Обагрённые [Сергей Дмитрюк] (fb2) читать онлайн

Обагрённые

Вместо пролога ЧЕТЫРЁХГЛАВЫЙ ДРАКОН

«Капитализм — это удивительная вера в то, что худшие поступки худших людей,

тем или иным образом, служат общему благу»

Джон Мейнард Кейнс

«Те, кто рассказывают истории, управляют обществом»

Платон

Глава 1 Воспоминая прошлое

Из доклада судьи Джексона на Международной конференции по военным преступлениям

7 октября 1946 года.

Президент, Белый дом, Вашингтон, округ Колумбия

«Мой дорогой мистер Президент.

Имею честь доложить об обязанностях, которые вы делегировали мне 2 мая 1945 года в связи с судебным преследованием главных нацистских военных преступников.

Международный военный трибунал, заседавший в Нюрнберге, Германия, 30 сентября и 1 октября 1946 года, вынес решение по делу о первых в истории международных судах. Суд признал 19 из 22 обвиняемых виновными по одному или нескольким пунктам обвинительного заключения и оправдал трех человек. Он приговорил 12 к смертной казни через повешение, трех — к пожизненному лишению свободы, а четверых — к лишению свободы на срок от 10 до 20 лет.

Трибунал также признал преступными по своему характеру 4 нацистские организации. Это: Корпус руководства нацистской партии; Die Schutzstaffeln, известный как SS; Die Sicherheitsdienst, известная как SD; и Die Geheimstaatspolizie, известная как гестапо или тайная государственная полиция…

… Мы задокументировали из немецких источников агрессию, преследования и зверства нацистов с такой достоверностью и такими подробностями, что в будущем не может быть ответственного отрицания этих преступлений, и среди информированных людей не может возникнуть никаких традиций мученичества нацистских лидеров…

… Хорошо известно, что этот судебный процесс — первое в мире вскрытие тоталитарного режима. В этом процессе сами нацисты с макиавеллистским бесстыдством разоблачили свои методы ниспровержения свобод людей и установления своей диктатуры. Отчет представляет собой беспощадное разоблачение жестоких и подлых методов, с помощью которых воинственное меньшинство захватило власть, подавило оппозицию, создало тайную политическую полицию и концентрационные лагеря. Они прибегли к юридическим средствам, таким как «защитное заключение», что, откровенно сказал Геринг, означало арест людей не потому, что они совершили какое-либо преступление, а из-за действий, которые, как предполагалось, они могли совершить, если их оставили на свободе. Они уничтожили все средства судебной защиты граждан и все средства защиты от терроризма. Записи раскрывают первые симптомы диктатуры и показывают, что только на начальных этапах ее можно взять под контроль. И свидетельства фиксируют немецкий пример, согласно которому уничтожение оппозиции в конечном итоге приводит к ухудшению состояния правительства, которое это делает. Из-за прогрессирующей нетерпимости диктатура по самой своей природе становится настолько произвольной, что не может терпеть оппозицию, даже если она состоит всего лишь из исправления дезинформации или сообщения своим высшим должностным лицам нежелательного интеллекта. На самом деле это была отдача от нацистских ударов по свободе, которые разрушили нацистский режим. Они уничтожили свободу слова и печати, а также другие свободы, которые у нас считаются обычными гражданскими правами настолько тщательно, что даже его высшие офицеры не осмелились предупредить людей или фюрера о том, что они идут по пути к гибели…

…Четыре страны через своих прокуроров и через своих представителей в Трибунале провозгласили стандарты поведения, которые приносят новую надежду людям доброй воли и от которых будущие государственные деятели не откажутся легкомысленно. Эти стандарты, по которым были осуждены немцы, станут осуждением любой неверной им нации.

Соглашением и этим испытанием мы поставили международное право прямо на сторону мира, а не на агрессивную войну, и на сторону человечества, против преследований. При нынешнем удручающем мировоззрении вполне возможно, что Нюрнбергский процесс может стать самым важным моральным достижением, которое вырастет из этой войны…».

Процесс над компанией «ИГ Фарбен» по обвинению в военных преступлениях и преступлениях против человечности

Германия, 1947–1948 г.г.

Процесс состоял из двенадцати заседаний, происходивших в американской зоне оккупации Германии, и поэтому его проводил американский суд, но президент США Трумэн выступил против того, чтобы это были действующие американские судьи, поэтому судьи были в основном бывшими, в отставке. При этом во всех двенадцати процессах судьи были разные. Лишь обвинитель Телфорд Тейлор был одним из тех, кто по делу «Соединенные Штаты Америки против Карла Крауха и других» был главным обвинителем от США. Это не был процесс над самой компанией, которую не признали преступной. Судили двадцать четыре её высокопоставленных руководителя, и ответственность персонифицировалась на тех, кто управлял компанией, на должностных лиц, принимавших решения, хотя из материалов дела было понятно, что корпорация проводила корпоративную политику, которая мало зависела от конкретных должностных лиц. Коллегия судей на данном процессе состояла из бывшего судьи Верховного суда штата Индиана Кёртиса Шейка и двух его помощников: Джемса Морриса и Пауля Хеберта. Пункты обвинения были стандартными и базировались на Уставе Международного военного трибунала.

Перед главным обвинителем Телфордом Тейлором стояла очень непростая задача: для американского менталитета идея судить компанию, предпринимателя за бизнес не очевидна. Ведь бизнес есть бизнес. Поэтому нужно было очень чётко доказать судьям, что компания «ИГ Фарбен» совершила преступление против правил, которые установило для себя с помощью законов и государства бизнес-сообщество, что она занималась не просто предпринимательством, которое случайно имело трагические последствия, а что это неразрывно связанные вещи, осознанные действия, «грязный бизнес». Идея обвинения была такова: бизнес должен быть честным, мы не можем судить честный бизнес, но грязный бизнес должен быть осуждён однозначно.

Телфорду Тейлору предстояло доказать, что компания понимала изначально преступную цель, с которой используется её продукция, что эта продукция предназначалась именно для преступных целей. И газ «Циклон-Б» был самым очевидным и бесспорным аргументом. Этот газ, изначально разработанный для применения в качестве инсектицида, использовался для умерщвления заключённых в концлагере Освенцим.

При этом защита пыталась доказать, что охранники лагеря просто взяли вещь, предназначенную для другого, и стали убивать ей людей, и вся ответственность за последствия лежит не на компании, а на политических руководителях принимавших решения.

В чём собственно состояла главная логика обвинения? В том, что экономически без деятельности «ИГ Фарбен» война продолжалась бы несравненно более короткое время. А, возможно, Гитлер вообще бы не решился бы на войну, потому, что были две вещи, без которых Германия не могла бы воевать в течение шести лет: взрывчатка (практически вся взрывчатка производилась на заводах компании «ИГ Фарбен») и искусственный каучук. Именно для его производства «ИГ Фарбен» целенаправленно построила завод при Освенциме, где использовала рабский труд. И ещё компанию обвиняли в планировании, подготовке и ведении агрессивной войны, в военных преступлениях и преступлениях против человечности путём ограбления оккупированных территорий.

Судья Хеберт заявил: «Всё указывает на то, что «ИГ Фарбен» с готовностью пользовалась каждым новым источником рабочей силы по мере его возникновения. Это было частью корпоративной политики компании».

Среди документов процесса цитировалось письмо одного из обвиняемых фон Шницлера, который писал членам коммерческого комитета компании:

«Во время последнего своего посещения доктор Мюлерт просил нас как можно скорее заняться английской проблемой. Наша программа, связанная с Францией, была очень хорошо принята официальными властями. Было признано, что среди огромного количества прошений от имперских экономических групп, торговых палат и т. д. это был один из немногих документов, который представил имперскому министерству экономики четко сформулированные предложения и практические цели. Совершенно очевидно, что такая же программа необходима в отношении Англии еще до конца враждебных действий против нее. С тем, чтобы после заключения мира не получилось, как с Францией, когда не все в области экономической политики было ясно. Я тотчас же обратил внимание господина Мюлерта, что проблема Англии в еще большей степени мировая проблема, нежели то, что связано с Францией. Поэтому очень трудно внести практические предложения сейчас, когда неясно, каково будет положение империи и отношение США к этим проблемам. Тем не менее, он просил наш концерн представить министерству экономики наш план программы для английской химической промышленности в мирное время, и в особенности для «Imperial chemical industries»».

Что стоит за этими размытыми словами? Значит, как только Франция была оккупирована, тут же множество ведомств, экономических групп, торговых палат и так далее бросилось предлагать, как использовать то, что упало в руки фашистской Германии. И наиболее эффективный проект, о чем собственно и пишет фон Шницлер, представлен именно «ИГ Фарбен». То же самое предлагается и в отношении Англии.

Это доказывало, что «ИГ Фарбен» не исполнитель подневольный, к которому пришли гитлеровцы и сказали: «Так надо!». Нет, они сами предлагали фашистам свои услуги и не только по освоению уже построенных заводов на захваченных территориях, но и по строительству завода при существующем концлагере. То есть шла речь об изначальном использовании рабского труда. И все обвиняемые, кто хоть как-то имел отношение именно к этому заводу, получили все-таки сроки заключения.

Но самые страшные документы касались другого использования заключенных Освенцима. Компания «Байер», которая входила в концерн «ИГ Фарбениндустри», проводила медицинские эксперименты. Суду была представлена переписка руководителя компании с комендантом Освенцима:

«Ссылаясь на запланированные эксперименты с новым снотворным средством, мы были бы благодарны Вам, если бы Вы могли предоставить нам несколько пленников. Мы подтверждаем Ваш ответ, но касательно платы 200 рейхсмарок за женщину, мы предлагаем максимальную плату 170 рейхсмарок за женщину. Если этот вариант приемлем для Вас, женщины перейдут под наше руководство. Мы нуждаемся примерно в 150 женщинах. Мы подтверждаем Ваше согласие с этим соглашением. Пожалуйста, подготовите для нас 150 женщин с наилучшим состоянием здоровья».

И ещё:

«Получен заказ относительно 150 женщин. Они приняты, несмотря на их неудовлетворительное состояние здоровья. Мы будем держать Вас в курсе событий о разработках экспериментов… Эксперименты закончены. Все испытываемые лица скончались. Мы вскоре свяжемся с Вами по поводу новой поставки».

Чистый бизнес и ничего более того, правда?

Обвинитель Телфорд Тейлор в своей речи сказал пророческие слова:

«Эти преступники из «ИГ Фарбен», а не нацистские фанатики есть главные военные преступники. Если их преступления не будут вынесены на свет, а они сами не понесут наказания, они будут представлять будущему миру гораздо большую угрозу, чем Гитлер, если бы он остался жив».

Глава 2. Волшебники страны ВОЗ

Из речи президента США Джорджа Герберта Буша:

«…Речь идёт не об одной стране. Мы вынашиваем идею об установлении нового мирового порядка, где народы объединятся, чтобы достичь благополучия всего человечества».

Химический концерн «ИГ Фарбениндустри» — образован в 1925 году в ходе объединения шести крупнейших химических копораций Германии — BASF, Bayer, Agfa, Hoechst, Weiler-ter-Meer и Griesheim-Elektron. Ещё в Первую мировую войну концерн становится крупнейшим производителем химического оружия. Массовое производство отравляющих веществ было развёрнуто на предприятиях BASF. Своим успехам концерн в немалой степени обязан работам гениального химика Фрица Хабера, который получил Нобелевскую премию за разработку процесса Хабера-Боша, при котором аммиак образуется из водорода и атмосферного азота. Аммиак является основным компонентом для производства, как удобрений, так и взрывчатки. Фриц Хабер входил в наблюдательный совет концерна, который получил название «Совет богов» — Rat der Götter. Ни один из членов правления «ИГ Фарбен» до 1933 года не поддерживал нацистскую партию, потому что треть его состава были евреями, включая Хабера. Но в начале тридцатых годов в компании началась борьба за чистоту «арийской расы» и концерн стал делать тайные вклады в нацистскую партию, став её крупнейшим спонсором в 1933 году. Решением Нюрнбергского трибунала компания «ИГ Фарбен» была разделена на несколько частей: Bosh, BASF, Hoechst, Bayer и другие. По сей день это процветающие химические компании, которые на данный момент имеют иные названия.

Нюрнбергский кодекс — разработан в ходе Нюрнбергского процесса и стал первым международным документом, содержащим перечень этико-правовых принципов проведения исследований на людях. Он был подготовлен двумя участвовавшими в процессе американскими экспертами-медиками Лео Александером и Эндрю Иви.

Десять принципов Кодекса:

1. Абсолютно необходимым условием проведения эксперимента на человеке является добровольное согласие последнего.

Это означает, что лицо, вовлекаемое в эксперимент в качестве испытуемого, должно иметь законное право давать такое согласие; иметь возможность осуществлять свободный выбор и не испытывать на себе влияние каких-либо элементов насилия, обмана, мошенничества, хитрости или других скрытых форм давления или принуждения; обладать знаниями, достаточными для того, чтобы понять суть эксперимента и принять осознанное решение. Последнее требует, чтобы до принятия утвердительного решения о возможности своего участия в том или ином эксперименте испытуемый был информирован о характере, продолжительности и цели данного эксперимента; о методах и способах его проведения; обо всех предполагаемых неудобствах и опасностях, связанных с проведением эксперимента, и, наконец, возможных последствиях для физического или психического здоровья испытуемого, могущих возникнуть в результате его участия в эксперименте. Обязанность и ответственность за выяснение качества полученного согласия лежит на каждом, кто инициирует, руководит или занимается проведением данного эксперимента. Это персональная обязанность и ответственность каждого такого лица, которая не может быть безнаказанно переложена на другое лицо.

2. Эксперимент должен приносить обществу положительные результаты, недостижимые другими методами или способами исследования; он не должен носить случайный, необязательный по своей сути характер.

3. Эксперимент должен основываться на данных, полученных в лабораторных исследованиях на животных, знании истории развития данного заболевания или других изучаемых проблем. Его проведение должно быть так организовано, чтобы ожидаемые результаты оправдывали сам факт его проведения.

4. При проведении эксперимента необходимо избегать всех излишних физических и психических страданий и повреждений.

5. Ни один эксперимент не должен проводиться в случае, если «a priori» есть основания предполагать возможность смерти или инвалидизирующего ранения испытуемого; исключением, возможно, могут являться случаи, когда врачи-исследователи выступают в качестве испытуемых при проведении своих экспериментов.

6. Степень риска, связанного с проведением эксперимента, никогда не должна превышать гуманитарной важности проблемы, на решение которой направлен данный эксперимент.

7. Эксперименту должна предшествовать соответствующая подготовка, и его проведение должно быть обеспечено оборудованием, необходимым для защиты испытуемого от малейшей возможности ранения, инвалидности или смерти.

8. Эксперимент должен проводиться только лицами, имеющими научную квалификацию. На всех стадиях эксперимента от тех, кто проводит его или занят в нем, требуется максимум внимания и профессионализма.

9. В ходе проведения эксперимента испытуемый должен иметь возможность остановить его, если, по его мнению, его физическое или психическое состояние делает невозможным продолжение эксперимента.

10. В ходе эксперимента исследователь, отвечающий за его проведение, должен быть готов прекратить его на любой стадии, если профессиональные соображения, добросовестность и осторожность в суждениях, требуемые от него, дают основания полагать, что продолжение эксперимента может привести к ранению, инвалидности или смерти испытуемого.

Евгеника — родившаяся в Америке расистская псевдонаука, направленная на уничтожение всех, кто не принадлежит к нордическому (скандинавскому) типу. Она стала основой национальной политики в 27 штатах, принявших законы о насильственной стерилизации, изоляции и брачных ограничениях. На счету евгеники — насильственная стерилизация около 60 тысяч американцев, запрещение тысяч браков, насильственное направление в колонии тысяч одних и преследование тысяч других. Причем, способами, о которых нам предпочитают не говорить и по сей день.

Верховный суд США признал евгенику одной из основ государственной национальной политики. В постановлении 1927 года судья Оливер Уэндел Холмс написал: «Для всего мира будет лучше, если вместо того, чтобы ждать, пока эти отпрыски-дегенераты совершат преступление, или позволить им голодать из-за их беспомощности и слабоумия, общество сможет искоренить всех тех, кто явно не пригоден для продолжения рода человеческого…Трех поколений болванов с нас достаточно».

Почти два десятилетия спустя нацистские преступники цитировали эти слова мистера Холмса, защищаясь на Нюрнбергском процессе.

Впрочем, евгеника никогда не вышла бы за рамки эксцентричных салонных дискуссий, не будь она щедро проспонсирована целой когортой филантропов — прежде всего, Обществом Карнеги (Carnegie Institution), Фондом Рокфеллера (Rockefeller Foundation) и железнодорожной компанией Харримана, действовавшими рука об руку с самыми уважаемыми учеными США из Гарвардского, Йельского и Принстонского университетов. С 1920-х годов «специалисты» из общества Карнеги налаживают тесные личные и профессиональные отношения с германскими «коллегами». Гитлер в «Mein Kampf» активно использует терминологию своих американских учителей, цитируя их буквально на каждом шагу. Он писал: «Сегодня существует одно государство, в котором видны движения в направлении лучшей идеи. Конечно, это не наша модель, она принадлежит США… Я с величайшим интересом изучал законы нескольких американских штатов, касающихся уничтожения репродуктивной системы людей, чье потомство, по всей вероятности, не будет представлять какую-либо ценность или будет опасным для расы». Вождю американских евгенистов Мэдисону Гранту (Madison Grant) растроганный фюрер даже написал письмо, в котором назвал его расистскую книгу «Приход великой расы» своей «библией». Так борьба за «высшую» расу плавно переросла в безумный крестовый поход против «низшей». При сохранении сути, американский эпитет «нордическая» был заменен термином «германская» (или «арийская»).

В 1934 году ежемесячное количество проводимых в Германии стерилизаций перевалило за 5 тысяч. Вернувшись из поездки в Германию, калифорнийский евгенист С. М. Гёте (С.M. Goethe) хвастался перед коллегой: «Вам будет интересно узнать, что ваша работа сыграла важную роль для формирования мнений целой группы интеллектуалов, стоящих за Гитлером и использующих эту программу на практике. Везде я чувствовал, что на их мнение очень сильно повлияла американская мысль…».

Холокост (от др. греч. «всесожжение») — преследование и уничтожение евреев, живших в Германии, на территории её союзников и на оккупированных территориях, а так же преследование и массовое уничтожение нацистами представителей различных этнических и социальных групп (советских военнопленных, поляков, цыган, безнадёжно больных и инвалидов) на протяжении 1933–1945 годов. Нацистская пропаганда в СМИ называла евреев «разносчиками болезней», поэтому евреев заставляли носить на одежде специальные знаки — жёлтые шестиконечные звёзды, которые как бы предупреждали: «Вот они идут — разносчики болезней!». Евреям, из-за того, что они «разносили болезнь» было запрещено:

— ходить в театр, кино, на концерты и в музеи;

— находиться в парках рядом с другими людьми и ходить только по боковым дорожкам;

— поездки на транспорте;

— выезд из города (или страны).

Аргумент в пользу всех этих ограничений у нацистов был один: всё это делается для общественного здоровья, ради него мы вас не подпустим, потому что вы — «опасные люди». Всё это спонсировалось Минздравом Третьего рейха.

А затем всех евреев стали депортировать в гетто Польши, Прибалтики и Белоруссии, а после начались массовые расстрелы, потом пришло время «окончательного решения еврейского вопроса» в газовых камерах и печах «лагерей смерти»: Освенцим, Треблинка, Белжец, Хелмно, Собибор, Майданек, Озаричи, Ясеновац, Малый Тростенец.

Джон Дэвисон Рокфеллер — первый официальный долларовый миллиардер, выходец из семьи немецких эмигрантов, с 1903 г. стал соучредителем концерна «ИГ Фарбениндустри». Принимал непосредственное участие в финансировании прихода к власти Гитлера. Основатель Фонда Рокфеллера, основного спонсора и создателя ВОЗ (всемирной организации здравоохранения). Фонд Рокфеллера так же внёс немалую лепту в финансирование немецких евгенических программ (в частности, отправку Йозефа Менгеле (Josef Mengele) для проведения исследований в Освенцим). Еще в 1926 году Рокфеллер выделили 410 тысяч долларов (по нынешним расценкам, почти 4 миллиона) для развития исследовательских центров Германии. Центру психиатрии при Институте кайзера Вильгельма (German Psychiatric Institute of the Kaiser Wilhelm Institute), например, 250 тысяч. Одним из ведущих психиатров этого центра был Эрнст Рудин, возглавивший позже всю работу нацистского правительства в этом направлении. Институту исследований мозга, с 1915 года располагавшему всего одной комнатой, Фонд Рокфеллера в 1929 году присудил 317 тысяч долларов, а затем ещё несколько дополнительных грантов. Под руководством Рудина, этот институт придал своим исследованиям небывалый размах, лишив жизни от 50 000 до 100 000 человек, не вписывавшихся в расовые параметры властей. Немалую финансовую поддержку Фонд Рокфеллера оказал берлинскому Институту антропологии, человеческой наследственности и евгеники, который продолжил исследования американских «коллег» в области наследственности, проводимые на близнецах. В частности, изучение воздействия вредных токсинов на зародышевую плазму последующих поколений. Возглавлял это заведение Отмар Фрейхер фон Фершуер (Otmar Freiherr von Verschuer), в 1935 году покинувший его и организовавший центр евгеники во Франкфурте.

Среди ассистентов Фершуера был человек по имени Йозеф Менгеле (Josef Mengele).

30 мая 1943 года гауптштурмфюрер Менгеле прибыл в Освенцим, чтобы по заданию Фершуера проводить «с разрешения рейхсфюрера СС антропологические опыты над различными расовыми группами, содержащимися в этом концлагере».

В мае 2010 года миру был представлен доклад Фонда Рокфеллера «Сценарии для будущего технологического и международного развития» («ScenariosfortheFutureofTechnologyandInternationalDevelopment. TheRockefellerFoundation. May 2010»).

В этом документе был представлен «прогноз» о распространении в мире вирусной инфекции в 2012 году, сразу после финансового обвала 2008–2009 годов:

«В 2012 году, наконец, разразилась пандемия, которую мир ожидал годами. Пандемиянакрылапланету…» («In 2012, the pandemic that the world had been anticipating for years finally hit. The pandemic blanketed the planet…»)

Далее на странице 18 читаем сценарий развития пандемии:

« БЛОКИРОВКА РАЗВИТИЯ

Мир более жесткого правительственного контроля сверху вниз и более авторитарного руководства, с ограниченными инновациями и растущим сопротивлением гражданского общества.(LOCK STEP. A world of tighter top-down government control and more authoritarian eadership, with limited innovation and growing citizen pushback)

В 2012 году пандемия, которую мир ожидал в течение многих лет, наконец-то разразилась. В отличие от H1N1 2009 года, этот новый штамм гриппа, происходящий от диких гусей, был чрезвычайно вирулентным и смертельно опасным. Даже самые подготовленные к пандемии страны были быстро поражены, когда вирус распространился по всему миру, заразив почти 20 процентов мирового населения и убив 8 миллионов человек всего за семь месяцев, большинство из которых были здоровыми молодыми людьми. Пандемия также оказала смертельное воздействие на экономику: международная мобильность как людей, так и товаров резко остановилась, что привело к истощению таких отраслей, как туризм, и нарушению глобальных цепочек поставок. Даже местные, обычно шумные магазины и офисные здания пустовали месяцами, лишенные как сотрудников, так и клиентов.

Пандемия охватила всю планету, хотя непропорционально большое число людей погибло в Африке, Юго-Восточной Азии и Центральной Америке, где вирус распространялся подобно лесному пожару в отсутствие официальных протоколов сдерживания. Но даже в развитых странах сдерживание было проблемой. Первоначальная политика Соединенных Штатов по «решительному отговариванию» граждан от полетов оказалась смертельно опасной в своей снисходительности, ускорив распространение вируса не только внутри США, но и за их пределами. Однако в некоторых странах дела обстояли лучше — в частности, в Китае. Быстрое введение китайским правительством обязательного карантина для всех граждан, а также его мгновенное и почти герметичное закрытие всех границ спасли миллионы жизней, остановив распространение вируса намного раньше, чем в других странах, и обеспечив более быстрое восстановление после пандемии.

Китайское правительство было не единственным, кто предпринимал крайние меры как для защиты своих граждан от риска заражения, так и своевременной диагностики заражения. Во время пандемии национальные лидеры во всем мире усилили свою власть и ввели жесткие правила и ограничения, начиная с обязательного ношения масок для лица и заканчивая проверкой температуры тела на входе в общественные помещения, такие как железнодорожные вокзалы и супермаркеты. Даже после того, как пандемия исчезла, этот более авторитарный контроль и надзор за гражданами и их деятельностью сохранился и даже усилился. Для того чтобы защитить себя от распространения все более глобальных проблем — от пандемий и транснационального терроризма до экологических кризисов и растущей нищеты — лидеры во всем мире стали крепче держаться за власть.

Поначалу идея более контролируемого мира получила широкое признание и одобрение. Граждане добровольно отдали часть своего суверенитета — и свою частную жизнь — более патерналистским государствам в обмен на большую безопасность и стабильность. Граждане были более терпимы и даже стремились к руководству сверху вниз и надзору, а национальные лидеры имели больше свободы для установления порядка так, как они считали нужным. В развитых странах этот усиленный надзор принимал различные формы: например, биометрические удостоверения личности для всех граждан и ужесточение регулирования ключевых отраслей промышленности, стабильность которых считалась жизненно важной для национальных интересов. Во многих развитых странах принудительное сотрудничество с набором новых правил и соглашений медленно, но неуклонно восстанавливало порядок и, что немаловажно, экономический рост.

Однако в развивающихся странах ситуация была иной — и гораздо более изменчивой. Власть сверху вниз принимала различные формы в разных странах, в значительной степени завися от возможностей, калибра и намерений их лидеров. В странах с сильными и вдумчивыми лидерами общий экономический статус и качество жизни граждан возросли….. Но более авторитарное руководство работало менее эффективно — и в некоторых случаях трагично — в странах, управляемых безответственными элитами, которые использовали свою возросшую власть для достижения собственных интересов за счет своих граждан….

……В то время как развертывание иностранных групп безопасности приветствовалось в некоторых из самых ужасных несостоятельных государств, единые для всех решения дали мало положительных результатов…… К 2025 году люди, казалось, начали уставать от такого большого контроля сверху вниз и позволять лидерам и властям делать выбор за них. Там, где национальные интересы сталкивались с индивидуальными, возникал конфликт. Случайные откаты становились все более организованными и скоординированными, поскольку недовольная молодежь и люди, которые видели, что их статус и возможности ускользают — в основном в развивающихся странах, — провоцировали гражданские беспорядки. В 2026 году протестующие в Нигерии свергли правительство, пресытившись укоренившимся кумовством и коррупцией. Даже те, кому нравилась большая стабильность и предсказуемость этого мира, начинали чувствовать себя неуютно и стесненными столь многими жесткими правилами и строгостью национальных границ. Не покидало ощущение, что рано или поздно что-то неизбежно нарушит аккуратный порядок, который так старательно устанавливали мировые правительства….»

Династия Ротшильдов начинает свою историю в конце 18-го века с еврейского гетто в немецком Франкфурте-на-Майне. Родоначальником династии является Амшель Мозес Бауэр, владевший ювелирной мастерской, на эмблеме которой был изображён золотой римский орёл на красном щите. Так «Красный щит» (по нем. Rothschild) послужил основой для фамилии, которую узаконил сын Амшеля — Майер Амшель. В 1816 году император Австрийской империи пожаловал Ротшильдам баронский титул и Ротшильды стали принадлежать к высшему свету австрийского дворянства. Семья Ротшильдов принимала участие в холокосте евреев в Венгрии во время Второй мировой войны.

Федеральная резервная система США — частный банк, созданный в 1913 году группой крупных банкиров, в числе которых стали Ротшильды, Рокфеллеры, Морганы и другие. В июне 1929 года на встрече директоров ФРС с независимыми банкирами, среди которых был Джон Дэвисон Рокфеллер, рассматривались способы освобождения Германии от французкого банковского влияния с помощью коммунистической или националистической революции. Было принято решение связаться с Гитлером и выяснить его согласие на финансовую поддержку со стороны США. В обмен на предоставленную финансовую помощь Гитлер должен повести агрессивную внешнюю политику и разжечь идею мести Франции за поражение в Первой мировой войне. Банкиры предполагали, что это приведёт к тому, что Франция обратиться за помощью к Англии и США в «международных вопросах, связанных с потенциальной немецкой агрессией». В 1929 году прошли успешные переговоры Гитлера с Джеймсом Варбургом (представитель семейства еврейских финансистов состоявших в родстве с семейством Ротшильдов), посланным в Германию из США. Гитлер запросил 100 миллионов марок и настаивал на том, чтобы денежные средства в его распоряжение были размещены не в немецком, а только в иностранном банке. После того как Варбург отчитался на Уолл-стрит, он узнал, что 24 млн. долларов слишком много для американских банкиров и те предложили 10 млн. долларов. Эти средства были переведены через банк банк «Мендельсон энд компани» в Амстердаме. Основатели банка братья Мендельсон. Их банк находился в роли привилегированного банка Ротшильдов в Берлине. Моисей Мендельсон был соратником Ротшильдов по иллюминатству и программе ликвидации иудаизма, автором немецкой модели еврейской ассимиляции.

В октябре 1931 г. на следующей встрече банкиров было принято решение продолжить оказывать Гитлеру финансовую помощь. Гитлер сказал, что имеет два плана по захвату власти в Германии: план революции и план законного захвата. Первый план — дело трех месяцев, второй план — дело трех лет. Революция будет стоить пятьсот млн. марок, издержки по законному захвату власти составят двести млн. марок. Банкиры согласились выделить 15 млн. долларов для реализации плана по захвату власти законным путем, а не для революционного плана. Деньги были переведены с Уолл-стрит Гитлеру через Варбурга следующим образом: 5 млн. подлежали выплате в «Мендельсон энд компани», Амстердам; 5 млн. через «Банк ферайнигунг» в Роттердаме и 5 млн. через «Банка итальяна». В феврале 1933 г. Гитлеру было выплачено ещё 7 млн. долларов следующим образом: 2 млн. в акционерном банке «Ренанья» в Дюссельдорфе (немецком филиале «Роял Датч») и 5 млн. через «Банка итальяна».

«Большая фарма» (от английского Big Pharma) — условное название ряда крупнейших фармацевтических компаний мира, находящихся под влиянием Ротшильдов и Рокфеллеров. К ним относятся: американские Pfizer, Johnson & Johnson, Merck & Co, Wyeth, Eli Lilly and Company, Bristol‑Myers Squibb; британская GlaxoSmithKline, а также британско‑шведская AstraZeneca и британско‑нидерландская Unilever;французская Sanofi; швейцарские Roche и Novartis; немецкие Boehringer Ingelheim и Bayer. Компания Pfizer получила название в честь американцев германского происхождения Чарльза Файзера (Карла Пфицера) и Чарльза Эрхардта (из города Людвигсбург), которые основали фармацевтический бизнес в Уильямсберге, Бруклин, США в 1849 году.

Клаус Мартин Шваб — основатель и бессменный президент Всемирного экономического форума в Давосе с 1971 г., основатель фонда «Форум молодых лидеров глобализации», автор книг «COVID-19: великое обнуление» и «Четвёртая промышленная революция».

Из интервью Клауса Шваба известному американскому журналисту Чарли Роузу (ноябрь 2015 г.):

«…Понимаете, отличие Четвёртой промышленной революции состоит в том, что она изменяет не то, что вы делаете — она меняет вас самих. Если, к примеру, вы принимаете генное редактирование, тогда это именно вы сами и являетесь тем, что подвергается изменению. И, конечно же, это оказывает большое воздействие на вашу личность…».

Родился Клаус Мартин Шваб в 1938 г. в Равенсбурге, Германия. В наиболее концентрированном виде информация об отце Клауса собрана в материале «Klaus Schwab and the Fourth Reich» («Клаус Шваб и Четвертый рейх»), опубликованном 18 марта 2021 года.

Согласно данному материалу отца Клауса звали Евгений Вильгельм Шваб. Год рождения 1899-й. Когда Клаус родился, отец был директором компании Escher-Wyss & Co., которая находилась в Равенсбурге. Евгений Шваб продолжал работать в компании в качестве почетного президента до своей смерти в 1982 году. Компания Escher-Wyss была основана в 1805 году. В ХХ веке она разработала уникальные высокопрочные материалы, предназначенные для производства газовых турбин, компрессоров, электрооборудования, тепловых насосов и иного теплового оборудования, гидравлики, кораблей, самолетов и др. Недавно были рассекречены материалы из архивов США, Германии, Великобритании и Швейцарии, позволяющие лучше понять, чем занималась компания Escher-Wyss под руководством Евгения Шваба перед Второй мировой войной и во время неё: компания находилась под особым покровительством Гитлера в силу её значимости в военно-промышленном комплексе Третьего рейха и удостоилась почетного звания «образцового национал-социалистического предприятия».

Escher-Wyss была «градообразующим предприятием» Равенсбурга. В каком-то смысле отец Клауса Шваба управлял не только компанией, но и городом. А город известен тем, что там на практике осуществлялись принципы евгеники для убийства «бесполезных едоков»; Равенсбург был испытательным полигоном для отработки технологий, разработанных Институтом кайзера Вильгельма. Ещё Равенсбург, находящийся рядом с германо-швейцарской границей, известен тем, что в конце войны стал перевалочным пунктом, через который золото, награбленное нацистами в разных странах, направлялось в Швейцарию.

В гитлеровском государстве компания Escher-Wyss занимала особое место в военно-промышленном комплексе, поскольку на нее была возложена задача создания ядерного оружия. Это оружие Гитлеру создать не удалось, но некоторые наработки в компании Escher-Wyss были сделаны, они нашли применение в послевоенное время.

После получения высшего технического образования в Швейцарии Клаус под руководством родителя работал на компанию Escher-Wyss. Ему было поручено провести слияние немецкой компании Escher-Wyss и швейцарской компании Sulzer AG. Клаус Шваб решал задачи, связанные с нелегальными поставками компанией Escher-Wyss в Южную Африку компонентов для производства ядерного оружия. Этим он занимался по крайней мере до 1971 года, когда он учредил Всемирный экономический форум (тогда он назывался European Management Forum).

Книга Шваба «Капитализм всех заинтересованных сторон» имеет посвящение родителям: «To my parents, Eugen Wilhelm Schwab and Erika Epprecht who taught me firsthand the value of education, collaboration, and the stakeholder principle». Названо имя не только отца, но и матери — Эрика Эппрехт, но она — мачеха Клауса Шваба. А его кровная мать — Эмма Гизела Текелиус Шваб, в девичестве Килиан, первая жена Евгения Вильгельма Шваба. Она была 100-процентной еврейкой. Вскоре после рождения Клауса в Германии усилились гонения на евреев, и мать вынуждена была покинуть страну.

9 декабря 1938 года Эмма Шваб эмигрировала в США под именем Гизела Шваб, оставив грудного ребенка по имени Клаус. Вскоре отец женился вновь. Его супругой и стала Эрика Эппрехт. Мачеха Клауса, как отмечает автор публикации «Клаус Шваб и Четвертый рейх», «была крепкой арийкой, приемлемой для нацистов». Клаус Шваб, воспитанный в раннем детстве в духе национал-социализма, всячески скрывал, кто на самом деле является его матерью. Арийский дух постарался передать ему его отец.

В 1992 году под патронажем ВЭФ (Всемирного экономического форума) Клаус Шваб учредил «Школу глобальных лидеров завтрашнего дня», которая в 2004 году была преобразована в «Школу молодых глобальных лидеров» (YoungGlobalLeaders). На главной странице официального сайта YGLчитаем:

«В соответствии с миссией Всемирного экономического форума мы стремимся развивать государственно-частное сотрудничество в интересах глобального общества. Нас объединяет убеждение, что сегодняшние неотложные проблемы открывают возможность построить лучшее будущее вне зависимости от секторов и границ. Форум молодых мировых лидеров ускоряет решение глобальных проблем с помощью новых моделей государственно-частного сотрудничества. Мы строим мосты между секторами, регионами и идеологиями, чтобы установить доверие, преодолевающее нынешние разногласия. Мы инвестируем в обучение, чтобы помочь лидерам глубже понять ключевые проблемы, стоящие перед нашей планетой и человечеством. Мы делимся их историями, чтобы показать, как лидерство может и должно выглядеть во всем мире. Уже более 15 лет YGL вдохновляют и мобилизуют изменения во всем мире.

Форум молодых мировых лидеров ускоряет воздействие разнообразного сообщества ответственных лидеров из разных стран и секторов на формирование более инклюзивного и устойчивого будущего.

Наша модель воздействия:

С помощью наших модулей обучения для руководителей, мероприятий, возможностей для получения опыта и обмена опытом YGL развивают свои лидерские качества для достижения большего эффекта. Члены сообщества помогают друг другу стать более эффективными лидерами, делясь личными советами и профессиональным наставничеством. Они делятся своим временем и опытом друг с другом в качестве членов совета директоров и консультантов, а также содействуют ценным знакомствам и знакомствам….. Чтобы повысить осведомленность о важности ношения масок для предотвращения распространения COVID-19, Джереми Ховард и команда добровольцев, занимающихся данными, начали кампанию по защите интересов #masks4all. Бесчисленные YGL со всего мира поддержали кампанию, разговаривая с политиками и повышая осведомленность через свои местные медиа-рынки.

Платформа медицинских товаров для Африки была запущена стипендиатом YGL Данготе Фатуматой Ба, наряду с более широкой поддержкой сообщества YGL и председателем Африканского союза Муссой Факи Махаматом, специальным посланником АС Страйвом Масиивой и Африканскими центрами по контролю и профилактике заболеваний (CDC). Он служит единым континентальным ответом на борьбу с пандемией, открывая немедленный и справедливый доступ к критически важному медицинскому оборудованию, такому как диагностические наборы, средства индивидуальной защ иты (СИЗ) и устройства для клинического управления».

В настоящее время школу окончили около 1300 человек. Выпускниками данной школы в частности стали такие мировые лидеры, как:

— Джасинда Арден — премьер-министр Новой Зеландии

— Джастин Трюдо — премьер-министр Канады

— Эммануэль Макрон — президент Франции

— Ангела Меркель — бывшая федеральный канцлер Германии

— Николя Саркози — бывший президент Франции

— Тони Блэр — бывший премьер-министр Великобритании

— Альберто Фернандес — президент Аргентины

Из интервью Клауса Шваба, размещённого на официальном сайте Young Global Leaders, где он рассказывает о самом первом потоке школы 1992 года:

«Я должен сказать, когда я упоминаю такие имена, как миссис Меркель, Владимир Путин и так далее, все они были в ряду «молодых глобальных лидеров» Всемирного экономического форума, чем мы действительно гордимся. Сейчас это молодое поколение, такое как премьер-министр Канады Трюдо, президент Аргентины и так далее. То есть, мы проникаем в кабинеты. И так, вчера я был на приёме у премьер-министра Канады Трюдо и я знаю, что половина его кабинета — из рядов «молодых глобальных лидеров» Всемирного экономического форума. И также в Аргентине, и это так во Франции. Мистер президент Франции также из «молодых глобальных лидеров» Всемирного экономического форума».

Из заявления одного из 112 молодых мировых лидеров, отобранных председателем ВЭФ Клаусом Швабом, главного политического корреспондента американских программ китайского государственного СМИ по имени Ван Гуань (Wang Guan): «Те, кто выступает против «Великой перезагрузки» (GreatReset) Клауса Шваба, должны быть заключены в «лагеря перевоспитания» вкоммунистическом китайском стиле, пока они не примут свободу, национализм и право носить оружие». Ван Гуань имеет в виду китайские концентрационные лагеря в провинции Синьцзян, где насильно удерживается представители этнического меньшинства — уйгуры. В понятие «свободы» здесь заключён спорный постулат Клауса Шваба: «вы ничем не будете владеть и будете счастливы».

Тедрос Гебрейесус — генеральный директор ВОЗ.

До того, как стать министром здравоохранения Эфиопии Гебрейесус состоял в леворадикальной националистической партии «Фронт освобождения тыграев». Политические противники утверждали, что в борьбе за власть тыграи массово сгоняли с земли, обрекая на голодную смерть, представителей народности амхара. Когда же партия захватила власть в стране, и Тедрос Гебрейесус стал министром здравоохранения, представители амхара обвиняли его в прямом геноциде. Кстати, именно в это самое время он и наладил связи с Биллом Гейтсом, одним из спонсоров ВОЗ.

Доклад Совета национальной разведки США «Рисуя глобальное будущее. Проектна 2020 год» («Mapping the global future. 2020 project») от 2004 года.

В этом докладе на странице 30 читаем:

«Процесс глобализации, какой бы мощной она ни была, может быть существенно замедлен или даже остановлен. Если не считать крупного глобального конфликта, который мы считаем невероятным, ещё одним масштабным событием, которое, по нашему мнению, могло бы остановить глобализацию, была бы пандемия» («Theprocessofglobalization, powerfulasitis, couldbesubstantiallyslowedorevenstopped. Short of a major global conflict, which we regard as improbable, another large-scale development that we believe could stop globalization would be a pandemic»).

Далее: «Такая пандемия в мегаполисах развивающегося мира со слабыми системами здравоохранения — в странах Африки к югу от Сахары, в Китае, Индии, Бангладеш или Пакистане — будет иметь разрушительные последствия и может быстро распространиться по всему миру. Глобализацияокажетсяподугрозой».

Уильям Генри Гейтс III (Билл Гейтс) — один из создателей Microsoft, самый богатый человек планеты по версии журнала Forbes. «Фонд Уильяма Х.Гейтса» является одним из спонсоров ВОЗ. В январе 2020 года фонд анонсировал пожертвование в размере 10 млн. долларов на борьбу с COVID-19, в феврале объявил о повышении этой суммы до 100 млн. долларов. Около 20 млн. долларов из этой суммы должны пойти на выявление заболевания, а так же изоляцию заражённых, ещё 20 млн. должны быть направлены органам здравоохранения стран Азии и Африки для развития центров неотложной помощи и мер по надзору за больными. Оставшиеся 60 млн. планировалось направить на создание вакцины.

Из книги Билла Гейтса «Дорога в будущее»:

«…Сегодня, когда вычислительная техника доступна по ценеи может использоваться в повседневной жизни, мы стоим на пороге новой революции. Она связана с беспрецедентным удешевлением связи; все компьютеры будут постепенно соединены друг с другом, чтобы общаться с нами идля нас. Глобально взаимосвязанные, они образуют грандиозную сеть — так называемую информационную магистраль (information highway). Прямой её предок — нынешний Internet, объединяющий большую группу компьютеров, которыеобмениваются информацией на базе современной технологии…

…Мы в Microsoft говорим об «информации на кончикахпальцев», делая акцент не на самой сети, а на выгодах, которые она принесёт. Другая метафора, на мой взгляд, удачнее передает суть будущей кипучей деятельности — «универсальный рынок» (ultimate market). Рынки, где торгуют всем — от стройматериалов до деревянных молотков для игры в шары, — фундамент человеческого общества, и я считаю, что этот новый рынок, в конце концов, станет центральным универмагом всего мира. Именно таммы, существа общественные, будем торговать, торговаться, вкладывать деньги, подбирать персонал, спорить, знакомиться и просто «толкаться». Так что при словах «информационная магистраль» не думайте о дороге, а представьте рынок или биржу. Вообразите суету нью-йоркской фондовойбиржи, или сутолоку фермерского рынка, или толчею в книжном магазине. На этом рынке будут представлены все виды человеческой деятельности — отмиллиардных сделок до флирта. Покупки станут оплачиваться деньгами в цифровой форме, а не наличными. Но главное, в роли всеобщегоэквивалента будут выступать не только деньги, но и разнообразная цифровая информация …

… Ваш компьютер-бумажник будет фиксировать время и место, вести аудио и (когда-нибудь) видеозаписи всего, что Вы делаете. Он запишеткаждое слово, сказанное вами, и каждое слово, сказанное Вам, а также температуру, кровяное и атмосферное давление и множество других данных о Вас и Вашем окружении. Он сможет отслеживать Ваше общение с магистралью: вводимые команды, отправляемые сообщения, кому Вы звоните и кто звонит Вам. Вряд ли найти лучший источник информации, если Вы хотите вести дневник или писать автобиографию. Если же ни то, ни другое Вам неинтересно, то, по крайней мере, Вы всегда выясните, где и когда сделана та или иная фотография, вставляемая в цифровой семейный фотоальбом… Пока мы говорим только о звуке, но через несколько лет встанет вопрос и о записи полноскоростного видео. Лично меня от перспективы задокументированного образажизни немного лихорадит, но кого-то эта идея, напротив, согревает…

… Глобальный информационный рынок объединит все способы обмена товарами, услугами и идеями. На практике это еще больше расширит возможности выбора многих вещей, включая то, как Вы зарабатываете себе нажизнь и куда вкладываете деньги, что покупаете и сколько за это платите, кто Ваши друзья и как Вы проводите свободное время, где и насколько безопасно живете Вы и Ваша семья. Рабочее место, да и само представление о том, что значит быть «образованным», трансформируются — скорее всего за пределы узнаваемости. Ваше самосознание, т. е. ощущение себякак личности, того, кто Вы и где Ваши корни, может измениться кардинальным образом . Короче говоря, почти все будет иначе. Едва ли это произойдет завтра, но я делаю все, что в моих силах, чтобы приблизить этот день.

… Вы сомневаетесь в таком будущем? Или не хотите внего поверить? Тогда не исключено, что Вы просто не склонны в нем участвовать. Так часто бывает с людьми, когда какая-нибудь новая технология угрожает сломать привычный и потому удобный порядок. Перемены таких масштабов всегда пугают. Каждый день во всем мире люди задают вопросы, вопросы… Многие не могут избавиться отдурных предчувствий. Каково предназначение создаваемой сети? Чтобудет с нашими рабочими местами? Не уход ли это от физического мира, не получится ли так, что благодаря компьютерам мы проживем не свою, а чужую жизнь? Не станет ли непреодолимым разрыв между имущими и неимущими? Поможет ли компьютер лишенным гражданских прав в Сен-Луи или голодающим в Эфиопии? Проблемы и сложности, достаточно серьезные, сеть, безусловно, принесёт …

… И хорошие, и плохие стороны технического прогресса очень важно обсуждать как можно шире, чтобы его направление определяло все общество, а не только специалисты …»

В 2015 году на конференции TED Talks в 2015 году Билл Гейтс заявил: «Если в следующие несколько десятилетий что-то убьет 10 миллионов человек, то это будет очень заразный вирус, а не война».

В январе 2022 года в беседе с изданием Financial Times Билл Гейтс сообщил, что: «миру, возможно, придется столкнуться с патогеном, вызывающим гораздо более высокий уровень смертности или тяжелых заболеваний», чем нынешний коронавирус.

Биологические эксперименты США над солдатами союзников в Украине и Грузии.

Пентагон провёл биологические эксперименты с потенциально летальным исходом на 4400 военнослужащих в Украине и 1000 военнослужащих в Грузии. Согласно просочившимся документам, все случаи смерти добровольцев должны быть зарегистрированы в течении 24 часов в Украине и 48 часов в Грузии. Обе страны считаются наиболее лояльными партнёрами США в регионе, на их территории реализуется ряд программ Пентагона. Одним из них является программа биологического взаимодействия Агентства по снижению угрозы обороны (DTRA) стоимостью 2.5 миллиарда долларов, которая включает в себя исследования биоагентов, смертельных вирусов и устойчивых к антибиотикам бактерий, изучаемых на местном населении.

Проект GG -21 — запущенный Пентагоном 5-летний проект с возможным продлением до 3-х лет под названием: «Членистоногие и зоонозные инфекции среди военнослужащих в Грузии». Согласно описанию проекта, образцы крови будут взяты у 1000 призывников во время их медицинского осмотра на воинском учёте в грузинском военном госпитале, расположенном в Гори. Образцы должны быть проверены на антитела против четырнадцати патогенов:

— BaciLLus anthracis

— Бруцелла

— Вирус CCHF

— Coxiella burnetii

— Francisella tularensis

— Хантавирус

— Виды риккетсий

— Вирус TBE

— Виды Bartonella

— Виды Borrelia

— Виды Ehlrichia

— Виды Leptospiria

— Salmonella typhi

— WNV

Количество взятой крови составит 10 мл. Образцы будут храниться неопределённо долго в NCDC (Центр Лугара) или USAMRU-G, а аликвоты могут быть отправлены в штаб-квартиру WRAIR в США для будущих исследований (Walter ReedArmy Institute of Research — крупнейший биомедицинский исследовательский центр, находящийся в ведении Министерства обороны США). Результаты анализа крови участникам исследования предоставляться не будут. Такая процедура не может привести к смерти, однако согласно отчёта проекта «все случаи смерти добровольцев будут незамедлительно сообщаться (обычно в течение 48 часов после уведомления ПИ)» в Грузинский военный госпиталь и WRAIR. Образцы крови солдат будут храниться и далее тестироваться в Центре Лугара, финансируемом Пентагоном в размере 180 миллионов долларов в столице Грузии Тбилиси.

В последние годы Центр Лугара стал печально известен своей противоречивой деятельностью, лабораторными инцидентами и скандалами вокруг программы американского фармацевтического гиганта Gilead по борьбе с гепатитом С в Грузии, которая привела к смерти по меньшей мере 248 пациентов. Причина смерти в большинстве случаев была указана как неизвестная. Грузинский проект GG-21 был профинансирован DTRA и реализован американскими военными учёными из специального подразделения армии США под кодовым названием USAMRU-G, которые работают в Центре Лугара. Они получили дипломатический иммунитет в Грузии, чтобы исследовать бактерии, вирусы и токсины, не будучи дипломатами. Это подразделение подчиняется Армейскому исследовательскому институту Уольера Рида (WRAIR).

Документы, полученные из Федерального реестра контрактов США, показывают, что USAMRU-G расширяет свою деятельность на других союзников США в регионе и «создаёт экспедиционные возможности» в Грузии, Украине, Болгарии, Румынии, Польше, Латвии и любых других будущих местах. Следующий проект USAMRU-G, включающий биологические тесты на солдатах, должен начаться в марте 2021 года в Болгарском военном госпитале в Софии.

Проект UP -8 — аналогичный проект с участием солдат в Украине, профинансированный Агентством по снижению угрозы обороны (DTRA). Распространение вируса крымско-конголезской геморрагической лихорадки (ХГЧ) и хантавирусов в Украине и потенциальная необходимость дифференциальной диагностики у пациентов с подозрением на лептоспироз. Проект стартовал в 2017 году и несколько раз продлевался вплоть до 2020 года, как свидетельствуют внутренние документы. Согласно описанию проекта, во Львове, Харькове, Одессе и Киеве будут взяты образцы крови у 4400 здоровых солдат, 4000 из которых будут проверены на антитела к хантавирусам, а 400 на наличие антител к вирусу крымско-конголезской геморрагической лихорадки. Результаты анализа крови участникам исследования предоставляться не будут. Нет никакой информации о том, какие другие процедуры будут выполнены, за исключением того, что «о серьёзных инцидентах, включая смерть, следует сообщать в течение 24 часов. Все случаи смерти испытуемых, которые подозреваются или известны как связанные с процедурами исследования, должны быть доведены до сведения комитетов по биоэтике в США и Украине».

DTRA выделила 80 миллионов долларов на биологические исследования в Украине по состоянию на 30 июля 2020 года, согласно информации, полученной из Федерального реестра контрактов США. Программой занимается американская компания Black & VeatchSpecial Projects Corp. Ещё одним подрядчиком DTRA является CH2M Hill. Американская компания получила контракт на сумму 22.8 миллионов долларов (2020–2023 годы) на реконструкцию и оснащение двух биолабораторий: Государственного научно-исследовательского института лабораторной диагностики и ветеринарно-санитарной экспертизы (Киевская область) и Областной диагностической лаборатории Государственной службы Украины по безопасности пищевых продуктов и защите прав потребителей (Одесская область).

Американскому персоналу выплачивается компенсация за гибель и ранения местного населения. Деятельность DTRA в Грузии и Украине подпадает под защиту специальных двухсторонних Соглашений, в соответствии с которыми Грузия и Украина не возбуждают никаких судебных разбирательств и не возмещают США и их персоналу, подрядчикам и персоналу подрядчиков ущерб, причинённый имуществу, смерти или увечью любым лицам в Грузии и Украине в результате деятельности в соответствии с настоящими соглашениями. Если спонсируемые DTRA учёные приводят к гибели или травмам местного населения, они не могут быть привлечены к ответственности. Всю ответственность за претензии третьих лиц в связи со смертью и травмами в Украине, возникшими в результате действий или бездействия любых сотрудников США, связанных с работой по настоящему Соглашению, несёт Украина.

Данные об 11 биолабораториях на Украине (Днепропетровск, Херсон, Львов, Харьков, Одесса, Винница, Тернополь, Ужгород), финансируемых Пентагоном, были размещены на сайте посольства США на Украине. Впоследствии эта информация была оттуда удалена.

Вспомним, что Национальные институты здравоохранения США (NIH) финансировали усиление исследований коронавирусов в биолаборатории в Ухане Китай. Вспомним так же о наличии биолабораторий США на территории Казахстана (Алма-Ата)…

Часть первая БУДУЩЕЕ, КОТОРОГО НЕ БЫЛО

«Бессмертие человеческой личности — это научная проблема.

Смерти нет! Это можно доказать. И доказать строго логически.

Человеческая личность бессмертна!»

В. М. Бехтерев

«Новые поколения поднимут упавшее знамя

и построят своё будущее на нашем прошлом»

И. В. Сталин

«Что же это за страна? — воскликнул тогда удивлённый

Главный Буржуин. — Что же это такая за непонятная страна,

в которой даже такие малыши знают Военную Тайну и

так крепко держат своё твёрдое слово? Торопитесь же, буржуины,

и погубите этого гордого Мальчиша…»

А. Гайдар «Сказка о Военной тайне»

«В чем смысл жизни? Служить другим и делать добро»

Аристотель

Глава 1 ДАР АШВИНОВ

В глухой темноте можно было различить отдалённый звук, как будто вода падала с высоты на что-то твёрдое. Этот странный звук заставлял невольно вздрагивать всякий раз, когда невидимые капли плюхались на камень… Хотя, почему камень? Возможно, это металл — проржавевший и давно сгнивший? В пропитанном сыростью воздухе ясно ощущался запах железа вперемешку с гнилью и плесенью.

Роберт попробовал пошевелить пальцами правой руки, и понял, что весь опутан какими-то проводами. А вслед за этим пришло осознание тупой пронизывающей боли, сковавшей тело тугими путами. Голова была наполнена чем-то тягучим и холодным. Мысли с трудом, рывками пробивались сквозь эту субстанцию, донося осознание, что он лежит на койке — жесткой и неудобной, а тот странный плюхающий звук — это звук какого-то медицинского прибора, возможно, трикодера.

Понимание этого вызвало в душе Роберта тревогу, постепенно переходящую в испуг.

Что с ним случилось?.. Где?.. Когда?.. Как он оказался в этом странном месте?..

Какой-то шорох… или нет, не шорох, скорее движение воздуха выплыло из непроглядной чёрной бездны и коснулось кожи Роберта. Встрепенувшись, он весь превратился в слух.

С лязгом где-то в темноте отворилась тяжелая металлическая дверь. Вспыхнул тусклый белый свет, показавшийся ослепительным. Пришлось зажмуриться.

— Жив?.. Неужели жив!

В незнакомом голосе прозвучало искреннее удивление, переходящее в радостную надежду.

— Кто здесь? — с трудом вымолвил Роберт и удивился собственному голосу — чужому голосу, который он никогда не слышал.

* * *

— Боб! Боби! Пора вставать, соня. Опоздаешь на работу, — голос жены донёсся откуда-то издалека.

Ещё до конца не проснувшись, Роберт повернулся на левый бок и протянул руку в сторону Керри. Её там не оказалось. Пальцы Роберта наткнулись лишь на остывшую простыню.

Затем последовал жёсткий щелчок где-то за спиной, и от неожиданности Роберт вздрогнул. Но это всего лишь перекинулись откидные цифры на часах, стоявших на прикроватном столике, а затем спальню огласил бодрый голос: «Привет, Сан-Франциско! Сегодня 12 июня 1996 года. На часах шесть утра, а за окном прекрасная погода. Синоптики нам обещают больше, чем семьдесят градусов по Фарингейту! А с вами, как всегда, я, Уолли Хейз на радио «Горячий разговор» на 560 АМ. Сегодня давайте поговорим вот о чём: о сводном законе об урегулировании бюджета. Что о нём думает наш президент, Альберт Гор? А что думаете о нём вы?.. Я, конечно же, о законе, а не о президенте!» — ведущий громко рассмеялся.

Роберт поморщился. Опять эта пустая болтовня в конгрессе! Он выключил радио и нехотя поднялся с постели.

За окном, в самом деле, сияло июньское солнце. Впрочем, здесь, в Калифорнии в этом не было ничего удивительного — самое обычное дело.

Роберт Эванс со своей женой Керри жили в небольшом городке Гринфилд, на Элмвуд Драйв, что на южной окраине. Одноэтажные белые однотипные домики с красно-коричневыми черепичными крышами и воротами гаражей, выходящими прямо на улицу. Несколько маркетов средней руки, куча мелких магазинчиков на любой вкус, пара заправок, банк, три школы и столько же церквей — обычная американская обыденность, которая со стороны может показаться скучной и даже унылой. Улицы с торчащими вдоль них, то тут, то там лохматыми свечами пальм, а за городом горизонт закрывают безлюдные зелёные холмы, тянущиеся с запада на восток.

Но выбор места жительства для Роберта Эванса определялся не этим. Гринфилд располагался всего в сотне миль от Маунтин-Вью^[1], от Исследовательского центра Эймса^[2], отделения правительственного агентства — Национальной воздухоплавательной и космической администрации, или просто НАСА. Это всего лишь в полутора часах езды от их дома.

Сам Роберт родился в городке с похожим названием — Гринвуд, что в Небраске. Возможно, ещё и это повлияло на его выбор нового места жительства — ни с чем несравнимые детские воспоминания. Хотя они с Керри могли поселиться, скажем, в Сан-Хосе или даже в Сан-Франциско, но здесь оба нашли общий язык — Керри училась в Нью-Йорке, но, как и Роберт, родом была из небольшого городка в Теннесси.

В Центр Эймса Роберт попал по рекомендации профессора Найджела Кларка. Впервые Роберт познакомился с ним десять лет назад. Тогда сам он ещё учился в Беркли на факультете биологии и биомедицины, а Кларк, до этого преподававший естественные науки в Принстоне, в Нью-Джерси, приезжал к ним в кампус с лекциями по астробиологии. Молодой и пытливый Эванс явно приглянулся мудрому профессору, и тот, когда пришло время, поспособствовал его карьере.

Приняв душ, Роберт вышел к жене на кухню. Керри закончила хлопотать у плиты, и на столе Роберта ждала любимый омлет с жареным беконом, чашка дымящегося кофе, тосты и свежий выпуск «Меркури Ньюз», который он обычно листал на завтрак, а потом дочитывал в обед.

Жена встретила его приветливой улыбкой и тёплым поцелуем в губы. У них не было детей. Роберт был с головой погружён в свою работу, а Керри искала себя в искусстве, практикуясь в начальной школе на Алл-авеню учителем рисования. Но по вечерам, сидя обнявшись у телевизора, за просмотром какой-нибудь старой доброй картины с Энн Шеридан или блистательной Лореттой Янг, они оба мечтали о маленькой дочке, ну или о смышлёном сыне. И тогда печальные синие глаза Керри наполнялись светом, а кончик её слегка вздёрнутого носа, покрытого крохотными веснушками, начинал едва заметно вздрагивать. В такие моменты Роберт ласково гладил медные кудри жены, и сердце его наполнялось теплотой и нежностью от мыслей о необычной, одухотворённой красоте Керри.

В гараже Роберта ждал его серебристый «Шевроле Импала». Сев за руль и включив зажигание, Роберт бросил взгляд на стоявший тут же вишнёвый «Форд Таурус» жены, и осторожно выехал под открывшиеся ворота на улицу.

Хорошо знакомая дорога не обещала ничего необычного. Через Тайлер-авеню, налево, на юг и по эстакаде на хайвей сто один, а дальше всё время на северо-запад до Салинас. Ничем не примечательный пейзаж: справа и слева череда пологих холмов под почти безоблачным небом, в котором плавало ослепительное белое солнце. В Салинас дорога резко поворачивала направо, через череду эстакад, а потом около Сан Хуан снова вытягивалась вдоль залива Монтерей, пока не упиралась в преддверье Сан-Хосе, где путь пересекало множество линий электропередач, ажурные фермы которых высились на безлюдных холмах, поросших сухой травой и чахлым кустарником.

Миновав несколько перекрёстков и светофоров, Роберт свернул с Манила-авеню на территорию аэродрома Моффетт, и по Де-Франс-авеню подъехал к белой прямоугольной вывеске, за которой высилось здание кампуса из стекла и стали, площадью в девять миллионов квадратных футов на участке земли в двести двадцать акров. Через дорогу от него высилось, пожалуй, самое странное и футуристическое сооружение, расположившееся здесь. Оно походило то ли на инопланетный корабль, то ли на перевёрнутую вверх дном чугунную ванну. Это примечательное сооружение именовалось «Мак Мун», или просто ангар 596. Строилось ещё в разгар лунной гонки, но теперь стояло невостребованным.

«Скоро и здесь начнётся суета, — подумал Роберт, проезжая мимо. — Агентство всеми силами хочет хоть в чём-то утереть нос Советам. Вон и ступени нашего ракетоносителя уже подвезли».

Он с сомнением оглядел два громадных цилиндра, лежавших на бетонных плитах — составные части знаменитой ракеты «Титан-5». Именно ей суждено будет отправить в глубокий космос к созвездию Центавра три автоматические станции «Ашвин» — одну к Проксиме, а две остальные к Центавру А и Центавру В.

В кабинете у профессора Кларка Роберт неожиданно для себя застал директора Лаборатории реактивного движения НАСА.

«А вот и сопровождающий», — подумал Роберт, вспомнив про виденную во дворе ракету.

Майкл Уоткинс нервно расхаживал по помещению, заложив руки за спину, и требовательно вопрошал Кларка:

— Нет вот вы мне скажите, Найджел. Только откровенно! Вы сами верите в успех нашей затеи? Что это нам даст в итоге? Научный прорыв или миллиардные траты?

Кларк стоял у своего стола и перебирал в руках какие-то бумажки. Ответил он нехотя, прерываясь на долгие паузы:

— Видите ли, господин директор. Астробиология занимается изучением происхождения эволюции, пытается понять, как распространяется жизнь на других планетах во вселенной. В связи с активным проникновением человека в космическое пространство, подобные знания просто бесценны для нас, как учёных.

— Э! Бросьте! — раздражённо отмахнулся Уоткинс. — Вы же не собираетесь читать мне здесь одну из своих лекций? Поймите, Найджел, я занимаюсь железом, с меня сдирают семь шкур за сроки. Всё висит на волоске. Поэтому я хочу понять, стоят ли все мои усилия хотя бы цента. Что мы повезём туда, в космос? Очередную золотую платину с посланием к инопланетянам?

Уоткинс приподнял к потолку голову и потыкал в него пальцем.

— Их там и так уже предостаточно!

— Экстремофилы, — отозвался на его вопрос Роберт.

Кларк только сейчас заметил его присутствие и явно обрадовался появлению коллеги.

— А, Роберт! Наконец-то!

Профессор отложил свои бумаги в сторону и шагнул навстречу Роберту.

— Объясните хотя бы вы нашему гостю, чем мы тут с вами занимаемся. А то он думает, что мы тратим зазря деньги налогоплательщиков.

Роберт пожал сухую ладонь Кларка и повернулся к Уоткинсу. Тот оглядывал его оценивающе.

— Мы готовим к полёту организмы, способные выжить в экстремальных условиях в надежде, что попав на планеты иных миров, они посеют там споры земной жизни.

— Иными словами мы пытаемся играть в Бога? — закивал понимающе головой Уоткинс и скептически ухмыльнулся.

— Не думаю, — покачал головой Роберт. — Мы не собираемся там творить Адама или Еву. Ключевым элементом в нашей программе являются экстремофилы.

— Это ещё что за твари такие? — брезгливо поморщился Уоткинс.

— Ну, например, биота, которая способна выжить под толщей воды в несколько километров. Или микробы, живущие в очень кислых средах. Экстремофилы это микроорганизмы, способные жить и во льдах, и в кипящей воде, в кислоте, даже в ядерных реакторах и токсичных отходах. Характеристика этих организмов, их среды обитания и эволюционного пути есть важнейший компонент в понимании того, как может развиваться жизнь в других местах вселенной, кроме нашей Солнечной системы. Некоторые подобные организмы в условиях нехватки фосфора могут замещать его в своей молекуле ДНК на мышьяк. А, значит, жизнь на других планетах может иметь совершенно иной химический состав, чем на Земле.

— Понятно, — усмехнулся Уоткинс. — Получается, мы хотим вторгнуться в чужой мир и угробить его своими биологическими отходами? Мало нам нашей планеты!

— Вы сомневаетесь в успехе этой затеи, Майкл? — профессор Кларк пристально посмотрел на него.

— Сомневаюсь ли я? — Уоткинс взглянул на него с какой-то нерешительностью. — Профессор, посмотрите на то, что происходит вокруг. Я имею в виду в мире. Сорок лет назад, после смерти Сталина, наша доблестная разведка питала большие надежды, когда у Советов установилось так называемое «коллективное управление» — этот знаменитый триумвират из ближайших соратников вождя коммунистов. И что в итоге? Прежний курс не только не изменился, но ещё больше укрепил их страну. Вот ведь какая странность этих русских! Им в руки приходит неограниченная власть над огромной страной, над богатейшими ресурсами, а они, вместо того, чтобы прибрать всё к своим рукам, заботятся о процветании этой страны, о благосостоянии своего народа, — в голосе Уоткинса прозвучала горькая ирония. — Как вы думаете, почему так?

Он посмотрел на Кларка, словно тот мог знать ответ на этот вопрос. Затем перевёл взгляд на Роберта, но тот тоже ничего не ответил.

— И что мы в результате имеем? — обречённо воздохнул Уоткинс. — Первые в космосе — русские! Первый компьютер изобрёл их инженер ещё в шестьдесят восьмом, и теперь эти их «Агаты» и «Кристаллы» конкурируют на мировом рынке с нашими «Эппл» и японскими «Ямаха». Не у нас, а у них, Найджел! Да что там компьютеры! Наши инженеры дошли до эскизного проекта информационной сети «Арпанет» только в шестьдесят шестом, а русские с их «Красной книгой» имели свою сеть уже в шестьдесят четвёртом. И теперь они забивают через неё головы нашей молодёжи своей коммунистической пропагандой, и наша молодёжь им почему-то верит! Каково? Студенческие протесты случаются, чуть ли не каждый месяц. Им, видите ли, не по душе капитализм. И такое происходит в нашей великой стране! Что уж там говорить от какой-то Европе.

Уоткинс тяжело вздохнул и даже потрогал свою грудь со стороны сердца.

— Холодный термоядерный синтез тоже дело рук русских учёных, — с неумолимостью смерти продолжил он. — Теперь у них неограниченный запас энергетических ресурсов, а мы только и можем, что фантазировать об этом в комиксах, а сами сидим на отживших своё углеводородах. Теперь русские космические проекты просто недостижимы для нас. Что наш «Титан» в сравнении с их ракетами, которые уже добрались до Луны. Теперь у русских есть своя лунная база и орбитальная станция «Циолковский», куда их «Бури», «Бураны» и «Байкалы» регулярно доставляют грузы. Эти их ракетопланы, детишки знаменитой русской «Спирали»^[3], за которой мы гонялись несколько лет ещё в шестидесятых, пытаясь понять, что же такое изобрели эти Советы. А над нами, на орбите, летает их знаменитый «Красный Октябрь», и, что ещё страшнее, этот их «Алмаз»! Теперь же из ЦРУ поступают сведения, что русские готовят новый, марсианский проект. Если у них всё получиться, и они, не дай бог, построят свою базу ещё и на Марсе, нам их уже не догнать ни когда… Вот такие вот дела, господа. Эх, были бы у нас такие же мощные ракеты!

Уоткинс сокрушённо покачал головой.

— И всё почему? Потому что в шестьдесят восьмом на основе своей информационной сети русские создали автоматизированную систему управления народным хозяйством. После этого наша экономика вообще осталась далеко позади. Они обогнали нас, не догоняя! Как вам такое? Мы плетёмся у них в хвосте последние тридцать лет, Найджел. Мы не можем ни догнать их, ни договориться с ними. После того, как мы не смогли подлатать свой международный престиж на лунной сделке с коммунистами, весь мир рукоплещет их космонавту Леонову, как до этого боготворил их же Гагарина, а жалкая поделка Голливуда с нашей лунной высадкой давно выброшена на свалку истории. Вот почему проект «Ашвины» наша последняя надежда. И, вверишь ли, у меня от этой мысли просто опускаются руки.

Уоткинс поморщился, как от зубной боли и растерянно посмотрел на собеседников.

— Почему эти русские всегда оказываются на сто шагов впереди нас?

— Советские, — поправил его Роберт, до сих пор молчаливо стоявший около стола профессора Кларка и терпеливо слушавший исповедь директора ЛРД.

— Что советские? — не понял тот.

— Не русские, а советские. Они многонациональный народ. Советский народ.

— Какая разница, в конце концов! — в сердцах отмахнулся Майкл Уоткинс.

— На мой взгляд, большая, — спокойно ответил Роберт. — Наверное, в этом и есть суть. В том, что они всегда и во всём опережают нас.

Несколько секунд Уоткинс молчал, словно переваривал его слова. Потом сказал как бы в пространство, не обращаясь ни к кому:

— У нас три месяца до старта. Три месяца!

— Стартовать будем как обычно? — зачем-то уточнил профессор Кларк.

— Нет. На этот раз будет запуск с базы Ванденберг.

Когда Уоткинс ушёл, профессор Кларк спросил, засовывая по привычке не раскуренную трубку под стриженные седые усы:

— Что с вами, Роберт?

— А в чём дело? — удивился тот.

— Последние несколько дней вы как будто сам не свой.

— Вы наблюдательны, профессор, — скупо улыбнулся Роберт. — Да, действительно. В последнее время меня всё больше мучают сомнения.

— В самом деле? — удивился профессор. — И в чём же вы сомневаетесь?

— Я задаюсь вопросом: ради чего всё это?

— Что именно? — уточнил Кларк.

— Всё: моя работа, наша космическая программа, да и, вообще, жизнь в целом.

Найджел Кларк усмехнулся сквозь усы.

— Ну, за вашу работу, положим, вы получаете весьма неплохие деньги. Согласитесь. Наша программа это престиж нашей страны, а жизнь… Жизнь сложная штука. Избавьте меня от необходимости впадать в философствования на эту тему.

— Престиж страны? Профессор, вы, в самом деле, в это верите? Промышленные корпорации, завязанные на этом проекте, получают от государства заказы на миллионы долларов — колоссальную прибыль. Им плевать на какой-то там престиж страны, как и на нас с вами. Давайте будем откровенными сами с собой. Всё в нашем мире от начала до конца сводится к деньгам.

— Допустим. А что же в этом плохого, дорогой мой? — пожал плечами Кларк, пожёвывая кончик трубки.

— Плохого? — Роберт посмотрел на него с тоской. — Вы же учёный, Кларк! Мне самому давно кажется, что наша страна не движется вперёд, в будущее. Мы, как слепцы, покорно идём за такими же слепцами, которые пытаются вести нас куда-то. У нас нет будущего. Есть просто настоящее, перемешанное с прошлым. Разве вас, профессор, не душат такие же мысли? Разве вы не видите всего этого? А вот русские… У них как раз есть та самая активная и ясно видящая цель часть людей, которые всё время идут вперёд, показывая путь другим. Возможно, их и не так много, но они есть! Думаете, они садились на Луну, а теперь полетят к Марсу ради денег?

— Эх, дорогой мой! — Кларк потрепал Роберта за плечо. — Когда я был молод, как вы теперь, меня тоже мучили всякого рода сомнения.

— И что потом?

— Потом всё прошло. Живите настоящим днём, Роберт, и не стройте иллюзий на будущее.

Глава 2 ЗАРЕ НАВСТРЕЧУ

Солнце пробивалось сквозь сомкнутые веки, щекотало ресницы, разгоняя остатки какого-то удивительно красивого сна. Виктору стало обидно. Он пытался ухватиться за тающие, как снег от солнечных лучей, образы, но ничего не получалось. Реальность окончательно брала верх над небытиём. Щурясь спросонья, он взглянул на часы, что висели на стене напротив.

Семь утра. Пора вставать, в самом деле, пора вставать.

Виктор пружинисто вскочил с постели, распахнул лёгкие шторы на окне и включил радио, висевшее прямо над тумбочкой, где, помимо всего прочего, лежала брошюра инженер-полковника Анатолия Китова «Электронные вычислительные машины», изданная массовым тиражом ещё в далёком пятьдесят восьмом Всесоюзным обществом «Знание». Для Виктора эта брошюра со студенческих времён стала настольной книгой.

«Доброе утро, товарищи!» — поприветствовало радио.

— Доброе, — отозвался Виктор, снимая со стены свой старенький эспандер.

«Приготовьтесь к выполнению гимнастических упражнений, — сообщило радио. — Выпрямитесь, голову повыше, плечи слегка назад и на месте шагом марш!».

Под бодрую музыку, Виктор распахнул балконную дверь, впуская в комнату свежий утренний ветер, и принялся маршировать на месте, растягивая пружины эспандера за спиной, вдыхая терпкие запахи лета, нёсшиеся с зелёной улицы.

Когда утренняя гимнастика закончилась, разлились призывные звуки фанфар и радостный юношеский голос прозвенел:

«Здравствуйте, ребята! Слушайте пионерскую зорьку!».

Виктор постучался в комнату брата. С другой стороны было тихо.

— Гешка! Вставай! Проспишь всё на свете, — сообщил Виктор, распахивая настежь дверь.

Музыка разливалась по квартире, набирая радостную мощь и удалой размах, а звонкий мальчишеский голос бросил гордый и отважный призыв:

— Вставай, лежебока! Тебе в школу не пора? — настойчиво повторил Виктор, стоя на пороге комнаты брата.

— Сейчас же лето, каникулы! Совсем тебя закрутили на этих твоих центрифугах, да?

Гешка хитро прищурился, протирая кулаками глаза, и радостно заулыбался.

— Евгений Бугров!

Виктор шутливо погрозил брату пальцем и беспечно пожал плечами:

— Ну, забыл, ну бывает. Что ж теперь поделать? У меня и так забот — во как! — Он провёл рукой под подбородком, подскочил к кровати и, тормоша брата, нестройно запел в унисон детскому хору:

— Ты на работу не опоздаешь, Магомаев? — ехидно усмехнулся Гешка, с трудом отбиваясь от брата.

— Никогда и ни за что! А ты — марш умываться! Я пока завтрак приготовлю.

Гешка отбросил одеяло, скинул на пол босые ноги и замаршировал в ванную, подпевая радио:

— Так какие у тебя тогда планы на сегодня? — спросил брата Виктор, когда они уже сидели на кухне.

— Сначала в дисплейный класс пойду, а потом в футбол гонять с ребятами, — деловито сообщил Гешка, старательно сгребая с тарелки остатки яичницы с жареными сосисками и запивая всё молоком из гранёного стакана.

— Ясно. Ладно, братишка. Успехов тебе в освоении ЭВМ и в отращивании икроножных мышц.

— Я что. Это тебе успехов, — подмигнул Гешка и спросил с затаённым восхищением: — Вить, а ты взаправду на Марс полетишь?

— Если пустят, обязательно полечу. Только это пока страшная тайна! Понял?

— Понял. А скоро?

— Уже, должно быть, скоро. Смотри сообщения ТАСС^[4] по телевизору.

Гешка покосился на стоявший в углу новенький «Горизонт».

— И нисколечко не боишься?

— Нет.

— А если погибнешь? Как мама с папой… — грустно добавил Гешка и требовательно посмотрел на Виктора. — С кем я тогда останусь?

— Так не ради ж ерунды какой погибну.

— А ради чего тогда? — допытывался Гешка.

— Да вот ради тебя, хотя бы.

Виктор потрепал брата по вихрастой голове.

— Ради папы с мамой, ради страны нашей. Чтобы становилась она ещё краше, ещё мудрее и сильней. И ты не бойся, Гешка, без меня не пропадёшь. Страна наша замечательная, она о тебе обязательно позаботится, в люди тебя выведет, на привольную и счастливую дорогу к звёздам.

— И сможет? — засомневался Гешка.

— Конечно! Вот смотри, — принялся объяснять Виктор. — За границей, в странах, где нет социализма, всем на свете владеют капиталисты, а простые рабочие люди находятся в полной зависимости от них, в настоящем экономическом рабстве. Понимаешь? Как в древнем мире, только ещё хуже, потому что капиталист не гарантирует никому ни еды, ни жилья, ни здоровья за его труд на него самого.

— Знаю, — понимающе закивал Гешка. — Нам в школе об этом тоже рассказывают.

— Это хорошо, что рассказывают, — одобрил Виктор. — У нас же в стране все средства производства: заводы, фабрики там разные, судостроительные верфи, прииски полезных ископаемых, месторождения руд всяких — всё это находится в общественной собственности. Никто не имеет права владеть всем этим единолично, потому что это всеобщее достояние, достояние нашего народа. Каждый советский человек есть собственник этого достояния. Все мы — и я, и ты, и твои одноклассники — все собственники нашего общего материального богатства. Поэтому, когда наши заводы и фабрики продают за границу станки, оборудование, а ещё нефть, газ, руду, то от вырученной государством прибыли каждому жителю нашей страны отчисляется процент на специальный банковский счёт.

— От всего-всего? — изумился Гешка.

— Да. От всего совокупного годового государственного дохода.

— Каждому человеку? — ещё больше изумился Гешка, с сомнением глядя на брата.

— Каждому, — подтвердил Виктор. — Всем, всем, всем. И мне, и тебе.

— Это ж какие деньжищи получаются! — сообразил Гешка и едва не задохнулся от восторга. — Можно же и вовсе не работать тогда, а жить в своё удовольствие! В кино ходить каждый день, мороженное есть, газировку пить.

— Э, нет, брат! Шалишь! — погрозил ему пальцем Виктор. — Всё это богатство будет у тебя, только если ты честно трудишься на благо нашего государства или прилежно учишься. Создаёшь в течение своей жизни материальные или духовные ценности. Тунеядцам не будет ничего, а вот самоотверженным труженикам пожалуйста. Они могут пользоваться своим капиталом в своё удовольствие.

— А работать нужно всю жизнь? — скривился Гешка. — До самой смерти?

— Дурачок! — Виктор потрепал брата по вихрастой голове. — Пока есть силы, желание и стремление быть полезным. А так в пятьдесят пять пожалуйте на пенсию, на заслуженный отдых. Но индивидуальный капитал может пригодиться и раньше. Вот если, к примеру, у какого-то ребёнка умрут родители, то он не погибнет с голоду на улице. Накопленный его родителями капитал перейдёт ему и позволит государству растить такого малыша в интернате, где он не испытает никаких лишений. А ещё этот капитал помогает старикам и инвалидам жить достойно, ни в чём не нуждаясь.

— Да, здорово, — слегка печально вздохнул Гешка.

— Вот ты книги хорошие читаешь? — спросил его Виктор.

— А как же! — воскликнул Гешка. Он соскочил со стула, сбегал к себе в комнату и принёс оттуда какую-то книжку. Протянул брату.

— Вот!

Виктор взял её у него, рассматривая обложку.

— Аркадий Гайдар «Судьба барабанщика». Хороша книга, душевная, — похвалил он. — А про Тимура читал?

— Читал, — радостно махнул рукой Гешка. — У нас скоро «Молодую гвардию» в классе изучать будут. Клавдия Степановна говорит вещь стоящая!

— Учительница твоя, по литературе? — догадался Виктор и подтвердил. — Верно, правильно говорит. А вот когда в девятый перейдёшь, там, по программе «Туманность Андромеды» будет Ивана Ефремова. Вот это книга! Всем книгам книга!

— Про астрономию? — сморщился Гешка.

— Про жизнь. Про нашу будущую жизнь, братишка. При коммунизме, когда жить будет ещё лучше и привольнее. О том, к чему сейчас каждому стремиться нужно, в каком, понимаешь, направлении двигаться всем. Вот так то.

— А если я её сейчас в библиотеке возьму и прочту?

— Не прочту, а прочитаю. Сейчас тебе такую книгу ещё рано. До неё чуток дорасти нужно, мозгами. Понимаешь? — Виктор слегка постучал пальцем брата по лбу. — Не спеши, Гешка. Умей наслаждаться каждым моментом жизни.

— Как это?

— Ну как это тебе попроще объяснить, подоходчивей? — Виктор остановил взгляд на книге, которую всё ещё держал в руках. — Вот, как Серёжа Щербаков из этой книги, как Тимур Гараев и его команда, как другие герои замечательных книг и жизни — твори добро вокруг себя, и будет тебе счастье. Понял?

— Понял, — довольно улыбнулся Гешка. — Не дурак.

— Вот так то. А если хочешь почитать хорошую книгу о светлом будущем, возьми в библиотеке пока «Красную звезду» Богданова. Там как раз про Марс написано.

— «Красная звезда»? Это как орден, что ли?

— Не совсем. Герб нашей страны помнишь? Там в самомверху красная звезда над Землёй парит. Это он и есть — Марс из книги Богданова.

— Правда? — искренне изумился Гешка.

— Ага. Ленин, говорят, очень ценил эту книгу, потому и поместили Марс на нашем гербе — как великую цель, как стремление к далёкому светлому коммунистическому миру.

Виктор посмотрел на часы.

— Ладно. Поеду я уже, а то, в самом деле, опоздаю.

— Давай. Не забудь только: «Покидая нашу Землю, обещали мы, что на Марсе будут яблони цвести!», — пропел нестройным голосом Гешка. — Понял? Я потом слетаю, проверю.

— Обязательно.

Виктор показал брату большой палец и вышел из квартиры.

* * *

По заведённой в последние годы традиции гражданские космонавты из резервной группы не квартировались в Звёздном Городке, а жили по месту прописки. У Виктора Бугрова с братом была двухкомнатная квартира в ближайшем районном центре, оставшаяся им от родителей, погибших четыре года назад, когда мать работала в геологической экспедиции на Памире.

Полгода назад Виктора наконец-то зачислили в группу марсо-облётной программы Центра подготовки космонавтов. Для изучения астронавигации по звёздам южного полушария их группа в прошлом месяце даже командировалась в Сомали. Теперь на тренажёрах они отрабатывали управление кораблями «Звезда-5», которые в скором времени должны доставить людей к далёкому Марсу. Эти герои станут первыми в истории человечества, кто окажется в открытом космосе, покинув, наконец, пределы земной атмосферы, границы которой простираются на шестьсот тысяч километров от поверхности нашей планеты. Даже полёты на Луну не позволяли говорить о подлинном выходе в настоящий открытый космос, ведь она всё ещё находилась в пределах геокороны Земли — сферы, на которую распространяется влияние нашей планеты. Так что, предстоящий полёт к Марсу можно считать событием даже более значимым, чем полёт Юрия Гагарина, который всего лишь пересёк линию Кармана на высоте ста километров, хотя, конечно же, это нисколько не умоляло его достижения, и не делало первый полёт Гагарина событием менее эпохальным.

Огорчало Виктора лишь одно обстоятельство — их группа являлась резервной, а не основной, так что шансов стать настоящими звездопроходцами у них было не так уж много. Но надежда всегда умирает последней. К тому же ребята в группе резервистов подобрались славные: Толик Шичагин, Игорь Анохин, Павел Никитский, Славка Ершов. Все сдружились почти с первого дня знакомства.

«Ну и пусть, — думал Виктор. — Главное же не это. Главное, что мы причастны к великому делу. Мы тоже двигаем поступь человечества к звёздам!».

Он шёл к этой цели три года — тягучих три года, через упорные тренировки и напряжённую учёбу. Можно считать, что ему улыбнулась сама судьба. Раньше экипажи космических кораблей формировались только из военных лётчиков. С этим было строго. Но Марс другое дело. Тут одними военными не обойтись. Тут необходимы были гражданские специалисты: программисты, инженеры, геологи, химики, биологи. Слетать и сесть, как на Луну, ради престижа страны, теперь уже не получиться. Слишком большая цена предстоящего полёта, слишком много поставлено на карту народных денег, поэтому теперь главенствует, прежде всего, наука.

На Марс будут отправляться экипажи из трёх человек: двое военных — командир и помощник, а так же гражданский борт-инженер. На этапе облёта Марса учёные не нужны, достаточно простых технарей. Задача борт-инженера — обслуживание системы управления кораблём на этапах разгона и торможения серии «Звезда-5». А именно БЦВМ^[5] «Аргон-20», основное предназначение которой заключалось в выполнении операций в реальном времени, и главной отличительной особенностью этой новой вычислительной машины, отличавшей её от прежних космических ЭВМ, стала высокая отказо-сбоеустойчивость. Тут Виктор нисколько не пожалел о том, что после школы пошёл именно в Бауманку, получив там специальность инженера-программиста.

Большую же часть полёта космонавты проведут в состоянии гипобиоза. Технологию погружения человека в аналог естественной спячки разрабатывал знаменитый на всю страну доктор медицинских наук, врач-физиолог Тимофеев ещё в далёком 1961 году для программы «ТКМ» (тяжёлых марсианских кораблей), созданной под руководством Королёва вскоре после полёта Гагарина. Спустя тридцать лет экспериментальных поисков проблема была окончательно решена, и теперь гипобиоз стал применим к любому виду теплокровных организмов. Исследования показали, что возникающие при этом свойства сверхрезистентности организма, оказались универсальными при воздействии экстремальных и даже абсолютно смертельных поражающих факторов. Кроме того стало понятно, что эти же состояния гипобиоза можно с успехом использовать в медицине и прикладных биотехнологиях. Это стало огромным прорывом для отечественной науки за последнее десятилетие.

Выехав в центр города на своём новеньком «Арбате», Виктор включил радио. Прозвучали сигналы точного времени, затем позывные всесоюзного радио и бодрый женский голос сообщил:

«Московское время восемь часов утра. Сегодня девятнадцатое июля тысяча девятьсот девяносто шестого года. В эфире последние новости».

Виктор повернул ручку приёмника, делая радио погромче.

«Сегодня в нашей стране отмечается день металлурга, — продолжил уже диктор-мужчина. — Праздник более чем трёх миллионного отряда тружеников важнейших отраслей промышленности. Металл это основа сегодняшней индустрии. Без выпуска чугуна и стали невозможно представить грандиозные стройки четырнадцатой пятилетки. Металл необходим везде: и на строительстве главного Туркменского канала или Волго-Балтийского водного пути, на гидроузлах Нижнего Дона, при возведении тоннельного перехода под Татарским проливом, на прокладке железных дорог в Архангельске и Красноярске, на стройках пятилетки в Новокузнецке и на Кузбассе. Это каркасы жилых домов и промышленных зданий, это гигантские экскаваторы и линии электропередач, это химический завод в Кирове и судостроительная верфь в Осетрово. В строй действующих вступают всё новые и новые производства. Более четырнадцати миллиардов рублей израсходовано с начала пятилетки на капитальное строительство в чёрной металлургии».

— Да, без металла сегодня никуда, — согласился с диктором Виктор. — Без него и в космос не полетишь.

«В эфире последние новости, — напомнила диктор-женщина. — Из центра управления полётом передают. Сегодня у Леонида Серебрякова и Валерия Погорельских, находящихся на борту орбитального комплекса «Красный Октябрь», день отдыха. Запланирован сеанс двухсторонней телевизионной связи, в котором космонавты встретятся с любимыми артистами, а так же будет определено время визуальных наблюдений и фотографирования Земли по программе исследования природных ресурсов».

— Везунчики, — улыбнулся Виктор, немного завидуя ребятам-космонавтам, кружившим сейчас над планетой, где-то у него над головой.

«Вы слушаете последние известия, — снова перехватил инициативу мужской голос. — Вести с полей страны. Увесистые, хорошо налитые колосья — такой представляется хлебная нива на севере и на юге Белоруссии. В разных районах республики зреет хороший урожай. Уже в августе начнётся его сбор и очень важно не упустить сроки уборки. Каждое сбережённое зёрнышко обернётся в итоге солидным вознаграждением для коллективов совхозного хозяйства. А в Краснодарском крае на местных мукомольных заводах внедряется автоматизированная система управления. Это позволит вдвое сократить количество автомашин во время предстоящей уборки урожая, а грузоподъёмность автопоездов увеличить на треть. Конечно, собрать и обработать информацию на такое количество машин очень трудно. А вот с помощью ЭВМ задачи эти решаются просто. В созданном при районном агропромышленном объединении вычислительном центре график движения транспорта на мини-ЭВМ составляет уже не математик-программист, а простой экономист. Сами очереди при разгрузке зерна теперь рассматриваются здесь не иначе, как простая бесхозяйственность. При этом возросли и заработки водителей. Выгодно государству, выгодно людям».

Виктор вздохнул. Ему вспомнилась прежняя его жизнь, старая работа в таком же вот вычислительном центре инженером-программистом и наладчиком тех самых мини-ЭВМ, куда он попал по распределению, сразу после окончания института.

«Во всесоюзном кардиологическом центре Академии медицинских наук СССР развернулась выставка современной отечественной и зарубежной медицинской техники и лекарственных средств, — сообщил диктор. — Она организована в свете решения Совета Министров СССР о модернизации народного здравоохранения. В осмотре экспозиции приняли участие руководители Госплана СССР и ряда ведущих отраслей промышленности. Задача состоит в том, чтобы уже к концу этой пятилетки полностью обеспечить потребности отечественной медицины в современном оборудовании и эффективных лекарственных средствах. Для этого вводится полномасштабная программа улучшения подготовки кадров, будет проводиться глубокая интеграция науки и производства, а так же повышаться ответственность руководителей министерств и ведомств. Завтра будет опубликован для всенародного обсуждения проект постановления Совета Министров СССР об основных направлениях развития охраны здоровья населения и модернизации здравоохранения в четырнадцатой пятилетке и в период до двухтысячного года».

— Вот это дело, — согласно мотнул головой Виктор. — Здоровье людей — превыше всего.

«В эфире последние новости, — отозвался женский голос из радио. — В заключение сообщение из-за рубежа. В Чикаго проходит очередной съезд коммунистической партии США. В нём участвует свыше пяти тысяч делегатов и гостей со всех концов США: от Аляски до Техаса, и от Калифорнии до Нью-Йорка. С основным докладом на съезде выступил генеральный секретарь компартии США Джорж Янг. Он подробно остановился на кризисных явлениях в США, в частности в социально-экономической сфере и дал высокую оценку свершениям Советского Союза в области построения социализма. Правые силы США, отметил Джорж Янг, в нынешнем развитии Советского Союза больше всего опасаются, что новый этап социализма будет привлекательнее для трудящихся и народов мира».

Новости закончились, и начался концерт эстрадной музыки. Виктор уже выехал на окраину города и покатил мимо длинного краснокирпичного забора, ограждавшего заводскую территорию. Справа, звонко посвистывая, неслась электричка, но машина Виктора без труда нагоняла её — впереди виднелась железнодорожная станция, рядом с которой находился ещё один завод. Вот там-то, в вычислительном центе АСУ^[6], в рамках системы ОГАС^[7], и работал Виктор. Он ездил сюда на той самой электричке. Фасад здания завода украшал красочный транспарант с лозунгом: «Обгоним, не догоняя!».

Дальше начинался военный городок знаменитого на всю страну аэродрома, и Виктор на своём «Арбате» свернул налево, в объезд по «нижней дороге», чтобы миновать обычные пробки на переезде, и вскоре выехал на основное шоссе. Он ещё не успел привыкнуть к новой машине. Прежнего своего «старичка» «Москвича-356» цвета морской волны он сменил на эту модель. Совсем недавно в Калужской области построили филиал АЗЛК и начали выпуск моделей «серии 2139» или «Арбат». Виктору так понравился внешний вид этого автомобиля, что он пустил на него почти все скопленные за пару лет деньги. Хотя, конечно, на дорогах встречались машины и посолиднее.

В потоке примелькавшихся «Жигулей», юрких «Запорожцев» и вальяжных «Волг» намётанным взглядом Виктор отмечал новинки отечественного автопрома. Они заметно выделялись даже среди поджарых, будто готовых к пружинистому прыжку «Москвичей» «серии С», открытых ветру волжанок «Наташ» и москвичей «Турист», «Яуз» и микролитражек от научного института автотранспорта «Компакт-0288». Футуристическая внешность детища того же института под именем «Охта», вазовские «Иксы» и почти космические «Истры — 2144» сразу привлекали к себе всеобщее внимание.

Виктор тоже залюбовался проезжавшей мимо оранжевой «Истрой» так, что едва не проехал нужный ему поворот. У живописных Суворовских прудов, где резвилась местная детвора, он свернул с основного шоссе направо, на узкую асфальтированную дорогу, рассекавшую сосновый лес, нырнув в прохладную тень с жаркого солнца. На КПП Виктор привычно предъявил свой пропуск, но за воротами его ждал неожиданный сюрприз.

Оказалось, что в ЦПК приехал какой-то важный чин из КГБ. Тренировки отменили и руководитель их «марсианской» группы Фёдор Николаевич Быков собрал всех ребят гражданских в актовом зале корпуса, что напротив центрифуги. Все были немало удивлены и даже обеспокоены. Визит такого гостя предвещал какие-то важные новости.

Вскоре в зале появился Быков, а с ним человек в штатском. Виктор внимательно разглядывал штатского, пока тот с Быковым шёл по проходу между кресел. Лет пятидесяти, поджарый, тёмноволосый, без седины, явно спортсмен, но лицо осунувшееся и мрачное.

— Моё имя Олег Анатольевич Вересков. Я полковник Комитета государственной безопасности, — без дальних предисловий представился штатский. — У всех у вас сейчас, наверное, одна единственная мысль: зачем я здесь?

— Неплохо было бы узнать! — нервно хихикнул Толя Шичагин.

Вересков в ответ сдержанно усмехнулся.

— Так вот, мне поручено сообщить вашему руководству о том, что ситуация с вашим предстоящим полётом изменилась.

— Отменяют? — раздалось сразу несколько разочарованных возгласов.

— Да дослушайте же вы до конца! — нервно гаркнул Быков.

— Нет. Программа «Звезда» не закрывается, тренировки продолжаются, и полёты обязательно состоятся по намеченному и утверждённому графику, — покачал головой Вересков. — Но необходимы некоторые изменения в подготовке.

— Как это? — не удержался Виктор, буравя гэбэшника подозрительным взглядом.

— Нам стало известно, что американцы на данный момент заняты какими-то секретными космическими разработками. И по всей видимости… Нет, — поправился Вересков. — Со всей определённостью можно говорить о том, что они затевают что-то масштабное в рамках своей космической программы. Мы не собираемся перекраивать свои планы ради игры в перегонки. Нам это не нужно. Вы прекрасно знаете, что престиж нашей страны на мировой арене сложился ещё с первого спутника. А потом мы первыми же отправили человека в космос, первыми высадились на Луну. Хотя американцы пытались с нами договориться о своём первенстве, но мы не пошли на эти сепаратные переговоры. В итоге НАСА не получило достаточно денег на лунный проект и всё, что они смогли, это снять фильм о несостоявшейся высадке и показать это посмешище на весь мир. И вот теперь они снова пытаются устроить соревнование. Как скоро американцы будут готовы преподнести миру свой сюрприз нам достоверно не известно. Возможно, это случиться уже в ближайшие месяцы, а может быть в следующем году. Тем не менее, в руках у них оказались наши секретные ядерные разработки, на которые они, судя по всему, и делают ставку… Есть ещё в нашей стране предатели, готовые продать свою Родину за понюх табаку, даже в центральных КБ.

Полковник брезгливо поморщился.

— Вот вы ж гады! — не удержался Никитский под общий ропот.

Вересков пристально посмотрел на него. Все притихли.

— Верно, говоришь, товарищ, — одобрительно кивнул полковник. — Попадаются ещё среди нас люди, которым мещанский интерес затмевает долг и совесть, которые личное возвышают над общим, над интересами страны, народа и Родины. Хорошо, что после смерти Сталина в пятьдесят восьмом мы успели провести массовые партийные чистки. Много голов тогда полетело всякого рода оппортунистов-реформаторов, косивших в сторону Запада. Эти люди не хотели развивать социалистическое общество и не понимали, что капитализм обречён. Рано или поздно его не будет на Земле. Видно, Маркса плохо изучали в институтах в своё время. Представляете, чтобы было, если бы подобные коммунисты-перерожденцы пришли в итоге к власти? Мы спасли нашу страну от неминуемого развала и гибели. Поэтому теперь не стыдно отцам и дедам нашим, воевавшим за светлое будущее, за коммунизм в глаза смотреть.

После этих слов полковник Вересков сокрушённо покачал головой и добавил:

— И всё же из каких-то тёмных нор выползают порой отдельные гадины, отсиживавшиеся там восемьдесят лет! Так что много ещё работы впереди у нас, для учителей и воспитателей, да и для государственной безопасности тоже.

Слова полковника вызвали в памяти Виктора Бугрова последнее обращение Сталина к комсомольцам страны на тринадцатом съезде ВЛКСМ, вскоре после запуска первого спутника: «Мы построили первое в мире социалистическое государство, первыми открыли космическую эру. Мы заложили фундамент, а достраивать великое здание коммунизма будете вы, советская молодёжь. Выдержите ли вы этот экзамен? Я уверен, выдержите, и советский народ сольётся в единую семью со всеми народами Земли».

Да, прав был наш великий вождь, стократно прав. Теперь вот и для поколения Виктора настал черёд штурмовать новые высоты, приближая заветный час.

— Извините, товарищ полковник, мне не совсем понятно. Если мы с Америкой не конкурируем, так в чём тогда проблема? — недоумённо развёл руками Игорь Анохин.

— Собственно, не проблема, а новая задача — ответил за гэбэшника Быков. — Совет Министров принял решение об отмене облётной программы. Мы будем сразу садиться на Марс. Это вызвано тем, что в ОКБ-1 уже созданы принципиально новые модули «Звезда-8», снаряжённые передовыми на данный момент термоядерными двигателями. Наши учёные потрудились с опережением сроков. Новые двигатели позволят нам сократить путь до Марса с предполагаемого ранее года, до трёх месяцев.

— Ого! — присвистнул от неожиданности Слава Ершов, и его веснушчатое лицо вытянулось от удивления. — Могём значит?

— Не могём, а можем, — без улыбки поправил Быков.

— А ракетоноситель? — уточнил Виктор.

— Ракетоноситель остаётся прежним — модернизированный лунный Н-1.

— Ну и о чём тогда разговор? — удивился Никитский.

— Разговор о том, что, помимо штатных испытаний нового двигателя, требуются лётные испытания в условиях орбитального полёта. Технология эта новая, поэтому, прежде, чем отправлять кого-то из вас к Марсу, нужно досконально изучить и опробовать модуль «Звезда» в реальных условиях космоса, — сообщил Быков.

— При этом нужно понимать, что «Звезда-8» это сверхсекретный модуль нового поколения. На данный момент построено всего три экземпляра. Поэтому, всё, что мы можем себе позволить, это потерять один, максимум два из них, — сухо ответил полковник Вересков. — Говоря «можем позволить» я, разумеется, не подразумеваю, что это необходимо непременно сделать. Марсианская программа это огромные деньги — народные деньги. Помните об этом.

— Да, — подтвердил Быков, став немного растерянным. — Именно поэтому принято решение произвести несколько пробных пусков модуля «Звезда-8» на околоземную орбиту, для испытательного облёта Земли и отработки посадки. Цель — понять, как поведут себя термоядерные двигатели, и научиться управлять модулем не на стендах и макетах. В данном случае сверхтяжёлая ракета не понадобится. Сгодиться и обычный старичок «Протон». Но в этом пробном полёте должен участвовать смешанный экипаж. Командир из первого состава и два человека из запасного. Понимаете?

Все притихли.

— Военные, понятное дело, люди подневольные, — снова заговорил полковник Вересков, оглядывая цепким взглядом присутствующих. — Но у вас, гражданских мы обязаны спросить согласие. Пробный полёт может стоить вам жизни. И это не громкие слова, поверьте.

Быков оглядел ребят взволнованным взглядом.

— Ну, добровольцы будут?

— Я! — Виктор поднял руку, возможно, слишком поспешно. Просто он опасался, что упустит свой шанс полететь уже сейчас, полететь на корабле, на котором ещё никто не летал.

— Бугров? — Фёдор Николаевич Быков сдвинул брови, но в глазах его Виктор увидел отеческую заботу. — Что ж, хороший кандидат, — сообщил он Верескову.

Тот остановил на Викторе придирчивый взгляд и приветливо улыбнулся.

— Добро!

Глава 3 НЕЕСТЕСТВЕННЫЙ ОТБОР

Роберт застал жену в студии, под которую они переоборудовали просторный кабинет сразу, как Керри увлеклась живописью. Она стояла у мольберта, задумчиво покусывая длинную кисть, и смотрела в окно, выходившее в сад, где качались на ветру ветви деревьев, создавая причудливую игру света и тени на оконном стекле.

Волосы Керри собрала на затылке и заколола заколкой, и теперь её тонкая высокая шея была полностью открыта. Роберт заметил в нескольких местах на ней следы краски, как и на левом плече жены. На ней был просторный джинсовый комбинезон, который она надела прямо на голое тело, и штанины его тоже оказались перепачканы краской. Тюбики с ней в беспорядке валялись на круглом столике, стоявшем подле мольберта, вместе с различными кисточками, банкой с растворителем и ещё какими-то шпателями. Палитру Керри держала в левой руке, и пятна краски на ней походили на ворохи осенних листьев, разбросанных шаловливым ветром.

Роберт заглянул через плечо жены на холст. В центре него пылал багрово-оранжевый шар, от которого в разные стороны разлетались бумеранги алых всполохов, похожие на солнечную дорожку на взбитой ветром тёмной воде. Прямо над шаром плыли какие-то белёсые контуры, чем-то похожие на человеческие тела, которые бесследно растворялись за границами холста.

Стараясь ступать бесшумно, Роберт подошёл ближе и осторожно поцеловал жену в шею под правым ухом. Не меняя позы и не оборачиваясь, Керри улыбнулась, ёжась от щекотки.

— Что это будет? — поинтересовался Роберт, обнимая жену сзади за плечи и притягивая к себе.

От Керри исходил чудный запах, а под комбинезоном маняще открывалась взору трепетная грудь. Роберт почувствовал внезапное влечение, но пересилил себя и ограничился поцелуем в гладкое тёплое плечо жены.

«Дьявол! Почему у меня всегда не хватает на неё времени?» — с сожалением подумалось ему.

Влекущее тело жены призывно звало к себе. Стоило только сбросить с него этот жёсткий, перепачканный краской комбинезон и можно целовать, целовать её всю, без остатка, упиваясь тёплой мягкостью и запахом её кожи. И Керри позволила бы это ему, став податливой и отзывчивой в ответ на его ласки. Роберт прекрасно знал, какой страстной может становиться его жена в такие минуты. Но он снова одёрнул себя, бросив мимолётный взгляд на часы. Снова нежно поцеловал жену в шею, соскользнул губами к её плечу.

— Это река Стикс, по которой души умерших переносятся в потусторонний мир, — беззаботно отозвалась Керри, наслаждаясь ласками мужа. Он редко бывал таким нежным по утрам.

— В самом деле? — удивился Роберт, внимательнее вглядываясь в картину жены. — Если честно, я представлял себе это как-то иначе, — помедлив, обескуражено признался он.

— Правда? — Керри повернулась к нему, с любопытством заглядывая в глаза мужу. — Тебе представляется такой чёрный тоннель с ярким светом в конце? Так?

— Ну да, что-то в этом роде, — неопределённо пожал плечами Роберт.

— Милый мой, Боб! — Керри ласково погладила его по щеке. — Ты же добропорядочный христианин. Твои представления окрашены рассказами из Библии и церковными воскресными проповедями отца Марка. А у меня свой взгляд на такие вещи. Ты же знаешь, я не догматична и особо не религиозна… Постой! А почему ты до сих пор дома? — спохватилась она, бросив взгляд на часы. — Разве сегодня суббота? Что случилось?

— Нужно лететь в Хьюстон.

— Зачем? — удивилась Керри.

— Директор НАСА назначил срочное совещание. Нам с профессором Кларком нужно быть там к пяти часам. Я встречусь с ним в аэропорту в одиннадцать. Для нас уже заказаны билеты на прямой рейс «Юнайтед Эйрлайнз». А по дороге в аэропорт я хочу заехать в страховую контору «Тиагриф». Нужно подписать там кое-какие бумаги.

— Ты оформил страховку? — ещё больше удивилась Керри. — И ничего не сказал мне?

Она прищурилась.

— Давно? Зачем?

— Год назад… Не переживай. Это крупный страховщик с головным офисом в Нью-Йорке.

— Я не об этом, — нетерпеливо мотнула головой Керри. — Зачем тебе вдруг понадобилась страховка?

— Так… На всякий случай, — неопределённо пожал плечами Роберт. — Время теперь не спокойное, в экономике новый кризис, а у нас с тобой ипотека, и обе машины в кредит.

— Но у тебя же есть работа, — напомнила Керри. — И я не сижу дома. К тому же, возможно, скоро какая-нибудь галерея возьмёт мои картины… — Она бросила взгляд на полотна, расставленные вдоль стен. — Нужно только найти хорошего агента.

— Всё так. Но мы живём в очень нестабильном мире, дорогая. — Роберт взял жену за плечи, заглядывая ей в глаза. — И свободные деньги нужно уметь с умом вложить, пока не поздно. И я это сделал. И считаю, что сделал правильно. Никто не застрахован от наступления «чёрного четверга»… К тому же, проект, в котором я работаю, скоро закончится и тогда…

— И что тогда? — Керри пристально посмотрела на мужа.

— Пока всё как-то смутно. Вполне возможно, что Кларк предложит мне другую работу. Но это не точно.

— Так поговори с ним об этом, — предложила Керри.

— Да, возможно, — задумчиво отозвался Роберт, снова поглядывая на часы.

— Боб! Ты же хороший специалист в своей области. Если не НАСА, можно же найти частную компанию или заняться научной работой, преподавать в колледже, наконец.

Роберт усмехнулся.

— Можно, если удачно получишь какой-нибудь гранд. А преподавать… Вот Кларк точно может вернуться в свой университет, а я… Нет, дорогая, всё не так просто, как кажется на первый взгляд.

Керри снова нежно погладила мужа по щеке, заглядывая ему в глаза.

— Но мы с тобой вместе. Это главное. Правда? С любыми проблемами всегда можно разобраться. Так? Если любишь друг друга.

Роберт неохотно улыбнулся на её слова, но Керри продолжала смотреть ему в глаза. Сказала:

— Помнишь, когда мы были знакомы уже три месяца, ты уезжал на несколько дней на какую-то конференцию, кажется в Бостон? Я могла бы тогда поехать с тобой, но так как мы были всегда вместе, очень соблазнительно было побыть одной. В общем, я решила встретиться с подругами. Мы поужинали, потом пошли на дискотеку… Мы там оказались самые старые, — усмехнулась Керри. — А во вторник, утром я не пошла на работу. Я взяла выходной и поехала на море с сестрой и её ребёнком. И мне было так хорошо… И тогда я начала паниковать. Я стала задавать себе кучу дурацких вопросов. Почему я по тебе не скучаю?.. А потом я поняла, что прошло всего-навсего два дня. Понимаешь? На третий день мне уже хотелось умереть без тебя. А на четвёртый… на четвертый я начала сходить с ума.

Керри опустила голову, затем снова посмотрела на мужа.

— И сейчас мне трудно дышать. Представляешь? Как тогда, пять лет назад. Да, дорогой астробиолог, без тебя я не могу дышать!

Взгляд Керри стал кротким, как у школьницы, а в глазах блеснули слёзы. Она казалась в эту минуту такой беспомощной и беззащитной, что Роберту на мгновение захотелось бросить всё и остаться с ней, наслаждаясь этим чудесным утром. Но разве мог он себе это позволить?

— Всё, через десять секунд я заплачу, — призналась Керри. — Езжай! Давай я поправлю тебе галстук.

— Только краской меня не испачкай, — попытался пошутить Роберт, чтобы ободрить жену, но она даже не улыбнулась.

— Я постараюсь. Какие у тебя планы на вечер?

— Может, сходим куда-нибудь?

— Да, давай.

— Люблю тебя.

— Я тоже.

Роберт поцеловал жену в губы. Она ответила ему тем же и, наконец, улыбнулась на прощание.

* * *

Профессор Кларк ждал Роберта на автомобильной стоянке международного аэропорта Сан-Франциско, куда он приехал на такси полчаса назад. Роберт немного задержался у страховщика, который пытался навязать ему новую страховую программу, затем долго ставил машину на стоянку. Поэтому теперь он принялсяизвиняться перед профессором за то, что заставил себя ждать. Но Найджел Кларк, будучи по натуре человеком вполне добродушным, благосклонно прервал его излияния и поинтересовался со свойственной ему любезностью:

— Как там поживает ваша жена?

— Спасибо. У неё всё хорошо. Ждёт не дождётся моего возвращения.

— Мы же ещё даже никуда не уехали! — всплеснул руками профессор. — Слава Господу, мы с вами летим не на Марс, как эти русские, — беззвучно рассмеялся Кларк и добавил, вытирая заслезившиеся глаза: — Ничего, не переживайте. Уже вечером снова будите рядом со своей женой.

— Да, пожалуй, — кивнул Роберт. — Мы собиралась сходить с ней куда-нибудь поужинать… Ну что, идёмте на регистрацию?

— Разумеется, — кивнул Кларк. — Не хватало ещё опоздать на рейс.

Они прошли через зал, выстланный светлым мрамором. Кларк по обыкновению всегда носил с собой элегантный кожаный дипломат серии «Экзекьютив», выпуска семьдесят третьего года. Теперь таких уже не достать — непревзойдённая классика.

Роберт понятия не имел, что в нём носит профессор. Однажды ему в голову пришла столь же забавная, сколь и ужасная мысль: а вдруг там наркотики? Но сегодня страшная тайна открылась. Оказалось, что внутри всего несколько простых предметов: бухгалтерский калькулятор, ежедневник в кожаном переплёте, кожаный же очешник, раскладушка «Моторола» и обыкновенный будильник. Зачем всё это было нужно профессору, Роберт гадал весь полёт до Хьюстона, но спросить Кларка об этом так и не решился. Больше всего его удивляло то, что профессор носит сотовый в дипломате, а не в кармане, как все нормальные люди. Видимо, сказывалась старая закалка человека, привыкшего к дисковым аппаратам и не доверявшего мобильной связи.

На полосе их ждал приземистый и основательный «Боинг 737» с высоко задранным синим хвостом, на котором распластался контур земного шара. На обоих белоснежный боках воздушного лайнера красовался позывной компании — «Дружный». Внутри путешественников встретили три ряда мягких синих кресел по три в каждом ряду и услужливые стюардессы в синей же униформе с золотыми эмблемами на левой груди.

Место профессора оказалось у окна, и он попросил Роберта уступить ему своё. Роберт не возражал. Он знал, что Кларк недолюбливает авиаперелёты. Профессор сам говорил ему об этом не раз. Самолётам Кларк предпочитал свой зелёный «Додж» семидесятого года выпуска, которым он дорожил больше всего на свете.

Родившийся в семье иммигрантов из Германии, на северо-востоке США в самый разгар великой депрессии, Найджел Кларк с юношеских лет жаждал воплотить в жизнь великую американскую мечту. Переезд из Старого Света семье Кларков дался нелегко. Отец Найджела, строительный инженер, чтобы прокормить трёх детей был вынужден браться за первую попавшуюся работу. Наплыв переселенцев из Европы в промышленную часть Америки создавал сумасшедшую конкуренцию. Но накануне войны, когда многие стали возвращаться в Европу, так и не обосновавшись на новом месте, Кларку-старшему, наконец, повезло и он смог устроиться инженером в крупную строительную компанию, владевшую пакетом госзаказов. Дела у семьи Найджела пошли в гору. Отец даже купил подержанный «Форд Би», которым гордилась вся семья. Но особую зависть эта машина вызывала у десятилетнего Найджела. Он был старшим из детей, и отец частенько давал ему покрутить руль под строгим присмотром со своей стороны. С тех пор собственная машина стала заветной мечтой будущего профессора.

Затем грянула война, и на семью Кларка, как и на весь американский народ, обрушились новые испытания. Уже по окончании войны, когда весь мир купался в эйфории от победы над фашизмом, Найджел с блеском окончил технологический колледж и поступил в университет. В учёбе ему всегда помогли врождённая дисциплина и упорство. Ну и светлый ум, конечно. И вот теперь он признанный светило биологической науки, у которого есть любимая работа, машина и жена, но который боится летать на самолётах.

Кларк усмехнулся своим мыслям и остановил проходившую мимо стюардессу, попросив у неё стакан воды.

— А вам, сэр?

Стюардесса взглянула на Роберта.

— Нет. Спасибо. Ничего не надо.

Роберт улыбнулся в ответ на вежливую улыбку стюардессы и снова принялся созерцать облака в иллюминаторе. На душе у него почему-то было неспокойно. В чём причина этого беспокойства Роберт никак не мог понять. Почему-то в память врезалась последняя картина жены. Зачем она, вдруг, это нарисовала? Что за странные мысли бродят у неё в голове?..

Самолёт приземлился в межконтинентальном аэропорту Хьюстона строго по расписанию.

Роберт и профессор взяли такси на стоянке в тени сосновой аллеи.

— Космический центр имени Джонсона, — сообщил адрес Кларк.

Невозмутимый негр с седой бородкой, в джинсовой бейсболке, привычно кивнул и надавил на педаль газа.

— Классная кепка, — заметил Роберт. — Болеете за «Асторс»?

— Да, со дня основания, — безмятежно кивнул таксист, поглядывая на пассажиров в зеркало заднего вида.

Почти час они ехали с севера города на другой его конец и, расплатившись с таксистом, заспешили на аудиенцию с директором НАСА Марвином Харрисом. Время уже поджимало.

Зал совещаний выглядел неуютно: высокое окно во всю стену, за которым соты из массивных белых труб, составлявших внешний каркас здания, закрывали почти весь вид на зелёные лужайки и кленовые аллеи; серые бетонные стены; длинный стол с десятью пластиковыми стульями; на столе бутылки с водой, листы бумаги, ручки; в углу помещения кофе-машина.

За столом уже сидели приглашённые сотрудники НАСА. Роберт кивком поздоровался с руководителем полётов «Ашвин» Скоттом Беннеттом, директором Лаборатории реактивного движения Майклом Уоткинсом, директором по связям со СМИ Эмили Льюис и специалистом по астродинамике Аланом Мартинесом.

Марвин Харрис, заметив вошедших, жестом пригласил их садиться к столу и продолжил разговаривать по телефону, медленно расхаживая перед окном.

— Да, сэр… Понимаю… Примем меры. Уверен… Спасибо, господин президент.

Выключив телефон, Харрис оглядел присутствующих. Сообщил:

— Сразу предупрежу, что это секретное совещание.

Директор НАСА посмотрел на стенографистку, сидевшую около двери.

— Хейли! Вы свободны на сегодня.

Девушка послушно встала и вышла из помещения.

— Это касается и вас, Эмили, — Харрис бросил строгий взгляд в сторону Льюис. — Ни одно слово из этого зала не должно просочиться в прессу!

— Но мы публичная организация, — возразила та. — У нас должно быть всё прозрачно.

— Это не обсуждается, — отрезал Харрис. — Только не в этот раз.

Директор НАСА расстегнул пиджак и посмотрел на Майкла Уоткинса.

— Итак. Давайте зададим очень дорогой вопрос. Будут ли готовы зонды в срок?

Уоткинс мрачно покачал головой.

— Нет. Мы отстаём.

— Подробнее.

— На сборку третьего зонда нам необходимо ещё сорок дней. Затем шесть месяцев, чтобы установить ускорители и провести проверки.

— Можно сократить? — задал вопрос Харрис.

— На установку обычно уходит три дня, — замялся Уоткинс. — Мы можем сократить до двух, остальное уйдёт на испытания.

— Мы можем собрать зонд за тридцать дней? — Директор НАСА поправил галстук и пристально посмотрел на Уоткинса.

— Тридцать? — задумался тот. — Можем. Но дело не в сборке.

— А в чём же? — приподнял бровь Харрис.

— Мы не можем сокращать срок испытаний и проверок. Дело как раз в этом.

— Как часто проверки обнаруживают неисправности?

— Ты предлагаешь не делать проверок? — изумился Скотт Беннетт. — Марвин! Ты так печёшься за свой имидж, что готов рисковать проектом?

— Естественно, я боюсь за свой имидж, — нисколько не смущаясь, подтвердил Харрис, подходя к столу и опираясь руками о спинку стула. — Отложить экспедицию ещё на шесть месяцев? Об этом не может быть и речи! Конгресс выделил нам огромный бюджет, а президент объявил на весь мир, что мы возвращаем Америке звание великой космической державы, поэтому необходимо занимать доминирующую позицию в космосе. Будущее за пределами Земли, это наше будущее! И теперь вы говорите мне отложить запуск ещё на полгода? Ты понимаешь, Майкл, сколько дерьма на нас выльется?

— Есть объективные трудности с двигателями зондов, — сообщил Уоткинс.

— И в чём они?

— В том, что это русские двигатели. Нам удалось получить только чертежи, но это новая технология, требующая испытаний и проверок. И мы не можем обратиться за помощью к Советам, потому что украли их технологию.

— Допустим, — кивнул Харрис, выпрямляясь. — Только учти, все сейчас на нашей стороне. У нас поддержка конгресса и президента. Но если мы будем ждать ещё полгода, тогда всем будет наплевать. Через полгода русские уже высадятся на Марсе, и тогда о финансировании подобных проектов НАСА придётся забыть навсегда. А это, между прочим, и ваша зарплата в том числе, как и рабочие места.

— Откуда такая уверенность? — удивился Скотт Беннетт.

— О чём ты? — не понял Харрис.

— Я про русских. Как им удастся решить проблему радиации?

— К примеру, двойными стенками аппарата. Как в термосе, — предположил Алан Мартинес. — Между ними можно залить слой воды и даже топлива.

— Да, он прав, — согласился Майкл Уоткинс. — Мы тоже работали над подобной конструкцией для лунной программы, но не добились успеха.

— Господа! Это проблемы русских, — строго сказал Харрис. — У нас своих проблем предостаточно. Как у нас обстоят дела с расчётом орбиты предстоящего полёта? — Он посмотрел на специалиста по астродинамике.

— Все двадцать пять траекторий обеспечивают достижение Центавра. Отличия длительности тяги и потребностей в топливе незначительны, — уверенно сообщил Мартинес.

— Хорошо. Тогда мы отправим «Титан», используя траекторию Гомана, — кивнул Харрис. — Это позволит удвоить тягу и компенсировать отставание по мощности от русских ракет. Если вспоминать лунную программу, то тогда у нас не оказалось ракеты, способной вывести на орбиту именно тяжёлые аппараты. Я прав, Майкл?

— Да. Ни «Титан», ни «Атлас» не подняли бы аппарат с защитой от радиации по принципу термоса.

— А на Марсе? Его атмосфера не защитит от радиации, — не унимался Скотт Беннетт. — Она в сто раз разреженней земной. Как же русские отваживаются на подобную экспедицию? Ведь всё дело в них, в русских? А прав, Мартин? — Он пристально взглянул на директора НАСА.

Тот недовольно поморщился.

— Это конкуренция, Скотт. Либо мы их переиграем, либо они нас. Мы и так плетёмся в аутсайдерах. Полёт на Марс для русских будет новым техническим и научным прорывом. Какая разница, каких жертв это им будет стоить? На их месте я поступил бы так же.

— Нет, полгода там вполне нормально можно работать, — отозвался со своего места профессор Кларк. — Год это определённый риск, но всё же. А вот два и больше это гарантированная лучевая болезнь.

— Я думаю, если русские летят на Марс, то их миссия не будет столь долгой, — снова поморщился Мартин Харрис.

— Но если мы столкнулись с трудностями использования термоядерных двигателей, то и русские могут столкнуться с теми же трудностями, — заметил Майкл Уоткинс.

— Возможно, — нехотя согласился с ним директор Харрис. — Давайте оставим русских в покое и вернёмся к вопросу о возможности сокращения времени наших испытаний. Скажем, до трёх месяцев.

— Три? — с ужасом покачал головой Уоткинс.

— Ты скажешь это невозможно? Не заставляй меня произносить речь о большом потенциале вашей Лаборатории. Ведь это будут только слова. А вот что реально вам поможет, так это сверхурочные. Верно?

Харрис пристально посмотрел на Уоткинса.

— Пожалуй, — неуверенно кивнул тот. — Сверхурочных уйдёт ужас сколько!

— И всё же, мы не можем так рисковать, — запротестовал Скотт Беннетт. — Если что-то пойдёт не так, мы потеряем зонды. А без них вся миссия летит к чёрту. Верно, Найджел? — Он посмотрел на Кларка.

— Да, — подтвердил тот. — На восстановление биоматериала уйдёт как минимум три месяца.

Мартин Харрис хмуро посмотрел в окно. Спросил:

— Есть безопасный способ сэкономить время?

Все молчали.

— Доктор Эванс! Что вы думаете об этом?

— Я полностью согласен с профессором Кларком, — кивнул Роберт. — Нам придётся организовывать новые экспедиции буквально по всему свету: в Канаду, в Гренландию или в Антарктиду.

— Зачем?

— Нами использовались организмы-экстремофилы. В частности лишайник Ризокарпон и касатония, бактерии peinococcusradiodurans…

— Что это такое? — удивился Харрис.

— Это самый устойчивый к радиации микроорганизм.

— Это всё?

— Нет. В проекте «Ашвины» использованы семена арабидопсиса, бактерии GFAJ-1, выживающие в высоких концентрациях мышьяка. За ними придётся отправляться на озеро Моно.

— Ну, это не так уж далеко, — усмехнулся Харрис.

— Да. В отличие от прокариотов-термоацидофилов, живущих около жерл подводных вулканов. За ними придётся спускаться к отрогам Большого Атлантического хребта… В общем, всего около двадцати видов экстремофилов, которые нужно будет собирать по всему миру заново.

— Я вас понял, благодарю за исчерпывающую информацию, — кивнул директор НАСА и после минутного раздумья, сообщил: — Вам всем это не понравиться, но мы отменяем шестимесячные проверки.

— Если это станет известно, — начала было Эмили Льюис, но Харрис перебил её.

— Я отвечу. Начинайте! У Майкла три месяца, чтобы подготовить зонды и ракету-носитель к полёту. Сейчас только это важно. Нам нужна согласованность действий!

— Что вы думаете обо всём этом? — спросил профессор Кларк по дороге в аэропорт.

— Мне кажется, с нашей стороны идёт какая-то борьба амбиций, — отозвался Роберт. — Наукой здесь и не пахнет. Как я понимаю, власть имущие последнее время слишком заняты стремлением урвать кусок в крупнейшей игре тысячелетия и им плевать на всё, кроме денег.

— Что ж, возможно, вы и правы. — Кларк достал свою трубку и задумчиво сунул её в рот. — А вы думаете, русскими движут какие-то иные мотивы?

— Мне кажется, да. У них жизнь устроена по-другому. Их цель не деньги, а светлое будущее. Идеалисты-параноики, готовые на любые жертвы ради иллюзорного счастья для всех и каждого, как пишут наши газеты, — печально усмехнулся Роберт. —Как можно думать, прежде всего, обо всех, а не о себе? А профессор?.. — Роберт посмотрел на своего спутника и покачал головой. — Пожалуй, мне их не понять.

— Тем не менее, они много уже достигли, — заметил Кларк. — А что будет дальше?.. Да, здесь не всё так очевидно, как пишут наши массмедиа. Мы явно отстаём и отстаём в чём-то кардинально важном и основополагающем. И это не технологии или промышленное производство. Нет. Хотя и здесь у нас не всё так гладко.

— Но если наше руководство в итоге угробит зонды, остаётся надежда, что мы не лишимся работы. Как вы думаете, профессор? — Роберт с надеждой посмотрел на Кларка.

— Что ж, посмотрим, посмотрим, — закивал тот. — В одном вы ошибаетесь, Роберт. С провалом этого проекта завершиться и наша с вами работа в НАСА. Вы же слышали, что сказал Харрис? Нас лишат финансирования. И если всё это не ради науки, а из-за денег и чьих-то амбиций, то так оно и будет. Уж поверьте мне.

— Что же делать? — Роберт с надеждой посмотрел на профессора.

— Ничего, — Кларк ободряюще похлопал его по руке. — Мы с вами, Роберт, ещё повоюем ради науки! А НАСА… НАСА пускай катится к дьяволу в таком случае! Не переживайте. Я вас одного в этой ситуации не оставлю. Вы мне нравитесь, Роберт, и вы отличный специалист.

— Спасибо вам, профессор.

— Пока не за что. Пока не за что, — покачал головой Кларк.

* * *

Сев за руль, Роберт понял, что в спешке утром забыл заправить машину на своей обычной заправке на Апл-авеню в Гринфилде. Теперь придётся заправляться на дороге. Ближайшая заправка «Мобил» оказалась в трёх милях, напротив маркета «Хоум Март».

Залив полный бак, Роберт решил купить «Колы». Жутко хотелось пить. Кларк остался в Сан-Франциско, но разговор с ним обнадёжил Роберта, и всю обратную дорогу он находился в приподнятом настроении, думая о том, как за ужином расскажет Керри хорошие новости.

В маркете было малолюдно. Пройдя к холодильникам, Роберт взял две бутылки газировки и направился к кассе. У стеллажа с чипсами он остановился в нерешительности.

У кассы стоял молодой парень в серой толстовке с капюшоном, накинутым на бейсболку. Козырёк бейсболки был низкого опущен на глаза. По напряжённой позе кассирши Роберт понял, что здесь что-то не так. И сразу услышал приглушённый голос парня:

— Открывай долбанную кассу! Я сказал! Живо, живо! Деньги из кассы!

В правой руке у парня, прижатой к поясу, чернел пистолет.

— Давай живо! Живо! — повторял он, то и дело, оглядываясь на стеклянные двери входа.

Смуглая кассирша лет сорока оцепенела от страха. На глазах у неё появились слёзы, и это только сильнее разозлило налётчика. Тот снова раздражённо повторил:

— Быстрее! Живо! Открывай кассу, я сказал! Всё сюда! Живо, живо, живо!

Раздался щелчок взведённого курка. Это вывело кассиршу из оцепенения. Дрожащими руками она принялась вынимать из кассы наличные, протягивая их парню с пистолетом.

Роберт стоял в нерешительности. Что ему делать? Позвать на помощь? Вызвать полицию? Вмешаться самому? Но у того парня оружие.

Мысли лихорадочно носились в голове: «Что будет делать Керри с неоплаченными кредитами?.. А их дом, принадлежащий банку, пока не выплачена ипотека?.. А машины, взятые в кредит?.. Как хорошо, что он оформил страховку. Это поможет Керри расплатиться с долгами и не оказаться на улице… Но ведь всё было так хорошо. Кларк пообещал ему помочь с работой, если что-то пойдёт не так. И карьера, о которой он мечтал?.. Неужели всё это нужно бросить? И ради чего? Ведь это совсем не его дело вмешиваться, это не его деньги, это не его магазин. А у того паря пистолет и он явно опасен… Но ведь он может убить ту продавщицу и убить ещё кого-нибудь ради пары баксов…»

Что-то дрогнуло в душе Роберта. Непослушными руками он полез в карман за телефоном и задел плечом стеллаж, возле которого стоял. Банки с чипсами с шумом полетели на пол.

Грабитель вздрогнул, бросил в сторону Роберта торопливый взгляд и тут же вскинул руку с пистолетом.

Громыхнул выстрел. Роберт даже не понял, что произошло. Он только увидел вспышку огня, а затем ощутил толчок, и страшная боль пронзила грудь и залила всё внутри огнём. Роберт задохнулся горячим воздухом и упал, как подкошенный, в чёрную бездонную пропасть.

Глава 4 ОРЛЁНОК

— Вот что, Гешка. Придётся тебе недельку погостить у бабы Нади в Огуднево. Ты хоть пионер и ответственный, но оставлять тебя одного в городе я не могу. Сам понимаешь, мне там за тебя беспокойно будет. А мне спокойствие ой как нужно будет.

Виктор потрепал брата по лохматой голове.

— Так ты всё ж таки летишь?! — загорелся радостью Гешка.

— А то как же? — усмехнулся Виктор. — Ты разве сомневался во мне?

— И что, прям на Марс? — задохнулся от волнения Гешка.

— Ну, пока ещё нет. Это будет пробный полёт, испытательный. Как у Гагарина. Понимаешь? А после, после точно на Марс!

— А дальше? К самым далёким планетам? К Юпитеру там и к Плутону. Полетим?

— Обязательно полетим, — заверил Виктор брата. — Вот ваше поколение вырастет, выучится — ты и твои сверстники, друзья-товарищи — и тогда полетите до самых дальних планет. До самого Солнца! Помнишь, как в песне поётся?

Виктор пропел:

Я — Земля! Я своих провожаю питомцев!

Сыновей! Дочерей!

Долетайте до самого Солнца

И домой возвращайтесь скорей!..

— Это же про вас там поётся. Мы проторили для вас тропинку, а вам строить и прокладывать дороги к звёздам!

— Ух, ты! — взволнованно выдохнул Гешка. У него аж дух захватило от таких перспектив.

— Ладно. Давай собирай вещи. Можешь взять отцов походный рюкзак. Только много не набирай. Не насовсем едешь.

— Хорошо.

* * *

Сразу за городом дорога вилась сквозь череду небольших деревень. Бревенчатые пятистенки, выкрашенные в зелёный цвет, выстраивались вдоль шоссе по главным улицам, как солдаты в строю, провожая проезжающих мимо путников глазницами маленьких окон в резных наличниках. А дальше, дальше, оставив позади последнюю из деревень, шоссе расстилалось через зелёные холмы и леса, уходя далеко на северо-восток.

Виктор любил этот участок дороги, когда с обеих сторон тебя окружает сосново-еловая стена с редкими проплешинами молодого березняка. Асфальтовое полотно вьётся сквозь эту хмурую чащу, позолоченную поверху лучами солнца, словно манит в сказку, где чудеса, где леший бродит. Ты летишь на всей скорости по этому зелёному тоннелю, и душа отдыхает от забот и тревог, вдали от городской суеты, наслаждаясь первозданностью природы и солнечным небом в белых облаках. Так бы и ехал до самого Владимира, через леса и поля, с холма на холм…

Виктор посмотрел на Гешку, притихшего на переднем сидении рядом с ним. Тот задумчиво созерцал пейзажи за окном и чему-то улыбался.

Перед мостом через Ворю, где дорога резко поднималась в гору, их неожиданно обогнала колонна из трёх «Икарусов» в сопровождении ГАИ, везущая школьников на вторую смену в пионерский лагерь на Чёрное озеро.

Виктор притормозил, прижимаясь к обочине и пропуская вперёд автобусы с детворой. Посмотрел на брата.

— Слушай! А может, тебя в пионерлагерь отправить надо было?

— Не-а, — замотал головой Гешка. — Опоздал уже. Раньше надо было путёвку брать на работе. Может я в «Артек» хочу, на Чёрное море!

— Ну, тут тоже Чёрное, только озеро, — лукаво прищурился Виктор.

Гешка в ответ на его слова скорчил кислую гримасу.

— Идёт, — кивнул Виктор, снова трогаясь с места. — Как вернусь, организую тебе путёвку в «Артек». Обещаю.

— Во-во! Тебе, как герою, обязательно дадут, — закивал Гешка, сияя глазами.

— Ты думаешь, туда только дети героев ездят? — засомневался Виктор. — Да и какой я герой?.. Ты купаться не хочешь? А то давай, остановимся на Чёрном озере, пока пионеры не доехали.

— Нет, неохота. Давай, ехай быстрее уже! А то баба Надя беспокоиться будет, где мы и что с нами. Ты ей хоть позвонил, предупредил, что обузу везёшь?

— А как же! Всё чин по чину, — кинул Виктор. — Только какая же ты обуза для неё? Брось выдумывать! Она обрадовалась, что внука любимого увидит.

— Ага! Значит я у неё любимый, а ты? — Гешка хитро посмотрел на брата.

— Ну, я-то уже вон какой большой, — резонно заметил Виктор. — Для чего я ей? Разве что крышу починить, да забор поправить… Кстати, ты слышал, что вон там вон, — Виктор указал куда-то направо от дороги, за дома деревеньки, в которую они въехали, — пять лет назад НЛО садился?

— Да ну? — изумлённо выдохнул Гешка. — Правда?

— Точно говорю! Об этом даже в «Комсомолке» писали, и с телевидения сюда приезжали. А поисковики по лесу лазили и местных опрашивали — кто что видел?

— И что? Нашли инопланетян? — ещё больше возбудился Гешка.

— Не-а. Ничего такого не нашли, — покачал головой Виктор. — Только на месте посадки выжженную траву в лесу. Представляешь? Выходит не одни мы во Вселенной-то! И на других звёздах люди есть.

— Может, ты там с ними повстречаешься? — Гешка показал пальцем вверх.

— Кто его знает. Может быть. Говорят ребята, те, что сейчас на «Красном Октябре» летают, много чего странного в космосе видели…

— Ну, вот и приехали, почти, — спустя десять минут сообщил Виктор.

Они только что проехали въездной знак «Огуднево», и впереди, слева от дороги, уже показались совхозные пятиэтажки из силикатного кирпича и белое здание правления с пузатыми колоннами на входе, выходившем в палисадник, засаженный голубыми елями. А напротив правления расположилась новенькая зарядная станция для электромобилей.

Виктор глянул на датчик заряда. На обратном пути нужно будет подзарядиться. На шоссе в совхоз стояла зарядная станция, где накопители с германиевыми диодами получали свободную энергию аж в пятьдесят киловатт. Заодно можно будет в правлении с мужиками поболтать о делах совхозных, пока машина заряжается. Он свернул за правлением на боковое шоссе, по которому совхозный «Икарус» возил рабочих на птицефабрику, и спустя пятнадцать минут машина Виктора уже въезжала на крутой взгорок, где первым на улице стоял дом их бабушки, сложенный ещё её отцом из красного, закалённого временем кирпича. Точно такого же, как и в стенах заброшенной церкви, уныло громоздившейся за высокими липами на въезде в посёлок. Стаи ворон горланили там, на куполе колокольни, с которой свисала молодая берёзовая поросль, и при взгляде на всё это возникало ощущение какого-то безвременья.

«И чего её до сих пор не приспособят подо что-нибудь полезное людям? — подумал Виктор. — Вон, хоть разобрали бы, да сельчанам кирпич раздали на строительство. Всё лучше было бы. Народ здесь рукастый, мастеровитый. Взять хотя бы отца бабы Нади… Да, стоящий был мужик».

Георгий Макарович Лукьянов и в самом деле был человеком с богатой и знатной судьбой. Будучи в двадцатых командиром эскадрона шестнадцатого кавалерийского полка на Туркестанском фронте, он боролся с басмачами в Ферганской долине, участвовал в штурме Бухары, и даже был лично знаком с самим Фрунзе. Баба Люба родилась как раз в год, когда басмачество было разбито Красной Армией по всей Средней Азии. Уже в отечественную её отец партизанил в качестве комиссара отряда. Судьба забросила его на Смоленщину, вслед за отступающими фашистами. Он был дважды ранен и представлен к награде — ордену «Красной Звезды». Виктор помнил прадеда на фотографии в доме бабы Нади: улыбающийся кряжистый мужик в потрёпанной гимнастёрке, где рядом с орденом «Красного Знамени», полученным ещё в гражданскую, красовалась та самая звезда.

Да и сама баба Надя была под стать своему отцу. Имела две медали: «За доблестный труд в Великой Отечественной войне» с профилем Сталина, которой очень гордилась, и ветеранскую медаль. Первую она получила за то, что совсем юной девчонкой, окончив школу ФЗО^[8], работала на заводе, где организовали производство боеприпасов. А вторую за послевоенный долголетний и добросовестный труд на совхозной птицефабрике.

Теперь бабе Наде уже стукнуло семьдесят, она давно на пенсии, но по-прежнему бодра и неугомонна, как в своей боевой юности. Статная и розовощёкая, с широким лицом простой русской женщины, на котором оставили след тяготы и испытания прожитой долгой жизни, в цветастом платке и таком же фартуке, поверх простенького льняного платья, она встретила внуков радостной улыбкой и распростёртыми объятьями.

— Дорогие вы мои! Что же вы совсем про старую бабку забыли? Но Витька наш, ладно, космонавт новоиспечённый. А ты-то, Геша? Неужели по бабушке не скучал?

— Скучал, — буркнул Гешка, смущаясь и краснея.

— Скучал? Подишь ты!

Баба Надя изучающее оглядела внука с головы до ног.

— Неужели в городе вашем летом веселее и привольнее, чем у нас на природе?

— Он в «Артек» просится теперь, — сообщил, улыбаясь, Виктор.

— В «Артек»? Эка невидаль! — всплеснула руками баба Надя. — У нас в посёлке пруд имеется не хуже любого моря. И люди селёдками на пляже не лежат. Разве что ребят заграничных нет. Да и откуда им взяться-то тут?.. Ты что же, с ребятами из других стран познакомиться хочешь?

Баба Надя упёрлась ладонями в колени и склонилась к внуку, качая головой.

— Да я уже переписываюсь с одним мальчиком из Болгарии, — сказал с гордостью Гешка. — Его Стоян зовут. Он мне в письмах много интересного про свою страну рассказывает. А я ему про нашу пишу, что знаю, конечно. Чудно у них там всё! Вроде как у нас, а не так совсем, по-другому. А деньги у них «лев» называются. Смешно, правда? У нас рубли, а у них львы!

— Не львы, а левы, — поправил брата Виктор.

— Ну, да, точно, левы, — сообразил Гешка.

Баба Надя выпрямилась и снова покачала головой, скрещивая на груди руки.

— Я вот тоже с одним кубинцем в пятьдесят седьмом познакомилась на фестивале в Москве. Ох, и горячий же парень был! Мы с ним потом долго переписывались, как ты со своим другом из Болгарии. Кубинец этот неплохо наш язык знал. Учился у нас. А Коля-то мой ревновал меня к нему жутко. Уж как ревновал! А чего ревновал? Не понимаю. Ведь и не было ничего у меня с тем кубинцем. Теперь только и помню, что Алехандро его звали… А может Александро…Тьфу ты! Голова совсем дырявая стала!

Баба Надя ласково потрепала Гешку по голове, сказала:

— Пойдёмте в дом. Я чайник поставлю. Чайку попьём. У меня и медок есть, а варенье крыжовниковое с прошлого года осталось. А хочешь, малинового свежего урожая?

— В другой раз как-нибудь почаёвничаем, — улыбнулся Виктор. — Мне ехать пора. Завтра летим на Байкорнур. Инструктаж последний пройти надо, да и отдохнуть не мешало бы перед дальней дорогой.

— Эх, касатик ты мой!

Баба Надя обняла Виктора за шею, прижала к своему горячему пышному телу.

— Смотри там, осторожнее как-нибудь. Далеко уж не залетай!

— Хорошо, — улыбнулся Виктор.

— Возвращайся скорей! — Гешка обнял Виктора за поясницу, прижался к нему всем своим тельцем и зажмурился от счастья и удовольствия. — Не как мама с папой… Обещаешь?

Он поднял на брата блестящие слезинками глазёнки.

— Я постараюсь, — кивнул Виктор и нежно погладил Гешку по голове. Сердце у него сдавила какая-то неизъяснимая тоска. Казалось, оно вот-вот разорвётся от боли и любви к брату.

— Позаботься о нём, бабуль. До моего возвращения.

— Позабочусь, родной. Не беспокойся, — баба Надя поцеловала внука в колючую щёку. — Тебе сейчас лишние волнения ни к чему. На такое великое дело идёшь! Был бы жив отец, он бы гордился тобой. Помяни моё слово.

* * *

В день вылета Виктор встретился с Анохиным. Из их группы с ним он сдружился особенно крепко.

— Игорь. У меня к тебе просьба, большая.

Виктор достал из кармана слегка помятый конверт.

Анохин недоумённо посмотрел на друга.

— Если вдруг что-то пойдёт не так… — продолжал Виктор, старательно подбирая слова. — Сам понимаешь, всё может случиться…

— Э! Да ты чего это заранее за упокой-то? — возмутился и заволновался за друга Анохин.

— Наше дело такое. Нужно быть готовым ко всему. В общем, будь другом, передай это письмо по вот этому адресу.

Анохин взял из рук Бугрова конверт, прочёл адресата: «Новый Городок, улица Садовая, дом семь, квартира сорок четыре, Алёне Скворцовой».

— И кто она? — Игорь проницательно взглянул на товарища.

— Так, одна знакомая, — уклончиво ответил тот, но Анохин всё понял и без его объяснений.

— На свадьбу-то пригласишь?

— Приглашу. Вот вернёмся, а там уж…

— Идёт! — Анохин дружески хлопнул Виктора по плечу. — На дорожку присядем или как?

— Давай.

С аэродрома Чкаловский спецбортом группу из трёх испытателей доставили на аэродром «Юбилейный» главного космодрома страны. Юркий «ЛИАЗ» провёз их через первое КПП по проспекту Королёва к гостинице «Байконур», из окон которой при желании можно было разглядеть мутные жёлтые воды Сыр-Дарьи. До старта оставалось два дня, отведённые на последний медосмотр, примерку и подгонку скафандров, а так же вводный инструктаж перед ответственным полётом.

Ещё на Чкаловском представители от командования ВВС познакомили Виктора с двумя другими членами экипажа со стороны военных. Ими оказались лётчики-испытатели, майор и старший лейтенант — Алексей Макаров и Юрий Артюхов.

Быков, проводивший предполётный инструктаж, был необычно хмур и суров. Возможно потому, что за спиной у него стояли два армейских полковника и несколько важных человек из правительственной комиссии, а может просто переживал за своих подопечных, ответственность за жизни которых лежала, в том числе, и на нём.

— Товарищи! Задача у вас, можно сказать, как у Гагарина. Вот только посложнее будет, — наставлял Быков будущих космонавтов. — Старт. На околоземной орбите, после сброса последней ступени, переходите на ручное управление и делаете три витка вокруг Земли. Цель облёта — опробовать разгонные двигатели. После этого включаете тормозные. Их на аппарате три, все в носовой части. Здесь очень важно точно рассчитать точку входа в атмосферу, чтобы не промахнуться. Эта ответственность лежит на борт-инженере.

Быков строго взглянул на Виктора Бугрова. Тот, молча, кивнул в ответ, прекрасно всё понимая.

— Стартовать будем с площадки 110 космодрома, — продолжал Быков. — А вот садится на посадочную полосу «Буранов» придётся. Но есть и запасные варианты для посадки: Симферопольский аэропорт и аэродром в Приморье. Все они оборудованы штатными комплексами «Вымпел», которые сопровождают наши «Бураны» и «Бури» уже десять лет.

— Есть ещё два аварийных варианта: на Кубе и в Ливии, — добавил один из полковников. — Но эти на крайний случай, если что-то пойдёт не так.

Виктору ужасно захотелось спросить полковника, что может пойти не так, но он сдержался, понимая ответственность момента.

— Товарищи офицеры!.. И гражданские тоже, — продолжал полковник, посмотрев на Виктора. — Если всё-таки возникнут проблемы с посадкой на нашей или дружественной территории, то на корабле на такой случай установлена аварийная система подрыва. Нельзя допустить, чтобы наш секретный космический корабль произвёл посадку или потерпел крушение на территории другого государства в случае потери курса. Надеюсь это вам объяснять не надо?

После этих слов по спине у Виктора пробежал неприятный холодок. Словно желая сгладить суровые слова военного, Быков ободряюще сообщил:

— Над акваторией Тихого океана вас будет сопровождать корабль измерительного комплекса «Маршал Неделин». Над Атлантикой научное судно «Космонавт Георгий Добровольский» в сопровождении атомного ракетного крейсера «Генералиссимус Сталин». Не забывайте — «Звезда» это не ракетоплан и не посадочный модуль «Союза». Посадка модуля производится за счёт посадочных двигателей. Для этого нужно перевести корабль в вертикальное положение, с разворотом на сто восемьдесят градусов в ручном режиме управления на атмосферном участке полёта. Всё, как учили на тренировках. Вопросы есть?.. Вопросов нет.

К стартовому столу их привезли на юрком автобусе. Виктор чувствовал себя немного неуклюже в скафандре, хотя это была новая облегчённая модель для околоземных полётов. Шаги получались короткими, а руки разъезжались в стороны, как будто у штангиста Власова, обросшего мышцами.

Провожающих собралось прилично. Здесь были и военные, в том числе и корреспонденты с камерами для фиксации старта, и какие-то люди в штатском, возможно, представители КБ, проектировавшего модуль «Звезда», и технический персонал космодрома.

Виктору почему-то вспомнились кадры хроники о первом полёте Юрия Гагарина, когда тот вот так же шёл в толпе провожающих, и перед самым трапом Королёв обнял и поцеловал его, как сына. Быков, конечно же, делать так не будет. Где первый космонавт, и где борт-инженер из второго состава Виктор Бугров? Но Фёдор Николаевич, к удивлению Виктора, крепко пожал всем троим руки и ободряюще улыбнулся напоследок.

— Не подведите нас, ребята!

— Обещаем преодолеть все трудности, как преодолевают настоящие коммунисты! — козырнул в ответ Мартынов.

Когда экипаж разместился в модуле, началась рутинная предстартовая подготовка. В ЦУПе^[9] перед большими экранами инженеры и техники настраивали аппаратуру. Быков сидел перед отдельным монитором, на котором отображалась кабина модуля с тремя космонавтами, и не без волнения всматривался в спокойные, уверенные в успехе лица своих подопечных.

Наконец прозвучала долгожданная команда:

— Внимание! Минутная готовность.

— Минутная готовность принята.

— Ключ на старт!

— Есть ключ на старт!

Поворот ручки на пульте и электрический ток побежал на первую ступень ракетоносителя, разжигая топливо в огромных баках.

— Протяжка один!

— Есть протяжка один!

— Продувка!

— Есть продувка!

— Ключ на дренаж!

— Есть ключ на дренаж!

— Протяжка два!

— Есть протяжка два!

— Зажигание!

— Есть зажигание!

Стремительное пламя обрушилось огненным водопадом под стартовый стол.

— Есть предварительные… Промежуточные… — докладывал один из инженеров. — Главные!

Отошли в стороны тяжёлые фермы, и ракета медленно оторвалась от земли. Борясь с земным тяготением, она устремилась в безоблачное серое небо, расстилавшееся над безлюдной степью.

— Подъём! — сообщил дрожащим от напряжения голосом Быков, передававший команды в кабину модуля. — Слышите меня ребята? Счастливо вам!

— Поехали! — не удержался Виктор, чувствуя, как его вдавливает в посадочное кресло неимоверная тяжесть. Тут же услышал в наушниках шлемофона

— Двадцать секунд… Полёт нормальный… Тридцать секунд… Полёт нормальный… Тридцать пять секунд…

И тут же раздался радостный голос Быкова:

— «Орлёнок»! Я «Земля»! Как слышите меня?

— Земля! Я «Орлёнок»! — отозвался сдавленным от перегрузок голосом Мартынов. — Слышу вас хорошо!

Космонавты почувствовали ощутимый толчок.

— Отошла первая ступень! — сообщил Быков.

От его слов Виктора охватило волнение, перешедшее в нервную дрожь. Чтобы хоть как-то унять её, он тихо запел:

Орлёнок, орлёнок, взлети выше солнца

Собою затми белый свет.

У власти орлиной орлят миллионы,

И нами гордится страна…

— Это кто там поёт? Отставить засорять эфир! — тут же раздался в наушниках шлемофона строгий голос Быкова.

— Есть не засорять эфир! — по-военному отозвался Виктор и встретился с улыбающимися глазами Юрия Артюхова, который показывал ему большой палец: так держать!

И тут новый толчок.

— Отошла вторая, — раздался уверенный голос Быкова.

Значит, пока всё идёт в штатном режиме. Ракета на последней ступени стремительно и неуклонно пронизывает стратосферу, вырываясь на простор к звёздам.

С трудом повернув голову, Виктор посмотрел в иллюминатор. Земля расстилалась там бескрайним голубым океаном, подёрнутым белой рябью облаков, словно барашками на бегущих волнах. Абрис земного диска кренился вправо, окутанный зеленовато-розовой дымкой, ярко сиявшей на фоне угольно-чёрного неба. От этой головокружительной высоты у Виктора захватило дух.

Прошло ещё несколько долгих секунд, а может быть минут. Снова толчок и лёгкое сотрясение корпуса модуля.

— Модуль отстыкован от последней ступени! — Быков продолжал сообщать экипажу о происходящем.

— Вас понял, — отозвался Мартынов. — Перехожу на ручное управление. Включаем разгонные.

Он посмотрел на второго пилота. Артюхов понимающе кивнул, переключая тумблеры на панели перед собой. Виктор же теперь, не отрываясь, следил за экраном монитора, на котором отображались показатели всех систем корабля.

Модуль снова содрогнулся, и трёх космонавтов опять вдавило в кресла, правда, теперь не с такой силой, как при старте. Зелёное море земной атмосферы стремительно полетело назад, а колючие разноцветные звёзды навстречу. Но из-за горизонта уже выплёскивалось белое море ослепительного огня, гасившее их — Солнце медленно выкатывалось навстречу отважным героям, и сердца их наполнила радость. Такая же радость, что приходит к первооткрывателям или людям, осилившим трудное дело, которое сделает жизнь остальных счастливее и лучше. Ещё совсем немного и они вернуться на родную планету, выполнив ответственную задачу. А потом будет новый старт — торжественный и праздничный, с морем цветов и корреспондентов из разных стран мира — и уже другой экипаж отправится в далёкий и долгий путь, чтобы понести славу советской науки и космонавтики к Марсу — этой давнишней мечте человечества.

Прошло триста минут полёта. На излёте третьего витка Мартынов посмотрел на Виктора.

— Что с курсом? Включаем тормозные?

— Да. Пора. Мы над Восточно-Китайским морем.

— «Земля»! Я «Орлёнок»! Включаем тормозные двигатели. Готовимся к входу в атмосферу, — сообщил в ЦУП командир корабля.

— Включаю тормозные, — отозвался Артюхов, снова щёлкая тумблерами.

— «Орлёнок»! Я «Земля»! Понял вас.

Справа по борту корабля ударила струя пламени, и тут же прозвучал громкий гудок на пульте управления, сопровождаемый тревожной перебежкой красных огней.

— Что происходит? — В голосе Мартынова зазвенел металл.

— Не сработали два тормозных двигателя — центральный и левого борта! — сообщил Виктор, чувствуя, как холодный пот течёт у него по спине между лопаток. — Включаю систему проверки двигателей!

— Ещё раз запуск! — скомандовал Мартынов.

Второй пилот снова попытался запустить двигатели. Левый брызнул коротким пламенем, которое тут же погасло.

— Нет! Не выходит! — почти прокричал Виктор. — Отказ зажигания двух двигателей. Нужно выключать правый! Модуль получил импульс вращения. Мы начинаем неуправляемый вход в атмосферу! Мы уже над Африкой!

— Так! Отставить панику!

Мартынов понимал, что Виктор не паникует, а сообщает состояние корабля. Волнуются они все трое. «Но, возможно, ещё не всё потеряно? — лихорадочно думал он. — Может, удастся сесть на Кубе?».

Модуль начал вертеться, как волчок, падая с неимоверной высоты. Обшивка начала раскалятся докрасна. Перегрузки снова вдавили людей в кресла.

— Мы падаем в Атлантику… До Кубы не дотянем, — с усилием ворочая губами сообщил Виктор Бугров, словно отвечая на мысли Мартынова.

— Что могло случиться с двигателями? — не своим голосом отозвался Артюхов. — Ведь их проверяли перед стартом и не раз! Может быть, диверсия?

Он посмотрел на командира корабля.

— Какая теперь разница? — мотнул головой тот. — Что будем делать?

— «Орлёнок»! Почему не включаете тормозные? Почему не делаете разворот на сто восемьдесят? — пришло тревожное сообщение с Земли.

— «Земля»! Я «Орлёнок»! — отозвался Мартынов. — У нас аварийная ситуация. Повторяю: у нас аварийная ситуация. Отказали два тормозных двигателя. Разворот модуля невозможен. Модуль получил неуправляемое вращение. Мы вышли за пределы посадочной досягаемости.

Командир посмотрел на Виктора, будто хотел услышать его решение, затем перевёл взгляд на большую красную кнопку на пульте управления.

— Сколько до земли?

— Одиннадцать километров… Мы прямо над Срединно-Атлантическим рифтом, — бесцветным голосом сообщил Виктор.

В его голове сейчас проносились мысли об отце и матери, вспоминались цветущие садики посёлка бабы Нади, где остался Гешка. А ещё леса, поля и реки под голубым небом, где плывут белые каравеллы облаков — вся бескрайняя ширь и раздолье родной страны вскормившей и вырастившей Виктора и его товарищей, сидящих рядом и оставшихся на Земле. И сотни тысяч, миллионы таких, как они. Именно эта страна — единственная на свете — открыла ему, простому рабочему парню, дорогу к звёздам… Ну и что, что эта дорога оказалась такой короткой. Но ведь за ними пойдут другие — шаг за шагом, всё дальше и дальше отдаляясь от родной планетной колыбели. А иначе и быть не может! Именно за это проливали свою кровь их деды и прадеды в войне с фашизмом. Так разве они втроём хуже своих прадедов?..

Вспомнились Виктору и удивительные глаза Алёны. Сердце его защемило тоскливой болью от этого воспоминания. Ведь как хорошо всё могло у них сложиться, но уже не сложится никогда. Поймёт ли его она? Будет ли помнить о нём?..

— «Земля»! — Мартынов сглотнул слюну и сообщил бесцветным голосом: — Посадки не будет. Мы падаем в Атлантику… Прощайте, товарищи!

Юрий Артюхов тихонько запел дрожащим голосом:

Орлёнок, орлёнок, блесни опереньем,

Собою затми белый свет.

Не хочется думать о смерти, поверь мне…

— Давай уже! — почти выкрикнул Виктор, порывисто кладя руку на красную кнопку подрывного устройства, и две другие руки его товарищей уверенно легли следом.

* * *

Игорь Анохин поднялся по лестнице и остановился около сорок четвёртой квартиры в нерешительности. Рука не поднималась нажать на кнопку звонка. Что он скажет, когда его спросят? Как посмотрит в глаза девушке, которая за этой дверью надеется и ждёт его друга? Он и сам ещё до конца не пришёл в себя после случившегося.

Сделав над собой волевое усилие, Игорь осмелился позвонить в дверь. С той стороны послышались шаги, лёгкая возня с замком, и недовольный женский голос проворчал:

— Господи! Кто и когда починит этот замок, будь он неладен!

Наконец, дверь отворилась. На пороге стояла худощавая коротко стриженная пожилая женщина. Увидев Анохина, она удивилась и растерялась.

— Вам кого, молодой человек?

— Мне бы Алёну Скворцову, — сообщил Игорь. — Она дома?

Вместо ответа, женщина позвала куда-то вглубь квартиры:

— Алёнушка! Тут к тебе пришли. Какой-то молодой человек.

Женщина снова посмотрела на Анохина то ли с любопытством, то ли с подозрением.

Игорь услышал поспешные лёгкие шаги, и в прихожую выбежала девушка: невысокая, стройная, загорелая, светлые волосы, огромные глаза василькового цвета. Алёна остановилась в нерешительности, удивлённо глядя на Анохина.

— Да? Вы ко мне?

Голос у неё был грудной, глубокий.

— К вам, наверное, — сглотнул слюну Игорь. В горле у него пересохло, и колючий неприятный ком мешал говорить. — Вот, это для вас… От Виктора Бугрова.

Он протянул девушке конверт с письмом, который прилипал к вспотевшим рукам.

Алёна взяла его с возбуждённой улыбкой на губах. Её глаза на мгновение просияли, а потом в них закралось сомнение и тревога.

— Письмо? От Вити? Странно… А где он сам? Почему не пришёл?

Алёна остановила на Анохине напряжённый взгляд.

— Вы новости разве не смотрите? — только и смог, что ответить тот и опустил глаза, как провинившийся школьник.

— Новости? — ещё больше напряглась Алёна. — А что случилось? Что вы молчите?

Она метнулась в комнату, где стоял телевизор, громко скомандовала:

— Первый канал! Запись последних новостей!

Экран «Рубина» вспыхнул голубым светом, появилась новостная студия.

Диктор Шатилова говорила, едва сдерживая волнение:

«Сегодня, в двенадцать часов по московскому времени с космодрома Байканур пришло сообщение о крушении в ста километрах от озера Балхаш экспериментального посадочного модуля «Зонд-18». На борту аппарата находились три человека: командир корабля, лётчик-испытатель, майор Советской Армии Алексей Степанович Макаров; второй пилот, лётчик-испытатель, старший лейтенант Советской Армии Юрий Николаевич Артюхов, а так же гражданский борт-инженер Виктор Сергеевич Бугров. Все трое погибли во время посадки. Причины аварии устанавливаются специальной комиссией…».

— Ой! Господи ты, боже мой! — всплеснула руками мать Алёны.

Но Алёна уже не слышала слова диктора. Ноги у неё подкосились, и она едва не упала на диван, но сознание всё же не потеряла.

— Как же такое может быть?

Девушка посмотрела на Анохина непонимающими глазами.

— На самом деле, они разбились не в Казахстане, — с трудом выговорил тот. — Это секретная информация, но вам можно… Да, думаю, можно… Во время спуска с орбиты случилась внештатная ситуация. Их корабль не смог сесть в нужном месте. Была высока вероятность упасть в Атлантический океан и попасть в руки американских военных… Ребята приняли решение подорвать аппарат… Сами. Понимаете? Нельзя было допустить, чтобы тот попал в руки к нашему противнику. Это дело государственной важности… Думаю, им всем дадут звезду героя… Посмертно…

Алёна была в каком-то тумане. Она едва воспринимала слова говорившего. Вдруг вспомнила о письме от Виктора, которое всё ещё держала в руках. Непослушными пальцами она распечатала конверт. Внутри был обычный тетрадный листок в клеточку исписанный крупным ровным почерком.

«Звёздочка моя ясная!

Я так хочу, чтобы мы с тобой были вместе, чтобы прожили долгую счастливую жизнь. Но раз ты читаешь это письмо, значит, этому уже не суждено никогда сбыться. Но что же делать? Как поступить? Бросить всё и зажить тихим семейным уютом, а грандиозные победы и свершения нашей страны пускай проходят стороной, мимо нас?.. Но ведь мы с тобой и есть частички этой самой страны! Мы с тобой — живительные капли, слитые с миллионами других в океане нашей советской действительности. Без нас никак! Что же мы будем рассказывать нашим детям, какой пример подадим нашим внукам?

Прости меня, любимая! Я ухожу сегодня, чтобы потом «не было мучительно больно за прожитые годы». Помнишь, как сказал Павка Корчагин? И он был тысячу раз прав! И не только он. Альберт Эйнштейн говорил, что смысл имеет лишь жизнь, прожитая ради других. Служить другим и делать добро — в этом смысл жизни. Это писал Аристотель давным-давно, когда мир был ещё совсем другим. Но всё именно так и должно быть! Я знаю. Я уверен в этом. Только так надо прожить свою жизнь, чтобы принести пользу людям и нашей замечательной стране. Чтобы ты всегда могла гордиться мной и собой тоже.

Люблю тебя! Целую крепко-крепко! Единственная моя, невероятная!»

Алёна подняла на Анохина залитые слезами глаза.

— А как же Гешка? Его брат. Он ведь школьник ещё…

— О нём мы позаботимся, — заверил Игорь Анохин. — Будет у нас «сыном полка». Да и государство не бросит парня на произвол судьбы. У него и родственники есть.

— Нет, — покачала головой Алёна. — Он будет жить с нами!

— Как знаете, — неуверенно пожал плечами Анохин. — Вам бы об этом поговорить с его бабушкой, Надеждой Николаевной.

— Да, да… Конечно… Обязательно…

Алёна уронила обессилившие руки на колени и из глаз её полились горячие крупные слёзы. Ноги ослабли совсем, и девушка рухнула на диван в объятья матери.

Глава 5 ЗВЁЗДОЧКА МОЯ ЯСНАЯ

Это лето выдалось особенно жарким. Алёна просто изнывала от духоты и нестерпимого зноя. Не помогал даже вентилятор, тихо стрекотавший в углу гостиной. Хотелось распахнуть настежь все окна, но тогда полуденный жар с улицы заполнил бы всю квартиру, и дышать стало бы совсем не чем. Можно, конечно, включить кондиционер, но мама не любит его. Говорит, что простужается от этого «ветродуя» на стене.

Алёна жила с мамой, теперь уже пенсионеркой, в одной из пятиэтажек в Новом Городке, и ей повезло, что поблизости, всего-то через дорогу, находились большие озёра с таким романтичным названием — «Медвежьи». Алёна накинула на плечи лёгкий белый халатик в красный цветочек, сунула ноги в босоножки и, подхватив махровое полотенце, крикнула матери, о чём-то судачившей с соседкой на кухне:

— Мам! Я купаться на озёра!

Уже захлопывая за собой дверь, услышала обычные напутствия матери, брошенные ей вдогонку:

— Алёнушка! Осторожнее там, через дорогу! И далеко не заплывай.

«Ох, мама, мама! Мне давно не четырнадцать, — без обиды подумала девушка, сбегая по лестничным маршам с третьего этажа.

— Купаться что ли? — с лёгкой завистью в голосе поинтересовался сосед из сорок второй квартиры, тяжело поднимавшийся наверх.

— Ага. Идём со мной, Фёдор Степаныч, — приглашающее махнула рукой Алёна, задорно блестя глазами.

— Да куда уж мне! — растянулся в улыбке сосед, отирая рукавом рубахи раскрасневшееся, вспотевшее лицо. — Не ровен час, потону ещё, бултыхаясь рядом с такой красавицей. Серчишко-то уже не то!

— Да, ну вас! — отмахнулась Алёна и выпорхнула на улицу.

Жар тут же обдал тело обжигающей волной. Алёна добежала до автобусной остановки, где был пешеходный переход, и остановилась, поджидая подходящее окошко в потоке машин, стремящихся из Москвы на воскресный отдых, к природе. Нужно перейти на другую сторону шоссе, а там вон она уже, узкая тропинка, ведущая через высокотравье к заветной прохладной воде.

Алёна только собиралась переходить дорогу, как прямо перед ней на обочине остановился красивый синий автомобиль. Девушка немного опешила от неожиданности. Она плохо разбиралась в машинах, но у этой на боковом крыле красовался серебряный логотип: «Арбат».

«Что это он, заблудился что ли?» — мелькнуло в голове у Алёны. Она осторожно заглянула в салон через открытое боковое окно.

За рулём сидел молодой мужчина. Довольно симпатичный: слегка вьющиеся, зачёсанные назад, тёмные волосы, высокий лоб, густые брови, прямой нос. Губы не тонкие, но и не пухлые, женские. Лет незнакомцу, наверное, было тридцать. Алёна плохо разбиралась в мужском возрасте. Все, кто был старше её сверстников-студентов, казались ей взрослыми дяденьками.

— Вам в Москву, девушка? — спросил водитель приятным баритоном.

— Что? — не поняла Алёна, занятая своими мыслями.

— Вы в столицу или как? — повторил вопрос незнакомец и предложи: — Хотите, могу подбросить.

Алёна заглянула в его светло-карие, улыбающиеся глаза. Наконец, до неё дошло.

— Нет. Спасибо. Мне тут рядом, через дорогу, — махнула она загорелой рукой в сторону озёр с той стороны шоссе.

— Ого! — обрадовался водитель. — Странная вещь — случай. И я туда же. Садитесь!

Распахнув дверцу машины, незнакомец сделал приглашающий жест.

— Нет, не надо. Здесь идти-то два шага по прямой, — стала отнекиваться Алёна, но водитель не сдавался.

— Да садитесь, садитесь! В ногах правды нет, да ещё по такой жаре. А у меня тут кондиционер. Вы меня не бойтесь. Я хороший. Работаю здесь, недалеко, в Звёздном Городке. Сегодня выходной, а на дворе просто пекло какое-то. Не дома же сидеть.

— А я и не боюсь вовсе, — пожала плечами девушка и после минутного колебания, уселась в мягкое кресло рядом с водителем. Его доверительный тон подкупил Алёну, а упоминание Звёздного Городка разожгло в ней любопытство.

«Неужели космонавт?» — подумала она, усиленно вспоминая портреты известных всей стране космонавтов. Но лицо незнакомца на память ей не приходило.

— А кто вам сказал, что вы хороший? — спросила она, прикрывая голые коленки полотенцем.

— Друзья. Я Виктор, — представился незнакомец, протягивая Алёне руку и добродушно улыбаясь. — Виктор Бугров, если хотите.

Девушка осторожно пожала его твёрдую ладонь и почувствовала, как неожиданный румянец подступает к её щекам.

— Алёна Скворцова.

— О! Какая у вас горячая рука! — воскликнул Виктор. — В самом деле, пора охладиться.

— Чего же вы ждёте? Вперёд! — скомандовала Алёна.

— Слушаюсь! — в тон ей отозвался Бугров, нажимая педаль стартёра.

Машина тихо заурчала и легко тронулся с места, быстро набирая ход.

— Это что же, электромобиль? — слегка удивилась Алёна.

— Так точно, — кивнул Виктор и охотно сообщил: — Электродвигатель с импульсным разрядом, источником питания для индуктивных нагрузок и электрической преобразовательной трубкой. Четыреста восемьдесят километров без подзарядки. Нравится?

— Ну…

Девушка неопределённо пожала плечами.

— Удобно здесь.

— Конечно. На государственном предприятии произведено, — с гордостью отметил Виктор и ласково погладил приборную панель автомобиля. — Кооперативам такое не потянуть… Нет, я не хочу сказать ничего плохого про общественно-кооперативный сектор нашей экономики. Там тоже талантливые, трудолюбивые люди работают. Вот в Испании как эта социалистическая система хозяйствования развернулась! Слышали?

Алёна неопределённо пожала плечами.

— Жаль. Нет, разумеется, помогать государству в удовлетворении запросов населения на товары повседневного спроса кооперативы могут. Тут разговора нет. А вот что-то масштабное и технически сложное сотворить тут у них, извините, идейная платформа узковата. Тут размах мысли иной нужен, цели иные. Поэтому будущее всё же за государственными предприятиями. Это однозначно! — уверенно продолжал Виктор. — Правильно Сталин писал ещё в далёком пятьдесят втором: государство должно доказывать, что предприятия госсобственности могут конкурировать и работать лучше, чем кооперативы… А вы заметили, что артелей по всей стране с каждым годом становиться всё меньше? Многие добровольно переходят в разряд госпредприятий, а колхозы преобразуются в совхозы.

— А вот Ленин писал, что социализм это ассоциация производственных кооперативов, которые все вопросы решают сами, а государство лишь координирует их усилия, если необходимы согласованные действия, — важно сообщила Алёна. Хотя она плохо разбиралась в экономике, но работы вождей пролетариата читала и в школе, и в институте. По большому счёту, она никогда особо и не задумывалась, почему в магазинах всегда достаточно любых товаров и продуктов, а на заводы и фабрики постоянно требуются рабочие руки. Для неё это была данность страны, в которой она родилась и выросла, в которой ходила в детский садик, а потом в школу, где её приняли в пионеры, а затем в комсомол. Страны, где любому и каждому открывались тысячи жизненных путей, наполненныхсозидательным трудом и творческими порывами, свершениями и открытиями — ради коллективного блага, а не ради благоденствия эгоистического «Я».

— А вы что же разбираетесь во всём этом? — спросила девушка у своего нового знакомого.

— Немного, — скромно улыбнулся тот. — Ленин, конечно же, светоч мысли. Кто же с этим спорит? Особенно его идеи о необходимости неусыпного контроля над мерой труда и мерой потребления со стороны трудового народа, пока ещё не достигнуто всеобщее изобилие. Я и сам несколько лет проработал в комитете рабочего контроля… Ну, а вы учитесь или уже работаете? — поинтересовался Виктор, пристально глядя на девушку.

Они остановились на красном светофоре у нужного поворота.

— Учусь.

— На кого, если не секрет?

— Через год заканчиваю архитектурный.

— Наверное, лунные города проектировать будите? — понимающе кивнул Бугров.

— Может быть. Или сады в Заполярье под стеклянными куполами.

Алёна посмотрела на него с вызовом.

— Серьёзно?

— Честное комсомольское!

— Верю, — улыбнулся Виктор. Его забавляла трогательная колкость девушки.

— Впрочем, — добавила она, — куда пошлют, туда и поеду. Страна у нас большая, города и заводы повсюду строят.

— Это верно. Мой адрес не дом и улица, мой адрес — Советский Союз, — расплылся в довольной улыбке Виктор. — А скоро и весь бескрайний космос домом станет. — Он радостно посмотрел на девушку. — Мне нравится, что мы с вами единомышленники в этом отношении.

— А вы? — Алёна улыбнулась Бугрову, слова которого ей польстили. — Неужели, в самом деле, космонавт?

— Ну, в некотором роде, — беспечно пожал плечами Виктор, сворачивая под зелёный светофор налево.

— Что, и в космос полетите?

— Полечу.

— Скоро?

— Теперь уже скоро.

Виктор весело посмотрел на Алёну.

— Ждать станете?

— Кого? Вас? Вот ещё что удумали! — фыркнула девушка, скрещивая руки на груди.

— Жаль, — искренне вздохнул Виктор.

Уже сидя на берегу озера, глядя на тёмную гладь воды, он спросил:

— Получается, архитектура ваше призвание?

— Выходит, что так, — пожала плечами Алёна, подтягивая загорелые колени к груди и зарываясь пальцами ног в горячий песок. — Хотя в девятом классе я хотела стать геологом. Я долго думала тогда, какой областью геологии мне заняться и стоит ли вообще. Мне казалось, что лучше всего изучать минералогию, ведь это открытие полезных ископаемых, а это нужно сейчас. Но потом меня больше заинтересовала ещё одна вещь — геотектоника. Она изучает законы движения земной коры и их причины. И у меня родилась заветная, грандиозная мечта. Мне хотелось управлять движением земной коры, поставить её законы на службу людям. Вот буду изучать её, и посмотрю, возможно ли это, думала я тогда.

— И что же? — с интересом спросил Виктор.

— После школы мне подумалось, что всё это детские мечты, что ничего у меня не выйдет. Ведь чтобы дать что-то большое для народа, для Родины нужно саморазвиваться, ни на секунду не останавливаться в своём развитии, то есть в познании действительности и её законов. Нужно громадное терпение и воля, чтобы бороться за искоренение остатков капитализма в других и не допускать их в себе. Нужно учиться и учиться, чтобы обгонять мечтой естественный ход событий. А времени потеряно так много.

— Да, у вас грандиозные планы, — улыбнулся Виктор.

— Не смейтесь.

— Ни в коем случае.

— Я думаю, что смогу добиться всего, чего захочу, если буду достаточно прилагать волю. Возможно, потом ещё и выучусь на геолога, и продолжу трудовую жизнь на благо Родины на новом поприще.

— Да, разумеется, — согласился Виктор. Ему понравилось мировоззрение девушки. — Это, безусловно, здорово, когда человек за личные интересы принимает интересы Родины.

— А вы в космос летите тоже по призванию? — спросила Алёна, искоса глядя на него.

— Разумеется! Какой мальчишка не мечтает стать космонавтом? — Виктор расплылся в широкой улыбке.

— Да ну, вас!

Алёна отвернулась к озеру.

— Если серьёзно, мой отец преподавал на физическом факультете в МГУ, а потом от астрономического института Штернберга работал в Крымской обсерватории. Так что тяга к звёздам у меня с детства, — грустно усмехнулся Виктор.

— Почему вы говорите о своём отце в прошедшем времени? — удивилась Алёна.

— Мои родители погибли четыре года назад.

— Простите, — Алёна опустила глаза. — Мне жаль. Как это случилось?

— Мать работала геологом с экспедицией на Памире, — сообщил Виктор. — Да, да. Видите, какое совпадение? Отец мой, помимо всего прочего, страстно любил альпинизм. Тянуло его ввысь, к звёздам. Он к этому делу и мать пристрастил. А тут такая возможность. Прилетел он из Крыма к ней в экспедицию и уговорил взобраться по нехоженому маршруту… Ну, в общем, сломался там карабин и оба упали в пропасть. Глупая случайность, по сути.

Виктор поковырял тонким прутиком песок.

— И что же, вы остались совсем один? — Алёна нежно положила горячие пальцы на его запястье.

— Отчего же один? — снова улыбнулся Виктор. — Брат у меня младший, Гешка. Вот такой парень! И бабушка осталась по материнской линии. Когда-нибудь я вас с ними обязательно познакомлю.

Алёна несколько долгих секунд смотрела ему в глаза, затем опустила ресницы и промолвила:

— Хорошо.

* * *

В этот вечер в гостях у Скворцовых была тётя Наташа. Алёна любила визиты материной сестры. Рано овдовев и не имея собственных детей, тётя Наташа выплёскивала всю свою нерастраченную материнскую любовь на племянницу. Алёне иногда даже казалось, что мать немного ревнует её к сестре. Алёна была поздним ребёнком, да к тому же мать растила её одна. Отец-военный оставил их, когда Алёне исполнилось шесть. Вернее, это её матери надоело мотаться по стране по разным гарнизонам. Она, конечно, понимала, что защита Родины это тоже профессия, но для своей дочери Тамара Ивановна желала иной участи, чем постоянная смена школ и жизнь на чемоданах в служебных комнатушках. И уезжать из Подмосковья ей совсем не хотелось. Тамара Ивановна сказала твёрдое «довольно». Отец не стал уговаривать остаться. Он даже выхлопотал им квартиру в Новом Городке, а сам уехал на Камчатку.

В восемьдесят четвёртом в армии произошли масштабные сокращения. Сотни тысяч не занятых общественно полезным трудом мужчин высвободились для работы на стройках пятилетки. Тамара Ивановна в тайне надеялась на возвращение мужа в семью, но, как оказалось, тот к этому времени уже жил гражданским браком с другой женщиной.

В целом, в памяти Алёны отец остался светлым воспоминанием, сложившимся в основном по письмам, которые она получала от него регулярно, до тех пор, пока отец не завёл новую семью. После этого письма стали приходить всё реже, а потом и вовсе перестали. Но к этому времени Алёна уже закончила в школу и поступила в институт, и её теперь волновали совсем другие проблемы.

На цыпочках Алёна вошла в гостиную, тихонько подкралась к тёте Наташе и уткнулась носом ей в затылок.

— Ох, это ты дружок! — обрадовалась та, поворачиваясь к племяннице и целуя её в щёку. — Что ж ты так долго гуляешь? Неужели одна?

Тётя ласково, но пристально заглянула в глаза Алёне.

— Оставь её в покое! — вошла в комнату Тамара Ивановна, неся поднос с чашками и заварным чайником. — Ей ещё рано думать о замужестве. Сперва нужно институт закончить, поработать на благо страны и, если хочешь, человечества.

— Об этом думать никогда не рано и не поздно, — рассудительно заметила тётя Наташа. — Я так считаю, что каждая из нас должна больше думать о том, как распорядиться не человечеством, а собой. Знаете, что сказала Софья Ковалевская в деньприсуждения ей премии Парижской академией наук? Она сказала: «Я никогда не чувствовала себя столь несчастной».

— Теперь-то я знаю, кто твоя героиня, — улыбнулась Алёна.

— Да… Впрочем, это было давно. И в отличие от своей героини и твоей матери, между прочим тоже, я вовремя поняла, что работа не исчерпывает всей жизни женщины.

Тамара Ивановна посмотрела на сестру осуждающе и громко возвестила:

— Садитесь уже пить чай! Остынет же.

— Кстати, ты помнишь сына Любы? Павлика? — неожиданно спросила она у дочери.

Алёна осторожно отпила горячего чаю, продолжая думать о своём. У неё из головы не выходил сегодняшний вечер, проведённый с новым знакомым. Они танцевали с Виктором в кафе. Правда, это нельзя было назвать полноценным свиданием, ведь с ними была её подруга Инга и Севка Стеклов, ухлёстывавший за Ингой, правда без особой надежды на взаимность. Зато потом Виктор провожал её до дома — пешком, шесть километров!

— Алёнушка? Ты здорова ли, доченька? — Тамара Ивановна заметила, что дочь их не слушает.

— Здорова… Здоровая я, мама.

— Так ты помнишь Павлика?

— Это сын тёти Любы? Я же его никогда не видела. Знаю о нём только по её письмам.

— О! Я могу исправить эту досадную оплошность, — игриво пропела тётя Наташа. — У меня же есть его фото! Любиного сына. Как раз захватила с собой альбом. Он, кстати, тоже студент. Учится в Ленинграде, на заочном. Кажется, на юриста.

— Интересно откуда это у вас такие сведения и его фотографии, — подозрительно сощурилась Алёна.

— Откуда? Слава богу, с твоей матерью и с Любой мы работали в одной школе. Правда, потом она во второй раз вышла замуж, и укатила в Ленинград. Но это не важно. Недавно в одном письме, посвящённом различным вопросам нашей действительности, Люба сообщила, что Паша в конце июля приезжает в Москву по каким-то своим делам, и спросила, не мог бы он погостить у нас пару деньков. Естественно, я ответила ей «да».

— Тётя! Мама! — Алёна с подозрением посмотрела на обоих. — Мне кажется, или вы пытаетесь сосватать мне ленинградского жениха? Мне же не сорок, в конце концов! Я сама сделаю свой выбор!

— Успокойся. Никто тебе насильно никого не навязывает. Выбор, конечно же, всегда остаётся за тобой, — успокоила её тётя Наташа. Она взяла с журнального столика увесистый фотоальбом и раскрыла его перед Алёной:

— Вот! Смотри, какой красавчик!

Алёна бросила придирчивый взгляд на фотографии. Никакой и не красавчик. Нос длинный, глаза какие-то болезненные, запалые. И смотрит как-то странно, нехорошо.

— А почему он везде снимался в трусах? — удивилась девушка.

— Ведь он же был чемпионом по волейболу, — поспешила объяснить Тамара Ивановна.

— Ну, я же говорю: спортсмен и к тому же блондин! — подхватила её сестра.

— Да? — Алёна взяла карточку в руки, пристально разглядывая человека на ней. — А мне кажется он просто рыжий! Не люблю рыжих! — фыркнула она, брезгливо кладя фотографию на место.

— Ну, ты посмотри на неё! — всплеснула руками мать. — Что с ней поделать? Был один мальчик. Два года назад. Она так ему нравилась!

— А он ей?

Тётя Наташа закрыла альбом, с интересом поглядывая на племянницу.

— Я всегда предпочитала, чтобы любили меня, — с лёгким кокетством молвила за неё Тамара Ивановна.

— Эх! Если бы любовь одного человека возникала, как ответ на чувства другого, жить было бы слишком просто, — вздохнула тётя Наташа. — Верно, дружочек?

Она нежно погладила племянницу по гладкой щеке.

— А я вот люблю простоту. Во всём! — Алёна беспечно мотнула головой. — И, наверное, так все-таки бывает…

— Что ты хочешь этим сказать? — забеспокоилась мать. — Уж не хочешь ли ты сказать…

— Да, мама! Я, кажется, люблю одного человека, — смело призналась Алёна, и щёки её стали пунцовыми.

— Господи! Когда же ты успела влюбиться? Кто бы мог подумать… Наташа!

— Один грек сказал устами Прометея: «Я от предвиденья избавил смертных», — пожала плечами та. — Не дурная мысль, правда?

Она сделала сестре знак глазами, мол, успокойся, и повернулась к племяннице.

— Так кто же этот таинственный незнакомец, что пленил твоё сердце?

— Его зовут Виктор… Виктор Бугров. Он будущий космонавт и, кажется, скоро полетит в космос.

— Да, достойный кандидат. Как думаешь, сестра?

— Пускай делает, что хочет! — обречённо махнула рукой Тамара Ивановна. — Разве её убедишь в чём-нибудь?

— Мама! Меня не нужно ни в чём убеждать. Я взрослая.

Алёна посмотрела на мать и улыбнулась, пытаясь унять охватившее её, вдруг, волнение.

— У тебя очень красивая улыбка, — заметила тётя Наташа. — Почти, как у меня. Ты знаешь, в детстве я всем говорила, что папа у меня такой красивый, а мама такая умная. И оба обижались на меня. Значит, я не красивая? Значит, я не умный? Смешно, правда?..

— Так что? — Наташа оглядела присутствующих. — Может нам стоит пригласить в гости этого таинственного Виктора Бугрова?

— А как же Павлик? — робко напомнила Тамара Ивановна.

— Ну, он приезжает только в конце недели, — напомнила сестра и выжидательно посмотрела на Алёну. — Так, когда твой кавалер сможет нас осчастливить своим визитом?

— Он свободен только по выходным, — неуверенно пожала плечами та.

— Вечерами он тоже занят? — удивилась тётя Наташа.

— Я не знаю.

— А узнать ты можешь?

— Могу, конечно.

— Так в чём же дело? Позвонишь ему, или мне это сделать? — покачала головой тётя Наташа и посмотрела на притихшую, расстроенную сестру.

— Я сама.

— Вот и замечательно. Заодно, познакомим его с Павлом… А ты выберешь из двоих одного.

— Тётя!

— Шучу, шучу. Не обижайся на меня.

* * *

Мобильный телефон «Сафир-320» бойко зазвенел в кармане и от неожиданности Виктор даже вздрогнул. Номер был незнакомый, но голос он узнал сразу. Звонила Алёна, приглашала в гости в это воскресенье. Если бы они встречались уже несколько месяцев, Виктор бы нисколько не удивился этому звонку, а тут три недели и уже смотрины у мамы и тёти…

Почему-то Виктор определил для себя это неожиданное мероприятие именно так, хотя, скорее всего, родственники Алёны просто захотели посмотреть на её неожиданного нового друга. Виктор лелеял эту мысль, надеясь, что всё так и есть на самом деле. Интересно, что Алёна рассказала матери и тёте про него?

В последние дни Виктор выматывался на тренировках до изнеможения. Старт был намечен на конец августа, и хотя конструктив нового модуля мало чем отличался от прежнего, на котором они до этого тренировались, всё же имелись некоторые нюансы, требовавшие осмысления и приноравливания, в том числе и новая электроника.

А тут этот неожиданный звонок Алёны. Он дал ей свой домашний телефон на прошлой неделе, когда они ходили в кафе потанцевать и развлечься. Правда, кроме Алёны, пришла её подруга Инга и Сева Стеклов — «жених Инги», как девушки в шутку его называли. Так что полноценного свидания тогда не получилось. Но Виктор нисколько не расстроился этому.

Инга весь вечер пыталась выведать у него все «космические тайны» страны, что заставляло Алёну постоянно конфузиться. Она-то прекрасно понимала, что Виктор не может рассказывать обо всём, что интересно болтушке Инге. Сева Стеклов иногда тоже пытался вклиниться в их беседу, но Инга всякий раз подавляла его своим темпераментом, и парень смиренно замолкал, печально потягивал через соломинку фруктовый коктейль из высокого запотевшего бокала и тоскливо посматривал сквозь очки на эстраду, где выступал самодеятельный ВИА. И, надо сказать, неплохо выступал. Лившаяся песня брала Виктора за душу:

Виктор слушал и думал, глядя на своих новых знакомых: «Забавные они всё же ребята». Сейчас ему самому захотелось снова окунуться в студенческую пору, укатить со стройотрядом в какой-нибудь колхоз возводить ферму, или на БАМ. Сидеть у костра дружной, весёлой гурьбой, петь песни под гитару, смотреть на звёзды и влюбляться.

«Неужели действительно влюбился? — удивлялся самому себе Виктор. — Вон, даже Гешка заметил, что я какой-то радостный, «как будто, на облаке покатался». И почему всё-таки люди влюбляются? Вот так вот просто, без забот, с первого взгляда… Говорят, существуют флюиды… Что это за флюиды такие? Похоже на какой-то химический термин. Флюиды-альдегиды».

Виктор усмехнулся своим мыслям.

«Алёна… Хорошее имя. А какие у неё глаза! А волосы, губы!.. Но глаза, конечно, поразительные. Словно, сама вселенная смотрит на тебя во всей своей необъятной глубине!».

Да, таких глаз Виктор Бугров ещё не встречал в своей жизни… А может, просто не замечал? Вон вокруг, сколько замечательных девушек! Выходит, действительно полюбил её, Алёну? Надо будет ей об этом непременно сказать, вот в это воскресенье.

В памяти всплыли строки песни: «Знаю, для тебя я не бог, крылья, говорят, не те, как же я хочу на небо прилететь…».

Ему отрыла сама Алёна, и Виктору показалось, что она почему-то чувствует себя неловко. Он хотел спросить, в чём дело, но девушка широко распахнула дверь, делая приглашающий жест. Виктор послушно прошёл в прихожую, а затем, вслед за Алёной, в освещённую люстрой в оранжевом абажуре гостиную. Эта люстра выглядела репликой из далёких шестидесятых. В остальном же всё здесь было по-современному: и полированные шкафы в стекле из натурального дерева, и удобные мягкие кресла с гладкими деревянными подлокотниками, и большой круглый стол посередине комнаты, и телевизор в правом углу — «Рубин» последней модели с пультом и голосовым управлением.

Навстречу гостю вышли две женщины чем-то похожие друг на друга. Одна, правда, казалась чуть выше ростом и моложе. Второй было, наверное, за пятьдесят, и в коротко стриженых волосах уже просматривалась ранняя седина.

Виктор растерялся, пытаясь угадать, кто есть кто, но Алёна пришла ему на помощь.

— Вот это моя мама, Тамара Ивановна, — указала девушка на женщину постарше. — А это её сестра и моя тётя соответственно, Наталья Ивановна.

— Просто — тётя Наташа, — отмахнулась женщина, приветливо улыбаясь и не спуская с Виктора внимательных глаз. — Будем знакомы?

— Виктор Бугров.

— Что же это вы, Виктор Бугров? — шутливо покачала головой тётя Наташа. — Прямо заинтриговали всех нас своей личностью!

— Правда? — слегка смутился Виктор. — Что же во мне такого особенного?

— А вы ещё и скромны, молодой человек! — воскликнула Наталья Ивановна.

— Ну, что это за личность, надо ещё посмотреть, — неожиданно раздался мужской голос.

Виктор только теперь заметил в дальнем углу комнаты, окутанном полутенью, человека, поднявшегося из кресла возле солидного радиоприёмника «Фестиваль» рижского радиозавода. Конечно, это не был прежний ламповый аппарат, а только стилизация под славные шестидесятые, но от его присутствия, как и от абажура на потолке, веяло уютом и добротностью.

Незнакомец вышел на свет, и Виктор увидел молодого мужчину, наверное, своего ровесника, невысокого и худощавого, с волосами, словно выгоревшими на солнце, обрамлявшими худое вытянутое лицо с глубоко посаженными серыми глазами.

— Тамара Ивановна! А меня вы не хотите представить гостю? — спросил незнакомец, и в голосе его прозвучали нотки насмешливой холодности.

— Конечно, конечно! — спохватилась мать Алёны. — Прости нас, Павлик! Мы совсем о тебе забыли.

— Павел Ветров, — незнакомец протянул Виктору руку.

— Это Павлик, сын нашей давней подруги Любочки, — поспешно пояснила Тамара Ивановна. — Он только что приехал из Ленинграда. Он там работает слесарем на заводе.

— Токарем на Сестрорецком, — поправил Павел, буравя Виктора глазами.

— Понятно, — кивнул тот. — И как там поживает наш город на Неве?

— Наш поживает нормально, не жалуемся, — ухмыльнулся Павел.

— Мне кажется, или вы не слишком приветливы к новым знакомым? — спросил Виктор. — Вроде бы из культурной столицы нашей Родины…

— Я не люблю, когда меня воспитывают, — снова усмехнулся Павел. — Я с тринадцати лет сам себе хозяин. Вкалываю, будь здоров. Строю светлое будущее, ну и всё такое.

— Ну, так и я занимаюсь тем же самым, — невозмутимо пожал плечами Виктор. — Будущее-то у нас одно на всех, значит, и идти к нему нужно всем вместе.

— Это дружным строем, получается? — ухмыльнулся Павел.

— Зачем же обязательно строем? Просто плечом к плечу, помогая слабым, выдвигая вперёд сильных, как авангард.

Женщины почувствовали нарастающее напряжение между мужчинами и решили разрядить обстановку.

— А давайте пить чай? — предложила Тамара Ивановна. — Любочка такой замечательный чай прислала с Павликом! Настоящий цейлонский.

— Давайте, — охотно согласился Павел.

— Ой! Что же это я? — спохватилась мать Алёны. — Дочка сбегай-ка в магазин. Купи сахара, масла на бутерброды и конфет каких-нибудь.

— Хорошо, — кивнула Алёна.

— Деньги там, на тумбочке в прихожей возьми.

— Ладно.

— Можно я вас провожу? — попросил Виктор.

— Да здесь рядом, через два дома.

— Всё равно. Можно?

— Ну, хорошо. Идёмте.

Когда они вышли на улицу, Алёна спросила:

— Как он вам?

— Кто? Павел? — Виктор замялся. — Какой-то он странный, что ли.

— Ага. Вот и мне он не понравился совсем, — призналась Алёна. — А мама мне его в женихи сватает.

— Павла? В женихи? — удивился и заволновался Виктор. — А вы?

— Я? — Алёна подняла на него смущённые глаза. — Я не хочу такого мужа. У меня другой на примете есть.

Виктор понял, что она говорит о нём и от сердца у него отлегло. Оно забилось радостно и гулко.

В магазине почти никого не было. Алёна решительно подошла к прилавку и попросила кассиршу:

— Пожалуйста, полкило сахара, сто грамм масла и двести «Мишек».

— На севере или в лесу? — уточнила кассирша.

— На севере, — кивнула Алёна.

— Два рубля восемнадцать копеек.

Забрав покупки, они вернулись в квартиру Алёны.

Тётя Наташа и Тамара Ивановна вместе с Павлом уже сидели за столом и о чём-то оживлённо беседовали.

— Что же это вы, не дождались нас? — с укоризной заметила Алёна. — Я пойду бутербродов нарежу. Мама, тётя вам с колбасой или с сыром?

— Нам всё равно, — отозвалась Тамара Ивановна.

— А вам? — Алёна взглянула на Виктора.

— Пожалуй, с сыром, — улыбнулся тот.

— А мне с колбасой, пожалуйста! — крикнул вдогонку девушке Павел. — Если честно, обожаю с колбасой, — признался он женщинам.

— Что же вы стоите там, Виктор? — спохватилась Наталья Ивановна. — Присаживайтесь к нам.

Виктор сел на предложенный стул, по-прежнему чувствуя лёгкое смущение.

— Павел нам рассказывал презабавные вещи на житейскую тему, — сообщила Алёнина тётя. — Оказывается у них в Ленинграде жизнь сильно отличается от нашей, можно сказать, провинциальной.

— Да? — удивился Виктор. — По-моему, у нас в стране жизнь везде одинаковая. Или я чего-то не знаю?

Он внимательно посмотрел на Павла. Тот усмехнулся в ответ на его слова.

— Одинаковая-то она одинаковая. Просто иногда задумаешься… Как странно получается. Вот мы сидим тут, собираемся пить чай, а ведь где-то совсем другая жизнь. Где-то идёт война, на Марс летят ракеты, а Лужниках сто тысяч зрителей смотрят футбольный матч… Интересно, кто будет чемпион Союза?

Павел посмотрел на Виктора.

— Конечно, «Спартак», — беспечно пожал плечами тот.

— Неа. Мне кажется, что «Пахтакор», — сообщила Алёна, входя в комнату и неся тарелку с бутербродами и хрустальную конфетницу с «Мишками».

— Почему? — удивился Павел, недоумённо глядя на неё.

— Не знаю, — пожала плечами девушка, подсаживаясь к Виктору и протягивая ему бутерброд с сыром.

— Нет, ну всё же, — допытывался у неё Павел. — Я вот лично за «Зенит» болею.

— «Зенит» нынче на чемпиона не тянет, — со знанием дела сказал Виктор, откусывая бутерброд и запивая его чаем, заботливо подлитым ему в чашку Алёной.

— А вы, почему за «Спартак» болеете? — не унимался Павел, которого задели слова Бугрова. — Вам же, вроде как, за «армейцев» болеть положено.

— Почему? — в свою очередь удивился Виктор. — Что за странные стереотипы: если милиция, то обязательно болеют за «Динамо», если военные, то за ЦСКА… Кстати, я-то не военный, совсем, — добавил он.

— Странно, — усмехнулся Павел. — Насколько я понимаю вы…

— А что вы думаете о себе? — перебила его Алёна, которую начала уже раздражать неоправданная колкость их ленинградского гостя.

— О себе? — удивился и немного растерялся Павел. — Ну что о себе думать можно? Я так думаю — жить надо на всю катушку, весело жить. Я правильно говорю? — Он посмотрел на Тамару Ивановну и её сестру. Те тактично не вмешивались в разговор молодёжи.

— Весело жить не запретишь, — осторожно пригубила горячий чай мать Алёны.

— Веселиться, значит? — понимающе закивала головой девушка. — Баловать себя, любимого?

— А вот воспитывать меня не надо, — покачал головой Павел. — Газеты я читаю. Только идеи идеями, а человек сам по себе.

— Как же это он сам по себе? — удивился Виктор. — Мы же не в лесу живём. Вон вы на большом заводе работаете, люди вокруг вас каждый день, много людей. И что же они соцсоревнования ради себя самих устраивают, план перевыполняют, за качество борются, рацпредложения вносят, новые профессии осваивают? Может всё-таки ради страны, ради всех нас, ради детей наших и внуков?

— Ну, зарплату тоже никто ещё не отменял, — поморщился Павел. — Опять же, премии, почёт, всеобщее внимание, слава. Это при коммунизме все за идеи работать будем, а пока…

— Вас послушать, так люди сейчас на сибирские стройки едут тоже ради денег и славы? — нахмурилась Алёна, и на щеках у неё проступили красные пятна. — Железные дороги тянут по вечной мерзлоте, каналы в Средней Азии роют, заводы возводят на Украине, термоядерные электростанции строят за Уралом?

— Понятное дело, за длинным рублём гонятся, — ухмыльнулся Павел. — Рабочий человек он, понимаете, тоже человек — Хомо Сапиенс!

Тут уже тётя Наташа не выдержала.

— Нет, Павлик, ты не прав. Человеку очень важно понять простейшую вещь — своё предназначение, своё назначение в обществе. Мы все звенья в одной цепи. Нужно просто проследить до конца эту цепочку и найти в ней своё место. Тогда любая работа станет по душе.

— Как у вас всё просто получается, — усмехнулся Павел. — Пойми, что ты звено в цепочке и будешь радостно трудиться. Но разве жизнь это только работа? Есть же и другие великолепные вещи: музыка, стихи, вино, автомобили.

— Всё это создано трудом, — покачала головой Тамара Ивановна. — Да, да. Именно так.

— А море, закаты, горы, женщины, — не унимался Павел.

— Так ведь подлинная ценность всего этого недоступна бездельникам, — резонно заметила тётя Наташа. — Им только кажется, что они живут на полную катушку. А в конце никто из них не избежит пустоты.

— А кто её вообще избежит? — отмахнулся Павел. — Человек подходит к концу и думает: «А что я делал здесь? К чему всё это?». Мы вот боремся за передовые идеи, а, в конце концов, превращаемся в химические элементы. В народе вот говорят, что все будем там — и передовики производства, и бездельники, и благородные люди и подлецы. А где это «там»? Нет его. Одна тьма… Да и тьмы нет. Тьма это ведь тоже жизнь! Так какое мне дело до всего на свете, если однажды я исчезну навсегда, и никто не вспомнит обо мне?

— Вопрос в том, способны ли вы сделать что-то такое, чтобы о вас вспоминали, — сказал Виктор, спокойно глядя в глаза Павлу.

— А Виктор прав, — согласилась тётя Наташа. — Мы вот с сестрой скоро уже будем стариками…

— Наташа! Что ты такое говоришь? — отмахнулась от неё Тамара Ивановна.

— Говорю, что думаю. Так вот. Нам ли не смотреть назад, чтобы понять, что мы делали здесь? Я вот всю жизнь работала учителем и сестра тоже. Она у меня ещё к тому же и депутат местного Совета. Много чего хорошего принесла она людям — чужим, незнакомым людям. Мы обе просто работали. Работали для своих и чужих детей, для вас и для ваших будущих детей и их детей тоже. Понимаешь? И нам с ней не страшно. Правда, сестра?

Тамара Ивановна согласно кивнула в ответ и опустила глаза.

— Ты, Паша, представляешь себе, чтобы случилось, если бы человечество поддалось панике, какой поддаёшься ты? — продолжала рассудительным тоном тётя Алёны. — Дикость, разгул животных инстинктов. А что потом? Алкоголизм, маразм, деградация?

— Опять вы с вашей идейностью, — пренебрежительно махнул рукой Павел.

— Да, в людях должна быть идейность, — уверенно кивнула Наталья Ивановна. — Если хочешь, это святое на все времена и для всех народов. А тот, кто пытается опошлить человеческую идейность, загрязнить души паутиной мещанского равнодушия, тот поднимает руку, ни много, ни мало, на самого человека. Идейность это и есть подлинная человечность, и всякий, кто отрицает идею, остаётся при одних ощущениях. Значит, попросту превращается в животное.

— Ой, боже, ты мой! — театрально воскликнул Павел. — Сколько митингового пафоса!

— Послушайте, вы! — не выдержал Виктор, но Наталья Ивановна остановила его.

— Не нужно. Я сама.

Она строго посмотрела на Павла.

— Я знаю, Паша, такие минуты бывают у каждого, особенно в молодости. Но ведь человек он на то и человек, чтобы жить не только для живота своего. Если во имя идеи люди готовы идти на смерть, то общество, породившее таких одухотворённых идеей людей, имеет шанс выжить при любых катаклизмах, выжить и развиваться. Только благодаря идее человек обретает свою личность, проявляет себя в творчестве, становится подлинным творцом и могучей силой.

— Ну да. А ещё банальным капиталистом. Ведь идея обогатиться за счёт других, это тоже идея? — Павел скривился в усмешке. — Бросьте! В конечном счёте, всякая идейность банально разбивается о деньги, стремление к личному успеху и славе.

— Да перестань болтать, мальчишка! — гневно воскликнула Наталья Ивановна. — По-твоему, Гагарин в космос полетел, жизнью рисковал ради славы или денег? А комсомольцы в тридцатые Магнитку и Днепрогэс строили — за длинным рублём гнались? А Комсомольск-на-Амуре такие же ребята-энтузиасты ради собственного веселья возводили? А те, что героями в войну полегли за нашу советскую Родину, за торжество социализма — от пуль врага, замученные в концлагерях, повешенные, сожжённые заживо фашистами — солдаты, партизаны, простые люди? Пионеры, комсомольцы, коммунисты. Все они — наши отцы и деды?.. Вот они, как ты говоришь, «на полную катушку» жили! Потому что настоящая жизнь ценна не деньгами… Да и многие сейчас так живут. Оглянись вокруг. Или ты совсем слеп? Ты же сын советской женщины!

— М-да…От героев былых времён не осталось порой имён…

Павел тяжело вздохнул. Наступило тягостное молчание. Затем ленинградец решительно поднялся со своего места.

— Спасибо вам, тётя Тамара и тётя Наташа за тёплый приём. Не смею больше отягощать вас своим присутствием.

— Как же так? — засуетилась мать Алёны. — Павлик! Куда же ты, на ночь-то глядя? Оставайся у нас. Постелем тебе в Алёниной комнате, а мы с ней здесь, в гостиной ляжем.

— Спасибо. Я в гостиницу.

— Хотите, подвезу до города? У меня машина внизу, — предложил Виктор.

— Благодарю. Я как-нибудь на такси. Тётя Тамара, я позвоню от вас, можно?

— Конечно-конечно! Телефон там, на тумбочке в прихожей.

Когда Павел ушёл, тётя Наташа грустно вздохнула:

— Как-то нехорошо получилось с Павликом.

— Ну, сам виноват, — парировала Алёна. — Нечего было так задаваться и чушь всякую нести!

— Да, пожалуй, — задумчиво протянула тётя. — Кажется, Люба чего-то не доглядела… лет двадцать назад.

Наталья Ивановна посмотрела на племянницу и Виктора.

— Ну, а вы, молодые люди, что думаете делать?

— Прямо сейчас или вообще? — уточнила Алёна.

— Сейчас разумеется. Я так подозреваю, наша старушечья компания вам тоже не подходит.

— Если вы не против, мы поедем, покатаемся, — улыбнулся Виктор. — Покажу Алёне свои родные пенаты.

— Я-то не против. А она?

Тётя Наташа кивнула на Алёну.

— Я тоже, — смутилась та под её пристальным взглядом.

— Ну а ты, сестра, «за» или «против»? — тётя Наташа посмотрела на Алёнину мать. — Давай, отвечай, как депутат районного Совета!

— Чего уж там, — отмахнулась Тамара Ивановна. — Делайте, что хотите. Взрослые ведь.

* * *

— Знаешь, я люблю смотреть на освещённые окна, — признался Виктор.

Они стояли на балконе его квартиры в тихих прохладных сумерках. Гешка давно уснул беззаботным пионерским сном, и они с Алёной, наконец-то, остались наедине.

— Почему? — тихо спросила девушка.

— Мне кажется, я знаю, что там происходит. Вон, видишь освещённое окно рядом с балконом? Мужчина ходит, руками размахивает…

— Стихи читает, — мечтательно предположила Алёна. — Или ругается, — хихикнула она.

— Нет. Он с женщиной разговаривает, — убеждённо сообщил Виктор.

— Почему ты так думаешь? Почему с женщиной?

— А вон, смотри!

Из-за занавески действительно появилась женская фигурка — незнакомка упёрлась локтями в подоконник и выглянула через распахнутые створки во двор.

— Угадал, гляди-ка! — звонко рассмеялась Алёна.

— Интересно, сколько разных людей живёт в этом доме, — задумчиво продолжал Виктор, оглядывая окна соседнего здания — то тёмные, то ярко освещённые. — Иногда бывает, они годами живут в одном подъезде и не знают друг друга. Даже бывает, не встречаются. И вдруг происходит какое-нибудь событие: радость какая-то, общая, или беда. И все вдруг оказываются вместе, и уже не важно, знакомы или не знакомы.

— Да, верно, — согласилась Алёна.

Виктор повернулся к ней.

— Алёна! Ты знаешь, я с первого раза, как только увидел тебя там, на обочине, и потом, когда мы танцевали в кафе…

Виктор взял девушку за плечи и слегка притянул к себе. Она не сопротивлялась, только потупила взор. Виктор почувствовал, как участилось её дыхание. Да и сам он едва не задыхался от волнения, пытаясь подобрать нужные слова.

— Странно, наверное… Я люблю тебя!

Алёна быстро подняла на него глаза, и в полумраке Виктор разглядел, как горят румянцем её щёки.

В комнате было тихо и темно. Только в углу тускло светился зелёный глазок радиоприёмника и мужской голос читал стихи:

Голос читавшего смолк под тихую протяжную музыку и диктор сообщил: «Вы слушали литературную передачу «Сонеты Петрарки». Читал Владимир Герцин. Товарищи радиослушатели, напишите, понравилась ли вам наша передача…»

— Вот интересно, зачем стихи пишут? — тихо промолвила Алёна на груди у Виктора.

— Ну, наверное, потому, что душа требует, — отозвался тот, нежно прижимая к себе её горячее тело.

— Витя!

— А?

— Как ты думаешь, что будет через год, через два?.. С нами будет?

— А ты чего хочешь, чтобы было?

— Что б мы с тобой расписались, хочу. Чтобы свадьба была, чтобы на всю жизнь запомнить! Платье хочу, белое, шёлковое с фатой. Туфли хочу тоже белые, на гвоздиках. Знаешь, Вить, я такие серьги видела в магазине для новобрачных… Знаешь, такие длинные и тоже белые…

— Распишемся… Обязательно распишемся, — одобрил Виктор. — Мне вот только в космос ненадолго слетать надо, а тогда и свадьбу закатим.

— Обещаешь?

— Обещаю… Ты верь мне, маленькая моя. Мне можно верить… Людям, вообще, нужно верить всегда… и в людей верить тоже.

Виктор поцеловал девушку в горячий сухой лоб и тихонечко пропел:

— Я верю, друзья, караваны ракет помчат нас вперёд от звезды до звезды. На пыльных тропинках далёких планет останутся наши следы… Понимаешь?

— Угу, — пробурчала Алёна.

— Всё, давай спать, а то завтра просплю на работу обязательно…

Голос Виктора звучал глухо и далеко, откуда-то из глубины его грудной клетки. Алёна слушала его, и на душе у неё становилось легко и тепло. Может, и в самом деле, они когда-нибудь пройдутся по тем тропинкам на чужих планетах — вместе с ним, рука об руку, живя долго и счастливо, до самой смерти?

Веки у неё медленно тяжелели и смыкались, а по телу разливалась сладостная истома.

Глава 6 ВОДЫ СТИКСА

В дверь позвонили, затем ещё раз.

Керри очнулась от тяжёлой дрёмы, в которую она впала полчаса назад, ожидая возвращения Роберта. На часах было уже десять после полудня. За окнами начинало смеркаться, а муж до сих пор не вернулся. И на телефонные звонки он не отвечал. Прождав Роберта два часа в бессмысленном хождении по комнатам, иногда выходя на улицу и тревожно прислушиваясь к далёким звукам проезжающих мимо машин, Керри сдалась и обессилено рухнула на диван в гостиной, пытаясь унять разыгравшуюся нервную дрожь стаканом крепкого виски. В груди у неё постепенно родилось и выросло тяжёлое гнетущее чувство, усиливавшееся с каждой минутой. Перед мысленным взором Керри стояло лицо Роберта, которого окутывало мрачное покрывало нехорошего предчувствия — предчувствия страшной беды. И вот этот нетерпеливый звонок в дверь.

Наконец-то! Керри подскочила с дивана и бросилась к застеклённой входной двери, поспешно откинула задвижку. На пороге стоял местный шериф Моррис, за спиной у которого в нерешительности переминались двое полицейских.

— Фрэнк? — удивилась Керри, уже понимая, что её предчувствия не напрасны.

— Мэм! — козырнул шериф.

— Мэм? Что происходит, Фрэнк? Последний раз ты называл меня так, когда мы с Робертом только приехали в этот городок, — промолвила Керри, пожирая шерифа тревожным взглядом.

— Позволите войти? — поинтересовался Моррис, стараясь выглядеть спокойным и официальным. Он частенько захаживал в этот дом и всегда оказывался здесь желанным гостем, но сегодня совсем не тот случай. Сегодня ему вряд ли предложат выпить хорошего виски и благостно посидеть в саду за житейскими разговорами. Хотя цепким взглядом шериф заметил на столе возле дивана початую бутылку.

— Так можно войти? Мэм? — повторил свой вопрос Фрэнк Моррис, глядя в глаза Керри.

— Да, конечно, — спохватилась она, отступая в сторону и пропуская шерифа в дом. — И вы, господа, заходите.

Полицейские вежливо козырнули и последовали за Моррисом. Все трое остановились посредине гостиной, нерешительно переминаясь с ноги на ногу.

Керри повернулась к ним, всё ещё стоя около входной двери.

— Что случилось шериф? Чем вызван столь официальный визит?

— Простите, что ввалились к вам вот так, прямо перед ужином, — начал было один из полицейских с типичным южным акцентом.

— Я не ужинала, — перебила его Керри. — Мы собирались с мужем сходить куда-нибудь. Он как раз должен вернуться из Хьюстона… Часа три назад должен был, — добавила она, тревожно взглянув на часы.

— Мэм! — обратился к ней второй полицейский, высокий мулат с пронзительными чёрными глазами. — Машина вашего мужа это «Шевроле Импала» серебристого цвета, калифорнийский номер — четыре би ти зет девять девять восемь?

— Да, — кивнула Керри, чувствуя неприятный холодок в груди. — Всё верно. Что? Он попал в аварию? Да?

Она переводила встревоженный взгляд с одного полицейского на другого. Затем не выдержала и порывисто подошла к шерифу, хватая его за руку.

— Ну, говори же, Фрэнк, чёрт тебя дери!

— Видишь ли, Керри…

Моррис отёр ладонью обвисшие, покрытые седой щетиной щёки, подбирая слова.

— Роберт попал в серьёзную переделку. Сегодня кое-что случилось на дороге около Морган Хилл… В общем, Роберт сейчас в больнице Святой Луизы в Сан-Хосе.

— Как? — Керри стиснула руки на груди, пожирая шерифа взглядом. Мысли в голове скакали, как сумасшедшие.

— Кто-то позвонил девять один один, сообщил о перестрелке недалеко от блошиного рынка «Рэд Барн». Ваш муж находился в маркете неподалёку. По всей видимости, он случайно оказался на месте преступления, — сказал смуглый полицейский. — По камерам наблюдения мы опознали стрелявшего. Этот парень ограбил уже четверых и застрелил человека в Салинасе месяц назад.

— Не знаю, как и зачем Роберт оказался там, — недоумённо пожал плечами шериф Моррис. — Возможно, он хотел заправиться.

— Он жив? — Голос Керри дрожал от напряжения.

— Да, но он в тяжёлом положении, — сообщил шериф и закашлялся, как заядлый курильщик, прикрывая рот кулаком и отводя взгляд в сторону.

— Я должна его увидеть! Немедленно! — сообщила Керри, решительно подхватывая со стула лёгкую кофту и зябко кутаясь в неё.

— Да, да, разумеется. Мы как раз приехали, чтобы отвезти тебя, — оживился Фрэнк Моррис.

— Я поеду на своей машине!

— Керри, извини. Но это плохая идея, — покачал головой шериф, осторожно беря её за плечи. — Ты сейчас не в том состоянии, чтобы садиться за руль. Ребята отвезут тебя. Не беспокойся.

— Да, мэм. Мы отвезём вас туда и обратно, — с готовностью козырнул полицейский-южанин.

Керри не стала спорить с ними. Единственное, что она хотела — это поскорее увидеть мужа. Сердце неистово колотилось в груди, будто она бежала куда-то долго и безоглядно. Они сели в полицейский «Форд Кроун» и ринулись в надвигающуюся исподволь ночь, накрывшую тихий городок Гринфилд.

Керри терзалась на заднем сидении волнениями, нахлынувшими на неё подобно морской тяжёлой волне.

— Офицер! У вас не будет сигареты? — спросила она у смуглого полицейского, сидевшего впереди справа.

— Извините, мэм. Здесь нельзя курить.

— Дьявол! — пробурчала сквозь зубы Керри, нервно теребя отворот кофты.

Полтора часа дороги показались ей вечностью. Наконец, впереди, показался маленький островок зелени среди бескрайних пустошей, подпёртых со всех сторон лесистыми холмами и накрытых таким же бескрайним потемневшим небом. Они свернули с трассы влево, к серому двухэтажному зданию с фронтальными застеклёнными выступами, которое укрылось за рядами островерхих сосен. Едва полицейская машина остановилась перед входом, как Керри выскочила из неё и бросилась внутрь больницы. Её провожатые едва успевали за ней, показываядорогу.

В приёмном отделении на коричневом плиточном полу стояли синие кресла из дешёвого кожзаменителя. Смуглый полицейский подошёл к стойке, где находилась дежурная медсестра, и о чём-то пару минут расспрашивал её. Керри взволнованно наблюдала за ними. Услышала спокойный голос стоявшего рядом полисмена:

— Не беспокойтесь. Всё будет хорошо.

Керри удивлённо взглянула на него, и тот ободряюще улыбнулся ей. В это время к ним подошёл его напарник вместе с медсестрой.

— Миссис Эванс? — учтиво спросила та.

— Да, это я, — растерянно кивнула Керри.

— Вашему мужу недавно сделали операцию. Сейчас он находится в реанимации, — сообщила медсестра. Молоденькая и довольно миловидная. Возможно, здесь на практике или подрабатывает.

— У вашего мужа есть медицинская страховка? — как бы невзначай поинтересовалась медсестра.

Вопрос несколько озадачил Керри. Её мысли сейчас были совсем о другом.

— Да, разумеется… Что с моим мужем? Я хочу увидеть его!

— Вам придётся немного подождать, — вежливо, но с прохладцей улыбнулась медсестра. — Я позову доктора Рида. Он вам всё объяснит. А вы пока заполните необходимые бумаги, вон там, на стойке.

— Люси! — Керри перехватила руку девушки, бросив взгляд на бейдж на её груди. — Мне необходимо повидать своего мужа!

— Разумеется, — снова улыбнулась отрепетированной улыбкой медсестра. — Я уже иду за доктором.

Она поспешно удалилась вглубь длинного коридора. Керри опустилась в одно из кресел, рассеянно уставившись в пол, даже не заметив, как ретировались полицейские, оставив её совершенно одну в холле. Не услышала она и приближающихся шагов, поэтому вздрогнула, когда над самой её головой раздался мужской голос.

— Миссис Эванс! Миссис Эванс!

Керри подняла голову и увидела врача, стоявшего подле неё. Он был высок, худощав и коротко стрижен. Очки в тонкой оправе, в свете ламп на потолке, тускло поблёскивали на его переносице.

— Я доктор Рид, — представился врач, слегка склоняясь вперёд. — Александр Рид. Как думаете, вы готовы?

Керри вздрогнула.

— Что? Что вы говорите?

— Вы готовы увидеть своего мужа? — пояснил доктор Рид.

Керри тут же вскочила с кресла, едва не бросившись на врача.

— Да! Что с ним? Как он себя чувствует?

— Успокойтесь! Сейчас он находится в реанимации. У него очень тяжёлое ранение. Повреждена аорта и он потерял много крови. После операции мы ввели его в кому.

— Он выживет?

— Я не могу вам ничего обещать, — уклончиво сказал доктор Рид. — Пройдёмте. Вы можете посмотреть на него.

Он сделал приглашающий жест, и пошёл первым куда-то вглубь коридора. Керри покорно проследовала за ним, чувствуя, как дрожат у неё колени. Её подвели к прозрачной перегородке, за которой на кушетке, по грудь укрытый простынёй лежал Роберт. Лицо его выглядело мертвенно бледным, глаза закрыты, в рот вставлена рифлёная трубка аппарата искусственной вентиляции лёгких, а на указательном пальце правой руки находился зажим датчика, провода от которого тянулись к прикроватному монитору, стоявшему на столе справа. Слева от койки располагалась капельница. На экране монитора нервно змеились зелёные, жёлтые и белые синусоиды, вспыхивали цифры — показатели дыхательной, сердечно-сосудистой систем Роберта, частоты его дыхания, температуры тела, давления крови.

Глядя на мужа, Керри почувствовала, что ноги у неё подкашиваются. Ей захотелось погладить Роберта по впалой щеке, но дотянуться до него она не могла. Только провела пальцами по скользкому стеклу, прижимаясь к нему горячим лбом.

— Вы в порядке, мэм? — спросил доктор Рид, внимательно наблюдавший за ней.

Керри повернула голову в его сторону.

— В порядке?.. Чёрт возьми! Нет! Я не в порядке! Мой муж умирает! — отчаяние охватило её. — За что мне и ему это?

— Смерть это не наказание, — вразумительно сказал доктор Рид. — Настоящее наказание жизнь.

Керри подняла на него залитые слезами глаза.

— Что вы такое говорите?

— Да, да. Как не прискорбно это осознавать, но всё именно так. А жизнь вашего мужа в таком состоянии это наказание не только для вас, но и для него. Ко всему прочему, это ещё и куча денег! И медицинская страховка вашего мужа, боюсь, тут не поможет.

— Но у нас есть другая страховка! — неожиданно вспомнила Керри, хватая доктора за рукав халата. — Думаю, там достаточно денег! Роберт не так давно оформил её… Словно в воду глядел, — тихо добавила она, бросив взгляд в сторону мужа.

— Послушайте, миссис Эванс.

Доктор Рид осторожно погладил её по запястью, глядя ей в глаза.

— Поддерживать жизнь вашего мужа мы сможем ещё какое-то время. Но, боюсь, его жизнь продлится не долго. Думаю, у нас с вами есть несколько дней, возможно, неделя. Раны подобного характера смертельны. Вашему мужу и так несказанно повезло, и он не умер там же, на месте.

— Но я люблю его! — с ещё большим отчаянием воскликнула Керри. — Я не смогу без него!

Александр Рид с грустью вздохнул, глядя на неё, поправил съехавшие с переносицы очки.

— Поймите, если бы наша современная медицина находилась на ином уровне развития… Но сейчас… Возможно, когда-нибудь, лет через сто, подобные раны будут не страшнее обычного пореза на пальце. Но сейчас… Увы!

Доктор беспомощно развёл руками.

— Мы просто бессильны помочь вам, миссис Эванс.

— Что же мне делать? — упавшим голосом спросила Керри. Руки у неё повисли, как плети.

— Миссис Эванс, — начал, было, доктор Рид и осёкся на полуслове. — Хотя, постойте! Будущее… Пожалуй, небольшая надежда у вас всё же есть.

— О чём вы, доктор? — встрепенулась Керри.

— Я о будущем! — радостно кивнул тот. — Вы что-нибудь слышали о крионике?

— Что-то… Кажется… — неопределённо пожала плечами Керри.

— Сейчас некоторые энтузиасты замораживают своё тело или тела своих умерших родственников, — с энтузиазмом продолжал Александр Рид.

— Зачем? — удивилась Керри.

— Понимаете, многие люди в нашем мире неизлечимо больны и умирают от этого. Кто-то погибает в автокатастрофах или от несчастных случаев. Бытует такое мнение, что в будущем уровень научных знаний человечества позволит излечивать любые болезни, выращивать потерянные конечности, новые органы или вовсе оживлять мёртвых.

— Ужас какой! — воскликнула Керри, недоверчиво глядя на Рида.

— Не скажите. Что-то рациональное в этой надежде, пожалуй, есть, — пожал плечами тот. — Как бы там не обстояли дела с верой, для вас, как мне кажется, это неплохой шанс попытать удачу и попробовать спасти мужа… в будущем. Тем более, что у вас есть для этого деньги. Офис одной из фирм, занимающихся крионикой, находится совсем не далеко отсюда, в Скоттсдейле.

— В Скоттсдейле?

— Да. Раньше их база располагалась совсем у нас под боком, в округе Риверсайд. Но потом они решили, что Калифорнийский центр уязвим для землетрясений и года три назад перенесли его в Аризону.

— И что это за фирма?

— Они называются «Алкор». Существуют, насколько я знаю, десять лет. У них уже сотня замороженных тел и, наверное, пара сотен клиентов со всей Америки, заключивших договора. Финансирование у них идёт через полисы страхования жизни, оформленные заранее.

— Сколько же стоят такие услуги? — спросила Керри.

— По-моему, что-то около семидесяти тысяч за цельнотелого пациента.

— Цельнотелого? — удивилась Керри.

— Да. Есть чудаки, которые замораживают отдельные части тела. Голову, например. Думают через сто лет пересадить её на молодое и здоровое тело.

Керри скривилась в гримасе отвращения.

— Возможно, учитывая ваше положение, — продолжал доктор Рид, — «Алкор» сделает для вас исключение. У вас есть, кому заняться вашими делами такого рода?

— Да, у нас с мужем есть семейный адвокат. Он помогает нам вести финансовые дела, — рассеянно кивнула Керри.

— Тогда, миссис Эванс, я настоятельно рекомендую вам поскорее связаться с ним. Разумеется, хорошенько всё обдумав прежде.

* * *

Сидеть и думать было тяжело, особенно, когда никогда ни о чём не думала. Не то, чтобы Керри была пустышкой, одной из тех девиц, которые плывут себе по течению, живя одним днём и не строя никаких планов на будущее. Нет. Она была образованна, начитана и даже в какой-то степени интеллигентна, что само по себе было уже достижением для девушки из американской глубинки. Но до сего дня она полностью полагалась на мужа, как до этого полагалась на родителей. Роберт зарабатывал деньги и принимал все ответственные решения в их семье. Керри же могла, наконец, расслабиться и позволить себе не думать о повседневности. Могла помечтать о будущем, в котором она, возможно, станет известной художницей или откроет свою собственную галерею искусств.

Правда, для этого нужно сделать определённые шаги, заиметь знакомства с нужными людьми, скопить побольше денег. Подобный важный поступок требует кропотливой подготовки. Но Керри колебалась. Она не чувствовала в себе нужного стержня. Самым важным поступком в её жизни пока что оставалось решение переехать в Нью-Йорк, которое она приняла десять лет назад. Ей хотелось учиться, хотелось жить в большом городе, где столько возможностей. Ходить в многочисленные музеи и театры, наслаждаясь яркой студенческой жизнью. Но реальность оказалась не такой радужной, какой она виделась девчонке, только, что закончившей школу.

Керри выбрала Гамильтон колледж и специальность история искусства. Она хорошо училась в школе, поэтому без труда получила нужные рекомендации, но её отец выращивал кукурузу, из которой производился знаменитый на всю Америку виски, и был небогатым фермером. Родители с трудом могли себе позволить платить за обучение дочери по тридцать тысяч четыре года подряд и оплачивать её содержание в столичном городе, на которое потребовалось бы ещё десять ежегодно. Но Керри не отчаялась тогда. Первый раз в жизни она проявила настойчивость и смогла доказать администрации колледжа, что у неё имеется финансовая необходимость на получение помощи. Сдав вступительные тесты и показав себя талантливой и достойной обучения, она стала абитуриентом престижного учебного заведения, которому колледж готов удовлетворять все финансовые потребности. Родители заплатили лишь положенный семейный взнос.

Потом они повстречались с Робертом, пришла любовь и желание быть с этим человеком всю оставшуюся жизнь. Они купили в ипотеку дом в Гринфилде, поближе к работе Роберта, и зажили тихим семейным счастьем, строя большие планы на будущее. Работа мужа в НАСА сулила неплохие перспективы, поэтому Керри могла позволить себе искать себя, подрабатывая в одной из частных школ, где она старалась привить местным детишкам любовь к искусству. И вот теперь всё неожиданно оборвалось. Иллюзорная стабильность начала рушиться на глазах. Счета, кредиты, долги — вот что ожидало её в скором времени. Конечно, можно было бы воспользоваться страховкой и попробовать как-то устроиться и решить все проблемы, хотя бы на время, но Роберт…

Керри снова и снова представляла его, лежащего на больничной койке, барахтающегося на зыбкой грани между жизнью и смертью. Неужели она может бросить его вот так вот? Ведь он столько сделал для неё! А она? Что она дала ему? Даже ребёнка не родила, потому что рассчитывала сделать карьеру.

Керри порывисто вскочила с дивана, хватаясь за телефон. Нет! Нельзя отвергать даже крохотную надежду! Прав доктор Рид, крионика для них с Робертом единственный выход. Будущее, будущее поможет её мужу. Разве может оказаться иначе? Ведь наука столького уже добилась, люди полетели в космос, побывали на Луне, создали столько замечательных вещей, без которых жизнь была бы ужасной.

Керри судорожно набрала номер Леви Гринбаума, их с Робертом адвоката.

— Да? — раздался вальяжный голос на другом конце провода.

— Леви! Мне нужно срочно увидеться с тобой! У нас большая беда.

— Успокойся, Керри. Вылетаю первым же рейсом, — заверил Гринбаум.

* * *

Адвокатская контора «Гринбаум и сыновья» досталась Леви от отца, скончавшегося два года назад от сердечной недостаточности. К восьмидесяти годам своей жизни Аарон Гринбаум, переехавший в Америку в далёком сорок восьмом, категорически не пожелав оставаться в охваченном войной со всем арабским миром только что провозглашённом Бен-Гурионом Израиле, так и не нажил себе новых детей. Жена, родившая ему Леви, находилась в больнице после тяжёлых родов вместе с двумя старшими сыновьями, навещавшими мать, когда туда угодила проклятая арабская бомба. Погибли все трое и ещё с полсотни человек. Охваченный горем, Аарон Гринбаум понял тогда, что нужно искать место поспокойнее, и, забрав новорожденного Леви, перебрался по ту сторону Атлантического океана. Но случившееся, конечно же, не прошло бесследно. Наверное, поэтому он и назвал свою контору, которую смог открыть в Нью-Йорке ещё в пятьдесят шестом, в честь погибших сыновей.

Разумеется, судьба Леви была предрешена. Получив юридическое образование, он стал работать в конторе у отца, и хотя оба не хватали звёзд с неба, дела у них шли довольно успешно. С Эвансами Леви познакомился случайно, через одного риэлтера, когда молодожёны присматривали себе жильё поближе к Сан-Франциско. Роберт показался Гринбауму довольно перспективным клиентом, и он предложил ему свои услуги в качестве семейного адвоката. Тот согласился. Леви никогда не упускал своей выгоды. Он хорошо помнил наставления своего отца, который всегда говорил ему: в Америке один девиз — каждый сам по себе и хватай, что сможешь.

Нельзя сказать, что между Леви и Эвансами сложилась тёплая дружба, но доверительность в их отношениях присутствовала, безусловно, поэтому, услышав по телефону взволнованный голос Керри, он бросил все дела и тут же вылетел в Сан-Франциско. Леви позвонил ей из аэропорта и, узнав о случившемся и о намерениях Керри прибегнуть к крионике, он первым делом навестил страховую контору, где Роберт оформлял страховку. Сумма оказалась приличной — полмиллиона долларов. Но Леви прекрасно знал, как моментально могут улетучиться даже такие деньги. После встречи со страховщиком, он позвонил в компанию «Алкор», чтобы разузнать подробности, но этот разговор расстроил его. Оказалось, что членство в компании, как и договор оформляются заранее, к тому же полис страхования жизни нужно будет переоформлять на агента, рекомендованного «Алкор», чтобы фирма фигурировала в полисе в качестве бенефициара.

Но Леви не привык сдаваться. Он вспомнил про одного своего старого знакомого, профессора медицины, который имел много связей в научных кругах, и оказалось, что тот хорошо знает одного из членов научного совета «Алкор», потому, что несколько раз консультировал их медицинский совет. Профессор обещал посодействовать. Это была удача. Окрылённый и немного усталый, Леви взял такси и поехал к Гринфилд.

Супруга Роберта распахнула ему дверь, едва он коснулся звонка.

— Керри, дорогая! — Леви слегка приобнял её за плечи. — Мне так жаль, что с Робертом случилось это несчастье.

— Спасибо, — Керри опустила глаза, затем с надеждой посмотрела на адвоката. — Ты узнал?

— Разумеется! Всё не так плохо. Есть шанс получить все необходимые услуги сразу же после того, как Роберта объявят юридически мёртвым. Кстати, что говорят врачи?

Керри поджала губы и на глазах у неё заблестели слёзы.

— Ну, не надо, не надо, дорогая! — Леви успокаивающе погладил её по плечу. — Всё будет хорошо.

— Хорошо? Что именно, Леви? — Керри непонимающе посмотрела на него. — Роберт в коме, врачи говорят, что ему жить осталось несколько дней. А ты говоришь, что всё будет хорошо?

— Несколько дней? — переспросил Гринбаум и призадумался, потирая острый подбородок.

— Так что ты узнал про «Алкор»? — снова спросила Керри.

— Это одна из двух фирм, занимающихся крионикой в Америке. У них есть штат медработников в национальном масштабе и семь специальных хирургов в различных регионах, в том числе и в Сан-Франциско. И они готовы оказывать услуги по требованию двадцать четыре часа в сутки. Как только пациент объявляется юридически мёртвым, специальная бригада медиков выезжает в больницу или на дом и проводит реанимацию пациента.

— Они оживят Роберта после смерти? — удивилась и обрадовалась Керри.

— Нет, — покачал головой Леви. — Насколько я понимаю, это делается, чтобы восстановить частичный поток крови к мозгу и сердцу, чтобы отсрочить омертвение тканей. Но лучше об этом узнать у них самих. Нам нужно съездить в Скоттсдейл. Я договорился о встрече через одного своего знакомого. А ещё тебе придётся переоформить страховку Роберта, чтобы оплатить ей услуги по криоконсервации.

— Да? И много там денег?

— Четыре сотни тысяч.

— Ты думаешь, этого хватит?

— Возможно. Ты сядешь за руль? — Леви слегка подтолкнул Керри к входной двери.

— Не знаю, — неуверенно пожала она плечами. — Веди лучше ты.

— Тогда поторопимся. Нам нужно проехать шестьсот с лишним миль.

* * *

Растрескавшийся серый асфальт дышал жаром. Они остановились около длинного одноэтажного здания под номером 7895, которое от дороги отделял узкий газон с низкорослыми деревцами и стрижеными кустами, похожими на маффины из «Макдональдса».

Керри задумчиво посмотрела на логотип «Алкор», красовавшийся на правом углу фасада и тяжело вздохнула. Несколько высоких пальм, росших вдоль здания криофирмы, придавали ему вид калифорнийского фитнес-клуба, почему-то затерявшегося в аризонской промышленной зоне.

«Неужели здесь замораживают людей?» — с удивлением подумала Керри, но внутри здания её первое впечатление изменилось.

Они с Леви оказались в просторном холле, стены которого были выкрашены в угрюмый лиловый цвет, на фоне которого переливающийся серебром ресепшн с огромными синими буквами названия компании выглядел аляповато. Здесь же стоял низкий мягкий диван всё того же лилового цвета и пара чёрных кресел, расставленных вдоль журнального столика. По бокам от дивана два серых кашпо с лохматыми искусственными пальмами, видимо, были призваны придать помещению подобие домашнего уюта. Но Керри не покидало странное ощущение, будто они с её адвокатом попали в пафосное похоронное бюро. Впечатление это усиливал и мертвенный лиловый цвет повсюду, и подчёркнутая больничная стерильность, и полное безлюдье.

Навстречу им вышел довольно высокий мужчина средних лет в тёмном костюме, но без галстука и без рубашки. Под пиджаком у него была надета обычная серая футболка. Лицо у мужчины выглядело слегка осунувшимся, хотя и ухоженным, волосы с лёгкой проседью зачёсаны назад, на губах застыла сдержанно-вежливая улыбка.

— Привет! Рад видеть вас у нас. Я распорядительный менеджер компании, Стив Бридж, — представился мужчина.

— Привет, Стив! — Леви пожал протянутую ему руку. — Я Леви Гринбаум, адвокат миссис Эванс. Профессор Стюард должен был предупредить вас о нашем визите.

— Да, разумеется, — кивнул Бридж.

— Это миссис Эванс, — отрекомендовал Леви свою спутницу.

— Керри, — негромко произнесла та и протянула Бриджу руку.

Тот осторожно пожал её, с интересом разглядывая новою знакомую.

— Итак. Позвольте мне показать вам всё и объяснить саму процедуру заморозки тела от начала до конца, — с готовностью произнёс Стив Бридж, не переставая казаться вежливым и приветливым. — Вам ведь интересно, как всё происходит?

Он снова взглянул на Керри. Так утвердительно кивнула.

— Безусловно.

— Мы можем начать с макета для ранних этапов процедуры. Прошу вас пройти со мной в операционно-реанимационное помещение.

Стив Бридж провёл гостей в ярко-освещённую просторную комнату, часть которой занимала пластиковая ванна, внутри которой находился человеческий манекен, засыпанный сине-голубыми пластиковыми кубиками, имитировавшими лёд. Рядом располагался медицинский стол, вокруг которого были расставлены какие-то медицинские приборы на каталках. У дальней стены стоял большой металлический ящик с крышкой.

— Процедура проходит в несколько этапов, — начал объяснять Бридж, остановившись около манекена в ванне. — Мы называем это витрификацией. Команда наших крионистов помещает тело умершего в ванну со льдом, чтобы максимально снизить температуру тела. Затем они делают сердечно-лёгочную и мозговую реанимацию — запускают сердце и лёгкие пациента с помощью тампера. Это такой механический прибор для реанимации. Вот видите, он находится здесь, на манекене? Далее мы подключаем аппарат искусственного кровообращения и насыщения крови кислородом, одновременно заменяя кровь в теле пациента специальными криопротекторами. Этот процесс называется пефузией.

— Вы заменяете всю кровь? А зачем? — удивилась Керри.

— Если этого не сделать, то при заморозке кровь превратиться в лёд, — охотно объяснил Стив Бридж, — и его кристаллы разрушат ткани тела. Криопротекторы можно сравнить с антифризом для машин.

— Понятно, — понимающе кивнула Керри, представив на месте манекена Роберта, и нервно передёрнула плечами. — Это, наверное, очень сложно?

— Безусловно. Такая операция в среднем занимает двенадцать часов и её выполняют десять наших крионистов. После перфузии тело пациента переносится на вот этот стол, оборачивается в специальную ткань и помещается вон в тот контейнер с сухим льдом, который затем отвозят в наш гипозиторий.

— Там и хранятся тела? — спросила Керри, на которую рассказ Бриджа произвёл сильное впечатление.

— Да. Они помещаются в специальные сосуды Дьюара. Это что-то похожее на термос. Внутрь заливается жидкий азот и тела хранятся в нём при температуре в минус триста двадцать девять градусов по Фарингейту. Химические реакции в организме при столь низких температурах практически останавливаются.

— И можно взглянуть на это место? — поинтересовался Леви Гринбаум.

— Разумеется, — кивнул Бридж. — Пройдёмте со мной. Я вам всё покажу.

Он открыл дверь в дальнем конце помещения, любезно пропуская вперёд своих гостей. Втроём они прошли по узкому извилистому коридору, на стенах которого были развешаны портреты каких-то людей.

— Здесь вы можете увидеть некоторых наших пациентов, — охотно пояснил Бридж. — В основном это публичные люди, которых все знают. Вы, кстати, тоже можете выбрать для себя, появится ли фото вашего мужа на этой стене или вы останетесь инкогнито, — предложил он Керии.

— Хорошо. Я подумаю над этим… Потом, — кивнула она, косясь на фотографии в деревянных рамках.

— Кстати, у вас будет так же возможность навещать здесь вашего мужа, — сообщил Бридж. — Многие из наших клиентов так делают.

— Да, да, это здорово! — одобрил Леви, но осёкся, когда Керри недовольно посмотрела на него.

Коридор закончился небольшой комнатой, стены которой были выкрашены в тот же мертвенный лиловый цвет, что и холл. Справа от входа на стене располагалось широкое прямоугольное окно, закрытое зелёными жалюзи и, видимо, выходившее в соседнее помещение. Рядом с окном, справа на стене в рамке висела фотография какого-то мужчины.

— Это Джеймс Бэй, — пояснил Стив Бридж, заметив заинтересованные взгляды Керри и её адвоката, — тот самый первый человек, которого нам удалось заморозить ещё в шестьдесят седьмом. А вот здесь располагается наш гипозиторий, где в дьюарах хранятся в настоящее время тела всех наших ста семнадцати пациентов.

Бридж нажал на кнопку пульта на стене, слева от окна, и жалюзи медленно поползли вверх. За окном оказалось просторное длинное помещение, где вдоль стен высились хромированные цистерны, зловеще поблёскивавшие в свете люминесцентных ламп на потолке.

— В процессе хранения тела подключены ко множеству датчиков и находятся под наблюдением врача. Испарившийся азот еженедельно дополняется. У нас на вооружении находится оборудование лучше, чем у многих медицинских учреждений в округе, — не без гордости сообщил Бридж.

— Ого! — не удержался Леви Гринбаум, прижимая лицо к стеклу и пытаясь всё хорошенько рассмотреть. — Это просто потрясающе!

Керри не разделяла его восхищения. На неё вид хранилища произвёл тягостное впечатление. Между тем её адвокат с интересом ощупал стекло и повернулся к Бриджу.

— Стив! Это пуленепробиваемое стекло?

— Да, — кивнул тот. — Вероятно, оно способно остановить даже ракетную установку. Кроме того, весь этот отсек укреплён металлическими пластинами и кевларом.

— А для чего такое укрепление? — насторожилась и удивилась Керри.

— Понимаете, мэм. Мы с вами живём в неспокойное время. Но даже если кто-то попробует врезаться на грузовике в наш гипозиторий, это помещение выдержит такой удар без проблем. Даже если сюда упадёт бомба во время войны.

— Войны? — ещё больше удивилась Керри. — О какой войне вы говорите? Мы же в Америке! Кто может нам угрожать?

— Ну, не знаю… Русские или инопланетяне, — пожал плечами Бридж. — Мэм! Мы вынуждены заглядывать далеко в будущее. А будущее, как известно, не предопределено. Кто может знать, что случиться через сто лет?

— Да, конечно, — согласилась с ним Керри, переводя взгляд в сторону окна. Рядом с ним располагалась небольшая цистерна-дьюар. В отличие от остальных, она была выкрашена в салатовый цвет и поставлена не вертикально, а горизонтально.

— Вот здесь и храниться тело Джеймса Бэйя, — пояснил Стив Бридж.

— А почему эта… ёмкость лежит на боку? — удивилась Керри.

— Видите ли, в шестьдесят седьмом году технологии не были ещё достаточно развитыми, — начал объяснять Бридж. — К тому же, мистер Бэй являлся первопроходцем, если можно так выразиться. Для него наша компания могла тогда выделить отдельный дьюар. Сейчас в таких хранятся по четыре тела сразу, иначе будет очень дорого обходиться их обслуживание.

— Значит, мой муж будет тоже находиться в таком не один? — уточнила Керри.

— Совершенно верно, — любезно улыбнулся Бридж. — Он будет висеть вверх ногами ещё с тремя пациентами. Но это не так страшно. В дьюарах, где хранятся отдельные органы, вообще не протолкнёшься!

Керри без улыбки посмотрела на менеджера.

— А теперь, когда вы всё увидели своими глазами, давайте пройдём ко мне в кабинет и обсудим финансовую сторону вопроса, — предложил Бридж.

— Давайте, — охотно согласился Леви Гринбаум и взял Керри под руку.

— Итак, взносы членов нашей организации составляют лишь одну треть её ежегодного бюджета, — уже в кабинете рассказывал Стив Бридж. — «Алкор» получает каждый год от телевизионных лицензионных платежей порядка пятидесяти тысяч долларов. Наш отдел защиты прав пациентов является полностью отдельным юридическим лицом, которое управляет и защищает финансы криопациентов нашей компании, включая управление недвижимостью. Мы имеем ежегодно два процента прироста нашего капитала, что достаточно для содержания наших пациентов.

— И в этот капитал входят деньги, полученные с каждого клиента? — уточнил Леви Гринбаум.

— Всё верно, — подтвердил Бридж. — Когда клиент «Алкор» подвергается криоконсервации, значительная часть финансирования этого клиента направляется в специальный траст, который оплачивает расходы на хранение и переводит инвестиционные средства в юридически обособленный отдел защиты прав пациентов. Эта схема финансирования может показаться консервативной, но она предназначена для покрытия стоимости хранения пациентов исключительно за счёт доходов от трастов. Тем самым, мы гарантируем, что такое финансирование будет продолжаться бесконечно в будущем.

— А какова конечная сумма ваших услуг? — напрямую спросила Керри, которая плохо разбиралась в финансовых делах и терминах. — Сколько мне придётся заплатить?

— Смотрите. Перевозка тела вашего мужа из Сан-Хосе в наш офис обойдётся в сто тысяч. Дальнейшее содержание целого тела будет стоить для обычного нашего члена сто двадцать тысяч. Эти средства будут переведены в траст из полиса страхования жизни члена «Алкор».

— Получается двести двадцать тысяч? — уточнила Керри и переглянулась с Леви. Тот ободряюще кивнул ей. — А что значит «обычного члена»? Что вы имеете в виду?

— Мы придерживаемся политики предварительной договорённости и заключения долгосрочных договоров, — охотно ответил Стив Бридж, внимательно глядя на Керри. — В вашем случае всё обстоит несколько иначе.

— И? — напряглась Керри. — Это невозможно?

— От чего же? — Бридж откинулся в кресле. — Просто ценовая политика в отношении вашего мужа, боюсь, будет несколько иной.

— Сколько вы хотите? — прямо спросил Леви Гринбаум.

— Придётся оформить полис страхования жизни для миссис Эванс как минимум на пятьдесят лет. Это триста долларов в месяц.

— Итого сто восемьдесят тысяч страховка, — посчитал в уме Леви, — плюс сто двадцать хранение…

— И сто транспортировка, — напомнил Бридж.

Леви посмотрел на него, затем повернулся в Керри.

— Может, обратимся в другую фирму?

— Это ваше право, — развёл руками Бридж. — Если вы стеснены в средствах, я не вправе настаивать.

— Нет. Мы заключим договор с вами, — решительно заявила Керри.

— Но это же съест всю вашу страховку! — прошипел Леви, наклоняясь к ней. — Керри! Подумай хорошенько.

— Леви! Я всё обдумала. У меня нет времени искать что-то другое. Судьба Роберта важнее денег! — Она повернулась к Бриджу. — Я согласна! Давайте заключать договор.

— Прекрасно! — обрадовался тот. — Хороший выбор, миссис Эванс. Вы останетесь довольны нами, поверьте.

Уже на выходе Керри, поглощённая своими мыслями и пытавшаяся не слушать ворчливую болтовню Леви, сокрушавшегося о потраченной ею баснословной сумме, столкнулась с полной женщиной в смешной широкополой шляпе, едва не сбив её с ног.

— Простите меня, миссис, — стала извиняться Керри, но незнакомка, казалось, не заметив произошедшего, радостно отмахнулась.

— О! Не стоит беспокоиться, милочка! Это здание и на меня всегда производит неизгладимое впечатление. Я Пегги Гриффин, — представилась она и доверительно сообщила: — Мой Генри лежит здесь уже два года, и каждый месяц я прихожу к нему в гости. Когда-нибудь и я окажусь рядом с ним, а потом мы вместе проснёмся молодыми в далёком будущем… А вы? Ой! Только не говорите, что вы в вашем возрасте тоже присматриваете себе место здесь!

— Нет, — мотнула головой Керри. — Я для мужа… как и вы.

— Бедное дитя! — всплеснула руками Пегги Гриффин и стиснула их на пышной груди. — Я так вам сочувствую! Но не расстраивайтесь. Смерть это не конец всему. Точно-точно! С той стороны определённо что-то есть. Думаю, через сто лет на Земле будет настоящий рай! Вы согласны со мной?

— Я не знаю, — растерянно пожала плечами Керри и поспешно зашагала к своей машине.

* * *

Прошёл уже месяц с того дня, как тело Роберта поместили в криохранилище в Скоттсдейле, а Керри по-прежнему не могла прийти в себя. Душа её полнилась бездонной тягостной пустотой. Неоднозначность всего произошедшего, в которой Роберт оставался, ни жив, ни мёртв, сбивала Керри с толку. Иногда ей казалось, что лучше было похоронить его на кладбище, куда она могла бы приходить и приносить ему хотя бы цветы на могилу. А так…

Из головы не шло воспоминание о той странной женщине, которая приходит навещать своего мужа в криохранилище «Алкор», надеясь лечь там, рядом с ним и проснуться помолодевшей в далёком завтра.

А если ничего этого не будет?.. Если никто не спасёт их в этом самом будущем?.. И как же душа? Что станется с ней?.. Вернётся ли она в тоже тело, в котором обитала раньше?.. А если нет?.. Какие монстры вылезут из криокамер по всему свету спустя сто лет?.. И её Роберт тоже? Ведь она хотела спасти его, а, может быть, обрекла его на муки, пострашнее самой смерти?..

Керри мотнула головой, словно стряхивая с себя эти странные и страшные мысли. Отчуждённо посмотрела на стопку счетов, лежавшую на столе, которую она вынула сегодня из почтового ящика. Денег на их оплату не было.

Керри перевела взгляд на стакан с виски, стоявший справа от неё. Последнее время именно он стал для неё последним прибежищем. Никогда в своей жизни она ещё столько не пила, как в последние дни. Наверное, ей стоило бы взять себя в руки и совершить какой-нибудь решительный поступок, как тогда, в юности, но, ни сил, ни желания у неё на это уже не было. Даже смутная надежда на переезд к родителям не окрыляла её. Керри прекрасно понимала, что будет им лишь обузой. У них и без неё проблем хватает.

Всё. Конец. Выхода из этой безысходности нет!.. Или есть?

Керри взяла стакан с виски, поднесла его к губам дрожащей рукой и сделала пару глотков.

Алкоголь обжёг горло, скатываясь вниз и сбивая дыхание.

Керри отодвинула стакан в сторону и решительно встала из-за стола. Она подошла к шкафу у входной двери, распахнула дверцу и выдвинула ящик справа. Внутри лежал никелированный шестьсот сороковой «Смит-Вессон». Муж держал его на всякий случай, чтобы защититься от незваных гостей. Гринфилд хоть был и спокойным городком, но и здесь всякое могло случиться…

Да, чёрт его дери! Кто сказал, что это невозможно в любом уголке Америки?! Разве нет? Разве Роберт тому не подтверждение?

Керри вдруг поняла, в каком жестоком и чужом мире она жила до сих пор. Почему же правда открылась ей только теперь? Почему осознание истинного положения вещей приходит к нам лишь в минуты, когда беда обрушивается на нас самих? Почему до этого мы считаем себя какими-то исключительными, равнодушно проходя мимо чужого горя? Почему не боремся с бедой все вместе, плечом к плечу?..

Страшный мир! В нём правят люди с мёртвыми душами!

Нет! Она не желает больше жить в таком. Пусть здесь остаются те, кто готов терпеть унижения и притеснения… Терпеть ради чего? Ради призрачного завтра, в котором можно проснуться, убив себя сегодня за большие деньги?.. Разве это свобода?.. Разве в этом счастье?..

Вот она, Керри, по-настоящему свободный человек! Пусть воды Стикса понесут её в неведомое — Рай или Ад это совершенно не важно. Лучше так, чем прогибаться под этот уродливый мир!

Керри отхлебнула виски и взвела курок. Зазвонил телефон. На экране высветилось имя адвоката. К чёрту его! Керри приставила ствол к подбородку, зажмурилась, затаила дыхание, собираясь с духом. Палец медленно потянул спусковой крючок…

Часть 2. ВЫЖИВШИЙ ИКАР

«Сильные делают так, как хотят,

а слабые терпят то, что они должны»

Фукидид «Пелопонесские войны»

«Мы знаем, что ныне лежит на весах

И что совершается ныне.

Час мужества пробил на наших часах,

И мужество нас не покинет!»

А. Ахматова

«Плохой ли, хорошей рождается птица,

Ей всё равно суждено летать.

С человеком так же не случится,

Человеком мало родится,

Им ещё надо стать»

Э. Асадов

«…Эй, вставайте, кто ещё в живых остался! Было полбеды, а теперь кругом беда.

Много буржуинов, да мало наших… Эй, вставайте, давайте подмогу!»

А. Гайдар «Сказка о Военной тайне»

Глава 1 В ЦАРСТВЕ ТЛЕНА

В глухой темноте можно было различить отдалённый звук, как будто вода падала с высоты на что-то твёрдое. Этот странный звук заставлял невольно вздрагивать всякий раз, когда невидимые капли плюхались на камень… Хотя, почему камень? Возможно, это металл — проржавевший и давно сгнивший? В пропитанном сыростью воздухе ясно ощущался запах железа вперемешку с гнилью и плесенью.

Роберт попробовал пошевелить пальцами правой руки, и понял, что весь опутан какими-то проводами. А вслед за этим пришло осознание тупой пронизывающей боли, сковавшей тело тугими путами. Голова была наполнена чем-то тягучим и холодным. Мысли с трудом, рывками пробивались сквозь эту субстанцию, донося осознание, что он лежит на койке — жесткой и неудобной, а тот странный плюхающий звук — это звук какого-то медицинского прибора, возможно, трикодера.

Понимание этого вызвало в душе Роберта тревогу, постепенно переходящую в испуг.

Что с ним случилось?.. Где?.. Когда?.. Как он оказался в этом странном месте?..

Какой-то шорох… или нет, не шорох, скорее движение воздуха выплыло из непроглядной чёрной бездны и коснулось кожи Роберта. Встрепенувшись, он весь превратился в слух.

С лязгом где-то в темноте отворилась тяжелая металлическая дверь. Вспыхнул тусклый белый свет, показавшийся ослепительным. Пришлось зажмуриться.

— Жив?.. Неужели жив!

В незнакомом голосе прозвучало искреннее удивление, переходящее в радостную надежду.

— Кто здесь? — с трудом вымолвил Роберт и удивился собственному голосу — чужому голосу, который он никогда не слышал.

Дьявол! Да что с ним такое?

Где-то глубоко в памяти вспыхнуло ослепительной искрой воспоминание — какое-то помещение, где он стоит, затаившись в нерешительности, и смотрит на незнакомого парня с пистолетом в руке. Затем выстрел — глухой и далёкий — и боль, жгучая боль в груди, сковывающая волю и сознание… Всё. Чёрная тьма вокруг. Ни мыслей, ни чувств целую вечность… Или всё же что-то было? В памяти маячила какая-то смутная светящаяся пелена и ощущение блаженства и покоя, связанное с ней.

Неужели это происходило с ним?.. Почему?.. Зачем?..

Снова яркая вспышка и перед мысленным взором побежали стремительным калейдоскопом какие-то события, незнакомые люди, обрывки бессвязной речи, чужие пейзажи, улицы странных городов в густом багрянце, исходившим от неба. Всё это выплёскивалось откуда-то из глубины сознания, затмевая то, самое первое видение, в котором он умирал, сражённый шальной пулей.

Роберт стиснул кулаки, весь напрягся, пытаясь привстать с койки, опершись на локти.

— Эй, эй! Чад! Не делай этого! — тут же предостерёг его незнакомец, поспешно подходя к Роберту и кладя тяжёлую руку ему на грудь, снова придавливая к койке.

Глаза уже привыкли к свету, и Роберт мог разглядеть этого человека. Он оказался невысок ростом, седовлас и чем-то походил на китайца или японца: смуглое округлое лицо, изборождённое глубокими морщинами, узкие глаза, чёрные, как и одежды на незнакомце, тонкие, скорбно поджатые губы.

— Чад! Успокойся уже! — вразумительно повторил «китаец». — Мы едва смогли вернуть тебя к жизни. Лежи смирно, а то швы разойдутся!

— Я… Роберт… Эванс. Почему вы называете меня Чад? — сквозь зубы процедил Роберт, превозмогая боль и не в силах отделаться от ощущения, что внутри него говорит другой человек, говорит на чужом ему языке!

Откуда он может знать этот язык?

— Что случилось?.. Что со мной произошло?.. Где я?

— Э! Как тебя повело-то! — угрюмо усмехнулся незнакомец. — Какой такой Роберт? Ты — Чад! Наш товарищ, ты один из нас — «Серых Ангелов». Неужели всё позабыл?

«Китаец» с сомнением осмотрел лежащего на койке. Его пальцы были холодными и твёрдыми, но очень умелыми.

— Вроде бы, голову тебе удалось сохранить в целости. С телом вот пришлось сильно повозиться.

— Чад?.. Это моё имя? — удивился Роберт, хотя в голосе незнакомца звучало столько уверенности, что вряд ли он лгал ему. Да и зачем ему это?

А может быть, над ним ставят какие-то эксперименты? Те страшные эксперименты, в которых обычно уличают военных? Ведь он, судя по всему, в больнице, только в какой-то странной больнице.

— Что со мной произошло? — повторил свой вопрос Роберт, борясь с сомнениями. — Кто такие «Серые Ангелы»?.. Я не знаю вас… Я не знаю себя! — Он осторожно ощупал своё тело. — Я не помню… совсем ничего не помню!.. Почему?

— Да, вижу я, вижу, — закивал «китаец». — Что произошло? Беда случилась! Во время последней вылазки, вы втроём попали в засаду. Возможно, кто-то предал нас. Чтобы дать тебе и Виру уйти, Аэла взорвала на себе плазменную бомбу. Убила себя и охранителей, преследовавших вас, но потолок туннеля, по которому вы шли, обрушился. Взрывной волной тебя сильно задело, и Вир притащил тебя сюда едва живого. Потом мне пришлось повозиться изрядно. Мы потеряли тебя на целых десять минут. Думали, что это конец, но ты оказался не так прост. Я сделал всё, что смог, чтобы собрать тебя по частям.

«Китаец» скромно улыбнулся.

— Я — Мун, местный врачеватель. Когда-то в прошлом работал в обычной больнице, но оказалось, что лечить простых людей стало накладно для власти. Больницы закрывались одна за другой, как и школы, заводы и фабрики. Народ нищал и умирал с голода. Как-то мне предложили участие в одном сомнительном медицинском эксперименте, и я по глупости своей согласился, польстившись на деньги, но потом мне открылась правда, я будто очнулся ото сна, в котором пребывал последние годы… Э! Да что уж вспоминать об этом! Теперь уже всё в прошлом. Десять лет прошло. Сейчас все мы здесь — «Серые Ангелы», единственные, кто борется на этой планете за справедливость, кто уничтожает этих жадных и бездушных крыс, пожирающих наш народ с потрохами, отнимает последнее у оставшихся в живых после медицинских экспериментов над народом.

— Крыс? — не понял Роберт.

— Да. Всех этих олигархов и прислуживающих им сановников, вельмож, и охранителей. Они попирают законы справедливости и человечности на этой планете, пьют кровь простых людей.

Мун замолчал, будто вспоминая о чём-то своём.

— Но как такое может быть на Земле? — поразился и испугался Роберт.

— Земля? — Мун как-то странно посмотрел на него и усмехнулся. — Пожалуй, нужно дать тебе лекарство.

Он неспешно подошёл к широкому металлическому столу у противоположной стены, на котором громоздилась груда каких-то коробок.

— Постойте! — остановил его Роберт, чувствуя, как холодок страха наполняет его грудь. — Вы хотите сказать, что мы не на Земле?

— Получается, что так, — пожал плечами Мун. — И что тебе далась эта Земля?

Он вернулся к койке, на которой лежал Роберт и протянул ему небольшой пакетик с белым порошком.

— На вот, выпей. А то, похоже, у тебя снова жар.

Мун приложил тыльную сторону запястья ко лбу Роберта.

— Значит, вы слышали о Земле? Откуда? — обрадовался тот, с отвращением глотая горький порошок, который пришлось запить тёплой мутной водой из жестяной кружки.

— Слышал, — равнодушно кивнул Мун. — Кто ж о ней здесь не слышал?

— А здесь это где? — тревожно спросил Роберт. — Что это за планета?

— Та самая — Стигия. Раньше её, правда, называли Гивея. Но об искуплении грехов предков наши правители давно уже и не вспоминают. Теперь здесь действительноадский мир… Разве забыл, где родился? — усмехнулся Мун, сверля Роберта подозрительным взглядом. Но потом его взгляд смягчился. — Ах, да! Ты же контуженный. Совсем забыл.

— Вы говорили о каких-то «Серых Ангелах»? Кто они? — допытывался Роберт, которого всё больше охватывало смятение и страх. Ему никак не верилось, что всё сказанное Муном может быть правдой. Как в такое можно было поверить? Всё казалось каким-то кошмарным, пугающим сном, небылью.

— Это давняя история, — покачал головой Мун. — Но раз ты совсем ничего не помнишь, так и быть расскажу. Надеюсь, память к тебе вернётся, в конце концов… Хотелось бы, чтобы вернулась. — Он с надеждой посмотрел на Роберта и продолжал: — Так вот. Когда-то давно, много лет назад, я тогда ещё совсем мальчишкой был, пришли к нам с неба «хикари-тенши».

— Солнечные Ангелы? — удивился Роберт.

— Да. Они хотели помочь гивейскому народу освободиться от власти предателя революции Чой Чо Рена. Это прежний правитель Гивеи, который грабил и уничтожал свой народ целых тридцать лет.

Лицо Муна скривилось гримасой отвращения, и он брезгливо сплюнул в сторону.

— «Солнечные Ангелы» много хорошего сделали тогда для нас. Но их здесь оказалось слишком мало. А люди наши всегда были разобщены, корыстны и трусливы. Чой Чо Рен же коварен, жесток и властолюбив. Его солдаты и каратели вторглись на южный материк, где «хикари-тенши» создали островок свободы и справедливости. Много крови пролилось в те дни. Многие «Солнечные Ангелы» пали под напором сил Тьмы. Лишь единицы из них уцелели и ушли на запад, в глухие леса и горы. Чой Чо Рен же с тех пор отменил все законы, лишил народ всех прав и свобод, превратил людей в безропотный скот, который раздал во владение своим приближённым и друзьям, как рабов.

— А «Солнечные Ангелы»? Что сталось с ними? — спросил Роберт, глядя на то, как помрачнел Мун.

— Они не сдались. Именно «хикари-тенши» и создали тайное общество «Серых Ангелов». Их мораль не позволяла им убивать людей. Но «хикари-тенши» вынуждены были переступить через себя и свои законы ради торжества добра в нашем мире. Иначе они просто не могли поступить. Поэтому-то отныне все они стали как бы отверженными — не на светлой и не на тёмной стороне. Люди говорят, что тогда «хикари-тенши» дали клятву оставаться не присоединившимися ни к одной из сторон до тех пор, пока Зло в этом мире не будет повержено и наказано по заслугам. А потом вокруг них стали собираться местные люди. Те, кто ещё не остыл душой, не превратился в мёртвые бездушные головешки. Вот так постепенно и образовалось наше нынешнее воинство, в которое вливались бойцы со всех концов планеты, кто больше не мог терпеть гнёт и унижения режима Чой Чо Рена.

Мун посмотрел на Роберта, внимательно слушавшего его.

— Здесь находится наша тайная база. Она глубоко под землёй, недалеко от северной столицы, но они ни за что не доберутся сюда. Будь спокоен.

— Они? О ком ты? — не понял Роберт.

— Ищейки нашего «великого» и «мудрого» Чой Шо, его цепные псы и охранники, — пояснил Мун.

— Это тоже правитель?

— Да. Новый владыка планеты, пришедший на смену Чой Чо Рену, когда тот отдал душу богам или демонам… Скорее вторым… Хотя была ли у него душа тоже большой вопрос. Раньше Чой Шо управлял армией Гивеи и звался тогда генералом Шань Гуном. Здешние олигархи, обогатившиеся после революции за счёт народа, в лице Шань Гуна нашли себе нового слугу-марионетку, дали ему имя, подобающее правителю, да и название нашей планеты сменили на новое. Вроде как, в ознаменование будущих перемен. Но ничего для простых гивейцев не изменилось… Вернее, стало только хуже. Теперь мы понимаем, что настоящее зло кроется не в потешных генералах, «озаровцах» или в сановниках с вельможами — этих говорящих головах олигархов планеты. Нет, настоящее Зло это тот экономический и политический режимы, которые они здесь установили. Поэтому мы, «Серые Ангелы» боремся не только с Чой Шо и его приспешниками. Мы боремся с ненасытным олигархатом, который поддерживает систему наживы через безудержное воровство богатств планеты, с преступными законами, насаждаемыми ими простому народу, в то время как сами они находятся вне всяких законов и правил.

— А кто такие «озаровцы»? — не понял Роберт.

— ОЗАР это прежняя народная милиция, которую ещё в пору Чой Чо Рена превратили в скопище тупых, бездушных охранителей режима, в послушный инструмент принуждения и подавления народного недовольства и возмущения творящейся здесь несправедливостью.

— Понятно. А «хикари-тенши»? Что же они?

— Их уже не осталось никого. Теперь мы продолжаем их дело, как можем, несём бремя их клятвы. Нынешние пигмеи от власти пытаются устоять на плечах этих гигантов, приписать себе их заслуги и достижения, одновременно люто ненавидя их, поливая прошлое, связанное с ними, злобной ложью.

— Почему? — удивился Роберт.

— Потому что все они прекрасно понимают, как ничтожны сами, потому что боятся прошлого! — В голосе Муна прозвучало ожесточение. — Луч света, вырвавшийся из этого прошлого, может озарить умы и души простых людей, поднять их на борьбу с преступным фашистским режимом. Мы первыми увидели этот свет и своим примером пытаемся пробудить от спячки всех остальных. Подолгу прежде мы ждали воздаяния своим палачам. Годы шли, зло копилось, только усиливая власть скверных людей. Теперь мы поняли, что надо быть систематичными в защите от беззакония и лжи. А ещё надо быть абсолютно беспощадными. Когда тайно и бесславно погибают сотни сановников и их подручных палачей-охранителей, тогда высокое положение в государстве перестаёт привлекать негодяев и дельцов. Когда олигархи и их дети не могут без оглядки выходить на улицы городов и чувствовать себя в безопасности в своих роскошных дворцах, они перестают упиваться своей властью и живут в постоянном страхе. Но как бы все они не охраняли себя, им не спастись от нашего воздаяния! — с гневным торжеством сообщил врач.

— И это возможно? — осторожно спросил Роберт.

— Да! Мы используем зажигательные устройства для уничтожения записей и доносов, отравляем воду, которую они пьют из особых скважин, рассыпаем в воздуховоды их дворцов смертоносные бактерии и радиоактивный яд. Они отравили наш народ своей хитроумной заразой и думали, что останутся безнаказанными за содеянное. Как бы не так! Теперь настал их черёд. А ещё мы насыщаем пищу, которую они едят вредоносными веществами, нанимаясь поварами к ним на кухни. Пускай испробуют то, чем кормили всех нас долгие годы! Теперь пришло время отмщения за их преступления, настал наш черёд! И никакая охрана, которую они набирали всё это время из самых тёмных и отсталых гивейцев, им не поможет спастись. У большинства из нас есть образование, инженерные профессии и технические навыки, которые власть имущие искореняли на планете десятилетиями, желая оградить себя от умных и способных критически мыслить людей. Но всех думающих им всё равно не истребить. Теперь мы сами учим своих детей вне стен их ущербных школ, готовим новых борцов с режимом. А наши знания позволяют нам легко проникать в жилища-крепости сановников и вельмож. Ведь строили эти жилища малограмотные наёмники из южных провинций. Наша элита сама загнала себя в ловушку, где их легко перебить по одному.

— Но добьётесь ли вы справедливости, если народ не поймёт ваших целей, если не пойдёт за вами? — сомнение прозвучало в голосе Роберта, который испытывал сейчас смешанные чувства.

Жёсткая усмешка едва тронула губы Муна.

— За нами! Ты хотел сказать «за нами»? Ты же один из нас, Чад! Что за сомнения вселились в твою голову? Ты же сам всегда говорил: если на планете царствует беззаконие, и мы хотим установить закон, то мы должны быть не менее могучи, чем это олигархическое государство, пусть и с незаметной, теневой стороны жизни. Наша цель — сеять страх и физически уничтожать зло, очищать хрустальный поток жизни от всякой нечестии, от вредоносных людишек с мёртвой душой!

— Но можно ли уничтожить зло механически? — Роберт всё ещё пытался увязать услышанное с обрывками своих воспоминаний и с накатившими на него чувствами, которые с каждой минутой становились такими же незнакомыми, как и всё вокруг него. — И как можно здесь не ошибиться? Ведь искоренять вредоносных людей возможно лишь с очень точным прицелом. Разве нет?

— По-твоему, мы предаём смерти совсем не тех, кого следует? — Мун строго воззрился на него. — Ты хочешь сказать, что мы боремся с призраками?

— Я не знаю, — Роберт обессилено откинулся на жёсткую подушку. — Разве слепые нападения не вызовут рост страдания народа, не углубят его тяжёлого положения? Ведь действие всегда равно противодействию.

— Вот именно! — подтвердил Мун. — Мы всегда соблюдаем равновесие, и убийцы добра не останутся в живых, не смогут продолжать свою мерзкую деятельность. Мы охотники, бьющие по убойным местам олигархии. Она и есть главный источник зла. Миллионы людей живут ничтожно краткой жизнью. У нас с тобой нет иной цели, как облегчить их участь, сделать счастливее родную планету, избавив её от несправедливости и угнетения.

— Не знаю. Возможно, вы и правы, — вздохнул Роберт. — В голове у меня сейчас какой-то туман и хаос. Я плохо соображаю, — признался он и спросил: — А кто такой Вир?

— О! Это, пожалуй, самый отчаянный наш боец. Он как твоя правая рука. Вы с ним лучшие друзья. Иногда мне даже кажется, что он ниспослан к нам откуда-то с небес, как «хикари-тенши». — Мун посмотрел на сводчатый каменный потолок, казавшийся серым в свете мутных продолговатых ламп. — Вир появился здесь пять лет назад. Пришёл, то ли из южной столицы, то ли с запада. Правда, рассказывать о себе он не любит. Сначала тоже всему здесь удивлялся, будто памяти лишился. Но потом пообвык и освоился. Я с тех пор наблюдаю за ним. Сидит в нём, понимаешь, какой-то дьявол — отважный и беспощадный, порой толкающий его на всякие безрассудства. Иногда мне даже кажется, что Вир нарочно ходит по краю пропасти, словно играет со смертью, дразнит её своей отвагой. Но я не расспрашиваю его, почему так и что с ним такое происходит, что у него творится на душе. Хотя порой мне кажется, что мы с ним виделись раньше, только вот не припомню никак, где… Может, и ошибаюсь я, — пожал плечами Мун.

— Почему не спросили у него? Вдруг он оказался бы шпионом или провокатором? — удивился Роберт, в котором неожиданно заговорил незнакомый ему Чад.

— Нет. Тут нас не проведёшь! — погрозил пальцем Мун. — Сам же знаешь, есть у нас такие замечательные штуки, ДПР называются. Они остались нам в наследство ещё от «хикари-тенши», как и оружие, и много чего ещё.

Мун широко улыбнулся, достал из кармана плоский золотистый предмет, похожий на старинные карманные часы, на крышке которого уместились три округлых глазка. Протянул его на ладони, показывая Роберту. Один из глазков сейчас горел зелёным.

— Что это? — удивился Роберт.

— Детектор психологического распознания. Зелёный это твой, — радостно сообщил Мун. — Значит, всё в порядке. Если загорится оранжевый, получается, что человек этот сомневающийся. С таким лучше не связываться. Ну а если уж горит красный — гнида продажная, доносчик или шпион перед тобой. Такого бей сразу! Так вот. Теперь мы чужаков и тех, что с гнильцой внутри сразу примечаем. Нам бы такую штуку пораньше, скольких наших товарищей удалось бы спасти от тюрем, да от смерти. Кстати, схороненные «Солнечными Ангелами» запасы нашёл именно Вир. С этим пришёл к нам. Есть в том схроне и плазменные бомбы, и ингибиторы короткой памяти, и парализаторы с инфразвуком, и гипнотические очки. В общем, всякое такое оружие индивидуальной защиты от карателей. ИКП и гипнотические очки, между прочим, вещь незаменимая, чтобы от слежки уходить и оставаться нераскрытыми ищейками Мурамасы Зойто — главного начальника карателей.

Металлическая дверь на входе лязгнула, противно заскрипела и открываясь. В помещение уверенно вошёл коренастый человек в неприметных тёмных одеждах, как и у Муна, и стремительно приблизился к койке, на которой лежал Роберт, склонился над ним.

— Жив? Очнулся?.. Наконец-то! — В голосе вошедшего прозвучало волнение, сменившееся нескрываемой радостью.

У незнакомца было прямоугольное, слегка вытянутое лицо, широкий волевой подбородок, крупный нос, высокий лоб в обрамлении слегка вьющихся, зачёсанных назад волос. В глубоких чёрных глазах под низкими бровями застыло напряжённое ожидание.

— Чад, дружище! Ты что не узнаёшь меня? Я — Вир!

— Он немного не в себе, — шепнул ему на ухо Мун и покосился на Роберта, на лице которого застыло лёгкое недоумение. — Болтает о Земле и называет себя другим именем… Какое-то странное имя, скажу тебе.

— Что? — Вир резко повернулся к врачу, буравя того взглядом. — Ты ничего не путаешь?

— Точно говорю, — заверил Мун. — Я уж решил, что он немного того после случившегося…

Врач слегка покрутил пальцем у виска.

Вир не стал больше расспрашивать его, быстро склонился к больному на койке, заглядывая ему в глаза. Тихо произнёс над самым его ухом:

— Ты помнишь своё прошлое? Верно? Я тоже помню.

Зрачки у Роберта расширились от этих его слов.

— Да, брат. Такие вот дела, — слегка склонил голову Вир, прикрывая веки, и положил руку на плечо Роберта. Пальцы его осторожно сжались. — Давай, поправляйся скорее! У нас с тобой много дел на этой планете.

* * *

Они уселись на каменном остове широкого колодца, из которого только что вылезли — Чад и Вир. Несколько раз Чад пробовал выходить наружу днём, но слепящее красное солнце, заливавшее всё вокруг густым багрянцем, больно резало ему глаза. Окружающее казалось нереальной фантазией, кошмарным сном, каких он не видел, даже находясь на грани между жизнью и смертью. В нём всё ещё жил Роберт — его мироощущение, его чувства, его мысли и воспоминания. Правда последние с каждым днём выздоровления становились всё более размытыми и ускользающими. Его нынешняя жизнь и та прежняя не были продолжением одна другой и не дополняли друг друга. Они разнились, как белое и чёрное, как пламень и лёд. И самым ужасным для Роберта-Чада оказалось принятие случившегося как данности. Произошедшее с ним просто выходило за рамки его понимания, не вязалось со всем, что он знал до этого о мире, окружавшем его.

Чад обернулся. Проржавевшая крышка люка, повисшая на толстых петлях, выглядела густой чёрной кляксой на фоне серебристой травы, которой заросла безлюдная степь. Степной простор где-то совсем далеко от них упирался в тёмный горизонт, над которым вздымался ввысь сверкающий звёздный купол.

Давным-давно, как рассказывал Вир, в этой степи находилась военная база с подземными укреплениями на случай большой войны. Правда, с кем тогда собирались воевать, Вир не знал, но подобные колодцы можно было отыскать в степях вокруг северной столицы повсюду. Между собой их соединяли длинные бетонированные коридоры, протянувшиеся на многие километры до самого Шаолинсеу, где они вливались в городскую сеть таких же подземных убежишь. А ещё от этой древней военной базы остались покосившиеся бетонные столбы ограждения. Они торчали то тут, то там, напоминая изнурённых сгорбленных путников, однажды забывших о цели своего долгого пути.

Чад задрал голову, пытаясь охватить взглядом безбрежный звёздный океан над ними. Крупные яркие звёзды смотрели на него бесстрастно и холодно из глубин вселенной. Во влажном воздухе повисали терпкие запахи степных трав и чего-то ещё, — незнакомого и острого, будоражившего в душе какие-то архаичные струны. И всё вокруг казалось совершенно незнакомым и чужим.

— Вон, смотри. Длинная цепочка звёзд высоко над горизонтом. Видишь? — Вир указал направление вправо. — Это Лебедь. А эти две яркие звезды — Альтаир и Вега. Слышал о них?

— Да, — кивнул Чад, и ему стало немного обидно. За кого его Вир принимает?

— А вон там, чуть левее извилистая змейка из звёзд. Видишь? — снова показал тот.

— Похоже на нашу Кассиопею, — промолвил Чад.

— Она и есть! — кивнул Вир. — Вон жёлтая звездочка в ней, вот та… Это наше с тобой Солнце. А там и Земля. Мы оба с тобой оттуда. Уж не знаю, как и почему мы вдруг оказались здесь и какое сейчас время…

— А где здесь? — осторожно уточнил Чад.

— Судя по всему, эта планета находится где-то в созвездии Центавра. Скорее всего, у Проксимы. Это в четырёх световых годах от Солнца! Представляешь?

Вир обречённо посмотрел на товарища. Тот, молча, кивнул. В памяти Чада сейчас всплыло это название. Он был как-то связан с ним раньше, в прошлой своей жизни. Но как? Почему?.. Сколько он не силился, вспомнить не мог.

— Возможно, я здесь, потому что умер в своей прежней жизни, — словно размышляя, добавил Вир, покусывая сорванную травинку, и на лице у него промелькнула болезненная гримаса.

— И я тоже, — изумлённо произнёс Чад, печально глядя на крохотную жёлтую звезду в небе — далёкую и недостижимую для них обоих. — Но почему мы оказались именно здесь? Ты можешь мне объяснить? Возможно, я… Тот, кому принадлежало это тело прежде, прекрасно разбирался во всём раньше, но теперь… Теперь всё изменилось. И я не совсем он, тот, прежний… Вернее, теперь уже совсем не он! — Чад посмотрел на сидевшего рядом товарища с горечью и надеждой.

— Это пройдёт… со временем, — заверил его Вир. — Поверь, мне вначале было так же не по себе, как и тебе сейчас. Я ведь тоже занял чьё-то чужое тело, хотя совсем не хотел этого. Только имя оставил себе своё… Ну, почти своё, чтобы особо не выделяться.

Вир вздохнул.

— Возможно, именно так всё устроено где-то там, — Вир показал на звёзды. — Переселение душ и всё такое…

— Ты в это веришь? — удивился Чад.

— А разве мы с тобой не доказательство тому? — невесело усмехнулся его товарищ.

— Но ведь тогда, мы не должны ничего помнить о своём прошлом! — недоумевал Чад. — Реинкарнация, карма, всё, о чём пишут… писали в газетах… Этого же не должно быть! Но откуда в нас память о прежней жизни? Как мы можем знать о своём прошлом?

— Понятия не имею, — искренне признался Вир и пожал плечами. — Наверное, бывают исключения из правил. Я, кажется, слышал что-то о подобных случаях ещё там, на Земле… Ты верующий? — Он с интересом посмотрел на Чада. — Кем ты был в прошлой своей жизни?

— Я? Мне почему-то кажется, что я был как-то связан с космосом, с вселенной… — Чад снова задрал голову и посмотрел на звёзды. — Где-то в глубине души есть такое… очень смутное ощущение. Не воспоминание, нет. Только ощущение… Так бывает от удивительного, но забытого при пробуждении сна… Понимаешь?

— Да, — кивнул Вир. — Вот и я тоже чувствую свою связь с космосом. Пытаюсь вспомнить, напрягаю каждую клеточку своего организма, скрежещу зубами от боли…

— И? — с надеждой спросил Чад.

— И ничего! Почти ничего… Только, как у тебя ощущение, ощущение чего-то прекрасного и светлого, чем полнилась моя жизнь. А ещё размытый образ какой-то девушки — без лица, без тела, а потом…

— Что? — осторожно поинтересовался Чад.

— Вспышка огня, боль такая, словно меня рвут на части, и тьма… Тьма, переходящая в ослепительный свет. Ни времени, ни пространства — ничего! А потом снова вспышка и будто бы родился снова… Такие вот дела, — грустно усмехнулся Вир, нервно сжимая кулаки.

— У меня так же, — искренне признался Чад.

— Вот видишь, получается, мы с тобой связаны какой-то ниточкой. Значит, не просто так оказались вместе на этой планете, — обрадовался Вир. — И ещё одна прелюбопытная деталь. Те, кто живёт здесь, они ведь тоже с нашей Земли!

— Ты думаешь? — удивился Чад.

— А сам ты разве не заметил? — Вир пристально взглянул на него.

— Но как такое может быть?

— Не знаю. Я только вижу то, что вижу.

— А что ты знаешь об этой планете? Почему мы оба вдруг вместе с этими «Серыми Ангелами»? — допытывался Чад. — Я до сих пор не понимаю, что происходит здесь. Почему мы должны убивать кого-то, пускай даже преступника или злодея? Что это даст всем остальным? Мне, кажется, прежде я жил совсем иной жизнью… И меня в ней всё устраивало, как ни странно… Хотя, возможно, это лишь иллюзия, сон. Ведь от той жизни ничего не осталось, совсем ничего…

Чад понуро опустил голову, будто вспоминая что-то.

— Я знаю только то, что слышал за это время от других, — снова пожал плечами Вир. — От Муна, например, или от Киран.

— Киран?

— Да. Наша соратница. Вот такая девушка, между прочим! — Вир поднял большой палец. — Сейчас она в столице на задании. Но скоро ты её увидишь, если всё пройдёт гладко.

— Расскажи мне всё, что знаешь, — попросил Чад. — Я не хочу больше бродить в потёмках. Все здесь думают, что я какой-то герой, а я не понимаю, кто я на самом деле. Я просто устал от неведения и сомнений на свой счёт.

— Хорошо, — Вир повернулся к нему, закидывая ногу на ногу и подтягивая пятку к животу. — С чего же начать? — Он почесал затылок. — Пожалуй, с самого начала. Так вот, когда-то в прошлом на Гивее или Стигии, если хочешь, существовало единое планетарное государство, в котором большинство природных богатств принадлежало правящей элите, а простой народ прозябал в бедности. Пятьдесят лет назад по местному летоисчислению и, наверное, лет тридцать по земным меркам…

— Извини, — перебил его Чад. — Неужели такая разница во времени?

— Да. Насколько я понимаю, планета эта вращается вокруг своего солнца быстрее, потому, что находится ближе к нему, чем наша Земля к Солнцу. Прокисма ведь красный карлик. Это довольно холодная звезда в сравнении с нашим светилом. Но здесь, как ты заметил, жара несусветная почти всегда. Значит, орбита планеты близка к орбите нашего Меркурия или где-то около того.

— Ясно, — кивнул Чад.

— Так вот, — продолжал Вир. — Пятьдесят лет назад народ, уставший терпеть нищету и бесправие, взялся за оружие и сверг прежний режим. По планете прокатилась настоящая революция.

— Такое бывает? — удивился Чад.

— Бывает, уж поверь мне, — заверил его Вир и замолчал, словно вдруг вспомнил о чём-то.

— И что дальше? — Чад потеребил его за рукав, выводя из странного оцепенения.

— А? — очнулся Вир и непонимающе посмотрел на него.

— Дальше что? Революция, а потом?

— Ну да, — кивнул Вир, отирая вспотевший лоб рукавом. — В общем, народ сверг своих тиранов и начал строить новую жизнь. Ну, как строить… Появились новые вожди, которые провозгласили себя приверженцами свободы и равенства возможностей для всех. Насколько я понимаю, происходило всё это не без участия землян — тех самых «Солнечных Ангелов» или «хикари-тенши», как их здесь называют. Судя по всему, общество на нашей планете ушло по пути социальной справедливости далеко вперёд к этому времени.

— Дьявол! — воскликнул Чад и с досады стукнул кулаком по бетону.

— Ты чего? — удивлённо воззрился на него Вир.

— У меня такое ощущение, что я помню какую-то совсем другую Землю. А ты? — Чад вопрошающе посмотрел на него.

— Ты пойми дружище, мы с тобой можем помнить то, чего давно уже нет и в помине. Сколько мы блуждали в безвременье? Сто? Тысячу лет?

Вир заглянул товарищу в глаза, в которых застыла растерянность и отчаяние.

— Так-то! Мы оба — релятивисты. От этого не становится легче, но и поделать мы с этим ничего не можем, как бы того нам не хотелось. Земля сейчас, в этом времени должно быть, совсем иная. Но если тебя это утешит, то на Стигии мы попали в мир, который очень близок к тому, из которого мы пришли. Только эта действительность гораздо хуже того, что мы с тобой помним. Вот такая получается петля времени, — невесело усмехнулся Вир, внимательно глядя на Чада. — Так что, рассказывать дальше?

— Рассказывай, — помрачнев, кивнул тот.

— Ну, так вот. Вожди революции на поверку оказались предателями интересов народа. Всё, чего они хотели от этой самой революции — это завладеть богатствами прежнего режима и получить в свои руки власть над всей планетой. Земляне же, когда сообразили, что к чему, попытались воспрепятствовать этому силами тех, кто ещё оставался на этой планете для гуманитарной помощи гивейцам. У «Солнечных Ангелов» даже получилось создать в нескольких провинциях на Южном материке нечто вроде большой коммуны со своими справедливыми законами и народовластием.

— Да, Мун говорил мне об этом, — сообщил Чад.

— Тогда ты не так уж несведущ.

— Мне интересно, что было потом, и что здесь происходит сейчас.

— Понятно, — кивнул Вир. — Сделав верную ставку на просвещение, убеждение и подвижничество, земляне всё же не смогли окончательно и бесповоротно исправить мозги гивейцев, собравшихся вокруг них. Времени им не хватило для этого. А здешний народ, как я понимаю, всегда охотно роптал на невзгоды и несправедливость, чинимые режимом Чой Чо Рена, но никогда не отваживался на жертвование ради общего блага и торжества справедливости. Каждый думал, что кто-то другой сделает его жизнь лучше, и готов был терпеть и жать прихода мифического мессии.

— И что потом? — напряжённо спросил Чад.

— Потом? Потом всё было плохо для землян. Не получив массовой поддержки у населения планеты, малочисленный передовой отряд прогрессоров с Земли потерпел в конце концов поражение в решающей схватке. Чой Чо Рен собрал большую армию на деньги богачей Севера и местных олигархов. Их триста тысяч на всю планету и все они живут в северной столице или её пригородах. Командовал походом на южные провинции генерал Шань Гун, которого впоследствии сделали новым правителем планеты. Но командовал, как говорят, бездарно и из рук вон плохо, да и армия была так себе. Взяла землян только своей превосходящей численностью… Впрочем, иного от сановников Чой Чо Рена ожидать было сложно. Все они способны только грабить гивейцев, отнимая у них последнее через неподъёмные налоги и всевозможные штрафы. Наверное, непрофессионализм гивейских вояк и позволил небольшой горстке землян выжить в той кровопролитной схватке, после которой они укрылись в горной местности, где много густых лесов. Там они впоследствии и превратились в «Серых Ангелов». Но об этом ты, должно быть, уже слышал от Муна.

— А после этого? Что здесь происходило после разгрома «Солнечных Ангелов»?

— Правящий режим занялся поддержанием устойчивости расшатавшейся системы паразитирования меньшинства над большинством. Но как этого добиться и избежать повторения революций, которых больше всего боялись местные властители? Нужно было отвлечь людей иллюзией борьбы. Почему иллюзией? Да потому что она важнейшая вещь, которая уводит людей от настоящей борьбы, заканчивающейся всеобщим бунтом и сменой власти. Вот так вот пропаганда Чой Чо Рена стала регулярно производить иллюзорных героев и борцов с режимом, подменяя классовую борьбу сказками о сверхчеловеке, который в одиночку борется с системой. Но разве может один человек противостоять системе, когда он сам находится внутри неё?

— Да, очень коварная сказка, — согласился Чад. — Но ведь и наши товарищи верят в неё, раз считают себя героями спасителями.

— Это так. А нужно каждого гивейца заставить поверить в себя, в собственные силы, и открыть ему глаза на ложь режима. Банальная истина состоит в том, что все эти псевдогерои, которых плодит этот режим, не организуют сопротивление, не создают организаций для борьбы, не ведут за собой людей. Никто из них даже не пытается выйти из системы, а верно служит ей. Все они провокаторы и охранители, не более того. Но вечно опираться на таких власть тоже не может. Однажды всё больше людей начнёт понимать происходящее, заглядывать глубже иллюзорной действительности из новостных каналов и пропагандистских речей глашатаев сановников, станет осознавать свои классовые интересы. И каждый тогда поймёт истину: всё в этом мире основано на банальной драке олигархов за деньги, именно она определяет их реальный мир, а не иллюзия некой демократии или традиционных ценностей. До людей постепенно начнёт доходить, что никто им не даст избавления — ни бог, ни царь и не герой. Что добиваться освобождения нужно самим.

— Да, пожалуй, ты прав, — согласился с ним Чад.

— Конечно, прав! И вот чтобы прозрения у народа не произошло, чтобы власть имущим не пришлось отвечать за всё содеянное ими, они придумали коварный план — избавиться от большей части населения планеты. Зачем сановникам Чой Чо Рена нести на себе социальные обязательства перед людьми: кормить, лечить и обучать миллионы, тратя на это наворованные у народа богатства? Они не хотели и не умели этого делать никогда. Свою власть они с самого начала рассматривали как средство личного обогащения, а управление всепланетным государством для них было неподъёмной задачей, потому что все они бездари и лентяи. Проще всего, решили они, оставить десяток миллионов послушных рабов, достаточно здоровых и в меру умных, которые будут способны обслуживать новоявленную элиту — мелких воришек и проходимцев, возомнивших себя новыми богами. Но как избавиться от сотен миллионов? Можно было бы развязать кровопролитную войну. Но с кем им здесь воевать? Ни друг с другом же? До такого противоречия между собой они ещё не дошли. Разве что с Землёй.

— С Землёй? — изумился Чад. — Что за безумие?

Вир холодно усмехнулся. Он хотел рассказать Чаду всё, что он знал, но пока что решил воздержаться от всей правды. Виру хотелось присмотреться к этому новому Чаду, понять тот ли это человек, которого он знал до этого.

— Да. Но для такой войны гивейская элитка слишком ничтожна. И народ, я думаю, не пошёл бы за ними, а без «пушечного мяса» какая ж тут межзвёздная война? Вот тогда-то правители Гивеи и начали воплощать коварный план уничтожения населения планеты. Мун мне рассказывал, как в секретных лабораториях продажные учёные создавали особый археовирус, вполне безобидный для здоровых людей, но способный убивать стариков и людей с ослабленным здоровьем и иммунитетом. Именно от них правителям нужно было избавиться в первую очередь. Зачем будущим властителям планеты больные и старые рабы? А ведь больных и стариков здесь очень много. Целые поколения гивейцев власть отравляла плохой едой, водой и воздухом, сейчас уже практически уничтожив на планете медицину. Лечиться стало возможно только за большие деньги в частных клиниках для элиты. Но откуда у простых людей средства для лечения, когда промышленность на планете полностью разрушена ещё во времена правления Чой Чо Рена и его предшественника Цин Бо? Женщины давно уже перестали рожать много детей, не желая обрекать их на нищенское, бесправное существование, и население планеты стремительно стареет год от года.

— Ужас! — не удержался Чад, на которого рассказ Вира произвёл тягостное впечатление.

— Погоди. Весь ужас только впереди, — невесело усмехнулся Вир. — Уничтожить сразу миллионы людей правители, конечно же, не рискнули. Они прекрасно понимали, что это вызовет всепланетный бунт, и кто там победит ещё большой вопрос. Тогда-то Чой Чо Рен и его приспешники решили варить лягушку в кипятке.

— Как это? — не понял Чад.

— Ну, вот смотри. Если лягушку сразу опустить в кипяток, она выпрыгнет оттуда. Верно? А если воду нагревать постепенно, лягушка не заметит опасности и свариться. Так и здесь. Как только прошла череда первых смертей заразившихся археовирусом, власти тут же развязали настоящую информационную войну против своего народа, запугивая малограмотных людей ужасной и смертельной эпидемией, играя на их самых примитивных инстинктах. В умах гивейцев поселили страх перед «невидимой смертью». На протяжении двух лет сановники всех мастей нагнетали в обществе этот страх, то ослабевая медицинский террор, то разворачивая его с новой силой. Они принуждали людей к послушанию, запирая их на долгие месяцы по домам под видом карантина, заставляли повседневно носить защитные маски, которые вовсе не защищали от болезни.

— Но какой смысл? Не забота же о здоровье, если цель уничтожить большинство?

— Смысл есть. Мун рассказывал мне об одном важном для нашего здоровья природном свойстве. Между ионосферой и поверхностью планеты постоянно колеблется электромагнитная волна. По сути, она является резонансом с волновой частотой почти в восемь герц, с которой согласуется вся планетарная жизнь и жизнь человека тоже, ведь частота этого природного резонанса соответствует частоте альфа-ритма нашего мозга. Если человека изолировать от воздействия этой частоты, то его самочувствие резко ухудшиться. Ведь в городе, в многоэтажных домах природные волны искажены. На частоту вибрации планеты наслаивается множество электромагнитных помех, в том числе в низкочастотном диапазоне. В итоге человек воспринимает искажённые ритмы, которые сильно влияют на его здоровье: появляются головные боли, нарушается сердечно-сосудистая деятельность, снижается иммунитет, ухудшается психическое состояние. Так правителям удалось ещё больше подорвать здоровье стариков и детей. Тех же, кто выживал и в таких условиях, насильно свозили в специальные лазареты, где врачи под видом лечения попросту убивали вполне здоровых людей.

— Как? — поразился Чад. — Врачи? Как такое может быть? Это же врачи! Они клялись помогать людям!

— Клялись? — хмуро усмехнулся Вир. — Такое случалось и в нашей истории, и не раз. Здесь же врачи, как и учителя, были сначала низведены до уровня бесправных рабов нищенской зарплатой и скотскими условиями труда. А потом им стали выдавать по несколько сотен биджей за каждую смерть пациента от этого пресловутого археовируса, и конвейер смерти заработал на полную катушку. Людей уничтожали руками тех, кто их должен был лечить. А ты говоришь «врачи». На этой планете любой превращается в кровожадного безмозглого монстра как по велению злых колдунов. И мне порой просто не хочется верить, что такое вообще возможно в человеческом обществе. Покров цивилизованности срывается мгновенно, и вместо людей вокруг себя ты видишь одних лишь зверей в человеческом обличии — примитивных в своих желаниях и злобных в своих намерениях сохранить собственную шкуру любой ценой.

— Ты рассказываешь страшные вещи, — скривился от отвращения Чад.

— Страшные? Самое страшное только впереди! — снова усмехнулся Вир. — Те самые учёные, что изобрели археовирус, некоторое время спустя создали специальные препараты, которые они выдавали за спасительные вакцины для борьбы с этим археовирусом. Пропаганда сразу же растрезвонила на всю планету о найденном исцелении и стала призывать сделать себе спасительный укол, чтобы усилить свой иммунитет и избавиться от болезней навсегда. Но народ давно уже не верил своим властителям и не хотел колоть в себя неизвестно что. Только особо доверчивые и напуганные люди побежали в прививочные пункты, как им казалось, за спасением.

— И что, прививка помогла? — осторожно спросил Чад.

— Конечно, нет! Она и не должна была помочь. Ведь задача у правителей совсем иная — приучить людей к покорности, заставить их выполнять любые, самые нелепые распоряжения безропотно и не задумываясь. Сановникам нужно превратить людей в послушный товар, убив в них всё человеческое. Но, к счастью, это было не так-то просто сделать. Довольно скоро многим гивейцам стало очевидно, что эти самые «вакцины» не спасают от болезни, а совсем даже наоборот. С каждым новым уколом заражений и смертей становилось только больше. И народ стал роптать, стал всё чаще выходить на протесты против медицинского насилия над собой. Тогда с подачи правителя Гивеи был принят закон, по которому люди лишались всякой свободы передвижения и всех прежних прав, если только не имели специальной нашивки с личным номером, подтверждающей «прививку от страха». Без такой зелёной нашивки теперь нельзя выйти на улицы городов, нельзя работать и даже купить себе еду.

— Что-то мне это напоминает… Что-то из нашего прошлого… — Чад с сомнением посмотрел на друга.

— Фашизм, — спокойно сказал Вир. — Обыкновенный фашизм!

— И люди стерпели такое? — изумился Чад. Негодование уже переполняло его.

— Кто-то поддался на уговоры и принуждение, но большинство бежало из городов в отдалённые провинции планеты. Многие из них впоследствии стали присоединятся к нам, к «Серым Ангелам».

— Понятно. Единственно, что мне не понятно, так это зачем правителям Гивеи понадобилась вся эта история с вакцинами. Не забота же о людях, в самом деле?

— Разумеется, нет, — покачал головой Вир. — Глупость и непомерная жадность движет властителями этой планеты. Они мнят себя хозяевами жизни и желают одного — тотального контроля над населением в будущем, которое они придумали для себя… Или кто-то придумал за них. Именно ради этого они и устроили всю эту псевдоэпидемию, перевернув мир с ног на голову.

— Не понимаю тебя?

— Подумай сам. Разве не стоило бы изобрести лекарство для больных, вместо того, чтобы колоть здоровых? Но этого никто не делает. Почему?

— Почему?

— Да потому что идёт повсеместный медицинский эксперимент на живых людях! То, что людям колют под видом вакцин, не даёт исцеления от болезни. В этих растворах разбавлены специальные тестовые вещества, например оксид графена. Об этом стало известно совсем недавно. Кто-то в среде самих сановников предал гласности эту информацию. Не знаю уж по глупости или как.

— Оксид графена? Но зачем? — удивился Чад.

— Мун мне объяснял, что этот самый оксид графена подавляет поведение людей, связанное с тревогой, делает их более послушными. Попадая с кровью в наш мозг, это вещество отключает связь между определёнными нейронами, которые ответственны за тревожное поведение на уровне инстинктивных реакций. Оно останавливает весь механизм формирования воспоминаний связанных со страхом на долгое время.

— Они что, хотели успокоить народ, чтобы люди не боялись эпидемии? — не понял Чад.

— Как бы ни так! После того, как оксид графена достаточно накапливается в организме и начинает блокировать механизмы формирования памяти, он переписывает её настолько, что человек может полностью забыть заложенные в него с детства культурные и моральные нормы, способность критически оценивать опасность, различать добро и зло. Остаются лишь самые примитивные инстинкты. Но помимо оксида графена там могут быть и другие компоненты, о которых никто даже не догадывается. Судя по всему, пока их учёные изучают реакции организма на различное воздействие, чтобы выбрать лучший элемент.

— Лучший для чего? — насторожился Чад.

— Мун очень умный человек, врач и химик к тому же. Вот он считает, что правители Гивеи дали задание своим учёным разработать специальное микроустройство, способное в человеческом организме полностью контролировать психику и даже оказывать влияние на человека на ментальном уровне. По сути, они хотят превратить всех оставшихся в живых в биороботов, в биомассу, которой легко манипулировать и управлять. Пока что такой технологии у них нет, но они усиленно над ней работают. Для этого-то и понадобилась поголовная принудительная «вакцинация». С одной стороны она даёт им возможность и законное право проводить над людьми свои бесчеловечные эксперименты и окончательно избавиться от большей части населения. С другой стороны они приучают людей к мысли о необходимости регулярно колоться, чтобы потом, когда технология с микроустройствами будет готова, просто ввести их каждому под видом очередного укола спасительного «лекарства». Тогда лягушка сварится окончательно, не противясь отсроченной смерти.

— Но неужели люди не понимают, какая участь их ждёт? — В голове Чада просто не укладывалась подобная мысль. — Почему они не борются, не противятся преступным замыслам сановников?

— Противятся, — грустно вздохнул Вир. — Но силы пока не равны. Властители утвердили столько бесчеловечных законов, что простой гивеец живёт, по сути, как в тюрьме. И выбора у него только два: либо смириться ради сохранения своей рабской жизни, либо бороться и, возможно, погибнуть в этой борьбе, но остаться свободным человеком. Пока что, большинство выбирает первое. Только, когда сановники взялись за детей, общество всколыхнулось.

— А чем дети помешали местным владыкам? — не понял Чад.

— О! Дети для них и большой бизнес, и страшная опасность. Ведь дети имеют от природы сильный иммунитет и почти не заражаются этим их археовирусом. Значит, план поголовного истребления населения планеты оказался из-за детей под угрозой. Но детей родители отдавать на заклание не захотят. Тогда сановники придумали новый преступный закон, по которому в любом уголке планеты можно объявить чрезвычайную ситуацию из-за любой надуманной угрозы. Просто сказать: есть некая угроза и всё. А после этого в такой город или посёлок входят каратели Мурамасы Зойто, выгоняют взрослых людей из своих жилищ, большую часть физически уничтожают, закапывая в братских могилах, а оставшихся под конвоем отправляют в специальные лагеря-тюрьмы, где обрекают на пожизненный рабский труд на какого-нибудь местного богатея. Детей же увозят в другие места. Что там с ним происходит, Мун знает не понаслышке.

— И что же? — с замиранием сердца спросил Чад.

— Их там потрошат на донорские органы, чтобы гивейские богатеи и владыки — старые и больные в большинстве своём — могли продлевать себе жизнь, — холодно и жёстко ответил Вир.

— Я просто не могу в это поверить! — Чад схватился за голову и затряс ей, словно пытаясь вытряхнуть оттуда слова друга.

— Мун рассказывал мне одну такую историю, — с беспощадностью продолжал тот. — А ещё я знаю, как в одной из южных провинций местный вельможа объявил угрозу заражения монооксидом дигидрогена, и охваченных паникой людей погнали как скот пешком за сто километров в специальную резервацию. Сколько потом осталось из них в живых никто не ведает.

— Заражение простой водой?! — поразился Чад.

— А что ты хочешь от этих людей? — пожал плечами Вир. — Здесь иногда на десяток городов осталась одна школа, в которой в лучшем случае учат писать и считать до ста. Зато храмов по всей планете просто не счесть. Религия всех мастей исправно служит режиму Чой Шо. Скоро и вместо больниц здесь останутся одни лишь тюрьмы.

— Как же здесь можно жить? Ведь это настоящий ад! — внутри у Чада кипело негодование и гнев.

— Согласен с тобой. Кто-то умирает, кто-то приспосабливается, а кто-то борется, как мы. Тебе вот тоже поначалу пришлось бежать из столицы, и укрыться на окраине. Но там оказалось слишком опасно, слишком много пьяниц, наркоманов и шлюх. Им не нужна никакая борьба, им важнее лояльность к ним карателей и властей. Они трясутся за свои жизни… Но разве они живут?

Вир сокрушённо покачалголовой.

— А ты? — Чад посмотрел на товарища.

— У меня другая история, — усмехнулся Вир. — Когда-нибудь расскажу.

— Что же теперь? Что будем делать? — растерялся Чад. — Что мы можем сделать со всем этим?

— Что делать? — Вир посмотрел ему в глаза. — Мне давно не даёт покоя одна мысль.

— О чём ты? — не понял Чад.

— Почему никто вокруг не замечает, что все эти сановники и вельможи давно уже сами похожи на каких-то бездушных и тупых биороботов? Ведь они так рьяно и упорно принимают совершенно нелепые решения, ввергающие всё вокруг в хаос. Где логика, где здравый смысл и элементарная человечность? Их нет и в помине! Властители Гивеи просто генерируют потоки лжи, коварства и жестокости, которые давно поглотили всю планету. Нет ли здесь чьей-то чужой воли?

— Чужой воли? Но кто может указывать местным властям? Разве не они стоят здесь на вершине пирамиды и правят этой планетой безраздельно? Для меня это выглядит диким, но всё же…

Вир невесело усмехнулся.

— Понимаешь в чём дело, Чад. Мне почему-то думается, что существует некто, кто стоит гораздо выше них — всех этих вельмож, сановников, охранителей и даже самого Чой Шо. Все они лишь марионетки в руках жестокого и невидимого людям «Кукловода». И здесь стоило бы задуматься над тем, почему этот самый «Кукловод» так всесилен. Почему правители Гивеи, обладающие деньгами и военной силой, вдруг добровольно отказываются от реальной власти ради власти иллюзорной? Разве так поступают хищники, способные утвердить свой статус-кво над миром?.. Нет. Они объединяются в стаю и убивают своего врага. Но здесь этого не происходит. В чём же причина? Никто не задаётся этим вопросом.

— Пожалуй, ты прав, — согласился Чад. — При наличии различных спецслужб они могли бы отыскать того самого «Кукловода» и уничтожить его, ради обретения собственной свободы и полной власти. В конце концов, нанять специальных убийц… А может быть, они и сами не знают, с кем имеют дело?

Чад вопрошающе посмотрел на друга.

— Всё может быть, — неопределённо пожал плечами тот.

— Что же нам делать со всем этим?

— Мне кажется, что нам нужно обязательно добраться до этого самого невидимого «Кукловода» и попробовать уничтожить его. Тогда, возможно, и от его марионеток будет легче избавиться. Кто знает, возможно, этот мир кардинально изменится, и люди начнут меняться сами, очнувшись от наведённых злых чар.

— Уничтожить? Но как? Мы даже не знаем с кем или с чем имеем дело! — воскликнул Чад, недоумённо глядя на друга.

Помедлив, тот ответил:

— Мун как-то рассказывал мне одну старую притчу о Шиавасена-Фуметсу.

— Что это? — не понял Чад.

— Некая «Земля счастливых бессмертных». Якобы оттуда духи правят этим миром. Мун говорит, что эта «земля» находится где-то на западе, далеко от больших городов и людей… Вот бы нам с тобой поискать её, а?

Вир посмотрел на Чада загоревшимися азартом глазами.

— Ты готов?

— Я-то готов. А что же «Серые Ангелы»?

— Могу тебе сказать одно — нашей целью не должен оставаться террор. Он истощает силы «Серых Ангелов», унося лучших. Мы должны помочь народу этой планеты уничтожить преступную общественную систему — целиком и навсегда! А для этого необходимо поднимать и организовывать массы, побуждать их объединяться вокруг одного дела, объяснять, что беда у нас у всех одна и одолеть её можно только общими усилиями. Нужно рассылать во все концы планеты наших людей, чтобы те агитировали, просвещали и направляли народ. Поэтому и самим «Серым Ангелам» необходимо выработать чёткую программу действий по преобразованию жизни на планете.

— А убийства сановников и богачей?

— Мы не можем запретить этого остальным, — покачал головой Вир. — Я много раз пытался убедить Совет в том, что вооружённая борьба должна охватить всю планету. Не точечные удары, а масштабные действия всего прозревшего народа освободят Гивею от гнёта преступной олигархии.

— Убедил? — Чад пристально посмотрел на друга.

— Пока нет. Но теперь мы вместе… Ты ведь со мной?

Минуту Чад колебался, глядя на протянутую ему руку.

— А раньше я был против тебя?

— Ты поддерживал Муна и остальных. Но тогда ты был другой. Пойми, дружище, наши товарищи всё ещё бродят в потёмках заблуждений и предрассудков. Им нужно открыть глаза на реальность, как и всем остальным. Вместе с тобой мы сможем это сделать, тогда Совет примет окончательное решение и все будут следовать только ему. И мы повернём историю на этой планете в другое русло.

— А народ примет нас?

— Думаю, да. Народ Гивеи начинает просыпаться. Я слышал, что недалеко от южной столицы, Линь Шуй сейчас разворачивается настоящая война с приспешниками режима Чой Шо. Там на золотодобывающих приисках, на острове Акашима старатели под руководством рабочего комитета подняли вооружённое восстание и сражаются с наёмниками местных олигархов, возомнивших себя властителями острова. Жизнь там, у рабочих просто ужасающая. Вот бы нам привлечь их на свою сторону!

— А как же таинственный «Кукловод»?

Вир задумался.

— Ты прав. Но Акашима, возможно, поможет нам в его поисках. Поэтому-то Совет должен послать на остров Акашима кого-то от нас, целый отряд. Обязательно! Это и хороший шанс всколыхнуть всю планету. Согласен со мной?

Вир выжидающе посмотрел на друга и протянул ему руку. Чад ответил ему крепким рукопожатием.

— Согласен! Отныне вместе навсегда! Так, когда начнём действовать?

— Дождёмся возвращения группы Киран, соберём Совет и примем окончательное решение. Идёт?

— Идёт!

Глава 2 ЗА ЧЕРТОЙ ГНЕВА

Ночную тишину разорвал оглушительный вой сирены за окном и темноту комнаты озарили всполохи красных и синих огней. На улице послышались чьи-то приглушённые голоса, испуганные вскрики, а затем топот тяжёлых ног на крыльце дома.

Киран проснулась от всего этого шума и поспешно села на скрипучей кровати, спросонья не понимая, что происходит. Здесь, на тихой окраине их городка Сенлиньжен такого ещё никогда не было. Иногда, правда, случалось, что пьяные мигранты с Южного материка, которых во множестве завозили в северные провинции здешние вельможи и их сановники, заставляя работать за гроши на всевозможных богатеев, принимались творить всякие бесчинства с местным населением, вымещая на нём унижения и издевательства, которым подвергались сами. Но сегодня за окном происходило что-то совсем другое.

Четырёхлетняя сестрёнка Киран, которую обычно трудно было разбудить чем-либо, тоже проснулась, уселась в своей кроватке и принялась от испуга реветь во всё горло, размазывая кулачками слёзы по впалым щёчкам. Киран пришлось взять Найю на руки, чтобы хоть как-то успокоить сестру.

Тут дверь в их крохотную комнатку, которая служила ещё и кухней, распахнулась и в образовавшемся проёме показалась взлохмаченная голова отца. Лицо у него было бледное, небритое и тревожное.

— Как вы? — спросил отец, настороженно прислушиваясь к голосам на улице.

— Пап! Что случилось?

Киран вскочила с кровати и бросилась к отцу, но тот остановил её резким жестом.

— Нет! Оставайтесь здесь! Никуда не выходите. Если услышишь, что в доме чужие, бери сестру и бегите… Через окно, подальше отсюда.

— Пап… — жалобно вымолвила Киран, чувствуя, как слёзы подступают к глазам и в груди всё холодеет от страха.

В свои шестнадцать она редко плакала, даже от обиды на сверстников или от физической боли. Но сейчас ей действительно стало страшно, потому что всем своим существом Киран чувствовала страх отца, страх за неё и Найю. Таким его Киран ещё никогда не видела. Даже когда отец год назад лишился работы без всякой надежды получить её снова в их городке, он старался выглядеть уверенным и невозмутимым перед дочерьми и женой. Тогда единственной опорой их семьи осталась мать, бывшая когда-то учительницей, а теперь подрабатывавшая прислугой у одного из местных сановников. Но пары тысяч биджей, которые ей платили за тяжёлую работу, едва хватало, чтобы не умереть с голоду. А ещё нужно было платить за убогое съёмное жильё в многоэтажном доме, где всегда нестерпимо жарко и душно днём, а по ночам в квартирах гуляют холодные сквозняки, сочившиеся из щелей в стенах и из рассохшихся окон. Подобные дома строили повсюду жадные столичные дельцы по договорённости с городскими сановниками на месте снесённых добротных домов, оставшихся ещё от прежних времён. Людей выселяли насильно из жилья, где выросло не одно поколение, и заставляли покупать за большие деньги тесные комнатушки в новострое, либо брать их в наём за немалую плату. Чтобы не оказаться с детьми на улице, многим приходилось залезать в кредитные долги, фактически обрекая себя на пожизненное рабство.

Пытаясь хоть как-то улучшить положение семьи, отец Киран не раз порывался отправиться на заработки в северную столицу, но мать постоянно отговаривала его от этого. Она слёзно умоляла мужа не бросать её одну с двумя детьми на произвол судьбы в городе, где по ночам с некоторых пор стало страшно выходить из дома.

Однажды Киран подслушала разговор родителей. Мать жаловалась отцу на то, что сановник отказался повысить плату за её труд, хотя она умоляла его пожалеть её голодных детей. На это сановник лишь посмеялся над ней и сказал, что её никто не просил рожать столько спиногрызов, раз нет возможности прокормить их. Только обеспеченные и успешные могут позволить себе иметь потомство. И ещё сановник пригрозил отнять дочерей, если мать, снова попросит у него денег больше, чем ей положено. Мол, даже из таких замарашек можно будет извлечь хорошую выгоду, отдав их специальным людям за большие деньги. Отец тогда, стиснув кулаки и став чернее тучи, намеревался отправиться к этому самому сановнику и поговорить с ним по-рабочему, но мать остановила его, прекрасно понимая, чем всё это может закончиться для всех них.

И вот теперь снова происходит что-то, что-то совсем нехорошее. С некоторых пор Киран научилась чувствовать приближение беды. Она снова села на скрипучую постель, прижимая к себе дрожавшую всем телом сестрёнку и прислушиваясь к шуму на улице.

Неожиданно раздался громкий стук во входную дверь, а затем её кто-то принялся яростно пинать ногами. Киран посадила Найю на скомканное одеяло и подскочила к тонкой двери их комнаты, сквозь узкую дверную щель заглянула в соседнее помещение. Отец стоял на пороге квартиры, загораживая собой вход, за его спиной притаилась мать, страдальчески стискивая руки на груди. В дверном проёме толкались какие-то люди: несколько мужчин в чёрном с оружием в руках, вместе с которыми пришли две женщины в странной бардовой одежде с нашивками на груди.

Не прошеные гости нагло ввалились в дом, бесцеремонно оттолкнув в сторону отца. Передний из вошедших тыкнул отцу Киран в лицо какую-то жёлтую бумагу и грозно рявкнул:

— Манав Оджи?

— Да. Это я, — кивнул тот, стараясь держаться уверенно.

— А это ваша жена Эрна Тан?

Каратель в чёрном бесцеремонно ткнул пальцем в мать Киран.

— Она самая, — ответил отец, кладя свою руку на запястье озаровца и с силой надавливая вниз.

— Но-но! — грозно гаркнул каратель. — Где ваши дети? У вас ведь две дочери. Так?

— Их нет дома, — поспешно сообщила мать Киран.

— Как это нет дома? — скривилась тощая женщина в бардовой форме.

— Вот даёт! Поглядите на них! На дворе ночь, а они детей выпроводили куда-то! — усмехнулась другая, низкорослая и мордатая, сверля подозрительным взглядом родителей Киран. — Капитан! Похоже, мы на правильный адрес пришли. Чань Вэнь верную наводку дал.

— Чань Вэнь? — изумилась и насторожилась мать Киран, подозрительно глядя на низкорослую. — Это же муниципальный сановник, у которого я работаю! Что он ещё там наговорил вам?

— Не ваше дело! — холодно ухмыльнулась тощая. — Вот ордер окружного судьи!

Она потрясла в воздухе перед лицом родителей Киран листом жёлтой бумаги, который достала из толстой кожаной папки. Сообщила противным гнусавым голосом:

— Ювенальным судом округа вы оба признаётесь не способными обеспечить своим детям должный уход из-за низкого семейного благосостояния. Ради блага детей, мы имеем предписание изъять у вас дочерей и передать их в спецприёмник для решения их дальнейшей судьбы.

— Как бы ни так! — сквозь зубы выдавил отец. — Так я и отдал тебе своих дочерей!

— Что там, Киран? — Найя тихонько подошла к сестре сзади и затрясла её за плечо. — Что это за дяди пришли к нам? Я боюсь их.

Киран быстро повернулась к сестрёнке, схватила её в охапку, шаря глазами по комнате и пытаясь сообразить, что ей делать дальше. Кровь громко стучала в висках, мешая думать. Киран даже испугалась, что её услышат пришедшие к ним каратели и схватят, прежде чем отец успеет защитить их.

— Киран, мне страшно! — тихо повторила Найя. Губы её задрожали а в огромных глазёнках заблестели слёзы.

— Тихо, тихо! Всё хорошо, Туся. Всё хорошо. Не бойся. Я ведь с тобой. Я не дам никому тебя обидеть. Не бойся.

Киран всегда называла сестрёнку этим ласковым именем, когда хотела успокоить её или проявить нежность. «Мой зайчонок, мой маленький зайчонок!» — говорила она и Найя лезла к ней целоваться и обниматься, шепча ей на ухо: «Ты моя обожайка!».

— Мы немного поиграем с тобой, — предложила Киран, наконец, решив как поступить. — Хорошо? Хочешь на улицу?

— Там темно и холодно, — отрицательно замотала головой Найя.

— Ничего. Это не страшно. Так даже лучше.

Киран схватила с кровати тонкое одеяльце и закутала в него сестру.

— Вот. Теперь ты не замёрзнешь.

Девушка распахнула окно, опасливо выглядывая наружу. В это время в соседней комнате раздались громкие крики, послышался шум возни, а затем прозвучал оглушительный хлопок, от которого Киран вздрогнула и замерла на месте. Найя, испугавшись ещё больше, уставилась на сестру широко раскрытыми глазёнками. В туже секунду обе девочки услышали крик своей матери и глухой грохот падающего на пол тела. Их мать стала осыпать громкими проклятиями незваных гостей, и тут снова что-то громыхнуло. Киран уже поняла, что это выстрел. Кто-то стрелял в её родителей. Ждать больше было нельзя.

Киран ловко вскочила на подоконник, поставила сестру рядом.

— Прыгай!

— Я боюсь, — всхлипнула Найя, шмыгая носом и тряся головой.

— Не бойся. Здесь не высоко. Первый этаж. Туся, ну давай же! Давай!

— Боюсь! — упрямо повторила Найя и заплакала.

— Хорошо. Смотри, как я.

Киран соскочила с подоконника и пружинисто приземлилась на сухую траву, помогая себе руками. Вскинула голову вверх, протягивая к сестре руки.

— Давай! Скорее! Я тебя поймаю. Обещаю!

Переборов страх и нерешительность, Найя прыгнула в объятия сестры. В это время дверь в их комнату распахнулась, и туда ввалились двое карателей в чёрной униформе. Прижимая сестру к груди, Киран бросилась прочь от дома в темноту улицы. Ей вслед раздался чей-то злобный окрик:

— Вон они, мерзавки! Здесь были и сбежали. Скорее за ними! Взять обоих!

Киран со всего маху прыгнула в придорожные колючие кусты и побежала что есть мочи. Она понятия не имела куда бежит и зачем. Главное сейчас оказаться подальше от дома и от этих страшных людей. Сейчас девушка не вспоминала даже о матери и отце, которых, наверное, убили каратели. От страха Киран пока не могла думать ни о чём. Единственное, что вертелось у неё в голове: «Главное спасти сестру… главное уберечь Найю… бежать… бежать что есть мочи».

Через какое-то время Киран почти выбилась из сил. Жилые дома остались позади, и тёмное редколесье преградило им путь. Ноги Киран стали путаться в густой высокой траве. Девушка несколько раз оступилась, а потом со всего маху упала на землю, больно ударилась головой о камень, но всё же успела повернуться на спину, чтобы смягчить своим телом падение Найи. На какое-то время сознание Киран помутилось. Сквозь шум в ушах она услышала приближающийся топот чьих-то тяжёлых ног. Она отчаянно пыталась высвободиться из травяных пут, встать и бежать дальше, но тут ночную тьму разрезал громкий испуганный вскрик Найи. Кто-то большой и грозный стремительно навис над девочками, больно хватая их цепкими руками и радостно приговаривая:

— Ага! Попались мерзавки! Теперь не сбежишь!

Наверное, так бездушный охотник ловит дичь, торжествуя над своей беспомощной жертвой.

В глазах у Киран потемнело от злости за свою слабость. Она всё ещё пыталась отбиваться, лягаясь босыми ногами, но силы быстро оставляли её. Их с сестрой подхватили, как кукол, подмышки и отнесли к машине, которая, как оказалось, стоит неподалёку. Девочек грубо бросили в закрытый кузов с крохотным зарешеченным окошком на крыше. Затем мрачный человек в жёлтом медицинском халате и маске, скрывавшей половину лица, чем-то брызнул из баллончика в глаза Найе и Киран, и обе девочки провалились в тяжёлое беспамятство.

* * *

Когда Киран очнулась, её окружали синие стены, а сверху нависалоблупившийся штукатуркой потолок, освещённый мутной лампой. Девушка поняла, что лежит на железной койке, одетая в широкую не по размеру рубаху из колючей серой ткани. Ноги и руки её были крепко привязаны к койке толстыми кожаными ремнями.

От осознания собственной беспомощности Киран охватил дикий ужас. Она хотела закричать, что есть мочи, позвать на помощь, но поняла, что едва может пошевелить пальцами на руках и ногах, с трудом поворачивать голову. Наверное, во всём было виновато зелье, которым ей с сестрой брызнули в лицо.

Голова Киран неприятно гудела, мысли её путались в каком-то липком тумане, перед глазами плавали белёсые круги.

«Почему она здесь?.. Где Найя?.. Что с нами будет теперь?..» — Девушка шарила вокруг, пытаясь осмотреться.

Квадратная комната без окон и мебели навевала мрачные предчувствия. Вдруг коричневая дверь по правой стене со скрипом отворилась, и Киран вздрогнула, увидев на пороге человека в жёлтом медицинском халате. В груди у неё похолодело, словно туда налили ледяной воды.

Вошедший осторожно затворил за собой дверь и бесшумным кошачьим шагом приблизился в койке, на которой лежала Киран. Девушка в испуге попыталась отпрянуть от него в сторону, но лишь конвульсивно дёрнулась всем телом. Жёсткие металлические пружины под ней задрожали, издав глухой шелест.

Человек в жёлтом халате был невысок, с круглой головой и плоским лицом, на котором светились чёрными углями узкие глаза. Он достал из кармана шприц и осторожно взял Киран за правое предплечье в месте локтевой впадины. Глаза девушки округлились от ужаса. Она поняла, что сейчас с ней могут сделать всё что угодно, и она никак не сможет воспротивиться этому.

— Всё, всё! Не бойся! — совсем тихо произнёс незнакомец. — Я доктор Мун. Я не причиню тебе вреда. Я хочу помочь. Это антидот, который нейтрализует действие транквилизатора, которым тебя накачали. Будет совсем не больно. Вот увидишь.

Уверенно нащупав вену на руке девушки, доктор Мун сделал укол, и через некоторое время Киран почувствовала, как лёгкое тепло побежало по её руке вверх, к шее, перебралось на левую сторону и потекло вниз по телу, к ногам. Теперь Киран уже могла пошевелиться и даже говорить.

— Где я? Зачем нас привезли сюда? Где моя сестра? Где Найя?

Мун помрачнел, присел на край койки.

— Твоей сестре не повезло. Она оказалась на удивление здоровым ребёнком для тех мест, где вы выросли.

— Что вы такое говорите? — изумилась Киран. — Я не понимаю вас. Нас с сестрой должны были отправить в какой-то спецприёмник… Так сказали те люди…

— Люди! — усмехнулся Мун и покачал головой, всё больше хмурясь. Он принялся осторожно расстёгивать ремни на руках и ногах Киран. — Понимаешь, девочка, на нашей планете, с некоторых пор, поселились очень страшные и жестокие существа, которых очень легко спутать с людьми… Но я бы их ни за что не считал людьми. Эти… Они захватили власть над нашим народом и считают всех нас своими рабами, безропотным скотом, с которым можно вытворять всё что угодно, всё, что только может придумать их воспалённый больной разум. В большинстве своём все эти существа стары и больны различными болезнями от неправедной жизни, которую они всегда вели. Многих из них в скором времени ожидает неминуемая смерть, но все они хотят жить вечно и вечно сосать из нас с тобой кровь. Потому смерть для них самый страшный кошмар. Она сотрёт о них всякую память, развеет их прах над полями безвестности. Понимаешь? Никто и никогда не будет вспоминать о них, как будто их и не было вовсе.

— Но причём здесь мы? — изумилась Киран.

— Вы инструмент для воплощения их преступной мечты о бессмертии. Вот почему они силой отбирают детей у бедняков и бездомных или просто похищают их детей на улицах.

— Зачем? — не поняла Киран. Слова врача показались ей какой-то ужасной сказкой, страшилкой, которые её сверстники обычно рассказывают тёмными вечерами, чтобы пощекотать нервы друг другу.

Мун посмотрел на неё оценивающе, будто хотел понять стоит ли ей говорить всю правду.

— Желая продлить свою жизнь, богачи на этой планете забирают её у таких, как вы. Плохие врачи за большие деньги помогают им в этом — вырезают у изъятых из своих семей детей различные органы, чтобы потом пересадить их в стареющий организм какого-нибудь сановника или богатея взамен их дряхлых внутренностей.

— Как?

Киран не поверила своим ушам. Мун тяжело вздохнул.

— У твоей сестрёнки эти негодяи вырежут всё: сердце, печень, лёгкие, почки. Даже спинной мозг заберут. А потом её выпотрошенное тельце сожгут в печи здесь, в подвале, чтобы осталась лишь горстка пепла. Это тайная клиника одного мерзавца, делающего деньги на крови и страданиях безвинных… таких, как ты и твоя сестрёнка.

Мун положил свою ладонь на запястье Киран.

— Мне жаль. Но твою сестру уже не спасти… Никак. Здесь я бессилен. Но вот тебе я могу помочь.

Киран отдёрнула руку, как будто обожглась огнём.

— Я не верю вам! Вы лжёте мне! Выпустите меня! Я хочу увидеть свою сестру! Я хочу видеть Найю!

— Тише, тише, девочка моя! — попытался успокоить её Мун. — Нам совсем не нужно, чтобы сюда сбежалась охрана. Зачем мне обманывать тебя? Подумай сама.

Несколько секунд Киран смотрела в ясные глаза врача. В самом деле, он казался добрым и честным человеком. Киран уткнулась лицом в колени и зарыдала, не в силах совладать с собой. Душа её разрывалась в клочья от сознания, что помочь Найе уже никак нельзя, что вместе с родителями она потеряла и сестру. Теперь она одна, одна на целом свете!

— Неправда… неправда… этого не может быть… — сквозь всхлипы тихо повторяла Киран, отчаянно мотая головой.

Мун осторожно погладил её по волосам. Девушка вскинула голову, гневно глядя на него глазами полными слёз.

— И вы с ними? Да?

— Нет. — Врач покачал головой. — Никогда! Я здесь не за этим.

— А для чего?

— Я здесь, чтобы уничтожить эту страшную фабрику смерти, убить всех её палачей. Во имя безвинно загубленных ими душ! Я есть отмщение за них… Если хочешь, ты можешь пойти со мной или можешь остаться здесь и разделить участь своей сестры. Выбирай сама.

Мун строго посмотрел на девушку.

— Пойти с вами? — всхлипнула Киран, утирая кулачками катившиеся по щекам слёзы. — Но куда мы пойдём? У меня никого больше нет в этом мире. Маму и отца убили каратели. Мы вдвоём пытались убежать, но не смогли… Куда мне теперь идти? Как жить дальше?

Мун крепко взял её за плечи, заглянул в глаза, и Киран заметила у него на шее какой-то странный брелок, светившийся сейчас зелёным огоньком.

— Ты спрашиваешь, куда идти? Конечно, к друзьям! Они помогут и научат, как жить дальше.

Киран шмыгнула носом.

— К друзьям? К вашим?.. Хорошо. Я пойду. Разве у меня есть выбор?.. Скажите, а что это такое у вас на шее?

Киран указала на странный брелок.

— Потом, всё потом! Сейчас нет времени объяснять. Нам нужно поскорее выбраться отсюда. Времени осталось совсем немного. Вставай! — поторопил её Мун. — Придётся уходить через коллектор в подвале. Ты сможешь?

Он придирчиво оглядел девушку, остановил взгляд на её босых ногах.

— Тебе нужна какая-нибудь обувь!

Мун осмотрелся по сторонам.

— Ничего. Я не избалованная, — отмахнулась Киран. — Скажите только, куда нужно идти.

— За мной! — скомандовал Мун и осторожно открыл коричневую дверь, выглядывая в коридор.

Когда они выбрались наружу, здесь царила тихая ночь. На удивление Киран, вокруг простиралась бескрайняя степь, над которой вздымался чёрный купол неба — сияющий звёздами, бездонный и равнодушный к людским страданиям и горестям. Девушка обернулась назад. Низко над горизонтом из пелены белёсых облаков поднимался серый бок луны, только-только всходившей над западным горизонтом. В её призрачном мертвенном свете Киран отчётливо увидела громаду высокого тёмного здания. Узкие полосы светящихся окон, вытянувшихся в несколько рядов, походили на ехидно ухмыляющуюся острозубую пасть страшного чудовища, желавшего пожрать девушку и её спутника, уверенно державшего Киран за руку.

— Не смотри туда, — предупредил Мун.

— Почему? — удивилась Киран.

— Сейчас там будет большой «бум».

— Что? — не поняла девушка, и в ту же секунду ночь будто отступила прочь, растворившись в ярком алом зареве, полыхнувшем за их спинами. Громыхнул оглушительный взрыв, взметая в небо остатки каменных стен, перекрытий и горящие головешки.

Киран испуганно пригнулась, прикрывая руками голову.

— Мне отмщение, аз воздам! — торжествующе выкрикнул Мун, поднимая взгляд к звёздным небесам.

— Что? — переспросила Киран.

— Это божественное воздаяние, девочка моя! Божественное воздаяние! Мы с тобой взяли на себя его функцию. И так будет отныне и до конца…

* * *

— Киран!.. Киран!

Девушка очнулась от воспоминаний и посмотрела на Бора, склонившегося к ней. Тот осторожно тряс её за плечо.

— О чём задумалась, дочка?

Зелёные глаза Бора в полумраке коллектора, освещённого слабым фонарём, казались почти чёрными. Сейчас они смотрели на Киран по-отечески заботливо. Впрочем, как и всегда.

— Так… Ни о чём… Вспомнила своё детство, — встряхнула короткими кудрями Киран, будто сбрасывая с себя тяжёлые воспоминания. Прошло уже четыре года с тех пор, как она потеряла семью, а боль в сердце всё ещё саднила, как свежая рана.

— Ты бы поспала немного, — сочувственно покачал головой Бор. — Восход скоро. Рука будет дрожать в самый ответственный момент. Вон, смотри, как Рой пристроился. И всё-то ему нипочём!

Бор кивнул на товарища, по-собачьи свернувшегося на каменном дне коллектора.

— Да уж, уснул бы он тут, не будь эти туннели давным-давно заброшены, — усмехнулась Киран и упрямо мотнула головой. — Не хочу я спать. А рука… Она у меня крепкая, не дрогнет в нужный момент. Не бойся, — заверила девушка, сжимая и разжимая пальцы. — Я этих гадов с закрытыми глазами стрелять могу.

— Ну как хочешь. Только стрелять сегодня, надеюсь, нам и не придётся. Лишний шум нам в таком деле ни к чему.

Бор тяжело вздохнул и посмотрел куда-то в темноту туннеля. Спросил:

— А ты стихи ещё сочиняешь?

— Иногда. А что? — Киран взглянула на него с удивлением: до стихов ли сейчас?

— Почитай что-нибудь. А? У меня от твоих стихов всегда на душе светлее делается, — признался Бор.

Киран слегка покраснела от смущения. Надо же, а она и не знала, что её скромное творчество кому-то нравится.

— Ладно.

Девушка вытянула вперёд затёкшие ноги, откинулась спиной на каменную стену коллектора, и, приподняв подбородок, негромко начала:

Под сводами коллектора раздался глухой кашель. Киран вздрогнула и смолкла на полуслове. Посмотрела в сторону проснувшегося Роя. Тот подмигнул ей и одобрительно поднял вверх большой палец.

— Хорошие стихи у тебя, боевые. Мне нравятся.

— Это точно, — согласился с ним Бор и заботливо посмотрел на Киран. — А вот про любовь ты совсем не пишешь. Почему?

— Про любовь? — удивилась и растерялась девушка.

— Ну да, — кивнул Бор. Поинтересовался: — Сама-то ты любила кого? Так, чтобы по-настоящему?

Киран смутилась ещё больше.

— Нет. Не приходилось ещё… Это плохо?

Она вскинула доверчивый взгляд на Бора.

— Отчего же плохо? — пожал плечами тот. — Любовь это всегда хорошо. Полюбишь ещё. Какие твои годы. Куда ж без любви? Любовь факт материалистичный.

В ответ на его слова Рой громко и недовольно фыркнул.

— Ты чего? — удивился Бор.

— А ты чего? — хмуро уставился на него Рой. — Ты на что человека нацеливаешь? А?

— На жизнь, — спокойно сказал Бор и подмигнул Киран, которая зарделась ещё больше.

— Жизнь? Это как понимать — жизнь? — не унимался Рой, присаживаясь на корточки.

— Ребят! Вы чего? — удивилась Киран.

— Погоди-ка! — остановил её Бор. — Давай разберёмся. Что не так-то?

— Жизнь! — снова фыркнул Рой. — Это богатеи живут, понятно? А мы боремся! Понимать надо! Я, когда такие стихи слышу, свою жизнь треклятую вспоминаю, и тогда сердце гневом наполняется вот так вот — до самых краёв! Ясно? А ты жизнь!.. Ты вот кем прежде был?

— Рабочим, — охотно ответил Бор.

Он действительно когда-то работал слесарем на одном из заводов в городке Шень-Шу, что на западе от северной столицы. Была у него и семья — жена, ребёнок. Всё было когда-то, пока однажды трое пьяных мигрантов с Южного материка не надругались над его двенадцатилетней дочерью, а затем убили девочку и выбросили её труп в сточную канаву. Узнав об этом, Бор пошёл за помощью к озаровцам, но те сообщили, что сделать с приезжими ничего не могут, потому что нет свидетелей и доказательств их преступления, а работают мигранты на одного важного сановника, друга местного вельможи, и слово Бора против его слова ничего не значит. Убитый горем Бор пробовал взывать к совести озаровцев, говорил, что служба безопасности должна защищать местное население от любого беззакония, но те лишь посмеялись над ним и выгнали его из участка со словами: «Мы здесь закон!». Да ещё пригрозили посадить за решётку самого Бора за неуважение к власти.

Жена Бора, не вынеся горя от потери дочери, вскоре помутилась рассудком. Тогда Бор смастерил нехитрую зажигательную бомбу и, вооружившись куском железной трубы, сначала разыскал ублюдков, надругавшихся над его дочерью, и размозжил им головы, а затем сжёг участок ОЗАР со всеми, кто там находился. С тех самых пор бывший слесарь Бор подался в бега на север, пока судьба не свела его с «Серыми Ангелами». А четыре года назад к «Ангелам» прибилась и Киран. В штаб её привёл тогда Мун, и Бор сразу же проникся к этой девочке, всячески опекая её с тех пор. Киран напоминала Бору его собственную дочку, которую он не смог уберечь от смерти.

— Ну а ты чем отличился? — Бор насмешливо покосился на Роя, хотя прекрасно знал всю подноготную того. Вир рассказывал.

Но Рой молодой ещё совсем. Постарше Киран, конечно, но всё же. Ему, Бору он, пожалуй, в сыновья годится. От молодости своей он такой горячий и непримиримый. Это Бор прекрасно понимал. Но знал он, что были у Роя и свои причины для праведного гнева. Его семью фермеров разорили кредиторы, выгнали со своей земли, отобрав всё нажитое за долгие годы. Пока Рой безуспешно пытался найти работу в столице, его отец от безысходности застрелил нескольких клерков банка, решивших описать его имущество, а затем сам пал от пули озаровцев, приехавших вершить свой закон. Заодно каратели застрелили и двух братьев Роя. Вернувшись через месяц в свой посёлок ни с чем, — вчерашнего мальчишку без профессии и опыта в Шаолинсеу прогоняли отовсюду, — Рой узнал о случившемся и мир для него изменился навсегда.

— Я на земле горбатился с малолетства, — сверкнул глазами Рой. — А те, кто отправил на тот свет всю мою семью, жировали на нашем поте и мозолях! Выжали из нас всё до последней капли, да выбросили за ненадобностью на помойку жизни… Как по мне, сбросить бы их всех с высокого косогора — сановников, банкиров, спекулянтов и их шлюх — да полить их свинцом от души, в кашу, в хлам, чтобы очистить от них народ навсегда!

— Уж очень ты кровищу любишь, — покачал головой Бор.

— А без кровищи как же? Без неё ведь счастья народного не добудешь, — убеждённо сказал Рой. — Богатеи да сановники нас сжирают с потрохами который год? А? До сих пор никак нажраться не могут!

— Оно, конечно, так, — согласился Бор. — Но хорошо бы поменьше крови проливать. Как бы самим не замараться. А то потом не отмоешься.

— Слышь, Бор! Так ведь чёрте куда можно зайти с разговорами такими, — набычился Рой. — А то, что же получается? Сперва крови много, потом будем думать, как бы кого не обидеть. Так и всю нашу борьбу обесценим.

Бор грустно посмотрел на товарища.

— Тебе самому доводилось человека убивать?

— А то! Я целую казарму с карателями к богам отправил!

— Это не то, — покачал головой Бор. — Что б вот так вот — глаза в глаза друг дружке. Убивал?

— Допустим, нет. Не доводилось пока.

— А вот я убивал, — заиграл желваками Бор.

— Так ты ж врагов наших убивал! Гнид поганых, которые твою дочку жизни лишили.

— Врагов, — усмехнулся Бор. — То просто отморозки были, чужаки, для которых на нашей земле ничего святого нет. Враги не они, а те, кто тысячами привозят их сюда из-за жадности своей скотской, от которой местный люд теперь с голоду мрёт. Но и отморозков убивать страшно, а уж остальных и подавно.

— Не бойся. Я не струшу, — заверил Рой. — Вот самолично пришью сегодня эту лживую сволочь, И Еня, и глазом не моргну. Уж поверь мне.

Рой достал из-за пазухи нож, широкое лезвие которого было снабжено специальными пластинами-чешуйками, так чтобы его невозможно было вырвать из тела без внутренностей.

— Страшно людей убивать, страшно, — повторил Бор, качая головой.

— Не люди они вовсе, — промолвила Киран, глядя на острое лезвие ножа, грозно блеснувшее в свете фонаря. — Нелюди они все… Все как один!

— Хороший ты человек, Бор, — сказал Рой, пряча нож за пазухой. — Люблю я тебя как отца. Честно. Но какой из тебя «Серый Ангел», в самом деле? Ведь они на то и «серые», что не знают никакой пощады, не признают всех этих сантиментов. Противодействие должно быть равно действию. Только так. Немедленное противодействие любому злу — всем этим палачам, карателям, продажным сановникам и судьям. Жестокость за жестокость, кровь за кровь, смерть за смерть! Вот что такое правосудие — правосудие быстрое, суровое и непреклонное.

— Это террор, самый, что ни на есть, — заметил Бор. Спросил: — А как же народ?

— Что народ? — не понял Рой.

— Ну вот убьём мы сегодня этого лжеца, злопыхателя И Еня. Да, он заслужил справедливой кары, потому что его ложь это такой яд, что отравляет души тысячам людей, тысячам калечит жизни. Я так думаю, ложь вообще самое страшное зло на свете… Но что эта смерть даст всем остальным, всему народу? Вместо одного И Еня власть вытащит из своих запасников сотни таких как он. Возможно, кто-то из них и испугается нашей кары, но в других обязательно заговорит жадность или банальная глупость. Ведь все они поголовно больны жадностью и глупостью, как и наши правители, породившие их.

— Ничего, — потёр руки Рой. — И до остальных доберёмся когда-нибудь. Всех вычистим под корень!

— Вычистим, — невесело усмехнулся Бор. — Силёнок-то хватит? Ну, допустим, вычистим, а что потом? Что это даст народу Гивеи? Свободу? Правду?.. Так ведь многие из гивейцев до сих пор верят в величие и благодетельность Чой Шо, как верили до этого в Чой Чо Рена. Слепой у нас ещё народ, неразумный. Каждый о себе думает, да за свою шкуру трясётся.

Бор сокрушённо покачал головой.

— Вот, допустим, перебьём мы всех продажных сановников и вельмож, уничтожим палачей озаровцев, возьмём силой оружия и страха власть в свои руки… А такой народ пойдёт за нами? Будет нас уважать и верить нам? Или станет бояться нас так же, как прежнюю власть?

Бор вопрошающе посмотрел на товарищей.

— Нет, прав Вир, сто раз прав! Когда люди перестанут бояться смерти, а будут бояться жизни в рабских условиях, тогда всё и изменится. Только тогда! Разве нет?

— Вир! Вир! Тоже мне глас богов небесных! — раздражённо махнул рукой Рой. — И вот ты тоже нашёл проблему — бояться будут. Будут бояться и хорошо!

— Да что же в этом хорошего? — возмутился Бор. — Пойми же ты, наконец, дурья твоя башка, что нельзя приучать людей к страху! Их отучать от него нужно, — всех и каждого, с младенчества, с молодых ногтей. А то ведь потом и не разберёшь, где страх, а где, правда.

— Ох, Бор! Не то ты говоришь, не то, — упрямо замотал головой Рой. — И Вир твой туда же! Я больше Чаду доверяю. Он дело говорит. Террор на то он и террор, чтобы исправлять мир силой страха. Я вот долго в страхе жил, но теперь всё, хватит! Пускай они страшатся меня и моего гнева!

— Перешагнуть нам всем нужно через личное, — вразумительно заметил Бор, осуждающе глядя на товарища. — Об общем думать прежде. Нас власть и так по прутику разобрала и ломает каждого об колено. Потому соединяться надо в одну силу, — Бор сжал увесистый кулак. — И твой террор в этом нам не подмога. Он путь в никуда. Тут программа действий нужна понятная всем. Если народ не поймёт наших целей, мы сами превратимся в олигархов, с которыми боремся. Но ведь нам этого не нужно?

Бор строго посмотрел на товарищей.

— Нет, конечно, — замотала головой Киран.

— Программа это хорошо, — хмыкнул Рой. — Только что там в этой программе должно быть? Ты знаешь?

— Я? — удивился Бор и насупился. — Это, брат, вопрос сложный. Его вот так вот сходу и не решишь. Вир вот говорит, что нужно, прежде всего, создавать справедливые законы. И я думаю, правильно он говорит. Законы нам нужны и не для охраны власти, собственности или привилегий. Нам нужны свои законы — для соблюдения чести, человеческого достоинства, для величия души человеческой — твоей, моей, вот её! — Бор показал на Киран и ободряюще улыбнулся девушке. — Для всех остальных гивейцев, наших братьев и сестёр. Да, мы можем держать в страхе вершителей беззакония, но для этого нужен не террор. Диктатура нужна — диктатура простого рабочего люда по всей планете. Мы здесь власть, мы сила! Не олигархи и их прихвостни, а мы — народ Гивеи!

— Диктатура! — присвистнул Рой. — Для диктатуры, брат, силёнок у нас маловато.

— В том-то и дело, — согласился с ним Бор. — Поэтому и надо научить народ верить в себя, а затем поднимать его на борьбу под багряным знаменем свободы и равенства против этого преступного режима. А это, мне думается, куда сложнее террора твоего будет. И вот когда победит революция, то тогда никакой свободы врагам свободы! Только суровый, но справедливый суд народа над всеми злодеями сможет очистить эту планету. Согласен?

Рой ничего не ответил. Слова товарища заставили его глубоко задуматься, но тут на ноги поднялась Киран и, отряхивая с коленей кирпичную пыль, сообщила:

— Хватит уже спорить о будущем. Пора подумать о настоящем, а то ещё упустим гада.

Она повернулась к Рою.

— Где тот самый колодец?

— Там. Метров двести в ту сторону, — указал тот направление в темноту.

— Тогда вперёд! Давай, показывай дорогу.

Рой пружинисто вскочил на ноги, закинул ранец со снаряжением за спину и поправил ремень на штанах.

— Оружие проверьте, — напомнил Бор, надевая на плечи свой рюкзак. — И смотрите у меня! Без надобности не палить. Делаем тихо и быстро своё дело и уходим тем же путём. Думаю, брать его нужно на крыльце, когда будет выходить из дома.

— Главное под камеры не попадаться, — согласно закивал Рой.

— А гипнотические очки тебе на что? — Бор постучал себя по лбу.

— Точно! Забыл совсем, — развёл руками Рой. — Тогда охрану нужно ещё нейтрализовать.

— Нейтрализуем. У меня на такой случай электрошоковые пули припасены.

— Вот ты ж! А я их забыл, — чертыхнулся Рой, шаря по карманам. — Только боевые взял.

— Вот и пойдёшь первым, чтобы в следующий раз не забывал, — подтолкнула его Киран, передёргивая затвор своего двадцати зарядного «Вектора» и пряча его под курткой. Тяжеловат, конечно, он для девичьих рук. Ну, ничего, она справится. Не в первой. Да и Бор строго наказал не палить без особой надобности, хотя в их деле всякое может случиться.

Они двинулись по длинному сводчатому коридору, служившему когда-то канализационным коллектором, каменное дно которого местами было завалено тлеющим мусором, грудами осыпавшихся с потолка кирпичей и какой-то рухлядью, неизвестно как попавшей сюда. Городские бездомные спускались в такие места только на окраинах города. В центре же смотровые люки обычно наглухо заваривали.

— Вот здесь, — сообщил Рой, перепрыгивая через чёрную лужу, маслянисто блестевшую в свете фонарей, и остановился около шахты колодца.

— Ты уверен? — на всякий случай уточнил Бор.

— Да точно он! Я сейчас. Ждите.

Рой взялся за ржавые скобы ступеней и принялся ловко карабкаться наверх.

— Ну что там? — через некоторое время спросила Киран, задирая голову.

— Дьявол! — послышалось сверху. — Заварен!

— Точно?

Бор и Киран переглянулись.

— Точно! — закряхтел Рой, пытаясь приподнять тяжёлую крышку колодца, и выругался: — Гады! Вот гады!

Он быстро спустился вниз. Лицо у него было перепачкано кирпичной пылью. Спросил:

— Может, рванём его к чертям?

— Ага! Чтобы нас сверхусразу приняли озаровцы под белые рученьки, — огрызнулась Киран. — Молчи уже, подрыватель! Что делать-то будем? — Она вопрошающе посмотрела на Бора.

— Другой колодец есть поблизости? — спросил тот у Роя.

— Должен быть где-то. Сейчас посмотрю.

Рой достал из-за пазухи сложенную вчетверо карту городских коммуникаций и развернул помятый и замасленный лист. Товарищи подсветили ему своими фонарями.

— Да, есть ещё один в квартале от дома И Еня, — наконец, сообщил Рой, разобравшись в хитросплетениях разноцветных линий и кружков.

— Куда идти? — напряжённо спросил Бор.

— Туда! Нужно вернуться к развилке, — махнул рукой Рой в направлении, откуда они пришли.

— Давайте скорее! Упустим время!

Все трое бегом бросились назад. Время, в самом деле, поджимало. Если они не успеют до десяти утра, И Ень сядет в машину в сопровождении охраны и укатит по своим делам. И тогда придётся откладывать нападение ещё на день. Им пришлось потратить трое суток, чтобы добраться до нужного места и разработать план действий. По ночам трое мстителей отсиживались в душном и грязном коллекторе, а с утра выбирались наружу в нескольких кварталах от дома И Еня и рискуя попасться на глаза патрулям карателей, следили за домом будущей жертвы. Передвигаться по городу без специальных разрешений было опасно. В любой момент озаровцы могли схватить за отсутствие «зелёной нашивки» и отправить в карантинный лагерь, как они их называли. На самом же деле это были обычные концентрационные лагеря, откуда людей продавали как рабов на тяжёлые строительные или земельные работы, либо попросту уничтожали.

Только гипнотические очки помогали «Серым Ангелам» оставаться неуязвимыми для многочисленных камер слежения на улицах, а ИКП позволяли уходить от патрулей, на которые натыкались. Но бесконечно это продолжаться не могло. В любой момент удача может оставить отважных лазутчиков.

— Ну что там? — снова спросил Бор, заглядывая в шахту колодца, где исчез Рой, и тут же отпрянул назад от посыпавшейся на него кирпичной пыли.

— Есть! — обрадовано сообщил сверху Рой, отодвигая в сторону тяжёлую крышку, выбираясь наружу и осматриваясь по сторонам.

Второй колодец оказался в тесном пустынном дворике, в квартале от дома И Еня. Рой включил гипнотические очки, давившие на лоб, и окликнул товарищей:

— Ну, чего вы там застряли?

— Давай! — Бор подсадил Киран, помогая ей взобраться на ступени лестницы, и полез следом.

Выбравшись из колодца, все трое шмыгнули под низкую арку и оказались на широкой безлюдной улице. Направо она резко уходила под гору, и черепичные крыши домов казались там шаткой лестницей в преисподнюю. Слева же открывалась обширная площадь с громоздким гранитным постаментом, на котором вышагивали рука об руку три литые фигуры, ослепляя кровавым отливом от высоко стоявшего солнца.

«Площадь Гуанг-чанг — площадь триединых вождей, — сообразил Бор, который когда-то неплохо знал пригород Шаолинсеу. В молодости он не раз приезжал в столицу. — Значит, они действительно на нужной улице».

Бор оглянулся. Ну, конечно, вот и дом, в котором живёт этот самый И Ень — нескладная, изогнутая дугой серая громада с колоннами у входа и безвкусной лепниной над створчатыми окнами, возвышалась над аллеей свечеподобных деревьев с густой фиолетовой листвой.

— Вон его магнитор, — Бор указал своим спутникам на малиновую машину, стоявшую среди других дорогих магниторов на обочине дороги. — Давайте! Будите отвлекать внимание, а я спрячусь за колоннами у входа и обезврежу охрану.

Бор пересёк аллею, озираясь по сторонам и поглядывая на окна верхних этажей. Он быстро достиг стены дома и двинулся к мраморным ступеням крыльца, стараясь держаться в угольно-чёрной тени. Рой же вместе с Киран направились в сторону вереницы магниторов, припаркованных на обочине дороги. В это время на крыльце появились два бритоголовых здоровяка и остановились, закуривая. Они заметили Киран и её провожатого, которые шли со стороны аллеи в их сторону, и теперь не сводили с парочки подозрительных взглядов.

Нервы у Киран гудели, как натянутые струны. Она невольно потянулась к пистолету у пояса, но Рой вовремя остановил её, приобнял девушку за талию, слегка притянул к себе и крепко поцеловал в губы. Прошептал ошеломлённой девушке, нагловато улыбаясь:

— Остынь, подруга. Всю операцию нам сорвёшь.

Киран взяла себя в руки и деланно улыбнулась ему в ответ.

В это мгновение два тихих хлопка нарушили утреннюю тишину. Киран вздрогнула, посмотрела в сторону дома И Еня и поняла, что это Бор стрелял в охранников электрошоковыми пулями. Парализованные наёмники грузно скатились со ступеней на тротуар. Киран и Рой ускорили шаг. Пока Бор оттаскивал обмякшие тела бритоголовых здоровяков в чёрную тень за колоннами, его товарищи пристроились около малинового магнитора, продолжая изображать влюблённую парочку. И вовремя. Из массивных резных дверей с витыми решётками вышел сам И Ень. Он остановился на крыльце, увидев молодых людей около своей дорогой машины, и лицо его налилось пунцовой злобой.

— Эй, вы! А ну пошли прочь от моего магнитора! — заорал он во всю глотку. — Устроили тут собачью свадьбу! Челядь безродная! Не отираться о мою собственность! Порочь!

Рой отпустил Киран из своих объятий и не спеша двинулся в сторону крикуна, боковым зрением наблюдая за тем, как Бор затаился в тени за колоннами, готовый в любую минуту прийти ему на помощь.

— Тише, дядя, тише. Чего шумишь-то?

— Охрана! Охрана, мать вашу! — ещё громче завопил И Ень и пригрозил Рою кулаком. — Не подходи ко мне, подонок! Я тебя в порошок сотру! Будешь у меня до конца дней своих на цепи сидеть! Охрана! За что я вам деньги плачу, идиоты?!

И Ень попытался отступить назад в дом, но путь ему преградил Бор, мрачно сдвинув брови и играя желваками. Увидев ещё одного подозрительного незнакомца, И Ень решил, что его хотят ограбить, испугался не на шутку и завизжал:

— На помощь! Патруль!

— Зачем охрана? Зачем патруль? — ухмыльнулся Рой, быстро доставая из-за пазухи нож. — Чего разверещалась, пташка говорливая? Ну, давай один на один! А? Ты ж у нас храбрый такой. Слабо со мной потягаться вживую?

И Ень побагровел ещё больше и, сотрясая воздух кулаками, как ему казалось, грозно завопил:

— Да я тебя мерзавец в порошок…

Но он не успел договорить. Рой тут же вонзил ему в грудь нож по самую рукоять.

— Ну что ты меня? Что? — усмехнулся мститель, наблюдая за тем как обрюзгшее короткошее тело И Еня дёрнулось в предсмертных судорогах и повалилось к его ногам на рыжий мрамор крыльца. Выпученные глаза жертвы были полны страха и удивления, словно он только теперь понял, что смертен, как и все остальные в этом мире.

— Всё, уходим! — скомандовал Бор.

— Стойте! — Киран схватила его за рукав.

— Что ещё? — Бор недовольно сверкнул на неё глазами.

— Смотрите! — Девушка указала рукой в сторону площади.

Там у постамента вождям четверо совсем ещё юных ребят развернули длинный транспарант: «Маска раба легче доспехов воина».

Редкие прохожие проходили мимо, окидывая отважных смельчаков неодобрительными взглядами, и пугливо прибавляли шаг, торопясь поскорее уйти с площади.

— Дьявол! — выругался Бор. — Этого ещё не хватало! Откуда они взялись? Кретины!

— Они герои! — возразила ему Киран, и глаза её заблестели, как будто от всполохов пламени.

— Вот сейчас этих героев сцапают, а матерям потом слёзы лить! Уходим! — снова скомандовал Бор.

Тут откуда-то из-за угла раздались пронзительные сирены, и на площадь ворвалось сразу несколько зарешеченных фургонов с проблесковыми огнями на крышах. Десяток карателей в чёрной униформе выскочили из них и принялись избивать растерявшихся ребят свинцовыми дубинками, сбили их с ног, и на головы отчаянных борцов за свободу посыпались тяжёлые удары кованых сапог

— Ах, вы ж падлы! — выкрикнул в гневе Рой, выхватывая из-за пояса свой пистолет. — Они же дети совсем!

— Нет, Рой, нет! — попытался остановить его Бор, но было уже поздно.

Рой бросился в сторону площади, на ходу стреляя по озаровцам. Он сразу свалил наповал одного и ранил ещё одного. Киран вслед за ним вскинула свой пистолет и принялась расстреливать обойму по карателям, стараясь не попасть в лежавших на окровавленном транспаранте ребят. Бор скрежеща зубами от ярости и кляня себя за то, что связался с этими неразумными детьми, вынужден был достать своё оружие и поспешно принялся менять обойму на боевые патроны.

Не ожидавшие такого развития событий, озаровцы отступили под прикрытие бронированных фургонов, но довольно быстро опомнились и открыли ответный огонь. Завязалась яростная перестрелка.

Рой, Киран и Бор вынуждены были отступить и укрыться за машинами у тротуара. Пули свистели в горячем воздухе, раскалывая в дребезги стекло и безжалостно дырявя тонкое железо.

— Нужно уходить! — сквозь грохот выстрелов орал Бор, отстреливаясь от напиравших карателей. — Сейчас вызовут подкрепление, окружат, и нам конец! Слышите?

Рой, присевший у соседней машины, обернулся к нему, собираясь что-то сказать, но пошатнулся и упал на колени. Шальная пуля пробила ему левый бок, чуть выше ремня. Рой судорожно схватился свободной рукой за капот магнитора и с удивлением посмотрел на расползающееся по животу кровавое пятно.

— Рой! — испуганно крикнула Киран, кидаясь к товарищу и пригибаясь от свистящих пуль.

— Назад! — хриплым голосом крикнул тот, протягивая в её сторону дрожащую руку. — Уходите! Я задержу их. Бор! Уводи её отсюда! Уводи скорее!

Корчась от боли, Рой прислонился плечом к машине, пытаясь стащить с плеч рюкзак и продолжая стрелять по приближающимся карателям.

— У меня патроны закончились! — в отчаянии крикнула Киран, глядя на Бора.

Тот схватил девушку за шкирку и потащил её в ближайшую подворотню. Киран пыталась сопротивляться ему, всё оглядывалась назад, на Роя, оставшегося один на один с врагами, но Бор держал её железной хваткой. От собственного бессилья слёзы навернулись на глаза девушке.

Они забежали в один двор, который оказался проходным, затем в другой, пытаясь отыскать дорогу к заветному колодцу.

Откуда-то издалека раздался страшный грохот взрыва, жуткие крики и беспорядочные выстрелы.

Тяжело дыша, Бор прижался спиной к стене дома, переводя дух. Киран припала ему на грудь. Оба понимали, что их товарища больше нет в живых. Плазменная бомба остановила на какое-то время их преследователей. Надолго ли?

Киран шмыгнула носом и утёрла слёзы, покатившиеся из глаз. Наклонила голову, косясь на двух старушек у лавочки, подозрительно наблюдавших за ними.

«Надо бы свериться с ДПР», — подумала девушка и с ужасом обнаружила, что цепочка на её шее оборвана.

— Бор! Я потеряла свой ДПР! Что делать? — Киран в отчаянии сжала руку Бора. — Кругом чужие люди. Пошли отсюда поскорее.

— Погоди! Нам карту глянуть надо. Я совсем запутался в этих дворах! Ты помнишь, откуда мы пришли?

Киран отрицательно замотала головой.

— И я нет.

Бор взялся за лямки рюкзака у себя за спиной.

— Не здесь. Вон там, в подвале! — Киран указала на округлую дверь под цоколем соседнего здания.

Они забрались внутрь, оказавшись в тёмном длинном помещении с низким потолком, где воздух был наполнен колючей пылью. Бор скинул с плеч рюкзак и стал шарить в нём, ища заветную карту. Снаружи послышался какой-то шум. Киран осторожно выглянула сквозь щель неприкрытой двери. Во двор вбежало несколько озаровцев с оружием наперевес.

— Вот! — воскликнул Бор, наконец, отыскав карту.

— Тише! — Киран сжала его руку, не отрывая взгляда карателей.

— Что? Что там? — Бор тоже прильнул к дверной щели.

Озаровцы обступили старушек, расспрашивая их о беглецах.

— Там они, там! — дружно закивали те, указывая на подвальную дверь. — Чужаки это! Весь двор нам затоптали. И девка бесстыжая. Виданное ли дело! Оба без масок, оба заразу разносят! Арестуйте их скорее!

Киран в отчаянии посмотрела на Бора.

— Сколько у тебя патронов? — спросил он.

— Пустая обойма! — сглотнула колючую слюну Киран.

— И у меня, — нахмурился Бор, откидывая в сторону пистолет. — Не электрошоковыми же с ними бороться? Одного свалю, а остальные нас с тобой… Придётся сдаваться, дочка. Делать нечего.

Он взял девушку за руку, заглядывая ей в глаза.

— Смерть всегда неприятна, дочка, особенно для людей, чьи сердца полны надеждой на светлое, прекрасное будущее. Но оставаться в живых всеми правдами, и неправдами недостойно настоящих людей. Согласна? Если жизнь покупается ценой позора и посрамления, смерть во стократ честнее и почётнее.

Киран в страстном порыве бросилась Бору на шею, и поцеловала его в колючую щёку, вспоминая в эту минуту своего отца.

* * *

— Ну, что девочка, будешь теперь говорить или как?

Капитан-озаровец пристально посмотрел на непокорную пленницу, сидевшую на металлическом стуле, и затушил сигарету в пепельнице, как до этого тушил её о грудь Киран.

«И откуда такие упрямые берутся? — думал озаровец. — Нарожали на мою голову бунтарей! Ведь запугали же, придавили к ногтю весь народец, все по щелям забились, слова лишнего сказать боятся. И вот тебе, получите «народных мстителей», мать их в душу! Всю статистику нам портят самым отвратительным образом. А ведь наверху по головке за такое не погладят. Виданное ли дело, вооружённое сопротивление представителям закона, десяток убитых и раненных, уничтожение имущества уважаемых людей, и всё это в центре элитного пригорода столицы. И ещё эти юнцы с плакатом, решившие в героев поиграть… А может они с этими тремя заодно? Кто их теперь разберёт. Балабола этого, И Еня точно пришили те самые пресловутые «Серые Ангелы». По почерку видно. Их это почерк — нож в сердце и вся недолга. Тоже мне ангелы нашлись! Хотя и упёртые. Тот, что бомбу на себе подорвал, видно, пыток испугался. Или нет?.. Да точно испугался! Это ж каким дураком нужно быть, чтобы разметать себя по кусочкам ради жизней нескольких озаровцев?».

Капитан озабоченно потёр небритый подбородок.

«Сообщников этой девицы ему непременно отловить надо. Ох, как надо! — продолжал размышлять он. — А если ему удастся ниточку и к главарям этой шайки подпольной нащупать, считай повышение по службе у него в кармане, а там и новый кабинет где-нибудь в центре столицы, дорогой магнитор, большое денежное довольствие, домик на побережье океана. Сытая старость считай обеспечена. Вместо надоевшей жены заведёт он себе тогда нескольких молодых любовниц, которые будут услаждать все его прихоти. Не жизнь, а рай! Что он хуже всех этих чинуш, которые им помыкают? Не хуже. Ведь он им нужен, чтобы зады их толстые от народного гнева защищать, а так они таких, как он, и за людей не считают. Вот смеху-то будет, когда он встанет на одну ступеньку с ними, как равный».

Озаровец самодовольно усмехнулся. Мысли о таком роскошном будущем грели ему душу. Он снова посмотрел на пленницу.

Киран пытали долго и изуверски. Лицо её затекло от кровавых подтёков, разбитые губы опухли, окровавленные руки с вырванными ногтями, болтались, будто плети. Но держалась она стойко, не выдала своих товарищей, никого не предала.

Озаровец всё ещё обдумывал, как сломить её дух. Большинство попадавших к нему людей сдавалось быстро. Обычно их хватали на улице для отчётности за неаккуратный плевок или косой взгляд, за которым при желании можно было усмотреть заговор или угрозу нападения на представителя власти. Страшась одной мысли о пытках или смерти, такие арестованные подписывали трясущимися руками любые признания, таща за собой всех знакомых и даже незнакомых людей. Уголовные дела, годами пылившиеся без движения, раскрывались добровольными признаниями в одночасье, множа поощрения и награды доблестных стражей порядка…

Но эти двое… Эти не такие. Эти идейные. Как ломать таких капитан не знал. Девчонка сопливая перенесла все пытки, только раз застонав от боли. Уж чего только с ней не делали. А мужик, что с ней был, тот вообще настоящий кремень. Капитан к своему удивлению в один момент даже почувствовал к ним уважение, но вовремя опомнился. Нельзя же кадровому озаровцу жалеть врагов власти.

— Ты думаешь, я не знаю, что вы оба из этих самых «Серых Ангелов»? — усмехнулся капитан, отирая гладко выбритую бугристую голову. — Знаю, милая моя, знаю. Единственно, чего я не понимаю для чего тебе всё это? А? Ты ж молодая, здоровая девка. Симпатичная даже. Тебе о своём будущем думать надо было, а ты… Чего вы добиваетесь?

Киран с трудом подняла голову и презрительно посмотрела на озаровца единственным не затекшим глазом.

— Свободы… и равенства. Для всех… для народа Гивеи.

— Значит, планету нашу любишь? — понимающе кивнул капитан, присаживаясь на край стола. — И я люблю. Видишь, мы оба любим нашу родину. От чего же тогда так выходит? Ты себя спрашивала?.. — Он сверлил Киран холодным взглядом. — Ну, говори, не бойся!

— Не боюсь я вас, — усмехнулась девушка, облизывая кровоточащие губы. — Для чего? Чтобы всех мучителей погубить!

— И ты веришь, что будет такое время, когда людей перестанут мучить? — искренне удивился капитан. — Веришь во всеобщую справедливость и доброту?

— Верю.

— И ради этого вы готовы убивать? Так?

— Так.

— Понятно, — кивнул озаровец, медленно катая по столу пепельницу. — Значит, в тебе есть вера? Значит, ты готова страдать за эту веру? И ничего нам не скажешь о своих друзьях? Так?

— Не скажу, — мотнула головой Киран и усмехнулась. — А ты… Знаешь ты, что народ вас ненавидит, а начальство презирает? Знаешь? И как вам всем с этим живётся?

Киран смерила озаровца презрительным взглядом.

— Заткнись!

Капитан раздражённо стукнул кулаком по крышке стола и поспешно нажал кнопку вызова караульного. Все надежды озаровца рушились, разбиваясь об упрямство этой глупой девчонки и её сообщника. Ярость начинала закипать в нём. Ярость от осознания собственного бессилия и правоты его пленницы. Ярость от непонимания мотивов этих людей, оказавшихся в его власти, но не покорившихся ему.

Лязгнули запоры, железная дверь отворилась, и появился караульный.

— Сержант! Приведи-ка сюда её подельника, — скомандовал капитан. — Быстро!

— Слушаюсь!

Киран снова опустила голову, пытаясь отрешиться от тягучей пронзительной боли во всём теле. Скорее бы всё закончилось. Она не испугается, она сильная. Раз уж суждено, пусть смерть, пусть её не станет. Но и палачи её не получат власть над ней. Не дано им сломить её дух, растоптать грязными сапогами её душу. Взлетит она, как птица к небесам — птица вольная и непокорённая.

Через некоторое время запоры на двери снова лязгнули и в помещение ввели Бора. Он стоял на ногах прямо, хоть и был весь окровавлен, с разбитым лицом и в изорванной одежде.

Почувствовав его присутствие, Киран вскинула подбородок и встретилась взглядом с товарищем. Сердце Бора обливалось кровью и разрывалось от бессильной злобы и отчаяния. И её он не смог уберечь. Насупив брови, он посмотрел на капитана карателей.

— Зачем девочку изувечили, скоты? Она здесь ни при чём. Я силой её в подвал затащил.

— Но-но! — пригрозил ему кулаком озаровец и посмотрел на Киран. — Вот видишь? Вот такие тебя учат и будут управлять тобой, когда настанет эта ваша справедливость.

— Отчего же? — усмехнулся Бор. — У нас есть и пограмотнее меня. Большие есть люди! Верно, я говорю, Киран?

— Верно.

Девушка согласно кивнула, и на душе у неё стало светло и спокойно.

Капитан вплотную подошёл к Бору, сверля его презрительным взглядом.

— Вот и расскажи мне об этих больших людях. Расскажешь, а я вас отпущу. Отпущу, отпущу. Слово офицера.

— А ты, капитан, видно, думаешь, что тебя и таких как ты ждёт иная участь? Как бы не так! — усмехнулся Бор. — Сначала они уничтожат народ вашими руками, а потом утилизируют и вас за ненадобностью. Ты этого так до сих пор и не понял, капитан? Небось надеешься попасть в рай со своими правителями? Так не возьмут они вас вместе с собой. Не нужны вы им там, в раю-то. Какая от вас там польза? Ведь кроме как мучить и убивать людей вы ничего другого и не умеете.

— Ты, гнида! — Озаровец сжал кулаки, свирепо сверкая глазами на Бора.

— Что? Хочешь ударить меня за правду? Так не боюсь я тебя. Всё равно помирать. Останутся и после нас честные люди, которые продолжат наше дело. Тебе бы встать рядом с нами, плечом к плечу… Но нет, ты не такой. Ты будешь до последнего надеяться. Лучших сынов Гивеи уничтожаете вы! Только ты не думай, что за тобой и твоими родными не придут, а если и придут, то нескоро. Не мы, а начальники твои. Это участь всех предателей. И не помогут тебе ни чины, ни деньги. Так что бойся капитан, живи и бойся теперь своей тени.

— Ну, хватит! — гаркнул озаровец. — Не скажите, значит, ничего? — Он посмотрел на Киран. — Тогда грош цена вам двоим. Сержант! Во двор их! И оператора туда. Живо!

Бора и Киран вывели во двор за зданием ОЗАР и поставили к высокому каменному забору. На шее у обоих висели картонные таблички с кривой надписью: «Я враг Стигии».

Шеренга карателей с автоматами выстроилась напротив, а рядом пристроился ещё один с камерой, чтобы снять предстоящую казнь мятежников и показать её по главным информационным каналам на всю планету в назидание другим.

Бор посмотрел на Киран: та старалась держаться уверенно, хотя с трудом стояла на ногах. Сказал ободряюще:

— Не бойся, дочка. Придёт и их черёд. Мы сами выбрали себе этот путь, так давай пройдём его до конца. Мы не преступники. Мы разделим с тобой славу наших погибших товарищей, истинных слуг нашей родины.

Он улыбнулся девушке, гордо и зло глянул на своих палачей.

— Ну, давайте! Цельтесь точнее! Да здравствует народ Гивеи!

— Не склоняйте головы перед палачами! Свободу не убить им! — подхватила Киран срывающимся голосом, который заглушил грохот автоматных очередей.

Глава 3 КОГДА СПЯЩИЙ ПРОСНЁТСЯ

Гранёная башня Всепланетного Института Вирусологии сияла грозным багрянцем зари, пылавшей в тысячах панорамных окон, зажатых литым каркасом из полированной стали. Со стороны эта башня напоминала гигантский кристалл корунда, вонзавшийся острой вершиной в тяжёлое синее небо, в котором какой-то нерадивый рыбак пытался поймать в дырявую сеть перистых облаков пылающий шар свирепого солнца.

Доктор Мун, поднятый с постели ранним звонком куратора от министерства здоровья и благополучия Стигии, смотрел из стремительно летящей вверх кабины лифта на кварталы столицы, и сердце его тоскливо ныло. Застроенные громоздкими уродливыми многоэтажными зданиями, кварталы эти стелились измятым серым покрывалом до самого горизонта. Лишь изредка кое-где на нём можно было разглядеть крохотные островки чахлой фиолетово-лиловой растительности, непонятно как пробившейся сквозь эту затвердевшую каменную корку, единственное назначение которой, — служение алчной жадности её нерадивых творцов.

«Совсем разучились строить за последние годы. Ни изящества тебе, ни лёгкости, ни красоты, не говоря уже об удобстве для людей. Да и какое может быть удобство у каморок в полтора десятка квадратных метров?» — думал Мун, пытаясь отвлечься от дурных предчувствий, томивших его душу.

Он не был вирусологом или эпидемиологом. Мун работал обычным врачом в терапевтическом отделении одной из немногих оставшихся государственных клиник в пригородном городке Шэнь-Цян, хотя получил хорошее образование и опыт ещё при прежнем режиме. Теперь же нищенская зарплата муниципального лекаря вынуждала искать дополнительный приработок, поэтому по выходным Мун подрабатывал дежурным врачом в частном санатории, расположенном на побережье океана. Здесь отдыхали дети всевозможных вельмож и столичных сановников. Устроиться в это закрытое элитное заведение Муну удалось только благодаря рекомендации одного старого знакомого — знаменитого на всю планету профессора, у которого Мун проходил когда-то практику, и который врачевал нынешних правительственных чиновников. Но работа в санатории томила душу Муна гораздо больше, нежели необходимость повседневного выживания. Подработка не приносила радости и ощущения полезности людям, как на его обычной работе — всего лишь необходимость, позволявшая получить лишние пару сотен биджей. К тому же, эта необходимость рождала в нём стыдное чувство изгоя из низшего сословия. Сердце Муна, рождённого свободным человеком, неистово протестовало и негодовало от этого, и с каждым днём он всё больше ненавидел своих избранных подопечных, как и себя самого.

Собственных детей Мун потерял десять лет назад. Дочка и сын умерли от врождённой иммунной болезни: сначала шестнадцатилетний Цубоми, а потом и десятилетняя Матин. Обоих убили некачественная еда, отравленный воздух и отсутствие нужных лекарств, которые стоили огромных денег. Мун, будучи провинциальным врачом, не мог себе позволить купить их. Едва не сойдя с ума от отчаяния из-за собственного бессилия, Мун остался вдвоём со стремительно стареющей женой, у которой развилась острая нервная болезнь. С тех пор он уныло влачил свою жизнь, как уставшие ноги, через нескончаемую каждодневную безысходность.

И вот теперь, казалось, боги услышали его мольбы, и каким-то чудом о нём узнали в столичном министерстве. Его приглашают в крупный научный институт планеты. Правда, пока непонятно с какой целью. В тайне Мун надеялся на престижную работу, но вероятность подобного выглядела фантастично. И ещё одно беспокоило Муна. Раньше он никогда об этом не задумывался, но теперь вдруг понял, насколько каждый житель планеты беззащитен перед властью, которая, оказывается, знает о каждом всё. И эта очевидная мысль не на шутку напугала и расстроила старого врача. Хотя куратор с экрана визиофона усердно вливал ему в уши стандартные банальности про его большой практический опыт, про то, что специалисты старой школы теперь на вес золота, потому как нынешнюю молодёжь давно так не учат, Мун пропускал эту лесть через себя, как воду сквозь пальцы. Он прекрасно видел, как чиновник старательно пытается скрыть за слащавой улыбкой холодное презрение к провинциальному врачевателю. Поэтому Муна стали мучить другие мысли — почему именно он, в чём истинная причина?

Лифт остановился на нужном этаже. Мун вышел в просторный безлюдный холл, выстланный белым искусственным мрамором, и огляделся по сторонам.

— Охайо! — поприветствовала его неизвестно откуда появившаяся миловидная девушка в жёлтом медицинском халате. — Нандешо?^[10]

— Доброе утро! — вежливо поклонился в ответ Мун, складывая в ответ на груди руки в приветствии. — Мне угодно видеть господина Омуру.

— Хаи. Ичибу, — снова вежливо поклонилась девушка и сообщила: — Ваташи ва аната ни тсуите хококу шимас^[11].

— Да, — кивнул Мун. — Доложите, что приехал доктор Мун по приглашению куратора Ка Яня.

Девушка улыбнулась заученной улыбкой и удалилась плывущей над мрамором походкой, а Мун остановился около широкого окна, сложив за спиной руки и мрачно глядя на ненавистный ему город внизу. Он так глубоко задумался, что не заметил, как сзади к нему подошёл невысокий человек в дорогом синем костюме. Брючины его были расшиты, подобно военным лампасам, золотыми драконами, а атласная куртка со стоячим воротником блестела золотыми «мундирскими» пуговицами. Одутловатое плоское лицо человека обрамляла коротко стриженая бородка с проседью и тонкие усики, а узкие раскосые глаза его, казалось, поблёскивали расчётливой хитрецой сквозь линзы очков в тонкой оправе.

— Доктор! — обратился он с подчёркнутой холодной вежливостью к Муну. — Вы ведь доктор Мун Хуо?

Мун обернулся, недоверчиво глядя на протянутую ему в приветствии пухлую руку.

— Да, это я. А вы господин Омура?

— Всё верно! Простите, что заставил вас ждать, — слегка склонил голову Омура.

— Ничего страшного. Я просто не понимаю, почему меня вдруг вызвали в ваш институт, — начал было объяснять Мун, но Омура вежливо, но крепко взял его за локоть и сквозь тонкую улыбку предложил:

— Если не возражаете, давайте пройдём в мой кабинет. Там нам будет намного удобнее говорить. Каёми! — обратился он к своей помощнице, девушке в жёлтом халате. — Принеси нам с господином Хуо чаю. Вы ведь не откажетесь от чая, доктор?

Омура снова расплылся в тонкой улыбке. Мун согласно кивнул в ответ. Покорно поклонившись, помощница сановника поспешно удалилась, а Омура повёл своего гостя по длинному узкому коридору вглубь этажа, обдумывая с чего начать разговор с этим простолюдином, наверное, решившим, что на него свалилась манна небесная. Если бы он только знал, какую роль вскоре должен сыграть в одном грандиозном и безумно прибыльном плане.

Йосай Омура имел свою фармацевтическую компанию «ККК», но дела у него шли не особо успешно и прибыльно, хотя кое-какие связи в министерстве здоровья и благополучия имелись. Благодаря этим связям Омуре удавалось даже сбывать большие партии по сути бесполезных лекарств в общественные распределители, подконтрольные власти, и получать при этом жирный кусок от государственного пирога. Но однажды главный куратор правительства Сай Уб в приватном разговоре с Омурой поделился изречением почившего Чой Чо Рена: «Мы попадём на небеса, а они пускай все сдохнут». И тогда Омура осознал для себя одну потрясающую истину. Это не просто слова, это даже не убеждение. Это вера, сравнимая с религиозной, — искренняя вера в собственную исключительность и избранность. Оставалось непонятным, кто вселил в их головы эту веру, но Омуре тоже захотелось встать на одну из ступенек лестницы, ведшей к заветным небесам. И когда куратор заговорил о стремительно нищающем населении, которое постоянно требует денег у правительства, вызывая сильное недовольство самого правителя Стигии, и о том, что неплохо было бы придумать какой-нибудь умный способ подсократить количество голодных ртов на планете эдак вполовину, а может быть и больше, в голове Омуры постепенно возник план его будущего восхождения по этой самой лестнице.

Он прекрасно разбирался в хитросплетениях поведения сановников и вельмож, когда сверху вниз спускалась ответственность за любое важное решение, последствием которого могло стать недовольство народа, и, что ещё хуже, недовольство самого верховного правителя. Поэтому Омура стал действовать по отработанной схеме. Ему нужно было найти крайнего, мелкую сошку, на которую можно было бы свалить всё бремя ответственности в случае неудачи, человека, который не потребует наград и высоких чинов за свою работу, а будет довольствоваться незначительной подачкой. И таким человеком оказался доктор Мун — заштатный докторишка с несчастной судьбой, нищий и бесправный. Естественно, не он один, но именно Мун станет конечным звеном в длинной цепи событий и лиц.

Омура улыбнулся своим мыслям, отпивая маленькими глотками чай и поглядывая сквозь линзы очков на сидевшего напротив доктора, который чувствовал себя явно неуютно в глубоком кожаном кресле в обставленном дорогой мебелью кабинете.

— Что бы вы сказали, доктор, если бы вам предложили новую работу с хорошим вознаграждением? — нарочито безразличным тоном спросил Омура, ставя чашку на низкий стеклянный столик перед собой.

Мун едва не поперхнулся горячим чаем. Сердце радостно стукнуло в груди. Значит, его самые смелые надежды оправдались! Едва сдерживая себя и стараясь не выдать охватившего его волнения, он поинтересовался:

— Новая работа? Вполне возможно… Смотря сколько вы мне предложите за неё.

— Пятьдесят тысяч, — не раздумывая, ответил Омура. — Нет, пожалуй, даже шестьдесят.

Мун нервно откашлялся.

— Шестьдесят тысяч биджей?

Он недоверчиво посмотрел на Омуру. Такие деньги простому врачу даже не снились.

— Конечно, — уверенно кивнул Омура, тонко улыбаясь в ответ. — Ведь вы сейчас получаете… Сколько? Двенадцать?.. Пятнадцать?

— Тринадцать с половиной.

— Вот видите! Я же вам, помимо всего прочего, предлагаю полное обеспечение жильём и питанием. Контракт на год. Но это пока, а там посмотрим, как пойдут дела, и как вы себя зарекомендуете.

— Господин Омура, я хочу вам напомнить, что я не вирусолог, — севшим от волнения голосом сказал Мун. — Вы уверены, что я вам подхожу за такие деньги?

— Разумеется, я уверен! К вирусологии вы будете иметь отношение постольку, поскольку. Давайте я вам расскажу суть дела, чтобы у вас больше не оставалось непонимания.

Омура вальяжно развалился в кресле и закинул нога на ногу.

— Наши учёные на данный момент работают с различнымипатогенами, но особое внимание уделяется изучению вируса птиц, который опасен для человека, но заразиться им можно только от водоплавающих. Между людьми этот вирус не передаётся. Микробиологи из нашего института пытались понять, почему это так и может ли этот вирус стать более заразным. Для этого они генетически модифицировали его, вставив небольшой участок в ген поверхностного белка, с помощью которого инфекция проникает в клетки млекопитающих. После мы заразили этим вирусом подопытных крыс и позволили ему эволюционировать. В итоге был получен новый вариант — археовирус, который вызывает смертельные поражения печени и почек, хотя вначале заражение и выглядит как безобидное респираторное заболевание.

— Я не очень понимаю, в чём сама цель подобного исследования? — удивился Мун. — Зачем нужно было узнавать, может ли изначальный вирус стать более заразным? Зачем вам нужна эта информация?

— Такие эксперименты в науке называют созданием новых функций, если вы забыли об этом, — снисходительно сообщил Омура. — Это обычная практика научного поиска, которая помогает нам разрабатывать новые противовирусные лекарства и вакцины, управлять опасными эпидемиями и предотвращать их. Может быть, вы не в курсе, но в своё время земляне завезли на нашу планету массу новых бактерий и вирусов, безобидных для них самих, но имеющих для нас потенциальную смертельную угрозу.

— Впервые слышу об этом. — Мун пристально посмотрел на собеседника. — Я знаю, что земляне славятся высокоразвитой наукой и медициной в том числе. И я знаю, что они в своё время оказывали нашему народу техническую помощь, привозили сюда передовые технологии, создавали здесь больницы и школы. Учили и лечили, а не убивали. Разве нет? Но земляне уже пятьдесят лет как не посещают нашу планету, и с тех пор не зафиксировано не одного случая вспышки опасных эпидемий неизвестных нам болезней.

— Думаю, это не так, — покачал головой Омура. — Мы же не случайно назвали новый вирус «археовирусом». Понимаете почему? Это древний вирус, привнесённый извне. Намеренно или нет, вопрос не в этом. Раз есть один такой, мы должны быть готовы к появлению мутаций. Значит, нужны лекарства и вакцины… Прежде всего вакцины, чтобы защитить население планеты от смертельной эпидемии, которая способна убить всех и каждого.

— Допустим, — кивнул Мун. — Но при чём тут я?

— Чтобы создать действенную вакцину, необходимо провести ряд медицинских испытаний, опытов. Понять, как археовирус и подобные ему воздействует на организм человека. Сами понимаете, дальнейшие испытания проводить на животных бессмысленно. Ваша задача следить за состоянием подопытных, фиксировать изменения в их организме, симптомы болезни, ну и оказывать необходимую медицинскую помощь.

— Значит, вы хотите ставить медицинские эксперименты на людях? — изумился Мун.

— Успокойтесь. Всё вполне пристойно. Законопослушные граждане не пострадают. Для испытаний правительство создало генетическую лабораторию, которая работает в тесном сотрудничестве с одной из исправительных тюрем третьего класса.

— Третьего класса? — не понял Мун. — Что это такое?

— Это учреждение, в котором содержатся политически неблагонадёжные представители электората, — безразлично пожал плечами Омура. — Все они осуждены за свои злодеяния против законной власти, поэтому для искупления своей вины должны послужить делу науки и благополучия народа Стигии… Так вы согласны?

Омура выжидательно посмотрел на Муна. Тот опустил голову. Перед глазами у него встало лицо жены. Если он согласится и получит немалые деньги за целый год, тогда ему удастся пристроить её в какую-нибудь хорошую психлечебницу. Хотя бы жену он сможет вылечить от недуга и спасти ей жизнь.

— Мне придётся переехать? — Мун посмотрел на Омуру. — Вы говорили о компенсации за жильё. Где находится эта тюрьма третьего класса?

— О! Вы беспокоитесь о своей жене? — оживился Омура, доверительно наклоняясь вперёд. — Не стоит. Уверяю вас, с ней будет всё в порядке. Мы даже можем поместить её в специализированную лечебницу. Бесплатно.

— Правда? — встрепенулся Мун, с сомнением и надеждой глядя на собеседника.

— Конечно! Её здоровью ничего не будет угрожать. Пускай это будет ещё одним маленьким бонусом для вас в счёт вашей будущей работы.

Омура расплылся в слащавой улыбке. Совсем, как куратор, с которым Мун беседовал с утра.

— Хорошо, — поколебавшись, кивнул Мун. — Когда мне следует отбыть по месту назначения?

— У вас есть два дня на сборы, — благодушно прикрыл веки Омура, снова откидываясь в кресле. — После этого вы поступаете в подчинение доктора Ши Джен Ли. Она руководит генетической лабораторией и вообще всем научным проектом «Кримсанри». Просто замечательная женщина! — Омура мечтательно закатил глаза.

— Проект «Багровый Луч»… — медленно повторил Мун, копаясь в своей памяти, но ничего подобного он никогда не слышал. — А где находится эта ваша лаборатория?

— На западе от южной столицы. Есть там такой городишко Гаоян… Да вы не беспокойтесь, доктор. Вас туда доставят в полной целости и сохранности, специальным поездом, — снова тонко улыбнулся Омура.

Мун ничего не ответил ему. В какой-то момент ему показалось, что глаза у Омуры стали холодными и безжизненными, как у дохлой рыбы.

* * *

По дороге в Гаоян, разморённый на жаре, Мун задремал и ему привиделся страшный кошмар: горы трупов, свозимых в грузовых машинах и сваливаемых из кузовов в огромные ямы: старики, мужчины, женщины, дети. Голые иссохшие тела уже не походили на человеческие, а выглядели как тряпичные куклы со стеклянными глазами, словно залитые кровью в лучах высоко стоящего красного солнца. Их засыпали землёй толстыми слоями и укатывали тяжёлыми катками, не оставляя и следа от этих братских могил.

В ужасе Мун проснулся и долго не мог понять, где он находится. За окном вагона магнитного поезда просматривалась станционное двухэтажное здание, покрытое черепичной крышей с традиционно загнутыми к небу углами. За ним десятки белостенных домиков с узкими окнами и плоскими крышами упрямо взбирались на лесистую гору, загораживавшую почти весь горизонт. Мун вышел из вагона, которых в составе было всего два, и огляделся по сторонам. С противоположной стороны магнитной дороги сухая пустошь топорщилась высоким колючим забором, протянутым вдоль отвесного земляного вала, проход в котором перекрывали металлические ворота.

«Наверное, это и есть исправительная тюрьма третьего класса?», — подумал Мун.

Его догадка оказалась верной, так как сопровождавший его сержант из ОЗАР, услужливо нёсший пластиковый чемодан с вещами Муна, уверенно и молчаливо указал рукой в сторону тех самых ворот.

«Неужели я буду жить прямо в тюрьме?» — изумился Мун и недовольно поморщился.

Но его опасения были напрасными. По соседству с колючим забором находилось большое прямоугольное здание-ангар, где и располагалась та самая научная лаборатория, о которой рассказывал Омура, а чуть дальше выстроился ряд небольших домиков-коробок, предназначенных для персонала. В один из этих домиков и поселили доктора. Мун ожидал большего, но, не избалованный роскошью, он вполне комфортно чувствовал себя и в пластиковой коробке три на пять метров. Главное, что здесь был умывальник, душ и довольно удобная откидная кровать напротив квадратного окна. Правда, Муна смущала камера, следившая за ним тёмным стеклянным глазом из дальнего угла помещения, но и с ней он вскоре свыкся. А вот с творящимся в лаборатории и тюрьме свыкнуться доктору было куда тяжелее.

Его новая начальница Ши Джен Ли — невысокая и худощавая женщина, со слегка впалыми щеками на вытянутом бледном лице, обрамлённом крупными завитками иссиня-чёрных локонов — в первый день показалась Муну холодной, высокомерной и властной владычицей из древних сказок, но он быстро понял, что эта властность порождена отнюдь не сильной волей и прозорливым умом.

К своим шестидесяти годам Ши Джен Ли добилась в жизни довольно многого, правда не в науке, а в продвижении по чиновничьей карьерной лестнице. Подобно податливой мягкой глине, Ши Джен Ли принимала любую форму, лишь бы быть угодной сначала своему институтскому начальству, потом курирующим их сановникам, и, наконец, властным столичным вельможам. Так, постепенно, шаг за шагом, Ши Джен Ли обрастала нужными ей знакомствами и связями, поднимаясь с одной ступеньки той самой лестницы на другую — от смазливой лаборантки-стажёра с манящими округлостями, обласканными многими начальственными руками, до руководителя научного направления, который уже сам выбирал себе выгодных партнёров на ночь. Так, из постели в постель, Ши Джен Ли подобралась к должности главы научного института, куда её определил один знакомый вельможа из министерства здоровья. Да, пускай не самого крупного института на планете, пускай не в северной столице, а в южной. Ну и что? Новое положение давало расчётливой и покладистой Ши Джен Ли несравнимо больший достаток, позволяло ей комфортно жить в собственном большом доме, иметь дорогой магнитор, прислугу, слыть завсегдатаем на столичных раутах, и даже иногда показывать независимость собственного мнения в среде сановников от науки.

«Умей лгать, как дышишь, — говорил ей один из сановных любовников. — Чем чудовищней будет твоя ложь, тем скорее тебе поверят. Лгать всем: знакомым и незнакомым, значимым и незначимым, даже друзьям, даже самой себе. Помни, эта ложь во спасение тебя самой. Иначе окружающие сожрут тебя с потрохами. Запомни одно: рано или поздно они все сдохнут, а мы — ты, я и другие уважаемые люди — будем почивать на небесах вместе с богами».

С тех пор мысль о том, что они избранные и им обещано овладела Ши Джен Ли полностью и без остатка. Правда, кем обещано, ей так никто и не смог объяснить — или не хотел, или просто не знал. Но её сознание необратимоизменилось, как будто кто-то взял его под свой невидимый жёсткий контроль. Эта потрясающая идея избранности окрыляла и возвеличивала над окружающим миром, который стал казаться Ши Джен Ли ничтожным и убогим, недостойным её внимания, а достойным лишь презрения. И в тоже время идея эта парализовала волю и лишила возможности мыслить критически.

Мун с некоторых пор стал догадываться о том, что с его начальницей происходит что-то странное. Один её остекленелый, холодный и безразличный ко всему взгляд вызывал у него мурашки по коже. Ему казалось, что он разговаривает не с живым человеком, а с говорящей куклой, роботом, покорно исполняющим заложенную в него программу. Такой же взгляд был и у Омуры во время их последнего разговора, но у того ещё просматривались проблески собственной воли. Временами же Ши Джен Ли вообще впадала в ступор, будто кто-то щёлкал невидимым тумблером, отключая питание.

Мун уже стал подумывать, а не балуется ли его патронесса наркотиками. А ещё он теперь с содроганием входил в тюремный лазарет, куда доносились крики ужаса и боли, нёсшиеся из тюремныхкамер. Работа над новым вирусом шла полным ходом и к заключённым по ночам запускали заражённых крыс, чтобы те заражали людей своими укусами. Мун не понимал и не принимал такой жестокости. Роль пассивного наблюдателя, фиксировавшего симптомы новой болезни, тяготила его всё больше, как и необходимость постоянно находиться в защитном комбинезоне и респираторе на такой жаре. Вентиляторы, натужно гудевшие на потолке и месившие лопастями тугой воздух, совсем не спасали. С каждым днём сердце доктора всё больше разрывалось от жалости к несчастным людям, ставшим подопытными животными в медицинском эксперименте. На все его возражения и вопросы Ши Джен Ли холодно бросала: «Делайте свою работу, за которую вам платят деньги. Всё остальное вас не касается».

Но однажды непреклонная начальница вдруг разговорилась и сообщила, что сам по себе новый вирус не столь опасен. Смертность у молодых и здоровых подопытных статистически ничтожна. Да и глупо было бы выпускать на волю смертельный вирус, который способен убить самих создателей и других достойных людей. Поэтому здесь необходимо действовать, прежде всего, психологически.

— Мы организуем локальный очаг заражения и объявим начало страшной всепланетной эпидемии, которая будто бы убивает каждый день десятки тысяч жизней. Ведь реальные данные никто и никогда не сможет проверить. Мы сотворим на планете управляемых хаос, ввергнем население в животный ужас перед этой эпидемией, и люди обратятся к нам за спасением, трясясь за свои ничтожные жизни, — усмехнулась Ши Джен Лин, и глаза её полыхнули каким-то дьявольским огнём. — Они будут безоговорочно верить нам… Во всяком случае поначалу. Сначала мы запрём их всех по домам, приучая к покорности и подрывая их физическое и психическое здоровье. Пускай они взаперти коллективно боятся в одиночку, ведь снаружи бушует ужасная зараза, а мы благородно спасаем их жизни. Мы обяжем их выполнять самые нелепые и бесполезные правила под предлогом заботы об их здоровье.

— Вы рассчитываете, что люди стерпят такое? — Мун с сомнением посмотрел на свою начальницу. Рисуемые ею картины до глубины души возмутили его.

— Мы пообещаем им безопасность в обмен на их свободу, — холодно бросила Ши Джен Ли. — Чтобы сохранить свои драгоценные жизни, они стерпят всё.

— Если так, тогда мне не жаль подобных людей, — сдвинул брови Мун. — Те, кто готовы пожертвовать свободой в обмен на безопасность, не заслуживают ни свободы, ни безопасности. Но я думаю, вы ошибаетесь, мэм, и таких будут единицы. Наш народ терпелив, но свободолюбив и горд. Его не получится обратить в рабство.

— Что ж, возможно, у любого терпения есть свои границы, — пожала тонкими плечами Ши Джен Ли. — Но когда терпение населения будет на исходе, мы достанем созданные заранее специальные препараты, которые подавляют волю и убивают иммунитет человека, и объявим о появлении чудодейственного спасения от смертельной болезни. Но остаться свободным сможет лишь тот, кто получит укол нашим «эликсиром жизни». Мы обяжем всех и каждого, — от мала до велика. И вот тогда, гонимые страхом и надеждой, они придут к нам по собственной воле, сами того не понимая, что идут на убой, как безмозглый скот. И чем больше будет уколотых, тем больше будет смертность на планете.

— Но зачем вам столько смертей? — ужаснулся Мун.

— Чтобы избавить эту планету от слабых, больных и непокорных. А оставшихся в живых мы сгоним со всей планеты в несколько больших городов на Северном материке. Лишим их всего: имущества, детей, прав, свобод, даже собственной личности. Останется лишь кодированный номер, как у заключённых этой тюрьмы, — расхохоталась Ши Джен Ли, запрокидывая голову. — И они будут полностью подконтрольнывласти… власти…

Ши Джен Ли неожиданно замолчала, будто забыла о чём хотела сказать.

— Кому в голову пришла эта страшная мысль? — негодующе воскликнул Мун, но ответа так и не получил.

Ши Джен Ли по-прежнему неподвижно сидела за столом в своём кабинете и смотрела прямо перед собой. Ошеломлённый Мун поспешно вышел прочь и заперся в лазарете, трясясь от нервной лихорадки. Как мог он, старый, умудрённый жизнью, образованный человек ввязаться в эту ужасающую авантюру, стать пособником страшного преступления, творящегося у него на глазах, и ещё большего преступления, замышляемого кем-то в правящих верхах его планеты? Как мог он польститься какими-то жалкими деньгами и лживым обещанием вылечить его жену? Он, рождённый свободным и честным человеком, никогда не терпевшим зла! Что сделала с ним эта власть за пятьдесят лет? Превратила в безразличное ко всему, покорное животное, заботящееся только о собственном благополучии, животное с атрофированной совестью и честью? Ведь все, кто принимает зло без сопротивления, автоматически становятся его пособником!

«Нет! Он не животное! Он всё ещё человек! Надо что-то делать, надо как-то помешать вырваться этому злу на просторы планеты», — лихорадочно думал доктор.

Но что он может? Что в его силах, когда сам он, по сути, оказался здесь в заложниках. Омура не просто так вспомнил о его жене. Пока Фэй находится в его руках, она страховка и гарантия покорности Муна.

В дверь лазарета постучали. Мун вздрогнул и поднял голову, машинально натягивая на лицо респиратор.

— Кто там?

— Доктор! Заключённому номер четыре два пять восемь совсем плохо, — раздался за дверью знакомый голос охранника. — Боюсь, он может отдать богам душу.

Мун поспешно встал со стула и отворил дверь. На пороге стоял плечистый бритоголовый охранник в чёрной униформе и в защитном респираторе на лице. Он придерживал рукой каталку, на которой лежал человек в тюремной робе, трясущийся в сильной лихорадке.

— Из какой камеры? — быстро спросил Мун, пытаясь прощупать пульс больного и заглянуть ему в зрачки.

— Сто десятой, — растерянно сообщил охранник, опасливо поглядывая на заключённого.

Охрана здесь давно уже чувствовала себя не в своей тарелке, и зачастую боялась входить в камеры, где над заключёнными проходили опыты.

— Ясно, — кивнул Мун. — Я осмотрю его. Пока можете быть свободным.

Он взялся за каталку, закатил её в лазарет и плотно закрыл за собой герметичную дверь.

— Как вы себя чувствуете? — Мун снова попытался заглянуть больному в лицо, но тот неожиданно перестал биться в лихорадке и схватил его за руку, порывисто садясь на каталке.

Мун слегка отпрянул от неожиданности и тут встретился взглядом с молящими о пощаде глазами заключённого. Лицо его было серо от страха.

— Доктор! Помогите мне! Умоляю! Я больше не вынесу этого. Я не хочу умирать здесь, — дрожащими губами залепетал человек.

— Как вы себя чувствуете? — повторил свой вопрос Мун. — Мне нужно понять заражены вы или нет.

— Чувствую? — растерялся человек. — Вроде нормально. Но я не сплю уже третью ночь, отбиваясь от этих ужасных крыс, которых подкидывают нам в камеру. Я больше так не могу! Помогите мне, умоляю! Вы же доктор. Вы не такой, как они. Правда?

— Как вас зовут? — Мун встал перед каталкой так, чтобы загородить собой камеру, висевшую над входом в лазарет. К счастью, звук здесь давно перестали записывать. Видимо, охрана устала слушать мольбы заключённых о помощи и их громкие крики от физических страданий.

— У вас ведь есть имя? — повторил свой вопрос Мун.

— Имя?

Человек на мгновение опустил глаза, словно вспоминая что-то.

— Да, конечно! Моё имя У-Син, — обрадовано затряс он головой, и лицо его преобразилось, в глазах затеплилась искра надежды и уверенности.

— Прекрасно, — кивнул Мун. — Давайте я вас осмотрю, чтобы убедиться, что вы не подхватили вирус. Прилягте… Как вы попали в это заведение?

— Случайно. Совершенно случайно! — принялся объяснять У-Син, прерывисто дыша от волнения. — На шахте, где я работал, были ужасные условия. Мы рвали жилы по шестнадцать часов, а получали жалкие крохи. Воздух внизу порой настолько тяжёлый, что вспыхни случайная искра, и взорвётся всё вокруг… И взрывалось, и не раз. Гибли десятки и даже сотни. А добывающая компания, её хозяева подмяли под себя буквально всё. Никакой законной власти там больше не существует. Все посёлки старателей вывели из подчинения властей Стигии. Мы там жили в домах, принадлежащих компании, арендуя жильё у этой самой компании, покупали еду в магазинах компании по ценам, установленным компанией.

— Неужели нельзя было покупать еду в других магазинах? — удивился Мун.

— Попробовали бы вы это сделать! — невесело усмехнулся У-Син. — Ведь платили нам за наш труд не государственными деньгами, а деньгами, которые выпускала сама компания! А их можно было использовать только в магазинах, принадлежащих компании. Пользоваться магазинами в городе, где и цены гораздо ниже и продуктов больше мы просто не могли. Мы, как рабы, целиком и полностью зависим от этих проклятых компаний! При этом заработок наш постоянно снижался, а цены и арендная плата увеличивались на следующий день. Из-за этого мы всё время ходили в должниках компании.

— Это что же получается, какое-то государство в государстве? — помрачнел Мун.

— Вот именно! — воскликнул У-Син. — Так и получается. Только государство это самое что ни на есть рабское! В двенадцать рабочих смен я там грузил породой восемьдесят вагонеток по пять тонн каждая. За одну вагонетку нам платили сорок тэн. Это такая разменная монета компании, что-то вроде одной десятой от биджа. За две недели на круг у меня выходило пять тысяч лар и шестьдесят тэн. Это чуть меньше пяти тысяч биджей. Из этих денег мне нужно было потратить на покупку продуктов тысячу семьсот лар, тристалар стоила двухнедельная аренда жилья компании, двести пятьдесят тэн компания вычитала за использование её инструмента. Вот и оставалось у меня меньше трёх тысяч лар. Из них восемьсот уходило на оплату медицинского обслуживания. Чистый мой заработок потому за две недели составлял меньше двух тысяч биджей. Как вам такая жизнь, когда у тебя на шее жена и двое детей? А?

— Да, невесёлая жизнь, — согласился Мун.

— Даже нашу почту просматривали сотрудники компании, — снова начал сокрушаться У-Син. — Они заведуют там буквально всем: политикой, школьной системой, даже местными храмами! В результате их стало в разы больше, чем школ.

— А где это «там»? — уточнил Мун, которого потряс рассказ его нежданного собеседника. — Сами вы откуда?

— Я? Из Четджи, — охотно сообщил У-Син. — С острова Акашима.

— Эка, откуда вас занесло! — покачал головой Мун. — Так почему же вы не уехали с острова? Не нашли другую работу? В столицах, например.

— В столицах! — горько усмехнулся У-Син. — Там и без нас хватает ртов с Южного материка. Да и старателем я с малолетства работаю. И отец мой работал, и дед. Чего уж менять её?

У-Син тяжело вздохнул.

— И как же вы попали сюда? — поинтересовался Мун.

— Как? Безвинно! Терпеть дальше произвол компании стало совсем невмоготу. Старательный люд начал объединяться в рабочие комитеты, чтобы отстаивать свои права. Много активных и боевых нашлось, как не странно. Комитет на нашей шахте организовал забастовку, требуя человеческой жизни для всех старателей без исключения, повышения выплат за труд и бесплатных социальных услуг. Владельцы компании на переговоры не пошли, а натравили на бастующих своих цепных псов-охранников, а потом ещё и вызвали с материка карателей ОЗАР. Многих арестовали, в основном членов рабочего комитета и всех, кто принимал участие в забастовке.

— Значит, вы были в рабочем комитете? — догадался Мун. — Расслабьте руку. Я возьму у вас кровь для анализа.

— Нет. Что вы! — замотал головой У-Син, послушно закатывая рукав робы. — Я не имел никакого отношения к рабочему комитету. Меня схватили за участие в групповом преступлении. Это когда нельзя собираться вместе больше трёх человек, — пояснил У-Син, видя недоумение доктора. — Там это строго запрещено. Заставили подписать какие-то бумаги и в наручниках увезли с острова… Доктор! У меня там остались жена и дети. Две дочки: Жужани и Ярлана. В них смысл всей моей жизни. Они моя радость и моя гордость. Если я не вернусь к ним, они пропадут без меня. Мы не виделись уже семь месяцев. Я даже не знаю, что с ними, боюсь себе представить. Как они там справляются без меня, живы ли они ещё? Помогите мне, доктор! Умоляю!

— Помочь? — Мун подошёл к анализатору, стоявшему в углу лазарета, и вставил в него пробирку с кровью. — Вы что же хотите вернуться в этот кромешный ад? Добровольно?

У-Син на минуту задумался, потом растерянно посмотрел на доктора.

— Нет. Но здесь я точно не выживу! Я не хочу умирать от неизвестной заразы.

— Кто же хочет такой судьбы, — вздохнул Мун, обдумывая, что ему предпринять, как помочь этому человеку.

— Мне нужно вернуться на остров, чтобы забрать жену и детей, — упавшим голосом повторил У-Син.

— Что же я могу для вас сделать? — неуверенно пожал плечами Мун.

Анализатор тихо пискнул. Доктор машинально глянул на экран монитора. Этому заключённому пока везло. Признаков заражения у него не обнаружено, но ведь всё могло быть много хуже…

— Вот что! — Мун вернулся к каталке и невольно перешёл на сдавленный шёпот.

— Я сейчас сделаю вам один болезненный укол. Со стороны это будет выглядеть, как настоящая смерть. Но не бойтесь. Ничего страшного. Через пару часов вы снова будете живее всех живых.

У-Син слушал его, широко раскрыв удивлённые глаза.

— В бумагах я запишу вас, как погибшего от осложнений. Трупы умерших от этой болезни хоронят отдельно от остальных заключённых, далеко пределами тюрьмы. Там их скидывают в специальную яму, упаковав в пластиковый мешок, а потом, когда накопится достаточно много, их сжигают. Вот, возьмите, — Мун вложил в руку своего пациента бритвенное лезвие. — Им вы разрежете мешок, когда придёте в себя. Бегите в горы, на запад. Там можно укрыться. Потом смотрите сами, как поступить. Я вам в этом не советчик… А теперь изобразите припадок лихорадки. Ну!

У-Синзажал в кулаке лезвие, послушно упал на каталку и принялся биться в конвульсиях. Мун поспешно вернулся к столу, стал шарить по ящикам, достал шприц и пузырёк из стеклянного шкафа у стены. Кинулся к каталке и уверенной рукой сделал укол. У-Син сразу затих, обмяк и, казалось, умер. Мун демонстративно проверил у него пульс и понуро вернулся к столу, сел писать сопроводительные бумаги. Спустя десять минут он уже катил каталку с телом У-Сина накрытым жёлтым покрывалом в морг под настороженные взгляды охранников, приговаривая:

— Всё. Отмучился, бедолага.

Когда все формальности были закончены, Мун вернулся к себе в лазарет, предварительно удостоверившись, что тело новоиспечённого покойника благополучно вывезли за стены тюрьмы. С этой минуты в душе у Муна произошёл какой-то переворот. Он больше ничего не боялся, больше не думал о себе, не страшился ни настоящего, ни будущего. У него появилась цель, к исполнению которой он готов был идти неуклонно и бесстрашно. В чемодане у доктора, на самом дне лежал острый кинжал с чешуйчатым лезвием — древнее гивейское оружие, доставшееся Муну в наследство от отца.

Доктор зашёл к себе в домик, взял этот безжалостный нож и направился к Ши Джен Ли. В эту минуту ему казалось, что убив эту хищную и безжалостную женщину, ему удастся остановить нарождающееся всепланетное безумие, грозящее изменить навсегда существующуюреальность. Разве может Мун позволить этому случиться? Нет, он остановит её. А не будет Ши Джен Ли и её лаборатории, не будет и преступных разработок коварного вируса. И спустя два часа страшный взрыв разнёс ангар вместе со всеми, кто в нём находился, окутав здание языками свирепого пожара.

Но доктор Мун ошибался, надеясь таким образом остановить зреющее безумие, ведь корни Зла крылись совсем в другом месте. Мун ошибочно думал, что Зло можно остановить убийством его жалких прислужников и пособников, но ими всегда жертвуют в первую очередь и быстро находят замену.

* * *

У-Син конвульсивно дёрнулся всем телом и очнулся. Что-то липкое и скользкое лежало у него на лице и мешало дышать. Во рту пересохло и страшно хотелось пить. Несколько минут У-Син хватал воздух открытым ртом — шумно и жадно, как выброшенная на берег рыба.

Сознание быстро возвращалось. Вспомнился разговор с доктором.

Значит, у него получилось?..

У-Син стал прислушиваться к звукам снаружи. Он услышал тихий протяжный шелест, будто ветер шумит в кронах деревьев, играя жёсткой листвой.

Лес! Где-то рядом лес! Получается, тюрьма далеко отсюда, и доктор Мун прав, что трупы вывозят подальше от неё. К тому же в спине чувствовалась тупая боль. Видимо, от падения, когда его бросали со всего маху в яму-могильник.

У-Син осторожно разжал пальцы. На ладони лежало лезвие, которое ему дал доктор. Им У-Син осторожно распорол пластик на уровне коленей, согнул одну ногу, затем другую, напрягая все силы, разорвал тугую смертную упаковку и высвободился от пластиковых пут, радостно вдыхая сухой горьковатый воздух.

Вечерело. Вокруг громоздились покатые земляные скаты, пронизанные, словно жилами, извилистыми корнями деревьев. Чуть выше, над краем огромной ямы, стелился тонкий полог белёсого тумана, пронизанного острыми красными стрелами закатного солнца.

У-Син огляделся вокруг. Он сидел на горе пластиковых мешков, в которых угадывались очертания человеческих тел. Всё дно могильника было заполнено ими. Ужас и отвращение охватили его. Скользя на мягких телах, завёрнутых в синий пластик, У-Син стал отчаянно карабкаться наверх, цепляясь непослушными пальцами за торчащие отовсюду корни. Наконец, ему удалось выбраться из этой страшной братской могилы. По её краю в землю были врыты пузатые баллоны, сочившиеся тем самым белёсым «туманом», который создавал плотную завесу над могильником. В нос У-Сину ударил резкий хлорный запах.

Лес действительно оказался совсем близко, в нескольких десятках шагов, и вокруг, насколько хватало взгляда, не было ни души.

У-Син вскочил на ноги и бросился в сторону спасительной лесной чащи, путаясь в стеблях жёсткой высокой травы, мешавшей бежать. Щиколотки босых ног изрезались острыми тугими стеблями, но У-Син не обращал на это внимания.

Смолистые толстые стволы толпились у подножья пологой горы, радостно шелестя на ветру фиолетово-бордовой хвоей. Лес встретил его приветливой прохладной, в которую хотелось окунуться, как в океанские воды. В низком подлеске сновалиюркие птахи, сверкая на солнце золотистым опереньем и склёвывали грозди крупных синих ягод.

У-Син сорвал одну такую гроздь и с упоением стал поедать сочные, слегка терпкие ягоды. Сердце его наполнилось давно забытой беззаботной детской радостью. Повинуясь ей, У-Син бодро зашагал в гору по едва приметной тропе, петлявшей между деревьев. Хотелось забраться повыше, чтобы оглядеться вокруг и понять, куда идти дальше. Дальше…

А что дальше? У-Син плохо понимал, что ему делать дальше. Нежданно полученная свобода затмила собой реальность. Будущее между тем было как никогда темно и беспросветно. Упиваясь каждой минутой, проведённой вне тюремных стен, он совсем не думал о будущем. А подумать о нём стоило.

У-Син уселся на серый валун, заросший мхом, и опять мысленно вернулся к образам жены и дочерей. Как ему незаметно пробраться на остров, чтобы увезти их с собой?.. Увезти… Но куда он их сможет теперь увезти? Ведь в Четджи все знают, что он в тюрьме, а здесь думают, что он умер. Если его поймают, то непременно пострадает доктор Мун, который спас ему жизнь, помог обрести долгожданную свободу. Этого допустить никак нельзя. Но без денег и документов на этой планете вряд ли можно протянуть долго… Проклятая жизнь, будь она неладна!

У-Син сломал тонкий прут и принялся в отчаянии хлестать им траву вокруг, а затем бросился напролом сквозь колючие кусты и через несколько шагов замер на месте. Деревья расступились, и он понял, что совсем незаметно для себя добрался до перевала. Сейчас У-Син стоял на ровной каменной площадке, упиравшейся в отвесную серую скалу метрах в тридцати от него, зиявшую широким чёрным провалом.

Что это? Пещера?

У-Син огляделся по сторонам, напрягая слух и зрение. Полог леса стелился повсюду, в противоположной стороне от солнца редея и переходя в обширную степь, расстилавшуюся до самого горизонта. Кровавый бок солнца почти полностью скрылся за верхушками деревьев и на стремительно темнеющем небе уже начали появляться первые звёзды, а у далёкого восточного горизонта стали загораться одинокие огни, вскоре слившиеся в широкую светящуюся полосу.

«Возможно, там город или какой-то посёлок? — размышлял У-Син. — Может быть, это и есть Гаоян? Нужно будет идти в том направлении, чтобы потом добраться до побережья. Хорошо было бы раздобыть какой-нибудь еды и новую одежду. В тюремной робе ему вряд ли удастся попасть даже на рыбацкое судно, не говоря уже о винтолёте».

Ночь как всегда надвигалась стремительно. У-Син решил переждать её в пещере, а утром идти в сторону огней, перед этим хорошенько обдумав план дальнейших действий. Он осторожно подошёл к зияющему, как пасть, входу, опасаясь, что внутри может находиться логово какого-нибудь дикого зверя. Лучи закатного солнца ещё стелились над лесным пологом и в их свете У-Син ясно разглядел на каменной стене какую-то странную надпись. Он провёл по шероховатому камню пальцами, изумившись тому, что буквы не вырезаны резцом, а как будто выжжены чем-то. Но ещё больше У-Сина поразило то, что надпись эта сделана на незнакомом ему языке.

Оторопев от неожиданности, У-Син отёр рукавом вспотевший лоб и крадучись вошёл в пещеру, выставив перед собой на всякий случай руки, словно готовясь к неожиданному нападению.

— Эй! Есть здесь кто? Отзовись!

Тревожный голос У-Сина погрузился в темноту и разнёсся под невидимыми сводами гулким эхом. И тут же где-то впереди раздался звонкий щелчок, будто высвободилась туго сжатая пружина. Уже в следующее мгновение в непроглядном мраке вспыхнула яркая голубая искра и развернулась тонким вертикальным веером света, отливавшего глубокой синевой. Этот световой веер настиг У-Сина, как бы ощупывая его с головы до ног, а оцепеневшего от испуга беглец почувствовал, что его неистово колотящееся сердце вот-вот вырвется из груди.

Прошло, наверное, несколько мгновений, а может быть больше. Время будто бы остановилось для У-Сина. Затем синий свет погас и с двух сторон в темноте что-то тихо зажужжало. Холодок страха стремительно заполнял грудь У-Сина и сердце его тоскливо заныло. Перед глазами неудержимым вихрем пронеслись лица жены и дочерей.

В следующий миг две ослепительные молнии с глухим треском ударили в тело У-Сина с разных сторон, пронзая его страшной болью, которая сдавила сердце и лёгкие железными тисками. В глазах померкло. Падая на холодный камень, У-Син понял, что это конец, что он умирает.

Глава 4 ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ

«…«Земля»! «Земля»! Мы падаем в Атлантику. Слышите меня? Действуем по протоколу… Прощайте, товарищи!..»

Чей-то дрожащий от напряжения голос кричит в ушах, пробиваясь сквозь тягучую тишину, заполнявшую всё вокруг. А затем уже другой нестройный голос где-то далеко затягивает песню, до боли знакомую песню:

«Орлёнок, орлёнок, блесни опереньем,

Собою затми белый свет.

Не хочется думать о смерти, поверь мне…»

Слова постепенно стихают, проваливаясь в бесконечность, из которой вырывается оглушительный грохот, швыряющий в лицо охапку убийственного огня. Опалённое им тело, будто взрывается изнутри, распадаясь на тысячи, миллионы и мириады молекул, сверкающих ослепительными искрами. Их сияющий водопад сливается в тугой пылающий шар, который стремительно падает в клокочущие тёмные воды с немыслимой высоты.

И вот тебя уже нет, но ты смотришь на это убийственное падение — смотришь будто бы со стороны, смотришь спокойно и отчуждённо, пока откуда-то сверху не спускается ослепительно сияющая пустота, окутывающая тебя — невесомого и бестелесного — уютным одеялом.

А потом свет гаснет… Тьма… Беспросветная тьма, в которой повсюду ворочаются невидимые и от того ещё более ужасные чудовища, готовые пожрать тебя без остатка. Ты сопротивляешься, борешься со своими страхами, карабкаешься куда-то вверх, хотя не осознаёшь ни верха, ни низа, ни конца, ни начала. И, наконец, снова оказываешься во власти животворящего света. Этот свет повсюду — он не холодный и не обжигающий, не слепящий и не тусклый, он всеобъемлющ и безграничен. И ты весь в нём, весь без остатка, как и бессчётное множество бестелесных существ, таких же, как ты. Светоносная бесконечность несёт несказанное блаженство и покой, пока неведомая могучая сила вдруг не начинает тянуть тебя куда-то, сдавливая и сжимая до размеров атома. Снова тьма, снова стремительное падение в бездну, в неизвестность…

Виктор содрогнулся всем телом, как это случается, когда неожиданно проваливаешься в сон, и испуганно открыл глаза, с трудом поднимая веки, которые казались отлитыми из свинца. Судорожно и хрипло хватая ртом воздух, словно провёл долгое время под водой, Виктор удивился тому, что ничего не изменилось вокруг. Его снова окружала черная кромешная пустота.

«Жив?.. Или нет?» — с изумлением подумал Виктор, силясь наполнить мыслями туманное сознание. Ему нужны были какие-нибудь материальные маркеры, чтобы ухватившись за них, сориентироваться в пространстве. Как на тренировках в невесомости. Он сосредоточился на своём теле, пытаясь заставить пошевелиться пальцы на правой руке, но к его ужасу это не получилось.

«Неужели этот кошмар никогда не закончиться? Неужели так и выглядит церковный ад? Но за что ему такая участь?» — в отчаянии думал Виктор.

Он собрал всю свою волю в кулак и с трудом пошевелил, казалось, онемевшими руками, а затем ногами. Тело не хотело слушаться его, словно машина неумелого водителя.

«Да что же это такое?!» — недоумевал Виктор.

Ему с большим трудом удалось встать на четвереньки, а затем подняться на ослабшие ноги. Колени тряслись, как у только что родившегося жеребёнка.

Значит, всё-таки жив! Вот оно, тело с руками и ногами, с головой. И всё же его не покидало ощущение, что это чужое тело. Как же такое может быть?

Виктор ощупал себя. На нём была странная бесформенная одежда из грубой жёсткой ткани. Босыми ногами он отчётливо чувствовал холодный камень. Виктор негромко вскрикнул, и темнота отозвалась глухим эхо.

Пещера? Он в пещере! Значит, это не продолжение кошмара, это явь и он действительно жив! Но как такое возможно и как он оказался здесь? И «здесь» это где?

Вдруг в глазах у него потемнело, как от резкого скачка давления, и сознание наполнилось стремительным калейдоскопом незнакомых лиц, странных лиц людей, которых Виктор никогда не видел. Через мгновение они смешались, будто слились воедино, и превратились в полупрозрачные образы. Виктор увидел женщину с грустными тёмными глазами азиатки и двух маленьких девочек, при виде которых его сердце почему-то всколыхнулось радостью, а затем в груди кольнуло острой болью.

Не понимая, что с ним происходит, Виктор почувствовал, что может упасть от головокружения. Пытаясь сохранить равновесие, он неуклюже взмахнул руками, резко наклоняясь вперёд. И в туже секунду прямо перед ним в темноте, на уровне его груди замерцал крохотный голубой огонёк, который моментально раскрылся веером дрожащего, словно на ветру, синего света.

Виктор замер на месте, как вкопанный, а световой веер медленно ощупал его с головы до ног, затем ещё и ещё раз, словно сомневаясь в чём-то. Виктор затаил дыхание, чувствуя, как противный холодок спускается от затылка к лопаткам и ниже к пояснице, как начинают неметь кончики пальцев на руках. В пещере явно находился кто-то ещё — невидимый и неведомый, возможно, даже опасный.

Но страхи Виктора оказались напрасными. Веер синего света снова свернулся в голубую точку, которая упала на каменный пол пещеры и разлилась озерком тусклого мерцающего света. Этот свет стал медленно подниматься вверх, медленно закручиваясь дымными кольцами, пока, наконец, светящееся озерцо не превратилось в толстую мерцающую голубыми искрами колонну.

Виктор отказывался верить своим глазам. Он даже ущипнул себя — не спит ли он?

Между тем, в глубине светящейся колонны неожиданно появился высокий рыжеволосый человек в свободных белых одеждах, скрывавших его атлетичное тело.

Виктор, наконец, понял, что видит всего лишь изображение, похожее на голографическое.

Человек в светящейся колонне добродушно улыбнулся ему и поднял в приветствии руку.

— Чистого неба тебе, брат! Я Юлий Торрена. Мы оба с планеты Земля, — зазвучал звучный баритон. — Мы не знаем, кто ты и как попал сюда, но наш сканер определил тебя, как землянина. Ауру земного человека не спутать ни с чем.

— Земного человека? — удивился и испугался Виктор. — Значит, я не на Земле? Но где я?!

Юлий Торрена ничего не ответил, словно не слышал слов Виктора. Он снова добродушно улыбнулся и произнёс:

— Теперь надень вот это устройство…

Говоривший указал себе под ноги, где Виктор разглядел тонкую вертикальную штангу с крючком на конце, на котором висел тонкий серебристый обруч.

— Это биоволновая антенна. Она позволит ввести твоё сознание в изменённое состояние, и мы сможем общаться с тобой телепатически, — пояснил мужчина в белом. — Сделай это сейчас! — В голосе Торрены прозвучала уверенная твёрдость, не терпящая возражений.

Виктор нерешительно приблизился к световой колонне, с трудом переставляя ноги, и осторожно взял в руки обруч, чем-то напоминавший ему старинную корону. По внутренней стороне обруча в беловатый металл были впаяны овальные чёрные кристаллы. Виктор глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду, и надел обруч себе на голову, на всякий случай, усаживаясь на каменный пол перед светящейся колонной. Но она тут же погасла, и в следующее мгновение Виктор ощутил в голове медленное кружение, как будто он катился на карусели, набиравшей обороты с каждой секундой. Виктор перестал ощущать время, как и своё тело, и совсем забыл об окружающей реальности, которая будто исчезла вовсе. Ему даже показалось, что он странным образом воспарил над каменным полом пещеры и завис в воздухе.

«Где я и как попал сюда? Как вы нашли меня?»

Мысленно Виктор задал вопрос, который больше всего волновал его сейчас. И с изумлением для себя услышал в голове, казалось, звучавший откуда-то из вечности, но в тоже время совсем близко голос рыжеволосого землянина. Это было очень похоже на собственный внутренний голос, которым разговариваешь сам с собой во время размышлений. Оказалось, что общаться телепатически совсем не сложно. Просто передаёшь свои мысли другому человеку и моментально слышишь его мысли. Нужно только сконцентрироваться друг на друге. Подобное общение лишь поначалу сбивало с толку, но Виктор быстро приноровился и счёл мысленный диалог гораздо более лёгким, чем обычный разговор.

«Найти тебя было не сложно. Ты сам пришёл к нам в пещеру, — заговорил у него в голове голос Торрены. — Как мы поняли, что ты землянин? Это тоже для нас не сложно. Любой человек это открытая информационно-энергетическая система, дуальное существо, тесно связанное посредством своей души и с материальным, и с духовным миром, который нематериален. Само существование души, как частички духовно-нематериального мира, делает каждого человека мощным генератором духовно-нематериального взаимодействия. Все мы отдаём во внешнюю среду и получаем из неё информацию. Такое постоянное взаимодействие осуществляется полевым способом — на уровне тонкоматериальных или «духовных» энергетических полей, аналогичных материальным макрополям, которые можно уловить и прочитать. Эти тонкие поля — особый вид энергии. Человек излучает её всегда и при любых условиях. Только мёртвое тело не способно на такое. Больше всего подобной энергии люди выделяют в стрессовом состоянии и при эмоциональном возбуждении. Кожные покровы человека испускают токи высокой частоты, которые выглядят как конусы коронарных разрядов разноцветной энергии. По цвету этих токов мы можем судить о состоянии человеческого тела и его органов. Каждому участку тела или органу присущ свой собственный цвет. В целом же аура человека выглядит как тонкое золотистое свечение, повторяющее контуры его тела. Это как ещё одно тело, только намного более тонкое, эфирное. Что-то похожее на светящийся золотым нимб. В случае быстрых и неожиданных изменений — сильных эмоций, страха, гнева или боли — резко меняется и диапазон излучаемых человеческим телом частот. Наблюдается сдвиг в синюю или красную стороны спектра. Судя по показаниям сканера у тебя наблюдается как раз такой сдвиг. Но он серовато-молочного оттенка. А это может означать лишь одно — произошло «изъятие» или «замещение» души в этом физическом теле. Скорее всего, ты и хозяин этого тела были мертвы. И твоя душа вселилась в это чужое тело, реинкарнировала»

«Значит, такое действительно возможно? Я умер и родился снова? А как я вас понимаю?»

«Пережившие реинкарнацию способны понимать много разных языков. Иногда они даже не осознают этого сами. Их понятийный аппарат переключается автоматически на уровне подсознания»

«Правда?»

«В нашем мире всегда говорить правду это норма. Можешь верить мне»

«Хорошо. Но мне к этому нужно привыкнуть… Сколько же времени прошло после моей смерти? И где я нахожусь теперь?»

«В какое время ты жил на Земле?»

«Я… В самом конце двадцатого века»

«Тогда ты не в курсе изменений, произошедших на Земле с тех пор, — снова зазвучал в его голове голос. — Сейчас ты находишься во времени, отстоящем от двадцатого века почти на полторы тысячи лет. Уже вначале следующего, двадцать первого века в твоём времени человечество переживёт мировую ядерную войну. Она стала последним сражением между Западом и Востоком. Наши историки теперь называют его Битвой Мары. А ещё была глобальная космическая катастрофа, которая вместе с войной унёсла жизни половины человечества. После этих страшных событий произошла Вторая Великая Революция. Она коренным образом сменила вектор развития нашей цивилизации, и люди с тех пор стали совершенно другими. Мир неузнаваемо изменился. Твои современники о таком могли только мечтать»

«Вторая революция? Я знаю только об одной Великой революции, которая открыла человеку путь в светлое будущее в нашей стране. И мы неуклонно шли в это самое будущее, мы творили его собственными руками… Что же могло произойти после моей смерти, раз случилась такая страшная трагедия? Я не верю в это!»

«Повторяю, мы никогда не говорим лжи, — неумолимо и спокойно продолжал Юлий Торрена. — Но, возможно, здесь мы имеем дело с подтверждением отсутствия в природе детерминизма. Наша цивилизация полностью отрицает его. Многовариантность будущего, как следствие многослойной природы времени, многообразие с лоренцевой метрикой. Понимаешь? Так или иначе, прежнего мира больше не существует. Теперь на Земле есть единое всепланетное общество людей, равных по труду на благо каждого, а, значит, на благо общества в целом. Больше нет угнетения, материального неравенства, войн и даже религий. Коллективизм сменил индивидуализм. Мы называем наш земной мир Трудовым Братством, где развитие каждого человека стало залогом успешного развития всех»

«Мы об этом всегда мечтали, — мысленно усмехнулся Виктор, и душу его наполнила радость. — И всё же, где я теперь? Получается, я оказался не только в чужом времени, но и в пространстве?»

«Получается так. Эту планету местные жители называют Гивеей. Она находится в системе маленького красного солнца в созвездии Центавра. Её имя Проксима. Это в четырёх парсеках от нашей Земли»

«Так далеко?.. Я знаю об этой звёздной системе. В своей прежней жизни я мог полететь на Марс. Но добраться до таких глубин вселенной я даже не мечтал… И что же здесь тоже живут похожие на нас люди?»

«Да. И не просто похожие на нас. Они наши кровные братья, далёкие потомки землян. Их предки шесть веков назад не смогли смириться с коренными изменениями, произошедшими на Земле, и подняли мятеж против нового общества. По их вине тогда погибли тысячи невинных коммунаров. Но мятеж был подавлен. Оставшихся в живых преступников наш Высший Суд приговорил к вечному изгнанию с планеты. Двумя космическими кораблями их доставили сюда, на безлюдную планету, где впоследствии они и создали своё Сообщество. К сожалению, это новообразование повторило все прежние ошибки капитализма, который едва не уничтожил земное человечество на рубеже последних веков прежней истории. Но с тех пор и здесь многое изменилось и не в лучшую сторону. Об этом тебе тоже нужно знать»

«Хорошо. Рассказывайте»

«Чтобы понять, что же произошло на Земле в начале двадцать первого века и что происходит теперь здесь, на Гивее, мне придётся совершить для тебя небольшой экскурс в ещё более древние времена, к самым зачаткам человеческой цивилизации… Ты согласен выслушать мой рассказ?.. Тогда слушай. История это наука, которая стала для нашего мира одной из главных. Она помогает нам изучать ошибки прошлого и не повторять их в будущем. Наши учёные в ходе долгих научных изысканий смогли восстановить древнюю историю Земли, которая тщательно скрывалась от человечества в прежние времена. И тому были свои причины. Как оказалось, в развитии и становлении молодого человечества долгое время определяющую роль играли представители нескольких инопланетных высокоразвитых цивилизаций. Наша планета на протяжении десятков тысяч лет оставалась центром их внимания и плацдармом их конфликтов и войн. Память об этих разумных существах осталась в древних мифах и преданиях разных народов Земли, и везде люди считали их своими богами. В одних древних культурах этих инопланетян знали как мудрых Змиев-Драконов, которые были цивилизаторами и наставниками молодого человечества. Другие же запомнились древним людям как когорта воинственных «солнечных богов». Между этими двумя внеземными высокоразвитыми цивилизациями с некоторых пор велась кровопролитная тысячелетняя война на полное истребление, которая в итоге обернулась поражением Змиев-цивилизаторов. Победили тогда жестокие, алчные и самолюбивые «солнечные боги» и произошло это более десяти тысячелетий назад. С тех самых пор «солнечные боги» на долгие века захватили власть над Землёй и человечеством»

«Неужели всё так и было?»

«Разумеется. Ещё задолго до этой космической войны Змеи-Драконы создали на нашей планете цивилизацию так называемых «первых людей». Они были равны по своим способностям и могуществу своим создателям. Змеи-Драконы именно создали «первых людей», используя свою невероятно развитую науку. Недаром во всех мифах они описываются, как наделённые великой мудростью и знаниями. Цивилизация «первых людей» просуществовала на Земле до Всемирного Потопа, воды которого почти полностью уничтожили её. А пришедшие на Землю спустя пятьсот лет «солнечные боги», испугавшись конкуренции со стороны «богоравных» людей, принялись создавать своего человека — «лулу-амелу» или «примитивного рабочего», как называют его древние шумерские тексты. Используя генетические манипуляции, «солнечные боги» взяли геном оставшихся в живых «первых людей» и соединили его с генетическим материалом одного из своих собратьев. Так они путём долгих проб и ошибок сотворили несколько жизнеспособных клонов, которых впоследствии размножили суррогатным материнством. В мифах говорится о специальных «богинях-рождения», которые вынашивали полученные человеческие зародыши в специальных медицинских лабораториях по всему миру. Так «солнечным богам» удалось создать новых людей с разными расовыми признаками, физическими и умственными способностями. Самые удачные из полученных образцов впоследствии были выпущены на волю и им дали возможность к самостоятельному размножению. Со временем небольшая группа этих людей стала заполнять опустевшую после катастрофы Землю, вытесняя все прежние человекоподобные виды.

«Невероятно!» — изумился Виктор.

«Так «солнечные боги» получили в своё распоряжение безропотных и покорных рабов, служивших им ещё долгие века. Правда с покорностью своих слуг они просчитались и со временем «лулу-амелу» стал проявлять признаки свободы воли и самостоятельного мышления. Древние люди перестали уважать своих «богов», ведь они видели, что те лишь обладают знаниями и высокотехнологичными инструментами, оружием и летательными аппаратами, но не лишены всех человеческих пороков и страстей, да, к тому же, «боги» вовсе не бессмертны, хотя и живут много дольше самих людей. Спустя несколько тысячелетий расплодившееся человечество и вовсе вышло из-под контроля «солнечных богов», несмотря на усилия тех усмирить его убийственными эпидемиями, радиоактивным заражением людских поселений или просто их физическим уничтожением. В конце концов, поняв тщетность своих усилий, «солнечные боги» были вынуждены уйти от прямого управления людьми. Они покинули нашу планету, но перед этим инициировали создание первых человеческих цивилизаций в Древнем Египте, Шумере, Индии и в Китае, дав людям свои устои и законы, утвердившие строгую иерархию. В основе всех древних цивилизаций изначально лежало рабовладельческое устройство общества и кастовый принцип разделения людей. Такое же, как и на родной планете самих «солнечных богов».

На вершине общественной пирамиды теперь находился верховный правитель, назначенныйсамими «богами» и имевший с ними прямое кровное родство. Ниже шли жрецы, охранявшие законы и тайные знания, переданные им «богами», они организовывали религиозные обряды и служения «богам». За ними на иерархической лестнице располагалась каста воинов, которые охраняли власть царя. В основании же этой пирамиды находились все остальные люди, считавшиеся низшим сословьем. Такое мироустройство сохранялось тысячелетиями. Сменялись века, «божественная» кровь правителей всё больше размывалась, генетическая связь с ушедшими в небытие «богами» становилась всё тоньше, но одно оставалось неизменным — иерархическое устройство человеческого общества»

«Да. Это мне хорошо знакомо»

«Что же было дальше? А дальше около четырёх тысяч лет назад на Землю снова обратила внимание группа инопланетных существ, выходцев из той же цивилизации «солнечных богов». Эту группу в Библии именуют элохимами. Их возглавлял последний известный человечеству «бог», называвший себя как Яхве. Он с сотоварищами в это время как раз вёл борьбу за власть со своими соплеменниками, пытаясь занять лидирующие позиции в иерархии своего рода. Чтобы победить своих соперников, этот самый Яхве нуждался как в мощном оружии, так и в духовной или «жизненной» энергии земного человека»

«Почему?»

«Потому что все эти так называемые «боги» по своей сути являются энергетическими вампирами. Они подпитывают духовной энергией живых существ собственные силы, получая превосходство над своими сородичами в борьбе за привилегии и власть. Нам пока не совсем понятно, как всё это устроено на материальном уровне, но мы точно знаем, что заговорщикам во главе с Яхве захотелось тогда получать духовную энергию людей в неограниченном количестве, лишив такой возможности остальных своих собратьев. А для этого им необходимо было распространить на человечество свою всепроникающую, но невидимую власть, одновременно лишив такой власти соперников, которым люди поклонялись издревле. С этой целью Яхве создаёт новую монотеистическую религию, в которой он возвёл себя в ранг единого бога, в ранг Абсолюта. И эту религию усилиями древне-иудейского племени стали насильственно распространять сначала на территории Ближнего Востока, а затем и во всей Европе и даже в Азии, безжалостно уничтожая святыни и жрецов всех прежних «зверобогов», прежде всего своего главного соперника, бога Баала. По сути, Яхве тогда развязал древнейший геноцид человечества, добиваясь своих корыстных целей в межклановой борьбе «божественных» элит. Ты должен уяснить для себя эту суть, чтобы понять, почему это так важно знать сегодня»

«Хотелось бы понять»

«Так вот, несмотря на все старания Яхве, власть новой религии над умами людей довольно быстро начала ослабевать. Людей всё больше захватывало стремление к познанию мира, именно поэтому стали быстро развиваться наука и технический прогресс. Человечество тянулось к знаниям и свободе воли, снова освобождаясь от опеки своих докучливых «богов», забывая о них, переставая им поклоняться. Но прозорливый Яхве заранее создал касту иудейских жрецов, которая спустя два тысячелетия переросла в глобальное тайное сообщество, в руках которого оказались огромные материальные ресурсы. Наши историки именуют его корпаратократией. Рабство не ушло из жизни людей. Оно лишь трансформировалось, принимая новые, всё более изощрённые формы. И последователи Яхве стали теми тайными «кукловодами», кто дёргал за ниточки земной истории. Но не только материальными ресурсами владела корпаратократия. В руках у высших представителей этой касты оказалось древнее техническое устройство — Ковчег Завета. С помощью него Яхве когда-то руководил племенем иудеев под предводительством Моисея. С его же помощью он передавал и своим новым вассалам указания, а те уже управляли нашей планетой в интересах представителей инопланетной, чуждой нам цивилизации. Ковчег Завета попал к ним через тайные масонские ложи, которые наследовали его от рыцарского Ордена тамплиеров, занимавшегося в двенадцатом веке археологическими раскопками на Храмовой горе в древнем Иерусалиме, после захвата города крестоносцами. По легендам на этой горе когда-то стоял знаменитый храм Соломона. Но за многие века до этого там располагался некий технический объект «солнечных богов», который они тщательно охраняли от посторонних глаз»

«Тамплиеры? Ковчег Завета? Моисей? Это что-то библейское?»

«Верно. Ковчег Завета это техническое устройство связи, которое, по наставлению Яхве, собрал когда-то патриарх Моисей, первым вступивший в контакт со своим «богом». Как написано в библейских текстах: «Когда Моисей входил в скинию собрания, чтобы говорить с Господом, слышал голос, говоривший ему с крышки, которая над ковчегом откровения между двух херувимов, и он говорил ему… И говорил Господь с Моисеем лицом к лицу, как говорил кто с другом своим…». Подобные устройства связи использовал не только Яхве, но и другие «солнечные боги», задолго до него. И у шумерских, и у египетских жрецов имелись в распоряжении технические приспособления, именовавшиеся «тот, кто объявляет судьбу» или «камни, которые шепчут». Один из жрецов-предсказателей Шумера по имени Фарра был допущен к такому «камню» и слышал «божественные слова» и передавал их мирянам»

«Невероятно!»

«Путы чужеродного разума, сковавшего человечество, тянутся из глубин тысячелетий, так что удивляться тут не чему. Этот период человеческой истории древний жрец Манефон когда-то назвал «правлением духов мёртвых». Таким вот образом, усилиями этих самых «духов» к двадцатому веку и сформировался мир глобального капитализма, захватившего почти всю Землю»

«Я совсем не помню этого! Я помню совсем иную историю, в которой на Земле главенствовал социализм, а мир капитализма доживал свои последние дни»

«Я же говорил, что время многослойно. Возможно, твой мир свернул с одной дороги, ведущей в будущее, и ступил на другую, и наши миры разошлись в какой-то временной точке, на развилке множества возможностей. Тогда появилась новая реальность — будущее, которого не было для нас. Ведь мы оказались на другом, параллельном временном пути развития истории. Но изучая этот самый период, наши учёные ясно увидели отчётливый след деятельности чужеродного разума, его опосредованного влияния на ход всех исторических событий на нашей временной шкале. Увидели его желание обернуть развитие человечества вспять, чтобы вернуть себе прежнюю власть над Землёй, уничтожив большую часть непокорных людей, желание опять превратить их в «примитивных рабочих». Именно Яхве и его соратники вознамерились создать на Земле новую реальность, полностью подчинённую их власти. Но для этого им необходимо было избавиться от «старого человека» — Homo sapiens. Уничтожив большую его часть, они намеревались создать взамен нового «примитивного рабочего». Как когда-то уже поступили их сородичи, «солнечные боги». Так мир глобального капитализма, впавший в глубокий системный и экономический кризис к началу двадцать первого века, очень быстро начал превращаться в мир глобального фашизма руками копаратократии — этими марионетками коварных элохимов»

«Неужели ваш мир поработил фашизм, который победили мои предки в моём мире? Как такое может быть? Почему люди не воспротивились этому и не уничтожили фашизм на корню? Почему?»

«О! Так ты родом из советской России? Мне приятно слышать об этом. Но я уже объяснял тебе, что наши с тобой миры разные. В нашем мире на рубеже веков мы оказались на краю пропасти, и человечество могло быть полностью уничтожено. Но оно не погибло окончательно. К счастью, выжившие после планетарной катастрофы представители различных народов смогли поднять упавшее багряное знамя свободы и справедливости. Люди повсеместно стали объединяться в коммуны, отвергнув навсегда прежнее устройство мира. Люди хотели построить на Земле новое, до селе невиданное общество. По сути, первые коммуны приняли эстафету у вашей великой страны, разрушенной алчными предателями, и через лишения, через утраты и боль, невероятными усилиями и трудом нескольких поколений коммунаров пришли к заветной цели. Но это было много позже.

Вначале же двадцать первого века в нашем мире, используя своих, лишённых воли и разума, послушных исполнителей из среды корпаратократии, элохимы начали вбивать в головы народов Земли мысль о неизбежности и неотвратимости вступления человечества в некую новую эру, где над всем должен главенствовать какой-то эфемерный искусственный интеллект. В этом новом мире не будет место прежнему человеку, который должен генетически измениться, а его численность сократиться на многие миллиарды. И совсем не случайно, что высшие представители христианской церкви полностью поддерживали тех, кто продвигал эту безумную идею»

«Но ведь эти самые исполнители тоже были людьми! Почему же тогда они помогали тем самым элохимам уничтожать себе подобных?»

«Пользуясь невежеством и алчностью властьимущих, Яхве пообещал им бессмертие, пообещал превращение их в Homo dues — сверхлюдей. Мы нашли в древних архивах свидетельства о неком проекте «Гильгамеш», в котором прослеживается весь коварный план по истреблению человечества»

«Что это за план?»

«Гильгамеш это герой древнего шумерского эпоса, полубог и правитель города Урук, слывший тираном с дурным нравом. Его матерью считалась шумерская богиня Нинсун, но, тем не менее, сам Гильгамеш не был бессмертен, хотя очень желал получить это самое бессмертие. Ради этого он отправился в некую «Страну живых», где находилась «Гора Бессмертного», и после долгих скитаний встретился там с Утнапиштимом — единственным человеком, пережившим Всемирный Потоп, за что боги даровали ему бессмертие. Гильгамеш попросил Утнапиштима объяснить ему, как получить бессмертие, но тот сказал, что ради него Совет богов не станет собираться вторично. Тем не менее, Гильгамеш получает в подарок знание о цветке вечной молодости и вскоре даже находит его, но отведать так и не смог — цветок съедает змея и становится молодой. Уже на смертном одре Гильгамеш видит сон, в котором Совет богов обсуждает его посмертную участь. Бог Энки перечисляет разные деяния Гильгамеша и его заслуги перед богами, говорит о том, что тот после Потопа возвратил все обряды поклонения богам, заново отстроил храмы и вернул в них священные Ме или «таблицы судеб» — таинственные и могущественные предметы богов, дававшие им силу. С помощью них боги управляли ходом развития мира, всеми божественными и земными институтами. Иначе говоря, Гильгамеш вернул мироустройство и порядок, созданный на Земле «солнечными богами» и уничтоженный Потопом. Так же Энки напоминает о божественном происхождении Гильгамеша, что даёт ему право на получение бессмертия. Но другой бог по имени Энлиль возражает ему, сообщая, что одному человеку по имени Утнапиштим бессмертие уже было дано и тот факт, что Гильгамеш сын богини не даёт ему право на второе дарование бессмертия. В итоге Совет богов отказал Гильгамешу в праве на бессмертие, несмотря на все усилия Энки, напомнив при этом, что герой рождён для долгого правления, но вечной жизни ему не обещали. Тем не менее, Гильгамешу было даровано право стать хранителем «Подземного мира», куда он и спустился в итоге, принеся жертвы своим богам»

«Интересная легенда»

«Интересно здесь то, что бог Энки, который аналогичен древнеегипетскому богу загробного мира Осирису, был одним из представителей тех самых «солнечных богов», а шумерский бог солнца Уту или Шамаш являлся покровителем Гильгамеша. Из среды этих «солнечных богов» выходил и Яхве, который, правда, не занимал высокого положения на божественной иерархической лестнице, но очень этого хотел. Поэтому история о Гильгамеше сыграла Яхве великую службу. Она позволила ему одурманить своих прислужников из среды корпаратократии, падких до всякого рода оккультных учений и обрядов, мечтой о заветном для них бессмертии и вечном правлении на Земле. И не только на Земле, но и о возможности переселения в потусторонний мир — в мир, куда когда-то ушли и сами «солнечные боги», обретшие новую духовную форму. И первым из них оказался именно Осирис.

На самом же деле все эти обещания были простой ложью. Ведь ни о каких «боголюдях» речь не шла вовсе. Если мы проследим этимологию латинского названия Homo sapiens, через древнеримское право, то поймём, что оно на самом деле означает не «Человек разумный», как нам внушали раньше, а «Раб питательный». Иначе, говоря полностью отражает истинный смысл того самого «лулу-амелу», которого и создали «солнечные боги». Это был раб, созданный не только для физического труда на благо «богов», но и как живой источник духовной энергии. То есть, раб в полном, абсолютном смысле этого слова. Не человек, а раб. И Homo dues здесь нужно понимать так же не как «сверхлюди» или «боголюди», а как «Раб бога». Вот только недалёкие умом и слепые от своей алчности земные корпаротократы этого не понимали»

«Так вот почему в школе мы всегда писали «Мы не рабы, рабы не мы»», — только теперь догадался Виктор.

«Всё верно. Вы строили общество, которое решило избавиться от пут рабства, наложенных на человечество «солнечными богами», которое хотело создать истинного Человека-Творца. Но Яхве и его «ангелам» совсем не нужны такие люди. У Яхве был совсем иной план, в котором он — единственный властитель мира, населённого послушными новыми рабами. Отбившееся от рук человечество по этому замыслу должно было перестать существовать, а на смену ему при помощи генной инженерии и модификации человеческого генома элохимы хотели вывести обновлённого «лулу-амелу» или «служебного человека», как его тогда принято было называть в среде корпаратократии. Таких рабов можно было снова выращивать в специально сконструированных для этого искусственных матках, ведь подобные технологии применялись задолго до Яхве его предшественниками. Эти технологии даже были описаны в знаменитой «Махабхарате». Возможно, как инструкция для таких вот новоявленных «творцов». Даже остались наглядные пособия и макеты»

«Неужели?»

«Да. В «Махабхарате» такая искусственная матка именуется там «крутакумбха», а само размножение называется эктогенезом. И практически в каждом индуистском храме существовали вырезанные из камня изображения «кумбхи», по которым можно понять, что это были сложные технологические устройства. Изображения эти всегда располагались в самых дальних и тёмных частях храмов, подальше от глаз простых людей, а главное помещение таких храмов именовалось «гарбха-гриха», что означает «матка». По сути, эти самые «храмы» и являлись теми самыми медицинскими лабораториями, в которых «солнечные боги» когда-то инвитро создавали своих первых «лулу-амелу». Об этом упоминается практически во всех древних текстах. А Древняя Индия в определённый момент древней истории стала главным пристанищем для «солнечных богов» и их потомков — полубогов»

«Получается, человечество всегда было цивилизацией рабов, которыми управляли какие-то тщеславные пришельцы из космоса, изгои собственного мира, а затем их алчные ставленники? Тогда может быть и стоило уничтожить такой мир — мир страдания, несправедливости и рабства, мир безысходного инферно?.. А из-за чего произошла мировая ядерная война? В моё время все страшились этого, понимая, что жизнь на Земле будет уничтожена»

«До какого-то момента страх был и у нас, но безумие и жажда безудержной наживы правящих капиталистических элит одержали верх над страхом смерти в ядерном аду. Фашизм не внемлет разуму и не знает сострадания, он уничтожает людей только за то, что они хотят жить. Но даже новому фашизму избавиться от миллиардов людей оказалось не так-то просто. К тому же Яхве выбрал себе плохих помощников для исполнения задуманного. Затуманив разум своих вассалов, лишив их собственной воли, он способствовал тем самым отрицательному отбору в среде власть имущих. В итоге это погубило и их, и весь замысел новоявленного «бога». Они прекрасно понимали, что открытые ограничения вызовут недовольство, тогда как скрытое управление оставит людей в благостном неведении. Но лишь до поры, до времени, потому что и в стане слепцов рано или поздно найдётся тот, кто начинает сомневаться. Значит, нужно заставить людей принимать открытый террор добровольно. Но как?

Приверженцы оккультизма и мистики, корпаратократы решили поднять на свои знамёна формулу, взятую в одной из апокалиптических библейских книг: болезнь, война, голод и смерть. Они начали с болезни, абсолютно рядовой, но намеренно окутанной ореолом чудовищной лжи. Поселив противоречивыми требованиями властей в умах людей хаос и раздувая всеми средствами массовой информации, как угли тлеющего костра, в их душах страх до тех пор, пока он не вспыхнет уничтожающим любой здравый смысл и человечность пламенем ужаса, корпаратократы принялись за первый этап своего плана. Но они столкнулись с ожесточённым сопротивлением со стороны самых разных народов нашей планеты. Люди не желали принимать навязываемую им «новую нормальность», в которой не оставалось права на свободную жизнь и принятия самостоятельных решений. Сломить это ожесточённое сопротивление оказалось возможным только лишь путём претворения в жизнь следующих этапов плана и корпаратократия начала готовить искусственный голодомор для человечества Земли, попутно развязав несколько локальных военных конфликтов по всей планете.

Послушная чужой воле корпаратократия сама себя загнала тогда в ловушку, из которой для неё уже не было выхода. Возомнив себя небожителями, имеющими право вершить судьбы человечества, они устроили военный фарс, который быстро перерос в глобальное ядерное сражение. Соперничество амбиций и борьба за место в обещанном Яхве «раю» сыграло с корпаратократами злую шутку. Когда они опомнились, было уже поздно. Прежний мир был уничтожен, как и планы на мировое господство новоявленной элиты. И в довершение ко всему на Землю обрушилась ещё и глобальная катастрофа, вызванная падением метеорита. Это и стало окончательным концом капитализма на Земле, крахом намерений Яхве и началом нового мира, в котором власти любых «богов» уже не было места»

«Значит, вы победили их окончательно и бесповоротно?»

«На Земле да. Но Гивея это тоже частичка прежней Земли, а её народ кровь от крови, плоть от плоти часть земного человечества. Жестокие «боги» захотят взять реванш и получить в своё распоряжение эту планету, чтобы присосаться к этому миру, выжимая из него все жизненные соки. Значит и здесь в скором времени начнёт происходить тоже, что происходило на Земле в начале двадцать первого века. Хотя нам до сих пор трудно до конца понять мотивы чужеродного нам разума, но его опасность для Гивеи совершенно очевидна. Мы всеми силами пытались воспротивиться распространению влияния элохимов во главе с Яхве на правящие элиты этого мира, но в итоге проиграли эту битву. Нас оказалось слишком мало для такой борьбы, а решение вмешаться в ход истории на чужой планете не поддержали большинство землян. Без силы Земли здесь мы потерпели поражение, несмотря на все усилия и жертвы»

«Возможно, я многого не понимаю, но одна мысль не даёт мне покоя. Если этот инопланетный разум так всесилен и могуч, то почему он не смог захватить Землю, просто высадив на планету свои военные силы с космических кораблей? Ведь они этого не сделали, а действовали тайно и опосредованно, чужими руками. Правильно? Значит, они чего-то боялись? Если понять чего, тогда их можно победить и здесь?»

«На Земле у человечества имелось мощное ядерное и водородное оружие, своей разрушительной силой не уступавшее оружию этих самих «солнечных богов». И само человечество уже не было прежним сборищем необразованных дикарей, которых можно напугать молниями или громом, представив себя божественным повелителем всех природных стихий и властелином вселенной. Не исключено, что «боги» из свиты Яхве поняли, что без больших жертв с их стороны покорить Землю в этот раз им не удастся. Ведь они тоже смертны, хотя и живут долгие века или даже тысячелетия. К тому же, по содержанию мифов можно догадаться, что мы имеем дело не с инопланетной цивилизацией, а с небольшой группой её представителей. По каким-то причинам они оказались изгнанниками с родной планеты, поэтому-то так озабочены борьбой за власть в своей среде и стремлением утвердиться в чужом мире. А значит, большой космической армии у них нет, и не может быть. Оттого они и действуют всегда исподтишка. От того и решили уничтожить людей их собственными руками, стравив нас друг с другом, как они уже делали не раз на протяжении долгой истории человечества. Разделяй и властвуй — вот их принцип. Вот почему эти чужаки так боятся прорывного развития науки и технологий у земного человечества, которые позволят нашей цивилизации заявить своё право на господство в космосе. Даже более могущественные предшественники Яхве, «солнечные боги» на протяжении долгих веков сдерживали развитие земного человечества всеми доступными им способами. Это хорошо прослеживается и в Античности, и в эпоху Возрождения, и в Новое время. Всякий раз, когда человечество прорывалось вперёд в познании мира, его тут же отбрасывали назад, в пучину мракобесия и невежества. Сначала это делалось руками церковной инквизиции, а затем, когда влияние церкви значительно ослабло, эстафету принял преступный капиталистический строй. На Гивее сейчас происходит тоже самое. За последние полвека здесь буйным цветом расцвело религиозное мракобесие, ужасающее неравенство, упадок и разруха по всей планете, за пределами больших городов, в которых власти ещё умудряются сохранять жалкие очаги цивилизации»

«Так чего же эти «боги» хотят от гивейского народа?»

«Мы считаем, что они станут повторять свой прежний сценарий, опробованный ими у нас на Земле, возможно, и видоизменённый применительно к здешним условиям. Гивея превратится в новый полигон для претворения в жизнь преступного замысла сотворения «примитивного человека». Элохимы одержимы идеей Творца, поэтому, если им не удастся вернуть гивейцев в своё лоно, снова подчинить своей воле, они сделают всё, чтобы очистить эту планету от людей с земной кровью. Добившись этого руками местных элит, элохимы возьмутся творить послушных рабов, тех самых Homo servitium и, в конечном счёте, переделают под себя весь этот мир. Как не странно, но Яхве и его подручные даже оставили человечеству правдивую информацию о своих намерениях в будущем»

«Как? В самом деле?»

«Если обратиться к древней книге Коран, то там можно найти такие строки: «Мы непременно испытаем вас незначительным страхом, чувством голода, потерей имущества, а так же потерей близких и потерей плодов. Но обрадуй же терпеливых, которые, когда их постигнет беда, говорят: «Воистину мы принадлежим Аллаху и к нему мы вернёмся». То есть, прямо говорится о том, что люди должны покориться воле элохимов и снова служить их нуждам, как и тысячелетия назад, на заре цивилизации. А значит, человечество должно забыть о техническом прогрессе и развитии, добровольно ввергнув себя в дремучий феодализм или даже в рабовладение. Из «Человека разумного» превратиться в «служебного человека», в «примитивного рабочего» — в «лулу-амелу». Несмотря на то, что цивилизация, из которой вышли эти самые элохимы, высокоразвита в научном и техническом плане, она явно остановилась в своём социальном развитии. Это иерархическое общество неравенства и жестокой сегрегации. И это же порочное устройство социума, какая-то кучка межзвёздных отщепенцев упорно пытается распространить на другие миры вот уже более двенадцати тысячелетий. Только теперь это делается уже на ином уровне технологического развития. Но цель элохимов одна — создать на Гивее биотехнофашизм»

«Такое упорство да на благие бы цели!»

«Нам думается, что все эти существа, как и Яхве, занимали в своём обществе невысокие ступени на иерархической лестнице, что психологически давило на них. От того они теперь стремятся сотворить свою собственную кастовую пирамиду, свой собственный мир, в котором займут доминирующее положение в роли великих «богов». Но чтобы выстроить на этой планете такой мир, им необходимо время»

«Зачем?»

«Человек имеет три основных возраста жизни: детство, юношество и зрелость. Старшее поколение всегда передаёт накопленный опыт и знания младшему поколению, которое без такой передачи перестанет быть эффективным. Но оно передаёт и духовные ценности, мораль и традиции. В этом заключается механизм устойчивости социума. Без старшего поколения всегда возникают серьёзные структурные перекосы, и общество рассыпается. Молодёжи становится не на что ориентироваться и она быстро деградирует. Такое общество в итоге перестаёт существовать. Именно это и необходимо элохимам, чтобы установить на Гивее новый порядок, в котором они смогут легко управлять людьми. Как этого достичь? Очень просто. Прежде всего, уничтожить старшее поколение, людей помнящих своё прошлое, чтобы окончательно вытравить память об этом прошлом. Разрушить руками алчных правителей, подконтрольных воле Яхве и его элохимов. Для этого достаточно уничтожить развитую медицину и хорошее образование. А затем обрушить на людей жесточайшее психологическое давление, погрузив их в пучину животного страха перед лицом, скажем, какой-нибудь смертельной болезни или природных катаклизмов. Главное, чтобы информацию нельзя было проверить и подтвердить. Если объявить эпидемию, то под видом борьбы с ней, можно просто перестать лечить людей от реальных болезней. Так как старшее поколение здесь имеет плохое здоровье, оно начнёт стремительно вымирать без должной медицинской помощи. Под видом борьбы с такой вымышленной эпидемией можно даже ограничить людей в их правах и свободах, а то и вовсе лишить их, чтобы подчинить, приучить к покорности и безропотному исполнению любых абсурдных приказов. Подобным образом можно воспитать в молодом поколении восприятие новой ненормальности, как нормы и обыденности. Так даже без вмешательства на генном уровне можно получить неплохой первоначальный результат»

«Вы рассказываете о каких-то страшных вещах!»

«Подобная «эпидемия» может продолжаться сколь угодно долго, ведь всякий раз можно сообщать населению о постоянных мутациях некоего вируса, который становится с каждым разом всё опаснее и заразнее. Никто не сможет проверить истинного положения вещей, потому что люди будут помещены в иллюзорную информационную реальность и будут находиться под постоянным психологическим давлением. Всё в конечном итоге будет зависеть от успешности психологической «перековки» людей. Если те примут посягательство на свою свободу покорно и безропотно, откажутся от любой борьбы за свои права, от сопротивления такому биотехнологическому фашизму, «эпидемия» очень быстро закончиться, и покорившееся население начнут модифицировать уже на генетическом уровне, вводя в организм каждого человека какие-нибудь генномодифицирующие препараты. Скажем, под видом спасительных вакцин»

«Поверить не могу, что такое возможно!»

«Возможно. Подобные события происходили и у нас на Земле. А вот если зажатые в тиски психологического давления, люди рано или поздно начнут отличать ложь от правды и до них станет доходить истинный смысл происходящего, если в их умах поселится сомнение, а затем негодование и протест, то тогда правители могут выпустить на волю по-настоящему опасный вирус. И вот он уже начнёт убивать не тысячами, а миллионами и миллиардами. Этого допустить нельзя»

«Но зачем это нужно самим гивейским правителям?»

«Вспомни историю с Гильгамешем. Если однажды Яхве смог использовать её на Земле, то сможет сделать это и здесь. Ведь в результате отрицательного отбора у власти на Гивее так же оказались недостойные, недалёкие умом и алчные люди. Коварные элохимы прекрасно знают об этом и непременно воспользуются этим. Они легко обманут правителей Гивеи, пообещав им место на верхушке отстроенной иерархической пирамиды в качестве новых царей, пообещав сделать из них сверхлюдей — Homo dues — тех, что не знают болезней, старости и смерти, кто способны объять своим разумом всю вселенную… Ну или что-то в этом роде»

«И такое реально здесь сделать?»

«Возможно, эта ложь будет опираться на какую-нибудь иллюзорную идею создания некого всемогущего искусственного интеллекта или повсеместного распространения умных машин — роботов, которые превратят обычный мир в мир новой цифровой реальности, где правящие элиты Гивеи получат для себя цифровое бессмертие»

«Раньше я читал о таком мрачном мире в фантастических книгах. Но чтобы это произошло в реальности…»

«Благодаря упадку науки на Гивее, что привело к отсталости образования, к незнанию истинного устройства как мира в целом, так и самого человека, здешние правящие элиты легко очаровать подобной безумной идеей переноса человеческого сознания, разума и личности на машинные носители, преобразованию их в электронные, цифровые формы. Многие учёные здесь до сих пор считают, что человеческая самость кроется в его мозге. Стоит им только научиться расшифровывать электрические сигналы нейронов и записать их, то станет возможным превратить человека в пучок информации — вечной и неразрушимой. Но это ложная гипотеза. Она намеренно внедрена в умы людей от науки тоже извне, при этом позволяет им иметь возможность получать постоянное финансирование своих «исследований» от правительства Гивеи, что стимулирует рвение учёных и их уверенность в своей правоте»

«Значит, оцифровать человека нельзя?»

«Разумеется, нет. Наша земная наука, отошедшая от всех прежних догм, смогла понять это уже давно. Главное в человеке, это его бессмертная душа, а не мозг — этот совершенный биокомпьютер, стоящий на службе у души. Душа и есть та разумная, мыслящая, индивидуальная сущность, которой мы все являемся по своей сути. Она приходит в этот материальный мир из мира духовного, нематериального. Все мы — есть наша душа. А душу нельзя уничтожить никаким оружием. Она вечна и неизменна, и её нельзя оцифровать, нельзя записать ни на какой материальный машинный носитель. Теоретически, при должном развитии науки и технологий, они могут создать неких биомеханоидов — людей, у которых будут заменены на искусственные некоторые органы или конечности. Но даже таких Homo mechanica невозможно превратить полностью в машину. И у них тоже будет человеческая душа. Если же убить в них эту душу, то это уже будут не люди, а нелюди. Такое человечество очень быстро перестанет существовать как биологический вид. И элохимы прекрасно знают об этом, потому и подкидывают подобные убийственные идеи учёным, обслуживающим местные правящие элиты, отвлекая внимание от своих истинных целей. Освоив каналы перехода в духовный, нематериальный мир, «солнечные боги» и там не прекратили междоусобных свар. Поэтому-то им необходима постоянная подпитка чужой духовной энергией. От того и рождается это их устремление создать для собственных нужд неиссякаемый живой источник такой энергии — цивилизацию послушных энергетических рабов. И раз на Земле это не удалось, то такую цивилизацию нужно сотворить в другом месте, здесь, на Гивее. Ведь генетически и ментально гивейцы, как и земляне очень близки к самим элохимам. Нигде во вселенной им больше не найти такого материала»

«Мне на самом деле становиться страшно от всего рассказанного вами. И здесь возможно создать подобный мир?»

«Пока невозможно. Технологии на этой планете слабо развиты, а их наука находится в полном упадке. Установившийся здесь экономический строй не позволяет свободно развивать её, если от научных исследований и открытий нет финансовой отдачи в ближайшей перспективе. Никто здесь не хочет работать на будущее. Все стремятся урвать максимальную выгоду здесь и сейчас. В этом и есть самая большая беда этого насквозь отсталого, капиталистического мира. А для того, чтобы создать развитый искусственный интеллект им необходимо изобрести поколение новых вычислительных машин, которые будут способны обрабатывать неограниченный объём информации в считанные мгновения. Это могут быть, например, квантовые принципы передачи информации или фотонные вычислительные машины, основанные на использовании трансфазоров, вместо транзисторов. На Земле такие машины существуют. Мы именуем их ФВМ — фотонные вычислительные машины. Они используются в нашем обществе уже не первое столетие. На Гивее подобные технологии не смогли развить самостоятельно до должного уровня, хотя в своё время Трудовое Братство передавало в дар гивейскому народу самые первые разработки»

«Почему же правители Гивеи и учёные уверовали в возможность возникновения здесь искусственного интеллекта и некого цифрового мира?»

«Потому что их в этом убедили, чтобы получить безропотных исполнителей чужой воли. Цель элохимов не создать какой-то лучший мир для гивейцев, а очистить этот мир от них. Поэтому и правящие элиты здесь будут в конечном итоге также уничтожены, как и все остальные жители этой планеты. Предатели и трусы не ценятся даже у «богов», ведь они в любой момент могут изменить и своим новым хозяевам. Но никто из правителей здесь об этом пока не догадывается. Властители Гивеи бездумно транслируют своему народу чужие мысли о необходимости перехода биологических границ человека, когда технологии помогут выйти за пределы того, что большинство считает человеческим, потому что сами искренне верят в это в силу своей ограниченности. Следуя чужой воле и своим фантазиям о биологической трансформации в Homo dues, правящие элиты здесь старательно вбивают в головы гивейцев образ будущего, в котором простой человек должен стремиться слиться с искусственным интеллектом. Будущего, в котором разрушены все общественные и государственные институты, уничтожена традиционная мораль и духовность. Они вбивают эти преступные идеи через пропаганду, через фильмы и книги, чтобы люди свыклись с ними и воспринимали их, как неизбежное. Никто здесь не рассказывает о возможной альтернативе такому будущему, потому что тогда план элохимов по захвату этой планеты сорвётся»

«И как далеко они уже зашли?»

«На данном этапе правящие элиты Гивеи заняты подготовительным этапом, на котором пытаются трансформировать действующие законы, в которые всё ещё верит народ, чтобы в дальнейшем создать для себя комфортные условия для изменения системы общественных ценностей. Без такой трансформации люди просто не примут никаких изменений. А чтобы изменить систему ценностей, необходимо убедить всех в неизбежности наступления новой реальности, которой будет управлять не человек, а могущественный искусственный интеллект. В такой реальности будет под вопросом само антропоцентрическое мировосприятие, потому что человеческий вид уже не будет рассматриваться, как самая разумная форма жизни во вселенной. И тогда сам собой встанет вопрос, что же делать с человеком на этой планете?»

«Я понимаю! Это делается для того, чтобы исподволь подвести людей к мысли о реальности существования элохимов и оправдать уничтожение гивейцев, лишив исключительности их личности и жизни, принизив их ценность для вселенной!»

«Правильно. Ведь за эфемерным понятием искусственного интеллекта стоит информация, а информация это нематериальная структура. То есть, речь идёт о мире духовно-нематериальном, который целиком и полностью состоит из информации. И «солнечные боги» имеют непосредственное отношение к этому нематериальному миру. Иначе говоря, за ширмой искусственного интеллекта кроется всё тот же Яхве и его элохимы. Человек же подводится к мысли, что в нынешнем виде он является неким неудавшимся экспериментом прежних времён, а вовсе не венцом Творения или результатом длительного эволюционного пути. На удивление, в этом элохимы не лгут. По сути, они пытаются таким завуалированным способом донести до людей истинную суть их происхождения. С трудом, но их логику даже можно понять, но не принять»

«А в чём их логика?»

«Логика их проста: раз люди не восприняли всерьёз оставленные для них в древности рассказы о сотворении человека «богами» в ходе генетических экспериментов, — рассказы, облечённые в форму мифов и легенд, — то «боги» вынуждены напомнить неразумному человечеству об этом, наставить его на путь истинный. Если же человечество и на этот раз не воспримет намёки «богов» всерьёз, то его уничтожат»

«Значит, главная цель этих самых элохимов это вернуть себе утраченное поклонение людей, восстановить прежний статус-кво, существовавший тысячелетия назад?»

«Видимо, да. И гивейцам, в самом деле, прислушаться бы к этим намёкам, но разум элохимов настолько чужд человеческому разуму, что подобная истина в итоге выглядит в глазах людей чудовищной небылицей. Они продолжают думать, что преступления против них совершают их собственные правящие элиты, погрязшие в пороках и оттого ставшие поклоняться какому-нибудь змееподобному Дьяволу и его свите. Но это лишь хитрый психологический ход самих элохимов, которые таким образом отвлекают внимание от себя. И люди охотно верят в подобный бред потому, что творящееся вокруг них безумие проще всего объяснить для себя подобными нелепыми предположениями. Не каждому дано осознать, что высшее Добро, в которое ты всегда верил и поклонялся ему, в действительности имеет оборотную сторону. Человек в этой космической игре лишь игрушка и средство в руках более могущественных и разумных созданий. От того люди, видя как их насильно ведут к созданию двухразрядного общества, не понимают, как этому противиться, как правильно сопротивляться надвигающейся всеобщей беде. А если этому не сопротивляться, то произойдёт окончательное и неизбежное расчеловечивание подавляющего большинства гивейцев. Их превратят просто в биологические объекты, в товар»

«Вы рисуете апокалиптические картины будущего!»

«Всё самое страшное только впереди. Со временем здесь начнётся насильственный сбор генетического материала, при помощи которого здешние умельцы от науки постараются изменить человеческий геном и модифицировать самого человека. Разумеется, всё это будет происходить под присмотром и руководством всё тех же элохимов, которым важно превратить обычного человека со свободой воли в человека «служебного», без воли и разума, наделённого лишь примитивными навыками и желаниями. Того самого «примитивного рабочего» — «лулу-амелу», о котором рассказывают древние шумерские тексты. А для массового забора генетического материала у населения как раз очень хорошо подходит борьба с какой-нибудь опасной эпидемией. Люди даже не будут подозревать, к чему их в тайне готовят, а сформированная таким образом база генетических данных позволит тайным вершителям их судеб определить возможности каждого и решить, кого оставить в живых, а кого уничтожить»

«Что же делать? Как остановить здесь это безумие? Я до сих пор не понимаю, почему оказался в таком ужасном мире. За что мне подобная кара, если мы говорим о реинкарнации и карме?»

«Может быть, это вовсе не кара, а предназначение?»

«Как это?»

«Народ Гивеи как выживший Икар — отважный романтик, дерзнувший воспарить к солнцу, но после падения с небес оставшийся навсегда калекой. В душе у него всё ещё живёт устремление ввысь, но все смеются над его хромотой и немощью. От этого он теряет веру в себя, думая, что возможно приземлённые радости действительно ценнее высокой мечты. От того он и страшиться новых падений и неудач. Сможет ли он преодолеть свой страх и вопреки злому року вновь взлететь к манящему солнцу? Наверное, сможет, если найдётся новый Дедал, который сотворит для него крылья мечты. Вот и подумай над этим. Возможно, именно тебе суждено стать таким Дедалом?»

«Мне? Но что я могу? Ведь я один и чужой на этой планете!»

«Раз ты землянин, да ещё и с таким прошлым, кому, как не тебе взять на себя эту миссию? Ты должен закончить начатое нами дело. И ты будешь здесь не одинок, у тебя будут соратники. Ведь нам удалось создать тайное общество своих последователей. Они давно борются с существующим здесь режимом и называют себя «Серыми Ангелами». Это люди, когда-то сплотившиеся вокруг нас, но потом избравшие ошибочный путь борьбы. Поэтому теперь их нужно наставить на нужный путь, открыть им правду о происходящем, выработать программу совместных действий, которые приведут к свержению олигархического режима Гивеи и установлению истинного народовластия. Настало время. Медлить больше нельзя. Ты войдёшь в совет «Серых Ангелов» и станешь его идейным вдохновителем»

«Ого! А примут они меня в такой роли?»

«Примут. Но тебе придётся постараться завоевать их доверие, уважение и дружбу, придётся проявить себя с лучшей стороны, показав отважным и непримиримым борцом со злом. Ты готов к этому? Справишься с такой задачей?»

Виктор глубоко задумался. Но в душе его была уверенность в собственных силах, и его невидимый собеседник тоже почувствовал это.

«Готов! Я справлюсь!»

«Хорошо. Тогда со временем перед «Серыми Ангелами» нужно поставить новые задачи и цели борьбы. Не точечный террор должен привести к лучшему будущему, не физическое уничтожение отдельных сановников или властных вельмож. Это тупиковый путь. И теперь ты должен понимать почему. Только всенародная революция позволит освободить этот мир от фашистской диктатуры, только она способна уничтожить источник всех бед этого народа — преступный капиталистический строй, несущий народу Гивеи эксплуатацию, неравенство и всеобщую нищету»

«А разве Земля не поможет нам в этом?» — осторожно подумал Виктор.

«Свою судьбу гивейцы должны вершить своими руками. Однажды мы уже сделали трагическую ошибку, решив вмешаться в ход истории на этой планете. Больше такого не должно повториться. Гивейское общество сейчас идёт к фашизму семимильными шагами. Если народ Гивеи встанет на коммунистический путь развития, мы вернёмся сюда добрыми друзьями, наставниками и помощниками, когда свершаться коренные перемены… Если свершаться»

«Значит, готовим революцию?»

«Да. Только начинать её нужно не со свержения правящих верхов планеты. Необходимо, прежде всего, уничтожить первопричину, первоисточник зла, творящегося на этой планете. Если этого не сделать в первую очередь, верхи будут оказывать ожесточённое сопротивление. Прольётся много невинной крови. Если же лишить их внешней поддержки, то правители окажутся бессильны перед натиском народа. Возможно даже, они сами станут искать компромиссы и начнут менять самих себя»

«И как это сделать? Я такпонимаю, что нужно остановить давление со стороны элохимов на здешних правителей?»

«Ты всё правильно понял. У местного населения бытуют легенды о некой «Земле счастливых бессмертных», которую они называют Шиавасена-Фуметсу или Бхуми-Сукхамарон»

«О! Это прямо как в вашем рассказе о Гильгамеше, где тоже была загадочная страна»

«Верно. Мы долго считали подобные рассказы сказками, в которых злые духи из некой волшебной страны управляют миром Гивеи. Но потом поняли, что в этих сказках сокрыта реальность, как и в древних шумерских или египетских мифах. Подобная «страна» действительно существует на этой планете, и это именно то место, откуда коварные элохимы опосредованно управляют правителями этого мира»

«И вам известно, где находится это место?»

«Да. Оно расположено на экваторе планеты, на острове Акашима. В центре него есть большой потухший вулкан. Местные именуют его Юньцзянь. В жерле этого вулкана, судя по всему, и расположен очень мощный спинорно-торсионный излучатель. Возможно, даже что-то похожее на древний иудейский Ковчег Завета. Это древняя техномагическая некротическая технология. Мы считаем, что подобный излучатель способен посылать в атмосферу сигналы определённой частоты. Отражаясь от ионосферы планеты, такие сигналы улавливаются специальными антеннами, которые во множестве с некоторых пор стали устанавливать во всех больших городах Гивеи. Специальные преобразователи этих антенн усиливают отражённые сигналы, и создают торсионное поле, которое повсеместно блокирует биофотоны человека с целью дистанционного бесконтактного управления его поведением»

«Биофотоны? Что это такое?» — мысленно удивился Виктор незнакомому слову.

«Я уже рассказывал тебе, как устроен наш биосканер, про ауру человека и духовную, нематериальную вселенную, с которой мы тесно связаны посредством нашей души. Из биофотонов состоит наша аура или прана — энергетическое тело человека. По сути, это элементарные частицы нематериальной природы. Они не являются тепловыми по происхождению и выше фона теплового излучения наших тканей. Технически их выброс можно рассматривать, как один из типов биолюминесценции, только биофотоны имеют гораздо более слабую интенсивность, чем видимый свет. Разглядеть их можно лишь в ультрафиолетовом диапазоне. И они ответственны за связь нашей энергетической оболочки и души с нематериальной вселенной. Эту связь можно рассматривать такой своеобразной формой радиосвязи, а биофотоны носителями информации, поступающей от нейронов нашего мозга. Пучки биофотонов могут моментально оказываться в любой точке пространства, отражая в себе слепок нашей души. Древние египтяне называли такой слепок «Ка». Именно так я могу путешествовать в своём духовном «теле» по вселенной и общаться с тобой на любом расстоянии без физического присутствия в конкретной точке пространства и времени»

«Как всё это сложно для меня! Так в чём суть? Зачем это «богам»?»

«Так они воздействуют на разум и волю всех здешних сановников и властителей. Влияют на работу их гипоталамуса, регулирующего нейроэндокринную деятельность человеческого мозга и на их гипофиз. Под действием волн такого тонкоматериального излучателя нейроны поражённого мозга перестают выделять трансмиттеры, стимулирующие выработку гормонов гипофиза, таких как окситоцин. Этот гормон влияет на психоэмоциональную сферу человека. Мужчин этот гормон делает нелюдимыми и эгоистичными. Дальнейшее воздействие волн на гипофиз приводит к остановке секреции специфических тропных гормонов, которые ответственны за выброс мозгом человека биофотонов. Связь человеческой души с духовным миром прерывается и она остаётся запертой в теле человека, как узник в тюремной камере. По сути, таких людей по праву можно назвать людьми с мёртвой душой. Это уже не люди»

«Получается, они превращаются в каких-то монстров? И подобные нелюди имеют власть над целым народом, над целой планетой? Это ужасно!»

Виктор внутренне содрогнулся.

«Может быть, нужно тогда заняться уничтожением этих самых антенн?»

«Нет. Это будет неэффективно и займёт много времени, отнимет много сил, и будет опасно для жизни самих «Серых Ангелов». Необходимо в первую очередь уничтожить именно главный излучатель, тот, что на острове Акашима. Без него Яхве потеряет всякую власть над правителями этой планеты. И тогда народ сможет взять власть в свои руки, сможет разрушить иерархическую пирамиду сверху. Только так»

«Сколько у меня времени на это?»

«Этого мы не знаем. Но думаем не очень много. Тебе нужно спешить, следить за обстановкой на планете и самому решать, когда необходимо действовать. Прежде всего, нужно объединять людей, которые разобщены здесь, убедить их в том, что только в единстве сила. Только так народ станет реальной властью на этой планете… Время не ждёт. Тебе пора в дорогу, ведь ты здесь находишься уже три дня»

«Три дня? Я совершенно потерялся во времени!»

«Такое бывает, когда находишься в состоянии изменённого сознания. В этой пещере ты найдёшь всё необходимое для дальнейшей борьбы. Детекторы психологического распознания помогут выявлять доносчиков, шпионов и людей с неустойчивой психикой. Ингибиторы короткой памяти дают возможность защититься от преследований властей, оставаться неуязвимыми для их карателей. Есть здесь и парализаторы с инфразвуком для самозащиты, и гипнотические очки, чтобы скрываться от камер наблюдения»

«А оружие есть?»

«Есть и оружие — мощное и разрушительное, но оно не должно попасть в недостойные руки. Его можно использовать только, когда созреет настоящая революция, и это оружие станет залогом вашей силы и победы. Здесь же ты найдёшь для себя одежду и еду»

«Но куда мне идти? Где искать этих ваших «Серых Ангелов»?»

«Иди на север, там расположена столица Северного материка Шаолинсеу. Примерно в сорока километрах от неё находится заброшенная военная база. Там, в подземных бункерах и скрываются «Серые Ангелы». Координаты этого места есть в путевом навигаторе. Ты найдёшь его среди остального оборудования. И возьми с собой БВА. С её помощью ты сможешь выходить с нами на связь, если тебе понадобится наш совет или помощь. Да, ещё одно — смени имя, чтобы не выделяться среди местных. Придумай что-то несложное. До поры до времени никто не должен знать, что ты землянин»

Голос отдалился и смолк. Сознание Виктора вернулась в привычное русло. Он поспешно снял с головы серебристый обруч и поднялся на всё ещё дрожащие ноги.

За его спиной забрезжил серый свет. Наверное, в той стороне находился вход в пещеру. С трудом переставляя непослушные ноги, Виктор двинулся на этот манящий свет, и крохотное пятно его обрело очертания овала с неровными краями. Тяжёлые каменные своды расступились над головой, и Виктор оказался под открытым небом на просторной каменной площадке, стиснутой с двух сторон скальными уступами.

Вокруг была ночь — тихая и прохладная, нёсшая на крыльях ветра тревожную смесь незнакомых запахов. У далёкого горизонта на боку возлежал величественный Орион, над которым высоко в тёмном небе застыла серая луна, пойманная в тонкие сети белёсых облаков.

Это была чужая луна, и небо было чужим, хотя привычные созвездия легко угадывались в сплетении ярких звёзд. Всё вокруг казалось чужим — и запахи, и звуки, и звёзды над головой, и серые скалы за спиной. Но прежнего страха в душе у Виктора уже не было. Его душа полнилась надеждой. Он жив, он по-прежнему нужен людям, и на него снова возложена важная миссия, которую он должен выполнить с честью.

«Мне нужно новое имя, — вспомнил он. — Кто ты теперь, Виктор Бугров?.. Кто?»

Виктор присел на корточки, подобрал осколок камня и накарябал на огромном валуне своё земное имя. Затем вычеркнул три буквы в середине и выпрямился, глядя на то, что получилось.

— Вот кто ты — «Вир». Теперь я Вир!

Виктор отшвырнул в сторону осколок камня, посмотрел на шагающего по небу Ориона и вернулся в заветную пещеру.

* * *

Чад настойчиво тряс друга за плечо.

— Вир! Просыпайся! Слышишь?

Тот лежал на жёсткой двухъярусной койке, которыми было заставлено всё помещение, использовавшееся народными мстителями в качестве общей спальни, и крепко спал, как младенец. Чад беспомощно оглянулся на закрытую стальную дверь, какие были в бункере на каждом шагу. Насосы рециркуляции воздуха глухо и натужно гудели, гоняя воздух через решетчатые оконца под потолком.

— Да проснись же, ты! — громко крикнул Чад, сильно пихая спящего друга в бок.

Вир тихо застонал и неохотно открыл глаза. Медленно повернулся на бок.

— Что ещё случилось? Первый раз за неделю удалось нормально поспать. Чего ты?

Он сонно уставился на Чада, склонившегося над ним.

— Беда! Вернулся связной из столицы, Чин Ду. Говорит, что Киран и остальные погибли. Все новостные каналы трубят о разгроме экстремистского подполья, которое планировало государственный переворот и свержение Чой Шо.

Голос Чада слегка дрожал от волнения.

— Не может быть!

Вир молниеносно соскочил с койки, хватая товарища за руку и сильно стискивая ему запястье.

— Расстрел Киран и Бора показали в прямом эфире.

— А Рой?

— Его с ними не было, — неопределённо пожал плечами Чад.

— Может, жив? — с надеждой произнёс Вир.

— Не думаю, — покачал головой Чад. — Чин Ду своими ушами слышал, что говорили об уничтожении трёх заговорщиков. Наши срочно собирают Совет. Мун требует немедленного и беспощадного возмездия. Хочет взорвать несколько правительственных зданий.

— Нет! Этого нельзя допустить! Идём скорее!

Вир сунул ноги в высокие ботинки на шнуровке, и они почти бегом кинулись по коридору в сторону главного машинного зала, в котором обычно проходили все собрания, пугая попадавшихся на пути людей, шедших куда-то по своим делам. Когда обавбежали в зал, десять членов Совета уже сидели вокруг полукруглого стола, заставленного пыльными, давно не работающими приборами, а Мун стоял перед ними, грозно сдвинув брови, и печально говорил:

— Наверное, они могли бы попросить пощады, но наши товарищи знали, что в жестокой обстановке террора, царящей на планете, их спасение от смерти мы воспримем как предательство и заклеймим их позором. Их вела идея свободы и уничтожения тиранов. Такая идея делает человека мужественным и бесстрашным, она дороже собственной жизни. Если бы каждый молодой человек, каждая девушка на этой планете жили благородной и возвышенной идеей, если бы идея у каждого была стражем совести, наше общество стало бы миром идеальной нравственной духовной красоты. Люди сияли бы друг другу, как звёзды. Но это время не приблизится само. За него надо бороться, беспощадно уничтожая зло. Отмщение должно воздаваться за каждый недостойный поступок, а за смерть только смерть!

— Для мёртвых месть ничего не меняет, — сказал Вир, выступая вперёд, — а грань между восторженной мечтой и греховным безумием слишком тонка. Нам нельзя переступать её ни в коем случае, иначе люди не никогда не поймут нас, не станут разделять наших идей. И самое трудное, что всем нам предстоит сделать, это одухотворить гивейцев идеей — возвышенной коммунистической идеей, которая прекраснее всего на свете. Да, можно продолжать слепо уничтожать чиновников и богатеев, как того хочет уважаемый Мун. Но мы видим, что это путь в никуда. Он не приведёт нас ни к свободе и избавлению от экономического рабства, ни к избавлению от рабства духовного.

— Почему слепо уничтожать? — не понял Лао Ши, самый старый из членов Совета, кто ещё видел своими глазами первых «Серых Ангелов» и принял от них наставления. — Поясни свою мысль, Вир.

— А, теперь вы хотите выслушать меня? Так почему же тогда в нарушение регламента собрали Совет? Без двух его членов? — Вир посмотрел на стоявшего рядом Чада.

— Дело не терпело отлагательств, — вставил один из членов Совета по имени Яо Джиен.

— Дело? Какое дело? Месть за смерть наших товарищей? Разве ради этого создавались «Серые Ангелы»? А сколько последнее время невинных жертв плодят наши необдуманные действия? Вы не задумывались об этом?

— На этой планете последний глупец или негодяй, алчущий личной выгоды, готов на любое преступление, — сверкая глазами, молвил Мун. — Разве мы совершаем преступление, очищая от них нашу планету?

— Но в чём вина простых людей? — Вир не мигая, смотрел ему в глаза. — Они же жертвы системы. За что мы волей неволей обрекаем их на смерть?

— За то, что они жертвы, а не борцы! — холодно бросил Мун. — Их судьба всегда оставалась в их руках, но они не сделали ничего, чтобы измениться самим и изменить жизнь вокруг себя. Посему они виноваты наравне с другими. Зачем им жить, если они и так давно мертвы?

— Многоуважаемый доктор Мун! Вы слишком строги к этим людям, — покачал головой Лао Ши. — Нельзя сечь невинные головы, даже если вокруг идёт стагнация и разложение.

— Вот именно! — подхватил Вир. — Люди, которые сами не претерпели внутренних изменений, не могут совершенствовать общество. Доктор Мун многое сделал для воинства «Серых Ангелов», его заслуг никто не умоляет, но его разум всё ещё находится в темнице прошлого и от того он не может увидеть будущего. Многих из тех, кто находится в наших рядах, привела сюда месть, но месть не может быть для нас целью и направлять наш путь. Это путь в никуда!

— Вир прав, — согласился Лао Ши. — Путь мести это кривая дорога, он подобен лесу, в котором легко заблудиться, забыв, зачем пришёл туда.

Мун понуро опустил голову.

— Чтобы вылечить больной организм, поражённый опухолью, нужно лечить каждую клетку по отдельности, а не убивать её, убивая и весь организм, — продолжал Вир, обращаясь напрямую к доктору. — Вы врач и должны это знать. Так же и с организмом человеческого общества. Если каждый человек в нём начнёт самовыздоравливаться, то и самочувствие всего человечества будет с каждым днём улучшаться.

— Самовыздоравливаться? Я думаю, что боги на небесах должны рыдать, когда видят, что делает с человеком минутное величье на нашей планете, — покачал головой Тин Вонг.

— Рыдают они там или нет — нам какая от этого польза? — отмахнулся Мун, грозно сверкая глазами. — Разве боги помогли народу Гивеи избавиться от своих мучителей и тиранов? А сколько слёз мы пролили, сколько молитв вознесли к ним на их алтарях, прося об этом? Глупец тот, кто и дальше будет ждать помощи от богов! Воздаяние нужно вершить своими руками!

— Всё это так, но вы пока что находитесь на уровне личного недовольства и отторжения олигархической власти, — заметил Вир.

— Как это? — искренне изумился Чад. — Что ты такое говоришь, Вир? А наша общая борьба? Или мы тут собрались не как единомышленники и борцы за справедливость?

— Да, но многие ли из народа готовы противостоять власти и поддержать нас в нашей борьбе?

Чад понуро опустил голову.

— То-то и оно! Максимум на что некоторые из них готовы это на мирный протест, всё ещё веря, что в этом мире установленные власть имущими законы хоть что-нибудь да значат. Но откровенная ложь и действия властей, лишённых всякой логики со временем убивают эту веру. Да что там, многие и так уже не верят в то, что они смогут жить так, как хотят при этом режиме. Я думаю, что и сами сановники Чой Шо давно уже не понимают того, что творят и зачем они это делают, но они не верят в то, что способны что-то исправить.

— Вот видишь! Значит, они не способны править как прежде. Тогда тем более этим нужно пользоваться и давить их как жуков-падальщиков в назидание остальным! — воскликнул Мун. — Эта людоедская власть, основанная на насилии, ничего, кроме насилия породить не может!

— Значит, терять наших лучших людей, которые и так у нас на вес золота?

Вир внимательно посмотрел на него.

— Если ты не платишь олигархам за еду, одежду, жильё, значит ты враг этого государства, — воскликнул Тин Вонг. — Эта планета оккупирована фашистским режимом. Мы убиваем ради перемен!

Вир печально покачал головой.

— Да, нам, идущим снизу, ничего даром не даётся, всё завоёвывать приходится. И в беспощадной классовой войне нет тыла, только передовая! Будущее планеты решается сейчас, и чтобы народ почувствовал свою силу, нужно идти к нему, поставить перед ним задачу, указать ему цель. А вы? Что вы можете предложить народу? Убить десяток другой карателей, продажных вельмож и сановников, взорвать дворец очередного богача, построенный им на ворованные у народа деньги? Но вся проклятая жизнь этого народа от этого не измениться. Поймите вы это, наконец!

— Я знаю, — согласился с ним Мун. — А я тороплюсь! Я жадный! Мне некогда! Ты думаешь, я не понимаю, что рано или поздно они могут расправиться с каждым из нас, как расправились с Бором и Киран? Понимаю, да! Но умирая, убивай! Вот как я думаю.

— Надо верить в победу справедливости на этой планете. Верить, несмотря ни на что!

— Конечно, победу… Через тысячу лет!

— Раньше.

— Ну, через сто!

— Гораздо раньше!

— Разные мы с тобой, Вир, — покачал головой Мун.

— Разные, — согласно кивнул тот. — Но дело-то у нас одно — общее на всех! А мы давно идём не тем путём, которым должны привести народ Гивеи в лучшее будущее.

— И ты знаешь, какой путь правильный? — вкрадчиво спросила Рубина Ража. Она единственная из женщин входила в Совет.

— Знаю! — уверенно ответил Вир. — И могу рассказать вам, каждому из «Серых Ангелов», а не только Совету. Потому что об этом должны знать все!

— Почему мы должны слушать тебя? — недоверчиво спросил Тин Вонг. — Почему должны верить тебе?

Вир пристально посмотрел на него.

— Потому что я человек Земли! Я хикари-тенши — последний, кто остался в живых!

Среди членов совета пробежал возбуждённый ропот, они стали переглядываться и переговариваться друг с другом, указывая на Вира, и только Мун радостно и негромко воскликнул:

— Я так и знал!

— Так что же ты хочешь нам сказать? — наконец, спроси Лао Ши.

Вир подобрал на полу осколок кирпича и нарисовал на стене пирамиду, разделив её на четыре части.

— Вы когда-нибудь задумывались над тем, что на самом деле происходит на этой планете?

Он внимательно посмотрел на собравшихся.

— Ничего хорошего, — проворчал Тин Вонг.

— И всё же? Доктор Мун прекрасно знает о проводимых властями генетических опытах над человеком. Все этические барьеры для этого давно сняты. Да и о какой этике сегодня можно говорить, когда миллионы гивейцев уничтожаются под предлогом борьбы за их здоровье, а попрание всех прав, включая право на жизнь, прикрывается фарисейской заботой о безопасности.

— Да, верно, — согласился Мун. — Археовирус создан искусственно, но он не более летален, чем обычная простуда. Лишь у небольшого числа заражённых он вызывает острую реакцию. Всё так и задумывалось изначально. Вирус лишь ширма, прикрывающая главную опасность — эти их так называемые «вакцины». Ведь в препаратах, которые насильно вкалывают нашему народу, помимо оксида графена, присутствует ещё и спайковый белок, созданный ими при помощи генной инженерии.

— Про оксид графена я уже слышал. А что это ещё за белок такой? — удивился Чад.

— О! Это хитрая и коварная вещь! Если оксид графена влияет на человеческий мозг, подавляя в людях инстинкт самосохранения, то спайковый белок вызывает серьёзные и долгосрочные последствия во всём организме. Иммунная система человека реагирует на подобные белки аутоиммунным образом. То есть, она начинает атаковать сама себя. Человек лишается иммунной защиты и начинается процесс его медленной смерти. Со временем у таких людей развиваются разнообразные аутоиммунные заболевания, которые невозможно будет вылечить никакими лекарствами. Срок жизни тех, кто уколот этими смертельными препаратами, не более трёх лет, я думаю.

— А потом? — осторожно спросила Рубина Ража.

— Затем их ждёт смерть или от онкологии, или от диабета, или от инсультов и инфарктов. И никому даже не придёт в голову связать их смерть с уколом. Именно так они хотят убить большую часть населения. Вот почему все мы старательно избегаем этой смертельной процедуры. Нам посчастливилось в отличие от миллионов других.

— Да, всё это очень печально, — вздохнул Лао Ши. — Но что мы можем с этим сделать?

— Главное — кто в этом виноват? Учёные! — раздражённо воскликнул Тин Вонг. — Наука давно перестала служить прогрессу и интересам народа, скатившись до религиозного мракобесия!

— Наука всегда создаёт возможности, которые изначально нейтральны, — печально покачал головой Мун. — Окрашивание в белое или чёрное происходит в зависимости от того, в чьи руки, и на какую этическую базу попадают научные результаты.

— Про этическую базу вы хорошо сказали, — одобрительно кивнул Вир.

— К чему ты клонишь? — не понял Чад.

— Прояви терпение. Я всё объясню, — одёрнул друга Вир и снова повернулся к членам Совета. — Вы не заметили, что помимо разговоров о борьбе за наше здоровье, правители упорно внушают нам мысль о неизбежном переходе всех и вся в некую новую цифровую нормальность? Нам пытаются объяснить и доказать, что мы подошли к такому рубежу истории, когда решается судьба народа Гивеи, а впереди нас ждёт без вариантов и альтернатив мир, где человек превращается в оцифрованное существо, управляемое неким искусственным интеллектом.

— Пожалуй, — согласился Лао Ши. — Они частенько стали говорить об этом в последнее время. А ведь, в самом деле, странно почему?

— Вот посмотрите на эту пирамиду, — Вир указал на свой рисунок. — Знаете, что это такое? Это будущее устройство этого мира, которое всем нам уготовили. Вот здесь, ниже вершины, будет располагаться очень узкая каста тех, кто порабощён идеей собственного бессмертия. Это бессмертие им якобы даст оцифровка их сознания и переход из физической в цифровую форму существования.

— Разве такое возможно? — изумился Тин Вонг и посмотрел на доктора Муна.

— Понятия не имею, — недоумённо пожал плечами тот. — Сделать из человека машину?

— Да они безумцы! — воскликнул Чад.

— Отчасти да, — согласился с ним Вир. — Но более страшное безумство в том, что для тех из нас, кто останется в живых, они уготовили вот эту, самую нижнюю часть пирамиды. Нашей участью, участью наших детей и внуков станет превращение с помощью генетической модификации в неких «служебных людей», которые не обременены глубокими знаниями, которые способны выполнять лишь определённую функцию и не более того, но не способны самостоятельно и творчески мыслить. Им не нужен человек-творец, им нужен человек-слуга, раб, призванный обслуживать вот эту вот оцифрованную касту «сверхлюдей». Специальными препаратами своим рабам они искусственно поднимут физические способности, но такие рабы не будут жить долго. Из них выжмут всё возможное, а затем, как отработавшие свой ресурс механизмы, утилизируют. Вколют им какой-нибудь яд, и это будет считаться «гуманным» способом ухода из жизни. Зачем новоиспечённой элите тратить ресурсы на тех, кто не может приносить пользу? Возможно, по всей планете отстроят специальные лаборатории, которые назовут наподобие «Храма лёгкой смерти». Ведь уже сейчас существуют больницы-тюрьмы, где над людьми проводят всевозможные опыты или просто убивают их под видом оказания медицинской помощи.

— Вир! — воскликнула Рубина Ража, нервно передёргивая плечами.

— Что? Разве такого не может быть? Разве не к этому всё идёт? Трупы рабов и хоронить даже не будут. Свалят в братские могилы или в бездонные колодцы.

Вир усмехнулся и холодно блеснул глазами.

— А вот на этом уровне пирамиды, между «сверхлюдьми» и послушными рабами, будет находиться прослойка специальных надсмотрщиков, — продолжил объяснять он. — Эдаких социальных инквизиторов, которые будут жить дольше «служебных людей», им даже дадут неплохое образование, а не навыки, как всем остальным. Я даже знаю, что таких надсмотрщиков готовят уже сейчас, заранее взращивают целый их выводок.

— И имя им — легион! — презрительно усмехнулся Чад.

— Где взращивают? О чём ты говоришь? — не понял Тин Вонг.

— Для того чтобы создать и контролировать сложную технологическую систему, нужны профессиональные кадры. Так? Здесь же большую часть населения правители давно лишили хорошего образования, а, значит, и лишились грамотных управленцев. Вы же знаете, что земляне в своё время пытались открывать на Гивее школы, готовы были учить гивейцев, но всякий раз встречали сопротивление со стороны властей. Потом оказалось, что правители уже создали свои, специальные школы для избранных детей, где тем вместо обычных знаний давались компетенции. Ведь образованными людьми нельзя манипулировать и управлять. В этих спецшколах и готовят до сих пор тех самых будущих надсмотрщиков-управленцев, которые должны ничего не понимать, но уметь докладывать «наверх» и следить за «служебными людьми».

— Да, да, — оживился Лао Ши. — Сейчас на планете есть несколько десятков таких школ. Я тоже слышал о них. Вир говорит правду.

— Мысль о том, что наука идёт по подобному пути и это неизбежный путь развития, у которого нет альтернативы, не может быть правдой, — с уверенностью сказал Мун. — Я вас спрашиваю: зачем тогда нужен научный прогресс? Ради какого-то искусственного интеллекта? Ради него вычёркивается из жизни сам человек? И этот тупиковый самоубийственный для гивейцев путь называется ими единственно возможным будущим? Мир понятие не количественное, а качественное. Они за нас решили, какое у нас будет будущее и как его станут реализовывать? Как бы не так!

— Правильно! Путь в будущее это всегда выбор, — поддержал его Чад. — Выбор возможных путей, стратегия развития, а не объективный, не естественный процесс, который не зависит от воли людей.

— При этом они убеждают нас в том, что если мы не создадим искусственный интеллект и не построим общество, подчинённое ему, то он нас же и уничтожит, — усмехнулся Вир. — Как вам такое?

— То есть, мы должны создать этот самый искусственный интеллект, чтобы он нас иуничтожил? — обескуражено развёл руками Яо Джиен. — А зачем нам тогда его создавать? И нам это преподносят как безальтернативный путь?

— Кучка психопатов с комплексом бога! — возмутилась Рубина Ража. — Они что, хотят внушить нам мысль о том, что машины способны развиваться сами по себе? Не мы их развиваем, а они сами по себе развиваются и представляют для нас угрозу? Ведь это полная чушь, безумие какое-то!

— Правильно, — согласился с ней Чад. — Науку развивает человек. Точка!

— Да, только нравственный человек развивает науку для улучшения мира, — заметил Мун, — а безнравственные люди создают технологии, направленные на вычёркивание человека, как биологического вида.

— Именно так, — согласился с ним Вир.

— Получается это душевнобольные люди? — задался вопросом Тин Вонг. — А как иначе?

Он оглядел собравшихся членов Совета. Те закивали головами, выражая своё согласие.

— Я бы говорил о них, как о людях с мёртвыми душами, — уточнил Вир. — А, значит, по своей сути они уже и не люди вовсе. Они способны лишь на показное сострадание всему миру, но оно не имеет ничего общего с состраданием к конкретному человеку, людям — здесь и сейчас. При этом они хотят сделать так, чтобы никто не понял их истинных намерений и для отвлечения внимания затеяли эту всепланетную эпидемию. Хотя и не только для этого. Не знаю уж случайно или нет, но они навязывают людям мысль о некой силе, которая спустилась свыше и всё это творит на этой планете. Заметили? Сами они вроде бы и не причём. Вот только так они волей не волей, выдают истинную причину происходящего, а, значит, ставят под угрозу весь план.

— Угрозу для кого? Для режима Чой Шо? — уточнил Лао Ши. — Кто стоит на верху этой твоей пирамиды?

— Режим Чой Шо это сборище марионеток, это «говорящие головы», лишённые собственной воли и разума, — покачал головой Вир. — Они исполнители чужих помыслов. И не будет для них никакого рая — ни цифрового, ни небесного, как бы они не надеялись на это.

— Ты говоришь загадками, Вир, — покачал головой Лао Ши.

— Ну, вот допустим, они добьются своего, получат полный и тотальный контроль над каждой личностью на этой планете, — стал рассуждать Яо Джиен. — Будут прикрываться для этого пустыми разговорами о необходимости строгого учёта потребностей и чаяний каждого жителя Гивеи, стремлением сделать его жизнь счастливой и сытной, ну, чтобы не осталось обделённых. Так? Но ведь это ложь! А каковы их реальные цели? Не устройство же справедливого и счастливого мира на костях и крови миллиардов загубленных людей?

— Нет, конечно, — уверенно ответил Вир. — Об интересах простых людей речи не идёт вовсе. У режима Чой Шо иная задача и она не для кого из нас давно не секрет. Им нужно сократить население Гивеи до «управляемого минимума». Потому что их ресурсы, те, что находятся в их руках сейчас, ограничены и не позволят им в будущем контролировать миллиард с лишним людей. Во всяком случае, так они думают.

— Скоты! — выругался Мун. — Тут уж они многого добились, палачи!

— Кроме того, — продолжал Вир, — нынешнее рассредоточение населения по всей планете не позволяет им при имеющихся у них ресурсах установить тотальный цифровой и ментальный контроль над людьми. Что же делать? Да просто создать на планете несколько огромных гиперполисов и согнать туда насильно оставшихся в живых людей, лишив их при этом всего имущества, законных прав и свобод — всего, что делает человека независимым. А чтобы люди не сбежали из этих самых гиперполисов, а вернее цифровых тюрем, они уничтожат скот, выжгут плодородные поля ядами, отравят колодцы с водой. Тогда по всей планете останется лишь безжизненная пустыня, в которой невозможно выжить обычному человеку.

— А что они тогда станут есть в этих своих гиперполисах? — нервно хохотнул Тин Вонг.

— Приучат людей к какой-нибудь искусственной пище, которую станут использовать и как инструмент принуждения, и как поощрение.

— И что дальше? В чём их конечная цель? Ты так и не ответил, кто стоит на вершине твоей пирамиды, если это не режим Чой Шо, — напомнил Лао Ши.

— Там находится могущественный инопланетный разум, мечтающий создать здесь собственный мир и сотворить новых людей, уничтожив всё прежнее население Гивеи.

— Что ты такое говоришь? Как в это можно поверить? — изумился Мун и недоумённо огляделся по сторонам, словно ища поддержки у остальных членов Совета.

— Разве я когда-нибудь обманывал вас? — Вир пристально посмотрел в глаза доктору.

— Но откуда тебе известно об этом? — недоверчиво спросил Тин Вонг.

— От моих братьев, хикари-тенши. Они рассказали мне всю правду о том, что здесь творится на самом деле. Подобное уже случалось и на Земле. Только земляне смогли отстоять свой мир и изменить его к лучшему. Поймите, власть это не Чой Шо или Чой Чо Рен. Власть это диктатура определённого класса, который осуществляет её в своих интересах. Когда вся экономическая система основана на присвоении чужого труда, на эксплуатации человека человеком и паразитизме, когда всё на свете становится товаром на продажу, деморализация общества неизбежна и закономерна, хоть возводи на планете по сто храмов в день. Предав революционные идеи Квой Сена, первого народного вождя Гивеи, пришедшие после революции новые вожди давно превратились в беспринципных, алчных олигархов. Они же предали и продали свой народ ради сомнительной личной выгоды, отдав гивейцев на заклание инопланетным энергетическим вампирам. Разумеется, они никогда не расскажут вам этой правды, и всегда будут винить во всех народных бедах кого угодно, только не самих себя.

— Что верно, то верно, — вздохнул Лао Ши. — И что же нам с этим делать? В чём выход? — Он посмотрел на Вира с печальной обречённостью. — Неужели мы станем тягаться с созданиями, прилетевшими к нам из другого мира?

— Станем! — уверенно ответил тот. — У лжи власть имущих есть и обратная сторона. На фоне обнищания и падения уровня жизни подавляющего большинства гивейцев, рядовые труженики перестают верить на слово вельможам и сановникам от власти. Они начинают задумываться о происходящем. Вот тут-то нам с вами и надо помочь им разобраться, показать пути решения накопившегося вороха экономических и социальных проблем.

— Ты сейчас говоришь о революции? Я правильно тебя понял? — Лао Ши слегка приподнял густые брови.

— Да.

— Революция! — усмехнулся Мун. — Разве наш народ способен на такое?

— Всеобщая вера в революцию есть уже начало революции. Поверь сам и пробуди эту веру в других… Для начала.

Вир добродушно подмигнул доктору.

— Для начала я бы расстрелял всех главных казнокрадов на планете. Вот тогда у нас действительно будет всё в порядке, — убеждённо сказал Мун и недовольно покачал головой.

— Придёт ещё время для народного суда. Не сомневайтесь.

— Но что же нам всё-таки делать с этим самым инопланетным разумом? — задалась вопросом Рубина Ража. — Сражаться против олигархов это одно, а бороться с тем, что с трудом подвластно твоему сознанию… Ведь если мы не победим прежде его, то никакая революция не исправит положение вещей. Я правильно понимаю?

Девушка проницательно посмотрела на Вира.

— Всё так, — согласно кивнул тот. — Вот что я могу вам сказать по этому поводу. На острове Акашима находится некое устройство, излучатель, с помощью которого этот самый инопланетный разум и управляет гивейскими сановниками, а с ними и правителем Чой Шо. Вы слышали про Шиавасена-Фуметсу? — Вир взглянул на доктора Муна и улыбнулся. — Только это не сказки и там совсем не злые духи предков. И вот чтобы победить режим Чой Шо, нам с вами необходимо уничтожить это самое инопланетное устройство. Это нужно сделать как можно скорее.

— Ты это серьёзно? — Чад изумлённо посмотрел на друга.

— Вполне. Как ты думаешь, почему погибла Аэла, а ты был смертельно ранен?

— Мы попали в засаду.

— Да. Но куда мы шли и зачем?

Чад наморщил лоб, признался:

— Не помню.

— Мы хотели перерубить кабели, которые питают специальные антенны. Их полно в столице и в других городах. Через эти антенны и идёт приём сигналов с острова Акашима от того самого излучателя. Понимаешь? И это была твоя идея. Только уничтожать сами антенны бессмысленно. Тогда я не смог тебя переубедить. Теперь же нам необходимо отключить источник сигнала, чтобы остановить внешнее воздействие на правителей и сановников Гивеи по всей планете. Если нам это удастся сделать, то, возможно, Чой Шо и его окружение одумаются, изменят своё отношение к народу… Хотя я сильно сомневаюсь в этом, — едва слышно добавил Вир и повернулся к членам Совета.

— Вот почему я прошу у Совета разрешения организовать боевой отряд для отправки на Акашиму. Я уверен, что там наша главная цель, там начало нашей победы… А уж потом и революцию будем организовывать, — добавил Вир и улыбнулся своим мыслям.

Лао Ши выжидательно посмотрел на остальных.

— Что скажите? Лично у меня особых возражений нет. Вир в своих доводах был вполне убедителен. Я ему верю и готов идти с ним до конца.

— Да.

— Верно.

— Одобряем.

Все дружно закивали в поддержку такого решения.

— Я пойду с вами! — тут же вызвалась Рубина Ража.

Вир посмотрел на Чада.

— Как? Возьмём её с собой?

— Возьмём! — Чад довольный протянул девушке руку. — И ещё пару-тройку человек, самых отчаянных.

— Таких, как ты когда-то? — усмехнулся Вир. — Добро!

Глава 5 СКИПЕТР ОСИРИСА

Генерал Шань Гун всегда мечтал стать великим императором и после ухода из жизни Чой Чо Рена, когда местные элиты выбрали преемником именно его, Шань Гун решил, что его молитвы богам, наконец-то, услышаны. Но действительность оказалось куда прозаичнее, чем это представлялось Шань Гуну в мечтах. Да, у него теперь появился «золотой дворец» правителя, отстроенный на берегу океана ещё Чой Чо Реном, многотысячная охрана и новое имя. Но полноправным правителем планеты Шань Гун так и не стал. Ему уготовили совсем иную роль — роль всё того же послушного болванчика, исполнителя чужой воли, каким и был его предшественник. Усилиями умелых манипуляторов из Шань Гуна сотворили иллюзию отважного генерала, великого полководца, стоящего на страже безопасности планеты и её народа.

На деле же Шань Гун всегда слыл никудышным военачальником. Военная служба его тяготила, и попал он на неё совершенно случайно. Шань Гун был слабовольным и трусоватым человеком, которого в детстве поколачивали сверстники. Именно тогда, в юные годы зародилась в нём обида и злоба на весь мир, которая крепла с каждым прожитым днём, а вместе с ней и мечта когда-нибудь отомстить всем своим обидчикам. И вот однажды судьба свела его с агентом спецслужб ещё прежнего режима, который без особого труда склонил амбициозного студента к сотрудничеству. Это сотрудничество заключалось в доносах на своих же товарищей по учёбе, которых спецслужбы считали почему-то неблагонадёжными. А много позже, уже после революции, после прихода к власти второго вождя Цин Бо всё тот же агент неожиданно появился в жизни Шань Гуна снова и устроил его судьбу таким образом, что тот попал в народную армию на штабную должность. Правда, с одним важным условием — прежнее сотрудничествоШань Гуна и спецслужб продолжиться. И оно продолжилось, что позволило Шань Гуну со временем занять генеральскую должность и неплохо устроить свою жизнь в новых условиях.

Шань Гуну казалось, что теперь-то он волен в своих поступках, до определённой степени, конечно, но всё же. Он уже грезил о спокойной сытой старости, попутно не упуская случая нагадить своим прежним обидчикам тем или иным образом, а заодно ухватить жирные куски от пирога государственной казны. И это у него неплохо получалось. Но вот теперь прежняя жизнь, так милая его сердцу, кардинально изменилась. Его поставили на самый верх государственной пирамиды, о чём он даже и не мечтал, но при этом заперли в этом самом «золотом дворце», как самого настоящего узника, под бдительным присмотром сотен охранников. Их неглупый Шань Гун опасался гораздо больше, чем любых заговорщиков или террористов. Он прекрасно помнил, что случилось с Чой Чо Реном. Так, помимо собственной воли, Шань Гун превратился в бесправную «говорящую голову» олигархов планеты, в пугало, которое эти подлинные «хозяева жизни» выставляли время от времени на всеобщее обозрение, чтобы народ Гивеи знал к кому обращаться со всеми своими бедами, коих было бесчисленное множество.

Но больше всего Шань Гуна, теперь уже Чой Шо, удручала необходимость доделывать то, с чем не справился его предшественник — сотворение так называемой «новой реальности» на Гивее или Стигии с некоторых пор. Чой Шо совершенно не понимал, кому и для чего понадобилось ставить на его планете всё с ног на голову. Но специальные «эксперты», среди которых был и переживший двух вождей Лий Чу, успешно пересаживавшийся из одного вельможного кресла в другое последние полсотни лет, принося планете гораздо больше урона, чем пользы, и молодой амбициозный банкир Реф Ос, у которого в глазах постоянно светилось необузданное желание безмерной власти и наживы, при полном отсутствии интеллекта, растолковывали ему скрытый смысл происходящего: планету охватил жесточайший кризис, который неизбежно приведёт к краху существующей экономической системы в ближайшие восемь-десять лет, так как на Стигии установился глобальный, всепланетный социально-политический строй, в котором отсутствует периферия, а запасы ресурсов почти исчерпаны. Пищи и воды скоро не хватит уже никому, а свирепое солнце на небе порождает всё больше проблем, с которыми всё труднее справляться и науке, и промышленности. Такие структурные кризисы можно было бы преодолеть за счёт внешней экспансии, но у Гивеи нет возможности экспансии вовне. Это означало бы захват новых населённых планет, коих поблизости была только одна — Земля. А тягаться с ней Стигии не по силам, да и что она могла предложить землянам? Новые технологии? Передовые научные разработки? Ни того, ни другого на Стигии давно не было. Уже несколько десятков лет как научно-технический прогресс здесь сначала замедлился, а затем и вовсе пошёл вспять.

Чой Шо всегда думал, что глобализация это когда единая планета процветает за счёт общих усилий, но теперь ему объяснили, что правильнее говорить о двух сотнях связанных между собой «точек роста» — мест влияния семейных олигархических кланов планеты, которые как сеть наброшены на весь остальной мир. И для успешного и безбедного существования этих самых «точек роста», к одной из которых приближен и сам Чой Шо, необходимо исключение всего лишнего, нерентабельного из их экономической и культурной жизни. Именно исключение и уничтожение, потому что невозможно устроить благоденствие на всей планете для всех и каждого.

Мир стоит на пороге перехода к небывалой эпохе, где новые технологии приведут к исчезновению старой индустриальной модели развития, к закрытию за ненадобностью целых отраслей существующей промышленности, а, значит, к потере работы и места жизни миллионами жителей Гивеи. С этими лишними людьми нужно что-то делать. К тому же новой эпохе совершенно не соответствуют прежние структуры власти, социальные и правовые институты, унаследованные от индустриальной эпохи. Значит, лишними станут и миллионы сановников, совершенно неадекватных грядущему миру нарастающей сложности. Уничтоженные образование и наука послужили делу деградации населения, которым теперь легче управлять, но и сами верхи стали неспособными не только справиться с проблемами надвигающейся цифровой эры, но даже увидеть их и осознать.

«Каков же выход?» — спрашивал экспертов Чой Шо.

И эксперты вразумляли его. Если численность населения останется прежней, то через десять лет оставшийся ресурс биосферы планеты будет полностью исчерпан. Каждый год существования на планете нынешнего количества людей съедает около пятнадцати-тридцати лет безбедного существования для «хозяев мира» в будущем. Если же очень быстро, в течение года или нескольких лет, уменьшить численность населения в десять или более раз, то время существования оставшихся на планете элит станет не восемь-десять лет, а превратится в сто пятьдесят или даже двести пятьдесят лет. Вот почему необходимо убрать всех своих конкурентов за оставшиеся ресурсы планеты, устроить скорейший рукотворный «конец истории». Необходимо тотальное сокращение населения Гивеи и превращение её в Стигию в полной мере. И не нужно думать, чтоумерщвление миллионов и миллионов людей это великий грех. Нет. Это великая жертва во имя будущего справедливого мироустройства. И чем больше будет принесено эманаций страданий, тем больше будет высвобождено жизненной энергии, необходимой для сотворения нового мира, во главе которого встанет истинный великий правитель.

«Но как этого добиться?» — удивлялся Чой Шо, которого подобная перспектива немного напугала, а упоминание какого-то «истинного правителя» вводило в замешательство.

Прежде всего, от управления планетой нужно отстранить всех, кто напуган сверхстрогой моралью, наставляли его «эксперты». Вся гивейская элита должна продолжать участвовать в древних оккультных ритуалах, в ходе которых и произойдёт психофизическая трансформация личности, изменится сознание и будет запрограммировано социальное поведение всех сановников, вельмож и олигархов. Необходимо в колдовских пробирках вывести новых гомункулов, от которых нельзя будет ждать по-человечески мотивированных поступков. Как? Очень просто — через детские жертвоприношения с обезглавливанием и расчленением младенцев, через поедание плоти убиенных, через педофилию и регулярные оргии, в которых каждый совокупляется с каждым. Это должно стать нормой для всей элиты планеты и сам Чой Шо обязан участвовать в подобных ритуалах. А для них необходимо ежегодно похищать по несколько тысяч детей из семей неимущих гивейцев, и ещё неплохо было бы закрепить на законодательном уровне в официальных религиозных обрядах беспрепятственное совершение насильственных действий в отношении людей или животных. Тогда руки у вас будут совсем развязаны, и даже боги не воспротивятся этому. Так учили «эксперты».

«А что дальше?» — с замиранием сердца снова спрашивал Чой Шо. Его воображение уже рисовало описанные «экспертами» страшные картины, но к своему удивлению он не испытывал при этом отвращения от подобных мыслей. Нет. Внутри у него даже появился благоговейный трепет при мыслях об этом и нетерпеливое предвкушение.

Социальная структура будущего общества Гивеи в итоге окажется простой объясняли ему. Высший слой элиты составят лишь полмиллиона человек. Они станут истинными «небожителями», бессмертными «вершителями» чужих судеб, которые живут очень долго, а в перспективе даже вечно. Ведь технологии позволят обновлять организмы «вершителей» донорскими органами, взятыми у специально выведенных «служебных людей» или же переносом человеческой личности на новое тело-носитель таких «служебных людей» бесконечное число раз. Подобные генетически модифицированные особи с крепким здоровьем, должны быть заранее отобраны из числа прежнего населения планеты. И число их не должно превышать пятисот миллионов. Для такого отбора понадобиться устроить какую-нибудь контролируемую всепланетную эпидемию, которая позволит погрузить людей в животный ужас, чтобы ради своей безопасности они продали свою свободу. Давнишние секретные научные разработки учёных в этом помогут. Каждый житель планеты должен будет получить укол специальным препаратом, а лучше несколько уколов, чтобы можно было быстро избавиться от больных и стариков. Подобная эпидемия должна послужить сразу нескольким целям: изменению сознания людей, проведению сегрегации и стерилизации непригодных к дальнейшему использованию особей и их полному уничтожению, и установлению нового правового порядка на планете, который станет предтечей новой эры.

Полученные в ходе этого евгенического эксперимента «служебные люди» станут обслуживать нужды «вершителей» во всех смыслах. У каждого «вершителя» будет по две тысячи восемьсот рабов. Их жизнь не должна длиться более тридцати лет, и только наиболее одарённые и способные могут доживать до пятидесяти-семидесяти лет и умирать естественной смертью. Присматривать за «служебными людьми» должен новый класс сановников — «наблюдатели». Их необходимо обучить и воспитать заранее из поколения специально отобранных детей нынешних элит. Таких «наблюдателей» понадобиться около пятнадцати миллионов. Они будут составлять средний слой социальной пирамиды и должны жить сто-сто двадцать лет. Достижения медицины и биологии сделают такую продолжительность жизни обычного человека возможной уже в скором времени.

«Я какое место я буду занимать в этой пирамиде?» — осторожно поинтересовался Чой Шо.

И ему откровенно сказали, что всё зависит от него самого. Если он справится с поставленной задачей, то может рассчитывать на судьбу «вершителя», получит знак избранного — «скипетр Осириса», этот символический жезл древнего бога-властителя загробного мира, который первым стал неподвластен смерти, повелителя людских душ и вершителя их судеб.

Если же Чой Шо будет не способен воплотить в жизнь божественный проект «Багровый луч», то лучшее, что его может ожидать это место «наблюдателя». Поэтому отныне за ним будет строгий и неусыпный контроль. Все приказы и распоряжения он будет получать мысленно, и отчитываться станет так же. Голос в его голове будет неотступно следовать за Чой Шо и направлять его.

Прошло уже четыре года из отпущенных ему восьми, а дела шли из рук вон плохо. Всесильный Зов в голове Чой Шо, от которого нельзя было укрыться или спрятаться, спрашивал о проделанной Чой Шо работе и грозил незадачливому правителю страшной карой превращения его в ничто в неумолимо надвигающемся новом мире. Именно поэтому Чой Шо всё чаще проявлял крайне недовольство действиями своих сановников и вельмож, но он не знал, что те давно уже при принятии решений руководствовались не его приказами, своим мнением или эмоциями, а повелением всё того же Зова. Лишённые воли и обесчеловеченные, они строго следовали не разуму, а своим компетенциям. Если сановники закрывали целые города, дрессируя народ, обнуляя его гражданские права, приучая к рабской покорности, то они поступали правильно согласно этим компетенциям. За это Зов хвалил их и поощрял обещаниями райского будущего. Если же кто-то из сановников или вельмож осмеливался руководствоваться не компетенциями, а логикой, разумом или человеческими чувствами, то таких еретиков незамедлительно наказывали другие сановники и вельможи, послушные Зову. Подобные вольнодумцы из-за доносов моментально лишались всего, а то и оказывались за решёткой.

Временами, когда сила неведомого Зова, ослабевала, Чой Шо, мучась от страшных головных болей, закрывался в спальных покоях своего дворца, где пытался размышлять о происходящем на планете. Но так как мыслить самостоятельно он давно уже отучился, это получалось у него с большим трудом, будто у последнего алкоголика или наркомана. Вырваться из иллюзорного мира, в котором пребывала вся «элита» Гивеи, оказалось совсем непросто, если не сказать невозможно.

Тем не менее, Чой Шо всё чаще стал задаваться разными вопросами. Например, кто управляет им и его окружением на самом деле, кто дёргает за ниточки?.. Кто стоит за всеми этими «экспертами» с их графиками и данными?.. Кто формирует потоки ложной информации?.. Пресловутый «Зов»?.. Но что это такое на самом деле?.. Чей голос… Нет, даже не голос, а бессловесную волю он постоянно ощущает у себя в голове и почему должен подчиняться ей?

На все эти вопросы Чой Шо не находил ответа. Центр принятия всех решений оставался от него надёжно скрытым. Чой Шо мог лишь восхищаться продуманностью выстроенной кем-то системы, в которой контроль исполнения всех приказов возлагался непосредственно на самих исполнителей. Верный исполнитель рассылаемых по системе управления сигналов всегда доносил на того, кто не выполнял их должным образом, и тем самым мешал системе развиваться, кто вносил в неё сумятицу и пертурбации. И такого обязательно наказывали, навалившись на него всем скопом.

Смутные догадки появились у Чой Шо и о том, что же на самом деле произошло с его предшественником Чой Чо Реном. И теперь он, как никогда, жалел о том, что однажды согласился занять место предыдущего правителя. Будучи, в общем-то, неглупым человеком, Чой Шо понимал, что весь этот хаос, который устроен на планете по велению таинственного «Некто», есть не что иное, как попытка молниеносной войны против всего гивейского общества, причём войны не обычной, а информационно-психологической. Но кто и зачем вёл против гивейцев эту войну Чой Шо так и не решил для себя, хотя с некоторых пор стал понемногу складывать для себя из отдельных кусочков мозаики картину этой разветвлённой информационной системы.

Получалось, что в ней есть некие узлы, в которых каким-то образом оказались определённые люди (банкиры, богатые землевладельцы или промышленники), которые и являются передаточными звеньями сверху вниз, теми самыми пресловутыми «экспертами». По сути же, все они простые связные между гивейским государственным аппаратом и кем-то… или чем-то. Чой Шо знал всех их наперечёт. И теперь ему в голову всё чаще стала приходить одна мысль: а что если устранить, уничтожить эти самые «передаточные узлы» и тогда, должно быть, вся система зашатается, а то и вовсе выйдет из строя? Что если пригласить к себе во дворец всех этих «экспертов», арестовать их или просто прикончить без свидетелей. Цепь прервётся, и голос в его голове смолкнет навсегда. Никакого «конца истории» не будет, а Чой Шо станет в глазах своего народа великим спасителем и избавителем, получит неограниченную и искреннюю любовь и доверие простых гивейцев. И вот тогда в его руках на самом деле окажется ничем не ограниченная власть над планетой. Чой Шо сам станет принимать все решения, он удержится на вершине пирамиды и будет крепко стоять на плечах своего народа, и никто не сможет лишить его этого права или даровать ему это право. Он станет единоличным вершителем своей судьбы и судьбы гивейцев. Тем великим императором, каким он мечтал быть в детстве…

Так думал Чой Шо в минуты душевной слабости. Но природная трусость, а также жадность и глупость — главные беды всех правителей и сановников Гивеи — не давали ему сил бороться с тем неведомым, могущественным и необъяснимым, что он сам для себя называл «Зовом», который ломал его волю, комкал Чой Шо как бумажный лист. Поэтому будущее бессмертного «вершителя», сохранение прежних привилегий и богатств, а то и получение значительно большего, перевешивало чашу весов в его рассуждениях и помыслах. С некоторых пор Чой Шо не мог и помыслить для себя иного будущего. Ведь где сокровище ваше, там будет и сердце ваше.

К тому же Чой Шо прекрасно понимал, что его окружают люди, которые думают так же, как он, и они не остановятся ни перед чем, чтобы достичь своей цели. Это так же вызывало страх за свою жизнь и подавляло волю к сопротивлению. А народ Гивеи… Ну что народ? Какое по большому счёту Чой Шо дело до этого самого народа, судьба которого уже предрешена?

Между тем, этот самый народ в основной своей массе стал догадываться о том, что страшная эпидемия, которой его пугают сановники и правитель, на самом деле, не так страшна. Что власть имущие хотят лишить простых людей всех прежних прав и свобод, прикрываясь ложью о заботе и безопасности, на самом деле, нацепив на каждого «зелёные метки» с личным номером, хотят сломить волю и затуманить разум простым гивейцам. Правда, были и такие, кто не осознавал, какую страшную судьбу на самом деле им уготовили те, чьими руками вершится беззаконие на планете. Многие живущие в больших городах всё ещё надеялись, верили в то, что скоро всё это творящееся безумие закончиться, закончиться, как кошмарный сон и жизнь вернётся в нормальное русло. Эта вера заставляла их добровольно подчиняться, покорно терпеть «временные» неудобства, терпеть все унижения и притеснения, оправдывая своё рабское повиновение необходимостью сберечь свой маленький мирок мнимого комфорта в океане беззакония и тотального террора властей. Покорившимся и в голову не приходило, что очень скоро этот их уютный мирок будет безжалостно разрушен, что их семьи будут уничтожены, и всё их смирение пойдёт прахом, что все их жертвы окажутся напрасными, а усилия тщетными.

Неспособность это осознать, намеренный уход от действительности в мир утешительных иллюзий, где все беды обязательно обойдут тебя стороной, порождали уверенность в том, что те, кто не сидит безропотно, кто пытается бороться за свою и общую свободу, за право оставаться человеком, а не быть рабом, вот они и есть истинная угроза маленькому мирку обывательского счастья. Не властители и богатеи, наживающиеся на бедах народа, а такие же простые люди, но нашедшие в себе силы оставаться зрячими, думающими и отважными не смотря ни на что.

Эти страхи намеренно подогревались властителями Гивеи, которым необходимо было посеять раскол в обществе, стравить людей друг с другом, чтобы уничтожить на корню любое сопротивление и стремление к свободе. Древний принцип «разделяй и властвуй» действовал здесь безотказно. Чой Шо прекрасно понимал, что в случае, если однажды народ Гивеи взбунтуется по-настоящему, то судьба гивейской элиты и его самого будет незавидной. Тут уж никакие дворцы-крепости, никакие подземные убежища не спасут от беспощадного народного гнева. Народу не скажешь, что во всём виноват какой-то «Зов», отдававший все приказы.

Чой Шо понимал это, но единственное, что он мог сделать это прикармливать денежными подачками карателей ОЗАР, на которых была его последняя надежда. Но сколько не задабривай рядовых озаровцев, они ведь тоже не дураки. Они прекрасно понимают, что подобные подачки от власти это лишь крохи от тех миллионов и миллиардов биджей, что имеют олигархи планеты каждый час, каждый день. Так какой же смысл озаровцам рисковать своими жизнями, выполняя приказы своих начальников? Зачем им защищать гивейскую знать, смотрящую на них с презрением свысока? Слухи о недовольстве в рядах озаровцев всё чаще доходили до Чой Шо, и страх его усиливался с каждым днём, как народные протесты. Пропаганда презрительно называла не смирившихся, отстаивающих свои права — «оскорбителями». Таких людей открыто поливали грязью, призывали уничтожать их физически, но свободолюбивые люди не сдавались и всё чаще переходили к открытому противостоянию и столкновениям с карателями из ОЗАР. С каждым днём подобные столкновения становились всё ожесточённее и масштабнее.

Чтобы подавить волю к сопротивлению у «оскорбителей» и заставить их уколоться специальным генномодификатором, как того требовал Зов, сановники во главе с Чой Шо приняли решение о формировании специальных санитарных отрядов из тех, кто проявлял послушание и слепо верил власти. Таких в народе теперь называли «винителями». За свою преданность режиму они получали не ордена и медали, а персональные нашивки на одежду — зелёные метки, с расширенным перечнем возможностей. Задача у «винителей» была простая: вколоть каждому не уколотому гивейцу положенную ему дозу генномодификатора. Без этого проект «Багровый луч» оказывался под угрозой срыва, ведь для его реализации была необходима генетическая модификация каждого человеческого организма на планете. Для этих целей отряды «винителей» даже снабдили недавним изобретением гивейской науки — специальным пузырьковым пистолетом, который позволял делать инъекции с помощью лазера безболезненно и бесследно с большого расстояния.

Теперь «винителям» уже не приходилось отлавливать непокорных «оскорбителей» на улицах или при поддержке карателей отцеплять целые кварталы и вламываться в дома «оскорбителей», чтобы насильно вколоть им дозу спасительного генномодификатора. Само по себе это было неудобно, долго, да к тому же сопряжено с большим риском для самих «винителей», потому что не всякий «оскорбитель» давал себя уколоть без ожесточённого сопротивления. Многие из «винителей» уже погибли в подобных столкновениях, ведь карателей-озаровцев на всех не хватало. Поэтому работа любого «винителя» становилась ещё и опасной для них самих, а платили за неё совсем немного. Но настоящий «винитель» посвящал себя борьбе с «оскорбителями» не ради денег или наград, он делал это по идейным соображениям, во имя процветания и безопасности народа Стигии.

С появлением у «винителей» пузырькового пистолета, их лозунгом стала знаменитая фраза, брошенная как-то правителем Чой Шо: «Заставлять нельзя, но можно принуждать». Так и выходило на деле. Многие «оскорбители» даже не подозревали, что их колют насильно. От тех же, кто о чём-то догадывался и мог наброситься на «винителей» с кулаками или даже с оружием, спасали специальные бронированные машины, которые правительство Стигии с недавних пор стало выделять на каждый санитарный спецотряд.

С одним из таких санитарных спецотрядов, орудовавших в отдалённом предместье северной столицы, и столкнулись отправившиеся в своё дальнее путешествие Вир и его товарищи. Добрались они сюда по подземной дороге, о которой рассказал им Лао Ши. Этим путём давно уже никто не пользовался из представителей воинства «Серых Ангелов», поэтому, когда провожавший отряд доктор Мун взялся за толстую рукоятку, вмонтированную в квадратную колонну, и с силой потянул на себя, тяжёлые, как ворота, двери распахнулись не сразу, издав при этом противный металлический визг. За дверями открылся путь в мрачное, пахнущее сыростью подземелье, по которому когда-то курсировали специальные составы, перевозившие боеприпасы и военное снаряжение.

— Вот отсюда прямо и поедете, — сообщил Мун, наставляя своих товарищей. — Как раз до синего семафора. Запомни Вир. Там в боковом проходе есть подъёмник на поверхность. Ехать вам километров восемьдесят отсюда придётся. Как подниметесь, прямо на побережье и окажитесь. Где-то там должны быть посадочные площадки для винтолётов… Ну, или же морем доберётесь на каком-нибудь рыбацком судне. Места там безлюдные в основном. Небольшие рыбацкие посёлки только вокруг, но всё равно будьте осторожными и предусмотрительными. Люди повсюду разные бывают.

— Спасибо, доктор! — Вир пожал Муну руку. — Для того у нас и есть ДПР.

Он показал на свой прибор, висевший на шее, как медальон.

— Удачи вам, ребята! — на прощанье Мун обнял Чада, Рубину и ещё двоих бойцов: Юла и Ната.

— Жаль, что не могу с вами поехать, — вздохнул доктор.

— Вам важнее здесь оставаться. Вы наш единственный врач, — ободряюще улыбнулся Чад.

— Знаю. Потому и остаюсь, — вздохнул Мун. Когда все пятеро вышли в коридор, по одной стороне которого шли железные опоры и рельсы, он включил большой рубильник на стене, пуская ток по контактной сети.

Первым в проржавевший тёмный вагон вошёл Вир, огляделся по сторонам и уселся за рычаги управления, пощёлкал тумблерами на косой панели перед собой. Зажёгся путевой прожектор, освещая мрак впереди. Вир запустил двигатель, и дребезжащий вагон нехотя с протяжным грохотом покатился в непроглядную темь под округлые своды подземного туннеля.

Они ехали долго. Серый овал туннеля, выхваченный, словно из небытия прожектором, светился вертикальными полосами разноцветных указателей. Поддавшись гипнотизирующему мельканию бегущих навстречу сигнальных люминофор, Рубина прислонилась лбом к холодной металлической стенке вагона и тихонько запела:

«Взгляни на звёзды! Ни одна звезда с другой звездою равенства не знает. Одна сияет, как осколок льда, другая углем огненным пылает…».

Сидевший напротив неё Нат, облокотился на тяжёлый рюкзак, подпёр кулаком подбородоки тоскливо подхватил:

«Но человек в безумии рождён. Он редко взоры к небу поднимает, о равенстве людей хлопочет он, и равенство убийством утверждает…».

Вир и подошедший к нему Чад поглядывали через плечо на своих товарищей. Старинная песня очаровала обоих, да так, что Вир едва не проехал нужного места. Он резко затормозил перед квадратом синего люминофора. Вагон дёрнулся, как в предсмертных конвульсиях, противно заскрипел тормозами и остановился в полнейшей темноте. Только чёрточки указателей слабо светились в полу подземелья. Двигаясь вдоль них, люди прошли несколько метров и свернули в длинный проход, едва освещённый тусклым светом вечных газовых ламп. В конце него все остановились у кабины подъёмника.

Раздался скрежет редко работающего механизма, и шаткая платформа медленно поползла вверх вдоль стены квадратного бетонного колодца. Уже наверху проржавевшую крышку люка, прикипевшую к обечайке, удалось открыть с большим трудом. Первым из шахты колодца вылез Вир, огляделся по сторонам и понял, что они оказались на окраине посёлка. Метрах в пятидесяти от выхода из туннеля уныло толпились на узкой песчаной косе приземистые домики с белыми стенами, узкими оконцами и черепичными крышами. Рыбацкие сети сушились на деревянных треногах, вытягиваясь вдоль океанического берега шатким сетчатым забором. Сердитые волны там лизали песок своими солёными языками.

Вир с наслаждением вдохнул полной грудью холодного солёного ветра и помог вылезти из люка Рубине, за которой один за другим появились Чад и Нат. Последним выбрался Юл. Он заботливо стал укладывать тяжёлую крышку люка на место, но Нат остановил его:

— Брось! Кому это нужно?

— А если каратели найдут вход? — вразумительно заметил Юл. — Давай-ка, помоги мне.

— Э! — махнул рукой Нат.

Вдвоём они уложили тяжёлую крышку на прежнее место, закидали её песком и сухой травой, и поспешили вслед за ушедшими вперёд товарищами. Неожиданно Вир, размашисто шагавший первым, согнулся пополам, упал на песок и отполз под прикрытие полуразвалившейся низкой каменной ограды, одиноко торчавшей на краю посёлка. Его товарищи, шедшие позади, тут же пригнулись и короткими перебежками добрались ненадёжного укрытия.

— Что? Что там? — настороженно поинтересовался Нат, косясь на Рубину, тяжело дышащую от волнения.

— Вон там… Эти, как их… Добровольные распространители ветеринарных процедур, — Вир указал в сторону узкой улицы, где остановился выкрашенный в жёлтый цвет броневик.

— «Винители»! — с презрением сплюнул Юл.

Возле броневика стояли трое в синей униформе с красными шевронами на рукавах. Ещё двое «винителей», высунувшись из люков бронемашины, наблюдали за тем, как их подельники связывают пожилого мужчину и молодую женщину, повалив их в придорожную пыль. Мужчина, видимо, уже выбился из сил и больше не сопротивлялся, а вот женщина отчаянно извивалась, громко кричала, прося помощи и ругая насильников последними словами.

При виде этой картины у Ната от негодования и злости запершило в горле, и зачесались руки. Он полез за пазуху за пистолетом с обоймой электрошоковых пуль. Заметив это, Вир поспешно остановил его предостерегающим жестом.

— Стой! Не спеши. Надо сначала как-то вон тех двоих выманить из броневика. А то уедут и приведут сюда подмогу. Нам это совсем не нужно.

— А броневичок-то нам не помешает, — радостно сообщила Рубина. — Бедных людей жалко. Очень жалко! — Она призывно посмотрела на Вира. — Нужно их спасти. Обязательно нужно!

— Давай я обойду «винителей» с тыла, — предложил смекалистый Юл. — А вы прямо в лоб на них пойдёте, отвлечёте на себя внимание.

— Пожалуй, в этом есть смысл, — поразмыслив, кивнул Вир, доставая из-за пояса своё оружие. — Рубина оставайся здесь.

— Как это «оставайся»? — возмутилась девушка, передёргивая затвор своего парализатора.

— Давай я с ней пойду, — предложил Нат. — Ну, вроде как мы парочка, гуляем там и всё такое. Так они, скорее всего, не заподозрят ничего, а, может, и обрадуются новым жертвам. Поверь, приём испытанный! — Он хитро подмигнул Рубине. — А вы нас подстрахуете, в случае чего. Идёт?

— По-моему, дельный план, — поддержал Чад.

— Ладно, валяйте, — согласился Вир.

Между тем один из «винителей», осмелевший от своей безнаказанности, уже кричал на всю улицу дурным голосом, перекрикивая женщину-пленницу:

— Проклятые «оскорбители»! Ненавижу вас! Всё из-за вас! Из-за вас, мы не можем жить по-человечески. Эта эпидемия будет длиться теперь вечно! Вам плевать на безопасность людей! Вы убийцы!

Он замахнулся ногой, чтобы ударить мужчину, лежавшего на земле, но свалился, как подкошенный, дёргаясь всем телом в конвульсиях — Нат стрелял метко, всадив две электрошоковых пули прямо в грудь «винителю». Остальные, перепугавшись неожиданного нападения, бросились было к спасительному броневику, но один за другим повалились на обочину вслед за своим подельником, парализованные выстрелами Рубины. Она даже выпустила несколько пуль и по обшивке броневика, чтобы сидевших там «винителей» сразило током, но заряд пуль оказался слишком слабым для этого. Но тут уже подоспел и Юл. Он вскочил на обшивку броневика и расстрелял всю обойму своего парализатора через открытый люк.

Обездвиженных «винителей» достали из машины и уложили вместе с остальными на пыльной обочине. Мужчину и женщину развязали, помогли им подняться на ноги. Заливаясь слезами, женщина принялась благодарить своих неожиданных спасителей. Мужчина бурчал что-то невнятное, по-видимому, всё ещё не придя в себя от шока.

— Идите скорее по своим домам! — посоветовал им Юл. — Запритесь там покрепче и не высовывайтесь на улицу. А лучше всего бегите отсюда подальше. Бегите через океан, на юг. Там можно укрыться в лесах или в горах.

Когда спасённые поспешно ретировались, все обступили лежавших на песке «винителей».

— Грохнуть их нужно! — убеждённо сказал Нат, презрительно плюя на одного из «винителей», того самого, что хотел ударить мужчину. — Ну а чего с ними возиться? — Он недоумённо посмотрел на Вира, который одёрнул его за рукав. — Это ж потерянные для общества люди! Ты их уже ничем не проймёшь, как не старайся.

— И всё же это люди, — заметил Вир.

— Вот не понимаю я, как так можно опуститься, чтобы прислуживать всем этим гадам! — возмутился Юл.

— Я тоже не понимаю, от чего они против людей идут, — покачал головой Чад. — Они же все добровольно укололись и теперь им должно быть спокойно за себя. Почему же они так ненавидят и боятся тех, кто не хочет превращаться в подопытных скотов? Откуда в них такая агрессия к другим людям? Ведь мы же им ничего плохого не сделали.

Он недоумённо посмотрел на Вира.

— Они продукт единения слабой воли со слепой верой, — пожал плечами тот. — Таким, как эти, просто задурили головы здешние правители. Большинство «винителей», на мой взгляд, просто легко внушаемые и безвольные люди.

— Они трусы! — презрительно бросила Рубина, пнув ногой одного из «винителей». — Боятся за свою, как им кажется, драгоценную жизнь! Но что хорошего в этой жизни сделало большинство из них? Ничего! Живут в своей жалкой скорлупе, и плевать им на весь остальной мир. Тогда в чём ценность их жизни по сравнению с моей? А? Для них же и стараемся, рискуя собой каждый день!

— Власти пообещали им привилегии перед всеми остальными за добровольный укол, — напомнил Вир. — Вот эгоизм в них и победил разум. А ведь, по большому счёту, они сильно рисковали, желая получить безопасность и свободу за своё повиновение.

Он задумчиво почесал затылок.

— Да, только что они получили в итоге? — усмехнулся Чад. — Ни свободы, ни безопасности!

— Это верно, — согласился Вир. — Уколотые заражаются и умирают так же, как и все остальные. Даже много чаще остальных. На это всё эти уколы и рассчитаны. И персональной свободы им никто никогда не даст, потому что у этой власти совсем иные цели.

— Какие цели? — насторожился Юл.

— Отнять у народа безопасность, свободу и саму жизнь! — со знанием дела сказал Чад. — Уничтожив большую часть населения планеты, превратить оставшихся в безропотных рабов.

— Вот и выходит, что «винители» эти хотели выиграть для себя безопасное место под солнцем, а проигрались подчистую, будучи слепы и глупы, — резюмировал Вир. — Они не получили ни защиты, ни безопасности, ни исключительности среди всех остальных. А значит, они, как и все люди на этой планете, жертвы беззакония и наступающего фашизма. Только жертвами они стали по собственной воле, в то время как другие сражаются за свою свободу и жизнь, не веря никаким обещаниям правителей.

Вир посмотрел на товарищей.

— От осознания того, что властители бессовестно использовали их доверчивость и преданность, что сами себя они отдали в добровольное рабство, и исходит злость и агрессия таких вот «винителей». Их агрессия порождается их эгоистическим страхом. Они по-прежнему боятся только за себя, оттого и вымещают свою ненависть к обманувшим их властителям на простых людях, на тех, кто сумел сохранить своё человеческое лицо и кого они называют в угоду властям «оскорбителями». А оскорбителями чего? Закона? Но о каком законе можно говорить в ситуации тотальной аномии, тотального беззакония, когда правосудие просто изъято из общества, и от таких вот «винителей» до костров инквизиции или фашистских концлагерей всего один шаг?

— Когда правосудие изымается из общества, а право попрано тогда приходит Антихрист, — убеждённо сказал Чад, сжимая кулаки и печально качая головой.

Вир посмотрел на него с сомнением.

— Да, да! Если на наших глазах правосудие попирается, право топчется, а человек превращается в товар, то приход Антихриста не за горами, — заверил его Чад. — Я знаю. Я помню…

— О чём ты? — не понял Юл.

— О злом боге, которых хочет распространить свою власть над миром и поработить души всех людей, — пояснил Вир.

— Нам только злых богов ещё здесь не хватало, — хмыкнул Нат, утирая кулаком нос.

— Да, всё так и есть. Чад правду говорит, — кивнула Рубина, хмуря брови. — Во всём виноваты, прежде всего, эти злые боги.

Нат посмотрел на неё с сомнением и присел на корточки рядом с одним из «винителей».

— Вот ты ответь мне, почему вам, защищённым нужна защита от нас, незащищённых путём принуждения нас использовать защиту, которая не в состоянии защитить вас, уже защищённых?

«Винитель» опасливо водил глазами из стороны в сторону, не в силах произнести ни слова.

— Ты же укололся этой спасительной вакциной? Так? — нравоучительным тоном продолжал Нат. — Выходит, ты должен быть защищён от этой очень опасной болезни? Верно?.. Ты ведь теперь защищён настолько, что я могу тебе во все естественные отверстия чихать и кашлять, и никаких последствий для тебя не будет. Ну, кроме чисто гигиенических неудобств, конечно. — Нат усмехнулся. — А ты боишься меня и таких, как я. Боишься, потому что эта их «вакцина» тебя не спасает. Да?.. Да! Вот и подумай, дурная твоя голова, предназначено это их «лекарство», чтобы лечить людей или нужно для чего-то совсем другого. Соображаешь?

— Дай-ка мне с ними поговорить, — Вир отстранил товарища и тоже присел подле «винителей». Долго и внимательно рассматривал их искажённые страхом, растерянные лица.

— Вы думаете, что вот эта вот метка с номером даёт вам свободу и безопасность? — Вир указал на грудь одного из «винителей», где была нашита перевёрнутая зелёная пятиконечная звезда. — Нет, не даёт. И вы сами это прекрасно понимаете. Но всё равно надеетесь, что продав свободу своей воли правителям, вы вернётесь к прежней жизни. Вы просто слепцы и мне вас искренне жаль, — Вир сокрушённо покачал головой. — Не будет больше никакой прежней жизни, если надеяться только на милость правителей. Понимаете? Не будет никогда! Очень скоро и вас вместе с нами поведут в концлагеря на Южном материке, чтобы уничтожить там — всех, без исключения. А потом в тех же лагерях окажутся каратели ОЗАР, которые преданно служат сейчас власти и тоже надеются, что подобная судьба их не коснётся. А следом за ними туда отправятся и сановники, которые отдавали преступные приказы карателям и вам. Они окажутся там тоже, потому, что станут больше не нужны новым хозяевам этой планеты, потому что бесполезны для их нового порядка. Фашизм не щадит никого. Выполнив свою функцию, винтики этой громадной тоталитарной машины, без сожаления выбрасываются ею на свалку. Но и сама машина в итоге будет уничтожена. Поймите же, наконец, что мы с вами на одной стороне, у нас у всех один общий враг, и это не народ Гивеи. Чтобы победить этого врага, необходимо объединяться, независимо от личных взглядов и предпочтений, выступать единым фронтом всему гивейскому народу. А иначе смерть. Иного не дано! Подумайте над этим и передайте мои слова другим. Завтра может быть уже поздно.

Вир выпрямился и посмотрел на своих товарищей.

— Всё. Пора двигаться дальше. Надеюсь, их броневик в исправном состоянии… Да. И вот ещё что. Пожалуй, стоит взять их форменную одежду с метками себе. Она нам очень даже может помочь в дальней дороге.

— Верно, говоришь! — обрадовался Юл. Он хитро подмигнул одному из «винителей» и принялся стягивать с него форменную куртку. — Ну, брат! Радуйся, я избавляю тебя от этих рабских оков и возлагаю их на себя.

Уже когда отряд отъехал от посёлка на приличное расстояние, сидевший за рычагами управления, Нат спросил, обращаясь к Виру:

— Вот ты сказал, что завтра может быть поздно… Значит, вся наша борьба может оказаться напрасной?

— Смотря за что бороться и как.

— Поясни, — озадачился Нат.

— Можно бороться против конкретных правителей или сановников, можно бороться против режима, а можно бороться против системы… Вот ты против кого борешься?

— Я? — ещё больше растерялся Нат. — Конечно, против правителей, ну и режима их.

— Вот! В этом и есть главная ошибка «Серых Ангелов». Наш главный враг — система. Та, что сложилась на Гивее за последние пятьдесят лет. Понятно?

— Значит, нужна революция, — убеждённо сказала Рубина и тут же прищурилась, глядя на Вира. — Или всё же переворот? Гивейцы почему-то страшатся революций. Наверное, память о прошлом их страшит?

— Любая политическая революция сопровождается переворотом, — стал объяснять Вир. — Но не любой переворот сопровождается революцией. Смена одного правителя Гивеи на другого это частный случай. Олигархическое государство боится реальной революции, а народ боится бессмысленного государственного переворота и хаоса. Используя эти страхи олигархат до последнего времени и заставлял трудолюбивое большинство планеты плясать под его дудку. В своей пропаганде они стирали границы между понятиями революция и переворот, плодили ложь про единство народа, общие интересы и общие страхи. Таким вот образом многие гивейцы и становились добровольными охранителями этого преступного режима, вопреки всем антинародным действиям правителя, его вельмож и сановников. Лишь бы не повторить печальный опыт прошлого. Те же самые «винители» как раз из разряда таких вот охранителей власти. Им не надо рывков вперёд, не надо ни народовластия, ни ответственности принятия решений за собственные судьбы. Такие готовы стерпеть всё.

— Да, — тяжело вздохнул Юл. — Трудящийся народ боится самого себя, не верит в свои силы.

— Может прав Мун, и такой народ не заслуживает сочувствия, не заслуживает, чтобы за него бороться? — задался вопросом Чад, задумчиво глядя перед собой.

— Ты рассуждаешь, как… — Вир гневно блеснул глазами. — Вот из-за таких вот рассуждений наша борьба приносит так мало плодов! Такие рассуждения ставят вас в один ряд с этой властью, которая прекрасно понимает, что если самоосознание народа изменится, если как можно большее количество людей будет понимать разницу между революцией и переворотом, то это уже будет первым шагом к этой самой революции!

— Не ссорьтесь, — Рубина примирительно положила одну руку на плечо Вира, а другую на запястье Чада и улыбнулась обоим.

— Да, нет. Мы и не ссоримся. Просто даже своим товарищам по оружию приходится иногда открывать глаза на истину. А что касается как нам бороться, — Вир взглянул на Ната. — Любой боец, прежде всего, должен ясно осознать для себя в каком обществе он живёт. Какова экономическая модель этого общества, его политическая система и что такое государство Стигия сегодня. Чтобы это понимать, нужно обладать знаниями, выстроить для себя иерархию авторитетов: кому можно доверять, какие книги читать, какой информации верить, а какой нет.

— А ДПР тогда нам для чего? — удивился Юл.

— Детектор всего лишь прибор для утилитарных задач, — отмахнулся Вир. — Нужно учиться разбираться во всём самому, своим умом, интуицией, а для этого необходимо развиваться нравственно и интеллектуально. Без внутренней этики ты никогда не станешь борцом за правду и справедливость. В нынешней атмосфере моральной деградации общества без этого просто невозможна успешная борьба. Вон Нат тут хотел пристрелить «винителя», а я его остановил. Почему?

— Ну, погорячился я немного, — стал оправдываться Нат. — Так-то я понимаю, что убивать безоружных, что находятся в твоей власти это последнее дело.

— Вот! У каждого из нас должна быть этика в душе и в сердце, каждый должен понимать через какую грань переступать нельзя. Понимать, что совесть превыше всех законов и соблазнов. Мы должны осознавать, что в этом мире реальное зло, а что есть добро.

— Значит, интеллектуальное и нравственное развитие всех? — Рубина пристально посмотрела в глаза Виру и снова улыбнулась. — Мне это нравится.

В глубине её зрачков, словно прыгали озорные чёртики, барахтаясь в синем омуте глаз девушки. При виде этих глаз память Вира кольнуло острое, как осколок льда, воспоминание — давно истёртое, размытое, будто блик на стекле, будто и не было этого в его жизни вовсе. Другая девушка смотрела на него вот так же огромными чистыми глазами, в безбрежной дали которых, казалось, плыли, раздувая алые паруса, бригантины, устремлённые к синим горизонтам будущего, в котором счастливо и свободно живут все люди Земли.

Сердце заныло тоскливой болью, и чтобы отделаться от неё, Вир вздохнул глубоко и порывисто, как перед прыжком в глубокую воду. Покачал головой, усмехаясь.

— Всех… Хотелось бы, конечно, в идеале. Сейчас же что мы видим? Школы уничтожаются на планете, зато строятся повсюду храмы. А почему? Да потому что священники вещают в этих храмах о том, что Всевышний создал людей бедными и богатыми, и нужно этому порядку подчиняться беспрекословно, ибо неравенство заключено в человеческой природе. Всё, что остаётся людям это молиться и просить чуда, а, значит, принять существующее положение вещей и смириться с ним. Опять речь о смирении! Именно его и ждут от простого народа властители Гивеи — свора богатеев с мёртвыми душами! Но всему есть причина, всему есть объяснение. Не боги создают богатых и бедных, ни природа, ни высшие силы, а способ производства материальных благ. Поэтому-то страх правителей перед революцией это не страх потери богатств и дворцов, нажитых неправедным путём. Это страх лишиться самого образа их жизни, когда можно нанимать рабов, которые будут работать на тебя за гроши, а то и бесплатно и получать у тебя же результаты своего труда в кредит. Но физическое рабство начинается с рабства духовного.

— Да уж, это верно, — покачал головой Нат. — Гивейцы давно уже превратились в рабов — тупых и эгоистичных… А может, они такими и были?

Он с сомнением посмотрел на товарищей.

— Подонки и негодяи существовали во все времена, — убеждённо сказал Юл. — Ты жилы рвёшь, тянешь их к добру и свету, а они упираются и говорят тебе: не тяни меня туда, не хочу я быть человеком, мне и в звериной шкуре хорошо, вольготно и уютно. Стройте своё светлое будущее без меня, а когда построите, я, возможно, и приму его, если там делать ничего не нужно будет, кроме как жрать, совокупляться и испражняться, а главное не думать о других… Тьфу! Гады, одним словом!

Юл брезгливо поморщился.

— Я вот о чём часто думаю, — печально вздохнул Чад. — Все мы когда-нибудь оставим этот мир, эту планету. Но не это страшит меня больше всего. Вот, например, будут у меня дети, пойдут они в школу, а школа эта омерзительная, как и большинство здесь. Я знаю, о чём говорю. Сам был учителем, я своими глазами видел, как убивают наше образование, и сердце моё кровью обливалось. Я пытался привить детям тягу к познанию, к добру, пытался научить их самостоятельно мыслить, но моему начальству этого было не надо, это противоречило установкам, спущенным им сверху. И меня уволили, выгнали из школы, директор выгнал. И вот теперь я думаю, что если я буду день за днём видеть, как мои дети превращаются в тупых ублюдков, которым уготована судьба прислуживать новоявленной гивейской знати. Разве это не страшно для любого родителя? И даже если мне удастся уберечь своих детей от такой судьбы, удастся обучить их должным образом и правильно воспитать, то когда они выйдут в это общество, окажется, что вокруг них все остальные не читают хороших книг, не смотрят хороших фильмов, не слушают хорошей музыки. Все остальные интересуются лишь примитивными развлечениями, и гробят свою жизнь в алкоголе или наркотиках. Значит, все мои усилия будут напрасными, а дети мои станут самыми несчастными людьми в этом мире?

Чад поднял голову, и в глазах у него появилось отчаяние и боль.

— Невозможно создать свой маленький уютный мирок, когда вокруг океан мерзости, — убеждённо сказал он. — Страшно жить в таком стремительно деградирующем обществе. Тут Вир бесконечно прав. И я счастлив, что мы собрались все вместе — единые по духу и устремлениям — и боремся за лучшее будущее для наших детей… Я никому никогда об этом не рассказывал, но у меня в жизни был такой период, когда мне не хватало общения с хорошими людьми. И у меня тогда родилась такая мечта: вот когда-нибудь я разбогатею и куплю огромный дом, и будут вместе со мной в нём жить и гостевать все мои друзья со своими семьями. Будет у нас такая община, в которой мы станем общаться, делиться идеями, вместе создавать какие-нибудь полезные проекты. Потом я подумал, что здорово было бы построить даже не дом, а целый посёлок — современный, красивый и уютный. Потом мне пришла в голову мысль, что лучше уж тогда не посёлок, а целый город! И смысл не в том, чтобы там жили друзья, которые есть у меня сейчас, но и другие люди, которых я даже не знаю, но чтобы это были люди образованные, развитые, воспитанные, культурные. Люди, с которыми я мог бы обсуждать какие-то житейские проблемы, пофилософствовать, обсудить литературу и искусство. Так моя изначальная идея трансформировалась в мысль о том, что можно стать главой какого-нибудь существующего города и сделать его настоящей жемчужиной на планете. Чтобы там были лучшие школы, чтобы застроен он был красивыми удобными зданиями, чтобы были в нём современные производства, дающие всем жителям работу и достаток.

— Да, здорово было бы пожить в таком! — мечтательно усмехнулся Юл.

— Потом я подумал, — продолжал Чад. — Ведь всё это необходимо делать в масштабе всей планеты. Если ты хочешь жить в окружении счастливых, образованных, развитых духовнолюдей, тебе просто нужно развивать эту планету, создавать для неё максимально конструктивное будущее. Вот и всё. Логика-то здесь простая.

Чад посмотрел на своих товарищей.

— Боюсь ли я ареста? Боюсь. Боюсь ли я смерти? Конечно, боюсь! Ведь я нормальный человек. Но больше всего я боюсь, что мир вокруг меня так никогда и не измениться. Я не согласен жить при такой человеконенавистнической системе. Я не готов жить с мыслью, что я мог что-то сделать и не стал ничего делать. Вот в чём заключается настоящий выбор для всех нас. Если нам нужен свет, мы не должны бояться темноты. Ведь так?

Чад вопрошающе взглянул на сидевшего рядом Вира.

— Так, — согласно кивнут тот. — Коренные изменения в обществе, как правило, двигает незначительная горстка отважных энтузиастов и героев. Девяносто же процентов остальных до последнего момента будут инертной массой, ожидающей прихода великого вождя или героя, который поведёт их за собой в светлое будущее.

— И такая горстка героев-энтузиастов мы с вами? Так? — догадался Юл, огладывая сверкающими радостью глазами товарищей.

— У всех нас есть шанс стать ими, но для этого нужно принять идеи и взгляды, которые указывают путь в светлое будущее, искренне поверить в них и беззаветно следовать избранным путём, несмотря ни на что, даже на смерть. В этом Чад, безусловно, прав. Но это лишь первый шаг.

— А что потом? — взволнованно спросила Рубина.

— Потом? Потом необходимо объединение и консолидация всех несогласных, всех протестных сил планеты под коллективным руководством. Вот как у нас в Совете. Никаких лидеров, которых легко сломить или уничтожить. Общее и всестороннее обсуждение стратегий и действий — не здесь и сейчас, а на десятки лет вперёд. Принятие решений и строгое, неотступное следование выбранной цели. Все разногласия и личные амбиции за борт! Общее дело превыше всего.

— Значит, нам нужна полноценная программа? — догадался Нат.

— Именно. Когда власть окажется в руках народа, нужно будет ясно понимать, что и как делать, чтобы удержать эту власть и построить справедливое общество на планете.

— И что, по-твоему, должно быть в этой программе? — спросила Рубина.

— Я могу обозначить лишь базовые элементы. На начальном этапе преобразований необходимо будет реализовать общегражданские меры такие, как освобождение политических заключённых, пострадавших за борьбу с властью, отмену всех репрессивных законов, принятых за последние пятьдесят лет. Должно быть всенародное обсуждение разработки и принятия всех законов на этой планете. Необходимо отменить долговую кабалу населения, с полным запретом любой формы ростовщичества, а так же национализировать все банки планеты с созданием единого народного всепланетного банка.

— Вот это дело! — поддержал Нат, радостно показывая большой палец в знак одобрения.

— Ещё необходимо будет лишить государственной поддержки все религиозные организации и ввести налог на их коммерческую деятельность. Нет, запрещать религию не нужно, но и содержать храмы и священников на налоги, собираемые с народа, недопустимо. Далее нужно изъять у олигархата все награбленные ими за пятьдесят лет богатства безо всякой компенсации, национализировать их незаконно полученную собственность и провести открытые судебные процессы над каждым богатеем планеты. Кроме того, лишить должностей всех прежних сановников и вельмож, с запрещением этим людям в дальнейшем занимать какие-либо руководящие должности, и начать массовую проверку на причастность к коррупции всего чиновничьего аппарата Чой Шо и его предшественников с изъятием полученных в виде взяток средств. Эти средства, как и те, что будут изъяты у олигархов планеты, надо пустить на финансирование необходимых реформ: на восстановление промышленности, медицины, образования, на достойные зарплаты, пенсии и пособия для простых гивейцев. В дальнейшем же понадобится введение механизмов проверки со стороны общественности деятельности всех чиновников и введение строгой ответственности за взятки не только для получателей, но и для тех, кто даёт их. Имущество же, изъятое у коррупционеров и олигархов, послужит для создания санаториев, дворцов культуры, школ и детских садов для трудящегося народа. Всё это вместе взятое будет способствовать тому, что широкие народные массы увидят реальные шаги новой власти, увидят, что она выражает их интересы.

— Да. Нелегко будет этого добиться, — вздохнул Чад.

— Нелегко, — согласился Вир. — Приход к власти передовых слоёв трудящихся будет означать установление их диктатуры. Только не нужно бояться этого слова. Диктатура трудящихся это лишь этап, переходный период, на котором они уже пришли к власти, но собственность ещё находится в руках у олигархов и сановников, а плановая система ведения всепланетного хозяйства ещё не построена. Такое государство диктатуры трудящихся масс будет обеспечивать устойчивость нового правящего класса, пока не будут преодолены противоречия, оставшиеся в наследство от прежнего классового общества, пока процесс обобществления средств производства не позволит преодолеть неравенство в развитии всех регионов планеты.

Вир призадумался, потом уверенно продолжал:

— Ну и конечно в новом народном государстве понадобится полная реорганизация армии и всех силовых структур. Понадобится создавать отряды народной милиции, подконтрольные народу Гивеи, который она и должна защищать, сформировать новую народную армию. А все частные военные организации, созданные олигархами, должны будут расформированы и запрещены. Их бойцам, после тщательной проверки на участие в военных и уголовных преступлениях, после психологического тестирования, можно будет дать возможность перейти в народную милицию или подразделения народной армии. Но все реформы проводить необходимо не только сверху, но и опираясь на общественные структуры низового уровня. Например, создавать по всей планете комитеты защиты революции — в городских кварталах, посёлках, на предприятиях. Подобные комитеты станут важнейшими элементами реализации политики диктатуры трудящихся. Они будут служить каналами прямой и обратной связи между верховными структурами рабочего государства и каждым жителем планеты. Они позволят вовлекать людей в общественную жизнь, доносить до них политическую информацию и передавать актуальную информацию о жизни народа во власть, и, разумеется, служить первыми рубежами обороны против контрреволюционных выступлений.

— Значит, ты допускаешь сопротивление этой революции? — спросил Чад.

— Безусловно. Поэтому такие комитеты должны работать в тесном взаимодействии с народной милицией.

— И как быть с теми, кто не захочет перемен? Кто будет противиться им? — с интересом спросила Рубина.

— Как, как? Давить! — убеждённо заявил Нат.

— Нет. Нужно оставить некоторое пространство для идеологических противников народной власти, чтобы стимулировать её развитие и совершенствование. Разумеется, если подобные противники будут выступать с конструктивной критикой, а не идти с оружием в руках против народа. Тотального запрета инакомыслия быть не должно. Но если кто-то попытается свергнуть народное правительство или ставить палки в колёса перемен, таких необходимо изолировать от общества. Когда же народная власть на планете укрепиться, нужно будет запускать выстраивание эффективной автоматизированной системы управления экономикой и сосредоточения в руках рабочего государства основных средств производства. Думаю, для этого понадобится даже создать специальное ведомство, которое вооружиться особым программным обеспечением, и с помощью него можно будет объединить все крупные и мелкие предприятия планеты, нивелировать плановые директивы сверху и инициативы снизу. Должно быть совмещение глобального плана развития и механизмов рабочего самоуправления на местах, а для этого нужно повсеместное введение рабочего контроля через рабочие комитеты на различных предприятиях. Необходимы чёткие планы развития, ставящие стратегические цели на пять-десять лет вперёд, а для этого понадобится создать механизмы всепланетного и мгновенного мониторинга общественных запросов. Если мы сможем обеспечить максимально точный учёт спроса и сможем удовлетворить его без серьёзного перепроизводства, это станет победой нового типа хозяйствования на этой планете.

— Да уж, планы грандиозные! — усмехнулся Чад.

— Планы нормальные, — скромно улыбнулся ему Вир. — Но для их воплощения понадобиться реиндустриализация, автоматизация и роботизация производства по всех планете. И основные цели планов развития будущего общества непременно должны широко обсуждаться общественностью. В конечном итоге необходимо будет добиться существенного сокращения рабочего дня с сохранением прежнего заработка. Не двенадцать-шестнадцать часов, как сейчас, а шесть или четыре часа. Добившись этого, мы освободим колоссальные общественные силы, которые могут быть направлены на культурное и научное просвещение людей, на участие их в общественной жизни. Это и будет социальной революцией. Конечно же, много чего ещё предстоит сделать и, разумеется, такие преобразования невозможно осуществить завтра же. Для формирования необходимых сил, которые проведут кардинальные перемены, может потребоваться и десять, и двадцать лет.

— Выходит сидеть, сложа руки? — разочарованно нахмурился Юл. — Ведь всё равно же нужно что-то делать?

— Вот мы и делаем! Приближаем, так сказать, светлое будущее как можем, — отозвался Нат. — А как ещё бороться с этим режимом?

— С системой, — поправила его Рубина. — Бороться нужно с системой. Вир же сказал.

— Да, наш враг система, но изменить её можно лишь свергнув нынешний режим, — подтвердил Вир. — Зло побеждает только тогда, когда хорошие люди ничего не делают. Этого ему вполне достаточно. Поэтому сидеть, сложа руки мы не станем. Но мирные протесты и забастовки сегодня уже не работают. И это хорошо показал опыт рабочих с острова Акашима, куда мы с вами собираемся попасть. Объединившись, старатели там отважились на открытую и вооружённую борьбу против своих угнетателей-олигархов и местных властей. Мы с вами должны попробовать перенаправить эту локальную войну на полномасштабную борьбу с системой, породившей весь этот олигархат. Возможно, из искры, вспыхнувшей на Акашиме, разгорится настоящее пламя революции, которая, наконец, освободит гивейский народ от гнёта фашистского режима всяких Чой Шо и тех сил, что стоят за ним.

— А ты оптимист! — усмехнулся Нат.

— Я романтик, — пожал плечами Вир. — Хотя оптимизм никому из нас тоже не помешает. Без этого нельзя построить лучшее будущее… Но есть у нас и ещё одна задача на этом острове.

— Какая? — оживился Юл.

— Вот доберёмся, тогда и поговорим о ней. Теперь нам надо какое-нибудь судно найти, чтобы попасть на остров. С винтолётами тут, как я понимаю, совсем туго.

— Нужно к рыбакам на побережье ехать, — уверенно сказала Рубина. — Кто-нибудь да поможет.

— Едем! — Вир посмотрел на Ната.

Тот кивнул и уверенно прибавил скорости.

— Смотри только аккумуляторы не посади, — предостерёг его Чад.

— Ничего, доберёмся как-нибудь, — ответил ему Нат, направляя броневик на песчаный холм, заросший колючим кустарником.

Глава 6 МЫ НЕ РАБЫ!

Акашима или «Красный остров» — огромный кусок суши площадью в сто тридцать квадратных километров расположенный в тридцати милях от южной оконечности Северного материка, омываемой Срединным океаном. Треть острова занимала волнистая равнина, изрезанная множеством мелких речушек, которая на юго-востоке резко переходила в высокое плато, простиравшееся на север, где оно превращалось в обширную горную местность с хребтами, глубокими ущельями и пиками, достигавшими двухкилометровой высоты. Горы эти тянулись на восемьсот километров через весь остров, рассекаясь большим количеством разломов и расщелин, в которых разрослись густые леса. Украшением этой протяжённой горной гряды была самая высокая вершина острова — древний стратовулкан Юньцзянь, вздымавшийся к небу на пять с половиной километров и подпиравший своими плечами густые белёсые облака. Этот крутой покосившийся конус с плоской вершиной, сложенный из затвердевших слоёв лавы, тефры и вулканического пепла, издалека походил на пень срубленного циклопического дерева. Что-то загадочное, что-то недоброе и пугающее было во всём его виде.

Леса острова давали обоим материкам, как ценную древесину, так и природные ископаемые, которыми Гивея всегда была скудна. В основном на Акашиме добывали золото и ртуть, на которых за последние сто лет обогатилось немало ушлых дельцов и ростовщиков.

На планете, где к югу от экватора большую часть материковой территории занимали жаркие сухие степи, поросшие колючим редколесьем, а на Северном материке две трети были покрыты холодными пустынями, лишёнными всякой растительности, густые лесные массивы считались райскими местами. Эти леса высадили вдоль обоих берегов Срединного океана ещё столетия назад люди с далёкой Земли, в ту пору активно помогавшие молодому гивейскому государству осваивать недружелюбную планету. Когда земляне ушли с Гивеи, разросшиеся леса стали вырубать под строительство новых городов. Активно строить их начали ещё до революции, а уже после неё, когда многое из отстроенного оказалось разрушенным, давнюю традицию возродил один из новоявленных вождей по имени Цин Бо. Он же впоследствии вывел на политическую арену и самого Чой Чо Рена, который окончательно отдал всю планету на откуп своим друзьям и родственникам, ставшим очень скоро гивейскими нуворишами.

Через двадцать лет по берегам Срединного океана стала концентрироваться большая часть населения планеты, которое к этому моменту разрослось до полутора миллиардов. Хотя изначально это была лишь жалкая кучка изгнанников — всего нескольких тысяч преступников против человечества, осуждённых Высшим Судом Земли, который даровал им эту безжизненную планету, открытую автоматическими космическими аппаратами за несколько десятилетий до этого. Её бескрайние негостеприимные просторы с тех пор оставались практически безжизненными и безлюдными. Лишь небольшие очаги жизни, встречавшиеся далеко на юг, концентрировали тех, кто когда-то не захотел объединяться во всепланетное государство и решил жить обособленно в неком подобии ремесленных общин. Правители планеты никогда не стремились вкладывать средства и силы в развитие и заселение отдалённых южных территорий, а разразившийся вскоре после революции катастрофический кризис опустошил эти места ещё больше. Множество городов здесь вымерло, и те, что находились в менее благоприятных климатических условиях, никогда не заселялись вновь. Население массово переселялось с Южного материка в северные метрополии, пополняя рынок неквалифицированного полурабского труда.

Но остров Акашима лежал в экваториальной зоне, где благодаря наклону оси Гивеи, располагалась зона умеренного климата. Оттого ещё со времён прежнего режима здесь обосновалось множество золотодобывающих компаний, вольготно чувствовавших себя вдали от материка и центральной власти. Будучи полноправными хозяевами на острове, эти компании получали драгоценный металл не самым технологичным и безопасным способом, совершенно не заботясь о здоровье и жизни работавших на шахтах горняках. Смешивая дроблённую золотоносную породу с ртутью, её измельчали в специальных мельницах — бегунных чашах. Золотую амальгаму вымывали из полученного шлама и отделяли ртуть, получая чистое золото.

Старатели, работавшие в шахтах и на процессе амальгамации, жили, как правило, недолго из-за тяжёлых и вредных условий труда. Когда же большинство мелких компаний было подмято одной единственной золотодобывающей корпорацией, принадлежавшей Хамомото Хейсайо, и собственник всех шахт на острове остался лишь один, жизнь горняков Акашимы стала и вовсе невыносимой.

На усталой совести Хамомото Хейсайо тяготело много зла. На вершину богатства он поднимался на мутной революционной волне пятьдесят лет назад, когда алчные до денег и «красивой» жизни изгои прежнего режима взялись остервенело грабить создававшиеся на протяжении семи веков этим самым режимом богатства, набивая свои тугие карманы, шагая по головам друг друга, не гнушаясь убийствами соперников и даже чиновников новой «революционной» власти.

С тех самых пор гивейское общество не сильно изменилось, как не изменился и самХамомото Хейсайо. Хотя внешне он и стал другим: обрюзг и постарел, превратившись в неповоротливого бесформенного толстяка с маленькой рыжей головой, похожей на прокисший продолговатый плод и выраставшей прямо из заплывших жиром плеч. Тяжёлая отдышка и огромный живот, за которым Хамомото Хейсайо давно уже не видел собственных коротких кривых ног, сильно портили ему жизнь. Только глаза его остались прежними: маленькие, тёмные, затаившиеся в глубине опухших век. Их цепкий холодный взгляд коварного хищника, засевшего в желеобразном теле, приводил в трепет и друзей, и врагов Хамомото Хейсайо. Хотя настоящих друзей у него никогда и не было, ведь у таких людей бывают лишь партнёры по бизнесу. Как говорится: дружба дружбой, а золотишко — врозь. А ещё, конечно же, нужные связи в правительстве, ведь капитал всегда нуждается в государстве, которое выполняет целый спектр задач, без которых процесс накопления был бы просто невозможен. Именно государство гарантирует право собственности, подавляет рабочий протест, спасает бизнес в годы кризиса, защищает в межклановых войнах. Правда, не всякое государство способно делать это хорошо, а потому случалось так, что кто-то из олигархов оказывался в проигрыше от подобного тесного сотрудничества.

Хамомото Хейсайо решил эту проблему кардинально: у кого собственность, у того и власть. Лоббизм, взятки, подкупы, борзые щенки, корзины с колбасой — всё это для шпаны. По-настоящему солидные господа приватизируют всё государство целиком. Не берут в аренду того или иного сановника ради разовой сделки, а назначают собственное правительство и даже правителя. Конечно, в масштабах целой планеты позволить себе подобное Хамомото Хейсайо пока не мог, но в рамках отдельно взятого острова вполне. Корпорация Хейсайо обладала абсолютной экономической и политической властью на Акашиме, и до определённого времени эта власть казалась незыблемой и вечной.

Но могущество империи Хамомото Хейсайо на самом деле стояло на глиняных ногах, хотя сам он был одним из богатейших олигархов Южного материка, который распространял свои аппетиты и на северные провинции, и даже столицу Шаолинсеу. Жизнь Хамомото Хейсайо основательно портили шахтёры, работавшие на его корпорацию и дававшие ему то единственное, чем он был ценен — золото. С некоторых пор старатели вздумали бороться за свои права и объединяться для этого в рабочие комитеты. Эти самые комитеты организовывали по малейшему поводу стачки на золотоносных шахтах, принадлежавших Хамомото Хейсайо, подбивали горняков отказыватьсяот работы, требовать повышения оплаты труда и сокращения рабочего дня, и ещё всякие глупости, типа социальной защиты, качественного медицинского обслуживания и школ для своих детей.

Свою бизнес-империю Хамомото Хейсайо строил с молчаливого согласия правителей Гивеи, которым было выгодно видеть в Акашиме политически спокойный регион. Благодаря отдалённости острова от материковых столиц Хамомото Хейсайо до сих пор удавалось упорно сопротивляться ненавистным рабочим комитетам, подкупая местную полицию и власть в лице губернатора. Но если у тебя нет реальной силы оружия, то в один момент золотые горы могут превратиться в черепки. Именно поэтому Хамомото Хейсайо нанял несколько частных охранных агентств, коих в столице острова Четджи оказалось предостаточно, как и всякого рода отморозков или бывших уголовников, которые и работали на эти самые агентства. С помощью этих головорезов была сформирована вооружённая охрана всех шахт и владений Хамомото Хейсайо на острове. Причастных к рабочему комитету шахтёров, которых выявляли его агенты, Хамомото Хейсайо безжалостно увольнял, и их тут же арестовывала полиция по обвинению в групповом преступлении, заключавшемся в запрете собираться группами более трёх человек.

Агенты охраны постоянно шпионили за шахтёрами, вербовали в их среде информаторов, а так же с дозволения своего хозяина устанавливали у шахт пулемёты, и старателям приходилось работать под постоянной угрозой применения против них оружия. Тех из них, кого подозревали в причастности к рабочему комитету, жестоко избивали и выгоняли на улицу, выселяя с семьями из домов, принадлежащих корпорации Хамомото Хейсайо. Тот считал, что подобный пример должен заставить остальных смириться со своим положением, но выселенцам попросту некуда было идти, и они устраивали палаточные лагеря прямо за границами шахтёрских посёлков, находя поддержку и помощь у своих товарищей.

В ответ на выселения шахтёры под руководством главы рабочего комитета Руна Хо устраивали новые забастовки, требуя тридцатипроцентного увеличения оплаты труда и возвращения рабочих мест всем незаконно уволенным. К забастовкам присоединялись всё новые и новые сторонники. В итоге забастовочное движение стало насчитывать три тысячи шахтёров из различных провинций острова, обретя, таким образом, всеобщих характер.

Хамомото Хейсайо ответил на подобную вольность новыми массовыми увольнениями, запугиванием и выселениями шахтёров, но он уже начал понимать, что собственными силами справиться ему вряд ли теперь удастся. Особо ретивые агенты из его охраны, чтобы угодить своему хозяину, в одну из ночей, разъезжая на броневике по палаточному лагерю, открыли огонь из пулемётов по палаткам шахтёров. В ту ночь погибло несколько десятков человек, включая женщин и детей.

Это событие стало последней каплей, переполнившей чашу терпения шахтёров, и они взялись за оружие. Неожиданную помощь рабочему комитету оказал начальник местного полицейского участка капитан Менар Белл. В отличие от большинства представителей власти острова, он оказался человеком неподкупным и честным, к тому же в детстве Белл сам работал шахтёром, а потому искренне симпатизировал им, прекрасно понимая беды и нужды простых горняков. К тому же Менар Белл очень не любил начальника корпоративной охраны Ферзена Рара и его агентов, большинство из которых имели криминальное прошлое, либо являлись выходцами из радикальной молодёжной организации «Паксинг», славившейся своими националистическими идеями. Поэтому Белл решил отомстить им за содеянное с шахтёрами.

Когда группа из двенадцати агентов, после очередного выселения, отправлялась на станцию, чтобы покинуть шахтёрский посёлок на пятичасовом поезде в Четджи, дорогу им преградил Менар Белл и два его помощника. Капитан решил выступить от лица выселенных шахтёрских семей и заявил, что имеет ордер на арест охранников Рара. В ответ Ферзен Рар, возглавлявший группу агентов, с самодовольной улыбкой предъявил свой ордер, выданный ему самим Хамомото Хейсайо, на арест полицейских. Никто из агентов в этот момент ещё не подозревал, что они уже окружены шахтёрами, которых заблаговременно вооружил Менар Белл, и те наблюдают за происходящим из окон, дверей и с крыш зданий вокруг.

Изучив ордер, капитан Белл презрительно скомкал бумагу и бросил её в пыль, признав недействительной. Спесивое самодовольство тут же исчезло с лица Ферзена Рара и он схватился за оружие, но было уже поздно. В завязавшейся ожесточённой перестрелке был ранен Менар Белл, двое его помощников убиты, но и агенты все до одного пали под перекрёстным огнём, сражённые шахтёрскими пулями.

Узнав об этом случае, губернатор острова отдал приказ полиции взять посёлок под свой контроль, но Белл и шахтёры, руководимые Руном Хо, не стали сдавать оружия. Прибывший на место полицейский отряд был разоружён и распущен. После этого Менар Белл стал героем шахтёров и символом надежды на то, что иго золотодобывающей корпорации Хамомото Хейсайо и его наёмных убийц можно свергнуть. Окрылённые успехом шахтёры взяли под свой контроль несколько близлежащих посёлков, установив там власть рабочего комитета.

Но к началу лета рабочий комитет столкнулся с серьёзными неудачами. Аресты горняков не прекращались, как и стычки с наёмниками Хамомото Хейсайо. Людей арестовывали даже без соблюдения базовых юридических норм — просто хватали на улице и увозили в неизвестном направлении. О судьбе большинства ничего не было известно. Ситуация с каждым днём становилась всё более напряжённой. Чтобы как-то сгладить напряжение и облегчить судьбу шахтёров, Менар Белл и его ближайший помощник Тим Рэй отправились в столицу острова Четджи, чтобы встретиться там с губернатором и подать прошение о защите прав горняков. Вместе с ними поехал и один из членов рабочего комитета по имени Кер Ли. Но когда все трое поднимались по лестнице в здание мэрии, четверо агентов Ферзена Рара, стоявшие наверху, открыли по ним огонь. Безоружные Белл, Рэй и Кер Ли были предательски убиты. Тим Рэй и Кер Ли получили по четыре пули, Менар Белл две. Уже раненного его добили выстрелом в голову.

Ни один из участников расстрела не был привлечён к ответственности. Это убийство ясно дало понять шахтёрам, что любой, кто поддерживает рабочий комитет, считается корпорацией Хамомото Хейсайо и им самим расходным материалом. От такого беззакония шахтёры, которых продажная пресса острова именовала «примитивными горцами», пришли в ярость. Похороны погибших собрали более пяти тысяч горняков. На похоронах выступил глава рабочего комитета Рун Хо, сказавший своим собратьям: «У нас с вами нет другого выхода, кроме как сражаться. Каждый должен сказать корпорации «нет», собрать свою волю в кулак, отбросить свой страх, и они навсегда потеряют власть над нами. Отныне единственный способ получить свои права — это мощный охотничий карабин или армейский пулемёт! Если мы встретим какое-либо сопротивление, наш отпор будет сильнее, чем отпор, данный Менаром Беллом агентам охранки!».

С этого момента борьбу шахтёров уже нельзя было остановить силами наёмников. Хамомото Хейсайо теперь требовался куда более мощный военный потенциал. Он понял это окончательно, как и то, что увольнения, запугивания, аресты и насилие больше не помогут удержать шахтёров в узде. Это лишь ещё больше разожжёт гнев и ненависть горняков. Но Хамомото Хейсайо не испугался и не собирался сдаваться. Ради денег, ради прибыли он готов был на всё. Возникшую проблему нужно было решать кардинально, а, значит, необходимо было просить помощи извне, у федеральных властей. Для этого Хамомото Хейсайо и вызвал к себе в особняк губернатора острова Сю Фэна, который мог напрямую обратиться в правительство или военное ведомство как государственное должностное лицо. К тому же, на него, в случае чего, можно будет списать и всю ответственность. Хамомото Хейсайо знал, что Сю Фен не откажет ему в любой его просьбе, потому что многим обязан олигарху.

Охранники провели губернатора через весь особняк к застеклённой оранжерее, ведшей в длинную пристройку с бассейном и тренажёрным залом. Непонятно, правда, зачем эти самые тренажёры понадобились Хамомото Хейсайо, но Сю Фэн особо никогда над этим и не задумывался. У богатых свои причуды и понятия о статусности жилья рассудительно решил он и поэтому всякий раз спокойно взирал на мрамор и позолоту, от которой слепило глаза: на стенах, на перилах лестниц, в люстрах и на мебели. Особняк Хамомото Хейсайо от такого изобилия становился похожим на какой-то пантеон или храм, посвящённый всем богам сразу. Пузатые колонны вдоль стен, ниши с фонтанами, обрамлённые вычурной лепниной, лишь усиливали ощущение ущербной помпезности обстановки. Но Сю Фэн прекрасно знал, что «бог» здесь один — хозяин этого дома.

«Как здесь можно жить обычному человеку?» — молчаливо удивлялся губернатор и в тоже время он завидовал этой показной роскоши, которую сам себе не мог позволить, будучи государственным сановником. Нельзя выделяться на фоне более важных вельмож, сидевших в высоких креслах. Иначе Сю Фэна могли неправильно понять, а он очень дорожил своим высокопоставленным креслом и больше всего на свете боялся однажды потерять его.

В дверях бассейна из матово-молочного стекла губернатор неожиданно столкнулся с Суан, любовницей Хамомото Хейсайо. Та поспешно запахнула на груди махровый халат, накинутый на голое тело, быстро отёрла тыльной стороной ладони пухлые губки, а на раскрасневшемся лице девушки промелькнула брезгливая гримаса. Увидев губернатора, Суан опустила глаза и быстро беззвучно заскользила босыми ногами по мраморным плитам галереи в противоположную сторону.

Сю Фэн проводил девушку долгим взглядом, снова в тайне завидуя своему богатому покровителю. Любовниц себе тот всегда умел подбирать.

Хамомото Хейсайо вальяжно развалился в огромном кожаном кресле, стоявшем между колонн на краю бассейна, беззаботно потягивая зеленоватое спиртное из хрустального бокала. На тонких губах олигарха застыла довольная улыбка. Он был гол и волосат, лишь небрежно брошенное на колени голубое махровое полотенце едва прикрывало его отвратительную наготу.

— Я не вовремя, господин Хейсайо? — осторожно осведомился Сю Фэн, смиренно останавливаясь в паре шагов от кресла и вытягивая руки по швам, словно солдат в строю.

— А, это ты, губернатор! Проходи, проходи! Я уже тебя заждался. Ты понимаешь, о чём я? Не хорошо тебе заставлять меня ждать!

Хамомото Хейсайо погрозил Сю Фэну толстым пальцем, блеснувшим золотым перстнем.

— На острове неспокойно. На дорогах большие пробки, — попробовал оправдаться губернатор. — Многие стремятся покинуть столицу и перебраться на материк. Я выехал, как только смог…

— Неспокойно говоришь? — прищурился Хамомото Хейсайо, и его и без того маленькие глазки превратились в настоящие щёлочки. — А почему это у нас тут стало так беспокойно? Ты мне можешь ответить? Времена революций давно прошли и, слава богам, больше не ожидаются! — Хамомото Хейсайо жадно отхлебнул из своего бокала. — Мы все давно живём при капитализме. А что это такое ты знаешь? Откуда взялся этот самый капитализм?

— Ну как откуда… — нерешительно начал, было, Сю Фэн, но Хейсайо перебил его:

— Название это откуда взялось? Знаешь? Само название?

Губернатор неопределённо пожал плечами. Он никогда не задумывался над подобными вещами. Ему не было никакой разницы, какой там на планете «изм», лишь бы сам он оказался при власти и при деньгах?

— А! — обрадовался Хамомото Хейсайо. — Не знаешь. Никчёмный ты губернатор! А я вот знаю. Книжки умные читал. Не так много, правда, но читал. В бытность… В молодости, в общем. Читать тебе книжки надо, губернатор! Как так? Такую должность занимаешь, а не знаешь простых вещей! Не хорошо, — снова погрозил пальцем начитанный олигарх. — Всё идёт с самых, что ни на есть древнейших времён, ещё с Земли проклятущей, из ихнего этого Древнего Рима. Это слово тогда, на их языке звучало как «капитас» или «капут», — коверкая язык и морщась, попробовал произнести странные слова Хейсайо. — А означало оно «голова»… Ну, голова крупного рогатого скота. Это потому что богатство в этой древней империи измерялось количеством голов в стаде его владельца. Понимаешь?

Ухмыляющийся олигарх сверлил Сю Фэна холодным презрительным взглядом.

— Капитализм поэтому синоним богатства тех, у кого есть большое стадо. И в этом самом стаде могут быть совсем не обязательно животные скоты. Капитализм это миллионы людей, которых такие, как я, превращают в этот самый скот. Понимаешь? Все они уже не люди. Это просто такие человекоподобные существа, — Хамомото Хейсайо презрительно махнул рукой, как будто речь шла о чём-то противном ему, недостойном его высокого положения в обществе. — Всеми ними должна владеть избранная элита. Ясно тебе? — Он снова холодно посмотрел на не смеющего пошевелиться губернатора. — А я кто? Я и есть элита этой планеты! Самая что ни на есть настоящая! Если я начну относиться к ним, как к людям, то потеряю свою власть, свои деньги, уважение партнёров — потеряю всё! Многие правители совершали эту ошибку, большую ошибку! Они рвались к власти, они добивались этой власти, но не могли её удержать, потому что они пытались властвовать над людьми. А люди не хотят, чтобы ими управляли, чтобы над ними властвовали. Потому-то их и нужно принудить отдать добровольно свою свободу. Как? Да, очень просто! Через страх. Все, все они боятся потерять свою никчёмную жизнь! Вот потому-то всё сейчас на планете так, как есть. Всё для того…

Хамомото Хейсайо потряс тяжёлой головой, поставил бокал на низкий стеклянный столик около кресла и с трудом поднялся на ноги, кряхтя и морщась. Полотенце упало с его колен на каменный пол, и Сю Фэн вынужден был отвернуться, чтобы не лицезреть дряблый голый зад олигарха. Но тот уже укутался в махровый халат, расшитый золотыми вензелями на груди.

Хамомото Хейсайо цепко взял губернатора за локоть и повёл его в оранжерею, продолжая разглагольствовать профессорским тоном:

— Не хотят они власти над собой, скоты! Понимаешь, губернатор? Но мы их всё равно загоним в стойла! Не всех, разумеется. На планете за последнее время расплодилось столько бесполезного сброда. Столько расплодилось! И все они требуют от нас еды, жилья, медицины и образования для себя и своих никчёмных отпрысков. Ты представляешь эту ненасытную ораву, губернатор? Здешние властители делают вид, что заботятся о них, но рано или поздно подобные недальновидные правители будут уничтожены, и после них начнётся новая страница истории. Но нам-то этого совершенно не нужно. Соображаешь? Я, в отличие от Чой Шо, понимаю, как следует править эти миром, чтобы твоя власть была абсолютной и вечной.

— Как? — осторожно поинтересовался Сю Фэн.

— Очень просто! Для этого надо превратить каждого — каждого на этой планете! — в безропотное и тупое животное, которое по собственной воле позволит делать с ним всё что угодно.

Хамомото Хейсайо потыкал пальцем в воздух перед собой, будто пытался убить невидимых насекомых, витавших вокруг.

— Но каким образом? — изумился и не на шутку испугался Сю Фэн. — Ведь всё ещё существует закон. Разве допустимо…

— Только не нужно мне говорить о методах, которые допустимы! — грубо перебил его Хамомото Хейсайо. — Ты понял? Ты занимаешь свою высокую должность на этом острове только благодаря мне, благодаря моим деньгам и моим связям в правительстве. Я вытащил тебя из грязи и поставил на эту должность! Ты мне теперь обязан по гроб жизни! И это я плачу тебе деньги, на которые ты отстроил свой особняк на берегу океана, — я, а не правительство, от которого ты получаешь свой жалкий оклад провинциального сановника! И сейчас я теряю эти свои деньги, теряю с каждым днём всё больше и больше! Если ты не способен уладить ситуацию, я найду того, кто сможет сделать это вместо тебя. Ты понял меня?

Сю Фэн затряс головой, в которой сейчас проносились страшные картины будущего, в котором он потеряет всё нажитое за эти годы бесконечными унижениями, заискиванием перед такими, как Хейсайо, казнокрадством и взятками.

— Я зарабатываю деньги, — бесстрастно продолжал Хамомото Хейсайо. — Я их не жертвую, я не гражданин мира, не филантроп. Если эти оборванцы и бездари не способны создать свой бизнес, так же как я, и зарабатывать приличные деньги, пускай тогда горбятся с киркой на моих шахтах. Разве это не справедливо? Я и так был достаточно милостив к ним. В своё время я начинал с того, что возил на собственном горбу резиновые шлёпанцы и холщёвые шорты из южных провинций в северную столицу, когда после революции там не было практически ничего. И посмотри, кем я стал теперь!

Хамомото Хейсайо самодовольно раскинул в стороны руки, словно пытаясь охватить ими весь свой дорогой особняк. Признался:

— Правда, когда в двадцать лет ты получаешь свой первый миллиард биджей, трудно потом придумать себе новую цель… Но я её придумал.

— И что это? — снова осторожно поинтересовался Сю Фэн, чувствуя невольный трепет в коленях.

— Власть — безраздельная и безграничная, — небрежно махнул пухлой рукой Хамомото Хейсайо и блеснул глазами, будто полоснул острым лезвием по горлу. — А такую власть могут дать только деньги: большие, огромные деньги! Поверь мне, губернатор, в скором времени торговцы, такие как я, станут выше любых властей и законов. Корпорации будут править этим миром: одни на юге, другие на севере! И тогда даже такие чиновники, как ты станут никому не нужны. Всех вас выбросят на улицу, как голодранцев.

Хамомото Хейсайо презрительно усмехнулся.

— Боишься? Не бойся! Я могу оказать тебе услугу в обмен за твою преданность.

Сю Фэн благоговейно и покорно склонил голову.

— Да, мой господин! Но вам совершенно нечего беспокоиться. Чой Шо строго придерживается неприкосновенности частной собственности и полной свободы для бизнеса без каких-либо ограничений.

— Это отрадно, только эта убеждённость нашего владыки основана не столько на уверенности в своих силах, сколько на страхе потерять уютное кресло правителя Гивеи, а вместе с ним и все гарантии собственной безопасности, — презрительная усмешка скривила губы Хамомото Хейсайо. — Этим он мало чем отличается от тебя, мой губернатор. Но, как оказалось, в идеальной картине мира, которую рисуют себе наши правители и вельможи, существует один малоприятный, но реальный фактор — гивейский народ. И этот самый народ напрочь ломает всю иллюзию стабильности и благоденствия, которая так мила взору Чой Шо, как была мила и всем его предшественникам. Те, в конце концов, поплатились за свои иллюзии. Не далёк час и самого Чой Шо.

— Так о какой услуге вы говорили? — напомнил Сю Фэн, усердно топорща коротко стриженые усы.

— Понимаешь ли, мой нерешительный и продажный сановник, — Хамомото Хейсайо по-хозяйски приобнял губернатора за худые плечи. — Мои люди стали плохо справляться со своими обязанностями по охране моего золотодобывающего бизнеса. И ты, как должностное и высокопоставленное лицо на этом жалком острове должен мне помочь избавиться раз и навсегда от проклятущего рабочего комитета и от взбаламученных им шахтёров. Мне нужно содействие федеральных властей. Мне нужны войска на Акашиме, чтобы они прошлись по нему огнём и мечом! Понимаешь? Или же я сам найму частную армию и превращу этот остров в настоящий ад! Ясно?

Хамомото Хейсайо растянул в улыбке тонкие неприятные губы хитреца и брюзги.

— Да, мой господин! — услужливо склонил голову Сю Фэн.

— Тогда ступай!

* * *

Ночь, тиха и недвижима, пахла степной горечью, мешавшейся с пряной свежестью фруктового сада, в глубине которого укрылся трёхэтажный коттедж генерала Ким Су — заместителя начальника Генерального штаба гивейской народной армии. Густая тёмная синева неба над домом искрилась россыпями звёзд, и генерал, стоя перед высоким окном своего кабинета, заложив руки за спину и слегка покачиваясь на каблуках, молча, внимал величию звёздного купола, погружённый в задумчивое созерцание.

Такого неба, как здесь, в столице не увидишь… Скорее всего, не увидишь.

Ким Су давно уже не осмеливался оторвать свой взгляд от окружающей унылой повседневности и обратить его к сверкающей звёздами вечности над головой, где в молодости находил отдохновение для своей мятежной души. Возможно, он просто боялся осознать всю тщетность и мелочность нынешнего своего существования на планете, где жизнь становилась всё больше похожей на инфернальный бред, боялся признать собственное ничтожество перед безмятежной и величавой красотой вселенной? Может быть, поэтому к нему всё чаще теперь приходило осознание необходимости перемен в этой самой жизни? Время, словно подгоняло его к осознанию того, что однажды крышка инферно может захлопнуться над родной планетой окончательно, и этот мир погибнет в фашиствующем угаре кучки безумцев.

Несомненно, действительность нужно менять — менять кардинально и решительно, иначе всё закончиться бесславной смертью и забвением и для него, и для всех остальных. Планета, которую какие-то недоумки из окружения нынешнего правителя решили однажды переименовать себе в угоду, усилив тем самым инфернальные смыслы неумолимо наползающего будущего, ярыми адептами которого они выступали, эта планета должна вернуться на путь благоденствия и развития, по которому шла в прежние века. Именно той планете когда-то присягал Ким Су, а не этой.

Генерал с силой сжал за спиной кулаки. Нет, в том, что он стал клятвопреступником, виноват в первую очередь он сам — только он, и никто другой! Его малодушие, его слепота и подспудное желание обмануться замаячившим богатством и новым статусом толкнули когда-то честного и бескомпромиссного офицера на сделку с собственной совестью. Казалось, голос этой совести Ким Су давно запрятал глубоко в своей душе, но это лишь самообман, иллюзия для окружающих. Если бы они только знали, скольких усилий и мук стоила генералу борьба с самим собой все эти годы — каждый день, каждую минуту!

В дверь кабинета постучали, но не успел Ким Су обернуться, как на пороге, не дожидаясь ответа, появилась его жена Фэй, одетая в длинный шёлковый халат. На лице у женщины читалась лёгкая озабоченность, и даже растерянность.

— Фэй? Что случилось? — забеспокоился Ким Су, делая навстречу жене несколько поспешных шагов.

— Дорогой! Там пришли какие-то офицеры, — сообщала женщина, пожимая округлыми плечами. — Это нормально? Два часа ночи! Они говорят, что ты в курсе, а охраны почему-то нет на месте.

— Я отпустил охрану на сегодняшнюю ночь, — успокоил жену Ким Су. — Всё в порядке. Я давно жду этих офицеров. Будь добра, проводи их сюда, в мой кабинет.

Генерал взял жену за плечи и ободряюще улыбнулся ей.

— А ты поднимайся к себе. Думаю, у нас будет довольно долгий разговор. Так что ложись спать без меня.

— Хорошо. Как скажешь.

Фэй снова пожала плечами, недоверчиво поглядывая на мужа, и удалилась в темноту коридора встречать нежданных гостей. Ким Су тем временем скинул стёганный домашний халат и поспешно надел висевший на спинке кресла белый генеральский китель, сверкнувший золочёными погонами и пуговицами, поправил на груди орденские планки. И вовремя — на пороге кабинета появилось сразу несколько человек в военной форме, нерешительно застывших в дверях. Ким Су прекрасно знал каждого и каждому могвполне доверять. Все эти офицеры давно служили под его началом. Среди пришедших были три гвардии-полковника: Рихтер, Сиверс и Риман, два лейб-майора — Лю Хэ и Ван Ян, и капитан Ли Джань Шу.

— Добрый вечер, господа! — приветствовал их Ким Су. — Проходите, присаживайтесь! — Он указал рукой на большой овальный стол, стоявший по центру кабинета.

Когда офицеры расселись на резных стульях, обтянутых зелёным бархатом, генерал плотно закрыл двери и встал во главе стола, оглядывая внимательным взглядом подчинённых, будто бы хотел ещё раз удостовериться, что пригласил к себе надёжных людей, разделяющих его взгляды и мысли. Разговор предстоял непростой. Все терпеливо ждали, строго соблюдая субординацию.

— Господа! — наконец, решился Ким Су. — Вам не кажется, что мы давно идём куда-то не туда? Я хочу сказать, что наше общество, наша планета стремительно катятся в пропасть, где всех нас ждёт неминуемая гибель? И мы, как истинные патриоты своей планеты, должны… Нет, мы просто обязаны воспрепятствовать этому! Клептократия захватила власть на Гивее благодаря стараниям Цин Бо и Чой Чо Рена, и с тех пор государство превратилось в беспомощного инвалида в услужении корпораций и олигархов. Не знаю как вам, а мне претит служить казнокрадам и взяточникам, для которых единственная цель в жизни — сожрать эту планету с потрохами. Я люблю свою родину. Другой родины у меня нет. Поэтому я не позволю отнять её у меня кучке сумасшедших бездарей, мечтающих о безграничной власти над этим миром! Надеюсь, вы тоже?

Генерал пристально оглядел присутствующих. При этих словах офицеры взволнованно переглянулись между собой и заёрзали на стульях, но на лицах у многих появилось одобрение.

— Я понимаю ваши сомнения, — продолжал Ким Су с горечью в голосе. — Последние годы тянется какой-то слякотный период. Всякий на этой планете аморфен и пассивен, всякий с безразличием взирает, как рушатся вековые устои нашей государственности, и не делает ничего, чтобы изменить положение, вернуть нашей планете былое величие. Общество намеренно расколото на мелкие осколки, враждующие между собой по надуманным и мелочным причинам. Сановники, назначаемые в свои кресла не за способности и ум, а по знакомству или родству, неспособны и не желают решать никакие проблемы общества. Если так будет продолжаться и дальше, то планета скоро распадётся на отдельные анклавы, где будут уже полноправно хозяйничать местные олигархи, главы всевозможных корпораций, подкреплённые деньгами и связями во власти. Поэтому я считаю, что нам — армейскому офицерству — пора обретать активное начало, пора стать предвестником позитивных перемен на этой планете.

— Вы предлагаете организовать военный переворот и взять власть в свои руки? Я вас правильно понял, господин генерал? — осторожно уточнил полковник Риман и оглядел остальных, на лицах которых появилось лёгкое замешательство и тревога.

— Со всем уважением, господин генерал, но возможно ли такое? — вступил в разговор, сидевший рядом, полковник Сиверс. — К сожалению, наша армия представляет собой огромную, усталую, плохо одетую, с трудом прокармливаемую и озлоблённую толпу людей, объединённых всеобщим разочарованием.

— Господин генерал! Позволите?

— Да, майор Ван Ян. Слушаю вас, — благосклонно кивнул Ким Су.

— Полковник Сиверс совершенно прав. В низших чинах ходят упорные разговоры, что нужно бить всех подряд: сановников, офицеров и золотобрюхую буржуазию. Солдаты желают забрать всю власть и разделить между собой поровну награбленные олигархами богатства… Такие ходят разговоры, — будто извиняясь, добавил майор и понуро опустил голову.

— Вряд ли такая армия может стать действенной силой, способной осуществить национальную идею, — вздохнул полковник Рихтер. — А нас слишком мало, чтобы восстановить порядок на развалившейся планете.

— Не так уж и мало — более шестисот генералов и офицеров Генерального штаба, — напомнил Ким Су и добавил: — Но я говорю не о военном перевороте. Нет. Хотя я прекрасно знаю, что Генеральный штаб и пальцем не пошевелит, чтобы спасти Чой Шо и его правительство. Гивее нужен не дворцовый переворот, а народное восстание — истинно народное! Поэтому-то нам, господа офицеры, следует опираться, прежде всего, на этот самый народ. Я понимаю ваши опасения и разделяю их. Нам необходимо держать до поры до времени лояльные нам армейские части в стороне, соблюдать нейтралитет, самим при этом оставаясь в тени. Мы должны убедить Чой Шо, что политические баталии нас вовсе не касаются. И тогда наши руки будут развязаны в дальнейшем.

— Но кто способен поднять на борьбу народ? — удивился капитан Ли Джань Шу. — Если армия останется в стороне. Разве есть на планете хоть какая-то дееспособная сила, могущая объединить народные массы и возглавить это предполагаемое восстание?

— Пожалуй, что есть, — прищурившись, повернулся к нему майор Лю Хэ. — Все же мы слышали о неких «Серых Ангелах», орудующих уже не первый год в обеих столицах?

— Эти террористы? — удивился полковник Рихтер и скривился в гримасе. — Насколько я знаю, это кучка безумцев, прячущихся где-то в подземельях. Разве способны они повести за собой народ?

— А, по-моему, способны, — слегка пощипал кончики усов генерал Ким Су. — Мне думается, что это отважные и решительные люди, не жалеющие своей жизни ради процветания нашего общества, ради гивейского народа. Вспомните ту бесстрашную девочку, не побоявшуюся смерти, которую казнили не так давно. — Генерал покачал головой. — Нет, они вовсе не кучка отщепенцев и безумцев. Здесь мне видится сильная, сплочённая организация, за которой, на самом деле, может пойти народ Гивеи. Нужно только помочь им в этом, оказать содействие. Вы понимаете о чём я?.. Кстати, вы слышали о событиях, которые происходят сейчас на острове Акашима?

— О забастовках горняков? — догадался полковник Сиверс.

— И не только, — утвердительно кивнул Ким Су. — Там уже идут настоящие вооружённые столкновения. Губернатор острова даже обратился ко мне за помощью. Хочет, чтобы мы прислали туда войска, так как головорезы местного олигарха не справляются с шахтёрами, организованными рабочим комитетом.

— И что вы ответили? — поинтересовался полковник Рихтер.

— Что мы всесторонне изучим ситуацию. Так что это вполне удачное стечение обстоятельств, чтобы послать на остров наших представителей, разведать там обстановку и, возможно, вступить в контакт с рабочим комитетом. Кто знает, может быть, вспыхнувшая искра народного недовольства и сопротивления на Акашиме, в конце концов, разгорится в очищающее пламя всепланетного народного бунта.

— Скорее в революцию, — нервно усмехнулся капитан Ли Джань Шу.

— Или в революцию, — подтвердил генерал. — Это даже лучше… Так или иначе, революционеры без нас не смогут обойтись. Я думаю, никто из вас не против свержения Чой Шо и будет готов сотрудничать с новой революционной властью, если такая появится? — Ким Су снова пристально оглядел присутствующих. — Разумеется, трудно будет сразу понять всё происходящее, но если гивейский народ пойдёт за «Серыми Ангелами», то я с ним. Ведь народ не ошибается.

— Так-то оно так, — пожал плечами полковник Сиверс, — но неплохо было бы узнать, что считают обо всём этом сами «Серые Ангелы». Только как нам это узнать? Как наладить связи с ними?

— Что-то мне подсказывает, что раз ситуация на Акашиме заинтересовала меня, то эти ребята должны ею заинтересоваться тем более, — усмехнулся в усы Ким Су. — Нужно незамедлительно отправлять на Акашиму наших людей! Надвигаются перемены, это неизбежно, и этой неизбежности следует подчиниться. Нельзя идти против народа. Вы согласны со мной, господа офицеры?

Никто не стал возражать генералу.

— Прекрасно, — кивнул Ким Су, довольный единодушием своих подчинённых. — Тогда я передаю под командование полковника Рихтера пятую морскую спецбригаду. Его заместителем назначаю полковника Сиверса, начальником штаба майора Ван Яна. Ваша задача выйти на контакт с рабочим комитетом Акашимы и оказать им всяческое содействие. Вопросы?

— Как прикажите, господин генерал! — вытянулся по струнке Рихтер, а вслед за ним и все остальные.

— Завтра получите предписание. Оцените необходимое количество снаряжения и кораблей для переброски на остров и доложите мне не позднее десяти утра. Всё проверить лично.

— Есть!

— И помните: о нашем с вами сегодняшнем разговоре и о планах в Генштабе никто пока не должен знать! И за его пределами тоже. Для всех вы едете для оказания помощи губернатору Сю Фэну и наведения порядка на острове.

— Так точно! — щёлкнули каблуками офицеры, снова вытягиваясь по струнке.

* * *

Уже несколько часов, как вокруг простирался лишь фиолетово-серый океан, полыхавший разноцветными красками под безжалостным солнцем, и от этой пестроты ещё больше кружилась голова. В густом, удушающем зное едва ощущался прохладный северный ветерок. Он круглил багряные, словно политые кровью верхушки волн, бившихся о синий обшарпанный борт дрифтера. Рыбацкое судно скользило по колышущейся водной громаде неспешным ходом, иногда грузно проваливаясь между летящими навстречу всплесками, и тогда люди, сидевшие на свободной палубе, чувствовали, как их внутренности падают вместе с ним, и тошнота подступает к самому горлу.

Чад, Юл и Нат, устроившиеся на носу дрифтера, рядом с лебёдками для выбора сетей, понуро наблюдали за тем, как Вир и Рубина беззаботно болтают о чём-то на корме корабля, прислонившись к низкому борту около мачты с косым парусом. Казалось, тупая головная боль от многочасовой качкиих вовсе не беспокоила.

— Ты посмотри на неё! — уныло пробурчал Юл, кивая на девушку. — Можно подумать, она так и родилась морячкой!

— Это прирождённое, — уверенно сообщил Чад. — Просто хороший вестибулярный аппарат… В отличии от нас с вами.

— У Вира тоже? — усмехнулся Нат, которому борьба с качкой давалась особенно тяжело.

— У него опыт, — покачал головой Чад.

— Опыт? — удивился Нат. — Моряк что ли?

— Нет. Тут другое… Потом расскажу. Радуйтесь, что Вир смог договориться с владельцем судна, а то бы добирались мы до этого острова вплавь!

— Оно конечно так, — пробурчал Юл. — Пловец из меня никакой, честно сказать.

Чад посмотрел на него и добродушно усмехнулся.

Дрифтер под странным для здешних мест названием «Лидия Ева» принадлежал семье старого рыбака с сильной проседью в чахлой бороде. Звали рыбака Сон Ши. Он, вместе с тремя сыновьями, из которых и состояла вся команда дрифтера, регулярно забирался в экваториальные широты, где улов был намного лучше, чем у побережья Северного материка. Правда, у Акашимы в прибрежных водах хозяйничали суда местных дельцов, торговцев рыбой и конкуренция была настолько большой, что иногда даже случались яростные стычки, в которых чужаков стремились вытеснить в открытый океан, подальше от острова любыми доступными способами. Иногда пришлые суда даже топили и команду попросту убивали.

Именно поэтому бывалый рыбак Сон Ши, умудрённый жизненным опытом, всегда подходил к Акашиме с восточной стороны, заплывая в безлюдные гавани, укрывавшиеся среди лесистых гор. Улов здесь был хуже, чем промысел у южных и западных берегов острова, да и морские воды неспокойные, но так безопаснее всего. Жизнь она ведь не стоит никаких денег на свете. А деньги, они что — резанная цветная бумага, навязанная необходимость, а по сути, просто пыль и мусор.

Огромные волны обрушивались на берег, разрушая древнюю вулканическую породу. Но эти волны несли не только разрушение. Они перемешивали слои воды, поднимая донные отложения богатые питательными веществами, и величественные, похожие на земных скатов, рыбины медленно кружили на мелководье, жадно поглощая их.

Сон Ши оказался добродушным, но не особо сговорчивым стариком. Он долго не хотел брать на борт пятерых подозрительных с виду людей, очень похожих на переодетых армейских шпионов или наёмников какого-нибудь олигарха. Но Вир умел убеждать, да и сам рыбак прекрасно знал о творившихся на острове бесчинствах и слышал о вспыхнувшем недавнем восстании горняков. Будучи далёк от политики, он, тем не менее, всегда недолюбливал нынешний режим, установивший на планете безраздельную власть богатеев и продавшихся им сановников.

В прежние времена, Сон Ши был заводским рабочим, вынужденным перебраться в прибрежные провинции, когда большая часть заводов и фабрик на планете оказалась не нужна новой власти. Все их попросту разрушили или же отдали в руки нерадивых и жадных до денег дельцов, нещадно эксплуатировавших труд наёмных работников и плачивавших им сущие гроши. Сон Ши решил, что рабское ярмо слишком давит ему шею, а он свободный человек, чтобы продавать свою жизнь за кусок хлеба. С гордой решимостью он бросил завод и занялся рыболовством со своими сыновьями, для которых в городах тоже не было работы. Собственными руками они дали новую жизнь старой ржавой посудине, которую им посчастливилось найти на берегу океана.

Теперь же Сон Ши сочувствовал шахтёрам, считая их своими кровными братьями по труду. Поэтому пообщавшись с Виром и Рубиной, глядя в их глаза, старый рыбак понял, что перед ним хорошие, честные люди и цель у них вполне благородная. Его сыновья, угрюмые и неразговорчивые, не вмешивались в решение отца. Сейчас они сидели в тесной рубке у рычагов управления, безотрывно глядя вперёд, лишь изредка обмениваясь односложными восклицаниями и поглядывая на чужаков с подозрением. Но зелёные огоньки индикаторов враждебности не предвещали ничего плохого, поэтому пятеро путешественников, находившихся на дрифтере, могли чувствовать себя здесь в полной безопасности.

Опёршись руками о борт дрифтера, Рубина гибко выгнула спину. Слегка щурясь на солнце, посмотрела на Вира. Взгляд её, до того отрешённо плававший над маслянистым океаном, сделался пристальным и глубоким.

— Послушай, Вир! Я давно наблюдаю за тобой… с самого первого дня, и мне всегда казалось, что ты какой-то не такой, какой-то другой…

— Другой? — Вир тоже прищурился.

Казалось, на губах у него играет лёгкая усмешка. Так всегда казалось. Такая уж у него была особенность. Поначалу, Рубину это даже раздражало. Ей думалось, что Вир посмеивается над ней и остальными. Но потом она поняла, что это не так. Просто у него такое лицо.

— С виду ты на вроде всех нас, но внутри нет, другой, — покачала головой девушка.

— Что, это так заметно? — грустно улыбнулся Вир.

— Глаза у тебя другие, — уверенно сообщила Рубина, слегка склоняя голову на бок. — В них есть что-то такое… Всегда светится что-то хорошее. Мне сложно рассказать это словами, но я это чувствую сердцем.

Она смущённо улыбнулась и осторожно провела тёплыми пальцами по щеке Вира, по-прежнему с интересом вглядываясь в его лицо.

— Как так получилось, что ты оказался здесь?

— Трудно объяснить, — пожал плечами Вир, чувствуя в груди тёплый толчок от лёгких прикосновений девушки. — Я сам долго привыкал к этому, пытался осознать произошедшее со мной… До сих пор пытаюсь.

— Значит, ты не прилетел с Земли? — насупилась Рубина, выпрямляясь. В голосе её прозвучало разочарование и обида. — Это была лишь уловка? Чтобы убедить Совет?

— Нет, что ты! Я говорил правду. Я действительно родился и вырос на Земле, только не в этом теле… Оно чужое для меня… Настоящего меня. Если ты веришь в существование души, то поймёшь о чём я…

— Как ты думаешь, о чём они говорят? — Юл легонько пихнул Ната в плечо.

Тот продолжал неотрывно наблюдать за беседующими на корме товарищами.

— Почём мне знать, — пробурчал Нат, недовольно морщась. — Обсуждают, как нам попасть к шахтёрам, должно быть.

— Нет. О чём-то личном говорят, — покачал головой Чад. — Ты заметил, как Рубина смотрит на него?

— Ты думаешь, она… — изумился Нат, даже не договорив фразы. — Да нет, Рубина не такая! — уверенно махнул он рукой.

— А какая она? — Чад внимательно посмотрел на него.

— Она… она… — Нат не нашёлся, что ответить и снова махнул рукой, теперь уже с досады. Заявил уверенно: — Вот как разделаемся со всеми богатеями, обязательно позову её в жёны!

— В жёны? Рубину? — присвистнул Юл. — Так она за тебя и пошла!

— Что? А чем я хуже Вира? — набычился Нат.

— Да не хуже, не хуже, — успокоил его Чад. — Я вот думаю, что Рубина, прежде всего, женщина. А женщины они такие… Ускользающие от нашего понимания. Тут, брат, дело тонкое, сердечное.

— Так-то оно так… — пробурчал Нат и тяжело вздохнул. — Ладно. Спрошу у неё потом. Как скажет, так и будет!

Чад печально улыбнулся. При взгляде на Рубину, в его памяти вспыхнуло ослепительное, как искра, воспоминание — воспоминание о дочери. Он вспомнил даже её имя. Её звали Чели. Пять лет назад он потерял свою дочь. Чад растил её в одиночку целых двадцать лет, воспитывал девочку на самых лучших примерах, на самых светлых идеалах, которые знал. Чели выросла благодаря его стараниям замечательным человеком — добрым, отзывчивым, талантливым, стремящимся жадно познавать тайны мироздания и помогать людям вокруг себя. Чад не мог налюбоваться ею: своей кровиночкой, своей красавицей, своей умницей.

Когда ей исполнилось двадцать, Чели сама захотела пойти по стопам отца и стать учителем, чтобы дарить детям только чистое, доброе, светлое — всё, что исходило из её сердца. Именно тогда она написала свои первые в жизни стихи и поделилась ими с отцом, краснея от смущения и возбуждения:

Чад не стал переубеждать или отговаривать дочь, уважая её право на выбор своей судьбы. Но разве можно на этой планете воспитывать и учить детей добру, учить их быть героями и творцами?.. Спустя пару лет обучения Чели ясно осознала, что хорошее образование для простых людей на Гивее уничтожено существующим здесь режимом, которому не нужны творцы и добыватели великих побед, что сами учителя превратились здесь в ненужный никому мусор. Так её мечты и планы на будущее оказались разрушенными.

Это открытие стало для Чели тогда огромным ударом, за которым последовала глубокая продолжительная депрессия. Но Чад, занятый повседневными заботами — заботами, направленными на создание безопасного уюта для дочери, желанием оградить её от жестокого мира вокруг — проглядел, не заметил самого страшного. Хотя как он мог? Ведь все приметы, все подсказки были у него каждый день перед глазами. Чели вдруг похудела за несколько месяцев на два размера, она стала замкнутой и раздражительной. Она пропадала по вечерам, говоря отцу, что работает помощником у какого-то юриста. А потом и вовсе стала сторониться отца, запираясь у себя в комнате. Она избегала целовать Чада, хотя раньше готова была покрывать его ежечасно поцелуями. Даже почерк её изменился, стал неряшливым и корявым, а мысли сбивчивыми и странными.

Чад увидел это только, когда прочитал дневники, оставшиеся от дочери. Тогда он и сложил в уме все пазлы вместе, и ему открылась ужасная картина происходившего рядом с ним. Он, наконец, осознал, как мучилась и страдала его дочь, терзаясь душой, как его любовь к ней томила и угнетала её, как мучила её совесть желанием исправиться, стать прежней или лучше, чтобы ею снова могли гордиться, чтобы она, наконец, начала соответствовать ожиданиям своего отца. Глупенькая девочка! Ей просто стоило поговорить с ним обо всём, обсудить свои мысли, свои душевные терзания, но она сторонилась подобных откровенных разговоров, пряталась в затаённых уголках своей мятежной души, отгораживая отца от действительности ложью, и страдала, страдала…

Строки из её дневника встали сейчас перед глазами у Чада совершенно отчётливо. Он даже вспомнил, как плакал тогда, когда читал их, плакал, словно ребёнок:

«Мне явно стыдно перед отцом… Стыдно и страшно разочаровать его собой, не оправдать его надежд и мыслей, восприятия моей сути. Боюсь, наверное, после причинения ему страданий, потерять его ко мне любовь. И мне не важно, разлюбят меня или возненавидят меня. Мне страшно за его чувства, переживание: ненависти, разочарования, разбитости, смятений. Это я, по сути, сама я — это и есть всё то, что тормозит и преграждает. Ты должна решить всё… Нужно исправить свои ошибки до момента, когда сама сможешь себе сказать с чистой совестью, честно, объективно, что тобой можно гордиться от лица отца, любимого и любящего тебя — и тогда, до этого, и сейчас всё так же искренне всецело любящего тебя. Сделай так, чтобы этот человек не смог разочароваться в светлом через свою теплоту к тебе. Что сейчас и здесь же ты могла бы ему предложить, как ответ на ту любовь к тебе?..»

Всё произошло неожиданно, как удар грома среди ясного неба. Чели задержали на улице: остановила полиция и нашла у неё наркотики. Чад не мог поверить, что его девочка, его драгоценное солнышко, его милый пушистый зайчик, засыпавший в детстве у него на руках тёплым сопящим комочком, работает наркокурьером. Но самое страшное было не в этом — Чели сама употребляла эти проклятые наркотики. Под жёстким давлением полиции она во всём призналась, как растерянный ребёнок, не осознающий до конца, что он натворил. Ведь для неё всё казалось своеобразной игрой, в которой она могла проявить все свои не востребованные системой таланты и способности. Она не думала, что наказание за это может оказаться столько строгим и беспощадным.

Чад молил следователей отпустить его дочь на поруки под домашний арест, но её увезли в лагерь с казённой формулировкой о необходимости изоляции опасного рецидивиста. А затем суд вынес Чели суровый приговор — десять лет тюрьмы. На этом суде Чад не выдержал и выплеснул в лицо судьям весь свой гнев, боль и отчаяние.

«Кого вы судите здесь? — кричал он. — Разве моя дочь преступник? Нет! Она жертва — жертва боссов наркомафии, которые вовлекают таких вот детей в своё грязное дело! Вот кто настоящий преступник! Но таких вы не ловите, они всегда и везде остаются недосягаемы для вашего закона. Эти гады ворочают тоннами наркоты, и никто им не помеха! А значит преступники и вы все — те, кто их не ловит и не сажает в тюрьмы, кто оберегает их вольготную жизнь за солидную мзду. Вы настоящие преступники! Все вы: судьи, прокуроры, следователи, озаровцы. Вы представляете систему, это государство, которое придумало законы, в которых нет милосердия, в которых нет понятия человечности, нет места для простого человека! Люди для всех вас лишь галочки в протоколах и сводках, звёздочки на ваших золотых погонах! Вы с лёгкостью и равнодушием калечите человеческие жизни такими вот неоправданно жестокими решениями! Вы бездушно рушите человеческие судьбы! Это вы толкнули мою девочку и таких, как она к наркотикам, лишив их будущего, отняв у них надежду на достойную жизнь и счастье. Так зачем мне… нам всем такие законы и такое государство? Все вы думаете, что, заняв свои важные кресла, вы удачно устроили свою жизнь раз и навсегда? Ошибаетесь, господа! Придёт и ваш черёд отвечать за всё вами содеянное, за все злодейства против народа! Справедливость обязательно восторжествует и на этой планете!»

После такой речи Чада скрутили и арестовали на месяц за оскорбление суда. Когда же он вышел, то узнал, что его дочь не выдержала всех свалившихся на неё потрясений.

Чели всегда оставалась главным смыслом в его жизни, и когда её не стало, Чад потерял этот смысл. Жизнь тоже стала ему не нужна. Но ему вновь повезло и судьба, так жестоко обошедшаяся с ним, смилостивилась и свела его в кутузке с одним из «Серых Ангелов». И тогда Чад, наконец, обрёл новый смысл существования на этом свете. Он понял, что в его руках теперь воздаяние за смерть любимой дочери, и он вершил это воздаяние сурово и непреклонно.

Мотнув головой, словно желая стряхнуть с себя эти тяжёлые воспоминания, воспоминания из какой-то другой жизни, Чад вновь посмотрел на Рубину. Та продолжала неспешный разговор с Виром, даже не подозревая какие страсти кипят в сердцах её товарищей, издалека наблюдающих за ними.

— Значит, твоя душа оказалась здесь, в этом теле? — морща лоб, заключила Рубина, опустив взгляд как при глубоком раздумье.

— Да, — кивнул Вир, чувствуя лёгкий холодок в груди от подзабытых воспоминаний.

— Значит, ты умер там, у себя на Земле!

Девушка быстро вскинула голову от неожиданно пришедшей к ней догадки.

— Умер, — снова кивнул Вир так спокойно, что Рубина изумилась ещё больше.

— И ты можешь так об этом говорить?

— Как?

— Так просто и равнодушно!

Рубина порывисто схватила Вира за руку и придвинулась к нему совсем близко, жадно заглядывая в глаза.

— А кем ты был на Земле? Почему умер?

— Я? Кажется, я был военным… или лётчиком… — замялся Вир, в голове которого снова замелькали тусклые обрывки истёртых воспоминаний. — Знаю точно, что я собирался полететь в космос, за пределы нашей планеты. Нас долго готовили к этому полёту… Это было очень важно… А ещё…

— Что? — напряжённо спросила Рубина, с силой сдавливая руку Вира.

— Помню одну девушку… Правда, очень смутно помню…

— Твоя жена? — Рубина отступила на шаг, выпуская руку товарища.

— Нет… Нет, не жена… Возможно, подруга. Как ты… И мне кажется, она так похожа на тебя.

Вир впервые столь пристально всматривался в лицо Рубины, обрамлённое короткими медными кудряшками: узкое к подбородку, с широким лбом в объятьях крылатых бровей, с коротким носиком, на котором просматривались крохотные веснушки, и большими, глубокими как синие озёра глазами. Девушка слегка зарделась от смущения, отводя взгляд в сторону.

— Не болтай ерунды!

— Прости! Я не хотел тебя обидеть.

Вир тяжело вздохнул, уныло подставляя лицо прохладному морскому ветру.

— Ты не обидел. Нет, — Рубина снова схватила его руку. — Просто как я могу быть похожей на неё? Разве такое возможно?

— Теперь мне кажется, что возможно всё… — с печалью в голосе, усмехнулся Вир. — Тебе, наверное, трудно будет поверить, но раньше я жил совсем по-другому, в ином мире, не знавшем глухой безымённости древней жизни, эгоистических дел и чувств человека. Дел, творящихся только для личных надобностей, не делающих жизнь общества легче и лучше, не украшающих её изумительными подвигами и взлётами творческого искусства. Такова жизнь здесь… Возможно, это в большей степени вина не самих гивейцев. Разве мог я раньше подумать, что человечество и там, и здесь может оказаться под пятой чужого разума — преступного, коварного и безжалостного к людям? Этот разум искусственно разделил нас границами, языками и религиями, заставил враждовать и убивать друг друга, чтобы мы всё время фонтанировали выбросами негативных эмоций, самые мощные из которых скорбь, горе, ненависть, страх, боль и страдания. Эти невидимые чужаки питаются нашими эмоциями, негативной энергией искалеченных ими человеческих душ, как мы питаемся хлебом. Так они пополняют свою силу и получают бессмертие. Они превратили людей в живые батарейки, из которых высасывают все жизненные соки. Думаю, поэтому все массовые смерти в истории и у нас, и здесь, — не случайность. Это страшные обряды некого культа, культа жертвоприношений, — секретного некротического культа, который исповедуют эти чужаки из космоса. Они практиковали его многие тысячи лет у нас на Земле, а затем перенесли сюда, на Гивею с первыми переселенцами. По сути, те и были послушными служителями этого страшного культа, за что их и изгнали с нашей планеты.

— Откуда тебе всё это известно? — с оттенком сомнения в голосе спросила Рубина, слегка передёргивая плечами, будто от налетевшего порыва ледяного ветра. — Откуда ты так много знаешь о мире?

— Вот это, — Вир осторожно достал из-за пазухи странный тонкий обруч, блеснувший на солнце пунцовыми кристаллами.

— Что это? — удивилась Рубина, беря его в руки.

— Это помогает мне разговаривать с моими земными собратьями, получать от них советы и всю нужную информацию… Мысленно разговаривать. Понимаешь? Это как обмениваться мыслями на расстоянии.

— О! На большом расстоянии, — благоговейно закивала девушка. — Очень большом!

— Да. Сорок триллионов километров космической пустоты, — согласно кивнул Вир.

— И что это? Телекинез?

— Что-то на вроде того, — неопределённо пожал плечами Вир. — Я сам ещё до конца не разобрался, как это работает. Для этого нужны специальные знания. Земляне слишком далеко ушли вперёд от моего времени… Времени, в котором жил я.

— Получается, ты можешь связаться с ними в любое время? — догадалась Рубина. — А можешь попросить помощи… для нас?

Вир отрицательно покачал головой.

— Уже просил.

— И что? — В глазах девушки застыло напряжённое волнение.

— Сказали, что не имеют права вмешиваться в ход истории на чужой планете. Мы сами должны сдвинуть её здесь в нужном направлении. Понимаешь? Народ Гивеи должен осознать себя творцом собственной истории, изменить её своими руками. Когда это произойдёт, они обязательно придут к нам на помощь со всеми своими знаниями и технологиями. Но до того необходимо разрушить гнёт космических чужаков — древних богов-элохимов, пожирающих человеческую «жизненную энергию». Это и станет первым большим шагом к изменениям, к лучшему будущему для этой планеты и её народа. Без этого никак.

Вир взял из рук Рубины свой таинственный обруч и снова спрятал его за пазухой.

— Ты же знаешь, поэтому мы все и отправились на этот остров. Тот самый излучатель чужаков или псевдобогов создаёт нечто на вроде ряби Фарадея — стоячие волны, только не на поверхности воды, а в воздухе, вибрирующем на резонансной частоте. Эти волны, как завеса из призрачных узоров, искажают восприятие людьми окружающей реальности и позволяют манипулировать ими, подчинять их чужой воле. Уничтожив эту иллюзию, мы, конечно, не оживим души сановников и правителей этого мира, но хотя бы избавим Гивею от полчищ этих кровожадных монстров с мёртвыми душами.

— Ты действительно думаешь, что такое возможно? — засомневалась Рубина.

— Я верю в это, и моя вера подкреплена знаниями моих братьев с Земли.

В глазах Вира читалось столько храброй уверенности, что все сомнения девушки улетучились, как туман под порывами утреннего ветра, и в сердце её тоже поселилась радостная отвага.

Дрифтер заходил в залив при сильном встречном ветре, натужно преодолевая гряды плоских волн. Сон Ши старательно обходил полосы отмелей и коралловых рифов, цепко вцепившись в штурвал своего судёнышка. Наконец, «Лидия Ева» выбралась на тёмные воды глубокой впадины, и заскользила над неведомой пучиной, отделявшей остров от остального океана.

Все пятеро путешественников стояли на носу дрифтера, широко расставив ноги, и разглядывали постепенно выраставший на горизонте остров Акашима. Глядя на поднимавшиеся вдали синие горы, Вир вдруг почувствовал щемящую тоску на сердце, словно он уже был здесь когда-то и теперь возвращался в давно знакомые места.

Сон Ши подошёл к нему, сообщил озабоченным голосом:

— Сильный прибой. Нам не удастся пристать к берегу. Придётся идти в южный порт.

— Не нужно. У вас есть спасательные шлюпки?

— Есть парочка.

— Одолжите одну? — Рубина улыбнулась старому рыбаку. — Мы доплывём сами.

— В стороне есть отмель, — указал рукой Сон Ши, оставшись невозмутимым. — Держитесь этого направления. Только вам придётся сделать большой крюк пешком, чтобы выйти на плоскогорье к шахтёрским посёлкам.

— Мы не боимся расстояния, — снова улыбнулась Рубина, и старый рыбак сокрушённо покачал головой.

— Эх, молодёжь! Удачи вам тогда.

— И вам всего хорошего, Сон Ши! Спасибо за помощь, — поблагодарил его Вир.

— Чего уж! — махнул рукой старик. — Берегите себя. Вижу, хорошие вы все ребята и дело хорошее задумали. Может за вами вернуться? — неожиданно предложил он. — Скажите только когда.

— Не нужно, — покачал головой Чад. — Мы пойдём вглубь острова, чтобы выйти к вулкану Юньцзянь.

— Далёкий путь, — понимающе кивнул старик. — Ну что ж, бывайте тогда!

Он повернулся и громко крикнул двум своим сыновьям:

— Эй, Тьен, Нагис! Спустите-ка шлюпку по правому борту!

Мутные, белёсые волны громоздились на отмели, переливаясь тяжёлыми грохочущими каскадами. Ближе к побережью беспорядочная толчея волн крутила песок и пену, набегая далеко на отлогий пляж.

— Искупаться бы! — заметив его, ленно потянулась Рубина и озорно блеснула глазами.

Но под шлюпкой всплыл из глубины склон отмели, и удивительно ровное дно необычного зелёного цвета оказалось уплотнённым илом, который расплывался огромными клубами взбаламученного осадка за кормой шлюпки.

— Ну как, полезешь теперь в воду? — усмехнулся Нат, показывая на дно. — Как тебе такое купание? Увязнешь здесь с головой, доставай тебя потом!

Рубина лишь недовольно фыркнула в ответ на его слова.

Чад и Юл навалились на вёсла, вокруг закипела муть, и шлюпка с размаху бросилась на прибрежный вал песка и мелкой гальки, как неосторожная рыба, выброшенная на берег стремительной волной. Люди выбрались на безлюдный пляж и тревожно огляделись по сторонам.

— И куда нам идти? — озабоченно спросил Нат, задирая голову и глазея на прибрежные скалы, сплошь заросшие густым лесом.

— Я знаю куда, — уверенно заявил Вир. — Давайте, за мной следом! Не отставать!

— Он знает. Скажите, пожалуйста! — проворчал Нат, закидывая тяжёлый рюкзак за плечи.

* * *

Уже вскоре после похорон Менара Белла и его сподвижников горняки во всех окрестных посёлках стали стихийно создавать вооружённые рабочие отряды. Они патрулировали местность, давали отпор полицейскому произволу и террору боевиков из охранки Хамомото Хейсайо. Оружия у горняков оказалось предостаточно: от обычных охотничьих карабинов, до трофеев из захваченных полицейских складов.

К концу лета представители объединённых рабочих комитетов организовали в Четджи массовый митинг на котором Рун Хо передал губернатору Сю Фэну список социальных и экономических требований, но губернатор даже не стал рассматривать их. Рабочие закипели ещё больше, тогда перед ними с горячей речью выступил Рун Хо.

— Никаким мирным путём мы их победить не сможем! — говорил он, яростно сотрясая кулаком воздух. — Законы на острове не работают, потому что все законы направлены против простых людей, против народа Гивеи. Наши властители разорвали в одночасье прежний социальный договор, а, значит, мы тоже теперь можем не соблюдать все их преступные законы, мы им больше ничего не должны! Нам теперь нужно создавать свои законы и защищать своё право на жизнь и свободу силой оружия. Только так, и никак иначе. За нашими спинами наши жёны и дети, наши матери и отцы. Не время сейчас думать каждому только о себе. Наша сила в нашем единстве, только вместе мы что-то да можем, а порознь нас уничтожат. Всех! Ведь мы для них — мусор, стадо скотов, пыль под их ногами. Но разве мы их рабы? Разве мы не рождены свободными людьми с неотъемлемыми правами? Нет, мы — не рабы! И лучше умереть, сражаясь за свою свободу, за счастье и будущее наших детей, чем жить на коленях с покорно опущенной головой. Никому из нас не отмерено вечной жизни, так чего же нам боятся потерять её теперь, если такая жизнь хуже ада?

Речь главы рабочего комитета вызвала бурное одобрение и вскоре горняки пошли маршем по всему острову, чтобы освободить заключённых шахтёров и членов рабочего комитета. Но поход этот оказался непростым. Чтобы добраться до северной оконечности острова, шахтёрам нужно было пересечь горный хребет в районе вулкана Юньцзянь. С другой же стороны хребта отставной полковник Тао Тэ, нанятый Хамомото Хейсайо за огромные деньги, уже готовил свою армию. Тао Тэ удалось собрать крупнейшее на острове частное войско, общая численность которого насчитывала три тысячи хорошо вооружённых армейских отставников, наёмников с континента, боевиков из «Паксинг» и просто разношёрстных, жадных до денег искателей удачи. Это войско начало усиленно копать траншеи и загораживать дороги завалами. Через какое-то время к этой армии присоединились сотни бандитов из охранных агентств, а так же полицейские, прибывшие из Четджи по приказу губернатора острова.

Через две недели пять тысяч вооружённых шахтёров пришли в город Синьжень, расположенный в предгорной долине. До вулкана Юньцзянь оставалось всего пятьдесят километров. Рун Хо с тремя ближайшими соратниками отправился по окрестным посёлкам агитировать рабочих присоединиться к протестному движению, и как раз в это время в Синьжень прибыл представитель губернатора острова Лен Ган. Тот сообщил горнякам решение Сю Фэна о том, что их поход будет расцениваться, как государственная измена, если шахтёры не сложат оружие и не вернуться по домам. В тот же день несколько членов рабочего комитета, запуганные угрозами, дали шахтёрам команду возвращаться. Несколько десятков горняков послушались их приказа и повернули назад, но уже через пару дней на них напала полиция и безжалостно застрелила пятерых рабочих. Узнав о предательстве в рабочем комитете, Рун Хо пришёл в бешенство. Соглашателей выгнали из рабочего комитета, а разъярённые убийством своих товарищей шахтёры снова двинулись к горе Юньцзянь и их ряды начали только расти. Когда шахтёры встали лагерем около небольшого посёлка в десяти километрах от цели, их численность уже составляла пятнадцать тысяч человек.

Именно в это время их наконец-то нагнали Вир и его команда, немало поколесившие по острову. Высадившись в безлюдной гавани на востоке Акашимы, Вир уверенно повёл своих товарищей на северо-запад. Через три дня они вышли к отдалённым шахтам, принадлежавшим компании Хамомото Хейсайо, и горняцкому посёлку. Всё здесь казалось Виру до боли знакомым, будто он прожил в этих местах не один год своей жизни. Он вёл друзей за собой, интуитивно угадывая дорогу. В памяти вспыхивали и тут же гасли обрывки воспоминаний. Он видел какой-то дом, в котором жила невысокая женщина с двумя детьми, девочками лет пяти и двенадцати. Эти девочки — черноглазые и черноволосые, как и сама женщина — вызывали в сердце Вира странную тревогу смешанную с нежной теплотой. Потом видение дома, в котором жила женщина с детьми, сменялось мрачными картинами тесного узкого помещения с синими стенами, лишённого окон, и другая женщина в жёлтом медицинском халате склонилась над Виром, светя фонариком ему в зрачки.

С кем это было?.. Когда?.. Почему он помнит об этом?..

Вир остановился посреди улицы и тут увидел дом, тот самый, что привиделся ему минуту назад.

— Что с тобой? — удивилась Рубина, которая шла рядом с ним.

Но Вир не ответил. Из дощатой двери дома вышла женщина, держа в руках таз со стираным бельём. Между ними было шагов двадцать, не больше. Женщина заметила незнакомцев, стоявших на улице, а среди них и Вира, и таз с бельём выпал из её рук. Испуг, смятение, радость, отчаяние — всё это промелькнуло на её лице в один миг, и рыдая незнакомка медленно опустилась на колени, беспрестанно повторяя:

— О боже! Это невозможно! Невозможно!.. О боже!

— Кто это? — изумлённо спросила Рубина, с опаской поглядывая то на незнакомую женщину.

— Не знаю, — обескуражено и глухо ответил Вир и поспешил к женщине, помогая ей подняться на ноги.

— Извините! Извините! Я не хотел вас напугать. Просто дышите. Спокойно дышите.

Женщина осторожно стала ощупывать его лицо. Вир вздрогнул от её прикосновений, но не мог оторвать взгляда от полных слёз глаз незнакомки, от её надломленных бровей и дрожащих волнением губ.

— У-Син! Это невозможно… это невозможно, — повторяла она сквозь рыдания. — Ты же был мёртвый! Мне сказали, что ты умер в тюрьме. Что случилось, У-Син? Ты не узнаёшь меня? Я Шаори, твоя жена! Что они сделали с тобой?

Вир стоял в нерешительности. Он уже начал догадываться, какую злую шутку сыграла с ним судьба, но что теперь делать, он совершенно не знал. Вот почему он видел все эти видения и сны всё это время.

— Ты сволочь! — Шаори, видя его молчаливую нерешительность, набросилась на него с кулаками. — Как ты мог так со мной?! Как ты мог бросить меня одну с детьми?!

— Нет, Шаори! Нет! Перестань!

Вир уже начал приходить в себя.

— Я думала, ты умер! — продолжала отчаянно сопротивляться женщина.

— Шаори! Стой!

Вир крепко схватил её за руки. Рыдая, Шаори уткнулась лицом ему в грудь.

— Сволочь! Я думала, ты умер! У-Син! Пожалуйста, объясни мне что происходит?

Товарищи Вира издали наблюдали за происходящим, испытывая смешанные чувства. Ни Нат, ни Юл не понимали, что случилось, и лишь один Чад мог догадываться о причинах. Рубина же терзалась сомнениями и даже ревностью, всплывавшей мутной волной откуда-то из глубины её души. Но потом она успокоилась, видя, как страдает эта несчастная женщина, видимо, принявшая Вира за кого-то другого, видя, как растерян и подавлен сам Вир.

Тот осторожно взял Шаори за плечи и отстранил от себя.

— То, что я расскажу тебе… Это будет звучать очень странно… — начал было Вир, с трудом подбирая слова.

— О чём ты? Ты какой-то странный, У-Син… Какой-то не такой…

Шаори недоумённо смотрела на него покрасневшими от слёз глазами.

— Меня зовут не У-Син. Моё имя Вир и я не твой муж, хотя и похож на него… Хотя и в его теле.

Шаори испуганно отступила от него на шаг, сводя широкие брови.

— Я знаю, что это очень сложно, — продолжал Вир, неотрывно глядя на неё. — Но просто доверься мне. Хорошо?

— Ты не мой муж? Ты не У-Син? — Шаори смотрела на него широко раскрытыми, полными недоверия глазами. В голове у неё проносились странные мысли. Она обеими руками схватилась за голову, будто опасаясь, что та лопнет от всех этих мыслей.

Вдруг Шаори спохватилась, и ужас застыл в её глазах.

— О, боже мой! Ярлана!

— Что? — не понял Вир.

— Ярлана не знает, что ты жив!

— Нет, — остановил её Вир. — Это твоя дочь? Ей не стоит знать об этом… Пока не стоит. Я хочу помочь тебе и твоей дочери. Правда.

— Помочь? — Шаори повернулась к нему, прижимая руку к груди, словно прикрывая рану. — Серьёзно? Ты хочешь помочь?

— Да.

— Да? Для начала верни мне моего мужа! Помоги мне объяснить пятилетнему ребёнку, что человек, который выглядит, как её отец и говорит, как её отецей вовсе не отец!

Шаори снова захлебнулась рыданиями.

— Как мне это снова пережить?!

— Не знаю… Я не знаю, — честно признался Вир. — Но я думаю, что без меня вам троим здесь будет сложно выжить.

— Троим? Ты сказал, троим? — всхлипнула Шаори. — Ты хоть знаешь, что наша… что моя Жужани умерла ещё года назад?.. Хотя, откуда ты вообще можешь о ней что-то знать? — Шаори с сомнением и тревогой посмотрела в глаза Виру.

— Из снов, — печально пожал плечами тот. — Вы мне снились… много раз. Наверное, это были воспоминания твоего мужа…

— Папа! — раздался радостный детский голосок.

Вир вздрогнул и обернулся. К ним со всех ног бежала забавная черноволосая кроха забавно махая ручонками и сияя от счастья.

— Папа! Я знала, я знала, я знала, я знала!

Вир почувствовал, что у него слабеют ноги. Он присел на корточки и тут же объятия девочки сдавили ему шею. Ярлана крепко прижалась к нему всем своим худеньким тельцем, и сердце Вира кольнуло пронзительной болью.

— Мама всё время плакала, а я просила её не волноваться, — шептала ему на ухо Ярлана, запыхавшись от бега. — Я ей сказала, что ты обязательно вернёшься. И ты вернулся! Я люблю тебя, папа!

Вир сглотнул, пытаясь протолкнуть застрявший в горле колючий ком.

— Я тоже люблю тебя, солнышко!

Ярлана отстранилась от него, доверчиво спросила:

— Тебе нравятся мои волосы?

— Что?

— Тебе нравятся мои волосы? Они стали намного длиннее. Правда?

— Правда. У тебя замечательные волосы.

Вир осторожно погладил её по голове.

— Тебе всё ещё плохо? — жалостливо сощурилась Ярлана.

— Мне? Нет… Конечно, нет. А что такое? Почему ты спрашиваешь?

— Ты тогда не пришёл домой. Я ждала тебя, ждала. А мама плакала и сказала, что ты заболел. Это всё из-за меня?

Вир осторожно приобнял девочку за плечи.

— Нет… Нет, что ты, солнышко! Просто папа действительно сильно тогда заболел… Очень сильно.

— Как Жужани? — догадалась Ярлана. — Она тоже сильно болела, и её увезли от нас в больницу. Я уже давно её не видела. Я скучаю по Жужани… Папа! Она поправиться? Я хочу снова играть с ней. Я люблю её, как тебя и маму!

Ярлана быстро посмотрела на свою мать.

— Мама! Почему ты плачешь?

— Всё хорошо, зайчик, — улыбнулась ей Шаори. — Просто папа забыл, когда мой день рождения. Всё хорошо… Ты пойди, поиграй пока с девочками. Папе с мамой нужно поговорить. Хорошо?

— Ладно, — с неохотой кивнула Ярлана и медленно побрела в сторону дома.

— Ну, и что нам теперь делать? — проводив её взглядом, Шаори решительно повернулась к Виру. — Кто ты такой? Зачем ты появился здесь снова?!

— Послушай! — Вир крепко взял её за запястья. — Я не прошу тебя всё это понять. Просто возьми свою дочку и отпусти меня сейчас. Остаться с вами я пока не могу. Как бы ни хотел, не могу. От меня и моих товарищей зависит судьба этой планеты. Ты объяснишь Ярлане это, как сочтёшь нужным. Когда всё закончиться, я исчезну из вашей жизни… или я вернусь сюда за вами. Если тебе это нужно. Обязательно вернусь. Обещаю.

Шаори посмотрела на него грустными глазами. Она всё ещё находилась в замешательстве.

Спросила:

— Куда ты идёшь?

— Это долго объяснять. Иду спасть всех вас… нас, этот народ. Сделать его свободным и счастливым. Избавить от рабства.

— И это опасно? — Шаори шмыгнула носом, пристально разглядывая лицо Вира, словно пытаясь запомнить его таким, как сейчас.

— Да, — честно признался Вир.

— И ты хочешь вернуться к нам?.. Потом.

— Да… Должен.

— Должен? Но почему? — удивилась Шаори. — Кто мы тебе?..

— Я обязан твоему мужу своей новой жизнью.

— А как же та девушка?

— Какая? — не понял Вир.

— Та, что пришла с тобой и смотрит на меня сейчас так…

Шаори кивнула в сторону Рубины.

— Она мой товарищ.

— И только?

— Я не знаю…

Вир понуро опустил глаза.

— Хорошо. Иди.

Шаори легонько подтолкнула его.

— Иди-иди! И не беспокойся о нас. Я справлюсь, как справлялась прежде.

— Ты уверена?

— Иди! — настойчиво повторила Шаори. — Иди, пока Ярлана не видит. Этого ей не нужно видеть сейчас.

Оглядываясь на каждом шагу, Вир вернулся к своим товарищам.

— Что это было? — насупился Нат. — Ты можешь объяснить? Кто эта женщина?

— Я не знаю, — угрюмо покачал головой Вир.

— А ребёнок? — допытывался Нат.

— Я не знаю!.. Не могу тебе ответить на это.

Вир отчаянно сверкнул на него глазами.

— Оставь его в покое! — сказала Рубина, беря товарища под руку. — Пошли!

Вместо эпилога ВОЗВРАЩЕНИЕ В БУДУЩЕЕ

«Есть два пути: путь вперёд — к социализму и путь назад — к капитализму.

Есть люди, которые думают, что можно стать на какой-то особый, третий путь.

На самом деле любой третий путь — возврат к тому же капитализму…»

И. В. Сталин

«Секрет перемен состоит в том, чтобы сосредоточиться на создании нового,

а не на борьбе со старым»

Сократ

Глава 1  Солнце новой жизни на земле зажжём!

Шёл бой — беспощадный и яростный — и, казалось, не будет ему конца, казалось, нет такой силы, что могла бы остановить это смертельное кровопролитие, способной усмирить гнев и отчаянную храбрость людей, упорно карабкающихся по лесистой горе: шаг за шагом, от камня к камню, от дерева к дереву. Что гнало их вперёд, под пули и взрывы? Прячась за камнями и стволами от безжалостного смертоносного металла, они с каждым новым метром приближались к своей затаённой мечте: о лучшей доле, о справедливости и равенстве для всех и каждого. Их подталкивала вперёд укрепившаяся в их сердцах вера в то, что эту проклятую богами жизнь можно изменить, изменить собственными руками, здесь и сейчас, на этой самой горе, возможно, пожертвовав собой ради общего важного дела. Но смерть та не станет напрасной, она не будет данью деньгам или сытому спокойствию с рабским ярмом на шее. Нет! Эти самые простые рабочие люди сражались сейчас за будущее, они бились ради будущего своих детей, и детей их детей. Ради того будущего, о котором они до сих пор не отваживались думать или отгоняли от себя мысли о нём, как мечтания о неизбывной сказке, отгоняли с презрением и раздражением, за которым скрывали свою слабость. Но теперь они стали сильны духом, стали сплочёнными в едином порыве, почувствовав наконец-то себя людьми, а не безропотными скотами. И кто же вёл их вперёд к свободе? Кучка странных, но отчаянных людей — чужаков, пришедших с материка и убедивших их предводителя Руна Хо поверить в необходимость борьбы.

Как раз за два дня до этой решающей битвы в палатку вождя шахтёров привели пятёрку чужаков, поведавших Руну Хо о том, что все они «Серые Ангелы» — тайные борцы с режимом и предвестники скорых перемен. Они пришли на остров, чтобы оказать посильную помощь восставшим шахтёрам в их борьбе с кровожадной золотодобывающей корпорацией и её алчным владельцем.

— Но почему вы считаете нас достойными вашей помощи? — удивился тогда Рун Хо, привыкший не доверять чужакам.

— Если у вас начинается дрожь негодования при каждой несправедливости, то вы мой товарищ! — открыто улыбаясь, ответил ему один из пришедших.

Это был Вир.

— Ваша борьба способна перерасти во всенародное восстание, — продолжал он. — Вы для народа Гивеи светоч надежды на лучшее будущее, которые можно вырвать из рук тиранов только в борьбе. И только так можно изменить это будущее — ради наших детей, ради наших внуков и внуков наших внуков.

— Мы с врагами рабочего народа сами здесь сладим, — уверенно заявил Рун Хо. — Нам чужой помощи не надо. И самим нам идти с этого острова незачем.

— Узко мыслишь, товарищ, — покачал головой Чад. — Рабочий народ он не только на Акашиме живёт и страдает от гнёта олигархов и сановников не меньше вашего. Так что зря ты надеешься, что они вас здесь не задавят. Пока что и власть, и сила в их руках находится.

— Поэтому-то нам и нужно объединяться, вести общую борьбу, — подхватил Вир. — Необходимо поднимать весь гивейский народ на сражение за свою свободу, за наше общее будущее! Всем нам давно пора забыть своё рабское прошлое и вспомнить гордое слово «товарищ». Оно должно стать нам дороже всех красивых слов и с этим словом мы повсюду будем дома, с ним для нас не будет ни чёрных, ни цветных, и везде с ним мы найдём родных и близких себе по духу. Вот вы все — наши товарищи по борьбе, потому что вы первыми подали здесь пример решительных действий, взялись за оружие, чтобы отстоять свои права, данные каждому человеку от рождения. Хвала вам и слава! И я уверен, что каждый из вас когда-нибудь будет награждён по заслугам. Но пойми же, товарищ, нельзя останавливаться на этом, нельзя замыкаться в тесном мирке этого острова, если вокруг тебя остаётся прежний инфернальный мир. Нам и только нам дано право писать законы, по которым мы станем жить, вписать их в историю золотыми буквами, чтобы слова эти обрели бессмертие, величие и славу!

— Какие такие законы? — удивился Рун Хо.

— Закрепляющие право каждого человека на ученье, на отдых и на труд во благо общества, во благо каждого! Право на жизнь, а не на прозябание и скорую смерть от непосильной работы ради богатства и прихоти какого-нибудь здешнего олигарха.

— Что же ты нам предлагаешь?

Вир заметил, как в глазах Руна Хо сомнение сменилось загоревшимся огоньком надежды, и чтобы закрепить её он уверенно и горячо заявил:

— Идти на материк! Идти походом на южную столицу! Я уверен, что к вам присоединяться тысячи людей, жаждущих для себя лучшей жизни. Нужно взять Линь-Шуй, взять там власть в свои руки, и тогда пояс освободительной борьбы протянется по всему южному побережью. Пускай пока только здесь, но глядя на вас и на севере пробудиться остальной народ, осознает свою силу, а затем поднимется с колен и присоединиться ко всеобщей борьбе за правое дело, за наше общее будущее.

На следующий день все снова собрались в палатке у Руна Хо. Тот всю ночь мучился сомнениями, но под утро всё же решил, что «Серые Ангелы» по большому счёту правы. Глупо и недальновидно останавливаться на полпути, если уже двинулся в дальнюю дорогу, хотя раньше Руну Хо всегда казалось, что в борьбе со злыми слепцами лучше всего отойти в сторону. Но теперь уже поздно поворачивать назад. Конечно, не все поймут его и его новых решительных товарищей, кто-то из шахтёров, несомненно, запротивиться, не захочет покидать насиженных мест, думая, что отсидится на острове… Нет! Это самообман. Этот Вир правильно говорит: отсидеться никому не удастся. Едва мы сложим оружие, на остров пригонят армейские части во главе с продажными генералами, которых Хамомото Хейсайо купит с потрохами, как купил местного губернатора, полицию и судей. Значит, выход один — не останавливаться и идти дальше! Только вначале нужно разбить армию наёмников, засевших на перевале.

Чтобы обсудить план совместных действий, Рун Хо позвал к себе новых знакомых, которые показались ему людьми сведущими в военном деле, но следом за ними явился дозорный из выставленного вокруг лагеря охранения и доложил, что задержаны двое армейских дезертиров, которые почему-то сами сдались в плен без всякого сопротивления.

— Веди их сюда, — распорядился Рун Хо. Подобная новость его сильно озадачила.

«Уж не договорился ли их бывший хозяин Хамомото Хейсайо с властями о помощи, и не окружают ли их в этот самый час войска, тайно высадившиеся на острове? — напряжённо думал он. — Не опоздали ли мы?»

Но опасения Руна Хо оказались напрасными. В палатку ввели двух хорошо экипированных солдат, разве что без оружия, совсем не похожих на дезертиров. Один из них с нашивками сержанта на рукавах заявил, что желает говорить и будет говорить только со страшим из старателей, так как таково распоряжение командиров, пославших его.

При этих словах Нат и Юл на всякий случай выступили вперёд, загораживая своими мощными телами главу рабочего комитета и опуская руки на рукояти оружия, висевшего у них на поясе. Рун Хо покосился на стоявшего рядом с ним Вира. Тот сверился со своим ДПР, убедился, что прибор светится неизменным зелёным огоньком и уверенно кивнул горняку: им можно верить.

— Ребята! Ребята! — Вир положил руки на плечи двух своих товарищей, легонько отстраняя их в сторону. — Уважим гостей! Они пришли к нам с миром.

Вир подтолкнул в спину Руна Хо.

— Вот кто вам нужен. Он главный!

Предводитель горняков выступил вперёд, хмуро и мрачно глядя на солдат.

— Что вам нужно? Я глава рабочего комитета… Получается, я и есть главный здесь.

Сержант тут же вытянулся по струнке, едва не щёлкнув от усердия каблуками, браво козырнул и бойко доложил цель своей миссии. Оказывается, на острове высадилась морская бригада. Командовал десантниками полковник Рихтер, которого на Акашиму послал генерал Ким Су из Генерального штаба армии. Зачем послал? Для оказания поддержки и помощи восставшим рабочим-горнякам.

При этих словах сержанта и «Серые Ангелы», и шахтёры удивлённо переглянулись между собой. Такого поворота событий никто не ожидал. Но недолго поразмыслив, Вир шепнул на ухо Руна Хо: «Спецы — полезный народ. Но, в тоже время, народ опасный и даже препотешный. Это настоящие могикане. Больше таких Гивея не наживёт».

— Хорошо, — кивнул Рун Хо. — Мы рады этому известию, хотя оно для нас, честно признаться, совершенно неожиданно. Если ваши командиры, в самом деле, желают нам добра и намерены помочь нам в нашей борьбе с наёмниками олигархаХамомото Хейсайо, мы примем эту помощь с радостью. Где же сейчас ваши части?

Сержант столь же бойко доложил, что их бригада высадилась на восточном побережье, получается, что с противоположной стороны горы, у которой встали лагерем шахтёры.

— Значит, вы можете ударить в тыл армии наёмников Хамомото Хейсайо? — обрадовалась молчавшая до сих пор Рубина.

— Так точно! — подтвердил сержант, бросив зоркий взгляд на рыжеволосую девушку в военном камуфляже.

— Тогда немедленно возвращайтесь к своим командирам и доложите им, что мы намерены штурмовать перевал завтра же утром! — горячо воскликнул Рун Хо. — Пускай тот час же ударят в спину этому сброду под предводительством полковника Тао Тэ!

— Прошу прощения, — слегка смутился сержант, — но нам сюда не меньше двух дней пути пешим строем добираться. К завтрашнему утру никак не поспеем. Не раньше чем через четыре дня наша бригада сможет подойти к этой горе с той стороны.

— Раньше никак?

Сержант извиняющимся жестом развёл руками.

— Четыре дня! — Рун Хо с досады даже закусил губу. — Это плохо… Но что же делать, — пожал он плечами и протянул руку солдату. — Идите, возвращайтесь к своим командирам. Прощайте!

Когда солдаты ушли, Вир легонько взял Руна Хо под локоть и отвёл его в сторону.

— К чему спешить, товарищ? Четыре дня, так четыре дня! Поддержка армейских частей в предстоящем нам сражении станет для нас неоценимой. И не только в этом сражении. Если часть армии Гивеи на нашей стороне это очень хороший знак. Понимаешь? Это предвестник будущей победы — нашей победы!

— А если за это время Тао Тэ нападёт первым? — резонно возразил ему Рун Хо. — Ты знаешь, что у них есть даже винтолёты? Мы стоим у подножья горы. Они забросают нас с воздуха бомбами, и поминай, как звали!

— Откуда ты знаешь про винтолёты? — нахмурился Вир.

— Уж знаю. Точно. Сам Хамомото Хейсайо снабдил их вертушками. Денег он никогда не жалел на свою армию. Вот такие вот дела, брат! — вздохнул Рун Хо. — А ты говоришь, зачем нам спешить!

— А что если нам этого вашего олигарха того? — Нат, обладавший острым слухом, решительно подошёл к беседовавшим в сторонке товарищам.

— Чего «того»? — не понял его Рун Хо.

— Ну, того, ликвидировать то бишь, — сделал характерный жест Нат и улыбнулся, лихорадочно блестя глазами.

— Ликвидировать? — удивился Рун Хо. Ему подобная мысль не приходила в голову.

— И что нам это даст? — спросил Вир, хмуро глядя на Ната.

— Как что? — изумился тот и зачем-то посмотрел через плечо в сторону Рубины. — Он же даёт деньги наёмникам! Не будет кошелька с деньгами, не будет и армии из наёмников. Разбегутся все. Кому ж из них задаром охота жизни отдавать?

— А ведь ваш товарищ прав. Но как нам убить Хамомото Хейсайо? — приподнял в удивлённом раздумье брови Рун Хо. — И кто за это дело возьмётся? Тут нужны особые люди. Ведь там у него вооружённая до зубов охрана!

— Особые люди? А мы кто, по-вашему? Мы и есть те самые особые люди! — усмехнулся Нат, стукнув себя кулаком в грудь.

— Глупости всё это! — отрезал Вир, сверкнув на него глазами и сжимая зубы.

— Ничего не глупости! — не унимался Нат, уверенно выступая вперёд. — Мы вон с Юлом это и сможем сделать!

— Точно, можем! — охотно поддержал товарища тот, самозабвенно проводя рукой по ножнам у себя на ремне, в которых затаился безжалостный кинжал «Серых Ангелов». — Только знать бы, где нам того олигарха искать на острове. Дорогу покажите?

— Ну, провожатого я вам, разумеется, дам, — кивнул Рун Хо, задумчиво потирая подбородок. — Есть у меня один смышлёный человек. Как раз садовником когда-то работал у этого самого Хейсайо. Его Рэн Тай зовут. Он вас к особняку и проведёт.

— Тут нужно всё тщательно обдумать, — снова стал возражать Вир, но на этот раз Чад остановил его, положив руку на плечо другу.

— Пускай идут. Не останавливай их. Я тебя понимаю, но зло должно быть наказано, если это истинное зло. Раз уж мы взяли в свои руки меч Немезиды, то очистим от скверны хрустальный поток жизни на этой планете. Разве у тебя на этот счёт есть какие-то сомнения?.. Вир! Сейчас не время сомнений. Нанесём удар первыми!

Чад пристально смотрел в глаза друга. Тот понуро опустил голову.

— Вот и ладненько! — обрадовался Юл, нетерпеливо потирая руки. — Люблю махать мечом правосудия и сечь головы гадов всяческих!

— Заряды плазменные оставьте только! Они вам там ни к чему, — распорядился Вир, огорчённый тем, что ему не удалось переубедить товарищей. Хотя может быть, они были правы?

— Не беспокойся! — заверил его Нат. — Мы его голыми руками сдюжим, вместе с охраной!

Рубина подошла к нему и заботливо погладила по сильному плечу.

— Осторожнее там! Берегите себя оба.

— А ты будешь за нас переживать? — Нат глядел на девушку жарким взглядом, даже не пытаясь скрыть своих чувств.

— Разумеется, буду.

Рубина потупила взор. Щёки её слегка порозовели.

— Ладно, за нас не переживай. Живы будем, не помрём. Ты вон, лучше Вира и Чада береги. Без них нам дальше никак.

Нат усмехнулся, но в его усмешке не было и тени издёвки. Больше грусть и опасение за судьбу товарища, ставшего по праву их предводителем. Рубина поняла это и, привстав на цыпочки, легонько поцеловала Ната в колючую щёку. Тот ошалело посмотрел на неё и поспешно выбежал из палатки.

Наёмники, нанятые Хамомото Хейсайо и руководимые отставным полковником Тао Тэ, заняли позиции на гребне пологой горы поросшей лесом, в то время как шахтёры собрались у её подножья. Три дня происходили ожесточённые стычки, заканчивавшиеся потерями с обеих сторон, а на четвёртый день Рун Хо плечом к плечу со своими новыми товарищами Виром, Чадом и Рубиной повёл горняков на штурм перевала, в последний решающий бой.

Полковник Тао Тэ, испугавшись напора и бесстрашия шахтёров, вызвал себе на подмогу авиацию. С частных винтолётов на наступающих рабочих сбрасывали самодельные бомбы и заряды с ядовитыми веществами, но это не остановило наступающих. Они лишь обозлились ещё больше и с ещё большим остервенением и яростью карабкались по склону горы.

В самый разгар боя в тыл армии наёмников вышла, наконец-то, подоспевшая бригада морпехов, что привело в смятение и ужас засевших на горе искателей удачи и денег. Кто-то из них даже пытался спастись на винтолётах. Одна из таких машин неудачно села у подножья горы, прямо перед самым лагерем шахтёров. То ли с управлением не справились, то ли подвела техника, но это был хороший знак.

Вир, Чад и Рубина тут же устремились вниз с горы, пытаясь захватить летательный аппарат, ведь никто из них не забывал о главной цели своей миссии на Акашиме — уничтожении излучателя коварных элохимов. На винтолёте легко можно было подняться над заветным вулканом и сбросить в его жерло все имеющиеся плазменные бомбы. Такой шанс упускать никак нельзя.

Едва трое «Серых Ангелов» оказались на ровной поверхности, как их встретил град пуль: наёмники, сидевшие в винтолёте, не думали так просто сдаваться. Вир и Рубина, укрывшись за большим валуном, принялись отстреливаться. Чад почему-то молчал. Вир обернулся и к своему ужасу увидел, что его друг стоит, полусогнувшись на коленях в пяти шагах от них, держась левой рукой за живот, а правую уперев в сухую, растрескавшуюся почву, густо политую кровью.

— Чад! — выкрикнул в отчаянии Вир, рванувшись в сторону друга.

Рубина тоже обернулась в ту сторону. В какое-то мгновение девушка поняла, что нужно как-то спасать друзей. Вытащив из кармана светошумовую гранату (парализатором с инфразвуком воспользоваться здесь и сейчас было нельзя), Рубина с силой метнула её в сторону винтолёта, пригнулась, прикрывая глаза и уши, и тут же вскочила на ноги и быстро побежала к вертушке, на ходу прицельно расстреливая ослеплённых наёмников. Стрелять она умела хорошо — четыре бездыханных тела валялись на траве. Рубина запрыгнула в кабину, быстро проверила аппаратуру и рычаги управления. Вроде бы всё было в порядке, всё работало исправно.

Тем временем Вир уже склонился над другом, приняв его в свои заботливые объятия. Он сразу всё понял, хотя и не был врачом. Ранение смертельное. Возможно, Чаду остались считанные часы, а то и минуты. Сердце Вира пронзила беспомощная жалость.

— Ты знаешь, — глухо промолвил Чад, морщась от боли, — все эти годы я как будто стоял на тонкой жёрдочке, перекинутой через пропасть… Стоял, пытаясь сохранить равновесие, сохранить свой выстраданный семейный очаг, в то время как мир вокруг меня неуклонно рушился, катился в эту самую пропасть, без всякой надежды на сохранение прежней, привычной жизни…

— Молчи! Ты теряешь силы, — попросил его Вир, крепко сжимая протянутую ему другом руку.

— Нет, послушай меня, — упрямо замотал головой Чад. — Но тогда я всё надеялся, надеялся на какое-то чудо… Мы все охотно верим в чудеса, когда больше не во что верить, не на что больше надеяться. А потом я потерял дочь — главный смысл моей прежней жизни — и мой хрупкий мир, который я отчаянно пытался спасти, в одночасье рухнул в ту же саму пропасть. И пришла пустота: страшная, безысходная, немая. Из меня, словно вынули душу, остановили в груди сердце. «Зачем теперь жить? — думал я тогда. — Как теперь жить?»…

Чад закашлялся кровью на руках у друга. Вир попытался помочь ему, но Чад остановил его.

— Но оказалось, что есть зачем жить… Слышишь, Вир? Есть, зачем жить всем нам несмотря ни на что! Жить ради того, чтобы навсегда завалить ту самую пропасть, завалить трупами наших врагов, лишённых души, этих злобных упырей с мёртвыми душами! И построить над этой пропастью радужный сверкающий мост, который поведёт нас в будущее, где каждый — такой как я или ты, или вон Рубина, — Чад кивнул на подошедшую к ним девушку, — каждый будет счастлив просто потому, что он хороший человек. Где не будет лжи и корысти, где добро победит жестокость и смерть.

Чад снова поморщился от боли и крепко схватил Вира за руку.

— Ты уверен, что в той горе лежит начало этого пути?

Вир молча наклонил голову и прикрыл веки.

— Тогда перевяжите меня! — потребовал Чад. — И загрузите в винтолёт все плазменные бомбы, что у нас есть!

— Ты точно справишься? Ты, правда, хочешь этого?

— Эх, дружище! — тяжело вздохнул Чад и улыбнулся. — Жаль, что мы не были знакомы на Земле… Но хорошо всё же мы с тобой здесь покутили, а? Так зададим напоследок этим гадам жару? Как считаешь?

Вир обернулся к Рубине, стоявшей подле них в нерешительности. Девушка нервно ломала руки, пытаясь справиться с накатившими на неё чувствами.

«Только бы не заплакать! — думала она. — Не смей плакать!».

— Перевяжи его! — потребовал Вир и быстро поднялся на ноги, поспешно направляясь к поросшему мхом камню, около которого остались лежать их рюкзаки со снаряжением и оружием.

Запихав в один рюкзак все плазменные заряды, Вир закинул его в кабину винтолёта и вернулся за Чадом. Вдвоём с Рубиной они помогли товарищу подняться на ноги и дойти до летательного аппарата. Чад грузно повалился в кресло пилота и уцепился за штурвал управления, щуря на солнце глаза и разглядывая приборную панель.

— Всё просто, — через минуту констатировал он, нажимая красную кнопку. — Запускаем двигатели… Даём тягу на винты…

Чад повернулся к друзьям, наблюдавшим за ним с напряжённым беспокойством на лицах. Улыбнулся им на прощанье.

— Отходите!.. Отходите в сторону, я взлетаю… Прощайте, друзья! Помните обо мне в той, счастливой жизни!

Вир крепко взял Рубину за руку и потащил её в сторону от винтолёта, который резким рывком подскочил вверх, застыл на мгновение над высокой травой и тяжело, неохотно устремился в раскалённое синее небо, по крутой дуге поднимаясь к вершине грозного вулкана, укутанного облаками.

Чад, стараясь не думать от тягучей боли в животе, разливавшейся волнами жара по всему телу, сжимал в слабеющих руках штурвал, ведя винтолёт к заветной цели.

Вот промелькнули лиловые трепетные крылья облаков, будто машина нырнула в стаю сказочных птиц, вот уж и огромное жерло вулкана зачернело впереди, спадая серыми ребристыми скатами в неведомую глубь.

Стрелки приборов на передней панели лихорадочно забились на крайних отметках.

Винтолёт вздрогнул, на мгновение, проваливаясь в пустоту под собой.

— Давай! — скрепя зубами прохрипел Чад. — Давай, железка, чёртова!

Сквозь выгнутое куполом стекло уже были видны блестящие золотом на солнце странные шары и переплетения каких-то сетчатых конструкций — вот он проклятый излучатель!

«Девочка моя! Я иду к тебе, солнышко!» — последняя мысль промелькнула в голове у Чада, и он уверенно направил винтолёт в жерло вулкана, свободной рукой запустив таймеры на плазменных бомбах.

Через несколько долгих минут окрестности сотряс страшный взрыв. Старая гора сначала вздрогнула, а затем изрыгнула из себя грозное пламя, и покатились по её склонам тяжёлые осколки взорванной породы, заклубился дымный смерч, достигая самого неба, пронизывая его чёрным столбом.

Люди внизу в страхе и ужасе наблюдали, как древняя гора рассыпается на громадные куски и извергает из себя раскалённую лаву, с шипением поползшую вниз, сжигая всё на своём пути.

Глава 2 Будет людям счастье, счастье на века!

Шестнадцатый год новой биографии: новое летоисчисление, новые невиданные темпы развития планеты и людей. Пантеоны, воздвигнутые в честь прежних правителей в обеих столицах, были снесены к всенародной радости, несколько тысяч олигархов были арестованы народной властью и лишились всего награбленного ими за долгие годы правления клептократического режима. Эти богатства были направлены на возрождение планеты, на строительство городов, заводов, верфей, электростанций. Особняки сановников и олигархов были отданы под школы, детские сады, больницы и санатории для простых людей и их детей.

Наступило время созидания, а не разрушения. Статьи газет о новостройках второй пятилетки напоминали фронтовые сводки. Пуск нового завода или фабрики, железнодорожной ветки, создание новой турбины для электростанций отмечались как невиданные победы с вековой отсталостью гивейского общества. Новая Гивея постепенно, но неуклонно возрождалась, преображаясь в развитую технико-экономическую цивилизацию.

Собравшийся в одной из столиц объединённый Пленум народных депутатов призвал рабочих и служащих по всей планете мобилизовать все силы на полное выполнение народно-хозяственного плана первого года второй пятилетки.

Что же объединяло всех этих людей? Что заставляло их отдавать все силы, всего себя делу, которое многим ещё вчера казалось фантастическим. Вряд ли, кто-то из них знал простой ответ на этот вопрос. Возможно, в большинстве своём они ответили бы так: «Нужно работать не за деньги, не за кусок хлеба, а за идею! Нужно чувствовать эту идею — каждый день, каждый час, каждое мгновение!».

Да, да, именно так и никак иначе. Только так люди превращаются в героев, так они встают на одну ступень с легендарными богами — всесильными, могучими и мудрыми. Ведь, чем меньше сказка в человеке, тем меньше и его личность. Ну и, конечно же, двигателем всех свершений был всеобщий энтузиазм, молодой задор, пробудившийся даже в стариках, потому что на твоих глазах совершались самые настоящие чудеса.

Новые задачи, небывалый энтузиазм рабочих требовали новых форм и методов организации и управления промышленностью, требовали чёткого и продуманного плана. И такой план был разработан, разработан светлыми умами землян, пришедших своим далёким братьям на помощь в строительстве нового социального устройства. Это стало ещё одним чудом — корабль с Земли, сверкающий на солнце золотой обшивкой ракетолёт впервые за последние сто лет сел на поверхности Гивеи, принеся с собой знания, высокие технологии и десятки образованных опытных инженеров и учёных. Этого, конечно же, было мало, но задача землян — учить, а не заменять собой гивейцев, дарить им радость собственных побед.

Но не сразу и не просто приходила эта радость. Десять лет назад на планете было триста пятьдесят миллионов безработных. Теперь с безработицей было покончено навсегда, теперь каждый день приносил сообщения о новых достижениях социалистического строя.

Вот читаем приказ за номером 654: «Считать завод тяжёлого машиностроения в городе Шень-Цян вступившим в строй действующим предприятием Народной Гивеи». И подпись внизу: «Народный комиссар тяжёлой промышленности Гриф Орд».

И ещё одно изменение на географической карте планеты, висевшей в кабинете наркома. Эта карта отмечала все его маршруты. Он бывал всюду: и там, где есть трудности, и там, где одерживались победы. Ни одна географическая карта не успевала за бурной жизнью молодой народной страны и её отважных наркомов, самозабвенно преданных делу революции.

Вчера ночью нарком Гриф Орд около двух часов стоял у конвейера и видел рабочего, который впился глазами в трактор, сходивший с него. Это можно сравнить с картиной, когда отец ожидает появления своего первенца. Вот с таким же видом рабочий замер и смотрел на конвейер и ожидал, когда с него сойдёт трактор. И чувства этого рабочего были общими с чувствами наркома Грифа Орда.

Шестнадцатый год народной власти — год всенародного обсуждения проекта новой конституции, главного закона планеты. По всей Гивее в разные концы помчались агитпоезда, воздушные суда и даже женские автопробеги, как доказательство факта реального равноправия. Ведь конституция закрепляет то, что достигнуто. Долгим и сложным был их маршрут: от обеих столиц к самым отдалённым поселениям на севере и юге, через шесть союзных республик, где были встречи с простыми людьми, обсуждения и споры. И вот, наконец, возвращение в столицу, праздничные митинги, на которых выступали участницы автопробега.

«Пробег закончен, — уверенно говорит с трибуны самая молодая его участница Сон Ши, работница станкостроительного завода и ударница труда. — Но мы в любую минуту готовы сесть за управление боевой машиной и если потребуется стать на защиту нашей прекрасной родины!». Замечательные слова. Плечом к плечу с Сон Ши были и другие отважные женщины, своим примером доказавшие, что равноправие, закреплённое в новой конституции, это не пустые слова и обещания.

Пять месяцев длилось всенародное обсуждение новой конституции при большой активности гивейцев разных возрастов: на предприятиях, в сельхозкоммунах, в учреждениях. Прошло более четырёх сот пятидесяти тысяч собраний, в которых участвовали миллионы человек. Так была законодательно закреплена победа социалистического строя. Когда рабочий класс сам и весь является единственным хозяином своей страны, своей планеты, он всё может. Никогда ещё на Гивее не было столь искреннего и тесного единения власти и народа и никогда люди не жили так, чтобы почти каждый день их жизни дарил им всё новые и новые завоевания разума.

Если заглянуть в хронику первых лет народной власти, хронику, запечатлевшую неповторимые мгновения истории, она может вызвать улыбку и удивление у человека, привыкшего к совершенно иной жизни — жизни ради себя и только ради себя. Героическая, а иногда и наивная, но полная гордости за страну и людей, строящих новое общество, она развернёт перед нами летопись тех лет. Но мы не станем пренебрежительно отворачиваться от неё, как от какой-то выдумки, сказки, в которой добро и отзывчивость, взаимовыручка и чистая душа всегда побеждает зло и всякую нечисть, чахнущую над презренным златом.

Мы посмотрим на неё, как на историческую правду, в которой действуют наши давние герои.

Вот город Линь-Шуй, южная столица планеты, площадь Героев Коммунаров, дом за номером девятнадцать. На этом доме нет мемориальной доски, но события, которые происходили здесь шестнадцать лет назад, достойны того, чтобы о них рассказать. На первом этаже этого дома располагался тогда Комитет революционной охраны. Много работы было у его сотрудников, огромная ответственность перед народом. И кого же мы найдём в одном из кабинетов, за столом, заваленном кипами бумаг и папок?

Да ведь это же наш Вир! Хмурый и сосредоточенный, погружённый с головой в работу, видимо, ещё со вчерашнего вечера — лампа на столе всё ещё горит, хотя давно уже утро.

В дверь кабинета постучали. Вир оторвал взгляд от бумаг перед собой, и устало откинулся на высокую спинку стула.

— Да! Войдите! Кто там?

Дверь приоткрылась и в образовавшуюся щель просунулась рыжая девичья головка.

— Товарищ старший комрев! Можно? — Синие глаза сверкнули озорной весёлостью.

— Не может быть! — Вир вскочил со стула и радостно бросился навстречу распахнувшей настежь дверь девушке. — Рубина! Откуда ты здесь? Как попала в столицу? Я слышал, ты где-то в северных провинциях, на строительстве железной дороги, работаешь в политотделе.

— Была! Точно! — кивнула Рубина, хватая Вира за руки и жадно вглядываясь в его лицо. — Да и ты, знаю, в особом отделе на селе работал. А теперь…

Рубина окинула взглядом кабинет, произнесла с лёгким пафосом:

— Комитет революционной охраны… Важная персона!

— Э! Да, брось ты! — отмахнулся Вир. — Какая важная персона? Нас тут пару десятков таких, как я. Работаем день и ночь ассенизаторами общества. Вычищаем старое дерьмо, накопившееся на планете за последние пятьдесят лет. Видишь все эти папки? Дела бывших сановников и вельмож. Выявляем кто и сколько наворовал в своё время и к ногтю, с полной конфискацией! Ну, а тех кто добровольно всё отдаёт и готов сотрудничать с народной властью ставим на рабочее довольствие. А не хочешь, лопату в руки и вон к тебе, на стройку, возрождать разваленное народное хозяйство.

— Отрабатывать, значит, старые грехи, — понимающе кивнула Рубина. — Да, видела я там таких. Жалкое зрелище! — брезгливо поморщилась она.

— Да, в политотделе при машино-тракторной станции было лучше, — печально вздохнул Вир.

С победой революции и приходом народной власти, сама жизнь подсказывала искать новые формы работы на селе. Так и пришли к идее создания особых отделов — политических отделов при машино-тракторных станциях, где сильны были рабочие коллективы. На эти кадры возлагалась огромная ответственность. Но из каких людских резервов формировать эти кадры? Формировали их, конечно же, из людей, которые уже прошли школу классовой борьбы в период революции и первых этапов социалистического строительства — самых сложных и даже опасных.

— Вот ведь какое дело, получается, — продолжал рассказывать Вир, усадив Рубину на свободный стул у окна. — Работа в политотделе, она ведь позволяет взглянуть в самую суть нового времени, увидеть собственными глазами, как меняется душа человеческая — тяжело, со скрипом и натугой, но меняется. И ты вроде акушера при родах: помогаешь народиться на свет новому человеческому существу, открыть ему глаза на мир, чтобы взглянул он на него по-новому. Ты согласна со мной?

Вир посмотрел на свою давнюю подругу. Та кивнула в ответ, жадно слушая его.

— Вот! — обрадовался Вир и продолжал. — Знавал я одного мужика. Типичный представитель крестьянства здешнего. Впервые мы с ним познакомились ещё в окопах, когда штурмовали столицу. Рыжий, молчаливый. Он всегда стрелял во врага сцепив зубы, а когда наступала передышка в бое, удалялся к опушке леса, ходил там, что-то бормоча себе под нос. Однажды я спросил его: «Чего ты тут колдуешь, дядя Косаки?». А он мне отвечает: «Да вот, трава налилась багрянцем уж. А я как траву вижу, так пахать охота. Душа не на месте, болит». И тут я понял, что дядя этот, Косаки бился с олигархами и их халуями за право свободно пахать на своей земле. Понимаешь, какое дело?

— И что потом? — с интересом спросила Рубина.

— Потом я видел его уже при народной власти. Он врезался в землю, как полновластный хозяин, дневал и ночевал на пахоте, и однажды, задыхаясь, сказал мне: «Подохну скоро». Но при этом радовался радостью мелкого собственника. А затем стала подниматься первая волна нового, коллективного хозяйствования на земле. Но Косаки так и оставался единоличником. Он позже всех пришёл в земледельческую коммуну. Я его отвёл в сторону и спросил с глазу на глаз, как ему живётся в коммуне и как обстоит дело с душой? «Обезродили вы всё», — вздохнул он и покачал головой. «Что так?» — удивился я. Он показал мне на трактор, который когда-то принадлежал ему: «Тот же трактор, а радости к нему нет».

Вир грустно усмехнулся, вспоминая это.

— Вот эта привязанность к старому, своему, единоличному больше всего мешает организации труда в сельхозкоммунах и не способствует налаживанию новой социалистической дисциплины.

— И чем всё закончилось? — поинтересовалась Рубина, очень внимательно слушавшая Вира. — Я имею в виду с этим Косаки?

— Чем закончилось? Потом мы взяли его на открытие нового тракторного завода в Шан-Хи. Ехал он с нами две тысячи миль и на всё вокруг смотрел крестьянскими глазами. Когда стали подъезжать к горам, люди стали восхищаться красотой природы, а Косаки заявил: «Бесполезные горы!». Спрашиваем его: «Почему?». А он нам: «Да ни пахать, ни сеять нельзя». И вот мы на заводе. А завод, скажу тебе, прекрасен, залит солнцем. Чистые новенькие корпуса, озеленённые площадки для отдыха. В сборочном цехе в это время стал сходить с конвейера гусеничный трактор. Уж очень он впечатлил тогда Косаки. А этой осенью, представляешь, я снова видел его в сельхозкоммуне. Работает он там теперь бригадиром трактористов. Поинтересовался я у него: «Ну, а как с душой, дядя Косаки?». А он улыбается мне: «С душой? Душа на место стала». Вот ведь как бывает в нашей работе!

— Да, это верно, — задумчиво протянула Рубина.

— В сельхозкоммуну тебе надо, — сказал Вир, заботливо глядя на неё. — Исхудала вся на северах своих. Одни глаза и остались только. Знаешь, какие в коммуне праздники бывают? На день урожая, когда коммунары накрывают богатые столы, обязательно должны приходить политотдельцы. Если ты не приезжал, это было для коммунаров большой обидой. С душой к нам относились всегда. Сажали на самое лучшее место, подвигали тебе самые лучшие закуски. Обязательно старались с тобой чокнуться. Ставили для этого специально красное вино на стол. Всё это вроде бы мелочь, но говорило о том, что у тебя с ними установились хорошие отношения, тесный контакт с народом. А потом выскочит какая-нибудь молодая дородная коммунарка и заведёт звонким голосом озорную песню, а глазами так и сверкает. Остальные подхватывают хором эту её напевку… В общем, идёт весёлое гулянье до самого вечера.

Вир почесал затылок.

— Если бы мне ещё представилась возможность пережить всё это снова, участвовать в тех грандиозных делах, в каких я участвовал, я бы с удовольствием всё это повторил, несмотря на все трудности и опасности, даже смертельные. Это была одна из интереснейших страниц в моей биографии.

— Разве? — Рубина, на губах которой блуждала мечтательная улыбка, удивлённо приподняла длинную бровь. — А как же «Серые Ангелы»?

— «Серые Ангелы»? — задумчиво и слегка печально улыбнулся Вир. — Да, знатное время было. Теперь разбрелись все кто куда. Дел-то на планете невпроворот! Мун вон снова лечит людей. Знатный врач, между прочим.

— Я знаю, — кивнула Рубина, не отрывая пристального взора от товарища.

— Чад сейчас мог бы снова учить детей, — с горечью в голосе продолжал тот. — Жаль его. Столько грандиозных свершений вокруг происходит и всё без него… И всех остальных жаль, жаль, что не дожили они до сегодняшнего дня.

— Жаль, — кивнула Рубина, опуская ресницы, и встрепенулась снова. — А сейчас? Разве у тебя не интересное дело теперь?

— Как там Нат поживает? — вместо ответа спросил Вир и понуро опустил голову. — Чада жалко… и Юла тоже. Каких ребят потеряли!

— Нат? — Рубина посмотрела на Вира с лёгким вызовом. — У него всё хорошо. Замуж всё меня зовёт.

— А ты?

— Я?.. Я пока думаю. Не могу выбрать между вами двумя.

Девушка бросила на Вира острый долгий взгляд.

— Хотя, у тебя же теперь есть твоя Шаори.

— Не говори глупости! — отмахнулся Вир. — Ты же знаешь, что это совсем другое. Это карма моя, если хочешь. Помогаю несчастной женщине, как могу.

— Ты уверен? — с сомнением спросила Рубина.

— Да! Времена ныне не такие, чтобы о себе думать. А представляешь, что у нас ещё впереди? Вот поднимем в стратосферу тысячи спутников и создадим на планете грандиозную информационную сеть, чтобы в каждом, самом отдалённом уголке её любой человек мог увидеть лучшие фильмы, лучшие произведения искусства, прочитать книги, какие пожелает, воочию увидеть своих друзей и родственников, общаться с ними на расстоянии. Это потянет за собой развитие самых высокотехнологичных отраслей. Мы создадим свою космическую индустрию, которая даст толчок к созданию новых видов транспорта. Вообрази себе проект общепланетарной транспортной системы — единую кольцевую дорогу, которая огромным обручем охватит Гивею по экватору? В неё вольются все остальные дороги, и даже та дорога, которую вы строите сейчас насевере. Она лишь предвестник, начало грандиозной будущей стройки. И на этом развитее наше нисколько не остановиться. Автоматические трактора и комбайны выйдут в скором будущем на поля, заработают по всей планете автоматизированные заводы, наполняя закрома всем необходимым для жизни, чтобы люди могли свободно развиваться и творить. В небо взовьются юркие летательные аппараты, не знающие пут гравитации, и управляемые умными программами понесут людей и грузы в самые разные уголки этого мира. А там, впереди у нас — космос! Представляешь? Мы зашагаем от планеты к планете, всюду создавая прекрасные, устроенные для жизни миры. И всюду будет разливаться радость, счастье и добро человеческое!

Вир на мгновение призадумался. Глаза его светились огнём вдохновенной мечты. Он улыбнулся чему-то своему, одному ему известному, и тихо пропел звучным голосом:

Вир радостно подмигнул Рубине, обнял её за плечи и запел снова. Голос его звенел уверенной отвагой и несгибаемой волей:

Рубина слушала странные, незнакомые ей слова, и сердце её начинало трепетать радостной тревогой, душа её разворачивалась, подобно расцветающему цветку, тянущемуся навстречу ласковому солнцу, навстречу новому нарождающемуся дню, в котором будет столько любви и счастья, сколько пожелаешь.

Примечания

1

Маунтин-Вью (англ. Mountain View — «горный вид») — небольшой город в округе Санта-Клара штата Калифорния, США, который получил своё название благодаря видам на горы Санта-Круз.

(обратно)

2

Центр Эймса — один из основных центров НАСА, расположен в Кремниевой долине. Центр участвовал во многих миссиях НАСА, он лидирует в астробиологии, малых космических аппаратах, роботизированных исследованиях Луны, технологиях для Constellation Program, а так же в поисках пригодных для жизни планет, суперкомпьютерах, умных и адаптивных системах, термозащите и воздушной астрономии.

(обратно)

3

Авиационно-космическая система «Спираль» — советская система космического назначения, состоящая из орбитального самолёта, который по технологии воздушный старт выводился в космос гиперзвуковым самолётом-разгонщиком, а затем ракетной ступенью на орбиту. Проект «Спираль», начатый в 1960-х годах, был ответом на программу создания США космического перехватчика-разведчика-бомбардировщика X-20 «Дайна Соар». В 1964 году в ЦНИИ 30 ВВС была разработана концепция, а летом 1966 года началась разработка проекта в конструкторском бюро ОКБ Микояна. С 1969 года по 1974 год проводились испытания сбрасываемых макетов; с 1976 по 1978 были проведены 7 успешных испытательных полётов Миг-105.11 (лётный дозвуковой аналог орбитального самолёта).

Программа «Спираль», в частности, корабли БОР-5 и Миг-105.11 дала начало американским разработкам в том числе программе HL-20, на основе разработок которой был создан космический корабль «Дрим Чайсер» и Х-37В. На дозвуковом аналоге орбитального самолёта Миг-105.11 проводили испытания лётчики П.Остапенко, И.Волк, В.Меницкий, А.Фёлоров. Окончательный этап испытаний аналога проводил В. Урядов.

Запускавшиеся ракетой 11К65М-РБ, уже в рамках программы «Буран», космические аппараты серии БОР-4 представляли собой беспилотные экспериментальные аппараты на основе БОР-3, доработанные для целей создания орбитального корабля «Буран».

(обратно)

4

ТАСС — телеграфное агентство Советского Союза было создано 10 июля 1925 постановлением Президиума Центрального исполнительного комитета и Совета народных комиссаров СССР на базе Российского Телеграфного агентства (РОСТА). Постановление закрепило за агентством статус центрального информационного органа, обладающего исключительным правом собирать и распространять информацию внутри Советского Союза и за его пределами.

(обратно)

5

БЦВМ — бортовая цифровая вычислительная машина.

(обратно)

6

АСУ — автоматизированная система управления. Оригинальная идея принадлежат А.И. Китову. Разработанный им проект «Красная книга» переосмыслил директор Института кибернетики АН УССР В.М.Глушков. С 1962 года в СССР началась масштабная компания по созданию различных АСУ в государственных ведомствах и на предприятиях, которая захватила сотни тысяч советских граждан.

(обратно)

7

. ОГАС — общегосударственная автоматизированная система учёта и обработки информации. Так с начала 1970-х годов стала именоваться ЕГСВЦ (единая государственная сеть вычислительных центров). ОГАС представлял собой трёхуровеную сеть с компьютерным центром в Москве, до 200 центров среднего уровня в других крупных городах и до 20 тыс. локальных терминалов в экономически значимых местах, обменивающихся информацией в реальном времени с использованием существующей телефонной сети. Эта структура позволяла любому терминалу взаимодействовать с любым другим. Создание ОГАС задумывалось с учётом применяемых в СССР отраслевых методов управления экономикой. Предполагалось, что ОГАС будет базироваться на отраслевых АСУ, которые планировались, чтобы обеспечить автоматизированное компьютерное экономическое управление в рамках каждой отдельной отрасли СССР с одной стороны, и территориальных АСУ с другой. Глушков так же предложил использовать эту систему для перевода Советского Союза в новый тип экономики, используя систему электронных платежей.

(обратно)

8

ФЗО — школа фабрично-заводского обучения. Низший тип профессионально-технической школы в СССР. Существовали с 1940 по 1963 год. Школы ФЗО действовали на базе предприятий и строек в системе Государственных трудовых резервов СССР. Готовили рабочих массовых профессий. В школу принималась сельская и городская молодёжь 16–18 лет с любой общеобразовательной подготовкой.

(обратно)

9

ЦУП — Центр управления полётами.

(обратно)

10

«Охайо!….. Нандешо?» — «Доброе утро! Что вам угодно?»

(обратно)

11

. «Хаи. Ичибу….. Ваташи ва аната ни тсуите хококу шимас» — «Да. Одну минуточку. Я доложу о вашем приезде».

(обратно)

Оглавление

Вместо пролога ЧЕТЫРЁХГЛАВЫЙ ДРАКОН

  Глава 1 Воспоминая прошлое

  Глава 2. Волшебники страны ВОЗ

Часть первая БУДУЩЕЕ, КОТОРОГО НЕ БЫЛО

  Глава 1 ДАР АШВИНОВ

  Глава 2 ЗАРЕ НАВСТРЕЧУ

  Глава 3 НЕЕСТЕСТВЕННЫЙ ОТБОР

  Глава 4 ОРЛЁНОК

  Глава 5 ЗВЁЗДОЧКА МОЯ ЯСНАЯ

  Глава 6 ВОДЫ СТИКСА

Часть 2. ВЫЖИВШИЙ ИКАР

  Глава 1 В ЦАРСТВЕ ТЛЕНА

  Глава 2 ЗА ЧЕРТОЙ ГНЕВА

  Глава 3 КОГДА СПЯЩИЙ ПРОСНЁТСЯ

  Глава 4 ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ

  Глава 5 СКИПЕТР ОСИРИСА

  Глава 6 МЫ НЕ РАБЫ!

Вместо эпилога ВОЗВРАЩЕНИЕ В БУДУЩЕЕ

  Глава 1  Солнце новой жизни на земле зажжём!

  Глава 2 Будет людям счастье, счастье на века!

*** Примечания ***