Бежит к рассвету река [Олег Александрович Сабанов] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Олег Сабанов Бежит к рассвету река

Часть первая

Глава I

Я всегда знал, что выход есть. Он ждёт меня где-то рядом, делая существование сносным. В раннем детстве это был материнский аромат и её нежный голос, приносивший с собой успокоение. Позже, в школьные годы, его олицетворяли новогодние праздники и долгие летние каникулы, как проводники в беззаботный мир, куда не терпелось сбежать от напряжённого учебного процесса. Студенческая половозрелость обманывала надеждой на обладание той единственной, которая подарит райское блаженство и утолит тяжесть познания нелюбимой специальности. И вдруг теперь, в зрелые годы, я оказался в тупике. Ад окружал меня со всех сторон, проникал в сознание, пробирал до печёнок. Окружающие, казалось, могли принести исключительно беду, в лучшем случае неприятности. С каждым днём внутри росло чувство безысходности и трагического мировосприятия. Ежедневная рутина мелких дел и событий могла отвлечь лишь на несколько минут, но даже в эти моменты гнетущее жало напоминало о себе. И как подсказывала интуиция, всё дело было в том, что мной был утерян райский ориентир, блистающий маяк, дававший силы через утешение все предыдущие периоды жизни. Мне доставляло нездоровое удовольствие впитывать информацию об агонии последних дней Есенина, Маяковского, Цветаевой, Хемингуэя и подбирать разнообразные способы суицида, с трудом находя их в сети, так как с определённого времени подобная информация вычищалась. Что-то надо было делать, иначе скучающая в чулане верёвка раньше или позже петлей затянется на шее.

Как-то в выходные я ехал с женой на природу, что бы на фоне речного пейзажа приготовить шашлык, позагорать и набраться сил от летних соков Матери-природы. У дороги я увидел старого школьного приятеля, он в свою очередь заметил меня за рулём. Машинально притормозив, я опустил стекло и поинтересовался:

– Куда тебе, Руслан?

– На «дикие пляжи», мы там с ребятами договорились встретиться.

– Садись, – говорю. – Почти по пути.

Широко улыбнувшись моей жене и чуть ли не заплясав от радости, Руслик запрыгнул на заднее сидение и всю дорогу не мог остановить весёлый словесный понос. Он не отличался большим умом, но в тот момент я страшно завидовал его приподнятому настроению, безудержному оптимизму и умению радоваться абсолютной, как мне казалось, ерунде. Из всего сказанного им меня зацепило за живое упоминание о силе мысли и способах визаулизации, способной притянуть в жизнь желаемое без особых усилий. «Вот оно», – блеснула мысль, пусть слабая, но дарящая надежду. В последующие дни я посмотрел несколько видеофильмов и прочитал кучу литературы по данной тематике. Жизнь превратилась в постоянное удерживание в уме образа счастливого и беззаботного существования, но на самом деле это лишь усугубляло погружение в адские пучины. Через пару месяцев я забросил это занятие, вернее сказать оно отмерло естественным путём. Но нет худа без добра. Дело в том, что в процессе поиска информации по позитивному мышлению и визуализации я совершенно случайно наткнулся на беседы таких учителей адвайты, как Рамана Махарши, Роберт Адамс и Нисаргадатта Махарадж. И тут, как оказалось впоследствии, мой мозг, мой ядовитый клубок мыслей о прошлом и будущем, запустил механизм уничтожения самого себя, оставив надежду на рай, на светлые маяки, на выходы и входы из всевозможных состояний, принимая факт того, что всё уже совершенно как есть и не к чему стремиться.

В состоянии опьянения свободой от потребности обрести счастье я часами бродил по улицам города, радуясь совершенству всего окружающего, которое доселе я считал уродливым и отвратительным. Будто тяжёлый камень упал с моих плеч, и я моментально прекратил упрекать себя во всём, что уже произошло и могло произойти в будущем. Вернувшись домой около полуночи, совершенно уставший и счастливый, умывшись и быстро раздевшись, я нырнул в согретую супругой кровать. Вдыхая лёгкий запах шампуня для волос и пряный аромат женского тела Ольги, я стал погружаться в пограничное состояние сна и бодрствования, когда тело уже онемело, но мозг ещё улавливает звуки. Приятная истома набегала волнами, обещая глубокий сон. Однако я как бы завис в этом состоянии, не отключаясь до конца, что ничуть меня не тревожило. Сложно сказать, сколько прошло минут или часов, но со временем ко мне пришло предельно отчётливое чувство приближения того, для встречи с которым я родился и жил, чьи слова будут откровением. Вскоре мне стало понятно, что он здесь, рядом со мной, готов поведать и выслушать.

– Здравствуй, Олежек, – сказал спокойный голос.

– Здравствуйте, – отозвался я, не размыкая губ.

– У тебя всё хорошо, чрезвычайно хорошо.

– Да, сейчас прекрасно. Правда, ещё вчера…

– Всё и было хорошо. Не могло быть иначе, – прервал он моё намерение рассказать о своих метаниях.

– Но прежде всё шло ужасно! – не удержался я.

Его тёплая улыбка, которая была внушительнее самого аргументированного ответа, заставила меня растеряться.

– Ужасно, прекрасно, правильно, неправильно, лучше, хуже – загадочно произнёс он, – не давай силы этим словам, смотри на них со стороны, наблюдай, как одно состояние вытекает из другого и возвращается обратно. Впрочем, разговоры вряд ли что-нибудь прояснят, поэтому засыпай, утро мудренее.

Несколько последующих дней я был немного подавлен обыденностью серых будней, состояние абсолютного покоя хоть и покинуло меня, но и привычного погружения в мрачную пучину тяжёлых мыслей не было. И вот как-то светлым сентябрьским днём, в первую неделю отпуска, я встретил Наташу, старую знакомую, с которой до женитьбы на Ольге состоял в тесных дружеских отношениях. Она была замужем, но невидимая связь между нами оставалась. Проговорив дежурные фразы о здоровье и погоде, неожиданно для себя самого я предложил ей недвусмысленно пойти куда-нибудь «посидеть и попить чаю». К моему удивлению Наташа не просто согласилась, но и пригласила к себе, сообщив вскользь, что муж с сыном уехали к бабушке. Немного взволнованный развитием событий я почувствовал страсть не столько к ней, сколько ко всей полноте жизни, которая, как мне казалось, могла предложить весь спектр манящих удовольствий. Мы решили не вызывать такси, а пройтись пешком, попутно заглянув в магазин. На выходе из супермаркета меня кто-то будто случайно толкнул в плечо. Оглянувшись, я увидел помятую физиономию Виталика по кличке «Пузо», с которым у нас были неприязненные отношения. «Жирная тварь» – подумал я, а вслух сказал:

– Куда прёшь?

– Ой, извини пжлста, тебя трудно заметить, – губы искривились в заученной улыбке.

Чтобы разрядить ситуацию Наташа потянула меня за руку, и я вскоре уже сидел за покрытым клетчатой скатертью столом в маленькой уютной кухоньке, прихлёбывая осторожными глоточками горячий чай.

– Ты счастлив, Лежик? – вдруг спросила Наташа.

Взгляд её тёмно-карих глаз был серьёзным и манящим одновременно и пробуждал во мне животное желание, возведённое в квадрат бессилием дать ответ на животрепещущий вопрос больше себе, чем ей.

– Жизнь налаживается, – неопределённо пробормотал я.

Повисла пауза, нарушаемая лишь тиканьем настенных часов.

Конечно, назвать себя счастливым я не мог, но вкус к жизни у меня определённо появился. Подтверждением тому стала вырвавшаяся наружу страсть, моментально разрушившая остатки приличия и сплетя наши тела в лихорадочном любовном танце. Увлекая гостеприимную подругу ближе к дивану, я нежно, но твёрдо освободил её от застиранного халатика и резким движением рук сорвал трусики, обнажив густой тёмный треугольник между бёдрами. Натуральная красота женщин возбуждала меня куда сильнее, чем современные барби с эпиляцией зоны бикини. «Вскрою этот мохнатый сейф», – мелькнула в голове похабная мысль, усиливая вожделение. Резко уложив её животом на кровать, я несколько раз шлёпнул ладонью по аппетитным ягодицам с незагорелыми следами от купальника, отчего они быстро порозовели, как щёки зардевшейся девочки. После по-настоящему сильного удара Наташа вскрикнула и закрыла рот рукой. Я знал, что она всегда любила жёсткие прелюдии. Готовый взорваться член вошёл в сочащееся лоно, и мы всецело отдались древнему непобедимому инстинкту, попеременно перехватывая друг у друга инициативу. При приближении кульминации я вышел из неё и выстрелами спермы щедро оросил своими залпами зажмурившееся лицо Наташи. Несколько секунд мы не двигались. Отдышавшись и посмотрев на меня одним незапачканным глазом, она, улыбаясь и немного стесняясь своего экстравагантного вида, поставила перед фактом:

– Мои вернутся к одиннадцати!

Струйки вязкой жидкости стекали у неё со лба и повисали на кончике носа, губах, подбородке, вытягиваясь в длинные сосульки.

Минут через десять провожая меня в прихожей, она снова спросила:

– Ты счастлив?

– Сегодня определённо! Постараюсь не расплескать, пока иду домой!

– Ну, тогда пока-пока, счастливчик! – сказала Наташа и шутливо толкнула меня к открытой входной двери.

И я побрёл по залитому огнями проспекту в сторону центра, где мог встретить какого-нибудь собеседника, готового от нечего делать или по причине подпития поболтать со мной и вскоре поравнялся с небольшой компанией сильно помятых мужичков – местных опустившихся алкоголиков, облюбовавших скамейку в кустах прямо за остановкой общественного транспорта. На моё вежливое приветствие моментально отреагировал худой высохший тип неопределённого возраста:

– Земеля, выручай, не хватает.

Получив полтинник, он обменялся непонятными для меня звуками с остальными и поскакал в сторону киосков, быстро возвратившись с пузырьками спиртосодержащей отравы.

– Держи, бро! – сказал абсолютно лысый молодой парень, протягивая стакан.

– Не могу, скоро за руль, – соврал я.

У меня не было ни отвращения, ни пренебрежения к этим людям. В чём-то они казались мне даже романтиками, клошарами, сбросившими с себя навязываемые социумом условности, не стремящимися попасть в рабство ради карьеры и места под солнцем, не желающими ради этого лицемерить, обманывать, предавать и убивать. Опалённые солнцем и спиртом лица не были враждебны; напротив – с ними всегда было легко общаться, оставаясь самим собой, не пытаясь подать себя лучше, чем ты есть на самом деле. Поначалу говорить было не о чем, но один из них узнал меня и мы долго вспоминали общих знакомых: кто женился, кто сидит, кто завязал, кто уехал, кто ушёл навсегда. Остальные бедолаги встревали, заслышав знакомое имя, смеялись невпопад, пытались заговорить о своём.

Видимо из-за того, что прошедший день выдался насыщенным, я, сидя на скамейке, стал клевать носом и вскоре меня совсем сморило. «Надо немного выпить и взбодриться», – подумал я, а мужикам сказал:

– Труба зовёт, домой поковыляю.

Все начали протягивать руки на прощание, кто-то стрельнул ещё мелочь. Пожелав им всего доброго, я перешёл на другую сторону проспекта, дошёл до ближайшего круглосуточного супермаркета, где взял литровую бутылку водки, кусок сырокопчёной колбасы, чёрный хлеб, колу и пластиковый стаканчик. Расплатившись со скучающей девушкой-кассиром и миновав седого толстого охранника, ввергающего в уныние своим дебильным видом, я вышел на улицу. Осенний ветерок с нотками опавших листьев, скошенной травы и выхлопных газов шевелил волосы. Погуляв ещё немного по засыпающему городу, я притомился, свернул в близлежащий двор, где присел на скамейку в самом тёмном месте и отпил прямо из бутылки огненную жидкость. Через мгновение в животе стало нарастать приятное тепло, распространяясь волнами энергии по всему организму. Положив на полиэтиленовый пакет колбасу и хлеб, я стал аккуратно нарезать их подаренным двоюродным братом на девятнадцатилетие складным ножом, который часто носил с собой. Нехитрая закуска показалась настолько вкусной, что мне вспомнилось детство, когда наигравшись, я прибегал с улицы домой и с аппетитом уплетал то, что находил на кухонном столе или в холодильнике.

Невдалеке под фонарём стоял бородатый мужчина средних лет, явно кого-то ожидающий. Заметив меня, он крикнул:

– Пшёл вон и чтобы я больше тебя здесь не видел. Тут не кабак.

Конфликт мне был нужен меньше всего, поэтому спрятав всё в пакет и демонстративно смахнув крошки со скамейки, я направился к нему в надежде разрядить ситуацию. Наверное, надо было уйти сразу, но алкоголь усиливал собственную важность.

– Послушайте, я ведь никому не мешаю…

Незнакомец, глядя злыми глазами, демонстративно сплюнул и прошипел:

– Слышь ты, петушок, слов не понимаешь?

И не успел я опомниться, как получил резкий удар в нос. Из одной ноздри хлынула кровь, но на ногах мне удалось удержаться. Бородатый потёр правую руку левой, пальцы обеих синели криминальными татуировками. Второй удар в живот был сильнее, я согнулся в три погибели, и меня вырвало ещё не переварившейся трапезой. Незнакомец поднёс ногу к моему лицу так, что в нос ударил запах обувного крема, правда бить не стал, но медленно, с хихиканьем, вытер подошву о мою куртку и джинсы.

– Братва подъехала, некогда, – презрительно бросил он довольным хриплым голосом.

Обуреваемый нахлынувшими чувствами, я поднял глаза и увидел удаляющуюся фигуру бородача. Автоматически, как робот, достав нож из кармана, я в два прыжка настиг и три раза ударил им в шею своего обидчика. Зажав руками мощно хлынувшую кровь, он стал оседать на колени. Следующие три удара, вспоровшие кожаную куртку, пришлись в область печени, после чего я со злостью вдарил ступнёй ноги по спине, заставив его рухнуть лицом на землю. Тут же тишину ночной улицы прорезали громкие возгласы со стороны стоявшей неподалёку серебристой иномарки: «Костыль, чё такое!». И уже в мой адрес: «Стой, падла, стоять!». Полное осознание происходящего пришло только тогда, когда я, что было сил, рванул в близлежащий парк, цепляясь пакетом и курткой за колючий кустарник, огибая на бешеной скорости скрытые во мраке стволы берёз, лип и осин. Чтобы не выбегать на хорошо освещённую улицу без густой зелени, я упал, распластавшись всем телом на холодной земле в зарослях боярышника. Немного отдышавшись, прислушался. Идеальную тишину подчёркивал лишь шорох осенних листьев, доживающих свои дни на раскачиваемых ветром ветках. Но вскоре сквозь частое сердцебиение стали слышны обрывки фраз: «Не мог далеко уйти!»; «Да не туда, сюда!»; «Витёк, он где-то здесь!». Совсем рядом блеснули лучики айфонных фонариков и хрустнула сухая ветка. «Ну, вот и всё, в этот раз не пронесёт», – подумал я. Страха и паники к моему удивлению не было совсем, спастись хотелось, да, но это был продиктованный природой инстинкт самосохранения без нарисованных воображением пугающих картин расправы, возводящих в куб любую опасность. Перевернувшись на спину, я достал из пакета водку, сделал несколько судорожных глотков и посмотрел в космическую бездну, точнее сказать в тот момент бездна смотрела на меня. «Кто я такой, если взглянуть из космоса? Хоть что-то есть на этом маленьком шарике достойное внимания, из-за чего стоит страдать и жить?». Эти размышления, настоенные на алкоголе, прогнали остатки робости и вернули самообладание. Немного полежав, я встал, огляделся по сторонам и вышел на парковую дорожку. Вокруг не было ни души, лишь пряное дыхание сентябрьской ночи и свет редких фонарей создавали сказочную атмосферу. На секунду всё произошедшее показалось осколками дурного сна, но бурые пятна крови на тёмном джинсовом костюме вернули осознание реальности. Мелькнула мысль: «Хорошо, что не одел бежевый свитерок». Не теряя времени, я двинулся сквозь зелень парка по направлению к своему району, пересекая короткими быстрыми перебежками ярко освещённые места. Долго шёл унылыми дворами и переулками, избегая центральных улиц и проспектов, сторонясь прохожих, вздрагивая от завывания сирен, прячась от слепящих лучей фар. У подъезда своего дома и в лифте, никого не встретил, расценив это как особое везение. Открыв входную дверь, прокрался на цыпочках в ванную комнату, забросил куртку и джинсы за стиральную машину, почистил нож и принял душ. Подошёл к нашей с Ольгой кровати: она была пуста. В тревоге включил торшер, осветивший спальню нежным золотистым светом. На столике у зеркала не было привычной косметики, только одиноко белел блокнотный лист. Подойдя, я увидел на нём слово, выведённое крупным размашистым почерком: «Ушла!». В конце стоял жирный восклицательный знак, пригвождающий меня к доске позора.

На самом деле я обрадовался отсутствию жены, ибо Ольга уже не раз уходила к маме, когда её бесили мои ночные загулы с последующими слёзными оправданиями. Зато теперь у меня появилось несколько дней для сокрытия следов.

На кухне я порезал недозревший помидор, ветчину и репчатый лук, залил всё двумя куриными яйцами и, немного посолив, зажарил. Выпив залпом рюмку водки, разломал руками хлеб и стал с удовольствием поглощать пусть примитивное, но вкусное и питательное кушанье, цепляя вилкой куски прямо из сковородки. Наворачивая за обе щеки, я подумал, что наибольшее удовольствие приносят самые обыденные, простые вещи, которым редко придают значение. И человек уже счастлив, если он видит краски природы, чувствует вкус хлеба, слышит свой голос. Просто он об этом не догадывается до поры.

Наевшись до отвала, я переместился из кухни в зал, где раскинулся на любимом диване и моментально провалился в глубокий омут сна без сновидений. Утром, ближе к пробуждению, ещё не понимая, кто я, что я и где, ко мне вновь пришло волнующее чувство его присутствия. Точнее понимание того, что он никогда никуда не уходил, всегда оставаясь рядом.

– Здравствуй. Вижу, жизнь кипит. Доволен?

– Я чудом выжил, но, видимо, это недоразумение скоро исправят!

– Ты наслаждаешься яствами, женщиной, вином. Чувствуешь месть, сладострастие, страх, гнев, возмущение. Философствуешь и повергаешь врагов. В общем, испытываешь весь спектр эмоций, доступный бренному телу, с которым себя отождествляешь. Даже сильным мира сего большего не дано.

– И теперь я в ужасной ситуации! Что делать?

– Ужасное рождает прекрасное, хорошее – плохое, по-другому эта планета не сможет существовать. Доверься силе, которая привела тебя в этот мир и заставляет биться сердце. Сдайся ей.

Безмолвный диалог закончился, и я окончательно проснулся. Солнечные лучи наполняли комнату золотистым прозрачным светом, ветерок играл занавесками, заставляя пылинки кружиться в радостном танце. Мне хотелось лежать без движения и мыслей, но всему хорошему есть предел.

Умывшись, я включил компьютер и нашёл папку с аудиофайлами симфонической музыки, которую очень ценил, но слушал редко, в основном тогда, когда надо было подумать и найти решение. Выбор пал на седьмую симфонию Антона Брукнера, хотя чаще я слушал симфонические поэмы Ференца Листа и симфонию номер девять Франца Шуберта.

Первые же струнные звуки мягко коснулись слуха, сразу вводя в лёгкий транс, из которого яснее виделась вся картина. Надо было срочно избавляться от джинсового костюма. Не будучи оригинальным, решил поехать в лес и сжечь, а потом затаиться на некоторое время или уехать из города. Ольге можно сказать, что пьянствовал с незнакомыми людьми и подрался. Позже поразмыслив, сжигать костюм передумал, решив, что следы крови, скорее всего, мои. Достаточно будет выбросить его в мусорный контейнер подальше от дома.

Зайдя в соцсети, я внимательно просмотрел информацию о криминальных происшествиях города, но ничего похожего на вчерашние события не обнаружил. «Рано ещё, позже обязательно напишут», – подумалось мне. Жуткие раскаты финальной части симфонии Брукнера придавали возвышенно-трагический оттенок моему незавидному положению. Вспомнился случай полуторагодовой давности: жена попросила отвезти её утром в торгово-развлекательный комплекс шопиться с подружками, а вечером забрать. Зная страсть Оли к покупкам модных тряпок и безделушек, я, конечно, согласился, в ущерб моим планам на день. Не поставив нас в известность, её подруга Аня взяла с собой шестнадцатилетнюю двоюродную сестру Дашу, чуть полноватую крашеную блондинку с темными корнями волос. Не успели мы тронуться с места, как она начала безостановочно тараторить, сообщая ненужные подробности школьных перипетий и любовных приключений старшеклассниц, временами надувая пузырь жевательной резинки, наполняя салон мешаниной запахов банана, клубники и помады. Иногда мне приходилось краснеть, услышав скозь тихий ровный шум мотора очередные пикантности. Устав от её трескотни, я громко включил автомагнитолу с подключенной флешкой, на которой была симфоническая поэма Ференца Листа «Мазепа». Даша резко замолчала, в зеркале заднего вида отразились её надутые в обиде и без того пухленькие губки и округлившиеся зелёные глаза. Жена с Аней уставились в боковые окна, а юная балаболка, нацепившая маску разобиженной девочки, продолжила жевать жвачку с удвоенной энергией. Меня такой расклад вполне устраивал. Я наслаждался зловещими аккордами, изображающими бешеную скачку с завыванием фанфар переходящих в торжественный марш. Неожиданно Даша перевалилась через передние сиденья автомобиля, выдернула флешку и стала, как ни в чём не бывало, жать на кнопки магнитолы в поиске какой-то музыкальной станции FM-диапазона. «Сядь на место!», – вырвалось у меня, и я локтём правой руки толкнул её назад, ощутив большую упругую грудь. Она полезла снова. Развернувшись вполоборота, я силой усадил её обратно, и тут Даша, видимо от бессилия, укусила мою ладонь между большим и указательным пальцем. Потеряв на мгновение бдительность, я увидел, что мы быстро приближаемся к затормозившему перед нами «Рено». Избегая столкновения, я резко взял вправо, девушки закричали, мы выехали на тротуар и остановились через десять метров, визжа покрышками. К великому счастью прохожих не было. Под звуки оркестра и начинающего стучать по крыше дождя я про себя благодарил судьбу, Ольга с Аней молчали, у Даши по лицу катились слёзы. Когда нам всё-таки удалось доехать до торгового комплекса, я решил побродить по магазинам вместе с ними. В процессе шопинга мы с Дашей помирились и даже обменялись телефонными номерами. Всё закончилось прекрасно, но тот день в моей памяти теперь навсегда ассоциируется с симфонической поэмой «Мазепа» Ференца Листа.

Вечерело. Упаковав испачканную кровью одежду в чёрный пакет, посмотрев в окно и не заметив у дома ничего подозрительного, я вышел из квартиры, намереваясь быстро дойти до намеченного контейнера и вернуться обратно. Возле подъезда никого не было, но в глубине двора, на лавке у берёзы, сидели два короткостриженных молодых мужика, которых я здесь никогда не видел. Ускорив шаг, я почувствовал как бешено забилось сердце и вспотели ладони. Навстречу мне шагал сосед с третьего этажа, дородный детина лет тридцати, живущий с мамой:

– Здорово, Олег! – поприветствовал он меня и просиял.

– Привет, Андрей! Извини, очень спешу! – быстро ответил я и прошёл мимо, решив не подавать потной руки.

Завернув за угол и пройдя около пятидесяти метров до автобусной остановки, оглянулся – хвоста не было. Проехав пять остановок, дошёл до утопающих в горах мусора контейнеров и озираясь по сторонам, выбросил пакет. Вспомнил вдруг цитату графа Петра Толстого, сказавшего, что «если у вас паранойя – это не значит, что за вами не следят». Весь обратный путь напрасно пытался успокоиться, мысленно доказывая себе самому, что узнай они мой адрес, не стали бы следить, как в шпионском триллере, не стали бы даже ждать у подъезда, а легко бы нашли способ расправиться со мной без промедления. Подтверждением этих размышлений стало то, что возле дома, в лифте и у входной двери со мной ничего не случилось, но тревога не унималась, распространяясь пожаром, рождая жуткие картины будущего.

«Надо выпить и успокоиться, а лучше проглотить две-три таблетки феназепама, может отпустит», – подумал я, но не стал принимать ни того ни другого, потому как алкоголь даёт лишь краткосрочную иллюзию того, что «жизнь налаживается», а быстрая расплата с ударом по психике, напротив, вполне реальна. Транквилизаторы уменьшают тревожность, снимают мышечное напряжение, иногда дарят несколько часов спокойного сна, но находиться в аморфном состоянии пациента психоневрологического диспансера не хотелось, дабы не терять ясности ума.

Пытаясь отвлечься от тревожных мыслей, заварил себе крепкого ароматного чая с мятой, намазал на хрустящие пшеничные хлебцы густое арахисовое масло, положил сверху нарезанный кружочками банан и вдруг дословно вспомнил фразу: «доверься силе, которая привела тебя в этот мир и заставляет биться сердце. Сдайся ей… ». Меня как током ударило! В самом деле, я не просил никого о рождении, однако живу, хожу, дышу. Организм не спрашивает у меня разрешения на выполнение основных своих функций. Способность наслаждаться хорошей музыкой, литературой, кинематографом заложена с детства. Даже то, кем я стал, видимо, не было результатом личных усилий – всё сложилось само. Что же можно изменить в нынешней ситуации, бесконечно обдумывая варианты спасения? Ответ очевиден: ничего! Размышляя таким образом, я решил отпустить ситуацию, отдать всё в руки Бога и прекратить бессмысленное сопротивление непреодолимым обстоятельствам.

Допив остывающий чай с бутербродами, я ощутил долгожданное умиротворение. Включив компьютер, не стал выискивать новую информацию в соцсетях, а вместо этого позвонил жене, но она ещё злилась и не стала говорить. Вышел на балкон. В гулкой темноте осеннего вечера причудливым калейдоскопом дрожали огоньки далёких многоэтажек, напоминая загадочные созвездия. Во дворе выгуливали собак, у соседнего дома тусила компания подростков, заливаясь временами неприятным гоготом. Пока стоял, взирая сверху вниз на разномастный ряд припаркованных автомобилей, поймал себя на том, что по-настоящему раскованным бываю лишь в одиночестве, где не приходится подстраиваться под чужие стандарты, опуская себя до уровня группы, толпы, социума. Со стыдом вспомнилось, как в школьные годы изображал дружбу и заискивал перед одноклассниками, издевающимися над более слабыми ровесниками, лишь бы не оказаться на месте унижаемых. Да и повзрослев, приходилось подстраиваться под правила поведения в кругу знакомых, ведя себя противоестественно, даже отвратительно. Одиночество же лишь поначалу кажется тоскливым и пустым времяпрепровождением, однако окунувшись в него и подружившись с ним, улавливаешь его неповторимый аромат. Примерно так же не сразу понимаешь вкус чёрствого хлеба, зато впоследствии признаёшь в нём изысканное яство.

Звук пришедшего в социальной сети сообщения прервал моё пребывание на свежем воздухе. Опьянённый кислородом я зашёл в комнату, открыл его и прочёл:

«Привет! Как дела? Трезвый? Если да, то тебе наверное интересно будет знать, что я в курсе твоих приключений прошлой ночью и радуюсь, ведь ты жив и здоров ))».

Я перечитал послание несколько раз. Испуга не было. Совсем. Взволнованное любопытство – может быть, но спокойствие меня не покинуло. Аккаунт в соцсети, с которого отправили письмо, явно был фейковый, созданный накануне специально для анонимных сообщений. Одно было совершенно ясно: отправитель хорошо осведомлён и нашёл меня по имени и фамилии. Но кто он? Чего хочет? Если это шантаж, то что я могу предложить? Для чего этот спектакль с перепиской? К моему удивилению атака мыслей не привела к панике. Они просто информировали, а я делал выводы, но не устремлялся за ними, подобно взявшей след собаке, громоздя версии одна ужаснее другой и вызывая тем самым неконтролируемые эмоции. Ощущая себя хозяином своих чувств, я спокойно, не торопясь, написал язвительный ответ, как бы намекая на то, что мне плевать:

«Здравствуйте, мой неведомый доброжелатель. У меня на самом деле всё нормально, на здоровье не жалуюсь, почти протрезвел. Единственная проблема в том, что Вы меня знаете, а я Вас нет».

Щёлкнув мышкой, отправил сообщение и стал ждать. Прошла минута, пять, десять – никакой реакции. Решив размяться, оторвался от кресла, достал из-под дивана гантели, сделал несколько заученных упражнений и пошёл в душ. Стоя под тёплыми тонизирующими струями, я тщетно пытался понять логику адресанта, его мотивы и конечную цель. Довольно скоро меня пресытили водные процедуры, и я, благоухая сандаловым мылом и оставляя мокрые следы на ламинате, вернулся к экрану монитора в удобном хлопковом халате. Новых сообщений не было.

«Надо не выключая компьютер постараться уснуть. Рано или поздно отзовётся, иначе совсем бы не писал», – решил я и устроился на диване. С недавних пор сон и сновидения стали моими желанными гостями. Как говорил Артур Шопенгауэр «Самое счастливое мгновение счастливого человека – это когда он засыпает, как самое несчастное мгновение несчастного – это когда он пробуждается». Я часто и не хотел пробуждаться, понимая, что глубокий сон без сновидений, в котором нет боли и разочарований, куда предпочтительнее бессмысленному и напряжённому бегу в колесе реального мира. Что касается сновидений, то иногда в них было страшно, иногда гнетуще, иногда интересно и весело. Помню, в одном из них я мог менять форму тела по своему усмотрению, в другом – соблазнить любую красавицу, в третьем ощущал такую радость, по сравнению с которой реальная была лишь намёком на это чувство. Конечно, не обходилось без догоняющих монстров, застрявших ног, страшных катастроф, тяжёлых заболеваний, позорных ситуаций. Но это издержки. Явь же была однообразной чередой безысходных серых будней, с маячившей на горизонте смертью. С недавних пор, я перестал считать действительность чем-то настоящим, а сновидение – иллюзией, потому как испытывал одни и те же чувства в обоих состояниях, только во сне их гамма шире, ярче и сочнее настолько, что при пробуждении они ещё продолжали владеть мной, постепенно угасая, несмотря на все попытки их удержания. Было ясно и то, что все окружающие объекты во сне рождены мной самим. Это привело меня к глубокому убеждению того, что каждое утро мой мозг создаёт мир, который принято называть реальным. Подобным образом я относился и к виртуальной жизни во всемирной паутине, где мог часами слушать, читать, лицезреть и общаться с интересными людьми, переноситься во времени и пространстве, получать нужную информацию, слушать любимую музыку, быть в тёплой компании сходных по духу и мыслям друзей. Эта реальность для меня и стала настоящей, а виртуальным оказалось пребывание в скучных компаниях и на постылой работе.

Морфей ещё не успел крепко обнять меня, когда пришло сообщение. Вскочив с дивана и вывив его на экран, я прочитал:

«Приветик! Неужели еще не на измене? Что куришь для храбрости? Или продолжаешь квасить? Закуси чем-нибудь вкусненьким. Пироженка или тортик, наверное, есть у тебя?».

Я сразу понял – пишет женщина, хотя это ничего не меняло. Быстро написал ответ:

«Доброй ночи. Как же хорошо, что хоть кто-то печётся обо мне. Торта, к сожалению, у меня нет, поэтому бери самый свежий и приходи на рюмку чая. Поболтаем».

Дальше сообщения стали приходить без задержек.

«Не, ну ты конкретно безбашенный. Хоть помнишь, что было сутки назад? Или в несознанке? Короч, не включай дурака, что делать будем?».

«Давай встретимся. Ты знаешь про меня всё, включая адрес, раз пишешь на мой аккаунт. Поэтому лучше сразу приходи в гости».

«Смелый мальчик. Ты с кем там?»

«Я один. Да ещё в отпуске. Везёт мне, да?»

«Как утопленнику. Улица, дом, квартира…»

«ул. Свободы, 11 – 110».

Повисла, пауза. Видимо не ждали такой наглости.

«Жди. Когда приду не знаю. Если будешь бухой – пожалеешь».

В смешанных чувствах я откинулся в кресле. Не скажу, что страха не было совсем, был, конечно, но, не успев возникнуть, он быстро трансформировался в азарт наблюдателя, будто я смотрел на всё со стороны и с нетерпением ждал развязки, не особенно переживая за судьбу главного героя. В этом новом состоянии было комфортно. Точнее было бы назвать его свободой от отождествления себя с персонажем трагикомической пьесы, свободой от его терзаний и метаний, свободой постороннего наблюдателя.

Решил навести элементарный порядок в квартире – не сгорать же со стыда из-за грязной посуды и неубранной одежды. Когда восстановил относительный порядок в комнатах, проветрил их и воскурил благовония с ароматом ванили. Потом решил подготовиться к неприятному разговору и вероятной смерти. Почистил уже чистые зубы, снял халат, надел свежие чёрные трусы, темно-синие джинсы и светлую футболку. Написал записку Ольге, в которой коротко, не упоминая никаких подробностей, попытался объяснить свою гибель отвратительным поведением в пьяном виде и спрятал в её любимую чашку, лежащую в сушилке. Захотел быть оригинальным, поэтому в компьютере и интернете никаких прощаний оставлять не стал.

Тревожная трель домофона нарушила хрупкую тишину прозрачного осеннего утра, заставив меня проснуться в кресле. Я открыл подъездную и входную двери и сел на пуфик. Было отчётливо слышно, как глубоко внизу, в колодце подъезда, открыл свои двери лифт, приглашая моих палачей в свою кабину. Его гул, такой знакомый и родной, с неотвратимостью возмездия нарастал. В те секунды я поймал себя на том, что жалею потерять не жизнь, а пережитую накануне свободу от того, кем всегда себя считал, настолько оригинальным и упоительным было это чувство.

Наконец, двери лифта распахнулись, и я увидел совсем юную девушку чуть пониже меня в узкой бордовой толстовке на молнии и серых джинсах. Первая посетившая мысль при её появлении была: «Уроки, наверное, прогуливает». Её поднятые вверх солнцезащитные очки выполняли функцию ободка для густых тёмных волос с красными прядями. Как ни в чём не бывало, она прошла мимо меня прямиком в большую комнату и расположилась в согретом мною кресле, положив ногу на ногу.

– Кроссовки забыла снять, красавица. Не забывай, что в гости пришла! – сказал я с напускной раскованностью.

– Дверь закрой и сюда иди, – повелевающим тоном ответила незнакомка.

Я закрыл входную дверь, с шумом придвинул компьютерное кресло и сел напротив, начав бесцеремонно изучать её внешность. Неуловимо-притягательное круглое лицо, щедро подведённые чёрные агаты глаз, чуть курносый нос, чувственные губы в матовой помаде, лёгкий загар, скрывающий естественную бледность. Разноцветный дизайн маникюра украшал длинные пальцы, унизанные несколькими золотыми кольцами.

– Доброе утро, Олег Александрович, – сказала незнакомка ровным приятным голосом.

– Здравствуй, раз пришла. Представишься?

– Запросто. Меня зовут Лида, я хочу сразу всё прояснить. Не интриговать, не тянуть, а просто рассказать всё как есть лично тебе. Боялась писать подробности в сообщениях, потому что не знала точно, кто их прочтёт.

– Ещё раз здравствуй, Лида. Я весь внимание.

Оглядев меня пристально, как диковинного зверя в клетке, она продолжила:

– Ты убил моего сожителя, точнее сказать, Бог услышал мои молитвы и твоими руками отправил его в ад, где ему самое место.

Воцарилась гнетущая тишина, иногда нарушаемая доносившимся из окна тяжёлым кашлем дворника. Наконец, я выдавил из себя:

– Он умер?

– К счастью, да.

– Как ты узнала обо мне?

– Я вспомнила тебя сразу, той ночью. Вы, выпускники семилетки по классу фортепиано, давали нам, первоклашкам, показательное выступление в музыкальной школе, которую я так и не закончила.

– Когда это было! Да и не помню я тебя!

– Конечно, кто обращает внимание на малявок, ведь ты лет на десять старше. А нам вас, выпускников, ставили в пример. «Смотрите, как они играют, будете прилежными, научитесь не хуже… ». Небожители, одним словом, как тут не запомнить! Потом видела тебя несколько раз в городе, иногда пьяным, слышала всякие сплетни…

– Допустим, но где ты была той ночью, когда… – я замялся, – когда всё произошло?!

– Олег, успокойся, я не хочу тебе зла.

– Но всё-таки?!

– Ты сел на скамейку в темноте, под разбитым фонарём. А я уже сидела недалеко, в пяти шагах, на декоративном пеньке у песочницы. Видела, как накрывал «поляну», как пил. А до того, как тебе появиться, Костя отошёл базарить по телефону с дружками своими.

– Как же я тебя не заметил?

– В темноте сидела, молчала, а ты бухой, вот и не заметил – чего непонятного?

– А когда он меня бил, почему голос не подала?

Улыбнувшись красивыми полными губами, девушка ответила с ехидцей:

– Наверное, хотел сказать, почему не закричала, когда ты его завалил?

Я растерялся, не зная как реагировать. Лида сняла с головы очки, положила их на стол, убрала рукой непослушные пряди со лба, и, посмотрев в окно, вдруг заговорила зло и нервно:

– Собаке собачья смерть. Мы с ним прожили год, вернее сказать эта мразь приходила трахать, бить и унижать меня в течение года. В том дворе он снимал однушку, в которой я сидела как собачка на цепи. Только в магазин, парикмахерскую и обратно.

– Почему терпела? Нашла бы другого, нормального, ты же красивая девчонка!

– Почему? Ты серьёзно?! Этот рецидивист сразу сказал, что убьёт, если рыпнусь. Он не шутил, у него три «ходки», подчинять людей умеет, уж поверь. Познакомилась по глупости, ну а потом и не заметила, как стало поздно права качать.

Она немного успокоилась, облизнула губы, от чего розовая помада стала чуть ярче.

– Понятно, а что конкретно видела той ночью?

– Всё. Как сзади бил ножом в горло и спину, как убегал, как Витя Малой с каким-то хмырём побежали за тобой, как он лежал в кровище. Потом «скорая», менты, допрос… Витька и второго сразу приняли и держат до сих пор. Я под подпиской, как свидетель.

– Что рассказала?

– Почти правду. Дескать, стояла далеко, у подъезда, уткнувшись в айфон. Костя отошёл позвонить, я, типа, услышав шум, подбежала. Сколько ни давили, говорила одно и то же: видела мельком фигуру, убегающую к парку. Без всяких примет.

– А с блатными как?

– Звонил один, другом Кости представился. Я ему всё в точности, как ментам, объяснила. Он сказал, что они во всём разберутся, а Костю повезут хоронить в его родное село.

В подъезде глухо хлопнула дверь, и сразу загудел дремавший лифт – кто-то начинал свой рабочий день.

– Хорошо, но почему ты меня не сдала? И вообще, с какой целью пришла?

– Ты веришь в Бога? По-настоящему, всем сердцем? – вдруг спросила Лида.

– Не знаю. Есть, конечно, вселенский разум.

– Понятно, разум. А теперь послушай: последние месяцы я постоянно молила Всевышнего об избавлении. Поначалу просила, чтобы этот гад ушёл к другой, попал в тюрьму, пропал без вести. Но потом взывала только об одном – смерти. Я не просто верила, я точно знала, что рано или поздно Бог услышит мои молитвы. Наконец, возмездие свершилось, и пришло оно через тебя, Олежек. Пойми, заложить тебя ментам или бандитам, значит гневить Создателя, поэтому будь спокоен.

Пока я переваривал сказанное, мой взгляд привлекли солнцезащитные очки, лежащие на столе.

– Привыкла к ним, следы от побоев не переводились.

– Допустим, всё так, как говоришь, – переведя взгляд на Лиду, сказал я, – но от меня-то что теперь, когда ты свободна, надо?

– Костя хранил в нашей квартирке большую сумму, точнее сказать прятал её. От кого и почему не знаю, но в упомянутом мною разговоре по телефону его знакомый заявил, что Костя не вернул серьёзным людям большой кредит и посоветовал мне вспомнить всё, что я видела и слышала. Думаю, они не шутят и будут их искать.

– Отдай скорее и живи спокойно!

– Лесом идут! Там хоть не миллионы долларов, но мне вполне хватит, чтобы уехать и жить нормально.

– Дура! – вспылил я. – Спокойствие ни за какое бабло не купишь! Да и найдут они тебя.

– Тише, не нервничай, – осадила меня Лида. – Эти тупые скоты даже свой член в штанах не найдут.

Она встала с кресла и потянулась, разведя руки в стороны, от чего её внушительные груди приняли конкретные очертания. Немного походив по комнате туда-сюда в качестве разминки, девушка поймала мой масляный взгляд на своих широких бёдрах, туго обтянутых джинсами.

– Не отвлекайся и слушай внимательно. Денег теперь там нет. Я ночью, перед тем как приехать сюда, увезла их в другое место. Но оно ненадёжное, поэтому придётся спрятать их у тебя. Временно, конечно.

– Где дверь знаешь? Захлопни с той стороны! – заорал я со злостью. – Хочешь, чтобы меня грохнули?!

– У тебя выбор, что ли есть? Ты убил человека, а то, что он поддонок, никого не интересует. И не бойся, никто никого не грохнет, потому что никто ничего не узнает.

Я понял, что оказался в ловушке. Мозг, как поисковая система с багами, начал лихорадочно искать пути выхода, но не находил. Ясно было одно: она меня элементарно шантажировала и ни капли не боялась, понимая моё уязвимое положение и неспособность сказать твёрдое «нет».

«А ведь говорила, не сдаст ни за что, впаривала про гнев Бога, шизофреничка», – раздражённо думал я.

И тут ко мне вернулось то спасительное и желанное состояние, благодаря которому я вновь стал смотреть на себя и ситуацию так, как увлечённый зритель наблюдает за поворотами сюжета театральной постановки. Исчез драматизм, осталась заинтересованность постороннего и уверенность в благоприятном исходе. Я неожиданно для самого себя спокойно поинтересовался:

– Ну, привезёшь ты кэш сюда, ладно, а дальше какие планы?

– Будем поглядеть, не знаю пока, хотя… – Лида задумчиво посмотрела в окно.

– Что же это за сумма, ради которой ты рискуешь своей и моей жизнью?

– Более семи лямов в рублях.

И тут я, неожиданно для самого себя, прикрыв глаза и жестикулируя правой рукой, пустился в пространные рассуждения, сдобренные морализаторством, убеждая её в том, что она молода, что вся жизнь впереди, можно учиться, делать карьеру, выйти замуж, уехать за границу, родить ребёнка. Меня несло, как Остапа, как подвыпившего на корпоративе графомана. Окончательно войдя в роль старшего наставника, я стал уверять, что деньги эти грязные, кровавые, полученные, скорее всего, от сбыта наркотиков и мошенничества с квартирами пенсионеров, да и, честно сказать, не такие уж большие. Наслаждаясь своим красноречием и позой, я неожиданно услышал звуки слива воды в унитазе. Лида была в уборной.

Войдя в комнату через минуту, она сообщила командным тоном:

– Вернусь к обеду, будь дома. Один.

– Есть, мой генерал! – отчеканил я.

Когда дверь захлопнулась, у меня хватило духу позвонить жене и, передав привет Антонине Ивановне пьяненьким голосом сообщить, что всё в порядке и волноваться совершенно не о чем, так как моё окончательное отрезвление не за горами. Не дослушав до конца трескотню своего непутёвого спутника жизни, она прервала связь. На это и был расчёт – возвращаться ко мне ей рано, но и сильно волноваться тоже ни к чему. За годы совместной жизни у нас уже сложилось негласное правило: пока слёзно не извинюсь и не взмолюсь о пощаде,возвращения не будет.

Выйдя на балкон, я подумал, что временами жизнь фантастичнее самого смелого вымысла, и расскажи я кому-нибудь о моих злоключениях и невероятных совпадениях, судя по всему, был бы поднят на смех, как краснобай почище барона Мюнхгаузена. Видимо, из-за упавшего откуда-то сверху на газон спичечного коробка мне вспомнился близкий друг Дима, выбросившийся несколько лет назад из окна девятого этажа. Я всегда боялся высоты и не мог представить ту грань, за которой человек утрачивает врождённое чувство страха, являя могучую силу ужасных обстоятельств, способных подавить инстинкт самосохранения. Сторонний наблюдатель всегда видит лишь мотивы, приводящие несчастного к роковому решению, но не хочет понять, что они лишь спусковые крючки, запускающие процесс разрушения воли к жизни. Ну, задолжал Димка денег, ну разругался с подругой, ну не сдал пару зачётов в институте. И что? Разве это смертный приговор! Всё, как мне тогда казалось, поправимо. Но не тут-то было: сначала выпил уксусной кислоты, получив ожог полости рта и пищевода. Выжил. Лечился стационарно и амбулаторно, три раза в неделю ходил на приём к психиатру, принимал огромное количество медикаментов. Однако воля к жизни уже была надломлена. Это неуловимо чувствовалось при общении, будто человек расстроен из-за опоздания на свой поезд в иной мир и теперь ожидает другого, следующего в том же направлении. В последнем телефонном разговоре Димка несколько раз повторил загадочную для меня фразу: «Ты был прав, ничего изменить невозможно», а через два дня пришёл его состав.

Приближался полдень, а я продолжал наслаждаться бездельем. Зашёл на видеохостинг Ютуб, бегло просмотрел ролик очередного мошенника, гарантировавшего лёгкий и стабильный доход, стоило только приобрести его курс о заработоке в интернете. От рвущихся ввысь диаграмм и графиков, падающих с неба золотых монет, дорогих авто с пачками ассигнаций в багажнике нестерпимо захотелось лирики. Набрав в поисковике слово «поэзия», я быстро нашёл видео с известным актёром, читающим поэму Есенина «Чёрный человек», и послушал любимый отрывок:


Ночь морозная.

Тих покой перекрестка.

Я один у окошка,

Ни гостя, ни друга не жду.

Вся равнина покрыта

Сыпучей и мягкой известкой,

И деревья, как всадники,

Съехались в нашем саду.


Где-то плачет

Ночная зловещая птица.

Деревянные всадники

Сеют копытливый стук.

Вот опять этот черный

На кресло мое садится,

Приподняв свой цилиндр

И откинув небрежно сюртук»


Нажав на паузу, подумал о том, что не оборви Сергей Александрович свою жизнь в тридцать лет, проживи ещё год, а лучше два, сколько бы шедевров пополнили сокровищницу русской поэзии! Звук дверного звонка вернул меня с небес на землю. Вернулась Лида.

– Дверь домофона была открыта, – сообщила она буднично, опуская на пол большую чёрную спортивную сумку с белым логотипом «Найк» и зелёный полиэтиленовый пакет. – Проголодался?

Ничего не ответив, я потянулся к сумке, но Лида больно ударила меня по рукам:

– Не лезь! Пакет на кухню отнеси.

Послушно, как лакей, я пошел на кухню, достал из пакета поллитровую банку «Хайнекен», упаковку спагетти, охлажденный бекон в лотке, сливки и сыр.

– Пиво попей, а я обед на скорую руку сварганю, – сказала она, уже споласкивая руки над раковиной.

– Сумка где?

– Под диваном. Не трогай её, спокойнее будешь.

Взяв пиво, я вернулся в комнату и лёг на ложе, под которым, если верить, лежали миллионы. Пусть не долларов или евро, но всё-таки миллионы. Открыл банку и сделал большой жадный глоток. Через минуту похорошело, пенный напиток мягко лёг «на старые дрожжи» и творил чудеса. Из кухни донеслись звуки жарки, будоражащий аппетит запах медленно наполнял комнату. Глаза стали слипаться от недосыпа и сладкой неги. Повернувшись на правый бок, я бросил взгляд в сторону прихожей и ясно увидел высокую мужскую фигуру, юркнувшую в спальню. Чувствуя бешеный ритм сердца, тихо встал, вытащил из канцелярской подставки на компьютерном столе ножницы, потом потянулся за гантелей. Тело вдруг сделалось ватным, пол начал уходить из-под ног, воздуха не хватало. «В пиво что-то подмешали», – понял я и, опираясь о стены, ринулся в прихожую, в надежде выскочить на лестничную клетку. Чья-то твёрдая рука сзади обхватила моё горло, из кухни раздался истерический смех, я стал задыхаться и… открыл глаза. Настенные часы показывали без четверти два пополудни, с улицы доносились детские голоса, по потолку приглушённо ухали басы музыкальных колонок. Ткань кошмарного сновидения быстро распадалась, уступая место радостному облегчению. Сев на диване, я задел ногой пустую банку «Хайнекен», валявшуюся на полу, провёл ладонью по спутанным волосам ото лба до затылка, и окончательно проснувшись, пошёл умываться.

Из ванной комнаты доносилось монотонное журчание. Приоткрыв дверь, я увидел стоящую под душем Лиду. Ниспадающие струйки воды облепили её лицо мокрыми волосами, убегая стремительными ручейками вниз по нежной шее и высоким грудям с алыми сосками. Сливаясь в причудливые узоры на животе, они замедлялись в пышном чёрном кустарнике между ног, чтобы упасть с него крупными каплями на дно ванны, где потерять свою индивидуальность. Глаза девушки были закрыты, а я, пуская слюни, смотрел, не в силах отвести взгляд. Поворачиваясь ко мне спиной, Лида уронила с бортика ванны себе под ноги флакон шампуня и кусочек мыла. Потянувшись за ними, она наклонилась, взметнув вверх крутые бедра и крупные персики ягодиц, темнота между которыми блеснула большой розовой щелью. Картина стала весьма неприличной. Чувствуя давление в джинсах, я неожиданного для самого себя бросил нелепую фразу:

– Мне бы умыться.

Лида резко выпрямилась, встав ко мне боком, прикрыв одной рукой груди, а другой низ живота.

– Совсем оборзел!? – вскрикнула она гневно, посмотрев на меня блестящими чёрными глазами.

– Извини, конечно…

Но, не дав мне закончить, она запустила в мою сторону обмылок. Я смог увернуться и успеть закрыть дверь, принявшую на себя удар полетевшего следом флакона с шампунем.

Вернувшись в комнату и сделав несколько силовых упражнений для снятия напряжения, я вытащил из-под дивана сумку, но открывать её не стал. Какая, в сущности, для меня была разница, сколько в ней денег и есть ли они там? Я совершил тяжкое преступление, и теперь расплачиваюсь своим бесправным положением. Самое ужасное, что, скорее всего, это лишь начало, прелюдия к более мрачным последствиям.

– Обедать! – донёсся голос Лиды.

В тарелках на кухонном столе аппетитно дымились перемешанные с соусом и обжаренным беконом две горки спагетти, посыпанные натёртым сыром.

– Паста Карбонара, – улыбаясь, сказала новая хозяйка, добавив словечко «типа».

– Карбонара это чудесно. Может, выпьем сначала?

– Только одну, хорошо? А я пас.

Лида по-хозяйски достала из холодильника бутылку и полезла в шкафчик за рюмкой. На ней была лишь коротенькая бежевая футболка, из-под которой то и дело маняще белели трусики.

Выпив холодную водку, я стал вкушать обед, наматывая макароны на вилку. Спустя пару минут мне, невзирая на протесты, удалось опрокинуть в себя ещё одну рюмку, после чего бутылка исчезла со стола. В завершении трапезы Лида как бы вскользь поинтересовалась:

– Съедобно?

– Ум отъешь! Итальянский ресторан отдыхает.

– Чай заварить? – с плохо скрываемым

удовольствием от моей похвалы поинтересовалась она.

– Всенепременно! Да и вообще, будь как дома, но не забывай, что в гостях.

Лида не отреагировала, а я пошёл в зал, чувствуя себя сытым кастрированным котом. Вскоре мы уже прихлёбывали крепкий ароматный напиток, я у компьютерного столика, она – угнездившись в кресле напротив, поджав под себя голые длинные ноги, крепко сжатые в коленях. Закончив чаепитие, Лида заявила:

– Хочу тебя попросить об одолжении. Сделай доброе дело…

Я насторожился.

– Короче, отвезёшь бабки к моей бабке, – уголки её полных губ приподнялись в улыбке. – Машина у тебя есть, знаю, – она на секунду замялась и продолжила жалобным голоском. – Войди в моё положение, Олеж. Мне нужно завершить кое-какие дела в городе, тем более менты могут выдернуть в любой момент. Хранить сумку под диваном тоже не решение. Твоя рано или поздно вернётся, а бабка спрячет – не найдёшь. Сделаешь, и я исчезну совсем.

Поперхнувшись чаем, я закашлялся.

– Куда везти? Какая бабка? – выдавил я из себя, когда смог снова говорить.

– Моя родная бабушка Зина. Она мне намного ближе матери, с которой я уже год не общаюсь. Накормит, напоит, и поедешь обратно. Баба Зина в курсе, что ты завтра будешь, я ей звонила. Живёт в селе «Отрадное», где спиртзавод. Полтора часа езды. Ты должен знать.

– Завтра?

– Завтра утром.

– Давай я вместе с сумкой и тебя отвезу, погостишь у бабуси и куда-нибудь к югу рванёшь.

– Один поедешь. Я тебе полностью доверяю, ты человек умный и вряд ли захочешь поменять свой диван на лагерную шконку.

– Угрожаешь, тварь! – прошипел я.

– Тише, тише. Повторяю ещё раз для особо одарённых: я не хочу тебе зла. Просто сделай, как прошу, и скоро забудешь про меня.

– А ты завтра, что делать будешь?

– Здесь буду, в твоей квартире, если никто не позвонит. Оставь ключ на всякий случай.

Весь остаток дня я терзался мыслями о том, что какая-то мутная девка, возомнив себя вершителем чужих судеб, использует меня в своих грязных целях. Да и сам хорош: малость припугнули и готов исполнять любую прихоть. Ну а если посмотреть с другой стороны, может, правда лучше помочь ей? И сам спасусь и человека выручу. Тем более, что козырей у меня никаких нет. Ну не убивать же её, в самом деле!

Подобные вопросы кружились роем мыслей в голове, вводя то в ступор, то в возбуждение. А Лида спокойно смотрела телевизор, иногда отвлекаясь на свой айфон. Никогда не понимал таких людей, но жутко им завидовал. Около девяти часов вечера она заявила:

– Я лягу на диване, а ты в спальне. Подъём в шесть. К обеду по любому домой возвратишься.

– Земля – наш общий дом. В неё, судя по всему, мы скоро с тобой вернёмся, правда, против своей воли. Спокойной ночи.

Оставив Лиде ключ от входной двери, в половине седьмого утра я спустился к припаркованной во дворе машине. Увесистую сумку решил не прятать, бросив её в багажник на складной туристический стол. Лучи утреннего солнца дарили свежесть и особую красоту всему вокруг. Казалось, не существует такой беды, которая могла бы устоять перед их всепобеждающей силой. Я давно заметил, что утро, как юность зарождающегося дня, наполняет меня энергией обновления, сжигает вечернюю хандру, возрождает утраченную веру в счастливый исход событий. В эти моменты я неосознанно славил светило фразами: «Сияющему Солнцу Радости – Слава!»; «Негасимому Солнцу Свободы – Слава!»; «Великому и могучему Богу – Слава!». Молитва была естественной, шла из сердца, что говорило об её истинности и моих языческих корнях. Проезжая по городу, я поймал себя на том, что рад возможности вырваться из его железобетонных объятий, будто бы он был главным генератором моих проблем. По счастью больших пробок не было, я выехал на трассу и набрал «крейсерскую скорость». Дорога убегала к горизонту на восток, навстречу уже взошедшему во всём своём великолепии солнцу. Пришлось опустить козырёк и быть осторожнее. При въезде в один из затяжных поворотов мне несколько раз моргнул дальним светом фар водитель встречной легковушки, я снизил скорость и заметил на обочине автомобиль с проблесковыми маячками. Успел подумать: «Запах алкоголя выветрился. Даже если остановят, вряд ли попросят открыть багажник», но заметил лишь силуэт сидящего в машине сотрудника ДПС, всецело погруженного в свою рутину. За окнами открывался удивительной красоты осенний пейзаж: выгоревшие от солнца поля, вспыхнувшие золотом лесополосы, остывающие речушки с отражением облаков в тёмной воде. Наконец я прочитал на вытянутом белом фоне приближающегося знака надпись «Отрадное» и сбавил скорость до шестидесяти километров в час.

Покрутившись по дорогам посёлка, будто подвергшимся артобстрелу, я не без труда нашёл улицу Спортивную и подъехал к дому номер четыре. Со стороны дороги он был почти не виден, скрытый старым деревянным забором и яблонями. Не доставая сумку из багажника, подошёл и постучал в тёмно-серую калитку висевшим на двери железным кольцом. Из двора соседнего дома донёсся надрывный собачий лай. Постучал ещё, за дверью послышались мягкие шаги. Когда она отворилась, передо мной предстала пожилая женщина в тёмном длинном платье и светлой шёлковой косынке, из-под которой выбивались седые пряди. Для полного сходства её лица с фотографией в айфоне Лиды не хватало лишь нежной улыбки.

– Здравствуйте, – вежливо сказал я.

– Здравствуй, – ответила она, смотря на мои руки и явно недоумевая, почему в них ничего нет.

– Вы Зинаида? Я от вашей внучки.

– Посылка где?

– Сейчас принесу, подождите секунду.

Я повернулся и пошел к автомобилю, но не успел сделать трёх шагов, как в спину мне больно упёрлось что-то жёсткое, и мужской голос сквозь зубы процедил:

– Тихо, не дрыгайся, к тачке иди.

Я медленно, не пытаясь оглянуться, подошёл к автомобилю и увидел в отражении окна тёмный овал головы в бейсболке за моей спиной.

– За руль садись.

Открыв дверь, я опустился на водительское кресло, чувствуя как синхронно неизвестный сел сзади и приставил к шее прохладный металл.

– Деньги где? – уже громко сказал он прямо в ухо.

– В багажнике, в сумке.

– Заводи, поехали.

Я плавно тронулся и медленно покатил прямо по улице. Взглянув мельком в зеркало заднего вида, успел разглядеть заросшее редкой щетиной худое смуглое лицо неопределённого возраста. Тем временем асфальтированное покрытие дороги закончилось, и мы выехали на заросшую по обочинам грунтовку, ведущую к лесу через овраг. Я попытался заговорить:

– Застрянем здесь.

– Ехай, не бойся.

– Возьмите машину, а меня отпустите. Я вас не видел и ничего не знаю.

– Там отпущу.

Он указал в сторону леса, и я увидел в его руке двуствольный обрез охотничьего ружья. Некоторое время ехали молча. Дорога в сосновой чаще сделалась совсем узкой, ветки царапали бока машины, пронизывая салон неприятным скрежетом. Вскоре колея по ходу движения полностью утонула в высокой траве, и я вынужден был остановиться на маленькой, залитой солнечным светом, полянке. Сидевший сзади прокашлялся, шмыгнул носом и произнёс:

– Выходи.

Я открыл дверь и вылез из машины, вдохнув ядрёный настой сосновой смолы и лесной травы. Первой мыслью было рвануть в спасительный частокол деревьев, однако неприятный худой тип лет двадцати пяти в синем спортивном костюме уже стоял рядом, направив на меня два коротких ствола с облезшим воронением.

– Сумку доставай, – он подтолкнул меня к багажнику.

– Послушайте, ну зачем я вам? Берите деньги, машину. Я сделал всё, что от меня требовалось.

– А у тебя выбор, что ли был? Сделал он! Мне такую туфту не впаривай. Это Лидочка всем верит и всех жалеет, просила тебя не трогать, мол, всё равно молчать будет. Но такой чепушило, как ты держать язык за зубами не сможет. Кирнёшь, душа в рай и разговоришься.

– Я не знаю ничего…

– Много знаешь, не скромничай. Про то, что Лидка деньги Костыля умыкнула, например. Про то, что я прячусь у её бабки, теперь тоже знаешь. Ну и меня срисовал. Много, очень много знаешь, – он зыркнул на меня дико и зло, как бешеная псина. – Может даже она тебе рассказала, куда мы с ней дёргать собрались. Не удивлюсь, если у вас что и было уже.

– Не было ничего, даже в мыслях.

– Верю, ведь она в меня влюблена с пятнадцати лет, а сейчас ей почти девятнадцать, и ещё сильнее за это время привязалась. Не хухры-мухры. Вот только год назад с этой мразью спуталась, а я в бегах уже был. Много долгов. На счётчик поставили. К городу приближаться стремался. Если сильно нужен, думал, сама найдёт. И, не поверишь, нашла, да к бабусе своей пристроила. Баба Зина меня пожить пустила на своих условиях, подкармливает даже, через неё и связь наладили. Я как узнал о смерти Костыля, сразу передал Лидке, чтобы срочно с капустой сюда ехала. Но она же святая, с младшенькой сестрой попрощаться решила и немного бабла ей подкинуть. Только найти её не может пока. Вот и ждёт, дура, когда сестра объявится, ищет глупую, а тебя запрягла бабки из города увести. Боится, найдут их и правильно делает, – он замолчал на секунду, прокашлялся и продолжил сиплым голосом. – Хорошо, что Костыля завалили, он гнилой был, крыса. Эт не ты часом? Не, такой ушлёпок мухи не обидит, – ухмыльнувшись, ответил он на свой же вопрос. – Мне даже малость жаль тебя, но извини. Как говорится, умри ты сегодня, а я завтра.

Облокотясь на заднее крыло автомобиля, я стоял, переваривая сказанное, пытаясь выделить суть. Стало ясно, что мне «посчастливилось» попасть в лапы бандита, любовника Лиды. Может быть, она и вправду просила этого дегенерата не причинять мне зла, но разве от этого легче? Оглушённый пониманием своей страшной участи, я не мог пошевелиться. Тело оцепенело, чувствуя, что его ведут на убой.

– Чё завис, открывай багажник!

Я не реагировал, погружаясь в некое подобие транса. Резкий удар в затылок, видимо шейкой приклада, заставил меня упасть на колени. Вдруг туман в голове стал оседать, ужас быстро сменился ощущением спокойствия и защищённости, чувство времени исчезло. Я вспомнил, что он рядом, наблюдает любящими глазами отца.

– Попал в очередную переделку?

– Небольшие неприятности, с кем не бывает, – ответил я с лёгким сарказмом.

– Мне показалось, что ты сильно напуган.

– Похоже, меня сейчас убьют.

– Невозможно убить нерождённого.

– У меня есть день рождения.

– Ты вечен. Не принимай начало очередного сна за особую дату.

– Уж слишком кошмарное сновидение.

– Но ты хочешь его досмотреть.

– Хочу, ведь в нём бывают и счастливые моменты.

– Истинное счастье непреходяще. Но если хочешь, то придётся помочь. У одного из персонажей твоего сна, замечательнейшего парня, сейчас случится эпилептический припадок. Что поделаешь, бывает. И впредь знай: ты являешься режиссёром и продюсером своего фильма, вольным монтировать его по своему усмотрению.

… Голова разламывалась от тупой боли, когда я открыл глаза и понял, что стою на коленях. Тип с обрезом злобно орал:

– Глухой? Погоди, я тя щас вылечу! Всё пройдёт раз и навсегда!

Он открыл крышку багажника, потянулся за сумкой, и вдруг, стал быстро оседать на землю рядом со мной. Кожа лица посерела, упавшее тело неестественно вытянулось, потом еле заметно начало подрагивать. Тонкая струйка пены побежала из уголка рта. Сдерживая подкатившую тошноту, я встал, перешагнул через лежащий в траве обрез охотничьего ружья ИЖ 43 двенадцатого калибра, повернул его голову на бок, хлопнул крышкой багажника, шатаясь, сел за руль и завёл мотор.

Всю обратную дорогу в уме периодически всплывали обрывки фраз: «Ты являешься режиссёром», «Истинное счастье непреходяще», «По своему усмотрению». В полдень я вошёл в прихожую своей квартиры. навстречу выбежала Лида, Взволнованно причитая, навстречу выбежала Лида:

– Что случилось?! Почему Максим пропал?!

– Не волнуйся, жив твой Максим и скоро даст о себе знать.

– Бабушка его не дождалась!

– Если бы бабушка его дождалась, то ты бы не дождалась меня.

– Хватит говорить загадками! – взвилась она.

Я лёг на диван и рассказал в точности всё, как было. Из всего рассказанного мною, Лида не поверила только в приступ падучей у своего возлюбленного, чему я ни сколько не удивился. Через мгновение, будто опомнившись, она спросила:

– Деньги где?

– Выбросил на хрен!

Её округлившиеся до предела глаза посмотрели на меня сверху вниз тёмными безднами.

– Не поняла! Как!?

– Так.

– Ну, ты и скотина. Пожалеешь…

– Понятное дело, пожалею. Лучше о себе подумай, прибьёт тебя твой бандит.

Лида начала истерично мерить шагами комнату, потом вдруг остановилась как вкопанная и разрыдалась, роняя крупные хрусталики слёз. Щемящая жалость, как к беззащитному котёнку в руках садиста, вдруг пронзила мне сердце. Я встал и осторожно обнял её, примирительно шепнув на ухо:

– Прекрати, дурочка. Я пошутил, деньги в машине.

Она начала стучать кулачками по моим плечам, но я сильнее сомкнул объятия, пытаясь унять вздрагивания и всхлипы. Успокоившись, Лида попросила принести сумку домой, но я указал на стоявший прямо под окнами автомобиль, уверив её в абсолютной сохранности сокровищ. Зазвонил айфон Лиды. Взглянув на его экран, она оттолкнула меня и убежала на кухню. Усевшись в кресло, я слушал приглушённые звуки разговора, не пытаясь сложить их в слова, а слова во фразы, просто наблюдая, как секундная стрелка на часах неумолимо обегает круг, роняя минуту жизни в общую могилу прошлого. Вернувшись в комнату, Лида подошла к окну, взглянула на машину, и коротко сказала:

– Поехали.

– Сегодня я популярен. Не успел с одной своей казни удрать, как на другую пора.

– Сестрёнка объявилась. Встречусь с ней, потом отвезёшь меня, куда скажу, и будешь свободен. Совсем.

– Верится с трудом, но что не сделаешь ради свободы.

Хотя какая к чёрту свобода? Моё унылое прозябание проще было назвать пожизненным отбыванием в колонии общего режима с маленькими сомнительными радостями. Но если непреложная истина в том, что я режиссёр и продюсер своего образа мира, то, как мне воспользоваться таким привилегированным положением и переформатировать абсурдную трагедию жизни в относительно беззаботное и радостное бытие? Ответ пришёл ко мне, откуда не ждал. Точнее сказать, я и стал ответом, осознав, как в моём воображении рождаются и исчезают все тела и объекты в неустанном хороводе форм. Я видел, как быстро увядает, сморщивается и усыхает нежный образ Лиды, превращаясь в туго обтянутый кожей скелет, рассыпающийся в прах. Я видел себя от рождения до смерти, видел возведение родного города, его упадок, снос домов, прорастание новостроек, неведомую архитектуру будущего и её молниеносное уничтожение. Мне стала понятна, как никогда, быстротечность времени и зыбкая основа всех и вся. Но самое потрясающее в этом прозрении было то, что я умиротворённо, без печали и страха, взирал на распад собственного тела, к которому был привязан долгие годы, которое и считал всегда собой. Было лишь радостное понимание неколебимости своей сути, отражающей подобно зеркалу всё происходящее и при этом остающейся невовлечённой и всеобъемлющей. Её можно было назвать единым источником, принимающим образ не только мой, но всех существ и объектов. Понимание этого коренного единства с окружающими меня формами моментально сменило подозрительную враждебность на любящую доброту ко всему живому.

Посмотрев Лиде в глаза и, узнав в их глубине самого себя, я сказал:

– Постараюсь помочь тебе, дорогой друг!

– Ты трезвый или где? – изумлённо взглянула она на меня исподлобья, завязывая шнурки на кроссовках.

В её руках шуршал неизвестно откуда взявшийся полиэтиленовый пакет. Мы спустились на лифте вниз, удостоверились в том, что сумка находится в багажнике, сели в машину и выехали со двора.

Не успел я притормозить у кинотеатра «Спутник», как Лида выскочила из автомобиля и побежала к стоящей у яркой афиши девушке, прижимая пакет к груди. В воздухе кружил листопад, покрывая землю жёлтым, багряным, бурым, зелёным, будто чья-то невидимая рука щедро разбрасывала с облаков разноцветное конфети. Посреди осеннего буйства красок меня уже не существовало как обособленной личности. Я стал листьями, ветром, пространством, целой вселенной, где страдали, любили, умирали, рождались, плакали, смеялись, скучали, уходили, возвращались, распадались и воссоединялись миллиарды её частиц. Происходящее казалось правильным, совершенным и безошибочным. Всё творение было хорошо, чрезвычайно хорошо.

Вскоре Лида вернулась с заплаканными глазами и без пакета. Я учуял еле слышный аромат чужого женского парфюма – видимо они с сестрой обнимались. Используя айфон как зеркало, она привела макияж глаз в порядок, поправила рукой растрепавшиеся волосы и какое-то время смотрела на убегающие за поворот машины, будто грустя об их исчезновении. Потом, не поворачивая головы в мою сторону, тихо сказала: «Отвези меня к бабушке».

Ехать снова в «Отрадное» было совсем не страшно. Я знал, что враги как таковые отсутствуют. Есть лишь единый источник, принимающий в моём сне самые разные ипостаси в зависимости от трактовки ума. Наверное, из-за того, что образы перестали задерживаться в памяти и отягощать чистое восприятие своим нагромождением, ежесекундно исчезая и освобождая пространство свежим впечатлениям, я не запомнил, как мы добрались до посёлка.

Стоящая у калитки своего дома, слегка сгорбленная фигура бабы Зины была видна издалека. Подъехав, мы вышли. Лида обняла её и полезла за сумкой в багажник. Я поздоровался так же вежливо, как и утром, но теперь был много спокойнее вопреки всему случившемуся здесь несколько часов назад. В глазах Зинаиды читалось недоумение вкупе со страхом. Дружелюбно улыбаясь, я присел на вросшую в землю скамейку у забора и заговорил:

– У вас прекрасная внучка, рад помочь ей.

– Не держите на меня зла, молодой человек. Я за Максима не в ответе.

– Ну что вы! Мы во всём сами разобрались. Кстати, как он?

– Пришёл недавно. Спит. Заболел, видимо. Ты уж не говори никому, что я его привечаю, а то и меня посадят.

– Не извольте беспокоиться, буду нем как рыба. Макс, скорее всего, хороший парень, просто запутался. С кем не бывает!

Через пару минут после того как Лида с сумкой в руке зашла во двор бледная физиономия хорошего парня высунулась из открытой калитки и уставилась на меня. Махнув весёлой рукой, я поприветствовал его:

– Выглядишь хорошо. На поправку пошёл?

– Слушай… это. Короче… как сказать, – промычал он нечленораздельно.

– Что тут говорить? Скоро вы умчитесь в новую счастливую жизнь, а я вернусь к своей обыденности.

Не понимая моего прекрасного расположения духа, он стал нелепо оправдываться:

– Попугать хотел, братан. Я же не знал, кто ты. Вдруг мент. А ты не понял?

– Конечно, конечно понял всё сразу! Как не понять! – театрально кривлялся я, получая удовольствие.

Появилась Лида, присела рядом, положив руку на плечо. Голова Максима исчезла из дверного проёма.

– Ну, всё, возвращайся домой.

Я хотел сообщить, что теперь чувствую себя как дома всюду, но вслух сказал:

– Что ж прощай. Было приятно пообщаться.

Я встал и потопал к машине, чувствуя на спине черноокий взгляд. Мне уже не особенно хотелось уезжать. Зинаида, Максим и Лида из несущих опасность незнакомцев превратились даже не в актёров, а скорее в пальчиковых кукол на руке источника.

Покатавшись из праздного любопытства по более-менее приличным дорогам в центре посёлка, я остановился у отреставрированной церкви конца девятнадцатого века. Белокаменный храм, о котором часто писали в местной прессе, пронзал золочёным куполом синь сентябрьского неба. Являясь единственной достопримечательностью в округе, он напоминал мне маяк, на свет которого многие годы ориентировались страждущие. У кованых распашных ворот одиноко стоял немолодой мужчина в поношенном коричневом костюме, сверкая стёклами роговых очков. Мне захотелось побеседовать. Я подошёл, и еле заметно склонив голову в знак уважения, заговорил:

– Здравствуйте, меня зовут Олег. Как я могу к Вам обращаться?

– Николай Васильевич, – с заметной радостью от возможности пообщаться ответил он.

– Я проездом в ваших прекрасных местах. Решил собственными глазами увидеть великолепие восстановленного храма.

– Внешний вид церкви важен, конечно, но главное, как выглядит душа человека, её посещающего.

– Вы, Николай Васильевич, насколько я понимаю, человек верующий?

– Разве можно не верить в того, кто создал этот совершенный мир, где всё так разумно устроено? – ответил он вопросом на вопрос.

– Это творение высшего разума, несомненно. Я полностью согласен с Вами, Николай Васильевич, но при одном условии.

– Каком же? – поинтересовался мой новый собеседник, слегка замешкавшись.

– Я считаю Бога, сотворившего мир, своим созданием.

Николай Васильевич уставился на меня поверх очков, пытаясь оценить мою адекватность. Наконец, видимо решив, что я условно вменяемый, выдавил из себя:

– Шутите? Не смешно.

– Я ни в коей мере не намеревался оскорблять Ваших чувств, Василий Ник… простите, Николай Васильевич, но хочу Вас заверить, что здесь есть только Бог, смотрящий нашими глазами на мир, картину которого мы создаём своими мыслями. В эту картину входит и представление о Творце.

Поначалу мне показалось, что он решил просто уйти, прервав полёт моей нелепой мысли, но я ошибся. Смотря сквозь огромные линзы в роговой оправе, Николай Васильевич криво и как-то недобро улыбнулся, сказав:

– Удобная позиция, ничего не скажешь. Грабь, насилуй, убивай, оправдывая свою мерзость тем, что всё божественно. Нет, дорогой. На то Господь и дал людям заповеди, чтобы мы, грешные, им следовали, понимая, как далеко нам до божественного идеала. Но и это человеку оказалось не под силу. Потому Христос взял грехи на себя, умерев страшной смертью. А твою индийскую лабуду я уже слышал, ничего нового. Дьявол рад соблазнять неразумных, ищущих лёгкие пути, подбрасывая им лжеучения.

Тишину над церковным двором взорвал недовольный вороний грай. Николай Васильевич повернулся в сторону возмущённого клёкота, и тут же порыв ветра сбил поседевшие волосы с макушки на лоб, сделав его образ комическим. У меня не было ни малейшего желания переубеждать или доказывать. Я твёрдо знал, что состояние растворения в божественности можно только пережить, но никак не объяснить кому-либо. Спокойно выждав паузу, я улыбнулся и примирительно сказал:

– Наверное, Вы правы. Каждый видит Бога по-своему, точнее сказать величие Бога в том, что Он бесконечно многогранен. Я не вправе поучать Вас и с глубоким уважением отношусь к традиции, которой Вы придерживаетесь. В то же время меня удивляют люди, верящие в сатанинские происки и не понимающие того, что есть только Бог, а для всего прочего просто нет места.

– Не богохульствуйте! Дьявол отнял у меня сына, пристрастив его к наркотикам! А сколько гибнет от алкоголя, болезней, в войнах! Кто порождает в людях злобу, гнев, зависть, сребролюбие, лицемерие? – он говорил с жаром, нервно взмахивая рукой. – Наших прародителей Сатана искусил ещё в райском саду! С того и начались всевозможные несчастья рода человеческого. Господь допускает это до поры, но со злом не имеет ничего общего!

– По всей видимости, моё отличие от Вас, Николай Васильевич, в том, что я не отношусь к жизни так же серьёзно.

– Считаете её развлечением, забавой?

– Полагаю, она больше напоминает сновидение. И если, к примеру, в этом сне злодей ограбит меня или моего родственника, буду ли я искать его после пробуждения? Буду ли горевать из-за разнообразных напастей во сне, если до звонка будильника пойму его иллюзорную ткань? – словно по подсказке невидимого суфлёра отчеканил я.

Ничего не ответив, Николай Васильевич тяжело вздохнул и поглядел на меня с жалостью, как смотрят на помешавшегося знакомого. Отогнув рукав, он мельком взглянул на часы, убрал со лба волосы и медленно пошёл прочь, прихрамывая на правую ногу.

Я остался стоять в одиночестве, рассматривая ворону, как ни в чём не бывало чистившую клювом перья на позолоченном кресте храма, пока ко мне не подбежал грязный рыжий пёс с умными светло-карими глазами.

– Ну, привет, дружище, – неподдельно обрадовался я. – ты, как никто другой, понимаешь фальшь этого мира с его словами, теориями и концепциями. Ведь у тебя есть врождённое свойство, к которому мы, люди, безуспешно стремимся – пребывать в здесь и сейчас, не омрачая себя мыслями об исчезнувшим прошлом и выдуманном будущем.

Мой новый собеседник понимающе кивнул головой, зевнул, показав огромную пасть, и повернул морду в сторону церковного двора. Его чёрный нос пришёл в движение, почуяв неуловимый для моего обоняния запах.

– Дай, Джим, на счастье лапу мне, – с пафосом продекламировал я. – Не хочу отвлекать тебя. Беги. Да и мне пора ехать. Задержался я в вашем прекрасном уголке.

Пёс лениво повилял опущенным вниз свалявшимся хвостом, но не двинулся с места. Я развернулся и пошёл к заждавшейся меня машине, которую всегда считал не бездушным механизмом, а своею верною подругой, ни разу не подводившей меня в безумной езде по бездорожью и дальних поездках.

Вечером я катил по городу в прекрасном расположении духа, мастерски лавируя в потоке машин, по возможности сокращая путь до дома знакомыми дорогами. На перекидном мосту через железнодорожные линии древняя «десятка» моргала жёлтыми огнями аварийной сигнализации. Стоявший рядом мужичок с буксировочным тросом в руке махал равнодушно проезжающим машинам, безнадёжно взывая к водительской солидарности. Не успел я остановиться рядом с ним, как подскочивший мужичок затараторил:

– Здравствуйте. Выручайте, заглох. Я тут рядом совсем живу, триста метров. Улица Братская.

Выглядел он жалко, как-то ненужно и нелепо, на фоне проносящихся иномарок с хищным взглядом.

– А что же вы эвакуатор не вызвали или знакомым не позвонили? – резонно спросил я.

Мужичок замялся на секунду, потом ещё громче зачастил, будто в первый раз его было плохо слышно:

– Близко здесь совсем. Дотащи, заплачу. Может и заведусь, когда дёрнешь.

– Цепляй, раз такое дело, – я показал на буксировочный крюк на правой стороне заднего бампера.

Обрадовавшись, мужичок засуетился и через мгновение мой автомобиль тянул его тарантас, дёргая трос и с напряжением возобновляя движение после торможения на перекрёстках. Вскоре зеркало заднего вида озарилось всполохами дальнего света фар. Я остановился на обочине у бесконечной многоэтажки. Мужичок отцепил трос и протянул в приоткрытую дверь помятую купюру.

– Дай Бог тебе здоровья, добрый человек!

– Я помог не вам, а себе.

– Понимаю, но деньги всё равно возьми, – сказал он серьёзно.

Молча взяв банкноту, я поехал домой.

Весь остаток пути и уже во дворе, пока мне пришлось искать парковочное место, я размышлял о том, что познавшие божественную игру люди выглядят заурядно, точно так же как остальные: «Вряд ли и мой внешний вид или поведение кардинально изменятся после всего произошедшего, и я стану похож на длиннобородого гуру с одухотворённым лицом. Вот и мужичок на «десятке» вполне мог быть просветлённым, работая при этом обычным слесарем и ведя себя привычно для окружающих».

Глава II

Запахи родной квартиры напомнили о маленьких радостях уютной жизни, относительной свободе в четырёх стенах и обманчивом чувстве защищённости. Пока на огне грелся чайник, я открыл литровую баночку клубничного варенья и до краёв наполнил вязким, бордовым, приторным лакомством фарфоровую розетку. Для полноты картины нашлась и упаковка дешёвого печенья, одиноко сохнувшая в хлебнице не менее месяца. Когда чай заварился, я с подносом переместился к компьютеру, который считал порталом в виртуальный мир и единственным источником информации. На одном из форумов в интернете, куда я заглянул совершенно случайно, шла ожесточённая дискуссия о смысле существования. Активный участник под ником Шумахер сыпал постами общий посыл которых сводился к мысли: «Ставь реальные цели и достигай их. Интерес к жизни сразу появится». Залогинившись на ресурсе, я написал ему:

«Ставить цели, тем более пытаться их достигнуть – значит обрекать себя на адское существование».

«Ещё один умник вылез. И что ты предлагаешь?» – моментально ответил он.

«Истинные цели настолько естественны, что вам не надо их выдумывать, они уже намечены по умолчанию с рождения. Более того – их достижение не зависит от усилий. Надуманные цели обрекают на борьбу с естественным течением жизни, в ущерб радости и лёгкости. Но это не самое страшное».

«Ух, ты! Правда? Ну и что же самое страшное? Может то, что ты смешал дешёвый портвейн с прокисшим пивом и полез в интернет».

Он не скупился на смайлики, демонстрируя своё презрение ко мне.

«Неприятно признавать то, что чаще всего напряжение не приводит к желаемому результату. Но намного страшнее разочарование плодами победы, когда становится ясно, насколько обманчивой была цель, забравшая силы и время».

Несколько минут ответ не приходил. Я успел аккуратно намазать варенье на подсохшие квадратики выпечки и отхлебнуть крепкого чая.

«Пургу несёшь, философ-самоучка. Борьба за осуществление поставленной цели всегда приносит удовлетворение. «Есть упоение в бою», как сказал поэт. Не говоря о том, что в процессе приобретаются опыт и навыки. А ежели жить амёбой, плывя по течению, то никогда не усвоить урок, ради которого был рождён».

«Какой ещё урок?», – напечатал я одной рукой, потому как другой отправил в рот печенье, испачкав пальцы и уронив липкую каплю варенья на стол.

«Жизнь это урок. И придётся давать отчёт о каждом прожитом дне», – безапелляционно ответил Шумахер.

«Кому?».

«Тому, кто тебя создал и наделил способностями. Его не обманешь – Он знает всё наперёд!».

«Так это я вправе требовать отчёт у того, кто не спросив разрешения, выдернул меня из безмятежного небытия, вверг в тягостное существование, заставил выполнять ненужные мне уроки, да ещё и требует каких-то оправданий, за дела и поступки, которые я не хотел совершать».

«А кто хотел совершать, Пушкин? Будь мужиком, умей признавать собственные грехи!».

«Создав мозг и нервную систему, Бог предопределил мои таланты, наклонности, мысли, стремления, силу воли. Невозможно идти против своей натуры. Ещё более нелепым будет выглядеть суд надо мной, ведь Богу заранее известно всё, что случится с его творением. Согласитесь, Шумахер».

Душистый чай разбавлял клубничную сладость на языке, орошая, взбадривая и согревая организм. Кофеин усиливал полёт мысли и чувство комфорта. Мой невидимый оппонент замолчал, и я всё-таки решил позвонить жене. Она оказалась на дне рождения у какой-то неведомой подруги и, судя по приподнятому голосу на фоне танцевальной музыки, вовсе не скучала.

– Заехать за тобой? – спросил я.

– Не-а. Сегодня пятница, мы с девчонками отдыхаем. В воскресенье вечером звони, а лучше в понедельник! – пытаясь перекричать музыку, весело ответила Ольга.

– Рад, что у тебя всё хорошо. Извини меня, пожалуйста, и приезжай.

– В по-не-дель-ник со-зво-ним-ся! – громко по слогам произнесла она и несколько женских голосов залились смехом. – Тебе от Кристинки привет!

– Отдыхайте, – бросил я и положил трубку.

Оттого, что серьёзно говорить со мной Ольга пока не хочет, я не расстроился. Скорее напротив, меня обрадовало её приподнятое настроение. На улице стемнело. Громкие полупьяные выкрики гуляющих компаний напоминали о начале выходных. Неожиданно я сильно захотел вдохнуть табачного дыма. Курение никогда не было для меня проблемой. Я мог дымить как паровоз, а потом легко бросить на зависть всем курящим знакомым. Некоторые даже не верили, что такое возможно, пока не убеждались воочию. Теперь, видимо, пришло время прервать моё естественное воздержание от никотина, длившееся уже более года. Не долго думая, я достал из выдвижного ящика компьютерного стола нераспакованную пачку немецких сигарилл, зажигалку и вышел на балкон. Раскурив ароматную коричневую мини сигару и втянув крепкий табачный дым полными лёгкими, я выпустил в чёрное небо белое облако сладко-горького дыма. Светлый барашек быстро поплыл вверх, теряя плотность и очертания, пока совсем не растворился в осенней тьме. «Так же и человек, – подумал я. – Приходит ниоткуда на мгновение, непрерывно видоизменяется и исчезает никуда. Потому и печальна участь тех, кто накрепко привязался к временной форме, телесной или духовной, своей или чужой, какой бы прекрасной она ни была».

Когда тугая плотная сигарилла истлела до половины, у меня от избытка никотина пошла кругом голова. Разноцветные окна соседних домов заплясали в нестройном танце, а балкон стал подниматься и опускаться, как детские качели. Вернувшись в комнату, я лёг, не раздеваясь, на диван и быстро уснул, забыв проверить сообщения на форуме и выключить компьютер. Перед пробуждением мне приснился яркий сон, в котором город озарился волшебным светом Нового Солнца. На улицы высыпали толпы радостных и дружелюбных людей в ожидании торжественного сообщения по всемирным телерадиоканалам, которое поделит историю человечества на «до» и «после» него. Отовсюду слышались восторженные обрывки фраз: «А вы разве ещё не знаете?»; «Какое счастье дожить до этого момента!»; «Поднимайте малышей на плечи!». Со стороны стоявшего далеко на холме белого величественного монумента лились звуки гимнов, из окон высотных зданий тут и там появлялись раздвоенные на конце длинные вымпелы и знамёна цвета лазури. В тёплых розовых лучах разгорающегося дня горели огнём купола неведомых храмов и скатные крыши домов. Наэлектризованный воздух был пропитан предвкушением блаженства, птицы разных пород и окрасок парили в вышине, приветствуя людское море. Из толпы, навстречу мне, с распростёртыми руками выходили улыбающиеся люди, говоря: «А ты, дружище, сомневался! Но мы верили в несбыточное и оно стало реальностью!». Сердце, переполненное благодарным трепетом и упоительной атмосферой фантастического дня, готово было выскочить из груди, когда я стал медленно просыпаться. Знакомые очертания комнаты в утреннем свете постепенно переносили меня из одного мира в другой, вернее из одного сновидения в другое. Невыразимое чувство всеобщей радости угасало, но его тлеющие угольки ещё вспыхивали в самых потаённых уголках души.

Я встал, умылся, надел свежую футболку, выпил стакан воды и решил сходить купить что-нибудь съестное, так как в холодильнике кроме оставшейся водки ничего к завтраку не нашлось. Начинать день со спиртного я побоялся.

У входа в ближайший к дому супермаркет стоял Гена по кличке Глобус, трубач и бас гитарист, игравший в своё время на похоронах, юбилеях, свадьбах, утренниках и танцах, а нынче спившийся попрошайка, живущий неизвестно на что. Он был постарше меня и выглядел, несмотря на годы пьянства, вполне прилично. Всегда гладко выбрит, причёсан, в неизменном сером костюме и очках. Гена напоминал мне уставшего от жизни интеллигента – такая особая порода алкоголиков, как правило, начитанная, с которыми интересно поговорить. Увидев меня, он шагнул навстречу.

– Здорово, Олег. Как дела?

– Привет, Ген. Всё норм.

– Богат?

– Подожди чуток. Затарюсь, потом поговорим.

В отделе кулинарии я взял куриный рулет с грибами, свекольный салат в контейнере, половину большого пирога с яйцом и зелёным луком. В хлебном отделе буханку бородинского. По пути в алкогольный прихватил две упаковки пельменей и банку говяжьей тушёнки.Постояв перед рядами бутылок самых разнообразных форм и размеров, взял пол-литра недорогой водки и направился к кассам, катя впереди себя, как ребёнка в коляске, тележку с покупками.

Ожидавший на выходе Гена, уже разжился сигаретой. Увидев меня, он с надеждой посмотрел на внушительный пакет в руке.

– Слушай, Глобус, пить я буду дома. Хочешь – идём ко мне.

Что скрывать: мне хотелось с кем-нибудь пообщаться, но чувство голода было гораздо сильнее.

– Кто ходит в гости по утрам, тот… – радостно начал он, но затем осёкся. – А твоя жена разве не будет возражать?

– Не будет. До понедельника минимум.

– Тогда с удовольствием зайду, раз настаиваешь. Я был разок у тебя в гостях, помнишь?

– Помню, конечно.

Дома я заставил Гену помыть руки, выложил продукты из сумки и подошёл к компьютеру, дремавшему на спящем режиме. Разбудив его движением мыши, я увидел вчерашнее сообщение от Шумахера:

«Смешно. Ты пытаешься понять Божий замысел своим ограниченным умом, но вечность невозможно измерить земными мерками. Бог непознаваем человеческим разумом в принципе!».

Гена вошёл в комнату и встал у меня за спиной. Не желая задерживать ни его, ни себя, я быстро написал ответ:

«Уважаемый Шумахер! Абсолютно согласен с тем, что Бога не понять логикой. Божественное можно только пережить, открыв его в себе. Скажу больше – ты и есть это Божественное, временно воплотившееся в личности. Эта иллюзорная личность любит ставить самые разные цели, придумывает Бога по своему образу и подобию, боится небесного суда. Но когда пелена спадает, когда ты просыпаешься от того, кем ошибочно себя считал, все цели и суды испаряются вместе со сновидением».

На кухне я сразу распахнул настежь форточку, уселся ближе к окну и без лишних слов налил по рюмке. Мы хлопнули, запив выдохшейся колой, и дело пошло веселее. Подогретый в микроволновке рулет, я аккуратно нарезал кольцами и водрузил на стол вместе с пирогом и салатом. Хлеб, пельмени и тушёнку решил пока не трогать, как неприкосновенный запас. После второй рюмки мне ничего не оставалось делать, как подчинившись требованию пустого желудка, с жадностью наброситься на нехитрую закуску. Гена же заметно посвежел уже от первой дозы спиртного. Похмельная гримаса мученика исчезла, серая кожа щёк заиграла румянцем, движения рук и головы сделались более естественными, сгорбленная спина потихоньку выпрямлялась. Вот только к еде он практически не прикоснулся, если не считать надкушенного ради приличия ломтика пирога.

– Постарайся немного поесть, хоть через силу.

– Спасибо большое, но не лезет.

– Не собираешься снова начать лабать?

– Давно собираюсь, правда, всё некогда.

– Чем же ты занят?

– Жизнью. Понимаешь, Олег, в своё время я шабашил с утра до ночи, лабал на всём подряд, кроме какого-нибудь варгана и прочей экзотики. Это мешало мне пить, но приносило скромный доход. Сейчас особых помех нет, как и денег, но я в целом доволен. Передо мной открылся новый мир, который я не замечал ранее. Извини за пафос. Так вот, теперь если просыпаюсь утром живой, значит уже хорошо, праздник почти. Когда есть чем поправиться – счастливым становлюсь. Потом иду бродить, нарезаю круги по районам, сижу на лавке, стою у магазинов, набираю на бутылку. Но главное – подмечаю нюансы жизни: как шумит улица в разное время суток, как общаются люди друг с другом, сколько хороших дворников в районе, где найти просроченную еду, к кому приезжал реанимобиль, какого цвета дома днём и ночью. Всего не перечислить. А сколько новых знакомых! Если ещё и выпил с ними, то они всю душу тебе раскроют. Таких страстей и жизненных коллизий ни в одном романе не найдёшь. Короче говоря, настоящую полноту жизни я не так давно замечать стал, стоя в стороне и являясь, по сути, изгоем, ведущим антисоциальный, можно сказать паразитический образ жизни, – он улыбнулся и подмигнул сквозь стёкла очков.

– А без допинга полноты этой разве невозможно увидеть?

– Только не в моём случае. Когда я не пью, то слишком «заземляюсь», если можно так сказать. Постоянно чего-то добиваюсь, что-то меня всегда не устраивает. Просто посидеть без дела и пяти минут не могу, раздражительным становлюсь, иногда злым. Такой я человек. Пока сам был частью этой безумной канители, – он обвёл рукой вокруг себя, – не мог спокойным взглядом разглядеть удивительное в балагане жизни, проникая в её суть.

– Есть техники расслабления и успокоения. Йога, медитация.

– А-а-а… – он презрительно махнул рукой. – Можешь ты меня представить в позе лотоса под присмотром тренера из йога-студии или у психотерапевта на кушетке?

– Вряд ли, но зависеть от алкоголя не лучший вариант.

Мы помолчали несколько минут. В повисшей на кухне неловкой тишине слышалось, как пригретая утренними лучами вялая осенняя муха обречённо бьётся в стекло. Гену, по всей видимости, куда-то далеко унесли тяжёлые мысли, он периодически морщил лоб и вздыхал, глядя в одну точку. Решив разрядить нарастающее напряжение гнетущего безмолвия, я налил по третьей, демонстративно подвинув рулет и пирог ближе к гостю. Он, вздрогнув, очнулся, посмотрел внимательно на закуску, потом перевёл взгляд на меня, сверкая стёклами очков. Мы молча чокнулись и одновременно с решимостью опрокинули в себя рюмки. На этот раз Гена съел целый кусок пирога и, может быть из уважения ко мне, принялся за остывающий рулет. Плотно перекусив, он достал из кармана мятую пачку сигарет.

– Мир не без добрых людей, угостили. Спустимся во двор?

– Дыми на балконе. Я вчера бросил.

– Не оштрафуют?

– Шут его знает. Попробуй, рискни. Пепельница там есть.

Он пошёл на балкон, а я вслед за ним в комнату, чтобы привычно усесться перед монитором. Ветка форума под моим последним постом настолько разрослась, что я не без труда нашёл адресованный лично мне ответ Шумахера, заметно повышающий градус нашего диалога:

«Ах-ха-ха. Если ты божественное создание, а жизнь только сон, то почему бы тебе не развеяться! Прыгни под снящийся грузовик или ограбь снящийся банк, потом отпишись, как всё прошло. Не сделаешь – значит, балабол и все твои слова пустой звук. Ну как, договорились?».

Удивительно, но мне совсем не нужно было напрягать мозги для поиска логических аргументов. Ответ уже был известен заранее, оставалось лишь набрать текст в диалоговом окне.

«Если бы вы легли спать, а я бы приснился вам и попросил о чём-либо подобном, вряд ли моя просьба была бы удовлетворена. Скорее наоборот, вы сочли бы меня опасным сумасшедшим, потому что видящий сон уверен в реальности происходящего. Так же точно вы уверены в том, что раздавленный грузовиком человек уже не сможет ничего написать вам. Но это только ваша вера, не более того. Если же вы пробудитесь от сна жизни, то узнаете, что божественная сущность свободна от законов сновидения».

Прочитав написанное, я усомнился в доступном изложении своих соображений, но всё же опубликовал сообщение. Тем временем в комнату вернулся Гена, смачно хлопнул в ладоши, заставив меня вздрогнуть, потёр ладони друг о друга и, покашливая, закрыл дверь на балкон. По квартире распространился запах прокуренной одежды.

– Книгу пишешь? – спросил он, встав у меня спиной.

– Рецензию.

– На что, если не секрет?

– На то, что принято называть жизнью.

– Объективную, надеюсь.

– Нет, Ген. Сугубо субъективную, ненаучную. Боюсь, мало кому понятную. Кроме меня.

И, правда, с какой целью ввязываться в ненужные споры, пересказывая давно известные от пророков, пробуждённых и мудрецов истины? Все их потуги улучшить мир и человечество провалились, надо это признать. И моя попытка поделиться своим озарением нелепа и смешна. Не для того Бог создавал этот сон про ограниченность, чтобы его можно было разрушить волевым решением или проповедью. Источник, очевидно, наслаждается проблемами, зная их иллюзорность, как зритель захватывается триллером в кинотеатре, а потом спокойно идёт домой. Единственной ценностью, судя по всему, является осознание себя этим источником, наблюдающим сон жизни и понимающим его быстротечность, без всяких попыток изменения божественной игры.

– Знавал я одного интереснейшего человека, художника по свету в небольшом театре, – прервал мои размышления Гена, – писавшего фантастический роман о путешествии во времени. Он настолько остро чувствовал радость, горе, боль утраты, ощущение молодецкой удали, головокружение триумфа и все остальные переживания своих главных героев, что неделями пребывал без всякой видимой причины то подавленным, то окрылённым, то агрессивно-воинственным. Веришь, нет, Олеж, но он мог выглядеть в стельку пьяным без капли спиртного! Бывало, принимал нарочито-манерную личину королевского шута и пародировал главного режиссёра в присутствии театрального руководства, на потеху окружающим. Раз даже его здорово побили за презрительно брошенное кому-то «смерд», в период отождествления с Великим князем, ключевым персонажем книги. А когда работа над романом была завершена или заброшена, и он охладел к нему, тут же прекратились и его дикие перевоплощения, будто антивирус удалил из него вредоносную программу. Я ни на минуту не сомневаюсь, что во многих из нас дремлет целый набор таких вот личин. Всё дело в том, что активирована из них только та, с которой комфортнее плыть по жизни.

– Похоже, так оно и есть, – дослушав его, подал я свой голос. – Если поразмыслить, то нетрудно заметить, что мы на самом деле не являемся ни одной из этих личностей, как не являемся телом, которое сегодня разбирают и собирают, подобно механическим часам, трансплантируют органы. Искусственный мозг уже не кажется фантастикой. Но кто мы тогда?

– Душа, наверное, – как-то уклончиво сказал Гена.

– Под душой обычно понимают сплетение мыслей, чувств и переживаний. В глубоком сне или осознанном безмыслии нет ни чувств, ни переживаний, но мы всё равно существуем. Думаю, это состояние и есть основа всего, подлинные мы, стержень, вокруг которого вращаются объекты, мысли и чувства.

– А ты не думай об этом! Толку от знаний подобного рода ноль, но психике можешь повредить. – Гена удовлетворённо щёлкнул пальцами, подтверждая тем самым своё полное выздоровление. – Думай о том, что уже понимаешь, в чём можешь почерпнуть силы и вдохновение. Я вот брожу по улицам, смотрю на ухоженную весеннюю клумбу, чёрные ветви спящего дерева, мерцающий сквозь снег фонарь и рождается поэзия. Не рифмованные слова, а непередаваемое ощущение родства с тем местом, где находишься и благодарность судьбе за возможность разглядеть видимую одному тебе красоту и гармонию. Или провожаешь взглядом автобус, идущий на кладбище, и сама собой складывается поэма всей жизни, от описания салатовых стен роддома до перечисления знакомых мне моделей катафалков, на одном из которых прокачусь в последний раз, – он выдержал паузу, словно ожидая моей реакции, потом продолжил. – Расскажу ещё одну байку из своей жизни. Пригласили мы себе в группу хорошего парня, Володю, бас гитариста, только закончившего музучилище. Нас предостерегли, что он верующий, то ли баптист, то ли адвентист – не важно. Мы же видели только плюсы, и втайне радовались появлению единственного трезвенника в коллективе, благотворно влияющего на общую дисциплину и творческий процесс. Проработали в клубах, ДК, ресторанах около полугода и всё было в принципе хорошо, пока он не стал намекать на необходимость убрать некоторые композиции из репертуара. Поначалу не обращали внимания, считая его намёки временной блажью. Он не унимался, перешёл на требовательный тон, доказывал свою правоту. Мы мягко, но доходчиво объяснили, кто он такой и что входит в его компетенцию и обязанности. Слушай дальше: на одном из концертов в обществе инвалидов, Володя просто взял и перестал исполнять свою партию, когда очередь дошла до ненавистной ему композиции. Можешь себе представить, когда ударные, ритм гитара, синтезатор лабают, а басов нет. Вокалист, понятное дело, петь так и не начал. Пришлось быстренько переходить на следующий по списку шлягер. Отработав выступление, мы решили с ним распрощаться, а наш гитарист, приняв на грудь, вообще грозился переломать ему пальцы. Володя тогда, как казалось, жутко напугался и чуть ли не на коленях попросил у нас прощения, клятвенно заверяя, что подобной подлянки больше не выкинет. Поверили, простили, а зря. На большом праздничном концерте по случаю Дня города, мы вышли играть после ребят из местного КВН, стали настраиваться и уже решили начинать, как Володя подскочил к микрофону и во всё горло заорал, срывая голос и захлёбываясь слюной: «Покайтесь, твари продажные, порождения ехидны! Христос умер за ваши грехи, а вы погрязли в сребролюбии, блуде, похоти, зависти, гордыне, лжи, лицемерии, содомии! Не могу видеть ваши сытые морды, скорее бы геена огненная поглотила вас! Помните, ни одна мразь не избежит Страшного суда! Расплата за каждое злодеяние неизбежна!». При этом палец его указывал на первые ряды зрительного зала, где уютно устроилось городское руководство. Опомнившись, мы увидели, как какие-то люди выбежали из-за кулис не сцену, скрутили бедолагу и потащили за руки за ноги к выходу. Больше он на репетициях не появлялся. Отправили, по уверению матери, на принудительное лечение. Вот к чему, Олежек, могут привести ненужные мысли и поиск ключей от тайн, неподвластных разуму.

– Это, Гена, история развития у вашего бас гитариста религиозного бреда, ко мне отношения не имеющая. Во всяком случае, пока, – улыбнувшись добавил я.

– Вот именно, пока.

– Володя, кстати, поступил как настоящий христианин. Просто сейчас эпоха, уравнявшая любое религиозное рвение с фанатизмом или шизофренией.

– Ты мне как историк историку говоришь?

– Как психиатр психиатру. Пойдём, труба зовёт, хлопнем по маленькой.

Мне было легко и комфортно в обществе моего гостя, не требующего к себе особого внимания. Гена был интересный собеседник, настоящий, живой человек, повстречавшийся на одном из перекрёстков бытия. Трудно сказать почему, но я всегда с удовольствием выпивал в компаниях философствующих алкоголиков, спивающихся интеллектуалов, запойных романтиков. В таких случаях от меня, чаще всего, требовалась только бутылка водки и умение слушать – не такая уж большая плата. Существовал, конечно, серьёзный риск нарваться на собутылника с затаённой злобой, которая непременно вспыхнет от третьей или четвёртой рюмки. Что поделаешь? Всю жизнь приходится ходить по минному полю, и даже в собственной кровати безопасность и покой будут только сниться.

– Хочешь, рванём ко мне на дачу, – привычно морщась от выпитой водки, просипел Гена.

– Даже не знаю, – замялся я.

– Что тут знать? Погода прекрасная, жара позади, а до настоящих холодов далеко. Домик добротный, кирпичный, с отцом ещё строили. Во дворе костерок можно развести, если аккуратно. Огород, правда, заброшен, но он нам и не нужен. До реки метров сто.

– Извини, Гена, но не поеду. Нагулялся уже по сельской местности, дома посидеть хочу, с мыслями собраться.

– Как скажешь, – сокрушённо вздохнул он.

У меня не было ни малейшего желания покидать уютный мирок квартиры, тем более продолжать возлияния в садовом товариществе субботним сентябрьским днём, когда на дачных участках много людей. Собственное самочувствие, интересная беседа, островки тишины, комфорт кресла, вкус еды, действие алкоголя, будущая неопределённость – всё казалось своевременным, уместным и идеальным.

– Теперь моя очередь поведать случай из жизни, – начал я, со стуком поставив опустошённую рюмку на стол. – В школьные годы чёрт дёрнул прочитать меня рассказ Эдгара По «Заживо погребённые», красочно описывающий адские муки людей, очнувшихся в могилах и склепах, куда их занесло в результате трагического стечения обстоятельств или медицинской ошибки. С тех пор родилась и разрасталась как водоросли в пруду моя сильнейшая фобия – страх проснуться закопанным в гробу. Напрасно приводил я себе успокоительные доводы о невозможности такого развития событий. Иррациональное чувство неуязвимо перед логической аргументацией, как бессильны очевидные факты перед слепой верой. Прошло время, я окончил первый курс института и в августе месяце мы с приятелем Яриком отправились в недельный круиз на теплоходе «Александр Суворов» от Самары вниз по Волге до Волгограда и обратно вверх. Уютная двухместная каюта с туалетом и душем на средней палубе, трёхразовое питание в кафе, ежевечерние развлекательные программы, масса симпатичных девушек – что ещё можно желать восемнадцатилетним студентам? Первая остановка на пути была в Саратовской области, обозначенная как «Зелёная стоянка». Красивейшее место с песчаными пляжами по берегам лесного острова посреди великой реки. Вдоволь накупавшись, попив пивка с шашлыком, приготовленным у пристани предприимчивыми жителями близлежащей деревеньки, мы вернулись на теплоход. Не успев войти в каюту, я рухнул на кровать и моментально заснул, уставший от такого активного отдыха. Проснулся ночью. Открыв глаза, я ничего не сумел разглядеть в кромешной тьме, тело онемело, ясно чувствовался запах сырости и земли. Промелькнула мысль: «Что за незнакомое место?». Откуда-то сверху еле слышно доносились аккорды траурной музыки. И тут старая фобия, дождавшись своего момента, выпрыгнула из моего подсознания, в долю секунды нарисовав жуткую картину произошедшего. Я зажмурил глаза, боясь до конца осознать случившееся. Сердце забилось в бешеной скачке, чувствовалась нехватка воздуха, страх парализовал всякую попытку анализа ситуации. Сложно сказать, сколько секунд я пролежал в тисках оцепенения, но те мгновения показались мне вечностью в предбаннике ада. К реальности вернул меня громкий чих и шмыганье носом перекупавшегося в прохладной воде Ярика, спавшего напротив. Запах сырости, начинавшей цвести реки и прибрежного песка, как выяснилось, распространяли наши плавки, грязные резиновые шлёпанцы и немытые тела. А траурная музыка сверху оказалась фонограммой ночного шоу иллюзиониста, забавлявшего пассажиров теплохода в актовом зале верхней «солнечной» палубы. Кстати, невольно подвергнувшись шоковой терапии в том круизе, я избавился от приобретённой фобии, надеюсь окончательно.

– Не верю! – засмеялся Глобус. – Развязка рассказа Эдгара По в точности такая же, как у тебя. И действие происходит на пароходе. Я читал не меньше твоего.

– Хочешь верь, хочешь нет, но это реальная история. А совпадений в жизни больше, чем мы думаем.

– Кстати, о совпадениях. Чем чаще они, как и эффект дежавю, случаются, тем убедительнее гипотеза о нашем проживании в матрице, – добавил вдруг мой гость.

Звонок домофона ворвался неуместным пиликаньем в ровное течение нашей болтовни. Я нехотя подошёл и поинтересовался, кто и с какой целью пожаловал. Молчание из потрескивающего динамика было мне ответом. Повторил вопрос – результат тот же.

– Пора и честь знать, – сказал Гена, уже обуваясь тут же в прихожей.

– Куда торопишься? Давай ещё посидим.

– Нет, Олег. Ты и так меня здорово выручил. Поеду на дачу с ночёвкой. Может всё-таки вместе?

Я отказался. Гена попросил у меня немного денег на четвертинку водки, потом долго и крепко сжимал руку, клятвенно уверяя, что такого отзывчивого, умного и продвинутого друга найти теперь решительно невозможно. Чувствуя неловкость от комплиментов, которых вряд ли заслуживал, я наконец-то закрыл за ним дверь и облегченно вздохнув, подумал: «Даже самое приятное общение меркнет перед преимуществами уединения». Месяц спустя мне стало известно, что в ту ночь на даче он заснул с непотушенной сигаретой и насмерть задохнулся дымом тлеющего матраца. «Мир не без добрых людей, угостили», – вспомнил я его фразу, мятую жёлтую пачку «Кэмел» и молчание домофона.

Убравшись на кухне, я принял контрастный душ и развалился в кресле, чуть не уснув в блаженном расслаблении. Изредка меня всё же тревожили возникающие мысли, но ни одна из них так и не смогла пустить корни в уме. Со стола прозвучала надоевшая мелодия рингтона, которую давно пора было сменить.

– Слушаю вас, – сказал я, нарочно не посмотрев, чей номер высветился на экране.

– Привет отдыхающим! Не забыл?

Я сразу узнал голос приятеля Вадима, сотрудника нашей конторы, с которым у меня сложились неплохие отношения.

– Продолжительность отпуска не позволяет забыть даже имена техничек. Привет, Вадим!

– Значит, всё же забыл. Эх, что с тобой в старости будет, если сейчас ничего не помнишь?

И тут в прояснившейся голове с удивительной чёткостью всплыла картина, на которой Вадим приглашает меня в кафе, скромно отметить своё двадцатидевятилетние.

– Жду с Ольгой к шести часам вечера в кафе «Йорик». Без опозданий. Голодными, весёлыми. Форма одежды произвольная.

– Вадим, понимаешь, Ольга у матери, вряд ли она сможет.

– Всегда с тобой одни проблемы! – недовольно воскликнул Вадим. – Ты-то сам хоть будешь? Обещал мне. Знай, если не придёшь… – он умолк, не закончив свою угрозу.

– Приду, обязательно приду.

– Правильный ответ. Жду, не опаздывай.

Без четверти шесть, в бежевом свитерке и чёрных джинсах, я ехал в такси, благоухая «Фаренгейтом». Стильное кафе, с красными кирпичными стенами и тёмными массивными столами, за которыми сидели небольшие компании, показалось мне милым. Во всяком случае, стремления тут же покинуть его не возникло. Я остановился у разноцветного окна, безуспешно ища взглядом знакомое лицо. Никто не обращал на меня внимания, в том числе и суетившийся официант. Наконец над одним из столов взметнулась рука и призывно замахала в мою сторону. Подойдя к сидевшим за ним молодым людям, я увидел Вадима, его старого друга Серёжу, с которым был шапочно знаком, и двух девушек. Произнеся банальное поздравление, я торжественно вручил кожаный портмоне в подарочной коробке виновнику торжества. Растроганно улыбаясь, Вадим привстал, и мы крепко обнялись под аплодисменты собравшихся за столом. Сергей, путаясь и запинаясь, сказал длинный тост. Выпили раз, другой, третий, закусывая бужениной, говяжьим языком, пармезаном и оливками в маринаде. Дамы налегали на белое вино, изредка бросая в рот ломтики сыра. Подошедшему официанту я заказал стейк из сёмги со шпинатом, Вадим свинину в грибном соусе. В предпочтения остальных вдаваться не захотел, оглушённый слишком быстрым алкогольным стартом. Когда принесли горячее, компания была уже прилично разогрета.

– Ты с Ольгой разругался? – стараясь говорить в ухо, спросил Вадим.

– Она со мной, а не я с ней. Но мы уже в процессе примирения.

– Жаль, её нет, – он перешёл на шёпот. – А то я с Алисой, Серёга с какой-то Викой, которую меньше недели знает, а ты без спутницы. Один.

– Один, один, я всегда один, – ответил я фразой булгаковского Воланда. – Это моё привычное состояние.

Ждать сеанса чёрной магии от факира по имени Алкоголь долго не пришлось. Обычная программа таких шоу – сбрасывание масок приличия и высвобождение потаённых комплексов и обид. Во время трапезы Сергей с Викой неожиданно выскочили из-за стола и побежали в туалет. Во всяком случае, так нам они объяснили своё долгое отсутствие, причем лицо Вики по возвращении выглядело чуть припухшим, будто она плакала. Я вскоре отлучился в том же направлении, а вернувшись, увидел, что подали десерт: кому безе с бейлисом и кедровыми орешками, кому пломбир с фруктовым ассорти, кому терамису с клубникой. Меня дожидался кекс с вытекающей шоколадной начинкой, хотя я его не заказывал. Давняя подруга именинника Алиса, стройная брюнетка, с вечно недовольным лицом, вдруг вызывающе хмыкнула и дерзко бросила Вадиму:

– Что же ты свою бодибилдершу не пригласил? За накаченной жопой, как за каменной стеной!

– Успокойся, Элис, – рыкнул Вадим, произнеся её имя на английский манер.

Я знал, что виновник торжества был завсегдатаем физкультурно-оздоровительных комплексов, служивших незаменимым местом знакомств с представительницами прекрасного пола. Для силовых упражнений, по его словам, времени оставалось не так много, как ему хотелось.

– Сам успокаивайся! Тридцать отжиманий и ты в норме! Не забудь только между полом и собой коврик по имени Катя-Крепыш положить! – пьяно заорала Алиса на весь зал и истерически захохотала.

– Заткнись, шалава! Пойдём, освежимся!

Вадим вскочил, без труда приподнял свою подругу, и, бросив на плечо, как скрученный ковёр, потащил к выходу. Алиса завизжала, приковывая к сумасшедшей парочке любопытные взгляды посетителей. Тут же мимо нас, обдавая одеколонно-водочным ветерком, прошуршала коренастая мужская фигура в клетчатой рубахе. Быстрыми шагами она догнала моего сослуживца, покачивающегося от непосильной ноши, и преградила ему путь.

– Поставь девушку, откуда взял! – громогласно пробасил дамский заступник, явно играя на публику.

Вадька не отреагировал, попытавшись обогнуть возникшее препятствие на пути, однако клетчатый остановил новорождённого правой рукой, а левой, схватив визжащую Алису за талию, стал медленно, но верно опускать её худосочное тело на пол. Вадиму ничего не оставалось, как опустить свою пассию на пол, и резким тычком обеих рук попытаться столкнуть с дороги наглеца. Крепыш почти не шелохнулся, твёрдо стоя на коротких, широко расставленных ногах. «Что ты смотришь на него!», – неизвестно к кому обращаясь, вдруг заорал, перекрикивая музыку, приличного вида мужчина лет пятидесяти, сидевший за соседним с нами столом. После чего клетчатый, как по команде тренера, обрушил серию быстрых ударов в грудь и живот моего друга. Вадим скрючился от боли, успев выставить перед собой согнутые в локте руки, но боковой в голову уложил его на пол. Именинник попытался вскочить, однако клетчатый, наклонившись, вдавил его обратно в пол, демонстрируя зрителям своё полное превосходство. В этот момент на спину крепышу прыгнула Алиса и вцепилась зубами в левое ухо. Надо отдать должное её заступнику, он не издал ни звука, пока безуспешно пытался стряхнуть с себя повисшую истеричку. И тут наконец я увидел двух дюжих охранников в чёрной униформе, бегущих к сваре.

– Разошлись быстро! Сейчас полицию вызовем! – орали они.

К моему удивлению, Сергей с Викой, не шелохнувшись, продолжали спокойно поедать десерт, равнодушно взирая на происходящее. Я и сам был хорош, но вины или стыда за собой не чувствовал. Вместо вулкана эмоций во мне царил покой, исходящий из понимания иллюзорности наблюдаемого балагана. Хотя мысленное проклятие самому себе за то, что не остался дома под любым предлогом, я всё же послал.

К счастью, именинник серьёзных травм избежал, однако праздничный вечер оказался окончательно скомкан. Уже через час мы брели с Вадимом вдоль блестящих в свете фонарей трамвайных путей, бегущих извилистой речкой сквозь каменные дебри города. Не обращая внимания на разбитую верхнюю губу и припухшую щеку, он возбуждённо тараторил:

– В равном бою, я бы его урыл. Сам же видел: руки заняты, через плечо стерва висит, а этот недомерок на меня прёт. Здоровый, конечно, удар поставлен, но и не таким рога отшибал, – он прижимал рукой к лицу прохладную банку пива, неся в другой пакет с подарками. – Алиса ревнивая дура, конечно. Ничего… я себе лучше найду, психически уравновешенную. У нас незаменимых нет. Она прибежит ещё, плакаться будет, только вряд ли разжалобит. Хватит кровь мою пить, жилы тянуть, на нервах играть, да ещё перед людьми позорить. И бугая того найду! Не веришь!?

– Верю, верю.

– Пойдём куда-нибудь, посидим вдвоём. Время детское. Обидно вот так день рождения завершать.

– Поехали тогда ко мне, – предложил я, подумав, что потихоньку превращаю свою квартиру в рюмочную. – Ольги до понедельника точно не будет.

– Супер! Вискарь по дороге возьмём. Хочу виски! День рожденья только ра-а-з в го-о-ду! – фальшиво затянул он известный мотив, пугая встречную женщину.

Моя любимая городская берлога, казалось, и правда удивилась ещё одному подгулявшему гостю, встретив нас проветренными комнатами и относительной чистотой. Похоже, она готовилась к нашему с Ольгой совместному возвращению и последующему семейному ужину, но мы не оправдали ожиданий.

На кухне именинник водрузил в центр стола квадратную бутылку с чёрной этикеткой и красно-коричневой в электрическом освещении жидкостью, предложив незамедлительно выпить за его верных друзей. Я плеснул ему и себе в роксы, чокнулся, сделал глоток, ощутив послевкусие фундука и дыма. Вадим выпил залпом, после чего принялся расхваливать марку купленного виски, уверяя, что он, в отличие от большинства профанов, знает толк в крепких напитках.

– Противно, понимаешь, Олег, противно смотреть на надменную рожу нашего начальника. Он и придирается лишь для того, чтобы показать свою власть над нами. Заметил? Заметил подчёркнутое пренебрежение в его голосе? Но сильнее всего добивает подхалимаж новых сотрудников. Это нечто! Почему, скажи мне, двадцатипятилетние пацаны и девки, вчерашние выпускники, так искусно лицемерят и готовы лизать у самого мелкого руководства? Неужели врождённое? Страшно за род человеческий! – он брызгал слюной, заметно хмелея. – Пусть сегодня меня забил бы тот дуболом насмерть. Он хотя бы шёл с открытым забралом. А эти хитрые мрази убивают незаметно, по капельке: подсиживая, сплетничая, давая понять, что без их умения влезать куда надо без мыла и связей будешь всю жизнь пахать за копейки. Ненавижу!

Судорожно схватив бутылку, он щедро наполнил стаканы, залив половину стола пахучим пойлом.

– Надо бы притормозить чуток, совсем окосеем, – осторожно заметил я.

– Некогда тормозить. К девяти часам понедельника я должен сидеть у монитора и пахать как папа Карло неизвестно на кого, гробя остатки зрения и впустую расточая свой интеллект. Зато холодильник забит полуфабрикатами, и проценты по грабительской ипотеке за бетонную норку выплачиваются вовремя. Завидная доля! А ведь у меня таланты, способности…

Он помолчал, смотря злыми остекленевшими глазами куда-то в сторону, потом в несколько глотков, давясь, опустошил рокс и вытер рот тыльной стороной ладони.

– Бабы предают, платят гроши, карьерно расти не дают, молодость кончается, здоровье барахлит, будущего нет. Впереди старость, болезни, нищета и забвение, – уронив пьяную слезу, подитожил он.

– Ну-ка, пессимист, пойдём, полежишь на диване, отдохнёшь, – сказал я дружелюбно.

Но он взъерепенился, оттолкнув мою руку.

– Лучше на балкон выйду, воздухом подышу.

Я проводил Вадима и усадил на балконную табуретку, предложив сигариллу, но он, мотнув головой, отказался. Отойдя в туалет, и вернувшись через пару минут, я оторопел: мой приятель сидел, покачиваясь из стороны в сторону, на балконных перилах, свесив ноги вниз. Предельно осторожно, на цыпочках, чтобы не напугать, я стал приближаться к нему, в надежде схватить и втащить пьяного безумца в комнату. Приблизившись, я быстро обхватил его со спины, сомкнув руки в замок на уровне солнечного сплетения, и потянул назад. Вадим дёрнулся всей массой тела в противоположную сторону, увлекая нас обоих навстречу неминуемой гибели. Его белая рубашка затрещала, когда я неимоверным напряжением всех своих сил переломил ситуацию и с грохотом повалил именинника на дощатый пол балкона. Табуретка под нашими телами разлетелась на составные части. Не чувствуя боли вследствие шока, я лежал, боясь разжать руки на груди Вадима, а он пьяно орал:

– Чуть не угробил! Ну и шуточки у тебя! Лучший подарок на днюху – полёт головой вниз!

– Успокойся! – отдышавшись, крикнул я ему прямо в ухо.

Он моментально затих, продолжая судорожно сгибать и разгибать ноги в коленях. Наконец я поднялся и с большим трудом, подгоняя пинками, заставил его на карачках вползти в комнату.

– Ложись на диван, Вадим. Тебе надо поспать.

– На диван лечь всегда готов! – послушно исполняя указание, бормотал он с широкой улыбкой на лице.

– Нигде не болит?

Он что-то буркнул, натягивая на себя плед. Через минуту послышался тихий, но быстро набирающий мощь, сочный храп пьяного мужика, иногда переходящий в свист. Я уснул рядом в кресле минут через десять, изначально намереваясь присматривать за беспокойным гостем всю ночь.

Воскресное утро ворвалось в окно рычаньем пробитого мотоциклетного глушителя. Какой-то идиот сделал круг по двору, уподобив своего железного коня огромному будильнику. Похоже, мы проснулись одновременно. Вадим побежал сначала в туалет, а потом долго возился в ванной. Вернувшись, он заговорил не своим голосом, борясь с тошнотой:

– Извини, Олеж, начудил вчера. Не получается пить по- человечески.

– Всё норм. Будет что вспомнить в стариковском кресле и с гордостью рассказать внукам. Хорошо день рождения отметили.

– С Элис надо срочно мириться. Такую, понимающую меня женщину, терять преступно. Побегу, извини ещё раз за все неудобства.

– Нехорошо ведь тебе. Вижу, мутит. Сначала поправься, а я пока такси вызову, – посочувствовал я ему.

Он убежал на кухню и не появлялся в прихожей несколько минут. Видимо, глоток виски дался ему с большим трудом. Наконец Вадим набросил куртку и спешно выскочил из квартиры, чуть не забыв свой пакет с подарками. Входя в кабину лифта, мой приятель оглянулся и поднял вверх сжатый кулак. «Лекарство» начало действовать.

Умывшись и прибравшись, я и сам почувствовал симптомы надвигающегося похмелья. Движения сделались скованными и неуверенными, навязчивые образы поднимались в памяти и зарождали мутную тревогу, тело бросало то в жар, то в холод, предельно обострились вкус, слух, обоняние и осязание. Но самым верным и всегда поражавшим меня признаком была резко усилившаяся похоть. В таком состоянии я мог видеть призрак желанной соблазнительницы в плавном изгибе занавески, незастеленной кровати, тюбике помады, запахе чистых простыней, лёгком стуке каблуков, беззаботном девичьем смехе. Но жены дома не было и мне пришлось поправлять самочувствие радикальным способом. Пока совсем не расклеился.

Я обжарил до золотистой корочки лук, потом вывалил в сковороду говяжью тушёнку, положил несколько ложек консервированного зелёного горошка и оставил готовиться на среднем огне. Нарезав остававшийся бородинский хлеб, достал глубокую тарелку и заполнил её уже готовой брутальной закуской. Достал гранёный двухсотграммовый стакан и наполнил больше, чем наполовину виски. Взяв его в руки, представил вместо виски крепкий чёрный чай, собрал волю в кулак, задержал дыхание и выпил в три глотка. Пока целебная доза спиртного усваивалась отравленным им же организмом, мне надлежало думать об отвлечённых вещах, чтобы непременно удержать её в своём чреве. Вскоре сделалось заметно легче, я откусил хлеб, пододвинул тарелку и потихоньку, неполными ложками, стал поедать её содержимое. После такого завтрака мне оставалось лишь занять себя чем-нибудь интересным, чтобы плавно возвратиться к трезвости. Я уселся за компьютер, мысленно разрешая выпить себе только вечером, если к тому времени станет совсем муторно.

Глава III

В глазах рябило от низкого солнца, то прячущегося за жёлто-бурым редколесьем, то вырывающегося на продуваемый простор печальных полей. Видавший виды, но ещё прочный автобус дальнего следования, бежал от одного населённого пункта к другому, будто вечный странник, наматывая километраж по бесконечному асфальту дорог. В салоне, заполненном на треть, негромко звучала популярная радиостанция с подборкой шлягеров тридцатилетней давности, навевая на пассажиров дремотные мысли. Она сидела у окна, положив голову ему на плечо, провожая безразличным взглядом появляющиеся в поле зрения редкие сельские постройки. Он спал чутким обманчивым сном загнанного зверя, который даровала ему внутривенная инъекция разбодяженного герыча, сделанная тайком от неё в платном туалете автовокзала.

«Всё складывается неплохо, даже лучше, чем можно было ожидать. Много возни и расходов будет с оформлением новых документов и пропиской, однако подруга обещала решить все вопросы в сжатые сроки. А там и работу подыщу, какую-нибудь. Макс тоже без дела долго сидеть не сможет. Новая обстановка, где не будет места его дружкам-уголовникам, ему необходима в первую очередь. Теперь обязательно жизнь наладиться, иначе и быть не может. Не для того я ждала, мучилась, хитрила, страдала, надеялась, – опустив веки, думала она, не замечая бешеной тряски въехавшего на разбитый участок дороги автобуса. – Безысходность и беспомощность, вне сомнения, самое страшное, что было в моей жизни. Я и представить не могла, что ад жизни с Костиком когда-нибудь закончится. Сейчас же пусть опасно и не до конца всё ясно, зато есть движение к желанной цели, что придаёт смысл всему происходящему и наполняет меня энергией».

По ходу движения автобуса с второстепенной дороги на трассу осторожно выползал, светя ксеоновыми фарами, огромный внедорожник. Лида успела разглядеть за рулём совсем молодого парня, рядом с которым гордо восседала ярко накрашенная девица, пуская пар электронной сигареты. Обострённое чувство социального неравенства и горькая обида за годы нищенского прозябания вспыхнули в ней пожаром гневных помыслов, как часто бывало и ранее:

«Ну почему у капризных паразитов с детства есть всё и даже больше, а я, родившись в неблагополучной семье, должна балансировать на грани выживания или пытаться силой вырывать положенное мне благополучие и, возможно, умереть с оружием в руках в этой схватке. В сказки про плохую карму я не верю, но если Бог всё-таки сотворил такую вопиющую несправедливость, то мне ничего не остаётся, как всеми правдами и неправдами исправлять положение, не давать себя в обиду, используя ум, внешность, хитрость, обольщение, коварство, лицемерие, силу. В борьбе за место под солнцем все средства хороши».

С передних сидений раздался безутешный плач проснувшегося ребёнка и женские убаюкивающие причитания. Сидевший рядом грузный мужчина пенсионного возраста застёгивал куртку и приглаживал набок жидкие волосы, готовясь выйти на промежуточной остановке, чтобы исчезнуть навсегда в забытом богом уголке. Лида достала носовой платок и вытерла с подбородка Максима тонкую нитку слюны. Тот очнулся, сухо покашлял, открыл пустые глаза, посмотрел отсутствующим взглядом в окно и начал снова проваливаться в забытье, почёсывая переносицу указательным пальцем. Девушка уже заметила изменения в его натуре, произошедшие с тех пор как они не виделись, списывая их на накопившуюся усталость и перенесённые тяготы. В течение суток раздражительная угрюмость вдруг сменилась у него искренним участием и ясностью мыслей, быстро перейдя в отстранённую расслабленность. Не успев сесть в автобусное кресло, Максим начал клевать носом, роняя голову. Подаваясь вперёд всем телом, он просыпался, вздрагивал, и снова поднимал спину к спинке кресла. Вопреки благоприятному развитию ситуации с их отъездом, Лида опять поймала себя на щемящем чувстве, словно потеряла нечто неуловимое, родное и светлое, будто покинула гостеприимный дом любящих её людей и заблудилась в чаще. Несмотря на все удары судьбы, настолько глубокое переживание безвозвратной утраты было ей в новинку.

«Что со мной? Заболела? Вряд ли. Помню, первый раз накрыло подобное, когда тот умник, сияя как начищенный пятак, свалил из «Отрадного» на своей тачке. Но что мне до него? Никаких чувств я близко не испытывала, общаясь с ним. Да и не в моём вкусе копающиеся в себе мужички. Такие всегда себе на уме. Однако, факт остаётся фактом: его речь, взгляд, простое присутствие снимали тяжесть проблем, вселяли уверенность в благополучном исходе. Робкая надежда тут же становилась искренним убеждением, тревога и раздражение уступали место умиротворению. Не имело ни малейшего значения, в каком он расположении духа, спит или бодрствует. Около него было чувство того, что ты рядом с чем-то свежим, волшебным, возможно, утерянным в раннем детстве. И поняла я это только теперь, на контрасте, а тогда принимала как должное».

Лида испугалась своего открытия, мысленно осудив себя за несвойственные ей фантазии, вызванные, как она решила, напряжением последних дней.

«Что было, то было, сейчас же надо забыть о прошлом, как о кошмарном сне и строить жизнь на новом месте, обеспечивая будущим детям надёжный тыл. Только так придёт подлинное счастье. Счастье жены, матери, бабушки, прабабушки… ».

Довольная правильным, по её убеждению, ходом мыслей, Лида мечтательно улыбнулась, прислонившись к прохладному стеклу окна.

Тем временем автобус приближался к очередной точке своего маршрута – небольшому районному городку, где по их плану, путая следы, они должны пересесть на идущий к тёплому приморскому краю поезд. Максим уже не падал подбородком на грудь, а откинувшись на спинку кресла и вцепившись левой рукой в подлокотник, еле слышно подвывал, изредка облизывая сухие припухшие губы, от чего они ярко выделялись на бледном лице. Четверть часа спустя они, тесно прижавшись друг к другу, тряслись в переполненной маршрутке, куда с трудом втиснулись. Лида всю дорогу боялась пропустить остановку железнодорожного вокзала, стараясь остро не реагировать на злобные выпады Максима:

– Говорил, такси надо брать. Совсем, походу, с головой перестала дружить. Удавишься за копейку.

– Тут всего три остановки. Какое такси?

– Сейчас приедем хрен знает куда, тогда поймёшь, что к людям стоит иногда прислушиваться. Но ты глухой прикидываешься, как только речь заходит о деньгах. Настолько сильно жаба душит.

– Да успокойся уже! Приехали, выходим.

Знакомая с детства симфония запахов креозота, машинного масла и солярки, навевала романтику дальнего пути, унося Лиду под стук колёс в волшебный мир вагонного уюта и неизвестных городов. Максим, устав переминаться с ноги на ногу, опустил обе сумки на асфальт перрона и присел на корточки как бывалый зек. До посадки на поезд ждать оставалось не более десяти минут, когда он попросил купить в буфете бутерброд и газированную воду, сославшись на то, что целый день ничего не ел.

– Только же из кафе, почему не перекусил?

– Брезгую есть в привокзальных забегаловках, я же говорил. Но сейчас прямо желудок сводит и сахар, кажись, в крови понизился. Того и гляди в обморок упаду, – положив ладонь на живот и закатывая глаза, мастерски соврал он, как врут большинство наркозависимых.

– Хорошо, следи за сумками внимательно. Я мигом туда и обратно.

В пустом и довольно чистеньком вокзальном кафе Лида купила чебурек, сосиску в тесте, самсу, бутылку минеральной воды и помчалась обратно. Вернувшись на перрон, где суетились редкие пассажиры и провожающие, что-то перекладывающие из одних сумок в другие, обнимающиеся, громко смеющиеся, жадно докуривающие свои сигареты, настороженно прислушивающиеся к далёкому гулу подходящего состава, она не увидела Максима. Не понимая, что происходит, Лида быстро подошла к тому месту на перроне, где они ожидали свой шестой вагон, потом забегала вдольжелезнодорожных путей, выкрикивая его имя и ловя на себе холодные взгляды окружающих. Скучавший до этого полицейский ЛОВД, теперь внимательно следил за судорожными метаниями одинокой девушки, прикидывая, стоит ли проверять документы симпатичной брюнетки. Будто в тумане Лида ворвалась в небольшой зал ожидания, с надеждой ища глазами знакомые черты, потом бросилась в кафе, к камерам хранения, в мужской туалет, заставив громко выругаться толстую техничку. Выскочив из здания вокзала в город, она, уже роняя горячие слёзы, рванула наугад вдоль дороги, как вдруг увидела его фигуру за остановкой у жёлтой берёзы на противоположной стороне. Он стоял спиной к ней, с перекинутым через плечо ремешком сумки, в которой были деньги, пытаясь прикурить от зажигалки прохожего. Второй сумки, куда она сложила самое необходимое в пути и на новом месте, не было вовсе. Бросив съестное и минералку, Лида рванулась к нему, наперерез движению, слыша громкие сигналы клаксонов и трёхэтажную брань. Максим, увидев её растрёпанные волосы и быстро приближающееся бледное лицо, успел юркнуть в кусты и побежать, надеясь затеряться между домами. Не вышло. Лида настигла убегающего, её рука намертво вцепилась в ремешок сумки, который больно врезался ему в шею.

– Грабли убрала, дура!

– Сволочь, скотина, мразь! – сквозь слёзы шипела она, задыхаясь и крепко сжимая ремешок сумки обеими руками.

– Хуже будет, отпусти! – рычал Максим.

Она хотела было закричать, но не смогла. К горлу подкатил ком смертельной обиды и жалости к себе. Да и звать на помощь в её ситуации было глупо. Кривая маска злобы исказила физиономию родного, как ей казалось ещё несколько минут назад человека, растоптавшего её надежды и мечты, оказавшегося на поверку страшнее самого лютого врага.

– За что мне это всё!? – уже плача в голос выговорила Лида, тяня изо всех сил сумку на себя.

Мощный удар в переносицу сбил её с ног, заставив опуститься на колени и разжать руки. В глазах вспыхнули созвездия салютов. Ничего не видя, она приподнялась и рванулась в его сторону, сразу получив второй удар, положивший её спиной на остывающую землю. Звуки города начали гаснуть, словно уплывающие звуки работающего телевизора в сознании засыпающего, в глазах потемнело. Последнюю фразу Лида услышала будто издалека:

– Сама напросилась!

Его никто не окрикнул и не остановил. Он долго бродил по незнакомым улочкам, полуразрушенным промзонам, унылым скверам, серым площадям. В конце концов, возле городского рынка заметил стайку ребят с пластиковыми бутылками в руках. Намётанный глаз быстро узнал в них коллег по несчастью. Подходить не стал, наблюдая со стороны их вялое общение, с поплёвыванием на землю, утолением жажды из пластиковой бутылки, пусканием сигареты по кругу. Когда сутулый долговязый парень, попрощавшись рукопожатиями с остальными и отделившись от компании свернул за угол, Максим нагнал его, попросил огонька и, используя весь актёрский талант, уговорил достать ему «белого», предложив завышенную цену и даже показав следы от уколов. Сутулого начинало ломать, поэтому он не смог устоять перед свалившейся на него жирной халявой. Когда пакетик с порошком оказался в кармане Максима, ему стало немного спокойнее. Он опасался только того, что долговязый наведёт на него своих дружков, которые лишат его спортивной сумки вместе с жизнью. Но пронесло. Максим докупил всё необходимое в аптечном киоске, убедился в отсутствии хвоста и, ускоряя шаг, пошёл в сторону величественно возвышающейся над городом могучей заводской трубы. Миновав административные здания и пройдя сквозь пролом в бетонном заборе, он оказался на пустыре, у развалин небольшой трансформаторной подстанции, внутри которой смог сделать то, ради чего жил последний год, то, что определяло его мысли, поведение, слова и дела. Немного придя в себя через полтора часа, Максим стал прикидывать, что делать дальше:

«Бабки у меня пока есть, но назад дороги нет. Буду пробираться автостопом на юго-восток, к границе с бывшей республикой СССР, где у меня двоюродный брат живёт. Может в другом государстве удастся затеряться, – в нём забрезжил обманчивый лучик надежды, подсветив очередную иллюзию. – В любом случае, надо двигать отсюда, пока Лидка что-нибудь не придумала. Мозги-то я ей вряд ли вышиб напрочь, – остатки вытравленной наркотиками жалости на миг коснулись его сердца, быстро уступая место злости на всех и вся. – Волки позорные, твари продажные! Хрен вы с меня хоть копейку получите. Жиреете за народный счёт в своих банках, облагаете каждого данью, потом псов прикормленных спускаете. Не на того в этот раз нарвались! И псов уложу и до вас доберусь, дайте время! – Максим выходил из себя в бессильной злобе. – Проценты, пени, счётчик! Найдётся и на вас управа, хитромудрые мрази. А пока ищите свищите меня, да сами не заблудитесь. Я всю жизнь могу в дороге провести, в отличие от вас. Хорошо бы ещё подругу найти шировую, чтобы понимала и поддерживала, чтобы выручали друг друга в случае чего. Одному всегда тяжело. Факт. Скрывать же свою натуру от близкого человека нереально. Потому и с Лидкой так вышло».

Он вышел из своего временного убежища и побрёл наугад, в надежде выбраться за пределы городской черты и остановить попутку.

Глава IV

Нет, сидеть у монитора, как вчера, воскресным утром решительно не хотелось. Стакан вискаря будоражил кровь, не давая покоя ни голове, ни ногам. Я обулся, набросил куртку, дошёл до залитого низким солнцем проспекта с длинными тенями домов и присел на скамейку. Мимо меня медленно прогуливались мамочки с колясками, проносились в спортивных лосинах юноши и девушки, фланировали, гордо выпрямив спины, элегантные пенсионеры в беретах. Нестройная разновозрастная компания двигалась к зданию ДК, где, как мне было известно, по воскресеньям проходили собрания евангельских христиан. Подойдя к ней, я поинтересовался у девушки с зачехлённой гитарой на спине, возможно ли моё присутствие на богослужении.

– Конечно! – ответила не девушка, а идущий рядом грузный мужчина. – Мы рады каждому пришедшему услышать слово истины.

Актовый зал Дома культуры ничем не напоминал храм, лишь на заднике сцены бежевого цвета был приколот импровизированный плакат с синим крестом и белыми голубями. Гладковыбритый молодой мужчина в строгом костюме с галстуком подошёл к установленному на сцене микрофону и поприветствовав заполнивших почти половину зрительских мест собравшихся, предложил начать служение с песнопения. Сидевшие встали, несколько человек вышло на сцену. Кто-то дал мне в руки маленькую книжицу, с пронумерованными текстами для музыкального прославления. Суть мелодичного гимна, исполненного всеми присутствующими, сводилась к Божьей любви и нашей верности Его заветам, вопреки невзгодам и искушениям. В заднем углу сцены девушка аккомпанировала на синтезаторе. Потом, как я понял, началась воскресная проповедь. Гладковыбритый мужчина, оказавшийся пастором Сергеем, процитировав евангельскую цитату, завёл длинный монолог о правде и лжи, любви и страхе, грехе и искуплении. Я почувствовал лёгкую дурноту, когда речь зашла об умышленном убийстве. Вся оставшаяся часть проповеди, казалось, была лично обо мне. Отнятая у человека жизнь, дарованная Богом, по словам пастора, страшное преступление в первую очередь перед Творцом и бессмертной душой, а уж потом перед земным судом. Выходило так, что только искреннее раскаяние и праведная жизнь во Христе могли даровать надежду на вечную жизнь и спасение. Подступившая тошнота заставила меня потихоньку выйти из зала и умыть лицо в туалете ДК. Холодные водные процедуры ненадолго вернули ощущение бодрости, но брошенное семя смятения уже пустило корни, наглядно демонстрируя хрупкость моей безмятежности, которая, как я был убеждён, уже не покинет меня. Не возвращаясь в зал, я стал ждать окончания собрания у входа в ДК, надеясь побеседовать с кем-нибудь из верующих, в попытке подробнее прояснить глубину моего падения. Красота пёстрых осенних цветов в клумбах, не подозревающих о своей скорой гибели, радовала глаза, одновременно навевая мысли о схожей с ними горькой участи.

Когда из высоких дверей один за другим потянулись люди, я подошёл к солидному мужчине с аккуратной бородкой и сединой в висках, на которого обратил внимание ещё в зале. В памяти всплыл неприятно закончившийся разговор с Николаем Васильевичем у сельской церкви. На этот раз мне необходим был конкретный совет, понимание и поддержка, но никак не конфронтация.

– Добрый день.

– Здравствуйте. Что же вы не дослушали проповедь? В заключении ребята свои песни под гитару исполняли.

– С детства непоседа, прямо беда. Можете ли Вы просветить меня и уточнить кое-какие непонятные моменты… – я замялся на секунду, глядя в его серые глаза, будто пытаясь вспомнить имя.

– Артур Романович, – прочёл он мои мысли.

– Очень приятно, а меня зовут Олег.

– Взаимно. Что же Вас тревожит, Олег?

– Неужели так заметно?

– За всех не скажу, но у меня богатый опыт врача- невролога, правда уже не практикующего.

Я малость опешил от такого поворота. Мне всегда казалось, что доктора видят человека насквозь и знают о нём больше, чем ему хотелось бы.

– Что же Вы растерялись, я ведь не психиатр! – уточнил он, посмеиваясь в бороду.

– Понимаете, Артур Абрамович…

– Романович.

– Извините. Одним словом, будет ли считаться грехом убийство злодея, явного подонка? – выпалил я.

– Если Вы испытали на себе жестокость и коварство ближнего, то ни в коем образе не копите в душе гнев и тем более не мстите. Господь по этому поводу в послании к Римлянам чётко говорит: «Предоставьте месть мне. Я воздам».

– По этой логике вооружённое сопротивление агрессору не стоит оказывать.

– Не обобщайте. Сопротивление агрессору это, прежде всего, защита семьи, жён, детей, стариков. В Евангелии от Иоанна сказано: «Нет больше той любви, как если кто положит душу за друзей своих». Бог наделил нас разумом, чтобы мы могли отличить чувство мщения от обязанности защищать своих близких, свой дом, Родину. Сомневающемуся церковь всегда поможет сделать правильный выбор.

– А если, допустим, человек не сдержался и отомстил в порыве гнева, искалечив или убив своего обидчика?

– Нужно изучить все обстоятельства каждого конкретного случая. Для этого существует исповедь. В любом случае невоцерковлённого такой грех на душе утянет в ад стопроцентно. В Притчах Соломона написано: «Скрывающий свои преступления не будет иметь успеха; а кто сознается и оставляет их, тот будет помилован».

Чем больше он цитировал Библию, тем сильнее мне хотелось убежать. Таяла призрачная надежда на примирение с последствиями своих поступков, не прибегая к помощи извне. Становиться прихожанином, тем более исповедоваться в преступлении я не хотел, поэтому поблагодарив за уделённое время, сказал Артуру Романовичу, что мне надо бежать. Мы пожали руки, и он бросил на прощанье как бы, между прочим:

– Передайте тому мстителю, что без покаяния мира в душе не будет, но сначала ему надо побороть гордыню.

Я сделал вид, будто не совсем понял, кого он имеет ввиду. На самом же деле Артур Романович только укрепил моё предубеждение о врачах.

Бесцельно побродив в раздумьях, только усиливающих путаницу и опасения, я совсем позабыл про похмелье: единственный положительный момент посещения богослужения был налицо. Мысли со мной всегда творили чудеса. Если, к примеру, по какой-либо необходимости приходилось просматривать сайты с медицинской информацией, мозг по своим неведомым законам концентрировался на определённой симптоматике, вызывая вполне реальную боль в разных частях тела, головокружение, слабость, скачки давления, ухудшение зрения, одышку, аритмию. Поначалу я был уверен в своих мнимых недугах, но позже пришло понимание того, что если не подпитывать породившие их мысли, то и физиологические последствия исчезнут со временем.

«Скорее всего, таков механизм и у религиозных культов, – неожиданно пришло мне в голову. – Сначала ты принимаешь их за божью волю, потом нарушаешь кучу надуманных правил, которые невозможно соблюсти, а всемогущие мысли генерируют чувство вины, разрастающееся в комплекс неполноценности. В этом случае исповедь, конечно, поможет, как возможность выговориться, облегчить душу и уверовать в прощение. Но она не устранит корни, заключающиеся в полном несоответствии наших желаний, устремлений и порывов, с ограничивающими их догмами».

Придя к такому заключению, я стал понемногу успокаиваться, тревожность рассеивалась, возвращался незамутнённый взгляд на себя и окружающий мир с оттенком лёгкой отстранённости. И тут подсознательные мысли вновь напомнили о себе самым неожиданным образом, приведя меня в роковой двор, с которого началась вся чехарда. Притом, что я собрался держаться подальше от него, да и с трудом быстро нашёл бы эту проклятую точку города при необходимости. Правду говорят, преступника тянет на место преступления, но чтобы именно так, как в моём случае… не знаю. «Вот эта улица, вот этот двор» – перевирая слова, зазвучала в голове знакомая мелодия.

Я сразу узнал серую скамейку со спинкой, где собирался тихо-мирно пропустить рюмку-другую за жёлтое знамя сентября, перед которым капитулировал летний город. Чуть поодаль сзади зеленел квадратик детской песочницы, на декоративном пеньке одиноко стояла бурая пивная бутылка. Мне захотелось подойти к фонарю, у которого стоял бородатый, и взглянуть на скамейку, где я, как ни в чём не бывало, шинковал закуску. «Совсем близко, – прикинул я, когда оперся рукой о фонарный столб. – Этот Костыль был прав, делая замечание. Будь он повежливее, не приключилось бы с ним беды. И со мной».

Лихо, маневрируя между препятствиями и резво крутя педали, мимо меня вихрем пронёсся ребёнок в оранжевом комбинезоне на маленьком велосипедике. Со стороны подъездов долетел визгливый женский окрик: «Матвейка, куда укатил! Я же сказала туда нельзя!». Решив, что и мне здесь околачиваться незачем, я пошёл в парк, ставший моим спасительным убежищем тем вечером. Ранее на его месте, без сомнения, шумел густой смешанный лес, охваченный невидимой борьбой между деревьями разных пород за соки земли и солнечные лучи. Теперь, когда цивилизация оставила от него кусочек, проредив сетью дорожек и тропинок, соорудив веранды на пятачках асфальта, буйный дух былой чащи ушёл на покой. Парк и вправду напоминал мне заслуженного пенсионера, которому есть что вспомнить и рассказать, стоит только прислушаться. Я подошёл к величественному дубу в жёлтых, бурых, красных геральдических листьях, прислонился всем телом к шершавой коре, ощутив его терпкое дыхание и вековую мудрость. Наполнившись до краёв предвечной энергией четырёх стихий, я мысленно поблагодарил островок природы посреди города за защиту и спасение.

Домой я вернулся уставший от долгой ходьбы и жутко проголодавшийся. Отварил пельмени, не забыв добавить в подсоленную воду лавровых листьев, головку репчатого лука, горошки чёрного перца и чудесно пообедал. Ни виски, ни водку трогать не стал. Алкоголь, к счастью для меня, потерял свою притягательность до поры, что всегда являлось верным признаком окончания тяжёлых пьяных будней.

Отобедав, залез в интернет и скачал новую антивирусную утилиту от вредоносного ПО, так как браузер несколько раз самостоятельно устанавливал ненужные мне расширения. После завершения сканирования системы всю гадость безжалостно отправил в карантин. На автомобильном сайте узнал, как войти в тестовый режим панели приборов на своей марке машины и стоит ли возить с собой огнетушитель. Затем минут десять бесцельно сёрфил по разным ресурсам, пока не вспомнил о своём общении на форуме. Шумахер, к моему удивлению, больше не отвечал, зато красный кружок сигнализировал о непрочитанном личном сообщении. Открыв его, я увидел текст следующего содержания:

«Здравствуй, Олег. Мы – группа искателей истины, гармонии и счастья, объединившая в себе самых разных людей. С интересом следили за твоим спором с Шумахером, который, похоже, завершён. Хотим пригласить тебя на нашу ежевоскресную встречу в машиностроительном техникуме по улице Новаторов, аудитория 205, 18 00. С нами будет интересно обсудить самые насущные вопросы, выслушать разные точки зрения и просто побеседовать с неординарными личностями. Если не сможешь или не захочешь заглянуть к нам, то пообщаться можно здесь, на площадке форума».

Сообщение отправила некая Ситара, зарегистрировавшая свой аккаунт более двух лет назад.

Мне не хотелось никаких новых дискуссий и поисков несуществующей одной для всех истины. Но игнорировать письмо, написанное, видимо, от чистого сердца я тоже не мог. Ответ получился похожим на банальную отписку:

«Приветствую всех моих поклонников, затаив дыхание наблюдавших за онлайн-схваткой. Рад вашему интересу к непреходящим ценностям и подлинному знанию, так как это удел исключительно продвинутых душ, коими вы и являетесь. В Бхагавадгите Господь Кришна говорит: «Из многих тысяч людей едва ли один стремится к совершенству, а из достигших совершенства едва ли один воистину познал Меня». Поэтому желаю каждому ищущему никогда не отчаиваться и идти до конца. Многогранная красота вселенской истины обязательно откроется всем, кто этого действительно жаждет. Что касается приглашения на вашу еженедельную встречу, то я рад его принять, однако не знаю точно, смогу ли быть с вами сегодня вечером».

Перечитал и подумал, что твёрдо отказывать я не умел никогда. Надеясь не получить никакого ответа, отправил сообщение и плюхнулся на диван. Задумался о том внутреннем зуде, заставляющем таких вот мечтающих искателей организовывать кружки, болтать в интернете, налагать на себя всяческие ограничения и тратить годы короткой жизни на то, что не только нельзя потрогать, но и объяснить решительно невозможно неискушённому в подобных материях человеку. Всегда, конечно, легко списать появление таких фантазий на праздность и безделье, но так или иначе трудно не заметить, что у некоторых этот зуд, это смутное ощущение чего-то большего, даже сильнее чем стремление к обычному благополучию и счастью. Лично я всегда считал такое врождённое и неистребимое чувство признаком высшей ступени эволюционного развития хомосапиенс и главным отличием его от животного.

Тем временем звук оповещения дал знать, что отклик Ситары всё-таки пришёл, вопреки моей надежде:

«Намасте! Жаль, если не сможешь прийти сегодня. У нас много накопившихся вопросов. Моему знакомому, например, нужен совет. И чем раньше, тем лучше. А судя по постам, человек ты сведущий, продвинутый, может и пробуждённый. Кстати, нам бы очень хотелось послушать историю твоего духовного становления. Где почерпнул знания, у кого учился. В каком монастыре срок мотал (шучу). В любом случае приходи, когда тебе будет удобно».

После таких эпитетов я попал в ситуацию, когда отказываться от приглашения стало совсем неловко. «Зачем полез в этот дурацкий спор с Шумахером? Да ещё и напустил эзотерического тумана своими рассуждениями так, что впечатлил неустойчивых граждан. Теперь давай, доказывай, что ты не гуру, а простой Вася Пупкин под вдохновением, – корил себя я. – Какой из меня советчик? Знали бы они мои обстоятельства! Самому с проблемами не разобраться, – и тут же со смехом подумал. – А может и правда сделаться духовным учителем-проходимцем, ещё лучше лжемессией и жить припеваючи за счёт своих последователей, помыкая ими, как заблагорассудится. Ну а если серьёзно, стоит встретиться с ребятами в реале, потому как, не глядя в глаза сложнее понять собеседника».

Я закрыл страницу форума и загуглил фразу «группа духовного роста». Поисковик выдал кучу ссылок на сообщества в соцсетях, где то ли в шутку, то ли всерьёз обсуждались шокирующие пророчества, чудеса исцеления, общение с посланниками иных миров, астрология, нумерология, гадание, цитаты мудрецов, медитация, осознанные сновидения, древние обряды, эннеаграмма личности, диагноастика кармы, дар интуиции, шестое чувство. В оффлайне группы духовного развития проводились под руководством профессиональных психологов и своей целью имели избавление от всякого рода ментальных проблем, развитие лидерских качеств и получение максимального удовольствия от жизни. Такой псевдодуховный винегрет наводил тоску и уныние, ведь было понятно, что всё это бизнес, где за ваши деньги пообещают не только просветление, но и зарезервируют место в раю.

Неожиданно послышался характерный звук открывающегося замка, тонко скрипнула входная дверь и из прихожей Ольгин голос буднично сообщил:

– А вот и я, дорогой. Помоги сумку разобрать.

Вечером, поужинав, мы сидели в креслах, а я всё никак не мог понять, почему она изменила традиции и вернулась вот так запросто, без моих пылких извинений. Картину же её более раннего внезапного возвращения даже представить боялся. Теперь обо всех встречах и группах на время можно было забыть, и я ужасно довольный таким раскладом, успокаивал себя тем, что позже всегда смогу пообщаться с ребятами на форуме.

– Не скучал здесь без меня?

– Скучал.

– Изменял?

– Не до того было, поверь. Алкоголь все силы забрал.

– Бедненький, устал пить.

– Ну, извини, Оль, постараюсь впредь выпивать исключительно по особым случаям и только под твоим присмотром.

– Свежо предание…

– Бери неделю за свой счёт, махнём завтра в загородный санаторий. Такую осень преступно в бетонной коробке просидеть.

– Вряд ли получится. На работе аврал, новый замначальника рвёт и мечет.

– Плюнь на него! Ты для работы, что ли живешь? Они все соки из тебя выжмут, а потом ещё и морду воротить будут. Найди что-нибудь поспокойнее, попроще. С голода пока не умираем.

– Легко тебе говорить.

– Нелегко, поверь, но провести незабываемые семь дней сентября вдвоём много дороже расположения начальства. Да и всей твоей работы! – слегка завёлся я.

– Ты рассуждаешь как получивший многомиллионное наследство хипстер. Мне приходится пахать, чтобы выжить. Причём под словом «выжить» я понимаю, прежде всего, определённый социальный статус, дающий чувство собственного достоинства и возможность общения с умными и интересными людьми, а не только еду и кров. Не представляю себя продавцом разливного пива или кондуктором в трамвае.

– Интересные люди, про которых ты говоришь, беспринципные карьеристы, которые спокойно перешагнут через тебя при малейшей необходимости. А вся их напускная интеллигентность и возвышенность спадёт вмиг, обнажив примитивную самовлюблённую натуру. Правда, это их беда, а не вина. Ты сама всё прекрасно понимаешь, но с завидной настойчивостью идеализируешь свой круг общения, пытаясь понравиться тем, кто оценивает человека по занимаемому положению, банковскому счёту и умению выгодно себя подать.

– Назови мне более продвинутых и всесторонне развитых людей, чем эти карьеристы и лицемеры! Кто они? Работяги, смотрящие в свободное время сериалы и верящие каждому слову пропагандистов? Они тебе вряд ли назовут имена трёх зарубежных писателей! Я с ними, что ли должна ходить в театр и толковать о современном искусстве? Если же ты имеешь в виду гениев, то извини, это штучный товар, на всех, видимо, не хватает. Да и с ними, как пишут, общаться тяжеловато. Хотя с тобой у меня иногда получается.

– Не льсти себе, слабенько получается. Даже неделю вдохновения на лоне природы отказываешься с рядовым гением разделить.

– Слишком большая жертва для меня.

– Слишком большой жертвы ради великой цели не бывает! От тебя всесторонне развитые это утаили?

– Твои постоянные придирки подтверждают известное мнение, что жизнь с гением невыносима, – съехидничала Ольга, еле заметно улыбаясь.

– Или фразу «пророков нет в отечестве своём». Сколько ни указывай на очевидные истины, в ответ получаешь недовольство и осуждение.

– Лучше объясни, с каких пор гениальный пророк мешает виски с водкой?

– День рождения Вадима в кафе отмечали, потом он виски возжелал. Осталось немного.

– А почему у нас в холодильнике?

– Он с Алиской своей разругался. Ничего серьёзного, но бросать его в тот момент было неправильно. Мы и посидели здесь, на кухне.

– Что ты их всегда пытаешься утешить? Они ругаются себе в удовольствие, потом сходятся, потом всё заново. Игра такая, понимаешь? Сам же сколько раз кого-то цитировал, объясняя суть любовной игры и всю нелепость наставлений адресованных вовлечённым в неё.

– Мы просто поговорили, без утешений и наставлений.

– Называй, как хочешь, но тебя хлебом не корми, дай только понянчиться с пьяницами, в которых ты видишь гонимых, преданных, игнорируемых и разочарованных.

– Мне всегда были интересны люди, почуявшие в силу ряда причин коренной трагизм происходящего…

– Понимаю. Что может быть интереснее опустившего руки человека, который философски оправдывает своё падение! – колко вставила она.

– Их смутное чувство лишь первый, но необходимый шаг, к пониманию того, что они лишь актёры в божественной комедии, принимаемой большинством за трагедию. Следующий – разотождествление со своей привычной и обожаемой ролью несчастного маленького человечка погрязшего в проблемах. Вскоре они найдут возможность время от времени уходить за кулисы, спускаться в зрительный зал. На этом этапе процесс озарения становится лавинообразным, вряд ли его можно приостановить. Да и зачем? Осознание своей истинной природы уже не затмевается ролью никудышного бедолаги в подходящей к финалу постановке. Само предчувствие скорого занавеса делает потешными все потуги пугающих обстоятельств вывести из себя заканчивающего блестящую роль лицедея. Вместе с овациями исчезнут сценические образы нищего и короля, юного и дряхлого, успешного и неудачника. От них останется лишь реквизит и разобранные декорации. А критик обязательно блеснёт фразой типа «актеры проживали чужие жизни как собственные».

Вот только дальше первого шага ступить удаётся немногим избранным, на кого снизошла благодать.

– На тебя, я так понимаю, она свалилась как снежный ком. Хорошо хоть не придавила совсем, но голову подлечить, похоже, всё-таки придётся.

Тут мне подумалось, что бессмысленно объяснять Ольге, как любому далёкому от подобных тем собеседнику, свои личные откровения. Сочтут сумасшедшим, в лучшем случае нелепым фантазёром, дистанцируются и распустят слухи. И будут по-своему правы. В самом деле, повстречай я ранее такого вот обезображенного благодатью умника, несущего похожую ахинею, вряд ли бы принял его слова близко к сердцу и поверил бы в иллюзорность жизненной драмы. Но если бы такой чудак появился в ночном кошмаре и заверил бы меня в скором пробуждении прямо посреди тяжёлых обстоятельств, то я, проснувшись поутру и припомнив все подробности его объяснений, наверное, понял бы, насколько он был прав.

– Неизвестно, милая Оля, кому действительно необходима помощь врача. Слышала анекдот: в психиатрии кто первым надел халат, тот и доктор. Общепринятая точка зрения мутирует, изменяясь до неузнаваемости с течением времени. Но только мы с тобой стабильны в своих неизбывных спорах, – игриво подался я к ней всем телом, пытась разрядить обстановку.

– Всё же заканчивай посиделки с мутными личностями, до добра такие повадки не доведут, – слегка отпрянув от меня сказала Ольга.

– Постараюсь изжить эту опасную привычку.

– Ну а вместо санатория сходим на концерт, выставку или театр. Осенний сезон только начинается, будет много нового и интересного. Я тебя обязательно должна познакомить с очень интересной женщиной, Яной. Представляешь, она ещё с детства чувствовала в себе колоссальную энергию и способность к исцелению. Многим помогла. А теперь еженедельно выходят ролики на её канале, где Яна делится своим опытом, отвечает на вопросы и проводит сеансы оздоровления.

– Кошмар, какой. Не больно хочется мне с ней знакомиться. Рядом с такой, наверное, чувствуешь себя подопытным пациентом в одних трусах.

– Ерунду не говори. Рядом с такими уникальными людьми всегда чувствуешь себя в своей тарелке.

– А я в свою очередь могу представить тебя замечательнейшему мужчине, музыканту и в своём роде поэту Геннадию, который под вдохновением поведает такие диковинные истории из своей концертной деятельности, что они непременно станут гвоздём осеннего сезона. Его вдохновение, правда, зависит от ряда условий, которые необходимо обеспечить.

– Опять за своё! Кроме алкашей тебе уже некого вспомнить. Неисправимый.

После того, как острота разговора сошла на нет, мы ещё долго ворковали о том о сём пока бледный лик печальной луны опускал тёмное покрывало ночи на город. Помаленьку промежутки между словами сделались длиннее и выразительнее произносимых фраз, мы стали слышать дыхание друг друга, улавливать тончайшие изменения во взгляде, мимике лица. Уже за полночь наше общение плавно перетекло в пылкие объятия, хотя грань между разговором и близостью, когда дело касалось Ольги, была для меня условной. В итоге обессиленный и счастливый я уснул беспробудным сном младенца.

Глава V

Она открыла глаза и увидела на голубом экране неба смутные очертания пожилой женщины с остатками былой красоты. Нечёткое изображение дёргалось, но быстро возвратившееся сознание дорисовывало штрихи к образу ухоженного лица, с бледных губ которого слетали тихие фразы:

– Что с тобой, милая? И позвать некого. Сейчас, подожди, скорую попробую вызвать.

– Не надо! – словно со стороны услышала Лида свой резкий голос.

– Как же? Плохо ведь тебе. Видимо, ударили здорово.

– Не стоит, слышала! – зло осекла женщину Лида, силясь подняться на ноги.

– Ух, ты, рычит ещё. Значит, жить будешь. Злюки живучие. Осторожно, тихонечко, давай-давай, – придерживая и помогая подняться, еле слышно приговаривала женщина. – Я же не виновата, милая, что на тебя кто-то напал.

В голове у Лиды прояснялась ужасная картина случившегося, вызывая жгучее желание разреветься, но злость и закалённый характер на этот раз подавили жалость к себе, не позволив слезам диктовать поведение. Понимание того, что нельзя попадать в полицию или больницу, заставляло, не смотря ни на что взять себя в руки и преодолевать из последних сил тошноту с головокружением. Когда женщина помогла ей встать, Лида остро почувствовала нежную благодарность к этому чужому человеку и посмотрела незнакомке в глаза. Тут же поднявшаяся из глубины волна заставила её отвернуться и выплеснуть содержимое желудка в разросшийся кустарник шиповника.

– Я вызову всё-таки «скорую», не хочу грех на душу брать. Вон как тебя выворачивает.

– Нет, прошу вас, не надо. Всё уже хорошо, всё нормально… – вытирая лицо платком, сказала Лида теперь без агрессии. – Подскажите, пожалуйста, где можно спокойно посидеть?

– Пойдём, милая. Только тихонечко, – поддерживая за локоть, женщина повела её к небольшой берёзовой роще.

Устроившись на потёртой зелёной скамейке, они несколько минут слушали лёгкий шорох ветерка, заблудившегося в жёлтых ветвях. У Лиды оставалось немного наличности и паспорт в сумочке, но как быть и что делать дальше она не понимала. Единственным по-настоящему сильным желанием было как можно скорее избавиться от пульсирующей головной боли, не дающей даже мысленно набросать план действий. Пожилая женщина молча сидела рядом, приподняв улыбающееся лицо к солнцу и будто не замечая соседки по скамейке. Лида не придала этому внимания.

– Спасибо, что помогли, дай Бог вам здоровья.

– Здоровье нужнее сейчас тебе, милая.

– Меня зовут Лидия, а как ваше имя и отчество?

– Очень приятно, наконец, познакомиться, Лидочка. Меня зовут Надежда Николаевна, живу здесь с рождения, в прошлом учитель младших классов, сейчас пенсионер-инвалид. А ты, вижу, проездом?

В другой ситуации Лиду изумил бы такой подробный ответ, но было не до удивлений, поэтому она просто спросила:

– Подскажите, пожалуйста, Надежда Николаевна, как добраться до недорогой гостиницы. Мне надо полежать, прийти в себя. А потом я поеду дальше.

Женщина повернула к ней своё приятное лицо и вдруг просияла детской радостью.

– В гостиницу? Дальше? Ты себя в зеркале видела? Такие синяки под глазами никаким макияжем не замазать.

– У меня очки есть, – ответила Лида и полезла в сумочку.

– В гостинице придётся их снимать, если, конечно, паспорт есть. В любом случае идём сейчас ко мне.

– К вам?

– Ты слышала. Живу одна, инвалиды никому не нужны. Пенсия – слёзы. Но на чай с печеньем нам хватит. Отлежишься, помоешься. Может быть, расскажешь, что на самом деле с тобой приключилось. Через день-другой поедешь дальше, если не передумаешь. И если явных признаков сотрясения не будет.

– Я заплачу, – заявила Лида, явно не ожидавшая такого поворота событий.

– Конечно, заплатишь. Бесплатного в мире нет ничего. Всё дело в форме оплаты.

Однушка в панельной пятиэтажке на первом этаже казалась больничной палатой из-за полного отсутствия излишеств в виде стенки, телевизора, ковров и дивана. Зато у окрашенных голубой масляной краской стен напротив друг друга стояли две безукоризненно заправленные казённого вида односпальные металлические кровати, у одной из которых белела табуретка, а к другой прижимался старый коричневый стул. В середине комнаты одиноко возвышался небольшой круглый стол с пустой стеклянной вазой в центре. Грузный поцарапанный шкаф плотно прижимался к стене напротив зашторенного светлыми занавесками окна.

– Разувайся и полежи, а я пока чай согрею. – Надежда Николаевна указала на кровать, рядом с которой стоял стул.

Лида послушно разулась и легла, чувствуя, как комната опускается, поднимается, вращается, словно кабина в экстремальном аттракционе. Минут через десять хозяйка принесла поднос с двумя чашками чая, тарелочкой халвы и сдобными булочками. Потом снова удалилась на кухню и сразу вернулась со стаканом воды и двумя белыми таблетками на ладони.

– Только не бойся, просто проглоти и запей. Добра тебе желаю.

Лида вновь безропотно повиновалась в надежде на улучшение самочувствия. Вернув пустой стакан, она села за стол, хотя совсем не хотела есть. Поклевав немного халвы с чаем, Лида опять легла, жалуясь на общую слабость. Глаза слипались, сознание распадалось осколками мыслей, тело обмякло и отяжелело, дыхание сделалось редким и глубоким. Наконец она провалилась в тяжёлый спасительный сон.

Утром следующего дня её разбудила хозяйка, после чего отвела за руку в туалет и ванную. Закончив утренние процедуры, они уселись завтракать. На столе, как и вчера, стояли дымящиеся чашки с чаем, нетронутые булочки, но вместо халвы тарелку украшали подтаявшие кубики сливочного масла нежно-кремового цвета.

– Восемнадцать часов проспала, – сообщила хозяйка, разрезая булочку и намазывая её маслом. – Хороший транквилизатор, проверенный. Ну а теперь покушай, девочка, силы потихоньку и восстановятся, хотя сон уже сделал всё самое главное.

Беря протянутый бутерброд, Лида и правда поняла, что чувствует себя гораздо лучше. Побаливала голова, к переносице не прикоснуться, небольшая слабость, но в целом жить можно. Главное, ушли тошнота и головокружение.

– Я тебе про себя немного расскажу, потому как знаю, что на фоне чужой беды своя блекнет настолько, что многие и спасаются только через смакование несчастий других людей. Такова она, наша жизнь. Ты кушай и слушай. – Надежда Николаевна удовлетворённо посмотрела, как Лида доедает бутерброд, шумно прихлёбывая горячий чай. – Получать наслаждение от еды большое счастье, поверь мне. Питаться надо хорошо, особенно если дома не сидится. Я, может быть, не была такой шебутной как ты, из своего городка редко выезжала, но зато занималась любимым делом, учила детей, что стало смыслом жизни. Ещё в училище вышла замуж, позже родила сына, но семья никогда не могла заменить мне школьный класс и весь процесс обучения вчерашних детсадовцев. Не было ничего лучшего для меня, чем выводить слова и цифры белым мелом на коричневой доске, корректировать почерк маленького ученика, выставлять оценки за учебный период, встречаться с родителями на собраниях. Со временем я стала замечать поразительные, просто уникальные способности моих подопечных. Однажды, когда я говорила о президенте и его ведущей роли при принятии серьёзных решений, ученик третьего класса справедливо заметил, что власть делится на три ветви, а любой указ можно оспорить в суде. Представляешь!? После чего я надолго была выбита из колеи. В другой раз на уроке литературного чтения мы разбирали сказку «Карлик-нос». Тогда в результате досадной ошибки я неверно написала на доске дату смерти Вильгельма Гауфа. Моя ученица Настенька вслух поправила меня, добавив, что называть писателя сказочником не совсем верно, так как он ещё и автор романов, рассказов, сатирических произведений и легенд, несмотря на короткую жизнь. И таких случаев, дорогая Лидочка, я могу рассказать тебе множество! Но делать этого не буду, чтобы не вызывать в себе чувство стыда за свою безграмотность, от которого задыхаюсь и не могу спать по ночам. В какой-то момент я поняла, что современный ребёнок развивается гораздо быстрее, чем принято считать, впитывая в себя информацию, разлитую в пространстве благодаря интернету, телеканалам и радиостанциям. По сути, он уже с рождения является носителем заархивированных файлов, нужно только уметь подобрать к ним пароль, или хотя бы не говорить с детьми как с недоразвитыми существами, якобы серьёзно отстающими в познаниях от взрослых, что максимально ускорит процесс обучения и обнаружения скрытых талантов. Эта поражающая находка вдохновила меня на более глубокую подачу материала учащимся. Отступая от темы уроков и импровизируя в меру своих знаний, я беседовала с маленькими вундеркиндами о жизни, любви, смерти, коварстве, благородстве, героизме, политике, истории, парадоксах, курьёзах, загадках, религиях, достижениях и многом другом, стараясь не загружать ребят домашними заданиями. Всё шло, как мне казалось, прекрасно. Исходящая информация впитывалась, мгновенно рождая самые интересные идеи, выражавшиеся в острых вопросах и многозначительных репликах. Но ты вряд ли знаешь, милая, насколько консервативно образование в нашей стране, да и во всём мире! Буквально сразу мне начали вставлять палки в колёса, напоминая о недопустимости отступления от учебного материала, потом пошли доносы завистников, маскирующихся под родителей, обвиняющих меня в некомпетентности и профнепригодности. Ярые ненавистники внушали руководству школы дикую мысль, что я нигде не училась, а диплом приобрела в подземном переходе. Ночами мне приходилось писать оправдания на злобные кляузы подлецов, которые то и дело ложились на стол директору. После многочисленных бесед с чинушами от образования и комиссий разных уровней, меня отправили сначала в отпуск, потом запретили преподавать и, в конце концов, в результате сговора и расчетливого плана, задействовали карательную психиатрию. Что делали со мной оборотни в белых халатах в так называемых лечебных учреждениях с решётками на окнах рассказывать страшно. Врагу не пожелаешь испытать на себе инъекции лошадиных доз галоперидола и трифтазина или жёсткие руки матерящихся санитаров. Но ещё хуже было предательство мужа, бросившего меня и уехавшего к своим родителям. Там у него новая семья вскоре образовалась. Сын после армии работал на Севере вахтовым методом, но и он через год смотался совсем, оставив меня одну. Звонит иногда, поздравляет с праздниками, – она вздохнула. – Хорошо хоть квартирку не забрали, да пенсию по инвалидности назначили. Знаешь, я бы всё перенесла при возможности оставаться педагогом и заниматься любимым делом, но тайная мафия, захватившая образовательную систему, никогда не даст мне снова встать у классной доски и посмотреть в глаза ученикам. – Надежда Николаевна улыбнулась и весело подмигнула Лиде, что никак не вязалось с услышанным. – Полегчало? В какой переплёт ты попала – не знаю и особо не хочу знать, но моя история в любом случае намного чудовищнее, ибо я лишилась любимого дела и семьи, а значит и смысла жизни. Согласна?

Лида опустила глаза и промолчала, не зная, что сказать. У неё не укладывалось в голове, как вообще можно сопоставлять такие вещи. Беда каждого бесконечно огромна и вне всяких сравнений. В отличие от трудностей.

– Согласна? – громче повторила вопрос Надежда Николаевна, заставив гостью вздрогнуть.

– Конечно, да, – не желая перечить не вполне здоровой женщине, отозвалась Лида.

Она уже понимала неважное состояние своей благодетельницы, но решила не показывать вида во избежание конфликта.

– Вот и прекрасно. Теперь выкинь из головы мысли, делающие тебя несчастной жертвой, и вспомни о своей молодости, которая даёт уникальную возможность всё исправить, а при необходимости начать заново. Постарайся найти то, с чем созвучна душа, куда её неудержимо тянет, ради чего ты сможешь преодолеть любые невзгоды. Если сделаешь в точности так, как я тебе говорю, спасибо мне скажешь, когда доживёшь до моих лет.

– Я буду благодарна вам всю жизнь в любом случае.

– Открою тебе, Лида, секрет: я вижу «светлячков».

– Кого видите?

Вижу тех, чьи души сливаются с сияющим океаном, из которого они когда-то появились. Таковых мало, они внешне ни чем не отличаются от других, но обладают свойством притягивать к себе людей, которые почти созрели.

– В каком смысле созрели?

– В том смысле, что их души так же пытаются найти обратный путь домой, но постоянно сбиваются с дороги и блуждают. Такому человеку нет покоя, ничто его по-настоящему не радует, всё кажется ускользающим. Он мечется в смутном чувстве чего-то большего, пробует себя в разных делах, пытается найти спутника жизни, познать Бога, но с неизбежностью разочаровывается и впадает в уныние. Зачастую злится на весь мир, срываясь на окружающих, и через это попадает за решётку. Но обычно спивается и накладывает на себя руки. Если же такому вот горемыке выпадает великое счастье встретить «светлячка» и завязать с ним общение, то его душа будто по включившемуся навигатору начинает верное движение к родному океану. Тревога, уныние и злоба постепенно сменяются спокойным ощущением полноты жизни. Прекращаются метания, восстанавливается отзывчивость и доброе отношение к людям.

– А когда душа вливается обратно в этот океан, человек, видимо, умирает?

– С простыми смертными только так и происходит, а «светлячки» становятся океаном ещё при жизни. Потому и не боятся телесной смерти, потому и любят всех как себя.

– Замечательный дар у вас, Надежда Николаевна.

– Много ты понимаешь, глупая девчонка! Я об этом сказать всё равно никому не могу – за обострение бреда воспримут. Но больны то на самом деле они, а не я, больны неисцелимо! Вся их скотская жизнь тому свидетельство!

– Но яже вам верю.

– Если и так, то только потому, что тебе худо. А расскажи я свою тайну неделю назад?

– Ну не знаю… Сложно сказать.

– Не юли! Прекрасно знаешь, что сочла бы сумасшедшей. Большинство людей прислушиваются к непривычному мнению, цепляясь за каждую соломинку, только когда из-под них выбита почва. Но стоит обстоятельствам еле заметно наладиться, сразу же возвращаются на свою блевотину, к удобной лжи. Ты не первая, Лидочка, кого я пыталась вразумить. Только получала в итоге равнодушие, насмешки и чёрную неблагодарность. Соседка по дому, помню, слушала меня, поддакивала, слёзы лила, а позже растрепала всё врачу, забыв свой зарок молчания. Ну, мне и увеличили дозу препаратов настолько, что желание помогать кому-либо отпало. Сама не понимаю, как сейчас язык развязался.

– Не волнуйтесь, Надежда Николаевна. Я вижу, что вы прекрасный человек и говорите от чистого сердца.

– Ты тоже неплохой. Подкрепилась? Давай-ка ложись опять. Приговариваю тебя к постельному режиму на пару дней, а мне надо прогуляться.

Хозяйка неожиданно быстро встала и ушла в прихожую, через несколько секунд закрыв за собой входную дверь.

Пристально глядя в потолок опухшими глазами, Лида перебирала в голове, словно чётки, хоровод ускользающих мыслей, пытаясь безуспешно зацепиться за одну из них. Поняв бессмысленность этого занятия, она опустила веки. Из наступившей темноты медленно выплывали пульсирующие образы незнакомых людей и пугающие своей подробностью сцены далёкого детства, как казалось прочно позабытые. На секунду мелькнула искажённая физиономия Максима, заставив её нервно передёрнуть плечами. Вспомнился только что услышанный рассказ отлучившейся хозяйки о тяжёлой судьбе, фантастических видениях и её попытка надоумить:

«Поправить своё положение вряд ли удастся, а универсальный совет молодым «начать всё заново» дают обычно те, кто хотят отделаться общими фразами, не зная, что подсказать по существу. К чему лежит душа, я знала всегда: спокойная семейная жизнь, любимый человек, дети, свой дом, непыльная работа в дружном коллективе. Все мои мечты разбились на тысячи осколков, образовав рваные раны, которые уже не получиться исцелить до конца, – острая боль обиды током пробежала где-то внутри, отзываясь злостью в голове. – В такой ситуации хоть десять «светлячков» повстречай из тёткиных сказок и с каждым в постель ложись, не поможет! А было бы, конечно, неплохо поболтать с кем-нибудь из «слившихся с океаном» и оперативно наладить свою жизнь. Только не верится мне в эти россказни, да и не дозрела я в любом случае до таких высоких материй. Рядового миллионера для начала было бы вполне достаточно. В принципе поддержка любого неравнодушного человека дорогого стоит в такие моменты, но у меня кроме сестры никого нет, которая далеко и которая не должна ничего знать о моих проблемах. Спасительница Надежда Николаевна теперь вот появилась, но, боюсь, она не совсем адекватно смотрит на вещи, да и сколько я у неё задержусь? – Лида открыла глаза, окинув взглядом скудную обстановку комнаты. – У нас с Костиком хоть мягкая мебель была, а у его убийцы такие уютные кресла, что вставать не хотелось. И чего этому Олегу всё время не хватало? Жена симпатичная, квартира в хорошем районе, работа не бей лежачего, машина на ходу, а он по городу бродит, бомжей поит и на скамейках закуску себе готовит. Получается, Бог посмеялся надо мной, послав его в ответ на мои молитвы? Ведь никакой он не избавитель, раз в итоге всё так обернулось. Господи! О чём ни подумай – беспросветный мрак и ужас, хоть верёвку намыливай, пока никто не мешает. – Лида вновь опустила веки, пытаясь отогнать гнетущие мысли. – Нет, я ещё побарахтаюсь, а умереть никогда не поздно. Права, как ни крути, Надежда Николаевна, ещё не поздно начать с чистого листа»

Она почувствовала, как тяжёлые думы постепенно теряют свою силу и уплывают в тёмную манящую даль. Через мгновение оттуда выросла неестественно высокая фигура в длинном развевающемся плаще, и, не делая никаких жестов, молча, поманила за собой.

Её разбудил щекочущий ноздри аромат куриного бульона, возведённый в квадрат пряными специями. Лида села на кровати, всматриваясь сонным взглядом в исходящие горячим паром тарелки с золотистой жидкостью.

– Поспала, Дюймовочка, теперь можно и поесть, – хозяйка негромко захихикала, ставя на стол широкую тарелку с нарезанным хлебом.

– Надежда Николаевна, похоже я знаю одного «светлячка», – неожиданно заявила Лида.

– Кого-кого?

– Ну, как! Про которых вы утром рассказывали.

– Я? Рассказывала? А-а, да-да, что-то припоминаю. Как же ты его узнала?

– Хорошо рядом с ним, душа поёт, мысли светлые, тревога и страх исчезают. Вот и сейчас, едва заснув, испытала похожее чувство, будто вернулась в любимый дом после вынужденного отсутствия на мрачной чужбине.

– Может тебе МРТ или КТ мозга сделать? – Надежда Николаевна озабоченно бросила взгляд на Лиду.

– Лучше электросудорожную терапию или лоботомию, – обиженно огрызнулась девушка и отвернула лицо в сторону.

– Ну-ну, не кипятись. Уже и пошутить нельзя. Скорее всего, тебе просто приглянулся этот человек, вот и не можешь забыть. А память имеет свойство выборочно идеализировать прошлое, особенно со временем.

– Причём тут память! Недели не прошло. И он как мужчина никогда особо меня не интересовал. Видела его изредка со стороны. Несерьёзный, мутный, или заумный слишком – не поймёшь таких. Нет, здесь совсем другое, похожее на то, что вы описали. Меня саму эта догадка осенила, когда проснулась.

– Если бы я его видела, тогда наверняка сказала бы, что это за фрукт. А так… ещё раз советую прислушаться к своей душе.

– Я уже бежала за мечтой, но в итоге оказалась там, где вы меня подобрали. Нельзя было никому доверять! Как можно не разглядеть чудовище рядом с собой!

– Движение к намеченной цели похвально, если оно согласуется с внутренним компасом. Нет ничего страшного и в ошибках, поэтому не кори себя. Но в следующий раз следуй моему совету, внимай душе, и замаскированного врага учуешь обязательно.

– Вашими бы устами да мёд пить. Сомневаюсь я на счёт следующего раза.

– Всё будет хорошо в любом случае, в этом можешь не сомневаться. А знаешь почему?

– Понятия не имею.

– Потому что уже благословен тот, кто не сдаётся и следует за мечтой. В земной жизни невозможно представить большего счастья. А что получится в итоге, нам знать не дано, потому как нет у людей власти над обстоятельствами.

– Умеете вы, Надежда Николаевна, обнадежить.

– Ты лучше поешь и скажи, могу ли я варить куриный суп, который стынет, пока мы языками чешем.

– Чтобы подтвердить очевидное, придётся растолстеть.

Лидой овладело особое непередаваемое чувство, будто она ребёнок, опекаемый заботливой нянечкой.

Часть вторая

Глава I

Понедельник тяжёлый день для тех, кто только-только успел войти во вкус долгожданных выходных, но вынужден с началом недели вновь менять свой ритм, подстраиваясь под неумолимый график будней. Ещё более трудное испытание выпадает на долю отважных глупцов, посвятивших условно свободные дни бурным возлияниям. Мне же было, напротив, сладко и тепло в мягкой кровати, как ребёнку в утробе, в отличие от которого я успел узнать, чем грозит появление на свет. Услышав звук закрываемой Ольгой двери, явно вызвавший к моему стыду, я, напротив, ощутил волну наслаждения из-за своего комфортного и беззаботного положения.

После утренних процедур и завтрака мне взбрело в голову позвонить на станцию техобслуживания и я договорился пригнать автомобиль к десяти утра, для замены масла, свечей и фильтров. Подъехав к боксам чуть раньше намеченного времени, я отдал мастеру ключи, а сам устроился в кожаном кресле зала ожидания, у столика с глянцевыми журналами. Слева от меня сидел мужчина средних лет, поглядывая то в телефон, то на экран огромного телевизора, транслирующего хоккейный матч. Я с опозданием поздоровался, и мы как-то незаметно разговорились. Выяснилось, что зовут его Илья, он индивидуальный предприниматель, приехал на мелкий кузовной ремонт из области.

– Со мной из знакомых старается никто в машину не садиться, – насмешливо заявил он, заметно картавя. – Я за рулём шесть лет и за это время побывал в стольких ДТП, что другому на полвека хватит. Главное, что ни разу не было моей вины. Ни в одном случае! Меня сестра прозвала магнитом для дураков за рулём. Такие дураки, правда, могут легко на тот свет отправить, или в реанимацию. Сам посуди: еду как-то по главной дороге, вдруг справа, из дворов, вылетает наперерез лихач на старом корыте. Я успел притормозить и сманеврировать, чудом избежав столкновения. А через пятьдесят метров, проезжая перекрёсток на разрешающий сигнал светофора, в правое заднее крыло моей машины втыкается блондинка, недавно купившая права. Доли секунды раньше, и удар пришёлся бы как раз в область пассажирского сиденья, где находилась жена. В другой раз на загородном шоссе прижался к обочине, уходя от столкновния с вылетевшей навстречу леговушкой, а на неё из придорожного перелеска вылезает грибник, и прямо по ходу движения. Экстренно тормозя, я свернул в заросли. Машину убил, но сам практически не пострадал. Хорошо один был. А месяц назад припарковался у супермаркета, только отстегнул ремень безопасности, как чувствую толчок. Вышел и смотрю: въехал мне в задний бампер минивен, растрескав его в хлам. Долго ругался с водилой минивена, потом плюнул, успокоив себя тем, что кузов не задет, а бампер заменить не проблема. Только стал выезжать со стоянки, как подвыпивший идиот ударил мою заднюю дверь переполненной тележкой для покупок, здорово помяв и поцарапав её. С ним до драки почти дошло, но охрана вовремя вмешалась.

– Скажи ещё спасибо, что живой, – задумчиво процитировал я поэта.

– Да-да, клясть судьбу я не собираюсь. Мог несколько раз погибнуть или стать виновником чужой смерти, что ещё хуже, но пока отделывался испугом и деньгами за ремонт. Тьфу, тьфу, тьфу, – он потянулся к столу и постучал костяшками пальцев. – Мне и намекали, и прямым текстом убеждали продать машину, от греха подальше, но не могу я, прикипел, привык сидеть за рулём, чувствовать мощь двигателя, лететь вместе с ветром по трассе, ощущать запах салона, слышать тревожное пищание парктроника, смотреть на блеск кузова после мойки. Причём, я прекрасно знаю, как обойтись без личного авто. Выйдет даже дешевле и хлопот никаких.

– Согласен. Все мы, автолюбители, малость помешанные. Найти место для парковки иногда труднее, чем выбраться из запутанного лабиринта. Однако у нас такие хлопоты вызывают скрытое удовольствие.

– Ха-ха-ха. Пгавду говогишь. – согласился он, ещё сильнее картавя.

– Я, к сожалению или счастью, не могу похвастаться таким богатым опытом экстремальных дорожных происшествий, но был у меня в жизни период, когда мне в частном порядке пришлось обучать вождению директора мелкой фирмы и его супругу. Эта подработка пришлась как никогда, кстати, в то время. Дело было до ужесточения требований к индивидуальным инструкторам, и сводились к установке знака «учебный автомобиль» на лобовом и заднем стёклах и дополнительном зеркале заднего вида для учителя. Трёхлетний стаж за рулём у меня к тому времени уже был, и я, чувствуя себя асом, начал уроки. Поначалу было скучновато объяснять, как плавно трогаться с места и переключать передачи. Но через недельку-другую у учеников страх потихоньку сменился водительским азартом, мы стали выезжать на дороги с низкой интенсивностью движения, а вскоре и на улицы города. Вот тут-то я понял, на что подписался. Вдохновлённые первыми успехами мои подопечные, стали резво маневрировать, ускоряться и тормозить, подражая бывалым шофёрам. А у меня ни педали тормоза, ни педали сцепления не было. Приходилось орать, даже на женщину в присутствии мужа. Иногда матом. Упрёков от него, кстати, не было, ведь ему на заднем сиденье жить хотелось не меньше моего, – улыбнулся я, добавив. – В отличие от сидящей за баранкой жены. Можете себе, Илья, представить, сколько невосстановимых нервных клеток погубила эта лёгкая, как мне казалось, халтурка.

– И чем закончился курс обучения? – идеально произнеся букву «р» осведомился он.

– Хэппи-энд. Оба сдали экзамены в ГИБДД и до сих пор, насколько мне известно, не попадали в серьёзные аварии. При встрече называют меня учителем, хотя они старше меня лет на десять.

Так за разговором незаметно пролетел час, и машина была готова. Я распрощался с собеседником, который, в свою очередь, выразил несбыточную надежду на то, что мы обязательно где-нибудь пересечёмся.

Читать художественную литературу я бросил давно, так же как серьёзно интересоваться кинофильмами и театральными постановками. С определённого времени книжные истории стали казаться мне надуманными и субъективными пересказами писателями своих впечатлений, будто они предлагали отведать уже переваренное их желудками блюдо. Вот и теперь, выезжая с территории автосервиса, я убедился в очередной раз в том, что жизнь просто изобилует интересными сюжетами. Надо только уметь присмотреться и прислушаться. В забегаловках, общественном транспорте, на рабочем месте, мне частенько приходилось становиться свидетелем блестяще разыгранных миниатюр, сценаристом-режиссёром которых выступала сама жизнь, а актёрская игра была неподражаема, потому как задействованные артисты испытывали неподдельные эмоции.

Дома делать было нечего, и я заехал перекусить в недорогую, но симпатичную кафешку. Заказал лагман с телятиной и лёгкий салатик на основе пекинской капусты. Помещение кафе, выдержанное в стиле минимализма, с книгами на полках в качестве декора, было пусто, если не считать двух девушек за дальним от меня столиком, на плечи одной из которых спадали чёрные волосы со светлыми прядями. Сразу вспомнилась Лида: «Где она сейчас? Начинает новую жизнь у берегов тёплого моря? Наслаждается долгожданной свободой и благополучием? Нет, почему-то не верится в столь радужную картинку. Она, может быть, всё сделала верно, если судить с рациональной точки зрения, но смутное чувство тревоги, появившееся сразу, как я подумал о ней, говорило об обратном. В любом случае с такими спутниками жизни, как её дебил, хорошего ожидать не приходится. Поразительно, насколько сильно затмевают разум инстинкты, влюблённость и привязанность. Я сам в этом смысле не исключение. Исключение составляет лишь тот, кто не отождествляется со своими чувствами и понимает механизм их появления и исчезновения».

Тем временем официант принёс заказанные блюда, и я приступил к трапезе. Из динамиков лилась тихая инструментальная музыка, сквозь которую иногда слышались звуки с кухни. Спустя некоторое время в кафе появился коренастый парень, сразу подсевший к девушкам за дальним столом. Звуки оживлённого разговора вперемешку со смехом с их стороны доносились теперь вполне отчётливо. Я доел лагман, рассчитался с официантом, попросив его поблагодарить шеф-повара за вкусный обед, встал из-за стола и направился к выходу. Проходя мимо столика с девицами и парнем, услышал брошенную последним фразу:

– Не торопись, дружище, приземляйся к нам! – девицы наигранно захихикали. – Давай выпьем, от чистого сердца прошу.

– За рулём, – коротко отрезал я, не глядя в их сторону.

– Стоп-стоп, не беги. Вопрос у меня к тебе.

«Ну, вот и нашли меня», – первая пришедшая в голову мысль отозвалась вспышкой тревоги в области живота. Чтобы взять себя в руки, я спокойно сел за столик, всем видом демонстрируя невозмутимость, даже лёгкое презрение.

– Девчонки, можете теперь сходить припудрить носик, только не заставляйте ждать. Часики тикают, – обратился к двум красавицам крепыш.

Это был коренастый, крепко сбитый, коротко стриженный молодой человек лет тридцати, с небольшим белым вертикальным шрамом на левой щеке круглого загорелого лица. Он напомнил мне танкиста из какого-то древнего советского кинофильма о войне. Про таких говорят – поперёк себя шире. Когда две постоянно лыбящиеся подруги удалились в дамскую комнату, крепыш полушёпотом заговорил:

– Друг, можешь меня выручить?

– Каким образом?

– Посиди с нами, поддержи компанию.

– С какой стати?

– Недавно познакомился с одной из них, – он махнул рукой в сторону туалета. – Согласилась встретиться со мной в полдень понедельника, но при условии, что я приведу нормального приятеля для её подруги. В противном случае даже разговаривать не будет. А где я в такое время нормального парня найду? – заметил танкист, не понимая свою бестактность. – Все пашут. Хорошо хоть тебя, отдыхающего, заприметил.

– У меня дядя миллиардер, могу не работать совсем.

– Ух, ты! Везёт же некоторым! – абсолютно серьёзно восхитился крепыш. – Артём, – он протянул широкую короткую лапу.

Артур, – подчиняясь тревожной мнительности, соврал я и машинально пожал его крепкую ладонь.

– Уже идут. Короче, Артурчик, зовут их Света и Юля. Моя – Света. Ты только не уходи сразу, поболтай, нас послушай. А я пока про неё всё узнаю, чем-нибудь заинтересую, найду правильный подход, ключи подберу. Психология… – многозначительно подытожил он.

Удивительно похожие друг на друга девушки уселись напротив нас, изучая меня бесстыжими взглядами. Наконец Артём заговорил:

– Познакомьтесь с Артуром, золотым человеком и моим хорошим знакомым.

– Пяти минут уже хватает для близкого знакомства? – притворно вздохнула одна из девиц.

Пять мину-ут, пять мину-ут. Даже в эти пять минут можно сделать очень много, – попытался шутливо напеть крепыш. – Я обещал – я сделал. Теперь вас двое и нас столько же.

– Это всё меняет! – одновременно прыснули подружки.

Конечно. Уговор есть уговор, – вполне серьёзно отреагировал танкист.

Мало-помалу разгорелся ничего не значащий обмен колкостями и полунамёками. Я молчал, чувствуя себя бессловесным домашним питомцем, но почему-то был вполне доволен такой ролью. Пытаясь подобрать ключи к сердцу Светы, Артём сыпал афоризмами житейской мудрости, часто путаясь, мучительно подбирая нужные слова и выражения. Юля, не обращая на меня особого внимания, активно помогала подруге посадить в лужу настырного крепыша, отвечая в меру своих знаний вместо неё на каверзные вопросы и гогоча невпопад. Я подумал, что не так уж и плохо, если моё безмолвное присутствие и вправду ненадолго сохранило компанию людей, несущих всякий вздор и наслаждающихся этим. Если же у Артёма завяжется серьёзный роман, моя миссия будет исполнена, вне зависимости от того, как сложится их совместная судьба.

– Отвезите меня домой, раз вы за рулём, – прогремел как гром голос Юли, заставивший меня опомниться.

Я, видимо, что-то пропустил, так как Артём со Светой уже сидели совсем рядом, негромко переговариваясь, а недовольная Юля нервно рыскала рукой в своей сумочке, не смотря в их сторону.

– Поедемте, – ответил я, радуясь возможности улизнуть.

Мы неторопливо вышли из кафе и сели в автомобиль, не услышав никаких возражений от Артёма и Светы.

– Куда едем?

– Олимпийский проспект, дом семь.

«Далековато», – подумал я, а вслух сказал:

– Не боишься подругу оставлять с этим мужиком?

– Лучше бы спросил, не боюсь ли я садиться в машину к незнакомцу, – перешла на «ты» Юля.

Миловидная крашеная блондинка лет двадцати, чуть склонная к полноте, бессовестно смотрела на меня большими серыми глазами, распространяя по салону нежное благоухание дорогого парфюма. Неожиданно, мной овладело смущение, свойственное скромному подростку, попавшему в общество опытных прелестниц. А я был уверен, что такие казусы остались в далёком прошлом. Помню, как пятнадцатилетним отроком загорал на пляже со своим одноклассником Колей, когда на мою беду к нам присоединилась его шестнадцатилетняя сестра с двумя подругами. Благодаря бурлящим гормонам, все три девушки в предельно откровенных купальниках казались мне воплощением красоты и сексуальности. Усевшись с ними за карточную игру, я старался не поднимать глаз, краснея каждый раз при упоминании своего имени. Основательно поджарившись на солнышке, все побежали купаться в уже начинающую зеленеть прохладу реки. Вдоволь нарезвившись, выскочили на берег. Мы с Коляном сразу рухнули на горячий песок, а трое девчонок, тесня друг друга, долго устраивались на большом покрывале, меняя конфигурацию своих обнажённых тел, то вставая на колени, то ложась на бок, будоража моё воображение эротическими позами. Но самое постыдное случилось позже, когда они вздумали закопать меня и Кольку в песок, причём мой друг, обозвав сестру чокнутой, убежал к воде, а я остался лежать, не решившись им перечить. Пока надо мной водружался песчаный холм, я чувствовал прикосновение мягких ладошек, вдыхал аромат их волос, смотрел на выпадающие из купальников груди и слушал неторопливый разговор, абсолютно меня не касающийся. Видимо, сумма этих факторов, помноженная на половое созревание, заставили меня почувствовать тесноту в плавках, как раз в тот момент, когда было принято решение освободить меня из плена песчаной могилы для последующего омовения в реке. Пытаясь избежать катастрофы, я начал громко протестовать и огрызаться при любой попытке прикоснуться к миниатюрному кургану надо мной, уверяя, что буду лежать так ещё долго, вызывая недоумение и смех девушек. Уж не знаю, догадались ли они о моем пикантном положении, но тогда я был в этом совершенно уверен, что делало моё лицо пунцовым от глубокого смущения. Позже мне всё-таки пришлось попросить загадочно улыбающегося Колю откопать меня, что он и сделал.

– Куда так несёшься? Не хочу на тот свет сегодня, – завизжала Юля.

– Фу ты чёрт! Штрафов, похоже, насобирал коллекцию! – раздосадовано выпалил я, сбрасывая скорость. – Когда улетаю вместе с мыслями далеко, забываю про дорожные знаки и камеры, а режим автопилота настроен у меня на быструю езду.

– Пока за рулём никуда не улетай, или высади меня.

– Хорошо, не волнуйся.

– Ты, я вижу, часто из реальности выпадаешь. В кафе всю дорогу был где угодно, только не с нами.

– Кто знает, где она, эта самая реальная реальность…

– В смысле?

– В смысле какая из них подлинная.

– Та, в которой мы сейчас находимся, в отличие от прошлого, будущего и прочих фантазий. Не знаю точно, куда тебя уносит.

– Сейчас мы находимся в том, что каждую секунду становится прошлым, а конечная цель всегда находится в будущем, как твой дом на Олимпийском проспекте. Так что та реальность, которую ты подразумеваешь, состоит из образов прошлого и будущего в голове.

– Не знаю, чего ты куришь, но сон от реальности отличить не трудно.

– Ну и как? Серьёзно спрашиваю и буду бесконечно благодарен, если просветишь.

– Сон заканчивается с пробуждением, а реальность существует всегда. И в реальности события развиваются последовательно, тогда как во сне время и расстояние могут совсем не существовать. – Юля небрежно откинула волосы назад, довольная своим ответом. – Ты думаешь, блондинки ничего в этом не понимают? Ошибаешься. Теперь каждый чайник напичкан информацией.

– И то и другое состояние подобно чтению абсурдной книги с открытым концом. Во сне мы каждый раз начинаем с произвольно открытой страницы, а наяву соблюдаем последовательность, делая паузы и оставляя закладки. Но что это меняет по существу? Ничего. Если говорить о расстоянии, то всё зависит от способа перемещения и состояния сознания во время этого процесса. Уже сегодня с помощью интернета можно мгновенно оказаться во многих местах планеты. Представляешь, что нас ждёт лет через пятьдесят?

– Смотри! Смотри! – прервала она меня, показывая рукой в сторону обочины. – Тормози! – её голос сорвался на визг.

– Не надо кричать.

Я перестроился вправо, остановился у бордюра и включил аварийную сигнализацию. Юля моментально выскочила из машины на придорожный газон. Мне ничего не оставалось, как последовать за ней. Пройдя назад несколько шагов, я подошёл к её склонившейся над чёрно-рыжей собачкой фигуре, которую она поглаживала по голове дрожащей рукой. Широко раскрытые от боли и шока карие глаза пёсика и его содрогающееся в конвульсиях тельце, быстро прояснили общую картину. По всей видимости, одна из впередиидущих машин ударила бампером или переехала конечности животного, отбросив его с проезжей части.

– Миленький, как же так! – причитала Юля, роняя на короткую шерсть собаки крупные слёзы. – Потерпи, хорошенький, сейчас что-нибудь придумаем. Олег, что стоишь? – рявкнула она уже в мой адрес.

Надо признаться, меня поразила такая вспышка эмпатии у слегка надменной, как казалось, Юлии.

– Ветврач нужен, сами мы здесь бессильны, – констатировал я тихим голосом.

– Едем в клинику, нельзя его бросать здесь! Спать не смогу, если не поможем!

Я достал из багажника фрагмент недавно снятого с кресла чехла, на который мы аккуратно уложили трепещущее тёплое тело. Юля подняла его и понесла к машине, будто младенца, а я, забежав вперёд, быстро открыл перед ней заднюю дверь.

– Гони к стадиону «Спартак», там ветеринарная клиника есть.

– Где конкретно?

– Покажу, когда до стадиона доедем.

Пытаясь выиграть время, я помчался второстепенными дорогами, заметно срезая расстояние. Однако мне постоянно приходилось притормаживать, чтобы совсем не угробить подвеску на ужасном асфальте. Вернее на том, что от него осталось. Последний раз этими путями я пользовался довольно давно, когда дорожное покрытие ещё не пришло в такую негодность. На одном из нерегулируемых перекрёстков дорог, чудом избежал столкновения, не пропустив стремительно приближавшийся справа, раритетного вида тарантас. Всё это время сзади до меня доносились фразы: «Чуть-чуть осталось»; «Скоро будем»; «Сейчас укольчик сделают, и боль утихнет»; «Дядя нас быстренько довезёт». Когда запах псины уже полностью перебил манящий аромат её парфюма, перед нами выросли мачты освещения стадиона. Юля чуть подалась вперёд и очень понятно, без лишних фраз и эмоций, будто опытный штурман, объяснила мне расположение ветлечебницы и как к ней удобнее подъехать.

– Ты разве из этого района?

– Жила здесь когда-то в лачуге ветхого фонда, пока не расселили.

– Ясно.

– Тормози, приехали!

Здание клиники представляло собой длинное одноэтажное здание из светлого кирпича, над одной из дверей которого висела зелёная вывеска приёмного отделения. Я хотел помочь Юле, но она дала понять, чтобы не мешал, и сама понесла, укутанного в серую материю пса к больничным дверям.

– Я теперь сама разберусь, не мешай. Иди в машину и жди, если хочешь. А лучше уезжай, – сообщила она на ходу.

Девушка будто знала мои мысли, ведь мне и вправду не хотелось окунаться в гнетущую атмосферу неутешительных диагнозов и слёзных переживаний. Я успокоил себя тем, что сделал всё от меня зависящее, недолго думая, сел в машину и с лёгким сердцем поехал домой, прикидывая, какой десерт лучше подойдёт к вечернему чаю. По дороге подумал, насколько всё-таки верны многочисленные поговорки и цитаты, убеждающие нас не судить людей по первому впечатлению, которые они производят. Вот и Юля казалась мне поначалу пустой балаболкой, ищущей романтических приключений на свою круглую попку. А в итоге я увидел девушку с большим сострадательным сердцем, единственную из многих проезжающих, бросившуюся на помощь живому существу и готовую жертвовать ради него своими силами, временем и средствами.

Добравшись до дома, я полез на сайт автоинспекции, чтобы посмотреть накопившиеся у меня штрафы, но ни одного не обнаружил. Правда особой радости по этому поводу не испытал, так как знал, что, скорее всего, подробный отчёт о моём сегодняшнем лихачестве появится через пару суток. Потом послал Ольге сообщение, в котором известил о покупке тортика и строго-настрого запретил ей задерживаться после работы. Заглянул на интернет-форум, где Шумахер уже затеял новый грандиозный спор с атеистами по поводу непогрешимости священных текстов и обнаружил одно личное сообщение от участника под ником Розенбом.

«Приветствую, Олег. Я один из участников группы искателей, посетить которую тебя уже пригласила Ситара. Так как в прошлое воскресенье ты не смог присоединиться к нам, то я рискну задать вопрос в личной переписке на форуме. Дело в том, что с некоторых пор у меня появилось настоящее отвращение к миру. Я вижу вокруг себя насквозь фальшивых людей, меня выворачивает от их постоянной лжи, нежелания быть собой, лицемерия, неприкрытой злобы, агрессии, зависти, отсутствия малейшего интереса ко всему, что выходит за рамки их скудного представления о благополучной жизни. Книги, душеспасительные разговоры и различные техники медитации, не дающие сколь-нибудь заметного и продолжительного облегчения, опротивели мне ещё больше. Безумная гонка за материальными благами и карьерный рост не интересовали меня никогда, как и создание семейного очага. Стоит ли говорить, что чувствует такой человек, как я, среди людей и как они, люди, относятся ко мне? Думаю, нет. Поэтому хочу узнать твоё мнение по поводу моего решения удалиться от мира и поселиться где-нибудь в глуши. Купить домишко в забытой Богом деревеньке и жить на подножном корме. Руками я работать умею, как мне кажется, ленивым никогда не был, так что с голода не помру. Ребята из нашей группы, как и мои родители, пытаются отговорить меня, мотивируя это тем, что бросив институт, без достойного занятия, профессии и спутницы жизни, я там просто-напросто сопьюсь и сгину. Очень бы хотелось узнать твоё мнение по такому важному для меня обстоятельству. Может быть, тебе приходилось принимать подобные решения. В любом случае буду благодарен за ответ».

Честно говоря, я немного опешил, дочитав сообщение до конца. С какого перепугу они там решили, что я компетентен в таких вопросах и имею право раздавать советы по таким серьёзным проблемам, от которых зависит судьба человека? Мой спор с Шумахером отражал исключительно моё мировоззрение на тот момент, без всяческих претензий на истину в последней инстанции и уж точно не имел целью возвыситься в чьих-то глазах до уровня наставника. Но промолчать в ответ на искреннее послание я, разумеется, не мог, потому решил честно изложить свои соображения по поводу возможных последствий его выбора.

«Здравствуй, уважаемый Розенбом. С большим интересом прочитал твоё письмо, потому как не понаслышке знаю состояние, при котором весь окружающий мир становится холодным и враждебным по отношению к тебе. Но что я! Как мне кажется, большинство мыслителей и духовных искателей не избежали подобной участи. В связи с этим я могу тебя, Розенбом, только поздравить, так как настоящее восхождение начинается с отвращения к той картине мира, которую мы привыкли создавать сами своим воображением. Ты знаешь не хуже меня, что весь видимый мир является проекцией ума. На самом деле он даже не существует, это означает отсутствие у него какой-либо силы угнетать или раздражать тебя, кроме той, которой ты наделяешь его сам. Одно только понимание этой замечательной истины уже здорово облегчает нахождение в социуме. Не жди от своей проекции счастливых дней и заманчивых предложений, не обнадёживайся будущим, иначе будешь обманут, ведь подобная надежда обратная сторона разочарования и уныния. Ты божественный источник, проживающий интересный сон в качестве человека. Счастье, радость и блаженство твоя вечная природа, твоя основа, затуманенная умствованием и тотальной вовлечённостью в игру иллюзорных форм. Бесполезно пытаться прятаться и избегать обстоятельств, вытекающих из ошибочного мышления. Где бы ты ни оказался, ум с неизбежностью воспроизведёт адские декорации, пока он не взят под контроль твоей истинной природой. Исходя из сказанного, мой совет таков: оставайся в мире, но будь не от мира. Попытайся разглядеть его скоротечную игру, которая не может никак ранить осознавшего свою подлинную природу человека. Не считай себя незаслуженно обиженным судьбой, не отождествляйся с бренным телом, увидь в каждом живом существе свет того же источника, которым являешься сам, каким бы скверным это существо тебе ни казалось. Пойми, Розенбом, твоё тело отрабатывает свою карму, но ты здесь совершенно ни при чём. Поэтому спокойно наблюдай за всем происходящим как за увлекательным шоу. Уверен, скоро ты почувствуешь наслаждение от своего сегодняшнего положения».

Прежде чем отправить сообщение, подумал о том, не сделаю ли я хуже парню, не запутаю ли его своими формулировками. Может, лучше, посоветовать ему, найти занятие по душе, а там, глядишь, и жизнь начнёт налаживаться, друзья появятся. Решил, что вряд ли. Он, судя по всему, услышал тот призывнй набат, увидел сквозь бурю и мглу проблеск маяка, неумолимо зовущий к родному причалу. И теперь все попытки увлечь его мирскими радостями и соблазнами будут так же нелепы, как желание заинтересовать многолетнего ценителя дорогого вина дешёвым пойлом. Тут одно из двух: парень или найдёт путь к самому себе, или будет маяться всю жизнь. Третьего не дано.

Отправив сообщение, я пошел выпить минералки, после чего чуть было не отрезал себе кусочек тортика, настолько сильно мне захотелось сладкого, но вовремя смог взять себя в руки, утешаясь лишь мыслями о скором чаепитии с Ольгой. Жестокая схватка с соблазном чревоугодия оказалась такой изнуряющей, что мне ничего не оставалось, как забыться сном на диване.

Разбудил меня пронзительный свист закипающего чайника.

– Поднимайся, второе пришествие проспишь! – Ольга легонько потрепала меня по волосам и пошла на кухню.

Я медленно встал с дивана, прогоняя дрёму, посмотрел на часы и пошёл умываться.

– У нас сотрудница в свой день рождения на работу принесла торт собственного приготовления, салатики и домашнюю настойку, – разливая по чашкам чай говорила супруга. – Вечером многие угостились, а на следующий день по всему офису поползли сплетни, что кто-то бегал в туалет всю ночь, другого рвало, как от поддельной водки, а третьему даже скорую пришлось вызывать.

– С тобой ничего такого вроде бы не было. Разве ты отказалась от угощения? – приступив, наконец, к поглощению десерта спросил я.

– Я больше других слопала, – она взяла театральную паузу, интригуя меня.

– Понял, понял. Дело было не в съестном.

– Точно. И не в алкоголе. Дело было в виновнице торжества, а точнее в тех, кто её терпеть не мог и ждал только подходящего момента. Они нарочно и распустили слухи, не упустив возможность больно ужалить неплохую женщину. Пусть немного своеобразную.

– Тебе ли, дорогая, не знать, что отношения между людьми по большей части характеризуются завистью, злопамятством, злорадством и плохо скрываемой злобой. Если же человек превосходит окружающих в талантах, умственных способностях или финансовом благосостоянии, подобные чувства по отношению к нему возрастают многократно. А твоей сотруднице, видимо, хватило для подобного к себе отношения просто быть собой, – резюмировал я, доедая сладкий треугольный кусочек.

– Тебе бы лекции читать на полставки. Или телефон доверия на дому зарегистрировать частным порядком.

– Думаю, не стоит. Ты моя аудитория и только от тебя я хотел бы принимать звонки.

После чаепития мы переместились в зал и включили телевизор. Развлекательное шоу было настолько примитивно и фальшиво, что я не удержался и высказал Ольге всё, что думаю, по поводу пустого провождения времени за просмотром передач для откровенных идиотов, хотя раннее обычно воздерживался от своих оценок в связи с этим.

– Ну, знаешь, после трудового дня не все хотят созерцать высокое искусство! – злилась на меня жена.

– Разве речь идёт об искусстве! Я говорю об элементарной ментальной гигиене! После недельки-другой такого вот телевизионного расчеловечивания и зомбирования мы разучимся думать и будем, подобно животным, во власти примитивных инстинктов полностью.

– Предложи другое развлечение.

– Книжку почитай. Или лучше аудиокнигу послушай. Они полезны для глаз, врачи говорят.

– Несколько выдающихся книг в разных жанрах я уже прочла. Боюсь, что остальные вряд ли произведут на меня большее впечатление, потому как планку поднимать выше уже некуда.

– Оригинальное отношение к литературе.

– Я весьма оригинальная девушка, со специфическими вкусами.

– Однако новые театральные работы тебя почему-то прельщают, как и бесконечные выставки. Неужели там верхняя планка до сих пор не установлена?

– Посещение театра или выставки – это церемония, включающая в себя трепетное ожидание, облачение в красивые платья, знакомство с новыми людьми, наслаждение игрой артистов, обмен мнениями и многое другое. С чтением литературы это сравнивать невозможно. Причём я не настаиваю, что одно лучше другого. Просто каждому своё.

– Хорошая книга может породить целую вселенную у тебя в голове, с дорисованными собственным воображением персонажами, способными вызывать самые разные чувства и эмоции.

– У меня нет потребности в выдуманных вселенных. Вполне достаточно той, в которой выпало счастье родиться. Здесь чувств с эмоциями хватает на всех с излишком. Даже чересчур. Поэтому я никогда не понимала тех, кто постоянно искал новые ощущения, расширял сознание, выдумывал свои идиотские миры, а потом исчезал в них навсегда. Некоторых чудом удалось вытащить, но они уже были заметно покалечены своей не в меру разыгравшейся фантазией. Как по мне, то это одна из тяжелейших разновидностей наркомании, где наркотиком выступает вымышленная реальность, обманывающая красотами своих миражей тех, кого пугают трудности настоящей жизни.

– Думаешь, авторы произведений, по которым ставят твои спектакли, не балуются этим наркотиком?

– Знаю наверняка: режиссёры, актёры, критики и прочий театральный народ очень практичен и живёт в реальном мире. Иначе и быть не может. Подумай сам, сколько умственных и физических сил уходит на постановку детского утренника, не считая бюрократических согласований разного рода. Здесь всему коллективу приходится быть абсолютно рациональным. Что до авторов произведений, то я с ними не знакома, сказать конкретно ничего не могу, да и не хочу отнимать хлеб у мемуаристов.

Я хотел язвительно заметить ей, что личное общение с настоящим автором, даже краткое, дороже всей болтовни в околотеатральной тусовке, но воздержался.

– Совсем не обязательно лично знать художника, чтобы оценить его масштаб. Большинство талантливых работ, не говоря о гениальных, созданы воображением и просто перенесены из головы автора на внешний носитель информации. Даже если за их основу взято подсмотренное событие или исторический факт. Некоторые считают гениального художника лишь проводником божественных энергий, что только подтверждает его полное погружение в те сферы, которые принято называть вымышленными.

– Может с гениями так и происходит совершенно естественным образом, но нам, простым смертным, приходиться иметь дело с реальным миром, а не тужиться, выдумывая никому не нужные альтернативные вселенные.

– Реальный мир создан твоим воображением, иначе откуда бы он взялся?

– Ну, всё, хватит. Опять завёл старую шарманку. Лучше давай посмотрим какой-нибудь фильм в онлайн-кинотеатре, раз шоу настолько низкопробное. Что у нас сегодня на афише?

– Любовный детектив с хорошим концом.

– Не паясничай.

– Я даже не знаю, честно говоря, на какой фильм не жалко потратить два часа жизни. Сегодня на-гора выдаётся такое количество кинопродукции, не говоря о бесконечных сериалах, что синематограф, как вид искусства, стремительно обесценивается. Найти стоящую картину в океане ширпотреба иногда помогают отзывы критиков. Однако, всё чаще их предпочтения не совпадают с моими, да и надоело вникать в смысл какого-нибудь артхаусного или сюрреалистического фильма, пытаясь понять задумку режиссёра.

– Да-а, безвыходная ситуация. Кино ширпотреб или заумный артхаус, телевизионные передачи вообще дешёвка. Как же быть?

– Найду я неплохую ленту, Оля! Но дело ведь не в этом. Для чего смотреть ещё чужой сон в своём собственном сне, захламляя голову ненужной информацией? Только для того чтобы пощекотать чувства и вызвать на пару минут эмоции? В последнее время я всё чаще замечаю, что жизнь гораздо интереснее надуманных сюжетных схем и предоставляет каждому в достатке переживаний. Не мне тебе говорить.

– Что я слышу! Ты ли это? А как же твоя пламенная любовь к виртуальной реальности? – картинно всплеснула руками Ольга, округлив глаза. – Я и не подозревала, что живу с такой ветренной натурой.

– Не умаляя многочисленных достоинств кинематографа, надо признаться, что всемирная паутина явление совсем другого порядка, отдельная вселенная, вытесняющая на обочину походы в кинотеатр и сидение у голубого экрана. Но в целом ты, дорогая, права. Чем больше я полагаюсь на естественный ход вещей, не пытаясь по поводу и без повода изменить его в свою пользу, тем яснее вижу красоту и уместность череды событий. Мне даже теперь кажется, что живущий затворником у чёрта на куличках одиночка, испытывает ту же гамму чувств, которая доступна обласканному славой богемному полубогу в столице.

– Ну, это ты, парень, загнул.

– Ничуть. Ты, Оля, содержишь в себе целый мир чувств и эмоций, который раскрываешь посредством внешних стимулов. Игрой актёра, например. Отшельник же просто не использует привычные для нас раздражители, но его чувства обязательно прорастут раньше или позже причудливым соцветием. Тем более, что у него отсутствует серьёзная зависимость от мощных импульсов из окружающего, какая сформировалась у живущих среди соблазнов большого города.

– То есть теперь ты ратуешь за монашескую жизнь?

– Во-первых, я говорил о затворниках и отшельниках, а не о монахах. Во-вторых, я не хотел показать превосходство одного образа жизни над другим, но пытался донести до тебя глубинное единство жизни и остроту сопутствующих ей переживаний вне зависимости от статуса и занятий человека…

– В-третьих, не считай себя умнее других. Твоя мысль понятна, тем более не нова.

– Ничего по-настоящему нового никто сообщить не может. Все находят одно и то же, только описывают немного по-разному.

– Я с тобой согласна, в общем и целом, но всё равно не могу считать жизнь бродяги и принца равнозначными в плане пережитых впечатлений и событий.

– Опять двадцать пять! – притворно злился я, подспудно наслаждаясь беседой. – Да, они не равны в том плане, который ты имеешь в виду. Значение имеет лишь то, насколько счастливым чувствует себя и тот и другой. Бродягу мог осчастливить глоток хорошего виски, а принца, возможно, выводил из себя косо брошенный взгляд лакея. Многое зависит и от характера каждого.

– Следуя твоей логике, – с ехидцей вставила Ольга, – сумасшедшие самые счастливые.

– Что за отвратительная привычка искать логические нестыковки в божественном откровении, – еле сдерживаясь от смеха,назидательно заявил я. – Дай тебе в руки Библию, ты моментально бы нашла кучу противоречий.

– Но ты сам используешь логику в своих рассуждениях, – её голос блеснул металлом.

– Ты, Оля, принимаешь пирамиду из слов слишком серьёзно. Уверен, что самые замысловатые комбинации звуков и букв не могут ускорить или подменить собой необъяснимый процесс пробуждения. К тому же я не лектор, не философ, не учитель. У меня нет задачи навязать тебе свои взгляды, сглаживая острые углы и проясняя непонятные моменты. Я всего лишь делюсь своими мыслями и переживаниями, которые ничего ни для кого не значат кроме меня. Для чего я это делаю? Не знаю. Возможно, хочу простого человеческого общения с близким человеком. А извергаемый мною словесный поток, лишь повод почувствовать невидимое глазу единение между нами, но сам по себе совершенно ненужный. В идеале мы могли бы молча сидеть рядом, отдавая дань ароматному чаю, при этом испытывая те же чувства, что и во время беседы.

– Что ж, честно признаться, мне довольно комфортно находиться рядом с тобой, вопреки множеству разногласий, возникающих во время обмена мнениями, – признала Ольга, смягчившись.

– Вот и чудненько, поскольку всё, кроме этого ощущения полная ерунда! – воскликнул я, а потом про себя добавил. – Да и оно, в конечном счёте, пустяк.

Вдруг пропало электричество, и комната погрузилась во мрак. Я вышел на балкон, увидев отблески уличных огней в чёрных зеркалах соседних окон. Возникло ощущение, будто многоквартирный дом потерял сознание в разгар вечерней суеты. Через несколько минут подача восстановилась, и мы вынырнули на свет из тёмной глубины словно обновлёнными, радостными от возможности видеть друг друга, и совершенно забыв о моментально потерявшем свою актуальность разговоре. Немного помолчав, Ольга предложила потихоньку перебираться в спальню, во избежание недосыпания и опоздания на работу. Ещё один незабываемый вечер утекал сквозь пальцы, согревая меня напоследок своим обещанием надолго поселиться в памяти, делаясь там со временем всё прекраснее.

Глава II

Лежать на кровати днями и ночами Лида не привыкла, но Надежда Николаевна строго-настрого запретила ей нарушать постельный режим, твёрдо решив отпустить гостью на все четыре стороны только после явных признаков восстановления здоровья. Лида уже поняла свою роль пациентки на больничной койке, которая была отведена ей больным воображением хозяйки квартиры и до последнего пыталась выполнять все предписания «врача». Но с каждым часом, проведённым в горизонтальном положении, девушке всё труднее было притворяться послушной.

– Может, я схожу, прогуляюсь, посижу на лавочке у подъезда, подышу свежим воздухом? – голос Лиды звучал по-детски жалобно.

– Рано тебе ещё гулять по незнакомому городу. Упадёшь где-нибудь, ищи потом тебя. Не заставляй грех на душу брать, – отвечала Надежда Николаевна строгим тоном классного руководителя.

Она и правда впервые за бесконечно длинный период почувствовала себя в желанной роли мудрого наставника, пытающегося вразумить своего питомца и уберечь его от всевозможных напастей.

– Давайте хоть полы помою. Или окна, – стонала девушка.

– У меня в доме идеальная чистота, если ты заметила. Стерильно даже в туалете. Не так как у некоторых.

– Тошно мне лежать часы напролёт без занятия.

– Тебе следует научиться ничегонеделанию. Очень полезная штука. Мне один мудрый человек показал эту практику.

– Чему научиться? – Лида чуть округлила глаза.

– Сможешь ли ты пребывать в уединении хотя бы полчаса без телевизора, радио, компьютера, книг, журналов и сна?

– Что же здесь трудного?

– Я тоже поначалу так считала. Но, скорее всего, ты и десяти минут не продержишься. Вся накопившаяся в мозгах дрянь с ужасным дискомфортом полезет наружу, заставляя тебя браться за любое занятие, лишь бы не выпускать её наружу. Но если выдержишь, выстоишь, оставаясь бездеятельной, то награда превзойдёт все ожидания. Навязанные с младенчества чужие мысли и стереотипы уйдут, освободив место изначальной чистоте сознания. Появится такая лёгкость, которую невозможно передать, что положительно отразится на твоей внешности, способности ясно мыслить и жизненном тонусе.

– Честно говоря, не вижу ничего хорошего в том, чтобы сидеть на месте сложа руки и терять драгоценное время.

– Ты, дурочка, даже не представляешь себе, сколько времени растратила на пустые хлопоты и ненужную беготню, лишь бы успокоить загаженный ум, обманывающий тебя сказками о счастье. А вот чистое сознание поможет тебе взяться именно за то, к чему по-настоящему лежит душа, наплевав на всё остальное. В любом случае без дела не останешься, так уж наша жизнь устроена.

«А ведь она права, – призналась про себя Лида. – Я всегда боялась оставаться наедине с собой и хваталась за любую рутину, лишь бы не дать клокочущим мыслям навести на меня тоску и страх. А уж сколько времени отняла у меня суета, вспомнить страшно».

– Давайте, Надежда Николаевна, сходим куда-нибудь вместе. Покажете мне город.

– Ну, хорошо, хорошо. Отведу тебя завтра утром на Серебряный пруд, если ты, проказница, будешь хорошо себя вести: сладко есть, крепко спать и прислушиваться к тому, что тебе говорят.

– Ура! – девушка радостно вскинула руки.

Той ночью она долго не могла уснуть. В голову лезли самые мелкие детали и подробности завтрашнего дня, рисуемые обманчивым воображением. Похожее состояние посещало её только перед свадьбой подруги и выпускным вечером.

Серебряный пруд оказался довольно большим водоёмом в десяти минутах ходьбы от дома Надежды Николаевны, обрамлённый плакучими ивами. Недалеко от воды в выгоревшей траве яркими летними васильками синели беспорядочно разбросанные скамеечки. Разместившись на одной из них, спутницы глубоко дыша свежим воздухом, наслаждались зеркальной гладью пруда, на которой озорной ветерок то и дело оставлял полоски ряби.

– Устала, поди? – заботливо поинтересовалась женщина.

– Нисколечко, – слукавила девушка.

– Вижу, что устала. Меня не обманешь. Это потому что пластом лежала несколько дней, а потом сразу пошла в такую даль. Ничего. Скоро всё восстановится.

За их спинами послышались какие-то звуки. Лида обернулась и увидела на одной из скамеек троих помятых мужчин неопределённого возраста с пластиковыми стаканчиками в руках. Они, морщась, выпивали, закусывая то ли яблоком, то ли луковицей.

– Полюбуйтесь на них! – вдруг громко и презрительно заговорила Надежда Николаевна, кивнув головой в их сторону. – Жрут, пьют, ссут, срут, блюют, мусорят, а убрать за собой не считают нужным. Или вам, скотам, в школе не объяснили, что такое хорошо, что такое плохо? – заводила сама себя женщина, дрожа мелкой дрожью. – Или вы, твари, человеческих слов не понимаете? Или остатки совести сожгли своим пойлом? – она перешла на крик, судорожно сглатывая слюну. – Я бы вас научила уважать чужой труд и природу беречь! Весь город засрали! Как таких земля только носит!?

– А-а, Надька-училка лекции читать пришла, – просипел один из собутыльников, заставив двух других заржать. – Доброе утро, Надюш. Таблетки не забывай принимать! А лучше присоединяйся к нам, мы тебя подлечим. И подружку свою не забудь, – добавил бодрый моложавый голос под недвусмысленный хохот.

Из-за внезапной вспышки гнева у своей спутницы Лида растерялась.

– Не обращайте на них внимания, Надежда Николаевна. Поберегите свои нервы.

– Как не обращать внимания? Я не могу спокойно взирать на подобное. Такое уж, извините, воспитание, – она гордо подняла голову, устремив свой взгляд куда-то вдаль.

– Конечно, конечно. Никто не сомневается в ваших благородных порывах, но вы же видите, какой это контингент. Их трудно вразумить.

Тем временем от компании отделился плотный бородатый мужчина и подошёл к ним.

– Доброе утро, – обратился он к Лиде. – Вы, наверное, приехали проведать Надежду Николаевну, узнать, как она живёт. Хочу доложить: мы все её здесь уважаем и в обиду никому не даём. Так что будьте спокойны за вашу родственницу.

– Всё сказал? – прервала его женщина.

– Я хотел просто познакомиться с девушкой и прояснить ситуацию, – оправдываясь, затараторил он.

– Ступай, пока полицию не вызвала.

Бородатый ничего не ответил, несколько секунд постоял, переводя ничего не выражающий взгляд с Лиды на Надежду Николаевну и обратно на Лиду, потом медленно поплёлся к ожидающим его приятелям.

Спутницы решили сменить дислокацию и, взяв друг друга под ручки, не спеша побрели вдоль берега, вглядываясь в тёмную муть пруда. Несмотря на большую разницу в возрасте и недавнее знакомство, Лида чувствовала полное единение с рядом идущей женщиной, которое не испытывала ни с одной из своих подруг. Они как бы находились на одной волне, понимали друг друга с полуслова, улавливали самые незначительные изменения в интонации, взгляде, настроении. Со стороны спутницы походили на маму с любимой дочкой, или даже на бабушку с приехавшей на каникулы внучкой.

– Есть же и хорошие люди в вашем прекрасном городке, – прервала безмолвие Лида.

– В нашем городе вся власть в руках мафии, которой руководят люди из мэрии. Зарплаты нищенские, перспектив нет никаких. Расторопная молодёжь убегает в столицу. Простые люди влачат жалкое существование, живя от зарплаты до зарплаты, что жутко их озлобляет. Может и есть два-три праведника на весь город, но мне о них ничего не известно. Потому как они хорошо маскируются, дабы не прослыть белыми воронами и не стать изгоями. Все просто смирились с безнадёгой и живут своими маленькими радостями. Кто пьёт, кто рыбачит. Но есть и те, кто пашет на трёх работах за гроши. Ты от них отличаешься по сути лишь одним: у тебя есть вера в себя, в свои поступки, вера в возможность кардинально улучшить условия жизни собственными усилиями. А они потеряли надежду на будущее и оправдывают свою пассивность болезнями, возрастом, несправедливостью.

– Беспросветный мрак какой-то.

– Это жизнь. Можно подумать в том месте, откуда ты явилась, совсем другой расклад. Оглянись назад и вспомни, много ли было тех, кто искренне сочувствовал тебе и всегда пытался помочь? Думаю, немного. Будь как-либо иначе, разве бегала бы ты в поисках лучшей доли и оказалась бы в итоге у меня обманутая и разбитая?

«И опять она права на все сто, – горько думала Лида. – Ни на кого из подруг я не могла полностью положиться. Сколько раз жалела, что делилась с ними самым сокровенным. Некоторые меня просто предавали, испытывая, по-видимому, от этого удовольствие. О парнях лучше совсем не вспоминать».

Надежда Николаевна остановилась у раскидистой ивы, опустившей свои пожелтевшие косы к самой кромке воды.

– Я в своё время, когда первый раз вернулась из больницы, сильно страдала от того, что люди, встретив меня, отводят глаза и шушукаются за спиной, – лицо женщины причудливо подсвечивалось играющими на воде солнечными бликами. – Дошло до того, что выходила из дома только в магазин и по самым неотложным делам. И знаешь, в чём я нашла утешение?

– В чём, интересно.

– В воображении. Да-да, наши мысли великая сила, способная создавать целые миры. В какой-то момент я начала представлять себя уважаемым учителем в уютном городке с аккуратными кирпичными домами, убегающими в тень деревьев извилистыми улочками и утопающим в зелени новым зданием школы. Готовя обед, делая покупки, убираясь в квартире, я мысленно находилась в нём, спеша на урок или прогуливаясь по незнакомым районам. Однако самым главным было то, что там я могла учить ребят, занимаясь любимым делом и возвращаться после уроков домой к ожидающему меня мужу и двум нашим очаровательным детям – мальчику и девочке, становясь хранительницей домашнего очага. О чём ещё можно мечтать! Посреди самых тяжёлых переживаний приоткрытая дверь в новый мир всегда находилась где-то рядом. Понимание этого вмиг снижало остроту ситуации, убирая из неё безысходность и трагизм. Мало-помалу я стала проводить всё больше и больше времени во второй своей реальности, пропадая там сутками и выходя из неё только в случае крайней необходимости. Здесь нечего было делать. А в новом мире я с огромным наслаждением проводила уроки, пытаясь заинтересовывать своих любимых ребятишек необычной подачей информации. Мне разрешалось вести учебный процесс именно так, как я считала нужным, о чём даже мечтать не могла в реальной жизни. Веришь, нет, но счастье и благодарность за возможность вновь оказаться у школьной доски переполняли меня вполне реально, даже если они брали своё начало в вымышленном мире, где била фонтаном настоящая жизнь. Мы с мужем гуляли тёплыми летними вечерами по благоухающим ароматами цветов улицам и здоровались с прохожими лёгким кивком головы. Ходили к своим знакомым в гости и приглашали их к себе, смаковали изысканные вина, дарили и получали подарки. Планировали переезд в более просторную квартиру, помогали делать домашние задания сыну и дочке, притворно ругались, быстро мирились. В длинные выходные отправлялись на загородную дачу, долго колеся на автомобиле среди бескрайних полей и живописных предгорий. – Надежда Николаевна прикрыла веки, словно воскрешая в памяти рассказанное и наслаждаясь им.

– Но я ни разу не замечала за вами отрешённости или безразличие к окружающему, – тихо сказала Лида, рассматривая плавающих поблизости уток.

Ответом девушке стал презрительный смешок её старшей подруги, после которого она продолжила:

– С какого-то момента вторая реальность зажила своей собственной жизнью, став самодостаточной. Мне уже вовсе не приходилось ничего додумывать в ней. Скорее она дорисовывала меня, заставляя переживать такие моменты, о которых я и не смела мечтать. Вот тут то, как кажется, и наступил переломный момент. Вечного ничего нет. В том числе и счастья. Пусть даже в выдуманном мире. Началось с того, что один из учеников, забегая в класс после перемены, неудачно оступился и сильно ударился головой об учительский стол. В больнице констатировали серьёзный ушиб мозга. Его буйные родители прилюдно обвинили меня в халатности и профнепригодности, угрожая заявлением в прокуратуру. Отношение других преподавателей ко мне быстро ухудшалось, вопреки всем попыткам с моей стороны наладить контакт. Директор стал игнорировать мои предложения по улучшению учебного процесса, чего до этого никогда не было. В дом пришла беда: тяжело заболел младший ребёнок, сыночек. Врачи оказались беспомощны и он быстро угасал. К тому же выяснилась правда о супруге, который спал с моими лучшими подругами, успев обрюхатить одну из них. Я долго не могла находиться дома, а одна мысль о походе в школу была теперь невыносима. Боясь увидеть смерть любимого ребёнка, я решила окончательно покинуть вторую реальность, тем самым уничтожив её. Но не тут-то было! Чуть стоило мне отвлечь внимание от бытовых дел и забыться, как я вновь оказывалась в выдуманном мире, где положение ухудшалось с каждым днём. Пришлось всё время концентрироваться на происходящем в данный момент времени, дабы случайно не впасть во вторую реальность. Но если время бодрствования я научилась контролировать довольно быстро, то ворота сна для выдуманного мира были открыты настежь. Ночи превратились в кошмар. Что только я не предпринимала для избавления от страшных сновидений, в которых раз за разом проживала обрушение своей идеальной жизни. Какая мука наблюдать за тем, как то, во что ты верила и любила, чем ты дышала, превращается на твоих глазах в полную свою противоположность. Дошло до того, что я спала не более двух часов в сутки. Пришлось обратиться к своему лечащему врачу, который прописал мне дополнительные препараты и дал исключительно дельный совет, – женщина на минуту умолкла и, вздохнув, продолжила. – А посоветовал мне Аркадий Ефимович перед отходом ко сну принимать комбинацию лекарств, радикально понижающих тревожность, чтобы легче переносить происходящее в сновидении. И не убегать из второй реальности, а досмотреть воплощенные в ней подсознательные страхи до самого конца. Но ещё лучше попытаться понять в самом сне, что всё происходящее лишь пугающая иллюзия и не более того. Сделать это оказалось проще, чем казалось. Каждый раз перед засыпанием я напоминала себе о том, что скоро увижу страшное сновидение, которое не может причинить мне вреда. Сумев постепенно перенести это понимание в свой кошмар, я стала наблюдать его без особого трепета. К чему скрывать, без эффективно подобранных препаратов на первых порах было бы трудно сохранять самообладание. К счастью, вскоре ночные видения сделались менее пугающими, даже скучными, потом частота их появлений заметно сократилась, пока они вовсе не исчезли. Тот редкий случай, когда доктор мне действительно помог! – Надежда Николаевна хитро улыбнулась и подмигнула девушке левым глазом.

– Сколько всего вы перетерпели. На несколько жизней хватит.

– Здравствуйте! – громкое приветствие заставило Лиду вздрогнуть и обернуться.

В двух шагах от них стоял худосочный пожилой человек выше среднего роста в низко надвинутой на лоб грязной бейсболке.

– Проходи мимо, я сегодня не подаю, – не оглянувшись, сказала Надежда Николаевна. – Дожил до седых волос, а так и не понял, что побираться ниже человеческого достоинства! – её голос вновь повысился, пугая девушку повторением вспышки гнева.

Мужчина съёжился, робко отошёл и встал чуть поодаль, нервно теребя козырёк бейсболки то одной, то другой рукой.

– Это, дорогуша, мой старый знакомый Юрий Степанович. Несколько лет назад он попал в непростую ситуацию, можно сказать беду, оставшись буквально на улице без денег и документов. Зная Юру с молодых лет, я помогала ему, чем могла. Когда денежкой, когда хлебом. В лютый мороз пускала к себе домой, дабы не околел. Теперь понимаю, что зря привечала. Полгода назад добрые люди устроили его разнорабочим на овощную базу, рядом с которой ему коморку в подсобке выделили, при условии, что он будет следить за чистотой окружающей территории. Живи – не хочу! Но наш уважаемый Юрий Степанович так и продолжает клянчить деньги у сердобольных граждан. Попивать стал, а это хуже всего. На работе появляется через раз. Но не выгнали пока из сострадания и уважения к почтенному возрасту. Скоро и пенсию начнёт получать, а занятия своего постыдного уже не оставит. Только сильный человек может отказаться от развращающей халявы и дармовых денег. Слабый же подсознательно ищет покровителя и со временем принимает его подачки за должное. Потом перестаёт чувствовать за них благодарность. Может и вцепиться в некогда кормившую его руку, если сочтёт себя обделённым или отвергнутым. Но Юра у нас добродушный, смирный. Правда, Юрий Степанович! – она быстро вынула из сумочки мятую купюру и потрясла ей перед собой.

– Стоит ли? – сквозь тёмные пятна солнцезащитных очков проступило недоумение девушки.

– Мы в ответе за тех, кого приручили. К сожалению, – горько вздохнула Надежда Николаевна.

Не успела Лида моргнуть, как Юрий Степанович подбежал к женщине, словно услышавшая команду собачка, низко наклонил голову, быстро схватил деньги, и невнятно бормоча благодарности, стал пятиться задом, в неуклюжем реверансе. Когда его щуплая фигура скрылась за деревьями, Надежда Николаевна обратилась к Лиде:

– Думаю, на сегодня достаточно с нас. Встречи с интересными людьми любопытны и познавательны, пока эти люди не лезут к вам карман, – она мельком взглянула на девушку. – Или ещё куда. Поглубже.

Лида сделала вид, что не расслышала последних слов, а женщина продолжила:

– Пойдём-ка мы с тобой домой. Блины будем жарить. Тонкие, с дырочками, на молоке. Сметану деревенскую я уже купила. Любишь блины?

– Кто же их не любит?

– Отвечать вопросом на вопрос, даже если в нём содержится ответ, недопустимо. Поняла, глупышка?

Женщина взяла спутницу под руку, и они неторопливо зашагали к дому.

Блины получились настолько вкусными, что Лида прекратила их поглощение только когда почувствовала тяжесть в желудке и страх превратиться в одну из изнуряющих себя диетами толстушек, которых она всегда жалела.

– Ничего вкуснее в жизни не ела, – девушка промокнула губы салфеткой.

– Как не ела? А мой фирменный куриный супчик?

Лиде в который раз пришлось рассыпаться в комплиментах, искренне восхищаясь кулинарными талантами хозяйки. На что она отвечала шутливо, почти не скрывая, тем не менее, своего удовлетворения. Так болтали они обо всём и ни о чём, временами отдавая дань тишине, пока разговор не зашёл о скоротечности времени и неразумности в связи с этим откладывания дел на потом. Заканчивая одно из своих соображений по этому поводу, гостья бросила такую фразу: «Вот и мне пора в дорогу. Чувствую я себя уже хорошо, так что завтра-послезавтра будем прощаться. Не представляю, как буду жить вдали от вас». Услышав её, хозяйка будто поперхнулась слюной, и некоторое время говорила односложно, часто отвечая невпопад и с трудом подбирая нужные слова.

Ежевечернее чаепитие пришлось начать чуть раньше, так как компот не смог утолить жажду после сытных блинов. Надежда Николаевна приготовила чай на травах, аромат которого напомнил Лиде безвозвратно ушедшее лето с его обманутыми надеждами, отчего поселившаяся в глубине её чёрных глаз грусть стала более заметна. После нескольких глотков горячего напитка, Лида почувствовала непонятный дискомфорт, связанный с тем, что её речевой аппарат не успевал озвучивать водопад генерируемых мозгом мыслей. Она встала, намереваясь умыть лицо холодной водой, но с трудом дошла до ванной комнаты. Тело отказывалось выполнять свои функции автоматически, как это обычно происходит. Теперь, прежде чем сделать шаг, ей нужно было подумать и усилием воли заставить свою конечность изменить положение. Отражение лица в зеркале над раковиной напугало Лиду неуловимостью своих очертаний, которые постоянно менялись, делая его попеременно то ужасным, то прекрасным, то абсолютно чужим. Бесконтрольно вытекающая изо рта слюна, повисла тонкой ниткой у девушки на нижней губе. Дыхание сделалось затруднённым, по всему телу выступил пот. Мочевой пузырь требовал немедленного опорожнения, но спутавшиеся мысли не давали ей вспомнить расположение туалета.

– Тебе следует прилечь, – раздался за спиной голос хозяйки, больно бьющий по ушам.

Она обхватила Лиду сзади и, подталкивая, повела к кровати.

– Учишь вас, безмозглых, силы тратишь, а толку нет, – бормотала женщина, укладывая девушку на белоснежную простыню и укрывая тяжёлым одеялом. – Поедет она, видите ли! Куда? Прямо в лапы очередных аферистов и разбойников?

Лиде казалось, что кровать под ней превратилась в трясину, которая постепенно затягивает ставшее чужим тело в свою тёмную пропасть.

– Нет, дорогая. Педагогу лучше знать, кого оставить на второй год, кого перевести в следующий класс, а кого и отпустить на все четыре стороны, – слова хозяйки тяжёлыми камнями падали с потолка, пронзали Лиду насквозь и уходили в вязкую тину под её спиной.

– Пойми, глупая, процесс обучения подразумевает не только поощрения, но и наказания. В любом случае всё делается во благо ученика. Да и подлечиться тебе не помешает, нервы свои расшатанные успокоить, мысли в порядок привести. А то больно резвая вновь стала. Такая прыткость до добра не доведёт. Отдыхай и не беспокойся ни о чём. В конечном итоге всё будет хорошо. Поверь старому педагогу.

Мозг девушки преображал голос Надежды Николаевны в приятный мужской баритон, доносящийся вместе с дуновением ветра откуда-то издалека.

Глава III

– Зря ты не хочешь приходить к нам, – говорил Розенбом, оказавшийся на поверку двадцатилетним Денисом. – Группе позарез нужен человек со свежим, незамутнённым взглядом, способный дать новый импульс нашему общению.

– Мне при всём желании не удастся сообщить вам ничего нового, – отвечал я уклончиво. – Бывают, конечно, моменты озарения, но они не подчиняются расписанию. Уж извини.

– И всё равно пользу регулярных встреч людей с похожими взглядами трудно переоценить. Кто подбодрит, кто советом поможет. – Денис провёл рукой по своей густой рыжей шевелюре. – Они нужны хотя бы для того, чтобы не чувствовать себя сумасшедшим. Только когда своими глазами видишь совершенно разных личностей, думающих с тобой в одном направлении, убеждаешься в том, что у тебя не едет крыша.

– Или в том, что она поехала сразу у всех. Шучу. На счёт взаимной поддержки не поспоришь. Но для этого существует масса профессиональных психологов со своими группами.

– Кстати, обратиться к тебе за советом мне рекомендовали тоже в нашей тёплой компании.

– Ну и что ты в итоге решил?

– Решил остаться в опостылевшем городе, среди надоевших людей и принимать выпавшие на долю испытания как скрытые благословения, способствующие моему духовному росту и утверждению в истине, – он откинулся на спинку скамейки, закинув ногу на ногу.

В своей голубой джинсовой куртке с яркими нашивками Денис напоминал коварного тинейджера из подросткового телесериала, но никак не юного мизантропа, готового удалиться от мира. Классический пример того, что содержание книги не всегда соответствует обложке. Накануне в интернете мы договорились встретиться и теперь сидели на скамейке в сквере, напротив памятника Героям Революции, ведя неторопливый разговор.

– Чем больше будет появляться таких собраний как наше, тем лучше будет становиться мир. А может кто-нибудь из нас сможет достучаться до каждого сердца, открывая людям глаза, проповедуя вечные истины.

– Это вряд ли. За сотни лет до нас было много подобных групп, будут они и в далёком будущем. Те, у кого начался духовный зуд, кто почуял вкус свободы от имени и формы, обязательно найдут необходимую книгу, встретят нужного человека, попадут в вашу компанию или будут расти сами. Но абсолютное большинство во все времена игнорировало таких, как мы. В лучшем случае. И с этим ничего нельзя поделать. Мир в своей основе неизменяем. Даже те, кто пытались изменить материальные проявления мира силой оружия, потерпели фиаско, – я показал взглядом на памятник Героям Революции. – Кроме того не забывай, что внешняя реальность является лишь проекцией твоего ума. Поэтому изменить можно только себя, а твоя личная окружающая действительность подтянется.

– И получается у тебя менять реальность через изменение себя?

– Знаю неплохую технику, но редко применяю.

– Вау! Поделишься?

– После первой проясняется голова, после второй наполняешься любовью ко всему вокруг, ну а после третьей во вселенной воцаряется гармония.

– Ах-ха-ха! Ну, ты комик!

– Все мы комедианты в большой комедии абсурда, которой можно наслаждаться. Если есть желание.

Мимо нас стремительной походкой в обе стороны проходили люди с напряженными и усталыми лицами. Казалось, во всём свете только нам было легко и хорошо сидеть на скамейке, как бы между делом говоря о самых важных вещах.

– Давай немного подкорректируем реальность, глотнув пивка, – предложил Денис, не обращая внимания на причудливые сигналы своего айфона, доносящиеся из кармана куртки.

– Зря я тебе рассказал о таком продвинутом методе.

– Я о нём догадывался.

Мы взяли в близлежащем павильоне пиво и стали спускаться по улице, ведущей на набережную реки, ставшую с давних пор любимым местом отдыха горожан.

– Ну, здравствуй, комик, – прозвучал такой знакомый и родной голос, от которого меня захлестнуло радостное волнение. Его звук вновь напомнил, что я счастливейший из всех живущих.

– Здравствуйте, – ответил я, чувствуя, как волнение сменяется теплотой, спокойствием и негой.

– Взгляни мельком на другие версии комедии абсурда, которой ты научился наслаждаться, – его слова, сотканные из солнечного ветра, возникали в голове и мягко оседали на сердце, отзываясь упоением в каждой клеточке тела.

Всё это время я продолжал идти, как вдруг почувствовал невидимую границу, при пересечении которой оставил за собой груз накопившихся забот и волнений. Обстановка вокруг не поменялась, но всё заиграло новыми красками, сделавшись свежее и чётче, будто включилась внутренняя подсветка. Дома, автомобили, фонарные столбы, урны и светофоры стали одушевленными. Они радостно приветствовали меня, рассказывая свои удивительные истории. Я был среди них словно в обществе старых друзей. Своим среди своих. Грациозная походка встречных горожан создавала иллюзию плавного парения над тротуарами. Их расслабленные полуулыбки и весёлые лица украшали чистые улицы. Цветущие парни и девушки, забавные карапузы, пышущие здоровьем пожилые люди, всем своим видом говорили о великом счастье рождения в этом городе, на этой планете, в этой солнечной системе. Из раскрытых окон и дверей струилась добрая энергия любви. Я знал наверняка, что здесь со мной ничего плохого не произойдёт, что здесь всё и вся заботится друг о друге, что я драгоценная частичка города, без которой он не может существовать. От нахлынувших чувств навернулись слёзы.

– Что случилось, бро? – встревожено спросил Денис.

– Всё норм, Дэн. Тоскую об утраченном рае, – то ли в шутку, то ли всерьёз ответил я.

– Это бывает.

Ко мне вернулась обыденная реальность, в которой мы с приятелем уже достигли набережной. Народу было совсем немного. Видимо, холодное дыхание ветров с широкого русла осенней реки внесло некоторые изменения в воскресные планы горожан. Допив пиво и немного побродив без всякой цели, мы пожали друг другу руки, договорившись быть на связи и продолжать общение в интернете. Денис жил совсем рядом, а мне пришлось возвращаться домой общественным транспортом. Мой выбор пал на трамвай, несмотря на то, что поездка в маршрутке занимала гораздо меньше времени. Устроившись у окна, я прикрыл глаза и стал слушать поскрипывание старенького вагона под мерный аккомпанемент трамвайных колёс. Вскоре мной овладела общая слабость вкупе с подавленностью. Открыв глаза, я понял, что вновь пересёк невидимую границу, оказавшись на этот раз в мрачном месте, отдалённо напоминающем знакомые районы. На неприветливых, заваленных мусором улицах, теснились посеревшие от времени здания, сквозь холодные стены которых я ясно видел загнанных в бетонные мешки людей, напоминающих крыс в своих тесных норах. В этих человейниках и хрущобах брат дрался с братом, муж избивал неверную жену, стоны умирающего заглушали собачий вой, мошенники обкрадывали беспомощного старика, жильцы радовались неприятностям соседей, подросток вкалывал себе очередную дозу, задолжавший ростовщику сводил счёты с жизнью, алкоголик выблёвывал свою циррозную печень, неисправный мусоропровод гнил тоннами отходов, играли в карты на человеческую жизнь. Казалось, ужасной панораме не будет конца. Тем временем трамвай встал на безлюдной остановке и замер, не открывая дверей. Оказалось, что в вагоне я был один. Напряжённую тишину нарушал громкий стук моего сердца. Зарождающаяся в животе тревога грозила перерасти в панику, когда прозвучавший вопрос вернул мне самообладание.

– Ну и как тебе альтернативы?

– Первый вариант гораздо предпочтительнее, – ответил я, вздохнув с облегчением.

– Серьёзно? А я слышал, что пробуждённому не так важны внешние обстоятельства.

– Это точно не про меня.

– Про тебя, про тебя. Не скромничай. Про кого же ещё?

Услышав звук трамвайного звонка, я огляделся и увидел ещё нескольких пассажиров, ехавших со мной в одном вагоне. Моя остановка неумолимо приближалась, украшенный золотом воскресный день катился к вечеру, высоко над крышами косяк перелётных птиц держал курс на юг. Осень придавала открывающимся за окнами видам оттенки прощания и светлой грусти, преображая их в шедевры декаданса. Остаток пути я безуспешно пытался представить тех немногих, кого не особо волнуют внешние обстоятельства и домашний комфорт был бы равен для них душной тесноте тюремной камеры. «Кто эти люди? Как достигли подобного состояния? Стоит ли к нему стремиться?» – терзали меня вопросы, не имеющие логических ответов.

Только я сошёл с трамвая, как нос к носу столкнулся с краснолицым полным мужчиной, которого определённо ранее встречал и был, возможно, с ним знаком, но кто он конкретно, вспомнить не мог.

– А-а! Здорово, путешественник. От меня не убежишь, – произнёс он загадочную фразу, расплываясь в добродушной улыбке.

– Добрый день, – боясь показаться невежливым, ответил я, мучительно пытаясь идентифицировать толстяка.

– Ты уже отработал?

– У нас в воскресенье всегда был выходной. Особенно для тех, кто в отпуске.

– Счастливый человек! А я домой заскочил на пять минут и обратно бегу. Ты только помни наш уговор и не пропадай надолго, если, конечно, не передумал ехать. Скоро пообвыкнешь, опыта наберёшься, полегче станет. Ладно, побежал, опаздываю, – таинственный мужчина подмигнул и поспешил к пешеходному переходу, оставив меня на растерзание самым невероятным домыслам.

За те несколько минут, которая занимала дорога до дверей квартиры, я перебрал в голове кучу версий, способных хоть как то объяснить поведение толстяка и понять сказанное им, но это ещё более запутало меня. Наконец я плюнул, убедив себя в том, что он обознался или был не в себе.

В прихожей меня встретила старая подруга жены Анфиса, прокуренная сплетница, года три как разведённая. Подозреваю, что муж от неё просто сбежал, хоть она много раз утверждала обратное: «Выставила за дверь, а шмотки бросила в форточку!».

– Нагулялся? А мы с Ольгой чаёвничаем. Присоединяйся, пока пироженки остались, – сказала она с издёвкой в голосе.

На кухне негромко играла музыка. Терпкий аромат чая перебивал резкий запах духов, дорогих сигарет и ванили. Я сел между женой и её подругой, чувствуя себя напакостившим школьником в учительской.

– Как ни загляну к вам на огонёк, вечно хозяина нет дома. Ты, видимо, ещё куда-то устроился, супруге на дорогой презент зарабатываешь, не бережёшь себя совсем, – её хитровыстраданная физиономия светилась блаженством от возможности уколоть меня.

– Мудрая ты девушка. Зришь в корень, но главного не замечаешь, – равнодушно ответил я, смотря сверху вниз на свою чашку.

– Чего же я не заметила? Открой, наконец, свою тайну, интриган, – Анфиса многозначительно посмотрела на мою супругу, пытаясь придать сказанному некоторую пикантность.

– Вся наша совместная жизнь до настоящего момента подарок нам обоим, требующий, во всяком случае, с моей стороны, определённой работы над собой. Но не думаю, что я бы смог его преподнести, просто устроившись куда-либо даже на самых выгодных условиях.

– Изворотлив ты как уж, Олежек. Вместо того, чтобы рассказать где, как и с кем провёл время, тумана напускаешь.

– Встречался с молодым парнем…

– Любовником? – вставила потерявшая берега Анфиса.

– С молодым человеком, собравшимся бежать в глухую деревню подальше от прелестей жизни. Я Ольгу поставил в известность перед тем, как идти.

– Тебе-то какое дело до него? Пусть едет, куда считает нужным.

– Знаешь, Анфиса, я тоже терпеть не могу совать нос в чужие дела. Только вот как отказать человеку необязательным к исполнению советом, если он искренне просит его?

– А ты вправе раздавать советы по таким серьёзным проблемам? И почему, если уж на то пошло, не сделать этого по телефону?

– Похоже, допрашивать меня ты считаешь себя вправе. Конечно! Невозможно же сравнивать такой пустяк с непрофессиональным советом!

– Успокойся! Нервный какой. Скажи лучше, помог хоть ты ему или напрасно суетился?

– Сам он себе помог, сам. Более того – я ему бесконечно благодарен за незабываемую прогулку и обратный путь на трамвае. Испытал такие впечатления, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Век не забуду.

– Ну и чудненько, – подала голос Ольга. – Я давно перестала удивляться твоей впечатлительности и отменной памяти. Все довольны, счастливы, остальное малозначительно.

Хотел было возразить Ольге, но не стал углублять спор на радость Анфисе. Дело в том, что всегда считал память, хранящую в своих архивах тонны бесполезного мусора, плохой. Зачем, скажите мне, лицо продавщицы, обрывок чужой беседы или навязчивая мелодия забытого шлягера? Не говоря про искажённые воспоминания о давно канувших в лету неприятных или постыдных событиях, легко превращающих настоящее в ад, стоит только памяти по своей прихоти их активировать и гиперболизировать. В любом случае идеальная память, по моему мнению, не должна навязывать себя, мешая, к примеру, процессу засыпания.

Глотнув чая, но, так и не прикоснувшись к десерту, я извинился, оставив подруг обсуждать накопившиеся за время после их предыдущей встречи темы, а сам переместился к своему старому другу – компьютеру, всегда выручавшему меня в подобных ситуациях. Я давно подметил, что если напряжённо уставиться в монитор и интенсивно щёлкать мышкой, то легко сойдёшь за погружённого в деятельность чудика, с которым надоедливые гости теряли всякую надежду завести свою нудную беседу. Зайдя в интернет, я решил прочитать некоторые из накопившихся писем в электронной почте, но не найдя ничего заслуживающего внимания, перешёл на страничку города в соцсети, где очень скоро наткнулся на видеоролик об уборке мусора добровольцами в самых разных районах. В конце записи пожилой мужчина с седыми усами, представившись Валентином, приглашал неравнодушных горожан, готовых пожертвовать своим свободным временем, поучаствовать в таком благородном деле. Не знаю почему, но меня зацепила идея принести хоть какую-то пользу и я без долгих размышлений, решил откликнуться. Через несколько минут пришло ответное сообщение, из которого следовало, что завтра утром планируется уборка территории одного из городских пляжей, утопающего в мусоре после жаркого лета.

Около девяти утра понедельника, я встретился у одного из пляжных грибочков с невысоким осанистым мужичком, оказавшимся военным пенсионером в звании майора Валентином Владимировичем. Невдалеке три женщины за пятьдесят в тёмно-синей спецодежде и пластиковыми мешками для мусора в руках что-то оживлённо обсуждали между собой, изредка посматривая на нас.

– Больше никого ожидать не стоит. Думал, в понедельник утром один работать буду. Пятерым же мотивированным бойцам под силу справиться с любой поставленной задачей при правильной организации труда, – бодрая отрывистая речь Валентина Владимировича безошибочно указывала не его армейское прошлое. – Начинаем от берега, постепенно перемещаясь к главному входу! – отчеканил он в сторону женщин и протянул мне матерчатые перчатки.

Мы рассредоточились и принялись собирать мусор в мешки. Одна из женщин несколько раз снимала на телефон нашу трудовую доблесть, намереваясь, скорее всего, опубликовать видеоотчёт в интернете. Чуть позже на пляже появились две купальщицы из той породы представителей здорового образа жизни, которые начинают свои водные процедуры в водоёмах с началом осенней прохлады, продолжая купание в зимних прорубях и куда-то исчезая в летний зной. Через два часа основной фронт работ был выполнен. Мы перетащили заполненные мешки к стоявшим на выезде из зоны отдыха зловонным мусорным контейнерам, помыли руки с мылом в реке, попрощались с женщинами и присели отдохнуть с Валентином Владимировичем в одну из беседок.

– Я человек пожилой, но ещё могу принести пользу обществу. Детей и жены у меня нет, запросов особых тоже, привык жить по-спартански. Пенсии на хлеб хватает, поэтому особой нужды устраиваться охранником в супермаркет или на автостоянку не имею. Честно говоря, не понимаю, как мои сослуживцы соблазняются такой собачьей работой. – презрительное выражение коснулось загорелого лица отставного майора. – У тебя, как я вижу, выходной сегодня?

– У меня вечный выходной. Сдаю доставшиеся по наследству две квартиры в центре, проценты с банковского вклада тоже капают. Нигде работать не желаю, слоняюсь по городу, сижу в кафе, посещаю футбольные матчи, здорово поддаю, девиц домой вожу, – выдумывал я на ходу, замечая, как ложь приносит необъяснимое удовольствие. – Сегодня вот решил немного размяться, побыть так сказать в шкуре простого смертного, пашущего без выходных и проходных, – зевнул я и нацепил гримасу лёгкого презрения.

По всей видимости, мой собеседник не ожидал подобного поворота, поэтому заговорил не сразу, а лишь после того, как несколько раз провёл большим и указательным пальцем по своим серебристым усам, словно подобрал нужное выражение, но колебался: произносить его вслух или нет.

– И как такая жизнь? Сильно устаёшь?

– Устаю, – махнув безнадёжно рукой, процедил я. – А куда мне деваться? Привык, притерпелся. Да и кроме своего ремесла ничего не умею.

– Какого ремесла? – оживился майор.

– Искать себе развлечения днями, неделями, годами, лишь бы не умереть со скуки – нелёгкая доля, требующая серьёзных навыков, но прежде всего, врождённого таланта. К тому же у нас, прожигателей жизни, как вы, наверное, догадываетесь, высокая конкуренция. Не каждый может попасть в клуб бездельников, зато вылететь пробкой из бутылки – в два счёта. Стоит только устроиться куда-нибудь на полставки. Поэтому я и выбираю добровольную работу без всякой оплаты, но не во благо общества, а ради смены впечатлений. Этакий экстремальный туризм в мир трудящихся.

– Сказал бы я, что думаю о таких, как ты, но воздержусь. Всё-таки пять минут назад вместе мешки таскали.

– Ничего говорить не стоит. Давно известны выражения, которыми подобных мне награждают люди, зарабатывающие в поте лица свой хлеб. Но ведь не я создавал этот мир и его несправедливость. Я даже ничего ни у кого не украл и всегда старался беречь созданное чужими руками. В отличие от некоторых, – мой пристальный взгляд за спину собеседника заставил его обернуться.

Метрах в двадцати от нас, рядом с пустующей пляжной автостоянкой, двое детин старшего школьного возраста выкорчёвывали врытую в землю лавку, намереваясь, видимо, найти ей новое местоположение. Проговорив про себя ругательство, Валентин Владимирович встал и решительно направился в их сторону, крича на ходу команду «Отставить!». Я остался сидеть в беседке, ожидая если не поспешного бегства хулиганов, то хотя бы быстрого их вразумления с последующим покаянием перед старшим по званию и возрасту. Но, как обычно бывает, всё пошло по другому сценарию. После того как фигура Валентин Владимировича в камуфляжном костюме поравнялась с двумя здоровыми оболтусами, ветер до меня стал доносить обрывки фраз: «где это написано?»; «не надо нас учить!»; «наглые молокососы!». Словесная перепалка быстро переросла в потасовку. Майор резкими тычками обеих рук начал отталкивать от себя одного из парней, тот пятился назад, спотыкаясь и пытаясь делать ответные выпады. Второй, постоянно подпрыгивая, крутился вокруг них на расстоянии двух-трёх метров, не решаясь приближаться. Когда первый детинаобратился в бегство, не сумев противостоять напору Валентина Владимировича, второй неожиданно подскочил сзади и с размаха ударил его чем-то по спине. После чего бросился наутёк вслед за своим приятелем. Осознав наконец всю серьёзность ситуации, я рванул к отставному майору. Тот стоял без движения, подобно вкопанной в землю злосчастной лавке, прижав тыльную сторону мозолистой ладони к левой половине спины. Рядом валялся небольшой камень, которым, видимо, был нанесён удар.

– Вот ушлёпки! И вдарить ведь толком им нельзя по современным законам! Не дай бог ребёночка обидишь – закатают по полной! – выдавил из себя Валентин Владимирович, явно сдерживая боль.

– Дайте взгляну.

Я осторожно снял с него куртку и задрал к плечам потную футболку. Под левой лопаткой уже набухала, расцветая багрово-красным цветком, внушительная гематома. Усадив пострадавшего на так и не выкорчеванную лавку, я сбегал к берегу, смочил в холодной воде несколько чистых матерчатых перчаток и приложил их в качестве холодного компресса к гематоме.

– Лишь бы не было перелома и трещин, а ушиб заживёт, – повторял я одну и ту же фразу как мантру.

– Брось суетиться, Олег! Нет там ничего серьёзного, острая боль ушла, да и холодно мне. Дай-ка куртку надену!

Мы вновь перебрались в беседку. Валентин Владимирович выудил из измятой пачки скрюченную сигарету и с наслаждением закурил. Запах дешёвого табачного дыма, почему-то всегда напоминавший мне о далёком детстве, вернул нам обоим спокойное расположение духа. Причаливший к берегу на маленькой надувной лодке старенький рыболов, кряхтя, выбирался на сушу, разминая затекшие ноги.

– Знаете, все мои фантазии о вечных выходных в клубе бездельников – нелепая ложь, – признался я, когда жить его сигарете оставалось не более двух затяжек.

– Сразу было ясно. Плохой из тебя актёр, – как ни в чём не бывало, заявил отставной майор, выдыхая дым уже готового подпалить усы курева.

– Как? Вы же собирались высказать всё, что думаете о подобных мне! – изумился я.

– Я намеревался объяснить, что лжецы, типа тебя, смогут запудрить мозги лишь безнадёжной дурочке. Да и то, если будут в ударе. Но со мной подобные фокусы не проходят. Всяких клоунов повидал на службе и маленько научился в людях разбираться, – Валентин Владимирович со снайперской меткостью бросил окурок в металлическую урну и осторожно прикоснулся рукой к спине.

– Такси вызвать? Вам надо отдохнуть, обезболивающее принять, гепариновой или вишневского намазать место ушиба.

– Вызову сам. А на счёт болеутоляющего… Предлагаю выпить. Я угощаю. Это приказ.

Видит Бог, я пытался отказываться, как мог, приводя самые разные доводы: ссылался на напряжённость в семейных отношениях из-за дружбы с Бахусом, намекал на разрушительное воздействие спиртного на организм, уверял в полном отсутствии у себя тормозов, вспоминал примеры чудесного преображения закодированных знакомых. Всё было тщетно. Его волевой характер вкупе с моим латентным алкоголизмом были непреклонны и в конечном итоге добились своего.

Двухкомнатную квартиру одинокого пенсионера можно было охарактеризовать одним словом – прокуренная. Ничего особенного или задерживающего взгляд гостя она предъявить не могла, кроме застарелого запаха табачного дыма и сигаретного пепла, исходившего даже от посуды. Помыв руки и обработав место ушиба антисептиком, мы расположились в большой комнате. На покрытый серой скатертью стол, хозяин установил бутылку водки и несколько тарелок с примитивной закуской из хлеба, сала, рыбных пресервов и пупырчатых огурцов. Перед вводом обезболивающего внутрь, Валентин Владимирович поднял руку с гранёным стаканом вверх и произнёс:

– Сегодня два таких непохожих человека друг на друга, как мы с тобой, смогли объединить усилия и сделать небольшое доброе дело. Так пусть наконец придёт понимание того, что только совместными действиями абсолютно разных людей возможно разрешить самые сложные проблемы современного мира! – хозяин не чокаясь залпом осушил стакан и картинно-громко поставил его на стол.

Немного смущённый неуместным пафосом произнесённого тоста, я последовал примеру старшего по званию и влил в себя спиртное. Последовавший взрыв доброго тепла в животе оказался настолько мощным, что пару минут я сидел обездвиженный, не в силах противостоять веренице оргазмических волн. Такую силу алкоголь возымел, несомненно, благодаря завтраку, который я не успел сварганить, а также физическому труду натощак в прохладе осеннего утра. Позабытый в суете мыслей и действий, звериный аппетит громко напомнил о себе, заставив меня уплетать ржаной хлеб с кусками холодного сала в розовых прожилках мяса. Не успевая толком проглотить вкуснейшие бутерброды, я старался подцепить вилкой истекающие маслом серые дольки сельди из пластиковой баночки. Валентин Владимирович, напротив, почти ничего не ел, зато часто произносил нелепые тосты, не давая стаканам надолго оставаться пустыми. Менее чем через час он здорово набрался, ронял вилку на пол, бегал в туалет, ударяясь о дверной косяк, всё время искал какой-то ключ и курил одну сигарету за другой.

– Я бы тоже хотел прожить как рантье, полностью распоряжаясь своим временем. Только тратил бы его не на поиск увеселений, а на своё призвание, дело всей своей жизни, так сказать, – пьяный майор стал проглатывать окончания слов, затрудняя понимание сказанного им.

– Нет у меня никакого призвания, Валентин Владимирович, понимаете, нет. Вот вы, к примеру, защитник Отечества. Воин. На сегодняшний день организатор, вдохновитель и руководитель волонтёрских акций по уборке мусора. Главнокомандующий на этом фронте! – меня распирало от выпитого, хотелось говорить красиво и метафорично.

– Господи, Лёша! – путался он. – Знал бы ты, как я ненавижу себя за то, что отдал жизнь армаде и профукал лучшие годы в вонючих казармах среди старлеев, капитанов и сволочюги полкана! Из меня защитник Отечества, как из тебя пуля. Извини. Из дерьма пуля. Даже войну с мусором, на которую ты определил меня генералиссимусом, я, похоже, проиграю, – его осоловевшие глаза набухали слезами.

– Не бери в голову, Валентин. Ты сражаешься, а это главное! Окончательный исход битвы в руках Высшего командования, – я поднял указательный палец вверх, перейдя с ним на «ты».

– Соседи надо мной дерутся постоянно, но на людях пытаются изображать счастливую супружескую пару, – то ли не понял он моего иносказания, то ли решил пошутить. – У нас с тобой горючее заканчивается, дорогой товарищ. Но не беда! Я быстренько сбегаю, одна нога там, другая здесь.

– Куда же ты пойдёшь? – искренне удивился я. – Заберут наверняка! Давай тогда вместе сбегаем что ли. Купишь себе на вечер чекушку, а мне домой пора.

Но майор был непреклонен, будто принял единственно верное решение в тяжёлых боевых условиях. Он даже как-то протрезвел, собрался с мыслями и подтянулся. Мне разрешили включить телевизор, и оценить подборку книг небольшой домашней библиотеки, по возможности их не касаясь. Однако строго-настрого запретили заходить в спальню, где, по словам хозяина, царил страшный беспорядок.

Оставшись один, я не стал делать ничего из разрешённого или запрещённого, а просто с облегчением растянулся на стареньком диване, закрыл глаза и дал своему телу заслуженный отдых. Обивка дивана пропахла терпким запахом сигарет, что совсем не мешало расслабиться в сладкой неге. Действие водки усиливало удовлетворение от проделанной работы на благо города. Всё было неплохо, даже замечательно. В таком блаженном состоянии я и уснул, словно убаюканный старинной сказкой малыш. А когда открыл глаза, обнаружил, что в комнате темно, но не настолько, чтобы не различать стулья, посуду на столе, чёрный прямоугольник телеэкрана, тикающий диск часов над дверью. Встав с дивана, я автоматическим движением достал айфон и с удивлением узнал, что уже седьмой час вечера. Довольно громко крикнул: «Валентин!». Потом уже спокойнее добавил, заходя на кухню: «Владимирович». Тишина была мне ответом. Включив свет везде, где нашёл выключатель, я убедился в своём полном одиночестве. Хозяина не было ни ванной, ни в туалете, ни в безупречно убранной спальне, ни в темнушке. За те несколько минут, пока я сидел в недоумении, мозг успел нарисовать разнообразные картины случившегося с пропавшим пенсионером. От внезапного приступа по дороге в магазин, до попадания под колёса автомобиля. Немного успокоив себя тем, что его мог просто-напросто забрал полицейский патруль из-за непотребного вида, я решил покинуть чужую квартиру. Но не тут-то было. Старая металлическая дверь имела с внутренней стороны лишь щеколду, и когда запиралась на замок, исключала возможность без ключа выбраться из квартиры. Такую модель постоянно проклинал мой запойный приятель, которого жена несколько раз закрывала с утра в квартире без шанса сбегать за опохмелкой, а сама уходила на работу. В течение следующего часа я проверил все места, где мог находиться второй экземпляр ключей, опрокидывая вазы и шкатулки, залезая в шкафчики и тумбочки, шаря по карманам верхней одежды и ползая под кроватью. Наконец устал и сдался, всё ещё надеясь услышать звук открываемой двери. Номера телефона отставного офицера у меня не было. Под вчерашним видеороликом в соцсети личные контактные данные отсутствовали. Гугл оказался бессилен. По-видимому, Валентин Владимирович не утруждал себя созданием личных аккаунтов. Пнув в злом бессилии ненавистную дверь, я стал бесцельно ходить по квартире, пока не оказался на балконе. И тут в мою непротрезвевшую голову пришла отчаянная мысль попробовать спуститься вниз при помощи верёвки из связанных простыней. Правда вскоре эта идея показалась мне смехотворной. Высота второго этажа вовсе не была пугающей, а аккуратно скошенная трава на газоне в свете вечерних огней как бы намекала на мягкое приземление и тянула к себе, обещая освобождение. Недолго думая, я перемахнул через перила и, ухватившись руками за бетонное основание балкона, повис на нём, как на перекладине. «Это кто такой? Полицию вызывать надо! Квартиру Валентина обчистили!», – раздались взволнованные женские голоса со стороны входа в подъезд. Я машинально разжал хватку и довольно удачно рухнул на землю, успев сжать согнутые в коленях ноги. Слышно было, как ко мне кто-то подбежал. «Куда пошёл!? Не подходи к нему, Петя!», – заголосила одна из женщин. Я медленно поднялся и сделал несколько шагов, убедившись в своей полной дееспособности. Проверив на месте ли ключи и портмоне, немного расстроился, заметив пробежавшие по экрану айфона трещинки. Хотел было подойти к кричавшим женщинам и объяснить ситуацию, но делать этого не стал, а просто похлопал себя по карманам и поднял руки, показав пустые ладони. Они смотрели на меня молча. Подросток возле них снимал происходящее на телефон. «Теперь точно попаду в хронику происшествий. От славы не убежишь. Проснусь поутру известным, вполне возможно, одиноким», – невесело прикидывал я грядущие последствия своей популярности, уходя прочь от дома пропавшего предводителя волонтёров.

Уже в автобусе, я вспомнил случай из детства, когда мы с мамой сидели в гостях у её лучшей подруги, тёти Тони. Летние каникулы, июльский зной. В самый разгар чаепития по телефону сообщили о каком-то приступе у пожилого папы маминой подруги, жившего на соседней улице. Тётя Тоня с мамой быстро собрались и побежали туда, с ходу отвергнув все мои требования пойти вместе с ними. «Смотри «Том и Джерри» сколько влезет, но сиди здесь. Мы закроем тебя на ключ», – очень строго предупредила мама перед уходом. Помню, больше всего задело то, что они не считали меня равным себе, а я ужасно хотел казаться вполне взрослым пареньком, успешно перешедшим в четвёртый класс. И вдруг моё требование не принимается всерьёз, что показалось тогда тяжелейшим ударом по самомнению! Оставшись один, я долго колдовал над хитрым замком, но дверь, естественно, так и осталась заперта. Видимо от гнева и обиды, мне в голову пришёл план страшной мести. Суть её заключалась в том, чтобы создать иллюзию моего исчезновения из квартиры по возвращении мамы с подругой. «Вот они забегают, вот поплачут!», – бушевали во мне душераздирающие образы. Я выключил телевизор, взял свои сандалии и залез под овальный стол, со свисающей с него льняной скатертью, придвинув стулья для лучшей маскировки. Не прошло и пяти минут, как дверь в квартиру отворилась и в комнату влетела запыхавшаяся Анжелка, старшая дочь тёти Тони, стягивая на ходу через голову платье. Когда я был дошколёнком, мы часто играли, но теперь она перешла в выпускной класс, и дружба с четвероклашкой перестала входить в её планы. Включив видеоплеер, Анжела вставила в него кассету с концертом ультрамодной на то время певички. На экране телевизора густо размалёванная блондинка, повизгивая, исполняла свои хиты на английском языке, изгибаясь всем телом. Дочка тёти Тони сразу поймала ритм знакомых мелодий и стала повторять за звездой все её энергичные движения, громко подпевая и импровизируя в танце, от чего каштановый хвост волос хлопал её по плечам. Я никогда ранее не видел ни Анжелу, ни какую-либо другую девушку только в лифчике и микроскопических трусиках, утонувших в полных ягодицах. Когда она кружилась в метре от моих глаз, скрытых за стульями, казалось, будто её бёдра были вовсе ничем не прикрыты. И лишь бесстыдно выпирающий треугольник лобка, подчёркивал белые узоры прозрачного белья на своём тёмном фоне. Честно говоря, из-за своего невинного возраста никакого эротического переживания я тогда не испытал. Однако, голая старшеклассница, нагибающаяся вперёд и назад, пытающаяся сесть на шпагат, крутящаяся, прыгающая, принимающая самые откровенные позы в своём танце, придерживая выскакивающие из лифчика груди ладонями, с тех пор в корне изменила моё отношение к девочкам и женщинам. Я начал считать их существами другого порядка, более загадочными, посвящёнными в недоступные мальчишкам тайны.

Когда вернулись мама с подругой, Анжела быстро накинула халат и убавила звук.

– Вот она, красавица, музыку крутит! – заявила с порога тётя Тоня, – А деду твоему скорую вызывали!

– Где Олежка? – войдя в комнату, спросила мама.

– В смысле? Когда я пришла, никого дома не было, – ответила Анжела, пытаясь понять суть маминого вопроса.

На несколько секунд воцарилось молчание, в течение которых меня охватила жалость к несчастной матери и себе любимому. Я выбрался из своего укрытия, лучше сказать, наблюдательного пункта, бросившись к маме. Она немного пожурила меня за неуместную игру в прятки и ушла на кухню с тётей Тоней, оставив худенького мальчонку на растерзание высокой и пышнотелой старшекласснице.

– Не стыдно тебе? – Анжела теребила пальцами свой перекинутый вперёд каштановый хвост, что свидетельствовало о её раздражении.

– Мне захотелось от мамы спрятаться, – плохо понимая, причём здесь стыд, оправдывался я.

– Прибила бы тебя, да малявок обижать нельзя, – презрительно бросила дочь тёти Тони.

– А чего они меня закрыли! Я уже не маленький! Хоть бы ключ оставили! – закричал я, еле сдерживая слёзы от вновь подступившей обиды.

– Да уймись ты, дурашка, – Анжела присела на корточки и обняла меня. – Мама никогда не сделает тебе ничего плохого. Скоро станешь совсем взрослым, и никто не посмеет закрыть тебя ни в гостях, ни дома, ни где-нибудь ещё.

Я прижимался к её благоухающему телу, ощущая мягкую упругость больших грудей, и успокаивался, как ребёнок на руках у матери. В том далёком благословенном возрасте меня ничуть не смущал факт того, что несколько минут назад эти груди прыгали перед моим взором в такт музыке, высвобождаясь из плена белья. Той порой в каждой женщине и девушке я подсознательно искал мамины черты, а слова мамы не подвергались сомнению. Правда, обещание дочери тёти Тони, Анжелы, не оправдалось. Через много лет меня таки заперли в чужой квартире. Но если серьёзно разобраться, виноват в случившемся я сам.

На одном из перекрёстков автобус притормозил, и я увидел в ярком электрическом свете знакомую раскрасневшуюся физиономию полного мужика, недавно огорошившего меня известием о нашем загадочном уговоре и моём намерении куда-то ехать. Заметив мой облик у окна освещённого салона, он сделал круглые глаза и поднёс руку с оттопыренным большим пальцем и мизинцем себе к уху, посылая сигнал о необходимости срочного телефонного разговора с ним. Я не нашёлся, как реагировать, тупо взирая на пугающую игру мимики и жестов таинственного толстяка, чувствуя себя объектом неудачного розыгрыша. Как назло автобус долго не трогался с места, а когда он всё-таки миновал перекрёсток, ко мне ещё долго возвращалось душевное равновесие. «Вдруг это галлюцинация и я тихо схожу с ума? Или жуткие провалы в памяти стирают воспоминания о некоторых поступках и действиях? Если увижу его ещё раз, обязательно поговорю и выясню, что к чему. Верно подмечено – неопределённость хуже всего», – решил я, снова погружаясь я в тревожные мысли.

Дома Ольга болтала по видеосвязи с подругой, звук голоса которой то пропадал, то неожиданно появлялся в середине фразы, от чего их мучительное общение напоминало попытку наладить контакт с внеземной цивилизацией. Приняв душ, я лёг на диван и прикрыл глаза. В какое-то мгновение мне показалось, что я сегодня вовсе никуда не отлучался, а лежал вот так и наслаждался покоем. Настолько нереальными казались с высоты любимого дивана события прошедшего дня. Мне трудно было представить себя убирающим пляж у реки и прыгающим с балкона пропавшего майора.

– Неужели до темноты работали? – поинтересовалась Ольга, закончив разговор с подругой.

– Нет, конечно. Просто пришлось задержаться у предводителя волонтёров.

– Понятно. Как же без этого! Ужинать будешь?

– Обязательно буду!

Мы направились на кухню, где на плите нас ожидали приготовленные женой макароны с овощами, а в холодильнике приобретённая ей же по дороге домой упаковка варёно-копчёной говядины. Что ещё нужно было для счастья такому никчемному человеку, как я? Казалось бы, ничего. И всё же мне постоянно не хватало совсем чуть-чуть, одного шага до полного умиротворения души. Я прекрасно знал, что без этого шага не будет ни настоящего счастья, ни подлинной гармонии в жизни.

Глава IV

На следующий день, когда Надежда Николаевна кормила Лиду с ложки прямо в кровати, девушка с ужасом поняла, что сумасшедшая старуха возомнила себя бог знает кем и напичкала её своими психотропными препаратами, пытаясь таким способом помешать ей покинуть гостеприимную квартиру. Инъекций не было, во всяком случае она не чувствовала боль от уколов. Вероятнее всего, вещества подмешивались в еду или питьё. Мозг работал лучше, чем накануне вечером, мысли не путались, галлюцинации исчезли, но тело оставалось разбитым и всё время клонило в сон. Лида боялась того, что ударную дозу препаратов хозяйка заставит проглотить позже, во время вечернего чая, как и вчера. Закончив процедуру кормления жидкой пшённой кашей, Надежда Николаевна уложила голову девушки на высоко поднятые подушки и с довольным видом сообщила:

– Умница какая, всё съела. Скоро чай пить будем. Ты же так любишь мой целебный чай! Правда? – она уставила на Лиду свой немигающий взгляд.

– Угу, – выдавила девушка, пряча глаза.

– Вот и чудесно, – сказала хозяйка, унося пустую тарелку на кухню.

Оставшись в комнате одна, Лида попыталась собраться с мыслями, оценить ситуацию и прикинуть свои шансы на спасение. Но сделать это оказалось совсем непросто, практически невозможно. Логические построения рассыпались, не успев толком возникнуть, после чего она не могла вспомнить даже основную мысль, лежащую в их фундаменте. Препараты, предназначение которых состояло в разрушении суицидально-депрессивных размышлений, разбивали в мелкие осколки все сложносочинённые помыслы, кроме примитивных оценочных суждений. Если сложить два и два ещё получалось легко, то умножить полученное число на такое же, а потом возвести его в квадрат, удавалось с огромным трудом, так как цифры выскакивали из памяти и путались в голове, уничтожая в итоге всю цепочку вычислений. Единственный вывод, всё-таки сделанный ею, был неоспорим: бежать следовало как можно скорее, пока сумасшедшая старуха не превратила её в инвалида своими фармакологическими экспериментами.

Вскоре Надежда Николаевна вернулась с чашкой чая, усадила Лиду в кровати и стала поить им, ласково приговаривая: «Выпей, милая, чайку, позабудешь всю тоску». Чуть тёплый напиток неприятно горчил и к привычному ароматному чаю хозяйки уже не имел никакого отношения, напоминая, скорее, аптечный травяной сбор, который она с отвращением пила во время простуды. К счастью для Лиды, в этот раз никакого изменения сознания не произошло, но через некоторое время после последнего глотка из чашки, она почувствовала общее расслабление, словно всё её тело превратилось в желеобразную массу. Отяжелевшие веки закрывались сами, желание забыться сном становилось нестерпимым, во рту пересохло. Но девушка была довольна уже тем, что из глубин её подсознания не всплыли жуткие видения, подобные вчерашним. Теперь ей просто сильно хотелось спать. Видимо, Надежда Николаевна решила продолжить «терапию» исключительно снотворными и седативными препаратами, сжалившись над своей бедной девочкой. Перед тем, как прекратить бессмысленное сопротивление сильнодействующим веществам, увеличивающим с каждой минутой свою концентрацию в плазме крови и уснуть тяжёлым сном, Лида успела понять, что любая активность с её стороны возможна только в первой половине дня, до принудительного чаепития.

Следующим утром хозяйка впервые после случившегося сводила девушку в туалет, но стоявшее у кровати ведро пока не убирала. Выпив стакан молока с куском белого хлеба, Лида послушно улеглась обратно в кровать, а возомнившая себя её наставником ненормальная бабка, устроилась рядом на стуле и начала вкрадчивым голосом читать стихи для детей начальной и средней школы, поглядывая в раскрытую у себя на коленях книгу. Помимо имён неизвестных Лиде авторов, перед некоторыми произведениями звучали фамилии Пушкина, Барто, Маршака, Цветаевой. Прикрыв глаза, Надежда Николаевна декламировала:


«Скомкали фартук холодные ручки,


Вся побледнела, дрожит баловница.


Бабушка будет печальна: у внучки


Вдруг – единица!

Смотрит учитель, как будто не веря


Этим слезам в опустившемся взоре.


Ах, единица большая потеря!


Первое горе!

Слезка за слезкой упали, сверкая,


В белых кругах уплывает страница…


Разве учитель узнает, какая


Боль – единица?»


Но поэзия и менторский тон воспитателя, вызывали в девушке лишь глухое раздражение, переходящее в злость. Она прикидывала в уме, когда закончится этот урок и её надзирательнице понадобится куда-нибудь отлучиться, например, в магазин за продуктами. Обычно хозяйка отправлялась за ними до обеда, но могла сделать это вчера вечером, пока её пленница спала. Наконец Надежда Николаевна затихла и закрыла книгу, из которой выпала на пол яркая бумажная закладка, немедленно возвращённая на прежнее место. Какое-то время Лида слышала тихое дыхание хозяйки, но вскоре мягкие шаги домашних тапочек, стихшие на кухне, сообщили девушке о том, что теперь она в комнате одна. Преодолевая страх, слабость и головокружение, ей удалось потихоньку слезть с кровати, приоткрыть шкаф и убедиться в том, что её одежда на месте. Сумочка с документами лежала там же на полке. Телефона, который видимо был надёжно спрятан, найти не удалось. Окидывая взглядом знакомую комнату, Лида искала вещь, которая могла бы стать оружием в её руках. Сразу бросалась в глаза старая детская клюшка около метра длиной, лежащая на полу под окном, которой хозяйка раздвигала шторы. На подоконнике стоял коричневый глиняный горшок с денежным деревом, мясистые листья которого, словно натёртые воском, блестели на солнце. Центр стола украшала одинокая стеклянная ваза с прячущимися на её дне разноцветными камушками.

С кухни послышался сиплый свист закипающего чайника, звякнула посуда, чавкнула тяжёлая дверца старого холодильника. Лида юркнула под одеяло и затаилась, слушая тяжёлый стук своего сердца, подтверждающий общую слабость. Минут через десять Надежда Николаевна вошла в комнату с большой чашкой горячего чая в одной руке и печеньем на тарелке в другой.

– Я буду пить чай и задавать тебе вопросы, этакие маленькие загадки, а тебе необходимо найти правильный ответ, в котором заключена мудрость, – располагаясь за столом, заявила хозяйка.

– Это для моего обучения? – подыграла девушка ненормальной старухе.

– Это учёба и игра, – напела она с улыбкой. – Так легче усваивается подаваемый материал, даже не устанешь ни капельки.

– Только отведите меня сначала в туалет, очень писать хочу, – соврала Лида, чувствуя бешеный выброс адреналина в кровь.

– Пойдём, миленькая, сходим и начнём заниматься.

Опираясь на хозяйку, Лида картинно медленно встала, сделала три шаркающих шага, потом неожиданно быстро схватила чашку и плеснула кипятком прямо в лицо своей помощнице. И не успела та издать звук, как девушка с размаха ударила её этой же чашкой по голове, от чего фарфоровое изделие разлетелось вдребезги. Надежда Николаевна издала неприятный и протяжный утробный звук, закрывая ошпаренное лицо руками и оседая на колени. Тонкая струйка крови побежала по её виску. Однако через мгновение она вдруг бросилась в сторону Лиды, выкинув вперёд руки со страшно растопыренными пальцами, но опрокинула стол и грохнулась на пол сама. Оставшаяся невредимой ваза закатилась под кровать, оставив за собой причудливую россыпь камушек. Девушка успела увернуться, отскочив к окну, только потому, что у сумасшедшей бабки были зажмурены глаза, из-за чего она плохо ориентировалась. Пока хозяйка не успела подняться, Лида набросила на скрюченное тело одеяла с обеих кроватей, потом схватила клюшку и нанесла ряд мощных ударов по его очертаниям спортивным снарядом. После чего на минуту воцарилась тишина. Пытаясь отдышаться и обливаясь потом, девушка медленно приподняла кончиком клюшки тот край одеяла, откуда виднелись седые пряди. Надежда Николаевна казалась спокойно спящей, лишь слегка испачканная пятнышками крови щека, покрасневшая кожа и спутанные волосы напоминали о дикой, молниеносной схватке. Испугавшаяся не на шутку Лида, отбросила одеяла в сторону и осторожно склонившись, попыталась нащупать пульсацию сонной артерии. Но едва она положила пальцы на шею, как хозяйка застонала и разомкнула распухшие веки. Её глаза слезились, губы кривились от боли, лицо пылало красными пятнами. Не понимая, что делать, забыв всякую предосторожность, девушка схватила ведро, служившее ей ночным горшком, наполовину наполнила в ванной ледяной водой и, вернувшись, стала поливать голову Надежды Николаевны.

– Что ты творишь? У нас же график занятий! – простонала она, захлёбываясь водой.

– Какой к чёрту график, ненормальная! – чувствуя облегчение на душе, закричала Лида. – Угробила меня почти своей дрянью! Нельзя таких, как ты выпускать из психушки! А если бы я сейчас забила тебя насмерть!?

– Учителя часто страдают через своих учеников. Бывает и смерть от них принимают, – пугающе спокойно ответила хозяйка.

– Хватит с меня твоих проповедей! Где мой телефон!? – орала девушка.

– В левом кармане пальто, – она указала взглядом на шкаф.

Телефон и зарядное устройство действительно оказались там, чему Лида здорово обрадовалась, но вида не выказала.

– Двигаться можете? – поинтересовалась она, незаметно для самой себя, снова перейдя на «вы».

Надежда Николаевна медленно повернулась с бока на спину, еле слышно охая и постанывая, а затем неожиданно резво, опираясь на стул, влезла на свою кровать и уронила голову, разметав мокрые волосы по белоснежной подушке. «И откуда у сумасшедших столько силы? – подумала Лида. – Нормальная старуха испустила бы дух после таких побоев».

Достав из-под кровати большую картонную коробку, где хозяйка хранила лекарства, девушка нашла перекись водорода и кусок марлевого бинта. Встав в изголовье, приказала женщине лечь лицом к стене, нашла в слипшихся волосах кровоточащую ранку, приложила бинт. Вскоре кровотечение остановилось, и Лида смогла обработать повреждённое место антисептиком. Сбросив с себя ночную сорочку, она достала из шкафа своё аккуратно сложенное нижнее бельё и верхнюю одежду. «Настолько безумная чехарда событий, что просто не верится, – думала она, натягивая джинсы на располневшие за последние дни и без того широкие бёдра, для чего ей приходилось подпрыгивать. – Сначала Надежда Николаевна подбирает меня, избитую и раздавленную. Выхаживает, кормит, поит. И вот мы уже чуть ли не лучшие подруги: болтаем, делимся секретами, гуляем под ручку. Потом она меня одурманивает своими колёсами, ради каких-то сумасшедших планов, созревших у неё в башке. В итоге я ошпариваю морду своей спасительницы нашим любимым чаем, разбиваю об её голову чашку и метелю хоккейной клюшкой. А через несколько минут переживаю за жизнь избитой подруги и дезинфицирую ссадину. То ли ещё будет! Ведь впереди абсолютная неизвестность, а позади руины. Хоть бы моя спасительница-отравительница не оказалась здорово покалеченной. Надежды мало, но даст Бог, всё обойдётся. Положа руку на сердце, нужно признать: человек она золотой, просто не совсем здоровый».

Одевшись, Лида поставила телефон на зарядку и села на свою постель уставшая, словно тяжело трудилась весь день. Голова ещё кружилась, руки тряслись, в глазах временами темнело, мучила жажда, но действие препаратов помаленьку ослабевало.

– Решила удрать, недоучившись, бросив меня одну? – женщина говорила в стену, от чего её приглушённый тембр голоса звучал щемящими нотами.

Девушке даже послышалось, что Надежда Николаевна плачет, чего, как казалось, не могло произойти ни при каких условиях.

– Не удираю, а ухожу, потому что мне пора. Спасибо за заботу, кров и общение, – она секунду подумала и решила не укорять хозяйку за её непростительный поступок. – Злиться на меня бессмысленно. Нанесённые побои всего лишь способ защититься. В любом случае я желаю вам здоровья, поэтому советую посетить своего лечащего врача без промедления. Всё лучше, чем натворить бед. Даже если и на принудительное лечение отправят.

– Ты-то сама куда теперь подашься? Пропадёшь одна, сгинешь. Поостереглась бы в омут с головой бросаться, красавица моя ненаглядная. Дурное дело не хитрое. Лучше погостила бы ещё чуть-чуть, а вместе бы мы придумали что-нибудь.

Сердечные слова Надежды Николаевны, наполненные материнской заботой, тронули Лиду настолько глубоко, что она засомневалась в правильности своих решительных действий, однако быстро сумела обуздать минутную слабость. Нельзя было раскисать и вновь вверять себя в руки психически нездорового человека. Решение уже принято. Первый шаг – силовое усмирение взбесившейся бабки, сделан. Теперь остаётся немного передохнуть, зарядить телефон и отправиться на автовокзал, с которого можно вернуться в свой город, где никто её не ждёт. Лида не понимала, для чего ей ехать обратно, зато она вновь ощущала драйв, остроту ситуации, предвкушение дальней дороги в никуда, проснувшуюся жажду опасных и от того прекрасных моментов жизни. Девушка вновь чувствовала себя в своей тарелке, всегда готовой к борьбе ради неизбежных побед и поражений, ради самого упоения борьбой.

Заклятые подруги, не зная, что ещё можно добавить к сказанному, молчали, временно отдав власть напряжённой тишине, пока её не разорвали три громких стука в дверь. Лида метнулась было в прихожую, но вспомнив об отсутствии дверного глазка, как и входного звонка, подбежала к кровати хозяйки и спросила шёпотом:

– Кого это принесло?

– Сосед, скорее всего, Герка Беспалый. Он у нас старший по дому. Услышал шум, крики, вот и решил проведать. Не обращай внимания. Постоит и уйдёт, – ответила Надежда Николаевна, не отворачивая лица от стены.

– Что-то он раньше ни разу не приходил.

– Мы с тобой не шумели, вот и не приходил.

Вскоре постучали ещё, на этот раз легонько отбивая замысловатый ритм. Лида понимала, что ни о каких посетителях не может идти речь. Никто не должен увидеть побитую хозяйку, пока она находится в её квартире.

– Надежда, у тебя всё в порядке!? – громко спросил встревоженный мужской голос за дверью.

Лида собиралась просто проигнорировать ситуацию, как ей советовали, но взбалмошный характер, изголодавшийся по скандалам, заставил её выйти в прихожую и бросить раздражённо:

– У нас всё в порядке! Не надо колошматить!

– Я слышал крики и шум. Мне необходимо убедиться, что у Надежды всё в порядке со здоровьем, – приглушённая дверью речь звучала тихо, но отчётливо.

– Повторяю, всё хорошо. Она прекрасно себя чувствует. Вы ей кто? Опекун?

– Меня просили присматривать за Надеждой, как за инвалидом, – ответил голос за дверью. – Ну, раз всё в порядке, тогда ладно.

Комнату вновь окутала гнетущая тишина, будто сами стены квартиры не ожидали такого финала отношений между сблизившимися людьми. Лида терпеть не могла неловких пауз и с трудом переносила моменты молчания в общении с кем-либо, длившиеся, как казалось, вечность. В эти мгновения она еле сдерживала себя от того, чтобы не сказать какую-нибудь гадость собеседнику или, того хуже, запустить в него чем-нибудь подвернувшимся под руку, так как всегда была уверена, что именно по его вине возник долгий интервал между словами, наполненный неприятным переживанием. Когда же разговор возобновлялся, зачастую пустой и беспредметный, Лиду сразу покидал дискомфорт, вновь делая собеседника своего рода отдушиной, позволяющей поделиться свежими мыслями, накопившимися переживаниями, осторожными надеждами. Такая естественная психотерапия была по большому счёту основной мотивацией, заставляющей её не отворачиваться от людей, но идти с ними на контакт, даже если это не было непосредственно связано с решением поставленных задач. Для Надежды Николаевны, напротив, казалось пыткой находиться в обществе, не умеющих вовремя заткнуться болтунов. Она всегда считала балаболов, особенно мужчин, людьми не особо умными, а главное, ненадёжными, готовых говорить гадости о любом человеке за его спиной. К тому же от непрекращающейся трескотни у неё начинала болеть голова, поэтому редкие островки тишины становились спасением посреди бушующего океана пустословия. Женщина была убеждена, что по-настоящему нужную информацию сообщают лаконично, в нескольких словах, максимум предложениях. Всё что сверх этого – от лукавого. Исключением были задушевные беседы и сердечные наставления, как часть процесса обучения.

Встав, наконец, с кровати, Лида ещё раз проверила содержимое сумочки, обулась в прихожей, расчесала волосы, вернулась за телефоном и бросила прощальный взгляд на комнату, ставшую для неё, несмотря ни на что, спасительным прибежищем в самые тяжёлые дни. Сухо попрощавшись с гостеприимной хозяйкой, надела солнцезащитные очки и, выйдя из квартиры, захлопнула за собой дверь, поставив точку после самого необычного отрезка своей жизни. На улице её встретил порыв ветра, небрежно растрепавший только что уложенные пряди и шум трактора, превращающий газон в траншею, некое подобие огромной могилы великана. Добравшись до автовокзала, она приобрела билет на ближайший рейс и уселась в перфорированное металлическое кресло зала ожидания. Унылая обстановка вокзального помещения с немногими помятого вида пассажирами, будто забывшими о цели своей поездки и превратившимися в вечных странников, наводила на Лиду жуткую тоску. Она закрыла глаза и прикинула, у кого можно остановиться после вынужденного возвращения в опостылевший город. Вспомнила только подругу Ингу, с которой познакомилась в больничной палате, куда угодила с подозрением на пневмонию. Она была значительно старше, жила одна, работала поваром в кафе. Уже после выписки они неоднократно созванивались, Инга приглашала её в гости, но их встреча так и не состоялась.

Лида взглянула на часы своего телефона и огляделась. Ожидающие посадку на рейсы, своим сонным видом напоминали то ли беженцев от ужасов войны, то ли постоянных жителей этого мрачного, пропахнувшего сыростью и средством для мытья полов строения. Она не заметила, как в соседнем кресле оказался молодой мужчина приятной наружности, с шевелюрой выгоревших пшеничных волос, загорелым лицом и немного уставшими серо-голубыми глазами. Заметив боковым зрением чужой взгляд на своей щеке, девушка инстинктивно повернула голову в его сторону и нарочито оценивающе посмотрела на соседа по креслу, ничуть не смущаясь. Она воспринимала свою привлекательность, как само собой разумеющийся факт, считая её неким продолжением собственного внутреннего мира, поэтому давно не удивлялась тому, что является идеальным магнитом для молодых и не очень кобелирующих личностей. Если ранее в большинстве случаев приходилось отпинывать назойливых приставал, то сейчас она обрадовалась мужскому вниманию. «В самом деле, – рассуждала Лида. – Как я, ни с кем не знакомясь, смогу нащупать те ниточки, найти те дорожки, ведущие к нужным людям, которые помогут определить новые цели и начать движение к ним? А то, что мужиками управляет не голова на плечах, а головка в штанах, на самом деле огромное преимущество, если суметь правильно использовать эту слабость и заставить неудовлетворённую энергию работать в своих целях. Не всякая женщина владеет подобным искусством. Ну, так и я не всякая, а очень даже особенная. Неподражаемая, можно сказать».

Не собираясь уступать смелой девушке, бронзоволицый поймал её взгляд и долго держал его своими глазами, что не составляло особого труда, так как Лида не отворачивала лицо. Получилось подобие детской игры в гляделки: кто отведёт взгляд первым, тот сдрейфил. В её голове мелькнула распаляющая азарт мысль: «У загорелого наверняка стальные яйца». Она уже начала недоумевать, почему мужчина молчит, как услышала его вкрадчивый, с хрипотцой голос:

– Доброго дня, прекрасная незнакомка! Очень надеюсь, что нам предстоит движение в одном направлении. Вы куда путь держите, если не секрет?

– Какие здесь могут быть секреты. На север области еду, в культурную столицу региона, – отвечала Лида с напускным пренебрежением. – Из такой глуши в любом направлении бежать не зазорно.

– Значит, мне сегодня неслыханно повезло, ведь и я направляюсь в этот город. Повезло так, что и представить не можете!

– Вы преувеличиваете, – небрежно отозвалась Лида и уткнулась в свой телефон, пытаясь таким образом подзадорить незнакомца.

– Видит Бог – не преувеличиваю. Дело в том, что я собирался ехать в город на машине, но решил отдохнуть от вождения, и как в студенческие годы прокатиться на автобусе дальнего следования. И вот в результате своей блажи встречаю на автовокзале такую девушку. Представляете теперь, какой счастливый у меня день!

«Подхалим ещё тот. Не успел познакомиться, а уже готов сыпать комплименты», – подумала про себя Лида, сказав как бы между делом:

– Зря передумали на машине ехать. Комфорт и скорость в любом случае лучше нескольких часов тряски в старом автобусе.

– Поехали на авто, нет вопросов! – оживился он, прищурив серо-голубые глаза. – До отправления ещё более получаса. Мне пятнадцати минут хватит, чтобы взять машину со стоянки и вернуться к вокзалу за тобой. Окей?

Лида молчала, загадочно улыбаясь. Что, естественно, было расценено как согласие.

– Я непременно вернусь! – вставая с кресла, сказал мужчина. – Давай только познакомимся. Меня зовут Евгений. Можно Женя.

– Лида, – сразу ответила она, опасаясь того, что Евгений не успеет вернуться до отправления автобуса.

– Какое красивое имя! Очень приятно! Побежал, Лидочка!

Его высокая фигура в замшевой куртке горчичного цвета моментально скрылась за дверями вокзала, оставив Лиду в смешанных чувствах. С одной стороны девушке льстил факт того, что стоило ей показаться в общественном месте, как она сразу стала объектом мужского внимания. С другой стороны – дальняя дорога наедине с новоявленным ухажёром явно отдавала опасной авантюрой, которую она подсознательно искала, но всё равно побаивалась из-за своей неистребимой рассудительности.

Минуты пробежали незаметно, и в зале ожидания объявили посадку на рейс. Не дождавшаяся рыцаря на коне Лида, вышла из здания вокзала на перрон, думая, что в любом случае всё к лучшему. И тут заметила Евгения, стоявшего рядом с автобусом, у открытой двери которого толпились пассажиры. Увидев её, он радостно поднял руку вверх, обозначая себя, и быстро подошёл к девушке.

– Видишь, успел! – заявил он, будто и не говорил о пятнадцати минутах. – Карета дожидается вас у главного входа! – его загорелое лицо расплылось в улыбке, обнажив ровный ряд зубов.

Лида почувствовала лёгкий запах алкоголя, перебитый ароматом крепкого мужского одеколона. Но не успела опомниться, как Евгений взял её за руку и увлёк за собой на привокзальную парковку, где картинно открыл перед ней правую переднюю дверь блестящей чёрной «Тойоты». Лида была довольна развитием сюжета и не хотела изображать препирание, поэтому молча села в автомобиль. Запах кожаного салона с ноткой табачного дыма, идеальный комфорт сиденья после неудобного металлического кресла, ожившее в приветствии чёрное зеркало навигатора обещали приятную поездку с ветерком. Когда машина тронулась и стала плавно выбираться с парковки на проезжую часть, Женя обратился к своей спутнице:

– Смелая ты девушка. Уважаю таких. Ведь видно по мне, что я не насильник или мошенник какой-то, так зачем нагонять на себя страха попусту? Напугали сами себя жуткими историями, и теперь боимся заговорить с незнакомым человеком, тем более сесть к нему в машину. Все видят в людях лишь опасность. Пардон, не все, – он бросил быстрый взгляд на Лиду.

– Благодарю за комплимент, но я как раз мало кому доверяю и стараюсь по возможности избегать общения с незнакомцами без веских на то оснований. Но сегодня обстоятельства сложились таким образом, что мне хочется поскорее покинуть этот городок. Так что уважать меня за подобного рода смелость не стоит.

– Понимаю, – сказал мужчина спокойно и улыбнулся. – Если жизнь заставляет, приходится идти на маленькие компромиссы. Раз надо уехать, значит, обязательно уедем. Желание девушки для меня закон.

Они миновали центральную улицу и въехали на возвышенный участок дороги, откуда весь населённый пункт казался бумажным макетом с разноцветными домиками для весёлых беззаботных обитателей. Совсем скоро машина вырвалась за пределы городской черты и мощный двигатель за несколько секунд набрал внушительную скорость.За окнами выцветшим лоскутным покрывалом поплыла безбрежная ширь осенних полей. Между попутчиками завязался непринуждённый разговор, в салоне звучала тихая ненавязчивая музыка, мерно покачивалась подвеска с логотипом авто на зеркале заднего вида. По ходу беседы выяснилось, что Евгений три года как разведён и ему опостылела холостяцкая доля. Он не был в так называемом активном поиске, резонно полагая, что если и суждено встретить подругу жизни, то произойти это должно естественно, без использования сетевых ресурсов для знакомств и специального посещения общественных мест, где велики шансы чуть ли не столкнуться лбами со второй половинкой. О роде своих занятий Женя распространяться явно не хотел, вернее, говорил предельно туманно, используя разнообразные шуточки и наводящие туман полунамёки. Лида заметила, что эта тема ему почему-то неприятна и быстро сменила направление беседы, пытаясь разузнать, какое обстоятельство заставило его отправиться в областной центр. Как оказалось, в городе живёт его старый друг, с которым они были не разлей вода все студенческие годы. Он-то и пригласил Евгения к себе погостить, пока его жена с сыном улетели отдыхать в тёплые края.

– Что-то мы всё обо мне, да обо мне! Лучше просвети меня, черноокая, как такая принцесса одна, без свиты, странствует по нашей родимой глуши? Неужели из дворца сбежала? – брови на его шоколадном лице вопросительно поползли вверх. – Нет ли за нами погони или хвоста? – он бросил взгляд в зеркало заднего вида.

– Успокойся, – улыбнулась она, польщённая сравнением с принцессой. – Мою скромную персону никому в голову не придёт искать. Красивых девочек пруд пруди, а вот везучих и счастливых, которых любят по-настоящему, за которыми побегут на край света, не так много.

– Значит, просто катаешься? – сделал вывод Евгений.

– Просто катание забава для людей с толстыми кошельками. А у меня нет ни кошелька, ни Папы Карло, ни Золотого ключика. Даже Артемона нет. Вся надежда на тебя, Жека!

– Всё, что в моих силах!

– Другого ответа от тебя, Юджин, я и не ожидала, – осмелела вдруг Лида. – На самом деле, мне нужна самая малость. У тебя, по всей видимости, хорошие связи в городе. Если есть такая возможность, помоги бедной девушке устроиться в какой-нибудь светлый и чистый офис. Размер зарплаты вопрос второй. Для меня важнее нахождение среди целеустремлённых и успешных сотрудников, общение с ними. Понимаешь?

– Всё понимаю, Лида. Как не понять! Какое у тебя образование? В смысле бумажка какая-нибудь имеется?

Она промолчала, хотя Женя и так догадывался, что юная соискательница непыльного рабочего места вряд ли сможет предъявить заслуживающий внимания документ. Во всяком случае, пока. Ничего, кроме своей молодости. После короткой паузы, которую девушка стоически перенесла, Евгений дабы приободрить свою спутницу стал подробно рассказывать о своих влиятельных друзьях, рисуя самые радужные перспективы её возможного трудоустройства.

За затяжным поворотом дорога ныряла в берёзовую рощу, обступающую трассу с обеих сторон. Женя съехал на обочину, включил аварийную сигнализацию и шутливым голосом скомандовал:

– Мальчики направо, девочки налево!

– Беги, командир, а я пока возле машины разомнусь.

– Как знаешь.

Лиде совсем не хотелось в туалет. Напротив, её до сих пор мучила жажда, требующая восполнить потерянную во время сильного потоотделения жидкость. Выйдя из автомобиля и оглядевшись по сторонам, девушка поняла, что оказалась в сказке. Белые красавицы, растерявшие часть своего жёлто-рыжего убранства, казались ещё стройнее и печальнее. Солнечные лучики, не встречая серьёзных препятствий в ставшей прозрачной роще, пронзали её насквозь, роняя длинные тени стволов на дорожное покрытие. Гулкая тишина в золотых кронах, не тронутая птичьим щебетаньем, создавала волшебную, колдовскую атмосферу. Вскоре Женя вернулся, выпуская клубы сизого табачного дыма, который в полном безветрии плавно окутывал его, потом бросил на треть выкуренную сигарету себе под ноги и сел за руль. Лида так и продолжала стоять на обочине посреди первозданного покоя, зачарованная осенним великолепием. Лишь пронзительный сигнал клаксона заставил её вернуться в салон автомобиля.

После короткой остановки Евгений стал ещё более раскрепощённым и разговорчивым, остроумно шутил и всячески подбадривал спутницу.

– Не вешай нос, черноокая! Всё будет тип-топ! Найдём тебе занятие по душе, станешь светской львицей, утрёшь нос всем своим подругам!

Он явно понимал подспудные надежды девушки и старался развивать вдохновляющие её темы. Лида это заметила, но всё равно ей было чертовски приятно слушать его сладкие речи. Тем более, что мыть полы за копейки очень не хотелось, а новое знакомство было пусть призрачной, но пока единственной надеждой избежать столь незавидной участи.

– Твоими бы устами да мёд пить, – изредка прерывала она расхожими фразами его наполненные энтузиазмом речи.

Приподнятое настроение Евгения объяснялось тем, что в той роще он основательно приложился к фляжке, продолжая со вчерашнего вечера поддерживать свой тонус небольшими дозами горячительного. В этом, собственно, была причина его изначального намерения не садиться за руль, а отправится к старому другу без риска лишиться прав при возможном общении с сотрудниками ГИБДД. Но опасения вмиг развеялись, когда он захотел хоть как-то впечатлить встреченную на автовокзале девчонку, чей манящий взгляд агатовых глаз будоражил всё его мужское естество и заставлял безумный полёт богатой фантазии отзываться ломотой в чреслах. Лида слышала запах алкоголя сквозь дорогой парфюм, хороший табак, кожаную обивку, аромат берёзовой коры, но не показывала вида. «Мы, конечно, можем угодить в аварию, однако такая вероятность мало пугает после всего случившегося со мной. Если бы я реально боялась с ним ехать, то отказалась бы сразу на автовокзале. Могу и сейчас заставить его остановить машину, стоит только захотеть. Но не хочу. Хочу, чтобы эта трасса оказалась бесконечной, – размышляла она, опьянённая скоростью, свободой и комплиментами исходящего слюной миловидного самца. – В конце концов, какое я имею право упрекать взявшегося помочь мне человека, если он не супруг или любовник? Ну не везёт мне на трезвых мужиков – факт. С другой стороны, трезвенников я опасаюсь больше, чем умеренно поддающих. Поэтому лучше не замечать его шалостей, пока, конечно, он держит себя в руках».

Пролетев на большой скорости пешеходный переход у затерянной в полях обшарпанной остановки с одинокой фигурой заждавшегося путника, автомобиль миновал мрачные развалины сельскохозяйственных строений в непосредственной близости от шоссе и, притормаживая, въехал на небольшую асфальтовую площадку возле одноэтажного кирпичного здания придорожного кафе.

– Давай перекусим, Лидочка. За кухню этого заведения ручаюсь. Ни разу не отравился, – сказал Женя и положил в притворной усталости голову на руль.

Увидев на окнах здания трафареты дымящихся тарелок, пиццы, шашлыка, сарделек, Лида поняла, насколько она истосковалась за время пребывания у Надежды Николаевны по острой, жирной, хорошо прожаренной пище. В напоминающем простотой своей обстановки заводскую столовую кафе, было безлюдно. Им приглянулось место у окна, с видом на пробегающие в обе стороны по шоссе автомобили и отдыхающую близ здания, их порядком запылившуюся «Тойоту». Подошедший официант, лысый мужчина неопределённого возраста в синем переднике с белым кантом, поздоровался и, не предлагая меню, рекомендовал на выбор три дежурных горячих блюда, из которых Лида выбрала свиной эскалоп с картофельным пюре и кольцами жареного лука. Женя довольствовался большим куском пиццы. От десерта девушка решила благоразумно воздержаться. Пока ждали заказ, Женя успел сходить за забытым в машине телефоном и покурить у входа в кафе, оставив девушку на несколько минут в гордом одиночестве. «Похоже, добавил, не удержался», – подумала Лида, когда он вернулся к столу. Еда показалась ей необычайно вкусной, во всяком случае, от придорожной закусочной она ждала куда меньшего. После крепкого чёрного чая Женя расплатился с официантом, по-дружески обменявшись с ним фразами о жизни, погоде и судьбе. Со стороны складывалось впечатление, что они давно знакомы. Выйдя из кафе на подогретую осенним солнцем асфальтовую парковку, мужчина подошёл к автомобилю и открыл пассажирскую дверь, приглашая Лиду в салон, а сам закурил. Пока сигарета не превратилась в окурок, он ходил вокруг машины, постукивая носком ботинка по покрышкам, открывая багажник и что-то в нём перебирая. Наконец, густо пахнущий табачным дымом водитель закрыл за собой дверь, поправил зеркало заднего вида, изучив при этом внимательно отражение своего лица, завёл мотор и очень медленно, словно не желая покидать пределы гостеприимной таверны странников, начал движение.

До города оставалась менее половины пути, но девушке казалось, что они совсем недавно в дороге. Быстрое приближение пункта назначения, в котором ожидала полная неопределённость, рождало в ней гремучую смесь азарта, злобы, тоски и надежды. Её попутчик, будто забывший о существовании пассажирки, нашёл танцевальную радиоволну и стучал в такт музыке пальцами по рулю, подпевая про себя знакомым строчкам песен. Когда зазвучал очередной хит, он настолько увлёкся им, что автоматически вытащил из кармана замшевой куртки металлическую флягу с гравировкой, ловко откинул крышку и, запрокинув голову, сделал несколько глотков, следя глазами за дорогой.

– Давай доедем сначала, а потом будешь у друга расслабляться, – с укоризной выдавила из себя Лида.

– Всё в порядке, черноглазая. Доберёмся без происшествий, – опомнился Евгений, быстро убирая фляжку. – Услышал трек своей юности, вот и замечтался.

Зная цену словам находящегося навеселе человека, Лида не нашла ничего другого, как забыть про подвыпившего водителя и довериться Судьбе. Под звуки шлягеров десятилетней давности в современной обработке, которые были ей в лучшем случае безразличны, она смотрела сквозь лобовое стекло на сгустившиеся над горизонтом чёрные тучи. Ей стало казаться, что мир поделился на свет и тьму, и пока ещё они были в той его половине, где по небесной лазури гуляло нежаркое солнце, лаская добрыми лучами своих шаловливых детей. Но неукротимый бег вороного комфортабельного катафалка, стремительно уносил их навстречу сумрачному сектору, во власти которого уже находился ожидающий их город.

По мере приближения к пригородным посёлкам движение становилось интенсивнее. На одном из отрезков пути они нагнали вереницу из трёх идущих друг за другом большегрузных машин с номерами среднеазиатской республики и долго плелись в их хвосте, не имея возможности для обгона. У сидевшей по правую руку от водителя Лиды обзор был полностью закрыт, она могла лишь напряжённо наблюдать, как склонивший голову влево Женя, пытается выгадать момент для решительного броска, то прибавляя скорость, то притормаживая. Наконец, он вдавил педаль газа, и автомобиль вылетел на встречную полосу, по которой на них стремительно надвигался микроавтобус, бешено моргая фарами. Девушка инстинктивно зажмурилась и отвернулась к боковому стеклу, судорожно вцепившись в ремень безопасности на груди.

– Плестись за этим караваном можно вечно. Так до ночи не доберёмся, – как ни в чём не бывало, произнёс Евгений спокойным голосом.

Открыв глаза, девушка увидела, что их автомобиль обогнал один из грузовиков, втиснувшись между идущей посередине и замыкающей вереницу фурой. Она всегда считала себя отважной и даже безбашенной натурой, однако в это мгновение потеряла дар речи от испуга. За долю секунды в голове промелькнули картины страшных автокатастроф со смятыми кузовами, снесёнными крышами и окровавленными телами. Видимо, смелой она могла быть, только когда сама совершала отчаянные поступки, а не вверяла свою жизнь в чужие руки. Тем временем, взявшийся подвести её водитель, уже готовился к обгону ещё двух впередиидущих большегрузов. Благоразумно ничего не предпринимая на затяжном подъёме, он начал манёвр, как только вышел на относительно ровный и прямой участок дороги. Произнеся с азартом гагаринское «Поехали!», Женя начал с ускорением выруливать на встречку, но тут сзади раздался оглушительный сигнал уже вышедшей на обгон всех трёх фур белой легковушки. Её водитель, по всей видимости, вообще не подозревал о существовании их «Тойоты», скрытой в тесном промежутке между огромными грузовиками, а Евгений элементарно не посмотрел в зеркала, чтобы оценить обстановку сзади. Уходя от столкновения, белый «Фольскваген» на огромной скорости начал совершать двойной обгон, выехав на обочину встречной полосы и вздымая за собой клубы пыли. Ослеплённый серо-жёлтым туманом из поднятых в воздух миллионов мелких частичек Женя, сбавил скорость и вновь нырнул в спасительное убежище между идущими фурами.

– Хватит! Тормози! – не выдержав, взорвалась Лида.

– Всё под контролем, не суетись! Этот козёл права купил и создаёт аварийные ситуации.

– Тормози, говорю! – повторно заявила она так, что ему пришлось подчиниться.

Он показал правый поворот, съехал на ведущую в желтизну полей ухабистую грунтовку и заглушил двигатель.

– Фляжку! – прошипела она, протягивая к нему раскрытую ладонь левой руки.

Евгений удивлённо вытаращился на неё, соображая, как реагировать.

– Фляжку давай! Иначе я ловлю попутку, а ты можешь разбиваться! – Лида положила правую ладонь на внутреннюю ручку двери, демонстрируя серьёзность своего намерения.

– Как говорится чего хочет женщина, того хочет Бог. Посему слушаюсь и повинуюсь, – сказал он после секундного раздумья и вложил в её протянутую руку металлический сосуд.

– Верну, если доберёмся. И прошу по-человечески: веди аккуратно, не спеша. Осталось-то всего ничего. Обидно погибать в конце пути. Договорились, Жека?

В её интонации он безошибочно уловил симпатию, даже нежность, нередко присутствующую в голосе неравнодушных к нему женщин. Выбирать между понравившейся девушкой и алкоголем он не мог и не хотел, слишком дорожа обоими доступными пока наслаждениями жизни, поэтому решил не перечить и проделать оставшийся путь так, как от него требовалось, а в городе уже постараться заполучить сразу всё.

– Слушай, – сказал как бы между делом Евгений, когда они уже катили по глухой окраинной улице под отдалённые и от того более зловещие раскаты грома. – Давай к Володьке вместе завалимся. Посидим, перекусим, проблемки твои обмозгуем. Он мужик отличный и очень неглупый.

– Сам-то понял, что предлагаешь? Какая уважающая себя девушка согласиться составить компанию пьяным приятелям в их квартире? Тем более, мне ещё необходимо определиться с ночлегом.

– Не понял. Каким ночлегом?

Лида вкратце обрисовала свою удручающую ситуацию, заранее отметая возможность временно пожить у своей матери. В глубине души она надеялась на некоторое содействие в разрешении трудностей со стороны нового знакомого, но запрещала себе в этом признаться.

– Я знаю, как мы поступим, – безапелляционно заявил Женя, когда для него окончательно прояснилась вся картина. – На последнем курсе учёбы в институте у меня появилась возможность снимать комнатку в общаге квартирного типа, со своим туалетом, ванной, даже кухонькой. Даже после окончания политеха я несколько раз пользовался услугами этого гостеприимного заведения. Поживёшь пока там. С комендантом обо всём договорюсь. Паспорт у тебя, надеюсь, в порядке?

Лиде этого оказалось достаточно, чтобы буквально воспарить на седьмое небо. Не столько от перспективы частичного разрешения её проблем, сколько от самого факта мужской заботы. «Как же хорошо встретить человека, который небезучастен к моему положению и которому я нравлюсь! Пускай рано или поздно он потребует от меня что-либо взамен, это уже никак не сможет обесценить проявленное им благородство!», – думала она взволнованно, глядя, как за стеклом ослепительные всполохи молний вспарывают свинцовые тучи, озаряя затаившийся город гигантской фотовспышкой и пугая немногочисленных прохожих последующими ударами грома.

Что-либо взамен Женя получил уже следующим утром, когда ни свет ни заря навестил сладко спавшую Лиду в маленькой комнатке ветхого общежития. Буквально ворвавшись в приоткрытую завёрнутой в одеяло и ничего не понимающей девушкой дверь, он разразился душераздирающей историей ночной ссоры с лучшим другом. Скандал с взаимными обвинениями в лицемерии случился якобы из-за диаметрально противоположных взглядов на перспективу отъезда за рубеж на постоянное жительство. Заспанная Лида сидела на кровати, наблюдая, как он нервно меряет шагами каморку и пытается донести до неё подробности ночной перепалки. Она мало что понимала из его сумбурных объяснений, но искренне сочувствовала Жене, зная, насколько ничтожны поводы, превращающие многолетнюю дружбу в непримиримую вражду. Умело пользуясь этим, он продолжал искусно давить на жалость, живописуя мрачными красками череду свалившихся на него невзгод, становясь в глазах девушки этаким добродушным и обаятельным рыцарем, мужественно сносящим удары Судьбы.

– Хорошо, хоть ты меня понимаешь. Иначе было бы совсем невмоготу, – тихо молвил Женя, усаживаясь рядом и в бессилии роняя голову ей на колени.

– Успокойся, глупыш. Твои заботы выглядят настолько несерьёзно в сравнении с моими напастями, что я бы на них внимания не обратила, – полушутя отвечала она, легонько поглаживая его по растрёпанной шевелюре.

Даже сквозь одеяло Лида чувствовала теплоту его дыхания на своих ногах. Оно инъекцией сладострастия проникало под кожу и вместе с кровью вторгалось в каждый уголок изголодавшегося по мужской ласке тела. Девушка знала, что Евгений был из той редкой и опасной категории парней, чьё прикосновение, дыхание и взгляд действовали на неё гипнотически, незаметно парализуя волю к сопротивлению вместе со здравым смыслом. Она ещё могла угомонить своё естество и остановить зарождающуюся волну страсти, но уже не хотела. Повинуясь вожделению, Лида медленно склонилась над Женей, покрыв его своими спутанными прядями. Чуя, как обмякло её тело, он приподнялся, обхватил тёплыми ладонями лицо девушки и впился в чуть приоткрытые губы жадным поцелуем. Скрывающее наготу одеяло поползло вниз, обнажая подрагивающие в такт участившемуся дыханию большие сочные, словно спелые дыни груди. Примкнувший к её устам, переполняемый желанием Евгений нежно, но решительно уложил Лиду на спину. Потом встал в полный рост и стал нетерпеливо сбрасывать с себя одежду.

Хлынувший накануне из перезревших туч ливень, за ночь исчерпал свои силы, оставив умытый город сохнуть под утренними ветрами. Бешеная дробь дождя по оконному стеклу сменилась громким стуком капель о металлический подоконник, падающих с крыши всё реже и реже. К полудню просочившиеся сквозь растрескавшуюся пелену серых облаков лучи, заставили засыпающую Лиду повернуться на другой бок. Больше ей никто не мешал. Она лежала одна в ещё пахнущей жениным одеколоном и потом кровати, с каждой секундой убегая всё дальше в удивительный мир своих грёз.

Глава V

Поутру, как это часто бывает, вчерашняя кутерьма показалась мне не столько опасным похождением, сколько ещё одним забавным днём жизни, с кучей положительных моментов. Мало того, что я поставил лайк под роликом с благородным призывом и потом не поленился тащиться через полгорода, чтобы безвозмездно потрудиться. Мне ещё удалось по пути удержаться от соблазна куда-нибудь свернуть и, страшно сказать, получить удовлетворение от проделанной работы. Кроме того, я познакомился с интересным человеком – ненавидящим армейскую жизнь майором, пусть в отставке. Его загадочное исчезновение и мой героический прыжок с балкона, привнесли приключенческую остроту в череду относительно рядовых событий вчерашнего дня, сделав воспоминания о нём ярче. Правда, при мыслях о выпитой водке и гематоме Валентина Владимировича, тут же подкатывала тошнота, но таинственная природа ума, к счастью, особо не акцентировала внимание на этих подробностях. Выразив слабую надежду на моё благоразумие, Ольга убежала на работу, не успев толком позавтракать. По её мнению, я должен был провести наступающий день «избегая крайностей, спокойно и размеренно». Это пожелание нарисовало мне картину глубокого пенсионера в тренировочном костюме и соломенной шляпе, ветерана труда, отдыхающего после полдника на скамейке санатория. Впадать в крайность я никогда нарочно не хотел, ища, скорее, острых переживаний и понимая в то же время порочность такой тяги. Угомонить её было выше моих сил. Да и само понятие крайности сугубо относительное, можно сказать личное, зависящее от возраста, состояния здоровья, финансовых возможностей и прочего. Для одних пройтись по ночным улицам настоящий экстрим, для других покуролесить до зари приевшаяся норма. Ясно одно: на нелепые поступки меня толкают безделье, пьянство, да накатывающая временами жгучая неудовлетворённость тем, что есть. Причём последнее обстоятельство основное, лишь выражающееся во влечении к спиртному и праздному времяпрепровождению.

Не угомонился я и на этот раз, решив во чтобы то ни стало сходить за газированной минералкой, так как с утра не мог избавиться от чувства жажды. Конечно, можно было обойтись чаем или фильтрованной водой для смягчения последствий воздействия на организм бюджетной водки, но предлог для прогулки был найден. Быстро одевшись, я направился в супермаркет, прикидывая по дороге, каких ещё продуктов следует приобрести. Недалеко от входа в торговый центр дорогу мне перегородило небольшое скопление людей, молча стоявших полукругом на выложенной плиткой дорожке и газоне. Осторожно протискиваясь между ними, я увидел женщину, склонившуюся над лежащим в жёлтой траве газона человеком. Скрестив ладони у него на груди, она энергичными толчками надавливала на него массой своего тела, по всей видимости, делая непрямой массаж сердца. У бедняги был расстёгнута рубаха, оголившееся из-под задравшейся майки внушительных размеров брюхо, колыхалось студнем в такт движениям. Обычно, я стараюсь без толку не глазеть на подобное и прохожу мимо, если понимаю, что моя помощь не требуется. По всей видимости, насмотрелся в школьные годы, когда для нас, пацанов, такие события представляли жуткий интерес, и мы подолгу могли разглядывать даже помятые в незначительном ДТП автомобили. Но в этот раз меня что-то заставило остановиться.

– Врачи нужны, реанимация, – пытаясь нащупать пульс на шее у лежащего, говорила женщина.

– Вызвал уже, – глухо ответил ей из толпы мужской голос.

– Не знаю, что ещё делать, – пробормотала она себе под нос и стала подниматься на ноги.

В этот момент послышались завывания сирены машины скорой помощи, приближающейся к нам в ярком мерцании синих проблесковых маячков по широченной автостоянке супермаркета. Люди немного расступились, я пригляделся и вздрогнул. В трёх шагах от меня лежал именно тот толстяк, первая встреча с которым привела меня в недоумение, а вторая напугала. Только теперь его постоянно улыбающееся румяное лицо выглядело мертвенно-бледным пятном на фоне высохшей травы. Безвольно обвисшие к земле полные щёки и открытый рот здорово исказили его жизнеутверждающую физиономию, однако, вне всяких сомнений, это был он. Подойдя к охраннику торгового центра, стоявшему у прозрачных дверей, то и дело автоматически открывающихся и закрывающихся, я, скрывая волнение, поинтересовался о случившемся. Он как на духу поведал мне, что ранее толстяка видел в супермаркете чуть ли не каждую свою смену. Добавив, походя фразу: «Чаще, чем тебя». По его словам, не успел тот сегодня войти в здание торгового центра, как сразу выскочил обратно на улицу, прижимая руку к груди и жадно глотая воздух. Где сразу упал. Кивнув охраннику в знак благодарности за информацию, я поспешил вглубь огромного магазина, не оглядываясь на пытавшуюся спасти толстяка бригаду медиков. Единственным моим желанием было как можно скорее позабыть о существовании этого человека, его странных словах и жестах. Тупо бродя вдоль бесконечных полок с пёстрыми ёмкостями и пакетами, я в который раз тщетно силился вспомнить какие-нибудь незначительные детали, хоть как-то проясняющие его поведение и смысл сказанных мне слов. Вновь разочаровавшись в этих усилиях, я с тем же успехом попытался заставить себя не думать о загадочном толстяке. А когда понял, что и из этого ничего не выходит, списал всё на свою впечатлительность, взбудораженную картиной его предсмертного состояния. Надо было переключить внимание на что-либо другое, способное вытеснить навязчивые мысли. Мой неизменный помощник в подобных ситуациях, алкоголь, был сразу исключён. Поэтому я вышел из супермаркета лишь с бутылкой минералки, и тут как нельзя кстати мне позвонил старый приятель Эдик. Дело в том, что месяц назад у него накрылся компьютер, и он одолжил на недельку мой пылившийся без дела древний ноутбук. И вот теперь, извиняясь за проволочку с возвращением, хотел узнать, когда его удобно привезти. Но я обрадовался не своему ноутбуку, а новой встрече со своим знакомым. Эдик был из той породы людей, которые настолько легко относятся к поворотам Судьбы, что сложно даже представить событие, способное выбить его из седла. Будто установленная в нём уникальная программа генерировала уверенность в том, что в конечном итоге любое волнение успокоится, каждый конфликт неизбежно разрешится, всякий недуг со временем отступит. Конечно, такой настрой заражал позитивом окружавших его людей, вселяя пусть даже несбыточные, но от того не менее искренние надежды.

Эдик недавно вернулся с ночной смены и мог приехать в любое время дня. Мы условились встретиться у меня дома через час. Он опоздал всего на полчаса, что до некоторой степени стало неожиданностью, потому как безмятежное состояние, в котором постоянно пребывал мой приятель, отрицательно влияло на его пунктуальность. Сразу предупредив, что у него совсем мало времени, Эдик вручил мне в знак благодарности бутылку красного вина с причудливой этикеткой, которую я сразу убрал с глаз подальше и потащил его на кухню. Вскоре мы пили крепкий чай, мягкую эйфорию которого я всё больше предпочитал будоражащему воздействию крепкого алкоголя. Мой гость по простоте душевной в какой-то момент решил, что доброжелатели уговорили меня закодироваться.

– Ты ли это! – искренне удивлялся он. – Не могу припомнить ни одной нашей чайной посиделки.

– Решил разнообразить и как-то оздоровить традицию. А то уже незнакомые типы преследовать начинают. Или знакомые. Но мне об этом почему-то неизвестно.

– Кто тебя преследует?

Я подробно рассказал ему историю с толстяком.

– Пожалеть тебе нужно этого дядьку, а не бояться его. На реанимобилях просто так не катают. Ты живой и здоровый сидишь передо мной, а его, может быть, уже и нет. Посуди сам: если бы у тебя были какие-нибудь серьёзные дела, которые стёрлись из памяти, то напоминали бы о них самые разные крупные и мелкие детали, а не только один человек. В любом случае тебе бы звонили неизвестные люди с непонятными разговорами. Или какие-нибудь документы на столе вдруг обнаружились. Логику мою улавливаешь?

– Похоже, улавливаю.

– Уже хорошо. Остаются галлюцинации, про которые мне сказать нечего, кроме того, что они маловероятны и не стоит из-за смутных предположений заранее расстраиваться.

– Особо я и не расстраиваюсь, просто твоим мнением интересуюсь.

– Ах, да, забыл сказать про то, что возможно ты занялся торговлей людьми или другим преступным бизнесом, – он улыбнулся своей шутке. – Однако, зная тебя неплохо, я больше поверю в версию о галлюцинациях, чем в это предположение.

Мы ещё немного посидели, после чего Эдик стал собираться по своим делам, оставляя меня в хорошем расположении духа. Перед тем, как ему зайти в лифт, я поинтересовался, почему он до сих пор не простудился, бегая по улицам в майке с коротким рукавом и лёгкой курточке нараспашку. На что получил спокойный ответ: «Потому что мне пофиг». Эта, казалось бы, не несущая глубокого смысла фраза, на миг вернула мне состояние безмятежного наблюдателя, незаметно утерянное в суматохе дней. Воплощённое в собственный образ личное я растворилось, уступив место единству со всем сущим, абсолютной свободе и неописуемому покою. Чуть позже, возвратившись в привычное состояние, я ясно понял глубокое значение брошенного Эдиком слова «пофиг», которое стало для меня настоящим откровением благодаря проблеску подлинной реальности. Теперь, когда во всём своём великолепии проявилось незыблемое основание быстротечного земного бытия, бесконечная борьба за улучшения своей эфемерной жизни показалась мне нелепой суетой. Я был не в силах представить, что могло бы меня напугать. То и дело поднимающиеся из адских глубин подсознания волнения и тревоги, вмиг потеряли свою мощь. Именно тогда я произнёс вслух выражение «мне пофиг», впервые в жизни, до конца понимая сказанное.

Ненасытная жажда общения и разного рода приключений исчезла, уступив место чувству удовлетворённости своим уединением. Помыв чашки и прибравшись на кухне, я вошёл в интернет с целью найти подробные характеристики к триммерам для бороды и усов, так как мой старенький пора было менять. Каждое движение тела, даже щелчок пальцем по компьютерной мыши, как казалось, было наполнено грацией и собственной оригинальностью. Я наслаждался обществом самого себя, яркой картинкой монитора, безграничной властью над информацией. После того, как подходящие электроприборы для бритья были изучены, мне захотелось посетить виртуальный форум и узнать чем живут его обитатели. Залогинившись на ресурсе, я обнаружил сразу три личных сообщения. Первое представляло собой набор бессмысленных фраз и предложений, составленных явно неадекватным человеком, каковых немало на площадках с метафизическим уклоном. Как стало понятно из текста второго сообщения, писала мама активно посещающей группу девушки. Она рассказала о преображении своей дочери после того, как у неё проснулся интерес к духовному росту и поиску своего истинного предназначения. Девушка сделалась добродушнее, бросила дурную компанию, стала лучше учиться. Но радость мамы в последнее время омрачает страх за нормальное развитие дочери. Дело в том, что девушку перестали интересовать обычные для её возраста вещи, такие как модная одежда, современная музыка, разнообразные тусовки. Весь круг её общения сузился до размеров еженедельных посиделок в группе и последующей перепиской в сети. В конце сообщения женщина попросила у меня прощения за беспокойство и объяснила, что втайне от дочки зарегистрировалась на форуме, пытаясь отследить её общение, понять общий настрой участников и по возможности уберечь своего ребёнка от вредных советов. Письмо заботливой мамы тронуло меня до глубины души и одновременно не на шутку встревожило. Правда эти смешанные чувства не задержались во мне надолго, возникнув и тут же исчезнув без следа, подобно порыву ветра. Третье сообщение, отправленное накануне вечером, по сути своей являлось неприкрытой угрозой. При прочтении его казалось, будто слова на экране монитора буквально сочатся ядовитой злобой, впрыснутой в них автором.

«Слушай сюда, мразь. Не знаю, что ты о себе возомнил, но я приведу тебя в чувство. Ваша поганая секта долгое время вербовала детишек, промывала мозги, ломала судьбы. Но, к несчастью для тебя, тварь, я обратил внимание на её сатанинскую деятельность. С этого момента пошёл обратный отсчёт твоей паскудной жизни. Детей я не трону, а вот тебя, главаря, сотру в порошок. Напрасно надеешься остаться в тени, организуя сходки секты дистанционно и никогда на них не появляясь. От меня шифроваться бесполезно, хитрая скотина. Ты хуже педофила, потому что развращаешь неокрепшие души. Верно сказал Спаситель: «а кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской». Топить тебя мне не с руки, но ноги переломаю на раз. Так что ходи теперь и оглядывайся, гадина».

Аккаунт под ником Наблюдатель, с которого пришло сообщение, был создан две недели назад, однако его хозяин не проявил никакой активности на форуме. Перечитав письмо ещё раз, я поймал себя на том, что оно ничуть меня не пугает. Немного озадачил лишь факт того, что писавший возвёл мою скромную персону в ранг местного предводителя секты, хотя я намеренно дистанцировался от компании ребят с их еженедельными встречами. Представив себя в роли ловкого манипулятора юношами и девушками, я не смог сдержать смеха. Настолько карикатурный облик зловещего устроителя сатанинских шабашей нарисовало воображение. Обычно фантазии на тему своего образа в представлении других людей кончались испорченным настроением и мысленными упрёками в адрес тех, кто, с моей точки зрения, неверно меня идентифицировал. Но теперь фокусы ума потеряли часть своей магической силы, поскольку процесс думанья завершался ещё до того, как становился могучей рекой с множеством длинных рукавов.

Открыв папку со звуковыми файлами, я негромко включил мелодию для релаксации, когда-то скачанную мной, но так ни разу и не прослушанную. Волшебные переливы бамбуковой флейты под струнный аккомпанемент настолько диссонировали с выведенным на экран агрессивным посланием моего недоброжелателя, что я невольно усмехнулся. Парадоксально, но подобное несоответствие всегда дарило мне эстетическое наслаждение, вкус которого я узнал в далёком детстве, когда смотрел по телевизору какую-то траурную церемонию, одновременно слушая через наушники сборник весёлых песен.

Пока звучал десятиминутный инструментальный трек, мне в голову пришла сумасбродная идея, донести до своего анонимного недруга свою полную невозмутимость и безразличие к его угрозам. В результате чего я отправил ему ответ следующего содержания:

«Привет, Наблюдатель. Интересно было почитать твои домыслы про вербовку неизвестно каких детей в несуществующую секту, где промывают мозги и калечат души. Ещё интереснее было узнать то, что главарём деструктивного культа являюсь я, с роду не состоявший ни в одной религиозной общине обыватель. Но больше всего меня позабавило утверждение о том, что мне приходиться пребывать в тени или от кого-то прятаться. Посещая форум, я не использую ни ВПН, ни луковичное шифрование. Так что разыскать меня можно, если немного постараться, правда, для этого нужны элементарные навыки. Поэтому только из чувства сострадания хочу избавить тебя, бедолагу, от траты времени и сил на мои поиски. Предлагаю условиться о времени и месте нашей встречи, если ещё не передумал стереть меня в порошок».

Громко щёлкнув указательным пальцем по левой кнопке мыши, я отправил сообщение, совершенно не задумываясь о возможных роковых последствиях такого, казалось бы, простейшего действия. Чего, собственно, было бояться, если ко мне вернулось понимание того, что всё идёт в правильном направлении, ошибки исключены, а сон жизни закончится в положенный срок вне зависимости от прилагаемых усилий. Немного посидев в тишине, я включил воспроизведение файла с кельтской музыкой и пошёл на кухню. Вернувшись к монитору через пару минут с кусочком меренгового рулета и чашкой остывшего чая, пробежался по сайтам с прогнозом погоды, которые все как один пророчили к вечеру ненастье. Надвигающийся с запада грозовой фронт, обозначенный на карте осадков тёмным цветом, напоминал иллюстрации из школьных учебников, где похожим образом изображалась захваченная вражескими армиями территория. Но пока за окном сияло мудрое осеннее солнце, и непогода представлялась нереальной, существующей лишь в сводках метеорологов и компьютерной графике. Бегло просмотрев пёструю ленту социальной сети и поздравив виртуального друга в двух словах с днём рождения, я вновь открыл вкладку форума, увидев уведомление о непрочитанном личном сообщении. Немного удивившись такой оперативности, вывел его на экран и прочитал короткий ответ Наблюдателя:

«В смелого решил поиграть? Хорошо. Пересечёмся сегодня в шесть вечера у главного входа стадиона «Заря». Если не придёшь, ответят рядовые сектанты. Обман я не прощаю».

Я без раздумий написал слово «договорились» и отправил его Наблюдателю.

Насколько мне не изменяла память, стадион «Заря» уже несколько лет стоял без дела, закрывшись на плановую реконструкцию, да так до сих пор и не открывшись. К тому же он находился на окраине города, в одном из самых неблагополучных районов. В детстве мы с ребятами опасались попадать на его улицы, впечатлённые россказнями о царящих там порядках. Но то дела давно минувших дней. Сейчас же не было ничего важнее груза ответственности, неожиданно свалившегося на меня благодаря стечению обстоятельств. Ведь если я не приеду к назначенному времени или даже опоздаю, то вполне возможно пострадают ребята. В том числе из-за моих легкомысленных поступков. В конце концов, никто не заставлял меня искать встречи с сыплющим угрозы анонимом. По-хорошему, стоило без промедления обратиться в полицию после прочтения его сообщения.

Вопреки подобным мыслям, я был неколебимо спокоен. Собственный мешок с костями не казался мне сколь-нибудь значимым фактором, из-за которого следовало бы суетиться и переживать. Значимого не было вообще ничего. Но, видимо, инерция укоренившихся за годы жизни взглядов, запрещала мне становиться причиной несчастий других живых существ, хотя я понимал их абсолютную неуязвимость, прекрасно описанную Кришной в Бхагавадгите.

Чтобы приехать к стадиону вовремя, выйти из дома следовало за час до намеченной встречи. Но я, немного подумав, решил уйти ещё раньше, так как не хотел объясняться с Ольгой, которая обычно возвращалась к пяти часам вечера. Времени в запасе было ещё предостаточно, и я как ни в чём не бывало продолжил зависать во всемирной паутине. Мне было в радость странствовать по её бескрайним просторам, переходя из концертного зала в библиотеку, с океанского берега на палубу фрегата, из заброшенной деревни в палатку туриста. Наконец я притомился и зашёл передохнуть в один из частных домов пригорода Лос-Анджелеса. Гостиная с высоким потолком была заполнена сидящими на стульях людьми. Они внимали вольготно раскинувшемуся в кресле, сухопарому пожилому человеку с аккуратной седой бородкой. Вслушавшись в его неторопливую речь, я быстро понял, кто говорит, так как ранее неоднократно читал записи бесед этого человека. Было заметно, что его слова трогают сердце каждого пришедшего. Не оставили они равнодушным и меня.


«Перестаньте так много думать о себе. Перестаньте пытаться сильно улучшить себя. Оставьте себя в покое. Природа позаботится о вас. Вы всегда будете знать, что делать. Перестаньте думать о своем здоровье, о своей жизненной ситуации и о ваших отношениях с другими людьми. Когда вы перестаете думать об этих вещах, они будут автоматически улучшаться и станут лучше, чем вы могли бы представить. Не стройте планов, согласно которым собираетесь жить. Не верьте, что вы должны жить каким-то определенным образом. Иметь какой-то определенный доход. Иметь какую-то определенную семью. Жить в какой-то определенной стране. Оставьте эти вещи в покое. Все само позаботится о себе. Оставьте себя в покое. Не боритесь с собой. Вы боретесь с собой каждый раз, когда думаете, будто что-то неправильно. Вы боретесь с собой, когда вам кажется, будто кто-то пытается сделать вам что-то плохое или когда вы считаете, что вокруг вас есть плохие люди, есть хорошие люди, в общем, самые разные люди. Вокруг вас есть только проекция вашего ума. В противном случае нет никакого «вокруг вас». Все то, что кажется находящимся снаружи – это вы сами. Вы есть то Истинное Я, которое содержит в себе всех людей, все царства земли, галактики и Богов. Все это содержится в вас».


Слушая Роберта, я погрузился в настоящий момент и совершенно утратил чувство времени, а когда случайно взглянул на часы в правом нижнем углу панели задач, понял, что мне надо срочно покидать весеннюю Калифорнию конца прошлого века и возвращаться в исходную точку путешествия. Выключив компьютер, я с удовольствием потянулся, крутанулся в компьютерном кресле на сто восемьдесят градусов, встал и начал собираться на условленную встречу. Спустя четверть часа передо мной распахнулись двери старенького автобуса, я вошёл в его измученное чрево, и он, надрываясь, продолжил свой путь к конечной остановке на окраине города.

Хорошо, что мне хватило ума глянуть в окно и захватить с собой зонт. Когда я подошёл к распашным металлическим воротам, дождь зарядил основательно. По обе стороны ведущей на стадион асфальтовой дорожки стояли невысокие деревья, у самого входа горел одинокий фонарь, освещая узорные секции ворот с облупившейся краской. Закрывшие небо тучи погрузили город в кромешную тьму, хотя до шести оставалось ещё около получаса. Озарявшие угрюмый пейзаж вспышки молний, делали картину по-киношному зловещей. «Идеальное место для убийства», – подумал я, застёгивая куртку до самого подбородка. Мне было немного зябко, но страх отсутствовал совсем. Я стал прохаживаться по дорожке у фонаря взад-вперёд, огибая пузырящиеся под дождём лужи. Громовые раскаты сотрясали пересыщенный влагой воздух, закладывая уши. Сложно сказать, сколько времени пришлось мне прогуливаться подобным образом до того момента, как в темноте за деревьями раздалась команда:

– Стой на месте! Мечешься туда-сюда, как грязный веник.

– Может, всё-таки покажешь личико, – отозвался я не менее дерзко.

В монотонный шум ниспадающих капель врезался хруст веток, и на дороге появилась мокрая от дождя фигура в накинутом на голову капюшоне.

– Ненавижу тебя, урод! – прошипел незнакомец и дёрнулся в мою сторону.

Я успел отшатнуться влево, задев по касательной кулаком правой руки голову нападавшего. Он вскрикнул, словно его укусила оса и замер в двух шагах от меня. Только сейчас я разглядел под сбившимся капюшоном лицо молодого паренька с испуганным взглядом, совсем не похожего на грозного искоренителя деструктивных культов.

– Не кипятись, остынь, давай поговорим. Успеешь ещё кости поломать, – сказал я ленивым тоном, слегка растягивая слова.

Парень заметно растерялся, видя мою невозмутимость и думая, что предпринять дальше.

– Послушай, тебя кто-то обманул. Из меня такой же главарь секты, как из пингвина сокол. На форуме я обозначил свою личную точку зрения, и только. Поддержавшие меня в споре ребята организовались сами и не представляют никому никакой угрозы, – проговорил я, чуть ли не по слогам для ясности.

– Врёшь! Представляют! Мы с Маринкой полгода душа в душужили, всё у нас хорошо было. А как она в секту ходить начала, сразу ко мне охладела. Скучно, говорит, с тобой о всякой ерунде болтать. Мало того, что перестала нормально общаться, так, похоже, нашла там себе «просветлённого», который ей окончательно мозги запудрил. Она даже внешне здорово изменилась, – парень смотрел на меня налитыми злостью глазами. – А ты если не организатор, то вдохновитель их тусовки. Я же читал, как они восхищались твоими постами на форуме.

С первых слов паренька я, в общем и целом, понял суть его претензий. Моё состояние, наступившее после проблеска истинной реальности, отличалось, помимо прочего, поразительной ясностью ума, позволяющей видеть собеседника насквозь.

– Объясни мне, дружище, почему ты решился придти на встречу со мной, а с ребятами нормально поговорить не захотел? Наверняка, все вопросы можно было разрешить спокойно.

– С ними, зомбированными, бесполезно говорить. Их надо…

– Ну, со мной же ты говоришь, и я тебя прекрасно понимаю, – прервал я его. – Можно было попробовать и с ними пообщаться.

– Занят был в те дни, когда они собирались.

Я понял, что это ложь и решил сменить направление разговора, не желая смотреть на то, как он будет юлить.

– Имя у тебя есть, Наблюдатель? Или только никнейм для запугивания сетевых жителей?

– Андрей, – ответил он, после небольшой паузы.

– Наладится твоя личная жизнь, Андрей, не переживай. Только теперь думай головой, прежде чем угрозы в интернете строчить. Окажись на моём месте кто-нибудь более впечатлительный, запросто мог бы тебя инвалидом сделать. Или наоборот, ты его. Оба варианта хуже. Считай, повезло в этот раз. Короче говоря, желаю тебе всех благ, а мне надо домой возвращаться. Может, ещё какое письмо пришло.

Не желая больше разговаривать, я демонстративно развернулся и пошёл к остановке. Меня всегда удивляли доверчивые простаки, которые завязывали знакомства с красотками в интернете. Как правило, позже выяснялось, что за соблазнительными фотографиями и душещипательными историями девушек, скрываются совсем другие люди. По большому счёту, я угодил в ту же ловушку, воспринимая угрозы за чистую монету и потащившись выяснять отношения неизвестно с кем. Мало ли кто чего напишет, пользуясь анонимностью. В любом случае по-настоящему опасаться следует тех, кто без всякого интернета маскируется под разнообразными личинами гораздо эффективнее сетевых самозванцев, с их липовыми именами и изображениями.

Конечная остановка представляла собой асфальтированную площадку на пустыре чуть в стороне от горящих окон жилого массива. Несмотря на вечер буднего дня, людей на ней не было. Видимо, пассажиры предпочитали остановку, расположенную ближе к многоэтажным зданиям спального района. Укрывшись в прозрачном павильоне от переходящего в ливень дождя, я заметил бредущего по проезжей части Андрея. Под хлеставшими холодными струями, в редком свете фонарей, его фигура выглядела настолько одинокой и жалкой, что у меня защемило сердце. Я хотел позвать его под пластиковую крышу остановки, но быстро передумал, посчитав, что он без меня разберётся, куда следует идти. Наконец подъехал автобус, из которого вышли две женщины с зонтами наготове и буквально помчались в сторону домов. Войдя в душный салон, я сел на ближайшее от дверей место, сунув мокрый зонт в полиэтиленовый пакет. Водитель в накинутом на плечи дождевике считал деньги, одновременно обсуждая со своим коллегой по телефону путаницу в графике следования. Трогаться он, по всей видимости, пока не собирался, но всё равно закрыл двери, отгородившись от непогоды, сразу после того, как я вошёл. Мне оставалось только смотреть на плотную стену дождя в электрическом свете и послушно ожидать отправления. Несмотря на промокшие ноги, как ни странно, я был в целом доволен своей вылазкой. Угрозы Андрея, скорее всего, так и останутся только угрозами, и мне можно теперь ни за кого не волноваться. Закрыв глаза, я подумал о жителях всемирной паутины, легко обменивающихся своими мыслями и эмоциями, которые они вряд ли бы доверили бумаге. На этом Новом Континенте такие вот Андреи и прочие «Наблюдатели» чувствуют себя гораздо вольготнее и безопаснее, чем в отступающем под натиском интернета Старом Свете офлайновых отношений.

Потихоньку мысли с образами растворились в мерном шуме ливня, и я стал медленно сползать в уютную дрёму. Однако шипение пневматических дверей и громкие шаги заходящего пассажира вновь вернули меня в салон автобуса.

– Уф! Хорошая погодка! – бодро констатировал невысокий старичок в чёрном берете, усаживаясь напротив меня. – Люблю дождь настоящий, проливной. Но терпеть не могу затяжную, моросящую тоску.

– Сегодня точно ваш день, – сказал я.

– Скорее вечер. Днём от боли в суставах спасения не находил. Но стоило ливню разойтись, как всё рукой сняло.

– Понятно. В гости, наверное, собрались? – поинтересовался я, больше из уважения, чем из любопытства.

– Можно и так сказать. Еду старого знакомого проведать. Он как ближе к центру города переехал, так и трубку брать перестал. Не случилось ли чего, – старичок стряхнул капли воды с рукавов коричневого плаща. – Это у вас, молодой человек, наверное, настоящих забот полно, а мы, старики, без особой нужды катаемся, – он вздохнул и улыбнулся.

– Честно говоря, меня сюда тоже тревога за человека привела. Вернее, за людей.

– Что ж, похвально.

– Ничего особенного. Тем более, что мои страхи оказались несколько преувеличены.

– Не важно. Главное, что вы оказались неравнодушны.

Я хотел было объяснить пожилому человеку, что движим, скорее, заботой о себе и, в сущности, мне всё равно, как будут развиваться события, но вовремя передумал. Вместо этого я сказал:

– Любой нормальный человек поступил бы также.

– Нормальных не так много, как принято считать. Вот в чём беда, – категорично заявил старичок. – Поверьте моему жизненному опыту.

Наконец двигатель ожил, и автобус начал плавное движение, разбрызгивая огромными колёсами образовавшиеся лужи. Единственный, не считая меня, пассажир сразу умолк и убрал с лица улыбку, как бы подчёркивая важность этого события. До следующей остановки мы ехали молча, но после неё, когда в салоне появилось ещё несколько человек, он чуть заметно подался в мою сторону и вновь заговорил.

– Знаете, молодой человек, полвека назад я старался завести больше друзей, надеясь через них ощутить полноту жизни и почувствовать себя нужным. Но довольно скоро выяснилось, что настоящие друзья, подобно животным из Красной книги, встречаются крайне редко. А вот лжецов, лицемеров и откровенных подонков на моём пути было масса. Поэтому я стал ценить общение с любым хорошим человеком, каковые тоже попадались нечасто. И лишь значительно позже, вместе с сединой, появился вкус одиночества и понимание того, что самым верным другом себе всегда был я сам. Жаль, конечно, потраченного в лихорадке ненужного общения времени, но, как говорится, лучше поздно, чем никогда, – последние слова мой попутчик произнёс почти шёпотом, по всей видимости, боясь потревожить соседних пассажиров.

– Я сам любитель поговорить с интересным человеком, когда в настроении. Правда, на дружбу никогда не рассчитываю и никаких иллюзий на этот счёт не питаю. Что касается одиночества, то тут наши взгляды удивительным образом совпадают. Мне порой кажется, что время уединения было лучшим в жизни.

– Я, признаться, немало удивлён таким поворотом, – сказал пожилой человек после некоторой паузы. – Большое счастье смолоду постичь столь важную истину, которая могла бы уберечь меня от всевозможных напастей, прими я её в ваши годы.

За испещрённом каплями окном эскадрой океанских лайнеров проплывали тёмные глыбы домов в гирляндах разноцветных огней. То и дело в автобусе раздавались звуки мобильных телефонов, напоминая о победном шествии века информационных технологий.

– Физическое уединение, конечно, штука хорошая, – обратился я к своему собеседнику. – Однако оно вряд ли может продолжаться долго. Поэтому подлинное благо заключается для меня в умении оставаться не затронутым калейдоскопом событий. Такое вечное уединение.

– Понимаю, понимаю, – повторял старичок, пристальнее вглядываясь в меня. – Жаль только, мало кому дана такая способность, – он глянул в окно, а затем спросил, будто опомнившись. – Не проехать бы мне остановку у отреставрированного краеведческого музея на улице Свободы!

– Не волнуйтесь, я напомню, когда вам приготовиться к выходу, – успокоил я его, поняв, что речь идёт о моей остановке.

Благодаря ясности ума и поразительному чутью, мне уже было понятно, что это очередной трюк, который должен вывести меня из равновесия, сходный с появлением таинственного толстяка. Только на этот раз я оставался спокойным, позволяя представлению идти своим чередом, не пытаясь разобраться в его деталях или попросту убежать.

Оставшееся время в пути мы по большей части молчали, лишь изредка обмениваясь скупыми репликами о капризах погоды.

– Приготовьтесь, нам выходить, – известил я его за минуту до остановки.

– И вы на ней сходите? – удивился он.

– Конечно. От себя всё равно не убежишь, – ответил я серьёзно, понимая в то же время, насколько нелепо звучат мои слова.

Когда мы вышли из автобуса и спрятались под свои зонты, я, не мешкая, поинтересовался у старичка об адресе его потерявшегося знакомого. Он достал из кармана роговые очки и вместе с ними клочок бумаги. Потом, вопросительно подняв брови и шевеля губами, долго всматривался в него сквозь толстые линзы, словно не понимая написанного. В конце концов, как я и ожидал, пожилой человек назвал номер моего дома на улице Свободы, быстро спрятав бумажку. Мне оставалось только сообщить ему, что нам по пути и указать рукой направление. Всю дорогу до двора старичок старательно огибал лужи, словно специально замедляя наше и без того черепашье движение. Наконец с горем пополам мы доползли до моего дома и я, очищая подошву от налипшей грязи о чугунную решётку ливнёвки, как ни в чём не бывало, попросил уточнить номер нужной ему квартиры. Старичок вновь полез за бумажкой, долго искал её по разным карманам, но так и не смог найти.

– Как же так, как же так, – сокрушённо повторял он, выуживая из плаща и пиджака какие-то, скрепки, таблетки, огрызки карандашей.

– Найдётся, не могла она выпасть, – подбадривал я его.

– Ну и чёрт с ней, – бросил он раздражённо, устав от бесплодных поисков. – Сто десятая квартира, точно помню.

– Это четвёртый подъезд, – сразу констатировал я. – Мне туда же.

Пожилой человек ничуть не смутился очередному совпадению, и мы зашагали вдоль дома. У металлической двери с домофоном, я краем глаза заметил, как старичок, стушевавшись, растерянно взирал вокруг себя.

– Голова немного кружится, – еле слышно произнёс он, когда я открыл дверь и предложил ему пройти в подъезд.

– Сейчас доберётесь до своего знакомого, там и отдохнёте, – с невозмутимостью в голосе ответил я.

Оказавшись в лифте, старичок вновь начал шарить по карманам, достав оттуда мятую бумажку в тот момент, кода раздвижные двери открылись на моём этаже и я вышел из кабины.

– Стоп, стоп! Мне нужен не одиннадцатый дом, а двадцать первый! И квартира не сто десятая, а сто первая! Извините за беспокойство, молодой человек! Простите уж меня, выжившего из ума старика, теперь я сам доберусь! – последние его слова глухо прозвучали из закрытого лифта, который увозил его обратно вниз.

Я не сказал в ответ ни слова, так как понимал, что он в любом случае должен был исчезнуть, вместе с обуревавшей меня в последнее время тревогой, беспокойством и смутными подозрениями. Да и в двадцать первом доме по нашей улице, как я хорошо помнил, располагался детский садик.

Дома было всё как всегда: старое зеркало в прихожей мне льстило, уставшая Ольга сидела перед телевизором, недавно приготовленный ужин остывал на кухне. По мне, так эта атмосфера тёплого вечернего уюта была идеальной, и я бы ни за что не стал менять или улучшать её. В разговоре с женой, как обычно, мне не удалось избежать ожидаемых упрёков, несмотря на все мои объяснения. Но, в общем и целом, наше общение протекало довольно дружелюбно, в процессе которого мы переместились на кухню, где плотно поужинали. Посидев потом около получаса вместе со своей второй половинкой у телевизора, я уже было собрался ложиться спать, но, взглянув на часы, передумал. Время было ещё детское, Ольга увлеклась каким-то сериалом, и мне ничего не оставалось, как переместиться за компьютерный стол. На форуме кипела вечерняя жизнь. Словесные баталии при обсуждении горячих тем, зачастую, скатывались к оскорблениям и даже угрозам. Зарегистрированные участники, в зависимости от их отношения к той или иной обнародованной позиции, иногда объединившись в группку, иногда в одиночку, атаковали своих оппонентов с помощью аргументов, предположений и насмешек. В разделе свободной дискуссии одна ветка разрослась настолько, что мне не хватило бы часа, возьмись я её прочитать. Один из форумчан указал на абсурдность подобного словоблудия и невозможность с его помощью духовно продвинуться. Не удержавшись, я вставил свои пять копеек:

«Доброго вечера. Подумайте, какое количество книг вы прочли, скольких разного рода учителей и лекторов выслушали. Не забудьте об оставленных вами в интернете постах. Люди безостановочно говорят и пишут, пишут и говорят. Размышляя логически, для нас, тех, кто в теме, такое количество информации давно должно было всё окончательно прояснить. Но мне представляется, что непрерывный обмен мнениями, бесконечные споры, поиски скрытых знаний и новых откровений, ещё более затуманивают нашу истинную природу, являющуюся источником всякой мудрости. Вместо того, чтобы засорять мозги ненужной информацией надо, напротив, избавиться от ментального хлама. Я не говорю, что слова не нужны. Они, конечно, нужны и важны, но только как указатели. Признаки духовного роста давно известны, нового ничего нет и не будет, поэтому не очаровывайтесь красивыми речами и не придавайте большого значения словам, больше обращая внимание на интервалы и паузы между ними. Великая сила таится в изначальной тишине».

Через несколько минут мне ответил некто с ником Домосед:

«Во все времена люди спорили, выдвигали версии, сомневались. Вспомни апостолов, учеников Будды, последователей просветлённых Мастеров. Без поиска не будет результата».

Я забегал пальцами по клавиатуре, набирая следующий текст:

«За воплощёнными пророками Истины или пробуждёнными людьми, называть их можно по-разному, следовали преданные ученики и куча заинтересованных последователей. Преданные ничего не искали и особо не спорили, потому что прикоснулись к божественному через своего Наставника. Всё, что им было нужно – находиться рядом с Учителем. Но большинство других просто с интересом проводили время, ожидая чудес, исцелений, откровений. Когда им приедалось проповедуемое учение, они находили нового гуру, за ним следующего, более оригинального. И так до бесконечности. Вернее, до смерти. Это были люди, вечно искавшие то, что всегда было рядом. Сам процесс духовного поиска доставлял им определённое удовлетворение. Боюсь, многие из нас превратились в подобных вечных искателей. Тем более, что информационная эпоха представляет для этого безграничные возможности. На мой взгляд, это бесполезная трата времени, бег белки в колесе, в лучшем случае развлечение. Но не более того. Основная же цель духовных знаний, практик и встреч – устранение заблуждений, мешающих вновь осознать свою изначальную божественную природу».

Отправив сообщение, я встал, немного размялся, сделал несколько упражнений с гантелями и вернулся к монитору. Прямо под моим постом уже пристроился категоричный ответ Домоседа:

«И всё-таки я считаю, что если не искать, не спорить и не разочаровываться, то будет трудно найти верный путь к пробуждению!».

Во избежание нового спора моё сообщение было написано в максимально примирительном ключе:

«Согласен с тобой, Домосед. Я лишь хочу предостеречь от нескончаемых поисков, которые становятся для некоторых привычным времяпрепровождением. Что до верного пути, то вступив на него, у тебя исчезнут всякие сомнения в его истинности. О неземном покое, беспричинном чувстве счастья, тихой радости говорят все просветлённые Мастера с давних времён. Поэтому нет смысла искать какое-то особенное или тайное учение. Стоит только постоянно помнить о своей божественной природе, смотреть на мир, как на сновидение и не верить всему, что рассказывает ум. Постепенно придёт понимание того, что всё прекрасно и по-другому быть не может».

Ответные сообщения на этот раз посыпались как из рога изобилия. Мою точку зрения высмеивали, опровергали, уточняли, дополняли и поддерживали самые разные участники дебатов. Уйдя с головой в общение на форуме, я не заметил, как Ольга выключила телевизор и ушла в спальню. Выйти из жаркой полемики, больше похожей на потасовку, мне удалось лишь поздно ночью, заставив себя волевым усилием закрыть страницу форума.

За те несколько часов, проведённых в интернете, я словно пересёк бушующий океан эмоций, стараясь ответить на многочисленные вопросы и пополняя куцый запас сетевых жаргонизмов, а также узнал много нового о себе из огромной массы упрёков и оскорблений в свой адрес. Определённо, сетевое общение по насыщенности и информативности ничуть не уступало старым добрым словесным баталиям. Только, подозреваю, во втором случае мне вряд ли бы удалось остаться целым и невредимым. Уже лёжа в кровати, я подумал о том, как только что щелчком мыши, по сути, отправил в небытие целый мир, со своими неизбывными страстями, догадками, устремлениями. Насколько же счастлив тот, кто может так же моментально отстраниться от мирской суеты, отключив её щелчком пальцев до поры. По всей видимости, одним из таких счастливчиков стал я. Последняя мысль пришла уже при погружении в сладкий сон и ничуть не взволновала меня, будто она была о незнакомом человеке.

Проснувшись ближе к обеду, я умылся, наскоро перекусил бутербродом с чаем и полез в ящик шкафа, где хранились лекарства. С утра у меня появилась лёгкая головная боль, которая понемногу усиливалась, и теперь, после запоздалого завтрака, она сжимала железным обручем черепную коробку. Найдя несколько таблеток сильного анальгетика, я пошёл на кухню, налил в стакан воды и уже хотел проглотить лекарство, но в этот момент что-то меня остановило. Опустив стакан на стол, я увидел себя со стороны. Моё тело, стоявшее на кухне в трусах и майке, казалось самостоятельным живым организмом, отдельным от меня, но в то же время знакомым и родным. Боль теперь принадлежала ему, а не мне, и я почувствовал значительное облегчение. Пичкать химией своё тело, много раз восстанавливающееся после различных недугов, мне не хотелось. Я был уверен, что оно справится само, стоит только не препятствовать заложенному в нём механизму исцеления. Недомогание больше не принималось на личный счёт и оттого окончательно потеряло свою силу. Но главное, что дало разотождествление с телом – переполняющее чувство лёгкости и безграничной свободы от страхов за будущее, будто с души упал тяжёлый камень. Раньше где-то в глубине моего существа таился страх за неминуемую старость и смерть. Я подсознательно понимал, насколько уязвимо тело перед коварством бесчисленных болезней и несчастных случаев. Теперь, когда стало окончательно ясно, что я продолжу существовать вне зависимости от того, что станется с моим телом, пришло понимание истинной свободы.

Зазвонил телефон, высветив на экране неизвестный номер. Я поднял трубку. Девушка, сотрудница коммерческого банка, в котором у меня был незначительный вклад, приятным голосом стала сообщать о нововведениях для клиентов. В конце своей тирады она поинтересовалась, всё ли мне понятно. Я поблагодарил её и ответил утвердительно, говоря о себе в третьем лице, словно речь шла о моём брате-близнеце. Ничуть не смутившись, девушка попрощалась и положила трубку. Я осознавал своё неуместное поведение, но ничего не мог в тот момент поделать, так как перестал считать персонажем под моим именем и отчеством настоящим собой. Однако, сразу по окончании телефонного разговора, решил впредь общаться с людьми на понятном им языке.

На площадке форума, куда меня вновь потянуло любопытство, стоял полный штиль, как это обычно бывает в первой половине дня. Последний неугомонный комментатор оставил свой длиннющий опус, который вряд ли кто дочитал до конца, уже в начале третьего ночи. При беглом просмотре той части дискуссии, которая продолжалась после того, как я отправился спать, мой взгляд случайно остановился на адресованном мне сообщении от пользователя с никнеймом Ты – это Я:

«Страстное желание что-либо доказывать и объяснять свидетельствует о незрелости. Я слишком хорошо знаю и люблю тебя, поэтому советую не попадаться на хитрую уловку «духовности». Особенно после того, как ты понял пустоту пугающих образов и освободился от мнительности. Лучше спать ложись вовремя – больше будет проку».

Написать о своей внутренней трансформации мог только я сам. После некоторого замешательства мне захотелось узнать более подробную информацию об авторе текста. Однако при попытках перехода в его профиль на экран раз за разом выводилось уведомление о том, что страница не найдена. Такого в принципе быть не могло, ведь пользователь был зарегистрирован. Мне ничего не оставалось, как задать прямой вопрос автору сообщения прямо на странице форума:

«Откуда вам известно о моих личных переживаниях?».

Ответ пришёл моментально:

«В подлинной реальности не существует границ между людьми, поэтому нет места тайнам. Так же как нет никакой разницы, где происходит наше общение, во сне или интернете».

Мне сразу стало ясно, с кем я вступил в переписку. Это не нарушило моего спокойствия, как прежде, скорее привнесло оттенок торжественности в атмосферу настоящего момента. Я понимал, что глупо задавать вопросы тому, с кем хорошо просто находиться рядом. А он был, вне всяких сомнений, здесь, около меня, несмотря на наше общение посредством интернета. Тем не менее, я написал:

«Вы правы. Темы просветления и духовной реализации до сих пор волнуют меня, в отличие от всего остального. Что поделать! Не каждому, видимо, суждено обрести безусловное освобождение. Но я доволен своим сегодняшним положением, которое сложно было представить совсем недавно. Не мне вам рассказывать о наслаждении нектаром понимания и спокойствия. Всё это пришло ко мне по благодати, безо всяких усилий с моей стороны. И теперь моё сердце переполняет благодарность, не направленная на кого-либо конкретно».

Не успел я щёлкнуть мышью, размещая сообщение на странице, как сразу получил ответ, словно он был отправлен в ту же секунду:

«Твоя льющаяся из сердца благодарность направлена на Бога, который есть ничто и всё одновременно. Личные усилия чаще всего мешают вспомнить свою божественную природу. Благодать безгранична. Она обязательно подарит окончательное освобождение каждому живому существу в положенный срок. Поэтому знай, что ты уже свободен. Осталось лишь дождаться формального подтверждения этого факта. Всё хорошо, чрезвычайно хорошо».

Он вышел из сети, оставив на экране монитора это банальное, в общем-то, послание, драгоценность которого была для меня очевидна.

В состоянии душевного подъёма я выключил компьютер, оделся и спустился во двор. Мне хотелось поделиться своей радостью, просто пожать руку или сказать доброе слово кому-нибудь. Не боясь угодить в одну из рябых луж, я зашагал по асфальтовой дорожке на шум проспекта, где даже в будние дни было многолюдно. Широкий тротуар и, правда, был полон спешащих по своим делам прохожих, не замечающих никого вокруг себя. Увидев открытую дверь книжного магазина, я, не раздумывая, вошёл в него, словно он и был моей целью. Только я переступил порог этого островка спокойствия посреди городской суматохи, меня окутал ни с чем несравнимый запах вышедших из печати изданий. На высоких стеллажах с рядами книг в разноцветных обложках виднелись таблички, сообщающие покупателю тематику и жанр литературы. Женщина-продавец в шёлковом платке на плечах одиноко сидела за настольной витриной с мелкими канцтоварами, календарями и раскрасками для детей. Я стал медленно ходить вдоль стеллажей с художественной литературой, смотря на книжное разнообразие, как на музейные экспонаты, понимая, что не смогу насладиться и тысячной долей собранных здесь историй. За каждым переплётом существовал целый мир, на создание которого автор, возможно, потратил всю свою жизнь и заплатил здоровьем, благополучием или свободой. Это понимание вызывало трепет, поэтому атмосфера библиотек, читальных залов и букинистических магазинов была для меня сродни храмовой. Даже перед уличными книжными развалами я неосознанно замедлял шаг.

В нескольких шагах от меня стоял карикатурного вида пожилой человек, листавший толстую книгу. Его немытые волосы клочками торчали в разные стороны, толстые губы обиженно скривились, очки в тяжёлой роговой оправе съехали на кончик широкого носа. Поравнявшись с ним, я заметил, что он держит иллюстрированный философский словарь, пытаясь, по всей видимости, отыскать нужную ему страницу.

– Такая книга любую домашнюю библиотеку украсит, – сказал я осторожно, боясь показаться навязчивым.

– Да, прекрасное издание, – ответил он, даже не повернувшись в мою сторону. – Из-за таких и захожу сюда.

– Меня тоже интересовали ответы философов на вечные вопросы, – заметил я, между прочим. – Правда, я воздерживался от приобретения подобных книг, выуживая нужную информацию на халяву в интернете.

– Значит, мы с вами похожи. Только в интернете я не бываю. Приходится читать, выражаясь вашим языком, на халяву, изображая из себя покупателя.

– Вам отвратительны читальные залы? – поинтересовался я.

– Хочу читать недавно вышедшие из печати книги, которые там отсутствуют. А государство определило мне настолько мизерную пенсию, что я не могу их приобрести. Вот и выкручиваюсь, как могу, – заявил он, как ни в чём не бывало, посмотрев, наконец, в мою сторону.

Безошибочно распознав опытным чутьём интересного собеседника, я быстро задал ещё один вопрос, не дав ему снова увлечься книгой:

– Осмелюсь спросить, какое философское направление заставило вас прийти сюда, невзирая на осеннюю сырость?

Перед тем, как ответить, он гордо выпрямил плечи и выставил ногу вперёд, сделав свой вид ещё нелепее и даже смешнее.

– Мне не давали покоя некоторые мысли эпикурейцев, а именно: их отношение к смерти и определение человеческого счастья. Необходимо было уточнить кое-какие моменты.

– Уточнили?

– Я нашёл у немецкого философа позапрошлого века более близкие моим взглядам выводы.

– Признаюсь, заинтриговали вы меня.

– Серьёзно?

– Абсолютно. Просветите, если вас не очень затруднит.

– Ну, если в двух словах, то человеческое счастье следует измерять реальными несчастиями, которых удалось избежать в течение жизни, а не суммой мнимых удовольствий. Смерть же дарит истинную свободу уже при жизни, показывая тщету всех устремлений.

– У кого-то я читал нечто похожее. Скажите, автора этих откровений звали случайно не Артур?

– Приятно разговаривать с эрудированным человеком!

– Взаимно. Мне запомнилась его мысль о пользе страданий для достижения освобождения, как высшей цели жизни. Я, однако, давненько перестал интересоваться мудрыми философскими трактатами.

– Отчего же?

– По моему мнению, пытаться понять суть чего бы то ни было с помощью глубокомысленных логических построений невозможно. Ум сам выдумывает мир со всеми его проблемами, а затем вовлекает искателя в свою бесконечную и бессмысленную игру по поиску истины, критерии которой тоже определяет сам.

– Это тоже философская концепция, принятая вами за основу. Всякая мысль рождает философию, любые взгляды имеют под собой философский фундамент. Думать – значит философствовать!

Можно было возразить ему в том, что моё понимание пришло не в результате размышлений, а благодаря естественной трансформации и прозрению, но я воздержался. Ведь он был прав в одном: приняв словесную форму, любой ответ станет лишь логическим обоснованием определённой точки зрения. Невозможно с кем-то поделиться своими чувствами и переживаниями, не низводя их до уровня описания, пусть даже красочного. Поэтому я вежливо сказал:

– Наверное, так и есть. Ведь в моём случае всё начиналось с попыток переосмыслить своё место в жизни, что трудно сделать без знакомства с популярными цитатами философов.

Сразу после моих слов, почитатель многовековой мудрости вдруг съёжился, быстро закрыл книгу и стал втискивать её на прежнее место, между такими же увесистыми изданиями. Я поначалу не понял столь резкого изменения в его поведении, но потом увидел между стеллажами женщину-продавца, пристально наблюдающую за нами.

– Спасения от них нет, – шёпотом затараторил мой собеседник. – Сейчас упрекать начнёт. А за что? Может, я купить собираюсь. Не кота же в мешке брать. В прошлый раз обвинили в том, что я им подарочное издание пальцами запачкал! Представляете, какое хамство? Идите, говорят, в библиотеку, раз денег нет или приобретайте товар, а потом делайте с ним всё, что заблагорассудиться. Можете себе представить? Книга для них всего лишь товар, подобно куску хозяйственного мыла!

Наконец он водрузил философский словарь на стеллаж, восстановив стройный ряд книг, тематика которых не особенно привлекала редких посетителей, и засеменил, потупив взор, к выходу. Я автоматически подался за ним, но пройдя несколько шагов, остановился, встретившись взглядом с продавщицей в шёлковом платке на плечах, стоявшей на моём пути.

– Чудесный магазин у вас, просто замечательный! – заговорил я, изображая заядлого книгочея. – Мы только что с коллегой обсудили интересную новинку. К сожалению, ему надо торопиться, а я, с вашего позволения, ещё загляну в разделы психологии и эзотерики.

Она продолжала смотреть немигающим взглядом, никак не реагируя на моё добродушное паясничанье, словно я вовсе не существовал. В сущности, дело обстояло именно так. Настоящего меня не было ни в книжном магазине, ни где-либо ещё. Подлинный я возвратился в страну извечной спокойной радости, не обозначенную ни на одной карте, откуда наблюдал за похождениями странного человека, которым себя считал какое-то время. Всякая тяга к литературным произведениям у меня уже пропала. Как ни любил я прозу и поэзию, чужие мысли стали слишком тяжеловесными для моего восприятия и памяти. Мне теперь вполне хватало лёгкого наброска собственной истории, которая постепенно освобождалась от груза прошлого. И хотя красота стихотворных произведений до сих пор трогала моё сердце, я понимал, что она лишь малая крупица, не более чем туманный намёк на идеальную гармонию подлинной реальности. Именно там, в книжном магазине, я впервые заметил, что у меня начала исчезать потребность в общении с новыми людьми. Каждый человек со своим повествованием, как и книга, создавал ненужное нагромождение повторяющихся слов, образов и мыслей, которые теперь больше тяготили, чем волновали чувства поворотами сюжетных линий. Впоследствии ослабевшая тяга к поглощению информации, привела к упорядочению и доступности уже накопившейся настолько, что я без труда восстанавливал самые мелкие, казалось бы, давно позабытые эпизоды, если того требовали обстоятельства. В те дни я чётко осознавал нарастающую силу своей трансформации, поступь которой временами пугала своей схожестью с прогрессирующим безумием. Однако страх исчезал, едва возникнув, не желая селиться в опустевшем доме моей личности.

Глава VI

Поздно вечером крепко выпивший Женя снова заявился в общежитие, принеся с собой фрукты, сыр и бутылку коньяка. Груши с нектаринами Лида ополоснула под краном, положив их на маленький столик в углу. Вскоре там же появилась тарелка с аккуратно нарезанными ломтиками твёрдого сыра.

– Послушай, солнце, – начал Женя, разливая коньяк в выцветшие чайные чашки. – Я пропаду на пару дней, нужно вплотную заняться неотложными делами, а ты можешь завтра с утра идти на первый этаж ТЦ «Кристалл». Хозяйка магазина органической косметики Жанна Николаевна будет ждать тебя.

– И чем конкретно я там буду заниматься?

– Им требуется продавец-консультант. Подробный круг обязанностей мне не известен, но точно знаю, что работа не пыльная, хоть и потребует полной отдачи. Думаю, тебя возьмут на полную ставку после испытательного срока.

Хмыкнув в ответ, Лида, не чокаясь, в два глотка опорожнила треснувшую чашку, бросила в рот два слипшихся ломтика сыра и придвинула к себе сначала вишнёво-жёлтый нектарин, а за ним нежно-зелёной грушу, показывая всем своим видом, насколько она голодна.

– Может быть пиццу заказать? – спросил Женя, выпив вслед за ней.

– Не, – она отрицательно мотнула головой. – Будем питаться здоровой пищей.

Коньяк только усиливал разочарование предложением Евгения, которое девушка пыталась скрыть. Она не видела большой разницы между работой консультантом в магазине органической косметики и продавцом в привокзальном киоске. По её мнению перспективы и там и там отсутствовали, только в магазине ещё нужно было вкалывать на тётю за гроши во время испытательного срока. Женя сразу уловил её замешательство, несмотря на своё опьянение.

– Пойми, солнце, трудно устроиться на приличную работу без соответствующего образования. Тебе как минимум следует окончить какие-нибудь курсы. Я попробую…

– Наливай ещё, – перебила она его, доедая истекающий густым липким соком нектарин.

Её требование было тут же удовлетворено, и чашки вновь наполнились на четверть янтарным напитком.

– А знаешь, – сказала Лида, чуть морщась от новой порции выпитого алкоголя. – Не беспокойся. Я сама буду искать себе занятие по душе. Тем более ты предельно занятой человек. Я могу ещё неделю жить в этой общаге?

– Господи! Живи сколько необходимо, разве я об этом? Мне хочется помочь тебе крепко встать на ноги, а не просто временно пристроить на какую-нибудь работёнку. Но на первое время, пока ты расставляешь приоритеты и определяешься со своим образованием, мой вариант вполне подойдёт. Советую не упускать такую возможность, – закончил он и влил в себя коньяк.

Лида без труда предвосхищала ход его нехитрой мысли, заранее понимая, к чему он ведёт. Она уже знала, что ни на какое собеседование завтра не пойдёт. От выпитого в ней начала подниматься волна озорства, безрассудства и похоти. Евгений в роли старшего наставника, вразумляющий непослушную девчонку, безумно её возбуждал. Лиде хотелось заткнуть ему рот своими трусами, бросить на кровать и, стянув штаны, оседлать, как строптивого жеребца. Однако, она вовремя погасила занимающийся огонь своих бурных фантазий, полагая, что объект её страсти слишком пьян для их воплощения в жизнь. Да и не пристало ей первой проявлять инициативу в подобных делах.

– Взял бы меня к себе секретарём-референтом, чем отдавать в чужие руки, – голосом обиженного ребёнка произнесла она и медленно надкусила грушу.

– Боюсь, не потяну такого ценного сотрудника, как ты. Ну а если серьёзно, то мне свой бизнес сначала спасти надо, а потом уже думать о расширении штата.

Туманный ответ Евгения, как ни странно, пришёлся Лиде по душе. Ей стало немного легче от осознания того факта, что они оба находятся в тяжёлой ситуации, а не только она, как казалось ранее. Теперь Лиде до конца стало понятно, чем Женя ей сможет помочь, а чем нет, что внесло ясность и отбросило необоснованные надежды.

– Как же ты собираешься спасать своё дело, если накачиваешься спиртным каждый день? – строго спросила девушка.

– Всё, солнце, всё, – примирительно выставив ладони перед собой, отчеканил он. – Давай на посошок, и я побегу.

Пьяный гость щедро плеснул в обе чашки нетвёрдой рукой, обдав лежащие рядом фрукты коньяком. Лида заколебалась, боясь сделаться такой же нетрезвой, но решила всё-таки выпить, надеясь на то, что последняя порция алкоголя продлит обманчивое чувство безмятежности, тепла и комфорта.

Поставив пустую чашку на стол, так ни разу и не притронувшись к сыру, Женя достал телефон и долго искал в нём номер службы такси. Когда на том конце подняли трубку, он громко, словно перекрикивая звуковые помехи, несколько раз повторил адрес общежития, обвиняя при этом оператора в невнимательности.

– Не пей больше, прошу тебя, – сказала Лида, когда Евгений, покачиваясь, подошёл к двери.

– Думай о себе, солнце. А я уже большой мальчик, сам во всём разберусь, – ответил он и закрыл за собой дверь.

Лида прибралась на столике, помыла чашки и легла на кровать. Недовольство тем, что Евгений ушёл вот так, без поцелуев и объятий, быстро исчезало. И хотя уязвлённое самолюбие подкреплённое коньяком ещё пыталось напомнить о себе, девушка понимала, что Женю следует, скорее, благодарить, чем укорять. Вспомнилась Надежда Николаевна со своими невероятными историями и приготовленными с любовью блюдами домашней кухни. «Как она сейчас? Оправилась ли уже после моих побоев? Может, в больницу её поместили, а меня уже разыскивают?», – думала Лида, начиная проваливаться в сон. Потом на память пришли вокзалы, автобусы, расписания следования, и перед глазами во всём великолепии поплыла панорама бескрайних осенних полей.

Утром Лиду разбудил доносящийся из коридора шум закрывающихся дверей и громкий топот спешащих по своим делам обитателей общаги. Она попыталась вновь уснуть, то переворачиваясь с одного бока на другой, то укрываясь одеялом с головой, но вскоре прекратила бесплодные усилия. От приятного состояния вчерашнего вечера не осталось и следа. В голову лезли тяжёлые мысли о необходимости поиска источника дохода, которые вкупе с лёгким дискомфортом и сухостью во рту не давали расслабленно поваляться в постели ещё часок-другой. Выбравшись из кровати, Лида выпила стакан воды, умылась и собралась позвонить кому-нибудь из немногочисленных подружек, рассчитывая на терапевтическую силу общения. Однако, немного подумав, не стала этого делать, резонно решив не навязывать себя со своими проблемами чужим, в общем-то, людям в столь ранние часы. Да и помочь они ничем, в сущности, не могли, а слушать обнадёживающие заверения и пустые обещания не особенно хотелось. Девушка давно осознала свою никчемность в большом и жестоком мире без специальных навыков, знаний или связей, только не могла себе в этом признаться, надеясь всё время на чудо. Но чуда не случалось, либо оно являло себя в таких, как Евгений, в лучшем случае, что могло удовлетворить ничтожно малую часть всех её ожиданий. Лида не заметила, как обида на судьбу переросла в обуявшую её ненависть, направленную на всех и вся. Опомнилась она только тогда, когда по полу покатились груши с нектаринами, сброшенные со стола в припадке злобы. Стоявшая у стены наполовину полная бутылка не пострадала, как и миниатюрный радиоприёмник, всю ночь еле слышно транслировавший популярные мелодии. Вопреки здравому смыслу, словно назло кому-либо, повинуясь неведомым сигналам и забыв о неприятных последствиях, Лида достала из шкафчика чашку, наполнила её до краёв коньяком, выдохнула в сторону и разом выпила. Поначалу лошадиная доза алкоголя горячим уколом ударила в ноги, почти не меняя эмоционального состояния и ясности сознания. Доев оставшийся сыр, она принялась за грушу и только тогда поняла, что впадает в ступор. Сидя на стуле, Лида выпрямила спину, опустила вниз руки и упёрлась затылком в дрожащую, как ей казалось, стену. Надкусанная груша перезревшим плодом выскользнула из расслабившихся пальцев, гулко ударившись об пол. Вслед за ней девушку стало покидать напряжение, оставляя после себя эмоциональную опустошённость и приятное жжение внутри. Лида всегда подспудно боялась сделаться алкоголичкой и презрительно отзывалась об алкашках, считая их дезертирами с вверенного им самой жизнью участка фронта. Но сейчас она всецело понимала горемычных пьянчужек, впервые в жизни признавая неотъемлемое право каждого человека на вынужденное бегство из-под гнёта невыносимой реальности. «Господи, как же хорошо. Не хочу покидать это состояние, – возникали в ней пульсирующие мысли. – Стоят ли все мои цели одной такой минуты? Смогу ли я вообще испытывать подобное, когда совсем очерствею в сражениях с миром? Нужна ли мне бесконечная борьба, если есть простая возможность её избежать? – поднимались из глубин её сознания вопросы, словно пузыри с потревоженного илистого дна».

Разомкнув глаза, Лида увидела изгиб оранжевого шва на тёмной джинсовой материи, поняв спустя мгновение, что смотрит на ноги сидящего возле её кровати человека. А когда послышался крепкий запах табака и знакомого одеколона, девушка даже не стала поднимать глаз, чтобы удостовериться в присутствии Евгения. Вместо этого она сбросила с себя одеяло, но инстинктивно вновь вернулась под него, на секунду увидев своё голое тело.

– Жарко стало? – нарушил тишину комнаты усталый голос.

– Что случилось? Который час? – невпопад ответила вопросами на вопрос Лида.

– Случилось то, чего я от тебя уж никак не ожидал, – он выдержал паузу, на мгновение замолчав. – Стоило мне с утра выпить кофе вприкуску с обезболивающей таблеткой, как звонишь ты, родная моя, и заплетающимся языком сообщаешь о своём намерении бросить всё к чертям собачьим и переселиться в место поспокойнее. Я, понятное дело, насторожился и попытался прояснить подробности такого неожиданного решения. Но в ответ услышал сбивчивый набор словосочетаний, вперемешку с истерическим хихиканьем. Пришлось всё откладывать и мчаться сюда.

– У тебя же дела, – проблеяла она, прячась от стыда глубже в одеяло.

– На сегодня ты меня от них избавила. Получается забавно: выпила с утра Лида, а свободен целый день я. Интересно, работает ли эта схема наоборот?

– Стоило из-за такой ерунды сюда мчаться!

– Сейчас легко говорить, а тогда я не знал, что и думать. Пойми, ты была неадекватная, плакала и смеялась одновременно, слова непонятные бормотала. Без присмотра оставлять человека в таком состоянии опасно.

– А почему я раздетая?

– Единственная твоя чётко сформулированная мысль, которая была понятна без перевода, заключалась в том, что ты, оказывается, не можешь спать одетая! Когда я поднял тебя со стула, чтобы уложить, ты сбросила майку, сняла трусы и, оттолкнув меня, сама залезла в кровать. Но ненадолго.

– В смысле? – Лида, наконец, посмотрела на него большими от изумления глазами.

– Смысл простой: полежала пять минут, потом вскочила неожиданно, и стала коньяк себе наливать. На донышке немного оставалось. Я попытался отговорить, но куда там! Допила, короче говоря, лёгким движениемруки прибавила громкость приёмника, услышала знакомые звуки и давай отжигать, как на танцполе. Точнее, как на шесте. Чуть не упала пару раз, пришлось страховать.

– Кошмар какой! Лучше бы мне об этом не знать, – сказала Лида после паузы, представляя только что услышанное и заливаясь краской.

– Не переживай. Я был единственным зрителем приватного шоу, которое, кстати, завершилось вместе с зацепившей тебя песней. Как только пошёл рекламный блок, ты упала на кровать, и мне оставалось лишь заботливо укрыть тебя одеялом.

– Налей стаканчик водички, пожалуйста, – попросила она жалобно.

– Пока вы соизволили отдыхать, я заказал специально для тебя грибной крем-суп, а себе пиццу. Так что вставай потихоньку, надо подкрепиться, – сказал Женя, протягивая девушке открытую бутылочку минеральной воды.

– Бросить бы нам всё и уехать подальше, – сказала Лида полушутливым тоном, сделав несколько больших глотков. – Можешь себе, Жень, позволить такую роскошь, когда дела наладишь?

– Бегать проще всего, но от себя не убежишь. Обустраивать свою жизнь надо и решать проблемы по мере поступления, а не искать, где лучше. Я хоть малость запутался, но руки опускаю, не собираюсь и скоро всё исправлю, – он достал зажигалку, воспламенил маленький факел и пристально всмотрелся в жёлтый огонёк.

– Ещё вчера я подписалась бы под каждым твоим словом.

– И что же изменилось с тех забытых времён?

– Как тебе объяснить…. Появились сомнения в придуманном мною образе счастливой жизни и способах её достижения. Получается, время проходит в вечной погоне за миражами, превращая меня в бездушного монстра, способного радоваться только когда обстоятельства этого позволяют. Но они не обязаны складываться в угоду моим планам! Проще мне перестать навязывать свои условия каждому новому дню и, наконец, расслабленно выдохнуть.

– Тебе, похоже, совсем нельзя пить. Начинаешь искать оправдание своей лености, а это первый шаг к деградации, – он спрятал зажигалку обратно в карман. – Даже не думай сомневаться в своих намерениях и целях, которые наверняка заключаются в финансовом благополучии и удачном обустройстве личной жизни.

– Как надоели штампованные фразы, воспевающие ослиное упрямство в борьбе за место под солнцем! – вспылила Лида. – Из-за них я не могла спокойно взглянуть на себя со стороны и понять очевидное! Я всё время бегу, уже не понимая куда! Пока ещё допинг помогает. Пока. А что будет со мной лет через десять или двадцать такой жизни? Даже если удастся выйти замуж и стать состоятельной!? Вряд ли я смогу изменить свою натуру, изуродованную годами жестокой борьбы без всяких правил! Не говоря о том, что возможное благополучие в будущем не вернёт растраченную молодость.

– Брось кипятиться! Во многом ты права, но жизнь имеет свои правила, по которым приходиться играть. – Женя говорил ровно, словно повторял заученный кусок текста. – Выйти из игры можно, наверное. Но, скажи мне, зачем? Стоит ли менять невероятную схватку с бедностью, серостью, собственными страхами, на прозябание в нищете и презрении, где, как ты хорошо знаешь, идёт не менее ожесточённая грызня за место у помойки. И пусть неравные стартовые условия, пусть надежды на победу призрачны и шансы невелики. Пускай. Сам факт брошенного судьбе вызова порождает самоуважение и делает жизнь пряной, острой, интересной.

Порыв ветра распахнул форточку и взметнул к потолку светлый парус занавески, придавая монотонному спичу Евгения недостающую экспрессию.

– Звучит хорошо, но имеет мало общего с реальностью. Во всяком случае, той, с которой мне приходится иметь дело, где размер кошелька почти не зависит от намерений и усилий, – сказала Лида уже спокойнее, ощущая кожей лица ворвавшийся холод. – В сегодняшнем сословном обществе хорошо устраиваются люди со связями и властными полномочиями. Я могу круглые сутки твердить себе о победе, самоуважении и хоть в лепёшку расшибиться на трёх работах, но никогда не сколочу тысячной доли того, что имеют безмозглые сопляки влиятельных родителей. Выдающихся способностей я лишена, поэтому мне суждено прозябать на обочине жизни вопреки всяким стараниям, теша себя надеждами и вдохновляясь мотивирующими баснями. К счастью или сожалению, я довольно скоро поняла, что единственный реальный способ изменить положение – выскочить за состоятельного мужика. Но вытянуть счастливый билет в такой лотерее удаётся мало кому из девчонок, ввиду большой конкуренции.

Дослушав её, Евгений встал, подошёл к окну, плотно закрыл форточку и вернулся на жалобно поскрипывающий стул. Белки его глаз сверкали на загорелом лице, которое, как показалось Лиде, стало ещё темнее.

– Допустим, всё так и есть. Допустим. Какие действия из этого вытекают? Хотя бы первые шаги? Не только твои или мои шаги, а подавляющего большинства тех, кому выпал жребий появиться на свет от родителей нищебродов? Короче говоря, что ты предлагаешь?

– Для начала прекратить обманывать самих себя. Что сделать очень трудно из-за промытых мозгов и элементарного страха потерять надежду, – ответила она, задумчиво хмуря брови.

– Это я понял, малыш, понял. Меня больше интересует практическая сторона вопроса. Перестанешь ли ты после своего внезапного озарения искать интересное занятие, планировать будущее или успокоишься, довольствуясь нынешним положением? – колко уточнил Женя.

– Можешь сколько угодно иронизировать, но я пока не могу ответить на такие вопросы даже себе. Наверное, здесь нет хороших решений.

– Решение найдётся всегда, если, конечно, не прятать голову в песок.

– Опять избитые штампы в ход пошли. Ты хотя бы повторял их пореже, а то чувствую себя, как в школе на уроке.

– Школьные знания полезно периодически освежать, особенно когда всякая чушь лезет в голову.

– Чушью у меня голова была забита все последние годы, вот я и лежу теперь здесь, в казённой койке, голая, полупьяная, раздавленная.

– Так поднимайся, умывайся и садись за стол! Понимаешь, о чём я? Ведь у тебя никогда не будет другого способа прожить жизнь, кроме как подниматься каждый раз, снова и снова, вопреки всему на свете, назло будущему, прошлому и настоящему. Я таких людей, как ты, сразу вижу и точно знаю, что ваш внутренний стержень закаляется в борьбе, и ломать его, как делаешь ты, своими руками сродни смерти. Поэтому пока не выветрилась хандра, просто положись на меня и постарайся меньше перечить, – закончил Евгений, подавшись всем телом к кровати. – Потом сама спасибо скажешь, и благодарность твоя будет безгранична, – добавил он с улыбкой.

Желая закончить наконец спор, грозивший перерасти в скандал, Лида попросила его отвернуться, опустила босые ноги на холодный пол и потянулась за лежащей на свободном стуле майкой. Девушку выводили из себя его поучения, но она решила не перечить Евгению только из-за того, что ей попросту некуда было деваться, да и очень хотелось похлебать пахнущего ароматными грибами супа.

Когда тёплый свет настенного светильника и густые осенние сумерки превратили окно в тёмное зеркало, а от большой острой пиццы в коробке остался единственный кусок, досыта наевшаяся Лида сидела с ногами на кровати и слушала умиротворяющий голос Жени. Сейчас её мало интересовал смысл произносимых слов, тем более морализаторские выводы из жизненных баек. Сама неспешная мужская речь, тихое повествование неравнодушного человека, погружали девушку в состояние лёгкого транса, которое испытывают засыпающие дети, когда взрослые с любовью читают им сказку на ночь.

– У меня друг, Роман, в двадцать два своё дело открыл и быстро преуспел. Крутился, конечно, как белка в колесе круглыми сутками. В конце концов, выкроил свободную недельку и решил отдохнуть с невестой на Кипре, но по дороге в аэропорт угодил в жуткую автокатастрофу. Девушка погибла, а его собирали по частям. Около года лечился и проходил реабилитацию. За это время бизнес рассыпался, даже должником оказался. К тому же родители невесты обвинили его в пьяном вождении и убийстве своей дочери. После выписки из больницы они всячески доставали Рому, распространяли лживые сведения, писали заявления в прокуратуру. Пугливые приятели отвернулись от него именно тогда, когда приходилось буквально заново учиться ходить. Вины правоохранители не нашли, но за то время, пока Рома переживал всё случившееся, он плотно подсел на обезболивающие и снотворные препараты, а когда прекратили выписывать рецепты, перешёл на героин. Наркотическое помрачение растянулось года на полтора. Я перестал бывать у него и уже потерял надежду увидеть Романа в нормальном состоянии, как звонит он как-то вечером и умоляет приехать, обещая, что не будет просить денег на наркоту. Короче говоря, приехал я и узнал, что мой друг решил завязать и перекумарил уже сутки, но боялся больше не вытерпеть. От меня требовалась психологическая помощь в виде беседы и моральной поддержки. Ночью, правда, когда стало совсем худо, пришлось по его просьбе сгонять за транквилизаторами и бутылкой вина, но это незначительные детали. Главное – Роман твёрдо решил бросить пагубное пристрастие, а я стал свидетелем торжества воли и духа, какой бы мерзкой картина ломки не казалась внешне. Уже позже мы встретились на дне рождения у общего знакомого, и он рассказал, что главной причиной твёрдого решения завязать стало желание вновь пережить тот драйв, который Рома испытывал, когда только планировал и начинал строить свой бизнес. Никакой другой кайф, тем более искусственный, не мог для него сравниться с пьянящим чувством преодоления вереницы преград на пути к поставленной цели. – Евгений сглотнул отрыжку, чуть сморщился и продолжил. – И хотя его новый проект нельзя назвать успешным, знаю определённо, что мой друг Роман счастлив, потому как вновь ввязался в азартную борьбу с неизвестным финалом, как бы пафосно мои слова не звучали.

Лида смаковала его ровную интонацию и мягкий тембр голоса, чуть ли не мурча от удовольствия, словно сытая кошка, не особенно обременяя себя при этом смысловой нагрузкой. Она была уверена, что Женя, как и его друг, если он действительно существует, переживают острую стадию помешательства, которое её саму начало мало-помалу отпускать. «Знаю я приблизительно, как пойдут дела у вас, ребята, – лениво прикидывала Лида. – Промыкаетесь ещё лет десять с вашими тухлыми проектами, пока возрастные болячки набирают силу, а потом, когда прыткость уйдёт, поймёте, что конкурентов вам всё равно не переиграть. Поскольку конкуренция изначально отсутствовала, а весь рынок давно поделен между серьёзными людьми при власти. В лучшем случае разрешат вам в поте лица заработать на приличный дом и автомобиль, а потом сделают предложение, от которого невозможно отказаться. И уступите как миленькие дело всей жизни за бесценок. Но это в самом лучшем случае. Скорее всего, не выгорит из ваших потуг ничего, и думать о том, как молодость ушла на преодоление преград по пути к иллюзии будет мучительно больно».

Поведав ещё одну душераздирающую историю о своей однокурснице с тяжёлой инвалидностью, которая вопреки прогнозам сумела родить ребёнка, а потом заняться карьерой в администрации области, Женя обобщил сказанное мотивирующими выводами и замолчал. Внезапно наступившую тишину подчёркивали восклицания на незнакомом языке, приглушённо доносящиеся откуда-то сверху. Беседа, пусть самая бессмысленная, была для Лиды предпочтительнее безмолвия, поэтому она задала ничего не значащий для себя вопрос, надеясь на продолжение Жениной проповеди:

– Пробовал тренинги по мотивации вести или книжку написать?

Какое-то время он никак не реагировал, замерев на стуле и глядя перед собой, словно погрузился в состояние прострации. Девушка уже начала думать, что задела его плохо замаскированной фальшью в голосе, как Евгений вышел из минутного оцепенения.

– Деньги за тренинги ни разу не получал, хотя веду их регулярно. Сегодня ты моя аудитория, – он улыбнулся. – А если серьёзно, то люди и отличаются от животных тем, что время от времени поддерживают друг друга словом.

– Что вы говорите! А я по темноте своей считала именно слова оружием массового поражения и причиной бесчисленных бед. Добрым словом, наверняка, можно направить или утешить, но только после того, как другие слова, составленные из тех же букв, доведут до потребности в утешении. Вроде бы умный человек, тёртый, а не понимаешь простых вещей.

– Всё я прекрасно понимаю, но в отличие от тебя стараюсь смотреть на жизнь с оптимизмом и верить в лучшее. Откуда ты только понабралась таких взглядов?

– Просто розовые очки с детства носить перестала.

– Ну, так надень их снова и носи всюду, пока своё ужасное зрение не исправишь! – повысил голос Женя. – Видеть всё в чёрных красках и стонать по этому поводу, сидя на кровати, проще всего.

– Могу ещё лежать…

– Можешь, можешь. Особенно кривляться и старших перебивать.

У него зазвонил телефон, рингтон которого Лида приняла за противное жужжание дрели. Взглянув на его экран, Евгений тут же вскочил и отошёл от кровати, встав к девушке спиной у входной двери, словно этот манёвр обеспечивал приватность телефонного общения в маленькой комнатке. Сначала он долго слушал вступительный монолог звонящего, переминаясь с ноги на ногу и изредка поддакивая. Потом тишину комнаты нарушили его нервно брошенные фразы: «Откуда я знаю!», «Нереальная сумма», «Договорились, скоро буду».

– Случилось что? – спросила Лида, когда Женя закончил разговаривать по телефону.

– А ты, типа, волнуешься? Или так, для вида спрашиваешь? – с нескрываемым раздражением выпалил он, словно разглядел в девушке свою ненавистницу.

– Прекрати срывать на мне свою злость! Могу исчезнуть прямо сейчас, если считаешь меня источником своих катастроф! – закричала она, поражённая резкой сменой его тона.

– Посмотрите на неё, взбеленилась! Слова поперёк не скажи! Видно, давно не гладили тебя против шерсти, раз орать сразу начинаешь! В общем, так: сиди здесь, а мне надо бежать. Как выдастся свободная минута, позвоню. Думаю, к утру вернусь в любом случае. Если вдруг не смогу, то сходишь в магазин за продуктами и приготовишь что-нибудь на ужин. После обеда точно буду здесь, – отчеканил Евгений, достал кошелёк и положил на столик крупную купюру.

Пока Лида сидела как в тумане, еле сдерживая эмоции и жгучее желание уязвить его мужское самолюбие, наговорив гадостей, он обулся, набросил куртку и ушёл, демонстративно хлопнув дверью.

«Зря я с ним связалась. Если уже сейчас он такой психованный, то, что будет потом? – размышляла она, остывая помаленьку. – Ведь просто поинтересовалась, проявила участие, не сказав ему слова поперёк! А надо было сказать! Надо было высмеять чепуху, которую он нёс, так, чтобы этому дураку больше и в голову не приходило рассказывать подобную ахинею! Иди, объясни, такой, как Надежда Николаевна, что ни в коем случае нельзя опускать руки, что цель достижима, несмотря на обстоятельства. Пустой номер! Пусть она не совсем здорова, а кто полностью здоров!? Я таких не встречала, но, подозреваю, что они ещё более безнадёжны, чем люди со странностями. Лучше бы сейчас у него всё пошло наперекосяк! – упивалась она своим злорадством. – Лучше бы остался без штанов. Тогда у настырного идиота появился бы призрачный шанс понять свою непроходимую тупость и признать мою правоту».

Мысленно разделавшись с Евгением, Лида свернулась как в детстве калачиком на кровати и вспомнила любимую аудио сказку, запись которой чаще других включала ей на ночь бабушка. Жутковатая история разворачивалась в Королевстве Семи Озёр, где юный принц Эоггей, скача на коне со свитой через рыночную площадь одного из городов, случайно увидел лицо прекрасной девушки. Он возвращался в свой фамильный замок от барона Грюфара, где пировал три дня и три ночи, но так и не справился с овладевшей им чёрной меланхолией. Образ простолюдинки не покидал его сумеречное сознание последующие недели, лишив остатков сна, аппетита и покоя. Поняв, что безнадёжно влюблён, принц бросился на поиски объекта своей страсти, но потерпел неудачу, так как на проходившую в том городе ярмарку ежегодно стекались крестьяне с мастеровыми не только со всего Королевства Семи Озёр, но и из соседних к нему земель. В отчаянии Эоггей обращается к тёмному магу Фараху, который предлагает королевской особе воспользоваться волшебным пергаментом. Он способен проявить на себе имя девушки и название местности её нахождения. Для этого принцу необходимо прикладывать его в течение девяти ночей к сердцу. Но вся штука в том, что пергамент высасывает жизненную силу, о чём маг сразу предупредил Эоггея. Потерявший голову от любви наследник трона пренебрегает предостережением Фараха и в первую же ночь приступает к опасной магической процедуре. Положив пергамент на грудь, он смыкает очи и тут же погружается в тяжёлый сон, кошмар которого мучает его до первых лучей рассвета. После пробуждения юный принц видит в большом бронзовом зеркале своё осунувшееся лицо с ввалившимися щеками, чувствует мелкую дрожь в руках, но вопреки этому полон решимости во что бы то ни стало довести начатое до конца и найти прекрасную незнакомку. Он затворяется у себя в покоях и распоряжается оставлять воду, вино, хлеб, фрукты и сыр раз в сутки у дверей. При этом его отец, король Ларнар, должен оставаться в неведении по поводу происходящего. Все последующие ночи Эоггей мучается кошмарами, а каждое новое утро констатирует прогрессирующее истощение и быстрое увядание. Наконец после девятой ночи принц читает проявившуюся на волшебном пергаменте информацию о возлюбленном образе, зовёт к себе самого верного оруженосца и вдвоём с ним скачет в раскинувшийся на побережье Моря Парусов городок. Он еле держится в седле от слабости, но всё же проделывает долгий путь, только потому, что постоянно повторяет узнанное на заре имя. Прискакав в городок, принц быстро находит нужный дом, больше похожий на бедняцкую хижину, и падает у его порога без сил. Выбежавшая вместе со своей мачехой из дверей Оналея, видит лежащего на земле дряхлого человека в дорогом платье, не понимая, в чём дело. Посвящённый в тайну принца оруженосец приказывает перенести его в дом, где объясняет девушке, кто лежит на кровати и для чего он здесь. У испуганной Оналеи ручьём текут слёзы, она растеряна, и в этот момент в комнату врывается верный рыцарь короля Галакс с гвардейцами, который по приказу монарха, прознавшего о покинувшем на рассвете замок принце, бросился в погоню за Эоггеем. Несмотря на высочайшее распоряжение, гвардейцы боятся везти наследника престола обратно в таком тяжёлом состоянии и вызывают лучших целителей в приморский городок. Когда Эоггея приводят в чувство, он велит позвать Оналею и признаётся ей в своей любви, предлагая руку и сердце. Девушка берётся ухаживать за принцем, что быстро поднимает его на ноги, но не торопится с ответом, опасаясь гнева короля Ларнара. Престарелый монарх, в конце концов, позволяет сыну поступать по своему усмотрению, поняв бесполезность многочисленных увещеваний. На состоявшуюся полугодом позже свадьбу Эоггея и Оналеи стекались люди из самых разных королевств, герцогств и княжеств, включая отдалённые Дикие Земли. Ведь молва о безумной любви принца к простолюдинке и его страшных испытаниях, быстро разнеслась по всему Свету Божьих Потомков, став впоследствии легендой.

Лида помнила эту сказку наизусть, включая имена пажей, поваров, подмастерьев, как и прочие самые незначительные детали повествования. Голос чтеца давно стал родным, обладателя которого она вообразила при первом же прослушивании, слегка доработав выдуманный образ впоследствии. И сейчас, незаметно засыпая, Лида потихоньку превращалась в ту самую Оналею. Только в мягко сменившем реальность сновидении, она сама ждёт приезда принца, но он всё никак не появляется. Зато к ним с мачехой в лачугу наведываются крестьяне, коробейники, аптекари, трактирщики, сборщики податей, разбойники, копейщики и прочий разношёрстный народ, желая узнать, на какую дату назначена свадьба Оналеи с Эоггеем. От этих визитов девушке становится не по себе, она закрывает лицо руками и горько плачет. А когда открывает глаза, то видит возле себя барона Грюфара, тёмного мага Фараха, рыцаря Галакса и крупную фигуру короля Ларнара, которые о чём-то между собой беседуют. Оналея хочет незаметно уйти, однако высокие гости обращают на неё внимание и начинают наперебой уверять девушку в том, что принц с раннего утра направился к ней, но, по всей видимости, заплутал в Совином лесу. И вместо того, чтобы лить слёзы, ей следует набраться терпения и ждать наследника престола, который обязательно скоро появится. Вдруг стены дома дрожат от колокольного звона, сквозь который Оналея ясно слышит приближающийся стук копыт. Она выбегает из дома, видит в траве вспыхнувший огонёк и вновь становится лежащей на кровати Лидой, машинально протягивающей руку к лежащему на стуле телефону.

– Алло, – просипела она сонным голосом.

– Извини, если разбудил, но я обязан был поставить тебя в известность, – раздался в трубке голос Евгения. – Обстоятельства непреодолимой силы вынудили меня бросить всё и бежать без оглядки. Не спрашивай, как такое случилось и не осуждай, если сможешь, а постарайся войти в моё положение, – он говорил быстро, не давая ей опомниться и осмыслить услышанное. – Если в двух словах, то дело в том, что меня подставили бывшие партнёры по бизнесу, в результате чего я задолжал большие деньги тем людям, которых лучше обходить стороной. Поэтому, как ты заметила, звоню с другого номера. Хотя подобная предосторожность ничего не гарантирует. Видит Бог, я делал всё возможное и невозможное для разруливания…

– Где ты!? – вскрикнув, перебила его Лида, начиная понимать серьёзность ситуации.

– Далеко, уже очень далеко. Оставаться было равнозначно самоубийству. Прости, что не заехал попрощаться. Честно говоря, побоялся задерживаться. И впутывать тебя не хотел. Как и брать с собой. Ведь я теперь не просто нищий, а ещё и токсичный. Рядом со мной находиться опасно, понимаешь? Если найдут – обоим плохо будет.

Его голос в трубке умолк, уступив место шуму проезжающей машины. Лида не знала, как реагировать и прервала тяжёлую паузу растерянным вопросом лишь тогда, когда подумала, что связь прервалась.

– Как теперь быть?

– Можешь жить в общежитии ещё максимум три дня. Поэтому постарайся подыскать за это время другое место. Будешь уходить, оставь ключи на столике. И запомни, если вдруг кто-нибудь спросит о нас с тобой, то говори, что случайно пересеклись по пьяному делу, ничего толком не помнишь, что как появился, так и исчез. И, конечно, ни в коем случае не упоминай об этом разговоре.

– Понятно, – закипая от злости, ответила она. – Подцепил по пьяне шлюху, покатал на машине, переспал и испарился. А теперь хорошую отмазку выдумал, правдоподобную. Придраться сложно! Только зря надеешься, что я её буду озвучивать, даже если кто и правда спросит!

Лида в сердцах сбросила звонок, скорее автоматически, нежели сознательно, не дав Евгению сказать слова в ответ. Мгновение спустя она уже жалела о своём эмоциональном поступке, надеясь, что он перезвонит. Однако телефон молчал, и девушку постепенно охватило гнетущее чувство одиночества вместе с пониманием того, что голос Жени она, вероятно, больше никогда не услышит.

«Как я могу злиться на человека, который сделал для меня что-то хорошее, выручил, можно сказать, пусть ненадолго, – подумала Лида, вновь положив голову на подушку и всматриваясь в игру уличного света на потолке тёмной комнаты. – Ему сейчас намного хуже, чем мне. Если, конечно, он правду сказал. А он, безусловно, сказал чистую правду, – девушка попыталась представить, что сейчас чувствует подбадривавший её всю дорогу Евгений, вынужденный теперь скрываться, и заплакала от пронзившей сердце жалости. – И ведь до последнего нёс оптимистическую пургу, болван безмозглый! Но самое страшное, что он, прожив половину своей жизни, продолжал в неё верить! Наверняка считал себя обречённым на успех и потому лез на рожон, что не могло ничем хорошим закончиться. Неужели и после случившегося он продолжит заблуждаться, гоняясь за миражами, рискуя жизнью? Хочется думать, что Женя всё-таки извлечёт урок из всего произошедшего. А если этого не случится, то пусть пеняет на себя! В следующий раз удрать, роняя тапки, просто-напросто не успеет!».

Лида поймала себя на том, что мысли о Евгении оставляют после себя неприятный осадок, и она неосознанно старается отогнать их. Ей всегда было тяжело думать о попавших в беду людях из-за обострённого чувства эмпатии, которое временами полностью исчезало самым удивительным образом. Девушка закрыла глаза и мысленно перенеслась в зал ожидания автовокзала за минуту до того, как впервые увидела Женю, стараясь припомнить незначительные детали того дня и по возможности воскресить утраченное ощущение драйва.

«Похоже, я гналась не столько за деньгами и личным благополучием, сколько за головокружительным чувством полёта, которое иногда возникало во мне, – размышляла Лида. – Если разобраться, поставленные цели чаще приносили тревоги, опасения и разочарования, сводя на нет любое хорошее переживание. Не разумнее ли поискать другой способ время от времени получать положительные эмоции, раз уж я впала в зависимость от них? Как ни крути, но именно коньяк навёл меня на эту мысль, хотя алкоголь с наркотой не решение вопроса, потому что сами быстро становятся источником проблем. Хорошо бы научиться испытывать беспричинное счастье в любых обстоятельствах без всякого допинга».

Подобные мысли терзали её без перерыва, поэтому уснуть после Жениного звонка представлялось невозможным. Лида встала, взяла со столика радиоприёмник и сразу плюхнулась обратно в кровать, успев почувствовать на голых ногах лёгкое дуновение сквозняка. Включив древний аппарат, она без всякой цели стала крутить ручку настройки, перескакивая с одной музыкальной станции на другую. Когда стрелка приблизилась к краю шкалы, динамик взревел пронзительным гулом помех, из которых, будто из бушующего океана, вынырнул женский голос диктора. Ведущая передачи говорила на незнакомом языке с повествовательной интонацией, изредка прерываясь на музыкальную заставку в каком-то восточном стиле. Некоторое время Лида заворожёно слушала диковинную речь, гипнотическое воздействие которой заключалось в отсутствии смысловой нагрузки. Она представила себя, пытающуюся донести до кого-то свои мысли и подумала, что её усилия подчас имеют тот же результат, несмотря на единый с собеседником язык общения. «Понимание зависит не от знакомых или незнакомых слов, а от желания услышать в них лишь ту правду и соответствующую ей картину мира, которая худо-бедно примиряет человека с действительностью и даёт надежду на лучшее. Если при помощи доводов ломать эту устоявшуюся картину из лучших побуждений, у слушателя включается защитная программа, делающая твои слова бессмысленными для его восприятия. А тебя самого врагом или опасным сумасшедшим, которого впору спасать. Такой я была для Евгения, да и для большинства остальных. Как, впрочем, они для меня. К чему словесные потоки, к чему доводы, красочные описания, личные примеры, если всё определяется ниспосланным свыше пониманием и смирением? Голос диктора радио мне приятен, потому что не испорчен каким-нибудь глупым морализаторским смыслом. Лучше представлять, как женщина говорит о сюрпризах погоды, встрече старых друзей, строительстве нового храма неведомой религии или секретах национальной кухни. Отвлечённые темы меньше волнуют и воспринимаются гораздо легче. Но как только затрагивается сформированный образ себя, куда входит внешность, набор взглядов, привычный стиль жизни, моментально активируется защитная программа, не позволяющая принять другую точку зрения. Этот образ себя я всегда защищала отчаянно, как что-то самое сокровенное. Была готова драться за него, рвать зубами каждого подвергающего сомнению его идеальные черты, а теперь, оглядываясь назад, стала замечать, насколько он непостоянен. То ли благодаря этому открывшемуся непостоянству придуманного образа, то ли потому, что я успела прочувствовать вкус жизни без свода заскорузлых правил, мне стало легче дышать и моё самолюбие стало сложнее уязвить. Ничто теперь не в силах по-настоящему огорчить или напугать такую стервозную девку, какой я стала. Как, правда, и осчастливить по-настоящему. Врать себе не буду, современного принца Эоггея я бы дожидалась, сколько потребуется, если бы знала о его существовании, – Лида криво улыбнулась. – Только, похоже, беда с ним приключилась в Совином лесу, или король Ларнар увёз его на турнир в соседнее Королевство Красных Башен, где пятнадцатилетняя принцесса Перея, младшая и лучшая из дочерей королевы Флои, опоила его напитком из весенних плодов вечно юного древа Сладострастия. А может волшебный пергамент Фараха помутил принцу рассудок и он вновь поскакал пировать к барону Грюфару вместе с рыцарем Галаксом и дюжиной служанок. От молодого богатого без пяти минут властелина Королевства Семи Озёр не мудрено ожидать самых неординарных поступков. Что до простолюдинов, типа убежавшего от ножей разбойников Эжена, то они буквально заражают окружающих своими бедами, которые только множатся вопреки благородным устремлениям. К тому же отсутствие голубых кровей заставляет их искать самоутверждения, на чём они ломают зубы и становятся презренными псами, вроде Максима, – подытожила она и тяжело вздохнула».

К утру, когда казалось, что хоровод мыслей полностью взял власть над сознанием, её вдруг резко склонило в сон, будто незримый врач сделал незаметное впрыскивание спасительной дозы снотворного. Однако спать пришлось недолго. Когда скудная обстановка комнатки озарилась первыми рассветными лучами, в дверь настойчиво постучали. Тут же проснувшаяся Лида поначалу решила затаиться, но настойчивый стук повторился несколько раз. Пришлось встать, подойти к двери и грубо поинтересоваться, какому барану приспичило биться рогами в дверь её каморки в столь ранний час. В ответ из коридора интеллигентный мужской голос сообщил, что он Владимир, друг Евгения с института, и ему крайне необходимо поговорить с ней тет-а-тет. Не расспрашивая визитёра о том, как он узнал её адрес, Лида быстро оделась, глянула на себя в зеркало и открыла дверь незнакомцу. Щуплый молодой мужчина в наглухо застёгнутой тёмно-синей демисезонной куртке, без единого слова вошёл в комнату, закрыл за собой дверь, не снимая обуви, подошёл к столику и опустился на протяжно скрипнувший стул. Его узкое рябое лицо с крючковатым носом, изломанной линией бровей и зачёсанными назад остатками волос, казалось, могло принадлежать лишь человеку, который в принципе не мог принести добрую весть. К тому же от него заметно несло перегаром, а мерно перемалываемая челюстями мятная жвачка, призванная это замаскировать, сразу создала неуловимую атмосферу недоверия.

– Послушайте, Лида, – начал незваный гость таким тоном, словно продолжал прерванный секундой ранее разговор. – Женька мне уже успел о вас кое-что рассказать, точнее о вашей красоте, и я вижу, что он не преувеличивал.

«Значит, болтун твой Женя, как баба. Сразу заметила в нём этот талант», – подумала Лида.

– Жаль только, что привело сюда меня менее приятное обстоятельство.

– Он и адрес мой вам сразу сообщил?

– Нет, конечно. Женька рассказал только о том, что нашёл вам временный приют, и мне сразу стало понятно, о чём речь. Я не раз бывал с ним в этом общежитии, даже в этой комнате, во время учёбы и позже, когда он приезжал в город, чтобы не стеснять мою жену с ребёнком.

– Понятно. Но зачем вам я понадобилась?

– Как, наверняка, тебе известно, – перешёл он на «ты». – Евгений скрылся в неизвестном направлении. Кстати, знаешь, как это произошло? Мы вместе с ним вели переговоры по реструктуризации нашего долга с представителем кредиторов в одном из ресторанов. Признаюсь, было тяжело, на уступки нам идти никто не хотел. В какой-то момент вопрос встал ребром, и нам надо было проявить решительность, рискнув всем своим имуществом.

– Квартиру заложить?

– Если бы только. И вот, представляешь, он, втянувший меня в этот провальный проект и всю дорогу убеждавший действовать смелее, отлучается на минуту в туалет и исчезает в самый драматический момент разговора, когда ещё можно было пройти по краю.

Владимир прикрыл глаза и замолчал, словно заново прокручивал в голове события прошедшей ночи и возможные их с Евгением совместные шаги. А может, он просто не мог переварить случившееся или боролся с приступом похмельной тошноты. Вскоре Владимир открыл глаза, взял со столика грушу, посмотрел на неё внимательно, будто вспоминая название забытого фрукта, положил на прежнее место и продолжил:

– А теперь слушай меня очень, очень внимательно и войди в моё положение. После подлого поступка Женьки, который и втянул меня в эту авантюру, я попал на такие деньги, что боюсь уже не за себя, а за жену и сына. Ему-то что, собрал чемодан и ищи-свищи. А я такую роскошь позволить себе не могу, поскольку живу ради своей семьи.

– Сочувствую, но объясните, причём здесь я?

– Странно. А Женька нахваливал твою проницательность. Неужели и здесь врал?

– Слушай, давай ближе к делу. Я не психотерапевт и вряд ли помогу советом, тем более деньгами.

– Ты можешь помочь, если вспомнишь о своей совести. Я ведь давно знаю Женькину натуру, и сразу, в первый день его приезда ко мне, понял, что он втрескался в тебя по уши. А он ни за что не бросит объекта своей страсти, пока полностью им не насытится. Есть у него такая особенность. Ни за что и никогда! Даже если ему будет грозить смерть!

– Надо же, как романтично, – хмыкнула она. – Но не мой случай, как выяснилось.

– Сейчас не время кривляться! На кону здоровье и жизнь ни в чём не повинных людей! – вдруг заорал он. – Объясни мне чётко и ясно, где вы с Евгением условились встретиться? Когда он должен тебе позвонить? В каком, предположительно, районе города его лежбище? Если поможешь найти своего красавчика ничего ужасного с ним не случиться, обещаю. Если же нет, пеняй на себя! Могу и бандитам тебя сдать хоть сейчас!

Понявшая, наконец, чего от неё добивается этот щуплый мужичок, Лида неожиданно для себя рассмеялась в голос. Настолько комичным показался ей учинённый допрос и угрозы из его уст. Но мгновение спустя она сообразила, какую опасность представляет живое существо, вынужденное защищать самое ценное из того, что у него осталось.

– Я, Вовчик, тебя прекрасно понимаю, но помочь не могу, – произнесла она презрительно-спокойно, подчёркивая всем видом свою невозмутимость. – Совесть у меня, вроде бы, пока жива. Поэтому она заставляет сказать тебе чистую правду, которая заключается в том, что я знать не знаю, ведать не ведаю, где находится твой бизнес-партнёр Евгений. Никаких встреч у нас не запланировано, в его тайные планы, к счастью, я не посвящена.

После этих слов Владимир прекратил жевательные движения челюстями и скривил бледные губы, словно жвачка разрушила пломбу и причинила боль. Лицо побледнело и ещё более сузилось, а созвездия оспин со щербинками на щеках стали казаться зловещими татуированными узорами.

– Всё ты знаешь и всё мне расскажешь, шалава малолетняя! – злобно просипел он, поднимаясь со стула. – Думаешь, у меня силёнок не хватит с лошадью толстозадой справиться, или надеешься на мою порядочность? Напрасно. Я для тебя намного хуже тех бандюков, которым задолжал. Их ты сможешь, скорее всего, убедить в своём полном неведении и отделаешься испугом. Но со мной такой вариант не пройдёт, поскольку я слишком хорошо знаю Женечку, и ставки для меня, в отличие от них, слишком высоки.

– Пытать будешь? Кожаной плёткой бить? Или своим мужским обаянием возьмёшь? Боюсь, не устою перед твоими чарами, – говоря это, она подошла к нему, томно взглянула в его водянистые глаза и эротично прикусила губами кончик пряди своих волос.

Не ожидая от неё столь дерзкого поведения, он машинально отпрянул, замялся и отвёл в сторону глаза.

– Отойди от меня! – взвизгнул он как баба мгновение спустя. – Заразишь ещё чем-нибудь.

– А ты собрался силой выбивать из меня информацию и чистеньким остаться? Не надейся, Вова! Странно, как вам с Женей вообще поверили и какой-то кредит дали. Вы же на два шага вперёд не видите! Точнее, дальше собственного носа! Евгений точно такой же трус, как и ты. Неужели сразу не понял этого, когда искал его на ресторанных унитазах? Он спасает, прежде всего, себя, свою шкуру и не будет из-за меня или кого-либо другого серьёзно рисковать. Мой тебе совет: пиши заявление в полицию, объявляй себя банкротом, увози семью подальше и не вздумай прикасаться ко мне. Если сейчас выкинешь какую-нибудь глупость, тогда из жертвы сам превратишься в преступника и попадёшь в ловушку, из которой семье уже точно не поможешь, да и сам в ней сгинешь.

Сказанное Лидой попало точно в цель. Владимир сник, вновь опустился на стул и нервно застучал пальцами по столику. Он понял, что взять на испуг такую девушку ему не по зубам, к тому же её слова о банальной человеческой трусости старого друга были чистой правдой, как ни крути. Смелость Евгения, зачастую, была показной и имела свои пределы, как у всякой психически здоровой личности.

– Где же ты всё это время была, такая молодая да мудрая? Встреть тебя Женька пораньше, может, сумела бы вправить ему мозги и уберечь от беды, – сказал он задумчиво и сокрушённо, будто подводил печальный итог жизни.

– Неплохой ты человек, Володя, но уж больно наивный. Все мои советы Женька принимал бы в штыки, и нашим скандалам не было бы конца. Он смог бы, наверное, убедить даже меня в своей правоте не мытьём так катаньем. Тогда в вашей дырявой лодке оказалась бы ещё и я, что резко снизило бы её плавучесть. Ведь та агрессивная глупость, которую исповедовал Женя, очень привлекательна на первый взгляд. Она быстро завладевает сознанием, дарит обманчивое чувство реализации, но в итоге приносит ядовитые плоды.

– Зачем усложнять? Он тупо хотел поднять бабла, как любой нормальный мужик, вот и всё.

Даже теперь незваный гость пытался выгородить своего друга, что явно говорило в его пользу. Лида не стала оспаривать утверждение Владимира, не желая впустую тратить силы на бессмысленные разъяснения и препирательства с нулевым результатом. Вместо этого она поймала себя на том, что где-то в глубине чувствует некий подъём, с тех пор как узнала о бегстве Евгения. А неожиданный визит загнанного в угол, преданного и раздавленного Владимира только усилил это ощущение. Вспомнилась Надежда Николаевна, говорившая ей о подобном эффекте при созерцании несчастий других людей, особенно когда сам находишься в незавидном положении. Никаких угрызений совести по этому поводу Лида не испытывала, напротив, ей нравилась такая реальность, где всё вокруг рушилось, а она худо-бедно продолжала оставаться на плаву. Основное правило здесь заключалось в том, чтобы поменьше обращать внимания на более расторопных, успешных и удачливых, но этого почти никогда не удавалось сделать, если в поле зрения появлялись такие люди. Теперь она, наконец, поняла причину своего плохо скрываемого раздражения, когда натыкалась в интернете на ролики о райской жизни популярных звёзд. «Будь моя воля, я окружила бы себя хорошими, добрыми, но несчастными людьми, – фантазировала Лида. – Помогала бы им, как могла, утешала бы словом и чувствовала бы себя при этом не самым никчемным и пропащим человеком. Читала я про принца Гаутаму, которого родители окружили во дворце здоровыми, молодыми, сытыми людьми, лишь бы их сын представления не имел о горе, старости и смерти. Большей глупости сложно придумать! От дряхления и несчастий прятаться так же бессмысленно, как идти против самой природы. Нет! Надо было окружить принца самыми больными и несчастными бедняками, на фоне которых он до конца своих дней чувствовал бы себя полубогом на своём троне! А слуги, нищие и больные лучше остальных знают, что счастья на всех не хватает, и были бы ему по гроб жизни благодарны за сносную жизнь при дворе».

Зазвонил лежащий на столике телефон Лиды.

– Это он, точно он! – воскликнул Владимир, почему-то шёпотом.

– Угомонись, клоун несчастный! Нечего мне скрывать от тебя, – ответила она и демонстративно включила громкую связь.

Заработавший на полную мощность динамик издал неразборчивые обрывки слов, безжалостно изуродованные прерывающейся связью. Тем не менее, по интонации и тембру голоса Лида поняла, что говорит Женя. В ту же секунду Владимир поднёс указательный палец к губам, требуя от девушки соблюдать тишину. Лида не обратила на его жест никакого внимания и стояла в оцепенении, застигнутая врасплох неожиданным развитием событий. Некоторое время из трубки доносились щелчки и ритмичное потрескивание, напоминающие звук старой виниловой пластинки. В какой-то момент напряжённое молчание стало невыносимым, руки Владимира и Лиды синхронно потянулись к телефону и в этот миг голос Жени с трогательной теплотой произнёс:

– Не бросай трубку, солнце, прошу.

– Зачем ты звонишь!? Уехал, так уехал! – вырвался пронизанный болью крик Лиды.

– Ну, ну, солнышко, прекрати дуться на меня. Ночью я был на измене, нервничал, неверно формулировал свои мысли. Прости, пожалуйста. Я звоню сказать, что очень люблю тебя и не хочу потерять. Слышишь меня, Лидочка?

– Слышу, – ответила девушка, чувствуя, как наворачиваются слёзы.

– Вот и прекрасно. Теперь слушай ещё внимательнее. Скоро я за тобой приеду и заберу с собой в уютное гнёздышко. Первое время нуждаться не будем. Потом что-нибудь придумаю. Положись на меня, свою девушку я всегда смогу обеспечить, – он говорил отрывисто и чётко, как командующий перед строем. – Постарайся ещё сутки из общежития никуда не отлучаться. Собери всё самое необходимое и будь на низком старте. Ориентировочно послезавтра я буду в городе. Надеюсь, всё пройдёт гладко, и мы исчезнем незаметно. И ещё, очень важная деталь моего плана, которую я рискну сообщить тебе по телефону…

– Замолчи! Замолчи! Нас слушают! Уезжай подальше без меня! – прервав его, закричала Лида и сбросила звонок.

Не ожидавший такого развития событий Владимир, схватил телефон и, выпучив глаза, некоторое время ошалело таращился в его экран, словно прочитал на нём точную дату своей смерти.

– Ты что натворила, дура полоумная!? Похоже, не понимаешь! Так я тебе объясню! – он покраснел и задыхался от переполнявшей его злобы. – С этой секунды, тварь, ты все долги своего кобеля на себя повесила! Поняла?

– Пошёл вон, урод! – бросила ему девушка, глотая слёзы. – Быстро!

Кинувшись к нему, как бешеная кошка, она вцепилась одной рукой в воротник куртки, а другой в сальные волосы и с силой потащила его к двери. Застигнутый врасплох,он вскрикнул от боли, согнулся дугой и послушно сделал несколько шагов к выходу. Когда Лида отцепила руку от куртки, чтобы достать до дверной ручки, Владимир резко выпрямился, высвободил голову и отбежал от двери вглубь комнаты.

Мразь, сучка драная! – прошипел он, сплёвывая на пол жёлтую пенистую слюну. – Прибью, тварь! Закопаю! Удавлю! – заходился он, переходя на крик и сжимая сухонькие кулачки.

Не до конца понимая, что делает, девушка машинально схватила за горлышко стоявшую на полу у стены пустую бутылку из-под коньяка и запустила прозрачную гранату во Владимира. Он поздно среагировал, но на его счастье снаряд с бардовой этикеткой пролетел в сантиметре над черепом и врезался в оконное стекло, водопад осколков которого с весёлым звоном обрушился на пол. С минуту оба стояли как вкопанные, словно осознавая новый расклад в их схватке. Вместе с холодным ветром с улицы в комнату ворвались недовольные женские возгласы, в которых вперемешку с нецензурной бранью явственно слышались фразы «звоните в полицию», «второй этаж», «наркоманский притон». Выйдя из оцепенения Владимир, сунул её телефон в карман своей куртки, ещё раз харкнул на пол вязкой слюной, похожей на слизь, прошёл, не поднимая глаз, мимо стоящей как каменное изваяние девушки и захлопнул за собой входную дверь. Лида продолжала стоять одна посреди комнаты, ощущая мелкую нервную дрожь в гордо сложенных на груди руках, на которые падали крупные капли тёплых слёз. Мысленно она проклинала Евгения, его трусливое бегство и недавний звонок, проклинала лихорадочно ищущего спасения Владимира, хотя в глубине души даже сочувствовала ему. Но больше всего Лида проклинала свою судьбу, которая давала ей надежду лишь для того, чтобы вскоре отнять. Ей уже совсем не хотелось встретиться взглядом с молодым принцем посреди людской толчеи как в любимой сказке детства. Сейчас она, скорее, предпочла бы осушить бокал приготовленного чёрным магом Фарахом бальзама забвения, чтобы проснуться через триста лет среди будущих поколений древнего Королевства Семи Озёр и начать постигать изменившуюся жизнь, начисто позабыв прошлую.

Глава VII

Про меня можно было сказать, что последние дни отпуска догуливал совсем другой человек, чем тот, который в него уходил. Вернее, та личность, которая так радовалась возможности наслаждаться какое-то время бездельем, выпивкой, интересным общением, острыми ситуациями, которая так жаждала варварского азарта жизни, стала исчезать, уступая место чистому созерцанию текущих событий и удовлетворённому принятию любого их хитросплетения. Строго говоря, личность стала растворяться именно тогда, когда шаблоны прошлого перестали быть актуальны в настоящем, а сама память о прожитых годах из чего-то значимого и неоспоримого превратилась только в одну из историй, встав в один ряд с многочисленными увиденными на экране или прочитанными в книгах. Картина будущего, вечно будоражащая воображение то пугающими, то обнадёживающими образами перестала существовать совсем, иссушив на корню ветвистое дерево всевозможных страхов, тревог и опасений. Просыпаясь по утрам, я мог теперь позволить роскошь не вспоминать прошедший день, коря себя за сопутствующие ему неизбежные промахи и упущения. А желание с началом нового дня искать во внешнем мире приключения на свою голову, пытаясь унять ими животный и интеллектуальный зуд разумного хищника, утихло так же незаметно, как улетучивается страсть в отношениях вчерашних любовников. Вместе с тем меня переполняла любовь в новом качестве, не романтическая или чувственная, а её неизведанная ранее ипостась вселенского потока, льющегося во все стороны, но не имеющего приоритетного направления. Я любил себя, точнее свою вечную сущность и понимал, что она окружает меня повсюду, чуть прикрытая разнообразными именами и формами. Всякое переживание стало желанным, а видимые объекты приняли идеальную форму. Сказочная атмосфера ночных сновидений тёплым течением впадала в повседневные хлопоты, пропитывая ароматом волшебства часы бодрствования. Каждый человек сделался родным и неповторимым, даже если он был другого мнения на свой счёт. Мне не удалось бы ранее испытать тысячной доли такой радости, беззаботности и спокойствия, выйди я хоть в десятилетний отпуск с сохранением заработной платы и места работы.

Пятничный вечер согревал сухим теплом наконец-то включенного отопления, дымящейся чашкой крепкого чая и привычным мерцанием бубнящего телевизора. Приподнятое настроение Ольги из-за окончания рабочей недели способствовало её ленивому обмену со мной необязательными фразами. Сколько наших пятниц, проведённых вдвоём и похожих одна на другую, умчалось из обыденности в вечность – не сосчитать. Но всё равно загадочным образом каждая воспринималась как маленький негласный праздник.

– Давай сходим завтра на премьерный показ нового фильма режиссёра Марани, – между прочим, сказала жена. – Фестиваль авторского кино сегодня стартует в «Художественном». Афиши по всему городу, если заметил.

– Хорошая картина? – спросил я зачем-то и, не дожидаясь ответа, согласился. – Почему бы и нет? Обязательно пойдём.

– Странно. Я ожидала услышать ёрничанье, в лучшем случае снисходительную иронию по поводу моей затеи.

– Всё течёт, всё меняется. Я и есть это самое «всё».

– Впрочем, продолжаешь паясничать.

Объяснить Ольге свои фантастические переживания я даже не пытался. Слова в полной мере бессильны передать лихорадку пылкой влюблённости, наслаждение вязкой осенней тоской, экстаз беспричинного гнева или душевный оргазм мстителя, каким бы красноречивым и поэтически одарённым не был рассказчик. Заикаться же о постепенном исчезновении своей личности, вместе со всем набором привычных чувств и устоявшихся представлений, было бы вовсе глупо и, по крайней мере, жестоко по отношению к супруге, которая, несомненно, заподозрила бы тяжкий душевный недуг. Пришлось использовать убогий арсенал своих прежних повадок и вести себя соответственно ожиданиям во избежание неприятностей.

– Помню рассказы о том, как в детстве ты мечтала стать доброй феей и помочь каждому бродячему животному найти своего хозяина, – сказал я, отхлебнув остывающий чай.

– Грандиозные мечты времён средней группы детского садика! Было такое. Позже волшебство потихоньку начало уходить из моего мира, и я согласилась на обычного ветеринара. А потом, в младших классах, когда поняла силу денег и преимущества красивой жизни, захотела выучиться на модного модельера, которых тогда приглашали во все ток-шоу. Но с какого перепуга ты вдруг вспомнил об этом?

– Так, ни с того ни с сего в голову пришло. Знаешь, Оль, по-моему, желание волшебным образом кому-то помогать было самым естественным твоим устремлением. Впоследствии, с взрослением, пришлось вносить изменения в мечту, подстраиваясь под жёсткие законы реальности, вытесняющей твой сказочный мир на обочину сознания. В итоге тебе пришлось полностью принять навязанные правила игры и, по сути, сдаться.

– Вы как всегда правы, Капитан Очевидность. По-другому ведь и быть не могло.

– Спорное утверждение. Думаю, если бы безусловная вера в сказку не пошатнулась, то для другой картины мира вряд ли нашлось бы место в сознании, и ты бы обязательно стала феей.

– Если бы мои детские представления не менялись с взрослением, у меня была бы явная задержка умственного и интеллектуального развития. Интересно, заинтересовала бы тебя такая девушка?

– Во вселенной феи вряд ли существуют такие диагнозы и даже понятия.

Милая чушь, которую мы несли длинными вечерами, почти никогда не была реальной попыткой кого-то из нас доказать свою правоту или прояснить обсуждаемую тему. Она сама по себе являлась для нас упоительным священнодействием, привилегией двух тонко чувствующих друг друга сердец, наградой за нашу давнюю случайную встречу и, что куда важнее, за стоическую готовность Ольги без конца принимать мои странности и пороки с самообладанием укротительницы диких животных. Теперь, когда мне стала совершенно очевидна бессмысленность произносимых слов, общение парадоксальным образом сделалось легче и естественнее, окончательно выйдя из тесных рамок обсуждаемой ерунды на простор духовного соприкосновения.

– Ты уснул что ли? – проворчала Ольга, пристально взглянув на меня.

– Почему уснул? Просто задумался на секунду и потерял нить твоих рассуждений, – зачем-то стал оправдываться я.

– Глубокие рассуждения со вспышками озарений больше по твоей части, – поддела она меня. – Я говорю, Лиля пишет, что сейчас зайдёт к нам. Ну, та, у которой Новый год когда-то встречали. Помнишь?

– Помню, конечно. Как такую одарённую девушку забыть! Она пела под гитару песни больше часа, прежде чем за стол пригласить.

– Она исполняла свои стихи, переложенные на музыку, часть которых, кстати, опубликованы на городском портале.

– Господи, ну почему я не знал об этом тогда! Может, новогодний концерт Лили не показался бы мне пыткой! Посуди сама: переслушать натощак её поэтическую тетрадь от корки до корки под аккорды расстроенной гитары, косясь в то же время одним глазом на стол с водкой, закуской и салатами. А возле него всё время суетился её сожитель Борис, кажется, то и дело бросавший в рот кусочки колбасы.

– Бедненький мой, как же ты перенёс такое истязание!

– Любые муки перенесёшь, когда видишь цель. Пусть одним глазком. А как она в нашем районе оказалась?

– Откуда мне знать? Написала только, что сейчас забежит, – ответила Ольга, взяла свой телефон и прочитала вслух её короткое сообщение.

Ждать пришлось совсем недолго. Мы только-только успели привести себя в порядок, унести недопитые чашки на кухню и немного проветрить комнату, как раздался звонок домофона. Жена побежала в прихожую, а я, расположившись в кресле, принял задумчивую позу, опершись на локоть и подперев голову кулаком. Для полноты образа мне не хватало томика сонетов Шекспира или сборника стихов Руми на коленях, но я решил сохранять чувство меры.

Когда Лиля вслед за Ольгой вошла в комнату с хмурым поникшим лицом и заплаканными глазами, стало понятно, что шутки временно откладываются. Гостья уселась напротив меня, суетливо поправила чёрный обтягивающий джемпер с разноцветной полосой на маленькой груди и лишь после этого надтреснутым голосом больного ангиной поздоровалась со мной. Её бледная симпатичная мордашка, совсем не изменившаяся за несколько лет, удачно контрастировала с тёмными вьющимися волосами до плеч, а голубые бусины глаз продолжали смотреть на мир с детской наивностью и чистотой. Даже припухшие и покрасневшие веки придавали всему облику Лили неизъяснимый шарм, подчёркивая её женственность и хрупкость.

– У меня беда, ребята, – начала она, не дожидаясь наших расспросов. – Пропал Боря. Мы повздорили три дня назад, он накричал на меня, хлопнул дверью и ушёл. Я думала, погуляет пару часов, остынет и вернётся. Но скоро четвёртые сутки пойдут, а его всё нет. Телефон выключен.

– Ужас! – воскликнула Ольга, как мне показалось, немного наигранно. – В полицию заявила?

– Нет пока. Обзвонила всех его друзей и родственников, встретилась с некоторыми из них. Никто ничего не знает. Причём все спокойные такие, включая родителей и брата. Говорят, успокойся, придёт, когда нагуляется, а ты его сразу не вздумай пускать. Пусть прощение на коленях просит и обещает, что впредь подобных номеров не выкинет. А я себе места не нахожу, жутко дома одной оставаться. Решила к вам заявиться без приглашения, может, что-нибудь посоветуете. Тем более, Боря раньше частенько у вас засиживался.

Я сначала подумал, что ослышался, но увидев удивление на вытянувшемся лице супруги, понял, что со слухом у меня пока в порядке.

– Кто засиживался? Борис? – спросил я с лёгким недоумением.

– Ты, насколько я знаю, собирался создать свой видеоканал в интернете по автомобильной тематике, раскрутить его и сделать со временем прибыльным. А Боря согласился на предложение поработать оператором на первых порах. Вы тогда много думали над сценарием видеороликов, поэтому он приходил домой за полночь. Жаль, проект заглох из-за твоих проблем с одурманивающими веществами. Но я рада тому, что Боря уговорил тебя обратиться к специалистам и справиться со своей зависимостью.

Лиля говорила без тени сомнения, словно была свидетелем описываемых событий, отчего её словам легко мог бы поверить любой несведущий человек, даже некоторые из наших с Ольгой знакомых. После них мне в общем и целом стала понятна причина визита Лилии, как и то, что сожитель водил её за нос, используя для этого целую легенду про меня.

– Послушай, Лиля, – начал я как можно спокойнее, стараясь избегать резких выражений, так как понимал, что озвученная мной правда причинит ей боль. – Мы познакомились с Борисом той новогодней ночью и больше ни разу с ним не встречались. Никаких коммерческих проектов в интернете я не запускал, поэтому оператор мне был нужен как рыбе зонтик. Судя по всему, Борис вводил тебя в заблуждение, желая скрыть истинные причины своих ночных задержек. Именно поэтому брось переживать из-за его временного исчезновения. Ведь он уже пропадал раньше где-то, однако всегда возвращался живым и здоровым. Наверное, в этот раз обстоятельства заставляют задерживаться его не часы, а на сутки. Что ж, бывает. Найдётся пропажа, более, чем уверен.

Лилия перевела немигающий взгляд с меня на Ольгу в робкой надежде услышать опровержение моих слов, но молчание жены красноречиво свидетельствовало об их достоверности. В момент белые щёчки гостьи стали наливаться краской, на тёмных ресницах задрожали слёзы, а в глубине голубых глаз замерцал холодный огонь разочарования.

– Дайте, пожалуйста, стакан воды и я побегу, – поднимаясь с кресла, выдавила из себя Лиля, когда уже казалось, что она вот-вот разрыдается.

– Куда ты всё спешишь? Посиди ещё немного, – решил я умерить её пыл. – От пустой беготни толку мало, да и легче вряд ли станет. Позже вызовем тебе такси до дома, если хорошо вести себя будешь.

На секунду она опешила от моего тона, вопросительно приподняв брови, однако затем послушно опустилась в кресло. Вглядевшись пристальнее в её женственные черты, я ясно разглядел их иллюзорность и прозрачность, будто в кресле сидел не человек из костей, плоти и крови, а его голограмма. Вслед за этим пришло понимание того, что передо мной находится не смертное существо с невидимой биркой «Лилия», а сгусток божественной энергии, её неотъемлемая частица, которой неведомы проблемы в принципе. При всём том замутнённое сознание девушки по непонятным мне причинам напрочь забыло о своей истиной природе и безоговорочно считало себя несчастной личностью, только что получившей очередной удар судьбы.

Увиденный мною реальный расклад вмиг потушил разгорающуюся жалость, поскольку к кажущемуся образу нашей знакомой я уже не мог относиться серьёзно. А к тому, чем она являлась на самом деле, чувство жалости было неуместно. Однако, мне захотелось сделать так, чтобы она хотя бы на мгновение вышла из блестяще исполняемой роли, хотя я уже начал восхищаться её неподдельной игрой. Вряд ли даже самый талантливый артист театра сможет настолько вжиться в облик хрупкой жертвы, пока в его голове существует разделение на свой сценический и повседневный личный образ. Я встал, подошёл к её креслу и присел рядом на корточки, положив свою ладонь на подлокотник так, что наши пальцы соприкоснулись. Лиля не отдёрнула руку и ничего не сказала, лишь отвела взгляд в сторону. На несколько секунд мы застыли в таком положении, словно видео с нашим участием поставили на паузу. Дыхание остановилось, время прекратило бег, малейшие звуки затихли, мысли растворились. Помаленьку с лица девушки стало сходить напряжение, в чуть прикрытых веками по-детски наивных глазах исчез лихорадочный блеск, а щёки вернули себе красоту естественной бледности. Когда же я заметил, как губы ягодного цвета чуть растянулись в стороны и еле заметной улыбкой окончательно преобразили свободные от эмоций черты лица, мне сразу стало очевидно её внутреннее прозрение. Я был бесконечно рад, хоть и знал по собственному опыту, что первые встречи со своей вечной природой похожи на проблески солнца и очень кратковременны. Но сам факт их появления, как едва наметившиеся просветы в серых облаках, даровал надежду на долгожданную встречу с дарящим тепло, покой и силу источником. Кроме того каждая такая вспышка на какое-то время заряжала энергией и избавляла от тяжёлых навязчивых мыслей.

Заметив стоявшую со стаканом воды в руке Ольгу, которая изумлённо таращилась на меня, я представил себя со стороны. Вероятнее всего, моя фигура на корточках у коленей нашей знакомой напоминала молящего её о прощении. Возможно, жене на ум пришли более отвратительные ассоциации. Сказать точно затрудняюсь. В любом случае мне следовало срочно вернуться на своё место в кресле, что я и проделал с чувством застигнутого на кухонном столе кота.

– Как же хорошо у вас, ребята! Такую волшебную атмосферу я не ощущала ни у кого больше! – сказала вдруг Лиля с воодушевлением, совсем сбив с толку мою жену резкой переменой настроения.

– Ну и посиди ещё с нами, проникнись атмосферой, раз нравится. А лучше оставайся до утра, которое мудренее. Завтра выходной, спешить некуда. На диване тебе постелю, отдохнёшь как принцесса. Сейчас я командирую своего бездельника за чем-нибудь вкусненьким, и будем чаи гонять, – сказала Ольга, многозначительно глянув на меня.

По правде говоря, мне жутко не хотелось одеваться и на ночь глядя бежать в супермаркет. Но ради Лилиного проблеска, которому непонятным, но оттого ещё более чудесным образом поспособствовал я, можно было совершить такой подвиг. Я твёрдо, без малейших сомнений, знал, что случившееся сейчас с ней – самое главное событие в её жизни. Как бы она сама его не воспринимала. Успеет ли Лиля до конца своих дней понять, кто она на самом деле и с улыбкой заинтригованного наблюдателя взглянуть на представление со своим участием из зрительского зала, неизвестно. Однако для меня как божий день было ясно, что сила, коснувшаяся её сегодня, уже не оставит нашу гостью никогда и ни при каких обстоятельствах. Она обязательно приведёт её к себе самой, укажет дорогу в прекрасную страну, очертания которой ей приходят во снах, и наделит неискажённым восприятием окружающего, которое уничтожит уныние и страх. Пусть даже при другом воплощении, в другой цивилизации, на другой планете.

– Благодарю за чуткость и гостеприимство, но мне надо домой. Настолько привыкла к своей обстановке, к своему котику Йошке, что быстро начинаю скучать без них. Извиняйте. – Лиля мягко улыбнулась, посмотрев в мою сторону. – Я ведь колебалась до последнего, ехать к вам или нет. Видимо, подсознательно боялась сбросить шоры с глаз. А теперь, несмотря на вскрывшийся обман, будто второе дыхание открылось вместе с уверенностью в том, что Боря жив и здоров. Верно подмечено кем-то: «Свободен лишь тот, кто может позволить себе не лгать». Я в этом ещё раз убедилась благодаря вашей искренности.

– Господи, Лиль! Ты из нас добрых правдорубов не делай! Просто мы свои пороки прячем настолько глубоко, что сами о них со временем забываем, – сказала Ольга, явно удовлетворённая позитивным настроем подруги, – Вижу, за тебя можно пока прекратить волноваться, но всё равно звони в любое время дня и ночи.

– Позвоню обязательно, когда Боря объявится, – ответила она таким тоном, словно всё уже было в порядке.

Я вызвал к подъезду такси и мы пошли провожать Лилю до лифта. Прощаясь, наговорили ей кучу ободряющих фраз и добрых пожеланий, мало чего значащих для окунувшихся в пучину отчаяния, как и для считающих себя счастливчиками. Любые прочие слова были бы в тот момент вовсе неуместны, а так мы формально поддержали нашу знакомую и с чувством выполненного долга продолжили коротать вечер.

– Ты Лильку гипнотизировал что ли, когда сидел на коленях рядом? – как бы невзначай поинтересовалась Ольга, переключая каналы телевизора.

– Пытался достучаться до её спящего сознания, – ответил я как на духу.

– Похоже, успешно, – она ядовито ухмыльнулась.

– Признаюсь, сам не ожидал, что Лиля услышит меня сквозь свой сон и пугающая сила кошмара временно ослабнет. И, к твоему сведению, я не собирался вставать пред ней на колени, а всего лишь согнул их, чтобы присесть напротив и нащупать контакт.

– Ага! Всё-таки успел нащупать и вступить в контакт с моей подружкой, пока я ходила за водой. Но раз ты сидел перед ней как ребёнок на корточках, а не как кобель на коленях, то какие могут быть претензии. Что взять с неразумного дитя?

Очень скоро наш диалог вновь превратился в привычный обмен необязательными фразами, плавное течение которого так внезапно прервал визит Лилии. Только теперь из уст Ольги то и дело вылетали колкости по поводу моего раскрывшегося дара убеждения при сидении на корточках. Меня они ничуть не уязвляли, а скорее развлекали, демонстрируя незамысловатую игру наших чувств, потревоженных лёгкими порывами ревности. Словесные импровизации на самые разные темы, в основном вброшенные Ольгой, могли продолжаться до полуночи, если бы я не задремал прямо в кресле. Как у нас водится, не сразу заметившая отсутствие собеседника жена продолжала что-то говорить, прервав свой монолог лишь с первыми аккордами моего похрапывания.

Большая часть следующего субботнего дня была, так или иначе, прелюдией к вечернему походу в кинотеатр. Ольга сделала пару звонков знакомым ценителям искусства и, несмотря на аншлаг, без труда забронировала нам два билета в кинозал ограниченного проката, кои следовало выкупить в кассе не позже, чем за десять минут до начала сеанса. Во время обеда я прослушал небольшую лекцию о «заставляющих задуматься» по выражению Ольги работах кинорежиссёра, чья новая картина должна предстать вечером на суд самых искушённых кинозрителей города. Честно признаться, канитель вокруг похода на показ фестивального фильма была мне в кайф, поскольку всякая суета теперь только забавляла, перестав, как раньше, раздражать. Я угадывал в сердце любого волнения изначальный безмолвный покой, откуда это возмущение ненадолго появлялось, чтобы затем поспешно вернуться обратно в лоно тишины. Мне оставалось только вслушиваться в эту пронзительную тишь и невозмутимо наблюдать суматошный танец взбудораженных чувств, потешаясь над их попытками зацепить меня.

До кинотеатра «Художественный» добирались на такси, опасаясь опоздания. Накрапывающий дождь внёс серьёзные коррективы в наши романтические планы выйти из дома задолго до начала сеанса, прогуляться по вечернему проспекту и прокатиться две-три остановки на общественном транспорте. Романтический настрой, как я давно заметил, очень своенравен и посещает нежданным образом в самой, казалось, неподходящей обстановке. Спланировано вызвать его к нужному моменту удаётся редко, а отпугнуть может досадная мелочь, типа ноющего зуба или громкого урчания в животе, как и тысяча прочих непредвиденных факторов.

Выкупив заждавшиеся нас билеты, которые, по словам кассира, пора было срочно продавать другим киноманам, мы поднялись на второй этаж и вошли в небольшой заполненный зрителями зал. Увидев в седьмом ряду два свободных места, я взял Ольгу за руку, и мы начали пробираться к ним бочком, задевая колени сидящих и чувствуя на себе оценивающие взгляды собравшихся. В детстве мне не раз приходилось проделывать подобный путь, пряча в пол глаза и испытывая жуткую неловкость под прицелом посторонних взоров. Как-то женщина сделала нам с приятелем замечание, пояснив, что двигаться между рядами следует лицом к сидящим зрителям, а не спиной. Немного растерявшись, я всё же повернулся всем телом и явил свою покрасневшую физиономию на общее обозрение. А находившийся рядом менее мнительный одноклассник, не собираясь следовать моему примеру, отреагировал на её упрёк фразой: «Поздно уже меня переучивать».

Буквально через несколько секунд после того, как мы расположились в своих креслах, начал таять свет и на экране под далёкий гудок паровоза проявился логотип кинокомпании в виде убегающих к горизонту рельс. Я вообще-то думал, что перед сеансом кто-нибудь выйдет к зрителям и скажет пару слов о ленте, возможно, сам режиссёр. Всё-таки премьерный показ в рамках фестиваля, культурное событие как-никак. Но всё оказалось намного скромнее и прозаичнее моих представлений, чему я обрадовался, поскольку хотел полностью сконцентрироваться на картине и в кои-то веки оценить творение художника. Начало фильма ознаменовалось утробными криками и хаотической беготнёй непонятных людей на фоне западноевропейского сельского пейзажа. Уже эти первые кадры, подчёркнуто выдержанные в тусклых серых тонах, заставили меня зевнуть и ощутить приближение знакомого состояния выключенного внимания, одолевавшее меня тогда, когда Ольга увлечённо смотрела нечто похожее на экране телевизора. Решив не сдаваться, я продолжил просмотр, внимательно следя за поступками и словами персонажей ленты, вникая потихоньку в сюжетную линию. А она заключалась в том, что некогда популярный писатель приезжает из столицы в маленький городок, в надежде преодолеть затяжной творческий кризис и начать работу над новой книгой. Поначалу простоватые аборигены относятся к нему с пиететом, но считающий его книги злонамеренной пропагандой пороков молодой пастор, непререкаемый авторитет местной общины, настраивает свою паству враждебно по отношению к прозаику. Долгое время литератор не понимает причину резкой перемены отношения к своей персоне, пока взбалмошная и сексуально озабоченная нимфетка не пересказывает ему подробности проповедей и наставлений, которыми потчует доверчивых прихожан воспылавший праведной ненавистью священник. Уязвлённый романист является домой к духовному лицу, требуя разъяснений, но в ответ получает обвинение в связях дьяволом, склонение к суициду и разврату через свои произведения, вместе с советом поскорее убраться восвояси. Высмеяв все претензии и рекомендации, столичный гость остаётся в городке и продолжает работу над начатым романом. Глухая неприязнь окружающих даёт ему толчок, помогает встрепенуться, выйти из депрессии и как в молодые годы наполниться живительной злостью, которая фонтаном свежих идей вырывается на страницы задуманной книги. Всего за два месяца он пишет большую часть произведения, но никак не может сочинить достойный финал, предъявляя себе высокие требования. Незаконченное творение гложет автора изнутри, лишает сна, заставляет злоупотреблять алкоголем. Однажды ночью, в состоянии крайнего опьянения писатель смотрит на себя в зеркало и кричит, что лучше бы он и вправду заключил сделку с дьяволом, чем так маяться без вдохновения. После этих слов неожиданно видит в зеркале у себя за спиной восседающего за письменным столом темноволосого незнакомца средних лет, от которого исходит могучая неизъяснимая сила. Ошеломлённый литератор склоняется перед ним в почтенном страхе и узнаёт, что перед ним не кто иной, как сам Сатана. Поговорив с писателем, как со старым приятелем и выпив вина, Люцифер объясняет ему, что считает незавершённый текст шедевром, в отличие от его прежних весьма посредственных книг. Более того, падший ангел рассказывает, как восстановил против него местного пастора с целью вызвать ответную гневную реакцию в спящей душе романиста, только благодаря которой из-под пера вышло что-то стоящее. Теперь, поясняет Сатана, следует дать волю накопившейся за всю жизнь мести и убить никчемного священника. Воплотившись в поступок, достойный сильного человека, это благородное чувство снимет последнюю преграду на пути вдохновения, необходимого для завершения великого романа. Перед уходом Люцифер напутствует литератора отбросить всякую нерешительность, ибо страх и сомнения окончательно погубят в нём талант, сделав его жалким графоманом. Ошеломлённый, но полный решимости прозаик, хватает охотничий нож и выходит из дома. В заключительной сцене картины столичный писатель стоит у домика пастора, долго всматривается в тусклый свет узких окон и тихо размышляет вслух об эфемерности прижизненной и посмертной славы, изменчивых критериях таланта и гениальности, сомнительных преимуществах роскошной жизни в растленном обществе литературной богемы. Перед финальными титрами фильма нож падает в мокрую от дождя землю и его взятое крупным планом испачканное лезвие застывает на экране под шум очистительного ливня.

Когда на чёрном фоне стали высвечиваться имена режиссёра, оператора, актёрского состава и всех принимавших участие в создании ленты, маленький зал взорвался аплодисментами, чего мне никогда не приходилось наблюдать на обычных сеансах.

После полуторачасового пребывания в душноватом помещении кинотеатра влажная свежесть осеннего вечера заставила нас слегка съёжиться и втянуть головы в плечи. Дождь прекратился, потому было решено осуществить ранее задуманное, пройдясь по залитому огнями проспекту, только теперь в направлении дома. Какое-то время мы шли, замедляя шаги и разглядывая фасады знакомых зданий, выглядящие торжественно в искусной подсветке. Казалось, нас несёт течение по широкому руслу реки посреди скал и утёсов. Несмотря на вечер субботы, прохожих было мало, что позволило мне забежать вперёд и сделать несколько фоток Ольги. На моё удивление она даже не пыталась протестовать, как было чаще всего во время несанкционированных съёмок.

– Жаль, что фильм закончился так грустно. Сколько ни смотрю хорошее кино, никак не могу привыкнуть к трагической развязке. Пусть сказочный хэппи-энд далёк от повседневной жизни, зато он не множит печаль, которой и так хватает. Наверное, поэтому я предпочитаю открытый финал, как золотую середину между жестокой реальностью и красивым вымыслом, – произнесла Ольга, глядя на убегающий вдаль сырой асфальт тротуара.

– По-моему для священника всё прекрасно завершилось. Самый что ни на есть открытый финал, – сказал я, нехотя припоминая детали истории, которую стал забывать уже при выходе из кинотеатра. – Смотри лучше сказки, раз воспринимаешь чьи-то фантазии слишком близко к сердцу. И прекрати искать в них правдоподобность, каковой нет даже в жизни.

– Чёрствый ты человек! Безнадёжный, бесчувственный сухарь! – она, наконец, улыбнулась. – Мне хотелось увидеть победу писателя над собой, над разрушающей душу ненавистью и унынием, вопреки дьявольским науськиваниям. Хотелось порадоваться за успех новой книги. А его тупо зарезали, как свинью. И правильно сделали!

– Постой, постой. Он же, кажется, начал философствовать и бросил нож, отказавшись убивать святошу.

– Креститься не забывай, раз всё время тебе что-то кажется! Наверняка, смотрел вполглаза, пока вовсе не уснул. Неужели так сложно сосредоточить внимание на экране в течение полутора часов?

Понимая бессмысленность спора, я промолчал на упрёки в свой адрес и стал ненавязчиво выведывать у Ольги подробности её версии сюжета. Вскоре мне стало очевидно, что мы смотрели один и тот же фильм до того момента в самом конце картины, когда столичный литератор подходит к дому пастора с охотничьим ножом в руке. А далее, по утверждению жены, полный зловещей решимости писатель проникает в жилище священника через приоткрытое окно спальни, но выдаёт себя оброненной на пол фарфоровой безделушкой. Завязывается схватка, в которой более молодой священник завладевает холодным оружием злоумышленника и буквально кромсает его уже не сопротивляющееся тело в порыве ярости. В этот момент камера выхватывает бледный лик Сатаны в тёмном окне, наблюдающий со двора за кровавой сценой. Сквозь «Оду к радости» Бетховена, звучащую жутким диссонансом к происходящему, слышится брошенная князем тьмы фраза: «Что ж, побеждает сильнейший». Начинаются финальные титры, уже во время которых комиссар полиции осматривает дом, который снимал писатель, находит незаконченную рукопись и уносит её с собой.

Вряд ли можно сказать, что я сильно поразился или как-то озаботился неожиданным открытием, поскольку у эмоций не осталось былой власти. Однако, мне очень хотелось продолжать оставаться с Ольгой в одном мире, видя один на двоих привычный сладкий сон без каких бы то ни было разночтений. Не обмолвившись ни словом по поводу странного эпизода, я продолжил как ни в чём не бывало размеренно шагать рядом с ней, приближаясь к усыпанной огнями, словно гигантская новогодняя ёлка, башне нового жилого комплекса. У меня не было сомнений, что загляни я завтра на страницу отзывов о фильме в интернете, то легко бы нашёл подтверждение трагической развязке сюжета картины в точном изложении Ольги. Самым благоразумным в моей ситуации было бы согласиться с женой и убедить себя в том, что под конец сеанса меня сморил сон. Так я примерно и поступил. Правда, убеждать себя особенно не пришлось, поскольку сам казус с разными версиями одного и того же зрелища, свидетелями которого были мы с Ольгой, уже воспринимался всего лишь как забавный эпизод фантастического рассказа, прочитанного в школьные годы.

Проходя мимо арки въезда во двор, я глянул в его сонную глубину, где чужеродным объектом на фоне старых серых стен пестрела детская игровая площадка. Удивительно, но память, переставшая тревожить меня бесполезными образами прошлого и ставшая безукоризненным механизмом своевременного предоставления и надёжного хранения информации, неожиданным образом воскресила в мельчайших подробностях события начала отпуска, когда вспышка ярости толкнула меня на убийство. Воспоминание было свободно от негативной окраски, отчего произошедшее со мной в тёмном дворе выглядело неизбежным следствием сложившихся на тот момент обстоятельств. Проще говоря, я мог поступить только так и никак иначе, а потому всё сделал верно. Для чувства вины и угрызений совести за формально содеянное злодеяние не оставалось весомых оснований. Кроме того выдуманная личность, с которой я ошибочно путал себя, практически перестала существовать, вместе со своей переполненной ничтожными катастрофами и триумфами историей. Лишь мерзкий холодок беспокойства из-за возможной разлуки с Ольгой по причине моего ареста правоохранителями или бандитской мести сразу заявил о себе. Ничего не попишешь, за привязанность к человеку, месту либо вещи неизбежно приходится расплачиваться. Я прекрасно понимал это железное правило, этот неписаный закон, эту выстраданную всем прежним опытом заповедь, но не мог, да и не хотел разрушать последнюю плотину на пути к океану.

– Веришь, нет, но от моей недрогнувшей руки тоже пал человек, – сказал я с излишним пафосом. – Что только приходилось вытворять в прошлой жизни! Причём, я не виню в случившемся ни себя, ни дьявола. Если бы у меня и были претензии к нечистой силе, то только за искусно созданную иллюзию мира, где без изворотливости, лицемерия и вынужденного насилия прожить трудно. Упрекать себя и вовсе нелепо, поскольку слепая вера в справедливость этого чудного мира прививалась мне с детства, а всякое сомнение в его основах жестоко каралось.

– Хорошо тебе: перепрыгнул в новую жизнь и гора с плеч. А как быть таким, как писатель из фильма? Им бежать некуда! – невозмутимо отозвалась Ольга.

– Брось переживать за них. Выясни сначала, существуют ли они где-нибудь ещё, кроме твоего воображения и киноплёнки. В любом случае помочь в таком деле можно только себе.

– Но ты же, кажется, помог Лиле воспрянуть духом!

– Слово «кажется» здесь ключевое. Несмотря на жуткий соблазн, я так и не осмелился приписать себе эту заслугу.

Она рассуждала здраво в рамках общепринятой логики, и как мне было передать словами точку зрения не просто со своей колокольни, но из другой системы координат, иного измерения, я не понимал. Хотя это досадное ограничение меня слабо волновало, поскольку я радовался общению как таковому. Кроме того меня забавляло стремление Ольги найти ответы на трансцендентные по сути вопросы там, где их быть не могло: в созданных человеком произведениях искусства и людской премудрости, что раньше или позже должно было привести её к прозрению. В эти моменты я как никогда понимал смысл фразы «что ни делается, всё к лучшему» и благодарил судьбу за превратности, оказывающиеся в конечном итоге благословением. Вернувшееся откуда-то из далёкого детства предчувствие приближающегося с каждым днём чуда, вместе с пониманием того, что всё в надёжных руках, придавало повседневным хлопотам вид праздничных приготовлений, наделяя происходящее сокровенным смыслом. Нечто похожее я переживал в тех редких снах, которые принято называть счастливыми больше из-за их чудесной атмосферы, чем разворачивающихся там событий.

Мне хотелось вот так идти и идти по бесконечному ночному проспекту, но по настоянию Ольги мы всё-таки впрыгнули на одной из остановок в автобус и вскоре были у своего дома. Несмотря на поздний час возле подъезда стояла, кутаясь в тяжёлое пальто, недавно вышедшая на пенсию Клавдия Васильевна с четвёртого этажа. Поздоровавшись с Ольгой кивком головы в ответ на наше приветствие и отвернувшись при этом от меня, она с мастерством опытного следователя начала выведывать у жены, откуда мы возвращаемся. Пока они общались, я отошёл на пару шагов и смотрел, как горящий огнями автомобиль пятится задом, уступая дорогу встречной машине в узком выезде из двора. Через минуту меня окликнула Ольга, уже открывающая дверь в подъезд. Направившись к ней, я пожелал всего хорошего Клавдии Васильевне, услышав в ответ глухое ядовитое шипение:

– Работать надо, трудиться, а не по кино шастать да пьянствовать в будни, когда все нормальные люди вкалывают!

Она смотрела куда-то в сторону, выражая всем своим видом презрение к моей никчемной персоне. Но вся штука заключалась в том, что той особы с набором заученных реакций, которая должна была взорваться вспышкой гнева или залиться краской стыда, уже не существовало. С помощью пришедшей ей на смену ясности сознания я увидел божественное существо, вошедшее в образ побитой жизнью старой больной женщины, ненавидящей своё прошлое и боящейся даже помыслить о будущем. Переполненная страхом, отчаянием и обидой за свою долю, за порушенные надежды на беспутных сыновей, она только и ждала момента, чтобы несознательно выплеснуть на кого-нибудь бурлящую внутри злобу, испытав при этом минутное облегчение. Особой жалости к Клавдии Васильевне у меня также не возникло, поскольку жалеть, в сущности, было некого. Её вечная истинная природа была соткана из радости и покоя, но на время забыла об этом, возможно, даже нарочно, пожелав испытать свойственные человеческой личности ограничения в противовес своей безбрежности. Похожим образом я видел теперь сущность каждого из окружающих без исключения, среди которых в принципе уже не могло быть недоброжелателей, что вовсе не означало для меня отказа от защиты себя и своих близких в случае агрессивных посягательств. В общем и целом, если посмотреть со стороны, моё поведение вряд ли претерпело значительную перемену, лишь пристальное наблюдение обнаружило бы отсутствие гримасы недовольства на лице и некоторую расслабленность в движениях.

К счастью, Ольга пропустила мимо ушей упрёк наблюдательной соседки в мой адрес, а через минуту мы были дома. Как всегда у меня бывает после прогулок, распластавшись на своём диване, я ощутил проникающую во все уголки тела приятную истому, будто только и ждавшую очередного момента для слияния. Мне подумалось, что только ради таких ни с чем несравнимых мгновений стоит чаще выбираться из норки домашнего тепла и уюта в промозглую сырость улиц. Согревшись чашкой зелёного чая, в который Ольга, невзирая на грядущий сон, добавила корень имбиря, я собрался было поискать в интернете подробную информацию о просмотренном фильме, но решил отложить задуманное до утра. То ли усталость, то ли проснувшееся чувство меры подсказало мне вовремя поставить точку, остановиться и не перегружать уходящий день календаря излишними усилиями. Воссоединившись с уже лежавшей в кровати своей второй половиной, я пожелал ей спокойной ночи и быстро уснул.

Разбудило меня ощущение пустоты в том месте, где должна лежать Ольга. Открыв глаза, я увидел её неподвижный силуэт у окна в холодном свете уличного фонаря.

– Чего вскочила? – вырвалось у меня машинально.

– У какого-то кретина музыка в машине орёт, да так громко, что спать невозможно. И форточку совсем закрыть нельзя, духота будет, – ответила она раздражённо, возвращаясь в постель.

Я прислушался. Глубокую тишину ночи нарушал только шелест поправляемой подушки и тихое дыхание жены. Казалось, даже неугомонный ветер за окном и тот задремал в застывших кронах.

– Может, я оглох, но вроде бы всё спокойно.

– Он иногда вырубает, видимо названивает кому-то, – предположила Ольга, зевая. – Потом с ещё большим усердием продолжает тревожить мирный сон. Достал!

Не успела она договорить, как уличную тишину вспороли дребезжащие звуки низкопробных воровских куплетов, называемых в наших краях красивым французским словом «шансон». Вокалист с натужной хрипотцой в голосе безбожно фальшивил, плохо попадая в ноты, отчего так называемая музыка производила эффект взбесившегося среди ночи будильника, не оставляя шансов на спокойный сон. Несколько лет назад, впору своего студенчества, я часто становился невольным слушателем песенок подобного жанра в маршрутках. До сих пор помню, как сгорал тогда со стыда и прятал глаза от попутчиков, не в силах дождаться своей остановки, словно меня резко приспичило сходить в туалет.

Нехотя встав и подойдя к окну, я посмотрел вниз на длинный ряд припаркованных у газона машин и сразу заметил старую иномарку с включенными габаритными огнями, стоявшую на площадке у входа в наш подъезд. Её двери были закрыты, но в опущенное стекло со стороны водителя то и дело выскакивала рука с оранжевым огоньком сигареты между пальцев. Именно это ржавое корыто, вне сомнений, было источником беспокойства и, казалось, даже подрагивало от режущей слух музыки. Я мог бы лечь и снова запросто заснуть под эти звуки, но не хотел, чтобы мучилась Ольга. Если разобраться, то причина её раздражения, как и вина сидящего за рулём иномарки в конечном итоге заключалась в забвении своей настоящей природы, что в свою очередь не давало мне права оставаться безучастным к страданию супруги.

– Схожу, узнаю, в чём там дело, – сказал я, отходя от окна.

– Не вздумай! Совсем сдурел! – еле сдерживаясь от крика, фыркнула на меня Ольга, садясь в кровати. – С отморозками связываться себе дороже, особенно в три часа ночи! Не стоит оно того!

Возразить по существу было нечего, и я направился в туалет, раз уж представилась редкая возможность освободить мочевой пузырь доутреннего подъёма. Сделав дело и почувствовав всю прелесть облегчённой жизни, я зашёл на кухню, собираясь попить воды. Сюда, как мне показалось, разухабистый музыкальный шум доносился ещё пуще, либо за время моего пребывания в уборной ненормальный любитель уголовной лирики прибавил громкость динамиков. Печальный факт отсутствия мужчин в огромном многоквартирном доме, обязанных навести порядок под своими окнами, меня не поражал. Я давно привык к долготерпению, нерешительности и малодушию своих соплеменников, грозящему в любой момент загадочным образом обернуться стихией гнева. Недоумение вызывал факт не вызванного до сих пор наряда полиции, хотя ранее бдительные жильцы тревожили правоохранителей и по менее значимым поводам. А ведь у некоторых соседей были малолетние дети. Я включил свет, налил стакан воды и выпил его залпом. Вдруг в памяти всплыла картинка из озорного школьного детства, когда мы, отважные третьеклассники, пулялись с балкона наполненными водой бумажными бомбочками. Чаще всего обстрелу подвергались наши сверстники, но иногда мишенью становились и взрослые прохожие. Последующие действия моё тело стало совершать само, и мне оставалось только восхищаться его чёткими, несуетливыми, доведёнными до идеального автоматизма движениями.

Я достал из холодильника мягкий полиэтиленовый пакет молока, выключил свет, открыл створку окна, посмотрел вниз на стоящую слева у подъезда иномарку, прикинул траекторию полёта литровой гранаты, отступил на шаг вглубь кухни, чуть подался вправо и с коротким замахом швырнул молоко. Пока закрывал окно, услышал смачный хлопок взорвавшегося пакета. Мельком глянув вниз, чётко рассмотрел покрывшееся паутиной трещин лобовое стекло, по которому с крыши кузова весело побежали белые струйки. Через пару секунд автомобильная шарманка заглохла, а вместо неё двор огласился матерной бранью выскочившего из машины полуночного мучителя. Правда, лицезреть припадок бешенства у наглеца из-за прилетевшего ему воздаяния мне не посчастливилось, поскольку я, как ни в чём не бывало, возвратился в спальню и лёг в кровать.

– Всё, у кого-то лопнуло терпение! Похоже, вытащили из машины и учат хорошим манерам! – со знанием дела сообщила Ольга, приподнимая голову с подушки.

– Оперативная карма. Но всё равно поздновато. Весь дом уже успел разбудить, – ответил я с затаённым чувством выполненного долга.

Мне было приятно ощущать мягкое тепло её ладони у себя на плече. Теперь вместо раздражающей музыки до нас доносилась ругань, переходящая временами в надрывный крик, с периодически повторяющимися словами «найду», «порву», «выходи». Однако вскоре крякнула сирена всё-таки прибывшей полицейской машины, после чего мгновенно воцарилась тишина. Я подумал, что парня в автомобиле задержали бы в любом случае, и можно было не подвергать его серьёзной опасности. Но никакого сомнения в правильности и адекватности своего спонтанного поступка, как и сожаления, у меня так и не возникло.

Довольно скоро я глубоко заснул, пробудившись уже утром, когда в спальне стало светло, а Ольга хлопотала на кухне. Вылезать из-под тёплого одеяла и возвращаться к бодрствованию жутко не хотелось, потому я сразу окунулся в сладостную дрёму.

– Здравствуй, здравствуй, – приветствовал меня знакомый голос.

– Рад нашей встрече! – возликовал я, оставаясь при этом спокойным.

– Резвишься?

– Куда деваться, приходится иногда чудить, раз живёшь рядом с клоунами, – ответил я, поняв, что имеется в виду моя ночная выходка. – У меня была уверенность в своей меткости и отсутствии потерпевших.

– Можешь не сомневаться не только в своей точности, но и в массе других проснувшихся талантах. Такое частенько случается при движении в правильном направлении. Только не увлекайся ими, а лучше всего совсем игнорируй. Какими бы полезными способностями ни казались, к примеру, ясновидение с целительством, в итоге они собьют тебя с пути и опять привяжут к миру, а обратившимся за помощью людям принесут лишь временное облегчение и подарят ложные надежды.

– Почему мы с Ольгой видели разные версии фильма? – задал я без обиняков единственный интересовавший меня вопрос.

– Окружающая реальность подстраивается под твоё внутреннее состояние, которое освободилось от отчаяния. У каждого она своя, хотя и кажется общей. В случае с просмотром кинокартины ты этот факт успел подметить. Но разве встревожила бы тебя такая мелочь в ситуации с кем-нибудь, кроме самого близкого человека?

– И то верно. Внимания бы не обратил.

– Ты привязался не столько к женщине, сколько к уютному домашнему очагу, привычному и безопасному, где можно на время спрятаться. По сути, он является прообразом океана, к которому тебя несёт течение. Только вернувшись в него, ты будешь чувствовать себя как дома везде и всегда. Так что люби свою жену, как и всех остальных, но не застревай в связанных с людьми ситуациях.

– Отделить человека от вызванных им ощущений для меня так же трудно, как представить размеренное домашнее чаепитие без Ольги.

– Не всё, кажущееся непосильным, на самом деле является таковым. Пора бы уже тебе знать. Как говорится, всему своё время, хотя времени и не существует. Сам посуди, куда может исчезнуть настоящая любовь, если двигаться ей навстречу?

Эти простые слова моментально избавили меня от надуманного противопоставления нежного чувства к Ольге моему духовному росту. Окрылённый, я захотел поблагодарить своего наставника и продолжить общение, но услышал весёлый шум бегущей из крана воды, уловил волнующий аромат свежесваренного кофе, осторожно разлепил один глаз, в который ударил наполнивший спальню солнечный свет и окончательно проснулся. Особого сожаления о столь быстром окончании беседы у меня не возникло, поскольку я был полностью удовлетворён и изрядно вдохновлён тем, что услышал от моего друга и учителя.

После контрастного душа, я выпил чашку кофе с воздушным печеньем, потом помог Ольге заправить стиральную машину, сбегал выбросить в мусоропровод увесистый пакет с накопившимися отходами и, вымыв тщательно руки, уселся за компьютер.

Ветка форума с заинтересовавшей меня в своё время дискуссией засыхала без новых комментариев. Казалось, будто вмиг пресытившиеся её содержанием отчаянные полемисты организованно перекочевали в соседние разделы и темы. Единственное личное сообщение от пользователя под ником Бро было отправлено мне накануне вечером и содержало текст следующего содержания:

«Ещё раз здравствуй. Надеюсь, хорошо выспался. В нашей беседе грядущим утром я обмолвился о персональной реальности каждого живого существа. В подтверждении своих слов отсылаю тебе эту краткую весточку, смысл которой возможно понять только из созданного тобой мира.

Всего наилучшего и до скорой встречи!»

Прочитав послание, я невольно улыбнулся, представляя, как мой наставник, зная наперёд о содержании нашего диалога, заходит в интернет, печатает на клавиатуре текст и щелчком мыши посылает его мне. И вот теперь само существование этого сообщения стало, по сути, вещественным доказательством наших с ним бесед. Я мог показать письмо жене или любому другому человеку и убедиться в том, что дело не в моей чрезмерной впечатлительности переходящей в безумие, хотя и так это знал. В созданной мной реальности такой факт невозможно было переоценить, однако его смысл бесполезно было даже попытаться растолковать всем прочим. В их реальностях ещё не было места тому, к чему моя действительность уже успела притереться. Поэтому текст сообщения, автор которого хочет подтвердить свои слова из ещё только предстоящего утреннего разговора, показался бы им глупой шуткой или полной ахинеей.

Сохранив письмо в папку на рабочем столе, я хотел посмотреть дату регистрации и прочую возможную информацию о его отправителе, но быстро понял бесперспективность своей затеи. Вместо этого я кликнул по бегущей строке сверху страницы и перешёл на трансляцию воскресного дневного стрима. Молодой кучерявый мужчина хорошо поставленным голосом нёс приятную слуху чушь про привлечение удачи, изобилия и богатырского здоровья с помощью разработанной им лично техники высвобождения энергий. Трансляция велась из небольшой комнатки, похожей на спальню. Меня не столько позабавил фон из дешёвых обоев за спиной проповедующего материальное процветание новоявленного гуру, сколько дождь из донатов за которые он то и дело благодарил своих наивных зрителей. Острая проницательность, обнажающая глубинную суть явлений, позволяла мне без труда разглядеть тривиальную цель махинатора и старый как мир способ её достижения. Задача его эмоционального эфира, как чаще всего бывает в таких случаях, заключалась в пополнении своих виртуальных кошельков, а массовый приступ щедрости вызывался умелым потаканием желанию публики получить обещанные блага быстро и без особого труда, как заказанные в интернет-магазине товары. Нахваливая свой платный курс видеоуроков, Илья (так он себя называл, во всяком случае) попутно отвечал на многочисленные вопросы из быстро бегущего чата. Вытянув ноги и вальяжно откинувшись на спинку кресла, я стал наблюдать сеанс с элементами гипноза для тех, кто и без того рад обманываться ради смутной, но неистребимой надежды на личное счастье. Счастье, которое они так и будут искать вовне, раз за разом претерпевая поражение в заведомо проигранной схватке, пока не проснутся от будильника смерти. Счастье, которое неосознанно ищут миллиарды вовлечённых в различные постановочные версии величайшего шоу мировых подмостков, будучи при этом уверенными, что участвуют в политической жизни, следят за спортивными баталиями, преодолевают финансовые катаклизмы, выстраивают семейные отношения, взбираются по карьерной лестнице, занимаются саморазвитием, ищут свою вторую половинку или подают на развод.

Один из вопросов поступил от мамы ребёнка с тяжёлым заиканием, интересовавшейся насколько его метод может помочь в исцелении недуга её сына. Илья в свойственной ему экспрессивной манере стал живописать чудодейственную силу записанных на видео практик, приводя примеры оздоровления счастливцев от самых разных хворей. При этом он постоянно твердил о необходимости неукоснительного следования всем содержащимся в уроках указаниям, которые, как я хорошо понимал, были путаны и противоречивы, и на неисполнение которых можно было списать отсутствие положительных результатов. Затем, поймавший вдохновение Илья, дал волю воображению и поведал захватывающую историю избавления от своего заикания, без сомнения, фальшивую от начала и до конца. Из рассказанного следовало, что новоиспечённый целитель страдал подобным нарушением речи в школьные годы и сумел самостоятельно устранить этот дефект перед выпускными экзаменами, работая с исходящими и входящими энергетическими потоками. В завершение экскурса в своё отрочество, Илья гордо заявил, что с тех пор нигде ни разу и ни при каких обстоятельствах не то что не заикался, но даже серьёзно не запинался при общении. Меня ничуть не задевала его наглая ложь, было даже интересно понаблюдать за нехитрыми трюками проходимца, надеющегося развести доверчивых простаков и урвать свой кусочек иллюзорного счастья. Однако зрелище казалось мне малость пресноватым из-за предсказуемого поведения организатора и ещё более прогнозируемой зрительской реакции. Наблюдая происходящее на экране, я чувствовал себя единоличным творцом окружающей реальности, зная, что стоит мне захотеть и она, как нарисованная воображением картина, изменится по моему усмотрению. После некоторого колебания я всё-таки решил внести перчинку в шоу, придав ему недостающей остроты. Внимательно посмотрев на ведущего стрима, я убрал звук трансляции и опустил веки, а когда разомкнул ресницы и снова увеличил громкость, увидел замешательство на его покрасневшей физиономии.

– П-простите м-меня дру-друзья, видимо волосок из ш-шерсти моего к-кота в горло п-п-попал, – выдавил из себя Илья, так сильно заикаясь, что каждое слово давалось ему с трудом. – Не-не-не отключайтесь от трансляции, с-скоро я об-б-бъясню как о-о-оформить льготный з-заказ на мой курс и с-стать у-успешным и зе-здор-ро-ровым.

После слова «здоровым» послышался озорной девичий смех, через секунду подхваченный неприятным мужским гоготанием. По всей видимости, гуру был на прямой связи с некоторыми из почитателей своего уникального дара.

Несмотря на возникшее осложнение, Илья не прерывал стрим, надеясь взять ситуацию под контроль и удержать хотя бы часть аудитории у экранов. Но каждая его попытка продолжить общение была беспомощнее предыдущей и больше походила на кривляние циркового клоуна только без густого грима. Вдруг он на минуту застыл, потом задрал нос вверх, приоткрыл рот и начал ритмично и шумно втягивать в себя воздух. Наконец Илья зажмурился и оглушительно громко, смачно, с яростью, с молодецким усилием освобождая организм от инородной дряни, чихнул, даже не закрыв ладонью нос и рот. Одна из капель слюны вперемешку с соплями попала на оптику его камеры, сделав мутным часть отображаемой на экране картинки. Доносившийся до меня всё это время разноголосый смех слился в истерический хохот, сквозь который послышался презрительный возглас:

– Участкового терапевта на дом вызывай, дурилка картонная!

Хоть и плохо, но было видно, как Илюша вытер лицо бумажной салфеткой, скомкал её и с раздражением бросил на пол.

– Совсем обнаглел! Пылесосишь постоянно, убираешься за ним, трусы стираешь, а он на пол мусор бросает! – пробурчал недовольный женский голос.

– Мам, я же просил до обеда не заходить в спальню! – заорал Илья, повернувшись вполоборота на кресле.

– За хлебом сходи, тунеядец! Иначе совсем без обеда останешься! – громко огрызнулась женщина.

Раздался новый взрыв смеха, и бедный гуру, который вдруг начал громко икать, немного поколебавшись, всё-таки прервал трансляцию.

Получив удовольствие от интересного поворота событий и стремительной развязки, я захотел оставить свой короткий отзыв в ещё работающем чате, но воздержался. Мне вспомнилось предостережение на счёт открывшихся способностей. Я понимал, как с их помощью запросто могу вновь впасть в зависимость от пьянящего азарта с пряными нотками безрассудства, что создаст иллюзию наполненной жизни. Эта иллюзия незаметно придаст видимость глубокого смысла происходящему. Потом поделит события каждого дня на правильные и неправильные. Вслед за тем заставит испытывать вину, сожалеть о промахах в прошлом и трепетать перед неопределённостью будущего. И главное, вселит надежду на то, что жизнь может подарить настоящее счастье, стоит только приложить серьёзные усилия и создать необходимые тому условия. Попадать в ловушку, действие которой я приблизительно понимал, было бы глупо. Единственная разумная стратегия заключалась в отстранённом наблюдении за естественным течением жизни. Как ни крути, умение оставлять всё на своих местах, ничего не исправляя, великое искусство. При всём том, я не зарекался никогда более не вспоминать про свои сверхъестественные таланты, решив использовать их силу только в крайних случаях.

– Что смотрим? – весело спросила Ольга, заходя в комнату.

– Как думаешь, стоит ли разоблачать шарлатанов, если у людей существует стойкая потребность в них? – задал я встречный вопрос.

– Потребность у людей не в шарлатанах, а в быстром и гарантированном результате. Потому разоблачать надо не столько конкретные личности, сколько методы их манипулирования стойким желанием людей обрести богатство и здоровье сомнительными средствами, – выпалила она так, словно готовила ответ заранее.

Возражать, тем более спорить мне было лень, хотя я и не считал раскрытие мошеннических схем, как и борьбу с самими проходимцами решением проблемы. Несомненно, дело заключалось именно в стойкой тяге человека к счастью и верном, по сути, но смутном ощущении того, что оно где-то рядом, что его можно найти без долгих мытарств, вопреки расхожим представлениям. Такую питательную почву просто обязано было покрыть разноцветье аферистов всех мастей, которые сами выбрали короткий, как им казалось, путь к счастью. Наблюдая эту, вроде бы, безрадостную картину, я, между тем, оставался невозмутим, не испытывая особой жалости к запутавшимся в сетях иллюзорного мира. Вероятно, моё спокойствие зиждилось на признании бессмысленности всяческих вразумлений и наставлений, которые были бессильны даже на секунду приблизить момент их неизбежного прозрения.

– Они сами обманываться рады, и вряд ли кто может этому помешать, – вслух подытожил я свои мысли.

– И то верно, – согласилась жена. – А красноречивые жулики не заставят себя долго ждать.

Вспомнилось, как совсем недавно я с жадностью внимал всякому показавшемуся мне интересным гуру, втайне надеясь вывести из его откровений формулу своего счастья, которое на тот момент виделось в уменьшении тягостных мыслей и переживаний. Однако ни одному из них так и не удалось составить конкуренцию ненадолго возвращающим меня в настоящий момент уличным приключениям и алкоголю.

Тем временем Ольге позвонила одна из её многочисленных подруг, и моя благоверная, соблюдая режим секретности, удалилась сплетничать на кухню. Посидев немного просто так, без мыслей и движений, я зашёл на свою страницу в одной из социальных сетей, которую давненько не посещал и открыл раздел сообщений. Один из добавленных мною когда-то в друзья пользователь сети прислал ссылку, которая вела на семисекундное видео в разделе происшествий небольшого городского портала. На тёмных кадрах крошечного ролика было видно, как человек, повисший на балконной плите второго этажа, словно на турнике, падает на землю, быстро поднимется и смотрит прямо в камеру снимающего. За кадром происходящее сопровождается встревоженным женским лепетом. Если бы я сразу не вспомнил, как исполнял центральную роль в этой короткометражке, то вряд ли бы узнал свой силуэт на фоне окон многоэтажного здания. Можно было перейти в профиль пославшего сообщение человека и ознакомиться с имеющейся там информацией, но я не особенно хотел знать, кто он, как узнал меня на видео плохого качества и с какой целью прислал на него ссылку. Я даже не удосужился прочесть несколько кратких комментариев под роликом на городском портале, хотя ранее боялся его публикации из-за нежелания объясняться с Ольгой. Но всё же меня изрядно позабавил нежданный привет из прошлой жизни и, что важнее, он наглядно продемонстрировал бессилие, пустоту и даже смехотворность того, что казалось пугающим. Моё равнодушие по поводу присланной ссылки, без лихорадочных выяснений и громоздких версий, сломало привычную схему реакции на кажущуюся проблему, окончательно лишив её силы, отчего она стала незначительным эпизодом одной из затерявшихся в пыльных архивах памяти историй.

На улице взвыла автомобильная сигнализация, призывающая хозяина машины своим противным разноголосьем. Я подошёл к окну и увидел мигающий жёлтыми огнями джип соседа по лестничной клетке. В подъезде громко хлопнула железная дверь, ожил дремавший лифт и вскоре выскочивший из подъезда Велера уже осматривал чёрный блестящий кузов своего огромного автомобиля. Убедившись, что всё в порядке, он прикурил сигарету, сделал три-четыре больших затяжки, потом с силой метнул окурок точно в урну и не торопясь зашёл обратно в подъезд. Мне стало любопытно, почему бизнесмен Валерий ночью, когда орала музыка, никак не проявил себя, а сейчас моментально выскочил во двор, хотя мог выключить сигнализацию из квартиры. Недолго думая, я пошёл в прихожую, надел резиновые шлёпки и вышел на лестничную клетку, осторожно закрыв за собой дверь. Через минуту из кабины поднявшегося лифта появилась упитанная фигура Валеры, впереди которой следовал ядрёный табачный дух.

– Здорово, сосед! – поприветствовал он меня. – Как оно? Живём на одной площадке, а видимся раз в квартал!

– Привет! Всё хорошо, – ответил я, пожимая тёплую протянутую руку. – Сигнализация сработала?

– Ну, да. Пришлось спуститься и проверить. Бродят по двору всякие, гоняют на своих тарантасах, музыку врубают на всю катушку, отдыхать мешают, – сказал Валера с раздражением.

– Ночной концерт имеешь в виду? – как бы невзначай поинтересовался я.

– Не только его. Каждый божий день под окнами орут, слоняется непонятно кто.

– Гляжу, иномарки, из которой музыка орала, у подъезда нет.

– Рано утром ещё стояла, сейчас уже отогнали, – подтвердил он, кивнув головой.

– До утра бы хрен уснули, если бы полиция не приехала. Не ты, случайно, вызвал?

– Не, я слышал сквозь сон уханье динамиков, но, честно говоря, подниматься было в лом.

– Я, Валер, понимаю, насколько приятно случайно повстречать девушку мечты в погребе своего давным-давно проданного гаража и медленно раздевать её, но есть моменты, когда необходимо оторваться от сновидения, открыть глаза и вмешаться в ситуацию. Ведь кроме нас, живущих в доме мужчин, порядок во дворе вряд ли кто наведёт.

Услышав сказанное, сосед тряхнул головой, словно отгоняя наваждение, сделал шаг назад и посмотрел на меня ошарашено.

– Что-то я плохо понимаю. Откуда тебе известно… – не закончив свой вопрос, он замолчал.

Спохватившись, я понял, хоть и не сразу, что сказал лишнее. Видимо, из-за желания узнать причину его ночного бездействия, мне стали очевидны обычно непроницаемо скрытые подробности чужого сновидения, которые я с непривычки сразу озвучил. Культурные люди в подобном случае упрекнули бы меня фразой «фильтруй свой базар».

– Не придавай особого значения, Валерий, моим словесным выкрутасам, – попытался я смягчить эффект от сказанного, но воробей уже вылетел из моих уст.

Мне стало ясно, что я, поспешив, здорово озадачил соседа, и он уже вряд ли забудет наш разговор до конца своих дней.

– Ладно, пока, – буркнул Валера, переступая порог своей квартиры.

Я молча кивнул в ответ, не находя слов, способных объяснить ему свою фантастическую осведомлённость. Обычно, простому смертному сложно даже представить кого-то постороннего, знающего о его скрытых помыслах. Что уж говорить о шоковой ситуации, когда ничем не примечательный человек из соседней квартиры пересказывает между делом твоё ночное эротическое сновидение.

Тем временем Ольга приоткрыла входную дверь и вопрошающе посмотрела на меня.

– Уже иду, – успокоил я её. – С Валерой перекинулся парой фраз по поводу безобразий под окнами.

Вновь оказавшись в кресле перед монитором, я принялся бродить по площадкам интернета без всякой цели, читая отрывки стихов, слушая фрагменты музыкальных произведений, не забывая по возможности оставлять комментарии. Через некоторое время я почувствовал будоражащий аппетит запах мясного бульона и уже начал предвкушать грядущую трапезу, как зазвонил мой телефон, лежащий на правой колонке акустической системы. Высветившийся номер оказался незнакомым, что, в общем-то, было мне безразлично.

– Слушаю вас внимательно, – сказал я, убавив звук динамиков.

– Привет, это Лида. Я в городе. Давай увидимся.

Глава VIII

В ресторане «Бруклин», несмотря на воскресный вечер, было много свободных столиков. Царящий в зале полумрак пропитывали серебряные гитарные переборы и ароматы яств с пряными нотками специй. Гипнотический взгляд чёрных глаз пристально изучал моё лицо, словно пытаясь найти произошедшие за время нашего расставания еле уловимые изменения во внешнем облике. Определённо, нам было хорошо сидеть друг напротив друга совсем без слов, поэтому вступительная пауза перед разговором, ради которого произошла встреча, затянулась.

– Так и будем молчать? – сказал я, наконец.

– Почему бы и нет? По-моему прекрасная идея просидеть весь вечер молча, – мягко улыбнувшись, ответила Лида.

Я знал, что она говорит серьёзно, несмотря на шутливый тон. Но мне всё же хотелось услышать хотя бы формальную причину того, ради чего я назначил ей встречу в знакомом по свадьбе приятеля заведении, долго потом объясняя Ольге крайнюю необходимость своей отлучки.

– Идея прекрасная, но разве только ради совместного молчания ты захотела увидеть меня?

– В общем и целом, да. Ещё хотела сказать, что ты единственный настоящий человек, неподдельный, из всех, кого я знаю.

– Ух, ты! Серьёзно? Никогда бы сам не догадался! Можно с этого момента поподробнее, – оживился я.

– Понимаешь, я раньше в душе презирала безвольных мужиков, имеющих всё необходимое для материального или карьерного роста, но растрачивающих свою жизнь на всякую ерунду, типа духовных метаний. Но сейчас до меня дошло, что настоящим безумием является как раз тупое следование трендам, шаблонам, навязанным программам, из-за которых жизнь становится вечным соревнованием.

– То есть, тихая обеспеченная семейная жизнь как награда за усилия больше не привлекает тебя? – перебил я её своим вопросом.

– Почему, привлекает, – спокойно отреагировала она. – Только прежние лихорадочные потуги медленно, но верно убивали во мне радость, любовь, сострадание, без чего она немыслима. Ты же видел, в кого я превратилась! Циничное, бездушное, расчетливое животное, недостойное не только крепкой семьи, но и нормального к себе отношения! Но даже не это главное! Часто вспоминая наше общение, я ловила себя на мысли, что вопреки всему была счастлива рядом с тобой. Пойми меня правильно: речь не о любви в обыденном понимании. Как тебе объяснить… – Лида замялась, подбирая подходящие слова. – В общем, мне вдруг стало ясно, что именно из-за этого чувства я и пытаюсь улучшить свою жизнь, надеясь получить его через семью, любовь и благополучие. Но раз оно уже где-то здесь, рядом, то стоит ли обманывать себя надеждами на прекрасное будущее, приближая его в поте лица, или разумнее остановиться, оглядеться и попробовать изменить шаблонное мышление?

– Ты ли это? – воскликнул я с притворным изумлением.

– Вот сижу я напротив тебя, что-то говорю и погружаюсь в покой, о котором раньше только мечтала, – не реагируя на моё кривлянье, продолжила она. – Одна мудрая женщина рассказывала мне о таких как ты «светлячках». Жизнь подтвердила истинность её слов, в отличие от болтовни моих прочих знакомых.

Я слушал её умиротворённый голос, чувствовал свежесть водопада спадающих на плечи прядей и вспоминал самолюбивую, целеустремлённую и взбалмошную девчонку, испепелённую теперь жарким пламенем прозрения. И хотя Лида до сих пор надеялась обрести радость, покой, благополучие, опираясь на свою интуицию и правильное мышление, её духовный прогресс был фантастическим. Она уже точно знала, что счастье заслужить невозможно, но пока продолжала искать его в окружающем мире.

Внезапно материализовавшийся из полумрака юноша в белоснежной рубашке поставил на стол заказанные блюда и, пожелав приятного аппетита, так же моментально исчез. Голодная Лида, не мешкая, набросилась на ризотто с белыми грибами, я же принялся за тёплый салат из морепродуктов. Некоторое время мы оба молчали, отдавая дань поварскому мастерству, пока мне не бросилась в глаза тень грусти на её лице.

– Скажу банальность, но какими бы жуткими ни были события, заставившие тебя вернуться обратно, они не что иное, как благословение. Помни об этом во избежание уныния.

– Читать мысли научился? Здорово. Мне как раз припомнился неприятный момент, – она вздохнула.

Успокаивать её, разглагольствуя о нереальности прошлого я не стал, понимая, что придёт время, когда она сама перестанет воспринимать свою историю всерьёз. Сейчас же любые интеллектуальные установки могли иметь в лучшем случае краткий терапевтический эффект, но, скорее всего, просто бы запутали её.

– Плюнь и разотри, – весело сказал я. – Лучше просвети, где в городе живёшь, чем дышишь?

– Ючусь у подруги, делаю карьеру промоутера, – она просияла. – Рекламные листовки прохожим раздаю. В общем, налаживается жизнь помаленьку.

– Хочешь, я познакомлю тебя с интересными ребятами, твоими сверстниками? Они, наверное, по части жизненного опыта здорово уступают тебе, но мыслят правильно. Как и ты.

– Вряд ли мне оно надо.

– Смотри сама. Но всё же я скину тебе номер телефона паренька из их тусовки. Если вдруг надумаешь, позвони ему и скажи, что от меня.

Я взял со стола телефон и принялся искать номер Дениса, единственного человека из молодёжной группы духовных единомышленников кого видел воочию. Признаться, мне очень хотелось, чтобы Лида влилась в их компанию. Очевидно, ей не повредила бы поддержка молодых людей, уже услышавших далёкий зов нашей общей родины, а их дружный коллектив украсила бы такая незаурядная, много испытавшая на своём коротком веку девушка. Возможно, она обзавелась бы новыми подругами и встретила бы, наконец, хорошего парня.

– Не надо мне никаких компаний, – сказала она, скрывая зевоту ладонью. – Я истосковалась по покою, каковой испытываю сейчас. Большего наслаждения, чем вкусный ужин, тихая музыка и безмятежность не существует в подлунном мире. Да, да, не су-ще-ству-ет, – по слогам повторила она. – Проверено-перепроверено на личном опыте. Только не подумай, что меня бросило из одной крайности в другую. Совсем нет. Скорее, сейчас я где-то посередине между двумя полюсами, в самом центре циклона.

– Покой на сердце штука бесценная, – согласился я. – Но давай начистоту: пребывать в нём постоянно ты не можешь. Пока. Поэтому лучше тебе быть среди людей, о которых я говорю. Иначе есть риск новой авантюры, в которую тебя обязательно затащит очередной прощелыга.

– О, похоже, ты начал переживать за меня! Нет, папочка, даже не надейся! Я ни на какого тебя не променяю.

Она положила тёплую ладонь поверх моей и надула губы, придав лицу обиженное выражение. Мне меньше всего хотелось, чтобы наша встреча внешне походила на любовное свидание, поэтому я осторожно высвободил руку, обозначая допустимые границы. Лида еле слышно хмыкнула и отвела взгляд, сменив в мгновение ока напускную обиду гримасой реальной досады.

– Пойми правильно, – сказал я после нескольких бесконечных секунд натужного молчания. – У меня нет возможности постоянно быть рядом и поддерживать тебя.

– Тогда моё самоубийство ляжет на твою совесть несмываемым пятном. Будешь корить себя до самой смерти, – произнесла она спокойно.

– С какого перепуга я вдруг буду нести ответственность за твои дурацкие поступки, и почему вообще речь зашла о таких вещах?

– А как ты хотел? Раз уж вольно или невольно стал для меня единственным источником мира на душе, то имей храбрость взять на себя хотя бы часть ответственности за моё состояние.

Честно сказать, я не нашёлся, что ответить на столь неожиданное притязание. Во многом Лида была права, и нравилось мне это или нет, я, по всей видимости, в сложившихся обстоятельствах не должен был полностью отстраняться от участия в судьбе девушки. Но с другой стороны у меня не было ни желания, ни опыта, ни, самое главное, права становиться неким подобием её духовника.

– Я прекрасно понимаю, как трудно сейчас тебе по сути одной среди чужих жестоких людей. Но объясни, пожалуйста, каким образом я должен помочь тебе?

– Стань моим любовником, для начала. Уважь, дяденька, просьбу малолетки! – быстро ответила она и тут же расхохоталась. – Испугался? Шучу! Я ведь знаю, как тебя тяготят любые обязательства, даже самые приятные.

За перепадами её настроения и паясничаньем легко читался потаённый страх неизвестного и, соответственно, желание опереться на что-то основательное, способное удержать на ногах во время качки. Становилось ясно, что и у самой Лиды не было понимания того, как действовать в новых непривычных условиях без выпестованных надежд на грядущее. Временно заполнить тревожные расширяющие пустоты на месте сброшенных идолов и вернуть шаткое душевное равновесие могло обычное человеческое участие, даже простая беседа. Однако Лида искала нечто большее, чем видимые проявления дарующей мир силы, чувствуя её источник пока не столько в себе, сколько во мне. Не зная, что делать в такой ситуации, я захотел как-то встряхнуть её, сломать начатую ею игру, где она выступала бы в роли несчастной жертвы, а мне приходилось бы постоянно повторять слова утешения и отвергать всякие намёки на близость, ссылаясь на супружескую верность.

– Созрела, наконец! А я, признаться, сомневался, стоит ли намекать на новый, более глубокий уровень наших взаимоотношений, – произнёс я с улыбкой облегчения на лице, словно неожиданно нашёл пропажу. – У меня, правда, пока нет далеко идущих планов и серьёзных намерений. Для начала, думаю, стоит дать выход накопившейся страсти, притереться друг к другу, а потом уже действовать, как подскажет сердце.

Лида, явно не ожидавшая такой словесной эскапады, поначалу заметно замешкалась, прикидывая, можно ли воспринимать всерьёз сказанное мной и как ей реагировать, но вскоре засмеялась, смущённо прикрыв рукой рот.

– Раз уж ты дал себя уговорить, то знай, – продолжала хихикать она. – Я девушка требовательная и люблю доводить начатое дело до логического конца. Поэтому меня никогда не удовлетворяли недостаточно твёрдые, мягкотелые мужчины, как и поспешные, – её заразительный смех сделался громче. – Хорошо бы ещё получать некоторую материальную поддержку от возлюбленного, но на тебя это моё правило не распространяется.

– Считаешь меня жалким нищебродом? – подчёркнуто потухшим голосом спросил я.

– Просто стараюсь уберечь от перенапряжения, зная твою склонность к трудоголизму, – с лёгким сарказмом сказала она. – Что мы с тобой будем делать ночами, если станешь надрываться на трёх работах и плохо питаться?

В качестве десерта Лиде подали кусочек медового торта, я же, воздержавшись от сладкого, стал хлебать обжигающий зелёный чай. Несмотря на то, что наша беседа приняла несколько несерьёзную форму, мой изменившийся статус, похоже, вызывал у неё живой интерес, отвлекая от пришедшей на смену жёсткому планированию полной неопределённости.

– Если начала подшучивать надо мной, значит, настроение улучшилось, – произнёс я бодро. – Вместе с недосказанностью обычно уходит и напряжение.

– И всё-то ты знаешь! Лучше признайся, я сразу тебя заинтересовала?

– Разве это имеет значение?

– Очень любопытно, почему ты ни разу не попытался узнать меня поближе, когда была такая возможность.

– Не хочу задеть твоё женское самолюбие, но тогда я больше боялся тебя, чем желал.

– Зря утаил! Если бы я поняла, что могу вселять ужас во взрослых мужиков, моё самолюбие раздулось бы до невероятных размеров, – вновь рассмеялась она.

Зная настойчивость сидящей напротив девушки, я ждал, когда Лиде надоест шутить, и она ясно даст понять, какая хитрая идея созрела у неё в отношении меня. Я надеялся на то, что она просто попрощается и уйдёт, но такой вариант казался, мягко говоря, маловероятным. Время шло, а мне жутко не хотелось возвратиться домой слишком поздно и выслушивать Ольгины упрёки.

– Приятно находиться в твоём обществе, но я человек семейный, несвободный, поэтому ограничен во времени.

– Какой же из тебя любовник, если спешишь поскорее на свой диван плюхнуться? – возмутилась Лида, окончательно разделавшись с десертом и резко отодвинув от себя тарелочку. – Настоящему пылкому любовнику покой только снится. Он если и торопится, то только потому, что не в силах сдержать свою страсть. Давай сделаем так: поедем сейчас туда, где я живу, познакомишься с моей подругой, посидим втроём…

– Какой в этом смысл?

– Не стоит всюду искать смысл, ты же знаешь. Но раз он так необходим, то глянешь наш старенький компьютер. И кран на кухне. Ещё розетку в спальне. Хватит смыслов?

– Предостаточно, – обречённо сказал я, осознавая невозможность вырваться из её цепких рук без скандала.

После того, как я вызвал такси и рассчитался с официантом, мы вышли на свежий воздух, но по-настоящему ощутить температурный контраст не успели, так как сразу же оказались в прогретом салоне вызванного автомобиля. Сидевший за рулём стильный молодой парень с выбритыми висками и коротеньким хвостиком на макушке всю дорогу молчал и лишь пожелал нам доброй ночи на прощание.

Прибежищем Лиды оказалась стандартная двухкомнатная квартирка на втором этаже унылой панельной девятиэтажки. Тем не менее, мне пришлось долго ходить туда и обратно по комнатам как посетитель музея, пока моя спутница показывала и подробно рассказывала о достоинствах и недостатках предметов дешёвой мебели, поддерживающем микроклимат гипоаллергенном турецком ковре, а также двух пузырях под поклеенными на прошлой неделе флизелиновыми обоями. Когда же я поинтересовался, почему самой хозяйки нет дома, Лида недоумённо посмотрела на меня, словно я задал свой вопрос с сильным японским акцентом, и раздражённо сказала:

– Она, наверное, свободная женщина и сама решает, к которому часу возвращаться! Не удивлюсь, если опять останется у своего полоумного Шурика ночевать.

После такого ответа у меня пропало всякое желание напоминать ей о том, что она собиралась знакомить меня с хозяйкой квартиры, как и о неисправном компьютере, кране и розетке. Я встал посреди комнаты, засунув руки в карманы джинсов и слегка склонив голову на бок, всем своим расслабленным видом демонстрируя скуку и желание поскорее уйти. Стоявшая у зашторенного окна Лида плотоядно прищурилась, отчего её детское личико приобрело притягательность хищницы, подошла мягкой кошачьей походкой и стала толкать меня в грудь ладошками обеих рук. Пятясь назад под нежным, но мощным напором, я потерял равновесие и рухнул спиной на жалобно заскрипевшую, чудом не развалившуюся старенькую тахту. Мгновенно оседлав мою беспомощно распластавшуюся тушу, она положила руки мне на плечи и всей массой своего тела придавила к лежащим на тахте подушечкам.

– С ума сошла!? А если бы на пол грохнулся? – сказал я, выравнивая дыхание.

– Ну, давай, любовник, покажи мастер-класс, доведи меня до писка, до дрожи, до судорожного оргазма!

Она прогнулась дугой, роняя душистые пряди мне на лицо и освобождая из плена тяжёлых ягодиц мою грудь лишь для того, чтобы опустить их упругое тепло мне на живот.

– Как же мне его показать, когда инициатива полностью в твоих руках и ногах, – сказал я, чувствуя, как после слова «ногах» её колени ещё плотнее сжали мои бока.

– А ты изловчись! Будь напористее, укажи мне моё место! Сбрось непослушную девочку! Давай-ка, кстати, проверим твой потенциал.

Лида сняла правую руку с плеча и бесцеремонно, по-хозяйски, сжала пальцы на моей ширинке у себя за спиной, даже не обернувшись. Сквозь джинсовую ткань я ощутил жар её цепкой ладошки и со смущением констатировал увеличение размеров своего тела.

– Постыдись, развратница! Ручонки свои шаловливые попридержи, – сказал я как можно серьёзнее. – В гости меня позвала, чтобы своими прелестями раздавить?

– В штаны не наделай от страха, герой-любовник! – заржала она. – У тебя и без того в них тесновато!

Пока Лида сотрясалась от смеха, я смотрел на колышущиеся под кофточкой груди, казавшиеся снизу особенно большими и как бы живущими своей отдельной от гибкого тела жизнью, прикидывая тем временем план спасения. Проще всего было усилием воли прервать провоцирующее шоу не в меру пылкой квартирантки и без лишних слов ретироваться. Однако я знал, что своим вызывающим поведением она заглушает внутренний разлад, терзавший ещё недавно меня самого. И хотя методы анестезии у нас разнились, разницы, в сущности, не было никакой.

– Угомонись, наконец. Не знаю, как успокоить тебя, могу лишь обнадёжить, – сказал я надтреснутым из-за сдавленного живота голосом.

– Это всё, на что ты способен? Что ж, тогда попробуй, обнадёжь, – она резко сжала пальцы, заставив меня поднять колени.

– Сначала сделай одолжение, прекрати меня мучить.

– Какие же мы нежненькие!

Сделав недовольную гримасу, Лида слезла с моего живота и устроилась рядом, поджав по-лягушачьи ноги.

– Ты сейчас бесишься не столько от избытка энергии и желания близости, сколько из-за своей обречённости, – начал я, вздохнув с облегчением. – Да, да, обречённости, не делай круглые глаза. Я сам всегда считал себя обречённым и колобродил так, что чертям было тошно. Ты в курсе. Выйти из заколдованного круга мне удалось через признание ошибки, кроящейся в неверном отождествлении себя с телом и его историей. Но до этого, что бы я ни делал, сколько бы ни выстраивал комфортные условия, как бы ни пытался радоваться происходящему, меня постоянно подтачивало предчувствие неминуемого разрушения тела как фундамента того, на чём зиждется жизнь во всех её проявлениях. Ведь в недалёком будущем оно, бренное, одряхлеет и превратится в прах. Пытаясь как-то унять это свербящее предчувствие, я пускался во все тяжкие, временами забываясь в вихре острых впечатлений, но неминуемо возвращался в отравленную тревогой повседневность. То же самое происходит и с тобой.

– Думаешь? – в её голосе послышалось еле уловимое волнение.

– Уверен. Но хорошая новость в том, что ты ни тело, ни ум, ни мысли, ни поступки, ни всё остальное, связанное с ним. Ты и не душа, которая придумана умом, как и окружающий тебя мир.

– Кто же я тогда? – Лида заинтригованно приподняла густые тёмные брови, разом превратившись из разгорячённой львицы в наивную девчушку.

– У меня не найдётся правильных слов и образов описать, кто ты есть на самом деле. Могу только заверить, что когда сама найдёшь ответ на этот вопрос, все терзающие тебя проблемы и противоречия сделаются потешными, и ты ещё будешь поражаться своей впечатлительности. Пока же просто заруби себе на носу, что не имеешь ничего общего с образом себя в голове и чаще об этом вспоминай. Особенно когда подкатывают слёзы горечи и обиды. Постепенно семена знания прорастут твёрдой уверенностью и здорово облегчат твою жизнь.

С минуту Лида молчала, переваривая сказанное, потом мягко опустила тёплую ладошку мне на грудь и подалась лицом к моей небритой физиономии, едва не коснувшись губами щеки.

– Возьми меня, пока мы одни, – прошептала она. – Ну что тебе стоит? Развлекись чуток, забудь о супружеской верности, наполни меня своим покоем.

Казалось, её свежее дыхание, напоминающее дуновение южного степного ветра, могло взволновать кровь самого безнадёжного женоненавистника. Но теперь в глубине её умоляющих глаз я видел слабый огонёк надежды, а не пожар страсти.

– Прекрати обманывать саму себя. Настоящий покой тебе никто не сможет подарить. Половым путём он точно не передаётся.

– Почему? Я же его чувствую рядом с тобой, – её губы обидчиво надулись.

– Невозможно подарить то, что уже твоё с рождения. Рад бы поделиться, мне не жалко, но в моих силах только пояснить, кем ты не являешься и заверить, что всё хорошо и что всё идёт в правильном направлении. Кажущиеся тяготы и невзгоды исчезнут с грядущимпробуждением от сна жизни, и по большому счёту не важно, произойдёт это со смертью тела или немного ранее.

Насколько адекватно я выгляжу, и поймёт ли Лида сказанное, меня совсем не беспокоило. Передаваемая информация шла от источника, слова вылетали сами собой, без малейших усилий по их подбору. По сути, я уже отстранился от беседы, предоставив право высшим силам достучаться до разума моей собеседницы. Что у меня точно было, так это стойкое ощущение своевременности и меткости произносимых фраз, любая из которых могла лечь точно в цель и разрушить кокон заблуждений.

– Хотелось бы проснуться пораньше, чтобы успеть пожить всласть, – проговорила она как бы между прочим, словно давно ожидала услышать от меня нечто подобное. – Только как могут исчезнуть проблемы или, к примеру, физическая боль до моей смерти, ума не приложу.

– Они перестанут быть твоими, как только слепая вера в выдуманную личность сменится осознанием своей подлинной природы. Но разглагольствовать об этом бессмысленно, как, впрочем, и молчать. Поймёшь, когда переживёшь первый проблеск.

Не успев закончить, я заметил, как Лида просветлела лицом, явно улавливая глубинную радость проходящего через меня послания. Впервые за долгое время она будто стала источать мягкий свет взамен окутавшего её туманом напряжённого недоверия. Я молчал, боясь спугнуть робкую тишину комнаты, в которой утонули обрывки мыслей и слов. Сказать, что мы были на одной волне, значит, не сказать ничего. Проникая друг в друга на недоступную всякому страстному слиянию глубину, мы вдруг оказались единым целым, даже не соприкоснувшись при этом пальцами.

Расслабленный таким переживанием, я лежал некоторое время с закрытыми глазами на тахте, пока не услышал цветочный аромат духов и тихое шуршание одежды. Пришлось мне приоткрыть веки и лицезреть перед собой внезапно появившуюся блондинку с круглым добродушным лицом в вечернем макияже, рядом с которой быстрыми движениями поправляла кофточку вскочившая Лида. Продолжая пребывать в горизонтальном положении, я поднял выше голову и вежливо поздоровался, пожелав доброго вечера незнакомке, в которой резонно заподозрил хозяйку квартиры. Лида как ни в чём не бывало представила нас друг другу, а потом зачем-то пояснила своей подруге Инге, что я по знакомству взялся починить компьютер, но неожиданно почувствовал себя плохо и был вынужден прилечь. Усугубив и без того нелепейшую ситуацию, в которую я по своему обыкновению влип, Лида вышла из комнаты, оставив меня один на один с хозяйкой.

– Вы лягте нормально, ноги положите на тахту, а я сейчас лекарства какие-нибудь найду, раз «скорую» вызывать не стали, – сердобольно обратилась ко мне Инга.

Ощущая себя тяжелораненым в полевом госпитале, я без пререканий повиновался, отметив тот факт, что подруга Лиды значительно её старше. Без сомнения, застав нас на тахте, она оценила всю смехотворность версии с починкой компьютера и моим внезапным недомоганием, но сделала вид, будто ни в чём не сомневается. Человек вообще частенько притворяется, мимикрирует, подстраиваясь к ситуациям. Более того: волей-неволей выдавая себя за кого-то другого, он нередко срастается с новыми личинами и теряется в них.

– В принципе, мне уже хорошо. Побегу домой, – сказал я, пока она перебирала медикаменты в коробке.

– От нас просто так не убежишь! – послышался ироничный голос Лиды за стеной, – Раз тебе полегчало, то будь добр, всё же посмотри комп, – закончила она, уже входя в комнату.

Медленно, с большой осторожностью, я сел на тахте, опустил ноги на пол и, кряхтя, встал в полный рост. Сделав один шаг, покачнулся, расставив шире ноги и разведя руки в стороны для равновесия, секунду постоял в нерешительности и снова сел на тахту.

– Ещё полежу пару минут и займусь. Голова кружится… – глухим слабым голоском проблеял я, падая на спину.

Стоило видеть при этом округлившиеся глаза Лиды, никак не ожидавшую такого финта с моей стороны. Инга тоже удивилась, но искусно скрыла своё недоумение тем, что подошла ко мне и поправила подушечку под головой. Я в очередной раз поразился, насколько божественные сущности захвачены ролью в комедии абсурда, как тонко они чувствуют своих партнёров по сцене, тоже забывших на время о реальном положении дел. Даже если мне вздумается вскочить на подмостки и заорать: «Хватит на сегодня! Достаточно! Передохните! Антракт!», они продолжат играть так гениально, что никто из зрителей не поверит моё истинное намерение прервать действо. Я же в таком случае рискую вновь увлечься игрой, утверждённый на роль сумасшедшего. Поэтому лучше остерегаться нарушать сценарий и дать выложиться актёрам на все сто, оставаясь в зрительном зале. А если и говорить об окончании театрального сезона, то только с теми, кто считает комедию скучноватой, отвратительной, злой и кого начинает тяготить исполняемая в ней роль.

Не знаю почему, но мне не хотелось ограничиваться одной симуляцией слабости и озорничать дальше, вызывая бурную реакцию двух подруг.

– Не хочется вас огорчать, но мужчина, с которым вы встречаетесь, постоянно лжёт. Билетов на юг он не заказывал, и лететь с вами никуда не собирался. Жену он тоже за нос водит, но разводиться с ней вряд ли намерен. Кстати, якобы посвящённые вам стихи просто-напросто скопированы со страниц малоизвестного литературного сайта. Не хочу, чтобы ложные надежды испортили жизнь такой чуткой женщине, как вы, поэтому считаю важным озвучить известную мне информацию, – промолвил я полушёпотом стоявшей рядом Инге так, словно диктовал свою последнюю волю.

Воцарившееся молчание, как мне показалось, пронизывал гул хаотичных мыслей, бессильных дать девушкам рациональное объяснение моей осведомлённости.

– Я подозревала, конечно, но как вам удалось… – начала робко Инга и тут же запнулась.

– Похоже, в роду были ясновидящие, маги либо провидцы. Затрудняюсь сказать точно.

Поразительно, но моё шуточное предположение хозяйка квартиры восприняла с полным пониманием, и её изумление сменилось плохо скрываемым гневом по адресу завравшегося любовника. Лида же была настолько ошеломлена, что столбом застыла на месте, растерянно изучая меня глазами как инопланетного гостя. Я лежал, закинув одну руку за голову, и наблюдал смену её игривого настроя суеверным благоговением перед неведомым, еле сдерживаясь от смеха.

– Зачем было скрывать такой дар? Я знала, конечно, что ты особый, даже исключительный человек, но вообразить нечто похожее не могла! – сказала Лида, взяв себя в руки. – Надеюсь, осознаёшь, какие возможности перед тобой открыты?

– Поверь, между нами нет никакой разницы. Чудеса могут развлечь или привлечь внимание, ещё сильнее вовлекая в сон жизни. Могут вселить ложную надежду на его улучшение. Но они сами по себе являются частью сновидения и не должны очаровывать ни тебя, ни меня. Стоит ли вообще говорить о таких пустяках, как фокусы, если знаешь о скором пробуждении?

Лида чуть подалась в мою сторону, желая что-то сказать, но тут же обмякла, словно вмиг устала от происходящего. Я представлял, насколько ей должно быть тяжело из-за внутренней борьбы, где постепенное принятие парадоксальных истин беспрерывно атакуется аргументами из ограниченного, но привычного измерения реальности. Видимо, в её случае такова была цена освобождения из-под гнёта ошибочных взглядов. И если ужасный конец, как считается, прекращает бесконечный ужас, то с окончательным прозрением Лида вспомнит, что кошмар как таковой может существовать только во сне и больше нигде.

– Но почему ты говоришь о таких важных вещах со мной одной? Запусти канал в интернете, покажи свои способности, и проповедуй истину миллионам. Неужели тебя не привлекает столь благородное занятие, как помощь другим людям? Разве тебе чужды уважение и признание? Что мешает совместить полезное с приятным?

Она говорила взволнованно, но тихо, почти шёпотом, будто боясь потревожить волшебную силу во мне. Инга, по всей видимости, перестала существовать для неё вовсе.

– Схватываешь информацию на лету, но, похоже, долго её перевариваешь, – шутливо сказал я. – Стала бы ты, проснувшись, печалиться из-за людей, погибших в приснившейся тебе катастрофе? Будешь ли корить себя за упущенную возможность спасти их? Вряд ли, потому что знаешь о химерической природе сновидения, – ответил я на свои вопросы, не дожидаясь реакции Лиды. – Моё отношение к так называемой реальности точно такое же, как твоё к снам. Я не могу серьёзно воспринимать созданный воображением мир со всем его безумием, жестокостью и несправедливостью, хотя не игнорирую основные правила пребывания в нём. Я позволяю ему разворачиваться по своим причудливым законам, наслаждаясь безумным спектаклем и помня о том, что являюсь единственным зрителем, с уходом которого на сцене погаснет свет.

– С такими взглядами легко стать бездушным сухарём.

– Запросто, если следовать им как написанной кем-то инструкции, но только не в случае, когда они появились из-за слияния с океаном радости и любви.

– Стоит ли вообще мучиться? Может быть, проще набраться храбрости и прыгнуть в этот океан?

– Проще осознать свою божественную природу и посмеяться над шуткой под названием «человеческая жизнь». Самоубийство же, если ты его подразумеваешь, чаще всего случается не от желания вернуться домой, а, как ни странно, от привязанности к жизни. Просто самоубийца считает сложившиеся в ней условия несправедливыми по отношению к себе. С другой стороны те, кому сновидение кажется невыносимым, обычно просыпаются раньше.

– Боюсь, мне не грозит очнуться в райских кущах ещё долго-долго. Слишком много грешила, не прошла выпавших на долю испытаний, – с грустью констатировала Лида.

– О-о-очень смешно! – саркастически протянул я, сменив руку под головой, – Запомни: ты – вездесущий и всеведущий источник, которому нет нужды испытывать самого себя. Ты не можешь согрешить, поскольку в источнике отсутствуют правила и ограничения. С осознанием божественной природы, карма перестаёт существовать.

– Можно ли приблизить момент возвращения домой?

– Не ставь перед собой никакой цели, требующей усилий. Просто знай: ты в надёжных руках, любые опасности воображаемы, весь видимый мир порождён твоим умом. Тогда оставшаяся часть путешествия по сновидению покажется прогулкой в парке аттракционов.

Я взял паузу, ощущая себя восседающим в центре огромного зала седобородым мудрецом, щедро раздающим бесценные заповеди открывшим рты последователям. Однако прямой вопрос Инги, по всей видимости, посчитавшей мои ответы Лиде слишком туманными, вернул меня на старенькую тахту в чужом бетонном скворечнике.

– Сможете раскинуть карты, погадать на будущее нам с Лидочкой?

– Рад бы помочь, но мне абсолютно чужда эта сфера деятельности, – замявшись, промямлил я.

– Очень жаль! – разочарованно вздохнула она. – Тогда хоть порчу наведите на так долго водившего меня за нос мерзавца, восстановите справедливость. Щедро отблагодарю.

Не отреагировав на предложение хозяйки, я, слегка озадаченный, уже хотел подняться и уйти, воспользовавшись молчанием Лиды, но она, разгадав мои намерения, равнодушным голосом констатировала:

– Был такой вспыльчивый, увлекающийся, впечатлительный. Разгневанно вонзал обидчику нож в шею. А сейчас само спокойствие.

– Не преувеличивай мою прошлую импульсивность. Я был и остаюсь обычным человеком с естественными реакциями на внешние раздражители. Только теперь игнорирую беспрерывные умственные заключения и комментарии ко всему происходящему и не стремлюсь им следовать, разрешая жизни течь по своему усмотрению. Если говорить об упомянутых событиях рокового вечера, то вряд ли бы злость ослепила мой разум в схожей ситуации сейчас. Но тело живёт по своим законам и, зачастую, действует без оглядки на меня. Например, дышит, гоняет кровь, потеет, простужается, чихает, выздоравливает, рождается, стареет. Тоже и с автоматическими реакциями типа отдёргивания руки от раскалённого металла. Поэтому спонтанный ответный удар возможен даже теперь.

– Ты же не тело.

– Именно поэтому не могу полностью за него поручиться. Замечательная новость в том, что после возвращения в подлинную реальность его выкрутасы перестают серьёзно волновать, как и чудачества прочих персонажей сновидения.

Надо отдать должное Инге, незаметно отошедшей к окну и больше не вмешивающейся в наше общение. Сложно сказать, догадалась ли она о моей причастности к смерти Кости. Судя по вертикальной складке между сдвинутых бровей и напряжённо сжатым губам, в её голове дорабатывался план жестокой расправы над двуличным любовником.

Лида подошла и осторожно, словно боясь нечаянно коснуться меня, присела на краешек тахты. Изумлённое выражение её лица сменилось глубокой задумчивостью с оттенком светлой грусти без всякого намёка на привычную угрюмость.

– Всё было предначертано, всё. И твоя пьянка в Костином дворе, и мои горемычные скитания, и встреча с Надеждой Николаевной, и этот наш разговор. От судьбы не убежишь, – глубоко вздохнула она.

– Именно так и никак иначе, – подтвердил я её слова. – Но стоит ли уделять внимание таким вещам, как предопределение? Ведь угадать безрадостную перспективу того, кто путает себя с телом и образом в уме легко и без таланта прорицателя. Даже если звёзды над таким человеком встанут благоприятно, и он почувствует некое подобие счастья, оно, хрупкое, будет висеть на тонкой ниточке удачи, которая рано или поздно оборвётся. Я, кстати, знал эту истину и раньше из наставлений мудрецов и собственного опыта, но пока что-то не щёлкнуло во мне, до конца её не принимал. Поэтому мои слова вряд ли сразу помогут тебе, но других у меня нет. Их, наверное, совсем не существует, способных моментально пробить броню шаблонного восприятия.

Я вновь умолк в ожидании вопросов, но ни одна из подруг не проронила ни звука. Вошедшая в комнату тишина, казалось, очаровала всех, и было непонятно, почему мы не пригласили её раньше. Благодаря безмолвной гостье я опять почувствовал наполненное спокойствием единение с Лидой, избавляющее меня от необходимости сорить словами в потугах его описать.

Может быть, минут через пять, может, через десять, я, ничего не объясняя, всё же поднялся и пошёл обуваться. Лида так и осталась сидеть на тахте, Инга же вышла в прихожую закрыть за мной дверь. Сказать им что-либо напоследок было нечего, кроме как сухо попрощаться с хозяйкой кивком головы. Я поделился всем, чем мог, наговорил вещей, о которых не собирался заикаться, да и подозревал, что вскоре вновь увижусь с Лидой.

Вольный ветер незнакомого района приветствовал меня холодным порывом, тщетно силясь создать ассоциации с каким-нибудь эпизодом из прежних похождений. Мой вечный спутник не знал, что эти эпизоды в памяти разлетелись на куски вместе со всем кривым зеркалом иллюзорного восприятия. Я лишь задался вопросом, как поведу себя, если сейчас невольно столкнусь с агрессивным отморозком? Вероятно, постараюсь решить все вопросы мирно, не поддаваясь на провокационные выпады, но вряд ли захочу спасать свою, потерявшую священный статус шкуру бегством.

Вызывать такси особого желания не было из-за взбалмошного характера Лиды, которая могла выскочить во двор или на балкон с каким-нибудь неожиданным предложением пока я ожиданию машину. Увидев в прогале между домами мерцание огней проезжей части, я направился в сторону автомобильного потока надеясь запрыгнуть в пустой припозднившийся автобус. Прозрачная коробка остановки общественного транспорта стояла сразу за домами, а буквально в двух шагах от неё источал тёплый медовый свет круглосуточный павильон цветов. Спальный район всеми своими огнями противостоял полному закабалению улиц промозглой тьмой, отчего унылый пейзаж напоминал мне батальное полотно. Присев на скамейку безлюдной остановки, я заметил у павильона сгорбленную фигуру бородатого человека опирающегося на клюку. Весь его облик – потрёпанное мешковатое одеяние, древний рюкзак за спиной, грязные спутанные волосы до плеч, проступающая на обветренном лице отстранённость резко контрастировали с пёстрой радостью цветов за стеклом. Намётанный глаз без труда определил бы в нём бездомного бродягу, однако, едва ли бы угадал приблизительный возраст мужчины, надёжно замаскированный годами асоциальной жизни.

Автобусы в такой час наверняка ходили с большими интервалами, а сидеть на холодных досках скамейки было зябко. Я встал и вгляделся в дрожащую огнями тревожную даль дороги назло слепящему свету фар пробегающего мимо транспорта. Стремление поскорее оказаться в тёплом салоне автобуса навлекло меня на мысль, что вся прежняя жизнь состояла из подобных ожиданий чего-то нужного, но оно, приходя, рождало в лучшем случае лишь новую надежду, отчего я везде и всегда ощущал себя потерявшим дорогу странником. Как выяснилось, бесконечная череда предвкушений вместе с нарастающим чувством неприкаянной тоски оказались симптомами интуитивного поиска дороги домой, встав на которую уже не свернуть.

Услышав приближающийся мерный стук по асфальту, я оглянулся и увидел подошедшего бродягу с потемневшим сучковатым посохом в руке. Его мутный, но в то же время пронзительный взгляд стал внимательно изучать моё лицо, словно силясь распознать в нём знакомые черты.

– Чем могу служить? – учтиво осведомился я.

– Хотел попросить немного мелочи на хлеб, если есть возможность поделиться, – сказал он и виновато опустил глаза.

Порывшись в карманах, я нашёл металлические монеты разного достоинства, сложил их стопкой и положил на ладонь протянутой руки. Довольный уловом, бродяга ловко спрятал деньги в один из отсеков безразмерной брезентовой куртки, сунул клюку под мышку и без дополнительной точки опоры, заметно прихрамывая, поплёлся в сторону тусклой вывески супермаркета.

– Закрыт магазин, судя по всему, – крикнул я ему вслед и сразу об этом пожалел, памятуя ту лёгкость, с которой начинал долгие уличные разговоры.

– Тьфу ты! – вырвалось у него. – Где же можно купить хлеб?

Ответить по существу я не мог, так как сам плохо ориентировался в малознакомой части города, поэтому озвучил первое пришедшее в голову соображение:

– К центру продвигайтесь, там много круглосуточных торговых точек.

– Надо попробовать продвинуться, – едва заметно ухмыльнулся он в усы, возвращаясь на остановку. – Правда, утомился я порядком.

– Весь день на ногах? – поинтересовался я скорее из вежливости.

– Я почти всегда на ногах, когда не сплю. Странствую вот уже третий год. Можно сказать, бросил всё и отправился путешествовать. Надоело лицемерить и обманывать самого себя, чтобы казаться не хуже остальных. Пропади, думаю, ваши дурацкие правила пропадом! – он махнул рукой и стал стаскивать с плеч рюкзак.

– Зато теперь, когда вы свободны от навязанных правил, не хватает на хлеб, – машинально констатировал я без намёка на осуждение.

– Это пустяки, сущая мелочь по сравнению с проживанием чужой жизни. Большинство людей как-то привыкают, втягиваются в общепринятый формат, а мне, знаете, противно изображать из себя кого-то другого, – он достал из рюкзака пластиковую бутылку, свинтил крышку, сделал несколько глотков из горлышка и, отдышавшись, продолжил. – Но хуже всего потерять мечту и, покорно смирившись, мучиться до самой смерти.

– Красиво излагаете, – вслух заметил я, ничуть не удивившись виденному много раз несоответствию внешнего облика внутреннему содержанию.

– Получил неплохое образование, быстро дослужился до мелкой руководящей должности. Хотя кому интересны такие подробности, если даже у меня нет желания вспоминать о них. Ирония в том, что будь я сторожем или дворником с низким интеллектом, то обманутый своим невежеством вряд ли бы нашёл силы разорвать социальные путы. Но после того, как сам стал частью механизма обмана и принуждения, быстро понял его ненасытную сущность, убивающую лучшие душевные качества. И без преувеличения осмелюсь утверждать, что вырваться из лап этого монстра уже огромное счастье, несмотря на неустроенность, голод и холод, как плату за побег. Я, честно говоря, быстро освоился в новых обстоятельствах, подтвердив народную мудрость о не таком страшном чёрте, сколько его изображении. К тому же в некоторых городах, где я побывал, есть ночлежки для нашего брата, обеды бесплатные, одёжку раздают при церквах. Да и в целом мир не без добрых людей. Взять хоть вас, молодой человек.

Бродяга засунул бутылку обратно в рюкзак, заученным движением застегнул его и стал водружать на плечи.

– А что вы будете делать, если захвораете и потеряете возможность странствовать по городам и весям? – бесцеремонно осведомился я, добавив фразу «не дай бог, конечно».

– Сложно сказать, – заметно смутившись, пожал плечами бродяга. – Если повезёт, определят в какой-нибудь интернат, полечат.

– Опять в лапах монстра окажетесь.

– Куда деваться в безвыходной ситуации? – он развёл руками, едва не выронив клюку. – Начну, скорее всего, искать прибежище в Боге и если найду, будет не суть важно в каком состоянии и где пребывает моё одряхлевшее тело. Я ведь много ходил по церквям, часовням, даже в монастыре бывал, с верующими общался, они-то и навеяли мне эту мысль.

– Верная мысль, на мой взгляд. Я, к примеру, решил больше не откладывать в долгий ящик, и найти прибежище в Боге, до попадания в безвыходную ситуацию.

– Вам, молодой человек, ещё рановато беспокоиться о таких вещах. Успеете одряхлеть, не переживайте! – тоненько захихикал он. – Можно ещё пожить вволю, посмотреть мир, узнать массу новых интересных людей.

– Мир со всеми интересными людьми находится в Боге – где же ему ещё быть? А Бог находится в каждом из нас, что здорово облегчает встречу с Ним. Совсем не обязательно рыскать по миру в поисках чудесных впечатлений, если самое невероятное приключение заключается в познании себя.

– Наверное, так и есть, – вздохнул бродяга, приглаживая копну слипшихся волос пятернёй, – но, понимаете, мне до жути нравится просто идти, ощущая под ногами земную твердь, вдыхать полной грудью ветер полей, наполняясь его бодрящей свежестью и праздновать каждый новый день жизни.

Последние его слова были произнесены с видимым вдохновением и походили на исповедь опьяневшего от внезапной свободы невольника. Испытав подобие стыда за попытку поучать прямодушного человека, я подумал, что очарованный жизнью странник наверняка понимает свою уязвимость, но до последнего вздоха останется верным бродяжьей стезе. Даже из лучших побуждений бессмысленно жонглировать абстрактными понятиями о Боге перед тем, кто ещё не пресытился погоней за ускользающими впечатлениями. Стоит ли вообще кого-то исправлять, когда знаешь, что ничего ужасного не может произойти в принципе и сумасшедший божественный балаган воистину чудесное времяпрепровождение по дороге домой?

Тем временем к остановке подошёл автобус, смахивающий на освещённый аквариум, и с шипением отворил двери.

– Поехали вместе. Покажу, где вам можно купить хлеб и переночевать, – легонько подтолкнул я его к ступенькам в салон.

Явно тронутый моим участием, бродяга, тем не менее, отрицательно покачал головой, оставшись стоять на месте. Без дополнительных призывов к нему, я в два прыжка вскочил в тёплое нутро автобуса, прекращая вмешиваться в ход вещей и смиренно подчиняясь силе, которая постоянно воссоздаёт и разрушает видимый мир, развлекаясь через его обитателей таким захватывающим приключением, как проживание на планете Земля. Кроме этой могучей силы в реальности никогда ничего не существовало, она не могла причинить вред самой себе, отчего мне было спокойно и радостно за тех, кто как казалось, испытывает тяготы. Я знал, что близок момент, когда их сон завершится, и они очнутся в естественной для себя атмосфере беспримесного счастья, где отсутствуют понятия о проблемах.

Была глубокая ночь, когда мне наконец-то удалось перешагнуть порог своей квартиры и тихонько, дабы не будить Ольгу, пробраться на кухню. Спать не хотелось совсем, хоть в теле и чувствовалась приятная усталость. Чтобы внешне выглядеть отдохнувшим и свежим в первый после отпуска рабочий день, наверняка следовало забыться сном, пусть даже часа на три. Однако я наполнил под краном чайник, поставил его на огонь и сел у стола, слушая причудливые стенания нагревающейся воды. Казалось, она выражала недовольство участью пленницы в темнице металлического сосуда, убежать из которого было невозможно. Вспыхнувшее пламя многократно усиливало её мучения, пробуждая перерастающую в агонию панику. Но чем интенсивнее становились страдания и громче стоны, тем больше молекул воды вырывалось на свободу, которая ждала всю жидкость в чайнике после полного закипания.

Как часто бывает ночною порой, разыгрался аппетит и я, повинуясь капризу избалованного организма, сварганил себе внушительный бутерброд с сыром. У меня не хватило терпения дождаться, пока заварится чай, поэтому я начал с удовольствием уплетать его всухомятку. За окном застыли тёмные исполины соседних домов, и только мерцание света в отдельных квартирах напоминало об обитаемости многоэтажных строений. Кто-то из жильцов спал, кто-то полуночничал, но и те и другие видели сны. В свою очередь, размышляя о людях в близлежащих зданиях, я сам грезил наяву, загромождая собственное сновидение спорными умозаключениями. И что интересно, с осознанием иллюзорности окружающего мира, существующего только в моём уме, я стал нежнее относиться ко всем его проявлениям. И пускай пленительные образы Ольги и Лиды бесследно исчезнут с последней перевёрнутой страницей сказки – глупо печалиться о миражах, даже самых прекрасных. Напротив, я рад их волнующему присутствию в закрученном сюжете сновидения и восхищён тем, как они мастерски будоражили мои чувства с единственной в конечном итоге целью – напомнить о счастливом конце всякой сказочной истории.


Оглавление

  • Часть первая
  •   Глава I
  •   Глава II
  •   Глава III
  •   Глава IV
  •   Глава V
  • Часть вторая
  •   Глава I
  •   Глава II
  •   Глава III
  •   Глава IV
  •   Глава V
  •   Глава VI
  •   Глава VII
  •   Глава VIII