Лето на чужой планете [Александр Михеев] (fb2) читать онлайн

Лето на чужой планете

Глава 1

Денёк выдался — заглядение! В сизо-фиолетовом небе таяли пушистые ночные облачка, похожие на коз дядьки Томаша. Розовое солнце припекало так, что хоть из штанов выпрыгивай. На западном небосклоне еле заметно проступал зеленоватый полумесяц Идры — самого большого из трёх спутников Местрии.

Ленивая ящерица развалилась на верхней ступеньке крыльца. Растопырив лапы, она грела на солнышке жёлтое пузо. В неподвижном жарком воздухе неутомимо жужжали пчёлы, торопясь собрать нектар с отцветающих вороньих яблонь. Белобрюхие летучие мыши стремительно сновали над крышами посёлка, набивали ненасытную утробу мошкарой. Над ними в лиловой вышине, чуть шевеля метровыми кожистыми крыльями, кружил ящерб.

Именно в этот чудесный летний день папаша снова решил подложить мне здоровенную свинью.

Сегодня начинались занятия в школе. Мама всё-таки убедила отца, что мне надо учиться. Не знаю, что помогло больше — уговоры, или тяжёлый утюг в маминой руке, но папаша согласился. Вчера вечером он пошёл к учителю Интену и вроде как договорился насчёт меня. Мама на радостях напекла кукурузных блинов и достала из шкафа мой праздничный костюм. Старший братишка Грегор завидовал и отпускал дурацкие шуточки. Он-то в школе вообще не учился.

Позапрошлой зимой я уже ходил в школу. Мама настояла. Как они тогда с отцом скандалили — жуть! До весны я выучился читать по слогам и считать до ста. Ещё рисовал палочки, да только они выходили кривые. Но мне всё равно нравилось.

А потом началась посевная. У папаши на третий день заломило спину. Он громко охал и ползал скрюченный, как те самые палочки, которые я выводил в тетрадке. Пришлось мне бросать учёбу и вместе с Грегором сеять и боронить поле.

Нынче с утра отец затеял перевозить навоз из свинарника в большую кучу за овином. Грегора он отослал в виноградник, а меня взял с собой. Работёнка та ещё — свиней на Местрии откармливают чистой кукурузой. Сало выходит отменное — белое, крепкое, с розовыми мясными прожилками. Но и дух от навоза крепкий. Прямо с ног валит. А уж мухи над кучей так и жужжат, и норовят залезть то в рот, то в глаза!

Папаша грузил навоз в тачку, а я отвозил его в кучу. В куче навоз перепревает, и им можно удобрять кукурузное поле. Такой вот нехитрый круговорот.

Тачку отец нагружал с верхом, так что я с трудом мог докатить её до места. Я упирался изо всех сил, босые ноги скользили в навозной жиже. Железное колесо тачки скрипело и застревало в раскисших опилках, которыми посыпали земляной пол свинарника. На ладонях вздулись мозоли от деревянных ручек. А папаша только покрикивал:

— Скорее, Ал! Пошевеливайся!

Доверху нагрузив последнюю тачку, папаша отнёс лопату в сарай, вымыл ноги в деревянном корыте с дождевой водой и пошёл в дом. Я опрокинул тачку в кучу, вытер пот со лба и тоже отправился умываться. Вода успела здорово нагреться на солнце, и в ней уже трепыхалась лапами кверху пёстрая муха.

Полоща ноги в корыте, я через открытое окно услышал, как мама говорит отцу:

— Не верю я, что Интен не согласился учить Ала! С чего бы вдруг? Я сама схожу к нему и поговорю. И почему ты вчера ничего не сказал?

Мама сильно рассердилась — это было слышно по её тону. Она никогда не кричит. Если сердится — говорит очень спокойно и каждое слово произносит чётко-чётко.

Тут заговорил отец. Голос его звучал угрожающе.

— Ани, ты снова хочешь выставить меня на посмешище? Забыла, что обещала мне? Если я говорю, что Интен не согласился — значит, так оно и есть. И проверять тут нечего. Да и не нужна Алу эта учёба. Его женить пора.

Ох, как же я разозлился! Прямо подпрыгнул в корыте и чуть не плюхнулся! Брызги полетели во все стороны. Понятно, почему папаша ничего не сказал вчера — тогда я ни за что не стал бы помогать ему с навозом. Папаша хитрый и упрямый, словно паук-пчелоед. И постоянно добивается своего.

Чего я никак не мог понять — почему отец не хочет, чтобы мама сходила к Интену? Какого чёрта он так настроен против моей учёбы? Ведь нет ничего плохого в грамотном фермере.

А может, он вовсе и не ходил к учителю? Папаша запросто мог соврать — с него станется! Чем больше я об этом думал — тем меньше сомневался в своей догадке.

Маму отец, наверное, убедит, но со мной его штуки не пройдут. Мне тоже не занимать упрямства. Я решил сам поговорить с Интеном и выяснить — почему это он не хочет меня учить?

Время у меня было. Хоть свиньи и горазды гадить, но мы всё-таки управились с навозом до полудня. Солнце ещё не дошло до высохшей макушки старого белого дербня, которую прошлым летом расщепило молнией. Уроки в школе начнутся часа через два, не раньше.

Только вот папаша скоро меня хватится. Если я не приду обедать, он поймёт, что я слышал их с мамой разговор, и догадается, куда я смылся.

Но не станет же он позориться перед соседями и ловить меня по всему посёлку? Скорее уж, подождёт, пока я сам не вернусь.

В животе тоскливо забурчало. Нет, домой я не пойду! Не хочу видеть довольную папашину рожу. Лучше перехвачу горсть-другую кореники в лесу по дороге к Интену.

Я подцепил кончиком лопаты немного свежего навоза и аккуратно стряхнул его на папашины башмаки, стоявшие возле двери. А потом осторожно проскользнул за калитку и рысью побежал к школе.

***

Пробегая мимо церкви, я некстати встретил пастора Свена. Пастор стоял, задрав голову, и глядел на церковный шпиль, который весной скособочило ураганом. Солнце припекало, и пастор то и дело вытирал лоб и шею большим синим платком.

Хочешь, не хочешь, а пришлось перейти на шаг и поздороваться. Пастор добродушно кивнул мне в ответ круглым полным лицом и собрался о чём-то спросить. Но я, буркнув извинения, прошмыгнул мимо. Не хватало ещё, чтобы пастор узнал о моих разногласиях с папашей! Тогда мне точно не отвертеться от проповеди о пользе и красоте простой деревенской жизни.

Всю эту муть я и так слышал от папаши каждый день.

Так-то пастор Свен — человек хороший. В посёлке его уважают. Когда я учился, он всегда приходил в школу по субботам. Хором повторял с нами заповеди синтропизма и угощал тёплыми булочками с изюмом. В такие дни полагалось надевать в школу праздничный костюм и ботинки.

Но сегодня Создатель не подарил мне подходящего настроения для бесед с пастором. А Создателю, само собой, сверху виднее.

Я рысью пробежал посёлок, миновал выпасы для коз и углубился в лес. Петляя между деревьями, потрусил к школе.

Крытый рыжей черепицей дом учителя стоял на отшибе. От других деревенских домов его отличало большое крыло, пристроенное к жилому зданию. В этом крыле располагалась школа.

На поляне возле школы уже собрались все ученики — целый выводок детворы и несколько ребят постарше. Самым рослым был рыжий и конопатый Стип Брэндон. Вот тебе и раз! Даже старик Брэндон понимает пользу учёбы. А ведь он — охотник, голытьба! Не то, что мой папаша.

Когда я вывалился из кустов на поляну, Стип резво обернулся, подпрыгнул от неожиданности и загоготал, показывая на меня пальцем. Остальные тоже засмеялись. Ясное дело — они-то все чистенькие, в новых рубашках и платьицах. У девчонок на ногах туфельки, ребята — в ботинках.

А я примчался босиком. Штаны с обтрёпанными брючинами все в тёмных пятнах засохшего навоза. Рубаха на спине взопрела от пота, под мышкой — дыра. Да и пахло от меня — не приведи Создатель. Позорище!

— Глядите — Ал-навозник явился! — завопил Брэндон. Это показалось ему удачной шуткой. Стип высунул язык чуть не до земли, вытаращил глаза и состроил дурацкую рожу. Все рассмеялись. Я хотел как следует врезать Стипу, но он вовремя отскочил и побежал вокруг поляны, не переставая кричать.

— Ал-навозник! Ал-навозник!

От стыда я покраснел так, что уши задымились. А детвора хохотала всё громче. Худой чернявый сынишка Маколеев с дальней фермы даже начал икать от смеха.

Тут из школы вышел Интен. В руках у него была высоченная стопка книг. Увидев меня, Интен попытался сдержать смех, но плечи его затряслись, руки заходили ходуном, и книги рухнули на траву. Ребятня бросилась их собирать.

— Все проходите в класс, — сказал Интен, успокоившись. — А ты, Ал, пожалуйста, иди домой. Я не могу пустить тебя в школу в таком виде.

***

Весело гомоня, ученики убежали в класс, а я остался на поляне. Говорить с Интеном теперь не было никакого смысла. И так всё понятно. Вот тебе и учёба. А ведь ещё утром я так радовался, представляя, как пойду в школу.

Настроение у меня упало дальше некуда. Я бродил по поляне, пиная колючки от злости. Идти домой я не собирался — чего я там не видел?

Устав бездельничать, я подкрался к окну. Очень уж хотелось поглядеть, что делается внутри. Само собой, я выбрал окно в задней стене, чтобы все ученики сидели спиной ко мне. Только Интен мог увидеть меня, но я пригнулся, так что в окне торчала разве что макушка.

Ребята по двое сидели за деревянными партами. Перед каждым лежала рукописная книга. Такую же книгу Интен держал в руках. Все они что-то хором повторяли. Я прислушался.

— А — Адам, агроном, алый…

— Б — бабушка, болото, багор…

— В — верёвка, вихры, воротник…

Чем дольше я слушал — тем больше меня разбирала обида на весь свет. На папашу, который непонятно почему взъелся на учёбу. На маму, которая не смогла его переубедить. На Интена, в конце концов! Он ведь ни о чём меня не спросил, даже выслушать не захотел, а сразу начал смеяться.

Да что там говорить! Я злился на всю эту беспросветную жизнь, в которой только и было, что свиньи, виноградник, навоз да кукуруза! Вот так прогорбатишься до старости и помрёшь, не увидев ничего, кроме поля и сарая. И похоронят тебя на поселковом кладбище. А с него, опять же, кроме полей и сараев ничего не видно!

Оба они жадины — что папаша, что Интен! Не смогли договориться, видите ли! Папаша, наверное, попытался сбить плату за учёбу, а учитель не уступил. Вот и вся история!

И тут в моей голове мелькнула идея. Я покатал её в уме так и этак, рассматривая со всех сторон. Не скажу, что она была очень хороша. Но ничего другого я придумать не мог, как ни старался, а что-то делать было нужно. Иначе оставалось только вздохнуть и пойти домой, сдаваться на милость папаши.

Нет уж, такого подарка папаша не дождётся. Я и раньше-то не был покладистым сыном, но сегодня он допёк меня не на шутку. Пусть потом сколько угодно жалуется за бутылкой дядьке Томашу на распустившуюся молодежь.

Думай, Ал, думай! Скоро будет перемена. Надо провернуть всё без запинки. Если не получится — другой возможности у меня точно не будет. Я отошёл от окна, присел на скамейку и неторопливо перебрал несколько вариантов, оглядываясь по сторонам. Ага, вот оно!

В углу поляны, возле самых кустов стоял школьный туалет. Шесть одинаковых дощатых кабинок под общей крышей. Я зашёл в одну из кабинок, огляделся. Через щели между досками было хорошо видно здание школы, а кусты за кабинками никто не разглядит.

Я тихонько прикрыл дверь кабинки и обошёл туалет сзади. Нет, здесь меня заметят со скамеек возле крыльца. Можно залечь в зарослях широколиста поодаль, но оттуда плохо видно двери кабинок. А вот этот куст орешника отлично подойдёт. Орехов ещё нет и в помине, куст только-только отцвёл невзрачными мелкими цветами. Значит, специально сюда никто не полезет. Только бы детвора не затеяла играть в прятки на перемене!

Не успел я устроиться в зарослях, как дверь школы распахнулась. Ребятня высыпала на крыльцо и разбежалась по поляне.

Вот почему дети на Местрии любят школу. Только здесь и можно вдоволь поболтать и поиграть с другими ребятами. Дома постоянные хлопоты по хозяйству с самого раннего детства. Хорошо тем, у кого есть братишки и сестрёнки. А если нет — только в школе и отведёшь душу.

Ученики веселились вовсю. Девчонки прыгали через скакалку и менялись домодельными куклами. Ребята, видно, притащили с собой тряпичный мяч и гоняли его по поляне. Вот раздался визг и возмущённые крики — мяч угодил в девчонку, выбив куклу у неё из рук. Некоторые, присев на скамейку, жевали принесённую из дома еду.

Затаив дыхание, я лежал в орешнике и ждал. А что ещё мне оставалось?

Перемена подошла к концу. Ученики потянулись в класс. Только тряпичный мяч валялся посреди поляны, да сидела на скамейке оставленная хозяйкой кукла.

Ну, всё! Ничего не вышло! Зря только полчаса провалялся на земле. Да что же за несчастья сегодня на мою голову?

Вдруг Стип Брэндон что-то сказал приятелю, развернулся и бегом направился к сортиру. Я следил за ним во все глаза. Добежав до будки, Стип швырнул на траву сумку с тетрадками и торопливо хлопнул дверью. Я услышал, как он накидывает крючок на проушину. Потом раздалось журчание.

Я выскочил из кустов и метнулся к сумке. Моментально вытряхнул на землю её содержимое. Чернила пролились на траву, и попали на тетрадку. Этот раззява плохо закрутил пузырёк! Но главное — книга была здесь! Я схватил её и со всех ног рванул в лес!

***

Я сидел на крошечной поляне под старым рожковым деревом и, водя пальцем по странице, читал книгу. Моя спина опиралась на мощный узловатый ствол. Над головой, заслоняя небо, шелестела раскидистая крона. В ажурной листве, непрерывно щебеча, перепархивала стайка краснокрылых чивиков. Эти небольшие птички питаются плодами рожкового дерева. Но плоды ещё не созрели, поэтому в щебете чивиков явственно различались печальные нотки.

Длинные ветки дерева были густо увешаны зелёными изогнутыми рожками, величиной с мизинец. Ближе к осени рожки темнеют, становятся светло-коричневыми и высыхают. Тогда самое время собирать их, если, конечно, успеешь опередить птиц.

Говорят, именно рожковые деревья спасли первых колонистов от голода. Пока кукурузные поля не дали настоящий урожай, колонисты питались хлебом, который пекли из рожковой муки. Её и сейчас подмешивают к кукурузной, чтобы хлеб дольше не черствел, а из целых рожков варят очень вкусный суп.

Дереву, под которым я сидел, было не меньше двухсот лет. Наверное, оно застало первых поселенцев. Интересно — может быть, именно с него они и собирали рожки, чтобы испечь себе хлеб?

Морща лоб и шевеля губами от напряжения, я читал рассказ о высадке на Местрию. Он попался мне в самом конце книги и был довольно большой — целых три страницы. Но жизнь на ферме закалила меня, и я не боялся трудностей. Прочитать три страницы всяко не тяжелее, чем переколоть телегу дров.

Оказывается, прежде чем попасть на Местрию, колонисты летели в космосе целых пятьдесят лет. Чтобы они не померли от старости и скуки, их всех заморозили в специальных холодильниках, примерно так, как папаша морозит свиные туши в леднике. Лично я вряд ли согласился бы на такое издевательство. По всему видать, колонисты улетели в космос не от хорошей жизни.

Кто управлял в это время кораблём, рассказ не сообщал. Но я живо вообразил себе одинокого космонавта с седой бородой до колен, который сидит возле иллюминатора и с тоской глядит на пролетающие мимо звёзды.

Звездолёт напоминал гроздь виноградин — множество одинаковых капсул на общем каркасе. Когда корабль добрался до Местрии, люди проснулись, капсулы отделились от каркаса и приземлились. Каркас со временем тоже упал и утонул в океане.

Грешно говорить, но меня совершенно не мучила совесть за украденную книгу. Интен, конечно, обругает Стипа, ну и поделом ему! А нечего было надо мной смеяться! Теперь-то всё про справедливости. Главное — хорошенько припрятать книжку, чтобы она не попалась на глаза папаше. Но на этот случай у меня был хороший план. Мало ли укромных местечек на большой зажиточной ферме?

Когда начало темнеть, и буквы уже расплывались в глазах, я с сожалением захлопнул книгу. Побрёл по знакомой тропинке, вышел из леса и пересёк выпасы. Посёлок давно спал. На Местрии ложатся рано, а встают с рассветом и сразу принимаются за работу. К дому я подошёл глубокой ночью, неслышно прошмыгнул в калитку и пробрался на сеновал.

Летом я часто ночевал здесь — подальше от духоты и папашиного ворчания. Ещё раз погладил книгу по корешку и закопал поглубже в душистое сухое сено. Здесь папаша точно её не найдёт!

Осторожно вышел на улицу, и на меня обрушилось фантастическое местрианское небо.

Десятки тысяч звёзд торжественно сияли в угольной черноте. Некоторые из них теснились друг к другу, как будто боялись пустоты чёрного неба. Другие пылали в гордом одиночестве.

Я привычно отыскал знакомые созвездия. В зените висел Мышехвост — один его глаз горел голубым светом, а другой светил тускло-оранжевым.

Вот Небесные Сёстры — скопление сверкающих пушистых шаров. Если приглядеться получше — между ними можно увидеть маленькие звёздочки.

На востоке небо чуть отливало желтизной. Это всходил из-за горизонта второй спутник Местрии — Хирон. Ближе к утру его сменит Идра.

Немного левее созвездия Плуга я увидел незнакомую звёздочку. Еле заметная, она необычно мерцала. До боли напрягая глаза, я всмотрелся внимательнее.

Звёздочка вспыхнула ярко-красным светом. Затем угасла и вспыхнула снова — на этот раз зелёным. Снова красным. И снова зелёным. Это было чертовски странно. Я никогда раньше не видел зелёных звёзд.

Глава 2

Отца при рождении назвали Юлием. Он утверждает, что имя ему дали в честь какого-то древнего земного императора, которого убили заговорщики. Я папаше верю — мне тоже иногда хочется его прибить.

Рано утром он вручил мне большущую корзину и отправил в виноградник собирать улиток.

— К обеду корзина должна быть полной, Ал! — строго сказал отец. И добавил, что обязательно проверит.

Папаша — фермер до мозга костей. Нудный, въедливый и работящий. Он часто повторяет, что у человека должна быть цель в жизни. Вырастить хорошую кукурузу, построить новый свинарник на семейной ферме, выгодно продавать домашнее вино. В крайнем случае, освоить полезное ремесло — стать лесорубом или сборщиком свиного навоза.

Я не стал спорить. Пользы от этого всё равно не будет, так зачем тратить время зря? Стоило ему отвернуться, как я сунул на дно корзины книгу, которую спёр у Стипа Брэндона, и спокойно отправился в виноградник.

Улитки в этом году расплодились неимоверно. На каждом виноградном кусте сидели не меньше пяти моллюсков размером с половину детского кулака. Они таращили чёрные бусинки глаз на рожках и старательно выгрызали в листьях ажурные дырочки с быстро желтеющими краями.

Если дожди не прекратятся, в этом году мы останемся без вина и изюма. Конечно, кукурузе обильные дожди полезны. Но для местрианского винограда они — сущая погибель.

Я тяжко вздохнул и принялся за работу. Наклонившись, я приподнимал обвисшие к земле широкие листья, аккуратно снимал с них улиток и бросал в корзину.

Я прошёл только два ряда из конца в конец, а корзина уже заполнилась на треть. В одном месте я увидел повреждённую подпорку. Стойка прогнила у самой земли и обломилась, а перекладина всей тяжестью повисла на виноградной лозе. Пришлось искать подходящий колышек и ремонтировать.

Через пару часов от непрерывных наклонов у меня заломило в пояснице. Иногда я приседал на корточки, но тогда быстро затекали ноги и начинали болеть колени. В животе бурчало от голода. Солнце поднялось высоко и припекало не на шутку.

Вот тоже — Солнце! Неужели нельзя было назвать звезду своей новой планеты как-нибудь по-другому? Жаровня, например. Или Адская Топка. Никакой фантазии нет у наших фермеров.

Всё, хватит с меня! Корзинка почти полна, а пот уже льёт по спине ручьями. Опять рубаха будет вонять.

В самом деле, не сожрут же улитки весь виноград. А если сожрут — тем лучше. Меньше вина достанется папаше. Он когда выпьет — ещё сильнее нудит. Лучше бы песни пел, как дядька Томаш.

Ясное дело, возвращаться домой к обеду я не собирался. Зачем вышагивать три километра по пыльной дороге, если можно развести костёр и напечь улиток с молодой кукурузой? Зря, что ли, я их всё утро собирал?

Неподалёку от виноградника текла в лесу небольшая речушка. Там у меня было укромное место. Колючие заросли чапыжника скрывали зелёную лужайку на берегу тихой тёмной заводи, в которой хорошо купаться. В этом местечке я прятался от папаши, когда мне хотелось спокойно подумать.

Я подхватил тяжёлую корзину и решительно направился к реке. Но не успел пройти и двадцати шагов, как наткнулся на дядьку Томаша. Верно говорят: кого вспомнишь, того и встретишь. Хотя, встречей это назвать было нельзя.

Сладко похрапывая, дядька Томаш спал в тени виноградных кустов. Рядом стояла корзинка, на дне которой вяло копошились несколько улиток. А поодаль валялась пустая бутылка.

Дядька Томаш стал сильно выпивать четыре года назад, после того, как плугом ему раздробило ногу. Доктор Ханс пытался её спасти, да что толку? Раздробленная ступня посинела и раздулась, ногу пришлось отрезать по самое колено. С тех пор дядька Томаш ковылял на деревянной ноге и выпивал всё больше и больше.

Я присел на корточки и потряс его за плечо.

— Дядька Томаш! Проснитесь! Тётя Джуди будет ругаться.

Пьянчуга только почмокал губами и перевернулся на другой бок. Если он и впрямь выдул целую бутылку, то теперь его не добудишься.

Однажды дядька Томаш заснул в церкви прямо во время службы. Так пастор и говорил целый час под его храп. Думаете, проповедь была о вреде пьянства? А вот и нет. Пастор говорил о сострадании и любви к ближнему.

Я поднял бутылку и понюхал горлышко. Пахло не вином, а настойкой, наподобие той, которую делает папаша. А может, папашина настойка и есть. По бутылке разве поймешь? Они все одинаковые — в посёлке только один стеклодув.

Я снова потряс дядьку Томаша. Он открыл мутный глаз, посмотрел на меня и важно сказал:

— Ангелов посылает Создатель грешникам, дабы помочь им, обуздать и вразумить их!

Затем закрыл глаз и снова захрапел, присвистывая.

Ангелом я себя не считал, но и просто так бросить дядьку Томаша не мог. Жалко его — он хороший человек, только жизнь круто с ним обошлась. Да и тётя Джуди добрая. Одно время она часто приходила к нам — плакала и жаловалась маме на мужа. А самому Томашу ничего не говорила, только поддерживала его и хвалила.

Если сегодня он вернётся домой с пустой корзиной, тётя Джуди опять расстроится. Она, бедняжка, всё верит, что муж образумится. Ферма у них крепкая — если бы дядька Томаш не пил, они могли бы нанять работника, а то и двух.

Вот ведь незадача на мою голову. А я так надеялся поваляться лишний часок с книжкой!

Я вздохнул и принялся наполнять корзинку дядьки Томаша улитками.

***

Часом позже, проходя через кукурузное поле, я сорвал пару початков, покрупнее. Ещё содрал пучок сухого лишайника с коры старого кривого дербня, росшего у дороги.

Осторожно пробрался через чапыжник и вышел на лужайку. С облегчением плюхнул на траву тяжёлую корзину с улитками и первым делом принялся разводить костёр.

Река часто приносила ветки и брёвна, которые задерживались в заводи. Я вытаскивал их на берег и сушил под солнцем. Так что запас дров у меня был всегда. Я притащил парочку сухих коряг, уложил их рядком на траве. Засунул между корягами пучок лишайника, наломал мелких веточек и достал из кармана кремень и огниво.

Ударом огнива высек из кремня сноп искр, стараясь, чтобы они попали на лишайник. С третьего раза получилось отлично. Я наклонился и осторожно раздул крохотный огонёк.

Теперь можно искупаться. Течение в заводи замедлялось, словно торопливый поток воды отдыхал, набирался сил перед следующим перекатом. Сухие листья, ветки и куски коры неторопливо скользили по поверхности и исчезали за поворотом.

Я скинул штаны и рубаху и с разбегу прыгнул в воду. Тёплая на поверхности, в глубине она была холодной, как лёд. У меня даже дыхание перехватило. Я вынырнул и, быстро молотя по воде руками, поплыл к противоположному берегу. Там развернулся и уже спокойно погрёб обратно к своей лужайке.

Наплескавшись, я вылез на берег и побежал греться у костра. Подкинул сухих веток в огонь и стал прыгать на одной ноге, чтобы вытряхнуть воду из ушей. В позапрошлом году плохо вытряхнул. Ухо потом болело так, что голова чуть не лопнула. А когда нарыв прорвало — из уха три дня тёк белёсый гной. Мать сильно переживала, промывала ухо травяным отваром.

Затем высыпал в костёр пригоршню улиток, покрупнее. Палочкой закопал их в угли. Кукурузные початки намочил в реке и положил поверх углей — пусть пекутся.

Мама рассказывала, что на Земле улиток едят специальной вилкой. Но у нас на Местрии всё гораздо проще. Палкой выковыриваешь закопчённые раковины из углей. Кладёшь улитку на плоский камень, другим камнем слегка стукаешь сверху. Готово, панцирь расколот.

Теперь бери в руку упругий мускулистый комочек, очищай от остатков раковины. Отрывай тёмную жопку, а остальное, обмакнув для вкуса в золу, смело пихай в рот. Вкуснотища! Двумя десятками можно наесться досыта, а если ещё закусить их горячим кукурузным початком, осторожно ободрав с него горелые листья… Да запить свежей речной водой!

Улиток можно есть, сколько угодно. Никогда от них не бывает ни расстройства желудка, ни заворота кишок. И сытость долго чувствуется.

Вот только одна незадача. От них у мужчин… как бы это сказать? В общем, излишне напрягается там, где должно иногда напрягаться. А у молодого балбеса — так вообще беда. Доктор Ханс говорит, что улитки — сильный афродизиак. А ещё я слышал, что замужним женщинам такое свойство моллюсков очень нравится. Наверное, поэтому тушёных улиток у нас частенько готовят на ужин.

От каждой твари должна быть польза, как говорит пастор Свен. Ну, и правильно! Не только им виноград жрать.

Верное средство от эффекта — холодная вода. Так что, поев, я ещё раз быстренько окунулся. Потом натянул одежду и завалился с книжкой в траву.

На этот раз мне попалась история Орбана, которого прозвали Непутёвым.

После высадки среди поселенцев долго ходили слухи, что часть капсул с людьми приземлилась на Северном материке. Естественно, с тех пор от них не было ни слуху, ни духу.

Вот Орбан решил узнать, что случилось с этими людьми. Он был сыном фермера, как и я. Подозреваю, что ему просто-напросто надоело убирать навоз и ходить за козами. Так что он был готов сбежать, куда угодно, хоть на Северный материк.

Для начала он удрал с фермы в прибрежный посёлок и прибился к рыбакам. Три года выходил с ними в море, изучал парусное дело, ветры и течения. Его ладони вздувались от мозолей, одежда пропахла солью и рыбой. При ходьбе он привык широко расставлять ноги, словно всё время ловил качающуюся палубу.

А потом Орбан собрал команду из таких же отчаянных парней и принялся строить большое судно. Оно было в три раза длиннее обычных рыбацких лодок и с двумя мачтами. Жители посёлка и опытные рыбаки только качали головами.

Дождавшись тихой погоды, Орбан погрузил на судно запасы еды и воды, отчалил от берега и направился на север. Больше его никто никогда не видел.

***

За чтением я и не заметил, как задремал. Меня разбудили мальчишеские голоса, доносящиеся из зарослей чапыжника.

— Я тебе говорил — дымом пахнет.

— Здесь точно кто-то есть.

Кусты затрещали, и на лужайку вывалились исцарапанные братья Брендоны. На этот раз они были в полном составе — втроём. К своим годам чёртовы дуболомы так и не научились пробираться через кустарник бесшумно. Даром, что сыновья охотника.

Застигни они меня врасплох — мне бы не поздоровилось. Но я успел вскочить, прижимая к груди книгу.

— Кто это тут у нас? — протянул старший Брендон с дурацким именем Илия.

— Это Ал, — готовно отозвался младший, которого все звали просто Рыжим.

— Вот ты и попался, говнюк, — удовлетворённо заключил Стип, вытирая грязной ладонью конопатый нос.

Я не стал дожидаться нападения. Шагнул вперёд и хорошенько врезал ближайшему Брендону по сопатке. На своё несчастье, это опять оказался Стип. Кровища брызнула во все стороны, а Стип завыл и схватился за лицо.

Увернувшись от кулака Илии, я изо всех сил толкнул его в грудь. Илия взмахнул руками, споткнулся о корягу и упал спиной прямо в костёр. Начало драки складывалось в мою пользу.

Я без оглядки рванул было к дороге, но тут в дело вступил Рыжий. Он кинулся мне под ноги. Я споткнулся об него и рухнул прямо в чапыжник, выронив книжку. Рыжий ухватил меня за ногу и заверещал от восторга.

Я принялся отчаянно лягаться другой ногой и попал ему по уху. Рыжий пискнул и отцепился от меня. Это был подходящий момент для бегства, но не бросать же книгу. Я потянулся, чтобы поднять её, и в это время на меня накинулся Стип.

Он с разбега прыгнул мне на спину. Я извернулся, и мы покатились под откос к реке. Видимо, Стип обо что-то хорошенько приложился, потому что он резко выдохнул и ослабил хватку. Я быстро вскочил на ноги, но бежать было поздно.

Прорваться к дороге я не мог. Брендоны обступили меня полукругом, прижимая к воде. Стип размазывал по конопатой физиономии кровь. Штаны и рубаха Илии дымились. Красное ухо Рыжего оттопыривалось в сторону. Я понял, что сейчас меня будут убивать.

Оставался единственный шанс, но нужно было выиграть хоть секунду форы. Я сделал шаг назад, подцепил босой ступнёй мокрый песок и резко взмахнул ногой. Брендоны инстинктивно отшатнулись.

Я развернулся и прямо в одежде забежал в реку. Сделал три шага, плюхнулся на живот и поплыл, держа книгу над головой.

Грести одной рукой было жутко неудобно. Но намочить книгу я не мог.

Брендоны замешкались на берегу. Стип сперва скинул одежду, но быстро сообразил, что в одиночку не справится. Да и гоняться за мной по кустам без штанов ему не улыбалось.

Я уже торжествовал победу. Вдруг что-то больно ударило меня по руке, так что я чуть не выронил книгу. В воду плюхнулась палка, а на берегу раздались радостные крики.

Эти уроды швыряли в меня моими собственными дровами! Но возмущаться я не мог — все силы уходили на то, чтобы отплыть подальше.

Ещё одна палка шлёпнулась рядом с моим лицом, подняв тучу брызг. Я мотнул головой, стараясь грести как можно быстрее. Берег был уже близко — там они меня не достанут.

Я всё-таки доплыл до берега и уцепился за свисающий над водой куст. Течение развернуло меня лицом к Брендонам. Я насмешливо помахал им немеющей рукой.

Ох, как они взбесились! Стип изо всех сил пнул корзину с улитками и, конечно, ушиб босую ногу. Ну, не придурок? Старший, который Илия, орал какую-то чушь, а Рыжий скакал по берегу и корчил такие рожи, словно его пробрал понос.

Не обращая на них внимания, я вылез из воды и вскарабкался на обрыв. Рука болела, но терпимо. Раздеваться и выжимать одежду я всё же не стал. Сама высохнет.

Слава Создателю, книга цела. Я не потерял её в драке и не испортил, переплывая реку.

Книги на Местрии — огромная редкость. Здесь никто не умеет их печатать, в ходу только рукописные копии. Представляете, сколько нужно времени, чтобы переписать книгу? И как здорово влетело Стипу от Интена?

Солнце опускалось к горизонту. Я проспал часа три, не меньше. И немудрено — накануне я полночи разглядывал звёздное небо.

Рука посинела. Запястье распухло так, что рукав врезался в кожу. Делать нечего, придётся идти домой.

***

Не успел я пройти половину дороги, как начался ливень.

Внезапный порыв ветра прижал к земле заросли кукурузы. Первые тяжелые капли защёлкали по жёстким кожистым листьям. А затем с неба обрушились потоки воды.

Я стащил с себя рубаху и как можно плотнее завернул в неё книгу. Дождь заливал глаза. Темнота стала такой плотной, что её можно было пощупать. Я плёлся вслепую, нашаривая окоченевшими босыми ступнями мокрую дорогу.

Вдруг ослепительная вспышка расколола небо надвое. Змеистая молния ударила в кривое дерево, одиноко стоявшее посреди поля. В её свете я увидел клубящиеся мутные тучи и покосившееся пугало.

Загрохотал гром, да так сильно, что у меня чуть не лопнули барабанные перепонки. Оглохнув, я застыл посреди дороги и видел, как искалеченный ствол неохотно занялся дымным красным огнём.

Пламя бросало на дорогу неровные отсветы. Струи дождя нещадно колотили по спине. В лужах мгновенно набухали и лопались гигантские пузыри. Молнии лупили без перерыва, а громыхание в небесах слилось в сплошной нескончаемый рёв.

Прошла вечность, и дождь постепенно утих. Он уже не хлестал холодными злыми щупальцами, а сыпал мягко и монотонно. Гроза ушла и теперь громыхала где-то далеко за горизонтом. Там освещали небо бледные всполохи, а ворчание грома доносилось еле слышно.

Кое-как дотащившись до дома, я толкнул мокрую калитку. Она противно заскрипела. Я собирался её смазать сегодня, да не успел.

В столовой горел тусклый свет, остальные окна были тёмными. «Наверное, мама ещё не легла» — подумал я. — «Как всегда, штопает бельё и ждёт меня».

Стуча зубами от холода, я осторожно пролез в дом. Главное — не попасться на глаза папаше. Эх, шмыгнуть бы сейчас на сеновал, да затаиться там до утра! Но на мне сухой нитки не было, а спать в мокрой одежде — последнее дело.

Может, удастся спереть кусок мешковины, чтобы завернуться? В кладовой лежал отрез, из которого мать шила мешки для кукурузы. Надо найти его, иначе точно замёрзну.

Дверь, ведущая в кухню, открылась. Я замер в темноте, стараясь не дышать. На пороге стоял папаша.

— Ал, это ты? — спросил он. — Пойдём в дом, переоденешься.

Глава 3

Утром я с мрачным видом стоял возле овина, придерживая высокую лестницу здоровой правой рукой. Левая была накрепко забинтована. Чёртовы Брэндоны умудрились сломать мне запястье. Так сказал доктор Ханс.

Когда вечером, вымокнув до нитки, я вернулся домой, папаша принялся было привычно нудить. Но мама разглядела моё исцарапанное лицо, синяки под глазами и распухшую руку. Не прошло и пяти минут, как отец вприпрыжку бежал за доктором. Он, конечно, глава семьи и всё такое, но иногда маму лучше не злить.

Через полчаса отец вернулся и привёл заспанного врача. Доктор Ханс осмотрел мою руку, наложил на запястье тугую повязку и велел показаться ему через два дня. Затем выпил рюмку папашиной настойки и растворился в мокрой темноте.

Папаша тоже выпил рюмку настойки и собрался идти спать. Но тут явилось семейство Брэндонов в полном составе. Они вымокли, как мышехвосты в голом поле, и сразу стали скандалить и требовать книгу. Стип нарочито шмыгал распухшим носом, а Илия показывал ожоги на спине.

Отец схватился было за ремень, но его остановила мама. Она сказала, что негоже наказывать сына, не выслушав его. Вот тут-то я и выступил!

Я твердил, что не хотел ничего плохого. Мол, все учатся. И я тоже хочу учиться. И вообще, отец сам виноват, что не смог договориться насчёт меня с Интеном. А книгу я обязательно верну. Вот только отыщу её в поле и верну!

Я старался говорить, как можно жалобнее и всё время держал на виду покалеченную руку.

Папаша плюнул и сказал, что непременно выдерет меня, если я ещё раз попробую вытворить что-нибудь подобное. А потом махнул рукой и снова достал бутылку. Налил отцу Брэндонов, ну и себе заодно.

Брэндон сразу повеселел и успокоился. Даже потрепал меня по голове и подивился — как это я не испугался его «троих оболтусов»? Явно напрашивался ещё на рюмочку.

Конечно, папаша не мог ему отказать. А наутро затеял чинить протекающую крышу овина и взял меня в помощники. Грегора он с утра пораньше отправил вместо меня на виноградник собирать улиток.

И вот я стою возле овина, придерживая лестницу, слушаю стук молотка и ругань папаши и думаю, как бы мне сбежать.

Я решил попробовать. Задрал голову и заныл, как можно жалобнее:

— Па, ты там долго ещё? Мне же надо идти искать книгу!

Стук внезапно прекратился. Послышались проклятия, и что-то тяжёлое загрохотало по крыше. Я едва успел отскочить в сторону.

Сверху упал молоток. Шмякнувшись на землю, он подпрыгнул и отлетел в куст садовой беленики. Затем с крыши свесилось перекошенное и покрасневшее от натуги лицо папаши.

— Вчера не набегался? Никуда ты не пойдёшь, даже не мечтай! А книгу твою я сам найду и сожгу, как только закончу с крышей! Подай молоток и принеси ещё гвоздей!

Конечно, я разозлился. Нет, вы слышали — книгу он сожжёт! Ты сначала попробуй, найди её.

Я пошарил в кустах, отыскал молоток и попытался влезть с ним на лестницу. Получалось плохо — я же не акробат. Взять молоток в забинтованную руку я не мог, держаться ей за ступеньки — тоже.

Под недовольное шипение отца я пошёл в сарай за верёвкой. Один конец верёвки, примерившись, закинул на крышу. К другому концу кое-как привязал молоток. Папаша, чертыхаясь, втащил его наверх.

Не только отец был виноват в моём плохом настроении. Ночной ливень безнадёжно испортил книгу. Даром я заворачивал её в рубаху — она всё равно намокла. Теперь слипшиеся страницы топорщились в разные стороны и покрылись жёлтыми пятнами. Хорошо, что книга была сшита, а не склеена — иначе она точно развалилась бы.

Сушить книгу у печки я побоялся. Не приведи Создатель, попадётся отцу под горячую руку. Швырнёт в огонь, не задумываясь. Поэтому я спрятал книгу под своей кроватью, надеясь, что до вечера она высохнет.

Так или иначе, а надо снова идти в школу. Пусть хоть весь мир перевернётся вверх тормашками, но я добуду новую книгу!

— Ал, ты оглох, что ли? Где гвозди?

Судя по громкости, папаша орал не в первый раз. Хотя кто его разберёт, с его-то характером.

— Сейчас принесу!

Я тяжело вздохнул и пошёл в сарай за гвоздями.

Гвозди лежали в круглой жестяной банке. Обвязать банку я не мог, как ни старался — верёвка всё время соскальзывала с гладких боков. Бился, пока не сообразил взять в сарае ведро и пересыпать гвозди в него. А когда отец стал поднимать ведро наверх, оно зацепилось за край крыши, и все гвозди высыпались. Пришлось собирать их и всё начинать сначала.

— Ал! Притащи ещё досок из столярки! И пошевеливайся, что ты еле ползаешь! Я не собираюсь до вечера сидеть на чёртовой крыше!

Доски были длинные и тяжёлые. Они волочились по земле и норовили рассыпаться. Я попытался прижать их сильнее и больно прищемил кожу. Да что же за день сегодня такой? Рука ноет, книга испорчена. И папаша сверху орёт, словно голодная ворона.

— Ал! Принеси воды, да поживее! В горле пересохло.

И тут у меня в голове мелькнула счастливая мысль. Я отцепился от лестницы и поковылял в дом.

Мама возилась у печи — стряпала обед. Я налил в большую кружку колодезной воды из питьевого ведра.

— Ма, — просительно сказал я.

— Чего тебе? — ласково спросила она.

— У нас пирожков не осталось?

— Проголодался? — засмеялась она. — Погоди, сейчас. А может, супу поешь?

Я помотал головой.

— Это не мне. Отец просил принести.

Мама сурово поджала губы.

— Скажи ему, что скоро обед будет. Нечего аппетит перебивать.

— Ма, он говорит, что не слезет, пока крышу не доделает. И ругается. Дай пирожка, пожалуйста!

Мать покачала головой, но сунула мне в руку два пирожка с мясом.

— Держи, отнеси ему!

Я быстренько забежал в сарай. Там, в дальнем углу за старым бочонком папаша прятал заначку — несколько бутылок своей секретной настойки. Я нашарил одну. Поставил её в ведро, рядом пристроил кружку с водой и положил пирожки. Привязал ведро к верёвке и подёргал.

— Па, тут мама тебе пирожков передала, и кое-что ещё! Тяни, только осторожно, а то прольётся!

Отец вытянул ведро наверх, удивлённо хмыкнул, но промолчал. Для верности я выждал минут десять, а потом тихонько опустил лестницу и уложил её в траву вдоль задней стены овина.

Сделав несколько шагов в сторону, я прислушался. Со стороны овина не доносилось ни единого звука. Понятное дело, скоро папаша догадается, что я сбежал. Но он же не дурак, чтобы подымать шум, пока бутылка не кончилась. Молоток с гвоздями у него есть, выпивка тоже. Так что он может и работу закончить, и отдохнуть в своё удовольствие.

А вот на глаза ему лучше всё-таки не попадаться. Калитку, которая выходит на улицу, я смазать так и не успел. Её скрип папаша точно услышит и молча не усидит.

Я обогнул дом кругом, пробрался через сад и перелез ограду в дальнем конце огорода. Неприметной тропинкой спустился к речке и собирался по бревенчатому мостику перебраться на другой берег.

Потом пройду дальними полями, чтобы незаметно обойти наш виноградник. Ведь там Грегор, который сейчас мужественно делает за меня мою работу. Он, конечно, очень обрадуется нашей встрече и непременно попытается меня припахать.

План был просто замечательный, вот только он не удался. Возле мостика я встретил Лину.

***

Лина — это моя невеста. Нас сосватали родители, лет десять тому назад. У нас такие свадьбы в порядке вещей.

Дело в том, что после папаши нашей фермой будет заправлять мой старший брат Грегор. Мне же, как младшему сыну, не достанется ни фига. На Местрии не делят фермы — невыгодно обрабатывать маленькие поля.

Выбор у младших сыновей небогатый. Можно пойти в ученики к стеклодуву, кузнецу или меховщику. Лет пять поработаешь подмастерьем за кусок лепёшки и подзатыльники. Потом сдашь экзамен цеховым старостам, у которых навалом своих сыновей. Им совсем не нужны молодые конкуренты. И вот если сумеешь им понравиться — открывай мастерскую и гадай, будут ли у тебя заказы.

Второй вариант, куда практичнее — найти фермера, которого Создатель обделил сыновьями, и жениться на его дочке. Конечно, тогда ты будешь батрачить на него, пока он не помрёт от старости. Зато потом станешь его полноправным наследником.

Вот родители и сосватали мне Лину Сондерс. У неё нет братьев — только старшая сестра Норма. Кстати, она невеста Грегора. Две семьи — две свадьбы, так вот у нас получается.

Не то, чтобы Лина мне не нравилась. Она симпатичная, правда, старше меня на год. У Лины правильные черты лица, светлые прямые волосы и выразительные серые глаза. А грудь так и выпирает под тонким платьем.

Я слыхал, что Илия Брэндон тоже к ней сватался. Но Петер и Ирга — родители Лины — отказали наотрез. Так-то правильно — для чего им в семье конопатый голодранец? Брэндоны никогда не работали на земле, только зверьё по лесам ловили. Не успеешь оглянуться, как превратят ферму в зоопарк.

Хотя, согласись Лина выйти за Брэндона, я бы только обрадовался. Мне-то жена совсем не нужна, раз я собрался учиться. Только отвлекать будет на всякие глупости.

Лина стояла прямо на тёсаных брёвнах моста и задумчиво глядела, как течение реки медленно колышет водоросли. Я и сам любил наблюдать за ними. Тонкие зелёные пряди удивительно напоминали волосы русалки.

Обойти Лину не было никакой возможности. Я бросил тоскливый взгляд через плечо, но отступать тоже было поздно. Лина увидела меня, и на её лице появилось укоризненное выражение.

— Привет, Ал, — сказала Лина, —опять бездельничаешь?

Она покачала головой, совсем как моя матушка, когда папаша приходит пьяным от дядьки Томаша. Ну, так мама с отцом женаты много лет. А Лина что себе позволяет?

— Тебе какое дело? — грубо спросил я. — Ты мне пока ещё не жена.

Здороваться с Линой я не стал — ещё возомнит о себе неизвестно что. Интересно, что она вообще тут делала? Меня караулила, что ли? С неё станется!

— Так уже скоро! — возразила Лина.

Она произнесла это с такой нежностью, что меня передёрнуло.

— Вот когда поженимся, тогда и поговорим, — отбрил я. — А сейчас мне надо идти. Пока, Лина!

— Конечно, Ал, — легко согласилась она. — А можно я пойду с тобой?

— Это ещё зачем? — подозрительно спросил я. — У меня свои дела. И вообще, откуда ты здесь взялась?

Лина заливисто расхохоталась.

— Я прибегала к вам утром, соли одолжить. Твоя мама сказала, что вы с отцом собрались чинить овин. Ну, я и догадалась, что ты непременно сбежишь.

Ничего себе — Лина догадалась! Когда она успела так поумнеть? Или это женское чутьё? И почему «непременно»? Звучит, как будто я лодырь. Папаша, между прочим, сам виноват — я пытался у него отпроситься.

Я сделал шаг в сторону, пытаясь обойти Лину. Она пропустила меня и пошла следом. Это никуда не годится!

— Не ходи за мной! — недовольно сказал я.

— Почему? — удивилась Лина. — Я давно тебя не видела, соскучилась. Может, ты согласишься со мной погулять?

Я понял, что Лина дразнит меня нарочно. Можно, конечно, убежать, да что толку? Если она привязалась — так уже не отцепится.

Я повернулся к Лине. Она глядела на меня и улыбалась, как ни в чём ни бывало. Чёрт, а всё-таки, она симпатичная!

— Чего ты хочешь? — напрямик спросил я.

— Поговорить, — тут же отозвалась Лина.

Я вздохнул и попытался быть очень убедительным:

— Лина, мне сейчас, правда, надо спешить. Я обещаю, что зайду к тебе вечером. Или завтра. Или послезавтра. И мы обязательно поговорим. Хорошо? Ну, пока!

И я рванул так, что только пятки засверкали.

***

К школе я прибежал, когда перемена уже началась. Притаился, лёжа за поваленным деревом и стал наблюдать за ребятами.

За три дня они успели перезнакомиться друг с другом и даже разбиться на группки. У них появились общие интересы, а кое у кого — и общие детские обиды. Я заметил, что Маколей держится в стороне от парней. Они увлечённо гоняли мяч, разбившись на две команды, а Маколей сидел на скамейке и делал вид, что греется на солнышке.

Главным заводилой был Стип Брэндон, как и положено старшему. То ли трёпка, полученная от Интена, не была такой уж серьёзной, то ли Стип быстро от неё оправился. Но он весело носился по поляне, покрикивая на других ребят.

И ещё я заметил, что все ученики оставили сумки в классе. Значит, у меня не было никакой возможности раздобыть другую книгу.

От поваленного ствола пахло прелой корой и сыростью. Я внезапно ощутил горечь и одиночество. Почему жизнь так несправедлива? Я бы тоже мог сейчас носиться по поляне, пиная мяч в хорошей компании. А вместо этого уже украл одну книгу, и теперь думаю, как украсть другую. Натворил дел, не расхлебаешь. Чем это всё закончится?

С другой стороны, какой у меня выход? Сдаться на милость судьбы и папаши? Никогда не любил чувствовать себя беспомощным. И в этот раз как-нибудь сумею себе помочь.

Ребята потянулись в класс. Из двери дома вышел Интен, держа в руке большую стеклянную бутыль с тёмной жидкостью. Я догадался, что это чернила.

Интен прошёл по мощёной дорожке вдоль стены и тоже скрылся в школе. Я заметил, что дверь дома осталась приоткрытой.

Я ещё немного подождал, потом поднялся и вышел из кустов. Прямиком через поляну направился к дому учителя. Прятаться я не стал. Даже лучше, если Интен увидит меня из окна.

Уже на крыльце мне пришло в голову, что лучше было бы подождать учителя на улице. Но я не хотел, чтобы меня видели ребята. Мне обязательно нужно было поговорить с Интеном с глазу на глаз.

Я потянул ручку на себя, и дверь открылась. За ней я увидел длинный полутёмный коридор, ведущий в глубину дома. Оттуда вкусно пахло тушёным мясом и свежей выпечкой.

Чёрт, как же я мог забыть про Матильду?

Матильда была экономкой Интена. Муж её умер шесть лет назад, детей у них не было. Одна Матильда не могла справиться с фермой. Вот община и решила пристроить её в экономки к учителю. Работа нетрудная, зато всегда в тепле и кусок хлеба верный.

Справа в коридоре виднелась дверь. Я шмыгнул туда. Ого!

Квадратная комната в два окна была уставлена стеллажами. На всех полках стояли книги. Ничего себе!

Я зачарованно смотрел на корешки. Большинство книг были рукописными. Но попадались и совершенно другие, в плотных обложках. Я вытащил одну из книг.

По ярко-оранжевой, словно цветок апельсинии, обложке вились буквы золотого тиснения. Я прочитал их по складам:

«Марк Твен. Приключения Тома Сойера».

Осторожно открыл книгу. На хрупких пожелтевших страницах ровными рядами теснились аккуратные печатные буквы. Да, это не мои кривые палочки! Сколько же надо труда, чтобы отпечатать хоть один такой томик? Интересно, откуда Интен взял все эти книги? Неужели, с того самого корабля?

Я открыл книгу на первой странице.

«… — Том!

Нет ответа.

— Том!

Нет ответа.

— Куда же он запропастился, этот мальчишка? Том!»

Дверь кабинета за моей спиной с грохотом захлопнулась.

Я чуть не выронил книгу, но вовремя спохватился. Быстро поставил её на место и подбежал к двери. Заперто!

Вылезти в окно? Я метнулся к оконному проёму. Створки закрыты на обыкновенные шпингалеты. Выпрыгнуть — пара пустяков! А там опрометью в кусты, и никто меня не поймает.

И куда я побегу? Домой, к папаше?

Я отошёл от окна и с мрачным видом уселся в кресло возле письменного стола. Дождусь Интена, и будь, что будет.

Значит, Матильда услышала, как я вошёл. А может, в окно увидала. Наверняка сейчас бежит звать Интена. Ну, теперь-то он не будет смеяться.

За дверью было тихо. Я подождал минут десять. Потом ещё десять. А потом соскучился. То ли Интен решил, что я непременно сбегу через окно, то ли решил меня помучить. Да и наплевать!

На письменном столе лежал необычный чемоданчик. Полностью металлический с ребристыми блестящими гранями. Он был заперт на два сложных замка.

Такой чемодан не могли сделать на Местрии. В самом деле, не кузнец же его ковал! Зубилом и кувалдой такую штуку не изготовишь, это не подкова.

Я подёргал замки, потом догадался нажать на выступающие кнопки. Замки щёлкнули, и чемоданчик открылся.

Внутри оказалось какое-то непонятное устройство. Ручки, стеклянные окошечки, две угольно-чёрные панели, провода… Я разглядывал их, пытаясь понять назначение.

Вдруг дверь открылась. В комнату вошёл Интен. И первое, что он сделал — расхохотался!

Я мгновенно захлопнул чемоданчик и отскочил за кресло. Интен вытер слёзы и сказал сквозь смех:

— Ал! Ты не мог бы просто ходить в школу, как все нормальные дети?

***

Потом мы пили на кухне травяной чай с булочками. Матильда притворно ворчала и качала головой, а сама подкладывала мне одну булочку за другой.

Конечно, мне пришлось объяснять, почему я украл у Стипа книгу и залез в кабинет. Интен нахмурился.

— Кажется, вышло какое-то недоразумение, — задумчиво сказал он. — Я завтра с утра загляну к вам и поговорю с твоими родителями, Ал. Думаю, тебе обязательно надо учиться! Это хоть небольшой, но шанс, что ты больше ничего не натворишь.

И тут на улице раздался громкий стук. Кто-то барабанил по входной двери кулаками. А затем до ужаса знакомый голос хрипло крикнул:

— Ал! Выходи, мерзавец! Я знаю, что ты здесь.

— Кто это? — удивлённо спросил Интен.

— Это мой отец, — обречённо отозвался я.

Глава 4

Воскресным утром я сидел в столярке под замком и уныло плёл новую корзину. Вся семья дружно переоделась в праздничные наряды и умотала на ярмарку. А мне папаша придумал наказание — плести корзину взамен утраченной в неравном бою с Брэндонами. И вот ведь добрая душа — разрешил взять с собой в столярку кружку воды и кукурузную лепёшку!

Прутья дикого орешника я нарезал зимой возле замёрзшего ручья. Потом мы с папашей выварили их в соде, очистили от коры и высушили под навесом. От сушки древесина белеет, становится крепкой и не ломается на сгибе.

Орешник, само собой, не настоящий. То есть, орехи на нём растут крупные — просто загляденье! Вот только есть их нельзя. Сперва сломаешь зубы о скорлупу, а потом отравишься. Так и помрёшь беззубым.

А вот ветки у него длинные, гибкие и прямые. Плести из них — сущее удовольствие. Мне такая работа всегда нравилась, и корзины у меня выходили красивые. Во всяком случае, куда лучше, чем у папаши.

Вчера вечером меня спас Интен. Когда он открыл дверь, папаша ворвался в дом, будто дикий зверь. Я уж думал, что мне не поздоровится, но учитель загородил меня спиной и вежливо сказал:

— Добрый вечер, Юлий! Мы с Алом как раз обсуждали его учёбу. Думаю, я погорячился, запросив с тебя полную цену, когда ты приходил ко мне.

Эти слова Интен произнёс с нажимом. А отец разинул рот, словно квакша весной. Интен сокрушённо покачал головой и продолжил:

— Мне очень жаль, что так получилось. Из-за моего отказа мальчик был вынужден украсть книгу. Знаешь, Юлий, я возьмусь учить Ала бесплатно. Это хотя бы отчасти загладит мою вину.

Он говорил так убедительно, что даже я на минуту поверил. А потом до меня дошло! Конечно, папаша вовсе не ходил к Интену. Просто учитель давал ему возможность выкрутиться, чтобы отец не отыгрался на мне.

Мало того! Когда мы отправились домой, Интен пошёл вместе с нами. Всю дорогу он втолковывал папаше, какая польза может быть от учёбы. Вдруг Ал станет агрономом, говорил он. И уж точно сможет по-умному распорядиться фермой Петера и Ирги Сондерсов, когда женится на Лине.

Папаша слушал Интена и ничего не отвечал. Только переступал голенастыми ногами да изредка сглатывал, словно болотная цапля, проглотившая слишком жирную лягушку.

Когда мы подошли к дому, Интен попросил меня позвать маму. Она вышла на крыльцо, заложив руки за фартук. Учитель слово в слово повторил ей всё, что сказал отцу. Он хвалил меня, сожалел о своём отказе и всё время выразительно смотрел на отца. А папаша только молча кивал. Зато утром отыгрался на мне от души.

Конечно, отца тоже можно было понять. Он жутко разозлился на меня за выходку с лестницей. Оказывается, пока он тихо сам с собой распивал на крыше настойку, мама приготовила обед и ушла к соседке, которой надо было помочь раздоить козу. Через пару часов в бутылке показалось дно. Папаша устал и сладко прикорнул на солнышке. А когда проснулся, беззаботная птичья жизнь ему наскучила, и он захотел на твёрдую землю поближе к кухне.

Вот только подать ему лестницу было некому. Я давным-давно убежал к Интену, а мама задержалась у соседки за чаем с булочками и болтовнёй. Так отец и просидел на крыше до самого вечера, пока домой не вернулся Грегор.

Ясное дело, папаша мог бы позвать кого-нибудь из соседей. Но побоялся, видите ли, что его поднимут на смех. Нашим деревенским шутникам только дай повод почесать языки. Поэтому, когда кто-то проходил мимо, папаша сидел тихо, как мышехвост под кукурузной соломой и делал вид, что у него всё в порядке.

Одно хорошо — крышу овина отец починил на совесть. Времени у него было навалом.

Ореховый прут с треском лопнул. Острый конец воткнулся мне в ногу, пропоров её чуть не до кости. Я взвыл и отшвырнул корзину в сторону.

Да к чёрту! Они там будут развлекаться, а я тут мучайся? Ну, уж нет! Сегодня воскресенье, а в воскресенье людям положено ходить в церковь и на ярмарку. То есть, сплетничать, отдыхать и веселиться.

К тому же, попробуйте сплести корзину одной рукой. Я как мог, помогал себе локтями, коленями и даже зубами — но корзина всё равно выходила кособокая.

Я вскочил с чурбака и пнул корзину так, что она отлетела в угол. В голове у меня созрел план, простой и безотказный, как топор. Почему бы не раздобыть корзину на ярмарке?

А папаша мне в этом как раз и поможет. Это будет справедливо — только идиот мог усадить однорукого за плетение корзины.

Я взял с верстака обломок старой пилы, просунул его в щель между дверью и косяком. Приподнял засов из проушин и вышел наружу. Хорошо, что папаша не догадался заколотить дверь гвоздями — с него сталось бы!

Заглянул в сарай и пошарил рукой за бочонком. Увы, там ничего не было.

Несколько секунд я прикидывал, куда папаша подевал свои драгоценные бутылки. Выпить всё он не мог, значит — перепрятал. Да чёрт побери, он мог засунуть их, куда угодно от чердака до сортира! Ферма большая — ищи, пока улитка на горе не свистнет.

Дело осложнялось — теперь выменять корзину было не на что. Ну, и чёрт с ним! Корзину я всё равно раздобуду, хоть украду. Или прикинусь калекой и буду петь жалобные песни на всю ярмарку. То-то папаше стыдно станет!

Я толкнул калитку, и она распахнулась с жалобным скрипом.

***

Кривыми переулками я добрался до церковной площади. Так-то ничего необычного не было в том, что я иду на ярмарку. Но встретишь кого — начнутся расспросы: где родители, все ли здоровы, да как ваша свинья опоросилась.

Посёлок-то у нас небольшой. Все друг друга знают. А уж поговорить любят — страсть! Оно и понятно — если всю неделю ходишь за козами и свиньями, так любому человеку обрадуешься. Со свиньёй-то особо не поговоришь. Вот и отводят душу в церкви, да на ярмарке.

А оно мне надо? Мне бы раздобыть корзину, да поскорее назад, в столярку, пока папаша не заметил. Уж сегодня точно не стоило его злить — ведь они только-только поладили с Интеном. Глядишь, вернётся папаша с ярмарки, выпьет рюмку за обедом, да и подобреет. А тут я с готовой корзиной. Надо только рожу пожалобнее сделать.

Так что пробирался я огородами и вышел на площадь позади церкви. Здесь в тени деревьев стояло множество повозок, застеленных сеном. На них привозили товар из других посёлков и с дальних хуторов.

Ясное дело, в каждом посёлке — своя ярмарка. Но ведь не все люди — домоседы. Есть и неугомонные путешественники, бродяжья кровь. Такому в радость прокатиться в воскресный день, других посмотреть и себя показать. Да и товар можно обменять куда выгоднее. Вот и везут с морского берега копчёную и вяленую рыбу, из лесной глуши — тягучий жёлтый мёд и тёплые меха.

Из дома выезжают с ночи, ещё затемно. Благо, дорога знакомая — заплутать негде. Лошадь бежит ходкой рысью, неугомонный торговец трясётся в телеге, натолкав под бока побольше мягкого сена. Нехитрые товары заботливо укрыты грубым полотном от дождя и солнца.

Перед тем, как расставить прилавок, путешественник непременно зайдёт в церковь, попросит у Создателя удачи в торговом деле.

Возвращаются далеко за полдень, не торопясь, довольные торговлей. Никто не погоняет лошадь — плетись себе, как знаешь. Пьяненький хозяин лениво лежит на похудевшем ворохе сена, дремлет, или подсчитывает прибыли и убытки.

А добравшись до дома, всю неделю пересказывает односельчанам новости и сплетни, да готовится к следующей поездке.

Ярмарка была в разгаре. Заливисто ржали лошади, недовольно хрюкали толстенные розовые свиньи, фермеры торговались и спорили, зачастую переходя на крик. Довольные фермерские дочки примеряли новые платья. Под ногами, визжа и хрустя леденцами, сновали хохочущие детишки.

Я покрутил головой — папаши нигде не было видно. Наверное, мама повела его в ряды с одеждой — она собиралась купить отцу новые штаны. На старых брюках уже места не было без заплат, но папаша всё жалел их выбросить.

Ну, и слава Создателю! Сгорбившись, я нырнул в толчею под ярмарочными навесами.

Чего тут только не было! Домотканая одежда, глиняные горшки, стальные ножи, свечи, душистый дикий мёд в дербневых кадках, стеклянная и деревянная посуда, конская упряжь — всё было навалено на дощатых прилавках. В отдельном ряду висели свиные и козьи туши. Здоровые мужики огромными тесаками рубили мясо на куски. Молодое вино бродило в огромных пузатых кувшинах. Вино постарше стояло в глиняных бутылях, запечатанных пчелиным воском. На каждом шагу попадались продавцы жареных сладких рожков, свистулек и хрустящей кукурузы.

Посреди площади маленькая девчушка в пёстром сарафане пела жалостливую песню. Седой слепой старик подыгрывал ей на губной гармошке. Голосок у девчушки был тоненький, но чистый. И пела она так, что слеза прошибала.

Я уже видел девчушку и старика на прошлой ярмарке. Они приезжали откуда-то с побережья. Там у них был дом, да сгорел. Родители девочки погибли в огне, и она осталась вдвоём с дедом. Конечно, бедствовать на Местрии никому не дадут — не такие у нас порядки. Всегда найдутся родственники, друзья, да и просто добрые люди, которые не попрекнут куском хлеба. А если можешь делать что-то — да вот хоть бы песни петь — так точно не пропадёшь. Ведь песня — тоже хлеб, только для души. У нас это понимают.

Я и сам не заметил, как оказался в первом ряду. Люди вокруг меня одобрительно шумели и хлопали. Старику и девочке несли лепёшки, фрукты. Полная улыбчивая женщина накинула на плечи девчушки красивый вязаный платок.

И тут я увидел Лину. Она стояла напротив и внимательно глядела на меня. Хуже того! Рядом с Линой я заметил маму и папашу! Я тут же шмыгнул в толпу и заработал локтями изо всех сил.

Корзины продавали в восточном углу площади. Добравшись туда, я с облегчением вздохнул. Вряд ли отец сюда забредёт — зачем ему покупать корзины, если можно бесплатно усадить за работу меня?

Приезжие продавцы меня не устраивали — мне было нечего им предложить. Нужен был кто-то из нашего посёлка, кто хорошо знал бы отца. И обязательно мужчина.

Тут я увидел папашу Брэндона. Он сидел под навесом, важно покуривая самокрутку из виноградных листьев. Перед ним были разложены связки выделанных шкур. Рядом стояла парочка корзин. Они были кривоватые — видать, младшие Брэндоны делали. Но мне выбирать не приходилось.

Я с независимым видом подошёл к его прилавку. Погладил мягкий тёплый мех, пощупал мездру шкурок. И сказал:

— Я, пожалуй, куплю корзину.

Брэндон ухмыльнулся.

— А что ты можешь предложить взамен?

Я помолчал, улыбаясь, пока в нём разгоралось любопытство. А потом наклонился поближе к Брэндону:

— Я расскажу вам рецепт папашиной настойки.

***

Я еле успел вернуться в столярку и аккуратно запереть за собой дверь. Плюхнулся на чурбак, сделал грустное лицо и поправлял у корзины ручку, когда семья, наконец, вернулась. Впереди шла мать под руку с дородным пастором Свеном. Они о чём-то добродушно беседовали. Пастор внимательно слушал маму, и я почувствовал, как на душе скребут мышехвосты.

За ними папаша тащил покупки. Он был трезвый и потому хмурый. Ну, понятно. Если приглашаешь пастора к обеду — изволь выглядеть прилично. Хотя, как по мне, для обеда было рановато.

Увидев меня, отец грозно насупился и отвернул нос в сторону, всем видом показывая, как он мной недоволен. А мне-то что? Не хочет глядеть — и не надо! Ещё и пастора привёл — не иначе, как учить меня уму-разуму.

Позади всех плелись Грегор с Нормой. Брат обнимал Норму за талию, а она повисла у него на плече и что-то шептала на ухо. Завидев меня, они глупо захихикали.

Я высунул голову в окно, вытер нос и вежливо поздоровался с пастором. Он подошёл ближе, заглянул в столярку.

— Благослови тебя Создатель, юноша. Какая чудесная корзина! Отрадно видеть, что и в воскресный день ты не забываешь о труде на благо ближних.

Уголки его полных губ на мгновение дрогнули. Я мог бы поклясться, что пастор подшучивает надо мной. Но тут мать увела его в дом. Я слышал, как она гостеприимно предлагает пастору стул и воду с вареньем.

Грегор и Норма тоже остановились возле окошка.

— Спроси его! — Норма весело толкнула Грегора локтем. — Ну, спроси!

— Тебе надо — ты и спрашивай, — хмуро отозвался Грегор.

Норма просунула голову в окно.

— Ал, ты не знаешь, почему Лина ходит загадочная и всё время улыбается?

— Не знаю, — буркнул я, не отрываясь от работы.

— А мне сдаётся, что знаешь. Просто скромничаешь.

Ох, не нравилась мне её улыбочка. Интересно, что Лина наболтала этой рыжей змее?

— Говорят, отец тебя запер, чтобы ты к ней не бегал. Правда?

Тут Норма не выдержала и расхохоталась. А Грегор захрюкал, как поросёнок.

У меня отлегло от сердца. Значит, Лина никому не сказала, что видела меня на площади.

Но в это время из дома вышел пастор Свен, и они примолкли. Пастор, улыбаясь, подошёл к нам.

— Веселье — не грех, молодые люди! Господь любит тех, кто умеет работать и веселиться. Кстати, Ани накрывает стол, ей не помешала бы помощь.

Пастор говорил вполне доброжелательно. Но Грегор с Нормой больше смеяться не стали. Наоборот, бочком-бочком двинули в дом.

Пастор добродушно покивал им вслед и обратился ко мне:

— Прогуляемся, Ал? Нам с тобой надо поговорить.

Ну, началось! Я тяжко вздохнул и послушно поднялся с чурбака. Пастор отодвинул засов, и мы вышли на улицу. Калитка снова заскрипела. Нет, нужно всё-таки её смазать.

Мы шагали вдоль забора, над которым нависали ветки вороньих яблонь. Пастор насвистывал, заложив руки за спину. Я немного приотстал. На углу палисадника пастор остановился и повернулся ко мне.

— Отец жалуется на тебя, Ал.

Я не стал отпираться.

— Он сам виноват, пастор Свен! Я только…

Пастор улыбнулся.

— Бегал к учителю? Говорят, ты часто бываешь у него.

Я замялся, подбирая слова для оправдания, но пастор положил мне ладонь на плечо и продолжил:

— Нет ничего плохого в том, что ты тянешься к знаниям. Любопытство заложил в нас Создатель. Лишь бы оно не было праздным.

— Я просто хочу учиться! Не всем же быть фермерами.

Пастор весело рассмеялся. На его круглых, гладко выбритых щеках появились детские ямочки.

— Знаешь, ещё неделю назад я бы с тобой не согласился. Простым людям нужна простая жизнь. Несбыточные мечты отравляют душу. Так я сказал бы тебе неделю назад.

— А что вы скажете сейчас? — осторожно спросил я.

Задумчиво глядя на верхушки яблонь, пастор Свен почесал жирный подбородок. Потом перевёл взгляд на меня.

— Скажи, Ал, почему тебе так не нравится простая жизнь? Ты же знаешь, что всё живое создал Господь. Ему радостны любые проявления жизни.

Я почувствовал, как мои уши покраснели от злости. Сколько можно разговаривать со мной, как с несмышлёным ребёнком? Сначала папаша, теперь — пастор. Хотите знать правду? Пожалуйста!

Я подобрал камень и подбросил его вверх. Камень сочно шмякнулся о землю.

— Пастор Свен, а вы знаете, почему камень падает?

Лицо пастора вытянулось, он задумался.

— Всё в этом мире происходит по воле Создателя.

Я вздёрнул подбородок.

— Учитель Интен говорит, что камень падает потому, что его притягивает планета. А почему солнце висит в небе?

Пастор весело улыбнулся.

— Солнце — это звезда, Ал. Оно очень далеко от Местрии и гораздо больше её. Как видишь, я тоже кое-что знаю.

Пастор развернулся на пятках, снова заложил руки за спину и, насвистывая, направился к калитке. Легонько толкнул её толстыми пальцами, послушал скрип и сказал с непонятной улыбкой:

— Для Местрии наступают новые времена. Значит, ей понадобятся новые люди. Не такие, как мы.

Когда мы с пастором вернулись в дом, мама и Норма уже накрывали стол. На праздничной скатерти были расставлены расписные глиняные тарелки. Ложки мама тоже положила не простые деревянные, а узорчатые, купленные на ярмарке.

Подобревший папаша втолковывал Грегору, как разводить водой свиной навоз для подкормки винограда. В прошлом году Грегор развёл подкормку слишком густо — понадеялся на дождь. Несколько лучших кустов возьми, да и засохни. Папаша полдня гонялся за Грегором с оглоблей. Но не догнал.

Норма торжественно внесла глиняную супницу, над которой поднимался густой душистый пар. Суп из сладких рожков, ну надо же! Мама готовит его только по большим праздникам. Рожковое дерево в саду не растёт, хоть тресни. Приходится собирать рожки в лесу, наперегонки с птицами.

Наконец, все расселись. Пастора Свена, конечно, усадили на лучшее место во главе стола. Обычно там сидит папаша. Но сегодня ему пришлось ютиться на лавке, рядом с Грегором.

Пастор принял торжественный вид. Все примолкли, только Норма что-то возбуждённо шептала Грегору на ухо. Но мама бросила на неё такой взгляд, что болтунья аж поперхнулась. Да, непросто ей будет в нашем доме.

Пастор сложил руки на груди и произнёс:

— Поблагодарим Создателя за жизнь, которую он нам подарил,

За воздух, которым дышим,

За пищу, которую едим,

И за детей, которые будут нам опорой в старости.

Я подумал, что за пищу куда логичнее поблагодарить маму, ведь суп варила она, а не Создатель. Да и меня, если уж на то пошло — это я прошлым летом собирал сладкие рожки. Но выпендриваться не стал, только опустил голову так низко, что чуть не уткнулся носом в тарелку.

Пастор закончил молитву и поднялся, держа в руке бокал вина. Само собой, мы все тоже встали.

— Дорогие Юлий и Ани! Радостно видеть, как процветает ваша ферма, как зеленеют ваши поля и виноградники. Но всего отраднее видеть, как растут ваши дети. Грегор — совсем взрослый, настоящий мужчина! — пастор кивнул в сторону брата. — Ал — уже не подросток, а юноша. Их дороги только начинаются. Может быть, они будут не такими, как наши — на всё воля Создателя. По твоей просьбе я поговорил с Алом, Юлий! Он разумный юноша и серьёзно смотрит на жизнь. Я думаю, что ему надо учиться — из этого выйдет толк.

Глава 5

Если вы думаете, что после слов пастора папаша угомонился — вы сильно ошибаетесь. Отец не из тех, кто отступает перед такими пустяками, как мнение окружающих. Словами его не проймёшь, кто бы их ни говорил.

Только теперь он решил действовать не запретами, а хитростью. На следующее утро, ехидно улыбаясь, он вручил мне две корзины.

— Пастор сказал, что ты серьёзный и ответственный юноша, Ал. Я с ним согласен. Значит, ты понимаешь, что благополучие фермы зависит от труда каждого из нас. Если виноград пропадёт — нам будет нечего продать на осенней ярмарке. А ведь тебе теперь надо покупать книги и тетради. Да и новые ботинки не помешают на следующий год. Собери две корзины улиток, и можешь спокойно идти в школу — я тебе слова не скажу.

Задумка отца была понятна. Он решил, что рано или поздно мне надоест такая жизнь, и я сам брошу учёбу. А может быть, ждал, что я сбегу с виноградника. Тогда у него будет повод пожаловаться всем, что я никчёмный лентяй.

Только он просчитался — я твёрдо решил, что такой радости ни за что ему не доставлю. Не один папаша у нас в семье упрямый. И всё-таки, почему он так взъелся на учёбу? Тем более что платить за неё не надо. Чтобы отец отказался от бесплатной пользы — я такого не припомню.

Я приветливо улыбнулся отцу и сказал:

— Хорошо, па, конечно. Постараюсь управиться к обеду.

Потом, как ни в чём ни бывало, подхватил корзины и, весело насвистывая, направился со двора.

В спину полетел хриплый яростный кашель. Он показался мне слаще любой музыки.

Но едва я завернул за угол, как припустил со всех ног и бежал до самого виноградника. Шутка сказать — набрать две корзины улиток до обеда! В прежние времена я бы и к вечеру не управился. Впрочем, был у меня один план.

Галопом добежав до нашего участка, я стянул рубаху, расстелил её на земле и принялся стряхивать улиток прямо на ткань. Получалось куда быстрее, чем собирать их руками по одной. Дочиста обобрав лозу, я высыпал улиток в корзину и тут же переходил к следующему кусту. Кое-где с кустов вместе с улитками падали листья и неспелые грозди. Но на такие мелочи я уже внимания не обращал.

Через час корзина была полна. Я оттащил её в сторону, пару раз глубоко вздохнул, выругался и сразу же принялся наполнять вторую. Дело шло помедленнее — я изрядно устал. Но все шансы набрать две корзины до обеда у меня были.

Со второй корзиной я покончил, когда время уже подходило к полудню. Солнце жарило, словно в последний раз. На севере собирались высокие кучевые облака. Летучие мыши со свистом проносились над самой землёй — верный знак, что вечером будет дождь.

Я немного передохнул и собрался идти домой. Тащить две полные корзины было чертовски тяжело, да и рука всё ещё побаливала. Тогда я отыскал крепкую суковатую палку, повесил на неё корзины, а палку взвалил на плечи. Так дело пошло полегче. Хорошо было бы обмотать палку какой-нибудь тряпкой. Но не снимать же ради этого штаны — вдруг кто встретится по дороге.

И точно! Как вы думаете, кто мне попался? Разумеется, дядька Томаш! Только в этот раз он не спал, а сидел под виноградными кустами и посасывал настойку из бутылки.

— Здравствуйте, дядька Томаш! — вежливо сказал я и собрался быстренько проскочить мимо, но он махнул рукой.

— Ал! Присядь, передохни! Хочешь воды?

Он приветливо протянул мне бутылку, потом спохватился и спрятал её за спину. Судя по всему, он успел изрядно набраться.

— Извините, дядька Томаш! Я спешу — мне ещё в школу надо успеть.

Он покачал седой головой.

— Все куда-то торопятся! У всех дела, заботы. А я вот никуда не спешу. Куда можно спешить на этой чёртовой деревяшке, пропади она пропадом? — горько сказал он и со злостью топнул протезом.

Ну, что тут скажешь? Если у человека несчастье — он часто злится на весь белый свет. Только вот облегчение от такой злости временное, толку от него никакого.

Я вздохнул и поставил свои корзины.

— Дядька Томаш! Давайте, я помогу вам набрать улиток, а вы не станете больше пить? А то тётя Джуди сильно расстроится!

Понятно, что пьёт он не для удовольствия. Он как-то приходил к папаше и жаловался, что отрезанная нога по ночам болит и мешает спать. А перед дождём ноет, словно больной зуб. Да ещё и протез натирает культю, сколько ни подкладывай туда мягкие тряпки.

Я почти силой отобрал у него бутылку, и мы принялись наполнять его корзину. Провозились почти час, дядька Томаш больше мешал, чем помогал. Хорошо, хоть корзину ему тётя Джуди дала небольшую.

Дядька Томаш предложил меня проводить, но тут уж я сумел отказаться — скорость у него не та, что мне сейчас требовалась. Взвалил свою поклажу на плечи и боком, словно рак, потрусил по дороге. Пока добрался до дома, плечи свело так, что не разогнёшься. Я кое-как опустил тяжеленные корзины на крыльцо. Что характерно, папаша даже не вышел на них взглянуть. Но я этого ожидал, и ничуть не расстроился.

Я расправил спину и с наслаждением вылил на себя ведро воды возле колодца. Не холодной, конечно. Что я, дурак, что ли? Ведро с водой всегда стояло рядом и успевало нагреться на солнце. Потом я снова наполнил ведро и забежал домой перекусить и переодеться. Ещё пришлось ждать, пока мама погладит рубашку и штаны. А когда я, наконец, вышел на крыльцо, возле калитки стояла Лина.

***

На ней было лёгкое светлое платье в цветочек. Выгоревшие волосы рассыпались по коричневым от загара плечам. Длинные пальцы беспокойно мяли холщовую сумку.

— Привет, Ал! — сказала Лина и смущённо улыбнулась. — Я не опоздала?

Я так оторопел, что слова сказать не мог. А Лина пальцами босой ноги нарисовала кружок в дорожной пыли и продолжила:

— Родители решили, что мне тоже надо учиться.

Вот тебе раз! Я тут смертным боем бьюсь с папашей, а у неё всё так просто. Родители решили! Везёт же некоторым!

Тут я вспомнил, что если женюсь на Лине, то и буду жить с её родителями. И хотя они любят дочек, это сразу видно — неизвестно ещё, как они отнесутся ко мне.

И чего Лина смотрит на меня так внимательно, как будто чего-то ждёт? Прямо в краску вгоняет!

Я подобрал отвисшую челюсть и буркнул:

— Ну, пойдём, что ли.

Оказалось, что и спешить-то особо некуда. Утром я так старался закончить работу побыстрее, что даже дядька Томаш не сумел меня задержать. Вот что значит целеустремлённость.

Мы с Линой шли по улице. Она молчала, а я тоже не знал, о чём говорить. Спросить у неё как дела? Так на Местрии дела у всех идут одинаково. Свиньи толстеют, козы доятся, кукуруза поспевает.

Сильно саднило плечо, натёртое палкой с корзинами. Я досадливо поморщился. Если папаша не прекратит свои происки — за лето на мне живого места не останется. Может, ему надоест? Хотя, сомневаюсь, если честно.

Лина осторожно взяла меня за руку. Это было неожиданно. И, честно говоря, приятно. Я не стал выдёргивать руку, но и ладонь её не сжимал. Так мы и шли по улице — держались за руки и молчали.

Возле моста Лина остановилась. Отпустила мою руку и повернулась ко мне. Я понял, что от разговора всё-таки не отвертеться.

Глядя мне прямо в глаза, Лина сказала:

— Я знаю, что не нравлюсь тебе, Ал. Но не понимаю — почему. Я симпатичная, это все говорят. И совсем не дура, что бы ты об этом ни думал.

Вот уж точно — не дура. И что я должен ей ответить? А Лина продолжала:

— У моего отца большая ферма. Они с мамой хорошо к тебе относятся. Так в чём дело? Почему ты от меня бегаешь?

Вот именно — ферма! Свиньи, виноград и кукуруза. Да я сейчас-то не знаю, как избавиться от такого счастья. Вот только как объяснить это Лине? Но и врать тоже нехорошо. Она-то со мной по-честному, напрямую.

Я собрался с духом:

— Дело вовсе не в тебе, Лина. Просто я не хочу становиться фермером. Я хочу учиться, понимаешь?

Лина наморщила лоб.

— Учиться? А потом? — спросила она.

Тут я призадумался. Действительно, а что потом? После того, как я выучусь, свиньи мне милее не станут. Скорее уж, наоборот. А чем тогда заниматься, как зарабатывать на жизнь?

— Может быть, я сам стану учителем.

Эта мысль как-то впервые пришла мне в голову. И сразу показалась правильной. Ну, конечно — именно такой и должна быть моя будущая жизнь! Письменный стол, удобное кресло и книги. Много-много книг.

— Понятно, — задумчиво протянула Лина. — Слушай, а что у тебя с рукой? Можно, я посмотрю? Отец мне рассказал, что ты подрался с Брэндонами.

Не успел я ответить, как Лина сама шагнула ко мне и взяла за левое запястье. Я чуть не заорал от неожиданности. Но было совсем не больно — Лина держала руку осторожно.

Не выпуская её, Лина сделала ещё шаг и прижала мою ладонь к своей груди. И так ловко это проделала, что мои пальцы сами собой сжались.

Я почувствовал, как Лина прижимается ко мне широкими, горячими бёдрами. У меня даже голова пошла кругом.

— Ой!

Лина заинтересованно смотрела куда-то вниз. Рот её приоткрылся, зрачки расширились.

— Значит, я тебе всё-таки нравлюсь, Ал. Ты меня не обманываешь насчёт фермы.

Надо было воспользоваться моментом и вырваться! Но Лина крепко держала меня за руку. Чёрт, теперь я и вовсе от неё не избавлюсь!

Эх, родители! Нет, я понимаю, что вы хотели мне только хорошего. Но откуда эта дурацкая привычка причинять человеку добро без спроса?

Тем временем Лина обняла меня за шею и поцеловала. Да так, что я чуть не задохнулся! Пришлось изо всех сил дышать носом. И тут я почувствовал на щеке что-то влажное и горячее.

Лина плакала. Слёзы текли из её полуприкрытых глаз, скатывались по щекам и падали в траву.

— Если ты окажешься от меня, Ал, родители отдадут меня за Брэндона, — прошептала она. — А он мне совсем не нравится.

Она прижалась лицом к моей груди и разрыдалась. Я обнял её — а что ещё оставалось делать? Я не очень-то умею утешать девушек.

— Пойдём в школу, Лина! Иначе мы опоздаем.

Как-то само собой мне пришло в голову, что учителю тоже кто-то готовит обед и стирает рубахи. Вот у Интена есть Матильда. А у меня? Почему бы и не Лина?

Мы перешли мост и шагали по дороге через лес. Небо уже затянуло облаками, дул прохладный ветерок, шуршал листвой. В воздухе пахло сыростью и свежестью приближающегося дождя.

Теперь уже я держал Лину за руку. Она шла рядом, легко ступая стройными босыми ногами.

— Послушай, Ал, только ничего не говори, — сказала Лина, когда мы подошли к школе. — Если ты хочешь стать учителем, я буду тебе помогать. И поговорю с родителями. Они убедят твоего отца.

Я не стал её расстраивать, хотя сердце мне подсказывало, что так просто папаша не сдастся.

***

Стип Брэндон, увидев нас с Линой, разинул рот и выпучил глаза. Понятное дело — он и меня-то одного не ожидал увидеть в школе. А уж вдвоём с Линой — и тем более. Краем глаза я заметил, как он отозвал в сторону Маколея и принялся ему что-то втолковывать. Маколей отчаянно мотал чернявой головой. Стип, видно, рассердился. Схватил Маколея за шиворот, и давай трясти. У того даже позвонки друг о друга застучали — я сам слышал.

Мне это сразу не понравилось — больно уж злобно Стип на меня косился. Я подошёл к ним.

— Отстань от парнишки, Стип!

Рыжий нехотя отпустил Маколея. Тот сразу нырнул в класс. Стип набычился:

— Иди, куда шёл, Ал! Не лезь не в своё дело.

Но сегодня испортить мне настроение было не так-то просто.

— Извини, что стащил у тебя книгу, Стип. Сам понимаешь — не было у меня другого выхода. Сильно тебе влетело?

Видно, Стип не привык, чтобы перед ним извинялись. Он только буркнул:

— Не твоё дело!

И отвернулся.

Меня и Лину, как самых рослых, посадили на заднюю парту. Первым уроком снова было чтение. Я так понял, это для того, чтобы мы не измазали чернильными пальцами книги. И тут Интен снова учудил.

— Ал, — сказал он, — возьми книгу и выйди ко мне. Читай на восьмой странице. Внимание! Все хором повторяем за Алом.

«Страшно остаться без мечты. У кого нет мечты — тот не видит дальше своего носа. Он живёт сегодняшней выгодой, не думая о завтрашнем счастье. Если бы не мечта — наши предки никогда не долетели бы до Местрии».

Читал я уверенно, хоть и медленно. Сбился только на слове «сегодняшней», но Интен меня поправил. Все повторяли за мной — и Лина, и Маколей. Только Стип, сидевший впереди Лины, шевелил губами, но не издавал ни звука.

А по оконным стёклам мерно стучал дождь.

Потом мы писали палочки. Я хоть и пробовал раньше, да, видать, изрядно подзабыл, как это делается. Палочки у меня упорно выходили разной длины и валились то вправо, то влево. Да ещё на стол умудрился капнуть чернилами, пришлось оттирать его рукавом.

А вот у Лины палочки получались ровные, тоненькие и аккуратные. Как будто она всю жизнь их рисовала. И как ей это удаётся? Интен подошёл и похвалил её, а на мои художества только головой покачал.

К перемене дождь закончился. Ветер постепенно разгонял тучи. Кое-где уже проглядывало чистое небо. Мы с удовольствием высыпали на улицу.

Ребята опять затеяли играть в мяч. Закатав штанины, они носились по мокрой поляне. Звали и меня, но я отказался — усталость брала своё. Лина возилась с девчонками и сразу с ними подружилась.

Тут я и заметил, что Стип Брэндон куда-то смылся.

Ни на арифметике, ни на истории его не было. Интен то ли не обратил на это внимания, то ли не подал виду. А вот я крепко призадумался. С чего бы это Стипу пропадать посреди уроков? А потом я вспомнил, как он требовал что-то от Маколея, и в голове всё сложилось.

На истории Интен рассказывал про Чёрные времена. Так называлась война между правительством и фермерами, которая произошла сто семьдесят лет тому назад. К тому моменту фермеры окрепли и стали опорой жизни на Местрии. А правительство, образованное сразу после высадки, продолжало тянуть с них соки. Вот фермеры и взбунтовались.

Было несколько стычек, в них погибло больше двух тысяч человек. В конце концов, фермеры победили. С тех пор правительства на Местрии нет. Все важные вопросы решаются на собраниях фермеров и цеховых старост. Да только собрание давно уже не собиралось — незачем. Жизнь идёт своим чередом.

Когда уроки закончились, я отозвал Лину в сторону.

— Пойдём домой через лес, а не по дороге.

И тут Лина опять меня удивила.

— Это из-за Стипа, да? — спросила она. — Думаешь, он побежал за братьями?

И как у меня хватило ума считать её дурой? Да отсохни мой язык после этого!

Я кивнул.

— Давай уйдём первыми, — предложила Лина, — и обгоним остальных. Брэндоны ничего не заподозрят, а мы проскочим мимо них.

Так мы и сделали. Я хотел подкрасться к дороге и посмотреть — не ошибся ли я. Но Лина была против.

— Это неразумно, Ал, — твёрдо сказала она. — Ведь ты не знаешь, где они караулят, и можешь сам попасться. Что я буду делать в лесу одна, если тебя поймают?

«Неразумно», ишь! И откуда только она такие слова знает?

А главное, не поспоришь.

***

Мы не спеша брели по мокрому лесу. Ветер слегка раскачивал макушки сосен. С деревьев падали крупные холодные капли. Иногда они попадали за шиворот, заставляя ёжиться от холода. В низинах утробно урчали квакши. Одинокая ворона, увидев нас, хрипло раскричалась на весь лес. Некоторое время она следила за нами, перелетая с ветки на ветку, потом отстала.

Мы болтали об учёбе и семейных делах, об Интене и моём папаше. Находили общие темы, словно осторожно прощупывали, проверяли друг друга. И по молчаливому соглашению не вспоминали разговор у моста. Очень уж он вышел откровенным, преждевременным.

Я рассказывал Лине, как оставил папашу на крыше овина с бутылкой настойки, а сам ловил её короткие, искоса, взгляды. Она смотрела на меня и одновременно вглубь себя, как будто пыталась в чём-то разобраться. И улыбалась краешком посиневших от холода губ — то ли мне, то ли своим мыслям.

В конце концов, мы сделали порядочный крюк, перешли журчащую речку по узкой мельничной плотине и вышли к посёлку недалеко от нашей фермы. Стемнело. Зеленоватый свет Идры пробивался сквозь мутные облака. Я предложил Лине зайти к нам обсушиться, но она покачала головой.

— Давай завтра, Ал. Сегодня не хочется. Да и мама будет беспокоиться, что меня долго нет.

Тогда я пошёл её провожать. Мы всё так же не спеша добрели до фермы Петера и Ирги. В окне кухни уютно горел огонёк. Мелькнула неясная тень, на мгновение перекрыв свет.

Мы остановились возле калитки, и я поцеловал Лину. Это вышло как-то само собой. Она закрыла глаза, прижалась ко мне. Я почувствовал, как она дрожит, осторожно обнял её, и мы снова поцеловались.

Глава 6

Я сидел дома у дядьки Томаша и смотрел, как тёти Джуди неторопливо разминает глину. Сначала она расплющила её в блин на мокром столе, потом собрала в плотный комок. Покатала его в ладонях и с силой шмякнула о стол. Снова расплющила и опять собрала.

Шмяк!

— С глиной торопиться нельзя, — сказала она, — если в ней останутся пузырьки воздуха, горшок лопнет при обжиге. А то и во время готовки. Прежде, чем лепить — ты вымеси глину, как следует, не жалей времени. Чем лучше вымесишь — тем мягче глина, и лепить из неё проще.

Шмяк!

— Так и с людьми, — тётя Джуди чуть заметно улыбнулась. — Не жалей для них времени, они истанут мягче.

Шмяк!

— Конечно, бывает и глина негодная. Возишься с ней, возишься, а толку нет. Тут уж надо чутьё иметь.

Шмяк!

— И с собой то же самое. Себя вылепить — много терпения нужно. Не один день промучаешься, а то и не один год.

Шмяк!

Тётя Джуди перенесла глиняный комок со стола на гончарный круг. Обжала его ладонями. Села на скамеечку и осторожно нажала на педаль. Круг начал медленно вращаться.

— Глина должна быть в самой середине круга. Чтобы ни вправо, ни влево не шелохнулась.

Она смочила руки в воде и принялась поправлять глину, прижимая её к подставке. Вытянула вверх глиняный конус. Потом прижала сверху ладонью.

— Так несколько раз, — она снова смочила руки и опять принялась вытягивать конус. Мутные брызги разлетелись веером, попали на кожаный фартук тёти Джуди.

— Глина крепче пристанет к кругу, и последние пузырьки воздуха уйдут. На педаль дави равномерно, и не слишком быстро. Руки всё время должны быть мокрые, тогда глина не будет к ним липнуть.

— Тётя Джуди, а где вы берёте столько глины? — спросил я, обводя взглядом полки, занимавшие все стены мастерской от пола до потолка. На полках стояли чашки, тарелки, вазы, кувшины, горшки. Некоторые были природного рыже-коричневого цвета, другие покрыты разноцветной глазурью, или орнаментом.

— Копаю возле реки и вожу тачкой. Раньше Томаш помогал, а теперь приходится справляться самой.

— Хотите, я буду привозить вам глину? Хоть каждый день — мне не трудно! Вы только покажите — какую копать.

Тётя Джуди рассмеялась.

— Глину копать тоже надо уметь, этому не сразу научишься. Чтобы без камушков была, без земли, без песка — чистая. Глина — она словно жена, Ал. Выберешь подходящую — крепкая семья будет, все невзгоды переживёт. Ну, а если ошибёшься — развалится, как негодный горшок.

Снова подняв конус, тётя Джуди воткнула в его вершину пальцы левой руки. Получилось углубление. Тётя Джуди стала осторожно расширять его, придерживая стенки правой рукой. Раз за разом она терпеливо разглаживала чуткими пальцами стенки горшка, поднимала их вверх. Стенки становились всё тоньше, а горшок — всё шире.

Смоченным в воде металлическим скребком она придала горшку бочкообразную форму. Кончиками пальцев выровняла толстый валик глины, который охватывал горловину горшка, сделала его тоненьким и изящным.

Обильно смочив руки, тётя Джуди напоследок быстро провела ладонями по выпуклым глиняным бокам. Бока стали гладкими и заблестели.

Тётя Джуди натянула в руках тонкую проволоку и отделила ей горшок от круга. Остановила вращение. Сняла горшок и быстро переставила его на стол, на тонкую деревянную подставку.

— Ну, вот. Теперь пусть сохнет.

— Тётя Джуди, а можно мне попробовать? — спросил я.

— Конечно, Ал. Пробуй, сколько влезет. Из неудавшегося горшка всегда можно обратно сделать глиняный ком.

Я выбрал комок глины поменьше, уселся на отполированную деревянную скамейку и поставил ногу на педаль.

— Не так быстро, Ал. И не забывай всё время смачивать руки.

Это оказалось тяжелее, чем выглядело со стороны. Вязкая глина сопротивлялась, не хотела поддаваться. Я почувствовал, как на лбу выступили капельки пота.

— Не дави так сильно. Видишь — стенка начала заваливаться. Выровняй её и начни сначала. Терпение, Ал! Терпение и настойчивость.

Я полностью сосредоточился на горшке, стараясь больше ни о чём не думать. Монотонное вращение круга завораживало. Я окунал пальцы в воду и разглаживал, тянул непослушную глину. Вновь окунал и снова гладил.

— Очень хорошо, Ал. Стенки немного толстоваты, но тем прочнее будет горшок. В нём можно приготовить отличное жаркое!

Я отпустил педаль. Некоторое время круг продолжал вращаться. Этому способствовал тяжёлый деревянный маховик на нижнем конце вала. Наконец, вращение прекратилось.

— А теперь отдели горшок от круга. Натяни проволоку, словно струну, и тащи на себя. Хорошо! Осторожно возьми горшок за нижнюю часть стенок и переставь на подставку. Вот, отлично! За пару дней он высохнет, и можно будет обжигать.

Я вымыл руки, выпачканные глиной, и тётя Джуди протянула мне полотенце.

— Ну как, понравилось?

Я только головой кивнул. Ещё бы! Это не кормушку для свиней мастерить под недовольные папашины окрики.

— Из тебя получился бы неплохой помощник, Ал. Запасной круг у меня есть. Я бы и завтра прислала Томаша за тобой, да боюсь, отец тебя не отпустит.

— Да уж! Он и сегодня-то едва согласился.

— Не переживай, что-нибудь придумаем. Что ж, за хорошую работу полагается хорошая плата. Пойдём, я накормлю тебя обедом. А потом беги в свою школу!

Накормили они меня так, что я и бежать не мог. Плёлся нога за ногу, поглаживая туго набитый живот. Про жаркое-то тётя Джуди не просто так говорила. Положила мне полную тарелку. И это после миски травяного супа на мясном бульоне! А потом ещё был ягодный компот и пироги с начинкой из солёного козьего сыра. Ну, как тут откажешься?

Последний кусок пирога тётя Джуди завернула мне с собой. Я стал было отказываться — неудобно объедать хозяев. А тётя Джуди негромко, чтобы не услышал дядька Томаш, сказала мне:

— Я так благодарна тебе, мальчик. Томаш два дня только о том и говорит, как ты ему помог. Для него сейчас поддержка и человеческое тепло важнее всего. Ведь вчера он, как пришел домой — ни капли не выпил. Все дела по ферме переделал, хоть и валился с ног. И сегодня с утра за работой.

Тут на глаза тёти Джуди навернулись слёзы, и она поспешно смахнула их рукой.

***

Конечно, папаша не за здорово живёшь отпустил меня к дядьке Томашу. С раннего утра он уже приготовил для меня две корзины и собирался снова отослать в виноградник. Но тут во дворе хлопнула калитка. Папаша вышел на крыльцо, поглядеть — кто там. Ну, и я за ним увязался.

Возле крыльца стоял дядька Томаш.

— Здравствуй, Юлий! — сказал он, увидев отца.

— Привет, Томаш! — недовольно пробурчал отец. — Что-то ты раненько — солнце только взошло. Неужели, так невтерпёж? Мы уже позавтракали, и Ани убрала со стола. Но я сейчас вынесу тебе рюмку и что-нибудь закусить.

Стоя позади отца, я видел, как правая рука дядьки Томаша сжалась в кулак, а глаза прищурились. Он помолчал, глядя себе под ноги.

— Спасибо, Юлий! Ты хороший друг и всегда выручаешь меня. Скажи, не мог бы ты сегодня отпустить со мной Ала?

Лицо папаши удивлённо вытянулось.

— Зачем тебе Ал, Томаш? Собутыльник из него по малолетству никудышный, да я и не разрешу ему пить, — отец рассмеялся, довольный своей шуткой. Теперь уже удивился я — папаша редко смеётся.

— У меня ветром забор повалило, а один я никак не управлюсь. Надо, чтобы кто-нибудь подносил и держал доски. Работа несложная, вот я и подумал, что Ал с ней управится.

— Что, так много работы? — поинтересовался отец.

— Если Ал поможет, то до вечера управимся, — вздохнул дядька Томаш.

Глаза отца заблестели.

— До вечера? Ну, хорошо, Томаш! Как не помочь другу. Забирай мальчишку, пусть поработает. А может, всё-таки, выпьешь?

— Спасибо, Юлий, в другой раз. Джуди очень просила непременно починить забор.

Отец довольно хмыкнул и повернулся ко мне.

— Слыхал? Собирайся, и дуй к дядьке Томашу, поможешь ему!

— Но, па, — попытался возразить я. — Мне же после обеда надо в школу!

Отец довольно заулыбался:

— А ты не ленись, постарайся управиться побыстрее!

Он снова повернулся к Томашу:

— Инструмент у тебя найдётся? А то могу одолжить.

Дядька Томаш махнул рукой.

— Спасибо, Юлий, не надо. Инструменты есть, только пилу надо наточить, как следует. Я давно собирался, да всё некогда было.

— Ничего, Ал её живо наточит. А то и тупой поработает — ему не привыкать.

К этому моменту я уже искренне ненавидел дядьку Томаша. Вот и делай людям добро — они мигом на шею сядут! Зачем только я помогал ему собирать улиток? Пусть бы валялся себе в поле, никудышный пьянчужка! Ну, ничего! Если станет сильно донимать — сбегу, и всего делов. Небось, с одной ногой не догонит. А к вечеру наверняка наклюкается и даже не вспомнит про меня.

Успокоив себя такими мыслями, я сходил в сарай за напильником, захватил сумку с тетрадками и отправился вслед за дядькой Томашом. Он, хоть и прихрамывал, но шагал бодро. Я догнал его только на улице.

Дядька Томаш искоса взглянул на меня и хитро улыбнулся.

— Что, Ал, злишься на старого пьяницу?

— Нет, — буркнул я, даже не притворяясь, что говорю правду.

— Ничего! Посиди дома с Джуди, передохни. Твой отец совсем тебя заездил. А забор я и сам поправлю. Думаешь я не видел, как ты вчера надрывался с этими корзинами? Твой папаша совесть потерял, вот что я скажу.

Я только рот разинул. Ничего себе! Получается, дядька Томаш решил выручить меня от папаши.

— Спасибо, дядька Томаш! — с чувством сказал я.

— Тебе спасибо, мальчик, — отозвался он, бодро стуча деревяшкой по пыльной дороге. — Люди должны помогать друг другу.

— Расскажи, Ал — чем вы занимаетесь в школе? — спросил меня дядька Томаш.

Мы остановились возле церкви, чтобы дать немного передохнуть его культе.

— Учимся читать и писать. Но пока только палочки. Скоро и до букв доберёмся.

Дядька Томаш покачал головой.

— Всё, как в прежние времена. Я ведь тоже когда-то учился в школе у старого Орелла. И книги читать очень любил. А как закончил учёбу — так больше ни одной книги не прочитал. Не до того стало. На ферме работы всегда много, да ещё мы с Джуди поженились. И ребёночек должен был родиться.

Я не стал спрашивать, что случилось с ребёночком тёти Джуди. И так понятно, зачем тормошить больное место.

— Ладно, идём, Ал! — встрепенулся дядька Томаш. — Страсть как охота выпить холодного компота. А на обед Джуди приготовила такое жаркое — язык проглотишь!

Вот так я и попал в дом тёти Джуди и дядьки Томаша и научился делать глиняные горшки.

***

К тому времени, как я добрался до дома Лины, еда в животе немного утряслась, и мне полегчало. Я специально погромче хлопнул калиткой, чтобы хозяева слышали, что кто-то пришёл. На крыльцо вышел Петер.

— Здравствуй, Ал! — приветливо сказал он. — Зайди в дом, перекуси. Лина сейчас соберётся.

Я даже застонал. Кажется, сегодня мне грозит помереть от обжорства.

— Спасибо, Петер! Но я вот только поел!

Петер оценивающе глядел на меня и что-то прикидывал. Но, видно, решил пока ни о чём не расспрашивать. Да тут и Лина выбежала. Наверное, увидала меня в окно.

— Привет, Ал! Как хорошо, что ты за мной зашёл!

Два дня назад я не поверил бы, что мне будет приятно это слышать. А вот поди ж ты!

Моя физиономия сама собой расплылась в улыбке. Петер ещё раз внимательно взглянул на меня и немного успокоился. Всё-таки, переживает за дочку.

Лина мимоходом чмокнула отца в щёку, мы попрощались и выбежали за калитку.

Сегодня на Лине было простое белое платье с узором из крохотных лиловых цветов, вышитым по вороту. Волосы она собрала в тугой длинный хвост на затылке.

Не сговариваясь, мы вели себя как хорошие друзья, но не больше. Теперь у нас с Линой было время, так зачем его торопить? Пусть всё идёт, как идёт.

— Чем ты сегодня занимался, Ал? — спросила Лина. — Опять всё утро собирал улиток? Или удрал из дома?

— А вот и нет. Тётя Джуди учила меня делать горшки.

Я рассказал Лине, как дядька Томаш спас меня от папаши. Она звонко хохотала.

— Ты уж, наверное, думал, что не попадёшь сегодня в школу? Сильно разозлился?

— Ещё бы! Я уже прикидывал, как сбежать от Томаша, если всё обернётся худо.

— Ну, тебе не привыкать! А ты быстро бегаешь, Ал? Давай наперегонки до школы!

— Давай!

Мы мчались по жёлтой от пыли дороге. Лина легко вырвалась вперёд, я догонял. Её пятки так и мелькали, широкий подол платья хлестал по крепким икрам, волосы развевались за спиной.

Во мне бушевал азарт. Он захлёстывал меня с головой, словно внезапная волна неосторожного купальщика. В мире не осталось ничего, кроме хриплого дыхания, мелькающих кустов, больно бьющей по ступням жёлтой дороги и неистового стремления догнать. Настичь, схватить на бегу за крепкие плечи, развернуть к себе и…

Нас разделяло не больше пяти шагов. Лина выскочила на поляну, стремительной белой молнией пронеслась по ней и взбежала на крыльцо школы. Прижавшись спиной к двери, раскинула руки:

— Я первая! — задыхаясь, крикнула она. — Я первая!

Я вскочил на крыльцо. Глаза Лины расширились.

— Я гляжу, ты плоховато бегаешь, Ал! — раздался язвительный голос за моей спиной. — Даже девчонку догнать не можешь.

Я обернулся. Стип Брэндон сидел на скамейке и с кривой усмешкой смотрел на нас.

— Зато дерусь хорошо, — отдышавшись, ответил я. — Что тебе нужно, Стип?

— Хочу узнать — долго ты собираешься от нас прятаться? Всё равно ведь поймаем!

— Всё ещё злишься из-за книги, Стип?

— При чём тут книга? Ты разбил мне нос. А моего брата толкнул в костёр! И она его обидела!

Стип вскочил со скамейки и ткнул пальцем в Лину.

— Чем это, интересно?

— А то ты не знаешь! Все вы фермеры думаете, что мы хлам, дикари, ничего не стоим! А мы — Брэндоны!

Он распалялся всё больше. Тут к нам подошла Лина и взяла меня за руку.

— Пойдём в школу, Ал.

Она повернулась к Стипу.

— Передай своему брату, чтобы отстал от меня.

Я старательно выводил палочки. Сегодня Интен задал особые — с полукруглыми крючочками на обоих концах. Я почти улёгся на стол, изо всех сил стараясь, чтобы крючочки выходили одинаковыми. И вдруг краем глаза увидел быстрое движение Стипа и услышал сдавленный вскрик Лины.

Я подскочил, бросив перо. На листе расплылась чернильная клякса.

Лицо Лины побелело, она мелко дрожала и не отрывала взгляд от своей тетради. На листе, покрытом вязью аккуратных палочек, дёргал лапками умирающий мышехвост!

Не раздумывая, я смахнул его на пол. А потом схватил чернильницу и с размаха звезданул по тупо улыбающейся роже Стипа. Он схватился за лицо, залитое чернилами, и рухнул со стула. Раздались испуганные крики, пронзительно взвизгнула девчушка.

Не помня себя от ярости, я перепрыгнул стол и врезал гаду ногой в живот. Потом придавил коленями и вцепился в шею. Стип кряхтел и лягался, пытаясь оторвать от себя мои руки, но я только крепче наваливался на него сверху.

— Ал! — раздалось над ухом. Голос доносился глухо, словно я был под водой. — Ал!

Кто-то тянул меня за плечи, силясь оторвать от Стипа. Напоследок я успел ухватить его за рыжие, слипшиеся от чернил вихры и несколько раз ударить головой о пол. Потом меня завалили на спину.

Я увидел над собой круглое лицо Интена, его вытаращенные глаза.

— Ал! Ал, успокойся! — кричал он, прижимая мои плечи к полу.

— Отпустите, — выдавил я, тяжело дыша. — Отпустите, всё.

Интен внимательно посмотрел на меня и ослабил нажим.

***

Уже час я сидел в кабинете Интена. Стип так и не пришёл в себя — лежал на полу, запрокинув голову, и даже не стонал. Только дышал, всхлипывая. Интен повернул его набок, пытался привести его в сознание, но ничего не вышло.

Тогда учитель отправил ребят бегом искать доктора Ханса, а мне велел идти в кабинет.

Я сидел спиной к столу, равнодушно разглядывая книги, а на душе было паскудно, как в помойной яме. Ну, какого чёрта в жизни происходит такая дрянь? Что должно твориться внутри человека, чтобы он своими руками убил мышехвоста из злобы?

А если доктор Ханс не сможет помочь Стипу? Получится, что я его убил. Да какое, к чёрту, «получится»? Именно убил.

За спиной что-то тихо, монотонно шуршало. Я не обращал внимания на звук — мне было не до него. Шуршит себе — и пусть шуршит.

Открылась дверь, и вошёл Интен. Я даже не встал, только поднял на него глаза.

— Слава Создателю! — сказал учитель. — Стип пришёл в себя. Доктор Ханс сказал, что у него был обморок от нехватки воздуха и сотрясение мозга. Его уже повезли домой к доктору Хансу — пока полежит там под присмотром.

Интен обошёл стол и уселся в кресло. Пришлось повернуться к нему лицом.

— Что же мне с тобой делать, Ал? — строго спросил Интен.

— А со мной обязательно что-то делать? — спросил я.

Мне было всё равно. Стип жив — значит, я не убийца.

Интен поморщился.

— Ал, есть вещи, которые не исправишь насилием. Раньше погубишь себя.

Мы сидели и молчали. Я смотрел на раскрытый металлический чемоданчик, который лежал на столе учителя. Это он шипел. От чемоданчика тянулись два чёрных провода. Один исчезал за окном, а другой крепился к какой-то небольшой круглой штуке с решёткой на боку.

Вдруг шипение стихло. Мужской голос со странным металлическим призвуком чётко произнёс:

— Всем, кто меня слышит! Крейсер «Стремительный» вызывает Местрию! Всем, кто меня слышит! Ответьте крейсеру Галактической Федерации!

Второй раз за день я увидел, как глаза Интена стали круглыми. Он вцепился в ручки кресла и замер.

Глава 7

Интен схватил круглую штуку, к которой тянулся провод от чемоданчика.

— «Стремительный», это Местрия! «Стремительный», это Местрия! Слышу вас! — закричал он, поднеся её ко рту.

Но голос уже исчез, утонул в непостижимой пустоте. Чемоданчик снова шипел, негромко и монотонно.

— «Стремительный», ответьте Местрии! — ещё раз в отчаянии воскликнул Интен.

Держа чёрную штуковину в руке, он слепо смотрел сквозь меня. Было видно, что Интен лихорадочно думает о чём-то.

Внезапно он подпрыгнул в кресле, глаза блеснули.

— Говард! Надо сообщить Говарду!

Интен щёлкнул переключателем в чемоданчике и снова поднёс ко рту круглую штуку.

— Говард! Это Интен! Ответь, Говард! Срочный вызов!

Он повторял это снова и снова, нетерпеливо стуча ладонью по столу.

Наконец, чемоданчик отозвался.

— Что случилось, Интен? Неприятности с учениками?

Голос звучал словно издалека, преодолевая треск помех. Он был слышен куда слабее, чем сообщение «Стремительного».

— Говард! — отчаянно закричал Интен. — Я поймал сообщение с космического корабля! Крейсер «Стремительный» вызывает Местрию!

В чемоданчике что-то щёлкнуло, треск прекратился. Голос Говарда зазвучал близко и ясно.

— Интен, ты решил меня разыграть? Какой крейсер? — спросил Говард весело и уверенно. Я прямо увидел, как он улыбается.

— Послушай, Говард, я не шучу! — настойчиво повторил Интен. — Я только что слышал радиосообщение крейсера. У меня есть свидетель!

— На какой волне? — теперь голос Говарда звучал серьёзно. — Ты смог с ними связаться?

— Нет, — сказал Интен и произнёс несколько цифр.

— Я попробую поймать их сообщение, — сказал Говард. — Твой телескоп цел?

— Да.

— К вечеру буду у тебя.

Интен опустил руки на стол и уставился на меня.

— Ал! Мне надо… Хотя нет! Беги и найди пастора Свена и доктора Ханса. Скажи им, что на Местрию прилетел космический корабль.

До этого момента я сидел тихо, стараясь не привлекать внимание Интена, и внимательно ловил всё происходящее. Но теперь…

— Учитель Интен!

— Что?

— Можно я тоже приду к вам вечером?

Интен досадливо нахмурился.

— Нам будет не до тебя, Ал! Тем более, после того, что ты устроил сегодня…

Он посмотрел на меня и хлопнул ладонью по столу.

— Хорошо, приходи! Может быть, у Говарда получится тебя вразумить. И постарайся помириться с Стипом Брэндоном. Нам всем сейчас будет не до мальчишеских ссор.

— Хорошо, учитель!

Я спрыгнул со стула и выскочил за дверь.

Во дворе школы меня ждала Лина.

— Ал, как ты? Что сказал Интен?

— Он сказал, что я могу прийти вечером!

— Зачем? — удивилась Лина.

— Ох, чёрт! Прости, Лина! Ты же ничего не знаешь. На Местрию прилетел настоящий космический корабль! И я первый услышал их сообщение!

Не в силах сдержать чувства, я запрыгнул на скамейку и раскинул руки. Потом соскочил на землю.

— Бежим! Надо сказать пастору Свену и доктору!

— Погоди, Ал! Вот твоя сумка, возьми!

— Спасибо, Лина! Слушай, ты проголодалась? У меня есть кусок пирога. Тётя Джуди завернула с собой. Хочешь?

— Давай пополам?

Я развернул пирог, разломил его. Одну половину протянул Лине, от другой с удовольствием откусил сам.

— Ал, а что теперь будет? — спросила Лина. — Я имею в виду вообще, с Местрией?

— Не знаю, — я пожал плечами. — Но уверен, что всё будет хорошо.

Мы доели пирог и дружно зашагали по дороге в сторону посёлка.

Первым делом мы направились к церкви, благо, она ближе к школе, чем дом доктора Ханса.

Пастор Свен возился в палисаднике — пересаживал куст апельсиний. Чтобы подол рясы не мешал, он подвернул его и заткнул за пояс, обнажив полные волосатые ноги. Пасторская шляпа висела на сучке вороньей яблони.

— Пастор Свен! — закричал я издали. — Срочное дело!

Воткнув лопату в землю, пастор обернулся, увидел Лину и поспешно одёрнул рясу.

— Да, Ал, я сейчас! Только надену столу и возьму Библию. Что случилось? Кто-то умирает, или рожает?

— Пастор Свен, меня послал за вами учитель! На Местрию прилетел космический корабль!

Услышав это, пастор на мгновение поднял глаза к небу.

— Поддержи нас, Создатель!

Затем перевёл взгляд на меня.

— Спасибо, Ал! Я сейчас же иду к Интену.

Тут пастор посмотрел на куст апельсинии, который только что вытащил из земли. Лина исподтишка толкнула меня в бок локтем.

— Ал, помоги пастору!

Я перелез через забор и подхватил лопату.

— Где копать, пастор Свен?

Он показал мне место. Я принялся рыть яму, а пастор отправился за водой. Через пару минут яма была готова. Мы опустили в неё куст и присыпали корни землёй. Свен обильно полил их.

— Спасибо, Ал! Создатель не любит неоконченные дела. Давай, я полью тебе на руки. Вы со мной?

Я помотал головой.

— Нет, нам ещё надо найти доктора Ханса.

— Благослови вас Создатель, дети! А я побегу.

***

По счастью, доктор Ханс был дома. Я боялся, как бы нам не пришлось разыскивать его по всему посёлку. Ханс — единственный доктор в округе, и работы у него хватает.

Дом доктора самый большой в посёлке, не считая церкви. Это потому, что справа и слева к нему пристроены два крыла. В одном — комнаты для тяжёлых больных. В другом — родильное отделение. Так удобнее, чем бегать по пациентам из конца в конец посёлка.

Доктор вышел на крыльцо, вытирая крепкие руки полотенцем. Увидел меня и нахмурился.

— Что случилось, Ал? Ты ещё кого-то избил? Где этот несчастный?

Тут вмешалась Лина:

— Стип первый начал, доктор Ханс! Ал просто защищал меня.

Доктор укоризненно покачал головой.

— Зайдите в дом, оба. Мне надо с вами поговорить.

Затем повернулся и исчез за дверью. Мы с Линой пошли за ним.

В кабинете доктор предложил нам с Линой стулья.

— Садитесь! Расскажите подробно, что случилось в школе.

— Подождите, доктор Ханс! — вмешался я. — Нас послал Интен… учитель Интен. На Местрию прилетел космический корабль!

Доктор Ханс поднял правую бровь.

— Вот как? Это точно?

— Я сам слышал, как Интен говорил с ними через такую штуку…

— Радио. Это называется «радио», Ал. Люди с корабля уже высадились?

— Я не знаю. Наверное, нет.

Доктор Ханс почесал гладко выбритый подбородок.

— В любом случае, это может подождать.

— Но Интен просил вас срочно прийти к нему!

— Я отправлюсь после нашего разговора. А сейчас расскажите — что случилось в школе? Подробно и точно.

Мы начали рассказывать. Я с удивлением понял, что Лина запомнила намного больше подробностей, чем я сам. Доктор внимательно слушал и что-то записывал на большом листе бумаги. Иногда задавал вопросы:

— Значит, Стип не хотел мириться, вёл себя агрессивно? Ты говоришь, Ал, что мышехвост ещё дёргал лапами. То есть, Стип не просто принёс мёртвого зверька, а убил его прямо на уроке? Ты сильно бил его головой об пол?

Наконец, я решился спросить:

— А что с Стипом, доктор Ханс?

— Странная история, — покачал головой доктор. — Он пришёл в сознание. У него головокружение, тошнота. Это нормальные последствия сотрясения мозга. Он узнаёт людей, но ничего не помнит о драке. И тебя, Ал, он тоже не помнит. Я никогда не сталкивался с подобным. Возможно, сказалось нервное потрясение.

— А можно заглянуть к нему, доктор Ханс?

— Не сегодня, Ал. Ему надо окрепнуть. Кроме того, у него сейчас братья.

Конечно, мы с ними встретились. Едва мы с Линой спустились с крыльца, как из двери бокового крыла вышли Илия и Рыжий. Я не думал, что они начнут драку на глазах у доктора Ханса, но всё равно напрягся.

У Рыжего был подавленный вид. Я решил, что его потрясло то, что случилось с братом. Наше появление он как будто не заметил.

Зато Илия набычился и взглянул на Лину так, как… ну, в общем, не смотрят так на девушку, которую зовут замуж. Разве что, рассчитывают поскорее остаться вдовцом и получить наследство. А Лина отвернулась и сделала вид, что никакого Илии нет ни во дворе докторского дома, ни вообще на белом свете.

Потом Илия посмотрел на меня. Странно. Глаза у него были не злые, а какие-то мутные, словно у пьяного человека, или больной лошади. Я подумал, что наши с ним стычки далеко не закончены. И ещё подумал, что Стип напрасно меня забыл. Братец ему всё равно напомнит.

Так и не сказав ни слова, Илия повернулся и пошёл по улице. Рыжий поплёлся за ним.

— Что теперь, Ал? — спросила Лина.

— Мне нужно вернуться к Интену. Давай, я провожу тебя домой?

Как-то я очень быстро привык решать за двоих. За «нас», а не за себя. Странное ощущение. Лина иногда поправляла меня, но делала это незаметно. И всегда выходило лучше.

— Можно, я пойду с тобой? — мягко спросила Лина.

Вот и сейчас. А почему, собственно, нет? Интен не говорил, чтобы я приходил один.

— Пойдём вместе. Ты когда-нибудь видела космический корабль?

Мне хотелось отвлечь её от мыслей об Илии.

— Нет, — улыбнулась Лина.

— А я видел! — с таинственным лицом сообщил я.

— Где?

— Ночью на прошлой неделе. Он летал над Местрией и мигал красным и зелёным светом.

***

Дверь нам открыла Матильда.

— Они совсем ополоумели, — доверительно сообщила она. — Целый вечер сидят в комнате и разговаривают с железным ящиком. А ящик им отвечает.

Тут в коридор выглянул Интен. Волосы его были взъерошены сильнее обычного.

— Ал, Лина! Заходите! Мы установили связь с кораблём!

— Ужин будет через полчаса, — сказала Матильда. — И только попробуйте опоздать. Будете жевать свои книги вместо пирога, помяните моё слово!

Произнеся это ужасное пророчество, она гордо удалилась на кухню.

Тут из кабинета вышел ещё один человек. Высокий и сутулый, он немного напоминал моего папашу. Только у папаши выражение лица кислое, а этот человек глядел уверенно и спокойно. Лет ему было около сорока, может, немного больше.

— Интен, познакомь меня с твоими друзьями, — сказал человек, чуть улыбаясь.

Мне его улыбка сразу понравилась. Добрая и насмешливая, но не высокомерная. И взгляд внимательный. Сразу видно, что Говард — умный человек, но ум свой почём зря не выпячивает.

— Старший учитель Говард, — сказал Интен. — А это Ал и Лина, мои ученики.

— Ал? — спросил Говард. — Твою маму зовут Ани?

— Да, — удивлённо ответил я. — Вы её знаете?

— Немного.

— А почему вы — старший учитель? — спросила Лина.

— Он занимается подготовкой учителей для посёлков, — вместо Говарда ответил Интен.

— Тебе повезло, Ал, — повернулась ко мне Лина. — Мне кажется, он — именно тот, кто тебе нужен.

Брови Говарда изумлённо поднялись.

— Ты хочешь стать учителем, Ал? — спросил он.

Я замялся.

— Ну…

— Ладно, об этом поговорим позже. Проходите в комнату, — сказал Говард и посторонился. — Нам повезло присутствовать при историческом событии. Похоже, Местрию впервые посетили люди с другой планеты.

Штуковина, которую доктор Ханс назвал «радио», по-прежнему стояла на столе. Провод от неё все так же тянулся за окно.

— Это радиопередатчик на солнечных панелях, — пояснил Говард. — Такие передатчики были в каждой шлюпке. Но за двести лет уцелело не больше десятка.

Интен уселся в кресло и принялся осторожно крутить ручки передатчика. Говард пристроился напротив него на табурете, взятом, судя по всему, из кухни. Кроме них в кабинете никого не было — пастор и доктор уже ушли.

— Это очень простой прибор, — виновато сказал Интен, — настройки всё время сбиваются, приходится выставлять вручную.

— Зато надёжный, — твёрдо возразил Говард.

Интен ещё раз повернул ручку. Из динамика раздался негромкий треск. Непрерывное, монотонное шуршание. Я вдруг понял, что слышу голос пустоты. Шёпот космоса.

— «Стремительный», это «Местрия-один», ответьте, — важно сказал Интен, наклонившись к небольшому отверстию в корпусе передатчика. — «Стремительный», это «Местрия-один».

— Почему мы — «Местрия-один»? — шёпотом спросила Лина у Говарда.

Говард снова усмехнулся.

— Пока мы — единственные, кто сумел выйти на связь с кораблём. Но когда подключатся другие передатчики, не должно возникнуть путаницы. Поэтому у каждого передатчика свой позывной.

— «Местрия-один», это «Стремительный». Говорит третий помощник капитана, — внезапно отозвался динамик. — Капитан просил передать вам, что двое суток наш корабль будет двигаться по стационарной орбите. Научная группа хочет картографировать оба материка. О времени высадки сообщим дополнительно. Как поняли?

Голос звучал сухо, с металлическим призвуком. Третий помощник строил предложения, словно по учебнику. И ещё он забавно смягчал твёрдые звуки. На Местрии так никто не разговаривает.

— «Стремительный», понял вас, — волнуясь, отозвался Интен. Я заметил, что ему очень нравится быть радистом.

— «Местрия-один», конец связи.

— Конец связи.

Голос в передатчике умолк, а через минуту стих и треск динамика. Интен нажал кнопку на металлическом корпусе и откинулся в кресле. Говард глядел на нас, приподняв брови.

— А что такое стационарная орбита? — спросил я.

Не то, чтобы мне было интересно. Просто я растерялся и задал первый вопрос, который пришёл в голову. Говард перевёл взгляд на Интена.

— Полагаю, до физики вы в школе не добрались?

— Зачем фермерам физика, Говард? — усмехнулся Интен.

Говард снова посмотрел на меня.

— Это очень просто, Ал. Местрия притягивает корабль к себе. Но его скорость уравновешивает силу притяжения. Поэтому корабль не падает на планету, а летает вокруг неё. Если снизить скорость, то корабль упадёт. А если увеличить, то…

Он замолчал, предлагая мне продолжить мысль.

— Улетит?

Это сказал не я, а Лина. Вот же выскочка! Я хотел ответить то же самое, да не успел.

— Верно, — обрадовался Говард. — Вы хотите ещё о чем-то спросить?

Я немного подумал.

— Да. Что нам теперь делать?

Дверь распахнулась. В кабинет решительно вошла Матильда.

— Если вы немедленно не сядете за стол, мясо окончательно остынет, — сердито сказала она. — А пирог давно холодный.

Бесполезно спорить с женщиной, которая пытается тебя накормить. Этот урок я усвоил с детства. Единственное, что можно сделать в такой ситуации — расслабиться и быть благодарным.

Стол уже был накрыт. В середине стоял горячий пирог, а с кухни доносился умопомрачительный запах жареной свинины.

— Я думаю, нам надо выпить, — торжественно сказал Интен.

Он вышел из комнаты и вернулся, неся в руках бутыль красного вина. В ней было литров шесть, не меньше!

— Меня же дома прибьют, — слабо запротестовал я. Но потом оглянулся на Лину и замолчал.

Интен водрузил бутыль на стол.

— Друзья, вы представляете, что значит для нашей планеты этот корабль? Одиночество закончилось! Мы теперь — граждане Вселенной. Мы сможем летать к другим планетам, а люди из иных миров прилетят к нам.

Улыбающийся Говард достал бокалы, а Интен тут же разлил по ним вино.

— За наше звёздное будущее!

От такого тоста я отказаться не мог. В самом деле…. Теперь я могу не только стать учителем, а и…. Всё-таки, есть бог на свете! Не зря я надевал лучший костюм на школьные встречи с пастором.

— Спасибо, Создатель! — проникновенно прошептал я и залпом выпил вино.

Насупленная Матильда внесла огромное блюдо с жареным мясом. Я едва дождался, пока она положила кусок мне в тарелку. Очень уж есть хотелось!

Впившись зубами в розовую горячую мякоть, истекающую прозрачным соком, я даже замычал от удовольствия. Лина пододвинула мне блюдце с кисло-сладким соусом из беленики и тарелку с толстыми кукурузными лепёшками.

Интен налил ещё вина. Они с Говардом выпили, а мы с Линой вежливо отказались.

Интен вскочил из-за стола и расхаживал по комнате, возбуждённо размахивая руками. Глядя на него, я даже подумал, что вино куда крепче, чем кажется. Да и мне захотелось прихвастнуть.

— Я уже видел этот корабль! Смотрел в небо и нашёл странную звезду, левее альфы Плуга. Она мигала красными и зелёными вспышками. Раньше её там не было, я точно знаю.

— Увлекаешься астрономией, Ал? — одобрительно спросил меня Говард. — У Интена есть телескоп на чердаке. Как стемнеет, мы поднимемся туда и поглядим вместе.

Мы ещё выпили чаю. Наконец, Говард взглянул в окно и решительно поднялся со стула.

— Ладно! Пришло время посмотреть на наших гостей.

Друг за другом мы вскарабкались по крутой лестнице на чердак. Интен пыхтел впереди, за ним шёл Говард, потом Лина. Я замыкал цепочку астрономов-любителей.

В наклонной крыше чердака были вырезаны незастеклённые окна. На случай дождя Интен приладил к рамам широкие ставни. Возле распахнутого восточного окна на треноге стоял небольшой телескоп.

Говард привычно склонился к окуляру, что-то подкрутил и замер.

— Вот он!

Пять долгих минут мы переминались от нетерпения. Наконец, Говард оторвался от окуляра и приглашающе махнул рукой. Лина нерешительно взглянула на меня.

— Давай! — сказал я. Она подошла к телескопу, крепко зажмурила левый глаз, а правым осторожно прижалась к холодному резиновому ободку.

Потом настала моя очередь.

Это была та самая звёздочка. Красные и зелёные вспышки всё так же мерно чередовались, только стали ярче в ночной темноте. А ещё мне показалось, что я разглядел очертания стального корпуса.

Глава 8

Ночи сменялись днями, проливные дожди — невыносимой жарой. Немощёные улицы посёлка то раскисали в кашу, то клубились мелкой жёлтой пылью, от которой щекотало в носу и неудержимо хотелось чихать.

Флегматичные улитки неутомимо поедали виноград. Породистые папашины свиньи исправно толстели. Одна принесла среди ночи дюжину крепких проворных поросят. Папаша по этому поводу устроил праздник и приговорил бутылку настойки.

Отошла сладкая кореника в лесном болотце, зато поспевали вороньи яблоки. Усталые фермеры едва успевали отгонять от деревьев обнаглевших прожорливых птиц.

Кукурузные стебли клонились к земле под тяжестью жёлтых початков. Урожай обещал быть богатым. Мельничные жернова с нетерпением ожидали первой жатвы.

А корабль по-прежнему кружил над Местрией.

Папаша как будто смирился с моей учёбой. Даже выделил мне комнату — бывшую кладовку в столярке. За два дня я, надрываясь, вытащил из неё весь хлам. Куча получилась вровень с крышей дома. Как это всё помещалось в кладовке — ума не приложу. Интереса ради я попытался впихнуть хлам обратно, так влезла едва ли четверть.

Само собой, взять и просто выкинуть всё это барахло было не в характере отца. Он — рачительный хозяин. Даже мои позапрошлогодние ботинки приспособил на огородное пугало. Да ещё ворчал, что они драные, и продать их нельзя.

Пришлось всё разобрать, починить сломанное, укрепить расшатанное и заменить сгнившее. Занимался этим, разумеется, я — комнату-то мне обещали.

Покончив с уборкой, я принялся было мастерить мебель. Папаша скептически поглядел на мои старания, выругался и решил взяться за дело сам.

Пастор Свен сказал душевную проповедь о бескрайней Вселенной, которая открывает нам свои материнские объятья, благодаря милости Создателя. Я сильно сомневался, что Вселенная не может прожить без кукурузы, свиней и кислого вина, но вышло у пастора красиво. Женщины расчувствовались до слёз. Я даже пожалел, что не надел на службу калоши.

Народу в церкви собралось больше обычного. Весь посёлок уже знал о прилёте корабля. Слухи ходили самые разные, и всем хотелось узнать мнение Создателя. А кто растолкует его лучше, чем пастор?

Многие ждали, что дядька Томаш выкинет что-нибудь этакое. Но он пришёл в свежей рубашке, начищенном сапоге, трезвый и благостный, как ангел в день Творения. Любители повеселиться заметно расстроились — одной привычной забавой у них стало меньше.

А я попросту порадовался за дядьку Томаша и тётю Джуди.

Мы с тётей Джуди успели-таки разок сходить к реке за глиной. Как раз в тот день у нас опоросилась свинья, и папаше недосуг было приглядывать за мной — он праздновал поросячий день рождения.

Мы оставили тачку на обрывистом берегу и спустились к быстро текущей воде. Глина здесь выступала прямо на поверхность — только бери, да откалывай тяжёлые слипшиеся куски. Труднее всего было таскать её вёдрами наверх — и как тётя Джуди справлялась с этим сама? Ума не приложу.

День был солнечный, и я обливался потом. Под нависшими кустами изредка сонно всплёскивала крупная рыба. Над водой носились белобрюхие летучие мыши — у них подрастали детёныши, и родители трудились без устали, чтобы прокормить потомство.

Глина для посуды была тёмно-коричневая, жирная и липкая. Но тётя Джуди показала мне и другую глину, бело-голубоватую. Для горшков она не годилась, но замечательно подходила, чтобы обмазывать изнутри печные топки и дымоходы.

Стип Брэндон всё ещё лежал в доме доктора Ханса. Он уже начал вставать и выходил на улицу, но домой Ханс его пока не отпускал. Остальные Брэндоны совсем не появлялись в посёлке. А может, это мне везло, и я с ними не встречался.

Я собрался с духом и навестил Стипа. Он посмотрел на меня пустыми глазами и вяло поздоровался. По просьбе доктора Ханса я начал рассказывать ему поселковые новости, но скоро заметил, что Стип не слушает. Равнодушным взглядом он следил за стрекозой, которая перепархивала с одной травинки на другую, трепеща слюдяными крыльями.

Стрекоза полетела за угол дома. Стип поднялся и пошёл за нею, не дослушав меня. Походка у него стала странная — он дёргал плечом и подволакивал ногу.

У меня комок подкатил к горлу. Хоть Стип и получил по заслугам, но я чувствовал себя виноватым. И помочь ничем не мог. Я тихо вышел за калитку и отправился к Лине.

С Линой мы виделись каждый день. Я сам не понимал, как это получилось — только что были врозь, и вдруг уже всё время вместе. Мы вдвоём ходили в школу и обратно, я провожал её домой. Целовались у калитки — нежно и долго. Но дальше отношения не заходили. Наверное, я ощущал, что следующий шаг уже будет безвозвратным. Как будто стоял на берегу заводи и медлил. А Лина не хотела меня торопить. Ей было важно, чтобы этот шаг я сделал сам, по своей воле.

Иногда я чувствовал духоту, словно перед грозой. Воздух становился вязким, было трудно дышать. Я бился в нём, как муха в ягодном киселе и никак не мог вынырнуть.

***

Я помогал Говарду закрепить солнечные батареи на крыше школы. Раньше Интен раз в неделю вешал их на ветку яблони. Но теперь связь с кораблём держали постоянно, а на дерево всё время не налазаешься.

Лина и Матильда возились с обедом, а Интен стоял на поляне, задрав голову, и всё время спрашивал, не надо ли нам чего. Ему тоже хотелось поучаствовать в работе, но он боялся высоты.

С неба жарило солнце, крыша нагрелась. От неё шла такая волна тепла, что воздух дрожал и переливался. Мы стянули с себя рубахи, а штаны закатали до колен, и всё равно было жарко.

Батареи мы крепили на южном скате крыши, чтобы на них попадало как можно больше солнца. Ноги скользили по звонкой глиняной черепице. Чтобы не упасть, мы обвязались верёвками и закрепили их на коньке крыши.

— Как твои родители, больше не возражают против учёбы? — спросил Говард. Он уже знал о нашем с папашей противостоянии.

Мы отдыхали, сидя возле печной трубы, из которой шёл вкусно пахнущий дымок. Я старался укрыться в её тени или хотя бы спрятать голову.

— Мама всегда была за меня. А папаше теперь всё равно.

Отец, действительно, в последнее время сбавил нажим. Не заваливал работой больше обычного и ничего не говорил, когда я собирался в школу. Чаще всего он делал вид, что вообще не замечает меня.

— Ты действительно собираешься стать учителем? Или это просто аргумент в споре с отцом?

Говард умел спрашивать так, чтобы собеседнику не хотелось отвечать наобум. Поэтому я честно подумал и сказал:

— Хочу. В этом есть смысл. А какой смысл всю жизнь возиться в навозе?

Говард покачал головой.

— Смысл есть во всём, Ал. Но каждый ищет то, что ему по душе. Ладно, давай заканчивать.

Чтобы не дырявить черепицу, мы перекинули через конёк крыши деревянную раму. А уже на неё закрепили батареи. Получилась надёжная съёмная конструкция. Провод от неё спускался по водосточному жёлобу и исчезал в окне кабинета.

— А вы научите меня своей профессии? — спросил я Говарда, когда мы слезли на землю.

— Научу. Но, думаю, есть более правильный путь.

Лина принесла нам кувшин холодного морса, прямо из погреба. Я жадно выпил кружку, потом ещё одну.

— Ал, ну что ты делаешь? — сказала Лина, отбирая у меня кувшин. — Простудишься, придётся доктору Хансу тебя лечить.

Говард пил морс маленькими глотками, не торопясь, и глядел на нас с улыбкой.

После обеда мы принялись устанавливать антенну. Соорудили мачту из соснового ствола и решили закрепить её к фронтону дома, чтобы обойтись без растяжек. Говард надеялся, что высокая антенна поможет улучшить качество связи.

Я копал яму под основание. Земля рядом с фундаментом была плотно утрамбована, копалось тяжело. Да ещё и камни попадались. Сперва я рыхлил землю заступом, затем выгребал лопатой. Говард с Интеном в это время крепили к мачте проволочную антенну.

Устав копать, я спросил Говарда:

— Что вы имели в виду, когда говорили про другой путь?

Он поглядел на меня и взялся за лопату.

— Думаю, лучше попросить капитана корабля прислать для тебя стандартную школьную программу. Не нашу, местрианскую, а…

Он кивнул на небо, где в зените слепящим розовым яблоком висело солнце. Потом доверительно добавил:

— Вообще-то, я хотел попросить её для себя. Но, думаю, им не составит труда прислать два экземпляра.

Чёрт! Как же я сам не подумал об этом? Чего будут стоить школьные знания Местрии в мире, где люди строят космические корабли, осваивают новые планеты и перемещаются с непостижимой скоростью?

У меня опустились руки. Я вспомнил, с каким трудом научился выводить палочки и складывать буквы в слова. Ивдруг передо мной открылась бескрайняя бездна совершенно немыслимых знаний!

Я взглянул на лежащую антенну. Грубо оструганный сосновый ствол и проволочная конструкция на нём. Вряд ли у людей на корабле такие передатчики. По сравнению с их возможностями наша конструкция безнадёжно устарела. А ведь мы не успели даже опробовать её.

— Зачем всё это, Говард? — спросил я.

Он понимающе улыбнулся.

— Каждый должен делать всё, что может, Ал. В этом замысел Создателя. Так я заказываю две программы?

Я подумал о Лине и сказал:

— Закажите три.

***

Когда я вернулся домой, в окнах было темно, только в кухне горела свеча. За столом сидели папаша, дядька Томаш и доктор Ханс. Вид у них был встревоженный. На столе перед ними лежал какой-то пожелтевший документ.

Увидев меня, отец как будто удивился.

— Ал! Что ты здесь делаешь? — спросил он.

Здрасьте, пожалуйста! Вообще-то, я уже пятнадцать лет тут живу. Или папаша об этом забыл?

Я решил, что отец опять выпил. Но ни бутылки, ни стаканов на столе не было — только свеча и непонятная бумага, которую они обсуждали. Да и дядька Томаш совершенно трезвый — но почему он настороженно стреляет в меня глазами? Это на него совсем не похоже. А доктор Ханс уставился, как будто впервые меня видит.

Тут я заметил, что доктор осторожно перевернул бумагу и как бы невзначай прижал её ладонью. Меня прямо зуд разобрал от любопытства. Да что такое происходит-то? Что они от меня скрывают?

Но не стану же я спрашивать напрямую. Дураков нет. Папаша сразу разорётся и выставит за дверь — он не любит, когда я лезу не в свои дела. Поэтому я сделал вид, что ничего не заметил, поздоровался с доктором и дядькой Томашом и плюхнулся на лавку у стены.

— Па, я есть хочу. Мы целый вечер крепили на крыше антенну для передатчика. Говард сказал, что достанет для меня стандартную школьную программу. Я смогу учиться так же, как люди на других планетах!

Я понимал, что вряд ли порадую отца этой отличной новостью. Но слишком бурной реакции не ожидал. Однако, я просчитался.

Лицо папаши побелело, он вскочил и ударил кулаком по столу.

— Этот чёртов Говард, чтоб ему пусто было!..

Я понял, что слегка перегнул палку.

Тут поднялся доктор Ханс и предостерегающе положил руку отцу на плечо.

— Тихо, Юлий, тихо! Успокойся! Мальчик тут ни при чём. Да и учитель тоже. Он такой же заложник ситуации, как и мы все.

А вот интересно, причём это я «ни при чём»? И что за ситуация, у которой мы все в заложниках? Толком ничего объяснить не могут, только орут. Взрослые люди, называется!

Папаша, вроде, успокоился и сел обратно за стол.

На шум из родительской комнаты вышла мама. Выразительно глянула на отца и обняла меня за плечи.

— Пойдём в комнату, Ал. Я покормлю тебя ужином.

Ужин в комнате? Это что-то новенькое. Мы даже в праздники ели на кухне, благо она большая — кучу гостей можно разместить. А в комнате родителей даже стола нет — кровать, да шкаф с одеждой. Я помотал головой:

— Ма, я у себя поем. В столярке. А потом лягу спать — устал сильно.

Вообще-то, Интен задал мне домашнее задание — повторить простые и десятичные дроби и составить примеры. Я планировал сегодня позаниматься на кухне. Заодно и Грегора поддразнил бы. А тут, видите ли, тайное сборище!

Пока мама собирала мне ужин и заворачивала его в узелок, отец и гости молчали. Видно было, что они не собираются продолжать разговор, пока я не окажусь за дверью. Поэтому я не стал торопиться. Выпил чашку яблочного компота и попросил маму налить с собой. Затем умылся у рукомойника, да ещё зашёл в комнату за чистыми штанами на завтра. Когда, наконец, я вежливо попрощался с гостями и вышел, они вздохнули так, что форточка хлопнула.

Войдя в свою комнату, я первым делом споткнулся о табурет и чуть не сломал ногу. Вот было бы прекрасно! Папаша совсем взбеленится: с одной рукой-то работать можно, а вот с одной ногой — вряд ли.

Но откуда взялся табурет в комнате? Я собирался сделать его сегодня, да не успел. Ничего, сейчас зажгу свечу и разберусь. Я стал пробираться к окну. Там два бревна в стене разошлись, и в щель как раз поместилась дощечка. Получилась небольшая полка, на которую я сложил всякие мелочи.

Сделав шаг в сторону окна, я тут же саданулся бедром обо что-то твёрдое, да так, что взвыл от боли! Чёрт, да что такое-то?! Я пошарил руками в темноте и нащупал стол.

Не иначе, это папаша похозяйничал! Из лучших побуждений, само собой, и я ему очень благодарен. Но можно же было предупредить? Дескать, Ал, сынок, я там тебе немного помог — сделал стол и табурет. Осторожнее, не споткнись.

Кое-как я добрался до окна, нашарил на полке свечу и коробочку с трутом. Поставил свечу на стол, чиркнул огнивом и раздул трут. Теперь можно было осмотреться.

Стол у отца, конечно, вышел знатный. Неширокая толстая столешница была подвешена под окном на цепях. Поверхность столешницы гладкая — ни заноз, ни заусенцев. Видно, отец как следует поработал рубанком. Да ещё и стёклышком прошёлся, сглаживая задиры. Если столешницу поднять, она закрывала окно и превращалась в ставню, одновременно освобождая место в небольшой комнате. Сам бы я до такого не додумался, признаю.

Я переставил свечу на полку и взялся за край столешницы. Она легко поднялась. Под самым потолком я обнаружил крючок, которым можно было закрепить столешницу в верхнем положении. Всё-то отец продумал.

Посветив на табурет, я узнал в нём наш с Грегором детский стульчик для кормления. Папаша просто отпилил у него спинку и подлокотники. Раньше этот стульчик стоял в родительской комнате.

Понятно, что мы с Грегором давно уже выросли. Но мама не разрешала папаше переделывать стульчик. Наверное, хотела ещё ребёнка. А теперь вот, видно, разрешила.

Я опустил столешницу, пододвинул табурет и присел, опершись локтями. Странное ощущение: я как будто на мгновение опять стал маленьким Алом, которого кормят с ложечки разваренной кукурузной кашей на козьем молоке. Я очень любил эту кашу, ел, сколько давали. Так рассказывала мама. Сам-то я, понятно, ничего такого не помню.

Я развернул узелок с ужином. В нём обнаружились три здоровенных куска жареной свинины, переложенные кукурузными лепёшками. Ого!

Я быстро поел, с удовольствием запивая мясо и лепёшки яблочным компотом. В желудке приятно потяжелело, и тут же начали слипаться глаза. Нет уж, дудки! Мне ещё уроки делать. Да и заговорщики на кухне не давали покоя. Я не я буду, если не выясню, что они там обсуждают.

Примерно через час я погасил свечу, вышел на улицу и тихо подобрался к окну кухни. В зеленоватом свете Идры деревья казались абсолютно чёрными. Ветер утих, даже листья не шевелились.

Как я и ожидал, гости ещё сидели. На столе стояла наполовину пустая бутылка папашиной настойки. Дядька Томаш откинулся на спинку стула, лицо его расслабилось, теперь он был похож на себя. Доктор Ханс сидел прямо и спокойно, внимательно глядя на папашу.

А вот папаша разошёлся не на шутку. Он громко говорил, стуча ладонью по столу. Я прислушался.

— О чём они думали, когда подписывали этот контракт? Любому фермеру понятно, что это — чистой воды надувательство! Рабство на вечные времена!

Доктор Ханс наклонился к отцу и заговорил негромко, но убедительно. Через стекло я не мог расслышать его слова. Но он, кажется, успокаивал папашу.

Я видел, как дядька Томаш потянулся за бутылкой и разлил настойку по стаканам. Мужчины выпили, кивнув друг другу. Ханс поставил стакан на стол и снова сел прямо. А папаша взмахнул кулаком и почти прокричал:

— Я не позволю моим сыновьям стать рабами!

Глава 9

Это было особенное утро. Утро Прилёта Космонавтов.

Спозаранку ребятня перебудила весь посёлок пронзительными воплями:

— Шлюпка летит! Шлюпка летит!

Самые впечатлительные повыскакивали на улицу чуть ли не голышом и задирали подбородки, высматривая в тёмно-желтоватом небе долгожданных гостей. Я, конечно, тоже выбежал, но штаны натянуть успел.

Оказалось, что шлюпка прилетит в полдень и приземлится на площади у церкви. Вчера вечером с корабля сообщили об этом Интену. Интен дождался рассвета и отправился к пастору Свену, а тот мигом снарядил ребят из окрестных домов известить остальной посёлок.

Я немного обиделся на Интена, что он не обратился ко мне. Так-то я тоже умею быстро бегать и громко орать. Но у Интена были на то веские причины.

Во-первых, наша ферма далеко от школы. А во-вторых, к нам домой Интен зашёл сам.

Мы к тому времени, ясное дело, уже встали. На Местрии все поднимаются рано, да и горлопаны успели пробежаться по нашей улице и поднять переполох.

Я встретил Интена возле калитки. Волосы учителя были взъерошены сильнее обычного, а меховую безрукавку он умудрился надеть наизнанку.

— Ал! Они выбрали наш посёлок для посадки! Пастор Свен уже договорился, чтобы площадь расчистили от ярмарочных навесов. Пусть шлюпка приземлится не в поле, а прямо посреди посёлка!

Глаза Интена светились радостным возбуждением. А у меня на сердце скребли мышехвосты. Я чувствовал, что надо спросить Интена про контракт, но не знал, как начать разговор. Ведь одно дело — обсуждать свои дела, и совсем другое — рассказывать о том, что подслушал. И всё же я решился.

— Учитель Интен, вы знаете, что такое контракт?

Интен напрягся и посмотрел мне прямо в глаза.

— Почему ты спрашиваешь?

Я выложил ему всё, что сумел услышать ночью. Лицо Интена стало серьёзным.

— Да, я знаю про стандартный контракт колониста, — сказал он. — Насколько я понял, такой контракт подписывали все, кто отправлялся на другие планеты. Но с тех пор прошло больше двухсот лет, Ал! За это время очень многое могло измениться. Местрия — наша планета, и никто не сможет это оспорить. Я уверен, что осложнений не будет. Доктор Ханс — разумный человек, на него можно положиться. А вот Томаш… Я надеюсь, что он не успел взбаламутить посёлок. На всякий случай, предупрежу Говарда и пастора.

Людей на площади собралось — не протолкнуться! Всё население нашего Благословенного Приюта, да ещё подъехали любопытные из Тихого Озера и Райских Пустошей. Попросту мы называем эти посёлки Северным и Восточным, и все понимают, о чём идёт речь. Люди на Местрии путешествуют редко. А если кто и собирается — так он и без названия точно знает, куда и зачем едет.

Пробираясь через толчею, мы столкнулись с Говардом. Он помахал мне рукой и поздоровался с отцом:

— Здравствуй, Юлий!

Лицо папаши словно окаменело. Он ничего не ответил Говарду, только молча кивнул. А Говард повернулся к маме.

— Доброго дня, Ани!

— Здравствуй, Говард! — ответила мама очень спокойным голосом.

— Извините меня, я спешу. Надо подготовиться к встрече, — сказал Говард и растворился в толпе.

Ярмарочные навесы разобрали и сложили за церковью. Пустое пространство огородили наскоро сколоченным забором из жердей. Из-за этого площадь казалась непривычно голой. Народ стоял за забором, на церковном крыльце остались только три человека: пастор Свен и Говард с Интеном.

За три минуты до полудня в пасмурном небе появилась светящаяся точка. Она становилась ярче, раздался еле слышный треск. Затем треск перешёл в рёв. Толпа ахнула и попятилась в стороны.

Пламя погасло. Я увидел блестящую металлическую капсулу с решётчатыми крыльями по бокам, которая медленно опускалась на площадь. Её как будто поддерживала невидимая рука.

Зависнув на высоте церковного шпиля, капсула выпустила шесть коротких металлических опор и стала похожа на диковинное насекомое. Потом скользнула вниз и ткнулась опорами в жёлтую местрианскую пыль.

***

Шлюпка оказалась неожиданно большой, она заняла почти половину площади. Я стоял у самого забора и ощущал жар, который исходил от металлического корпуса. Вблизи корпус был не таким уж блестящим, его покрывала матовая сетка микроскопических сколов и царапин.

Некоторое время шлюпка неподвижно лежала на коротких ногах. Потом послышалось шипение, и сбоку шлюпки открылась дверь. Она откинулась до земли, образовав трап. По трапу сбежали шестеро людей в защитных костюмах, похожих на доспехи. На головах у них были круглые прозрачные шлемы, а в руках — оружие.

Вслед за ними в проёме показались ещё два человека. Тот, что повыше, нажал какую-то кнопку возле шеи. Сухо щёлкнуло, и человек снял прозрачный шлем. Повертел светловолосой головой и втянул в себя воздух. Его лицо расплылось в довольной улыбке.

Спутник светловолосого тоже снял шлем, но оглядывался с некоторым беспокойством. Он переминался с ноги на ногу, словно ему внезапно приспичило. Казалось, ему не терпится вернуться в шлюпку. Это было странно — неужели не соскучился по простору за время полёта?

Светловолосый поднял руку, набрал полную грудь воздуха и громко сказал:

— Здравствуйте, граждане Местрии!

Видимо, динамики необычного костюма усилили его голос. Он загрохотал над площадью так, что с деревьев сорвались испуганные вороны. Светловолосый поморщился, сдвинул какой-то ползунок на груди и продолжил:

— Приветствую вас от имени Галактического Содружества!

Теперь его голос звучал тише. Но всё равно достигал ушей каждого человека на площади. Светловолосый помолчал и продолжил:

— Сотни лет лучшие сыновья и дочери Земли уходили в Космос. Обрекали себя на долгие годы странствий в ледяной пустоте. Открывали и осваивали новые планеты и превращали их в цветущие сады.

Корабли колонистов достигли сотен планет и сделали их обитаемыми. Это был подвиг во имя всех людей. Благодаря вашему титаническому труду и воле Создателя безжизненные миры стали новой опорой человечества!

У ваших предков не было надежды на возвращение. Покидая родину, они улетали навсегда. Но теперь всё изменилось!

Мы преодолели световой барьер. Путь, для которого раньше требовались долгие десятилетия, сейчас можно проделать за считаные недели. Разрозненные планеты объединяются в Галактическое Содружество. Разобщённое человечество снова становится единым. Мы приглашаем вас присоединиться к нам на правах равной и независимой планеты!

Светловолосый человек говорил размеренно и веско. Его слова падали в безмолвную неподвижную толпу, словно тяжёлые дождевые капли. Наконец, он закончил и умолк.

Возле дальней стороны забора возникло движение. Люди расступились, и вперёд вышел дядька Томаш. Его сильно шатало. Похоже, после посиделок на нашей кухне он не остановился и пил до самого полудня. Как я на него разозлился — это просто ужас!

Дядька Томаш неуклюже перелез через ограду. Стоящие рядом люди пытались его удержать, но он только отмахнулся. Хромая, вышел на середину площади и поднял вверх какую-то бумагу. Я узнал документ, который видел ночью на кухонном столе.

— Галактическое Содружество? А что вы скажете вот об этом? Эмблема на борту вашей чёртовой шлюпки точь-в-точь такая, как на печати под этой бумагой! — хрипло прокричал дядька Томаш. Голос его звучал куда слабее голоса светловолосого, ведь ему не помогали динамики.

По площади прошёл ропот. Не опуская бумагу, дядька Томаш повернулся лицом к людям, окружившим площадь.

— Всем видно? Знаете, что это такое? Это контракт с Корпорацией, который перед отлётом на Местрию подписал мой идиот-предок! В каждой семье должен храниться такой же, а то и не один. По этому контракту колонисты и все их потомки считаются работниками Корпорации. Эта чёртова бумага даёт Корпорации право вечного владения нашей планетой! Наша Местрия вовсе не наша! И мы не свободные люди, а рабы!

Дядька Томаш замолчал и закашлялся. А площадь загудела, сначала недоумённо, потом — угрожающе. Люди инстинктивно стремились придвинуться ближе, и жерди затрещали под их напором.

Это была ещё не ярость, а непонимание. Краткий миг, когда ситуацию можно взять под контроль. Светловолосый почувствовал это и снова поднял руку.

— Уважаемые граждане Местрии, — начал он, но не успел договорить.

Его спутник поспешно натянул на голову шлем и скомандовал:

— Приготовьтесь к эвакуации!

Вряд ли он хотел, чтобы его слышали все вокруг. Скорее всего, просто забыл переключить канал связи. Услышав собственный голос, космонавт испуганно бросился внутрь шлюпки.

В глазах людей это послужило доказательством обмана. Толпа зарычала, словно дикий зверь, и качнулась вперёд. Я увидел, как выворачивается из земли наскоро вкопанный столб изгороди.

Вооружённые космонавты поспешно запрыгнули на трап. Слава Создателю, они не стреляли. Дверь шлюза стала медленно закрываться. Шлюпка загудела и поднялась над землёй, втягивая опоры внутрь серебристого брюха.

Она повисла в десяти метрах над площадью. Искажённый динамиками голос пытался что-то объяснить, но его уже никто не слушал. Толпа ревела и бесновалась, как хищник, упустивший добычу.

В этот момент я понял, что космонавты ожидали бунта. Поэтому они были вооружены, поэтому не отходили от трапа. Они были настороже, и готовность помогла им избежать опасности.

Космонавты предвидели этот взрыв. А значит, всё, что написано в контракте — правда. И неважно, что пытается сказать сейчас голос, громыхающий над площадью.

Они прикинулись друзьями, а сами прилетели, чтобы обмануть нас. Они хотели отнять у нас нашу Местрию, наш единственный дом.

И ещё я понял, на кого сейчас обрушится весь гнев обманутых людей. Упустив виноватых, люди призовут к ответу тех, кого считают их пособниками. Тех, кто первым заговорил с космонавтами и подал им радиосигнал.

Это бессмысленно, ведь космонавты уже прилетели, они никуда не денутся. Жадные щупальца, которые дотянулись до нас сквозь ледяной космос, уже не ослабят свою хватку. Но как объяснить это разъярённым людям?

***

Не теряя ни секунды, я бросился прочь из толпы, неистово работая локтями. Чья-то рука ухватила меня за шиворот, и папашин голос прокричал:

— Ал, куда ты, чёрт тебя раздери?

Но я вывернулся из хватки, словно водяная змейка, когда она сбрасывает кожу. На бегу толкнул плечом какого-то незнакомого фермера. Он отшатнулся, женщина рядом испуганно взвизгнула.

Наконец, я вырвался на свободу. Перемахнул через забор и шмыгнул за угол дома, выходящего фасадом на площадь. Быстро выглянул наружу.

Толпа уже теснилась на ступенях церкви. Я надеялся, что Говард с Интеном и пастор Свен успели укрыться внутри. Если нет — значит, им не спастись.

Шлюпка по-прежнему висела в небе. Сорванный голос хрипло грохотал в динамиках, но его заглушал гвалт толпы.

Я помнил, что двери церкви толстые и прочные. Их трудно выломать, потому что они открываются наружу. Да никто и не станет ломать сразу — сначала будут стучать. Значит, у меня есть несколько минут.

В стороне от дома я приметил сарай. Мне было наплевать, что в нём хранится. Главное — он далеко от других построек. Больше я ничего придумать не мог.

Я метнулся к сараю. Слава Создателю, с площади нельзя было увидеть его дверь. Распахнув её, я с облегчением убедился, что внутри сарая нет ничего, кроме груды старого хлама. Повернулся к выходу и вдруг услышал, как в куче ветоши возле стены что-то шуршит.

Это было гнездо мышехвоста. Самка и четверо слепых сосунков. Когда я сорвал тряпку, мать оскалила маленькие жёлтые клыки и грозно зацокала. Она готова была кинуться на меня, защищая детёнышей.

Я набросил на неё тряпку и крепко спеленал гибкое вырывающееся тельце. Свободной рукой осторожно подхватил детёнышей и бросился к выходу. Отбежав за угол дома, я положил детёнышей на землю и принялся распутывать тряпку.

Я боялся взглянуть в сторону площади, боялся подумать, что не успею, боялся испугаться и не сделать то, что задумал. Я сам был, словно перепуганный мышехвост.

Как только я развернул самку, она прыгнула. Я успел прикрыть лицо, и острые зубы вцепились в рукав. Судорожно тряхнув кистью, я сбросил зверька в траву. Затем побежал обратно к сараю.

Упал на колени возле двери и принялся с корнями выдирать пучки сухой травы. Потом трясущимися пальцами выхватил из кармана огниво.

Я ударил огнивом по кремню, промахнулся и до крови сбил кожу на пальце. Примерился и ударил ещё раз. Искры упали на сухую траву и погасли.

Боясь остановиться, я бил и бил сталью по твёрдому камню. Искры сыпались на траву. Наконец, она вспыхнула. Я увидел, как жёлтые травинки корчатся в языках пламени.

Не раздумывая, я подсунул горящий пучок под стену сарая. Огонь лизнул сухое дерево. Я вырвал ещё клок травы, поджёг его, обжигая пальцы, и швырнул на крышу.

Колени затряслись и мгновенно ослабели. Что же я делаю, Создатель? Что происходит, если я своими руками поджигаю родной посёлок? Но как ещё остановить то, что сейчас происходит на площади?

Огниво выпало в траву. Я наклонился за ним и чуть не упал. Голова кружилась, спазм сжимал горло.

Стена уже полыхала. Надо было бежать — меня могли заметить с площади. Я повернулся и побрёл к дому.

Кто-то выскочил мне навстречу из-за угла, схватил меня за руку и потащил в укрытие. Сильные руки толкнули в грудь, я свалился на землю и скатился в канаву.

— Лежи тихо, дурачок!

— Лина?

Твёрдая тёплая ладонь зажала мне рот. Я попытался освободиться, но Лина навалилась сверху, прижалась всем телом.

— Молчи! Когда я закричу — беги вокруг дома и где-нибудь спрячься. Понял?

Лина убрала руку с моего рта и помогла мне подняться. Сарай уже полыхал вовсю. Над ним поднимался столб дыма, дерево трещало. Искры летели во все стороны.

— Беги!

Я развернулся и, спотыкаясь, побежал вдоль стены, прочь от пожарища. Звонкий голос за спиной пронзительно закричал:

— Пожар! Помогите, горим!

Крик Лины перекрыл и гул толпы, и голос со шлюпки. Толпа отпрянула от церкви, качнулась. На площади возникло смятение. Те, кто стоял позади, развернулись и побежали на крик, за ними торопились остальные.

Забыв обо всём, люди спешили на помощь. Забор просто снесли, разметали по брёвнышку. Тащили вёдра, корыта, бадьи. Гремело цепью ведро, падая в колодец.

Смешавшись с бегущими людьми, я выскочил к церкви. Обежал её кругом и изо всех сил забарабанил по задней двери. Эта дверь вела в каморку пастора сбоку от алтаря, и в суматохе о ней просто забыли.

— Пастор Свен! Интен, Говард! Откройте!

Дверца распахнулась. Первым выскочил Говард, за ним — Интен. Пастор Свен, придерживая подол сутаны, выбежал последним. Он был изрядно напуган, но самообладания не потерял.

— Надо запереть дверь! — крикнул Говард.

Он был прав — так мы могли выиграть немного времени. Пастор Свен захлопнул дверь и навалился на неё, пытаясь попасть ключом в скважину. Я осторожно выглянул из-за угла.

Крыша горящего сарая уже провалилась внутрь, сверху рухнули стены. Теперь это был просто огромный костёр, вокруг которого суетились люди. Они не пытались тушить пламя — это было немыслимо. Водой поливали дом, стоящий рядом, чтобы огонь не перекинулся на него.

— Надо как можно быстрее выбраться из посёлка и отсидеться до темноты в полях! — крикнул Интен.

Говард отрицательно мотнул головой.

— У меня дочка дома одна. Мне нужно к ней!

Небо над нами потемнело. Резкий порыв ветра пригнул кусты. Я взглянул вверх — прямо над моей головой висела шлюпка. Она еле слышно гудела, сбоку медленно открывался трап.

Приминая кусты к земле, трап открылся полностью. Интен запрыгнул на нижнюю ступеньку и протянул руку пастору.

— Скорее!

Пастор Свен, дрыгая волосатыми ногами, вскарабкался на трап. Я обернулся — к нам никто не бежал. Все были заняты на пожаре.

Интен и пастор уже скрылись внутри шлюпки. Говард стоял на ступеньках.

— Ал! Залезай!

Я протянул ему руку, но сзади послышался звонкий крик:

— Ал! Подожди!

Я обернулся — ко мне бежала Лина. Я махнул рукой Говарду.

— Улетайте! Быстрее! Я останусь тут.

Глава 10

Я наморщил нос, громко чихнул и проснулся. Лина лежала рядом, подложив руку под голову. В другой руке у неё была соломинка, которой она осторожно щекотала моё лицо.

В стогу было тепло и уютно. Должно быть, так себя чувствует мышехвост, который всю осень трудолюбиво запасал зёрна и, наконец, устроился на зимовку в мягком гнезде. Рассеянный свет пробивался сквозь слежавшееся сено. Сухие стебли шуршали подо мной и кололи через одежду.

— Доброе утро, Ал! — лукаво сказала Лина, увидев, что я открыл глаза. Она улыбалась, глядя на меня. В выгоревших на солнце волосах запутались соломинки, нос облупился.

Я потянулся, чтобы поцеловать озорницу, но она засмеялась и выскользнула наружу. Потянуло прохладным ветерком.

Я повернулся набок, подтянул колени к животу, устраиваясь поудобнее.

Ни о чём не хотелось думать. Ни о звёздах, что ещё вчера казались близкими, а сегодня стали недостижимы. Ни о людях, которые прилетели со звёзд, чтобы украсть нашу планету. Ни о других людях, которые были знакомыми и родными, и в одночасье обернулись разъярёнными зверьми. Это очень горько — поверить людям и обмануться. И о себе тоже не думать. Не мечтать, не загадывать. Просто жить, как Создатель на душу положит.

Я ещё немного полежал и пополз на свет, приминая локтями рыхлое сено. Наверное, я был похож на ящерицу, которая всю зиму проспала под трухлявым пнём, а весной почуяла тепло и зашевелилась.

Вылез, поёжился, потянулся, разминая затёкшие мышцы. Прищурился на лёгкий туман, исчезающий над полем, на встающее из-за деревьев солнце.

Внутри было пусто и хорошо. Я почувствовал это опустошение ещё вчера. Проводил взглядом улетающую шлюпку, повернулся и взял Лину за руку. Мы перешли кричащую, забитую людьми площадь, свернули в первую попавшуюся улицу, потом — в другую. Когда подошли к нашей ферме, Лина вопросительно взглянула на меня, но я не остановился. Точно также мы миновали ферму родителей Лины. Вышли на дорогу, уводящую прочь от посёлка, и молча шагали до самого вечера.

Моя одежда пропахла дымом и гарью. Запах тащился за мной, словно проклятие, и не хотел отставать, как я ни ускорял шаг.

В сумерках мы увидели стог прошлогоднего сена и заночевали в нём. Выкопали в сене глубокую нору, забрались внутрь. Заткнули вход от ночного холода, обнялись и уснули.

Лина вышла из-за стога. Подошла ко мне сзади и обняла за плечи.

— Хочешь умыться, Ал? У тебя всё лицо в саже, даже уши. Там, за опушкой речка в лесу, только вода холодная. Брр! А я пока поищу еду. Мы вчера проходили мимо кукурузного поля. Ты сможешь развести костёр?

Я нащупал в кармане огниво и пошатнулся. В памяти всплыли горящие стены сарая, тревожные крики бегущих людей и звон колодезного ведра. Я достал огниво и положил его на плоский камень.

— Оставлю здесь, чтобы не потерять. Пойду, умоюсь.

Лина сочувственно глядела на меня.

— Хочешь, я схожу с тобой? — спросила она.

Я помотал головой.

— Спасибо, не нужно. Я недолго.

— Ладно, тогда я за кукурузой, — легко согласилась Лина. — Если потеряешься — кричи громче.

Она быстро поцеловала меня в щёку и пошла к дороге.

Я пересёк поляну и отыскал речку. Немного прошёл вдоль осыпающегося берега, выбирая подходящий спуск. В одном месте река делала изгиб и расширялась. Течение подмыло берег, обрушило его. Вода унесла рыжую муть, как время уносит ненужные воспоминания. Остался крохотный песчаный пляж. На нём виднелись знакомые следы босых ног.

Я спустился к воде. Тёмная, желтовато-коричневая, словно крепкий цветочный настой. Должно быть, речка брала начало в торфяном болоте. Её высокие берега густо заросли цветущим орешником. Ветер припорошил поверхность воды разводами бледно-жёлтой пыльцы.

Скинув одежду, я по колено зашёл в воду. Наклонился, осторожно разогнал ладонями пыльцу и умылся. Затем зачерпнул воду пригоршней, прополоскал рот и сделал несколько глотков. Вода была кислая и холодная.

Вспомнилось, как в детстве мы с отцом и Грегором ходили на ночную рыбалку. Разводили на берегу огромный костёр и часами бродили по пояс в воде, в одной руке держа горящий факел, а в другой — зубастую острогу.

Иногда в тёмной толще под ногами мелькало блестящее и живое. Это любопытные рыбы, сверкая серебром чешуи, сплывались посмотреть на свет. Мы кололи их острогой и выбрасывали на берег скользкие бьющиеся тела.

Доверху наполнив корзину рыбой, мы тащили её на ферму. Там чистили и разделывали, оставляя только жирное нежное мясо с боков. Хребты и глазастые головы с твёрдыми жаберными крышками шли на удобрение.

Розовое мясо засаливали и долго коптили в ароматном дыму золотистых яблоневых стружек.

***

Я решил наловить рыбы. Это куда лучше, чем без толку болтаться по берегу и жалеть себя.

Правда, ни остроги, ни волосяной лески с крючками у меня не было. Можно было сплести ловушку из прутьев орешника, растущего по берегу. Такая ловушка похожа на большую корзину с узким горлом. Внутрь обычно кладут комья липкой кукурузной каши, перемешанной с глиной, тухлое мясо или палёную ворону. На ворону особенно охотно ловятся желтобрюхие сомы.

Но на плетение ловушки ушло бы несколько часов, кроме того, у меня не было ни кукурузной каши, ни дохлой вороны. Тогда я поступил проще.

Подобрал на берегу подходящую палку — длиной в мой рост и толщиной в руку. Зашёл в воду по пояс и стал изо всех сил колошматить палкой по воде, ногами поднимая со дна как можно больше мути.

Испуганная рыба не уплывает далеко. Чаще всего она стремится найти ближайшее укрытие. Я бродил по воде, размахивая палкой, пока не взбаламутил всю заводь.

Отбросив палку, я принялся старательно обшаривать норы и углубления под корнями росших на берегу деревьев, не обращая внимания на холод и покрывающую меня гусиную кожу.

На такой рыбалке нужны удача и терпение. Я методично обыскивал укромные места. Один раз нащупал что-то скользкое, но это оказалась старая, давно утонувшая коряга.

Пальцы на ногах онемели. Их начало прихватывать судорогой, но я не сдавался. Проверив один берег, решил попытать счастья у противоположного. Выпрямился, поднял голову и увидел, что на пляж спускается Лина.

Я поспешно отскочил на середину реки, где воды было по грудь.

— Ал, что ты там делаешь? — удивлённо спросила Лина.

— Пытаюсь наловить рыбы на завтрак, — ответил я.

— Тебя не было больше часа. Я развела костёр и напекла кукурузы. Ждала-ждала тебя, не выдержала и сама всё съела.

Лина ехидно улыбнулась и высунула розовый язык. Выдержала паузу и смилостивилась:

— Два самых маленьких и подгорелых початка я тебе всё-таки оставила. Может, вылезешь из воды? Кажется, у тебя уже губы посинели.

Лина широко улыбалась и не сводила с меня глаз. Я догадался, что она дразнит меня специально. Вот ведь язва!

— Поймаю рыбу и вылезу, — упрямо сказал я, изо всех сил стараясь сжать зубы, чтобы они не лязгали.

— Ладно, — согласилась она. — А можно я посижу на берегу и посмотрю, как ты ловишь?

Только этого мне не хватало! Да, можете хохотать — я стеснялся! Одно дело — обнимать и целовать девушку, и совсем другое — бродить перед ней без штанов.

— Да ничего интересного в этом нет, — как можно убедительнее сказал я. — Сначала шумишь и пугаешь рыбу, чтобы она пряталась в корягах. А потом шаришь руками по дну и пытаешься её нащупать.

— Надо же! Я и не знала, что ловить рыбу так просто. А сейчас ты её пугаешь, или уже нащупываешь? Можно, я тебе помогу?

Ну, что ты будешь с ней делать?

— Лина, — сказал я, чуть не плача, — это плохая примета, когда кто-то наблюдает за рыбалкой. Удачи не будет.

— Правда? Тогда я не буду наблюдать.

Лина подошла к воде и задумчиво потрогала её босой ступнёй.

— Не такая уж и холодная, — заключила она. — Утром казалась куда противнее. Я, пожалуй, искупаюсь. Это не помешает тебе рыбачить?

Лина, не торопясь, подобрала волосы и завязала их в тугой узел на затылке. Повернулась ко мне спиной, через голову стащила с себя платье и аккуратно сложила его на берегу, рядом с моей одеждой.

Несмотря на холод, меня как будто жаром обдало. А Лина, совершенно не обращая на меня внимания, осторожно зашла в воду по колено. Обхватила себя руками за плечи, зябко поёжилась. Постояла, переминаясь с ноги на ногу и собираясь с духом. Затем взвизгнула и плюхнулась в воду.

— Как хорошо! Как хорошо, Ал! — закричала она, молотя по воде. Отплыла к противоположному берегу, легла на спину и замерла, запрокинув голову и раскинув руки. Её большие груди с тёмными сосками выступали из воды. Я не мог отвести от них взгляд, как ни старался.

Лина перевернулась на живот, не спеша подплыла к пляжу. Вышла на берег, распустила мокрые, потемневшие от воды волосы, выжала их и движением головы закинула назад. На мгновение я увидел её профиль, обращённый к лиловому небу. Помедлила, совсем чуть-чуть и натянула платье. Тонкая ткань облепила тело, ничего не скрывая.

— Хорошей рыбалки, Ал! — сказала Лина, как ни в чём ни бывало, и ушла вверх по тропинке. А я стоял по пояс в воде и смотрел ей вслед, как дурак.

Что-то осторожно ткнулось в мою онемевшую ногу. Я быстро опустил руки в воду, нащупал гибкое скользкое тело и схватил его. Рыбина билась, пытаясь вырваться. Я осторожно продвигал пальцы вдоль сильного толстого тела, пока одной рукой не нащупал основание хвоста, а другой — жабры. Ухватив за них, я вытащил рыбу из воды и выбросил подальше на берег, а сам рванул следом. Рыба скакала на песке. Я упал на неё сверху, прижал животом к земле, вцепился руками. Стоя на коленях, поднял перепачканную рыбу вверх и закричал в диком первобытном восторге:

— Йихха! Йихха!!!

***

Я натянул штаны и бегом вернулся к костру, торжествующе волоча добычу. Долго отогревал у огня посиневшие дрожащие руки. Затем хорошенько обмазал рыбу толстым слоем мокрой глины. Закопал поглубже в пунцовые угли, подёрнутые сизым пеплом, а сверху снова раздул огонь. После этого пришлось снова идти на реку и долго отмываться от глины и рыбьей слизи. Но кто сказал, что пища должна даваться без труда?

Лина хоть и грозилась уморить меня голодом, на самом деле принесла целую охапку крупной спелой кукурузы и успела её испечь. Правда, соли у нас не было, но разве соль в этом?

Я выхватил початок прямо из огня и перекидывал его из ладони в ладонь, приплясывая от нетерпения. Лина смотрела на меня и улыбалась.

Голод и счастье — немыслимое сочетание. До сегодняшнего дня я даже не подозревал, что можно испытывать эти чувства одновременно.

Едва остудив початок, я с такой жадностью впился в него зубами, что чуть не проглотил целиком. Лина снова выпачкала щеку сажей. Я потянулся вытереть её, встретил тревожный и ждущий взгляд.

И вот тут всё случилось. Прямо у костра, под фиолетовым небом, на траве, согретой лучами розового солнца. Мир замер, исчез, провалился в тартарары, вспыхнул и сгорел в раскалённом ядре планеты.

Я видел только глаза — широко распахнутые от испуга и желания, полузакрытые от наслаждения. Ощущал прикосновения губ — сначала неуверенные и мягкие, а потом жадные, страстные, неутолимые. Чувствовал сильные руки. Они гладили меня по спине, ласкали, впивались ногтями в кожу.

Ветер разносил по окрестностям наш торопливый горячечный шёпот. Солнце обожгло мне спину, потом ослепило и снова обожгло. Лина закусила губу, небо услышало её долгий стон и отразило ликующий вскрик.

Затем всё случилось ещё раз — в душистой глубине прошлогоднего сена, на торопливо расстеленной одежде. Сено приминалось под нами всё глубже и глубже. В конце концов, мы оказались почти у самой земли.

Мы лежали в изнеможении, прижавшись друг к другу. Лина прятала лицо у меня на груди, а я гладил её волосы и, едва касаясь, проводил пальцами по загорелым плечам. Меня переполняла нежность.

Я больше не стоял на берегу. Мы вместе вошли, нет — прыгнули с разбега в эту обжигающую реку, откуда нет возврата. Нас кружила и несла заколдованная тёмная вода, плыть по которой можно только вдвоём — одиночки гибнут в ней безвозвратно.

Едва придя в себя, мы вместе отправились купаться, и на берегу всё случилось снова…

А потом мы проголодались и вспомнили о рыбе, которая до сих пор пеклась в костре!

Это невыразимое счастье — пировать у костра с большеглазой смешливой девчонкой! Обжигаясь, ломать затвердевшую глиняную корку, снимать её вместе с чешуёй. Кормить друг друга с ладони печёной рыбой, заботливо выбрав мелкие косточки из сочной горячей мякоти.

Видеть радостное изумление в доверчивых глазах. Болтать обо всём на свете, хохотать и целоваться — торопливо, неистово, взахлёб.

Вот она — та самая простая жизнь, о которой твердил в своих проповедях пастор Свен. Теперь-то я хорошо понимал его. И почему человек устроен так глупо? Почему вместо счастья всегда выбирает погоню за ним?

— Ал, у тебя все штаны в глине, — невинно улыбаясь, сказала Лина. — Сними, я их постираю.

В глубине её глаз прыгали весёлые искорки.

И тут над лесом показалась шлюпка.

Она летела высоко в небе в сторону посёлка. Блестящая металлическая капля так и не пролившегося дождя. Шлюпка двигалась абсолютно бесшумно. Если бы не блики света на корпусе — я и не заметил бы её.

Лина придвинулась ко мне. Я обнял её и показал в сторону шлюпки неприличный жест. Катитесь к чёрту со своей звёздной сказкой, жадные ублюдки! Вчера мы сделали для вас всё, что могли, теперь отстаньте от нас!

Шлюпка заложила красивую плавную петлю, снизилась и прошла почти над нашими головами. Пачка бумажных листов разлетелась в воздухе. Словно трепещущие белые птицы, они медленно опускались на землю.

«Этим заявлением Галактическая Корпорация официально отказывается от каких-либо притязаний на Местрию и объявляет контракты колонистов недействительными. С настоящего момента все права на планету принадлежат жителям Местрии».

Печать.

Подпись.

Я прочитал это вслух, сбиваясь, запинаясь и перечитывая. Слова были холодными и скользкими, как рыбины. Пришлось перечитать ещё раз, чтобы понять их смысл.

Чёртовы идиоты! Почему они не могли с этого начать? И не было бы бунта на церковной площади и сожжённого сарая. Хотя…

Я взглянул на Лину. Наверное, я должен быть им благодарен. Если бы не их просчёт — я до сих пор ходил бы вокруг да около. Правильно говорит пастор: нет вина без уксуса.

— Ал, мы теперь можем вернуться домой? — спросила Лина.

Мы потушили костёр и аккуратно сложили сено.

— Знаешь, Ал, перед тем, как мы вернёмся, я хочу… — Лина опустила глаза.

— Я тоже, — сказал я, подходя ближе. Лина обняла меня и запрокинула голову, подставляя губы…

Но примерно через час мы всё-таки оделись и отправились в посёлок.

***

К ферме родителей Лины мы подошли в сумерках. Мы проголодались, ещё больше хотелось пить. Стёртые ноги нестерпимо болели. Я с изумлением подумал о том, как Лина выдержала вчерашнюю дорогу и путь обратно. Она ни разу не пожаловалась. Только последний час молчала и улыбалась через силу.

В доме никого не было. На кухне Лина отыскала кое-какую еду. Мы зажгли на столе свечу и перекусили.

— Идём к нам, Лина! — сказал я. — Наверное, твои родители у нас.

Лина засомневалась, но потом кивнула.

— Не хочется ещё куда-то идти, — вздохнула она. Прилегла на лавке и положила голову мне на колени. Я погладил её волосы.

Полежав пять минут, она поднялась.

— Идём.

Хирон прятался в облаках, выдавая себя лишь мутным жёлтым пятном в небе. Мы шли почти наощупь, держась за руки. Знакомый силуэт дома неожиданно проступил из темноты. Я толкнул калитку, и она противно заскрипела. Так никто её и не смазал.

Во всех окнах горел свет. Мы вошли в дом и сразу увидели Иргу и Петера — они сидели на кухне. Ирга вскрикнула, вскочила и обняла Лину. Петер тяжело поглядел на меня, потом отвёл глаза.

— Что случилось? — спросил я, смутно предчувствуя нехорошее.

— Твой отец умирает, Ал, — тихо ответила Ирга.

Глава 11

— Где он? — я рванулся в комнату, из которой слышались всхлипывания.

Плакала Норма. Грегор неуклюже утешал её. Когда я вбежал, он бросил на меня злобный взгляд.

— Где ты шлялся, Ал? — закричал Грегор. — Отец покалечился из-за тебя!

Он попытался схватить меня за рукав. Ткань треснула.

— Где отец?

Мама стояла возле окна, вглядываясь в темноту. Она повернулась ко мне, и я увидел её пожелтевшее лицо с запавшими сухими глазами. Мне стало страшно.

— Папа побежал тушить пожар. Искал тебя, хотел забежать внутрь сарая. А крыша рухнула.

— Где он, мама?

— Отца отнесли к доктору Хансу. Он сильно обгорел.

— А что говорит доктор?

Мама опустила голову.

— Доктор говорит, что надежды мало.

Она по-прежнему не плакала. Смотрела на меня со спокойствием отчаяния.

Я повернулся к двери. Грегор загородил проём.

— Останься с матерью, Ал!

— Некогда спорить, Грегор. Отойди!

Я вышел в кухню. Лина и Ирга сидели, обнявшись. Петер опустил голову на руки.

— Петер, вы можете отвести Лину домой? Она очень устала.

Лина высвободилась из рук матери и подбежала ко мне.

— Я останусь с тобой, Ал!

— Нет, Лина. Пожалуйста, иди домой! Я очень тебя люблю, но сейчас не время.

Петер с изумлением посмотрел на меня. Ирга поднялась и подошла к дочери.

— Ал прав, Лина. Помощь может понадобиться и завтра. Тебе нужны силы.

Из комнаты послышался голос Грегора:

— Какого чёрта ты раскомандовался, Ал? Ты уже чуть не угробил отца!

Брат вышел из комнаты. За ним семенила Норма.

— Я приказываю тебе остаться с матерью, Ал! Пока нет отца — я старший в доме!

Не обращая на него внимания, я обнял Лину. Она всхлипнула и прижалась ко мне.

— Ал! Всё будет хорошо, правда?

Кромешная тьма ослепила меня, когда я выбежал на улицу. Ну почему, почему в этом чёртовом посёлке нет ни одного фонаря?!

Я бежал вдоль спящих домов, безотчётно стараясь сберечь силы. Было бы ещё, что беречь! Ничего! Сейчас я добегу до доктора, удостоверюсь, что отец в надёжных руках. А потом — сразу к Интену! По радиопередатчику мы вызовем помощь с корабля. Не может быть, чтобы они не спасли отца!

На бегу я заметил, что Хирон сильно продвинулся к западу. Восточный край неба очистился от облаков и мягко сиял зеленью. Значит, сейчас середина ночи.

Вот и дом доктора Ханса! Я подбежал к двери и забарабанил в неё кулаками. Тишина.

Может быть, доктор у отца в палате? Я обежал дом кругом и постучал по двери, которая вела в больничное крыло.

В доме заскрипели половицы, дверь открылась. Лицо и рубашка доктора Ханса белели в темноте.

— Ал? — спросил он, всмотревшись в меня, и посторонился. — Проходи.

Вслед за доктором я прошёл длинным коридором и вошёл в маленькую комнату, где стояла только одна кровать. Длинное вытянувшееся тело на ней было почти полностью укрыто простынёй.

На стуле возле кровати сидела худенькая женщина с добрым лицом. Я узнал одну из помощниц доктора.

— Ниди, вы можете отдохнуть, — сказал Ханс. —Вас сменит Риела.

— Хорошо, доктор, — кивнула Ниди и вышла, сочувственно взглянув на меня.

Глаза отца были закрыты. Грудь, обтянутая тканью, неравномерно вздымалось, дыхание было хриплым.

— Папа! — позвал я.

— Он без сознания, Ал, — сказал доктор Ханс. — Это болевой шок.

Я опустился на стул и снизу вверх посмотрел на доктора. Увидел озабоченное выражение на лице этого, обычно уверенного в себе, человека.

— Доктор, есть надежда? Вы можете его вылечить?

Ханс заколебался, помедлил с ответом. Видно, хотел сказать что-то успокаивающее, но решил не врать.

— Нет, Ал. Я ничего не могу сделать. Только менять повязки и надеяться на Создателя. Слишком большие ожоги, начинается нагноение. Если Юлий выживет — это будет чудо. Но прежним он уже никогда не станет.

— Почему? — в отчаянии воскликнул я.

— Пойми, Ал — я врач, а не волшебник. У нас давно уже нет лекарств, нет оборудования. Чёрт, да у нас даже электричества нет! Мы живём в средневековье!

Я не знал, что такое «средневековье» и «электричество». Но смысл слов доктора понял отлично. Отец умрёт, и доктор Ханс ничего не может с этим поделать.

Я поднялся со стула.

— Доктор, пообещайте мне, что отец доживёт до утра! Обещаете?

Я вышел из дома доктора и, хромая, побежал в сторону церкви. Это был самый короткий путь к дому Интена.

Пустая церковная площадь показалась мне огромной. Ярмарочные навесы ещё не установили. Тёмная громада церкви нависала над площадью. Облака разошлись, Идра сияла в чистом небе мягким зелёным светом. Чёткая тень церковного шпиля тянулась прямо ко мне.

У меня закололо в боку, и я упал на колени в мягкую уличную пыль.

— Помоги мне, Создатель! — задыхаясь, прошептал я. — Дай сил добежать! Сделай так, чтобы я не опоздал!

Равнодушные звёзды мерно сияли в чёрной пустоте.

«Звёзды — это глаза Создателя, Ал». — Так говорила мама, когда я был маленьким. — «Сколько на небе звёзд — столько людей во Вселенной».

Задрав голову к небу, я почти прокричал:

— Ты же видишь меня? Так помоги мне!

А потом поднялся и побежал дальше.

***

В доме Интена было темно. Не успел я подняться на крыльцо, как дверь открылась. На пороге стояла Матильда со свечой в руке.

— Учитель, это вы? — спросила она. Потом увидела меня. — Ал?

— Матильда, где учитель Интен? — я задыхался от бега, голос звучал глухо и прерывисто.

— Проходи в дом, Ал, — посторонилась Матильда. — Учителя нет. Как ушёл позавчера — так и не вернулся. Ты не знаешь, где он?

Чёрт, чёрт! Я-то рассчитывал, что Интен давно вернулся домой. Мне казалось, что он должен быть на шлюпке, которая сбрасывала надо посёлком листовки. Выходит, я ошибся.

— Тебе надо поесть и отдохнуть, Ал! Может быть, завтра учитель вернётся, — сочувственно сказала Матильда.

Но я никак не мог ждать до завтра.

— Можно, я пройду в кабинет?

Не дожидаясь разрешения, я прошёл в комнату. Матильда зашла за мной следом. Неровное пламя свечи выхватило из темноты стеллажи с книгами и письменный стол. Я повернулся к Матильде.

— Мой отец сильно пострадал на пожаре. Доктор Ханс ничего не может сделать. Единственная надежда — связаться с космическим кораблём. У них должен быть врач. Матильда, разрешите мне включить передатчик!

Матильда ахнула, прикрыв рот рукой и часто-часто закивала. Торопливо зажгла свечи на полках.

— Конечно, Ал! Я пока принесу тебе что-нибудь поесть.

Радиопередатчик всё так же стоял на столе. Похожий на чемодан металлический корпус был открыт, провод от микрофона тянулся внутрь. Лампочки не горели, из динамика не доносилось ни звука. Я опустился в кресло Интена и придвинул свечу поближе.

Я несколько раз видел, как Интен и Говард связываются с кораблём, но никогда не делал этого сам. Говард собирался научить меня, но не успел. Что ж, попробую разобраться самостоятельно.

Всё должно быть просто. Вряд ли каждого колониста специально обучали пользоваться передатчиком, так неужели я глупее своих предков? С другой, стороны, что я о них знаю?

В правом верхнем углу выступала большая синяя кнопка. Когда Интен нажимал её, шкала настройки подсвечивалась жёлтым. Это означало, что передатчик готов к работе.

Кнопка мягко щёлкнула, но ничего не произошло. Чёрт, в чём дело?

Я внимательно осмотрел передатчик. Вот оно! Интен отсоединил от корпуса провод, ведущий к солнечным батареям и аккумуляторам. Я торопливо вставил провод в гнездо и снова нажал кнопку. Шкала засветилась.

Динамик шипел и потрескивал. Я крутил колесико настройки точь-в-точь, как делал это Интен и монотонно повторял:

— «Стремительный», отзовитесь! Говард! Интен! Кто-нибудь слышит меня?

Затем сдвигал стрелку по шкале и начинал всё сначала.

Матильда принесла мне холодное мясо с лепёшками и стакан компота. Постояла рядом и снова скрылась в глубине дома, неслышно ступая ногами, обутыми в тёплые войлочные тапки.

Торопливо набив рот едой, я продолжал крутить ручку.

— «Стремительный», отзовитесь! Говард! Интен! Приём! Приём!

Я провёл стрелку от нижнего края шкалы к верхнему, и обратно. Ответа не было. Время стремительно убегало. Меня охватило отчаяние.

Я поднялся с кресла и чуть не рухнул на пол. Уставшие за бесконечный день ноги одеревенели и подкосились.

Кое-как обравшись, я поковылял к выходу. Молча толкнул дверь и вышел. На прощание с Матильдой сил уже не было.

Я знал, что Говард живёт у Тихого Озера. От нас до него было километров двадцать, и я надеялся, что шлюпка направилась именно туда. Во всяком случае, она летела со стороны Тихого Озера, когда мы с Линой заметили её.

Оставалась одна проблема — как попасть в Тихое Озеро до утра?

Впрочем, я уже знал ответ. Он пришёл мне в голову ещё полчаса назад, когда я безуспешно крутил ручку передатчика. Подсознательно я гнал это решение от себя. Слишком уж ныло измученное тело, болели сбитые ноги.

Тем не менее, я выполз на дорогу и упрямо поковылял к ферме родителей Лины. Я очень надеялся, что они уже дома.

Мне была нужна лошадь.

Минут через десять ноги размялись, идти стало легче. Всё-таки, я отдохнул, пока разбирался с передатчиком. Хорошо, что не поддался соблазну съесть всё, что принесла мне Матильда — с полным желудком шагать куда тяжелее. Но я проглотил только пару кусков мяса и запил их стаканом компота.

Идра высоко поднялась над горизонтом. Облака окончательно рассеялись, и в зелёном сиянии луны я хорошо видел дорогу.

Очень хотелось пройти через лес — так было короче. Но я удержался. Ночью, усталому легко заблудиться и потерять время. Я шёл по дороге, стараясь не переходить на бег и беречь силы.

Наконец, в полумраке показались огни. На ферме ещё не спали. В другое время это показалось бы мне странным, но сейчас я настолько устал, что не мог удивляться. Подошёл к калитке, взялся за неё и почувствовал сильный удар по голове. В глазах потемнело.

***

Придя в себя, я ощутил странную смесь боли и облегчения. Боль пульсировала в затылке. Облегчение разливалось по всему телу, начиная с ног. Ноги радовались тому, что наконец-то никуда не идут, а тело отдыхало, с удобствами лёжа на сырой от росы земле.

Я попробовал пошевелиться и понял, что связан. Кто-то обмотал мои ноги верёвкой, а руки туго стянул за спиной.

Первой мыслью было позвать на помощь. Но поразмыслив, я понял, что на зов, скорее всего, придёт именно тот человек, который огрел меня по голове и связал. Увидев, что его усилия оказались недостаточными, он, того гляди, захочет повторить своё доброе дело.

Тогда я решил отползти подальше и попробовать развязаться. Ночь ещё не кончилась. Деревья и кусты слева бросали на землю густую тень. Если мне удастся откатиться шагов на тридцать — он меня не найдёт.

Я заёрзал на спине, стараясь без лишнего шума развернуться поудобнее. Рубаха вылезла из штанов и задралась. Я почувствовал спиной холодную траву.

— Тсс! — сказал испуганный голос с другой стороны.

Повернув голову, я разглядел Рыжего. Младший брат Стипа Брэндона сидел на корточках в двух шагах от меня. Его вытаращенные глаза блестели в темноте, в лице не было ни кровинки.

Да что ж за беда такая с этими Брэндонами? Какого чёрта они вечно суются мне под ноги? И всегда не вовремя!

Как же это Рыжий сумел меня подкараулить? Хотя, у него папаша — охотник. Но зачем я ему?

— Развяжи меня! — хрипло потребовал я.

Рыжий отчаянно замотал головой.

— Нет! Илия меня убьёт!

Ага! Значит, и второй братец тут.

— А где он?

— Пошёл за топором.

Не могу сказать, что эти слова меня успокоили. Скорее, наоборот. Я придвинулся ближе к Рыжему и заговорил так убедительно, как только мог. Даже имя его вспомнил.

— Послушай, Рыж… Рэдди! Если Илия меня убьёт — ты тоже будешь убийцей! Ты этого хочешь? Развяжи меня — вдвоём мы с ним справимся!

У Рыжего тряслись губы, на глаза навернулись слёзы. Но он по-прежнему не соглашался. А время стремительно уходило. Не обращая больше внимания на Рыжего, я попробовал сам развязать верёвки. Но он накинулся на меня и прижал к земле.

— Ради Создателя, не шевелись, Ал! Может быть, всё ещё обойдётся!

Да что же за порядки такие у них в семье, если один брат боится другого до икоты? Подсунул же Создатель сумасшедших, а я теперь возись с ними.

Тут раздались неторопливые мягкие шаги. Когда лежишь на земле, слышно особенно хорошо. Рыжий, видать, тоже расслышал осторожное шарканье брючин по траве. Он весь сжался и втянул голову в плечи.

Увидев Илию, я понял, чего так боялся Рыжий.

Лицо старшего из братьев Брэндонов было спокойным, даже немного сонным. На нём отчётливо выделялись абсолютно остекленевшие глаза. В левой руке Илия держал топор, небрежно им помахивая.

— Ты очнулся, Ал? — монотонным голосом спросил Илия. — Это хорошо. Пойдём!

Я попытался сопротивляться, но Илия одной рукой легко вздёрнул меня с земли и поставил на ноги. Обалдеть! Откуда в нём такая силища?

Ноги он мне не развязал, так что я снова завалился набок. Тогда Илия наклонился, схватил меня за ворот и просто поволок по траве за собой. Рыжий безучастно плёлся за нами.

Илия притащил меня к крыльцу фермы. Отпустил руку и наклонился к самому лицу.

— Мне нужна твоя помощь, Ал. Я пришёл к своей невесте, а она не хочет со мной говорить. Позови её, пожалуйста!

От его спокойного голоса по спине бежали мурашки. Илия подошёл к двери дома и с размаху ударил по ней обухом топора.

— Лина! Здесь мой друг Ал. Он просит тебя выйти!

За дверью раздался крик ужаса.

— Ал?!

— Лина! — заорал я, что было сил. — Не вздумай открыть дверь! Петер, сидите дома! Илия совсем спятил, вы с ним не справитесь!

В доме послышалась возня. Я слышал, как Петер сказал:

— Не смей! Послушай Ала!

Илия снова ударил топором по двери.

— Лина! Выходи!

Я изловчился и двумя ногами пнул оцепеневшего Рыжего.

— Развяжи мне руки, гад!

Но Рыжий только трясся мелкой дрожью. Даже удар не мог привести его в себя.

Илия ещё пару раз ударил топором по двери. Он бил не со злостью, а размеренно, словно колол дрова у себя во дворе. Но тупое лезвие только оставляло вмятины на крепкой высохшей древесине. Тогда Илия спустился с крыльца и направился ко мне.

Это было очень страшно. Плохо понимая, что делаю, я стал отползать назад. Бессмысленное занятие, но всё же лучше, чем ничего. Когда Илия подошёл совсем близко, я поджал ноги.

— Не открывают, — пожаловался он. Лицо его затвердело, стало собранным. Он взмахнул топором.

Я ждал этого. Упёршись локтями в землю, я распрямился, словно согнутая ветка, и изо всех сил ударил Илию ногами в грудь. Удар совпал с замахом. Илия повалился назад, споткнулся о сидящего на земле Рыжего и тяжело рухнул. В этот момент на его голову опустился черенок лопаты.

Слава Создателю! Это Петер выскочил мне на помощь.

***

Мы крепко связали Илию, а заодно и Рыжего. Тот и не думал сопротивляться. Потрясённо глядел на брата и беззвучно шевелил губами. Лина рыдала, вздрагивая всем телом. Ирга пыталась её успокоить, а у самой по лицу катились слёзы.

— Позовите людей, Петер! — сказал я. — Илию нельзя развязывать — он сошёл с ума. Видели бы вы его лицо.

— Я видел, — сказал Петер. — Через окно.

— Что с моими глазами? — послышался голос Илии. Я отпрыгнул, а Петер замахнулся лопатой.

— Я ничего не вижу! Куда вы дели мои глаза?

Илия неразборчиво бормотал, раскачиваясь из стороны в сторону. Из угла его рта по подбородку текла розовая слюна.

Рыжий жалобно заскулил.

Потом Петер вывел из конюшни Малышку и оседлал её. Он не хотел отпускать меня, но я настоял на своём и взгромоздился на смирную гнедую кобылку. Мне нужно было продержаться ещё три часа, а там пусть хоть небо рухнет на Местрию.

Застоявшаяся Малышка трусила бойкой рысью. Я мотался на её спине, словно куль с мукой, вцепившись руками в холку, чтобы не упасть. Жёлтая лента дороги медленно плыла под нами. Словно сквозь сон я видел деревья, бредущие вдоль обочин, летящую в рассветном небе ворону и розовое зарево далеко впереди. Это вставало солнце.

Глава 12

— Прилетели, Ал! Просыпайся!

Говард? Откуда он взялся на дороге? Я же точно помню — там была ворона. Но если даже ворона превратилась в Говарда, как она так быстро научилась говорить? Чудеса, да и только!

— Ал! С тобой всё в порядке?

Вот тебе раз! И Лина здесь. Что Лина делает вместе с Говардом и вороной на жёлтой качающейся дороге посреди плывущего леса? Вот сейчас открою глаза и спрошу.

— Он сильно устал, бедняга! Проспал весь полёт.

Полёт? Разве Малышка умеет летать? Ну что за чудесная лошадь! Кстати, где она, почему я её не слышу? Может, она тоже в кого-нибудь превратилась? Эй, куда вы дели Малышку? Я должен вернуть её Петеру, я обещал.

— Доктор Трейси, вы можете разбудить его?

— Одну минуту!

Какой у неё властный голос. Нет, это не может быть Малышка — она ржёт ласково, уж я-то знаю.

Резкий противный запах. Фу!

— Где Малышка? — спросил я и открыл глаза.

Сидевший рядом Говард с облегчением вздохнул и рассмеялся. При этом он старательно зажимал рукой нос.

— С ней всё в порядке. Пастор Свен скоро её доставит. Они не могли угнаться за глайдером. — гнусаво ответил Говард.

Я покрутил головой, прогоняя остатки сна. Мы находились на металлической платформе, к которой крепились несколько мягких кресел. Возле одного из них я заметил пульт с кнопками и рычагами.

— Это глайдер! — с гордостью сказал Говард. — Транспорт на антигравитационной подушке.

— А чем так воняет?

— Выделения рутонского благоухана. Помогают в тех случаях, когда не действует нашатырь, — отозвался властный женский голос откуда-то из-за пределов видимости.

Я скосил глаза. Возле моей головы стояла миниатюрная блондинка в синем комбинезоне, лет двадцати восьми, с красивым и очень строгим лицом. Осанка её была безупречна, кудрявая голова гордо сидела на длинной шее.

— Предлагаю не терять время попусту и осмотреть больного, — сказала она. Проводите меня в палату!

Блондинка подхватила стоявший на соседнем кресле чемоданчик и энергично спрыгнула с платформы, Говард последовал за ней. Я тоже выкарабкался из кресла. От недостатка сна меня качало, голову словно набили кукурузной соломой. Затылок ощутимо побаливал. Я потрогал его и нащупал здоровенную шишку.

Глайдер стоял возле дома доктора Ханса. Я совершенно не помнил, как мы здесь очутились. Последнее, что сохранилось в памяти — бесконечная жёлтая дорога и мелькающие копыта Малышки.

Значит, я всё-таки добрался до Тихого Озера и сумел отыскать Говарда! Чёрт, почему я ничего не помню?

Я осторожно слез с металлической платформы. Странная конструкция неподвижно висела в воздухе, едва не касаясь травы. Я попробовал толкнуть её, но платформа даже не шелохнулась.

Возле крыльца мне на шею бросилась Лина.

— Ал! Ал! — повторяла она, смеясь и плача.

Я прижал её к себе, чувствуя, как вздрагивают её лопатки. Вдыхал запах волос, ощущал тепло тела. В голове начало проясняться.

— Лина, что случилось ночью? Где Илия?

Лина непроизвольно сжалась и вздрогнула.

— Отец запер его в сарае. Мы не знали, что делать. Как хорошо, что ты появился! Я думала, эта страшная ночь никогда не кончится. Неужели, Илия, действительно, сошёл с ума из-за меня?

Глаза Лины недоумённо расширились.

В глубине дома доктора послышались недовольные голоса. Кажется, там о чём-то спорили.

Я погладил Лину по голове и поцеловал в мокрую от слёз щёку.

— Ты ни в чём не виновата. Пойдем. Надо взглянуть на отца.

Лина прикусила губу.

— Ох, Ал, прости! Конечно! Можно мне с тобой?

Отец по-прежнему был без сознания. Сквозь простыню проступали жёлтые пятна. Блондинка распекала помощницу доктора Ниди.

— Ваш доктор должен был немедленно связаться с нами! Это преступление — содержать больного в таком состоянии!

Она обернулась к Говарду и ещё одному человеку. Я узнал светловолосого. Это он говорил приветственную речь в злополучный день первой высадки.

— Дин, вызывайте шлюпку прямо сюда. Этого человека нужно немедленно доставить в корабельный госпиталь!

— Хорошо, доктор Трейси! — ответил светловолосый и вышел, столкнувшись в дверях с доктором Хансом.

— Что здесь происходит? — спросил Ханс. Вид у него был помятый.

Доктор Трейси выпрямилась и взглянула на Ханса сверху вниз, несмотря на то, что ростом едва доставала ему до плеча.

— Вы кто? — спросила она. — Здешний ветеринар?

Доктор Ханс задохнулся от возмущения.

Пока мы ожидали шлюпку, доктора успели ещё немного поругаться. Правда, Трейси неохотно признала, что «в таких пещерных условиях никто не смог бы сделать большего». Доктора Ханса эта похвала не удовлетворила и он обиженно нахохлился.

— Впервые слышу, чтобы доктор Трейси кого-то похвалила, — заговорщицки сказал Дин, наклонившись к моему уху. Вблизи он выглядел моложе, чем во время выступления. Лет двадцать пять, не больше.

— Доктор Трейси, с отцом всё будет хорошо? — спросил я.

— Разумеется, — без улыбки ответила она. — Придётся пару недель повозиться с кожными покровами. Может быть, понадобится пара несложных операций на связках.

Я повернулся к доктору Хансу.

— Скажите, а как там Стип?

Доктор недовольно посмотрел на меня, потом кинул косой взгляд на Трейси. Но всё-таки ответил:

— Стип почти не встаёт с кровати. Я не знаю, что с ним.

Доктор Ханс помолчал, а потом, пересилив себя, обратился к Трейси:

— Доктор Трейси! Без сомнения, ваша медицина ушла далеко вперёд по сравнению с нашей. Я прошу вас осмотреть ещё одного пациента.

Блондинка фыркнула и с удивлением посмотрела на доктора Ханса.

— Конечно. Где он?

Они прошли в комнату Стипа, я пошёл за ними. Стип лежал на кровати поверх покрывала и пустыми глазами смотрел в потолок. Взгляд у него был точь-в-точь, как у Илии.

Доктор Трейси наклонилась к Стипу, пощёлкала пальцами перед его лицом, безуспешно пытаясь привлечь внимание.

— Видимо, какое-то повреждение центральной нервной системы. Как это началось?

Пришлось рассказать ей о драке. Заодно я упомянул и про Илию. Доктор Трейси подняла брови.

— На вашей тихой планете очень насыщенная жизнь, — саркастически сказала она. — Драки, поджоги, безумные скачки на… — она щёлкнула пальцами и вопросительно посмотрела на Дина.

— На лошади, — подсказал Дин.

— Вот именно, — кивнула доктор Трейси.

— Парнишку я тоже забираю, — решительно сказала она. — Здесь не обойтись без томографии. И привезите второго пострадавшего. Где он?

— Его заперли в сарае недалеко отсюда, — сказал я. Блондинка осуждающе покрутила головой, но промолчала.

Дин и Говард отправились на глайдере к ферме родителей Лины. Вернулись они минут через тридцать. Всё это время мы с Линой сидели возле постели отца.

— Ты полетишь с ними, Ал? — спросила Лина.

— Нет, — отозвался я. — Надо успокоить маму.

Лина кивнула и взяла меня за руку.

Наконец, привезли Илию. Он шёл сам, с двух сторон его поддерживали Говард и Дин. Я почувствовал, как напряглась рука Лины.

Илия равнодушно скользнул пустым взглядом сперва по ней, потом по мне. Вряд ли он понимал, куда и зачем его привезли.

В окне потемнело — прямо напротив дома, заслоняя свет, приземлялась шлюпка.

— Грузите больного прямо вместе с кроватью! — скомандовала Трейси. — Ваше драгоценное имущество, доктор, мы вернём при первой возможности.

***

Серебристая капля шлюпки бесшумно растаяла в фиолетовом небе. Я ещё немного постоял, задрав голову, потом посмотрел на Говарда.

— Куда вы теперь?

— К Интену, — пожал плечами Говард. — Там теперь основной штаб экспедиции. Да ты и сам видел.

Ничего я не видел. Но спорить с Говардом не стал.

— Залезайте в глайдер! — весело сказал Дин, выглядывая с платформы. — Я мигом доставлю вас по адресам.

Я заметил, что он с интересом взглянул на Лину.

— Кстати, Ал! — вспомнил Говард. — Вчера мне переслали стандартную школьную программу. И гипнопроектор для ускоренного изучения материала. С его помощью десятилетний курс можно пройти вдвое быстрее!

— Сколькилетний? — я не верил своим ушам.

— Образование современного человека длится, в среднем, двадцать лет, — Дин сочувственно взглянул на меня. — Впрочем, большинство людей учатся всю жизнь.

Не могу сказать, что я приуныл. Меня просто расплющило этой новостью. Двадцать лет учиться, чтобы к старости хотя бы понимать, о чём говорят окружающие? Не проще ли было спокойно чистить свинарник и выращивать кукурузу? Этому-то я с детства обучен.

С другой стороны, стало интересно: чему можно учиться столько времени? Глупо будет хотя бы не попробовать. Я повернулся к Говарду.

— Вы разрешите мне попробовать этот… гипнопроектор?

— Конечно, — улыбнулся Говард. — Думаю, мы установим его в доме Интена и распределим время доступа. Ал, ты не будешь против, если я загляну к вам домой? Мне надо поговорить с твоими родными.

— Конечно! Мама будет очень рада!

Говард с сомнением улыбнулся.

Мы забрались в глайдер. Дин нажал несколько кнопок. Глайдер поднялся примерно на метр от земли и плавно двинулся вдоль улицы.

Дома нас встретили неприветливо. Мама, видно, не спала всю ночь — круги у неё под глазами совсем потемнели. В сердце остро кольнула жалость. Я выскочил из глайдера и подбежал к ней:

— Мама, доктор Трейси сказала, что с отцом всё будет хорошо. Его уже увезли в госпиталь на корабле. У них там оборудование, знаешь какое? Вылечат всё, что угодно!

Мне хотелось растормошить маму, вселить в неё хоть какую-то надежду. Лина подошла к нам.

— Тётя Ани, — сказала она, — вы скажите, чем вам помочь? Родители меня отпустят.

Мама обняла меня и Лину и вдруг разрыдалась. Она плакала негромко и отворачивалась, пряча лицо. Плечи её дрожали под тонкой вязаной кофтой. Это выходило, отпускало её страшное напряжение последних дней.

Из дома вышел Грегор. Увидев меня, он нахмурился.

— Ал? Ну, конечно! Вторые сутки занимаешься очень важными делами? А дома свиньи не кормлены, навоз не убран, улитки доедают виноград. Но тебе всё равно! Пусть хоть вся ферма зарастёт травой — у тебя другие интересы.

В этот момент он очень напоминал отца. Такое же недовольное выражение лица и брюзгливый тон. Но у меня уже не осталось сил на обиды. Я только и сказал:

— Привет, Грегор.

Брат подошёл к маме и покровительственно обнял её за плечи.

— Идём в дом, мама. Норма о тебе позаботится.

Похоже, Грегор очень быстро вообразил себя главой семьи. Обернувшись ко мне, он продолжил:

— Придётся пока отложить твою учёбу, Ал. Если ты не заметил, без отца нам приходится туго. Работы всё прибавляется, а рук не хватает. Завтра с утра отправляйся в виноградник, а после обеда поможешь мне со свиньями.

К нам подошёл Говард.

— Здравствуй, Ани, — сказал он маме. Мама молча посмотрела на него и отвернулась, вытирая слёзы. Говард спокойно обратился к Грегору.

— Может быть, вы согласитесь принять мою помощь, пока отсутствует Юлий? Я могу делать любую работу. Уж точно от меня будет не меньше пользы, чем от Ала.

Ничего себе! Говард — чудесный человек, но такого я не ожидал даже от него. Это было слишком великодушно. Я запротестовал:

— Учитель Говард, не нужно! Я справлюсь сам.

Грегор в нерешительности переводил взгляд с Говарда на меня. Его рука сама собой потянулась к затылку. Видно было, что он не очень понимает происходящее. Чёрт, да я тоже ничего не понимал!

И тут от крыльца послышался негромкий голос:

— Нет.

Это сказала мама.

Говард молча смотрел на маму, а мама глядела на него. Я с удивлением глазел на них обоих. Наконец, Говард заговорил:

— Ал хочет учиться, Ани. Это требует времени и сил. Неправильно лишать его шанса.

Голос Говарда звучал мягко, без нажима. Было видно, что мама колеблется.

— Спасибо, Говард, но мы постараемся обойтись без помощи.

Между мамой и Говардом явно что-то происходило, но я никак не мог понять — что именно.

— Через две-три недели Юлий вернётся домой живой и здоровый, — помолчав, сказал Говард. — Благодаря Алу. Ваша жизнь пойдёт своим чередом. А пока — позволь мне помочь. Я буду жить у Интена, и приходить каждое утро. Сумеешь найти для меня работу, Грегор?

Мама в растерянности покачала головой, повернулась и ушла в дом.

— Ну, куда дальше? — весело спросил Дин.

***

А дальше Говард остался помогать Грегору, а мы поехали на ферму родителей Лины. Мне всё больше и больше нравилось кататься на глайдере. Изумительная штука, в самом деле! Как сказал Дин, глайдер может лететь хоть над землёй, хоть над водой, хоть просто по воздуху. В качестве топлива используется обыкновенная вода, причём воду можно заливать из любой лужи — такая там система фильтров.

От непогоды платформа закрывалась куполом из гибкого стекла, который выдвигался из задней части глайдера. Дин продемонстрировал нам, как работает купол.

Дин оказался специалистом по насекомым, квакшам и прочим гадам. Он рассказал, что экспедиция задержится на Местрии не меньше, чем на месяц. И всё это время учёные будут тщательно исследовать нашу планету — вдруг на ней найдётся что-то уникальное.

Ирга и Петер успели прийти в себя после ночных событий. Увидев нас, Ирга бросилась печь блины, а Петер поставил на стол кувшин хорошего лёгкого вина из погреба. Дин, было, запротестовал — дескать, начальник экспедиции майор Турге за такое лишает не только права управления глайдером, но и некоторых частей тела. Но Петер пропустил возражения мимо ушей и просто разлил вино по стаканам.

Петер улучил момент, чтобы осторожно расспросить меня. Он спрашивал про отца и маму, интересовался учёбой. Но я-то видел, что его волнует по-настоящему. Поэтому не стал вилять и честно сказал, что с Линой у нас всё серьёзно. Поэтому я прошу отпустить её со мной к Интену. А как только отец поправится, мы поговорим с родителями и назначим свадьбу.

Петер, конечно, не так представлял себе будущее. Но понимал, что сейчас не время заводить разговор о ферме. Да и неизвестно, как теперь повернётся жизнь.

В самый разгар застолья за окном послышалось усталое ворчание, которое временами перекрывалось весёлым ржанием. Мы высыпали на улицу и увидели измученного пастора Свена, который вёл под уздцы довольную Малышку.

Лина шмыгнула в дом и появилась с большим стаканом холодного вина. Пастор жадно осушил стакан, вытер рукавом сутаны вспотевший лоб и заявил, что Создатель в благости своей часто посылает немыслимые испытания самым достойным людям.

Я взял Малышку за повод и потрепал по шее. Она радостно заржала и потянулась тёплыми губами к моему уху. В отличие от пастора, кобыла даже не вспотела.

— Своенравное создание Господа ни разу не позволило мне сесть верхом и ехать, как подобает человеку, — укоризненно сказал пастор.

Я отвёл Малышку в сарай и принёс ей ведро воды, а Ирга с Петером пригласили пастора за стол.

В общем, к Интену мы добрались уже в сумерках. На школьной поляне стоял огромный ангар, собранный из тонких и прочных пластин. Дин объяснил мне, что это пластик. Внутри ангара располагались жилые помещения, лаборатории и штаб экспедиции.

Вокруг горели яркие фонари, сновали озабоченные люди в комбинезонах, распаковывая и перенося разнообразное оборудование. Я заинтересовался фонарями — отчего они горят так ярко. Тогда Дин подвёл нас к стоящей поодаль небольшой будке, открыл дверцу и показал небольшой ящик на колёсиках.

— Это водородный генератор, — сказал он. — Электричеством, которое он вырабатывает, можно осветить десяток посёлков размером с Благословенный Приют.

Матильда, увидев нас, обрадовалась.

— Детки! Проходите-проходите, — захлопотала она. — Я сейчас накрою ужин. Учитель в кабинете, занимается.

Лина вместе с Матильдой скрылась на кухне, а мы с Дином прошли в кабинет Интена. Учитель сидел в кресле. На его голове было надето что-то, вроде голубого ночного горшка. Я удивлённо взглянул на Дина. Биолог обошёл стол и звонко щёлкнул пальцами по гладкой поверхности странного головного убора. Интен вздрогнул и поспешно стянул горшок с головы.

— Ал, Дин, это вы? — спросил он, близоруко щурясь. — А я просматривал учебную программу для младших классов. Очень познавательно.

За ужином я решил прояснить ситуацию и попросил у Интена разрешения пожить в его доме.

— Конечно-конечно, — согласился он и растерянно уставился на Лину, пытаясь деликатно сформулировать вопрос.

Мучения Интена прервала Матильда.

— Ребятки уже с ног валятся, — сказала она, убирая со стола. — Я приготовлю им комнату на чердаке.

Мы поднялись на чердак.

— Ну, что будем делать? — тихо спросила Лина, осторожно присев на край кровати.

— Знаешь что? А давай смотреть на звёзды, — ответил я, и мы расхохотались.

И действительно, смотрели на звёзды, толкаясь и весело споря у телескопа. Но, само собой, не всю ночь.

Глава 13

Мы делили гипношлем. Задача это была трудная: шлем один, а нас — четверо. И каждому хотелось поскорее стать умным.

В результате, шлем постоянно кочевал с одной головы на другую. Мы пытались составить расписание, но толку от него было мало. В конце концов, просто приняли за правило — один человек не может пользоваться шлемом дольше двух часов подряд.

Иногда мы путали записи. Я вместо арифметики приобрёл глубокие познания в палеонтологии ископаемых роботов Ригума. Я мог определить модель и год выпуска робота по одной ржавой шестерёнке. Проблема была в том, что на Ригум я не собирался, а на Местрии ископаемые роботы не водились. К тому же, пришлось потратить два лишних часа на изучение арифметики.

Человеческая голова — удивительная штука. В неё можно запихнуть множество полезных вещей, и ещё больше — ненужных. Дин рассказал мне о человеке, который учился всю жизнь. Зимой и летом, каждый день он ровно по четыре часа просиживал под гипношлемом. Изучал точные науки, историю самых разных планет, биологию невиданных существ, живые и мёртвые языки. Многочисленные шкафы в его доме были битком набиты картами памяти, книги громоздились на письменном столе и диване, грудами валялись на полу. Эти бесконечные знания он день за днём аккуратно укладывал в свою голову.

Иногда человек устраивал себе экзамен. Закрыв глаза, он вытаскивал из кучи случайную книгу, раскрывал её наугад и читал. И знания послушно всплывали в его памяти.

Человек прожил сто двенадцать лет. И за это время ничего не забыл. После его смерти остался гипношлем с вытертой до блеска подкладкой, а на краю стола — стопка свежих книг, которые он не успел прочитать.

***

По вечерам шлем принадлежал Говарду. Это было справедливо — целый день он добросовестно вкалывал на ферме. Я по-прежнему не понимал, зачем ему это нужно, а Говард отказывался объяснять.

Сам я бывал дома редко, а все новости узнавал от Говарда. Он рассказывал, что Грегор окончательно освоился в роли хозяина. Норма переехала к нам на ферму, и дело шло к свадьбе. Ждали только, пока поправится отец.

Об отце доктор Трейси сообщала нам по радио. Ей удалось остановить воспаление, и сейчас она активно работала над лечением обожжённой кожи. Доктор Трейси твёрдо обещала, что отец будет, как новенький, но сроки пока назвать затруднялась.

Я надеялся, что смогу навестить отца. Дин обещал обсудить это с капитаном Монсом. Дело в том, что крейсер — это военный корабль, по нему нельзя шляться, кому попало. Но Дин был уверен, что для меня капитан сделает исключение. А пока я коротал вечер, помогая рабочим делать водопровод и завистливо поглядывая на Говарда.

На сегодня у меня были грандиозные планы. Лина собралась проведать родителей, и я решил присвоить гипношлем на всю ночь. Я и раньше порывался это сделать, но моя девушка решительно возражала. Ей не нравилось проводить ночи с человеком, у которого на голове горшок.

В глубине души я подозревал, что Лина специально устроила свой отъезд. Дин предупреждал, что шлемом можно пользоваться не больше четырёх часов подряд. Иначе головная боль обеспечена. Лина знала, что я не удержусь, и решила мне подыграть. Типичная женская тактика!

Всё-таки, с Линой удивительно легко. Она никогда не спорит со мной, разве только в шутку. Но я всегда чувствую её отношение к моим словам и поступкам. Ума не приложу, как ей это удаётся. Полное ощущение, что мы становимся одним целым. Это происходит словно само собой. Но я-то знаю, что заслуга целиком принадлежит Лине.

***

Наконец, Говард стянул шлем с головы, зевнул и заявил, что идёт спать. Я немедленно завладел шлемом, прихватил карты памяти с учебными программами и отправился на чердак. Ох, и поумнею же я к утру!

Жаль, что в учёбе нельзя обойтись только гипношлемом. После того, как ты изучил нужный раздел — его ещё надо прочитать глазами, а на это тратится время. Зато запоминать уже ничего не требуется. Прочитанное само собой всплывает и аккуратно укладывается в памяти. Человеку кажется, что он знал это всегда, а теперь просто вспомнил.

Конечно, не все предметы давались одинаково легко. У меня, например, труднее всего шла математика. Сложение и вычитание я худо-бедно освоил. Зато с умножением был полный швах. Вот с этим-то «швахом» я и решил бороться без пощады.

За два часа гипносна можно усвоить столько же знаний, как за шесть часов зубрёжки. Дело в том, что гипносон воздействует сразу на все органы чувств. Ты не только видишь и слышишь информацию. Ты чувствуешь её вкус и запах, осязаешь знания кожей.

Случалось вам задремать и увидеть длинный, яркий, насыщенный событиями сон? Приходилось пережить во сне множество приключений, а проснувшись, обнаружить, что прошла всего пара минут?

Точно так же действует гипносон. Одна и та же программа бесконечно повторяется с огромной скоростью и намертво впечатывается в мозг.

Учебные программы Дин скопировал на старые карты памяти, стерев с них ненужную информацию. На картах небрежно подписал названия предметов. Я выбрал карту с надписью «Матем. 1–1» и вставил в специальный разъём на макушке шлема.

При помощи ползунка я установил время гипносна — два часа и двукратную скорость воспроизведения. На такой скорости стандартный раздел повторялся четыре раза в час. А ведь повторение — мать учения, как говорил отец, заставляя меня заново чистить свинарник.

Программа включалась специальной кнопкой возле правого уха, а отключалась автоматически, при помощи таймера. Кроме того шлем самостоятельно следил за самочувствием человека и мог прервать гипносон при любом намёке на дискомфорт. Даже если тебе во время учёбы приспичит в туалет — шлем это заметит и немедленно разбудит. Так что неприятностей можно не опасаться.

Надев шлем, я поудобнее устроил голову на подушке. Ну, поехали!

Я нажал кнопку и отключился. Перед глазами плавно закружились жёлто-фиолетовые спирали. Они вращались, то медленнее, то быстрее, и приковывали к себе взгляд, засасывая его, словно бездонные воронки.

В ушах зазвучала еле слышная нежная музыка. Звуки увлекали меня за собой, будто неторопливая широкая река. На её поверхности дробилось в мелкой ряби красное закатное солнце. Внимание не хотело противиться течению реки и уплывало, таяло в лёгкой безмятежной дымке.

Так проходит жизнь, так уплывает бумажный кораблик по вздувшемуся весеннему ручью. Можно сколько угодно бежать за ним, крича и размахивая руками — кораблик не замедлит хода, не остановится. Но если стать маленьким и лёгким — тогда можно сесть на кораблик, и он увезёт тебя в такие сказочные дали, о которых ты даже не подозреваешь.

Иногда вращающиеся спирали прерывались яркими картинками. Картинки появлялись и гасли мгновенно, словно вспышки молний. В моём мозгу бушевала гроза, я чувствовал её свежий пряный запах, слышал глухие раскаты грома, ощущал капли дождя на щеках.

Вот подул ветер, холодный и хлёсткий. Кораблик начало швырять на волнах. Эй, матросы, не зевай! Крепи канаты, бери рифы на парусах, пока нас не опрокинуло к чёртовой бабушке! Живее скатывайте мокрую тяжёлую парусину! Вахтенный, право руля! Ещё правее! Держи нос к волне, иначе захлестнёт, проломит палубу тяжёлым пенящимся валом и пустит ко дну!

Череда ярких кадров бежала перед моими глазами. Она была очень похожа на сон, с той разницей, что сны мы часто забываем. А увиденное под гипнозом запоминается навсегда.

Таймер пискнул. Музыка в ушах стала громче и ритмичнее, теперь она не усыпляла, а бодрила. Вращение спиралей сменилось картинкой весеннего солнечного утра. Ласковый женский голос прошептал где-то на границе сознания:

— Просыпайтесь, просыпайтесь!

Я ещё немного полежал, потом уселся и стянул шлем с головы. На чердаке было тихо и темно. Дом спал. По телу разливалось странное ощущение, похожее на сытость. Как будто я только что плотно поужинал и даже слегка переел. С чего бы это?

Я протянул руку, включил ночник и взял пачку распечатанных листов, которая заменяла мне учебник. Попробуем повторить пройденное.

Так. Два, умноженное на два, равно четырём. Шесть, умноженное на восемь, равно сорока восьми. Девять, умноженное…

Взгляд нечаянно зацепился за номер страницы в нижнем углу. Сто сорок четыре.

Девять, умноженное на сто сорок четыре, равно одной тысяче двумстам девяносто шести. Офигеть!

***

Я просмотрел все листки до последнего. Примеров с трёхзначными числами не было. А те, что были, я решал мгновенно, без малейшего усилия. Они казались мне простыми и скучными. Я с недоумением уставился в окно и машинально отметил его прямоугольную форму с соотношением сторон приблизительно два к трём. Тут же разделил длинную сторону на короткую, затем — наоборот. Перемножил результаты, получил единицу в бесконечном приближении и вздрогнул.

В моей голове происходило что-то очень странное. Огромные массивы цифр и уравнений укладывались друг на друга, словно увесистые кирпичи. Сами собой чертились кривые, теоремы вытекали из аксиом, задачи ставились и тут же обретали решения. Выглядело это так, словно кто-то невидимый с огромной скоростью строил в моём мозгу невероятно красивое здание. Вот залили фундамент, затем возвели стены и перекрытия. И наконец, увенчали постройку изящными скатами и шпилями. Один из шпилей, по ощущениям торчал наружу в районе макушки, а парочка балконов висела над ушами.

Я взял с кровати шлем, вытащил карту памяти из разъёма и внимательно её осмотрел. Вот чёрт! В надписи «Матем. 1–1» просто-напросто стёрся ноль! Изначально она выглядела, как «Матем. 1 — 10»!

Ну, конечно! Говард же заказал для себя полную учебную программу. Наверное, Дин сначала записал всю информацию по предмету на одну карту, а потом делил её на уроки. И вот эту-то первую карту я случайно вставил в шлем.

Погодите, это что получается? Я за два часа прошёл весь школьный курс математики? Но как такое может быть?

Помнится, Дин говорил, что способность мозга усваивать информацию очень ограничена. Вроде бы, за один час гипносна можно запомнить столько информации, как за три часа уроков. Карты памяти составлялись, исходя из этого расчёта.

Надо проверить — вправду ли я выучил все те знания, которые сейчас теснились в мозгу.

Я положил шлем на кровать и спустился в кабинет Интена. Зажёг свет и отыскал на столе толстую пачку листов, озаглавленную как «Общий курс математики». Сел в кресло и наугад открыл её примерно посредине.

Хм, нет. Что-то знакомое угадывается в формулах, но суть ускользает. Попробую начать сначала.

Примерно через полчаса я понял, что всё работает. Стоило мне прочитать страницу — она легко укладывалась в памяти и намертво увязывалась с тем, что я узнал под гипнозом. Главное было — читать по порядку и ничего не пропускать.

Смешно сказать, но я немного расстроился. Очень хотелось, чтобы знания возникали в голове сразу, без чтения книги. Вот так — проснулся, и уже знаешь математику. На следующее утро хлоп — выучил историю. Наверное, отец не зря говорил, что я — лентяй.

Ну, ничего! Теперь-то я знаю, на что способна моя голова. Этак я за неделю одолею всю школьную программу! Кстати, до рассвета ещё есть время. Что бы такое выбрать, поинтереснее?

Дверь кабинета скрипнула, и вошёл заспанный Дин. Увидев его, я быстро отодвинул листы с формулами.

— Не спится в одиночестве, Ал? — спросил Дин, зевая и улыбаясь одновременно. И как только это ему удаётся?

— Опять утащил шлем к себе в комнату?

— Решил подтянуть умножение, — уклончиво ответил я.

Не то, чтобы я собирался что-то скрывать от Дина. Но и вываливать своё открытие вот так сразу не хотелось. Я решил немного насладиться секретом.

Дин уселся верхом на стул и облокотился на спинку.

— Не налегал бы ты так сильно на учёбу, дружище. Скажу тебе по секрету — юность у человека одна, и она быстро проходит. Эх, как же я тебе завидую, Ал!

— Чему именно? — удивлённо спросил я.

— Ты родился на чудесной планете, под ласковым солнышком. Уютный мир, леса, поля. Звери бегают, свиньи хрюкают. Красота!

— Ага, красота, — съязвил я. — Почистил бы ты навоз за этими свиньями!

— Ну, и почистил бы, ничего страшного. Не понимаешь ты своего счастья!

— Дин, — решил спросить я. — А ты откуда родом?

Он печально улыбнулся.

— Далеко-далеко отсюда, — начал он тоном сказочника, — в системе красного карлика есть ледяная планета Дубак. Так её назвали первые поселенцы, которые были родом из России. Я не знаю, что такое Россия, но, судя по всему, её жители были изрядными раздолбаями. Второпях они отправили экспедицию на планету, которая покрыта вечными льдами. Да ещё и умудрились выжить на ней, за что я лично очень им благодарен.

Сотню лет эти отважные люди ловили подо льдом рыбу и охотились на каких-то мохнатых местныхзверей. Мясом питались, шкурами утепляли дома, которые строили из снега, а жиром их отапливали. Из рыбы и водорослей научились делать напиток, который называли «ershovka» и пили его в огромных количествах.

Сам я это время не застал, но слышал рассказы от своего деда, а ему довелось пробовать «ershovku», когда он был молодым. По словам деда, эта мутная жидкость обжигала горло и нестерпимо воняла сырой рыбой.

Затем прилетел корабль Корпорации, тщательно обследовал планету и нашёл на ней огромные залежи углеводородов. В обмен на право их добычи колонистам предложили работу, жильё в уютных куполах и неограниченное количество напитков с более приятным вкусом. Так что я родился под стеклянной крышей, заметённой вечным снегом, через который изредка проглядывало тусклое красное солнце.

Дин сладко зевнул, прикрывая рот рукой. А я задал вопрос, который сейчас интересовал меня сильнее всего.

— Дин, ты сказал, что Корпорация нашла на твоей планете ценное сырьё и потому помогла колонистам. А если бы ничего ценного не было?

Он внимательно посмотрел на меня и сказал:

— На каждой планете есть что-то ценное, Ал. Важно это найти.

— И всё же, — продолжал настаивать я.

— Ну… тогда Корпорация всё равно помогает жителям, — неохотно ответил Дин. — Кое-какая медицина, продовольствие. Надо понимать, что космические перелёты по-прежнему очень дорогие. Никто не станет гонять корабли по космосу просто так.

— Понятно, — растерянно пробормотал я. — Погоди! А то письмо, которое вы раскидывали из шлюпки? Заявление, в котором Корпорация отказалась от прав на Местрию — значит, это не просто дружеский жест, да?

Дин удивлённо хмыкнул.

— А ты неплохо соображаешь. Ладно, скажу, как есть. За то время, пока крейсер двигался по орбите, мы досконально изучили геологию Местрии. Ничего выдающегося не обнаружили. С точки зрения рудных разработок планета, скорее всего, бесперспективна.

Он ободряюще улыбнулся.

— Не вешай нос, Ал! Мы только-только начали изучать Местрию. У вас превосходный климат, богатейший животный и растительный мир. Возможно, обнаружатся растения или животные с уникальными свойствами. Да и геологи могли что-нибудь проглядеть. На всякий случай исследуем спутники — может быть, на них найдётся что-то интересное. Тогда разработка будет вестись в космосе, а Местрия станет основной базой, перевалочным пунктом. Не забывай про северный материк. Он пока исследован только с воздуха. На следующей неделе туда отправится экспедиция — кто знает, какие результаты она даст?

Я уже не говорю о том, что Корпорация может открыть здесь заправочную станцию для полётов к более далёким системам. Есть масса вариантов, поверь. Как говорили мои далёкие предки: «Nekisni ranshe vremeni, bratishka!»

Мы ещё немного поболтали, и Дин ушёл спать. А я принялся искать карту памяти, которую случайно увидел пару дней назад. Теперь я точно знал, что хочу выучить в первую очередь.

Глава 14

— Я договорился, с капитаном! — сказал Дин во время завтрака. — Сегодня вы полетите на «Стремительный». Шлюпка будет после полудня, как обычно. Завтракайте плотнее, а вот обед вам лучше пропустить. Поверьте, в невесомости вы скажете мне спасибо за этот совет.

— Спасибо, — промычал я и немедленно запихнул в рот ещё один жареный пирожок с мясом. Сегодня пирожки пекла Лина под присмотром Матильды и получились они просто изумительными.

Моё и без того превосходное настроение поднялось дальше некуда. Подумать только, сегодня я полечу в космос! Побываю на самом настоящем космическом корабле. Уж я облазаю там каждый угол, и никакой капитан мне не помешает! Не говоря уже о том, что смогу, наконец, навестить отца. Доктор Трейси сообщала, что он идёт на поправку и обещала выписать его со дня на день.

Я откусил здоровенный кусок от следующего пирожка и запил его травяным чаем. Вкуснотища!

Шлюпка приземлилась на школьной поляне рядом с ангаром сразу после полудня. Трап откинулся, и рабочие принялись выгружать оборудование в больших пластиковых контейнерах.

— Что там? — спросил я Дина?

— Мы заказали второй глайдер для разъездов, — ответил он. — Надо побыстрее изучить окрестности посёлка и перебираться на побережье. Кроме того, в жилом корпусе сломался кондиционер.

Дождавшись окончания разгрузки, мы с Дином внесли в шлюпку большой ящик с образцами, собранными во время полевых вылазок. Образцы ежедневно отправлялись на «Стремительный» в корабельные лаборатории.

Шлюпкой управлял черноволосый офицер с острыми чертами лица и тонкими тёмными усами. Увидев Дина, он приветственно взмахнул рукой.

— Привет, Фолли! Привёз то, что я просил? Познакомься, Ал — это Фолли. Лучший пилот к северу от Большой Медведицы. Он доставит вас на «Стремительный».

Мы с Фолли пожали друг другу руки, а затем пилот передал Дину большой свёрток. Дин отдал свёрток мне.

— Держи, Ал! Это комбинезоны для тебя и Лины. В невесомости они гораздо удобнее обычной одежды.

Я помогал Лине застегнуть молнию комбинезона. Так-то она бы и сама справилась — молния была спереди. Но вдвоем это можно делать дольше и приятней.

— Кажется, опять заедает, — сказал я, стараясь принять озабоченный вид. — Я попробую расстегнуть и смазать.

— Хватит! — Лина легонько ударила меня по руке. — Ты уже два раза расстёгивал, имей совесть! Сам же расстроишься, если шлюпка улетит без нас.

Комбинезон сидел на Лине просто потрясающе. Он обтягивал всё, что только можно было обтянуть. А от такого зрелища, скажу я вам, оторваться непросто. Но я сделал нечеловеческое усилие и краем глаза выглянул в окно. Погрузка была в разгаре.

— Никуда они не улетят. Матильда не отпустит их голодными.

Я осторожно потянул замок молнии вниз.

— Ал, я боюсь лететь, — жалобно сказала Лина.

По её тону даже такой тугодум, как я, понял, что пора переходить от домогательств к утешениям. Я оставил молнию в покое и обнял Лину. Она немедленно уткнулась носом мне в грудь и всхлипнула.

— Вдруг мы упадём?

Когда минут через сорок мы вышли из дома, Фолли нетерпеливо прохаживался возле шлюпки. Видимо, он хотел сказать что-то язвительное, может быть, даже репетировал. Но увидев Лину, позабыл обо всём и приосанился. Только что каблуками не щёлкнул. Гостеприимным жестом он указал на входной шлюз.

— Добро пожаловать на борт!

Грузовой отсек был почти пуст, только ящик с образцами надёжно закреплён у переборки. Мы прошли в просторную кабину. Напротив полусферического обзорного окна располагался широкий пульт управления. Перед ним стояли два кресла. Ещё полдюжины кресел теснились у переборки, отделяющей кабину от трюма.

Фолли предложил Лине правое кресло возле пульта, а сам опустился в левое. Вот ведь жук усатый! Но Лина, вежливо поблагодарив, села рядом со мной в заднем ряду. Фолли разочарованно вздохнул.

— Уважаемые пассажиры, пристегните ваши ремни! Наш круизный лайнер отправляется.

Я помог Лине пристегнуться, потом щёлкнул пряжкой своего ремня. Фолли небрежно тронул несколько рукояток, затем нажал выпуклую чёрную кнопку. Шлюпка еле заметно вздрогнула.

Странно говорить, но взлетели мы незаметно. Только что шлюпка стояла на твёрдой почве, и вот уже она висит в воздухе, а земля удаляется, словно падает вниз. Фолли ещё немного пощёлкал кнопками и лениво откинулся в кресле.

— Передал управление автопилоту, — пояснил он.

Небо в иллюминаторе потемнело, стало густо-фиолетовым. В чернильной глубине проступили звёзды.

— Сейчас включатся двигатели.

За бортом раздался нарастающий гул. На грудь легла тяжесть, как будто невидимая ладонь вдавила меня в кресло. Лина в соседнем кресле сдавленно вздохнула. Я успокаивающе погладил её руку.

Время ползло медленно, словно струйка тягучего дикого мёда по стволу дерева. Внезапно гул за бортом стих. Давящая ладонь исчезла.

— Невесомость, десять минут. — Фолли взглянул на какой-то экран и поправился. — Одиннадцать. Можете поплавать, только осторожно.

Я немедленно щёлкнул замком ремня и взмыл над креслом, словно ангел над райским садом. Меня охватила лёгкость, которую трудно передать словами. Отчасти это было похоже на погружение в воду. Но вода всё-таки выталкивает тебя вверх. А сейчас я просто висел между решётчатым металлическим полом и гладким пластиковым потолком.

Я осторожно повёл рукой в сторону. Пол и потолок мгновенно поменялись местами. Меня замутило, и я вспомнил предостережение Дина. Медленно повернул голову и взглянул на Лину. Она сидела, зажмурив глаза, и держалась за подлокотники так сильно, что пальцы побелели.

— Вернись в кресло, Ал! Сейчас будет разворот, — сказал Фолли.

Это было не так-то легко. Несмотря на все мои старания, кресло оставалось вне досягаемости. Я принялся отчаянно извиваться всем телом, словно червяк на солнцепёке и повис, почти касаясь головой пола. Фолли недовольно поморщился, протянул руку и легонько подтолкнул меня. Я дотянулся до подлокотника, вцепился в него и подтянул себя к креслу.

Не успел я застегнуть ремень, как почувствовал короткий толчок в левый борт шлюпки. Звёзды в иллюминаторе поплыли в сторону. За ними в поле зрения вплыл огромный изумрудно-фиолетовый шар.

— Вот она, ваша Местрия! — торжественно сказал Фолли. — Нравится?

Не то слово! Я буквально задыхался от восторга, разглядывая извилистые очертания материка и тени от огромных облаков на тёмно-синей глади океана.

Снова гул двигателей за бортом. Тяжесть опять сдавила грудь, мешая дышать.

— Режим торможения. Разворот к шлюзу.

Короткий толчок в правый борт. Местрия уплывала из иллюминатора, скользили яркие точки звёзд в угольной черноте, их место занимал огромный металлический корпус. Мы медленно падали прямо на него.

— Тридцать секунд до стыковки. Двадцать. Десять.

Панели корабельного корпуса раздвинулись, образовав огромный проём. Шлюпка медленно влетела в него. Щелчок. Магнитные зажимы подхватили шлюпку, намертво прижали её к полу бесконечного ангара. Проём закрылся, оставляя звёздное небо за бортом. Словно рассерженная змея, зашипел воздух, уравнивая давление.

На пульте тревожно замигала красная лампочка. Затем она погасла и через мгновение загорелась ровным зелёным светом.

— Прибыли, — будничным голосом произнёс Фолли, отстегнул ремень и поднялся с кресла.

***

Пока мы шли по ангару, я насчитал два десятка шлюпок, стоящих ровными рядами. Блестящие, со скруглёнными обводами, они были похожи на капли, оставшиеся на траве после дождя.

— Для чего так много шлюпок? — спросил я у Фолли, но он не услышал, или сделал вид.

Мы подошли к ряду одинаковых прямоугольных створок в стене ангара.

— Лифтовые кабины, — сказал Фолли. — Сейчас мы поднимемся на исследовательскую палубу. На ней находятся лаборатории и госпиталь.

В этот момент двери одной из кабин раздвинулись. Оттуда двумя шеренгами выбежали люди в одинаковых черных комбинезонах и шлемах с оружием в руках. Их было не меньше тридцати.

— Быстрей, быстрей! — покрикивал человек, бежавший позади группы. На груди его костюма была нашита горизонтальная серебряная полоса.

Я сделал шаг назад. Лина прижалась ко мне. Не обращая на нас внимания, люди с оружием подбежали к одной из шлюпок. Её шлюз открылся, и люди втянулись туда, словно водяная змея под корягу. Я посмотрел на Фолли.

— Это военный корабль, Ал, — сказал он. — На нём всегда есть десантные подразделения.

Фолли вынул из кармана пластиковый прямоугольник и прижал его к датчику. Двери лифта открылись. Мы вошли в просторную кабину. Тихо загудели моторы, и кабина тронулась вверх.

Мы поднялись на исследовательскую палубу. Длинный широкий коридор с множеством дверей уходил куда-то в бесконечность. Я не в первый раз удивился, как огромен корабль. Интересно, как его смогли построить? Я спросил об этом Фолли.

— Такие корабли собирают прямо в космосе, на орбитальных верфях, — ответил он. — Как правило, верфь находится на орбите планеты, богатой металлами. Элементы корабля изготавливают на планете, затем поднимают в космос и монтируют там.

— А сколько планет входит в Галактическое Содружество?

— Семьдесят четыре обитаемых планеты и больше двухсот промышленных, — ответил Фолли. — Не считая шахтёрских поселений в поясах астероидов. В своё время с Земли отправили более семисот экспедиций к разным планетным системам. Мы только-только начинаем устанавливать с ними отношения.

Мы подошли к дверям с красным крестом и надписью «Госпиталь». Фолли нажал кнопку на стене. Двери открылись. Нас встретила симпатичная темноволосая девушка в облегающем белом комбинезоне. На её скуластом лице сияла такая открытая улыбка, что я невольно ухмыльнулся в ответ. Лина с подозрением посмотрела на меня.

— Проходите, — сказала девушка. — Доктор Трейси вас ждёт.

Мы прошли в кабинет доктора. Миниатюрная блондинка встала и-за стола и окинула нас прежним суровым взглядом.

— Очень хорошо, что вы прилетели, — деловитым тоном сказала она. — Есть некоторые сложности с пациентами.

При этих словах у меня внутри похолодело.

— Ничего серьёзного, — продолжила Трейси. — Илии и Стипу сделали операцию. Опухоль головного мозга. Очевидно, это наследственное. Мне нужно, чтобы вы доставили для обследования всех их родственников.

— С ними всё будет в порядке, доктор Трейси? — спросил я.

— Безусловно, — отрезала Трейси. — Но необходимо дальнейшее наблюдение. Что касается вашего отца, юноша — он практически здоров.

— Значит, мы можем его забрать?

— Пока нет. Есть непонятная динамика в анализах крови. При поступлении в госпиталь в крови всех пациентов были обнаружены следы неизвестного токсина. В повторных анализах этих следов нет. Предполагаю, что дело в составе пищи на планете. Чтобы проверить это, мне нужно взять пробы крови у вас. Кстати, как поживает доктор Ханс?

— Как обычно, — пожал я плечами.

— В любом случае, мне понадобится его помощь, — решительно кивнула Трейси. — надо обследовать как можно больше местных жителей. Мы используем одну из шлюпок, как мобильную лабораторию.

— Доктор Трейси, а могу я увидеть отца?

— Разумеется. Вы ведь для этого и прилетели, не так ли?

Да уж. Язва ещё та.

— Лусия вас проводит. Лусия! — сказала Трейси в микрофон на столе.

В кабинет немедленно вошла та самая улыбчивая темноволосая девушка.

— Лусия, проводи посетителей к Юлию.

Я взглянул на Лину — она неодобрительно смотрела на Люсию.

— Идём вместе? — спросил я.

Лина решительно кивнула.

Отец сидел в кресле возле иллюминатора. Выглядел он усталым. Седые волосы на голове были подстрижены совсем коротко, под ними проглядывала розовая кожа. Такая же розовая кожа пятнами покрывала его лицо, шею и руки и странно контрастировала с загорелыми участками.

— Кожа сильно обгорела, — шёпотом сказал Люсия. — Но ни шрамов, ни следов не останется.

Отец непривычно сутулился, зажимая ладони между коленей. На него словно давила неимоверная тяжесть. И в окно он глядел так пристально, что я невольно перевёл туда взгляд.

В окне была наша ферма. Дом, сарай, залатанная новыми досками крыша овина. На крыльце мама вытряхивала половик.

Я в изумлении взглянул на Лусию.

— Экран, — тихо сказала она. — Так ему легче переносить лечение.

Отец отвернулся от экрана и увидел нас. Он вскинул голову и приподнялся в кресле.

— Ал!

Я увидел, как его глаза заблестели.

Да, отец сильно переменился. Он был упрям по-прежнему, но куда подевались высокомерие и снисходительная кислая улыбка? Он держал меня за руку, словно боялся, что я исчезну.

— Ал, ты останешься вместо меня на ферме. Хочешь учиться — учись, чёрт с тобой. Но не оставляй мать и наш дом.

Отец жадно смотрел мне в глаза и ждал согласия.

— Па, а как же Грегор? — рискнул спросить я.

Он поджал губы.

— Нет. Я хочу, чтобы моим наследником был ты.

— Но почему?

На этот вопрос отец не ответил. Он перевёл взгляд на Лину.

— Хорошо, что вы вместе. Как только меня отпустят отсюда — мы устроим свадьбу! И ты станешь владельцем фермы вместо меня, Ал!

Он возвращался к этой теме снова и снова и никак не мог успокоиться.

Я зажмурился и глубоко вдохнул, как перед прыжком в холодную воду.

— Это я поджёг тот сарай, папа! Прости!

Отец тревожно оглянулся.

— Я знаю. Никому не говори об этом, Ал! Слышишь? Никому!

— Я чуть не убил тебя!

Отец раздражённо махнул рукой.

— А, брось! Не в этом дело. Главное — никому не говори и не бросай маму!

Я не мог поверить своим ушам. К счастью, нас выручила Лусия.

— Вам пора принимать лекарство и спать, Юлий! — проворковала она, входя в палату с пузырьком в руках. — Ребята обязательно прилетят за вами, как только доктор Трейси решит, что вас можно выписывать. А это будет скоро, очень скоро.

Уходя, я снова поймал тревожный и просительный взгляд отца.

Мы вернулись в кабинет Трейси. Кроме доктора нас там уже ожидала медсестра с пробирками и шприцами.

— Закатайте рукав, пожалуйста! — сказала она. — И не смотрите на иглу.

Я почувствовал лёгкий укол и боль, тянущую, но терпимую. Лина, глядя на меня, тоже не стала спорить, хоть я и видел, как неприятна ей эта процедура.

— Доктор Трейси, с моим отцом что-то не так! — решительно сказал я, опуская рукав комбинезона.

Она пожала плечами.

— Болевой шок и сильный стресс повлияли на психику. Не стоит придавать значение его словам. Через какое-то время это пройдёт.

Я внимательно посмотрел на Трейси.

— Каким словам? Он что-то говорил вам, доктор? Мне надо это знать! Это касается моей семьи.

Доктор Трейси только отмахнулась.

— Будьте любезны, выясняйте семейные вопросы самостоятельно, юноша! Уверена, ваш отец сам расскажет вам всё, что посчитает нужным. А сейчас — у меня много работы. Всего хорошего!

За дверью госпиталя нас догнала Лусия.

— Ал, Лина, подождите!

Мы остановились.

— Я провожу вас в столовую, Фолли уже ждёт там.

Лина снова напряглась, но я успокаивающе взял её за руку.

По дороге Лусия с сомнением поглядывала на меня, кусая губу. И, наконец, решилась.

— Знаете, я ухаживала за вашим отцом с самого начала… Первые дни он был без сознания, бредил. И я слышала…

Лусия запнулась, но справилась с собой и продолжила:

— В общем, Юлий почему-то думает, что ваш брат Грегор — не его сын.

Она опустила глаза и еле слышно добавила:

— Простите.

Шлюпка вылетела из ангара в бесконечную космическую ночь. Серебряными пчёлами закружились далёкие звёзды. Вот они сделали очередной изящный пируэт и уступили место изумрудно-лиловому шару планеты. Шлюпка падала на неё не отвесно, а по касательной, и я сумел разглядеть у самого горизонта край незнакомого материка, омываемый тёмно-синим океаном.

В этот раз я не воспользовался невесомостью, чтобы полетать по кабине. Сидел в кресле, надёжно пристегнувшись, держал Лину за руку и думал.

Шлюпка вошла в атмосферу, завибрировала, тормозя двигателями. По корпусу побежали бледные языки пламени. Они метались по обшивке, облизывали бронированное стекло и срывались с гладкого жаропрочного металла.

Фолли включил антигравитационное поле. Двигатели смолкли, шлюпка зависла в воздухе и медленно, словно сухой лист, опустилась на планету.

Глава 15

От автора: сегодня у нас юбилей) Книга взяла важный рубеж в 50 лайков! Думаю, по этому поводу не грех откупорить шампанского бутылку внепланово выложить новую главу)))

Мы с Дином выбрались в очередную полевую вылазку. Так он называл прогулки по окрестностям с сачком, диктофоном и камерой. При помощи этих нехитрых инструментов Дин ловил или снимал всю живность, которая, на свою беду, попадалась нам на пути. Добытые образцы и записи ежедневно отправлялись шлюпкой в лабораторию крейсера, где ими занимались специалисты.

Я же показывал ему растения и животных, сообщал их названия и следил, чтобы Дин не заблудился. Таким образом, я, как мог, приносил пользу экспедиции и честно отрабатывал кусок пирога и обучение. Кроме того, Дин любил поболтать, а мне нравились его рассказы о других планетах.

Сегодня мы решили исследовать небольшое болотце, усыпанное переспелой кореникой. Дин не терял надежду обнаружить на Местрии что-нибудь полезное в галактическом масштабе. Если что, это слова Дина, а не мои. Увы, пока наши поиски были безуспешными.

Диктофон и камеру нёс Дин, а мне он доверил сачок. В этом была логика — увидев животное, проще сразу его поймать, чем звать спутника. Между кочек скользнула желтопузая ящерица. Я моментально взмахнул сачком, и она затрепыхалась в сетке.

— Ого! — сказал Дин. — Кто там у тебя?

Я пожал плечами.

— Детёныш желтопуза. Взрослые вырастают с руку величиной.

— Вы их жарите, или варите?

Я подозрительно взглянул на Дина, но он сделал совершенно невинное заинтересованное лицо. Тогда я перевернул сачок и вытряхнул желтопуза на землю. Он моментально юркнул под кочку.

— Зачем ты его отпустил? — закричал Дин.

— Да он несъедобный. Тебя же только это интересовало?

Дин покрутил головой, не выдержал и расхохотался.

— Ну, ты даёшь, Ал! Пожалуйста, если ещё поймаешь желтопуза — не выпускай его, ладно? А я постараюсь воздержаться от глупых шуток. Идёт?

Мы ещё немного порыскали по болоту. Дин нарвал полный мешок всяких травок. Я добросовестно перечислял ему названия. Напоследок он набрал в пробирку болотной воды и тщательно заткнул её пробкой.

— Отошлю биохимикам на всякий случай, — устало сказал он. — Как думаешь, Ал, не пора ли нам перекусить?

У меня в животе давно бурчало, так что я с радостью согласился. Мы решили дойти до опушки, где было посуше, и поесть там. И тут опять увидели желтопуза.

Это был огромный ящер, величиной с мою ногу, не меньше. Наслаждаясь солнечным теплом, он лежал на поваленном стволе дерева и смотрел на нас презрительно, словно коронованный тёзка моего папаши.

— Приготовь сачок, Ал! — сдавленным от волнения голосом прошептал Дин.

Мне показалось, что сачок хлипковат для такого монстра, но спорить я не стал. В конце концов, Дин — начальник, ему виднее.

— Я обойду его сзади и погоню на тебя, — сказал Дин. — А ты накинь на него сачок.

Дин осторожно пошёл кругом, стараясь держаться метрах в двадцати от ствола. Желтопуз лениво поворачивал голову, с интересом следя за его манёврами. Он даже взобрался повыше, чтобы лучше видеть Дина.

Окончательно убедившись в недобрых намерениях биолога, ящер высунул раздвоенный язык, грациозно соскользнул с дерева и неторопливо пополз к опушке леса.

Дин бросился ему наперерез. Я, размахивая сачком, устремился вдогонку.

Желтопуз был опытным бегуном. Он размеренно трусил впереди нас, не делая резких рывков, но и не позволяя сократить дистанцию. Примерно раз в минуту он приостанавливался и бросал на нас короткий взгляд через плечо.

Так мы добрались до опушки. Высокая трава скрыла желтопуза, но он не позволил нам потерять его из виду. Выбравшись на поросший мхом пригорок, ящер задрал к небу длинный зубчатый хвост и взмахнул им, привлекая внимание. Видимо, ему нравилось бегать по утрам в хорошей компании.

Местность резко пошла под уклон. Бежать стало легче, но и желтопуз прибавил ходу. Впереди блеснула полоска воды. Желтопуз свернулся клубком и покатился под горку. Я видел, как мелькает его светлое брюхо.

Набрав приличную скорость, ящер подкатился к берегу и прыгнул, красиво растопырив лапы в полёте. Пролетел несколько метров и плюхнулся в речку. Мы с Дином еле успели затормозить у самого края воды. Я тяжело дышал, а лицо Дина раскраснелось, словно солнце в погожий вечер.

Чёртов желтопуз перевернулся на спину и замер, глядя на нас, словно приглашал присоединиться к купанию. Затем разочарованно помотал головой, отвернулся и поплыл куда-то вдаль, неторопливо перебирая кривыми лапами. По выражению его спины было совершенно понятно, что в нас он разуверился.

— Проклятая тварь! — сердито сказал Дин и с досадой пнул стоящее рядом сухое дерево.

Дерево угрожающе загудело.

Я быстро взглянул наверх, увидел над головой Дина дупло и заорал:

— Бежим!

Дин стоял, ничего не понимая. Поэтому я добавил на его родном языке:

— Unosi svouzopu, idiot! — бросил сачок и, не тратя больше слов, рванул прочь от дерева. За спиной я слышал тяжелые шаги Дина.

В этом забеге мы могли бы дать коварному желтопузу приличную фору. Ничто так не прибавляет скорости, как опасение за свою жизнь. Но некоторые особо настырные пчёлы всё-таки умудрились нас догнать. Я почувствовал зверскую боль в левой щеке. Дин громко выругался, и я понял, что ему тоже досталось.

Отбежав шагов триста, я тяжело рухнул на землю. Сил больше не было. Дин мешком свалился рядом. Я взглянул на него — на лбу биолога набухал здоровенный волдырь. У меня щеку разнесло так, что я видел её краем глаза.

— Вот чёрт! — простонал Дин.

***

Полежав немного и придя в себя, мы поплелись в посёлок. Он был гораздо ближе, чем дом Интена, а нам позарез требовался доктор. Ханс делал отличные примочки против пчелиных укусов, это все мальчишки в посёлке знали.

Щёку сильно дёргало, но я знал, что скоро боль пройдёт, и терпел, не охая. Чтобы отвлечься, я решил кое-что выспросить у Дина.

— Дин, слушай! Желтопуз, которого я поймал — наверное, он был детёнышем того здоровенного ящера.

— Возможно, — отозвался Дин, потирая лоб.

— А это можно определить наверняка?

— Можно. А тебе зачем?

— Просто интересно. А как?

— Поймать обеих тварей и взять у них образцы тканей. С чего это тебя заинтересовало?

— Да просто так. Щека болит, вот и думаю о всякой ерунде, — я демонстративно взялся за щёку. Ладонью её было не обхватить.

Возле дома доктора Ханса стоял глайдер. Мы поднялись на крыльцо и услышали раздражённый голос доктора.

— Как вы смеете что-то от меня требовать? У меня по горло своих забот! Кто будет лечить больных, пока я занимаюсь вашими проблемами?

Женский голос, ответивший Хансу, я узнал сразу. Это была доктор Трейси.

— Доктор Ханс, вы должны мне помочь! Мне нужны образцы крови всех жителей посёлка, и только вы можете уговорить их сдать анализы. Это чрезвычайно важно!

— Важно для кого? Для вас? А мне важно, чтобы больные получали помощь! — доктор Ханс злился не на шутку.

Я заглянул в окно. Доктора стояли лицом к лицу. Миниатюрная Трейси вытянулась, как струна, чтобы казаться выше, а Ханс нависал над ней. Они в упор смотрели друг на друга, и ни один не отводил взгляд.

— Я же сказала, что пришлю вам в помощь Лусию! — звенящим от негодования голосом сказала Трейси. — Она прекрасно справится с вывихами, роженицами и расстройствами желудка!

Судя по всему, доктора настроились на долгий диалог. Но наши с Дином укусы не могли ждать. Я постучал в дверь.

— Войдите! — крикнул доктор Ханс.

— Подождите! — ледяным тоном обрезала Трейси.

Не желая обидеть никого из них, я просунул голову в дверь, войдя, таким образом, ровно наполовину. Дин маячил за моей спиной.

Наши раздутые физиономии заставили докторов немедленно прекратить спор. Ханс кинулся делать примочку, а Трейси щёлкнула замками своего чемоданчика. Через пять минут укусы были обработаны, мы проглотили по таблетке и, вытянув ноги, сидели на скамейке. Ещё через десять минут лоб Дина стал приобретать нормальный вид. Да и я больше не видел свою щёку.

— Спасибо! — хором сказали мы с Дином. А Дин не удержался и добавил:

— Вы прекрасно работаете вдвоём.

Воинственная блондинка лишь грозно фыркнула.

Солнце сияло в зените, когда доктор Трейси вышла из дома Ханса совершенно удовлетворённая. Она сумела-таки уломать несговорчивого противника, что при её характере было неудивительно.

Мы с Дином ждали Трейси в глайдере. Не топать же пешком к Интену, когда есть транспорт. Наши лица приняли почти нормальный вид, только на местах укусов краснели небольшие пятнышки. Таблетки, которые дала доктор Трейси, здорово ускорили действие примочек Ханса. Если бы не они — ходить нам опухшими пару дней, не меньше.

— Поехали, Дин! — скомандовала Трейси.

Дин безропотно принял управление глайдером. Я уселся рядом с ним, а блондинка устроилась на одном из кресел сзади. Краем уха я уловил, как она мурлыкает какую-то весёлую мелодию.

Дин вывел глайдер на дорогу, идущую к школе, и спросил, не глядя на меня:

— Ал, откуда ты знаешь русский?

А я уж решил, что он не заметил. Ну, что ж, повеселимся. Я напустил на себя равнодушный вид и небрежно сказал:

— Выучил между делом. Ничего сложного. Грубый примитивный язык.

Биолог подозрительно покосился на меня, но, видно, отложил допрос на потом.

Я решил воспользоваться хорошим настроением доктора Трейси. Подошёл к ней, когда мы выходили из глайдера и прямо выложил.

— Доктор Трейси! Я всё знаю про отца и Грегора. Помогите мне, пожалуйста!

Я чувствовал, что хитростью с ней ничего не добиться. Прямолинейные люди не любят хитрецов. Уловки и намёки вызывают у них отвращение. Зато открытая просьба вполне может подействовать.

— Я знаю, что вы можете определить, как всё обстоит на самом деле. Вам нужно только взять кровь у Грегора.

Трейси покачала головой.

— Не втягивайте меня в ваши семейные распри, юноша. У меня хватает других забот.

— Но ведь отец наверняка ошибается! — в отчаянии воскликнул я. — А если он скажет Грегору — потом уже ничего не поправить. Как вы не понимаете?

Я увидел, что доктор Трейси колеблется. Она хотела что-то сказать, но сдержалась, махнула рукой и молча ушла в дом.

***

Глубоко за полночь мы с Линой лежали в постели и негромко разговаривали. Лина положила голову на мою руку. Я вдыхал запах её волос, и сердце щемило от нежности. Бурление страстей — далеко не всё, что нужно для счастья. Самые сильные чувства быстро угасают, если вам не о чем поговорить друг с другом.

— Со мной приключилась удивительная штука, — сказал я. — Наверное, нужно рассказать об этом Говарду. Или Дину.

Лина приоткрыла глаза и взглянула на меня, ожидая продолжения.

— Помнишь ту ночь, когда ты уехала к родителям? Я тогда взял в кабинете гипношлем и в темноте перепутал карту.

Я рассказал Лине, как нечаянно выучил математику за два часа.

— Потом я решил проверить, выйдет ли такое с другими предметами. Взял карту с русским языком, и всё получилось.

— Скажи что-нибудь по-русски, — попросила Лина и взъерошила мне волосы.

— U tebyakrasivie glaza, — ответил я.

— Смешной язык, — улыбнулась Лина. — Знаешь, Ал, я тоже хочу попробовать.

— Это может быть опасно, Лина. Так никто не делал.

— Ну и что? — нахмурилась она. — Если ты сейчас расскажешь Дину с Говардом — они попросят тебя показать им. А мне, чего доброго запретят пользоваться шлемом. Ты будешь жутко умным, а я так и останусь дурой. Ты же не хочешь жить с дурой, Ал?

— Хорошо, — вздохнул я. — Завтра попробуем.

Лина продолжала молчать, и я вздохнул ещё раз. А потом нехотя вылез из кровати и натянул штаны.

Спускаясь по лестнице, я изо всех сил пытался убедить сидящего внутри меня скептика, что всё будет хорошо. Гипношлем отключится при любом намёке на опасность. Да и я буду рядом.

«А что ты сможешь сделать?» — спросил скептик. — «Будешь бегать вокруг Лины и размахивать руками? Или позовёшь помощь?»

«Я разбужу её» — возразил я скептику.

«Как? Волшебным поцелуем, словно спящую принцессу?»

«Почему бы и нет? До сих пор поцелуи удавались мне неплохо».

«Ты идиот!» — возразил скептик. — «Зачем сразу начинать с неизвестного? Возьми обычный урок и настрой гипношлем на один десятиминутный повтор. Если Лина сможет запомнить его с первого раза — значит, всё работает».

Я остановился на ступеньке и хлопнул себя ладонью по лбу. Ну, конечно! Именно так и надо сделать!

«Спасибо!» — от души сказал я внутреннему собеседнику. — «Иногда ты неплохо соображаешь, Ал!».

«Не радуйся раньше времени» — возразил скептик. — «Может быть, вообще ничего не получится».

Этого я опасался больше всего. Настолько, что даже думать не хотел о неудаче.

В кабинете сидели Дин и Говард. Свет они не зажгли. Говард откинулся в кресле, а Дин задумчиво вертел в руках гипношлем. Я сразу понял, что они поджидают именно меня.

— Я же говорил тебе, Говард, что он непременно придёт, — довольно улыбнулся Дин. — Dobriy vecher, Ал! Ты ничего не хочешь нам рассказать?

Конечно, я ничего не хотел им рассказывать. Но пришлось. А куда деваться? Гипношлем-то был у них.

Выслушав меня, Говард покачал головой.

— Что за мальчишество, Ал? Скрывать такое!

— Я думал, вы запретите мне менять настройки. Ведь так никто не делал.

— Делали, и не раз, — вмешался Дин. — Не тебе одному хотелось выучить скучный материал побыстрее. Это не опасно, вот только до сих пор обмануть природу не получалось. Как же это вышло у тебя?

— Давайте попробуем на мне, — решительно сказал Говард. — Ал, настрой шлем, пожалуйста.

Дверь открылась, и в кабинет вошла Лина.

— Ал обещал, что я буду первой, — сказала она, нервно сжимая пальцы. Кажется, я впервые видел, как Лина волнуется.

Дин начал что-то говорить, но Говард взглянул на меня и остановил его.

— Хорошо, Лина. Давай попробуем с тобой. Садись в кресло. Ал, ты настроил шлем?

— Сейчас, — отозвался я. — Лина, с чего ты хочешь начать?

— Можно мне выучить этот смешной язык? — улыбнулась она.

— Конечно. Послушай, я поставлю карту всего с одним уроком, и мы включим шлем на десять минут. Хорошо?

— Как скажешь, Ал, — она смотрела мне прямо в глаза. — Я доверяю тебе.

Знаете, что я вам скажу? Когда девушка смотрит на тебя так — за это можно умереть.

Я осторожно надел шлем на голову Лины.

— Нажми кнопку, когда будешь готова.

— Я уже готова, — отозвалась она. — Нажимай, Ал.

Десять минут тянулись бесконечно. Лина неподвижно полулежала в кресле, её дыхание было ровным. Но я всё равно тревожился за неё.

Мне пришла в голову запоздалая мысль, что надо было посоветоваться с Трейси. Ведь она — доктор, и здорово разбирается в человеческих мозгах. Как уверенно она поставила на ноги Илию и Стипа! Доктор Трейси проверила их мозги специальным аппаратом и обнаружила опухоль. Прооперировала обоих братьев, и теперь они идут на поправку. Я видел их мельком в госпитале — мы проходили мимо их палаты. Илия и Стип с перебинтованными головами сидели на кровати и увлечённо играли в какую-то настольную игру.

Наверное, и в моём мозгу доктор Трейси разобралась бы так же уверенно и хладнокровно. Я представил, как серьёзная блондинка вскрывает мой череп и копается внутри блестящими инструментами. Брр! Меня прямо всего передёрнуло! Что и говорить, я всегда отличался слишком живым воображением.

Наконец, пискнул зуммер. Лина пошевелилась и сняла шлем. На её лбу отпечаталась красная полоса — от волнения я забыл правильно подогнать крепление.

Я протянул Лине листок с текстом урока.

— Попробуй прочитать это.

Она взяла листок и легко, нараспев прочитала:

— Snova serdechko bednoe

Zaperto na kruchok.

Spryatan v karman perednika

Malenkiy bashmachok…

Мы не спали до утра. Шлем непрерывно переходил из рук в руки. Пока один, откинувшись в кресле, поглощал знания, трое других нетерпеливо шуршали страницами.

У Лины и Говарда всё получилось. Не повезло только Дину — с его памятью никаких чудес не происходило. Впрочем, расстроенным биолог не выглядел.

— Ты понимаешь, что это значит, Ал? — почти кричал он. — Может быть, мы нашли уникальное свойство Местрии!

Глава 16

Встречать шлюпку стало традицией. Ежедневно ближе к вечеру поляна перед домом Интена заполнялась людьми. Они разговаривали, шутили, время от времени задирали головы и ждали, когда в небе появится сверкающая точка.

Шлюпка привозила всё новое и новое оборудование, а увозила ящики с образцами. В последнее время кроме образцов в трюм частенько грузили свиные туши, мешки кукурузы и кадушки с лесным мёдом. Даже старые космические волки были не против вкусной и свежей еды, которая колосилась и хрюкала, а не вылезала из пищевого синтезатора.

Теоретически в синтезатор можно загружать любую органику. На практике чаще всего использовались водоросли и микроскопические рачки. Как объяснил мне Дин — их проще всего разводить в полёте. Достаточно большой цистерны с водой и специальных ламп.

Дин как-то предложил поставить синтезатор в кухне Интена. Но Матильда решительно сказала, что не позволит обитателям дома питаться всякой гадостью. В руках Матильда держала половник, поэтому Дин благоразумно отступился.

Еда из синтезатора — это брикеты величиной с кусок мыла. Они зеленовато-серого цвета, очень питательные, но вкус у них ненатуральный.

А людям всегда хочется вкусненького.

Сегодня я ожидал шлюпку с особым нетерпением. Доктор Трейси, наконец, отпустила отца из госпиталя. И Фолли должен был его привезти.

Утром мы с Говардом слетали на глайдере в посёлок. Учитель управлялся с транспортом так лихо, словно всю жизнь на нём летал. Он высадил меня возле калитки, а сам отправился на глайдере в поле, чтобы помочь Грегору перевезти собранную кукурузу.

Мама сидела возле окна и штопала мою старую рубашку. Увидев меня, она чуть не расплакалась от радости — я уже неделю не появлялся дома. Дел было столько, что и выспаться-то удавалось редко. Каждый день мы с Дином выходили в поле, потом я помогал ему сортировать собранные растения и пойманных букашек. А в перерывах усиленно запихивал в себя школьную программу.

В честь моего прихода мама напекла блинов с мясом, и я от пуза налопался домашней еды. А потом отправился обратно к Интену, пообещав вернуться вечером вместе с отцом.

Я ничего не сказал маме про отцовскую выдумку насчёт Грегора. И спрашивать её ни о чём не стал. Понадеялся, что всё прояснится само собой.

Сегодня было облачно. Серая клубящаяся пелена плыла почти над самой землёй. Шлюпка вынырнула из облаков неожиданно. Только что её не было, и вот уже она зависла над самой поляной, выпуская тонкие ажурные ноги-опоры.

Шлюпка опустилась на траву, и я удивился — как быстро это зрелище стало для меня привычным. Рабочие поволокли по трапу разноцветные пластиковые ящики.

Отец спускался медленно, осторожно обходя суетящихся рабочих. Несмотря на пасмурный день, он щурил глаза, отвыкшие от солнечного света. Сойдя с трапа, он неуверенно покрутил головой и ссутулился. От жалости у меня защипало глаза.

Я подбежал к отцу и обнял его, а он только хлопал меня по спине и растерянно повторял:

— Вот оно как. Ал, мальчик мой!

Я ощутил, как подрагивают его руки и с удивлением понял, что мы с отцом почти одного роста.

По трапу легко спустился Фолли. Выглядел он, как всегда, элегантно — аккуратные чёрные усы на худой физиономии, подогнанный по фигуре комбинезон. Улыбаясь, Фолли направился к нам.

— Привет, Ал! Как гранит науки?

— Грызём потихоньку, — ответил я, пожимая его крепкую руку.

Фолли дружелюбно кивнул отцу и продолжил, обращаясь ко мне:

— Не желаешь сгонять со мной на Хирон? Тебе не мешает проветриться.

Чёрт, конечно, я желал! Когда ещё так запросто пригласят прогуляться по другой планете?

— Когда?

— Завтра с утра повезу туда геологов со «Стремительного». Эх, и насверлят они дырок в вашей луне!

Завтра? Значит, сегодня нужно быть на «Стремительном». А как же отец? Мама?

— У доктора Трейси есть для тебя информация, — продолжил Фолли.

Отец молча переводил взгляд с Фолли на меня.

— В другой раз, Фолли, — с сожалением ответил я, понимая, что другого раза может и не быть.

И тут вмешался отец.

— Не отказывайся, Ал. Успеем ещё наговориться. Когда вы вернётесь? — спросил он Фолли.

— Послезавтра доставлю Ала прямо к калитке, — улыбнулся пилот.

— Ну, вот видишь, — печально усмехнулся отец.

Выяснилось, что на «Стремительный» Фолли отправляется не раньше, чем через три часа. За это время я вполне успевал доставить отца домой. Я побежал разыскивать Дина и Лину.

Глайдер скользил над пустой жёлтой дорогой, с хмурого неба падали редкие крупные капли. Дин поднял купол машины, капли разбивались о стекло и струйками стекали вниз.

Я украдкой поглядывал на отца. А он не отрывал взгляд от окрестных полей и мелькающих мимо деревьев. В его потемневших глазах застыла тоска, губы кривились в растерянной улыбке.

«Как же он соскучился по дому» — подумал я. Попытался представить себе одиночество, которое отец испытал в госпитале. И не смог.

«Всё-таки, мы с ним очень разные».

— Полетишь с нами на Хирон? — тихо спросил я Лину.

Она опустила голову и еле слышно ответила:

— Нет, Ал. Я… мне страшно лететь. Прости. Можно, я останусь?

Я обнял её за плечи.

— Конечно. Мы вернёмся послезавтра, ты даже не успеешь соскучиться.

Народу возле нашего дома собралось столько, что я даже растерялся. Тётя Джуди держала под руку дядьку Томаша, который надел чистую клетчатую рубаху. Ирга и Петер чинно сидели на лавочке. Пастор Свен беседовал с доктором Хансом, вытирая лысину большим синим платком. Даже папаша Брэндон пожаловал. Только Грегора нигде не было видно.

А уж пирогами пахло на всю улицу. Мама стояла на крыльце в праздничной кофте, нервно теребя воротник.

Мы выбрались из глайдера. Дядька Томаш, прихрамывая, кинулся обнимать отца.

— Ну, ты даёшь, Юлий! — кричал он. — Как новенький! Даже шрамов не осталось! А я уж, грешным делом, думал…

Дядька Томаш не договорил и утёр рукавом заслезившиеся глаза.

— Ну, иди к жене-то! — подтолкнул он отца. — Заждалась.

Отец подошёл к маме и обнял её. Мне кажется, я увидел это впервые в жизни.

Облака всё-таки разогнало ветерком. Стол накрыли прямо на улице, чтобы не тесниться в кухне. Мама и Норма бегали в дом и обратно, принося еду и посуду. Им помогали Ирга и тётя Джуди.

Настойка текла рекой. Питер и папаша Брэндон сперва косились друг на друга, но потом плюнули и выпили на мировую. В конце концов, никто ведь не был виноват в том, что выкинул Илия. Да и обошлось всё к лучшему. Даже Лина, переживавшая из-за моего отъезда, немного повеселела.

Захмелевший Брэндон протолкался к папаше.

— Послушай, Юлий! — сказал он, размахивая стаканом. — Не одолжишь мне немного твоего навоза?

— Да бери, сколько надо, — ответил отец. — А на что тебе?

— Не поверишь — я уж какой только не перепробовал. И свиной, и конский. Ну, не выходит у меня настойка, и всё тут! Ни вкуса, ни крепости.

Папаша озадаченно уставился на Брэндона, а я ухватил Лину за руку и стал потихоньку пробираться к калитке.

— Да при чём тут навоз? — спросил сбитый с толку отец.

— Ну, как же! — прогудел Брэндон. — Ты ведь на нём настаиваешьсвоё пойло! Мне Ал так и сказал.

Отец оглянулся на меня, но мы уже запрыгнули в глайдер, и я прошипел Дину:

— Едем, быстрее!

***

Я лежал на удобной койке в каюте Фолли и глазел в иллюминатор. Он был не то, чтобы большой, скорее напоминал размерами форточку. Только защёлки на нём не было, чтобы какой-нибудь умник не вздумал проветрить помещение. Зато вид из круглого окна открывался завораживающий.

Из космоса звёзды выглядят совсем не так, как с Местрии. Когда смотришь с поверхности планеты, звёзды дрожат и переливаются — это атмосфера преломляет их свет. А в иллюминаторе «Стремительного» горели ясные яркие огни. Они висели густо, словно виноградины в грозди, и казались очень близкими. Протяни руку — и рви полные пригоршни.

Если подойти к иллюминатору вплотную и, скосив глаза, поглядеть влево — можно увидеть очертания гигантского, теряющегося вдали корпуса. Борт корабля покрывали выступы самой разной формы. Большинство из них ощетинилось многочисленными антеннами. Я не был уверен, что это именно антенны, но надо же как-то их называть, правда?

Как же сложно, должно быть, управлять таким огромным кораблём. Наверняка труднее, чем шлюпкой. Интересно, долго ли надо учиться, чтобы стать капитаном крейсера? Поди, лет двести, не меньше!

По пути на «Стремительный» Фолли предложил мне сесть за управление шлюпкой. Он показал, как надо стартовать на антиграве, объяснил, когда включать ракетные двигатели и даже разрешил подержаться за рычаги. Автопилот он при этом, ясное дело, не отключал. Просто перевёл его в режим контроля и поддержки и позволил мне осторожными движениями рычагов скорректировать направление полёта шлюпки.

На стыковку со «Стремительным» мы летели по длинной дуге, чтобы сэкономить топливо. Так что я целых полчаса изображал из себя космонавта. Перед самой стыковкой Фолли выгнал меня из-за пульта и сымитировал отказ автопилота. Такие тренировки время от времени необходимы, объяснил он мне. Но проводить их можно только в отсутствие на борту других членов экспедиции, чтобы не рисковать людьми.

Переговариваясь по радио с рубкой «Стремительного» Фолли аккуратно завёл шлюпку в шлюз и посадил точно на предназначенное для неё место. Мне оставалось только восхищённо любоваться его работой.

Доктора Трейси мы нашли в столовой. Вооружившись ножом, миниатюрная блондинка мужественно сражалась с гигантским шницелем. Шницель проигрывал вчистую.

— Уас осньвкуфне мяф, — заявила блондинка, работая челюстями с азартом мясорубки.

Мы с Фолли подождали, пока она прожуёт шницель и запьёт его компотом.

— Очень вкусное мясо, — повторила Трейси, печально глядя на опустевшую тарелку.

— Голодное детство? — понимающе кивнул Фолли.

— Смейтесь-смейтесь, — обиделась Трейси. — Вам этого не понять, вы ведь не родились на Оранжерее.

Фолли сочувственно поцокал языком.

— Оранжерея — очень странная планета, — объяснил он мне. — Растения там приживаются великолепно, а вот животные перестают размножаться и гибнут. И никто не может понять — почему. Тамошним жителям поневоле пришлось стать вегетарианцами. Почти триста лет они сидели на фруктах и овощах, пока корабли Корпорации не стали завозить на Оранжерею мясо. Зато теперь оранжерейцы — главные мясоеды в Галактике.

— Это, наверное, очень дорого — везти мясо через космос? — предположил я.

— Поверь мне, оранжерейные фрукты того стоят. Если ты не пробовал яблоко с Оранжереи — считай, ты вообще яблок не ел. Несчастные голодные туземцы добились такого разнообразия вкусов, что неподготовленный человек может просто сойти с ума.

Фолли сильно рисковал, подшучивая над доктором Трейси. Мне даже показалось, что блондинка его стукнет. Но она сдержалась, только злорадно процедила сквозь зубы:

— Если ты не угомонишься, Фолли, я оставлю Лусию дежурить на всю ночь.

Фолли тут же умолк, тем более что ему принесли шницель с салатом и порцию тушёных улиток. Я ещё не настолько привык к космосу, чтобы наедаться сразу после невесомости, поэтому ограничился компотом с булочкой.

Разобравшись с Фолли, доктор Трейси не стала меня томить.

— Я проверила образцы крови твоего отца и брата, Ал — сказала она. — Никаких сомнений в родстве быть не может.

У меня отлегло от сердца.

— Значит, всё в порядке? Слава Создателю!

Доктор Трейси на мгновение отвела глаза.

— Грегор — сын Юлия и Ани, это совершенно точно, — твёрдо сказала она.

— Доктор Трейси, а вы можете сказать об этом моему отцу? Вам он поверит, ведь вы его лечили!

— Хотя это совершенно не входит в мои обязанности, — блондинка недовольно поджала губы, — но я скажу ему при встрече.

— Спасибо, доктор Трейси! — горячо поблагодарил я и налёг на булочку.

У Фолли на запястье пискнул браслет связи. Фолли вгляделся в крохотный экран, сделал серьёзное лицо и сказал, что нас ждёт старший помощник капитана Кнайп. И не просто ждёт, а немедленно.

Доктор Трейси оторвалась от второй порции шницеля и посоветовала мне не открывать рот, пока не спросят, а на вопросы отвечать коротко и вежливо.

— И упаси тебя Создатель перебивать старпома!

Когда мы вышли в коридор, Фолли задумчиво разгладил усы и сказал:

— Ал, тебе надо кое-что знать. Старший помощник капитана — это представитель Корпорации на крейсере. Он следит за всем ходом экспедиции и решает — что лучше для Корпорации. Именно он принял решение расторгнуть договор с колонистами и объявить Местрию свободной планетой. У капитана таких полномочий нет.

После слов Фолли я, естественно, почувствовал симпатию к старпому. Но пилот быстро охладил мой пыл:

— Старпом Кнайп — чиновник. Очень умный, невероятно деятельный, но… Он руководствуется только выгодой Корпорации. Всё остальное не имеет для него никакого значения. Это ни для кого не секрет.

Мы поднялись ещё на две палубы выше, прошли широким коридором и остановились у безликой стальной двери, на которой висела табличка с надписью «Старший помощник капитана». Фолли нажал кнопку вызова. Крошечный динамик возле двери пискнул и тихим грустным голосом сказал:

— Входите, пожалуйста!

После слов Фолли я ожидал увидеть кого угодно — огнедышащего гиганта, громогласного исполина, человека с пронзительным взглядом. Но…

В уютном кресле за большим письменным столом сидел невысокого роста дедушка в тёплой вязаной кофте. Белоснежные волосы аккуратно подстрижены и уже немного отросли. На худом морщинистом лице светились умные живые глаза. Острый подбородок слегка выступал вперёд.

— Проходите, — сказал дедушка и ласково улыбнулся. — Хотите чаю?

Мне показалось, что он сейчас начнёт угощать нас печеньками, а потом расскажет сказку.

— Где-то здесь у меня было печенье, — продолжил дедушка и выдвинул ящик стола. — Настоящее, с Земли.

Я не выдержал и прыснул. Фолли покосился на меня с ужасом, а дедушка — с дружелюбным интересом, словно на любимого внука.

— Собираетесь на Хирон, юноша? — спросил он, приветливо качая седой головой. — Хорошее дело. Иногда полезно со стороны взглянуть на мир, в котором живёшь. Я слыхал, вы быстро учитесь. Уже научились управлять шлюпкой?

Фолли ощутимо напрягся. Дедушка взглянул на него с улыбкой.

— Расслабьтесь, Фолли. Жить строго по инструкциям невыносимо в любом возрасте, вот что я вам скажу. Людям нужна отдушина, да-да. Как поживает Лусия? Вы ещё не делали ей предложение?

Не прекращая говорить, старпом нажал кнопку на столе.

— Не затягивайте с этим, Фолли. Хорошие девушки недолго бывают свободными.

Дверь каюты открылась. Молодой подтянутый паренёк в форменном комбинезоне внёс поднос с чайником и чашками. Поставил его на стол и разлил по чашкам горячий ароматный чай.

— Спасибо, Бен, — кивнул дедушка.

Паренёк быстро и бесшумно вышел. А дедушка обратился ко мне:

— Так что там с теоремой Пифагора?

— Сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы, — удивлённо ответил я.

— I dokazatsmozhete?

— Konechno.

— Не надо, я верю, — махнул рукой старпом. — Пейте-пейте чай, пока не остыл. Это редкий сорт — «Ночное наслаждение», с Оранжереи. Его собирают в полночь, вместе с каплями росы. Да, на какие только ухищрения не идут люди, чтобы их планету приняли в Галактическое Содружество. И оно того стоит, юноша, можете мне поверить!

Затем Фолли отвёл меня в свою каюту и строго-настрого велел как следует выспаться, а сам ушёл к Лусии. Похоже, он и правда, собрался сделать ей предложение.

А у меня из головы не шёл добрый дедушка в вязаной кофте, перед которым трепетал целый военный крейсер. Да что крейсер! Вся наша планета на мгновение показалась мне маленькой и малозначащей, словно чаинка в стакане этого славного старика.

Ведь за ним стояла огромная Галактика с десятками планет и сотнями кораблей. И было совершенно непонятно — какое место в ней займёт Местрия?

Глава 17

Я проснулся задолго до прихода Фолли и успел порядком проголодаться. Но в одиночку идти в столовую не рискнул — я ещё недостаточно освоился, чтобы болтаться по кораблю без сопровождения. Поэтому сидел смирно, ждал пилота и глазел в иллюминатор, за которым по-прежнему мерцала восхитительная звёздная ночь. Слева из-за огромной кормы крейсера скромно выглядывал Хирон — цель нашей сегодняшней экспедиции. Из космоса он казался не жёлтым, как с Местрии, а красноватым, словно глаз не выспавшегося Создателя.

Я нашёл примыкавшую к каюте крохотную ванную. Методом проб и ошибок пустил струйку тёплой воды и с наслаждением умылся.

Фолли явился через час. Глаза у него были точь-в-точь такого же цвета, как Хирон, который уже успел вылезти в центр иллюминатора. Фолли отчаянно зевал, но вид у него был счастливый. Видимо, объяснение с Лусией прошло успешно и плодотворно.

— Дай мне пять минут, Ал! — сквозь зевоту сказал Фолли, прикрывая рот рукой, — а потом бежим завтракать.

Он тоже нырнул в ванную. Оттуда послышался плеск воды и восторженное уханье.

Из ванной Фолли вышел посвежевшим и гладко выбритым. Достал из шкафа два чистых комбинезона, один бросил мне, а другой натянул сам.

В столовой было не протолкнуться. Десантники в чёрных комбинезонах, пилоты в тёмно-голубых. Целая смена механиков, одетых в серое. Все эти люди жевали, гремели пластиковой посудой и громко переговаривались. Повара сбивались с ног, пищевые синтезаторы громко гудели, выплёвывая очередные порции.

— Смена вахты, — разочарованно протянул Фолли. — Эх, теперь будем есть, что останется.

Нам досталось по брикету питательной смеси буро-жёлтого цвета с приятным фруктовым запахом и по стакану киселя из кореники. Кисель только-только появился в меню, и корабельные гурманы не успели его распробовать, предпочитая обходиться привычным чаем.

Я положил в рот кусочек брикета. По консистенции он напоминал запеканку из козьего творога, да и на вкус немного сластил.

— Что это? — спросил я Фолли. Он равнодушно пожал плечами.

— Гидропонная зелень с креветками, скорее всего. Да ты не думай — ешь. Обедать будем уже на Хироне, причём точно такими же брикетами.

За наш стол подсел пожилой мужчина с зачёсанными назад редкими русыми волосами, в которых пробивалась заметная седина, и густыми рыжими бровями. Под его белым комбинезоном выпирало изрядное брюшко.

— Привет, Фолли! — поздоровался толстяк. — Через десять минут будем грузить буровую. Ты не хочешь приглядеть?

Фолли одним глотком допил кисель и поднялся на ноги.

— Идём, Ал!

Мы спустились в ангар. Там полным ходом шла погрузка. Пять шлюпок стояли в ряд, откинув грузовые трапы, по которым непрерывной вереницей двигались грузы.

К одной из шлюпок техники подкатили огромную конструкцию, напоминающую сложенный зонтик с толстенной трубой вместо ручки.

К этой шлюпке мы с Фолли и направились. Фолли взбежал по трапу и направился в рубку, я торопился за ним.

— Как мы будем грузить эту штуковину? — спросил я. — Она же больше шлюпки.

— Сейчас увидишь, — улыбнулся Фолли. — пристегнись.

Я послушно щёлкнул пряжкой ремня. Фолли нажал несколько клавиш. Шлюпка еле слышно загудела и оторвалась от пола. Пару минут ничего не происходило. Затем на полу ангара перед лобовым стеклом появилась тень. Она медленно увеличивалась.

Я скосил глаза вверх. Над кабиной медленно выдвигалась та самая толстенная труба.

— Если что-то не помещается внутрь, — весело сказал Фолли, — это можно погрузить на спину.

Раздались щелчки магнитных захватов, и труба замерла, надёжно прикреплённая к шлюпке.

— Готово! Ну, что, Ал — полетели?

Шлюпка вылетела из ангара, словно деловитый серебристый шмель. Следом за нами потянулись другие. Компактным роем мы устремились прочь от корабля.

Я сидел тихо, не мешая Фолли работать. А он, насвистывая, лихо щёлкал переключателями, вглядываясь в панель навигатора. Наконец, Фолли нажал кнопку автопилота и откинулся в кресле.

Я решил, что теперь можно и поболтать. В конце концов, Фолли для того и взял меня, чтобы не скучать в одиночестве во время полёта. Ну, и ещё потому, что сердце у него доброе. А за доброе сердце полагается награда.

— Фолли, а почему нельзя сразу включить автопилот? Ну, чтобы он сам взлетел и выбрал курс? Разве обязательно управлять шлюпкой вручную?

Фолли насмешливо покосился на меня.

— А что ты будешь делать, если автопилот откажет? Допустим, в космосе он не слишком-то и нужен — курс легко корректировать вручную, если не ограничен топливом. А при посадке? Нет, братишка — без опытного пилота полёт при любой неожиданности превращается в лотерею.

Я окинул взглядом звёздное небо и всполошился.

— Слушай, а куда мы летим? Хирона нигде не видно?

Фолли расхохотался так, что шлюпка задрожала.

— Ал, весь фокус не в том, чтобы лететь прямо на Хирон. Мы должны прилететь в точку, где он будет в назначенное время. Ведь ваша луна не приколочена к небу. Она движется, и довольно быстро.

— А долго ты учился управлять шлюпкой? — спросил я.

— Сколько себя помню, всегда умел, — ответил Фолли, довольно ухмыляясь.

— Как это? — я решил не обижаться на явную подколку.

— Я рос в кольцах Сатурна, в горняцком посёлке, Ал. Мужчины добывали руду, женщины старались мало-мальски обустроить быт. А ребятишки свозили добытое сырьё из карьеров к транспортным причалам.

Я недоверчиво посмотрел на Фолли, но он был абсолютно серьёзен.

— Наша колония, Ал — одна из старейших. Едва только земляне начали осваивать космос — им потребовалось много сырья. Проще всего было добыть его из космических обломков. Но вот незадача — человек не может долго находиться в невесомости без вреда для здоровья. А антигравы тогда ещё не изобрели.

— Как же вы справлялись? — спросил я.

— Меня тогда ещё и в проекте не было. Основная колония была на Энцеладе — это спутник Сатурна. Сначала шахтёров завозили вахтовым методом. Смена работала полгода, затем возвращалась на Энцелад. А после изобретения антигравов основали постоянную колонию. Только вот работать приходилось всем, от мала до велика — слишком дорого обходились антигравы и привозной воздух для скафандров и жилых куполов. Так что самостоятельно пилотировать шлюпку я начал с восьми лет. А потом…

Тут Фолли помрачнел и умолк. Видно, потом случилось что-то очень нехорошее.

— В пятнадцать я попал в лётную школу. А через три года уже был штатным пилотом «Стремительного».

Коротко взвыли маневровые двигатели. Шлюпка вздрогнула и стала медленно разворачиваться. В лобовое стекло неожиданно вплыл Хирон, и сразу занял собой всё пространство.

Я увидел, что спутник покрыт горами и кратерами. Высокие пики отбрасывали чёткие чёрные тени на залитую солнцем розовую поверхность. Возле экватора змеилась глубокая трещина.

По радио прозвучала короткая команда. Фолли развернул шлюпку дюзами к планете и начал гасить скорость. Ещё через несколько минут он погасил двигатели и включил антиграв. Шлюпка заходила на посадку.

Вблизи трещина оказалась гигантской бездонной расселиной, шириной в несколько километров. Шлюпки опускались рядом с ней на относительно ровную площадку.

— Лавовое поле, — со знанием дела сказал Фолли. — Когда-то здесь было полно действующих вулканов.

— А теперь? — спросил я.

— Судя по пейзажу, вулканы давно погасли — ответил Фолли. — Планетка слишком мала, Вряд ли она сумела сохранить раскалённое ядро. Теперь это просто большой остывший комок вещества. Но и на нём может найтись кое-что полезное.

— Мы поэтому сели рядом с расщелиной? — сообразил я. — Чтобы подобраться ближе к центру Хирона?

— А ты неплохо соображаешь, Ал.

Решётчатые опоры шлюпки мягко ткнулись в серую пыль.

***

Остальные шлюпки приземлились неподалёку от нас. Фолли отключил антиграв и щёлкнул пряжкой ремня.

— Прогуляемся, Ал?

Уговаривать меня не пришлось. Пилот помог мне натянуть скафандр и прикрутить шлем, а затем быстро оделся сам.

Космический скафандр — сложнейшая штуковина! Каких только систем в него ни напихано. Подача воздуха, охлаждение, обогрев, вентиляция… А ещё радиосвязь, навигация, система питания. И даже, прошу прощения, туалет. Ведь в космосе не всегда можно найти удобные кусты.

Шьют скафандры из специальной прочной ткани, которая не раздувается от воздуха. Иначе, едва начав дышать, космонавт очутился бы внутри воздушного шара и не смог пошевелить ни рукой, ни ногой.

Фолли наладил автоматическую работу систем в моём скафандре, показал мне, как пользоваться радиосвязью. Затем мы вышли в шлюзовой тамбур. Внутренние двери шлюпки герметично закрылись. Зашипел воздух, уравнивая давление. Над проёмом шлюза загорелась зелёная лампочка, и внешняя дверь откинулась, образуя удобный трап.

Свет и тени. Таким было моё первое впечатление. Безвоздушное пространство не смягчало солнечные лучи, они лились беспощадным ярким потоком. Каждый камушек, все мельчайшие детали пейзажа были отчётливо видны в потоке света.

По краю лавовой равнины высились остроконечные горные пики. Их вершины отбрасывали на равнину длинные тени. Тени были чёрными и глубокими, с резкими краями, без переходов и полутонов. Сгустки абсолютного мрака и холода.

Да, это был совершенно другой мир — мёртвый и прекрасный. Он не предназначался для человеческого глаза, не был согрет дыханием жизни. Планета была похожа на огромный драгоценный камень, одиноко и бессмысленно висящий в чёрной пустоте.

Я осторожно шагнул с трапа на пыльную поверхность Хирона. Во всём теле ощущалась невероятная лёгкость — сила тяжести на Хироне едва достигала четверти от привычной, местрианской. Не рассчитав усилие, я оторвался от поверхности, завис на мгновение и медленно опустился обратно. Сделал ещё шаг и снова завис в пустоте.

Я оглянулся на Фолли. Он не пытался шагать, а перемещался короткими лёгкими прыжками, широко расставляя ноги во время приземления. Ага, так вот как здесь надо передвигаться!

Остальные космонавты уже разгружали шлюпки. Легко поднимали огромные ящики и складывали их в пыль под лучами красного солнца. Я хотел было помочь с разгрузкой, но Фолли движением одетой в перчатку ладони остановил меня. Он был, конечно, прав. От неопытного новичка больше помех, чем пользы.

На ровном участке поверхности расстелили огромный тканевый мешок. Пневматическими пистолетами намертво прикрепили его основание к грунту и присоединили к специальным клапанам воздушные баллоны. Затем открыли вентили. Ткань беззвучно затрепетала, натянулась и превратилась в лёгкий полупрозрачный купол с жёстким входным тамбуром.

Я не удержался и тайком потрогал ткань. Она пружинила под пальцем и казалась совсем тонкой, ненадёжной.

Раздался негромкий щелчок, и голос Фолли произнёс над самым ухом:

— Это специальная ткань, Ал. Не выгорает под прямыми лучами солнца, непроницаема для воздуха и может выдержать попадание небольшого метеорита.

Ничего себе! Я нащупал с левой стороны шлема кнопку, нажал её, как учил Фолли, и спросил:

— А можно войти внутрь купола?

— Сначала надо запитать электричеством замки дверей и воздушные насосы шлюза, а это не так быстро.

Разочарованно вздохнув, я отошёл в сторону и принялся практиковаться в ходьбе. Сначала прыгал осторожно и невысоко, словно птенец чивика по ветке. Затем осмелел и стал подпрыгивать выше. Наконец, оттолкнулся изо всех сил и взмыл чуть ли не выше купола. В какой-то момент мне показалось, что я больше не вернусь на планету — так и улечу в космос, нелепо размахивая руками. Сердце пугливо ёкнуло. Но поразмыслив, сила притяжения всё-таки вернула меня на твёрдую землю.

— Ал, где ты? — раздался в шлеме встревоженный голос Фолли.

— Здесь, за куполом, — отозвался я.

— Включи радио на общую волну!

Мне и самому наскучило скакать в безмолвии. В этой жутковатой, непривычной красоте особенно остро захотелось услышать человеческие голоса. Я начал нажимать кнопки, но ничего не произошло.

— Фолли, у меня не выходит, — виновато сказал я.

Пилот не отозвался. Каким-то образом я умудрился вырубить и его канал связи. Пришлось отправляться за помощью.

Я отыскал Фолли и знаками показал ему, в чём проблема. Он покачал головой и нажал нужную кнопку.

Тем временем космонавты разделились. Четверо начали собирать буровую вышку, а остальные принялись перетаскивать снаряжение в купол. Я присоединился ко второй группе.

Лёгкие пластиковые перегородки поделили купол на три примерно равные секции. В одной собирали лабораторные столы. В другой расставляли кровати. Третья, возле шлюза, предназначалась под склад.

Я трудился так усердно, что стекло шлема запотело изнутри. Один из космонавтов заметил это и остановил меня.

— Старайся не потеть, — сказал он. — Потери жидкости трудно восполнить, а запотевшее стекло ухудшает обзор.

От нечего делать я уселся на только что собранную кровать и стал разглядывать купол. Изнутри он выглядел очень уютно. Я бы с удовольствием пожил в таком недельку-другую. Увы, мы с Фолли здесь только временные гости. Доставили геологов, помогли разгрузить багаж, и привет! С экспедицией останутся две другие шлюпки, а нам пора возвращаться.

Закончив размещаться, космонавты загерметизировали шлюз и наполнили купол воздухом. Вдоль стен установили электрические нагреватели, и скоро температура поднялась настолько, что можно было снять шлем.

Именно это мы все и сделали — сняли шлемы и уселись обедать. Мы с аппетитом жевали, переговаривались, шутили и спорили за общим столом. Тощий физик чуть не поссорился с коренастым бородатым геологом из-за лучшего места для оборудования, но их помирили. Врач придвинул к столу кресло-качалку, которое тайком протащил на шлюпку, и теперь блаженно покачивался, прикрыв глаза от удовольствия. Молодая семейная пара сдвинула свои кровати, и муж, краснея, отгораживал их тонкой пластиковой стенкой. И всё это происходило посреди космоса, под тонким тряпичным куполом, за которым — только протяни руку — неусыпно караулила ледяная пустота.

Близость этой мёртвой пустоты заставляла так остро ощущать слабость и могущество жизни, что я едва не задохнулся от ужаса и восторга. Подумать только — несколько крохотных человечков вскарабкались на планету, которая миллиарды лет кружила в холоде и мраке. Прикрылись тряпочкой от смерти и шутят, веселятся, строят планы на будущее. Беззаботная надежда, вера в себя и презрение к смерти — вот главное сокровище, которым одарил нас Создатель.

— Ал, перестань делать трагическое лицо и доедай свой брикет. Нам пора! Если не успеем на «Стремительный» к отбою — они запрут шлюз. Нам придётся всю ночь жалобно скрестись в дверь и проситься в тепло.

Услышав реплику Фолли, бородатый геолог захохотал густым басом, а доктор перестал раскачиваться в кресле и открыл глаза.

— Первый раз в космосе? — улыбаясь, спросил он. — А нам он уже приелся. Эх, покурить бы сейчас!

Доктор вытащил из-за пазухи обгрызенную курительную трубку.

— Курить только на улице! — буркнул физик, и все опять расхохотались.

Я быстро доел брикет, запил его водой, в которой растворили шипучую витаминную таблетку и снова натянул шлем. На этот раз справился без помощи Фолли. Но он всё равно проверил — всё ли я правильно подключил.

Стоя в крохотном тамбуре, мы дождались, пока насосы откачают из шлюза воздух, и вышли на поверхность Хирона. Она по-прежнему была залита ослепительным розовым светом. Чёрные тени горных пиков тянулись к нашим ногам. Такую же чёрную тень отбрасывала стоящая на ажурных опорах шлюпка.

Из любопытства я зашёл в тень, стараясь полностью спрятаться от солнца. И тут же ощутил мгновенный холод, проникший через ткань скафандра. А затем включилась система обогрева.

***

— Садись на место пилота, Ал! — сказал Фолли, стянув шлем.

Я оглянулся на него. Он не шутил.

— Давай, не дрейфь. Я подскажу, что делать.

— Ты уверен? А если я что-нибудь напутаю?

— Тогда мы расшибёмся. Поэтому постарайся делать всё правильно.

Слушая команды Фолли, я включил антиграв, и шлюпка начала медленно подниматься над Хироном.

— Следи за высотой, — Фолли показал на круглую шкалу слева от центра панели. — Как поднимемся на километр — включай двигатели. И расслабься. Взлёт — не самое сложное. Посадка куда труднее.

Двигатели заработали, и Хирон в экране заднего вида стал стремительно удаляться.

— Теперь включай автопилот. Что ж, поздравляю! Теперь ты космонавт, Ал!

Моё сердце бешено колотилось, по лбу и спине стекали струйки пота. И да — я был счастлив!

Шесть часов полёта Фолли рассказывал мне о своём детстве. О гонках на грузовых шлюпках среди астероидов. О клетушке два на два метра под полупрозрачным пластиковым куполом, который был весь исцарапан метеоритами. О талонах на гравитацию, без которой у людей исчезали мускулы, а кости становились ломкими. Только о своих родителях он не говорил ничего.

На обзорном экране показалась блестящая точка. Она росла и постепенно превратилась в длинную сверкающую иглу. Это был крейсер «Стремительный», круживший на стационарной орбите.

Мы уж готовились к швартовке, но в этот момент затрещал динамик радиосвязи.

— Сос, сос! — послышался испуганный мужской голос. — Всем, кто меня слышит! Это северная экспедиция. На нас напали! На нас напали! Просим помощи!

Глава 18

Фолли мгновенно вышвырнул меня из кресла пилота и сам упал в него.

— Северная, это шлюпка двадцать два! Слышу вас, иду на помощь! Что у вас случилось?

Но радио молчало. Слышалось только потрескивание помех.

— Ничего, бортовой компьютер зафиксировал координаты! — пробормотал Фолли, сосредоточенно клацая по клавишам.

— Шлюпка двадцать два! Фолли, это «Стремительный»! Вы получили сигнал о помощи? — снова ожило радио.

— Так точно! — отозвался Фолли, не отрываясь от управления.

— Координаты у вас есть? Сейчас продублирую с корабля.

Корабельный компьютер пискнул и мигнул зелёной лампочкой. Голос из приёмника продолжил:

— Координаты отправлены. Жмите туда на полном ходу. Ни в коем случае не садитесь! Ведите наблюдение с воздуха до прибытия десантников! Они будут через полчаса. Как поняли?

— Вас понял! Не идти на посадку, вести наблюдение с воздуха!

Тут в динамиках раздался другой голос. Надтреснутый, он выговаривал слова мягко, почти ласково. Я сразу узнал его. Это был старший помощник Кнайп — добрый дедушка со стальным взглядом.

— Фолли, местный парнишка с тобой? — спросил он.

— Так точно! — ответил Фолли, не глядя на меня.

— Хорошо. Может быть, он что-то подскажет тебе. Приглядывай за ним. И не геройствуйте там. Как говорила моя бабушка: утонешь — домой можешь не возвращаться.

Раздался тихий смешок. Фолли обернулся ко мне.

— Придётся нам ещё немного полетать, Ал. Поглядим на ваш северный материк.

Я только молча кивнул.

Мы камнем падали на Местрию. Чернота за толстым бронированным стеклом сменилась нежным фиолетовым свечением. По жаростойким пластинам корпуса побежали языки пламени. А Фолли всё не включал антиграв.

Тело стремилось вылететь из кресла. Меня удерживали только застёгнутые крест-накрест ремни, а на шлюпку стремительно надвигался огромный незнакомый континент, покрытый льдом и снегом. На нём тут и там поднимались горы, вершины которых курились чёрным дымом. Наверное, это были вулканы.

В километре от планеты Фолли включил маневровые двигатели. Шлюпку сильно дёрнуло и развернуло кормой к планете. Теперь основные двигатели играли роль тормоза. Меня вжало в кресло так, что трудно было дышать. Я судорожно втягивал нагревшийся воздух. Глаза, казалось, вот-вот вылезут от напряжения. Но шлюпка сбросила скорость и зависла в ста метрах от поверхности. Именно в этот момент Фолли включил антиграв.

— Как ты, Ал? — хрипло спросил он.

Я взглянул на него. Левый глаз Фолли налился кровью — видимо, лопнул сосуд.

— Нормально, — с трудом ответил я.

Мы двинулись в сторону предгорий, держась метрах в пятидесяти над землёй. Под шлюпкой проплывала унылая белая равнина. Ни единого деревца не виднелось на ней.

— Давно сюда отправили экспедицию? — спросил я.

— Четыре дня назад, — отозвался Фолли, не отрывая взгляд от бесконечных снегов. — До этого континент тщательно изучили с воздуха, но никаких следов людей не нашли. Поэтому учёную группу направили без десантников.

— Получается, на них напали звери?

— Всё может быть. Хотя группа хорошо вооружена. Думаю, со стаей зверей они бы справились.

Я тоже уставился в окно. Ничего, кроме сверкающего на солнце снега. Через десять минут у меня заболели глаза от его белизны.

На нашем материке тоже иногда шёл снег. Но пушистые хлопья быстро таяли, превращаясь в бурую слякоть, и забывались до следующей зимней непогоды. Здесь же весь материк был засыпан снегом на веки вечные.

Получается, что колонисты, которые высадились сюда двести лет назад, погибли? Жуткая судьба! Наверняка они ждали помощи от наших предков, но не дождались.

Шлюпку экспедиции мы увидели возле подножия высокой горы, похожей на перевёрнутое ведро, заметённое снегом. Над плоской верхушкой горы поднимался густой чёрный дым.

Шлюпка стояла посреди утоптанной снежной площадки, от которой во все стороны расходились цепочки следов. На её бортах красной краской был нанесён номер семнадцать. На перекладине семёрки кто-то нарисовал улыбающийся рот.

Недалеко от шлюпки виднелся ярко-зелёный купол. Он был похож на тот, что мы ставили на Хироне, только поменьше и без шлюзового тамбура.

Рядом с куполом лежал человек. Он уткнулся лицом в снег, а руки раскинул в стороны. Мы пролетели прямо над ним, и я увидел, что человек шевелится.

Он пытался ползти. Закидывал руки вперёд, цеплялся за снег и слабо извивался всем телом. За человеком оставалась неглубокая борозда покрасневшего снега.

— Фолли, он ранен! — от волнения закричал я, показывая на человека.

— Вижу, — ответил Фолли и щёлкнул тумблером передатчика.

— «Стремительный»! Вижу раненого человека. Больше на стоянке никого. Разрешите посадку. Как поняли?

— Понял вас, Фолли. Продолжайте облёт.

— Человек ранен! — закричал Фолли в микрофон. — Он умирает!

И тут я услышал песню. Тихая и печальная, она звучала прямо у меня в голове.

«…на тихом дне, на мягком дне

Всегда тепло, всегда темно.

Иди ко мне, скорей ко мне

Иди на дно, скорей на дно…»

Песня не просто звала. Она тянула, и не было сил ей противиться. Под эти еле слышные звуки моя рука сама собой потянулась к пряжке ремней и расстегнула её.

Я посмотрел на Фолли. Он выпрямился в кресле, глядя прямо перед собой остановившимися глазами. Руки пилота монотонно двигались по пульту управления.

Шлюпка плавно опускалась к земле. Вот она выпустила опоры, и они легко вошли в утоптанный снег. Вот откинулся трап. Из проёма двери потянуло холодом. А песня продолжала звучать.

«…на тихом дне, на мягком дне

Всегда тепло, всегда темно.

Иди ко мне, скорей ко мне

Иди на дно, скорей на дно…»

Фолли поднялся с кресла и пошёл к выходу. Я молча двинулся за ним. Всё было понятно. Надо просто идти на голос. Ведь ничего нет, кроме этого печального и завораживающего пения. Да ничего больше и не надо. Только идти и слушать. Идти и слушать.

Мы спустились по трапу и прошли мимо лежащего человека. Наверное, он тоже стремился на голос, пока совсем не ослаб. А затем выбился из сил и затих. Жаль. Теперь он не доберётся до чудесного голоса, не услышит его чарующие переливы.

По ослепительному голубому снегу мы уходили всё дальше и дальше от шлюпки в сторону горы. Туда вела цепочка следов. Там — я точно это знал — есть пещера. Нет, не пещера. Подземный ход. Каменные своды смыкаются над самой головой, а в уютной глубине ждёт обладатель великолепного голоса.

Справа и слева поднялись горные отроги. Глубокий, по колено, снег неприятно холодил ноги сквозь комбинезон. Порывистый ветер крутил в сухом воздухе пушистые белые хлопья.

«…здесь мрачен день, и ночь темна,

Здесь жёлто-красная луна.

Глядит с небес, как птичий глаз —

В последний раз, в последний раз…»

Ущелье сузилось. Вслед за Фолли я, пригнувшись, шагнул в тёмный проём пещеры. Ветер взвыл и затих.

И тут что-то сильно ударило меня по голове.

***

Когда я пришёл в себя, вокруг было темно. Я полулежал на неровной твёрдой поверхности, от которой ощутимо тянуло теплом. Руки и ноги были крепко связаны.

Несколько минут я пребывал в полной растерянности. Как же так? Ведь только что мы с Фолли кружили на шлюпке над бескрайней белой равниной. А теперь я лежу на каменном полу в кромешной тьме, связанный и беспомощный.

— Фолли! — шёпотом позвал я. Но темнота молчала. Лишь откуда-то издалека доносился еле слышный мерный звук. Шлёп-шлёп-шлёп… Я прислушался и понял, что это падают капли.

Я попробовал пошевелиться, и затылок отозвался тупой ноющей болью.

Постепенно я вспомнил, как мы шагали по глубокому снегу, словно в сладком тумане, а в ушах звучало завораживающее пение. Это пение околдовало нас, мы шли на него, как голодные мышехвосты на запах козьего сыра. В памяти всплыли сужающееся ущелье, тёмный лаз в заснеженном склоне горы, и я понял, что мы попали в ловушку.

Это живо напомнило мне ночь на ферме Петера и Ирги, когда Илия сошёл с ума. Снова боль в затылке. Снова шершавая верёвка охватила запястья и щиколотки. Только не слышно причитаний Рыжего, и Петер с вилами не придёт на помощь.

Постепенно мои глаза привыкли к темноте. Я сумел разглядеть перед лицом каменную стену — не рваную, а словно оплавленную невообразимым жаром. И даже заметил на камне бурые пятна мокрого лишайника.

Инстинкты требовали затаиться, не привлекать внимания и переждать неизвестность. Но умом я понимал, что это бессмысленно. Ведь кто-то притащил меня сюда и связал. Этот человек знает, что я здесь. А спрятаться мне всё равно некуда.

К тому же, голод брал своё. Мы с Фолли ничего не ели после вылета с Хирона — надеялись, как следует, поужинать на «Стремительном». А потом и вовсе стало не до еды.

Судьба Фолли тревожила меня всё больше и больше. Я вспомнил человека, лежавшего ничком в снегу возле шлюпки, и вздрогнул. Только бы Фолли был жив! Во что бы то ни стало, надо выяснить — что случилось с пилотом.

Я набрался смелости, вдохнул полной грудью тёплый воздух, зажмурился и закричал:

— Эй!

Гулкое эхо прокатилось по каменному коридору. «Эй, эй, эй» — на все лады заголосила темнота, и я испуганно умолк.

Не успело эхо умолкнуть, как раздался тихий шорох. Это были шаги, и они приближались. В темноте возникло смутное белое пятно. Я прижался к стене тоннеля, и по спине покатились струйки холодного пота.

Белое пятно приблизилось и нависло надо мной, словно призрак. Женщина, полностью обнажённая и неимоверно худая. Её ребра отчётливо проступали под натянутой кожей. Плоские груди жалко обвисли, спутанные волосы закрывали лицо. Сквозь нечёсаные грязные пряди блестели глаза. Спаси, Создатель! Я никогда не видел таких глаз у человека. Выпуклые, на половину лица, с огромными белыми зрачками. Зрачки уставились прямо на меня. Казалось, они видят меня насквозь, настолько пронзителен был их взгляд.

Женщина протянула ко мне костлявую руку, перевитую синими венами. Я увидел тонкие длинные пальцы с выпирающими узлами суставов. Пальцы заканчивались жёлтыми, изогнутыми, неровно обгрызенными ногтями. Я попытался отодвинуться, но костлявая рука цепко ухватила меня за подбородок и потянула к себе.

Ногти женщины больно впились мне в кожу, царапая её. Я невольно подался вперёд. Женщина приблизила своё лицо вплотную к моему и шумно втянула носом воздух. В горле у неё засипело, и она хрипло спросила:

— Откуда ты?

У неё был странный акцент — женщина словно давилась звуками, глотала их. Из-за этого речь звучала грубо. Но слова различались без труда.

— С юга. Из-за моря — ответил я. Объяснять женщине про шлюпку с космического корабля показалось мне глупым. Всё равно не поверит. Пару недель назад я и сам бы не поверил.

— Ты не врёшь. Не то, что другие, — сказала женщина, и в её голосе я услышал удовлетворение.

— Другие? — переспросил я. — Где они?

— Значит, вы всё же пришли за нами, — продолжала женщина, не обращая внимания на мой вопрос. — Много-много лет мы ждали вас. Наши дети рождались в темноте, нас губил холод и пожирал огонь, а мы ждали. И вот вы пришли, и врёте нам.

— Я не вру, — возразил я, осторожно отодвигаясь.

— Не ты. Другие, — женщина раскачивалась из стороны в сторону, не отпуская мой подбородок.

— Зачем вы схватили нас? Зачем связали? — я дернул головой, пытаясь вырваться.

— Мы спасли вас, — ответила женщина. — Спасли от сладкого-голоса-в-голове.

И стоило ей упомянуть голос, как он снова зазвучал. Сладкая, неумолимая песня трепетала, словно смертоносная бабочка с чёрными крыльями.

«…на тихом дне, на мягком дне

Всегда тепло, всегда темно.

Иди ко мне, скорей ко мне

Иди на дно, скорей на дно…»

Женщина отпрянула от меня и в ужасе заметалась по каменному коридору. Я напрягал силы, стараясь разорвать верёвки. Потом упал на живот и пополз туда, куда звал меня голос.

Женщина упала на меня сверху, обхватила ногами и руками и перевернула. Теперь я лежал на ней. Она вцепилась в меня намертво, испуганный шёпот обжёг ухо:

— Держи меня! Пожалуйста!

Остатком спутанного сознания я понял, что нужно делать и навалился на женщину. От неё пахло застарелым потом и грязью. Я прижимал её к каменному полу, не давая двигаться, а она не позволяла мне уползти.

«…здесь мрачен день, и ночь темна,

Здесь жёлто-красная луна.

Глядит с небес, как птичий глаз —

В последний раз, в последний раз…»

Голос пел. Мышцы сводило судорогой от напряжения. Вечность сочилась, словно горькая подземная вода сквозь известняковые стены. Костлявое тело женщины вздрагивало подо мной, дыхание её было хриплым.

Прошла вечность, и голос утих. Я, тяжело дыша, откатился в сторону. Женщина подползла ко мне. Я снова почувствовал её запах и по неведомому закону ассоциаций вспомнил Лину. Сегодня вечером я должен был вернуться к ней. А вместо этого торчу связанный в каменном мешке в обнимку с голой незнакомкой.

Грубо дёргая, женщина распутала веревки, которыми были связаны мои ноги. Потом встала и потянула меня за руку.

— Идём!

Я с трудом поднялся на онемевшие ноги и вслепую побрёл за женщиной по извилистому каменному коридору. Идти было трудно — я то и дело спотыкался на неровной поверхности. Потолок тоннеля нависал над самой головой, заставляя пригибаться.

Так мы прошли около тысячи шагов. Всё это время температура поднималась, так что по шее у меня потекли струйки пота. Наконец, стены раздвинулись и пропали во мраке. Из узкого коридора мы вышли в большой зал с оплавленными стенами.

Здесь было куда светлее, чем в тоннеле. Через отверстие в потолке в пещеру проникал солнечный свет. Он едва разгонял темноту. И всё-таки, я зажмурился, пережидая боль в глазах.

Эта пещера служила жильём для кучки несчастных. Их было человек двадцать. Все, как один — худые, измождённые, заросшие волосами и абсолютно голые. Сгорбленная женщина с густой шапкой свалявшихся белокурых волос качала на руках младенца. Ребёнок жадно теребил её грудь и время от времени всхлипывал. Казалось, у него не было сил даже на то, чтобы заплакать, как следует.

Жилистый крепкий старик готовил еду. Он привязал к верёвке какое-то мелкое, ободранное животное и окунал его в булькающий родник посреди пещеры. От родника шёл крепкий удушливый запах серы.

Как ни странно, в пещере было тепло. Залетающие в отверстие снежинки таяли в воздухе, оседая на камни влажным туманом и тут же высыхая.

Обитатели пещеры сидели прямо на голых камнях. Никаких шкур, или травяных подстилок я не заметил. И немудрено. Откуда этим несчастным взять траву или шкуры, если весь континент покрыт снегом?

Трое грязных подростков неопределённого пола увлечённо играли в игру — кто дальше и точнее кинет камень. Мишенью для них служила группа связанных людей. Среди них я увидел Фолли. Он был без сознания.

Женщина подвела меня к пленникам.

— Сиди здесь, — сказала она и толкнула меня в грудь. Толчок вышел несильный — слишком уж худа была женщина. Но я послушно опустился на пол. Спорить не имело смысла, и всё же я спросил:

— Что мы вам сделали?

Услышав мой голос, старик отложил дымящуюся тушку и направился ко мне. Шагал он бодро, широко расставляя кривые ноги. Подошёл и долго смотрел на меня. Я изо всех сил старался не отводить взгляд в сторону. Наконец, старик сплюнул на пол и прокаркал, глотая звуки:

— Вы предали нас. Оставили умирать на холоде и не спасли.

Тут его отвлёк шум за спиной. Подростки дрались из-за дымящегося полусырого мяса. Один схватил тушку и с рычанием заглатывал куски, а двое других рвали добычу из его рта, колотя и пиная удачливого товарища. Старик бросился к ним. Отшвырнул одного и попытался растащить двух других. Голые тела сплелись в катающийся визжащий клубок. Когда он распался, подросток, укравший мясо, лежал на полу с неестественно вывернутой шеей. Его пальцы конвульсивно царапали камень, а потом сжались и замерли.

Глава 19

Остальные жители пещеры почти не обратили внимания на гибель подростка. Только младенец собрался, наконец, с силами и жалобно захныкал. Мать что-то зашипела ему в сморщенное лицо.

Старик поднял с пола недоеденную тушку животного и прикрикнул на подростков. Они живо подхватили тело товарища заруки и, тяжело упираясь, потащили его в тот самый тоннель, из которого вышли мы с женщиной.

Отвязав верёвку, старик с усилием разорвал тушку на несколько кусков и разделил их между обитателями пещеры. Нам он еды не предложил. Собственно говоря, я и не стал бы на этом настаивать. Несмотря на сильный голод, вид полусырого мяса вызывал лишь тошноту. Я с тоской вспомнил брикеты из пищевого синтезатора шлюпки. Сейчас бы сжевать тот, зелёненький, с ароматом яблока! В животе злобно заурчало, судорога скрутила пустой желудок. Если не дают еды — может, хотя бы, напиться позволят?

— Мы хотим пить! — сказал я старику. — Дайте воды!

Другие пленники тоже зашевелились в смутной надежде. Только сидевший рядом со мной крупный рыжебородый мужчина в комбинезоне техника не поднял опущенной головы.

Старик, не отрываясь от еды, мотнул лохматой головой куда-то в сторону. Проследив его движение, я увидел сочащийся прямо по стене пещеры ручеёк. Поднялся на ноги, помогая себе связанными руками, проковылял к ручейку и принялся слизывать воду со стены.

— Можно, я развяжу ноги остальным? — спросил я, немного утолив жажду.

— Нет, — ответил старик.

— Почему?

— Они врали нам. Говорили, что спустились с неба, как наши предки. Ты единственный, кто посмел сказать правду. Поэтому ты будешь жить, а они умрут и послужат приманкой для крэббсов. А ты покажешь, на чём вы добрались сюда. Нам потребуются припасы для долгого пути через море.

Ничего не отвечая старику, я расстегнул верхнюю часть комбинезона и оторвал полу рубахи. Хорошенько намочил её и отправился обратно к пленникам. Фолли всё ещё не пришёл в себя, остальные с жадностью глотали воду, выжимая её из ткани. Пришлось сходить к ручейку несколько раз, прежде, чем все напились. Старик ничего не говорил, только следил за мной с усмешкой.

Я ещё раз намочил посеревшую от грязи тряпку и устроился на полу возле Фолли. Он лежал с закрытыми глазами и хрипло, прерывисто дышал. Я осторожно отжал мутные капли воды на его пересохший рот. Фолли жадно слизал капли и открыл глаза.

— Ал, где мы? — спросил он. — Что случилось?

— Тише, — ответил я. — Мы в плену.

— Чёрт, — поморщился Фолли и попытался поднять руки, но они были связаны. Фолли с удивлением посмотрел на верёвки, потом обвёл мутным взглядом пещеру. — Как мы сюда попали?

— Пришли, — я пожал плечами. — А потом нас огрели по головам и притащили в эту пещеру.

— Это не пещера, а лавовый пузырь. Видишь, как оплавлены стены? — возразил Фолли.

— А какая разница?

— Мы внутри стенки вулкана, Ал. И он, похоже, действующий. Чувствуешь тепло?

Фолли приподнял голову и оглядел пещеру. Он на удивление быстро приходил в себя.

— Эти люди, — спросил он, понизив голос, — понимают, о чём мы говорим?

— Да, — ответил я. — похоже, это потомки колонистов, которые высадились на Северном материке. И они хотят скормить нас каким-то креббсам.

Тут я вспомнил слова старика и быстро прошептал Фолли:

— Если спросят — откуда ты, говори, что с юга. В космический корабль они не верят.

— Ясно, — кивнул Фолли. — А этот дедушка у них главный? Интересно, почему.

Увидев, что Фолли очнулся, старик подошёл к нам.

— Откуда ты? — спросил он Фолли.

— С юга, из-за моря, — спокойно ответил пилот. Он глядел на старика подчёркнуто доброжелательно. Старик насмешливо тряхнул седой гривой.

— Ты не дурак. Понимаешь, что врать глупо.

Он отвернулся и хрипло крикнул в глубину пещеры.

— Иди сюда, Йугу!

К нам подошла та самая женщина, которая привела меня в пещеру. При свете она выглядела совсем жалко. Старик указал ей на Фолли.

— Вот хороший мужчина для тебя, Йугу. Крепкий, умный. От него будут хорошие дети. Покорми его, только не развязывай.

Йугу покорно кивнула, достала из-за щеки кусочек пережёванного мяса и запихнула его в рот Фолли. Пилот, не моргнув глазом, проглотил его.

— Спасибо, Йугу! Ты очень красивая, — сказал он, глядя прямо в глаза женщине.

Йугу неумело, но старательно расстёгивала молнию его комбинезона.

— Может быть, отойдём? — спросил Фолли.

— Зачем? — удивилась Йугу.

— Не хочу, чтобы мне завидовали, — не растерялся пилот.

Йугу нерешительно взглянула на старика и принялась развязывать ноги пилота.

— Если ты захочешь убежать — я тебя убью, — сказала она Фолли. — А потом ты всё равно заблудишься.

Это прозвучало не слишком последовательно, но пилот промолчал. Он разминал ноги.

Слава Создателю, Йугу повела Фолли не в тот тоннель, куда унесли мёртвое тело. Бедняга Фолли! Как он будет смотреть в глаза Лусии? Я решил, что никогда не проболтаюсь о случившемся.

Понятно, что с Йугу он пошёл не ради её красивых глаз. Наверняка у пилота есть план, как выручить нас из этой пещеры, и сейчас он в поте лица завоёвывает возможного союзника. А если так — значит, нам надо быть наготове, чтобы не проворонить нужный момент.

Я искоса оглядел остальных пленников. Похоже, они совсем раскисли. Даже перестали перешёптываться. Я придвинулся ближе к рыжебородому здоровяку.

— Ты можешь рассказать, как они вас поймали?

Здоровяк вздрогнул и еле слышно пробормотал:

— Я ничего не помню. Я ни в чём не виноват.

— В чём ты не виноват? — не унимался я.

Здоровяк молчал, свесив голову.

— А тот человек, возле шлюпки? Как он погиб?

Я всё-таки его достал. Здоровяк дёрнулся всем телом, лицо его побелело. Он уставился на меня и заорал, словно бешеный:

— Я не виноват! Я не хотел стрелять, а Винс меня не пускал! Мне надо было идти, а он держал! И я выстрелил!

Вот тебе и раз! Значит, это здоровяк застрелил своего напарника. Я вспомнил вкрадчивый ласковый голос, которому невозможно противиться. Но ведь этот Винс как-то сумел устоять!

— А оружие? Где твоё оружие?

— Не знаю! Потерял я его!

Я решил пока оставить здоровяка в покое. Видно было, что он не в себе. А нам пока лучше не привлекать к себе лишнее внимание. Вот вернётся Фолли — пусть он и разговаривает со своими.

На наше счастье в пещеру вернулись подростки. Они радостно и возбуждённо переговаривались. Каждый из них тащил пару мёртвых зверьков, похожих на мышехвостов, только раза в три крупнее. Видимо, это и были те самые крэббсы. Парни гордо сложили добычу возле кипящего и пахнущего серой родника. Судя по всему, они устроили засаду и поймали зверьков, используя труп вместо приманки. Что ж, тем больше шансов выжить у космонавтов.

Обитатели пещеры радостно загомонили. Мне доводилось помогать отцу свежевать забитых свиней. Но отец делал это остро отточенным ножом. А здешние жители прекрасно обходились заострёнными камнями и зубами. В мгновение ока с крэббсов содрали шкуры, привязали тушки к верёвкам и принялись окунать в кипящий источник посреди пещеры. Перемазанные кровью физиономии дикарей лучились таким счастьем, что я содрогнулся.

Мой желудок к тому времени даже бурчать перестал. Наверное, он просто присох к спине от голода. Я решил не отказываться от еды, если мне её, конечно, предложат. Глупо умирать с голоду из-за брезгливости.

Фолли с Йугу всё не возвращались, и я начал тревожиться. А вдруг пилот не понравился этой тощей дикарке, и она пришибла его камнем в тёмном тоннеле? Или наоборот, Фолли сумел с ней справиться, а теперь блуждает в потёмках и не может найти выход?

Меня отвлёк старик. Он подошёл ко мне и сунул под нос небрежно оторванную заднюю ногу крэббса. Я неловко ухватил связанными руками дымящийся полусырой кусок, с которого ещё сочилась кровь, и мигом обглодал его наполовину. Мясо горячим комком провалилось в желудок.

— Можно, я поделюсь с другими? — спросил я старика и кивком показал в сторону пленников.

Он только мотнул головой.

— Это твоя еда. Если отдашь её другим — больше всё равно не получишь.

Есть хотелось неимоверно. Но я справился с собой и предложил мясо здоровяку. Он даже не взглянул на меня — на него опять навалилось уныние. Тогда я подполз к печальному худому человечку в серебристом комбинезоне научного сотрудника. На его лысой, похожей на воронье яйцо голове набухла огромная шишка.

— Будете? — спросил я его и сунул ему в руки обглоданную ногу крэббса.

Лысый благодарно кивнул и принялся торопливо обгрызать мясо с косточек.

Я жадно следил за ним и пропустил момент, когда в голове возникла звонкая пустота. За спиной раздался предостерегающий крик. Я обернулся и увидел невероятное зрелище — обитатели пещеры торопливо связывали друг друга.

На несколько мгновений я оторопел. А потом сообразил, в чём дело. Сладкий-голос-в-голове вот-вот снова начнёт свою смертоносную песню. Я торопливо оглядел верёвки пленников. Выглядели они надёжно. Эти болваны даже не попытались освободиться.

Только старик оставался не связанным. Интересно, как он собирается противостоять голосу? Ага, понятно! Затянув последние узлы на запястьях и лодыжках соплеменников, старик опустился на колени, закатил выцветшие серые глаза и принялся быстро бормотать. Я прислушался и уловил слова благодарственной молитвы. Каждое воскресение пастор Свен заканчивал проповедь этой молитвой. И вот теперь она взмывала к небу из тёмной грязной пещеры, напоминающей преддверие ада. Старик бормотал молитву быстро, неразборчиво и, едва добравшись до конца, начинал сначала.

В моей голове лихорадочно запульсировали мысли. Что делает старик? Он просто отвлекается, занимает свой ум монотонной работой. Почему бы и мне не поступить так же?

Вот теперь я понимал, почему именно старик командует этой шайкой голозадых грязнуль. Без него все обитатели пещеры давно бы погибли, ведь только старик умел противиться сладкому голосу. Не будь его — каждый раз кому-то приходилось бы погибать.

Рассуждать было некогда. Я крепко зажмурился и стал сосредоточенно вспоминать таблицу умножения на семь. Краем сознания я сильно тревожился за Фолли, но сделать ничего не мог. Приходилось спасаться самому.

А голос в голове крепчал. Он становился мягким, обволакивал сознание, как волна обволакивает и тянет на дно уставшего пловца. Голос, казалось, исходил прямо из кипящего источника посреди пещеры.

Стоило мне на мгновение отвлечься от таблицы умножения, как тело само собой поднялось на ноги и побрело к бурлящей и клокочущей пропасти. Я спохватился, огромным усилием опрокинул себя на спину и забормотал:

— Семью восемь — пятьдесят шесть, семью девять — шестьдесят три, семью десять…

Но голос не сдавался. Всё громче и громче звучали в черепной коробке сладкие звуки:

«…на тихом дне, на мягком дне

Всегда тепло, всегда темно.

Иди ко мне, скорей ко мне

Иди на дно, скорей на дно.

Здесь мрачен день, и ночь темна,

Здесь жёлто-красная луна.

Глядит с небес, как птичий глаз —

В последний раз, в последний раз…»

Я изо всех сил зажмурил глаза. Руки рвали верёвки, силясь заткнуть уши, хотя я и понимал, что это бесполезно. Время застыло вокруг меня, словно капля янтаря вокруг неудачливой мошки. Семью тринадцать — девяносто один, семью четырнадцать — девяносто восемь…

Что-то сдавило мне горло, лишая возможности вдохнуть. Я в ужасе вытаращил глаза и увидел старика, который накинул на мою шею верёвочную петлю. Упираясь кривыми ногами в каменный пол, он силился подтащить меня к кипящей воде.

Я вцепился в верёвку, пытаясь хоть немного ослабить её натяжение. Сбился со счёта, и тут же сладкое безразличие сделало мышцы вялыми. Я не мог одновременно бороться с голосом и стариком.

Дальним уголком сознания я понял, что старик отчаялся противостоять голосу и решил уступить, принести ему в жертву меня. А ещё я понял, почему пойманных крэббсов непременно варили в источнике. Не только ради горячей еды, но и для того, чтобы накормить, задобрить непостижимое и ужасное существо, живущее в кипящей воде.

Сознание мутилось от недостатка кислорода. Я упирался изо всех сил, но чувствовал, как скользят по камню слабеющие колени. Отчаянным рывком я на мгновение ослабил петлю и судорожно вдохнул. Но тут же верёвка затянулась вновь.

Кровь ударяла в виски с такой силой, словно голова вот-вот лопнет. Руки дрожали от напряжения, пальцы слабели с каждой секундой. «Будь, что будет» — равнодушно подумал я, отпустил верёвку и упал лицом вперёд.

Не ожидавший этого старик рефлекторно шагнул назад, споткнулся на шатких камнях. Он резко взмахнул руками, но не устоял и рухнул прямо в кипящую воду.

Всеблагой Создатель, как же он орал, этот несчастный старик! Его костлявые руки неистово молотили по воде и безуспешно цеплялись за края пропасти, пока тело заживо варилось в кипятке. Истошные вопли метались под сводами пещеры. Казалось, они не утихнут никогда. Но вот голова старика ушла под воду, и крик прекратился.

Чудовище получило свою жертву. Я услышал, как оно безмолвно вздохнуло от удовольствия и сыто рыгнуло. Через несколько мгновений сладкий-голос-в-голове смолк, и наступила оглушительная тишина.

Я лежал и тупо смотрел на пузырящуюся воду. Сердце неистово колотилось, словно птица, задумавшая вырваться из клетки на волю. Мысли из головы как будто выдуло ураганным ветром.

Постепенно спазм отпустил измученные недостатком воздуха лёгкие. Птица в груди успокоилась, присела на жёрдочку рёбер, изредка взмахивая крыльями. Я почувствовал, как болит передавленная трахея, и саднят ссадины на шее.

Приподняв голову, я оглядел пещеру. Связанные люди лежали вповалку. Скрюченные в мучениях тела. Лица, на которых застыли гримасы боли и отчаяния.

Рыжебородый здоровяк смотрел куда-то вдаль. Его вытаращенные глаза блестели на перепуганной физиономии, словно два стеклянных шарика. Я проследил их взгляд, но не увидел ничего, кроме каменной стены.

Моё внимание привлекло еле слышное чмоканье. Я повернул голову. Младенец на руках потерявшей сознание матери каким-то чудом нашёл грудь и самозабвенно сосал её.

Сегодня на моих глазах погибли три человека. А я лежал и наслаждался тишиной.

— Ал! — услышал я, вздрогнул и обернулся. Возле выхода из тоннеля стоял Фолли. Верёвок на нём не было, молния комбинезона расстёгнута. За его левым плечом белым пятном маячило лицо Йугу.

***

Первым делом мы освободили пленников. Рыжебородый здоровяк — Рон, техник. Лысый — Коморио, биолог и социолог. Инеку — специалист по геологии планет, темноволосый красавчик с растерянной улыбкой.

Я рассказал Фолли о том, как страшно погиб старик. Йугу слушала, забившись в угол, и смотрела на меня с благоговением.

— Ты справился со сладким-голосом-в-голове! — торжественно сказала она. — Теперь ты — капитан.

Она опустила глаза и нерешительно спросила:

— Ты разрешишь мне остаться с Фолли? Или заберёшь меня себе?

Всеблагой Создатель, только этого не хватало! Я вопросительно поглядел на Фолли. Он ехидно улыбался.

— Не отбирай у меня эту женщину, великий капитан!

— Я и не собирался. Но что ты скажешь Лусии? — понизив голос, спросил я пилота.

— Ты уверен, что это касается тебя, Ал? — добродушно поинтересовался Фолли. Потом он повернулся к Йугу.

— Скажи, дорогая, мы можем развязать твоих родственников? Они не захотят нами пообедать?

— Конечно, нет! — замотала головой Йугу. — Они все будут слушаться Ала. Даже Йори!

Йугу указала на тощего подростка, который злобно сверлил меня взглядом сквозь засаленные бурые космы.

— Йори должен был стать капитаном. Дерниг собирался научить его тайным словам, дающим защиту от голоса. Но теперь у нас есть ты, и Йори нам не нужен. Хочешь, я убью его?

Она подхватила камень величиной чуть ли не с мою голову и решительно направилась к Йори. Я еле успел её остановить. Да, эти люди не тратили время попусту.

— Слушай, Йугу, а почему вы такие кровожадные? — спросил я. Все обитатели пещеры были развязаны и с удовольствием занимались привычными делами — ковыряли в носу и вычёсывали вшей. — И отчего старик не передал своё умение раньше?

— Потому, что тогда Йори сразу же убил бы Дернига.

— За что? — удивился я.

— А зачем нам два капитана? Да и сладкий-голос-в-голове надо кормить.

— А почему нельзя кормить его крэббсами?

— Крэббсов мало. Раньше было больше, но почти всех переловили.

— Кстати, сколько ещё будет молчать голос?

Йугу пожала плечами.

— Когда голос сытый — он может спать три, или даже четыре дня. Только это редко бывает. Сегодня он пел очень долго — видно, сильно проголодался.

— Да уж, — содрогаясь, ответил я. — Фолли, а на вас голос не подействовал? Там, в тоннеле?

— Подействовал, — улыбнулся Фолли. — Но как раз в это время мы с Йугу были очень заняты друг дружкой. А я привык концентрироваться на процессе.

Глава 20

Нам нужно было добраться до шлюпки. Казалось бы — что сложного? Пара часов ходьбы, пусть и по колено в снегу — не самое трудное испытание в жизни.

Проблема состояла в том, что мы не знали дорогу. Я лишь смутно помнил очертания гор, мимо которых брёл на зов сладкого голоса. Но совершенно не представлял, в какой стороне осталась шлюпка.

Обитатели пещеры ничем не могли нам помочь. Они ни разу в жизни не выходили наружу. И это совершенно понятно — без штанов и обуви по снегу не побегаешь. Да и что там делать? В снежки играть?

Поэтому одичавшие потомки колонистов благоразумно забились в лавовые пещеры вулкана, курившегося неподалёку. В этих запутанных тоннелях было тепло, и в изобилии водились крэббсы. В их весёлой и вкусной компании правнуки космонавтов худо-бедно прожили последние двести лет.

К великому сожалению, вершиной пищевой цепочки были не люди, а Голос. Что это такое — никто не знал. Раз в несколько часов в голове начинали звучать ласковые и притягательные слова, глаза стекленели, и люди брели к ближайшему источнику кипящей воды, чтобы нырнуть в него навсегда. Получив жертву, голос ненадолго умолкал, а потом всё начиналось сначала.

— Шлюпка где-то недалеко, — сказал Фолли. — За два часа мы не могли пройти по снегу больше восьми километров.

— Пусть каждый из нас подробно опишет то, что смог запомнить по дороге, — тихим голосом предложил Коморио. Несмотря на худосочность, он был самым спокойным из пленников.

Предложение звучало вполне здраво.

— К пещере мы шли по горной долине, — задумчиво сказал Фолли. — Горы были невысокие, но обрывистые. Я помню, как они чернели на белом фоне — значит, снег с них сдувает ветром.

— А я недавно простудился, — извиняющимся голосом сказал Инеку. — и очень часто бегал в туалет. Но пока шёл на голос — остановился только два раза. Значит, это, и правда, недалеко. Кстати, сейчас это почти прошло. Наверное, потому, что посидел на тёплом полу.

— Ал? — Фолли смотрел на меня. Я зажмурился, стараясь припомнить мельчайшие детали.

— Я помню, как ветер дул прямо в лицо, и снег обжигал кожу. А когда появились горы, ветер переменился и задул в спину.

— Мда, — протянул Коморио. — Если бы мы знали, какие ветра преобладают на этом участке суши…

— А до того, как пошёл снег, солнце светило мне в левый глаз, — добавил я.

— Что? — подскочил Фолли. — Ал, ты точно это помнишь?

— Конечно! — обиженно фыркнул я.

Тёплую компанию аборигенов мы решили оставить в пещере. Пусть подождут шлюпку в привычном комфорте. Но Йугу ни за что не хотела отпускать Фолли.

— Если ты уйдёшь — они меня съедят, — заявила она пилоту, и глаза девушки налились слезами.

Я подозревал, что Йугу преувеличивает, но проверять это не хотелось. Вот только не идти же ей голой по снегу.

Мы тщательно обыскали пещеру и собрали все обрывки шкур крэббсов, которые скопились в ней за долгие годы. Нашли также изрядный запас верёвок. Я вздохнул и принялся стягивать с себя комбинезон.

— Ал, что ты делаешь? — удивился Фолли.

— Йугу всю жизнь просидела в тёплой пещере, — объяснил я. — В этих шкурах она всё равно замёрзнет. Рон, Инеку и Коморио были в плену дольше нас — у них меньше сил. А тебе ещё шлюпку вести.

Фолли только покачал головой, но спорить не стал. Зато пожертвовал мне свою рубашку, а Коморио одолжил тёплые подштанники.

Меня тщательно завернули в шкуры, а поверх обвязали верёвками так, что я стал похож на меховой кокон. Руки и ноги сгибались с трудом, но было тепло — и это главное.

Обитателей пещеры мы решили снова связать. Хоть Йугу и уверяла, что голос проснётся не скоро, но кто его знает, это неведомое существо? Если же что-то пойдёт не по плану — аборигены всегда смогут перетереть верёвки о камень, было бы желание.

Несчастные подставляли свои тощие конечности с такой готовностью, что мне стало стыдно. Заартачился только Йори — тот самый подросток, которого старикан обучал себе на смену.

— Я справлюсь с голосом не хуже тебя! — заявил он мне, злобно сверкая глазами и пряча исцарапанные руки за спину. Да, и ради Создателя! Каждый сам выбирает свою судьбу, как говаривал пастор Свен.

В последний раз оглядев пещеру, мы вслед за Йугу нырнули в тёмный боковой тоннель. Прошли пару десятков шагов и на ближайшей развилке свернули налево. Дальше был небольшой подъём, причём потолок низко нависал над головой, так что приходилось пригибаться, карабкаясь вверх. Интересно — как Йугу протащила меня этим коридором? Или я сам шёл, просто не помню?

Становилось заметно холоднее, по ногам ощутимо дул ледяной ветерок. Минут через десять мы снова повернули, в этот раз направо, и нас ослепил дневной свет.

— Больно! — испуганно пискнула Йугу. Я оглянулся на неё. Она стояла, крепко зажмурив глаза и мёртвой хваткой вцепившись в каменную стену.

— Вот чёрт! — обеспокоенно воскликнул Фолли. — Она же никогда не была на солнце!

Действительно, привыкшие к мраку пещеры огромные глаза Йугу не могли вынести солнечный свет.

— Нужно завязать ей глаза и вести за руку! — сказал я Фолли.

— Придётся, — озабоченно качая головой, ответил пилот.

Тряпку оторвали от рубашки Инеку. Она была сшита из плотного полотна и украшена мелким вышитым узором. Йугу завязали глаза, и Фолли взял её за руку. Девушка заметно дрожала.

— Не бойся, — сказал ей пилот.

Наконец, мы вышли на снежную равнину и сразу провалились по колено в жёсткие скрипучие сугробы. После долгих часов пребывания в тесной пещере от простора и морозного воздуха кружилась голова.

Снег давным-давно замёл наши старые следы. Мы шли по нетронутой белой целине между невысоких горных стен. Затем они раздались, приникли к земле и исчезли в белом пространстве.

— Давай, Ал! Вспоминай, как именно светило солнце, — сказал Фолли. Из его рта вырвалось облачко пара.

Я покрутился на месте.

— Вот так. Точно.

Фолли прикинул направление.

— Идём туда. И дай Создатель, чтобы ты не ошибся.

Нам повезло. Через три часа над нашими головами пролетела шлюпка. Она заложила торопливый вираж, снизилась и плюхнулась в снег метрах в сорока от нас. Из шлюза высыпали десантники в белых комбинезонах с автоматами наизготовку. Вокруг пояса у каждого была обмотана верёвка.

Для начала нас положили на снег лицом. Это было неожиданно и, мягко говоря, неприятно. Затем десантники связались с основным лагерем. Основной лагерь связался с крейсером. На крейсере обсудили ситуацию и дали команду забрать нас. За это время я успел основательно замёрзнуть, лёжа в сугробе.

Нам разрешили подняться. Командир десантников мельком глянул на Йугу.

— Местная? Почему глаза завязаны?

Фолли коротко объяснил ему, в чём дело. Десантник хмыкнул и махнул стволом автомата своим бойцам.

— Грузим их.

Нас отвели к шлюпке, разместили в грузовом отсеке и тщательно пристегнули ремнями. Десантники пристегнулись следом, шлюпка набрала высоту и понеслась к побережью. Через пять минут мы увидели расчищенную площадку, на которой стояли четыре шлюпки, и ярко-красный туго надутый купол.

***

Если вы никогда не пробовали брикеты из пищевого синтезатора, проведя перед этим двое суток на скудной диете из полусырых крэббсов — мне вас искренне жаль! Теперь-то я знаю, чем питается Создатель в небесных чертогах! Наверняка у него на кухне стоит пищевой синтезатор, который выдаёт сырные чипсы, мясные брикеты и яблочный компот. С таким меню можно скоротать даже Вечность!

Мы ели. Лопали, глотали, давились. Запихивали в себя пищу обеими руками. Иногда переводили дух и снова набивали рот деликатесами из водорослей и креветок. Литры компота появлялись и исчезали в мгновение ока.

Фолли жевал сосредоточенно и неутомимо. Его челюсти работали, словно мельничные жернова. Кадык двигался равномерно, будто поршень машины.

Коморио был единственным, у кого хватило выдержки воспользоваться вилкой. Он отрезал от брикета небольшие кусочки, клал их в рот и закатывал глаза от восторга.

Йугу держала по брикету в каждой руке и по очереди откусывала от обоих. На лице у неё были тёмные очки, которые ей сердобольно пожертвовал командир десантников. Даже сквозь коричневые стёкла глаза Йугу светились счастьем.

Наевшись до отвала, мы через силу поведали спасателям о своих приключениях.

— Сколько местных осталось в пещере? — озабоченно спросил командир.

— Около двадцати, — ответил Фолли. — Может, чуть больше.

— Двадцать четыре, — уточнил Инеку. Его чёрные раскосые глаза довольно блестели.

— Я свяжусь с крейсером, — решил командир.

Он вышел из столовой и вернулся минут через десять.

— Медики требуют забрать всех и как можно скорее доставить в лабораторию госпиталя. Ума не приложу, для чего им дикари. Но командование решило пойти учёным навстречу. А теперь расскажите мне подробно про этот Голос.

— А разве вы его не слышали? — удивился Фолли.

— Слышали, — небритое лицо командира скривилось. — Потеряли троих бойцов, прежде чем сообразили разоружить и связать наиболее уязвимых. Нам повезло, что поиск шёл в другой стороне от лагеря. Видимо, воздействие слабеет с расстоянием.

Я представил обезумевшего десантника с заряженным автоматом, и в груди похолодело от страха.

— А как же мы будем забирать людей из пещеры? Что, если Голос проснётся именно в этот момент?

План был простой и безотказный, как топор. Он стоял из одного пункта — ждать. Рано или поздно Голос проголодается и затянет свою смертоносную серенаду. А когда он умолкнет — десантники быстро эвакуируют уцелевших жителей пещеры. Жестоко, но рационально.

Коморио не вылезал из-за клавиатуры. Он терпеливо и методично записывал мельчайшие подробности пещерного плена. Затем переводил записи в обучающие файлы для гипношлема.

Инеку и Фолли играли в четырёхмерные шахматы. Полем для игры служил куб, состоящий из пятисот двенадцати ячеек, а одной и той же фигурой нельзя было ходить два раза подряд. На стороне Инеку был опыт, а Фолли выкручивался за счёт блестящей ориентации в пространстве.

Десантники спали. Эти флегматичные ребята не испытывали никаких неудобств от длительного ожидания. Солдат спит — служба идёт. Вот нехитрая заповедь, которая составляла основу их жизни.

Я ждал, томился и жалел, что не захватил с собой книгу. Яркая оранжевая обложка с золотыми буквами так и стояла перед глазами. Вот бы узнать — чем закончилась история с Томом Сойером. Выпорола его тётка, или нет?

Веселее всех проводила время Йугу. Она ела.

Голос зазвучал на третий день. Он по-прежнему был сладок и неумолим. Но на таком расстоянии справляться с ним оказалось легко. Не то, что в пещере, где он попросту сводил людей с ума.

Я почувствовал в голове знакомую пустоту и увидел, как испуганно выгнулась Йугу. Фолли бросился к ней и быстро спеленал по рукам и ногам. Коморио забормотал наизусть классификацию двоякодышащих с газовой планеты Гарвина. Десантники, словно по команде достали книжечки «Устава десантно-космических войск». Инеку уселся медитировать, а я повторял про себя умножение на одиннадцать.

В этот раз песня Голоса не продлилась и получаса. Он сыто вздохнул и затих. Видимо, ученик старого капитана Йори оказался не так хорош, как ему мечталось.

К моему удивлению, десантники взяли с собой меня и Йугу.

— Ты теперь вроде как предводитель этих дикарей, — сказал командир. — Постарайся уговорить их не сопротивляться. А девочка объяснит им, что бояться нечего.

Само собой, пилотировал шлюпку Фолли.

— Фиг я отпущу с вами свою будущую жену без присмотра, — весело сказал он командиру.

Услышав это заявление, я остолбенел. Нет, личная жизнь Фолли — это его дело. Но как он собирается объясняться с Лусией?

Операция по отлову одичавших колонистов прошла безупречно. Мы подогнали шлюпку к самой пещере и, выстроившись цепочкой, направились внутрь вулкана.

Друзья и родственники Йугу были заняты важным делом — перетирали о камни привычные верёвки и проклинали неудачливого наследника капитана. Как я и думал, связав подопечных, Йори немного побормотал молитвы, но потом не выдержал и булькнул вниз головой в кипяток.

Под присмотром десантников мы развязали колонистов и раздали им запасные комбинезоны, чтобы они могли прикрыть наготу и защититься от холода.

Один из десантников, глядя на булькающий источник, предложил:

— Может, гранату кинем?

Фолли насмешливо поднял брови, а командир выписал ретивому подчинённому такую оплеуху, что пластиковый шлем загудел, как колокол.

— Не, ну а чего? Я же только предложил, — обиженно проворчал десантник.

Завязывать глаза колонисты отказались наотрез. Но лишь до тех пор, пока не выглянули из своей норы на белый свет. Тут они дружно ослепли, застонали на все лады и потянулись за повязками. Так и сидели смирно, пока шлюпка набирала высоту и ложилась на траекторию.

***

Командование корабля распорядилось везти колонистов сразу на «Стремительный», не задерживаясь на планете. Как сообщил вахтенный помощник, для гостей уже подготовили и затемнили спортзал на третьем ярусе. Там они должны были разместиться не хуже, чем в привычной пещере. Доктор Трейси со шприцом в руке приплясывала от нетерпения. Ей позарез нужно было взять всевозможные анализы у этих несчастных.

Фолли ухмыльнулся и сказал в микрофон:

— Не забудьте поставить в спортзале парочку пищевых синтезаторов. А лучше — штуки три-четыре. Эти ребята за двести лет ни разу нормально не поели.

— Сделаем, — деловито отозвалось радио.

Бескрайняя снежная равнина провалилась вниз, выгнулась полусферой и скрылась под пеленой сплошных серых облаков. Выше границы облачности сияло чистое фиолетовое небо.

Фолли вывел шлюпку из атмосферы, а затем уступил мне место за штурвалом.

— Давай, Ал! Пилота делает практика. Прокладывай курс к «Стремительному».

Я осторожно тронул несколько клавиш, и шлюпка с полуторным ускорением устремилась к кораблю.

Доктор Трейси вместе с Лусией встретили нас в ангаре.

— Немедленно доставьте исследуемых в госпиталь, — резким тоном скомандовала Трейси.

— Им бы сперва помыться и перекусить, — попытался возразить Фолли.

— Ни в коем случае! Сначала мне нужны соскобы с кожи и анализ желудочного сока!

— Крепитесь, ребята! — расхохотался Фолли. «Ребята» робко улыбались из-под повязок. Они явно были не в своей тарелке.

Я от души посочувствовал невольным пациентам грозной блондинки. Доктор Трейси быстро выстроила их попарно и увела в сторону грузового лифта. Я снова удивился тому, как легко эта миниатюрная женщина управляет ситуацией.

Тем временем Фолли взял Йугу за руку и подвёл её к Лусии. Женщины с любопытством уставились друг на друга.

— Лусия, это Йугу! Йугу, это — Лусия! — торжественным тоном сказал Фолли. — А теперь, девочки, когда вы познакомились — я прошу вас обеих выйти за меня замуж!

Девочки покраснели от удовольствия и дружно расцеловали Фолли в обе щеки. Моя нижняя челюсть с грохотом упала на металлический пол ангара.

Мы с Фолли проводили женщин до каюты Лусии, а сами пошли к нему. Всю дорогу Фолли, сияя, болтал о разных пустяках и откровенно наслаждался моим растерянным видом. Наконец, пилот сжалился надо мной.

— Видишь ли, Ал. Лусия родом с планеты Гербера. А на Гербере мужчины — большая редкость. Генетические изменения привели к тому, что девочек там рождается вдвое больше, чем мальчиков. Поэтому вот уже триста лет официальной формой брака на Гербере является многожёнство.

Но есть подвох. Ни одна женщина не хочет быть первой женой. Считается, что найдя себе вторую жену, мужчина охладевает к первой. Соответственно, все женщины Герберы мечтают стать вторыми жёнами. Вот Лусия и не соглашалась выйти за меня, пока я не найду себе ещё одну жену.

Глава 21

— Скучаешь по дому, Ал? — голос Фолли вывел меня из оцепенения. Я отвернулся от иллюминатора, в котором изумрудно-фиолетовым шаром проплывала Местрия.

Каюта пилота снова была в моём распоряжении. Фолли ночевал у Лусии. Понятное дело — невест нельзя надолго оставлять без присмотра. Тем более, сразу двух. Фолли выглядел взъерошенным, но довольным, как воробей весной.

Пилот от души потянулся, зевнул и помотал головой, стряхивая сонливость.

— Через два часа Уинс полетит к Говарду. Старпом распорядился перебросить основной лагерь севернее, к побережью. Может быть, там отыщется что-то интересное. Я договорился с Уинсом — он захватит тебя с собой.

— А ты? — спросил я Фолли. Новость о переброске лагеря меня расстроила. Значит, экспедиция так и не сумела найти на Местрии хоть что-то, достойное внимания.

— А я сегодня лечу в пояс астероидов! — торжественно сказал Фолли. — ты знал, что у вашей звезды есть пояс астероидов, Ал? А он есть. Как суслик.

— Какой суслик? — ошарашенно спросил я.

— Неважно, — отмахнулся Фолли. — Лети домой, Ал. И я тоже полечу домой.

Ну, конечно! Фолли родом из колец Сатурна. Но булыжники, кружащие в космосе, всегда похожи, так ведь?

***

Да, я очень хотел на Местрию. Мечтал обнять Лину, и не только обнять. Я соскучился по родителям. Надеялся полной грудью вдохнуть аромат созревающих вороньих яблок, поваляться в колком шуршащем сене, искупаться в тёплой, медленно текущей воде.

Но полетел вместе с Фолли в пояс астероидов. Потому, что мне было интересно. Та самая возможность, которая выпадает только раз. Можно упустить её, но кто поручится, что потом не будешь жалеть всю оставшуюся жизнь?

Фолли слушал музыку, откинувшись в кресле пилота, и насмешливо косился на мою философскую физиономию. Шлюпка летела заданным курсом, до цели оставалось около шести часов пути.

— Ал, а что ты вообще думаешь делать дальше? — спросил Фолли, снимая наушники.

Этот простой вопрос заставил меня вздрогнуть, словно капля кипящего масла, попавшая на кожу. Что я буду делать дальше? Крейсер закончит исследование планеты и улетит. Вместе с ним из моей жизни исчезнут Дин, Фолли, Йугу, Лусия и доктор Трейси. Но дело даже не в них. Из моей жизни исчезнет простор. Горизонт снова сузится до размеров одной захолустной планеты, на которой я проведу всю оставшуюся жизнь. И второго шанса изменить это у меня не будет.

— А ты никогда не скучаешь по дому, Фолли? — спросил я. Фолли печально усмехнулся.

— Дом… я верещал от радости, сбежав оттуда. Двенадцать часов в сутки гонять гружёные баржи, уворачиваясь от метеоритов и ледяных глыб — небольшое удовольствие. Видеть, как твои кости вытягиваются и становятся хрупкими, несмотря на покупную гравитацию. Терять ровесников и ловить себя на мысли, что жалеешь не их, а разбитую баржу. Когда кораблю, пришедшему с Земли за грузом ванадия, срочно понадобился пилот — я сбежал к ним на борт без вещей. Зарплата за рейс ушла на трёхмесячное лечение от космической болезни. Три месяца я задыхался от непривычной земной гравитации, умирал на тренажёрах, а ночью зубрил учебники, чтобы попасть в школу пилотов. Я выгрыз свой шанс зубами, Ал. Хоть и не без помощи добрых людей.

Пять лет назад я заработал достаточно, чтобы позволить себе отпуск в любой части обитаемой Вселенной. И полетел домой, на Энцелад.

— Там ничего не поменялось, да? — спросил я.

— Там поменялось всё, — улыбнулся Фолли. — В шахтах и на баржах работают роботы. Смены операторов живут в комфортабельных станциях при земной силе тяжести. Дети учатся в школе. Но знаешь что? Там не осталось никого из моих знакомых. Все или умерли, или разлетелись, кто куда. Я прожил три дня в гостинице для экскурсантов и улетел.

— А на Земле ты бывал?

— На Земле? — Фолли насмешливо вытянул губы трубочкой. — Слишком это дорогое удовольствие, Ал. Не по карману простому пилоту.

***

Шлюпка приближалась к поясу астероидов. В чернильной пустоте начали появляться светящиеся точки. Их становилось всё больше, они собирались в группы. Наконец, мы увидели сплошное светящееся кольцо, состоящее из парящих в космосе каменных и ледяных глыб величиной с крейсер. Некоторые из них висели неподвижно. Другие медленно поворачивались вокруг своей оси. На фоне этих громадин шлюпка выглядела мухой, кружащей около подгнившего яблока.

Казалось, астероиды неподвижно висят в пространстве. На самом деле, они с немыслимой скоростью неслись по орбите вокруг звезды.

— Наши астрономы предполагают, что очень давно в вашей системе столкнулись целых три планеты, — сказал Фолли, любуясь открывшимся пейзажем. — То, что мы видим — это их обломки. Уцелела только Местрия, которая находится ближе к звезде. Наша задача — просканировать ближайший к Местрии участок пояса и установить примерный состав астероидов. Точнее — этим займутся сенсоры и компьютеры. А мы с тобой будем рулить.

Фолли прибавил тяги двигателям, и шлюпка нырнула внутрь пояса.

Шлюпка лавировала между неповоротливых каменных глыб, молниеносно меняя скорость и направление. Меня то подбрасывало на сиденье, то вжимало в него. Только ремни не позволяли вылететь из кресла и размазаться по переборкам. А Фолли небрежно тянул штурвал и щёлкал клавишами на пульте. Но я-то видел, что это напускная небрежность. Прищуренные глаза пилота светились радостью и азартом.

— Это тебе не на барже через околопространство шлёпать, — бормотал он. — Здесь нужна реакция и глазомер. Оп-па! Вот так!

Мы благополучно увернулись от очередной ледяной глыбы, сделав такой кульбит, что меня чуть не стошнило. Компьютер протестующе запищал, а затем выдал:

— Снизьте скорость движения! Снизьте скорость движения! Датчики не успевают обрабатывать информацию.

Фолли красивым манёвром увёл шлюпку от столкновения с астероидом, притормозил и уравнял скорость судёнышка со скоростью окружающих булыжников. Мы зависли в обманчивой неподвижности. В боковом иллюминаторе близко-близко маячил шершавый ледяной бок. Из него выпученными глазами глядел на нас вмёрзший в лёд неведомый зверь.

— Смотри, Фолли! — я показал пилоту на зверя. Фолли пожал плечами.

— Во Вселенной полно жизни, Ал. Где-то она гибнет, где-то возрождается. Хвала Создателю, этот процесс непрерывен. Хочешь порулить?

Честно говоря, я не хотел. Одно дело — управлять шлюпкой в открытом пространстве. И совсем другое — в тесноте астероидного пояса, где случайное столкновение станет фатальным.

Но штука в том, что любое движение вперёд связано с преодолением себя. В этом я за последнее время убедился сполна. Поэтому готовно отстегнул ремни и перепорхнул к месту пилота, словно диковинная бескрылая птица. Не то, чтобы это получилось изящно, тем не менее, я ничего не задел ногами. Всего лишь приложился локтем о спинку кресла.

— Неплохо, Ал! — подбодрил Фолли. — Но тебе надо чаще практиковаться в невесомости.

Сам пилот вытянул ноги вперёд и одним изящным движением скользнул в кресло, которое прежде занимал я.

— Что я должен делать? — спросил я, угнездившись за пультом.

— Двигай потихоньку вдоль пояса — пусть компьютер поработает, как следует. Если увидишь что-то интересное — разбуди меня.

С этими слова Фолли откинулся в кресле, закрыл глаза и принялся демонстративно похрапывать. Это он так показывал, что не верит в моё умение лихо водить шлюпку.

Я и не собирался выпендриваться. Лихость лихостью, но получить пробоину в космосе — дело нешуточное. Потихоньку тронул шлюпку вперёд, целясь в просвет между астероидами.

За бортом проплывали, серые, розовые и ледяные громадины, сплошь покрытые буграми и выбоинами. На моих глазах в одну из них врезался метеорит размером с нашу шлюпку. Осколки полетели в разные стороны. Я наклонил штурвал влево, уклоняясь от них.

Глыбы впереди скучились, проходы между ними становились всё теснее. Я почувствовал себя, словно червяк в тесной норе. Наверное, стоило разбудить Фолли. Но вместо этого я решил поднять шлюпку над поясом, чтобы оглядеться.

Сверху пояс астероидов представлял величественное зрелище. Понятно, что слово «сверху» здесь не подходит. Но ничто другое не идёт на ум, когда ты паришь над бескрайней каменной рекой, текущей в чёрной пустоте.

Вдали я увидел солнце. Оно было похоже на сверкающую горошину. Несмотря на расстояние, солнечные лучи ярко освещали астероиды, оставляя в пространствах между ними густые чёрные тени. В одном из тёмных проходов что-то блеснуло.

Проход показался мне достаточно широким, и я направил шлюпку к нему.

— Фолли! Проснись, Фолли! Ты видишь это?

— А? Что? Погоди, Ал! Я что, заснул? Вот, чёрт! Давно я сплю, Ал?

— Часа три. Да ты посмотри туда. Видишь?

— Ничего себе! Пусти-ка меня за пульт, Ал!

Прямо перед обзорным экраном шлюпки в космосе висел странный астероид. Металлический, с плавными очертаниями. Он напоминал овальный мяч, или яйцо. Точно, яйцо!

— Давай-ка посмотрим его состав. Так… Посылаю запрос. Есть! Чёрт меня побери! Ал, во имя Создателя, взгляни сюда!

На экране монитора горела надпись: «Объём объекта: 47.3 кубометра. Масса объекта: 985.95 тонны. Состав объекта: платина 69 %, золото 29 %, металлы платиновой группы 2 %»

Фолли вытаращил глаза. Волосы на его голове стояли забавным хохолком.

— Ал, как ты его нашёл?

— Ну, я решил подняться над поясом. Что-то сверкнуло в лучах солнца, и я направил шлюпку сюда.

— Этот кусок платины не похож на природный объект! Судя по очертаниям, его изготовили. Ты понимаешь, что это значит? Это уникальная находка!

— Не такая уж уникальная. Погляди сюда, Фолли.

И я показал ему на точно такой же астероид. Он спокойно болтался слева от нас, недалеко от предыдущего.

Если долго идти по следу — обязательно найдёшь того, кто его оставил. Платиновые яйца располагались примерно в километре друг от друга. Мы летели вдоль цепочки, тщательно помечая местоположение каждого самородка. Когда компьютер зафиксировал двенадцатый слиток — мне почудилось движение впереди.

Нет, не почудилось. Что-то огромное, размером с корму крейсера, медленно уползало от нас. Фолли притормозил и осторожно поднялшлюпку надо плоскостью пояса астероидов.

Всеблагой Создатель! По астероидам ползла гигантская гусеница! Её длинное тело ритмично сокращалось. Пасть равномерно раскрывалась, поглощая космические обломки. Мне почудилось, будто я слышу довольное чавканье.

Двигаясь, гусеница выгибала спину. Покрытый волосками горб почти доставал до шлюпки. Затем чудовище распрямляло сегментированное тело и скользило через пустоту к следующему астероиду.

Но вот гусеница напряглась, задрожала в спазме. Под её хвостом появилось очередное блестящее яйцо и, кружась, поплыло вглубь пояса астероидов.

— Ты видел, Ал?! Этот монстр гадит слитками платины!

Мы следили за гусеницей четыре часа. За это время она обглодала три астероида и отложила шесть блестящих яиц. Ни вакуум, ни межпланетный холод не мешали аппетиту фантастической твари.

Убедившись, что гусеница не исчезнет, как мираж, мы решили облететь как можно больший сектор пояса астероидов. Вдруг животинка не одинока, и где-нибудь отыщутся её сородичи. Увы, сколько мы ни кружились над ледяными и каменными глыбами — других космических гусениц поблизости не оказалось.

Мы отщёлкали кучу фотографий и сняли видео со всевозможных ракурсов.

— Надо отснять побольше, иначе нас отправят в госпиталь, едва мы вернёмся на корабль, — сказал Фолли абсолютно серьёзно.

Затем мы отправили на крейсер подробный отчёт. Ответ пришёл через четверть часа.

«Возвращайтесь, как можно скорее. По возвращении немедленно прибыть к старшему помощнику».

***

На военном корабле приказы не обсуждаются. После суток полёта мы с Фолли мечтали о душе и койке, но нам не дали даже переодеться. Стоило нам посадить шлюпку в ангаре, как четверо молчаливых десантников тут же проводили нас к каюте старпома.

Задумчивый дедушка по-прежнему сидел в кресле за огромным письменным столом. Вязаная кофта уютно кутала его худые плечи. Прямо из стола поднимался большой экран, на котором старпом проглядывал наш отчёт о встрече с гигантской гусеницей.

Увидев нас, дедушка молча нажал кнопку. Через минуту дверь распахнулась. Молодцеватый Бен вкатил в каюту столик на колёсах. На столике исходили паром многочисленные тарелки. Бен ловким движением постелил скатерть прямо на письменный стол старпома, расставил тарелки и бесшумно исчез.

— Угощайтесь, — улыбнулся Кнайп. Фолли немедленно принялся за еду. Я помедлил и присоединился к нему.

Дедушка одобрительно прислушался к нашему дружному чавканью.

— Да ребятки. Порадовали вы старика. Я уж совсем было собрался отправлять унылый отчёт о напрасно потраченном времени. И тут — такая удача. Фолли, напомните — вы у нас в каком звании?

— Лейтенант, — поперхнулся Фолли и настороженно поглядел на старпома.

— Мда… будь вы командором — вас хотя бы можно было разжаловать и расстрелять. Но лейтенант… Не знаю, не знаю. Четвертовать сотрудников у нас не принято.

Фолли перестал есть. Очень осторожно положил вилку на скатерть и поднялся. Но дедушка махнул рукой.

— Сиди, что уж теперь. Скажите мне, лейтенант Фолли Геренц — каким местом вы думали, когда приглашали штатского в рейс к поясу астероидов? На каком основании доверили ему управление шлюпкой? Как допустили, что именно он первым обнаружил новую форму жизни и оставленные ей… кхм… следы?

Старпом спрашивал мягко и доброжелательно. Но душа у меня отчего-то ушла в пятки. Думаю, и у Фолли тоже. Я искоса взглянул на него и увидел, как побледнел пилот.

— Эту прекрасную гусеницу, которая гадит платиновыми слитками, обязан был обнаружить сотрудник Корпорации. То есть, вы, Фолли. Тем самым вы бы поспособствовали процветанию организации, на которую работаете. Вместо этого гусеницу и отходы её жизнедеятельности находит гражданин независимой планеты. И что нам теперь делать, лейтенант Геренц?

Первым моим порывом было отказаться от всяких прав на чёртову гусеницу и её драгоценные какашки. Пропади она пропадом — только бы спасти Фолли от неминуемой расправы. Я уже открыл рот, пытаясь отыскать подходящие слова. И вдруг…

Наверное, от страха у меня обострилось восприятие. А может быть, просто начались галлюцинации. Но мне вдруг почудилось, что старпом от души веселится. Я внимательно пригляделся к нему. Так и есть — дедушку неимоверно забавляла сложившаяся ситуация. И тогда я ляпнул:

— А сколько может стоить такой слиток?

Фолли со свистом втянул воздух. А Кнайп поднял лохматые брови и с удивлением уставился на меня.

— А ты не робкого десятка, мальчик. Видно фермерскую жилку. Ну что ж… Семьсот тонн платины, около трёхсот тонн золота… По нынешним ценам на галактическом рынке это примерная стоимость крейсера вместе с вооружением.

Настал мой черёд задохнуться от изумления.

— И по закону это всё моё?

Дедушка лукаво улыбнулся.

— Не совсем. Ведь шлюпка, на которой вы летели, принадлежит Корпорации, не так ли? Кроме того — как ты собираешься достать своё богатство?

Старпом через стол наклонился ко мне.

— Корпорация может предложить тебе отличный вариант, мальчик. Мы оформляем тебя почётным служащим с зарплатой… скажем, миллион кредитов в год. Неплохая круглая сумма. Можешь спросить у своего приятеля. Лейтенант получает в год восемьдесят тысяч кредитов. Я ведь не ошибаюсь, Фолли?

— Никак нет, сэр! — хрипло отозвался Фолли.

— Ну вот, удовлетворённо продолжил старпом. — Миллион кредитов будет выплачиваться тебе ежегодно и пожизненно. Ты станешь очень обеспеченным человеком. Кроме того, я лично помогу тебе поступить в любое учебное заведение по твоему выбору. А Корпорация получит право на обнаруженные тобой слитки. Что скажешь, Ал?

— А… а сколько свиней можно купить на миллион кредитов?

Тут старпом не выдержал и расхохотался.

— Свиней? Всеблагой создатель! — по его лицу текли слёзы, плечи вздрагивали от хохота. — Свиней! Нет, ну надо же!

Дедушка отсмеялся, достал из кармана кофты большой синий платок и утёр слёзы.

— Не знаю точно, сколько свиней на Местрии. Но уверен, что ты сможешь купить их всех, оптом. Так мы договорились?

Я представил, как становлюсь самым богатым человеком на планете. Женюсь на Лине. Покупаю себе самую большую ферму. Или даже две. Строю огромный роскошный дом, нанимаю работников. И никогда в жизни больше пальцем не притрагиваюсь к навозу.

А все вокруг живут по-прежнему. И завидуют мне. Или нет?

Я покачал головой.

— Знаете что? У нас на планете так не делается. Здесь все друг за друга. Я хочу, чтобы моя доля принадлежала Местрии. Всей планете, поровну. Так ведь можно сделать?

Старпом почесал седую макушку и посмотрел на меня с уважением.

— Выходит, ты — социалист? Я-то думал, что они давно вымерли. Ладно. Двадцать процентов от всех добытых слитков тебя устроят?

— Двадцать пять, — твёрдо сказал я. — И не забудьте ваше обещание насчёт учёбы.

— Ну, что ж, — насмешливо протянул добрый дедушка. — Выпить не предлагаю — молод ты ещё. Договор пришлю через пару дней. Вы уж там подготовьте торжественную встречу. Капитан Фолли! Даю десять часов на отдых. А потом отвезите нашего юного партнёра домой.

Глава 22

Я вышел из шлюпки на трап и едва не упал. Тёплые волны ветра сбивали с ног, пронзительно пахло свежескошенной травой, горьким далёким дымом и полевыми цветами. Я и не заметил, как приноровился дышать неподвижным, стерильно-свежим корабельным воздухом. И теперь жадными глотками пил знакомые, привычные с детства запахи.

Солнце пробивалось сквозь макушки сосен. По рыжей черепичной крыше дома Интена прыгали розовые блики. Еле слышно гудели туго натянутые провода на высокой антенне.

Лина стояла на дощатом крыльце, нервно комкая в руках подол лёгкого светлого платья. Я соскочил с трапа, подбежал к ней, обнял. Лина прижалась ко мне горячим, сильным телом. Плечи её вздрагивали, глаза налились слезами.

— Ал, ты вернулся, — еле слышно повторяла она.

Да, я вернулся, родная моя, любимая Лина. Доверчивая, светловолосая, бесконечно нужная. Я вернулся из таких далей, в которых никогда не бывал ни один человек, родившийся на Местрии. Вернулся потому, что ты ждала меня.

Лина отстранилась, оглядела меня с ног до головы. Я был одет в стандартный серебристый комбинезон пилота, который дал мне Фолли.

— Тебе очень идёт, Ал, — покачала головой Лина. — Но в этой одежде ты какой-то чужой.

В опровержение своих слов она снова прижалась ко мне. В обнимку мы вошли в дом. В длинном коридоре дремала полутьма, из кухни умопомрачительно пахло пирогами и жареным мясом.

— Проголодался? — тихо спросила Лина. — Пойдём, я тебя покормлю.

Старенькая Матильда всплеснула руками, увидев меня. Захлопотала, засуетилась с тарелками и сковородками. В кирпичной плите сердито гудело пламя. Я сел за стол. Лина устроилась напротив и смотрела, как я ем. Её глаза в полумраке кухни казались бездонными.

— Почему вы не включаете свет? — спросил я Матильду. Она махнула рукой.

— Никак не привыкну. Да и резкий он слишком — по глазам бьёт. В своей кухне я и так разгляжу всё, что надо.

Матильда наклонилась и потащила из духовки противень с пирогами. Оглядела их, удовлетворённо кивнула и накрыла противень чистой тряпицей.

— Пусть отдохнут.

— Умоешься с дороги? — спросила Лина. — Смотри, какое чудо у нас теперь.

Она открыла дверь в помещение, которое когда-то было кладовой. Теперь все полки убрали, комнатка казалась просторной. Из маленького окошка под потолком сочился мягкий розовый свет.

Посреди помещения стояла огромная овальная ванна из плотно пригнанных дербневых плашек, перетянутых медными обручами. Дерево цвета тёмного мёда с тонкими светлыми прожилками было тщательно отшлифовано.

— Папа сделал, — с гордостью сказала Лина. — А дядька Томаш ему помогал. И у нас на ферме теперь такая же. Залезай!

Я скинул комбинезон и шагнул в ванну. Лина повернула вентиль. Из длинной медной трубки полилась струйка воды.

— Осторожно, это холодная, — сказала Лина. — Сейчас.

Она повернула второй вентиль. Струйка воды окрепла. Падая на деревянное дно, она глухо шумела. Лина попробовала воду рукой.

— Вот так. Она быстро наполняется, ты не думай.

Я сел на плоское дно ванны и устало опёрся спиной на пологий борт. Тёплая вода медленно поднималась, скрывая мои ноги. Вот над водой остались только исцарапанные колени, словно два островка. Затем и они покрылись водой.

Лина подошла к двери и накинула крючок на проушину. Расстегнула пуговицы на груди, повела плечами, и платье упало к её ногам.

Мы в изнеможении лежали, тесно прижавшись друг к другу. Тонкая струйка горячей воды, тихонько булькая, падала в пышную душистую пену. Лина осторожно водила шершавой лыковой мочалкой по моим плечам, а я говорил, вспоминая всё, что случилось за эти дни.

Я рассказал Лине про Хирон — розовый пыльный шар, покрытый потоками застывшей лавы. Рассказал, как высятся горные пики, как падают на освещённую землю их острые черные тени. Рассказал про тонкий матерчатый купол, защищающий людей от смертельного ледяного удушья.

Рассказал о бескрайней снежной равнине Северного материка. О колючем ветре, залезающем под одежду, о вечном голоде, который заставляет жадно грызть полусырое мясо. Рассказал о Голосе, который сладко поёт в голове и ведёт к смерти. Рассказал о тёмных лавовых тоннелях и тощих грязных людях, которые никогда не видели солнечного света.

Я рассказал Лине о каменных и ледяных глыбах, которые миллионы лет бесшумно кружат в ледяной пустоте вокруг огненной горошины солнца. О погибших планетах, на которых когда-то давно кипела жизнь, такая похожая на нашу. О немыслимой твари, пирующей на обломках планет и подарившей нам богатство.

Только об одном я промолчал. Там, в поясе астероидов я заглянул за край маленького обитаемого мирка, который был нашим домом. И увидел бесчисленное множество других миров — неизвестных, пугающих и зовущих.

Но Лина, всё-таки, что-то почувствовала. И спросила сама, намыливая мне спину:

— Что ты думаешь делать дальше, Ал?

Я не знал, что ответить, и просто пожал плечами.

— Старший помощник капитана обещал помочь нам с экзаменами в любую школу. А там будет видно, правда?

Руки Лины замерли на моей коже. Я, поднимая мыльные волны, повернулся к ней.

— Всё будет хорошо, правда-правда! Я уверен, что всё будет просто замечательно! Ну, улыбнись, пожалуйста!

Лина улыбнулась и мазнула меня по носу мыльной ладонью.

— Между прочим, девушкам принято дарить драгоценности! А ты так и не привёз мне это платиновое яйцо.

— Не привёз, — согласился я. — Уж больно оно здоровенное.

***

Лучше всего по лесной дороге ходить босиком. На открытых местах песок нагрет солнцем — только что не обжигает ступни. Зато в тени деревьев он приятно холодит кожу. Подошвы ощущают каждую хвоинку, каждый камушек или сучок.

Когда идёшь босиком — весь мир кажется родным и приветливым. Даже солнце светит по-другому. Оно не печёт, а ласково греет. И ветер не рвёт одежду, а лишь сушит капли пота на лбу.

Я связал ботинки шнурками вместе и повесил на шею. Дин предлагал добраться до посёлка на глайдере. Но я предпочёл пройти пешком. Только вдоволь налетавшись в космосе, понимаешь, какое это счастье — неторопливая прогулка по лесу.

Мне позарез нужно было увидеть доктора Трейси. Дин сказал, что всю последнюю неделю она работает в посёлке — берёт повторные анализы у наших жителей. Доктор Трейси пока не смогла разобраться с таинственным белком в крови колонистов. Но разберётся непременно — упрямства ей не занимать!

Говорят, в больницу целыми днями стоит очередь. Больные едут со всей Местрии и по несколько дней ждут, чтобы доктор Трейси их осмотрела. Самых тяжёлых она отправляет в корабельный госпиталь, на попечение Лусии и Йугу.

Я собирался напомнить доктору Трейси, чтобы она поговорила с отцом. В последнее время отношения между ним и Грегором совсем разладились. Об этом мне рассказала Лина. Пока я мотался по лунам и астероидам, она исправно навещала моих родителей и успокаивала маму.

По словам Лины, Грегор дома почти не появлялся. Он вместе с Нормой перебрался на ферму Ирги и Петера, но и там чувствовал себя не на своём месте. С раннего утра до позднего вечера пропадал в поле, приходя в дом только к ужину.

Я ощущал свою вину перед братом. Ну, вот с чего отец вбил себе в голову, что Грегор — не его сын? Как он мог так думать о маме? И эта его идея передать ферму мне. Дурацкая затея, честно говоря! Мне ферма совсем не нужна, а для Грегора в ней весь смысл жизни.

Ну, ничего! Сейчас-то я за руку приведу доктора Трейси к отцу, как бы она ни упиралась. Пусть сама расскажет ему о своих анализах, убедит, что Грегор — мой родной брат. Глядишь, папаша и одумается.

Юркий желтопуз выскочил из кустов на дорогу, поднял голову и настороженно уставился на меня, время от времени высовывая длинный трепещущий язык. Я махнул ему рукой. Желтопуз сорвался с места и скрылся в придорожной траве.

Через час я добрался до церковной площади. Натруженные ступни с непривычки горели. Солнце пекло беспощадно. Я прислонился к разобранным ярмарочным навесам, утёр пот со лба и стал обуваться.

На церковное крыльцо вперевалку вышел пастор Свен. Его объёмистое туловище плотно облегала повседневная коричневая сутана. Белый пасторский воротничок был расстёгнут. Увидев меня, пастор приветственно кивнул.

— Здравствуй, Ал! Да благословит тебя Создатель! Не хочешь зайти?

— Исповедаться? — мне почему-то стало смешно.

— Просто поговорить, — улыбнулся пастор Свен. — И служителю Господа не чуждо любопытство. К тому же, у меня есть холодный лимонад.

Я непроизвольно глотнул пересохшим горлом и с радостью кивнул. Мы вошли в прохладный полумрак церкви. Длинные ряды пустых скамеек пересекали просторное помещение. Над алтарём висел простой деревянный крест.

Пастор ушёл в свою комнатку и вскоре вышел с большим кувшином. С круглых глиняных боков падали на пол серебристые капли.

— Я всегда держу лимонад в кадке с колодезной водой, — улыбаясь, сказал пастор. — Пей прямо из кувшина, не стесняйся.

Ему не пришлось долго меня уговаривать. Я жадно припал к холодному глиняному бортику и, не переводя дух, осушил половину посудины.

— А почему вы не проведёте в церковь электричество? — спросил я, возвращая пастору кувшин.

— Мне предлагали, — ответил пастор. — Но я решил оставить всё, как есть. Нам и без того предстоит увидеть множество перемен. Но хоть что-то в жизни людей должно оставаться привычным.

Он тоже выпил лимонада, поставил кувшин на скамейку и сам опустился на неё, облегчённо вздохнув.

— Я так и не поблагодарил тебя за спасение, Ал. Нам пришлось бы туго, не подожги ты тот сарай.

— А откуда вы знаете, что это я?

Чёрт, неужели весь посёлок уже в курсе?

— Догадаться было несложно. Но я никому не сказал. Возместил владельцу убытки из церковной казны.

— Я верну вам деньги, пастор Свен! — краснея, сказал я.

Пастор махнул рукой.

— Я наслышан про твои похождения в поясе астероидов. Похоже, ты уже сделал достаточно для всей планеты, Ал.

Слышать такие слова было приятно.

— Похоже, Создатель выбрал для тебя интересную судьбу, — продолжил пастор, легко улыбаясь. — Не знаю — завидовать тебе, или сочувствовать…

— Да что там, — пробормотал я. — Ну, слетал в космос пару раз. Что из того? Как был фермером — так им и останусь.

Пастор покачал головой.

— Самое глупое, что может сделать человек — остановиться, когда судьба указывает ему дорогу. Ты можешь найти тысячу аргументов за то, чтобы не идти своим путём. Все они будут правильными и весомыми. Но если ты прислушаешься к ним — пиши пропало.

Тут мне показалось, что я могу подловить пастора на противоречии.

— Но вы же сами говорили, что Создателю угодны все проявления жизни.

— При условии, что эта жизнь нравится тебе, Ал. Только при этом условии.

— Так что же мне делать? — растерялся я.

— Слушать свои желания. Не сиюминутные, а настоящие. Желания, за исполнение которых ты готов отдать всё — это и есть голос Создателя в тебе.

Пастор взял кувшин и отпил ещё немного лимонада. Потом протянул кувшин мне.

— А если я ошибусь? — спросил я, глядя на колыхающуюся жидкость.

Пастор весело пожал плечами.

— Жизнь не может состоять только из правильных поступков. По крайней мере, это будут твои ошибки, а не чужие.

Я задумчиво кивнул и медленно допил лимонад. Протянул кувшин пастору и поднялся со скамьи. Солнце бросало розовые блики сквозь круглое окно в потолке церкви на тёмное дерево креста.

— Спасибо, пастор Свен!

***

Я вышел на улицу, и меня буквально обдало зноем. Неподвижный воздух раскалился, пыльная листва деревьев бессильно обвисла. Небо выцвело, словно застиранная рубашка.

На мгновение мне захотелось вернуться обратно, в прохладный сумрак церкви. Детское желание спрятаться от неуюта. Я тряхнул головой и спустился с крыльца.

Проходя через площадь, я бросил невольный взгляд на недавнее пожарище. На месте сгоревшего сарая стояло новое, крепкое строение, обшитое медово-жёлтыми, не успевшими потемнеть досками.

Я свернул в переулок, миновал заросший сад, перекинувший ветви через старый забор, и вышел к дому доктора Ханса. Здесь тоже стучали топоры и молотки. Рядом с домом плотники рубили первые венцы большого здания. Утоптанная рыжая земля была завалена щепой и обрезками досок. Среди плотников я с удивлением увидел дядьку Томаша. Он тоже заметил меня. Спрыгнул с бревна и, бодро, переступая через мусор, пошёл мне навстречу. Я глазам своим не поверил — дядька Томаш не хромал!

— Привет, Ал! — крикнул он издалека.

— Здравствуйте, дядька Томаш! — ответил я. — Как ваша нога?

Дядька Томаш подошёл ближе и закатал брючину, к которой прилипли свежие опилки.

— Погляди-ка, Ал! — с гордостью сказал он.

Вместо потемневшей отшлифованной деревяшки под брюками был протез из блестящего металла. Место колена занимал шарнир в сплошном кожухе.

— Она гнётся, Ал! Посмотри! — глаза Томаша горели от восторга.

Протез согнулся в колене. Затем пошевелил ступнёй, обутой в новый башмак. Это происходило абсолютно бесшумно.

— Даже пальцы двигаются! А главное — я её чувствую! Плохо, как будто она онемела. Но чувствую!

— Как это? — я сегодня уже устал удивляться.

— Доктор Трейси, дай ей Создатель здоровья, как-то соединила ногу с нервами в культе. И сказала, что если тренироваться — то мозг восстановит какие-то там связи.

— Нейронные?

— Вот-вот. Нейтронные! И я опять буду чувствовать ногу!

Он наклонился и аккуратно раскатал штанину. Затем снова согнул ногу в колене и топнул ботинком о землю. Видно было, что это доставляет ему удовольствие.

— Ну, мы тоже в долгу не останемся, — сказал дядька Томаш, выпрямляясь. — Видишь, новую больницу затеяли.

Он показал рукой на строящееся здание. На свежих венцах сидели, отдыхая, плотники.

— Старая-то тесновата теперь. Ведь к нам со всех посёлков люди едут. Да ещё доктор Ханс хочет открыть школу для врачей — чтоб лечили не хуже доктора Трейси.

— Я очень рад за вас, дядька Томаш, — искренне сказал я.

— А я-то как рад, Ал! — простодушно ответил он. — Ты приходи завтра к полудню в церковь. Будет собрание.

— Собрание?

— Ага. Будем решать, как потратить сокровища, которые ты для нас добыл.

Чёрт, ну неужели вся Местрия уже знает, что случилось в поясе астероидов?

— Мне просто повезло, дядька Томаш, — сказал я.

Он мотнул седой головой.

— Это нам с тобой повезло, мальчик. Так ты приходи завтра, обязательно! И в гости заходи. Джуди будет рада. Она каждый день тебя добрым словом поминает.

Дядька Томаш наклонился к моему уху и доверительно сказал:

— Я ведь теперь совсем не пью. Некогда. Да и нога не слушается, как выпьешь. Вот я и решил — ну её к чёрту, старую жизнь, пьянство это. Нечего Создателя гневить.

Дядька Томаш крепко пожал мне руку, повернулся и пошёл обратно к плотникам. А я поднялся по ступенькам к двери и постучал. Мне открыл доктор Ханс. Одет он был по-домашнему — мягкие серые брюки, рубашка с коротким рукавом и тапочки.

— Привет, Ал! — сказал он и посторонился. — Проходи. Что-то случилось?

В этом весь доктор Ханс. Сначала спросил о деле, а уж потом решит — болтать с тобой, или нет.

— Всё в порядке, доктор Ханс, — вежливо сказал я. — Могу я увидеть доктора Трейси?

Ханс обернулся и крикнул куда-то в глубину коридора:

— Эльга! К тебе пришли!

— Да, Руди! Сейчас иду! — откликнулся знакомый голос, и в коридор выглянула доктор Трейси. Одета она была в длинную рубашку до колен, из-под которой выглядывали босые ноги. Рубашка была явно великовата в плечах и принадлежала, скорее всего, Хансу. Ну, и чудные дела творятся! А ведь при первой встрече они так переругались — страсть! Уж я-то помню.

Но я и виду не показал, что всё понимаю. Просто наклонил голову и вежливо поздоровался. А потом спросил:

— Доктор Трейси! Вы не могли бы зайти к моему отцу?

Брови Ханса удивлённо поднялись, и я поспешил добавить:

— Помните, я просил вас узнать про моего брата, Грегора? Мне очень надо, чтобы вы подтвердили отцу, что Грегор — его сын.

Глава 23

Надо отдать должное доктору Трейси — она быстро переоделась и вышла из дома. Комбинезон с нашивкой медицинской службы делал её старше, несмотря на легкомысленные белокурые кудряшки. В руке у неё был чемоданчик с красным крестом.

— А где глайдер? — удивлённо спросила она.

— Тут недалеко, — ответил я.

Доктор Трейси фыркнула, протянула мне чемодан и решительно зашагала по улице. Я поспешил за ней.

Угнаться за блондинкой было нелегко. Я поторапливался и на ходу размышлял о том, как легко у доктора Трейси получается подчинять себе окружающих. Наверное, потому, что она полностью увлечена своим делом, и всё остальное кажется ей неважным. Все люди для неё — просто пациенты, которых надо вылечить, и как можно скорее. Потому, что пациентов много, а доктор Трейси — одна.

«И ведь вылечит» — подумал я. — «В лепёшку расшибётся, а вылечит».

Да, нелегко придётся Хансу с такой решительной женщиной. Хотя… вряд ли его мнение интересует доктора Трейси. И кто сказал, что для Ханса это плохо?

Эта мысль здорово развеселила меня. До того, как я познакомился с доктором Трейси, именно Ханс был для меня воплощением деловитости. Но рядом с Трейси он выглядел, словно мягкая глина в сравнении с камнем.

Доктор Трейси первой добралась до нашей калитки и не стала дожидаться меня. Окинув взглядом двор, она приметила двух мужичков с вилами, разгружавших воз сена, и решительно направилась к ним.

— Где Юлий?

Мужички разинули рты. Впрочем, у одного хватило сил махнуть рукой в сторону сеновала. Доктор Трейси неудержимо развернулась в нужном направлении.

И тут работники увидели меня. Рты их распахнулись ещё шире.

— Капитан! — воскликнул тот, что повыше.

— Капитан! — подтвердил второй. Оба замерли, забыв дышать. Доктор Трейси скептически оглядела их.

— Любопытно, — подвела она итог осмотра.

Тут во двор вышел отец. Доктор Трейси повернулась к нему.

— Юлий? Официально сообщаю, что по результатам анализов Грегор — ваш сын. Если хотите справку с печатью — зайдите к доктору Хансу. Так, с этим всё. Теперь с вами.

Доктор Трейси снова развернулась к грузчикам.

— Вы переселенцы с Севера, верно?

Не дожидаясь ответа, она продолжила:

— Немедленно умойтесь и идите в дом. Я возьму у вас анализы крови. Ал! Будь добр, занеси мой кофр в помещение!

Вслед за доктором Трейси я вошёл в дом. Знакомый запах выпечки, старого дерева и печного дыма едва не сбил меня с ног. На глаза невольно навернулись слёзы. Дверь не скрипела — её смазали. На ржавом гвозде, куда я обычно вешал свою куртку, висела чья-то новая одежда.

Окно кухни было распахнуто, а говорила доктор Трейси, как всегда, громко. Значит, мама всё слышала. Но и виду не подала. Обняла меня, прижала к себе, потрепала по голове.

— Совсем большой стал.

Затем обратилась к Трейси.

— Эльга, хотите чаю?

Ничего себе! Мама называет доктора Трейси по имени. Интересно, когда они успели познакомиться?

Доктор Трейси мотнула головой.

— Спасибо, Ани, в другой раз. Извините, но мне придётся у вас похозяйничать. Это буквально на пять минут.

Да они подружились, не иначе! Я впервые видел, чтобы доктор Трейси перед кем-то извинялась.

Доктор Трейси достала из кофра жгут, шприцы и подставку с пробирками.

В дом, тяжело ступая, вошёл отец. Спина его сутулилась больше обычного, словно он волок тяжёлую ношу. Позади отца нерешительно переминались работники. Лица и руки их были чисто вымыты.

— Проходите сюда! — скомандовала им доктор Трейси. Сама закатала им рукава и ловко взяла кровь из вены. Это не заняло у неё и минуты. Затем доктор захлопнула кофр.

— До встречи, Ани! До свидания, Юлий!

Я вышел проводить её. Помог донести кофр до калитки.

— Всё, Ал, дальше я справлюсь, — сказала блондинка. Секунду помолчала и добавила:

— Береги маму.

— Спасибо вам, доктор Трейси!

Блондинка пожала плечами и быстро пошла в сторону больницы.

Я вернулся в дом. Отец сидел у стола, низко опустив голову. Работники торопливо хлебали овощной суп со свининой. Увидев меня, они побросали ложки и вскочили из-за стола.

— Садись, капитан! Кушай, капитан!

Отец удивлённо поднял голову.

— С ума посходили? Это мой сын, Ал. Какой он вам капитан?

— Капитан Ал! — согласно закивали работники. — Он не боится сладкого-голоса-в-голове!

Отец поднялся и вышел, хлопнув дверью. Работники поспешили за ним, не забыв трогательно попрощаться со мной:

— До свидания, капитан!

— Приятного аппетита, капитан!

Мама присела напротив, с улыбкой глядя на меня.

— Ал, что это за история про голос, которого ты не боишься?

Я страдальчески поднял брови.

— Ну, мам! Чепуха, и ничего больше. Лучше ты мне расскажи — что они делают в нашем доме?

— Так куда же их девать? Их без штанов сюда привезли. А ведь тоже — люди. Обратно в пещеру не отправишь. Помогают отцу по хозяйству, учатся помаленьку. Завтра мужчины на собрании будут решать — что с ними делать. Ты ночевать-то останешься, или опять уедешь?

— Останусь, мам. Дядька Томаш позвал меня завтра на собрание.

— Поспишь в доме, ладно? Отец поселил Йели и Куна в твоей комнате.

Внутри шевельнулась обида, но я придушил её в зародыше.

— Конечно, мама.

Всё-таки, я ушёл спать на сеновал. Прихватил тёплое одеяло — ночи уже становились прохладными. Мне нужно было о многом подумать без помех.

Яблоневая ветка монотонно скребла по кровле. Еле слышно попискивали летучие мыши, охотясь на ночных насекомых. Где-то глубоко в сене шуршал мышехвост.

Знакомые, привычные звуки. Словно и не уходил из дома, как будто и нет никакого космического корабля, далёких планет и бескрайнего космоса. Только звёзды, мигающие в окне, напоминают о нём.

Жизнь идёт своим чередом. Есть я, или нет меня — не так уж важно в её повседневных заботах и хлопотах. Эта мысль казалась обидной, и вместе с тем, приносила странное облегчение. Словно освобождала от рутины.

Проживи свою жизнь — так сказал пастор Свен. А какая она — моя жизнь? Как понять её, как угадать?

Слушай свои желания. А чего я желаю? Как распутать клубок мыслей, чувств и ощущений, как не ошибиться, не принять сиюминутное за важное?

А ветер шевелил сено, и ветка за стеной всё скребла и скребла. Мысли путались, уплывали, и, наконец, уплыли далеко-далеко. Я уснул.

***

— Ходит слух, что отца выберут мэром, — тихо сказала мне мама за завтраком. Я за обе щёки уплетал восхитительные кукурузные блины, макая их в тягучее, прозрачное варенье из вороньих яблок с мёдом. Отец в это время вышел присмотреть, как Йели и Кун насыпают кукурузу свиньям. Он считал, что хороший хозяин должен сам кормить скотину.

— А зачем нам мэр? — промычал я набитым ртом. До чего, всё-таки, вкусные блины у мамы получаются! — Жили же раньше без него.

— Раньше жили, а теперь вот никак. Кто-то должен решать — куда вкладывать деньжищи, которые ты нам принёс.

— Ну, выберут — так выберут. Папаша у нас хозяйственный, крошку со стола не уронит.

— А ты не против? — спросила мама, подкладывая мне в тарелку ещё один блин.

— Ха, как будто меня кто-то спросит! — фыркнул я.

Мама покачала головой.

— Папу хотят выбрать именно потому, что он твой отец. Вот я и спрашиваю — что ты об этом думаешь?

Ничего себе, новости! Я почувствовал себя неуютно, как будто сидел на сквозняке с голой спиной. Чёрт, ну вот за что мне всё это? Тут с личными проблемами разобраться бы. Почему бы нашим сельчанам не выбрать просто подходящего человека?

Отец надел праздничный костюм — чёрный, с тугим воротником-стойкой. И шляпу. В шляпе я его сроду не видел, а тут — на тебе! Ботинки, натёртые сажей с салом, блестели на солнце. Вид у папаши стал такой важный, словно он собрался на венчание, или похороны.

Все скамейки в церкви были заняты. Несмотря на распахнутые окна, в помещении стояла невыносимая духота. Я прислонился к стене у самого входа, а отец протолкался ближе к алтарю. Под тёмным деревянным крестом поставили длинный стол, за которым сидели пастор Свен, Интен и Говард. Увидев отца, они тут же позвали его за стол, и он уселся, гордо выпрямив спину.

Собрание, судя по всему, затевалось нешуточное. Удивляться не приходилось. Сегодня представители Местрии подпишут договор с Корпорацией. Я слышал, как сидящие впереди сообщали друг другу, что ожидается чуть ли не капитан «Стремительного».

Половицы позади меня скрипнули. Я обернулся и увидел человека в белоснежном кителе с золотыми пуговицами. Седая голова коротко пострижена, фуражку с белым верхом и золотым кантом он держал в руке. Я с удивлением узнал старшего помощника.

Как, всё-таки, одежда меняет человека! У себя в каюте, кутаясь в шерстяную кофту, старпом казался стариком. Но сейчас я видел человека, полного уверенной силы. Ощущение власти исходило от него физически. Старпом неторопливо прошёл между скамеек и занял место за столом рядом с отцом.

Пастор Свен поднялся из-за стола. По случаю торжественного собрания он сменил повседневную коричневую сутану на чёрную шёлковую, с отливом. Белоснежный воротничок врезался в полную шею. Пастор привычно вытер лоб платком и поднял руку. Шум в церкви затих.

— Дорогие граждане! — сказал пастор. — Сегодняшний день навсегда войдёт в историю Местрии. Нам предстоит подписать договор о сотрудничестве с Галактической Корпорацией. Договор, который принесёт Местрии процветание и благоденствие. Для того чтобы подписать этот документ, мы должны избрать достойного представителя. Но сначала поблагодарим Создателя, а вместе с ним того, кто послужил скромным орудием для блага Местрии. Ал! Подойди сюда!

Вот чёрт! Ну, для чего пастор Свен затеял это представление? Неужели нельзя было обойтись без меня?

Сидящие на скамьях люди повернулись ко мне. Пришлось идти к столу. Я чувствовал себя так, словно меня должны четвертовать, не меньше. Пастор Свен улыбнулся.

— Благодаря решимости Ала и его неуёмной тяге к знаниям, мы обрели сокровище, которое принесёт пользу всей планете. На эти деньги мы построим больницы и школы, откроем космопорт. Ни один гражданин Местрии никогда не будет нуждаться. Ал! Скажи несколько слов!

Ох, вот это было, действительно, страшно! Сотни глаз уставились на меня и пришпилили к полу. В горле мгновенно пересохло, язык прилип к нёбу. По спине потекла струйка пота.

Я не понимал, чего хочет от меня пастор. Что я должен сказать? Как я рад, что сумел послужить родной планете? Чушь несусветная. Просто мне хотелось полетать, и я вовремя заметил какашку космической гусеницы, вот и всё.

Наверное, со стороны всё выглядело так, словно я собираюсь с умными мыслями. Во всяком случае, в церкви было тихо как… как в церкви. Но дольше тянуть время становилось неприлично.

И тут я увидел, как в церковь торопливо входит дядька Томаш. Наверное, он задержался на строительстве больницы. Его измятые рабочие брюки и клетчатая рубашка были усыпаны свежими опилками. И ту мне в голову пришла очередная сумасбродная идея. Я повернулся к пастору.

— Пастор Свен! Вы сказали, что нам нужно выбрать мэра? Могу я предложить кандидатуру?

— Мы думали… — удивлённо начал пастор. Но я не дал ему закончить. Это был мой единственный шанс, и я не собирался его упустить.

— Я предлагаю выбрать мэром Томаша Дворака!

— Но почему, Ал? — продолжал допытываться пастор. Я запнулся, подбирая аргументы.

— Понимаете, пастор Свен, у дядьки Томаша одна нога — ему тяжело работать. Зато голова у него соображает хорошо, и сердце доброе!

Честно говоря, я просто собирался позлить отца. А нечего селить в мою комнату посторонних и важничать, как индюк в брачную пору! Кроме того, я никак не мог простить ему, что он заподозрил маму в измене. Это надо же было додуматься!

К моему удивлению, дядьку Томаша выбрали единогласно. Даже папаша поднял руку. Хотя физиономия у него была кислая, как будто он перебродившей кореники наелся.

Дядька Томаш пытался отговориться, но у него ничего не вышло. Пришлось ему в мятых брюках и простой рубашке вести переговоры со старпомом. И надо сказать, получилось у дядьки Томаша неплохо.

Но сначала меня опять вызвали к столу. Я подписал документ, в котором отказывался от своих прав на драгоценные гусеничные какашки в пользу граждан планеты Местрия. Договор старпом привёз с собой. Пастор Свен, Интен и Говард внимательно прочитали его и сказали, что подвоха нет. Я подписал плотную желтоватую бумагу.

Затем старший помощник достал второй документ. Это был договор между Местрией и Галактической Корпорацией о сотрудничестве. Вот тут-то дядька Томаш и показал свой норов.

Он внимательно прочитал договор, покачал головой и сказал старпому:

— Я не могу это подписать.

— Почему? — спросил старший помощник, не убирая руку с бумаги.

— Здесь написано, что в счёт нашей доли прибыли Корпорация станет поставлять на Местрию еду и лекарства, а также пришлёт на планету несколько кораблей-больниц. Наши граждане смогут путешествовать на кораблях Корпорации и учиться на других планетах.

— Совершенно верно, — ответил старпом и пристально поглядел на дядьку Томаша. Ох, помню я этот его ледяной взгляд! Прямо мурашки по спине бегут. — Так что вас не устраивает, господин Дворак?

Надо же! Он и фамилию дядьки Томаша запомнил в первого раза. Видно, управлять людьми и деньгами — это целое искусство.

Но дядьку Томаша взгляд старпома не смутил. Он тоже нахмурил брови и ответил:

— Меня не устраивает всё. На Местрии не нужна еда — мы прекрасно кормимся сами. Нам нужны больницы не на кораблях, а на земле. И чтобы в них работали наши врачи. Нам нужно, чтобы наши дети учились здесь, а не улетали неведомо куда. Нам нужны трактора, школы и эти, как их…

— Университеты, — подсказал ему Говард.

— Именно! — подхватил дядька Томаш. — Мы не хотим летать и глазеть на Галактику, бездумно тратя денежки. Пусть лучше с других планет прилетают поглядеть на Местрию. И ещё нам нужен космопорт и свои корабли.

— А не слишком ли многого вы хотите, господин Дворак? — иронично спросил старпом.

— Нет, — твёрдо ответил дядька Томаш. — И мы надеемся, что Корпорация не станет пытаться обмануть нас, как когда-то обманула наших предков.

Старпом уважительно поглядел на дядьку Томаша и убрал бумагу.

— Нам потребуется время, чтобы подготовить новый документ. Вы согласны полететь на корабль?

— А то! — отозвался дядька Томаш.

***

Интен давно ушёл спать, сославшись на головную боль. Дин уехал на пару дней в приморский посёлок. Он хотел своими глазами поглядеть, какой живностью богато море на Местрии. Лина перестилала постель наверху. А мы с Говардом за полночь засиделись в кабинете.

Я стянул гипношлем и с наслаждением зевнул. В голове ещё укладывались сведения по астрономии, кружились красные карлики и голубые гиганты, медленно плыли туманности и пылевые облака.

— Ал, ты можешь сказать, почему предложил Томаша в мэры? — спросил Говард. — Ведь мы уже решили выбрать твоего отца, но тут вмешался ты.

— А разве дядька Томаш — плохой мэр? — обиделся я. — Ну, так и выбирали бы сами, зачем было меня слушать?

Говард покачал головой.

— Да нет, думаю, Томаш будет прекрасным мэром. Он думает о будущем, думает по-простому, но очень правильно. А вот как это понял ты?

— Не знаю, — честно ответил я. — Просто дядька Томаш всегда мне нравился. И уж он-то не станет важничать, как мой отец, хоть его начальником Галактики назначь.

— Веский довод, что и говорить, — рассмеялся Говард. Помолчал и твёрдо добавил:

— Твой отец — очень хороший человек.

Я хмыкнул, но переубеждать Говарда не стал. Так-то он прав. И отца я люблю. По-своему. В глубине души. Но жить под его началом — то ещё удовольствие!

— Кстати, Ал! Старший помощник сдержал слово и отправил ваши с Линой экзаменационные работы в школу на Веринде-два. Это ближайшая к Местрии планета, где есть нормальные учебные заведения. Да и климат там неплохой, как говорят, хотя и своеобразный. Думаю, ответ придёт со дня на день.

Глава 24

— Слушай, Ал! А почему ты раньше не угощал меня этой вкуснятиной?

Дин стукнул улитку камнем, очистил обломки раковины и, причмокивая от удовольствия, проглотил её содержимое.

— Просто прелесть! — он закатил глаза и потянулся за следующей улиткой. — Каждый божий день бы так питался! Нет, до чего нежный вкус! Знаешь, когда я был на Земле, мне довелось попробовать тамошних улиток. Так вот, они не идут ни в какое сравнение с вашими!

Всё утро мы с Дином бродили по полям, собирая насекомых, которым не посчастливилось улизнуть от наших сачков. Когда натруженные ноги начали гудеть, я привёл Дина в своё укромное место на берегу речки и угостил печёными улитками. Правда, перед этим заставил его собрать полную корзину. Ну, а что? И Дину экзотика, и винограду польза. Чёрт, кажется, я становлюсь похож на папашу!

Эта простая деревенская еда вызвала у Дина такой восторг, что я не удержался и ехидно предупредил:

— Осторожнее, Дин! У этих улиток интересное свойство вызывать прилив крови к определённым местам. Советую искупаться, если не хочешь, чтобы в штанах натирало при ходьбе.

Коллекция Дина всё пополнялась. Банки с жуками и тараканами занимали целый угол в кабинете Интена и грозили расползтись по всему дому. Чучело ящерба с распростёртыми крыльями стояло на шкафу и регулярно падало на голову входившим в кабинет. К тому же, Дин где-то умудрился поймать желтопуза. На второй день желтопуз улизнул из клетки, и мы вздохнули с облегчением, а зря. Чёртову ящеру понравилось жить в доме, полном еды, народа и других развлечений. По ночам желтопуз топал в коридоре и гремел кастрюлями на кухне, а днём ныкался под мебелью, кусая за ноги всех, кто проходил мимо.

Даже Матильда как-то обнаружила в шкафу с чистыми тарелками сушёного паука-пчелоеда. Не растерявшись, Матильда ловко смахнула паука в тарелку с супом и подала это блюдо Дину за обедом. Больше экспонаты его коллекции не переступали порог кухни.

Дин благоразумно послушал моего совета и полез в воду. Плавать он совсем не умел — суматошно размахивал руками и поднимал тучи брызг. Оно и понятно. Если вырос на заснеженной планете, согреваясь «ershovkoy», а потом полжизни болтался в космическом корабле — так где ж тебе научиться плавать?

Я пошевелил головешки в костре, чтобы лучше горели. Мы не собирались задерживаться на берегу надолго, а не прогоревший костёр лучше не оставлять. Дин вылез из воды и побежал к огню греться. С его мокрых волос падали на траву прозрачные капли.

— Примерно так я и представлял себе счастье! — сказал он, блаженно улыбаясь.

— Так оставайся насовсем, — подначил я. — Зачем тебе улетать?

Дин взглянул на меня с горькой усмешкой.

— Я бы с удовольствием остался, Ал. Но на что тогда жить? Корпорация платит мне жалование ровно до тех пор, пока я работаю на неё. А отчёты вольного биолога с захолустной планеты никому не нужны. Ты не обижайся. Я говорю, как есть.

— Ты мог бы стать фермером, — не унимался я. — Сам ведь говорил, что тебе нравится простая жизнь и запах навоза по утрам. Да и Местрия — не такое уж захолустье. А через пару лет здесь вообще всё изменится.

Дин попрыгал на одной ноге, вытряхивая воду из ушей, и стал натягивать комбинезон. Потом уселся на траву, задумчиво обхватив колени руками.

— Когда-то я слышал старую притчу о человеке, который полжизни прожил в крохотной долине между двух гор.Однажды у него убежала коза, и человек отправился её искать. В поисках козы он поднялся на вершину горы и оттуда увидел другие долины, в которых жили люди. А за этими долинами виднелись незнакомые горы, высокие и манящие.

Человек вернулся в долину, но с тех пор потерял покой. Ему хотелось узнать — как живут люди по другую сторону горы. В один прекрасный день он собрал котомку, ушёл и больше не вернулся.

Впоследствии его встречали в разных селениях, но нигде он не оставался надолго. Спускался к людям, чтобы побродить по базару и купить немного еды. Оставлял в обмен невиданные цветы, растущие высоко в горах, и маленькие золотые самородки из чистых горных рек. А потом уходил искать очередную вершину. Он больше не мог обходиться без простора. Не хотел жить, упираясь взглядом в скалистые стены.

— Слушай, Дин! А на скольких планетах ты побывал? — спросил я.

Дин задумался, загибая пальцы на руках.

— Семнадцать… Нет, восемнадцать, если считать Дубак, где я родился.

— То самое vesioloe mestechko, где пьют ershovku и поют kalinku-malinku? — улыбнулся я.

— Ага, — Дин лёг на спину, подложив руки под голову, и мечтательно уставился в небо. — Кстати, Ал! Я на днях разговаривал с доктором Трейси — похоже, у твоей чудесной памяти есть вполне научное объяснение. Помнишь тот таинственный токсин, который доктор обнаружила в крови жителей Местрии? Выяснилось, что он ускоряет создание новых нейронных связей в мозгу и препятствует разрушению старых. Так что не только вы с Линой и Говардом такие уникальные. Обидно, да?

— Честно говоря, не очень, — помотал я головой. — Слушай, Дин! Так ведь это же здорово! Когда у нас простроят нормальные школы — все смогут быстро выучиться! Надо только привезти побольше гипношлемов.

— Привезут, не сомневайся! Информация о вашей удивительной памяти, хвала старпому, уже дошла до Корпорации. А эта особенность может принести не меньше денег, чем платиновые яйца космической гусеницы.

***

Время клонилось к закату. Пора было возвращаться в посёлок. Я наклонился за корзиной, и тут в голове возникла знакомая звенящая пустота. Зелень листвы расплылась в мутное пятно. По телу пробежала тёплая волна, и вкрадчивый голос прошептал:

«…на тихом дне, на мягком дне

Всегда тепло, всегда темно.

Иди ко мне, скорей ко мне

Иди на дно, скорей на дно…»

Увы, на этот раз я не был к нему готов. Я совершенно не ожидал, что голос может дотянуться сюда — через безжизненную снежную пустыню, через холодный бескрайний океан.

Я дёрнулся и обмяк, словно цыплёнок, которому свернули шею. А затем отпустил ручку корзины и побрёл прямо через колючие кусты на вкрадчивый зовущий шёпот.

«…здесь мрачен день, и ночь темна,

Здесь жёлто-красная луна.

Глядит с небес, как птичий глаз —

В последний раз, в последний раз…»

Да, на этот раз я обязательно дойду до тебя и почувствую всю полноту наслаждения! Только не умолкай, не исчезай. Звучи, продолжайся, зови! Шаг, ещё шаг. Я всё ближе и ближе к тебе…

Как, оказывается, легко умирать! Ничего не нужно решать, ничего не надо бояться. От тебя больше ничего не зависит. Ты просто идёшь на зов, которому невозможно сопротивляться.

Передо мной маячила расплывчатая светлая фигура. Она тоже двигалась на голос, но шла медленнее, чем я. Это ужасно мешало, вызывало неутолимый зуд раздражения внутри.

Голос в голове зазвучал громче и требовательнее. Приблизившись к нелепой фигуре, я поднял руки и толкнул её изо всех сил. Фигура исчезла, но и я споткнулся и повалился лицом вниз.

Кровь из разбитого носа тёплой струйкой потекла по губам и подбородку. Я слизнул её и почувствовал привкус железа. Что-то живое отчаянно барахталось подо мной.

«Дин» — прозвенело в сознании, словно маленький колокольчик. «Дин» — бронзовым раскатом отозвалась память, заглушая сладкий голос. Его шёпот на мгновение утих, и я воспользовался этим.

— Шестью двенадцать — семьдесят два, шестью тринадцать — семьдесят восемь, шестью четырнадцать…

Не переставая считать, я скатился с Дина. Он так махал ногами, что чуть не угодил тяжёлым ботинком мне в голову. Но я успел уклониться.

«Сейчас бы верёвку!» — в отчаянии подумал я. Эта мысль едва не сбила меня со счёта, но я спохватился и забормотал:

— Шестью семнадцать — сто два, шестью восемнадцать…

Я видел, как Дин встал на колени. Затем он поднялся на ноги и слепыми глазами посмотрел в ту сторону, куда звал голос. Разбитые губы биолога шевелились:

«…на тихом дне, на мягком дне

Всегда тепло, всегда темно.

Иди ко мне, скорей ко мне

Иди на дно, скорей на дно…»

Не обращая внимания на меня, Дин побрёл через густой подлесок. Гибкая ветка орешника хлестнула его по щеке, но он даже не поморщился. Я беспомощно смотрел ему вслед, монотонно продолжая считать.

«Надо обогнать его».

Мысль промелькнула в сознании, словно серебристая рыба в холодном речном потоке.

«Просто обежать стороной и обогнать. Тогда Дин спасётся».

Не давая себе времени подумать, я вскочил на ноги и понёсся в сторону голоса, опережая Дина. Бежать было так легко, словно меня тащило течением. Голос в голове звучал ликующе и беспощадно, словно оркестр. Я продрался сквозь кустарник и выскочил на залитое вечерним солнцем кукурузное поле.

Шагах в тридцати от опушки стоял невысокий человек. Его металлическая голова блестелав солнечных лучах. Увидев меня, человек приветственно взмахнул рукой, потом спохватился и поспешно убрал что-то в кофр, стоявший возле его ног.

Сладкий голос в голове словно обрезало. Я по инерции пробежал несколько шагов и рухнул ничком, ломая кукурузные стебли. Затем перевернулся на спину, судорожно глотая воздух. Сердце бешено колотилось в груди, я всхлипывал и задыхался.

Металлическая голова склонилась надо мной, заслоняя солнце. Испуганный голос спросил:

— Ал, с вами всё в порядке? Почему вы бежали? У вас всё лицо в крови.

Это был Коморио. На всей Местрии только интеллигентный биолог упорно обращался ко мне на «вы». Он вообще никому не говорил «ты».

— Осторожней, Коморио! — прохрипел я. — Голос может вернуться!

Коморио смущённо улыбнулся.

— Вы из-за него так торопились? Не беспокойтесь. Таинственный и всемогущий Голос надёжно заперт здесь.

Коморио присел на корточки и довольно похлопал рукой по металлическому кофру.

— За этим я вас и искал. Хочу попросить Дина, чтобы он обследовал маленьких певцов. Говард сказал, что вы где-то в полях. Я долго искал, а потом решил — почему бы Голосу вас не позвать? Достал пробирку, и вы тут же появились? Хотите, я помогу вам подняться?

— Не надо, — помотал я головой. Если я встану, то не сдержусь и стукну вас.

— Бактерии! — торжествующе заявил Коморио, потрясая перед нами металлическим ящичком. — Обыкновенные анаэробные бактерии. Размножаются в кипящей сернистой воде. Научились вырабатывать электромагнитные волны, которые воздействуют на мозг млекопитающих, лишая их воли. Потрясающая особенность! Оглушённая галлюцинациями пища сама прыгала к ним в рот!

Дин к тому времени тоже выбрался из леса, недоумённо крутя головой. Губы его были разбиты, комбинезон выпачкан в грязи.

— Вы с ума сошли, Коморио! — сердито сказал Дин. — Как вам пришло в голову достать пробирку из контейнера? И зачем вы надели на голову ночной горшок?

— Это экранирующий шлем, — растерянно улыбаясь, ответил Коморио. — Вы простите, Дин! Я как-то не подумал, что воздействие может оказаться таким сильным. Сам-то я к нему почти привык.

Вот так! Оказывается, наш тихий интеллигентный биолог, едва вернувшись на «Стремительный» потребовал у старпома отвезти его обратно на Северный континент. Там он пристегнулся цепью к столбу, вкопанному посреди жилого купола, и неделю просидел в поисках материала, который лучше всего защищает от воздействия Голоса. И ведь нашёл!

— Сплав титана и ванадия! — гордо заявил Коморио и похлопал ладонью по шлему. Шлем отозвался гулким звоном.

— А дальше всё было проще простого. Мы изготовили жаростойкий подводный костюм с титановым шлемом. Я погрузился в источник и на глубине трёх метров нашёл вот этих красавцев!

Забывшись, Коморио принялся снова открывать кофр, желая показать нам свою добычу. Мы с Дином испуганно замахали на него руками.

— Ах, да… Извините меня, — смущённо потупился Коморио. В шлеме он выглядел, словно чрезвычайно воспитанный головорез. — Так вам помочь подняться?

Дин справился сам, а вот мне действительно потребовалась помощь. Коморио протянул мне руку и ловко поднял с земли.

— Я решил назвать их Invisicoccus sonans Alenae. Невидимые певцы!

— А что такое Alenae? — поинтересовался я.

Коморио заметно покраснел.

— Есть одна девушка в университете на Веринде. Она занимается штаммами голасской холеры.

— Романтика! — фыркнул Дин.

— Да, — невпопад подтвердил Коморио. — Я, собственно, почему вас искал… Вас, Дин, очень хочет видеть доктор Трейси. Что-то связанное с улитками, насколько я понял. Она у себя в лаборатории.

— И поэтому ты пошёл нас разыскивать, прихватив с собой бактерий для компании?

— Ну да. Не мог же я оставить их без присмотра. А если бы кто-то открыл кофр? Я сначала искал вас в полях, а потом решил попробовать позвать на Голос. И вы тут же появились.

— Не совсем «тут же». Сначала мы с Алом успели немного подраться за право первым добраться до тебя. На твоё счастье, победил Ал. Я точно проломил бы твой титановый череп.

У Коморио был такой виноватый вид, что долго сердиться на него мы не смогли. Бросили это скучное занятие и отправились искать доктора Трейси.

***

Разумеется, мы нашли её дома у доктора Ханса. Лаборатория благополучно перекочевала туда, вслед за доктором Трейси. И это было только на руку всем недужным жителям посёлка.

Ханс сидел за накрытым обеденным столом, а Эльга стояла рядом. В руке она держала вилку, и этой вилкой что-то старательно запихивала доктору Хансу в рот. Ханс страдальчески кривился.

— Не могу я их больше есть! Я и раньше-то никогда их не любил, а теперь и подавно!

— Руди! — строго отвечала Эльга. — Ты будешь есть улиток каждый день. Нет, два раза в день. До тех пор, пока я не закончу эксперимент и не напишу отчёт.

Услышав наши шаги, доктор Трейси обернулась, увидела корзину и одобрительно кивнула.

— Вы принесли ещё улиток? Отлично! Несите их на кухню, и отдайте Риеле. Пусть приготовит на ужин.

Доктор Ханс страдальчески застонал. Мы с любопытством смотрели на него.

— Эльга, а что вы делаете? — рискнул спросить Дин.

— Исправляю вашу оплошность, как всегда, — отрезала доктор Трейси. — Это вы давным-давно должны были установить происхождение неизвестного токсина в крови местных жителей. Ведь я пересылала вам образцы.

— Вы хотите сказать, что…

— Токсин содержится в местрианских виноградных улитках. Именно благодаря его действию у местных жителей такая хорошая память.

Дин повернулся ко мне и весело расхохотался.

— Ты слышал, Ал? В кои-то веки вкусная еда оказалась полезной! Все диетологи мира сойдут с ума от восторга. Значит, я теперь тоже могу рассчитывать на успехи в учёбе?

— Сомневаюсь, — сухо ответила доктор Трейси. — судя по всему, токсин должен накапливаться в крови родителей и передаваться плоду. Ваши дети, возможно и станут умнее вас. Хотя, это вовсе нетрудно.

Дин пропустил язвительную реплику Трейси мимо ушей.

— Эльга, а для чего вы пичкаете улитками местного доктора? Он-то, как я понимаю, в избытке ел их с рождения?

В глазах доктора Ханса сквозило отчаяние. Открывать рот он боялся — вилка с насаженной на неё улиткой всё ещё маячила в угрожающей близости.

— Не всё так просто, — ответила блондинка. — Как выяснилось, доктор Ханс никогда не любил улиток и с детства их не ел. Однако благодаря ответственным родителям получил хорошую память. Теперь нужно передать это свойство детям доктора Ханса.

Доктор Трейси снова повернулась к Хансу.

— Открой рот, Руди! Не капризничай.

Доктор Ханс уныло помотал головой. Трейси строго нахмурила брови, и он послушно раскрыл рот, зажмурившись от отвращения.

— Глотай, не держи во рту! Я всё вижу!

Дин снова попытался спасти Ханса от мучений.

— Эльга, а вы знаете о побочном свойстве улиток? Они очень усиливают мужскую потенцию. Вы уверены, что вам это надо?

Блондинка тряхнула кудряшками.

— Конечно, я в курсе. И это — тоже часть плана. Кстати, Дин, готовьтесь! Вы тоже будете участвовать в эксперименте!

Дин попятился к дверям.

— В каком качестве?

— Мы подберём вам партнёршу из корабельного персонала и проверим — передастся ли хорошая память вашим детям.

Последние слова доктора Трейси канули в пустоту — Дин уже исчез за дверью.

Глава 25

Проницательности Колибри посвящается)))

Под утро меня разбудил глухой шум дождя. Тяжёлые капли мерно колотили по черепичной кровле. Иногда порыв ветра швырял их в оконное стекло, и тогда капли печально звенели, разбиваясь.

Какое-то время, я лежал, прислушиваясь к звукам дождя и тихому дыханию Лины. Затем осторожно вылез из-под одеяла.

Дождь всегда нагонял на меня печаль. А ночную печаль лучше всего снимать хорошей порцией чего-нибудь вкусненького.

«Спущусь на кухню» — подумал я. — «Наверняка от ужина остались пироги с яблоками».

Проходя мимо двери кабинета, я услышал голоса. Они вплетались в шум дождя, и сначала я не обратил на них внимания, а прислушавшись — вздрогнул. Мои ноги словно приросли к полу. Я услышал голос мамы:

— Что ты делаешь, Говард? Оставь мальчика в покое! Ты мне всю жизнь искалечил, а теперь взялся за Ала? Для чего ты вообще вернулся из Тихого Озера?

Голос Говарда глухо ответил:

— Я вернулся, потому что обещал тебе. Я любил тебя, Ани. И сейчас люблю. Если бы дождалась меня тогда! Но нет. Стоило мне уехать — тут же рядом с тобой появился Юлий. Так кто из нас кому искалечил жизнь?

Дверь кабинета была закрыта, но неплотно. Я впился кончиками пальцев в торец двери и, затаив дыхание, потянул на себя. Между косяком и дверным полотном появилась узкая тёмная щель. Значит, они сидели в темноте, словно заговорщики! Наверное, и разговаривали шёпотом, пока эмоции не взяли верх.

Голоса стали громче:

— Ты уехал ночью, разругавшись с моими родителями! А потом тебя не было шесть лет. Шесть лет, Говард! Что я должна была делать?

— Ждать! Ждать и верить, Ани! Но ты не смогла. Когда я вернулся — у тебя подрастал четырёхлетний сын.

Дощатый пол коридора качался под моими ногами. Я отпустил дверь и прижался спиной к стене, чтобы не упасть. Весь мир, вся моя жизнь от самого детства по сегодняшний день вдруг зазмеилась трещинами и лопнула, словно старое зеркало.

— Говард, я прошу тебя! Убеди Ала не улетать на этом чёртовом корабле! Он послушает тебя.

Мама, никогда не повышавшая голос, почти кричала. В её голосе звучало такое отчаяние, что я хотел ворваться в кабинет. Плевать на приличия, лишь бы успокоить её!

— Ал уже совсем взрослый, Ани. Он сам должен решать, что делать.

— Он — мой сын, Говард!

— Он и мой сын тоже. Пусть решает сам.

Вот сейчас пол окончательно ушёл у меня из-под ног.

Со стороны кухни донёсся оглушительный звон кастрюль. Наверняка проклятый желтопуз добрался-таки до вкусняшек, оставленных Матильдой на завтрак.

Я бросился по коридору, толкнул тяжёлую входную дверь и выбежал на улицу. Струи дождя хлестали по лицу, словно мокрые тяжёлые плети. Но сейчас это было к лучшему — дождь скрыл злые слёзы, душившие меня.

Я сначала бежал, а потом шагал по раскисшей дороге, не разбирая луж. Куда? Да какая разница, куда идти, если горло перехватил тесный ошейник обиды?

Умом я понимал, что всё уже произошло много лет назад, и ничего тут нельзя поправить. Но для меня катастрофа случилась только сейчас. Она застигла меня врасплох, словно ящерб зазевавшегося мышехвоста.

«Нет, не врасплох!» — упрямо возразил я себе. Я же видел взгляды, которыми обменивались Говард и мама, чувствовал, что недоговорённость, которая пролегла между ними, имеет свои причины. Но и представить не мог, что это имеет какое-то отношение ко мне.

А отец? Выходит, его подозрения были не напрасны. Только в одном он ошибся — напрасно считал своим сыном меня.

А дождь всё лил и лил, словно пытался смыть прошлое, утопить его в потоках мутной воды. Окончательно вымокнув и продрогнув, я добрался до фермы дядьки Томаша и постучал в дверь.

***

Я сидел возле пылающей печи, завернувшись в тёплое одеяло. От развешанной не верёвке мокрой одежды шёл пар. Душистый пар поднимался и над кружкой с горячим цветочным чаем, которую я крепко сжимал в руках. Я сделал большой глоток и с благодарностью посмотрел на тётю Джуди. Она сидела напротив, подперев подбородок костистой ладонью.

— Я знала, Ал. Ани сама рассказала мне. Она так боялась этой любви. Ходила, словно помешанная.

Я вздрогнул. Помешанная? Тётя Джуди говорила словно не о моей маме, а о каком-то другом человеке, которого я совсем не знал. Моя мама всегда была рассудительной, спокойной.

— Они с Говардом с детства дружили. Всегда вместе — в школу, из школы, в поле и в лес. Все думали, что они поженятся. А потом Говард уехал в Тихое Озеро. Решил стать учителем. Наш-то старый учитель помер от сердца. Вот Говарду и втемяшилось в голову занять его место. Он всегда был неспокойным, вечно что-то выдумывал.

Когда Говард уехал, родители Ани просто запилили. Убедили её, что Говард уж не вернётся, что давно нашёл себе другую и думать про Ани забыл. А она прождёт напрасно, и никому не будет нужна.

Тут-то и подвернулся Юлий. Он давно по Ани сох, но с Говардом ему было не тягаться. А тут прямо пристал — ни на шаг не отходил. Видать, сговорил с её родителями.

Тётя Джуди поднялась с табурета, сняла крышку с кастрюли, которая стояла на плите, и длинной деревянной ложкой принялась мешать аппетитно булькающее варево.

— Хочешь супа, Ал? — спросила она.

Я помотал головой. Потом спохватился, что тётя Джуди стоит ко мне спиной и ответил:

— Нет, спасибо.

Голос у меня был хриплый, словно воронье карканье. Я сделал ещё глоток горячего чая.

— Женская молодость коротка, Ал. И упустить её страшно, и вернуть нельзя. А ну как Говард и вправду остался бы в Тихом Озере? Что тогда Ани делать? У неё брат подрастал, хозяином на родительскую ферму смотрел.

Незадолго до свадьбы Ани убежала из дома и тайком поехала к Говарду в Тихое Озеро. Видно, надеялась уговорить его вернуться. Уж не знаю, что там у них вышло, только приехала Ани назад одна и грустная. А через месяц вышла за твоего отца… за Юлия. Да на беду первенец, Грегор, родился недоношенным. С тех пор Юлий и стал подозревать Ани. Но в открытую сказать ничего не мог — не хотел скандала.

Тётя Джуди отодвинула суп с огня и снова села напротив меня.

— Нельзя судить человека за любовь, Ал. Ни за любовь, ни за страх. Тяжкая это ноша — судить других. Не бери её на себя, и проживёшь счастливо.

Весь день я провёл в доме дядьки Томаша. Тётя Джуди уступила мне свой гончарный круг. Его монотонное вращение убаюкивало меня, прогоняло прочь сумятицу мыслей. Дождь за окном то затихал, то снова усиливался. Тяжёлые капли дробно барабанили по навесу во дворе. Низкие слоистые тучи висели неподвижно до самого горизонта.

Маховик круга тихо гудел, вращаясь. Я равномерно нажимал деревянную педаль, мял податливую скользкую глину, вытягивал её, придавал форму и сглаживал края. Горшок за горшком, тарелка за тарелкой выходили из-под моих пальцев. К тому времени, как дядька Томаш вернулся из церкви, где временно заседала мэрия, пол в мастерской был уставлен подсыхающей глиняной посудой.

— Да ты уже похож на себя, мальчик! — с улыбкой сказал дядька Томас. — Не то, что ночью. Я едва разобрал, что это за печальное промокшее привидение стучит в дверь.

Я тоже улыбнулся, волей-неволей заражаясь его весёлым настроением.

— Джуди, наверное, тебе плешь проела нравоучениями? А я скажу так. Неважно, кто твои родители. Важно, как ты к ним относишься, и что за человек ты сам. Вот и всё. А теперь будем обедать. Джуди! Что у нас на обед?

— Что ты орёшь на весь дом, Томас? — проворчала тётя Джуди, выходя из кухни. — Овощной суп и жареная козлятина.

— Ох, Джуди! Умеешь ты угодить мэру! — ухмыльнулся дядька Томас. — Да, кстати, Ал! Говард искал тебя. У него для тебя какая-то новость.

***

Шагая к дому Интена по размытой дождём дороге, я принял три важных решения.

Первое: наплевать, что там случилось много лет назад. У меня есть мама и отец. И так оно и останется во веки веков. Я ничего не стану узнавать и ни до чего не буду докапываться. Есть на свете вопросы, которые не нужно задавать. Потому, что ответы на них принесут только горе.

Второе: Говард — мой друг. Он сделал для меня столько хорошего и важного, что иначе и быть не может.

Я вспомнил нашу первую встречу. Когда он только выглянул из кабинета Интена — сутулый и добродушный — я сразу почувствовал, что с этим человеком мы сойдёмся. Так оно и вышло. Он давал мне добрые советы, предостерегал от глупостей, своим примером показывал — как надо относиться к жизни и к людям. Когда отец попал в больницу — именно Говард помогал Грегору и маме. И никогда ни единым словом не обмолвился о том, что скрывалось в прошлом.

Третье решение было самым трудным. Я долго обдумывал его, пытаясь предусмотреть все последствия. Но по-другому не выходило.

Оно заключалось в том, что мы с Линой полетим учиться на Веринду-два. Если, конечно, результаты экзаменов удовлетворят тамошних учителей.

Я не мог оставаться на Местрии. В последние месяцы я настолько оторвался от обыденной жизни, что не представлял — как теперь к ней вернуться. Я сам был тем человеком из крохотной долины, о котором рассказывал Дин. Поднялся на вершину горы и увидел оттуда, как велик мир, как интересно и разнообразно живут в нём люди. И дорога в этот мир лежала через учёбу.

Настоящая школа откроется в поселке ещё ох, как нескоро. А уж университет — это, и вовсе, дело далёкого будущего. Я же хотел учиться прямо сейчас. Это желание зудело внутри меня нестерпимо и не давало растратить попусту хотя бы один день.

Было и ещё кое-что. В тот день, когда мы с Фолли полетели в пояс астероидов. Фолли сладко похрапывал в кресле второго пилота, а я управлял шлюпкой. Когда я поднялся над стремительно текущей в космосе каменной рекой, меня охватил восторг. В бесконечной чёрной пустоте за краем планетной системы я увидел глаза Создателя. Он разглядывал меня зрачками далёких звёзд и добродушно улыбался своему непутёвому творению. А я смотрел на него.

Тучи таяли, истончались. В их серой намокшей мякоти появились просветы, сквозь которые, словно спелое яблоко, улыбалось розовое солнце. С неба к земле протянулись переливающиеся лучи.

Встрёпанная ворона, хрипло каркая, сорвалась с качающейся ветки старого дербня. С тронутых желтизной широких листьев на землю осыпалась дробь крупных сверкающих капель.

В огромной луже посреди дороги, упруго свивая длинное гибкое тело, отважно плыла водяная змейка. Вот она достигла берега, серой молнией скользнула по жёлтому песку и скрылась в мокрой придорожной траве.

Я почувствовал, как мои плотно сжатые губы тронула невольная улыбка.

***

Говард сидел в кабинете и глядел на меня внимательно и спокойно. С одного взгляда он оценил моё внутреннее состояние. Не стал ни о чём спрашивать, просто кивнул приветливо и одобрительно.

— Привет, Ал! Старший помощник Кнайп прислал тебе весточку. С Веринды-два сообщили, что ты успешно сдал экзамен и можешь приступить к учёбе. Учитывая твоё необычное положение, они ждут тебя в любое время.

Несколько секунд Говард барабанил по столу длинными худыми пальцами, потом продолжил:

— Старпом Кнайп сказал, что «Стремительный» отправится к Веринде через две недели. У тебя есть время принять решение. Если соберёшься лететь — мэрия Благословенного Приюта возьмёт на себя все расходы, связанные с твоей учёбой. Это будет только справедливо. Я уже говорил с пастором и Томашем.

Вот те на! А дядька Томаш, хитрюга, промолчал об этом! Сказал только, что у Говарда есть для меня новости. Понятное дело — он хотел, чтобы я волей-неволей увиделся с Говардом. Чёрт, кажется, все берутся устраивать мою судьбу.

Да, это была замечательная, великолепная новость! Вот только… Я почувствовал, как неприятный холодок острым когтем царапнул сердце.

— Говард, — спросил я. — А что Кнайп сказал про Лину? Мы ведь должны лететь вместе. Вы же пересылали её бумаги на Веринду, так?

Говард задумчиво вытянул губы трубочкой.

— Знаешь, Ал, я думаю — тебе надо самому поговорить с Линой. Она сейчас наверху, ждёт тебя.

Чёрт! Чёрт, черт, чёрт! Перепрыгивая через ступеньки, я взлетел по узкой лестнице на чердак. Распахнул дверь так, что створка со всего размаху хрястнула о стену.

Лина ждала меня. Плотно сжав губы, она сидела на нашей кровати, а возле её ног стояла большая сумка с вещами. Когда дверь ударила по стене, Лина даже не вздрогнула.

— Что случилось, Лина? — спросил я. Голос прозвучал хрипло. — Зачем ты собрала вещи?

— Я ждала тебя, чтобы попрощаться, Ал. Сегодня я уйду обратно к родителям, — тихо сказала она.

Сердце дёрнулось и замерло. Я вцепился в косяк так, что побелели пальцы. Ничего, сейчас! Только сделать, наконец, вдох и найти нужные слова. Ну же, Ал, давай! Ты ведь языки учил, чёрт тебя побери!

— Почему? Они не приняли твой экзамен? Это ерунда, Лина! Мы попробуем ещё раз, вместе! Будем посылать им бумаги столько раз, сколько понадобится. У нас есть целых две недели — это уйма времени. Всё получится, вот увидишь!

Лина зажмурилась и задержала дыхание, словно перед прыжком в воду.

— Я ничего не отправляла, Ал.

Стена дрогнула под моими лопатками.

— Почему, Лина? И ты молчала?

Она грустно улыбнулась, не открывая глаз.

— Я не такая смелая, как ты, Ал. Я боюсь улетать с Местрии. Боюсь космоса. Боюсь огромного, непонятного мира, который так тянет тебя. Мне лучше остаться здесь.

— Тогда я останусь с тобой! Мы будем вместе!

Вот теперь Лина открыла глаза. И посмотрела мне прямо в лицо.

— Нет, Ал. Не выйдет.

— Почему?

— Потому, что я люблю тебя. Люблю твою смелость и упорство. Твою бесшабашность и мечтательность. Если ты останешься здесь — ты перестанешь быть собой. А любить можно только того, кто есть.

— Но я тоже люблю тебя, Лина! Я хочу, чтобы мы были вместе!

Губы Лины дрогнули и приоткрылись.

— Но?

Да что за упрямое создание!

— Люблю. Без «но».

— Раньше ты не говорил мне этого, Ал.

— Разве это непонятно?

Лина покачала головой.

— Нет, Ал. Ты просто всё решал сам. За себя и за меня.

Я набрал в грудь побольше воздуха и сказал:

— Лина! Я люблю тебя и хочу, чтобы мы были вместе. Всегда.

Лина улыбнулась ехидно и чуть-чуть печально.

— Трудно же было это из тебя вытянуть.

— Ты согласна?

Мгновение Лина помедлила и решительно кивнула.

— Я согласна, Ал.

Эпилог

Утро выдалось солнечным и, по-осеннему, зябким. Холодное красное солнце едва поднялось над верхушками сосен. Солнечные лучи отражались от обшивки, и шлюпка на мокрой траве казалась оплавленным драгоценным слитком.

В полях уже убирали кукурузу. Фермеры наполняли огромные корзины тяжёлыми золотистыми початками, а грубые жёсткие стебли сгребали в кучи и оставляли перепревать. В этих кучах с комфортом устраивались на зиму колонии мышехвостов. Сейчас у них самая горячая пора — надо запасти всё зерно, которое обронят на землю созревшие початки.

Впрочем, часть кукурузных стеблей фермеры сушили. Соломой кое-где ещё крыли крыши сараев, ведь всегда найдутся хозяева, которым жаль тратиться на доски и черепицу.

Краснокрылые чивики уже вывели птенцов, и теперь собирались в огромные стаи. Вместе легче отыскивать пропитание в пустом зимнем лесу. Ветви рожковых деревьев уже пусты — все рожки собраны, или упали на землю под тяжестью семян. Но всегда остаются ягоды и мягкие лиственные почки.

В реке по утрам плещется крупная рыба, нагуливая жир перед холодами. Пчёлы торопятся собрать последний нектар с поздних цветов.

Местрия готовится к зиме.

Ну, а мне пора собираться. Лина позавчера уехала к родителям — попрощаться, как следует. А у меня сердце не на месте. Ну, как не вернётся? Знаю, что глупость — а перестать думать не могу. Потому и поднялся на рассвете, нетерпеливо меряю комнату шагами и затягиваю сборы, на которые и надо-то пять минут.

Вещей у меня немного — чистое бельё, да потрёпанная книга, которую я так и не вернул Стипу Брендону. Чернила на страницах расплылись в неразборчивые сине-фиолетовые пятна. Теперь ни прочитать, ни вспомнить — что там было когда-то написано. Точь-в-точь человеческая память.

Слава Создателю — Стип и Илия выздоровели. Вовремя доктор Трейси просветила им мозги и обнаружила опухоли. Наследственная болезнь — поганая штука! Именно такая опухоль сгубила мать Брендонов. Я-то плохо её помню. А вот мама рассказывала, что Эми Брендон была хохотушкой и шутя управлялась со своим непутёвым мужем и тремя сыновьями.

Вряд ли Стипу понадобится книга — скоро на Местрии появятся настоящие учебники. Дядька Томаш уже сговорился через старпома Кнайпа с шишками из Корпорации. Ну, а я возьму книгу на память.

Удобную кожаную сумку мне подарил Дин. Он же, с разрешения старшего помощника, уступил нам с Линой свою каюту. Так что мы теперь — гордые постояльцы маленькой отдельной комнатки с крохотной душевой и круглым иллюминатором. Она всего в десяти минутах ходьбы по корабельному коридору от каюты Фолли. Практически, соседи — учитывая размеры крейсера.

Кстати, Фолли умудрился выпросить у старпома каюту с тремя комнатами. Пилот напирал на то, что у него теперь большая семья — целых две жены. Десять дней Фолли блаженствовал без перерыва. А затем опять пришёл к Кнайпу и умолял выделить ему отдельную комнатку, самую маленькую — хоть кладовку. Лишь бы высыпаться в перерывах между вахтами. Да, избыток счастья тоже не всегда бывает на пользу.

Но я отвлёкся. Так вот — Дин остаётся на Местрии. Он сговорился с Петером и Иргой, родителями Лины. Они устроили его в своём доме и отдали сарай под эксперименты с улитками.

Дин сам рассказал мне об этом. Он говорил спокойно, даже обыденно. Но в его глазах я увидел что-то такое, отчего сердце вновь больно царапнуло острым когтем. Сомнение — вот что это было.

Я упаковал сумку и застегнул молнию комбинезона. На прощание погладил ладонью холодный металл телескопа. На нём уже осел тонкий-тонкий слой пыли. В эту чудесную трубу я когда-то впервые разглядел очертания настоящего космического корабля. Это было всего три месяца тому назад, а как будто прошли годы.

Распахнул скрипнувшую створку окна. Она слегка заедала — видно, разбухла от влаги. Свежий осенний ветер влетел в комнату, разбросал мягкие занавески и радостно пошёл гулять между рёбрами стропил.

Я внимательно огляделся — не забыл ли что-нибудь? Нет, ничего. Пора.

Все обитатели дома уже собрались за столом. Говард рассеянно барабанил пальцами по краю стола. Интен близоруко щурился поверх тарелки с пирожками. Даже Матильда присела на табурет, налив себе чашечку чая с цветами апельсинии.

Фолли всё было нипочём. Придвинувшись ближе к столу, он расстегнул китель и увлечённо пилил столовым ножом отбивную, запихивая в рот исполинские куски хорошо прожаренного мяса. Пилота можно было понять. Это мы недавно проснулись, а он вылетел со «Стремительного» ни свет, ни заря. Хотя, ни зари, ни света в космосе нет. Зато есть Лусия и Йугу, которые ежедневно обеспечивают счастливчику Фолли сладкую жизнь.

Дамы сидели по обе стороны от Фолли — Лусия слева, Йугу справа. Они были одеты в одинаковые белоснежные комбинезоны медицинской службы. Волосы уложены в одинаковые причёски — чёрно-смоляная у Лусии, золотистая у Йугу. Даже ели они одинаково — чинно подцепляя вилками маленькие кусочки отбивной.

Увидев меня с сумкой через плечо, Фолли одобрительно замычал и взмахнул вилкой, изображая приветствие. Матильда тут же вскочила, и на моей тарелке, словно по волшебству появился тёплый пирожок с мясом. Я с аппетитом надкусил румяную корочку и спросил:

— А пастора Свена ещё нет?

— Не переживай, Ал. Пастор не опоздает, — отозвался Говард. — Я предупредил его.

Я обеспокоенно повертел головой.

— Погодите! Он что, идёт пешком? — я так умоляюще уставился на Фолли, что он поперхнулся отбивной и, вздохнув, полез из-за стола.

— Сгоняю за пастором. Интен, где у вас стоит второй глайдер?

***

Мы только-только закончили завтрак, и вышли на улицу, как из-за деревьев в углу поляны вынырнул глайдер. Разумеется, это был не Фолли. Глайдером управлял Дин, и платформа была забита народом, словно церковь в воскресный день. Судите сами: Дин привёз Лину, её родителей, моих родителей, дядьку Томаша с тётей Джуди, да ещё захватил доктора Ханса и Трейси. Когда вся эта пёстрая компания высыпала на поляну, глайдер приподнялся не меньше, чем на метр, а гравигенератор взвыл с облегчением.

Здорово, всё-таки, когда столько народу приходит тебя проводить! Или не здорово? Ну, не знаю. Я просто был рад всех видеть, к тому же, намечалась важная часть программы. Конечно, серьёзные дела наспех не делаются, папаша мне всегда это говорил. Но у меня всё не так, как у приличных людей.

Первым делом я обнял маму, потом поздоровался с отцом. Он крепко стиснул мою руку и растерянно похлопал по плечу. Обниматься на людях он так и не научился, пришлось мне действовать самому. Тем более что на глаза навернулись слёзы, а я не хотел, чтобы отец их видел.

Лина уже подошла ко мне, а я всё растерянно оглядывался в поисках пастора. Но вот на дороге показалась упитанная фигура в чёрной шёлковой сутане. Я глазам не поверил — пастор Свен бежал! Не то, чтобы у него получалось, но мужественная попытка заслуживала искреннего восхищения.

Достигнув финиша, пастор обессиленно плюхнулся на скамейку и задышал так громко, что перекрыл шум разговоров. Говорить он не мог, поэтому только смотрел на меня вопросительно и тревожно. Я поспешил его успокоить:

— Вы не опоздали, пастор Свен! А где Фолли? Он же должен был вас привезти!

— Пастор начал было вытирать лоб рукавом сутаны, потом спохватился и вытащил из кармана платок.

— Не… не знаю…фух… Ал. Видимо… мы разминулись. Фух!

Пока доктор Трейси давала последние наставления Лусии, Йугу подошла к Лине и надела ей на шею тяжёлый венок из цветов предзимника. Нежно-алые зубчатые лепестки ярко выделялись на белом платье. Лина взглянула на меня и глаза её расширились от удивления и радости.

Пастор Свен, наконец, отдышался и встал со скамьи. Он поднял руку, и провожающие почтительно умолкли.

— Ал, Лина! Подойдите ко мне, — торжественно сказал пастор.

Потом дядька Томаш произнёс речь, притопывая по увядающей траве новеньким протезом. Мама с Иргой украдкой утирали слёзы. Матильда вынесла прямо на поляну огромное блюдо с горой пирогов, и бутылки с папашиной настойкой пошли по рукам.

Интен тоже говорил, путано и застенчиво. Дин от всего сердца пожелал нам доброго пути. Доктор Ханс после улиточной диеты с удовольствием лакомился пирогами. Даже доктор Трейси улыбалась, и это было удивительнее всего.

И только Говард стоял чуть в стороне, покусывая нижнюю губу. Я сам подошёл к нему. Он поглядел мне прямо в глаза, удовлетворённо кивнул и крепко пожал руку.

— Я горжусь тобой, Ал.

— Возвращайтесь поскорее, ребятки! Мы будем ждать вас, — сказал дядька Томаш, и все согласно закивали.

Мы с Линой держались за руки и улыбались счастливо и легко. А с пронзительно-лилового осеннего неба ласково глядело на нас розовое солнце Местрии.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Эпилог