Жизнь по Фрейду (СИ) [anatta707] (fb2) читать онлайн

====== Глава 1. “Карл, ты неправ!” ======

— Карл, ты неправ! — мужчина с широкой залысиной надо лбом и коротко остриженной седеющей бородой, тяжело вышагивал по комнате, заложив руки за спину и мусоля во рту незажжённую сигару. — Я уверен: моя теория будет востребована не только на протяжении пятидесяти ближайших лет, но и в далёком будущем! И даже в прошлом она бы очень пригодилась. О, если бы я родился на несколько тысячелетий раньше! И если бы люди, исцелённые мною тогда, могли не скрывать ничего в глубинах бессознательного, мир нынче стал бы иным. Однако мы всегда что-то заталкивали внутрь, вследствие чего подавленное гнило, тухло, нарывало… Все болезни происходят от подавленных чувств сексуальной природы. Так было, есть и будет!

Второй мужчина, выглядевший лет на двадцать моложе своего собеседника, — темноглазый, черноволосый, с острым носом и тонкими усиками, смотрел на первого сквозь круглые очки и задумчиво прихлёбывал кофе.

— Я не согласен, учитель Зигмунд! — наконец, изрёк он. — Долгое время сексуальность никто и не думал вытеснять в подсознание. Мужчины любили женщин, женщины — мужчин, мужчины — мужчин, женщины — женщин… Всё подавление, о котором вы рассказываете, началось не более семи сотен лет назад, а это означает, что ваше учение не универсально. Оно предназначено для короткого временного промежутка, если сравнивать его с длинной историей человечества. И, возможно, спустя пару веков опять никто ничего не будет подавлять. И даже сейчас… У нас, может, и существует подавление сексуальности, но что насчёт других стран? К примеру, мы не знаем, что творится в далёкой Индии. Вполне вероятно, люди там, как и в древности, по-прежнему живут, свободно удовлетворяя свои сексуальные потребности. А вы пытаетесь доказать ценность ваших методов терапии в любой стране, среди любого народа в любой отрезок времени. Нет, так не бывает!

— Ты пытаешься спорить? — Зигмунд вынул сигару изо рта, некоторое время смотрел на неё, словно не понимая, что это за предмет, потом швырнул на стол рядом с чашкой недопитого кофе. — Сейчас, погоди! — он подошёл к высокому тёмно-коричневому шкафу, украшенному резьбой, распахнул обе створки и выдвинул изнутри странную конструкцию, напоминавшую металлическую арку. Сбоку конструкции торчал красный рычаг, а наверху крепилось нечто наподобие табло, где виднелась дата: «25 октября 1911 года». Под датой прекрасно читалась другая надпись: «Вена, Австрия». — Этот удивительный прибор прислал из Америки мой друг Никола Тесла. С помощью этого универсального преобразователя эфира можно попасть как угодно далеко в прошлое. В будущее, к сожалению, не выйдет.

— Ничего себе, у вас есть и такое! Что же вы молчали?! — вскочил со стула Карл, потрясённый внезапным признанием учителя. Приблизившись к металлической арке, Карл с любопытством осмотрел её со всех сторон. — Даже и не знал, что американцы изобрели машину времени! Как она работает?

Доктор Зигмунд любовно погладил прибор, словно домашнюю кошку.

— Это лишь прототип, лучшая модель ещё впереди. А работает он следующим образом: после активации преобразователя с помощью красного рычага, колебания возбуждённого эфира начинают проходить через рамку, состоящую из особого сплава. Эти колебания создают кратковременный разрыв в ткани пространства-времени. Во время перемещения волны эфира сливаются с мозговыми волнами человека, и для путешественника становится возможным понимать речь обитателей любых мест, куда бы он ни попал. Я вчера проник в Каталонию 914 года после Рождества Христова, а затем в Рим 210 года до Рождества Христова. Поверь, люди не изменились. Даже спустя много сотен лет они всё те же. Меняется незначительная шелуха: обычаи, одежда, достижения науки, но внутри люди по-прежнему полны отвратительного гноя, о котором открыто говорю я. А раз всё в человеческих душах остаётся неизменным уже столько сотен лет, значит, так будет всегда, поэтому я имею смелость утверждать: моё учение можно использовать в любом временном отрезке. Оно применимо во всех случаях без исключения!

— Два путешествия… Маловато для выводов.

— Мало? Отлично! Давай попутешествуем вместе. Хочешь в Индию? Ты вроде про неё упомянул? — Зигмунд дёрнул рычаг, и цифры на табло замельтешили, отматываясь назад, в прошлое. — Пусть счётчик сам остановится на произвольной дате, и я войду в любой город или в поселение, которое предложит машина. Тогда ты сам всё увидешь и сделаешь выводы.

Цифры продолжали мелькать. Внезапно универсальный преобразователь заскрипел, будто старая дверь, висящая на проржавелых петлях. «Май, 323 год до Рождества Христова, — гласила надпись на табло. — Магадха, Хава Мехел».

Зигмунд улыбнулся, склонив голову к плечу и вызывающе глядя на своего строптивого ученика, посмевшего спорить:

— Я понятия не имею, что за местность откроется для нас, и каких мы там встретим людей, но преобразователь эфира предлагает пойти туда. Хотя, возможно, ты боишься?

Карл с готовностью оправил фалды сюртука.

— Нисколько не боюсь. И я совершенно уверен: нам не удастся найти в этом отрезке времени подходящего пациента для вас, чтобы вы смогли провести сеанс психоанализа и доказать мне полезность вашего учения.

— А я как раз уверен в обратном, — в предвкушении скорой победы промолвил Зигмунд. Сдёрнув скатерть со стола, он обернул её вокруг себя прямо поверх одежды и завязал пышным узлом на плече. — Как думаешь, сойду за местного брамина? Впрочем, попробую! А ты, — он, скептически прищурившись, осмотрел Карла с головы до пят, — притворишься персидским философом. В крайнем случае, всегда можно сослаться на то, что ты — чудак, и сам шьёшь себе одеяния. В меру своей чудаковатости.

Карл даже не успел обидеться на слова учителя. Его быстро схватили за руку и втянули сквозь металлическую арку. Карл не успел опомниться, как в его лёгкие хлынул поток необычайно чистого воздуха, пахнущего незнакомыми цветами. Путешественник во времени стоял, приоткрыв рот, и не мог надышаться и наглядеться на незнакомую природу, почти не тронутую людьми.

Внезапно ветер переменился, и всё удовольствие от созерцания природы мигом исчезло. Ноздрей Карла коснулся запах горелого мяса, подожжённой древесины и ещё чего-то едкого, неприятного. В горле запершило, и Юнг закашлялся.

— Что это? — спросил он, зажимая нос ладонью. — Неужели пожар?

Зигмунд указал рукой вдаль, в ту сторону, где к небу поднимались клубы густого чёрного дыма.

— Кажется, чей-то дом охвачен пламенем! А возможно — дворец. Видишь, люди не меняются. Два местных князя, или как их там — два махараджа — наверное, сцепились. Один потерпел поражение и теперь, вероятно, сгорает вместе со слугами, а победитель празднует…

Зигмунд не успел договорить. До его слуха долетел треск ломающихся сучьев, затем глухой удар и пронзительный крик, полный безысходности. Вопль сменился судорожным рыданием. Кто-то оказался совсем близко от них, когда они вовсе того не ждали.

Осторожно отведя в сторону низко склонённые ветви, Зигмунд, подглядывая в просвет между широкими листьями, увидел смуглого юношу, который сидел, тяжело дыша, посреди вытоптанной поляны совершенно один. Он был весь в крови, с исцарапанным лицом, чёрными от сажи руками, в перепачканной, рваной одежде. Сидя на поваленном стволе дерева, юноша громко шмыгал носом, словно пытаясь загнать обратно в себя текущие по щекам слёзы. Пальцы его тряслись, но парень продолжал крутить в ладонях острый, длинный кинжал, рискуя пораниться. Не успел Зигмунд подумать о возможном ранении, как парень вдруг решительно схватился за рукоять кинжала и с искажённым от ярости лицом с размаху полоснул клинком по собственной ладони… Кровь хлынула, заливая живот и траву под ногами. Пострадавший побледнел, пошатнулся и упал с бревна.

— А говорил — нет пациентов?! — передразнил Зигмунд своего ученика. — Вот пациент! Самый настоящий! — глаза доктора сверкнули. — У этого парня, без сомнения, серьёзные проблемы с подавленной сексуальностью. Однозначно будем лечить с помощью моего универсального психоанализа, — и, оторвав кусок от скатерти-уттарьи, Зигмунд присел на корточки и начал тщательно перевязывать бесчувственному юноше исполосованную руку.

====== Глава 2. Метод свободных ассоциаций ======

— А вы кто такие?

Это была первая фраза, которую произнёс очнувшийся «пациент», опасливо рассматривая стоявших возле него мужчин. Оба неизвестных выглядели более, чем странно. Первый, с проседью в волосах, с коротко подстриженной бородой и усами, с огромной залысиной надо лбом, зачем-то завернулся с головы до пят в хлопковую ткань, из которой обычно шьют дхоти. Второй незнакомец, черноволосый и кареглазый, выглядевший намного моложе первого, носил необычные круги из стекла, прикрывавшие глаза и державшиеся на тонких палочках, зацепленных за уши. Его чёрные шаровары казались чересчур узкими, а плотная верхняя накидка закрывала торс и обе руки до запястий. К горлу крепился бант, чем-то отдалённо напоминавший бабочку-траурницу.

— Вы чужестранцы? — не дождавшись ответа, парень рискнул спросить снова.

— Я его понимаю! — вдруг восторженно воскликнул незнакомец с «бабочкой» на шее, взмахивая руками. — Всё до единого слова, учитель!!!

— Так и должно быть, — откликнулся мужчина, завёрнутый в ткань для дхоти, а затем, повернувшись к очнувшемуся юноше, важно проговорил. — Моё имя — Зигмунд, я брамин. А это — Карл, философ из Персии.

— Что-то вы не похожи на брамина с философом, — паренёк привстал и, ойкнув, ухватился за раненую руку. — Вот проклятие, — и тут он заметил повязку. — Вы… перевязали мою рану? — удивился он.

— Конечно. Тебе требовалась помощь, — спокойно пояснил Зигмунд. — Как твоё имя?

— Я Чандра, приёмный сын вайшьи Лубдхака. Хотя нет, вру. На самом деле я царевич Пиппаливана, но в моём положении нет смысла гордиться таким званием.

— Почему? — заинтересовался Фрейд.

— Долгая история, — махнул юноша здоровой рукой. — Да и вообще… Некогда разговаривать. Возвращаться надо. Зря я сбежал. Всё равно меня скоро найдут, а бегство не решает проблем, ачарья прав. Мой учитель, кстати, тоже брамин. Только он куда больше вашего на брамина похож! А вы оба какие-то…

— Какие? — неожиданно обиделся Карл.

— Ну не знаю, — тот, кто назвал себя царевичем Пиппаливана, покосился на своих новых знакомых. — Неправильные вы! Никогда не видел, чтобы брамины носили такие чудные одежды и так странно стригли волосы.

— А как надо стричься? — с любопытством уточнил Карл.

— Неужели не знаете? — Чандра засмеялся. — Брамины выбривают всю голову и оставляют одну прядь волос, завязанную узлом. А кшатрии, к примеру, свои волосы не трогают. Кому вообще в голову придёт так коротко стричься, как вы? Налысо бреют тех, кто провинился, а все остальные носят длинные волосы.

— Но в Персии стригутся и одеваются, как он, — не моргнув глазом, солгал Зигмунд, указав на Карла. — А я живу в самом далёком царстве — Австро-Венгрии.

— Вообще не слышал о таком, — задумчиво протянул Чандра. — Где оно находится?

— Очень далеко. Надо ехать в колеснице на северо-запад много дней и ночей, прежде чем достигнешь этого царства.

— Как же вы сюда попали? Неужели долго ехали? — допытывался юноша.

— Существует путь через божественные врата Тесла Дэва. Этот путь открылся мне после суровых аскез. Простому смертному подобными вратами ходить нельзя.

— Да мне бы хоть в Гандхар съездить, а то я всю жизнь на одном месте прожил, ничего и не видел, — Чандра неожиданно оживился, отвлекшись от проблем.

— И как же ты жил до сих пор? — осторожно перешёл к расспросам Зигмунд.

— Как все, — пожал плечами Чандра.

Зигмунд сделал вид, будто вовсе не настаивает на беседе, подозревая, что так куда скорее расположит парня к откровенности:

— Знаешь, я из таких браминов, которые, выслушав о чьих-то трудностях, могут дать хороший совет.

— Совет? — Чандра хмыкнул, выражая явное неверие в способности брамина, не носящего косу с узлом. — Да мне ачарья Чанакья уже надавал «советов»! Ещё ваших не доставало. И зачем я только принял его учителем? Следуя за ним, я потерял двух друзей, пять сотен соотечественников — последних выживших из моего родного царства, едва не потерял с трудом обретённую мать. Теперь приходите вы и просите слушать вас и следовать за вами! Куда я снова приду? Кто умрёт из-за вас?

— Но я не такой, как твой ачарья! — отмёл несправедливые подозрения Зигмунд. — Я не прошу следовать за мной. Однако если у тебя имеются трудности, я способен помочь, ведь я — целитель.

— Угу, — язвительно послышалось в ответ, — Чанакья тоже говорил о необходимости «исцелить земли Бхараты от правления ракшаса Дхана Нанда»! Много всяких целителей здесь ходит…

— Кто такой Дхана Нанд? — заинтересовался Карл.

— Царь Магадхи, — сумрачным тоном промолвил Чандра. — Вон, видите, дворец горит? — юноша махнул рукой в сторону клубов дыма, поднимавшихся над лесом.

Зигмунд и Карл кивнули.

— Дхана Нанд сжигает всё, чего коснулась чужая рука. Если сесть на его трон, он сожжёт трон. Если сесть на его коня, он зарубит коня. Если войти в его дворец — строение будет сожжено. И вот, горит…

— Ты входил в его дворец?! — восхитился Карл.

— Не просто входил, а попытался захватить Хава Мехел, но потерял почти всех людей, сражавшихся на моей стороне. После схватки в живых остался только ачарья Чанакья, друг Стхулбхадра и моя мать — махарани Мура. Остальные погибли. Друг Мартанд, Индра, Балдэв, Матсальдэв… Все! Если бы я не послушал Чанакью, ничего не случилось бы. Зачем я только затеял битву? Никакая месть или благие побуждения не стоят пяти сотен смертей, случившихся по моей вине, — и Чандра снова схватился за голову и застонал.

— Лучше будет, если мы услышим всю историю, — негромко проговорил Зигмунд. — Начинай с детства. Говори всё, что вспомнишь!

— Зачем? — не понял Чандра. — Расскажу — и дальше что? Поверьте, мне не нужны ни ваши советы, ни благословения, ни исцеление. Я бы хотел сейчас умереть, а не рассказывать истории.

— Но что если после разговора ты найдёшь силы жить? — улыбнулся Карл, осторожно кладя Чандре руку на плечо. Юноша опасливо посмотрел на чужую ладонь, но не сбросил её. — Брамин Зигмунд способен помочь. Из-за него у тебя не будет потерь. Но верить или нет, конечно, твоё дело. Если ты скажешь уходить, мы уйдём. А ты опять останешься один. Хочешь этого?

Немного подумав, Чандра отрицательно покачал головой, но при этом неуверенно вымолвил:

— В любом случае нет времени. Я не слишком далеко убежал. Ачарья, мама и Стхул скоро найдут это место, и ачарье очень не понравится, что я разговариваю с вами. Он всегда был против, чтобы я слушал других браминов.

— Допустим, я не брамин, а просто лекарь, — Зигмунд наконец снял с плеч скатерть и небрежно бросил её на траву. Однако сделал он это не оттого, что надоело играть роль, а по причине невыносимой жары. — Я ни с кем не воюю, ничего не проповедую. Теперь будешь слушать?

Заметив, что одеяния Зигмунда, обнаружившиеся под тканью, почти не отличаются от одежд Карла, Чандра наконец начал что-то понимать.

— Вы оба — шпионы Селевка? — вдруг сделал он неожиданный вывод. — Так бы и сказали!

— Но мы не шпионы… — начал Зигмунд, однако Карл его перебил.

— Какая разница, если шпион даст совет? Судить о том, хорош совет или плох — лишь тебе, — заметил Карл. — Ты ничего не потеряешь, приняв его.

— А что надо дать взамен?

— Совершенно ничего.

— Врёте. Сведения вам нужны! Но учтите, я не знаю секретов Дхана Нанда. Я работал во дворце, но ничего важного не узнал, кроме расположения сокровищницы, однако Селевк уже и так знает, что я то хранилище ограбил. Война проиграна, как союзник я бесполезен. Не понимаю, зачем вас прислали?

— Давай поиграем, — мягко сказал Зигмунд, пытаясь отвлечь юношу от неприятной темы, — в одну интересную игру.

— Разве сейчас время играть? — удивился Чандра.

— Самое время, — уверил его «брамин-шпион». — Можешь лечь на траву, закрыть глаза и говорить всё, что приходит в голову?

— Никогда в такое не играл, — усмехнулся Чандра.

— Игра называется «метод свободных ассоциаций», — пояснил Зигмунд.

— Чего?! — опешил Чандра. — Мето… что?

— Неважно. Ложись и говори.

— Ладно, — улегшись на траву, Чандра подстелил себе под спину накидку. — Кхм. А что говорить?

— Про отношения с матерью в детстве расскажи. И побольше!

Зигмунд заметил скептическую усмешку на лице Карла, но попытался сей факт проигнорировать, хотя про себя обиделся. В последнее время этот зарвавшийся ученик чересчур часто стал выражать несогласие с методами учителя, а подчас и язвить за спиной Фрейда: «Неужели во всём виновата мамочка? А, может, кто-то подсознательно боится смерти?» Даже анекдот про мумий* придумал, паршивец! Стоило приструнить Карла, но, несомненно, сейчас не время и не место. Зигмунд решил, что по возвращении домой он непременно сделает это.

— Да не было у меня в детстве матери! — возмутился вдруг Чандра, вырывая Зигмунда из плена его мыслей. — Лубдхак был, но из него мать — как из шакала корова.

— Как же ты попал к человеку, о котором столь нелицеприятно отзываешься? — ничуть не смутившись, продолжал Зигмунд.

— Маме пришлось отдать меня на воспитание дяде, когда мне исполнилось четыре. Дядю я не помню, но точно знаю, что он продал меня Лубдхаку. Дёшево, за сто пан всего. Я снова встретил маму, когда мне шестнадцать исполнилось, и я попал в царский дворец в качестве телохранителя сестры Дхана Нанда — Дурдхары.

— И ты, само собой, глубоко обижен на мать и дядю? — Зигмунду показалось, что он нащупал верное направление, однако вскоре ему пришлось убедиться в своей ошибке.

— Нет, — Чандра нервно дёрнул плечом. — К чему обижаться? Мама спасала мою жизнь, отдавая меня брату, а дядя наверное сильно нуждался в деньгах. Если кто и виноват, — тут лицо юноши стало яростным, — то это проклятый Дхана Нанд! Он напал на Пиппаливан, разрушил наше царство, убил моего отца, после чего я оказался в доме Лубдхака! И даже сейчас он уничтожает свою страну, притесняет простой народ, убивает невинных! Он забрал маму в плен, измывался над ней… Унижал на протяжении двенадцати лет, изрекая в её адрес сплошные оскорбления.

— Унижал, но не бил? — уточнил Зигмунд. — Иного насилия не учинял?

— Нет! Если бы он посмел хоть пальцем к ней прикоснуться, я бы не пошёл завоёвывать Хава Мехел по совету ачарьи, наплевал бы на спасение Бхараты и на обещанное мне учителем воцарение на престоле Магадхи! Я прирезал бы этого ракшаса! Отсёк бы этому страстному любителю наложниц что-нибудь… жизненно важное, — дыхание Чандры стало частым и глубоким, а лицо — ярко-красным.

— Ясно, — Зигмунд всё более оживлялся по мере расспросов. — Давайте, юноша, теперь поиграем в другую игру. Я буду говорить слово, а вы быстро, не раздумывая, отвечайте, что вам вспоминается. Это совсем лёгкая игра. И короткая, — быстро успокоил Зигмунд своего «пациента».

— Ладно, — Чандра вяло махнул рукой. — Начинайте.

— Дворец.

— Царь.

— Вода.

— Клятва верности царю.

— Огонь.

— Дхана Нанд сжёг Хава Мехел!

— Яд.

— Дхана Нанд отравил пиппаливанских кшатриев.

— Меч.

— Дхана Нанд владеет мечом лучше всех.

— Река.

— У Дхана Нанда под водой лежали сокровища.

— Небо.

— Дхана Нанд смотрит на облака, когда у него дурное настроение.

— Кольцо.

— Царь подарил мне перед боем с Десмондом кольцо как символ победы, и я выиграл бой.

— Любовь.

— Царь называл меня «любимым», но, конечно, лгал, ракшас проклятый!

— Смерть.

— Однажды я убью Дхана Нанда.

— Конь.

— Дхана Нанд убил Туфана, потому что я садился на него.

— Трава.

— Дхана Нанд терпеть не может траву, растущую на дворцовой площади. Приказывает полоть.

— Телесные наказания.

— Царь часто наказывает слуг плёткой.

— Друзья.

— Дхана Нанд убил моих друзей!

— Брат.

— У Дхана Нанда семь братьев. У меня ни одного.

— Сестра.

— У Дхана Нанда — Дурдхара. А у меня нет сестры.

— Мать.

— Дхана Нанд издевался над моей матерью.

— Отец.

— Дхана Нанд убил моего отца.

— Справедливость.

— Восторжествует, когда я убью Дхана Нанда!

— Гора.

— Царь однажды выстрелил пылающей стрелой, которая перелетела через гору и подожгла пропитанную маслом землю. Чуть не убил мою мать и моих соотечественников!

— Лингам, — неожиданно выпалил Зигмунд.

— Самый большой? У Дха… — Чандра вдруг поперхнулся и умолк. — Давайте закончим, ачарья Зигмунд, — он пристыженно опустил глаза. — Мне кажется, я что-то неправильное наговорил.

— Наоборот, — просиял Фрейд. — Ты наговорил очень правильные вещи! Видишь, как просто определить корень проблемы с помощью моей новой методики? — повернулся Зигмунд к Карлу. — Вот что бы ты, к примеру, сказал?

— Всё очевидно, — хмыкнул Карл. — Парень стремится к самореализации, но в нём возобладали архетипы Анима и Тень. Самость ждёт своего часа, чтобы проснуться. В личном бессознательном наблюдается комплекс власти. Ассоциируя себя с царём Магадхи, Чандра желает занять место Дхана Нанда, и, вероятно, это и есть путь к самореализации. Но, как по мне, Чандра вступил на путь борьбы по причине коллективного бессознательного, толкающего юношу к принятию архетипа Воина…

— Да какое, к Гегелю, коллективное бессознательное?! — вспыхнул Фрейд. — У него либидо подавлено! А ты развёл тут: «Воин», «Тень», «Анима»…

— Он напряжён и расстроен, потому что проиграл битву, но это лишь битва, а война впереди. Самость приведёт его к победе! Посоветуйте ему не отчаиваться.

— Либидо подавлено, — свёл брови над переносицей Фрейд. — И точка.

— Коллективное бессознательное! — громче возразил Карл.

— Нет, либидо!

— Коллективное…

— Можно я пойду? — робко спросил Чандра, с опаской поглядывая на двух спорщиков.

— Нет!!! — рявкнули оба «шпиона». — Ты ещё не узнал свой диагноз!

— Если честно, я ничего не понял, — вздохнул Чандра. — Вы мудрёные слова какие-то говорите, я таких не знаю.

— Сейчас объясню на доступном языке, — поймав «пациента» за здоровую руку, заговорил Зигмунд. — Представь, что ты состоишь из трёх частей…

— А меня учили, что из пяти, — призадумался Чандра.

— Из трёх. Не перебивай! Итак, одну часть зовут «Ид», и она говорит тебе: «Ступай и предайся любви с царём!»

— Да что вы?! — перепугался Чандра. — Никакая моя часть мне такого не говорила, не говорит и говорить не станет!

— Правда? — ласково промолвил Зигмунд. — Но для тебя, как ни странно, весь мир связан только с единственным персонажем — царём Магадхи. Какое бы слово я ни называл во время игры, ты в ответ постоянно твердил про Дхана Нанда, разве нет?

— Да, потому что я его ненавижу и убить готов! — объяснил Чандра.

— Нет, милый юноша. Это потому, что у тебя к нему влечение, которое ты постоянно подавляешь. Подавление происходит, поскольку, кроме «Ид», внутри тебя существуют также «Я» и «Сверх-Я». И эти две части, взлелеянные обществом, наперебой говорят тебе, что ты не можешь предаться любви с мужчиной, поскольку это стыдно и неправильно. Если ты признаешься в любви к царю, то твоя мать, ачарья и даже Лубдхак скажут тебе, что ты низкий и отвратительный, так?

Чандра неохотно кивнул.

— Ну, так. И что?

— Поэтому, чтобы тебя никто не считал грешником, ты прячешь истинные желания даже от себя. Поскольку ты вынужден их прятать — а это всё равно что ежеминутно ёрзать голым задом по раскалённой сковородке! — то единственным способом оправдать себя становится внушение о том, что царь Магадхи — тиран и чудовище. Твой ачарья, заинтересованный в войне против Дхана Нанда, создавать такую иллюзию тебе охотно помогает! Ведь, согласись, для тебя проще думать, будто ты хочешь убить царя, чем признаться себе в собственных подавленных желаниях. И ты отыгрываешь целый ряд психологических защит, в числе которых морализация, рационализация, проекция, аутоагрессия — это то, что мы с Карлом наблюдали сегодня, когда ты нанёс себе рану. Отрицание также имеет место быть. Чем скорее ты признаешься самому себе в происходящем, тем скорее закончится ваша бессмысленная война, перестанут гореть дворцы и умирать кони. Не пойми меня неверно, Чандра: я всегда считал, что зрелыми являются лишь отношения между мужчиной и женщиной. Однако мой добрый друг Вильгельм** помог мне недавно осознать, что природа человека дуальна, а значит возможны разные виды отношений. Но самое главное — и меня никому в этом не переубедить — все нервные болезни происходят из-за подавленного либидо! Поэтому мой тебе совет, юноша: иди и создавай свои незрелые, но зато желанные вам обоим отношения, и вы с царём будете счастливы. Прекращай тайком резать себе руки, ибо это не поспособствует сублимации, а просто однажды убьёт тебя, если никого не окажется рядом, чтобы помочь!

— Но, — Чандра выглядел абсолютно растерянным и испуганным, — как мы можем быть счастливы, если Дхана Нанд тоже ненавидит меня?

— А зачем он тогда называл тебя любимым? Ты сам признался во время игры, — напомнил Фрейд.

— Да, называл, — и Чандра погрузился в глубокие размышления. — Может, издевался? А ещё вот этот локон, — он указал на длинную прядь волос над своим левым плечом, — трогал иногда, на палец наматывал… Может, оторвать хотел? Я так и не понял.

— «Издевался», «оторвать хотел»… Иди к царю, олух царя небесного! — Зигмунд огрел застывшего Чандру по плечу. — Готов поспорить, его либидо тоже подавлено. И ещё сильнее твоего!

— А какое оно, либидо? — Чандра неуверенно обрисовал в воздухе контуры чего-то вытянутого и довольного крупного. — Такое?

— Можешь считать, что да. На самом деле всё сложнее, но я не хочу смущать твой юный ум, порождая в нём множество вопросов. Сейчас для нас важнее другое…

— Чандрагупта, ты где?! Отзовись!!! — донёсся вдруг из глубины леса сердитый мужской голос.

— Ох… Это Чанакья, — испуганно прошептал Чандра. — Что делать, ачарья Зигмунд?

— Очевидно, тебе придётся выбирать, — довольным тоном сообщил Зигмунд, почуяв, что незримую схватку с незнакомым брамином выиграл, нежданно обретя в лице Чандры не только пациента, но и ученика. — Или ты вернёшься к нему, продолжишь дальше терять друзей, кромсать в отчаянии собственные руки, или наберёшься смелости, отправишься к своему царю и попробуешь выяснить, не подавлено ли его либидо?

— А вы подозреваете, что подавлено? — тихо вопросил Чандра.

— Абсолютно уверен.

— Почему?

— Я ещё ни разу не встречал людей без подавленного либидо! — торжественно объявил Зигмунд. — Оно подавлено абсолютно у всех.

— Нет, — пробубнил сбоку Карл, — это всё коллективное бессозна…

— Помолчи, а? — простонал Зигмунд, затем притянул к себе Карла за шиворот и яростно зашипел ему в ухо. — Сам подумай, кому от твоего коллективного бессознательного и прочей архетипической хренотени станет хорошо? Никому. А от моего подавленного либидо очень хорошо будет! Ну не порть чужое счастье, будь человеком, — и Фрейд, отпустив шею Карла, похлопал себя по карману в поисках любимой сигары, однако вспомнил, что она осталась дома.

Он недовольно прищёлкнул языком.

— Чандра!!! Хватит прятаться!!! Всё равно найду!!! — приближающийся голос Чанакьи стал злым.

— Ачарья Зигмунд, вы сейчас очень заняты? — вдруг осмелев, спросил Чандра. — Вам, наверное, надо возвращаться к Селевку, чтобы донести обо мне?

— Да не надо мне никуда возвращаться, — раздражённо махнул рукой Фрейд. — Покурить бы.

— О, у Дханы есть что покурить! — обрадованно воскликнул Чандра. — Ганджу, чарас — что пожелаете! Если мы вместе пойдём к самраджу, вы поиграете с ним в вашу игру, а он потом даст то, чего желаете вы. Согласны?

— А не казнит? — напрягся Зигмунд. — А то знаю я ваших махараджей: за малейшую провинность либо в кипящем масле изжарят, либо четвертуют, либо…

— Дхана стрижёт, — успокоил Чандра своего нового гуру. — Но вам это всё равно не страшно, правда? Вас и так постригли. А Дхана может сделать причёску ещё чуть короче, только и всего.

— Чандра, если не выйдешь по-хорошему — спущу льва, чтоб ты перестал страдать и наконец пришёл в себя!!! — пообещал Чанакья из зарослей.

— Пора бежать! — спохватился Чандра, подталкивая своих новых знакомых в спины. — Чанакья иногда ведёт себя хуже самраджа. Он действительно может спустить льва! А ещё я уверен: и его либидо подавлено, но у меня почему-то нет желания ему помогать. Давайте, уходим скорее! Нас ждёт встреча с Дхана Нандом.

— Я бы к царю не пошёл, — замялся Зигмунд. — Мне никто бороду не крутил, любимым не называл. Головы ведь лишусь!

— Опять испугался «мумий»? — весело спросил Карл. — В Египет не поедем, чтоб страхи побороть?

«Он понял, что мне известно про анекдот, и теперь насмехается. Вот предатель!» — Зигмунд гневно скрипнул зубами и, собравшись с духом, последовал за Чандрой и Карлом.

Комментарий к Глава 2. Метод свободных ассоциаций * На английском языке слова «мамочка» и «мумия» звучат и пишутся одинаково: mummy. Упомянутый анекдот, где над Фрейдом потешаются по поводу его боязни смерти и “мумий” (матери), построен именно на этой игре слов.

Вильгельм Флисс — немецкий врач-отоларинголог и психоаналитик, друг Фрейда. Ввёл в оборот понятия бисексуальность, сублимация, сексуальный латентный период, которые были использованы Фрейдом при развитии психоанализа. Подробно развивал идею и теорию бисексуальности.

====== Глава 3. Куря табак, о Чандре думай! ======

Они шли по узкой вытоптанной тропинке, пробираясь между стволами батангора, тика, сала и хлопковых деревьев. Лес становился всё реже, а запах гари усиливался. Наконец издалека стал виден высокий холм с поросшими ярко-зелёной травой склонами, на вершине которого располагался догорающий дворец. Стены его обуглились и растрескались, купола и башни почти полностью обрушились, а те, которые чудом выстояли в пожаре, имели плачевный вид. Вокруг уничтоженного древнего памятника архитектуры расползалось гигантское чёрное пятно, состоящее из пепла и обломков сгоревших брёвен. Языки пламени лениво дожирали ворота, галереи, пилястры и провалившийся фундамент. В небо уходили извитые столбы густого дыма, напоминая траурные колонны.

Чуть поодаль, там, где заканчивался мост через ров, наполненный водой, стояла толпа людей в разноцветных одеяниях. В центре толпы располагалась роскошная царская колесница, окружённая вооружёнными всадниками на белых и вороных конях. Не требовалось объяснений, чтобы понять: повелитель Магадхи всё ещё там, на месте недавнего сражения.

— Вот и Хава Мехел, — негромко пояснил Чандра. — Красивый был… когда-то. Любимый дворец сестры Дхана Нанда! Не могу поверить, что самрадж поджёг его, лишь бы избавиться от меня, — юноша вздохнул и покачал головой.

— Не забывай, у твоего царя те же проблемы, что и у тебя, — напомнил ачарья Зигмунд. — Он не ведает, что творит. А я ведаю.

— И что он творит, поджигая дворцы? — заинтересовался Чандра.

— Сублимирует подавленную энергию, уничтожая, а затем восстанавливая собственное имущество. Ты делаешь то же самое, убегая, прячась, проклиная его и нанося себе раны. Что поделать? Вот так вы друг с другом решили поиграть. Сейчас он сожжёт дворец, а потом будет думать, как его отстроить заново. И в то время, пока он будет занят постройкой, перестанет вспоминать о тебе. Ему станет легче. Скажешь, не сублимация?

— И то верно, — со стороны Чандры последовал новый вздох, полный грусти и раскаяния. — Хотя мне кажется, вряд ли он станет обо мне вспоминать… Чанакья сделал всё, чтобы самрадж поверил в нашу смерть. Этот хитрый брамин на обгорелые трупы воинов, павших в сражении, надел наши украшения. Дхана Нанд теперь считает меня мёртвым. Но даже если я сейчас покажусь ему на глаза — прибьёт и не пожалеет, потому что очень зол!

— Да, это весьма вероятно, — согласился с логикой его рассуждений Зигмунд. — Нам надо срочно придумать план, иначе тебе не удастся завоевать сердце царя, а мне покурить, и это будет очень плохо! Одним словом, как только меня осенит подходящая идея, мы выйдем из укрытия.

— Послушайте, учитель, одного понять не могу, — не выдержав, вмешался в беседу Карл, зашептав на ухо Зигмунду то, что отчаянно лезло ему в голову и не давало покоя, пока они втроём пробирались через лес. — Вы всегда говорили, что гомосексуальные предпочтения наблюдаются у юношей, воспитанных слабохарактерным отцом и властной матерью, или у тех, кто не имел отца. Или, как предполагал ваш друг Вильгельм, мальчик должен иметь много братьев, рождённых до него. И чем больше старших братьев, тем выше вероятность, что младший будет испытывать сексуальное влечение к лицам своего пола.

— Да, нестыковочка, — неловко усмехнулся Зигмунд и добавил совсем тихо. — Зато у царя всё сходится как по писаному. Семь старших братьев! Да он просто обязан оправдать новую теорию моего дорогого друга. Вот и оправдал.

— Но с Чандрой такое почему случилось? — не унимался Карл. — Я считаю, вы обязаны рассмотреть мою версию коллективного бессознательного, а не отвергать её. Если виновата не властная мать и не братья, то…

Зигмунд холодно посмотрел на своего ученика, жестом прервав его излияния.

— Твои непроверенные утверждения меня не интересуют! — сухо припечатал он. — Своих хватает.

— Вон, значит, как, — обиженно протянул Карл и поджал губы. — Я давно подозревал, что вы меня ни в грош не ставите. Так и оказалось.

— Некогда спорить. Отложим наши разборки до возвращения в Вену. Парню помочь надо. Видишь, страдает? Понимает, что отчасти по его вине люди умерли, и здание погорело. Мучает его совесть, грызёт! Как тут не помочь? — и, отвернувшись от Карла, Зигмунд снова обратился к Чандрагупте. — Придётся мне включить всё своё красноречие и выйти к твоему царю, а ты сиди в лесу, пока я Карла за тобой не пришлю. Если царь меня не казнит, — а я постараюсь, чтобы такого не случилось, — у тебя появится шанс на лучшую жизнь. Разумеется, если вы оба одумаетесь, прекратите воевать и последуете голосу разума.

— Вы поговорите обо мне с Дхана Нандом? Будете просить, чтобы он простил меня? — просиял Чандрагупта, молитвенно складывая руки перед грудью.

— Упаси Боже! — отмахнулся от него Зигмунд. — Я про тебя ни слова не скажу, пока не проведу с царём сеанс психоанализа и не докажу ему таким образом, что он думает исключительно о тебе. До тех пор, пока он сам не пожелает тебя увидеть, нельзя даже заикаться, что ты выжил, иначе тебе конец. И мне тоже, причём до того, как покурю, что будет особенно обидно!

 — Да благословят вас боги, ачарья! — восторженно воскликнул Чандрагупта, неожиданно для Зигмунда склоняясь к его ногам и благоговейно касаясь кончиками пальцев стоп новообретённого учителя.

— Верно, удача нам пригодится, как и благословение… Хоть чьё-нибудь! — Зигмунд нервно одёрнул края своего фрака и указал Карлу на тропинку, ведущую к выходу из леса. — Идём! Теперь или нас угостят сигарой, или остригут налысо. Третьего не дано.

И Зигмунд смело шагнул вперёд, выбираясь из зарослей. Карл вздохнул, истово перекрестился и последовал за ним.

«Зря я их не предупредил, что если Дхана разгневается сильно, то снимет волосы вместе с кожей. Наверное, стоило сказать», — и, ощутив глубокое сочувствие к иноземным браминам, Чандра удобнее устроился в кустах и приготовился ждать.

— То, что горит здесь — это не мой дворец! Здесь горит высокомерие Чандрагупты. Этот дворец, который дал убежище предателям, сегодня полностью будет уничтожен! А вместе с ним сгорит флаг, из-за которого Чандрагупта бросил мне вызов, — возвышаясь над низкорослыми, перепуганными до смерти подданными, словно каменная скала над равниной, Дхана Нанд произносил свою победную речь.

Жители Параспуры и Паталипутры жались друг к другу, словно овцы, которых привели на заклание. Они боялись не только что-то говорить, но даже дышать. У ног Дхана Нанда лежали в ряд четыре обугленных тела, опознать которые не представлялось возможным. Однако на покойных были надеты украшения, некогда принадлежавшие заговорщикам, устроившим сражение в Хава Мехел, поэтому ни воины, нашедшие тела, ни сам царь не сомневались в гибели бунтовщиков.

Карл и Зигмунд остановились за спинами простых жителей, одетых в совершенно одинаковые чëрно-синие тюрбаны, формой напоминавшие столь любимые Карлом вареники, зато накидки слуг, земледельцев и торговцев радовали глаз разнообразием оттенков. Пока Юнг рассматривал толпу, Дхана Нанд продолжал говорить:

— Это последние предатели, которые посмели бросить вызов Магадхе и её самоуважению. Они посмели сжечь наш флаг и посмотрите, что с ними стало! Сегодня сгорели те, кто пытался сжечь Магадху. Но Магадха, как огромная гора, нерушима. Я согласен, чтобы потрясти основы этой горы и заставить её рухнуть, они сделали всё возможное. Но Магадха непобедима. Более того, она стала сильнее. Никто пусть не повторит этой ошибки! Ваше прошлое, настоящее и будущее — это я, император Дхана Нанд! Бессмертный, всевластный, которого никто не сможет победить!

Склонившись к Зигмунду, Карл восторженно произнёс:

— Архетипы Правителя и Воина во всей их красе. Вот это речь!

— Наш параноик с подавленной гомосексуальностью* сейчас сказал бы, что мы наблюдаем явные признаки комплекса неполноценности, прикрываемого чувством собственного превосходства. Но мы не станем слушать параноиков, а посмотрим, что произойдёт дальше.

Карл покосился на Зигмунда, но ничего не сказал.

— Вы правы, император! Вы подобны нерушимой горе, и всегда будет так, — с другой стороны толпы, расталкивая простых жителей, пробирался грузный мужчина лет пятидесяти в тюрбане с золотой бахромой и в накидке, украшенной скромной вышивкой. — А мы все перед этой горой никто!

Зигмунд и Карл с интересом наблюдали, как вышедший вперёд мужчина неожиданно состроил жалобное лицо, сложил руки у сердца и начал умолять царя простить его ошибку. Из слов несчастного, взывавшего к состраданию, Зигмунд с Карлом поняли, что единственный сын этого человека, являвшегося на протяжении многих лет верным вассалом Дхана Нанда, выступил в сражении на стороне бунтовщиков, чем не на шутку рассердил царя. Юноша, о котором шла речь, был уже мёртв, он погиб ещё до начала пожара в Хава Мехел. Однако его отец, в битве не участвовавший, теперь опасался, что ему придётся ответить за проступок сына. Увы, он оказался прав.

Поначалу царь с ласковой улыбкой дал понять, что вроде бы прощает своего «старшего брата» Джагат Джалу и не сердится на него. Да, Мартанд подвёл отца и царя, предал государство, но ведь «даже на лучшем дереве подчас вырастают горькие плоды»! Дхана Нанд раскрыл объятия, попросив Джагат Джалу подойти и получить прощение. И вот когда объятия сомкнулись, несчастный вдруг захрипел и задёргался, почуяв близкую гибель.

Зигмунд мгновенно оценил обстановку и не стал дожидаться, когда хрустнут кости. Он грубо оттолкнул стоявшего перед ним вайшью, а когда тот посторонился, Фрейд начал усиленно прокладывать себе путь кулаками, чтобы пробраться в центр живого круга, где лысый брамин с хохолком на затылке, одетый в белоснежную накидку, с одобрением взирал на сцену уничтожения отца предателя. Двое мужчин в фиолетовых и зелёных шёлковых одеяниях, стоя чуть поодаль от остальных, тоже наблюдали за происходящим. В их глазах стыли ужас и безысходная тоска. Казалось, в своем воображении они уже представили себя на месте Джагат Джалы.

С не меньшим страхом на готовящегося испустить дух мужчину смотрела юная девица, одетая богаче всех присутствующих и превосходившая количеством золотых украшений на теле даже царя.

— А кто хочет узнать своё будущее от святых риши, путешествующих из Магадхи через Туркестан в Австро-Венгрию?

Толпа и прежде боялась проявлять хоть малейшую активность, а тут и вовсе замерла, будто по команде «Стоп». Все лица повернулись к возмутителю спокойствия. Дхана Нанд от неожиданности выпустил еле дышащего Джагат Джалу из крепкого захвата. Бедолага, потерпевший фиаско в воспитании сына и едва не поплатившийся за этот грех, осел на землю, охая и кривясь от боли. Оносторожно ощупал свои рёбра, возможно, уже получившие некоторые повреждения, но ещё не сломавшиеся окончательно. Брамин с хохолком перестал злорадно улыбаться, напрягся и сделал стойку, как верный пёс, на чей двор ступила нога чужака.

У красавицы, обвешанной золотом, приоткрылся нежный, как бутон розы, ротик. Мужчина в фиолетовых одеяниях вопросительно посмотрел на мужчину, одетого в зелёную накидку, а потом они оба синхронно пожали плечами, давая понять, что ни одному из них не известны явившиеся из ниоткуда гости.

— Это вы-то риши? — спросил царь, склоняя голову то к левому, то к правому плечу и с сомнением оглядывая новоприбывших.

— Мы! — смело провозгласил Зигмунд.

Страшно хотелось курить, аж сводило челюсти. Чтобы скорее получить желаемое, Фрейд начал импровизировать.

— Какой-то вид у вас неправильный, — Дхана Нанд медленно провёл большим и указательным пальцами по густой растительности на своём подбородке. — Больше на шпионов Селевка похожи, — заключил он.

— Конечно, они шпионы! — яростно поддержал его носитель хохолка. — Прикажете убить? — и брамин достал из ножен меч.

— Аматья, не горячись, — остановил его Дхана Нанд. — Давай сначала разберёмся, кто они такие. Убить ещё успеем.

Карл сам не заметил, как из его горла вырвался облегчённый выдох.

— Так какое будущее вы собираетесь предсказать мне? — прищурившись, спросил царь. — Другие тоже многое предсказывали, но никто не угадал. А за неправильное предсказание, знаете ли… — не договорив фразу, Дхана Нанд приблизился к Карлу и многозначительно провёл по его шее ребром своей ладони, затем с ласковой до жути улыбкой повторил этот жест возле шеи Зигмунда. — Понятно? — нежно уточнил он.

— Но мы пришли сообщить, о Великий, что вы будете здравствовать и царствовать вечно, — вкрадчивым тоном заговорил Фрейд.

Дхана Нанд довольно рассмеялся, давая понять, что, конечно же, не поверил ни единому слову странного брамина в тёмных одеяниях, но услышать такое ему весьма приятно.

— Однако, — продолжил Зигмунд, умело выруливая беседу в нужном направлении, — ведомо мне, о Великий, что вам снятся странные сны, и их бы надо подробно истолковать, чтобы малейшие препятствия для вашего вечного царствования оказались вовремя устранены.

— Я уже сам устранил все препятствия, — довольно ухмыльнулся Дхана Нанд. — Вот! — и он указал на лежащих перед ним мёртвых бунтовщиков. — Те, кто угрожали мне и моему царству, повержены, а я жив и царствую, как прежде.

«Если он срочно не даст мне покурить, я стану следующим, с кем ему придётся сражаться, — подумал Зигмунд, чувствуя, как медленно вскипает кровь, давно не получавшая целительной дозы табака. — Чем бы его заинтересовать? Теоретически, если я верно угадал, и он хочет получить этого юного Чандру в постель, то парень время от времени должен являться ему во снах, а в толковании сновидений я непревзойдённый гений. Но если вдруг ошибусь, не сносить мне головы! Что же делать?»

— Если вы сказали всё, что хотели, — голос Дхана Нанда стал ледяным, — тогда убирайтесь! Иначе я достану меч и лишу вас голов, и мне будет плевать, брамины вы, шпионы или переодетые млеччхи. Причём последнее, мне кажется, куда более вероятно.

— О, я прямо сейчас наблюдаю видение внутри себя! Оно явилось мне, будто откровение свыше! В темноте царской опочивальни… — заводя глаза под лоб и имитируя загадочные завывания медиума, промолвил Фрейд. — Да-да, вижу… Юноша лет шестнадцати… С густыми чёрными локонами до плеч, со смуглой кожей и лицом, словно у юного бога. Он гибок, как змея или тетива лука… Он прекрасен, словно цветок пальмы… Или сакуры?

— Лотоса, — торопливо подсказал Карл, начиная опасаться, что гибель приблизилась к ним ещё на шаг.

— Лотоса, — быстро поправил себя Зигмунд, — и этот юноша направляется к царю несмелой походкой, протягивая руки. Чего же он хочет? — Фрейд сделал театральную паузу, всей поверхностью кожи ощущая, что сейчас взгляды зрителей прикованы исключительно к нему. — Он хочет царских прикосн…

— Идёмте в шатёр, — неожиданно перебил его Дхана Нанд. — Лучше поговорить там с глазу на глаз. А вы все, — самрадж Магадхи окинул взглядом выстроившихся перед ним воинов и советников, — ждите моего возвращения.

— Но, Величайший, эти незнакомцы могут напасть! — попытался было возразить мужчина с хохолком, которого царь недавно назвал аматьей.

— Если нападут, я сумею защитить себя. Тем более, видно, что эти двое, — Дхана Нанд с некоторой долей презрения смерил взглядом «предсказателей», — не воины. У них и мышц-то нет. Так, жалкое подобие. Но глаза умные. Вероятно, они действительно брамины. Вот пусть и расскажут мне, что им в видениях явилось, а я послушаю.

— Это верное решение! — внезапно подал голос Карл, снова мысленно крестясь. — Очень верное, император.

— Идёмте, хватит языком молоть!

Оба «брамина» послушно направились следом за размашисто шагающим впереди царём. Воспользовавшись отсутствием Дхана Нанда, очухавшийся Джагат Джала встал на четвереньки и ловко уполз прочь, лавируя между ногами торчавших возле Хава Мехел зевак.

Глиняная трубка конической формы выглядела подозрительной, её содержимое пахло непривычно, однако табак там точно присутствовал, и изголодавшийся Зигмунд даже не стал размышлять, что ещё примешано к основному ингредиенту. Фрейд сделал затяжку и с наслаждением откинулся на мягкое царское сиденье, которое ему уступил Дхана Нанд.

— Ну, говори, лукавый и злосчастный! Я ведь исполнил твоё желание — дал покурить. Теперь твоя очередь делать благое дело! — нетерпеливо воскликнул царь, ёрзая на подушках, сваленных огромной грудой в центре шатра.

— Я ещё не накурился, — блаженно промолвил Фрейд, делая вторую затяжку и чувствуя, как усталость отступает, а силы прибывают.

«Что этот индус предложил мне? Я себя очень странно чувствую», — задумался Зигмунд, но мысль недоверия тут же уплыла, растворившись в колечках сладко пахнущего цветами дыма. К цветочному аромату примешивался едва уловимый запах свежевскопанной земли и сосновой хвои…

«Очень странный табак!»

Внезапно захотелось смеяться, петь и танцевать, но Фрейд сдержался, осознав нелепость собственного желания. Карл напряжённо поглядывал на учителя, но опасался произносить хоть слово.

— Так что было дальше в видении? — Дхана Нанд смотрел на Зигмунда так, что Карл всерьёз испугался: царь, казалось, был готов вырвать тайну прямо из горла учителя.

— Это вы скажите, — расслабленно отозвался Фрейд.

— Что мне надо сказать? — напрягся царь.

— Например, как давно вам нравятся юноши? Сколько дней, месяцев или лет вы видите сны о том, как красивые смуглокожие парни с упругими ягодицами и стройными телами приходят в опочивальню, трогают вас, гладят, где не следовало бы? — третья затяжка пошла ещё лучше первых двух, и Фрейд окончательно расслабился.

Царь побагровел и затрясся, сжимая кулаки. А потом побледнел и поник, покрывшись мелкими каплями пота.

«Конец нам обоим! — похолодел Карл. — Точно конец!» Однако он напрасно опасался: Дхана Нанд даже не попытался достать меч из ножен.

— Не гладят и не трогают. Нос отрезают бритвой, — неохотно признался повелитель Магадхи, превозмогая гнев и стыд, после чего закрыл лицо руками, невнятно пробубнив из-под ладоней. — Мне. Моей же собственной бритвой! Можете представить?

— Да? — Фрейд задумчиво выпустил вверх круглое колечко ароматного дыма, потом следующее. — Вон оно как… Говорящий сон.

«Надо будет спросить, как называется сорт табака, — мимоходом подумал он. — Поищу в Вене такой же. Может, найду?»

— И о чём, о брамин, этот сон нам говорит? — с безнадёжностью вопросил царь.

И куда только делась вся непоколебимая уверенность, демонстрируемая им некоторое время назад за пределами шатра! Сейчас перед Фрейдом сидел усталый человек, измотанный тяжёлой борьбой — внутренней и внешней. Этому человеку так и хотелось сказать что-то утешительное, светлое, доброе, но Фрейд не мог пойти на поводу у собственной проклятой жалости. Его главной задачей было рассказать суровую неприглядную правду.

— У вас в подсознании страх кастрации как наказания за неприемлемые сексуальные желания, — глубокомысленно изрёк ачарья Зигмунд. — Нос — фаллический символ. Как и всё остальное, торчащее в ваших снах вертикально, это символ пениса. То есть, фаллоса… Нет, опять не то существительное подобрал. Дурацкий языковой барьер! Члена?

— Лингама, — спохватившись, быстро подсказал Карл.

— Точно, — раздражённо махнул рукой Фрейд. — Его. Как я сам не догадался?

— Да, мой нос в том сне действительно торчал вертикально! — вспомнил Дхана Нанд. — Потому что я лежал в опочивальне. Само собой, он был устремлён вверх. А тут предатель явился с бритвой в руках, нагло уселся ко мне на… э-эээм… бёдра, а когда я уже решил, что вот сейчас, наконец, получу желанное, взял и отхватил мне нос! И это справедливо? Наяву не даёт, хоть во сне мог дать, — пожаловался Дхана Нанд.

— Ваши желания не подавлены, — сделал вывод Фрейд. — Вы прекрасно отдаёте себе отчёт в том, что чувствуете.

— Но я не хочу ничего чувствовать! — возмутился Дхана Нанд, стукнув кулаком по подушке и невольно разорвав её пополам. Лебяжий пух высыпался на пол, а затем полетел по шатру, словно снежные хлопья.

— А придётся чувствовать. У вас есть семь братьев, ранее вас рождённых. Можно сказать, упрямая статистика обязывает, — непонятно объяснил Фрейд.

— Вам следовало использовать слово «карма», учитель, — шепнул ему на ухо Карл, — понятие «статистика» ему ни о чём не скажет.

Но было поздно, чужеземное слово уже слетело с уст Зигмунда, правда, царь ничего странного и не заметил, потонув в горьких мыслях о неразделённой любви.

— Зачем мне предатель, который мечтает меня убить?! — философски вопрошал Дхана Нанд. — Зачем мне сын Чандравардана и Муры, если я ненавижу их обоих, и отпрыска их должен был бы ненавидеть?! Зачем мне ученик проклятого Чанакьи? А впрочем всё равно они вчетвером сгорели… Но вот как теперь жить, если я своими руками его сжёг? А просто потому, что уже сил не было! Всю душу мне выпил, пишач проклятый! Я к нему и так, и этак, что только не плясал с дамару вокруг! А он в ответ то невинно глазами хлопал, будто не понимал, чего мне надо, а потом просто взял меч и попёр против меня. И что я должен был сделать? Я чётко дал ему понять, когда он под стены Паталипутры явился с повстанцами, так и сказал: «Если остановишься прямо здесь, всё забуду и прощу»! Но он не остановился. Похищение Дурдхары, убийство Дургам Джалы, захват Хава Мехел стали последней каплей. Я просто не мог больше терпеть! Но и забыть его не мог, и убить рука не поднималась. Но, говорят, смерть в огне или в бою — почётные. Пусть этот предатель попадёт в рай для кшатриев, а я… Проживу как-нибудь. Наберусь сил и начну всё сначала. Царства вон пойду завоёвывать, чтобы отвлечься от этого кошмара!

— Имя того предателя, сожжённого вами, Чандрагупта? — осведомился Зигмунд, окончательно впадая в нирвану от сладкого древнеиндийского курева.

Дхана Нанд кивнул.

— К чему спрашивать? — усмехнулся он. — Вы пришли сюда, заранее зная правду. Я не глупец. Либо ваши шпионы хорошо вас информируют, либо вы и в самом деле видите что-то там внутренним оком… Но отрицать не стану: верно, это Чандрагупта!

— Как думаете, коллега, есть ли смысл пользоваться методом свободных ассоциаций для уточнения диагноза? — неожиданно задал Зигмунд вопрос Карлу.

Тот встрепенулся и отрицательно замотал головой:

— Никакого смысла в этом нет, коллега.

— Наконец, хоть в чём-то мы пришли к согласию, — просветлел лицом Зигмунд, а потом добавил, обращаясь к Дхана Нанду. — А если, предположим, я скажу, что ваш предатель Чандрагупта не умер? Что тогда?

Дхана Нанд медленно поднял голову и с какой-то детской выстраданной надеждой уставился на Фрейда.

— Но этого ведь не может быть! — он действительно и хотел, и боялся в это поверить. — Я поджёг дворец, они не могли выбраться?

— Тем не менее, мои тайные шпионы и моё внутреннее око говорят, что смогли, — уверенно выдал Зигмунд. — Все четверо.

Дхана Нанд бросился к нему и чуть не вышиб чилим** из его рта.

— Точно говори, без обиняков, жив он или нет! Или, клянусь, я потеряю терпение и убью тебя, а потом буду гореть в аду за убийство брамина, пусть и чужеземного!

— Мы с Карлом встретили вашего Чандру буквально около часа тому назад и провели с ним сеанс психоанализа…

— Философскую беседу разъяснительного характера, — вставил свой вариант Карл.

— …а потом пришли к вам, чтобы…

— Где он?! — Дхана Нанд больше не желал ничего слушать, кроме самого важного. — Где его искать?! — он немилосердно тряс Зигмунда за грудки.

— О, великий царь, — хихикнул Фрейд и весьма фривольно подмигнул императору, — вы только что оторвали пуговицу от моего парадного фрака, причём с «мясом». У вас есть служанка, чтобы пришить?

— Я не знаю, что такое «пуговица»! Где Чандрагупта, отвечай?! Или больше не дам тебе ни ганджи, ни чараса! И бханга не налью ни капли!

— Ладно-ладно! Он боится, что не сносит головы, если вы его найдёте, — признался Зигмунд. — Он же стал причиной того, что ваш дворец сгорел, и куча народа полегла. Он теперь боится показываться вам на глаза.

— А, так совесть его всё же проснулась! — едко отметил царь.

— Да, и он недавно сбежал от Чанакьи, — будто между прочим, вымолвил Фрейд. — Даже мать и друга оставил, уходя, не попрощался ни с кем. Осознал что-то? А, может, и нет.

Глаза Дхана Нанда загорелись так, словно он был тигром или пантерой.

— Плевать на дворец, новый отстрою! — воодушевлённо заговорил он. — И даже сам вместе со строителями буду камни класть. Погибших, конечно, уже не воскресить, но я не желаю, чтобы погибло ещё больше, а именно это и случится, если я сейчас пойду на пятнадцать царств войной, чтобы забыть боль от потери этого предателя! Так где он прячется? — Дхана Нанд выжидающе посмотрел на Карла и Зигмунда.

— Всё же мне хотелось бы знать, что вы сделаете, император, когда найдёте его?

— Выдеру плетью, чтоб зад горел, как припечённый! А потом в опочивальню притащу и заставлю дать всё то, чего этот подлец не додал мне во сне, — злорадно сообщил царь, а потом вдруг его запал остыл, и он добавил грустно. — Нет, не смогу его принуждать против воли… Но плёткой выдеру! — снова гнев его выплеснулся наружу.

— Сурово, но справедливо, — выдыхая густой дым, спокойно рассудил Фрейд. — Тоже своего рода сублимация. Ладно, нечего время тянуть. Ваш Чандра прячется в лесу, совсем недалеко отсюда. Если, конечно, не сбежал. Карл, — расслабленно махнул рукой великий отец психоанализа, — ступай, укажи повелителю Магадхи дорогу.

— А вы разве не идёте с нами? — удивился Карл.

— Зачем? Мне и тут хорошо! Этот сосновый табак отличный. Курил бы и курил!

— Так оставайтесь, а мы скоро вернёмся! — и Дхана Нанд, грубо подтолкнув Карла в спину со словами: «Давай, живее!», покинул шатёр вместе с ним.

Комментарий к Глава 3. Куря табак, о Чандре думай! * Так Фрейд называл Альфреда Адлера после того, как они поссорились. Это случилось за несколько лет до разрыва Юнга с Фрейдом.

Трубка для курения конопли.

====== Глава 4. Лучший мир ======

По роду своей деятельности Карлу Густаву Юнгу доводилось сталкиваться со многими уникальными пациентами, но представшую перед его глазами картину он видел впервые. По лесной поляне, раскрасневшись и разлохматившись, скакал с длинной острой палкой в правой руке тот самый юноша, ради которого они с доктором Зигмундом решили рискнуть головой и поговорить с древнеиндийским царём. Чандрагупта с остервенением, размахивая своим нехитрым оружием, нападал на кого-то невидимого, а поодаль в кустах стоял лысый субъект лет сорока пяти, завёрнутый в оранжевый кусок полотна и, удовлетворённо улыбаясь, поглаживал единственную прядь волос, спускавшуюся с его затылка на левое плечо. На шее неизвестного висели бусы из семян, похожих на коричневый горох.

— Старайся, Чандра! Ты справишься! — неожиданно прокричал из кустов странный зритель в оранжевом. — Я верю в тебя!

— Чанакья!!! — лицо Дхана Нанда вдруг побагровело, и он с яростным рыком, обнажив меч, ринулся в атаку на ненавистного брамина.

— Так это, выходит, и есть тот самый Чанакья, грозившийся спустить льва? — задумчиво протянул Карл, отметив, что неприятель попытался скрыться с поля боя, но спрятаться ему не удалось.

Стоило Чанакье сделать шаг в сторону, как позади него вырос Ракшас, окружённый тремя десятками воинов. Первый министр очень кстати решил ослушаться приказа императора, взял небольшую подмогу и двинулся в лес. Как оказалось, не напрасно.

— Скрестим оружие по старой дружбе? — мрачно предложил аматья, обращаясь к Чанакье.

— А, чтоб вас всех! — злобно огрызнулся тот и обнажил клинок.

Дхана Нанд остановился на полпути до своего врага, поняв, что его опередили.

— Подождите, самрадж, — отбивая молниеносные атаки, пропыхтел Ракшас, словно извиняясь. — Сначала он убьёт меня, а потом вы получите удовольствие, прикончив его. Но я выиграю для вас немного времени, чтобы вы успели арестовать Чандрагупту. Сделайте это, умоляю!

Воины оцепили поляну, чтобы не позволить Чанакье улизнуть. Впрочем, брамин и не собирался этого делать, вовлекшись в бой с аматьей. Дхана Нанд вздохнул и снова вложил свой меч в ножны.

— Ладно, схватка будет честной, — вполголоса пробормотал царь, затем снова уставился на Чандрагупту, размахивавшего палкой в попытке дотянуться до кого-то незримого. — А с ним что? — он кивком указал Карлу на юношу. — Неужели обезумел?

— Лучше его поймать, связать и показать доктору Зигмунду, — проговорил Карл, наблюдая за парнем, совершающим великолепные прыжки и кульбиты с криками: «Вот тебе, вот, получи!». — Я ничего не знаю о вашем Чандрагупте, его анамнез у меня тоже отсутствует, но, смею предположить, так внезапно с ума не сходят. Должны быть серьёзные предпосылки. Я много раз видел, как доктор Зигмунд вводил пациентов в гипнотическое состояние, чтобы сделать их более разговорчивыми, но так, — он махнул рукой в сторону Чандрагупты, — пациенты не прыгали по кабинету, а те, кто прыгал, пребывали не в гипнозе, но, возможно, это всё-таки он? Я имею в виду гипноз? — так закончил свою путаную речь Карл.

— Это не гипноз, — послышался позади Карла чей-то умиротворённый голос.

Дхана Нанд и доктор Юнг обернулись. Возле них стоял чудом пробравшийся сквозь оцепление доктор Зигмунд.

— Сосновый табак закончился, а нового я в сундуках не нашёл, — благожелательно сообщил он. — Только перстни царские, пояса с алмазами, тряпки какие-то. А табака нет. Тогда мне стало скучно, и я пошёл за вами в сторону леса. И вот я здесь… Ещё покурить не найдётся? — заискивающе спросил он.

— Можешь сказать, что с парнем творится? — Дхана Нанд махнул рукой в сторону Чандрагупты, который уже почти выдохся, участвуя в воображаемой схватке.

— Галлюцинации, — глазом не моргнув, выдал Фрейд. — Кокаином угостили, вероятнее всего.

— Это наркотик такой, — объяснил Карл. — Сильнее вашей ганджи.

— Опять Чанакья, — Дхана Нанд скрипнул зубами. — Только он мог такое сделать!

— Чанакья? — заинтересованно уточнил Зигмунд, указывая на брамина. — Тот, который с бусами из гороха?

— Да. Но бусы из рудракши, — просветил невежественного путешественника во времени царь.

— Спасибо, Ваше Величество! В следующий раз не ошибусь. Что ж… Если желаете, чтобы я провёл с этим юношей новый сеанс психоанализа, его сначала надо изловить.

Дхана Нанд задумался, примериваясь, чтобы прыгнуть. Отцепив меч от пояса, он извернулся и ловким скачком сшиб с ног Чандрагупту, в очередной раз пробегавшего мимо с палкой наперевес и воплем:

— Учитель, помогите! Лев меня почти догнал!!!

— Да-да, лев тебя догнал, — довольно промурлыкал Дхана Нанд, обхватывая обеими руками своё смуглокожее сокровище, неловко барахтавшееся под его грудью.

Неожиданно с воплем:

— Н-на!!! — в его доспех ткнули острой палкой, зажатой в кулаке.

Непрочное оружие, хрустнув, сломалось.

— Учитель, я победил льва! — придушенно прохрипел Чандрагупта, придавленный царским телом к земле.

— Ага, ещё кто кого победил, я бы поспорил, — голос Дхана Нанда прозвучал намного нежнее, чем в первый раз.

— Снимите с меня бхутову мёртвую туш… — и тут глаза юноши прояснились. Очевидно, действие наркотического вещества закончилось. Узрев на себе сверху вместо дохлого льва живого царя, Чандрагупта утратил дар речи и начал задыхаться, икая от ужаса. — К-как… В-вы… С-сам…радж? — только и смог выдавить Чандра.

— Я, — спокойно отозвался Дхана Нанд, даже не пытаясь отстраниться. — С тобой всегда один я. Кто ж ещё?

— Меня теперь сожжёт заживо палач? Или разрубит на куски? — смирившись с печальной участью, спросил Чандрагупта.

— Не угадал. Запорю собственноручно, — холодно пообещал царь. — В сокровищнице. Твой хладный труп будет лежать на горе золотых монет, которые ты не успел украсть.

— Согласен! — неожиданно обрадовался Чандрагупта. — Если вашей рукой запорете, то я на всё готов.

— Идиот, — прокомментировал Дхана Нанд.

— Точно, самрадж, я идиот, — снова согласился Чандрагупта, и царь, к своему немалому удивлению, увидел, как из глаз юноши побежали ручейки слёз, оставляя светлые полосы на чумазом, закопчённом после пожара в Хава Мехел лице.

Этого Дхана Нанд уже не вынес. Искушение было чересчур велико. Склонившись ниже, он впился в губы распластанного под ним заговорщика жарким поцелуем.

На другой стороне поляны не на жизнь, а на смерть сражался аматья Ракшас, подбадриваемый выкриками воинов. Отвлекшись на картину боя, три десятка ратников даже не видели, что творится между их повелителем и подлым бунтовщиком. Зато два доктора из будущего внимательно наблюдали за происходящим.

— Отлично. Их либидо больше не подавлено, — гордый проделанной работой отметил Зигмунд, не сводивший глаз с трогательной картины воссоединения Дхана Нанда и Чандрагупты. — Думаю, обещанная порка будет не смертельной, а нам с тобой теперь можно с чистой совестью возвращаться в Вену.

— Неужели так и уйдёте? — Дхана Нанд вдруг ловко вскочил на ноги. Следом за ним поднялся и смущённый Чандрагупта с блестящими глазами и раскрасневшимися от влажных поцелуев губами. — И даже не покурите на дорогу? Золота могу отсыпать, пока я добрый! Монет сто. Или двести.

— Золота не надобно. Боюсь, если я его принесу в Вену, то ко мне у полиции возникнет множество вопросов. Лучше дайте вашего табака. Побольше! — попросил Фрейд.

— Отсыплю хоть мешок, мне не жалко, — понимающе ухмыльнувшись, отозвался Дхана Нанд.

Чандрагупта мечтательно смотрел на царя, очевидно, предвкушая обещанное наказание.

— Заканчивай с ним, аматья! — крикнул вдруг первому советнику Дхана Нанд. — Сколько можно возиться? Я понимаю, он — твой друг детства, но я проголодался, а наши почётные гости хотят курить. Хватит.

— Слушаюсь! — донеслось в ответ, и Чанакья с глухим стоном осел на землю от звонкого удара ножнами по голове, неожиданно нанесённого Ракшасом слева.

— Молодец! — похвалил своего советника царь. — Недаром я тебя целый год учил сражаться двумя руками одновременно. Вот и пригодилось. Идёмте ужинать!

— А Чанакью куда? — Ракшас стоял над бесчувственным телом, пытаясь отдышаться.

— Как куда? — удивился Дхана Нанд. — В кандалы и на рудники. После побега пиппаливанских кшатриев, там сейчас рабочие руки ох как требуются! Вот пусть и поработает.

Возражений ни с чьей стороны не поступило. Только Чандрагупта вдруг робко пролепетал:

— Если однажды Стхул и мама найдутся, вы их тоже на рудники отправите? — и отчаянно посмотрел на Дхана Нанда.

— Поговорим после того, как я тебя запорю насмерть, — сурово буркнул царь. — А теперь — мыть руки в ручье и за стол. Предатель жизни моей!

Прощание в шатре вышло коротким, но полезным, с точки зрения Зигмунда. Куря табак и употребляя замечательный бханг с миндалём, доктор Фрейд прочёл присутствующим потрясающую лекцию о том, как опасны подавленные чувства. Карл слушал, открыв рот, хоть для него подобное не являлось новостью, но сегодня Фрейд был в ударе.

Он популярно объяснил древним индусам, с чего начинается подавление ребёнка в детстве, к каким последствиям оно приводит в отрочестве и юности, а также подробно описал, с точки зрения физиологии, как сказывается такое подавление на уровне тела.

— Негативные эмоции — ревность, ненависть, зависть, хронические заболевания ума и тела — все они проистекают из подавлений и запугиваний, детских обид и необоснованных запретов. А всего-то и нужно: быть максимально открытыми друг с другом, — язык доктора заплетался, но он упрямо продолжал говорить. — Если чего-то желаешь, об этом надо сказать прямо, не тая в себе. И если каждый сможет быть таким же искренним, не боясь наказания за свои желания, то… Общество расцветёт! Все вокруг будут счастливы. Только подумайте, каким мог бы быть мир, в котором не существует подавленного либидо? Увы, утопия… Кто сможет открыть сердце первым, сделав себя беззащитным перед другими? Пока миллионы сердец заперты в своих клетках, одной душе невозможно пробить эту холодную стену, — стукнув себя кулаком в грудь, Фрейд отхлебнул ещё бханга и закончил. — Будь я царём, я бы запретил лицемерие. Да-да, законодательно запретил бы. Наказывал бы за него штрафами или даже казнями! Я бы выучил всех разговаривать друг с другом открыто, и тогда количество параноиков и шизофреников снизилось бы на девяносто процентов. Нет… На девяносто девять, я уверен!

Дхана Нанд сидел и внимательно слушал, не перебивая и прижимая к себе свободной рукой своего не выпоротого заговорщика, угостившегося бхангом впервые в жизни, а потому мгновенно уснувшего у царя на плече.

На рассвете, не дожидаясь, пока проснутся разлëгшиеся вповалку участники вечерней трапезы, Фрейд пихнул в бок Карла, подхватил под мышку мешок с сосновым табаком, собранный вчера слугами по приказу царя, и двинулся через лес к «вратам Теслы Дэва». Обнаружить место, откуда можно было переместиться обратно, не составило труда. Зигмунд давно подметил, что там, где он выходит из арки, в воздухе остаётся золотистое свечение, заметное лишь глазам того, кто пользовался прибором.

Вот и сейчас, стоило ему и Карлу дойти до деревьев, где обоих выбросило из арки, они увидели светящийся шар, колеблющийся из стороны в сторону.

— Ну… С Богом! — и, схватив Карла за руку, Фрейд шагнул вперёд.

Комната была всё та же и в то же время — иная. Доктор Зигмунд опасливо приглядывался к предметам: тёмно-коричневый резной шкаф, огромные часы с тяжёлым маятником, белые занавеси на окнах, чашка недопитого кофе и забытая, потухшая сигара. Но всё равно что-то не так! Он поднял со стола газету, брошенную им самим перед уходом и лежавшую возле сахарницы, и прочёл первый попавшийся на глаза заголовок: «Организован праздник цветов в Зальцбурге».

Глаза Зигмунда расширились от изумления, и он начал лихорадочно листать газету дальше. Ему попадались на глаза сообщения о спортивных соревнованиях, карнавалах, свадьбах, рождении детей, конкурсах песен, объявления о сдаче жилья в аренду, путешествиях… И совсем ничего о напряжённой политической обстановке, надвигающейся войне, восстаниях, убийствах.

— Что происходит? — он выронил газету из рук. — Что здесь случилось всего за полтора дня нашего отсутствия?

Карл быстро поднял упавшую газету. Ознакомившись с написанным, он тоже обомлел и замер на месте. Пока Карл размышлял над прочитанным, Зигмунд уже мчался наверх в рабочий кабинет и, достигнув его, издал крик раненого тигра. Все полки в комнате были уставлены словарями и книгами по химии, анатомии, физиологии и дерматологии. Взгляд упал на том сонетов Шекспира и «Зоологию» Карла Клауса…

— Где мои книги?! — руки доктора затряслись. — Где все МОИ сочинения?!

За его спиной послышалось осторожное покашливание. Фрейд обернулся и обомлел.

— Вы кто? — сипло спросил он, увидев перед собой диковинное чудо.

Нежно-розовые вьющиеся волосы вошедшего струились до плеч. Мужчина носил красный фрак, зелёный галстук, синие ботинки и массивную серьгу в правом ухе. Лицо этого чудака показалось Фрейду странно знакомым.

— Дворецкий Миллер? — не веря своим глазам, уточнил Зигмунд. — Вы?

— Я, хозяин! Не узнали? — усмехнулся дворецкий. — Вас словно сто лет не было. А на самом деле всего-то и отлучились на одну ночь, чтобы встретиться с вашей маленькой принцессой. Свободные отношения — это хорошо.

— Какие ещё свободные отношения? — опешил Зигмунд. — Я женат!

— Да что вы, хозяин! — рассмеялся Миллер. — Кто-то, может, и женат, но точно не вы. Вас устраивают свободные отношения, как и вашу милую fraulein. К счастью, со времён императора Дхана Нанда свобода стала неотъемлемым правом каждого. Так что всё в порядке.

— Что ты сейчас сказал? — Фрейд почувствовал, что вот-вот утратит сознание, так велико было чувство нереальности происходящего.

— Хозяин, что с вами? — обеспокоился дворецкий. — Вы на себя не похожи.

«Ты тоже не такой, каким я тебя помню!» — мысленно заорал обычно сдержанный Фрейд.

— Вот же у вас стоит на полке книга «О вреде подавленного либидо», — и Миллер указал пальцем на верхнюю полку книжного шкафа, где действительно Фрейд тут же узрел корешок означенной книги. — Забыли? Ещё в 323 году до нашей эры император Магадхи повелел своим подданным стать подлинными и открытыми друг с другом. Сначала лет двадцать в царстве бушевала полная анархия, шудры, вайшьи и кшатрии многих убили и покалечили, ибо никто не скрывал своих подавленных чувств, но император верил в себя и не сдавался. И вскоре хаос унялся, а люди действительно стали более открытыми друг с другом. Историки пишут, что ложь и лицемерие искоренялись под угрозой смертной казни, но чудом это удалось! И дети тех, кого наказывали за обман, стали искренними уже естественным образом. А потом опыт Магадхи захотели перенять македонцы, жившие тогда в Таксиле, а затем это нововведение переползло в Грецию, а оттуда распространилось по всему миру. В начале нашей эры уже никого стало не удивить тем, что люди живут, свободно выражая свои мысли и чувства. Из таких людей невозможно сделать рабов. Общество изменилось. А всё благодаря тому царю! Вечная ему слава и почёт от потомков, — и Миллер поклонился книге, словно живому божеству.

— Царю древнему, значит, благодарность?! — разъярился Фрейд, осознав, какую ошибку совершил, напившись бханга в далёком прошлом и разболтав основные идеи своего учения. — Нет, мне!!! — орал он, вращая глазами и наступая на перепуганного дворецкого. — Это я написал книгу про либидо! Это было моё учение, и я рассчитывал с его помощью прославиться на весь мир! Я обещал это любимой жене!!! А теперь у меня ни жены, ни почёта, ни работы — ничего! А мои лавры присвоил Дхана Нанд!

— Успокойтесь, хозяин, — пытался усмирить его Миллер, — не переживайте так. Вы можете свободно выражать свои эмоции, помните об этом. Но справедливости ради я обязан вам напомнить, что вы никогда не писали книг. Вы хороший хирург, но по части исследований в области подавленного либидо до великого императора Дхана Нанда вам далеко.

Фрейд запрокинул голову, и из горла его исторгся душераздирающий крик.

====== Глава 5. Реформаторы ======

— Я этого так не оставлю! — доктор Зигмунд ворвался в столовую, едва не перевернув накрытый стол. — Карл, мы возвращаемся в распроклятый 323 год до Рождества Христова к царю, укравшему моё будущее!

Карл, остолбенев, уставился на учителя. Фрейд продолжал неистовствовать. Опрокинув сахарницу, он схватил со стола и отправил в рот незажжённую сигару, покорно ожидавшую его возвращения, и так яростно её прикусил, что та развалилась пополам. Посыпав ковёр распотрошёнными табачными листьями, Зигмунд немного остыл.

— Хорошее курево испортил. А всё из-за Дхана Нанда, — сокрушённо вымолвил он.

— Что случилось-то? — Карл искренне не понимал причин, заставивших Фрейда выйти из себя.

Последний, бурно жестикулируя и вворачивая в монолог смачные ругательства в среднем через каждые пять слов повествования, поделился с учеником своим горем, пересказав неутешительные сведения, полученные от альтернативной версии дворецкого Миллера.

— Но вы же сами посоветовали Его Величеству добиться, чтобы люди стали искренними. Любой ценой, — осторожно напомнил Карл. — Вот он и последовал совету.

— То было отвлечённое рассуждение! — взвился Фрейд. — Меня на философию потянуло после чаши зелёного пойла! Я не думал, что Дхана Нанд примет мою нетрезвую болтовню за руководство к действию. И, тем более, я не предполагал, что он добьётся в этом деле хоть малейшего успеха! Как ему подобное удалось? — Фрейд задумался, пребольно дёрнув себя за седеющую бородку. — Люди тупые, упрямые, погрязшие в пороках… Как подданные царя Магадхи не переубивали друг друга, когда им разрешили стать абсолютно искренними в выражении чувств?

— Миллер упомянул, что на протяжении первых двух десятков лет без жертв всё-таки не обошлось, — вставил реплику Карл. — Кроме того, вероятно, Его Величество нашёл к людям верный подход. Например, действовал, исходя из понимания коллективного бессознательного. Хотя откуда он мог знать мою теорию? — озадачился Юнг. — В отличие от вас я мужественно молчал, выпив того зелёного шнапса. А так мог бы рассказать Дхана Нанду много любопытного об архетипах и…

— Как ты меня допёк своими архетипами! — снова разбушевался Фрейд. — Хочешь, скажу наихудшую новость? В этом мире наши теории никому не нужны! Психологам и психотерапевтам здесь вообще делать нечего. И эта катастрофа хуже Апокалипсиса!

— Но ведь есть же какие-то пациенты? Такого попросту не может быть, чтобы все выздоровели? Вы сами говорили, учитель, что не бывает здоровых людей, есть те, кого плохо обследовали.

— Да, говорил, — нервно отмахнулся Фрейд. — Но в этом мире, похоже, если психически нездоровые лица и существуют, то их болезни связаны с дурной наследственностью или опухолями мозга. Первое лечится смирительной рубашкой и опиумом, второе — скальпелем и хирургией, но, думаю, и тех, и других случаев немного. Основная масса населения здорова. Мы безработные, Карл! Даже если я напишу книги заново, восстановив по памяти, их никто не купит. И если ты запишешь свои безумные идеи, они бесполезны. Всё, конец! Прежний мир рухнул.

— Но признайте, что новый мир, появившийся взамен рухнувшего, куда лучше прежнего, — улыбнулся Карл.

Фрейд тяжело упал на стул.

— Для кого? — обречённо спросил он. — Для большей части населения? Возможно. А для нас? Где пациенты, которых я мог бы лечить, проводя сеансы психоанализа?! У меня нет жены, детей… Есть свободные отношения с какой-то девицей, но не факт, что это Марта. Я боюсь идти и проверять, о ком мне сказал Миллер. Так и заразиться недолго. Да, у меня по-прежнему есть дом, и я могу оперировать… Наверное, могу, хоть давно не практиковался. Аппендицит удалю, руку ампутирую, шину наложу, утопленника реанимирую. Но меня это всё не устраивает! — он снова вскочил на ноги. — Карл, если ты желаешь, чтобы я признал истинной твою сумасшедшую теорию про архетипы, давай вернёмся в Магадху и исправим то, что я по глупости натворил!

Карл не медлил ни мгновения.

— Ради вас, учитель, я готов на всё! — пылко воскликнул он. — Даже уничтожить мир, о котором люди мечтали веками, — добавил он после короткой паузы упавшим голосом.

Фрейд залпом выпил чашку кофе и настроил прибор Теслы на прежнюю дату, уточнив, что ему непременно надо попасть в столицу Магадхи — Паталипутру. Арка завибрировала и засверкала, открывая новый проход в причудливо переплетённых коридорах пространства-времени. Доктор Зигмунд и доктор Карл шагнули в неизвестность.

— Как вовремя вы вернулись! — Дхана Нанд почему-то совершенно не удивился, когда в центре его тронного зала в ореоле золотистого сияния возникли гости из загадочной Австро-Венгрии, с которыми он уже имел счастье познакомиться на руинах Хава Мехел. — А я как раз размышлял, собрав светлейшие умы Магадхи, с чего лучше начать коренные изменения? Ничего дельного никто не предложил, и я понимаю, в чём причина. Моим брахманам ведомы писания про дэвов и асуров, про войну на Курукшетре, про Ситу, Раму, Равану, но с либидо они ещё не знакомы. Хотя в истории Раваны подавленное либидо, как мне кажется, мельком упоминается, но невнятно и между делом. Отчаявшись добиться от светлых умов годных идей, я вознёс молитвы Шиве, чтобы Он послал помощников. И вдруг явились вы! Одной мухурты не прошло. Вы и впрямь посланцы Шивы, я так считаю, а значит, — Дхана Нанд, радушно улыбаясь, спустился с трона. — Добро пожаловать в Магадху, о премудрые ачарьи!

Оба доктора, не успев очухаться после нового перехода между временными отрезками, только моргали и потерянно озирались по сторонам, привыкая к окружающему их великолепию. Они не ожидали, что очутятся в тронном зале в присутствии множества свидетелей. Правда, свидетели те, обритые налысо и с косами, завязанными в узлы, вели себя подозрительно: безмолвствовали и не шевелились.

Справа от престола Дхана Нанда в роскошных одеждах, с аккуратно уложенными по плечам густыми локонами, на резном кресле восседал Чандрагупта с видом цветущим и довольным. Красно-золотая уттарья не скрывала заживших рубцов от плётки, видневшихся на плечах, груди и боках юноши. Вспухшая багровая полоса тянулась наискосок от мочки левого уха к правой ключице бунтовщика.

«Знатно царь его отходил, — отметил Фрейд. — Отвёл душу. Вероятно, спина смотрится ещё красочнее. Но, как я и думал, насмерть не запорол».

Удовлетворённое лицо бывшего заговорщика никак не вязалось со следами побоев, и Фрейд мгновенно понял, что порка, имевшая место несколько дней назад, принесла юноше истинное наслаждение, а не страдания. Наглядным подтверждением этой теории служил насупленный аматья, расположившийся слева от трона, и намеренно не глядевший в сторону Чандрагупты. Судя по всему, понял Фрейд, о порке плетью юный заговорщик всегда тайно мечтал, не решаясь признаться никому в своих сокровенных желаниях. Теперь, удовлетворив насущную потребность, он расцвёл и со шрамами на теле выглядел намного счастливее, чем в прошлую его встречу с чужеземными ачарьями. Раненая рука Чандры зажила. Повязки на ней Фрейд не заметил.

У подножия трона вальяжно расселись семеро мужчин в возрасте от пятидесяти до тридцати лет, все в богатых одеяниях, сравнимых по количеству золотого орнамента и драгоценных камней лишь с одеждами царя. Каждый из мужчин, не смущаясь, пожирал влюблёнными глазами своего спутника или спутницу, устроившихся рядом. Наиболее вызывающий вид имела кареглазая женщина с длинной косой и высокой копной чёрных волос на затылке, сидевшая возле старшего из семерых. Её прелестные груди, словно плоды сладкой дыни, возвышались над тонкой тканью розовато-дымчатого сари, почти не скрывавшего обольстительных изгибов тела. Верхнюю накидку женщина не носила. На услаждающих взор округлостях, подобных спелым фруктам, возлежали пять массивных ожерелий. Фрейд невольно подумал о том, что его благочестивая супруга, носившая лишь скромный серебряный крест, несомненно, согнулась бы под тяжестью таких украшений, но темноглазая красавица держалась прямо, как кипарис. Внимательно рассматривая незнакомку, доктор Зигмунд почувствовал несвойственное ему волнение и поспешил отвести глаза в сторону.

— Как видите, я уже произвёл некоторые улучшения, полагаясь на ваш мудрый совет, — воодушевлённо продолжал Дхана Нанд, обращаясь к Зигмунду. — Чандрагупта после наказания получил приказ восстановить Хава Мехел. Я дал ему в помощь четыре сотни работников, чтобы у него не осталось времени строить заговоры или заниматься иными непотребствами, а то ведь юность — смутное время. По себе знаю. Завтра он отправится в Хава Мехел, чтобы руководить процессом. Я рассудил по справедливости: коли по его вине разрушился старый дворец, пусть он сам и восстанавливает разрушенное, а я потом проверю, хорошо ли удалось выполнить приказ. Если плохо — его ждёт порка кнутом на площади, — глаза Дхана Нанда алчно блеснули. — По-моему, всё справедливо?

Фрейд заметил, что перспектива грядущего в случае неуспеха наказания вовсе не напугала Чандрагупту. Лицо парня просияло, словно ему пообещали мешок золота. «Мазохист-экстремал, — догадался Фрейд. — И лечению подобная склонность не подлежит. Готовпобиться об заклад, в возрасте с трёх до шести лет его нещадно бил, сопровождая порку унижениями, привлекательный мужчина, который в сознании мальчика ассоциировался с отцом. Только этим можно объяснить склонность к гомосексуальному поведению вкупе с желанием получать наказания от сексуального партнёра».

— Также буквально вчера, собрав народ на центральной площади, я представил Чандрагупту жителям Магадхи как своего спутника жизни, — продолжал свои откровения царь. — Никакой лжи, только искренность, как вы и советовали. Поступив честно, я настоятельно порекомендовал своим подданным в отношениях друг с другом вести себя подобным образом: не таить ничего и заявлять о своих намерениях откровенно, следуя примеру своего царя. Благодарю, ачарья Зигмунд! Я чувствую себя заново рождённым. Жить согласно вашему учению мне понравилось. Надеюсь, вскоре и остальные последуют вашим бесценным советам.

Фрейд начал всерьёз опасаться, что глаза Карла выскочат из орбит. Юнга беспокоило то же самое, когда он смотрел на Фрейда. Брамины, сидевшие вдоль стен, усердно изображали статуи. Они боялись шелохнуться и издать хоть звук. Охрана поголовно выглядела слепоглухонемой, либо пришибленной палицами. А Дхана Нанд не умолкал…

— Когда братья, — он широким жестом указал на семерых мужчин, расположившихся неподалёку от престола, — узнали о моём решении избавиться от подавленного либидо, они принесли мне с утра огромную стопу пальмовых листьев, на которых подробно изложили весь список собственных многолетних подавлений, начиная со дня рождения. Прочитав четверть списка — больше, увы, не осилил, — я повелел им немедленно расслабиться и исполнить свои тайные намерения. Как видите, они их успешно исполняют. К примеру, раджкумар Панду. Он всегда был мне как отец, — царь ободряюще улыбнулся старшему из царевичей, возле которого удобно устроилась красавица с ожерельями. — Оказалось, он четырнадцать лет подряд страдал от любви к моей личной служанке, являющейся матушкой Чандрагупты, но не решался сказать об этом никому, включая меня. И у Муры тоже внутри полыхал огонь, который она готова была разделить с кем-нибудь достойным, но дхарма вдовы не позволяла. Представляете, через какие мучения они оба прошли? Я-то свою беду терпел всего пять пакши, не считая двух пакши, потраченных на войну с Чанакьей, а бедный брат, — Дхана Нанд утёр скупую слезу. — Четырнадцать лет. Ужасно. Как хорошо, что теперь они с Мурой вместе. Стхулбхадру, друга Чандрагупты, мои воины поймали в том же лесу, где я, благодаря вашей неоценимой помощи, выловил и Чанакью. Стхулбхадра мужественно выдержал порку рукой аматьи Ракшаса и вернулся работать на кухню, ибо за него попросила Шипра, а этой девушке я не могу ни в чём отказать, ведь она — дочь моей любимой няни. Шипра сказала, что как только фигура жениха станет подобной стеблю лотоса, они немедленно поженятся. Сейчас Стхулбхадра питается исключительно водой, чечевицей и листьями бильвы, чтобы исполнить пожелание невесты. Очень хочет приблизить день свадьбы! Ведь если он не женится до конца года, то отправится на рудники к Чанакье. Я ему это пообещал. Брат Раштрапала ныне встречается с воином из армии Селевка — настоящим красавцем, — Дхана Нанд кивнул на статного мужчину лет тридцати с голубыми глазами и волосами пшеничного цвета, прильнувшего к сорокалетнему царевичу, разодетому, словно на свадьбу. — Говишанака, — Дхана Нанд указал на невысокого толстяка в зелёных шароварах, — скоро женится на одной из моих наложниц, с которой тайно грешил в последние десять лет, отчаянно боясь быть оскоплённым. Я его простил, конечно. Подумаешь, семь детей настругали! Я всё равно знал, что они не мои. Бхутапала соединился узами любви со старшим евнухом из своего гарема, наконец, открыто признавшись ему в своих чувствах. Другие братья тоже обрели счастье… Я никому не препятствовал, — самрадж снова с гордостью обвёл рукой царевичей, собравшихся у подножия его трона. — А теперь хочу у вас спросить, ачарья Зигмунд, как у вдохновителя этих преобразований: что делать дальше? Советники ещё не прониклись вашей удивительной идеей жить с открытым сердцем, а простой народ так и вовсе пребывает во мраке невежества. Как вы благоразумно предвидели, на них давит гнёт предыдущих поколений, считавших свободное выражение чувств адхармой. Аматья Ракшас говорит, что я творю безумие. Если все люди перестанут сдерживать чувства, нас ждёт хаос. Кшатрии возьмут оружие и поубивают друг друга, пронесётся волна насилия среди вайшьев и шудр, а больше я своим нововведением ничего не добьюсь. Я же уверен, что ничего подобного не случится, если действовать разумно. Скажите, кто прав: я или аматья? Кстати, я провёл вчера опыт. Пригласил в сабху двух кшатриев, двух шудр и двух вайшьев, имевших претензии друг к другу, и попросил их выразить свои чувства как можно откровеннее прямо передо мной, не стесняясь моего присутствия. Откровенная беседа во всех трёх случаях закончилась печально. Оба кшатрия умерли от проникающих ран в шею. У шудр оказались сломаны носы, челюсти и конечности. У одного подопытного вайшьи случилось сотрясение мозга и исчезли все зубы из ротовой полости. Второго вайшью, отделавшегося после драки подбитым глазом и вырванным пучком волос, пришлось отправить в темницу. Он обругал аматью Ракшаса неприличным словом, а такого, мне кажется, быть не должно даже при абсолютной свободе выражения чувств. Оскорбление первого министра, как и оскорбление царя, подрывает основы государства. По результатам этого происшествия я созвал сегодня совет, чтобы понять, как действовать дальше, но мои мудрецы приняли обет молчания сроком на год, — Дхана Нанд усмехнулся, показывая глазами на собрание безмолвных истуканов. — И что теперь делать, я не знаю. Может, убить их? Или заточить в подземелье? Ведь они это сделали нарочно, чтобы мои прекрасные нововведения потерпели крах, даже не начавшись, а это не что иное, как предательство.

Карл перевёл взгляд на Зигмунда, ожидая ответа учителя. Доктор Юнг, откровенно говоря, желал бы вставить свои пять крейцеров в историческое обсуждение будущего магадхского народа, но опасался, что ему снова заткнут рот.

— Нет-нет, Ваше Величество! Только не решайте вопрос насилием, если уж решились изменить мир! Наоборот, вы должны показать народу, что убийства, месть и жестокость ничего общего не имеют со свободным выражением чувств, — горячо заговорил вдруг Фрейд, словно забыв, с какой целью переместился в прошлое. — Беззаконие разрушительно. Свобода — созидательна. К хаосу, безумию и прочим болезненным проявлениям Ид люди приходят как раз из-за подавлений. Долго сдерживаемый гнев выплёскивается в насилие. В том-то и весь смысл, что выражать чувства надо раньше, чем они станут разрушительными и принесут кому-то вред. Если подавление исчезнет, анархии бояться не стоит. В людях не будет побуждений к насилию.

— Вы можете доказать своё утверждение? — заинтересовался Дхана Нанд. — Привести примеры?

— Могу. Ответьте, как у вас сейчас лечат буйных умалишённых?

— Про это аматья знает, — спокойно ответил Дхана Нанд.

— Полным уединением, ограничением в питании и чтением мантр, — буркнул Ракшас. — Мантры для больного читают гуру в ашраме.

— И безумие проходит? — уточнил Фрейд.

— Всегда.

— Но ведь, по сути, ваши целители не лечат, а лишь оставляют человека в покое наедине с самим собой, и он постепенно приходит в норму. А потом его отпускают обратно домой, где болезнь вспыхивает снова?

— Как вы догадались? — удивился Ракшас. — Действительно, через несколько пакши переболевшие вынуждены снова возвращаться в ашрам с той же болезнью ума.

— И это доказывает лишний раз, что все подобные болезни, если их причина не лежит в органическом или физическом поражении мозга, вызваны взаимоотношениями с близкими людьми. Оттуда же растут и корни насилия. Если правильно выстроить семейные отношения, то стремление к насилию не исчезнет совсем, однако значительно ослабеет.

— Хм. Близкие есть у всех, отношения с ними у многих не складываются, но болеют-то не все, — возразил Ракшас. — И склонность к насилию появляется далеко не у всех.

— Да, — согласился Зигмунд. — Я объясню, в чём дело. С рождения все люди разные. Вам ли как брамину не знать об этом? У кого-то сильный ум, у кого-то — слабый. Заболевают те, чей разум не способен выдерживать малейшего давления. Однако даже самый крепкий ум постоянно находится на грани из-за подавлений. Его тоже можно сломать, приложив чуть больше усилий, поэтому, Ваше Величество, только вам решать, как быть дальше, — Фрейд повернулся к Дхана Нанду. — Правы и вы, и ваш первый министр. На начальной стадии задуманных вами изменений анархии не избежать. Каждый человек, стоит ему позволить свободное выражение чувств, выплеснет всё, что в нём копилось годами, и это будет мерзкое зрелище. Впрочем, последствия можно значительно смягчить, если брамины обучат людей, как правильно выражать эмоции, чтобы это происходило без смертоубийства и прочих низостей. Недавно я разработал специальные сеансы терапии, но ещё не применял их на практике. Я рассуждал так: мы — люди. В отличие от животных Господь нам дал разум и речь, а, значит, всегда есть возможность озвучить то, что нас беспокоит. Чувства, высказанные вслух, снижают свой накал и уже не так беспокоят пациентов. Конечно, я понимаю: надо иметь мужество, выдержку и такт, чтобы донести до других правду о себе, но говорить о своих переживаниях непременно стоит, иначе тайные чувства превратятся в гнойную опухоль, отравляющую тело и разум. Поначалу придётся учить людей правильно разговаривать друг с другом на тяжёлые для них темы под наблюдением хорошего психоте… ачарьи или лекаря, который не позволит случиться убийству во время такой открытой беседы. И вообще я считаю, что до того, как у кого-то возникнет желание прикончить обидчика или злейшего врага, всегда можно найти способ обрести с ним здоровые отношения, поговорив откровенно…

— Вот согласен! — с неожиданным жаром перебил его Дхана Нанд, поворачиваясь к Чандрагупте. — Мог ты прийти и сказать, что тебя не устраивает в отношениях со мной, прежде чем приводить пятьсот вооружённых кшатриев под стены дворца?! Гуру правильно говорит: ты — человек, тебе даны разум и речь. Почему же ты ни тем, ни другим не воспользовался? Приди ты ко мне с открытой душой, я бы не выгнал тебя, ответив на все твои вопросы.

Чандрагупта только виновато развёл руками.

— На самом деле я уже шёл к тебе, чтобы поговорить, — попытался оправдаться он. — Точнее, чтобы вызвать на поединок, ведь я был зол. Но меня Чанакья поймал, связал и долго держал в лесу. Змей напускал, заставлял убивать их и представлять, будто каждая убитая змея — это ты. Гнусности всякие нашёптывал о том, как именно я должен предать тебя. Истории про муравьёв и объеденные корни дуба рассказывал. Питьё какое-то давал, от которого у меня перед глазами плыло и казалось, будто явь — это сон. А каждый сон становился отчётливым, как явь. А потом во мне что-то поломалось от всего этого, и я сдался, согласившись сделать всё, как он хотел. Прости, Дхана.

— Видите! — Фрейд махнул рукой в сторону юноши. — Таких людей, как этот Чанакья, и следует наказывать. Парень честно пытался выразить всё, что накипело, но ему не позволили. Ещё и насильно удерживали в плену. Так быть не должно.

— Что ж, преступник уже отбывает наказание, — спокойно промолвил Дхана Нанд. — Не убил я Чанакью лишь потому, что за него в последний момент попросила няня Дайма. Я ей ответил, что пока он не выплавит слитки из добытой его предшественниками пятилетней нормы руды, в Паталипутру не выпущу. Придётся няне подождать. Ничего, она терпеливая. Дождётся героя своей мечты. У неё тоже многое накипело, и кнут, вымоченный в настойке из мухоморов, всегда висит наготове. А что ещё вы посоветуете, уважаемый ачарья? — с почтением в голосе Дхана Нанд обратился к Фрейду.

Отец психоанализа покраснел от удовольствия и заговорил снова:

— Главное уже сказано, добавлю одно. Если человек, чьим поведением недовольны близкие, не желает меняться и обсуждать проблему, у членов его семьи или у брачного партнёра должна быть свобода уйти и жить с кем-то другим, не получив за такое решение всеобщего осуждения, наказания или штрафа, как, подозреваю, это имеет место быть сейчас. И тот, кого покинули, не имеет права преследовать того, кто от него ушёл. Вот о такой свободе я говорю.

— Мудро, — согласился Дхана Нанд. — Поддерживаю.

— Погодите, учитель, — Карл склонился к уху Фрейда, — вы же обещали, что восстановите нашу прежнюю жизнь. Зачем помогаете ему советами?

Зигмунд замер, внезапно сообразив, что, клюнув на приятные сердцу восхваления его персоны, начисто забыл о главной цели их возвращения в Магадху и поступил совершенно не так, как собирался. Но признаваться в своей фатальной ошибке было выше его сил.

— Как же отказать? Видишь, Его Величество вопросы задаёт. А я всегда честно отвечаю тем, кто интересуется моими исследованиями. В том, что касается работы, я никогда не лгу и не утаиваю сведения!

— Ачарья Зигмунд, — торжественно проговорил вдруг Дхана Нанд, — я предлагаю вам прямо сейчас стать моим советником с таким же жалованьем, как у первого министра…

Ракшас, негодуя, вскочил на ноги, но его обиженный выкрик заглушил голос императора:

— … в размере пятнадцати тысяч золотых монет в год. Вы поможете мне осуществить постепенный переход к новому миру, обучив всех браминов методу свободных ассоциаций, вызвавшему столь сильный восторг у моего возлюбленного, — и Дхана Нанд одарил ласковым взглядом блаженно улыбающегося Чандрагупту. — Также вы обучите других гуру толкованию сновидений, — такое лечение весьма понравилось мне, — и гипнозу, о котором мы пока ничего не знаем. И да, вашу терапию, обучающую правильным беседам между врагами без смертоубийств, запускайте в дело тоже. Я разрешаю вам основать школу ачарьи Зигмунда в Паталипутре. Вы будете жить здесь, окружённый уважением, богатством и многочисленными красавицами. Или вам по душе юноши? — засомневался царь.

— Нет-нет, красавиц достаточно, — торопливо отозвался Фрейд. — Для встреч с юношами я… ещё не созрел.

— И сколько девушек вам потребуется для полного счастья?

— Трёх будет достаточно! — выпалил Зигмунд и сам удивился своей оговорке, ведь он намеревался сказать «одной», но исправлять сказанное было поздно. Да и если быть откровенным, не хотелось ничего исправлять…

— Зачем вам три, учитель? А как же Марта? — зашипел ему в ухо Карл, но Зигмунд только отмахнулся от надоедливого ученика.

— Марты рядом нет, — совершенно справедливо заметил Фрейд. — И привычного мне мира нет. Возможно, мы с моей возлюбленной супругой больше не увидимся, а моё либидо от всего, что случилось в последнее время, очень сильно подавлено! Не терпеть же?

Карл не нашёлся с ответом.

— Вы неприхотливы, — бархатно рассмеялся Дхана Нанд. — Можете считать, что три девушки уже ожидают вас в личных покоях. А чего желает ваш ученик? Его бы я тоже взял на службу. Он неплох!

— Его теория не проверена, — презрительно поморщился Фрейд, но доктор Юнг на сей раз не стал молчать.

— Я исследую теорию коллективного бессознательного, — смело выступил он вперёд. — Там, откуда мы пришли, мои исследования постоянно пытались зарубить на корню, — и он метнул сердитый взгляд на Фрейда. Тот фыркнул и отвернулся. — Из-за этой несправедливости я сильно подавлен, — заключил Карл.

— Больше никаких подавлений! Я стану платить вам шесть тысяч монет золотом в год, если все ваши новейшие исследования вы в первую очередь будете приносить мне и подробно знакомить меня с ними. Также моим требованием будет знакомство других браминов с некоторыми полезными фрагментами вашего учения. А я уверен, полезного там немало.

— Согласен! — осознав, что его наконец оценили по достоинству, причём тот самый царь, от которого он подобного вовсе и не ждал, Юнг воспарил к небесам от радости.

— Но… — неуверенно начал Фрейд, и Дхана Нанд быстро повернулся к нему:

— Уважаемый советник чем-то недоволен? Он желает отказаться от должности и вернуться на родину? Замечу одно: с вашей помощью или без неё, но я всё равно завершу начатое, ибо я уже загорелся, и потушить мой пламень никому не удастся. Гуру Карл поможет. Он согласился, чему я весьма рад.

Зигмунд призадумался. «Если сейчас уйти, — начал мысленно рассуждать он, — мир будет изменён согласно учению Юнга. Предатель уже согласился. Ещё бы! Шесть тысяч золотом, возможность учить целую страну ереси про коллективное бессознательное, получать славу… Не удержался, подлец! А что получу я? Вся психология основана на том, что людям сначала искусственно навязывают проблемы, которые потом приходится решать. И эти проблемы навязывают жрецы да цари… Но этот царь не такой, как другие. Он вздумал рубануть извечный гордиев узел, о наличии которого я ему по глупости сообщил. Так что меня ждёт в настоящем, если вернусь? Отсутствие имени, семьи, привычного почёта и обожания учеников? Бессмысленная жизнь. Да гори всё огнём! Дхана Нанд, определённо, стоит того, чтобы работать с ним. Будем рубить узел вместе».

— Я остаюсь, — решившись, промолвил Фрейд. — Давайте создавать лучший мир.

— И я с вами! — снова оживился Карл, положив руку на плечо своего учителя, подозревая, что сейчас его ладонь стряхнут, а самого обдадут ледяным презрением.

Но Фрейд, вопреки ожиданиям, не отстранился. Наоборот, сжал свои пальцы поверх руки ученика.

— Могу я, Ваше Величество, попросить только об одном? — осторожно заговорил Зигмунд.

— Говори, — разрешил царь.

— Когда появится долгожданный результат, и ваше имя начнут прославлять современники, возможно ли объявить народу, что автором идеи был всё-таки я? Вы останетесь в памяти людей как величайший реформатор, но и я не желаю лишаться своей части заслуг.

Дхана Нанд изумился.

— Как вы могли усомниться во мне?! Огромное бесчестие — присваивать себе чужую победу. Я никогда не отбирал достижения других, и вы — не исключение. Записи о том, как проходят изменения в обществе, будет вести аматья Ракшас, а он непременно укажет ваше имя. Я прикажу ему поступить именно так.

— Нет-нет, — тонко улыбнулся Фрейд, подтолкнув Карла в спину, — записи о преобразованиях пусть лучше ведёт мой ученик.

И Дхана Нанд, подумав, согласился.

«Непременно увековечу анекдот про мумий, — подумал Карл, мысленно потирая руки. — Где-нибудь в середине текста или в примечаниях, чтобы Фрейд не заметил».

Вероятно, если бы Зигмунд знал о коварных умыслах Юнга, он бы согласился, чтобы записи вёл аматья Ракшас.

21.06.2021г.

Анекдот про мумий

Доктор Зигмунд и доктор Карл сидели за завтраком и пили кофе.

— Хватит! — неожиданно воскликнул Карл. — Больше нельзя откладывать. Мы немедленно едем в Египет смотреть на мумий!

— Мумий?! — ужаснулся Зигмунд и потерял сознание.

Он очень боялся смерти и мумий.

Не дожидаясь, пока коллега очнётся, Карл схватил Зигмунда под мышки и выволок на улицу. Наняв такси, дотащил Фрейда до касс аэропорта, где тот, наконец, очнулся.

— Куда вы летите? — вежливо спросила служащая в окошке.

— В Египет. Смотреть на мумий, — бодро ответил Карл.

— Мумий?! — ужаснулся доктор Зигмунд и опять повалился навзничь.

— Нет, я не сдамся, — зло пробормотал Карл. Купив билеты, он подхватил бесчувственного Фрейда и потащил его в самолёт.

Зигмунд пришёл в себя только в Каире, когда Карл пытался нанять проводника, способного довезти их до пирамид.

— Нам необходимы выносливые верблюды, — объяснял он на ломаном английском местному парню. — Мы едем смотреть на мумий.

— Мумий?! — Зигмунд опять упал без чувств.

— Нет, ты так легко не отвертишься! — Карл втащил коллегу на верблюда, привязав меж горбов. Повернувшись к проводнику, скомандовал. — Едем!

Когда они добрались до входа в пирамиду, им вручили по факелу, и проводник попросил следовать за ним. Факел Фрейда вскоре погас, и доктор в темноте обо что-то споткнулся.

— Что здесь такое валяется? — недовольно спросил он. — Я чуть не упал.

— А, не обращайте внимания. Мёртвая кошка, — спокойно ответил проводник.

— Мёртвая?! — Фрейд снова потерял сознание.

Недолго думая, Карл схватил его за ноги и, обливаясь потом, волоком потащил за собой. Наконец, они достигли саркофага.

— Вот, смотри! — Карл подтащил очнувшегося Зигмунда к усопшему фараону и ткнул лицом в высохшее тело. — Это и есть мумия.

— Мумия? — удивлённо переспросил Фрейд и, вопреки ожиданиям Карла, не потерял сознание. — Разве же это мумия? Это — пупия*!

Анекдот построен на игре слов. Фактически всё это время Зигмунд думает, что Карл везёт его смотреть на «мамочку». Но в саркофаге обнаруживается существо мужского пола — «папочка», а «папочку» Фрейд не боится.