Мидавиада [Надежда Васильевна Кремень] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Надежда Кремень Мидавиада


Памяти моей мамы, передавшей мне эстафету.

Его Мудрейшество счастлив

Если бы можно было выбрать для себя вторую жизнь, Мудрейший, несомненно, предпочёл бы свою собственную. Впрочем, в его случае, жизнь, была бы одиннадцатой или даже тринадцатой. Со счёта он давно сбился, да и зачем считать, если каждый день приносит нечто ценное?!

В молодости, когда Мудрейший ещё не был Мудрейшим и мудрость свою напоказ не выпячивал, он наслаждался приключениями, пережить которые довелось не каждому.

Когда же годы сделали его степенным и неторопливым, Мудрейший стал находить удовольствие в обыденных вещах. К примеру, в рассказах о былом, в правдивости которых не посмел бы усомниться даже самый суровый критик.

– Вы обещали рассказать про дедушку… – напомнил малыш Золто, и мочка его носа порозовела от смущения.

В большом каминном зале было прохладно, но никто не разводил огня в надежде на то, что заблудившееся солнце вернётся и заглянет в окна дворца, даря долгожданное тепло. Календарное лето наступило ещё в начале краснолуния, но здесь, в Аштарском ущелье, погода отличалась непредсказуемостью. Мудрейший знал это лучше, чем кто-либо.

– Я всегда держу обещания, – заявил он, – и настоятельно рекомендую вам поступать так же. Как поживает виолончель?

Он в упор посмотрел на Лаэнцу, и та не выдержала – отвела взгляд:

– Виолончель пребывает в добром здравии!

– А уроки фехтования? – обратился он к принцу Рени.

– Велели кланяться вашему Мудрейшеству, – хихикнул мальчик.

– Верно ли я вас понял, друзья мои? – пробормотал Мудрейший, пряча ухмылку. –Не хотите же вы сказать, что забросили все насущные дела ради стариковских воспоминаний?!

Синий Жук потеребил пряжку на туфле и сказал с детской непосредственностью:

– Мы очень-очень хотим знать, что случилось потом!

– Лаадно, – протянул Мудрейший. – Если вы настаиваете… Я постараюсь вспомнить. С чего же всё началось? Ах, да! Когда наступила зима, и с моря задули холодные ветры, жизнь в крепости сделалась почти невыносимой…

Башня Мертвеца

Когда наступила зима, и с моря задули холодные ветры, жизнь в крепости сделалась почти невыносимой. Виной тому был не пронизывающий холод (от помещений бывшей тюрьмы никто не ожидал особого комфорта) и не серый полумрак, быстро ставший привычным. Вместе с последними лучами янтарного солнца с горизонта исчезла надежда.

Тяжёлые волны одна за другой разбивались о скалистый берег, шипели, присвистывали, пенились, так что порой казалось: где-то там, в глубине сонно распахивает алчную пасть неведомое морское чудовище. Совсем скоро, когда непогода доберётся до берегов Тарии, оно вынырнет на поверхность, стряхнёт оцепенение и проглотит маленький, неуютный остров вместе с крепостью из серого камня и всеми её пленниками.

Аграт привалился к стене. Камзол из тонкого сукна, неотъемлемая часть летней униформы, не спасал от холода, но здесь, в крепости, такие были почти у всех. Во всяком случае, у всех, кто передвигался на двух ногах. Размышляя об обитателях башни, Аграт по привычке делил их на людей и мидавов, хотя человеческая половина была отнюдь не однородной.

Аграт нашарил в кармане огрызок угольного карандаша и вытащил из-за пазухи пухлый блокнот в потрёпанном кожаном переплёте. На обложке красовались инициалы «А.В.» Если провести по ним пальцем, можно почувствовать приятную шероховатость тиснения. Этот блокнот Аграт получил в подарок от сослуживцев в день, когда был произведён в чин миртеллиона. Редкое достижение для двадцатилетнего юноши. Впрочем, званием он не гордился даже в те редкие мгновения, когда паргалион Зегда называл его своей «правой рукой». В этом чувствовалась какая-то оскорбительная ирония – рук у паргалиона не было вовсе, только лапы.

Сказать по правде, Аграт Велссим имел все основания считать себя человеком заурядным. В нём не было ничего, что хоть сколько-то помогло бы выделиться из толпы. Средний рост и вес, обычный для тарийца цвет глаз и волос, непримечательные черты лица – всё способствовало тому, чтобы оставаться незамеченным даже там, где все были на виду.

Вот и сейчас, когда он сидел на каменной плите с карандашом и блокнотом в руках, люди и мидавы то и дело проходили мимо, но почти никто не обращал внимания на своего командира. Сидит миртеллион на земле – ну, и пусть его.

Аграту это было только на руку. Каждое свободное мгновение он старался посвящать любимому делу и был рад отсутствию помех.

При всей кажущейся заурядности была у Аграта Велссима одна необыкновенная черта: он любил и умел писать. Прищурив глаза и прикусив язык от усердия, Аграт выводил буквы. Буквы самовольно складывались в слова. Слова объединялись в предложения, а те, в свою очередь, сливались в текст. Тут-то и начиналось самое интересное.

Заблудившись в буквенных дебрях, Аграт становился невидимым не только для тех, кто был поблизости, но и для самого себя. Он то странствовал по обожжённой пустыне, то выходил под парусом в открытое море, тёплое, сверкающее и совсем не похожее на зловещую пену, что со всех сторон подбиралась к острову. В своих литературных грёзах Аграт успел перенестись на далёкие берега, немного повоевать с загадочными туземцами, подняться на ледник, где зубы сводило от холода, а ресницы вмиг покрывались инеем, и с триумфом возвратиться назад. Он бы и дальше сочинял истории о невиданном и неведомом, если бы однажды не испытал настоящее разочарование.

Всё началось с того, что, набравшись смелости, Аграт решился прочитать бойцам некоторые из своих сочинений. Это решение он оправдывал невинным желанием развлечь товарищей. В действительности же им двигала совсем другая, не столь благородная, зато куда более правдивая цель. Аграту хотелось не просто писать, а писать для кого-то.

Нет, вопреки опасениям, его не подняли на смех. Более того, паргалион Хати Хомак даже похвалил слог, хотя, конечно, не мог считаться специалистом в литературных вопросах. Новоявленный автор уже готовился праздновать триумф, когда Вордан Вур из рыжего отряда осторожно заметил:

– Ночью в пустыне холодно. Зуб на зуб не попадает.

Сказав это, он отчего-то смутился и замолчал, разглядывая собственные лапы.

– Холодно, – признал паргалион Хомак. – В Ливарии нам довелось ночевать в пустыне. Кажется, будто зима настала. Лежишь и зябнешь до утра, а песок вокруг так и носит…

Мидавы с готовностью закивали, и Аграт решил, что лучше всего было бы сразу провалиться сквозь землю. В пустыне он никогда не бывал, и в своём описании допустил непростительную ошибку. Провалиться, к его сожалению, не вышло – каменный пол не допускал подобных вольностей. Пришлось спешно переосмыслить собственное творчество, а заодно и жизнь.

Аграт вдруг понял: всё придуманное им до отвращения сказочно, а потому никуда не годится. Писать нужно так, чтобы казалось, будто ты сам стал свидетелем описываемых событий. Точно каждое слово было услышано, каждый жест был увиден лично тобой, а потому ты и только ты, как беспристрастный свидетель, способен открыть миру единственно возможную правду.

Ничего подобного у Аграта, увы, не получалось. В дальних странах он никогда не бывал, кровожадных аборигенов не видел и, по правде говоря, всерьёз сомневался в их кровожадности. Всё детство и всю юность он провёл в казарме. Армия стала его домом, потому что никакого другого дома Аграт не знал или, лучше сказать, не помнил.

Как это обычно случается, на смену разочарованию пришло вдохновение. Аграт решил писать о том, что видит. И пусть теперь на листках его блокнота шумело вовсе не ласковое море, а от крепостных стен веяло отвратительным холодом. Зато он мог без труда описать каждый камень, каждую упавшую на лицо солёную каплю, каждое произнесённое слово и даже то, что так и не было произнесено.

Теперь Аграт Велссим описывал саму жизнь, и его рассказы всё больше походили на дневниковые записи. Не решаясь знакомить сослуживцев со своим творчеством, миртеллион завёл ритуал, который любому другому показался бы странным и даже нелепым. Дописав очередную главу своей правдивой повести, он аккуратно вырывал листок, сворачивал его трубочкой и закупоривал в одну из тех бутылок, что в изобилии водились в здешнем подземелье. Дождавшись темноты, Аграт выбирался за крепостную стену и старался забросить сосуд с бесценным содержимым как можно дальше от берега. Делал он это с единственной целью – сохранить веру в то, что когда-нибудь и у него появится свой единственный читатель. Тот, кто захочет страдать, мечтать и радоваться вместе с ним. Тот, кто увидит мир его глазами, чтобы никогда уже не стать прежним. Тот, кто станет с жадностью впиваться в написанные им строки и нетерпеливо ждать продолжения. Тот, ради кого стоит творить.

Всё это выглядело наивным. Ну и пусть! Аграту нужно, просто необходимо было верить хоть во что-то.

Привычным движением распахнув блокнот, он пожевал кончик карандаша и принялся писать:

На острове мы оказались по вине роковой случайности. Впрочем, это событие стало следствием длинной цепочки других, неразрывно связанных между собой.

Всё началось ранней осенью, когда король Шамшан подписал указ о переселении мидавов из города в специально построенные резервации. В армии эту новость восприняли с возмущением. Короля поддержал только чёрный отряд. И неудивительно – именно его бойцов нововведения отчего-то не коснулись. Думаю, всё потому, что глиман Ривай и новый командир чёрных Шефран Шурс, назначенный вместо погибшего Тиша, безгранично преданы королю и готовы без колебания выполнять любые его приказы. Что касается нашего командира, паргалиона Зегды, и командира рыжих, паргалиона Хомака, то это старые многоопытные бойцы, которые превыше всего ценят безопасность Тарии, и, я уверен, никогда не выступили бы против короля, не будь на то веских причин.

Меня легко упрекнуть в пристрастности, ведь я воспитывался в белом отряде и считаю паргалиона Зегду своим настоящим отцом, каким бы странным это не казалось. В действительности же именно по этой причине мне проще быть объективным. Здесь, в армии, все на виду. Любой проступок, любая ничтожная ошибка быстро становится объектом всеобщего внимания. Здесь невозможно что-либо скрыть, невозможно притвориться другим. Тебя моментально разоблачат и тотчас поставят на место.

Вот почему я ни на мгновение не сомневаюсь в том, что паргалион Зегда – лучший командир. За двадцать три года жизни и десять лет службы мне ни разу не довелось видеть, чтобы он был несправедлив или жесток по отношению к бойцам. В нашем отряде его любят все: люди и мидавы. Впрочем, прошу простить мне это отступление, ведь я намеревался рассказать совсем о другом.

За объявлением королевского указа последовало невиданное прежде событие: бойцы отказались слушаться Ривая, попытавшегося насильно выдворить их из города. Некоторые, правда, переметнулись на сторону чёрного отряда и проявили готовность переселиться добровольно. Я не виню их – каждый волен выбирать свой путь, но, говоря «каждый», я имею в виду свободу для всех, без исключения.

Нам, людям, было дозволено остаться в Туфе. Вероятно, таким образом Шамшан пытался расколоть армию, рассредоточить её, обезопасив себя от возможных волнений, но вышло с точностью до наоборот. Почти никто не пожелал подчиняться. Мидавы оставались в городе, а люди устами вашего покорного слуги выразили намерение сохранять единство с ними, чего бы это ни стоило. Скажу сразу: цена оказалась непомерно высока.

Трагедия случилась в ночь на двадцать четвёртое Листопадня. Когда-нибудь седой историк придумает для той ночи собственное поэтическое название. К примеру «Ночь Кровавой Луны» или «Ночь Обагрённых Листьев». Надеюсь, это произойдёт нескоро. Лишь когда мидавы и люди забудут имена погибших, перестанут слышать их крики, ощущать запах гари, видеть кровь на мостовых. Тогда эта ночь станет лишь одной из печальных страниц тарийской истории, пока же она – самое страшное воспоминание для всех нас. Я пишу эти строки в надежде отсрочить забвение и сохранить память о том, что произошло на самом деле.

Глубокой ночью, когда все огни давно погасли, оставив город во власти багряного лунного света, бойцы чёрного отряда под предводительством самого Ривая начали «зачистку». Первоначально они намеревались просто отловить белых и рыжих мидавов в их домах и отправить в ссылку, но те оказали неожиданное сопротивление. Весть о вероломном нападении мгновенно облетела город. На улицах начались бои.

Паргалион Зегда первым поднял белый отряд. Паргалион Хомак с рыжими присоединился позже, когда счёт наши потерям уже вёлся на сотни. Многие были убиты. Другие бежали из Туфа в надежде найти защиту у Вольного племени. Осуждать последних я тоже не стану. Всякий, кому довелось оказаться в ту ночь на улицах Лилового квартала, надолго запомнит отвратительный запах смерти, сгустившийся между домами. Кровь буквально текла по мостовым, и, если кто-то посмеет упрекнуть меня в преувеличении, то лишь тот, кому не довелось увидеть этого собственными глазами.

Вскоре вспыхнули пожары. Было ли это случайностью или порождением чьей-то злой воли мы уже не узнаем. Не стану пугать читателя подробностями. Скажу лишь, что к рассвету мы полностью утратили контроль над кварталом.

Ривай теснил нас к окраине, очевидно, пытаясь лишить укрытия, чтобы раздавить, окружив со всех сторон. К тому времени мы потеряли большую часть бойцов и, если бы ему удалось реализовать свой замысел, мгновения объединённого отряда были бы сочтены.

Своим спасением мы обязаны мудрости нашего командира. Паргалион Зегда да озарят луны его путь! – разделил своё крошечное войско на две части и отправил первую к плохо охраняемому порту. Сам же, встав во главе второй, притворился, что отступает. Так нам удалось захватить ладьи королевского флота – не самые быстроходные, зато маленькие и маневренные суда. Следуя первоначальному плану, мы вывели из гавани три корабля. На них паргалион собирался переправить отряд в Миравию, под покровительство короля Витаса и маршала Нордига.

Сначала всё шло, как задумано. Паргалион сумел отвести остатки войска подальше от города, к Ведьминой косе. Если моему читателю не доводилось бывать в Тарии, это название может привести его в замешательство. В действительности, Ведьмина коса – не что иное, как полуостров, отделённый от суши узким перешейком. Это место было выбрано им неслучайно – численное преимущество чёрных утрачивало там всяческий смысл, поскольку преодолеть самое узкое место одновременно могли восемь – десять бойцов.

Так остаткам бело-рыжего отряда удалось с минимальными потерями прорваться к морю.

Мы погрузились в ладьи, намереваясь отплыть в Миравию. Только тогда нам удалось окончательно подсчитать потери. Всего на трёх кораблях уходило триста мидавов и около ста человек. Жалкие осколки трёхтысячного войска!

Все были подавлены и разбиты. Бегство больше не представлялось избавлением, а ведь мы ещё даже не догадывались о том, какие испытания готовит нам судьба.

Ривай оказался куда более опасным противником, чем можно было вообразить. Потеряв часть отряда на Ведьминой косе, а заодно и упустив беглецов, он, как выяснилось, не утратил самообладания. Стоило нам отойти от берега, как на горизонте показались корабли королевского флота. Путь в Миравию был отрезан.

Тогда-то паргалион Зегда и принял решение, определившее нашу дальнейшую судьбу. Он приказал взять штурмом Башню мертвеца, крепость на уединённом острове, которая на протяжении нескольких веков служила тюрьмой для самых опасных преступников. То есть, преимущественно для тех, кто посмел покуситься на королевскую власть.

Захватить крепость оказалось нетрудно – охранялась она не лучшим образом. Это и понятно: к чему беспокоиться, когда сама природа окружила маленький клочок суши острыми скалами?!

Проникнуть за крепостные стены на корабле можно лишь через канал, вырубленный в толще породы. Его ширина не больше двадцати шагов, так что крупному судну вроде каравеллы или галеона путь сюда заказан. Мы же легко вошли внутрь на своих крошечных ладьях, не встретив никаких преград вроде кольев или решётки. Как выяснилось позже, решётка, закрывающая проход, существует, но в тот день никто и не думал её запирать. Тюремная охрана так увлеклась празднованием дня тарийской гвардии, что попросту не заметила нашего появления. Если бы они опомнились чуть раньше, нам пришлось бы несладко – оружия в крепости хватает. Впоследствии мы воспользовались им для того, чтобы сдерживать корабли, пытавшиеся атаковать остров.

Моему читателю, должно быть, любопытно, что стало с заключёнными.

Когда мы захватили крепость, паргалион Зегда приказал изъять и изучить все документы. Ваш покорный слуга занимался этим лично, и вот, что удалось выяснить. Большую часть узников крепости составляли осуждённые за политические преступления ещё при бывшем короле, Тире Двенадцатом. Встречались и недовольные новым режимом. Все прочие: разбойники, убийцы, поджигатели составляли неубедительное меньшинство. Разумеется, осуждённых за уголовные преступления мы оставили в тюремных камерах, взяв на себя труд кормить и поить их. Остальные были выпушены на свободу, если, конечно, так можно назвать тюремный двор и крепостные стены. Паргалион Зегда считает, что эти люди могут быть полезны в случае штурма, пока же они бесцельно шатаются среди нас, уничтожая и без того скудные запасы провизии.

Недавно мы, правда, начали тренировать желающих, и таковых оказалось немало. Думаю, люди понимают, что выбраться наружу без боя не удастся, и хотят подготовиться к сражению. Какими бы наивными ни казались подобные суждения, иметь один шанс из тысячи всё же гораздо лучше, чем не иметь ни одного.

– Всё пишешь? – раздалось над ухом.

Аграт вздрогнул от неожиданности. Огрызок карандаша выскользнул из онемевших пальцев и покатился по брусчатке.

– Виноват, господин паргалион! – он вскочил и вытянулся в струну. Карандаш так и остался лежать в ложбинке между камнями.

– Ни в чём ты не виноват, – Зегда тяжело опустился на землю, кивком головы приглашая собеседника сесть рядом. – Пиши, если пишется. Запрещать не стану. Мне нынче снова записку подкинули.

– Ривай?

– А то как же. Его работа. Знаешь, что подлец выдумал?

Аграт мотнул головой. Как бы ни было любопытно, он старался задавать поменьше вопросов.

– Стрела прилетела, – ответил на его молчание Зегда. – Всё точь-в-точь как в прошлый раз. Только слова другие: «Сдай крепость или пожалеешь. Твой щенок у нас». Каково?

– О чём это они? – насторожился Аграт.

– Пугать меня вздумали мерзавцы! – прищурился паргалион. – Думают, провести Закари Зегду на бобах, да только не на того напали!

Спрашивать не следовало, но Аграт всё равно спросил:

– Это они про Зебу? Неужели правда?

– Неправда! – рявкнул Зегда так громко, что даже часовой с малой башни на мгновение повернул голову.

После, завидев командира, вновь отвернулся и сделал вид, что внимательно изучает горизонт.

– Блефует Ривай, – пояснил Закари, понизив голос. – Нет у них моего сына. Я чуял.

– Дозвольте спросить, господин паргалион…

– Дозволяю.

– Каково это – чуять?

– Потом сам уз… – начал было Зегда, после вдруг замолчал и оглядел Аграта с нескрываемой жалостью. – Не узнаешь. Всё забываю, что ты не мидав. Как тебе объяснить-то? Чуять – значит, предвидеть что ли. Это когда ты знаешь, что есть или будет. Усёк?

– То есть вы можете видеть будущее?

– Видеть? Бывает, что и так. А, чаще всего, мы просто чувствуем. Понимаешь?

Аграт вздохнул:

– Боюсь, что нет.

Он и сам часто забывал, что не мидав. Трудно быть человеком в тарийской армии. Ещё труднее признавать это.

– Я тоже хотел тебя кое о чём спросить, – пробурчал Зегда.

Непосвящённому могло показаться, что он сердится. В действительности, паргалион был явно смущён и раздосадован.

Аграт с готовностью кивнул:

– О чём угодно, господин паргалион!

– Почему ты здесь?

Должно быть, лицо у Аргата сделалось удивлённым, потому что Зегда тотчас пояснил:

– Я вот о чём: ты ведь человек, миртеллион. Это не твоя война, верно?

– Я – человек, – он потупился. Произносить эти слова было отчего-то неприятно.

– Не думай, что я хочу тебя обидеть, – Зегда говорил осторожно, будто оправдываясь, – но ведь ты не обязан этого делать. У меня не было другого выхода. У тебя был. Никто не стал бы тебя преследовать. Ты мог сбежать, исчезнуть, раствориться среди людей. И всё же ты здесь. Почему?

– Я – человек, – Аграт постарался сдержать горькую улыбку. – Возможно, причина как раз в этом.

Паргалион Зегда не улыбнулся. Мидавам этого не дано.

Исчезновение

Новые места – как новые люди. Поначалу они вызывают любопытство, только вот любопытство это может быть разным. В некоторых случаях оно граничит с восхищением, в других смешано с тревогой, а порой и с настоящим трепетом. Новые места всегда загадочны, но стоит узнать их получше, и они утрачивают новизну, входят в привычку, как вечернее чаепитие или утренняя чистка зубов.

Когда Селена впервые оказалась в пещере мэтра Казлая, это место выглядело зловещим. Справедливости ради стоит заметить, что и сам хозяин нарочно подливал масла в огонь, пытаясь напугать своих пленников. Если бы тогда кто-нибудь сказал Селене, что шестнадцать лун спустя она вернётся сюда по собственной воле, она ни за что бы не поверила, но правда зачастую бывает удивительнее любого вымысла.

Повод для визита у неё был вполне уважительный. Вряд ли кому-то придёт в голову считать желание повидаться с друзьями неуважительным поводом. К тому же, горный воздух полезен для здоровья. А ещё приятен. И, кроме того, в горах можно найти множество редких растений для гербария, и бабочек, и змей, и разных дивных жуков.

Вот неполный список доводов, приведённых Селеной в споре с родителями.

Здесь уместно пояснить, что произошло. А произошло вот что.

Не далее, как две луны тому назад Селена получила письмо от Зебу, написанное рукой мэтра Казлая, в котором мидав приглашал её посетить их уединённое жилище. Никлас высказался против. Вилма, вопреки ожиданиям, дочь тоже не поддержала. Кроме того, цинично заявила, что собрать приличный гербарий в начале Тонколедня вряд ли удастся. Никлас же присовокупил к этому едкое замечание о том, что бабочки и прочие насекомые давно спрятались от непогоды, поэтому естественнонаучные опыты разумнее отложить до весны.

Тогда-то Селена и выдала свой последний довод. Она заявила, что отложить дружбу до весны невозможно, что она ужасно скучает по Зебу и даже немножечко по Коту, что она не насекомое, а потому зимы не боится и что, если ей не будет позволено отправиться к друзьям, это сделает её самым несчастным человеком на свете. Родители посмеялись, обменялись многозначительными взглядами и согласились.

Сборы не заняли много времени. Уже через несколько дней Селена с отцом выехали в сторону Ристона, куда должен был наведаться по делам мэтр Казлай.

Там Никлас передал её на поруки старому другу и спешно повернул назад (придворная служба не допускает длительных отлучек), а Селена с Казлаем, Котом и Зебу отправились на юг, чтобы уже на следующий день оказаться в горах.

В начале зимы это место выглядело совсем не так, как в разгар лета. Лишённые листьев ветви кустарника тонко поскрипывали на ветру. На камнях нежной пеленой блестела изморозь. Сухая растрескавшаяся земля куталась в покрывало из прелой листвы. Природа ждала снега, чтобы прикрыть неприглядную серость, но и в этой скучной поре было своё очарование.

К примеру, тропа в такую погоду как нельзя лучше подходила для бега наперегонки.

Сначала Кот отказался участвовать в состязании, назвав его детской забавой, но когда Зебу трижды обошёл Селенину лошадь, решил вкусить славы. Теперь Селена скакала на Майле, а Кот гарцевал на Зебу, смешно впиваясь когтями в пятнистую холку. Должно быть, мидав не терял времени даром. Обогнать Майлу ему и раньше было несложно, а сейчас он буквально срывался с места, не оставляя сопернице ни единого шанса на победу.

– Мы устали, – выдохнула Селена, в очередной раз проиграв гонку. Говоря «мы» она имела в виду себя и лошадь, хотя последняя не проявляла никаких признаков усталости. – Ты непобедим, Зебу!

– Кто-то сказал «Зебу»?! – лениво отозвался Кот, вытягиваясь на спине мидава. – Можно ли приписывать лошади победу наездника?! Если бы в забеге выиграла ты (чего, разумеется, никак не могло случиться), я не стал бы поздравлять с победой твою кобылу…

– Я не лошадь! – буркнул Зебу.

– Конечно, нет, друг мой собака! – подначил Кот.

Всякий раз, когда друзья начинали перепалку, их разговор почти полностью утрачивал какой-либо смысл.

– Я не собака! – огрызнулся Зебу, попытавшись цапнуть Кота. Сделать этого ему, конечно, не удалось.

– Тогда я не кот! – елейным голосом пропел Кот, устраиваясь поудобнее.

Зебу глухо рыкнул:

– Если бы не ты, я мог бы бежать ещё быстрее!

Кот потёр мордочку:

– Если бы не я, ты проиграл бы с позором, друг мой собака!

– А ну слезай! – потребовал Зебу.

Это ещё зачем?!

– Сейчас я тебе покажу «с позором»! Слезай немедленно!

– Ещё чего!

– Слезай, вредный комок шерсти!

– Не видишь, я отдыхаю?!

– Не вижу и видеть не хочу! Слезай по-хорошему!

Кот хотел было что-то возразить, но Зебу явно не собирался слушать. Встряхнувшись, он сбросил Кота на землю и потребовал:

– Бежим ещё раз! Сейчас увидишь, на что я способен!

Селене совершенно не хотелось повторять забег, но спорить она не стала. Пусть Зебу потешит самолюбие и, заодно, утрёт нос зловредному Коту. Она даже решила было немного поддаться, чтобы поддержать друга, но этого не потребовалось.

Зебу стрелой сорвался с места, и Селене пришлось изо всех сил подгонять Майлу, чтобы не упустить его из виду. Некоторое время ей удавалось не отставать, но после мидав набрал скорость и скрылся среди скал. Это означало завершение гонки – дальше тропа сужалась и начинала петлять вдоль обрыва.

Селена осадила лошадь и двинулась шагом. Спешить не имело смысла – забег, в любом случае, проигран. Вскоре её догнал Кот.

– Видела?! – в его голосе слышалось ликование. – Мой ученик делает успехи!

– Зебу был прав! – мстительно заявила Селена. – Без тебя он может бежать гораздо быстрее.

– Какая чушь! Я маленький и лёгкий!

– Вовсе ты не маленький! По крайней мере, для кота ты очень даже большой.

– Что ты знаешь о котах, девочка?!

– Знаю, что коты ловят мышей, а не бегают наперегонки с лошадьми!

– Хочешь сказать, ты никогда не слышала историю о коте-призраке?

– Призраков не бывает!

– Это как посмотреть…

– Пытаешься меня обмануть?!

Кот в три прыжка обогнал лошадь, уселся посреди дороги, преградив путь, и скорчил обиженную мину:

– Считаешь меня лжецом?

– Вовсе нет, – смутилась Селена. – Просто мне кажется, что ты… немного привираешь.

– Немного?

– Самую малость.

– Привираю?

– Вроде того.

– Ничего подобного! – фыркнул Кот. – Если хочешь знать, в моих историях – сама жизнь. Вот послушай…

– Зебу, должно быть, заждался, – осторожно напомнила Селена.

– Ерунда! Собаке нужно отдохнуть!

– Он не собака!

Кот закатил глаза:

– И эта – туда же! Если собака не собака, то я не кот! А, между тем, коты-призраки действительно существуют. И у меня есть тому доказательство. Это случилось в Ливарии семьсот тридцать шесть лун тому назад. Ты спросишь: откуда такая точность? Поясню. Информация получена мной из секретных источников близких ко двору. В то время Ливарией правил король Плимор Чернолоб. Его прозвали так потому…

– … потому, что у него было большое родимое пятно над левой бровью. Только это неправда.

– Что значит «неправда»?! – взвился Кот. – По-твоему у него не было пятна?

– По-моему, семьсот тридцать шесть лун тому назад в Ливарии правил его сын, Плимор Четвёртый по прозвищу Бессмертный.

– Да какая разница, кто там правил?! К моей истории это не имеет никакого отношения.

– Ладно. Продолжай.

– У короля быт кот…

– У какого короля?

– У Плимора Черно… Да ну тебя! У какого-то короля. Если будешь перебивать, я больше ничего не расскажу.

Селена примирительно подняла руки:

– Молчу, молчу.

– Сразу бы так! Совершенно не дают сосредоточиться! Был, значит, у короля кот ливарийской породы. Шерсть длинная и гладкая, как шёлк. Специально нанятые слуги её частными гребнями вычёсывали дважды в день. Глаза – точно чайные блюдца, когти алмазные, на ушах – рысьи кисточки. Не кот – загляденье. Однажды решил король по морю на кораблике прокатиться. Он до морских прогулок был большой охотник. А чтобы с котом ни на день не разлучаться, повелел и его взять. Вышли они в море, а там…

Селена проснулась от того, что предплечью было колко. Хотела перевернуться на бок, но кровать вдруг зашевелилась и фыркнула.

– Просыпайся! – взвизгнул кто-то голосом Кота. – Зебу пропал! Его нет! Просыпайся, слышишь?!

Селена открыла глаза. Выяснилось, что она лежит на лошадиной холке, уткнувшись лицом в гриву, а рядом сидит Кот. Да не просто сидит – скребёт её по руке когтями.

– Нельзя ли полегче?! – возмутилась она, вытягиваясь в седле. – Больно же!

– Иначе тебя было не разбудить, – стал оправдываться Кот. – Уж я и так, и эдак…

Селена огляделась. Теперь они стояли посреди того самого узкого ущелья, где должна была завершиться гонка. Зебу поблизости не было.

– Мидав пропал, – пояснил Кот. – Я даже в пропасть заглянул – нигде нет.

– Ты меня усыпил! – догадалась Селена. – Нарочно выдумал дурацкую историю про кота с алмазными когтями! Но зачем?! Зачем ты это сделал?!

Кот потупился:

– Скажем так: я был обижен.

Всё это время он сидел перед лукой седла, опираясь лишь на задние лапы. Более подходящего случая и не придумаешь.

– Обижен, – протянула Селена. – Понимаю. Зато теперь обижена я!

С этими словами она пришпорила лошадь. Не ожидавший такого вероломства Кот кубарем полетел на землю.

– Зебу давно дома! – крикнула на скаку Селена. – Счастливо оставаться!

Вопреки её ожиданиям, Зебу в пещере не оказалось. Не было его ни в окрестностях корявой сосны, ни у водопада. Об этом сообщил вернувшийся Кот. Несмотря на обиду, он держался с достоинством. Назвал Селену «вздорной девчонкой», демонстративно пригладил взъерошенную шерсть и сел греться к камину, точно ничего не случилось.

Зато мэтр Казлай вдруг забеспокоился.

– Пойдём, Кот, – потребовал он. – Поищем. Скоро стемнеет…

– Стемнеет, – проворчал Кот, – И что с того? Если он по глупости забрёл, куда не следует, то пусть сам и выбирается!

– В горах опасно! – вспыхнул Казлай. – Ты это знаешь не хуже меня. Зебу мог провалиться в расщелину, мог попасть под обвал…

– Или соскользнуть в пропасть, – прошептала Селена.

– Или достаться на ужин горному троллю, – передразнил Кот.

– Не болтай глупостей! – осадил его Казлай. – Мы идём искать мидава. Это не просьба!

Неспешно поднявшись Кот вразвалку заковылял к выходу. Селена хотела пойти следом, но мэтр Казлай остановил её движением руки:

– Жди нас тут и не выходи, что бы ни случилось!

– А что может случиться? – насторожилась она.

– Всё, что угодно.

Сказав это, мэтр Казлай накинул куртку и вышел с обычной поспешностью.

«Всё, что угодно», – мысленно повторила Селена. Странное дело! Зебу пропал и неизвестно, найдётся ли. Глупость какая-то! Зачем ему, спрашивается, понадобилось уходить из ущелья?!

А сама-то она хороша! Слушала басни, развесив уши. Хотя, если подумать, она ни в чём не виновата. Это всё Кот! Если бы не он, ничего бы не случилось. Обиделся он, видите ли! Скажите, пожалуйста, какая цаца!

Селена живо представила, будто Кот сидит у огня в любимом кресле мэтра Казлая.

– Это всё ты! – упрекнула она воображаемого Кота.

Тот скорчил оскорбительную гримасу.

– Ах, так! – возмутилась Селена.

Скинув башмак, она запустила им в несуществующего Кота. Тот лишь фыркнул в ответ.

В это время с улицы послышался тоненький хруст. Кто-то шёл по тропинке к пещере. Поначалу Селена решила, что это Казлай и Кот решили вернуться, но вскоре услышала человеческую речь. Разговаривали двое.

– Посмотри, кто там, – велел один, и голос его показался Селене смутно знакомым.

– Слушаюсь, господин… – начал второй, но так и не договорил. Первый оборвал его на полуслове:

– Иди, у нас мало времени!

Селена заметалась из стороны в сторону, ища укрытие, и не придумала ничего лучше, чем спрятаться за креслом. Спустя мгновение, прикрывавшая вход кожаная завеса мягко зашуршала. Кто-то вошёл в пещеру.

– Здесь никого нет, – сообщил он.

– Жаль! – отозвались снаружи тем же знакомым голосом. – Я думал, что застану его врасплох.

– Похоже, они недавно ушли, – пояснил тот, что был внутри. – Камин ещё горит.

Он сделал несколько шагов по гулкому полу. Селена вжалась в стену. Шаги стихли, но понять стоит ли незваный гость на месте или просто ступил на ковёр, было невозможно.

– Здесь кое-что есть, – прогрохотало поблизости. – Желаете взглянуть?

– Что там ещё?! – откликнулись с неохотой.

Селена прикрыла рукой рот, а, заодно, и нос. Казалось, тот, кто стоит в паре шагов, слышит её дыхание.

– Башмак, господин…

– Что за глупость! Зачем мне башмак?!

– Он лежит в кресле. Что бы это значило?

– Выходи! – скомандовали с раздражением. – Мы должны доставить щенка, а с этим мерзавцем я ещё разберусь.

– Прикажете оставить всё как есть? – в голосе подчинённого послышалось разочарование. – Я мог бы устроить поджог или…

– В этом была бы чудесная ирония! – одобрил командир. – Но нет. Ничего не трогай. Они не должны догадаться, что мы здесь были. За мной!

Дождавшись, когда занавес прошелестит во второй раз, Селена выбралась из-за кресла.

Как он сказал? «Мы должны доставить щенка»? Зебу! Выходит, он не упал в пропасть и не застрял в расщелине! Его похитили! Но зачем? Кто эти люди? Что им нужно?

Мысли закружились с невероятной скоростью. Надо срочно найти мэтра Казлая! Надо предупредить его! Надо действовать!

Стоп! Селена схватилась за голову, пытаясь сосредоточиться. Эти двое уходят. Если не проследить за ними прямо сейчас, то где потом искать Зебу? Мэтр Казлай велел не выходить из пещеры, но ведь это не прихоть. Это вопрос жизни и смерти!

Времени на размышления не оставалась. Походя обувшись и, схватив на бегу, плащ, Селена выскочила на улицу.

Голоса отдалялись. Теперь они глухо звучали из-за скалы, значит, говорившие спускались вниз по тропе. Стараясь наступать на сухую траву, а не на хрусткие камешки, Селена помчалась следом.

Выследить мерзавцев будет несложно. Ясно, что они идут в деревню. Должно быть, где-то там и держат Зебу. Нужно только найти их укрытие, а там – дело за малым: вернуться, разыскать мэтра Казлая и всё ему рассказать. Вот бы сейчас он был рядом! И Кот тоже!

На Кота Селена больше не злилась. Пусть он вредный, пусть самолюбивый до крайности, но ведь он – друг, а эти двое… Зачем им Зебу? Что они задумали?

Сердце гулко ухало в горле. В висках стучало.

Только бы не отстать! Только бы не потерять их из виду!

Подходить слишком близко Селена всё же не решилась. Так и держалась шагах в тридцати. Не хватало ещё, чтобы её выдал некстати хрустнувший под каблуком камень!

Когда незнакомцы скрывались за очередным выступом, она бесшумно преодолевала разделявшее их расстояние и осторожно наблюдала, пока вновь не теряла из виду. Иногда тропинка начинала петлять слишком часто, и тогда оставалось полагаться на слух. Мужчины переговаривались вполголоса, но, судя по всему, скрывались не слишком тщательно.

В горах сгущались сумерки – самое подходящее время для слежки. В такую пору преимущество на стороне наблюдателя – можно видеть всё и при этом оставаться невидимым. Набросив на голову капюшон, Селена поглубже завернулась в плащ. Теперь, если кто-то из преследуемых и догадается оглянуться, то, скорее всего, примет её за дерево или каменную глыбу.

Она была уверена в том, что придётся идти до самой деревни, располагавшейся в двух тарелах, но мужчины вдруг свернули с тропы. Пригнувшись, Селена пробралась следом и спряталась за каменным выступом.

Выползшая из-за туч луна ненадолго осветила расщелину, и Селена разглядела людей, столпившихся возле неприметной деревянной повозки с тентом из растрескавшейся кожи. Внезапно один из них зашевелился, и над его плечами взметнулись ленты. Змеерукий! От неожиданности Селена замерла без движения, прижавшись к холодному камню.

– Мы давно вас ждём, – рявкнули из темноты, когда мужчины подошли ближе. – Надеюсь, вы сделали всё, что нужно, Флаппер?

Командир поклонился:

– Не беспокойтесь, господин глиман. Я обо всём позаботился.

Подойдя к повозке, Рати Ривай отодвинул край тента и заглянул внутрь:

– Я знал, что вам можно доверять! Его Величеству нужны сообразительные и преданные слуги. Если вы и впредь будете так же полезны, можете рассчитывать на тёплое место при дворе.

Флаппер вновь согнулся в поклоне, но глиман был не намерен церемониться.

– Вперёд! – велел он. – Надеюсь, щенок не придёт в чувство до самого Туфа.

Люди и змеерукие выстроились впереди повозки, кучер причмокнул и колёса завращались. Процессия двигалась тихо и слаженно, лишь хруст камней выдавал её присутствие.

Несколько мгновений Селена провожала взглядом повозку. Там, под кожаным тентом, лежал не дождавшийся помощи Зебу.

Она должна что-то предпринять! Должна что-то придумать! Сейчас! Немедленно! Времени на раздумья не осталось!

Повинуясь какому-то необъяснимому порыву, Селена помчалась за повозкой. На повороте, когда процессия скрылась за скалой, она разбежалась и нырнула под тент, зацепившись за что-то плащом. Ткань затрещала, Селена распласталась на устланном соломой полу, с ужасом прислушиваясь. К счастью, повозка продолжала двигаться. Её вторжение осталось незамеченным.

План короля Витаса

В королевской гвардии Занозе нравилось. Не то чтобы она была сама не своя от службы, а всё же тут тебе и крыша над головой, и кормёжка, и новые блестящие сапоги. В былые времена таких сапог она, понятно, могла хоть сотню с проезжих купцов снять, только не по-людски это. У разбойника что за житьё? То как шакал по лесам бегаешь, то сидишь, как сыч, башкой вертишь, дожидаешься. А чего дожидаешься – дело ясное. Придут, стало быть, завернут белы рученьки и потащат прямёхонько на виселицу.

Так что в королевской гвардии, как ни крути, лучше. Тут тебе и почёт, и уважение. Заноза и звалась-то теперь никакой не Занозой, и имени своего с непривычки чуралась. Король-то не сбрехал. Взял и подписал своим высочайшим указом, чтобы считалась она отныне девицей Бурбеллой Чиноза купеческого звания. Теперь дворня перед ней шапки ломала, а кавалеры всех мастей ковриками стелились. Заноза, знай себе, посмеивалась. Невдомёк им, дуракам, что тятенькиного наследства у неё всего-то нос курносый да брови лохматые.

Король, правда, монетой не обижал. Уж как ни гневалась королева, как не серчал маршал Нордиг, как ни твердили они, что на потешную гвардию такие деньжищи тратить не годится, Витас точно не слышал. Недавно даже приказал пошить гвардейцам новую форму. Теперь Заноза, как и все, носила узкие чёрные штаны из оленьей кожи, сапоги до колен с серебряными пряжками, короткий плащ и тулейку с фазаньим пером. Под плащ полагалось надевать доспех из железных пластин, но это только на войне. И хорошо. Доспех-то он тяжеленный. Заноза как в руки взяла, так чуть пополам не согнулась. Виду, правда, не подала. Хрюкнула, носом шмыгнула и выпрямилась, будто так и было задумано.

За последние две луны замуж её звали четырежды: два гвардейца, мелкий купчик и разорившийся вельможа. Вот что доброе тятенькино имя делает! Заноза сперва посмеялась от души. Только когда один из гвардейцев и купчик пожелали драться на шпагах, заявила, что ни за кого из них не пойдёт, а лучше пойдёт спать, потому как завтра вставать затемно на учения.

Деньги она не транжирила, абы что не покупала. Всё, что ни сбережёт – под матрац. Это только дураки растратят, разбазарят и с носом останутся, а Заноза была не дурочка. Для себя она твёрдо решила: королевская служба не на веки вечные. Настанет денёчек – выйдет она из дворцовых ворот, да не с пустыми руками. Тогда можно будет и домик присмотреть, и коровку, а у домика палисадник разбить. Чем не жизнь?

А что замуж ей не выходить, так это даже и хорошо. Эти-то кавалеры вмиг разбегутся, как узнают, что приданого за ней – кот наплакал. Да, и шут с ними! Заноза привыкла жить одна, сама себе хозяйка, и отчёта никому давать не собиралась. Ещё чего недоставало!

Взять хоть того купчика. Вышла бы она за него, к примеру, так что же? Пришёл бы он домой и хрясь кулаком по столу: «Жена, подавай обед, да поживее»! И ведь ухватом не отходишь – муж, всё-таки. Нет уж, лучше она как-нибудь сама, со своим разумением. А ухажёры эти пусть себе другую поищут, побогаче да подурнее.

В королевской гвардии, кроме Занозы, служила только одна девица – Риша по прозвищу Безголосая. Это её за то так называли, что была немая с рождения. Гараш говорит, прежде она жила в доме ведьминой племянницы. А дядька её – король нищих. Под землёй правит. В эти басни Заноза не очень-то верила, а спросить саму Ришу никак не могла. Дружбы между ними не сложилось – Заноза Ришиного языка не понимала, а та и не настаивала. Вот Гараш – тот всё разбирал. При надобности мог быть между ними переводчиком, да надобность выпадала нечасто.

Заноза в их дела не лезла. Сидят себе, руками машут, невесть о чём болтают. Ну и ладно. Тут, как говорится, третий лишний.

В общем, когда король вызвал к себе всех троих, Заноза даже чуток удивилась. С чего бы это, спрашивается? Оказалось неспроста. Витас он вообще себе на уме, ничего просто так не делает. Ну, да оно и понятно – король как-никак, не смотри, что малолетний. Короли они сызмальства хитрости всяческие постигают.

Вот, стало быть, Витас на гвардейцев снизу вверх поглядел (росточку он был невеликого), щёки раздул и говорит:

– Есть у меня для вас задание.

И смотрит хитро так, точно испытывает. Все, понятно, молчат. Тогда король хмыкнул, руки на груди сложил:

– В Тарии вторую луну чудные дела творятся.

Гараш нахмурился, ноздри раздул – волнуется, значит. А король – опять о своём:

– Мне донесли, что мидавы во главе с паргалионом Зегдой заблокировались на острове, в башне, где раньше содержались заключённые.

Гараш и отвечает:

– Это башня Мертвеца на острове Ройа.

– Далеко ли от него до берега?

– Около трёх тарелов.

У короля глаза изумрудами загорелись:

– Отчего же не выкурят их оттуда, как думаешь?

– Остров неприступен для кораблей. Башни хорошозащищены. Они служили тюрьмой больше трёхсот лет.

– Говорят, Зегда приказал выпустить всех заключённых…

Гараш плечами пожал. Дескать, говорят и пусть их. А король руками махнул. Это, вроде как, подойдите поближе:

– По моим данным на острове сейчас не меньше семисот мидавов. То есть добрая треть всей тарийской армии. Если нам удастся освободить их и переманить на свою сторону…

Сказал и улыбнулся, а пояснять ничего не стал. Только Гараш и без того понял:

– Если мидавы будут у нас, можно готовиться к сухопутному сражению.

– Точно, – король явно был довольнёхонек. – Схватываешь на лету. Только тут есть одна загвоздка. Маршал Нордиг отказывается посылать помощь. Хочет сначала убедиться, что мидавов там действительно много. Если вступим в битву с Шамшаном, то понесём серьёзные потери, а ведь может оказаться, что овчинка выделки не стоит. В целом, я с ним согласен, но методы у маршала не те. Будем тянуть время – мидавы могут выбраться сами. И что тогда?

– Тогда они явятся сюда и будут просить защиты у миравийской короны.

– Я в этом не уверен. Они могут отправиться в Стребию, в Ливарию, да куда угодно! Этого нельзя допустить!

Когда король сердился, лоб у него становился красным, а на висках жилки вздувались. Вот и сейчас зашипел Витас, запунцовел. Сразу видать: до смерти ему охота прибрать под крылышко мидавов.

– Это, – говорит, – и будет вашим заданием. Отправляйтесь в Тарию сегодня же. Узнайте точное количество запертых в башне и передайте паргалиону Зегде, что помощь из Миравии уже близко.

Гараш опять нахмурился:

– Попасть на остров невозможно. Как же мы свяжемся с Зегдой?

Тут Витас глаза закатил, губы поджал:

– Что это? Саботаж?! Предательство?! Для моих гвардейцев нет ничего невозможного! Поезжайте и добудьте мне сведения!

Гараш резко так кивнул – чуть себя подбородком в грудь не тюкнул, на каблуках развернулся и пошёл. Риша – за ним. Заноза тоже хотела, но король не пустил:

– Для тебя у меня другое задание.

Ну, и хорошо, что другое. Ну, и славно. Занозе в Тарию соваться резону не было – схватит её Шамшан, и всё. Поминай, как звали. Нет уж, лучше она тут как-нибудь…

Оказалось, всё куда хуже. Король костяшками пальцев похрустел. Он всегда так делал, когда собирался гадость сказать:

– Будешь сопровождать её Высочество в Стребию.

– Лайду?! – Заноза так взвизгнула, будто перед ней и не король вовсе. – Нет уж, ваше Величество, хоть казните – никуда с этой поганкой не поеду!

Витас прищурился недобро:

– Я разве не король?! Может, у тебя другое начальство есть, повыше?

Тут Заноза и смикитила, что дела её плохи. Рассердится Витас – выгонит к медвежьей бабке. Пахла вся эта история скверно. Пришлось выкручиваться. Заноза пополам согнулась, харю пожалостнее скорчила:

– Прощения просим, ваше Величество!

Витас улыбнулся, только не весело, а как-то брезгливо, точно хромую мышь увидал и говорит совсем другим голосом:

– Мне, Бурбелла, кроме тебя, рассчитывать не на кого. Ты с её Высочеством в доброприятельских отношениях и знаешь её лучше других.

Заноза опять не выдержала:

– В каких же, как вы изволили выразиться «доброприятельских», когда эта дрянь меня едва в тюрьму не упекла?!

Витас вздохнул скорбно, точно посочувствовал:

– Понимаю. Но и ты пойми: королева Клибелла завалила мою матушку письмами. За то время, что Лайда гостит у нас, четырежды писала. Почему, спрашивается?

– А я почём знаю? – брякнула Заноза и рот ладонью прикрыла. Как-никак с королём разговаривает.

А тот будто и не заметил:

– Вот и я не знаю. Только думаю, неспроста это. Сама посуди: королева с племянницей даже не знакома, а так рвётся её к себе заполучить. Выходит, Лайда ей нужна. Зачем?

– Зачем? – переспросила Заноза шёпотом.

– Это ты мне расскажешь.

– Я?!

– Именно. Поедешь с Лайдой в Стребию, познакомишься с королевой и узнаешь, что она задумала.

– Королева со мной и разговаривать-то не станет. Кто я такая? Голодранка без роду без племени.

Витас надулся:

– Ты – посол Миравии, значит, разговаривать ей с тобой придётся.

– А ну как они меня – в каталажку?

– Об этом не беспокойся. Королева Клибелла тебя пальцем не тронет. В Стребии ты представляешь миравийскую корону. То есть меня. Поняла?

– Как не понять. А Лайда? Вдруг закобенится?

Тут Витас как гаркнет:

– Плевать мне на Лайду!

Потом вроде как стушевался, взгляд отвёл:

– Её Высочеству придётся принять мои условия. В Стребию она поедет с тобой. Или не поедет вовсе. Я тут король. Разве нет?

Заноза кивнула. Ты тут король, кто бы спорил…

Всего-то две луны она здесь прослужила, а Витас переменился – не узнать. По первости бывало, что и пошутить мог с гвардейцами, и шалость устроить, а нынче – на тебе: «Я тут король»! И смотрит сухо так, не по-детски. В глазах – лёд, того и гляди обморозишься.

От короля Заноза вышла с тяжёлым сердцем. Про Лайду и думать было противно, а уж плыть с ней на корабле несколько дней – тем более. Лучше бы её Витас в Тарию отправил! Не пришлось бы на Лайдину лживую морду смотреть.

А вечером началось совсем уж интересное. Заноза было спать собралась – не вышло. Присылают за ней из дворца. «Извольте, – говорят, – проследовать к королевскому портному». Заноза сперва растерялась: «Это ещё зачем?» Оказалось, Витас приказал ей в дорогу платьев пошить. Вот умора! Заноза-то платьев с тех пор не носила, как мачеха её на улицу выгнала. Попыталась это портному растолковать, а тот и слушать не желает: «Приказ его Величества. Извольте стоять и не дёргаться». И булавкой ткнул больно так. Ясное дело – из вредности.

Заноза смирилась. «Можно хоть без кружев платья-то?» – спрашивает. Портной морду скривил, оглядел её с ног до головы, снова скривился. «Без кружев, – отвечает, – только за свиньями ходить. Или коров пасти. Это как вам будет угодно».

Вот же козявка негодная! Занозе бы, может, коров и сподручнее, а разве с Витасом поспоришь?! Вздохнула: «Давайте с кружевами, медведь вас раздери! Только уж поменьше кружев-то, а то срам один».

Мора

– Как ты мог, Кот?! Как ты это допустил?! Почему? Слышишь ты меня? Слышишь, я спрашиваю?!

Кот, разумеется, слышал. Как тут не услышать, если госпожа Данория орёт, будто оглашенная, вот уж добрых два часа?! Поначалу он пытался не подавать виду, что расстроен. Тёр мордочку, закатывал глаза. Всё как обычно. Потом вспылил:

– Я тут ни при чём, если угодно знать! Я с мэтром Казлаем был.

Думал, мэтр Казлай заступится, но тот только вздохнул:

– Прости, Вилма. И ты, Никлас… Я должен…

Мэтр Кариг только рукой махнул:

– Селена всегда делает то, что считает нужным. Мне ли не знать?

Вот уж точно. С этой девчонкой одни проблемы. Кто в прошлый раз втянул Зебу в неприятную историю с сывороткой? Кто нашёл полумёртвогоТумаева сына? Кто пытался накормить Кота курицей? «Кис-кис-кис. Ты домашний или дикий?» Тьфу. Вспоминать противно. Ну, да ладно. С Котом им, положим, повезло. А что теперь?

«Я ни капли не огорчён, – сказал себе Кот. – Просто ни капельки»

Не помогло. Ибо обстановка успокоению не способствовала.

Вот уже несколько дней (Кот и сам не знал наверняка, сколько именно) они с мэтром Казлаем спали урывками и почти ничего не ели. Сначала искали потерявшегося мидава. Потом – и мидава, и девчонку. Потом поняли, что дело плохо и отправили срочное письмо в Лаков.

От всей этой беготни и нервотрёпки у мэтра Казлая разыгралась язва. Кот пытался хоть чем-то его накормить, но без толку. Казлай – редкостный упрямец. Положа руку (то есть, конечно, лапу) на сердце, если сравнивать его с Селеной Кариг, то в смысле упрямства он даст девчонке сто очков форы. Если не двести. А то и все пятьсот.

Мэтр Кариг и госпожа Данория (Кот решил, что будет именовать Вилму только так и не иначе) примчались раньше, чем ожидалось, и поиски возобновились.

Отряд неоднократно добирался до деревни, прочёсывал лес, обходил большой водопад и окрестности. Мужчины спускались к реке и зачем-то тыкали палками в воду. Кот пытался объяснить, что течение здесь слишком бурное, и, если кто-то утонул, его тело вряд ли обнаружится так близко, но на людей его аргументы не действовали. Похоже, они все начали потихоньку сходить с ума.

Кот от нечего делать походил по берегу, понюхал. Мидавом не пахло, зато пахло мышью, которая обнаружилась тут же, под корягой. Кот хотел было её поймать. Просто так, для успокоения расшалившихся нервов. Прыгнул, но промахнулся. Обидно!

Когда стало очевидно, что на берегу никого нет, мэтр Казлай предложил продвигаться вниз по тропе. Он решил, что мидав и девчонка могли уйти за деревню. Кот хотел было возразить, что уходили они не вместе, а потому, и искать их нужно по отдельности, но, вспомнив, что его всё равно никто не слушает, смолчал.

Госпожа Данория заявила, что останется в пещере:

– Кто-то должен быть дома, если они вернутся.

Кот с ней охотно согласился. Ему вовсе не хотелось топать за деревню. Во-первых, далеко. Во-вторых, бессмысленно. В-третьих, светлячков уже нет, а без них идти скучно. Даже поохотиться не на кого.

Потом он и сам удивился, что в такую светлую голову закралась такая глупая мысль. Всё оттого, что госпожа Данория начала ругаться. Не настырно и округло, как ругаются рыночные торговки, а едко, зло, по-интеллигентски. Коту это ужасно не понравилось.

Может, в исчезновении мидава и была малая толика его вины, но девчонка-то сбежала сама. Вон даже плащ прихватила. Получается, знала, что идёт надолго, а ведь мэтр Казлай велел сидеть в пещере и не высовывать носа. Селена его не послушалась и всех подвела. А кто виноват? Виноват Кот. Где справедливость? Нет справедливости.

К счастью, мужчины вскоре вернулись. Только вот новости они принесли неутешительные: мэтр Кариг нашёл обрывок ткани, и был уверен, что это от Селениного плаща. Госпожа Данория лоскуток в руках покрутила, всхлипнула:

– Точно. Я узнаю материю.

И начала плакать.

Тут мэтр Казлай сказал, что заметил на тропе следы колёс. Что после этого с госпожой Данорией сделалось – не передать. Она кричала, плакала, снова кричала… Ужас!

Мэтр Кариг сказал:

– Мы с Казлаем поскачем, попробуем их догнать.

Госпожа Данория лицо кулаком утёрла:

– Никого вы не догоните! Сколько времени прошло!

А потом снова плакать начала. Ну, и Кота ругать, конечно. Это у неё уже в привычку вошло.

Неизвестно, чем бы всё кончилось, если бы с улицы не донёсся цокающий звук. Шаги… Кот их услышал раньше других, но из мести не подал виду. Вскоре завеса на двери зашевелилась, и в пещеру вошла женщина. Невысокая, сероволосая. Кот даже поначалу решил, что старуха. Это оттого, что в помещении горел только один фонарик, да и то неярко.

Пригляделся – не старуха. Молодая. Глаза чёрные, а волосы почти как седые, но темнее и с каким-то металлическим блеском. Кот тогда почему-то подумал про чернёное серебро. Вот на что эти волосы были похожи.

Женщина прищурилась, как делают, оказавшись в полумраке, осмотрелась и решительно двинулась вперёд. Приблизилась. Тряхнула головой:

– Меня зовут Мора.

Сказано это было так, будто она простояла тут целую вечность, а не вошла мгновение назад.

Данория, Казлай и Никлас не отвечали. Казалось, внезапное появление незнакомки лишило их дара речи.

– Очень приятно, – буднично сообщил Кот, когда пауза стала затягиваться.

Мэтр Казлай шикнул, но Мора, похоже, нисколько не удивилась:

– Наконец-то я вас нашла. Нам нужно поторопиться. Время дорого.

Первой опомнилась госпожа Данория:

– О чём вы говорите? Кто вы, наконец?!

– Я – Мора, – повторила незнакомка. – Собирайтесь скорее! Нам пора идти.

– Идти куда? – спохватился Никлас. – Объяснитесь немедленно!

– Вы ищете детей. Я знаю, где они.

– Где?! – госпожа Данория схватила Мору за рукав. После внезапно отстранилась и принялась разглядывать её в упор. – Говорите. Что вам известно?

Мора взглянула на неё снизу вверх:

– Они в Туфе.

Данория несомненно ждала дальнейших объяснений и, не дождавшись, продолжила расспросы:

– Почему в Туфе? Как вы узнали?

– У меня свои источники.

– Вам не кажется, что это слишком?! – вспыхнул мэтр Казлай. – Являетесь неизвестно откуда и даже не удосуживаетесь назвать своё имя! Почему мы должны вам верить?!

– Я назвалась! – в голосе незнакомки прорезалась хрипотца. – Моё имя – Мора!

Мэтр Казлай недобро прищурился:

– Назовите имя своего отца, как положено у людей, или считайте, что здесь вам не рады!

– Рубер! – если бы взглядом можно было убить, то госпожа Данория не оставила бы от него мокрого места.

– Будь моя воля, – скривилась незнакомка, – я никогда не делала бы того, что угодно людям. Всё зло, что мне довелось испытать, исходило от людей. Знайте же, что я вам не друг, а лишь временный союзник! Временный! Не забывайте об этом! Сейчас вы нужны мне, но не больше, чем я вам, и, если доброе имя моего отца столь важно, извольте: меня зовут Мора Морси.

Сделалось так тихо, что стало слышно, как жужжит под потолком отогревшаяся муха.

– Мора Морси, – зачарованно повторил Никлас. – Ведь вы не человек. Вы…

Больше он ничего не сказал, потому что Мора вдруг исчезла. Кот и глазом моргнуть не успел, как она растворилась в воздухе. Даже облачка после себя не оставила. Неужели сбежала?! Кот заозирался, затопал на месте, принюхался. Нет, запах незнакомки по-прежнему ощущался со всей отчётливостью. Только теперь, когда её самой не было видно, он звучал иначе. Знакомо. До ужаса знакомо! Мидав! Зебу! От него исходил похожий запах, но почему?

Внезапно воздух начал сгущаться, и в том месте, где только что стояла Мора, показалась тень. Она делалась всё плотнее, всё отчётливее, и вскоре превратилась в огромную собаку с лоснящейся серой шерстью. Мидава! Мора Морси – мидава! Уму непостижимо!

– Вы – дочь Мозеса Морси, – сказал Никлас. Именно сказал, а не спросил, точно ответ ему был и без того известен.

Мора кивнула:

– Вас это удивляет?

– Нисколько. Я наслышан о вашем отце.

– Доброго или дурного?

Никлас неопределённо повёл плечами.

– Значит, дурного, – догадалась Мора. – Должно быть, вы слышали о нём много лет назад.

– Время летит быстро…

– Быстро. Не спорю. Отца давно нет в живых.

– Примите мои соболезнования.

Мора дёрнула головой:

– Не стоит мэтр Кариг. У нас говорят: «Каждый куда-то идёт». Если же кто-то вдруг забредает не туда, то это его путь, его выбор…

Она немного помолчала, но вдруг встрепенулась:

– Пойдёмте же! Детям нужна наша помощь! Я чуяла, что они в Туфе. Если не поторопиться…

Госпожа Данория не дала ей договорить:

– Мы готовы! Ведите нас, Мора! Нельзя терять время!

Рано или поздно

Лежать в повозке, за набитыми соломой мешками было неудобно. И это ещё мягко сказано. Селена спиной ощущала каждую ямку на дороге, каждую кочку и рытвину. От постоянных ударов сводило шею и позвоночник, а левая рука, на которую пришлось опереться, почти потеряла чувствительность.

Устав от лежания, Селена осторожно выбралась и переползла в дальний угол, но вскоре вернулась назад, чтобы не искушать судьбу.

Зебу спал, распластавшись на полу деревянной клети, и не приходил в чувство, даже когда повозку начинало трясти на ухабах.

К счастью, тент смыкался неплотно, и, немного продвинувшись вперёд, Селена выглянула в щёлочку. Выяснилось, что на улице серо, как часто бывает в середине Тонколедня. Небо затянули густые тучи, и ни единый луч солнца не пробивался между ними.

Прямо позади повозки шагали двое змееруких. Пронизывающий ветер трепал их красные шаровары, змейки безвольно повисли, точно готовились к зимней спячке. Интересно, действует на них мороз или нет?

Видеть змееруких так близко было страшно, но Селена утешилась тем, что обоняние у них, судя по всему, не превосходит человеческое, а, значит, искать её под тентом никто не станет. То есть, пока не станет, потому что повозка рано или поздно остановится. Ну, а сейчас почему бы не воспользоваться возможностью разглядеть чудовищ получше?

Лица у змееруких были почти человеческие. Формой и разрезом глаз они походили на лица кочевников амату, только сплюснутые в районе подбородка. Волосы у обоих были гладко зачесаны за уши и лоснились, будто смазанные жиром, а смуглая кожа, несмотря на отсутствие солнца, переливалась всеми цветами радуги при каждом движении. Кто бы мог подумать, что эти яркие маленькие существа так опасны?! А ведь здесь ещё люди и мидавы…

Если бы Зебу пришёл в сознание, он бы наверняка что-то придумал. Селена осторожно покосилась на клетку. Оттуда доносилось лишь прерывистое сопение: Зебу спал тяжёлым болезненным сном, то глухо пыхтя, то жалобно поскуливая. Выходит, придётся рассчитывать только на саму себя, но что она может в одиночку?!

Тем временем небо почернело, и из тяжёлых туч посыпались редкие снежинки. Одни падали на мёрзлую землю, другие таяли на блестящих плечах змееруких, третьи повисали на ветках придорожного кустарника. Если выпадет настоящий снег, то о побеге придётся забыть – по следам их найдут очень быстро.

– Селена! – прошипело из клети.

Задумавшись, она сначала не сообразила, что происходит. После обрадовалась: Зебу!

– Я давно проснулся, – признался мидав шёпотом. – Только не сразу сообразил, что ты здесь. Куда нас везут?

– Нетрудно догадаться! – Селена позволила накопившемуся раздражению выплеснуться наружу и тотчас устыдилась этого. – Если поблизости Ривай, значит, ты понадобился Шамшану.

– А ты? Зачем они схватили тебя?

В том-то и дело, что незачем. Она сама себя пленила. Вот ведь глупость!

– Можешь считать, что я здесь… за компанию.

– Постой, – Зебу приподнялся на лапах, но тотчас плюхнулся назад, ударившись лбом о потолок клети. – Ведь ты свободна, так?

Она хотела было сказать, что свободой тут и не пахнет, но в это мгновение тент зашевелился. Селена едва успела затаиться за мешками, когда внутрь повозки просунулась человеческая голова. Зебу неестественно засопел, забормотал, зашлёпал губами, изо всех сил притворяясь спящим.

– Что там? – окликнули откуда-то спереди. – Щенок проснулся?

Человек прищурился, давая глазам привыкнуть к полумраку, потыкал кулаком мешок, от чего в лицо Селене впилось несколько соломинок, и пропел фальцетом:

– Спит! Болтает во сне.

– Пускай болтает! – хохотнул тот же голос. – Мне говорили, он не проснётся до самого Туфа.

Тент снова опустился, и внутри повозки сделалось мрачно.

– Слышал? – шепнула Селена. – Я была права: нас везут в Туф.

– Чему ты радуешься, хотелось бы знать?! – просипел Зебу. – Мы едем прямиком к Шамшану!

Вовсе она не радуется! Родители, должно быть, уже с ума сходят. Казлай нажил язву. Даже Кот кусает локти или что там у него? Хотя Коту это, пожалуй, пойдёт на пользу. Будет знать, как обманывать!

Только вот Селене это уже не поможет. Если мидавы обнаружат её в повозке, то попросту убьют. Зебу им нужен. Она – нет.

– Я им нужен, – подтвердил её опасения мидав.

– Думаешь, это связано с дядей Заком? – Селена постаралась придать голосу невозмутимости, но тот всё равно предательски дрогнул.

– Помнишь, как мы возвращались из Гарцова? – зашипел Зебу. – Я тогда чуял…

– Ты ещё сказал, что дядя Зак в тюрьме. С чего это?

– Не знаю. Там были каменные стены, и решётки, и ветер…

– В тюрьме не бывает ветра!

– Там был.

– Значит, это была не тюрьма!

– Это была тюрьма!

– Откуда ты знаешь?

– Знаю и всё!

– Если дядя Зак в тюрьме, то зачем им ты?

– Скоро выясню. А ты беги! Я им нужен. Ты – нет.

Иногда казалось, будто Зебу умеет читать её мысли. Легко сказать «беги». Кругом полно мидавов, и змееруких, и…

– Знаю, сейчас это кажется невозможным, но мы что-нибудь придумаем, – сказал Зебу. – Придумаем обязательно! Я никогда тебя не брошу, помнишь?

Селена вымученно улыбнулась, но Зебу вряд ли заметил это в полумраке повозки. Он никогда её не бросит, но ведь и она никогда не предаст своего единственного друга.

В носу защипало, как бывает, когда думаешь о чём-то возвышенном или невозможно трогательном. В такие мгновения друзья кажутся воплощением всех добродетелей, враги – скопищем пороков, цели – благородными, борьба – важной и справедливой. Но что будет потом?

Шамшан с пленниками не церемонится, а помощи ждать неоткуда. Никто не может и вообразить, в какой переплёт они попали.

Думать об этом не хотелось. Селена съёжилась, с головой завернувшись в плащ. Будь, что будет! Если набраться мужества, можно пережить и самые тяжёлые времена, ведь всё плохое когда-нибудь кончается. Всё кончается. Рано или поздно.

Что касается дорожной тряски, то она закончилась не поздно и не рано, а как раз в то самое время, когда Селене стало казаться, что повозка никогда не остановится. Свернувшись в своём ненадёжном убежище, она больше не выглядывала наружу. Было страшно.

Повозка, тем временем, проходила по странному маршруту. Сначала дорога сделалась заметно более ровной и гладкой, после – снова тряской, ухабистой. Снаружи зашумели. Несколько человек устроили разноголосую перекличку. Лязгнул металл. Кто-то крикнул: «Открывай! Свои!» Ответом ему послужил глухой смешок, тотчас подхваченный эхом.

– Я знаю, где мы, – шепнул Зебу.

Селена тоже это знала. Чтобы убедиться в правильности своей догадки, она подползла к тенту и осторожно отогнула краешек. Так и есть: узкий проезд, зарешёченные арки… Повозка двигалась вдоль анфилады. Несмотря на то, что на улице давно стемнело, огни ярко освещали дугообразные своды и постаменты, на которых прежде стояли статуи тарийских королей, начиная с Тира Четвёртого. Теперь статуй не было. Только несуразные белые глыбы с потемневшими табличками.

– Он убрал всех королей! – проговорила Селена невпопад, но Зебу её, как ни странно, понял.

– Конечно! Теперь он – король!

– Он не король, он – самозванец!

Мидав саркастически хмыкнул:

– Не вижу разницы!

Самое обидное, что Зебу прав. С тех пор, как убили Тира Двенадцатого, прошло немало времени. Теперь Шамшан – законный король Тарии, а те, кто остался на чужбине, никогда больше не вдохнут родного воздуха. Селена зачем-то сделала глубокий вдох. Казалось, здесь, в Тарии, должно пахнуть как-то по-особому, но нет. Пахло конским навозом и печным дымом. Всё как везде.

Вокруг повозки вились клубы пара от дыхания людей, лошадей и мидавов, но сзади никого не было. Должно быть, Ривай отпустил охрану, а, может, змеерукие перебрались вперёд и теперь вышагивали в авангарде. Кто их знает?!

Впереди заскрипело, и повозка остановилась.

– Достать щенка! – велел кто-то невидимый.

Селена зашевелилась, но Зебу вдруг шикнул:

– Лежи тихо!

Она повиновалась лишь потому, что от страха стала думать вдвое медленнее и в сто раз хуже. Тент зашуршал, кто-то с силой рванул решётку клети:

– Выходи, щенок! Приехали!

Зебу не отвечал.

– А ну встать! – приказал тот же голос.

Селена затаила дыхание. Снаружи её, должно быть, не видели, но стоит пошевелиться или пискнуть…

– Я ж тебе!

Селена осторожно приоткрыла один глаз. В узкую щёлочку был виден только край потёртого кожаного плаща и огромные волосатые ручищи, торчавшие из обтрёпанных рукавов. Человек распахнул дверь клети, схватил Зебу за загривок и стал вытаскивать наружу.

Справиться с мидавом оказалось не так-то просто. Зебу весил куда больше своего обидчика, и тому пришлось навалиться на клеть всей грудью:

– Вылазь, кому сказано, медвежье отродье! Долго тебя…?!

Он явно намеревался сказать что-то ещё, но, прервав тираду на полуслове, взвизгнул сдавленным фальцетом:

– Ах, ты ж! Кусаться?! На, получи!

Теперь завизжал Зебу, и человек, наконец, выволок его из повозки.

– Так-то! – рявкнул он. – Держи его, ребятушки, небось бешеный! Скоро всю эту псарню переловим да на мыло пустим! Верно говорю?

Обступившие повозку люди вяло загудели, что не походило ни на выражение согласия, ни, тем более, на осуждение. Казалось, гвардейцы просто устали и готовы бездумно выполнять любые приказы начальства, лишь бы поскорее отправиться восвояси.

– Проучить бы тебя, как следует, да господин Флаппер велел не задерживаться! – фыркнул начальник, отвесив Зебу оплеуху. – Тащите его, ребятки, в подземелье! Пускай посидит, ума наберётся! Будет приказ – выводите наружу.

Вот как! Теперь Флаппер даже отдаёт приказы тарийским гвардейцам или, во всяком случае, пользуется у них авторитетом. Кто бы мог подумать?!

Когда увели Зебу, командир приказал оставшимся солдатам:

– Велите конюшим распрячь возок и накормить лошадь! Клеть не снимайте, она может понадобиться!

Селена вздохнула с облегчением. Если никто не будет заглядывать под тент, ей, возможно, удастся выбраться незамеченной.

Однако на деле всё оказалось не так просто. Повозку закатили в какой то сарай, густо пахнувший прелой соломой, после чего слуги засуетились вокруг, а давешний возница развалился на сенной подстилке и стал наблюдать. Селена, в свою очередь, разглядывала его из своего ненадёжного укрытия.

Выяснилось, что возчик молод (лет двадцати пяти, не больше), но волосы у него седые, почти белые.

– Шевелись, болезный! – прикрикнул на конюха юноша. – Чего ползаешь, как таракан в каше?! Нешто голодный?

– Ты б, ваша милость, хлебало-то поприкрыл! – огрызнулся тот. – Давно ли начальством заделался?!

– Давно – не давно. Не всё ль одно? – весело отозвался кучер, пропустив «хлебало» мимо ушей. – Тут, братец, не в том суть.

– А в чём, скажи на милость?

Похоже, конюх был рад случайному собеседнику. Всучив хомут мальчику на побегушках, он развалился рядом с беловолосым и закинул руки за голову.

– А в том, – причмокнул губами возница, – что карьера она, знаешь ли…

Закончить фразу он так и не сумел – зашмыгал носом, зашлёпал губами, что, должно быть, означало высшую степень удовлетворения.

– В большие начальники метишь?

– А чего ж нет?

Конюший задумался, уголки его толстых губ поползли вниз:

– Я так скажу: карьера, деньги – это всё богатеи придумали, чтобы нашему брату голову дурить. Взять меня, к примеру. На конюшне родился, скребницей чесался, укрывался конской попоной. Батька мой конюхом был и дед, и прадед тоже. Мне скоро шестой десяток менять, а я всё тут, на конюшне. Вот тебе и карьера. И сын мой – конюший. И внуки конюшими будут.

– Это всё оттого, дед, что нет у тебя охотничьей жилки, – посочувствовал возница. Очевидно, впечатлившись возрастом собеседника, он произвел его из «братцев» в «деды». – Ежели верит человек в счастливую звезду, то, значит, так тому и быть.

– Чему быть-то? – не понял конюх.

– Это уж кому что на роду написано. Я вот гвардейцем желаю стать.

– Индюк тоже много желал, да в ощип угодил!

– Я тебе не индюк, папаша! – оскорбился беловолосый. – Я, если что задумал, так уж меня не остановить.

– Это мы поглядим!

– Да уж погляди-погляди! А пока ты со мной лясы точишь, конюшонок твой всю-то попону извазюкал!

– Ах, ты ж пасынок медвежий! – конюх стал тяжело подниматься, но утратившие гибкость ноги плохо слушались хозяина. – Внучок мой – полюбуйся!

Беловолосый вытащил откуда-то из-за уха соломинку, пожевал и разочарованно плюнул:

– Хорошим конюхом будет.

– Где там «конюхом»?! – крякнул его собеседник, поднявшись. – Как бы эту бестолочь на псарню не отправили, а то уж…

Он не договорил – пошёл воспитывать внука. Проще говоря, драть его за уши, приговаривая: «Свинья ты тупорылая, телок бесхозный! Я через твою скотскую милость места лишусь и в канаве подохну! Горе мне на старости…» Мальчишка повизгивал и вяло брыкался. Похоже, экзекуция была для него привычной.

Поначалу беловолосый наблюдал за сварой с вялым любопытством, но вскоре утратил интерес к однообразному зрелищу и принялся ковырять в ухе соломинкой. После прикрыл глаза и засопел.

Время для побега было вполне подходящее. Селена давно догадалась, что сарай, принадлежит к комплексу дворцовых конюшен. Следовательно, за ним начинаются улочки Золотого квартала. Если удастся пройти по ним незаметно, можно добраться до рыночной площади. А уж затеряться на городском рынке – дело нетрудное.

План был так себе. Да, что там – план был откровенно паршивый, но за неимением другого Селена решила действовать. Убедившись в том, что возница спит, а конюх увлечён распеканием внука, она выползла из-за тюков, отодвинула тент и выбралась наружу. Беловолосый лежал в паре шагов от повозки, и ей пришлось пробираться на цыпочках, чтобы не разбудить его ненароком.

Конюх тем временем перешёл к решительным мерам. Схватив вожжи, он принялся охаживать ими внука:

– На тебе! Получай, негодник! Будешь знать, как лодырничать! На, получи! Вот так! Вот так!

– Деда! – заорал мальчишка, да так громко, что беловолосый на мгновение приподнял веки.

Селена замерла на месте, стараясь не дышать, но возница её не заметил – хрюкнул и вновь закрыл глаза. Конюшонок всё не успокаивался:

– Деда! Там! Там!

– Чего орёшь, как резанный?! – хрипло пробасил конюх, не переставая хлестать внука вожжами. – Я тебя научу доброй службе!

Селена бочком пробиралась к выходу, стараясь ступать как можно тише. Ворота были открыты. Оставалось сделать лишь несколько шагов. Шаг. Ещё шаг. Вот он колкий ночной воздух. Вот спасительная темнота. Вот озорная розовато-пурпурная луна, игриво глядящая с чёрного неба. Шаг. И ещё. И ещё.

– Деда! – слабый голосишко сорвался в писк. – Она там! Там!

Конюх прекратил хлестать внука, оглянулся и, конечно, увидел Селену, застывшую в двух шагах от двери.

– Ты ещё откуда взялась?! – гаркнул он, явно не понимая, что происходит.

– Она, деда, из повозки вылезла! – предательски заявил конюшонок. – Я всё видел.

Воспользовавшись замешательством своего мучителя, он вывернулся и отбежал на безопасное расстояние:

– Вылезла из повозки и бочком-бочком. Сбежать хотела!

Конюх упёр руки в бока, растопырив локти:

– Говори: кто такая?!

Селена стояла и молча смотрела ему в лицо. Воздуха не хватало, дышать становилось всё труднее. Что сказать? Как выпутаться? Кто она? Служанка? Торговка? Горничная богатой дамы? Ответ нашёлся раньше, чем она успела его осознать:

– Я из деревни, господин.

Озадаченный её словами конюх приоткрыл рот и захлопал глазами. Щёки его начали пунцоветь.

– Что это ты мелешь?! Из какой деревни?

– Из Заозерья, ваша милость, – ляпнула Селена. Казалось: ещё немного, и она потеряет сознание от страха. Сердце стучало в горле. В глазах темнело.

– Из Заозерья? – польщённый её обращением конюх немного размяк и даже заулыбался. – Что это за деревня такая? Никогда не слышал.

– Это, ваша милость, ух как далеко! – пискнула Селена, пытаясь копировать крестьянский говор. – Я как тележку эту увидала, так и решила: «Авось до города доберусь?» Там, в деревне, что за жизнь?! Никакой жизни, прямо сказать! Тятенька пьёт беспробудственно, матушка померла. Вот я и решила в город податься, белошвейкой заделаться. А что? Я шить могу, вышивать. Я, ваша милость, рукастая…

Она говорила, и говорила, стараясь смотреть конюху прямо в глаза. Поверит или нет? Тот молчал, оглядывая её с ног до головы. Наконец, замолчала и Селена.

– Белошвейкой, говоришь? – выдавил конюх.

Она осторожно кивнула.

– Из деревни, стало быть?

– Из Заозерья, ваша милость.

– Складно врёшь, девочка. А только на платье-то своё погляди. Ты на крестьянку похожа, как вошь на лошадь!

Селена опустила глаза. Действительно, подаренный мамой плащ из тончайшего ливарийского сукна стоил целое состояние. Вилма знала толк в материях и фасонах. Кто бы мог подумать, что это плохо?!

Конюх ухмылялся. Похоже, он был доволен собой, а кучера не будил только потому, что ни с кем не хотел делить мгновения триумфа. Нужно было действовать быстро и наверняка.

– Плащик этот, дяденька, – пропела Селена жалобно, – и не мой вовсе… Я его у одной дамы богатой… Вы послушайте, ваша милость. Я всё-всё расскажу! Что ж тут скрывать-то?..

Она осторожно посмотрела на конюха. Тот заметно расслабился и даже привалился плечом к стене:

– Говори! Только не ври – узнаю.

– Ни словом не совру! – заверила Селена и тотчас бросилась бежать, подхватив полы плаща.

Ей удалось прошмыгнуть между створок, но плащ зацепился за торчащий гвоздь. Раздался сухой треск разрываемой ткани.

– Стоять! – завопил обманутый конюх. – Держи её! Держи шельму!

– Чего орёшь папаша?! – загудел проснувшийся возчик.

– Держи ведьму! – крикнул конюшонок, не двигаясь с места.

Селена дёрнулась изо всех сил. Дорогое сукно бархатно затрещало, пола плаща разорвалась, и она, наконец, вырвалась на свободу.

– А ну стой! – надрывался за спиной возчик, но Селена уже бежала мимо сараев, мимо чёрного колодца, мимо витиеватой ограды, вдоль по узким улочкам.

Иногда она налетала на редких прохожих. Те вздыхали, крякали, иногда ругались вслед, но чаще просто расступались, освобождая дорогу.

Беловолосый преследовал её до самого Золотого квартала, но, в конце концов, устал и начал отставать. Тогда Селена пошла на хитрость. Прошмыгнув в очередной переулок, она метнулась под арку ближайшего дома и вжалась в стену.

Большие улицы Золотого квартала всегда освещались. Специально нанятые слуги до рассвета бродили от фонаря к фонарю, подливая масло, но здесь света почти не было.

Вскоре возчик пробежал мимо. Его чёрная тень промелькнула в паре шагов, и Селена даже задержала дыхание, чтобы не выдать себя.

– Ах ты, зараза! – выругался белоголовый, удаляясь. После присовокупил такое грубое выражение, что Селена невольно скривилась. После улыбнулась. Она была спасена.

Молчи и слушай!

Кучер давно скрылся за поворотом, а Селена всё стояла под аркой, глядя на тусклый диск луны. После ощупала себя, словно хотела удостовериться, что всё цело, коснулась разорванной полы плаща, тяжело вздохнула.

Теперь можно идти, куда угодно. Лучше всего – к реке. Если долго-долго подниматься вверх по течению, можно добраться до Ольва, вернуться в опустевший дом, запастись необходимыми вещами и обратиться к кому-нибудь за помощью. Зебу надо выручать, но как?

Селена обхватила плечи руками. Ночной холод давал о себе знать. В это время года ночи на севере Тарии стоят холодные. Лужи покрываются ледяными корочками, на крышах оседает иней…

Селена выдохнула. Клубы пара от её дыхания были едва различимы. Это хорошо. Если бы луна светила чуть ярче или свет фонаря проникал в переулок, белоголовый заметил бы её. Интересно, куда он направился? Вдруг решит возвращаться той же дорогой?

Оставаться на месте было слишком опасно, и она решительно двинулась вперёд, не до конца понимая, куда и зачем идёт. За первым переулком начался второй, за вторым – третий. Башмаки скользили по замёрзшей брусчатке, так что Селене время от времени приходилось хвататься за стену.

Она ожидала, что вскоре окажется на широких освещённых улицах с фонтанами, богатой лепниной фасадов и золочёнными дверными ручками, но ничего подобного не происходило. Узкие тёмные улочки перетекали одна в другую, и, казалось, так будет продолжаться вечно. Неужели это ошибка? Неужели Золотой квартал остался в стороне? Куда же, в таком случае, она идёт?

Луна выползла из-за облаков, осветив дома и дорогу, и шагать стало веселее. Правда, теперь не оставалось сомнений: движется она вовсе не в сторону Золотого квартала. Стены домов здесь были вложены из щербатого кирпича, да и сами дома заметно измельчали. Вместо выложенной булыжником мостовой всё чаще попадались деревянные настилы, скользкие, как ледяная горка. Ставни на окнах были закрыты, лишь за некоторыми удавалось разглядеть тусклые огоньки. В это время суток жители окраин предпочитают не высовываться из дому. Что ж, всё к лучшему. Если она по ошибке забрела в квартал Торговцев, то где-то поблизости должна быть рыночная площадь. В таком случае, нужно держаться правее.

Селена не очень-то хорошо ориентировалась в этой части Туфа, но на городском рынке ей доводилось бывать неоднократно. Оттуда до реки – рукой подать, а там…

Прозрение было таким неприятным, что Селена остановилась в замешательстве. Если она выйдет к Лее в районе площади Справедливости, то придётся идти по берегу в обратном направлении. То есть через весь город. Нужно будет пересечь Лиловый квартал, обогнуть площадь Мечей прямо под носом у королевской стражи и, кажется, пройти через весь квартал Соек. Абсолютное безумие!

Дальнейшие события развивались так стремительно, что Селена и опомниться не успела. Стоило ей шагнуть в тусклую полосу света, лившегося из окна ближайшего дома, как сзади заскрипели доски. Потом раздался противный скрежет когтей и, наконец, что-то тяжёлое прижало её к забору. Селена ойкнула, скорее от неожиданности, чем от страха, и нападавший отступил на несколько шагов.

– Цель передвижения? – пробасил он.

Селена подняла голову: мидав! Не такой крупный, как Ривай, но почти такой же чёрный. Только на морде – редкая россыпь белых пятнышек.

– Цель передвижения? – повторил чёрный.

– Я…. – прошептала Селена. Ничего разумного не приходило в голову. – Я иду… Иду…

– Понятно, что идёшь! – рассердился мидав. Шерсть на его загривке встала дыбом. – Куда? Зачем?

– Я иду… – Селена отчаянно соображала, что ответить, но каждая последующая мысль оказывалась хуже предыдущей.

– Не знаешь, куда идёшь? – напрягся мидав. – Ты арестована!

Вот ведь пропасть! Стоило убегать от кучера и плестись полночи по городу, чтобы попасться мидаву на окраине?!

– Я знаю! Конечно, знаю! – затараторила она. – Я иду к тётушке!

– К тётушке, – облизнулся чёрный. – Конечно, как я сам не догадался?! И где же она живёт, эта тётушка?

– Здесь, – Селена ткнула пальцем в дверь ближайшего домика.

Это была непростительная ошибка. Сейчас мидав прикажет постучать, дверь откроет какой-нибудь уличный торговец и, конечно, скажет, что вдовствует уже лет триста.

– Стучи! – велел чёрный.

На негнущихся ногах Селена подошла к двери и подняла руку. Мгновения тянулись отвратительно долго. Одииин! Дваааа!

Внезапно дверь распахнулась сама, и наружу выглянула худенькая женщина в смешном чепце. В руках она держала свечу, и подсвеченное снизу лицо казалось похожим на череп с провалившимися глазницами.

– Бетта! – воскликнула незнакомка, протянув Селене руку. – Сколько можно тебя ждать?! Ты принесла тесьму, что я просила?

– Я… – опешила Селена. – Я…

– Вы на неё посмотрите, господин либерион! – запричитала женщина. – Нет, вы только послушайте, что говорит эта негодница! Она не принесла мне тесьму! Ей нет дела, что её тётушка и двоюродные братья умрут с голоду! Она сведёт нас в могилу! Видела бы это её мать! Она бы в гробу перевернулась, честное слово! Это была добрейшая женщина! Добрейшая! Последнюю рубашку могла отдать, вы уж мне поверьте!..

Селена глупо кивала, с трудом понимая, что происходит. Похоже, на мидава речь незнакомки произвела не менее сильное впечатление.

– Это ваша племянница? – уточнил он, хлопая глазами.

– Это?! – взвизгнула женщина. – Племянница?! Да я даже словом таким её теперь не назову, господин либерион! Третьего дня обещала купить мне тесьму, и вот – на тебе! А у меня заказ. Барышня привередливая, ждать не станет! Богатого купца младшая дочка, если хотите знать. Миата Ромаро. Может, слыхали? У него ещё есть старшая, но та вышла замуж за…

– Какая тесьма? – не выдержал мидав. – Какая дочка? Говорите по существу!

– А я что же?! – возмутилась незнакомка. – Не по существу, что ли?! Портниха я. Рума Вейзес. Меня тут все знают. Если, к примеру, вашей жене или дочке… Ой, простите! Это я по привычке. Платье тут шить подвизалась богатой дамочке. У ней запросы, я вам доложу! «Хочу, – говорит, – чтобы тесьма золочёная вдоль всего подола!» Мне то что? Хочешь – получи. Хоть всё платье разошью! Только из дому никак не выйти. Дети у меня совсем маленькие. Одних не оставишь. Вот и попросила племянницу, чтоб купила мне тесьмы девятнадцать локтей на отрез. Это ещё третьего дня было. Она пошла в лавку. И что вы думаете?

– Что? – ухнул чёрный. Вид у него был невозможно глупый.

– А не было тесьмы! – выдохнула портниха. – Лавочница сказала, через два дня привезут, и что же?

– Что? – повторил мидав.

– Как видите – ничего! Где тесьма, я тебя спрашиваю?!

Вопрос был адресован Селене. Пришлось выкручиваться.

– Завтра привезут, – прошептала она.

– Вы это слышали?! – взвыла Рума Вейзес. – А ну пойдём в дом, а то всё выстудим! Уж я тебе устрою!

Мидав повернулся и молча поковылял прочь, а женщина схватила Селену за рукав и, не дав опомниться, втащила внутрь. Плотно закрыв дверь, она тотчас прижала палец к губам и некоторое время стояла без движения, напряжённо прислушиваясь. Теперь у Селены появилась возможность разглядеть свою спасительницу. На вид ей было лет тридцать, не больше. Худое лицо с провалившимися щеками выглядело измождённым, глаза лихорадочно блестели. Из-под чепца выбивались кудрявые золотистые волосы.

– Ушёл, – кивнула, наконец, Рума Вейзес. – Пойдём-ка в гостиную, только не шуми, а то шалопаи мои проснутся.

Гостиной оказалась скудно обставленная тесная комнатушка без единого окна. Из мебели здесь был только массивный стол с колченогими табуретками и деревянные сундуки, заваленные тряпьём. В очаге тлели дрова, озаряя комнату ржавым светом. Зато не стене висели картины. Их было много: пасторальные пейзажи, натюрморты и даже портрет хозяйки. Вернее, не портрет – карандашный набросок.

– Муж мой, – усмехнулась Рума, проследив за её взглядом, – художником был. Всё, что хочешь, мог нарисовать.

– Красиво! – искренне похвалила Селена.

Женщина вздохнула:

– Кое-что я продала, только не больно-то покупают. Ты проходи, садись вот к столу. Есть, небось, хочешь?

– Нисколько, – соврала Селена. – Почему вы мне помогаете?

Рума стиснула зубы:

– Ненавижу их!

– Кого?

– Чёрных. И гвардейцев. И короля, чтоб ему!

– Я думала, это район рыжих мидавов…

Рума прищурилась:

– Ты здесь недавно?

– Недавно.

– Как тебя зовут?

Можно было назвать любое имя, но врать почему-то не хотелось.

– Селена.

– Рыжих больше нет, Селена. И белых тоже. Теперь чёрный отряд патрулирует весь город.

Чёрный отряд? А где же белые? Где дядя Зак? Селена нахмурилась, пытаясь скрыть волнение. Сейчас нужно быть осторожной. Рума спасла её от мидава, но друг ли она? Что если это ловушка?

– Вы сказали: рыжих и белых больше нет? Что случилось?

Женщина присела на краешек табурета, заправила под чепец выбившиеся пряди, вздохнула, потеребила краешек холщовой скатерти:

– Ты совсем ничего не знаешь?

– Я только вернулась.

– Откуда?

– Из… издалека.

– Не хочешь говорить?

– Не могу.

– Ладно.

Рума впервые взглянула ей прямо в лицо. В глазах у неё стояли слёзы.

– Ладно, – повторила она. – Зато я могу. Чего мне бояться? Хотя, если подумать… у меня же дети. Два сына. Мальчики.

Это прозвучало забавно, но Селена даже не улыбнулась. По всему было видно, что женщина хочет рассказать какую-то непростую историю, но никак неможет решиться. Нужно было придумать, как подержать разговор.

– Сколько им лет? – спросил Селена.

Взгляд портнихи прошёл над её правым ухом. Казалось, женщина пребывает в каком-то необъяснимом оцепенении.

– Кому?

– Вашим сыновьям.

– Ах, это! Три года и восемь лун.

– Они близнецы?

Рума непонимающе мотнула головой:

– С чего ты взяла?

– Вы сами сказали: три года и…

– Вот ты о чём! – она слабо улыбнулась. – Нет. Старшему – три года, младшему – восемь лун. Только я ведь о другом…

– О мидавах…

– Да. И о них тоже. Здесь слишком опасно, Селена! Слишком опасно!

Рума отчего-то понизила голос, и последние слова были произнесены хриплым шёпотом. Её тусклый и безжизненный взгляд вдруг лихорадочно вспыхнул, руки задрожали:

– Я соврала! Мне есть, чего бояться! Нам всем есть, чего бояться!

– О чём вы говорите?! – испугалась Селена. – Принести вам воды?

Вместо ответа Рума схватила её за руку и с силой дёрнула вниз, заставив опуститься на табурет. Казалось, она теряет рассудок:

– Молчи и слушай! Я видела их в ту ночь! Я знаю, что случилось на самом деле!

– В ту ночь? О чём вы?..

– Молчи и слушай! – она сглотнула, точно пытаясь протолкнуть в горло застрявший ком. – Теперь они говорят, что ничего этого не было! Нам показалось! Было просто восстание. Его подавили. Вот и всё.

– Восстание?

– Молчи и слушай! Никакого восстания не было! Они сами всё устроили. Убийцы!

Молчать и слушать было решительно невозможно, потому что Рума ничего толком не говорила, но Селена больше спрашивать не стала. Через некоторое время её терпение было вознаграждено. Женщина, похоже, собралась с мыслями, и невнятные выкрики стали походить на связный рассказ:

– Это было в начале осени. Мой муж получил большой заказ. Двадцать восемь портретов для галереи Героев. Почему ты так смотришь? Не знаешь, что такое галерея Героев?

Селена покачала головой. Ни о какой галерее она не слышала.

– Ну, да, – отмахнулась Рума. – Ты же издалека. Королю зашла блажь поставить памятник героям войны. А может, это и не блажь никакая, кто его знает? На площади в Лиловом квартале построили каменный дом. Строили наспех, сама понимаешь, но получилось неплохо. Свезли туда всякое барахло, вроде как трофеи. Я толком не знаю, что там было, да теперь уж всё равно. Трофеи – трофеями, а им ещё и портреты понадобились.

– Чьи портреты? – не выдержала Селена.

Рума взглянула с укором:

– Чьи-чьи? Мидавов, конечно. Нет, там были и люди. Сама полюбуйся!

Сказав это, она протянула руку и, откинув крышку сундука, вытащила холщовый свиток, сплошь покрытый бурыми пятнами. Селена хотела взять, но хозяйка не позволила – развернула сама. Оказалось, что это угольный набросок. С портрета смотрел угрюмый юноша. Губы его были плотно сжаты, между бровями пролегла складка. Такое лицо приятным не назовёшь.

– Миртеллион Велссим, – пояснила Рума. – Говорят, он жив, только не знаю – правда ли…

Миртеллион? Вот уж удивительно! Такой молодой!

– Думаешь, больно молод? – догадалась женщина. – Так и есть. Ему двадцать пять, а то и меньше.

– Как же он стал миртеллионом?

Рума прищурилась. Поводила глазами из стороны в сторону, точно решая, стоит ли говорить, и, наконец, выдавила:

– Он был помощником самого Зегды.

Зегды?! Дяди Зака?! Неужели она знает, что с ним стало?! Теперь Селена просто обязана была выпытать всё до последнего слова.

– Самого паргалиона Зегды? – осторожно спросила она.

Рума кивнула:

– Ты его знаешь?

– Слышала. Немного.

– Мой муж писал их портреты. Зегды и Велссима тоже. Знаешь, как мальчик попал в армию?

Селена пожала плечами, стараясь делать безучастное лицо. Только бы не спугнуть! Только бы не вызвать подозрений!

– Зегда нашёл его на улице. Представляешь?

Нет, она не представляла. Дядя Зак никогда не упоминал при ней о миртеллионе Велссиме. Интересно, как его зовут? Должно же быть у человека собственное имя.

– Малышу было года три, – продолжала Рума. Голос её подтаял – должно быть вспомнила о собственных сыновьях. – Зегда взял его на воспитание и назвал Агратом.

– Откуда вы всё это знаете?

– Он сам рассказал моему мужу.

– Зегда?

– Аграт. Паргалион почти всегда молчит.

Удивительное дело! Паргалион Зегда из Руминого рассказа мало походил на дядю Зака, которого Селена знала всю жизнь. Он, конечно, серьёзный и строгий, но уж никак не молчун.

– Мальчик, вырос в казарме, – грустно усмехнулась женщина. – Воспитывался при штабе. И, знаешь?.. Пусть, он не герой войны, но человек… Человек он хороший. Очень хороший, поверь!

Селена кивнула. Не было никаких оснований верить Руме Вейзес, но та говорила так убедительно, что верить хотелось.

– Вы близко знакомы?

Рума провела пальцем по портрету, будто пыталась заключить его в невидимую рамку. Только сейчас Селена обратила внимание на то, что было так очевидно. На то, чему она прежде не придавала должного значения. На пятна. Это была не просто грязь. Так выглядит запёкшаяся кровь.

– Мы виделись только дважды, – по щекам женщины побежали блестящие ручейки.

– Это связано с..? – говорить было трудно. Язык точно оцепенел. Так бывает, когда нужно задать тяжёлый и неудобный вопрос. – Эта кровь… Она…

– Это кровь моего мужа.

Рума склонилась над портретом, и слёзы закапали на холст, оставляя расплывающиеся пятна:

– Я хочу, чтобы ты знала! Хочу, чтобы хоть кто-нибудь знал! Всё это ложь, а ложь – это предательство! Я просто сижу здесь и молчу. Молчу две, три луны к ряду! Молчу, потому что боюсь говорить!

Селена осторожно протянула руки, и женщина разжала пальцы, позволяя ей забрать драгоценный набросок:

– Это его последняя работа! Шости всегда так делал. Сначала набросок углём, потом – картина в цвете. В тот вечер они с Агратом встретились во второй раз. Этот парень… как тебе объяснить? Такой скромный, даже зажатый. Не скажешь, что начальник! Он вообще не хотел, чтобы его писали. Стеснялся. Говорил, что пусть лучше пишут короля и министров, а ему и так хорошо. Но это ведь был приказ, понимаешь?

Селена молчала, но женщина, похоже, не нуждалась в собеседнике, чтобы продолжать монолог:

– Они закончили позже обычного. Не знаю, что там их задержало. То ли миртеллион был занят на службе, то ли ещё что. Только Шости вышел от него за полночь. Этот набросок он нёс за пазухой. Он всегда та делает. То есть делал, – Рума вздохнула. – Они ещё ничего не знали. Это сейчас я всё разведала. Когда сидишь вот так дни напролёт и всё, думаешь, думаешь, ещё не до такого додумаешься. А тогда я и волновалась-то несильно. А чего волноваться? Денег у Шости при себе не было, грабителям он был без надобности. Да и какие в Лиловом квартале грабители? Не мидавов же грабить, сама понимаешь. Про то, что случилось, это мне Шости рассказал, пока ещё был…был в сознании, – она сглотнула. – Его Аграт привёл. Не привёл даже – на себе приволок. Шости уже и на ногах-то стоять не мог. Ещё два дня промучился, и…

– Его убили? – прошептала Селена.

– Видела, какие у мидавов клыки? То-то, – Рума снова казалась отрешённой. – Если такие вопьются в живот…

– Кто это сделал?

– Не знаю. Какая разница?! Их было много. Они напали ночью, чтобы выгнать белых и рыжих из города, а мой Шости… Он просто оказался не там, где нужно.

Рума уставилась на тлеющие в камине угли.

– Зачем? Кому это понадобилось?

Селена решительно ничего не понимала.

– Их привёл Ривай. Слухи ходили с начала лета. Говорили, что белых и рыжих выселят из города. Говорили: будет война. На эти разговоры уже и внимания-то не обращали. Думали – само образуется, и вот, что вышло.

Всё это в голове не укладывалось. Глиман – мерзкая, трусливая тварь. От него можно ожидать любых подлостей, но мидавы… Это же его соплеменники! Его сослуживцы! Выходит, Ривай готов на всё, лишь бы угодить самозванцу! Странно. Сейчас, во время войны с Миравией армия, должна объединяться. Выдворять белых и рыжих из Туфа не лучшая идея. Неужели Шамшан так глуп?!

– О чём ты думаешь? – оказалось, Рума за ней наблюдает. Странная она всё же.

– О мидавах. Что с ними стало?

– Говорят, они захватили башню Мертвеца, и Шамшан до сих пор не может их оттуда выкурить. Уж не знаю, верить или нет.

Селена невольно выдохнула:

– Тюрьма!..

– Тюрьма, – подтвердила ничего не подозревавшая Рума. – Это на острове, который…

– Я знаю. Знаю, конечно. Всё это так… удивительно. Говорите, паргалион Зегда с ними?

Рума взглянула с подозрением:

– Не помню, чтобы я это говорила. Вообще, многие так считают. Якобы, все там. И Зегда, и Велссим, и Хати Хомак. Знаешь, кто это?

Селена неопределённо кивнула. К счастью, больше притворяться не пришлось, потому что из-за двери раздался писк:

– Мама! Мамочка!

К нему тотчас добавилось хныканье.

– Проснулись! – ахнула Рума. – Ни на миг не притулиться! Ты подожди, я быстро!

Сказав это, она подхватилась и тенью выпорхнула из комнаты. Селена вновь развернула набросок. Бурые пятна крови отчего-то не вызывали отвращения. Грусть, жалость – да. Брезгливость – нет. Неведомый художник Шости погиб по вине ужасной, нелепой случайности. Как его не пожалеть?!

Стоп! Селена резко выдохнула. Это не случайность! Шамшан и Ривай – убийцы. Когда-то они так же хладнокровно разделались с семьёй Гараша, с королём, королевой, их дочерьми… Теперь настал черёд мидавов. Кто следующий?

Зебу! Как она могла бросить его там одного?!

Глупо рассчитывать на помощь! Никто им не поможет! Зебу в лапах чудовищ. Что они с ним сделают?!

– Что? – спросила Селена у нарисованного Аграта Велссима. – Почему ты так смотришь? Думаешь, я должна вернуться?

Миртеллион не отвечал. Хмурил брови, щурился. Ну и физиономия!

– Я не могу, понимаешь?! – попыталась оправдаться она. – Что я стану делать, если попаду во дворец? Меня тут же схватят, посадят в клетку, как Зебу. Мы пропадём оба!

Аграт Велссим смотрел по-прежнему строго.

– Я могу попытаться отыскать Вольное племя, – Селена отчаянно искала решение. – Найду серую Эли, её семью. Они уже помогли нам однажды. Помогут и сейчас. Что скажешь?

Миртелион не сказал ничего.

– Ладно, – сдалась Селена. – Я возвращаюсь. Только, знаешь что? Ты идёшь со мной! Если погибнем, то вместе.

Лицо Аграта сделалось встревоженным. Селена впервые испытала злорадство:

– Да-да, пойдёшь! И не отлынивай! В конце концов, это твоя идея. Мне бы только переодеться. Этот плащ слишком приметный. И вообще… Нужно что-то поскромнее, попроще…

– Это подойдёт?

Селена вздрогнула и обернулась. Каким-то непостижимым образом Рума Вейзес неслышно прокралась в комнату, и теперь стояла у неё за спиной, держа в руках залатанную накидку из грубой серой шерсти.

– Я кое-что подслушала, – сказала она извиняющимся тоном. – Если тебе нужна неприметная одежда, это будет в самый раз. Плащ страшненький, но тёплый – не замёрзнешь.

– Спасибо! – пролепетала Селена. Больше сказать было нечего.

Она свернула портрет в трубочку и положила на стол, но Рума замотала головой:

– Возьмёшь его с собой. Он должен принадлежать владельцу.

– Аграту Велссиму?

– Конечно. Когда встретишь его, передай, что вдова Шости Вейзеса благодарна за то, что он сделал и за то, что пытался сделать.

– Почему вы думаете, что я его встречу?

Рума пожала тощими плечами:

– Хорошие люди обязательно встречаются.

Поднявшись, Селена сняла подаренный Вилмой плащ:

– Если хотите дать мне вашу накидку, то возьмите взамен мою. Это ливарийское сукно, оно стоит…

– Не нужно говорить мне, сколько оно стоит, – слабо улыбнулась женщина. – Я – портниха, сама всё вижу. Оставляй. Перешью и продам. Будет подспорье.

Плащ из ливарийского сукна

Проводив девочку, Рума взяла оставленный ею плащ. Погладила нежнейшее ливарийское сукно, пуговицу из полированного хрусталя, атласный подклад. Вещь была добротная, дорогая. Миате Ромаро такая и не снилась. Рума вздохнула. После аккуратно свернула плащ и положила его в камин, прямо на тлеющие угли.

Призрак Арвеллы

Вернуться на площадь Мечей оказалось даже проще, чем сбежать оттуда. Рума Вейзес подробно объяснила Селене, как незаметно пробраться к реке и миновать Лиловый квартал, не рискуя быть задержанной. На случай, если мидавы всё же попытаются её остановить, Селена заготовила правдоподобную отговорку. Теперь она была дочерью ремесленника, приехавшей в город за покупками и нагло обворованной на рыночной площади. Такие истории не редкость, а потому, ей бы, конечно, поверили. «Меня зовут Миата, господин либерион, – мысленно повторяла Селена. – Миата. Мой отец шьёт сапоги. Лучшие сапоги и ботинки». Имя незнакомой купеческой дочки прочно застряло в голове. Пришлось его позаимствовать.

Когда Селена вошла в Лиловый квартал, сердце предательски ёкнуло, но возвращаться было поздно. Если кто-то заметил девочку в залатанном плаще, бредущую по берегу, то не стоит возбуждать его любопытство внезапной сменой маршрута. «Мой отец шьёт сапоги», – твердила Селена, готовясь к неприятной встрече.

К счастью, обошлось. Правда, однажды мимо неё по набережной прошли два мидава, но они были так увлечены беседой, что ничего не заметили.

Луна снова спряталась за облаками. Лишь тусклое пятно багряного света расплывалось вокруг неё, как капля вишнёвого сока на скатерти.

Идти через площадь Мечей Селена не решилась – из окон дворца та просматривалась, как на ладони. Свернув направо, она прошла вдоль канала, миновала несколько арок и, наконец, нырнула во двор. Если расчёт верен, где-то здесь должен быть сквозной проход.

Опасаясь столкнуться со стражей, Селена старалась двигаться как можно ближе к стене. Во внутреннем дворике, было почти темно – каменные своды не позволяли лунному свету проникать внутрь.

– Ты что-нибудь слышал? – спросил кто-то впереди.

Селена вжалась в стену, остановившись.

– Ничего, – прозвучало в ответ. – А ты?

– И я.

– Почему тогда спрашиваешь?

– Скучно.

– А-а-а. Это да. Скукотища. Расскажи чего-нибудь.

– Чего рассказывать-то?

– Да хоть чего.

– «Хоть чего» я уже рассказывал.

– Тогда ещё чего расскажи.

– «Ещё чего» – тоже. Сам рассказывай!

– Не умею.

– Ах ты, медвежий сын! Как слушать – пожалуйста, а как рассказать – «не умею»!

Селена пыталась по звуку определить положение собеседников. По всему выходило, что разговаривают слева. Значит, если держаться правее… Она двинулась вперёд, но вскоре за углом блеснул свет. Селена прижалась к стене и стала перемещаться крошечными шажками.

Узкий проход вывел её к одному из внутренних двориков. Всем известно, что дворцовый комплекс состоит из нескольких зданий, связанных между собой анфиладами арок и переходов. Судя по отсутствию убранства, этот двор был далеко от парадного крыльца. В левом углу сидели на тюках двое мужчин в форме королевских гвардейцев. Один зажимал между колен тускло светивший фонарь.

Гвардейцы что-то жевали и вяло переговаривались.

– Расскажи про привидений! – потребовал один.

– Пфо какиф ифо прифитений?! – пробубнил второй. Говорить с набитым ртом у него явно не получалось.

– Про короля.

– Ты фто?!

Мужчина наспех прожевал, обтёр руки о куртку и сказал, понизив голос:

– Про короля нельзя.

– Почему? – удивился его собеседник. Он был гораздо моложе, и голос его звучал весенней капелью. – Почему нельзя-то? Я вот слышал, будто убитые принцессы так по дворцу и шастают…

– Тсс! Молчи, кому сказано!

– Так ведь нет никого!

– Ну и что, что нет?! Всё равно помалкивай!

Молодой ненадолго задумался, но вскоре заявил:

– Мне Хпуро из четвёртой роты рассказывал… Дежурили они с Митром… Нет, не с Митром – с Шестолой. Или с Митром?.. Забыл. Да, не о том речь. Стояли они у южных ворот. Ночь – хоть глаз коли. Вот, как сейчас. Стоят они, значит, болтают о своём. Вдруг глядь: девица идёт. Плащ до пят, волосы развеваются…

– Враль твой Хпуро, – пробурчал старый, отламывая ломоть хлеба. – А девки ему мерещатся, потому как… Сам знаешь, почему.

– Я-то знаю, – хихикнул молодой. – Только никакая это, дядя, была не девка. А самое что ни есть привидение.

– С чего бы?

– А с того, что Хпуро её задержать хотел. «Стойте, – говорит, – сударыня! Это королевский дворец, вам сюда путь заказан». Она и ухом не повела. Пошла себе прямёхонько. Хпуро – за ней. Девица – бежать. Хпуро тоже ходу прибавил. Тут она и остановилась. Он, понятно, тоже встал, как вкопанный. Поворачивается девка, а лицо…

– Что ж за лицо-то? – хохотнул старый. – Рябая или кривая?

Молодой вздохнул:

– Не рябая, дядя. И не кривая. Очень даже из себя красивая. Принцессу Арвеллу помнишь?

– Как не помнить? Хорошенькая была.

– Точно. Смотрит Хпуро: а это сама принцесса и есть. Такой его страх взял – ни побежать, ни крикнуть. Ноги будто к земле приросли. А принцесса улыбнулась и сразу исчезла.

– Так уж и сразу?

– Не веришь? – надулся парень. – Ну и ладно! А, по-моему, всё правда. Нет принцессам покоя, вот они и бродят, бедняжки.

– Смотри, как бы тебя за эдакие речи самого… – старший провёл по горлу ногтем большого пальца.

Младший промолчал. Отломил краюху и принялся отковыривать от неё крошки. Отщипнув, долго мял в пальцах, а после отправлял в рот.

– Это, дядя, – произнёс, наконец, он, – не я говорю.

– А кто же?

– Все.

– Как так «все»?

– А так и все. Все до единого. Ясно же, что это он…

Парень запнулся на полуслове. Повертел головой, всматриваясь в темноту под арками.

– Зачем тогда принцессу приволок, спрашивается? – принялся рассуждать его товарищ. – Развёл секретность, а люди-то не дураки. Всё поняли. Мне вот горничная сказала, Лима. Может, знаешь?

– Беленькая такая тётенька?

– Для тебя, может, и тётенька, а по мне так… Да не про неё речь! Лима сказала, что Лайда гостила у него до конца лета.

– Выходит, жива?

– Так все говорят.

– Куда ж она теперь подевалась-то? Может он и её…

– Глупости! Зачем бы ему?..

– Неужто сбежала?!

– Может и так. Нам-то почём знать? Мы – люди маленькие.

Парень скривился:

– Ты, дядя, всегда так говоришь, а сам всё про всех знаешь.

– Знаю, что и все. Не больше, не меньше.

– Думаешь, про Арвеллу – враки?

Старый пожал плечами:

– Я её не видал…

– А других?

– Каких других?

– Ну, призраков?

– И других не видал. Хотя нет, постой, – он осклабился, стукнув себя кулаком по коленке. Свет от покачнувшегося фонаря скользнул вдоль стены. – Как то раз… Я тогда ещё молодой был. Не такой, как ты – постарше, но всё равно молодой. Выпил я, значит, перебродившего пива. Без умысла выпил, по недомыслию. Лежу, значит. Голова кругом. Смотрю: бабка моя идёт, покойница. Остановилась подле меня, глазами лупает. Постояла так, постояла и говорит: «Вот же свинья немытая! Отходить бы тебя метлой, да поганиться неохота»!

– Неужто бабка?! – выпучил глаза молодой.

Его собеседник только отмахнулся:

– Не бабка, понятно. Мать это моя была. Они с бабкой похожи, вот я…

– Да ну тебя, дядя! Я вот думаю, не соврал Хпуро. Зачем бы ему врать-то?

Болтовню гвардейцев Селена слушала вполуха. Бабка её совершенно не занимала. Интереснее было другое: как незаметно проскочить мимо болтунов?

Воспользовавшись тем, что мужчины были увлечены разговором, она осторожно заглянула за угол. Там её ждала неожиданная удача, облечённая в форму трёх больших деревянных бочек. Судя по всему, их использовали для сортировки дворцового мусора. Селена принюхалась. Никакого запаха не было, но, возможно, лишь потому, что отходы подмёрзли.

Бочки олицетворяли спасение. Если удастся спрятаться за ними, то, улучив подходящий момент, можно легко прошмыгнуть под арку. Только вот как подобраться поближе?

Внезапно старший поднялся. Отряхнул штаны, одёрнул задравшуюся куртку:

– Пойду, просвежусь. А ты уж смотри в оба, как бы какая принцесса не пожаловала.

Молодой хмыкнул, но, оставшись в одиночестве, тотчас принялся крутить головой, всматриваясь в темноту. Селена ждала, затаившись. Наконец, гвардеец успокоился. Вытащил очередной ломоть хлеба и начал неторопливо жевать. Похоже, он не был голоден, и ел только для того, чтобы отвлечься.

Селена пошевелила пальцами. От долгого стояния на месте сделалось холодно, руки закоченели. Сейчас бы меховую муфту или даже варежки! Селена пошарила в складках одежды, руки скользнули под ткань и провалились за подкладку.

Там, за подкладкой, обнаружилась монета. Селена попыталась разглядеть – не вышло. Не то четвертак, не то полушка. Ничего стоящего на это не купишь. Разве что пару пряников. Хотя… Монетка может послужить и другой цели!

Дождавшись, когда гвардеец в очередной раз отвернётся, Селена высунулась из-за угла и бросила монету, метя как можно дальше. Расчёт оказался верен. Металлический кругляшок ударился о камни, издав чуть слышный звук, но в ночной тишине этого было вполне достаточно. Вздрогнув, юноша поднял голову. Лицо его сделалось взволнованным.

Казалось, гвардеец ждёт повторения незнакомого звука. Мгновения тянулись одно за другим, но он всё сидел без движения. Убедившись в том, что вокруг не происходит ничего страшного, молодой человек, наконец, осмелел. Поднялся и побрёл к тому месту, где звякнула монета.

Теперь гвардеец мог увидеть происходившее в другой части двора только если бы у него нашлась лишняя пара глаз на затылке. Настало время выбираться из укрытия.

Выскочив из-под арки, Селена помчалась к деревянным бочкам. Ей предстояло сделать не больше пятнадцати шагов, чтобы оказаться в безопасности. Пока гвардеец отвлёкся, пока он ищет источник неведомого звука…

Она не бежала. Она порхала, летела над землёй, стараясь опускаться на носочки и не производя ни малейшего шума. Вот бочки! Осталось совсем чуть-чуть!..

Во время очередного приземления Селена пнула что-то ногой. Неведомый предмет с жестяным грохотом отлетел в сторону. Что-то глухо брякнуло, потом звякнуло металлом о металл. Медный таз? Ведро? Конечно, ведро!

Селена нырнула за бочку, не видя ничего вокруг. Сейчас гвардеец её обнаружит! Сердце ухало в горле.

– А! – сказал юноша.

После издал странный звук – среднее между стоном и бульканьем. Мог закричать, но не закричал. Просипел тоненько:

– Дядя!

– Чего шумишь?! – отозвался старый издалека. – Сказал же: «Скоро приду».

– Я не… – промямлил молодой. – Я… не я…

«Влезть бы внутрь бочки! – крутилось в голове у Селены. – Зарыться бы поглубже»!

– Что ты мелешь?! – рассердился старый. – Привидение что ли увидал?

Юноша молчал, но, видимо, делал какие-то знаки, потому что его собеседник вдруг уточнил:

– Там?

В ответ – ни слова.

– Принцесса?

Снова тишина.

– Ты вот что… – голос старшего посуровел. – Ты эту ерунду брось! Так и свихнуться недолго. Что я тогда матери твоей скажу, а?!

Он помолчал, а потом вдруг потребовал:

– Пойди и посмотри!

– Не пойду! – заныл юноша.

– Пойдёшь! Пойдёшь, как миленький! Ты – солдат. Твоё дело – короля охранять! На кой королю такая охрана, что от любой кошки шарахается?!

Молодой долго не отвечал, а потом заговорил, делая длинные паузы:

– Это, дядя… Это не кошка была… Девица… Плащ… Серый… Волосы…

– Думаешь, Арвелла?

– Она самая. С места мне не сойти!

– И не сойдёшь, – назидательно проговорил старший, – если от страха обмочишься. Пойди, посмотри! Нет там никакой принцессы! Кошка пробежала, а ты уж ни жив ни мёртв.

Юноша пытался что-то возразить, но он и слушать не стал. Прикрикнул сердито:

– А ну, пошёл! Будешь из себя неженку строить – возьму другого! Мне здесь трусы не нужны!

Теперь можно было легко предсказать дальнейший ход событий. Сейчас молодой нехотя побредёт к бочкам и, конечно, обнаружит спрятавшуюся за ними девочку. Приглядевшись, он сразу поймёт, что она не призрак, а человек из плоти и крови. Тогда всё пропало!

В ожидании неизбежного Селена решила действовать. Встав на четвереньки, она поползла в сторону ближней арки. Если юноша заметил, как она спряталась за бочками, то, конечно, зайдёт с другой стороны. Это позволит выиграть пару мгновений. Что с ними делать, Селена ещё не знала, но попытаться спастись всё же стоило.

Она стала перебирать ногами с немыслимой скоростью. Руки скользили по холодной, шершавой брусчатке, колени то и дело цеплялись за плащ.

Однако неприятель появился, откуда не ждали. Вместо того чтобы обойти бочки справа, гвардеец зашёл слева. Подняв голову, Селена с ужасом обнаружила, что ползёт ему навстречу. Юноша тоже увидел её.

– Мама! – сказал он сиплым басом.

Сзади мелькнул свет. Селена обернулась. За её спиной, светя фонарём в лицо напарнику, стоял старый.

– Мама! – повторил юноша. Его голос сорвался, переходя на последнем «а» в сдавленный писк. – Дядя!

Селена заметалась, ища выход. Осознав бессмысленность стояния на четвереньках, она вскочила на ноги. Юноша попятился, бормоча что-то неразборчивое.

То, что произошло дальше, можно было объяснить лишь вспышкой безумия. Вместо того чтобы в ужасе замереть на месте, Селена бросилась прямо на своего преследователя. В действительности она рассчитывала прорваться к арке, но молодой человек, похоже, принял это за нападение.

– Чур меня! – выдохнул он, бросаясь наутёк.

Селена тем временем бежала в другую сторону.

Миновав два дворика, она прислушалось. Сзади было тихо. Похоже, не только впечатлительный юноша, но и его наставник счёл за благо удрать от покойной Арвеллы.

Странно. На принцессу она была совсем не похожа. Не зря говорят, что у страха глаза велики.

Пройдя ещё два крошечных дворика, Селена оказалась в третьем, хорошо освещённом. Это могло означать лишь одно: парадный въезд где-то поблизости. Только тут Селена сообразила, что у неё нет внятного плана. Да, и невнятного – тоже.

Подумать над этим ей, впрочем, так и не довелось, потому что навстречу вышел рослый усатый гвардеец. В руке он держал масляный фонарь, точь-в-точь такой же, как тот, что был у его сослуживцев.

Увидев Селену, гвардеец, похоже, нисколько не удивился.

– Кто такая? – фыркнул он в усы. – Чего бродишь по ночам?

Селена молчала. Если все тут бояться привидений, то, возможно, у неё есть шанс. Оказалось, что усатый сделан из другого теста.

– Немая что ли? – вопросил он. – Работница?

– Прачка, – нашлась Селена, сообразив, что выдать себя за призрак на этот раз не удастся.

– В первый раз?

– В первый, дяденька.

– К кому идёшь?

Селена было растерялась, но с языка само собой сорвалось:

– Велено спросить Лиму, дяденька.

– Вот оно что, – подобрел гвардеец. – Стало быть, не абы кого будешь обстирывать. Рекомендация-то есть?

– А как же. Я два года в богатом доме работала. У господина Ромаро. Может, слыхали?

Гардеец пожал плечами, дескать «не припомню». Потом поманил Селену рукой:

– Пойдём, покажу дорогу. А то ещё забредёшь не туда, потом хлопот не оберёшься. Лима-то, поди, спит ещё. Так что придётся обождать.

Радуясь неожиданному везению, Селена пошла за гвардейцем.

– Чего в такую рань притащилась? – спросил её провожатый.

– Опоздать боялась, дяденька. Мне эта работа страсть как нужна!

– Оно понятно! – хмыкнул усач. – Такая работа всем нужна, девочка. Я вот, к примеру, тут уже двадцать лет.

– Неужто двадцать?

– Вот же ты дотошная! Ну, может, не двадцать, а девятнадцать. Всё одно много. Я когда сюда пришёл, тебя и в помине не было.

Селена притворно вздохнула:

– Не было, дяденька.

Внутри следующей арки (сколько же их тут, в самом деле?!) оказалась тяжёлая кованая решётка. Охранявший ворота гвардеец тотчас пропустил их внутрь, вытянувшись по струнке, из чего Селена заключила, что её новый знакомый – большой начальник.

– Вообще говоря, работа непыльная, – принялся рассуждать усатый. – А что? Ходишь себе, караулишь. Бывает, правда, что и…

Спросить, что он имеет в виду, Селена не успела, потому что, пройдя под очередной аркой, они оказались во дворе, куда более просторном, чем все предыдущие. Здесь было светло и неожиданно людно: двое гвардейцев стояли в карауле у правой стены, ещё несколько – топтались поодаль. Увидев Селену, они стали коситься с плохо скрываемым любопытством. Видимо, её появление не считалось заурядным событием. Хорошо, что те двое, которых она напугала до полусмерти, умчались в другую сторону. Если бы они всполошили караульного, её бы давно схватили.

Селена огляделась. Стена, возле которой дежурили гвардейцы, была выложена из красного кирпича. Летом по ней, должно быть, вился дикий виноград. Теперь же от него остались только сухие переплетённые ветки. Несколько каменных ступеней вели в подвал, скрывавшийся за неожиданно массивной дверью. На крошечных подвальных окошках – решётки. Каждый из прутьев – с палец толщиной.

– Всякое бывает, – пробурчал усач, отвечая на приветствие гвардейцев.

Смысл его слов недолго оставался загадкой: уже в следующее мгновение откуда-то сбоку донёсся глухой, жалобный стон. Гвардейцы переглянулись, после вопросительно уставились на начальника.

– Пускай орёт, – отмахнулся усатый. – Глядишь, к утру угомониться. А будет сильно докучать – отходите розгой, и всего делов.

– Что это, дяденька? – прошептала Селена.

Ответ она знала и без того.

– Всякое бывает… – протянул её провожатый.

Ему явно хотелось продолжить путь, но у Селены были другие планы. Если Зебу там, в подвале, она обязана пробраться к нему. Но как? Как?!

– Кто у вас там? – спросила она, остановившись. – Кого вы там держите, дяденька?

– Не твоего ума! – хмыкнул гвардеец.

– Ему же плохо! Вон, как плачет бедняжка!

– Так что с того?

– Может, он голодный?

Усатый нахмурился. После оглядел караульных. Те отчаянно затрясли головами.

– Кормленый он, – заключил начальник.

– Может, пить хочет? – не унималась Селена. – Или замёрз?

– А хоть бы и так. Нам-то что за беда?!

– Заболеет, – вздохнула Селена.

После добавила зловещим шёпотом:

– А там и помрёт…

Такая перспектива озадачила усатого. Он поводил глазами из стороны в сторону, почесал в затылке и велел:

– Принесите с конюшни соломы! Глядишь: не обморозится.

Двое гвардейцев отправились выполнять приказ, а Селена принялась тянуть время.

– Кто у вас там, дяденька? – заныла она. – Я ж теперь ночью спать не буду!

– Заснёшь, коли припрёт! – буркнул усатый. – Пойдём уж, доведу. А то мне с тобой цацкаться недосуг!

Уйдёт она, ещё чего?! Зебу надо выручать! Может, когда вернутся гвардейцы…

– Там ребёнок? – принялась допытываться Селена. – Плачет, как дитё малое.

– Ничего не ребёнок, – фыркнул усатый.

– Неужто взрослый?!

– И не взрослый.

– Как так?

– А вот так.

– Может, призрак?

– Ну, ты и дурочка, медведь тебя побери! Призраков не бывает!

– Кто ж тогда?

Усатый отвёл её в сторону, подальше от караульных и сообщил, закатив глаза:

– Чудище там сидит. Только ты уж не говори никому!

– Вы меня, дяденька, видать, и вправду за дурочку держите! – притворно разозлилась Селена. – Призраков, значит, не бывает, а чудища…

– Чудище это, – понизил голос гвардеец, – совсем иного свойства. Только мне о том говорить не с руки. Я тут, девочка, двадцать лет прослужил и ещё двадцать прослужу, если лишнего болтать не стану. Живо топай за мной, не то велю тебя вышвырнуть!

Сказав это, он грубо взял Селену за локоть и потащил вперёд, но не успели они пройти и несколько шагов, как сзади окликнули:

– Кудыть соломку-то, ваша милость?

Усатый оглянулся. Оглянулась и Селена. Лучше бы она этого не делала, ведь посреди двора, держа охапку соломы, стоял её недавний преследователь – белоголовый извозчик.

– Ух, ты! – его губы перекосились в кривой усмешке. – Говорил же я: надо верить в удачу! А вы меня, братцы, не слушали!

Подхватив полы плаща, Селена бросилась бежать, но было поздно. Белоголовый настиг её в три прыжка. Схватил за руку и потянул за собой:

– Вот она, ваша милость! Та самая девчонка. По всему городу за ней гоняюсь, а она – тут как тут. Не иначе – лазутчица.

Человек без порток

Не успел корабль выйти из порта, Лайда переменилась. До того-то смирная была. Даже когда услыхала, что сопровождать её будет Заноза, ни полсловечка не сказала. Вздохнула только грустно-печально. Ни дать ни взять, овца послушная.

Это она, поганка, надеялась короля разжалобить. Да только напрасно. Витас и глазом не моргнул.

Королева Сона, та добрее была, чувствительнее, а только что тут поделаешь?! Обещались тётке племянницу вернуть – так уж, как говорится, выньте да положьте.

В общем, спровадили Лайду в Стребию морюшком, да и Занозу – вместе с ней.

Сперва принцесса надумала командовать.

– Принеси мне, – говорит, – Бурбелла, бульону. Да погорячее. Холодное не терплю.

Заноза молчит, точно не слышит. Лайда, видать, обиделась и давай шипеть:

– Ты что оглохла?! Бульону желаю! Неси живо!

Тут Заноза морду скривила:

– К вам, ваше Высочество, цельных три служанки приставлены. Как-нибудь обойдётесь.

Служанки эти, к слову сказать, поблизости копошатся – барахло принцессино разбирают. Это, значит, Витас расщедрился: отправил с гостьюшкой прислугу, дабы той не зазорно было в Стребию являться. Девицы попались тупые, но работящие, и Занозу, понятно, побаивались. Вот и тут: опустили глазёнки долу, моргают, будто коровы недоенные.

Тут Лайда как давай беситься:

– Неси бульон, тебе сказано!

А мордочка смешная, точно у обезьянки из бродячего цирка.

Ну, Заноза, понятно, себе под нос улыбнулась и стала делом заниматься. А дело у неё было важнее некуда: сапог от собачьего дерьма почистить. Это она ещё на пристани вляпалась, да там чистить как-то не с руки было.

Лайда смотрела-смотрела – не выдержала. Заявляет:

– Ты себя в зеркале-то видела, пугало?!

Заноза молчит, в свару не лезет. Решила принцесса, будто ей любое безобразие с рук сойдёт и давай глумиться:

– Вы только посмотрите! Вырядилась, как образина! Думаешь, красивее станешь?! А под платье-то сапоги нацепила! Умора!

Глянула Заноза – нормальные сапоги. Да не нормальные – отличные! Кожа телячья нежная, мягкая. Не в атласных же туфельках по кораблю шататься. В таких, если в дерьмо наступишь – сразу выкинешь.

Тут бы Лайде язык-то и прикусить, да не на ту напали.

– Ты, – заявляет, – мало того, что страшная, так ещё и дура, каких поискать.

Заноза на служанок зырк: смеются или нет. Нет, не смеются. Наоборот: скуксились как-то, скукожились, в уголке топчутся, на дверь косятся. Ждут, значит, скандала невиданного. Ну, да этого ещё недоставало!

Шло бы твоё Высочество лесом! А ругаться Заноза не станет. Она – посол миравийской короны, а не баба базарная! Так-то.

А Лайдушка всё не угомонится. Встала, к Занозе подошла и дёрг её за воротник. Как дёрнула, так половину и оторвала, шмакодявка негодная. А воротник, промежду прочим, кружевной был, с блестящими бусинами. Не то, чтобы Занозе это нравилось, а только обидно: в кои-то веки кружева нацепила – и на тебе.

Принцесса воротник в руках покрутила, мордочку скорчила.

– Фу, – говорит, – какая грубая работа! Сразу видно: миравийское барахло.

Хотела и ещё что-то сказать, да не вышло. Заноза, себя не помня, на ноги скок. Да как отвесит мерзавке оплеуху. Служанки так и ахнули. И ещё сильнее скукожились.

Принцесса – в рёв. Воет:

– Уничтожу тебя, скотина злобная! В подземелье сгною! Вот подожди: доберёмся в Стребию – попрошу тётушку тебя на виселице вздёрнуть!

Заноза кивнула:

– Попроси, сделай милость! Только уж не забудь: стоит им меня пальцем тронуть – будет война. Я – миравийский посол. Отсюда и пляши.

Сказала – как отрезала. И давай опять сапоги начищать.

Вообще-то про посла, это она просто так брякнула, безо всякой уверенности. В то, что Витас ради неё хоть палец о палец ударит, Заноза, понятно, не верила. Чай не дурочка. Плюнет король на Бурбеллу Чиноза и разотрёт. А только Лайде об этом знать необязательно. И тётке её тоже.

После того случая принцесса прямо шёлковая сделалась. То ли опасалась по шее огрести, то ли морскую болезнь подхватила, но сидела она с тех пор тише мыши. Даже бульону не требовала.

В порту их встретили по-королевски. Прислали за принцессой карету, запряжённую шестёркой тяжеловозов. Заноза даже языком прищёлкнула, как их увидала. Кони амату в Тарии идут на вес золота. А эти – вообще загляденье.

Сперва-то она думала, что следом на какой-нибудь клячонке поедет, да вышло иначе. Препроводили и Занозу в карету. Там её встретила тощая дама. Извольте-де сюда. И улыбается гаденько так.

По дороге выяснилось, что звать эту краснопёрку сушёную Лаганой Ферри и что она – статс-дама королевы Клибеллы.

Вообще говоря, разговор у них с самого начала не клеился. Госпожа Лагана спросила только, хорошо ли добрались. Заноза честно ответила, что ни разу не блеванула, потому как морской болезнью не страдает. На том и замолчали.

Словом, статс-дама Занозе не понравилась. А вот королева – наоборот. Маленькая такая, ладная, и говорит быстро, точно орехи щёлкает.

Заноза сперва тушевалась. Шутка ли – королева?! Нет, к Витасу-то она привыкла, да и к Соне – тоже. Но тут ведь совсем другой разговор.

Когда прибыли они во дворец да освежились с дороги, Заноза и пригорюнилась. Всё оттого, что приставили к ней горничную – девицу тихую, угрюмую, но ужас какую привязчивую. И звали-то её по-дурацки: Ворлалия. И по-тарийски-то она говорила с горем пополам. Хотела Заноза сапоги снять – горничная тут как тут:

– Дозвольте помочь, ваша милость.

Заноза головой покачала, дескать, не тронь! Потом, правда, горничная ей и платье помогла расшнуровать, и ванну приготовила. Сидит Заноза в ванне думает: «Не ровен час привыкну к такому роскошеству, как в казарме жить буду?!» А горничная знай себе воду горячую подливает. Заноза разомлела, чуток покемарила. Думала прикорнуть до вечера – не тут-то было. Велят собираться в столовую: королева желает с ней трапезничать. Делать нечего, надо топать.

Тут-то атласные туфельки и пригодились. Заноза ещё перед отъездом наслушалась наставлений про придворный этикет и всякую чепуху. Половину, правда, мимо ушей пропустила, но платья – чтоб не перепутать, куда какое – цифрами пометила. Тёмно зелёное, серое и коричневое были для корабля. Портной (тот самый, что булавкой её уколол) так и сказал:

– Это, сударыня, дорожные платья. К ним украшений не полагается.

Теперь настал черёд платья номер четыре. Это Занозе больше всего нравилось: тоненькое, лёгкое, как паутинка, из голубого ливарийского сукна. Под платье надевалась рубаха. Заноза как рубаху эту натянула, так чуть не запищала от удовольствия. Рубаха-то была не из какого-то стираного льна – из чистейшего батиста. На груди – кружева, и по подолу, и на манжетах. Никогда прежде Заноза такой красоты не нашивала. Да, по правде сказать, и не видала. Когда она ещё девчонкой была, мать отцу не велела её баловать. Да тот не больно-то и стремился. А как выросла, тут уж совсем другое житьё началось. Платья и сорочки ей стали без надобности.

Горничная хотела и дальше её наряжать, да Заноза не позволила. Порылась в шкатулке и отыскала цепочку с красивым камешком. Камешек был необыкновенный: то белым отливал, то голубым, то розовым. Это ей Витас дал перед отъездом. Прямо со своей королевской шеи снял.

– Носи, – говорит, – Бурбелла. Это будет напоминать тебе о доме.

Тут он, положим, хватил, потому как никакого дома у Занозы и в помине не было. А только камешек ей страсть как понравился. И к платью подошёл, как нарочно.

За обедом Заноза помалкивала да в тарелку глядела. А королева всё больше племянницей интересовалась. Лайда надулась, как индюк, жеманничает, кривляется. Хочет, стало быть, тётушке угодить. Ну, да и пусть её!

Едва отобедали – Клибелла принцессу хвать и с собой потащила. Вроде как побеседовать по-родственному. А Заноза к себе потопала. Идёт и думает: «Приду, а там горничная сидит. Опять, небось, разувать будет. Чтоб ей провалиться! Похожу-ка я тут, осмотрюсь. Глядишь, она и уберётся восвояси-то ».

А поглазеть во дворце было на что: потолки с золотой лепниной, наборный паркет шести цветов, гобелены, подсвечники из горного хрусталя. В одном зале под потолком висела люстра. Не люстра даже – люстрища! Такая если по башке тяпнет – сразу окочуришься!

В другом зале увидала Заноза на потолке роспись: парень с девицей сидят под деревом. Он на свирельке играет, она глазёнками хлопает. А наверху, это на небе, значит, летает толстый, щекастый мальчуган с крыльями да целит в них из лука. До того потешный малец! Заноза даже захихикала. Потом – глядь, а дверь в соседнюю залу чуток приоткрыта. Красивая дверь: створки деревянные, резные. Да такая тонкая резьба – залюбуешься!

И нет бы Занозе мимо пройти, а ноги уж сами её к двери приволокли. Заглянула она в залу, а там – шкафы от пола до потолка. И все книгами заставлены.

Тут перед ней, откуда ни возьмись, появляется длинный дядька в ливрее и давай лопотать что-то невнятное. Слов не разобрать, но ясно, что выставить её хочет.

Заноза плечами пожала, фыркнула. Дескать, не больно-то и надо! Вдруг слышит: кто-то из комнаты отвечает. Тоже по-иностранному. А потом вдруг по-тарийски, да с таким акцентом – жуть:

– Проходите, сударыня, осматривайтесь.

Заноза и вошла. Чего ж не войти, если зовут?! Смотрит по сторонам: нет никого. Что ещё за странность? Может, у них тут попугай в клетке сидит? Огляделась Заноза – нет никакого попугая. Кто же с ней тогда разговаривает? Спросить бы у длинного, да по-тарийски он, похоже, ни бельмеса. А голос, тем временем, опять:

– Располагайтесь, сударыня. Почитать желаете или так полюбоваться?

Тут-то Заноза и сообразила, что никакой это не акцент. Просто невидимка пьян в стельку, оттого и лыка не вяжет.

– За вашей спиной – чудесное собрание сочинений древнева-рива-ривских-рийских философов.

Сказал – и захихикал. Длинный задрал голову, прогудел что-то по-стребийски и шмыг за дверь. Заноза тоже вверх посмотрела. Тут-то всё и объяснилось. Оказалось, что стоит там высоченная лестница (Заноза её поначалу и не заметила), а на ней, на самой верхотуре – толстый краснорожий дядька с бородой, как у гнома.

– Не бойтесь, – говорит, – сударыня, я вас не обижу!

Заноза только фыркнула. Это мы ещё поглядим, кто тут кого не обидит! А дядька, не иначе, стушевался:

– Прошу меня извинить, прекрасная незнакомка, но я не ждал… не ожидал… не… гостей…я.

Заноза не сразу сообразила, о чём это он. Потом пригляделась да так со смеху и покатилась: дядька-то в подштанниках. Нет, сверху у него всё чин по чину: белоснежная рубаха и шитый золотом камзол с красивым поясом. А вот снизу… Заноза даже отвернулась, а то срам один. Хотела было и вовсе убраться восвояси, да гном не пустил. Заныл так жалобно:

– Не оставляйте меня одного, сударыня, я же…я…я…я высоты боюсь!

Икнул и глазами захлопал. А глазищи тёмные, круглые, как у телёнка. Смотрит на него Заноза и думает: «Правильно боишься, дуралей! Сейчас свалишься – костей не соберёшь»!

Вслух, понятно, другое сказала:

– Зачем же вы, ваша милость, на такую верхотуру полезли?

Толстяк губы надул:

– Я, сударыня, книжку искал. Она здесь,где-то…

Он махнул рукой, лестница покачнулась и едва устояла на месте. Вот ведь шут гороховый!

– Что ещё за книжку?

– Стихи.

– Стихи? Вы, ваша милость, не иначе, приболели.

Гном носом зашмыгал, обиделся:

– Ничего я не приболел. Стихи, сударыня, есть величайшее искусство. Они способны открыть даже в самом… самом… как это по-тарийски?

– Что?

– Что «что»?

– Что по-тарийски?

– Как сказать, – он запнулся, – по-тарийски… Забыл.

– Ну и шут с ним, – обрадовалась Заноза. – Я пойду, ладненько? А то меня уже горничная заждалась. Нельзя же, чтобы…

Больше она ничего говорить не стала. Бочком-бочком, и – к двери. А толстяк вдруг как заорёт:

– Стойте!

Истошно так завопил, скотина. Заноза аж подпрыгнула:

– Чего кричите, как резаный?!

– Боюсь! Как я теперь слезу-то?!

– Это уж – как угодно! Я вас снимать не полезу!

– Вы уж хотя бы…подскажите, куда ступать.

Заноза вздохнула, сжалилась:

– Медведь с вами! Давайте вниз. Только поживее!

Толстяк зашевелился, лестница закачалась. Испугалась Заноза:

– Вы уж там аккуратнее. Ножку-то вниз тяните. Левую! Левую!

Гном оторвал от ступеньки левую ногу, поболтал ею в воздухе и снова на место поставил:

– Боязно!

Вот как! Протрезвел, стало быть, со страху-то.

– Ясен пень «боязно»! Зачем надрался, спрашивается?! Зачем наверх полез?!

– Дурак потому что! – захныкал толстяк. – Вы меня, сударыня, без ножа режете!

Вот ведь балбес, каких поискать! Рассердилась Заноза:

– Я сейчас лестницу подержу. А ты давай, ползи. Только осторожно. Двумя руками держись, а то мало ли…

Ухватилась она за лестницу, гном и полез. Шаг, другой. Пыхтит там наверху, старается. Потом, видать, оступился да как полетит вниз кубарем. Сам – в одну сторону, лестница – в другую. Занозу с ног сбил и на ковре растянулся.

Поднялась Заноза, бок потёрла. Ушиблась-то, падая. Смотрит: а толстяк на ковре лежит, не дышит. Руки раскинул, чисто покойник.

Заноза – к нему:

– Вставайте, ваша милость!

Гном и ухом не ведёт. Расшибся, значит. Заноза в него вцепилась и давай трясти:

– Я те помру, медвежий ты сын! Вставай, кому сказано!

Тут гном глаза открыл, приподнялся и за талию её приобнял. Вот ведь свинья немытая! Заноза ему по рукам хрясь! Говорит:

– Не смей, чучело, руки распускать!

И – по мордам ему для верности.

В это время дверь отворилась. Входит длинный в ливрее и давай лопотать непонятное. Гоном ему что-то сказал, он и ушёл. Ещё и дверь за собой закрыл, поганец.

Встала Заноза, отряхнулась, платье поправила. Смотрит: а левый рукав почитай что весь оторван. А гном сидит на ковре в исподнем, глумится:

– Как же вы прекрасны, сударыня! Был бы свободен – женился бы, клянусь честью!

Хотела Заноза ему с ноги врезать, да передумала. Это в сапогах можно кого хочешь отлупить, а в туфельках этих все пальцы переломаешь. Выходит, если ты теперь барышня, так и веди себя как положено. Скорчила Заноза презрительную рожу. Говорит:

– Я бы за тебя, чучело, в жизни не пошла!

Толстяк прищурился, глазки забегали:

– А если бы я, к примеру, богатым был?

– Да хоть королевским казначеем!

– А если бы я был знатным?

– Да хоть самим королём!

– Это почему же, позвольте спросить?

– Потому что пьяниц не терплю!

Тут только она на толстяка глянула. Глянула и обомлела. Сидит он такой жалкий, глазами хлопает, а по мохнатым щекам слёзы текут. Не то чтобы Заноза его пожалела, а всё же противно стало.

– Чего ревёшь? – спрашивает.

Гном вздохнул так жалобно и говорит:

– Надоело!

Тут Занозу любопытство взяло. Не то чтобы сильно, а всё же занятный попался тип. Она от любопытства и злиться-то перестала. Осведомилась ненавязчиво:

– Что ж тебе надоело-то?

– Всё.

И в стенку вперился. Молчит. Думает Заноза: «Ну, и медведь с тобой»! Хотела уходить, да гном вдруг очнулся:

– Всё надоело! Понимаете, не могу я тут больше…

Заноза плечами пожала:

– Кто ж тебя держит-то?! Не можешь – уходи.

– Не могу.

Вот ведь недоумок!

– Что ты заладил-то «не могу» де «не могу»?! Не хочешь – так и скажи! А, коли хочешь, иди. Найдёшь работёнку и получше.

Тут гном на неё странно так посмотрел. Будто она какую глупость сморозила. После – опять за своё:

– Не могу. У меня есть обязательства…

Обязательства у него! Скажите, какой выискался!

– Что ещё за обязательства такие? Без порток ходить?

Сказала и пожалела. Потому как толстяк тут же засмущался и за кресло пополз:

– Вы меня, сударыня, не знаете…Может, я не тот, кем… Не тот, за кого…

Заноза возьми и брякни:

– Может, и я не та. Тебе-то почём знать?!

И кто за язык тянул, спрашивается?!

Испугалась Заноза, что гном расспрашивать начнёт, а он только рукой махнул из-за кресла:

– Вы, сударыня, красивая очень. И глаза у вас добрые.

О как! Заноза даже хмыкнула от неожиданности. Неужто и этот на денежки Чиноза позарился?! Нет уж. Это вряд ли. Видно совсем разум утратил. А гном – за старое:

– Глаза у вас добрые. Видно, что человек вы хороший. Знаете, я ведь хороших людей вижу редко. Где их найдёшь?

– Где живёшь, там и ищи. Чего далеко ходить-то?!

– Я, сударыня, здесь и живу.

– Здесь?! За книжками смотришь, чтоб не упёрли?

– И за ними – тоже.

– Неужто такие дорогие?

– Встречаются…

– А жена твоя?

– А что «жена»?

– Тоже здесь обретается?

– Здесь. Где же ещё?!

– Малые-то есть?

Замолчал гном. Потом говорит тихо-тихо:

– Видимо, не судьба. Да, это и к лучшему…

– Как так «к лучшему»?!

– Согласия у нас с супругой давно нет. Да, пожалуй, и не было.

– Зачем тогда женился?

Гном – опять молчок. Заноза уж было решила, что обиделся.

– Чего молчишь? – спрашивает. – Не хочешь отвечать – так и скажи.

Толстяк ей – из-за кресла:

– Я не по своей воле женился, сударыня.

– Кто ж тебя заставил-то?

– Мой…отец.

– Отказался бы, да и дело с концом.

– Я…не мог.

Ну что с тобой делать-то?!

– Силком что ли тащили?

– Можно сказать и так.

– Ну и порядки у вас! Мы в Тарии попроще живём. Хочешь жениться – женись. Не хочешь – иди лесом.

– В моей…семье так не принято.

– А-а-а! Ну, тогда уж терпи. Супружнице твоей, поди, тоже несладко пришлось.

– Полагаю, несладко.

– Чудные вы тут! Только мучаете друг друга. Нет бы добром решить!

– Ничего тут не решишь, сударыня. Ничего не изменишь.

Он ещё помолчал, только Заноза его манеру изучила и знала: сейчас заговорит. Так и вышло. Гном кашлянул, всхлипнул:

– Можно мне ещё раз вас увидеть?

– Это ещё зачем?!

– У вас глаза…И человек вы…

– Обыкновенные у меня глаза! А что я за человек, тебе знать не надобно!

Так и выскочила Заноза из библиотеки, злая, как медведь. Ишь чего выдумал! Нашёл, кому плакаться! У неё от этих дворцовых глупостей и без того голова кругом! Так что пусть другие уши поищет. А наше дело – сторона.

Судьба Стребии

Идёт Заноза через залы, по сторонам смотрит. Повсюду челядь шебуршит: кто свечи зажигает, кто мебеля двигает. А чего их двигать, спрашивается?! И так неплохо стоят. С другой стороны, надо ж чем-то занять дармоедов этих. Вон их тут сколько! Выгнать бы всех в поле, может и вышел бы толк.

Глядит Заноза: тощий у лестницы лакеев отчитывает. Ну, она, понятное дело, бочком – бочком да и мимо. Нечего на чужие свары глядеть!

Тут и скумекала, что заблудилась. Дворец- то здоровенный, куда идти, сразу и не разберёшь. Огляделась Заноза: впереди лестница красивущая, со статуями белокаменными. Только вот статуй этих, она ещё не видала.

Ну, раз не видала, так чего бы не посмотреть? Пошла она вниз по лестнице. Ступеньки блестящие, гладкие – того и гляди шлёпнешься. Идёт Заноза тихонечко: одним глазом на ступеньки косится, другим на порванный рукав смотрит. Вроде пустяк, а досадно. Сперва Лайда, мерзавка, воротник оторвала, теперь вот рукав… Эдак и без платьев остаться недолго! А что за посол без платьев?! Не посол – срамотища!

Тут кто-то Занозу под локоть хвать. Оказалось: Лагана Ферри. Чтоб ей пусто было!

– Извольте, – говорит, – за мной.

А Заноза ей:

– Это, ваша милость, куда ещё?

– Узнаете.

И больше ни гугу. Сперва Заноза решила, что её назад тащат. Оказалось – в другую сторону. Приволокла её Лагана к белой двери с золочеными завитушками. Поскреблась тихонечко, будто условный знак подала. Из-за двери отвечают:

– Входи! Входи!

Лагана Занозу внутрь впихнула, а сама не пошла. Видать, так у них и было условлено. Глядит Заноза: комнатка эта вроде будуара. Повсюду статуэтки, драпировки шёлковые. На полу – ковёр, весь в цветах и завитушках. А в кресле – королева сидит, ласково так улыбается.

– Благодарю, – говорит, – дитя, что откликнулась на мой зов!

Заноза едва было не ляпнула, что ни на какой зов не откликалась, да вовремя язык прикусила. С королями тот препирается, кому голову на плечах носить надоело, а мы уж постоим, послушаем.

Королева ей:

– Подойди, милая, присядь со мной. Приятно слышать родную речь!

Заноза подошла. Присела. Как не присесть, когда сама королева велит?! Сидит, стало быть, и во все глаза смотрит. Королева-то и впрямь хорошенькая: маленькая, беленькая, как куколка. Волосы надо лбом пышным венком убраны. Только глаза неживые, будто стеклянные. Смотрят воде на тебя, а вроде и сквозь. Аж жуть берёт!

Вздохнула королева, причёску поправила:

– Ты ведь из Тарии, верно?

– Точно так, ваше Величество.

– Но служишь миравийской короне…

– Так уж оно вышло.

– У нас много общего…

А с виду и не скажешь! Заноза аж щёку прикусила, чтоб не улыбнуться. Королева заметила.

– Не веришь? – спрашивает. – Напрасно. Мне было восемнадцать, когда я впервые оказалась в Стребии. Тебе ведь сейчас немногим больше, верно?

– Мне двадцать, ваше Величество.

– Я так и думала. Ты не замужем? Это хорошо. Это чудесно, милая!

Занозе страсть как любопытно сделалось, к чему она клонит, только спрашивать королеву никак нельзя. Захочет – сама расскажет. Королева опять вздохнула:

– Меня выдали замуж совсем юной, а у тебя есть возможность самой устроить свою судьбу.

Ага, есть у неё воможность! Даже две – выбирай любую! Можно за купчика пойти, можно за гвардейца. А можно и плюнуть на обоих с высокой колокольни.

Королева грустно так усмехнулась:

– Ты поймёшь меня, дитя! Верю, что поймёшь. Моя жизнь, мои заботы-всё связано только со Стребией. Это может показаться нелепым: я, иностранка, забочусь о стране больше, чем кто бы то ни было, но ведь ты видела моего мужа. Положа руку на сердце: он неспособен позаботиться даже о самом себе, не говоря уж о подданных. Все государственные дела легли на мои плечи! Вся ответственность только на мне, и я, признаться, чудовищно устала!

Слушает Заноза и никак в толк не возьмёт:

– Мне, с позволения сказать, его Величеству быть представленной чести не выпало.

Хорошо изъяснилась, даже самой понравилось.

А у королевы глаза круглые сделались.

– Как же? – говорит. – Мне доложили, будто ты с ним в библиотеке беседовала…

Вот это номер! Заноза аж рот открыла. Потом, правда, тут же закрыла. Нечего перед королевой пастью хлопать!

А её Величество давай распинаться:

– Видишь ли, я хочу, чтобы ты поняла правильно: король – неплохой человек, но он слаб. Он, как ты могла убедиться, подвержен порокам, а потому легко поддаётся влиянию. Это плохо. Это просто ужасно! Судьба Стребии висит на волоске! Все мы теперь зависим от его прихотей! Все мы зависим от… тебя.

Тут уж Заноза не выдержала. Глаза выпучила:

– Как же это, ваше Величество?! Почему от меня-то?!

Королева своими красивыми пальчиками Занозину руку накрыла и шепчет доверительно:

– Ты ему понравилась, дитя. Думаю, он будет с тобой откровенен.

Этого ещё недоставало!

– Я, ваше Величество, такого не позволю, вы не думайте!

Королева аж в лице переменилась:

– Отчего же не позволишь?! Это именно то, о чём я хотела тебя просить… Пойми: король мне не доверяет. Я пыталась стать его другом, пыталась договориться, но нет… Ему не нужны ни мои советы, ни мои жертвы! Но я не могу допустить гибели моей страны! Я – королева. Мой долг – заботиться о ней, пусть даже вопреки собственным интересам!

Королева говорила так быстро и горячо, что у Занозы в ушах зашумело. Тут она вконец растерялась.

– Что ж мне делать-то? – спрашивает.

Королева посмотрела с благодарностью:

– Я знала, что ты не останешься равнодушной! Благодарю, дитя! Тебе не придётся делать ничего такого, о чём бы пришлось жалеть, обещаю! Прошу лишь об одном: если король изъявит желание беседовать – не отказывай! Мне нужно знать, что у него на уме. Если же врагам Стребии удастся посеять в этом слабом человеке дурные зёрна, то лишь несколько сказанных тобой слов помогут предотвратить трагедию! Позволят спасти Стребию, дитя!

Вот как, стало быть! Шпионку ищешь?! Ну, уж дудки! Шпионить Заноза не станет, хоть режьте!

Она уж и рот открыла, чтобы так прямо и сказать, только вовремя передумала. С королями лучше не спорить. А уж с королевами – подавно. Лучше пусть думает, что заполучила доносчицу. А как вернётся Заноза в Миравию – тут и делу конец.

Королева, тем временем, ничего лучше не удумала, как со своего монаршего пальчика здоровенный перстень снять. Разжала Занозины пальцы и суёт ей в ладонь.

– Это, – говорит, – в залог нашей будущей дружбы и взаимопонимания.

Вот ведь зараза! И не отвертишься!

Заноза ей:

– Ни к чему это, ваше Величество! Коли смогу – подсоблю безо всяких залогов. А не смогу – прощения просим!

Королева головкой затрясла, так что аж серьги забряцали:

– От королевских подарков не отказываются, дитя! Я и платье тебе велю новое сшить, а то твоё никуда не годится!

Только тут Заноза про порванный рукав вспомнила. Ох, и денёк вышел! Лучше бы Витас её – в Тарию…

А королева, вроде, довольна. Едва не расцеловала её на прощание. Видать, поверила, что завербовала шпионку-то.

Вышла Заноза из будуара, а там её уже ждёт краснопёрка-Лагана. Кивнула сухо и говорит без предисловий:

– Зайду к вам завтра после ужина.

Выходит, знала королева, что предложение её примут с радостью. Вот же ведьма!

Буркнула Заноза:

– Заходите, чего уж.

И к себе побрела. Идёт еле живая и думает: «Только бы уж горничная спать не завалилась, медведь её раздери! Хоть туфли с меня снимет».

В темноте

Гвардейцы не придумали ничего лучше, чем посадить Селену в тот же подвал, оттуда истошно вопил Зебу.

Один, правда, колебался. Скрёб в затылке, морщился:

– Сожрёт ведь, господин миртеллион…

– Решётка, – отмахнулся усатый.

Смысл этих слов остался для Селены загадкой, но остальные, похоже, поняли – сгребли её под руки и затолкали в подвал.

В подвале оказалось темно. Только через крошечное окошко под самым потолком внутрь проникало немного тусклого уличного света.

– Зебу! – позвала Селена, беспомощно шаря руками по стенам.

Стены были холодные, шероховатые и отчего-то влажные. Зебу больше не кричал. Странно.

Наконец, глаза привыкли к темноте, и Селена смогла разглядеть обстановку. Выяснилось, что небольшое подвальное помещение разделено надвое решёткой. На полу, на стенах и даже на потолке поблёскивал иней. Вот почему стены показались ей влажными на ощупь. Ко всему прочему, в подвале было холодно. Гораздо холоднее, чем на улице.

Оказавшись в полной тишине, Селена даже решила, что крики доносились не отсюда, но вдруг в углу заворчали. Что-то тёмное стало подниматься с пола, делаясь всё выше. Это был вовсе не Зебу.

Селена невольно попятилась, но, сделав всего пару шагов, наткнулась на стену. От неведомого существа её отделяла прочная на вид решётка, но что если она не заперта?!

Урчание тем временем превратилось в рык. Правда, рык этот был странным – утробно-клокочущим. Так рычит защищающая территорию кошка, но размерами зверь превосходил кошку в десять, если не в двадцать раз.

Селена распласталась на ледяной стене. Её собственное дыхание казалось предательски громким, хотя таиться не было смысла – зверь давно знал о её присутствии. Он снова зарычал, теперь уже настойчивее. Два глаза сверкнули в темноте.

Селена забарабанила в дверь, но ей никто не ответил. Человеческие голоса гудели где-то вдалеке.

Внезапно зверь сделал резкий выпад и, прыгнув, ударился о прутья решётки. Селена ахнула и зажмурилась. Она ожидала, что услышит лязганье металла и леденящее душу рычание, но зверь отчего-то молчал, хотя его присутствие в шаге от неё было очевидным. Внезапно он стал издавать странные звуки – что-то вроде тоненького повизгивания. От неожиданности Селена открыла глаза.

Зверь поморщился, фыркнул и шумно втянул воздух. Селена стояла неподвижно вовсе не от страха. Она остолбенела от удивления: давешнее чудовище оказалось сарпином, сбежавшим от негодяя Флаппера.

Похоже, сарпин тоже её узнал. Заворчав, он ткнулся носом между прутьями. Селена осторожно протянула руку, и зверь позволил погладить себя за ухом.

– Привет! – Селена не знала наверняка, понимает ли сарпин человеческую речь, но правила хорошего тона предписывали здороваться со всеми.

Зверь тихонько всхлипнул. Его глаза блестели чёрными бусинами, шерсть на загривке по-прежнему топорщилась.

Селена погладила сарпина по голове и вдруг нащупала кончиками пальцев что-то влажное и тёплое. Кровь? Сарпин недовольно буркнул, уворачиваясь.

– Ты ранен? – зачем-то спросила Селена. – Они тебя били?

Несчастный дёрнул головой, точно пытался избавиться от верёвки на шее.

– Тебя поймали? Поймали гвардейцы Шамшана?

Зверь глухо рыкнул и оскалился.

– Флаппер тоже здесь.Ты его видел?

Беседовать с сарпином было непросто. Казалось, зверь понимает каждое обращённое к нему слово, но отвечать на вопросы, увы, неспособен.

– Я искала Зебу, – на всякий случай пояснила Селена. – Даже решила, что ты – это он. Представляешь? Его похитили, только не знаю, зачем.

Сарпин потёрся лбом о её ладонь. Мех у него был жёсткий, но не колючий.

– Мы убежим, – заверила Селена. – Обязательно убежим. Я что-нибудь придумаю, только вот…

Она огляделась. Рядом не обнаружилось ни скамейки, ни стула – ничего, на что можно присесть – а сидеть на ледяных камнях желания не было. Селена вздохнула:

– Постою. Надеюсь, они…

Договорить она не успела. На улице заговорили. Кто-то обращался к стражникам, те коротко отвечали. Вскоре на лестнице застучали каблуки, зазвенел металл, дверь со скрипом распахнулась, и в подвал вошёл высокий худой человек с масляным фонарём в руке.

– Зашёл засвидетельствовать вам своё почтение, сударыня, – ласково проговорил незнакомец, откидывая капюшон.

Сарпин зарычал, показав острые белые клыки.

– Флаппер! – ахнула Селена. – Кто вас сюда звал?!

– Чем я заслужил ваш гнев, сударыня? – притворно удивился молодой человек, прикрыв дверь. – В прошлый раз мы расстались добрыми друзьями…

– Вы мне отвратительны! – процедила Селена. – Убирайтесь отсюда!

Юноша закатил глаза. В тусклом свете фонаря его худое бледное лицо напоминало театральную маску:

– Ваше появление так некстати…

– Боитесь разоблачения?

Тонкие губы Флаппера тронула фальшивая улыбка.

– Опасаюсь. А это чучело, – он дёрнул подбородком в сторону сарпина, – держит на меня зуб. Хочет убить меня, представляете?

– На его месте я разорвала бы вас на мелкие кусочки!

Утробно зарычав, сарпин бросился на врага и, конечно, вцепился бы в его оттопыренный локоть, если бы не решётка… Флаппер отступил от клети:

– Он пытался. И откуда такая силища?! Вообразите: когда мы прибыли в Верхний Бартис, и я спустил его с поводка, он тотчас стащил меня с лошади. Стал кусать, валять по земле… Порвал мою лучшую мантию… А потом просто сбежал!

– Не сбежал! Он уничтожил змееруких!

– Верно. Но вообще-то есть и хорошая новость: некоторым удалось скрыться.

– И вы взяли их на службу!

– О, нет! Змеерукие не служат, они – великие обманщики и всегда находят свою выгоду!

– Как и вы. За то, что вы сделали…

– Всё ещё сомневаетесь, что этот зверь опасен?!..

– Лжёте! Сарпин – просто жертва!

– Сарпин?! – вскинул бровь Флаппер. – Вообще-то я имел в виду себя, сударыня.

Вытащив из-за пазухи нож, мерзавец помахал им перед носом у Селены:

– Я нашёл способ избавиться от вас обоих. Видите ли, мне не позволили убить это животное, потому что оно может заинтересовать короля. Если же чудище убьёт человека, то, несомненно, будет уничтожено… Впрочем, даже если нет…

Селена попятилась. За её спиной бесновался сарпин. Он с рёвом бросался на решётку, но толстые прутья без труда выдерживали натиск.

– Не стоит, – покачал головой Флаппер. – Сопротивляясь, вы делаете хуже только себе.

Селена ойкнула, судорожно глотнула воздуха и закричала изо всех сил:

– Помогите!

– Я отпустил охрану, – в голосе Флаппера прозвучала жалость. – Так что не тратьте сил впустую. Можете не волноваться. Я изучал анатомию, а потому…

Он занёс руку для удара, но Селене удалось увернуться. Проскользнув под локтем убийцы, она метнулась к двери. Та поддалась неожиданно легко, и Селена помчалась по скользким ступеням. Флаппер настиг её на середине лестницы. Схватил за пояс и с силой рванул вниз. Потеряв равновесие, Селена полетела ему под ноги. Падая, она невольно зажмурилась в ожидании удара, однако удара не последовало. Что-то звякнуло о ступени, и Флаппер, странно булькнув, упал рядом с ней.

Кто-то потянул её за плечи. Селена по-прежнему не видела своего спасителя. Её внимание было приковано к растянувшемуся на ступенях Флапперу. Казалось, он не дышит, но почему?

– Вставай! Да вставай же, чтоб тебя!.. – потребовал кто-то.

Подняв голову, Селена обнаружила того, кого меньше всего ожидала увидеть. Над ней, отряхивая руки, стоял белоголовый кучер.

– Вот же проклятая ночка! – заявил он, а после выругался вовсе уж непотребно. – Уходить надо, да поживее!

– Куда уходить? – не поняла Селена.

На кучера она не смотрела, взгляд непрестанно цеплялся за бездыханное тело, лежавшее под ногами.

– К медведю в берлогу! – проворчал белоголовый. – Сейчас кто-нибудь мимо пройдёт, и всё…

– Ему надо помочь, – Селена кивнула в сторону Флаппера.

Белоголовый хмыкнул, присел и поднял с земли камень:

– После этого, девонька, никто ему не поможет!

– Вы его убили?!

– А что, было бы лучше, ежели он бы тебе ножичек – в спину?..

Только тут Селена заметила кровь на ступенях. Судя по всему, Флаппер был окончательно и бесповоротно мёртв.

– Зачем вы это сделали?! – разозлилась она. – Я бы сама…

Белоголовый отшвырнул камень:

– Что-то непохоже. Лады. Не хочешь уходить – оставайся. А я уж пойду.

– Куда это?

– А тебе что за дело?!

– Вы – преступник, – по какой-то неведомой причине, Селена была уверена в том, что кучер не причинит ей вреда. – Вас будут искать, и я…

– Что? – спрыгнув вниз, он оказался с ней лицом к лицу. – Выдашь меня? Пустишь мидавов по следу?

Селена покачала головой:

– В конце концов, вы спасли мне жизнь.

– Это верно.

– Выпустите сарпина!

– Кого?

Селена кивнула в сторону двери. Белоголовый поморщился:

– На кой тебе сдалось это чучело?!

– Выпустите! – потребовала Селена. – Его нельзя держать взаперти!

– Ишь раскомандовалась! А если не выпущу, так что же?

– Тогда я закричу.

Белоголовый ухмыльнулся:

– Ну ты и ведьма! У твоего друга должен быть ключ…

– У какого ещё друга?

– У этого, – белоголовый легонько пнул Флаппера мыском сапога.

– Достаньте!

– Сама достань!

Селена опасливо покосилась на мёртвое тело:

– Я не могу. Я…боюсь.

– Эх, вы, девки! – присев на корточки, белоголовый запустил руку под плащ Флаппера и вскоре вытащил связку ключей. – Эти что ли?

Борясь с приступом тошноты, Селена вырвала ключи у него из рук. Связка оказалась увесистой, и ключ от решётки ей удалось подобрать не сразу. Когда же сарпин, наконец, был выпущен на свободу, Селена погладила его по лбу и прошептала:

– Нам надо уходить. Только пообещай, что будешь вести себя тихо.

Сарпин ничего не ответил. Только сейчас Селена заметила, что руки у неё мелко дрожат, а голос звучит сдавлено и сипло.

– Мы выберемся, – заверила она сарпина. – То есть…ты выберешься, а я постараюсь найти Зебу.

– Поживее там! – окликнул с улицы белоголовый. – Сцапают нас, как пить дать!

Проходя мимо Флаппера, сарпин понюхал воздух и глухо заворчал, но Селена не позволила ему торжествовать – мягко подтолкнула вперёд.

– Есть тут один ход… – принялся рассуждать кучер. – Никто про него не знает. Только я.

Вместо того, чтобы идти в строну канала, он повёл Селену и сарпина к парадному крыльцу. Белоголовый шёл впереди, его спутники – следом, в десяти шагах. Уговор был такой: если кто-то попадётся навстречу, кучер начнёт кашлять, отвлекая внимание, чтобы дать им возможность скрыться. К счастью, во двориках никого не было. Должно быть, Флаппер отослал стражу и не велел возвращаться в скором времени.

Под очередной аркой Селена наткнулась на своего провожатого:

– Здесь, – сказал тот, указав на крошечную дверцу в стене.

Он откинул казавшийся надёжным засов и поманил своих спутников:

– Полезайте живо! Выйдем к конюшне, а там…

– Я не пойду! – заупрямилась Селена. – Мне нужно…

Она осеклась, решая, стоит ли говорить, но белоголовый и без того понял:

– Хочешь найти мидава, верно? Только я вот что скажу: ни к чему это.

Селена затрясла головой:

– Почему вы так говорите?

– Никто его и пальцем не тронет, уж поверь!

– Почему?

– Что ты заладила: "почему" да "почему"? Говорю, значит, так и есть. Полезай, кому сказано!

– Не полезу!

– Ну, как знаешь! Доброго здравия!

Сказав это, он поспешно юркнул за дверь, оставив спутников под аркой.

– Стойте! – не выдержала Селена. – Объясните, что происходит?

Дверь снова приоткрылась, белоголовый схватил её за запястье и втащил внутрь:

– Расскажу по дороге. Нас, поди, уже хватились. Пора уматывать, не то загремим на виселицу!

Шахматы и монетка

Думала Заноза в своей комнате отсидеться, да куда там. Сперва, правда, никто её не беспокоил, кроме, понятно, горничной. Ну, да той положено, тут уж ничего не попишешь.

Лагана Ферри обещания не сдержала. Не явилась к ней ни на следующий день, ни днём позже. Так что у Занозы уйма времени появилась. Хочешь на левом боку лежи, хочешь – на правом. Тем паче, что перины у неё были больно уж мягкие. Не перины, а сплошное удовольствие.

Вообще-то комнатка была маленькая, с одним окном. Из мебели – только кровать, гардероб да туалетный столик. Он-то Занозе был, вроде, без надобности, а только от нечего делать стала она к столику подсаживаться да на себя в зеркало глядеть. Глядеть, правда, было не на что: щёки впалые, без единой кровиночки. Глаза тусклые, ресницы белёсые, брови, как два куста. Что ни говори, страшилище. А король-то хорош гусь! "Вы, – говорит, – красивая". Вот ведь враль, медведь его раздери!

С другой стороны, было б чему удивляться! Король он и есть король, что с него взять?! К примеру, Витас… Одно говорит, другое делает, третье на ум кладёт. Речи молвит елейные, а как явится Заноза в Миравию, не солоно хлебавши, так, небось, на своём хребте и почувствует силушку гнева королевского. Витас непослушания не прощает. Только как тут послушаешься, когда вокруг змеи так и вьются?! Лучше уж сидеть тихо, да носа не высовывать. Глядишь: всё само собой и образуется.

На том и порешила. Только вот на третий день явилась к ней в комнату Лагана. Огляделась брезгливо, точно в свинарник забрела, и говорит:

– Её Величество интересуется, отчего вы из комнаты не выходите?

Заноза – в ответ:

– Недомогаю, ваша милость.

Лагана колючими глазами зырк. Губы поджала:

– Позвать вам лекаря?

Не извольте утруждаться. Полежу чуток, и пройдет. На мне, ваша милость, как на собаке…

Лагану аж передёрнуло:

– Хорошо, если так. Прогуляйтесь, в таком случае, нынче же вечером у королевских покоев. Его Величество изволили вас спрашивать.

Вот ведь настырные! Скумекала Заноза, что от королевы ей не отделаться. Пришлось ближе к вечеру двинуть на променад.

Она-то, по правде сказать, надеялась, что у короля другие дела найдутся, поважнее. А только на беду увидал её тощий лакей (или ещё кто, медведь его разберёт!). Увидал, стало быть, невесть чему обрадовался, забормотал что-то непонятное, хвать Занозу под локоть и поволок. Она – ему:

– Вы куда это, сударь, меня тащите?! Отпустите, я сама пойду!

А он, знай себе, бормочет. Приволок Занозу к какой-то двери, постучал, прогудел что-то по-своему. Из-за двери тоже непонятное ответили. Тогда тощий Занозу за руку цап и внутрь впихнул. Вот ведь хамское обращение! Рассердилась Заноза. Орёт:

– Что это вы себе позволяете?! Чтоб вас медведь разодрал!

Тут слышит голос:

– Стоит ли так ругаться, сударыня?!

Смотрит Заноза: навстречу король идёт.

На сей раз в штанах, всё чин по чину. Согнулась Заноза в реверансе. Это у неё, правда, не больно- то получилось. Во-первых, страх взял (король всё-таки), а во-вторых, стыдно аж жуть.

Король тем временем руками замахал, дескать "нечего спину гнуть", и говорит:

– Я вас искал, сударыня.

Тут бы Занозе ответить, да язык к нёбу прирос. Стоит она, молчит, глазами хлопает, как Лайдины служанки. Аж самой противно!

Король ей тогда:

– Я перед вами извиниться хотел.

Тут уж Заноза очухалась:

– Не за что тут извиняться, ваше Величество!

А у самой уши горят, пунцовеют.

Король тоже смутился, забормотал что-то про этикет и портного, только Заноза не больно-то слушала, всё больше смотрела. Сперва-то ей король жуть каким старым показался, а тут пригляделась – молодой. Глаза яркие, блестящие, на щеках румянец проглядывает. Только уж больно толстый. Да оно и понятно. Кто б не разжирел на таких харчах?!

Тут король глазёнки потупил и говорит:

– Не сыграть ли нам во что-нибудь?

Испугалась Заноза:

– Во что это, ваше Величество? Неужто в карты?

Король плечами пожал:

– Зачем же в карты? Давайте в шахматы сыграем!

Тут уж Заноза озадачилась:

– Я, ваше Величество, в шахматы не обучена…

Улыбнулся король задорно, по-мальчишески:

– Этому я вас быстро научу.

И ведёт её к столику. А там уж и шахматы стоят. Доска большущая в серебряной раме. Белые квадратики отливают перламутром, чёрные тоже красивые, не поймёшь, из чего сделаны.

Король заметил, что доска ей понравилась, и снова улыбнулся:

– Предоставляю вам право играть белыми.

– Отчего же белыми?

– Они первыми ходят.

– Что ж тут хорошего?

Стушевался король:

– Признаться, и сам не знаю. Вы, значит, чёрными хотите играть?

Осмелела Заноза. Присела к столику, фигуры потрогала. Белые были из слоновой кости, все в резных завитушках. Чёрные – из камня, вроде оникса. Но больше всего Занозе понравились крохотные золотые короны на двух фигурах.

– Это ещё зачем? – спрашивает.

– Это, сударыня, короли. Должна же у короля быть корона.

– А королевы где?

Король какую-то фигуру повертел и на место поставил. У этой фигуры короны не было, только какая-то пимпочка.

– Вот, – говорит, – королева.

– Ей, выходит, корона не полагается?

– Отчего же? Полагается. Только её не видно. Королева – фигура хитрая. Ходит, куда пожелает.

– А король?

– Король – фигура слабая, подневольная. Шаг вперёд, шаг назад. Ходит на одну только клеточку.

– Это почему же?

– Потому что все его съесть хотят.

– Кто это может самого короля съесть?

– Да кто угодно! Хоть, к примеру, пешка!

– Кто ж это пешку к королю подпустит?

– Не скажите, сударыня. Если пешка перейдёт всё поле, то сделается королевой.

– Вот уж дудки! Никогда пешке королевой не сделаться! Кто её пустит через всё поле-то?! Вон тут и лошади, и эти круглые!..

– Это башни.

– Может, и башни.

– Башня ходит только прямо!

– Я и не говорю, что криво! Пойдёт эта ваша башня прямо, – Заноза прочертила пальцем воображаемый путь белой башни, – и сцапает бедную пешечку!

– А если эту? – король указал на другую, ничего не подозревающую пешку.

– Может она? – нашлась Заноза, указав на неведомую фигуру. – Уж не сожрёт ли?

– Это слон. Он ходит по диагонали.

Тут Заноза как давай хохотать:

– Где ж вы, ваше Величество, слона-то увидали?! Это не слон, а свечка какая-то!

Король задумался:

– Мне его за слона выдали…

И тоже ну смеяться!

Заноза первая опомнилась:

– Глупости эти ваши шахматы! И слон-то на слона не похож, и пешка в королевы лезет. Давайте уж лучше в монетку сыграем!

Удивился король:

– В монетку мне играть не доводилось…

Пришёл Занозин черёд задаваться:

– Монетка – это вам не шахматы. Тут без разумения никак. Вы бросаете, я бросаю. У кого решка выпала, того и деньги.

– А если у обоих решка?

– Тогда переброс.

– А если опять?

– Что ж вы за человек, ваше Величество?! Будем бросать, покуда одному из нас удача не выпадет. Давайте монетку – покажу.

Про удачу это она, понятно, просто так сказала. Для затравочки. Кто шесть лет с разбойниками околачивался, тот науку шулерскую назубок знает. Так что Заноза почти что и не соврала. Тут уж монетка посерьёзней шахмат будет.

Сперва берёшь её в руку, примеряешь, оцениваешь. Вес-то у монет разный бывает. Потом решаешь. Иной раз лучше большим пальцем подтолкнуть, чтоб летела повыше. А бывает, подкинешь легонько – монетка как лежала, так и шлёпнется. Только тут нужно особое умение. Это тебе не шахматы – быстро не научишься.

Дал король Занозе монетку. Посмотрела на неё Заноза, в руке покрутила. С одной стороны цифра "два" выбита, с другой – чей-то профиль. Пригляделась Заноза:

– Уж не ваше ли это Величество?

Покраснел король до ушей. Замямлил что-то про традиции, а Заноза не слушает – монетку разглядывает. Такую сильно толкать не надо. Подкинешь с королевской морды легонечко – даст три оборота. Перестараешься – будет четыре. И всё. Прощай, денежка.

Прицелилась Заноза, и шлёп – легла монета двоечкой. Король подкинул – оказалась наверху его же физиономия. Забрала Заноза выигрыш довольная.

Король ей – новую монету. Тут уж вышло легче лёгкого. Подтолкнула ногтем – получила свою решку. Король, понятно, снова продул. Куда уж ему до Занозы-то?!

В третий раз, правда, и у него решка выпала. Делать нечего – перебросили. Тут уж Заноза его обыграла, дело ясное.

Вскорости кошель у Занозы потяжелел, пора бы игру заканчивать, а король не хочет – артачится:

– Всё равно вас обыграю, сударыня. Дайте только шанс!

Заноза ухмыляется: обыграешь ты, как же! Вслух говорит другое:

– Мне, ваше Величество, спать пора. Устала я что-то.

Король будто бы огорчился:

– Давайте уж в последний раз!

Тут Заноза вконец обнаглела:

– Давайте, чего уж там! Только есть у меня условие.

– Что пожелаете, сударыня!

– Монет я больше не хочу, и так кошель ломится. А хочу домой отправиться завтра же. Если выиграю – дадите мне корабль и отошлёте в Миравию.

Погрустнел король:

– Ваша воля, сударыня. Только давайте уж по справедливости.

Заноза, понятно, согласилась:

– Справедливость – дело хорошее. Говорите и вы: чего желаете?

Король губу закусил, мнётся:

– Если я, сударыня, выиграю, чего быть не может… Если я выиграю…

– Да уж не тяните вы!

– Если вдруг я случайно выиграю, то вы… меня поцелуете.

Вот ведь бесстыдник! Ухмыльнулась Заноза да тотчас ухмылочку и спрятала. Выиграешь ты, болезный, как же! И не надейся!

Взяла она монету, прицелилась и выкинула решку. Король – тоже. Ладно. Снова Заноза подбросила. Опять решка. Бросил король – то же самое. Вот ведь странности! В третий раз выкинула Заноза решку. Король не отстаёт. Будто издевается! А сам глядит робко так…

Рассердилась Заноза. Не иначе за дуру её держат. Снова бросила. Решка. Бросил король. Решка опять. Смотрит Заноза на свои руки, а те от злости ходуном ходят.

Снова подкинула. Решка. "Ну, – думает, – сейчас тебе и крышка". Только король, глазом не моргнув, опять решку выбросил.

Озверела Заноза. Хвать монету да нечаянно и выронила. Упала монета королевской физиономией кверху. А король улыбнулся неловко так, будто извиняется.

Вскочила Заноза, подхватила юбку, чмокнула его в мохнатую щёку со всей брезгливостью и прочь побежала.

Вот ведь подлец! Шулер! Мерзавец! А ещё король называется! Это не король! Это жулик какой-то, медведь его раздери!

Перстень с рубином

Днём позже вышел у Занозы с королевой неприятный разговор. И ведь толком не разберёшь, отчего неприятный. Вроде ничего обидного королева ей не сказала. Наоборот: улыбалась ласково, хотя и холодно, руки протягивала, глаза закатывала. Только Занозе всё казалось, будто вот-вот измарается она по самые уши, так что вовек уж не отмыться.

Королева повздыхала, поохала, руку ко лбу приложила:

– Как же я тебе признательна, дитя! Благодарность мою не выразить словами, но, будь уверена, я могу благодарить делом!

Тут Заноза не на шутку переполошилась. Ну как королева деньги предлагать начнёт или золото?!

– Ничего мне не нужно, ваше Величество!

– Благородная душа! – королева схватила её за руку и сжала ладонь с такой силой, что аж кости хрустнули. – Я не забуду твоей самоотверженной доброты! Но, постой же! Что сказал тебе мой непутёвый супруг? Припомни слово в слово! Это важно для меня и… для Стребии.

– В шахматы учил играть, – потупилась Заноза. – Фигуры показывал.

– Фигуры?! И только?

– Я, ваше Величество, с позволения, человек маленький. С меня и шахмат довольно.

Королева прищурилась:

– В том-то и дело, что маленький. Я своего супруга хорошо знаю. Если уж с кем и разоткровенничается, то только с маленьким человеком. Говорил он о политике?

– Ни слова, ваше Величество.

– Упоминал ли Тарию?

– Нет. Клянусь памятью матушки!

– Что ж, в следующий раз не жди – сама спрашивай. Скажи, что беспокоишься о родине, что хотела бы вернуться, но не смеешь, пока у власти Шамшан. Полюбопытствуй, намерена ли Стребия вступить в войну.

– Не могу я, ваше Величество! Робею до крайности!

Королева улыбнулась и по руке Занозу погладила. Пальцы у неё были холодные, точно ледышки.

– Не робей, милая. Король болтлив и, к тому же, подвержен излишествам. Назавтра уже и забудет, о чём вы говорили.

Тут она на Занозину руку уставилась, точно впервые увидала:

– Отчего же не носишь кольцо, которое я подарила?

Испугалась Заноза пуще прежнего:

– Берегу, ваше Величество. Боюсь потерять драгоценность великую.

Королева будто бы рассердилась:

– И слушать не желаю! Велю тебе носить моё кольцо всегда и повсюду, чтобы помнила бедную королеву, воззвавшую к твоей помощи!

Заноза глаз не поднимает. Думает: "Не к помощи ты взывала, а к подлости. И муженёк твой такой же. Все вы тут одинаковы! Только и думаете, как бы чужими руками жар загребать! Ну, да не на ту напали!"

Сама же кольцо из-под корсажа вытащила и на палец надела.

Повеселела королева:

– Вот и умница! Пришлю к тебе Лагану завтра, после ужина, а ты перед тем навести моего бедного супруга и порасспрашивай о том, о сём. Условились?

Ползла бы ты лесом, змеюка подколодная! Любой разбойник во сто крат честней эдакого Величества!

Вздохнула Заноза, потупилась:

– Что смогу – сделаю. Чего не смогу – прощения просим.

– Вот и хорошо! Вот и славненько! И кольцо носи, не снимая, не то обижусь!

Заноза покивала, расшаркалась, поклялась носить кольцо до могилы, а как придёт пора, и в могилу с ним сойти, и до того на душе противно сделалось – хоть плачь! Так бывает, когда возьмёшь кусок душистого хлеба, надломишь, откусишь – странность какая-то. После перевернёшь, а там – плесень зелёная. Вроде обидно, а вроде и сам дурак.

Это к тому, что если б Заноза держалась от королей подальше, ничего бы этого не было. Оно ведь только поначалу казалось, что у разбойников – грязь и копоть, а тут воротнички белые, накрахмаленные. На деле-то вышло по-другому. Иной раз смотришь и в толк не возьмёшь, кто тут разбойник подлинный: тот, кто с ножичком по лесам бегает, или жулик в парче и жемчугах.

С королём Занозе встречаться и вовсе радости не было. Только куда ж тут денешься?! Позвали её вечером в королевские покои. Идти, по правде сказать, было боязно. Король – это тебе не бандит какой-нибудь. Тут всё во сто крат хуже.

Если б хоть сапоги можно было надеть, тогда другой разговор. Только вот в сапогах по дворцу шляться никак нельзя. Это Занозе портной втолковал, тот, что с булавками.

А тут ещё, как назло, принесли ей по велению королевы голубое платье взамен испорченного. Юбка по полу волочётся. Подол сплошь кружевами расшит. Примерила Заноза подарок и думает: "Вот же позорище! Будто не человек, а копна какая-то. Скорей бы уж пришёл черёд седьмого платья". Это седьмое, ежели начистоту, было у Занозы самое любимое. По ней скроено и сшито так, что комар носа не подточит. Только не пришло ещё его времечко, ничего не попишешь. Пришлось напяливать платье номер шесть: малиновое с оборочками. Хорошо хоть не в кружевах! Поверх платья надела Заноза шитый серебром пояс. Горничная сзади бант завязала. Можно было и без банта, да что за охота спорить?!

После Заноза горничную из комнаты выперла, да не просто так – с умыслом. Серебряный-то пояс ей не для красоты понадобился. Спрятала Заноза туда ножичек, рукоятку складочками прикрыла и сама себе улыбнулась. Так-то. Король ты или не король, а, ежели зайдёт блажь с глупостями приставать, огребёшь неприятностей по самую маковку! Кольцо, само собой, снимать не стала. Чего королеву сердить попусту?!

Встретил её король, как ни в чём не бывало:

– В шахматы продолжить не желаете?

Заноза возьми и скажи:

– Я, ваше Величество, для шахмат умом не вышла! Боюсь, не осилю науку.

Король нисколечко не растерялся:

– Вы себя, сударыня, недооцениваете. Вас, должно быть, матушка нечасто хвалила.

Тут уж оскорбилась Заноза:

– Меня, ваше Величество, хвалили всё больше дрыном. Только иногда – вожжами. И поделом, я вам доложу.

Нахмурился король. А глаза смеются.

– Мне этого не понять, – говорит. – Меня-то самого розгами обучали. Это, сударыня, иной культурный уровень.

Выпучилась Заноза:

– Как же это можно короля – розгами?!

– Короля, пожалуй, никак. А вот принца – запросто. Был у меня гувернёр, Шмелём назывался. Так вот Шмель этот лупил меня почём зря. С батюшкиного, разумеется, одобрения.

Тут Заноза не стерпела – захихикала:

– Ну и чудные у вас имена! Где ж это видано, чтобы человека Шмелём звали?!

Король вздохнул, задумался, точно припоминает:

– Звал его так, положим, только я. Шмель этот грузный был, вроде меня нынешнего, и усы носил огромные, до самых бакенбардов.

Тут Заноза обиду припомнила:

– Кто же вас в монетку играть учил? Уж не он ли?

Погрустнел король:

– В монетку, сударыня, меня никто не учил. Чистое, можно сказать, везение. Говорят ведь, что новичкам везёт.

Прищурилась Заноза, мол знаем такое везение, а только сердиться на короля совсем не хотелось. Кто старое помянет… К тому же, он, вроде, тоже человек. Шмель у него был, розги были, может, и совесть была.

Тут вспомнила Заноза наказ Клибеллы. Ежели не выведает она у короля правду, на глаза королеве лучше не попадаться. Сожрёт с потрохами. Что же делать, спрашивается? Хотела было Заноза завестиразговор про Тарию, а только вместо этого возьми да и ляпни:

– Вы, ваше Величество, что насчёт шпионов думаете?

Король отчего-то не удивился:

– Думаю, сударыня, что шпионы везде. Одни по своей воле шпионят, другие – по принуждению. Что хуже – решайте сами.

А больше ничего не сказал. Точно не понял. Только по глазам было видно: понял ещё как.

Когда же Занозу к королеве вызвали, она не стала юлить, а сразу наврала с три короба. Дескать, в войну с Тарией его Величество вступать не намерен и вообще ничем, кроме вина и шахмат не интересуется. Думала, на том Клибелла и успокоится, а только зря.

Знала бы наперёд, чем враньё обернётся, язык бы себе откусила, да слово не воробей…

А всё оттого, что сидела как-то Заноза с королём. В шахматы не играли, в монетку, само собой, тоже. Просто болтали про чепуху всякую вроде породистых лошадей.

Заноза ещё королевских тяжеловозов похвалила: мол, таких коней на всём свете не сыскать.

Тут король и говорит:

– Надо позвать камергера. Пусть принесёт нам вина.

Заноза в ответ:

– Вы уж не обессудьте, ваше Величество, только вина я не пью. А вам принесу скоренько. Надо ли человека гонять попусту?!

Король руками замахал:

– И не вздумайте! Вы – моя гостья, а не прислуга!

Удивилась Заноза:

– Нешто с меня убудет?! Одна нога тут, другая – там. Живо обернусь. Вы и заскучать не успеете!

Только всё равно не пустил её король. Отправил камергера.

Тот ушёл и будто сквозь землю провалился.

Посидели, подождали, стало быть. Начала Заноза ерепениться:

– Виданное ли дело – короля ждать заставлять?! Сейчас пойду и разнесу их там!

Король говорит:

– Не утруждайтесь, сударыня!

А сам, по всему видать, не меньше ярится.

Не стерпела Заноза:

– Вы меня, ваше Величество, не удерживайте! Ежели я и впрямь ваша гостья, так вот моя воля: желаю тотчас пойти и оборвать им уши бесстыжие!

Рассмеялся король и не стал спорить. Заноза бегом вниз. Насилу нужную дверь отыскала. Сперва-то в какой-то чулан сунулась, потом нашла и винный погреб. Бежит по ступенькам опрометью. Вдруг глядь: навстречу Лагана идёт, а на подносе у неё кубок.

– Камергеру – говорит, – с сердцем дурно сделалось. Лежит, бедняга, без чувств. Так что я уж сама… Возьмите вот и отнесите его Величеству с нижайшими извинениями.

И суёт Занозе поднос. Та от растерянности поднос-то взяла, а только смотрит: за дверью давешний камергер пробежал, здоровёхонек.

Лагана за её взглядом проследила и говорит недобро:

– Несите поднос, сударыня, и не извольте задерживаться! Его Величество ждать не любит!

Думает Заноза: "Тут дело нечисто". Взяла поднос, идёт по лестнице, а у самой руки ходуном. Неужто задумали они короля отравить?! Да ещё её же руками! Что же делать-то? Куда податься? У кого просить покровительства?

Расскажешь королю – в живых не оставят, как пить дать! Не расскажешь – и подумать страшно!

Так Заноза в королевские покои и возвратилась. Прямо с подносом в руках. Король её увидал – обрадовался:

– У меня, сударыня, уже и тост готов. За нашу дружбу! Давно мне не доводилось друзей заводить. Что скажете? Друг я вам?

Кивнула Заноза. Поднос на стол поставила, а у самой внутри всё похолодело, как в погребе.

Король заметил:

– Что-то вы загрустили, сударыня. Не пьёте вина, так хоть лимонаду отведайте. Лимоны у нас из собственной оранжереи, чудо какие хорошие!

Заноза кивает, а сама всё на кубок смотрит. Ну, как выпьет! И точно. Взял король кубок, покрутил, принюхался:

– Доброе вино! Да в наших погребах иного и не держим! Будьте здоровы, сударыня!

И только собрался он из кубка отхлебнуть, Заноза как заорёт:

– Стойте!

Король глаза выпучил:

– В чём дело, сударыня?

Думает Заноза: "В том дело, что кому-то нынче крышка!" Вслух другое говорит:

– Вы мне, помнится, лимонаду обещали. Больно уж пить охота!

Лицо у короля прояснилось:

– Вызовите камергера…

– Ещё не хватало! Сама налью. Только вы уж погодите, без меня не пейте. Уговор?

Король плечами пожал:

– Само собой, сударыня!

Уж как медленно Заноза этот лимонад наливала! Точно платили ей за каждое мгновение по золотой монете! Однако ж всему есть конец. Возвратилась она с бокалом, а у самой руки так трясутся, что лимонад едва наружу не выплёскивается.

Спрашивает король:

– Отчего же вы дрожите? Вам холодно?

– Холодно, ваше Величество. Аж до костей пробирает!

– Что же вы молчали?! Сейчас разожгут огонь.

– Это зачем ещё?! Желаете, чтобы разговоры наши подслушивали?! Нет уж, ваше Величество, камин я и сама растоплю!

– Вы разве умеете?

– А что там уметь, спрашивается? Вон у вас и поленья в дровнице. Даже колоть не надо.

Улыбнулся король:

– До чего же вы забавная!

Да уж, будет тебе забава, когда из кубка отхлебнёшь! Что же делать?! Что делать-то?!

Зашумел в камине огонь, зашипел, зафыркал. Поползло тепло по залу. Рыжие всполохи по стенам запрыгали. Король говорит:

– Вы, как будто, тянете время, сударыня…

Испугалась Заноза:

– И в мыслях не было!

– Тогда я, с вашего позволения…

И хвать кубок.

Заноза и сама не поняла, что делает, а уже подскочила, точно укушенная. Вопит:

– Не трогайте! Положьте на место!

Король так и застыл с кубком в руке. Молчит, смотрит. Подбежала Заноза, выхватила у него кубок да и выплеснула в огонь. Зашипели дрова, обидевшись за такое гнусное обращение, только огонь не погас, ещё ярче разгорелся.

– Зачем, – спрашивает король, – вы это сделали?

А сам смотрит странно так, с прищуром.

– Затем, ваше Величество, что от вина людям дурно делается! Тем паче, ежели кто грузный, вроде вас. Будете много вина пить – сердце разорвётся! Всю рубаху кровью измараете, и камзол, и воротник… Вы уж лучше лимонад пейте. Он и вкусный, и для здоровья хорошо…

Король всё сморит, а поверил или нет – не поймёшь. Наконец встрепенулся, головой затряс:

– Может, вы и правы, сударыня. Лимонад – вещь хорошая…

Потом посмотрел на её руки пристально и говорит невпопад:

– Хороший у вас перстень.

Обрадовалась Заноза, что можно разговор перевести. Говорит:

– Перстень этот не мой – подаренный.

А кем подарен – не сказала. Совестно сделалось.

Король покивал, языком пощёлкал:

– Старинных мастеров работа! На крышке – рубин ценности немалой.

И снова о чём-то задумался.

Когда же собралась Заноза уходить, король её зачем-то провожать поднялся. Довёл до двери (будто она бы сама не дошла), протянул руку:

– Благодарю от души, сударыня!

Опешила Заноза:

– Это за что же, ваше Величество?

– За заботу о моём здоровье. По правде сказать, я в последнее время неважно себя чувствую.

Сказал и поцеловал руку Занозину. Та вконец засмущалась, аж краска к щекам прилила.

Вышла за дверь и бегом через залы. Потом вдруг остановилась. Глядь на свои пальцы – нет кольца. Не иначе король снял, когда ручку лобызал. А она-то уши развесила! Никому нынче верить нельзя! Король и тот хуже любого разбойника!

До свидания, Заноза!

Вот уж, как говорится, пришла беда – отворяй ворота. Хоть и знала Заноза, что добром это не кончится, а всё же такого не ожидала. Вышло-то совсем скверно.

Было уже глубоко за полночь, когда к ней в опочивальню пожаловали. И ладно бы кто-то один притащился, так нет – целая процессия. Во главе не абы кто, а сама королева. Горничная как дверь открыла, так чуть со страху не обделалась. Согнулась в три погибели, глаз не поднимает.

Заноза с кровати вскочила как была, в одной рубахе. Мечется, ищет, чем срам прикрыть, да, как назло, ни шали под рукой, ни покрывала. А королева точно не замечает её страданий. В комнату вошла, головой повертела, губы поджала и молчит. А следом уже свита подтягивается. Сперва Лайда в дурацком платье. На плечах – банты, подол в кружевах. За принцессой – Лагана Ферри. У этой морда такая, точно лягушку живьём съела. За Лаганой – длинный камергер и ещё какие-то люди. Только до них Занозе дела и вовсе не было.

Сообразила она, что королевской милости ждать не стоит. Склонилась, как положено, перед Величеством. Стоит и думает: "Какой медведь вас сюда приволок?!"

Королева будто мысли её услыхала:

– Хотите знать, что привело нас сюда?

Заноза ни гугу. Держит лицо. Только разве ж удержишь, в одной рубахе перед толпой стоя?!

Королева хмыкнула:

– Скоро узнаете!

Оглядела своих прихлебателей, дескать, посмотрите на дуру! Лайда аж захихикала. Вот ведь гадюка подколодная!

Тут Клибелла и говорит:

Мы приняли вас как дорогую гостью, как посла дружественной страны! Мы доверяли вам, не ожидая вероломства, но жестоко поплатились за свою доверчивость! Пользуясь нашим гостеприимством, вы подобрались к его Величеству с единственной целью!

Она говорила хлёстко и жарко, но как-то уж больно складно. То была не отповедь, произносимая в порыве гнева, но загодя придуманная и заученная назубок речь. Сопровождавшие королеву трепетали. Выпучив глаза и приоткрыв рты, они ловили каждое слово. Скажи Клибелла, что их гостья поедала на завтрак младенцев, они вряд ли усомнились бы в правдивости её слов. И, конечно, королева знала об этом.

– Вашей целью было убийство! – взвизгнула она. – Убийство короля и свержение королевской власти!

Свита выдохнула короткое "ах". Лайда захлопала глазами. Хотя могла и в ладоши захлопать, с неё станется.

– У нас есть сведения, что вы пытались отравить короля! – взвыла Клибелла, тыча в Занозу пальцем. – Если выяснится, что это правда!.. Полный разрыв отношений!.. Объявление войны!.. Убийцу – на виселицу! Оправдывайтесь, если можете! Но знайте: правду от нас не скроешь!

Свита загудела с одобрением.

Посмотрела Заноза на этот балаган и говорит:

– Прошу покорно простить, но ваше Величество, по всему видать, неверно проинформировали…

Королева глаза выкатила:

– Что?! Как это понимать?!

– А так и понимать, ваше Величество, что доносчики ошиблись чуток. А то и нарочно всё перевернули с ног на голову.

Королева аж побелела. Челюсть – ходуном, из глаз – огонь.

– Отпираться вздумали?!

Поклонилась Заноза:

– Точно так, ваше Величество. Короля травить у меня и в мыслях не было.

– Хотите сказать, что это выдумка?!

– Хотела бы, да не могу.

– Довольно! Слушать ничего не желаю! Мне доложили, что у вас есть старинный перстень с рубиновой крышкой. А в этом перстне – тайник для хранения яда. Где он?

Заноза только руками развела:

– Чего не знаю – не скажу. Врать не обучена.

– Не обучена?! – шипит королева. – Это мы ещё посмотрим! Как вас зовут? Отвечайте!

А сама на свиту свою смотрит с явным удовольствием. Заноза и отвечает:

– Бурбелла Чиноза, ваше Величество.

У королевы морда хитрая-прехитрая сделалась:

– Чиноза!..Великолепно! Замечательно! А не называли ли вас Занозой? Говорите начистоту!

Что ж тут скрывать, если твоему поганому Величеству и без того всё известно?!

– Как есть, называли, ваше Величество.

– А не были ли вы прежде разбойницей, сударыня?!

Свита снова ахнула и будто бы даже чуток попятилась. Заноза на Лайду зырк. Та стоит, усмехается. Вот ведь пропасть-то! Надо было тебя в лесу придушить, медвежье отродье!

Королева опять:

– Отвечайте! Были вы разбойницей?

Чего уж тут ёрзать-то?!

– Была, ваше Величество.

Заклокотала свита, забулькала, а Лайда собрала мордочку куриной гузкой. Насмехается, значит.

Королева снова в крик:

– Обыскать комнату! Если найдёте перстень, то вина доказана!

А сама на руки Занозины пялится, кольцо своё ищет.

Тут долговязый камергер давай по комнате шарить. А с ним – ещё двое. Со столика всё сгребли, постель перетряхнули… Один даже под кровать полез. Ищут, ищут, да всё не найдут.

Тогда стал долговязый вещи Занозины из сундука вытряхивать: малиновое платье с оборочками, за ним голубое в кружевах… Это Занозе и вовсе не понравилось. Ну, как найдут, чего не след…

Смотрела на это королева, смотрела и вдруг говорит:

– Нет там перстня. На себе прячет. Обыскать её!

Замялся долговязый и помощники его тоже. Всё-таки дама, пусть и преступница.

Вышла тогда вперёд Лагана Ферри:

– Я обыщу, ваше Величество!

И давай Занозу руками лапать.

Вдруг слышится голос:

– Не там ищете, баронесса!

Заноза аж вздрогнула. Глядь, а в дверях сам король стоит. В тёмном мундире, наглухо, по-военному, застёгнутом, а на груди – золотой бант.

Все, кто в комнате был, в поклоне скукожились. Даже королева голову склонила. А у самой из-под ресниц яд так и сочится.

Оглядел их король, нахмурился:

– Вы, баронесса, нашу гостью руками не трогайте! У вас, должно быть, руки холодные, а она – со сна. Ей, может быть, неприятно.

Лагана отступила, губы кусает, видать, досадует. Помолчал король немного, после вздохнул:

– Дело тут, господа, серьёзное. Как-никак покушение на жизнь монаршей особы.

И на супружницу зырк. Та кивает, будто куколка с головой на шарнире. Король тоже покивал:

– История скверная, но рубить с плеча мы не станем. Госпожа Чиноза – иностранный посол, и для обвинения нужны веские доказательства, ведь, в случае ошибки, последствия могут быть непоправимыми…Верно я говорю?

Королева опять головой задёргала, а соглашается или нет – не поймёшь.

Король, правда, разбираться не стал.

Говорит:

– Нам, господа, нужны доказательства. Если её Величество считает, что человек, у которого обнаружится перстень – преступник, значит, так оно и есть. Осталось найти этого человека.

Свита застыла на месте. Стоят и, по всему видать, даже дыхнуть боятся.

Кивнул король Занозе:

– Обыщите баронессу Ферри, сударыня!

Что ещё за фокусы?! Никого она обыскивать не станет! Чай не Лагана!

Увидал король Занозины метания, но не сжалился:

– Это королевский приказ! Извольте выполнять!

Лагана вся белая сделалась, а по щекам мелкие морщинки побежали.

Тут королева опомнилась:

– Баронесса Ферри – наша статс-дама! Обыскивать её нельзя!

Король губами пошевелил, задумался:

– В занятное время мы живём, ваше Величество! Законы и правила на глазах меняются. Помню времена, когда и послов не обыскивали, впрочем, это, кажется, уже не важно. Приступайте, госпожа Чиноза! Мы должны знать правду!

Медведь бы вас разодрал с вашими правилами! Никогда ещё Занозе не доводилось никого обыскивать. Противно это. Лагана стоит, не дышит, точно к полу приклеилась. Глаза опустила, дескать, делайте, что хотите.

Хлопнула её Заноза по спине легонечко, хлопнула во второй раз и в третий. А в четвёртый пальцы на что-то твёрдое натолкнулись.

Видать от этой находки она в лице переменилась. Заметил это король:

– Что у вас там, госпожа Ферри?

Лицо у Лаганы вытянулось:

– Ничего, ваше Величество.

И видно, что не врёт.

– Госпожа Чиноза!

Тут Лагана давай сипеть:

– Не надо обыска! Я сама! Я сама, ваше Величество!

И достаёт из-за пояса перстень королевы.

Что тут с Клибеллой сделалось! Глаза кровью налились, губы затряслись часто-часто, ноздри раздуваются, будто воздуха мало. Дай ей волю, поубивала бы всех, не иначе!

Король спрашивает у Лаганы:

– Это ваше, баронесса?

Та смотрит на перстень, не моргая. Только губами двигает. Не иначе, узнала.

После вдруг встрепенулась, задрожала:

– Не моё, ваше Величество!

– Как же оказалось у вас за поясом?

Скуксилась Лагана. Молчит. А король взял у Занозы перстень, откинул потайную крышечку и высыпал на пол какой-то порошок.

Свита по привычке ахнула. Только теперь вышло похоже на сдавленное "и".

Улыбнулся король невесело, страшно:

– Волей её Величества королевы Клибеллы вы, баронесса Ферри, обвиняетесь в покушении на жизнь монарха и приговариваетесь…

Тут королева вмешалась:

– Мы не можем выносить приговор без суда, ваше Величество! Требуется разбирательство! Госпожа Ферри – знатная дама. Она – приближённая…она…она…

– Вы хотели сказать, что она – приближённая вашего Величества?

– Да, она служит мне много лет!

– И вы, ваше Величество, готовы за неё поручиться?

Побледнела королева. Видать, поняла, к чему он клонит.

– Если баронесса виновна, то ответит по всей строгости! Я лишь хочу, чтобы восторжествовала справедливость!

Король нахмурился:

– Я желаю того же, а потому не вижу противоречий.

С этими словами выглянул он за дверь, кивнул кому-то невидимому, и тотчас появились в комнате двое гвардейцев. Заноза уж было решила, что поволокут они Лагану, как преступницу, да вышло иначе. Указали ей на дверь – она и пошла, ни разу не оглянувшись. А конвой – следом.

Королева фыркнула, губы поджала и тоже вышла. Лайда – шмыг за ней, а свита разделилась. Одни за королевой потащились, другие стоят, на месте топчутся. Тогда король оставшимся махнул, подите, мол, прочь, а сам не ушёл. Подождал немного, прислушался. После долго-долго на Занозу глядел:

– Вы, сударыня, не беспокойтесь. Я тотчас уйду, и никто о вас ничего дурного сказать не посмеет.

Покачала Заноза головой:

– Я, ваше Величество, не о том думаю…

– О чём же тогда?

– Как вы это сделали?

– Я вас не понимаю, сударыня.

– И не стыдно вам?!

– Чего мне стыдиться?!

– А хотя бы того, что за нос меня водите, правды не говорите!

– Хотите правду?

– Хочу!

– Тогда не кричите, а слушайте: сегодня ночью у вас за дверью будут дежурить мои гвардейцы.

– Это зачем ещё?!

– Не кричите, сказано вам! Завтра на рассвете отправитесь в порт. Там вас будет ждать корабль.

– Прогоняете меня?!

– Отпускаю.

– С чего такая щедрость?!

– Вину хочу загладить.

– Какую такую вину?

Усмехнулся король, но как-то невесело:

– Помните, мы с вами в монетку играли? Так вот: я вас надул!

– Знаю.

– Конечно, знаете.

– Так что с того?

– Хочу, чтобы вы меня дурно не вспоминали.

– Вам-то что за беда, как я вас вспоминать буду?!

Не ответил король, только посмотрел грустно-грустно. Тогда и решилась Заноза выложить всё, что на душе накопилось:

– Куда ж я уеду-то, ваше Величество?! Они же вас!.. Они же!..

И, вместо того чтобы говорить по-людски, как давай всхлипывать! Стоит перед королём и ревёт, будто дурочка.

Тогда король её лицо ладонями обхватил и стал разглядывать, точно запомнить хочет во всех подробностях.

Раньше Заноза бы от такого засмущалась. И так-то рылом не вышла, а теперь, небось, морда вся зарёванная, красная, как свёкла.

Только смущаться отчего-то не хотелось. Наоборот, хорошо и спокойно сделалось. Стояла бы так перед ним до конца жизни. Начихать, что рожа красная, а вместо платья – нижняя рубаха. Пусть бы он держал её лицо в ладонях и смотрел вот так пристально. Пусть бы это не никогда не кончалось!

Вдруг король отстранился и говорит:

– Будем прощаться. И помните: завтра на рассвете…

Заноза будто из сна вынырнула. Даже не сразу сообразила, о чём это он. А когда сообразила – пуще прежнего расстроилась:

– Прощайте, ваше Величество!

Король покачал головой и улыбнулся робко, точно извиняется:

– До свидания, Заноза! До свидания!

Платье номер семь

Можно ли выдумать хуже развлечение, чем полночи лежать без сна да в тёмный потолок пялиться?! За дверью гвардейцы бродят. Не шумят, тишину блюсти стараются, только шпоры всё равно тихонько позвякивают.

Горничная вернулась и осталась спать в кресле. Надзирает, значит. Да и пусть её!

Сперва-то Заноза опасалась, как бы девица не потащилась за ней в уборную. Потому обругала её, как следует, и велела за дверью ждать. После, когда переодевалась, слышала, как горничная кому-то дверь открыла, а о чём был разговор – не разобрать. Ворлалия только сказала:

–…ашхеблан!

Что за «ашхеблан» такой– не понять. По-стребийски, видно. А дальше Заноза воду стала лить, будто бы умывается.

Кто бы к ней ни заходил, гвардейцы его пропустили, выходит, бояться нечего. Правда, когда Заноза стала горничную о ночном визитёре спрашивать, та отпираться начала:

– Никого тут, ваша милость, не было. Моя вина – задремала. Видно во сне примерещилось.

Выглянула Заноза за дверь. По коридору двое гвардейцев шлёпают. Один – направо, другой – налево. Окликнула:

– Кто ко мне заходил, братцы?

Тут оба стали, как вкопанные, друг на друга оглянулись и головами затрясли. Стало быть, не понимают по-тарийски. Ну, да ладно. Может, и впрямь примерещилось.

Распустила Заноза волосы, легла в постель. А постель-то холодная. Вот ведь странность: когда она в уборную уходила, в комнате было тепло, а теперь аж кости стынут, и ведь не поймёшь отчего.

Горничная будто бы догадалась.

– Это я, – говорит, – комнату проветрила, чтобы вашей милости спалось слаще.

Да уж, уснёшь тут!

Лежит Заноза, а кругом тишина. Только шпоры за дверью динькают: звяк-звяк, звяк-звяк. Спокойный такой звук, убаюкивающий. Кажется: если сам король этих гвардейцев сюда поставил, так уж теперь бояться нечего.

Звяк-звяк, динь-динь, звяк-звяк. Лежала Заноза, лежала да, видать, и задремала чуток.

Проснулась она от того, что холодом потянуло. Приоткрыла глаза и видит непонятную картину: горничная стоит лицом к распахнутому окну, а в проёме человек маячит. Небольшой, тощенький, весь в чёрном, и шляпа на пол-лица.

Прикрыла Заноза один глаз, другой сощурила. Нечего себя раньше времени выдавать. Посмотрим, что за фрукт пожаловал!

Горничная, между тем, на шаг отступила, а незваный гость с подоконника на пол скок. Тихо, будто кошка. Не знала бы, что он здесь, ничего бы не услыхала.

Отстранил горничную рукой. Крадётся.

Заноза тихо лежит, не шевелится. Думает: "Давай уж, медвежий потрох! Поближе подойди! Поближе!"

Горничная шмыг за дверь. Вот же подлая душонка! Ну, да ладно. И не такое бывало!

Видит Заноза: у чёрного в руке что-то поблёскивает. В темноте не больно-то разглядишь. Одно только ясно: не букет у него там, а то, чем кровушку можно пустить.

Стало быть, хочет Клибелла с ней по-своему разобраться. Убийцу подослала… Ну, поглядим, что из этого выйдет!

Пошевелилась Заноза, будто на бок перевернуться хочет, а сама рукоять пистоля под подушкой нащупала. Пистоль, правда, был не заряжен (кто ж в своём уме заряженный под подушку положит?!), а всё же лучше, чем ничего.

Убийца встал у неё в изголовье. Пригляделся и как замахнётся! Извернулась Заноза, скатилась на пол кубарем, но тотчас на ноги вскочила и хрясь его по башке рукояткой пистоля! Чёрный как стоял, так прямо на её постель и тюкнулся.

Видит Заноза: в окно ещё двое лезут. Такие же чёрные, в шляпах. Лица тряпками завязаны.

Тут уж одной не отбиться, пора делать ноги. Отскочила она к двери, в коридор выбежала. Видит: нет никого. Гвардейцы точно сквозь землю провалились.

А двое в шляпах уже из комнаты выходят. От фонаря на стене чёрные тени поползли. Заноза бежать.

Кричит:

– На помощь!

А в коридорах – ни души. Тихо, пустынно. Точно вымерли все.

Бежит Заноза, рубаха за пятки цепляется, а убийцы – за ней. Один уже в затылок дышит. Схватил Занозу за плечо, дёрнул. Рубаха батистовая затрещала, рванулась Заноза и выскользнула из рубахи-то. Бежать легче сделалось, потому как было у неё под рубахой любимое платье. Это седьмое, значит: кожаные штаны и камзол королевской гвардии.

Убийцы, видать, от неожиданности опешили, потому как поотстали. Несильно, всего на несколько шагов, да и то неплохо.

Кончился коридор, пошли залы чередой. А из каждого – по несколько входов-выходов. Куда бежать – не поймёшь.

Мчится Заноза, дороги не разбирая, опрометью. Навстречу какой-то индюк в ливрее. Завертел башкой, точно сыч. Заноза его плечом задела и дальше понеслась, а убийцы забуксовали. Видать, не поделили дорогу с сычом. Останавливаться и смотреть было некогда.

Видит Заноза: слева лестница знакомая. Та, что с каменными фигурами. Помчалась она по скользким ступенькам. Думала до первого этажа добраться, да только лестница на втором кончилась. Пришлось снова через залы бежать.

Тут слева что-то чёрное мелькнуло. Выходит, с другого боку зашли, мерзавцы. Заноза извернулась и прямо у них под ногами прокатилась. Вскочила, а навстречу – двое гвардейцев. Заноза им:

– Выручайте, братцы!

Гвардейцы смотрят, глазами хлопают, понять ничего не могут. Только успели шпаги вытащить, а уж чёрные на них и налетели. Думает Заноза: "Без меня разберётесь!" А уж за спиной железяки заклацали.

Динь-динь, клац-клац.

Смотрит Заноза: впереди зала с огромной люстрой. А тут опять эти в шляпах выскакивают.

Тем временем повсюду гомон поднялся. Шум, крик, топот. Бежит Заноза через залу. Убийцы не отстают. А тут уж со всех сторон люди повалили. Началась неразбериха.

Все кричат:

– Держите! Ловите!

А кого – непонятно.

Думала Заноза под шумок из залы выскочить, да какой-то дядька её за локоть хвать. Заноза ему в голову кулаком засветила, не глядя, только из-за этой проволочки кто-то успел дверь закрыть.

Видит Заноза: плохо дело! Не уйти ей теперь!

Вытащила из сапога пистоль. Этот был заряжен. А чего уж теперь-то терять?!

Глядит она: люстра-то на цепи висит. Цепь хоть и толстая, а всё же, ежели постараться, отстрелить можно. Заноза в Миравии каждый день тренировалась и стрелять выучилась не хуже любого гвардейца. Прицелилась она и бабах: угодила точнёхонько в цепь. Грохнулась люстра прямо чёрным на головы, свечи по паркету раскатились. Вокруг дымно сделалось, не продохнуть!

Что тут началось! Народ – врассыпную, брань, крики! А со стороны лестницы целый отряд гвардейцев несётся. Заноза воспользовалась паникой и выбежала вместе с толпой из зала.

Смотрит в окно, а у столба лошадь привязана.

Вот ведь удача! Только как же вниз-то попасть?

Заноза дёрг оконную створку – заколочено. Дёрг другую – тоже не поддаётся. Мимо какие-то люди бегают, только, по счастью, никому до неё дела нет.

Огляделась тогда Заноза и тюк рукояткой пистоли по стеклу. Стекло звякнуло и раскололось. Только острые осколки в раме остались.

Вскочила Заноза на подоконник, оттуда – на улицу. Думала, от удара о землю череп расколется, ан нет, выдержал.

Тут только заметила Заноза, что левая рука осколком разрезана. Ну, да и медведь с ней!

Отвязала она лошадь, прыгнула в седло. Сперва хотела гнать в порт галопом (дорогу-то хорошо запомнила), да вовремя одумалась. Нечего внимание привлекать. Поехала рысью.

Можно было двинуть напрямик, по набережной, только Заноза нарочно свернула в какой – то переулок. Покружила чуток, а после снова к реке выбралась. Потом во второй раз тот же фортель провернула, и в третий, и в четвёртый. Расчёт был такой: ежели кто за ней наблюдает, так уж нипочём не догадается, куда она едет.

Одна беда: пока круги нарезала, замёрзла так, что кожа на спине онемела. Плаща-то на ней не было, а в одном камзолишке, пусть и шерстяном, в такую погоду ходить радости мало. Того и гляди снег повалит! Как тут не окоченеть, спрашивается?!

До порта Заноза добралась затемно. В это время года светает поздно – к третьему часу на горизонте только начинает прорезываться узкая разбелённая полоска, а настоящий день приходит и того позже.

Едет Заноза мимо крепостной стены, мимо кабаков и гостиниц, мимо подвод, возов, девевянных бочек. Едет вдоль гавани и дивится: солнце ещё не встало, а тут уже вовсю кипит-бурлит портовая жизнь. Люди снуют туда-сюда. Кто сундук тащит, кто бочку катит, кто коня за узду ведёт. А на фоне светлеющего неба – чёрные громады кораблей. Покачиваются на волнах, легонько кивают мачтами, будто здороваются.

Тут только сообразила Заноза, что шансы у неё один к одному. Или пан, или пропал.

А всё потому, что помочь ей мог один-единственный человек. Звали человека Кормчим. То есть было у него, понятное дело, и другое имя, только никто этого имени не слыхал. Кормчий он Кормчий и есть.

А промышлял Кормчий тем, что возил на своём стареньком когге всяческую контрабанду. Больше, понятно, по мелочи. Вроде отрезов ливарийского сукна или вина из Красной Земли, но бывало, что выпадал ему груз и посерьёзнее. На том, говорят, сделал Кормчий немалое состояние. Может врут, а может и нет, кто его разберёт?! Только вот когг свой по имени "Жемчужина" он так и не продал. Говорил, что счастливый это корабль: ни шторм его не берёт, ни "чайки" не трогают. "Чайки" это стало быть, королевский флот. Везде были у Кормчего свои люди. Вот и челночил он без устали между Стребией и Миравией, собирал звонкую монету.

Грузы грузами, но мог и человека перевезти. Ежели ищут кого, к примеру, в Миравии, хотят на виселице вздёрнуть. Куда податься, спрашивается?! Ясное дело: Кормчего искать надо. Переправит в Стребию в лучшем виде. И всё. Поминай, как звали.

Вот и решила Заноза отыскать Кормчего. А как, спрашивается, в порту капитана искать? Нет ничего проще! Находим корабль, и дело с концом. Куда он от своего корабля денется, капитан этот?!

Привязала Заноза лошадь к столбу и побрела вдоль пирса. Холодина такая, что аж кости стынут. Скверно без плаща-то!

Отыскала старый когг. Стоит себе, на волнах покачивается. А над горизонтом уже помаленьку желтеть начало. Небо серое, тяжёлое сыплет редкими снежинками, а море кипит, пенится. Недобрая погода! Ох, недобрая! Хорошо, хоть кровь остановилась, а то и перевязать нечем.

Подошла Заноза поближе. Видит: на палубе матросы копошатся. Таскают какие-то тюки, да в трюм заталкивают. Заноза им и говорит:

– Здорово, братцы! Как бы мне Кормчего повидать?

Застыли матросы, переглянулись. Один и отвечает:

– Не знаем такого, ваша милость, извиняйте!

Остальные закивали, дескать, не знаем и не слыхали никогда.

Удивилась Заноза:

– Чей же, дозвольте спросить, это корабль?

– Господина Дарлалая, купеческого звания.

– Что же этот купец недавно его приобрёл?

– Отчего же недавно, ваша милость?! Уж много лет на нём за море ходит.

– Может, вы тут недавно служите?

Обиделся матрос:

– Как так недавно? Уж скоро третий год будет.

Вот ведь чудные дела! Заноза могла биться об заклад, что ещё в прошлом году корабль принадлежал Кормчему. Может, дурят её матросы? Ну, и ладно. Мы сейчас по-другому зайдём!

Огляделась Заноза:

– Как бы мне тогда, братцы, с вашим капитаном побалакать?

Набычились матросы, точно она какую грубость ляпнула:

– Нельзя, ваша милость!

– Отчего же нельзя?

– Оттого нельзя, что наш капитан – он тот самый купец и есть.

– Это как же понимать?

– А это уж, ваша милость, как хотите, так и понимайте. Понимание оно у каждого своё.

Тут видит Заноза, что вышел на палубу человек в длинном кафтане, на купеческий манер подпоясанном. Пояс-то сплошь из серебряных монет. На голове шапка соболем отороченная, на ногах малиновые сапоги.

Пригляделась Заноза: Кормчий. Только бородку отрастил, какие купцы носят, да разжирел чуток.

Вот он, стало быть каков, господин звания купеческого! Помахала Заноза Кормчему:

– Здорово, братец! Тут матросы твои брешут попусту!..

Посмотрел на неё Кормчий цепко, сердито. Так прямо с ног до головы и оглядел, собака. Говорит:

– Не припомню, чтобы мы встречались, сударыня…

Тут уж Заноза не вытерпела:

– Что ж ты несёшь-то, полоумный?! Нешто мы с тобой дел не имели?!

Покачал Кормчий головой:

– Вы меня, барышня, с кем-то путаете.

И снова буравит её глазами. Того и гляди дырку провинтит. Посмотрел-посмотрел и говорит:

– Может, сударыня, я чем помогу, раз уж вашего знакомца тут нет?

Что за странные игры?! Заноза аж растерялась:

– Требуется мне попасть в Миравию…

Тут Кормчий как захохочет, а следом и матросы за животы схватились.

Отсмеялся Кормчий, ладони к щекам приложил, вроде как утихомириться хочет:

– Это, барышня, дорого стоит! Вам не по карману!

Вот подлец! Думает Заноза: "Хочешь в игрушки играть – давай сыграем. Только уж смотри не проиграй!"

Вслух же ответствует:

– Я, господин Дарлалай, не из своего кармана платить стану.

– Из чьего же тогда? Кто для вас мошну развяжет? Неужто жених?

Матросы снова ну хохотать! Разозлилась Заноза:

– Нет у меня жениха, потому как рылом не вышла! А заплатит за моё возвращение сам король Миравии!

Тут хохот сделался визгом. Кормчий аж пополам согнулся, а потом давай глаза тереть. Приговаривает:

– Король за неё заплатит! Король, слыхали?! Сам король Миравии! Вы, сударыня, чай не маршал? Или, может, какой министр?

Видит Заноза: каши тут не сваришь.

– Катись ты, – говорит, – Кормчий к медвежьей бабке!

Развернулась и назад побрела. А у самой на душе паршиво, хоть плачь!

Идёт Заноза вдоль пирса, на корабли смотрит. Сколько их сегодня в Миравию отплывёт – и не сосчитаешь, а идти со своей бедой не к кому. Если уж Кормчий её не принял, так что с незнакомцев возьмёшь?! Сдадут королевским гвардейцам, как пить дать.

Сперва согрелась Заноза, от злости-то, но вскорости снова подмерзать начала. А Кормчий-то хорош гусь! Купчиком заделался. Думает с прошлым покончить, только ничего у него не выйдет! Никуда от него не деться, от прошлого-то!

Тут кто-то за рукав её хвать! Видит Заноза: щупленький, серый мужичишка в матросской куртке. Стоит, рот разевает, будто что-то сквзать хочет. Заноза ему:

– Кого-то ищете, любезный?

Закивал матрос, задёргался, будто на шарнирах:

– Я от Кормчего, ваша милость. Велено передать, что "Жемчужина" с экипажем в вашем распоряжении.

С чего бы это Кормчему о ней заботиться? Удивилась Заноза:

– Что ещё?

– Ещё просили вас поторопиться. Если желаете сегодня же отправиться, то будьте на корабле к окончанию погрузки. И вот ещё: капитан просил называть его при всех Дарлалаем.

Вот, стало быть, как. Теперь, выходит, Кормчий правила диктует. Ладно. Корабль его, так и правила тоже.

Кивнула Заноза и дальше пошла. Времени у неё теперь навалом. Были бы деньги, зашла бы в кабак, ухи навернула, а так только вдоль пристани шляться, на холодном ветру.

Кормчий, конечно, подлец, каких поискать, но те, что во дворце, и того хуже. Втянули её в мерзкую историю, а кому расхлёбывать?! Ей одной!

Короля только жалко. Ну да, глядишь, как-нибудь выпутается. Не такой он, видно, дурак. Да что там? Совсем никакой не дурак, ежели разобраться.

При мысли о короле Заноза отчего-то разомлела. Даже щёки загорелись и в груди запекло. Как он сказал? "До свидания, Заноза!" Выходит, слышал, что королева сказала. Слышал, а не ушёл, не отвернулся. Чудной он всё-таки! И глаза грустные, как у телёнка.

Тут Занозе почудилось, что на неё кто-то смотрит. Повертелась туда-сюда: так и есть. Стоит шагах в двадцати какой-то тип. Сам грузный, небольшой, с бородкой. На лоб шляпа надвинута. На глазу повязка.

Едва сообразил, что Заноза его заметила, тотчас повернулся и пошёл, не оглядываясь. Заноза – следом. Думает: "Кто бы ты ни был, отучу шпионить, подлец!"

Ускорила шаг, незнакомец тоже быстрей зашагал. С виду вон какой тучный, а улепётывает со всех ног! Не бежать же за ним, в самом деле, у всех на глазах!

Тут обгоняет Занозу повозка. На козлах кучер сидит в добротной ливрее. Такому бы каретой править, ан нет. На повозке всего-то один здоровенный ящик, весь в дырках, точно простреленный.

Говорит кучер Занозе по-тарийски, но с таким акцентом, аж жуть:

– Прошу простить, сударыня! У меня дело чрезвычайной срочности!

Отвлеклась на него Заноза, а как обернулась, бородатого и след простыл. Как тут не разозлиться?! Она и давай орать:

– Что вам нужно?! Какое такое дело?!

Поклонился кучер:

– Виноват. Есть у меня приказ отослать в Миравию ценный груз. Не туда ли вы часом направляетесь?

Этого ещё недоставало!

– Как вы узнали, скажите на милость?!

– От матроса…

– Допустим. И что с того?

Тут кучер жалобную рожу скорчил, точно и впрямь кается:

– Мне, сударыня, нужно отправить в Миравию ценный груз. Не соблаговолите ли сопроводить?

Заноза скривилась, фыркнула:

– Что же вы матроса не попросили?!

Кучер давай руками махать:

– Что вы?! Матроса никак нельзя. Я эту братию знаю, разве им такое доверишь?!

Тут Занозу любопытство взяло:

– Какое "такое"? Что-то я не пойму.

Усмехнулся кучер загадочно:

– Взгляните сами, сударыня.

И кивает в сторону ящика с дырками. Заноза как в дырочку глянула, так и шарахнулась. Внутри что-то живое, пятнистое. Топчется, дышит, фыркает.

Кучер мигом пояснил:

– Жеребёнок, сударыня. Чудесная лошадь из лучшей ветви амату. Говорят, отец у него такой огромный, что всадник головой дворцовые арки цепляет. Только вот верхом на нём почти никто не ездит. Одного только хозяина привечает, а остальных… Кого лягнёт, кого укусит.

Растерялась Заноза. Кучер это заметил и тотчас оправдываться стал:

– Вы, сударыня, не бойтесь. Жеребчик-то ещё маленький, смирный. Ему недавно шесть лун сравнялось. Совсем кроха.

Заноза страсть как лошадей любила. Разве тут откажешь?! К тому же посмотреть на чистокровного жеребёнка вблизи ох, как хочется!

– Давайте, – говорит, – доставлю ваш груз. Только как я узнаю, кому его передать?

Обрадовался кучер:

– Нет ничего проще! В порту вас непременно встретят. А, если, паче чаяния, нет, то вот вам сопроводительное письмо. Прочтёте и узнаете.

И суёт ей голубой конверт, сургучом залитый.

Хотела Заноза конверт разорвать (благо читать была обучена), только кучер не дал:

– Распечатаете на месте, сударыня. Такова воля моего хозяина.

Ишь, какая секретность! Хотела Заноза послать его к медвежьей бабке, только покосилась на ящик и передумала. С жеребёнком в дороге веселей. Что ей трудно, в самом деле?!

На прощание спросила, как звать поклажу. Кучер ответил, что никак. Имени у него пока нет, хозяйка назовёт, как захочет.

Выходит, коник послан в подарок богатой даме, а даритель себя раскрывать не желает. Ну, и пусть их!

Заторопилась Заноза. Погрузка-то поди уже кончилась, а надо ещё уговорить Кормчего жеребёнка на борт взять.

Тёмное прошлое и светлое будущее

Костёр почти догорел, оставив после себя лишь горстку рыжих углей. Сарпин спал рядом, свернувшись калачиком. Время от времени он глухо рыкал во сне, ворочался, клацал зубами, сопел и присвистывал.

За рекой светлело. Тёмные кроны деревьев стали хорошо различимы на фоне розоватой полоски восхода. Речная гладь, ещё свободная от ледяных оков, покрылась серебристыми бликами.

Выбравшись к реке, беглецы решили сделать привал. Селена предлагала идти дальше, несмотря на усталость, но её спаситель заверил, что бояться нечего.

– Мидавы не собаки! – хохотнул он. – След не возьмут. Так что прикорни чуток, хуже не станет.

Селена не могла ничего возразить. Усталость заглушила все прочие чувства, и, когда сарпин свернулся у разведённого белоголовым костра, она прилегла рядом.

Лицо горело, а спине было холодно. К тому же сказалось напряжение последних часов, и сон отступил, оставив лишь отупение и вялость.

Решив, что всё равно не уснёт, Селена поднялась, взяла прутик и принялась ковырять угли. Ей нужно успокоиться. Нужно принять то, что случилось. Нужно решить, что делать дальше, потому что никаких соображений на этот счёт прежде не было.

"Всё будет хорошо, – мысленно уговаривала себя Селена. – Всё будет хорошо". Поверить никак не получалось, и она повторяла своё заклинание снова и снова. Всё будет хорошо! Всё будет хорошо! Всё будет…

– Куда подашься? – спросил белоголовый.

Теперь Селена знала его имя. Вернее, не имя – кличку. Ляхой – так его звали.

– Прошлое у меня тёмное, – сказал Ляхой, отрекомендовавшись. – Много всякого было и ещё много чего будет. Веришь?

Селена тогда только плечами пожала. Никто не знает, что будет потом. Будущее висит где-то впереди, точно в белом тумане. Издали кажется, будто оно светлое, а подойдёшь и окажется, что никакой это не туман, а дым. Рассеется дым, и нет ничего.

– Куда подашься? – переспросил Ляхой, не дождавшись ответа. – Есть тут у тебя кто?

Селена вздохнула. Никого у неё тут нет. Все остались в Миравии. Разве что дядя Зак, но он в башне, на острове…

Ляхой понял её по-своему:

– И у меня никого. Я ведь на улице рос. Сирота.

Он помолчал, думая о чём-то своём. После добавил:

– Вру я. Охота иногда по привычке сиротой назваться – и людям жальче и самому приятнее. Родители-то у меня были, только вот…

Он снова надолго замолчал. Сплюнул на землю, почесал переносицу. Сказал:

– Повезло мне. Прибился к банде. До того чем только не промышлял, а тут… Можно сказать, жизнь увидал.

– Какая же это жизнь?! – рассердилась на Ляхоя Селена. – Вы же… вы преступник!

– Преступник, – легко согласился тот. – Что б ты понимала, девочка?! Хорошо разглагольствовать, когда сыт и обут, а, когда в кишках бобы гремят, тут уж не до разговоров. Прибился я к банде, а там, стало быть, верховодила девчонка, чуть постарше тебя…

Он едва заметно улыбнулся, взгляд сделался тягучим, как молоко с мёдом. Селена прислушалась. Рассказ становился интересным.

– Огонь девка! – прищёлкнул языком Ляхой. – Никого не боялась! Могла в одиночку мимо целого отряда гвардейцев проскакать! Ни шпага её не брала, ни кинжал. Даже пуля бы не остановила!

В его наполненном преувеличениями повествовании было кое-что интересное. Девушка-атаманша – вот что.

– Как её звали? – спросила Селена.

– Зачем тебе? – настрожился Ляхой.

– Так просто.

– Звалась она Занозой. Знаешь почему?

– Почему?

– Потому как торчала занозой в заднице у богатеев. Все её боялись. Как-то раз ограбили они самого короля… Эх, жалко, меня там не было!

– Так уж и самого?! – подначила Селена.

История с ограблением была ей хорошо известна, но узнать ещё одну версию всё же хотелось.

– Не веришь?! – заглотил приманку Ляхой. – Слушай, как дело было. Остановили они, стало быть, карету. Сперва думали, чиновник какой-то едет, не ждали такого подарочка. Вытряхнули мужика из кареты… С ним ещё девчонка была, махонькая такая…

Он захихикал, довольно потирая руки:

– Смотрят, значит, а мужик этот – сам король и есть. Заноза им велела драгоценности на землю кидать, а сама девчонку увезла.

– Зачем?

– Что "зачем"?

– Зачем увезла девчонку?

– Так известно, зачем. Выкуп хотела взять.

– Взяла?

Ляхой нахмурился, пожевал губами и вдруг сердито выдохнул:

– Почём я знаю?! Может, взяла, а может, и нет. Пропала Заноза вместе с девчонкой, и никто её больше не видал.

– Совсем никто?

– Говорят тебе "никто", стало быть, так и есть.

– Значит, вы даже не знаете, где она сейчас?

Ляхой потёр подбородок:

– И знать не хочу!

– Сердитесь на неё?

– Вот ещё!

– Значит, сердитесь!

– Не сержусь! – отчего-то он вдруг перешёл на шёпот. – Хотел бы знать, что она жива-здорова, а больше мне ничего и не надо. Банда-то распалась. Без неё, без Занозы, всё пошло наперекосяк. Кого поймали – повесили, остальные разбежались, кто куда. Я вот устроился лучше всех. Служил на королевской конюшне, гвардейцем хотел стать, да, видно, не судьба!

– Жалеете?

– Ещё чего!

– Значит, жалеете…

– Жалею! Не надо было торопиться! Пырнул бы он тебя ножичком!..

Селена улыбнулась:

– Вы ведь меня не просто так спасли…

Глаза у Ляхоя сделались по-лягушачьи круглыми:

– Что это ты мелешь?!

– Вы в судьбу верите, так?

– Может и так…

– Тогда считайте, что это судьба.

Ляхой огляделся, будто ища, кого бы призвать в свидетели:

– Коли так, поганая у меня судьба! Чуть было не стал гвардейцем, а теперь прячусь, как дикий зверь…

– Вы сказали, что хотите узнать про Занозу…

– Полоснув по воздуху взглядом, Ляхой вдруг резко выкинул руку и схватил её за запястье:

– Шутки шутитьвздумала?!

– Пустите! – потребовала Селена.

Выдернула руку, потёрла саднившую кожу:

– Ну и замашки у вас! Я правду говорю! Ваша Заноза в Миравии, служит у короля Витаса. Между прочим, в личной королевской гвардии…

Ляхой молчал. Его лицо застыло, как маска, так что было не понять, о чём он думает.

– Ей там хорошо, – зачем-то добавила Селена, хотя, в сущности, не имела понятия о том, хорошо Занозе в королевской гвардии или плохо.

– Врёшь! – отозвался, наконец, Ляхой. – Не бывать такому!

– Ничего не вру! – обиделась Селена. – Хотите я её опишу?

– Ну? Чёрнявенькая, волосы курчавые, на левую ногу прихрамывает? Так?

– Вовсе нет! Светленькая, высокая, брови такие…

– Какие?

– Густые.

И без того бледное лицо молодого человека сделалось почти бескровным:

– Точно! Ты, выходит, взаправду её видала!

Он выкрикнул это слишком громко, и сарпин забормотал, заворочался во сне.

– А вы всё "врёшь, врёшь"! – мстительно проворчала Селена. – Очень мне нужно врать!

– А коли не нужно, так отвечай: помнит она про меня?.. Про нас, то есть.

– Этого я не знаю. Почему бы вам у неё самой не спросить?!

Ляхой с силой хлопнул себя по коленке:

– Вот же я, дурак, не додумался! Сейчас пойду да спрошу, чего уж там?!

– Напрасно вы ёрничаете! Витасу… то есть королю Миравии нужны гвардейцы. Если хотите, пойдёмте со мной, я вас представлю.

– Ну? – усомнился Ляхой. – Прямо самому королю?!

– Не королю, а командующему королевской гвардией. Надеюсь, вас это устроит?

– Ну и знакомства у тебя! Ты поди пташка высокого полёта!

Было непонятно, ехидничает он или искренне восхищается, и Селена на всякий случай ответила:

– Пустяки. Не обращайте внимания.

– Гвардейцы, говоришь? – теперь Ляхой растягивал слова, как сливочную конфету.

– Гвардейцы.

– Представишь, стало быть?

– Представлю.

– Идёт! Только смотри мне! Коли обманешь!..

– Да ну вас! Только и знаете, что обижать!

– Ладно, ладно, – примирительно поднял руки Ляхой. – Как знать, может я и впрямь под счастливой звездой на свет появился. Стану гвардейцем, а там… Тут главное что?

– Что?

– Главное – отличиться. Как говорят, обратить на себя внимание. Тогда всё пойдёт, как по маслу. А там уж и до командующего королевской гвардией недалеко. Может статься, мне и титул пожалуют. Скажем, барона. А что? Думаешь, не бывать такому?

Селена уткнулась носом в колени, пряча улыбку.

– Смейся, смейся, – надулся Ляхой. – Это мы ещё поглядим!

– Зачем им Зебу?

– Мидав? Тут всё просто. Батька его на острове сидит, верно я говорю?

Селена пожала плечами:

– Вам виднее.

– Это всем известно. Захватили они башню и не сдаются. А приступом тоже не взять, как ни старайся.

– Значит, Шамшан подождёт. Закончится у них еда – сами выйдут.

Только теперь Селена вспомнила, что двести лет ничего не ела. Желудок сжался и заныл, требуя положеное.

– Боится Шамшан, – вздохнул её новоиспечённый союзник. – Боится, что сбегут они на своих кораблях, что прорвут окружение.

– Разве это возможно?

– Медведь его разберёт, что возможно, а что нет! Не хочет Шамшан рисковать, вот и выкрал сына Зегды.

– Зачем?

– До чего же ты непонятливая! Притащит его туда и скажет: "Так, мол, и так. Либо ты, чучело криволапое, сдаёшь крепость, либо мы твоему сынку горло перережем".

– А если дядя…если Зегда не сдаст крепость?

Ляхой на мгновение задумался:

– Если не сдаст, перережут глотку, как обещали. Это тебе не разбойники! Только меня оно уже не колышет. Я иду с тобой!

– Со мной и сарпином.

– Этого тоже возьмём?! На кой он тебе сдался?!

– Сарпин – мой друг!

– Странная ты. Ну, да как хочешь! Будем выбираться к Аштару. Там до Миравии рукой подать.

– Ни за что! – Сейчас мы не можем уйти! Зебу всё ещё в опасности, ему надо помочь! Здесь, неподалёку живёт одна моя знакомая…она…её сын…он что-нибудь придумает!

– Сдаст нас мидавам этот сын! – пробурчал Ляхой. – А я уж было надеялся…

– Зачем вы так говорите?! – обиделась за Амоса Селена. – Вы же его совсем не знаете!

– Ладно. Веди уж. Только смотри мне…

Селена его уже не слушала. Она сгребла немного холодного песка, засыпала угли и легонько потормошила сарпина:

– Вставай! Вставай, пушистик! Нам пора!

Послание в бутылке

Есть люди, способные сидеть без дела целую вечность. С равнодушием древнего мудреца смотреть на крушение собственных надежд и неизменно верить, что всё образуется само собой, без их участия.

Гараш был не из таких. Невозможность действовать здесь и сейчас приводила его в состояние особого душевного напряжения. В такие мгновения ему казалось, что будущее зависит только от него одного. Стоит упустить самую незначительную мелочь, и всё. Исправить ничего не удастся.

Вот почему, сидя на берегу против острова Ройа, Гараш испытывал сложную комбинацию чувств, главным из которых была досада.

Они с Ришей прибыли в Тарию несколько дней назад, но всё ещё не выполнили королевское поручение.

Первое время Гараш отирался в порту, надеясь собрать хоть какую-то информацию. От местных рыбаков ему удалось узнать лишь то, что и так было известно: мидавы действительно захватили крепость.

Мнения о количестве восставших сильно разнились. Кто-то называл цифру "десять тысяч", а кто-то упоминал и о пятнадцати. Сведения эти трудно было назвать достоверными, хотя бы потому, что вся тарийская армия к моменту восшествия на престол Тира двенадцатого насчитывала едва ли больше четырёх тысяч бойцов.

Тем не менее, первую часть задания Гараш считал выполненной. Из путанных рассказов неизменно следовало, что восставших действительно много, а, значит, стоит попытаться их вызволить.

Только вот согласится ли на это маршал Нордиг? Вторжение в Тарию слишком рискованно. Один только чёрный отряд способен разнести в клочья крошечную миравийскую армию. Захочет ли маршал идти на риск (пусть и ради ценного приза) или предпочтёт безопасное бездействие? Предсказать это Гараш не мог.

Был, впрочем, и ещё один шанс – атака с моря. Сильная в сухопутных сражениях Тария оказывалась на воде абсолютно беспомощной, как брошенная в колодец кошка. Её слабый флот терпел поражение за поражением, и это стало основной причиной того, что тарийско-миравийская война не закончилась в одночасье, а переросла в затяжной и вялый конфликт.

Если маршал согласится атаковать с моря, то шансы отбить мидавов возрастают. С таким предложением Гараш и намеревался вернуться в Миравию, но прежде нужно было подобраться к башне. Только вот как?

В ожидании удобного случая Гараш и Риша провели на берегу несколько дней. Они видели, как в сторону Ройи выходят корабли, и, хотя крепость была скрыта от их взглядов цепочкой ближних островов, доносившиеся оттуда пушечные выстрелы были хорошо слышны. Восставшие встречали гостей с истинно тарийским размахом. Только вот надолго ли хватит "угощения"? При мысли об этом Гарашу становилось тревожно.

Чтобы не вызывать подозрений, они с Ришей играли в камешки или гадали по облакам. Гадание это придумала Риша. Суть его сводилась к тому, чтобы разглядывать проплывающие облака и пытаться угадать, какое значение скрывается в их форме. Поначалу с погодой не везло. Тучи застилали небо, плевали мелким снежком и двигались единым фронтом, так что гадать было невозможно.

Через пару дней небо, наконец, прояснилось. Теперь облака были хорошо различимы. Рише удалось разглядеть среди них ключ и зеркало. Гараш увидел корону, медведя и что-то похожее на шахматную фигуру.

– Корона – это Шамшан, – убеждённо сказал он. – А медведь разорвёт его в клочья.

Риша рассмеялась, и Гараш решил, что интерпретировать его знаки можно было и по-другому. Корона – это Витас. А медведь раздерёт самого Гараша, если он не найдёт способ установить связь с Зегдой.

Ясная погода принесла с собой похолодание. Теперь проводить на берегу сутки напролёт стало не только тоскливо, но и попросту холодно. Гараш всё чаще под разными предлогами отпускал Ришу в гостиницу, погреться, а сам оставался разглядывать рыбацкие лодки, сновавшие вдоль берега.

Война войной, но отказываться от промысла рыбаки, похоже, не собирались, ведь лишившись улова, все они остались бы и без обеда, и без денег.

Сначала Гараш хотел попытаться уговорить кого-нибудь из них подойти к острову, но, услышав первые пушечные залпы, передумал. Привыкшие стрелять по кораблям, повстанцы расстреляют и рыбацкую лодку.

О том, чтобы добраться до острова вплавь не могло быть и речи: расстояние немалое, а, с учётом ледяной воды, непреодолимое. К тому же, Ройя окружена острыми скалами, так что пловец почти наверняка погибнет, если не от холода, то от удара о камни.

Оставалось ждать, и ожидание становилось всё мучительнее.

– То большое облако похоже на толстого кота, – Гараш улыбнулся, вспомнив о былых приключениях. – Помнишь Кота? Риша! Я спрашиваю: ты помнишь Кота?

Он обернулся. Выяснилось, что Риши поблизости нет: подойдя к самой кромке воды она разглядывает что-то на поверхности.

– Риша! – окликнул Гараш. – Мы играем? Почему ты ушла?

Риша покачала головой и указала на какое- то пятно, поблёскивавшее на воде.

– Что это? – не понял Гараш. – Что ты высматриваешь?

Вместо ответа Риша скинула башмаки, закатала шаровары и вошла в воду.

"Сумасшедшая!" – хотел было крикнуть Гараш, но вдруг замер: Риша возвращалась не с пустыми руками.

– Бутылка? Откуда она здесь?

Взяв находку в руки, он удивился ещё сильнее: бутылка была запечатана, но вместо привычной пробки горлышко закрывала сургучная печать. Приглядевшись, можно было даже разобрать буквы:

«Гл…ая тю..ма.О....в ..йа».

– Главная тюрьма, остров Ройя, – прошептал я Гараш, ковырнув печать. – Это бутылка с острова, но кто?..

Договорить он не успел. Риша гянула сквозь стекло и вдруг швырнула бутылку на камни. На земле осталась лишь россыпь осколков да свёрнутый трубочкой листок.

Гараш хотел поднять его, но не успел – Риша его опередила. Развернув послание, она жадно впилась в него взглядом. Оставалось дожидаться своей очереди, но Гараш не мог ждать – напряжение последних дней сделало его нетерпеливым. Пришлось читать из-за Ришиного плеча.

Первым в глаза бросился почерк. Аккуратный, почти каллиграфический, с обилием завитков и подчёркиваний.

Выяснилось, что письмо отправил один из повстанцев. Вместо подписи внизу листка значилось "А.В.".

Молодой человек, якобы служащий в чине миртеллиона, подробно описывал бойню в Туфе, обвиняя во всём Ривая и его отряд, и Гараш хотел ему верить.

Оторвавшись от письма, напоминавшего главу из романа, он внимательно посмотрел на Ришу. Та читала, напряжённо морщась, – извечная привычка людей, обученных грамоте, но редко пользующихся этим навыком.

– Риша!

Она вздрогнула, точно не ожидала услышать человеческий голос.

– Зачем? Я не понимаю, зачем он это написал?! – Гараш подозревал, что говорит излишне громко и резко, но был слишком взволнован, чтобы придавать этому значение. – Это ловушка! Нас просто водят за нос! Он пишет так, будто был там на самом деле, но что если…

Риша покачала головой, приложила руку к груди, после коснулась лба… Гараш давно научился понимать её язык, и теперь безошибочно угадал значение этих незамысловатых жестов:

– Я тоже хочу верить! Паргалион Зегда – опытный командир. Сын у него, конечно, так себе, но он тут ни при чём, верно?

Риша загадочно улыбнулась, и Гараш неожиданно обиделся:

– Тебе он нравится? Селене – тоже. Всё потому что он забавный, да? Конечно, забавный! Мелет всякую чепуху!

Риша осуждающе покачала головой.

– Думаешь, я дурак?! – взвился Гараш. – Ладно! Пусть я буду трижды дураком, но сегодня мы подберёмся к этому проклятому острову! Ройя хорошо просматривается оттуда.

Он указал в сторону ближайших островов. На первый взгляд до них было недалеко, но без лодки не преодолеть и это расстояние.

Риша дёрнула подбородком, и, проследив за её взглядом, Гараш заметил, что она смотрит на рыбацкие хижины, теснящиеся поодаль.

– Рыбаки? – удивился он. – Не думаю, что они согласятся нам помочь…

Риша потёрла друг о друга большой и указательный пальцы.

– Деньги?

Отчего-то эта простая мысль прежде не приходила ему в голову. Король дал им на расходы немалую сумму, почему бы не купить то, что не хотят отдавать бесплатно?

– Ты права! Мы пойдём в деревню и найдём того, кто согласится доставить нас на остров.

В ближайшей хижине им дали от ворот поворот. То же произошло во второй и в третьей. Рыбаки смотрели косо, и Гараш начал было опасаться, что они позовут гвардейцев.

К счастью, его опасения оказались беспочвенны. Похоже, местные жители и впрямь опасаются властей, предпочитая решать свои проблемы собственными силами. Их можно понять: появление гвардейцев на окраинах (где их обычно не бывает) сулит неприятности. Или свидетельствует о неприятностях, что ещё хуже.

Гараш и Риша, судя по всему, не внушали рыбакам беспокойства. Разве что лёгкую тревогу.

– Вы часом не шпионы будете? – спросила их напрямик смуглолицая тётка в застиранном розовом платке.

За её подол цеплялись двое ребятишек, один меньше другого. Ещё трое ковыряли мёрзлую землю у крыльца.

– Нам нужно попасть на тот остров, – выдал Гараш заготовленную фразу.

И, указав на Ришу, добавил:

– У неё там дядька живёт.

– Это кто ж такой? – заинтересовалась женщина. – Может, я знаю?

Риша осторожно покачала головой.

– Она немая, – тотчас пояснил Гараш. – Вот я и поехал за компанию.

– Бедняжка! – огорчилась тётка. – Тут у нас один тоже немой был, да ещё и глухой. Утоп. Пошёл раз по весне… Да вам, видать, не интересно. А вот мы всё про всех знаем…

Пришла пора направить речь поселянки в нужную сторону, и Гараш осторожно поинтересовался:

– Может быть, вы знаете кого-нибудь, кто мог бы перевезти нас на остров?

– Может, знаю, а может, и нет.

– Как это понимать?

– А так и понимайте. Знать-то я знаю, да вот перевезут ли вас, это ещё вопрос.

– Мы заплатим.

Тётка оторвала малыша от юбки, и тот отчаянно зарыдал, цепляясь ручонками за воздух:

– Заплатите, коли богатые! Только тут деньгами не отделаешься!

Гараш не любил загадок, и слова женщины вывели его из себя:

– Говорите напрямик! Если не деньги, то что?

Его собеседница пожала плечами:

– Я почём знаю?! Пойдите туда – сами увидите. Видишь дом на отшибе?

Гараш кивнул.

Указанный женщиной дом стоял едва ли не на самом берегу, там, где кончалась галечная насыпь, и начинались тростниковые заросли. Одна из его стен была почти разрушена, вдавленная крыша из дранки норовила вот-вот провалиться внутрь. Наглухо заколоченные окна мешали поверить в то, что дом обитаем, но женщина развеяла все сомнения:

Там он. Внутри. Только стучите громче, а то не услышит.

Гараш невольно потянулся к шпаге, и не без сожаления обнаружил, что никакой шпаги у него при себе нет:

– Кто там живёт?

Рыбачка отряхнула юбку и подхватила орущего ребёнка на руки:

– Увидишь, коли не трус.

Гараш не был трусом. Бесрассудным он тоже не был, но потребность в лодке заставляла принять неожиданное решение.

– Пойдём, – кивнул он Рише. – Если повезёт, доберёмся до твоего дядюшки.

На стук никто не отозвался. Гараш постучал ещё, прислушался и снова забарабанил в дверь. Ответом ему была глухая, могильная тишина.

– Что за дурацкие шутки! – разозлился Гараш. – Тут никого!..

Закончить фразу он не успел, потому что внезапно из-за двери донёсся скрипучий голос:

– Входи, входи! Не стой, как гвоздь!

Гараш и Риша переглянулись, точно спрашивая друг у друга, стоит ли принимать такое странное приглашение. Наконец, любопытство взяло верх.

За дверью обнаружились тесные сени, ведущие в не менее тесную комнату. Бревенчатые стены угрожающе кренились к центру, низкий потолок нависал над головами. Источником света оказалось единственное незаколоченное окно, через которое внутрь проникали не только редкие солнечные лучи, но и потоки стылого воздуха. Большая печь, занимавшая едва ли не полкомнаты, стояла без дела, и оттого в доме было по-уличному холодно.

Возле печки, на лавке лежал старик. На вид ему легко можно было дать лет двести, но Гараш знал, что крестьяне рано стареют, и не спешил с выводами.

Завидев гостей, хозяин медленно сел и, свесив ноги, принялся засовывать их в стоптанные опорки, стоявшие тут же, на полу.

– Доброй луны! – поклонился Гараш.

Старик глянул на него исподлобья, пожевал беззубым ртом и попытался нащупать точку опоры, чтобы подняться. Руки явно не слушались, а потому через некоторое время он прекратил бесплодные попытки и замер, точно в оцепенении, разглядывая посетителей:

– Давненько вас не видать! Совсем забыли старика!

Гараш покосился на Ришу. Та ошалело хлопала глазами. Теперь оставалось рассчитывать только на самого себя:

– Мы не забыли.

По сути это было правдой. Невозможно забыть того, кого никогда не видел.

Ответив так, Гараш надеялся, что услышав его голос, подслеповатый старик осознает свою ошибку, но тот неожиданно заявил:

– Забыли, забыли! Будто я не знаю! Что вам за радость со стариком-то воландаться?! А, коли явились, так, стало быть, надо чего! Говорите, чего надо или выметайтесь прочь!

Он потряс в воздухе сухим кулаком, но в этом жесте не чувствовалось угрозы. Скорее, отчаяние.

– Нам нужна лодка, – выдавил Гараш.

Он вовсе не был уверен, что обратился по адресу, но не видел пути к отступлению.

– Лодка! – крякнул старик. – Лодка им нужна, видали?! Ты бы, негодник о матери подумал!

Думать о матери было не время. Тем более что странный незнакомец, несомненно, имел в виду чью-то чужую мать.

– Вы нас с кем-то путаете, – не выдержал Гараш. – Мы здесь впервые…

Договорить он не успел. Старик вдруг забулькал горлом и принялся тереть глаза, приговаривая:

– Впервые! Видали, люди добрые?! Это в родительской-то хате! Да как же твой поганый язык повернулся такое сказать?! Как же глаза твои позорные не повылазили?! Глядит на родного батьку и в глаза брешет! А эта тоже хороша! Думаешь, я не знаю?..

Он вдруг затрясся, закашлялся и, скрючившись, точно от боли, сплюнул на пол:

– Изверги! Довели мать до могилы, теперь за меня принялись?! А вот и дудки вам! Не дождётесь, медвежьи потроха, такого подарочка!

Теперь Гараш окончательно убедился в том, что имеет дело с сумасшедшим.

– Мы лучше пойдём, – неуверенно проговорил он, взглянув на Ришу.

В любой другой ситуации стоило попытаться что-то изменить, но лишившийся рассудка человек не в ладу с самим собой. Такого ни в чём не переубедишь.

Старик вдруг встрепенулся, но, предприняв очередную безуспешную попытку подняться на ноги, снова обмяк и сгорбился:

– Я-те пойду! Пойдёт он, слыхали?! В тот раз был – печку не истопил. Коли и сейчас не вытопишь, окочурюсь от холода! А мне ужо дров-то не натаскать! Старый стал.

Гараш огляделся. Теперь обстановка предстала перед ним во всём трагическом убожестве. Одинокий старик погибает от холода! Его жена умерла, а дети… Кто знает, живы ли они?

– Риша! – Гараш снова невольно повысил голос, и незнакомец уставился на него в растерянности. – Принеси хвороста, всё, что сможешь найти, а я…

Не договорив, он поспешно вышел и направился к дому женщины, с которой недавно беседовал.

При его появлении хозяйка тотчас выскочила на крыльцо. Выходит, увидела издалека.

– Ну? – хитро прищурилась она. – Даст вам старик лодку или как?

"Никак",– хотел ответить Гараш, но сказал совсем другое:

– У вас хлеб есть?

– Откуда же хлеб-то?! – испугалась рыбачка. – Сами рыбьими плавниками перебиваемся, а у меня пятеро…

– Несите! – перебил Гараш, развязывая кошель.

Вид серебряных монет подействовал на женщину завораживающе:

– Ухи могу дать. Берите хоть горшок, я ещё наварю.

– Давайте ухи, – одобрил Гараш. – И ещё кое-что…

– Что угодно, ваша милость!

– Доски мне нужны. Немного. Штук пять-шесть.

– Где ж их взять-то?! Коли были бы, так я…

Гараш вытряхнул на ладонь ещё две монеты.

– Есть доски! – выдохнула женщина. – Вон, видите, сарайчик стоит? Отдирайте, сколько хотите, мне для добрых людей ничего не жалко!

Гараш замялся, и его смятение не укрылось от взора предприимчивой рыбачки:

– Может, ещё что хотели, ваша милость? Вы только скажите – враз исполню.

– Что стало с его семьёй?

– Вы про деда Парфима? Тут, ваша милость, поганая история вышла. Взяли они на воспитание девчонку. Чтоб мне не сбрехать…не то двоюродной, не то троюродной племянницей она его жене приходилась. Померли родители-то, осталась девка одна. А было ей от силы три годочка. Вот и пожалели, стало быть. А как взяли-то, тут у них и родной сынок родился. И такой, я вам доложу, славный мальчуган. Все соседи его любили! А девка-то выросла красавица! Прямо загляденье! Вот и стали их сватать с Парфимовым сынком. Ему-то почитай семнадцатый годок пошёл, а она и вовсе в девках пересидела. Ну, и пропал мальчишка. Она-то, Фардима, даром, что красивая была, а всё же ведьма, каких поискать. Все одно твердила: «Нам с Фролом не пристало в этой дыре век куковать!» Это она про нашу деревню, стало быть. Ну и уговорила мальчишку бежать за море, искать счастья. Сели они в лодку и тю-тю. Это уж мы потом узнали. А в тот день шторм начался, каких тут вовек не видывали. От лодки только щепки остались. Прибило их к берегу. Хозяйка Парфимова как те щепки увидала, так и слегла. Луны не минуло, как схоронили. А сам Парфим с тех пор умом и повредился. Всё ждёт, когда к нему сынок покойный пожалует, да уж не дождётся.

Гараш молча кивнул и повернул к дому. Он хотел бы испытывать только жалость к старику, но вместо этого злился на его погибшего сына, и одновременно стыдился собственной злости.

В действительности заколотить оконный проём оказалось непросто. Сначала Гараш едва не отрубил себе пальцы, потом умудрился отшибить ноготь, который тут же отвратительно почернел. Если бы не Риша, у него бы вряд ли что-то получилось, потому что музыка и фехтование в сложившейся ситуации совершенно бесполезны, а забивать гвозди Гараша никто не учил.

Увидев его страдания, Риша сначала посмеялась, но вскоре сжалилась и пришла на помощь.

Выяснилось, что плотницким инструментом она владеет лучше, чем иные девицы иголкой и пяльцами, и вскоре окно было заколочено.

Теперь дом освещался лишь всполохами огня, бушевавшего в печи.

Несмотря на протесты старика, Гараш открыл дверцу – так было и светлее, и теплее.

– Хорошо, – пробормотал хозяин, отставив опустевшую миску.

Ел он мало, но причмокивал так, будто был нестерпимо голоден.

– Вы не должны тут оставаться, – сказал Гараш. – Когда вернёмся, заберём вас с собой.

– Куда это? – вяло полюбопытствовал старик. Казалось, его клонит в сон.

– В Миравию.

– О как! Чего ж не на луну?

Гараш усмехнулся:

– На луне мы ещё не были.

– А в Миравии, значит, были?

– Были.

– Брешешь!

Гараш пожал плечами. Не верит – и ладно. Главное, что удалось хоть немного помочь.

– Стало быть, лодка тебе нужна? – старик снова растянулся на лавке, подоткнув под голову какую-то тряпку. – Там она, за домом стоит. Соседи давно бы упёрли, да боятся. Думают, я колдун!

Он сдавленно захихикал, разглядывая пляшущие на потолке тени.

– Мы не возьмём вашу лодку! – неожиданно для себя заявил Гараш. – Это нечестно!

– Чего так? – нехотя отозвался старик.

– Вы принимаете нас за других! Я не ваш сын, я…

– Знаю.

– Знаете?!

– Знаю, чей ты сын. Всё знаю. Мне отсюдова видней.

– Отсюда? О чём вы говорите?!

Он посмотрел на старика. Тот лежал, по-прежнему глядя в потолок, только впалая грудь больше не двигалась.

Гараш хотел было потормошить его, но Риша остановила его взмахом руки. Склонившись над стариком, она вздохнула и осторожно закрыла ему глаза.

Кто в тереме живёт?

Окутанный туманом домик тётушки Луссии казался призрачным видением. Берег почти полностью зарос тростником, и лишь узенькая тропка, протоптанная в сторону дома, указывала на то, что время от времени здесь бывают люди.

– Не нравится мне это! – ворчал Ляхой, продираясь через заросли. – Не к добру мы сюда притащились!

– Я есть хочу! – заявила Селена. – И сарпин тоже. Что мы станем делать с пустыми животами и без денег?!

Недоверчивый спутник начинал её раздражать. Ляхою плевать на её проблемы! Плевать на Зебу! Это естественно, но всё равно обидно.

Если Амос не поможет, рассчитывать не на кого. Но что если тётушка Луссия испугается, когда увидит непрошеных гостей?

– Давайте сделаем так… – осторожно начала Селена. – Я пойду одна, и тётушка Луссия меня впустит. Потом я ей обо всём расскажу, и она, конечно, разрешит позвать вас в дом.

Сарпин благосклонно потёрся лбом о её колено, что должно было означать согласие, но Ляхой вдруг остановился и замотал головой:

– Сперва погляди, нет ли там засады!

– Там не может быть никакой засады, ведь это…

– Знаешь, как делается засада? Так, чтобы все говорили "там нет никакой засады"! Вот, как. Уж я-то повидал всякого!

Селена потрепала сарпина по холке:

– Я буду осторожна. А вы ждите здесь и выходите только по моему сигналу.

На стук никто не отозвался. Селена прислушалась – ни звука. Неужели дома никого нет?

Огорчившись, Селена подёргала дверь. Та оказалась заперта. Скверно.

– Тётушка Луссия! – позвала Селена вполголоса, отдавая себе отчёт в том, что глуховатая старушка может её попросту не услышать.

На зов не откликнулись.

– Тётушка Луссия, откройте!

Тишина. Выходит, она пришла напрасно. Тётушки Луссии нет дома.

В отчаянии Селена хлопнула по дверному косяку и уже собралась повернуть назад, когда случилось нечто неожиданное. Дверь с тоненьким скрипом приоткрылась и наружу высунулась жилистая рука, сжимавшая пистоль.

Селена ойкнула от неожиданности, когда вооружённый невидимка схватил её за плечо и втащил внутрь.

В доме было темно, так что разглядеть нападавшего никак не удавалось. Прижав Селену к стене, человек произнёс лишь два слова:

– Не оги!

"Не ори!" – догадалась Селена и, конечно, тотчас заорала что было сил.

Дальнейшие события развивались так стремительно, что полностью осознать происходящее никак не получалось. Входная дверь на мгновение приоткрылась, что-то взвизгнуло и оттолкнуло Селену, врезавшись в её обидчика. Тот с грохотом повалился на пол, задевая неведомые предметы. Визг сменился утробным рыком, человек сдавленно закричал, забарахтался. Сцепившиеся в клубок неприятели покатились по полу. Громыхнул выстрел, на мгновение озаривший комнату яркой вспышкой. От удушливой вони сделалось трудно дышать. Закашлявшись, Селена потянулась к двери, но в то же мгновение услышала знакомый голос:

– Что случилось, Амос?

Вспыхнувший свет на миг ослепил Селену, вынудив прикрыть глаза. Когда же зрение вернулось, она невольно вскрикнула:

– Вилла!

Действительно, в дверном проёме стояла её тётя с фонариком тафеля в руке:

– Селена!

Вилла распахнула объятия, но вместо того чтобы броситься навстречу, Селена вцепилась в загривок сарпина, пытаясь оторвать его от несчастного Амоса:

– Пушистик! Оставь его! Это свои! Свои!

Сарпин рыкнул, запыхтел и нехотя отполз в сторону, не переставая злобно коситься на обидчика.

Только теперь Селена решилась его отпустить , чтобы обнять тётю:

– Что ты здесь делаешь, Вилла?

– Мы приехали четверть луны назад, – послышался тихий голос.

– Магистр Гастон! – ахнула Селена. – Вы тоже?..

Магистр вышёл из-за печки, бросил беглый взгляд на Амоса, пытавшегося собрать воедино растерзанную брючину, с любопытством оглядел сарпина и улыбнулся:

– Кажется, пришло подкрепление.

Мы искали тётушку Луссию…то есть, не её, а вас, мэтр Амос.

– Всякий газ, когда мы встгечаемся, кто-то из твоих дгузей погтит мне одежду, – проворчал Амос.

Селена изо всех сил старалась не рассмеяться:

– Я зашью. Правда!

– Как в пгошлый газ?

– Конечно!

– Тогда не надо! В грошлый газ шов не пготянул и двух дней. Погтниха из тебя не очень.

– Как вам угодно! – надулась Селена.

Вилла сгребла её в охапку и вновь крепко прижала к себе:

– Не знаю, как ты тут оказалась, но теперь я тебя точно никуда не отпущу!

– Со мной сарпин, – опомнилась Селена. – Он немного голоден…и я тоже.

Амос встал, отряхнулся и, предприняв очередную неудачную попытку приладить штанину, махнул рукой:

– Тут больше некому готовить. Вилла целыми днями ковыгяется со своими бахалками, а я способен только на то, чтобы положить кусок сыга на кусок хлеба.

– Кусок сыра нас бы устроил, – протянула Селена, пропустив "бахалки" мимо ушей. – Но почему тут некому готовить? Что с тётушкой Луссией? Она больна?

Амос вздохнул:

– Мама умегла четыре луны тому.

Селена невольно вцепилась в тётину руку. Ей захотелось плакать.

– Пойдёмте к столу, – сказал мэтр Гастон неестественно бодрым тоном. – Если никто не может готовить, то этим придётся заняться мне.

– Вообще-то, – осторожно начала Селена, – с нами ещё кое-кто…

Мягко отстранившись, Вилла взяла её за плечи и пристально посмотрела прямо в глаза:

– Кое-кто?

Селена осторожно кивнула:

– Ты ведь не будешь ругаться?

– Судя по твоему вопросу, это не Зебу?

– Нет, не Зебу. Это Ляхой.

Вилла вопросительно взглянула на магистра Гастона. Казалось, она обеспокоена. Только вот чем?

Селена хотела спросить об этом напрямик, но магистр её опередил:

– Всё в порядке, дорогая. Зови его сюда, а я пока приготовлю что-нибудь вкусненькое. Например, хлеб с сыром.

Хлеб с сыром и вправду оказался восхитительно вкусным, хотя, возможно, дело было в том, что Селена ничего не ела целых три дня.

Ей хотелось рассказать про Зебу, но говорить с набитым ртом неприлично. Приходилось жевать молча, лишь изредка поправляя Виллу, на удивление быстро собравшую цельное повествование из её обрывочных фраз.

– Значит, Шамшан похитил Зебу, чтобы шантажировать отца? – казалось, Вилла говорит лишь малую часть того, что у неё на уме. – У него ничего не выйдет!

– Почему? – удивилась Селена.

Вышло что-то вроде "па-бу-бу".

– Я так думаю, – Вилла принялась осторожно разглядывать уставившегося в тарелку Ляхоя.

Магистр Гастон казался безмятежным. Лишь собравшиеся в уголках глаз морщины указывали на то, что он пребывает в глубоком раздумье.

– Дядя Зак не бросит Зебу! – воскликнула Селена.

Как же они не понимают! Дядя Зак любит Зебу! Иначе и быть не может!

– Я не о том, – замялась Вилла. – Зегда оказался в трудном положении, но исход никому не известен…

– Так уж и никому?! – пробубнил Ляхой.

Отчего-то он избегал смотреть на Виллу и вообще, оказавшись в доме, держался непривычно тихо.

Вилла непонимающе пожала плечами:

– Из крепости можно выбраться морем, так?

Никто не стал спорить, и она продолжала:

– У Зегды есть корабли. Те самые, на которых они пришли на остров. Конечно, суда королевского флота стоят поблизости, но ведь повстанцы могут попытаться прорвать окружение.

– Оружия в крепости мало, – отозвался Ляхой и снова надолго замолчал.

Вилла открыла было рот, но тотчас закрыла снова.

– Не доверяете мне? – хмыкнул Ляхой.

– Я…нет. Дело не в этом. Я просто…

– Не доверяете, – в его голосе прозвучало необъяснимое ехидство. – Оно и правильно. Станешь доверять всякому встречному-поперечному!..

– Я вам обязана спасением племянницы, но мы едва знакомы.

– И то правда, – поспешно поднявшись, Ляхой накинул куртку. – Пойду я. Не здесь моё место.

– Куда это вы собрались? – растерялась Селена. – Я же обещала представить вас командующему!

– Оставайтесь! – неожиданно вмешался молчавший прежде Гастон. – Возможно, мы не кажемся гостеприимными, но это лишь потому, что риск очень велик. В действительности, нам нужны сильные руки и преданные сердца!

– Не там преданных ищете, дядя! – осклабился Ляхой, вновь усаживаясь за стол. – Всю жизнь я продавал душу за монету, отчего же теперь должен поступать иначе?

– Однажды вы уже поступили иначе. Вы доказали, что способны на благородный поступок, когда спасли эту девочку, – магистр Гастон улыбнулся Селене, и та невольно улыбнулась в ответ. – Настал наш черёд. Покажи им, Амос!

Мгновение поколебавшись, молодой человек встал и откинул дощатую дверцу, ведущую в подпол:

– Смотгите!

Селена не сразу сообразила, что перед ней. Весь подвал был заставлен сундуками. Одни были деревянные, другие – из металла, с массивными ручками.

– В железных – взрывчатка, – поведал магистр Гастон будничным тоном. – В деревянных – оружие. Длинностволы, пистоли… Всё, что может понадобиться.

– Понадобиться кому? – прошептала Селена.

Вилла поворошила волосы:

– Повстанцам, конечно. Как только мы с Гастоном узнали, что Зегда и его солдаты блокированы на острове, так сразу поспешили сюда. С тех пор нам удалось изготовить столько пороха, что хватит на целую армию.

– Как вы собираетесь доставить всё это на остров?

– Пока не знаю…

– Амос каждый день ищет корабль, – пояснил Гастон. – Как только он его найдёт, мы подберёмся к острову, и…

– У нас нет времени! – воскликнула Селена. – У них Зебу и вообще… Я знаю, что делать! Выслушайте меня, пожалуйста!

Пусть её план и не был блестящим, но это всё же гораздо лучше, чем сидеть здесь, в хижине и искать несуществующий корабль.

– Говори, – прищурилась Вилла.

– Ты не скажешь "нет"?

– Я не знаю.

– Пообещай, что не скажешь!

– Такого я пообещать не могу.

– Тогда пообещай хотя бы, что не скажешь "нет" сразу!

– Я никогда не говорю "нет" сразу! Сначала скажи, а мы подумаем.

– Только подумайте хорошо!

Вилла едва заметно улыбнулась:

– Мы всегда думаем хорошо. Правда, Гастон?

Испытание Кассиса

К новому королю (да осветят луны его путь) у Кассиса Мудрейшего была только одна претензия: в его присутствии никогда не удавалось наесться досыта. Шамшан ел возмутительно мало, и порой казалось, что его длинное, сухое тело поддерживает существование вовсе не за счёт пищи. В этом и заключалось мучительное противоречие, ведь для самого Кассиса еда была не просто источником жизненной энергии. Она была его вдохновением, его культом, его главной слабостью.

Возвращаясь к себе во дворец после долгого, наполненного борьбой дня, Кассис любил усесться во главе стола, чтобы неторопливо поглощать одно за другим приготовленные для него кушанья.

Обычно трапеза начиналась с закусок. Тут могли подать заливное из альзарской осетрины, пирог с цыплёнком в абрикосовом желе или, скажем, холодную оленину в брусничном соусе.

После на столе появлялся любимый Кассисом бульон, нежно-жёлтый, ароматный, со звёздочками золотого жира.

Когда же дело доходило до горячего, хозяин возносился на вершину блаженства. Список вторых блюд, которые готовил для него выписанный из Стребии повар, был едва ли не бесконечен. Чего стоят хотя бы фаршированные ламенями1 перепёлки под клубнично-ореховым соусом?! Или, к примеру, тушённая с можжевельником медвежатина?!

Мудрейший ел до тошноты, до отупения, и, когда подавали десерт, был едва ли в силах проглотить хотя бы кусочек. Впрочем, Кассис не был бы Кассисом, если бы не умел совершить над собой усилие. И вот в его бездонном желудке исчезали заварные пирожные, после – густой сливочный крем, за ним – орехово-медовые "ёжики"…

Обессилев от чревоугодия, Кассис падал на стол, но слуги тотчас приходили на помощь. Они заботливо подхватывали хозяина под руки и несли в личные покои, где он мог в одиночестве полежать на перинах, переваривая съеденное и размышляя о том, что бы съесть завтра.

Так заканчивался каждый прожитый Мудрейшим день, и это было поистине прекрасно. Проблема заключалась в том, что Кассис хотел есть не единожды и даже не дважды в сутки, но большую часть времени был вынужден проводить подле питавшегося воздухом короля.

Не имея потребности во вкусной пище, Шамшан отказывал в ней и своим приближённым. Порой это доводило Кассиса до отчаяния. Он долго силился понять, для чего нужна безграничная власть, если не для того, чтобы иметь на своём столе все мыслимые яства, спать на семи перинах, набитых пухом чёрного лебедя и носить на шее столько золота, что с трудом удаётся поднять голову.

Когда же Шамшан случайно обмолвился о свих истинных целях, Кассис незамедлительно счёл его сумасшедшим.

Это случилось поздней осенью. В тот вечер Кассис засиделся у его Величества допоздна. Проект новой налоговой системы не вызывал у короля одобрения, и обсуждения обещали затянуться надолго.

Кассис, как обычно, хотел есть. Его желудок давно оставил бесплодные попытки привлечь к себе внимание жалобным урчанием, и теперь глухо завывал от тоски. Исстрадавшись сверх всякой возможности, Кассис предпринял робкую попытку восстановить справедливость и осведомился со всем подобострастием:

– Изволит ли ваше Величество приказать, чтобы подали ужин?

– Я не голоден, – отмахнулся Шамшан. – Как можно что-то жевать, когда решаются дела государственной важности?!

Кассис скрючился в поклоне, не решаясь поднять глаза на повелителя.

– Если хочешь, можешь поесть, – неожиданно смилостивился Шамшан. – Всё время забываю, что некоторые люди…

Он не договорил, и Кассис вдруг испугался. Ему необходимо было немедленно узнать, о чём забывает король, ведь это могло иметь отношение и к его будущему!

– Некоторые люди, ваше Величество?.. – пробормотал он, мысленно моля о продолжении.

– Некоторые люди, – отозвался Шамшан, закинув длинные ноги на банкетку, – живут, чтобы вкушать различные блага. Они слишком привязаны к еде, одежде, драгоценностям, роскошным домам, породистым лошадям… В этом цель их крошечной жизни, Кассис, но они не заслуживают жалости. Они заслуживают презрения.

От его слов Кассис скрючился ещё сильнее. Его начал бить озноб.

– Не пугайся, – ухмыльнулся Шамшан. – Твой маленький порок не худшее, с чем мне доводилось иметь дело. Так, что впасть из-за него в немилость тебе не удастся. Я лишь говорю, что сам слеплен из другого теста.

Кассис закивал, точно болванчик с головой на пружине, и он саркастически продолжал:

– Я – игрок, ваше Мудрейшество. Для меня нет, и не может быть ничего важнее игры. Ведь что такое игра?

Кассис знал, что такое игра, но счёл за благо смолчать. И правильно.

– Игра, – сказал Шамшан после паузы, – это стечение обстоятельств. От игрока зависит лишь то, как он этими обстоятельствами воспользуется. Взять, к примеру, шахматную партию…

Кассис охотнее взял бы куриную ножку, но перечить его Величеству не решился.

– Есть король, – пояснил Шамшан. – Он слаб, несмотря на внешнее величие. Или, допустим, ферзь. Тот, напротив, силён, почти всемогущ. Когда эти двое объединяются, они начинают считать себя неуязвимыми. В чём их ошибка, ваше Мудрейшество?

– В недальновидности? – предположил Кассис и тотчас проникся гордостью за свою внезапную проницательность.

Шамшан вздохнул, точно этот ответ показался ему огорчительным:

– Будь они хоть тысячу раз дальновидны, предусмотреть все возможные сценарии им не под силу. Однажды я уже воспользовался подобным стечением обстоятельств, и это было так просто, что я едва не потерял вкус к игре. Ты, должно быть, заметил, что меня не интересует богатство. Я не упиваюсь данной мне властью, не трепещу, предвкушая крах своих недругов. Что же тогда? Зачем мне всё это: трон, всевластие, целая страна?

Не поняв, ждут ли от него ответа, Кассис жалобно заметался в нерешительности. Выяснилось, что ответа не ждут.

– Я скажу тебе, – произнёс Шамшан. – Причина лишь в том, что я игрок. Если я вижу благоприятное стечение обстоятельств, то уже не могу покинуть поле. Игра сильнее меня, ваше Мудрейшество, и потому игра – единственное, что стоит надо мной. Знаешь, что погубило Тумая? Что привело к смерти сильнейшего из людей?

"Ты" – подумал Кассис, но лишь робко покачал головой в ответ.

– Тумая погубила непогрешимая вера в здравый смысл, ваше Мудрейшество, – сухо рассмеялся Шамшан. – Он был уверен в том, что игра всегда идёт по правилам. Ферзь до последней капли крови защищает короля, башня ходит по прямой, пешка способна сделать только один шаг… Но что произойдёт, если, скажем, слон вдруг развернётся против своих? Мудрый, славный зверь, что ещё вчера ел морковь с королевской руки, растопчет всех, кто попадётся навстречу, и никто не сможет его остановить. Можно ли осуждать слона за вероломство? Вряд ли. Он воспользовался стечением обстоятельств. И только.

Из всей пространной речи Кассис уяснил только одно: его Величество немного не в себе, поэтому с той поры всегда стремился наесться перед высочайшей аудиенцией досыта, а, если получалось, то и до отвала.

Так произошло и в тот злополучный день, надолго запечатлевшийся в памяти благодаря двум неравнозначным событиям.

Зная, что поужинать доведётся нескоро, Кассис наскоро пообедал дюжиной жареных перепёлок, половиной сливового пирога и тринадцатью маленькими пирожными с масляным кремом. Всё это великолепие он запил бутылкой ливарийского вина, уродившегося в минувшее двоелуние. Закончив трапезу, Кассис почувствовал себя в безопасности: даже если королю вздумается задержать его допоздна, умереть от голода он вряд ли успеет. Разве что слегка занеможет, но на этот случай его верный повар наверняка уже затеял что-нибудь утешительное, вроде буженины с зелёным хреном или гренков с паштетом из печени красноклювой утки.

К несчастью для Кассиса, его триумф был недолог: измученный яствами желудок преподнёс хозяину внезапный и весьма оскорбительный сюрприз.

Просидев в уборной добрую четверть часа, Мудрейший со всей возможной поспешностью выбрался наружу и зашагал в сторону королевских покоев.

Больше всего на свете он боялся опоздать. Дело в том, что равнодушный к роскоши монарх был помешан на времени. Любое, пусть даже самое ничтожное, опоздание воспринималось им как личное оскорбление и одновременно покушение на королевскую власть. Непунктуальность выводила его из себя, неорганизованность вызывала приступ ярости. Шамшан не прощал наплевательского отношения ко времени, и Кассис трясся от страха, воображая, какую чудовищную кару вскоре понесёт за свою невольную провинность.

Тем сильнее было его удивление, когда, едва дождавшись доклада, он вбежал в королевский кабинет и, вместо уничижительного выговора, получил благосклонный взгляд его Величества.

– Вы как раз вовремя, – кивнул Шамшан, приглашая Мудрейшего занять кресло по левую руку от себя. – В ваше отсутствие мы успели побеседовать, и эта беседа была весьма интересной для нас обоих. Не так ли, господин Зегда?

Кассис вздрогнул. Только сейчас он заметил, что король не один – напротив него, прямо на ковре, сидел бело-рыжий мидав. Зегда?! Но как?.. Что здесь происходит?!

Кассис ошалело затряс головой, а, когда, наконец, взял себя в руки и пригляделся, тотчас осознал свою ошибку. Мидав был некрупный, по-детски нескладный, с длинными лапами и яркими глазами. Это не Зегда!Это…

– Представляю тебе сына паргалиона Зегды! – объявил Шамшан с необъяснимой торжественностью. – Мы как раз говорили о значении династий в основании и укреплении государственности. Отрадно, что господин Зегда-младший полностью разделяет мою точку зрения.

Мидав ничего не ответил, и Кассис принялся разглядывать его в открытую.

Очевидно, сын мятежного паргалиона едва вступил в пору взросления. Его лапы вытянулись, уши стали крупнее, но туловище по-прежнему оставалось маленьким.

Пятна на шкуре подростка располагались так же, как и у его отца: на спине – густо, ближе к холке – редкой россыпью. На морде и затылке никаких пятен не было – только единичные золотые волоски на фоне белоснежной шерсти.

– Я рассказывал нашему гостю о безрадостных событиях последних недель, – ласково проговорил Шамшан.

– Я вам не гость, – отозвался мидав с напускным бесстрашием.

Король не смутился:

– Иные обстоятельства предполагают решительность действий, юноша. Однажды вы отказали Риваю в его просьбе возвратиться в Тарию, не так ли?

Мидав едва заметно кивнул.

– Из этого я должен был сделать вывод, – продолжал куражиться Шамшан, – что возвращение на родину не входит в ваши планы. Тем не менее, именно ваш приезд был для нас событием чрезвычайной важности. Стоит ли говорить, что, как монарх и как патриот, я обязан был ускорить это событие всеми известными мне способами?

– Не стоит, – огрызнулся мидав.

– Не стоит, – согласился Шамшан. – Вы здесь лишь потому, что нужны Тарии! Заметьте: Тарии, а не мне, юноша!

Надломленный голос короля вдруг зазвучал ярко и остро. Казалось, он и сам готов поверить в собственные слова.

– Что вам от меня нужно? – надулся мидав.

Вместо ответа Шамшан сказал неожиданное:

– Ваш отец – истинный тариец, истинный мидав, истинный герой, юноша. Я знаю его много лет, и, поверьте, искренне восхищаюсь его многочисленными талантами, главный из которых – способность к самоотверженному служению Тарии! Вот почему я считал и продолжаю считать происходящее чудовищной, нелепой ошибкой. Заблуждением, стоившим Тарии сотен драгоценных жизней. Случайностью, стечением обстоятельств… Назовите это, как вам угодно, но знайте: я на стороне вашего отца! Сейчас и всегда, юноша!

– Что вам нужно от меня? – повторил мидав, напирая на последнее слово. – Думаете, я уговорю отца, и он сдаст крепость?

В животе у Кассиса забурлило, по кишкам прошёл спазм, отозвавшийся тупой болью чуть ниже пупка. Не будь поблизости короля, он помчался бы в уборную, не разбирая дороги, но никакой возможности отлучиться не представлялось.

– Вы правы, – неожиданно согласился Шамшан. – Я действительно хочу, чтобы крепость была сдана, но лишь потому что беспокоюсь о сохранности своей армии. Белый и рыжий отряды – её основа, её костяк, если хотите. С моей стороны было бы безумием пытаться от них избавиться. Так что не приписывайте мне воображаемых злодейств. Я всерьёз обеспокоен тяжёлым положением, в котором оказались мои солдаты! По нашим данным, среди них много раненых, а условия в крепости не способствуют выздоровлению. К тому же, им не хватает пресной воды и пищи. Если паргалион Зегда и паргалион Хомак продолжат упорствовать, их упрямство обойдётся Тарии чересчур дорого! Не стоит искать подвох там, где его нет, юноша! Я всего лишь хочу восстановить утраченное единство моей армии и моей страны!

Напирая на слово "моей", король, вероятно, пытался возвыситься в глазах пленника, но Зегда-младший безошибочно ухватил самую суть:

– Скажите им это сами. Если то, что вы говорите – правда, мой отец примет верное решение.

Едва заметная тень пробежала по впалым щекам короля, но уже через мгновение лицо его снова сделалось невозмутимым:

– Вы знаете своего отца куда лучше, чем я, и, конечно, согласитесь, что предлагать ему мировую было бы опрометчиво с моей стороны. Паргалион Зегда – воин, а не политик. К тому же, он гордец, не так ли?

– Пожалуй, – задумался мидав. – Чего же вы хотите?

Желудок несчастного Кассиса напомнил о себе очередным спазмом, заставив его скорчиться от боли. Руки сделались липкими, сердце заухало в груди, внезапно нахлынувший приступ жара сменился ознобом. Кассис глухо запыхтел, думая лишь о том, под каким предлогом сбежать в уборную, но вдруг с ужасом обнаружил, что король смотрит прямо на него.

– Я хочу, – сказал Шамшан, обращаясь к левому уху Кассиса, – чтобы кто-нибудь разумный, кто-нибудь любящий свою страну взял на себя смелость побеседовать об этом с паргалионом.

– Этим "кем-то" должен стать я? – будто бы удивился мидав.

– Не вижу иной кандидатуры. Если вам, юноша, удастся убедить паргалиона в бессмысленности дальнейшего сопротивления, вы спасёте жизни всех мятежников, запертых в крепости!

Казалось, мидав ему не поверил:

– Что с ними будет? Их отправят в тюрьму?

Шамшан закатил глаза, откинувшись на спинку кресла:

– Неужели вы думаете, юноша, что я намерен вызволить своих лучших бойцов из тюрьмы лишь для того, чтобы вновь их туда отправить?! По-вашему я похож на сумасшедшего?!

Мидав не ответил, и он сердито продолжал:

– В присутствии председателя Совета Мудрецов, я гарантирую жизнь и свободу всем сдавшимся! Никто, включая командование, не будет преследоваться за участие в мятеже! Никто не пострадает! Слово короля!

– Хорошо, – внезапно согласился мидав. – Я поговорю с отцом, но для этого мне нужно попасть в крепость…

– Ни в коем случае! – запротестовал король. – Ривай доставит вас туда на корабле, но сходить на берег вам не придётся.

– Почему? – обеспокоенно спросил Зегда-младший. – Если всё так, как вы говорите…

Губы Шамшана сомкнулись в линию:

– Всё так, как я говорю, юноша, но рисковать вашей жизнью было бы неосмотрительно.

– Моей жизнью?! Почему вы так говорите? Что может со мной случится? На острове – отец, он не причинит мне вреда!

– Конечно, конечно! Я вовсе не утверждаю, что мятежники вас убьют, но стоит ли подвергаться опасности без особой нужды?! На корабле вы будете под защитой Ривая, так что беспокоиться не о чем. Когда же паргалион Зегда согласиться на наши условия, мы обменяем вас на его обещание. Только и всего.

Мидав не отвечал. Кассис отдал бы всё на свете за то, чтобы разговор закончился как можно быстрее, но ускорить события было ему не под силу.

Тем временем в его животе начинался ураган. Кишки затеяли яростную битву друг с другом, обещавшую привести к катастрофе. Тошнота волнами подкатывала к горлу. В глазах темнело. Холодный, липкий пот струился вдоль позвоночника, так что Кассис мучительно чувствовал каждую каплю.

"Скажи что-нибудь, проклятый ублюдок! – мысленно требовал он. – Скажи хоть что-нибудь!"

Казалось, мидав его услышал:

– Вы даёте слово, что отпустите их?

– Я дарую прощение каждому! Заявляю это в присутствии Кассиса!

– А я? Мне будет позволено вернуться домой?

– Ваш дом здесь, юноша! Но, если угодно, то да: я отпущу вас на все четыре стороны!

– Хорошо, – ответил мидав чуть слышно.

Терпение Кассиса лопнуло вместе с вырвавшимся из утробы громогласным залпом. Страшное чувство, состоявшее из смеси стыда, невыносимого ужаса и, как ни странно, облегчения, волной накрыло Мудрейшего, и тот подскочил, повинуясь внезапно охватившему его порыву. Ни одного извинения, ни единого подобострастного слова не вырвалось из его похолодевших уст. Позабыв о долге, Кассис бежал через дворцовые залы со всей доступной ему прытью.

Где-то там, вдали, в тёмных кулуарах его ждала та, что сейчас была милее и дороже всех красавиц на свете. Та, ради которой, он был готов презреть волю короля и величие государства. Та, что манила и звала к себе сквозь пространство. Его ночная ваза.

Назад, в королевские покои Кассис шёл, как на казнь. Однако, к его удивлению, король вовсе не выглядел сердитым.

– Входи, несчастный обжора! – хмыкнул он, увидев страдальца. – Мидава уже увели. Теперь он – наш друг и союзник. Что скажешь?

Кассиса ещё мутило. После приступа он чувствовал мучительную слабость и был едва ли в состоянии спорить, и всё же новость казалась чересчур хорошей, чтобы походить на правду.

– Не ловушка ли это, ваше Величество? – согнулся в поклоне Мудрейший.

Стоять было тяжело, но опереться о стену он не решался, а король, в свою очередь, и не думал предлагать ему сесть.

– Ни в коем случае! – развеселился он. – Мидав целиком принадлежит нам! Вот увидишь, он сделает всё, чтобы освободить соплеменников или я ничего не понимаю в людях!

Он рассмеялся, очевидно, осознав свою ошибку, и смех этот был почти весёлым. Пожалуй, Кассису ещё не доводилось видеть короля в таком добром расположении духа.

– Ваше Величество столь великодушны, что готовы помиловать мятежников… – попытался подольститься Мудрейший, чтобы продлить благостные мгновения.

Улыбка вмиг сошла с худого монаршего лица, и на месте щёк тотчас образовались провалы. Король поморщился, точно пробуя услышанное на вкус, и, судя по всему вкус этот пришёлся ему не по душе:

– О чём ты, ваше Мудрейшество?! О каком помиловании может идти речь?!

Кассис заёрзал на месте, пряча глаза. Похоже, он допустил очередную ошибку.

– Я никого не намерен прощать! – выдавил Шамшан, чеканя слова. – Повстанцы это не мелкие воришки, не жулики и даже не грабители с большой дороги. Повстанцы – это угроза государству, Кассис, и они будут уничтожены все до единого! Вот моё последнее слово.

Ультиматум

Тусклое осеннее солнце, напоминавшее прихваченное морозцем яблоко, повисело немного в дымке и лениво покатилось вниз, туда, где встречались волны и небо.

Аграт любил смотреть на бесконечно меняющееся море. В противовес холодной крепостной серости, оно было живым и подвижным. Эта живость, это презрение к людским (да и мидавьим) бедам действовали на него успокаивающе.

Холод усилился, а потому бывшие заключённые всё чаше норовили при случае заглянуть в лазарет, единственное отапливаемое помещение. Приказ командования был безжалостен: все имеющиеся дрова направить для обогрева медицинской части. В отличие от солдат, принявших это распоряжение с обычным для них мужеством, вчерашние арестанты роптали. В одночасье позабыв мёрзлые стены недавно покинутых камер, теперь они хотели домашнего тепла и уюта, но не получали ни того, ни другого.

Была и ещё одна причина, по которой лазарет пользовался немалой популярностью. Заключив в тюремные камеры коменданта крепости со всеми стражами, Зегда распорядился оставить на свободе врача и младший медперсонал, представленный единственной сестричкой по имени Кора.

При других обстоятельствах на девушку вряд ли обратили бы внимание. Маленькая, субтильная, с озорными глазами и ямочками на щеках, она не была писаной красавицей. Умом Кора тоже не блистала. Говорила она мало, зато задорно смеялась над всеми шутками, запрокинув голову и невольно демонстрируя окружающим мелкие кривоватые зубки.

Кроме Коры женщин в крепости не было, и всё внимание солдат предназначалось ей одной. Вниманию этому сестричка, похоже, нисколько не радовалась. Ходила себе следом за доктором, таскала необъятные сумки с инструментами, тазики с кипячёной водой и прочие необходимые вещи.

Когда Аграт заходил в лазарет (а делал он это лишь изредка и только по необходимости), Кора встречала его смелым, открытым взглядом. После, точно смутившись, опускала глаза, делала осторожный, неглубокий реверанс и убегала звать доктора.

В тот раз всё вышло, как обычно. Аграт пришёл навестить сослуживца из белого отряда, мидава Лори Лосака. Этот Лори получил серьёзное ранение в стычке на Ведьминой косе. Его разорванное горло доктору пришлось собирать из лоскутов, но мидав оказался живучим и вскоре встал на ноги. К несчастью, через некоторое время ему сделалось хуже: шея воспалилась, началась лихорадка и судороги. Лори Лосак вновь оказался в лазарете.

Аграт навещал его ежедневно, хотя большую часть времени мидав был без сознания и не мог знать о его визитах.

Войдя в просторное помещение, отведённое под госпиталь, миртеллион ощутил восхитительное тепло. В углу жарко пылал камин, второй же почти погас, только маленькие синие огоньки ползали по тлеющим углям.

Справа, за ширмой, отделявшей общую палату от импровизированной докторской, копошилась Кора. Аграт не сразу понял, что она делает, но, приглядевшись, заметил в руках у девушки длинное, узкое полотнище. Кора нарезала бинты из подручных материалов. Медикаментов не хватало, а потому в ход пускали всё, что удавалось найти в крепости. К примеру, на бинты ушли рубахи, предназначавшиеся заключённым, а также простыни и покрывала из личных запасов коменданта.

– Доброй луны, сударыня! – поклонился Аграт.

Он ожидал, что Кора по привычке бросится наутёк, но девушка лишь улыбнулась, не откладывая работу:

– Да светит она ярко, господин миртеллион! Пришли навестить Лосака?

– Как он сегодня?

– Боюсь, что скверно. Господин доктор сейчас у него.

– Тогда я зайду позже.

Он собрался было уходить, но Кора вдруг окликнула:

– Господин миртеллион!

Аграт остановился:

– К вашим услугам, сударыня!

– Правда ли… – замялась девушка, и на её щеках выступил едва уловимый румянец. – Верно ли говорят, будто вы пишете роман?

Аграт смутился. Литература – это пустое. Убийство времени, бессмыслица, не более.

– Не стоит внимания, – уклончиво ответил он, чувствуя, как жар приливает к щекам. – Нужно чем-то занять свободное время, вот я и…

– Можно мне почитать?

– Я…Нет… Не думаю.

– Отчего же? – обиделась Кора. – Не только вам хочется занять своё время чем-то полезным!

– Разве вы не работаете с утра до ночи в госпитале?

– Работаю. Иногда и ночью тоже. Но ведь и мне иногда нужно развлечься. В здешней библиотеке всего две книги: "Свод королевских указов" и "Наставления по службе". Я их давно прочитала. Скучнейшая, доложу вам, литература…

Аграт невольно улыбнулся:

– Могу себе представить…

– Так что же? Дадите мне свой роман?

Аграт окончательно растерялся. Говорить девушке о том, что он бросает все творения в воду, отчего-то было неловко.

– Возможно… Когда-нибудь.

Кора покраснела ещё сильнее:

– Не стесняйтесь, пожалуйста! Я не буду смеяться, обещаю!

– Дело не в этом. Просто мой роман… Он ещё не готов.

– Тогда я буду ждать.

– Непременно.

– Обещаете?

Аграт вздохнул. Девушка застала его врасплох, невольно зацепив самые тонкие, болезненно звенящие струны души.

– Обещаю.

– Вот ты где, миртеллион! – рявкнуло за спиной.

Аграт вздрогнул и обернулся. Зегда!

– Искал тебя во дворе, – пояснил паргалион, не обращая внимания на Кору. – Нужен новый приказ…

Он покосился на девушку:

– Приказ по продовольствию.

Аграт знал, что это значит. Провизия на исходе, и Зегда намерен сократить солдатские пайки. Такая мера неизбежно вызовет недовольство, и недовольство это будет адресовано ему, Аграту Велссиму.

– Пойдём, – дёрнул массивной головой Зегда. – Напишем приказ, и ты обнародуешь его после ужина.

Аграт привычно подтянулся, опустил голову к груди, выдохнул:

– Слушаюсь, господин паргалион!

Уходя, он случайно перехватил взгляд Коры. Девушка смотрела с почтением.

– Знал, что нельзя оставлять девчонку в крепости! – проворчал Зегда, когда они с Агратом вышли из лазарета и двинулись вдоль стены, по слабо освещённому коридору.

Можно было промолчать, не нарываясь на нравоучения, но Аграт зачем-то спросил:

– Почему, господин паргалион?

– Потому что от неё одни хлопоты!

– Она помогает доктору.

– Это верно. А ещё отвлекает бойцов от дел.

Никаких дел у бойцов не было, и, конечно, Зегда об этом знал.

Каждый день начинался с построения. После был завтрак, состоявший, преимущественно, из галет и ячменной каши. Затем все, мидавы и люди, собирались во дворе для учений. Опытные тренировали новичков, старшие обучали младших.

Паргалион Зегда и командующий рыжих, паргалион Хомак сумели организовать жизнь в крепости на привычный манер, и теперь здесь всё напоминало армию. Стоит ли удивляться тому, что Кора с её озорными глазами и ямочками на щеках раздражала их, как раздражает случайно попавшая в глаз пушинка?

– Вот и ты вьёшься в лазарете, вместо того, чтобы командовать на плацу, – укорил Зегда.

Обвинение было несправедливым, а, если подумать, то и вовсе абсурдным.

– Я не вьюсь! – возмутился Аграт, кажется, впервые в жизни нарушив армейскую субординацию. – Я пришёл навестить Лосака.

– Знаю. Хотя, боюсь, в этом уже нет смысла.

Остановившись перед массивной дверью, сколоченной из почерневших досок, Зегда толкнул её лбом и протиснулся в комнату. Аграт вошёл следом.

В помещении, где обосновался командир, ему приходилось бывать едва ли не ежедневно. В бытность крепости тюрьмой эта комната служила подсобным помещением. Здесь не было ни камина, ни кровати – лишь голые стены с рядами полок. Зато из узких окошек в стене открывался вид на море.

Разумеется, Зегда выбрал эту комнату не для того, чтобы любоваться пенящимися волнами, а лишь затем, чтобы первым видеть приближающиеся к острову корабли.

– Всё ещё пишешь? – спросил он, кивком головы указав Аграту на масляный фонарь.

Тот пощёлкал огнивом, и с трудом поджёг отсыревший фитиль:

– Виноват, господин паргалион!

– Опять ты за своё, – фыркнул Зегда. – Я тебе не тюремщик. Пиши, если в том твоё счастье.

Аграт не знал, в чём его счастье. Несмышлёнышем он попал в армию. Здесь вырос, возмужал, научился всему, что должен уметь настоящий мидав, хотя и был всего лишь человеком.

Как и почему он оказался на улице, не знал никто. Даже Зегда.

Командир белых нашёл мальчика в квартале Крыс накануне зимы, когда с неба начали падать редкие снежинки, а лужи подёрнулись тонкой корочкой льда.

На вид ребёнку было около трёх лет, но он совсем не разговаривал, и не мог назвать даже своего имени. Агратом его нарёк Зегда. Это старое мидавье имя, означавшее "везунчик" или "счастливец", давно вышло из употребления, но паргалион решил, что найдёнышу оно подходит как нельзя лучше.

– Рассказы у тебя хорошие, – вдруг сказал паргалион.

Это было на него не похоже, и Аграт растерялся. Писать он умел куда лучше, чем говорить, и часто приходил в замешательство, когда нужно было отвечать на похвалу.

Впрочем, Зегда и не ждал ответа:

– Прочтёшь?

– Никак нет.

– Стало быть, не хочешь?

– Не в том дело, – смутился Аграт.

Он мог солгать смешливой Коре, но не паргалиону. Зегда должен знать правду.

– Я не храню рукописи. Я их… уничтожаю.

– Боишься, что попадут в лапы врага? – хохотнул командир. – Это, положим, напрасно. Видишь ли, миртеллион, наши шансы на спасение равны нулю. И это по самым оптимистичным прогнозам. Мы блокированы с воды и с суши. Идти на прорыв при таком количестве бойцов – чистое самоубийство. Ривай наверняка подтянул все резервы. Добавь к этому сотню раненых, и не забудь, что провизия на исходе, а топливо почти кончилось… Помочь нам теперь может только чудо. Ты веришь в чудеса?

– Никак нет!

– Хорошо. Знаешь, почему я говорю тебе всё это?

– Никак нет!

– Вот заладил! Я говорю это, потому что знаю: ты воспримешь дурные вести без слёз и стенаний, как и положено истинному мидаву.

– Я не мидав…

Зегда тяжело запыхтел, точно ему не хватало воздуха.

– Позволь мне об этом забыть! Я воспитывал тебя, как собственного сына, и теперь вижу, что мои старания не пропали даром. Если бы мой родной сын был хоть вполовину так же отважен!..

– Зебу – ещё ребёнок…

Паргалион покачал головой:

– Зебу решил уйти. Ему по душе другая жизнь.

– Вы виделись?

– Нет, но я знаю, что он жив и здоров.

Аграт прожил среди мидавов почти всю жизнь, но до сих пор удивлялся, этому непостижимому знанию. Как можно знать, не видя и не слыша?!

– Зебу вернётся, – сказал он, просто для того, чтобы что-то сказать.

– Надеюсь, что нет! Ему тут не место. Видишь ли, миртеллион, само его появление здесь было ошибкой. Зебу должен был остаться с матерью…

– Разве это происходит не по доброй воле? Я имею в виду, что матери отдают сыновей по своему желанию…

– Верно. Обычно так и бывает, но с Зебу вышло иначе. Мать не собиралась оставлять его…

Аграт молчал, не зная, что на это ответить, и Зегда пояснил:

– Я её не вынуждал. Не я… Просто так вышло.

Молчание становилось тягостным. Паргалион хмурился, едва заметно подёргивая верхней губой. Отчего-то сейчас он казался старым. Не взрослым, не матёрым, а именно старым, что было весьма необычно. Мидавы не стареют в человеческом понимании. У них не бывает морщин, дряблой кожи или, скажем, дрожащих лап. Меняются только глаза, да разве непосвящённому объяснишь?!

– Послушай, миртеллион, – сказал Зегда после паузы, – ты должен мне кое-что пообещать!

– Всё, что в моих силах, господин паргалион!

– Больше, чем в твоих силах! Гораздо больше! Я верю, что ты меня не подведёшь, миртеллион! Если со мной что-то случится… Если я не смогу командовать, белый отряд возглавишь ты.

Аграт не пытался возражать. Здесь, в армии, никто ни о чём не просит. Старший по званию отдаёт приказ младшему. Младший выполняет. Вот и всё.

– Шансов на спасение нет, – продолжал Зегда, – но ты всё равно поведёшь их. Белый отряд не должен погибнуть в тюрьме от голода и жажды! Они этого не заслужили! Если в решающий момент я не смогу возглавить войско, тебе, и никому другому, предстоит встать в авангарде. И пусть ты не спасёшь белый отряд от гибели, зато сохранишь для потомков его доброе имя. Пообещай мне это, миртеллион!

– Обещаю! – тихо сказал Аграт.

– Хорошо, – кивнул Зегда. Мне так будет спокойнее. А пока пиши, миртеллион. Пиши! Думаю, в том и есть твоё счастье.

– Это всего лишь маленькая слабость, господин паргалион!

Зегда переступил с лапы на лапу. Мышцы забугрились у него на груди.

– В маленьких слабостях скрыта огромная сила, миртеллион! Когда-нибудь ты это поймёшь.

Он повернулся к окну и вдруг замер, разглядывая что-то, чего Аграт, стоявший у двери, видеть не мог:

– Похоже, у нас гости, миртеллион.

Аграт выглянул наружу. Так и есть: противник предпринял очередную вылазку. Обычно Ривай отправлял шлюпку с парламентёрами, но на этот раз всё было иначе. К стенам крепости подошёл огромный галеон. Аграт сумел насчитать шесть пушек, значит, на другой стороне их тоже шесть. Неужели Ривай собрался штурмовать крепость?!

Не успел он поделиться с Зегдой своим предположением, как в комнату ворвался либерион Борак.

Стучать у мидавов не принято. В их домах не бывает дверей, ведь открывать двери без рук затруднительно. Несмотря на это, вторжение Борака выглядело странно. Либерион был взволнован, если не сказать испуган:

– Виноват, господин паргалион! Ривай требует вас на переговоры!

– Требует?! – оскалился Зегда. – Не кажется ли ему, что это слишком?!

– Никак нет, – испугался Борак ещё сильнее. – Он говорит, что ваш сын у него.

– Мой сын?! – рявкнул Зегда, и по спине у Аграта поползли мурашки. – Эти глупые шутки действуют мне на нервы! Пусть говорит, что ему нужно, или убирается восвояси!

– Виноват, – промямлил Борак, пятясь к двери. – Боюсь, что на этот раз он говорит правду…

– Что ты несёшь?!

– Мне кажется… По-моему, я его видел.

Зегда бросил короткий взгляд на корабль. Было непонятно, о чём он думает.

– Кого ты видел, Борак?

– Вашего сына, господин паргалион.

– Ты в этом уверен?

– Думаю, да.

– Подумай трижды, либерион. Ты точно видел моего сына?

– Не могу сказать наверняка, но с ними какой-то мидав, похожий на…

– Ладно, – прервал его Зегда с неожиданной поспешностью. – Я выйду.

И, обращаясь к Аграту, добавил:

– Ты идёшь со мной, миртеллион.

Вблизи галеон выглядел ещё более внушительно. Слабый тарийский флот не мог похвастаться большим количеством кораблей, но этот, единственный превосходил десяток миравийских каравелл по красоте и величию. Чёрно-белые клетчатые паруса, трепетали на ветру, на всех мачтах развевались лиловые мидавьи штандарты, но место тарийского флага занял другой – светло-серый. Это означало готовность к переговорам и просьбу о перемирии.

Когда Зегда с Агратом поднялись на стену, расстояние до корабля не превышало четырёхсот шагов, а потому силуэт стоявшего на верхней палубе Ривая был хорошо различим на фоне тусклого неба.

Борак оказался прав. Рядом с Риваем, пугливо озираясь по сторонам, стоял сын паргалиона, Зебу.

Зегда молчал, вынуждая противника начать разговор, и Ривай поддался.

– Приветствую, паргалион! – сказал он.

Басовитый грохот иллюзорного голоса был слышен в крепости так же хорошо, как если бы глиман стоял в трёх шагах.

– Что тебе нужно, Ривай? – отозвался Зегда, не глядя на сына.

Будь его голос настоящим, звуковая волна легко могла бы перевернуть шлюпку, если бы та оказалась между стеной и галеоном.

– Ты знаешь, что мне нужно, – ухмыльнулся глиман. – Сдай крепость! Его Величество король Шамшан Первый гарантирует помилование всем восставшим!

– Я не нуждаюсь в гарантиях этого слизняка! – заявил Зегда, по-прежнему не обращая внимания на Зебу. – Его слово стоит не больше, чем кусок собачьего дерьма! Так же, как и твоё, Ривай!

Глиман припал на передние лапы, шерсть на его загривке затопорщилась:

– Твоё счастье, что я не обидчив, Зегда! Нам не нужна война! Дни твоего отряда сочтены! Слышите, вы! Если не сдадитесь, то сдохнете в этой поганой дыре от голода и жажды! А перед тем, как сдохнуть, будете пожирать друг друга! Бывшие друзья, бывшие сослуживцы!.. Вы превратитесь в куски мяса, утратите достоинство, опозорите наше племя на весь мир!

Последние слова предназначались не Зегде. Ривай транслировал их в пустоту, зная, что за каждой бойницей скрывается кто-то, готовый слушать. Он, без сомнения, рассчитывал напугать их, лишить и без того шаткой веры в победу.

– Убирайся! – коротко ответил Зегда. – Тебе здесь не рады, Ривай!

– Вот как! А что делать с Зебу? Он, конечно, изменился за минувшие луны, но всё же не настолько, чтобы ты не мог его узнать… Твой сын куда умнее тебя, Зегда! Он признал правоту его Величества и согласился образумить своего спятившего старика. Я прав?

Зебу дёрнул головой, точно пытаясь освободиться от невидимого ошейника.

– Я прав? – повторил Ривай.

– Да.

Голос Зебу звучал тихо-тихо, будто со дна колодца.

– Скажи это своему отцу!

– Папа!

Зегда бросил на него короткий взгляд и снова отвернулся.

– Папа! – повторил Зебу громче. – Я говорил с Шамшаном. Он…

– Молчать! – рыкнул паргалион. – Слушай меня, Ривай! Ты пришёл сюда, чтобы говорить со мной как мидав с мидавом, и я готов дать ответ. Белый отряд вам неподвластен! Мы никогда не примем ваши условия! Никогда не подчинимся убийцам!

Кто-то подошёл сзади, скребя когтями по каменным плитам. Аграт обернулся. За спиной стоял паргалион Хомак.

– Не надо! – сказал он.

Никто кроме Аграта и Зегды не мог слышать этих слов, и на корабле забеспокоились. Ривай подозвал к себе подручников, что-то напряжённо объясняя. Началась суматоха.

– Ты их напугал, – ответил Зегда. – Они думают, что мы собираемся стрелять.

– Так скажи им, что это не так! – рассердился Хомак. – У них твой сын, Зак! Мы должны пойти на мировую!

– Я принял решение! – процедил Зегда. – У меня не один сын. Все, кто сейчас в крепости, – мои сыновья. Мои и твои, Хомак! Мы не допустим гибели многих ради спасения одного!

Хати потупился:

– Шамшан обещает нам помилование…

– Не будь дураком!

– Это твоё окончательное решение, Зегда? – выкрикнул глиман, когда вокруг него собралась немалая толпа. – Если не желаешь получить своего отпрыска целиком, мы будем посылать тебе его по частям!

Кто-то из людей накинул Зебу верёвку на шею. Тот было задёргался, но, когда петля стала затягиваться, испугавшись, присмирел.

– Катись к медвежьей бабке, Ривай! Если хоть один корабль посмеет приблизиться к стенам на пушечный выстрел, то познакомится с нашим оружием! – выкрикнул Зегда и, повернувшись, стал спускаться со стены.

Снизу жалобно заскулили:

– Папа! Папа!

Зегда не оглянулся. Зато оглянулся Аграт. Огромный детёныш мидава казался маленьким и беззащитным среди окружившей его толпы. Он жалобно смотрел вслед удалявшемуся отцу, безуспешно пытаясь привлечь внимание:

– Папа! Не бросай меня!

Аграт с готовностью обменял бы себя на Зебу, но Риваю нужен не он, а вся крепость. Зегда принял решение, и его не переубедить.

– Слушай мой ультиматум! – напутствовал Ривай. – Даю тебе четыре дня, и, если к этому сроку, ты не примешь верное решение, твой сын поплатится жизнью!

– Дурак! – тихо сказал Хомак, так, что было непонятно, кого он имеет в виду.

Аграт сделал вид, что не услышал.

Он нашёл паргалиона в его холодной комнатушке. Когда Аграт протиснулся в дверь, тот стоял у окна, задумчиво глядя вслед удалявшемуся кораблю.

– Господин паргалион! – осторожно начал Аграт.

– Уходи! – велел Зегда.

– Я лишь хотел…

– Пошёл прочь!

Только сейчас Аграт заметил, что глаза паргалиона налиты кровью, а брылы мелко дрожат.

– Виноват. Я…

Он собирался было уходить, но Зегда вдруг окликнул:

– Постой, миртеллион! Слушай мой приказ. Если какой-то корабль или шлюпка подойдёт к стенам крепости, немедленно открывать огонь на поражение!

– Но что, если это будет просто рыбацкая лодка?!

Зегда оскалился. На его губах появилась пена.

– Мне плевать на рыбацкие лодки! Огонь на поражение, миртеллион! Это приказ!

Аграт вытянулся в струну:

– Слушаюсь, господин паргалион!

Обитаемый остров

Вёсла били о воду, уключины тоненько поскрипывали: "И-и-их, и-и-их". Селена ужасно замёрзла. Ни плащ Румы Вейзес, ни шерстяные чулки Виллы не спасали от холода – порывы колючего ветра проникали под ткань, добираясь едва ли не до костей. Чтобы согреться Селена прижалась к сарпину. Тот заурчал, пристраивая голову ей на колени. Густой, пушистый мех укрыл её, будто одеяло, и стало теплее.

– И что тебе в доме не сиделось?! – проворчал Ляхой. – У меня того и гляди руки отвалятся. Гребу полночи, как дурак!

– Я вас не просила! – огрызнулась Селена.

Это была чистая правда. Ляхой навязался на её голову по собственной воле.

Как и следовало ожидать, Вилла и Гастон заявили, что никуда она не поплывёт. И это после того, как Селена открыла им свой чудесный план! Ладно. Допустим, не такой уж чудесный… Допустим, в нём были кое-какие огрехи… Но ведь идея-то правильная! Замечательная идея!

А придумала Селена вот что.

– Я подойду к острову на лодке, гружённой боеприпасами, – сказала она. – Дядя Зак меня знает, он откроет ворота, и тогда…

– Ни в коем случае! – воскликнула Вилла. – Они тебя убьют!

– Меня?! За что?!

– Просто так.

Вилла казалась раздосадованной:

– Подумай, что сказал бы на это Никлас?!

– Понятия не имею, – призналась Селена. – Никогда не могла угадать, что он скажет.

– Он скажет, что я – плохая тётя и безответственный человек.

Селена пожала плечами. Никлас так не скажет. Что бы ни случилось, он всегда будет объективным.

– Мы что-нибудь придумаем, – пообещала Вилла таким тоном, что было ясно: ни одной приличной идеи у неё нет.

– Неплохая мысль… – задумчиво проговорил Гастон.

– Селена остаётся здесь! – отрезала Вилла.

– Конечно, дорогая! – заверил магистр. – К острову может подойти кто-нибудь другой.

Дремавший в углу Амос приоткрыл один глаз:

– Я?

– Ты, – подтвердил Гастон.

– Это ещё почему?! – возмутилась Селена. – Я знаю Зебу и дядю Зака. Амос, то есть мэтр Амос, их не знает.

– Это неважно! – отчеканила Вилла. – Ты остаёшься здесь. Когда закончится эта заварушка, верну тебя родителям.

"Вот ещё!", – подумала Селена, но спорить больше не стала.

Теперь у неё появился ещё один план. Вообще иметь резервный план очень полезно. Если первому не суждено осуществится, в дело можно пустить второй.

План был прост, как грабли. На берегу Селена приметила новую лодку, должно быть, ту самую, которую Амос привёз после похищения старой. Оставалось только дождаться темноты. Когда Гастон и Вилла уснут, она выберется к реке и беспрепятственно поплывёт к острову.

Расстояние не казалось помехой. Селена рассчитала, что выйдет в море уже через несколько часов. Помешать мог только шторм, но, к счастью, вечер выдался безветренным, и ночь не обещала сюрпризов.

Плыть в одиночку было страшновато, и Селена позаботилась о том, чтобы обзавестись попутчиком. Им стал бессловесный, но преданный ей сарпин.

Эти качества были как нельзя кстати. Во-первых, сарпин с готовностью согласился её сопровождать, а, во-вторых, не выдал бы в случае разоблачения.

Поначалу всё шло гладко. Заранее запасшись провизией и тёплой одеждой, Селена притворилась, что отправляется спать. Когда же в доме всё стихло, подождала ещё немного и, наконец, решив, что пора, потормошила сарпина:

– Вставай, Пушистик! Уходим!

Ночь выдалась холодной. На стеблях и метёлках тростника поблёскивал иней, тусклая красная луна смотрела с прояснившегося неба.

– В такую же ночь мы с Зебу нашли Гараша, – прошептала Селена, когда они шли по тропинке к реке. – Правда, тогда было лето, но луна светила точь-в-точь как сейчас.

Несмотря на риск быть обнаруженной, ей хотелось говорить, потому что так было спокойнее.

– Ты помнишь Зебу, Пушистик?

Сарпин коротко рыкнул.

– Он хороший. Когда ты узнаешь его получше, он тебе обязательно понравится, – пообещала Селена, ничуть не кривя душой.

Лодка обнаружилась на том же месте, под зелёным фонарём. Теперь Селена знала, что это не просто фонарь, а тайный знак общества "Зелёный попугай".

– Я рассказывала тебе про "попугаев"? – спросила она, отвязывая лодку. – Конечно, нет! Вот послушай…

– Куда это ты собралась, девонька? – вопросили из темноты.

Селена коротко взвизгнула, но тотчас прикусила язык, опасаясь быть услышанной. Тростник зашуршал, и на берег выбрался Ляхой:

– Сбежать надумала?!

– Не ваше дело! – рассердилась Селена. – Вам всё равно, что станет с Зебу, а я… Он – мой друг!

Теперь возмутился Ляхой:

– Ну, здрасьте! До мидава, мне, положим, дела нет, а как же наш уговор?!

– Какой ещё уговор?

– Вот же девки! Память-то у вас короткая! Кто меня обещал с командиром свести?! Кто словечко обещал замолвить?! Или наврала?!

– Ничего не наврала! Обещала – сделаю.

Одна тоже обещала, а после смылась не знамо куда! Нет уж, теперь я учёный. В пустые байки не верю. Веди меня к командиру, кому сказано!

Ляхой говорил громко, не заботясь о том, что в доме их могут услышать, и Селена не знала как его утихомирить:

– Если хотите, можете плыть со мной…

– Куда это? Уж не в крепость ли? Нет, девонька, никуда я плыть не собираюсь! Хватит того, что места лишился по твоей милости, так теперь своими ногами – да на виселицу?! А ну как они из пушки палить вздумают?!.. Тогда что?

– Не знаю, – призналась Селена, и вдруг позорно расплакалась.

– Чего ревёшь-то? – растерялся Ляхой.

Сарпин заворчал, готовый защищать девочку, но защищать её было не от кого.

Селена утёрла нос рукавом, смахнула капли с ресниц, выпрямилась:

– Я не прошу вас мне помогать, только не мешайте, пожалуйста! Дядя Зак – в крепости. Мне нужно только подобраться поближе, и тогда…

– Тогда что?

– Как вы не понимаете?! Если туда поплывёт Амос, дядя Зак примет его за шпиона и расстреляет. Я должна его подготовить! Должна рассказать, что Гастон и Вилла готовят оружие. Тогда мы освободим Зебу!

Ляхой поморщился, точно проглотил что-то кислое:

– Ничего глупее не слыхал!

– Ну, и пусть! – обиделась Селена. – Только и знаете, что ругать!

– Да я не ругаю! Пойми ж ты, малахольная, это не игра! Это война! Куда ты лезешь, спрашивается?!

– А что если больше некому?!

Ляхой помолчал, задумчиво поковырял в ухе, сплюнул в воду, потеребил щетину на подбородке:

– Ладно. Пойду с тобой. Меня ни клинок, ни ядро не берёт, потому как под счастливой звездой родился. Только смотри мне: как вызволим твоего мидава – сразу к командиру. Обещаешь?

– Обещаю!

– Не так обещаешь!

– А как же ещё?

– Скажи: клянусь обеими лунами!

– Это ещё зачем?!

– Обмануть хочешь?!

– Нисколько не хочу!

– Тогда клянись. Скажи: замолвлю за тебя словечко, как уговорено, а, коли нет, пусть луны погаснут и обратятся в прах!

– Глупость какая-то!

– Стало быть, боишься!

– Чего мне бояться?! Пусть луны погаснут и… что у вас там ещё?

– Обратятся в прах.

– Пусть обратятся, если угодно.

– И не "выкай" мне больше! Я тебе чай не гувернёр!

– Давайте уже отчаливать! – взмолилась Селена. – Если Вилла проснётся – всё пропало!

Ляхой шутливо поклонился:

– Не извольте беспокоиться! Будет исполнено!

Всю ночь путешественники поднимались по чёрной реке, стараясь держаться берега. От этого маршрут заметно удлинился – Лея сильно петляла, и чтобы пройти очередную излучину подчас приходилось сильно забирать вправо.

Ляхой сказал, что так безопаснее, и Селена не стала спорить. Рисковать понапрасну глупо. Лучше приберечь запас везения до похода в крепость.

– Не "выкай" мне! – снова сказал Ляхой. – Нешто я старый, как пень?!

Селена пожала плечами, невольно потревожив сарпина. Тот заворочался, приподнял голову, но вскоре улёгся на прежнее место.

Жёлто-серый рассвет уже занимался над рекой, и Ляхой вновь принял человеческие очертания. Лицо у него было совсем молодое. Только в уголках рта пролегли складки, вроде тех, что бывают у стариков.

– У тебя волосы седые.

– Так это разве беда?

– Нет. Просто странно.

– Нет тут ничего странного! – казалось, он злится. Но почему?

– Хорошо. Пусть так.

– Значит, по-твоему, странно?

– Сколько тебе лет?

– Двадцать четыре.

– Ну, вот.

– Что "ну вот"?

– Моему отцу сорок два.

– И что с того?

– У него нет седых волос.

– Твой отец жил в квартале Крыс?

– Конечно, нет!

– А я жил. Долго жил. Шибко долго.

Он замолчал, давая понять, что тема исчерпана, и Селена не стала к ней возвращаться:

– Расскажи про Флаппера!

– Нечего там рассказывать!

– Как он выбрался из подземелья?

– Вот ты о чём! Так это ему твари заморские подсобили. Добыли ключ да и выпустили.

– Змеерукие?

– Они.

Сарпин зарычал во сне, и Селена осторожно погладила его по холке:

– Спи, Пушистик! Спи!

– Когда этот навёл шороху, – Ляхой отложил весло и ткнул пальцем в спящего сарпина, – змеерукие перетрухали. Вот ты ему "Пушистик" да "Пушистик", а Пушистик твой – зверюга ещё та! Сожрёт и не поморщится!

– Не станет он никого есть! – обиделась за сарпина Селена.

– Тебя может и не станет, а этих змееруких ловит на раз-два. Вот они, стало быть, и перетрухали до смерти. Бросились бежать врассыпную, а тут этот червяк Флаппер…

– Он спас змееруких в обмен на службу?

– Вроде того. Хитёр был шельмец! Всяких-то тварей собирал.

– Теперь змеерукие ходят с ним. То есть, уже не ходят, но ходили. Я сама их видела!

– Надолго ли? Змейки-то холода не любят. Того и гляди заснут.

– И хорошо, что заснут.

– Нынче уж всё одно. Флаппера-то больше нет.

Селена вздохнула. Жалеть Флаппера ей было ни к чему, но на душе всё равно сделалось тоскливо.

Когда лодка, пройдя по узкой протоке, оказалась, наконец, в море, время, должно быть, близилось к полудню.

Прямо по курсу лежал остров Ройа с его знаменитой крепостью. Две серо-коричневые каменные башни издали казались крошечными. Можно было подумать, что заигравшийся ребёнок вылепил их из глины и оставил сушиться на солнце.

Волны застучали в борта лодки, и она запрыгала, закачалась из стороны в сторону.

– Не потонуть бы! – простонал Ляхой, пытаясь развернуть ялик носом к волне.

Селена прижалась к сарпину. Вот уж точно! Раньше ей не приходило в голову, что выходить на лодке в море – совсем не то же самое, что спускаться по реке. Держаться берега теперь не получится. Где он, этот берег?!

– Вляпаемся! Ох, вляпаемся! – ворчал Ляхой, налегая на вёсла.

Будь ветер сильнее, лодку и впрямь перевернуло бы, как ореховую скорлупку. "Если утонем, виновата буду я", – подумала Селена и тут же утешилась: мучиться угрызениями совести ей, в любом случае, не придётся. Только вот Никлас и Вилма… Они, должно быть, сходят с ума! Ах, если бы можно было послать им весточку, написать хоть пару слов!

– Знаешь, как зовётся та башня? – спросил Ляхой, вытащив Селену из омута мыслей.

– Это все знают. Башня Мертвеца.

– Я не про ту башню, – хмыкнул он. – Я про другую.

– Про какую другую?

– Там две башни, видишь? Одна побольше, другая поменьше.

– Я думала, всё это башня Мертвеца.

– Как бы ни так! Второй своё название дадено.

– Дано.

– Что "дано"?

– Название. Дано, а не "дадено".

– "Дано" или "дадено" – мне всё едино. Главное, что не забрато. Ты слушать будешь или нет?

– Буду.

– Башня поменьше зовётся "Младший Брат".

– Странное название.

– Не так чтобы название… Просто народ говорит.

– Почему её так назвали?

– Заживо погребённых знаешь?

– Они-то тут при чём?

– При всём, бестолковый ты человек! Помнишь, за что их арестовали?

– За покушение на короля.

– Точно! Сперва-то поймали меньшого. Это Буллу, стало быть, а уж потом из него пытками вытянули, где искать старшего.

– Сантория?

– Его самого. Арестовали обоих и держали первое время тут, на острове. Говорят, старший сидел в башне Мертвеца, а меньшого заточили в другой.

– Поэтому её и назвали "Младший Брат"?

– Может поэтому, а может и нет… Кто их разберёт. Держали их тут, покуда склеп не построили. А что было дальше, это все знают…

– Их замуровали заживо…

– А потом?

– Потом не нашли.

– Ну, да. Открыли склеп, а он пустой. Сперва-то король хотел про то умолчать. Не дело, ежели государственные преступники из склепа пропадают. Только народ всё равно узнал. Стали, значит, про Сантория и Буллу всякие небылицы рассказывать. Будто бы они испарились, как вода, а после где-то в Красной Земле пролились дождём на землю и снова людьми сделались.

– Глупость какая-то!

– Ясное дело, глупость. А только дорогу, что мимо склепа шла с тех пор и стали звать дорогой Заживо Погребённых. Не мог же король признаться, что Санторий с Буллой от него смылись.

– Куда же они подевались?

– Кто их знает?! Сто лет пришло. Все, кто тогда жил, давно померли.

– А мидавы?

– Что "мидавы"?

– Они ведь долго живут. Вдруг кто-то из них помнит?

Ляхой на мгновение отпустил весло, чтобы почесать переносицу, но тотчас принялся грести с новой силой:

– Про мидавов не скажу. Я вот что думаю: байки всё это. А ну, глянь-ка!

Селена обернулась и сразу заметила то, на что указывал её спутник: в сторону крепости двигалась лодка. Был это рыбацкий ялик или корабельная шлюпка – не понять, но, судя по направлению, лодка шла прямиком к башне. Селена прищурилась, всматриваясь. Кажется, в лодке сидели двое, но утверждать наверняка было трудно. Возможно, гребец был один, а за пассажира она приняла нагромождение вещей в носовой части.

Не успела Селена высказать недоумение по этому поводу, как со стороны крепостигромыхнуло. Звук был такой, что в голове зашумело, и на мгновение сделалось очень тихо.

Волна подхватила шедшую к башне лодку и, потрепав, перевернула кверху дном. После отбросила в сторону, швырнула назад и снова подкинула, вернув в прежнее положение.

Теперь в лодке никого не было.

– Дремучий лес! – выдохнул Ляхой. После открыл рот, намереваясь сказать что-то ещё, но, покосившись на Селену, снова закрыл и насупился. – Какого медведя мы сюда притащились?!

– Там дядя Зак… – пробормотала Селена, безуспешно пытаясь разглядеть над волнами головы людей.

– Какой такой дядя?!.. – он точно давился словами. – Совсем сдурела?! Видала, как они его?!.. Ух, же!..

– Что теперь делать?!

– Она ещё спрашивает! Гребём назад без разговоров!

Он стал разворачивать лодку, и Селена едва не расплакалась от отчаяния.

– Мы не можем уйти! – заныла она. – Не сейчас! Пожалуйста!

– Хочешь получить ядром по башке?! На здоровье! Только я в этом…

Проснувшийся от залпа сарпин зарычал, обнажив клыки.

– Не смей мне грозить! – рявкнул на него Ляхой. – Тоже защитник выискался!

– Не обижай Пушистика! – потребовала Селена. – Струсил – можешь проваливать!

– Дудки! – окрысился Ляхой. – Ты со мной пойдёшь! Ну, как они тебя потопят?!

– Что это ты за меня переживать стал?!

Лодку по-прежнему подбрасывало на волнах, но теперь это было совсем не страшно. Злость заглушила все прочие чувства.

Бледное лицо Ляхоя покрылось красными пятнами:

– Стал бы я за тебя переживать! Кто обещал меня с командующим свести?!

– Только о корысти и думаешь!

– Не у всех есть мамка-батька! Я ежели о себе не подумаю, так под забором и сдохну!

Выкрикнув это, он вдруг тяжело задышал, после выпустил вёсла, схватился за грудь и стал медленно оседать на дно лодки.

– Ляхой! – испугалась Селена. – Что с тобой? Тебе плохо?

Разбойник закашлялся и принялся глотать воздух, как выброшенная на берег рыба. Время от времени он выкатывал глаза и взмахивал руками, точно пытаясь что-то сказать, но так и не смог произнести ни слова.

Селена завертела головой, ища выход. Лодка беспомощно качалась на волнах. Оставшись без управления, она вновь подставила волне бок, рискуя перевернуться.

Потеснив скорчившегося Ляхоя, Селена схватила вёсла и попыталась развернуть лодку. Если удастся догрести до берега, можно попросить кого-нибудь о помощи.

К несчастью, выяснилось, что вернуться к устью реки не так просто. Лодка была слишком тяжёлой, морские волны яростно колотили её в борта, и, сделав лишь несколько взмахов вёслами, Селена опустила руки. Добраться до берега ей было не под силу.

Ляхой тем временем перестал пыхтеть, повалился на борт лодки и замер. Сарпин взвизгнул и принялся тянуть Селену за рукав, привлекая внимание.

– Что тебе, Пушистик? Ты же видишь, я…, – она невольно оглянулась.

Справа по ходу, не дальше семи сотен шагов, лежал небольшой остров. Растительности на нём почти не было – только редкие кустики среди скал и валунов. Селена прищурилась:

– Я не смогу догрести, Пушистик!

Сарпин вцепился зубами в весло, пытаясь столкнуть его с места, но движения его были неупорядоченными, и лодка завертелась на месте, закачалась из стороны в сторону.

– Не надо! – закричала Селена. – Я догребу! Я могу!

Сарпин ткнулся носом в её локоть, призывая к действию, и она решительно развернула лодку:

– Там, наверняка, кто-то живёт. Нам помогут. Держитесь!

Ляхой застонал, но тотчас вновь затих.

– Раз! Раз! Раз-два-три-четыре! – командовала Селена, из последних сил налегая на вёсла.

Иногда она пыталась остановиться для краткой передышки, но волны тотчас разворачивали лодку, и приходилось продолжать движение, несмотря на усталость.

По мере приближения к острову становилось ясно, что он необитаем. Правее лежали другие, более крупные острова с крошечными домишками, рассыпанными вдоль берега. Кое-где дымили печные трубы, указывая на то, что жизнь в поселении идёт своим чередом. Казалось, стоит протянуть руку, и коснёшься любого из этих домиков, но, в действительности, до них было слишком далеко, а Селена давно выбилась из сил.

– Остановимся здесь! – сказала она, обращаясь в большей степени к самой себе, чем к сарпину. – Мне нужно чуточку передохнуть.

Берег одинокого острова не казался гостеприимным. Острые скалы мешали подойти ближе, и приходилось лавировать между ними, борясь с волнами. Наконец, Селене удалось отыскать крошечный участок свободный от скал, где можно было причалить, не рискуя разбиться или повредить лодку.

Вдвоём с сарпином они еле вытащили ялик на берег. Ляхой зашевелился и попытался встать, но тут же снова повалился на дно лодки.

– Где болит? – спросила Селена, пытаясь вспомнить всё, что читала о внутренних болезнях.

– Тут, – просипел Ляхой, хватаясь за грудь. – Дышать не могу!

– Это сердце, – сделала вывод Селена. – Никлас лечит его чомусом. Только здесь, похоже, ничего не растёт.

Она огляделась. Голые скалы не оставляли надежды найти пригодные для врачевания травы, но наверху, прямо на камнях, росли какие-то кустики.

– Я сейчас, – пообещала Селена. – Посиди с Ляхоем, Пушистик.

Сарпин недовольно буркнул. Похоже, роль сиделки его не устраивала, но Селена не обратила на это внимания. Ей нужно было найти хоть что-то полезное.

Карабкаясь по холодным, скользким камням, Селена умудрилась упасть, порвать чулок и расцарапать колено. Ей хотелось плакать от обиды, в первую очередь, на саму себя. Вилла предлагала разумный план, а она отказалась и по собственной глупости вляпалась в ужасную историю. Теперь Ляхой может умереть, а подойти к крепости ей всё равно не удастся.

Взобравшись наверх, Селена двинулась к ближайшим кустам, мысленно сетуя на то, что их обнажившиеся побеги вряд ли сгодятся на лекарство. Увлёкшись размышлениями, она сделала очередной шаг, и почва под ногами вдруг утратила плотность. Селена полетела вниз и больно ударилась обо что-то твёрдое. Чтобы не закричать, ей пришлось стиснуть зубы. Поясница болела ужасно.

Приподнявшись на локте, Селена посмотрела наверх. Выяснилось, что она лежит на дне углубления в два человеческих роста с отвесными каменными стенами.

– Проклятие! – прошипела Селена, поднимаясь на четвереньки.

После ощупала себя, пошевелила ногами и, придя к выводу, что ничего не сломала, немного успокоилась. Ушибленное место по-прежнему болело, но это мелочи. Хуже другое. Выбраться из расщелины без посторонней помощи она не могла, а ждать помощи было неоткуда.

– Сработало! – сказал откуда-то сверху неожиданно знакомый голос. – Посмотри, кто там, а я спущусь на берег.

Не веря собственным ушам, Селена прошептала:

– Гараш!

После вдохнула и позвала громче:

– Гараш! Это я!

Сразу две головы показались на фоне серого неба.

– Риша! – пролепетала Селена.

Происходящее казалось ей странным сном, и лишь тупо болевшая поясница заставляла верить в реальность происходящего.

– Селена? – Гараш вытянул шею, напряжённо её разглядывая. – Что ты здесь делаешь?

– Лежу, как видишь.

Это прозвучало чудовищно глупо. В минуты волнения Гараш начисто утрачивал чувство юмора. Вот и сейчас на его лице не появилось и тени улыбки:

– Сейчас мы тебя вытащим. Я помогу. Я…

Он заозирался, что-то ища глазами, а, когда так и не нашёл, скинул куртку и спустил её вниз:

– Держи! Хватайся!

Не успела Селена подняться, как услышала голос Ляхоя:

– Вы что, поганцы, удумали?! Ну, я вас!.. Держи подлецов, пушистый! Заходи сзади!

Метнувшись в сторону, Гараш исчез из виду. Мгновение спустя пропала и Риша.

– Постойте! – крикнула Селена. – Куда же вы?!

– А ну топай сюда, щенок! – взревел Ляхой.

Сарпин забормотал, зарычал где-то поблизости.

– Вытащите меня! – потребовала Селена, но на неё больше не обращали внимания. Наверху завязалась потасовка.

Сначала возгласы людей перемежались глухим рыканьем зверя, но вдруг сарпин замолчал.

– Держи их! – велел Ляхой, однако зверь его, похоже, ослушался.

– Это я! – кричал Гараш.

Сарпин бормотал что-то неведомое. И лишь Ляхой надрывался:

– Держи их! В яму толкай! В яму!

Мгновение спустя Гараш растянулся у самого края расщелины, цепляясь за скользкие камни, но вдруг покачнулся и, сорвавшись вниз, шлёпнулся рядом с Селеной.

Тайна Моры Морси

Люди – существа странные. Это всем ясно. Со слухом у них плохо, с обонянием – вообще беда. Вот и придумывают невесть что. Дефицит информации сказывается.

Раньше Кот думал, что мидавы умнее людей. Не всех, конечно. Мэтр Казлай исключение. Таких раз-два и обчёлся. То есть, применительно к отдельным личностям, это правило может и не работать, но в целом…

Он и сам не знал, чем вызвана такая уверенность. Зебу, например, никаких признаков большого ума не выказывал. Тиш Белолобый, бесславно почивший в Аштарском ущелье – тем более. Но это Кот готов был опять-таки списать на исключение.

То ли по причине четырёхлапости, то ли из-за уникальной способности транслировать мысли в пространство мидавы казались ему не такими безнадёжными с точки зрения умственных способностей, как, например, люди.

Тем удивительнее было то, что Мора привела своих спутников не к королевскому дворцу и даже не к зданию тюрьмы. Вместо того чтобы указать правильный путь, она пожелала свернуть с дороги раньше времени и долго плутать по лесу. Не желая отвечать на адресованные ей вопросы (коих у членов экспедиции накопилось немало), мидава постоянно огрызалась, рыкала по-собачьи и вообще вела себя крайне невоспитанно.

– Откуда вы знаете, что нужно делать? – как-то спросила госпожа Данория.

– Чую, – было ответом.

И молчок.

Что она чует, скажите на милость?!

Тут-то Кот и понял, что Мора Морси не в себе. Окончательно утвердиться в этом мнении его заставило известие о конечной точке маршрута. Ею оказалось рыбацкая хижина на правом берегу Леи.

– Вы были здесь раньше? – зачем-то поинтересовался Никлас.

Они стояли у кромки воды возле подгнивших мостков с зелёным масляным фонарём, привязанным к столбу. Фонарь не горел. Масло, похоже, давно кончилось, но никто не позаботился о том, чтобы его заправить.

Мора дёрнула головой:

– Я тут впервые.

Потом посмотрела на него как-то странно. Поморщилась, прищурила глаза и добавила:

– А вы?

– Кажется, был.

Мэтр Казлай кивнул, будто догадался о чём-то, а госпожа Данория поторопила:

– Ведите нас, Мора. Скорее, прошу вас!

– Нет, – заявила мидава. – Мы не можем туда пойти. Не все сразу.

Она казалась безумной, да и речи вела под стать.

– Почему?! – вспыхнул Казлай. – Вы всегда что-то не договариваете! Это возмутительно!

Мора опустила голову:

– Не я принимаю решения. Меня ведёт чутьё, мэтр.

Никлас грустно улыбнулся:

– Что же подсказывает ваше чутьё?

Мора огляделась:

– Я пойду одна. Впрочем… Если госпожа Вилма пожелает, мы пойдём вместе.

– Конечно! – засуетилась Данория. – Мы и так потеряли много времени!

Казлай покачал головой:

– Это опасно! Мы не можем…

– Кажется, вы мне верили…

– Возьмите хотя бы Кота!

Это "хотя бы" прозвучало как оскорбление, и Кот решил немного обидеться. Долго дуться на мэтра Казлая ему, правда, не пришлось – госпожа Данория сгребла его в охапку:

– Решено! Кот идёт с нами.

И Кот пошёл. Точнее, поехал. Это ему совсем не понравилось. Одно дело – взобраться на какое-нибудь дерево, сидеть едва ли не на самой верхушке, всякую мелочь в траве высматривать. Совсем другое – когда кто-нибудь тебя на руках тащит. Почвы под лапами не чувствуешь – страшно.

Хорошо, что хоть ехать пришлось недалеко. Прошли по узкой тропке, с двух сторон заросшей тростником, и вышли к рыбацкой хижине. На первый взгляд дом был вполне обычный: почерневшие от времени брёвна, узкие окошки, тростниковая крыша.

Удивляла тишина. Кот нарочно прислушался, поводил ушами туда-сюда, пытаясь выхватить из мнимого безмолвия какие-нибудь звуки. Это ведь только люди думают, что тишина бывает абсолютной. А думают они так оттого, что туговаты на ухо. Кот – совсем другое дело. Его тонкий слух позволяет уловить шорох листа, подхваченного ветром, скрип половицы, копошение мыши за стеной.

Потому-то Кот и удивился. В доме было абсолютно тихо. Казалось, даже сверчки прервали свою песню, замолчали, затаились в ожидании незваных гостей.

Кот покосился на Мору – не тревожится ли. Оказалось, тревожится. Втягивает воздух, морщится, пытается угадать, есть ли кто-то внутри.

"Ничего не выйдет", – злорадно подумал Кот. Он провёл рядом с Зебу четырнадцать лун, и за это время успел изучить мидавьи повадки. К примеру, слух у них скверный. Не такой скверный, как у людей (те вообще, считай, глухие), но и до кошачьего ему далеко. Если уж Кот ничего не услышал, то у мидавы и вовсе никаких шансов.

Пока Мора Морси напряжённо принюхивалась, госпожа Данория решительно приблизилась к двери и, несмотря на протестующее ворчание Кота, вошла внутрь. В доме пахло рыбой, луком и ещё чем-то смутно знакомым. Кот так и не смог вспомнить, чем именно. Над печкой сушились пучки трав и связанные хвостами рыбёшки. В углу громоздилась гора мисок и горшков, собранных чьей-то аккуратной, но не слишком заботливой рукой. По виду жилища невозможно было угадать, как давно его покинули люди – нынешним утром или несколько лун назад.

– Здесь никого, – сказала подошедшая Мора, хотя это было и без того очевидно.

Госпожа Данория мотнула головой. Её дыхание сделалось прерывистым, взгляд заметался из угла в угол. Не успел Кот выведать причину этого внезапного беспокойства, как причина обнаружилась сама: из тёмного угла за печкой вышли двое в одинаковых синих плащах поверх серых камзолов. Никогда раньше Кот не встречался с королевскими гвардейцами, но отчего-то сразу догадался, что это они.

– Руки на стену! – скомандовал один, по виду старший.

Мора неуверенно подняла иллюзорные руки. Госпожа Данория покосилась на Кота, но не выпустила, а, напротив, ещё крепче прижала к себе.

– Кто такие? – вопросил гвардеец.

Увидев, что задержал двух женщин и кота, он будто бы расслабился и даже кривенько заулыбался.

– Что вы тут забыли, дамочки?

Данория молчала, и Мора ответила за двоих:

– Мы ищем госпожу Луссию, сударь.

– Госпожу? – хмыкнул гвардеец. – Вот уж не думал, что кому-то взбредёт в голову называть старуху-рыбачку госпожой. Зачем она вам?

– Она мне задолжала.

– Неужели?! В таком случае, я вам сочувствую, сударыня.

– Отчего же?

– Упомянутая вами особа давно пребывает в лучших мирах, и взыскать с неё долг вам не удастся. Разве что её сын… Вы с ним знакомы?

– Не имела чести.

– Очень жаль…

Наклонив голову, он принялся разглядывать госпожу Данорию с тем ленивым любопытством, с которым сытая кошка разглядывает полудохлую мышь. Та не произнесла ни слова, но Кот чувствовал спиной неровное биение сердца. Тух… Тух… Тух-ту-тух…

– Зачем вы носите с собой животное? – спросил, наконец, гвардеец. – Это что новая мода?

Пальцы госпожи Данории потрепали затылок Кота, скользнули вдоль позвоночника и, наконец, остановились в напряжённом ожидании:

– Кот успокаивает нервы, сударь…

– Каким же образом?

– Таково свойство его меха… Если гладить кота по шерсти, образуются крошечные разряды. Они воздействуют на кончики пальцев подобно лёгкому пощипыванию. Если же гладить против шерсти, то разряды будут куда сильнее…

Её пальцы впились в кошачий хребет с ощутимой силой, и Кот стал, наконец, понимать, что к чему.

– Ну, и какой прок от этих разрядов? – хмыкнул гвардеец. – Щиплют они пальцы, и что с того?!

– Услышать мало, – равнодушно заметила госпожа Данория. – Нужно испробовать самому. Если желаете, можете его погладить.

Гвардеец задумался, протянул было руку, но тотчас вновь отдёрнул:

– Не оцарапает?

– Ни в коем случае! Это совершенно особенный кот. Он никогда не царапается, это не его метод.

Истинный смысл её слов был понятен только Коту. Поблагодарив за доверие коротким тычком в ладонь, он приготовился действовать точно и стремительно, как умеют лишь представители самого совершенного рода существ.

Рука незнакомца змеёй поползла навстречу. Мгновения замедлились. Раз… Два… Чудовищно, невыносимо долго!.. Люди такие вялые, такие медлительные! Никакого азарта! Три… Четыре… Наконец-то!

Кот выбросил вперёд обе лапы одновременно. Короткая бело-голубая вспышка на мгновение осветила тёмные недра хижины, и человек, вздрогнув, упал.

– Йаа! – взревел второй, хватаясь за пояс, но Мора Морси тотчас бросилась на него, обнажив зубы.

Со стороны это выглядело странно: маленькая сероволосая женщина повалила на пол королевского гвардейца и с лёгкостью удерживала его, не давая подняться.

Неизвестно, что бы случилось потом, если бы в дом не вбежали Казлай и Никлас.

– Их нужно связать! – скомандовала госпожа Данория.

Кота она не отпустила – так и держала, прижимая к груди, и тот, признаться, впервые был этому рад.

Когда гвардейцев связали спинами, усадив на пол у печки, члены экспедиции всерьёз поспорили.

Судьба пленников решалась за домом среди нагромождения разбитых корыт и кадушек.

– Если мы их не убьём, – сказала Мора Морси, – они наведут на наш след. Боюсь, у нас нет выбора.

– Выбор всегда есть! – парировала госпожа Данория. – Мы не опустимся до уровня тех, с кем воюем! Должен быть другой выход!

– С чего ты взяла, что он должен быть? – проворчал Никлас.

– Я хочу, чтобы он был, а, значит, он будет! На берегу есть лодка. Посадим их туда и отправим вниз по реке.

– Так их найдут слишком скоро, – покачал головой Никлас. – Мы не успеем уйти, и нас обязательно схватят.

– Тогда оставим их в доме. Когда их начнут искать, обязательно придут сюда.

– Запрём их в подвале, – предложил мэтр Казлай. – Тогда их найдут не сразу, и у нас будет время.

Госпожа Данория рассеянно повела плечами:

– Должно быть, это лучший выход, если, конечно, в доме есть подвал.

Когда мэтр Казлай и доктор Кариг отправились на поиски подвала, Мора приняла привычный облик, уселась на землю и фыркнула:

– Жалеешь их только потому, что они люди, верно? Будь на их месте, скажем, харлатусы, ты бы так не беспокоилась!

Госпожа Данория опустилась на перевернутое корыто и пристроила Кота к себе на колени:

– Ты торопишься с выводами.

– Я всегда тороплюсь! Жизнь научила меня действовать быстро.

– Когда ты видела его в последний раз?

Мора переступила с лапы на лапу. Она казалась озадаченной.

– О ком ты говоришь?

Госпожа Данория вскинула голову:

– Я говорю о твоём сыне. О Зебу.

Кот едва не подпрыгнул от неожиданности! Мора – мать Зебу?! Чудеса да и только!

– Значит, ты догадалась… – невозмутимо проговорила мидава. – Давно?

В тот час, когда ты пришла в пещеру Казлая. Ты вела себя как мать, ищущая своё дитя…

– Я видела его не так давно, хотя до этого мы не встречались. Для него я мертва.

– Я так не думаю. Любой ребёнок хочет найти свою мать, как любая мать хочет воссоединиться со своим ребёнком!

– Ты судишь по себе, но забываешь о том, что я не человек!

– Ты не хотела его отдавать. Ведь ты не хотела?

– Не хотела, но меня вынудили.

– Закари?

– Конечно, нет! Зегда мог быть жестоким, но никогда не был подлым. Я его не виню. Теперь не виню… Как бы ты поступила на моём месте?

Она замолчала, будто ожидая ответа, и госпожа Данория тихо сказала:

– Я была на твоём месте. Когда-то меня тоже вынудили оставить всё, что я любила…

– Это другое. Если хочешь, я расскажу, только обещай дослушать до конца прежде, чем станешь судить о чём-либо.

Госпожа Данория кивнула, и Кот прикрыл глаза. Он обожал долгие истории, а история обещала быть очаровательно долгой.

– Мой отец, паргалион Мозес Морси, оставил армию для того, чтобы воспитывать меня, – поведала Мора. – В этом он видел свой долг, своё призвание, а долг для мидава священен. Когда мать умерла, он остался со мной. Мы жили среди Вольного Племени. Я росла упрямой и своенравной. Отец говорил, это потому, что в моих жилах… Неважно. Я не была паинькой, и, возможно, ему было со мной непросто, но я любила его, и он любил меня. Всё моё детство было озарено этой бесконечной любовью. Когда родился Зебу, я хотела, чтобы Зак остался с нами. Для меня не было ничего более естественного, чем любить своего малыша так же сильно, как любил меня мой отец, но Зегда захотел вернуться в город. Армия была его семьёй. Армия, а не мы…

– Он ушёл? – вздохнула госпожа Данория.

– Ушёл. А я, в отместку, поклялась никогда не отдавать ему сына. Зебу был моим и только моим, и я не собиралась делить его с отцом, который предпочёл семье какую-то службу.

Госпожа Данория почесала Кота за ухом:

– Что-то случилось, верно?

– Да, кое-что. Это было весной. Зебу едва научился ходить самостоятельно. На лапах он держался не слишком уверенно, и мне часто приходилось таскать его за шкирку. Тогда я даже не успела толком понять, что случилось. Потом, перемалывая в памяти тот вечер, мгновение за мгновением, я сопоставила факты и докопалась до истины. Всё началось с того, что король задумал истребить всех серых мидавов. Серые не служат в армии. Сам факт нашего существования официально отрицается. Рассказ о том, что ты видел серого мидава наяву, равносилен признанию в безумии, и всё же власти знают о нас. Знают и боятся.

– Чем вы им не угодили?

– Тогда в Туфе начались волнения. Ты, должно быть, помнишь, что до Ривая армию возглавлял Дери Дарс. Он был небезгрешен, но, когда мидавы начали бунтовать, поддержал своих без колебаний. Беспокойство нарастало, и группа бунтарей не придумала ничего лучше, чем провозгласить Серого Эткри символом сопротивления.

– Почему именно Эткри? Ведь он жил так давно!

Мора дёрнула головой, и её брылы качнулись от движения:

– Великий Вожак был не просто мидавом – он олицетворял свободу. Именно он отвоевал у людей наше право на независимость. Жаль только, что воспользоваться этим правом захотели не все…

– Ты ненавидишь людей…

– Ненавижу! И никогда не буду относиться к ним иначе!

– А что Закари? Он был среди восставших?

– Нет. Зегда не поддерживал бунтарей, но к его чести замечу, что и в карательном походе он тоже не участвовал.

– В карательном походе?

– Можешь называть это, как угодно. Когда восставшие провозгласили Эткри символом сопротивления, по городу поползли слухи о том, что Великий Вожак скоро вернётся в другом теле. Полная чушь! Никому ещё не доводилось прожить жизнь дважды! Только вот некоторые мидавы так увлеклись этой идеей, что король пошёл на крайние меры…

– О чём ты говоришь?

Мора фыркнула:

– Они решили убить всех серых, без исключения. Новорождённых и стариков. Мидавов и мидав. Сильных и слабых. Всех!

– И тебя тоже…

– Меня – в первую очередь.

Госпожа Данория замерла в ожидании, но Мора не стала ничего пояснять.

– Ныне живущие серые мидавы – это те, кто выжили в той бойне и их потомки, – сказала она. – Теперь нас не так много, как было раньше.

– Как тебе удалось спастись?

Мора долго молчала. Казалось, она утратила способность транслировать мысли в пространство, а, возможно, это мысли были настолько тяжелы, что не желали лететь.

– Меня спас отец, – ответила она после паузы. – Он задержал их. Ненадолго. Мой отец был силён, но они взяли числом. Я видела, как он, израненный и обессилевший, сдерживал их натиск, но ничем не могла помочь. Отец велел мне спасать малыша, и я побежала, почти не разбирая дороги. Я истекала кровью и боялась, что нас обнаружат по следам, но нам удалось скрыться. Несколько дней мы прятались в лесу, питаясь тем, что удавалось поймать, но, когда мои раны загноились я поняла, что вскоре не смогу кормить сына. Я боялась не смерти! Меня страшила лишь судьба моего малыша, и я приняла решение.

– Ты отдала его отцу?

– Да. Я взяла с него клятву позаботиться о нашем сыне, но ничего не сказала о случившемся. Я не хотела говорить…

– Ты не знала, как он отреагирует?

– Я знала. Потому и не хотела. Говорят, нейтралитет обходится дорого, но бывает, что иначе нельзя. Нейтралитет мог спасти нашего сына, и Зегда должен был его сохранить, несмотря ни на что.

– Ты не надеялась выжить?

– Спасти меня могло только чудо, и чудо произошло. Я выжила и вернулась к своим. Чтобы защититься от новых погромов, Вольное Племя перебралось из приальзарья на север, и мы оказались в безопасности. Только вот сына я потеряла навсегда.

Госпожа Данория замотала головой:

– Не навсегда! Ты найдёшь его, я знаю!

Слушать дальше Кот не стал. Свернулся поудобнее, прикрыл глаза и задремал сладко-сладко.

Проснулся он от того, что мэтр Казлай сказал:

–…ты не представляешь!

– Так много?! – удивилась госпожа Данория.

– Целый арсенал! В подвале негде ступить: сплошные ящики со взрывчаткой и длинностволами. Мы с Никласом подняли несколько наверх. Возьмём их с собой и…

– Рубер! – прервала его госпожа Данория. – Разве ты не понимаешь?!

Мэтр Казлай нахмурился, и она продолжала:

– Мора привела нас сюда не случайно. Эти ящики… Я знаю, кому они принадлежат!

– С чего ты взяла?

– После объясню. Возьми Кота и постарайся разговорить гвардейцев. Пусть расскажут, кого они ждали в этом доме.

– Я с ними поговорю, – буркнула Мора Морси.

Госпожа Данория осторожно коснулась её плеча:

– Прошу тебя: побудь здесь! Кто-то должен присматривать за домом на случай, если появятся гости. Казлай и Кот потрясут гвардейцев, а мы с Никласом пройдёмся по окрестностям. Если я права, то они должны быть где-то поблизости

Если бы Кот знал, во что выльется эта затея, то ни за что не позволил бы ей уйти, но, увы, знать что-либо наперёд не дано даже самым умным существам.

Госпожа Данория оказалась права. Впечатлённые способностями Кота, гвардейцы рассказали, что ищут молодую даму и седовласого господина, якобы причастных к подготовке покушения на короля.

Узнав об этом, мэтр Казлай вытащил из подвала все ящики до единого и предупредил Кота:

– Когда Никлас и Вилма их найдут, нужно сразу же уходить! Если эти двое говорят правду, то скоро здесь будет вся королевская гвардия!

Кот с готовностью согласился. Встреча со всей королевской гвардией не входила в число его планов на ближайшую жизнь.

Ждать пришлось до темноты, но госпожа Данория и мэтр Кариг так и не вернулись. Их не было ни на берегу, ни в деревне (Кот самолично пробежал по всем дворам и закоулкам), ни в тростниковых зарослях. Мэтр Казлай долго кричал голосом попугая и прислушивался, дожидаясь ответа, но никто так и не откликнулся. Родители Селены исчезли бесследно.

– Пойдём к дому, – сказал мэтр Казлай после долгих поисков. – Они вернутся туда.

– Нужно уходить! – возразила Мора. – Мы и так потеряли много времени!

– Куда нам идти?

– Не знаю. Чутьё…

– Ваше чутьё уже привело нас к этой проклятой хижине! Мы потеряли двоих, но так и не достигли цели!

– Мы и не достигнем её, если будет останавливаться на каждом шагу!

– Если будем бесцельно скитаться туда-сюда, то не достигнем её тем более!

Сказав это, он ушёл в дом, а Кот побрёл по тропинке вдоль тростниковых зарослей.

Он собирался пройтись до берега и поискать госпожу Данорию, но вдруг услышал лёгкие шаги. Ему навстречу шла женщина. Кот определил это по тихому шуршанию песка, и вскоре убедился в правильности своей догадки. Высокая фигура в плаще вынырнула из темноты.

– Госпожа Данория! – позвал Кот, принюхиваясь, но тотчас понял что ошибся.

От неожиданности женщина охнула, отступила на шаг и замерла, вглядываясь в темноту.

– Вилла! – обрадовался Кот.

Только после этого Вилла опустила взгляд и, наконец, заметила его.

– Кот?! Что ты здесь делаешь?!

– Гуляю, – сострил он. – Прекрасная погода, не правда ли?

Вилла поморщилась:

– Погода скверная. А будет ещё хуже.

Кот закатил глаза:

– Нам не привыкать.

– Это верно. Казлай с тобой? У нас мало времени!

Кот потёрся о её сапог и подумал: "Кажется, я это уже слышал".

Плохие новости

Оранжевые отблески огня плясали на лице разбойника, придавая ему пугающее выражение. Казалось, будто сам демон ночи присел к костру, чтобы согреться от могильного холода. Ляхой жевал краюху хлеба, медленно двигая челюстями. Время от времени он останавливался, стряхивал с подбородка невидимые крошки, окидывал новых знакомых тяжёлым взглядом и снова принимался жевать.

Селене было тревожно. Причина этой тревоги скрывалась не в близости Ривая и не в яркости костра. Риваю сейчас не до них, а разведённый в расщелине огонь не виден ни с одного берега. Так сказал Гараш.

Как раз в нём, в Гараше, и заключалась причина внезапного беспокойства, охватившего Селену, только вот дать ему разумное объяснение она по-прежнему не могла.

Гараш изменился, но изменился как-то неправильно. Он не просто вырос и возмужал, а будто бы стал самим собой, разделённым на части и одновременно помноженным на тысячу. Одни его черты обострились до крайности, другие стёрлись, почти исчезли. Вместо не в меру серьёзного мальчика Селена теперь видела красивого юношу, то улыбающегося открытой, обезоруживающей улыбкой, то вдруг суровеющего на глазах. Только привычка раздувать ноздри и скрипеть зубами при сильном волнении никуда не пропала. Этим-то Гараш и выдал себя с головой.

Беспокоится? Напряжён? Но почему?

– Это ты, парень, здорово придумал, – пробубнил Ляхой, не прекращая жевать. – Сиди себе, грейся, а им не видать.

Гараш молча кивнул, а Риша улыбнулась и порозовела, будто хвалили её саму. Селена пригляделась. Если Гараш так изменился, то должна была измениться и Риша. Оказалось, что нет. Не изменилась. Разве что взгляд у неё стал каким-то рассеянным. Отчего – не поймёшь. Всё это выводило из себя, и Селена не придумала ничего лучше, чем обрушить гнев на первую попавшуюся жертву:

– Обманщик!

Она всё ещё злилась на Ляхоя за его глупую комедию и не менее глупое нападение на её друзей.

– Вот дура девка! – парировал тот, призывая Гараша в свидетели.

Когда же уверился, что не дождётся ни понимания, ни сочувствия, обиженно хмыкнул:

– Я её, можно сказать, от верной смерти спас! А она "обманщик"! Не дура ли?!

– Извинись! – вдруг потребовал Гараш.

Лицо его при этом не изменило выражения, но Селена не сомневалась в том, что под толщей ледяного спокойствия клокочет вулкан, готовый вырваться наружу.

"Делай, что говорят", – мысленно попросила она.

– С чего бы?.. – начал Ляхой, но вдруг осёкся, сглотнул. – Извини, что ли… Только в крепость лезть – мозгов не иметь!

Гараш вскинул брови, и он замолчал, повинуясь, видимо, какому-то животному чувству. Как волки безошибочно узнают вожака стаи, так и некоторые люди способны выявлять тех, с кем лучше не шутить.

Сарпин забормотал во сне, и Риша легонько улыбнулась, осторожно коснувшись его загривка.

– Милый, правда? – улыбнулась Селена.

Думала она, правда, совсем о другом. Как сказать Гарашу о том, что она пообещала место в миравийской гвардии какому-то разбойнику? Такое уже случалось, но сейчас короля нет рядом. Гараш может отказаться, и тогда она будет выглядеть в полном соответствии с придуманным Ляхоем прозвищем.

Пока Селена думала, как лучше начать разговор, Ляхой сам всё испортил.

– Эта… – пробубнил он, – барышня обещала меня кое с кем свести. Не врёт, как думаешь?

– С кем же? – отрешённо осведомился Гараш.

Казалось, он даже не понял вопроса.

– С командующим королевской гвардией. Есть у неё такие знакомства или, может, брешет?

Гараш насупился. "Сейчас опять извиняться заставит", – решила Селена, но вышло иначе.

Гараш пошевелил губами, будто о чём-то размышляя, а после уверенно выдал:

– Врёт.

– Кто? Я?! – взвизгнула от неожиданности Селена. – Да ты же!.. Ты же сам!..

– Я вру? – осведомился Гараш с невозмутимым видом.

– Ты – командующий королевской гвардией.

– Я?

– Ты!

– Не может быть!

Вот негодяй!

– Так я и думал, – подытожил Ляхой. – Наврала, стало быть. А меня обманщиком называла.

Селена оглянулась, ища поддержки:

– Риша, скажи ему!

Сообразив, что ляпнула глупость, она рассердилась не на шутку:

– Гараш, ты сам должен признаться! Скажи ему, что ты – командующий королевской гвардией!

– Он?! – загоготал Ляхой. – Ты меня, видать, совсем за дурака держишь! Это ж какой-то мальчишка! Такому бы и длинностволы заряжать не доверили!

– Не доверили бы, – подтвердил Гараш и, улучив момент, подмигнул Селене.

– Прекрати издеваться! – потребовала та. – Ты просто… ты… ты…

Слова не желали находиться, и Селена, надувшись, замолчала.

– Какой он из себя? – вдруг спросил Ляхой.

– Кто? – не понял Гараш.

– Командующий этот.

– Вот ты о чём… Ну, старый такой…

– Совсем старый?

– Не совсем. Лет шестьдесят, думаю.

Сказав это, Гараш покосился на Селену. Издевается, значит. Ладно!

– Если ты не командующий, то кто же? Может, конюший? – съязвила она.

Гараш будто обрадовался:

– Точно! Конюший!

Ляхой понимающе кивнул:

– Я и сам возчиком был, пока эта… барышня, то есть, один… В общем, поганая вышла история. Ну, да ладно. Вляпался я крепко, теперь уж не выбраться, а вас-то какой медведь сюда приволок?!

Гараш вздохнул:

– Нам в крепость нужно.

– Ещё одни! Жить, что ли, надоело?! Видал, как они давеча лодку потопили?! Жуть!

– Видел, – кивнул Гараш. – Они стреляют и по кораблям и по лодкам. Никого не подпускают.

– То-то. А ты говоришь…

– Они похитили Зебу, – прошептала Селена.

Гараш задумался и вдруг сказал непонятное:

– Вот зачем этот галеон.

– О чём ты?

– Пошли!

Он взял Селену за руку, заставив сарпина нервно рыкнуть, и поспешно вывел из ущелья.

– Вон тот корабль, видишь?

Селена прищурилась. Действительно, неподалёку от башни чернел на фоне закатного неба силуэт большого корабля.

– Как я сразу его не заметила?!

– Этот галеон тут уже давно. Подозреваю, что мидава держат там.

– Зачем?

– По-моему, это очевидно. Хотят заставить Зегду сдать крепость.

– А если он откажется?

– Ты уверена, что хочешь это знать?

– Они убьют Зебу?

– Думаю, да.

– Но это чудовищно!

– Это война, Селена. А война всегда чудовищна.

– Что нам делать? Мы должны его освободить!

– Точно?

– Гараш!

– Прости. Это была глупая шутка. Мы сидим тут уже несколько дней, но так и не нашли способ установить связь с крепостью.

Подошедшая Риша коснулась его плеча и что-то начертила пальцем в воздухе. Селена с досадой отметила, что не понимает её. За время, проведённое в разлуке, они с Ришей стали почти чужими, зато Гараш теперь, похоже, её лучший друг.

Как и положено лучшему другу, юноша сразу понял, что от него хотят.

– Вряд ли мы что-то найдём, – покачал головой он.

– О чём вы? – не поняла Селена.

– Риша считает, что нам стоит попытаться наладить переписку с неким А-Вэ. Мы нашли его послание. Хочешь взглянуть?

Селена кивнула.

– Кажется, я его знаю, – сообщила она, пробежавшись глазами по строчкам.

Риша взглянула с надеждой. С чего бы это?

– Я не уверена, – продолжала Селена, – но мне кажется, что я его видела.

– Где ты могла его видеть? – удивился Гараш.

Осторожно вытащив из-за пазухи портрет работы Шости Вейзеса, Селена развернула его и протянула Гарашу:

– Здесь. Посмотри сам.

Юноша коснулся пальцем бурого пятна:

– Чья это кровь?

– Долгая история. Думаю, Риша права: мы должны поискать письмо. Если есть шанс, его нужно использовать.

– Ладно. Шансы невелики, но это всё же лучше, чем ничего.

– Ты хорошо усвоил урок короля Рошана!

– Он вовсе не король.

– Король не тот, у кого корона, а тот, кого признают люди!

– Пожалуй. Прежде, чем мы отправимся, нужно сделать ещё кое-что. Пошли сарпина в Миравию.

– Я не могу ему приказывать…

– Знаю. Не приказывай. Попроси его доставить моё послание Витасу. Только так мы можем рассчитывать на помощь.

– Конечно, – кивнула Селена. – Пушистик сделает всё, что нужно.

Гараш написал королю несколько строк, по обыкновению изобразив вместо подписи маленькую ящерку. После подумал, отстегнул от куртки бляху с изображением оскалившегося кота и прицепил её к импровизированному ошейнику из голубой ленты. Эта лента принадлежала Селене, и зверёк не стал возражать.

Уходить он, правда, не торопился. Когда Селена, Гараш и Риша высадили его на берегу напротив острова, сарпин ещё долго стоял и смотрел на лодку.

– Беги, Пушистик! – попросила Селена.

Зверёк заурчал, пригнулся и бросился бежать.

Тусклое солнце почти скрылось за морем, и на его место лениво выползла прозрачная луна. Вдали от берега волны не поднимались высоко, а лишь потешались, осторожно качая лодку. Благодаря погоде, друзьям удалось подойти к острову на безопасное расстояние.

Риша напряжённо разглядывала блестящую поверхность воды, да и Селена то и дело всматривалась в отражающиеся блики. От усердия ей неоднократно мерещилась плавающая бутылка, но, увы, всякий раз оказывалось, что это лишь отблеск закатного солнца.

– Стоит попытаться подойти поближе, – Селена кивнула в сторону корабля. – Бутылка может быть там.

– Это опасно, – покачал головой Гараш. – Мы не можем так рисковать.

Риша вдруг дёрнулась и, схватив Селену за плечо, указала на корабль.

– Что там? – не понял Гараш. – Что ты увидела?

Селена прищурилась и тотчас заметила то, на что подруга пыталась обратить её внимание:

– Бутылка! Я тоже её вижу!

– Корабль слишком близко! – возразил Гараш. – Нам её не достать!

Риша умоляюще сложила руки. Не понять, что означает этот жест, было невозможно.

– Давайте попробуем! – поддержала её Селена. – Они не обратят на нас внимания.

– Ладно! – неожиданно согласился Гараш. – Если нас обнаружат, то примут за рыбаков.

Селена чуть слышно хмыкнула. В форменной куртке из дорогого ливарийского сукна Гараш походил на рыбака, как фазан на селёдку, но говорить ему об этом не стоило.

Когда лодка приблизилась к тому месту, где прежде качалась на волнах бутылка, ту уже отнесло в сторону. Теперь корабль был совсем рядом. На это Селена не рассчитывала. Если подойти к самому борту, экипаж галеона заподозрит неладное, и тогда…

– Они нас заметили! – сообщил Гараш.

И действительно: от корабля откололась шлюпка с двумя гребцами. Гараш оглянулся, будто оценивая расстояние до берега:

– Надо уходить!

– Они нас видят, – возразила Селена. – Пусть не думают, что мы пытаемся сбежать! Встретим их здесь.

– Ладно. Но говорить буду я.

– Ладно. Но сними куртку.

– Зачем?

– Ты когда-нибудь видел рыбака?

Гараш насупился, стиснул зубы, но куртку всё же снял.

Темнело. Контуры предметов были ещё вполне различимы, но детали уже стёрлись. Это, пожалуй, к лучшему.

Когда шлюпка приблизилась к ялику, один из гребцов грубо окликнул Гараша:

– Что вы тут забыли, медвежьи потроха?!

– Рыбачим, – пробурчал юноша.

"Злится, – поняла Селена. – Скверно. Очень скверно!"

– Ну? – удивился мужчина. – И как улов?

– Нешто тут чего наловишь?! – ответила за Гараша Селена, стараясь подражать крестьянскому говору. – Вот ежели бабахнет!..

– Чего это бабахнет? – не понял дядька. – Что ты мелешь, болтушка?!

Селена состроила оскорблённую гримасу:

– Ничего я не мелю! Как начинают из башни стрелять, так вся рыба вверх брюхами всплывает. Только подбирай! Вот мы и ждём…

– А ну как они по вам стрельнут? Не боитесь?

– Боимся, дяденька, только уж больно жрать охота!

Мужчина ухмыльнулся:

– Ежели потопят вас, тогда уж и рыбы не надо… Вот погодите: выкурим бандитов из башни – ловите что хотите.

– А правду говорят, дяденька, что там мидавы сидят? – осмелела Селена. – Шибко уж поглядеть хочется!

Смерив её взглядом, мужчина фыркнул:

– Тут тебе не бродячий цирк! Гребите прочь, пока целы, да держитесь подальше!

– Благодарствуйте за совет, дяднька!

– Селена незаметно кивнула Гарашу, и тот взмахнул вёслами, уводя лодку из опасного места.

По возвращении на остров друзей ждал сюрприз.

Причалив на берегу (благо спустившаяся темнота позволяла сделать это незаметно), Селена, Гараш и Риша спрятали лодку между камней и направились в ущелье, где, судя по запаху дыма, всё ещё горел костёр. Они рассчитывали найти Ляхоя на прежнем месте, но, к своему удивлению, обнаружили у костра только его куртку да пару надкусанных сухарей.

– Ляхой! – позвала Селена. – Мы вернулись!

Ответом ей была тишина.

– Ляхой!

Гараш поднёс руку к губам:

– Тише!

– Но почему? – удивилась Селена. – Мы здесь…

Она хотела сказать: "Мы здесь одни", но вдруг услышала тихое "мяу".

– Что это? – нахмурился Гараш. – На острове не может быть кошек.

– Кошек здесь нет, – ответили из темноты. – Только Кот.

– Кот! – ахнула Селена, когда маленькая чёрная тень, выскользнув из-за камня, шмыгнула к её ногам. – Как ты нас нашёл?

– Это было нетрудно, – отозвалась темнота голосом Виллы. – Мы давно вас выследили. Казлай предлагал подойти, но мне хотелось посмотреть, что ты станешь делать.

– Я так и думала, – потупилась Селена.

– Всё, чего хотим мы, взрослые, – сказал магистр Гастон, выйдя из-за скалы, – это защитить вас от жестокости этого мира. Мы всегда на вашей стороне. Помните об этом!

– Простите меня! – прошептала Селена.

Вилла покачала головой:

– Всё это не имеет значения. У меня плохие новости, дорогая, но ты должна это знать!

Русалка

Никогда прежде Аграт не видел русалок.

Не увидел бы и в ту ночь, если бы алая луна не рисовала на воде рубиновые дорожки, отчего сидеть взаперти, в окружении холодных, влажных камней было почти невыносимо.

Аграт давно привык к сырой промозглости и научился не обращать на неё внимания. Он не ходил греться в лазарет, как делали многие сослуживцы, и не пытался добыть одеяло потеплее, чтобы не злоупотреблять положением. Холод будто бы стал частью его самого, и в этом, пожалуй, не было ничего плохого.

Если что и угнетало Аграта во время сидения в тесной комнатушке или дежурства на стене, так это мучительное чувство несвободы и несправедливости. Он ощущал себя не солдатом, но пленником башни Мертвеца.

Злая ирония теперь виделась во всём.

Никто из бело-рыжего отряда не покинет крепость живым. Все они, от многоопытных паргалионов до юных стакиев, проведут последние дни в застенках, точно преступники, хотя вся их вина заключается лишь в нежелании потакать произволу самозванца.

Аграт старался об этом не думать. Всю жизнь он верил в справедливость. Не добро, не милосердие, а именно холодная справедливость была его путеводной звездой на протяжении двадцати с лишним лет. За преступлением следует наказание. За подвигом – слава. За бегством – позор. Эта схема казалась единственно верной до той чудовищной ночи, когда Рати Ривай преподал Аграту самый болезненный и, в то же время, самый ценный урок.

В ту ночь справедливость была низложена, сброшена с трона, растерзана, поругана и забыта. У Аграта не осталось ничего, кроме его записок. Они одни помогали ему не очерстветь сердцем, не отречься от самого себя, не превратиться в чудовище, вроде Ривая.

Не знавшийни материнской ласки, ни женской любви, ни даже обычной людской дружбы Аграт посвятил свою жизнь служению справедливости. Справедливости, которая рассыпалась в прах в течение одной-единственной ночи. Теперь он мог лишь писать об этом и в том находить слабое, едва ощутимое утешение.

У Аграта не было тайн от паргалиона Зегды. То есть, почти не было. Тайна, которую он хранил, была даже не тайной, а так… маленьким секретом. Дело в том, что, спустя несколько дней, после взятия крепости, миртеллион стал искать способ выбраться наружу. Нет, он, разумеется, мог отдать приказ открыть канал и спустить на воду лодку или часами стоять на стене, вглядываясь в даль, но Аграту было нужно совсем другое.

Он хотел получить возможность ненадолго оставаться наедине с морем. Слушать его оглушительный рёв, ловить ртом солёные брызги и дышать, дышать, пытаясь растормошить, пробудить от тяжёлого сна забывшееся сердце.

Кто ищет – тот найдёт. Эту общеизвестную истину и доказал Аграт Велссим, обнаружив лазейку в западной стене. Расположение оказалось крайне удачным. Лаз выходил на ту единственную часть берега, которая плохо просматривалась с крепостной стены, и с которой, к тому же, были отлично видны далёкие огни островов. Для того чтобы расширить проход, Аграту понадобилось лишь вытащить из стены пару камней. Теперь у него был собственный выход на каменистый берег.

В этом обнаружилась и немалая польза. Спустившись к воде, Аграт мог забросить бутылку подальше от берега, не рискуя разбить её о скалы и не привлекая лишнего внимания сослуживцев.

Наружу он, правда, выходил нечасто. Вылазки были сопряжены с риском поимки, и Аграт старался соблюдать осторожность.

В ту ночь его подвела луна. Если бы не её манящий свет, Аграт так и не увидел бы русалку, но луна светила так нестерпимо ярко, что выбраться на берег сделалось просто необходимо.

Сначала Аграт не заметил ничего необычного. Море с шумом разбивалось о скалы, выплёвывая на берег комья солёной пены. Звёзды складывались в причудливые узоры. Не по-зимнему яркая луна отливала багрянцем. На далёком берегу роились тёплые жёлтые огоньки. Казалось, стоит вдохнуть поглубже, и непременно почувствуешь запах дыма и жареной рыбы. Аграт нарочно принюхался. Дымом не пахло. Пахло солёным морским ветром и больше ничем.

Тут-то и появилась русалка.

Сначала Аграт увидел тёмный силуэт среди скал, и решил, что это обыкновенная ночная иллюзия. После фигура вдруг зашевелилась и выпрямилась. Стало очевидно, что это женщина, хотя никаких женщин на берегу быть не могло.

– Стойте! – велел Аграт вполголоса, опасаясь, что его могут услышать со стены. – Кто вы? Что вам нужно?

Незваная гостья вздрогнула и обернулась. Теперь Аграт окончательно убедился в том, что не знает её.

Единственной женщиной в крепости была сестричка Кора, но незнакомка оказалась на полголовы выше. "Русалка" – мелькнуло в голове. Других мыслей там отчего-то не было.

– Не двигайтесь! – приказал Аграт. – Я буду стрелять.

Русалка сделала выпад в строну и снова застыла на месте.

Аграт блефовал. Он скорее позволил бы утащить себя на дно моря, чем решился выстрелить, ведь его проступок не был невинной шалостью. Быть обнаруженным ночью на берегу означало полную утрату доверия, а этого он бы себе не простил. Поэтому и пистоля у Аграта при себе не было. Он не собирался воевать и, уж конечно, не ожидал увидеть у стены никого, кроме чаек.

– Что вам нужно? – повторил Аграт, задрав голову.

На стене никого не было. Хоть в чём-то повезло!

Русалка молчала, вглядываясь в темноту. Казалось, она молода и красива, но, возможно, лишь оттого, что красная луна безжалостно искажала черты.

"Что если всё правда? – подумал Аграт, и от этой мысли сердце затрепыхалось с удивительной силой. – Что если русалки существуют?"

Ему вдруг померещилось, что незнакомка вот-вот соскользнёт со скал и навсегда исчезнет в холодных глубинах. Где-то там, под водой, её, должно быть, ждёт прекрасный замок с бесконечными колоннадами из ветвистых кораллов. Вокруг снуют стайки рыб. Морские коньки скачут, как настоящие лошади. Водоросли сплетаются в непроходимые леса вокруг скелетов погибших кораблей.

"Он стоял и смотрел на тёмный силуэт русалки, – мысленно проговорил Аграт. – Ему хотелось отправиться вслед за ней в сказочное подводное царство…"

Русалка вновь пошевелилась, и он невольно воскликнул:

– Постойте!

После, решив, что напугал её, добавил гораздо тише:

– Не уходите, прошу вас!

Русалка покачала головой и, стремительно поднявшись, двинулась в его сторону. Выяснилось, что вместо хвоста у неё пара обыкновенных человеческих ног, обтянутых штанинами из матовой кожи.

Девушка подошла так близко, что Аграт мог без труда рассмотреть мельчайшие черты. Он не ошибся, когда решил, что незнакомка хороша собой. Правда, красота её оказалась иного свойства. То было не призрачное очарование нежити, а живая прелесть обычной земной девушки. На вид ей можно было дать лет семнадцать. Высокая, статная, крепкая, с круглым лицом и тяжёлой косой, перекинутой через плечо, незнакомка являла собой поразительный контраст тюремной серости. Казалось, каждый её волосок, каждая мельчайшая частица насквозь пропитаны жизнью, и эта жизнь струится, разливается вокруг, затапливает всё, что попадается на пути.

– Кто вы? – спросил Аграт полушёпотом.

Он хотел услышать её голос. Отчего-то ему казалось, что в нём скрыта какая-то особенная, мучительная сила.

Девушка не ответила. Передёрнула плечами, вздохнула.

– Я Аграт, – сказал он. – Аграт Велссим.

Незнакомка по-прежнему молчала, глядя на него широко распахнутыми глазами.

– Вы не хотите назвать своё имя?

Она подняла указательный палец и провела им по губам так, будто хотела прочертить на них невидимую линию.

– Вы не можете говорить? – догадался Аграт.

Девушка кивнула, и грустная улыбка на мгновение озарила её лицо. В этой трогательной беззащитности она казалась ещё прекраснее.

– У меня кое-что есть! Смотрите!

Аграт вытащил из-за пазухи блокнот и огрызок угольного карандаша.

– Вы умеете писать? Вы ведь напишете, правда?

Девушка неуверенно кивнула, и Аграт засветил масляный фонарь, трепеща от восторга. Он больше не опасался быть пойманным. Теперь незнакомка всецело занимала его мысли.

Девушка подышала на пальцы, взяла предложенный Агратом карандаш и вывела корявыми буквами:

"Риша".

– Это ваше имя? – зачем-то уточнил Аграт.

Она снова кивнула и почему-то отвела взгляд.

Аграт так и не понял, почему.

Крестьянское имя выдавало в ней особу низкого происхождения, и это было по-настоящему здорово. Впрочем, Риша похоже так не считала.

Она немного пошевелила пальцами и продолжила писать:

"Нас послал король Миравии. Он готов помочь".

"Ловушка!" – подумал Аграт, но, вглядевшись в напряжённое лицо девушки, тотчас успокоился. Отчего-то ему казалось, что она не может лгать. Просто не может, и всё.

– Вы не должны были подходить к острову! – сказал он, пытаясь придать лицу строгое выражение.

Получилось не очень, и Аграт отчего-то рассердился.

– Вас могли убить, понимаете?! – попытался увещевать он. – Если бы вас увидели со стены, то сразу отдали бы приказ стрелять!

Риша хмыкнула, дескать, плевала я на ваши приказы, и это разозлило его ещё больше.

– Вы поступили опрометчиво! И глупо! Это безответственно! Это…

"Передайте Зегде, что помощь близко", – написала тем временем Риша.

Потом зачеркнула и вывела другое:

"Отведите меня к нему".

Аграт покачал головой:

– Я не могу. Нет. Это невозможно.

Риша просительно сложила руки.

– Не надо! – нахмурился Аграт. – Он очень зол. Он…

Говорить не стоило, но слова вырвались сами собой:

– Его сын, Зебу, у Ривая. Зегда не согласился сдать крепость в обмен на его жизнь.

Риша всхлипнула, её губы задрожали, а пальцы вывели:

"Я читала ваши письма".

Аграту вдруг сделалось совестно, хотя он не сделал ничего плохого. Его сочинения, наконец, нашли своего читателя, но это возлагало на него такую ответственность, что делалось страшно. Аграт Велссим не боялся ни ядра, ни клинка, ни пули, но мучительно, почти нестерпимо боялся показаться этой девушке скучным, ненужным, неинтересным.

"Мне понравилось, – нацарапала тем временем Риша. – Вы очень хорошо пишете. Правда".

Она ненадолго задумалась и добавила:

"Пойдём со мной".

– Под воду? – зачем-то спросил Аграт.

Риша вскинула брови, неловко улыбнулась и кивнула в сторону далёкого берега, туда, где тускло сверкали янтарные огоньки. Только проследив за её взглядом, Аграт заметил под самой стеной рыбацкую лодку.

– Я не могу, – в очередной раз ответил он. – Паргалион Зегда… я… он велел мне… Послушай, я останусь здесь, а ты возвращайся. Если миравийцы успеют, то помогут нам. Если нет… Неважно. Просто иди, ладно?

Риша прищурилась, вздохнула и, разжав его пальцы, вложила в руку огрызок карандаша. Аграту вдруг сделалось грустно. Башня Мертвеца теперь была тюрьмой не только для его тела, но, что гораздо страшнее, и для души.

"Почему?" – мысленно спросил Аграт и, забывшись на миг, повторил вслух:

– Почему?

Риша наклонила голову, будто пытаясь разгадать смысл его вопроса, и Аграт вдруг с сожалением подумал, что никогда не узнает, какого цвета у неё глаза. В этом и был смысл. По какой-то нелепой случайности ему, как и другим, предстояло погибнуть, так и не узнав того, что нужно, просто необходимо было узнать.

Аграт не боялся смерти. Ещё какие-то четверть часа назад он был к ней вполне готов, потому что в его жизни не осталось ничего, кроме холодных, влажных стен из серого камня.

Появление этой девушки подействовало на него самым неожиданным образом. Теперь Аграту отчего-то хотелось дышать и говорить, слушать крики опьянённых весной птиц, встречать и провожать солнце, вскарабкаться на стог недосушенного сена и лежать, полночи глядя в разрисованное звёздами небо.

Ничего подобного с ним никогда не происходило. Оттого-то, задумавшись, Аграт и произнёс своё пропитанное болью "почему". Он не дал Рише времени, чтобы опомниться. Не дал понять, что происходит у него на душе. Пусть она уйдёт, ни о чём не догадываясь. Пусть запомнит его улыбающимся, если, конечно, вообще запомнит.

– Иди, – сказал он. – Я отвлеку часовых, но больше… Прошу тебя, больше никогда не приближайся к острову!

Аграт помог девушке спустить на воду лодку и с беспокойством смотрел, как она борется с волнами, пытаясь отвести ялик от острых скал.

– Иди! – шёпотом повторял он. – Иди! Иди! И больше… И больше…

Невольники

Бывало, матушка Занозу наставляла: "Не в своё дело не суйся! Умнее будь, спокойнее. Твоё дело – сторона, вот и ходи краешком". А только Заноза этой премудрости так и не выучилась. Всё оттого, что край углядеть никогда не умела. Бывают люди – что тени бесплотные. Пошуршат, пролетят, да и нет никого. Заноза же, каким бы краем ни шла, всё одно в серёдке оказывалась. Видать такая судьба.

Вот и тут вляпалась, можно сказать, по своей же глупости. Или не по глупости, а, наоборот, от большого ума. Это уж как сказать.

А началось всё с того, что решила Заноза на коника посмотреть. Больно уж любопытно стало, что за зверь такой. В порту-то она его не шибко разглядела. Успела только приметить, что пятна у него на шкуре чёрные по белому, будто у коровы.

Лошадей такой масти Заноза прежде не видала. Бело-рыжих полно было, бело-гнедые изредка попадались, а чтобы бело-чёрные это уж и вовсе диковинка. Заноза-то, признаться, до коней была, что дурень до мыла. Как тут не посмотреть, спрашивается?

Спустилась Заноза в трюм. Тут всё было заставлено деревянными ящиками. Одни – побольше, другие – поменьше. Это, стало быть, Кормчий опять контрабанду возит. Ну, да и шут с ним!

Отыскала Заноза свой ящик по запаху, заглянула в дырочку. Пыхтит внутри коник, дышит, а самого не видать.

Думает Заноза: "Ну, как он голодный? Или пить хочет?"

Никаких наставлений на этот случай кучер ей не давал. Видать, запамятовал. Разозлилась Заноза на бестолкового. Аж вслух выругалась:

– Чтоб тебя, олух, медведь разодрал! Уморить надумал животину?!

Сказала и стала искать, чем бы ящик открыть. Потом только додумалась, что не открывать, а ломать надо, потому как ящик наглухо заколочен. Оно, с одной стороны, скверно, потому как хозяйке вряд ли понравится, что кто-то её жеребёнка из ящика выпустил. А ежели с другой – то жеребёнок этот без еды и питья подохнет. Тогда что, спрашивается?!

Тут Заноза жеребёнка в сообщники призвала.

– Потерпи, – говорит, – миленький! Я тебя живо выпущу.

Правда, живо-то оно не вышло. Пришлось попотеть. Сперва отыскала Заноза какую-то железяку. И так её, и эдак… Не открыть. Потом нашла лом. Тут уж дело веселей пошло. Разломала Заноза ящик к медвежьей бабке. Смотрит, а коник-то маленький. Стоит, глазом лупает. До того милый, до того славный!

Хвост короткий, метёлочкой. Ножки лохматые, гривка топорщится. Хороший жеребёнок, ладненький! И масть чудная. Будто облили его беленького чернилами. Да не целиком, а пятнами.

Заноза коника погладила, в чёрную морду поцеловала:

– Ишь, какой добрый конюшка! Не иначе тяжеловоз. Уж не аматовской ли породы?! Коли так, цены тебе нет! Кто ж ты, родимый, будешь? Жеребчик или кобылка?

Оказалось, жеребчик.

Поглядела Заноза: сенца-то в ящике вдоволь, а воды и вовсе нет. Рассердилась:

– Вот же бестолочь!

Это она про кучера подумала, хоть он, может, и не виноват. А виноват тот, кто коника в подарок отправил. Что ж это за оболтус, скажите на милость?! Дурак или с роду так?

Открыла бы дамочка ящик… Не своими руками, понятно. Такие своими руками ничего не делают, разве что золотом по атласу шьют. Открыла бы она, стало быть, ящик, а там дохлый жеребчик. Вот визгу было бы! А рёву-то, рёву!..

Приволокла Заноза полное ведро воды.

– Пей, – говорит, – маленький. Пей, сколько влезет!

Как начал жеребчик пить, так разом едва не полведра выхлебал.

Заноза его по холке потрепала. Гривка-то мягонькая, редкая.

У взрослых амату грива едва не по земле стелется. Только косы им никто не плетёт, не положено. Красиво считается, чтобы грива на ветру развевалась, когда конь в галоп идёт. Это уж у них традиция такая, а против традиций не попрёшь.

Приласкала Заноза жеребчика:

– Вырастет и у тебя грива. Да не грива – гривища! Ух, какой же ты красивый будешь! Мне б такого коня! Твоя-то хозяйка, небось, дурища богатая! Запряжёт тебя в повозку, станет по городу ездить, красоваться. А на что он сдался тот город?! Тебе же там поди тесно будет! Твоё дело – по полю гонять. Верно я говорю?

Жеребёнок глаз прикрыл, будто соглашается, и Заноза тотчас загрустила:

– Нет, братец, не судьба нам с тобой по полям скакать! И не смотри так жалобно! На то не моя воля. У тебя своя хозяйка есть, ей и решать.

Жеребёнок будто обиделся, аж морду отворотил. А тут корабль, как назло, качать стало. Вода вся и расплескалась.

Убрала Заноза ведро:

– Я тебя, братец, потом ещё попою. Только уж ты смотри: стой смирненько.

Жеребёнок и не думал слушаться. То ли качки испугался, то ли ещё чего, а только стал он вдруг пятиться, будто очумелый. Всполошилась Заноза:

– Нет уж, родненький! Бегать тут нельзя! Ну-ка стань на место!

Жеребёнок – ни в какую. Как ни просила Заноза, как ни грозилась его снова в ящик закрыть, а толку нет.

Пришлось его другими ящиками огородить. Авось не перескочит.

Успокоилась Заноза:

Стой теперь, да уж не скучай. Скоро я тебя опять навещу.

И уж было собралась уходить, как вдруг слышит за спиной жалобный голосок:

– Стойте!

Обернулась Заноза. Смотрит на жеребёнка, ушам не верит. Никогда прежде с ней животина не разговаривала. Был, правда, в деревне случай… Дурачок один, как бражки наклюкается, так и давай рассказывать, будто у него собака поёт священные песнопения. Потом, правда, выяснилось, что это компания местных оболтусов порезвилась. И чего удумали-то? Сели под плетнём и давай песни орать, подвывая по-собачьи. Ух, и выдрали их за то! На всю деревню ор стоял.

А чтобы лошади разговаривали, такого и вовсе никто не слыхивал.

Огляделась Заноза: нет никого. Жеребёнок опять:

– Помогите!

У Занозы от удивления сперва язык к нёбу присох. А уж когда отлип, она тут прямо и потребовала:

– Не ори, бестолковый! Нешто тебя режут?! Ну, штормит маленько… Подумаешь!

Жеребёнок стоит, смотрит, а что у него на уме – не поймёшь. Постоял так, глазёнками похлопал и опять за своё:

– Помогите! Помогите!

А потом и вовсе какую-то чушь понёс, ни слова не разобрать.

Только тогда Заноза сообразила, что никакой это не жеребёнок. Звук-то из дальнего угла шёл. Там как раз огромный ящик стоял, вроде того, в котором жеребёнка привезли. Из этого-то ящика её и звали.

Подошла Заноза поближе, пригляделась. Так и есть. В ящике – дырочки, будто внутри кого живого везут. А кого, скажите на милость?

Постучала Заноза аккуратненько:

– Эй! Вы там что ли?

Ей в ответ:

– Выпустите! Помогите!

Ага, разбежались! Заноза-то была не дурочка, абы кого выпускать.

– Что вы там делаете? – спрашивает. – Как в ящик попали?

Невидимка вдруг засипел, закашлялся:

– Нас держать! Идти нельзя!

И говорит-то странно, с присвистом. Заноза ещё пуще удивилась:

– Это ещё почему? Кто ж вас держит-то?

Спрашивает, а сама всё пытается понять, кто в ящике сидит. Голос не то женский, не то просто сиплый – не разберёшь. Внутрь бы заглянуть, да ничего не видно. А пленник притих, как назло. То ли испугался чего, то ли говорить не может.

Осмотрела Заноза ящик со всех сторон. Здоровенный. В таком не одного – десятерых перевезёшь. Кто ж его сюда приволок?

Подумала и тотчас смякитила: ящик-то на месте сколотили. Вон и гвозди по полу рассыпаны. Стало быть, торопились, коли даже гвозди не собрали.

Тут уж она совсем соображать перестала. Глядь – а из щёлочки на неё чёрный глаз смотрит. Посмотрел-посмотрел да и пропал. Рассердилась Заноза:

– Ты чего мне голову морочишь?! Назвался груздем, так уж полезай, куда следует! Говори: кто тебя в ящик запер?!

Думала, всё и откроется, да не тут-то было. Невидимка больше ни гугу. Даже дышать перестал.

Заноза подождала ещё маленько да и говорит:

– Ну, и шут с тобой! Упрашивать не стану. Сиди, где сидишь, дурачок!

Хотела уйти восвояси, а только сиделец опять голосить стал:

– Вода! Вода!

Хмыкнула Заноза:

– Ясен пень, "вода"! Чай не по пустыне идём, а по морю.

А дурень ей:

– Пить! Пить!

Получилась вроде как "фить-фить", но разобрать можно.

Огляделась Заноза. Воды-то в ведре полно, да никакой крынки нет. Пришлось наверх тащиться. А, когда вернулась, да на ящик поглядела, тут и сообразила, что всё без толку.

– Как же я тебе пить дам?! Видать, в дырочку не залью.

Тут видит: откуда-то снизу ступня тянется. Длиннопалая, коричневая. Ошалела Заноза от неожиданности, сунула под ногу крынку с водой. Та и пропала. Правда, ненадолго. В скором времени ступня опять высунулась и крынку вытолкнула.

Ни тебе "спасибо", ни "пожалуйста".

Тут кто-то как гаркнет:

– Что ты потеряла, сестрёнка?!

Смотрит Заноза: спускается в трюм здоровенный рябой матрос. Не то Доком звать, не то Даком. Тащит на плече мешок и ухмыляется кривенько.

Тут и сообразила она каким-то неведомым умом, что правду говорить не след. Крынку осторожно ногой подвинула. Отвечает:

– Коника попоить пришла. Да вот залюбовалась.

Поглядел матрос, осклабился. А у самого зубы кривые, чёрные. Срам, а не зубы.

– Добрый конь будет. Можно за такого хороших деньжат срубить.

И сверлит её глазами, будто сожрать хочет.

Решила Заноза поганца на место поставить:

– Лошадь эта принадлежит одной даме… За одно то, что её имя без должного почтения назовёшь, могут и голову оторвать. А уж лошадь… Ежели кто её украсть вздумает…

Хрюкнул матрос:

– Нешто четвертуют?

– Если бы! На восемь частей разделают. А то и на все двенадцать.

– Ну? Видно, знатная бабёнка?

Тут уж Занозу понесло:

– Знатность она, брат, недорого стоит. Куда оно имя без денег-то? Будь ты хоть барон, а хоть и целый граф. Ежели в карманах ветер свистит, так и цена тебе невелика.

Задумался матрос, мешок опустил, поскрёб подбородок:

– Что же это выходит, богатая дамочка-то?

– Ещё какая богатая. Не то, что коня, всех нас с потрохами купит. И корабль этот купит, и капитана вашего.

– Ну? Капитана-то не купит!

– Ещё как купит, дурья башка!

– Выходит, у неё денег, как у короля?

– Да уж побольше будет.

Сказала и сама испугалась. Ну, как не поверит? А матрос – ничего. Всё проглотил и не поморщился.

Заноза ему:

– Коника-то беречь надо, как зеницу ока. Вот я и пришла его попоить. Сдохнет коник – меня эта дамочка из-под земли достанет.

Захохотал матрос:

– Тебя, может, и достанет, а мне всё одно! Я и по земле-то не хожу, всё больше по морю.

Тут Заноза за голову схватилась:

– Нешто ты совсем сдурел?! У бабёнки этой папенька… Да на что тебе знать?!

– Уж говори, раз начала!

– Ну, коли хочешь… Папенька её – большой морской начальник.

– Неужто капитан?!

– Бери выше!

– Куда уж выше-то?!

– Значит, есть куда.

Сказала – как отрезала. Пусть теперь поломает голову.

Загрустил матрос. Швырнул мешок в угол и прочь потопал. Буркнул только:

– Ежели вода нужна, из той бочки бери. Она чистая, сами пьём.

Назавтра Заноза опять пошла коника проведать. А, ежели уж начистоту, так и невидимку тоже. Первому налила воды, а второму ещё и сунула в щель две лепёшки. Взял бедолага и даже не поблагодарил, да Занозе его благодарность была без надобности. Поел – так уж не помрёт, а дальше… Это её не касается.

Прошёл день, за ним другой.

Вскорости Заноза совсем обнаглела. Стала ходить в трюм, когда вздумается, никого не таясь. Если попадались ей матросы – врала напропалую про коника и его хозяйку. Матросы слушали, уши развесив, и уж больше ни о чём не спрашивали.

Заодно подкармливала Заноза и пленника. И вот ведь чудно: до того этот малый оказался прожорлив! Что ни дашь – всё слопает. Просто умора! Мало того, что ест за троих, так ещё и пьёт не меньше коника.

Пару раз пыталась Заноза его разговорить, а всё без толку. Спрашивала – не отвечает. Сама начинала рассказывать – молчит, будто воды в рот набрал.

Сперва сердилась Заноза. Ишь, какой выискался! Потом покумекала чуток и успокоилась. Не хочет говорить – не надо. Мало ли, какие на то причины имеются?

Матросов она тоже ни о чём не спрашивала. Донесут Кормчему – беда будет. Это уж как пить дать. Неспроста же он, видать, этого бедолагу взаперти держит.

Так прошло три дня – добрая половина пути. На корабле Занозе ох, как не нравилось! Те матросы, кому она своим коником головы задурила, сидели смирненько, а всё же были и другие. Одного, особливо привязчивого, пришлось уму-разуму поучить. Как выплюнул подлец передние зубы, так и побежал к Кормчему жаловаться. Тот, правда, не рассердился, только погоготал чуток:

– Эта девка тебе не медуза бесхребетная! Скажи спасибо, что зубами отделался, мог ведь и без кишок остаться!

После того случая матросы Занозу зауважали. А может, просто бояться стали, кто их разберёт?

Словом, возвратилась бы Заноза в Стребию в целости и сохранности, если бы не вышла одна оказия. А случилось вот что.

Как-то под вечер пошла она коника попоить. Ну, и для пленника несколько сухарей прихватила. Спустилась в трюм – светло, все фонари горят. Стало быть, засветил кто-то.

Сперва Заноза коника напоила-приласкала, а как натешилась – пошла к здоровенному ящику. Постучала, сунула в дырку сухарь. Внутри зашевелились, захрумкали. Ну, и ладненько.

Тут кто-то Занозе руку на плечо положил. Она и оглянулась. Видит: Кормчий стоит, ухмыляется.

– Добрая ты девка, – говорит. – Аж убивать жалко!

И до того Заноза растерялась, что даже испугаться забыла.

– На что тебе, – спрашивает, – меня убивать?

Кормчий подумал-подумал, нахмурился:

– Не "на что", а "за что", милая. Нешто тебя говорить не учили?

– Может, и учили, да я запамятовала.

– Ну, так уж я напомню. Слыхала, может, что в чужие дела нос совать не след?

Заноза молчит. Дела-то, видать, и впрямь скверные, раз он так злится.

– А Кормчий ей тем временем:

Знаешь, поди, кто в ящике сидит?

– Откуда ж мне знать-то?!

И ведь не соврала.

Кормчий будто бы удивился:

– Ну? Неужто не догадалась?! То-то я думаю: с чего это тебе взбрело чудищ сухарями кормить? Ты близенько-то не стой, на шаг отступи, а то мало ли?.. Всякое может быть…

Заноза, хоть и не поняла, о чём он болтает, а всё ж и впрямь от ящика отступила. Ну, как не брешет?

А Кормчий, знай себе, потешается:

– Ежели помрёшь, обидно будет. Не видать мне тогда деньжат, как своих ушей. Скверное дело, так?

Видит Заноза, всё будто бы мирно решается. Тут бы ей покивать да пообещать никому ничего не рассказывать. Нет же. Будто кто за язык тянул. Она и говорит:

– Кого ты там держишь? Что это за люди? Чем провинились?

Кормчий поганую рожу скорчил и ещё на шаг отступил, хоть и без того стоял далеко:

– Это не люди, это – нелюди. Про змееруких слыхала?

Смотрит Заноза на ящик, ушам не верит. Вот, стало быть, чей это чёрный глаз! Вот чья ступня коричневая! И до того ей мерзко сделалось, она и давай орать:

– Ты на что их на борт взял, дурень?!

Кормчий на неё странно так посмотрел, с прищуром:

– Продам. За такую диковинку денег дадут немерено!

– Сколько ж их там?

– Четверо. Пятый сбежал, собачий сын!

Тут Заноза так разозлилась, что внутри всё закипело-забулькало. Орёт:

– Такие диковинки целый город переубивали! А скольких ещё убьют, коли волю дать?!

Кормчий плечами пожал и говорит сухо так:

– Иди к себе. После поговорим.

А Занозе уж не угомониться:

– Погоди! Дойдём в Миравию – сдам тебя гвардейцам с потрохами!

Кормчий молчит, только смотрит колко, будто иголками тыкает.

Заноза и пошла, только на душе с того времени шибко беспокойно сделалось. Ходила она теперь по кораблю, точно прокажённая. И вроде никто не бранит, никто не трогает, а только косятся все странненько, будто замышляют что-то.

А хуже всего то, что вход в трюм ей с той поры был заказан. Только и сумела Заноза, что упросить матроса рябого поить вместо неё коника. Сказала:

– Как приплывём в Миравию, хозяйка его тебе золота отсыплет, в мошне не унесёшь!

Матрос морду скривил:

– В Миравию? Ну-ну.

И пошёл куда-то, больше ни словечка не сказав.

Гостья из прошлого

За время, проведённое в башне, Аграт успел привыкнуть ко всем её странностям. Дни здесь начинались куда позже и кончались куда раньше обычного, и это несмотря на то, что подъём и отбой трубили строго в положенный час. Время теперь сжималось и разжималось, когда ему вздумается, и никого больше не волновало его течение. Отныне год равнялся луне, луна – часу, час – мгновению. Все ждали развязки и, вместе с тем, всеми силами пытались её отсрочить, зная наперёд всё, что будет в конце.

Аграт знал это лучше многих. Провизии осталось, в лучшем случае, на три дня. Боеприпасы почти закончились.

Теперь, когда к стенам крепости приближался корабль или рыбацкая лодка, пушки застенчиво молчали, пытаясь скрыть своё позорное бессилие.

Слово "прорыв" всё чаще повисало в воздухе. Зегда будто бы успокоился. Он, как и прежде, диктовал Аграту приказы, как и прежде, допоздна засиживался над картой, о чём-то напряжённо размышляя. Казалось, не было в их жизни ни бегства из горящего города, ни Ривая с его чудовищным ультиматумом, ни ожидания скорой гибели.

Аграт неоднократно пытался заговорить о Зебу, но паргалион всякий раз его останавливал. Казалось, он отрёкся от сына и, если не забыл, то, по крайней мере, всячески пытается забыть о его существовании.

Дни тянулись сплошной чередой, и вскоре Аграту стало казаться, что на всём свете нет места печальнее, чем омываемая серыми морскими водами серая каменная башня. Ему хотелось вырваться на свободу, в огонь, в самое пекло, подальше от этой мучительной серости. Сам того не желая, он ежедневно, едва ли не ежечасно, вспоминал немую девушку, однажды явившуюся к нему будто бы прямо из морской пучины.

По ночам, выбравшись на берег, он подолгу смотрел на далёкие огоньки, которые теперь, как звёзды, указывали верный путь. Ему хотелось верить, что Риша где-то там, на острове, хотя в действительности она, конечно, была уже далеко.

"Что если помощь подойдёт вовремя? – подумал Аграт. – Что если мы прорвёмся?"

Эта нелепая мысль показалась ему такой упоительно-сладкой и, вместе с тем, такой болезненной, что под ложечкой засосало, будто от голода.

Аграт никогда не обманывал самого себя, никогда не лелеял пустые надежды, предпочитая смотреть в глаза самой неприглядной правде, и этот вопрос не был попыткой бегства от действительности. Ему просто хотелось немного помечтать, ведь мечты – последнее, что у него осталось.

В ту ночь Аграт выбрался на берег именно за мечтами.

Море успокоилось. И, хотя утро выдалось на удивление ясным, к вечеру облака затянули небо сплошным покрывалом. Теперь луны не было видно, и контуры предметов расплывались во мгле.

Аграт отыскал глазами камень, на котором сидела Риша, когда он принял её за русалку. Как и следовало ожидать, теперь там никого не было, и это отчего-то показалось ему возмутительно несправедливым.

В это время кто-то прошёл слева от него. Аграт никого не видел, но понял это по движению воздуха и тихому хрусту камней. Кто-то невидимый был рядом. Он чувствовал его удаляющееся дыхание и, казалось, даже слышал неровное биение сердца.

– Эй! – окликнул Аграт негромко. – Куда?!

Казалось, он сходит с ума. Впрочем, возможно, так оно и было.

Невидимка ничего не ответил, но вскоре, Аграт увидел удаляющийся контур человеческой фигуры.

– Стойте! – позвал он. – Что ещё?!..

Договорить он не успел, потому что человек вновь растворился в темноте.

В это время кто-то коснулся его плеча. Аграт резко развернулся и, схватив подошедшего, скрутил ему руки, лишая возможности двигаться. Пленник не издал ни звука, но уже в следующее мгновение Аграт осознал свою ошибку.

– Риша?! – прошептал он, ослабив хватку.

Девушка конвульсивно дёрнулась и замерла без движения. Аграт чувствовал её дыхание на своей щеке, ощущал пряный и одновременно свежий запах её волос.

– Что происходит? – ошалело спросил он, зная, что не получит ответа. – Что здесь происходит, Риша?!

– Мне нужна ваша помощь, – бархатно проговорил кто-то у него за спиной.

Выпустив, наконец, Ришины запястья, Аграт обернулся. В двух шагах от него стояла маленькая женщина. Темнота не позволяла разглядеть её черты. Аграт видел лишь, как серебрятся распущенные по плечам волосы. Женщина показалась ему старой, но её голос глубокий и текучий вовсе не напоминал унылое старушечье дребезжание.

Лишь засветив фонарь, Аграт понял, что вновь ошибся. На вид незнакомке было лет тридцать, не больше. Единственной причиной, по которой она казалась старше, были волосы дымного цвета.

– Я – Мора, – сказала сероволосая таким тоном, будто это могло объяснить её появление на острове.

Аграт молчал, беспомощно переводя взгляд с неё на Ришу и обратно. Он по-прежнему ничего не понимал, но женщине, казалось, не было до этого никакого дела.

– Помогите мне, – произнесла она. Это ничуть не напоминало просьбу. Скорее, приказ. – Я должна увидеть Зегду. Отведите меня к нему.

Её тон вкупе с растерянностью Аграта сделали своё дело. Миртеллион рассердился:

– Извольте уйти, сударыня. Не знаю, кто вы и зачем явились, но господин паргалион никого не принимает!

Это прозвучало так глупо, что при других обстоятельствах Аграт вряд ли удержался бы от смеха. Теперь, однако, смеяться не хотелось. Незваные гостьи тоже не выказали ни малейших признаков веселья.

– Отведите меня к нему! – повторила та, что называла себя Морой. – Скажите, что пришла Мора Морси. Это срочно, юноша! Упрашивая вас, я теряю время!

– Вы абсолютно правы. Не стоит терять его впустую!

Риша просительно сложила руки, но Аграт проигнорировал её трогательный жест. Он не позволит себя разжалобить! Ещё чего!

Мора кивнула, будто хотела сказать, что не осуждает его, и вдруг начала таять, буквально растворяться в воздухе. Аграт вытаращился на неё во все глаза. Если бы можно было удержать кого-то взглядом, то Мора вряд ли могла бы сдвинуться с места, но, увы, в следующий раз она материализовалась лишь возле стены. Аграту потребовалось несколько долгих мгновений, чтобы полностью осознать происходящее. Мора больше не выглядела как женщина. Теперь она предстала в образе огромной дымчато-серой собаки.

– Мидава! – запоздало догадался Аграт. – Мора Морси – мидава! Стойте! Куда?!

Мора, однако, и не думала останавливаться. Легко оттолкнув лапами неподъемную каменную глыбу, она с поразительной для столь крупного существа грацией нырнула внутрь.

– Нельзя! – крикнул Аграт, забыв об осторожности. – Стойте! Назад!

Он заметался из стороны в сторону, но, сообразив, что увещеваниями ничего не добьётся, бросился следом в надежде ухватить мидаву за длинный хвост. К несчастью для него, та оказалась чересчур проворной и легко увернулась от преследователя. Хвост хлёстко ударил его по руке. Аграт выругался, врываясь в узкий коридор следом за нарушительницей спокойствия.

Краем сознания он ощущал близость драматической развязки. Разжалование, позор, возможно, показательная казнь перед строем… Всё это было пугающе реально, но сейчас его волновало только существо, бежавшее на два шага впереди.

В кромешной темноте коридора Мора на мгновение замешкалась, и этого времени Аргату хватило, чтобы её настичь. Хвост… Хребет… Аграт изо всех сил вцепился в горячий бархатный затылок мидавы и поволочился за ней, не прекращая требовать:

– Стойте! Остановитесь немедленно! Стойте, кому говорят!

Он не рассчитывал остановить мидаву, но продолжал беспомощно барахтаться у неё на загривке, то и дело болезненно натыкаясь спиной на каменные выступы. Мора не проронила ни звука. Только тяжело дышала, пробираясь по тёмному коридору.

Аграт знал, куда она идёт. Если паргалион Зегда увидит её!.. Если он её увидит!..

Показавшийся в конце коридора свет ясно свидетельствовал о приближении конца.

– Стойте, проклятая! – проорал Аргат прямо ей в ухо, но Мора не остановилась и уже через мгновение выволокла его к массивной деревянной двери.

– Здесь, – сказала она самой себе.

– Не надо! – крикнул Аграт. – Нет! Слышите вы?!

Дверь скрипнула, и в проёме показалась огромная голова паргалиона.

– Что тут?.. – сердито начал он, но вдруг осёкся. Суровый взгляд переметнулся с Аргата на Мору. – Ты?! Как ты?..

Мидава стряхнула с шеи обессилевшего Аграта, даже не взглянув на него:

– Позволишь войти? Я не привыкла к роли скаковой лошади, но ради встречи с тобой, Зегда, часто приходится идти на жертвы.

Позади затопали, кто-то выскочил из коридора, но паргалион рявкнул:

– Разойтись! Все прочь! Ты жди здесь!

Последние слова относились к Аграту, собравшемуся было ретироваться.

– Жди здесь! – повторил Зегда, распахивая перед Морой дверь. – Если кто-то посмеет подойти, стреляй на поражение!

Так и не решив, стоит ли считать это шуткой или приказом, Аграт сполз по ледяной стене. Он старался отвлечься, чтобы не слышать голосов, доносившихся из-за двери, но Зегда и Мора говорили чересчур громко.

– Зачем ты явилась?! – в голосе паргалиона, кроме раздражения, читались и ещё какие-то незнакомые Аграту нотки.

– Ты знаешь, зачем! – её голос уже не был так сух, как прежде. Теперь в нем яростно бился едва сдерживаемый огонь. – Ты обманул меня, Зегда! Ты в очередной раз меня обманул!

– Неправда!

– Ты дал слово!

Я сдержал его!

– Ты меня предал! Снова предал! Мне казалось, что хоть в чём-то ты можешь быть искренним! Я ошибалась!

– Ты всегда ошибалась на мой счёт.

– У меня не было выбора! Я была вынуждена отдать его тебе, но ведь ты, ты, Зегда, поклялся его беречь, помнишь?

– Помню.

– Ты сказал, что никто не посмеет причинить ему вреда, пока ты дышишь! Сказал, что будешь защищать его до последней..!

К собственному неудовольствию Аграт поймал себя на том, что прислушивается. Он встал и принялся ходить из угла в угол, но иллюзорные голоса звучали будто бы прямо у него в голове. Чистейшее, неприкрытое безумие!

Мора, тем временем, продолжала:

– Я знаю, что было глупо приходить сюда! Не стану взывать к твоей совести, господин паргалион, но прошу тебя, прошу как мать: верни мне моего сына! Если ты хочешь, чтобы я умоляла, я буду умолять! Верни мне моего сына! Верни мне Зебу!

Остановившись у стены, Аграт упёрся лбом в холодный камень. Пол уходил из-под ног. В голове жарко пульсировала единственная мысль: Мора Морси – мать Зебу! Мора – мать Зебу!

– Не нужно, – сухо отозвался Зегда. – Ты и без того сказала слишком много. Знаешь, сколько сейчас бойцов в этой крепости?

Мора не отвечала, и он продолжал:

– Без малого триста. Среди них больные и тяжелораненые. Как ты думаешь, почему ни у кого из них нет матери?

– Потому что твоей треклятой армии нужно только мясо!

– Потому что мать всегда будет защищать своего сына. Защищать слепо, безумно, как это делаешь ты, Мора. Вот почему у солдат не бывает матерей.

– Ты сказал "мать", я не ослышалась? Разве отец не должен поступать так же?!

– Если ты имеешь в виду своего отца…

– Не смей говорить о нём! Ты недостоин произносить его имя!

– Он предал нас!

– Зато он не предал меня! Мозес Морси погиб, защищая своё дитя, но тебе этого не понять, Зегда! Ты никогда не любил своего сына, верно? Ты и меня никогда не любил!

– К чему этот разговор?

– Спаси моего сына! Спаси Зебу!

– У тебя один сын, Мора, но у меня их триста! Все, кто сейчас находится в крепости – мои сыновья. Я отвечаю за их жизни, потому что они никогда не знали иной семьи, кроме армии. Я уже говорил это другим и повторяю тебе: крепость не будет сдана! Я не пожертвую многими ради спасения одного!

Наступила удушающая, тяжёлая тишина, и, спустя несколько мгновений, Аграт вновь увидел Мору Морси.

– Проводите меня к выходу, юноша, – велела она, так и не обернувшись.

Заглянув ей за спину, Аграт отыскал глазами паргалиона и получил одобрительный кивок.

– Мне жаль, – сказал он, идя по длинному коридору внутри крепостной стены. Мора бесшумно двигалась следом. Тени от фонаря танцевали на серых камнях причудливые ритуальные танцы.

– Вы с ним знакомы? – вдруг спросила мидава, заставив Аграта вздрогнуть от неожиданности.

– С Зебу? Конечно. Я помню его с младенчества.

Он содрогнулся ещё раз, но теперь причина была иной. Затёршийся было образ большого беззащитного ребёнка, окружённого враждебной толпой, вновь заполыхал в сознании, и омерзительное чувство бессилия змеёй заползло в душу.

– Он похож на отца?

– Не знаю… Пожалуй.

– Хорошо.

Аграт так и не понял, что она имела в виду, но спрашивать постеснялся.

На берегу их ждала Риша. Увидев Аграта, она радостно вскинула руки, но тотчас вновь потупилась.

– Привет, – сказал он, приблизившись. – Я рад тебя видеть…хотя…хотя…

Ловкий на бумаге, Аграт запутался в словах, разом позабыв всё, что намеревался сказать. Поругать её? В очередной раз запретить приближаться к крепости? Всё это было бессмысленно. Риша больше не придёт. Никто не придёт. Узники башни теперь могут рассчитывать лишь на самих себя, хотя, сказать по правде, от них давно ничего не осталось.

Мора ушла к лодке. Вряд ли это можно было считать проявлением деликатности. Скорее всего, мидава просто спешила.

– Знаешь, я отчего-то не могу писать, – пожаловался Аграт. – Я пытаюсь, но ничего не выходит. Оказывается, писать для кого-то куда сложнее, чем писать просто так.

Риша слабо улыбнулась и вдруг вытащила из-за пазухи какой-то свёрток.

– Это мне? – удивился Аграт.

Она осторожно кивнула, будто бы наблюдая за его реакцией.

Бережно развернув грубый холст, Аграт тотчас узнал картину – его собственный портрет работы Шости Вейзеса.

– Откуда это у тебя?

Риша неопределённо махнула рукой.

– Он жив? Шости Вейзес? Ты что-нибудь знаешь?

Она покачала головой, и по выражению её глаз Аграт безошибочно определил, что этот жест не означает незнание. Шости умер.

– Он был храбрым человеким. Мы привыкли думать, что храбрыми могут быть только солдаты, но это не так.

Слова полились из Аграта бурным потоком, и вряд ли существовала плотина, способная сдержать эту реку:

– Маленькие люди… Простые люди, как Шости Вейзес, как многие, многие другие… Им нет числа. Никто не пытался сосчитать их, никто не воздвигал им памятники, никто не думал о них как о настоящей силе. Напрасно! Их сила в простоте и искренности. Они делают то, во что верят и верят в то, что по-настоящему важно! Они и есть истинные герои! Они. Не мы.

Аграт почувствовал, как наворачиваются на глаза предательские слёзы, но он не мог позволить этой девушке увидеть себя плачущим. Лучше умереть. Лучше захлебнуться собственными слезами, чем показать ей свою слабость.

Его глаза оставались сухими, хотя внутри, на самом дне отчаявшейся души, бушевал шторм. Вышедшее из берегов море топило, разбивало о скалы не успевшие причалить корабли. Мир вокруг со стоном рушился. Чёрное небо извергало потоки холодной воды, которая тотчас смешивалась с обезумевшими волнами. Всё уходило под воду, лишь его глаза по-прежнему оставались сухими.

– На этом портрете… Неужели я правда так выгляжу?

Риша кивнула.

– У меня такое злое лицо…

Она покачала головой и прижала обе руки к левой стороне груди. От этого жеста, от тёплого взгляда девушки Аграту вдруг сделалось легко и спокойно. Мир вокруг со стоном рушился, а он стоял в эпицентре землетрясения, почти не чувствуя страха.

Всё будет так, как должно быть. Даже если всё будет иначе.

– Риша! – иллюзорный голос Моры Морси звучал откуда-то издалека, точно их разделяли не жалкие десять шагов, а многие тысячи тарелов. – Уходим! Пора!

"Пропади ты пропадом! " – подумал Аграт. Вслух же сказал другое:

– Я хочу, чтобы ты его взяла. Этот портрет. Пусть побудет у тебя.

Риша растерянно улыбнулась, и он тотчас пояснил:

– Не навсегда. На время. Он будет залогом… Залогом того, что мы ещё встретимся. Ведь мы встретимся, правда?

Риша неуверенно кивнула и, спрятав портрет за пазуху, чмокнула Аграта в щёку. В это время Мора Морси вновь нетерпеливо крикнула:

– Риша! Нам пора! Время не ждёт!

Возвращаясь в крепость, Аграт готовился к большому скандалу, но Зегда встретил его с обычным спокойствием.

– Я тебя не виню, – ответил он на невысказанный вопрос. – Если Мора Морси хочет войти, нет на свете силы, способной преградить ей дорогу.

Аграт молчал. Осведомлённость тяготила его. Ему хотелось, очень хотелось, чтобы всё было не так запутано, не так мучительно тяжело.

– Помнишь паргалиона Морси? – вдруг спросил Зегда и тотчас сам ответил на свой вопрос. – Конечно, нет. Ты и не должен помнить. Неважно. Он был моим командиром. Я верил ему. Верил, как самому себе. Больше, чем самому себе, миртеллион.

Аграт кивнул. Иначе и быть не могло.

– Как-то раз – это было в ливарийскую кампанию – паргалионМорси исчез. Просто исчез, оставив нас в окружении. Нам чудом удалось прорваться к своим, но о том, что случилось с нашим командиром, мы так и не узнали. По старой армейской традиции все стали считать его мёртвым. Прошли годы. И вот однажды, во время Большой Охоты… Ты меня слушаешь, миртеллион?

Вздрогнув, Аграт легонько кивнул. Он слушал так внимательно, как только мог.

– Во время Большой Охоты я встретил паргалиона Морси. Он был жив и здоров. Ты, должно быть, думаешь, что после случившегося, я отвернулся от бывшего командира? Увы, миртеллион, свои слабости есть у каждого, и, вопреки правилам, я продолжил с ним общаться. Так я познакомился с Морой. Она и была главной причиной того, что паргалион Морси бросил Белый отряд на произвол судьбы. Мать Моры умерла, и он поспешил занять её место возле дочери. Он очень, очень её любил и потому ушёл к Вольному племени, предав армию, предав всех нас!..

Зегда надолго замолчал, а после продолжил рассказ:

– Мора хотела, чтобы я тоже остался с Вольным племенем, как когда-то её отец, но у меня был долг перед моими солдатами, перед Тарией, перед самим собой. Я решил уйти, и она расценила это как предательство. Она поклялась, что никогда не отдаст мне сына. Она и не отдала бы, если бы не…

Он вдруг поморщился, точно от боли:

– К старости становлюсь нытиком. Забудь, миртелион. Скоро ты выведешь Белый отряд из крепости. Времени не осталось, пора действовать. Слушай мой приказ и запоминай слово в слово. Завтра утром ты отправишься на переговоры. Передай Риваю моё условие…

Я не верю!

Мир треснул и теперь медленно расползался на разновеликие части. Море билось о скалы, шумело, бурлило, вздувалось, разлеталось тысячей брызг лишь затем, чтобы через мгновение вновь слиться в единую пенную массу. Накрапывал дождь.

Чёрный силуэт корабля по-прежнему виднелся вдали. Только несколько пятен света неизменно оставались на прежних местах да редкие огоньки то и дело пробегали вдоль палубы.

– Я не верю! – в тысячный раз повторила Селена.

Она и правда не верила. Не хотела и не могла верить.

Дядя Зак… За ним всегда можно было укрыться, как за скалой. Зажмурившись, спрятаться и знать наверняка, что всё обойдётся. Дядя Зак не мог так поступить.

– Он не мог! – произнесла Селена вслух, поймав себя на том, что почти кричит. – Он не мог! Я не верю!

Она затрясла головой, отчаянно вслушиваясь в собственные слова, гулко звенящие в ночи:

– Этого не может быть! Этого! Не! Может! Быть!

Всё повторялось в тысячный раз, всё вращалось по кругу, как карусель на ярмарочной площади.

Где-то далеко, в сотне тарелов от холодного безлюдного острова какие-то неведомые люди жгли свечи и пили горячий морс. Они смеялись, играли в фанты, желали друг другу спокойной ночи, а после, разойдясь по уютным спальням, падали на перины, набитые гагачьим пухом, чтобы ни разу не разомкнуть глаз до рассвета. Они были счастливы и беззаботны, ведь их мир до поры до времени оставался абсолютно целым.

Селена злилась на этих незнакомцев, точно в них заключалась причина постигшего её несчастья. Злиться на дядю Зака она отчего-то не могла.

– Как ты думаешь, что сейчас делает Витас?

Она и сама не знала, зачем спрашивает. Гараш пожал плечами:

– Должно быть, спит. Или читает.

– Или пьёт морс…

– Он не любит морс.

– Ты хорошо его знаешь…

Гараш не ответил. Поднял с земли камень и зашвырнул в воду. Чёрное море отблагодарило за подарок оглушительным ударом о скалы.

– Почему он отправил тебя сюда? – этот вопрос занимал Селену с того момента, когда она впервые увидела Гараша на краю ямы.

– Разведка. Обычное дело.

– Витас мог послать кого-то другого. Не тебя.

– Не меня? – в его голосе прозвучала лёгкая обида. – Почему?

– Это опасно!

– Я выполняю приказ. Решения принимает Витас.

– Это странно…

– Он – мой король.

– Я думала, он твой друг!

Гараш молчал. Селена была уверена в том, что он до скрипа сжимает зубы, но не могла разглядеть его лица в темноте:

– Всё изменилось, верно?

– Пожалуй

– Ты тоже.

– Тоже изменился?

– Ты какой-то странный.

– А ты?

– Я беспокоюсь…

– Непохоже…

– По-твоему, мне всё равно?!

– По-моему, это не просто беспокойство. Ты сходишь с ума.

– Да, я схожу с ума, потому что мои родители… А ещё Зебу… Что если он?.. Если его…

Слёзы подступили к горлу и, прорвав плотину, потекли по щекам, смешиваясь с редкими каплями дождя.

– Он жив, – глухо произнесли за спиной.

Селена оглянулась – Мора.

– Откуда вы знаете?!

– Чую.

– Так нельзя!

– Нельзя чуять?

– Нельзя чуять всё время.

– Я чую не всё время. Только иногда.

– Мы его спасём?

– Не знаю.

– Вы же чуете.

– Так нельзя.

– Нельзя чуять?

– Нельзя чуять будущее.

– Почему?

– Будущее непостоянно. Прошлое статично, но будущее переменчиво. Оно меняется каждое мгновение.

– Кто его меняет?

– Мы сами. Только мы.

– Значит, вы ничего не можете предвидеть?

– Кое-что могу, но в этом и кроется опасность. Почуять мало, нужно понять.

– Вы разве не понимаете?

– Немного. Я чую большую бурю.

– Бурю? Начнётся шторм?

– Возможно. Буря и красный огонь.

– Что это значит?

– Не знаю. Я уже говорила: почуять мало, нужно понять.

Сказав это, Мора Морси неспешно удалилась. Селена вздохнула, глядя на её лоснящуюся от воды шкуру. Влажные щёки неприятно защипало. Пришлось потереть их костяшками пальцев:

– Пора что-то делать! Чего мы ждём?!

– Нужен хоть какой-то план, – отозвался Гараш. Казалось, он думает совсем о другом.

– Почему ты не уехал?

– Я?

– Ты выполнил задание, верно?

– Гараш неопределённо покачал головой:

– Я должен быть здесь.

– Почему?

– Так надо.

– Кому?

– Мне.

– Вот уж не думала! А как же Витас?

– При чём тут Витас?!

– Он будет сердиться.

– Я привык.

– Стоило отправить хотя бы Ришу.

– Она не захотела уезжать.

– Ты её командир, а приказы не обсуждаются…

– Я не хочу ничего приказывать.

– Всё из-за этого А-Вэ, да?

Гараш отвернулся:

– Его имя – Аграт Велссим.

– Риша в него влюбилась.

– С чего ты взяла?

– Она не расстаётся с его портретом…

– Ты тоже не расставалась с его портретом.

– Я – другое дело!

– Конечно, другое. Если бы ты в кого-то влюбилась, я бы об этом знал.

– Ещё чего!

Селена сделала вид, что обиделась, но, не дождавшись извинений, окликнула:

– Гараш!

Он не ответил. Лишь коротко дёрнул головой, показывая, что слышит.

– Гараш! Я хочу кое о чём спросить…

– Очередной бестактный вопрос? – в его голосе промелькнула насмешка.

Вот бессовестный!

– Я никогда!.. Хотя, возможно, ты прав. Вопрос, и правда, бестактный.

– Задавай.

– Тебе кто-нибудь… нравится?

Последнее слово прилипло к нёбу, и, выталкивая его, язык сделался ватным. Селена и сама не понимала, почему спрашивать об этом так трудно. Раньше бестактные вопросы давались ей куда легче.

– Ты мне нравишься, – отшутился Гараш с неожиданной поспешностью.

– Я не о том! Тебе нравится какая-нибудь девчонка?

Гараш хмыкнул:

– Ты не похожа на парня.

– Перестань! Я говорю серьёзно, а ты…

– Хочешь узнать, ношу ли я с собой чей-то портрет? Нет, не ношу. Я ни в кого не влюблён, если ты об этом.

– Понятно, – пробормотала Селена и вдруг отчётливо осознала: "Врёт!" Гараш врёт ей, и не заметить этого невозможно.

Ей не хотелось, чтобы он врал. Пришлось сменить тему:

– Если нам нужен хоть какой-то план, то у меня он есть: нападём на корабль, захватим Ривая… Что-то в этом роде.

– Есть и другие способы самоубийства…

– Гараш!

– Я давно за ними слежу. На корабле не меньше двадцати мидавов плюс команда. Думаешь, у нас есть шансы?

– Ни единого, если, конечно…

Безумная идея сверкнула в голове, точно магниевая вспышка:

– Древние бескарийцы говорили так: "Если не можешь одолеть врага в открытую, действуй исподтишка".

– Что ты задумала?

Казалось, Гараш заинтересован, и это придало Селене уверенности:

– Допустим, нам удастся проникнуть на корабль…

– Не думаю…

– Я сказала "допустим".

– Ладно, продолжай.

– Мы освободим Зебу…

– Ещё одно "допустим"?

– Думаешь, его держат в клетке?

– В клетке, на цепи или на воле… Какая разница?! Нас, в любом случае, схватят.

– Схватят, если мы их не остановим.

– Остановим? Но как?

Селена не ответила. Вместо этого она повернулась и побежала в сторону расщелины. Кажется, Гараш побрёл следом. Он явно решил, что она спятила. Ну, и пусть!

– Вилла! – позвала Селена. – Вилла, я хочу кое о чём спросить…

У костра обнаружилась не только её тётя. Ляхой, магистр Гастон, Казлай, Риша и даже Кот – все были здесь. Не хватало лишь Моры Морси. Интересно, куда она подевалась?

– О чём? – вяло полюбопытствовала Вилла. В свете костра её глаза казались янтарно-жёлтыми.

Селена замялась. Идея, только что казавшаяся гениальной, меркла, не успев разгореться.

– Эта ваша взрывчатка… Она… Её хватит, чтобы взорвать корабль?

Вилла неуверенно взглянула на Гастона и, дождавшись кивка, ответила:

– Пожалуй.

– Отлично! – выдохнула Селена. – Теперь вы не скажете, что моя идея дурацкая! Я знаю, что делать! Вот послушайте.

Пять пар глаз уставились на неё в ожидании. Только Кот продолжал дремать, свернувшись у огня. Ему, как обычно, не было дела до людской суеты.

– Мы взорвём корабль! – торжественно объявила Селена.

– Вместе с Зебу? – скривился подошедший Гараш. – Не то чтобы я против, но всё же…

– Мы освободим Зебу!

Магистр Гастон посмотрел на неё с обычной серьёзностью:

– Чтобы его освободить, нужно попасть на корабль…

– А чтобы попасть на корабль, – подхватила Вилла, – нужно пройти под носом у Ривая. Жаль, но из этого ничего не выйдет!

Предвидевшая такой ответ Селена ничуть не смутилась:

– Думаю, один из нас может с этим справиться.

Она выдержала эффектную паузу и продолжала, наслаждаясь завоёванным вниманием:

– Я имею в виду кого-то очень маленького и очень ловкого. Кого-то, кто может незаметно проскользнуть мимо целой толпы мидавов. Кого-то, кому не помешают ни двери, ни замки, ни стены. Кого-то…

Кот приоткрыл один глаз, после – второй, потянулся и внезапно вскочил на лапы:

– Ты ведь не обо мне, правда?!

Значит, не спал, а притворялся. Всё как обычно.

– Тебя?! – изобразила удивление Селена. – Что ты?! И в мыслях не было! Хотя постой! Кажется, ты подходишь лучше других…

– Я?!

– Конечно. Ты маленький, ловкий и неприметный, а, значит, сможешь пробраться на корабль и освободить Зебу.

– Я?!

– Ты.

– На корабль?!

– Ну, да.

Шерсть на загривке Кота затопорщилась. Глаза хищно заблестели.

– Знаешь ли ты, что такое корабль, девочка?!

Селена поджала губы. Пусть ерепенится, сколько угодно.

– Корабль – это вода! – взвыл тем временем Кот. – Много-много воды! А ты ещё хочешь его взорвать! Много-много воды и много-много огня! Кто-нибудь знает, почему мне не хочется там оказаться?

– Потому что ты трусишь? – подначила Селена.

– Потому что я ненавижу воду! И я не-на-ви-жу огонь!

– То есть боишься?

– То есть боюсь. И не смей меня осуждать!

– Я тебя не осуждаю, но ведь Зебу… Он – твой друг.

– Собака коту не друг!

Мэтр Казлай покачал головой:

– Ты и сам знаешь, что это неправда.

– Знаю! – неожиданно заявил Кот. – И что с того? Я готов быть лжецом и трусом, но только живым! Превратиться в обугленную тушку, которую волны выкинут на берег где-нибудь возле порта, я не готов!

– Ты прав, – легко согласился мэтр Казлай. – Не стоит рисковать. Если Зебу погибнет, в этом не будет твоей вины. Ты всегда можешь его забыть. Выбросить из головы ваши дурацкие игры и пустые препирательства. Никогда больше не вспоминать о том, как обманул его, пообещав научить искусству пускания молний. Ты ведь его обманул, Кот?

– Это была игра…

– Возможно. Но Зебу тебе верил…

Кот не ответил. В его огромных зрачках танцевало пламя. Дождь разошёлся, и теперь косые струи проникали в расщелину, угрожая залить костёр.

– Если я туда пойду, – вымолвил, наконец, Кот, – то могу и не вернуться. Мы оба можем не вернуться.

Мэтр Казлай едва заметно дёрнул верхней губой. Должно быть, это означало улыбку:

– Вы оба можете вернуться, Кот! Думай так, и никак иначе! Мы будем рядом. Я сам отвезу тебя и закреплю взрывчатку под днищем.

– А я?! – возмутилась Селена. – Это была моя идея!

– Идея хорошая, – одобрил магистр Гастон, – но будет лучше, если это сделаем мы.

– Позвольте нам, – вмешался Гараш. – Они уже видели меня и Ришу. Если нас поймают, то ни в чём не заподозрят. Для них мы рыбаки с острова.

– Меня они тоже видели! – вставила Селена. – Я иду с вами.

– Нет! – отрезал Гараш. – Девчонкам там не место!

– Риша тоже девчонка!

– Риша – гвардеец его Величества!

– "Его Величества!" – передразнила Селена. – Скоро ты начнёшь кланяться ему в ноги!

– Перестаньте! – велел магистр Гастон. – Сейчас не время для пустых ссор. Я принял решение. Гараш, Риша и Казлай отвезут Кота. Мы с Виллой будем прикрывать их на второй лодке.

В расщелину протиснулась Мора Морси. Её спина блестела от воды, с шеи падали тяжёлые капли.

– Вы должны взять меня, – сказала она, отряхиваясь. – Там мой сын.

Селена успела привыкнуть к её странной манере говорить. Никаких просьб. Никаких сомнений. "Вы должны". Должны, и точка.

Магистр Гастон прищурился и неожиданно сказал:

– Вы правы. На подготовку нам потребуется не меньше суток. Если завтра к ночи не начнётся шторм, будем действовать по плану.

Красный огонь

Аграту мучительно хотелось чувствовать хоть что-нибудь. Злость. Обиду. Ненависть. Ненависть подошла бы лучше всего, но никакой ненависти не было. Не было ничего. Только опустошённость.

На плацу выстроился весь отряд, за исключением больных и раненых. Аграт отдал последние распоряжения. Все, кто может сражаться, выйдут на ладьях, чтобы принять бой. Остальные останутся в крепости в ожидании своей участи. Если Бело-Рыжему отряду удастся прорвать окружение, за ними обязательно вернутся. Если нет…

– Господин паргалион!

Аграт обернулся не сразу. К новому обращению он ещё не привык.

– Господин паргалион!

Сестричка Кора торопливо шла к нему, кутаясь в старую, побитую молью шаль:

– Хорошо, что я вас нашла!

– Что вам, угодно, сударыня?

Девушка будто бы смутилась:

– Я лишь хотела вас поздравить…

– Вы ошиблись. Я не принимаю поздравлений.

– Пусть так. Вы смелый человек и заслужили это.

– Это не награда.

Она вздохнула и тотчас выдала себя с головой:

– Покидать крепость – безумие!

– Не большее, чем оставаться в ней!

Кора передёрнула плечами и вдруг схватила его за руку:

– Вы не должны уходить! Вы погубите свой отряд и себя самого!

Аграт мягко высвободился:

– Не сочтите за грубость, но у меня мало времени.

– Конечно. Я понимаю.

Кора снова вздохнула и достала из складок одежды пузырёк тёмного стекла.

– Что это? – удивился Аграт.

– Вам нужно восстановить силы.

– Я здоров, сударыня.

– Неважно. Выпейте.

– Что это?

– Эликсир доктора Ховела.

– Никогда о таком не слышал.

– В основе препарата – экстракт пустынного грашника. Он обладает мощным регенерирующим свойством. Кроме того, восстанавливает нервную систему.

– В таком случае, дайте его тем, кто сейчас в лазарете. Им это нужнее, чем мне.

– Кора затрясла головой:

– Не отказывайтесь, господин паргалион! Вы нужны своему отряду, а вам нужно отменное здоровье. Выпейте, прошу вас!

Аграт взял у неё из рук склянку, зубами вытащил пробку и сделал глоток. Вкус у волшебного эликсира был неприятный, с лёгкой горчинкой.

– Пейте всё, – велела Кора, когда он остановился. – Всё, до последней капли!

Над Башней Мертвеца по-прежнему трепетало лиловое знамя. Паргалион Зегда велел не снимать его до конца.

Аграт то и дело мысленно возвращался к проклятому вечеру. Казалось, с тех пор прошли годы, хотя, в действительности, не минуло и суток.

На закате Зегда сложил с себя полномочия командующего Белым отрядом и произвёл Аграта в чин паргалиона.

– Отныне это ваш командир, – сказал он перед строем.

– Человек не может нами командовать! – возразил кто-то.

Его поддержали другие:

– Он не мидав!

– Не примем человека!

– Мидава в командиры!

– Молчать! – рявкнул Зегда, и чайки, собравшиеся было пообедать на крепостной стене, сорвались с места, испуганно хлопая крыльями. – Если вы знаете кого-то более достойного, чем Аграт Велссим, назовите его или не тявкайте, как цепные собаки!

Отряд безмолвствовал. Потупив глаза и прижав уши, бойцы выражали готовность впервые в истории подчиниться человеку.

– Аграт не родился мидавом, – сказал Зегда, наблюдая за ними. – Он не родился мидавом, но он мидав. Такой же, как вы или я. В его груди бьётся сердце мидава. Большое, отважное сердце, полное любви к Тарии. Вот почему я хочу, чтобы именно Аграт повёл вас в последний бой. В бой, который принесёт бессмертие Белому отряду!

Аграт знал, что это значит. О Бело-Рыжем отряде сложат легенды, стихи и песни. В них он будет жить вечно. Жить в другом, более приземлённом, смысле ему осталось недолго.

Утром, едва рассвело, Зегда попросил отвезти его на корабль.

– Я вызвал Ривая на поединок, – сказал он, когда ладья проходила по каналу под железной решёткой – Отказаться – значит, покрыть себя позором. Ривай этого не потерпит. Если я одержу победу, он вернёт мне сына.

– Но что, если… – потупился Аграт.

– Если победит он? Не смущайся, такое может случиться. Ривай молод и силён, а я… Что ж, его желание нам известно.

– Он потребует, чтобы вы сдали крепость, а подчиниться воле победителя – дело чести!

– Если я дам слово, то сдержу его.

Аграт наконец начал понимать, что к чему:

– Вы прикажете остаткам Белого отряда сдаться?

– Верно.

– Но они не подчинятся, потому что…

– Потому что я больше не их командир.

– Но что помешает Риваю нарушить слово?

– Ничего, паргалион. Такой поворот возможен и даже вероятен. Если это случится, мою войну можно считать проигранной, но у вас, по крайней мере, будет время, чтобы высадится на берег и попытаться прорвать окружение. Без Ривая они неспособны принимать верные решения, а Ривай будет слишком занят.

– Но как же?..

– Не думай об этом. Старик Морси был не так уж неправ. Он воспитал меня, а я – тебя. Помнишь наш девиз?

– "Всегда на лапах!"

– Точно. Всегда держись на лапах, сынок, даже если у тебя всего лишь ноги! Не вздумай падать, слышишь?! Никогда!

– Никогда!

– Молодец! Помнишь, как ты звал меня в детстве?

– Дядя Зак…

– Ты обнимал меня за шею своими ручонками…

– Вы специально наклоняли голову. Сам я никогда не мог дотянуться.

– Теперь можешь.

– Теперь могу.

– Так обними меня, сынок! И помни: "Всегда на лапах!"

– Всегда на лапах!

Аграт обнял Зегду на прощание. В носу щипало. Впервые за долгие годы он снова чувствовал себя маленьким, потерянным мальчиком.

Это было только утром, но будто бы вечность минула. Скоро Аграту предстоит вести Белый отряд в последний бой. Скоро свершится неизбежное!

– Как вы себя чувствуете? – голос Коры вернул его к реальности, выдернув из глубин воспоминаний.

– Хорошо, благодарю… – начал было Аграт, но вдруг ощутил лёгкий приступ тошноты.

– Вам нездоровится? – заволновалась девушка. – Я принесу воды.

– Не беспокойтесь…

Тошнота сделалась сильнее. По спине побежали мурашки.

– Я в порядке, сударыня! Возвращайтесь к больным.

– Я вас не оставлю!

– Возвращайтесь в лазарет! Это приказ!

Его вдруг зазнобило. Рот наполнился кислой слюной. Холодный пот выступил вдоль позвоночника.

Аграт зашёл за угол, привалился к стене, и его вырвало.

– Вам нужно в лазарет! – оказывается, сестра Кора всё это время наблюдала за ним.

– Уйдите!

Он едва мог говорить, во рту было кисло.

– Я вас отведу!

– Мне не нужна помощь!

– Она вам необходима! Доктор осмотрит вас.

– Мы отплываем сейчас же!

– Вы не сможете!

– Смогу!

Аграту стало трудно дышать. Кора приблизилась, встала рядом и долго изучала его лицо. После несколько раз бережно коснулась его губ краешком шали, вздохнула и потянулась навстречу. Аграт отстранился, не глядя на неё:

– Кто вас послал?

Девушка непонимающе взмахнула ресницами:

– О чём вы говорите?

– По чьему приказу вы меня отравили?

Она побледнела:

– Как вы могли такое подумать?!

– Что было в той склянке? Яд?

– Нет! Вовсе нет!

– Не лгите!

– Я лишь хотела, чтобы вы остались?

– И потому дали мне… Что вы мне дали?!

Кора беззвучно зарыдала:

– Я не знаю! Доктор даёт это снадобье, когда нужно вызвать рвоту.

– Зачем вы это сделали?!

– Я хотела… Хотела, чтобы вы остались. Я… Я люблю вас!

Аграт содрогнулся. Новый приступ рвоты заставил его согнуться пополам.

– Пойдёмте в лазарет! – умоляюще прошептала Кора. – Я всё исправлю! Простите меня! Я так боялась за вас! Я ужасно боялась!

Аграт выпрямился и обтёр губы краешком рукава:

– Вы любите только себя, сударыня, но я не держу зла. Да светят вам обе луны! Прощайте!

На корабле Аграту стало совсем скверно. Желудок то и дело сводило тупой болью, озноб сменялся жаром, тошнота волнами подкатывала к горлу. Оставалось надеяться, что бойцы не заметят перемены, случившейся с их командиром.

– Подойди сюда! – велел Аграт пробегавшему мимо стакию2. – Назови своё имя!

Стакий вытянулся в струну:

– Фирцис Лоршин, господин паргалион!

– Хорошо.

Аграт сунул руку за пазуху и вытащил свёрнутый листок:

– У меня скверный почерк, Фирцис, но постарайся разобрать. Сейчас ты будешь читать это перед строем.

Потрясённый выпавшей ему честью, стакий раздулся от гордости, и, когда Аграт подал условный знак, начал читать, громко выкрикивая слова:

– Братья! Эта ночь может стать для нас последней, но ни капли сомнений не будет в наших сердцах! Нас вынудили стать подпольщиками на собственном поле! Нас заставили бежать с родины, в то время как узурпатор и его прихлебатели празднуют победу!

Стакий сглотнул, замешкался, но Аграт кивком головы велел ему продолжать.

– Настало время дать им отпор! Мы – законная армия Тарии! Они – жалкая горстка повстанцев, временно захвативших нашу столицу! От имени командования тарийской армией… – юноша покосился на Аграта и тот снова кивнул. – От имени командования тарийской армией объявляю Рати Ривая и его сторонников преступниками!

Покачиваясь Аграт отошёл в сторону и перегнулся через борт.

– Морская болезнь, – соврал он подошедшему Хомаку.

Откуда-то с моря послышались выстрелы. Несколько красных огней на мгновение озарили горизонт.

– Нас заметили, – хмыкнул Хомак. – Сообщают тем, на берегу, что мы идём к ним.

– Пускай! – отозвался Аграт. – Тарийские солдаты не станут подкрадываться, как разбойники!

– Сейчас будет жарко!

– Нам не помешает согреться. В этой проклятой башне было так холодно!

Он сел прямо на палубу. В голове шумело.

– Тебе плохо? – забеспокоился Хомак.

Аграт прикрыл глаза:

– Мне давно не было так хорошо!

Перед ним, будто в тумане, появилось улыбающееся лицо Риши.

– Мне очень, очень хорошо, – сказал ей Аграт и тоже улыбнулся.

Скажи…

– Хорошая ты девка, – хмыкнул Ляхой, да пороть тебя некому!

Он навалился на вёсла, и лодка вновь заскользила по чёрной воде, легко покачиваясь на волнах.

– Вызвался помочь – так не груби! – огрызнулась Селена.

– Никуда я не вызывался!

– Ещё как вызвался!

– Делать мне больше нечего! Сидели бы на острове…

Вот болван!

– Не могу я сидеть, понимаешь?

– Понимаю. Как не понять?! Это оттого, что шило у тебя в одном месте!

– Это оттого, что я хочу помочь!

– Обошлись бы без помогальщиков!

– Нет, не обошлись бы! У них боеприпасы кончаются, помнишь?

– Может и кончаются…

– Не "может", а точно кончаются. Мне Риша сказала.

– Значит, мы теперь ихние оружейщики?

Селена только вздохнула. О чём говорить с человеком, который даже простые слова запомнить не может?!

– Только имей в виду: я на берег не полезу! – сердито засопел Ляхой. – Мне в эту свару вмешиваться неохота!

– Никто и не просит. Видишь те ладьи?

– Может вижу, а может и нет.

– Значит, видишь. Сейчас подойдём и передадим им …

Лодку они с Ляхоем загрузили под завязку. Теперь дяде Заку будет, чем ответить тем, кто ждёт на берегу.

Когда они приблизились, кто-то крикнул:

– Справа по борту!

– Позовите паргалиона Зегду! – ответила Селена. – Мы – друзья!

– Не стрелять! – приказал молодой звонкий голос.

– Это ловушка! – огрызнулся кто-то.

– Не стрелять! – повторил первый. – Спустить им лестницу!

– На суше командовать будете, господин паргалион! Здесь я командир!

– Ладно. Тогда я сам!

– Ух, бедовая голова! Ну, валяйте, коли жить надоело!

– Позовите паргалиона Зегду! – снова попросила Селена. – Скажите ему, что здесь дочь Никласа Карига.

Вместо ответа рядом с её плечом свесилась лестница. На палубе закопошились, и какой-то человек стал спускаться вниз. Свет от фонаря, привязанного к его поясу, падал на озабоченное лицо Ляхоя, придавая ему зловещее выражение.

– Осторожно, господин! – крикнула Селена, покосившись на боеприпасы.

Ляхою она сказала, что это безопасно, хотя в сущности не имела ни малейшего понятия о том, может ли лодка взлететь на воздух, к примеру, от удара.

Незнакомец понял её по-своему:

– Не беспокойтесь, я сейчас!

Повиснув на перекладине, он нащупал ногой борт лодки, отчего та опасно накренилась.

– Осторожно! – повторила Селена. – Ступайте вниз. Правее… Ещё чуть-чуть…

Человек покачнулся и, наконец, шлёпнулся рядом с ней прямо на ящик с длинностволами.

Селена зажмурилась, но тут же вздохнула с облегчением: длинностволы лежали на прежнем месте и, кажется, стрелять не собирались.

– Ух, ты! – пробормотал незнакомец, осматриваясь.

Селена его узнала:

– Вы – Аграт, верно? Миртеллион Велссим?

Молодой человек неопределённо кивнул:

– Вроде того. А кто вы, хотелось бы знать?

– Я – Селена Кариг, а это… – она уставилась на Ляхоя, решая, как его отрекомендовать, но так и не придумала подходящего названия. – Это мой друг.

В жизни знаменитый А-Вэ выглядел не так, как на портрете. Лицо у него было вовсе не злое, скорее, усталое и серьёзное. Небольшой острый подбородок, гладкие щёки, глубокая морщина между бровей… Сколько ему лет? Рума Вейзес, говорила, что не больше двадцати пяти. Странно…

– Мы привезли вам боеприпасы, – сказала Селена, чтобы поддержать разговор.

– Это, пожалуй, кстати, – улыбнулся одними губами Аграт. Взгляд его при этом оставался серьёзным и сосредоточенным.

– Можно повидать дядю Зака? Паргалиона Зегду? Он здесь? На корабле?

Молодой человек покачал головой и, внезапно изменившись в лице, перегнулся через борт. Его тошнило.

– Вам плохо? – испугалась Селена.

Аграт утёрся рукавом:

– Гораздо лучше, чем в проклятой крепости!

Он снова улыбнулся, на этот раз почти весело, и вдруг спросил:

– Ты знаешь Ришу, верно?

– Риша – моя подруга.

– Сможешь передать ей кое-что?

– Конечно!

– Хорошо. Скажи ей… Скажи, что я её люблю. Скажешь?

Он казался растерянным.

– Ты сам скажешь.

– Может быть. Но ты всё равно пообещай.

Теперь он смотрел с тоской. Тяжёлый, болезненный взгляд обшаривал темноту, будто пытаясь хоть за что-нибудь ухватиться.

– Обещаю, – выдохнула Селена. – А ты… Ты пообещай, что мне ничего не придётся говорить!

Он скривился, будто от боли. Вздохнул, поднёс руку к горлу.

– Я буду стараться. Обещаю!

После того, как боеприпасы подняли на корабль, Селена и Ляхой отправились в обратный путь. Разбойник ворчал не переставая а, когда Селена предложила подойти к галеону, и вовсе разразился площадной бранью.

– Хочешь помереть – дело твоё, – заявил он, – а меня не впутывай! Мне ещё жить да жить!

– Мои родители пропали! – всхлипнула Селена.

Только сейчас боль потери добралась, наконец, до самого её существа. Сделалось страшно, горько и очень одиноко. Так одиноко, как не было ещё никогда.

– Найдутся! – отозвался Ляхой.

– Ты так говоришь, будто они поехали в гости и задержались до вечера! – разозлилась Селена. – Идёт война! Война, понимаешь?!

– Я-то понимаю, а ты… Не лезь не в своё дело – вот мой совет!

– Тоже советчик нашёлся!

– Ты старшим-то не груби!

– А ты оставь свои советы…

Договорить она не успела, потому что с берега раздался выстрел. Ляхой метнулся вперёд, схватил Селену за макушку и, не дав опомниться, пригнул голову к коленям.

Выстрел повторился. Потом ещё раз.

– Заметили, медвежьи потроха! – шепнул Ляхой.

После добавил:

– Сиди тихо! Башки не поднимай! Будем отходить!

Акапумайра!

Вблизи корабль выглядел ещё величественнее. Полированные борта поблёскивали в тусклом свете. Где-то вверху трепетали на ветру косые паруса. Несмотря на то, что здесь, вдали от берега, волны были гораздо ниже, лодку всё равно раскачивало из стороны в сторону, и от этого Коту делалось не по себе.

– Какая махина! – прошептал Гараш. – С острова он казался меньше.

– Это новый флагман, – отозвался мэтр Казлай. – Тарийский флот становится сильнее!

– Становился.

– Надеюсь, что так. Ты всё запомнил, Кот?

– Запомнил ли я? Кажется, да.

– Повтори!

– Когда мы будем готовы прыгать, я должен выкрикнуть пароль.

– Прекрасно! Назови его!

– Абракадабра.

– Неверно!

– Азалия!

– Соберись, Кот!

– Я забыл!

– Нужно придумать другой пароль, – вмешался Гараш.

– Ни в коем случае! – возразил мэтр Казлай. – Запомни, Кот: акапумайра!

– Какое странное слово! Что оно означает?

– В том-то и дело, что ничего.

– Зачем нужно слово, которое ничего не означает?

– Если оно бессмысленно, значит, ты не произнесёшь его случайно.

"Я и специально-то не произнесу", – язвительно подумал Кот. Проклятое слово никак не желало запоминаться.

Мэтр Казлай будто прочитал его мысли:

– Повтори: акапумайра!

– Акапумайра!

– Ещё раз:

– Я всё запомнил.

– Повтори!

– Апаку… акаку… акапумайра!

– Молодец! Как только ты произнесёшь это слово, я подожгу фитиль.

Кот поёжился. По сторонам он старался не смотреть, но это не мешало ему слышать отвратительный плеск воды, бьющейся о борт лодки.

– Пора, – сказал мэтр Казлай. – Ты помнишь, что нужно делать?

– Помню, – обречённо ответил Кот.

Его задача выглядела не слишком сложной: вскарабкаться по канату, пробежать по палубе и отыскать Зебу, постаравшись не попасться никому на глаза. О том, что случится после, Кот старался не думать.

Благодаря цепким когтям, первую часть задания он выполнил успешно. Кот легко спрыгнул на палубу, но лапы внезапно разъехались, и ему пришлось сгруппироваться, чтобы не упасть. "Будь я собакой, размозжил бы голову", – самодовольно подумал он и тотчас услышал голоса.

– Я принимаю твои условия, – сказал первый, тяжёлый и резкий. – Если ты победишь, то получишь своего щенка…

–…и свободу для всего отряда, – закончил за него другой, низкий и глубокий, с заметной хрипотцой. – Скажи это при свидетелях!

– Пусть так, но если победа будет за мной, ты прикажешь сдать крепость!

– Слово мидава!

Притаившись за какой-то деревянной штуковиной, Кот осторожно заглянул за угол и невольно ощетинился. В ярком свете масляных фонарей всё было видно, как днём. Не меньше двадцати мидавов столпились на палубе полукругом. В центре, друг против друга, стояли двое. Первый был ему знаком. Тот самый Ривай, которого Кот так славно проучил в ущелье.

Вторым оказался крупный бело-рыжий мидав. Увидев его, Кот сперва испугался. Всё оттого, что и строением, и расположением пятен на шкуре он напоминал Зебу. "Паргалион Зегда" – догадался Кот, опомнившись.

– Это мне по душе! – отозвался тем временем Ривай. – Я дам тебе фору, Зегда.

– Мне не нужны подачки!

– Я молод и силён. Твои шансы невелики!

– Пусть я не молод, но и не так слаб, как ты думаешь, Ривай! Сразимся как мидавы, и пусть судьба решит исход битвы!

– Что ж, тогда начнём!

Не успел он договорить, как все мидавы заухали, притопывая лапами. По палубе пошла вибрация. "Варварские традиции" – подумал Кот. Подумать ещё о чём-либо столь же сентенциальном он не успел, потому что Ривай вдруг прыгнул на Зегду. Тот увернулся с юношеской прытью, и потерявший равновесие противник ударился головой о мачту.

Дождавшись, когда он встанет на лапы, Зегда атаковал. Ривай увернулся и вцепился ему в загривок. На палубу брызнула кровь.

Кот поморщился. Его нервировало сборище мидавов поблизости.

Зебу! Нужно его найти и убираться подальше!

Кот побежал вдоль борта, стараясь держаться в тени. Он хотел спуститься на нижнюю палубу, а оттуда – в трюм.

Мэтр Казлай сказал, что Зебу наверняка держат где-то там, и Кот не стал спорить. Он понятия не имел о том, что такое "трюм", а потому решил просто спускаться вниз до тех пор, пока это будет возможно.

Сначала ему сопутствовала удача. Правда, пришлось дважды прятаться от матросов, но это ерунда. Главное, что, соскользнув по очередной лестнице Кот действительно оказался внизу.

Мэтр Казлай говорил, что в трюме очень тесно, но Коту так не показалось. Возможно, дело было в его размерах. В конце концов, корабль строился для людей и мидавов, а не для таких маленьких существ, как он.

Кот огляделся: бочки, канаты, новенькая пушка в углу. Ничего особенного. Света было совсем мало, но с его изумительным ночным зрением большего и не требовалось.

Какие-то матросы прошли мимо, громко переругиваясь. Они тащили мешок, и, когда один зацепился за опору мачты, а второй назвал его криворукой морской свиньёй, оба разразились громогласным хохотом.

Кот побежал дальше, но тотчас увидел перед собой чьи-то ноги. Увернуться он не успел.

– Ишь, какой прыткий! – рявкнул здоровенный матрос, сгребая Кота в охапку. – Что-то я тебя раньше не видал!

– Мяяяу! – жалобно пискнул Кот.

Ударить матроса молнией он не решился. Поднимется шум, и всё пропало!

Матрос раздражённо затряс Кота в воздухе:

– Я-те покажу "мяу"! Ты тут на кой?! Крыс ловить! Вот и лови, дармоед бесстыжий! Гляди, какое брюхо отъел! Небось, на камбузе подъедался, а?! Ну-ка марш в трюм, тебя там давно заждались!

Сказав это, он поволок Кота вниз, швырнул со ступенек и убрался восвояси.

Вот, значит, как! То, что Кот по недомыслию принял за трюм, было нижней палубой. Теперь же он оказался в настоящем трюме. Балки здесь лежали так низко, что среднерослый человек вряд ли смог бы пройти, не наклонившись. С одной стороны помещались бочки. Одна на другой. Всего штук тридцать, а может и больше. Кот не стал считать.

С другой были навалены мешки. Для чего им столько? Подождав, когда матрос уйдёт подальше, Кот осторожно позвал:

– Зебу! Ты здесь?

Где-то в углу завозились, и он разглядел прутья решётки, за которыми мелькала бело-рыжая шкура. Зебу поднялся и затряс головой, слепо вглядываясь в темноту. Без света он, бедняга, видел неважно. Почти так же плохо, как люди.

– Зебу! – окликнул Кот увереннее.

В два прыжка он достиг решётки и подскочил, вцепившись в щеколду.

– Кот! – отозвался Зебу. – Это ты?

– Кому же ещё здесь быть, друг мой собака?! Сейчас я тебя выпущу!

– Клетка заперта!

– Для тебя – возможно, но мне доводилось открывать и не такие замки.

Следовало быть серьёзнее, но Кот не мог удержаться от соблазна. В действительности щеколда легко открывалась снаружи. Стоит только подцепить…

– Толкай!

Кот потянул, Зебу упёрся лбом в металлические прутья, петли скрипнули, и решётка поддалась.

– Как ты меня нашёл? – Зебу беспомощно шарил в темноте, и, чтобы облегчить ему задачу, Кот сам занял привычное место на мидавьей холке.

– Вперёд, друг мой собака! Для расспросов сейчас не время!

Яркая вспышка света ударила Коту в затылок, и чья-то тень нависла над ним.

– Куда?! – человек выронил фонарь, грубо схватив Кота за бока. – Сбежать надумали?!

Кот в ужасе обернулся. У него за спиной злорадно щерился тот самый матрос, что зашвырнул его в трюм.

– Я вам покажу! – закричал он, обдав Кота отвратительным луковым запахом. – Ишь чего удумали поганцы!

Продолжая удерживать Кота одной рукой, он освободил вторую, чтобы схватить Зебу, и в этом заключалась его главная ошибка. Кот вывернулся, привстал на задние лапы и, вытянув передние, выпустил разряд. Вышло даже лучше, чем он предполагал. Коротко дёрнувшись, матрос упал без сознания.

– Ты его убил! – опешил Зебу.

Кот встряхнул головой:

– Вовсе нет. Он вот-вот оклемается, и будет лучше, если к тому времени нас тут не окажется! Бежим!

Вытащить мидава наверх оказалось сложнее, чем он предполагал. Зебу не мог преодолеть расстояние до верхней палубы в своём обычном виде. Будь он чёрным или, на худой конец, тёмным, его могли бы принять за своего, но ярко-рыжие пятна на белой шкуре неизбежно привлекали внимание. Зебу предложил создать иллюзию, и Кот решил, что это будет кстати.

Когда они сталкивались с матросами, те смотрели без особого любопытства. Должно быть, принимали незнакомого мальчика за нового юнгу.

Лишь однажды Зебу остановил худой бородатый человек в жилете поверх льняной блузы.

– Кто такой? – спросил он, разглядывая мальчика.

Зебу отвернулся, пряча лицо.

– Новый юнга, – ответил за него Кот.

– Как звать? – не унимался моряк.

– Колан, ваша милость.

– И почему ты шляешься без дела, Колан? – продолжил допрос мужчина.

– Господин боцман велел явиться к нему, – выдал Кот и сам испугался.

В корабельной иерархии он был не силён. Что, если этот тип и есть боцман? Тогда пощады не жди!

– Если тебя зовёт сам боцман, ты должен бежать со всех ног, а не ползать, как больная черепаха!

– Виноват, ваша милость, – промямлил Кот, подражая тону ребёнка, – я заблудился…

– Чтоб тебя акулы сожрали! – притворно рассердился бородач. – Гляди да запоминай. Пойдёшь прямо, после налево, за мачтой наверх. Усёк?

Зебу поклонился, и Кот сказал:

– Усёк, ваша милость. Премного благодарствую!

Бородатый кивнул в сторону Кота:

– Что за животина?

– Мяяяяу, – ответил тот и даже потёрся о дядькин сапог для отвода глаз.

– Здоровенный-то! В порту что ли прибился?

– Как есть, ваша милость, – прогундосил Кот. – Сам пришёл. Таскается за мной, как собачонка.

– Боцман котов не любит. Так что смотри мне!

– Не извольте беспокоиться, ваша милость! – пискнул Кот и легонько царапнул Зебу за иллюзорную ногу в надежде, зацепить настоящую лапу.

Поняв, что от него требуется, мидав быстро раскланялся, и уже в скором времени беглецы выбрались на верхнюю палубу.

– Скажи, когда будешь готов прыгать, – наставлял Кот

Стараясь держаться в тени, они и Зебу пробирались к тому месту, под которым должна была находиться лодка.

– Я боюсь, – сдавленно прошипел мидав.

– Чего ещё ждать от собаки?!

– Прекрати!

– И не подумаю! Я спас твою шкуру не для того, чтобы нас обоих схватили! Тебе придётся прыгать!

Кажется, Зебу хотел что-то ответить, но не успел.

– Ты проиграл Зегда! – взревели где-то неподалёку. – Теперь крепость моя!

Свет резанул глаза, и Кот увидел Ривая. Он стоял над противником, обнажив клыки. С языка капала слюна. В чёрных глазах отражался свет фонарей.

– Сначала возьми! – огрызнулся поверженный Зегда.

На его шкуре алели пятна. Из разорванного уха сочилась кровь.

На палубу выскочил давешний матрос.

– Щенок сбежал! – истошно завопил он.

Тут-то и случилось худшее. Неизвестно, какая муха укусила Зебу, но цапнула она его, похоже, серьёзно. Не обращая внимания на отчаянное барахтанье Кота, мидав неожиданно выступил из тени:

– Отец!

Зегда поднял на него глаза, и в этом взгляде не было ровным счётом ничего. Ни жалости, ни боли, ни страха. Только зияющая чёрная пустота.

– Схватить его! – взвыл Ривай, и, словно не желая дожидаться, когда кто-нибудь выполнит приказ, сам бросился на Зебу.

– Бежим! – заорал Кот, обнаружив своё присутствие.

Он помчался в сторону кормы, повинуясь какому-то необъяснимому чувству. Зебу бежал рядом. После вырвался вперёд.

– Подожди меня! – крикнул Кот, но тотчас оттолкнулся лапами и вспрыгнул на холку мидаву:

– Беги! Живее!

Пригнувшись, как можно ниже, и даже прижав уши от напряжения, он слышал крики и пыхтение за спиной.

– Беги, Зебу! Давай! Быстрее!

Ступеньки. Когти скребут влажные доски. Наверх! Наверх!

– Сейчас будем прыгать! – выкрикнул Кот.

– Не уйдёшь!

Это Ривай. В паре прыжков от них. Проклятие! У самого борта Зебу замешкался. Остановился. Обернулся. Кот в ужасе укусил его за холку:

– Прыгай! Давай!

Зебу не двигался с места:

– Отец!

Первым, что увидел Кот, оглянувшись, была оскаленная морда Ривая в паре человеческих шагов.

– Прыгай! – завопил он, но без толку.

Зебу и не думал прыгать.

– Попались! – ощетинился Ривай.

Он оттолкнулся лапами, намереваясь прыгать, но вдруг упал.

Бело-рыжая тень придавила его, не давая подняться.

Зегда!

– Прыгай, сынок!

Зебу не шелохнулся. Точно остолбенел от ужаса.

"Сейчас помогу!" – решил Кот и закричал во всю глотку:

– Акамупайра!

Он вытянул лапы и впился мидаву в затылок, пустив несильный разряд. Вздрогнув, Зебу покачнулся, и они вместе повалились за борт.

Десятая жизнь

Ледяная вода! Брррр!

Сейчас бы ухватиться за мидавью спину!

Кот забарахтался, пытаясь подплыть к Зебу. Волны подбрасывали его, как игрушечный мячик. Где-то наверху ревели голоса. Ривай, Зегда и неизвестно кто ещё.

Вода обжигала. Кот ненавидел плавать. Он и в тёплой-то воде чувствовал себя отвратительно, а уж в холодной…

– Зебу! – позвал он. – Сюда! Сюда!

Тут-то и грянул взрыв. Ужасный, невыносимо громкий, рвущий барабанные перепонки.

Кота подбросило и понесло. Сверху посыпались щепки. Что-то тяжёлое плюхнулось рядом, едва не задев его. На какое-то время Кот целиком погрузился под воду, но вскоре снова оказался на поверхности. Море горело, шипело, вспыхивало. На чёрной воде плясали оранжевые всполохи. "Это горят обломки корабля", – понял Кот.

Кто-то истошно кричал, но слов было не разобрать. Кот огляделся, ища Зебу.

Рядом плавало огромное чёрное тело. Мидав! Кот вцепился в него когтями, давая себе возможность передохнуть, но, не так и не найдя друга, поплыл. Подальше от горящего корабля. Подальше от людей и мидавов.

Плыть было тяжело. Кот отчаянно загребал лапами, но почти не продвигался вперёд. Волны подбрасывали его, то и дело возвращая назад. Впрочем, возможно, ему это лишь казалось. Кот понятия не имел о том, как далеко смог уплыть, но не решался оглянуться.

Впервые в жизни ему было так страшно. Тяжёлый, обезоруживающий страх обрушился на него всей своей мощью. Теперь Коту казалось, что стоит на мгновение перестать грести, и волны проглотят его, а потому он барахтался изо всех сил.

Впереди качался на волнах обломок доски. Кот вскарабкался на него, будто это была спасательная шлюпка. Лучше не стало. Закоченевшие лапы дрожали. Кажется, даже хвост мелко подрагивал.

Кот отряхнулся, пытаясьвысушить шерсть, но в это время его накрыло новой волной. Перевернувшись, он вновь оказался в воде. Доска предательски уплывала.

"Сколько жизней у кошки?" – подумал Кот. Он почти не чувствовал задних лап от холода.

"У кошки девять жизней. Это всем известно. Сколько из них я уже прожил? Пять? Или шесть? Может быть, семь. А что если эта жизнь последняя, и больше ни одной не осталось?"

От таких мыслей Коту вдруг сделалось грустно. Даже страх отступил перед этой грустью, точно признавая её сакральное величие.

Кот поплыл. Теперь он грёб размеренно и плавно, ставя перед собой цель как можно дольше продержаться на поверхности и больше не надеясь добраться до берега. Вон он как далеко этот берег! Греби – не греби, всё равно не доплыть.

Девятая жизнь подходила к концу. Кот вдруг увидел себя будто со стороны. Теперь он снова казался себе крошечным чумазым котёнком из квартала Сов. Он хотел есть, как, впрочем, и всегда. Ему был нужен хоть кто-нибудь, но никого не было поблизости.

– Вот ты и попался, мерзкая тварь! – гаркнул кто-то, заставив Кота обернуться

Ривай! Вот проклятие!

Кот забарахтался сильнее, но мидав был совсем рядом. Его белые клыки сверкали над чёрной водой. Ужасное, отвратительное зрелище!

– Куда спешишь, плешивая муфта?! – выкрикнул Ривай, когда Кот поплыл изо всех сил. – В воде тебе меня не одолеть! Щёлкнешь – сам зажаришься, верно? Настал мой черёд потешаться! Сейчас перекушу тебя пополам да выплюну! А то еще заработаю несварение от такой пищи!

Кот ожидал чего угодно, только не этого. Погибнуть среди воды и огня в зубах у Ривая! Можно ли вообразить более злую иронию?

Он замолотил лапами, как бешеный, но всё без толку. Сопение мидава теперь слышалось прямо за спиной.

Выбора не было. Девятая жизнь стремительно приближалась к концу.

"Хочешь драться – давай! Зажаримся вместе!", – подумал Кот, намереваясь выпустить разряд, но тотчас ударился головой обо что-то твёрдое.

Сначала он решил, что это проклятая доска, но чьи-то руки вдруг вытащили его из воды. Кот зашипел, и звонкий женский голос успокоительно произнёс:

– Тише, тише.

После добавил:

– Стреляй, Гастон! Чего ты ждёшь?!

Где-то над ухом громыхнул выстрел. Воздух стал дымным, запахло порохом. Прекрасный аромат! Лучше, чем у жареной перепёлки!

– Попал, – сообщил магистр Гастон. – Отличное изобретение, дорогая!

Кот мелко задрожал, сам не зная, страх или холод тому причина, и Вилла укутала его плащом:

– Ты цел?

– Я… да… не знаю…

– Это шок, – пояснил Гастон. – Сейчас он придёт в себя.

– Где Зебу? – спросил кто-то.

Кот открыл глаза: Мора Морси смотрела на него испытующе. О том, что Зебу упал в воду, получив удар молнией, упоминать не хотелось.

– Мы прыгнули… Я его потерял…

– Мы найдём его! – неестественно бодро сказала Вилла. – Смотрите, вот же он!

– Скорее туда! – скомандовала Мора, и магистр Гастон тотчас навалился на вёсла.

Кот нехотя высунулся из-под плаща. Действительно, неподалёку от их лодки качалось на воде большое бело-рыжее тело.

– Только бы он был жив! – прошептала Вилла.

Кот потёрся о её руку. Он и сам думал о том же.

– Зебу! – позвала Мора. – Держись! Мы здесь!

После замерла, чуть дёрнула головой, будто прислушиваясь:

– Это не он. Не Зебу. Закари! Зак!

Отбросив вёсла, Гастон свесился за борт, пытаясь удержать мидава за холку:

– Сейчас мы тебя вытащим! Подтянись!

Иллюзорный голос Зегды зазвучал неожиданно громко:

– Я не могу. Уже нет.

– Не глупи, Зак! – потребовала Мора.

Она отчаянно цеплялась за мидава несуществующими руками.

– Держись! Выбирайся! Нам тебя не вытащить!

Зегда ухватился зубами за борт лодки и лежал на воде, не пытаясь выбраться. Между ушей у него чернела рана.

"Что происходит? – подумал Кот. – Что происходит на самом деле?"

Он почти полностью лишился сил, и был вряд ли способен испытывать какие-либо чувства, кроме смертельной усталости, но то, что случилось в следующее мгновение, заставило его встрепенуться. Будто бы из воздуха в лодке материализовался человек – плотный, широколицый мужчина с пышными усами.

– Что ты здесь делаешь?! – закричала Мора. – Вернись назад! Немедленно вернись, слышишь?!

Она выглядела испуганной. Но почему?

– Я не могу, – повторил человек.

"Это же Зегда, – вдруг догадался Кот. – А это…"

Он перевёл взгляд на дрейфовавшее возле лодки тело. Зегда и его иллюзия… Одновременно! Как это возможно?!

– Я не знаю, где Зебу! – голос Моры сорвался в жалобный скулёж. – Мы его не нашли!

– Он жив, – ответил Зегда. – Он жив и он выживет.

– А ты?!

– Я был плохим отцом, Мора.

– Ты был лучшим! Ты пошёл за ним! Ведь ты пошёл за ним, Зак?

– Он думал, что я стыжусь его. Он не знал… Я никогда не говорил ему, но знаешь… Когда он был совсем крошечным, по ночам я согревал его своим теплом и боялся пошевелиться, чтобы не задавить ненароком. Он был таким беззащитным, и я…

– Ты любил его, Зак! Ты любишь его!

– Я смотрел на него и видел тебя. Ты всегда была со мной, не зная об этом!

– А теперь ты меня бросаешь! Ты снова меня бросаешь, Зак!

– Нет! Нет! Теперь я всегда буду с тобой! Если когда-нибудь захочешь меня увидеть, просто посмотри на нашего сына. Я любил тебя, Мора! Я тебя люблю!

Он поцеловал женщину. Та протянула руку и погладила его по волосам:

– Если встретишь там моего отца…

– Если я встречу твоего отца, то скажу ему, что у него лучшая в мире дочь и лучший в мире внук. Мне тяжело говорить! Прощай, Мора!

– Прощай, Зак! Я люблю тебя!

Иллюзия рассеялась. Рядом с Морой теперь никого не было. Бело-рыжее тело медленно погружалось под воду, и через некоторое время скрылось из виду.

Вилла всхлипнула, тяжёлая капля упала Коту на нос.

– Зебу! – воскликнул магистр Гастон. – Они нашли его.

Кот проследил за его взглядом и увидел вдалеке лодку, а рядом с ней – знакомую бело-рыжую шкурку. Кто-то тащил Зебу. Должно быть, мэтр Казлай и Гараш. Если так, то мидав спасён.

Кот впервые вздохнул с облегчением.

"Это моя десятая жизнь, – подумал он. – Одиннадцатой не будет. Я живу в последний раз, и я должен… должен…"

Что именно он должен, Кот так и не решил.

Мы пришли с миром

Хруст костей и лязганье металла, крики ярости.

Аграт остервенело прорубался сквозь толпу. Один. Два. Прямо. Слева. Ещё слева. Справа. Вперёд! Ещё и ещё вперёд!

Пасти, клыки, капли слюны, тёплая кровь. Рычание. Скрежет. Вперёд! Вперёд!

Что-то обожгло предплечье. Тёплая кровь тотчас сделалась холодной и липкой. Пустяки! Вперёд!

Аграт залпом выпил весь воздух и хрипло выдохнул:

– Вперёд!

– Вперёд! – подхватило его войско.

Аграт Велссим не был героем. Равнодушный к славе, он никогда не мечтал возглавить отряд. И всё же этот возглас наполнил его сердце ликованием. Вперёд! Вперёд, Бело-Рыжее воинство!

– За паргалиона Зегду!

Аграт ударил наотмашь, и огромный чёрный мидав распластался у его ног.

– За паргалиона Морси!

Ещё удар, на этот раз – мимо. Короткий выпад, и цель поражена.

– За "восстание" в Туфе! За короля!

– Ура! – бесновались за спиной. – Вперёд! Ура!

Аграта мутило. Затуманенный взгляд выхватывал картинки, короткие, как вспышки молнии. Факелы. Чёрные тени. Слюнявые пасти. Огромные клыки, рвущие плоть. Редкие выстрелы, повисающие в воздухе дымными облаками.

До высадки у Аграта была тактика. Он знал, как станет пробиваться, сквозь вражеский строй. Как выведет стрелков. Как разделит отряд на две части и, зайдя с тыла, нанесёт последний сокрушительный удар.

Теперь тактика исчезла. Всё смешалось: люди и мидавы, чёрные, белые, рыжие, руки, головы, блестящие спины и кровь. Солёный запах крови, почти такой же сильный, как и вонь пороха.

Чёрные, тем временем, сгруппировались и перешли в наступление. Бодрая атака забуксовала, завязла. Бело-Рыжий отряд стал растекаться вдоль береговой линии. Теперь вместо острого клина он являл собой несколько разрозненных кучек. Некоторых чёрные оттеснили к самой воде. Другие пробивались вперёд, но, лишившись былого единства, упирались в сооружённую противником живую стену.

Аграта выбросило в тыл неприятеля, как шторм выбрасывает на берег полудохлую рыбу. Кто-то ещё сражался возле него, но основные силы оказались далеко позади.

Аграт атаковал человека с факелом. Тот увернулся, описал над головой огненную дугу, а после, изловчившись, намерился ткнуть противника прямо в лицо. Если бы Аграт не успел отпрянуть, на месте щеки у него сейчас было бы жжёно-кровавое месиво. В раскалённом потоке воздуха рассыпался сноп рыжих искр.

Аграт рубанул слева, поднырнул под целящий ему в голову факел и, воспользовавшись замешательством врага, нанёс последний укол снизу. Человек упал навзничь.

В это время что-то обожгло Аграту плечо. Острая боль пронзила руку, прошла через лопатку и вернулась к пальцам пульсирующей волной. Ладонь непроизвольно разжалась, и палаш упал на землю.

Чёрный мидав отпустил раздробленное плечо Аграта, но лишь затем, чтобы нанести новый удар. На этот раз он явно метил прямо в шею.

Мгновение длилось дольше вечности. Тонкое остриё палаша, бесполезно сверкающее в отблесках огня, белые клыки, капли слюны и чудовищный запах смерти.

"Вот и всё", – подумал Аграт. Ему не было страшно, разве что немного жаль несбывшейся мечты, на миг показавшейся осуществимой.

Вот и всё. Пусть так.

Удара не последовало. Коротко рыкнув, мидав повалился на бок.

– Не время, господин паргалион! – весело крикнул кто-то.

Лосак!

– Не время, Лори! – отозвался Аграт и тотчас упал на колени. Его снова вырвало.

Озноб и жгуче-кислая слюна. Холодный пот, струйкой стекающий по позвоночнику. Хруст костей и лязганье металла. Не время! Не время!

Бело-Рыжих разметало, размазало. С побережья им не уйти!

Стоя на коленях, Аграт жадно глотал воздух, будто пытаясь запить им отвратительный вкус рвоты. Рука отказала. Любое движение причиняло мучительную боль.

Какая нелепая отсрочка! Избежать смерти лишь для того, чтобы пасть ниже некуда!

Теперь Аграт был совсем один. Между ним и его войском встала непреодолимая стена из огромных чёрных тел.

"Чтоб вас!" – подумал он. Плечо пульсировало, рукав сделался мокрым.

Аграт попытался встать, но был придавлен к земле новым приступом рвоты. "Подохну в собственной блевотине", – равнодушно решил он.

Где-то неподалёку зашумело. "Подкрепление", – догадался Аграт.

Всё произошло так, как он и ожидал. Из темноты показались огромные мидавьи силуэты. Те, что бежали впереди, вязли в песке, но вырывались из зыбкого плена, подгоняемые теми, кто бежал следом. Аграт прищурился, пытаясь сфокусировать зрение. В голове жалко барахталась единственная мысль: "Теперь точно всё".

Преодолевая боль, он с трудом поднялся на ноги. Мидавы, тем временем, приближались. Аграт неотрывно следил за тем, как они мчатся вперёд, подобно внезапно налетевшему урагану, и где-то на краю его угасающего сознания робко брезжило недоумение. Что-то было не так. Совсем не так. Абсолютно.

"Что за…?" – прошептал Аграт, приглядываясь. Сначала он решил, что спятил, потому что пришельцы не были чёрными. Точнее, они были не только чёрными.

Следом за небольшой группой тёмных мидавов мчались белые, рыжие, палевые. Встречались и антрацитовые, но их было совсем немного. Выходит, отряд Ривая пополнился разномастными бойцами! Но как это возможно?! Откуда они взялись?!

Аграт наклонился, едва не взвыв от боли, и поднял свой палаш левой рукой. Драться он умел только правой, и в этом жесте не было никакого смысла. Только отчаяние.

Бежавший в числе первых тёмный мидав заметил его. На мгновение он остановился. Отряд тоже замедлился, но вскоре продолжил движение.

– Стойте! – крикнул предводитель неожиданно высоким голосом. – Стойте! Не смейте! А ну прочь!

Аграт было решил, что он зовёт ополоумевших собратьев, но предводитель (вблизи оказавшийся серым) быстро обогнал свой отряд и стал во главе.

По рядам чёрных прокатился рокот. Бело-Рыжие тоже будто остолбенели.

Не обращая на Аграта ни малейшего внимания, мидавы промчались мимо и остановились в нескольких прыжках от эпицентра битвы, напоминавшей теперь игру в гляделки.

– Кто здесь главный? – крикнул серый.

– Я! – отозвались из толпы. – Так что с того?

– А то, что я приказываю тебе сдаться!

– Кто ты такой, чтобы приказывать?!

– Он серый! – выкрикнул кто-то.

– Чушь! – отозвался командир, не слишком уверенно.

– Ты сам видишь!

– Ничего я не вижу!

– Серый! Серый! – загомонили вокруг.

– Молчать! – взбесился командир чёрных. – Жалкие трусы!

– Мы пришли с миром! – заявил тем временем серый. – Мы такие же, как и вы. Зачем убивать друг друга?!

– Мы убиваем предателей! Вас сюда не звали!

– Вы убиваете своих братьев по приказу самозванца!

– Рвите их! – завопил командир, но его отряд не двинулся с места.

"Серый!" – Выкрикивали то тут, то там. – "Серый! Серый!"

Тот, кто стал причиной раздора, переступил с лапы на лапу, поднял голову, взмахнул длинным гибким хвостом и вдруг тоненько запел. Никогда прежде Аграт не слышал ничего подобного. Это не походило ни на волчий вой, ни на человеческий крик. Звонкое "ахха-аааа-хаа" разливалось в воздухе на десятки тарелов, отражалось от далёких гор и возвращалось назад нежными переливами. Разномастный отряд пришёл в движение. Запркинув головы, все они подхватили, точно по команде: "Ааа-хааа-аааха".

Хор заглушил шум моря, и вот к нему стали присоединяться новые голоса. Белые, рыжие, чёрные мидавы, подчиняясь какому-то неведомому древнему чувству, подпевали друг другу, создавая удивительную симфонию.

Серый перестал петь, и вскоре голоса умолкли. Казалось, мидавы действительно побратались, соединившись в общем порыве. Аграт не понимал сути происходящего, но, несомненно, чувствовал важность момента. То, что случилось, должно изменить ход истории. Иначе и быть не может.

Серый встрепенулся, точно сгоняя оцепенение, и дёрнул головой:

– Пойдёмте с нами. Время возвращаться к истокам. Люди вам не хозяева и не друзья! Веками они использовали вашу силу и смелость в своих ничтожных целях! Пора показать им, что мидавы не цепные собаки, готовые грызть друг друга за свиное колено! Пойдёмте с нами, и вы вернёте то, что потеряли ваши предки! Вы вернёте свободу, братья! Что может быть важнее?!

– Честь, которой у тебя нет! – рявкнул кто-то хриплым басом.

Толпа расступилась. Виновато прижав уши, чёрные припали к земле, приветствуя командира. Ривай шёл вдоль импровизированного строя, прихрамывая на одну лапу. Его левое ухо было оторвано, с лоснящейся шерсти струйками стекала вода.

Остановившись в нескольких шагах от неприятеля, он шумно отряхнулся. Белоснежные клыки сверкнули на фоне тёмной пасти.

– Думаешь, чёрный отряд покорится девчонке?! Если в нашу прошлую встречу ты не до конца усвоила урок, то я повторю: убирайся туда, откуда пришла! У себя в лесу можешь делать, что вздумается, но здесь наша земля!

– Она не ваша! Вы украли её у своих братьев!

– Уйди с дороги, мерзавка, или не жди пощады!

Мидава кивнула, будто соглашаясь, и вдруг начала расти. Вскоре она стала едва ли не вдвое больше Ривая. Чёрные зашумели и попятились.

– Я – потомок Серого Эткри! – крикнула мидава, наступая. – Тот, кто захочет со мной сразиться, послужит кормом для чаек!

Словно в доказательство её слов все мидавы разномастного отряда стали увеличиваться в размерах. Чёрные заволновались, загудели и начали медленно отступать к воде.

– Это иллюзия! – крикнул Ривай. – Не верьте ей!

Он хотел броситься на мидаву, но был схвачен кем-то за лапу и упал мордой в песок.

– Корабли! – выкрикнули из толпы. – Миравийцы наступают! Бежим!

К берегу действительно приближались корабли. Аграт попытался сосчитать их, но так и не смог. Шесть? Семь?

Зрение отказывалось ему служить. В голове шумело. Дышать сделалось трудно.

Чёрные бежали с поля боя, не разбирая дороги.

– Стойте! – заорал Ривай. – Вернитесь, трусы! Дезертиры! Казню! Всех казню!

Кто-то из рыжих попытался атаковать его сзади, но Ривай с лёгкостью увернулся и нанёс ему смертоносный укус. После вскочил на лапы, бросил короткий взгляд на приближающиеся корабли и побежал следом за своим поверженным отрядом.

Свист, улюлюканье, возгласы ликования. Дымные выстрелы над чёрной водой. Белые, серые, рыжие и… чёрные. Кислая слюна. Тлеющие на влажном песке факелы. Мороз по коже.

"Я умираю", – понял Аграт. Кто-то бежал к нему, но он уже не мог разглядеть, кто именно. Перед глазами возникло розовощёкое девичье лицо. Риша! Девушка улыбнулась, робко, таинственно.

"Я умираю, Риша!" – сообщил Аграт. Он больше не чувствовал боли. Мир вздрогнул и потемнел. Всё исчезло.

Горящее море

Сперва-то Заноза не шибко и опечалилась. С Кормчим, вроде, всё утряслось мирно, а что матросы её с той поры сторонились, так оно, может, и к лучшему. Пускай сидят в уголочке да помалкивают, зубы целее будут.

И всё бы ничего, да только к концу второго дня одолели Занозу сомнения вот какого толка. До Миравии морем пять дней пути. Минуло шесть, а земля всё не показывалась. Отчего это, скажите на милость?!

А тут ещё вспомнился ей рябой матрос. Не сам матрос, понятно, а его "ну-ну' ехидное. Это что же получается? Дурит её Кормчий или нет? К нему самому соваться резону не было. Всё одно правды не дознаешься.

Решила Заноза к матросам подобраться. Авось, проболтаются. Так и сделала.

Заприметила она загодя, что двое палубу моют. Один худой, маленький. Второй росточком побольше, смуглый, точно красноземелец, с куцей бородкой. Притаилась в закутке, дождалась, пока закончат. Уставшие, они, как ни крути, сговорчивее. Надраили матросы палубу – Заноза к ним:

– Здорово, братцы!

Те молчок, точно воды в рот набрали. Только друг на друга косятся, глазами хлопают. Решила Заноза на хитрость пойти.

– Не найдётся ли, – спрашивает, – на корабле мёду? Мне что-то дурно делается. Терпеть мочи нет.

Тощий как захихикает, а смуглый и говорит:

– На что вам мёд, барышня? Нешто от дурноты помогает?

– Ещё как помогает. Ложку съешь – и порядок. Задумался матрос:

– Нет у нас мёду. Нам жировать без надобности.

Заноза будто бы опечалилась:

– Я, знаете, мёд страсть как люблю. На берег сойдём – куплю целую кадушку.

– Ну, коли деньги есть, отчего ж не купить?

– Деньги найдутся, да тратить не на что.

Смуглый морду скривил, глаза сощурил, вроде как залюбопытствовал:

– Это как же так бывает?

– А вот бывает и даже запросто. Куда мне в чужой стране податься?

– Тут болван возьми да и ляпни:

– Нешто вам, барышня, Тария чужой стала?! Вы откуда сами-то?

Смуглый на него зырк грозно так, будто сожрать хочет, а только слово не воробей. Заноза аж язык прикусила, чтоб лишнего не брякнуть, и даже улыбнулась:

– Я, братцы, уж и позабыла, когда была на родине. Ну, ничего, авось и вспомню.

Постояла ещё с ними, побалакала чуток, дабы лишних вопросов не повылазило, да и шмыг наверх. Отыскала Кормчего – стоит на мостике, вдаль, подлец, смотрит. Увидал Занозу, осклабился:

– Чегой-то тебе, красавица, в каюте не сидится?

Заноза – ему:

– Если я красавица, то боров – канарейка. А сидеть без дела не приучена. Пусти хоть в трюм, коника проведать.

– Это ещё на кой?!

– Так ведь скоро придём в порт, с меня и спросят…

– Это вряд ли…

Глумится, стало быть. Ладно. Решила Заноза с другого боку зайти:

– Далеко ли до порта?

– Уже недалеко. К утру будем.

– Долговато идём.

– Что есть, то есть. Погода нынче скверная.

Погода, как же!

Поглядела на него Заноза да вдруг поняла, точно обухом по башке стукнуло: терять то уже нечего. Она и говорит:

– Как оно теперь в Тарии? Не холодно ли? А то я плохо одета, простудиться боюсь.

То ли Кормчий о чём другом думал, то ли растерялся от неожиданности.

– Нормальная, – отвечает, – должна быть погода. – Снег чуток посыпал да и перестал.

И вдруг зырк на Занозу недобро так:

– Ты чего это Тарией интересуешься. Или ошиблась?

А Занозу уже понесло:

– Ничего я, шельмец, не ошиблась! Отвечай, что задумал?!

Посмотрел Кормчий злобно, морду скривил:

– Ты что ж это решила, ведьма, с рук тебе всё сойдёт?! Сдать меня хочешь – валяй, попробуй! Кто ж тебя теперь слушать станет?! Не ты меня – я тебя сдам, усекла?!

– Шамшану продашь?

Сказала и плюнула прямо ему на сапог. Тут Кормчий её под рёбра хрясь, Занозу аж пополам согнуло. Думала, что печёнка выскочит, аж искры из глаз. А Кормчий орёт:

– Кто заплатит, тому и продам, мне всё едино! Коли вздёрнут тебя на виселице, будет потеха! Приду поглядеть, не забуду!

Ах ты ж!.. Разогнулась Заноза, вцепилась ему в патлы да как давай волтузить:

– Подлая твоя душонка! Огурец гнилой! В барина он нарядился, а как был скотом, так скотом и остался, червяк поганый!

Тут на крик матросы сбежались. Скрутили ей руки. Кормчий командует:

– В трюм её! Пусть сидит до самого порта! А сам за башку держится. Видать, неслабо Заноза его оттаскала. Какое-никакое утешение.

Приволокли её в трюм, бросили и ушли. Одна радость – фонарь не погасили. Спасибо и на том. Подошла Заноза к конику, наклонилась, обняла за шею:

– Вот и конец нам, братец! Меня повесят, тебя продадут. Видал, каков подлец, а?! Зря я ему поверила, да только теперь уж всё одно не выбраться! Эх, жаль не судьба нам с тобой по полям скакать! А что? Я бы тебя заездила. Был бы ты у меня всем коням конь!

И ну реветь как дурочка. Не то коника жалко, не то короля. Как его звать, короля этого? Задумалась Заноза. Вот ведь глупость! Столько времени с ним просидела, а как звать не спросила! Нешто у неё язык бы отсох спросить?! Теперь так и помрёт, имени его не узнав! Для какой нужды ей монаршее имя понадобилось, Заноза и сама толком не понимала. Вроде бы полная ерунда, а всё же хотелось знать. Прямо заклинило.

Села Заноза на пол и давай в уме мужские имена перебирать: "Лефран, Кари, Витас…" Ну, положим, Витас – миравийский король. Да и имечко так себе. Что там ещё? Дани? Рубер? Вигростандил? Тьфу, ты! Вот ещё имя выискалось!

Вигростандил этот фонари продавал, покуда с ума не спятил. Дети его дразнили, ну и Заноза, понятно, не отставала. Это уж потом ей мать настрого запретила… Как-то батька фонарь принёс. Сказал: у Вигро купил. Так в доме свет появился. Не какая-нибудь лучина коптящая, а самый настоящий масляный фонарь. Заноза его страсть как любила, а когда после батькиной смерти её из дому выселяли, мачехин брат нарочно фонарь разбил. Хотела ему Заноза морду расквасить – не дали.

Оглянулась она на фонарь. Нет, тот лучше был и горел во стократ ярче. А всё же…

Тут слышит Заноза наверху бурчание, будто ругается кто-то. Не успела сообразить, что к чему, а уж спускаются в трюм двое: один рябой, тот самый, которого она с коником надурила, другой тощий и длинный. Этого Заноза хоть и видала, да имя забыла спросить. Рябой на неё посветил да как загогочет:

– Гляди-ка, Хварт, сидит голубушка! Что твоя горлица сизокрылая! Стало быть, повыдергали зубы-то, не кусается!

Тощий хрюкнул, но не ответил.

Заноза на ноги поднялась:

– Чего припёрлись, недоумки?!

А у самой на душе ох, как неспокойно! Да что там – аж поджилки затряслись. Только виду она не подала. Ещё чего!

– Пошли, – говорит, – прочь, пока зубы целы! Мне с вами болтать неохота!

Заулыбался рябой гаденько:

– Так мы не затем и пришли… Рылом ты, правда, не вышла, ну да и медведь с тобой!

– Держи её Хварт! И как прыгнет вниз с лестницы. Тощий – следом, но как-то не шибко уверенно.

Рябой ему:

– Не боись! Вступиться за неё теперь некому! Так что ничего нам с тобой не будет. Разве что похвала…

И как захохочет, скотина.

У Занозы внутри всё затряслось, задёргалось. Желудок вниз упал, руки вмиг мокрые сделались. А в голове одна только мысль: "Вступиться за меня и впрямь некому! Ну, да не привыкать!"

Подпустила она мерзавцев едва ли не вплотную, согнулась, будто вот-вот чувств лишится, да и выхватила из сапога ножичек. Ударила наотмашь, не глядя, и, видать, прямо в рожу попала. Булькнул тощий, скрючился, воет. Рябой как заорёт:

– Ах же ты!..

И такое ругательство изрыгнул, какого даже Занозе слышать не доводилось.

– Убью гадину! Сейчас я тебе!..

И цап Занозу за левую руку. Хотела и его пырнуть, да вывернулся, подлец, только по локтю схлопотал. Охнул, стало быть, руку разжал и как давай вертеться. Увидал лом, схватил, вопит:

– Давай ведьма, подходи! Поглядим, чего ты стоишь!

И попёр на Занозу тараном. Та попятилась. Шаг. Другой. Третий. Вдруг чувствует за спиной твёрдое. Стена, значит. Теперь уж отступать некуда! А рябой, тем временем, подошёл близенько. Хрясь ей по руке, ножичек и выпал. Заржал негодяй:

– Страшно, поди?! Оно и правильно. Бойся меня да посильнее, я непослушных не люблю!

Схватил её за ворот и дышит в лицо противно так. Не вытерпела Заноза да как плюнет ему в харю! Тут рябой ещё больше рассвирепел:

– Ну, я тебе устрою!.. Ты у меня…

Заноза отвернулась, как могла, чтоб его поганую рожу не видеть, а рябой вдруг хватку разжал да повалился на пол, будто мешок. Смотрит Заноза: прямо у её ног змея качается. Хотела было заорать, только язык к нёбу присох. И вдруг сообразила, что стоит она, привалившись спиной к ящику со змеерукими. Это, выходит, ей чудище жизнь спасло!

Тем временем тощий оклемался. На ноги встал, башкой вертит, только не видит ничего – из рассечённой брови кровь прямо в глаз течёт. Тут и скумекала Заноза, что медлить нельзя. Схватила фонарь и хрясь об пол. Масло вытекло, а с ним пополз огонь во все стороны. Задымились сухие мешки, затрещали. Тощий башкой трясёт, не понимает, что к чему. Хотела Заноза наверх выбираться, да как вытащить коника?! Тут из клетки засвистели:

– Откройте! Выпустите!

Дёрнулась было Заноза бежать, а только совестно сделалось. Чудища-то её спасли, а она вон как… Схватила лом: хрясь, хрясь, и разломала клетку. Смотрит – а там человечки чёрные, махонькие, вместо рук змейки колышутся. По пояс голые, в странных шароварах. Выскочили человечки из клетки, а кругом уж огонь разошёлся. Пляшет пламя, трещит.

Тут тощий как взвоет, как на Занозу кинется. Видать прозрел, подлец. А что дальше произошло, кому рассказать – не поверят… Один Змеерукий на него скок, змейка качнулась, Заноза даже ничего толком и не разглядела, а тощий уже навзничь повалился и лежит, не шевелится. Змеерукие машут ей, дескать выбираться надо, а она застыла на месте, как вкопанная. Стоит, на коника смотрит, а тот увидал огонь и сам не свой сделался. И нет бы пятиться куда подальше – бьёт копытцами, скачет, свечить пытается. Подбежала к нему Заноза, схватила за шею:

– Никуда без тебя не уйду, миленький!

Змеерукие переглянулись, обступили коника, обвили руками-змейками и кивают – тяни, мол. Заноза и давай тянуть. Так все вместе малого по лестнице и вытолкали.

Тут уж на верхней палубе скумекали, что дело труба. Бегут навстречу змееруких бить, а только не на тех напали. Такой поднялся переполох!

Змеерукие идут, дорогу себе расчищают. Кто бросится – хоть с кулаками, хоть с саблей – того цап, и душа вон.

А пламя уже наверх пробивается, будто море горит.

Матросы орут:

– Пожар! Горим!

Бегают, будто шлея под хвост попала. А тут ещё змеерукие потешаются, никого не щадят. Один увидал на носу Кормчего, и ну за ним. Тот – дёру. Туда-сюда, а путь то отрезан. Огляделся Кормчий, плюнул да и сиганул за борт. Тащит Заноза коника. Прыгать надо, да только как?! Долго-то не продержишься, да и вода холодная. А спину уже припекает, и палуба того и гляди провалится.

Тут видит Заноза: в воду здоровенный кусок дерева шлёпнулся. Пригляделась: дверь. Упала в воду и гореть перестала, только по краям дымится. Заноза и говорит конику:

– Давай прыгать, миленький! Я тебя удержу, не бойся!

Схватила коника за гриву, к борту подволокла… Тот не хочет, упирается. Заноза его и так и эдак – ни в какую!

Тут кто-то коника подхватил и от палубы оторвал. Видит Заноза – двое змееруких. Не смотри, что маленькие! Опутали коника змейками, подхватили, да и вытолкали за борт. Заноза им:

– Спасибо, братцы!

И тоже выпрыгнула. Вскарабкалась на дверь, вцепилась в коникову гриву, держит. Кругом крик, на голову куски горящие сыплются, а змеерукие стоят себе на палубе, смотрят. Крикнула Заноза:

– Прыгайте, братцы, что же вы?

Как бы не так. Постояли змеерукие, постояли да вдруг исчезли. А корабль уж весь в огне.

Отгребла Заноза подальше, как могла. Одной-то рукой грести не сподручно, а как коника выпустишь?! Волны туда-сюда качают, перекатывают. Море будто взбесилось. А вода-то ледяная, и оттого пальцы совсем деревянные сделались, того и гляди – разожмутся. Шепчет Заноза конику:

– Ты уж держись, держись миленький!

А зачем держаться? Для чего? Это уж ей и самой невдомёк.

Ничто не кончается (Аграт)

Рука болела. То просто ныла, то вдруг начинала жгуче пульсировать, так, что хотелось кричать от боли. Аграт, разумеется, не кричал. Он был мёртв. Мёртв окончательно, неопровержимо, и только пульсирующая рука да ссаднение в горле вносили сумятицу в его упокоение.

Раньше он представлял вечность в виде длинного чёрного коридора со множеством дверей. Откроешь одну – за ней вторая. За второй – третья. И так без конца. Оказалось, что никаких дверей не существует. Зато, если приподнять слипшиеся веки, то где-то неподалёку обязательно забрезжит свет. Аграт открыл глаза. Так и есть – светло. Контуры предметов закачались, задёргались.

Кто-то сказал:

– Очнулся.

Аграт хотел возразить, но тотчас передумал, потому что увидел её. Риша! Вместо звуков из его горла вырвалось лишь невнятное сипение, но Риша поняла, улыбнулась.

– Вам нужен покой, господин паргалион! – строго сказал кто-то. – Попейте и постарайтесь уснуть.

Риша сунула ему под нос чашку. Он отхлебнул, но не потому, что хотел пить, а лишь для того, чтобы её ладони подольше задержались возле его подбородка.

– Нам удалось сохранить вашу руку…

Пытаясь обнаружить говорившего, Аграт запрокинул голову, но так никого и не увидел. Правда, вскоре его собеседник сам появился в поле зрения.

– Я – корабельный врач, – сказал молодой человек и, взяв Аграта за запястье, принялся считать пульс с показной сосредоточенностью.

Риша следила за ним так внимательно, точно от его нехитрых манипуляций зависела жизнь пациента.

– Если бы здесь был мэтр Кариг… – протянул доктор. – Ваша рука вызывала у меня опасения, но, к счастью, ампутации удалось избежать.

Аграт попытался пошевелить пальцами. Рука не слушалась.

– Не сразу, господин паргалион, – покачал головой врач. – Многому вам теперь предстоит учиться заново. Был повреждён нервный пучок… Впрочем, не буду докучать подробностями. Покой – вот лучшее лекарство. Если боль сделается нестерпимой, барышня даст вам лекарство.

Он махнул Рише, будто та была его медсестрой, девушка поспешно закивала и Аграт отчего-то разозлился, хотя и сам не понимал, отчего именно.

– Что с Белым отрядом? – прошептал он.

Этот вопрос следовало задать гораздо раньше.

– Мы подняли на борт всех уцелевших. Господин Хомак приказал не делить отряд на белых и рыжих. Их распределили в произвольном порядке.

– Вы забрали тех, кто оставался в крепости?

– Всех до единого. С нами не пожелал отправиться только врач.

– А Кора? Медсестра? Она здесь? – Аграт покосился на Ришу, но та не проявляла ни малейших признаков любопытства.

Доктор задумался:

– Медсестра? Насколько мне известно, нет. Мы подобрали тех, кто был в лодках, некоторых выловили из воды… Ах, да! Ещё захватили один из тарийских кораблей. Теперь у нас много пленных для обмена!

– Я видел серого мидава, – зачем-то сообщил Аграт.

– Это не мидав, – улыбнулся доктор с видом знатока. – Это мидава. Её зовут Эли. Она привела Вольное племя вам на помощь.

– Как они узнали?

– Кажется, кому-то из ваших удалось бежать из города после погрома. Впрочем, я не уверен…

– Я должен поблагодарить эту… Как вы сказали? Эмми?

– Эли, господин паргалион. Её имя теперь у всех на устах. Возможно, когда-нибудь вам доведётся с ней встретиться…

– Так Вольное племя не с нами?

– Они ушли сразу же после нашего прибытия.

– Значит, всё кончилось?

Доктор вздохнул, и его молодое лицо стало казаться старше:

– Ничто не кончается, господин паргалион. Ничто никогда не кончается!

Ничто не кончается (Селена)

Если выплакаться хорошенько, то станет легче. Кто это придумал?! Легче точно не станет. Распухнет нос, отчего дышать будет невозможно, кожа на щеках начнёт болезненно пылать от любого прикосновения, глаза превратятся в две узенькие щёлочки. Но легче точно не станет.

Утром Селене удалось уснуть. Нет, не уснуть, а провалиться в тяжёлую, болезненную дрёму, полную мучительных сновидений.

Она проснулась в тот час, когда рассвет давно миновал, но до обеда было ещё далеко. Открыла глаза. Поёрзала на жёсткой койке. Натянула одеяло на голову. Что-то должно было случиться. Ей хотелось, чтобы случилось.

Хотелось, чтобы открылась дверь, и в каюту вошёл Никлас, а следом впорхнула Вилма, красивая, лёгкая, в чёрном дорожном костюме!.. Никлас подошёл бы и молча погладил её по голове, а Вилма… Слёзы потекли по щекам, и Селена принялась размазывать их краешком жёсткого одеяла.

– Дядя Зак жив! – проговорила она вслух. – Скажите, что он жив! Кто-нибудь, скажите!

Ей никто не ответил. В каюте она была совершенно одна. Селена свесила руку с кровати, чтобы нашарить башмаки, но пальцы вдруг наткнулись на что-то мягкое. Сарпин! Как она умудрилась о нём забыть?! От прикосновения зверёк проснулся и заурчал.

Сарпин вернулся вместе с миравийской флотилией. К счастью, ему удалось доставить королю послание от Гараша, и маршал Нордиг приказал спешно отправить корабли на помощь Бело-Рыжему отряду.

– Доброе утро, Пушистик! – Селена вскочила с постели, обулась и натянула платье. – Пойдём! Нам нужно поесть.

Зебу обнаружился на верхней палубе. Когда Селена попыталась заговорить, он лишь дёрнул головой и тотчас вновь отвернулся.

Кто-то обнял её за плечи. Селена оглянулась – Вилла.

– Он сердится? – спросила она шёпотом.

Вилла покачала головой:

– Ему больно. Очень больно.

– Но ведь это пройдет?

– Когда-нибудь он сам захочет с тобой поговорить. Постарайся быть рядом в это мгновение, а сейчас пускай побудет один. Ему это нужно.

– Мне тоже больно! – призналась Селена. – Почему мы возвращаемся в Миравию, когда Никлас и Вилма?.. Они… Они…

Ей никак не удавалось подобрать слова, но Вилла и без того поняла:

– Гастон и Казлай сошли в Престене. Они решили вернуться в Тарию, чтобы найти твоих родителей…

– А как же я?!

– Мы будем ждать их дома.

– Но почему? Я тоже хочу остаться!

– Делать то, что хочешь, не всегда разумно. Гастон решил, что мы должны вернуться…

– А Кот?

– Кот плывёт с нами. С утра его не видела… Должно быть, ловит мышей в трюме.

Селена улыбнулась:

– Сомневаюсь.

– Вообще-то я тоже, – хмыкнула Вилла.

Обернувшись, Селена увидела поднимавшегося по лестнице друга, помахала рукой и крикнула:

– Гараш!

Тот поднял голову, обшарил палубу взглядом и, заметив её, улыбнулся:

– Я как раз тебя искал!

Он подошёл, по-утреннему свежий, в заломанном на военный манер берете и коротком плаще поверх безупречно отутюженного камзола, и Селена вдруг устыдилась поношенной накидки Румы Вейзес. Должно быть, в этом тряпье она выглядела как оборванка из квартала Крыс…

– У меня есть новости, – Гараш снова улыбнулся.

Зубы у него были красивые – ровные, белые, а потому улыбка озаряла лицо жемчужным свечнием. Жаль, что увидеть её доводилось нечасто!

– Наши захватили один из Тарийских кораблей. Знаешь, кто был на борту?

Селена пожала плечами. Откуда ей знать?!

– Ни за что не догадаешься! – заявил Гараш. – Это наш старый друг… Флаппер!

– Флаппер мертв! – отмахнулась Селена. – Ты его с кем-то спутал…

– Я тоже его видал, – подтвердил подошедший Ляхой. – Сидит, медвежий потрох, суда дожидается.

– Значит, он выжил…

– Такого, пожалуй, убьёшь!

– Неужели суд будет прямо здесь?!

Гараш пожал плечами:

– Это решит маршал Нордиг.

Минувший день был долгим. А ночь – и вовсе бесконечной. Казалось, много лун успело смениться с тех пор, как Кот и его свита отошли от пустынного острова на помощь Зебу.

Селена впервые пожалела, о том, что не ведёт дневник. Там она могла бы записать: "Вчера был самый долгий день в моей жизни". После добавить что-нибудь мудрое о дружбе, верности, смысле жизни…

– Я хотела сказать "спасибо"… – прошептала она. – Вчера ты меня спас!

Холодный ветер запутался в парусах и обрушился на палубу всей принесённой с севера мощью, но люди и мидавы, пережившие бурю на суше, встретили его с благодарностью. Подставляя лица обжигающим порывам, они громко переговаривались, смеялись, подшучивали друг над другом и заново учились жить в прекраснейшем из миров.

Ляхой шмыгнул носом, пригладил взъерошенные ветром волосы:

– На что мне оно, "спасибо" твоё?! Вот кабы… Ну, да…

Он махнул рукой и собирался было уходить, но Селена не позволила. Преодолевая гордость, она попросила:

– Гараш, возьми его, пожалуйста! Он хочет быть гвардейцем, и он это заслужил!

Ляхой округлил глаза, после прищурился, но затем снова вскинул брови:

– О чём это она болтает, не пойму?

Гараш откинул полу плаща, так, что стала видна бляха с оскалившейся кошачьей мордой:

– Я – командующий гвардией его Величества короля Миравии Витаса Первого.

Ляхой было хихикнул, но вдруг завертел головой, переводя взгляд с Селены на Гараша.

– Не сбрехала! – сделал вывод он. – Командующий! А я ж!.. Я под счастливой звездой!.. Мне ж теперь… Быть же мне…

Он принялся глотать воздух, будто выброшенная на берег рыба, а Гараш вытащил из-за пазухи ещё одну бляху с кошачьей головой, правда, поменьше и без золотого тиснения:

– Повторяй за мной: поступая на службу в королевскую гвардию, я, такой-то, клянусь защищать интересы его Величества короля Витаса Первого прежде своих собственных…

Ляхой кивнул и забормотал слова присяги, то и дело сбиваясь. Дойдя до слов "такой-то", он на мгновение умолк и уже собирался продолжать, когда Гараш его остановил:

– Ты должен назвать своё имя!

Ляхой замотал головой:

– Не скажу, хоть режьте!

– Таковы правила!

– Ну, и шут с ними! Не возьмёте меня – обойдусь, а только имя это… Поганое оно! Не хочу зваться, как меня эти… как они назвали! Я – Ляхой! Вот моё имя!

– Ладно, – неожиданно согласился Гараш. – Именем его королевского Величества Витаса Первого принимаю тебя на гвардейскую службу. Носи мундир с честью! Наш девиз: "Ни перед кем!.."

– Ни перед кем! – пробурчал Ляхой, косясь на пристегнутую к куртке бляху. – Говорил же я, что под счастливой звездой родился! Вот ведь оно как! Видали, а?! Видали?!

Он скинул куртку и стал крутить её из стороны в сторону, точно пытаясь показать всем вокруг своё приобретение. Люди и мидавы начали оборачиваться, глядя на него с недоумением, но Ляхою, казалось, не было до них дела.

– Кончились мои мытарства! – горланил он. – Теперь уж заживу! Слышите, вы?! Кончились они! Кончились!

Гараш снисходительно улыбнулся, взял Селену за руку и шепнул, склонившись к самому её уху:

– Он ещё не знает, но тут ничто не кончается… Ничто и никогда!

Взгляд с высоты

Мир полон крошечных существ: насекомых, ящериц или, к примеру, мышей. Если разобраться, всякой мелюзги в нём куда больше, чем людей или мидавов. Только вот Коту с окружением не повезло.

Сидя на палубе спешащего к миравийским берегам корабля, он впервые осознал, что находится среди ужасающе крупных существ. Мимо то и дело проплывали чьи-то ноги: то обутые в грубые башмаки, то обтянутые блестящей телячьей кожей, а то и вовсе огромные, когтистые. Последние, впрочем, правильнее было бы называть не ногами, а лапами, но сути наблюдений это не меняло.

Люди и мидавы ходили мимо, и, чтобы увидеть что-нибудь, кроме их конечностей, Коту приходилось постоянно запрокидывать голову.

"Почему я такой маленький? – подумал он, проводив взглядом очередного мидава. – Отчего должен смотреть на них снизу вверх?"

Это было ужасно несправедливо, и Кот поначалу даже немного расстроился. После огляделся по сторонам, легонько дёрнул хвостом и даже заурчал от удовольствия. Всё оттого, что ему удалось найти нестандартное и одновременно простое решение. Как раз под стать собственной личности.

А придумал Кот вот что. Подобравшись к самой высокой мачте, он сделал вид, что точит об неё когти. Истинная цель этих нехитрых действий была, разумеется, иной – убедиться в том, что мачта достаточно шероховата и пригодна для лазания. Выяснилось, что ещё как пригодна. Медлить не имело смысла. Вцепившись в мачту коготкам, Кот полез наверх и вскоре достиг цели – уютного места на перекладине.

Справедливости ради стоит отметить, что в действительности место оказалось не таким уж уютным. Обдуваемый холодным ветром, Кот начал замерзать, но всё равно остался доволен своей выдумкой: отсюда, с высоты, было отлично видно всё, что творилось на палубе.

Вон Зебу. Сидит, смотрит куда-то, а куда – не поймёшь. Кот ещё утром пытался его разговорить – не вышло.

Вон Вилла. Едва дождалась восхода солнца и давай командовать: этого перевязать, этого положить, этому дать отвар какой-то неведомой дряни!.. Кот потёрся немного вокруг, но быстро устал и ушёл по своим делам, а Вилла осталась замещать врача, который, по его собственному выражению был "один на всех", а потому от помощи не отказывался

Вон Гараш и Селена. Болтают с Ляхоем, а рядом сарпин вьётся. Чучело, а не зверь! Росточком, вроде, небольшой. Не то на росомаху похож, не то на крошечного медведя. Хвост длинный, уши маленькие. Но самое примечательное вот что: когда нужно, сарпин может на задние лапы вставать. Кот, конечно, тоже может, если, к примеру, на столе что-нибудь вкусненькое осталось, но стоять так подолгу, на хвост опираясь, это уж увольте! Странный зверь сарпин, как ни крути!

Пока Кот сарпина разглядывал, Ляхой получил от Гараша бляху и давай скакать, будто умалишённый! Кот сперва удивился (было бы чему радоваться – обыкновенная железяка!), но тут случилось нечто ещё более интересное.

На палубу выскочил какой-то матрос и давай орать: "Пленный сбежал! Пленный сбежал!" Гараш на него посмотрел и отчитал сурово. Из-за ветра половину слов было не понять. Кот разобрал только "охранять" и "государственный", а Гараш куда-то за пояс полез. Выяснилось, что у него там пистоль. Тут уж Кот во все глаза начал смотреть. Смотрел-смотрел, да и просмотрел самое главное. Смотреть-то надо в правильную сторону, а не просто так. Иначе ничего не увидишь.

Сначала что-то вспыхнуло и громыхнуло. Сделалось дымно, кто-то закричал: "Убили! Держи!" Началось суета, а когда дым рассеялся, выяснилось, что Ляхой на палубе ничком лежит, а из-под живота у него бурое пятно расплывается. Тут сарпин рыкнул и куда-то побежал. Кот и глазом не успел моргнуть, а он уже из-за мачты, пятясь, вылез. В зубах – чей-то сапог. Вскоре, правда, оказалось, что не сапог, а нога и всё, что кней прилагается. То есть целый человек.

Стал сарпин человека грызть и по палубе валять. Кот пригляделся: точно. Флаппер собственной персоной!

Селена – в крик: Пушистик! Брось его! Брось! А сарпин будто не слышит. И откуда в таком неказистом существе столько силы?! Таскал он Флаппера из стороны в сторону, трепал за руки, за ноги, пока матросы его не оттащили. Мог ведь и насмерть загрызть! С него станется!

Преступника скрутили и уволокли. Только тут люди засуетились – про убитого вспомнили. Подняли, перевернули, но поздно. Лежит себе Ляхой мертвее мёртвого. Коту даже жалко его сделалось, всё-таки человек, хоть и разбойник.

Вышел маршал Нордиг, стал приказы отдавать, а Гарашу рукой махнул, дескать, пойдём со мной.

Пока внизу бегали, плакали, ругались, Кот стал вдаль смотреть. Там на горизонте что-то чернело. Поначалу он решил, что земля. Остров или что-то в этом роде. После пригляделся – дым. Вот уж странное дело – дым посреди моря! Кот ещё немного подождал и вскоре убедился: самый настоящий дым валит, да ещё и огонь полыхает. Решил он, что надо бестолочей двуногих об опасности предупредить. Закричал:

– Прямо по курсу!

В корабельной терминологии он был не силён, но "прямо" оно "прямо" и есть. Разберутся. Никто не отреагировал. Даже не посмотрели в его строну. Кот немного обиделся, но всё же крикнул ещё раз:

– Прямо по курсу!

Думал, после этого хоть кто-то откликнется – как бы не так! Ну, и ладно! Вам же хуже!

Прошло едва ли не четверть часа, когда вперёдсмотрящий опомнился:

– Прямо по курсу огонь!

Тут уж все на нос сбежались – смотреть. Удивительно, что корабль не перевернули! А Кот к тому времени уже всё разглядел. И горящий корабль, и обломки в воде, и людей, и лошадь.

Сначала он глазам не поверил. Откуда в море лошадь, спрашивается?! Потом пригляделся – так и есть. Торчит над водой лошадиная голова, а рядом, на доске человек лежит. Держит лошадь за гриву. А лошадь-то никакая не лошадь – жеребёнок маленький.

Волны доску раскачивают, сверху перекатывают, бросают туда-сюда, но человек жеребёнка не отпускает, вцепился намертво.

Когда подошли поближе, человеку верёвку сбросили, а тот – ни в какую. Лежит, держит своего жеребёнка.

Тут вышел маршал и начал командовать:

– Поднимайте лошадь! Людей – на борт!

Тогда только и догадались шлюпку спустить. Привязали жеребёнка к лебёдке да и втащили на борт. Ну, и людей, само собой. Их было шестеро или семеро, Кот не стал считать. Люди его не интересовали. Разве что хозяин жеребёнка. Этого тоже на верёвке пришлось поднимать – совсем руки от холода окоченели. А когда вытащили его на палубу, Кот и обомлел. Человек-то оказался знакомый. То есть, знакомая. Девица Чиноза, вот кто это был! До чего же мир тесен, если подумать!

Когда увели спасённых и унесли тело Ляхоя, на палубе почти никого не осталось. Тогда-то Кот и решил, что пора спускаться. Он попытался соскользнуть вниз, но порыв ветра прижал его к перекладине. Внизу простиралась бездна. Ветер угрожающе трепал паруса, и парализующий страх охватил Кота, не давая пошевелиться.

– Спасите! – завопил Кот в ужасе. – Помогите! Снимите меня отсюда!

Его Мудрейшество ностальгирует

Мудрейший прищурился от удовольствия. Время, этот искусный ювелир, придающий изысканную огранку простым повседневным событиям, сделало его воспоминания столь ценными, что извлекать их из глубин памяти стало необычайно приятно.

– Вот и всё. Конец истории, – промурлыкал Мудрейший, досадуя, что продолжить рассказ может лишь в ущерб истине.

– Значит, Ляхой и Заноза так и не встретились? – Лаэнца взмахнула ресницами, как это умеют делать лишь хорошенькие девочки, осведомленные о своей красоте и неосознанно пользующиеся этим.

Его Мудрейшество потянулся. По ряду причин здесь, в Аштарском дворце, он чувствовал себя куда более свободно, чем в надоевшем Туфе. Он даже решил переехать, как только отойдёт от дел. Вот только дела все не желали отпускать…

– Я мог бы придумать для вас трогательный финал… Сказать, будто он умер у неё на руках, глядя мутнеющим взглядом на милое лицо… Но нет, друзья мои. Жизнь куда более прозаична! Когда Заноза ступила на борт, Ляхоя уже не было среди живых.

Щёчки Лаэнцы трогательно порозовели:

– Какая грустная история! Он хотел быть гвардейцем, но так и не стал им!

Его Мудрейшество насупился:

– Боюсь, вы невнимательно слушали, дитя моё… Ляхой стал гвардейцем.

– Только на четверть часа! – проворчал Синий Жук. – Это не считается!

Мудрейший оглядел воспитанников с напускной строгостью:

– В вашем возрасте позволительно так думать, но когда-нибудь вы поймёте главное: лучше осуществить свою мечту на четверть часа, чем вообще не осуществить! Ляхой был счастлив, пусть и недолго.

– Вы не сказали, что стало с жеребёнком… – напомнила Лаэнца. – Заноза отдала его хозяйке?

– Видите ли, – ухмыльнулся Мудрейший. – После того, как письмо, переданное ей кучером, побывало в воде, там невозможно было разобрать ни слова. Заноза так и не узнала, кому принадлежал жеребёнок. Сначала, она ждала хозяйку, но та всё не объявлялась. Пришлось оставить коника себе.

– Это был настоящий амату? – спросил Рени, знаток и ценитель породистых лошадей.

Мудрейший степенно кивнул:

– Поверьте, друзья мои, свет не видел более красивого и более норовистого коня! Заноза дала ему кличку Шторм, и тем самым предсказала его характер. Забегая вперёд, скажу, что Шторм сыграл немалую роль в том, что случилось после. Это был конь, достойный великих людей и великих мидавов!

– Я видел дедушкин памятник… – тихо сказал Золто и тут же уткнулся носом в передние лапы.

Мудрейший знал его с младенчества и сразу догадался, что таким образом скромный от природы мидав пытается скрыть смущение.

– О, да! – ответил он торжественно. – Это самый величественный монумент из всех, которые мне довелось видеть, и твой дедушка заслужил его, как никто другой! Ты прочёл надпись? Ту, что высечена на камне?

– Я не умею читать, – прошептал Золто, не поднимая глаз.

– Аграт распорядился запечатлеть там самые главные слова, услышанные им от паргалиона Зегды.

– В маленьких слабостях скрыта большая сила! – процитировал принц Рени.

Только сейчас его Мудрейшество заметил, как он изменился. Вчерашний ребёнок обещал вот-вот превратиться в юношу, такого же отважного и дерзкого, каким был его дед много лет назад.

– Не бойтесь своих слабостей, друзья мои! – назидательно изрёк Мудрейший. – Любовь, дружба, наши стремления и благородные порывы – всё это слабости, но именно они делают нас неуязвимыми! Только защищая то, что вам по-настоящему дорого, вы можете быть собой истинными. Помните об этом! Что до родительской любви, то она подобна эстафете: вы можете передать лишь то, что получили сами. В ту страшную ночь, в ночь Великой Бури, паргалион Зегда защищал не только своего родного сына. Он защищал всех, кто вышел из крепости, и потому его имя навсегда останется для нас синонимом мужества!

Эту длинную речь Мудрейший произнёс на одном дыхании, и, когда он, наконец, остановился, переводя дух, Золто осторожно добавил:

– Я хочу быть похожим на дедушку! Он был самым… самым…

Он так и не договорил. Замолчал, задумался. Только ореховые глаза смотрели с тоской и надеждой.

– Ты прав, малыш! – растроганно воскликнул Мудрейший. – Хочу лишь предостеречь: восхищаясь мужеством деда, не забывай и о прадеде! В твоих жилах течёт благородная кровь! Тебе выпала удача числить среди предков самого Серого Эткри! Любой мидав был бы счастлив узнать о таком родстве!

– Значит, госпожа Эли сказала правду?! – изумлённо воскликнула Лаэнца.

Мудрейший лениво коснулся бархатной обивки кресла. Ему нравилось тянуть время, заставляя детей сгорать от любопытства.

– Кому-то послышалось "Эли"?! Ни в коем случае! При всём моём уважении, должен сообщить, что она не состоит в родстве с Великим Вожаком.

– Вы хотите сказать… – начал было Рени, но Мудрейший прервал его на полуслове.

– Я хочу сказать лишь то, что говорю. Позвольте мне оставить некоторые недомолвки. Со временем вы обо всём узнаете, но это будет совсем другая история!

Дети молчали, будто бы не решаясь нарушить торжественность момента, и его Мудрейшество решил нарушить её самолично:

– Должно быть, вы хотите узнать, что стало с Котом? Удалось ли ему спуститься с мачты целым и невредимым или морская пучина поглотила его на радость хищным рыбам?

Переглянувшись, дети дружно расхохотались.

– Так я и думал! – обиженно побормотал Мудрейший. – Отчего-то самые интересные вопросы обречены оставаться без ответа!


В оформлении обложки использованы иллюстрации с https://pixabay.com/ по лицензии СС0

Примечания

1

Ламени – редкие и дорогие грибы, собираемые только в северной Тарии, не южнее дельты Альзара.

(обратно)

2

Стакий – низший чин в тарийской армии.

(обратно)

Оглавление

  • Его Мудрейшество счастлив
  • Башня Мертвеца
  • Исчезновение
  • План короля Витаса
  • Мора
  • Рано или поздно
  • Молчи и слушай!
  • Плащ из ливарийского сукна
  • Призрак Арвеллы
  • Человек без порток
  • Судьба Стребии
  • В темноте
  • Шахматы и монетка
  • Перстень с рубином
  • До свидания, Заноза!
  • Платье номер семь
  • Тёмное прошлое и светлое будущее
  • Послание в бутылке
  • Кто в тереме живёт?
  • Испытание Кассиса
  • Ультиматум
  • Обитаемый остров
  • Тайна Моры Морси
  • Плохие новости
  • Русалка
  • Невольники
  • Гостья из прошлого
  • Я не верю!
  • Красный огонь
  • Скажи…
  • Акапумайра!
  • Десятая жизнь
  • Мы пришли с миром
  • Горящее море
  • Ничто не кончается (Аграт)
  • Ничто не кончается (Селена)
  • Взгляд с высоты
  • Его Мудрейшество ностальгирует
  • *** Примечания ***