Ленин. 1917-02 [Jacob Davidovsky] (fb2) читать онлайн

- Ленин. 1917-02 197 Кб, 31с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - Jacob Davidovsky

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Jacob Davidovsky Ленин. 1917-02

3 марта 1917 года. Нью-Йорк.

После таинственного молчания телеграфа в течение двух-трех дней пришли первые сведения о перевороте в Петрограде, смутные и хаотичные. Лев Троцкий получил их, находясь в редакции русскоязычной газеты “Новый мир”, где работал с первых дней своего пребывания в Америке.

Разумеется, ему, как и Ленину, сразу стало ясно, что нужно как можно скорее оказаться в России. Но действия они предприняли принципиально разные.

У Ленина не вызывало сомнений, что придётся либо ехать нелегально, либо договариваться с немцами. При контакте с властями любой из стран Антанты его попросту интернируют – о пораженческой позиции большевиков власти этих стран знают – и он тогда попадёт в Россию бог знает когда. Ну а ехать нелегально – это через Германию – морем опасно, его корабль можен нарваться на проверку британцами, а это опять же интернирование. Через Германию нелегально можно ехать по паспорту нейтральной страны – гражданина любой страны Антанты либо России интернируют уже немецкие власти. Нейтральные страны … Швейцария? Швеция? Но швейцарец должен знать немецкий язык как свой родной, а швед – шведский. Что, придётся притворяться глухонемым?

В общем, как ни странно, для Ленина договориться с немцами было лучшим вариантом. Что в конце концов с помощью швейцарских социалистов и удалось. Помогло то, что большевики открыто выступали за поражение России и выход её из войны, что немцам, естественно, подходило.

У Троцкого же всё было и сложнее, и проще. Плыть можно только морем, так что смысл договариваться с немцами отсутствовал – на морях традиционно превалировал британский флот. Американцы российских граждан не интернировали – стало быть, надо покупать билеты на американский корабль. Англичане американцев не трогали, с Германией Соединённые Штаты тоже пока ещё не вступили в войну – вариант казался оптимальным. Так что Троцкому нужно было вполне легально получать визу в российском консульстве в Нью-Йорке и покупать билеты на американское судно. Так, во всяком случае, тогда ему казалось.

4 марта 1917 года. Ачинск.

Большевикам, отбывавших ссылку в Ачинске – а в их числе следует в первую очередь отметить Льва Каменева, Иосифа Сталина и Матвея Муранова, бывших далеко не последними фигурами в партии – добраться до Питера было проще, чем Ленину, хотя расстояние заметно превосходило таковое от Цюриха. Но не нужно пересекать никаких Германий или подвергаться опасности интернирования.

После Февральской Революции все ссыльные и заключённые стали вполне полноправными российскими гражданами … даже более полноправными, чем обычные, не подвергавшиеся арестам.

Вопрос с транспортировкой тоже был решён быстро. Ссыльные получили мандаты, позволяющие садиться на любой поезд.

Перед отъездом героев подполья ачинский городской голова Усанин организовал собрание, посвящённое произошедшим событиям. Оно проходило, извините за тавтологию, в Народном Собрании города Ачинска. Присутствовало около полутысячи народу. Разумеется, упомянутые большевики приняли участие тоже, причём в качестве самых почётных гостей. Муранова, как старейшего из них, даже избрали председателем собрания, чем поставили в сложное положение. Слишком неожиданно и радикально изменилась ситуация в стране. Своего отношения к ней ссыльные за недостатком информации ещё не выработали. Впрочем, Муранов хорошо понимал, что здесь есть люди поавторитетнее и лихо выкрутился, сразу предоставив слово Каменеву.

Тот был тоже явно не в курсе – на каких вопросах следует сконцентрироваться. Поэтому ограничился здравицами в честь революции, свободы и восставшего народa, после чего достаточно неожиданно не нашёл ничего умнее, чем предложить послать приветственную телеграмму великому князю Михаилу за его отказ от престола. Собрание, разумеется, поддержало единогласно.

Сталин тоже голосовал за предложение Каменева. Не то сейчас время, чтобы выделяться. Тем более, его голоса никто и не заметит. Это пройдёт как предложение Каменева, а кто голосовал – не вспомнят.

Сейчас надо понять, что делать в первую очередь. Нет, ясное дело, первым делом ехать в Питер и брать власть в ЦК большевиков.

Насколько Сталину помнилось, среди нынешнего состава Питерского ЦК просто не существует фигур, сравнимых по масштабу влияния в партии с ним и Каменевым, Впрочем, справедливее будет сказать – с Каменевым и Сталиным. Всё-таки Каменев пока фигура более значимая.

Конечно, будь в Питере сейчас Ленин, о занятии лидирующих позиций можно было бы и не мечтать. Но Старик в Цюрихе, и когда доберeтся до Питера – неизвестно. Вполне возможно, это займёт несколько месяцев, а за такое время многое может измениться.

Или Троцкий. Он, конечно, даже не большевик … хотя по убеждениям ближе всего именно к нaм. Но масштаб личности такой, что быстро становится лидером в любой организации, куда бы не вступил. Тут его можно сравнивать только со Стариком.

Да, вот Старик – это, конечно, мастер. Захвата и удержания власти. Пока в отдельно взятой партии, но именно пока.

Всё. Скорее в Питер. Детали можно будет додумать по пути, в поезде.

6 марта 1917 года

Первая телеграмма Ленина после Февральской революции была написана на французском языке и адресована в Стокгольм “Большевикам, отъезжающим в Россию”:

“Наша тактика: полное недоверие, никакой поддержки новому правительству; Керенского особенно подозреваем; вооружение пролетариата – единственная гарантия. Никакого сближения с другими партиями. Телеграфируйте это в Петроград”.

Эта телеграмма фактически не возымела действия. Нет, она была благополучно доставлена Русскому Бюро ЦК большевиков в Питере. Но ему даже не надо было ничего менять в своей деятельности для выполнения инструкций телеграммы.

Состав ЦК (Шляпников, Молотов, Залуцкий) и так стоял на ленинских позициях в смысле углубления революции и захвата власти (“создать временное революционное правительство”), а “Правда”, начавшая снова выходить с 5 марта (редакция – Ольминский, Калинин, Еремеев, Молотов), объявляла Временное правительство Львова-Керенского контрреволюционным.

До возвращения из ссылки Сталина и Каменева.

10 марта 1917 года. Поезд.

Поезд шёл в Петроград. Прибытие в столицу ожидалось послезавтра. 12 марта, с утра.

Постукивали колёса, мелькали за окном заснеженные деревья под низким серым, всё ещё зимним небом. Поезд шёл по России, вступавшей в полосу великих потрясений, но пока не догадывавшейся об этом.

Сталин сидел, откинувшись на жёсткую спинку сиденья и делал вид, что слушает Каменева. Именно делал вид – всё, что мог сказать Лев Борисович, было им уже сказано, возражать Сталин не собирался, поскольку ни ситуация в Петрограде, ни точка зрения Старика пока не известны. Приедем – там видно будет.

Итак, Каменев придерживается точки зрения поддержки Временного Правительства. На данном этапе.

– Свержение монархии – исторический момент, после которого должен последовать длительный, охватывающий многие годы, промежуточный период, который будет отделять происходившую в России буржуазно-демократическую революцию от последующей социалистической. Демократическая революция ещё не завершена, и дестабилизация режима Временного правительства не является непосредственной задачей, – вещал Лев Борисович своим хрипловатым скрипучим тенорком.

Ну понятно. Царизм свергнут, у власти оппозиция, а это уйма разных партий, среди которых большевики далеко не самая многочисленная и авторитетная. Пожалуй, наш теоретик прав, революция продвинула нас, большевиков, на один шаг ближе к власти, но от вершины мы ещё очень далеко.

Ленин в Швейцарии, а без него бороться с Керенскими и Львовыми нам просто не по силам. Значит, поддерживать Временное Правительство и завоёвывать новые позиции. Пока важно, что мы, большевики, в числе вершителей судеб новой России. Уже хорошо. Возглавим с Каменевым питерский ЦК большевиков – а как же, там нет фигур сравнимых с нами по весу в партии. Уже какая-то власть.

Он стремился к власти всю жизнь. Он давно понял – это то единственное, что ему от жизни нужно. Если нет возможности приказывать – надо манипулировать. Интриговать. Сталкивать лбами, оставаясь в тени. Это приносило ни с чем не сравнимое наслаждение – видеть, как его незаметные действия меняют судьбы.

Когда в 1899 году его исключили из Тифлисской духовной семинарии за участие в подпольном марксистском кружке, он потащил за собой всех остальных членов кружка, сделав на них донос администрации семинарии. Вскрылось. Стыдили. Ничего, объяснил этим ишакам, что потеряв право быть священниками, семинаристы сделаются хорошими революционерами. Смешно – замолкли. Приняли.

Он сделал выводы. Людьми манипулировать легче, чем кажется, но нужно это делать тоньше. Донос властям – крайняя мера. Если вскроется – можно очень сильно поплатиться. Лучше шепнуть на ухо какому-нибудь молодому горячему, что ему, Кобе, кажется, что такой-то и такой-то – агент-провокатор охранки. Именно кажется … доказательств нет. Молодые и горячие доказательства потом сами найдут. Даже там, где их не существует. Слово, действие – их легко понять не так, если ты молод, горяч и подозреваешь. Срабатывало. Кого-то попросту убили, кого-то избили до полусмерти. А не задевай Кобу, не высокомерничай.

Но это позади. И теперь кажется мелкими детскими забавами. Теперь. После того, как он познакомился с Лениным. Со Стариком. Вот это – действительно мастер власти.

И ведь не сказать, чтобы ему так уж беспрекословно подчинялись. Нет, и не соглашались, и прямо возражали, и спорили до хрипоты. И всё равно в конце концов всё происходило так, как говорил Старик … а упорствующие каялись и снова следовали за ним. Он, Сталин, быстро понял – надо стать преданным соратником этого человека – он пойдёт выше и дальше – и его за собой потянет.

Конечно, всегда слепо идти за Лениным – не его, Сталина, стезя. Но до революции это было лучшее, что он мог сделать. И учиться у Старика, учиться искусству завоевания власти.

И вот настал момент посмотреть – хороший ли он ученик. Революция смела главную преграду – монархию, теперь открыта дорога к вполне легальной борьбе за власть. Возглавить ЦК большевиков в Питере … да, пока вместе с Каменевым, но Каменев мне – не соперник. Как теоретик он сильнее … да все они пока сильнее … и Ленин, и его соратники.

Но вождями становятся не знанием теории, а другими качествами. Которые есть у Старика. И у Троцкого … хотя Троцкий даже не большевик. И у него, Сталина. А у Каменева нет. У Зиновьева нет. У Муранова нет. Я уж не говорю обо всяких Мартовых или, к примеру, Шляпникове, Молотове.

Он уже неоднократно убеждался – в острых ситуациях люди идут за ним. Признают его лидерство. Конечно, если рядом нет БОЛЬШИХ вождей. Ленина, Троцкого … да и всё, пожалуй.

Впрочем, посмотрим. Ни Ленина, ни Троцкого в Петрограде как раз-таки нет. Они с Каменевым окажутся во главе питерских большевиков. Власть … пусть всего лишь над большевиками Питера – и до прибытия Ленина – но лиха беда начало. Может быть, удастся сейчас власть закрепить, да так, что Старика к ней не допустить – даже когда он до Питера доберётся.

А в каком русле ставить задачи … что ж, доверимся Каменеву, в теории он сильнее. Да и выглядят его умозаключения вполне по-марксистски.

12 Март

a

1917 года. Петроград.

Утром 12 марта в Петроград прибыл поезд со Сталиным, Мурановым и Каменевым. Сразу же по приезде они отправились “регистрироваться” в Таврический дворец, где проходило всероссийское совещание Советов рабочих и солдатских депутатов.

Вскоре после регистрации вернувшиеся из ссылки большевистские вожди появились в бывшем особняке балерины Кшесиньской, ставшем после революции штаб-квартирой большевиков – и попали прямо на очередное заседание Русского Бюро ЦК.

Их появление встретили аплодисментами. Председательствующий Шляпников поднялся с места, когда они вошли в зал, и аплодировал вместе со всеми. Сталин, оказавшийся, наконец, среди своих, всматривался в лица сидящих. Именно с ними придётся работать. Надо выяснить – кто чего стоит, кто чем дышит.

На большинстве лиц – явный восторг, смешанный с пристальным вниманием. Что-то скажут сейчас старшие товарищи, объяснят ситуацию, уточнят моменты. Взгляд Сталина упал на лицо Вячеслава Молотова. Тот же восторг, то же напряжённое внимание – но кроме них, на лице читалось явное облегчение.

Так, понятно, великолепный исполнитель Молотов, волею судеб оказавшийся среди вожаков – за неимением кроме него, Калинина и Шляпникова достаточно авторитетных фигур, до приезда Сталина и Каменева тяготился этой ролью. Теперь всё хорошо, старшие товарищи прибыли, есть, от кого получать указания. Надо взять на заметку.

Каменев поднялся, откашлялся. Начал речь.

После слов о том, как они рады возможности снова оказаться среди своих и принять участие в работе, он перешёл к изложении позиции, принятой в поезде. “Свержение монархии”, “буржуазно-демократическая революция”, “длительный промежуточный период”, “дестабилизация режима Временного правительства сейчас нежелательна”, – слышалось в зале.

Сталин с Мурановым благостно кивали, выражая своё полное согласие. Сталин раз за разом обводил взглядом лица слушателей. На них было написано напряжённое внимание, смешанное с сосредоточенным желанием понять смысл произносимого.

Ну, и не сходившее с лица Молотова облегчение, смешанное с тем же вниманием. Всё хорошо, старшие товарищи здесь – и уже делятся с нами своим видением ситуации – так и читалось на лице Вячеслава.

И вдруг взгляд Сталина натолнулся на лицо Шляпникова. Вот на нём никакого облегчения или восторга не читалось. Внимание, сосредоточенность – да, но смешано это было отнюдь не с восторгом по поводу разъяснений Каменева, а с растущим недоумением. Не успел Сталин внимательнее вглядеться в это выражение – не почудилось ли ему – как Шляпников, вскочив с места, весьма непочтительно перебил Каменева, разом сломав всю благостную атмосферу:

– Лев Борисович, я не понимаю. Мы получили из Швейцарии уже несколько телеграмм от Владимира Ильича. Буквально в каждой из них – “Никакой поддержки Временному Правительству”, “вся власть – Советам”, “курс – на вооружённое восстание”. Как же так?

В зале повисло неловкое молчание. Каменев явно не знал, что сказать и, чтобы потянуть время, снял очки, достал какую-то тряпицу и начал тщательно их протирать.

У Сталина сжалось горло. Чёртова эйфория – вернулись в Питер из ссылки героями, сразу всё внимание к ним, все смотрят снизу вверх. Ну, что мешало Каменеву сначала выяснить – какие были от Старика известия? Ну кто его торопил, кто тянул за язык? И он тоже хорош … раскивался. Теперь отмежеваться от Льва Борисовича не получится.

Впрочем, нет худа без добра. Когда-то всё равно пришлось бы решаться. Надо честно признаться себе самому – раз его цель – власть, столкновение со Стариком всё равно неизбежно. А лучше настоящего момента, наверное не придумаешь. Надо брать в руки вожжи.

Он поднялся.

– Владимир Ильич – в Швейцарии. И видит только то, что можно увидеть оттуда.

Грузинский акцент чувствовался в его речи больше, чем обычно. Так бывало всегда, когда он волновался. Плохо, но ничего не поделаешь.

– Оглянитесь вокруг. Популярность Временного Правительства очень высока. Львову и Керенскому изо всей России потоком летят телеграммы с поздравлениями. Мы приехали из Ачинска – там, в провинции, все на стороне Временного Правительства. Ви понимаете, что выступить сейчас против – означает погубить репутацию партии и весь её авторитет, заработанный годами борьбы?

Чёрт, опять это проклятое “Ви” вместо “Вы”. Никогда он не научится говорить по-русски как следует. Ну и чёрт с ним.

– Владимир Ильич этого из Цюриха не видит. Но мы с вами здесь, на местах, не имеем права допускать подобные ошибки. Надеюсь, нам удастся это ему объяснить.

Каменев пришёл в себя и поддержал Сталина:

– Спасибо, Коба. Добавлю от себя. По Марксу смена общественно-политических формаций должна происходить в таком порядке. Сначала выросшие в среде феодального государства капиталистические отношения обеспечивают переход от феодализма к капитализму – что и сделала окончательно революция, свергнув монархию. Потом же выросший и окрепший в недрах капиталистического общества пролетариат ломает рамки этого общества и обеспечивает построение на его руинах социалистическо го общества.

Кстати, это великолепно разъяснено в работе “Две тактики, две составных части марксизма” самого Владимира Ильича.

Феодальное общество в России уничтожено меньше двух недель назад. Численность пролетариата – несколько процентов. А крестьянства – около девяноста. Россия должна измениться, численность пролетариата в ней – радикально вырасти. И только тогда станет возможна революция социалистическая. Или Вы не согласны с Марксом, Александр Гаврилович?

Шляпников, не отвечая, задумчиво опустился на своё место. Молотов, напротив, вскочил со своего и заговорил:

– Товарищи, ну ведь правда же. По марксизму о пролетарской революции говорить рано, авторитет Временного Правительства – на недосягаемой высоте – о чём Вы говорите, Александр Гаврилович? Иосиф Виссарионович и Лев Борисович прибыли из провинции – они лучше знакомы с тамошними настроениями. И с марксизмом. Они лучше знают, что делать!

Последняя фраза прозвучала как-то по-детски обиженно-просяще. Но Шляпников, похоже, утратил желание спорить и, улыбнувшись, заговорил.

– Ну что же, товарищи. Давайте внесём ясность. Здесь происходит заседание Русского Бюро ЦК. Соответственно голосуют только члены Бюро. Разумеется, мы вправе выслушивать мнения других и учитывать их при принятии решений. Мы тут выслушали мнения товарищей Сталина и Каменева, благодарим вас. Теперь предлагаю продолжить обсуждение по повестке дня и обсудить вопрос о кооптировании в состав Бюро товарища Бокия. Напоминаю, что Бюро ЦК привлекает в свой состав всех тех лиц, которых оно считает полезными по своему политическому кредо, а также ценных теоретических работников.

Шляпников сделал паузу и оглядел присутствующих.

– Хочу сразу высказаться по этой кандидатуре. Товарищ Бокий твёрдо стоит на позициях Бюро ЦК, поэтому считаю его достойным. Есть ещё желающие высказаться? Нет? Голосуем. Кто за? Кто против? Воздержался? Всё ясно. Товарищ Бокий, поздравляю вас с избранием в состав Русского Бюро ЦК.

Сталин сидел, как оплёванный. Вот тебе и вождь … вот тебе и вожак. Их с Каменевым вежливо выслушали, поблагодарили и позволили присутствовать. Нет, сдаваться нельзя, нужно бороться. Он поднялся.

– Товарищи, я считаю, что здесь какая-то ошибка. До ареста я был членом ЦК, а товарищ Каменев – членом редакции. Поэтому вопрос о кооптировании нас в состав Бюро и редакции должен быть, как минимум, рассмотрен. Желательно сегодня.

– Верно, – раздалось с места, где сидел Молотов, – Товарищи Сталин и Каменев очень нужны нам! Это старые большевики, их опыт бесценен. Кстати, то же самое касается товарища Муранова!

Муранов, с самого момента появления хранивший безмятежное молчание, поднял голову. Шляпников снова поднялся, откашлялся и с улыбкой оглядел присутствующих.

– Ну что же, если остальные члены Бюро не против, я не возражаю против изменения сегодняшней повестки. Есть возражения? Нет? Прекрасно.

Он на секуду замолк, оглядел зал, как будто любуясь остатками оставшейся от лучших времен архитектурной роскоши особняка.

– Итак, включаем в повестку вопрос о кооптировании в состав Бюро товарищей Муранова и Сталина. Предлагаю начать с обсуждения кандидатуры товарища Муранова – по старшинству, так сказать. Сразу скажу, что по этой кандидатуре у меня возражений нет. Старый большевик, неоднократно себя проявлял, всегда твёрдо стоял на ленинских позициях.

У остальных членов Бюро кандидатура Муранова возражений тоже не вызвала, и он был избран членом Бюро ЦК единогласно. Началось обсуждение кандидатуры Сталина.

Шляпников, явно задававший тон в нынешнем составе, высказался резко отрицательно:

– Товарищи, я и раньше слышал о стремлении товарища Сталина командовать и подчинять себе людей. Сегодня в этом убедился. Он попытался подмять под себя Бюро, заставить принять навязанное им решение. Кроме того, его выступление было явно антиленинским. Мы тут всегда стояли на твёрдых ленинских позициях, и я считаю недопустимым избрание в наш состав человека, находящегося в столь откровенной оппозиции нынешнему курсу. Кто ещё желает высказаться?

Заговорил Молотов.

– Александр Гаврилович, товарищи. Ну, нельзя же так. Ну, имеет товарищ Сталин свою точку зрения. Ну, отличается она от ленинской. Но перед нами старый большевик. Его партийные заслуги просто нельзя сравнивать с таковыми у любого из нас. Вы что же, товарищ Шляпников, станете отвергать любого, кто имеет мнение, отличное от Вашего … или пусть даже Владимира Ильича? Я что, должен Вам напоминать, что революция отменила все ограничения на свободу слова? Я считаю – такой человек в Бюро необходим.

Мнения членов Бюро тоже разделились, а итог голосования можно было назвать Соломоновым решением. Сталина кооптировали в состав Бюро – но только с совещательным голосом. Кроме Молотова за избрание Сталина полноправным членом проголосовал только Михаил Калинин. Сталин про себя взял это на заметку.

Кандидатура Каменева даже не поднималась, поскольку он и до ареста членом Бюро не был.

Как ни странно, уходил Сталин после заседания в неплохом настроении. Да, подчинить себе Бюро не получилось. С первого раза. Но, наверное, получится. Молотов явно на его стороне … так же, как Шляпников – против. Калинин настроен к нам благожелательно. А главное, что все остальные ярко выраженных убеждений, похоже, не имеют. Если бы не Шляпников, можно было решить все вопросы ещё сегодня. Ну а так – решим через несколько дней.

Он догнал неспешно шагавшего Каменева.

– Ну что, Лев Борисович, начало положено. Через несколько дней Бюро будет нашим.

Каменев поднял на него глаза.

– Думаю, ты прав, Коба, – задумчиво ответил он.

Оба ошибались. Нескольких дней даже не понадобилось.

13 марта 1917 года. Петроград. Заседание Бюро ЦК партии большевиков.

В это напряжённое время Бюро заседало ежедневно. Слишком много вопросов требовало немедленного решения. И приезд Каменева и Сталина только добавил проблем. Теперь даже текущая позиция ЦК по вопросу отношения к Временному Правительству и к вооружённому восстанию, которая базировалась на указаниях Ленина из Швейцарии, была подвергнута сомнению.

– Впрочем, – думал Шляпников, – вчерашнюю атаку на ленинские позиции удалось отбить.

Но это не успокаивало. Было понятно, что Сталин с Каменевым на этом не остановятся. Вряд ли они теряли время сегодняшней ночью. Наверняка заготовлены новые козыри.

Так и оказалось.

– Товарищи, – начал Шляпников, – заседание объявляю открытым. Присутствует одиннадцать человек, из них десять действительных членов ЦК и один – с совещательным голосом. Теперь по сути. Пришла новая телеграмма от Владимира Ильича. Позвольте зачитать.

Сталин слушал. В общем, по сравнению со вчерашним – ничего нового. Старик снова призывает к вооружённому восстанию. Всё то же самое. “Никакой поддержки Временному правительству”, “вооружение пролетариата”, “никакого сближения с другими, партиями”. Ему там хорошо рассуждать … из Цюриха. А нам здесь что – одним против всех? Ну ладно, не зря мы вчера битый час обсуждали со Львом Борисовичем нашу стратегию. Сейчас начнётся.

– Таковы, в общем, последние указания Ленина, – продолжал Шляпников, – Как видим, они почти полностью совпадают с тем, чем мы здесь и занимаемся. Единственное – вооружение пролетариата. Формирование боевых отрядов происходит значительно медленнее, чем было бы желательно. Прошу высказываться. Выдвигайте предложения. Обсудим и проголосуем.

Но ни единого предложения по телеграмме Старика прозвучать не успело. Поднялся Каменев и вперил взгляд в Шляпникова. Очки его воинственно сверкали

– Вот-вот, как раз по вопросу голосования у меня есть пара замечаний. Вы на вчерашем заседании позволили себе обсуждать – включать или не включать товарища Сталина в состав Бюро ЦК как полноправного члена. Более того, вы проголосовали за включение его всего лишь с правом совещательного голоса. Вопрос о введении меня в состав редакции “Правды” даже не поднимался. Между тем то, что я являюсь членом редакции, а товарищ Сталин – членом ЦК, никак не может быть отменено нашим арестом. Нас что, кто-то снимал с этих постов? Было голосование? Есть протокол заседания?

– Позвольте, – Шляпников даже не успел сесть, – даже если такого голосования и не было, вчера оно было проведено. Большинством голосов Сталин избран членом Бюро с совещательным голосом. Насчёт Вас, Лев Борисович, я согласен. Я полагаю, мы должны включить в сегодняшнюю повестку вопрос о Вашем кооптировании … в состав редакции … , – уже медленнее и тише закончил Шляпников, глядя на поднимающегося со стула Сталина.

Тот так и впился взглядом в него. Жёлтые тигриные глаза полыхали злобой. Шляпников буквально ощутил, как цепенеет под этим взглядом, как воля Сталина его парализует. Тот заговорил.

– Ви что ко мнэ как в царской охранке обращаетесь? Нэ Сталин, а ТОВАРИЩ СТАЛИН, – голос звучал глухо, но в то же время яростно, из него буквально сочилась какая-то тяжёлая злоба, – Ви, кажется, вообразили, товарищ Шляпников, что можете сами решать, кто состоит в Бюро, а кто нэт? Ошибаетесь! Я – член ЦК с двенадцатого года. Товарищ Каменев – бессменный член редакции “Правды”. И не вам это менять! У нас тут ЦК партии большевиков или Жандармское Управление? Садитесь, товарищ Шляпников.

Тот послушно, даже с каким-то облегчением сел, чувствуя предательскую слабость в ногах. Грузинский акцент, звучавший в словах этого страшного человека, не забавлял, а напротив парализовал каким-то первобытным ужасом.

Сталин продолжал уже спокойнее, и акцент стал чувствоваться намного слабее.

– Теперь по существу. Наша со Львом Борисовичем позиция была, надеюсь, изложена вчера достаточно ясно. Если непонятно – товарищ Каменев может повторить. Прошу высказываться – у кого есть возражения, дополнения. Если кому-то кажется, что мы неправы – с удовольствием выслушаем. Может быть, мы преувеличиваем популярность в народе Львова и Керенского? Или, может, наше понимание марксизма в приложении к текущей ситуации ошибочно? Прошу высказываться, товарищи … потом будем голосовать

В этот день Бюро ЦК приняло несколько решений, полностью поменявших его курс. Теперь вопросы о конфронтации с Временным Правительством, вооружении пролетариата и подготовки вооружённого восстания на повестке дня уже не стояли.

Редакция “Правды” была изменена явочным порядком, и в неё вошли Сталин, Каменев и Сокольников. Что немедленно отразилось на содержании печатаемого.

Из четырёх писем Ленина из Цюриха, касавшихся вопросов тактики (“Письма издалека”) было напечатано лишь одно, да и то с большими сокращениями. Как Бюро ЦК, так и редакция “Правды” перешли на позиции, которые можно было смело называть антиленинскими. На заседаниях всё ещё звучали недовольные голоса в пользу возвращения к линии Ленина, но Сталину с Каменевым всё время удавалось повернуть ход заседания в нужную им сторону.

17 марта 1917 года. Сталин.

Сталин сидел в углу комнаты. Нахохлившись, втянув руки в рукава старого полупальто. Завтра предстояло очередное заседание Петросовета, а он всё ещё не мог понять – что же происходит … и, значит, как ему, Сталину, себя вести. Да, уже Сталину, а не Кобе. Это он в юности был Коба. Герой, боец. Из тех героев, которые, не задумываясь, достают револьвер и всаживают пулю в сердце врага.

Чушь, французские романы. Коба никогда не добьётся власти. А Сталин – может. Потому что Коба – одинокий герой … ну, в крайности – атаман разбойничьей шайки. А Сталин – вождь. Нет, пока не вождь. Подмастерье вождя. Вооружённый идеями марксизма … дубинка Ленина.

Да, Ленин – вот это вождь. Признанный. Почему-то все эти революционные чистоплюи рано или поздно начинали безо всяких оговорок признавать его вождём. Кто-то сразу … как сам Сталин (хоть и не чистоплюй), кто-то – по прошествии времени. Что же в нём было – такое, чего не было в нём, Сталине?

Пока не знаю … чувствую, но не пойму. Что ж, время есть. Я, Сталин, уже – фигура в партии. Да, меня этой фигурой сделал, бесспорно, Старик. И что … всю жизнь руки ему целовать? Сделал, потому что ему дубинка была нужна. Сам-то – интеллигент … чтобы экс организовать, без Кобы – никак. А деньги распрекрасно принял, сказал – “Спасибо, Коба” … и в глаза взглянул. И надо себе признаться, в тот момент я, Сталин, жизнь бы за этот взгляд отдал. И как он такое умеет? Во взгляде и признание огромной заслуги, и благодарность … и главное, уважение. А уважение Старика дорогого стоит.

Ладно, чушь всё это. Главное – время сейчас такое, что можно и нужно всем показать – я уже не Коба. Я – Сталин. Фигура. Главная фигура в сегодняшней партии в России. Старик сидит в Швейцарии, и неизвестно, когда вырвется на Родину. А я здесь. И кроме меня здесь из фигур такого масштаба только Каменев. Ну, этот сейчас союзник. Теоретик … интеллигент, но авторитет в партии – не из последних. Больше на этом уровне здесь сейчас кроме меня никого нет.

Значит мы, признанные на данный момент авторитеты, только что вернувшиеся из царской ссылки, должны проявить себя вождями. Начало уже положено. Теперь важно правильно продолжить. Соперничать с нами некому – всё это “Русское бюро ЦК” – кисель. Не знают, какой линии держаться. Решительности не хватает.

Ну да, понятно, только что отрёкся царь, а за ним – и великий князь. Царей больше нет, а есть Советы. И есть Временное Правительство. И вопрос в том – бороться с ним, или оказать поддержку. Эти чистоплюи, конечно, поддержку оценят. Этот собачий рефлекс – чувство благодарности – у них ещё не отмер. И поэтому они обречены. Но не сейчас. Пока они нужны, а мы, истинные большевики, взять власть не можем. Кишка тонка … сил не хватит.

Старик бомбардирует из Швейцарии телеграммамми – “никакой поддержки Временному Правительству”. Не знает Старик нынешней ситуации … да и марксизм подзабыл. Сказано же у Маркса – смена общественно-политических формаций. Ну так монархия – это ж по всем учебникам – средневековье. Нынче, после свержения царя, власть взяли капиталисты – и Временное Правительство эти силы олицетворяет и поддерживает. Настала следующая стадия – капитализм. Всё по Марксу. Значит, надо обождать полной победы капитализма, а потом спокойно бороться за победу следующей формации – социализма. А это – мы.

Так, всё правильно или я ошибаюсь? Ведь Старик такой. Он может и из Швейцарии до Росси добраться. А уж если доберётся – мне с Каменевым мало не покажется.

Хотя стоп, почему? Сам же Старик в «Двух тактиках» доказывал, что, согласно марксизму, сначала бывает буржуазно-демократическая революция и демократическая республика (демократическая диктатура), а потом – пролетарская революция и диктатура пролетариата.

Всё согласно тому, что я и планирую делать. Итак, решено. Телеграммы Ленина кладём в долгий ящик, поддержку правительству … э-э-э … декларируем. Ну а Старику … если доберётся-таки и спросит – предъявим его же труды. Решено.

Да и что там. Старик своих не уничтожает – поругает, да простит. Других у него нет, а кадрами он дорожит. А если получится – и Старик в Россию в обозримом будущем не попадёт – так мы вообще в вождях окажемся.

Сталин встал с кресла, с хрустом потянулся и ухмыльнулся. Оскалился.

25 марта 1917 года

После отказа английского и французского правительств пропустить в Россию политических эмигрантов, совещание их представителей рассмотрело вопрос о способах возвращения в Россию и приняло выдвинутый Мартовым план проезда через Германию. Ленин участвовал в выработке условий проезда, которые 22 марта были переданы швейцарским социалистом Фрицем Платтеном германскому посланнику в Швейцарии. 25 марта Платтен сообщил Ленину о согласии немецкого правительства на проезд политических эмигрантов через Германию на выдвинутых ими условиях (за вагоном признаётся право экстерриториальности, контакты с властями и чиновниками – только Фриц Платтен. пассажиры ни при каких условиях вагон не покидают).

В тот же день, но на другом континенте Лев Троцкий явился в Нью-Йоркское генеральное консульство. Портрет Николая II был уже к тому времени удалён, но ещё царила густая атмосфера старого доброго русского полицейского участка. Тем не менее после неизбежных проволочек и препирательств генеральный консул распорядился выдать Льву Давидовичу документы, пригодные для проезда в Россию.

Кроме того, пришлось посетить консульство Великобритании в Нью-Йорке. Без одобрения британцев тогда по морю плавать было невозможно. Троцкий вполне законопослушно заполнил вопросные бланки, после чего ему было заявлено, что со стороны английских властей не будет никаких препятствий к проезду. Всё, таким образом, выглядело в полном порядке.

27 марта 1917 года

В этот день сразу двое самых известных российских революционеров, наконец, отправились на Родину. Владимир Ильич Ленин – из Цюриха, Швейцария и Лев Давидович Троцкий – из Нью-Йорка, США. Пути их на Родину оказались очень разными.

В 15 часов 10 минут 32 российских эмигранта, включая женщин и детей, выехали из Цюриха до пограничной германской станции Готтмадинген. Там они пересели в пломбированный вагон. Их сопровождали двое офицеров германского Генерального штаба – капитан фон Планец и лейтенант фон Буринг, который бегло говорил по-русски. Сопровождал российских эмигрантов и швейцарский социалист Фриц Платтен, на которого были возложены контакты с внешним миром на протяжении всего пути через Германию.

“Пломбированный вагон” – это было сказано, пожалуй, слишком сильно. На самом деле в вагоне были опломбированы лишь три из имевшихся четырёх дверей. Последняя использовалась для общения с внешним миром, проводимого под контролем Платтена и двоих сопровождавших немецких офицеров, в том числе для получения газет и покупки молока для детей.

По идее Ленина в коридоре была проведена по полу мелом черта, означавшая границу экстерриториальности, отделявшая немцев от большевиков. Любопытно отметить, что им же была установлена выдача входных билетов на посещение туалета, что предотвратило его блокирование на длительное время любителями покурить.

Даже в дороге Ленин оставался лидером.

Вагон почти безостановочно проследовал через Германию до станции Засниц, где эмигранты пересели на пароход “Королева Виктория” и переправились в Швецию. В Треллеборге их встретили и сопроводили до Стокгольма, куда они и прибыли 30 марта. Далее они пересели в другой, уже обычный поезд, в котором проследовали около 1000 км в городок Хапаранда на шведско-финской границе, где находилась таможня. Далее была Финляндия, сиречь в то время территория России.

Путь Льва Троцкого был куда более драматичным.

После получения проездных документов Троцкий, стремясь попасть в Россию как можно раньше, решил, что раз в британском посольстве получено "добро", путешествие на норвежском судне пройдёт так же спокойно, как и на американском. Возможно, это было ошибкой.

На морях традиционно, особенно теперь, в военное время, господствовал британский флот. Соответственно досмотру британцев подвергались практически все суда. Правда, американцев они всё же досматривать избегали. Уже в то время Штаты были достаточно авторитетны, а их вступление в войну на стороне Антанты – весьма вероятным. Зачем портить отношения с такой державой?

Но ещё раз, Троцкий решил, что большой беды не будет, если он с семьёй поплывёт на норвежском судне. Корабль “Христианиафиорд” отходил из Нью-Йорка ровно через два дня после того, как все проездные документы были получены. Билеты на него ещё были – и Лев Давидович решился.

Никто не знает, насколько безоблачным было бы путешествие, если бы Троцкий немного выждал и отплыл на американском судне. Британская разведка работала неплохо, и вряд ли сведения о том, на каком корабле плывёт известный русский революционер, прошли бы мимо неё.

Но ещё вопрос – стали бы британцы досматривать американский пароход, на котором не было бы, возможно, представителей партии большевиков, известных своей антивоенной позицией. Троцкий ведь большевиком тогда не был.

Разумеется, после Февральской революции все партии, бывшие при царизме вне закона, стали легальными – и большевики в том числе. Соответственно, никаких законных препятствий для любых граждан России, следующих на родину, не было. Но у британцев были и свои соображения.

Временное Правительство, сменив у власти царя Николая, участие в войне продолжало. Таким образом, Россия по-прежнему оставалась союзницей Великобритании, и та желала бы, чтобы так продолжалось и впредь. Поэтому возвращение в Россию представителей партии, ратующей за выход из войны, представлялось Лондону нежелательным. Стало быть большевиков на пути следования могли интернировать, да и к представителям остальных революционных партий отношение было настороженным.

На беду Троцкого на “Христианиафиорде” находилось пятеро большевиков, плывших, как и он, назад, в Россию. И британцы об этом знали.

Но вернёмся к нашим героям.

Троцкий стоял у борта “Христианиафиорда”, улыбаясь и провожая глазами панораму Нью-Йорка. Корабль только что отчалил и ещё свежи в памяти были прощальные речи, цветы, музыка. Он с семьёй – на пути в Россию. В страну революции! На Родину!

Вспоминалось прошлое.

1896-й год. Лёве, тогда ещё Бронштейну, семнадцать лет. Город Николаев. Первые революционные кружки, пропаганда среди рабочих. В восемнадцать лет – участие в создании Южно-Русского Рабочего Союза. Первый арест. Первая тюрьма. В канун двадцатилетия – первая ссылка в Иркутскую губернию. Знакомство с работами классиков марксизма … и с членами Российской Социал-Демократической Рабочей Партии. РСДРП.

Да, тогда ещё не было большевиков и меньшевиков. Плеханов, Мартов и Ленин состояли в одной партии. И Урицкий с Дзержинским, с которыми и познакомился юный Лёвушка – тоже.

Делать в ссылке было кроме самообразования особо нечего, и юный революционер начинает писать. На удивление хорошо и плодовито. Вскоре его статьи начинают печататься в иркутской газете “Восточное Обозрение”, а там и вообще появляются в Европе. Ещё раньше начинаются публичные выступления – и тут дело спорится весьма успешно.

Верхушка РСДРП не может не обратить внимания на появление столь яркой личности в революционном движении – и Лёвушке Бронштейну организуют побег. Вот тогда-то и появляется Лев Троцкий. В фальшивый паспорт, изготовленный для побега, Лёва навскидку вписывает фамилию старшего надзирателя одесской тюрьмы, где уже успел побывать.

Вот ведь ирония судьбы – фамилия старшего надзирателя ныне – одна из самых известных в революционном движении. Впрочем, мужик был неплохой … для надзирателя, да и не известно, жив ли он сейчас – почти двадцать лет минуло.

Ну да ладно, Бог с ним, с надзирателем. Главное, тогда, совершив с помощью новых товарищей успешный побег … через всю Россию, а затем Европу, он попал в Лондон – и сразу очное знакомство с Лениным.

В Лондон – из Цюриха через Париж – Лёва приехал осенью 1902 года, где-то в октябре, ранним утром. С английским языком у него было тогда не очень, и маршрут кэбмену пришлось объяснять наполовину жестами. Впрочем, нашёлся адрес, написанный на бумажке.

Лёву еще в Цюрихе инструктировали, что нужно стукнуть три раза дверным кольцом. Дверь открыла Надежда Константиновна, которую, надо думать, он своим стуком поднял с постели. Час был ранний, и всякий более обращающий внимание на приличия человек посидел бы спокойно на вокзале час-два, вместо того чтобы ни свет ни заря стучаться в чужие двери. Но Троцкий был ещё полон зарядом своего побега из Верхоленска.

Впрочем, Надежда Константиновна была не первой жертвой бесцеремонности юного Лёвушки. Таким же варварским способом до этого был разбужен в Цюрихе другой видный революционер Аксельрод, только не на рассвете, а глубокой ночью.

Ленин находился еще в постели, и на лице его приветливость сочеталась с законным недоумением.

В таких условиях произошло знакомство двух будущих вождей революции и первый разговор. И Владимир Ильич, и Надежда Константиновна уже знали о Троцком и ждали его. Лёва тут же выложил скромный запас своих русских впечатлений: связи на юге слабы, явка в Харькове недействительна, редакция “Южного рабочего” противится слиянию, австрийская граница в руках гимназиста, который не хочет помогать искровцам. Факты не были сами по себе очень обнадеживающими, но зато веры в будущее – хоть отбавляй.

То ли в то же утро, то ли на другой день Лёва совершил с Владимиром Ильичом большую прогулку по Лондону. Ленин показывал гостю Вестминстер и еще какие-то примечательные здания. В словах “Это у них знаменитый Вестминстер” Лев отметил “у них”. “У них” означало, похоже, не у англичан, а у правящих классов. Такой оттенок, нисколько не подчеркнутый, глубоко органичный, выражающийся больше в тембре голоса, был у Ленина всегда, когда он говорил о каких-либо ценностях культуры или новых достижениях, книжных богатствах Британского музея, об информации большой европейской прессы или много лет позже – о немецкой артиллерии или французской авиации: умеют или имеют, сделали или достигли – но враги!

Незримая тень господствующего класса как бы ложилась в его глазах на всю человеческую культуру. Впрочем, юный Троцкий проявил в тот раз к лондонской архитектуре минимальное внимание. Переброшенный из Верхоленска сразу за границу, где он вообще был в первый раз, Лёвушка воспринимал Вену, Париж и Лондон очень суммарно, обобщённо. Ему было ещё не до деталей вроде Вестминстерского дворца.

Да и Ленин не за тем, разумеется, предпринял эту большую прогулку. Цель была в том, чтобы познакомиться и незаметно проэкзаменовать. И экзамен был действительно “по всему курсу”.

Лёва повествовал о сибирских спорах, главным образом по вопросу о централизации организации, о своём письменном докладе на эту тему, о бурном столкновении со стариками народниками в Иркутске, куда он приезжал на несколько недель и так далее.

Ленин умел слушать.

– А как обстояло дело по части теории?

И Троцкий рассказывал, как они в московской пересыльной коллективно штудировали книгу Ленина “Развитие капитализма в России”.

– Лёвушка, ты замёрзнешь.Пойдём чай пить, – неожиданно прервала воспоминания жена Наташа.

Да, в самом деле, она права. Не хватало ещё простудиться на пути в Россию. А с Лениным увидимся самое большее через пару недель. Он либо уже в России, либо на пути туда. Конечно, сейчас за границей ему не усидеть.

Он не знал ещё, что свидеться им суждено на самом деле более, чем через месяц. Не по его вине и не по вине Ленина, который действительно как раз сейчас начал свой путь в Россию.

Путешествие продолжалось. “Христианиафиорд” неторопливо двигался в направлении канадского порта Галифакс.

29 марта 1917 года.

Поезд, везущий в Россию главную угрозу существующей власти – Владимира Ленина, шёл по Германии. Главная угроза задумчиво смотрел в окно. Постороннему наблюдателю могло показаться, что вождь большевиков любуется патриархальными немецкими пейзажами. Но мысли Ленина были далеки от них.

Идиоты! Прекраснодушные кретины! Так прохлопать идеальный момент для взятия власти! Марксисты доморощенные! Всё, мол, по Марксу – в феодальной стране победил капитализм, надо подождать его полной победы, а уж после готовить социалистическую революцию.

Ослы! Власть валялась на земле, её надо было только поднять. Какой, к чёртовой бабушке, феодализм? Где они видели феодализм с пролетариатом? Догматики твердолобые! Да нет, всё проще. Эти “марксистские” разглагольствования … под их прикрытием так удобно упиваться положением вернувшихся из ссылки борцов с режимом и ни хрена не делать. Ну ладно бы Каменев – интеллигент чёртов, но Коба?

Ленин досадливо поморщился, поёрзал на сиденье, устраиваясь поудобнее, откинулся на спинку.

Коба … тоже мне партийный теоретик. Я этого абрека поднял, я его создал, как партийного деятеля, в ЦК ввёл. Да, ради справедливости надо отметить – он немало для партии сделал, тут не отнимешь. Эти его эксы, особенно Тифлисский – здорово помогли. Вопросов не задавал, организовывал, деньги передавал без единого слова – может, что-то там к его рукам и прилипло – чёрт его знает, сколько было в экипаже, который брал этот его боевик … Камо, кажется. Но за такую идеальную организацию акции можно многое простить.

Да уж, деньги нужны, и нужны постоянно. Ну, сейчас этот вопрос закрыт, спасибо германскому правительству, хе-хе. И деньгами помогают, и транспорт по своей территории в Россию обеспечили. Если нам всё удастся – ох, и дураками же они окажутся. Гриша Зиновьев с его причитаниями – как же, деньги у немцев брать, если вскроется – нас германскими агентами назовут.

Ну, во-первых, даст бог, не вскроется … хотя бы какое-то время, а там уже неважно будет – если мы возьмём власть, то рты критикам заткнём быстро, а если проиграем – то какая разница. А во-вторых – выбора-то нет … никогда бы нам не набрать такого влияния без этих денег.

Взять хотя бы тиражи “Правды” – как бы мы их добились? А сейчас “Правду” читают по всей России – рабочие, солдаты, матросы … может, даже, крестьяне. Ну, на этих-то плевать – тупая инертная масса … но нужная – солдат фактически тот же крестьянин в шинели … и с ружьём.

Да ладно. Деньги берём, поддержку принимаем. Потому что есть ещё и в-третьих.

Ленин улыбнулся своим мыслям.

Да уж. А в-третьих – то, чего не могут понять эти чистоплюи. Не большевики в итоге – германские агенты, а германское правительство – агент большевиков. Финансовый агент.

Мы же никаких условий не подписывали. Даёте – берём. И делаем что хотим. И вся недолга. А уж то, что цели наши и немцев на данном этапе совпадают – ну да, повезло. Немцам нужно, чтобы хотя бы Россия из войны вышла. Ну а тут такой подарок судьбы – большевики-пораженцы. Давай, валяй, помогай.

Если … нет, какое там “если” – когда у нас всё получится, до власти доберёмся – и встанет же кайзеру поперёк горла эта поддержка. На девяносто процентов русская революция перекинется в разорённую войной Германию – ох, не удержится кайзер.

Улыбка стала шире, эти мысли вождя большевиков явно забавляли. Но тут лицо его вновь стало серьёзным,

Чёрт, и тут эта идиотская ситуация – сидят балбесы из ЦК в Питере и рассуждают о начале капиталистического этапа в развитии России. Да этому этапу полвека уже … целый класс пролетариата вырос. Наша главная сила. И спасибо кайзеровским деньгам, этот класс распропагандирован нами в пух и прах – все читают “Правду”, в партии уйма пролетариев. Плюс солдаты … плюс матросы. Ну, вот же оно – бери власть, не теряйся. Нет, им дискутировать нравится куда больше.

Ох, и доберусь я до вас, дайте только в Питер попасть. Значит, телеграммы Ленина из Швейцарии для Русского Бюро ЦК ничего не значат? Я их каждый день телеграммами бомбил, я все возможные и невозможные доводы использовал. Как об стенку горох! Впрочем, не все доводы. Дайте мне в Питере перед людьми выступить – вот тут-то они самый сильный довод и увидят.

Ладно, Аллах с ними. Не впервой ЦК об коленку ломать. Доводилось ужe, и не раз.


В тот же день, 29-го марта, местные пограничные военно-морские службы Галифакса получили из Лондона от адмиралтейства телеграмму с указанием “сгрузить и задержать до предстоящих указаний” шестерых пассажиров В качестве основания для ареста указывалось: “Эти русские социалисты отправляются с целью организации революции против нынешнего русского правительства», которое является союзником Великобритании”.

Пятеро из этих пассажиров были членами партии большевиков. Шестым – Лев Давидович Троцкий.

30 марта 1917 года

Февральская революция всколыхнула всю Россию. В городах, к власти пришли Советы рабочих и солдатских депутатов, в состав которых в большинстве своём вошли эсеры и меньшевики. Деревня раскачивалась значительно медленнее. Но и там начались сельские сходы, избирались органы самоуправления – где в большинстве оказывались эсеры, чьи позиции в среде крестьянства были традиционно сильны.

Но так было не везде.

Нестор Махно вернулся в родное Гуляйполе через три недели после своего освобождения. Гуляйполе – родное село Нестора Ивановича, расположенное в Александровском уезде Екатеринославской губернии на Украине. Село большое, почти город.

По возвращении Махно сразу окунулся с головой в гущу политической борьбы.

Его не забыли. Да и вернулся не только он. Члены анархистской группы, в которой он состоял, отбывавшие ссылку, бывшие в тюрьмах или просто скрывавшиеся, в том числе и за границей, тоже либо уже вернулись, либо возвращались. Далеко не все, основное ядро погибло, когда группа была разгромлена охранкой и жандармами.

Сегодня можно сказать – в общем-то за дело. Слишком члены группы увлекались террором и "экспроприациями", то бишь откровенным грабежом.

Но в те дни все они были героями-революционерами. Причём своими для гуляйпольцев.

В это время в Гуляйполе приехал представитель эсеровского уездного комитета Крестьянского союза Крылов-Мартынов. С целью организовать комитет Крестьянского союза и в Гуляйполе.

Это был неплохой оратор. Он нарисовал крестьянам красивую картину будущей борьбы эсеров в будущем Учредительном Собрании за передачу земли крестьянам без выкупа. Для этой борьбы нужна поддержка крестьян. Крылов-Мартынов призывал их организоваться в Крестьянский союз и поддерживать его партию.

Махно и его соратники – анархисты-коммунисты имели похожую точку зрения в отношении раздачи земли крестьянам, но совершенно иную – насчёт Учредительного Собрания в частности и политических партий вообще.

В своём выступлении на сходе 28 марта Нестор Иванович изложил это так:

– Мы, анархисты, согласны с социалистами-революционерами в том, что крестьянам необходимо организоваться в Крестьянский союз. Но не для того, чтобы поддерживать партию эсеров в борьбе с социал-демократами и кадетами в будущем (если оно будет) Учредительном Собрании.

Организация Крестьянского союза с нашей, революционно-анархической точки зрения необходима для того, чтобы крестьянство определило конкретную сущность революции и сделало бы выводы.

А эти выводы окажутся следующими: утверждением того, что трудящиеся массы села и города, на подневольном труде и на искусственно порабощенном разуме которых зиждется власть капитала и его слуги, наемного организованного разбойника – государства, могут в своей жизни и борьбе за дальнейшее свое освобождение вполне обойтись без опеки политических партий и предполагающейся их борьбы в Учредительном собрании.

Трудовое крестьянство и рабочие не должны даже задумываться над Учредительным собранием. Учредительное собрание – враг трудящихся села и города. Будет величайшим преступлением со стороны трудящихся, если они вздумают ожидать от него себе свободы и счастья.

Учредительное собрание – это картежная игра всех политических партий. А спросите кого-либо из посещающих игорные притоны, выходил ли кто из них оттуда необманутым? Никто!

Трудящийся класс – крестьянство и рабочие, которые пошлют в него своих представителей – в результате будет обманут тоже.

Не об Учредительном собрании и не об организации поддержки политических партий, в том числе и партии социалистов-революционеров, трудовое крестьянство должно сейчас думать. Нет! Перед крестьянством, как и перед рабочими, стоят вопросы посерьезнее. Они должны готовиться к переходу всех земель, фабрик и заводов в общественное достояние – как основы, на началах которой трудящиеся должны строить новую жизнь.

Гуляйпольский Крестьянский союз, начало которому на этом собрании-митинге мы положим, и займется начальной работой именно в этом направлении.

Махно закончил под бурные аплодисменты. Почти девять лет в заключении стали неплохой школой. И учителя-анархисты, соседи по камере, попались неплохие. Нестор Иванович вышел на свободу, имея уже продуманную и логичную позицию.

Аудитории эта позиция тоже была близка. Наученные веками горького опыта крестьяне уже инстинктивно с подозрением относились к любым начинаниям, исходившим от власть имущих – или даже кандидатов во власть имущие из города. Возможно, примешивалось ещё и то, что украинские крестьяне не ожидали ничего хорошего от российских властей вообще.

Махно же с соратниками были свои, хорошо известные в Гуляйполе – и к тому же революционеры, пострадавшие от царских властей.

И призывали заняться в первую очередь проблемами местными, хорошо присутствующим понятными. А на всякие Учредительные Собрания и политические партии пока наплевать.

Крылов-Мартынов быстро понял, что на сей раз проиграл, и большого числа голосов эсеры здесь не получат.. Он сделал лучшее, что мог сделать – согласился с Махно. И было положено начало организации Гуляйпольского Крестьянского союза.

В комитет союза вошло 28 крестьян, среди которых очутился и Нестор Иванович, несмотря на то что просил его не избирать.

Бог его знает – насколько он был искренен в этом самоотводе, но крестьяне на эту просьбу ответили тем, что выставили его кандидатуру в четырёх избирательных участках – и в каждом избрали единогласно.

Вполне логично было то, что после этого председателем комитета утвердили Махно.

31 марта 1917 года. Петроград. Заседание Бюро ЦК большевиков

На очередном заседании Бюро ЦК развернулись большие прения по вопросу об отношении к Временному Правительству. Принятая ранее по докладу и предложению Сталина формула условной поддержки Временного правительства “постольку-поскольку” подверглась критике.

Львов и Керенский явно не собирались заканчивать войну. В Петрограде становилось хуже с продуктами. Люди на улицах всё больше роптали. Той безоговорочной поддержки Временного Правительства, которая наблюдалась в первые дни после Февральской революции, уже не было и в помине.

Это чувствовалось и на заседаниях большевистского ЦК. Шляпников и Залуцкий всё яростнее выступали против принятых под давлением Сталина и Каменева резолюций о лояльности властям. Рядовые члены ЦК всё больше их поддерживали.

Сталин вполуха слушал эмоциональное выступление Шляпникова и размышлял.

– Да, не удалось прочно подчинить большинство ЦК, – текли его мысли, – Неопытный я пока вожак. Ишь, как распинается Александр Гаврилович. Приближается прибытие Старика – вот он и усердствует. Его-то Старику не в чем будет упрекнуть – Шляпников всё время выступал против нас с Каменевым, отстаивая ленинские указания. Это нам с Львом Борисовичем стоит опасаться. Не погладит нас Старик по головке за самоуправство. Ну что ж, надо признать свои ошибки, а приедет Ленин – покаяться. Будем надеяться – простит.

Похожие мысли явно были и у Каменева, поскольку на том же заседании под влиянием критики и Сталин, и Каменев резко изменили свое отношение к основному вопросу. Каменев сформулировал это, как обычно, безупречно:

– Совершенно неприемлем в резолюции пункт о поддержке. Выражение о поддержке даже как намек недопустимо. Мы не можем поддерживать правительство, потому что оно империалистично, несмотря на свои заявления, оно остается в союзе с англо-французской буржуазией.

– Лихо, Лев Борисович, – подумалось Сталину, – А до этого вы как бы не подозревали об империалистической позиции правительства. Да, вот он – признанный партийный теоретик Каменев. Вчера говорит одно, сегодня – прямо противоположное. Но убеждённо, как бы научно и чётко формулируя. Браво, Лев Борисович! Ну что ж, теперь моя очередь. Надо и мне отречься.

Сталин предложил дать директиву редакционной комиссии об изменении пункта о поддержке.

Чувствовалось приближение приезда Ленина!

Большинством голосов пункт о поддержке Временного Правительства был исключён. В результате приняли резолюцию, выработанную комиссией (Милютин, Каменев, Сталин, Теодорович), в которой уже не было формулы условной поддержки Временного правительства. Она была заменена на “бдительный контроль над действиями Временного Правительства”.


Оглавление

  • 3 марта 1917 года. Нью-Йорк.
  • 4 марта 1917 года. Ачинск.
  • 6 марта 1917 года
  • 10 марта 1917 года. Поезд.
  • 13 марта 1917 года. Петроград. Заседание Бюро ЦК партии большевиков.
  • 17 марта 1917 года. Сталин.
  • 25 марта 1917 года
  • 27 марта 1917 года
  • 29 марта 1917 года.
  • 30 марта 1917 года
  • 31 марта 1917 года. Петроград. Заседание Бюро ЦК большевиков