Прощай, творение [Дария Андреевна Беляева] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]



Глава 1



Солнце еще не зашло, и его золото скользило сквозь кроны деревьев, согревая ей нос. Габи не боялась леса, хотя ей говорили бояться. Будь она чуточку осторожнее, умнее и набожнее в тот день, ничего бы не случилось.


В тот день начался Великий Пост, оттого Габи отправили в лес - собрать грибов и ягод. Мама собралась печь пирог, и Габи не сказала ей, как это смешно и глупо, вместо того, чтобы смирять плоть, искать способы ее обрадовать.


Габи подумала об этом, но не сказала маме утром, а потом не сказала уже ничего и никогда. Такой вот выдался день.


Мир просыпался, отряхивался, будто сонный и неказистый соседский пес. А оттого в его бурой неприметности еще удивительнее казались слабые весенние цветы, выглянувшие из-под земли.


Габи казалось, будто бы она может идти бесконечно. Никогда прежде, она не видела земли за лесом, и в тот день ей все представлялось, как она могла бы дойти до самого конца и увидеть, что там с миром за пределами ее деревни.


Конечно, ощущение было обманчивое, вызванное легкостью воздуха и радостью от наступающей весны. Но ощущение это было прекрасно, и Габи качала его в себе, как младший брат любил качать на воде кораблики, сделанные из скрепленных друг с другом листьев.


Да, в тот день ей было очень хорошо, и лес был хорош. Габи казалось, будто бы деревья, стоящие прямо и гордо, устремленные к свету, это люди, что предстали на Страшном Суде, одетыми плотью нетленной. Пережив зиму и смерть, они смотрели на то, как раскрывается небесная твердь и на солнце, льющееся оттуда.


Их ветки, их руки, тянулись к небесам в безмолвной молитве, и небеса готовились дать им жизнь вечную.


Образ вдруг показался Габи таким живым и ярким, что она отставила корзинку, наполненную сморчками и блюдцевиками. На самой вершине горки красовался одинокий олений гриб, самый вкусный из всех. Им Габи гордилась сегодня особенно. Даже жалко, что придется его съесть, он ведь такой редкий. Отставив корзинку, Габи начала кружиться, подставляя лицо проблескам солнца, словно и она умерла и воскресла, как в День Суда. Словно весь мир кончался, чтобы начаться с новой силой в прекрасном Небесном Иерусалиме, о котором говорил священник. Том самом, что залит золотым светом и усыпан драгоценными камнями, которых Габи не видела прежде, том самом, где нет больше ни болезни, ни смерти, ни зла.


Кроме рассказов о прекрасных видениях Небесного Иерусалима, священник говорил и много глупостей: о смирении и гордыне, о том, что надо сносить все, что с нами случается, не пытаясь изменить свою судьбу, уже занесенную Господом в самую главную из книг. Глупости, думала Габи. Если Бог чего-то и хочет, так это чтобы мы побеждали. Может быть, только может быть, он даже хочет, чтобы мы его превзошли.


Но Габи держала рот на замке, как и было, принято.


А вот когда священник говорил о конце мира, ей нравилось. Будто все, что было грязным, очистится в момент. И вот сейчас Габи, казалось, слышала его громом гремящий голос, эхом отдававшийся вокруг.


Габи кружилась между деревьями, и перед глазами у нее плыли разноцветные пятна от слепящего света.


Прислонившись к одному из деревьев, она зашептала:


- Ах, госпожа Немет, неужели вы мечтаете о рае? А как же земля, которую вы украли у нас? Вы и ее с собой возьмете?


И вместо стройной осины, увидела Габи такую же стройную, сухощавую даму, жену старосты в богато отделанном плаще, их соседку, оторвавшую кусок их поля.


Габи потянулась к другому дереву, погладила его по жесткой коре, представляя щетину старого сапожника:


- Господин Сабо! Вы сшили прекрасные сапожки на свадьбу моей сестры. Но были ли вы хорошим человеком?


Габи кружилась и кружилась, смеялась, и каждое дерево, которого она касалась, казалось ей кем-то из ее деревни: соседом, другом или врагом.


- Джулика! - говорила Габи, обращаясь к самому тонкому и слабому из деревьев, похожему на ее вечно болевшую подружку. - Ты заслуживаешь всего-всего в жизни, этой и той тоже.


Ей нравилось играть с мыслями о Судном Дне, о чистых людях всей земли, собравшихся вместе. Люди всей земли, разумеется, представлялись ей одной лишь ее деревней.


Остановилась она резко, замерла на цыпочках, едва не наступив на мертвую пташку. Дрозд с пятнистым брюшком и навсегда потухшими, затихшими черными глазами лежал на спине, его лапки были судорожно, болезненно сжаты, а на шее алели следы зубов какого-то маленького, злого зверька. Мухи, едва проснувшиеся и еще медленные, облепили тело дрозда, и Габи увидела, как путешествуют вдоль его лапок и клюва муравьи. Внутри мертвого существа, медленно теряющего само тело свое, строилась новая, другая жизнь.


Противно, и в