Таежный моряк. Двенадцатая буровая [Валерий Дмитриевич Поволяев] (fb2) читать постранично

Таежный моряк. Двенадцатая буровая

ТАЕЖНЫЙ МОРЯК

© Современник. 1981.

Он появился у нас в отряде под вечер, маленький, крепко сработанный, о таких говорят «клещистый», с прочной неспешной походкой, в затертой дошке, в кисах — легких, нарядных, сплошь в цветастых строчках, унтах, сшитых из оленьих лапок — меха вековечной прочности, что никогда не вылазит, не тратится молью, не грязнится… И что самое потрясающее, от чего «прекрасные мира сего» — девчонки наши, прямо-таки охнули — в пятидесятиградусный мороз, да с ветерком (а это добавьте еще градусов десять) — на голове у него гнездилась черная, малость поблекшая от морских приключений бескозырка с рыжевато-бронзовой гвардейской лентой, вдоль которой были тиснуты выцветшим от времени металлом буквы — название флота, где он служил. Вот так.

Правда, в руках пришелец держал малахай. Так что по морозу он шел не в бескозырке.

Лицо у пришельца было костистое, с крутым бугристым лбом, глаза — в постоянном прищуре, будто он все время двигался против ветра. На круглом, крепком, как репа, подбородке — раздвоина, а чуть сбоку — веретенцем — выщербиной застыл небольшой, но глубокий шрам. Словно птица сюда клюнула, вот след и остался.

Ввалившись в «диогенову бочку» — круглый и действительно похожий на бочку балок, этот домик на съемных полозьях, — и, сделав руками несколько морских гребков, пришелец разогнал тугой, будто сработанный из резины, морозный пар, с гудом ворвавшийся следом в дверь, затем, ни слова не говоря, прошел к бачку с открытой крышкой, где находилась вода, зачерпнул немного кружкой, выпил, выдохнул, словно пил не воду, а хмельной взвар, и вдруг быстро-быстро заработал ладонью у рта, словно изгоняя что-то, и все услышали немного странное, птичье, от чего неожиданно пахнуло летом, духом разогретого луга и недалекой речки, в которой полощутся сытые голавли: «Чик-чик-чик-чик…» Отчикавшись, пришелец снял бескозырку:

— Генкой меня зовут. Фамилия — Морозов, — сказал он. — Для женщин сообщу год своего рождения. Двадцать два года мне, вот. Бывший моряк — поначалу торгового флота, а потом военного. Служил на гвардейском корабле…

— Моря-як с печки бряк, растянулся, как червяк, — выпрямившись на стуле и вскинув руки так, что все на груди у нее обтянулось и мужики дружно зыркнули глазами в ее сторону, пропела Любка Витюкова — девка красивая, с вызовом в глазах, но недотрога, это знали все, потому особых надежд не питали. Вдобавок ко всему она еще и замужем была. Хоть и не жила с мужем, а все-таки… — Ну что замолчал? Давай продолжай выкладывать свою анкету дальше. Образование? Партийность? Сколько классов кончил? Семейное положение? Был ли за границей? — Витюкова усмехнулась, увидев, что по лицу моряка поползла прозрачная тень растерянности, чего-то детского, неожиданно квелого, что никак не соответствовало бравому развороту его плечей, и в глазах будто гнездышко, домик какой свою дверку распахнул, и из протеми выглянул золотистый кукушонок, клюв обиженно разинул. — И вообще, дорогой товарищ, когда входят в дом — прежде всего «здравствуйте» говорят.

Тяжелый кирпичный румянец наполз на Генкины щеки, кукушонок захлопнул за собой дверку уютного домика, свет в зрачках угас.

— Здравствуйте! — произнес Генка голосом человека, у которого болит голова.

— Здравствуйте, — поздоровалась Люба Витюкова церемонно, добавила, малость нагнув голову: жест такой, будто в ней королевская кровь текла, — товарищ Чик-чик. Проходите, садитесь, — она повела рукой в сторону, — примите участие в нашей деревенской мотане. Можем научить песенки петь, рассказывать вечно юные сказки про Алладина и волшебную лампу, Али-бабу и сорок разбойников, есть также две детские дразнилки, вода и компот, есть обязательный сухой закон, два бравых незамужних рыцаря, — она повела рукой еще шире, — командир бульдозеристов Виктор Иваныч Пащенко и мастер товарищ Лукинов Пе Пе, что в расшифровке означает Петр Петрович. Есть консервированные помидоры, привезенные с Большой земли и гуляш по-вечернему — приготовления местных мастеров кухни. Годится?

— Ишь ты! «Ей, оказывается, ничего не стоит плюнуть в душу рабочего подростка»… Цитата, — проговорил моряк и снял бескозырку. Волосы у него были длинные, путаные, будто он давно не расчесывался, с веселыми кудрявыми загибушками на концах. — К вашему гуляшу с помидорами, да к дразнилкам могу добавить кое-чего из своих запасов, — освоившись, произнес он в тон, — из съедобного есть колбаса «ухо-горло-нос» по шестьдесят пять копеек килограмм…

— Это что еще такое?

— Ливерка. Колбаса есть такая, ясно? Два кругляша. Из несъедобного — «хрюндик» — хрипучий магнитофон «Ореанда» с обломанной крышкой и ваш покорный слуга, — моряк глухо пристукнул кисами друг о друга, — который всегда со