответа,
Сеньор, но оскорбление стерплю,
Как мудрый адвокат; и даже буду
Носить его везде, как знак отличья,
Полученный от доблестной руки.
(В сторону.)

Что с ним такое вдруг? Еще вчера
Он мне любовь выказывал открыто.
Но, видно, братнее чутье острее.
Подальше от него.
Уходит.
Томазо

Я с целым миром разорву союз,
Пока не нападу на след убийцы.
Простую вежливость — и ту отрину.
В той темноте, в которой я блуждаю,
Брат может вдруг обнять убийцу брата
И пожелать счастливого пути
Злодею.
Входят Вермандеро, Алибиус и Изабелла.
Вермандеро

О, сеньор Пиракуо!
Томазо

Нам не о чем беседовать, сеньор.
Ступайте дальше.
Вермандеро

Дай вам бог удачи!
Томазо

Сеньор, любезности я презираю.
А так как вы — из племени людей,
Для вас и ваших спутников, увы,
Я не припас хороших пожеланий.
Вермандеро

Сеньор, вы слишком увлеклись печалью
И не хотите разлучаться с нею.
А у меня есть новости для вас.
Томазо

Да ну?
Вермандеро

Сеньор, презрительной улыбкой
Не отвечайте на мое усердье.
Двоих людей, приближенных ко мне,
Я отдаю суду и вашей мести.
Томазо

О, неужели?
Вермандеро

За раскрытье зла
Благодарите их.
(Указывает на Алибиуса и Изабеллу.)

Томазо

О мой сеньор!
Коли взаправду вы дадите мне
Такое утешенье, — назовите,
Чем мне свою усмешку искупить,
И я исполню все с благоговеньем.
(Преклоняет колено.)

Вермандеро

Прошу вас, поднимитесь. С преизбытком
Заглажена вина. Теперь пускай
Алибиус расскажет все сначала.
Алибиус

Тут повезло моей жене — она
Особенно сильна в разоблаченьях —
Она открыла, что у нас, в больнице
Для сумасшедших, есть два симулянта,
Их имена — Антонио и Франциск.
Вермандеро

Хоть оба — из моих людей, не стану
Просить о снисхождении для них.
Алибиус

Всего же подозрительней, что день,
Когда они под видом сумасшедших
Проникли к нам в больницу, совпадает
С днем преступленья.
Томазо

Верная улика!
Вермандеро

И более того, — я ради правды
Себя не пощадил бы — свой побег
Они прикрыли мнимою поездкой.
Поездкой в Бриамату, оскорбив
Мое доверье ложью.
Томазо

Что ж мы медлим?
Сеньор, вы подарили мне покой,
Которого за все богатства мира
Не купишь. Будьте мне проводником.
Я их настигну, словно гром небесный,
И в пепел негодяев обращу!
Уходят.

СЦЕНА 3

Входят Альсемеро и Джасперино.
Джасперино

Сеньор, предположенья подтвердились.
Итоги наблюдения в саду
Рисуют неприглядную картину.
Альсемеро

Да, тщательно носимая личина
Всегда скрывает мерзкое лицо.
А ведь ее презрение к нему
Казалось безграничным.
Джасперино

Доберитесь
До правды. Нужно глубоко надрезать,
Чтобы нарыв раскрылся. Я боюсь,
Немало гноя выльется наружу.
Пока прощайте. Вот она идет
С прогулки. Ей пришлось вернуться в дом
Тайком, по коридору для прислуги.
Джасперино уходит.
Альсемеро

Ужель судьба ждала меня в засаде,
Чтоб нанести удар при первом взгляде
На женщину? Она!
Входит Беатриса.
Беатриса

Мой Альсемеро!
Альсемеро

Как поживаете?
Беатриса

Я? Нет, как вы?
Мне кажется, вы выглядите плохо,
Альсемеро

Вы угадали; мне нехорошо.
Беатриса

В моих ли силах вам помочь?
Альсемеро

О да!
Беатриса

Тогда я излечу вас.
Альсемеро

Помогите
Мне разрешить один вопрос.
Беатриса

Какой?
Альсемеро

Ответьте, только сразу: вы честны?
Беатриса

Ха-ха! Вопрос туманный, мой сеньор.
Альсемеро

Да и ответ двусмысленный, сеньора.
Смеетесь вы? Мои сомненья крепнут.
Беатриса

Невинность так смеется! Как ни хмурьтесь,
Морщинам вашим не прогнать веселья
С ее лица. Когда б я стала плакать,
Я лучше бы смогла вас убедить?
Альсемеро

Нет, это было б только лицемерье
Другого сорта, но по сути то же.
Ни ваши слезы, ни улыбки ваши
Не поколеблют знанья моего:
Ты — шлюха!
Беатриса

О, какой ужасный звук!
Он превращает красоту в уродство,
Обезображивая вмиг лицо,
Которого коснется. Вы разбили
То, что бессильны воссоединить!
Альсемеро

Все сокрушу, но истину из вас
Я извлеку, коль там ее осталась
Хотя б крупица. Сами расскажите, —
Иль я взломаю силой эту грудь
И все там переворошу вверх дном,
Чтоб вырвать правду!
Беатриса

Грудь моя, сеньор,
Пред вами. Но сначала покажите
То место, где любовь вы потеряли,
Чтобы моя невинность, погибая,
Могла попрать его.
Альсемеро

Непостижимо!
Как раз туда вам лучше не ступать.
Едва наступите ногой неверной,
Провалитесь к чертям в тартарары! —
Сперва лицо вы прикрывали маской, —
Теперь на нем уверенно сияет
Бесстыдство. Как сумели вы стакнуться
С тем, кто был прежде вам столь ненавистен
С Де Флоресом? Он зренье ваше ранил,
А ныне сразу стал незаменим,
Вы, молитесь, ему.
Беатриса

И это — все?
Альсемеро

Нет, остается кое-что похуже —
Измена ваша и прелюбодейство.
Беатриса

Тот, кто сказал вам это, — негодяй.
Альсемеро

Могла бы засвидетельствовать это
Служанка ваша, Диафанта.
Беатриса

Вот как?
Свидетельница, стало быть, мертва?
Альсемеро

Боюсь, пришлось несчастной расплатиться
За знание свое.
Беатриса

Так вот вам правда.
Она ничуть не менее ужасна,
Чем ложь, которой вы обольщены.
Постели вашей я не изменяла.
Вина в другом, чернейшем злодеянье
Вас в этом убедит: я, вас любя,
Убийцей стала.
Альсемеро

Что?
Беатриса

Да, да, убийцей!
Я ради вас отраву целовала,
Змею ласкала. Этому злодею,
Который показался мне пригодным
Лишь для такого дела, я велела
Несчастного Пиракуо убить,
Не видя больше никакого средства
Соединиться с вами.
Альсемеро

Это храм
Воззвал к отмщению — святое место[132],
Где красота и страсть, в злосчастный день
Воспламенили грешную любовь,
Возвышенную загасив. Недаром
Боялся я; возмездие свершилось.
О, ты — чудовище!
Беатриса

Не забывайте.
Я совершила это ради вас.
Неужто надо с бедами смиряться
Из спасенья худших зол?
Альсемеро

Уж лучше
Дать крюк в две тыщи лиг[133], чем перейти
По этому кровавому мосту.
Теперь все, все погибло.
Беатриса

Только знайте —
Я ложа брачного не оскверняла.
Альсемеро

Не ложе это было — мрачный склеп,
Не простыни — покровы гробовые,
Скрывающие черепа и кости!
Мне нужно время, чтобы все обдумать.
Тебя же в комнате пока запру.
Беатриса уходит.
Я буду сторож твой. С какого края
К сплетенью этих зол мне подступиться?
Входит Де Флорес.
Вот он-то мне и даст ответ. Де Флорес!
Де Флорес

К услугам вашим.
Альсемеро

У меня для вас
Есть новости, сеньор. Моя жена
Мне рекомендовала вас.
Де Флорес

Вот новость!
Она могла бы рекомендовать
Меня веревке — так я ей по вкусу.
Покорнейше благодарю сеньору.
Альсемеро

Здесь кровь у вас на рукаве, Де Флорес.
Де Флорес

Кровь? Нет, я кровь отмыл.
Альсемеро

Вот как? Отмыли?
Де Флорес

Да, в школе фехтования вчера
Я оцарапался. Что, есть пятно?
Альсемеро

Почти что нет. А все-таки заметно.
Да, кстати... Чуть не позабыл о деле.
Почем сейчас убийство?
Де Флорес

То есть как?
Альсемеро

Ну, ну, смелей! Жена мне говорила,
Что задолжала вам за тот удар,
Что вы Алонсо нанесли?
Де Флорес

Нанес?
Скорей проткнул насквозь, по рукоятку!
Она призналась, значит?
Альсемеро

Это значит,
Что вам обоим — смерть. Она призналась
И в остальном.
Де Флорес

Да что уж там осталось?
Блудница вам, а не жена досталась!
Альсемеро

Я так и знал. О дьявольское племя!
Как распознать вас под святой личиной?
Беатриса (за сценой)

Он лжет! Подлец клевещет на меня!
Де Флорес

Пустите к ней!
Альсемеро

Вы к ней сейчас войдете.
Уйми свои рыданья, крокодил!
Твоя добыча здесь.
(Де Флоресу.)

Входите, сударь.
(Впускает Де Флореса в комнату.)

На этот раз я буду вашей сводней.
Отрепетируйте получше сцену
Распутства, чтобы вам не осрамиться
Перед косматой публикой в аду,
Где вой, и стоны, и зубовный скрежет.
Тесней прижмись к любовнице своей,
Она тебя проводит к Морю Мертвых,
Где канете вы в черную пучину:
Входят Вермандеро, Алибиус, Изабелла, Томазо, Франциск и Антонио.
Вермандеро

Сеньор, готовьтесь: я вас удивлю.
Альсемеро

Нет, это я вас удивлю, сеньор.
Вермандеро

Сеньор, есть у меня предположенье,
Почти доказанное, об убийстве
Пиракуо.
Альсемеро

А у меня, сеньор,
Есть доказательство, что исключает
Предположенья.
Вермандеро

Слушайте меня.
Вот эти двое, изменив обличье,
Сбежали в день убийства.
Альсемеро

У меня
Есть тоже двое, скрывшие обличье
Со дня убийства.
Вермандеро

Дайте ж досказать.
Вот эти двое слуг...
Альсемеро

Не виноваты.
Другие двое, что вам ближе слуг,
Их оправдают.
Франциск

Вот святые души!
Томазо

Вы перебрасываетесь словами,
А дело отлагательства не терпит.
Кровь моя требует: отдайте брата —
Живого или мертвого. А если
Убит он, пусть последует возмездье
За прелюбодеянье и убийство.
Беатриса (за сценой)

О! О! О!
Альсемеро

Возмездье, слышите?
Де Флорес (за сценой)

И я с тобой!
Беатриса (за сценой)

О! О!
Вермандеро

Какой ужасный крик! Кровь леденеет.
Альсемеро

Эй, вылезайте, дьявольская двойня!
Выходит Де Флорес с раненой Беатрисой на руках.
Де Флорес

Сеньоры, если что-нибудь еще
Сказать хотите нам, — прошу скорее,
Пока способность слушать есть во мне
И в этом сломанном ребре Адама.
Вермандеро

О! Враг, ворвавшийся в мою твердыню,
Не поразил бы так! Джоанна, дочь!
Беатриса

Не подходите, чтоб не замараться.
Я — кровь дурная, что для вашей пользы
Врач выпустил. Не надо и глядеть, —
Скорее выплеснуть ее в канаву.
Нет, мне не звезды путь предначертали,
А этот падающий метеор[134].
Я не могла судьбы своей избегнуть,
Хоть отвращенье было мне намеком
Пророческим. С ним пала честь моя,
А ныне жизнь. Послушай, Альсемеро,
Ты был обманут в свадебную ночь.
Не я была с тобою, а другая,
Убитая за это.
Альсемеро

Диафанта!
Де Флорес

В то время как с невестой под кустом
Погрелся я. Теперь в аду нам греться.
Вермандеро

Мы все повержены в кромешный ад!
Де Флорес

Ее любил я, вопреки всему.
И заслужил ее любовь, убив
Пиракуо.
Томазо

А, вот убийца брата!
Де Флорес

Да, и она со мною расплатилась
Невинностью. Благодарю судьбу
За эту лишь единственную радость —
Столь сладостную, что я выпил все,
Другому не оставив даже капли,
Чтоб чокнуться со мною.
Вермандеро

Негодяй!
Ты не умрешь без пыток и мучений!
Де Флорес

Как бы не так! Мой нож еще при мне.
Одну лишь нить осталось перерезать.
(Закалывается.)

Сеньоры, я избавил вас от мести.
Как я учил, Джоанна, ну же! — вместе.
(Умирает.)

Беатриса

Прощайте, мне не страшен приговор.
Смерть — избавленье, если жизнь — позор.
(Умирает.)

Вермандеро

О небеса! Какой ужасный час!
Теперь навеки я покрыт позором.
Альсемеро

Да не коснется вас молва худая,
Да не посмеет ни в глаза взглянуть,
Ни за спиной шептаться. Справедливость
Так метко поразила виноватых,
Что сняты подозрения с невинных,
И радость жизни вновь им отдана.
(Томазо.)

Сеньор, теперь вы знаете всю правду,
Для скорби вашей утешенье есть.
Томазо

Сеньор, я этим удовлетворен:
Враги мои мертвы передо мною.
Чего же больше? Разве что душе
В погоню броситься за беглецами,
Чтобы настичь их вновь в стране теней
И отомстить вторично. Но чужда,
Страшна моей душе такая ярость!
Альсемеро

Как мутен и изменчив в этот раз
Лик полнолунья![135] Сколько превращений!
Краса оборотилась безобразным
Прелюбодейством; преданность слуги —
Ужаснейшим из всех грехов, убийством;
Я сам, себя воображая мужем,
Распутничал. Но счеты сведены.
(Томазо.)

А вы, сеньор, вы от слепой вражды
Отныне обратились к зрячей дружбе.
Ну, кто еще?
Антонио

Я, сеньор. Вышло так, что моя маленькая дурь обернулась такой здоровенной глупостью, что чуть-чуть веревка не обернулась вокруг моей шеи. Это счастье, что вы, сеньор, меня спасли, доказав мою чистоту и невинность.

Франциск

Выходит, что я тоже превратился
Из сумасброда — в сущего безумца
По воле тех же самых обстоятельств.
Изабелла (Алибиусу)

Лишь ты не переменишься никак,
А надо бы, ревнивый дурачина,
И впрямь ты создал школу дураков
Да их на голову себе же учишь!
Алибиус

Жена, я образумлюсь и отныне
Столь оборотистых учеников,
Как эти двое, в шею буду гнать.
Альсемеро (Вермандеро)

Сеньор, я к вам привязан долгом сына,
Не отвергайте преданность мою.
Пускай печаль, из ваших глаз излившись,
И сердце ваше тоже облегчит;
С печалью нас могила разлучит.

ЭПИЛОГ

Альсемеро (к зрителям)[136]
Не в наших силах возместить утраты,
Смягчить печаль горюющего брата,
Утешить безутешного отца;
Мы этим лишь разбередим сердца.
Но ваше доброе расположенье
Исправить может это положенье,
Оно способно мертвых воскресить
И брату снова брата подарить,
Отцу — дитя родное, и так дале.
Коль будет так, примирены печали.
Все уходят.

Джон Форд. Разбитое сердце[137]

Трагедия в пяти действиях
Достойнейшему из носителей

высокоблагородных титулов

Уильяму, лорду Крэвену[138],

барону Хэмпстед-Маршалла

Милорд!

Бессмертная слава громкого имени, заслуженного славнейшими деяниями, во все века служила его памяти как наиправдивейшая хроника. Исходя из этой посылки, Ваше стремление к совершенству (уже в ранней молодости) запечатлело на бумаге столь искреннюю, столь сообразную во всех отношениях историю Вашей жизни, что потомки, читая ее с наслаждением, не могут не воздать по заслугам достохвальным поступкам, равно как сказанные достохвальные поступки не могут не рассчитывать на то, чтобы потомки оценили их по достоинству.

Многие нации, многие взоры стали свидетелями Ваших добродетелей и полюбили их[139]. Соблаговолите же по щедрости природной особо отличить среди тех, кто преклоняется перед замечательным образцом благородства одного из Ваших почитателей. Есть своего рода непоказное честолюбие в том, что кабинетное молчание. взрывается речью, желающей вызвать не столько рукоплескания, сколько слово ободрения; и однако же как часто благосклонное сочувствие высокого покровителя оборачивается суровым приговором.

Я всегда с опозданием воздавал хвалу великим мужам, что, как я знаю, повсеместно почитается за серьезный изъян; при всем при там справедливость, с какою Вы судите произведения искусства, укрепляет мои робкие надежды на то, что Вы явите пример милосердия, как являли пример отваги в виду смертельной опасности.

Ваша светлость искала проявить себя перед миром (когда миру еще предстояло узнать вас) своевольными и вместе замечательными делами. Позвольте же и мне заявить о, себе всенижайше перед Вашей светлостью, отдавая на милостивый суд лучшие чувства, — идущие от самого сердца, которое так же восприимчиво ко всякому знаку внимания, как бесконечно щедр на них тот, чьим неизменным и преданнейшим слугою, восхищающимся его природной приверженностью к добродетелям, ныне пребываю.

Джон Форд

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Амикл, царь Спарты.

Итеокл, фаворит.

Бассаний, ревнивый вельможа.

Армост, Кротолон — архонты.

Оргил, сын Кротолона.

Профил, друг Итеокла.

Неарх, принц Аргоса.

Текникус, философ.

Хемофил, Гроней — придворные

Амел, приближенный Неарха.

Фулла, слуга Бассания.

Каланта, дочь царя.

Пентея, сестра Итеокла.

Эфрания, сестра Оргила.

Кристалла, Филема — фрейлины Каланты

Граусиа, нянька, приставленная к Пентее.


А также:

Фраз, отец Итеокла, умерший к началу действия.

Аплот, вымышленное имя, которым пользуется переодетый Оргил[140].

Вельможи, слуги, певчие хора.


Место действия — Спарта.

ПРОЛОГ

Пред нами — Спарта. Автор, чтя искусство,
Вложил в творенье подлинное чувство.
В "Разбитом сердце" плоских шуток нет,
Здесь вам не сатирический портрет
Известных лиц; отсутствуют моменты,
Рассчитанные на аплодисменты
Борделя и пивной: утробный смех —
Дешевая награда за успех.
Те только песни и пристали Музе,
Где сладкозвучность с чистотой в союзе;
От них, как черт от ладана, порок
Бросается тотчас же наутек.
А посему нам следует стремиться
Не преступать приличия границы.
Вдруг здесь найдут лишь вымысла печать?
Ведь правду стало трудно различать.
Так помните: внимая ход событий,
Печаль и радость с нами разделите.

ДЕЙСТВИЕ I

СЦЕНА 1

Входят Кротолон и Оргил.
Кротолон

Зачем темнить? Иль повод есть, чтоб так
В дорогу торопиться?
Оргил

Повод, сударь?
Их много.
Кротолон

Назови хотя б один,
Не то не отпущу тебя в Афины.
И почему Афины? Хочешь мир
Переустроить? К стоикам примкнуть?
Стать киником? Поднатореть в софизмах?
Войти в Ареопаг, чтобы вершить
Делами государства?[141] Но пушок
На подбородке вряд ли предвещает
Столь бурный взлет.
Оргил

Я знаю.
Кротолон

А раз так,
Ты можешь утолить свой книжный голод,
Не выезжая за пределы Спарты.
Здесь и учись.
Оргил

Отец, не в этом дело.
Кротолон

Так в чем же? Ты мой сын и ты обязан
Сказать всю правду мне.
Оргил

Что ж, воля ваша.
Как вам известно, после долгой распри,
Питавшей ненавистью плоть и кровь,
После усобиц, уносивших жизни
Тех, кто в союзе был с покойным Фразом,
И тех, кто с вами был, — наш царь Амикл
Развел бойцов и мир провозгласил.
Тогда вы с Фразом в дружбе поклялись,
А для того, чтобы ее упрочить
И наши семьи накрепко связать,
Решили вы — пусть узы Гименея
Прекрасную Пентею, дочку Фраза,
Со мною свяжут.
Кротолон

Ну и что?
Оргил

А то,
Что частые беседы и признанья
В любви безгрешной сплавили сердца
В такой союз, что разорвать его
Бессильно время. Мы могли познать
Всю радость обладания друг другом,
Когда б жестокий рок не оборвал
Жизнь Фраза.
Кротолон

Да, пожалуй.
Оргил

С той минуты
Стал разрастаться ядовитый куст,
И вскоре волчья ягода созрела —
Моих надежд смертельная отрава:
То брат ее, кичливый Итеокл,
Решил, своею властью упиваясь,
Разжечь былую рознь. И вот из мести
Он вынудил несчастную сестру —
Где хитростью, а где прямой угрозой —
На брак с Бассанием, чье состоянье
И титулы, увы, мне и не снились.
Кротолон

Но это не предлог, чтоб дозволенье
На свой отъезд испрашивать.
Оргил

Сейчас
Вы все поймете. Бессердечный брат
Заставил несравненную Пентею
Бассанию отдаться... но заставить
Отдать и сердце — трудно, ведь оно
Принадлежит другому. И тогда
Рабыню сделал из жены Бассаний
И положил преграду между нею
И тем, кому довольно было слышать
Ее прелестный голос.
Кротолон

Ты о чем?
Оргил

Назвав ее женой, Бассаний понял,
Каким он обладает совершенством,
И эта мысль чудовищную страсть
В нем породила; та же, в свой черед,
Вскормила страх, что ревностью зовется.
Он знает: восхищаясь этим храмом,
Все прославляют красоту его[142].
Но... как бы кто-нибудь из пилигримов
Не посягнул однажды на алтарь!
Так рассуждает этот недостойный —
Не потому, что ветрена супруга,
А потому, что мнителен он сам.
Кротолон

Как много слов!
Оргил

На сердце накипело.
Наслышан о моем к Пентее чувстве,
От ревности вконец он обезумел:
А ну как вновь я окажусь в фаворе
И стану добродетельность ее
Испытывать! Я чист перед, богами,
И все же лучше мне себя обречь
На добровольное изгнанье. Этим
Я возвращу Бассанию покой,
Ту, что люблю, избавлю я от пытки,
И сам, быть может, уврачую раны,
Которые здесь так кровоточат!
Кротолон

Довольно! Сын, довольно! Путь в Афины
Тебе открыт. Несчастная Пентея!
Я буду ждать вестей.
Оргил

Не беспокойтесь.
Входит Эфрания.
Кротолон

Твоя сестра. Проститесь.
Эфрания

Милый брат!
Оргил

Дай на щеке твоей запечатлею
Я поцелуй — мне жизнь не дорога,
Но он пускай тебя оберегает
И имя доброе твое. Прощаясь,
Хочу я, и в присутствии отца,
Просить тебя...
Эфрания

Вы лучше прикажите.
Оргил

Пообещай, что руку не отдашь
Ты никому без моего согласья,
Хотя б он был достоин и имелось
Отцовское благословенье.
Эфрания

Что ж,
Охотно обещаю.
Оргил

class="poem">
Поклянись.
Эфрания

Клянусь священным жертвенником Весты[143].
Кротолон

А я клянусь лучами Аполлона:
Не дам ей своего благословенья
Без твоего согласья.
Оргил

Ты пойми,
Эфрания, что я далек от мысли
Стать на твоем пути к богатству или
К супружескому ложу. Ты юна
И хороша собой, а я не деспот
И не капризник, чтоб играть твоей,
Сестра, судьбою. Можешь мне поверить;
Коли сочтем мы выбор твой удачным,
Я первый ваш союз благословлю.
Итак, ты поклялась.
Эфрания

Да. Но скажите,
Зачем вам уезжать?
Кротолон

Есть у него
На то вполне серьезные причины.
Тебе я буду и отцом и братом.
Эфрания

Лишь небо ведает пути земные.
Храните, боги...
Кротолон

Хватит причитать.
Вернется он живым и невредимым.
Оргил

Вернусь я вместе со своей тоской:
Душа, скитаясь, носит боль с собой.
Уходят.

СЦЕНА 2

Фанфары. Входит царь Амикл, а также Армост, Профил и слуги.
Амикл

Благоволят к нам боги. Принесем же
К их алтарям свою гордыню — жертвы
Пускай вдыхают сладкий фимиам.
Ваш старый царь Амикл переживает
Вторую молодость: готов отдать
Тиару из серебряных волос
Взамен на золотые кудри Феба.
Как бьется сердце!
Армост

Время обратиться
Готово вспять, чтоб вашу, государь,
Удвоить жизнь.
Амикл

Ты прав, Армост. А все
Племянник твой, бесстрашный Итеокл,
Несущий нам военные трофеи
И прочный мир на острие клинка.
Всесильною Лакония пребудет!
Теперь у нас Мессена[144] под пятой,
Упрямая, ты, наконец, склонилась
Пред властью Спарты! Вот она, победа,
Которую б не только занести
В анналы, но увековечить в храме,
И храм получит имя Итеокла.
Где с ним, Профил, расстался ты?
Профил

В Пифоне[145],
Мой государь, где двадцать самых знатных
Мессенцев ждут коленопреклоненно,
Какой назначите вы жребий им
И как решите участь их владений.
Амикл

А где сейчас наш славный победитель?
Профил

Он обещал прибыть без промедленья.
Входят Кротолон, Каланта, Кристалла, Филема и Эфрания.
Амикл

Вот и Каланта. Что, благая весть
О взятии Мессены, дочь моя,
Уже тебя коснулась?
Каланта

Да. Профил
Поведал мне о всех деталях боя.
Скажите, как наш юный полководец
Воспринял столь блистательный триумф?
Профил

Ваш беспристрастный взгляд довольно скоро
Позволит вам, принцесса, убедиться,
С каким достоинством и простотой,
С какою скромностью и чувством меры
Оценивает он свою победу,
Которая бы в человеке низком
Раздула непомерное тщеславье.
Но Итеокл...
Каланта

Ваш друг...
Профил

Да, госпожа,
И я благодарю судьбу за это.
Так вот, его звезду в зените славы
Не в состоянии поколебать
Ни гром рукоплесканий, ни зарница
Внезапного тщеславья. Он, как воин,
Лишь исполнял свой долг.
Кротолон

Послушать вас —
Так он святой.
Амикл

Воистину, Кротолон!
Ты скоро убедишься в этом сам.
Фанфары! Ну, встречайте же героя.
Музыка. Входят Итеокл, Хемофил и Гроней. Прочие вельможи выводят вперед Итеокла.
Амикл

Приди в объятья, как приходят в храм,
Отрада Спарты, светоч дней моих,
Мой Итеокл!
Итеокл

Ваш преданный слуга.
Армост

Достойный сын земли своей, позволь
Обнять тебя по-родственному. Я
Горжусь моим племянником.
Итеокл

Вы, сударь,
Ко мне пристрастны.
Кротолон

На правах архонта[146],
Причастного к великому походу,
Дозволь вознаградить тебя покамест
Приветствием от имени народа.
Итеокл

Вы так щедры.
Каланта

Кристалла! Эй, Филема!
Где мой венок? Судьба на крыльях славы
Тебя, избранника, так вознесла
Над всеми смертными, что я сама
Вот этими руками, Итеокл,
Сплела венок из лавра, чтобы он
По праву увенчал твое чело.
Итеокл

Я этих царских почестей не стою.
Амикл

Похвально, дочь.
Итеокл

О, я уже краснею
От славословий — так ничтожно мал
Мой вклад в победу. Все мои заслуги —
Желание отечеству служить.
Ведь надо быть последним человеком,
Чтоб не отдать земле, тебя родившей,
В годину тяжелейших испытаний
Все силы и умение свое,
А то и жизнь!
Каланта

Достойные слова.
Итеокл

Кто волею небес срывает лавры,
Того толпа, пьянея от восторга,
Подобно Вакховым жрецам, готова
Носить повсюду на руках, творить
Кумира из него и полубога.
Но чем он жертвовал на поле брани?
Удобством да и только. А солдат
Одну имел разменную монету:
Он кровью за победу заплатил.
Ум отдает приказы, но без рук
Кто их исполнит?[147] Все, что я сказал,
Да не сочтет высокое собранье
Рисовкою и позой. Словом, если
Петь дифирамбы, то не одному,
Но поделить их поровну на всех.
Взять хоть Профила — это ли не воин?
Нет, я не льщу, не терпит правда лести.
А Хемофил... или Гроней... без них,
Хоть чин их невелик, нам не видать бы
Конца войне. А в общем, каждый лепту
Свою вносил, отечеству служа.
Амикл

Придворные дерутся, как солдаты!
Похвально.
Хемофил

Мы себя не пощадим.
Гроней

Вы только прикажите.
Амикл

Не мешает
Вам, ратоборцам, отдохнуть, а мы
О пленных позаботимся. Ступайте. —
Идем, мой Итеокл.
Эфрания (Профилу)

Поверьте, сударь,
В опоре не нуждаюсь я.
Профил

Как знать.
Уходят.
Хемофил, Гроней, Кристалла и Филема отстают. Хемофил берет за руку Кристаллу, Гроней — Филему.
Кристалла

Что нужно вам?
Филема

Пусти!
Хемофил

Я по-солдатски
Отвечу: ваши губки.
Кристалла

Фи, как грубо.
Вы прежде не были такими.
Гроней

Смелость
Час от часу растет.
Филема

Оно и видно.
И сколько же людей вы сообща
Прикончили?
Гроней

Немного. Были мы
Настроены миролюбиво.
Хемофил

Впрочем,
Вы слышали, как нас аттестовал
Перед царем наш Итеокл.
Кристалла

А, значит,
Вы добывали мир? Как это мило.
А где же прочая добыча?
Филема

Едет...
Кристалла

В обозе что ли?
Гроней

Ах, моя Филема,
Когда врезался я в ряды врагов
И отрубал то голову, то ухо,
То ногу или руку...
Филема

То все вместе...
Гроней

...Я про себя со вздохом восклицал:
"Филема, свет очей моих, на подвиг
Я за тебя иду!" Теперь, надеюсь,
Меня ты любишь?
Филема

Не сильней, чем прежде.
В ком нет достоинств, тот едва ли станет
Достойней от похвал.
Гроней

Свидетель Марс,
Моею будешь ты!
Филема

Вулкан свидетель[148],
Не быть тому... ну разве что я сдуру
Вдруг передумаю.
Гроней

Одно словцо...
Кристалла

Совсем заврались вы. Уйдите, сударь.
Хемофил

Ключи от города получишь ты,
Мной завоеванного.
Кристалла

А точнее —
Тобою выклянченного. На бедность.
Дыра — твой город. Вот что, кавалеры,
Вам бы не перья — фартуки носить.
Собачек дамских завивайте, шейте,
А лучше вместо чучел огородных
Ворон пугайте.
Хемофил

Подожди!
Кристалла

Не то
Свиней пасите — желудей, глядишь,
Перепадет немного. Мозоли ста
Вам лезвие бы в руки, а не шпагу:
Зарезать не зарежете, но кожу
Попортите изрядно. В общем, так:
Как поумнеете — так приходите.
Прощай же, о бестрепетный Гроней!
Филема

До встречи, дерзновенный Хемофил!
Гроней

Они нас в грош не ставят.
Хемофил

Мы отплатим
Им этой же монетой. Вот и квиты.
Тем временем Кристалла и Филема ушли.
Гроней

Ты думаешь?
Хемофил

Унизить их разок —
И будут нашими — дай только срок.
Все женщины такие.
Гроней

Вот порода!
Уходят.

СЦЕНА 3

Входят Текникус, философ, и Оргил, одетый, как ученик.
Текникус

Зачем гневить светила? Кто оспорит
Суровый приговор судьбы? Ты можешь
Сменить одежды, но в душе твоей
Любые помыслы легко прочтут
Всеведущие Мойры[149]. Ты избрал
Опасный путь.
Оргил

Избавь меня от мрачных
Своих пророчеств; дай лишь мне, учитель,
Под этой крышей боль свою унять;
Пусть будут речи вещие бальзамом
Для скрытых ран. Когда мне суждена
Неверная тропа и даже пропасть,
Дай укрепиться мудростью твоей,
Чтоб на ногах стоять как можно тверже.
Я мир отверг.
Текникус

В твои лета, Оргил,
Все юноши, клянящие свой жребий,
Впадают в крайности. Коль немила
Вам жизнь, вы отравить ее хотите
Всем прочем людям.
Оргил

Нет, я не настолько
Обижен богом, чтоб удача чья-то
Меня бесила. Горестную участь
Я принял, не впадая в безрассудство,
И обобщений делать никаких
Не собираюсь я. В моем желанье
Найти уединенье ты не должен-
Усматривать, поверь, иной причины
Помимо той, что называл я: мысли
Мои в разладе, твой же ясный ум
Их приведет в согласие.
Текникус

Я вижу,
Ты истины взыскуешь. Оставайся.
Что ж, буду рад вести с тобой беседы,
Я ухожу к себе.
Оргил

А я пойду
Поразмышляю...
Текникус выходит.
В этом одеянье
Смогу я незаметно наблюдать
За тем, как обращаются с Пентеей
И как Эфрания хранит обет.
Любовь полна загадок! Олимпийцы
И те не знают, отчего костер
В груди так полыхает, а в золе
Так долго тлеют думы о прекрасном.
Лекарства нету от любовных ран!
Но кто это спешит уединиться
Под сень дерев?
В отдалении проходит Профил, поддерживающий Эфранию и нашептывающий ей что-то на ухо.
Эфрания! С Профилом!
А как воркуют... Может, это призрак?
Профил — наперсник Итеокла... Странно.
Вновь появились! Так... раскрою книгу.
Школярский облик службу мне сослужит.
Глаза мои пусть бегают по строчкам,
А уши ловят каждый звук.
Прохаживается, уткнувшись в книгу. Входят Профил с Эфранией.
Профил

Взаймы
Нам боги дали время. Для того ли,
Чтобы — по робости — терять его?
Эфрания, в чем мне еще поклясться,
Чтоб ты поверила, как я желаю...
Оргил (в сторону)

Желаю?
Профил

Преданно служить тебе?
Оргил (в сторону)

Так будет лучше.
Профил

Повторить ответ,
Который мне твоим подсказан взглядом?
Моя любовь чиста.
Оргил (в сторону)

Так я любил
Мою Пентею — преданно и чисто.
Профил

Нет большего блаженства для меня,
Чем стать твоим супругом. Заручимся
Поддержкой Итеокла — он мой друг.
Оргил (в сторону)

Моей поддержкой будет заручиться
Куда сложней.
Эфрания

Что может вам ответить
На эти благородные слова
Неопытная девушка, которой.
Так трудно устоять...
Оргил (в сторону)

Молчи, сестра!
Эфрания

С тех пор как вы в любви ко мне признались,
Заслуги ваши, состоянье, внешность
Меня расположили к вам, но я
Не смела ни суждениям, ни чувствам
Дать выход, чтобы выказать тем самым
Благодаренье звездам, что послали
Мне это счастье. Что уж там скрывать?
Мои желания уже давно
Согласны с вашими, но не вольна
Я принимать решения. Мой выбор
Отцом и братом должен быть одобрен,
Без их согласья сделать мне нельзя
Ни шагу.
Оргил (в сторону)

Чтоб обета не нарушить.
Профил

Я все улажу.
Эфрания

Брат перед отъездом
С меня взял клятву.
Оргил (в сторону)

Не нарушь ее!
Профил

Надеюсь при содействии двора
Его уговорить.
Оргил (в сторону)

Вполне возможно.
Профил

Ну а пока, мой ангел, уповаю
На то, что никакой искус не сможет
Поколебать твою решимость.
Эфрания

Жизни
Скорей лишусь и радостей земных,
Чем дам неволить сердце.
Профил

За мое
Ручается вот этот поцелуй.
Оргил (в сторону)

О женщины! И я молчу... Все нервы
Как будто растянули на распялках.
Эфрания

Здесь кто-то ходит, сударь. Нас, наверно,
Подслушали. Спаси нас, Купидон!
Профил

Ну что ты, что ты... В этот уголок
Заглядывает разве что сановник
Иль кто-то из гимнасия[150], что рядом
Основан Текникусом с разрешенья
Царя Амикла.
Эфрания

Кто-то сам с собой
Там разговаривает. Вон, смотрите!
Профил

Ну, так и есть, какой-то книжный червь.
Оргил (в сторону)

Заметили!
(Заводит спор с воображаемым оппонентом.)

Возможно ли, ответь,
Посредством красноречья, томных взглядов,
Посулов и так далее унять
Разбушевавшееся море? Что?
Как взяться, говоришь? И ты берешься
Поймать сетями атомы на солнце?
Но это все равно, что обгонять
На небе тучу при восточном ветре.
Ты, верно, шутишь? Ну подумай сам...
Эфрания

Вот так школяр! Да это сумасшедший.
Профил

Постой. Он упражняется, как видно,
В риторике.
Оргил

Ну дайте же сказать!
Вы так несдержанны, что с вами трудно
Вести полемику. К чему гадать?
Одно пусть из другого вытекает...
Ах, вот как? Утверждение абсурдно.
Ведь метафизика есть рассужденье
О тех субстанциях и высших сферах,
Которые, хотя нелепы вчуже,
Но стройны при ближайшем рассмотренье...
Где доказательства? Вас опровергну
Не колкостью небрежной ретирады,
А точной ссылкой на авторитет.
Профил

Приблизимся к нему.
Оргил

Да не спешите!
Вам, желторотым, стоит раз понюхать
Теорию, как вы давай клевать
Своих наставников. Ведет к ошибкам
Самоуверенность!
Профил

Простите, сударь,
Эфрания

Вы — философ?
Оргил

Я, милое созданье,
Всего лишь гриб, который небеса
Дарят росой и на который солнце
Роняет луч. Я радуюсь теплу,
Еде случайной и ночной дремоте.
Профил

И ваш учитель — Текникус?
Оргил

Он с нами
Ведет беседы. Вон его обитель.
Профил

Счастливцы! Жар страстей честолюбивых
И грозы властолюбия им чужды,
Желания они соразмеряют
С природной скромностью и в добронравье
Не знают равных. Как тебя зовут?
Оргил

Аплотом, господин. Я — раб смиренный.
Эфрания

Чего б хотел ты?
Оргил

Книг, Венера, книг.
Профил

Сударыня, я кое-что придумал.
Он может нам помочь.
Эфрания

О чем вы, сударь?
Профил

Покамест я и ваш отец ведем
Переговоры о помолвке, вам
Пусть этот книгочей записки носит
О том, как подвигаются дела;
Читайте их и тотчас же вручайте
Ему ответ. Так — ив разлуке — сможем
Мы разговаривать: не языком,
Так сердцем.
Эфрания

Что ж, воспользуемся этим.
Профил

Скажи, Аплот, готов ты дважды в день —
И в девять и в четыре пополудни —
Передавать в беседке этой письма?
Коль ты берешься все держать в секрете о
И преданно служить, я обещаю
Исполнить всякое твое желанье.
Оргил

О всеблагой Юпитер! Слишком щедр
Ты к недостойному! Я ваш всецело.
Так вы достанете мне книги?
Профил

Все,
Что ни попросишь. Я — Профил, она же —
Эфрания.
Оргил

На память, слава богу,
Я никогда не жаловался. Буду
Без опозданий приходить сюда.
Профил

Ты приготовь мне список всех названий.
А то возьми немного денег.
Оргил

Что вы!
Для нас они — бесплотный дух, мы к ним
Не прикасаемся. Нет, только книги.
Профил

Составь же перечень. И не забудь,
Как нас зовут.
Оргил

Помилуйте, как можно.
Профил

Взгляни на нас с улыбкой, Гименей:
Мы — хворост для пылающих огней.
Эфрания и Профил уходят.
Оргил

Задуй свои огни! Смотреть нет мочи,
Сейчас царит повсюду сумрак ночи.
О дай, Меркурии, хитрость мне свою.
Как стрелка компаса, метаться стали
Все мысли — ведь какой удачный случай!
Что нам дано? Собой удобрить землю,
Загадку вечности не разгадав.
Все, что великим мы зовем по праву,
Уйдет, не пережив своей же славы.
Уходит.

ДЕЙСТВИЕ II

СЦЕНА 1

Входят Бассаний и Фулла.
Бассаний

Окно на улицу заколотить!
Зачем давать зевакам лишний повод?
Смотрящий с вожделением — грешит[151],
Взгляд делается масленым, бесстыжим,
Паскудным, липким, мысль о совращенье
Обсусливается, как медвежонок
Новорожденный — матерью, и вскоре
Перерастает в дело; в мерзкий блуд.
Так вот, окно забить.
Фулла

Схожу, пожалуй
За плотником.
Бассаний

Поди, он плут отпетый,
С тобою снюхавшийся, попечитель
Воров и шлюх, разносчик тайных писем,
Которые кропает по ночам
Какой-нибудь прыщавый соблазнитель,
Шептун и сводник, что за три обола[152]
Тебя купил? Смотри мне, — сукин кот,
Я придушу тебя, кишки немедля
Я выпущу тебе, дерьмо собачье,
Когда ты принесешь моей супруге
Записку, нет, записочку, клочок,
Которым разве только бородавку
Ты на носу закроешь или прыщик!
Гнездится похоть в каждом пустяке.
Фулла

Милорд, я буду проверять на свет
Любую мелочь.
(В сторону.)

Ну и работенка!
Бассаний

Взять горожанок — сколько заключают
Они в постели выгоднейших сделок,
А разрумянившись, бегут к супругу,
Целуют, ластятся, зовут "милашкой"
И гладят лоб, увенчанный рогами.
И ничего, не страшно уколоться!
Фулла

Лихое, сударь, время. Человека
Швыряет, точно щепку.
Бассаний

Или взять
Сановных дам, всех этих светских модниц.
Мужчина, чтоб их только ублажить,
Спешит, как на ходулях, к деньгам, к славе
И честь готов продать за новый титул,
А честь, бедняжка, истекает кровью,
Сраженная ударом вероломным!
А эти деревенские особы! —
От слов краснеет, словно маков цвет,
Но что творит, мерзавка, втихомолку!
Все женщины, запомни, или пали,
Иль падают, или упасть готовы.
Что слышно в городе? О чем болтают?
Фулла

Такие, сударь, странные, чудные,
Диковинные...
Бассаний

Понесло! Короче!
Фулла

Царь, сказывают, обронил, как сокол
Перо, седую бороду и носит
Теперь другую, рыжую с боков,
А посередке с прозеленью.
Бассаний

Спятил,
Должно быть.
Фулла

А еще, слыхать, с тех пор,
Как храбрый Итеокл с войны вернулся,
От радости рычат все время львы,
Медведи пляшут[153]...
Бассаний

Поплясал бы с ними.
Фулла

Еще Оргил в Афины улетел
На огнедышащем драконе. Верно,
Уж не вернется.
Бассаний

Дай-то бог.
Фулла

Еще
Прознал я, ваша светлость, будто всем,
Кто попусту жену свою ревнует,
Дадут развод. Так женщины судачат.
Я сам от повитухи это слышал.
Еще есть новости...
Бассаний

Замкнись, болван!
Вы все меня хотите погубить.
Ну почему мы за блаженство платим
Своим покоем? Двери на запоры!
Фулла (в сторону)

Чтоб ты рогами с ног до головы
Оброс.
Уходит.
Бассаний

Все в голове моей смешалось.
О красота! Ты — символ благодати,
Но разве ты — не вечное проклятье?
Входит Пентея и Граусиа, старая служанка.
Идет... Вот так, омытое росой,
Сияет утро жемчугом бесценным.
Путь к бедности лежит через богатство.
Чтоб сохранить сокровище такое,
Изволь все состояние спустить.
Как поживает нежная Пентея,
Отрада сердца моего?
Граусиа

Увы,
Она грустит.
Бассаний

А ты не каркай, ведьма.
Жена, твой брат, живой и невредимый,
Вернулся со щитом. Его увидеть
Ты можешь при дворе, куда мы наши
Стопы направим, — там твои алмазы
Заблещут так, что дамы из боязни
Затмиться этим светом — по углам
Попрячутся, чтобы тайком, сквозь слезы,
Тобою любоваться и не сметь
Приблизиться. Пора тебе развлечься
И стать царицей прихотей своих,
Бывать, где хочешь и когда захочешь;
Найди себе подруг и предавайтесь
Любым забавам молодости, лишь бы
Не набегали тучи на чело.
Граусиа

Прекрасно сказано. Ну, выше носик.
И веселись, пока дают.
Бассаний (в сторону)

Стегните
Ее кнутом, о Фурии![154]
Пентея

Милорд,
Так внемлет музыку глухой, как внемлю
Я ваши речи. Мне ли прибегать
К уловкам, чтоб чернить свое же имя?
Иные понаденут на себя
Пуд драгоценностей, налепят блестки —
Глядь, кто-то рот открыл от удивленья.
А мне к лицу бесхитростное платье,
В нем, словно в зеркале души моей
(Когда вы недостойными словами
Его не замутите), отразятся
Мечтания анахорета-сердца.
Бассаний

Затворничеством ты не тяготишься?
Тебе не скучно? Надо б нам почаще
На людях быть. А может, нам уехать
На островок уединенный? Будешь
Всем управлять.
Пентея

Не знаю, что ответить.
Мой долг во всем повиноваться вам.
Что скажете, то мне и ладно.
Граусиа

Остров?
В темнице, стало быть, сгноить хотите?
Небось веселье там кипит ключом!
Акулы, крабы, водяные крысы,
Медузы, — что ж, компания как раз
Для юной барышни и старой няньки.
Э нет, ты нас на остров не заманишь!
Бассаний (старухе, шепотом)

Ты у меня попляшешь.
(Пентее.)

В эти лета
Хандрить негоже.
(Старухе.)

В клеть тебя запру.
(Пентее.)

Ну улыбнись же, сделай одолженье,
Не то меня кручина изведет.
(Старухе.)

Ну, старая карга!
Граусиа

При южном ветре
Туга я на ухо. Ты б дал ей лучше
Молоденькие косточки размять.
Ей греться бы у молодца в объятьях,
А не...
Бассаний (старухе)

Я на костре тебя согрею.
На части изрублю.
Граусиа

Чего, соколик?
Совсем оглохла — видно, с юга дует.
Пентея

Да что ты мелешь?
Бассаний

Жарко. Пот прошиб.
Входит Фулла.
Что скажешь?
Фулла

Стая лордов.
Бассаний

Что?
Фулла

И стайка
Их дам.
Бассаний

Да где?
Фулла

И лошади.
Бассаний

Подводы?
Фулла

Кареты! Я со счета даже сбился.
Ну я пошел.
Уходит.
Появляются Профил, Хемофил, Гроней, Кристалла и Филема.
Профил

Достойнейший Бассаний!
Бассаний

Любезнейший Профил! Входите, дамы
И господа, мой дом для вас открыт.
(В сторону.)

Вот только голова от вас распухнет.
Какая честь!
(В сторону.)

Сороки, трясогузки!
Расщебетались!
Профил

Добрая Пентея,
Когда вы брата любите, ступайте
К нему без промедленья.
Пентея

Он здоров?
Профил

Богами он храним. Но что-то гложет
Его с тех пор, как он вернулся в Спарту.
Милорд, не мешкайте, я вас прошу.
Бассаний

Мы, сударь, приглашения, поверьте,
Не стали б ждать, да вот занемогла
Супруга. Что же ты стоишь, Пентея?
Показывайте, сударь, ей дорогу.
Я следом.
Профил

Вот моя рука, мадам.
Уходят все, кроме Бассания и Граусии.
Бассаний

Постой-ка, сводня. Ты, я погляжу,
Меня честить горазда. Иль забыла,
Зачем приставлена? Так прогоню.
Граусиа

И, полно гневаться. Ревнив ты больно,
Ведь так и от ума отстать недолго.
Я дело делаю, а что перечу,
Так это чтоб к голубушке твоей
Войти в доверие и все повызнать.
Бассаний

Об этом я, признаться, не подумал.
Уж ты прости. Не перегнуть бы палку...
Граусиа

Небось, не перегнем.
Бассаний

За ней иду.
В раю мне этом горше, чем в аду.
Уходят.

СЦЕНА 2

Входит Итеокл.
Итеокл

Гордыня... так змееныш у гадюки,
На свет рождаясь, разрывает мать[155].
Гордыня... Так голубка, чьи глаза
Закрыл шутник, тотчас взмывает в небо
И сразу камнем падает на землю[156].
Так в воздухе петарды и шутихи
Вдруг разорвутся, оставляя дым
И запах гари. Если жить всегда
По совести, то и в душе звучала б
Такая музыка, что хоть танцуй:
Но это все риторика, слова,
Когда же в сердце боль, то не избудешь
Ее ты совестливостью. Горячку
Снимают не советом, а лекарством,
И чем скорей, тем лучше для здоровья.
Входят Армост и Кротолон.
Армост

Ах, сударь, это просто отговорка,
Пустяшная к тому же. Ведь Профил
Достойный муж, а ваша мудрость, право,
Сама себе хозяйка и в опеке
Сыновней не нуждается.
Кротолон

Хозяйка
Не вправе допустить, чтобы посулы
Так совесть убаюкали ее,
Что уговор смогла б она нарушить.
Итеокл

Вы все колеблетесь? Коли согласье
Оргила вам потребно, так пошлем
За ним в Афины. В этом деле принял
Сам царь участие, и, верю, он
Поддержит нас.
Армост

Царь хочет, чтоб Кротолон
Отправил сам депешу.
Кротолон

Для меня
Желанье царское — закон.
Итеокл

Сей брак
Так породнит нас, так друг с другом свяжет,
Как если бы я сам просил руки.
Ведь мы с Профилом названые братья.
Кротолон

Ах, сударь, сударь...
Итеокл

Говорите прямо.
Кротолон

Желай вы только мира и согласья,
Так не был бы Оргил мой одиноким
И заживо б себя не схоронила
Сестрица ваша. Вот Армост свидетель:
Когда б не умер Фраз, родитель ваш...
Ну да чего там.
Армост

Вы раздражены.
Итеокл (в сторону)

Нашел больное место.
(Вслух.)

Погодите...
Он прав, я заслужил такой упрек.
И все же скидку сделайте на возраст,
На пылкость юности и безрассудство,
На кашу в голове, на фанфаронство,
Неопытность в сужденьях, краснобайство
И поминутную, как смена ветра,
Изменчивость в решеньях. Я зарвался,
Я самодурствовал, не понимая,
Какую мощь таит в себе любовь.
Лишь всякие увидев передряги,
Я малость поумнел. Так вот, Кротолон,
За зло содеянное я готов
Платить, чем пожелаете.
Армост

Признанье
Былой вины — чего еще желать?
Ну как, милорд?
Кротолон

Сдаюсь. Когда согласна
Эфрания, не стану возражать.
За сына я ручаюсь.
Итеокл

Мой клинок,
Богатство, славу, честь и жизнь саму
Отныне я вручаю вам.
Входят Бассаний, Профил, Каланта, Пентея, Эфрания, Кристалла, Филема и Граусиа.
Армост

Принцесса
С сестрою вашею.
Каланта

Вообразите,
Дикарка эта вовсе нас забыла,
Ей двор не мил, и даже вас увидеть
Она не поспешила.
Итеокл

Вы, принцесса,
К ней так добры. К супружеству, сестра,
Себя ты словно бы приговорила,
И, мужу посвятивши свой досуг,
Не служишь ты высокой госпоже.
(Бассанию.)

Не стоит, право, в четырех стенах
Держать ее.
Бассаний

Никто ее не держит.
Ей любо дома. Славный Итеокл,
Хвала богам, что вы живым вернулись.
Когда б моя жена не приболела,
Мы первые пришли бы к вам с поклоном.
Итеокл

Сейчас получше?
Пентея

Брат, мое здоровье
И счастье, знаешь сам, принадлежат
Не мне.
Бассаний (в сторону)

Ответ смиренный и достойный.
А вдруг лукавит? Сводня, примечай.
Каланта

Кротолон, церемонию, с помолвкой
Нехорошо откладывать.
Кротолон

Принцесса,
Я дал согласие.
Армост

Теперь Оргил
Пусть даст свое.
Каланта

Что ж, подожди, Профил,
Немного, и блаженство брачных уз
Твою любовь к Эфрании упрочит,
Как и ее — к тебе.
Профил

Благодарю.
Бассаний

Блаженство брачных уз — вот рай земной,
Покой в душе, согласное биенье
Двух любящих сердец, венец желаний,
Залог бессмертия... Всего ж отрадней
Супружеская верность.
(В сторону.)

Где она?
В диковинку подобное созданье
И для самих богов.
(Вслух.)

Я сам, женившись,
Попал в Элизиум[157].
Кротолон

Ответь мне, дочка,
Как на духу, ты любишь своего
Избранника?
Эфрания

Не больше и не меньше,
Чем любит он меня; его же чувства
И вы и брат оцените, бесспорно.
Кротолон

Так, так.
(Профилу.)

Вас я не спрашиваю.
Итеокл

Нам ли
Разбить союз, благословленный небом?
Входит Хемофил.
Хемофил

Вас, храбрый Итеокл, и вас, принцесса,
Царь ожидает.
Каланта

Поспешим к нему.
Входит Гроней.
Гроней

Милорды, поспешите к государю.
Принц Аргоса...
Каланта

Что, сударь?
Гроней

Ко двору
Вот-вот прибудет, госпожа.
Каланта

Вот-вот?
Принц Аргоса?
Гроней

Здесь огласить такое
Событие мне выпадает честь.
Итеокл

Пентея!
Пентея

Да?
Итеокл

В дворцовую беседку
Приди через часок — наедине
Кой-что скажу тебе я.
(Профилу.)

Проведи
Ее, мой друг, в беседку и проверь,
Чтоб рядом не случилось посторонних.
Профил

Я все исполню.
Бассаний (в сторону)

Это что за новость?
Итеокл (Бассанию)

А вы проветритесь, милорд. Принцесса,
Я ваш слуга. Идемте, — господа.
Уходят все, кроме Бассания.
Бассаний

Наедине? Как так — наедине?
Чем я им помешал? Они родня;
Ужели этот зверь ее принудит
К кровосмесительству? С него-то станет!
К тому ж велел он своему дружку
Стеречь сестру, а если тот украдкой
Сам уворует из чужой добычи?
А впрочем, до того уже дошло,
Что брат — сестру, мать — дочь, супруг — супругу
В постель подкладывают к тем, кто может
Им оказать услугу. О проклятье!
Ну если кто наставит мне рога,
Я сам его... я сам...
Входит Гроней.
Гроней

Милорд, вас ждут.
Бассаний

Иду, иду. А где моя супруга?
Гроней

Средь знатных дам.
Бассаний

Так, так. А с нею рядом
Была ли нянька старая?
Гроней

Была.
Она дремала, сударь, в уголке.
Бассаний

Что-что? Дремала?
Гроней

Вам, я вижу, дурно.
Вы б прилегли...
Бассаний

Нет, я иду к царю.
Гроней

Я провожу вас.
Бассаний

Сделай одолженье.
Уходят.

СЦЕНА 3

Входят Профил и Пентея.
Профил

Вон там, в конце аллеи, есть беседка.
Позвольте мне откланяться — я должен
Проверить, нет ли здесь кого. Ваш брат
Утратил живость, что с его природой
Не согласуется. Он веселится
С такою меланхолией и бродит
Такой задумчивый и молчаливый,
Что приставать с расспросами к нему
Не в силах я — оно не по-мужски,
Да и бестактно.
Пентея

Я без приглашенья
В чужие тайны тоже не вникаю.
Профил

В моих словах, поверьте, нет намека
На столь бесцеремонное вторженье.
К тому же...
Входит Оргил в своем школярском одеянье.
Эй, дружище, постарайся
Развлечь вот эту даму разговором.
Уходит.
Оргил

Попробую, милорд.
Пентея

Предайся лучше
Своим раздумьям, а меня оставь
Наедине с моими.
Оргил

Что ты, нимфа?
Музыка сфер для наших душ звучит,
Чтоб закружить в божественнейшем танце.
Пентея

Для школяра ты слишком пылок.
Оргил

Небо
Нас наделяет красотой, чтоб мы,
Отринув прах земной, слились в экстазе
Возвышенной гармонии.
Пентея

Ты дерзок
Не в меру.
Оргил

Время начертать не властно
На белом поле преданной любви
Хулу бесчестья. Подними глаза,
Пронзавшие насквозь, на это пламя,
Которое когда-то бушевало.
Как сладкий дым взаимных клятв курился!
Точь-в-точь над жертвенником Весты. Слезы
Пречистые на пламя упадали,
И пламя вздрагивало.
Пентея

Сумасшедший!
Оргил

Все радости мои — сплошной мираж.
Я утоляю голод видом яств
И вожделенным запахом, но плоть
Без подкрепления изнемогает,
И дух, лишенный родственного духа,
Час от часу слабеет. Что за смерч
Сорвал печать, скреплявшую дотоле
Те две — согласные во всем — души?
Пентея

Оставь меня! В тебя вселился бес.
Ты по неведенью разбередил
Во мне былую рану — нестерпимо
Она заныла. Хватит же, болтун.
Прочь, прочь поди!
Оргил

Одумайся, Пентея,
И, прежде чем в изгнание отправить,
Узнай, кому подписанприговор.
Откину капюшон, меня сокрывший
От любопытных глаз.
(Сбрасывает капюшон.)

Какое примешь
Сейчас решение?
Пентея

Безумец, если
Не дорожишь ты жизнью, не губи
Хоть честь мою. Беру я Гименея
В свидетели, что не переменилась
К тебе я после рокового дня,
Когда насильно плоть мою и душу
Разъединили. Но зачем же ставишь
Ты добродетель под удар?
Оргил

Скажи,
Зачем так долго я со злом мирился,
Мне нанесенным? Это для тебя
Я нынче роль играю. О Пентея,
Когда ты не из мрамора, оплачем
Судьбину нашу. Чувствую я сердцем —
Ты, как и прежде, мне принадлежишь.
Пентея

Дай мне припасть к руке твоей губами.
Я на колени опущусь.
Оргил

Я тоже.
Пентея

Ну все, поднимемся... Ужели новой
Ты клятвы ждешь? О старой позабудь,
Ее объяло вечное молчанье,
Надежды нет. Чего ты хочешь?
Оргил

Должен
Я обладать моей женой пред небом.
Пентея

И только?
Оргил

Да, коль это означает,
Что только я тобою обладать
Отныне буду.
Пентея

Отойди немного.
И капюшон надень. Тогда рискну
Тебе ответить[158].
Оргил

Твой приказ исполнен.
Пентея

Клялась я быть твоею — небеса
Тому порукой; подтвердят они
И то, что клятву эту в грязь втоптали.
Да, я люблю тебя и потому
Твою свободу связывать не стану,
А ты не запятнай себя бесчестьем
И прочь гони прельстительные мысли,
Не то меня ты попросту ославишь
И рану растревожишь лишь сильней.
Останься благородным до конца —
Пускай, увы, тебя я не утешу,
Зато я поминутно буду помнить,
Чего лишилась и как низко пала. —
А ты с другой будь счастлив, и детей
В наш мертвый век родите полных жизни.
Лишь об одном прошу: и взяв супругу,
Ты вспоминай меня без небреженья,
И, может быть, сочувствием ко мне
Она проникнется... Ну все, прощай.
Оргил

Прощай? Но ты жена моя и будешь
Навек моей.
Пентея

Нет, это невозможно!
Оргил

Но почему?
Пентея

Послушай и поймешь.
Мое приданое ушло к другому,
И девственность похитил он мою.
Ужель я допущу, чтобы Оргилу
Достался сорванный цветок?
Оргил

Меня
Не остановит это.
Пентея

Так запомни:
Хоть раз моей руки иль губ коснешься,
И я клянусь тебе — коль суждено
Мне это иго снять с себя однажды, —
Я снова за постылого пойду!
Оргил

Ты забавляешься моим страданьем?
Но ты моя, моя...
Пентея

Не смейте, сударь!
Не то я вас навек возненавижу.
Иль ты забыл, что честь твоя простерта
У ног моих? Внемли же, недостойный:
Когда ты письменно или изустно
Меня опять начнешь пытать, прилюдно
Скажу о домоганиях твоих
И прокляну тебя пред небесами.
Иди! Сокрой под этим капюшоном
Бесславие. Сегодня, так и быть,
Я пощажу тебя. Ты осквернил
Мою печаль и пал в глазах моих.
Ты некогда умел любить достойно...[159]
Молчи, несчастный! Я молю судьбу,
Чтоб ты исчез бесследно. Прочь поди.
Оргил

Долой французский этот маскарад![160]
Пора сразиться с поднятым забралом.
От слов пора и к делу... О Пентея!
Уходит.
Пентея

Он, уходя, мое исторгнул имя.
Я слишком круто обошлась с несчастным,
А он похож на собственную тень,
На призрак тени. Ох, уж эта честь!
Мы, слабые, сражаемся, как львицы,
Ее спасая.
Входят Бассаний и Граусиа.
Бассаний

Старая хрычовка!
Заснуть! И где! Чтоб всю тебя скрутило.
Подагра, лишаи, чума, проказа
На голову твою!
Граусиа

Полегче, сударь.
Бассаний

Она одна, и то спасибо. Глянь-ка,
Печальна и задумчива — ну разве
Не добрый знак?
Граусиа

А то! Известно, добрый.
Бассаний

Попридержи язык. Пойдем, Пентея.
Ты знаешь, Итеокл... его сейчас...
Пентея

Ему что, худо?
Бассаний

Полно, легкий приступ.
С желудком что-то. Ты, гляжу, взгрустнула?
Пентея

Чему же радоваться?
Входит Профил.
Профил

Итеокл

Просил, сударыня, чтоб вы скорее
Пришли к нему.
Бассаний

Мы уж и так спешим.
Пентея

Вотще мы, замышляя в этой жизни
Далекие прожекты, наши силы
Так бережем. Все кончится могилой.
Бассаний

Воистину. Вот честно и живи,
Чтоб в день, когда баланс подбить придется,
Остаться чистым.
Профил

Кто живет, милорд,
Достойно, тот встречает смерть без страха.
На то и боль, чтоб закалялся дух,
А Итеокл, мы знаем, духом крепок.
Но вы, мадам, поласковее с братом:
Ведь человек — он как в ночи звезда,
Угас — и тьма наступит навсегда.
Уходят.

ДЕЙСТВИЕ III

СЦЕНА 1

Входят Текникус и Оргил в своем обычном платье.
Текникус

Внемли рассудку. Буйные порывы
Способны вырвать с корнем здравый ум.
Оргил

Твои, мудрец, волнения напрасны.
Текникус

Все это не к добру. Вчера личину
Тебя надеть заставила нужда,
Сегодня ты отбрасываешь маску —
Зловещий план стоять за этим должен.
Что ты вынашиваешь? Заклинаю
Во имя нашей дружбы отмести
Преступный замысел. Проникнуть в тайны
Сердечные нам, смертным, не дано;
Лишь боги проницают их.
Оргил

Учитель,
Какие тайны? Ты сейчас поймешь,
Что не могу я действовать иначе.
Начать с того, что прибыл ко двору
Принц Аргоса — просить руки Каланты,
Наследницы престола; а Профил
К сестре моей посватался; к тому же
Сам царь Амикл. призвал меня к себе,
Послав гонца в Афины. Трех причин,
По-моему, достаточно?
Текникус

Ты прав.
Но не забудь мои слова: коль дом
Непрочно выстроен, в какой бы цвет
Его ни красили, он рухнет скоро.
Твое лицо как будто заострилось,
На нем вдруг обозначились яснее
Опасные...
Оргил

О чем ты? Коль проникнешь
Ты в мысли сокровенные мои,
В них сыщешь благородную надежду —
Как должно постоять за честь свою.
Текникус

Пусть так, но честь, мой мальчик, чести рознь.
Честь состоит не в том, чтоб оголтело
Махать клинком направо и налево
И тешить самолюбие свое.
Такая честь, Оргил, немного стоит,
За ней таятся низменные страсти,
Пьянящие наш разум. Добродетель —
Вот что рождает подлинную честь,
Которая стояла и стоит
На справедливости. А тот, кто ищет
Возмездия иль барыша, творя
Обман, любодеянья, самосуд,
Тот преступает нравственный закон
И попирает честь прямым бесчестьем.
Пытливый ум, а не чужие мненья,
Лежит в основе чести: ум всегда
В союзе с истиной и чувством долга,
А мненья — с произволом и молвой.
Поняв, что красит истинную честь,
Ты все свои благие устремленья
Осуществишь, надеюсь, до конца.
Оргил

Тебя, мудрейший, вразумляют боги,
И ты мне указуешь верный путь.
Текникус

Надеюсь.
Оргил уходит.
Есть загадочное что-то
В его судьбе. Смятенный дух способен
Толкнуть его на безрассудный шаг.
А впрочем, мне ль угадывать итоги:
Всю нашу жизнь расчисливают боги.
Входит Армост.
Армост?
Армост

Меня к тебе направил царь.
Прости, что я прервал твои раздумья.
Есть в этой опечатанной шкатулке
Бесценный перл, которым, как короной,
Царь дорожит: я говорю о свитке.
Исследуй, изучи его, просей
Крупицы смысла.
Текникус

Что это за свиток?
Армост

В нем вся надежда Спарты — жизнь царя
И будущность страны, все, что оракул
Последний раз сказал Амиклу в Дельфах[161].
Причины, по которым он сейчас,
По истеченьи стольких лет, решился
Прибегнуть к помощи твоей, мудрец,
Он сам тебе со временем откроет.
Текникус

О Аполлон, ты просветишь мой ум!
Принц Аргоса, Неарх, он здесь уже?
Армост

Он во дворце и ждет, когда Амикл
Отдаст ему принцессу в жены. Этим
И объясняется, видать, поспешность,
С какою царь меня послал к тебе,
Текникус

Царю поклон, великой Спарте мир,
Тебе, Армост, удачи.
Армост

И тебе.
Уходят.

СЦЕНА 2

Тихая музыка. Доносятся слова песни.
Можно ль, грезя, сны расчислить?
Кистью высказать все мысли?
Разглядеть, как с циферблата
Время убежит куда-то?
Вздох поймать? Лишиться чести,
Если ты в безлюдном месте?
Нет, о нет. И все ж, как знать,
Вдруг тебя удача ждет!
Но известно наперед:
Не умели воздавать
По заслугам Красоте
И ни эти и не те.
Но зато все наши чувства,
Все науки, все искусства,
Все, что старо и что ново, —
Подчиняться ей готово[162].
Тем временем по сцене проходят Профил, Бассаний, Пентея и Граусиа и скрываются в кулисе. Бассаний и Граусиа вновь появляются и осторожно, на цыпочках, переходят с места на место, прислушиваясь.
Бассаний

Ни звука, тишина. Ты что-то слышишь?
Граусиа

Тихохонько. Повыл бы что ли ветер
Аль мышка поскреблась.
Бассаний

Весь пол в коврах,
А спинка-то кровати — чистый мрамор.
Солдат! Тут впору неженке разлечься.
Все эти ухищренья для того,
Чтоб раздразнить медлительную похоть,
А там, глядишь, и вспыхнет, словно факел,
Разнузданная оргия.
Граусиа

Потише!
Не слышно ведь.
Бассаний

Постельные сраженья
Не ухом надо выявлять, а нюхом.
Профил (за сценой)

Открыл глаза.
Бассаний

Так, так.
Итеокл (за сценой)

Пришла сестра?
Оставьте нас вдвоем.
Бассаний

Да-да, конечно.
Входит Профил.
Профил

Милорд, уйдемте. Хочет он побыть
Наедине с сестрой.
Бассаний

Иду, иду.
Профил

И вы, мадам, уйдите.
Граусиа

Воля ваша.
Все уходят.
Открывается часть сцены[163] с Итеоклом, сидящим в кресле, и Пентеей.
Итеокл

Садись, сестра; да нет же, ближе, ближе.
Один отец у нас, в едином чреве
Зачаты мы, и вместе нас растили,
Что ж мы чужими стали? Пусть бы лучше
Та колыбель, где я лежал ребенком,
Могилой обернулась.
Пентея

Ты счастливчик,
Ты за собой не признаешь греха,
Перечеркнувшего твои триумфы;
Несоблюдение последней воли
Того, кто произвел тебя на свет.
Итеокл

А ты жестокосердна. Да, вспылив,
Я грубо вырвал из твоих объятий
Родное сердце, в прах его швырнул.
Теперь мое, в отместку, разрывают.
Пентея

Ты лжешь пред небом! Пусть твое бы сердце
Горело не сгорая; пусть бы страсти
В нем клокотали, выхода не видя!
Итеокл

Твоей мольбе, бедняжка, боги вняли.
Пентея

Не пощадил ты собственной сестры.
Мне жизни нет.
Итеокл

Теперь меня терзают
Мученья адовы, но не дано
Мне умереть.
Пентея

Крестьянке, что привыкла
К поденщине, родник незамутненный
Дает напиться, а кругом резвятся
Ягнята с ребятишками; жар вздохов
Лишь я должна слезами заливать.
Итеокл

Поденщик, заработав корку хлеба,
Жует ее и радуется жизни,
А мне еда постыла; что ни съем,
Все вызывает желчь: она горька,
Как и твое проклятье. О смягчись,
Назначь мне кару.
Пентея

Умертви меня,
Избави от ревнивого супруга! —
И вновь, увидишь, станем мы близки
Как брат с сестрой. Убей меня!
Итеокл

Но мужу
Ты дорога.
Пентея

Ну да, как шлюха или
Клятвопреступница, какою сделал
Ты сам меня. Нет, не своим хотеньем
Живу я во грехе, но поневоле.
Итеокл

Зачем чернишь себя!
Пентея

Но это правда.
Обручена с Оргилом, я живу
Наложницей Бассания — так разве
Не шлюха я? Убей меня, иначе
Прах батюшки восстанет и, приняв
Ужасный облик, явится судить
Тебя за тяжкий грех — наперекор
Пойдя отцу, ты предал и меня.
Итеокл

Искал себе я на чужбине славы,
А дом мой превратился в пепелище.
Пусть я чудовище, зато тебя,
Великомученицу, как богиню,
Превознесут. Поруганные девы
И несчастливые супруги станут
Молиться у твоей священной раки,
И белых горлиц, убранных омелой,
Все будут в жертву приносить тебе[164],
Коль ты меня простишь.
Пентея

О замолчи!
Итеокл

Скорей бы смерть к Стигийским берегам[165]
Меня снесла — я изнемог под игом,
Вдвойне тяжелым из-за слов твоих.
Пентея

Так чье ты иго терпишь?
Итеокл

Никому
Другому не простил бы я вопроса,
Который вдруг задел такую тайну,
В какой боюсь я сам себе признаться.
Пентея

Но ты уже признался. Назови
Лишь имя, брат.
Итеокл

Ее зовут... Не смею!
Пентея

Так, значит, лжец ты!
Итеокл

Нет! Что ж, я откроюсь:
Речь о Каланте, дочери царя,
Наследнице престола. Видишь, сердце
Я обнажил перед тобой. Иди же,
Скажи царю об этом вероломстве —
И будешь ты отмщенной. Ни принцессе,
Ни другу моему Профилу тайны
Я не открыл.
Пентея

Будь вы помолвлены,
Ужель твое б не разорвалось сердце,
Когда бы стал ее отец меж вами
И принцу Аргоса вдруг отдал дочь?
Итеокл

О не терзай меня своей обидой!
Я кровью за нее плачу.
Пентея

Мы квиты.
Ты прав, мы — ветви одного ствола,
Нельзя нам быть поврозь. Я буду рада
Тебя утешить, чем могу.
Итеокл

Сестра,
Лишь ты, лишь ты одна моя утеха.
Пентея

Когда мой ум печаль не притупила,
Я помогу тебе собраться с духом.
Итеокл

И эту душу я посмел сгубить!
Входит Бассаний с кинжалом, за ним Профил, Гроней, Хемофил и Граусиа.
Бассаний

Мое терпенье лопнуло. Довольно!
Вы за руки взялись? Где мой кинжал?!
Взнуздав мой природную покорность,
Как вьючного осла, ты понукал
Ее так долго, что в конце концов,
Она взбрыкнула.
Итеокл

Сударь, что за тон?
Профил

Он не в себе.
Пентея

Милорд...
Граусиа

Не подходи!
Он держит смертоносное оружье
И машет им, как мельница крылом.
Бассаний

Я — знатного рождения, а ты,
Напыщенный и взбалмошный мальчишка,
Занесся, будто тучу оседлал
И направляешь колесницу солнца.
Но я не прихлебатель твой, не думай,
И не лакей, чтобы стремглав бежать,
Чуть скрипнет дверь, не поставщик блудниц
Для царственного этого алькова.
Гроней

Какой блестящий бред!
Хемофил

Как он надулся,
Пыхтит, таращится! Вот ненормальный!
Итеокл

Он, трезвенник, видать, вина хлебнул,
И хмель ударил в голову. Милорд,
Вам не к лицу такие речи.
Пентея

Брат...
Бассаний

Ах, не к лицу! Прикажете, котенок,
Мяукать с вами? Политес, он рабски
Прислуживает выскочке, а дерзость
С него срывает маску. Ваша пылкость
И столь ошеломительная слава
Еще не основание, милорд,
Чтобы писать на лбу мне "рогоносец".
Итеокл

Он потерял от ревности рассудок
И сам не ведает, что говорит.
Бассаний

Я знаю, кто передо мной: кабан,
Искусно прячущий в своем загоне
Звериные наклонности к инцесту.
Итеокл

Что-что??
Бассаний

Я раструблю об этом всюду.
Хотя о том, что ты содеял, стыдно
И вслух произнести.
Итеокл

О, монстр!
Профил

Ну, полно.
Пентея

Брат, я прошу...
Граусиа

Его б связать покрепче.
А то такое выкинет!
Хемофил

Гляди-ка,
Старуха дело знает.
Гроней

А не вздуть ли
Нам этого болвана?
Пентея

О, супруг,
Смиренье ли мое такую бурю
Вдруг вызвало? Я вам во всем послушна
И разве что излишне молчаливо
Несу повинность — в этом ли мой грех?
Бассаний

Прекрасная, лишь ты не сыплешь соль
На эти раны. Даже в ослепленье
Нельзя обидеть ту, чей взгляд так кроток
И чье дыханье умиротворяет.
О если б ты моей была всецело!
Пентея

Милорд, пускай из ящика Пандоры[166]
Все зло падет на голову мою,
Коль я хотя бы в мыслях согрешила
С тех пор, как отдалась вам.
Итеокл

Он не стоит
Того, чтоб облегчать его страданья.
Бассаний

О продолжай, моя отрада. — Дайте
Излиться добродетели, милорд.
Я словно убаюкан горним пеньем.
Так продолжай. Ну разве я хоть раз
Сказал тебе худое слово? Нет же?
Пентея

Ни разу, как и я — клянусь Юноной[167]
Не оступилась.
Бассаний

Мой кумир! Смотри,
Я на коленях.
Граусиа

Зверь, а тоже с сердцем.
Итеокл

Замаливает грех.
Бассаний

О чем вы? Я,
Благодарю судьбу. Простите, сударь,
Мне эту вспышку.
Итеокл

Докажите нам,
Что ум ваш, не подверженный ни страсти,
Ни вымыслам досужим, направляет
Сужденья ваши, и тогда сестра
Домой вернется под начало ваше.
Пока же в этом мы не убедимся,
Она побудет здесь.
Бассаний

Пронзите лучше
Мне грудь — я свой конец, как должно, встречу,
Но не пытайте так.
Итеокл

Вы буйны, сударь,
Я не могу доверить вам сестру.
Бассаний

Она же оправдалась...
Пентея

Кто безгрешен,
Тому оправдываться не в чем.
Хемофил (Граусии)

Душка,
Хоть ты мудра и, по всему, девица,
Смотри мне, не ходи за нами.
Гроней (Граусии)

Здесь
И без тебя проныр хватает.
Уходят все кроме Бассания и Граусии.
Граусиа

Сударь,
Как быть? Ушла красавица моя,
А мне, вишь, к ней нельзя.
Бассаний

А я-то, я-то
Ее увижу?
Граусиа

Нешто нет, хозяин?
Еще увидишь. Как же, ведь жена!
Бассаний

Безумье лечат радикальным средством.
Она клялась мне в верности.
Граусиа

Еще бы!
Бассаний

Слепец, кто не поверит этим клятвам.
О, я — тиран, но брат ее — вдвойне.
Возьму ль себя я в руки? Надо мной
Уже смеются. Как же мне, о боги,
Спастись от этой тягостной тревоги?
Уходят.

СЦЕНА 3

Фанфары. Входят Амикл, Неарх, ведущий Каланту, Армост, Кротолон, а также Эфрания, Кристалла, Филема и Амел.
Амикл

Мой дорогой кузен, угодно небу,
Чтоб Спарта с Аргосом союз скрепили.
Противиться не будем высшей воле.
Мы ей обязаны рожденьем дочки —
Я при смерти лежал, когда Каланту,
Наследницу престола, мне послали
Благие небеса. У нашей тетки
Ты — старший внук, и, значит, ты по праву
Преемником Каланты назовешься,
Ее супругом став. Мы не хотели
Неволить нашу дочь, но с одобреньем
Взираем на ее прекрасный выбор.
Неарх

Вот речи настоящего отца.
Не думайте, что я пришел забрать
Свою кузину в рабство, нет, я счастлив
Быть сам рабом. Ей красота ее
И добродетели снискали славу
В пределах чужедальних; нынче вижу,
Как справедливы слухи, и готов,
Коли принцесса будет благосклонна,
Припасть к ее стопам.
Каланта

Вы подаете
Такой пример учтивости, что все,
Со мною во главе, учиться рады
Приемам обхождения у вас.
Неарх

О девственница, ты всему глава,
Тем паче всех моих надежд.
Амикл

Так будь же
Хозяином своей судьбы, кузен.
Отказа ты не бойся. Эй, Армост,
Узнай ответ философа, тут дело
Не терпит отлагательств.
Армост

Все исполню.
Амикл

Твой сын, Кротолон, возвратился в Спарту?
Кротолон

Да, государь.
Амикл

И он еще не здесь?
Кротолон

Он будет здесь с минуты на минуту,
Великий царь.
Амикл

Эфранию с Профилом
Давно б уже могли мы обвенчать.
Кротолон

Моя вина, милорд.
Амикл

Пускай их свадьба
Послужит заодно увеселеньем
Для нашего аргосского кузена.
Мы слишком мрачно дни свои проводим.
Армост

Луч одобренья шлет вам солнце, глядя
На мудрое правленье.
Кротолон

И да будет
Могучей Спарта!
Каланта

Принц, так вы отныне
Вассал мой?
Неарх

Красота — мой сюзерен.
Каланта

Вы так любезны.
Входят Итеокл, Оргил и Профил.
Итеокл

Рад вас видеть в Спарте.
Когда, Оргил, останемся мы с вами
Наедине, я назову причины,
Что побудили вдруг меня искать
Расположенья вашего. Почту
За счастье называться вашим другом.
Оргил

Я, ваша милость, весь к услугам вашим.
Итеокл (в сторону)

А те уже воркуют? Что за мука!
Профил (в сторону)

Как побледнел он!
Итеокл

Государь, хочу
Представить вам достойнейшего мужа,
Что прибыл из Афин. Его заслуги
Оценят здесь, надеюсь, высоко.
Кротолон (в сторону)

Он сына моего решил представить?
Амикл

Я рад тебе, Оргил. Коль ты в Афинах,
Где столько новшеств, что-то почерпнул
И сможешь остроумными речами
Блеснуть на свадьбе собственной сестры
И не ударишь в грязь лицом пред нашим
Высоким гостем, у тебя в долгу
Я не останусь.
Оргил

Ваш слуга покорный.
Неарх (Каланте)

Все время у меня на языке
Подсказки сердца.
Каланта

Кто ж их адресат?
Мы все, Оргил, вас ждали с нетерпеньем.
Оргил

Надеюсь оправдать его, принцесса.
Итеокл

Позвольте, сударь, вам представить брата
Эфрании. Он редкий человек.
Неарх

Я горд знакомством этим.
Амикл

Так устроим
Большое пиршество, и Гименей,
Как лучезарный Феб, пускай разгонит
Туман и скуку. Будем же гулять!
Лишь музыка и смех в чести сегодня.
Каланта (Итеоклу)

Подайте, сударь, руку мне.
(Неарху.)

Милорд,
Меня проводят, вы не беспокойтесь.
Неарх

Как скажете.
Итеокл

Принцесса, я польщен.
Все уходят.

СЦЕНА 4

Входят Кротолон и Оргил.
Кротолон

Так хочет царь.
Оргил

А значит, так и будет.
Когда бы мы могли, его вассалы,
Оспоривать державное решенье
И, взяв в союзники одну лишь правду,
Освободиться от десницы власти,
Которая к земле нас пригибает...
Кротолон

Так ты не возражаешь против брака
Сестры с Профилом? Он вполне достойный
И даровитый юноша.
Оргил

Не ставлю
Я под сомнение его таланты,
Дай бог ему во всем преуспевать,
Я даже породниться с ним не против,
Дабы упрочить нашу дружбу. Знаю,
Он нам вреда не сделал никакого
И уважал наш дом. А вместе с тем
Не будем забывать, под чьим крылом
Нашел он и тепло и пониманье,
Кому он служит верою и правдой.
Кротолон

Я вижу, сын, в тебе играет желчь.
Ты помнишь зло, а доброго не видишь.
Оргил

Не слишком ли ко мне вы, сударь, строги?
Мне не впервой на крепость проверять
Подобную сердечность. Итеокл —
Меня собрался ласками осыпать,
Но очень уж внезапно он сошел
С высот высокомерия и злобы,
Что привели к насилью над Пентеей.
Поиздевавшись надо, мною вволю,
Теперь он стал заискивать и льстить.
...Что ж, примирюсь, коль вы того хотите.
Кротолон

Коль я того хочу? Чего ж хотеть?
Чтоб ты сгубил нас выходкой нелепой?
Чтоб ты от злобности завыл, как волк?
Никак злой дух тебя лишил в Афинах
Остатков разума. Не он ли в Спарту
Тебя принес негаданно-нежданно?
Оргил

Не вовремя, хотели, вы сказать?
Жаль, я не умер там.
Кротолон

Ты что, покончил
С делами? Или замысел какой
Погнал тебя обратно?
Оргил

Просто, сударь,
Свирепствует в Афинах лихорадка,
Грозя опустошеньем.
Кротолон

Не привез ли
Другую ты болезнь? Я вижу, сударь,
Как лихорадит ум твой, что грозит
Опустошеньем нашему семейству.
Оргил

Избави бог! Я дам себя скорее
Заклать, как жертву, на могиле Фраза,
Я лучше Итесклу бухнусь в ноги,
Чем заслужу отцовское проклятье.
Пускай сестра выходит за Профила,
И если стану я хоть в чем-то им
Чинить преграды, пусть меня при жизни
Все ненавидят и чернят по смерти.
Кротолон

Я, кажется, слегка погорячился.
Прости меня.
Оргил

И вы меня простите.
Входят Профил, Эфрания, Итеокл, Гроней и Хемофил.
Кротолон

А вот и молодые с Итеоклом.
Оргил

Рад видеть вас, милорд.
Итеокл

Взгляните, сударь,
На эту пару благосклонным взглядом,
В единый миг согласье ваше может
Их сделать неразлучною четой.
Оргил

Даю его. А ты, сестра, клянись,
Что никому другому ты не будешь
Принадлежать.
Эфрания

Ему иль никому.
Кротолон

Благословляю, дети, ваш союз.
Оргил

В преддверии законного венчанья
Дай руку мне, сестра. И вы, Профил.
Согласье да любовь. Ну, а сейчас
Как добрый знакомой вам пожеланья
Я в свадебную песню облеку:
Будьте мужем и женой!
Словно вечною весной,
Оживляйте сердце наше!
Дом пусть будет полной чашей!
Пусть наветы обойдут
Стороною ваш приют!
Даже став совсем седыми,
Оставайтесь молодыми!
Чтоб не знать вам черных дней!
Чтоб побольше вам детей!
К пожеланьям этим только
Вы еще прибавьте столько.
Профил

Желанный миг! Эфрания, ну вот
И стала ты моей.
Итеокл

Я одного
Лишился друга, но нашел другого.
Оргил

Свои припомнив детские забавы,
Хотел бы я осуществить на свадьбе
Нехитрую затею. Господа,
Вы мне поможете?
Хемофил

Охотно, сударь.
Гроней

И мной вы смело можете, милорд,
Располагать.
Итеокл

И мной! Ты только нам
Приказывай, Оргил!
Оргил

Какая честь!
Вы сами, сударь, снизошли до скромной
Моей персоны. Постараюсь вам
Воздать сторицей.
Итеокл

Это ли не друг?
Кротолон

Я счастлив, сын, что ты переменился.
Все к лучшему.
Оргил

Я рад вам услужить.
Все уходят.

СЦЕНА 5

Входят Каланта, Пентея, Кристалла и Филема.
Каланта

Кто б ни пришел, скажи, что я пока
Не принимаю.
Кристалла

Слушаюсь, принцесса.
Каланта

Ни перед кем дверей не открывать,
Ну разве царь...
Филема

Все, госпожа, исполним.
Кристалла и Филема уходят.
Каланта

Ну вот мы и одни, как ты просила.
Теперь тебе никто не помешает
Открыть мне сердце.
Пентея

Я до самой смерти
Услуги, ваша милость, не забуду.
Бежит песок в часах моей судьбы,
Еще пять-шесть минут — и время станет;
Я слышу некий голос изнутри,
Он предвещает близкую кончину.
Каланта

Все это меланхолия, дружок.
Пентея

Земная слава призрачна, как сон,
Что отлетает. На подмостках жизни
Играла молодость моя недолго:
Промчались сцены глупого тщеславья,
Купавшегося в разных наслажденьях,
И вот — трагический финал. Умеют
Людская чувственность и себялюбье
Творить кумиров, но какой в них Прок,
Коль подлинная страсть пойдет на приступ
Неукрепленной цитадели духа?
Каланта

Тебя саму растрогало, должно быть,
Всеобщее сочувствие. К чему
Сентенции такие?
Пентея

Перед вами
Я ставлю зеркало, в котором вы
Увидите, с каким трудом влачу
Я эту жизнь.
Каланта

Да, жизнь твоя печальна
И все ж не так безвыходна, чтоб средства
Спасительного не было.
Пентея

Известно
И средство: белый саван, небольшая
Плита и пядь нехоженой земли.
Теперь о главном. У меня, принцесса,
К вам просьба.
Каланта

Что ж, попробую помочь.
Пентея

Душеприказчицей моею будьте
И все, что завещаю, передайте
По назначению. Хлопот немного —
Что я могу оставить по себе?
Вас небо наградит за вашу святость.
Скажите "Да", я чувствую уже
Дыханье смерти.
Каланта

Полно убиваться.
Ты и меня разжалобишь.
Пентея (в сторону)

Я вижу
В ее глазах участие, а это
Придаст мне смелости.
(Вслух.)

Вот завещанье!
Сейчас я расскажу вам на словах,
Что в нем содержится.
Каланта

Я откровенность
Твою ценю. Так что же?
Пентея

Завещаю
Я три алмаза. Первый, ваша милость,
Мое девичество — ведь я дитя,
Хоть и состарили меня невзгоды.
Каланта

Наследник кто ж?
Пентея

Нетронутые жены,
Которые страстям на брачном ложе
Духовное соитье предпочли;
А также те замужние девицы,
Которые пребудут вечно юны,
Понеже не супружеских утех
Они искали, но безгрешной пищи,
Сокрытой в целомудрии.
Каланта

Какой же
Второй алмаз?
Пентея

Мое, принцесса, имя,
Что поводом не стало к пересудам.
Я Памяти даю его в наследство
И дочке Времени — суровой Правде,
Когда я стану прахом, пусть вспомянут
Его по праву добрыми словами.
Каланта

Искусна ты в бесхитростной игре
Воображенья. Вот так завещанье!
Еще один алмаз?
Пентея

Он, ваша светлость,
Особенно мне дорог. Постарайтесь
Распорядиться им как можно лучше.
Каланта

Ты можешь положиться на меня.
Пентея

Когда-то отдала свое я сердце
И без него с тех пор живу, иначе
Его б я тоже завещала нынче.
Но вместо сердца завещаю вам,
Надежда Спарты, добрая Каланта,
Единственного брата моего.
Каланта

Что это значит?
Пентея

Итеокл, мадам,
Боготворит вас, но не честолюбьем,
А чистым, как молитвы, обожаньем,
Он движим, видит бог. Он стал похож
На тень, что молча следует за вами.
Взгляните ж на него из состраданья,
Великая принцесса.
Каланта

Мне ответить?
Иль я ослышалась?
Пентея

Скорее сердце
Себе он даст испепелить презреньем,
Чем взгляд осмелится поднять на эти
Небесные черты, он даже мысли
Склоняет долу, вслух же говорит
Он лишь о том, что услужить вам рад.
Брат любит вас. Явите благородство
Души, не только крови: иль утешьте,
Иль вынесите смертный приговор.
Каланта

И ты осмелилась вот так, открыто,
Испытывать мой гнев?
Пентея

Прощаясь с миром,
В преддверье рая брату я должна
Хоть чем-то облегчить земные муки.
Поверьте, он не знает ничего
Об этом разговоре. Но учтите,
Один ваш гневный взгляд, одна насмешка —
И он убит; тогда вы убедитесь,
Что жизнь его зависела всецело
От вас и только вас.
Каланта

Ты забываешь,
Кто мой отец.
Пентея

Поймите и меня,
Ведь он мой брат — безжалостный, жестокий,
И все же брат!
Каланта

Ну, хватит. Эй, Кристалла!
Сюда, Филема. Пусть мое молчанье
Тебе ответом возмущенным будет.
Входят Кристалла и Филема.
Обе
Мы здесь, мадам.
Каланта

Пентее стало дурно.
Домой ее сведите.
(В сторону.)

Итеокл?
Какой-то бред!
Пентея

Все, чем могла, ему
Я помогла. Теперь я смерть приму.
Все уходят.

ДЕЙСТВИЕ IV

СЦЕНА 1

Входят Итеокл и Армост.
Итеокл

Не много ли вопросов? Любопытство
Не знает ни приличия, ни меры,
Особенно, милорд, в делах любовных.
Вы все не так толкуете.
Армост

Племянник,
Я рад бы ошибиться.
(В сторону.)

Он юлит.
(Вслух.)

Пускай тебе стезю укажет небо,
Где, наконец, ты обретешь покой.
Итеокл

Я много зла Оргилу причинил,
Сестре же и подавно, а сейчас
Раскаиваюсь. Лишь сейчас, милорд.
Не поздно ли? Безумие способно
Так начудить, — что запоздалый опыт
Становится никчемным, точно вексель
Банкрота, что к оплате не берут.
Какой прекрасный человек Оргил!
Армост

Не спорю я, но вынуждено ухо
Внимать тому, что говорит язык,
А в тайну мыслей глаз не проникает.
Он, сударь, темный человек. Принцесса!
Итеокл

Принцесса?
Армост

С нею принц.
Входят Неарх, ведущий Каланту, за ними Амел, Кристалла и Филема.
Неарх

Благоволите,
Прекраснейшая, в знак расположенья
Пожаловать меня особым знаком,
Безделицей.
Каланта

Игрушкой?
Неарх

До игрушек
Любовь охотница, ведь Купидон
Ребенок. Пустяка вам жаль?
Каланта

Вы слишком,
Любезный мой кузен, высокородны
Для пустяков. За мелочью такой
Нагнется тот, кто при повторной встрече
Пропажу госпоже вернет в надежде
На похвалу.
(Бросает колечко к ногам Итеокла.)

Амел

Я подниму, пожалуй.
Итеокл

Свой пыл умерьте, сударь. На коленях
Я возвращаю госпоже пропажу.
Неарх

Какая дерзость!
Каланта

Отчего ж, вот так
И должно на колени становиться
Пред госпожой. Он, право, заслужил
Кольцо. Кузен, идемте.
Неарх и Каланта уходят.
Итеокл (Амелу)

Ну-ка, песик,
Скорее за хозяином, не то
Заставлю хвостподжать.
Амел

Полегче, сударь.
Уходят все, кроме Итеокла и Армоста.
Армост

Ты забываешься.
Итеокл

Есть, сударь, люди,
Которые ни в чем себе не любят,
Отказывать: наелись до отвала —
И баиньки. Во сне же перед ними
Проносятся прелестные картины:
Наряды, деньги, титулы и званья,
Дворцы, поместья и любовь народа,
Красотки, осаждающие спальню,
И страстные лобзанья по ночам.
Но это — сон, а я хочу всей кожей,
Да что там, каждой жилочкой изведать
Телесное, живое наслажденье.
Ведь я уже отчаиваться начал,
И вдруг такой сюрприз! Она сама
Свое колечко мне дала.
Армост

Швырнула.
Итеокл

А что она при этом говорила!
Кузен остался с носом!
Армост

И унес
Смертельную обиду.
Итеокл

Порадела
Пентея за меня — и вот плоды.
Ну чем воздам ей за услугу эту?
А он...
Армост

Что ты хотел сказать?
Итеокл

А он
Пусть бесится. Как смерч, его дыханье
Сотрет с лица земли всех лизоблюдов,
Но знай, при этом ни единый волос
На голове моей не шевельнется.
Посмотрим, кто кого. Одна улыбка
Принцессы так возвысит человека,
Что никаким аргосским принцам, сударь,
С ним не сравниться.
Армост

Ох, не возносись.
Иль ты забыл, как Иксион, обняв
Юнону, поглядел — ан это туча,
Зачавшая уродливых кентавров[168].
Чем не урок: амбиции, покоясь
На облаках иллюзий, порождают
Чудовищ.
Итеокл

И на том спасибо, сударь.
А все ж, из благодарности к судьбе,
Я не могу, попробовав на зуб
Прекрасный плод, вдруг в страхе отказаться
Его глотать.
Армост

Бесславно кончит тот,
Кто не внимает голосу рассудка.
Входят Неарх, Оргил, Амел.
Неарх

Он дерзок!
Оргил

Это недоразуменье.
Я знаю Итеокла, он так ласков
И обходителен — само зерцало,
В котором отразилось совершенство.
Амел

Ну да, ведь "песик" — ласковая кличка!
Где вы воспитывались?
Итеокл

На конюшне!
Неарх

Воистину, вот рыцарь поля брани
И обожатель шпаги, грубый, резкий,
Не сведущий в высокопарном слоге
И в светском обхожденье.
Итеокл

Чушь собачья!
Оргил (Неарху)

Вы плохо знаете его, милорд.
Неарх (Итеоклу)

Иль вам напомнить, кто я?
Итеокл

Вы родня
Принцессе — это вас и защищает.
Неарх

Равно как и царю, царю, который
Всем ныне повелел превозносить
Вас до небес. Так вот, царю я, сударь,
Кузеном прихожусь.
Итеокл

Величье духа
Божественнее, чем величье крови.
Армост

Молчи!
Неарх

Ему гордыня роет яму.
Гриб, юноша, ничтожен рядом с кедром.
Уходят Неарх и Амел.
Итеокл

Вернись! Ужель безропотно я дам
Так унижать себя? Посмей еще раз
Заговорить здесь о грибах! Как видно,
Все эти геральдические звери
На епанче — обуздывают нрав,
Как льва намордник.
Армост

Ох, беда, беда!
Язык твой — враг твой.
Оргил

Что ж, в вопросах чести
Нам не до осторожности. Я слышал,
Все началось с кольца?
Итеокл

Его принцесса
На землю бросила, а я поднял.
Неужто я отдам свою добычу?
Да будь он ядовитее змеи,
Скорей позволю в грудь себя ужалить,
Чем уступлю. Поверишь ли, Оргил,
Меня смешали с грязью.
Оргил

Перед дамой
Нельзя ронять себя.
Итеокл

Ронять!
Армост

Умерь
Свой дикий норов, если ты не хочешь
Ума лишиться.
Оргил

Чувству, как фонтану,
Потребен выход.
Входит Текникус.
Армост

К нам идет мудрец,
Чтобы пролить спокойствия бальзам
На рану необузданного гнева.
Оргил (в сторону)

Зачем он здесь?
Текникус

Смертельной эта рана,
Боюсь, окажется, и очень скоро.
Армост, вот мой ответ царю Амиклу,
Узнает предвозвестие богов
Он из него. О горький жребий Спарты!
О Лакедемон! Имена различны —
Судьба ж одна. Залихорадит царство,
И вот уже царя трясет озноб.
Я отправляюсь в Дельфы. Пусть Амикл
Не шлет за мной гонцов — так Аполлону
Угодно.
Армост

Ты не встретишься с царем?
Текникус

Мне более высокое служенье
Назначено. Запомни, Итеокл:
Созреет юность, старость источится —
И прах с разбитым сердцем обручится.
Итеокл

Твои слова темны.
Текникус

А ты, Оргил,
Клянусь слезами этими, не мог
Забыть, что я сказал тебе когда-то.
Армост

Что именно?
Текникус

На доброте стояло
И простоит вовеки все вокруг,
А злоба под собою рубит сук.
Оргил

Не Аполлонов жрец и не Эдип я,
Чтобы решать загадки[169].
Текникус

Мне пора.
Опорой будьте все царю. О Спарта!
О Лакедемон!
Уходит.
Армост

Этот ясновидец
Предрек беду.
Итеокл

Пускай свои угрозы
Приводят в исполненье сами боги,
А страхами беды не отвратить.
Я сам себя казню. Моя Каланта!
Армост

Да пощадит нас небо!
Уходят оба.
Оргил

Мудрый старец
Изрек в слезах: "На доброте стояло
И простоит вовеки все вокруг,
А злоба под собою рубит сук".
Старик добра мне хочет, но частенько
Он заговаривается, Пентея
Не запретила на нее смотреть.
Раз так, я подойду к ней и отважусь
Заговорить — не онеметь бы только.
Уходит.

СЦЕНА 2

Входят Басссаний, Граусиа и Фулла.
Бассаний

Я волю вам даю — отныне вы
Живите, как живется, выполняйте
Все порученья не спеша, старайтесь
Умилостивить небо, каковое
Я оскорблял в минуты ослепленья.
Граусиа

Давно бы так.
Фулла (в сторону)

Какая перемена!
Устал от мнимо выросших рогов,
Теперь вообразил, что он их сбросил.
Бассаний

Займитесь тем, что вам самим по вкусу,
И если я вас чем-нибудь обидел,
Зла не держите на меня. Займусь
Я исправлением своих пороков.
Что может быть важнее?
Граусиа

Эдак скоро
Ты, государь, все зло искоренишь.
Фулла

И сводом добродетелей, милорд,
Вас назовут. Ну, старенькая кляча,
Труси за мной, покуда ноги держат.
Фулла и Граусиа уходят.
Бассаний

Животным бессловесным кинут жвачку,
Те и не знают, как благодарить.
Им, глупым тварям, много и не надо:
Что перепало, то и ладно. Мы же,
Имеющие разум для того,
Чтоб от половы скотства отличать
Зерно высокое, величье духа,
И вечное природы обновленье,
И перлы моря, и лазурь небес,
Сияющих над сотворенным миром, —
Мы хуже зверя, и среди зверей
Я — худший; как монарх, я обладал
Святыней — целомудренной супругой,
И этот храм, обитель для молитвы,
Я, варвар, сам разрушил, я позволил
Злословию коснуться этих стен.
Так искуплю свое же святотатство
И принесу на алтари богов
Такую кротость и повиновенье,
Что жертвой не побрезгуют моей.
Впредь никакие бури не взволнуют
Мое спокойствие.
Входит Оргил.
Оргил

А, вот ты где!
В тебе одном вместилось больше злобы,
Чем в трюмах корабля, который носит
Весь род людской по волнам жизни. Ты,
Ревнивец, так жену свою измучил,
Что жизнь ей не мила.
Бассаний

Добей меня.
Пускай до дна, Оргил, я выпью чашу
Страдания.
Оргил

Кощунствовать не смей,
Когда такое горе. Видно, парки
Царя ее души, пресветлый разум,
Повергли с трона. Но еще ужасней,
Что, видя это, я остался жив.
Бассаний

Терзай меня, я все снесу покорно.
Ничто мою решимость не подточит:
Ни ругань, ни открытые издевки.
Оргил

Так пусть умрет твоя любовь к Пентее,
Пускай опустошенная душа
Не знает больше радостей. Меж нами
Ты вырос, как бесплодная скала.
Входят Итеокл, Пентея с распущенными волосами, Филема, Кристалла.
Итеокл

Сестра, ты плачешь? Ну скажи хоть слово.
Ты что, не узнаешь меня? Молчит.
Увы! Смотри, Бассаний, эта жертва
На совести твоей.
Оргил

Теперь ты видишь?
По-твоему, все это только шутка?
Что ж не смеешься?
Бассаний

Лучшая из лучших,
Забудь мое тиранство. Снисхожденье,
О несравненная, тебе к лицу.
Изжил я вспышки гнева, что являлся
Непрошенным и похищал мой сон.
Оргил

А ты считал, что я тебя дразню?
Пентея

Давайте, как сирены, петь печально,
Пусть каждый голос в песне погребальной
Ласкает ухо. Потеряв голубку,
Вдруг падает и голубь бездыханный.
Ах, как прекрасно умереть во сне!
А я, хотя глаза мои открыты.
Давно уж сплю. Нет ничего страшнее,
Чем свой обет нарушить. Каждый волос
На голове моей, как груз свинцовый,
Гнетет к земле. Пора, пора в могилу.
Мой путь уже окончен.
Итеокл

Что ты, что ты!
Тебе, Пентея, жить и жить. Твой путь
Лишь начинается.
Бассаний

Скорее солнце
Закутается в черную вуаль,
Чем та, кому назначено природой
Сиять над миром, даст себя затмить.
Оргил

Что он городит? Кажется, старик,
Ты тоже с горя тронулся рассудком.
Пентея

О почему я матерью не стала!
Была б теперь детьми окружена,
Мы вместе хохотали бы и вместе
Глотали слезы... Если бы, отец...
Но поздно! Мне нельзя иметь детей,
И не моя вина, что так случилось.
Бассаний

Обрушь потоки лавы на меня,
Пылающая Этна! Адский пламень,
Спали меня живьем! Нет сил смотреть
На этот ужас.
Оргил

Что же я стою?
(В сторону.)

Пора отбросить маску лицемерья
И совершить возмездие — такое,
Чтоб вечно помнили, — над тем, кто зло
Посеял, и над тем, кто, распаляясь
От ревности, его преумножал.
(Вслух.)

Чего ж стою я?
Итеокл

Замолчи, Оргил!
Бассаний

Пусть говорит и, как паяц, смеется
Над дикостью моей. Ведь я смешон
В своем безумии. Как до сих пор,
Не рвется сердце!
Пентея

Я тебя любила.
Оргил

Я знаю и наперекор всему
Люблю тебя.
Пентея

Дай руку мне свою.
Не больно, как я жму?
Оргил

Душе больнее.
Пентея

Дай я ее за это поцелую.
Какая мягкая ладонь... Скажи,
Я подурнела? Что же ты молчишь?
...Мы были счастливы, но, как известно,
Хорошего, мой милый, понемножку.
Так он решил.
(Показывает на Итеокла.)

Но и ему досталось:
Из-за принцессы сам лишился сна...
Придут ей кружева... Когда в саду
Мы встретились, ты потерял рассудок,
Но я нашла, чем охладить твой жар.
...Все он, все он...
Итеокл

Бедняжка, у нее
Бред начался.
Бассаний (Оргилу)

Вы, сударь, перестали
Меня терзать?
Оргил (в сторону)

Она мне подсказала,
Как действовать. Встряхнись же после спячки!
(Вслух.)

Позволь и мне поцеловать твою
Божественную руку.
Пентея

Вот она.
Как губы холодны твои, мой мальчик!
Ты побелел как мел... Иль призрак рядом?
Он добрый... Из расселин, посмотрите;
Сочится кровь... из этих аметистов
Премиленькие делали сережки
Холостяки на свадьбе...
Оргил

Отлети,
Душа, спокойно. Если это бред,
То бред пророческий.
Уходит.
Итеокл

Давно ль, Кристалла,
Она не спит, что так бессвязны речи?
Кристалла

Дней десять, сударь.
Филема

И все это время
Она, считайте, ничего не ела.
Бассаний

О горе мне!
Пентея

Не надо убиваться.
Лишь посвятите добрым начинаньям
Остаток жизни. Если б вы, милорд,
Соединили руки двух влюбленных,
Как мой покойный батюшка когда-то
Хотел соединить их, вы бы стали
Моим отцом. О эти два тирана —
Жестокий брат и мнительный супруг!
Оплакивай, как горькая вдовица,
Убитую любовь и честь свою,
Которой и при жизни и по смерти
Бесславье уготовано... Ну что ж,
Раз уж проникла в кровь мою зараза,
Пусть поскорей меня оставят силы.
Умру от голода, и вместе с плотью
Земле предайте все мои надежды.
Сознание мое слабеет...
Армост

Ты,
Племянница, сама себя погубишь.
Итеокл

Природе бросить вызов! Отказалась
От пищи? Но ведь это преступленье!
Сестра, не убивай себя, ты слышишь?
А ты, Бассаний, что молчишь как рыба?
Бассаний

Мне надо с мыслями собраться. Сударь,
Все будет хорошо, я вдруг припомнил,
Что есть такая хитрая уловка,
Как не худеть и оставаться в теле
И жизнь в себе поддерживать, при этом
Не принимая пищи: можно дымом
Питаться или запахом[170]. Я это
Проверю.
Пентея

Помогите мне идти.
Подруги наши, скорби и печали,
В конце вы с нами так же, как в начале.
Девушки уводят Пентею.
Бассаний

Я докажу вам всем, что это так,
Хоть кажется оно невероятным;
Я слышал сам о случаях таких.
Бегу, друзья, а вы меня дождитесь!
Уходит.
Армост

Чудовищно!
Итеокл

Такой тяжелый камень
На сердце давит, что от боли я,
Признаться, отупел... Смотри-ка, ворон,
Беду принесший, вновь летит сюда.
Он нам не даст житья, коли не сможем
Изгнать из этой пышной оболочки
Мы злого беса.
Армост

Брось ты эти шутки.
Входят Неарх и Амел.
Неарх

Я, сударь, не затем пришел, чтоб вам
Пенять за вашу выходку: солдаты
И в мирной жизни так же грубоваты,
Как на войне, тем более такой
Молоденький и баловень судьбы.
Не требую я также объяснений,
Вы нынче же дадите их принцессе,
Которая вас ждет на галерее
Для разговора с глазу на глаз. С этим
Она меня послала.
Итеокл

Принц, я ваш
Слуга, и поле для словесной брани
Готов покинуть я как побежденный.
Неарх

Царю вдруг стало худо. Я послал
За докторами.
(Армосту.)

Вам бы в самый раз
Быть там сейчас.
Армост

Милорд, целую руки.
Итеокл и Армост уходят.
Неарх

Амел, я вижу, что в груди Каланты
Костер пылает, но не тот, который
Я хворостом своей любви хотел
Разжечь в ней. Восходящая звезда
Ее, желаний — юный Итеокл,
А он ведь, рассуждая непредвзято,
Достоин самых лестных слов.
Амел

Но принц,
Ужели вы допустите равенство,
Признавши в нем соперника?
Неарх

Пожалуй.
Тиранство и насилие над чувством
Способны погубить его — так буря,
Не дав побегам укрепиться, с корнем
Их вырывает. Видел, как Пентея
Надломлена и как Оргил несчастен?
Амел

Так как же быть, милорд?
Неарх

На людях стану
Их ревновать, а втайне помогу.
Они и не поймут, кто их союзник.
Уходят.

СЦЕНА 3

Хемофил и Гроней вводят под руки царя и усаживают его в кресла. За ними следуют Армост, Кротолон и Профил.
Амикл

Где дочь?
Армост

Уединилась, государь,
На галерее.
Амикл

А кузен мой?
Профил

Принц
Гуляет в роще.
Амикл

Можете идти.
А вас, Кротолон и Армост, прошу
Остаться я.
Профил

Здоровья вам, милорд.
Уходят Профил, Хемофил и Гроней.
Амикл

Где Текникус?
Армост

Перед уходом в Дельфы
Он вашей светлости оставил свиток.
Амикл

Сломай печать, Армост, и мы узнаем,
Что предвещал оракул... Не томи...
Будь трижды славен Аполлон! Читай же.
Армост (читает)

Земля, что жизнь лозе дала;
Бесплодна станет, как скала.
Зачахнет корень без воды,
Иссохнут сочные плоды.
Соседний вяз слезу прольет,
Земля же снова оживет.
Амикл

Ты нам прочел, что говорил оракул,
А как толкует это все философ?
Армост (читает)

Земля здесь — Спарта, корень — царь.
Ту, что лелеет государь,
Ждет участь высохших плодов.
Принц добрым вязом стать готов.
Амикл

Так-так... Хотя толкует он туманно,
Нетрудно догадаться, что осталось
Совсем немного жить моим сединам.
Но дочь, едва успевши расцвести,
Ужель увянет? Быть того не может.
Чтоб нежному цветку жестокий рок
Послал погибель?
Армост

Вы уж извините
Меня за смелость, только, воля ваша,
Иначе я все это разумею:
Дочь ваша выйдет за соседа-принца,
И тот, слезу на радостях пролив,
Лишь укрепит устои государства.
Кротолон

К тому ж слова оракула, милорд,
Тогда лишь нам ясны, когда событья
Их истинность доказывают. Верно
Толкуют люди: Истина — дитя
Седого Времени. По мне, оракул
Сулит удачу Спарте.
Амикл

Дай-то бог...
Где Итеокл? Я вас прощу, милорды,
Когда лозу моей увядшей жизни
Вернут земле, отдав ее сначала
На милость погребального костра,
Вы окружите юношу заботой,
Ведь он служил мне верою и правдой.
Ну, а сейчас пусть все войдут.
Армост (в кулисы)

Входите.
Входят Итеокл, Каланта, Профил, Оргил, Эфрания, Хемофил и Гроней.
Каланта

Милорд! Отец!
Итеокл

Мой добрый повелитель!
Амикл

О вы, две ветви всех моих надежд,
Не надо преждевременных, стенаний.
Такого нет лекарства, чтоб пресечь
Старение иль юность чтоб вернуть.
Я скоро сброшу все мои болезни,
И пусть забрызжут молодые соки
Неистовым потоком в час утраты!
Эфрания с Профилом обвенчались?
Кротолон

Сегодня утром.
Оргил

Да, сегодня утром.
Взгляните на мою сестру, милорд,
И сразу все поймете. Так румяна
И весела, как будто разгадала
Загадку: сколько можно приобресть,
Теряя малость? Ясно, что девицам
Вопрос не по зубам.
(Эфрании.)

Ты покраснела?
Был строг наряд — теперь наряд свободный,
Блюла себя — теперь тебя блюдут:
Все отдала, а в общем не в накладе.
Эфрания

Вам все б шутить.
Амикл

Оргил повеселел,
Приятно видеть. Что же остальные
Нахохлились? Так свадьбу не играют.
Каланта

Мы отменили свадьбу, услыхав
О вашем нездоровье.
Амикл

Потрудитесь
Возобновить ее. Я сам прибуду,
А не смогу — играйте без меня.
Чем, Итеокл, тебя мне одарить?
Итеокл

Милорд, я вами вознесен безмерно.
Каланта (в сторону)

Сейчас иль никогда!
(Вслух.)

Позвольте просьбу.
Амикл

Считай, я выполнил ее.
Каланта

Отдайте
В мое распоряженье Итеокла,
А я его, как своего вассала,
Вознагражу.
Амикл

Воистину, ты дочь
Царя Амикла.
(Итеоклу.)

Дай-ка, сударь, руку.
Передаю его тебе, Каланта.
Уж он не подведет. Не уступил бы
Я никому тебя, мой Итеокл,
Но мы одно с ней целое, ты знаешь.
Итеокл

Служа принцессе, остаюсь я вашим
Слугой.
Каланта (Итеоклу)

Теперь ты мой.
Держу я слово?
Итеокл (Каланте)

О да!
Оргил (Итеоклу)

Благодеяния принцессы
Из рога изобилия теперь
Посыпятся. Вы баловень судьбы.
(В сторону.)

Завидный взлет! Ишь нос-то как задрал!
Смотри, приятель, можно и споткнуться.
Амикл

Так веселитесь. Чтобы я не видел
Здесь постных лиц! Ну, а меня снесите
В опочивальню.
Все

Да хранят вас боги.
Каланта (Итеоклу)

Будь рядом.
Итеокл (Каланте)

Я от счастья захмелел!
Все уходят, сопровождая портшез царя. Оргил останавливает Итеокла.
Оргил

Осмелюсь ли, милорд, к вам обратиться?
Итеокл

Давай без церемоний. Ведь Профил
С Эфранией нас породнили. Правда,
Ближайшие друзья, женясь, как будто
Тотчас же отдаляются от нас.
Оргил

Святая правда, сударь... ваша светлость...
Точнее, августейшая особа.
Итеокл

Ты это мне? Вассалу?
Оргил

Пусть венец
Достойному на голову возложат;
В душевном благородстве больше проку,
Чем в генеалогическом клубке
И притязаньях крови. Вы любимы,
И кем! Амур, коль я не ошибаюсь,
Колчан свой Итеоклу передал,
А тот одной стрелой пронзил навылет
Сердечко нежное принцессы.
Итеокл

Что ты!
Оргил

Я, сударь, сам искал руки однажды
И был любим в ответ, любим настолько,
Что, не сочтите за намек, ничто,
Казалось, не могло расстроить свадьбы.
Все шло к тому, и, если посмотреть
Со стороны, я так же близок был
Тогда к блаженству, как сейчас...
Итеокл

Довольно,
Ты прав. Во избежанье, недомолвок
Своей сердечной тайной поделюсь:
Я обручен с принцессой.
Оргил

Поступила
Она куда как мудро: если царство
В свои вы руки примете, уверен,
Не будет справедливее монарха.
Вся Греция падет пред вами ниц.
Итеокл

О, стану я счастливейшим из смертных!
Воссяду я с богами...[171]
Оргил

Воспоют
Вас любящие дети и поэты,
Вы будете шагать по распростертым
Телам нотаблей ваших.
Итеокл

Заручась
Твоею дружбой.
Оргил

Я всего лишь раб.
Итеокл

Но мы равны. Ведь титулом я буду
Обязан ложу брачному, а так
Что ты, что я...
Оргил

Что говорить о ложе!
Когда присыпят нас одной землей,
Все ложа хороши, ну разве только
Плита подскажет — где холоп, где царь.
Тихо вступает печальная мелодия.
Итеокл

Но что это? Как музыка печальна.
Не из покоев ли Пентеи?
Оргил

Тсс!
Из-за кулис доносятся слова песни.
Полно убиваться, свечи
Жизни догорают. Чист
Путь мой, как руно овечье,
Как бумаги белый лист.
Гаснет свет души безгрешной,
Наступает мрак кромешный.
Навсегда закрывши веки,
Спит любовь и видит сны.
И ни утра, ни весны
Ей не увидать вовеки.
Не предай любви,
Без нее на свете не живи.
Итеокл

Все это не к добру!
Оргил

Тревожна песня,
Еще тревожней эта тишина.
О, что в тебе таится, женский плач?
Уходят.

СЦЕНА 4

Кристалла и Филема вносят кресло, в котором сидит покрытая черным покрывалом Пентея; справа и слева от нее слуги ставят по креслу, одно из которых снабжено механическим устройством. Обе девушки усаживаются у ног госпожи, храня скорбное молчание. Слуги, уходя, сталкиваются с Итеоклом и Оргилом.
Слуга (Оргилу)

Готово. То, что справа...
Оргил

Вы свободны.
Слуги уходят.
Итеокл

Мир этим стенам.
Оргил

Что с Пентеей нашей?
Филема

Мертва.
Кристалла

Мертва.
Филема

Угасла.
Кристалла

Отошла.
Итеокл

Увы мне!
Оргил

Как все было?
Филема

Госпожа
Велела нам оплакать жизнь свою.
Я песню погребальную запела,
Кристалла подыграла мне на лютне.
Кристалла

Не отзвучал еще аккорд последний,
Как вдруг она: "Жестокий Итеокл...
Несчастный мой Оргил..." — и опочила.
Итеокл

Она мертва!
Оргил

Уйдите, феи смерти.
Наш траур горек и без ваших слез.
Подите прочь. И никому ни звука
Об этой смерти. Безмятежны будут
Пусть ваши лица.
Филема и Кристалла уходят.
Сударь...
Итеокл

Без сестры
Осиротел я.
Оргил

Сядьте в это кресло,
Я сяду здесь, а между нами пусть
Сидит она. Оплачем наше горе.
Чтоб сердце растравить, могу я вам
Печальную историю поведать.
Садитесь же, милорд.
Итеокл

Да-да... конечно...
(Опускается в кресло, и наручники схватывают ему запястья.)

Что это значит?..
Оргил

Угодил в капкан![172]
Глупец, страдавший манией величья,
Ну вот ты и на троне. А теперь
Сниму я покрывало — полюбуйся
На ту, чью красоту ты опалил
Огнем, о самозванный Фаэтон![173]
Итеокл

И ты меня убьешь столь вероломно?
Оргил

Конец ее предвидя, заманил я
Тебя сюда, тиран, ты в жертву будешь
Голубке принесен. Мечтал о царстве?
О прелестях принцессы? О минуте,
Когда кивнешь — и этого возвысишь,
А сдвинешь брови — и того казнят?
Ни крики, ни стенания Пентеи
Не достигали слуха твоего;
Моя же боль не тронула тем паче
Изысканнейших струн твоей души,
Но эта сталь — за все расплата.
(Извлекает кинжал.)

Итеокл

Бей же.
Не дрогну, я, как, думаю, не дрогнет
Твоя рука. А если промахнешься,
Ударь еще раз и наверняка.
Ты полагал, я запрошу пощады
Из страха не достичь зенита славы,
Но я не стану честь твою лишать
Возможности отмстить за униженья,
Я даже отказался б от дуэли,
Где можно ждать двоякого исхода.
Я понимаю, это не убийство,
А лишь возмездие, так не тяни же!
Но знай, я буду по ночам тебе
Являться.
Оргил

Ты достойно смерть встречаешь,
Клянусь о том принцессе доложить.
Мне тоже, между прочим, жить недолго:
Моя душа нагонит скоро твой
Смятенный дух, а там уж нас рассудит
Благочестивый взор Пентеи. Дай-ка
Свою мне руку, чтобы легче было
Оставить мир. Ну, вот и все. Прощай.
(Вонзает ему в грудь кинжал.)

Итеокл

Дай силы мне, о небо, чтоб не дрогнуть.
Оргил

Мужайся. Я не стану продлевать
Твои мученья.
Итеокл

Да простят тебя
За это боги. Видишь ли, Пентея,
Как рядом брат твой истекает кровью?
Сниму ли этим я с себя вину
За честь твою, растоптанную грубо?
Властолюбивые желанья, грезы
О счастье и любви — все отлетает
С последним вздохом... Прямо с алтаря
Душа... ища покоя... взмоет... в небо...
(Умирает.)

Оргил

Прощай, великий муж. Иду навстречу
Такому же великому страданью.
Тела запру, покуда не свершится
Начертанное. Звезды-близнецы,
Светите вечно. Всех нас ждет одно.
Лишь имя остается, лишь оно.
Уходит.

ДЕЙСТВИЕ V

СЦЕНА 1

Входит Бассаний.
Бассаний

Послал гонца в Афины — колыбель
Учености и цитадель ума...
Эх, дожили: толкового совета
Не сыщешь в целой Спарте. Все свихнулись,
Решительно свихнулись... Аполлон
Пошлет мне чудо-травку...[174] В Дельфы тоже
Гонец отправился. Не здесь, так там
Отыщется целительное средство.
Входит Оргил.
Оргил

Мое почтенье, сударь.
Бассаний

Ах, позвольте,
Я ускользну, как мышка. Мне нельзя
Под страхом смерти видеть вас, милорд.
Пусть заяц мне перебежит дорогу,
Иль ведьма встретится с ногой петушьей,
Иль капнут из носу три капли крови,
Пусть каркнет ворон или ухнет филин,
Все лучше, чем во время размышлений
Увидеть вас... Вы гонитесь за мной?
Друг к другу мы немного охладели,
Но я тебя не разлюбил, не думай.
Оргил

Меня вы с кем-то спутали, милорд.
Бассаний

Увы, теперь беды не соберешься:
Терзай меня, пытай, я все стерплю!
Оргил

Но я твой друг. Клянусь душой, тебя
Не огорчу я ни единым словом.
Я резок был с тобой, так вот, смиреньем
И преданностью постараюсь я
Вину свою загладить.
Бассаний

Верю, верю
И даже шутовской колпак надеть
Готов я в доказательство.
Оргил

Обида
В словах твоих сквозит, но я пришел
С открытым сердцем. Хочешь, я тебе
Секрет поведаю, такой секрет,
Который хоть немного скорбь твою
Развеет? Обещай, что наберешься
Терпения. Речь о таком терпенье,
Какого не было еще в природе,
Оно войдет в анналы, и потомки,
Не в силах повторить пример подобный,
Его как образец превознесут.
Бассаний

Такие тайны в веденье богов.
Но, видя прямодушие твое
И доброту намерений, пожалуй,
Тебя я выслушаю. Для меня
Твои слова не более опасны,
Чем молния для лавра[175], оживишь
Ты мраморную статую скорее,
Чем биться вновь мое заставишь сердце,
Уже окаменевшее. О чем же
Хотел ты мне поведать?
Оргил

Обещай
Хранить все в тайне, как хранит Юпитер
В своей груди загадки бытия.
Бассаний

В земле лежавший три столетья череп
Скорей заговорит.
Оргил

И наконец,
Пред тем, как ты узнаешь о возмездье
Небесных сфер, во всем повиноваться
Мне обещай.
Бассаний

Охотно.
Оргил

А теперь,
Призвав все мужество свое, последуй
За мной.
Бассаний

Ну что ж, веди, мне страх неведом.
Уходят.

СЦЕНА 2

Громкая музыка. Входят Гроней и Хемофил, ведя под руки Эфранию; Кристалла и Филема ведут под руки Профила; Неарх поддерживает Каланту; за ними Кротолон и Амел. Музыка обрывается; процессия останавливается.
Каланта

Где мой вассал, достойный Итеокл?
И где Оргил?
Кротолон

Принцесса, сын затеял
Какую-то диковинную штуку,
Чтоб нас повеселить. Он с Итеоклом
Ушел переодеться для спектакля.
Каланта

Что ж, это дело. А Бассаний, верно,
Бежит веселья. Кто с царем? Армост?
Кротолон

Да, ваша светлость.
Каланта

Начинайте танцы.
Кузен, пойдемте в парах — вы с невестой,
Я — с женихом. Эфрания, не хмурься.
Я искушать его не собираюсь.
Начнем, пожалуй.
Музыка, Неарх танцует с Эфранией, Профил — с Калантой, Кристалла — с Хемофилом, Филема — с Гронеем. Во время исполнения первой фигуры входит Армост.
Армост (на ухо Каланте)

Умер царь.
Каланта

Вторая
Фигура.
Армост

Как? Возможно ли?
Танец продолжается.
Входит Бассаний.
Бассаний (на ухо Каланте)

Принцесса,
Пентея умерла.
Каланта

Подите прочь.
Фигура третья.
Бассаний

Я глазам не верю.
Танец продолжается.
Входит Оргил.
Оргил (на ухо Каланте)

Ваш Итеокл убит, убит злодейски.
Каланта

Кто так играет? Ну-ка поживей!
А то, я вижу, ноги отстают
От сердца, рвущегося в пляс.
Оргил

О боги!
Конец последней фигуры.
Музыка смолкает.
Каланта

Передохнем, пожалуй. Как, однако,
От танцев раскраснелись все!
Неарх

Принцесса,
Румянец так естественно ложится
На вашу алебастровую кожу.
Каланта

Приятно видеть радостные лица.
Нет ни стыда, ни совести у тех,
Кто вторгнуться готов в разгар веселья
И горькой нотой праздник отравить.
Неарх

Здесь нет таких.
Каланта

Ах, вот как? Кто ж тогда
Шепнул мне леденящим душу тоном,
Что умер царь?
Армост

Он в самом деле мертв.
То я принес известье роковое;
Он умер на моих руках; корону
И обручальное колечко вам
Он завещал.
Кротолон

Как сдержанна!
Каланта

Покой
Его душе! Так, значит, я царица.
Неарх

Царице Спарты — слава!
Все

Слава! Слава!
Каланта

А что сказал Бассаний?
Бассаний

Умерла
От истощения моя Пентея.
Каланта

Счастливая! Она оборвала
Мучения. Еще одно известье
Мой осквернило слух.
Оргил

Нашли убитым —
Зарезанным, точнее, — Итеокла,
Чей гордый дух, не выказавший страха,
Лишь посрамил убийцу.
Армост

Как? Убит?
Каланта

Но кто убийца?
Оргил

Я. А вот орудье
Моей священной мести. О причинах
Вы знаете; когда бы не они,
Ему бы жить да жить и с полным правом
Стать у кормила власти.
Кротолон

О, несчастный!
Что ты наделал!
Эфрания

Брат!
Каланта

Так это ты?
Бассаний

Пускай он скажет сам, как бросил вызов
Законности, что до лжно покарать
Со всею строгостью. А я свидетель
Того, что преступленье налицо.
Поэтому не мучь себя, Армост,
Подробностями этой жуткой драмы;
Ты потерял племянника, а я —
Жену, и все же нам нельзя сдаваться.
Бери пример с меня: юдоли скорби,
Способной сделать жизнь для человека
Страшнее смерти, противопоставил
Я силу воли, собранной в кулак;
Со скорбью заключил я соглашенье
(Без всяких оговорок): никакие
Удары не лишат меня покоя.
Смотри, я в трауре — и ни слезинки.
Ношу я боль в себе.
Каланта

Свое правленье
Мы начинаем с приговора: казнь
Ты заслужил, Оргил, за преступленье.
Сестре твоей и твоему отцу
Мы разрешим уйти. Благослови,
Кротолон, сына. Попрощайся с братом,
Эфрания.
Кротолон

Прими, мой сын, достойно
Свой жребий.
Эфрания

Если б слезы говорили,
Душа б не так томилась.
Оргил

Не тужите.
А ты, сестра, будь счастлива с Профилом,
Я не желал вам зла.
Каланта

Теперь идите.
Кротолон, Профил и Эфрания уходят.
Ты, чей рассказ замешан на крови,
Хотя свою ты жертву и лишил
Всего, включая жизнь саму, — за то,
Что ты о нем похвально отозвался,
Ты можешь выбрать смерть себе по вкусу.
А вас, кузен, и вас, милорды, я
Прошу остаться здесь и проследить
За точным исполненьем приговора.
Неарх

Все сделаем.
Оргил

Одна, царица, просьба:
Не дайте мне погибнуть от руки
Презреннейшего палача.
Каланта

class="stanza">
Решат
Твою судьбу вот эти господа,
Мои вассалы. Мертвые мертвы,
Им безразлично, как все обернется,
И если б не сейчас, когда-нибудь
Они бы заплатили дань природе.
За дело, господа. А нам пора:
Сегодня коронация.