Забытое письмо [Екатерина Дроздова] (fb2) читать постранично

Екатерина Дроздова Забытое письмо

I

Не сомневаюсь, что и вам когда-нибудь приходилось разбирать вещи своих бабушек и дедушек. Среди этих залежей можно найти много любопытный вещиц, а иной раз и абсолютно антикварные предметы. Они десятилетиями могут пылиться в чуланах и ждать именно ваших рук, которые приведут их в порядок и по достоинству их оценят.

Недавно и мне приходилось разбирать «клады» бабушкиных сундуков, а точнее дедушкиных. Необходимость эта была вызвана уходом его из жизни, – фронтовика, человека особенного, символизирующего для меня целую эпоху. Эпоху уже далёкую и почти не знакомую, где было место геройству, отваге, самопожертвованию во имя веры, надежды и любви. Искренней, безоглядной и всеобъемлющей любви к семье, друзьям, а главное к Родине.

Таким был и мой дед. Я часто наблюдала, как выходит он на берег Дона и долго-долго сидит на нём, вглядываясь куда-то в даль. О чём мой дед думал в эти минуты, он никогда не говорил, да я никогда и не спрашивала. А теперь всё пытаюсь понять его мысли. Быть может, он вспоминал своё далёкое детство, давно ушедших друзей или долгие месяцы, проведённые в фашистском плену? А может, жалел о чём- то сделанном или наоборот не сделанном? Нет, дед умел жить так, что жалеть ему не о чём не приходилось. Поэтому, несмотря на свою занятость не приехать проститься с ним я просто не могла. Не могла не выйти на берег Дона и не посмотреть на заливные луга и пшеничные поля той деревни, в которой жил дедушка. В которой проводила каждые свои школьные каникулы и я. В которой мне всё остаётся таким дорогим, таким родным и очень любимым.

Приехав в эту деревню, я сразу почувствовала удивительную лёгкость и степенность. Всё здесь вновь напомнило мне о беззаботном детстве. Тут, кажется, ничего и не изменилось, те же дома, те же водяные колонки у дорог, всё так же шумят верхушки пирамидальных тополей, словно приветствуя меня, и точно так же, как и я когда-то бегает по улицам счастливая детвора, наполняя воздух своим звонким смехом. Только вот тополя шумят, скорее грустной музыкой, и с колонок, почему-то сняли рычаги.

– Куда же подевались рычаги, бабушка? – спросила я у проходящей мимо старушки.

– Сняли, как же. Вода то, нынче, не бесплатная. Платить-то, с колонки, кто будет? – ответила старушка.

– А раньше кто платил?

– Кто его знает дочка, должно совхоз платил.

– Бабуль, а родник, который в парке течет, ещё никто не перекрыл? За него-то, поди, тоже, никто не платит? – с грустью пошутила я.

Но старушка моя только махнула рукой в ответ.

Но вот я осталась в доме одна. Тихо. За окном кричит петух, солнце освещает весь дом и только мерный ход старых настенных часов нарушает эту тишину. Устроившись на полу, возле шифоньера я взялась разбирать дедушкины вещи. Чего я только не находила в вынутых ящиках: старую электробритву, подаренный на юбилей портсигар, коллекцию марок, старые облигации, пустую сберегательную книжку и ещё множество самых разных и давно забытых вещей. И только, на большом письменном столе, как и много лет назад, не меняя своего места, стояла красивая авторучка в футляре, подаренная дедушке от коллег по работе. Она оставалась для него самым ценным подарком, ведь долгое время он проработал в районной газете.

Он никогда не учился журналистскому ремеслу, но данный талант к сочинительству и привычка всегда во всеуслышание говорить о насущных проблемах, не минуемо и привели его в редакцию этой газеты, где он и проработал без малого двадцать пять лет. Письма для публикации писали ему не только со всего района, но даже с области. Писали обо всём, и о неурожае зерна, и о сломанных тракторах, и о председателе совхоза, которого нужно непременно наградить орденом трудового знамени. Так же многие ветераны Великой Отечественной Войны поведали о своей фронтовой жизни. Много в дедушкином столе осталось и неопубликованных писем, которые он не успел поместить в газету или не счёл нужным. Вот эти-то письма и заинтересовали меня больше всего остального, а особенно одно из них.

Судя по всему, письмо это лежало в столе уже давно, скорее всего, просто затерявшееся в куче бумаг. Из этих пожелтевших страниц я и узнала, так запавшую мне в душу, казалось бы, простую жизнь, простого человека.

II

«Имя моё Николай Васильевич, фамилия моя Бондарев. А родился я в 1927 году. Я был младшим ребёнком в семье после брата Толика и сестры Зойки.

Время, в которое нам выпало родиться, было трудным. Нет, мы не голодали, как многие тогда, но жили всё равно тяжело. Хотя тогда мне казалось, что другой жизни и не бывает. Но мы – дети, всегда находили развлечения, даже в нелёгкой работе по хозяйству, даже в валенках, одних на двоих с сестрой Зойкой. Потому детство своё вспоминаю я с удовольствием, особенно нынче.

Больше всего я любил проводить время с отцом. Он много работал и дома бывал редко, но как, же мы радовались, когда он играл с нами. Я всегда гордился своим отцом. Помню, что все его уважали и обращались