Общага 90-е. Часть первая [Виталий Владимирович Держапольский] (fb2) читать онлайн
Книга 565701 устарела и заменена на исправленную
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Глава 1
Ну, раз про студентов — небольшой трек по мотивам: https://youtu.be/H16tInmzsnw для настройки на нужную "волну") Пролог г. Москва Январь 1999 г. Я валялся на мягких подушках в ресторане «Тысяча и одна ночь», принадлежащем Ашуру Соломоновичу, и раз за разом потягивал через кальянную трубку чудо-зелье старого демона. Но от этого мои мысли яснее не становились. То, что наша команда «Совета Высших Сил» вычудила с этой реальностью, пока не поддавалось осмыслению. С моей подачи мы ввергли эту альтернативную вселенную в настоящий хаос! А ведь не прошло и месяца с тех пор, как была объявлена «Эра Справедливости и Правосудия». Твою медь! Как же пафосно все это звучит! Я недовольно поморщился и затянулся поглубже. В голове немного зашумело (сказывалось присутствие в курительной смеси небольшого количества гашиша) — и только. — Ашур Соломонович, — закашлявшись, произнес я. — Похоже, что вы мне подсунули совсем другое зелье! — Нет, — покачал головой демон, пребывающий все в том же человеческом обличье улыбчивого азиата, к которому я так привык за время нашего общения, — зелье то же, просто ты стал другим! В чем дело, Сергей Вадимович? — Не знаю, — пожал я плечами. — Но мне отчего-то страшно… — Сомнения? Но ведь мы же все обсудили… — Тогда я был, скажем так, немного не в себе, — признался я Соломонычу. — Противостояние с Горчевским… Когда весь мир мог погибнуть… Я думал только об этом… — Мои мысли путались, и я не мог толком объяснить умудренному годами собеседнику, что меня гложет. — Я считал, что так будет лучше… — А взглянув на результат… — Да, взглянув на результат, я испугался… Вы же видите, во что вылились мои «усовершенствования»? — Ну, — философски произнес Асур Соломонович, — миру нужно время, чтобы принять, а людям — чтобы научиться с этим жить. Неужели вы думаете, что если бы события продолжали идти по старой колее, было бы лучше? По всей видимости, вы уже успели забыть, как это было… — У меня идеальная память! — перебил я Асура. — Я ничего не забываю! Увы! — Я не о том, — качнул головой демон. — Вы утратили способность чувствовать и переживать! События механически сохранились в вашей памяти, но они выхолощены и обезличены! — Ну, не могу же я заново пережить их, чтобы вернуть утраченные ощущения! — горько произнес я, в очередной раз затягиваясь кальяном. — Ну, ни скажите, Сергей Вадимович, — хитро усмехнулся древний демон. — Уж в чем в чем, а в этом я смогу вам помочь… — Он отрастил острый и длинный коготь на мизинце, которым проколол большой палец на руке. Стряхнув выступившую капельку желтой демонской крови на чашу, в которой тлели угли, и курилось зелье, Ашур Соломонович просто произнес: — Давай, затянись поглубже! Я поднес к губам костяной мундштук и втянул в себя дым редких трав, сдобренных капелькой крови демона. Помещение неожиданно расплылось, подернувшись, словно прозрачной паволокой и закрутилось вокруг оси, центром которой были неподвижные сверкающие глаза Асура Соломоновича. Скорость вращения нарастала, пока окружающий мир не превратился в однородную серую пелену. Глаза демона «взорвались» двумя ослепительными протуберанцами, а после потухли, оставив меня в предвечной темноте… Глава 1 пгт. Новокачалинск Июнь 1990 г. Яркое летнее солнце светило сквозь щель в задернутых шторах прямо в мой левый глаз, заставляя недовольно морщиться. Просыпаться не хотелось, как, впрочем, и шевелиться, поскольку я прекрасно знал, что может за этим последовать. Мало кто из моих друзей и знакомых сумел бы «выжить» после выпитого накануне целого моря крепкого и слабого, а зачастую и откровенно самопального пойла крайне сомнительного происхождения, включая невызревшую брагу, приторное домашнее вино и скисшее на жаре пиво с отвратительным привкусом болтающихся в бутылке темных хлопьев выпавшего осадка. Хорошо, хоть надежды на то, что вся эта чудовищная шняга, сдобренная и продезинфицированная не меньшим количеством водки, шила и крепкого самогона не сорвет мне дно, всецело оправдались. Дно выдержало! Зато не выдержала другая часть тела, находящаяся в диаметрально противоположном направлении — крышу у меня сорвало основательно! А большую часть того, чего я вчера там творил, после того, как разошлись родители и учителя, я вообще не помню! А раз не помню — значит, ничего и не было! Чертов луч! Ну, прямо дырку в глазу прожег! Я все-таки повернулся, стараясь отползти подальше от солнечного «пятна», мешающего провалиться в спасительную лечебную дремоту. И тут же поплатился — голова взорвалась с оглушительным треском, словно кусок шифера, брошенный в костер (было такое веселое развлечение в моем счастливом детстве). В висках забухало, а голову сдавило, словно железным обручем. Во рту появился привкус кислятины, и из желудка вверх по пищеводу начало подниматься что-то страшное. Горло перехватило спазмом, но я сумел сдержаться и не блевануть. Но, твою ж медь — как же мне хреново! Я уткнулся носом в подушку, подтянул колени к груди и постарался заснуть — теперь мне может помочь только крепкий и здоровый сон. Надо ж было так нажраться! Хотя, могу себе позволить — ведь выпускной бывает только раз в жизни! Зато будет, что на старости лет вспомнить… Хотя… ни шиша я не помню — только какие-то отдельные куски событий мелькают в памяти. Да и те… хм… довольно неприглядные… Да и хрен с ним, главное, что я, даже пребывая в таком вот «измененном» состоянии, предусмотрительно появился дома, только после того, как предки свинтили на работу. А то отхватил бы по первое число! А у бати рука тяжелая… Да и матушка устроила бы мне такую головомойку, что до отъезда в город на поступление мне бы всю плешь проела! Ну, ничего, еще немного, и я буду совершенно свободен от родительских придирок и навязчивой опеки… Свобода! Свобода… свобода… свобода… Представив эти радужные перспективами собственного будущего, мне существенно полегчало. Даже болезненная пульсация в голове немного попритихла, да и желудок успокоился. Я мерно задышал и уже через мгновение вновь соскользнул в спасительный лечебный сон. Проснулся я в очередной раз от дикого пиликанья дверного звонка. Какая-то стерлядь, нажав кнопочку в подъезде, не думала её отпускать, решив поднять меня с постели живым или мертвым. Я глухо застонал, выдернул из-под головы подушку и положил её сверху. Звук хоть и приглушился, но продолжал настойчиво терзать мои многострадальные уши. Незваный гость, который, как известно, хуже татарина, продолжал настойчиво меня пытать и пробовать вытащить из кровати. Ни о каком сне уже не могло быть и речи — попробуй уснуть, когда такой перезвон по всей квартире стоит! Мои надежды на то, что этот «нехороший человек» — редиска, позвонит-позвонит и отправиться восвояси, потерпели полное фиаско — этот гад никак не хотел оставить меня в покое! Входная дверь затряслась от сильных ударов. Сука! Да он её так вынесет к чертям! — Серый! Открывай! — услышал я даже сквозь подушку. — Харэ дрыхнуть! Вставай, подлый трус! — надрывался за дверью знакомый голос. — Сука кучерявая! — выругался я, проклиная своего лучшего друга и однокашника — Алеху Патласа. — Ох-ох, что ж я маленьким не сдох! — Откинув подушку в сторону, я уселся на кровати. Качнул головой из стороны в сторону, проверяя, как реагирует на эти простенькие движения моя многострадальная голова. Хм, уже лучше! Несколько часов сна после предыдущего пробуждения явно пошли мне на пользу — голова уже не разламывалась от острой боли, а лишь слегка потрескивала. Хотя общее состояние еще видало и лучшие времена. — Серега, открывай! — Продолжал долбиться в двери квартиры Патлас. — Открывай! Открывай! — И делал он это, по всей видимости, ногами. Достал, гребаный ушлепок! Опять мне от мамки достанется за испинанную ногами дверь. Благо еще, что все соседи на работе, а престарелых бабулек-пенсионерок в моем подъезде пока не наблюдается, а то бы слили меня на раз! — Затнись, лупень! — крикнул я, шлепая босыми ногами по прохладному линолеуму. — Ща открою! Алеха отпустил звонок и перестал долбиться. Ага, так-то оно лучше! По дороге я заглянул в ванную, вынул из ведра половую тряпку и сунул её под струю холодной воды — горячей в нашем доме отродясь не водилось. Чтобы её получить, нужно было топить большой дровяной титан, раскорячившийся на полкухни. Слегка отжав тряпку, я засунул под струю воды собственную голову и недовольно зашипел, когда ледяной поток обшился мне на затылок. Сука, чего ж такая холодная-то? Лето на дворе! Однако холодная вода оказала свое благотворное влияние — боль, если и не стихла совсем, то забилась в какой-то дальний уголок моего чердака и там затихла до поры, до времени. Взбодрившись, я закрыл воду, накинул на голову полотенце и с мокрой половой тряпкой наперевес пошлепал к входным дверям. Оттянув собачку замка, я распахнул дверь и вместо приветствия кинул в скучающего дружбана мокрой половой тряпкой. — Ты, бля, охуел совсем, что ли? — заорал на меня, не ожидавший такой подляны Патлас. — Рубашка совсем канолевая! — Он суетливо принялся отряхивать от брызг модную джинсовую рубашку, которую я действительно раньше не видел. Предки Алехи, в отличие от моих, умудрялись, время от времени, доставать ему дефицитные шмотки. — Пох мне на твою рубашку! — Я бросил взгляд на запинанный ногами светлый дерматин, которым была обшита наша входная дверь. — Грязь протри! А то мне мамка вечером все мозги высосет! Она и так отцу каждый день на них капает, что обшил дверь слишком светлым… И даже не начинай! — рявкнул я на Алеху, заметив в его сильное желание мне что-то возразить. — Говнюк! — буркнул Палас, подбирая с пола мокрую тряпку и с неохотой принимаясь оттирать ей грязь с моих дверей. — Здесь не только я отметился… — Ты — крайний! — припечатал я напоследок. — Остальных я не видел. — Гондон! — еще раз «приласкал» меня Алеха, но грязь таки отмыл. — Хватит, — наконец смилостивился я, отбирая у него тряпку. — Пойдем, что ли, бедолага. Патлас с облегчением на лице проскользнул за мной в квартиру. — Чего тебе с утра не спится? — незлобно буркнул я, проходя на кухню. — Какое, нахрен, утро? — возмутился Алеха. — Третий час! — Ты ведь вчера не меньше моего выпил? — Я оглядел цветущую физиономию приятеля. — И прям огурцом… — Я распахнул холодильник, где вчерашним днем видел открытую трехлитровую банку с солеными огурцами, к которой припал, словно обезвоженный странник в раскаленной пустыне. — Ну, так это… — Алеха блеснул белозубой улыбкой. — Я подлечиться с утра успел… — Подлечился? — Оторвавшись от банки с рассолом, я передернул плечами — при мысли даже о самой маленькой стопочке спиртного «на опохмел» меня бросило в холодный пот, а в животе что-то подозрительно шевельнулось. — Ну, нах! — произнес я, сморщившись. — Даже думать об этом не могу! — Да не, — довольная улыбка Патласа стала еще шире, — я не бухлом… — А чем же тогда? — Я вновь припал к банке и сделал пару больших глотков. — Упаковку цитрамона сожрал? — Я бросил банку обратно в холодильник и взял с полочки упаковку таблеток. Есть еще пара колес. Я сорвал бумажную обертку и закинул таблетки в рот. — Лучше! — произнес Алеха, падая на одну из табуреток и выуживая из плетеной корзиночки, что стояла на кухонном столе большую булку со сгущенкой. — Я пятку вчера заныкал… — откусив огромный кусок, с набитым ртом сообщил он. — Так ты, сука, укуреный? — До меня, наконец, дошло, чего это мой корефуля давит такую широкую лыбу. — Да не… — пропихнув в глотку гигантский кусок булки, мотнул кудрявой шевелюрой Патлас. — Маленькая пятка была — на пару хапок… Только-только чердак в порядок привести… — словно оправдываясь, произнес он. — Ты не думай, что я тебя кинул… Вот, — он засуетился и вытащил из сумки, с которой заявился ко мне, бумажный кулек, набитый «зеленкой». — Растворитель есть, — продолжая улыбаться, заверил он меня, тряхнув сумкой, — 646-ой. Не ацик[1], конечно, но сойдет… Беломору взял, миска есть — ща химки[2] сварим, и подлечим твою больную башку! — Ты, блядь, себе башку сначала вылечи, дебил! — накинулся я на него. Голова вновь начала болезненно пульсировать. — Ты чего ко мне со всем эти говном приперся? Ты ж знаешь — не курю я эту хуету! И тебе не советую! Спалишься, сука, и еще меня за собой потянешь, урод! — Сержик, ну чё бушуешь? — И не подумал обижаться Патлас, убрав «набор туриста» обратно в сумку. — Я ж как лучше хотел — на тебе вона, лица нет! А от одной хапочки никакого вреда не будет! — уговаривал он меня. — Вот если бы мы вчера не бухали на выпускном, а просто бы накурились — ты бы сегодня с похмелья не подыхал! — Твою медь! — Пульсация в голове достигла своего апогея, аж в ушах начало отдавать. — Я упал на табуретку и схватился руками за голову. — Как хреново-то! Не, ну его нах больше, такое веселье! — Ну, а я о чем? — тут же подключился Патлас, принимаясь опять выкладывать содержимое сумки на кухонный стол. — Ща-ща, подлечим… — Ну, ты, Кучерявый, внатуре идиот, или прикидываешься? — Кричать сил больше не было, и я просто уничтожающе посмотрел на друга. — А че я? — не понял Алеха. — Ты прямо у меня варить свою бурду собрался? — конкретизировал я свои претензии. — А че такого-то? — пожал плечами Патлас. — Родоки у тебя на работе, к их приходу все выветрится… — И не вздумай даже! На улице сваришь! — Блин, не люблю я на костре, — делая вид, что он прожженный химковар, буркнул Алеха. Но я-то прекрасно знал, что это его «увлечение» проявилось совсем недавно, когда он накоротке сошелся с Андрюхой Волковым — чуваком, на семь лет старше нас с Алехой и негласно считающимся в Новокачалиске королем шпаны. Вот он-то, действительно, был «славным трубадуром», ну, и забухивал при этом тоже не слабо. — Переколотишься! — резко осадил я его. — Ибо нефиг гадить там, где живешь! — Ладно-ладно! — Алеха примирительно выставил вперед ладони. — Давай тогда, ускоряйся! — произнес он. — Нехуй в труселях тут стоять — нас ждут великие дела! — пафосно произнес он и неожиданно фальшиво запел: — Ускоряюсь я в 16 лет, ускоряется колхоз «Рассвет», ускоряется моя страна — вот такие, брат, дела-а-а! Я буду жить теперь по-новому-уу, мы будем жить теперь по-новому-уу, а любе-любе, любе, а любе-любе, любе, а любе-люберцы мои-ии! https://www.youtube.com/watch?v=MIo8v1buhIM От громких звуков его голоса мой личный внутренний молотобоец с новой силой принялся фигачить своей неслабой кувалдой по моей черепушке: — Кучерявый, млять! Завали фонтан! У меня ща башка лопнет! — Ну так одевайся быстрей! — Поторопил он меня. — Есть тут у меня на примете одно местечко — буквально пять минут ходу… — Ща… — Я махнул рукой, голова растрещалась так сильно, что никакие таблетки не помогали! Я уже готов был отдать что угодно, лишь бы эта боль прошла. Вот никогда больше не буду мешать в одну кучу всякую шнягу! Я подобрал разбросанные со вчерашнего вечера мятые и грязные вещи и запихал их в корзину для грязного белья. И где я только умудрился так жутко уханькаться? Мамка опять будет пилить… Ладно, недолго уже осталась терпеть — скоро я отсюда свинчу! Прощай школа — здравствуй институт и свобода! Кое-как под насмешливым взглядом Патласа я нацепил на себя треники и футболку, и мы вместе с ним вышли из квартиры. Алеха сразу потянул меня к дырке в заборе, что разделяла мой двор стандартной хрущевской пятиэтажки и территорию новокачалинского леспромхоза. С началом перестройки дела у леспромхоза явно пошли в гору. Японцы охотно скупали лес, щепу и прочее сырье у наших доморощенных дельцов. Все леспромхозовское начальство, да и местные райкомовские бонзы обзавелись крутыми японскими тачками — «Сафарями», «Крузаками», «Паджериками» и «Патролами». Но со временем интерес у узкоглазых капиталистов к обычному древесному сырью охладел — видимо, забили лесом все закрома. Теперь они готовы были покупать более технологичную продукцию, но наши умники, конечно, «не догадались» вложить полученные прибыля в производство — карманы-то разные, и поэтому, как следствие, потерпели полное фиаско. Леспромхоз стал загибаться, затариваясь никому не нужным лесом. И, наконец, пилорамы, работающие в леспромхозе еще со времен царя гороха, встали. Теперь там, лишь время от времени слонялись никому не нужные работники, зарплата которым неимоверно задерживалась — ибо платить было нечем, потыривая остатки леса для личных нужд. Мы пролезли в дыру, пересекли безлюдную территорию «былого величия» поселка, и вышли к реке. — Вон там, — Палас указал на небольшую протоку, заросшую густыми кустами, — нам никто не помешает! Продравшись сквозь заросли колючего шиповника, мы вышли на небольшую вытоптанную прогалину метров пяти в поперечнике, со всех сторон окруженную кустарником. Здесь нас точно никто не заметит. Невооруженным взглядом было видно, что сие местечко пользуется спросом у некоторых озабоченных товарищей, типа Патласа. Деревенских укурков, если по-простому. Нет, я не осуждал своего безбашенного друга, поскольку хорошо знал его неуемный характер и патологическую тягу ко всему запретному. Именно с его подачи я начал покуривать в седьмом классе, желая казаться мужественнее и солиднее. А в десятом классе мы уже смолили, как паровозы. Я с тихой ностальгией вспоминаю, как проявлял чудеса изобретательности, пряча от вездесущей матушки сигаретные пачки, как отбивал табачный запах, «заедая» курево разной фигней, начиная от елочных иголок, и заканчивая горькой полынью. Теперь-то я уже вполне официально могу дефилировать по поселку с сигаретой в зубах, не прячась по углам и не зажимая бычок в кулаке — чтобы никто «не догадался». Мне мамка так и сказала год назад, когда спалила с сигаретами: вот закончишь школу — смоли, сколько влезет, а если до этого поймаю — придушу своими собственными руками! Целый год мы с ней играли в эту завлекательную игру — мента и преступника, из которой я постоянно выходил победителем. Хотя, пару раз и проходил по самому краю… Даже немного жаль, что все закончилось… Но лишь немного и совсем чуть-чуть. И именно он первый раздобыл где-то самогонки и уговорил нас с Леньчиком и Васькой попробовать эту отвратительную гадость! Ну и нажрались мы тогда с непривычки! Блевали всей толпой, думая, что вот-вот помрем! А утром, думали, что уже померли… И это еще повезло, что дело было летом и мы всей компашкой заночевали у моего деда, который как раз в это день куда-то неожиданно уехал. А то было бы нам всем худо, если бы пришлось расходиться по домам. На полянке нашелся небольшой очаг, сложенный из крупного речного галечника. Имелся даже небольшой запас сухих веток на растопку. Алеха быстренько раскочегарил небольшой костерок. Огонь, весело потрескивая, принялся пожирать предоставленное ему лакомство. Патлас тем временем выудил из сумки пакет с коноплей, подкопчённую эмалированную миску, небольших размеров тряпку — кусок застиранной белой простыни без рисунка и бутылку растворителя. — Не ссы, Серёня, все будет ништяк! [1] Ацик — ацетон. [2] Химка — легкий наркотик, продукт переработки конопли с растворителем и табаком.Глава 2
Моя голова, после небольшого променада, давала о себе знать тупым постреливанием в висках и ломотой в темечке. Я присел на один из деревянных ящиков, расставленных возле костерка, и принялся «в полглаза» наблюдать за действиями Алехи, стараясь отвлечься. Дожидаясь, пока прогорят ветки, Патлас принялся колдовать с ингредиентами «веселого зелья». Перво-наперво он сложил все имеющуюся в наличии траву — зеленые конопляные макухи в марку — небольшой обрывок простыни, скрутил все это на манер небольшого узелка, который бросил в миску. После чего обильно полил узелок растворителем. На дне миски тут же образовалась яркая зеленая лужица. Но Алеха на этом не успокоился, а принялся усиленно тыкать узелком в растворитель, основательно пропитывая собранную в марку траву. — Ты где траву раздобыл, наркоман несчастный? — подтрунивая, поинтересовался я у друга, не прекращая наблюдать за процессом варки. — Сам такой! — беззлобно отмахнулся Патлас. — Случайно надыбал, — поделился он сведениями, — у соседки моей — бабки Настасьи, под забором огромный кустяра Марии Иванны[1] вымахал, чуть не с меня ростом. Вот я и пощипал… — Промухала, значит, баб Настя своё «счастье»? — потирая пальцами ломившие виски, попытался схохмить я. — Ага, по-полной пролетела! — подхватил Патлас, пошебуршив в костерке толстой веткой, словно кочергой. Сухие дрова прогорели, оставив после себя слой постереливающих и переливающихся жаром багровых углей. — Зато, как нам-то повезло! — Ну… не знаю… — Я осторожно пожал плечами, боясь шевелить головой — испытывать на себе новый приступ боли как-то не хотелось. Алеха выудил завертон с коноплей из растворителя, который основательно потемнел, став темнобурозелоного цвета, почти черным и стал его с силой отжимать, выдавливая растворенное канабисное масло. Выдавив последнюю каплю подкрашенного зеленкой растворителя, Патлас принялся отстукивать выжатую марку о металлический край миски, выбивая из травы остатки полуфабрикатной дури. — Ну, вот, — довольно произнес он, откладывая сморщенный мешочек в сторону, — почти… Поставив миску на раскаленные угли, он принялся выпаривать растворитель. Пока растворитель закипал, Алеха вытащил из пачки «Беломора» несколько папиросин и вытрусил их на заблаговременно приготовленный тетрадный листок в клеточку. Оценив на глазок кучку табака, он довольно кивнул: — Должно хватить… Ну, если чего, разбодяжить табачком всегда можно. От жара жидкость в миске сначала запузырилась, а потом резко вскипела, едва «не убежав». — Твою мать! — Патлас поспешно ухватил миску за края, снимая с углей. — Горячо, сука! — воскликнул он, но, тем не менее, осторожно поставил миску на землю, не расплескав ни капли. А только потом схватился обожженными кончиками пальцев за прохладные мочки ушей. — Ты как, варщик недоделанный? — вяло поинтересовался я одними губами, стараясь даже челюстью случайно не двигать — боль слегка стихла. И пока я не дергал головой, она затаилась. — Все ништяк, Серый! — оторвав пальцы от ушей, произнес Алеха, внимательно их рассмотрев. — Даже волдырей не будет! Он вновь расположил чашку над углями, но на этот раз поступил умнее — притулил донышко между двумя камнями, окружающими очаг. Черная жидкость вновь пошла пузырями и начала вскипать, только Патлас теперь не давал кипеть ей слишком сильно, время от времени отодвигая тару от огня и сдувая скопившиеся на дне миски пары растворителя, оказавшиеся тяжелее воздуха. Постепенно количество жидкости уменьшалось, превращаясь в густую темную субстанцию, типа расплавленного гудрона, перетекающую из одного конца миски в другой, когда Патлас её наклонял, выгоняя остатки химии из конопляного масла. — Ну, все, готова гыча[2]! — победно воскликнул Алеха, когда все дно миски покрыл равномерный темный налет. — Осталось только снять… — Он высыпал в миску приготовленный табак и принялся пальцем втирать его в донышко, соскребывая с него получившуюся субстанцию. Полученную химку Патлас ссыпал обратно на тетрадный лист, а донышко протер до блеска еще одной порцией табака. — А ведь зачупато получилось? — довольно ощерился он, прикоснувшись пальцем к полученной кучке. От этого прикосновения отдельные табачинки пришли в движение, породив некую «волну». — Живая! — восторженно воскликнул Алеха, забавляясь полученным эффектом. — У меня химка живая получилась! — Ты б это, Кучерявый, не увлекался бы сильно… — попытался я воззвать к Алехиному благоразумию. — Слишком плачевно такие увлечения заканчиваются! — Да чего ты, Серж, гундишь, как старый дед? — вновь не придал значения моему предостережению Алеха. — Чего от химки будет-то? К ней не привыкаешь, бодуна нет, вот, сейчас и башку тебе реально подлечим! Это ж не ширево какое, типа мульки[3] или шняги[4]. Это ж легкая дурь, чуть покруче сигарет! Так, баловство одно! На раз бросить… — Разглагольствуя, Алеха принялся набивать химкой пустую «гильзу» от беломорины, для чего сначала промял пятку в картонке, а после, действуя папиросиной как лопаткой, наполнил наркотиком тонкую прозрачную бумагу. Закрутив «косичкой» кончик папиросы, Алеха щедро его послюнил, а после поинтересовался: — Взрываем? — Давай, — поморщившись, кивнул я — голова вновь начала трещать. Патлас достал коробок и, чиркнув спичкой, «подорвал» от огонька собственноручно состряпанную пятку. Сделав пару-тройку коротких затяжек, он протянул мне дымящуюся папиросину. — Дерни… — сдавленно произнес он, удерживая в легких дурманящий дым. — Полегчает… Я принял пятку из его рук и тоже сделал несколько затяжек. — Дым не выпускай! — просипел Алеха. — Это тебе не просто курево! Чем дольше удержишь — тем лучше и быстрее торкнет! Я послушно кивнул, затянулся еще раз и задержал дыхание. Но голова так и не перестала. — Дерьмо твоя химка! — выпустив специфически пахнувший дым, презрительно процедил я. — Как башка трещала, так и трещит! Лучше бы я в аптеку за колесами сходил — все больше толку было бы! — Да подожди, Серж, не суетись, — Патлас вновь сунул мне в руки папиросу, предварительно подслюнив прогоревший краешек. Я знал, что это действие называлось «подлечить пятку», — с первой хапки обычно не торкает! Долбани еще разок! Я затянулся, мощнее и глубже, вновь задерживая дыхание на максимально долгий срок. В ушах что-то тоненько запищало, а окружающая меня «картинка» слегка смазалась, а звуки приглушились. Затем с небольшим хлопком все вернулось на место, и я почувствовал, что терзающая меня с самого утра головная боль стремительно отпускает. Голову, да, как собственно и все тело наполнила какая-то приятная легкость и невесомость. А губы сами собой поехали в стороны — на меня отчего-то нахлынуло беспричинное веселье. — Ага, торкнуло, наконец! — обрадовано завопил Патлас, заметив мою широкую улыбку. — Че с башкой? Прошла? Я осторожно тряхнул головой, боясь спровоцировать очередной болезненный приступ, но он не последовал. Тряхнул сильнее — ничего не болит! Совсем не болит! — Твою ж мать! — выдохнул я с облегчением. — Прошла! — Ага, а я чего говорил? Че я, лучшему корефуле плохого посоветую? Да ни вжись! — Стукнул себя кулаком в грудь Патлас. — Да я за тебя, Серега… — Он схватил меня в охапку, и мы вместе рухнули на землю, едва не свалившись в затухающие угли костра. После этого нас накрыло безудержной волной такого дикого смеха, да я так не смеялся никогда в жизни, до нехватки воздуха и болезненных колик в боку. С трудом задавив этот веселый приступ, что время от времени продолжал прорываться наружу, но уже не такой силы, мы затушили костер. Патлас сложил тетрадный лист с остатками химки и убрал его в карман. — Пятки на три еще хватит! — радостно сверкнув слегка покрасневшими глазенками, сообщил он. А это пригодиться еще! — С этими словами Алеха спрятал в кустах свою опустевшую сумку с миской и остатками растворителя. И мы, находясь в приподнятом настроении, вылезли из кустов и потянулись к центру поселка, откуда над рекой плыли хорошо различимые музыкальные аккорды. — Что за фигня? — поинтересовался я, имея ввиду звучавшую над рекой мелодию. — Такое ощущение, что кто-то нихило давит на валюм? — Да ты че, Серый, с дуба рухнул? — выпучился на меня Кучерявый. — Сегодня же на стадионе концерт! — Он взглянул на моднячие электронные часы с кучей мелодий со встроенной зажигалкой, которыми неимоверно гордился и никому (за рядом исключительных случаев) не давал прикуривать, резонно опасаясь, что в них закончится газ, а заправить он его не сможет. — Через полчаса начало — наверное, оборудование настраивают… — И кто к нам на этот раз приперся? — поинтересовался я. За последний год в наше захолустье прямо зачастили популярные музыкальные коллективы. И «Ласковый май» был, и «Мираж», и «Класс»… Да кто только не приезжал, что было, довольно-таки, странно. Ну не тянет наш пгт на супер-пупер арену. Вот не тянет и все тут! — Ну, ты че, совсем от жизни отстал, пока к экзаменам готовился? — покачал головой Алеха, с лица которого не сходила широкая улыбка. — «Парк Горького» приехал[5]! — Серьезно? — не поверил я, но в этот момент над рекой полетели такие узнаваемые слова известной песни и её забойный мотив: — Bang, say da da da da Tell me yes and let's feed the fire Bang bang, say da da da Nothin' less, I wanna hear a yes Bang, say da da da da Tell me yes and let's feed the fire Bang bang, say da da da Tell me yes https://www.youtube.com/watch?v=3KxKnQ192O0 — Бля, внатуре Горки Парк, — задумчиво произнес я. — А чего им всем… тут… медом, что ли, намазано? — Веселый настрой куда-то улетучился, и меня потянуло на пространные «витиеватые» размышления. — Слышь, Серж, не тупи — замерзнешь! — довольно хохотнул Патлас. Видимо добавка к предыдущей дозе благотворно на него подействовала, повысив активность, тогда, как я, наоборот, ощутил полную «расслабленность» и спокойствие. — Надо слегка обломиться, — произнес он. — Чего сделать? — не понял я его предложения. — Обломиться? — Ну, да! — Тряхнул густыми кудрями Кучерявый. — Раскумарило тебя не по-децки! Еще чуть — и в сон бросит, — пояснил он. — Надо срочно чего-нить захомячить! За ни к чему не обязывающим трепом мы дошли до центральной улицы поселка, названную без особых затей — Советской, как и еще, наверное, в сотнях, а то и в тысячах подобных населенных пунктов. — Бабки есть? — Патлас засунул руки в карманы и демонстративно вывернул их наизнанку, выудив пару монеток. — У меня голяк, — печально заявил он, оценив имеющуюся в наличии наличность, — пять и две — семь копеек. На «Беломор» и растворитель все спустил… Я прошерстил свои карманы: — У меня побогаче будет, — сообщил я приятелю, — почти рупь, без малого. — Ага, живем! — обрадовался Алеха, направляясь к виднеющемуся по ходу нашего движения летнему киоску леспромхозовского ОРСа[6], который, в отличии от «материнского» предприятия, еще как-то сводил концы с концами. — Два стакана кваса, — засунувшись чуть не по пояс в окошко киоска, произнес он, — и два коржика… — По восемь или с орехами, по двадцать две копейки, — буркнула дородная продавщица, изнывающая от жары в маленькой металлической будке. — По восемь! — ответил ей Алеха. — Еще курева прикупим, — это он произнес уже мне, вынув голову из «амбразуры». — Сколько там осталось? — спросил он, забирая у меня недостающие двадцать пять копеек. — Семьдесят три, — сообщил я, подбив остаток. — На «Космос» в твердой пачке хватит! — обрадовался он. — А то достало меня это «Родопи» — какой-то кислый табак в него последнее время забивают! Хотелось бы «Бонд Стрита» посмолить, — вздохнул он, — но он, сука, аж полтора рубля стоит! Не тянем… — Так мож, нашкуляем по поселку? — предложил я. — Не-е-е, ща многие на голяках сидят, — с сомнением покачал головой Алеха, — народу зарплату задерживают — может ничего не обломиться. — Тогда «Вегу» возьмем, или «Стюардессу», — предложил я. — «Космос», сука, сырой, да и бодылей в нем много. — Ну да, — кивнул Патлас, соглашаясь на мое предложение, — возьмем «Вегу», она хоть ароматизированная… Уважаемая, — вновь заглядывая в окошко киоска, осведомился Алеха, — а где наш хавчик? Тетка молча выставила на уличный прилавочек два стакана, заполненных темным, слегка пенящимся напитком и положила сверху два хрустящих коржа. — Квас хоть не бодяженный? — скорчив недовольную физиономию, процедил Алеха, цепляя стаканы и перемещаясь за круглый металлический стол, расположенный рядом с киоском. — Че сказал, щенок? — заорала из окошка тетка. — Да я тебе все ухи оборву! — Спокойно, тетя! — ехидно ухмыльнулся Патлас, отхлебывая из стакана. — У-у-у! — Он закатил глаза от удовольствия. — Все претензии снимаются! Свежак, внатуре! — То-то же! А то будет еще мне указывать, сопеля! — Тетка потеряла к нам интерес и вновь исчезла в душном сумраке ларька. — Серый, чего, опять замерз? — окликнул меня Алеха. — Давай-давай, по жорику обломимся, тут в себя и придешь! — И он показал, «как надо», отхватив зубами чуть не половину коржа. Я поспешил последовать его примеру и тоже вгрызся в песочную выпечку. — Ну как? — Подмигнул мне Патлас, со смехом наблюдая, как набросился на еду. Вкус — охренительный, да я ничего вкуснее в жизни не ел! А глоток кваса — так прямо и вовсе божественный нектар! — А? А? — Продолжал снимать с меня коры Алеха. — Оценил? — Офефил! — с набитым ртом, рассыпая по столу крошки, произнес я. — Квасом запей, подавишься, блин! — захохотал Патлас, в пару глотков осушая стакан. После приема пищи, меня действительно слегка отпустило, и я почувствовал себя боле менее нормально, а что самое главное — головная боль обратно не вернулась. Покрепившись и, как сообщил мне Патлас, обломившись слегка, мы почапали по направлению к центру поселка, где располагались дом культуры и стадион, откуда доносились громкие звуки музыки. На площади поселка, где был расположен стадион, мы остановились — вход в «храм поселкового спорта» был оцеплен усиленным нарядом милиции: шутка ли в нашем захолустье выступает такая популярная рок-группа! Говорят, что она даже за границей начала котироваться. Ну, вот не пойму я, хоть убейте, нахрена ей наш задрипанный Новокачалинск? Денег собрать? Может быть, но все равно верится с трудом — вон, сколько в нашей необъятной стране больших городов — не чета нашему маленькому поселку, в которых такую группу, как «Парк Горького» встретят с распростертыми объятиями. Хотя, судя по наполненности трибун и тусовке возле сцены, выстроенной прямо на футбольном поле, на концерт приперлось не менее половины жителей нашего пгт. Мы десяток минут под звуки очередного хита попялились сквозь металлическую сетку забора на кусочек сцены, которую не закрывали трибуны. До нас доносились слова, усиленные мощными динамиками: — Хэй! Хэй! Хэй! Хэй! Вставайте люди русские! Вставайте люди русские! https://www.youtube.com/watch?v=lbeoEPNB-Vk — Да, сука, и так стоим! — произнес Патлас. — Слушай, Серж, пойдем, присядем? — предложил он. — Копыта после вчерашнего болят, мочи нет! — Его, по всей видимости, начало раскумаривать по-новой, несмотря на перекус. Ну, да, это все же его «второй подход» за день. Да и вчерашние нихилые возлияния, хоть и придавленные Мариванной, все-таки давали о себе знать. — Так не пустят нас на трибуны — билетов нет! — наполнил я Алехе. — Да и нахрена они сдались, трибуны эти, — произнес Патлас, наблюдая как под грохочущие звуки песни по футбольному полю вокруг сцены носится странный тип с голым торсом в больших, явно ему не по размеру, синих ситцевых трусах в веселый желтый цветочек, кирзачах, хлопающих широкими голенищами по тощим голяжкам и солдатской шапке-ушанке с кокардой, несмотря на стоявшую тридцатиградусную жару. — А это чё за придурь? — Я ткнул пальцем в ушлепка. — Хрен его знает, — отмахнулся Патлас. — У них же, у гребанных музыкантов, все не как у людей, — философски заметил он. — Эпатажники, бля! Пойдем, Серый, в парк, — предложил он. — В теньке на скамейках повялимся… [1] Мария Ивановна — марихуана, дурь, трава, конопля, канабис. [2] Гыча — кустарно изготовленный наркотик из листьев конопли. [3] Мулька — кустарно изготавливаемый наркотик из лекарственных веществ, содержащих эфедрин. [4] Шняга — опий-сырец (маковая соломка). [5] В июне 1990 года грок-руппа «Парк Горького» находилась в полномасштабном турне по Соединённым Штатам, и давать концерт в Новокачалинске никак не могла. [6] ОРС — отдел рабочего снабжения.Глава 3
Парк, что раскинулся сразу за Домом Культуры Новокачалинского механического завода, примыкал к непосредственно к стадиону, на котором продолжали активно лабать парни из рок-группы. Парк оказался совершено пустым, если не считать небольшую кучку мамочек, выгуливающих своих сопливых отпрысков на детской площадке. Мы неспешно прошли по парку, наслаждаясь царившей здесь прохладой — парк был старым, и раскидистые кроны толстых деревьев напрочь перекрывали доступ разбушлатившегося летнего солнца к земле. Мы с Алехой прошли почти до самого стадиона, отгороженного от парка бетонным забором с небольшой металлической калиткой. В обычное время эту калитку никогда не запирали, но, в связи с концертом, закрыли. Еще, небось, с другой стороны и мента для охраны поставили. Так что на шару прорваться на концерт нам не светило. В этом заброшенном углу парка пахло прелыми листьями и сырой землей, прямо, как в лесу. Здесь как раз и находилась небольшая беседка с лавочками, к которой мы и направились. — Ох, как здорово-то! — выдохнул Алеха, растягиваясь на одной из них. — Покемарим слегка? — спросил он, закрывая глаза. При этом его нисколько не напрягал шум и грохотание музыки, доносившиеся со стадиона. — Угу, — промычал я согласно, бросая свои кости на соседнюю лавку, — покемарим… Музыка на стадионе стихла, и до нас донесся голос ведущего, усиленный динамиками: — Встречайте, известная группа из солнечной Калифорнии… — О, а у них еще и америкосы на концерте выступают? — не открывая глаз, спросил я Патласа. — Ага, — вяло ответил он, так же, не открывая глаз, — было чего-то такое на афише нацарапано: Парк Горького и еще группы из Германии и Калифорнии… — Открыли страну, — буркнул я, прислушиваясь к новой, жестко долбящей по ушам, металлокакофонии, — так всякого говна привалило, как будто своего мало! — Злой ты, Серж, какой-то, страна меняется — это ж здорово! Перестройка, гласность, свобода! Столько новых возможностей… — Ой, только ты мне это дерьмо в уши не лей! — недовольно отозвался я. — В ящике эта нескончаемая песня, как мы хорошо жить будем! Только когда будем — не говорят! А моим родокам уже второй месяц зэпэ не выдают! Едва-едва мне на поездку в город бабок наскребли! Чтобы документы подать… Даром, что без экзаменов поступлю… — Серега, да все еще будет! — выдал Патлас. — Вот именно — будет! А я сейчас жить хочу! Че я, зря в школе горбатился? На медаль тянул? А мне — обожжите! — пародируя голос Мишки Меченого, произнес я. — А я, нахрен, ваще не по процедурному вопросу! — Ага, — хохотнув, немного оживился Патлас. — Окультуриваться надо! https://www.youtube.com/watch?v=cPLeudcDDOw — Президент[1], бля, новоявленный! — Я презрительно сплюнул на землю. — Генсеком ему не сиделось… — Ух, ты, какие, оказывается, в местной глубинке политические дебаты ведутся! — Донесся до меня чей-то незнакомый голос. Мы с Алехой вяло перебрасывались «мнениями» о событиях в стране, и не заметили, как дверка, ведущая со стадиона, открылась, пропуская двоих патлатых и потных чуваков и того самого безбашенного ушлепка в трусах, кирзачах и шапке-ушанке. Они достали сигареты и, заметив неподалеку беседку с лавочками, подошли к ней. — Вас действительно так цепляют события в совке? Или прикалываетесь? — продолжил тот же голос. Я открыл один глаз и бросил ленивый взгляд на незваного собеседника: невысокий плотный парнишка, старше нас с Патласом лет на десять, с длинными и явно накрученными волосами, падающими на плечи, облаченный в обтягивающие кожаные штаны и растянутую майку с цветным принтом «Gorky park». — С какой целью интересуешься? — процедил я, принимая вертикальное положение. — Да вот, хотел поинтересоваться, чего курите, пацаны, если на такие разговоры тянет? — А ты ваще кто такой? — Я за словом в карман не полез. — Пацаны, вы чего? — Патлатый, открыв рот, уставился на нас. — Парк Горького! Не слышали? — Он оттопырил майку с принтом, на котором, помимо надписи, присутствовало несколько волосатых музыкантов с гитарами наперевес. — Вот же, — потыкал он пальцем в крайнюю фигуру, — это я! Это, — он ткнул в изображение соседа, — он! Патлас подорвался с лавочки и впился взглядом в картинку, сверяя изображение с оригиналом. — Слушай, и вправду похож! — Сомневаешься? — расхохотался патлатый. — Да я это, я! Андрей, — он протянул руку и мы с Патласом по очереди её пожали. — А эт кто? — Я указал на ушлепка в кирзачах. — В таком прикиде ему реально место в дурке… — Это Ганс, — с улыбкой пояснил Андрей. — Он немец и по-русски плохо понимает… — Я-я! Ганс! — пуская слюни, закивал головой немец и я понял, что он вусмерть бухой. — А? Фриц? — Я недобро усмехнулся. — Дед служил в СС, у внука «Мерседес»? — Я-я, «Мерседес», — закивал головой немец, — кароший немецкий машина! — Блин, пацаны… — расплылся в улыбке Патлас, никогда до этого не встречавшийся лично со звездами такой величины. — Сука, уважаю ваши песни! Вот эту — так ваще! Да да да-да да-да-да… — фальшиво заголосил он. — Чуваки, так вы раскуриться хотите? — наконец вспомнил он о просьбе патлатого. — А есть? — с надеждой произнес тот. — Химку будете? — без предисловий предложил Алеха. — Буквально час назад сварили. — Ну, я же говорил! — Андрей довольно толкнул локтем в бок второго волосатика. — У местных пацанов всегда хоть жменька дури, да найдется! Конечно, будем, пацаны! О чем базар? — И этот оккупант тоже будет? — Патлас указал на немца, бездумно вращающего зенками из стороны в сторону. — Ему, похоже, хватит! Я просто прикидываю, сколько забивать… — пояснил он. — Будет-будет, — кивнул Андрюха. — Пусть вспоминает у себя в Германии русское гостеприимство! — Я-я, Германия карашо! — проблеял немец, вновь вычленив из разговора знакомое слово. — Ну, смотрите, пацаны, вам с ним возиться, — усмехнулся Алеха, доставая из кармана тетрадный завертон с химкой и пачку «Беломора». — Костыль будет будь здоров! Не пожалею дури для таких гостей! Выкрошив из папиросы табак, Патлас быстро и ловко (я даже головой покачал, настолько «профессионально» у него это получилось) заколотил химкой большую пятку и эффектно подорвал её, прикурив от зажигалки в часах. Сделав пару неглубоких затяжек, он пустил дурь по кругу, передав пятку патлатому музыканту. Тот, не раздумывая, затянулся несколько раз и передал её своему приятелю, который, основательно приложившись, всучил её мне. Я тоже сделал пару хапок и всучил пятку бухому немцу. — О, я! Марихуана! — восторженно пискнул Ганс, присасываясь к почерневшей от канабисных масел папиросине. Он затянулся с такой жадностью, как будто от этого зависела его жизнь. Пятка стремительно прогорала, уменьшаясь в размерах, а пьянющий в сиську немец, продолжал всасывать дым в себя. Наконец он поперхнулся и закашлялся, скрываясь в клубах выпущенного из легких дыма. — Майн готт! — просипел он. Его глаза закатились, и он начал валиться на стоявшего рядом патлатого. Тот попытался его подхватить, но не преуспел, и иностранец со всего маху гробанулся на землю. — Ну,оно и понятно, — неторопливо и с охуенно важным видом, как будто изрек вселенскую мудрость, произнес я, — что русскому здорово, то немцу — смерть! Нахлобучило меня от повторной дозы не слабо, впрочем, как и остальных участников раскурки. Радостный ржач четырех луженых глоток послужил железным подтверждением моей догадки — нахлобучило всех и без исключения. Ржали мы долго и со вкусом, стоило только взглянуть на валяющегося на земле немца, пускающего пузыри. — Живое доказательство того, — немного переведя дух, произнес я, — что нехуй было к нам в сорок первом лезть! Еще одна волна хохота скорчила всю нашу накуренную бригаду, в стороне никто не остался. — Слушайте, пацаны, — произнес Андрей, — а чего вы на наш концерт не пошли? На него, вроде, вся ваша «прогрессивная» молодежь приперлась. Бабок не было или песни наши не нравятся? — Не гони волну, волосатый! — шуточно наехал я на певца. — Нормально вы лабаете… — Да-да, — поспешно вмешался Патлас, — нравятся нам ваши песни! Уважаю, пацаны! — Алеха вновь демонстративно поручкался с артистами. — И бабки бы нашли, только нам не до того было — выпускной вчера гуляли… — Серьезно? — не переставая дебильно улыбаться — «мистер ганджубас» реально зацепил, спросил патлатый. — Колямба, где же наши годы? — обратился он ко второму волосатому фраеру. — Помнишь, как мы с тобой на выпускном отрывались? — А то! — Заторможено кивнул Колямба. Похоже, что по хи-хи его отпустило, и он уже перескочил на вторую, «философскую» стадию. — Так вы однокашники? — обрадовано воскликнул Патлас, словно обрел потерянных, хрен знает когда, любимых родственников. — И до сих пор вместе? — Как видите, пацаны, — заверил нас Андрей. — Мы с первого класса вместе, и вот сейчас вместе дела делаем, разные мутки мутим… — Это песни, что ли, пишите? — тупо переспросил Патлас. — И песни тоже…. — Андрей почему-то хитро усмехнулся, — и пишем, и поём, и пляшем. Ну и бизнес, тоже, делаем, само собой. Правда, Колян? — А тож! — Вновь заторможено кивнул тот. — А тож… А тож… А тож… — Хорошая у вас дурь, пацаны, — заржал патлатый, заметив, как зациклился его приятель. — Коляна, по ходу, неслабо заштырило! — Дерьма не держим! — гордо заявил Патлас. — Наш продукт со знаком качества! А вы ваще надолго у нас? — спросил он. — Не пацаны, — покачал головой Андрей, — свалим сразу после концерта. У нас чёс по вашей области — завтра в Михайловке концерт даем, послезавтра в Кривом Камне. И так еще целый месяц! — Бля, — изумленно присвистнул Патлас, — и завидую вам, мужики, и не завидую одновременно! Ну, нах, так горбатиться! — А как ты думаешь, бабки в нашем мире даются? Либо паши, как вол, либо наебывай… — А лучше это объединить, — выдал дельную мысль Алеха, — тогда и бабла больше будет! — Сечешь, твою мать! — Андрей изумленно покачал головой. — Хотелось бы, конечно, вообще не въебывать, но чет не получается… Так, пацаны, — патлатый бросил быстрый взгляд на часы, — запизделся я с вами по накуре, а нам еще на сцене выбарываться. Не хотите изнутри на нашу «кухню» взглянуть? — Туда? — Алеха указал на стадион. — Ага, — утвердительно кивнул артист. — Конечно хотим! — Чуть не в унисон закричали мы с Патласом. — Тогда помогите это тело до стадиона дотащить, — он толкнул мыском ботинка немца, продолжающего мирно валяться на земле. Мы с радостью подхватили с земли что-то невнятно бормочущего «фашиста» и поволокли его к калитке на стадион. Патлатый распахнул дверь и, кивнув молоденькому сержанту, охраняющему её от посягательств возможных безбилетников, произнес: — Уважаемый, присмотришь за нашим иностранным приятелем? Ему… солнцем голову напекло… Пусть полежит, отойдет. Мент утвердительно кивнул: — Пусть лежит, присмотрю, мне не жалко. — Спасибо, родной! — Обрадовано произнес Андрюха. — Пацаны, заносите бедолагу! Мы протащили немца сквозь калитку и уложили на травку в теньке под забором. — Топайте за мной, — позвал нас патлатый и мы отправились за ним. Едва мы появились за сценой, к нам бросился бородатый растрепанный мужик лет сорока: — Где вас черти носят? Ваш выход через пять минут! — Не истери, Петрович, — вальяжно произнес Андрей, — отработаем, как надо! Просто покурить вышли… — Блять, нарветесь когда-нибудь, ребятки! — рявкнул бородач. — Готовьтесь… — Он обреченно махнул рукой и отвалил в сторону. — Не обращайте внимания, пацаны, — лениво отозвался патлатый, — директор у нас нервный. Мы уже второй месяц в полях чешем. У любого кукуху сорвет! Так что пацаны, занимайте места согласно купленным билетам, для вас сегодня играет лучшая группа Союза — Парк Горького! Мы с Патласом перебрались поближе к сцене, а патлый и Колябма присоединились к своим коллегам непосредственно на ней, освобожденной для них предыдущей группой. Они вооружились гитарами и прочим музыкальным инструментом. Андрей подошел к микрофону и крикнул: — Новокачалинск, вы лучшие! Трибуны восторженно загудели. — Давай! Хэй! Да да да-да да-да-да! — закричал кто-то из толпы. И толпа, разгоряченная солнцем, спиртным и ритмичной музыкой принялась громко скандировать: — Да да да-да да-да-да! Андрюха кивнул кому-то за спиной, сидевшему за саундпультом и провел рукой по струнам. — Bang, say da da da da! — прокричал он в микрофон, подзадоривая толпу. — Tell me yes and let's feed the fire! И понеслось! Музыка стеганула по ушам, поднимая и без того взвинченное дурью настроение до неведомых высот. Я словно слился с музыкальным ритмом, растворившись в нем без остатка! Что и говорить, музыка — страшная сила! Трибуны тоже неиствовствали, истошно подпевая и безбожно коверкая иностранные слова — с английским языком в нашей глубинке всегда было туго. Но пацаны на сцене сумели раскачать наше болотце: жиденькая цепочка стражей порядка едва справлялась с теми, кто пытался прорваться поближе к сцене, а то и вовсе на нее залезть, чтобы слиться с любимыми звездами в музыкальном экстазе. Никто из артистов не заметил, как на сцене появился неожиданно пришедший в себя немец Ганс. Он словно метеор пронесся по подмосткам, цепляя непомерно большими кирзачами многочисленные провода. В итоге он подпрыгнул и сбил с ног солиста — патлатого Андрюху. Кепку немцу, похоже, снесло основательно. Но самое смешное — солист свалился, а звук его голоса продолжал доноситься из колонок еще некоторое время, пока заведующий фонограммой не догадался отключить звук. Андрюха барахтался, обрывая провода и пытаясь столкнуть с себя вновь отключившегося Ганса. Над стадионом повисла нехорошая тишина. Нам с Алехой, стоящим подле сцены, было хорошо видно, как по рядам собравшихся прошла «волна». Люди, пришедшие на концерт, а некоторые и вовсе, отдавшие последние деньги, чтобы сходить на столичных звезд, с недоумением переглядывались. Трибуны сначала тихо загудели, словно неосторожно разбуженный улей со злыми пчелами, а потом раздались невнятные недовольные выкрики и возмущенный свист. Менты, стоявшие в оцеплении, ощутимо напряглись — «волны», пробегающие по недовольным трибунам их основательно пугали. И они, лучше кого-либо представляли, во что может вылиться столь маленькое недоразумение, приключившееся с заезжими артистами. — Это чего, братва, — разорвал неясный гул, царивший на трибуне стадиона, низкий рев одного из зрителей — мощного мужика-заводчанина, — нас тут наебать собрались?! Толпа загудела сильнее, видимо, с нелицеприятным высказыванием в адрес залетных «звезд» многие были согласны. — Так выебываться под музыку и я могу!!! — продолжал надрываться работяга, рванув на груди клетчатую рубаху. — А чего?! — он развернулся к трибунам. — Просто ебало разевай за такие-то бабки!!! Нас тут чего, за идиотов держат?! — Правильно, Федька, — поддержали его из толпы, — пусть нам бабки вернут! А то… — Точно, пусть бабло обратно гонят! Первым, кто среагировал на такую реакцию зрителей, оказался бородатый директор. — Хватайте инструменты и валим! — заорал он на своих «артистов». — Пошевеливайтесь, уроды! Уроды, умудрившиеся обосраться при всем честном народе, пришли в хаотичное движение, суетливо хватая инструменты и стаскивая их в стоявший рядом со сценой автобус. Они падали, запинаясь о провода и колонки, пытаясь поскорее утащить со сцены весь свой скарб, и это не осталось не замеченным на зрительских трибунах. — Народ, да чего же это делается-то, а?! — громко заорал все тот же давешний работяга в клетчатой рубашке, обращаясь к собратьям «по несчастью». — Они же с нашими бабками съебаться хотят!!! — Да ну нах! — заорал, вскочив на ноги плюгавенький мужичок, перекрикивая клетчатого. — Хер им, а не наши бабки! Бей их, мужики!!! — И, перескакивая через головы, первым помчался к трибунам, увлекая за собой обозленную толпу. Трибуны всколыхнулись, и вязко-тягучей массой выплеснулись на футбольное поле. — Валим, Серега! — опомнился первым Алеха, оттягивая меня от сцены в сторону парковой калитки. — Сейчас тут такой пиздец начнется… — Ходу! — Я попятился, не переставая следить за стремительно приближающейся толпой. — Нахрен нам такие проблемы не нужны! — Мы успели выскочить в парк в самое последнее мгновение. Милицейское оцепление было сметено с пути в мгновение ока, да и сами стражи порядка были целиком на стороне пылающих праведным гневом земляков и препятствий для свершения «священного правосудия» не чинили. Да и попадать под горячую руку им не очень-то хотелось. А дальше для залетных «разводил» начался настоящий ад… [1] 15 марта 1990 М.С. Горбачев стал первым и последним президентом СССРГлава 4
Именно этого дня я ждал всю свою «сознательную жизнь». Ну, по крайней мере, класса с восьмого — уж точно. И вот этот день настал! Я, в который раз взглянул на железнодорожный билет, который купил накануне. Да, сегодня я стану по настоящему свободным! И вырвусь, наконец, из-под тотального контроля своих родителей! Особенно матушки… Нет, не подумайте, чего, свою маму я любил, но то, что она, как через чур заботливая наседка старалась оградить меня от надуманных опасностей — раздражало до зубовного скрежета. Мне запрещали ночевать у моих друзей и однокашников и таскаться с ними по улицам позже девяти часов вечера. Всегда! Даже во время летних каникул! И даже в десятом классе! Они вынуждали меня придумывать разные увертки, чтобы хоть чуть-чуть потусить с приятелями и девчонками теплыми летними вечерами, подергаться на танцах под «Ласковый май», «Мираж» или «Ламбаду». Зачастую от родительского гнева меня спасало лишь одно — занятия спортом. Несколько лет подряд я посещал спортивную школу… Вначале я пробовал играть в футбол и хоккей, но из-за жестокие зимних морозов, заставляющих мои обмороженные нос и уши частенько чернеть и распухать, хоккей я бросил. А поскольку в нашем поселке футбол и хоккей были взаимозаменяемы от времени года — команда была одна, да и вел тренировки один и тот же человек, завязать пришлось с хоккеем и футболом одновременно. После этого я надолго подружился с баскетболом. И вот тут-то мне несказанно повезло: в силу некоторых причин тренировки баскетбольной команды проходили довольно поздно и заканчивались в одиннадцать, а то и в половине двенадцатого ночи. Чтобы мне их посещать, классе в седьмом я выдержал настоящую войну с матушкой. Но тут вмешался тренер, живший практически по соседству и которого мои домашние прекрасно знали. Он-то и пообещал матушке, что будет ежедневно после тренировки провожать меня домой. И это обещание он выполнял почти два года. Так что в старших классах, иногда, я на вполне себе законных мог появляться дома поздно, типа с тренировки. А поскольку за предыдущие годы мои родичи попривыкли к моему постоянно позднему возвращению, то уже никаких вопросов и не задавали. Тренер тоже оказался мужиком, что надо, и на мои редкие прогулы смотрел сквозь пальцы. Ну а самым светлым временем я считал свои довольно-таки частые поездки с командой по всевозможным спортивным соревнованиям, проходившим далеко от родного дома, а уж про летние спортивные лагеря я вообще молчу. Хоть и гоняли нас там тренера до седьмого пота, но, свободнее, чем там, я себя нигде не чувствовал. Я вновь посмотрел на свой билет в новую, свободную жизнь, где мне никто не станет диктовать и навязывать свои условия. И я смогу жить и действовать так, как считаю нужным. Правда, для этого пришлось основательно потрудиться и выгрызть зубами золотую медаль! А ведь могли и прокатить, сколько таких приколов. Но зря я, что ли, горбатился над учебниками десять лет? Аттестат с отличием пока еще что либо, да значит! По крайней мере, считай, что поступил, только документы подать… Я забросил красную корочку в карман сумки вместе с билетом и паспортом и застегнул молнию. На дно сумки бросил пачку почетных грамот за участие в многочисленных учебных олимпиадах, на которых частенько выхватывал призовые места. Это тоже будет хорошей прибавкой «к пенсии», то бишь, к медали. Ну и разряд по баскетболу тоже пригодится — скажите, в каком институте нет баскетбольной команды? Так что я отправлялся покорять большой мир во всеоружии, и возвращаться домой не собирался. Разве только на каникулы. Закинув в сумку нехитрый мужской скарб: трусы, носки, рубашки и мыльно-рыльные принадлежности, я присел на кровать. Как говориться, посидеть на дорожку. На секунду в моей душе поселился страх, ведь я еду в абсолютную неизвестность. Далеко от родного дома, от любящей семьи, туда, где никто меня не ждет. Не пригреет и не приласкает. А здесь все такое знакомое, родное… Черт! О чем это я! Я помотал головой, вытряхивая из нее неподобающие мысли. Нет! Тут уж я не отступлюсь! Не об этом ли я мечтал все эти годы? Я сжал кулаки и решительно встал на ноги. С родителями я уже распрощался утром, перед их уходом на работу. Провожать себя я им категорически не позволил, несмотря на мощное сопротивление матери. Сам до вокзала доберусь — не маленький! Получив в подтверждение одобрительный кивок от отца, утащившего на улицу растрогавшуюся до слез маму, я принялся складывать вещи. И вот, наконец, я полностью готов к новым свершениям! Словно вторя моим мыслям, в прихожей зазвонил телефон. Я вышел из комнаты и подойдя к нему, снял трубку. — Ты собрался? — осведомился Патлас. — Автобус пойдет минут через пятнадцать. Я его из окошка видел. Сейчас на конечной развернется… Леньчик уже у меня, — сообщил он. — Тогда на остановке стрелканемся, — произнес я. — Принято! — произнес Алеха и положил трубку. Я взял в руки упакованную сумку. Ну что ж: «вот стою, держу весло, через миг отчалим, сердце бедное свело скорбью и печалью… — вдруг вспомнились слова одной старой песенки. А сердце, действительно, неслабо так екает… Да и хрен с ним! Я смахнул слезинку, все-таки выступившую в уголке глаза, и решительно вышел из квартиры, напевая себе под нос вспомнившуюся песенку про студента: — Если не сведут с ума римляне и греки, Сочинившие тома для библиотеки, Если те профессора, что студентов учат, Горемыку-школяра насмерть не замучат, Если насмерть не упьюсь на хмельной пирушке, Обязательно вернусь к вам друзья-подружки. Всех вас вместе соберу, если на чужбине, Я случайно не помру, от своей латыни… Тихо плещется вода, голубая лента. Вспоминайте иногда вашего студента! Хей! https://www.youtube.com/watch?v=F5tJ-eJ1ZKA Захандрившее, было, настроение, стремительно улучшалось. Я бегом спустился по лестнице и, толкнув дверь подъезда, выскочил на улицу. Дверь громко бухнула за моей спиной, и я понял, что новая жизнь началась…* * *
Патлас и Леньчик Соломатин, еще один мой лучший дружбан с первого класса, поджидали меня, тусуясь на заплеванной окурками автобусной остановке. — Серега, братан! — обрадованно воскликнул Алеха. — Готов насладиться полной свободой? — Всегда готов! — Я шутливо отдал Алехе пионерский салют. — Здоров, Леньчик! — Я пожал руку моему слегка полноватому и белобрысому однокашнику. — Как сам? — Лучше всех! — произнес Леньчик и замолчал, особой болтливостью он, в отличие от Патласа, не отличался. Как-то так вышло, что еще в начальных классах школы мы сошлись накоротке: я, Алеха, Леньчик и еще один наш друг — Васька Шиханов. Но особо учиться у Васьки не получалось, да он и сам не очень-то стремился к этому, не собираясь после школы продолжать свое образование. А вот коммерческая жилка у него была развита лучше всего, если нужно было что-нибудь достать, обменять, купить или продать — за этим можно было смело обращаться к Ваське, и быть уверенным — все будет в лучшем виде. Жаль было с ним расставаться, он был верным другом и нормальным пацаном, но решил связать свою дальнейшую жизнь с родной деревней. Но такова жизнь. Мы же с Леньчиком и Патласом более чем полгода назад начали обсуждать, куда же нам направить свои усилия прсле окончания школы. К своему стыду, на тот момент я даже и не представлял, кем хочу стать и чем заниматься в будущем. Мне было, в общем-то, абсолютно пофигу. Но зато я знал, кем точно быть не хочу — врачом, учителем и торгашом. Я больше склонялся к инженерным специальностям, типа какого-нибудь механика, но какого конкретно, не представлял. Определиться помог случай, этой весной в поселок вернулся наш земеля — Артем Мирошниченко, окончивший какой-то мореходный ВУЗ во Владивостоке, и работавший рефмехаником на судах, ходивших в загранку. Большая зэпэ, частично выдаваемая в валюте, модные забугорные шмотки, аппаратура, пускай, как он выражался с японской помойки — но она была верхом наших мечтаний. А еще охуительный такой отпуск, чуть не полгода-год. О том, что для этого нужно было проболтаться в море даже больший срок, мы как-то и не думали. Мирошниченко начал приходить на тренировки нашей баскетбольной команды, за которую тоже играл, учась еще в школе. Мы с Патласом уже играли во взрослой команде, и сошлись накоротке с Артемом, оказавшимся отличным мужиком. Он нас угощал «Кэмэлом» и «Марльборо», подгонял магнитофонные кассеты, да и вообще, делился секретами взрослой жизни. Особенно, про «общение» с противоположным полом… Мы слушали его с открытыми ртами и мотали его советы на ус. И, как следствие, повелись — решили ехать поступать в тот же морской институт, который закончил Артем. К слову сказать, туда решили рвануть не только мы, а половина выпускников этого года из нашего поселка. Мы загрузились в подошедший автобус и отправились на железнодорожный вокзал, находящийся в соседнем поселке. Через Новокачалинск, хоть он и являлся районным центром, Транссибирская магистраль не проходила. Автобус в этот не слишком ранний час оказался пустым, так что до вокзала мы доехали как короли. Рассчитавшись за проезд, мы вышли на нужной нам остановке и через пять минут стояли у «витрины» диспетчера, на которой был подвешен тетрадный листок с надписью от руки: поезд №_ Москва-Владивосток задерживается на целых пять часов. — Извините, — заглянул я в окошко, — информация по опозданию актуальная? «Сушеная вобла», наряженная в форменную одежду РЖД недовольно поджала губы и буркнула: — Новой информации не поступало! — Реально пять часов? — Присоединился ко мне Патлас. — Читать умеешь? — взвизгнула диспетчерша. — Написано пять — значит пять! Если не нагонит в пути… — И с силой захлопнула окошко перед нашим носом. Этого ей показалось мало, и она задернула окошко серой занавеской. — От, стерлядь паровозная! — процедил Патлас, возмущенный таким поведением диспетчера. — Чего делать будем, пацаны? — Ну, не домой же возвращаться, — произнес я. — Потусуемся где-нибудь здесь. Леньчик по обыкновению промолчал. Мы вышли из душного помещения вокзала и, бросив сумки на одну из лавочек, закурили. — Вот чё, поцики, — произнес Патлас, сплюнув на асфальт. — У меня тут дядька живет, рукой подать… — Так он, наверное, на работе, — возразил я. — Не-е, — мотнул кудрями Алеха, — он на пенсии по инвалидности — на заводе несколько лет назад… несчастный случай… — пояснил он. — Дома должен быть. Наведаемся? — Нахрена? — Ну… — затупил Патлас. — Все равно делать нехрен… А ему приятно будет. — Смотри, — пожал я плечами. — Если действительно недалеко — прогуляемся. Мы сдали сумки в камеру хранения, чтобы не таскаться с ними по поселку, и пошли «в гости» к Алехиному дядьке. Жил он, как оказалось, совсем недалеко — в частном секторе, растянувшимся почти от самой станции до Новокачалинска. Деревянные и кирпичные дома, у кого побогаче, у кого победнее, встречались и совсем сараюхи-развалюхи, огороды, сады — все это разнообразие располагалось практически у самой железнодорожной ветки. Мне всегда было интересно: каково это жить под постоянный перестук колес? Ведь движение на этом участке железной дороги было довольно-таки интенсивным в любое время суток. Что день на дворе, что ночь полночь — колеса стучат, паровозы свистят. После этого, наверное, таким вот жильцам, в тишине попросту не уснуть. Мы подошли к аккуратному бревенчатому домику, утопающему в зелени многочисленных деревьев и кустарников и остановились у добротной ограды. — Собаки нет? — поинтересовался я у Патласа, когда он откинул щеколду и приглашающе распахнул калитку. — Не ссыте! Нету собаки, — мотнул он головой, проходя за ограду. — Дядь Толь! — крикнул он, оказавшись во дворе. — Ты дома? — Кто там глотку дерет? — послышался голос из небольшого сада, заросшего сливовыми и грушевыми деревьями, под кроной которых расположился стол с лавками. — О! Алеха! Племяш, ты какими судьбами? — Дядька Патласа сидел за столом, в компании какого-то бородатого и давно нестриженого мужика с мутными глазами. Перед ними стояла нехитрая закуска, большей частью с собственного огорода — лучок, зелень, редиска, раскрошенная булка серого хлеба и трехлитровая банка с какой-то мутной белесой жидкостью — скорее всего брага. Из раскрытого настежь окошка, выходящего в сад, доносились звуки, идущие из старенького телевизора. — О, да ты и не один. Кореша твои? — Дядька ткнул в нас покалеченной рукой с двумя оставшимися на ней пальцами. — Кореша, — подтвердил Патлас. — Серега и Ленька… — Проходите к столу, гости дорогие! — Дядька развел руками. — Не топчитесь у входа! Чем богаты… — Суки, бля! — Неожиданно поднял на нас мутные глаза бородатый мужик. — Просрали страну, козлины! — Его язык ощутимо заплетался, было видно, что бородач успел уже нарезаться с самого утра. — Коля, да успокойся ты! — прикрикнул на него дядька Патласа. — Вот как раз они-то ничего еще просрать не успели! Молодежь… — И эти просерут, дай только срок! А мне с голоду из-за них пухнуть? — С весны зарплату в его шараге не выдают, — пояснил дядя Толя. — Озлобился Николай… А кто сегодня не озлобился? — Есть деньги, сопляки? — Коля неожиданно и резко поднялся с места. — Мне только семью накормить… — Так, Коля, тебе хватит уже! — Дядька Патласа мягко выдернул из рук бородача кружку с брагой. — Иди домой поспи… — Он подтолкнул Николая в спину, направляя к соседскому дому. — Ы-ы-ы ты-ы-ы с ними? — нечленораздельно прогудел мужик, выбираясь за околицу. Его протяжный рев слышался ее некоторое время, а потом затих. — Садитесь, пацаны, — произнес дядька. — Действительно нечем семью кормить? — спросил Патлас, падая на лавку. Мы тут же пристроились рядом. — Да нету у него никакой семьи, — отмахнулся дядька. — А с работы его так и так за пьянку бы выперли. Колдырит вторую неделю, уже и мне весь мозг вынес… А в общем он-то прав, куда идем, а главное зачем? Неужели так плохо у нас было? — Дядька тоже был «слегка» навеселе и не прочь потереть за жизнь. — Вот вы, пацаны, скажите? Вам же дальше в этом говне жить? — Да устаканится все, дядь Толь! — оптимистически заявил Патлас. — Просто время нужно — сразу даже кошки не родятся! — Знать бы сколько, — ехидно усмехнулся дядька, разливая по кружкам брагу, — я, по-моему, столько не проживу! — Ты, дядь Толь, прямо, как Серега! — заржал Алеха, указывая на меня пальцем. — Ему тоже знать хочется — когда? — Зря ты, Алеха, ржешь! — на полном серьезе произнес дядька Патласа. — Он-то как раз и понимает, чего вам, долбодятлам, не понять! — Чего же это нам не понять? — Прищурился Алеха. — Что бисера в том свинячьем дерьме, что перед вами постоянно мечуть — нету нихуя! — жестко произнес дядя Толя. — И, как это водится у нас в России испокон — простой народ опять жестко наебуть! — Дядька поднял со стола кружку с брагой и осушил её в два мощных глотка, а затем вытер губы тыльной стороной ладони. — Извиняйте, хлопцы, что так в лоб и без излишних политесов. Привыкайте — вам в этой стране жить еще! — Ну не все ж так плохо, дядь Толь? — возразил Патлас. — Пока — нет, — отозвался тот, — но, помяни мое слово — мы все еще хлебнем! А чего вы не пьете, пацаны? — Обвел он нас осоловелым взглядом. — Не русские что ли? За четыре часа, проведенные в гостях у дядьки Толяна, мы успели основательно накушаться его слегка недобродившей брагой. Пару раз мы порывались уйти, проверить, не нагнал ли наш паровоз отставание, но дядька каждый раз нас останавливал, подливая еще браги. — Пацаны, у меня глаз набитый, — говорил он, проглатывая очередную кружку, — всю жизнь у железки обитаю. — Из сада, где мы засели, действительно было видно железнодорожные пути. — Так еще ни один пассажирский мимо нас не проходил. А если пройдет, то до вокзала — рукой подать! Успеете… К исходу пятого часа, нам кое-как удалось вырваться из его цепких рук. Мы вышли за ограду, и потопали в сторону вокзала. Земля передо мной слегка раскачивалась, а предметы двоились — количество выпитого, невеликая закусь и жара делали свое дело. Мои дружбаны выглядели не лучше. Зашли в гости, твою мать! Едва мы оставили за спиной дом бородатого соседа, как нас кто-то окликнул: — Стоять, засранцы! Я оглянулся: со двора на дорогу, покачиваясь и вращая глазами, выбрался бородач, сжимающий в подрагивающих руках охотничью двустволку. — Стоять, я сказал! — проревел бухарик, и пальнул из ружья над нашими головами. Я испуганно присел, как и оба моих приятеля — от свиста разлетающейся в стороны крупной картечи даже хмель из башки вышибло. — Карманы… — прохрипел бухарик. — Вывернули! — резко крикнул он, направив на нас стволы берданы. — Бабло гоните! Мне семью кормить… Договорить он не успел, поскольку подошедший к нему со спины дядя Толя, огрел с размаха своего соседа по черепушке поленом, которое притащил с собой. Бородач рухнул на землю, как подкошенный. — Живые, пацаны? — поинтересовался он у нас между делом, поднимая с земли двустволку. — Надо же, а я думал, что он её давно пропил… — Живые, дядь Толь, — ответил за всех Патлас. — Обосрались только чутка… — Ну, эт дело поправимое, — отмахнулся он. — Идите, побыстрее отсюда, пока ментов нет. А то не уедете в свой Владивосток. Мы, не сговариваясь, со всех ног бросились в сторону вокзала. Нарываться на очередные неприятности совсем не хотелось.Глава 5
Из вязкого сонного забытья я вынырнул на какой-то долгоиграющей стоянке. Голова немного потрескивала, но, по сравнению с бодуном после выпускного, самочувствие было вполне терпимым. Вот только мочевой пузырь уже лопался от переполнения — шутка ли, проспать без задних ног больше суток? Я поднял голову и огляделся — пацаны спали, как сурки, развалившись на полках купешки. За окном — темнота, разгоняемая вокзальными фонарями. Стука колес не слышно, вагон не раскачивается — значит, точно на стоянку встали. Одно верхнее место оказалось свободным, то ли вышел кто-то, пока мы дрыхли, то ли не садился. Хотя, наверное, первое… Чтобы в летний сезон оказались пустыми места в поезде, следующим к морю? Да не поверю ни в жизнь! Проводники на этом делают хорошие бабки, подсаживая безбилетников «за долю малую». Вставать не хотелось, но мочевой пузырь уже трещал. Я подорвался с места и вышел из душного купе, воняющего застарелым перегаром. Из открытых окон тянуло свежей ночной прохладой, запахом пропитанных креозотом шпал и угольным дымом. Я с наслаждением вдохнул эти железнодорожные запахи, знакомые каждому, наверное, с самого детства. Именно так пахнут приключения, связанные с путешествиями. Именно так пахла для меня самая настоящая свобода… Все портили только непереносимые позывы к мочеиспусканию. Я дернулся к туалету, но он оказался заперт. Твою, сука, мать! Уссусь ведь сейчас! Я стремглав побежал в другую сторону коридора, туда, где находилось купе проводника и второй туалет. Купе проводника оказалось пустым, а туалет, так же, запертым. Я поспешно ломанулся на улицу. — Какая станция? — спросил я у проводника, спрыгнув на землю. — Сколько стоим? — Облучье, — равнодушно отозвался проводник, взглянув на часы. — Осталось пятнадцать минут. — А туалет? — Санитарная зона… — буркнул он. «Бля! Не дотерплю! — Пронеслась в моей голове мысль. — Будь, что будет!» И я, «зажав причиндалы в кулаке», словно сайгак понесся, перепрыгивая через шпалы и рельсы, в самый дальний и темный уголок вокзала. Благо, ночь на дворе! Скинув давление, грозившее вот-вот излиться из ушей, я вздохнул с облегчением и вернулся к вагону. — А я уж думал, что ты здесь решил остаться? — усмехнулся проводник, посверкивая в темноте огоньком папиросы. — Вот еще! — фыркнул я, закуривая. — Мне во Владивосток надо! — А, во Владик, — кивнул проводник, — значит до конечной. — Ага, поступать еду, — зачем-то сообщил я ему. — А чего, ближе института не нашлось? — спросил проводник. — Или в моряки собрался? — В моряки, — подтвердил я. — Ну-ну, удачи, — произнес проводник. — К черту! — отозвался я. — Давай в вагон, отправляемся, — предупредил меня проводник. Я щелчком отправил в полет бычок, который горящим метеоритом прочертил в темноте яркую полоску, и вернулся в вагон. Проводник залез следом и закрыл подножку. Состав дернулся, лязгнув металлом на стыках вагонов. Затем паровоз оглушительно свистнул и покатился по рельсам, постепенно набирая ход. Оказавшись в вагоне, я завис в коридоре у открытого окна, навалившись локтями на поручни. Свежий ветер трепал мои волосы, выдувая из головы остатки похмелья. Наконец-то я почти полностью пришел в себя. Хватит бухать и идти на поводу у Патласа — пора браться за ум, а то такими темпами и спиться нахрен недолго! Сказано — сделано! Определившись с намерениями на последнюю «пятилетку» я с чистой совестью вернулся в купе. Под мерный перестук колес я быстро провалился в крепкий и здоровый сон без сновидений. А разбудил меня истошно орущий динамик, вмонтированный в полок купе: — Я снова в пути и мой любимый город, Снится в ночи за сеткою дождей, Здесь так давно я был горяч и молод, Плыл по реке твоих ночных огней. https://www.youtube.com/watch?v=4rbf35q6H-E — Че, сука, за херня? — недовольно просипел я спросонья, подскакивая на полке. — Ты че, Серег? — Патлас свесился с верхней полки и посмотрел на меня — видимо, он проснулся немного раньше. — Это ж «Кар-мэн»! Офигительская новая группа! — И он крутанул ручку регулировки звука, выкручивая её на максимум: — Париж, Париж, мой славный друг, Старинных стен незыблемая сила. Париж, Париж, сон наяву, Седая ночь в тебя влюбилась. Париж, Париж… — Я их клип по ящику видел перед самым отъездом в программе «Эстрадный вернисаж»! — перекрикивая орущий динамик, довольно сообщил он. — Это ты со своими экзаменами всю музыкальную движуху пропустил! — Было б, что пропускать! — парировал я, но музыка мне понравилась — она идеально ложилась на мое дорожное настроение. Пусть, и не в Париж едем, но, как по мне, Владивосток не хуже. — Но сбудутся сны, и я вернусь навеки В ласковый плен мансард и площадей, Будут они меня встречать и ветер, Ветер надежды и любви моей… «О да! Ветер надежд — это мое все!» — подумалось мне, но я не стал этого произносить вслух — и так все понятно. — Пацаны, пожрать бы, — зевнув, произнес проснувшийся Леньчик. С его тучной комплекцией суточное голодание он переносил плохо. Поднявшись с полки, он приподнял её и достал из багажного ящика свою спортивную сумку, с которой отправился в дорогу. Расстегнув молнию, он вытащил из нее завернутую в фольгу жареную курицу и несколько яиц. Подозрительно обнюхав сверток, он довольно кивнул и водрузил хавчик на стол: — Вроде бы не протухло! Патлас, слегка убавив звук динамика, спрыгнул с верхней полки и присел рядом с Леньчиком. — А жрать действительно охота! — произнес он, тоже понюхав припасы толстяка. После чего полез за своей сумкой. Ну и я не отстал от своих друзей — едой меня родители тоже снабдили. Вскоре небольшой столик был завален отварными яйцами, курицей, конфетами и печеньем разных сортов. — Живем, пацаны! — радостно потер ладошки Патлас. В моем животе громко заурчало при виде домашнего изобилия, а рот наполнился тягучей слюной. Дверь в купе отъехала в сторону, и к нам заглянула миленькая молодая проводница. Я оценил её соблазнительную крепкую грудь, выглядывающую сквозь несколько расстегнутых верхних пуговок форменной белой рубашке РЖД. А ничего так, соска! Пацаны тоже смотрели на проводницу, едва сдерживая вожделение и капая слюной, выделяющейся отнюдь не из-за жаренной курицы. Хотя вот эту самую курицу я отжарил бы с превеликим удовольствием! — Ребята, вы уже проснулись? — выразительно хлопая ресницами, сладким голоском произнесла проводница. — Чаю не хотите? «Хотим, но не чаю», — мысленно ответил ей я. — Офигеть, какой сервис на советских железных дорогах! — воскликнул Патлас, восхищенно сверкая глазками. — И где только таких прекрасных проводниц набирают? — Я из Владивостокского студотряда, — улыбнувшись, призналась девушка. — Пединститут, третий курс. — Ух, ты, — продолжил мило болтать с ней Алеха, — а мы тоже поступать едем! — И куда же хотите? — поинтересовалась проводница. — В морской хотим, — без задней мысли сообщил ей Алеха, — чтобы в загранку без проблем ходить! — Ну, да, — кивнула девушка, тряхнув аккуратно стриженными пепельными волосами, — во Владике такие институты имеются… Так чай будете, ребята? — Конечно! — в один голос воскликнули мы. — Тогда готовьте мелочь, — произнесла она, разворачиваясь и демонстрируя отличную подтянутую попку, — сдачи нет. Когда она пошла по коридору, мы втроем высунулись из открытой двери, следя со сладостным замиранием в груди за её покачивающейся походкой — поезд набрал приличный ход, и вагон качало не по-детски. К слову, ножки у нее тоже были, что надо — почти от ушей! — Офигительная шмара! — с придыханием сообщил Патлас, когда мы засунулись обратно в купешку. — Я б ей вдул! — Можно подумать, что ты один такой! — усмехнулся я. — Я б ей тоже вдул! Да и Леньчик бы, наверное, не отказался? — Наш молчаливый друг лишь утвердительно качнул головой в подтверждение моих слов. — Вот видишь, — произнес я, — только нихрена у нас не выйдет! — Эт, почему же? — вскинулся Патлас. — Да у нее, я думаю, тут хватает таких «я б вдувальщиков», — рассмеялся я. — А таких неотразимых, чтобы любая баба давала, среди нас, увы, нет! — Ну, это мы еще посмотрим! — продолжал хорохориться Патлас, на самом деле прекрасно понимая, что ему ничего не светит. — А ведь вдувает ей кто-то… Жаль, что не я… — мечтательно произнес он на последок. В «расстроенных» чувствах Патлас вновь залез на верхнюю полку и добавил звука поездной «радиоточки». Из динамиков донесся легко узнаваемый музыкальный ритм и речитатив Виктора Цоя: — У меня есть дом, только нет ключей. У меня есть солнце, но оно среди туч. Есть голова, только нет плечей, Но я вижу, как тучи режут солнечный луч. У меня есть слово, но в нем нет букв. У меня есть лес, но нет топоров. У меня есть время, но нет сил ждать. И есть ещё ночь, но в ней нет снов. https://www.youtube.com/watch?v=6JJw-ntEG_0 Цоя любили все: и я, и Патлас, и даже вечно молчаливый Леньчик. Едва прозвучали знакомые слова песни, как мы уже ей подпевали: — И есть еще белые, белые дни, Белые горы и белый лёд, Но всё, что мне нужно - Это несколько слов И место для шага вперёд! От такой простой, но вместе с тем глубокомысленной текстовки по телу пробежали колючие мурашки — все, что мне нужно — это несколько слов и место для шага вперед! — Сильно! — выдохнул я, когда песня закончилась. — Жаль только, что недолго ему осталось — разобьется в середине августа на машине… — Выдал я неожиданно даже для самого себя. — Чего? — Глаза у Патласа округлились. — Кто разобьется в августе? Цой? Серега, ты с чего это взял? Но я не отвечал на вопросы Алехи, вдруг зависнув, глядя в одну точку. — Серж! — позвал он меня. — Серж! Но я не ответил, пытаясь осознать, откуда в моей голове появилась такая информация. Это знание вспыхнуло, как само собой разумеющееся и не требующее каких либо доказательств. Я знал, и этим все сказано. Только вот откуда? — Серега! — Патлас сильно толкнул меня в плечо. — Ты чего? — А? — Я словно очнулся и потер ушибленное место. — Плечо отсушил, гад! — С чего ты взял, что Цой разобьется? — вновь накинулся на меня Алеха. — Не знаю, — честно ответил я, помотав головой. — Как-то само выскочило… — Мож ты того, как Нострадамус или Ванга? — двинул свою версию Патлас. — Будущее видишь… — Ну, тебя! — отмахнулся я от друга. — Сболтнул какую-то хрень… Только сам не пойму, откуда это выскочило… В дверном проеме появилась проводница с тремя стаканами чая в руках: — Мальчики, мальчики! Чай! Мы мигом сдвинули домашнюю снедь, организовав на столике свободное пространство, на которое проводница поставила три полных стакана в черненых бронзовых подстаканниках с чеканной аббревиатурой РЖД на каждом. — Сахар. — Она положила рядом со стаканами рафинад, расфасованный по две штучки в цветную обертку с крылатым стилизованным логотипом железных дорог. — Приятного аппетита, ребята! — пожелала она нам. — С вас двадцать четыре копейки, — сообщила она, лучезарно улыбаясь и, получив причитающуюся мелочь, покинула купе. Мы вновь, тупо пуская слюни, пялились, выглянув всем составом в коридор, на удаляющуюся шикарную задницу проводницы. — Хороша, чертовка! — произнес Патлас, пожирая глазами подтянутую попку. — Хороша Маша, да не наша! — подвел я итог, когда проводница скрылась в своем купе. — Ну, вы как хотите, — произнес Леньчик, подобравшись поближе к столику — а я жрать! Не сговариваясь, мы Патласом тоже подсели к столу, накинувшись на домашние «деликатесы». На молодых зубах захрустели хрупкие куриные косточки и потек по щекам холодный жир. Мы со смехом били яичную скорлупу о собственные лбы, давясь сухим раскрашивающимся желтком, который запивали темным горячим чаем со слабым привкусом соды. Мы сожрали все жратву, что приготовили для нас сердобольные родственники в один присест, и довольные отвалились от стола. — Фух! — отдуваясь, произнес Патлас, залезая на верхнюю полку. — Полежу чутка… — Я тоже! — Леньчик с округлившимся животом откинулся на подушку. — Э-э! — возмущенно произнес я, оглядывая тонны мусора, что остались от нашей обильной трапезы. — А свинарник за собой кто убирать будет? — Сержик, не суетись, — сонно закрыв глаза, отозвался Патлас с верхней полки. — Покемарим немного, а позже уберем… — Он, не открывая глаз, на ощупь нашел ручку громкости местной радиоточки и немного прибавил звук. На этот раз нас «осчастливила» своей песней сама Алла Пугачева: — Владивосток! Владивосток! Владивосток! Прибрежные огни, меня зовут они, Когда туманы падают на плечи. И я иду сюда, где спят в порту суда И в темноте мерцают, словно свечи. Владивосток, Владивосток, Владивосток А знаешь, я еще приеду, дай мне срок Владивосток, Владивосток, Владивосток На маяке твоем не гаснет огонек… https://www.youtube.com/watch?v=1RVeoPQ8FiM — Кемарьте, уроды! — незлобиво ругнулся я, сметая под хрипловатый голос «примадонны советской эстрады» мусор со стола. — Сам уберу! — Флаг тебе в руки… — зевнул Патлас, отворачиваясь к стенке, а Леньчик, по обыкновению, просто промолчал с закрытыми глазами. Я зацепил мусор одной рукой, а второй сгреб со стола пустые стаканы в подстаканниках. В коридоре возле туалета я засунул пакет в специальную коробку и направился к купе проводников. — Здрасьте еще раз, — заглянул я внутрь маленького помещения. Проводница, скучая, пялилась в приоткрытое окно. — Спасибо за чай, красавица! — Я качнул стаканами. — Не за что! — отмахнулась проводница. — Еще хотите? «Сказал бы я тебе, чего хочу…» — подумал я, мельком заглянув сверху под расстегнутый ворот рубашки, где плавно покачивались под мерное постукивание колес две симпатичные близняшки, но вместо этого хрипло произнес: — Спасибо, попозже… Куда поставить? — На стол ставь, — произнесла проводница, взглянув на меня из-под припущенных ресниц. Я наклонился над столом, и как раз в этот момент вагон сильно качнуло — состав вошел в крутой поворот. Меня кинуло на проводницу, а дверь за спиной от резкого толчка поехала и защелкнулась с веселым звуком. Не удержавшись на ногах в тесном помещении, я навалился на девушку, уткнувшись ей носом во впадину между таких соблазнительных грудей. — Ох! — сдавлено воскликнул я, чувствуя, как стремительно к моему лицу прилила кровь. Да и не только к лицу… По всей видимости, это почувствовал не только я, но и проводница, которой мой вздыбленный разом орган уперся прямо в живот. Трусы и тонкие эластиковые треники никаким препятствием для «чувственного контакта» не являлись. — А это что еще за игрушка! — томно выдохнула она, и я ощутил, как её маленькая ладошка крепко обхватила мой член. «Твою мать! — сквозанула в голове мысль. — Я сейчас кончу прямо здесь!» — Только не вздумай кончать! — с придыханием произнесла она, словно услышав мои мысли, и чувствительно прикусила мне ухо. — Такой молоденький… — Она лизнула мне щеку шершавым, как у кошки языком, и просунула руку мне в штаны. — Ы-ы-ы… — Я едва вновь «не сбросил напряжение», но девчушка вновь умело меня отвлекла: — Дверь закрой! «Какая молодец, прям, как Машка! — промелькнуло в голове, пока крутил ручку замка. — А кто такая Машка? — Никаких знакомых Машек у меня не было. Но я отчего-то знал, что это моя секретарша, которую я частенько потрахивал… — Какая нахрен секретарша?» Но от этих странных мыслей меня вновь отвлекла кондукторша, резко стянув с меня треники вместе с трусами и плотно охватив мой прибор горячими полными губами. — Твою мать! Хорошо-то как! — с наслаждением воскликнул я. И это наслаждение вымыло все посторонние мысли из моей головы. — Не спеши, красавчик! — Девушка оторвалась от моего члена и, с трудом повернувшись ко мне спиной (виной слишком тесное купе, но мне на это было плевать),навалилась локтями на стол и прижалась к моему пульсирующему члену своей роскошной задницей, о которой я мог лишь мечтать всего несколько минут назад. — А вот теперь давай, жеребец, — почти прорычала она, — трахни меня, как следует! Я не стал даже снимать с нее трусики с веселыми разноцветными цветочками, а лишь слегка сдвинул их в сторону, обнажив истекающую влагой «киску». А после этого глубоко, по самые яйца, вогнал свой каменный член в её тугое и горячее чрево. Она сладострастно всхлипнула, и умело подмахнула, пытаясь насадиться как можно глубже на мой прибор, одновременно стараясь подстроиться под мои движения и покачивание вагона. А за окном поезда стремительно пролетали поля, леса и перелески…Глава 6
Мы кончили одновременно: быстро, мощно и ярко. Видимо, проводница тоже возбудилась будь здоров. Хорошо еще, что паровоз оглушительно свистнул, въезжая в тоннель и практически заглушил наши истошные вопли. Прямо, вот, совпало, удачненько так, а то бы переполошили весь вагон. Проводница, тяжело дыша, обессиленно упала грудью на холодную столешницу. — А ты ничего так… — хрипло произнесла она. — Меня, кстати, Леной зовут… — Сергей, — сдув капельку пота, повисшую на кончике носа, так же хрипло ответил я. Горло пересохло — в вагоне стояла жуткая жара, а кондиционер не работал, либо был сломан, либо отсутствовал, как класс. Хотя, вагон выглядел относительно новым, и был произведен, судя по металлическому шильдику в тамбуре, в ГДР. Так что кондишка в нем точно была. — Ты не подумай, — произнесла Лена, поправляя «сбившиеся» на сторону трусики. — Я не такая… ну, в смысле… — неожиданно замялась она. Я заметил, как заалели кончики её аккуратных ушек. — Не даю каждому встречному-поперечному! — решительно закончила она, резко разворачиваясь ко мне грудью. — И в мыслях не было! — чистосердечно признался я. Хорошо еще, что успел штаны натянуть, а то тоже неудобняк, стоять перед такой прикольной девчонкой, «сверкая» голым членом. — Ты классная! — добавил я, ни разу не покривив душой. — Ты мне тоже сразу понравился, — призналась она. — Да и давно у меня ни с кем не было… Вот и накатило… — Не парься! — Я протянул руку и поправил её слегка спутавшиеся волосы. — У меня тоже… давно ни с кем… не было… — Хотя, не очень-то оно раньше и было — так «детские забавы», новомодно именуемые петтингом. Так что можно сказать, это — мой первый полноценный секс… с глубоким проникновением. Но проводнице я об этом, ессно, не сообщил — пусть думает, что хочет. Состав неожиданно замедлил свой ход, подъезжая к очередной станции. — Ой! — Лена схватилась за голову. — Мне же пассажиров надо выпустить… и новых впустить… Я нащупал рукой защелку двери и, перед тем, как её открыть, впился в её чувственные губы дерзким поцелуем. Она не стала сопротивляться и тоже отдалась поцелую со всей пылкостью. — Спасибо, Лена! — выдохнул я, оторвавшись от её губ, отдающих привкусом горького шоколада. — Я этого не забуду… Поезд свистнул, подъезжая к перрону. — Опаздываю! — взвизгнула Лена, кидаясь к двери. Я провернул защелку, и она пулей выскочила в тамбур. Проводив её зачарованным взглядом, я, наконец-то, попытался привести свою мысли в порядок. Произошедшее сейчас со мной, я считал едва ли не даром богов. Ведь раньше о таком приключении я мог только мечтать. А чтобы такое произошло наяву… Нет, я, наверное, умер, и попал в рай! Определенно мне начало фартить! Не иначе, Удача, в конце концов, открыла мне свои самые потаенные и сладкие тайны… Я вспомнил оттопыренные Ленкины ягодицы, обтянутые цветными трусиками и то, как я отодвигаю их в сторону, погружаясь… Сука! Мой прибор опять принял боевую стойку! Все-все, спокойно! Я сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоится… С большим трудом, но мне это удалось. Я вышел в коридор, прошел через тамбур и спрыгнул на перрон, игнорируя лестницу. Отошел в сторонку, стараясь не глядеть на разрумянившуюся Ленку, чтобы опять не спровоцировать стояк в штанах, и закурил. Сигарета сгорела после нескольких глубоких затяжек. Но бешенное биение сердца наконец-то поутихло. Отбросив окурок на рельсы, я закурил вторую, чувствуя, как рот наполняется тягучей никотиновой горечью. — Милок, пивка холодненького не хочешь? — Ко мне подкатила сморщенная бабулька с пенопластовой коробкой, поставленной на колесики. — Жигулевское. Только из холодильника! — Сколько? — поинтересовался я. — Семьдесят копеек, милок… — Держи, бабуль. — Я вытащил из кармана мятый рубль и протянул старушке. — Сдачи не надо! — Карасика солененького тогда возьми? — произнесла старушка, ловко пряча желто-коричневую ассигнацию в карман передника. — Спасибо, мать, не хочу, — помотал я головой, принимая из рук старушки запотевшую бутылку. Зацепив жестяную пробку зубами, я одним движением сорвал её с горлышка и припал к пенистому пьянящему напитку. — Ох-ох-ох! — запричитала бабка. — Зубы-то поберег бы, касатик! Вот останешься, как я, без зубов, тогда и пожалеешь, а поздно будет! Я под причитания старухи высосал бутылку едва не в мгновение ока. — Бутылочку не выбрасывай! — предостерегла меня старушка, когда я, оторвавшись от горлышка, аккуратно рыгнул. — Двадцать копеек на дороге не валяется! — Спасибо, бабуля! — от души поблагодарил я старушку, возвращая ей пустую тару. — Прямо, как бальзам на душу! — Спаси тя Господь! — Перекрестила меня бабка и удалилась восвояси. — Заходим, граждане, заходим! — услышал я чарующий голос проводницы. — Поезд отправляется! Проходите, не задерживайтесь! Я прошел мимо Ленки, мило ей улыбнувшись, а она незаметно подмигнула мне. Какая все-таки она… Так, стоп, не надо мне очередного стояка! Я стремительно забрался по ступенькам в вагон и поспешил в купешку. Мои «перцы» до сих пор мирно кумарили после сытного обеда. Охренеют, если я расскажу… Не поверят, вот, как пить дать, не поверят! Да я и не буду рассказывать. Плюхнувшись на свою полку, я закрыл глаза и, погрузившись в сказочные воспоминания (теперь уже можно), быстро заснул. А вот снилась мне какая-то хрень, откровенный сюр, но с явным сексуальным подтекстом: я лежал на диване, разглядывая стоящую передо мной обнаженную девушку, ослепительной красоты. Настоящая богиня! Ленка, по сравнению с ней, жалкая простушка! Девушка вытянула вперед левую руку, в которой соткались из абсолютно пустого пространства металлические весы с двумя чашами. Во второй руке материализовался огромный обоюдоострый меч, который она держала, не прилагая никаких усилий. — Оху… — Я едва смог сдержать рвущееся с губ ругательство. А на глазах незнакомки, тем временем, появилась непроницаемая темная повязка. — Ну, как я тебе? — покачивая соблазнительными бедрами, произнесла она. — Охуетительно! — Я уже не сдерживался — мой «меч» тоже пришел в полную боевую готовность. Таких ролевых игр у меня еще не было. Я стремительно поднялся с дивана, обошёл девушку сзади и обнял, ощутив в ладонях упругие и идеальные полушария. Она прижалась ко мне бархатными ягодицами, с силой вгоняя перед собой свой жуткий меч в пол, который без труда погрузился почти на треть в бетонную стяжку. Вожделение захватило меня без остатка, и я…. Проснулся в холодном поту с дико колотящимся сердцем. Черт возьми, что за хрень? И меня не оставляло ощущение, что все этот со мной уже было! Было на самом деле! Ни во сне, ни в мечтах, а в реальности, только в каком-то другом мире… Или в другой жизни… И еще одно — это явно была квартира моих родителей… Только… какая-то не совсем такая, какой я её помнил. Но что это была она — зуб даю! — Серега, ты чего, кемаришь еще? — позвал меня Патлас, отвлекая от мучительных размышлений. — Нет. — Я поднялся с полки. — А я себе уже все бока отлежал! — пожаловался Алеха. — Не представляю, как люди из Москвы до Владивостока на поезде шпилят? Это вообще сбрендить можно! — А представь, если еще и в плацкарте, — произнес я. — Б-р-р! — передернул плечами Патлас. — Там по проходу просто так не пройдешь, обязательно тебе потными пятками кто-нибудь в лицо заедет! Уже в сгущающихся сумерках состав остановился на стоянку в городе Спасске-Дальнем. Мы толпой вывалили на стоянку, покурить и размяться. От непривычно долгого сидения и пролеживания боков на полке, затекшие мышцы ныли. К нам тут же подбежала дородная тетка с полным ведром отборной клубники. — Мальчишки, клубнички не желаете? — Ух, ты, какая огромная! — восхищенно воскликнул Патлас, разглядывая большую трапециевидную ягоду, отдаленно напоминающую развернутую женскую юбку. — Машенька, — с гордостью произнесла тетка. — Так берете? За три рубля все отдам! Я на сегодня отторговалась, — пояснила тетка, — а клубника к завтрему потечет и товарный вид потеряет. — Блин, так нам её даже сложить некуда, — расстроено произнес Патлас. — А! Забирайте за пять вместе с ведром! — неожиданно предложила тетка. — Скинемся, пацаны? — спросил Патлас. — Хоть клубникой вволю обожремся! У нас ведь почти не растет. Мы быстро набрали нужную сумму и выкупили у тетки всю её ягоду. — Ох, ребятки, спасибо! Выручили! — Тетка спрятала вырученные деньги и радостно улыбнулась. — Кушайте на здоровье! — Заходим в вагон, товарищи! — громко сообщила проводница. — Ага, и вам спасибо! — Я подхватил с земли ведро и полез в вагон. Пацаны поспешили за мной. В купешке мы поставили ведро с клубникой на стол, и для нас начался настоящий «праздник живота». Ведь столько клубники разом никто из нас в жизни не видел. — Есть у кого газета? — спросил я пацанов. — Любая. — У меня, вроде, была… — произнес Леньчик, залезая в свою сумку. — А зачем тебе? — полюбопытствовал Патлас, как на автомате закидывая в рот клубнику. Одну за другой — только зеленые хвостики сыпались на стол. — Проводницу нашу, Лену, хочу клубникой угостить, — не стал я скрывать своих намерений. А что? Ничего такого в этом нет, а об остальном они и не догадываются. Да и не поверят, вздумай я честно признаться о нашем горячем перепихоне. — У ты-ы-ы какая? — «копируя» известную фразочку из старого монолога Хазанова, произнес Патлас. — Решил к ней яйца подкатить? — А почему бы и нет? — пожал я плечами. — Размечтался! — фыркнул Алеха. — У неетаких подкатчиков… Постой, а откуда ты знаешь, как её зовут? — Познакомился, пока вы дрыхли без задних ног, — с победным видом произнес я. — Я стаканы пустые относил. Ну и поболтали… немного… — От приятных воспоминаний внизу живота вновь потяжелело — кровь устремилась по уже проложенному маршруту. — Молоток, Серый! — Одобрил мои действия Патлас. — Куешь железо, не отходя от кассы! Хотя, я все равно не верю, что тебе чего-нибудь обломится… — Не обломиться и ладно! — Отмахнулся я от разглагольствующего одноклассника, скручивая из газеты, найденной Леньчиком большой кулек. — Зато на сисяндры её вволю попялишься, — усмехнулся Патлас. — И то хлеб! — Угу, попялюсь… — не стал я спорить. Набив газетный кулек доверху клубникой, отчего желтая бумага слегка покраснела, напитавшись ягодным соком, я вышел из купе. Остановившись в открытом проеме купе проводников, я, улыбнувшись во все тридцать два зуба, произнес: — Скучаешь? Лена оторвалась от задумчивого созерцания красот Приморского края, пролетающих с большой скоростью за окном вагона. — Сережка… — произнесла она с теплотой в голосе. — Задумалась немного… — Угощайся! — Я протянул ей кулек с клубникой. — Ой, спасибо! — обрадовалась она, принимая подарочек. — Я тоже хотела купить, но времени не было — стоянка небольшая… Такая дешевая клубника только в Спасске. Во Владике намного дороже, да и вкус не тот — холоднее, да и солнца в июне маловато. Не успевает, как следует вызреть… — А ты, я гляжу, заядлая огородница? — подколол я свою «нечаянную» подружку. — Да нет! — отмахнулась она. — У моих предков дача под городом, вот и знаю немного… — А ты сама из Владивостока? — поинтересовался я. — Угу. — Кивнула она, эротично откусывая кусочек крупной ягоды. — Заходи в гости, если поступишь! — Она лукаво мне подмигнула, облизнув острым язычком клубничный сок с пухлых губ. Кхм… — У меня в штанах опять что-то недвусмысленно шевельнулось. — Обязательно заскочу, — пообещал я, стремительно ретируясь в коридор. А то мое «игривое настроение» опять вылезет наружу. К тому же к купешке проводников подошел какой-то толстяк. — Девушка, нам бы чайку в третье купе, — пробасил он. — Сереж, зайди попозже, — бросила мне вслед Лена, — я тебе адрес напишу! «Есть!» — мысленно возликовал я, благодаря бога за такое полезное знакомство. Иметь в подружках такую кралю, да еще и местную, да еще и которая не прочь раздвинуть ножки, я мог только в своих самых сокровенных мечтах. Вот и сбылась мечта идиота! В охуенно приподнятом настроении я вернулся к своим корешам. — Ну как? — Тут же подскочил ко мне Патлас. — Хоть за жопу-то подержаться успел? Типа случайно задел? Задница у нее классная! Мне б такую… — С такой задницей лучше тебе в тюрьму не попадать, — философски заметил молчаливый Леньчик. — Да ну вас, уроды! — рассмеялся Патлас. — А то вы не поняли, в каком я смысле? Ну? Рассказывай, как прошло? — Обещала адресок дать. — Решил приоткрыть я завесу тайны. — Она что, местная? Из Владика? — Сделал «стойку» Палас. — Местная, — невозмутимо произнес я. — Вот, бля, ты везучий! Жучара! — с завистью протянул Алеха. — Если адресок чиркнет, то глядишь, со временем и поимеешь эту красотку во все щели! И чего я, дурак, эти пустые стаканы не понес? Ох, сука, какую шмару проворонил! За окном постепенно смеркалось и, наконец, совсем стемнело. Вагон мерно окачивался, пацаны дремали, а я просто пялился в темное окно, за которым загорались яркие незнакомые звезды. В голове крутилась песня, слова которой так совпадали с моим настроением: Я сижу и смотрю в чужое небо из чужого окна, И не вижу ни одной знакомой звезды. Я ходил по всем дорогам и туда, и сюда, Обернулся и не смог разглядеть следы. Но если есть в кармане пачка сигарет, Значит, всё не так уж плохо на сегодняшний день. И билет на самолёт с серебристым крылом, Что, взлетая, оставляет земле лишь тень. https://www.youtube.com/watch?v=9bZuMWxkE-k Да, Витя, конечно, красава! Его песни так за душу берут, что и с кровью не оторвать… Вот только с чего я решил, что он разобьется в нынешнем августе? — Мои мысли неожиданно перескочили на дневное происшествие. На предсказателя я, ну, совсем не тяну! И ничего такого со мной с рождения не водилось. Странно все это… Стоило мне перешагнуть родной порог, как моя жизнь очень круто изменилась. Но не этого ли я сам хотел? Неожиданно в ночной заоконной темноте я разглядел отблеск тусклой луны, прочертившей колеблющуюся «дорожку» на водной глади. Море! Я подорвался на ноги и, просунув лицо в распахнутую оконную щель, вдохнул полной грудью этот свежий морской запах, отдающий прелыми водорослями. Моя дорога подошла к концу. — Так, ребятки, подъем! — Дверь в купе открылась, и внутрь заглянул давешний проводник, с которым мы курил в Облучье. — Подъезжаем, — сообщил он. — Сдавайте бельё. — А? — спросонья буркнул Патлас. — Подъезжаем? — Да, — повторил я. — Город скоро. Пока мы стягивали с матрасов и подушек сероватые наволочки и простыни, за окном прибавилось света — замелькали многочисленные фонари, расположенные вдоль железнодорожной ветки. Маленькие полустанки и остановки электричек мелькали за бортом с регулярной периодичностью. Океанская, Санаторная, Седанка, Чайка — мелькали подсвеченные огнями вывески. И, наконец, проскочив платформу с надписью «Вторая речка» состав углубился в город. Сдав белье проводнику, мы прильнули к окнам, заворожено наблюдая за освещенными улицами, на которых, даже в этот поздний час, присутствовало какое-никакое движение, провожали взглядами длиннющие дома-крейсеры, необычной архитектуры, растянувшиеся на десятки подъездов, и море… Водная гладь, с огоньками стоявших на рейде кораблей, тянулась по правому от движения борту до самого железнодорожного вокзал. Поезд зашипел, притормаживая, и потихоньку останавливался напротив гостеприимного перрона. Мы похватали сумки и, слегка подрагивая от неожиданно нахлынувшего возбуждения, пошли к выходу. Палас с Леньчиком уже сошли на перрон, а я задержался возле купешки проводников, где Лена набивала использованным бельем безразмерный холщовый мешок. Увидев меня, проводница печально улыбнулась и подошла к двери: — Сережа… — Мне пора… — Виновато пожал я плечами. — Я буду ждать… — тихо произнесла она, сунув мне в руку обещанную бумажку с адресом. Её глаза отчего-то подозрительно и влажно заблестели. Я слегка наклонился, и несмело поцеловал её в губы. Она страстно ответила. Я с трудом оторвался от её пьянящего поцелуя, хрипло пробормотав напоследок: — Я найду тебя! И, больше не оборачиваясь, покинул вагон.Глава 7
А вот погодка в далеком, но нашенском городе Владивостоке нас совсем не порадовала. Мелкая частая морось, перемежающаяся с порывами промозглого и пронизывающего до костей ветра. И это практически в конце июня! Че же у них тут зимой-то твориться? Я-то думал, что на море еду, а не в вечную мерзлоту! — Ух, ты, как свежо! — Патлас тоже оценил причуды погоды, запахивая на груди легкую летнюю ветровочку. — Ага, — согласился я, — пробирает совсем не по-детски! — Давайте уже на вокзале до утра пересидим, — предложил Леньчик. — Время позднее, спешить некуда. Мы с Патласом согласно кивнули — часы показывали полпятого утра, и, едва ли не бегом, поспешили подняться по виадуку, ведущему к зданию железнодорожного вокзала. В зале ожидание было не особо многолюдно, и мы быстро нашли несколько свободных мест, на которые притулили свои задницы. Дело оставалось за малым — дождаться утра, посетить приемную комиссию и подать документы на поступление, а после — заселиться в студенческое общежитие. Мне уже можно будет «курить» — золотых медалистов принимают без вступительных. А вот моим корефулям придется попотеть — дождаться экзаменов, ну, и поступить, само собой. А сейчас я скорчился на неудобной и жесткой лавке в зале ожидания и попытался хоть немного вздремнуть. До утра оставалось еще немного времени. «Утро красит нежным светом»… — выдал с утра вокзальный репродуктор жизнерадостную мелодию. А вот утро нас действительно порадовало и нежным светом, и теплом, и ясным, безоблачным небом, словно и не было прошедшей ночью ни мороси, ни ледяного ветра. Избавившись от бесполезных на данный момент вещей с помощью камеры хранения, мы покинули, наконец, территорию железнодорожного вокзала и выперлись в город. Первым делом мы отправились на поиски ближайшей столовки — жрать хотелось, до свинячьего писка! Домашняя жрачка, уже давно переработалась в наших луженых желудках, а о клубнике, пусть и съеденной в таком огромном количестве, я вообще молчу, поскольку этот не еда, а так — жиденький десерт. Привокзальный ресторан, куда мы заглянули первым делом, не порадовал своими ценами, а в кафешке, расположившейся рядом с ним, кроме бутербродов из черствого хлеба с подсохшими до кирпичного состояния котлетами, ничего не нашлось. Поэтому мы бодро бросились на поиски хоть какой-нибудь сносной жрачки. Удалившись от вокзала метров на двести, Патлас пристал к какой-то еще довольно-таки нестарой тетке, бодро трусившей по тротуару к автобусной остановке. — Извините, девушка! — растянув губы в слащавой улыбке, остановил он её. — Да? — услышав из уст довольно-таки симпатичного паренька слово «девушка», тетка тоже расплылась в довольной улыбке. Она приосанилась, гордо развернув плечи, словно говоря, «а я еще ничего», и вопросительно уставилась на Алеху. — Помогите погибающим от голода гостям вашего чудесного города! Подскажите, где здесь ближайшая столовая? — Так вот же, — тетка ткнула пальцем в первое по ходу нашего движения здание, только находящееся по другую сторону дороги — серую восьмиэтажную громаду, выполненную в стиле «Сталинского ампира», — «Серая лошадь». Отличная недорогая столовая. — Огромное вам спасибо! — приложив руку к груди, проникновенно поблагодарил тетку Патлас. — Удачного вам дня! — Спасибо, ребята! И вам чудесного дня! — Вернула любезность тетка, и поспешила к остановке, к которой подъезжал рейсовый автобус. — Интересно, — наморщил лоб Патлас, — а почему «Серая лошадь»? Может, где-то там есть фигурка лошади? — Он задрал голову, пытаясь рассмотреть на крыше здания, украшенной символическими пролетарскими скульптурами красноармейца, летчика, колхозницы и шахтера, ту самую «серую лошадь». — Нет там нифига! — расстроенно произнес он. — Очень интересное здание, — неожиданно произнес я «на автомате», — я в Интернете читал: говорят, в строительстве этого здания, вообще, были использованы мраморные надгробия с закрытого на тот момент Покровского кладбища, вместо которого сейчас парк. А вототкуда взялось прозвище «Серая лошадь», точно не может сказать никто. Есть история о некоем «Семеныче», любителе выпить в местной рюмочной и счастливого обладателя серой лошадки. Пока непутевый хозяин пропускал рюмашку-другую, лошадь верно ждала его снаружи и невольно подсказывала прозвище дому. По другой легенде, на крыше этого дома, как и предполагал Алеха, когда-то стояла фигура лошади — отсюда и название. Третья версия такова: в доме когда-то находилась столовка, где продавали пиво. Морякам, регулярно приходившим сюда «обмыть» зарплату, которую они получали неподалеку, в бухгалтерии Дальневосточного морского пароходства, эта столовая напоминала другую, которая находилась в Кронштадте возле «Красной горки» и «Серой лошади». Интересно, что «Серая лошадь», по справедливости, совсем не серая, а розовая. Такой она была до Великой Отечественной войны, когда ее и перекрасили в серый цвет… — Я запнулся, наблюдая отвисшие рты Леньчика и Патласа, и наконец-то «включился». То, что я сейчас на них вывалил, я сам слышал впервые, но вместе с тем, как будто бы и знал… Сука, да что со мной такое? — Где, говоришь, читал? — подозрительно поинтересовался Алеха. — В интеренете? — Ага, — бодро кивнул я, не зная, что сказать. Че, мля, за интернет? — Журнал такой, — ляпнул я наобум, чтобы хоть как-то отмазаться, — типа «Вокруг света». Всякие интересности в нем печатают… — Чет я о таком и не слышал, — задумался Патлас. — А то ты у нас много читаешь? — подколол я приятеля. У него дома была очень неплохая библиотека, из которой он, до сей поры, — не прочитал ни одной книги, в отличие от меня, перечитавшего её в свое время от корки до корки. — Ну, да, — усмехнулся Алеха, — ты у нас знатный книгочей! А меня от книжек в сон сразу бросает, — признался он. — Не могу долго читать, по ходу, у меня особенность организма такая… — Ага, — фыркнул я, — твоя особенность организма — лень патологическая! — А то, — согласно кивнул Патлас, — она-то пораньше меня родилась! Но вещал ты, Серег, прям как заправский гид! Может нам кооператив открыть? Платные экскурсии по городу… — Блин, да я только одну статейку и запомнил! — Я продолжал «гнать пургу», надо же было залегендировать невесть откуда появившиеся в моей голове сведения. — И то, только из-за использования в строительстве могильных плит… — Прикол, да, — согласился Патлас. — Вы это, поцики, — наконец разродился и наш пухлый молчун, — вы долго трепаться собираетесь? Жрать охота! — Так погнали в темпе! — Я ускорил шаг, обходя «Серую лошадь» с торца, увидев заветную дверцу, над которой болталась вывеска «Столовая». Как гончие, взявшие след, мы ломанулись к вожделенному учреждению. Небольшое помещение встретило нас непередаваемыми ароматами свежеприготовленной пищи. В животах заурчало, а рот наполнился тягучей слюной. К нашей несказанной радости столовка оказалась практически пустой: пара работяг в синих спецовках, окуппировавших угловой столик, неспешно поглощали омлет — вот и все посетители. Вооружившись подносами, мы на мгновение зависли у небольшого меню с расценками. Ну, что ж, по-божески. Я прикинул, чего хочу: пельмени сибирские с маслом — сорок копеек, блины со сметаной — одиннадцать, чай грузинский с сахаром — шесть. Итого пятьдесят семь копеек. Дороговато, конечно, для завтрака, но с учетом пельменей, очень даже ничего. Решено! И сглатывая слюни, я принялся накидывать выбранный хавчик на поднос. Леньчик с Патласом тоже не отставали, затариваясь едой. Особенно проголодавшийся Леньчик, выбравший на завтрак первое, второе и салат, а так же полстакана сметаны и двойные оладушки! — Ну, ты и силен, братан! — Я уважительно покачал головой, оценив «широту души» и бездонный желудок приятеля. — Ну, так, — философски отозвался толстячок, ни разу не застеснявшись, — кто хорошо ест — тот хорошо работает! — Какой помощник для папы Карло вырос, — хмыкнул я, пристраивая свой поднос на ближайшем свободном столике. Алеха с Леньчиком быстро ко мне присоединились. С наслаждением набив животы, мы покинули приветливую забегаловку и расположились на лавочке под деревьями в небольшом скверике перед «Серой лошадью». Покурить после сытого и вкусного хавчика — сам бог велел! Пока мы сидели, с наслаждением глотая сигаретный дым, у обочины остановилась машина. — Ух, ты, какая тачка! — с придыханием воскликнул Алеха, подрываясь с места, чтобы получше рассмотреть чудо японского автопрома. С недавних пор «простым» гражданам страны Советов разрешили таскать из-за бугра подержанные тачки для личного использования. Чем и начали пользоваться мореманы всех мастей. Купленная за сущие копейки на японской «свалке» праворульная пробежная тачила, в Союзе мгновенно прибавляла в цене в десятки раз, а то и обменивалась на жилплощадь. Оно и понятно, по сравнению с отечественными ведрами — как небо и земля! Патлас обошел по кругу пускающую блестящим лаком солнечные зайчики тачку. — Той-та Кро-ун, — по слогам прочитал он, набранную на капоте хромированными буквами надпись, — ро-ял са-лон… Охренеть! — А от размещенного на такой же хромированной решетке стилизированной короны вообще выпал в осадок. — Слышь, деревня, — тонированное стекло со стороны водителя плавно «уехало» в дверцу, — чего вылупился? Отвали от машины! — В открывшейся «форточке» показалось недовольная харя хозяина — толстомордого бугая, влатанного несмотря на летнюю жару в черную кожанку. Моего обоняния коснулся приятный запах заграничного ароматизатора — ну, не пахли наши «елочки-вонючки» так приятно. — Слушай, старина, — Патлас проигнорировал предупреждение бугая, продолжая жадно пялиться на чудо японской технической мысли, — классная у тебя тачка! Я такую вживую и не видел никогда! Дай хоть поглядеть! — проникновенно произнес он, пытаясь заглянуть в глаза бугаю, скрытые под зеркальными очками-каплями. — Это ж просто улет какой-то! Даже наши «Волги» рядом не стояли… — А то! — Бугай неожиданно решил сменить «гнев на милость», все-ж такое внимание ему льстило, хоть он это и активно скрывал. А какой хозяин не любит похвалиться своей ласточкой? — Это ж Краун! Полный фарш! Автомат, супер салон! Кожа-рожа, все дела! — начал загибать он пальцы, перечисляя многочисленные достоинства. — Радио, кассетник, кондишка! Объем два и восемь литра! Просто пуля! — Бля! — роняя слюни, произнес Алеха. — У меня обязательно такая будет! В лепеху разобьюсь… — Смотри, пацан, — ухмыльнувшись, произнес бугай, — за такую тачку и зажмурить запросто могут! Типа, презент тебе, на будущее, — он вылез из машины, и, достав из кармана зауженных книзу джинсов-пирамид пачку «Мальборо», закурил, — для размышлений. Патлас жадно заглянув в приятно пахнущий цитрусом и кожей навороченный салон «Крауна»: — Прям космос какой-то! Бабок, наверное, за нее отвалил немеряно? — Да, пацан, тебе такие бабки и не снились! — Кивнул бугай, вальяжно затягиваясь импортной сигаретой. — Все, валите, ушлепки! Потрындели и хватит! Мне еще свои проблемы разруливать… — Вот деловар какой, — процедил Патлас, отойдя в сторонку. — Хотя на такую тачилу без крутых замутов бабок не насобираешь… — Он печально вздохнул. — Ладно, где наша не пропадала? Будут и у нас, поцики, такие машины! Вот поступим, в загранку сходим и притащим себе… Там, говорят, они сущие копейки стоят… — Ты сначала поступи, отучись, попади в загран… — остудил я его пыл. — Да че ты, Серж, не каркай! — фыркнул Патлас. — Поступим! — Ну-ну, — произнес я себе под нос, прекрасно представляя себе Алехин уровень подготовки. Как бы за себя я был уверен на сто процентов, а вот за пацанов… Были у меня определенные сомнения. Учились-то они не очень прилежно, перебиваясь с тройки на четверку и с редкими пятерками «по пению». Хотя, мне очень хотелось, чтобы и они сдали экзамены — вместе, как говориться, веселее. Вот чего-чего, а вливаться в новые компании мне всегда как-то не понутру. В отличном настроении мы отправились искать главный корпус института, где располагалась приемная комиссия. Нужно было подать документы, устроиться в общежитие, а дальше, уже со спокойной совестью, можно было и по городу полазить. На море сходить, искупаться — вон, как припекать начинает! А на море я был давно, лет пять назад, в Туапсе. Досталась мне, по счастливой случайности за отличную учебу, путевка во всесоюзный лагерь «Орленок». Воспоминания — незабываемые! Но об этом, как-нибудь потом… От «Серой лошади» было всего ничего до центральной улицы Владивостока — Ленинской. Двадцатиэтажное здание Приморского краевого комитета КПСС и Приморского крайисполкома, выстрелившее в небо на пересечении улиц 25-го Октября и Ленинской, заставило нас задрать головы. — Громада… — произнес даже вечно молчащий Леньчик, не видевший в своей жизни ничего выше новокачалинских пятиэтажек. — Раз, два, три… — принялся считать этажи Патлас. — Двадцать! Пацаны! Двадцать этажей! Прямо небоскреб! — Небоскребы намного выше, — поправил я его, благодаря своей начитанности, — в том же Нью-Йорке сто этажей, еще в тридцатые годы… — Ой, Серега, не нуди! — воскликнул Патлас. — Мы же не в Нью-Йорке! И хрен его знает, будем ли… Так что — небоскреб! И точка! Я пожал плечами — как знаешь, мне, в общем, пофиг. У «подножия» небоскреба располагалась Площадь Борцов Революции, или, как её еще называли — Площадь Борцов за власть Советов, по имени памятника Борцам за власть Советов на Дальнем Востоке. Памятник представлял собой монументальную фигуру красногвардейца-знаменосца в шинели и буденовке, смотрящего с высокого постамента на «Золотой Рог» — суровый воин смотрел вслед убегающему морем врагу. По обеим сторонам центрального постамента были расположены еще две многофигурные скульптурные группы: фигуры революционного балтийского матроса, солдата и рабочего-большевика с винтовкой и флажком на штыке, который приветственно поднял правую руку. У их ног валялся перевёрнутый деформированный двуглавый орёл, символ свергнутого самодержавия — с одной стороны и с другой — солдат, видимо, пришедший с фронта и вновь взявший в руки винтовку, молодой пулемётчик, положивший руку на щиток «Максима», и рабочий — руководитель партизанского движения. Ну, по крайней мере, я про это где-то читал. А вот на противоположной от площади стороне дороги и находился корпус Дальневосточного технического института рыбной промышленности и хозяйства, в котором располагалась и приемная комиссия. Об этом гласил огромный транспарант, вывешенный над центральным входом. Шестиэтажное помещение института, выкрашенное ядовито-желтой краской и выстроенное буквой «Г» на пересечении улицы Ленинской и Океанского проспекта, со срезанным углом центрального входа, большим балконом с колонами, многочисленными портиками и фигурными карнизами, поневоле привлекало внимание. — Похоже, нам туда! — Патлас ткнул пальцем, указывая на здание. — А блатное место! В самом центре города! А, пацаны? — Угу, — кивнул Леньчик, направляясь к поземному переходу на другую сторону улицы. Через пару минут мы уже вынырнули на другой стороне дороги и поднялись по небольшой лесенке к массивным деревянным дверям высшего учебного заведения, где, дай-то бог, нам придется учиться еще пять лет. В большом фойе было прохладно: солнце, после вчерашней промозглой моросни, еще не успело накалить толстые кирпичные стены, и мы вздохнули с облегчением. Вдоль стен стояли многочисленные столики с надписями: «мореходный факультет», «механический факультет», «экономический», «промышленное рыболовство» и еще ряд других — по направлениям обучения. За пока еще свободными столиками сидели принимающие документы «товарищи» — молодые парни и девчонки, то ли из отдела кадров, то ли студенты старших курсов то ли аспиранты — хрен знает, кто у них тут заведует сбором сведений. — Ну что, понеслась душа в рай? — риторически спросил у нас Патлас, подходя к столику с табличкой «механический факультет». — Девушка, а у вас тут на холодильщиков учат?Глава 8
Девушка смерила Алеху слегка презрительным взглядом серо-голубых глаз, в один момент раскусив его «тщательно скрываемый» деревенский провинциализм, но все-таки неохотно произнесла: — Здесь принимают документы на механический факультет по специальностям «машины и аппараты пищевых производств» — сокращенно МА и «низкие температуры» — сокращенно НТ. — О! Нам на НТ! — воскликнул Алеха и выложил на столик перед регистраторшей паспорт и аттестат. — Заполняй заявление, — сухо произнесла «милашка» и протянула Алехе чистый бланк. — Вам тоже? — мимоходом поинтересовалась она и у нас с Леньчиком. — Ага! — По-деревенски кивнули мы, радостно осклабившись и нацепив на лицо глупые улыбки. — Держите. — Она протянула чистые бланки и нам с Леньчиком. — Ручки есть? — спросила она. Мы синхронно кивнули. — Как закончите заполнять — подходите к столу, — произнеся это, она потеряла к нам всякий интерес, погрузившись в чтение лежащего перед ней цветного журнала «Работница». Патлас пристроился на ближайшем подоконнике, а я с Леньчиком за одним из пустующих столов, предназначенных для заполнения документов. Первым справившись с не особо сложной работой, я подсел обратно за столик. — У! — Кивнула девушка, заметив меня и с неохотой закрывая журнал. С обложки «Работницы», сквозь розовые очки на меня смотрела шикарная брюнетка в вызывающем красном платье с открытыми плечами. Я помимо воли задержал на ней взгляд: да, за последнее время обложки даже таких вот старых орденоносных журналов становились все привлекательней и привлекательней. — Так, — девушка с удивлением вчиталась в мое заявление, — а ты, у нас, выходит, медалист? — Угу, — кивнул я, выкладывая на столешницу красную корочку аттестата. — Золото! — Не удержался я, чтобы себя не похвалить. — А чего ты тогда тут делаешь? — Удивленно вскинула брови приемщица. — С твоей медалью можно и попрестижнее найти. Все равно по льготе без экзаменов примут. — А мне здесь нравиться, — не покривив душой, произнес я, оглядывая большое фойе. — Хочу в загранку ходить… — Так иди в ДВВИМУ[1], - посоветовала она. — Всяко, покруче нашей Рыбы будет… Торговый флот почаще в загран мотается… — Спасибо, конечно, за совет, но там по форме строем ходить надо, — слегка покривился я. — Не люблю я этого, вот хоть режьте! В Рыбе же судоводы и судомехи тоже строем ходят? — Да, так же, — кивнула девушка. — Вот! Поэтому я на механический и хочу документы подать. Свобода — она дорогого стоит! Я под надзором любящих родителей и так всю жизнь проходил… — Я вновь криво усмехнулся. — Ну, смотри, — покачала головой девушка, — я тебе помочь хотела — нечасто к нам медалисты залетают. Пожалеешь еще, а уже поздно будет! — А, ладно — я уже все обдумал, — у вас «пропишусь». — Тогда, — произнесла девушка, забирая у меня документы, — встретимся с тобой в сентябре — на экзамены тебе не надо. Ты, считай, уже не абитура — автоматически студент! Вызов на учебу придет по домашнему адресу… — А направление в общежитие? — произнес я. — Хочу посмотреть, где придется жить в ближайшие годы… — Держи, — она протянула мне листок с печатью, — это для коменданта. Общежитие № 3.Находится по адресу Луговая 56 а. — Спасибо! — поблагодарил я её от чистого сердца. Наконец-то главная моя мечта сбывается — я, твою мать, студент! — Не за что, — ответила девушка, — но ты подумай еще… — Хорошо, спасибо! — произнес я напоследок, поднимаясь со стула, на который тут же плюхнулся Патлас. Пока они с Леньчиком оформляли все сопутствующие документы, я вышел на крыльцо, и с наслаждением закурил. У меня в душе прямо-таки все пело — солнце, море, незнакомый и необычный город… А впереди — счастливое будущее и большие, просто-таки огромные перспективы! А что будет именно так, как представлялось в радужных мечтах — я ни капли не сомневался. С моей-то умной головой сумею, наверное, хорошо пристроиться. Температура постепенно поднималась, солнце пекло неимоверно, а перед моими глазами расстилалась гладь Золотого рога, все берега которого были заполнены большими и маленькими судами. Особенно привлекали внимание большие, да что там говорить, просто огромные военные крейсера. Ощетинившиеся зачехленными орудиями и многочисленными радарами, эти, выкрашенные шаровой краской монстры просто наполняли меня непонятной гордостью и радовали глаз своей мощью. Раньше я такие вот военные суда видел только на картинках, да по телику. Но это все равно, что и не видел… — Серега! — Хлопнул меня по плечу вышедший на крыльцо Патлас. — Начало положено! А у тебя как? — А мне осталось только зачисления дождаться, — сообщил я другу. — Медаль… — Везет тебе, — с завистью в голосе протянул Алеха. — А нам с Леньчиком еще на экзаменах страдать и горбатиться… — А кто тебе мешал в школе горбатиться? — подколол я его. — Так, вроде, и не мешал никто, — пожал плечами Патлас. — Видимо у меня способности не те… — Способности у тебя… — хмыкнул я, прищурив один глаз — яркое солнце прямо-таки резало его на части. — Нормальные у тебя способности — надо было просто приложить чуток усердия, над усидчивостью поработать! А ты ведь хитрый жучара, в любую дырку старался на холяву пролезть. Даром, что без мыла… — А, Серж, нах! Если бы, да кабы… Что сделано, то сделано! Не будем грустном! До экзаменов еще две недели, успею намандражироваться! — Ладно, вот в общагу поселимся, я вас с Леньчиком по физике и математике погоняю. С русским тоже помогу, но у меня с ним не очень, — признался я. — Правила еще туды-сюды, а вот сочинение… Самому по ходу повезло… — Да ладно, было бы не золото, а серебро, — отмахнулся Алеха. — Я о таком даже и не мечтал. — Бля, да как вы все не поймете? — возмутился я. — Чего это мы не поймем? — озадачился Алеха. — Что о результате не мечтать надо, а въебывать! — выдохнул я. — Въебывать, как папа Карло, не разгибаясь! Вместо того, чтобы на улице без понту болтаться — над книжками умными посидеть! Ставить перед собой задачи… — Серый, иди нах! — Беззлобно послал меня приятель. — Нету у меня способностей к наукам! Дверь распахнулась, и на крыльце появился наш пухлый товарищ. — Мы с Леньчиком, — продолжил Алеха, обняв толстячка рукой за шею, — как-нибудь тихой сапой прорвемся. Правда, братан? Леньчик послушно кивнул, не зная о чем, собственно, мы до этого спорили. — Забили, — поморщился я, словно от зубной боли. — Вам жить… Че дальше делать будем? Сразу в общагу рванем, или искупаемся сперва? На море как-никак. — Давайте сначала устроимся, — предложил прагматичный толстяк. — Ну, да, — согласился я. — Плавки в сумке, а сумка на вокзале. Все равно вещи забирать придется… — Согласен, — поддержал наше решение Алеха. — Забираем сумки с вокзала, тащимся в общагу, а уже после и оторвемся на полную! Забрав из камеры хранения свои шмутки, мы загрузились в практически пустой (утренний час пик уже прошел) трамвайчик № 5, следующий по маршруту «Вокзал» — «Минный городок». Развалившись на сиденье, я получал истинное наслаждение, обозревая городские красоты через грязное трамвайное окошко. Город, преимущественно расположенный на высоких сопках, со своими спусками и подъемами завораживал своей необычностью. Мы неспешно прокатили мимо фактурных исторических зданий, расположенных в центре города, вновь миновали Площадь Борцов за Власть Советов, проплыла за окном вычурная архитектура Владивостокского ГУМа. А нависший над дорогой массивный «козырек» здания местного цирка заставил и вовсе удивленно покачать головой. Как оказалось, этот трамвайный маршрут оказался едва ли не самым длинным в городе, и нам пришлось ехать до конечной. Выгрузившись на остановке, мы направились на поиски того самого общежития. В принципе, плутали мы недолго — первый же встреченный нами абориген указал на здание широко раскинувшегося на небольшом пригорке пятиэтажного второго корпуса института, на фасаде которого большими объемными буквами было выведено «Дальрыбвтуз». А уже за ним обнаружились и искомые пятиэтажные кирпичные общаги. По небольшой тенистой аллейке мы подошли к единственному входу, расположенному под небольшим бетонным козырьком, поддерживаемым двумя поржавевшим металлическими подпорками-трубами. Внешний вид моего будущего места проживания оказался несколько потасканным и неухоженным. А ведь мне тут придется тусоваться несколько лет. М-дя… Ладно, может, внутри будет веселее? Я решительно потянул на себя ручку двери, растягивая тяжелую пружину. Проскочив маленький тамбур, я воткнулся в металлическую вертушку, перегораживающую проход в коридор небольшого холла первого этажа. — Куды? — лениво процедила разомлевшая от жары пожилая сухопарая тетка, обнаружившаяся за небольшой стойкой. — К коменданту, — ответил я, протянув вахтерше направление на заселение из приемной комиссии. — А, — понятливо кивнула тетка, мазнув ленивым взглядом по документу, — новенькие? Абитуриенты? — Точно! — добродушно улыбнувшись, отозвался я. Если мне предстоит тут обитать долгое время, ссориться с вахтершей не стоит. Лучше оставить после себя хорошее впечатление. — Мы поступать приехали, — подключился к разговору вошедший следом Патлас. — Ох, мальчишки, — тетка разблокировала вертушку, и мы просочились в общагу, — рановато вы появились. Свободные комнаты появятся только поле первого июля… — А что же нам делать? — Тут я действительно опешил. Слоняться по городу, не имея крыши над головой и свободного угла, где можно кинуть свои кости, как-то не хотелось. — До первого еще целых три дня! — Патлас тоже несколько упал духом. — Может, что-нибудь удастся найти? Мы издалека… — Идите, ребятки, к коменданту, — участливо посоветовала вахтерша. — Я тут человек маленький и ничего не решаю… — А где его найди? —поинтересовался я. — Налево по коридору, третья дверь, — ответила словоохотливая вахтерша. — Там табличка на двери есть — «комендант». — Ну, пойдем, что ли? — произнес я, сворачивая в левое ответвление полутемного коридора, освещаемое мутными и сплошь засиженными мухами светильника. Возле двери с надписью «комендант» я остановился и постучал костяшками пальцев в стандартную дверь, обитую облупленным оргалитом. — Открыто! — донесся до нас мужской голос из комнаты. Я толкнул дверь и первым вошел внутрь. Помещение, где заседал «хозяин» общаги было совсем маленьким — квадратов двенадцать не больше: несколько стульев вдоль стен, пошарпанный стол из лакированной ДСП, заваленный грудой бумаг, за которым и обнаружился, жующий бутерброд худосочный плюгавенький мужичонка лет сорока. Его плешивая голова с встопорщенными жиденькими волосиками повернулась в нашем направлении. Мы вошли в кабинет, и остановились, столпившись на пороге. — Здрасьте! — признес Патлас. — Нам бы коменданта… — Слушаю, — произнес комендант, откладывая надкусанный бутерброд на блюдце, притулившееся на пачке бумаг. — Нас тут из Приемной комиссии послали… — Патлас протянул коменданту ордер на заселение. — Сказали к вам… — У-у-у, — печально протянул мужичок, отряхнув тыльной стороной ладони крошки с губ, — рановато вы, пацаны. Нет у меня пока свободных мест… — Он взял в руки направление и, быстро пробежав его глазами, вернул обратно. — Всегда с первого… — Да мы издалека приехали, — пояснил я, — не знали… А вот теперь куда деваться? — Я развел руками. — Рад бы помочь, да нечем! — Словно копируя мои жесты, точно так же развел руками комендант. — Послезавтра должны из тридцать второй комнаты должны выехать… — Продержитесь? — Блин, ну, не на вокзале же нам ночевать? — расстроенно воскликнул Алеха. — Зачем же на вокзале? — удивился мужик. — На вокзале и патруль принять может, если примелькаетесь. — А что посоветуете? — спросил я. — Гостиницу? — Номер в гостинице вы, наверное, сейчас не найдете, — покачал он головой. — Лето, море, отпуска, — пояснил он. — Попробуйте комнату снять на пару дней, — немного подумав, посоветовал комендант. — А где ж мы её найдем в незнакомом городе? — Патлас скорчил кислую физиономию. — Так рядом с жд вокзалом на небольшой аллейке стеночка есть, — произнес комендант, — там разные граждане частные объявления клеят. Вот там пошукайте, думаю, найдете, что нужно… Потратиться, конечно, немного придется, но… Тут могу только посочувствовать. А через два дня жду вас… — А, может, вы где-нибудь здесь нам уголок на эти два дня подыщете? — Решил использовать последний довод Патлас. — На те же равноценные средства? — Рад бы, но все места заняты! — продолжал стоять на своем комендант. — Увы, ребята! — Вот, бля, курва какая! — выругался уже на улице Патлас. — Даже за бабки не стал селить! А ведь есть у него свободное местечко, наверняка есть… — Алеха, — прервал я его «бурление говн», — ну вот ты бы отказал? За живые деньги, если у тебя места есть? — Ну, нет… — Мотнул головой мой патлатый друг. — Тогда чего психуешь? Он, комендант, тоже не дурнее тебя, и лавандос не меньше твоего любит. Похоже, что действительно у него мест нет. — Тогда погнали обратно на вокзал, — устало вздохнул Алеха. — Поищем адресок… — Вот так прям вдруг и повезет? — усмехнулся я. — Но попробовать стоит. Заодно и вещи опять в камеру хранения пристроим. — Твою медь, — продолжал возмущаться Патлас, когда мы тронулись в обратную дорогу, — че ж непруха-то такая? — Да, мелочь, а неприятно, — согласился я. — Какой там… — Возбужденно замахал руками Патлас, но неожиданно остановился, словно увидел кого-то знакомого. Мы как раз проходили мимо центрального входа второго корпуса института. — Это же… Славка Головня! Пацаны! Славка! — замахал он руками, привлекая внимание одетого в модный джинсовый прикид крепкого черноволосого парня, курившего на крыльце института. Парень обернулся на крик, пригляделся и ответно махнул рукой. Хоть наша деревня и не такая уж большая, но с этим пацаном я не был знаком. — Славка! — расплылся до ушей Патлас. — Он же наш земеля, из Новокачалинска, — пока мы шли к институту, рассказывал Алеха. — На пять лет нас старше… Он тоже в Рыбу поступил, потом у него какой-то замут там случился… Академка, армия, а в прошлом году он, вроде как, восстановиться должен был… Надо же, как свезло! — А ты откуда его знаешь? — уточнил я. — Я вот вообще его не помню. — Так он мой родственник, — охотно пояснил Патлас. — Не очень близкий, но мы часто пересекались на всяких праздниках… Ну, когда родня собирается. Мы быстро поднялись на высокое крыльцо, а Алеха едва не повис на шее Славки: — Славка, черт! Вот… — Алешка, паразит! — крепко пожав протянутую руку родственника, произнес Головня. — Все-таки выбрался во Владик? — Как видишь! — довольно произнес Патлас. — Слушай, я даже не ожидал, что тебя вот так встречу… Прямо свезло! Знакомься: Серега, Леньчик, — представил он нас по очереди, тоже наши, Новокачалинские пацаны! Не помнишь их? — Вячеслав! — произнес Головня, и мы пожали друг другу руки. — Так вы, когда я из деревни свинтил, еще совсем сопливыми были, — усмехнулся Славка. — Не-а, не помню… — Слушай, Слав, выручай! — с надеждой в голосе произнес Патлас. — Мы во Владе первый раз, а заселение в общагу только через два дня… Приземлиться некуда… Посоветуешь чего-нибудь… — И он проникновенно посмотрел в голубые глаза родственника. Этим, кстати, они были похожи — глаза у Патласа были оттенка спокойного моря, которое хорошо просматривалось с сопки, на которой располагалось здание института рыбной промышленности. — Попали, как кур в ощип? — добродушно рассмеялся Головня. — Конечно, помогу, Алешка! Как своим деревенским пацанам, да не помочь? Западло это! Только вам меня подождать придется… У меня тут тоже… проблемы… — А в чем дело? — поинтересовался Алеха. — Да вот все предметы сдал, а физику — ну никак не могу. Уже пятый раз на пересдачу прихожу… — Славка недовольно скрипнул зубами и сжал кулаки. — Преподша — просто зверь! Хотя по виду и не скажешь — бабушка божий одуванчик! Сколько наших пацанов из-за нее отчислили — тьма! — Слушай, — произнес Патлас, — а у нас Серега в физике супер шарит. Медалист, олимпиадник. Можно нам с тобой как-нибудь сесть… Или там выйти попросись… Он тебе всяко ответов накидает! — Серьезно шаришь? — с сомнением произнес Славка. — Есть немного, — поскромничал я. — Пойдем, — засуетился Славка, — а вдруг прокатит? Я уж и не надеюсь бабе Тане физику сдать… Я тут один у неё с потока остался… Мы прошли следом за Славкой сквозь прозрачные стеклянные двери в мою будущую альма-матер, потом некоторое время блуждали между многочисленными лестницами и переходами в поиске нужной аудитории. — Ага, здесь, — наконец произнес Славка, заглядывая в маленькое и пустынное помещение с тремя рядами парт. — Нет её еще. Давайте на последний ряд, — распорядился он. Мы проскользнули в аудиторию и расположились на дальнем от доски ряду. Славка же уселся рядом с со столом преподавателя, поглядывая на часы. [1] Дальневосточное высшее инженерное морское училище имени адмирала Г. И. Невельского.Глава 9
Преподавательница стремительно вошла в аудиторию. Минута в минуту, как и обещала Славке. Точность — вежливость королей, а баба Таня, как назвал старушку Головня, действительно всем своим видом напоминала престарелую английскую королеву: такая же маленькая, сухонькая и абсолютно седая. Правда, возрастом баба Таня, наверное, постарше королевы Виктории будет… Но, несмотря на это, поистине царственная осанка! Подать себя старушка может — будь здоров. — Здравствуйте, ребята! — Окинув нашу веселую компанию проницательным взглядом, поздоровалась баба Таня. Не знаю, по какой причине, но мы все дружно встали, приветствую вошедшую в аудиторию старушку. Вот, что значит учитель с большой буквы! Это сразу чувствуется, так что все инстинкты, вколачиваемые в наши головы в течении десяти школьных лет сразу сработали, прям, как слюна у собаки Павлова при включающейся лампочке. — Добрый день, Татьяна Анатольевна! — ответил за всех нас Славка. — А что у нас за новые студенты? — Старушка поставила на стол свою сумочку и чинно уселась на преподавательское место. Мы тоже плюхнулись на свои стулья. — Не припомню таких. — А это мои земляки, — пояснил Славка. — Из моего родного поселка поступать к нам приехали. Только с общежитием им не повезло — свободные места только через пару-тройку дней будут. Города они не знают, вот и обещал помочь, как-нибудь устроить и на пару дней… Можно, они посидят здесь тихонечко? — осторожно спросил он старушку. — Мешать не будут… — Помогать надо, — кивнув, согласилась баба Таня, — особенно землякам. Если мешать не будут — пусть сидят, — великодушно разрешила она. — А на какой факультет поступать собрались, если не секрет? — заинтересовалась она. — На механический, — ответил за всех Патлас. — И документы уже подали, на НТ! — похвалился он. — Замечательно! — добродушно улыбнулась старушка, но от этой улыбки повеяло «холодком». — Значит, физику на вступительных экзаменах сдавать будете? — Татьяна Анатольевна в приемной комиссии, — повернувшись к нам, сообщил Славка. — Да, я одна из преподавателей, кто у вас экзамен принимать будет, — продолжая лучезарно улыбатся, произнесла старушка. От этого «добродушного» взгляда у меня по спине пробежали мурашки: несмотря на безобидный вид «божьего одуванчика», не хотел бы я ей сдавать экзамен, хоть и шарю немного в физике. Не завидую пацанам: бабулька-то, еще тот крокодил! Ох, не завидую. И Славке не завидую, видимо у них с бабой Таней давняя конфронтация. Вона как она на него смотрит, просто мороз по коже! Запросто так она с него не слезет! — Ну что, Вячеслав, — произнесла баба Таня, раскладывая на столе пасьянс из экзаменационных билетов «рубашками вверх», — надеюсь, ты сегодня хорошо подготовился? — Готовился, Татьяна Анатольевна! — неуверенно выдавил из себя Головня. — Всю ночь не спал! — А надо было во время семестра не спать! — Бабулька явно не давала ему спуска. — Давай, тяни билет. Славка поднялся с места и подошел к столу с видом идущего на плаху бедолаги. Переминаясь с ноги на ногу, он принялся внимательно изучать разложенные на столе листочки, словно хотел там что-то увидеть. — Ищите что-то, Головня? — Ехидно поинтересовалась старушка, аж светясь от счастья. Невооруженным глазом было видно, что сей процесс доставляет ей истинное наслаждение. — Не утруждайтесь — билеты абсолютно новые. Подозреваю, что за время наших встреч вы уже успели основательно изучить их внешний вид. Тяните, не стесняйтесь! «Вот же какая каверзная старушенция! — пронеслось у меня в голове. — И тут подстраховалась! Чем же ей Славка так насолил?» Головня тяжело вздохнул и, наконец-то, вытащил из кучки одну бумажку: — Билет номер семь, — севшим голосом озвучил он свой выбор. И по его кислой физиономии сразу было ясно, что с выбором он не угадал. — Идите, готовьтесь, Вячеслав, — сказала баба Таня, и Славка уселся за парту прямо передо мной. Ну, да, иного выбора у него, видимо, не осталось. Только жиденькая надежда на мою помощь. Старушка достала из сумочки какую-то книгу и демонстративно погрузилась в чтение. Славка слегка сдвинулся, а я, вытянув шею, попытался рассмотреть содержание билета. Зрением я не страдал, поэтому со второй попытки ухватил суть первого вопроса. Осторожно, стараясь не шуршать, выудил из сумки тетрадку с ручкой и принялся накидывать на чистом листке ответ на первый вопрос. Наши ухищрения не скрылись от вездесущего взгляда бабы Тани. Она закрыла книжку и, продолжая мило улыбаться, произнесла: — Вячеслав, ты надеешься, что земляки смогут помочь тебе с экзаменом? — Нет… Татьяна Анатольевна… — замялся на секунду Славка, — и в мыслях не было! — Спешу тебя разочаровать, Головня, — было видно, что бабка наслаждается процессом унижения нерадивого студента, — эти темы так глубоко не проходят в средней школе! Это вопросы из высшей! Так что, — она победно развела руками, — провалилась твоя затея! Не осилит твой земляк билета… — Это почему же? — возмущенно произнес я. — Тут все элементарно просто! — Ну-ка, ну-ка… — заинтересованно произнесла бабулька, ехидно прищурившись. — Действительно разбираешься в физике? — Ну, есть немного, — пожал я плечами. — Даже так? — делано покачала она головой. — Справишься с билетом? — Попробую, — немного неуверенно ответил я — всех вопросов в билете я еще не видел. — А давайте сделаем так, — неожиданно предложила старушка, — если вы, молодой человек, справитесь с заданием, хотя бы на троечку — я зачту экзамен студенту Головне. Ох, ты! А старушка-то, оказывается, та еще затейница! Развлекается, как может! — А если на пятерку? — брякнул я, с ходу. — Зачтете ему следующий семестр? — А вы наглец, молодой человек! — Старушка недобро сверкнула глазками, а после неожиданно рассмеялась. — У меня пятерку иногда даже прилежные студенты заработать не могут… — Попытка — не пытка, Татьяна Анатольевна! — философски произнес я. Но было видно, что старушенция уже купилась: видимо давненько никто ее «на понт» не брал. И баба Таня завелась! — Ну, нет, зачесть целый семестр автоматом… — Она глубоко задумалась. — А хотя… давайте, молодой человек — так даже интереснее! Если вдруг… хотя я в этом глубоко сомневаюсь… Сдавать будете без подготовки, — наконец озвучила она свое предложение. — И если, каким-то образом получите хотя бы четыре — я зачту студенту Головне следующий семестр автоматом. Согласны? А, чем черт не шутит! — По рукам, Татьяна Анатольевна! — произнес я, решительно поднимаясь с места. Пройдя мимо стола, за которым сидел с широко распахнутыми глазами Славка, я зацепил экзаменационный билет и прошел к доске. Положив билет на стол перед преподавателем, я прочитал: — Билет номер семь. Вопрос первый: трансформатор, принцип работы, явление взаимной индукции, коэффициент трансформации трансформатора… — Начинайте уже, молодой человек, — прервала меня баба Таня, разглядывая через толстые линзы больших старомодных очков, словно какое-то неизвестное науке насекомое, — какие там вопросы я и без вас хорошо знаю. Ну что ж, поехали! — Итак… — Я откашлялся, прочищая горло. — Трансформатор работает так: у-у-у-у-у-у-у, — «низко» загудел я, изображая гул работающего электрического прибора. Сказать, что баба Таня выпала в осадок, как и все присутствующие, это не сказать ничего. Она непонимающе пялилась на меня сквозь свои очки, что мне на секунду даже стало как-то не по себе, но я нашел силы и продолжил, чтобы хоть немного разрядить накалившуюся обстановку: — Это, конечно, была шутка! А теперь серьезно, начну с явления взаимной индукции: явление взаимной индукции состоит в возникновении индуцированного поля в проводниках, находящихся поблизости от других проводников с токами. — Я взял в руку кусочек мела и принялся рисовать на доске схему магнитного потока… — Как-то так, — поставив через полчаса «точку» в решении задачи третьего вопроса экзаменационного билета, произнес я. — Готов ответить на все дополнительные вопросы. Баба Таня еще пару минут изучала мои каракули, украшающие доску, но ни к чему придраться так и не смогла. — Первый раз со мной такое! — призналась она, снимая очки и откладывая их в сторону. — Настолько полного ответа я совсем не ожидала! Вы меня приятно удивили, молодой человек… — Сергей, — произнес я. — Вы меня поразили, Сергей! — вновь повторила она. — Это пятерка? — решил я уточнить. — Даже с плюсом, — кивнула она. — Вам повезло с земляком, Вячеслав! — обратилась она к Славке. — У вас в следующем семестре по физике — автомат! Я тоже умею держать слово! Славка ошарашено переводил взгляд с меня на бабу Таню и обратно, до сих пор не смея поверить в происходящее. Как говориться — знай наших! — Но как, Сергей? — Старушка повернулась ко мне. — Такой глубины проработки материала не дают в средней школе… — А он у нас олимпиадник! — просветил старушку Патлас. — Район брал, область брал… — Шпака… не брал… — усмехнулся я, вспомнив фильм «Иван Васильевич меняет профессию». — На всесоюзную олимпиаду попасть не удалось — заболел… — В общем, так, Сережа, — решительно произнесла баба Таня, — на вступительные экзамены по физике можете не приходить! Я вам зачту этот… — А ему и не надо! — вновь вмешался со своего места Алеха. — Он у нас еще и золотой медалист! Без экзаменов зачислят! — Вот как? — Вот тут старушка удивилась еще больше. — Так что же вы у нас, молодой человек, делаете? — почти слово в слово повторила она за девушкой из приемной комиссии. — Вам в Москву надо ехать! В МГУ или в Бауманку! У вас же настоящий талант к предмету! — Какой там талант? — пожал я плечами. — Я обычный, как все, может быть просто поусидчивее некоторых… Просто физик у нас в школе — Сергей Николаевич, вот кто необычный — преподаватель от бога! — Нет, Сереженька, вы ошибаетесь! — перебила меня баба Таня. — Физику вашему, конечно, почет и уважение, что воспитал такого ученика! Но у вас талант к наукам! Уж поверьте моему большому опыту, я это вижу! Мне, конечно, очень хотелось бы заиметь такого ученика, но… Вам лучше продолжить обучение в каком-нибудь профильном ВУЗе. — За совет огромное спасибо, — произнес я, возвращаясь к своей парте, — Но я уже все решил, Татьяна Анатольевна. Буду учиться здесь, в Дальрыбвтузе… — Хорошо, — вздохнула баба Таня, — решать все равно тебе. — Давай зачетку, Головня… — Пацаны… да я вас… — Даже выйдя на улицу, Славка все никак не мог прийти в себя. — Блин! Поверить не могу! Следующий семестр еще даже и не начался, а у меня уже автомат! С меня поляна! — пообещал он. — Ну и жильем я вас точно обеспечу! Поехали, есть у меня один хороший знакомый, так вот у него сожительница — администратор в цирковой гостинице. Гостиница ведомственная, поэтому, если сейчас никакого цирка на гастролях нет — место найдем… Да даже если и нет, то все равно что-нибудь придумаем! — Славка тараторил без умолку, видать, сказывался сброшенный с души тяжелый груз. — Вы же меня от реального отчисления спасли! Я бы сам бабе Тане экзамен ни за что бы не сдал! Бабка она принципиальная… А за полгода я что-нибудь придумаю. Мы вернулись к остановке и загрузились в первый подошедший трамвай, заполненный едва ли на треть. Здорово! Прокомпостировав купленные в кассе билеты, мы расселись на мягких сиденьях и вновь уставились в окно. Судьба опять повернулась к нам нужным местом: хоть не удалось поселиться в общаге, но обещанная помощь так удачно встреченного земляка, грела душу. Пока мы ехали, Славка играл роль заправского гида, рассказывая о мелькавших за окном достопримечательностях, и делился драгоценным опытом студенческой жизни. Из трамвайчика мы выскочили, немного не доехав до центральной площади — на остановке, носящей имя героя революции — Сергея Лазо, которого по легенде белогвардейцы живьем сожгли в паровозной топке. Но у меня на этот счет были большие сомнения — видел я эти паровозные топки на раритетных локомотивах времен гражданской войны в нашем депо. Маленькие они, топки эти, не влезет туда человек, если его предварительно не разобрать на запчасти. Но легенда, на то она и легенда, чтобы будоражить сознание простого народа, сподвигая его на высокие дела. А на деле, все оказывается-то совсем не так, как в песнях поется! Улица, одноименная остановке и отходящая от Ленинской под прямым углом, убегала куда-то вверх под немыслимым уклоном. Она была не слишком протяженной — метров триста, не больше. Примерно посередине она раздваивалась вилкой, огибая заросший травой пустующий пригорок. Один «зуб вилки», уходящий налево, тянулся до пересечения с улицей Суханова, а второй заканчивалась тупиком из сложенных друг на друга бетонных блоков. — Нихрена себе подъемчик! — оценив крутизну дроги, почти с восхищением произнес Патлас. — Ага, проняло? — довольно ухмыльнулся Славка. — А нам на самый верх топать! — обрадовал он. И мы пошли, потихоньку забираясь все выше и выше. — Пацаны, перекур! — взмолился на середине дороги наш немногословный и пухлый приятель. — Не могу больше! — Его дыхание сбилось — с физкультурой он не очень дружил. Да что и говорить, даже у меня, занимающегося, до сей поры, спортом не реже трех-четырех раз в неделю, с непривычки заныли мышцы на ногах. Особенно икры. Чего уже о Леньчике, который и пробежать по-человечески стометровку не мог никогда, чем постоянно вызывал на свою голову праведный гнев нашего школьного физрука. — Прочувствовали, как оно во Владике ножками? — Продолжал потешаться над нами пребывающий в радужном расположении духа Головня. — Ты, Леньчик, если в городе осядешь, подскинешь лишнего жирку! С таким жутким рельефом — сильно не растолстеешь! Весь город в сопках! — Твою мать! — выругался толстяк, дыхание которого постепенно выравнивалось. Однако его рубашка от жары и высокой влажности насквозь пропиталась потом. Смахнув рукой выступившие на лбу крупные капли, он посипел: — Я готов… — Готов? Тогда погнали, — произнес Славка, дыхание которого от крутого подъема ни разу не сбилось. Вот, что значит привычка! — Обратите свое драгоценное внимание налево, — указал на здание, сбоку похожее на два параллелепипеда разных размеров, поставленные друг на друга. — Владивостокский драмтеатр… — Ну его нахрен! — просипел Леньчик, добавляя шаг. — Если мы сейчас до места не дойдем — я сдохну! — Почти пришли, — сообщил Славка, ныряя в небольшой внутренний дворик, окруженный старыми каменными и деревянными домами, еще, наверное, дореволюционной постройки. Наш путь окончился возле колоритного двухэтажного барака с несколькими выходами. Один из них был окружен заборчиком, образующий придомовую лужайку метра три на три. На высоком крылечке, сидел, привалившись к стене, сухощавый молодой мужчина лет двадцати семи — тридцати, и с удовольствием потягивал пиво из большой кружки. Рядом с ним в тенечке стояла ополовиненная трехлитровая банка с пенным напитком и большая куча вяленой рыбы на разложенной на досках крыльца газетке. — Ленька, здорова бродяга! — Славка радостно махнул ему рукой на подходе. — Гляжу, жизнь удалась? — Еще бы! — в тон ему отозвался мужик, тряхнув длинной шевелюрой, доходящей сзади до плеч. — Пиво, спинки мента, погода… Чего еще для счастья надо? — щурясь от яркого и бьющего в глаза солнца, добавил он. — А я все думал, застану тебя или нет? — произнес Головня, распахивая калитку и проходя в импровизированный дворик. — Вчера на смене был, — отозвался Леня. — А вот ты чего-то давненько не забегал, — тут же попенял он Славке. — Уже и писярик замахнуть не с кем, вот и приходится пивком пробавляться… — Фух, водяру на такой жаре трескать — это ж сдохнуть! — отозвался Славка, присаживаясь на крылечке рядом с мужиком. — А не забегал — так сессия меня доконала! Дай горло смочить… Мужичок протянул кружку Славке и тот в два больших глотка её осушил. — Кайф! — выдохнул он, возвращая пустую тару Лёне. — Пиво во Владе просто улет, пацаны! — сообщил он нам. — Такого больше нигде не попробуете! Знакомься, старик, это земели мои — из одной деревни. В одной школе учились, только они младше… А сегодня они меня так выручили, бля, даже не знаю, как и отблагодарить! — Ну, так… — Леня выразительно щелкнул себя пальцами по горлу. — Поляну, само собой, сегодня накроем! — отмахнулся Славка. — Но это так, мелочи! Пацанам перекантоваться негде — приехали поступать, а в общаге еще мест свободных нет… Я тут про Маринку вспомнил… Она же у тебя в цирковой гостинице рулит? — Какие проблемы, Славка? — Леня хлопнул Головню по плечу. — Все на мази будет! Добудем твои корешам апартаменты! Ну, а если и с гостиницей обломится — у меня перекантуются. Места навалом — три комнаты, если чуланчик в расчет брать… Но кровать там имеется. Так что не ссыте пацаны — поможем вашему горю! — обрадовал он нас. — Славкины друзья — мои друзья!Глава 10
Славка вновь хлопнул Леню по плечу: — Блин, старина, от души! Выручил! — Свои люди — сочтемся! — ответил мужичок. — Так, — произнес Головня, указав на меня, — это Серега — головастый пацан. Он у бабы Тани для меня целый семестр на автомат по физике выбил! — Серьезно? — не поверил Леня. — У самой бабы Тани? Да это нереально! — Ага! — глупо улыбаясь, ответил Славка. — Сам бы не поверил, если все на моих глазах не происходило! Просто мистика какая-то! — Уважаю! — Леня протянул мне руку. — Победить бабу Таню — дорогого стоит! Я пожал протянутую суховатую, но крепкую ладонь. — А это — Леньчик и Алеха, — представил моих друзей Славка. — Тезка, значит? — Леня пожал руку Леньчику. — Тезка, — кивнул тот. — А Алеха ко всему еще и мой родственник, — просветил приятеля Головня. — Правда, не очень близкий… — Так, седьмая вода на киселе, — произнес Патлас, пожимая руку Лене, — но — родня! — Так, пацаны, — Леня каким-то плавным и текучим движением поднялся на ноги, — че вы, как бедные родственники? Ща… — И он скрылся в доме. Я посмотрел ему вслед. Походка у нашего нового знакомого была тоже необычной — не ходят так нормальные люди — он, словно бы кол проглотил. Голова откинута чуть назад, плечи развернуты и во всех движениях прослеживается какая-то странная плавность и легкость, прямо-таки бросающаяся в глаза. — Слушай, а чего это с ним? — Я, как мог, изобразил необычную осанку хозяина дома. — А, ты об этом? — Славка все-таки сумел понять, что я имею ввиду. — Леня лет до четырнадцати в хореографическую школу ходил, по классу балета… — А, так он — типа балерун? — хохотнул Патлас. — Ты бы не смеялся над этим, — посоветовал родственнику Славка, — он еще тот боец! После того, как балетную школу бросил — карате чуть не десяток лет занимался у какого-то жутко крутого корейца! Ты не смотри, что он худой и бледный — тебя на раз вынесет, что хоть белые тапки покупай! — Блин, не подумал… — бросив подозрительный взгляд на дверь, за которой скрылся Леня, тихо произнес Алеха. — Думай, братишка, думай! — посоветовал ему Славка. — Здесь тебе не родная деревня, где все друг друга знают и, в случае какого кипеша, отмазаться всегда можно. Здесь город, здесь всем на всех посрать! Так что чей-то тупой кучерявый чердак на раз проломят! Осторожнее чуваки, лучше не ищите во Владике на свои жопы приключений! — Понял, — послушно кивнул Патлас. — А ты сам где с Леней пересекся? — спросил он Славку. — Он же, по ходу, местный? — В колхозе познакомились, — ответил Головня. — Он тоже в Рыбе учился. Нас на первом курсе в Тереховку на картоху послали. А он там тоже колхозникам помогал, только на третьем курсе… Был там один замес… — туманно произнес Славка. — Так и пересеклись… — Так он, выходит, морской? — спросил Алеха. — Не-а, — мотнул головой Славка. — Не вышло у него закончить… После колхоза нехорошая история одна приключилась… Рамсанул он с кентом одним из-за бабы, ну, слово за слово, и Леня ему втащил… — И? — ожидая продолжения, спросил Алеха. — Сил не рассчитал и свернул этому поцу башку! — Насмерть? — полез в крайность Патлас. — Не, в этом повезло — живой, — мотнул головой Славка. — Только лечиться до-о-олго ему потом пришлось. А оказался этот ушлепок недоделанный сынком какой-то партийной шишки из горкома. Леньку осудили за хулиганку… — Посадили? — вновь ахнул Патлас. — Посадили, — подтвердил Славка. — Лишь год назад по УДО вышел. В институте не восстановили, на нормальную работу не берут. Работает грузчиком-водителем на мотороллере при вокзальном ресторане. И то по знакомству пристроили… Так что думайте головой, пацаны! Жизнь наша хрупкая и ломается на раз… — Держите, — в дверях показался Леня и принялся выкидывать на крыльцо табуретки. Вскоре мы все расселись на лужайке, а Леня принес еще из дома кружки, и мы разлили по ним остатки пива из трехлитровой банки. — Ну, за знакомство! — Отсалютовал своей кружкой хозяин дома. Я взглянул плескающийся в моей кружке напиток, насыщенно янтарного цвета и вдохнул его терпкий солодовый запах. Твою же медь, как этот напиток отличался от привычного мне «жигулевского» в бутылках, с явным серым осадком на дне. Я сделал глоток — непередаваемо! — А? А? Как, пацаны? — произнес Славка, наблюдая за нашей реакцией. — Охренительное пиво! — выдал Патлас, чем вызвал покровительственные улыбку у Лени и Славки. — С утра привоз на точке был, — сообщил Леня. — Свежак! И разбавить еще не успели. Божественный нектар! — произнес он, опустошая тару. — Жаль только, что закончилось… — Так мы сейчас метнемся, — заверил его Славка, — еще возьмем! На такой жаре пару-тройку литров уговорить — как нефиг делать! А к вечеру чего покрепче сообразим… Лень, можно че-нить импортное для пацанов сообразить? — спросил он. — А-то разбавленное шило жрать уже никакой мочи нет! А в магазинах уже давно полный голяк с бухлом, да и талонов нет. — Решаемый вопрос, — кивнул Леня, — были бы моньки. — Этого добра есть немного, — покопавшись в карманах, сказал Славка, — на разок хорошо погудеть — хватит! — Ну, тогда тару в руки и до точки! — Хлопнув себя по коленкам, Леня стремительно поднялся с табуретки и вновь зашел в дом. Вернулся он одетым в слегка потасканную футболку, со значком «Спартак» на груди и с авоськой в одной руке, в которой болталось две пустых трехлитровых банки, а в другой руке — двенадцатилитровое эмалированное ведро, закрытое крышкой. — Другой тары нет, — виновато развел он руками, всучивая мне ведро. — Да нам и этого хватит, — прищурив один глаз, произнес Славка. — Десятка в ведро, чтобы не расплескать, и три трешки, — он засунул еще одну пустую банку в авоську. На пятерых должно хватить… — Ну, да, — согласился с ним Леня, — до вечера продержимся. За мной, — распорядился он, направляясь к тыльной стороне барака. — Где брать будем? — поинтересовался у него Славка. — В ларьке у фуникулера, — ответил Леня. — Я уже сегодня там притаривался с утра. — Неплохой пивасик, — согласился Славка, — если еще сильно не разбавили. — Сильно еще не должны были, — бросив взгляд на наручные часы, произнес Леонид, — только-только обед… Вот к вечеру остатки могут действительно в ослиную мочу превратиться. Мы обошли бараки, проскочили небольшой захламленный пустырь и уткнулись в подпорную бетонную стенку, за которой располагались какие-то живописные развалины явно старинного каменного дома, огороженные неопрятным дощатым забором. — Так ближе, пацаны, — объяснил выбор дороги Леня. — Если обходить — заманаемся в горку шпилить! Ну-да, ну-да, припомнил я свой подъем вверх по Лазо. Еще одного такого подъема наш пухлый Леньчик точно не переживет. Мы, помогая друг другу, поднялись по бетонным блокам наверх и перелезли через забор. Толстые стены здания, сквозь которое мы пошли к виднеющейся сквозь пустые оконные проемы улице Суханова, местами обвалились, щерясь огромными дырами, в полу зияли провалы, а крыша и вовсе отсутствовала. Выбравшись на дорогу, я увидел впереди по курсу какое-то розовое приземистое здание, издалека показавшееся мне похожим мавзолей Ленина. — Фуникулер, — подтвердил мою догадку Славка, перебегая оживленную улицу. — Давайте за мной! Не доходя до метров двести здания фуникулера, у металлического сварного ларька стояла, не смотря на самый разгар рабочего дня, длиннющая очередь страждущих в этот жаркий денек хлебнуть освежающего напитка. В основном в очереди топтались мужики, разной степени потасканности, вооруженные пустыми бидонами, всевозможными банками и бутылками, в общем, кто во что горазд. — В рот компот! — обреченно выругался Патлас, да мы тут как раз до вечера и прокукуем! — Не ссы, Алеха, прорвемся! — покровительственно хлопну его по плечу Леня. — Мы же не лошары, чтобы в общей очереди жопами тереться… — И он, невзирая на возмущенные окрики и недовольные взгляды толпящегося народа, принялся проталкиваться сквозь толпу к далекой амбразуре ларька. Мы, недолго думая, скорчили морды кирпичом и пристроились ему в фарватер. Стоявшие в очереди мужики, хоть ворчали, но безропотно пропускали нашу веселую гоп-компанию. Связываться с пятерыми здоровыми лбами, ведущими себя нарочито нагло, никто не хотел. При ближайшем рассмотрении стало заметно, что у заветного окошка тусуются одни и те же рожи — бичеватого вида типки, дозировано пропускающие заветному кранику кого-нибудь из общей очереди. Однако, за небольшую мзду они проталкивали к окошку своих протеже — тех, кто не хотел часами толкаться в общей очереди. Дело было поставлено на наезженную колею, и по всей видимости, приносило неплохие плоды — бичи уже пребывали в добром подпитии. Едва мы проломились до заветного пятачка перед кормушкой, как Леню кто-то грубо схватил за плечо, тормозя его стремительное движение. — Ты куда прешь, чепушила? — раздался за его спиной сиплый и пропитый голос. — Разуй зенки — очередь тута! Леня бросил беглый взгляд на руку с татуированными пальцами, но съезжать с темы, даже и не подумал. — Ты на кого моросишь, плесень? — бросил он, подняв глаза на заросшего недельной щетиной довольно-таки крепкого бича. — С какого такого перепуга залетный чушок на моем районе распоряжаться будет? — добавил Леня, недобро ощерившись. Бич, не ожидавший такого резкого наезда от невысокого и щуплого мужичка, даже поначалу опешил от такой неслыханной дерзости. — Ты… ты кого чушком обозвал, баклан? — наконец выдавил он. — Возможно, с чушком, это я погорячился, — произнес Леня, еще раз взглянув на татуировки перстней на пальцах бича. — Есть у меня сомнения по поводу твоего «черного квадрата»[1]. Уж, не парашник ли ты, дядя? А то так и зашквариться недолго! — Да я тебя, суку, за такую заяву на лоскуты… — заревел бич, но Леня ловко ухватил его клешню за большой палец и резко его вывернул. — Бля! — охнул бичара он боли, позабыв про угрозы. А тем временем наш новый приятель, отпустив вывернутый палец, технично ударил противника плечом в грудину, выталкивая его из очереди. Здоровяк, не удержавшись на ногах, плюхнулся задом в дорожную пыль. — Убью, падла! — вновь заревел о, словно раненный носорог, выхватывая из кармана штанов раскладной нож-бабочку. Бич вскочил на ноги и принялся размахивать ножом перед самым носом Лени. — Давай, подходи, распишу под хохлому! — он продолжал надрывать глотку брызжа слюной. Видимо пытался напугать демонстрирующего непоколебимую уверенность нашего нового приятеля. Подельники обиженного бичары тоже засуетились, резко отвалив от окошка пивного ларька, откуда за разворачивающейся баталией с интересом наблюдал продавец. Очередь слегка отпрянула назад, чтобы ненароком не попасть под раздачу. Но на свою беду пивные душманы не взяли в расчет нашу компанию, следующую слегка позади Лени, взявшего на себя роль народного ледокола. «Да что же такое, твою, сука, медь? — метались в моей голове заполошные мысли. — Ведь и дня не прошло, что бы я не вляпался в какую-нибудь хрень!» Но тем не менее я покрепче сжал ведро, которое держал в руках и размахнулся… Однако, я оказался не первым, кто сломал расклад, сложившийся явно не в пользу Лени: Славка, вооруженный авоськой с тремя трехлитровыми стеклянными банками, раскрутив её на манер пращи, разнес банки о макуху одного из духов. Только стекла брызнули в разные стороны. Дух сбился с шага и упал на землю. «Понеслась!» — Я с маху опустил ведро, целя краем донышка по плешивому затылку ближайшего бича, одновременно цепляя носком своего ботинка пятку духа. — Дын! — обиженно отозвалось ведро, слегка прогибаясь при встрече с головой бича. Брызнула кровь — острый край ведра основательно рассадил кожу на затылке врага. Подножка тоже сделала свое дело — дух мешком свалился на землю. Не придумав ничего лучшего, я всем своим весом плюхнулся на него сверху, основательно придавив вяло трепыхающееся тело к земле. Сука, воняло от него просто отвратно! — Не рыпайся, урод! — Подскочивший Патлас наступил ногой на спину бичу в области лопаток, позволив мне подняться на ноги. Остальные бичи, оценив новый расклад, технично смешались с очередью, продолжая опасливо наблюдать из толпы, чем закончится битва за пивной ларек. — Ну, тварь, давай! — тыча ножом поперед себя, продолжал стращать Леню главдух. — Или зассал, ушлепок? — Ну, — философски пожал плечами Леня, — ты сам напросился… Он неожиданно и как-то изящно подпрыгнул, словно заправский балерун, и с разворота залепил бичу пяткой в ухо, на раз выбив из него дух. Толпа ахнула. — Во, пацан дает! — донеслось из толпы. — Ловко! Каратист, наверное… После подошел к неподвижному телу и вынул нож из его разжавшейся руки. Ловко крутанув складишок меж пальцев, Леня убрал его в карман. — Еще вопросы есть? — невозмутимо крикнул он, пробегая глазами по очереди. Народ прятал глаза и отводил их в сторону, не желая встречаться взглядом с его смеющимися серыми глазами. — Вопросов нет! Пацаны — давайте уже пива возьмем, а то от жары у меня в глотке пересохло! — Блин, Лень, — виновато произнес Славка, — а банки-то я того… раскокал! — Ведра хватит, — отмахнулся Леня. — Серега, ведро-то хоть уцелело? — спросил он меня. — Вроде уцелело, — ответил я, осмотрев немного погнутый бок ведра с треснувшей и обсыпавшейся эмалью. — Тогда затаривайся, да пойдем уже! — распорядился он, и я просунул ведро в амбразура пивного ларька. Пока ведро наливалось, а после отстаивалась пена, народ в очереди тихо дожидался своего часа, а попросту ждал, пока мы отсюда свалим. Леня тем временем присел возле поверженного бича, начавшего проявлять хоть какие-то признаки жизни. — Слышь, дятел, — наклонившись к самому лицу бича, произнес Леня, заглядывая в его разбегающиеся глаза. — Еще раз на моем районе увижу — пиздец тебе придет! Полный и бесповоротный! Я за твой черный квадрат, я еще среди знакомой босоты поспрошаю. И не дай тебе оказаться петушарой… — мрачно пообещал он. — Лучше сам себе могилку вырой! — Он резко поднялся на ноги и, пнув на прощание барахтающегося в пыли духа, поинтересовался: — Затарились? — Есть контакт! — сообщил я, принимая ведро от продавца, дополненное пивом после отстоя пены. — Тогда валим! — Дал отмашку Леня, и мы пошлепали в обратную сторону. Обратная дорога шла под горку, так что особых проблем не наблюдалось. Время от времени мы передавали ведро с пивом друг другу и вскоре добрались до разрушенного здания. Взобравшись на забор я принял ведро с живительной влагой из рук Патласа. Неожиданно прогнившая лага забора подломилась под моим весом, и я едва не рухнул с двухметровой высоты на землю. Но мне повезло — я удержался, «надевшись» руками на толстый штакетник. Сдирая в кровь запястья, я удержался на весу и даже не разлил пиво. — Держись, Серега! — ко мне подскочил Леня и выдернул из моих рук ведро с пивом. — Ну, ты прям герой! — похвалил он меня, опуская ведро на землю. Совместными усилиями меня сняли с забора. И только оказавшись на земле, я понял, что кроме содранных в кровь рук, еще и пробил ногу сквозь подошву башмака ржавым гвоздем. Да уж, везет, как утопленнику! Повиснув на плечах верных товарищей, я дохромал до заветного крылечка Лёниной квартиры. Там мне быстро обработали боевые раны зеленкой и оставили вялиться под жарким летним солнышком, вооружив большой кружкой для пива. — Пацаны, — произнес Леня, когда улеглась суета вокруг моих ран, — с боевым крещением вас! Если бы не впряглись, затоптали бы меня духи! И никакое каратэ бы не помогло! — Лень, да брось ты распинаться! — сказал Славка. — Я же говорил: пацаны нормальные! Наши, Новокачалинские, все такие… Ну, может, за небольшим исключением. Но за вот этих вот, — он взлохматил кучерявые Лохмы Патласа, — я ручаюсь! Других бы к тебе не привел! — Ну, пацаны, тогда с почином! — кивнул Леня. Мы сдвинули наполненные пивом кружки и с удовольствием всосали по пол литра свежего, благоухающего пива. Я даже забыл на время о жжении в сораных руках и пробитой ноге. — Вот, что, пацаны, — поставив пустую кружку на крылечко, произнес Леня. — Для вечернего сабантуя, треба сгонять за жратвой и бухлом. А то пока протелимся и стемнеет. Значит так, я с тезкой, — он казал на Леньчика, — к сеструхе за бухлом, а ты, Славка, с Алехой за хавчиком метнитесь. Ну, а нашего инвалида, — это уже обо мне, — мы оставим пиво караулить, — поскольку он на своих покоцанных костылях по нашим сопкам не ходок. Когда братаны разбежались по делам, я, оставшись в одиночестве, зачерпнул кружкой пива из ведра, сорвал шкуру со спинки мента и блаженно откинулся на нагретую солнцем стену старого барака. Несмотря на саднящие ранки, жизнь казалась мне тихой и безоблачной… [1] Татуировка парашника — зэка из когорты обиженных, представляет собой квадрат, разделенный по диагонали на два треугольника: черный и белый. Перстень наносится в принудительном порядке. Им часто метят карточных должников. При выходе из зоны владелец перстня обычно закрашивает белый треугольник, имитируя татуировку "Вышел по звонку" — представляющую собой полностью черный квадрат.Глава 11
Я очнулся от того, что кто-то сильно тряхнул меня за плечо. — Слышь, тащ майор, вставай! — донесся до меня смутно знакомый голос. — Пора нам, и так задержались тут! Я дернулся, пытаясь придать телу вертикальное положение. Ай, сука, моя башка! Чердак трещал так, что я с трудом понимал, что происходит вокруг! Че, блин, со мной такое опять стряслось? Ведь все нормально же было… Судя по моему плачевному состоянию я опять жестко перебрал. Я с трудом разлепил опухшие веки и попытался оглядеться, одновременно борясь с приступами подкатывающей к горлу тошноты. Покачиваясь, я приподнялся с жесткой деревянной скамьи, от которой у меня ломило все тело и обвел непонимающим взглядом небольшое помещение с облупленными стенами и дверью, забранной толстой сварной решеткой. — Где я? — просипел я пересохшим с похмелья горлом. — И какого хера тут делаю? — Серега, ты как? — Передо мной появилась помятая физиономия Лени с растрепанными лохмами волос на голове. Его опухшая рожа и расхристанный помятый вид откровенно сообщали, что он вчера тоже не квасом пробавлялся — Леня? — Узнал я вчерашнего знакомца. — Где мы? — повторил я свой вопрос. — В аквариуме, — ответил мой новый приятель. — Где? — не понял я. Из-за давящей на виски боли в голове соображалось не очень, а откровенно говоря, вообще никак. — В КПЗ, — усмехнувшись, просветил меня Леня, присаживаясь рядом на лавку. — В камере предварительного заключения, — расшифровал дородный сержант ППС стоявший рядом с решеткой с внешней стороны. Он нарочито поигрывая резиновойдубинкой, но мне показалось, что он отчего-то смотрит на меня с большой опаской. — А как я тут очутился? — Я непонимающе уставился на Леню. — А ты что, не помнишь ничего? — удивленно спросил меня «сокамерник». — Нет… — Я попытался вспомнить, каким образом я умудрился загреметь в ментовку, но у меня ничего не получилось. — А это чего за херня? — Я обхватил руками голову: На ней, нахлобученной по самые уши, оказалась ментовская фуражка с кокардой. Фуражка была маленькой, явно не мой размерчик, либо у меня с похмелья очень сильно распухла голова. Я с трудом стянул её с макушки и бросил рядом на лавку, а после обратил внимание на свой наряд. — Бля, а это откуда? — Помимо фуражки я был облачен и ментовской мундир с майорскими погонами и тоже явно не моего размера. — В майоры тебя вчера произвели! — хохотнул Леня, толкнув меня в плечо кулаком. — Че внатуре ничего не помнишь? Бля, веселый ты пацанчик! — Нет… не помню… — повторил я, морщась от пульсирующей головной боли. — Ну, как ко мне со Славкой пришли, помнишь? Как за пивом ходили? С духами рамсанули? — Это помню, — стараясь не трясти головой, произнес я. — Я остался сидеть у тебя на крыльце, а вы пошли за хавчиком и выпивкой… — Я мучительно шевелил болезненно пульсирующими извилинами. — Все, дальше — как отрезало… — Еще бы! — хохотнул Леня. — Ты выхлестал в одно лицо почти ведро свежего пива! Красава! Точно! Это заявление словно сдернуло с моих глаз пелену, и я вспомнил… Днем ранее Кружка шкрябнула по дну ведра, зацепив остатки пенного напитка. Я одним большим глотком влил выдохшееся пиво в себя и удивленно заглянул в опустевшую тару. Как это? Выходит чего, я в одно лицо выдул целое ведро и съел гору сушеной рыбы? Дела… И когда только успел? Когда пацаны ушли, я побродил по пустым комнатам Лёниной каморки. Обнаружив на книжной полке томик Мориса Дрюона «Узница Шато-Гайтара», я зацепил книжку с собой и вернулся на крыльцо к пиву и рыбе. Погрузившись в увлекательное чтение, я и не заметил, как пиво в ведре и горка сушеной рыбы стремительно уменьшились. Есть у меня такой прикол, когда погружаюсь в чтение, жру и пью, как не в себя! Я обвел взглядом дворик и окрестности, «изображение» плыло и «слегка» двоилось, в раздувшемся пузе булькал хмельной напиток и, по всей видимости, мне теперь и море по колено! Да, и где же мои корефули? Пацаны действительно уже долго отсутствовали, раз я умудрился столько пива выхлестать в одно лицо. Я бросил взгляд на часы — полшестого! Ого! Куда это они запропастились? Я поднялся на подкашивающие ноги и зашел в дом — надо было срочно отлить. Гальюн в Лениной квартирке располагался прямо в небольшом коридорчике-прихожке, отгороженный от вешалки лишь ситцевой занавеской. Да и слива у него не было — только унитаз без бачка. Рядом с унитазом на табурете стоял большой оцинкованный таз с водой и плавающим в ней пластиковым ковшиком. Техника, конечно, на грани фантастики! И это почти в двадцать первом веке! Но я так понимаю, что в этом бараке изначально вообще не было туалета. Все удобства — на улице, как в деревенском частном доме. Видел я такой толчок рядом за углом. Те, кто не озаботился, таким вот фаянсовым чудом, и подводом канализации, до сей поры бегали за угол. И во всей квартирке моего нового знакомого я так и не обнаружил ни одного крана с водой! Рядом с толчком висел штырьково-клапанный рукомойник, а под ним — обычное помойное ведро. На входе во двор стояла колонка, к которой время от времени подходили жильцы, кто с ведром, кто с бидоном, и затаривались водичкой. Блин, в каком веке живем? Такое ощущение, что конкретно в этом дворе время странным образом остановилось, где-то на уровне начала века. Я вернулся на крылечко, ухватил недошелушенный хвостик сушеного минтая и принялся жевать, отрывая от рыбьей тушки большие соленые куски. — Серега, ты как тут? Не запарился еще нас ждать? — заорал нагруженный жратвой Патлас, едва войдя во двор. Следом за ним появился и Славка. Патлас, сбросив тяжелые сумки у крыльца, схватил кружку и сунулся в ведро. — А где пивас? — возмущенно протянул. — Серый, ты чего, в одного все выдул? — Наверно… — пожал я плечами и глупо улыбнулся. — Да он же талый! — заржал Славка. — Серега, а губа у тебя не дура! Оценил местный пивчик? — Ага! — Я вновь послушно кивнул, не переставая улыбаться, словно придурок. В голове приятно шумело и ощущалась небывалая легкость. А еще клонило в сон. — Слышь, Серый, — произнес Головня, оценив мое состояние, — в сон кидает? — Ага, — ответил я, слегка заплетающимся языком, — есть немного… Пока мы трещали, объявились тезки — Леньчик и Леня, затаренные бухлом. — Че так долго? — накинулся на них Патлас. — Пока вы ходили, Серый все пиво выжрал! — Че, в одно лицо? — не поверил Леня, заглядывая в ведро. — Ага! — кивнул Алеха. — И всю рыбу сожрал! — Да и хрен с ним, с этим пивом! — отмахнулся Леня. — Бухла хорошего нормально притарили — на всех хватит! — Он звякнул стеклянной тарой. — А че взяли? — поинтересовался Патлас. — Водяры? — Стали бы мы из-за водяры столько ждать, — усмехнулся Леня. — У меня сестренка двоюродная в Океане работает… Кабак такой, — пояснил он, вытаскивая из сумки бутылку без опознавательных знаков. — Официанткой. Вот это, — он тряхнул бутылкой перед самым носом Патласа, — армянский коньяк! Пять звезд! Это, — он засветил вторую бутылку, — «Ред сантори» — настоящий японский вискарь… — Откуда такое изобилие? — удивился Патлас. — Никогда японского вискаря не пробовал. — Я ж говорю, сестренка в кабаке халдеем шустрит, — повторил Леня. — Народ по синьке не бухло не допивает, ну а лишняя копеечка кому не нужна? — Сливают что ли остатки? — наконец допер Патлас. — А ты чего, презгуешь? — прищурился Леня. — Думаешь, что самопальная бурда, типа сэма, лучше слитого из разных бутылок ипонского пойла? — Да не, — замотал головой Алеха, — какой там брезговать — на безрыбье и рак — рыба! Мне просто интересно, где народ бухло в городе мутит, если в магазинах голь и талонов нет? — Главое, чтобы моньки водились! — фыркнул Леня. — Вот же устроил нам веселую жизнь господин вновь избранный президент! — И..к… не говори! — икнув, поддержал я Леня. — Лишь бы пыль в глаза пустить! Устроили, борьбу с пьянством… А мы, разве, пьём? — Ну, только если по чуть-чуть! — заржал Патлас. — Из мелкой тары, навроде ведра! Ну, да, это уже шпилька в мой адрес. — Пацаны, — полез я обниматься к Патласу, — ну, не хотел я… Так само получилось! Завтра с меня пивас! Ведро! Каждому! — О! — обрадовано потер руки Леня. — Завтрашний опохмел с Сереги! — Заметано! — Я гулко стукнул себя кулаком в грудь. — А теперь, поцики, — произнес Леня, заходя в барак, — тащите во двор стол! Давайте пить уже, а то так жрать хочется, что переночевать негде! — перефразировал он известное выражение. Мы вынесли стол на небольшую лужайку возле крыльца. Расставили тарелки, Леня навалил на них деликатесов, тоже из остатков ресторанных блюд: копченые сыры и колбасы, красная рыба, икра, крабы, кальмары и прочие морские прелести. На кухне уже шкворчали на сковородках подогреваемая жрачка: толченая картоха, пельмени, котлеты — готовый хавчик, за которым Леня смотался на свою работу — железнодорожный ресторан. — Ну, — когда все расселись по местам, поднял он наполненную стопку, — за знакомство пацаны! — Е-е-е! За знакомство! — обрадовано поддержали его тост мои друзья, опрокидывая в себя спиртное и набрасываясь на еду — только за ушами затрещало. Жрать хотели все — еще бы, обед-то мы успешно пропустили. Я тоже заталкивал в себя неведомые в Новокачалинске деликатесы, хотя мой живот и так был переполнен. Того и гляди лопнет после подобного обжорства. Но не попробовать всего… Не-е-е, чем добру пропадать, лучше пузо порвать! Мы выпили еще по паре-тройке стопок, когда в наш двор въехал трещащий мотороллер «Муравей» с большой алюминиевой будкой. Он остановился у нашего заборчика. Водила, небольшой мужичок, лет этак пятидесяти с донельзя «уставшей» физиономией заглушил двигатель. — Сменщик мой по работе, — пояснил Леня. — Ох, чует мое сердце — неспроста он приперся! — Леня, выручай! — без излишних «политесов», жалобно произнес мужик. — Проблемы у меня! Не могу сегодня точки собрать! Выручай, а то мне совсем пиздец… — Настолько серьезно? — спросил Леня. — Не представляешь как! — дрожащими губами произнес мужичок, едва не пустив слезу. — Бля! Да чего же все через жопу, а?! — ругнулся Леня. — Я уже и накатить успел… — Слушай, по бабкам все возмещу, если ГАИшники зацепят, — клятвенно заверил мужик, снимая с головы шлем. — Только точки торговые собери… — Ладно… — скрепя сердце, согласился Леня. — Гони документы. Мужичок с неописуемой радостью на лице протянул Лене бумажки и поспешно убежал со двора. — Придется поработать, — вздохнул Леня, всаживая еще стопку. — А разницы уже никакой, — пояснил он, — одной больше, одной меньше… Меня к этому моменту уже основательно развезло. Крепкое бухло, повысившее градус спиртного топлива в моей крови, основательно нахлобучило. Окружающая обстановка уже не просто двоилась — она начала двигаться по кругу, как медленно разгоняющаяся карусель. И скорость вращения постепенно увеличивалась. Если я останусь за столом, это неимоверно приведет к очень плачевным последствиям, насколько я знал свой организм. Надо было срочно размяться и проветрить башку, а то её нахрен снесет в очередной раз! Эх, где же мои обещания самому себе с завязкой? Вот проветрюсь, и хва… — Леня, помощь не нужна? — предложил я, оседлавшему мотороллер приятелю. — Не отказался бы, — ответил он. — Но у тебя ж нога… — Так не болит уже совсем, — ответил я, наступив на пораненную конечность. Ногу слегка пощипывало, в том месте, где её пробил гвоздь, но боли действительно не было. Толи заживает, толи количество принятого на грудь обезбаливающего превысило все пределы. — Тогда запрыгивай! — предложил мне Леня, вынимая из будки мотороллера вторую каску. — Эх, прокачу с ветерком! — хохотнул он. — Эх, прокачусь! — поддержал я его. Леня дернул стартер, мотороллер завелся и затрещал. Я занял место за его спиной, и мы покатили к выезду из двора. Выехав на дорогу, Леня прибавил ходу. — Йо-хо! — закричал я от избытка эмоций, когда теплый вечерний ветерок растрепал мои волосы! Владивосток! Леня усмехнулся и прибавил хода, мимо меня летели таблички с наименованием улиц и номерами домов, временами сливаясь в единое марево. Мы выскочили на Суханова, а после, спустившись по Дзержинского, вылетели на Океанский проспект. Где Леня выжал из своего трещащего скакуна, все, что только можно. Такого широго проспекта я еще не видел в своей жизни! Мы летели мимо тротуаров и зеленых скверов, по которым гуляли самые девчонки на свете. Я что-то кричал им на ходу, вызывая истерический смех Лени. Свобода! Море! Красивые девчонки! В этот момент был самым счастливым человеком на свете. Часа за полтора-два мы собрали остатки продукции с уличных лотков и завезли их на склад ресторана, где с грузчиками еще слегка приняли с Леней на грудь винца. — Хули там пить? — произнес Леня, всаживая махом полбутыля «трех топориков». — Да это ж просто подбродивший сок, а не бухло! Что происходило дальше, я помнил плохо, мы опять куда-то ехали, кричали, размахивая руками. А затем, в один прекрасный момент, когда Леня отпустил руль, мотороллер, перепрыгнув небольшой бордюр, перевернулся, и мы полетели кубарем по асфальту, сдирая в кровь ладони и коленки. Жестко приложившись головой об асфальт, я потерял сознание…* * *
— Твою мать! — с чувством произнес я. — Так мы с тобой чуть не убились! Так мы поэтому за решеткой? — Ага, — кивнул Леня. — Перебрали мы с тобой вчера здорово! Хорошо, что шлемы на головах были… — Повезло, — согласился я с приятелем. — Прикинь, какой прикол: мы с тобой умудрились перевернуться у самого отделения ментовки! Тут-то нас и повязали! — Ну, хоть с этим разобрались… — Я потер дрожащей рукой лоб, на котором отпечатался околыш ментовской офицерской фуражки. Маленькая по размеру она так надавила мне голову, что под пальцами явственно прощупывалось небольшое углубление в коже. Я вновь оглядел надетый на меня майорский китель. — Слушай, а это откуда, кто меня так нарядил? — Не вспомнил? — Леня округлил глаза. — Пока нет, — признался я, пытаясь стянуть форму. — Менты, что ли, прикалывались? — брякнул я первое, что пришло мне в голову. — Во, дает? — вновь хохотнул Леня, бросив взгляд на сержанта, стоявшего у решетки, словно призывая его в свидетели. Но мент неожиданно с опаской отодвинулся подальше от решетки, типа, сами разбирайтесь. Я недоумевал, чем могло быть вызвано такое поведение? Он явно меня побаивался, бросая косые взгляды. — Таки не помнишь? — повторил свой вопрос Леня. — Не-а! — Качнул я головой, чем вызвал новый приступ боли. — А так. — Леня вытащил из кармана ключ от мотороллера и бросил его мне на раскрытую ладонь. Я опустил глаза, разглядывая покореженный ключ. Тот был жестоко смят и перекручен, словно кусок фольги. Кто это его так? Чтобы такое сотворить, нужно обладать неимоверной силищей. Я попытался его разогнуть, но у меня ничего не вышло, только голова еще сильнее разболелась. Я покинул изуродованный кусочек металла в ладони и неожиданно вспомнил… Днем ранее — Серега! Серега! Ты живой? — Кто-то тормошил мою тушку, распластавшуюся на асфальте почти у самого входа в отделение милиции. — Живой… вроде… как… — выдавил я, усаживаясь на земле. Покутив головой и ощупав себя с головы до ног, я не нашел сколько-нибудь сильных повреждений. — Держи! — Леня сунул мне в руки ключ мотороллера. — Спрячь куда-нибудь. Ты не при делах — пассажир! А меня всяко обшмонают… О! Бегут уже красноперые! Вот свезло, бля! Да прячь уже быстрее! — поторопил он меня. Я, еще не понимая в чем, собственно дело, засунул ключ в кроссовок. — Вот охуели совсем, уроды! — Один из подбежавших к нам ментов, схватил меня за шкирку. — Подъем, дятел! — Рванул он меня за воротник, поднимая на ноги. — Ты рулевой обоза? — Не, — я мотнул головой, — я пассажир! — Красавцы! — произнес второй мент, хватая Леню. — Пройдемьте, граждане, протокольчик составим. Нас затащили в отделение и бросили на скамейку. — Так кто рулевой? — повторил свой вопрос первый мент — возрастной летеха с необъятным пузом. Из-за стеклянной перегородки на нас с интересом пялился дежурный. — Ну, я рулевой! — развязно произнес Леня, которого изрядно штормило. — И чё? — Хуй через плечо! — не остался в долгу мент. — Ключи от технического средства, документы и права на стол! — Нет у меня ключей, — произнес Леня. — Выпали где-то… Пассажира моего опустите — он не приделах! Просто сидел… Нахрена он прятал от ментов ключи, я так и не понял. Как по мне — беспонтовое это дело. — Не учи ученого, а съешь говна печеного! — заткнул рот Лене толстяк. Вдвоем с напарником они быстр обшмонали моего приятеля, изъяли документы, но ключей так и не нашли. — Слышь, пассажир! — подошел ко мне толстяк. — Встать! Я подпрыгнул с лавочки на ноги. — Ключи гони! — проревел он угрожающе. — Нет у меня ключей, — попытался отмазаться я, но не вышло. — Ключи давай! — резко гаркнул толстяк. — А то… — многозначительно намекнул он. — Да нет у меня ключей, товарищ лейтенант! — жалобно проблеял я. — Сам напросился! — ощерился мент, пробивая мне мощным ударом в печень. В моих глазах потемнело и перехватило дыхание. Я сложился пополам, тут же получив удар кулаком по хребту. — Сука! — выдохнул я, падая на колени. Во мне вдруг плесканул такой приступ злобы, что, если бы он имела материальное воплощение, то, наверное, сжег бы всю эту гребаную ментовку. — Ключик тебе? — прохрипел я, выколупывая из кроссовка искомый предмет и поднимаясь на ноги. — Ага, — довольно воскликнул толстопуз, заметив ключ у меня в руках. — А это — за пиздешь сотрудникам милиции! — Он резко пробил мне по больному месту еще раз. — Ах, бля! — Выбитый ударом воздух с шумом вышел из моих легких и я сложился в очередной раз, не замечая, как мои пальцы с легкость сминают металл ключа, словно разогретый пластилин. — Чтоб ты обосрался, падла! — пожелал я, бросая искореженный ключ на пол перед удивленным толстяком. — Да я тя… — Толстяк размахнулся в очередной раз, но так и завис с поднятой рукой. В его животе громко забурчало, да так, что было слышно во всем отделении. Он опустил руки, хватаясь за свое необъятное пузо. Лицо толстяка побледнело и стремительно покрывалось бисеринками пота. — Ой, мама! — тоненько просипел он. Раздавшийся следом звук громкого пердежа ошарашил всех присутствующих, а последовавшая за этим едкая вонь и стремительно темнеющие штаны, без слов сообщили, что мое «проклятие» сбылось. — Он чего, — радостно заржал Леня, — внатуре обосрался? Я разогнулся и гордо расправил плечи, пребывая на самом деле в полнейшем ахуе. Как это у меня получилось? Но чувствовал я себя в этот момент как-то странно, словно это вовсе и не я, а кто-то другой управлял моим вхлам упитым телом. — Че разорались, говнюки?! — послышался недовольный командный голос. — Я же сказал, у меня башка сегодня разламывается! — В проеме дверей недовольно хмурясь, стоял абсолютно лысый бравый дядька с усами, облаченный вмайорскую форму и массирующий виски пальцами. — И чем это у вас, сука, так воняет? — грозно вопросил он. — Опять бичей по канализациям собирали. — Бля, от такой вони у меня вообще ша башка сейчас лопнет! Я, к собственному удивлению, направился прямиком к майору. Подойдя к нему, я остановился, глядя на него сверху вниз, несмотря на весь свой грозный вид, росточка он оказался невысокого. — А это еще что за хрен с горы? — Усы мента встопорщились, когда я легонько шлепнул его ладошкой по лысине. От такого «фамильярного» обращения он просто охуел. — Не болит! — выскочило из меня само собой. — Чё? — опешил майор. — Голова, говорю, больше не болит! — повторил я. Мент заторможено покачал головой из стороны в сторону, покрутил шеей и выдохнул с видимым облегчением: — Бля… И правда не болит!Глава 12
Майор еще активней покрутил головой, похрустывая шейными позвонками, но давно терзавшая его головная боль, так и не вернулась. — Пройдемся, — неожиданно предложил он, — пошепчемся в моем кабинете. Я взглянул на ошарашенные морды его подчиненных ментов и не менее озадаченную физиономию Лени. - Пошепчемся, — утвердительно кивнул я. — Только моего кореша не кошмарьте, — вежливо попросил я майора. — А то всякое-разное бывает-случается… — Этого? — Указал на Леню указательным пальцем майор. - Угу, — вновь кивнул я. — Слышали? — рявкнул майор на подчиненных. — Не трогать его… Пока, — немного подумав, добавил он. Видимо не определился еще, как быть с этим неожиданно наглым сопляком. Со мной, то есть. — Так точно, товарищ майор! — кисло отрапортовал пузатый летеха, пытаясь прижаться спиной к стене, чтобы скрыть мокрое конфузное место, что постепенно лишь прибавляло в площади, расползаясь уродливым темным пятном вниз по его штанине. — Да, и проветрите, наконец, в этом гадюшнике… — поморщившись, добавил начальник. — А то говном несет так, что глаза на лоб лезут! Распустились тут… — проворчал он, подхватывая меня под руку и утаскивая на лестницу, ведущую на второй этаж. — Ты кто такой, пацанчик, — произнес он, остановившись у своего кабинета и вперивая в меня взгляд своих покрасневших глаз, набрякших прожилками кровеносных сосудов, — экстрасенс, что ли? Типа Чумака, или Кашпировского? - Ты, командир, меня с этими клоунами юродивыми не равняй! — презрительно скривив губы, фыркнул я (и откуда во мне столько наглости?), проходя следом за майором в кабинет. — Я не какой-нибудь там засиратель мозгов из зомбо-теле-ящика, а реальный Надзирающий! Мля, да откуда во мне это берется? Дичь какая-то! Какой, нахрен, надзирающий? Я и слово-то такое в первый раз слышу! Я чувствовал себя, словно в наркотическом дурмане, как будто мной управлял кто-то со стороны… Кто-то другой… Незнакомый… Однако, одновременно с этим я чувствовал, что этот кто-то, никто иной, как я сам! Как такое могло быть, я не понимал, да и залитые алкоголем мозги, одномоментно впавшие в полную прострацию, оказывались полноценно соображать. Я словно действовал на полном автопилоте, когда от тебя ничего не зависит. — Надзирающий? — удивленно приподнял брови лысый майор, падая в кресло за столом. — Это, типа, смотрящего на крытке? - Ну, можно и так сказать, — криво усмехнулся я, без спросу вальяжно располагаясь на стульчике возле стола начальника. — Только моя крытка пообширнее будет… Намного пообширнее, дружище! Майор тем временем достал из тумбочки початую бутылку трехзвездочного армянского коньяка «Арарат» и два стакана, в которые разлил его остатки. — Выпьешь со мной? — спросил он, подвигая ко мне один из стаканов. Я взял его в руки, поднес к лицу и принюхался, после чего «зябко» передернул плечами — запах предложенного ментом дешевого пойла совсем не вдохновлял. Нет, коньяк был нормальным, всяко лучше самогона, браги и даже водяры. Но мне отчего-то казалось, что я в своей жизни пробовал и лучшую выпивку. Много лучшую. Вот только когда я успел её попробовать? Хоть убейте — не скажу ничего путного! - Погоди-ка, майор! — неожиданно остановил я мента, вознамерившегося проглотить одним махом свою начисленную дозу спиртного. — А? — не понял моей заминки мент. - Подожди, говорю, — повторил я, протягивая руку к стакану с его пойлом. — Так-то оно получше будет, — добавил я, буквально на секунду проведя рукой над его стаканом. Жидкость в нем, к моему большому удивлению, неожиданно поменяла цвет и консистенцию, стала более тягучей и приобрела насыщенный янтарный оттенок. — Только не торопись, — предупредил я майора, — насладись ароматом и вкусом настоящего дорогого напитка, а не той клоповки, которой ты нажираться привык! Я провел рукой и над своим стаканом — моих ноздрей вдруг достиг одуряющий аромат настоящего дорогого и выдержанного коньяка. Откуда я знаю, как может пахнуть конина, одна бутылка которой стоит, как подержанная «Копейка»? Не знаю. Вот такой вот парадокс нарисовался, хер сотрешь! Я знаю, но откуда — не знаю… — Как это? — озадачился майор, прерывая мои пытки докопаться до убегающей истины. Его шевелящиеся ноздри тоже уловили кардинальным образом изменившийся запах алкогольного напитка, который однозначно изменился в лучшую сторону. И намного в лучшую! Шумно вдохнув сложный букет дорого напитка, он осторожно пригубил получившийся продукт и прикрыл глаза в немом изумлении. — Что это? - Это — настоящий коньяк! — безапелляционно заверил его я, смакуя жидкость, что поменяла (и явно моими усилиями!) не только цвет и запах, но и вкус. — Наслаждайся, майор! Когда еще такой амброзии попробовать доведется? Майор, следуя моему совету, не спеша выцедил свою норму, явно наслаждаясь букетом. Затем расслабленно выдохнул, ароматизировав душный застоявшийся воздух кабинета, насыщенным букетом выдержанного коньяка, и поставил стакан на стол. — А воду в вино превращать можешь? — неожиданно хрипло спросил он, пристально глядя мне в глаза с какой-то потаенной надеждой. - Могу, — рассмеялся я ему прямо в лицо, наблюдая, как расширяются у майора глаза, становясь размером с чайные блюдца. — Только нахрена? Коньячок всяко получше бу… Э-э-э, ты чего это творишь, братская чувырла? — Я едва успел схватить за грудки сползающего с кресла на пол майора, который явно планировал бухнуться передо мной на колени. — Я, хоть и воду в вино превращать умею, но ты меня с Иисусом не ровняй! Мне твои молитвы до фени! Сядь, где сидел! Майор послушно вернулся в кресло и бессильно обмяк, навалившись грудью на стол. — Спаси… — прокаркал он передавленным спазмом горлом. - Вкепай еще стаканчик! — предложил я ему, указав на чудесным образом вновь наполнившуюся тару. — А после поговорим… Обстоятельно… Майор ухватил стакан и залпом всадил коньяк, даже не чувствуя его вкуса. Словно стакан банального шила намахнул. - Ох, — недовольно поморщился я. — На тебя только добро переводить, ментяра! Не делай так больше! Обижусь… — Кто ты? — выдохнул майор, перебивая мое старческое брюзжание. — Бог? Ангел? Демон? Экстрасенс? Инопланетянин? Кто? Да, хотя, мне посрать, кто ты! — Он обреченно взмахнул рукой, а в его голосе неожиданно зазвучали истерические нотки. - О! А это уже интересно! — весело хохотнул я, вновь наполняя свой и его стаканы. — Вот таким ты мне больше нравишься! В жопу титулы и звания! Я люблю по-простому… — Кем бы ты ни был! Помоги, и я отдам тебе свою душу… — зловеще зашептал майор, придвигаясь ко мне по столу. В его глазах заплясали огоньки сумасшедшинки. — Если надо — кровью подпишу… - Так, майор, кончай этот балаган! — незнамо с чего разозлившись, прикрикнул я на мента. — У нас тут не средневековый театр! Расскажи лучше, что у тебя случилось, приятель? — Вот, — майор нервно цапнул со стола фоторамку, стоящую ко мне тыльной стороной и, развернув «лицом», продемонстрировал снимок улыбчивой симпатичной женщины лет сорока, — это моя жена… - Тебе повезло, — на полном серьезе произнес я, мельком пробежавшись по открытому доброму лицу, — красивая женщина. И по улыбке видно — славная она у тебя… — Славная… добрая… отзывчивая… да… — Взгляд бравого вояки неожиданно потух, словно где-то у него в голове задули свечу. — Любимая… Только рак у нее… Неоперабельный… Все врачи отказались… Я уже и деньги… И по чудотворцам разным… и по монастырям возил… И к знахаркам… Но нет… Не помогло… Умирает она… Умрет, если не помочь… Если можешь… Возьми хоть мою жизнь, хоть мою душу… Но спаси её… Спаси! Молю! — Он вновь начал сползать с кресла, намереваясь опять встать передо мной на колени. - Э-э-э! Дядя! Мы ж договорились! — Резко гаркнул я на него. — Сядь, сука, и успокойся! Ты мужик, или где? — Все, что хочешь, для тебя сделаю! — продолжал лепетать майор. И у меня было такое чувство, что если бы не разделяющий нас стол, он бы мне ноги целовать начал. — Рабом твоим до скончания дней бу… - А ну смирно! — заорал я на него, что майор даже подпрыгнул на своем кресле от неожиданности. — Ты ж офицер, твою в жопу медь! — Не могу я так больше! — Майор обхватил свою лысую голову руками. Мне в глаза бросились его крепкие пальцы с обгрызенными до мяса ногтями. — Не могу смотреть, как она мучается… — Из его глаз на стол упали крупные капли, пятная соленой влагой разложенные бумаги. — Как увядает красавица моя… Хоть в петлю лезь! Держусь… Ей и так тяжко, а тут я… Пытаюсь бухлом все забить… Но не выходит… Не берет, падла, сколько б не выжрал! Только башка трещит… А у нее так всегда… — майор совсем расклеился и сник, распластавшись ветошью по столу, словно из него вынули какой-то стержень. Да, видно, что на пределе мужик… Жаль, но я ж не сказочный кудесник… От рака избавлять не могу… - Сопли подотри, майор. — Я протянул менту платок, чудесным образом материализовавшийся в моей руке. — Попробую я твоему горю помочь! Или все-таки могу? — Я… спа… — Плечи майора заходили ходуном, он взял из моей руки платок и громко в него высморкался. Пока он «приводил себя в порядок», я внимательно разглядывал фотографию его жены, взяв в руки фоторамку. И мне на секунду показалось, что где-то в районе её головы присутствует некая чернота. Затемнение. Расползшаяся полупрозрачная «клякса»… Неожиданно клякса мигнула, посветлела и бесследно исчезла, словно её стерли ластиком, словно никогда и не было. Почудилось наверное — простая игра теней. Я поставил фото на стол, откинулся на спинку стула и произнес: - Она здорова. — Что ты сказал? — вскинулся майор, не смея поверить в мои слова. - Ты глухой, майор? — Я вновь принялся цедить коньяк. — Может тебе к ЛОРу записаться? Ухи прочистить? Здорова она! Полностью! — Ты… не врешь? Не шути так со мной… — начал было майор, но я его резко прервал: - Тебя как зовут, дядя? — Степан… — заторможено произнес мент, не открывая от меня своих слезящихся опухших от слез глаз. — Филиппович… Зябликов. Одна тысяча девятьсот… - Хватит-хватит! — замахал я руками. — Ты мне всю биографию собрался рассказать? А, Филиппыч? — Я… я до сих пор в себя прийти не могу… — признался майор. — Она… действительно… здорова? - Блин, ну вот как тебе это доказать? — спросил я. — Пусть завтра в больничку топает. Анализы, там, сдаст… Флюрку, там, рентген… Ну, все, что в этом случае положено… Я, как бы, в этом вопросе полный профан. — Можно, я позвоню? — дрожащим голосом попросил Зябликов. - Да звони на здоровье, — пожал я плечами, — кто ж тебе запрещает? Степан Филиппович схватил с телефонного аппарата, стоявшего на столе, трубку, и бешено принялся вращать диск. — Алло! Алло! Любушка? Ты как, птичка моя? Лучше? Правда, лучше? И голова не болит? Первый раз за столько времени и не болит? А лекарство? Не принимала еще? Прямо резко стало лучше? И слабости нет? И… Я понял… Ну, ты лучше, не вставай! Полежи еще! Я, как только освобожусь, так сразу и буду! Да-да, и я тебя целую… Положив трубку на рычаг негнущимися пальцами, Зябликов на секунду завис, погрузившись в некую прострацию и глядя бессмысленным взглядом куда-то в стену. - Э-э-э! Филиппыч! — Пощелкал я пальцами у самого его носа. — Не спи — замерзнешь! — Лучше… — Выдохнул майор. — Ей действительно стало лучше! А ведь уже и лекарства не брали. Ей уже и наркоту выписали… А тут… — Он опять начал съезжать со стула на пол. - А ну стоять! — Не дал я свершиться очередному коленопреклонению. — Давай еще по стописят… — Давай, — гулко бухнул майор, уже не удивляясь тому, как сам собой наполнился его стакан. - Только не надо залпом глыкать! — предупредил я его. — Не нервируй меня, Муля! Пей постепенно. С толком. С расстановкой! Че добро переводить? Это потом можешь свою клоповку, хоть жопой жрать… — Правда, что она здорова? И я еще не шизанулся? — первое, что произнес майор, опустошив стакан с толком и с расстановкой, как я ему настоятельно советовал. - Насчет твоей шизы — не знаю, — пожал я плечами. — Тут бы со своей разобраться… — Так и не скажешь… те… кто вы? — неожиданно залебезил Зябликов, поглядывая с неким благоговением. — Я уже говорил. Ты, Филиппыч, походу, меня совсем не слушал? — Это про то, что Надзирающий ты…вы? — уточнил мент. - Ну… — Слушай… те… а Бог есть? — неожиданно бухнул он. - Лично не встречался, — признался я. — Но побывав разок в аду — думаю, что есть… — В аду? — ахнул майор, покрывшись нездоровым румянцем. Да и меня, честно говоря, основательно так пробрало. Че этьо за тварь в мою башку внедрилась? Сук! Сука! Да что же делать-то?! — Значит, все-таки демон… И насрать, что со мной будет! — решительно выдал он следом. — Лишь бы с Любушкой все было в порядке. Блин, какой самоотверженный мужик! Я даже ему позавидовал: сразу видно — жену действительно любит. - Да не демон я, Филиппыч! — Я тем временем расхохотался в голос. — Не каждый, кто в аду был — демон! Там и другого добра хватает! Фух! — Я с облегчением «выдохнул». Хоть не демон — и то хлеб! — Это Он тебя… Вас… ко мне послал… ну Сам… Хозяин… Бог… - Мля, вот ему делать больше нечего! Так, Филиппыч, не впадай в маразм! — посоветовал я ему. — Живи по совести, на бога надейся, но и сам не плошай… Да и меня тут немного, я в единственном числе… Завязывай выкать и лебезить! — Можно на «ты»? — сразу понял меня майор. - Нужно, Филиппыч, нужно! — кивнул я. — Не разводи беспонтовых политесов! И без них тошно! — А че, у вас там, — он ткнул пальцем в потолок, — такого не принято? - Знать бы где это «там»? — устало выдохнул я. — Я в последнее время никак вкурить не могу, что со мной происходит, — теперь, видимо, уже пришла и моя очередь признаваться. — Вроде и знакомое все вокруг… вроде и помню я это все… но это уже было… но не так… словно и не я это… а вроде и я… Туман вокруг и вспомнить ничего толком не могу… Твою мать! Вот прямо с языка снял. Но ведь я же это произнес? Или нет? Словно во мне двое уживаются — я и я, только какой-то другой… Нет, без бутылки тут не разобраться! - Да, без бутылки тут не разобраться! — словно в унисон моим мыслям произнес я, который и не совсем я. Тот, который… в общем, во мне сидит… Бля, да я так с ума сойду! На столе перед майором из воздуха соткалась огромная бутыль Чивас-качелька. - Ты против вискаря ничего не имеешь? — поинтересовался я у майора. — Ничего… — Зябликов помотал головой, видимо, исчерпав лимит удивлений. А вот я все никак не мог успокоиться: на моих глазах творились настоящие чудеса. Которые, по всей видимости, творил я сам. Правда никак этого не осознавая. Но как я это делал? И я ли это делал? Бред! Бред! Бред! А мои руки уже сами собой вскрывали бутыль с импортным спиртным, какого я никогда в жизни не видел, и заполняли по поясок граненые стаканы жидкостью с насыщенным темно-янтарным цветом.* * *
Как я не пытался вспомнить, что было дальше, у меня не никак получилось. Да и те моменты, которые выдавала моя память, попахивали откровенным бредом сумасшедшего. Или словившего белочку алкаша. Не-е-е, такого и быть не могло: по мановению пальцев я излечивал тяжело больных, доставал из воздуха импортное бухло и платочки для соплей, только что мертвых не воскрешал! Не-е-е, надо держать язык за зубами, а то наверняк в дурку определят! Хотя, с пьяных глаз чего только не померещиться и не приснится. — Ну, вспомнил? — вновь спросил меня Леня. — Не-а, — осторожно мотнул я головой, чтобы «не расплескать» набирающую обороты головную боль. Чувствую, ждет меня сегодня жуткое похмелье. — Это я его так? — покрутив в руках изуродованный ключ от мотороллера, спросил я Леню. — Вот, дерьмо! — хлопнул себя по ляжкам мой новый приятель. — И как мента заставил обосраться при всем честном народе, тоже не помнишь? — Это все я? — Скорчив недоумение на помятом лице, добавил я. — Блин, Серега, да ты самое интересное пропустил! — с сожалением протянул Леня. — А как с начальникам ментовки бухали какой-то жутко блатной вискарь на качелях? — Мы с начальником ментовки бухали на качелях? — Да не, там у него бутылка была такая здоровая на качелях, чтобы удобно наливать… — Он всмотрелся в мою «непонимающую» физиономию и махнул рукой. — А с чего это начальник ментовки к нам такой любовью воспылал? — Я решил повысить градус собственного непонимания ситуации, чтобы уже наверняк ко мне вопросов не было. — Да еще и бухали жутко блатной вискарь… — Блин, Серега, да мне откуда знать? — пожал плечами Леня. — Ты как того мента обосраться заставил, а потом голову начальнику вылечил, вы с ним в кабинете что-то перетерли… — Лень, ты ничего не путаешь? Я не Кашпировский, головы без аптечных колес лечить не умею. У самого сейчас башка лопнет! Цитрамона ни у кого нет? — спросил я, обведя взглядом присутствующих рядом с обезьянником ментов. Те поспешно замотали головами. Ну да, если весь этот бред, который я умудрился вспомнить, не привиделся мне в пьяном кошмаре, никто из них реально не хочет обдристаться на ровном месте перед всей честной компанией. — Можно поискать… — несмело проблеял худенький молодой патрульный. — Цитрамона поискать… — уточнил он. — Какого, нахрен, цитрамона, Косицин? — громыхнул над моим ухом бодрый и веселый голос. — Лечить подобное надо подобным! Я скосил глаза, стараясь не двигать головой: я умудрился пропустить момент появления в камере майора Зябликова. Да, это именно он нарисовался передо мой с круглым жестяным подносом в руках (и где только раздобыл?). На подносе стояло два полных стакана, заполненных явно совсем не яблочным сиропом. Бухло! Опять бухло! Да когда же все это кончится? Меня едва не вывернуло на цементные полы камеры. — Давай, родной! Давай, Сергей Вадимович — лечиться пора! Сука, и откуда он мое отчество знает? Я, вроде, ничего такого ему не говорил… Хотя, что было после первого стакана качельки? То-то же! Я послушно протянул руку, в которую майор ловко вложил такой эргономичный граненый стакан, по легенде созданный самим архитектором Мухиной, автором скульптурной группы «Рабочий и колхозница», что в Москве на ВДНХ… Бля, ну откуда во мне это берется? Знать такого не знал, ведать не ведал! И на тебе! Я посмотрел в стакан, передернул плечами и принялся загонять в себя осточертевшее спиртное.Глава 13
После первых двух глотков я поперхнулся и едва не блеванул. Опохмел с утра — ну, не мое это! Не могу я так! Не дорос еще до такого состояния, что ли? — Тихо-тихо! — Майор попридержал своей рукой, едва не пролитое мною бухло. — Тут с толком надо! С расстановкой… — Дядь… Товарищ майор… — жалобно проблеял я, отодвигая стакан подальше от себя. — Не идет оно! Не надо! — Попытался отвертеться я от спиртной экзекуции. — Ведь только хуже сейчас будет! — Ничо-ничо, пацанчик… А вы чего вылупились, ушлепки? — Майор нахмурился, цепляя недобрым взглядом невольных свидетелей: его подчиненных и Леню, с интересом наблюдающих за странными телодвижениями ментовского начальства. — Свалили все нахрен отседова! Тут вам не цирк! Камера вмиг опустела — связываться с похмельным майором не хотелось никому, и мы остались наедине. — Глотай, Сережа — лекарство вкусным не бывает! — Придвинулся ко мне мучитель, с силой поднося стакан с вискарем к моему рту. — Сука, ну почему так… — Успел выдавить я до того, как в мой рот устремилась добрая порция спиртного. Она обжигающей рекой пролетела по пищеводу, затем горячей волной разошлась по венам, и разорвалась в голове. Картинка вмиг смазалась и слегка раздвоилась, ударная доза вискаря неслабо так торкнула по старым дрожжам. Головная боль вмиг улетучилась и я мгновенно опьянел, потеряв ориентацию в пространстве. Но тот неизвестный я, который все время во мне сидел, мгновенно перехватил инициативу: - Ты охуел совсем, Филипыч? — надсадно кашляя, зашипел я, перехватывая второй рукой практически опустевший стакан. — Утопить в вискаре меня решил, удод? — Сергей Вадимыч, родной! — обрадовано полез обниматься майор. — Вернулся! - А я куда-то уходил? — Я огляделся по сторонам. — Бля, нихрена сообразить не могу… Мы что, всю ночь с тобой пробухали, Зябликов? — Было дело, — довольно улыбаясь, подтвердил майор. — Мне кажется, я понял, в чем твоя проблема, Сергей Вадимыч! — заявил он мне. - Сука, ну почему я опять в полное гавно? — проскрипел я, допивая остатки вискаря из стакана. — Я жутком в запое, да, Филиппыч? Сколько мы с тобой уже колдырим? Неделю? Месяц? Голова словно дерьмом набита! Сообразить не могу: где я, кто я, когда я… — Всего лишь со вчера бухаем, Вадимыч, — ответил майор. - Как нажрался я вчера… — произнес я, и в моих руках прямо из воздуха неожиданно организовалась электрогитара, подключенная к так же неожиданно возникшему в углу камеры усилителю с огромными колонками. — Вадимыч, — испугано покосился на меня майор, — ты чего это творишь? - Пили с ночи до утра… — И я, который и на простой-то гитаре играть не умел, хотя мой дед — музыкант-самоучка и пытался меня в детстве учить, взял первый аккорд. Колонки отозвались низким «железным» звуком, зазвучали мощно и солидно. А затем я выдал такой проигрыш, словно настоящий профессиональный музыкант. За решеткой камеры появились изумленные рожи подчиненных майора, такой мощный звук они никак не могли игнорировать. Из-за их спин выглядывал и напрочь ошалевший Леня. Но майор уже не обращал на них внимания, он во все глаза пялился на меня. Ну а я, соответственно, отмачивал по-полной: - Как нажрался я вчера, Пили с ночи до утра. А теперь башка трещит, словно я в тисках. Кто-то за стеной Вдруг пришел за мной. Что-то на меня нападает страх.Черти, смойтесь с глаз! Не хватало вас! Эй, ты, у стены, ща как залеплю! Сколько их вокруг Появилось вдруг. Я на потолке затяну петлю. Я их шепот разобрал - Кто-то ждет убить меня. Кто-то в дверь мою стучит — я открыл окно. Если кто зайдет - Меня не возьмет. Я четям не дамся в руки все равно! Черти, смойтесь с глаз! Не хватало вас! Эй, ты, у стены, ща как залеплю! Сколько их вокруг Появилось вдруг. Я на потолке затяну петлю. Прочь, белуха, прочь! Стало мне невмочь. Больше эту нечисть я терпеть не мог. Встал на стульчик я. Шею жмет петля. Табуретку черт выбил из-под ног. Черти, смойтесь с глаз! Не хватало вас! Эй, ты, у стены, ща как залеплю! Сколько их вокруг Появилось вдруг. Я на потолке затяну петлю. (https://www.youtube.com/watch?v=gywUgZq7378) Отзвучал последний аккорд, и в камере воцарилась нехорошая и практически мертвая тишина. Постояв немного и, видимо, слегка справившись с чувствами, майор выцедил свой вискарь и резко обернулся к подчиненным. — Товарищ майор, — озвучил мнение остальных рядовой Косицин, — а откуда музыкальная аппаратура в обезьяннике взялась? — А… Кх-м… Вот… — забуксовал майор, пытаясь объяснить необъяснимое. — А вас сюда кто звал? — Ничего так и не придумав, он резко перешел в наступление. Ведь лучшая защита — это нападение, а величина звезд на погонах и звание начальника легко позволяли это провернуть. — Свалили все отсюда! Живо! — И мы вновь остались с Зябликовым один на один. — Вадимыч, ты как? — участливо заглянув мне в глаза, спросил майор. Я неопределенно помотал рукой — так, не шатко, не валко. — Ну, ты и выдал! — восхищенно произнес он. — Прямо мои вчерашние мысли этой песней озвучил. Я ведь было тоже, чуть в петлю не влез… - Это не я, — я мотнул головой, — это «Сектор газа»… Есть такая известная группа. — Не слышал о такой, — ответил Зябликов, тоже покачав головой. - У… А Союз уже развалился? — как бы, между прочим, спросил я, снимая с ремня гитару и пристраивая её в угол камеры. — Ну, прибалты уже заявились на выход… — сообщил Зябликов. - А путча еще не было? — уточнил я. — Чего? — не понял майор. — Какого путча? - Понятно, девяностый год на дворе, — определил я, немного покубатурив. Ну, так и понятно, что девяностый, я-то это прекрасно знал. А вот тот я, который во мне, похоже, не очень. — Да, — подтвердил Зябликов. — Мы в СССР, во Владивостоке. Девяностый год на дворе, конец июня… - Твою дивизию! — выругался я. — Это ж я тогда, в первой своей жизни в институт во Владике поступал… — Как это? — выпучил глаза мент. — У тебя этих жизней, Вадимыч, что ли, несколько было? - Бывает и не такое, — философски заметил я. — Только какого хрена я опять в девяностом году делаю? — Пф-ф, — Зябликов только развел руками, — не по рангу вопросы задаешь, Сергей Вадимыч. Ты лучше, чего попроще сообрази. - А, — опомнилсяя, видимо с трудом преодолевая алкогольное опьянение, — чего ты там за тайну века раскрыл? Сказал, что понял, в чем моя проблема. Ну, давай, выкладывай, Мегрэ доморощенный! — Я криво усмехнулся. — Я, конечно, не гений криминальной логики, — тоже усмехнувшись, произнес майор, — но кое-чего в черепушке водится… - И чегой-то там у тебя водится? — Хочется надеяться, что немного мозгов, все же, найдется, — без излишней скромности произнес майор. — Академиев, конечно, не кончал, но в Высшей школе милиции нас неплохо обучали. Так что прикинуть хер к носу могу. - Ну и чего ты там себе наприкидывал? — уточнил я. — А вот чего… Ты, Вадимыч, уж не обессуть, но я тебе всю правду, вот как на духу, выложу… - Да давай уже, не тяни, детектив Катанья, — поторопил я его. — Че там, по-твоему, со мной не так? — А все не так, — произнес Зябликов. — Я тут за тобой понаблюдал… В тебе словно бы два человека… — он замолчал, но после решительно добавил, — или нечеловека… уживаются. В одном теле. Когда ты трезвый, то сопляк сопляком. Меня даже дяденькой назвать умудрился, — он усмехнулся в усы. — Но стоит тебе только хорошенько опьянеть — то в этом сопляке такое всплывает, что просто жуть берет! Вот оно в чем дело! И как это я сразу не догадался? - Всплывает? — мои губы сами задали следующий ворос. — Как дерьмо в проруби что ли? — Дерьмо в проруби не всплывает, а болтается, — поправил меня майор. - Ладно, Филиппыч, не цепляйся к словам! — Вот, — мент продолжил выкладывать свои предположения. — Когда ты под ударной дозой алкоголя ты себя и ведешь абсолютно по-другому: повадки, взгляд, голос командный. Да ты даже фразы иначе строишь, как настоящий мужик, поживший на свете, а не как прыщавый сопляк! А чудеса и фокусы… Это вообще уму непостижимо! Вот! — Все это майор выложил на одном дыхании и остановился, чтобы перевести дух. - И какие выводы ты сделал из всей этой хрени? — глухо спросил я его. — У тебя, Сергей Вадимыч, либо жуткое раздвоение личности на фоне алгогольного токсикоза… - Либо? — удивленно приподнял я одну бровь. — Либо ты подселенец… - Кто? Какой, к ебеням собачьим, подселенец? — А такой! — не съехал со своих раскладок майор. — Я тут на досуге фантастикой балуюсь… - Ну и? — Ты — существо иного плана, — заявил, не дрогнув ни единым мускулом и глядя мне прямо в глаза Зябликов. — Может ангел, либо демон… - Надзирающий я, — напомнил я ему. — Вот, — обрадовано ухватился майор, — надзирающий! Не знаю только, с чем его едят, этого надзирающего: то ли так откусывают, то ли тонким слоем на хлеб мажут. Но понял только одно — ты в этого пацанчика попросту подселился! И как только он в сиську набухается — твоя личность из него прет! - То есть, поэтому я постоянно в гавно? — Ну, вот! — довольно кивнул мент. — Ты помнишь момент, до того, как ты с утра стопку замахнул? - Смутно, — признался я, наморщив лоб и пытаясь поярче вспомнить свои ощущения. — Как в тумане или во сне. Действие вроде и с тобой, но ты ничего сделать не можешь — словно в кем-то отснятом фильме живешь… Только наблюдать и мошешь… Как будто со стороны… — А я что говорю! — победно воскликнул Зябликов. — Но едва я в мальца влил дозу, ты тут же выскочил, как чертик из коробочки! - А, пожалуй, есть в твоих доводах реальное зерно, — подумав, признал я его правоту. — Есть зеркало? — неожиданно спросил я. — В туалете, — ответил майор. — Пройдемте? Покачиваясь, мы под ручку с Зябликовым вышли из камеры и, под пристальными взглядами ментов, прошествовали в туалет. Едва взглянув в мутное стекло старого зеркала со вздувшейся и местами отслоившейся амальгамой, я с облегченным вздохом произнес: - Сука, это точно я! Только совсем зеленый еще. — Уверен? - Еще бы! А говорят дважды в одну реку не войти… Если мне не изменяет память, это уже третий раз. Похоже, история на мне зациклилась. Либо здесь, в девяностых, есть незримая точка бифуркации… — Чего точка? Бифуркации? — переспросил майор. - Эх ты, а еще фантастикой увлекаешься, — снисходительно похлопал я Зябликова по плечу. — Матчасть учить надо! Бифуркация времени-пространства в научной фантастике — это разделение времени на несколько потоков, в каждом из которых происходят свои события, отличные друг от друга. В параллельном времени-пространстве одни и те же герои могут проживать разные жизни. — Так, выходит, с тобой это сейчас и происходит? — без обиняков поинтересовался Степан. - Очень похоже, — согласился я. — Только большую часть своей и первой, и второй жизни я не помню — обрывки какие-то… Слушай, а чего я вообще в твоей ментовке забыл? — Так ты это, с корешем своим прямо перед нашим входом на мотороллере преевернулись. Да и еще и ужаленные не по-детски! - Ха! Серьезно? Так я помню этот момент! Меня тогда твои архаровцы отхерачили… Но спасибо, что на тормозах все спустили и в институт не сообщили, а то накрылось бы мое поступление медным тазом. Вот оно, значит, куда меня занесло… — Тот, который тоже я, но «подселенец» хрен его знает, то ли из будущего, то ли из еще какой отдаленной задницы, слегка подзавис, и я почувствовал, что вновь перехватываю управление собственным телом. — Э-э-э, Вадимыч, не спи! — Майор обеспокоенно заглянул мне в глаза и, видимо, что-то там увидел, что ему не понравилось. — Пойдем-ка со мной, хлопчик. — Он потянул меня за рукав. Мы вышли из туалета, поднялись по лесенке на второй этаж и вошли в его кабинет. — Ну-ка… — Зябликов быстро плеснул в стакан еще пойла из качельки, и почти насильно влил мне его в глотку. - Гребаная тетя, как ты постарела! — Сморщившись, я выдохнул винные пары в лицо майора и осмотрелся. — Я че, пять вырубился — мы ведь только что с тобой в толчке были. — Ты трезветь начал, — пояснил Зябликов, — и мальчишка опять наружу вылез. Ну, это он явно обо мне. - А ты, значит, меня подлечил, старый хрен? — ехидно прищурился я. — Кто бы меня в старости упрекал, — хохотнул майор. — Тебе лет-то, уж всяко поболе моего! - Уел, засранец, уел! — кивнул я головой, подтверждая его правоту. — Я тебе вот что хотел сказать, Сергей Вадимович — вдруг твой пацанчик… - Хех, да это я — только молодой… — Да похрен, — отмахнулся мент, — вдруг ты, который молодой, после всего, что с ним приключилось, бухать напрочь завяжет? - А, вот ты о чем? — уловил я направление мыслей Зябликова. — Ну, какая-никакая, а вероятность подобного исхода, несомненно присутствует, — согласился я. — Тогда вот эта твоя «чудотворная личность» попросту перестанет существовать. - Ну, да, — кивнул я. — Может оно и к лучшему, Филимоныч? Ведь я, со своей дырою в памяти, таких дел тут у вас наворотить смогу — хера разберетесь! — Давай так, — предложил майор, — я за твоим носителем, ну, за тобой молодым, пригляжу… Чтобы чего… На всякий… А там, глядишь, тихой сапой и срастетесь со временем в одно целое… - Насчет приглядеть — дело говоришь! — согласился я. — Насколько я себя молодого помню — покуролесил, по-дурости, изрядно. Пригляди, Филимоныч, в долгу не останусь. — Та ты это, уже… — опешил майор. — Какой долг? Это я перед тобой всю жизнь в неоплатном долгу ходить буду! Я домой утром позвонил, а… — Его голос неожидан осип и на глаза навернулись слезы, которые он «промакнул», костяшкой кулака. - С женой все в порядке? — Я добродушно улыбнулся. Зябликов не ответил, а лишь молча и поспешно кивнул. - Ну и здорово, что хоть кому-то сумел помочь за такой короткий срок! — Вадимыч… — Майор облапил мою субтильную подростковую фигурку, повисая у меня на груди. — Я… я… - А не спеши ты меня хоронить, Филимоныч! — Я отодвинул майора в сторонку, и в моих руках вновь появилась гитара, только на этот раз обычная аккустическая. - А не спеши ты нас хоронить, А у нас ещё здесь дела, У нас дома детей мал мала, Да и просто хотелось пожить. А не спеши ты нам в спину стрелять, А это никогда не поздно успеть, А лучше дай нам дотанцевать, А лучше дай нам песню допеть. А не спеши закрыть нам глаза, А мы и так любим все темноту, А по щекам хлещет лоза, Возбуждаясь на наготу. А не спеши ты нас не любить, А не считай победы по дням, Если нам сегодня с тобой не прожить, То кто же завтра полюбит тебя? (https://www.youtube.com/watch?v=9Uiom8VfslI) — Кто это? — размазывая сопли и слюни по лицу, спросил майор. - Это «Чайф», старина! Бля, песня на все времена! — Чайф? — удивился Зябликов, не прекращая всхлипывать. Да уж, накидались мы уже основательно! — А почему я эту песню раньше не слышал? - Выходит, её время еще не пришло, — печально произнес я, откладывая гитару в сторонку. — Годика через три услышишь. — Я взглянул на опухшую от пьянки морду майора и произнес: - Хороший ты мужик, Степа! А у тебя дети есть? — Есть, — всхлипнул Зябликов, — двое: мальчик и… мальчик… - Ну, бля, кино! — расхохотался я во весь голос. — Береги семью, Степа — и все у тебя будет заебись! — Уважаю тя, Сережка! — произнес майор, боднув меня головой в плечо. — Настоящий ты мужик! - Вот, что бывает, когда нажираются до поросячьего визга двое здоровых ушлепков! — продолжая хохотать, я обнял мента за плечи и поцеловал в лысую макушку. — Уважаю, сука! Будущая жизнь у тебя, конечно, будет не сахар, — выдал я прорицание, — девяностые, как-никак, на дворе! Но ты выдержишь! Выдержишь, и выживешь, Филимоныч! А я помогу! Держись за семью, не прогибайся под этот гребаный изменчивый мир… Че смотришь, ментяра? Наливай!
Глава 14
Закончив слезно лобызаться, мы выпили еще по одной, затем еще и еще. Вскоре мои мысли начали путаться — такая ударная доза спиртного оказалась мне не по карману. Хотя мой «сосед», видимо, чувствовал себя бодрячком. И непонятно, по каким причинам его не пронимало так, как вашего покорного слугу. После очередного стакана, хер его знает, какого по счету, Зябликов спросил меня заплетающимся языком: — Слу-шай Вад-д-димыч, а ты д-д-действительно там п-п-п-п-побывал? - Там, это г-где, Степа? — не менее заплетающимся языком ответил я. — Огласит-т-те весссссь ссссписок пжалста! — В ббубуубубудущем! — с трудом справившись с необычайно «сложным» словом, выдохнул майор. — Чего ты там про грядущую жопу г-г-говорил? - Знач-ч-ч-чица так, Филиппыч, — произнес я, пытаясь собрать в кучу разбегающиеся глаза, — бери листочек и записывай! Подробно запис-с-сывай! Ничего не упусти! — распоряжался я. — Я те ща как на духу все бубудущее откр… кро… ю… Мент засуетился, выискивая чистый лист и ручку. Приготовив писчие принадлежности, он уставился на меня с видом прилежного студиоза, готового конспектировать каждое слово умудренного непреложной истиной профессора. То есть меня. - Знач… так, Степа, — произнес я, — жопа в пока еще существующей стране советов начнется уже нынешней осенью! Понял? — Понял… — Кивнул Зябликов, едва не свалившись со своего кресла. - Блин, это ж опять двадцать пять! — задумчиво произнес я. — Именно с этой жопы я начинал строить свою империю в прошлый раз… — Империю? Так ты, выходить, царь? - Бери выше — император, — подбоченился я, — империя всеж, а не хер в стакане! — А… понял… — буркнул Зябликов, уткнувшись в чистый лист. — Так чего там с жопой? - С какой жопой? С моей? Если с моей — то все в поряде… Ты чего это, Зябликов? Ты на мою жопу глаз не клади! Я, блядь, не толерантная европейская сволочь, мигом глаз на жопу натяну… — Да не, — отмахнулся от моего пьяного бреда майор, — я про жопу страны. - А, извини братан, — гулко стукнув себя кулаком в грудь, произнес я, — тут же совдеп еще, у вас еще педрильные гамадрилы не в почете. — А у вас чего, там, в будущем, совсем гакнулись? — подохренел майор. — Ты же о реальных пидорах сейчас толкуешь? - Ну, да, — кивнул я. — Там, куда ни плюнь, так обязательно хоть в одного заднеприводного попадешь! Парады свои сучьи устраивают, в телеящике от них прохода нет… — Ну, бля, а у нас на это дело статья имеется, — даже с какой-то гордостью произнес майор. — Сто двадцать первая УК РСФСР. До пяти лет! - Недолго вам осталось, — фыркнул я. — Скоро эти пидорги заполонят всю планету, и бывший Союз в частности… Филиппыч, ты это, не сбивай меня! Записывай, давай! Значит: осень 1990 года — табачный кризис. С прилавков магазинов нахрен исчезнет все курево, а то, что можно будет найти — взлетит в цене в несколько раз! На табак введут талоны, но и по ним можно будет купить одну бурду, типа «вьетнамских палочек» Хо Ши Мина. Так что, закупайся, Степа, на год вперед… — Помедленней пжалста, я зап… пи… сываю… Как не будет курева? — Заторможенные мозги майора, наконец-то осмыслили мое бесплатно пророчество. — А куда оно, нахрен, денется? У нас же этого табака в Союзе — хоть жопой его ешь! - А не будет твоего союза скоро, да и не похрен ли тебе? Пиши дальше, писатель… Как я не пытался держаться, ведь мой «сожитель» вещал менту о будущем, ожидающем всех нас в ближайшее время, но смысл его слов терялся. Мой мозг, одурманенный уже, наверное, бочкой алкоголя, отказывался напрочь воспринимать какую-либо информацию, а особенно её запоминать. Я и не заметил, как отрубился от происходящего. Дальнейшие действия я осмысливал лишь какими-то урывками, включаясь на несколько минут, а после вновь погружаясь в забытье. Реальность происходящего замешивалась с моими бредовыми снами в какой-то абсолютно нереальный коктейль, и отличить одно от другого не было никакой возможности. Я гонял по аду чертей, жарился на гигантской сковородке, набивал драгоценностями и пачками зеленых бумажек старый ментовской сейф, завалваал кабинет майора ящиками с элитной выпивкой и пил, пил, пил, практически не закусывая. После звонка жены Зябликова, посетившей своего лечащего врача, и заявившей, что она если и не совсем здорова (это выясниться только после детального обследования, анализов и прочей сопутствующей хрени), то явно движется в нужном направлении, глобальная пьянка захлестнула весь ментовской отдел. На рогах ходили все: от ППСников, и до следователей-оперов — порадоваться за начальника хотелось всем. Не смотря ни на что, Зябликова в отделе искренне, если и не любили, то уважали все без исключения подчиненные. Мужиком, как выяснилось, он был отличным и надежным, суровым, носправедливым и за своих сотрудников всегда стоял горой. Так что мусарня гудела, к тому же на шару и с прямого попустительства начальства, что только держись. В один прекрасный момент моего недолгого просветления, я услышал музыку, доносившуюся с первого этажа. Кто-то живо лабал на оставленном мною в обезьяннике музыкальном оборудовании и пел, таким знакомым голосом: — Мы настигли ее Через сто световых лет, Опорожнили тюбиков не на один обед. И не один парсек Наломал бы дровосек, Если б следовал за нами Парсек за пять сек. Мы набрали воды В колодце черной дыры, Теперь мы можем миллионы лет Искать другие миры. (https://www.youtube.com/watch?v=-BNyCIRkyS4) — Ксицн, кто у тебя там… в камере… так лихо зажигает? — окликнул шатающегося рядового майор. Развернутая алкоголем до неимоверного состояния и без того широкая русская душа требовала песен. — Это… тащ майор… с утра волосатиков каких-то приняли… за нарушение общественного пряддд… ка… — с трудом выдавил ППСник. — Песняка ночью давили в непппп…положенном месте… — Пнятно… — резко кивнул майор и фуражка, чудом державшаяся на его лысой макушке, упала на пол. - Да эт же, сука, Лагутенко из Мумий Троля! — обрадовано воскликнул я, видимо узнав звучащую мелодию. — Черная дыра! Во, бляха, не ожидал, что так встретимся…. — Ты их что, знаешь, Вадимыч? — спросил майор. - Ну да. Очень известная, между прочим, группа, на весь бывший Союз и не только… — А п-п-почему бывший, тащ… тащ…? — Встрял в наш разговор стоявший рядом рядовой Косицин. — Отвали, Косицин! — оборвал его майор. — Если бывший, значит усе — фьють… — Майор изобразил что-то неопределенное, шевеля в воздухе пальцами руки. Видимо это и должно было обозначать это самое пресловутое «фьють». — Не нервируй меня! А если она известная, то почему я о ней не знаю? — обратился ко мне майор. - Все по той же причине, Степа, — ответил я, — их время еще не пришло! — А придет? - Придет. Зуб даю! — Так пойдем, послушаем? — предложил майор. - А я о чем? Слушай, Филиппыч, а вас актовый зал есть? — Актового зала нет, — мотнул головой пьяный мент, — но есть большой и хороший красный уголок. А зачем? - Пойдем, увидишь, — потянул я его из кабинета. Под звуки музыки мы вышли из кабинета, а внизу, за решеткой, продолжал наяривать Лагутенко: — Но всевидящий глаз Прокладывал курс за нас, Мы держались его, думали, что он — ас. Если б наш звездолет не отправился в полет, Не услышали тогда бы, Космос черный как поет! Мы набрали воды В колодце черной дыры, Теперь мы можем миллионы лет, Искать другие миры. Красный уголок, находящийся, как и кабинет Зябликова на втором этаже отделения, заставленный рядами стульев, действительно оказался большим и светлым. Было даже небольшое возвышение, типа сцены, на которой стояла полированная ДСПшная кафедра для докладчиков. Недолго думая, я отодвинул кафедру в сторону и прищелкнул пальцами. Вся сцена, как по мановению волшебной палочки, оказалась заставлена музыкальной аппаратурой высшего класса: ударная установка, клавишники, гитары, усилитель и колонки. - Где тут у тебя электричество подключить можно? — поинтересовался я. — Вон там в углу электрощит, — показал Зябликов. Хотя я и без него могу… Но чтобы не задавали глупых вопросов… - Устроим концерт будущих звезд в твоем гадючнике, а, Филиппыч? Будет, что вспомнить в старости! Я тут пока с аппаратурой поколдую, а ты тащи сюда этих, пока еще недоделанных рок-звезд. Майор вышел из красного уголка, а я подключил аппаратуру, вооружился гитарой и взял пару аккордов из композиции, тоже известной Владивостокской группы «Иван Панфилов», на данный момент даже еще и не существующей. Лет еще этак семь, если мне не изменяет память. - Славный город, что на море Далеко, но нашенский. Порт — столица и в Приморье, центр всей коммерции. Знаменит своей погодой, криминалом и главо-о-ой.И только м-о-р-е воды, И только м-о-р-е воды, И только м-о-р-е, омывает этот город Со всех его трех сторон. — Охренеть, звучок! — произнес кто-то даже с придыханием от дверей красного уголка. Я поднял голову и уставился на троих помятых и заросших спутанными космами парней, стоявших в дверном проеме. Выхватив глазами совсем еще молодого, худощавого, большеротого и лупоглазого Илью Лагутенко, я произнес: - Поможете сыграть, пацаны? Будущие звезды лишь слаженно кивнули и почти галопом кинулись к сцене, прилипнув взглядами к навороченной аппаратуре. — Откуда такое богатство в занюханном отделе МВД? — произнес Лагутенко, проведя пальцами по клавишам синтезатора. - Спонсоры, — пожал я плечами. — Спонсоры? — ошалев от услышанного, в один голос воскликнули музыканты. — Хотел бы я познакомиться с ними, — печально вздохнул Лагутенко. — Матчасть — ваще отпад! - Че пялиться и зря сожалеть, — презрительно фыркнул я. — Давайте уже опробуем эту навороченную хрень! — Я взял еще пару аккордов, от которых завибрировало даже что-то у меня внутри. — Блин, да легко! — воскликнул Лагутенко, примеряясь к гитаре. Его парни быстро заняли места за клавишами и ударной установкой, тестируя новую технику на работоспособность. Зал потихоньку набивался поддатыми ментами. На первом ряду, заняв центровое место, восседал, сверкая потной лысиной Зябликов. Майор благосклонно поглядывал на задержанных горе-музыкантов, выдавливающих из инструментов пока только невнятные и несвязные звуки. — Что играть будем? — спросил меня Илья, когда его команда немного освоилась с новыми инструментами. — Давай для начала… что ты там напевал, когда мы зашли? Звучало классно! — признался он. — Правда, не совсем в нашем стиле… Ты начинай, а мы попробуем подхватить. - Тогда поехали! — кивнул я, подходя к микрофону. — Дорогие гости нашего, так сказать, стихийно образовавшегося концерта! — произнес я в микрофон. — Хочу представить вам очень талантливых местных ребят, у которых впереди, несомненно, большое будущее! Встречайте — группа «Мумий Троль»! Прошу любить и жаловать! Но начнем мы наш концерт не с их песни, а с песни посвященной вашему такому необычному морскому городу… Я тут всего лишь чуть больше суток, а уже успел встрескаться в него по самые уши! Менты в зале радостно закричали, засвистели и заулюлюкали. - Давайте, пацаны! — произнес я ребятам из «Мумий Троля» и провел пальцами по струнам гитары: - Славный город, что на море Далеко, но нашенский. Порт — столица и в Приморье, центр всей коммерции. Знаменит своей погодой, криминалом и главо-о-ой.
И только м-о-р-е воды, И только м-о-р-е воды, И только м-о-р-е, омывает этот город Со всех его трех сторон. В основном все населенье — моряки и рыбаки. Остальные все крутые держат в бардачках стволы. Едут в джипах по дорогам между выбоин и ям.
И только м-о-р-е воды, И только м-о-р-е воды, И только м-о-р-е, омывает этот город Со всех его трех сторон. А на лестничной площадке курят "химку" пацаны. Понакурятся и "гонят" и мешают видеть сны. Их отцы пьют дома водку и ругают матом же-о-он. И только м-о-р-е воды, И только м-о-р-е воды, И только м-о-р-е, омывает этот город Со всех его трех сторон. Но заезжему туристу странной вещи не понять. Здесь красивые девчонки, их всех хочется обнять. Они правда знают себе цену, их так просто не возьмешь. И только м-о-р-е воды, И только м-о-р-е воды, И только м-о-р-е, омывает этот город Со всех его трех сторон. И вдруг мне стало страшно что заражусь я СПИДом. А при таком туризме бессмысленны обиды. И будет не до смеха, когда такие шутки. И скажут вот потеха он "сдох" от проститутки. И только м-о-р-е воды, И только м-о-р-е воды, И только море омывать будет город, Где прожил так мало лет. (https://www.youtube.com/watch?v=rNJcppAGfhM) Пацаны не подвели, где-то ко второму куплету они успели подстроиться под мой голос и ритм, и на полной импровизации выдали стоящую вещь. Сказать, что мы сорвали овации, так это не сказать ничего, если не брать во внимание, что все наши зрители — бухие в хлам мусора. Ну а скажите, а какой концерт обходиться без упитых в сиську фанатов? То-то и оно! Когда хлопки и выкрики стихли, я задал на гитаре тему как раз из репертуара самой группы, которую вот-вот, глее-то в июле этого года они должны были записать. Ха, видеть их ошарашенные морды было еще тем удовольствием. Но Лагутенко не подкачал и, сменив меня у микрофона, запел со свойственной только ему протяжной интонацией: — Рождественских снежинок нет. Такая вот погода здесь. И кто-то жадно берет за ворот. Куда идти? — Хоть в лисьи норы лезть. С новым годом, крошка! С новым годом! Хэй-е-е-е-ей! Подожди немножко, Будет веселей! С новым годом, крошка! С новым годом! Хэй-е-е-е-ей! Подожди немножко, Будет веселей! (https://www.youtube.com/watch?v=tmR00Gb9UFI) Когда отзвучали последние аккорды, Илья подошел ко мне и спросил шепотом, наклонившись к самому уху: — Откуда ты знаешь? Эту композицию, кроме моих пацанов, да флотских сослуживцев, никто еще не слышал! Я её на службе написал… - Так вышло, — пожал я плечами. Неожиданно мои расплавленные алкоголем мозги, на волне дичайшего веселья, посетила мысль, показавшаяся мне довольно забавной. А что если?.. Похулиганим? Похулиганим! Добавим перчинки в эту «пресную» реальность! — Поговорим об этом позже, — произнес я. — Вы пока сбацайте что-нибудь своё, а я тут накидаю… — И отошел в сторону. Пока я искал ручку с бумажкой, чтобы накропать текст песни и основную мелодию, Илья вернулся к микрофону: — Я голоса других планет Услышал за столом в обед Поглощая за столом Два блюда из макарон Затем в небе пролетел ТУ И макарон застрял во рту И я не подозревал, Но голос внутренний сказал Ты ожидай В вечерний чай, в вечерний чай Посетит тебя, посетит тебя Сила потусторонняя! (https://www.youtube.com/watch?v=at0QZa85alo) Ну, прямо в тему песню выбрал! Сейчас-сейчас посетит тебя сила потусторонняя! Дождавшись, когда Илья закончит петь, я подошел к нему и протянул исписанную пьяными каракулями бумажку. Хоть я и старался, но алкогольный передоз сделал свое дело. - Разобрать сможешь? — спросил я, хотя мог и не спрашивать. По мере чтения лицо молодого музыканта вытягивалось. Ну да, хоть он еще и не ведал, что напишет эту, известнейшую свою песню, даже удостоенную запечатления на двухтысячной купюре, но он однозначно что-то почувствовал. — Что это? — прошептал он в волнении. - Можешь считать это приветом из будущего, — туманно произнес я и подмигнул парню. — Харе балдеть, надо всколыхнуть эту аморфную массу! — Я вновь впрягся в гитару, и брякнул по струнам. — Пацанам покажи — и к микрофону! — распорядился я, а опешивший Лагутенко беспрекословно мне подчинился. Пока он шушукался с пацанами, я потихоньку наигрывал известный мотив. Наконец Илья вышел к микрофону, а парни постепенно встраивались в мелодию. — Давай, Ильюха! Жги! — крикнул я. И Лагутенко запел: — С гранатою в кармане, с чекою в руке, Мне чайки здесь запели на знакомом языке. Я подходил спокойно — не прятался, не вор, Колесами печально в небо смотрит круизер. Когда туман растаял и проныла луна, Со смены не вернулась молодая жена, Вода отравится, погаснет свет, утихнет звук. К тебе я больше не вернусь — такой теперь я друг. Уходим, уходим, уходим, Наступят времена почище, Бьется родная, в экстазе пылая, Владивосток две тыщи. В объятиях полупьяных женщин гибли моряки, Тельняшки рвали и кололи прямо на груди. Но сердце остановится, не будет слышен стук. Ты свой последний танец танцевал уже без рук. Быть может, откопают через тысячу лет В фантиках жвачки и осколках монет, Где вылизан весь берег, не дошел до волны, Где рельсы вылезали из кармана страны. Уходим, уходим, уходим, Наступят времена почище, Бьется родная, в экстазе пылая, Владивосток две тыщи. Уходим, уходим, уходим, Наступят времена почище, Бьется родная, в экстазе пылая, Владивосток две тыщи. Уходим, уходим, уходим, Наступят времена почище, Бьется родная, в экстазе пылая, Владивосток две тыщи. Уходим, уходим. Уходим, уходим, уходим. (https://www.youtube.com/watch?v=nj5nuYYrZvg)
Последние комментарии
3 минут 39 секунд назад
2 часов 1 минута назад
10 часов 53 минут назад
1 день 4 часов назад
1 день 4 часов назад
1 день 4 часов назад