Зигзаги судеб [Игорь Владимирович Бондарев] (fb2) читать онлайн

Игорь Бондарев Зигзаги судеб

В рай?

– Случилось то, что должно было случиться. Конечно, обидно, что в сорок два года… Чем же я Господу не угодил? Вроде бы всю жизнь… Ну, не всю, но всё-таки. Верой и правдой.

Совершенно голый человек средних лет, полноватой комплекции, неторопливо шёл, рассуждая вслух.

– Мой сосед – пьяница. Ему – шестьдесят пять. Моя соседка – проститутка с семилетним стажем, просто пышет здоровьем. Да и сосед, по правде говоря, ничем, похоже, в своей жизни не болел… Нет, как- то упоминал, что лежал лет двадцать назад, с ухом. Вернее, с больным ухом. Гм, он ещё и чревоугодничает, что является тягчайшим грехом! Другой сосед варит наркоту, продаёт… И – ничего…

Мужчина остановился ненадолго, озираясь вокруг, вздохнув, продолжил свой путь.

Мой дядя, пьянствовал всю жизнь. Ходил по бабам чуть ли не до последнего… Тоже ничем не болел. Умер в восемьдесят. Почему же со мной…

Человек посмотрел под ноги, усмехнулся.

– Нет, я не заболел диабетом, хотя, лучше так. Я знаю многих – живут… Я не заболел раком – были бы хоть какие-то шансы! Люди, случается, выздоравливают… Донцова год сидела на овощах… Кобзон выздоровел… Джигурда. А я… Случилось непоправимое – вот и я умер…И от этого факта отмахнуться нельзя, как ни крути…

– Чёрт, – выругался мужчина, посмотрев снова под ноги. – Что это такое? Кисель какой-то под ногами. А-а-а… понятно. Облака…

Человек продолжил путь.

– Да, многое я не успел. Что теперь говорить-то… Одно только успокаивает. Я ПОПАДУ В РАЙ! Однозначно!

Мужчина, словно в предвкушении чего-то очень приятного, ускорил шаг.

– Несомненно, я попаду в рай, причём – Да-да! – В лучшую его часть. Как там у Данте… Впрочем, не будем торопить события, наберёмся чу-у-у-точку терпения…

Тем временем, облака под ногами сменились на асфальтовую дорожку.

– Интересно. Неужели, как в анекдоте про капиталистический социалистический рай… стоп, ведь в анекдоте про ад, значит, о глупостях думать не стоит.

Мужчина едва не упёрся лбом в грубо сколоченную дверь.

– Откуда? Вроде было ещё идти и идти…

Дверь, словно в фильме ужасов, распахнулась сама собой.

– А-а-а, знаю. Сейчас коридор, свет в конце тоннеля…

Коридор оказался полутёмным и извилистым. После очередного его изгиба, стал виден слабый свет. Человек при жизни был близорук, и его удивило, что сейчас он хорошо видит практически в полумраке.

В конце коридора его взору предстало совсем неожиданное. Сколько раз при жизни он, представлял, как ЭТО БУДЕТ, но такого…Нет, даже самая изощренная фантазия не способна на такое.

Итак, в конце коридора стоял стол. За столом сидел худощавый человек в сером, неброском костюме, в очках с золотистой (или золотой?) оправой и что-то торопливо писал. Источником тускловатого света была только настольная лампа, стоявшая на столе слева от сидящего за столом.. К удивлению своему мужчина увидел на столе ещё и…компьютер. Бросив взгляд на вконец изумлённого (читай – обалдевшего) мужчину, Человек В Сером Костюме бросил авторучку на стол. Стол, кстати сказать, был под зелёным сукном. Кроме перечисленных атрибутов, на столе соседствовали пресс-папье и чёрный, «Сталинский» (карболитовый) телефон.

– Ну вот, – не особенно приветливо произнёс Человек В Сером Костюме, – пришёл наконец-то. Два инфаркта, два инсульта… Печальный исход в сорок два года. Ну-с, чего изволите?

Голый мужчина растерялся. Вместо белого и пушистого ангела…            – – Ну, уж чем богаты, – словно прочитав мысли, прищурившись, сказал Человек В Сером Костюме. – И вообще, нам тут орденов не дают… Внешний вид, опять же, скромен. Какие уж белые одежды… РУТИНА!

Голый мужчина, казалось, потерял дар речи.

– С какими пожеланиями пожаловали ? – поинтересовался Человек В Сером Костюме. – Есть просьбы, жалобы, предложения? Только, побыстрее, Бога ради, там, на исходной ещё трое ошиваются в томительном нетерпении…И куда только торопятся?

«А, была, не была. Так вот прям и скажу, что хочу в…»

– … рай? – закончил его мысль Человек В Сером Костюме. – И с чего тебе такая поблажка? – внезапно он перешёл на «ты».

– Э-э-э… Я же …

– Пастор? Ну и что?

– Ну, как же, я ведь сеял…

– … разумное, доброе, вечное? Ну и что? Много насеял?

– Ну, сколько смог… В свои сорок два… Будучи… Десять лет… С Богом…

– Ага, воне как… а ты уверен, что заслужил?

– Ну, да…Думаю, что да…

– На собраниях ты вёл себя куда увереннее. Что ж сейчас случилось?

– Волнуюсь…

– Когда уборщицу, Глафиру Петровну, в твоей, прости, Господи, «церкви» к оральному сексу склонил, пообещав отпущение всех грехов и райскую жизнь в перспективе, после её смерти, потому, что она дело с Божьим человеком имела, ты не волновался…

– Ну, только один или…

– Сорок два раза! Не лги мне, я всё про тебя знаю. Далее, мелкие махинации с «церковной» кассой… То тебе на бензин, то на мелкие расходы – опять же, для «церкви» – то на подарки чиновникам… Ну, ладно, это вроде и мелочи. А вот с десятиной что ты начудил? А кредит в банке – «церковный» – так и не платил пять месяцев! Куда деньги дел?

Человек В Сером Костюме вышел из-за стола, присел пару раз, размял плечи.

– А кем ты был до «церкви»? – продолжал он. – Лектором общества «Знание»? Завзятым атеистом? А ещё до того? В ГАИ «работал»? Эх, ты, Дорожный Юродивый… Ладно, хватит трепаться. Твоё детство, отрочество и юность я вообще опускаю. Давай в общих чертах… Не будем останавливаться подробно, но заповеди ты, мягко говоря, нарушал… Ну, не все, положим, но, однако… Большую часть, ПАСТЕРОК ты непутёвый. Я всегда говорил, нельзя попам верить, как бы они там себя не называли. Такое в Ватикане сотворили, что ж об остальных-то говорить – о такой мелочевке, как ты?… Чего молчишь? Всё ещё хочешь в Рай?

– Да я…

– Вот-вот. Сказать-то и нечего. Знаешь, всё было бы куда проще, если бы ты до последних дней оставался лектором. Можно было бы хоть самую малость смягчить наказание. Что? Разогнали за ненадобностью? Знаю!

– Может быть, в какую-нибудь худшую часть…

– …рая? Ты знаешь про такую? Это забавно, расскажи.

– Я думаю…

– Подальше от Райских Яблонь? Так кем тебя пристроить? Дворником?

– М-м-м…

– И АО МММ своё получит тоже! – довольный своей шуткой, Человек В Сером Костюме громко рассмеялся. – Ну, ладно, шутки в сторону. Рая НЕТ!

– Как?!!!

– А вот так. И потом, с чего ты взял, что именно твоя вера подлинно верная, мракобес ты проамериканский?

– Ну как же…А какая же тогда и почему?

– Ты меня начинаешь утомлять своими вопросами. Нет, на что надеется человек? Прыгая, как макака по сцене и завывая на все лады, повторяя одно и то же! Напоминает торгаша китайскими утюгами и чайниками: «Но и это ещё не всё! Вместе с чайником вы получите инструкцию и упаковку совершенно бесплатно!» – передразнил он невидимого коммивояжёра. – Таковы вы, проповедники, прости Господи…

Тяжело вздохнув, Человек В Сером Костюме продолжил:

– Человечество в большинстве своём серо!* Этим вы, мазурики, и пользуетесь! Ишь, какое пузо на десятине наел! Ладно, с твоим пасторством и твоей «церковью» разобрались. Теперь насчёт Рая. Как ты себе его, жулик, представляешь?

– Э-э-э…

– Понятно… Скучно с тобой. Райские яблони, райские птицы, да? И ты, сидючи на удобном пригорочке, тот что помягче и не повредит твой изнеженный пасторский зад, ножками болтаешь, замлев от эйфории… И девы непорочные, с которых ты своих сальных глазок не сводишь, кОбель ты паршивый! А? Угадал?

– М-м-м…

– Да что ты мычишь всё время? Красноречие своё елейное оставил на собраниях, дурачков и дурочек провинциальных охмуряя, которые по полторы книжки прочли, букваря не дочитав, но имели своё суждение о Библии?! Отвечай, негодник!

– …

– Ну ладно, не бойся, ты не на Страшном суде. Всё куда прозаичней… Мы тоже на месте не стоим. Идём в ногу со временем, как у вас говорят. Раскрою тебе карты, хотя и пойду, так сказать, на служебное преступление… Всё равно ты всё забудешь, как только выйдешь отсюда. Сейчас всё обстоит следующим образом. Человек-праведник (таких, кстати, очень мало) после своей смерти отправляется в благополучную страну, обратно, на землю. Нет, можно, конечно и в Швейцарии ему ад устроить… Ну, будешь ты, скажем, бомжем. Или тяжело больным. Впрочем, я отвлекаюсь всё время. Да, именно на землю, а не под землю и не на небо! ЗАБУДЬ то, чему тебя учили и чему «учил» ты! Что? Как же Библия? Так она когда была написана, дурья твоя голова! Ещё раз повторяю, СПЕЦИАЛЬНО ДЛЯ ПАСТОРОВ! Человек попадает в ту или иную страну, вернее, его душа – совсем ты меня запутал – и вселяется в душу новорожденного. Девочку или мальчика…

– Не хочу…

– Чего не хочешь?

– Быть девочкой…

– Почему, дубина стоеросовая? Познаешь любовь в другом ракурсе, познаешь, в конце концов, радость материнства…

– Нет, не надо. Прошу вас…

– Что же не так?

– Женщин… гм… имеют. О, Боже…

– « Не произноси имени Господа своего напрасно…», олух ты пасторский! Элементарного не знаешь! Чему ты мог людей научить! Эх, отправить бы тебя в Гондурас, да не от меня это зависит! Впрочем, ты и жил в стране, которая делит с упомянутым Гондурасом, «почётное», пред-пред… (не помню точно какое, да и неважно это) место. Только язык другой, денежные знаки, некоторые традиции, а в остальном… Или ты хочешь в Индию, рикшей? Или мужчиной-прачкой, что бельё вручную стирают, стоя в бетонном канале? Предела «совершенству» нет, уверяю тебя… Ха-ха-ха…Нет. Ну есть другой вариант… Скажем, в Болгарию. Будешь кабачки выращивать и в банки их упаковывать. Можно, на Кубу, сахарный тростник рубить. Или на табачную плантацию. Ох, и жара же там! Станешь стройным и загорелым! Ладно, шучу…

Человек В Сером Костюме ненадолго призадумался, улыбаясь своим мыслям.

– Да, кстати… А для женщины, что по-твоему самое страшное? Э-э-э… Не знаешь. Самое страшное для нее то, когда её… – Человек В Сером Костюме подался максимально вперёд, насколько позволял зазор между столом и стулом, ближе к мужчине, упёршись своим телом, в столешницу, словно не желая, чтобы их слышал ещё кто-то. – Когда её… Не ИМЕЮТ! Понял? То-то же! – последнее он сказал почти шёпотом. – Так считают многие дамы, во всяком случае…

– Понял… вы мне, пожалуйста, скажите, какую веру мне принять там, какая наиболее верная, чтобы я мог в дальнейшем…

– Э-э-э, чего захотел! Уж больно ты шустрый! Не скажу. Ты должен сам дойти до ЭТОГО! Скажу только… – Человек В Сером Костюме прищурив глаза, посмотрел на монитор компьютера. – Да, а с чего это ты решил, что будешь вечно проповедовать? А может быть, тебе кайло в руки дадут, или ещё какой-нибудь немудрёный инструмент… И в Красноярск или Магадан…Топориком помахать? А-а-а, ты, наверное, в Канаду хочешь? Лесорубом? Или не охота ручки пачкать и добывать хлеб в поте лица своего? Эх, ну что за народ… Всё равно ты всё забудешь. Как только… Ладно, ты отправляешься в… Португалию! Не бог весть что, но по сравнению с той страной, где ты жил, это о-го-го! Сделай два шага назад… Руки по швам. Теперь ты стоишь на люке. Ничего не бойся… – Человек нажал на кнопку, вмонтированную в столешницу. – С Богом!

––

В одном из родильных домов провинции Чьяпас**, акушерка стыдила роженицу:

– Да хватит тебе уже орать! Ведь, слава Всевышнему, седьмого рожаешь! Так, так, тужься!

Новорожденный, хватанув воздуха, истошно завопил.

– Девочка!

Роженица, едва отдышавшись, прошептала:

– Опять девочка! Хулио меня убьёт…

– Да куда он денется! Знаю я этих мужиков, – махнула рукой пожилая акушерка.

––

– Седьмая девочка! – худой, черноволосый, смуглый мужчина с остервенением заколачивал гвозди в башмак. – Как я их замуж буду выдавать? Ведь я простой сапожник… Господи, надо хоть иногда пользоваться презервативами… Ох уж эта Хуанита! Только плюнь туда – уже родила! Просто беда…

––

– Как девочку назовёшь? – спросила у Хуаниты акушерка.

– Кончитой…

– Красивое имя…

––

В кабинете Человека В Сером Костюме были слышны раскаты грома.

– Да, Шеф сердится… Похоже, компьютер завис… Точно! О-о-о, да наш клиент, кажется, вместо обещанной Португалии… Ага… Угодил в … Мексику! Чудны дела твои, Господи. Узнаю Шефа! И его чувство юмора…

*Эти фраза принадлежит Павлу Техдиру Антипову.дорога в прошлое

**Беднейшая провинция в Мексике.

Золотая рыбка

Инженер Карасиков, находясь в законном очередном отпуске, долго и нудно готовился к поездке на озёра. Долго и скрупулёзно готовил рыболовные снасти: удочки, закидушки, лески и прочую рыбацкую атрибутику.

– Ты б за мной так ухаживал, как за своим барахлом, – ворчала его супруга Алевтина, переворачивая блин на сковородке. – Не надоело?

Карасиков молчал, понимая, что если сейчас он ответит не совсем то, что хотела бы услышать от него Алевтина, то найдёт коса на камень, или зайдёт зуб на зуб, или понесётся … она самая… по кочкам, как говорят в народе. Он, стиснув зубы, продолжал, как говорят американские копы, хранить молчание, так как всё сказанное им может быть использовано против него… Так, дальше не надо.

– Ты эту вот леску любишь куда больше, чем меня, – продолжала набирать обороты супруга. – И на кой ты женился – ума не приложу! Раньше хоть какое-то внимание, а теперь, через пятнадцать-то лет… Так, сплошная формальность, по другому и не скажешь…

Карасиков аккуратно смотал леску. Гораздо аккуратнее и медленнее, чем следовало бы. Ответ прост: его приготовления подходили к концу; жена только начинала разминаться в своих почти каждодневных сатирических упражнениях, а ему, инженеру первой категории Константину Петровичу Карасикову хотелось быть «при деле». То есть делать вид, что он всецело увлечён и поглощен работой и совсем не замечает происков со стороны супруги. Или почти не замечает.

Супруга тем временем продолжала:

– У всех мужья, как мужья, а у меня чёрти что и с боку бантик. Срам один, короче говоря. У Светки Филимоновой мужик в загранку уплыл…

Карасиков достал из инструментального ящика какой-то мелкозернистый камень, и принялся делать вид, что затачивает крючок. Даже непосвященному в рыбацкие таинства ясно, что эта процедура не имеет смысла. При всех недостатках её натуры, Алевтина всё же не была хронической дурой. Поэтому, переворачивая на сковородке очередной блин, она едко заметила:

– Когда коту делать нехрен, он свои причиндалы лижет!.. Хотя, чего тебе их лизать, пора уж залакировать за ненадобностью…

Константин Красиков, сохраняя видимое спокойствие, делать вид, что продолжает заточку крючка.

– Я кому говорю, в конце-то концов!!

Алевтина, видимо, устала вести кухонный бой местного значения без сопротивления неприятеля. А то ведь не бой, а какой-то расстрел получается! Не интересно…

Карасиков, мобилизовав всю свою потрёпанную в семейных боях инженерно-техническую волю, продолжал хранить молчание. Это только подогревало ненависть супруги.

– Потапов, между прочим, в Португалию ишачить поехал, во благо семьи. Благосостояние поднимать, а некоторые… – Алевтина сбросила очередной блин на тарелку. – … вообще ничего не хотят и ни к чему не стремятся… Не будем показывать пальцем.

Константин Карасиков бросил брусок в ящик, а крючок бережно положил в специальную коробку. «Как всё надоело. Разведусь к чёртовой матери. Куплю стиральную машинку-автомат, найму кого-нибудь в домработницы. Будет она приходить три раза в неделю, готовить, убирать… Дешевле выйдет, да и нервы на месте, а то так ведь и до инсульта недалече – мне сорок три всё-таки, пятнадцать из них эта грымза пилит… Всему предел есть, организм не железный…»

– Садись блины есть, горе моё, – устав биться с тенью сказала жена. Толку тебе говорить что-то.

После блинов со сметаной Карасиков несколько успокоился и лёг спать. Алевтина уже давно сопела рядом, а он всё не мог заснуть.

«Всё настроение отпускное обделала, стервь великовозрастная. Одно успокоение, что завтра на рыбалку поеду…»

Карасиков уснул, демонстрируя плохую выработку тестостерона густым храпом…

Проснулся он рано, в пять утра. На тумбочке пиликал мобильник, работающий сейчас в режиме будильника. Карасиков, словно солдат—первогодок, подскочил с супружеской кровати, образца 85 года выпуска, которая при этом издала тошнотворный скрип; оделся примерно за минуту, что, в принципе, ему не всегда удавалось в армии. Ну а здесь-то стимул! Рыбалка, о которой он мечтал долго, зачёркивая дни в календаре!

Сумка была приготовлена ещё с вечера. Торопливо позавтракав, Карасиков преодолел несколько лестничных маршей, которые отделяли его от долгожданной свободы. Вперёд, к мечте! Свобода, чистый воздух, отсутствие супруги, которая, докучая своими бесконечными придирками, отравляет его жизнь многие годы, туда, на озёра, о которых он мечтал целый год!

Получасовая тряска в троллейбусе, затем электричка. Какие мелочи, все эти неудобства в муниципальном транспорте, по сравнению с тем, что ему предстоит сегодня!

Вот он, долгожданный мосток, на котором он и будет сидеть сегодня, несмотря ни на что! Будь то землетрясение, наводнение, цунами или оползень! Наплевать на всё!

Карасиков закинул удочку. Ну, естественно, перед этим, насадил червя на крючок. Утро обещало жаркий день, но, пока ещё об этом говорить было рано, ведь всего-то пять пятьдесят утра. Поплавок, словно втягиваемый в лоно озера, утонул наполовину в воде. Подсекаем!

На крючке болтался какая-то жалкая особь, именуемая рыбой. К какому классу и отряду она относилась, Карасиков не знал по нескольким причинам: плохому знанию биологии, наплевательскому знанию биологии, так как он, будучи технарём, презрел многое, предпочтя сопромат, механику и детали машин. Нет, он не был техническим сухарём, презрев русских и французских классиков, предпочтя их творения эпюрам балок с защемлённым концом – вовсе нет! Чувство прекрасного было очень свойственно ему, Карасикову. Именно поэтому, он снял жалкую рыбёшку с крючка и забросил подальше в воду. Гринпис, да и только!

– Ловись рыбка, большая и очень большая, – пробормотал он, закинув удочку во второй раз.

Поплавок на этот раз, принял, выражаясь техническим языком, состояние полного покоя, или устойчивого равновесия – да какая, в конце концов, разница! К чёрту всё, что связывало и связывает его с работой! Да здравствует отдых! Насрать на начальство, супругу и любовь к производству злополучных электромясорубок, над чертежами, которых он корпел последние семь лет. Было бы что молоть, а остальное образуется само собой! Вот проблема-то ещё!

Поплавок, на этот раз замер серьёзно и надолго. Прошло часа два, и он, Карасиков, решил, что пора бы выпить немного водочки. Не пьянства ради, а токмо во имя здоровья, долголетия и быстрого снятия стресса, преследующего инженера постоянно, в течение календарного года.

Справедливости ради, стоит отметить, что сия чекушка, которую Константин Карасиков прозорливо прихватил с собой на рыбалку, была не единственно выпитая в течение года, причём, не только в одиночку, на кухне, но и в сауне с друзьями, и даже, не побоюсь этого слова, с подругами сомнительной репутации… Ну да ладно, как сказано в одной умной и древней книге… Короче, кто из нас не без греха! Камней не хватит, ребята…

Жидкость с характерным запахом спирта, была налита в чайную кружку, прихваченную предусмотрительным инженером.

– Хорошо пошла, – крякнув от удовольствия, Карасиков закусил водку маринованным огурчиком, купленным в супермаркете и прихваченным с собой в качестве одной из самых удачных бюджетных закусок, придуманных прогрессивным человечеством.

В тот самый момент, когда инженер с чувством закусывал, предвкушая долгий рыбацкий день, лишенный присутствия всякого рода придирок и гундежа со стороны горячо любимой супруги, Карасиков прямо-таки собственной кожей (а не только зрением, с активно развивающейся дальнозоркостью), ощутил сильный клёв. Поплавок глубоко затонул, не собираясь всплывать в течение ближайших двух минут; удилище изогнулось до пределов, именуемых в технике усталостным разрушением.

– Ого! – воскликнул инженер, судорожно хватаясь за удилище.

С превеликим трудом, Карасиков вытащил свой улов. Каково же было удивление нашего инженера, человека не первой молодости, а, стало быть, кое-что повидавшего в жизни, которого сложно чем-либо удивить, поскольку детство и юность его приходились на время правления наших легендарных генсеков… Короче говоря, вместо ожидаемого мутанта-сома, или, на худой конец, леща-долгожителя, вскормленного химическими отходами предприятий родного отечества, на свет божий предстала жалкая, мелкая рыбёшка, напоминающая аквариумную «золотую» рыбку, ну, ту, что вывели японцы, из своего, родного, раскосого карася!

– Ба-а-а! – только и смог сказать Карасиков. – Интересно, его (или её?) кот-то хоть жрать станет, или побрезгует?

При более детальном рассмотрении данной рептилии, Карасиков с удовлетворением заметил, что рыбка обладает красивым, вуалеобразным хвостом и великолепной расцветкой.

– Интересно, – рассуждал наш инженер, – в аквариуме жить будет? Или не довезу?

И тут, совершенно обалдевший Карасиков, услышал вполне внятную человеческую речь:

– Отпусти меня, Карасиков, все, что хочешь, для тебя сделаю!

У того перехватило дыхание, или, как говорили в старину, дыхание в зобу спёрло.

– Ни фига себе! Может, водка палёная? Или солнечный удар? Может, заработался?

После недолгих размышлений и торопливого анализа ситуации, инженер понял абсурдность предполагаемого.

Во-первых, выпил-то он всего-навсего граммов сорок водки, а какая бы паршивая она не была, то от столь малого количества всё равно, не рехнулся бы он, Карасиков. Во-вторых, было ещё не так уж и жарко – до полудня далеко. В-третьих, когда он на работе последний раз работал?

– Так что ж тогда? А-а-а, понял!! Это «прения» с Алевтиной довели меня до галлюцинаций. Чёртова баба!

– Баба здесь ни при чём, инженер. Это я говорю. Ты ведь сказку Пушкина читал?

Несмотря на нестандартность ситуации, которая должна бы его поглотить целиком и полностью, Карасиков обиделся:

– Я много чего читал, к твоему сведению!

– Знаю, знаю, действительно много читал! Классику самую лучшую, то есть русскую и французскую, детективы самых лучших авторов… Ты ведь и сам прозу пишешь, даже иногда миниатюрки на Проза. Ру отсылаешь… Чё-то там на ЛитРес пописываешь и размещаешь – каждый балуется по-своему… Я всё знаю! Поэтому, может быть мне и радостно, что именно ты меня поймал, а не оболтус-тинейджер, который только в порносайтах торчит, да ещё знает, какой лучше клей нюхать! С интеллигентным человеком приятно иметь дело! Только вот висеть на крючке с травмированной губой не очень-то приятно! Ты бы хоть с крючка меня снял, Кость!

Карасиков трясущимися от волнения руками снял рыбку с крючка, стараясь сделать это как можно аккуратнее, не причиняя сильной боли рыбке.

– Спасибо! Ну а теперь давай, желай!

Инженер, будучи человеком скромным, ненавязчивым и дисциплинированным, растерялся. Он никогда не лез без очереди в магазинах и поликлиниках. Он был законопослушным гражданином нашей необъятной Родины. Тьфу, не то, не то… Он никогда НЕ БЫЛ ПОПРОШАЙКОЙ!

Карасиков, вспомнил «Исполнителя желаний». Б-р-р-р, нет, не похоже. Конечно же, вспомнил и сказку Пушкина.

«Ничего в голову не лезет… Что там было? Ну да, всё началось с банальнейшего корыта… Кстати, наша «Сибирь», машинка стиральная, давненько напрашивается на свалку. Алевтина давно пилит, мол, купи, да купи… А с моей зарплатой… Да тут ещё кризис чёртов…»

– Знаешь, рыбка, мне. Конечно, неудобно просить…

– Чего там неудобно? Знаешь, что неудобно?

– Да знаю, знаю… Стиралка такая старая, что…

– Поняла. Что-нибудь ещё?

– Да вроде нет…

– Скромный ты мужик, Костя, в отличие от супружницы твоей… Ну да ладно, любовь зла… Будет тебе машинка, самая лучшая. Да, ещё бонус получишь… Ну, отпускай меня!

Дальше, почти всё, как у Пушкина. Рыбка хвостиком вильнула и скрылась в водоёме местного значения, оставив нашего инженера стоять на берегу, в состоянии памятника, неизвестно кому и кем воздвигнутого.

Карасиков, словно во сне, насадил наживку на крючок, забросил удочку. Тут же клюнул крупный лещ. Потом щука, после щуки – окунь. Несмотря на бешеный клёв, Карасиков потерял всякий интерес к рыбной ловле. На сегодня, по крайней мере.

Он присел в тени, под ивой, достал из сумки остатки водки и бюджетной закуски. Медленно, со смаком, выпил всю водку, налитую в чайную кружку, закусил чинно. Призадумался…

––

Сам того, не заметив, Карасиков оказался на четвёртом этаже кирпичной «пятихатки» хрущёбного происхождения. А жил-то он на третьем.

– Что за чёрт, – пробормотал он, – сколько здесь живу, никогда такого со мной не случалось… Свой этаж проскочил…

Он вернулся на свой, родной третий этаж, и подошёл к своей двери. Нет, если быть более точным, то к тому месту, где раньше была его дверь. На месте старой, обитой деревянной рейкой ещё в мирное время, до перестройки, красовалась другая. Сложно было точно сказать, сколько она стОила, но всё-таки, учитывая то обстоятельство, что Карасиков иногда, не по своей воле, конечно, а токмо волею владельцев телеканалов, смотрел рекламные ролики, в которых, наряду с предметами женской и детской гигиены, уделялось внимание и входным дверям особо «навороченного» типа… Такую дверь наш инженер не установил бы во веки вечные, по причине крайне ограниченного семейного «золотого запаса». И ежу было понятно, что дверь бронированная, с тремя мудрёными замками, глазком, по своей стоимости лишь немного уступающим прицелу винтовки М-16 и кнопкой звонка, которая была, наверное, чуть дешевле старой двери.

Карасиков медленно поднял руку, нажал на кнопку. Из квартиры послышался сочный звук, напоминающий звон колокола. Ненавязчивый такой…

Прошла минута, другая. Дверь не открывали. Карасиков потянул за ручку… Стоп! Кто сказал, что это РУЧКА? Витиеватая конструкция, «под серебро». РУКОЯТЬ, да и только. Дверь легко поддалась. Карасиков, собравшись, было перешагнуть порог и войти в прихожую, так и замер, занеся ногу над порогом квартиры. У Гоголя в «Ревизоре» это называлось «немой сценой»…

«Прихожка», напоминала царские палаты в сильно уменьшенном варианте. Стоит ли описывать материал, каким были отделаны стены, стоит ли описывать хрустальную вазу, люстру… Нет, не стоит, потому, что описанию не поддаётся по причине полного отсутствия аналогов! Гоголь бы закричал:

– Нет, дайте мне другое перо!

Несмотря на шоковое состояние, Карасиков всё же обратил внимание на сильный запах валерианки, который исходил из жилой зоны. Инженер прошёл на кухню. За шикарным столом красного дерева, сделанным лет триста, наверное, назад (судя по искусной резьбе и инкрустациям), сидела его супруга Алевтина. Вид у неё был озадаченно-испуганно-зомбированный. Неподвижные серые глаза невидяще смотрели в стену, облицованную изразцами времён Петра Великого.

Карасиков подошёл к Алевтине ближе, и ребром ладони рассёк воздух перед её лицом. Эффект был нулевым.

– Алевтина, – почему-то шёпотом позвал он жену, – проснись…

Алевтина, вздрогнула и вскрикнула.

– Карасиков, ты ЭТО тоже видишь, или я одна свихнулась? – спросила она с надеждой в голосе.

– Вижу… – сглотнул слюну инженер. – Только ни черта не пойму.

– Я тоже… Слушай, если бы хату нашу обнесли, обчистили то есть, я бы удивилась и расстроилась меньше. Ты завёл любовницу-миллиардершу? Или обчистил банк? Выловил клад на рыбалке? Так когда же ты успел всё отремонтировать и обставить? Я ведь из дому только в булочную и выходила… Минут на десять… Ну с соседкой потрещала – ну, ещё полчаса… Как?!

– Я откуда знаю, – пробормотал Карасиков, начиная соображать. – Рыбка!

– Чего?

– Рыбка! Золотая! Поймал! Я! Отпустил обратно в озеро!!

– Карасиков, ты где водку покупал?

– Где обычно!

– Ты нормально себя чувствуешь?

– Да как будто бы…

– Тогда иди ещё за пузырём… Возьми ноль семь… Стой! Лучше литр! Стой! Я с тобой, боюсь тут одна оставаться…

Спустя двадцать минут, они пили «Абсолют», закусывали икрой (лососевой, не кабачковой, как обычно!) Шикарный стол ломился от дорогих закусок.

– Ни черта я не пойму, Карасиков, – сказала Алевтина, жуя маслину. – Откуда в моём кошельке столько денег? И доллары, и евро. И наши, родненькие рублики, а? От сырости что ли?

Карасиков молчал некоторое время, а потом, не торопясь, обстоятельно, рассказал жене всё.

У той отвисла челюсть.

– Ну и ну! Лотерея, Джек пот, да и только! А ты видел, во что превратился наш убогий сортир? Какая там плитка, сантехника, стиралка? «АЭГ», между прочим! Дороже «БОШ»а! И-и-к! Карасиков!

– А?

– Ты дурак.

– Почему? – спросил тот, хотя давно уже привык к подобному обращению со стороны супруги.

– У нас то, что находится внутри квартиры стоит, как вся наша пятиэтажка, если не больше! Нет, больше! Гораздо больше! Как весь наш спально-убогий район… Тут, похоже, барахло из Эрмитажа, или Лувра, или хрен его разберёт… Зачем?

– Не знаю…

– Значит так, рви когти обратно…

– Куда?

– На кудыкину гору! У нас ни дачи, ни машины приличной, ни гаража, ни счёта в банке, ни шмоток приличных, ни бриллиантов… Беги к рыбке и проси, нет, требуй всё это! Всё! Вперёд!

––

– Жаль мне тебя, Кость! Алевтина твоя не боится остаться ни с чем?

Может, проще бабу поменять?

Рыбка ушла в пучину озера. Как ни кликал её Карасиков – всё без толку.

Трясясь в пригородной электричке, он смотрел в окно. «Пойду, покурю в тамбуре»

– Такой мужчина, а едет в электричке. Поближе к народу?

Карасиков поднял голову. Перед ним стояла шикарная блондинка. Одежда, сумочка – всё «тянуло» на солидную сумму. Но больше удивляло другое. Что она делает здесь? Её место, как минимум, в салоне шикарного «Бентли», если не «Майбаха».

– У вас сигареты не найдётся – мои закончились…

Карасиков машинально полез в карман куртки… и вынул из кармана шикарного пиджака пачку «Голуаз», вместо традиционного «Космоса» или контрафактного «Мальборо». Дал даме прикурить от… золотой зажигалки. Боже! Что за туфли на нём!!

– Будем знакомы. Меня зовут Инга. Предлагаю вместе поужинать в каком-нибудь уютном местечке. Возражений нет? Я, конечно, человек занятой и ценю своё время, как и вы, разумеется. Но ведь нужно бизнесмену и отдыхать, ведь правда? А личная жизнь? Годы бегут, а нормальной партии так и нет… Ну так как?

Карасиков замялся, соображая, что бы такое сказать, как объяснить, что у него нет денег. Он полез в карман, нащупал носовой платок и бумажник. То-о-о-лстый бумажник. Сунул в другой – тоже бумажник, но только, как выяснилось, набитый кредитками. Золотыми, платиновыми…

– Супруга против не будет?

В это время зазвонил мобильный, да только как-то не так, как обычно. Карасиков достал из кармана «Верту» , вместо своей добитой "Мотороллы". Звонила Алевтина.

– Тебя ждать-то долго, олух ты эдакий! У нас вещи потихоньку исчезают! Машинка потекла! Тебе ничего доверить нельзя! Сколько с тобой живу, столько и мучаюсь! Лучше бы я вышла замуж за Сидорова… Эй, где ты там?

Карасиков закрыв глаза, набрал в грудь побольше воздуха, произнёс, о чём мечтал все долгие годы его неудачного брака:

– Да не пошла бы ты, Алевтиночка!

Обратился к Инге:

– Не будет… Меня зовут Константин. Я очень рад знакомству.

Дорога в прошлое

Неприметность здания владельцы автосалона попытались скомпенсировать броской вывеской:

ПРОДАЖА

ПОДЕРЖАННЫХ АВТОМОБИЛЕЙ

НЕДОРОГО

СИСТЕМА СКИДОК

На вывеске была изображена красотка с огромной грудью, насиликоненными губами и огромными, голубыми глазами. Сиреневое бикини терялось на пышном теле, поэтому женщина казалась голой. Она полулежала-полусидела на капоте какой-то раритетной машины, сверкающей хромом, спицами колёс, идеально чистыми стёклами. Чёрные кожаные сиденья, откидной верх и новенькая резина дополняли это великолепие.

Двери автосалона были раскрыты настежь. На стуле, возле открытых дверей дремал молодой человек. Бедж, пришпиленный к ослепительно белой рубашке свидетельствовал о том, что молодого человека звали Константином, и то, что он работал менеджером по продажам. Судя по тому, что молодой человек дремал, дела в магазине, именуемом автосалоном, шли не очень успешно. Впрочем, стояла жуткая полуденная июльская жара, которая могла нарушить любые людские планы. Жители города, и даже те, кто отдыхали на морском побережье, сейчас наверняка не лежали на шезлонгах, а нежились в номерах, дремля под мерный шум кондиционера. Какие уж тут автомобили, да ещё подержанные…

Я, отдуваясь, подошёл поближе к салону, стремясь попасть под тень козырька.

Молодой человек продолжал дремать. Сон его нельзя было назвать спокойным. Он то шевелил губами, то дёргал глазом, под который всё время норовила сесть назойливая муха. Какой уж сон в такую жару…

Я, вообще-то, не собирался покупать машину. Денег у меня всего-то несколько сотен, да и цели были несколько другие. Во-первых, хотелось сегодня попасть домой. Нет, во-вторых. Во-первых, я хотел купить себе чего-нибудь прохладительного. Ну и мороженного. В такое время года, этого добра хватает в любом магазине, независимо от торгового профиля. Автобусная станция была совсем неподалёку, но я почувствовал, что если не охлажу себя чем-нибудь изнутри, то до автобуса не дойду. Кстати, бываю в этих краях не так уж и редко, но вот что-то раньше этого автосалона не замечал. Да и здания, как ни странно, тоже. Впрочем, и неудивительно. Старенькие дома расставлены в каком-то странном порядке, стоят, чуть ли ни друг на друге, обшарпанными фасадами напоминая детей-уродцев из многодетной, сильно пьющей семьи.

Я подошёл к молодому человеку и тронул его за плечо. Тот вздрогнул, подскочил со стула, словно ужаленный, едва не упав, запрыгал на одной ноге – другая затекла вследствие тяжёлого сна. Что-то сонно пробормотав, должно быть извинения – они были вполне уместны – убежал вглубь автосалона. Немного погодя, выяснилось, что он бегал умываться – с мочки его уха капала вода, прямое следствие того, что он вытирался полотенцем впопыхах, боясь потерять потенциального клиента.

Вообще-то, не нужно долго приглядываться к моей персоне, чтобы понять, насколько я платёжеспособен. В моём возрасте – а я студент – карманы не так уж отяжелены деньгами. Тем не менее, запыхавшийся молодой человек живо представился:

– Привет, я – Константин, менеджер по продажам. Зайдя к нам, вы сделали правильный выбор. Именно в нашем магазине вы найдёте то, что вам нужно. Цены вас приятно удивят. В наличие имеются следующие марки и модели…

Тут я понял, что пора прервать эту словесную диарею, иначе я упаду в обморок от перегрева на солнце. Этот Константин, видимо, имеет довольно много свободного времени и вызубрил свою дисциплину назубок. Не желая ждать, когда он закончит свой монолог, насыщенный сомнительными для меня техническими характеристиками, я громко, чтобы окончательно поставить всё на свои места, сказал:

– Я бы хотел купить у вас мороженого и кока-колы.

Константин как-то сразу сник, понимая, что он не только зря распинался перед моей персоной, но и бегал умываться, да и вообще, зря вскакивал со стула. Я понимал его досаду, потому, что мне приходилось подрабатывать в магазине, и что такое испытать разочарование в клиенте знаю не понаслышке.

– Мороженого? Да, конечно. Присядьте, вот здесь, пожалуйста. В продаже есть… – И он перечислил сорта мороженого.

Мне стало немного жаль Константина, но себя, как известно, человек жалеет больше всех на свете. Я с нетерпением наблюдал, как менеджер по продажам сделал несколько шагов в сторону обыкновенного бытового холодильника, открыл дверцу морозильной камеры, достал оттуда пару порций вожделенного мороженного, передал мне. Открыв другую дверцу, он достал бутылку кока-колы, большую, запотевшую, и поставил её на столик, за который и предложил мне присесть. Принёс и пластиковые стаканчики.

– Вот, пожалуйста.

Литровую бутылку кока-колы я почти прикончил в считанные минуты, потом принялся за мороженое. Внутри моего тела словно погас пожар. Продолжая поедать мороженое, и придя в благодушное настроение, из вежливости задал вопрос менеджеру:

– Скажите, Константин, у вас всегда такие старые автомобили, или…

– Мы торгуем всякими, но сейчас, благодаря стечению обстоятельств, в наличие только автомобили одна тысяча девятьсот тридцать восьмого года. Обратите внимание на..

Я, поедая мороженое, лениво скользил взглядом по корпусам старых машин. Следует отметить, что многие из них прошли очень качественный тюнинг – по крайней мере, внешне они выглядели очень хорошо, я бы сказал, привлекательно. Несколько машин смотрелись неважно, если не сказать, жалко. Конечно, за столько лет намотать сумасшедший пробег, сменив, должно быть не одного хозяина… Эти автомобили были старше моих родителей. Конечно, я не считаю своих родителей безнадёжными стариками, но… Все же машины собирали люди, которые годятся мне в дедушки. Да-да, именно так и обстоит дело. Неизвестно, на ходу ли эти жалкие железяки.

Я перебил парня:

– Скажите, а вы не даёте машины напрокат?

Думаю, было бы забавным, приехать домой на одном из этих тарантасов. Представляю лица моих соседей. Поверьте, среди них хватает людей, которые всегда готовы повертеть пальцем у виска. Нет, это бредовая идея. Да спросил-то я просто так, чтобы менеджер через полчасика своего монолога не перепутал меня с предметом мебели, которая в весьма скудном количестве украшала салон. Просто подал голос. На всякий случай.

– Нет, к сожалению, мы не занимаемся прокатом, – выражая явное сожаление проговорил Константин.

"Ну и, слава богу. А то, если бы занимались, мне пришлось бы спасаться бегством, потому, что ничего брать напрокат я не собираюсь. Ни здесь, ни в каком-либо другом месте".

– Однако, – Константин важно поднял палец к потолку, – есть очень выгодные варианты, и очень недорогие…

"Ну вот, опять он за своё. Пора уходить".

– Я, конечно, понимаю, что вы пришли к нам с совсем другой целью, но посудите сами: купить раритетную машину по символической цене… Вы нигде таких цен не найдёте! – с жаром договорил он.

Я спросил, доедая первую порцию мороженого:

– А почему у вас такие цены? Разве вам это выгодно?

– У нас очень хороший канал поставок. Не волнуйтесь, он вполне легален. Мы – законопослушные предприниматели.

Я пожал плечами:

– А мне-то чего волноваться? У меня других проблем хватает…

Константин, словно не услышав последней фразы, снова влез на своего любимого конька:

– Знаете, что? По-моему, я вас так и не сумел убедить. Давайте поступим по-другому. Сейчас возьмём одну из машин, и совершим небольшое путешествие по городу, чтобы доказать вам, что эти монстры умеют ездить, и довольно неплохо. Вам это ничего стоить не будет. Я, с вашего позволения, сяду за руль. Идёт, а?

Я кивнул, мысленно проклиная себя за свою сговорчивость и мягкотелость. Паренёк был с хваткой бульдога.

Константин медленно прошёлся по залу. Остановился возле чёрного, неуклюжего "БМВ".

– Видите, эта машина выглядит несколько кургузо, что ли, как хотите это назовите, но, несмотря на её нереспектабельный – по теперешним временам, конечно – внешний вид… Может, на ней проедемся? Её восстанавливали в восемьдесят пятом. Убедитесь, что это машина, а не хлам. Кстати, с того времени, она пробежала всего—то … – он бросил беглый взгляд на спидометр, – около пятнадцати тысяч. Всего-то…

"Меня ещё не было. Его, кстати, тоже. Не развалилась бы эта тачка по дороге. Мало того, что рассмешим большую часть города, да ещё и убьёмся. Я-то, кстати, собирался домой".

– Ну? – Константин забарабанил пальцами по крылу "БМВ".

"Ты, я смотрю, всё равно не отвяжешься. Чёрт с тобой".

– Хорошо, поехали. Только недолго.

– Да-да, конечно, – обрадовался Константин.

Он поспешно распахнул ворота. В помещение ворвался полуденный зной. Менеджер сел в машину. Заскрежетал стартер. Старенький автомобиль благодарно заурчал двенадцатицилиндровым двигателем, который, кстати сказать, завёлся с первой попытки. Машина резво выкатилась во двор.

– Садитесь! – крикнул менеджер. Сам же вышел из машины, для того, чтобы запереть ворота и двери автосалона.

Мы выехали со двора. "БМВ", конечно, не очень резво разгонялся – всё-таки возраст – но, скажу вам, его показатели оказались куда выше, чем я предполагал. Автомобиль набрал неплохую скорость, и Константин стал обгонять всех подряд. Ему это удавалось легко по двум причинам: во-первых, мощный двигатель, во-вторых, справедливости ради, следует отметить, что парень обладал не только способностями, но и незаурядными навыками автогонщика. Мы чётко вписывались во все повороты, и, несмотря на высокую скорость, Константин делал это безупречно, чисто. Мы ни разу не наехали на бордюр, хотя на такой скорости и при таких габаритах, было бы не мудрено пару раз заехать на газон.

На лице Константина сияла улыбка человека, который сейчас занимался своим любимым делом, и был совершенно не похож на того унылого торгаша, который только что продавал мне мороженное и воду. Сейчас, похоже, он позабыл и обо мне, и о том, что он менеджер по продажам. Я, наверное, не ошибусь, если скажу, что этот недавний продавец не видел ничего, кроме длинного капота управляемой им машины и дороги. За окнами мелькали дома, редкие кустарники. Вот мы уже выехали на трассу, не очень оживлённую. Константин, по-видимому, вдавил педаль газа до отказа, или, как говорят, "до полика". Я ощутил собственной спиной жесткую спинку кресла. Машина рванула вперёд. Я посмотрел на спидометр. Сто семьдесят! Вот тебе и старикан!

Замелькали деревья, разметочные столбики, и вообще всё, что находилось за окном автомобиля. На лице Константина был написан восторг … нет, не то! Такое выражение лица, должно быть, было у Петра Великого, когда он наголову разбил шведов под Полтавой. Или у Наполеона, когда тот… нет, я думаю, что Наполеон был более сдержан в своих эмоциях.

"Не пора ли нам домой, то есть, в салон? По-моему, он туда не торопиться. Конечно, что там делать! Клиентов нет, жара нестерпимая… Разве что забежит кто ненадолго, за мороженным, или водой. Надо бы намекнуть этому Шумахеру, что машинке пора бы назад, в стойло".

– Ещё немного, если позволите, – отозвался Константин, словно читая мои мысли. – Не каждый день мне предоставляется такая возможность. Если что, у меня есть алиби – катал клиента, демонстрируя возможности машиы. Мы скоро поедем обратно, в салон, не волнуйтесь.

Проехав ещё пару километров, Константин виртуозно, на скорости примерно сто километров в час, выполнив полицейский разворот, снова вдавил педаль газа до упора, и набрал всё те же сто семьдесят. У меня вначале всё оборвалось внутри, а потом я успокоился. Парень – специалист, и волноваться нет причин. Он, похоже, в одно время научилсяходить на горшок и водить машину.

– Где вы научились так ездить?– поинтересовался я, решив, что пора и мне подать голос.

Обгоняя новенький "Мерседес", Константин ответил:

– У нас в родне одни гонщики-любители: старший брат, отец, дядя… Меня все натаскивали понемногу. Я, по сравнению с ними, профан, если быть откровенным.

– Да неужели? – искренне удивился я. – Интересно, как же ездят они?

– Профессионально. Они вполне могли бы зарабатывать на этом деньги, но… судьба сложилась по-другому. Да они и не могли представить это профессией, для них это просто радость жизненная, хобби, иными словами.

– Кто же они по специальности?

– Это можно назвать по-разному: автомеханики, автореставраторы, электромеханики. Они знают толк в машинах.

– Почему же вы не пошли по их стопам? Не скучно вам сидеть в магазине?

– Скучновато. Мы хотим нанять продавца с хорошей квалификацией. Пока сижу я. Автосалон – наш семейный бизнес. Нужно продать эти машины.

– Если не секрет, как они, эти экспонаты, попали к вам?

– Не секрет. Кто-то оставил машину в ремонт и не забрал в положенный срок. По сей день. Мы-то деньги в них вложили, а отдачи… Некоторые очень изношенные авто не начинали реставрировать, потому, что их хозяева с тех пор так и не заявились. Кто-то просто отдал за долги. У каждой своя история, хотя и не очень содержательная.

– А этот "БМВ"?

– Его просто не забрали. В него вложено куда больше, чем мы за него хотим взять.

– Сколько же вы хотите выручить за этот… экспонат?

– Долларов семьсот, даже меньше.

Я посмотрел в окно, прикидывая свою наличность.

– У меня долларов шестьсот пятьдесят. Я в состоянии дать шестьсот.

– Правда? Гм… ладно, едем обратно, в салон.

Мы, наконец, въехали во двор, откуда недавно отправились в поездку.

Выйдя из машины, я облегчённо вздохнул – времена тяжёлых моральных испытаний на сегодня закончились. Зря я так подумал…

– Мне бы хотелось, чтобы вы осмотрели хорошенько автомобиль и убедились в его исправности.

– Не нужно, я вам доверяю, Константин.

– Нет-нет, в этом деле доверие неуместно. Нужно верить своим глазам и ушам. В ходу машину вы уже видели. Теперь, нужно детально изучить состояние кузова, электропроводки, визуально оценить состояние двигателя… Сейчас мы загоним машину на подъёмник, поднимем её…

Заскрежетал старенький подъёмник.

– Подойдите поближе. Вы имеете возможность осмотреть не только днище, но то, что размещено на нём. Как видите, – он выразительно несколько раз ударил кулаком по днищу, – металл в порядке, а этот звук свидетельствует о толщине металла и отсутствии коррозии. Броня!

Карданная передача в порядке. На колёсах нет подтёков и жирных пятен, что говорит об исправности тормозной системы. Выхлопная система, как видите, тоже в порядке. Нет отверстий, с характерной закопчёностью вокруг. Металл новый. Мы переделали его, использовав современный, серийный. Далее…

Он опустил машину, задрал капот:

– Как видите, двигатель сухой, подтёков нигде нет, это один из показателей. Провода – все, какие только есть, в порядке. Повреждений изоляции не видно…

Он ещё долго говорил, упиваясь качеством ремонта и своей осведомлённостью. Впрочем, может быть, он был просто очень добросовестным парнем.

– Ну вот, собственно, и всё. Конечно, внутрь двигателя мы заглянуть не можем, – он завёл двигатель. – Но если снять шланг, соединяющий сапун с воздушным фильтром… – он сделал это. – Мы можем в какой-то мере судить о состоянии поршневой группы…

Константин говорил ещё долго… Я, честно говоря, устал от его автомобильных лекций, вперемежку с практическими занятиями. Меня не интересует устройство автомобиля, а копаться я в нём не собираюсь по двум, весьма весомым причинам: отсутствие навыков и полное безразличие, как говорил Льюис Синклер, к технике и грязи. Правда, у знаменитого американца акцент был сделан на любви к технике, а у меня – наоборот.

Мы оформили сделку. Я сел за руль. Константин помахал мне рукой. Я выехал со двора.

Незаметно подкрадывался вечер. За ездой и разговорами время пролетело быстро. Надо бы поторопиться, меня ждут дома. Вести машину было непривычно: руль тяжёлый – когда делалась эта машина, гидроусилителей и в помине не было; тормоза – механические, давить на педаль нужно с непривычным для меня усилием; переключение передач… Короче, к некоторым странностям этой машины предстояло привыкнуть. Я включил ближний свет. Он был откровенно слабым, ни о каких галогенных лампах и современной оптике не было и речи.

Продолжал движение в сторону моста через реку, я, мало-помалу начал осваиваться и привыкать к этой машине. Опустив все стёкла, включил магнитолу. По-видимому, прежний хозяин этого "БМВ" имел слабость к качественной автомобильной аудиоаппаратуре. Великолепный псевдоквадроэффект привлекал и редких прохожих, и проезжающих водителей. Я прибавил скорость. Зазвонил мобильный телефон. Остановившись, взял трубку. Звонила мама. Голос её был тревожен.

– Сколько тебя ещё ждать? Ты в порядке?

– Да, мама, всё хорошо.

– Ты сел в автобус?

– Не совсем.

– Что значит: "не совсем"?

– Еду на машине. Буду минут через сорок.

– Ну, хорошо. Ты успеешь на ужин. Пока.

Я бросил трубку на переднее пассажирское сиденье, завёл двигатель и тронулся с места. Теперь мне уже не казалось, что машина медленно разгоняется – то есть, по сравнению с "Маздой" отца, медленно, конечно, а вообще-то… очень даже ничего. Приобретя этот автомобиль, я ничем не рисковал. Тут только радиоаппаратуры на эту сумму, что я заплатил, если не больше – в багажнике ещё слаженно бухало два басовых аппарата высшего класса. Машину можно будет и себе оставить, а можно будет выгодно продать соседу – с руками оторвёт, он любитель подобных штучек. Сделает свой тюнинг – он это умеет – и продаст за шальные деньги… В любом случае, я ничего не потерял.

Набрав скорость около ста десяти километров в час, еду в сторону моста. Притоптывая левой ногой в такт музыке, правой поддаю газу. Первые два фонаря на мосту не горят почему-то, не припомню такого… О, чёрт! Убираю правую ногу с педали газа, в следующее мгновение заношу ногу над педалью тормоза…

Дело в том, что справа от моста есть небольшое ответвление дороги, и расположено оно под очень небольшим градусом, по отношению к мосту. Каково его назначение – ума не приложу. Должно быть, чисто техническое, скажем, для того, чтобы поставить там временно какую-нибудь дорожную технику. Это даже не дорога, а небольшой отрезок, который заканчивается тупиком в виде бетонных столбиков, на которых закреплены стальные тросы. Я, из-за слабого света фар и двух неработающих фонарей, попал именно на этот отрезок. Но что это? Ни столбиков, ни тросов не было.

Плавно нажал на тормоз и остановил машину, затянув ручной тормоз, вышел из нее. Никакого тупика. Длинная, чуть извилистая дорога, изгибаясь, уходила вдаль. Если бы было светло, я бы сказал, что она теряется за горизонтом, но поскольку в сумраке фары светили не так уж далеко, я не рискну говорить именно так. Очень странно. Я проезжал здесь три дня назад – ничего подобного не было. Ну, просто не могли дорожники сделать такой объём работы за три дня!

Мысль о том, что я заблудился, я с негодованием отогнал – я езжу здесь четыре года! Я ещё, слава богу, не рехнулся… Ну, всё правильно, вот он мост, слева. С шумом, словно специально для меня подтверждая правильность моих выводов, проезжают машины.

Я достал из БМВ бутылку кока-колы, открутил пробку и сделал несколько больших глотков, поперхнувшись, закашлялся. Тьфу, вода тёплая, почти как чай, пузыри пошли носом. Закрутив пробку, я с негодованием забросил бутылку на заднее сиденье.

На дороге, куда меня занесла нелёгкая, никого не было – ни домов, ни дорожных знаков. Мысли путались в голове.

"Может быть, это какая-то стратегическая дорога, которую построили фирмы всего штата в пожарном порядке, за одну ночь?"

Я посмотрел на качество дорожного покрытия и рассмеялся. Такие дороги делали… Не знаю, когда делали такие дороги, во всяком случае, я таких не видел. А если и видел, то в прошлой жизни. Её сделали, мягко говоря, не вчера. Она, наверное, помнит ещё Кеннеди. Или его папу и маму. Ха-ха.

Сажусь в машину и еду. Нет, не на мост. Меня раздирало любопытство. Наверное, нездоровое, постольку, вместо того, чтобы ехать непонятно куда на ночь глядя, и, главное, зачем, когда мне давно нужно было бы давно быть дома, я поехал вперёд. Для чего – не знаю.

Проехав совсем немного, я подумал, что стоило бы позвонить домой, сказать, что задержусь ещё немного. Нащупал мобильный, лежащую на переднем пассажирском сидении. Не понял. Проверить карточку… И больше ничего на экране не высвечивалось…Какую ещё карточку? Я сегодня пополнял счёт, и, между прочим, на приличную сумму. Попробовал связаться по бесплатному номеру с оператором – не вышло. Телефон не работал. Не оглядываясь, швырнул трубку на заднее сиденье, попал в стекло. Не разбил, слава богу. Стекло. Трубка тоже цела.

Почему-то перестала работать магнитола. Экран светится, а толку… Перебрал все станции – безрезультатно, вернее, нашёл только пару. Которые работали в монофоническом режиме. А музыка… Элвис Пресли, Литл Ричард, Битлз, Лед Зеппелин… Сплошное ретро. Что это всё значит? Антенна вроде бы в порядке, во всяком случае, визуально. Что за дерьмо мне подсунул хитромудрый менеджер? При таком качестве радиопередач, в такой крутой аппаратуре нужды нет. Ну, Константин…

Вдруг вдали засветились фары машины, которая ехала навстречу.

Я вышел из машины и поднял руку. Машина остановилась. Тоже "БМВ", только помоложе лет на тридцать и с откидным верхом. Количество пассажиров явно превышало количество посадочных мест, предусмотренное фирмой-изготовителем. Все, включая водителя, были примерно мои ровесники – четверо парней и четыре девушки. Они пребывали в состоянии лёгкой эйфории. Бутылка мартини переходила из рук в руки. Кроме того, они курили марихуану.

Одна из девиц, в очередной раз, приложившись к бутылке, крикнула:

– Давай с нами!

Я спросил, указав на дорогу, в направлении моста:

– Что это за дорога?

На что водитель ответил:

– Приятель, здесь же тупик, неужели не знал?

Все дружно рассмеялись.

– Надо же так накуриться! – хохотал один из пассажиров.

– А мы что, лучше? – недоумевал другой. – Какого чёрта мы-то сюда поехали?

– Как проехать на мост? – крикнул я, стараясь заглушить звуки музыки, временами, заглушаемые дружным хохотом жителей свободной страны.

– Какой ещё мост?– удивился водитель. Он дал газ, резко выкрутив руль влево, выполнил разворот. Машина быстро удалялась. – Не задерживайся…– бросил водитель напоследок.

Я сел в машину, и тоже развернулся, только в другую сторону. Пора домой, хватит поисков и экспериментов. Проехал совсем немного – путь преградили столбики, опутанные тросами. Тупик. Откуда же я тогда ехал? А где же мост? Ни огней, ни машин… Я с чувством укусил себя за палец и вскрикнул. Нет, это не сон. Как я перемахнул через столбики? Где я? Я снова развернулся и поехал по незнакомой дороге. У меня не было другого выбора. Где этот чёртов мост? Куда мне ехать? Нет никаких примыкающих или пересекающих дорог. Куда ведёт эта чёртова дорога?!

Внезапно хлынул ливень, что не удивительно, после трёх недель изнуряющей жары. Я включил дворники. Струи воды просто заливали стекло. Пришлось остановиться. Некоторое время я не глушил мотор, соображая, что мне делать дальше. Бензина в баке, если, конечно, правильно показывает датчик, чуть больше половины. Интересно, сколько в нём литров? Думаю, что никак не меньше пятидесяти. Бензина, значит, не так уж и мало, но кто знает, сколько мне ещё ехать?

Я не стал кусать себя за палец во второй раз, поскольку и так понимал, что это не сон. Ливень прекратился. Я поехал дальше, поехал, не торопясь, из—за того, что свет не очень хорош, даже и дальний, а при мокром асфальте вообще малоэффективен. Ехал я не быстрее восьмидесяти километров в час. По-прежнему, не было видно ни огней, ни машин, ни строений. В сердцах ударив по баранке, увеличил скорость. Вдруг, вдалеке засветились какие-то огоньки. Я ещё прибавил газу – теперь у меня появилась хоть какая-то цель!

Огоньки, по мере моего приближения к ним, росли, превращались в огни. Теперь уже было видно, что это свет от рекламы – возле дороги разместилось казино. Мигая огнями витражей, это заведение привлекло немало посетителей. Рядом с казино располагалась большая автостоянка, которая почти полностью была занята разношёрстными машинами. "Разношерстными" я их назвал не по причине разницы в плане класса, нет, дело ни в этом. Здесь не было облезлых пикапов, принадлежавших фермерам, или каких-нибудь других колымаг, с помятыми боками. Машины стояли солидные, хотя, по годам не особо новые, но в идеальном состоянии – по крайней мере, я мог судить об этом при свете витражей, дающих       блики, а не при полноценном дневном освещении.

Я припарковался между двумя БМВ. Одна машина была пятидесятых годов, другая – шестидесятых. Более точную дату выпуска я назвать не могу, по причине того, что слабовато в этом разбираюсь. Меня очень удивило ещё одно обстоятельство: не успел я припарковаться, как услышал одобрительный вой толпы и аплодисменты. Выйдя из машины, я был буквально ослеплён фотовспышками местных репортёров. Ещё одно обстоятельство заставило меня в очередной раз удивиться, на этот раз тому, что их фотокамеры были очень старыми – для этого не нужно было быть специалистом по фотоделу, а уж экспертом – тем более. Как известно, эта братия использует самую лучшую, дорогую, современную, технику.

Меня обступили люди, с фотоаппаратами и без них. Все они наперебой задавали мне вопросы, причём, большая часть из них, при этом почему-то магнитофоны для записи.. Несколько человек было вооружено какими-то допотопными, под стать машинам, кинокамерами.

– Несколько слов для нашей газеты, – протараторила худенькая рыжая девушка, с микрофоном в руке.

Я смутился. Мне не приходилось ни разу в своей жизни давать интервью, кроме того, я понятия не имел, что мне нужно говорить, и по какому случаю.

– Я рад, что… – начал мямлить я, совершенно не представляя, чему именно рад, и как, собственно говоря, я должен закончить – за здравие, или за упокой. Первый вариант представлялся мне более уместным – возле казино не говорят с прискорбием.

– Должно быть, – пришла на выручку журналистка, видимо, из боязни, что её оттеснят в сторону, и кончать свою «пламенную» речь я уже буду в другой микрофон, для другой газеты, – вы очень взволнованны предстоящими событиями, и вам трудно подобрать слова в данной ситуации…

– Именно так, – перебил её я, и, сохраняя на лице, наверное, глупую улыбку, поспешил улизнуть в сторону, дабы избежать дальнейших расспросов. Пока я пытался избежать всех дальнейших расспросов, протискиваясь в толпе, в неизвестном для меня направлении, вся эта братия с воем побежала навстречу другой машине. Так что, я бы мог оставаться и на месте, если бы продержался ещё пару минут.

Теперь уже я, съедаемый любопытством, последовал за толпой журналистов. Причиной восторга оказался очередной автомобиль марки БМВ. Машина эта, была младше моей лет на двадцать пять-тридцать. Её водитель, чванливый парень, лет двадцати семи, словно нехотя, объяснял что-то, собравшимся вокруг него. Я плохо разбираюсь в новинках автомобилестроения, а уж в том, что было сделано неизвестно когда… Кому-то может показаться странным, но несмотря на то, что, как я уже говорил, моя машина годилась этой в прародители, тем не менее, я находил БМВ этого парня жалкой пародией на автомобиль, в сравнении с моим. Не знаю, почему меня не покидало чувство, что на своей машине я езжу уже очень давно, и она стала как бы продолжением меня… У меня, к моему БМВ тысяча девятьсот тридцать восьмого года были… не сочтите за идиота, но машина казалась мне почти родной – в нормальном смысле этого слова. Ведь привыкает же кавалерист к своему коню, а капитан к своему кораблю, даже если это и не крейсер какой-нибудь, или авианосец, а простое речное судёнышко, с которым у капитана и его команды в три человека, связан немалый период их жизни. Я почему-то почти возненавидел этого парня, который бросал презрительные взгляды в мою сторону, когда журналисты терзали его вопросами. Я не слышал, о чём его спрашивают, но понимал, что речь идёт обо мне, и поэтому подошёл поближе.

– Как вы полагаете, Эдди, сможет ли машина, без которой наши соревнования невозможны, машина и её владелец, – я именно это хотела сказать – составить вам серьёзное соперничество? – спросила всё та же рыженькая.

Парень, которого назвали Эдди, презрительно фыркнул:

– Тот, которого мы хорошо знали – вы понимаете, о ком я говорю – был почти гением своего дела, такие, как он, рождаются нечасто… А это кто? Вы его знаете? Как его зовут? Вот то-то же…

Я не понимал толком, о чём идёт речь, только знал одно – говорили и обо мне тоже. Меня начинало это возмущать. А не подойти ли к этому надутому индюку в обличье завзятого специалиста в неизвестно какой отрасли, да не разъяснить ли ему, кто я, и почему здесь?

Хотя… А что я здесь, собственно, делаю? Почему меня встречают журналисты? Не зная меня?

В этот момент я вздрогнул и зажмурился одновременно, от яркого света. Десятки, нет, сотни прожекторов, вспыхнув разом, осветили стадион. Огромный стадион.

– Вам пора зарегистрировать себя, как участника гонок.

Это сказала рыжая. Я очень внимательно посмотрел на неё.

– Чего?

– Без вас гонки бы не начались. Вас долго ждали, с пяти вечера, а вы приехали только сейчас.

– Меня ждали?

– Именно.

– А что здесь будет? Забег древних машин?

– Здесь скоро начнутся кольцевые гонки, посвящённые…

Кто-то крикнул в мегафон:

– Участников соревнований, просим пройти регистрацию.

В тот же момент, по флагштоку медленно заскользил флаг, на котором было натрафаречено:

ПРИВЕТСТВУЕМ УЧАСТНИКОВ

ЕЖЕГОДНЫХ ГОНОК,

КЛУБА ЛЮБИТЕЛЕЙ БМВ.

Далее, под фирменным знаком упомянутой автомобильной марки, ниже, размещался список победителей, за все годы. Фамилии было трудно разобрать из-за того, что ветерок то теребил флаг, то оставлял его в покое, и, кроме того, буквы были мелковаты. На отдельном плакате, расположенном неподалёку от флагштока, крупными буквами красовалось:

ТЫ ВСЕГДА С НАМИ, КОНСТАНТИН!

А ещё ниже – портрет, который был выполнен слишком профессионально – с хорошей фотографии, разумеется – чтобы не узнать того, кто улыбался с плаката. Меня пробил холодный пот. На меня с плаката смотрел менеджер по продажам из автосалона, где я сегодня купил машину! Но ещё большее потрясение я испытал, когда увидел на другом плакате следующее:

БМВ – 1968

Ежегодные соревнования – несмотря ни на что!

– Как это? – почти шёпотом спросил я сам у себя.

– Очень просто, – услышал я голос сзади.

Я обернулся. Это была Рыжая.

– Очень просто, – с улыбкой повторила она. – Каждый год.

– А с годом ничего не напутали? – я сглотнул слюну.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – насторожилась Рыжая, внезапно перейдя на «ты».

– Не уверен.

– Тебе пора пройти регистрацию, и так времени потеряно много.

– Из-за меня? – глупо поинтересовался я очевидным фактом.

– Да.

Я потоптался на месте.

– Ну, я пошёл?

– Иди. Нет, постой! Будь осторожен…

– Кого мне бояться?

– Эдди, – тихо произнесла Рыжая. – Он коварен. Ходят слухи, что Константин погиб из-за него – якобы Эдди всё и подстроил.

– Он что-то сделал с его машиной?

– Нет, насколько я знаю.

– А в чём же причина?

– В том, что он отличный гонщик. Он все сделал так, что не подкопаться. Сколько раз просматривали киноленту – ничего компрометирующего его так не нашли.

– Он такой специалист?

– Да.

– Я могу отказаться от гонок и уехать?

– Конечно. Только…

– Что?

– Да так, ничего. Понимаешь, этого события все ждут целый год… Весь клуб, и не только.

– Как погиб Константин?

– Эдди подстроил всё так, что позади него образовалась настоящая свалка. Многие гонщики получили ранения – кто лёгкие, а кто и не очень… Константин погиб… Он ехал сразу за Эдди…

– Понятно.

Ничего мне понятно не было, но я всё равно пошёл регистрироваться.

– Дамы и господа! Регистрация завершена. Прошу всех запустить моторы и ждать сигнала, для прохождения прогревочного круга! – крикнул судья в мегафон.

Все поспешили к своим машинам. Мимо меня прошёл Эдди, бросив на ходу:

– Панихиду себе заказал, сопляк? Ещё не поздно отказаться от участия в гонках! Не страшно?

– Нет. Себя побереги!

Эдди бросил на меня взгляд, полный удивления, но ничего не сказал.

Все сели по машинам. Зажужжали, заскрежетали почти одновременно несколько десятков стартеров. Нестройно, неслаженно завыли, каждый на свой лад, двигатели. В воздухе запахло горелым маслом, бензином. Прошла пара минут, запахов стало меньше, шума тоже. Стартёр махнул флажком. Машины, словно нехотя, тронулись с места. Никто не спешил, ведь это всего лишь прогревочный круг, и только. Никто не хотел показать свою нервозность и желание победить. Никто не хотел показывать свою тактику. Никто не хотел истязать ещё толком не прогретый ещё двигатель. Машины ехали в три ряда, я же был в числе последних. Мы завершили прогревочный круг. Стартёр занёс флажок над головой. Каждый из участников гонок, включил первую передачу и был готов рвануть с места по сигналу. Многие нервно подгазовывали, как бы передавая свою нервозность автомобилю и остальным участникам.

– Напоминаю, господа, десять полных кругов. Призовой фонд – пять тысяч долларов! Я прошу вас, господа, будьте корректны по отношению к своим соперникам. Да поможет вам Бог! Старт!

Флажок, описав дугу, исчез. Взревели двигатели. Дымилась резина колёс, на асфальте осталось множество чёрных полос. Машины набирали скорость. Суеты особой не наблюдалось, большинство участников, осторожничали, словно боксёры в самом начале поединка, который решал исход чемпионата мира, когда соперники бьются друг с другом впервые и, каждый из них, в первых раундах, разумеется, боится совершить ошибку, которая может стать роковой.

Примерно так же обстояло дело и сейчас. Первых полтора круга никаких изменений в расстановке машин не произошло. Все ехали тем же порядком, сложившимся ещё на старте. По окончании второго круга, в рядах гонщиков возникло некоторое оживление, которое несколько изменило положение вещей. А в остальном… Я ехал где-то двадцать пятым из тридцати пяти машин. Хочу отметить одно обстоятельство: "БМВ" выпускается с тридцать третьего года, сейчас (почему-то!) – шестьдесят восьмой. Фирма, стало быть, существует тридцать пять лет, учитывая это очень странное с точки зрения хронологии, для меня обстоятельство. Каждая машина олицетворяет собой каждый год деятельности фирмы. Это никоим образом не означает, что концерн каждый год выпускал и выпускает новую модель, вовсе нет. Поэтому, некоторые модели повторялись, с той разницей, что они были выпущены в разные годы, то есть отличались друг от друга только тем, что одна была чуть постарше, а другая – чуть поновее, вот и всё. Моя модель, кстати, была единственной.

Я ехал, ощущая необыкновенную лёгкость в теле, в приподнятом настроении. Поймав себя на мысли, что Константин, возможно, сегодня днём испытывал примерно те же ощущения – ну, так казалось мне, по крайней мере, я с лёгкостью управлял автомобилем, испытывая при этом огромное удовольствие; я упивался жизнью, наслаждаясь каждым её мгновением.

Легко лавируя между машин, уже на пятом круге, совершенно внезапно для себя обнаружил, что еду в первом ряду, вместе с Эдди. Он ехал слева от меня, по малому кругу. Наши взгляды встретились. Презрительно усмехнувшись, Эдди увеличил скорость, выдвинувшись на полтора корпуса, и резко вырулил вправо, подрезав мне, таким образом, путь. Поверьте, ситуация была вовсе не из приятных, и я до сих пор удивляюсь, почему не затормозил, а всего лишь сбросил газ, избежав столкновения с этим мерзавцем. Теперь уж ясно понимая, что Рыжая предостерегала меня от опасности вовсе не зря.

Уйдя вправо, Эдди попал на ещё больший круг, чем тот, по которому ехал я, а значит, в итоге, немного отстал от меня. Конечно, он рассчитывал создать кучу-малу позади себя и моего БМВ, которая должна была неизбежно возникнуть вследствие моего экстренного торможения. Именно поэтому он и пошёл на такую жертву. Я приветливо помахал ему рукой, чуть оторвавшись от всех участников и самого Эдди, делая вид, что я всего лишь добродушный дурачок, и замысла его не понял, приняв это за какой-то сложнейший и совершенно необходимый маневр.

Эдди взял левее, оказавшись, таким образом, за мной, на той же полосе. Ситуация оставалась без изменений до начала восьмого круга. Я прекрасно понимал, что бесконечно этот баланс сохраняться не может, гонки идут к завершению, кто-то, возможно, захочет проявить себя более решительным образом, чем вначале, да и Эдди, казалось мне, должен сделать какую-нибудь очередную гадость, имевшуюся у него в активе. Я прекрасно понимал, что мне нужно действовать, и что, возможно, от моих действий зависит исход соревнований.

Эдди, совершенно обнаглев и потеряв всякую осторожность, ехал за мной с минимальной, если так можно выразиться, дистанцией. Он почти касался своим передним бампером моего заднего – между нами было не более фута, а то и меньше. Я, усмехнувшись, представил, что вдруг торможу – мало ли что – а он…

"Пора!" – словно кто-то шепнул мне. Я слегка коснулся левой ногой педали тормоза, не для того, чтобы затормозить, а только для того, чтобы включить стоп-сигнал. В зеркало заднего вида я увидел, как исказилось от злобы лицо моего противника, и как он изо всех сил давил на педаль тормоза и энергично выкручивал руль вправо. Его машину развернуло поперёк трассы, а следующие за ним гонщики поспешно объезжали его. Весь порядок гонки был нарушен, участники уменьшили скорость, избегая столкновения. Я воочию убедился в том, что подавляющее большинство обладало отличной водительской подготовкой – почти все сумели избежать столкновения. Только две машины тридцать третьего и пятьдесят первого года выпуска слегка столкнулись друг с другом, нанеся своим автомобилям незначительные повреждения, сами же гонщики при этом не пострадали. Эдди же, приняв вправо, выехал на последнюю полосу, которая использовалась на соревнованиях велогонщиков, являясь велотреком. Машина его пошла на подъём, едва не опрокинувшись.

Когда я проезжал девятый круг, все участники соревнований заметно отстали от меня, ждать каких-либо перемен не имело смысла. Когда я пошёл на последний круг, то увидел, что Эдди, сняв пластиковый шлем, в припадке бешенства колотит им по корпусу своей машины. О продолжении для него гонки уже не могло быть и речи – слишком много им потеряно времени.

Передо мной натянули розовую ленточку; зажмурив глаза, я с наслаждением пересек финишную линию. Я ПОБЕДИЛ!

Человек двадцать, не меньше, разом подбежали ко мне. Каждый норовил хлопнуть по плечу, потрепать по голове, облить меня шампанским. Все журналисты, что были на соревнованиях, бежали ко мне, наперебой задавая вопросы. Я, наверное, отвечал невпопад, потому, что ничего подобного у меня в жизни до сих пор не было. Рыжая не могла пробиться ко мне, по причине того, что при её миниатюрности ей сложно было пробить кольцо парней, вес многих из них превышал двести фунтов, а рост – восьми с лишним футов.

– Пропустите её! – закричал я. – Пропустите, вы, джентльмены!

Журналисты расступились, пропуская Рыжую. Только сейчас, как это ни странно, я обнаружил, что она довольно хороша собой. И удивительно пропорциональна, на мой взгляд. А лицо… лицо было достойно кисти Леонардо или Рафаэля. Да что там великие итальянцы Эпохи Возрождения, со своими целлюлитными «красавицами», и их, простите, рожами! Тот же Микеланджело уронил бы от удивления кисти вместе с мольбертом, сражённый наповал её красотой!

– Тебя как зовут? – спросил я, взяв её за руку.

– Рыжая, – смущённо ответила она. – Он всегда так меня называл.

– Кто? – не понял я.

– Константин, – опустила голову она.

– Вы были…– я хотел сказать: "близки", но вовремя одумался, спросив:

– Знакомы?

– Да. Только давай не будем об этом. Это было три года назад. Как зовут тебя?

Все стоящие рядом заорали:

– Мастер!!

Я отмахнулся и ответил:

– Александр.

– После гонок будет шумное веселье. Ты останешься?

Тут-то я вспомнил, что мне давно пора быть дома, и мои родители с ума сходят, оборвав все телефоны города, начиная от полицейских участков, заканчивая клиниками и моргами – уж это я знаю… Ну и влетит же мне!

– Знаешь, Рыжая, мы с тобой ещё увидимся, очень скоро. Завтра. А сейчас, мне пора. Извини, мне самому не хочется уезжать, но так нужно. До завтра… Я поцеловал её. Сел в машину и медленно поехал. Все расступились, пропуская меня. Нависло неловкое молчание, но длилось оно недолго. Все хотели одного – веселья.

– Стойте! – закричал мне вдогонку один из организаторов гонок. – А как же приз? Пять тысяч долларов?

Я махнул рукой:

– Оставьте себе, для организации гонок в следующем году.

Он возразил:

– Нет, так нельзя. Если вы хотите пожертвовать эту сумму для организации следующих соревнований, то....

Он что-то торопливо написал на листочке бумаги.

– Вот, расписка…

Я положил бумажку в карман рубашки.

Я долго ехал в ту сторону, где по моему предположению должен быть мост, но его так и не было. Остановив машину, заглушил двигатель. Взял в руки мобильный, и тут же отложил его в сторону, как совершенно бесполезную вещь. Прилёг на сиденье и заснул.

Проснулся от того, что ярко светило солнце, щебетали птицы, шумели проезжающие машины. В окно кто-то терпеливо и громко стучал. Я потёр глаза и увидел возле своей машины полицейского. Опустив стекло, спросил, чего ему надо. Он, выдержав небольшую паузу, попросил документы, потом долго изучал их.

– Простите, господин Райсих, что вы здесь делаете?

Я усмехнулся:

– Спал, разве это не видно?

– Я попросил бы вас выйти из машины.

Я вышел.

– Что дальше, офицер?

Он внимательно посмотрел на меня.

– Как вы объясните то обстоятельство, что вы оказались здесь?

Я посмотрел на него, собираясь сказать что-нибудь вроде: "Я живу в свободной стране и езжу туда, куда мне вздумается", но вовремя воздержался – с полицией лучше не ссориться.

– Простите, – начал я, – что вы…

И тут я всё понял. Вернее, не всё, а только причину, которая заставила удивляться офицера. Позади меня НЕ БЫЛО ДОРОГИ. Впереди – сигнальные столбики, опутанные стальными тросами. За столбиками – дорога на мост. Должно бы быть всё наоборот…

– Как вы перемахнули через столбики?

– Не знаю…

– Вы вызывали подъёмный кран? Зачем?

– Я не припомню ничего такого…

– Почему вы здесь спали?

– Устал.

– От чего?

– Всю ночь ездил.

– Зачем?

– Просто катался.

– Вы не употребляли наркотиков или алкоголь? Может быть, какие-нибудь лекарственные препараты?

– Я не из той публики.

– Вообще-то, я вижу, но тем не менее…

– Офицер, если бы я и принимал что-то, но ведь моя машина от не могла от этого перемахнуть через…

– Я понимаю. Я должен бы оштрафовать вас, но у меня сегодня очень хорошее настроение – уехала к себе домой тёща… Кран я вызову, но вам придётся за него заплатить…

Он вызвал кран. Машину переставили на ту дорогу, которую я так безуспешно искал этой ночью.

– Счастливого пути, господин Райсих.

– Спасибо.

Я не успел тронуться с места, как зазвонил мобильный. Звонила мама.

– Где ты?! Мы тут с ума сходим… Что с тобой случилось?! Когда ты будешь дома?

– Скоро.

– Я это слышала вчера не единожды!

– Мам, я, правда, скоро приеду! Я уже на мосту. Я еду .

– Где ты был всю ночь?

– Мам, давай об этом не по телефону, ладно?

– Ладно, но если тебя не будет дома через час, то я не знаю, что с тобой сделаю…

– Мама, тебе не придётся этого делать, потому, что я сейчас приеду! Всё! Конец связи!

Бросил трубку на сиденье. Пора домой…

Я проехал мост, свернул направо. Вдалеке виднелся мой дом. Внезапно, увиденное мною заставило меня резко нажать на тормоза. Справа от дороги, красовался огромный плакат, содержание которого недвусмысленно гласило о том, что сегодня вечером, состоятся гонки клуба любителей БМВ. Далее следовал список победителей за период с тридцать третьего по шестьдесят восьмой год, и то, что впервые за многие годы, возобновляются соревнования. Что это?!

Последним в списке победителей был… я – Александр Райсих.

Далее говорилось о том, что на этих соревнованиях будут присутствовать судьи—ветераны и журналисты. И огромными буквами:

НЕПОДРАЖАЕМАЯ И СКАНДАЛЬНО

ЗНАМЕНИТАЯ

ЭММА БАУЭР, ПО ПРОЗВИЩУ

"РЫЖАЯ".

Я очень долго глазел на плакат, пытаясь переварить эту информацию.

– Мы встретимся, как я обещал, Рыжая. Вот только… Сколько же тебе сейчас лет? Никак не меньше пятидесяти… Кем мне представиться? Моим сыном?

Я поехал на регистрацию. Засунуть в нагрудный карман регистрационный талон мешала какая-то бумажка. Я вынул её, собравшись, было выбросить. Это была расписка, в которой говорилось о том, что я отказываюсь от приза в размере пяти тысяч долларов в пользу организации гонок Клуба любителей БМВ тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года.

––

Я выиграл эту гонку, честно говоря, не знаю, почему – ведь в гонке участвовали такие машины! Видимо, весь секрет в двигателе, над которым колдовали его почитатели. А может, и не только… Я видел Рыжую. Она сильно располнела и постарела – рыжие быстро стареют… Увидев меня, Эмма – теперь я, наконец, узнал, как ее зовут – заплакала. Когда она услышала, что я не тот Александр, покачала головой:

– Не знаю, что произошло, но ты говоришь неправду. Я слишком хорошо тебя запомнила. Профессиональная память, Александр.

Мы долго разговаривали. Она, оказывается, дважды была замужем, у неё две дочери и внук. Расставаясь, мы обнялись, как старые добрые друзья. Окружающие смотрели на нас с недоумением…

––

Я много раз пытался найти тот магазин, где Константин продал мне мою машину. Это было так же бесполезно, как поиски моста той ночью… На том месте – мне казалось, что именно на том – расположился магазин по продаже ковров. Средних лет турок толком не говорил по-немецки, но постоянно твердил:

– Машина магазин? Найн, герр. Не знать такой.

Я не раз пытался съехать на ту дорогу, которая привела меня на гонки шестьдесят восьмого года… Днём, ночью… Безрезультатно. Но я не теряю надежды. Мы обязательно встретимся с тобой ещё, Рыжая. ТАМ встретимся. Может быть, мы сможем что—то изменить в нашей жизни… Может быть. А вы в это верите? Я – да, хотя в этом и маловато логики…

Миссия-1

– Молодой человек, вы сходите на следующей остановке? – спросили где-то позади меня.

В троллейбусе было тесно и душно. Потные тела пассажиров ставили жирный крест на слове «комфорт». Я обернулся. Вопрос (судя по озабоченному выражению её лица) задала женщина лет сорока пяти. Наверное, не только все внутренние органы моего организма засмеялись, нет, хохотала каждая клеточка, каждый атом. Странно и дико слышать в свой адрес подобную фразу, когда тебе…

***

– Эй, Брумтильда, выходи, коварная и лицемерная мерзавка! Ты ответишь за все свои злодеяния, чёртова ведьма!

В ответ – молчание.

Я не сдавался:

– Выходи, подлая тварь!

Тишина. Все знали, насколько коварна Брумтильда. Её страшно боялись жители близлежащих деревень. Как только я пришёл в деревню (после многочисленных просьб местных жителей), крестьяне быстренько попрятались в своих домах, молясь и уповая на бога и провидение. На меня, разумеется, тоже. На меня, может быть, ещё и больше.

– Где же ты, трусливая негодяйка?! Выйди, поговорим, разговор давно созрел!

Возле жалкой хижины одной из самых коварных и вероломных ведьм стоял я, продолжая орать:

– Ты можешь только делать пакости и строить козни, мерзкая тварь, а когда нужно ответить за свои злодеяния, ты прячешься в кусты!

Я начинал нервничать. Всё сказанное мной против Брумтильды было правдой. Всё, да не всё… Она, конечно, не могла ответить за все свои злодеяния, по одной простой причине – слишком много совершила ведьма плохого, и чтобы наказать за всё это, одной её смерти было бы мало. Как вы знаете, убить можно только один раз… И ещё: эта ведьма, которая напускала порчу на скот, учиняла засуху вот уже третий год подряд, воровала и убивала детей, для того, чтобы совершать свои гнусные ритуалы, – вот далеко не полный перечень её злодеяний – вовсе не была трусихой, как и большинство из них. Я ждал, не зная, с какой стороны она нападёт на меня и в чьём образе… Поэтому и нервничал.

Я хотел было уйти, но вспомнил лицо крестьянки, которая потеряла за один год почти всё, что у неё было: мужа, двоих детей, дом, который сгорел ни с того, ни с сего, скот, который пал за одну ночь… Лицо её уже не было убито горем – скорбь давно прошла, осталось только одно чувство, да какое там чувство – жажда мести… Несмотря на все её потери, молодой крестьянке было что терять – у неё осталась младшая дочурка. Гладя ребёнка по белокурой головке, она хрипловатым голосом просила:

– Мне нечем отплатить тебе за твоё ремесло. Я лишилась всего и живу в хлеву у сердобольных соседей. Я работаю от зари и до зари, чтобы прокормить дочь и себя. Единственное, что я могу тебе предложить…

Она замолчала, развязывая шнурок на груди. Полные груди, совершенной формы, достойные кисти самых лучших мастеров живописи (мастера такие, правда, появились позже), трепетные груди, увенчанные розовыми сосками великолепной формы, буквально вырвались из плена…

Я жестом остановил её:

– Во-первых, о какой-либо благодарности говорить рано – я ещё ничего не сделал. Во-вторых, я не собираюсь воспользоваться тем, что ты мне предлагаешь – после того, что ты пережила… В общем, это было бы самым обыкновенным свинством…

Она опустила глаза и стала завязывать шнурок. Стоявшие рядом крестьяне загалдели в один голос:

– У нас почти ничего нет – всё убила засуха, скот большей частью полёг… Как мы только с голоду ещё не все умерли, хотя многие уже…

– Тем более, – отрезал я. – Ничего мне от вас не надо. Покажите, где её найти.

Стало вдруг тихо, и я без слов понял, что никто из них туда не пойдёт – настолько велик их страх.

– Хорошо, не хотите идти, объясните так, на словах.

Воцарилась тишина.

«Да, много же ты страху нагнала на этих людей, милая Брумтильда», – подумал я и сказал:

– Если вы не расскажете, где её можно найти, я не смогу помочь вам. Это понятно?

Тишину нарушила дочурка той крестьянки, которая только что… я думаю, вы поняли, о ком идёт речь. Кстати, звали эту женщину Хелен.

– Я покажу тебе, где живёт эта ведьма.

– Как зовут тебя, детка?

– Каролина… Если ты найдёшь и убьёшь Брумтильду, то я выйду за тебя замуж…потом, когда вырасту, если ты захочешь, конечно… У неё есть ещё одна хижина, в лесу.

Всё заулыбались, кто-то даже засмеялся. Значит, ещё не всё потеряно.

– Я подумаю над твоим предложением, Каролина. Только знаешь что, мы с тобой туда не пойдём, расскажи-ка ты мне лучше на словах…

––

И вот теперь, я стою здесь, пытаясь – наивно, конечно – вызвать ведьму на поединок. Честно говоря, я уже устал орать, прекрасно понимая, что этим Брумтильду не проймёшь. Скорее, мои вопли больше успокаивали меня, а также самых любопытных и отчаянных крестьян, которые спрятались поблизости, желая понаблюдать воочию за предстоящими событиями.

Я присел на пенёк, желая передохнуть, или же сделал вид, что хочу передохнуть и поэтому, несколько расслаблен и внимание моё притуплено. Зная эту чертовку, я прекрасно понимал, что Брумтильда может вообще не выйти, а сочтётся со мной за всё позже. Ну, скажем, когда я устроюсь на ночлег в одной из крестьянских хижин. С этой ведьмой меня связывает давняя «дружба». Но это уже другая история…

А сейчас, я сидел на пеньке, рассуждая, что же мне делать дальше, я снял заплечную котомку, поставил её на землю, развязав, достал свои неизменные атрибуты, помогающие обнаружить и обезвредить ведьму.

Честно говоря, ведьм подобной силы я видел в своей жизни немного. В большинстве случаев, я выходил победителем. Был, правда, один случай, когда я не смог убить ведьму, хотя победа была так близка. Зализывая раны, злодейка, по имени Элизабет, убралась восвояси, не рискнув добить меня. Я же, истекая кровью, лежал на земле в полуобморочном состоянии – сказалась большая потеря крови. Элизабет не рискнула подойти ко мне, опасаясь, что я притворяюсь умирающим. Меня спасла и выходила, женщина по имени Мария. Но это опять другая история…

***

Я могу рассказывать подобные истории бесконечно. Некоторые из них понемногу стираются в моей памяти, по причине возраста, а может быть, потому, что они не слишком значимые и интересные.

Мне примерно семьсот двадцать лет, хотя выгляжу я от силы на тридцать пять, причем, не на те тридцать пять, на которые выглядели люди пятьсот—семьсот лет назад, когда этот не столь уж великий возраст был, чуть ли не уделом пожилых, по причине нездорового образа жизни, плохой медицины, которая большинство болезней лечила кровопусканием, рвотными растворами, пиявками и клизмами. Но и из-за бесконечных, порой бессмысленных войн, возникших по малопонятным причинам.

Почему, вы спросите, «примерно»? Дело в том, что мои метрические документы сгорели вместе с церковью и, разумеется, церковной книгой, где была сделана соответствующая запись.

Моя мать всю жизнь проработала белошвейкой и, пожалуй, была одна из всех моих родных по линии матери (да и линии отца тоже), которая не имела никакого отношения к магии, колдовству, знахарству. Отец же мой был костоправом и травником, к нему каждый день шли люди, как из ближайших городов и деревень, так и из дальних. Каждый расплачивался, чем мог. Были и очень бедные люди, которым нечем было платить. Отец помогал всем. Наслышанные о его доброте, некоторые люди не приносили ничего, прикидываясь бедняками. Отец безошибочно определял таких, но делал вид, что сочувствует им.

– Ты знаешь, Изабелла, – со смехом жаловался он моей матери, – сегодня опять была парочка «неимущих». Честное слово, моя доброта меня погубит.

Мама же, улыбаясь, неизменно отвечала:

– Александр, не стоит печалиться по этому поводу. Эти люди просто настолько жадны, что совесть позволяет им экономить, показывая свою «бедность». Господь им судья.

– Знаешь, Изабелла, я не понимаю, почему они не могут принести мне кусок варёной или жареной баранины, кусок хлеба, на худой конец. У меня престарелые родственники, дети, в конце концов…

– Александр, у нас всего двое детей, а мы с тобой имеем добрый кусок хлеба с мясом каждый день. Не стоит обращать внимания на лукавых людей…

Отец улыбнулся в усы, ничего не ответив.

Она подозрительно посмотрела в его сторону:

– Ты опять что-то натворил?На одного из бедняг нападёт понос или рвота?

Отец опять ничего не ответил, не переставая улыбаться.

– Не надо было этого делать, Александр. Это нехорошо.

– Это не страшно и ненадолго, Изабелла. Им это послужит уроком. Грешно обманывать людей.

Мой дед был звездочётом. Я любил приходить к нему во флигель, мы вместе наблюдали за звёздами в подзорную трубу. Как вы знаете, в те времена ещё не было такого прибора, как телескоп, его изобрели несколько позже. Кроме этого, дед составлял гороскопы.

– У тебя настолько длинная жизнь впереди, что я даже не рискну предположить, сколько лет ты проживёшь, – говорил он. – А твоя бабка, глядя на твою же ладонь, просто за голову хватается, настолько длинна и непонятна у тебя линия жизни.

Таково было мнение деда и бабки по материнской линии. Родители же отца, мнение это разделяли, но при этом прибавляли кое-что ещё.

– Ты, Генрих, будешь большим человеком. Тебе, кроме тех качеств, о которых говорят родители твоей матери, свойственны и качества отважного воина, борца за справедливость и избавителя людей от нечистой силы.

Так говорила моя бабка по отцу, очень известная колдунья, скорее, даже фея, или же, белая колдунья – это уж как кому больше нравится.

Дед же, то есть её муж, очень известный знахарь и колдун, опять же, колдун, приносящий пользу людям, был ещё и известным хиромантом. Осматривая моё тело, слушая моё сердце и лёгкие, только разводил руками:

– Твой организм, Генрих, работает, как очень хорошие часы. У тебя сердце бьётся нечасто, но чётко, ровно и мощно. Я такого ещё ни у кого не слышал такого сердца. Лёгкие, словно кузнечные мехи, таких я тоже ни у кого не слышал. Я исследовал твою мочу, кровь и мокроты – всё не так, как у всех. А линии на руке…Похоже, твоя бабка права…

***

Я следил за прибором, который достался мне в наследство от моего прадеда – я не знал его, он рано умер. Во цвете лет погиб в неравном поединке с колдуном, по имени Конан, очень сильным и вероломным, который до сих пор жив, и это обстоятельство сильно отравляет мне жизнь. Ничего, надеюсь, что дойдёт очередь и до него. Опять же, это будет отдельная история, в которой мне, видимо, придётся несладко… Но я должен отомстить за прадеда, чего бы мне это не стоило.

А сейчас, медное кольцо прибора слегка зависло, вращаясь над медной пластиной, свидетельствуя о том, что где-то совсем рядом присутствует нечистая сила недюжинной силы. То есть Брумтильда неподалёку, возможно даже, она засела в своей жалкой хижине. Никогда не понимал, почему такие всемогущие особи живут в таких жалких условиях. Что это? Жадность, или, может быть, хитрость? Впрочем, мне ли говорить об этом. За семьсот с лишним лет, я не нажил даже такого жалкого жилья… При моём образе жизни оно и вовсе не нужно… Это – оправдание.

Итак, кольцо вращается, и даже такая сильная ведьма, как Брумтильда не в силах скрыть это обстоятельство. Теперь жди, откуда она нападёт!

Вдруг, не из хижины, а со стороны леса, появилась женская фигура, которая вела маленького ребёнка за руку. Что за чёрт! Это ведь Хелен с Каролиной! Они-то откуда взялись, ведь не было их с особо любопытными крестьянами, которые, затаившись в кустах, с риском для собственных жизней, следили за происходящим. А ведь до дома Брумтильды добрых полдня пути…

На этот раз Хелен была полностью обнажена, что лишний раз подтверждало совершенство её форм… Каролина же, ещё издали закричала:

– Возьмёшь меня в жёны, Генрих?

Этот вопрос поставил окончательную точку в данном эпизоде. Слишком всё правдоподобно – узнаю Брумтильду и невольно проникаюсь уважением к ней. Да, хитра, чертовка. Я достал из котомки несколько мешочков с травами, один из них развязал, достал щепотку. Сейчас всё проясниться. Бросил щепотку в сторону Хелен и Каролины. Голубое облачко взметнулось вверх, унося с собой иллюзию присутствия матери с дочерью. Никого. Браво, Брумтильда, ты, несмотря на прожитые годы, не стареешь. Впрочем, я тоже… Где же эта тварь? Когда она себя обнаружит? Она ведь очень терпелива, я это знаю. Она может затаиться надолго, не обнаруживая себя, а потом…

Вдруг, я почувствовал какой-то особенный дискомфорт. Это очень трудно описать… Враз стемнело. Представляю, как перепугались крестьяне, проклиная ту минуту, когда они вызвались идти со мной, хотя я их не тянул и всё популярно объяснил… Надеюсь, что они не пострадают – Брумтильде сейчас просто не до них… Их гибель совершенно не в моих интересах – это обстоятельство несколько подорвёт мой авторитет, а подрыв моего авторитета ударит вовсе не по моему тщеславию, нет, всё куда сложнее: другие ведьмы будут меньше боятся меня, и это вовсе не усыпит их бдительность – это уменьшит мои колдовские силы, что совершенно недопустимо. Я немного нервничаю, хотя это не новость, со мной всегда так, наоборот, это подогревает меня… Вот! Вот оно, несвежее, если не сказать, гнилостное дыхание Брумтильды, совсем рядом, не зевай, Генрих!

Я бросил ещё один пучок травы – это несколько замедляет действия ведьмы – спасибо отцу и Изабелле, его матери. Эти рецепты много раз спасали мне жизнь, да и не только мне…

Надо отдать должное прозорливости ведьмы – на время действия травы, она стала невидимой, что позволило не только не попасть в мои лапы, но даже приблизиться ко мне, без особого риска, заметьте. Теперь-то я это понял. Нужно было бы ещё бросить травки, но слишком рискованно лезть сейчас в котомку, подставляя спину ведьме. Звякнув, упало медное кольцо на пластину, что красноречиво свидетельствовало об отсутствии ведьмы. Нет, слишком хорошо я знал это бесовское отродье, чтобы верить ему! Просто она сумела «успокоить» прибор – сильна Брумтильда, ничего не скажешь.

Вдруг я почувствовал, как чьи-то холодные и скользкие пальцы вцепились мне в горло. Чьи-то! Стало трудно дышать, я, пытаясь высвободиться, спросил Брумтильду:

– Слушай, подруга, почему ты решила убить меня таким вот старинным способом? Где же твоя хвалёная смекалка и изобретательность? Или ты стареешь?

Брумтильда, убрав руки с моей шеи, засмеялась и стала видимой. На этот раз она приняла образ непорочной девы. Простой сарафан, которые носят крестьянки; белокурые волосы почти до пят; голубые, скромно потупленные глаза… Да, сильна!

Я засмеялся:

– Я преклоняюсь перед силой твоих чар, о изобретательнейшая из ведьм! Честное слово, если бы не твои злодеяния, я бы очень уважал и преклонялся бы перед тобой, о Брумтильда!

Ведьма ответила мне, сопровождая ответ хриплым и отрывистым смехом:

– Стараюсь, дорогой мой Генрих, стараюсь! Слушай, колдун, может быть, мы с тобой объединим наши усилия? Вдвоём нам и чёрт не страшен! О твоей силе ходят легенды, да только не туда ты её тратишь!

– Куда же я должен ее, по-твоему, тратить? Разорять крестьян? Морить голодом детей?

Брумтильда очень серьёзно и долго изучала выражение моего лица. Покончив с этим занятием, она сказала с недоумением:

– Ничего не понимаю… Ты обладаешь недюжинным умом, а простых вещей понять не можешь… Моя сила растёт, год от года, благодаря тому, что ты называешь «злодеяниями». Если я не буду этого делать, я просто зачахну и умру, через каких-нибудь сто – двести лет… Зачем мне это? Я ещё молода, и мне хочется пожить и пошалить ещё немного…

– Ты называешь это шалостями? Где бы ты ни прошла, где бы ни находилась – всюду горе и смерть.

– Мы с тобой понимаем одно и тоже по-своему. Твои бедные крестьяне режут скот, чтобы утолить голод. Ловят рыбу и едят её, чтобы утолить голод. Для бедных свиней, коров и карпов это трагедия, которая это мужичьё совершенно не беспокоит. Как ты пояснишь это?

– Тоже мне, сравнение. Если они не будут этого делать, то умрут вместе со своими детьми…

– А я тоже не желаю умирать, я хочу быть бессмертной! Послушай, Генрих, я разве не нравлюсь тебе?

Дыхание её стало прерывистым, щеки налились румянцем.

– Брумтильда, любой театр с удовольствием взял бы тебя в свою труппу…

– Не хватало мне заниматься этим низменным занятием. Я тебе о великом, а ты…

– Ты спросила меня, нравишься ли ты мне… А ты сама-то хоть помнишь, как выглядишь по-настоящему? Сколько раз на день меняешь свой облик?

Ведьма вздохнула:

– Мой милый Генрих, я, по нашим понятием ещё очень молода, хотя мне уже… впрочем, не будем об этом. Выгляжу я на самом деле не лучшим образом… Боюсь, что не понравлюсь тебе. Видишь, как я с тобой откровенна. Не понимаю даже, почему… – она вновь потупила глаза.

– Твой артистизм мне нравиться, Брумтильда. Мы с тобой могли бы много чего сделать вместе, да вот беда – цели у нас с тобой разные, и как ни крути, но ни я, ни ты не сойдём со своего пути, что бы ни случилось. Поэтому…

– Генрих, ну чего ты добился в жизни? Ты – просто бродяга, у тебя даже своего угла-то нет. Даже лисы имеют свои норы…

– Не тронь Библию, Брумтильда…

– Извини, дружище. Это не моя книга, ты же знаешь, но я изучила её неплохо…

– …для того, чтобы входить в доверие к людям. Ответь теперь ты мне на мой вопрос: сама-то ты много нажила? Твоя лачуга представляет собой жалкое зрелище…

– Наивный! Я могу поселиться в любом дворце мира и жить припеваючи! Я могу построить любой шикарный замок в любой части мира…

– … и жить в нём в качестве привидения, потому, что с нормальной жизнью у тебя не клеится! Не можешь ты жить нормальной жизнью, ну не можешь! Тебе нужно постоянно делать гадости! Без них ты не Брумтильда.

– Согласна! – в это время медное кольцо на приборе снова оторвалось от пластины, свидетельствуя о присутствии ведьмы – ну потеряла Брумтильда бдительность, потеряла, отвлеклась!– Моя жизнь по-своему хороша и меня устраивает! А вот ты, бродяга разнесчастный… ой, извини, Генрих, извини, милый! Давай, объединим наши усилия! Ну, пожалуйста!

Я тяжело вздохнул. Ничего хорошего из этого разговора не выйдет. Я не смогу понять Брумтильду, а она меня. Разная у нас логика. Сиди, не сиди, а драка неизбежна, и чем, скорее, тем лучше… Скоро стемнеет, я буду более уязвимым, а она наоборот, приобретёт силу – наверное, поэтому и завела этот длинный разговор – просто тянет время.

– Послушай, Брумтильда, каждый из нас занимается своим делом, и, по-видимому, ничего менять не собирается. Один из нас будет продолжать своё дело, другому суждено умереть – другого пути я не вижу. Давай-ка, покончим с этим, и поскорее.

Кольцо опять упало, ведьма исчезла.

«Ну вот, заболтался. Нужно было отбиваться и попробовать задушить её, а теперь…»

– Вот именно, мой милый Генрих. Может быть, мне поиграть с тобой ещё часок-другой, играя в прятки? Это я умею и люблю…

– Мне бы не хотелось, моя милая Брумтильда. Ты, наверное, и не предполагаешь, что смерть твоя лежит у меня в котомке…

Ведьма снова материализовалась.

– Это ты о чём? Лукавишь, наверное, хочешь обмануть бедную старушку.

Она из молодой девы превратилась в отвратительнейшую, грязную, сгорбленную, одетую в отвратительные лохмотья, старуху. Мерзкий, гнилостный запах давно немытого тела ударил мне в ноздри, я невольно зажмурился.

– Что, не по вкусу девица? Я ведь предупреждала, что могу не понравиться тебе…

– Это и есть твоё истинное обличье?

– Ну, нет, я немного преувеличила, но это так, для острастки, а на самом деле, в жизни, я вполне симпатичная старушенция…

Я невольно захохотал:

– Сегодня вечер сюрпризов. Пора кончать с этим, подруга. Как будем биться, честно, или ты предпочитаешь как всегда?

–Чёрт с тобой, Генрих. Выбирай оружие.

– Да ну? Мы будем сражаться на мечах, как гладиаторы? Или устроим здесь перестрелку?

Брумтильда визгливо засмеялась:

– Твои крестьяне, которые попрятались в кустах, умрут от страха! Вот будет потеха! Передохнут те жалкие людишки, ради которых ты рискуешь жизнью! Передохнут без моего вмешательства! Или, может нам биться на шпагах? Неужели ты, о мой милый Генрих, сможешь пронзить клинком трепетную грудь юной девы?

Она опять превратилась в прекрасную девушку.

– Может быть, хватит, Брумтильда? Я был поражён твоим истинным лицом, а твои бесконечные превращения мне порядком надоели. Защищайся!

Я выхватил из-за пояса нож и бросился в драку. Вам может показаться не совсем этичным то обстоятельство, что я напал на ведьму с ножом в руке. Во-первых, в борьбе с ведьмой такого масштаба все средства хороши; во-вторых, расстояние между нами было достаточно велико, и Брумтильда могла за это время предпринять всё, что угодно… Но, как ни странно, она остановила свой выбор именно на ноже. Получается, мы на равных. Недолго думая, я метнул нож в мерзкую тварь. Мерзавка, успев среагировать, уклонилась. Нож, срезав ей, прядь волос, воткнулся в дерево.

– Нехорошо так вести себя с женщинами, Генрих! Некрасиво! Неэтично! Негуманно! Чуть всю красоту мне не попортил, мой юный друг! Теперь ты попробуй уйти от моего ножа!

Она метнула свой нож в меня. Я увернулся, но было бы наивно полагать, что опасность миновала. Нож, описав замысловатую кривую, вновь, кувыркаясь в воздухе, полетел в мою сторону. Нет, с этой тварью не получиться честного поединка! Нужно было действовать колдовством сразу, а не поддаваться каким-то благородным порывам… Я набрал в грудь воздуха и сконцентрировал внимание на ноже. Будем надеяться, что пока я отражаю ножевую атаку, Брумтильда не предпримет что-нибудь ещё… Нож, резко замедлив скорость, почти остановился в воздухе, затем упал на землю.

– Признаю, кое-что ты можешь, Генрих! Послушай, а почему ты не изменил направление его полёта и не запустил нож обратно в меня? Что тебе помешало? Может быть, ты ко мне не равнодушен?

– Не могу же я так грубо убить юную и непорочную деву! У тебя будет другая смерть, на костре, как и полагается поганой ведьме! Ты уж извини – традиция!

– Ладно, уж, прощаю тебе даже слово «поганой». Всё-таки ты мне интересен, Генрих, иначе бы наш поединок давно закончился!

– Не льсти себе, Брумтильда! Защищайся!

Огромное дерево, сражённое неизвестно откуда взявшейся молнией, рухнуло, едва не придавив ведьму.

– Ты кое-чему научился, Генрих! Хвалю! Моё предложение всё ещё в силе!

Дерево, поваленное молнией, вдруг закрутившись на одном месте, подняв клубы пыли, вспыхнуло и метнулось, ломая другие деревья, в мою сторону. Я вытянул вперёд левую руку, произнося про себя заклинание. Дерево сломалось пополам и погасло, не долетая до меня каких-нибудь пару ярдов.

– Умеешь, Генрих! Ты представляешь, как много мы могли бы сделать добрых дел, а вместо этого, ломаем деревья и рискуем поджечь лес! Как же будут охотиться бедные местные жители? Куда они будут водить пастись свой скот?

– Какая трогательная забота, Брумтильда! Я сейчас заплачу!

Из моих глаз, против моего желания, ручьём полились слёзы.

– Как скажешь, так и будет!

– Не тронь Библию, мерзкая тварь! Ты не достойна, цитировать то, чего не разделяешь сама! – Я усилием воли прекратил поток слёз.

– Смотри-ка, какой он сентиментальный! Плачет, словно малое дитя! В твоём возрасте я была более закалённой.

– Ты ещё помнишь себя в моём возрасте, старая карга? Ты хоть помнишь, в каком веке родилась? Случайно, восстание Спартака не застала?

– Фи, как грубо! Конечно, не помню, я не так уж давно родилась. А насчёт Спартака ты специально спросил, чтобы подчеркнуть свою образованность? Между прочим, я сама довольно образована, ты ведь знаешь…

Сказанное было чистой правдой. Верно и другое: Брумтильде это ничего не стоило, ни денежных, ни умственных затрат – просто у неё память, какую даже нельзя назвать феноменальной. Она помнит всё. Ей достаточно бегло, не читая, пролистать книгу, для того, чтобы досконально знать её содержание. Я уже не говорю о том, что она за свою жизнь запомнила всё, что видела и слышала, наверное, начиная с младенчества. А ведь лет-то ей не меньше трёхсот, это точно. Вернее сказать, более точно может быть кто-то и знает из особей, ей подобных, да только Брумтильда это тщательно скрывает, как большинство женщин на земле. Понять её можно…

– Послушай, чёртова ведьма, наша встреча сильно затянулась, мне пора заканчивать её. Может быть, пойдёшь на уступки?

– Не понимаю, о чём ты, Генрих.

– Всё очень просто Брумтильда. Скажем, ты поддашься мне с одной невинной целью: сохранить себя для истории…

– Как это?

– Тебя забальзамируют, или заспиртуют для какого-нибудь музея… Будешь ты стоять где-нибудь на людях, в тепле и внимании со стороны благодарного зрителя…

Я хотел разозлить ведьму, чтобы поскорее покончить с ней – ведь в гневе она будет хуже себя контролировать, а это значит, что может допустить какой-нибудь досадный для себя промах. Кажется, мой план себя оправдал – ведьма просто взбесилась от злобы.

– Ты, жалкий колдунишка, я прекрасно помню, как погиб твой прадедушка от рук Конана! Знаешь, почему? Кишка была тонка у твоего дедуськи, вот что я тебе скажу! Ты, наверное, мечтаешь отомстить за него? Ты же его даже не знал! Так вот, ничего у тебя из этой затеи не выйдет, потому, что я тебя уничтожу!

Завыл вдруг ветер, закрутил в воздухе пожелтевшие от засухи листья. Стая, да какая там стая, сотни, тысячи ворон со зловещим карканьем, полетели на меня, желая не только заклевать насмерть, но и не оставить от моей плоти ни кусочка. Я представил, как, доклевав моё мясо, вороны неспешно улетели, сыто каркая, делясь впечатлениями о страшной охоте, оставив, на лесной поляне, дочиста обглоданный бренный скелет…

Одна только мысль об этом заставила меня вздрогнуть и предельно сосредоточиться. Я расставил руки в стороны, плавно поднял их вверх, бормоча заклинания. Вороны, наверное, на предельной скорости, натыкаясь на выставленный мною прозрачный защитный купол, разбивались насмерть, и, сползая вниз, на землю, падали, оставляли на куполе кровавые следы. Вскоре, из-за кровавых следов я ничего не мог увидеть, следовательно, не было никакой возможности проследить за действиями коварной Брумтильды. Впрочем, я был совершенно уверен в том, что сейчас ведьма ничего не предпринимала, любуясь моей близкой кончиной. Дело в том, что возможности купола не безграничны, а ворон было чересчур много. Я не стал дожидаться собственной гибели под восторженную пляску Брумтильды. Дальнейшие заклинания я не произносил вполголоса, даже не нашёптывал, даже губами не шевелил, боясь, что ведьма угадает мои намерения и примет свои меры для достижения своей подлой цели…

Тем временем, некоторая часть ворон круто изменила свой маршрут, направив смертельный для любого живого существа полёт в сторону Брумтильды. Часть ворон покинула лес, улетая по своим вороньим делам, но те, которым я приказал убить Брумтильду (справедливости ради, следует отметить, что убить эту ведьму не только непросто, а почти невозможно) были в состоянии только парализовать её на очень короткое время, это и было моей целью. Если это удастся, дальнейшие действия куда более банальны и просты. Но, не стану забегать вперёд.

Вороны, вытянув свои тельца строго горизонтально, продолжали свой полёт, превратившись, в ножи дамасской стали. Брумтильда, видимо, всё ещё торжествовала по поводу моей скорой гибели, собственной находчивости и мастерства – этого я, к сожалению, не имел возможности увидеть, потому, что купол был алым от вороней крови, и, следовательно, непрозрачен. Теперь, главной задачей было вовремя избавиться от уже ненужного мне купола, но не раньше того, как ножи достигнут цели. Крик, вызванный не столько болью (ведьмы вообще стойки к боли, а уж эта бестия…), сколько досадой, потряс лес. Представляю теперешнее состояние крестьян, засевших в кустах! Кое-кто уйдёт сегодня домой (искренне надеюсь, что всё-таки никто серьёзно не пострадает!) убелённый сединами, невзирая на совсем молодой возраст. Пора! Хлопком ладоней я убрал купол. В лицо сразу же ударила волна свежего воздуха (по неопытности, под куполом можно погибнуть от удушья). Первое, что бросилось в глаза, так это тело Брумтильды, просто утыканное ножами. Крови не было. Бегом, подскочив к ведьме, я, перевернув её на живот, связал верёвкой руки за спиной. Потом, не переворачивая её на спину, завязал двумя повязками рот и глаза. Повернувшись в сторону кустов, туда, где, наверное, прокляв своё любопытство, тряслись от страха люди, быстро произнес:

– Скорее срубите дерево, только не очень толстое, вам его придётся на себе нести до деревни…

Хотел ещё добавить, что и ведьму тоже нести им, но передумал, боясь, что из-за кустов вообще никто не выйдет по причине одного из самых сильных, и вместе с тем, одним из самых унизительных чувств, имя которому – страх.

И правильно сделал. Со мной пошло в лес семь человек, а на мой зов откликнулись только двое. У обоих в руках были остроотточенные топоры. Они быстро срубили указанное мною дерево. Хорошую службу сослужили сильные руки мужчин, привыкшие к тяжёлому труду, острые топоры и, конечно же, страх, который, иногда губит человека, приведя его в оцепенение, а иногда, как в этом случае, помогает, заставляя думать и действовать гораздо быстрее, чем в обычной ситуации.

– Нужно привязать её к дереву, вернее, теперь уже к бревну, иначе всё, что я делал, будет напрасным трудом, и мы все погибнем!

Поправка была совершенно излишней, меня и так прекрасно поняли, а заключительная часть фразы была настолько действенна, что Брумтильду привязывали к бревну уже не двое, а, вместе со мной, разумеется, восемь человек.

– Хорошенько обмотайте шею верёвками, от этой твари можно ожидать чего угодно…

Один из крестьян опасливо спросил:

– А она точно сдохла, или прикидывается?

Я, очень осторожно, стараясь не напугать мужчин, ответил:

– Она ещё жива, просто в оцепенении, но, уже не опасна. Окончательную точку в этой истории поставит костёр…

***

Трещал горящий хворост. В центре костра вкопан столб, к которому была накрепко привязана руками местных крестьян ведьма. У неё были завязаны глаза и рот, что исключало всякую возможность каких-либо колдовских действий с её стороны. Жители деревни, в которой казнили Брумтильду, испытывали неописуемый восторг. Ещё бы, ведь ведьма натворила столько бед, что никакие возможные события и обстоятельства не смогли бы выжать из них хоть каплю жалости, сострадания или сочувствия. На совести Брумтильды (если только слово «совесть» уместно в этом контексте), было семь смертей – только в этой деревне – падёж скота, засуха и голод. Неизвестно, чем бы всё закончилось для местных жителей, если бы я не сумел перехитрить и победить ведьму.

Вдруг повалил густой и чёрный дым, именно так сгорает любая нечистая сила, и чем сильнее её колдовская сила, тем чернее дым…

Вот и всё, Брумтильда, как ты не стремилась пролить свои часы в этом мире, пришло время убираться в ад, и помог тебе в этом колдун, который призван помогать людям. Такова его миссия. Зовут же колдуна Генрих. Пожалуй, на этой истории можно поста…

– Смотрите! – испуганно закричал кто-то из толпы, – у неё сползла повязка со рта! Что сейчас будет!!

Брумтильда набрала поспешно в лёгкие как можно больше воздуха, чтобы изрыгнуть последние проклятия в адрес местных крестьян, ну а, прежде всего, выкрикнуть заклинания, чтобы погасить костёр. Вместо воздуха в лёгкие попал дым, который с каждой секундой становился всё гуще. Остальное доделал костёр, который стал интенсивно пожирать тело ведьмы. Крик застрял в её горле; ведьма как-то обмякла, сникла и уронила голову на плечо.

– Конец, – констатировал кто-то, – отпелась, птичка.

У всех вырвался вздох облегчения.

– Хвала Генриху! Генриху Непобедимому!

Вдруг стало совсем темно. Со стонами, которые могли только родиться после долгих страданий, от того места, где только что горела ведьма, стали отделяться тени, которые, некоторое время кружили вокруг костра, словно торжествуя, а потом взмывали ввысь, в небо, превращаясь, постепенно в небольшие точки, а потом и вовсе исчезали. Таких теней было много, сотни, да какие там сотни – тысячи!

Для меня это не является неожиданностью. Ведьма наконец-то, хоть и не по своей воле, отпустила души погубленных ей людей.

– Хвала Генриху Непобедимому! – истошно заорал кто-то.

Вот так номер! Я, оказывается, непобедимый. Что ж, это хороший знак. Как скажешь, так и будет.

Несколько мужчин, схватив топоры, убежало зачем-то в лес.

Через полчаса, я, сидел на носилках, над которыми было что-то наспех сооружено на манер зонта. Меня носили по близлежащим деревням, восхваляя мою персону на все лады. Дети плясали, мужчины выкрикивали лестные речи. Вот только не было Эллис и ещё нескольких женщин из её деревни. Я, заглушая крики восторга в мой адрес, спросил у одного из тех мужчин, что меня несли:

– А где же Хелен и другие женщины из вашей деревни?

– Они заняты важным делом, Генрих Непобедимый!

– Это каким же?

– Готовят пир в твою честь. Пиром, правда, это назвать трудно, но при нашей-то нищете… Будет вино, жарят телёнка.

– Зачем?! – возмутился я,– вы ведь от голода чуть ли с ног не валитесь!

– Только не сегодня. Сегодня мы полны сил – не стало ненавистной Брумтильды. Да и тебя хотелось угостить телятиной и кружкой хорошего вина – мы кое-то приберегли, видимо как раз на этот случай…

– Мне бы хватило куска хлеба и кружки воды – я непривередлив!

– Ну, зачем ты так! Кроме того, люди просто жаждут праздника. Жаль, не все дожили до этого дня…

Понятно. Их вполне можно понять.

Наконец, меня унесли обратно, в ту деревню, куда я вчера пришёл. На вертеле жарили телёнка. Заправляла процедурой приготовления еды Хелен. Каролина вертелась рядом, выполняя мелкие поручения.

– Лучше Хелен никто в деревне не умеет жарить мясо! У неё и приправы разные, о которых знает только она. Пальчики оближешь, Генрих Непобедимый!

Вскоре, со стороны ближних деревень в деревню, где я восседал на лаврах, потянулись люди. Не с пустыми руками, нет. Каждый что-то нёс с собой: хлеб, мясо, пиво, овощи.

– Наши деревни меньше пострадали от засухи, попросту проклятая Брумтильда не успела добраться – руки коротки. В том смысле, что Генрих Непобедимый, укоротил ей их… Мы хотели вам немного помочь, да и разделить вашу радость…Хвала Генриху Непобедимому!

Все подхватили эту фразу многократно. Честное слово, было приятно…Думаю, что на таких лаврах восседали только самые известные истории люди. Я сидел во главе стола, как самый почётный гость. Ко мне подошла Каролина и хлопнула меня по колену:

– Возьми меня в жёны, Генрих Непобедимый! Не пожалеешь!

Я погладил девочку по белокурой головке:

– Знаю, Каролина, знаю, но не могу!

– Почему? – искренне удивилась девочка.

– Мне нельзя заводить семью, я нужен людям. Такова моя миссия.

– А маму возьмёшь? Она хорошая.

– Знаю, Каролина, знаю, но, опять-таки, не могу. Я – колдун-бродяга, который должен помогать людям, избавляя их от нечистой силы.

– Жалко, – вздохнула девочка. – А я уже настроилась.

Все добродушно засмеялись. Кроме Хелен. По её щекам катились слёзы. В этом было скрыто многое: погибший муж, дети, сгоревший дом. И радость избавления от проклятой ведьмы.

Я встал из-за стола:

– Мне пора, друзья мои.

– Как, уже? Пир только начался…

– Вы думаете, что Брумтильда единственная ведьма на свете? Всё было бы очень просто.

– Тогда нужно собрать тебя в дорогу. Хелен!

– У меня всё готово, – со вздохом ответила та. – Я предвидела его быстрый уход…Я провожу…

– Я тоже! – вызвалась проводить меня и Каролина.

Кто-то из взрослых одёрнул девочку:

– Им нужно поговорить наедине, ты должна понять это, ведь ты взрослая девочка.

Староста деревни, кажется, его звали Хильдебрант, спросил меня:

– Что мы можем для тебя сделать, Генрих Непобедимый?

Я, не задумываясь, ответил:

– Постройте дом для Хелен, не годится человеку жить в хлеву, да ещё с ребёнком…

Хильдебрант уважительно кивнул:

– У нас были подобные мысли, но эта проклятая ведьма со своей засухой, мором…К осени сделаем, обещаю. Сейчас предстоит много работы на полях; мы всё-таки надеемся, что пройдёт дождь…

– Правильно надеетесь, это будет скоро.

– Это тоже ты сделаешь, Генрих?

– Не совсем. Просто приметно через сутки, после смерти ведьмы, как правило, рассыпаются в прах её колдовские чары… Могут произойти удивительные вещи. Умерших, конечно не вернуть, но, скажем, пропавшие по её вине люди могут найтись.

– Правда? У нас такие есть!

– Ты бы не обнадёживал людей раньше времени, Хильдебрант, пусть для близких, возвращение этих людей будет сюрпризом. Ведь по-разному бывает: ну, пропал человек по вине ведьмы, потом ведьму казнят, а пропавший не возвращается, по причине того ,что его, скажем, загрыз волк… Не давай им надежды раньше времени, чтобы не оказаться крайним.

– Как скажешь, Генрих, твоё слово – закон…Счастливой тебе дороги.

– Советую спалить обе её хижины, так, на всякий случай. Сегодня. Только будьте осторожнее, и на радостях не спалите лес… Да, и ещё: тело ведьмы было просто утыкано ножами дамасской стали – я их выдернул, возьми и раздай людям. Такой нож следует иметь каждой семье, он будет амулетом, оберегом, и я уже не говорю, что им можно пользоваться по прямому назначению. Эти ножи имеют силу – они убили очень сильную ведьму… Такой нож не помешает и на охоте, в схватке со зверем. И потом, мало ли что в жизни бывает, кому-то и с ведьмой встретиться выпадет…

Мы лежали с Хелен на сеновале. Обнажённая Хелен была прекрасна. Наверное, многие бы на моём месте остались жить в этой деревне, если бы заслужили взаимность Хелен. Но я, как вы уже знаете, не могу позволить себе такую вольность. А может, не хочу?

– Генрих, если родится мальчик, я назову его твоим именем, и кто знает, может быть, он тоже будет избавителем людей от нечистой силы…Ты вспоминай меня, хоть иногда, ладно? А ещё лучше, приезжай хоть раз в …

– Ничего не могу пообещать тебе, любимая. При моём-то ремесле…

Забегая вперёд, хочу сказать, что женщины, конечно, у меня были, но я так и не завёл семьи. Кто знает, может быть, именно потому я так хорошо выгляжу?..

Чудо

Иван Порфирьевич поморщился от боли в суставах – она в последнее время почти не покидала его. Ноги выкручивало немилосердно. «Наверное, к перемене погоды. Обычно к похолоданию»,– подумал он. Варикоз тоже просто достал за последние тридцать лет. Нет, он и раньше был – последствие работы грузчиком на всевозможных базах и организациях. Денежки он зарабатывал в то время неплохие, дефициты, опять же, вымпелы, грамоты, почёт и уважение, а вот как дело к пенсии – тьфу, не пенсия, а срам один, пару кошек только и можно прокормить, ну просто наказание – такой вот вымпел, пожизненный в виде расстройства здоровья…

Они с Юлией Харлампиевной хоть и старики, и, казалось бы, много ли им надо, но расходов хватает: то зубы, то больницы, то анализы, то УЗИ… Деньги всем нужны, и старым, и малым. Старым, может ещё и больше. Старики за жизнь цепляются, как утопающий за соломинку.

Чёрт его знает, как-то всё прошло, не прошло даже, а пролетело… Вроде бы давно ли пацаном был, давно ли голубей гонял, в матроске ходил… Потом как-то сразу школа. Потом война, голод. Дальше – провал. ФЗУ, завод, Юлька, вся такая красивая, дородная, озорная. Женитьба, дети. Трое, один за другим. Вроде всё нормально, но вместе с тем, время ни шло, даже не летело, а … Сверхскорость какая-то, да и только. Внуки, уже шестеро.

Не успели с женой толком опомниться, как состарились, и теперь… Варикоз, простатит, гипертония, диабет, камни почти везде, во всех органах, нет их разве что в сердце, лёгких и селезёнке, да и то, потому, что их там быть не может; пародонтит, вставные зубы, как следствие язва желудка. Думаете, это всё? Чтобы перечислить все болезни, уйдёт уйма времени, да только кому это интересно! Детей не видели года три, если не больше, внуки и не звонят… Никому не нужны на старости лет, вот что обидно! Нет, не надо вовсе никаких денег от них, никакой помощи – всю жизнь сами обходились – хочется хоть какого-нибудь внимания…

Иван Порфирьевич с трудом перевернулся на другой бок. Здоровья совсем не стало… Жена спит на другой кровати – вместе спать невмоготу, да и самое интересное, нет смысла – когда ЭТО было в последний раз, вспомнить-то страшно, оттого, что …очень давно, словом.

Иван Порфирьевич покосился на сопящую, на соседней кровати жену. Лучше бы им спать в разных комнатах, меньше нервов, да и сон спокойнее. Но и это не самое главное. Главное заключается в том, что потерян смысл жизни, окончательно и бесповоротно, просто незачем и не для кого стало жить… «Не живём, а доживаем»,– подумал старик, усмехаясь, в седые усы. Раньше был смысл, а теперь… Чувствуешь себя полной развалиной, биологическим организмом, заметьте, никому не нужным.

«Хоть бы денёк пожить здоровым человеком, уж не до хорошего…»

С этими мыслями, Иван Порфирьевич уснул, уснул не сном здорового мужчины, который, устав от трудового дня засыпает, едва коснувшись подушки, нет, он просто задремал неглубоким сном пожилого, очень больного человека.

Снилась ему всякая ерунда, не стоящая внимания— товаро-закупочная база, куда его в своё время устроили «по блату», где он на протяжении многих лет таскал мешки, ящики и коробки. Сон был так себе, без особых событий, ничего стоящего. После этого приснилась рыбалка. Поймал старик Золотую Рыбку. Рыбка почему-то, твёрдо обещала исполнить не три, а только одно желание. Иван Порфирьевич, так и не решил, что ему нужнее, и, не реализовав желание, проснулся.

Проснувшись, Иван Порфирьевич посмотрел на часы и удивился. Против своего обыкновения, он проснулся не в пять утра, как обычно, а аж в десять. «Надо же, за всю ночь ни разу в туалет не сбегал,– очень удивился старик, помня о своём простатите. Чудеса, да и только».

Иван Порфирьевич, блаженно потянувшись, слегка хрустнул суставами, не ощутив никакой боли. Несказанно удивившись этому обстоятельству, он резко, против обычного, поднялся и сел на кровати.

«Так, значит, бриться, умываться и завтракать. Нечего валяться до обеда, нужно просыпаться пораньше, с петухами, и радоваться жизни, которая, помимо того, что прекрасна и удивительна, ещё и досадно коротка».

Иван Порфирьевич не только удивился сказанному, даже испугался за себя – никогда он не изъяснялся так вычурно. Он, человек простой, жизнь его прошла просто и незатейливо, он бывший грузчик, а не, прости господи, журналист какой-нибудь, или телеведущий Андрей Малахов.

Энергично вскочив с кровати, Иван Порфирьевич направился в ванную. По дороге, почувствовав просто одурманивающие запахи, доносящиеся с кухни, решил поинтересоваться у жены, что это такое интересное она приготовила. Что-что, а готовить Юлия Харлампиевна умела! А вот сегодня, готовилась какая-то фантастически вкусная выпечка, которая, правда, Ивану Порфирьевичу была строго противопоказана по причине сахарного диабета и язвы. Старик решил сделать исключение и съесть пару булочек, или чего-то ещё – он не знал ещё, чего именно. Надо отдать должное жене – она готовила подобное редко, чтобы не искушать мужа блюдами, которые были ему не рекомендованы.

Иван Порфирьевич открыл дверь и вошёл в кухню. Юлия Харлампиевна стояла, нагнувшись у плиты, закладывая в духовку очередную порцию плюшек. Иван Порфирьевич пристально рассматривал мощный зад супруги, чего не делал уже много лет, не совсем понимая, для чего он это делает сегодня. Внезапно, что-то зашевелилось в домашних брюках, смутно напоминая те ощущения, которые были у него (а были ли когда-нибудь вообще?) лет…да чёрт его знает, сколько лет тому назад, это «что-то» вдруг выпрямилось, демонстрируя своему хозяину силу и мощь.

– М-да,– пробормотал старик.

– Ты, Порфирьевич, сильно-то не облизывайся, нельзя тебе мучного-то. А готовлю я сегодня это только потому, что скоро племянница моя приедет в гости…

– Какая племянница? – спросил Иван Порфирьевич, не сводя плотоядного взгляда с туго обтянутого стареньким ситцевым халатом зада супруги, попутно вспоминая, что она ещё и обладательница груди шестого номера, на которую, собственно, он и повёлся пятьдесят с лишним лет тому назад.

– Ты что, старый, совсем память потерял? Света, та, что тебе глю…глюк…как его…ну, этот, который кровь меряет…

– Глюкометр, деревня,– покачал с укоризной старик, вспомнив, что не сделал утреннюю инъекцию инсулина. – Успею…

– Чего ты там бурчишь? – поинтересовалась супруга.

– Да так, ничего, просто, – Иван Порфирьевич подхватил жену на руки и понёс на диван.

– Ты чего, Ваня?! У тебя ж суставы, да и давление… и… всё остальное…

Последнее слово Юлия Харлампиевна произнесла уже, а меньшей уверенностью, поскольку её престарелый и больной супруг, повалив жену на кухонный диван, обрывая пуговицы, с треском сдирал с неё халат. Отлетел в сторону огромный льняной бюстгальтер, обнажив совсем не миниатюрную грудь; огромные трусы уже валялись на полу.

– О-о-о! – почти заорала Юлия Харлампиевна, закатив глаза.

Минут через тридцать, довольный и удовлетворённый происшедшим, оттянувшись по полной программе за бездарно прожитые годы (примерно тридцать лет), Иван (теперь, пожалуй, можно обойтись и без отчества) встал с дивана. Потрепав фамильярно Юлию Харлампиевну по обнажённому заду, которая тихо стонала, сражённая фактором неожиданности, а также серией оргазмов; в один присест, съев три плюшки сказал:

– Юлька, хорошо хоть булки не успела в духовку поставить, а то бы пожарных пришлось вызывать.

Юлия Харлампиевна произнесла с трудом:

– А я уж думала, что всё, так и помру…а тут…

Иван, довольный собой, ушёл в ванную, бриться. Весело напевая:

Не нужен мне берег турецкий

И Африка мне не нужна!—

Иван намылил щёки и тщательно побрился на два раза. Окатив лицо холодной водой, он потянулся за флаконом туалетной воды. Освежиться он сумел только через пару минут, да и то, машинально, не осознавая толком, что он делает. Вы спросите, почему? А вот доживите до восьмого десятка, а

потом, посмотрев на своё отражение в зеркале, попробуйте не удивиться, увидев там лицо цветущего тридцатипятилетнего мужчины!

Пшикнув раз десять из флакона на лицо, он пару раз попал в глаза – таково было его изумление, да какое там изумление – шок! На кухне он так сильно не был удивлён, когда повёл себя, как дворовый кобель, одурманенный течкой у пробегающей мимо сучки,– хотя было чему удивляться!

– Может,– шёпотом спросил он сам себя,– я помер, а сейчас на том свете мне всё это привиделось? Так получается, что Юлька тоже, того… Стоп! А разве там это дозволяется в раю (а достоин ли я?) или аду?

Иван плохо разбирался в тонкостях загробной жизни, а додумать самостоятельно не успел, поскольку в ванную зашла растрёпанная, в застёгнутом наперекосяк, на две уцелевшие пуговицы халате, жена и прервала его мысли:

– Вань, а ты укол-то поставил? А ещё булки ел? Нельзя так, как маленький ты у меня…– и поцеловала мужа прямо в губы.

Ивана бросило в холодный пот. Его уже сто лет не целовали, и потом, он ещё не разу не забыл об инъекциях инсулина – дожился, старый склеротик…

Он пошёл в спальню, достал свои медицинские причиндалы, и тут вспомнил, что Света, племянница жены, привезла ему из-за границы прибор, который измеряет уровень сахара в крови. Иван пользовался им пару раз, да потом и забросил – уж сильно пугали высокие сахара.

– А сейчас, сахар должен быть огромным… Во-первых, не поставил укол, во-вторых, сожрал много недозволенного…

Иван пробил специальным перфоратором палец на руке, выдавил капельку крови, и засунул её в прибор индикаторную полоску.

– Нифи… норма!.. Чудеса! Четыре и восемь, вместо… вместо…

Он даже затруднялся сказать, ожидая увидеть запредельную цифру.

– Мать,– крикнул он, решив инсулин не ставить. – Я пойду, прогуляюсь, пивка бахну…

Юлия Харлампиевна откликнулась:

– Ну, ты это… полегче там… Деньги в шкатулке! Да погоди, я сама принесу! Тебе ж нельзя пиво!

«Вот что значит вовремя и с толком обработать!» – Иван ликовал.

Жена вошла в спальню, на ходу надевая очки – она с детства страдала близорукостью, им без очков почти ничего не видела.

– А-а-а!! Караул!!! Ты кто, насильник проклятый! Пропади немедленно, а то щас милицию вызову!

Надо сказать, что последние слова она произнесла, не совсем уверенно, более того, почти с нежностью.

– Да я это, Юлька! Просто я сегодня помолодел как-то неожиданно совсем, и не знаю, почему.

Супруга, узнав родной голос, немного успокоилась:

– Ты что, старый, молодильных яблок обожрался, или как?

Иван облегчённо вздохнул: «Ну вот, всё становиться на свои места, всё, как всегда, те же разговоры и даже интонации»

– Ничего я не обожрался… Ну я пойду…

Жена, посмотрев на супруга, и вспомнив совсем недавние события на кухне, ревниво сказала:

– Ты там недолго и не очень-то…

Иван, чмокнув супругу в щёчку, сказал:

– Я быстро…

Он вышел на улицу, чувствуя себя человеком, который может не только свернуть горы и осчастливить несметное количество бесхозных молодух, и дам бальзаковского возраста, нет, это было большое, сильное и многогранное чувство, которое не так-то просто объяснить – оно с трудом поддавалось описанию. Здесь было очень многое: он совершенно не хотел «забивать козла», хотя раньше охотно предавался этой древней игре, не считаясь со временем, больной спиной и погодой.

Он безумно хотел приключений, веселья и жаждал упиваться жизнью. В общем, как сказал бы великий Гоголь: «Дайте мне другое перо…», потому что описать чувства Ивана Порфирьевича в точности, не представляется возможным – «Нельзя объять необъятное».

Иван направился в ближайший бар. В баре, под названием «У Хачика», народу было мало. Объяснялось это тем, что первые клиенты, похмелившись, уже ушли, а молодёжь, после ночных забав в упомянутом баре, отсыпалась дома, готовя себя, таким образом, к сегодняшней ночи. В баре тихонько играла какая-то сладкая музыка, которую, как показалось Ивану, он где-то уже слышал раньше.

– Привет,– услышал он приятный голосок, слева от себя.

Обернувшись, он увидел соседку Тоню, девушку породистую и сексапильную. Девушке, правда, было уже не меньше двадцати семи лет, но так уж принято говорить. Сейчас все девушки – от шестнадцати до шестидесяти. Он чуть было не сказал:

– Здравствуй, Тонечка,– но вовремя сообразил, что делать того не стоит.

Тоня, конечно, его не узнала.

– Приятно увидеть рядом с собой зрелого мужчину, а не юнца какого-нибудь.

Точно, не узнала. Интересная ситуация назревает.

– Я вас никогда раньше здесь не видела, хотя бываю в этой дыре довольно часто. Мы с вами раньше нигде не пересекались?

«Нет, но, видимо, придётся»,– подумал Иван.

– Что-нибудь выпьем? – спросил он у соседки.

– О, я вовсе не против…

«Ясен перец. Ты, наверное, не только выпить хочешь. А ведь ещё вчера, здороваясь со мной во дворе и представить, не могла, что будешь любезничать со старым пердуном. Ну, ладно, надо выпить заказать, вот только что? Пива, или водки? К водке надо закусь, а пиво как-то не совсем солидно. Может, этого, текилы или виски?»

Иван Порфирьевич, не имея иного выбора, иногда смотрел с супругой сериалы, где фигурировалиперечисленные алкогольные напитки, поэтому, был немного в курсе.

– Что закажем, барышня?

Тоня засмеялась:

– Меня так никто ещё не называл. Вы, словно из девятнадцатого века, честное слово. Знаете, давайте пива. Я что-то не совсем хорошо себя чувствую после вчерашнего…

– Две кружки пива,– небрежно сказал он бармену.

– Какого? – спросил бармен.

– «Жигулёвского»,– уточнил Иван,– какого же ещё…

Бармен снисходительно улыбнулся:

– Такового в наличие нет. Есть «Балтика», «Рогань», «Оболонь»…

Вмешалась Тоня:

– Серёж, налей нам «Балтики», номер семь.

Бармен одобрительно кивнул, налил две кружки и поставил перед ними.

– Пожалуйста.

Тоня выпили кружку в два приёма.

– Ну, я и даю, не удобно даже… Это всё последствия вчерашней вечеринки…

«Во даёт Тонька! Она всегда так, или… А в остальном как?»

Иван допил своё пиво и заказал ещё две кружки, для себя и соседки, страдающей сильной жаждой.

– Вот спасибо,– поблагодарила Тоня, залпом осушив полкружки, и теперь, допивала остатки относительно нормальными темпами. – Вы очень любезны. Давайте знакомиться. Я – Тоня, а вас зовут…

«Как же мне ей представиться? Иваном – засмеёт, это имя по теперешним временам не в почёте. Каким-нибудь Валериком, или Стасиком? Может, Максимом?»

– Эдуард.

«Во даю! Слыхала бы моя Юлька! Убила бы, ей-ей, убила!»

– Хорошее у вас имя! Вы знаете, с кем, в первую очередь у меня ассоциируется имя Эдуард?

– Нет. Наверное, с каким-нибудь королём? – спросил Иван, в душе ругая себя за серость и необразованность.

– Нет, не с королём, а с писателем, скандально известным матершинником и бабником, Эдуардом Лимоновым. Разумеется, вы слышали о таком и, вероятно, что-то читали.

«Воспитанная баба, ничего не скажешь. Взяла и ответила за меня, чтобы не обидеть. Один у неё только минус – выпить любит, да и на передок, думаю, слаба – не стала бы сама лезть знакомиться»

– Честно говоря, не припомню, что именно, хотя имя на слуху, и читал кое-что о нём,– извернулся Иван, не понимая даже, почему так ловко у него это получилось. Он всегда был простым и прямолинейным человеком и сам не любил изворотливых. Именно поэтому, его «карьера» не двинулась дальше «должности» грузчика.

– Да, о нём много писали, особенно в жёлтой прессе…

Иван понял, если беседа будет и дальше продолжаться в том же духе, то он рискует оскандалиться, проявив себя малообразованным и совершенно неинтеллигентным человеком. Поэтому предложил ещё пива своей соседке.

– Я, в принципе, не против, боюсь только, что вы примете меня за алкоголичку…

– Ну что вы! – запротестовал Иван. – И в мыслях не было!

– Может быть, лучше чего-нибудь покрепче? Только возьмём с собой, а выпьем… Ну, скажем, у меня дома, или у вас…

«Начинается! Может, ещё Юльку позвать? Ну, даёт соседка! Ну, съёмщица ещё та! Куда мир катится! Бабы за мужиками ухлёстывают. Чего-то я в теперешней жизни недопонимаю. И чему удивляться, дальше лавочки возле подъезда уже лет семь, как не ухожу, а о жизни скоро буду судить по дурацким сериалам»

– Я вижу, у вас неудобно. Ой, простите, вы, наверное, женаты, а я тут со своими предложениями…

Иван лаконично ответил:

– Неудобно. Женат. Но предложение стоящее. И вы тоже.

Тоня сначала засмеялась, а потом сказала вполне серьёзно:

– И вы. Пойдёмте.

– А заказ? Минуту…

Иван жестом подозвал бармена:

– Бутылку…э-э-э…

Тоня продолжила за него:

– Серёж, бутылку «Хортицы», закуску сооруди… на своё усмотрение.

Бармен кивнул и ушёл в подсобку.

––

Поднимаясь на четвёртый этаж, он испытал странное чувство, потому как пришлось ему пройти мимо собственной двери (он жил на третьем). Как только Тоня закрыла за ними дверь, события стали развиваться с пугающей быстротой. Соседка набросилась на Ивана, как будто бы она провела большую часть своей ещё молодой жизни, в женском монастыре. «Причём, строгого режима, если, конечно, таковые бывают»,– подумал он, поражаясь той сноровке, с которой его раздевала соседка. Примерно через полчаса после совокупления с особым остервенением, Тонька свалилась замертво на пол.

«Ну, молодёжь… Нет, чтобы с чувством, с толком, с расстановкой, так нет же, всё бегом, словно, на пожар. Да какой там пожар – как на тонущем корабле. Нет, чтобы выпить, закусить, поговорить по душам о чём-либо приятном… Бестолочь… Сплошная физиология,– Иван Порфирьевич напугался незнакомому слову. – Видать, не только со здоровьем у меня перемены произошли, а и с образованием».

Тем временем Тоня мало-помалу стала приходить в себя. Застонав сладостно, она спросила:

– Выпьем по чуть-чуть, бандюга развратный? Маньяк ты мой любимый…

«Это я-то маньяк? Не фига себе… Та ещё мадам… Линять надо отсюда… По одной, да по домам»

– Давай, Антонина батьковна…

– Сам дурак,– она шутливо погрозила пальцем и снова полезла целоваться…

––

Домой идти не хотелось. Иван снова вышел на улицу, бросил полупрезрительный взгляд в сторону игроков в домино. Они его, разумеется, не узнали.

«Оно и к лучшему. Меня эта дурацкая игра достала давно, как все мои болезни. Куда бы ещё сходить?»

Иван призадумался. Сегодня просто «боевой» день. Такое в молодости-то не всегда случалось, чтоб крепко выпить, да ещё с двумя бабами… Чудеса в решете, да и только. И с чего всё это на него свалилось, благодать такая? Это после стольких лет физических страданий, диет, гор лекарств, огромного количества койко-часов, с их процедурами, капельницами, клизмами, глотанием «кишки» и всего прочего? Какой-то сердобольный ангел, а то и сам всевышний пожалел его, преподнеся такой подарок? Господи, неужели все эти ежедневные муки надолго позади?

Иван решил так: зарываться и гневить бога не надо. Нужно завязывать с праздным образом жизни, вести здоровый. Выпивать только по праздникам, и только в меру. И не по всем праздникам. Он, задрав кверху голову, словно пытаясь там, на небе, увидеть ответ на свой вопрос… Так, значит: Новый Год – раз, двадцать третье февраля – святое дело – два, восьмое марта, конечно же,– три, первое мая – четыре, девятое – пять…

– Эй, мужик, закурить не будет?

Иван, что называется, спустился с небес на землю. Перед ним стояло пятеро подростков-переростков, с наглыми, ухмыляющимися рожами. По всей видимости, им не так хотелось курить, как показать свою удаль.

– Слышь, мужик, ты что, глухой, или от страха онемел?

Один из подростков, явный лидер, по натуре своей, усмехнувшись, задал второй вопрос.

– Я, внучек, курить давно бросил, не до курева, откурил я своё, да и тебе не советую, поберёг бы здоровье, его ведь не купишь ни за какие деньги…

Парни переглянулись. Их возмутили две вещи: то, что их лидера назвали внучком, и то, что им, бывалым и умудренным жизнью мужикам, дают какие-то почти оскорбительные советы.

– Ты что, мужик, рамсы попутал, или здоровья дохрена? Бурый сильно, или глупый?

– Я-то? – Иван сделал вид, что призадумался, чтобы дать вразумительный ответ на всю серию вопросов одновременно.

«Насчёт внучат они правы, тут я маху, как говориться дал. Мне ведь на вид всего тридцать пять, не более. А во всём остальном… А ведь здоровьем-то бог не обидел меня. Чего я должен что-то этим выродкам объяснять?»

Иван подошёл поближе к предводителю наглых тинэйджеров, и без замаха, нанёс ему короткий удар в грудь. Тот, не ожидая подобного вероломства, не успев среагировать, упал на спину, во весь свой ставосьмидесятишести сантиметровый рост, что привело в замешательство его приятелей. Не давая им опомниться, Иван ударил следующего в челюсть, после чего, подросток также оказался в лежачем положении. Третьего Иван резко развернул к себе спиной и с чувством пнул под зад всей ступнёй. Тот, взвизгнув от обиды и боли, упал на землю. Четвёртый и пятый, переглянувшись, без лишних слов бросились наутёк.

– Ну, что мальцы, накурились? Говорил же вам – а дедушка зря говорить, не станет – не курите, потому, что это не просто баловство, а угробление здоровья…

Кряхтя и постанывая, трое курцов-неудачников, пытались подняться на ноги.

– Вы б не торопились, мальцы, я ведь и добавить могу, за мной не заржавеет! Извиниться бы надо перед дядей Ваней, а то как-то не по-людски получается!

– Да пошёл ты, дядя хренов! Видали таких!

Иван в удивлении склонил голову чуть набок.

– Ты это серьёзно, герой ты эдакий? – Иван залепил лидеру свободных курильщиков крепкую затрещину, после которой, тот снова оказался на земле.

– У-у-у, зараза! – застонал тот, потирая ушибленное место. – Ты что, старый, молотком, что ли бьёшь? Так можно и мозги выбить…

– Можно, тем более, что у тебя, их немного и сильно бить не нужно для этого. Как зовут меня, помнишь?

– Ну?

– Загну, каралька будет! Извинись, козлячья твоя рожа, не то хуже будет!

– Правильно, правильно, весь двор задолбали, в школу через раз ходят, таких со справками нужно выпроваживать! Вымахали под два метра, только жрут, да…, пользы от них никакой! Наконец-то хоть один мужик в городе нашелся, остальные только отворачиваются, делают вид, что не видят! – ликовала женщина средних лет, развешивая во дворе бельё.

– Ну-ка встать! – вконец разозлился Иван.

Все трое встали нехотя, подчиняясь приказу незнакомца.

– Извините…– вразнобой промямлили они. – Больше не будем…

– Детский сад! – покачал головой Иван. – Пшли вон!

Подростки торопливо ретировались.

Женщина, развесив бельё, подошла поближе:

– Спасибо вам, а то ведь на них управы нет!

– Не за что. – Ивану было приятно, что хоть кто-то за последние годы выразил ему благодарность.

– Вы, наверное, нездешний, я вас в нашем дворе ни разу не видела, а ведь давно здесь живу…– женщина явно была не против знакомства с ним.

«Скучно»,– подумал Иван.– Опять бесхозная попалась… Только ведь я не солнце, и всех не обогрею».

– Я живу несколькими дворами дальше,– соврал, не моргнув глазом он,– недавно переехал с семьёй. Вот прогуливался и…

Женщина вздохнула:

– Всегда так, как человек хороший, то обязательно женат и живёт несколькими дворами дальше…

––

Иван заскучал, не зная, что бы ему ещё такого сделать во благо человечества. Поломав голову минут десять, и не придя ни к какому решению, он побрёл в свой двор. В беседке, за столиком, с особым остервенением, бились в «козла» завзятые профи. Причём, билось четверо, а на очереди стояло ещё столько же запасных игроков.

– Рыба! – радостно крикнул один из них.

– М-да… Если бы Ванька сегодня принимал участие – мы бы не проиграли! – заметил другой.

– А где он, кстати? – спросил третий.

– Да говорят, что совсем ему плохо,– вздохнул второй. – Я позавчера Харлампиевну видел – жаловалась.

– Может ему помочь, чем надо? – озабочено спросил третий.

– Нам всем только одной помощи теперь ждать…– съязвил четвёртый. – Сами знаете, какой… По выслуге лет…

– Не каркай, Кузьмич,– вмешался в разговор пятый. – Ему, между прочим, повезло меньше, чем нам, с букетом-то своим…

– Это точно,– согласился четвёртый. – Надо бы навестить его.

– А мне сегодня Харлампиевна сегодня сказала, что он по делам пошёл куда-то,– сообщил шестой. – Я её видел пару часов назад. Довольная такая была – не описать.

– К ней сегодня племянница должна была приехать,– пояснил второй.

– Да нет, ребята, племянницам так не радуются,– тонко улыбнулся шестой. – Тут что-то другое…

– Ты, прям, загадками говоришь, Евгеньич, такое можно подумать, ну прям, не знаю, что.

– Сам не знаю,– пожал плечами шестой. – Но так женщина улыбается в очень редких случаях…

– Ну? – нетерпеливо спросили все хором.

– Загну.

– Хочешь сказать, что Харлампиевна хахаля завела, что ли? Так вроде бы не по годам уж…– рассуждал вслух второй.

– «Любви все возрасты покорны…» – процитировал шестой. – Откуда мне знать, прицепились, как банный лист…

– Да, от Порфирьевича чего-то ждать в этом смысле,– выразительно кашлянул первый. – С его болезнями-то…

– Можно подумать от всех нас можно чего-то ждать в этом смысле,– презрительно фыркнул пятый.

– Ну, не скажи, я ещё…

Пятый не дал договорить первому:

– Не хорохорился бы ты, Валентиныч! Нам уже никакие средствА… Эх, все мы когда-то были рысаками!

– Да ребята, наступил тот самый момент, когда «Виагра» для нас недоступна и малоэффективна… Недоступна, в смысле стоимости, ну а какой эффективности может идти речь, – покачал скорбно головой пятый.

– Не скажи, и не отвечай за всех,– продолжал ерепениться первый.

Ивану не было охоты слушать дальше, и он вошёл в подъезд. Путь на третий этаж показался ему, впервые за много лет лёгким и быстрым. Он открыл дверь своим ключом, и вошёл в квартиру.

«С Тонькой бы не столкнуться. Блин, где моя голова была? Вот комедия будет, когда всё раскроется! Как себя вести – ума не приложу… Дурак старый… Седина в бороду, а бес в ребро! Тоже мне, герой-любовник, едрён-батон!»

Иван прошёл на кухню, сел за стол, съел несколько булок, запивая их водой из-под крана.

«Блин, как в молодости, как будто никаких проблем со здоровьем… Да, немного ж человеку надо…»

Он прошёл в спальню. Юлия Харлампиевна, спала, громко сопя. Иван присел к ней на край кровати. Харлампиевна, которая в молодости-то чутко спала, сейчас тем более, мгновенно проснулась.

– Ку-ку, мать. Это я пришёл, кое-что тебе принёс…

Через полминуты повторилось, то, что утром на кухне. После этого, Юлия Харлампиевна долго приходила в себя, не переставая удивляться столь резкой смене сексуальной жизни – от нуля, к пику страстей.

Иван снова ушёл на кухню, чтобы подкрепиться. Торопливо шаркая ногами, Юлия Харлампиевна пришла на кухню.

– Хватит всухомятку, соколик ты мой,– она чмокнула Ивана в щёку. – Я борщ приготовила, ещё кое-что… Сегодня, думаю, можно и по рюмочке пропустить…

«Чудеса, да и только. Смешно сказать, но Юлька всю свою сознательную жизнь с «рюмочками» боролась, хотя я ханыгой никогда не был, а сегодня – на тебе…»

– А где племянница, Юль?

– Завтра приедет, звонила недавно.

– Понятно.

«Неужели, имея здоровье, ничего, кроме жратвы и койки человеку не надо? Может, мне работать пойти? Чего дома-то сидеть, штаны просиживать? В грузчики, конечно, не пойду, а в сторожа… Деньги надо – зубы жене вставить, да и…»

Ивану стало смешно от своих мыслей.

«То, что я назвал «да и…», я уже сегодня два раза вставил, а на ночь ещё обеспечу. Глядишь, и лекарств меньше понадобиться, всё-таки положительные эмоции. Блин, опять я заумно заговорил – видно и мозги преобразились в лучшую сторону»

– А что у нас сегодня по телевизору?

– «Ундина»,– ответила супруга.

– А ты знаешь, как по-другому называется этот гениальный сериал?

– Не знаю…

– «Чудила», причём, имеется в виду Таранов!

– Ну, ты скажешь тоже! Такой приличный артист, а ты его…

– Не его, а его дебильную роль! Я, конечно, понимаю, что есть все, хотят, но не до такой же степени!

Юлия Харлампиевна внимательно посмотрела на мужа, словно видела его впервые, или после долгой, многолетней разлуки, успев подзабыть, как он выглядел в первоисточнике:

– Что-то ты, Вань, странный сегодня какой-то… И говоришь как-то не так, как всегда… Тебя будто подменили.

– Никто меня не подменял. Просто надоели эти сопли про любовь, и про то, как надо правильно кормить дельфинов. Жуют-жуют, одно и то же… Но самое главное, мать, ни в этом.

– А в чём? – супруга вздохнула, понимая, что спокойно посмотреть сериал ей сегодня не удастся.

– А в том, что у них ТАМ все не живут, а как сыр в масле катаются.

– Ну не спорю, все в этом фильме живут зажиточно, только в чём криминал-то?

– Слушай, мать, мы с тобой всю жизнь пахали, как проклятые, так?

– Ну?

– Загну. А что мы с тобой заработали? Наша квартира хоть как-то похожа хотя бы на яхту Таранова?

– Ну, он же это… олигарх.

– А что это значит, ты знаешь?

– Ну, в общем…

– Вот-вот, «в общем». Неизвестно как к нему пришли эти капиталы, может, он бандюганом начинал, по молодости ещё, а в результате…

– Да ладно тебе…

– Конечно! Я что-то кроме болячек ничего не заработал! А смотри, как живёт этот мент, ну муж, этой, с дурацким именем, хрен вышепчешь…как его… Беаты, во!

– Милиционер, как милиционер, прям, не знаю, чего ты к нему прицепился!

– Прицепился? А ты не догадываешься, почему? Ты его квартирку видела? А сколько мент зарабатывает, ты знаешь? На эти деньги можно только с хлеба на воду перебиваться! Значит, какой вывод напрашивается?

– Какой?

– Взятки он берёт, вот какой! А эти две клушки? Фотосалон, видите ли у них! Да они по две фотокарточки в неделю печатают, а на что его содержат, мне лично, непонятно!

– Отец!

– Ну?

– Загну. Чего ты так сегодня на всех взъелся?

– Эти – ещё не все. И потом, надоели они все до изжоги, лучше рекламу про «Комет» смотреть.

– Чем же?

– Тем, что она короче, хотя повторяют часто…

Юлия Харлампиевна, близоруко прищурившись, спросила мужа:

– Хорошо, если телевизор не смотреть, чего делать-то будем?

Иван пожал плечами:

– Хотя бы тем, чем занимались сегодня дважды…

Юлия Харлампиевна покачала головой:

– Ну, ты даёшь, отец! Прямо и не верится! Бывает же такое…

Они заснули под утро, уставшие и довольные собой.

––

Проснулся Иван Порфирьевич, по своему обыкновению, в пять утра. С трудом, перевернувшись на другой бок, обнаружил спящую рядом жену.

«Что за хрень, ведь Юлька уже столько лет на соседней койке… А, ну да, мы, кажется, вчера койки вместе сдвинули. Только вот зачем? А, ну известно, зачем. Чтоб, как говориться, всегда под рукой, тоись, под боком… Ох, суставы-то дают прикурить… Простата, зараза… пойду в туалет, а то, не ровён час…»

С трудом, поднявшись с кровати, Иван Порфирьевич, на ощупь, ногами, нашёл тапочки и пошлёпал, точнее, пошаркал в туалет. Выходя из совмещенного санузла, ненароком глянул в зеркало. На него смотрело небритое лицо старика, изнурённое болезнями и жизненными ударами в различные органы и части тела. Иван Порфирьевич, с последней надеждой раскрыл рот, желая увидеть здоровые зубы, посланные ему вчера неизвестно кем, как и здоровье, вместе с тридцатипятилетним возрастом. У Ивана Порфирьевича из глаз потекли слёзы: вместо зубов – воспалённые, кровоточащие дёсны…

– Конец чуду, Ваня… Верно в Библии сказано: «Как скажешь, так и будет». Не денёк надо было просить во сне у Золотой Рыбки… И спалил ты его неизвестно на что…

Так, в болезнях, дурных мыслях и лёжки в больницах, прошло почти девять месяцев. Иван Порфирьевич угасал с каждым днём, понимая, что осталось жить ему совсем немного. Он часто плакал, глядя в белый потолок своей спальни, вставая с кровати, последнее время, только по крайней необходимости. Впрочем, «крайнюю необходимость» ему, зачастую, заменяла банальная медицинская утка.

Иван Порфирьевич, последнее время, словно перелистывая страницы прожитой жизни, пытался анализировать, что он делал правильно, а что нет. Это казалось странным, но почему-то он вспоминал не детство, ни юность, ни армию, службой в которой он очень гордился, ни работу, ни похождения своей «боевой» юности. Он вспоминал тот день, когда дряхлеющий старик вновь обрёл радость жизни. Ненадолго, только на один день.… Не верь после этого в чудеса!

––

Дождливым осенним днём, Иван Порфирьевич тихо умер, не простившись с женой. О детях, внуках и речи нет – они занимались своими делами, правда, чувствуя, что отец скоро отойдёт в мир иной, стали чаще звонить.

Юлия Харлампиевна, войдя в спальню к мужу, уронила стакан с водой и таблетки. По щекам текли слёзы.

– Как же я без тебя теперь, Ванюша?

––

– Ой! – испуганно вздрогнула Тоня. —Кажется, начинается! —она, сидя на диване перед телевизором, дотянулась до телефона, вызвала «скорую».

––

– Имя-то мальчику придумала? —спросила Тоню подруга.

Та кивнула:

– Иваном назову.

Подруга снисходительно улыбнулась.

«Щас модно колхозные имена давать»,– подумала она, напрочь забыв, что её детство прошло в совхозе, на молочной ферме.

– Отец-то кто?

– Не знаю…

– То есть как?

– Нет, я его знала, да только один день… Не представляешь, какой это мужик, во всех отношениях мужик. Только вот…

– Что?

– Только вот в кои то веки подвернулся человек хороший… не видела я его больше, а почему – не знаю… Отпугнула я его, наверное, первая накинулась, ещё в прихожей… Идиотка безмозглая… Эдуардом его зовут. Хотя знаешь, не подходит ему имя это. Не его оно.

Подруга, продолжая снисходительно улыбаться, мысленно ставила в пример себя, замужнюю женщину с двумя детьми, сумевшую в своё время захомутать красавца с квартирой, дачей, машиной и состоятельными родителями.

– Чего нового у нас во дворе? – спросила Тоня, уходя от больной темы.

– Ничего особенного. Сосед твой, старичок, Порфирьевич, умер недавно. Похоронили.

– Жалко, хороший дедок был, добрый…

– Да. Ну ладно, пойду я.

– Ты заходи. За подарки спасибо.

– На здоровье. Будь.

– Ага.

«Дура. Как она одна дитё поднимет, без мужика-то?– думала подруга, неторопливо спускаясь по лестнице.– А вдруг любовь?» И тихо засмеялась.

Юлия Харлампиевна, справив поминки, сидела дома одна. Родня разъехалась, соседи разошлись по домам.

Слёз не было, мучила только одна мысль, назойливая, словно осенняя муха: что дальше, как жить?

– Видно и мне пора…– сказала она вслух.

Ночью ей снился какой-то странный, если не сказать, дурацкий сон про Золотую Рыбку…

Бонус

– Спасибо за покупку, – сказали мне в супермаркете. – Поскольку вы купили товара на приличную сумму, вам полагается бонус. Вот!

Девушка-кассир по имени Снежана – по крайней мере, так было написано на бедже, украшающем её скудную девичью грудь – торжественно вручила мне какой-то здоровенный пакет.

Я буркнул что-то типа:

– Спасибо.

Кинул пакет в тележку и покатил её на выход, к своей машине.

– Это корм для животных, – крикнула Снежана вдогонку. – Универсальный… Для всех видов!

Корм, так корм. Дарёному коню в зубы не смотрят. Сейчас кризис (тьфу ты, тошнит уже от этого слова), мои домашние животные так же есть хотят, как и до упомянутого мирового катаклизма. Правда, мой кот – отдельный разговор…

Притащил я свои покупки домой. Решил изучить инструкцию по применению данного корма. Тщетно! И всего текста-то на всём огромном пакетище полустёртое:

… in China

И всё…

Я вскрыл пакет. Запах непонятный какой-то. Не сказать, что приятный, но и противным тоже не назовёшь.

Набрал щепотку светло-серых гранул, позвал Пафнутия – моего кота-привереду. Говяжью вырезку он не всегда ест, рыбу жаренную – исключительно под хорошее настроение. Сыр – если сильно попросишь, чтобы съел.

Всегда флегматичный, если не сказать меланхолик, котяра побежал, сотрясая полы восьмикилограммовым телом профессионального бездельника (по натуре своей и происхождению). Подбежав ко мне и, утробно урча, он мгновенно сожрал корм, облизав мои пальцы – даром, что не съел. Меня несколько удивило это обстоятельство… Моему Пафнутию угодить трудно…

Тогда я насыпал я ему в миску этих серых гранул с непонятным запахом. Кот, как мне показалось, просто застонал, и не по-кошачьи как-то и набросился на это странное угощение.

То, как Пафнутий пожирал мой бонус, и насторожило, и обрадовало. Говорят, что кошки, что попало есть не станут. Значит… А что это значит? Ведь случается, что бедных животных травят, а они не сном, ни духом…

Кот, уничтожив корм, начал так орать, словно из-под его похотливого тела буквально выдернули горячо любимую кошку. Или из-под носа убрали вожделенную валериану. Я так понял, что кот не наелся. Насыпал ему ещё немного.

Позвал собаку. Мой пёс по кличке Трый, бодренько затрусил на зов. Сосредоточенное чавканье сменилось угрожающим рычанием – Пафнутий попытался засунуть свой фейс в тарелку пса. Странно, ведь Трый всегда был псом дружелюбным… Опять же, детство кота и пса было, можно сказать, «совместным». Выросли вместе.

Потом, немного насыпал рыбкам. Рыбки, словно жадные пираньи, набросились на корм. И здесь конфликт! Те, что покрупнее, посильнее и понаглее, радостно пожирали корм, за обе рыбьи щеки, радостно пуская пузыри при этом, причём, как мне показалось, не только изо рта…

Потом – канарейки. Тот же эффект – поглощение корма с невиданной жадностью и, как следствие – драка «со всеми вытекаюшими».

Убрал я корм подальше в кладовку, дверь запер на задвижку.

––

– С животными творится что-то невообразимое, – говорю жене, которая только что пришла с вечерней смены. – Жрут, как последний раз в жизни, дерутся! Что ж такое-то?

–А ты где этот корм купил?

Я рассказал, откуда взялся пакет с универсальным кормом для животных.

– Ну не знаю. Давай спать, а?

В пять утра нас разбудил птичий гомон, собачий лай, препротивнейший вопль кота. Говорят, именно такие звуки слышны в зоопарках поутру… Но то ведь хищники, а у нас… канарейки.

Я очень спешил на вокзал – командировка! Жене оставил записку:

«Покорми зверьё, я не успел».

Вернулся я домой через три дня…

Неладное почуял с порога…

Мелькнуло что-то у меня под ногами. Так быстро могут перемещаться только ящерицы… Но ведь… Откуда у Тортилки, меланхоличной черепашки, такая прыть? Да она ли это?

Я заглянул под шкаф, стоящий в прихожей. Оттуда высунулась головка милой домашней любимицы. Она раскрыла рот и злобно зашипела! Я опешил. По-моему, черепаха попыталась плюнуть в меня, словно очковая змея. Господи, может, я сплю, и мне сниться с похмелья кошмар? И ведь не мудрено, после самогонки, которую мы пили с собратьми-снабженцами в забытом богом ПГТ? Или это последствия буйного секса с администратором гостиницы того же ПГТ, бедрастой, пухлогрудой, громкой дамы бальзаковского возраста, которая во время секса со мной (да и не только со мной, как я подозреваю!) орала на весь этаж? Может быть, она заразила меня какой-нибудь ультрамодной болезнью, в сравнении с которой, родной некогда триппер просто бледнеет, словно насморк перед пневмонией?

Я невольно встрепенулся, размышляя об этом. Я-то думал, что кроме бешенства матки и отсутствия мужа, у Марины Павловны всё в порядке! Заблуждался, наверное!

Так, стоп! Не надо паники! Не всё ещё потеряно, я думаю! Возможно, увиденное, всего лишь последствие трёхдневной пьянки во благо родной фирмы? Ну как же… Некачественный самогон! «Палёная» водка! Три часа сна в сутки! Распутное бабьё, не дающее спать и быть трезвым хоть иногда! Та-а-ак, в душ, затем завтрак и отдых, отдых. И ещё раз отдых!

Тёплые струи воды нежно ласкали тело. Выключаю воду, ступаю босыми ступнями на коврик. Что это там валяется, возле стиральной машины? Да ведь это… Неужели хомячок по имени Егор сдох? Обожрался корма?

Беру его в руку, прикладываю жирное тельце к уху… Живой, недомерок щекастый! Он просто впал в спячку. Это в середине-то июня!?

Осторожно кладу его в картонную коробку под ванной, в его родной домик. Вздрагиваю от неожиданности. Вы когда-нибудь слышали, чтобы Егор храпел? Вернее, не Егор, а просто хомячок? И так громко!

Что-то неладное в моей квартирке происходит… Нужно попить пива, возможно, тогда что-нибудь проясниться…

Спешно открываю бутылку «Балтики-3». Мелкоячеистая пена успокаивает моё сознание ненадолго, вкус любимого (не только мной, я думаю!) напитка даёт возможность обдумать ситуацию, и хотя бы попытаться оценить трезво события… Насчёт трезвости всё ясно – от бутылки пива не опьянеешь. А вот… Что можно обдумать, если любимый попугайчик Кеша случайно (или нет?) залетевший на кухню, клюёт тебя в спину так, словно это не малогабаритный попугай, а вполне созревшая ворона?

Я просто оторопел от вероломного нападения, инстинктивно прикрывая голову руками, обернулся. Думаете, я сразу догадался, кто напал на меня? Ничуть не бывало! Попробуй-ка, разберись, кто тебя клюнул в макушку, если в доме никогда никаких хищников не было? Ну кто мог хотя бы предположить, что подвергнется нападению попугайчика? Откуда у мелкой птички столько агрессии и силы?

Едва уклоняюсь от очередной атаки Кеши. Он, похоже, не собирается останавливаться на достигнутом и повторяет атаку, предварительно делая вираж перед таковой в небольшом пространстве кухни.

Я просто взвизгнул от боли в икроножной мышце! Ба! Да это же мой ёжик по кличке Ёж! Он откатился назад и повторил атаку. Знаете, как? Подпрыгнул на месте, словно мячик и снова атаковал своими иглами уже другую голень! Тут-то я взвыл по-настоящему…

Мой любимый попугайчик Кеша, эта грёбаная птичка, которая не знает ни заботы, ни труда, воспользовавшись тем, что я пытаюсь уклониться от атак Ежа, пребольно и вероломно клюнула меня в нос. Я увидел то, что принято называть «небом в алмазах». Искры посыпались из глаз, я, в ярости, метнул наугад бутылку с «Балтикой». Жалобный звон стекла засвидетельствовал мой промах в Кешу…

Ёж предпринял третью атаку. На этот раз пострадали мои ягодицы – все сразу, заметьте… Обе, короче. Я орал и изощрённо матерился, словно филолог-двоечник, принимающий душ, который по ошибке вместо холодной воды открыл горячую…

Я схватил сувенирную скалку, висящую на стене – подарок друзей, работающих в «зоне», всё свободное время которых уходит на перевоспитание граждан, свернувших с правильного пути, за что последние делают для них всевозможные сувениры, весьма полезные в хозяйстве. Я попытался сделать из Ежа крикетный мячик (может, мячик для гольфа, всё зависит от силы удара), а может сделать его мячиком для бейсбола – не могу сказать точно, поскольку обезумел от ярости и плохо контролировал свои действия. Тело горело от травм, воспалённый мозг плохо соображал.

Ежу хватило ума… Стоп! А у них вообще-то мозг есть? А то ведь я снабженец, а не ботаник… биолог, я хотел сказать. Так вот, ежу хватило ума ретироваться из кухни, не искушая свою ежиную судьбу…

У мня, наверное, мозга меньше, чем у Ежа, потому что, в припадке слепой ярости Царя Природы, я метнул скалку в бывшего колючего друга, вернее, предпринял попытку метнуть, да только этому помешал Кеша, пребольно клюнув меня в руку… Я опять взвыл от боли. Опять звон стекла. Скалка, из-за этого грёбанного Кеши, изменила траекторию полёта и разбила на этот раз стекло в кухонной двери. Достанется мне от жены! Чёрт! Этот любимец семьи, этот гад Кеша поранил мне руку до крови. Падла! Откуда в этой птахе такая сила? Что в этом корме? Стероиды? Наркота?

Мне стало смешно от собственной глупости. Витя, придурок ты хронический! Где ты видел, чтобы наркоту раздавали бесплатно, да ещё в супермаркете? Смех-то смехом, но, тем не менее, я с некоторой опаской выглянул их кухни. В ту же секунду до моего слуха донеслось жужжание. Звук этот нарастал, то есть приближался. Что это?!

Вы можете меня назвать кем угодно – идиотом, алкоголиком… Стайка рыбок… зависла в воздухе. Не просто зависла – надвигалась на меня. Поверх каждой рыбки полуразмытое пятно. Из-за большой частоты взмахов…крылышек! Это вам не какие-нибудь «Птицы» от Хичкока, тут пострашнее будет! Откуд…

Додумать я не успел. Одна из рыбок, с жадностью пираньи, впилась в мою руку – в то самое место, куда меня поранил Кеша. Рыбки атакуют… Их что, привлёк запах крови?!

Совершенно одурев от боли, я, свободной рукой оторвал рыбку от своей руки, бросив на пол, попытался, растоптать… Не так-то просто это оказалось сделать. Тапочки мягкие, рыбку не раздавить, а босиком… Нет уж, спасибо!

Тут рыбок налетела тьма-тьмущая, и каждая норовила вцепиться в меня! Они, прокусывая одежду, кусали и моё тело! Вот так «зубки»!

Появился кот Пафнутий. Ну, думаю, хоть тут повезло. Кот давно порывался в аквариум залезть, а тут охота на воздухе, на его территории!

– Кис-кис-кис!! Ну-ка, котик, ату их!

Как же! Рыбки, похоже, перестали его интересовать. Он, хищно поблёскивая зелёными глазами, неторопливо направился в сторону кухонного стола. Запрыгнув на таковой (при мне, вот наглая рожа! Сколько раз я наказывал его за это!), Пафнутий, без особых раздумий, запрыгнул на стенной шкаф. Задумавшись на пару секунд, не более, кот, издав какой-то странный для среднестатистического кота вопль, прыгнул мне на спину и вцепился в шею когтями передних лап.

Я понял одно: если не совладаю с бешенным котом, то все они, вместе, совладают со мной… Вплоть до летального исхода. Моего, похоже.

Правой рукой, из которой обильно сочилась кровь, я схватил кота за загривок, пытаясь оторвать от моей шеи, в которую он, казалось, вцепился намертво. Боль усилилась многократно. Кот укусил меня, сопровождая акт кошачьей ненависти злобным урчанием. Чем сильнее я тянул кота за загривок, тем сильнее он смыкал челюсти…

Я решился на отчаянный шаг… Убрав руку, буквально швырнул своё израненное тело, спиной назад, в стену, пытаясь придавить кота побольнее. Больно ударившись головой о кафель, вдавил Пафнутия в стену. Котяра почти зарычал… В этот момент, я снова вцепился правой рукой в шкуру бывшего домашнего любимца, и оторвал его, наконец-то от истерзанной кошачьими зубами шеи. Кот неожиданно жалобно мяукнул. Я изо всех сил швырнул Пафнутия в окно. Кот, зацепив своим телом, остатки не вывалившегося оконного стекла, выбитого мною по неосторожности, улетел во двор, пугая местных воробьёв и голубей истошным воем… Именно, воем.

Однако, победу праздновать было рано. В кухню вошёл Трый. Я не стал искушать судьбу промедлением. Перевес был явно на стороне противника, и я, не мешкая, запустил в некогда любимого пса тяжёлой вазой, покоящейся в пыли за ненадобностью, на одном из кухонных шкафчиков. Попал в голову. Пёс, взвизгнув, отскочил в сторону. Я же, не теряя временного превосходства во внезапности и находчивости, стремглав выбежал из кухни, зачем-то (при разбитом-то стекле!) закрыв за собой дверь. В три прыжка подбежал к секретеру, открыл коробку с деньгами, выгреб примерно половину, после чего проскочил в ванную без особых приключений.

Почти… Несмотря на спешку, я всё-таки остановился на пару секунд, чтобы увидеть прелюбопытное: на поверхности воды в аквариуме, подобно чайкам, сидели… канарейки, явно в ожидании добычи. На моё счастье, мимо пролетала огромная муха, которую я так и не смог истребить ещё до командировки. Одна из чаек… тьфу ты, из канареек, я хотел сказать, прямо-таки стартанув с поверхности воды, проглотив в полёте муху, сытно рыгнула, словно тинэйджер, после очередной порции пива или слабоалкаголки. Сожрав муху, и совершив, в то же время, крутой вираж, снова села на воду. Ну ни фига себе…

Я, оправившись от оцепенения, рванул в ванную, закрыл за собой задвижку. Так! Где у нас аптечка? Нет, перевязку и обработку ран я сделаю где-нибудь на нейтральной территории. Резко распахнув дверь, я, выскочив в прихожую, схватил ключи от квартиры, в две секунды оказался на лестничной площадке, захлопнул за собой дверь. Так, всё, хватит с меня впечатлений на сегодня. Кубарем скатился вниз по лестнице, не заметив, как преодолел пять этажей, я оказался во дворе.

Во дворе никаких негативных явлений мною замечено не было, если только… Если только не считать огромных, жирных мух, сидящих на краю мусорного бака. Похоже, этим тоже кое-что перепало из моего корма.

Тут я услышал явно не жужжание мухи, или тем более, комара. Огромная оса, жужжавшая, нет, гудевшая(!), словно маленькая электроподстанция, предприняла попытку напасть на меня. Этого ещё только не хватало.

Рядом со мной взвизгнули тормоза.

На рулём красной «Таврии» восседал сосед Костя.

– Садись! – рявкнул он.

Это, похоже, было моим спасением.

––

– Ну, Витёк, рассказывай, что с тобой приключилось. Нутром чую – что-то не то! Ты в крови… Да, а ты тех мух и осу видел?

Афганец Костя видел всё насквозь – выучка, суровая жизненная школа.

Я вкратце рассказал о том, что произошло со мной.

– Тут без пузыря не разберёшься. Только вот ведь какая штука – не дали мне пенсию – задерживают. Обещали через два-три дня. Нет, продукты и сигареты у меня есть – тут я не бедствую… однако…

Костя пару раз выразительно кашлянул.

– Кость, бабок у меня малехо есть, да только вот с такой рожей идти в супермаркет – сам понимаешь…

– Да базару нет, Витёк, я сам схожу, – Костя вылез из машины и, скрипя протезом, направился в супермаркет. Вернулся скоро, с тремя бутылками водки.

– Думаю, на первый случай хватит, – рассудительно, словно оправдываясь, пояснил он.

Я с грустью подумал, что если приму участие в распитии на равных, то это будет моей смертельной дозой.

Мы выпивали у Кости на кухне. Я, весь в йоде, пластыре и бинтах, отвечал на его вопросы.

– Так ты говоришь, что тебя изранили рыбки и канарейки?

– Не только. Ещё Ёж принимал участие. Вообще нет, канарейки не успели…

– В голове не укладывается… Разве ж такое возможно?

– Как видишь – да.

– Хрень какая-то… Чтоб птички… Да ещё и рыбки… Слушай, Вить, ты давно пил в последний раз?

Костя нарвался на мой, полный злости взгляд.

– Ну ладно тебе. Ты бы вот сам в такое поверил?

– Я?

– Да, ты.

– Нет.

– А чего ты от меня в таком случае хочешь?

Я промолчал.

– Вот то-то же!

Костя, с лёгкостью опрокинув в себя полстакана водки, закурил в очередной раз.

– Даже и не знаю, брат, чем тебе помочь. Не было у меня в жизни таких вот случаев! Чтоб такое привиделось! Ну, было, один раз, бухнули мы после боя, накурились. Порошочек ещё какой-то кто-то достал… Выхожу из палатки покурить, а у входа… Дед Мороз стоит, и улыбается, плесень! С мешком и посохом, слышь, Вить, всё чин-чинарём! А жара стояла! За сорок. А тут такое.

– Да пойми ты, Кость, – чуть не заорал я, вызвав своим криком лёгкий звон посуды на Костиной кухне. – Ни хера мне не привиделось! Всё в реале, в натуре! Ты на тело-то моё глянь! Или это тоже глюки?!! И твои в том числе?!

– Да ты не кипятись, Витёк, чего-нибудь придумаем.

Костя, ещё влив себя полстакана, вышел из кухни.

Я последовал его примеру, с той разницей, что из кухни не вышел.

Минут через десять хозяин квартиры вернулся.

Застиранный, выгоревший камуфляж, берет, бейсбольная бита в руках, десантный нож за голенищем.

– Пойдём-ка, Витя, справедливость искать. Я, правда, и в Афгане её так и не нашёл, но ногу потерял… Ничего, бог не выдаст, свинья не съест. Хватит сидеть, пошли.

Мы тяпнули ещё по полстакана. Странно, но хмель меня сегодня не брал. Ну а уж Костю и подавно…

––

– Звони.

Я, немного поколебавшись, нажал кнопку звонка. Трель китайского соловья раздалась в утробе квартиры.

Дверь открыла улыбающаяся супруга.

– О-о-о, у нас гости! Милости прошу.

Чего это с ней? Я её такой никогда не видел, или же забыл, что жена может быть приветливой.

Костя, смущённо кашлянув, переступил порог моего жилища.

Тишина и покой. Выбежал Трый.

– Трыюшка, папа пришёл, – радостно пропела жена.

Пёс преданно завилял хвостом.

Кот Пафнутий тёрся об мои ноги.

Канарейки чирикали в клетке, рыбки бороздили водные просторы аквариума.

Черепашка Тортилка мирно дремала под батареей. Ежик лежал в своей коробке. Хомячок деловито жевал.

– Пойдёмте на кухню, – проворковала жена, мило поправляя белокурые волосы. – Чайку попьём, а, мальчики?

Костя смущённо откашлялся.

– Да я, пожалуй, пойду, дела у меня кое-какие, – буркнул Костя. – Вить, проводи…

Мы вышли на площадку.

– Ту какая-то чертовщина, Вить. Так в жизни не бывает. Я всякое видел, да и ты не пацан сопливый. Одно скажу, Вить, – понизив голос, Костя перешёл на шёпот. – Беги от этой бабы без оглядки! Талибы отдыхают. Ни к добру всё это…

Прекратив заунывно выть, на площадке остановилась кабина лифта. Перед тем, как шагнуть в неё. Костя на мгновение остановился.

– Это уже семейные дела, брат, и тебе их решать. Пока.

Лифт надрывно завыв, повёз ветерана вниз.

Я зашёл в квартиру.

От улыбки жены не осталось и следа. Она, нервно хлопнув дверцей шкафа, зашелестев упаковкой, спрятала знакомый пакет…Её лицо, перекошенное от злобы не просто пугало меня, а заставило ощущать всем телом, да что там телом – всей кожей, каждой клеткой моего организма, почти животный ужас!

Моя спина покрылась омерзительно липким холодным потом.

Я спинным мозгом – если так можно сказать – почувствовал, что её головной мозг сейчас был занят лихорадочной разработкой самых коварных планов против меня, уж простите меня за каламбур! Не знаю как, но она явно хотела со мной расправиться – это точно! Видимо, самым изощрённым образом…

Меланхолично разжёвывая гранулы от китайского производителя, медленно направилась ко мне, злорадно улыбаясь улыбкой, какой может улыбаться только нечисть из триллеров Тарантино, Спилберга или Кинга. Блеснули красные огоньки в глазах. Хищно оскалила зубы. Боже! Клыки-то какие! Я невольно попятился…

Квартира наполнилась хищным рёвом, криком птиц и жужжанием рыбьих крылышек.

«Вий», да и только!..

Промедление было бы смерти подобно. Я чудом успел покинуть квартиру без ущерба собственному здоровью и жизни.

––

– Где менеджер?!! – я ухватил тщедушного охранника супермаркета за грудки. – Зови, а то душу вытрясу!

– Да вы, пожалуйста, успокойтесь! Сейчас позовут, – пролепетал парень лет двадцати, видимо устроившийся по протекции на время вузовских каникул на эту работу.

Прибежал менеджер.

– В чём, собственно, дело?

– В твоём кабинете и поговорим…

––

– Видите ли, тема закрытая, но скажу вам, как понесшему моральный и физический ущерб. Снежану вчера увезли в психушку… Она одарённый, талантливый химик. Работы по специальности не нашла, при нашем бардаке-то теперешним. Да и кто бы ей условия предоставил для плодотворной работы? Кому сейчас нужна наука? Я сам-то математик… Торговля одна кругом. Не страна, а сплошной базар. Короче, Снежана сделала этот корм, видимо в домашних условиях. Запаковала к какие-то беспородные пакеты, ну и … Сами знаете, как было дальше. Мы её вчера с пятнадцатым пакетом поймали. Народ падок на халяву. Ой, извините…Менты сегодня приходили, допрашивали. Кое-что рассказали, не особо вдаваясь в подробности – тайна следствия. В общем… Или она что-то не учла, не рассчитала, или же умышленно.. . Корм этот спешно разыскивают, пока беды большой не случилось. Ну и людей, которые его купили. Даже не знаю, что вам и посоветовать. Идти в милицию, или нет…

––

Я сидел в кабинете менеджера и думал, как поступить дальше. Впрочем, слово «думал» едва ли уместно в этом контексте – мои мозги просто отказывались работать в нужном направлении после всего пережитого и полученной только что информации…

Лотерея

Вероника с корзинкой в руках медленно шла вдоль продуктовых стеллажей, соображая, что бы ещё такого кинуть в «корзину потребителя», да так, чтобы «такое» не пробило дырку в её бюджете, и не оскандалиться в очередной раз, рассчитываясь за покупки возле кассы. Вот и в прошлый раз, не хватило каких-то семи гривен, чтобы рассчитаться. Пришлось, под ухмылки кассира и охраны, кое-что оставить на кассе.

Мелочь, но неприятно. Неприятно, если не сказать стыдно, чувствовать себя нищетой в глазах общественности, хотя понятно всякому, что ничего такого постыдного в этом нет – время такое. Тут ведь как: или олигарх, или нищий. Выпалсредний класс, нет его в общественной иерархии. Ну, почти нет. Есть у Вероники пара подружек, которые входят в таковой, и с достоинством несут это почётное, почти вымершее звание. У Таньки врач хирург – не пластический, правда, иначе бы попал в разряд «выше среднего», а то и круче – подарки принимает, всякого рода вознаграждения. Надо сказать, что Генка этого заслуживает, потому, как многое умеет, как говориться, в своём жанре, и диплом свой не в переходе купил, а учился сам, на совесть учился. Танька тоже врач, педиатр.

А у Галки муж строитель-евроремонтник. Пашет мужик на совесть, руки у него золотые. Галка же работает в ресторане официанткой – тоже хлеб не даром достаётся, побегай-ка на каблуках целый день, да ещё какой клиент попадётся, бывают такие сволочи – всю нервную систему истреплет своими капризами, а в результате даст на чай три копейки. Есть и такие, что норовят за задницу ущипнуть, опять же, на халяву. Ну, копейку, конечно, она, Галка, имеет.

Она же, Вероника, нормальной работы никогда не имела, а сейчас и вовсе, на бирже последние деньки стоит. Это только называется, «служба трудоустройства», а на самом-то деле, не более чем государственная отмазка, мол, делаем, что можем, да вот некоторые вообще ничего делать не хотят, по причине собственной лени, но под прикрытием того, что, дескать, работа не по специальности, зарплата маленькая, здоровье не то…

Вероника вздохнула. Скоро она получит последнее пособие, а там… Что будет «там», догадаться нетрудно – нищета. Помощи ждать неоткуда, можно ожидать только чуда, а чудеса, как известно, случаются крайне редко, и, то почему-то, с другими. Ей же, Веронике, предложат работу какой-нибудь прачки, или торговки в каком-нибудь забыченном магазинчике, с не менее забыченным скрягой-хозяином, который вечно кинуть норовит…

Вздыхай, не вздыхай, а жить как-то нужно. Помимо того, что Вероника не имеет работы, она ещё и мужа не имеет. Простого, незатейливого Ваньку или Тараса, или Богдана – какой уж там олигарх…

––

– Беспроигрышная лотерея! Недорого, всего одна гривна!

Вероника повернула голову влево, и увидела девушку с приветливой улыбкой на губах. Девушка стояла чуть поодаль. Позади же неё, на стеллаже, стояли, лежали и висели всякие нужные и ненужные вещички: губки для мытья посуды, ёршики для той же цели, книги – преимущественно детективы – мягкие игрушки (недорогие, конечно, кто же за гривну двухметрового крокодила отдаст), теннисные ракетки, детские погремушки… Как не вспомнить, глядя на всё это, известное изречение не менее известного, даже знаменитого человека: «Существует великое множество вещей, без которых можно обойтись». Вроде бы так сказал Марк Твен, или кто-то другой?

Вероника не особо напрягла голову, силясь вспомнить, кому принадлежит эта крылатая фраза. Сейчас её интересовало другое: сможет она хоть раз в жизни выиграть (хоть что-то и не очень-то нужное) в лотерею? Она даже загадала, если выиграет маленького симпатичного плюшевого Мишку, то всё у неё в жизни не только образуется, но и круто изменится к лучшему.

Она положила гривну на столик, наугад взяла жетон.

– Переверните жетон, пожалуйста, – с неизменной улыбкой на лице сказала девушка.

Надо сказать, что девушка внушала доверие. Почему? У неё было хорошее, доброе лицо. Нет, далеко не красивое, хотя и вовсе не уродливое – просто хорошее лицо, и этим всё сказано. Если бы ей, Веронике, предложили сыграть где-нибудь на улице, она бы просто прошла мимо, даже не взглянув в сторону того, от кого последовало подобное предложение – на улице полно жулья, а ей не пятнадцать лет и обмануть её всё труднее. А здесь… Ну кто же пустит в супермаркет, да ещё разрешит оборудовать торговую точку неизвестно кому?

Она перевернула жетон. Там был отпечатан номер 703.

– Поздравляю, – девушка подала Веронике вожделенного Мишку.

– Спасибо, – пробормотала Вероника, бережно положив игрушку в корзину с продуктами.

Денег на оплату покупок хватило впритирку. Чёрт разберёт эти супермаркетовские цены! На витрине одно, а придёшь домой, глянешь в чек – совершенно другое, и всегда в большую сторону, дороже, то есть. Похоже, на том и зиждется их бизнес.

Вероника села в маршрутку. Дорога была неблизкой, поэтому было время помечтать. Как ни крути, размышляла Вероника, а все женские проблемы можно решить одним махом – удачно выйти замуж. Ни за кого попало, конечно, а то ведь многие рассуждают так: пусть хоть престарелый гамадрил, но чтоб или очень богатый и влиятельный, или очень известный в высоких кругах (что в общем, одно и то же). Вероника на этот счёт имела своё мнение – пословица «деньги не пахнут» не для неё. Она максималистка – или всё, или ничего. Необходим высокий голубоглазый блондин, богатый (в крайнем случае, не бедный), с хорошей квартирой, машиной, загородным домом (а это вовсе не то, что народ называет дачей), яхтой и солидной работой, или службой. Сгодится крутой бизнесмен, или, скажем, депутат (на худой конец) местных советов.

Вероника рассмеялась. Совсем обнаглела девка. Голодранка голодранкой, но с претензиями. А почему бы и нет? Чем она хуже других? Почему она должна ждать до самой пенсии своего звёздного часа? И так уж, слава богу, не восемнадцать, и даже не двадцать восемь… ну, не стоит заострять внимания на этом…

Вероника, мечтая, не заметила, как проехала свою остановку.

«Замечталась, дура. Закати губу, мечтательница. Всё, что тебе сейчас нужно, так это попросить водителя остановиться, а то далеко шлёпать до дома. Представляю, с какой рожей он среагирует на твою просьбу»

– Вы, кажется, замечтались и проехали свою остановку? – вдруг подозрительно учтиво поинтересовался водитель.

«Ни фига себе. Чего это с ним? От водителей маршрутки, не то что слова доброго – взгляда доброжелательного не дождёшься, а тут такой речевой оборот! И потом, как он догадался? Телепат, что ли?»

– Да, пожалуйста, – выдавила из себя она. – Будьте так добры…

Водитель, остановив маршрутку, произнёс:

– Всегда пожалуйста.

При этом все пассажиры маршрутки доброжелательно улыбались, и никто не буркнул что-то типа:

– Ворона…

Словно во сне Вероника ступила с тяжёлыми пакетами в руках на тротуар. Ангел, в обличии водителя, испарился вместе со своей маршруткой, возле неё остановилась шикарная машина представительского класса. Она плохо разбиралась в марках машин, она знала только «Москвич», «Жигули», «Запорожец», импортные же машины она называла одним словом: иномарка.

Так вот, эта иномарка была огромных размеров, сверкала хромом бамперов, блеском титановых дисков колёс и обворожительным глянцем краски, какого-то неопределённого, тёмного цвета, названия которого, она, Вероника не знала, как и не знала названия марки машины и страны-производителя, где создали такое чудо. От таких машин она старалась держаться подальше, потому, что иногда смотрела «чернушные» телепередачи, в которых их ведущие вещали о том, что маньяки, и просто извращенцы, в жизни весьма приятные и даже состоятельные люди, которые всем внушают доверие, но потом… Короче, к незнакомым людям в машину лучше не садиться.

– Садитесь, девушка! – услышала она голос владельца автомобиля.

Всё ещё не веря в то, что сказанное адресовано именно ей, Вероника оглянулась по сторонам, надеясь, что рядом с ней есть кто—то ещё. Нет, в радиусе, по крайней мере, пятнадцати метров не было никого.

– Я к незнакомым мужчинам в машины не сажусь, – протараторила она, пугливо озираясь.

– И правильно! – одобрительно воскликнул водитель роскошной иномарки. – Я лично, в далёком детстве, придерживался такого же правила – мама учила…

– Рада за вас, – парировала Вероника, и пошла в сторону своего дома, сгибаясь под тяжестью пакетов.

«Поимеют ещё в извращённом виде… Хотя, после такого перерыва, может быть, это бы и не было лишним… Тьфу, что я говорю, вернее, думаю. Выпустят из тебя кишки, завяжут на шее красный бантик, а на зеркале, в ванной, напишут твоей же помадой, какую-нибудь ахинею. Нет, я не так уж долго прожила, чтобы торопиться на тот свет, да и не такая уж у меня тяжёлая жизнь – нет, я прекрасно живу…»

Подталкиваемая, даже гонимая, этими жуткими, в тоже время, оптимистическими мыслями, она буквально влетела на одном дыхании на четвёртый этаж, открыла ключом входную дверь своей квартиры, почти ввалилась в прихожую. Поставив пакеты на пол, и захлопнув за собою дверь, прислонившись к ней спиной, бессильно скользнула вниз по касательной и опустилась на пол.

Немного отдышавшись, девушка поняла, по крайней мере, две вещи: первое, она – хроническая дура, которая нуждается, по меньшей мере, в дневном стационаре психиатрической лечебницы; второе, ей, серой мышью (Вероника всегда отличалась низкой самооценкой), кто-то ещё интересуется. Если только тот субъект, утомлённый июльской жарой не настолько обалдел, что решил снять (для экзотики, конечно) первую встречную голодранку.

Отдышавшись, она поднялась с пола, и, подняв пакеты с покупками, обула тапочки и пошла на кухню.

Вероника очень любила (едва ли она одинока в этом аспекте) выкладывать продукты из пакетов, а потом методично раскладывать их по полкам холодильника и кухонных шкафов. Ей это приносило радость. Понять это чувство радости, пусть не за полный, но хоть и не за пустой холодильник, может только тот человек, который длительное время испытывал лишения, а попросту сказать, бедность. Тот, у кого при открывании двери холодильника с литражом в полтонны, вываливается на пол кухни колбаса, копчёности и сыры, не поймёт этого во веки вечные.

Вероника решила сделать парочку бутербродов и, разумеется, съесть их, запив чаем или кофе. Звякнул эмалированный чайник, поставленный на плиту, вспыхнуло голубое пламя газовой горелки. Процесс, как говориться, пошёл… Вероника нарезала тонкими ломтями чёрный хлеб (белый не ела из страха пополнеть, хотя при её комплекции это едва бы испортило фигуру), намазала тонким слоем масла (почему тонким – смотри выше). На один бутерброд она положила солидный кусок сыра, на другой – хороший ломоть варёной колбасы.

Засвистел радостно чайник, придавая предстоящей незатейливой трапезе обстановку домашнего, «хрущёбного» уюта. Вероника заварила ароматный чай. Она имела явный талант к чайной церемонии, умея из любого чая, самого дешёвого и несортового, сотворить вполне приличный напиток. На предыдущей работе, коллеги её за это ценили. Не только за это, конечно. К сожалению, Вероника, работник толковый и ответственный, всё-таки попала под сокращение…

Она, наливая чай в чашку, машинально посмотрела в окно. Во дворе играли мальчишки. На скамеечке, возле дома, пенсионерки мыли косточки прочим обитателям двора. В беседке, пенсионеры резались в «козла». На верёвках, которыми была опутана значительная часть двора, висело бельё. Чирикали, купаясь в лужах воробьи; по помойке лазали местные коты и собаки, ревностно охраняя свои владения, не пуская чужаков. Всё, как всегда. Всё, да не всё.

Вероника привыкла видеть во дворе одни и те же машины: дяди Юрин «Запорожец», вечно ремонтируемый его владельцем; Жоркин «Москвич», который, подобно его украинскому, созданному в постсоветские времена собрату, тоже вечно ремонтировался, потом испытывался, издавая леденящие кровь звуки, выделяя при этом не менее ужасные запахи.

Это неизменно вызывали тихое неудовольствие пенсионеров и неописуемую радость местных мальчишек. Иногда во двор въезжали очень старые «Жигули» и потрёпанные временем, безалаберной ездой и «убитыми» дорогами видавшие виды иномарки.

На упомянутых машинах приезжали Людкины ухажёры. Людка, особа загадочная, всенародно обсуждаемая, мало кем понятая во дворе. О ней ходили разные слухи: кто-то говорил, что она всерьёз подрабатывает проституцией (об этом, разумеется, судачили исключительно пенсионерки). Кто-то тихо утверждал, что в Людкиной квартире собираются молодые люди, для участия в коллективных оргиях, а она, Людка, активно задействована в них, потому как связь с одним мужчиной её мало радует. И то, что участие её абсолютно бескорыстно, из любви к искусству, так сказать, также горячо обсуждалось некоторыми категориями жильцов этого двора.

Кое-кто серьёзно утверждал (местные моралисты в лице старых и дев и жён алкоголиков со стажем), что в квартире этой собираются сатанисты, опять же для проведения совместных ритуалов и оргий. Местный участковый, не без подачи обеспокоенной общественности, разумеется, пару раз приходил к Людке для проведения профилактических бесед. После этих посещений, участковый доложил общественности, что ничего аморального, а тем более, противозаконного, в упомянутой квартире не происходит, и его, участкового, нечего дёргать по пустякам, отвлекая от исполнения прямых обязанностей.

После этого, правда, сталкиваясь с участковым, Людка стала как-то загадочно улыбаться, называя при встрече стража порядка по имени-отчеству, а иногда (хоть и шёпотом, но бдительные жильцы всё же разнюхали) – шерифом. Народ посудачил ещё немного и прекратил жаркое обсуждение новой темы, решив, что это будет себе дороже. Люди привыкли если не уважать власть, то хоть немного, но побаиваться её…

Сейчас же, во дворе стояла огромная машина, которая, как показалось Веронике, была ей знакома. Глупо, конечно, утверждать, что машина знакома тебе, если ты не запомнил номера, тем более, что в большом городе автомобили не наперечёт, и похожих довольно много. Окончательно развеял сомнения Вероники водитель, который соизволил выйти из джипа. Это был всё тот же блондин высоченного роста и атлетического телосложения. И хоть и невозможно из окна третьего этажа, не имея необходимой оптики определить цвет глаз наблюдаемого объекта, Вероника была совершенно уверена, что помимо огромного, чуть меньше автобуса, который в народе называют «Пазиком» джипа, парень обладает ещё и голубыми глазами. Она была готова отдать голову на отсечение!

«Везет же некоторым! Да, Людка растёт прямо на глазах…Тут же…»

Свою мысль Вероника прервала, потому что блондин подозвав одного из местных пацанов, что-то долго не то объяснял ему, не то расспрашивал о чём-то. Потом Илюшка, местный пятилетний забияка, резко повернувшись, ткнул пальцем прямиком в окна Вероники, которая при этом невольно отпрянула от окна своей кухни. Её очень удивил столь резкий поворот событий! Всё ещё не веря, что речь идёт о ней, она трусливо покинула кухню, не доев бутербродов, всё же продолжая вести наблюдение за происходящим во дворе из окна комнаты.

Блондин, удовлетворённо кивнув, нырнул в джип, затем снова вышел, держа в руке огромную шоколадку, которую он передал Илюшке. Илья, благодарно взвизгнув, подняв презент высоко над головой, побежал в сторону ватаги таких же малолеток, как и он сам, намереваясь поделиться лёгкой добычей. Пацаны встретили этот порыв радостным воем.

«На извращенца вроде непохож, хотя, говорят, у них на лбу не написано. При его-то данных…»

Пока Вероника рассуждала на эту тему, джип уехал со двора. Она успела отметить, что машина представительского класса покинула двор не на бешеной скорости, а, наоборот, без нервных рывков, так свойственных большинству водителей подобных авто, которых причисляют к числу «быков», считающих себя хозяевами жизни, а всех окружающих досадным недоразумением и мусором, который им всегда и сильно мешает. Вероника была почти уверена, что все водители дорогих иномарок (судя по манере езды), страдают существенными психическими отклонениями, а медицинские справки, без которых нельзя получить права, просто покупают за большие деньги, впрочем, как и всё остальное…

Этот же джип выехал со двора предельно осторожно, словно этот двор был наполнен исключительно детьми водителя, а также очень близкими его родственниками. Пацанам же он ненавязчиво просигналил, что вызвало рёв детского одобрения.

«Очень интересно и нехарактерно для «крутых». Откуда взялось это ископаемое? Может быть, он долго и безуспешно разыскивает своего незаконнорождённого сыночка? Раздаёт шоколадки…»

Всё бы ничего, но Илюшкин жест в сторону её окон… А почему, собственно её? Мало ли кто живёт рядом с ней? Вероника, вздохнув, вернулась на кухню и наконец-то съела бутерброды и допила остывший чай. Интересно, почему он так быстро уехал?

Её размышления прервал звонок в дверь. На пороге стоял молодой человек в униформе. Возле его ног располагалась внушительных размеров корзина с цветами. Подобную корзину Вероника видела недавно по телевизору, её кто-то преподнёс в подарок Алле Борисовне, примадонне нашей.

Молодой человек был одет в синий костюм. На голове – что-то сильно напоминающее головной убор французских полицейских, в руке – не то блокнот, не то…

– Здравствуйте, я представляю фирму «Орхидея». Вам велено передать…

«Ну и денёк сегодня… Тут ещё адреса перепутали. Сначала поманили конфеткой, а потом… Извините, ошиблись, мы к соседке вашей, Людмиле Кораблевой. Прощенья просим…»

Вероника было открыла рот, чтобы сказать, что Людка живёт не здесь, а в соседнем подъезде, но клерк опередил:

– Вероника Чернова?

Девушка растерянно кивнула.

– Это вам, дорогая Вероника. Распишитесь, пожалуйста, в получении…

Она, всё ещё не веря в то, что происходящее имеет прямое отношение к её персоне, заикаясь, спросила:

– А-а-а… э-э-то точно мне, вы не ошиблись?

– Нет, ошибки быть не может. Я точно знаю, что именно в эту квартиру, а не в какую-нибудь другую. Я больше для порядка спросил.

– А-а-а… м-м-м… от кого, собственно… э-э-э… м-м-м… букет? —она подбирала слова с трудом, потому что не знала толком, как назвать ЭТО, находящееся в корзине.

– Тот, кто это передал, пожелал остаться инкогнито. – Молодой человек улыбнулся.

– Э-э-э… Мне, наверное, – начала Вероника, – следует… я щас…

Вероника, словно во сне, развернулась на месте и пошла в комнату. Молодой человек торопливо сказал:

– Если вы за чаевыми, то совершенно напрасно…

– Почему? Ведь так положено.

– Дело в том, что фирма заплатит мне за заказ, а что касается клиента, то он заплатил мне такие чаевые, что ждать чего-либо ещё и от вас, было бы верхом свинства… Моя фирма, кстати, отправляя на такие дорогие заказы, вовсе э-э-э… не приветствует… Вы меня поняли, я думаю…

Вероника кивнула, ничего не понимая.

– Я думаю, у вас нет повода для печали. В любом случае, ваш поклонник проявит себя ещё не раз, вы уж поверьте моему опыту. А потом, в конце концов, и обнаружит себя… Так и познакомитесь, – успокоил он девушку. – Всего хорошего. Думаю, что скоро опять увидимся.

Клерк из фирмы «Орхидея» откланялся. Вероника подняла корзину и понесла её в комнату, гордо именуемую «залом», которая была заставлена старой мебелью, попавшей к ней разными путями. Что-то было куплено и ей самой, но в основном, мебель досталась по наследству, вследствие, как правило, переезда родственников, или даже их смерти. Мебели, надо сказать, накопилось немало, и Вероника, не будучи завзятой барахольщицей, всерьёз подумывала над тем, чтобы кое от чего избавиться, подарив кому-нибудь для дачи, а кое-что просто выставить во дворе, возле мусорных баков.

Поставив корзину между престарелым телевизором системы «Горизонт» и балконной дверью, с треснувшим во время сабантуя по поводу её, Вероникиного, тридцатилетия (если быть точным в плане дат, то это произошло примерно два года назад) стеклом, девушка уселась в кресло и мечтательно закрыла глаза.

Рисовалось её воображению многое… Тут и отдых на Канарах с любимым, ЗАГС, где в обстановке, приближенной к царской, проходила церемония. Стоп, Канары, наверное, после. Ну конечно, ведь свадебное путешествие потом, а вначале… А с чего ты взяла, спросила она сама у себя, что он тебя сразу под венец потянет? Может быть, повеселиться с тобой некоторое время здесь, и до Канарских островов дело не дойдёт, а закончится все куда ближе и прозаичней? Тогда за каким чёртом тратить такие деньжищи, присылая умопомрачительные букеты, цена на которые, вероятно, превышает суммарный размер ежемесячных доходов пенсионеров всего дома? А может быть, он с кем-то поспорил, что в рекордно короткие сроки соблазнит…

Вероника встала с кресла и направилась в ванную, где висело единственное зеркало.

– Вероника, – сказала она сама себе, не отрывая взора от собственного отражения. – Ну вот так, откинув ненужные и неуместные амбиции, положа, как говорил один её знакомый самбист, руку на печень, ответь: кто может позариться на это?

На неё смотрело отражение молодой, но всё-таки уже стареющей, не столько от возраста, сколько от отсутствия ухода за собственной внешностью, женщины. По понятной причине, разумеется – из-за отсутствия денег. Жиденькие, выцветшие волосы, лишённые даже намёка на блеск. Не очень-то красивые зубы. Да, для того, чтобы пойти к стоматологу, нужно иметь доход, несколько превышающий тот, что исходит от биржи труда… Косметолог… ха-ха, какой там уж… Фитнес-клуб… Ты в своём уме, Вероника?!

Звонок в дверь. На пороге уже два человека в разной униформе. Один уже был практически старым знакомым, хотя расстались с ним всего-то полчаса назад, а другой… Солидный, немножко чопорный дядька, на метрдотеля похож из солидного кабака.

– Добрый день, – с улыбкой, но сдержанно поприветствовал Веронику тот, что очень похож на метрдотеля. – Я из ресторана « Эйфелева башня». Вам прислали ужин.

– Тот, кто прислал, конечно же, пожелал остаться неизвестным, до поры, да времени, само собой, – усмехнулась Вероника.

– Очень может быть, – уклончиво ответил метрдотель. – Мне это, к сожалению, неизвестно, да знать не положено.

– Ясно. У вас цветы? – спросила она у «старого знакомого».

– Да. На этот раз – с посланием.

– Ладно, ребята, чего вас зря мурыжить… Вы, в конце концов, делаете свою работу, причём, делаете хорошо.

– Спасибо, – чуть наклонив голову набок, и одновременно, вперёд, пропел мужик из кабака.

– Очень приятно слышать, – поддержал «старый знакомый».

В это время, метрдотель махнул рукой кому-то вниз, на соседнюю площадку. В тот же миг, два паренька самого нежного (в пределах девятнадцати лет, так показалось Веронике, во всяком случае) возраста, поднялись на Вероникину площадку. Руки молодых людей были заняты поклажей в виде блестящих кастрюлек и ведерка с воткнутым в горку льда шампанским.

« Вот это да! Не хватает только компаньона, то есть сотрапезника. Интересно, не привели?»

Она выразила эту мысль вслух. Все тактично засмеялись.

– Нет, таких указаний не было, но я думаю, что… Впрочем, мне думать не положено, за меня думают мои клиенты. Где прикажете накрыть?

Таков был ответ метрдотеля.

Веронике стало стыдно за своё скромное жильё и обстановку, не менее скромную. Вместо ответа она махнула рукой в сторону комнаты, где обычно коротала время возле телевизора.

Гламурный мужик из ресторана «Эйфелева башня», совершенно не замечая скромность жилья и обстановки, вошёл в комнату, за ним, словно приклеенные, последовали парни с едой. В течение двадцати секунд, сервировка была завершена, под Вероникино «спасибо», исполнители священного ритуала удалились, Девушка осталась одна наедине с шикарным ужином и очередной корзиной цветов. Сев в кресло, Вероника налила себе шампанского и принялась за еду. Сделав глоток вина, культивируемого аристократами всех стран, она вспомнила о том, что посыльный назвал «посланием». Девушка вынула из букета шикарного вида открытку, на которой золотом было написано:

«Надеюсь на скорую встречу и более близкое знакомство».

Подписи не было. Вероника и не надеялась её увидеть почему-то… Слишком много таинственности и условностей с самого начала. Её это очень удивляло и озадачивало. Обычно всё происходит куда быстрее, а вместо ужина, цветов и открыток, «фраерский набор»– бутылка конька (для скорейшего опьянения) и коробка конфет, а то и просто – шоколадка, а потом… всё до банальности быстро и скомкано. Ни о каких долгих отношениях нет и речи, а здесь… Конечно, Вероника не могла надеяться на долгие отношения, но одно было ясно – ею всерьёз заинтересовались, возможно, надолго.

«А вдруг этот урод поспорил с кем-нибудь на большую сумму, что сумеет меня… ну, того…Ой, опять ты за своё!»

Она тут же отбросила эту мысль. Для того чтобы добиться этого, вовсе необязательно идти на такие расходы – она девушка не избалованная…

– Утро вечера мудренее, – решила Вероника, поставив открытку так, чтобы было видно текст, и взялась за уничтожение ужина.

Проснулась она от боли в спине и оттого, что затекла левая рука – всё из-за неудобной позы – да и какие там уж удобства, когда засыпаешь, полулёжа на диване с бокалом в руке. Вероника встряхнула головой, силясь сообразить, почему она спала в такой неудобной позе, да ещё и одетой. Открытка, по-прежнему стоявшая на столике, говорила сама за себя, как нельзя красноречиво и лаконично объясняя события вчерашнего дня. Девушка потёрла виски, налила себе шампанского. Напиток, несмотря на то, что был распечатан вчера вечером и порядком подвыдохся, по своим вкусовым качествам заметно превосходил все напитки, которые продавали в супермаркете по десять-двенадцать гривен за бутылку.

– Франция, – сама себе сказала Вероника, наливая остатки в фужер. – А не наша моча в ларьках…

Допив шампанское, она решила, что более логичным было бы не дегустировать вино с раннего утра, а привести в порядок себя и свою квартиру.

Так и сделала. Приняла душ, почистила зубы, позавтракала, вновь почистила зубы, помыла посуду. В это время раздался звонок в дверь.

– Здравствуйте, – сказал паренёк из «Эйфелевой башни». – Я за посудой пришёл. Не рано?

– Не рано, в самый раз. Здравствуйте. Посуду я помыла, сейчас принесу.

– Зря вы её мыли, не нужно было беспокоиться, это моя забота, хотя вы знаете, всё-таки приятно, честное слово. Ну, я пошёл…

– Огромное спасибо, всё было замечательно. Только я не знаю, кого благодарить.

– Думаю, за этим дело не станет, хотя думать мне не положено – так метрдотель говорит…

– Зря он так, думать никому не вредит.

– До свидания…ой, чуть не забыл! Простите, бога ради…

Посыльный полез в карман и вынул открытку, на которой была изображена Эйфелева башня. На этот раз текст вещал следующее:

ПРИГЛАСИТЕЛЬНЫЙ

БИЛЕТ

Администрация ресторана имеет честь пригласить вас

на праздничный ужин, посвящённый десятилетнему юбилею

со дня открытия «Эйфелевой башни». Мы рады видеть Вас

в кругу самых известных и уважаемых людей нашего города.

Ровно в 19—00 такси будет ожидать Вас у подъезда.

Вероника долго перечитывала текст. Посыльный тактично удалился, прихватив с собой посуду. Девушка не знала, радоваться ей, или плакать. Она никогда не была на подобных мероприятиях, это, во-первых. Она не понимала, почему попала в число «самых известных и уважаемых», во-вторых. В третьих, ей попросту нечего было одеть, чтобы прилично выглядеть на вечеринках такого масштаба.

Вероника открыла шифоньер, долга рылась в нём, прекрасно понимая бесполезность данного занятия. Её душили слёзы. Она решила, что никуда не поедет…

Очередной звонок в дверь.

«Опять цветы? Оранжереи города скоро прекратят своё существование, по причине отсутствия в них цветов. Этот хлыщ истратил целое состояние, можно было бы месяц-другой кормить какую-нибудь средних размеров деревеньку…»

Опять цветы. «Старый знакомый». Впрочем, был ещё один посыльный, с большой коробкой в руках. Поставив всё в прихожей, клерки откланялись. Вероника унесла цветы в комнату, где, уже теперь из-за трёх корзин стало затруднительно перемещаться. Она долго смотрела на коробку, силясь понять, что же в неё такого интересного может быть. Сорвала упаковочную бумагу. Содержимое коробки превзошло все её ожидания! Синее платье тончайшего шёлка, такие же туфли, переливающаяся золотом сумочка, перчатки, покрывающие руки от кончиков пальцев почти до локтя… Звонок в дверь!

Вероника с досадой посмотрела в сторону входа. Пожалуй, за последние два неполных дня, звонков в дверь больше, чем за два месяца! Да кто ходит-то… Пара подружек, да и те, не балуют её чрезмерным вниманием – мужья, дети… засасывает семейное болото, не до неё им. Работа, опять же… Интересно, какая же это сволочь не даёт ей рассмотреть свои наряды?! Если это цветочник, то впору ставить корзины на лестничной клетке! Нет, подруга, ведь тебе чертовски приятно получать эти шикарные букеты!

Вероника вдруг поймала себя на мысли, что за всю свою (не очень длинную, правда) жизнь она не получала столько цветов, как и значительная часть женщин нашей необъятной родины. Ей стало обидно за всех обездоленных баб сразу; она рывком открыла дверь, ожидая увидеть знакомого посыльного. Но… Открыв дверь, она просто обомлела от неожиданности: вместо посыльного, или ещё какого мужика с очередным поручением, на лестничной площадке она увидела… пять молодых женщин с приветливыми улыбками на лицах.

– Доброе утро, Вероника Анатольевна! Мы из салона красоты «Клеопатра».

Вероника, которая, казалось бы, должна привыкнуть за последнее время ко всяким сюрпризам, на этот раз удивилась ещё больше. Удивило её, как всегда, не столько присутствие сотрудниц салона, сколько то, что её назвали по имени-отчеству – вот этого она никак не ожидала! Ну, никто не звал её так до сих пор! Правда, несколько смутило следующее: уважение уважением, но ведь с другой стороны, налицо прямой намёк на возраст! Приглядевшись, она успокоилась, потому, что утренние непрошенные гости были примерно её лет.

– Да, но… я ведь не вызыва…

– Это сделал наш очень уважаемый клиент…– начала одна из них.

– … который пожелал остаться инкогнито… – закончила Вероника.

Все засмеялись.

– Именно так, – подтвердила одна из них.

Вероника сделала шаг в сторону:

– Проходите, девочки.

Дальнейшие события описать несложно, но ощущения Вероники… Что может чувствовать женщина, когда, можно сказать с утра, её опекают пять девушек из самого крутого в городе салона красоты? Одна делает массаж головы, а затем, чуть позже, общий массаж, другая – стрижку, третья маникюр, четвёртая – педикюр, пятая самым профессиональным образом наносит макияж! При всём при том, у каждой в арсенале коробочки, бутылочки и прочее с надписью:

Made in France

Paris

Скромненько так, со вкусом…

Девушки своё дело знали…

– Приятного вам вечера, – прощебетали они почти хором, и быстренько собрав свою атрибутику, ретировались.

Веронике стало стыдно за свою квартиру, обстановку, состояние своих волос и ногтей до прихода лучших специалистов города.

«Надо было им хоть чаю предложить», спохватилась она и тут же поправила себя:

– Нет, скорее всего у тебя такого чаю, какой они пьют… При их-то зарплате и клиентуре…

Вероника боковым зрением заметила, что в ванной горит свет. Постояла, с полминуты поразмыслив, решив всё-таки войти в ванную и взглянуть на себя в единственное во всей квартире зеркало.

Впервые в жизни Вероника, почти физически ощутила на себе значение слова «шок». На неё, Веронику, почти испуганно смотрело чужое отражение. Спина девушки покрылась холодным потом, состояние тела вплотную приблизилось к обморочному.

– Стоп! – взяла себя в руки девушка. – Это всё шампанское, да ещё с утра.

Понимая абсурдность своих выводов (красавицей, она, может и не была, но и дурой тоже нельзя было назвать), понимая, что фужер «Абрау-Дюрсо» никак не может сделать идиота даже из совершенно нетренированного спиртным человека. Она вновь рискнула посмотреть в зеркало, отыскав, по возможности хоть какие-то знакомые чёрточки в незнакомом отражении.

Возможно, в своё время пытались достичь того же результата Гадкий Утёнок и Золушка. Но они, в конце концов, привыкли к своему новому облику и не расстроились при этом. Чем хуже Вероника?

Девушка с интересом смотрела на себя в зеркало, в который раз поражаясь мастерству девушек из «Клеопатры». Новый облик её более чем устраивал. Вероника вышла из ванной и посмотрела на настенные часы, висевшие в прихожей. Пора бы пообедать, тем более, что вечер только в семь, да и… Вероника мучительно пыталась представить себя на фуршете. Она никогда не бывала на подобных (да и на других тоже) тусовках, если не считать… Считать-то нечего. Она просто будет стесняться там есть.

Вероника пошла на кухню, на ходу соображая, чего бы ей приготовить на обед, а заодно и на ужин (лёгкий, перед вечеринкой, а может светским раутом?). До кухни она не дошла, потому что её в который раз сегодня, потревожил дверной звонок.

Соображая, кто же это и с чем, припёрся на этот раз, Вероника открыла дверь. Знакомый метрдотель и два посыльных стояли на лестничной площадке.

– Привет, ребята. Что на этот раз пожертвовал фешенебельный ресторан в пользу бедной родственницы?

––

Секундная стрелка часов, висящих на стене, коснулась цифры «12», давая понять, что уже семь вечера. Звонок в дверь.

– Госпожа Чернова? Добрый вечер. Соблаговолите спуститься вниз. Машина у подъезда.

Мужчина средних лет в униформе водителя лимузина.

Так и есть! Лимузин! Господи, спасибо за то, что ты есть! Все бабки из дома в сборе, на скамейках, а она, Вероника, в вечернем платье садиться в лимузин, да не просто садиться, а под режиссурой водителя упомянутого фешенебельного авто, который, угодливо распахнув перед ней дверцу, чуть изогнувшись не то в поклоне, не то в реверансе.

«Первая часть Марлезонского балета. А что будет потом?»

Мягко хлопнула дверца лимузина, сопровождаемая заботливой рукой водителя.

« Господи, только бы машина не превратилась в тыкву, а шофёр…»

Лимузин плавно тронулся с места, настолько плавно, что Веронике показалось, что машина стоит на месте, а поплыл назад подъезд её родного дома.

«Вот это тачка! Боже, живут же люди!»

Перед её глазами лихорадочно замелькали важнейшие события её жизни, анализируя которые Вероника пыталась найти хоть намёк на те ощущения, которые она испытывала сейчас. Напрасно! Даже самые значимые из них (первый день в садике, мамин яблочный пирог и первый поцелуй с Мишкой Кацынским, который, зараза, несмотря на то, что во втором классе клялся ей в вечной любви, всё-таки уехал лет пятнадцать назад со своей толстухой – женой Эльвирой в Израиль) никоим образом не шли ни в какое сравнение с теми ощущениями, которые она испытывала сегодня. Она чувствовала себя хозяйкой жизни, королевой, она просто поедала жизнь, да так, как и не могла мечтать никогда ранее…

Мимо Вероники, пребывающей в состоянии лёгкой, но устойчивой эйфории, проплывали знакомые до боли дома, скверы, остановки муниципального транспорта, детские площадки, магазины… Все эти предметы выглядели сегодня совсем по-другому, причём, виной тому были не надвигающиеся сумерки, не неоновые огни рекламы, которые она в последний раз видела сто лет назад по причине нетусовочного образа жизни – вовсе нет. Просто она сегодня смотрела на окружающий мир не из окна маршрутки, но лимузина! Она сегодня была хозяйкой жизни, почти королевой и, хоть и, будучи девушкой скромной и самокритичной, всё-таки отметила, что сегодня она выглядит куда лучше многих королев, которых знала история, а уж в сравнении с английской…

Тем временем машина сбавила ход, и плавно (да что там плавно, читай: ВЕЛИЧАВО!) остановилась возле самого лучшего, можно сказать, фешенебельного кабака в городе.

Шикарнейшая реклама, переливаясь не то неоном, не то ещё чем-то таким, о чём принято говорить:

– Передовая технология!

Вывеска извещала постоянных, потенциальных клиентов, прохожих и просто забулдыг и голодранцев, что они находятся в непосредственной близости от ресторана, имя которому:

Эйфелева

Башня

Это лишний раз подтверждал неоновый рисунок упомянутого легендарного инженерного сооружения, переливающийся всей гаммой солнечного спектра.

Возле входа в ресторан толпились люди, одетые в то, что чаще видишь по телевизору, в каком-нибудь фильме, или в передаче, причём, как правило, о голливудских звёздах первой величины.

– М-да, вот, оказывается, кому на Руси жить хорошо! Эх, старик Некрасов не видит, вот порадовался бы… – Вероника иногда умела сказать «в масть».

Сказать, что люди толпились у входа в ресторан, было бы не совсем верно, потому, что таковые были не только у входа, но и у подножия широкой и длинной лестницы, которая вела к парадному. Ступенек было двадцать две, о чём смутно догадывались те посетители, которым случалось катиться на собственном заду (преимущественно зимой) по этим ступенькам по причине полной невменяемости; точно же это знали сотрудники милиции, врачи «скорой помощи» и инспектора доблестной пожарной охраны. Первые – по причине того, что иногда приходилось составлять протокол, если происходил несчастный случай с каким-нибудь незадачливым посетителем, вторые слышали это от первых, а третьи годами, чуть ли не десятилетиями, писали в своих предписаниях, что это обстоятельство (то бишь лестница), построена в пресловутые старорежимные времена, стало быть, теперешним строительным нормам и правилам не соответствует.

Шли годы, пожарные возмущались, но количество ступеней от этого не менялось. Что касается первых двух упомянутых категорий, то с их стороны возмущений не было, не так уж часто клиенты катились кубарем со ступеней – к последним персонал относился бережно, если не сказать, трепетно…Тут и такси подгонят, если чиновник какой или же просто рядовой толстосум… Чего тут долго объяснять!

Внезапно Веронике стало страшно. Она не страдала какими-либо фобиями, но такое скопление народа, да ещё здесь, возле «Эйфелевой башни»… Водитель лимузина, добродушный дядька средних лет, успокоил её:

– Не переживайте вы так, Вероника Анатольевна, вы здесь не случайный гость, и тем более не бедный родственник, а … Сейчас я открою дверь…

Слова водителя несколько успокоили её.

Она ступила на тротуар. Какой-то мужик во фраке, но с лицом Черномырдина, приятным сочным баритоном смачно произнёс:

– Госпожа Чернова! – сказано это было сильно нараспев, именно так объявляют на чемпионатах имена именитых боксёров. Стильно. Круто. Значимо.

Как ни странно, но Вероника приняла это как должное – спасибо милому дядьке-водителю.

Многие присутствующие, глядя на неё слегка завыли своё:

– У-у-у! – и зааплодировали.

Защелкали затворы «Кэнонов» и «Никонов». Вспышки заставили девушку слегка прищуриться.

«Так, Вероника, давай-ка, дуй вверх по лестнице, да не торопясь, грациозно и чувственно, словно королева. Господи, откуда это у меня?»

Она, чуть приподняв длинное платье, начала свой подъём по ступеням лестницы.

«Не споткнуться бы. Смеху-то будет… Королева брякнулась… А почему королева? И чего это «брякнулась»? Всё должно пройти хорошо».

Она поднялась наверх, наблюдая боковым зрением за реакцией мужчин на её появление в тусовке. Заинтересованных взглядов, как и просто любопытных, было предостаточно.

«Ещё повоюем. Выходит, Вероника Анатольевна, вы не такая уж и «моль бледная в обмороке». На вас смотрят с нескрываемым интересом, а кое у кого и вовсе в зобу дыхание спёрло. Ха-а-а-роший признак…»

Вероникам сама не знала, откуда в ней появилась эта уверенность, граничащая с культом личности и элементарной наглостью. Всю сознательную жизнь она старалась не выпячиваться, не выскакивать, быть на втором плане, если не сказать, на заднем. А тут такое…

– Господин Барановский с супругой! – громогласно протянул мужик сочным баритоном.

Мужик ещё долго объявлял о приезде именитых гостей, но Веронике это было неинтересно, поэтому особенного внимания на этом она не заостряла. Её больше интересовал тот таинственный уже знакомый незнакомец (каламбур!), из-за которого она сюда, собственно, и попала.

«Какая я дура всё-таки! Ведь он (ну не она же, в самом-то деле, хотя… в наше время, возможно всякое) мог ещё и не приехать! Тогда, за каким же чёртом он ей назначал вполне определенное время? Для достижения пущего эффекта? Или он опоздал? Нет, не похож он на непунктуального человека, достаточно вспомнить вчерашние события, всё расписано чуть ли не по минутам…»

Оставалось только ждать. Вероника неспешно (по крайней мере, старалась показать это) огляделась. Места много, кроме того много столов, но они обстановку не стесняют, а, скорее, дополняют. Пресловутый «шведский стол». Веронику позабавило название, оно почему-то именно сейчас ассоциировалось с пошлым понятием «шведская семья». Она невольно тихо рассмеялась этому не совсем оригинальному каламбуру.

«Что ни говори, а очень возможно, что после этой тусовки, таковые появятся, в результате стихийного воссоединения. Или запланированного. Возможно, они давненько существуют и тусуются здесь».

– Не угодно ли даме шампанского?

Вероника обернулась. Рядом с ней, натянуто улыбаясь, стоял невысокий, толстоватый и абсолютно лысый, обильно потеющий мужик.

«Это не твой герой, Вероника. Если судить по лысине, то олигарх, а по лицу…ну, лицом это не назовёшь…какой-то стареющий, невзрачный и даже аппатичный халявщик, неизвестно как попавший сюда. Что же мне делать? Если сейчас как следует отшить этого, то и мой может напугаться и не подойти. Не рано ли пить? Ведь ещё не все собрались…»

– Да, пожалуйста, – неожиданно для себя кивнула она.

Лысый толстяк торопливо, трясущимися руками подал девушке бокал.

– Спасибо, любезный. Вы здесь служите? – спросила она как бы, между прочим.

Лысый стал судорожно хватать ртом воздух.

– Спасибо, свободны, – добивала Вероника не то олигарха, не то халявщика.

Лысый, от обиды заикаясь, выдавил:

– Я не работаю здесь, я один из учредителей этой вечеринки… позвольте представиться: Допкин Аркадий Семёнович, владелец сети ресторанов, в том числе и «Эйфелевой башни».

– Как же это я так оплошала, – притворно расстроилась Вероника, – великодушно извините, пупсик. – Вероника ужаснулась собственной наглости, но виду не подала.

– Ну это уж как вам будет угодно, так и зовите меня…мне будет приятно, хотя я и не привык…

– А супруга ваша, где же? – продолжала отфутболивать ресторатора наша героиня.

– Сразу видно, что вы не светск… пардон, не тусовочный человек – вот что я хотел сказать, – понемногу приходил в себя Допкин.

– Ну, насчёт того, кто не светский, мы ещё посмотрим, – Вероника в упор, уничтожающе посмотрела на ресторатора.

Подержав полуминутную паузу, примирительно перешла на другую тему:

– Кухня у вас замечательная, персонал прекрасный. Люди воспитанные, выдержанные, в то же время, галантные. Все, от посыльного, до метрдотеля. Это, знаете ли, очень приятно.

– Когда вам приносили заказы на дом? – превратился весь во внимание Допкин.

– Вчера и позавчера.

– Понятно, я их непременно поощрю материально.

– Сделайте одолжение, – рассеянно пробормотала Вероника, рассматривая присутствующих и вновь прибывающих, стараясь отыскать в топе именно его.

«Как много лысых, прямо нашествие какое-то. Нашествие лысой саранчи… Все какие-тотолстолобики…Рыба есть такая… Кажется, шампанское чуть ударило в голову. Нужно было хоть что-нибудь закинуть в желудок, перед тем, как отправляться сюда. Интересно, где же мой Иван-Царевич? Скоро ли он в своей коробчонке приедет? И ведь не рассмотрела-то я его толком».

– Великолепное шампанское, Аркадий Семёнович. «Абрау-Дюрсо», если не ошибаюсь?

– Именно, дорогая… э-э-э…

– Вероника Анатольевна,– снисходительно подсказала Вероника, сделав очередной глоток напитка, недоступного большинству среднестатистических граждан.

– Именно «Абрау-Дюрсо», дорогая и несравненная Вер…

– Добрый вечер, – услышала слева от себя Вероника. Такой приятный низкий баритон.

Вероника повернула голову в сторону обладателя баритона и замерла от неожиданности. Рядом с ней стоял высокий, атлетического сложения длинноволосый блондин, улыбающийся ослепительно белозубой улыбкой.

– Здравствуйте, Вале…– залебезивший было перед ним Допкин, осёкся, наткнувшись на неодобрительный взгляд блондина, и поспешил отойти в сторону.

– Добрый вечер, Вероника Анатольевна, – повторил он.

Вероника, понимая, что нужно ответить на приветствие в её адрес, хотя бы потому, что это требует элементарная вежливость, но, не в силах оправиться от шока, не могла из себя ничего выдавить, кроме банального «Здрасьте». Восхищённая Вероника, не отрывая взгляда от красавца—блондина, пыталась сделать глоток из бокала, не понимая, почему у неё ничего из этой затеи не выходит.

– У вас пустой бокал, – пророкотал блондин, – позвольте, я принесу вам ещё?

Вероника согласно кивнула, радуясь, что блондин отойдёт от неё на минутку, и она хоть немного оправится от случившегося и возьмёт себя в руки; кроме того, очередная порция шампанского ей не помешает, опять же, для той же цели. Но всё получилось несколько по—другому. Блондин сделал знак лавирующему неподалёку официанту с подносом в руках.

– Пожалуйста, Вероника Анатольевна, – негромко, с некоторым придыханием, уже знакомый Веронике официант, с лёгким поклоном остановился перед ней, предлагая шампанское на подносе.

– Спасибо. Извините, до сих пор не знаю, как вас зовут – просто неудобно, – виновато сказала она официанту.

– Сергей, – тихо ответил тот. – Вероника Анатольевна, если вам что-нибудь понадобиться, я всегда рядом. – Он, галантно поклонившись, продолжил свой дрейф между VIP-населением местного значения.

– Хороший парень, – проводил его взглядом блондин. – Назвать его халдеем просто язык не поворачивается. Давайте знакомиться, меня зовут Валерий. Для вас просто…

Вероника слушала это вполуха, потому что была занята своими мыслями.

« Красавец. Атлет. Ну, просто Тарзан. Нет, куда круче! Чё там Тарзан!».

Вероника имела в виду не того Тарзана, из старого фильма, который с утробно-трубным воем, распугивая мелких зверьков и охотников, прыгал с дерева на дерево, а иногда, когда были свободны руки, колотил себя ими по груди, нет. Этот очень сильно напоминал второго (точно ли, второго?) супруга небезызвестной Наташи Королёвой.

– А я для вас просто Вероника, – сказала девушка, делая очередной глоток шампанского. – А вообще-то, – продолжала она, осмелев, – нам надо поговорить. Давно надо.

– Я готов, – с обаятельной улыбкой ответил Валерий. – Если беседа сугубо конфиденциальна, можно выйти на балкон.

– Идёмте,– кивнула Вероника.

Валерий шёл чуть впереди, галантно улыбаясь и приветливо раскланиваясь налево и направо в ответ на приветствия присутствующих, что, впрочем, не мешало ему предохранять свою спутницу от того, чтобы кто-либо из гостей, находящихся подшофе, не налетел ненароком на неё, в момент их дислокации на балкон. На балконе никого не было.

– Похоже, – высказал предположение Валерий, нам здесь никто не помешает.

Веронике хотелось спросить многое, но вместо этого, последовал только один вопрос:

– Это всё вы?

– Я.

– Зачем?

– Затем, чтобы выразить свою симпатию к вам.

– Вам не откажешь в оригинальности, Валерий.

– Я рад, что вам понравилось.

– Валерий, вы меня простите, но вы могли бы только глазом моргнуть, и вокруг вас бы галдела толпа женщин, готовых удостоиться вашего внимания.

– Именно вы мне понравились, Вероника.

– Почему?

– Странный вопрос. Разве это возможно объяснить?

– А почему бы и нет? Ведь я – далеко не красавица, и это неоспоримый факт.

– Кто вам сказал такое? Красота, вообще-то вещь относительная, а о вкусах, простите за банальность, не спорят.

– Я… до сегодняшнего дня была просто синим чулком, молью бледной. А…

– Вы просто нуждались в небольшой огранке, как алмаз, перед тем, как стать бриллиантом. Подчёркиваю: в небольшой. И только. У вас есть как внешняя, так и внутренняя красота, и это факт, не требующий никаких доводов и доказательств, – это аксиома, следовательно, это просто нужно запомнить, а особо одарённым, выучить наизусть. Мне – не нужно, я и так знаю.

Вероника стояла, и слушала Валерия, раскрыв рот. Ей никто и никогда не говорил ничего подобного.

С надеждой в голосе она всё-таки сумела, подавленная доводами Валерия, вымолвить:

– Валера, скажите, пожалуйста, а может быть, вы… просто извращенец?

Валерий захохотал, едва не перевалившись от приступа хохота через перила балкона:

– У вас убойный юмор, нет, наверное, всё-таки это —сатира… Куда там многим…Знаете что? Можно я буду звать вас Никой?

– Можно, – кивнула Вероника, ощущая острую необходимость в очередном бокале шампанского. – Пойдёмте в зал?

Они вернулись. Вечеринка была в самом разгаре. Со сцены, неумело поигрывая бейсбольной битой, сверкая костюмом со стальным отливом и налакированным ирокезом, поливал гостей остросатирическими помоями Максим Ледокол Бахматов. Он, видимо, порядком устав, истощил запас словесного поноса, обделав этим, значительное количество присутствующих и не знал, на кого бы ещё переключиться, чтобы с честью, под бурные аплодисменты, покинуть сцену, уступив её Верке-Сердючке с её «мамой». И тут-то он увидел Валерия с Вероникой. Раскрыв рот для того, чтобы осмеять обоих, но не найдя у них явных физических и интеллектуальных недостатков, а также видя их счастливые лица, он, безнадёжно вздохнув, обречённо сказал в микрофон:

– Глядя на эту великолепную пару, хочу задать вам вопрос: а не будет ли у нас сегодня на этом дивном вечере конкурса на лучшую пару? Есть очень серьёзные кандидаты на победу. Спасибо! С вами был Ледокол Бахматов.

Он ушёл не только под свою обычную фонограмму, но и шквал аплодисментов. Правда, было трудно понять, ему ли аплодисменты, или нашим героям. Скорее, и ему и им… Ему – за дельную мысль и выступление, конечно, а им – за то, что они красивы и счастливы.

Справедливости ради, нужно сказать, что ощущение счастья прочно засело в Веронике, после непродолжительного диалога на балконе. Голова кружилась от выпитого шампанского и ещё от какого-то необъятного, глобального счастья.

Потом выступали разные артисты, поэты, писатели-сатирики, певцы и музыканты. Вероника с Валерием танцевали, пили шампанское и говорили друг другу комплименты. Вечеринка закончилась под утро. Они ехали на такси. Машина, наконец, остановилась возле дома Вероники.

– Спасибо за праздник, Валера. Никогда у меня такого не было, спасибо тебе… Знаешь, несмотря на прекрасный отдых, я смертельно устала…

На скамейке, возле подъезда, сидели какие-то подозрительные субъекты, помятые и, явно не опохмелённые. Увидев их, Валера сказал:

– Я провожу тебя, Ника.

Вероника, увидев приблудную «элиту» на скамейке, возражать, не стала.

Они вошли в квартиру. В квартире пахло живыми цветами.

– Какой аромат стоит! – восхищённо воскликнула Вероника, преследуя две цели: сделать комплимент безрассудной щедрости Валерия и отвлечь внимание от бедности, если не сказать, убогости собственной квартиры.

– Да, всё просто благоухает, – сдержанно согласился Валерий.

Он, как человек воспитанный и, следовательно, тактичный, умел сдерживать эмоции.

– Давай, кофе попьём, – предложила Вероника, и тут же осеклась. Станет ли её кавалер пить «нового дня глоток», то есть «Несткафе»? Пьёт ли он эту бурду?

– С удовольствием, – ответил он, и последовал с Вероникой на кухню.

Они пили кофе и разговаривали. Валерий делал вид, что получает несказанное удовольствие от растворимого кофе, поставляемого в Украину из Бразилии в виде отходов кофейной компании. Напиток был начисто лишен кофеина. Не для кого не секрет, что зёрна нещадно используются в фармакологии там, или же уже здесь, у нас – выкачивается последний кофеин вместе с остатками аромата и вкуса, затем, то, что осталось, фасуется и продаётся под видом прекрасного кофе. Впрочем, возможны и другие хитрые варианты, от которых кофе не становится напитком богов.

– Кофе дрянь? – неожиданно спросила Вероника.

Валерий, который изо всех сил старался скрыть отвращение, вначале поперхнулся, затем беззвучно рассмеялся.

– Да как тебе сказать, Ника… Может быть, бывает и хуже, да некуда… Не обижайся. В следующий раз, будем пить другой, а пока и этот пойдёт… – он привлёк к себе девушку и крепко поцеловал.

––

Они лежали на смятых, влажных от пролитого пота простынях, глубоко дыша, и совершенно обессилившие.

– Вот и всё, – прошептала Вероника, и тихо заплакала.

– Нет, Ника, дорогая, ты ошибаешься. Всё только начинается.

Примерно с неделю они жили у Вероники. Потом Валерий сказал:

– Поедем-ка ко мне, дорогая. Пришло время мне угощать тебя кофе.

Описывать квартиру Валерия не имеет смысла – размеры огромны, мебель шикарна, техника – совершенна. Веронике поначалу было просто жутко от увиденного великолепия. Выросшая в «хрущовке», подобную роскошь она могла лицезреть только в кино, и даже квартиры, которые показывают в передаче «Квадратный метр», были пределом её мечтаний и желаний, а тут… Вероника была подавлена. Валерий же сделал вид, что не заметил этого.

– Пойдём пить кофе.

Они пили кофе в помещении, которое она не решалась называть кухней или пищеблоком. Для неё это было другим измерением – иначе не скажешь…

– Валер, а откуда у тебя такой кофе?

– Из Бразилии, где много-много диких обезьян, – пошутил он.

– Ну, всё-таки?

– Именно оттуда. Приятель привозит в изрядных количествах.

– Я такого никогда не пила.

– Теперь будешь, причём, постоянно.

– Валер, а чем ты занимаешься?

– Я – наркобарон.

– Ты шутишь? – испуганно спросила Вероника.

– Конечно, шучу. У меня сеть фитнесс-клубов по городу и за его пределами.

– Послушай, а почему тот толстяк, на вечеринке, увидев тебя быстренько удалился? Он ведь тоже шишка – владелец сети ресторанов…

– Он всего лишь подставное лицо, исполнительный директор. Зицпредседателя Фунта помнишь из «Золотого телёнка»? Примерно тоже.

– Ага, – неуверенно и поспешно закивала Вероника. – Вроде…

– У них бизнес не очень-то легальный. К тому же, там втихую собираются серьёзные игроки, а налоги, которыми облагается игорный бизнес – очень большие налоги – не платятся. А Допкина держат, так, на всякий случай, но он иногда видит в себе великого человека.

– Он сказал, что является учредителем…

– Не он, а его хозяева. Ника, давай поговорим о чём-нибудь более интересном. О нас, например.

– Давай. Скажи мне, пожалуйста, надолго я к тебе в гости?

– Навсегда. Это – моё предложение. – Валерий встал и вышел из комнаты. Вернулся скоро, с красной бархатной коробочкой в руке.

Вероника, открыв её, ахнула. В коробочке не просто лежало, нет, это слово неуместно в данном случае, в коробочке ВОЗЛЕЖАЛО бриллиантовое кольцо невиданной красоты!

– Эксклюзив? – заикаясь, только и нашла, что спросить Вероника.

– Это ответ? На каком языке, позволь спросить? – пошутил молодой человек.

Они обнялись.

– Ну что, будем жить долго и счастливо?

– Согласна… Очень давно согласна… Целую вечность…

––

Время от времени, Вероника всё-таки бывала в своей квартире. Прибиралась, потом шла на почту, платила за коммунальные услуги. Её Мишка, выигранный честно в лотерею, стоял на почётном месте – на телевизоре, но сегодня…

Мишка исчез! Куда же он мог подеваться? Все вещи целы, а его…

Вероника схватилась за мобильный, позвонила Валерию. Женский голос бесстрастно ответил, что абонент временно недоступен. Вероника заплакала. А может быть, не временно, а навсегда? Она села на диван и горько заплакала. Неожиданно вздрогнула от дверного звонка. На пороге стоял Валерий и непонимающе улыбался.

– Я тебя обыскался, дорогая. Связь сегодня отвратительная, ты всё время «временно недоступна». Ты что, плакала? По какому поводу?

Она рассказала ему всё про лотерею, про то, как круто изменилась её жизнь, после того, как она выиграла Мишку.

– Не знал, что он тебе так дорог. Знаешь, как всё было? Как-то, когда мы ещё жили у тебя, в квартиру позвонили. Ты спала, сославшись на недомогание. Позвонила довольно молодая женщина и мальчик, вероятно сынишка… Ну да, он ведь звал её мамой… Они попросили помочь им едой, или деньгами. Я дал им сто долларов и кое-что из еды – что нашёл в холодильнике. А потом… потом я заметил, как впился глазами этот мальчуган в твоего Мишку – ведь его видно из прихожей… было. Да и мать не меньше! У них обоих просто в зобу дыхание спёрло… Ну я и отдал… прости, я ведь не знал… Хочешь, я куплю тебе гималайского, я видел в магазине, в натуральную, наверное, величину, если только не больше…

Вероника молчала, всхлипывая. Она рассказала все о недавней лотерее в супермаркете.

– Знаешь, что я подумал? А, может быть, эта игрушка ни у кого долго не задерживается, ну, знаешь, как при коммунистах было – переходящий вымпел, или переходящее Красное знамя? Может, она счастье приносит, и люди чувствуют это? Ты же загадала, там, в супермаркете, и нам с тобой в итоге, повезло?

Вероника, после долгой паузы, вытерла платком глаза и нос, после чего согласилась:

– Наверное, ты прав, Валер. Пусть и они будут счастливы. Им ведь нужен, по-видимому, отец и муж.

Молодой человек согласно кивнул.

– Валер, давай квартиру отремонтируем, а то какой-то бомжатник, ей-богу…и мебелЯ эти, так называемые, выбросим на помойку, а?

Они дружно рассмеялись и обнялись.

– А ты мне всё-таки купи большого, гималайского. Давно о таком мечтаю…

Оглавление

В рай?

Золотая рыбка

Дорога в прошлое

Миссия-1

Чудо

Бонус

Лотерея