Тени из колодцев [Мария Солодкая] (fb2) читать постранично

Мария Солодкая Тени из колодцев

Тени из колодцев и М³

                  Один очень неудачный день

В тот летний вечер было душно и пахло грозой. Моня возвращался домой сердитым и усталым, и пыльным. Их команда проиграла, штаны он изорвал почти в клочья, с судьями подрался, получил по шапке и наказ: впредь ни ногой на стадион.

«Ну и ладно, ну и обойдусь, – думал Моня, растирая пот по красным щекам, – подумаешь, будто только у них стадионы есть. У нас вон, в Черноморке¹, такого добра навалом! Каждый пустырь, как стадион».

Успокоив себя немного по этому поводу, он, всё же, не переставал пинать по пыли свой несчастный мяч и бормотать сердито: «Подумаешь, места им не уступили, подумаешь, глухой – не слепой, видит же, что пожилые стоят, а сам расселся, как король, у окошка! А, бабки. И с чего вдруг она взяла, что я Марк? А, ну да, понятно. Ну так и что? Если глухой, так сразу выступать надо? Вот кепка зелёная, мало я ему надавал, жаль, по поручню попал, теперь вот, вся рука синяя. Ещё и дома из-за них всех достанется, вот же ж…»

В сердцах Моня с такой силой дал по мячу, что тот, ухнув, отлетел за забор чьего-то дома, а поскольку дом этот, Моня вспомнил, принадлежал Гавриле-полицейскому, то тут и ловить было нечего – считай, пропал мяч.

– Ну и ладно! – Прокричал Моня, – туда тебе и дорога, катись!

В этот момент как раз открылась калитка, и Гаврила-полицейский, дожёвывая бутерброд, вышел на улицу, и, с подозрением оглядев Моню, строго спросил:

– Это ты кому тут грубиянишь, а?

– Мячу! – Уже почти в отчаянии простонал Моня, – может, вернёте мне его, он к вам закатился!

– Высоко что-то он у тебя катается, – с ещё большим подозрением отозвался Гаврила, – стой тут, я сам тебе вынесу.

– Пожалуйста! – Прокричал ему вдогонку Моня, настроение его, правда, немного улучшилось, захотелось даже понапевать что-то, но не успел он и прокашляться, как следует, из калитки снова показался Гаврила.

– На, лови, – сказал он, отбрасывая мяч хозяину, при том с таким отрешённым, типично полицейским видом, что Моне страшно захотелось расхохотаться. К счастью, на сей раз он себя почти сдержал, даже сумел сквозь усмешку выдавить нечто похожее на благодарность.

– А ты, – слегка придержав его за рукав, но всё с той же отрешённостью, произнёс Гаврила, – ты откуда? Адрес какой?

– А, а вам зачем? – Моня тут же насторожился, и, уловив на непроницаемом лице полицейского некое подобие улыбки, прибавил:

– Я вам нечаянно в сад попал, честное слово!

– Да, понимаю, какой адрес-то?

– Эээ, не скажу, – в отчаянии, пытаясь поскорее убежать, пробормотал Моня. – Извините, мне домой пора, честное слово.

– Я там Марку должен кое-что передать, – отрешённо, кажется, уже самому себе, продолжал Гаврила. – Малиновая 28/15?.. или 17?.. не помню…

Что-то сообразив, немного успокоившись, Моня наконец нашёл в себе силы сказать:

– Нет, не Малиновая. Абрикосовая, 28/17, там орехи.

– Точно, орехи, – уже и вовсе себе под нос, отозвался Гаврила, и, отпустив, наконец, Монин рукав, направился к автобусной остановке, что-то присвистывая на ходу и бормоча. А Моня, постояв с минутку на месте, внезапно сорвался и побежал, прижимая к животу мяч. «Поскорее бы всё это кончилось, – думал он, чуть не задыхаясь, но не сбавляя прыти, – главное, приду – сразу в ванну, а там потом Муську попрошу всё зашить, чтоб никто и не видел. А лоб можно пудрой маминой замазать, и колени – тоже. Хотя, кто их там под штанами заметит? Разве что Васька… ну, с ним разберёмся. Оо, ой!» – Это Моня спотыкнулся обо что-то на дороге и полетел под горку – тут улочка делала крутой спуск.

Он ещё успел подумать, что всё не так уж и плохо, что катиться – это куда быстрее, чем идти, и – треснулся головой о берёзку, хорошо, она была молодая и тоненькая, – последний факт Моня отметил про себя, но с земли уже не поднялся – мало ли, что ещё может произойти?..

«Полежу тут до заката, – подумал он, – а там пойду, всё равно уже терять нечего. Хорошо ещё мяч не упустил», – и, с любовью погладив пыльные бока своего друга, Моня прерывисто вздохнул и принялся вслух вспоминать все детские стишки и считалочки, какие знал; когда запас их был исчерпан, пришлось переключиться на Пушкина, Лермонтова и Блока, а потом пошёл дождь, под горку потекла вода, стало холодно, промозгло и громко – и Моня, нашёптывая Тютчева, поднялся из лужи, и поплёлся вдоль дороги.

Когда он уже сворачивал на родную улочку и мысленно прорабатывал всю стратегию возвращения домой, его вдруг кто-то окликнул.

– Молодой человек, постойте! Молодой человек!

Вздрогнув, Моня резко обернулся, и, заметив неподалёку, под соседскими орехами, человека, в удивлении остановился.

Это был старик. Берет прибило дождём к его седой голове; пальто липло к телу, сапоги рыжели от глины, и, всё же, несмотря на это, дедушка сиял, как на День рожденья, и делал Моне знаки, чтобы тот подошёл.

Подумав, перекинув с руки на руку мяч, Моня неохотно