Я буду надеяться на чудо [Евгения Черноусова] (fb2) читать онлайн

Евгения Черноусова Я буду надеяться на чудо

Никуда не денешься, придется ехать

Валька с Толиком прятались под лестницей. Сегодня они от нечего делать соревновались в меткости. Получилась ничья: одно стекло в подвальном окне разбил Валька, другое Толик. Трус Толик уверял, что Валька виноват больше, потому что разбил нижнее стекло, а оно больше. Их застукала дворничиха тетя Настя и уже нажаловалась Толиковой маме тетке Наташке. А тетка Наташка обещала все сказать Валькиной маме. И ребята решили посидеть под лестницей, пока мамы перестанут сердиться.

– Ребята! – раздался громкий шепот Валерки. – Тетя Лена идет!

– Отойди, – зашипели на него оба.

Дверь подъезда была открыта и придавлена к стене кирпичом. Из-под лестницы было видно крыльцо, одна из скамеек у крыльца и часть детской площадки с песочницей, качелями и шведской стенкой. Дом их старый, небольшой, который год сноса ожидает. Вот и детская площадка старая, и скамейка. На скамейке сидели две бабушки и четвертый муж Люсипы дядя Андрей, который глядел за своим сыном Егоркой, ковырявшимся в песке. Рядом с дядей Андреем уселся и Валерка.

– Ленка! – завопила тетка Наташка. – Ты своего хулигана окороти! Это что же творится, приехали тут в столицу из деревни, вселились в чужую квартиру неизвестно по какому праву, и еще гадят! Чему твой байстрюк моего сына учит! Лимита чертова! Нарожают уродов черт-те от кого!

По лестнице быстро спустилась Люсипа, но, выглянув, тут же укрылась за дверью. Шедшая за ней тетя Вера спросила: «Ты чё?» и получила ответ: «Блин, Валентина Карловна». Валька приуныл. Мама немного посердится и перестанет, а бабушка теперь весь вечер будет зудеть. И Люсипа не заступится за него, потому что боится бабушки не меньше чем Валька.

Тем временем тетка Наташка продолжала орать. И перешла уже на такие слова, которые Валька еще с садика знал, но говорить вслух решался только в чисто мужской компании: за них мама его не только бы отругала, но, пожалуй, и побила бы. Вот это тетка зря, мама и ее побить может.

– Ах, простите, – каким-то особенно вредным голосом перебила ее мама. – Несчастная я мать! Говорила я этому ребенку: водись только с детьми из интеллигентных семей. Вот Сергеевы: потомственные москвичи, мать – образец изящества и культуры: одета всегда идеально, речь как у филолога, манеры как у графини. И родила не от святого духа, а от законного супруга. Тоже из графьёв, черного слова не скажет, всё только «Pardon» и «Merci». И парфюм у него прям из Парижа. Недаром она мужа из мордовского Версаля выписала. А ребенок! Отличник учебы, задачки по математике как орешки щелкает, с гувернантками иностранные языки изучает. И еще юный друг милиции… то есть полиции. А Валька такой идеал с пути истинного сбивает!

Валька прыснул. Толик показал ему кулак. А что, правда, смешно. Толика на лето оставили по математике и по английскому. И на учет его поставили в комиссии по делам несовершеннолетних, когда взрослые ребята киоск «Роспечати» ломали, а он на стрёме стоял.

Люсипа все-таки не выдержала. Засмеялась тонким голоском и вышла на крыльцо. Услышав материн смех, Егорка завизжал, подражая ей. Смех Егорки оказался таким заразительным, что не выдержали и бабушки. Улыбнулся сыну даже молчаливый дядя Андрей.

Как ни странно, тетка Наташка замолчала. Наверное, не поняла, что мама сказала.

Мама с бабушкой поднялись на крыльцо, и мальчишки затаились. Тихим голосом мама что-то спросила у Люсипы, та стала отвечать, но вдруг мама перебила ее:

– Эй, злоумышленники, вылезайте! Валька, кому говорю, нечего под лестницей пыль собирать.

Валька вздохнул и вылез. Вслед за ним вышел и Толик. Люсипа подмигнула Вальке и, вынув из кармана фартука пакет, сунула им с Толиком по коржику. Толик тут же впился в него зубами. Валька знал, что Толику сегодня вряд ли доведется есть, поэтому свой коржик тоже отдал ему, хоть и жалко было: у Люсипы они всегда вкусные.

– Пошли к нам, Толик, обедать, – сказала мама.

– Нет, я домой, – вздохнул Толик и поплелся во двор.

Со двора послышался плач Егорки. Люсипа бросилась к нему, а Шпильманы стали подниматься по лестнице на свой четвертый этаж. Бабушка молчала, но как только они зашли в квартиру, начала:

– Ну вот что, Елена…

– Валька, поставь суп разогреваться, – перебила ее мама. – Ма, ты с нами пообедаешь?

Бабушка промолчала. «Ой, сейчас начнется!» – подумал Валька, зажигая газ. В это время зазвонил телефон. Он поспешно схватил трубку:

– Здравствуйте, тетя Люся! Дома! Сейчас! – и, передавая матери трубку, поспешно пояснил для бабушки, услышав ее любимое «это переходит все границы!» – Люсява!

У мамы две самые лучшие подруги, и обе тети Люси. Когда-то они все трое учились в инязе, но тетя Люся Могалькова ушла с первого курса и уже лет двадцать работала парикмахером. А тетя Люся Павлова, как и мама, работала переводчицей. Чтобы их не путать, за глаза одну звали Люсипой, а другую Люсявой. Люсипа на кличку не обижалась, и сама, когда звонила, говорила Вальке: «Это я, Люсипа!». Эту кличку ей придумал Валька, когда был совсем маленький. У мамы есть любимая песня, называется «романс». Когда они с тетей Люсей пели «По широкому полю вдогонку мы пустили горячих коней», Валька им всегда завидовал: такие уже немолодые и толстые, а скакали верхом! Один раз, когда он болел и капризничал, мама стала эту песню ему петь. Там в конце такие слова:

Не заманишь Лисиппу в неволю,

И, пришпорив гнедого коня,

По бескрайнему пыльному полю

Унесется она от меня.

Валька, с досадой отвернувшись к стенке, огорченно пробурчал: «Ну, хоть раз бы ты ее обогнала!». «Кого?» –удивилась мама. «Ну, эту Люсипу, тетю Люсю. Она же даже толще тебя!» Как мама смеялась! Потом она объяснила, что это песня вовсе не про нее и тетю Люсю. Она называется «Амазонка», это такие женщины-воины. А Лисиппа – это царица амазонок. Потом она рассказала это тете Люсе, и они опять смеялись. И мама с тех пор зовет тетю Люсю Люсипой. А другую тетю Люсю, чтобы не обидно было, стала звать Люсявой. Кажется, ее на работе тоже так зовут. Вот с этой тетей Люсей мама сейчас говорила о каком-то срочном переводе:

– Технический? Нет, Люсь, тут я пас! Художественный, культурологический, исторический текст – милое дело. А тут наворотишь, деньгам не рада будешь. Нет, Люсь, никак. Все понимаю, и деньги нужны, но… нет, извини! Пока!

– Что, «голый кондуктор бежит под вагоном»? – спросил Валька со знанием дела.

– Да, пролетела мимо денег, – с сожалением вздохнула мама.

И тут бабушку прорвало! Как мама воспитывает ребенка! Он называет кличками взрослых людей, водится с малолетними преступниками, дебилами! Бьет стекла! А лексикон! И мать, вместо того, чтобы учить сына приличиям, говорит всякое… непотребство!

– Ба, это же цитата! Из фантастики! Это неправильный перевод технического текста! Надо «оголенный проводник электрического тока проходит под тележкой крана».

– Вот! Твоё воспитание! Он еще меня учить будет!

– Ма, мне подработать надо. Вот тебе возможность выплеснуть все твои нерастраченные педагогические знания. Возьми Вальку к себе или переезжай ко мне. Я месяц помотаюсь с иностранными группами по городам Золотого кольца и прочим злачным местам России и заработаю ребенку на одежду и витамины… и себе на шубу. А ты за это время выправишь все мои педагогические огрехи, и к сентябрю я получу образцово-показательного сына. Он будет говорить по-французски и дружить только с аристократами и не будет вмешиваться во взрослые разговоры. Идет?

Валька чуть не взвыл. Такого коварства он от мамы не ожидал! Это же концлагерь! Мама сама с бабушкой и часа продержаться не может, Валька сам слышал, как она это Люсипе говорила!

– Нет уж, моя милая. Я тебя воспитала, дала тебе образование. Будь добра, своего сына воспитывай сама.

Валька перевел дух.

– Ба, а как ты маме образование дала? Ты ее иностранным языкам учила?

– Нет, сынок, она мне не мешала их учить. Так и дала. Ладно, не отвлекайся. Ты слышал, что я сказала? Итак, твой выбор! Или в лагерь, или к бабушке!

– Ну, мам!

– Елена, я всё сказала! Свои проблемы решай сама!

– А я и решаю. Слава богу, бабушки – не мамы, их много. Валька, думай, и до вечера реши: в Сходню или в Утятин.

– А дома остаться нельзя?

– Одному? Ты сегодня на пол дня остался, и меня уже с оркестром встречают.

Валька понял, что дома остаться не удастся.

– Тогда в Утятин… Там хоть спать после обеда не заставят и хором петь…

– Ладно, сынок, не обижайся. Еще спасибо мне скажешь. Бабушка и кормить тебя будет не чета мне. Помнишь ее пирожки? А рыбу в кляре? А квас? И на речке будешь купаться, и на озеро ходить рыбачить. А дядя Гена тебя раков ловить научит. Знаешь, как раков ловят? Ночью с фонарем! Ты же любил ездить в Утятин! Помнишь, как ты плакал и просил меня оставить у бабушки?

– Я маленький был… и вообще, мы же с тобой вместе ездили. А теперь ты меня одного отправляешь.

– Валь, я тебе обещаю, что заработаю отгулов и на неделю приеду. Ты думаешь, мне самой на родину не хочется? Но надо же деньги зарабатывать. И отпуск я уже использовала, когда бабушка болела. Ладно, все, давай вещички собирать.

– А удочку взять можно?

– Только без удилища.

Бабушка слушала их, поджав губы. Потом сказала:

– Ну вот, сама с теткой договорилась, а матери нервы треплешь.

– Ой, правда, я же в Утятин не позвонила! Вдруг бабушка больная или уехала куда!

– Так ты и за нее как за меня решила? Эгоистка!

– Не эгоистка. Просто знаю, что мама Лена и меня, и Вальку очень любит и примет с радостью.

– Это что, намек, что я вас не люблю?

– Может, и любишь, но как-то… отстраненно, – роясь в сумке, ответила ей мама. – Не прикладывая рук. Внушением на расстоянии. Критикой без личного примера. Продолжить?

– И это говорит мне родная дочь! Я на тебя молодость свою потратила! Я замуж не вышла, чтобы тебя отчим не обижал!

– И как бы он меня обидел, если я жила в Утятине, а ты в Москве? А в Утятине у меня были любящие родители, бабушка и братья. Такую ораву не обидишь. Спокойно могла выйти хоть за Синюю Бороду.

Валька задумался, кто бы победил, Синяя Борода или бабушка. Представить бабушку, ноющую: «Анна, сестрица Анна» он не мог. А вот ухватить за бороду и потащить по асфальту – это запросто. Да еще и ругая его на все корки при этом, как она сейчас маму ругает. И мама вон стоит вся красная. Да, бабушку не переорать.

Кажется, последнюю фразу он произнес вслух, потому что обе они враз замолчали, повернувшись к нему. Валька испугался.

– Валя, ты что? – спросила мама.

– Вот! Твое воспитание! Мало того, что дочь хамит, так еще и внук родной ни в грош не ставит! Ноги моей здесь не будет!

С треском захлопнулась входная дверь. Мама дернулась было бежать за бабушкой, но махнула рукой.

– Ну, и что это было? Действительно охамел!

Пискнул дверной звонок. Мама испуганно охнула:

– Не доругалась! – и побежала открывать дверь. Но это была Люсипа.

– Я услышала, как дверь хрястнула, гляжу, Валентина Карловна летит. Что-то быстро она от вас отстала.

– Сынок озверел. Мы ругаемся, а он говорит: «Бабушку не переорешь».

Люсипа захохотала:

– Устами младенца глаголет истина!

– Подожди ржать! Видишь, тут действительно меры принимать надо! Валя, как ты мог?

– Ну, ты сказала, что бабушка могла за Синюю Бороду замуж выйти. Я и подумал, что она бы не дала себя зарезать: за бороду схватила бы и по асфальту поволокла и еще ругала бы на все корки… как тебя. И нечаянно вслух это сказал. Мама, я, правда, не хотел!

– Лен, да брось ты малого ругать! Видишь, он расстроился! Он не хотел! Да и кто бы в здравом уме с Валентиной Карловной связался… – и тетя Люся захохотала.

Ободренный заступничеством Люсипы, Валька сказал:

– Ты сама не выносишь, когда бабушка тебя учит…

– Ты не прав, дружок, – поспешно перебила его Люсипа. – Годочков-то маме сколько? Ее уже учить поздно. А вот тебя еще учить и учить.

– Ладно, теть Люсь. Учите!

Мама с тетей Люсей переглянулись и захохотали.

– Ладно, Валька, – отсмеявшись, сказала мама. – Бабушке Лене, я надеюсь, ты хамить не будешь?

– Я не хамил! Я просто задумался… и сказал вслух то, что думал. А бабушка Лена добрая, про нее ничего такого не подумаешь.

– Дневник свой не забудь… мыслитель!

Дневник Валька решил вести с этого лета. В прошлом году им задали сочинение «Как я провел это лето». Столько всего было, а когда понадобилось, почему-то ничего не вспомнилось. И Валька уже две недели записывал вечером, что днем произошло. Вот и сегодня перед сном он записывал: «Мы с Толиком разбили стекло, я нахамил бабушке и теперь меня отправляют в Утятин. Никуда не денешься, придется ехать».

Я хочу, чтоб все друг друга понимали

– Инструменты в руки – и вперёд! Предстоит работа над ошибками, – скомандовала мама.

Это пришёл дядя Андрей. И они пошли вставлять подвальное стекло. Конечно, вставлял его дядя Андрей, Валька просто стоял у него над душой со штапиками в руках. Когда Валька в очередной раз вздохнул, тот оглянулся на него вопрошающе, мол, не пойти ли тебе домой.

– Педагогический момент, – пояснил ему Валька. – Вроде как я исправляю ошибки. А на самом деле отдуваетесь вы за меня.

Дядя Андрей хмыкнул и вернулся к работе. Вот так с ним всегда. Он и дома молчит. Говорит за двоих тётя Люся. «Не семья, а единство противоположностей без борьбы», – смеётся мама.

Утром, когда Шпильманы складывали сумки в багажник машины дяди Андрея, послышался звон, топот ног и ругань тёти Насти. Валька пробежался до угла и, вернувшись, сказал:

– Ну вот, стекло продержалось одну ночь.

Когда такси свернуло на Чирка, Валька сразу всё узнал и обрадовался. Вот и бабушкин дом, кирпичный, с высокими окнами. Деревянные некрашеные ворота, ветхий штакетник. Они вышли из машины, мама потянулась, вздохнула, огляделась вокруг и вдруг возмущенно спросила:

– А это что за монстр?

– Где? – но Валька уже понял, что она имеет в виду. За домом Шпильманов, там, где раньше стоял дом тети Аллы, возвышался кирпичный забор высотой метра три. А за ним высилась трехэтажная громада с башенками.

– Вот морды тюремные!

– Почему тюремные?

– Видишь забор? Они как привыкли к тюремным оградам, так иную архитектуру и не приемлют. Осталось на углах вышки с часовыми поставить и по ограде спираль Бруно пустить.

Мама открыла калитку и шагнула во двор. Он был пуст, только у крыльца сидел малыш и копался в песке. На скрип калитки он повернулся и уставился на них во все глаза.

– Никитка! – сказала мама и присела на корточки, бросив сумки. – Ты меня узнаешь? Валька, это твой брат двоюродный. Ты его, наверное, не видел?

– Видел, в коляске катал, – сказал Валька и протянул ему руку. – Здорово, братан! Меня Валька зовут.

– А я тетя Лена. Забыл меня?

На крыльцо выскочила бабушка и обняла Вальку. И сразу все стало привычным и родным. Он боялся, что отвык, а оказалось, что бабушка всё та же.

– И тётя Еня, и баба Еня, – сказал Никита и засмеялся.

– Я блины жарю. Думала, вы трехчасовым подъедете.

– А мы на такси.

– Ну ладно, я уже заканчиваю. Пошли в дом!

– А можно, я на речку сбегаю? Я только на минутку.

Бабушка с мамой ответили одновременно:

– Ладно!

– Нет!

Переглянулись, рассмеялись, и бабушка сказала:

– Сбегай на минутку, но не купайся. После обеда все вместе пойдем.

Валька пошел к воротам, но вслед ему донеслось жалобное:

– Вайка!

– Ладно, пошли! Только у бабушки отпросись!

Малыш встал и полез на крыльцо. Валька удивился: оказывается, он сидел не на песке, а на деревянной шахматной коробке.

– Ну, ты нежное создание, – сказал он вернувшемуся Никитке. Никитка ревел. – Что, не пускают?

– Ты что придумал, ребенку спать пора. Только расстроил его, – сказала вышедшая вслед за племянником мама.

– А вам только бы отказать! Ну, сходим на пять минуток и тут же вернемся.

– До мостков и обратно!

– Немножко постоять можно? Дайте маленькому ребенку камушки в воду побросать!

– Бросай, маленький ребенок, только никого не изувечь!

Валька взял брата за руку. Они перешли через дорогу и по тропинке стали спускаться к воде. Знакомые деревянные мостки под ивой, склоненной над водой. Если бы не Никитка, Валька, конечно, сейчас полез на иву и нырнул бы в Чирок непременно. Что делать, после обеда искупаемся! Сунул брату в руку камешек: на, брось в воду! Никита не добросил. «Ладно уж, пошли», – сказал Валька и ступил на мостки.

На мостках Никита присел на корточки и потянул руку к воде. «Но-но!» – прикрикнул Валька.

Послышался треск мотора. Со стороны озера из-за ив вылетела моторка и ткнулась в берег рядом с мостками.

– Это кто, Никита? А с кем ты? Неужто Валька?

– Вайка!

– Здрасьте, Василий Тихоныч! – обрадовался старику Валька. – Вы меня с собой на рыбалку когда-нибудь возьмете на острова?

– Если бабушка разрешит. А здесь, и вправду, весь берег хрущи заняли. Одно слово, Хамские выселки. А давайте сейчас прокачу!

– Давайте!

Старик подхватил Никитку и посадил в лодку. Следом прыгнул в лодку Валька и уселся рядом с Никиткой. Тихоныч оттолкнулся от мостков и запустил мотор. Никитка, сидящий рядом с Валькой, полез к нему на колени, и Валька увидел, что он плачет. Обняв брата, Валька замахал старику рукой.

– Что? – выключив мотор, крикнул старик.

– Он боится.

– Я тусишка, – сказал Никита.

– И ничего не трусишка, ты просто маленький. Вырастешь, и будешь смелым.

– Ты чего испугался, малой?

– Тям шюмит…

На берегу их ждала мама.

– Лен, не сердись, я их покатать решил. А малой, вишь, испугался, даже описался.

– Да меня мама уже предупредила, что он у воды всегда штанишки намочит. Вот и пришла…

Переодетый Никитка взял Вальку за руку и пошел по тропинке. Когда они выбрались на тротуар, он вдруг руку бросил, закричал «Папа!» и побежал через дорогу. По противоположной стороне шел дядя Юра.

– Валь, приехал? – крикнул он Вальке, подхватывая сына. – А мама где?

Выбравшаяся на тротуар мама тоже кинулась к нему.

– Что малый, что старая, – кисло прокомментировал Валька. – Чешут через дорогу, не оглядываясь. Дело кончится ДТП.

– Какой сознательный, – протянул ему руку дядя Юра. – Здоров, племяш!

Валька пожал ему руку и некоторое время стоял, ожидая, когда на него обратят внимание. Но мама и дядя Юра стояли обнявшись и увлеченно разговаривали. Валька махнул рукой и пошел домой.

– А где все? – спросила бабушка.

– С дядей Юрой разговаривают.

Бабушка как-то грустно покивала и сказала:

– Не будем их ждать, давай обедать.

За обедом Валька рассказывал о школе, о дневнике, о Люсипе и её четвертом муже…

– Господи, почему ты его как царя порядковым номером именуешь? – смеялась бабушка.

– Потому что у нее первый и второй муж тоже Андреи были.

После обеда Валька сказал:

– Пойду, разгоню родственников…

Вышел за ворота. Взрослые все так же упоённо шептались, Никитка сопел, пытаясь отломать штакетину.

– Пойдем, братан, поедим, – громко сказал Валька.

– Кашку-малашку, – заулыбался малыш и ухватил его за руку.

Наблюдая, как Валька умывает, а потом кормит брата, бабушка удивлялась:

– Ты прямо как взрослый. Откуда такие навыки няньки?

– У Люсипы сыну полтора года. Они, когда ходят куда-то, меня за няньку оставляют. С Никитой легче, он сам есть умеет, только супом обливается. А Егорка только руками ест. А если ему вилку дать!

Никитка сосредоточенно гонял куски блина вилкой по тарелке. Потом жалобно сказал:

– Вайка, надень!

Валька наколол на вилку оставшиеся куски, сунул ее Никите и сказал:

– Пойдем к папе, а то заснешь сейчас!

Малыш стал засыпать прямо на ходу. Не дойдя до калитки, Валька взял его на руки, и Никита сразу уткнулся ему в плечо и засопел.

– Дядя Юра, Никита пообедал и уснул.

– Ой, Валька, я с тобой даже не поговорил, – переложив сына себе на плечо и закидывая ремень сумки на другое, сказал дядя. – Пошел я, до завтра!

– Мам, чего это вы? – спросил Валька, когда дядя Юра скрылся за поворотом.

– Ох, Валька, подрастешь…

– … поймешь! – с обидой закончил Валька.

– Я хотела сказать, может, и тогда не поймешь. Я-то не очень понимаю…

«Мы приехали в Утятин. Здесь здорово. Но искупаться не удалось, после обеда пошел дождь. Все немного странные, и бабушка, и дядя Юра. Мама говорит, подрастешь – поймешь. Я хочу, чтоб все друг друга понимали».

Хорошо, когда есть друзья

Утром мама уехала. Никиту сегодня к бабушке не привели, и она сказала:

– Я понимаю, ты рыбалкой бредишь. Пошли, приму у тебя зачет по плаванию.

– Это пожалуйста, но ведь если я буду рыбачить, то не полезу в воду рыбу распугивать!

– Пойдешь, допустим, далеко, по дороге искупаешься. Или на обратном пути…

– Это верно, – вынужден был согласиться Валька, и они спустились к реке.

– Зачет на твердую троечку, – сказала бабушка. – Мог бы в своем возрасте и получше плавать. У вас же в Москве бассейнов полно!

– Ага, особенно в нашем районе. И вода там противная, я от нее чешусь…

– А ты мыться не пробовал?

– Ну, баб!

Вытащив из сарая своё позапрошлогоднее удилище, Валька взял снасти и двинулся по берегу реки в сторону озера, иногда закидывая удочку. Дедушка Вася был прав, рыбачить было негде: весь берег Чирка был расчищен, напротив каждой новорусской усадьбы построены причалы, стояли катера и прогулочные лодки.

Бабушка говорила, что раньше берег Чирка был заросшим травой и ивами. Можно было сделать несколько шагов с тротуара и посидеть на травке. Сейчас вся береговая сторона улицы представляла собой сплошную кирпичную стену, за которой прятались угрюмые особняки. И ни деревца, ни играющих детей, ни выглядывающих на улицу через забор старушек. Даже противоположная сторона улицы со старыми домиками и старыми хозяевами приняла какой-то угрюмый вид.

Наконец Хамские выселки закончились, речной берег перешел в озерный. Здесь ивы затеняли склон, на илистом прибрежье густо росли камыши. Валька выбрал иву, похожую на ту, что росла напротив бабушкиного дома; ее ствол склонился над водой так, что, сев на него, можно было опустить ноги в воду. Он забросил удочку и почти сразу выдернул малюсенькую уклейку. Наконец-то! Снова забросил и уставился на поплавок. Больше не клевало. Валька вздохнул. В позапрошлом году у него тут был приятель, сын тёти Аллы Денис. Как бы хорошо сейчас было ходить на рыбалку вдвоем! Но соседи продали дом и уехали. На всей улице ни одного мальчишки его возраста, не считая хрущей! Хрущами в Утятине с незапамятных времен звали отдыхающих. Если во времена детства бабушки их не любили просто за то, что эти ребята были из Москвы и Ленинграда и перед местными выпендривались, то теперь сам Валька приехал из Москвы, но хрущом его никто не считал. Теперь так называли тех, кто скупал здесь землю и строил особняки, которые только летом заселялись, а в остальное время стояли пустыми, не считая охраны. И понятно, что эти приезжающие местным пацанам не компания.

Шаги. Кто-то шел среди ив по тропинке. Валька повернулся. Девчонка.

Шаги стихли. Если заведет разговор, придется уходить. Какая уж тут рыбалка! Но, постояв, она снова пошла, судя по шелесту травы, свернув с тропинки. Снова шелест, теперь бумаги. Повернулся, посмотрел. Девчонка сидела на стволе спиленной ивы и держала в руках большой блокнот и карандаш. Или рисует, или впечатления записывает. Снова уставился на поплавок. Издали послышались голоса. Что-то вещал визгливый голос, ей редкими фразами отвечал грубый низкий. Тетки. Теперь точно уходить придется. А они подошли к его иве, остановились и продолжили какой-то бессмысленный разговор о Никитичне, о сметане, о Витьке паскуде и прочей ерунде. Да как-громко-то! Валька смотал снасти и пошел по стволу к берегу. И встали так, что не слезть.

– Будьте добры, подвиньтесь, дайте слезть, – сказал он.

– Подождешь! – ответила та, что с низким голосом.

Оказалось, что на склоне в траве спал какой-то мужик. Он сел, зевнул, поглядел на них и сказал:

– Ты, парень, прыгай в воду. Тут неглубоко, по колено. Окатишь водичкой этих старых куриц, будут знать, как вредничать.

Тетки повернулись к мужику и начали ругаться на него, но от ивы не отступили. Прыгнуть что ли? Нет, бабушка за это будет ругать. Валька стоял, взрослые ругались, девчонка сидела. Потом она положила свой блокнот на ствол, сбежала к иве и зашлепала по воде, да так, что брызги полетели во все стороны. Тетки завизжали и отскочили. Валька спрыгнул на землю и сказал:

– Большое тебе спасибо!

– А что-сам-то?

– У моей бабушки в прошлом году инфаркт был. Мама велела не давать ей поднимать тяжести и не волновать. А эти пойдут жаловаться и такого наплетут…

– Ах ты, байстрюк, – заорала визгливая. – И мамаша твоя немецкое отродье! Нарожают уголовников!

Валька вспомнил эту тетку, она на Банной жила. А сын ее Сережка в тюрьме сидел, Денис про него рассказывал. Значение слова байстрюк он тоже знал. И еще он вспомнил, что мама тетке Наташке говорила. И сказал:

– Ах, простите, что я такой плохой по вашей тропинке прошел. Повезло вам с сыном, что родился не от святого духа, а от законного супруга! И сам юный друг полиции.

Собеседница с грубым голосом от неожиданности хихикнула, а визгливая после секундного замешательства бросилась на Вальку. Смеющийся мужик встал и заслонил от нее Вальку:

– Лёлька, не трогай мальца!

Она попыталась обойти мужика, и он сказал:

– Не успокоишься – в озеро окуну!

Неожиданно со склона быстрым шагом спустилась бабушка и спокойным голосом сказала:

– Здравствуйте. Что за шум тут? Лёля, ты что, решила подраться?

– Здрасьте, Елена Карловна, – робким почему-то голосом ответила ей визгливая тетка. – Вот… Виталька грозит в озеро окунуть.

Другая тетка отчего-то заторопилась:

– Лёль, пойду я, у меня мужик некормленый.

Подхватила с земли свою кошелку и поспешно ретировалась.

– А скажите-ка, земляки, мой внук вел себя неправильно? – спросила бабушка.

Тетка промолчала. Лохматый мужик Виталька сказал каким-то не своим голосом:

– Нормальный пацан. Бабушку любит.

Тетка развернулась и, пробормотав «Ой, у меня же коза тут привязана!», понеслась по тропинке вперед.

– Нет клева, Валентин? Завтра с утра попробуй. А сейчас, может, домой пойдем?

– Пойдем, ба.

– Анечка, ты не в нашу сторону? – обратилась бабушка к девчонке, которая вернулась к поваленному дереву и обувалась.

– Да мне все равно… давайте я с вами пойду, – смущенно сказала девчонка.

– Э… – сказал мужик Виталий.

– До свидания, – с нажимом произнесла бабушка.

– До свидания, тетя Лена, – тихо сказал он им уже в спину.

Валька опомнился. Он повернулся и сказал:

– Спасибо, дядя Виталий. До свидания.

– До свидания… Валентин, – так же тихо ответил ему мужик.

– Бабушка, ты за мной шпионила? – возмущенно прошептал Валька бабушке, когда они отошли от ивы шагов на десять.

– Ну, не шпионила, а контролировала, – с улыбкой ответила бабушка. – Ты вышел из дома в первый раз…

– Да я с Денисом всегда один гулял!

– Вдвоем. А сейчас ты был один. И народ у нас разный. Не только приезжие, но и свои стали… сам видишь. Кстати, познакомься со своей спасительницей. Аня Шеметова. А это мой внук Валька.

Валька от смущения протянул ей руку, как пацану. Но она в ответ тряханула ему руку, крепко сжав, так что он сказал: «Ого!»

– Я карате немного занималась, – пояснила Аня.

– Круто! – с нескрываемой завистью сказал Валька.

– А теперь давай пройдемся по твоему поведению…

– Бабушка, ну что я должен был сделать?

– Я скажу. Только, может быть, ты сначала мне скажешь, как нужно было поступить, если подумать?

– Ба, если подумать, надо было сразу прыгнуть в воду. Не стараться их забрызгать, но и не осторожничать. Но я тугодум! А когда люди подсказали, уже было как-то…

– А какое было бы продолжение, если бы рядом не было Анечки?

– Скорее всего, я бы подтолкнул их удочкой… чтобы на выглядеть собачкой, действующей по чужой подсказке.

Аня засмеялась:

– А что, на крючок их поймать – это не хуже, чем обрызгать!

– Слушай, а почему они на тебя орать не стали?

– Мой отец Лёлькиного Сережку посадил. Он раньше в полиции работал. А теперь адвокат.

– Повезло тебе! Бабушка, скажи, а как надо было поступить?

– За себя надо уметь постоять. Если люди хотят тебя унизить, приходится показывать зубы. Ты нашел один путь, как руками пробить путь для ног. А если языком?

Валька задумался. А Аня захохотала и сказала:

– Тетеньки, я, когда на дерево лезла, китайскую петарду уронила. Вот, прямо здесь, где вы стоите. Пожалуйста, потопчитесь тут, а то у меня босоножки дорогие!

Валька захохотал вслед за девочкой:

– Тетеньки, лезьте ко мне! Я здесь от бойцовской собаки прячусь!

– Нет, лучше сказать, что под деревом змея ползала!

Валька:

– Подайте, пожалуйста, крючки, я их на этом месте рассыпал, а то потом не соберешь, все будут у вас в подошвах!

– У меня тут червячки для наживочки! Хорошенькие такие, из навозной кучи накопала! Подставляйте руки, отсыплю!

– Спасибо, тетеньки, что плечи мне подставили! Очень удобно слезть, держась за них!

– Я на вашу кошелочку прыгну, ладно? Очень мягко мне будет!

Валька сказал:

– Сдаюсь! У Ани смекалка – с моей не сравнить!

– А как насчет хамства?

– Мои приколы грубее будут, – самокритично сказала Аня. – У Вальки «спасибо» да «пожалуйста», он стесняется сказать хамкам, что они хамки и самодуры.

– Это непедагогично, то, что я вам говорю, но иногда надо взрослым грубить. Тетки почувствовали… вернее, просчитали, что Валька не может быть хамом. Как ты думаешь, если на дереве сидел бы твой московский друг Толик, они загородили бы ему дорогу?

– Нет! Потому что у Толика на лбу написано, что он обругает их матом, прыгнет прямо им на головы, плюнет на них… или даже что-то похуже…

Аня прыснула:

– Это что-то похуже я хотела сразу предложить, но постеснялась.

– Ужасно! – весело сказала бабушка. – Ты, Анечка, даже хуже, чем я предполагала!

– Бабушка, ты меня пугаешь! – сказал Валька. – Ты всегда меня учила, что нельзя хамить старшим и надо делать добрые дела…

– Я от своих слов не отказываюсь. Но агрессии надо противостоять, – бабушка вздохнула. – Ладно, не думайте, что всё так уж плохо. Эта Лёлька, она же неплохая девчонка была. Ее красота погубила.

Аня с Валькой захохотали.

– Да, дети, вы не представляете себе, какой она была хорошенькой! Все мальчишки ходили за ней табуном. Вот и разбаловалась. Она недобрая была, над ними смеялась. А потом попался ей такой, который сам над ней посмеялся. И полетела жизнь под откос! Подробности вам ни к чему…

– Да знаем! Беспорядочные половые связи, курение, алкоголь, наркотики, – отбарабанила Аня.

– В точку! – не моргнув глазом, подтвердила бабушка. – Кроме наркотиков. А еще неуважение к закону. Воровство. Между делом она двух мальчишек родила. Старший погиб страшно, младшего при этом едва откачали. А мать в этом деле не без греха. Предупреждали ее. Впрочем, я не о том, просто жалко мне ее. А я о том, что в людях злобы больше стало. Но злоба – она от слабости. Поэтому направляется эта злоба на все хрупкое: красоту, интеллигентность, веру, нежность. Почувствовал хрупкость – и давай ее рушить. Им не задержать тебя хотелось, а пробить брешь в твоем воспитании, показать их превосходство и заставить тебя перейти на их язык, на котором они тебя всегда превзойдут. Их языку я вас небезуспешно сейчас обучала. Неправильно это, но боюсь я за вас. А как вспомню… Анечка знает, о чем я. Два года назад страшное дело у нас было…

– Катя?

– Да, Катя. Красивая девочка. Группа подонков забила ее. С тех пор думаю: а тому ли я детей своих учила? Сумеют ли они противостоять гнусному миру? Но, с другой стороны, если дитя твое эти мерзости творит, тогда и жить не стоит…

– Бабушка, не волнуйся! Бабушка, посиди.

– Ладно, Валька, не такая уж я больная. Сейчас посидим и полезем вверх, к улице.

По настоянию бабушки Аня осталась у них обедать. Бабушка даже позвонила Аниной маме и попросила ее разрешения задержаться дочери у них до вечера.

За обедом Аня сказала:

– А здорово ты отбрил эту Лёльку насчет законного супруга и юного друга полиции!

– Это не мои слова…

И Валька рассказал, как они с Толиком как маленькие тренировались в меткости на подвальных окнах, а потом прятались от гнева своих мам, о том, что тетка Наташка пыталась их общую вину свалить на него одного, а мама сказала ей про юного друга полиции.

– Ну, Ленка! – покачала головой бабушка.

Аня сказала:

– А ты молодец. Любой другой мальчишка изображал бы, что это он такой остроумный.

Валька засмущался, и, чтобы скрыть смущение, стал рассказывать о том, как сказал вслух то, что подумал.

– Надо контролировать себя, дружок, – сказала бабушка. – Так, поели, какие планы?

– Я бы еще порыбачил, только без твоего сопровождения, сказал Валька. – Ань, ты как?

– У меня удочки нет.

– Да не вопрос! Удилище сейчас или у дяди Гены, или у Василия Тихоновича возьму, а прочего добра у меня с избытком.

Он вышел во двор и крикнул:

– Дядя Гена!

Над забором возникла голова соседа. Узнав, что ребятам надо, сказал:

– Да забирай на все лето! Когда мне рыбачить, кормящему отцу!

Спустя пару минут в соседнем дворе раздался детский плач.

– Чую, Ритуська до удочки дорвалась, – сказала бабушка. – Аня, с полуторагодовалой девочкой договоришься?

– На пирожок поменяемся!

Аня завернула пирожок в салфетку, сунула в карман шорт и полезла через забор.

Валька вспрыгнул на чурбачок, облокотился на забор из бетонных плит, разделяющий соседские дворы, и засмеялся.

– Что там? – спросила бабушка.

– Танцуют!

Снова появилась над забором голова соседа. Он кивнул бабушке и перебросил удочку через забор:

– Находчивая у тебя подруга, Валька!

Выйдя за ворота, ребята остановились в раздумье: то ли идти берегом по задам Хамских выселок, то ли по улице дойти до проулка, который выводит к воде неподалеку от ивы, на которой так неудачно застрял утром Валька. Решили, что берегом все же лучше. Но, спустившись к воде, увидели, что Василий Тихонович заводит мотор на своей лодке и попросили подвезти их до ивы.

– Давайте я вас лучше на мысу за богадельней сброшу, – предложил дед. – Там клев лучше. А назад потом мимо кладбища к мосту выйдете.

Рыбалка удалась. Они натаскали десятка полтора карасиков, правда, таких мелких, что придется отдать их коту, но все-таки! Когда вышли к кладбищенской ограде, Аня поежилась:

– Нехорошее место.

– Обычное. Просто люди смерти боятся.

– Тут демон обитает.

– И ты веришь в эти сказки?

– Нет, конечно. Но все равно как-то не по себе.

Валька знал утятинскую легенду о том, что на кладбище живет демон, которого можно вызвать, разувшись и пройдясь босиком по кладбищенской земле. Якобы демон является не всем, а лишь отчаявшимся. Приходит он под личиной человека знакомого, но не самого близкого, и предлагает выполнить желание в обмен на душу. И находились простаки и двести лет назад, и сейчас, которые пытались демона вызвать. Когда несколько лет назад жёлтая пресса эту легенду обнародовала, такие простаки стали приезжать из других мест. Позапрошлым летом они с Денисом бегали на кладбище и наблюдали, как подъезжали эти простаки целыми автобусами, выворачивали свои карманы, освобождая их от денег, разувались и ходили по вершине кладбищенского холма. Насчёт денег – это ноу-хау нескольких жителей слободы Кладбищенские Кузнецы, которые подкинули эту придумку журналистам, и теперь имели свой маленький, но стабильный доход, подбирая мелочь с земли.

Перейдя по мосту через протоку, Аня с Валькой решили еще немного пройти берегом. С городской стороны берег озера был крутым. Над ними высилось бетонное здание гостиницы «Озерной». Пересекли пляж гостиницы и оказались на диком берегу, затененном ивами и заросшем камышом.

– Зря мы здесь пошли, – вздохнул Валька. – Это надо идти по воде, пока камыши не кончатся. А там уже по грудь, долго с удочкой не простоишь.

– Ладно, сейчас до Банной дойдем – и по ней к площади. Вон, уже баня видна.

Здание бывшей городской бани стояло почти на берегу. Теперь здесь была лодочная станция, а за ней – городской пляж. В это время улица была почти пустынна. Говорить было лень, шли молча. Вдруг из-за забора послышалось жалобное «Вайка!». Вцепившись в калитку, во дворе стоял Никитка.

– Это дяди Юры дом, – пояснил Валька. – А это мой двоюродный брат Никита. Как твоя фамилия? Пищалкин?

– Не Пищайкин, Петёв!

– А если Петров, то чего пищишь? Здрасьте, тетя Марина!

– Извел меня, ничего делать не дает! Гулять и гулять! – пожаловалась она. – Валь, а ты домой сейчас? Прихвати Никиту к бабушке. Скажи, я завтра с утра его заберу.

Она сбегала домой и надела на Никиту футболку.

– Лицо ему оботрите, – мрачно сказал Валька.

– Ой, господи, какой ты замурзанный! – воскликнула она и унесла сына в дом.

Выставив Никиту за калитку, она махнула рукой и вернулась в дом.

– Дай ипку! – потребовал он.

– Нельзя рыбку, – сказал Валька. – Вот, держись за ведро.

Аня взяла малыша за руку, другой он ухватился за ведро в руке брата, и она пошли вверх по улице. Но далеко не ушли. Через некоторое время Никита потребовал: «Пить!» – и потянулся к ведру.

– Нельзя, Никита, вода озерная, – сказал Валька. – Придется возвращаться.

– Заходите к нам попить, – раздался голос над ними.

Из-за забора выглядывала девочка, стоя на нижнем брусе и облокотившись на верхний брус калитки.

– Спасибо, не откажемся, – сказал Валька и первым зашел в чужой двор.

Так они познакомились с Анечкой Боевой, приехавшей в гости к прабабушке и бабушке и скучающей из-за того, что здесь не с кем играть.

– Это правда, на всю Банную один Сережка Кузнецов, и тот хулиган, – сказала Аня.

– Я уже с ним подралась, – показала царапину на предплечье девочка. И рассказала, что раньше она была здесь, но тогда была совсем маленькой («И всего-то два года назад», – фыркнула прабабушка). Что в прошлом году ездила в Англию, и там тоже было скучно, потому что языка не знала.

Попив, Никита сказал: «Спасибо» и взял Аню Боеву за руку: «Пойдем!» Все засмеялись.

– А правда, пойдем с нами, – предложила ей Аня Шеметова. – Валька тоже вчера приехал. И у них на Чирка тоже ребят нет. Вы не бойтесь, – это бабушкам. – Мы сейчас зайдем ко мне домой, кота рыбой покормим. А потом к Валькиной бабушке. А потом мы вместе до площади дойдем, и она к вам вернется.

– Шляпку надень, – сказала прабабушка.

– Ну, прабабушка!

– Сяпку! – сказал Никитка, и развернул свою кепку козырьком набок.

– Вот, Никита понимает, что без шапки головку напечет, – вынося из дома шляпку такой же нежной радужной расцветки, как и платье, сказала бабушка и одела ее внучке на голову.

– О-о! – воскликнул Никита и всплеснул руками.

– Никита понимает толк в женской красоте, – засмеялась Аня. – Но как же Вальке с Никитой нас различать, я ведь тоже Аня?

– Аня Боева в Англии была, будем звать ее по-английски Энн, – сказал Валька.

По дороге Аня вспомнила об утреннем происшествии и спросила:

– Валь, а почему эта тетка тебя барсуком назвала?

– Не барсук, а байстрюк, – засмеялся Валька. – Так называют тех, у кого отца нет.

– У меня отец из семьи ушел. Я тоже байстрюк?

– Нет, только те, у кого родители не поженились.

– Тогда я тоже байстрюк, – сказала Энн. – Мой папа погиб, когда меня еще на свете не было. И не был женат на моей маме.

– Ты это слово не повторяй, оно нехорошее, – сказал Валька.

– Нормальное слово. Чего ж тут обидного?

– Оно для мамы обидное. Ну, обзовут кого-нибудь, например, сукин сын. Ему-то плевать. Но они же говорят, что его мама – самка пса!

Встретились они и с хулиганом Сережкой. В проулке по дороге к Аниному дому он вертелся у машины, которую чинили мужики, и выдал дежурную дразнилку «тили-тили-тесто». Валька с Аней переглянулись и засмеялись.

– Энн, это тот Сережка, с которым ты подралась? – спросил Валька. – Ну, ясно. Скажу я тебе, брат Сережка, жениться нам с тобой рановато. Но лет через десять-двадцать вдруг соберемся. У меня много знакомых хороших девочек, есть из кого выбирать. А ты всех своих знакомых к тому времени переколотишь. Кто же за тебя пойдет?

– Придется выбирать из тех, кто похуже, – подхватила Аня. – Что-то типа вашей соседки тети Лёли.

– Без зубов, пьяная и матом ругается, – сказала Энн.

– Зато драться любит! – закончил Валька.

Мужики заржали. Выглянул из-под машины отец Сережки:

– Да, сынок, плохо мне на старости лет с такой невесткой придется. Ты уж, пожалуйста, хоть одну хорошую девочку непобитой оставь.

Когда они отошли от машины на почтительное расстояние, Валька сказал:

– Не так уж виноват этот Сережка. Папаша его гад. Вместо того, чтобы окоротить сына, ржет.

– Конечно, гад. Тетя Вера, Сережкина мать, от него ушла, потому что он ее ударил.

Вечером Валька записывал в дневник: «Аня очень умная. Конечно, она же старше! И находчивая, но немного грустная и не всегда добрая. Мне было стыдно неловко, когда она матери грубила. Наверное, из-за отца. Даже удивительно, что она захотела дружить с Энн. Энн еще маленькая, глупая простодушная, но добрая. Она Анину маму по руке погладила. Хорошо, когда есть друзья!»

На душе тяжело

Вечером договорились назавтра пройти по берегу озера от городского пляжа и дальше, пока не надоест. Встретиться решили на Банной. Валька сказал: «Все равно мне Никитку домой отводить». Аня возразила: «Но ведь тетя твоя обещала за ним зайти», на что у Вальки вырвалось: «Да фиг там!»

Утром пораньше выйти не удалось. Никитка долго сидел над кашей, размазывая ее по тарелке и что-то бормоча.

– Ты с кем разговариваешь? С кашей?

– Не мучайся, Валёк, иди на свою рыбалку. Марина его заберет.

– Ну да, заберет она. Я его сам отведу. А ты сегодня отдыхай. Ночью-то не спала.

– Спала я.

– А то я не видел. Этот спиногрыз три раза просыпался. Еще спасибо, я догадался его с собой положить, а то меня из пушки не разбудишь.

– Кто звонил тебе? Девочки?

– Нет, мама. Вставила мне фитиля.

– За что?

– За то, что я Никитку на ночь забрал.

– А ты зачем рассказывал?

– А что мне, обманывать? Она велела сказать тете Марине, чтобы на ночь забирала сына домой. Хватит того, что ты днем пупочишь его пятнадцать килограмм.

– Ладно, не ругайся.

Бабушка даже не особенно ему возражала, так ей было плохо. Валька засомневался, стоит ли ему уходить надолго. Но она сказала, что часов после одиннадцати приляжет, и внуки наконец-то выкатились за калитку.

Возле калитки Боевых хитрый Никитка остановился:

– А пить? Эня!

– Перебьешься, дом рядом.

Валька поставил удочку за забор, взял брата под мышку, и понес к дому.

Тетя Марина удивилась их приходу:

– Я же сказала, что зайду за ним!

– Бабушка плохо себя чувствует. Ей надо отдохнуть.

– А… что с ней?

– Сердце у нее больное! Спать ей надо ночью! А Никитка, вы же знаете, часто просыпается. Пусть дома ночует!

– Вайка, моямасына!

– Играй, играй!

Валька погладил брата по голове и выбежал на улицу.

Они шли берегом, иногда останавливаясь и забрасывая удочки. Энн от рыбалки сразу отказалась: «Не люблю я!» Когда Валька с Аней рыбачили, она усаживалась на песок и копалась в нем. При этом она что-то тихо бормотала. Валька посмеялся:

– Ты как Никитка. Он сегодня с утра с кашей разговаривал, как ты с песком.

Энн ответила без обиды:

– Это я о дедушке думаю. Я запоминаю, что ему рассказывать об Утятине.

Когда сели перекусить тем, что взяли в дорогу, Аня спросила:

– А правда, что у вас в семье хранится Кольцо Всевластия?

– «Хоббит» – это сказка. Я книжку не читала, а кино смотрела. Про кольцо, наверное, Сережка тебе сказал? Он и меня спрашивал.

– Так это правда?

– Нет, конечно! Кольцо есть, старинное, дорогое, но не волшебное.

– А может, ты просто не знаешь?

– Как же не знать, если проверила. Я, когда маленькая была, тоже думала, что оно волшебное, а мама говорила «Глупости!» и мне кольцо не давала. Когда бабушка Люба заболела, я сильно плакала. И тогда мама мне дала колечко поносить, чтобы я не плакала. Я убежала к дедушке и просила колечко, чтобы бабушка не болела. Но она все равно умерла.

– Может быть, ты просто не умеешь им пользоваться?

– А мама? Если бы оно помогало, она бы его попросила.

Аня заметно скисла. А у Вальки окончательно испортилось настроение. Он все удивлялся, почему Аня приняла маленькую Энн в свою компанию, и решил, что Энн ей понравилась, как и ему. А Аня просто хотела о каком-то кольце узнать.

– Если бы такое кольцо существовало, на нем бы защита стояла, – сказал он девочкам. – Сами подумайте, попади Кольцо Всевластия в руки дураку или злодею, что бы они натворили?

– А может, оно умное и различает, кому помогать, а кого послать, – сказала Аня. – Кто его кроме мамы и тебя в руках держал?

– Один раз дедушка Ефрем его у мамы купил, но потом вернул, – стала вспоминать Энн. – Нет, до него еще несколько раз воры похищали. Но потом его полиция маме возвращала. Еще здесь в Утятине сын тети Лёли его у Сашеньки отобрал. Это сестра моя двоюродная. Еще Ирочка с ним играла в Петербурге. Это тоже сестра, только очень дальняя.

– Сергей тети Лелин тоже в руках держал?

– Нет, брат его, который умер. А Сергей тогда маленьким был, он Сашеньку из дома с кольцом выманил.

– Нет, это кольцо не всевластья, а несчастья, – засмеялся Валька. – Один умер, другой в тюрьму попал. Ты, Энн, лучше его не трогай.

– Есть такая легенда, что кольцо должно быть в семье. А если оно к чужому попадает, то он умирает.

– То есть если я его в руки возьму, то помру? – уточнила Аня.

– Нет, конечно. Когда моя мама приедет, мы ее попросим, и она даст тебе его поносить. Если у тебя нет злого умысла, зачем ему тебя убивать?

– Значит, кольцо все-таки волшебное?

– Мама сказала, оно такое, каким мы его хотим видеть. Ты сам совершаешь чудеса, с кольцом или без кольца. Хочешь зла другим – сам его получишь. Хочешь кому-то помочь – оно тебе поможет.

– А что ж оно тебе не помогло с твоей бабушкой?

– Значит, оно не всесильное.

– Аня, а если бы у тебя было волшебное кольцо, что бы ты пожелала? – спросил Валька.

Аня только хмыкнула.

– А ты? – спросила Вальку Энн.

– Больше всего на свете я хочу, чтобы бабушка выздоровела.

Аня опять хмыкнула. Валька обозлился:

– Видно, у тебя большая скамейка запасных!

– Что?

Валька сдержался и промолчал. Энн погладила его по руке и спросила:

– Она сильно болеет? Я вижу, ты сегодня расстроенный. Зачем тогда с нами пошел? И ни разу не позвонил…

– Она сказала, что поспит. И я Катю попросил к ней заглядывать. А после обеда мы с дядей Геной будем забор демонтировать.

– Валь, а что ты про скамейку сказал?

– Был один случай. Когда у бабушки инфаркт случился, мама поехала за ней ухаживать. А я у Люсипы жил, это мамина подруга. Она хорошая, но я все равно по маме скучал. Когда она вернулась, мы всё разговаривали, разговаривали. А потом пришли Люсипа и Люсява… это еще одна подруга. Говорят, мы будем чай пить, а ты, Валька, спать ложись. Мне не хотелось, но что делать…ушел в комнату. Они на кухне разговаривали, а я не спал. И рассказала Люсява, как ездила она к отцу…

Валька вздохнул. Разве поймут девчонки?

– Договаривай, раз начал, – сказала Аня.

Валька еще раз вздохнул. Люсява посуше Люсипы будет. А тут она заплакала, когда стала рассказывать, как пришли сыновья брата к деду с ночевкой, она уложила их на диван, а сама легла на пол. А старший, Володька, ей говорит: «Ты, тетя Люся, так не лежи, ты мне так приснилась. Мне приснилось, что вы все умерли: дедушка, мама, ты и тетя Галя. И лежите здесь у дедушки в доме. Я испугался и пошел с Сашкой домой. А там из окна мама машет рукой. Я Сашке говорю, что это не она, а он вырвался и к ней убежал. Я испугался и проснулся. Гляжу, мама лежит на диване. Я ее стал трясти: мама, ты живая? А она как стала на меня ругаться! А я как обрадовался!». Люсипа спрашивает «И что?» А Люсява отвечает: вот и мои братец с женой то же самое спросили, когда я на них набросилась. Фрейда читайте, сухари! Ребенок себя в угол загоняет. Он боится, что с мамой что-нибудь случится, и размышляет, кому он будет нужен, если без матери останется. Их он с матерью во сне и умертвил: дед и тетки родные. Заметьте, там нет отца-пьяницы и дядек, неплохих, но в своих семьях не главных. А мама в окне, которая не мама, это любимая фраза моего братца: «Что я, бабу себе не найду?» Сашка маленький, он эту бабу станет мамой звать, а Володьке куда?

Подруги, обдумывая сказанное, пригорюнились. А потом мама сказала: «Люсь, у твоего племянника неплохая скамейка запасных: дед, две тетки. А если что-нибудь со мной случится, никому кроме мамы Лены мой Валька не нужен».

– То есть тебе не бабушку, а себя жалко? – ехидно спросила Аня.

– Мне всех жалко. Бабушку я очень люблю. Маму, между прочим, тоже. У нее поддержка – одна бабушка и больше никто. Я-то еще несовершеннолетний.

– У тебя же еще одна бабушка есть в Москве.

– Мне кажется, не очень она нас любит, – осторожно выразился Валька. – То есть она по-своему любит… но не очень сильно.

– Но если с мамой твоей что-нибудь случится, она ведь тебя заберет?

Валька подумал немножко и уверенно сказал:

– Нет. Устроит в престижный детский дом и будет говорить: я даю тебе элитное образование!

Энн опять что-то забормотала с закрытыми глазами.

– Энн, ты что?

– Я молюсь за свою скамейку запасных. И за твою тоже.

Больше они не разговаривали. Быстро пошли назад, уже не останавливаясь, чтобы забросить удочку. Когда вышли на пляж, Аня прервала молчание:

– Валь, а если тебя твой отец отыщет, ты его простишь?

– Не за что мне его прощать. Мама сказала, мое рождение он не планировал.

Аня вспылила:

– Ну почему, почему? Он, значит, тебе ничего не должен?

– Конечно.

– Мой планировал, однако бросил меня. Какая разница?

– Разница огромная. Он тебя любит. Скажешь, нет?

– Но он меня бросил!

– Неправда. Он ушел от твоей мамы, но продолжает вас любить. Он дает деньги, интересуется, как вы живете. Я вас не видел вместе, но ты наверняка ему грубишь. Разве нет?

– Естественно!

– Это неестественно, но обычно. Вот представь, через несколько лет вы выйдете с сестрой замуж.

– Я не выйду замуж!

– Выйдешь, все выходят. И мама ваша останется одна. Ты зайдешь к ней узнать, как она живет, а она тебе скажет: чего приперлась, ты меня бросила!

– Мама так не скажет.

– Правильно, не скажет. Потому что любит тебя.

– Да что ты понимаешь!

– Может, и не понимаю. Но верю умным людям: любить – значит прощать.

– Он сейчас любит новую жену и новую дочь.

– Он разрывается между вами. Я представляю, если бы мама с бабушкой стали меня дергать: бабушка что ей тяжело одной жить, и чтобы я в Утятине остался, а мама что пора в Москву ехать, и она без меня тоже не может. Но они не будут мне нервы мотать, они обе меня любят.

Аня топнула босой ногой и побежала вперед. Энн дернулась за ней: «Аня!», а Валька придержал ее за руку и сказал:

– Не надо. Пусть она подумает.

– О чем?

– О папе с мамой.

Открывая свою калитку, Энн спросила:

– Валь, а можно я приду к вам помогать забор ломать?

– Это мужская работа.

– Но доски я же могу таскать…

– Ладно, приходи.

Аня и Энн пришли вместе. Валька только вздохнул: эта малявка наверняка еще и уговаривала Аню прийти сюда. Дядя Гена с сомнением поглядел на помощниц и предложил:

– Девчонки, может, вы мою жену смените и с Ритуськой в няньках посидите?

– А фигушки! – орудуя гвоздодером, пропыхтела Аня.

– А ты?

– Ну, если надо, – вздохнула Энн. – Куда идти?

Через пять минут появилась Катя в рабочей одежде:

– Валька, какие подруги у тебя! Я думала, таких в Утятине нет!

– Каких таких?

– Добрых, дружок. Все подростки психованные и эгоистичные от избытка гормонов, а твои девочки с малышами имеют терпение обращаться. Ген, сейчас еще Лидочка придет.

– Ну, конец работе! Вместо дела хи-хи и ха-ха.

Пришла подруга Кати Лидочка, действительно, очень легкомысленная особа. Зато привела с собой двух парней, Ромку и Женьку, которые играючи сняли ворота с петель. Привез железные ворота и секции для огораживания палисадника Ромкин отец дядя Валера и тоже включился в работу. Проезжал мимо отец Ани Иван Иванович, поставил машину к дому дяди Гены и стал копать канаву под фундамент ограды. Вышел из дома сильно пьяный Василий Тихонович, за ним шла, причитая, его жена тетя Люда. Василию Тихоновичу вручили лопату и поставили копать канаву навстречу Ивану Ивановичу, тетя Люда стала таскать доски в сарай. В общем, было очень весело. Когда бабушка проснулась и вышла из дома, новые ворота уже стояли, а мужики заканчивали опалубку под фундамент ограды. Только тут дядя Гена спохватился:

– Как там нянька наша? Мы тут развлекаемся, а она с этой хулиганкой столько времени.

– Ой, и моя Танюшка тоже голоса не подает, – воскликнула Лидочка.

– Бабы, вы что, ей двух девчонок навязали? – дядя Гена в сердцах бросил лопату и пошел к дому.

Катя с Лидой переглянулись и двинулись за ним. Все вернулись очень нескоро.

– Что там? – спросила Елена Карловна.

– Очень много я теперь о своих жизненных ошибках узнал, – преувеличенно серьезно сказал дядя Гена. – Мне нужен другой психотип жены.

– Повтори, Геночка, не поняла.

Дядя Гена достал из кармана листок, развернул его и сказал:

– Вот, записал. Я, Елена Карловна, женился на сенсорно-логическом экстраверте. И дочь у меня такая же. А надо было мне искать сенсорно-логического интроверта.

– Теперь то же самое, но по-русски, – засмеялась бабушка.

– Наша ученая няня Анечка использует в работе знание психотипов. Девчонки последние сорок минут сидят на песке и занимаются самым обычным для них делом: Танечка строит замок из песка, а Риточка его разрушает. Анечка говорит, что первой сдастся все-таки Рита, потому что созидание осмыслено, а разрушение бесплодно. Я бы тоже на дочь не поставил, у нее уже нижняя губа обвисает.

– Нет, ты мне насчет типов скажи.

– Сейчас скажу, я долго заучивал. Сенсорно-логический экстраверт – это типа военачальник: победа любой ценой, не выносит подчинения. Чем не Катя? А сенсорно-логический интроверт – это типа мастер. Надо будет Никитке подсказать, чтобы не повторял моих ошибок. Пусть женится на Танюшке.

– Ох, Геночка, – засмеялась Елена Карловна. – Когда будешь учить моего младшего внука, как жену выбирать, не забудь его предупредить, что этот военный психотип сам решает, за кого замуж выходить. И мнение жениха никакого значения не имеет.

– Йес! – захохотала Катя.

– И это все тебе Анечка рассказала? Ничего себе! – сказал Иван Иванович.

– У нее мама психолог, – пояснила уязвленная Аня.

– Ну, у Вальки вон мама переводчик. А спроси у него, как по-английски чего сказать, так он не лучше меня справится, не в обиду ему будь сказано, – откликнулся дядя Гена.

– Это точно! – засмеялся абсолютно не обидевшийся Валька. – Но важнее этой психологической мути, что наша Энн людей любит и жалеет. А потому понимает.

– А ты, Валька, у нас тоже не дурак, – потрепал его по голове дядя Гена. – Айда все к мосткам, обмоемся.

Валька на речке не задержался. Просто окунулся, смыл с себя пыль. Может, Энн хочет искупаться? Неудобно перед ней, они все вместе, а она одна детей караулит. Выбравшись на тротуар, он увидел знакомую фигуру. Высокая сутулая женщина катила коляску в сторону Хамских выселок.

– Елена Игнатьевна!

Она не обернулась. Валька кинулся за ней следом. Когда он догнал ее, она нехотя остановилась:

– Здравствуй, Валентин. Давно гостишь? Ты извини, я домой спешу, пора внука укладывать.

Валька растерялся. Как же так, почему она у них ни разу не была, он же несколько дней гостит. Она лучшая подруга бабушки! Они друг друга «одногоршочными» называют, еще с детского сада дружат. Валька машинально глянул в сторону дома и увидел, как вышла из новых ворот бабушка, увидела его с Еленой Игнатьевной и сразу скрылась.

– Как же так, да что же это… – растерянно пробормотал он.

– Валь, – положила ему руку на плечо Елена Игнатьевна. – Не бери в голову. Проводи меня немножко. Я тебя два года не видела, ты совсем большой стал. А похож ты… нет, не в Шпильманов!

– А я в кого, в биологического отца? – с вызовом спросил Валька.

– Скорее, в деда. На Юрку Петрова ты похож, каким я его по школе помню.

– А на кого же тогда мама похожа? Она ни на бабушек, ни на меня не похожа.

– Лена на своего деда, на Карла Ивановича похожа. Не фыркай, ты его только по портрету знаешь, который с него уже в старости Алексюта писал. А ты зайди в музей и посмотри ранние работы Алексюты. Там есть картина «Комсомольское собрание». Он на ней крайний справа, перьевой ручкой пишет. Да, еще есть этюд «Туман на озере». Дореволюционная работа. Там родители Карла Ивановича, Иван Карлович и Пелагея Кузьминична.

– Ничего себе, немецкие имена!

– Иван Карлович по родителям с обеих сторон немец, но женат был на русской, Лыкова она была в девичестве.

– Как это вы всех знаете?

– Я все-таки в музее работала.

– Какой бойкий мальчик, – обратил внимание на внука Елены Игнатьевны Валька. – Это Зоин?

– Да, – тон ее опять стал холодным.

– Совсем не похож. Она такая красивая… была. Нет, вы не подумайте, он симпатичный, но совсем другой…

– Я ничего такого не подумала. Ты извини, нам действительно пора. Но ты заходи ко мне, я рада буду.

– До свидания, – сказал он ей вслед.

Валька так задумался, что чуть не прошел мимо дома Васильевых. И прошел бы, но его окликнул Иван Иванович, стоящий на противоположном тротуаре в том месте, где начиналась тропинка к реке.

– Валентин, – сказал он, ероша свои мокрые после купанья волосы. – Ты, я вижу, неглупый малый. Поэтому я тебя попрошу: не задавай вопросов. Бабушка твоя – очень хороший человек. Но она пережила тяжелый удар. Знать тебе подробности ни к чему. Тем более, окружающим. Не буди лихо, пока тихо! И всё. Ты куда сейчас?

– Энн надо сменить.

– Вон Таисия Андреевна, Лидочкина бабушка. Попросим ее.

– Рита спит крепко, – успокоила она Ивана Ивановича. – Вот, креслом загородим, чтобы не упала, и всё.

Взяла правнучку на руки и понесла домой.

После ужина Иван Иванович сказал:

– Я девочек по домам развезу.

– Я пешком прогуляюсь, – дернула плечом Аня.

– Как хочешь. Анечка, поехали?

Энн растерялась. Она переводила взгляд с Ани на Вальку, потом на Ивана Ивановича и не могла решить, как ей быть.

– Энн, поезжай, бабушки тебя заждались. А я Аню провожу, – сказал Валька.

– Я прекрасно дойду одна.

– Конечно, дойдешь. Но правила приличия требуют, чтобы джентльмен проводил даму.

Аня сверкнула на него глазами и полезла в машину. Иван Иванович подсадил Энн, подмигнул Вальке и уехал.

«Все так помогали бабушке, так хорошо относятся. Но на душе тяжело. У бабушки спрашивать нельзя, Иван Иванович сказал. Кажется, мои расспросы неумные. Поговорю с дядей Юрой».

Надеина поляна

С утра пришёл к бабушке краевед Денис. Он размахивал руками и орал от возмущения. Бабушка и посмеивалась над ним, и шикала, чтобы потише говорил, но расстроена была не меньше своего любимого ученика и единомышленника. Дело в том, что местные власти дали разрешение одному хрущу строиться на Надеиной поляне.

Что за поляна? Название Валька когда-то слышал, но ему казалось, что это где-то далеко, за какой-нибудь деревней.

– Это что? Урочище, заповедник?

– Это священное для утятинцев место, – ответил Денис. – На ней даже скотину никогда не пасли. Косить – косили, а гадить ни одна двуногая скотина не решалась.

– Священное-то, может, и не священное, – вздохнула бабушка. – Но чистое. Весь город туда ходил травы собирать: душицу, зверобой, чабрец, подорожник.

– А легенда о поляне? Это ведь действительная история – исцеление Якова Черемисинова.

– Что за история? – заинтересовался Валька.

– Я тебе потом расскажу, – пообещала бабушка.

– А что толку? У нас все эту историю знают, да выступить в защиту малой родины не хотят. Зарплата не позволяет, – опять заорал Денис.

Бабушка болезненно поморщилась. Валька понял, что краевед бросил камушек в огород дяди Юры. Он работал директором музея, и как муниципальный служащий против власти выступать не мог. А как краевед просто был обязан. Но Денис тоже хорош! Знает же, что бабушка тут ни при чём, но продолжает цеплять за больное.

– Вот что, Денис, – сказал Валька. – Шёл бы ты лесом… на свою поляну. У бабушки инфаркт был в прошлом году. И нечего ей нервы трепать.

– Ой, простите, погорячился, – сразу пошёл на попятную Денис. – Елена Карловна, не обижайтесь, вы же знаете, какой я тугодум. Сначала скажу, а потом обдумываю!

– Ладно, ребята, прекращаем общение, – устало сказала бабушка. – С «Губернским вестником» я свяжусь, материал надиктую. На митинг не пойду. Дело это важное, народ должен высказать своё мнение. Но я стоять долго не смогу.

– Ба, а мне можно?

– Конечно. Участие в таких акциях – это ответственное гражданское поведение. Составь мнение о важном для города решении и присоединись к одной из сторон…

– Ну, ясно к какой стороне!

– А ты не спеши. Решение должно быть осмысленным. Почитай публикации об этом, сходи на поляну, посмотри на неё с городской стороны… кстати, лучше всего смотреть из большого зала заседаний администрации. Когда первоцветы появляются, хочется Чирка цитировать: «За озером даль голубая…»

– Ага, наша администрация решила этот вид оживить, – подхватил Денис. – Чтобы не даль голубая, а ограда кирпичная.

– Да где же она, эта поляна?

– Напротив городского пляжа, на противоположном берегу озера. Переходишь дорогу от ворот старого кладбища – и вот она, улица Трудовая. Идёт параллельно берегу озера, пересекает лог, поднимается под углом на другую сторону лога и заканчивается домом Нади Кузнецовой. Вот за этим домом начинается Надеина поляна.

– В честь неё названа?

– Да нет. Но по одной её пращуре. Дом её, кстати, старше нашего будет. Наш в тридцатых годах XIX века выстроен, а Надин, скорее всего, ещё в XVIII. Ну, перестраивался, конечно.

Бабушка дала Вальке несколько папок и сказала:

– Разбирайся тут сам.

– Ба, можно, я во дворе сяду?

– Да ради бога. Только по ветру мои материалы не пусти.

Только он выложил папки на стол в тени у сарая, как пришли девочки. Узнав, чем он собирается заняться, Аня сморщила нос. А Энн сказала:

– Когда моя прабабушка услышала об этом строительстве, она заплакала. Так что я тоже на митинг пойду!

– Ладно, давайте по папке возьмём. А потом обменяемся. И чтобы лишнего другому читать не пришлось, в своей папке будем закладки делать, – согласилась Аня.

– Дело говоришь, – обрадовался Валька.

Все углубились в чтение. Но молчать долго не смогли. Первой засмеялась Аня:

– Ребята, послушайте: «Общество нашего села отличается кляузным характером. Особенно здесь не могут ужиться ни один псаломщик и ни один дьякон. Чуть что – сейчас у них уже и приговор готов на того или другого члена причта. ʺТы нам не нужен, – заявляют на сходе мужики, – а не уйдешь, так приговор на тебяʺ. Только один священник по какой-то случайности ещё уживается с ними…»

– Ань, не отвлекайся, а то мы вовек до конца не дойдём, – остановил её Валька. Но буквально через минуту фыркнул. – Ну, невозможно удержаться! «Губернские ведомости» за 1891 год: «Кстати, несколько слов о спорте другого рода, а именно летнем, велосипедном. До 1889 года велосипед здесь совсем не был известен, и очень немногие имели понятие об этой чрезвычайно практичной и полезной машине, доведённой теперь до большой степени совершенства. В мае того года появился первый велосипедист, крайне заинтересовавший публику, а простонародьем принятый чуть не за самого антихриста».

Наконец на историю Надеи наткнулась Энн.

– Вот! «Губернский листок» за 1905 г.: «Что писала наша пресса сто лет назад. Из «Неофициальной части «Епархиальных ведомостей». А дальше идут «Истории чудесных исцелений». Только, ребята, я с ятями так быстро читать не могу. «Жил в Утятине некий помещик Митрофан Ч.»…

– Черемисинов, – перебил её Валька.

– Ты уверен? – спросила Аня.

– Других помещиков с фамилией на «Ч» у нас не было. Дальше, Энн!

– «Стенали и соседи его, и рабы от крутого его нрава. В его имении Яблоневка…» Валь, где это?

– Нет такого села в нашем районе, – уверенно сказала Аня.

– После смерти Митрофана за деревней в народе закрепилось название Митрохино.

– И такого нет, – упёрлась Аня.

– Деревня Митрохино вымерла в 30-х годах прошлого века. Позднее там был посёлок кирпичного завода. Неофициальное название – «Пьяный угол». Тоже вымер. Сейчас за речкой Мгакой напротив второго кладбища только развалины остались.

Так, препираясь, они вычитали следующее.

Старший сын Митрофана Яков как-то вышел вечером прогуляться и получил удар камнем по спине. Целью злоумышленника, скорее всего, был не он, а Митрофан, которого все боялись и ненавидели. Но травмирован был сын, причём обнаружили его тело не сразу. В результате юноша оказался парализованным. Родители приглашали врачей, знахарок, но никто вылечить Якова не мог. А между тем в Кузнецах жила мещанская девица Надея, которая успешно лечила своих земляков травками и наложением рук. За ней тоже посылали, и неоднократно, но девица всякий раз отказывалась, говоря, что «чёрный барин» её дар «испоганит». Потом уже мать Якова перед ней на колени встала, и девица согласилась лечить юношу. Взяла с собой травы, в разное время собранные на поляне, и явилась в дом Черемисиновых. Она всего лишь примочки травяные делала на шею молодого барина, но уже на следующий день Яков начал двигаться, а через неделю встал. Далее произошло то, что целительница предрекала: «чёрный барин» с радости напился и над девицей надругался. Надея на следующий день бесстрашно явилась в барский дом и всей семье, сидящей за завтраком, объявила: дар мой теперь стал чёрным, как душа чёрного барина, и исцеление Якова Митрофановича – последний добрый мой поступок. А первое моё чёрное дело – истребление вашего рода. Предрекла она, что Митрофан в скором времени переживёт всю свою семью, кроме спасённого ею Якова. Но на Якове род их прервётся. На мольбы матери семейства ответила, что зла на неё не держит, поэтому милостиво позволит ей не пережить своих детей и умереть первой.

Так и случилось. За два года умерли все, кроме Митрофана и Якова. Яков разругался с отцом сразу и ушёл из дома. Вскоре он женился на падчерице князя Ишеева графине Августе фон Мантейфель, получил за ней в приданное имение Зосимки и в нём поселился. После смерти матери он с невестой приезжал к Надее и просил её проявить милосердие к его родне. Ничего хорошего от неё не добился, но спустя несколько месяцев взял в воспитанницы новорожденную дочь Надеи.

– Как это можно, дочь свою отдать, – возмутилась Энн.

– Маленькая ты ещё, Анютка, – сказала Аня. – Ты что, не понимаешь, кто отец этой дочери? Не могла Надея плод насилия любить!

– А может, наоборот, мать дочери хорошего желала, – возразил Валька. – Двести лет назад незаконнорождённых за людей не считали. А барская воспитанница – это рангом выше. Он растил её вместе со своей дочерью Августой и выдал замуж за священника Василия Ивановского, дав за ней достойное приданное. Семейство Ивановских было многодетным, и концу века фамилия эта стала часто встречаемой в Утятине, как в «Губернском листке» сказано.

– Что-то я такую фамилию не слышала, – возразила Аня.

– Так это к концу XIX века, а в XX, наверное, постепенно Ивановские уезжали или вымирали. Но вторая школа носит имя Льва Сергеевича Ивановского, народного учителя России. Ну, тут дальше ещё говорится о том, что одна из внучек отца Василия, оставшись сиротой, отказалась выходить замуж…

– Совсем или за конкретного жениха? – деловито поинтересовалась Аня.

– Тут не сказано, но можно догадаться. Тогда было принято, если поп помирал, то его место отдавали или его сыну, или, если сына не было, тому, кто соглашался его дочь взять в жёны. Таким образом выпускник семинарии получал место работы, жену и тёщу в одном флаконе, а епархии не надо было заботиться о вдове и детях покойного.

– Это как-то унизительно, – вздохнула Энн. – А если жених не нравится?

– А если невеста не нравится? Хочешь приданное получить – женись! – засмеялся Валька.

– Слушай, а ты не врёшь? – спросила Аня.

– Мне об этих нравах мама рассказывала недавно. Я ей тоже не поверил. Так она мне дала «Очерки бурсы» Помяловского почитать. Всё правда! В общем, девушка ушла из дома, пришла к своей прабабке, та её приняла и дар свой ей передала.

И вот Валька вёл девочек на Надеину поляну. От моста они поднялись по Шоссейному проезду и свернули на улицу Трудовую. Она была довольно узкая, со старым потрескавшимся асфальтом и не слишком оживлённым движением: за всё время их пути только дважды встретились легковушки, а тяжёлого транспорта вовсе не было. Дома здесь были, в основном, старенькие, тёмного красного кирпича и с небольшими окошками. Но ко многим были сделаны пристройки, в которых и окна были больше, и потолки выше. А некоторые совсем были снесены, и на их месте построены новые. Впрочем, таких было не так уж много. Только два хозяина решились возвести двухэтажные постройки. Но никакого сходства с особняками на улице Чирка. Дома не пытались упрятаться за высокими оградами, доверчиво выдвинувшись фасадами к тротуару, как их старенькие соседи, и отделялись от прохожих только палисадниками.

Ребята как раз проходили мимо такого дома, когда людской говор у следующего привлёк их внимание. На почти безлюдной улице группа людей у калитки выглядела странно.

– За самогонкой выстроились что ли? – пошутил Валька.

– Это, наверное, дом ведьмы Обоянской, – шепнула Аня.

– И что?

– Что-что! На приём пришли!

Валька обернулся, чтобы ещё раз взглянуть на людей у ворот, и невольно вздрогнул: из открытого окна на него глядела женщина, очевидно, хозяйка дома. На ведьму она похожа не была. Ведьмы, они ведь как в сказках описываются: нос крючком, чёрные глаза, смуглая, согнутая. А Обоянская была плотно сбитой, на бледном лице недобро глядели светлые глаза.

– Какой взгляд злой, – шепнула Энн, когда ребята отошли от дома ведьмы на приличное расстояние.

– Да уж, – согласилась Аня. – Эти колдуны, говорят, бывают чёрные и белые. Белые – это добрые, они лечат, а чёрные наоборот – болезни насылают и всякие несчастья.

– Да глупости всё это! Нет никакого колдовства. Есть нечестные люди, обладающие даром внушения и их глупые клиенты. Или не глупые, но отчаявшиеся, готовые за любую соломинку схватиться, – повторил Валька бабушкины слова.

– А моя прабабушка говорила, что фельдшер Надя – добрая волшебница, она руками лечит, – сказала Энн.

– Фельдшер Надя – прежде всего медик, – возразил Валька. – Говорят, очень знающий медик, училась отлично, большой опыт работы. И ещё она изучала народную медицину. Она травами лечит и массажем. В детстве я чуть не умер, когда магнитики проглотил. А Надя спасла меня от операции, она массажем эти магнитики из меня вывела.

– Она тебя крестила?

– Нет. А почему ты спрашиваешь?

– Прабабушка сказала, что ещё в детстве с неё мать клятву потребовала, что она целительствовать не будет. Это случилось, когда её прабабка померла и ей дар передала. А передала его она, когда Надю от смерти спасала. Ну, Надя и сказала маме своей: я что же, теперь и родным своим не помогу, как прабабушка мне помогла? Тогда мать ей разрешила сделать оговорку: кроме своих родных. Поклялась она матери перед иконой Надежды Римской. И с тех пор, если спасёт какого-то ребёнка не при помощи медицины, а волшебства, то крестит пациента, чтобы клятвы не нарушать.

– А если человек крещёный?

– Тогда она с ним кого-нибудь крестит. И получаются они кумовья. Так она тебя крестила?

– Нет, – засмеялся Валька. – У меня тётя Люся крёстная. А Надя нам родня, так что со мной она клятву не нарушила. Её мать, про которую ты рассказывала, урождённая Бобровская, как и моя прабабушка Валя. Так что Надя мне четвероюродная тётя. Это называется седьмая вода ни киселе, но всё-таки какие-то гены у нас общие.

– Тогда, значит, Надя может тебе свой дар передать? – оживилась Аня.

Валька захохотал:

– Ты что, не знаешь, что ведьмы долго живут? Надя дар получила от прабабки, та от своей бабки и так далее. Это сколько же мне прожить нужно, чтобы ведьмин дар принять? И что я с ним в семьдесят лет делать буду?

Энн тоже залилась смехом:

– Пенсионер Валентин Иванович Шпильман внезапно начал колдовать! Вызовите психиатрическую помощь!

– А жаль, – вздохнула шутливо Аня. – Хотелось бы иметь знакомого колдуна. Всегда можно у него по блату какую-нибудь пакость заказать.

– Закатай губки, барышня, – раскланялся перед ней Валька. – Я же тебе сказал, что наша родня с той стороны, которая против колдовства! Бобровская вышла замуж за внука колдуньи, а сама была против колдовства. Наша родня в пакостях не замешана!

В разговорах они прошли ровную часть улицы, и путь их шёл под уклон. Последний дом на этом участке был ниже проезжей части и отстоял от дороги. Далее был мост, а затем улица поворачивала и уходила вверх.

– Это называется Кузнецкий лог, – пояснил Валька. – здесь весной талые воды в озеро стекают. Следующая часть улицы в народе именуется Заовражной.

На Заовражной дома стояли только с одной стороны. С дороги открывался вид на озеро и город за ним. Асфальт кончился, далее шла просёлочная дорога, которая петлёй опоясывала последний дом и уходила влево, к домам Кирпичного переулка. Ребята прошли вдоль забора Надиного дома, завернули за угол и ахнули.

Вечером Валька писал: «Всё точно так, как Денис говорил! Татарник только по краю поляны растёт. А на поляне только травы и цветы. Травка такая нежная, как будто ещё весна. Энн сказала, что здесь как в уютном доме, стыдно в уличной обуви ходить. И разулась. И я разулся. Какой же злобный гад хочет такую красоту разрушить? Правду бабушка сказала: злобный дурак направляет свою злость на все хрупкое: красоту, интеллигентность, веру, нежность. Увидел красоту – и давай ее рушить. Неужели ему удастся её погубить, и от красоты останется только название – Надеина поляна?»

Земля у нас общая

Договорились встретиться на площади. Валька пришёл пораньше. Уже стояло полицейское оцепление и несколько мрачных мужчин с флагами оппозиционных партий. Бегали ребятишки. Один мальчишка гонял на скейтборде. Знакомый мужик Виталий устанавливал микрофон, Денис стоял у него над душой.

Народ подходил лениво. Митинг в ожидании наплыва участников отложили минут на десять, но, когда стало ясно, что не только народа не прибавится, но ещё, пожалуй, пришедшие начнут разбегаться, Денис вышел к микрофону. Говорил он взволнованно, и из-за этого, наверное, не очень убедительно. Затем выступила очень старенькая учительница. Она говорила тихо, но интересно. Говорила о воде, о почве. Наверное, биолог или географ.

Потом, как ни странно, выступали торговки с рынка. Когда вышла Ираида Семёновна, у которой дядя Гена и Катя работали, мужик, стоявший у ребят за спиной, крякнул и шепнул соседу: «Шикарная женщина!» А когда она начала говорить, добавил: «Да ещё и умная!» Валька оглянулся на него с недоумением: умная – да, но шикарная? Да она чуть ли не бабушке ровесница! В общем, все выступающие говорили по делу, но народ хлопал лениво. Истерически реагировала группка женщин, стоявших ближе к трибуне. Аня шепнула Вальке, что они все живут на Трудовой. Услышавший её шёпот всё тот же мужик вздохнул: «Своя рубашка ближе к телу. А вы заметили, что ни одна сволочь из администрации не явилась? Чихали они на нас! Взятку получили и посмеиваются».

Аня отошла к тумбе, куда в праздничные дни вставляют разноцветные флажки, и яростно что-то чиркала в своём блокноте. Интересно, что там у неё? Валька как-то спросил, не зарисовки ли она делает. Девочка отмолчалась. Ну, он больше и не спрашивает, подумаешь!

Митинг быстро закончился. Народ стал расходиться, несколько наиболее активных участников собрались около телевизионщиков, любопытствующие стояли в отдалении. Денис давал интервью. Он тоже сказал, что администрация игнорирует население. Заспорил какой-то пенсионер, утверждая, что приезжие вкладывают средства в бюджет города, а этот, которому выделили участок, на свои средства расчистит родник, сделает купальню. «Да не дай бог, – возмутился Денис. – Народ этот источник святым считает, а этот хрущ в нём купаться собирается!»

– Куда пойдём? – спросил Валька девочек.

– Мне домой надо, – заявила Аня.

Валька удивился:

– Ты не больно-то на мамины звонки реагируешь, а тут вдруг надо!

– Аня что-то писала, – сказала Энн. – Ты, наверное, впечатления записывала? А может, куда-то заметку пошлёшь?

– Песню я написала, – призналась Аня. – Надо с инструментом попробовать.

– А ты умеешь? – вырвалось у Вальки.

Энн ткнула его в бок:

– Ты что, Валька? Если Аня говорит, значит, делает! Ты что, не видел, она с блокнотом не расстаётся. Она, наверное, уже не один десяток песен написала.

– Двенадцать, – призналась Аня. – Эта тринадцатая будет.

– А говорила, что на гитаре играть не умеешь, – не успокаивался Валька.

– Конечно, не умею, – ответила Аня. – Три аккорда для аккомпанемента мама показала – и всё.

– Ань, а нам ты споёшь? – спросила Энн.

– Ну…

– Но тебе ведь нужны слушатели! Бардовская песня – она же для единомышленников!

– Ладно. Но не вздумайте смеяться! Я свои песни никому кроме Лизы не пела!

– Лиза – это подруга?

– Сестра. Старшая. Она в «Щуке» учится.

– Ого, – вырвалось у Вальки. – Ты тоже артисткой будешь?

– Даже и не собираюсь, – буркнула Аня. Друзья глядели недоверчиво, и она горячо принялась их убеждать. – Правда, правда! Лиза всю жизнь об этом мечтала, она и музыкалку закончила с отличием, и в хореографическом кружке занималась. А я из-под палки два года на фоно барабанила, а танцевать отказалась категорически.

Валька за Аню переживал. Или за себя? Было у него такое качество: когда при нём кто-то опозоривался, он испытывал такое чувство неловкости, будто сам что-то постыдное сделал. И сейчас он боялся, что песня будет дурацкая, исполнение фальшивое и вообще…

Аниной мамы дома не оказалось. Энн и Валька устроились на диване, а Аня села на стул перед пианино, положив на закрытую клавиатуру свой блокнот. Некоторое время бренчала на струнах гитары, а потом запела:

Как землю родную любили мы с детства!

Она нам от предков досталась в наследство:

Прозрачный источник с водою волшебной,

А рядом поляна с травою целебной,

И воздух наполнен серебряным звоном

От птиц, что порхают над лесом зелёным.

Но землю родную пришельцам продали,

А мы, сберегая покой, промолчали.

И лес на дрова чужаки порубали,

И птиц постреляли, чтобы спать не мешали,

В источнике моют свои ламборгини,

А вместо поляны их дачи отныне.

За то, что отцы без волнения жили,

Их дети таким этот мир заслужили:

И землю, заросшую сорной травою,

И крик воронья над больной головою,

Где лес был – теперь только мусора кучи

И ветер зловонный над речкой вонючей.

Замолчав, Аня ещё некоторое время сидела спиной к зрителям. Потом резко развернулась.

– Аня, я в шоке, – воскликнула Энн. – У меня из знакомых никто сочинять не умеет! Только одна девочка у нас в классе как-то сочинение в стихах написала. Там были слова: «Зеркальная вода плещется о берега». Я сказала, что, если вода зеркальная, значит, неподвижная, и плескаться не может. Так она заплакала! И сказала, что я ей завидую! А я правда не завидовала! А тебе завидую, потому что у тебя талант.

– Точно! Я, признаться, волновался, что ты какую-нибудь ерунду сочинила. А это мировая песня! Давай её на диск запишем, у тебя же аппаратура есть! И мы с Энн себе перепишем. А ты автограф поставишь. И много лет спустя я выставлю диск на аукцион: тринадцатая песня знаменитой Анны Шеметовой с личным автографом! Начальная ставка – один миллион! Кто больше?

– Какой ты, – Аня замялась, подбирая слово. – Корыстный!

И шлёпнула Вальку своим блокнотом по макушке. Он почесал ушибленное место и подразнил Аню:

– Месяц голову мыть не буду! По ней стукнул знаменитый блокнот талантливой Анны Шеметовой! За деньги буду разрешать эту шишку пощупать!

– Правда, Валька у нас корыстный, – засмеялась Энн. – За диск деньги, за шишку деньги.

– Не мной сказано: «Не продаётся вдохновенье, но можно рукопись продать».

Вернувшись домой, Валька застал у бабушки Дениса, который рассказывал о митинге, о том, что телевизионщики гонялись по администрации за чиновниками, но никто с ними поговорить не пожелал. Только начальнику комитета по экологии деваться было некуда, так он опять толковал про источник, который хрущ расчистит, и что все необходимые инженерно-геологические разыскания на Надеиной поляне проведены.

– Вправду, что ли? – недоверчиво спросила бабушка.

– Конечно, врёт, – пожал плечами Денис. – Если бы вправду, кузнецкие бы эту комиссию видели. А вот акт экспертизы написали наверняка.

– Хоть покажут это безобразие по телевизору?

– Обещали. Сейчас Елену Игнатьевну записывают. Она историю поляны рассказывает.

Бабушка промолчала. Вальку очень волновало, какая кошка пробежала между такими давними подругами, но помня, что Иван Иванович просил не задавать вопросов, сдерживался. Чтобы загладить неловкую паузу, вмешался:

– А вы знаете, о нашем митинге уже песня написана. Хотите послушать?

И не дожидаясь согласия, поставил диск.

– Это Анечка? Какая талантливая девочка, – удивилась бабушка. – Как я рада, что вы подружились!

– Валь, дай переписать, – взмолился Денис, – Я её телевизионщикам дам! Это так кстати в передачу вставится!

Вальке диск стало жалко:

– А ты позвони им, нужно ли. А я тем временем у автора спрошу, даёт ли она согласие на использование её песни.

Аня буркнула, что ей пофиг. Но Валька почувствовал, что она рада. А Денис сказал, что телевизионщики уже уехали, но предложили скинуть запись по мейлу. Так они и сделали.

Назавтра Валька с бабушкой поужинали раньше, чтобы посмотреть областную передачу «По поводу». В семь они устроились в зале перед телевизором. Денис тоже был здесь, пояснив: «Чтобы сразу обменяться».

После короткого вступительного слова пошла картинка: немногочисленные участники митинга, наиболее яркие фрагменты выступлений, интервью Дениса. Дальше показали метания телекамеры по коридорам районной администрации, от которой чиновники разбегались как тараканы от света. Потом показали Елену Игнатьевну. Она рассказывала историю исцеления Якова Черемисинова, показывала документы и картинки. Её рассказ сопровождался кадрами из архива телевидения: вид Надеиной поляны, усадьба Черемисиновых в Зосимках, развалины мельницы там же, панорама левого берега Мгаки с заросшими лопухами и крапивой фундаментами домов, где когда-то была деревня Яблоневка. Наверное, Елене Игнатьевне не с кем было оставить внука, поэтому интервью записывали в её доме. Иногда оператор переводил камеру на малыша, который сидел в манеже с кучей мягких игрушек и бросал их через сетку.

– А символично, – сказал Денис. – Бабушка хочет сохранить родную землю для внука.

Бабушка промолчала. Тем временем Елена Игнатьевна завершила свой рассказ, и ведущая стала задавать вопросы:

– Елена Игнатьевна, насколько достоверна эта история?

Ого! Оказывается, речь идёт о её предках! Елена Игнатьевна стала рассказывать, что предсказание Надеи исполнилось буквально: на Якове фамилия пресеклась. От брака с Августой фон Мантейфель у него была единственная дочь, тоже Августа. Жена его умерла от чахотки в двадцать лет. Яков Митрофанович больше не женился, растил дочь один. Выдал её замуж за Игнатия Тумбасова. Да-да, за пращура Елены Игнатьевны. Но Черемисиновым Елена Игнатьевна не потомок. От брака Игнатия с Августой родилась дочь Мария, которая дважды была в браке, но детей не оставила. А прапрадед Елены Игнатьевны Василий родился от второго брака Игнатия Тумбасова.

– Кто же наследовал Черемисинову?

– Да никто! Хозяином он оказался никудышным, только тщательно это скрывал. Когда умер, имение оказалось заложенным и перезаложенным, и всё имущество было выставлено на торги в пользу заимодавцев. Так что внучка его осталась бесприданницей^[1].

В заключение показали ещё один фрагмент из интервью Дениса, где он отвечал на вопрос, почему не так много горожан вышло на митинг. Он снова кинул камушек в огород муниципальных служащих, которые не рискуют пойти против власти и об инертности людей, которые не задумываются, что оставят своим детям. А потом ведущая за кадром сказала, что даже дети понимают, как важно сохранить родную природу, и что утятинская школьница Аня Шеметова написала об этом песню. И зазвучала песня, сначала на фоне кадров с детьми: юный скейтбордист на площади, Валька с Энн, стоящие перед трибуной, Аня, сидящая на тумбе с гнёздами для флажков, Игнатик Тумбасов с плюшевым медведем, юная мамаша с коляской; потом по экрану пошли титры.

– А что, очень неплохо получилось, – сказал Денис.

– Мне не понравилось, – возразил Валька. – Показали чьих детей? Мы как раз в акции участие принимали, бабушка Энн ходила подписи собирала, моя бабушка в газету написала, Аня песню сочинила, Игнашина бабушка по телевидению выступила. А получается по их фильму, что именно нам за молчание родителей испоганенная земля достанется.

– А разве не так, Валентин? Решает меньшинство, и это решение только большинство может изменить. А если большинство промолчит, то плохо будет всем: и тем, кто протестовал, и тем, кто отмолчался. А тем, кто протестовал, ещё и обидно. Это то, что называется коллективной ответственностью.

Вечером Валька очень подробно описал в дневнике всё произошедшее за день. Ещё честно признался, что ужасно позавидовал Ане, что она умеетпесни сочинять. Бабушка, правда, сказала, что это не поэзия, а рифмованная публицистика. Но рифмовать тоже надо уметь. Он как-то пытался стихотворение написать, но у него ничего не получилось. И ещё о Денисе Валька написал: «Он мне казался знающим, но не очень умным. То обидит бабушку, хотя не хотел этого, то выступит неудачно, как, например, сегодня на митинге. Но вот про коллективную ответственность он меня правильно припечатал. Земля у нас общая».

^[1] Подробнее см. «Утятинский летописец»

Кровь пролилась.

Через пару дней стало известно, что на Надеину поляну завезли стройматериалы. Когда ребята добрались до неё, там уже толпился народ. Действительно, на краю поляны за домом фельдшера Нади лежал штабель бетонных балок.

Вслед за ребятами подъехал экскаватор. Толпа глухо загудела. Экскаваторщик выпрыгнул из кабины, встал в сторонке и закурил. Он глядел в землю, будто бы не обращая внимания на наскакивающих на него женщин, но было понятно, что стыдился, оказавшись не на стороне земляков. Аня сказала, что это отец Матвея Огородникова из восьмого класса их школы. Подъехал на легковушке ещё один мужчина и живо вступил в разговор с женщинами, собравшимися вокруг экскаваторщика. В толпе прошёл слух, что это тот самый хрущ, что решил на поляне построиться. «Прикопать бы его этим экскаватором», – пробурчала Аня. Но потом кто-то сказал, что это прораб из строительной фирмы, которая подрядилась особняк строить. «Ясен пень, хрущи на таких вёдрах не ездят», – сказала Аня. Хотел Валька её поддразнить, что она быстро мнение меняет, но решил не связываться.

После долгих разговоров, криков и размахиваний руками прораб что-то стал втолковывать экскаваторщику. Тот по-прежнему стоял понурившись и только кивал. Потом бросил окурок, впрыгнул в кабину и стал разворачиваться. По грунтовке объехал Надин дом, но развернулся в противоположную от Кирпичного переулка сторону. «К источнику поехал», – пробежало по толпе. Народ потянулся по дороге, но часть людей полезли на тропинку, вьющуюся над крутым берегом озера. «Айда, здесь ближе», – скомандовала Аня. Но отправились они не сразу, поэтому оказались чуть ли не последними. Издали услышали рычание экскаватора, потом он смолк. Крик, потом тишина.

Источник находился в ложбинке, окружённой кустарником и небольшими деревьями с трёх сторон. С открытой стороны к нему вела широкая тропа. Небольшой водоём, в поперечнике не превышающий трёх метров, с берегов зарос камышами, и только там, где кончалась тропа, берег был обложен камнями, и дно было песчаным. Теперь на некотором отдалении от водоёма высилась кучка чёрного ила. Экскаваторщик неподвижно сидел в кабине. Валька не понял, что произошло, спросил: «Что?» и услышал шёпот Энн: «Вода уходит…»

Только теперь он увидел, что вода отступила от берега примерно на две ладони. «Может, остановится?», – спросил шёпотом.

– Где там, – не то вздохнула, не то простонала оказавшаяся рядом с ним Таисия Андреевна. – Он жилу нарушил…

– Какую жилу?

– Водоносную, – ответил стоящий впереди старичок. – Такие дела с умом делаются, к воде надо с почтением, это тебе не дрова рубить.

Валька боялся самосуда, но к экскаваторщику никто даже не подошёл. И шума особого не было. Народ стал расходиться. Экскаватор развернулся и уехал. Двинулись и ребята.

Оказывается, пока они ходили к источнику, на поляне кипела работа. Теперь здесь были вбиты колышки и между ними натянута красно-белая лента. Стоял экскаватор с распахнутой дверцей, сидел на корточках экскаваторщик и курил, упорно глядя в землю. Орал над ним прораб, а он его как будто не слышал.

– Ты знаешь, сколько стоит час простоя?!

Дёргала за воротник экскаваторщика и что-то ныла женщина в цветастом платье. Он продолжал курить. Подошла ведьма Обоянская в сопровождении двух женщин. Таисия Андреевна обратилась к ней без всякого почтения, пожалуй, даже с насмешкой:

– Ну что, против денег даже колдовство бессильно?

– Чего задираешься, Тась, ты же мне не платила, – спокойно отозвалась ведьма.

– Я бы, Маша, заплатила, если бы ты поляну спасла и воду вернула, – миролюбиво сказала старуха. – Но хрущ администрации столько дал, сколько у меня за всю жизнь не было.

– А не надо ничего платить. Сейчас кровь прольётся, и поляна от чужих очистится.

– Чья кровь? – испугалась Таисия Андреевна.

– Кто первый на землю покусится. А когда кровь второй раз прольётся, в источник вода вернётся.

Обоянская повернулась и не спеша пошла по улице. За ней двинулись двое с ней пришедших.

– Вот видишь, Милка, – спокойно сказал экскаваторщик, вставая и разминая затёкшие от длительного сидения на корточках ноги. – И ведьма говорит, что поляны лучше не касаться – кровь пойдёт.

Женщина в цветастом платье возмутилась:

– Совсем свихнулся! Ты уже этой дуры слушаешься!

Экскаваторщик плюнул, развернулся и пошёл вниз по улице. Заспешила следом и она, причитая и ругаясь.

Валька шепнул девочкам:

– Что-то не больно народ ведьмы боится.

Энн отозвалась:

– Я бабушкам рассказала, что ведьмы Обоянской испугалась. А они посмеялись: никто её в Утятине всерьёз не воспринимает, потому что знают как облупленную. Обыкновенная тётка, не очень грамотная, со страшной судьбой. Когда ей было три года, у неё на глазах отец мать зарезал.

– За что? – спросила Аня.

– Не знаю, – растерялась Энн. – Я не спросила. Может, пьяный был?

– Ну, мало ли алкашей на белом свете, – возразил Валька.

– Из ревности мог, – деловито перечислила Аня. – А может, разводились, добро не поделили.

– А ты можешь представить своих родителей в такой ситуации?

– Мои родители нормальные, – сорвалась на крик Аня.

– Вот и дошли до сути, – сказал Валька. – Это мог сделать только ненормальный.

– Верно, – согласилась Энн. – Ты, Валька, правильно говоришь. Но зачем ты всё время Аню цепляешь?

– Я обстоятельный. Я ей, как человеку творческому, предлагаю вжиться в ситуацию.

– Сам вживайся! – взорвалась Аня.

– Не могу. Мы с Энн из неполных семей. У нас чисто женское воспитание. Я не представляю, в какой ситуации папа в присутствии маленького ребёнка может схватиться за нож. А ты, Энн?

Энн помотала головой. Потом спохватилась:

– Валь, ты прикалываешься! Полная семья, неполная семья – всё равно нормальные! У меня дедушка есть, дяди, у тебя тоже дяди есть – ты можешь представить их с ножом?

– Ну, разобрались! Значит, ведьма – дочь ненормальных родителей. А как она ведьмой стала?

– Совсем недавно. Её воспитывала бабка, она была травницей и ворожеей. Гадала, от алкоголизма заговаривала, многие болезни лечила. К ней народ ходил. А Обоянская работала на комбинате простой рабочей. Никаких сверхъестественных способностей не показывала. Лет десять назад бабка умерла, а её внучка вдруг объявляет: я теперь всё могу, мне бабка дар передала! Земляки посмеялись и забыли. А клиентуру она себе в других районах нашла. Ездят, и немало, мы же видели.

Строители некоторое время совещались, но никто из них не соглашался работать на экскаваторе – то ли не умели, то ли прав не имели. Их начальник орал в телефон, жаловался на Ваську Огородникова, бросившего технику. Его телефонный собеседник, видно, замены не обещал. Потом одного из своих строителей прораб всё-таки уговорил: «Ты же работал!». – «У меня допуска нет!». – «За день вдвое заплачу!»

Экскаватор стал выезжать на поляну, зрители двинулись вдоль натянутых лент. А ребята оказались рядом и пошли след в след за ним. В это время у Энн зазвонил телефон. Она ответила: «Ой, мамочка! Что случилось? Да… да… я… ребята! Давайте уйдём!»

Вальку остановило отчаяние в её голосе, Аня отмахнулась и продолжала идти за экскаватором. Энн побежала за ней и схватила её за руку. Кажется, водитель и в самом деле был не очень опытным: ковш резко воткнулся в землю, машина стала заваливаться набок. Энн потянула Аню на себя, и девочки упали. Земля стала уходить из-под ног Ани. Валька кинулся к девочкам, но раньше него рядом оказался какой-то крупный мужчина. Он крикнул: «Не шевелитесь!» и отшвырнул Энн, которая бы расшиблась, если бы её не поймал Валька. А мужчина схватил Аню за кисти и рывком выдернул из осыпающейся под ней земли, скомандовал: «К обрыву!» и потащил Аню за собой. Он побежал к тропинке, и, прижимая к себе девочку одной рукой, прыгнул на крутой склон и заскользил на спине вниз. Чуть замешкавший Валька потянул Энн за руку. Она упиралась, кричала «Телефон!», ему пришлось тоже прыгать, держа девочку, но двумя руками. Поэтому внизу он встал с большим трудом.

– Энн, ты жива? У меня вся спина оцарапана и шорты порвались!

– Телефон!

– Да чёрт с ним! Ты сама цела?

– Она на тебе, как на санках проехалась, – как ни в чём не бывало, засмеялась подбежавшая Аня. – Что бы ей поделалось? Вы лучше вверх посмотрите!

Валька поглядел наверх и увидел, что на склоне осыпается земля. Их спаситель заругался:

– Быстро к дороге! Что за народ несознательный, нас ведь тут завалить может!

Подталкивая ребят, он вывел их на дорогу. Там уже стояли спецмашины, спасатели вытесняли зрителей к домам.

– Телефон, – продолжала плакать Энн. – Мама звонила! Теперь она думает, что я погибла!

– На, звони по моему, – сунул ей Валька свой телефон.

– Я номер не помню! И вообще, мама в Америке, это дорого.

– Да, денег на моём всего ничего…

Энн плакала, Валька думал. Потом взял телефон.

– Иван Иванович, вы очень заняты?

Аня попыталась вырвать у него телефон, но Валька повернулся к ней спиной и изложил свою просьбу. А ей сказал:

– Прежде чем на меня орать, погляди на свои штаны.

Энн взглянула Ане за спину и охнула. Аня повернула голову, оттянула шорты и взвизгнула:

– Вы почему мне сразу не сказали!

– Вот и стой спиной к палисаднику, жди, пока папа выручит!

Подъехал Иван Иванович быстро, минут через двадцать. Протянул Энн телефон:

– Не переживай, я бабушке сказал, что мне твоя мама как консультант по МЧС нужна. Вот, говори.

– Спасибо, – всхлипнула Энн. – Мама, я телефон выронила. Я в порядке. У нас тут просто рядом экскаватор работал, вот я туда и… ладно-ладно, – засмеялась. – Утром по скайпу!

Энн вернула телефон Шеметову и весело сказала:

– Мама обещала наказать меня кнопочным телефоном на год.

– Ты серьёзно? – сделала большие глаза Аня. Энн кивнула. – А у вас в классе ребята продвинутые или полный отстой?

– Разные, – весело ответила Энн. – Но не стоит на всяких мажоров внимание обращать! Моя мама говорит, что стоимость таких людей измеряется стоимостью их имущества плюс 40 килограмм мяса третьего сорта на собачьи консервы.

Иван Иванович разговаривал с толстым мужчиной, который командовал спасателями. Тот сказал, что на глазок определить причину не берётся, но предполагает, что это плывун – тут же вода кругом:

– Что бы ни было, но одно уже хорошо… даже два… нет, три: во-первых, экскаваторщик жив, хотя травмы у него серьёзные и большая кровопотеря; во-вторых, строить здесь нельзя, так что поляну эту красивую застраивать запретят; а в-третьих, как минимум, одного моего приятеля с работы вышибут… ну, который клялся по телевизору, что все необходимые инженерно-геологические разыскания на Надеиной поляне проведены. Может, с новым экологом работать легче будет.

– Девчонки, а кровь-то пролилась, – тихо сказал Валька, когда Иван Иванович развозил их по домам. – И поляна от чужих теперь очищается.

– Совпадение, – громко ответила ему Аня.

Иван Иванович спросил, что за совпадение, и Валька рассказал ему о предсказании Обоянской. Выспросив, кто был свидетелем этого, Шеметов сказал:

– Ребята, я в Утятине живу больше двадцати лет. Такого навидался, что теперь ни одной странности не исключаю. Моя к вам просьба, не рассказывайте об этом разговоре никому.

– Почему?

– А вдруг она и вправду ведьма? Если ей реклама нужна, она сама об этом расскажет. А если информация от вас выйдет, над вами или смеяться будут, или наоборот, самих в колдовстве обвинят. И ещё: если вы со мной не согласны, то хотя бы несколько дней помолчите. Я почти уверен, что кровь прольётся второй раз. И тогда посмотрим, не вернётся ли вода в святой источник.

Бабушке Валька всё-таки рассказал. Нужно было ему и высказаться, и посоветоваться. Очень уж его удивила реакция Ивана Ивановича. Но бабушка его удивление не разделила:

– Я Валь, ты знаешь, реалистка и атеистка. Вы с матерью воцерковленные. Это дело ваше, я переубедить никого не пытаюсь. Но есть что-то в людях, что ни религией, ни наукой не объяснишь. К примеру, как мама Анечки, находясь на противоположной стороне земного шара, почувствовала, что дочь в опасности?

– Я об этом не подумал…

– Встретишься с ней – спроси. Но едва ли получишь вразумительный ответ. А Иван Иванович мне рассказывал, как ещё в молодости при нём заговаривали кровь жертве ДТП, и тем спасли две жизни. Моя подруга как-то во сне увидела одного незнакомого ей человека без головы. Он пропал накануне её приезда в Утятин. Через несколько месяцев тело обнаружили в реке. И представь себе, без головы. В общем, есть в природе что-то, чему ещё объяснения не нашли.

На следующий день зашёл Денис и позвал Вальку на субботник. Краеведы решили очистить дно источника, раз уж оно сейчас обнажено.       Денис уверил бабушку, что работа эта не опасная, но очень грязная, поэтому надо взять с собой сменную одежду и мыло с полотенцем, чтобы потом отмыться в озере. Отмёл её опасения, что инфекция в ссадины на спине попадёт: царапины Валькины подсохли, и вообще, источник целебный! Валька позвонил девочкам. Аня идти отказалась, а Энн согласилась.

Зрелище было марсианское: впадина с серым потрескавшимся дном, в центре которого оставалась небольшая чёрная лужа. Кроме шестерых краеведов и двух ребятишек пришло довольно много жителей с улицы Трудовой. Один пенсионер пригнал «Ладу» с прицепом, в который мужчины таскали носилки с грязью. Когда прицеп наполнялся, его вывозили на ближайший огород.

Вальке и Энн как «слабосильной команде» досталось выдёргивать камыши и собирать мусор в большие чёрные мешки. Сначала они пытались как-то по возможности не пачкаться, но по мере того, как всё-таки грязь попадала на них, они всё больше веселились: то Энн припечатает грязную ладонь на Валькином плече, то Валька обольёт Энн ноги жидкой грязью: «Девушка в гольфах». Фельдшер Надя, откидывая грязной рукой волосы со своего вспотевшего лба, сказала:

– Ладно, хулиганьте, потом у меня в ванной отмоетесь.

Спасатель, который был поставлен здесь дежурить на всякий случай, сразу спросил:

– Надя, может, мне раздеться и сменить кого-нибудь?

– Дежурство – дело официальное. Вдруг из начальства кто нагрянет, а ты не в форме. Ты лучше поснимай нас, – сказал Денис. – Так сказать, для истории.

И дежурный щёлкал фотоаппаратом, расхаживая вокруг источника. Особенно охотно он снимал ребят, когда они наломали веток и соорудили себе что-то вроде юбок: «Белые туземцы!»

Когда начинали работу, казалось, за неделю не управиться. А закончили за несколько часов. Даже цистерну воды привезли, чтобы смыть со дна остатки ила. А потом с хохотом отмывались в озере. И перекусывали на берегу тем, что натаскали участники субботника.

– Никогда не думал, что грязная работа может быть такой интересной, сказал Валька. – Денис, видео и фото сбросишь?

– Без вопросов!

За то время, пока чистили источник, спасателям удалось краном вытащить из ямы экскаватор. Прораб суетился вокруг, просил ещё балки переместить на дорогу. Но спасатели только посмеялись: балки оказались на самом краю провала, кто же полезет их крюком цеплять. Стенки ямы продолжали осыпаться, так что не исключено, что в ближайшее время балки сами переместятся. Только не на дорогу, а в яму.

Под утро прозвучал взрыв. Несмотря на то, что у ямы был установлен пост, кто-то не побоялся пролезть к балкам и заложить под них взрывчатку. Края ямы осыпались, балки свалились вниз.

Ребята с утра пытались пробраться к месту взрыва, но на этот раз к делу были привлечены военные, а они перекрыли не только дороги, но и берег. Теперь друзья собрались у Энн, рассматривали видео и фото, которые ей переслал Денис, и смеялись.

– Знаешь, как там здорово было, – с восторгом говорила Энн Ане. – Видишь, сейчас будет, где Валька споткнулся и плюхнулся в грязь по маковку. Вот!

И они захохотали. Аня позавидовала:

– Здорово! А я из-за собственной лени такое событие пропустила.

Когда вышли во двор и увидели, что тётя Лёля гонит коз вниз по улице, а на плече у неё вёсла, Валька спросил, не к источнику ли она поплывёт. «Чуть дальше», – мирно ответила она. И сразу согласилась взять их с собой. Почему согласилась, они поняли, когда она сунула мальчику вёсла. Хитрая тётка брала не пассажиров, а гребцов. Но они гребли с удовольствием: Валька в одиночку, а девочки вдвоём.

– Что значит молодёжь! Я никогда так быстро не доплывала, – выталкивая коз на берег, сказала тётка. – Идите, гуляйте, я пока травки немного накошу. Часа вам хватит?

– Вполне, – ответил ей Валька. – Но, если не вернёмся через час, значит, пешком ушли.

И ребята стали карабкаться на высокий берег. Обойдя неглубокий овражек, оказались перед зарослями, окружающими источник. А протиснувшись через кусты, ахнули: чаша водоёма была до краёв наполнена прозрачной водой. Было отлично видно, как на дне бурлит вода. Это били ключи.

– Какая красота, – вздохнула Энн. – Когда, интересно, вода начала возвращаться?

– А мне интересно, чья кровь пролилась, – пробормотал Валька.

– Ты от моего отца этой дури набрался? – ехидно спросила Аня.

– Поживём – увидим, дурь или не дурь.

Валька повернулся и пошёл по тропинке к Надеиной поляне. Далеко идти не пришлось. Тело лежало в зарослях татарника, за которыми начиналась поляна. Валька бы его не заметил, если бы не телефон покойника, который разразился бравурной музыкой, когда ребята повернулись на тропинку, по которой шли вчера в обход поляны. Валька бросился к телу, но резко остановился: прораб был очевидно и безнадёжно мёртв. По засохшей крови на лице ползали мухи.

– Девчонки, бежим к военным, – загораживая труп, сказал Валька.

– Ему помочь надо, – сказала Энн.

– Вот военные и помогут, – оттесняя её, пробормотал Валька.

– Он мёртвый? – спросила Аня.

Энн вскрикнула. Валька взял девочек под руки и потащил напрямую по полю. Когда они выбрались на верхнюю точку, то увидели, как несколько человек двигались им навстречу с миноискателями. Увидев детей, замахали руками: не двигаться! «Плохо дело», – вздохнул Валька и позвонил Шеметову. И завертелось: по дороге к источнику проехала полиция, до ребят добрались сапёры и вывели их к улице.

Следствие Вальке не понравилось, оно больше походило на свару. Ругались между собой полицейские с военными, спорил Иван Иванович то с военными, то с главным полицейским, высоким мужчиной с брюзгливым выражением лица. А этот полицейский ещё и на подчинённых своих орал.

Наконец ребят в присутствии Шеметова допросили и отпустили. Дома никого из них ругать не стали.

Дальнейший ход следствия остался им неизвестным. Валька пытался выведать хоть что-то у дяди Саши Огородникова, полицейского, который с его соседями дружил, но тот отсмеивался: «Меня, Валька, как знакомого главного подозреваемого, тебя то есть, от дела отстранили».

Неужели я такой же буду?

Валька вышел на крыльцо и закрыл дверь на ключ. Из-за забора его окликнула Катя:

– Валь, ты что, один?

Он махнул ей рукой, подошёл поближе и спросил:

– А кто тебе нужен?

– Мне – никто. Тут тебя барышни дожидаются.

Девочки возились с Ритой и её игрушками. Валька перелез через забор и присел на скамейку. Рита радостно крикнула «Вава!» и стала перетаскивать игрушки поближе к нему.

– Отстань от соседа, дочка, ему сегодня, небось, младший братишка руки оттянул, – сказала Катя. – Вы ведь в Новогорск ездили? Как там Сашкин сыночек, понравился?

– Да ничего, – вздохнул Валька.

– Или не понравился?

– Да видел я его уже! Мы с мамой на майские праздники к ним летали.

Катя засмеялась:

– Всё-таки не понравился?

– Нет, сейчас он получше стал. А тогда… дядя Саша его из ванной вынес, пелёнкой обтирает и воркует: «Ты посмотри, какой он беленький, хорошенький! А когда его из роддома принесли, у него глаза были косые, лицо красное». Кать, ты бы видела! У Лёшки лицо красное, взгляд бессмысленный, а глаза мало что косые, а ещё и разные! Один прищурен…

– Валечка, младенцы редко бывают красивыми, – с трудом сдерживая смех, сказала Катя. – Ты бы видел мою Ритку, когда мне её первый раз показали! Лицо красное, глаза как щёлки, волосы на затылке и на спине, а лоб лысый. Чисто обезьянка!

Рита завопила.

– Дочь, ты чего?

– Обозвала девочку некрасивой, да ещё спрашивает, – возмутилась Аня.

– Рита, а где у нас носик? – заворковала Энн.

Продолжая вопить, девочка ткнула пальцем в нос.

– Красивый носик! А волосики?

Эта игра продолжалась до тех пор, пока Валька не возмутился:

– Эй, ты своей красивой туфелькой в мой некрасивый нос не тычь!

Он встал и направился к воротам:

– Я, собственно, на речку собрался. Если у вас ничего срочного, так я пошёл.

Рита вопила «Вава!» и тянула к нему руки. Валька обозлился: весь день он общался с дяди Сашиной роднёй, людьми, на его взгляд, навязчивыми и бестолковыми, да ещё и нетрезвыми, беспокоился за бабушку, которой тоже эта компания была не очень по душе, а теперь вместо того, чтобы окунуться в речку и смыть дорожную пыль, а заодно и собственное раздражение, он должен Риту успокаивать! А девчонки глядят на него осуждающе, словно он всем должен!

Катя вскочила с места и взяла из рук Энн рыдающую дочь:

– Валь, иди, конечно. Что, Сашка, наверное, выпивши был? Елена Карловна расстроилась?

Да, соседка хорошо знала их семью. И попала в точку.

– Если бы, Кать! Они там все квасили! Да ещё говорили, что в нашу честь!

– Что, и Виола?

– Нет, конечно, – успокаиваясь, ответил он. – Она же ребёнка кормит. Но вся её родня – да! Мать, отец, старшая Виолина сестра. Имечко такое дурацкое у неё – Роза. Дяде Саше наливали! Бабушке всё время стакан под нос пихали! Даже мне предлагали «красненького» налить!

– И ты их не разогнал?

– Я Виолу потом на кухню вызвал и сказал, что хватит бабушке нервы трепать. Она, правда, сразу поняла и меры приняла. У дяди Саши стакан отобрала, бутылку недопитую своей матери в сумку засунула и сказала, чтобы гости домой шли, а то воздух в комнате тяжёлый стал для ребёнка. Отец её бубнил, что для мужика, Лёши то есть, перегар – дело нормальное, но Виола их быстро выпроводила. И дядя Саша понял, почему она гостей разогнала, стал перед бабушкой оправдываться. Я, мол, наладчик ЧПУ, не думай, что на такой работе можно пьянствовать. Это я в выходной и с гостями, а так – ни-ни!

Рита продолжала вопить и тянуться к Вальке. Он вздохнул и взял её на руки:

– Где твой платок?

Она оттянул карман платья и сказала «неть».

– Как это «неть», – возмутилась Катя. – Вот противная девчонка! По три раза на день ей платки сую! А потом нахожу то в кастрюле, то под столом, то в собачьей будке!

Валька вытащил из кармана свой платок. Тут уже все захохотали.

– Да, я же им поручень в автобусе протирал. Ладно, – взял и обтёр лицо девочки её же подолом.

Теперь Рита завизжала. Она накручивала подол на кулачок и в восторге кричала «Мама!»

– Говорила я тебе, доча, играй с девочками, – засмеялась Катя. – Мальчишки тебя только плохому могут научить: в два пальца свистеть, матом ругаться, в подол сморкаться.

Валька взял со стола бутылочку и спросил:

– Где воды ей налить?

– Там, на кухне, на столе кефир… ты извини, она вечером всегда капризная. Генка как-то умеет её укладывать, а у меня она никак спать не хочет, будет до полуночи нервы мотать…

Минут через двадцать, когда Валька вернулся в прихожую и нагнулся, чтобы обуться он услышал Катин голос:

– Чересчур он правильный! Задолбала его мать взрослых уважать! Вчера Валька на рыбалку собрался, а тут Таисия Андреевна с двумя внуками: покарауль минут двадцать. Другой послал бы далеко и надолго, а этот вздохнул и на два часа в няньки! Елене Карловне их сунуть им совести не хватает, а малый, значит, приехал отдохнуть, так его можно по полной загрузить!

– А Елена Карловна нас учила, что если взрослые борзеют, надо уметь за себя постоять, – сказала Аня.

– Конечно, надо! Генка мой тоже оборзел… думаете, почему Рита к Вальке рвётся? Потому что он чуть чего – Валька, подержи! Вчера тоже… рыбалка сорвалась, так Генка опять же Риту ему прямо через забор перекинул. Прихожу, мужа дома нет, а голос дочери из-за забора слышен. Ух, я и обозлилась на него! Мало того, что мальчика запряг, ещё и бабушку припахал!

Да ничего страшного, подумал Валька. Бабушка очень любит Риту. А вчера она у них новое слово сказала: «банка». И так потешно сказала, колокольным гулом раскатывая «н», что они смеялись. А потом пришёл дядя Гена и тоже очень обрадовался новому слову. А потом пришла Катя и начала орать. Хорошая она, Валька её всю жизнь знает, но уж очень любит с мужем поскандалить. А Рита не любит, когда родители ссорятся. И Кате новое слово отказалась говорить. Но, когда Катя с Ритой на руках шла к воротам, Валька показал девочке банку с червями, она не удержалась и звонко сказала: «Банка!». Катя тогда тоже обрадовалась.

Валька пнул дверь ногой и вышел на крыльцо.

– А Рита где? – вскочила Катя.

– На диване спит. Можешь перекладывать.

– Как это у тебя получилось?

– Да всё просто. Взял диванные подушки, одну на кресло бросил и Риту на неё усадил, другую на диван, сам на неё лёг и в телевизор уставился. Понятно, что твоя дочь-наоборотчица сделала?

Катя прыснула:

– С дивана тебя спихнула?

– Ну, не настолько уж она вредная. Закинула подушку на диван, перелезла через меня и у стенки устроилась. Лежит, кефир сосёт и хихикает: всё не по-твоему вышло! А по телевизору какая-то политическая ругань. Она посмотрела, говорит: «Дядя ля-ля!» Заскучала и уснула.

Причитая «Валечка, благодетель!», Катя понеслась в дом.

– Так вы чего от меня хотели? – спросил он девочек.

Аня сказала:

– Валь, я здорово прокололась. Шла вчера через парк, гляжу – Матвей Огородников девчонку лупит. Ну, я его оттащила и пару раз приложила…

– Ну, правильно. Что за мужик, на девчонку руку поднял!

– Да неправильно! Мне сегодня девчонки сказали, за что он её. Карина его дразнила, что это отец Матвея прораба убил.

– Да, за такое и я бы её побил. Что делать-то?

– Это я тебя спрашиваю, что мне теперь делать?

Вышедшая закрыть за ними калитку Катя сказала:

– Вот дрянь какая! Да Васька Огородников мухи не обидит! Надо Сашке сказать, чтобы за брата заступился и за племянника. Он-то знает, кто убийца!

– А мне что делать? – спросила Аня.

Валька пожал плечами. А Энн сказала:

– Моя мама говорит, что есть три вида признания вины. Самый первый – признать свою ошибку перед собой. Второй – признаться перед тем, перед кем виноват. А третий – сделать это публично, чтобы обиженный перед всеми был оправдан. Первый этап ты прошла. Надо извиниться, Аня! Хотя бы перед Матвеем!

Аня пробурчала «Легко сказать…», Валька простился с девочками и побежал по тропинке вниз к реке.

А на обратном пути он увидел, что кто-то лежит в кустах, и к нему подбираются незнакомые ребята. В лежащем он узнал дядю Сашу Огородникова. Мальчишек Валька шуганул, дядю Сашу разбудил и с досадой сказал:

– Ну что за день такой! Одни пьяные кругом! Дядя Саша, проверь карманы, тут рядом с тобой пацаны крутились! Пистолета у тебя не было?

– Не, в сейфе, – медленно приходя в себя, пробормотал дядя Саша. – И в карманах пусто перед зарплатой… ой! Он встал, держась за ствол дерева, и хлопая по карманам.

– Что пропало?

– Корочки!

– В кармане рубашки они.

Дядя Саша вытащил удостоверение из кармана и облегчённо выдохнул: «Порядок!»

– Какой же это порядок? Пошли, помогу дойти до дома!

– Не, по городу не пойду, я бухой. Давай к дяде Васе!

– Видел я его, он сейчас такой же, как ты. Тётя Люда тебя убьёт.

– Эт точно. К Васильевым пойду!

– Дядя Гена в Москве. А Катя уже калитку закрыла, Рита спит.

– Да, неудобняк. К Кожевниковым нельзя, тётя Таня запилит…

– Пошли к нам.

– Ты что! Как я потом Елене Карловне в глаза смотреть буду!

– Я тебя в сарайке уложу. Там у меня раскладушка.

Прикрыв дверь сарая, Валька развернулся и увидел бабушку, вышедшую на крыльцо:

– Ба, я разбудил?

– Я уже ужин готовила, когда вы мимо окна прошли.

– Не сердись!

– А я и не сержусь. Ты всё правильно сделал. Нельзя ему в таком виде. Вот, поставь рядом с ним банку. И полотенце повесь. Утром проснётся – кваса выпьет с похмелья и в душ сходит. Или на речку. Ох, Сашка, Сашка, дурья башка. Он ведь не был таким. А после развода совсем разум потерял…

Бабушка ушла в дом, а Валька сел на скамейку и позвонил Ане:

– Ань, тут мне майор Огородников проговорился. Только ты никому! Взрыв-то прораб покойный учудил! Эти балки, блоки, как их там… словом, это гнильё было! Так что этот хрущ обречён был. Если бы не плывун, так балки бы рухнули. А хрущ назавтра приехать собирался. Вот прораб и запсиховал. Решил под землёй свой косяк спрятать. Плохо спрятал, экспертиза всё показала. Убил? Пока неизвестно, но ясно, что причины экономические… ну, то есть из-за балок. Так что не наш убийца, не утятинский!

Поскольку спать Валька лёг рано, то проснулся в шесть. Вспомнил, что дядя Саша в сарае, и пошёл его будить. Но мокрое полотенце уже висело на верёвке, и пустая банка стояла на крыльце.

А после завтрака позвонила Аня и сказала:

– Валь, извини, но я проболталась. Ты когда позвонил, я через сквер шла. Там у фонтана вся эта бражка… ну, Матвей с ребятами из гимназии и эта Карина с подружками. У Матюхи вид такой понурый, а у девчонок ехидный. Я обозлилась, подошла и говорю: «Матвей, я должна у тебя прощения попросить. Я же не знала, что эта дрянь отца твоего оскорбила. Полиции известно, что убийца – приезжий. Одного не пойму, кто её нанял на невинного человека стрелки переводить?» А Игорь говорит: «Так к ней дядька в гости приезжал!» Ну, я говорю: «Ах, вот кто у нас из семьи уголовников!» И пошла. А потом опомнилась. Ты извини, подвела я тебя!

– Как тебе извиняться-то понравилось, – прыснул Валька.

– Не сердишься? А мне и правда, после извинения сразу легче стало. Матюха просто засиял.

Валька сел за дневник. Описал вчерашнюю поездку в Новогорск, Анину историю, а потом свои размышления о пьяных: «Не могу я понять, что их заставляет пить? Морщатся, давятся, а ещё говорят: за здоровье! Неужели я такой же буду?»

Предки – это очень важно

Дни летели. Записи в дневнике не отличались разнообразием: купался, ловил рыбу, звонила мама из Владимира, из Новгорода, из Архангельска… еще пришлось подраться с Сережкой Кузнецовым. Но он первый начал.

Как-то Валька проснулся позже обычного. Шумел дождь.

– Скучновато тебе будет, – посочувствовала бабушка.

– Ничего, родословной займусь. Где у тебя семейные фотографии?

– В спальне моей, на этажерке.

Первым делом Валька раскрыл старинный альбом с металлическими уголками и таким же металлическим овалом в центре обложки. Дамы в шляпках, их мужья в сюртуках и с набриолиненными усами. Фотографии на паспарту с тиснением «Фото-ателье А.Б.Напельбаумъ. Г. Утятинъ». Валька заскучал. Если кто-то на кого-то и похож, то нужен слишком острый глаз, чтобы это уловить. Стал смотреть другие альбомы. И сразу наткнулся на фотографию, где они на крыльце бабушкиного дома. На ступеньках сидят бабушка и Елена Игнатьевна, а на коленях у них Валька и Зоя. Валька совсем маленький, даже меньше Никитки, какой он сейчас. А Зое, наверное, лет одиннадцать. Правду он сказал, она красивая была. Раньше он об этом не задумывался, только слышал от взрослых: такая красавица, как жаль! Умственно недоразвитая, но красивая. И добрая очень. Валька вспомнил, как он выпрашивал у бабушки конфеты, а она ему не давала. И Зоя таскала их из вазочки для него. А теперь ее нет. А сынок ее, Игнаша, совсем на нее не похож. Она черноглазая была, а сынок светленький.

Вошла бабушка, Валька поспешно захлопнул альбом:

– Пойду в музей, картины Алексюты посмотрю.

– Зонтик возьми.

– Я лучше накидку.

Валька набрал Аню и спросил, есть ли у нее приличный фотоаппарат для съемки картины. Она недовольно проворчала, что его понятия о приличиях ей неизвестны, но фотик прихватит. Потом он позвонил Энн и просто пригласил ее в музей. Она завизжала от радости и сказала, что с утра всех достала нытьем, что дома сидеть придется. Когда Валька подошел к музею, Аня уже сидела на широких перилах большой открытой веранды.

– Я думал, первым буду, – встряхивая прозрачную накидку и складывая ее в пакет, сказал он. – Как ты так быстро добралась?

– Отец подвез.

Минут через пять на аллее появились две фигурки под прозрачными накидками. Одна из них Энн, в другой ребята с удивлением узнали Сережку Кузнецова.

– А что, – смущенно сказал он. – Сколько лет в Утятине живу, а в музее не был.

– Вот и побываем, – снимая накидку, весело сказала Энн.

Промолчавшая Аня, похоже, тоже не очень была знакома с утятинской историей. И Валька, который фактически вырос в этом музее, повел их по залам. В зале утятинского быта Аня оживилась:

– Ого, какая картина! Неужели сто лет назад такую фантастику рисовали?

Над старым роялем, освещенная двумя стилизованными под старину электрическими светильниками, висела картина, на старинной позолоченной багетной раме которой был приклеен ярлык цвета пергамента с надписью: «Из фондов Уремовского краеведческого музея. 1919. П.Л.Алексюта «Утятинский демон». В вечерних сумерках – вид на Утятинское кладбище. Только над кладбищем на крутом холме высится храм, которого давно уже нет. От купола по стене змеится трещина, сквозь которую наружу пробивается багровый свет. А ниже храма на кладбищенском холме клубится какое-то черное облако, из которого выступают горящие глаза.

– Точно, демон! – прохрипел Сережка. – Жуть!

– Это кто? – безмятежно поинтересовалась Энн.

– Демон! Он на кладбище живет!

– Про демона мы тебе потом расскажем, – перебила его Аня. – Эту картину фотографировать?

– Валяй! Но вообще-то я за другими пришел. Скажите, пожалуйста, – придержал за руку проходящую мимо молодую сотрудницу музея. – А где остальные картины Алексюты?

– Эта – единственная, – отрезала хмурая девица.

– Как же! А «Комсомольское собрание» и «Туман на озере»?

Девица фыркнула:

– Комсомольское собрание! Давно выкинули!

– Валь, у кого ты спрашиваешь? – засмеялась Аня.

– А ну-ка, пошли вон!

На шум в зал заглянула пожилая сотрудница, увидела теснящую ребятишек девицу, и спросила:

– Света, в чем дело? Ой, Валечка, давно приехал? Ты к Юрию Юрьевичу? А он в отделе культуры сегодня до обеда будет.

– Здравствуйте, Надежда Александровна. Я хотел сфотографировать у вас две картины Алексюты.

– Они у нас сейчас все на тематической выставке. Пойдем, покажу.

– А ваша девушка сказала, что их выкинули, – хихикнула Аня.

– Она пошутила, – спокойно сказала Надежда Александровна. – Согласна с вами, шутка не самая удачная.

– А можно нам тоже картины посмотреть? – спросил парень, который ходил с девушкой по залам, держась за руки.

– Конечно, пойдемте.

– И нам, – сказали две пожилые женщины.

– Пожалуйста.

На дверях выставочного зала было написано: «Утятинские лица в портретной живописи и фотографии. XIX-XXвв.»

– Какая красота! – воскликнула Энн. – Лица, лица и лица!

– Скорее, глаза, глаза и глаза. Пострашнее демона будет, – проворчала Аня, которая любила, чтобы за ней последнее слово оставалось.

Действительно, со стен на них глядели с портретов чопорные дамы и напыщенные кавалеры, надутые купцы и их тучные супруги, важные чиновники, лихие офицеры в мундирах и юные девушки в красивых платьях. Живописные портреты перемежались с копиями старинных гравюр и увеличенных старых фотографий. А по низу стены и в застекленных витринах демонстрировались оригиналы старых фотографий. Они были такими же, как в бабушкином альбоме: на паспарту и с тиснением «Фото-ателье А.Б.Напельбаумъ. Г. Утятинъ».

– Вообще-то за раз все это разглядеть невозможно, – еще раз окинув зал взглядом, сказала Аня.

– Поэтому мы посетителей сюда приглашаем только с экскурсией. Но, коли тут собралось больше пяти посетителей, хотите, я вас проведу по выставке?

– Конечно! – обрадовались женщины.

Вернулась и молодая пара, уже начавшая обход зала. Надежда Александровна сказала, что экспозиция построена по хронологии и приступила к рассказу о портретах. Чаще звучало «художник неизвестен» и «изображен неизвестный, предположительно из такого-то сословия». Но иногда экскурсовод называла конкретные фамилии: Барташевские, Ишеевы, Коневичи, Васякины, Кузнецовы, Митрохины. Когда она обратила их внимание на портрет купца Кузнецова Тимофея Силовича с супругой Любовью Петровной, Энн шепнула: «Сережка, а может, это твои предки?», и Надежда Александровна прервала рассказ:

– Ты Кузнецов? Из каких ты Кузнецовых?

Выяснив, кто его родители, сказала:

– Нет, это другая ветвь. Кузнецовых слишком много в Утятине, поэтому нужно долго копаться в архивах, чтобы выяснить их корни. У этого Кузнецова в Утятине по прямой линии только Катя Васильева, твоя, Валя, соседка. Зато по линии Сережиной мамы, Верочки, я вам покажу предка. Когда дойдем до двадцатого века, обратите внимание на групповой портрет гласных городской Думы. Там во втором ряду Михаил Сергеевич Потылицын, инспектор мужской гимназии. Прадед мамы.

Чувствуется, что Сережка загордился. Как же, в историю попал! Экскурсовод едва заметно улыбнулась:

– А еще портрет маминого дедушки по линии Котовых, Софьи Павловны отца, ты найдешь среди фотографий времен послевоенных. Павел Антипович Котов среди земляков по количеству наград вне конкуренции был. Лихой военный разведчик. Валины предки здесь тоже есть, он знает. А ваши, девочки, предки…

– У меня родители приезжие, – поспешно перебила ее Аня.

– А я Боева, – сказала Энн. – Прадедушка мой из Боевки, а прабабушка…

– Да, родители твоей прабабушки из Питера в коллективизацию приехали. Есть фото военной поры, где прапрабабушка твоя на тракторе. Для газеты снимали.

– У нас такая есть.

Экскурсовода обступили взрослые с вопросами о своих предках, и Аня скомандовала:

– Айда в двадцатый век ваших предков снимать!

На ходу они усмотрели фотографии гласных городской думы, потому что было их две: увеличенная и оригинал. Аня засняла обе:

– Выберешь потом, какая лучше, и распечатаешь.

– Я обе, – сказал Сережка. – Для себя, для мамы… и еще для тети Нади. Она обрадуется.

– Валька, смотри, – перебила их Энн. – Вот твое комсомольское собрание!

Валька посмотрел на пишущего в тетради молодого кудрявого светловолосого паренька в нарукавниках и сразу видел безусловное сходство с мамой: то же широкое лицо, курносый нос и рисунок бровей.

– Угадаете, где тут мой прадед?

– Тут никто на тебя не похож, – сразу выпалил Сережка.

– А он со мной и не похож. На него моя мама похожа. Да, вы же ее не знаете, – и вытянул из пакета несколько прихваченных из бабушкиного альбома фотографий.

– Есть! – заорал непосредственный Сережка. – Твой прадедушка со старинной авторучкой!

– Это не авторучка, это перьевая ручка, – поправила его Аня. – Но сходство безусловное, не откажешься. Отодвиньтесь, я сниму. Поспешно подошла Надежда Александровна. Только взглянув на фотографии в руках ребятишек, она воскликнула:

– Боже мой, мне никогда в голову не приходило, что это конкретные люди! Конечно, это Карл Иванович, стоит только на Леночку взглянуть! Надо остальных атрибутировать.

Стоявшая в дверях более молодая сотрудница подошла к ним и сказала:

– Мы эту картину уже экспонировали на выставке о народном просвещении в уезде. Тут Ивановский молодой в центре, он в шестидесятых звания народного учителя удостоен и орденом Трудового Красного Знамени награжден. Еще Зуева тут, тоже учительницей была. А сзади, обратите внимание, пожилая учительница приборы физические переставляет. Угадайте, кто? А мне Елена Игнатьевна подсказала!

– Ее мать? Похожа, – предположил Сережка.

– Нет, конечно, ее матери в двадцатом году еще на свете не было. Это Августа Васильевна Тумбасова, дедова тетка. В женской гимназии физику и математику преподавала, а после революции – в единой трудовой школе.

– Еще одна картина нужна, «Туман на озере».

– Она дореволюционная, это одна из ранних работ Алексюты, вы ее чуть прошли.

Все вернулись к картине, висящей на предыдущей перегородке, и Надежда Александровна охнула:

– Надо же, после «Собрания» никаких разысканий делать не надо! Очевидно, что это родители Карла Ивановича.

– Иван Карлович и Пелагея Кузьминична, урожденная Лыкова, – сказал Валька.

– Как хорошо ты родословную свою знаешь! Ты, наверное, историком будешь, как дядя твой?

– Я еще не решил, – пробурчал Валька.

На самом деле, он давно решил. Полицейским он будет, сыщиком. Но не говорить же об этом при всех.

У выхода ребята столкнулись с дядей Юрой, волокущим недовольного Никитку. Он сразу заревел и стал жаловаться брату, что ему ставили больной укол.

– Не реви, прошло все давно! Все прививку делают. Валь, будь другом, отведи его домой. Маринка там рвет и мечет. Бери зонт.

– У меня накидка.

Валька набросил на себя накидку и прикрыл брата полой. Никитка без паузы перешел от слез к смеху:

– Я в паятке!

– Смотри, чтобы рука у него не намокла, – приказал дядя Юра уже на ходу.

Ребята прошлепали по лужам через парк и вышли на Пушкинскую. У ворот стояла машина Ивана Ивановича.

– Что так долго? Интересно было? – вылезая из машины и закидывая Никитку на заднее сиденье, спросил он. – Сережка, давай вперед!

– Лопух я, Иван Иванович, – повинился Сережка. – Все на краеведение ходили, а я не захотел. А оказывается, предки – это интересно.

– Что вы там интересного накопали?

– Ань, дай фотик, – сказал Сережка, и выдернул фотоаппарат из ее рук. – Вот, глядите!

Иван Иванович пролистал фотографии и спросил:

– Что, поедем сразу снимки закажем?

– Мне на флешку скинуть, – сказал Валька.

– А я портреты закажу, – сказал Сережка. – Завтра у тети Нади день рождения. Я ей подарю.

– Хорошо ты придумал, – сказал Иван Иванович. – Я был бы счастлив, если бы мне таких предков подарили.

– А у вас нет, что ли? – удивился Сережка. – Давайте поищем!

– Не получится, – вздохнул Иван Иванович. – Мама у меня детдомовская была, у нее вообще никаких предков, она в войну маленькой всей родни лишилась. А с отцом они разошлись. Я с ним после ее смерти только встретился. Портрет есть, а отца нету. Два раза повидались – и всё.

– Что всё?

– Умер. Старый он уже был.

– А почему раньше не встречались?

– Мама не разрешала.

– А что вы ее слушались?

– Как не слушаться, она жемама…

– А почему она не разрешала?

– Она на него обиделась. Ладно, Сережка, не будем об этом. А вот чтобы ты, как я, о прошлом потом не жалел, подари еще портрет своего прадеда Котова бабушке Соне.

– А ей зачем?

– Он ей отец.

– Я к ней не хожу. Она ругается и вообще ненормальная.

– Зря ты так. Она очень много знает о людях. В моем первом адвокатском деле Софья Павловна мне хорошим советом помогла. Если ты не хочешь ей портрет дарить, тогда я подарю. Но ей было бы приятнее получить его от родного внука.

– Да ладно, подарю я…

– Денег-то хватит? Может, добавить?

– Хватит.

Вечером перед сном Валька записал: «Даже Сережка понял, что предки – это очень важно. Но лучше с ними разговаривать, пока они живы, чем портреты потом заказывать, правильно Иван Иванович сказал».

Надоели соседские войны

– Спешу тебя обрадовать, – сказала как-то вечером бабушка. – Василий Тихонович вышел из запоя.

– Это большая радость, согласен. Но почему я спешно должен радоваться?

– Ты хотел на островах порыбачить.

– А что, он повезет?

– Он, когда из запоя выходит, на природу рвется.

– Бабушка, с ночевкой можно?

– Если кто-то из взрослых с тобой поедет.

– Кто же с нами…

– С кем это «с нами»?

– Ну, я, Аня, Энн, Сережка…

– Их родители всех отпустят?

– Ну, Аня не больно-то спрашивать будет…

– Ты считаешь, это хорошо?

– Это, бабушка, нехорошо, но удобно. Ну, что ты так на меня глядишь? Мне самому не нравится, как она ведет себя с родителями. Но и ее понять можно.

– Интересно… может, и я пойму?

Увы, Валька с бабушкой друг друга не поняли. Не поругались, конечно, но надулись друг на друга. Внук понимал, что не дело детей осуждать родителей, но Ивана Ивановича осуждал. Ну, зачем он, такой старый, новую семью завел?

Когда бабушка позвала его ужинать, он ткнулся ей в плечо и сказал:

– Ладно, бабушка, не сердись. Согласен, свиньи мы неблагодарные.

– Ох, Валька, как бы я хотела, чтобы мама твоя вышла замуж. Совсем ты не свинья, и не стал бы ее счастье разрушать, а?

– Бабушка, сколько я себя помню, мне это Люсипа толкует. У нее любимое занятие – замуж выходить.

– Удачно хоть выходит?

Валька немножко подумал и удивленно сказал:

– Ты знаешь, удачно. Все были хорошие мужики. Первого я не помню, он давно умер. Мама говорила, цены бы ему не было, если бы не пил. А остальные были вполне.

– А если бы твоя мама привела их в качестве отчимов, ужился бы ты с ними?

– Конечно, сердился бы. Но потом ужился бы. Они все такие… невредные.

– А что же тетя Люся с ними расставалась?

– Второй Андрей уехал в Сочи на заработки, он строитель. Как Люсипа говорит, отвыкли они друг от друга. На самом деле, у Люсипы появился третий, дядя Дима. У Андрея тоже жена. Дядя Дима потом в прежнюю семью вернулся, когда его жена заболела. Он к Люсипе до сих пор в гости ходит, иногда с четвертым Андреем пиво пьют. А второй Андрей с женой у них Новый год встречал. Люсипа любит пошуметь, но она добрая, поэтому ее все любят.

– Ну, прям знойная Бразилия. Донья Флора и все ее мужья. Валь, если бы у мамы была такая бурная личная жизнь, ты бы переживал?

Валька вздохнул:

– Когда мы с тобой заговорили об этом, я сам подумал: лучше бы мама жила так весело, как Люсипа, чем вечные переводы, экскурсии, репетиторство…

– Вот и Аниной маме нужно бы замуж выйти.

– Это ж Анька растеряется, кого больше ненавидеть!

– А ты поговори с ней на эту тему.

Назавтра, вернувшись с рыбалки, Валька засел во дворе. За обедом бабушка спросила, чем он предполагает заняться, и услышала в ответ, что ничем особенным. Она поняла, что ребята поссорились, но деликатно обошла эту тему, только попросила внука подождать прихода дяди Юры с Никиткой и покараулить малыша, пока она сходит в гости к бабушке Паше: «Я хоть немного от этого шума отдышусь!» А шум который день стоял в их дворе адский. Приехали новые соседи, те, что за кирпичной стеной, и отдыхали не по-детски: часов с одиннадцати, как проснутся, врубали музыку на полную катушку, и до одиннадцати, как минимум, ее потом не вырубали. После одиннадцати вечера кто-нибудь из соседей вызывал полицию, и они немного звук приглушали. И такая дребедень каждый день.

Бабушка, не отличавшаяся скандальностью, как-то спросила соседа, молодого, но уже изрядно облысевшего пузатого мужика, для чего он это делает, не может же нормальный человек тащиться от такого шума, на что он ей ответил матом: «Не нравится – продавай дом и …». Присутствовавшая при разговоре Катя в отличие от бабушки таким лексиконом пользовалась свободно, как-никак на рынке торговала. Поэтому она так витиевато охарактеризовала бабушкиного собеседника, что дорожные рабочие, прервавшие дела, чтобы понаблюдать за соседским разговором, заржали: «Катя, спиши слова!» Соседская война началась. Некоторые из Катиных слов оказались написанными крупными буквами на кирпичном заборе, причем какой-то особо стойкой краской. Наутро, когда охранники пытались отскоблить забор, проходящая мимо бабушка Лиды Таисия Андреевна назидательно сказала младшему внуку Васе: «Вот, внучок, пойдешь в школу, старайся ума набраться. В этом доме двоечник живет. Мало того, что извращенец, так еще об этом объявление вывешивает. Совсем на голову слабый» В этот день на Чирка вообще почему-то ходило много народа. Тему продолжили, причем в выборе слов не затруднялись. Таисия Андреевна поспешно увела внука, зато остальные прохожие, наоборот, подтянулись поближе и начали горячо обсуждать, удастся ли отчистить краску, или придется обтесать кирпичи. Часа через полтора появился участковый Владимир Иванович и попросил граждан разойтись. Граждане отступили к соседним домам и к берегу, но не разошлись. Хозяину забора участковый сказал: «Согласен, нехорошо, но это везде так… дети шалят». Обозленный пузан обвинил соседей. Владимир Иванович постучал в окно Шпильманам и сказал вышедшей Елене Карловне: «Вот, соседи на вас жалуются… на заборе вы матом пишете». Публика, к этому времени подтянувшаяся поближе, заржала: «Иваныч, у Елены Карловны алиби. Она женщина грамотная, в газете работала, а тут мат с ошибкой!» Участковый не сдержался и хихикнул. «Это внук ее!», – сказал новый сосед. «У Вальки тоже алиби, – сказал оказавшийся рядом Сережка Кузнецов. – Пятерка по русскому у него. И вообще он матом не ругается, потому что из интеллигентной семьи». Сосед стал тыкать пальцем в следующий дом. «Ошибаетесь. Грубая это работа. Я Катю с рождения знаю, она девочка изобретательная. Если она за вас возьмется, вам останется только дешево продать домишко и слинять покуда живы», – покачал головой участковый.

Кончилось все ничем. Кирпичи отскоблили, музыка продолжала шуметь.

Дядя Юра сказал:

– Это дурдом какой-то!

Оставил Никитку и ушел.

– Дядька плохой! – сказал Никитка и выкатил из-за крыльца пластмассовый грузовик.

– Козел он, – согласился Валька.

– Козел, – повторил Никитка и засмеялся, понимая, что говорит нехорошее слово.

– Что это вы тут ругаетесь? – спросил зашедший в калитку дядя Гена.

– Надо противостоять гнусному миру, – вспомнив бабушкины слова, сказал Валька. – Мы пока не можем. Надо что-то придумать. Мы-то с Никитой здоровые, а бабушка от этого может заболеть.

– Ага, – согласился дядя Гена. – Мы обязательно придумаем. А пока, если ты не возражаешь, я выключу у вас предохранители. Не включай, ладно? А лучше давай я дом закрою минут на десять?

– Да что я, маленький?

– Извини, браток, я все-таки перестрахуюсь.

Через пару минут Вальке просто позарез понадобилось домой. Он вспомнил, что в бабушкиной спальне форточка открыта, и встал, чтобы обойти дом. Вдруг музыка резко оборвалась, и с соседнего двора послышались панические крики.

– Дядька плачет, – оторвавшись от игры, сказал Никитка.

– Это хорошо, – сказал Валька.

Стукнула калитка.

– Ну, всё, – вынимая из кармана Валькины ключи, сказал дядя Гена. – Путь свободен, семафор открыт.

– Дядя Гена, вы…

– Ты, Валентин, парень взрослый. Мы сегодня с тобой вообще не виделись.

Вскоре пришла бабушка:

– Ребята, у вас все нормально? Говорят, на линии был скачок напряжения. У нового соседа вся бытовая техника сгорела.

– Всё нормально, бабушка. Холодильник гудит, свет горит.

– Господи, я теперь телевизор включать побоюсь…

– Это же не у нас, а у соседа!

– Значит, может быть и у нас.

Через некоторое время крики послышались с улицы. Валька пошел к калитке, Никитка побежал вслед за ним. За внуками поспешила и бабушка. У соседских ворот стояли полицейская машина и крытый грузовик с надписью: «Утятинские электросети». Орал пузатый сосед, грозил кулаком в их сторону. К дому Шпильманов медленно подрулила легковушка, из нее выглянул Владимир Иванович в штатском и спросил, все ли у них нормально:

– Ну, слава богу, а то у Генки вон холодильник сгорел!

Из калитки, пятясь, выходил дядя Гена. Это они с Женькой несли сгоревший холодильник.

– Куда вы его? – спросила Елена Карловна.

– Женьке на запчасти. И сразу заедем в магазин, новый купим. Елена Карловна, не посмотрите за Ритой, пока Катя придет? Дочь еще не проснулась.

– Поезжай, Геночка.

Но уехать он не успел. Подошла Катя и стала орать на дядю Гену, что ей нечем будет ребенка кормить без холодильника. Дядя Гена оправдывался, что соседский хрущ виноват, что он уже вызвал энергонадзор разбираться с подключением. После этих слов новый сосед замолчал и завертел головой.

– Ого, – сказал Владимир Иванович. – Кажется, что-то проясняется.

Проехала еще одна машина, и все устремились за ней. Только дядя Гена сказал:

– Поехали, Женька, холодильник покупать.

Они сели на Женькин «пирожок» и уехали.

После этого Катя совсем спокойно спросила:

– Елена Карловна, вы пойдете туда?

– Ничего не понимаю в подключении.

– Можно, я схожу? Посмотрите за Ритой!

– Пойдем, Никита, Риту разбудим, – сказала бабушка и взяла Никитку за руку. – Валь, а ты куда?

– Можно, я с Катей?

– Да уж иди!

Ребята сидели на мостках и болтали ногами в воде.

– Как там ваш сосед? – спросил Сережка.

– Который?

– Погорелец.

– Что ему поделается? Штраф заплатил, технику закупил, опять музыку слушает. Дело кончится тем, что я его взорву.

– Чем? Соленым огурцом?

– Вот то-то и оно. А делать что-то надо. Если с бабушкой что-нибудь случится, я себе не прощу.

– Что с бабушкой, Валентин? – послышался голос с берега.

Ребята повернулись. Под ивой стоял дядя Виталий, тот, что защищал Вальку от Лёльки.

– Здравствуйте, – поздоровался с ним Валька. – Сосед нас достает. Слышите музыку? Даже здесь слышно. Представляете, каково у нас во дворе!

Валентин обернулся в сторону улицы, прислушался и спросил:

– Это он глухой или добивается чего?

– Конечно, добивается, – сказал Сережка. – Эти хрущи тут всю землю скупили.

– Ему что, мало?

– Теннисный корт, говорит, здесь будет. Врет, конечно. Просто решил деньги заработать на старухиной болезни, гад, – сплюнул на землю Сережка.

– Давай-ка я твой номер запишу, – доставая телефон, сказал Виталий. – Я подумаю, что можно сделать. А сегодня ровно в одиннадцать музыка замолчит.

Когда дядя Виталий скрылся за ивами, Энн спросила:

– Это кто? Мне кажется, он не очень добрый.

– Это Пинегин. Он на видео свадьбы снимает, выпускные, еще компьютеры ремонтирует. В общем, на все руки, – ответил Сережка. – Добрым ему быть не с чего. Обыкновенный он.

– Пьяница?

– Говорю, обыкновенный. Не лучше и не хуже других.

Часов в девять этот Виталий позвонил Вальке, и просил предупредить соседей, что в одиннадцать свет на некоторое время выключат, просьба не беспокоиться. Валька прошел по Чирка до дома Кожевниковых, предупредил всех. Никто не возражал, тетя Люда даже перекрестилась: «Слава богу, хоть высплюсь». Бабушка спросила, кто сказал об отключении, Валька, понявший еще в день знакомства, что этот Виталий ей неприятен, ответил: «Сережкин знакомый». Ровно в одиннадцать свет отключили, и улица имени Петра Чирка погрузилась в сон.

Следующим вечером музыка грохотала, пока не приехала полиция. Пузан вышел с наглой ухмылкой: «Всё, командир». Но с патрулем на этот раз приехал дядя Саша Огородников, одноклассник Кати, исполняющий обязанности заместителя начальника. Катя, шикнув на гомонивших у кирпичной ограды соседей, сказала:

– Саш, это ведь каждый вечер. Ваши сюда как на работу ездят. Наша доблестная полиция играет в этом шапито роль клоуна. Скажи, пожалуйста, вы не хотите нам помочь, не можете или вам не разрешают?

– Пишите заявление.

– Кто, о чем?

– Любой из вас. Обо всем об этом. И о том, что он угрожает вашей жизни.

– Катя, давай я? – сказала тетя Люда. – Он мне точно угрожал.

– Ты что, старая? – возмутился пузан. – Да я тебя…

Полицейские заржали:

– Всё, тетя Люда, теперь мы все свидетели. Пиши!

Огородников прочитал заявление и сказал:

– Грузите!

– Да ты что!

– Переночуешь, утром будем разбираться.

– Это незаконно!

– Конечно, воевать со старухами – это незаконно. Потому мы вас задерживаем на 48 часов. Дом закрывайте, и все давайте в машину.

– А нас-то за что?

– Есть сигнал, что среди вас есть находящиеся в розыске. Выясним, кто вы, и отпустим.

Валька перед сном записывал: «Надоели соседские войны. Хуже всех бабушке, но Кате тоже трудно уложить маленькую Риту. Даже тетя Люда заснуть не может. Хорошо, что майор Огородников забрал соседей в полицию. Но Катя сказала, что это на одну ночь, а местное начальство не даст обидеть этого гада. Кто поможет нам?»

Какой страшный день!

Полиция уехала, соседи разошлись. Конечно, утром нового соседа отпустили. Вернувшись, он увидел на кирпичной ограде короткое бранное слово, сплюнул и ушел в дом. Тут же возвратившаяся раньше охрана вышла скрести кирпичи. Назавтра у хозяина предстоял большой прием.

– Чувствую, скоро что-то произойдет, – сказала Елена Карловна внуку. – Катя просто сияет. Не знаешь, какую каверзу они задумали?

– Про Катю участковый сказал, что она изобретательная. Должно быть что-то грандиозное.

– Ох, боюсь я…

– Да ладно тебе, бабушка. У нас тут так плохо, что хуже не будет.

Сережка лежал на стволе ивы и дрыгал ногами:

– Ой, ребята, до сих пор, как вспомню, так ржу! Пьяные гости в бассейне бултыхаются, а на них г… стекает!

– Сережа, надо говорить фекалии, – тоном очень воспитанной девочки поправила его Аня.

– Или экскременты, – поддержала ее Энн.

– Или содержимое фановой трубы. Отражает истину и не смущает дам, – поспешил внести свою лепту Валька.

– Да ну вас с вашими синонимами, – отмахнулся Сережка. – Не такой уж я лопух, у меня по русскому твердая четверка.

– Если быть точным, мы использовали эвфемизмы, – сказала Энн.

– А я об этом даже не догадывался, – засмеялся Валька, видя, что Сережка начал злиться. – Еще раз повтори и переведи.

– Это когда заменяют неприличное слово нейтральным по звучанию. Эвфемизм значит в переводе с греческого «благозвучие».

– Вот так живешь, и не знаешь, что по-гречески говоришь… Слушай, Энн, откуда у тебя такие знания? И психотипы ты различаешь, и всякие греческие термины.

– Моя сестра Саша на лингвиста учится.

– Моя мама три языка знает. А я ни одного.

– Ничего, выучишь со временем.

Помолчали. Потом вернулись к теме, которую обсуждали с утра: прорыв канализации у бабушкиного соседа.

Позавчера Василий Тихонович предложил ребятам поехать с ним на острова. Он и Елену Карловну позвал:

– Люда моя за земляникой намылилась. Поехали, Карловна! Ребятишки со мной будут рыбу удить, а вы – по ягоды!

Отчалили рано утром. Сережку за что-то наказал отец, на рыбалку не отпустил и заставил поливать огород. На острове разделились. Дед, Валька и Аня побрели по берегу в поисках мест для ужения, Энн и бабушки пошли наверх к сосновому леску. Через час, когда Энн спустилась к рыбакам и угостила земляникой, Аня с рыбалки дезертировала. В целом день прошел просто замечательно, погода радовала, был и обед у костра, и купание. Елена Карловна даже поспала.

– Господи, как хорошо, – сказала она, когда позвала рыбаков на ужин. – А дома-то сейчас, наверное, пьяные крики и дикая музыка…

Девочек высадили у лодочной станции. А когда причалили на своем берегу и поднялись по тропинке к улице, увидели снова спецмашины, как в день скачка напряжения. Полиция, водоканал, пожарная, еще кто-то.

– Господи, что случилось? – испугалась тетя Люда. – Пожар?

– Вот они! – завопил один из охранников пузана.

Несколько человек устремились к ним. Первым подлетел дядя Саша Огородников:

– Ого! Алиби!

– Какое алиби? – спросил пожарный начальник, тот самый, что на Надеиной поляне командовал.

– Ягоды видишь? За сколько ты наберешь ведро?

– Ни за сколько. Я их только в рот могу собирать. Не продадите?

– А вот фигушки, – сказала тетя Люда. – Нас в пожаре обвиняют, а я им ягоды…

– Какой пожар? Дерьмом вашего соседа залило.

– Слава богу! А ты тогда здесь зачем?

– Начальство бдит: чрезвычайная ситуация. От этого хруща и без прорыва канализации вони было много…

– А вот я начальству доложу, что вы с преступниками договариваетесь!

Пожарный обозвал пузана разными словами, сказал, что его начальство может сделать с пузаном и сколько раз, и где он видал их всех. С тем и ушел. «Ну, Тимка, молодец, как сказал!», – обрадовалась тетя Люда и побежала за ним: «Тимур, ягоды забери!»

– Елена Карловна, не подскажете, где Васильевы? – спросил Огородников.

– Подскажу. Еще вчера в Москву уехали. Девочку повезли к врачу. Да ты бы позвонил им!

– Оба вне зоны.

– Так они в подмосковном Успенске должны ночевать у Катиного дяди. Позвони туда. Пошли, номер дам.

И вот теперь Сережка хвалился, что своими глазами видел происшествие.

– Как ты вообще там оказался?

– С утра выполнил трудовую повинность и в парк пошел. Потом решил в речку окунуться и заодно посмотреть, может, вы вернулись. Подхожу, а у вашего соседа ворота распахнуты! Машины выезжают, все орут! Я, конечно, туда ввинтился и даже сфоткал это безобразие, пока меня охрана не выставила.

– Вообще ты свинья, – сказала Аня. – Такую новость не сообщить! Валька-то сразу позвонил, как в дом зашел.

– Я как-то не подумал. Решил, фотку вам покажу и расскажу. Там дальше еще хуже, они к вашим домам кинулись, стали в окна стучать. Мне кажется, этот тип не только стекло бы разбил Шпильманам, он бы и раму вынес. Но тут дальние соседи набежали, и даже с Пушкинской. Первым дядя Валера подъехал с тетей Таней. Он охранника с окна сдернул и на тротуар швырнул. А тетя Таня как завизжит: только встань, глаза выцарапаю! Этот храбрый солдат от нее через газон полз, только на дороге встал. Валь, я ведь к вам через форточку лез, ты знаешь?

– Зачем?

– Дядя Валера велел. Я залез, изнутри им дверь открыл, они зашли, всё закрыли, тетя Таня белье во дворе сняла. Сам понимаешь, всё бы провоняло.

– Ну, спасибо!

– Да не за что. Они и Васильевых дом проверили, у тети Тани ключ есть, а еще моей маме позвонили в редакцию, она пришла и Василия Тихоновича дом проверила и тоже закрыла форточки.

– Кто же все это придумал?

– Трудно сказать. Только на вас подумать можно… ну домов пять-шесть от хруща. Еще старый двухэтажный дом со стороны парка, они дворами соприкасаются. Только ведь это было что-то типа дрожжей, отец сказал. Они в детстве в нужник их бросали. А никто из соседей во двор не заходил, это точно.

Вечером вновь гремела музыка, и привычно приезжала патрульная машина. Сосед только скалился, патрульные забрать его как дядя Саша Огородников не осмелились. А следующим вечером у соседа погас свет. Больше ни у кого, только у него. Оказалось, поврежден кабель. Обесточено было еще три участка с недостроенными домами. Искать повреждение пришлось довольно долго, потому что все владельцы участков, не построив домов, уже огородились и закрылись от посторонних взглядов высокими воротами. Оказалось, что на крайнем участке работал экскаватор, причем экскаваторщик узбек Юра спал мертвецким пьяным сном под чудом сохранившейся от прежних хозяев яблоней и спросонок забыл русский язык. Что-то он говорил похожее на «гулганбезофтагилга», но было ли это одно слово или длинная фраза – бог весть. Одно было понятно: в таком состоянии Юра на экскаваторе работать не мог. А тот, кто перекопал весь двор, должен был потом уйти или через трехметровую кирпичную ограду, усеянную сверху битым стеклом, или через ворота, которые были видны не только с улицы Чирка, но и с улицы Горького.

К восстановительным работам энергетики обещали приступить завтра прямо с утра. Заикнувшемуся о хорошей оплате пузану один из электриков плюнул под ноги и высказал свою голубую мечту, чтобы он, пузан, век сидел без света, воды и канализации, и тому, кто бы это осуществил, он заплатил бы вдвое больше, чем предложил пузан за восстановление линии. Оказалось, электрик жил в двухэтажном доме со стороны парка.

С утра явилась комиссия, чтобы наметить фронт работ и оценить стоимость. А потом стали выяснять, кто виновник аварии и будет оплачивать эту работу. В полиции сказали, что к утру узбек Юра вспомнил русский язык, но напрочь забыл, с кем пил. Обещал вспомнить после опохмела. Держать его у себя им не было резона, да и жаль было русским мужикам узбека Юру, с непривычки страдающего сушняком и головной болью.

После обеда по настойчивому требованию пузана Юру разыскали. На этот раз он спал у «Бухлабаза» под дикой грушей. Доставивший его в отделение старший лейтенант Беляков доложил начальнику, что на этот раз Юра забыл даже узбекский язык, но, кажется, немного может пользоваться языком глухонемых, очень выразительно показывая, чтобы ему налили. Под давлением пузана начальник приказал выяснить, кто Юру напоил сегодня. «Это какой же список будет!», – схватился за голову обычно почтительный к начальству Беляков и добавил, что первым в список придется внести его самого: отпуская Юру из узилища, Беляков купил ему банку пива. А потом, насколько он знает, в «Бухлабазе» узбека угощали все, и не только жители улицы Чирка: «Вы же знаете, как у нас не любят хрущей, а этого г…еда особенно». Учитывая, что это было сказано в присутствии пузана, прозвучало всё необычно смело. Пузан психанул и стал угрожать, а Беляков подытожил: «Вот, а каково нашим это слушать каждый раз, выезжая по вызову от его соседей. Как он о вас говорит, вы можете у Тимура Ахатовича узнать, он наслушался этих речей, когда на дерьмотечку выезжал». Начальник засопел и Белякова отпустил. Что было сказано после ухода Белякова, никто не знает, но секретарша по большому секрету поделилась с бухгалтерией, что шеф велел пузана к нему больше не пускать. Беляков ходил именинником.

Все это Катя рассказывала Елене Карловне сегодня утром. Понятно, кто об этих полицейских дрязгах рассказал: ее одноклассник дядя Саша. А сосед все еще сидел без света, только два генератора прикупил. Но на громкую музыку мощности не хватало. Так что все отдыхали.

Валька взял удочки и решил поудить с берега. Разговоры о соседе до такой степени надоели, что не хотелось ни с кем общаться. Он спустился к реке и побрел по берегу, иногда закидывая удочку. Несмотря на поздний час, клевало. За час он прошел по берегу до пляжа и стал подниматься по Банной к площади. Счастливо миновав дом Петровых (ни брать Никитку с ночевкой, ни ругаться с тетей Мариной не хотелось), он вышел к площади. Обойдя стороной выдвинувшуюся на тротуар торговлю, он уже хотел повернуть к скверу, но в это время его догнал дядя Юра с Никиткой на руках.

– Уф, по всей Банной за тобой несся! – сказал он. – Возьми Никиту до вечера, я из Уремовска вернусь, и сразу к вам. Всё, я на автостанцию!

И убежал. Никитка глядел на Вальку и сиял.

– Ух, Петровы! – вздохнул Валька. – Пошли, горе мое, к бабушке!

Никитка привычно ухватился за ручку ведерка с рыбой, но к скверу повернуть братья не успели. Со стороны рынка к ним спешили Аня и Энн.

– Там такие котятки! – восхищалась Энн. – Жаль, что у бабушек уже есть кошка. А в Питер я их забрать не смогу, у мамы аллергия.

– Это где коробка с надписью: «Отдам котят в добрые руки»? – уточнил Валька. – Наверное, эта тетка их все-таки раздает, потому что они меняются.

– Конечно, раздает, – подтвердила Аня. – И на корм деньги кладут, кто взять не может. Жалко же!

– А откуда у нее котята? Неужели так много кошек?

– Нет, это со всего города приносят, кому не нужны.

– Пойдем, посмотрим, – ткнулся Никита Вальке в колени.

Подъехала машина. Вышел Иван Иванович со своей новой женой, держа на руках маленькую дочь.

– Мася! – завопил Никитка, и Маша в ответ завопила что-то приветственное.

– Надо же, – сказал Иван Иванович. – В садике дерутся, а при встрече радуются.

А малыши уже держались за руки и что-то одновременно говорили. Потом Маша завизжала при виде рыбок, а Никита стал хвастаться, что его большой-большой брат этих рыбок каждый день приносит. В общем, Иван Иванович махнул рукой и сказал:

– Ребята, покараульте пять минут Машку, а? Мы только дыньку купим – и сразу назад.

Аня дернула плечом и пошла в сторону ларьков. Валька сказал:

– Конечно, идите, Иван Иванович.

Энн кивнула. Взрослые пошли в сторону рынка. От ларьков к ребятам подбежал Сережка и сказал:

– Валька, ты крючковяз спрашивал. Там один мужик продает.

– Дорого?

– Ну…

– Сейчас Иван Иванович вернется…

– Продавец уходить собрался!

– Энн, посмотришь за детьми?

– Конечно, идите.

Мальчишки двинулись к ларькам, но притормозили, услышав гогот. Это подъехал их пузатый сосед, а стоящие у пивного ларька мужики что-то схохмили по поводу прорыва канализации. Пузан налился кровью, наклонился к своему ротвейлеру и отстегнул поводок. Всё дальнейшее уложилось в несколько секунд, но Вальке показалось, что это длилось долго. Собака бросилась в сторону толпы, но проскочила ее и устремилась к малышам и Энн, стоящим над ведерком с рыбками. Что-то кричал пузан, кричали мужики. Энн схватила малышей, но двоих нести не могла, и просто присела на тротуар, обняв их. От ларьков бежали Шеметовы. Бросились назад Валька с Сережкой. Первым прибежал Валька и буквально упал между собакой и детьми. Резкая боль в локте. Что-то сверкнуло и треснуло. Подбежал Иван Иванович, схватил собаку и с размаху ударил ее о поребрик. Зачем-то взял Вальку на руки и стал своим носовым платком заматывать ему локоть. Только тут Валька увидел кровь. Рука болела невыносимо. Сережка снял футболку и сунул ее Шеметову:

– Замотайте, а то дети испугаются!

Малыши громко плакали. Рыдала Энн. Жена Шеметова почему-то лежала на газоне, и над ней бестолково хлопотала невесть откуда взявшаяся Лелька: «Иван Иванович, не волнуйтесь, это просто обморок!»

Подбежала пожилая пара.

– Ира, возьми ключи и отвези всех домой, – сказал Иван Иванович. – Нелю с Лелькой поднимите. Константин, неси ребятишек в машину.

– Сережка, принеси котенка. Ребята, с котенком будете играть? – спросил дядя Костя у малышей.

– Дай! – моментально перестала плакать Маша.

Подлетел Сережка:

– Вот котик. Дымчатый, самый красивый.

Малыши потянулись к котенку.

– Ребята, котик хочет на машине покататься. Сереж, держи его. Вот паршивец! – наверное, котенок его оцарапал.

Дядя Костя взял на руки Никитку, Сережка подхватил ведерко, удочку и котенка, подбежавшая бледная Аня, взяла Машу и все они пошли к машине, куда уже загружали бесчувственную Нелю.

Тем временем Иван Иванович, продолжая держать Валькину руку, договаривался по телефону со скорой помощью. Приехали медики очень быстро, Иван Иванович еще только дозвонился до полиции:

– Саша, санэпидстанцию вызови… и тут, кажется, самосуд намечается… да, бывает. Ну что? – это уже к медику.

– Милостив бог, только мягкие ткани повреждены. Зашить, конечно, придется, но кости и сухожилия не задеты. А что там в полиции?

– Колесо спустило.

– А машина у них, конечно, одна, – засмеялся врач. – Ладно, поехали. Антонина Ивановна, девочке укол, пожалуйста.

Медсестра обняла рыдающую Энн за плечи и повела к машине.

У входа в больницу курил пожилой врач.

– Ну, что там?

– Повреждение мягких тканей. Перестраховалась Антонина Ивановна, могла и одна мальчишку обработать.

– В нашем деле лучше перебдеть. Это все-таки ребенок… и не просто ребенок, а Елены Карловны внучок.

– Кто такая?

– А, ты ж не местный… ладно, пошли, я сам шить буду.

Пока врачи гремели инструментами, младший рассказывал:

– Шеметов полицию вызывает, говорит, тут самосуд творится, а они ему: у нас колесо спустило!

– А ты не трепись. И какой самосуд?

– Баба эта шебутная, визгливая такая, ну, что с Банной…

– Лёлька Калиберда?

– Она! Кричит: мужики, сколько можно терпеть? Пора проучить этих хрущей! Привязали к скамейке, спустили штаны и лупцуют ремнями. Он орет! А молодняк на телефоны снимает. Вечером в подробностях можно по интернету посмотреть.

– А собаку-то СЭС забрала?

– Конечно! Что же, мальцу еще и уколы терпеть?

– Неужели Иваныч голыми руками ее убил?

– Вроде да. О поребрик хребтом шмякнул. А может, что-нибудь еще у него было.

– А ты не трепись.

Когда Вальку вывели в приемный покой, Иван Иванович сидел там, утешая плачущую Энн.

– Иван Иванович, надо бы мальчика пару дней у нас подержать…

– Ну уж нет! – решительно сказал Валька. – Бабушка с ума сойдет. А ей нельзя волноваться.

– Валентин у нас мужик сильный, – поднимаясь, сказал Иван Иванович. – Двинули, ребята!

– Сейчас вас «скорая» подвезет.

– Не надо, вон Ира на моей подъехала…

– Все там у тебя в порядке, Ваня, – сказала тетя Ира. – Я Марию Васильевну привезла, «скорая» Неле укол сделала, она спит, дети с котенком играют, Аня и бабушка за ними приглядывают. Только, извини, котенка они называют Паршивцем.

– Это мой прокол, – повинился дядя Костя. – Пусть это будет компенсацией за опоздание на московский автобус.

– Ты на трехчасовой? Успеем!

– Нет, надо домой еще, за сумкой.

– Поехали! Сумку возьмем и на трассе догоним! Ребята, не против прокатиться по Новогорскому шоссе километров десять?

Шеметов посигналил, и автобус свернул к обочине. Дядя Костя исчез за дверью, а машина развернулась к городу. У пруда Шеметов свернул к кустам и затормозил.

– Вот что, ребята, надо поговорить. Валентин, ты что видел? Кто собаку убил?

– Всё я видел, Иван Иванович, – гладя левой рукой по голове вновь зарыдавшую Энн, ответил Валька. – Энн ее убила. Электрическим разрядом.

– Как ты думаешь, еще кто-то это видел?

– Если только Сережка…

– Анечка, это ведь у тебя впервые?

Энн, продолжая рыдать, кивнула.

– Ты ведь понимаешь, что лучше, если об этом никто не узнает? Как твои бабушки отреагируют на это?

– Они… расстроятся…

– Ты знаешь, что твоя мама может делать необыкновенные вещи? Кстати, она всё ещё в Америке? Плохо. Кто еще из твоих родственников может делать что-то необычное и согласится тебе помочь?

– Сашенька…

– Это кто? Сестра? Где она сейчас? Давай ее телефон. Валька, звони Сережке, спроси, что он видел, и заболтай его!

Пока Иван Иванович разговаривал с сестрой Энн, Валька дозвонился до Сережки:

– Иван Иванович, он видел разряд. Извините, мы о деталях с вами не договорились, поэтому я намекнул, что у вас был электрошокер, и что он у вас не зарегистрирован. Сережка обещал молчать.

– Ну, правильно. Анечка, сестренка твоя обещала приехать так быстро, как только сможет.

На Банной Шеметов осторожно взял заснувшую в машине Энн и занес ее в дом. Бабушкам он сказал, что их внучка очень испугалась собаки и Валькиной крови, и лучше ее не будить, а то истерика возобновится.

– Ну что, Валентин, едем за Никитой, а потом твоей бабушке сдаваться!

Вечером Валька писал левой рукой: «Какой страшный день! Собака могла загрызть Никитку и Машу! А Ивана Ивановича больше испугало, как бы кто не узнал, что Энн обладает необыкновенной силой. Я удивился сначала, а теперь подумал и решил, что он прав. Она ведь всех нас спасла. Если бы у меня появились какие-нибудь волшебные способности, жить стало бы тяжело. Все бы подозревали, боялись, завидовали, просили сделать что-нибудь, о чем я бы потом жалел. А для маленькой Энн это было бы невыносимо. Она даже убийство собаки перенесла как своё преступление, хотя собака была зверь, как и ее хозяин. Не такая уж умная Аня, которая мечтает о Кольце Всевластия. За чудеса отвечать придется».

Сашенька

Утром первым делом Валька позвонил Боевым. Энн радостно сообщила, что приехала сестра Сашенька: «Я утром проснулась – а она уже здесь. На самолете в Новогорск прилетела, а там ее Иван Иванович встретил». Валька с удивлением подумал о Шеметове, который, имея в доме напуганных жену и дочь, всё же занялся проблемами посторонней девочки. Энн спросила, как Валька себя чувствует; Валька сказал, что, к сожалению, поднялась температура, и бабушка прописала ему постельный режим. Постельный – не постельный, но дальше двора он обещал ей не ходить. Энн сказала, что после завтрака они с Сашей зайдут к Шпильманам, сестра хочет с Валькой познакомиться.

Когда сестры Боевы вошли во двор, они застали там Аню и Сережку, с утра пораньше прибежавших навестить раненого друга. Впрочем, Сережку вскоре позвала его мама тетя Вера, квартировавшая у Василия Тихоновича. Поначалу разговор как-то не завязался. И Валька, и Аня немного смущались взрослой красивой Саши. Но тут стукнула калитка, и во двор вошел Иван Иванович с Машей. Увидев Никитку, как всегда катающего машинки по песку, Маша бросила руку отца и присоединилась к игре. Аня встала и, сказав: «Ну, пока, попозже зайду», двинулась независимой походкой к воротам. Заспорившие из-за машин малыши ухватились за нее, жалуясь друг на друга. Аня привязала все машинки друг к другу, и к первой привязала два поводка. Малыши с хохотом покатили свой автопоезд по двору.

– Это моя сестра! – похвасталась Маша.

– А у меня Валька зато, – ответил Никитка после длительного сопения.

Маша почтительно посмотрела на Вальку и промолчала, наверное, решив, что такой брат будет круче любой сестры.

– Саша, у вас все в порядке? – спросил Иван Иванович.

– Относительно, – ответила ему Саша, приобняв Энн. – Анечка все еще переживает.

У Энн на глазах выступили слезы.

– Анечка, ты что, и при бабушках так? – укоризненно спросил Иван Иванович. – Их поберечь надо, они ведь старенькие.

– Я уже сказала ей, – вздохнула Саша. – Можно сделать так, что она забудет про то, что у нее… получилось. Но ведь через некоторое время это… эти способности все равно проявятся. Причем в экстремальной ситуации. И тогда дело может кончиться большой бедой.

– А вдруг я убью человека? – прорыдала Энн.

– Если это тебя волнует, то успокойся, – сказал Иван Иванович. – Насколько я тебя знаю, ты очень добрый человек и никогда не захочешь человека убить. Правда, Валька?

– Да, Иван Иванович, – твердо ответил ему Валька. – Она даже чересчур добрая. Иногда жалеет таких, которым бы надо нащелкать, а не помогать. Вот я бы наделал дел, если бы такие способности получил! А потом бы жалел, конечно. Мы как-то уже говорили об этом с девочками…

– Моя Аня знает? – испугался Шеметов.

– Нет, мы говорили о Кольце Всевластия, – успокоил его Валька. – Ане об этом знать нельзя, она даже злее меня будет… извините. У нее этот… переходный возраст. Потом она вырастет и будет спокойнее. А сейчас она психует.

– Так что вы говорили с девочками? – спросила Саша у запутавшегося мальчика.

– Ну, что Кольцу Всевластия нужна защита от дураков. А то можно таких дел наворочать!

– Интересно. И кто такую мысль первым высказал?

– Конечно, Валька, – сказала Энн. – Он самый умный!

– Ну да, – засмущался Валька. – Аня гораздо умнее. А я осмотрительный.

– Знаешь, Антоний Погорельский писал, что мы умом разные вещи называем: память, начитанность, сообразительность, предприимчивость. Наверное, осмотрительность – тоже своего рода ум, – сказала Саша. – Насчет защиты от дураков мысль твоя правильная. Умный подумает о последствиях и остановится, дурак отрежет, а потом померяет. Валентин, ты понимаешь, почему мы хотим, чтобы о возможностях Анечки никто не узнал?

– Чего тут не понять? Если бы я такое мог, меня бы достали. Покажи да накажи. И боялись бы, и подозревали. Да они девчонке жизнь испортят!

Аня опять заплакала. Иван Иванович спросил:

– Саша, а вы не предполагали, что Анечка… что у нее это проявится?

– Я об этом просто не думала. А тетя Наташа, наверное, предполагала. Она слишком часто повторяла, что Анечка у нее самая обыкновенная девочка…

– А в каком возрасте у тебя это проявилось? – спросил Иван Иванович.

– В Анечкином… нет, намного моложе.

– И как?

– Экстремальная ситуация: брата током ударило. Тетя Наташа пыталась его остановившееся сердце завести. Ей тяжело было, там слишком длительная остановка. И тогда она меня почувствовала.

– Саша, ты умеешь оживлять? А я… убивать…

Анечка снова зарыдала.

– Энн, прекрати, – прикрикнул на нее Валька. – Ты не убивать умеешь, а концентрировать энергию. Значит, можешь делать разные инженерные вещи: сваривать металл, менять состав вещества. И ты будешь спасать людей, как спасла меня с малышами!

– Саша, ты должна дать Анечке какие-то рекомендации, – сказал Иван Иванович.

– У нас разные способности, – вздохнула Саша. – Тетя Наташа предвидит события, немного может лечить. Я будущее не вижу, зато лечить могу гораздо эффективнее. Анечка, как Валя говорит, концентрирует энергию. Это мне совсем незнакомо…

– Да чего тут сложного! – возмутился Валька. – Ей надо проверить свои возможности и научить себя контролировать. Ты ведь свою энергию использовала, когда… когда молнией ударила? А ведь наверняка могла бы чужую энергию использовать!

– Твою, что ли? – не то всхлипнула, не то хихикнула Энн.

– А хоть бы и мою! Но рациональней было бы выкачать энергию из этой собаки!

– Дело говоришь, Валька! – обрадовался Иван Иванович. – Если ты можешь концентрировать свою энергию, значит, должна уметь забирать чужую. Ну-ка, попробуй аккуратненько забрать немного энергии из меня! Не молнию из нее сделать, а просто себе забрать. Саша, контролируй!

Энн посмотрела на Ивана Ивановича. Он побледнел и захрипел:

– Хватит!

Саша спокойно сказала:

– Теперь возвращай!

Иван Иванович трясущими руками вытащил из кармана платок и вытер руки:

– Ну и силища! Я даже испугался. Понимаешь теперь, как остановить агрессора? Ты ведь чувствуешь, когда надо остановиться?

– Да. Я забрала у вас примерно половину силы. Столько же и вернула.

– У собаки можно было забрать девяносто процентов. Она бы упала, не добежав до вас. Поняла?

– Да, Иван Иванович. Теперь я не боюсь!

– Энн, – вмешался Валька. – Можно, я еще кое-что посоветую? Ты знаешь, как полиция действует против бандитов? Ну, чтобы не убивать их?

– Слезоточивым газом?

– Ну да! А еще я слыхал, что есть такие газы для разгона толпы, которые мышцы расслабляют. Представляешь, бегу я, чтобы каких-нибудь болельщиков побить, и вдруг в туалет захотел! Сразу вся ярость пройдет! Любой псих в кусты свернет, если обмочится и обгадится!

– У тебя, Валька, полицейское мышление, – с уважением произнес Шеметов. – Идея хорошая, давай еще!

– Я просто к тому, что, если ты будешь всегда действовать одним методом против агрессоров, рано или поздно подозрения возникнут. Поэтому сейчас ты настройся на то, что напавшей на тебя собаке придется обгадиться. Но следующей придется испытать упадок сил! Энергию ей не возвращай, потому что она, дура, снова кинется. Оклемается сама. А у третьей собаки … на десять минут онемеют ноги. Понимаешь мою мысль?

– Я надеюсь, что во всем Утятине нет столько бешеных собак, – легко как прежде улыбнулась Энн.

– А ты про их хозяев не забывай. Среди них тоже бешеные встречаются…

Вернулась из поликлиники бабушка:

– О, у нас гости! Валентин, что же ты не предложил им ягод?

Но гости стали прощаться. Впрочем, не с Валькой: бабушка собралась отводить Никитку домой, но Валька настоял, что сделает это сам. А Иван Иванович сказал, что подбросит их до площади.

Шумели соседи Боевых. Матерился мужской голос, ему визгом отвечал женский: «Убивают!». Вышла к калитке очень нарядная и взволнованная Лёлька, явно кого-то ожидающая; посмотрела в сторону площади, поздоровалась и сказала:

– Кончится тем, что я ему помогу Варьку убить! Унижение для всего женского пола такие побои терпеть, а как соседи ментов вызовут – так она за него же заступается!

– Да, Лёля, – откликнулась прабабушка Боева, также вышедшая на улицу. – Бедная Клава в гробу переворачивается. Оставила дом внучатому племяннику подруженька моя и всех соседей обездолила!

– Добрейшая тетка была, царствие ей небесное! – горячо поддержала соседку Лёлька. – Ни разу нас не заложила, когда мы детьми тут хулиганили! Зато родственничек у нее – чисто собака бешеная!

Хрястнула о стену соседского дома калитка и повисла на одной петле. Выскочила женщина с всклокоченными волосами и вымазанным кровью лицом и молча побежала по улице. Вслед за ней выбежал мужик и схватил ее за волосы. Женщина завопила. Вскрикнула Энн. Громко заревел Никитка. Валька схватил их за руки и сказал:

– Пойдем во двор. Говорил я тебе: владельцы бешеных собак пострашнее этих собак!

– Да! – согласилась с ним Энн.

Теперь вскрикнул сосед. Поглядев на потемневшие брюки мужика, Никитка сказал:

– Дядька описался!

– Это болезнь такая, – поспешно перебил его Валька. – Забыл, как называется. В общем, дизентерийная палочка в мозги попала. Надо улицу продезинфицировать. Хлоркой, наверное.

– Варька, слышала? – гаркнула Лёлька. – Живо хлоркой полей за своим …!

– Лёль, откуда у меня хлорка?

– «Белизной», дура! У тебя тоже мозги с палочкой! Еще не хватало соседей заразить вашим бешенством!

Побитая Варька увела своего обгадившегося супруга. Вернувшись с пластиковой бутылкой, она робко спросила:

– Лёля, как ты думаешь, врача надо вызвать?

– Два года назад!

Когда сестры Боевы вышли проводить своих гостей до дома Петровых, у ворот соседей стояла крытая машина с надписью «Дезинфекция» и машина скорой помощи.

– Саша, ты сердишься? – спросила Энн.

– Анечка, я сама готова этого гада убить. Но все равно это неправильно! Ты слишком мала, чтобы решать, кто прав, кто виноват. Тебе говорили, как ты можешь защититься. Но если на тебя никто не нападает, не вмешивайся, я тебя умоляю!

– Саша, это я виноват, – сказал Валька. – Я его бешеной собакой назвал, то есть намекнул Энн, как с ним надо поступить.

– Нет, Валька. Собаку я убила, себя не контролируя. Само получилось. А этого я не сгоряча… наказала, а подумавши. Я и сейчас это повторить готова. Вот режьте меня, а я снова так поступлю!

– Господи! – застонала Саша. – Хоть бы тетя Наташа поскорее приехала!

На следующий день у Вальки температура была нормальная, и после перевязки бабушка разрешила ему пойти погулять. Он с Сережкой зашел за Аней, апотом они вместе отправились к Боевым. Дома сестер не оказалось, прабабушка сказала, что они сразу после завтрака отправились на городской пляж. Аня с Сережкой потянули Вальку на пляж, но он остановился в раздумье: что там ему делать с перевязанной рукой? В это время Аня с Сашей показались в конце улицы. Когда они подошли, из калитки дома напротив вышел незнакомый худой парень и поздоровался.

– Сережа? Ты вернулся? – радостно приветствовала его Саша. – Какие планы?

– Ну, какие… уезжать надо.

– Почему?

– Работы-то нет…

– Это да. Но ты еще тут побудешь?

– Конечно. Мамка столько ждала!

– А сейчас ты куда?

– Да на кладбище решил сходить…

– А что не берегом?

– На людей посмотреть хочется…

– Давай провожу до площади. Ребята, вам ведь все равно, куда идти?

Саша подхватила собеседника под руку, остальные поплелись следом. Валька догадался, что это Лёлькин сын, пришедший из заключения. Он еще удивился, что с любопытством разглядывавшие их компанию прохожие и соседи, как правило, вполне приветливо здоровались с вышедшим из тюрьмы парнем. Да и сама Саша слишком уж доброжелательно разговаривала с Сергеем, который, как рассказывала Энн, в детстве у нее волшебное кольцо отобрал. «Стоп, – сказал он сам себе. – Пора свою хваленую осмотрительность включать. Значит, есть что-то за ним хорошее, о чем я просто не знаю. И что я так завелся?» И залился краской, поняв, отчего так завелся: приревновал красивую Сашеньку, ласково разговаривающую с этим уголовником.

Вышли на площадь, повернули к скверу. Из толкучки уличной торговли вывернулось трое парней и увязались за ними. Не за ними, конечно, за Сашей. Постепенно они оттерли ребят от идущей впереди пары. Когда Энн попыталась пробиться к сестре, ее так грубо отпихнули, что она даже вскрикнула. Саша, увлеченная разговором и не обращавшая внимания на заигрывания парней, теперь гневно наступала на них. Опешившие поначалу, те быстро пришли в себя и оскорбились по поводу Сашиного пренебрежения их крутостью. На хамские эпитеты возмущенно отреагировал Сергей. Валька понял, что предстоит драка и оглянулся в поисках союзников. Но вокруг всё больше женщины средних лет тусовались. Против троих парней один Сергей. Не считать же девушку, двух девочек и Вальку с правой рукой на мягкой подвязке? Еще Сережку стоит принять в расчет, Валька с ним дрался и знает, что боец он отчаянный. Не использовать же сверхспособности Энн? А прикольно было бы на площади, заполненной народом… нет, это уже слишком! Как прав Иван Иванович! Это осознание неограниченных возможностей уже даже его, обыкновенного мальчишку, делает задавакой. А маленькая девочка? Неужели ей понравится унижать? И он, Валька, который злился на Энн за ее незлобивость, вдруг понял, что ему будет жалко, если она изменится.

Тем временем ситуация складывалась необычная. Один из нападавших стал изображать крутого каратиста. Он раскрутился и пытался лягнуть Сергея пяткой. Но Аня вдруг пихнула Сергея, и он плюхнулся на скамейку. Зато каратист пролетел мимо. А она долбанула его ногой в пах:

– О, сихай! Он продемонстрировал нам Уширо-Гэри! А я, недостойная, показала Кин-Гэри.

– Анька! – возмутился Валька. – Зачем провоцируешь?

– А ну, стоять!

Это рядом с ними остановилась полицейская машина. Валька запоздало осознал, что и отделение-то в двух шагах.

– Так, Калиберда! Не успел отсидеть, а уже…

– Ты что, Беляков! – завопила Аня. – Не видишь, человек сидит и никого не трогает! Это я этого… который на корточках сидит… Он мою подругу ударил!

– Правда-правда! – подошла загорелая торговка. – Сережа шел с Сашенькой, дети сзади. А эти подошли и Анечку Боеву толкнули, да еще начали ногами махать. Вот Анечка Шеметова ему и врезала по … не знаю, как сказать…

– Да, как это называется, ты, тетя Маша, не знаешь, – засмеялся Беляков. – Значит, Сергей Калиберда в драке участия не принимал?

Еще несколько подошедших к ним женщин закивали головами:

– Он стоял, потом его Анечка отпихнула.

– Тогда этих грузите.

– Да чего их грузить, пешком дойдут, – ответил ему один из полицейских и взял за плечо все еще сидящего на корточках парня. – Поднимайся, пошли!

– Калиберда, ты на учет встал?

– Вот… шел, да не дошел, – хмуро ответил ему Сергей.

– Почему не дошел? Вот оно, отделение.

Сергей встал со скамейки и нерешительно шагнул в сторону отделения.

– Я с тобой! – сказала Саша.

– Вот это правильно, – одобрила ее загорелая торговка тетя Маша. – Там знаешь, сколько кабинетов! Не дай бог, не туда попадет.

Ребята двинулись вслед за ними.

Сначала они почти час ждали того, к кому направили Сергея. За это время дезертировала Аня. Ей позвонили, и она завизжала на весь коридор. Оказалось, приезжает Лиза, ее старшая сестра. Естественно, она договорилась с отцом, что поедет с ним на станцию, и полетела к выходу.

Когда, наконец, Сергея пригласили в кабинет, Саше позвонила бабушка. Она виновато поглядела на ребят, и Валька махнул левой рукой: «Да иди, проконтролируем!». Потом, уже при выходе из отделения, Сережку позвал проезжавший мимо отец и забрал с собой. Сергей сказал:

– Ребята, да все уже! Спасибо вам, но теперь я на свободе.

– Ты знаешь, Сергей, пока я тебя ждал, додумался, что сам за месяц так на кладбище и не сходил. И бабушка не ходила, она болеет. Там, наверное, все травой заросло. Так что, если не возражаешь, я с тобой пойду. А Энн одна до дома дойдет.

– Куда ты, Валька, с одной рукой? Я тебе помогу траву рвать.

По дороге она разговаривали на нейтральные темы: о пьянстве и курении, о том, где лучше жить – в больших или малых городах, а когда вошли в ворота, Сергей сам предложил не разделяться, а убираться по очереди всем вместе. Травы на могилах Шпильманов оказалось, действительно, много, но втроем они живо управились. Захватив пакеты с мусором, пошли к контейнерам. И тут их ждали сегодняшние знакомые:

– Ага, не обманула бабка! Если не знаешь, где искать, подожди у контейнеров!

– Валь, уведи Анечку, – сказал Сергей, почему-то заглядывая в контейнер.

– А вот и нет, – захихикал один из них, кажется, тот самый, что на площади каратиста изображал – Анечка с нами тут свою красивую сестричку будет дожидаться!

И схватил Энн. Сергей нырнул рукой и головой в контейнер и вытащил оттуда пивную бутылку. Валька понял, что он собирается сделать – «розочку». Но даже с оружием справиться с четверыми! Черт, еще эта рука! Был бы Валька цел, хоть руками и зубами мог ему помочь. Тем не менее, он и левой попытался достать каратиста, но тот заслонился девочкой и продолжал гнусно хихикать.

Четвертый, качок, которого эти трое пригласили в расчете на его силу, тоже оказался каратистом и прыгнул на Сергея, выставив ногу. Но Сергей почему-то оказался лежащим у соседнего контейнера, а качок с грохотом врезался в железный бак. Валька увидел, что Энн вывалилась из рук каратиста, а он сам барахтается на земле, не в силах подняться. Не в силах? Значит, Энн начала действовать? Те двое, что пока не принимали участие в драке, решили включиться и бросились одновременно на Сергея, но оказались на земле. В отличие от каратиста они даже не пытались трепыхаться. А качок, кажется, пришел в себя. Прихрамывая, он отошел от контейнеров и снова пошел на Сергея. Но свалился на тех двух и затих.

– Что это было?

Сергей стоял уже на ногах и с недоумением глядел на поверженных врагов.

– Прямо терминатор! – с вдохновением стал сочинять Валька. – Вылетел из-за контейнеров, толкнул тебя, двинул по плечу этого каратиста, который Энн схватил, да так, что тот свалился! Потом уложил еще двоих! А этот, который на тебя кидался, наверное, сотрясение мозга получил! Сначала встал, а потом сам свалился!

– А где он… ну, терминатор?

– Убежал. Вы не видели, мимо вас парень не пробегал? Такой… в клетчатых шортах?

Это он обратился к двум вскарабкавшимся на холм старухам. Кажется, они были в сквере, когда полиция этих парней забирала.

– Не видали, – ответила одна из них. – А эти паршивцы вас, значит, искали? Грех-то какой, это ведь я им подсказала у контейнеров вас дожидаться!

– А я видала, – сказала вторая. – Мимо нас пробежал. В клетчатых штанах и с надписью на майке. А вот Сережи тут не было.

– Разве? – удивилась первая. – Ах, да!

Зарычал подъехавший контейнеровоз. Вышел шофер и с интересом уставился на кучу-малу.

– Слышь, Кось, – сказала вторая. – Можешь ты попозже за мусором приехать? Отвези Сережу… куда его, а?

– Сейчас, – обрадовался Валька и набрал Сережку. Переговорил с ним, а затем с его отцом и сказал. – Они у тети Нади под окном тополя опиливают. И ты от полиции прямо с ними поехал помогать.

– А эти живые? – с опаской спросил шофер.

– Подойди да погляди, – равнодушно посоветовала одна из старух. – Да поворачивайся пошустрее.

Шофер нерешительно потоптался, потом наклонился и пощупал лежащих. Разогнулся и сказал:

– Ни царапинки! Обдолбанные, наверное! Давай в кабину, Сережа.

– А дети как же? – спросил Сергей.

– С нами, – ответила старуха.

Контейнеровоз уехал.

– Надо бы «скорую» вызвать, – нерешительно сказала старуха.

– Может, еще и полицию? Были они уже там, – сварливо ответила другая и скомандовала. – А пошли-ка, как раз на Васильевский автобус успеем!

Когда вышли из автобуса, Валька взял телефон Энн и позвонил Саше:

– Нет, не Анечка! Что, непонятно? На автостанции мы!

Саша прибежала через пять минут. Она обняла оцепеневшую сестру и спросила Вальку:

– Ну?

Валька коротко доложил.

– Господи, зачем я ушла!

– Ты думаешь, было бы что-то другое?

– Да, согласна, не каратистка я. А с Анечкой мне что делать?

– Лечить!

Они взяли ее под руки и довели до скамейки. Через некоторое время Энн стала приходить в себя:

– Что мне делать?

– Пока ничего. Спасибо тебе, Энн, ты опять меня спасла. Да, еще Сергея, который только жить собрался. Представляешь, что бы они с ним сделали?

Валька уже улегся спать, но вдруг вспомнил о дневнике, со вздохом включил настольную лампу и накарябал левой рукой: «Познакомился с Сергеем Калибердой. Нормальный парень, хоть и сидел. Сказал, что терпеть не может пьяниц и никогда не будет пить, потому что у него брат от водки погиб. Подвели мы его. Надеюсь, что обойдется, а то не знаю, что делать. Но в сегодняшней драке виновата немного Саша. Зачем она за Сергеем увязалась? А может, и не виновата. Что ей, паранджу надевать, если она красивая? Ей с ее красотой опасно жить. Правду бабушка сказала, что злые стремятся красоту сломать».

О красоте, о магии, о провалах

Спозаранок Валька уже крутился во дворе Боевых. Сестры еще не вставали.

– Валентин, ты ничего не хочешь мне рассказать? – глянула поверх очков на него прабабушка.

– А девочки не рассказали? – уточнил он. – Ну, что Анька Шеметова устроила татами прямо у отделения?

– Сказали. Но уж очень Анечка расстроена.

– Она знаете какая? Она же за всех переживает. За Сергея, за соседа вашего расстроилась. Его бы менты загребли, если бы народ не вступился. Мог сесть без вины.

– Валя, это ведь не всё?

– Может, я чего-то и не заметил. А вообще у нее внезапно наступил переходный возраст.

– Внезапно?

– А вы думаете, он постепенно наступает? – сварливо спросил Валька. – Это как прыщи: вчера было лицо как лицо, а сегодня с прыщами. И не имеет значения, один или восемнадцать, важно, что нечистое. Так совпало: меня ротвейлер укусил, а у нее переходный возраст наступил.

– А у тебя наступил?

– Да не дай бог! Бабушка сказала, девочки раньше взрослеют.

– А почему не дай бог?

– Вам же с ней беспокойство. Если я сейчас начну психовать и грубить как Анька Шеметова, я бабушку до второго инфаркта доведу. Нет уж, домой вернусь, тогда начну перед зеркалом вертеться! У мамы нервы крепче, и вообще… это дело родителей – уму-разуму учить!

– Валя, а почему у зеркала вертеться? – засмеялась прабабушка Энн.

– Все подростки очень большое значение внешности придают, я по своим одноклассницам знаю. Даже красавицы боятся, что недостаточно красивы. Вот Аня Шеметова, она считает, что некрасивая и даже фотографироваться избегает.

– Она так и сказала тебе?

– Ничего не говорила, но это же видно! И не понимает, что красота – это провокация.

– Что-что?

– Вы знаете, почему эти подонки к нам привязались? Ни мы, ни даже зэк Сергей им ни на фиг не нужны. Они за Сашей увязались.

– То есть Саша виновата?

– Ей что, в парандже ходить? Может быть, Энн за сестру испугалась… а может, за себя. Она ведь на нее похожа. Тоже красавицей будет. Нет, перед зеркалом я в переходный возраст вертеться не буду. Самая обыкновенная у меня внешность – не красавец и не урод!

– Валечка, к красивым мужчинам женщины на улице не привязываются, – засмеялась старушка.

– Все равно, вокруг красавцев страсти кипят, посмотрите сериалы. А я хочу спокойной жизни.

– Значит, моим правнучкам спокойная жизнь не светит?

– Не знаю. В кино обычно красавицы расчетливые и циничные, такие легко по жизни идут. А ваши… они хорошие. Наверное, им в жизни труднее будет. Моя бабушка сказала, что злоба направляется на все хрупкое: красоту, интеллигентность, веру, нежность. Я за них боюсь…

– Спасибо, Валентин, за заботу, – бесшумно вышедшая на крыльцо Саша обняла их, сидящих на верхней ступеньке. – Я не такая уж слабая. Приходилось за себя постоять. А Анечка… конечно, она у нас нежное создание. Ничего, жизнь закалит.

Покрасневший Валька встал, выбираясь из ее объятий:

– Меня она злила, когда была доброй до глупости к тем, кого не жалеть, а ругать нужно. А сейчас, когда она…

Он вовремя остановился. Здесь же прабабушка!

– … позволяет себе вспылить, – продолжила Саша.

– Ну да! Мне жалко, если она будет как все!

– Тут, дружок, одно из двух: или ей закаляться, или за нее бояться. А вообще пора бы тете Наташе приехать!

Валька вел Никитку домой. Для Вальки – дело на десять минут, но Никитка растягивал этот процесс минут на сорок. Он то садился на корточки и долго разглядывал божью коровку на тротуаре, то, запрокинув голову, наблюдал за дремлющим на крыше котом, то требовал, чтобы его усадили на парковую скамейку. А в парке он непременно шел к столикам шахматистов, за которыми почему-то в кустах стояла парковая скульптура: олениха с олененком. Валька привычно поднимал его на постамент, и Никитка некоторое время стоял, держась за оленихину ногу. Только после этого он направлялся к воротам. Но сегодня, когда они наконец-то вышли из парка и перешли Пушкинскую, он бросился в сквере к кустикам, на которых росли белые шарики. Всё, теперь минут пятнадцать будет рвать эти шарики и давить их ногой! Валька вздохнул, повернулся в поисках скамейки и увидел Елену Игнатьевну, везущую внука в прогулочной коляске. Игнаша весь вывернулся, наблюдая, как Никита топает по шарикам, и Валька сказал:

– Никитка, не будь жмотом, дай Игнаше по шарикам потопать!

Брат сначала надул губы, но потом кинул горсть малышу под ноги. Тот топнул ногой и засмеялся. Тогда Никита засмеялся вместе с ним, стал рвать шарики и носить их к коляске. Елена Игнатьевна спросила Вальку, как рука, и он ответил:

– Всё путём, вот, швы сняли.

– Господи, какие рубцы!

– Да ерунда, это для девчонки трагедия, а мне что? Кровь ран и грязь странствий украшают мужчину!

Елена Игнатьевна рассмеялась:

– Приятно, что ты читал Стивенсона, – потом поглядела на него внимательно и спросила. – Валь, что случилось? Ты какой-то заведенный.

Валька совсем не собирался ей что-то рассказывать, но почему-то заговорил о том, что мучило это последнее время: в Москве его жизнь была обычной, а здесь после слов бабушки о борьбе со злом он с этим злом то и дело сталкивается.

– Валь, добра в жизни больше, чем зла. Просто зло заметнее. Вот скажи, когда на тебя напала собака, кого было больше: тех, кто разбегался, или тех, кто бросился вас выручать?

Валька задумался, припоминая, и с облегчением сказал:

– Спасибо, Елена Игнатьевна!

Никитка обернулся на них и решил, что глядящая на него бабушка тоже хочет играть. Он высыпал шарики ей под ноги и сказал:

– На, потопай!

Валька с Еленой Игнатьевной засмеялись. Она топнула и сказала:

– Спасибо, Никита, теперь сам! Нам с Игнашей домой пора. А за бабушку, Валька, не беспокойся. Она пережила большое горе, но со временем с ним справится и станет почти как прежде. Видишь, какие у нее внуки хорошие…

Постепенно компания распалась. Сначала тетя Вера купила горящие путевки и увезла Сережку в Турцию. Он одновременно был обрадован и раздосадован. Обрадован, потому что впервые ехал на море. Раздосадован, потому что приходилось расставаться с Валькой и Энн («а Шеметова меня в школе в упор не видит, как же, они старшеклассники!»). Потом Аня с матерью и сестрой уехали к тетке в Крым.

Наконец приехала мама Энн тетя Наташа. Валька ждал этой встречи и с надеждой, и со страхом. Надеялся он на то, что Энн с мамой станет прежней, а боялся он того, что тетя Наташа предскажет ему что-нибудь страшное. Признаться, она его разочаровала, потому что не была похожа ни на своих родственников, ни на какую-нибудь киношную ведьму: все Боевы светленькие и худенькие, со звонкими голосами, а она плотная, если не сказать толстая, темноволосая и с глухим негромким голосом. В общем, обыкновенная тетка, прошел бы мимо и внимания не обратил. В первый день он только зашел поздороваться по пути к Петровым, понимая, что после долгого расставания Боевым надо побыть в семейном кругу, а на второй они ходили вместе на пляж. Возвращаясь, услышали в соседнем дворе крики.

– Варька, что ли, вернулась? – удивилась Саша. – Мало он ее бил?

После того случая соседи на некоторое время пропали. Их укатали в инфекционную больницу, но, поскольку никакой заразы не нашли, через несколько дней отпустили. Варька вернулась первой, быстренько собрала свои манатки и уехала, как говорят, к сестре в Патриаршее. Володька вернулся притихшим. Да и скандалить стало не с кем. И вот…

Крики не прекращались. Валька с силой сжал руку Энн:

– Не обращай внимания! Моя мама говорит, что в любом конфликте виноваты обе стороны. Нельзя вставать ни на чью сторону, надо разбираться!

– Что ж, пойду разбираться, – сказала тетя Наташа. – Да не бойтесь вы, я же психолог. Мне с террористами приходилось общаться, не то, что с тети Клавиным внучком, которого я с детства знаю…

Вышедшая встречать их прабабушка сказала:

– Ну, что встали столбом? Заходите во двор, с Наташей ничего не случится!

– Почему вы так уверены? – спросил Валька.

– На ней с рождения защита стоит…

И прабабушка рассказала о семейной легенде «Наташка носом беду чует». Как она еще совсем крошкой складывала ладошки «лодочкой», закрывая нос и орала, предчувствуя опасность. Как ее дядя Валера и его друг Сергей Митрохин решили проверить и перед спуском в подземный ход привели к лазу, а она сразу закрыла нос и стала орать.

– А где тут у вас подземный ход? – загорелся Валька.

– Да где угодно! – засмеялась прабабушка. – У нас столько раз люди проваливались, что и не сосчитать!

– Про провалы я знаю. Но где конкретно проваливались?

– Да на кладбище, где же еще?

– Ну тебя, Валька, с твоим краеведением, – перебила его Энн. – Прабабушка, расскажи про маму. Полезли ведь мальчишки туда?

– Я эту историю от тети Тони в детстве слышала, – сказала Саша. – Полезли, и их завалило.

– Ой!

– Да не бойся, их откопали. Эти двое поверили тёти Наташиному носу и не полезли. Они и людей собрали, чтоб откапывать.

– А где это место? – продолжал выпытывать Валька.

– Валентин, Анечка сразу поняла, что мальчишки не могли не полезть в эту яму, хоть их предупреждали. Потому что такие они, мальчишки. И ты такой. Так вот, под кладбищенским холмом в древности были пещеры и подземные ходы. И всю жизнь наши не наигравшиеся мальчики их разыскивали. Говорят, один нашел…

– Кто?

– Наш знаменитый поэт Коневич. В народе говорили, что он не только подземный ход нашел, но и клад в нем. Тут его и убили.

– На кладбище?

Это Энн спросила, Валька-то знал о Коневиче:

– Его в Конь-Васильевке убили, не то грабители, не то свои же крепостные.

– Ну вот, клад грабителям достался, никто его больше не видел. А на моей памяти провалов было четыре.

– Где?

– Самый первый, что я видела – это году в шестьдесят… не знаю каком, где-то в середине, мои старшие уже большими были. Хоронили Мишу Окуня, когда гроб опускали, он и провалился. Мало того, что покойник, еще и Коля Зосимский туда улетел…

– Расшибся?

– Насмерть! И пришлось кран подгонять. Потом милиция эту яму караулила, пока археологи там лазили. Не знаю, чего нашли, кажется, ничего. Карстовая пещера, говорят. Потом засыпали песком и щебенкой. Следующий раз был, когда нос Наташкин проверяли, это году в 74-м, наверное. А недавно, года два, что ли, назад, двое парней провалились. Ну, им поделом. Из семеновских они были.

– Это кто семеновские? – спросила Энн.

– Местные мажоры, – сказал Валька, которому эту историю рассказывала Аня Шеметова. – Они на кладбище девушек убивали. За одной гнались и провалились. Один насмерть, другой покалечился. А еще какой случай?

– Да через несколько дней после семеновских. Это точно скажу, в какой день. Доктора Николая Васильевича хоронили, царствие ему небесное, – прабабушка перекрестилась. – Золотой был человек, хоть и пьяница, по гроб жизни я ему обязана…

Она достала из кармана платок и вытерла слезы. Саша обняла ее и сказала:

– Я его помню. Он Жорика нашего откачивал с тетей Наташей.

– Да, так после похорон Генка Васильев шел по кладбищу и спрямил дорогу, через кусты, дурак, полез. И пропал. Только через день его Тихоныч нашел.

– Живой?

– Слава богу! Только ногу сломал и простудился, пока в яме лежал. Да вы ж его знаете, Валентина он сосед.

Вернулась тётя Наташа.

– Ох, грехи наши тяжкие. Это какие же оба дураки злобные!

– Что, никак?

– Да нет, я пока надежды не теряю… Ба, мы обедать сегодня будем?

– Все готово, пошли. Валентин, давай с нами!

– Я уже с его бабушкой договорилась, – сказала Энн, отошедшая в сторону и что-то бормотавшая в трубку. – Он у нас окрошку будет – и всё! А потом мы пойдем к Шпильманам карасей жареных есть, которых Валька с утра поймал!

– Первое у нас, второе у Шпильманов, а десерт к Васильевым пойдете есть? Не юли глазами, Анечка, еще врать не научилась, – засмеялась Саша. – Понятно, что будете дядю Гену пытать, каково это – под землю провалиться.

– И что?

– Да мы не против, только кладоискательством не заболейте.

Когда они вышли на улицу, Энн обиженно сказала:

– Хитренький какой, один хотел с дядей Геной говорить…

Вальке стало стыдно:

– Я бы тебе потом все рассказал!

– Да, что запомнил. Я из первых уст хочу узнать!

Дядя Гена сказал, что вспоминать о том времени ему неприятно. Тогда погибло столько хороших людей, помогавших ему: Николай Васильевич, Кирилл, Маргарита. А о том, что было в провале, ему рассказать нечего: сначала потерял сознание от боли при переломе бедра, а когда очнулся, поднялась температура от простуды. Двигаться он не мог, лежал и бредил. Чудились ему всякие древние люди и инопланетяне. И старинные драгоценности. Об этом, что ли, рассказывать?

– Драгоценности? – у Вальки загорелись глаза.

– Когда меня Тихоныч с Владиславом Сергеевичем из ямы вытаскивали, ничего при мне не оказалось. Я вижу, вы настроились клад разбойника Кайло найти. Так его чуть не двести лет назад Коневич нашел.

– Дядя Гена, может, там какое-нибудь колечко завалялось, – жалобно спросила Энн. – Вам ведь почудилось колечко? Очень хочется найти!

– Блазнилось мне не колечко, а браслет, – засмеялся дядя Гена. – Даже не браслет, а что-то вроде наручня, ну, как обшлаг широкий из золотых шариков с вкраплениями камней. В бреду я радовался, что не с пустыми руками к Кате вернусь, ей эта вещь безумно должна была понравиться. И еще…

Дядя Гена прикусил губу.

– Ну? – сурово, совсем как Анька Шеметова, спросил Валька. – Взялся, так ходи!

– Не нукай, не запряг, – осадил его сосед. – Никогда не думал, что ты, Валентин, такой корыстный.

– Дядя Гена, он не корыстный, он любознательный, – заступилась за Вальку Энн. – Вы не хуже меня знаете, что Валька, если что найдет, непременно государству сдаст. А я с таким браслетом, наверное, не рассталась бы.

– Да, Энн, тебя переходный возраст не пощадил, – вздохнул Валька. – Была ты положительной девочкой, а превратилась в девицу с преступными наклонностями.

– Не преступные, а нормальные, обывательские, – засмеялся дядя Гена. – Мне бы в голову не пришло с государством поделиться, хотя о законе я знаю. Все равно чиновники украдут, так уж лучше мне на пользу пойдет. А что я говорить начал, то вас не касается. Я тогда, в бреду, думал, что по делу надо бы этой штукой с помощниками расплатиться, а Катька моя, может, и согласится, но расстроится очень. Так что, когда в себя пришел, я и огорчился, что браслет бредом оказался, и обрадовался, что ничего решать не надо.

Поев рыбы, Энн заявила, что прежде чем отправиться на кладбище, она желает поближе познакомиться с историей Утятина. Хотя Вальке не терпелось обследовать места вокруг засыпанных провалов, он предложил ей дойти до музея.

– Древнюю историю пропустим, начнем с Краснохолмского Озерского Архангельского монастыря…

Прежде на месте нынешнего кладбища стоял Краснохолмский Озерский Архангельский монастырь. По преданию, жизнь на месте будущего монастыря начал монах из Киева приблизительно в конце XVI – начале XVII века. Ему во сне явилась Царица Небесная и повелела отправиться к Утиному озеру и указала место для будущего монастыря – на Красном Холме. Первой обителью монаха стала вырытая им в холме пещера. Вскоре о монахе стало известно хозяину этой земли – казаку Федосу Кайло, который решил превратить Красный холм в Божий холм – основать здесь святую обитель. Весть об этом вскоре облетела города и веси, и к первому поселенцу стали присоединяться желающие посвятить свою жизнь Богу. Со временем там был построен храм из ивняка, посвященный Михаилу Архангелу, но простоял он недолго. В 1680-1689 годах был построен деревянный Архангельский храм. Он стоял на самой вершине холма и, освещенный солнцем, отражался в Утином озере. Кельи располагались на уступах Красного холма. А вокруг храма хоронили усопших монахов. Мирское же кладбище для жителей ремесленных слобод, образовавшихся на другой стороне озера, было далеко от монастыря, на пологом берегу. Первая легенда об Утятинском Демоне гласит, что в царствование Петра Великого в монастырь прибыли некие богатые гости. Якобы были это внуки и наследники владельца этих земель Федоса Кайло, Петр и Григорий Кайло и их двоюродный брат Федос Огарыш. Григорий умирал от ран, полученных «не в ратном поле» (разбойничали, видно, братаны). И завещал похоронить себя у храма, и заказал себе в монастыре «вечный помин». Игумен не посмел отказать лихим гостям, и могилу для разбойника вырыли у стен храма. В тот же час сделался «шум велик», началась гроза, ливень. Ненастье продолжалось три дня и три ночи, да такое, что ни монахи, ни миряне не смели носа высунуть на волю. На четвертый день оказалось, что вода подступила к кельям, а противоположный высокий берег, по которому из посада вилась дорога к мосту через протоку, обрушился. Каким-то образом смыло могильный холмик над разбойником и исчез крест. Петр повелел вновь установить крест, что и было исполнено. Непогода возобновилась, но на этот раз могила оказалась разрытой, а гроб исчез. Переправившиеся на лодке к монастырю горожане донесли, что гроб таинственным образом оказался на их кладбище. Петр не внял гласу неба и повелел доставить гроб к монастырю и похоронить покойника на прежнем месте. Как и положено в сказках, третий раз оказался последним. В ту же ночь молния ударила в храм, и он сгорел дотла. Налетевшая буря разнесла головешки, сгорели и кресты на могилах, и кельи, и все хозяйственные постройки. Разорение довершил ливень: холм смыло чуть ли не наполовину. Мало того, пострадало и городское кладбище. Большая часть его сползла в озеро и стала островом.

Монастырь упразднили. Монахи разбрелись по другим монастырям. Затем храм был построен на прежнем месте, и вокруг него возник девичий монастырь. Городское кладбище обустроили у подножия Красного холма, который, правда, стали звать в народе Гришкиным. А сообщение с монастырем стало возможным только на лодках. Много раз пытались проложить дорогу к протоке, через которую раньше был мост, но каждый раз отступались: склон был гранитным. Вдруг появился постаревший раскаявшийся Петр Кайло, отстроил мост и стал жить под ним. Питался акридами и медом, молился и пробивал дорогу в граните. Когда через тридцать лет труд был завершен, Господь его простил и упокоил с миром у подножия холма имени брата. И на сто без малого лет на кладбище воцарился покой. При государыне Екатерине девичий монастырь, влачивший довольно-таки жалкое существование, был упразднен, а храм стал кладбищенским. Игуменья Иулиания, во гневе покидая Гришкин холм, обернулась и произнесла проклятие земле сей. И в народе кладбище стало считаться местом опасным. Но долгое время подтверждений этому не находилось. Следующая гроза разразилась при отпевании модного в середине XIX века поэта, сына предводителя уездного дворянства Василия Михайловича Коневича, убитого разбойниками, а возможно, и своими же крестьянами. Почему его решили отпевать в Утятине, а не в Конь-Васильевке, родовом имении Коневичей, неизвестно. Но после того, как гроб с телом покойника доставили в храм, началась сухая гроза. В колокольню ударила молния, деревянная церковь вспыхнула как солома. Служители успели покинуть храм, но тело вынести не успели. На месте пепелища от останков не нашли никаких следов. Отслужили молебен и устроили кенотаф на Коневском кладбище. А на Утятинском кладбище началась какая-то чертовщина. К горожанам, посещающим могилы, стал являться некий демон и вести соблазнительные речи. Кто-то соблазнялся, кто-то бежал исповедоваться. Кладбище вновь освятили, хотя, говорят, это не положено. Но демон продолжал соблазнять утятинцев. Несколько лет в городе царили разбой и лихоимство. Затем на кладбище поселилась юродивая во Христе Агния и отстояла-таки погост от нечистой силы. А храм, на этот раз уже каменный, был построен в 1869 году на средства святителя Иоиля, епископа Ногайского. И простоял почти полвека, пока в мае 1917 года в него не ударила молния. В результате обрушился главный купол храма и пошли трещины по стенам. Службы прекратились. Долгое время собор был в запустении. А в 1919 году произошло событие, после которого вновь заговорили о демоне. Из Васильевки привезли тело председателя комбеда Петра Чирка, который, впрочем, при рождении был наречен Петром Ветошниковым. Человек он был незаурядный. Не завершивший учебу в университете по причине ареста и высылки из столицы, на родине он занимался историческими изысканиями, писал стихи, пьесы. Погиб он вместе с продотрядом, но его решено было похоронить с особой революционной торжественностью. Надо сказать, к тому времени городское кладбище заняло склон Гришкина холма где-то на две трети, но выше подниматься не осмеливались. Могилу для Чирка вырыли на самой верхней точке холма, чтобы со временем поставить над ней памятник из красного гранита в виде знамени, который будет виден издалека. Когда опускали гроб… нет, не подумайте, гроза не разразилась, тем более, был октябрь. Гроб провалился, и вместе с ним провалился один из опускавших его. Нашелся храбрец, который согласился, чтобы его опустили на веревке в яму. Оказалось, что под холмом находилась пещера, скорее всего, из тех, в которых в первые годы существования монастыря жили монахи. Извлекли и гроб, и тело могильщика. Место захоронения перенесли поближе к храму, мол, все равно его скоро разберут. На этот раз земля не разверзлась, но вновь поползли слухи о демоне. Якобы можно прийти на кладбище и вызвать демона, который в обмен на душу согласится уничтожить любого твоего врага. Так ли, нет – кто знает. В других краях и без демона в то время много людей полегло.

В 1927 году накануне празднования 10-летия Великой Октябрьской революции местные комсомольцы решили вывесить красные флаги на самых высоких зданиях города. Делали это во избежание возражений со стороны темных родителей ночью. Флаги вывесили на пожарной башне, на флюгере «дома с башенками» и на двух городских церквях – на колокольне действующего собора Петра и Павла и разрушенном барабане Архангельской церкви. Сторож Петропавловского собора переждал нашествие комсомольцев, а после их ухода флаг снял. А над Архангельской церковью флаг развевался до полудня, пока кто-то из проезжавших мимо начальников не счел это неуместным. Учитель физкультуры из второй школы Варфоломеев, известный в городе под кличкой Сандропыч, снял флаг. Но в ту же ночь в городе послышался грохот. Нет, это была не гроза. Наутро все увидели, что обрушился барабан центрального купола и часть стены храма. Верующие увидели в этом кару Господню, атеисты – последствие того, что по аварийной стене лазили люди. Через несколько лет развалины разобрали, а из кирпичей был построен в городе клуб имени Петра Чирка.

Шли годы. В кладбищенской ограде стало тесно. Открыли новое кладбище, прирезав к старому часть территории бывшего кирпичного завода, а на старом кладбище хоронили лишь имевших там родовое захоронение. У многих возникал соблазн захватить участок на старом кладбище. И постепенно захоронения поднимались по уступам холма, не затрагивая, однако, плоской его вершины. Наступил момент, когда памятники окружили ее, и вот могилу начали рыть на верхней плоскости.

Рассказывая историю, знакомую с детства, Валька так увлекся, что перестал обращать внимание на маявшихся дурью ребят из школьного лагеря. Энн расспрашивала, уточняла, записывала что-то в свой блокнот: «Подожди, Валька, я не успеваю!»

– Ты потом купи книжки, что у входа продаются. Там даты и имена, чтением их освежишь. Я тебе излагаю сюжет, чтобы было общее представление. Так вот, внуки этого казака Петр и Григорий Кайло и их двоюродный брат Федос Огарыш…

– А почему у них фамилии разные?

Это не Энн спросила. Валька повернулся. Не меньше половины школьников обступили их и слушали его рассказ.

– Это же XVIII век! Тогда фамилии у дворянства были. А это казаки. У них это прозвища, а Кайло – скорее уж родовое имя…

– Как же без фамилий? – удивилась девочка с Микки Маусом на футболке.

– Нет, в северных областях, где крепостного права не было, там у горожан и крестьян были фамилии. А наши предки после 1861 года стали фамилии получать.

– А если на одной улице восемнадцать Иван Петровичей?

– Скорее, Иван, сын Петров. По отчеству тогда тоже только избранных величали.

– Ни фига себе дискриминация! Это если я из крепостных, у меня только имя? – спросил толстый парень.

– Да нет, имя, отцово имя и прозвище. К примеру, твой дед был кузнец, тогда запишут тебя после освобождения Иваном Кузнецовым.

– А я Кузнецов и есть!

– Значит, твой предок был кузнецом. Хорошая мужская профессия, очень уважаемая в те времена. Физическая сила, художественный вкус, глазомер и прочее. А Иван из соседнего дома… в их роду все рыжие были, и их из поколения в поколение Рыжиками дразнят. И запишут его Иваном Рыжиковым. И так далее.

– А я Потуданская, – сообщила девочка с Микки Маусом.

– Есть такая река в Воронежской области – Потудань. Наверное, твой предок оттуда приехал.

Ребята загомонили. «Во влип, – подумал Валька. – Самое время заняться антропонимикой». И попытался переключить их на топонимику.

– Названия – это вообще дело интересное. Вот, к примеру, у нас вершину кладбищенского холма называют Криптой. А вы знаете, что крипта – это подземелье под церковью? Краевед Петр Петрович Алексюта, сын местного художника, много лет занимался изучением истории Озерского монастыря. Он утверждал, что под зданием церкви издревле существовал подземный ход, который соединял несколько подземных залов, используемых для укрытия от врагов, а может быть, и для укрытия от властей разбойничьей дружины Федоса Кайло. Называл краевед этот подземный этаж криптой. А народ стал называть Криптой голую вершину кладбищенского холма, не задумываясь о значении этого слова.

К счастью, появился дядя Юра с Никиткой. И тут же огорошил:

– Валентин, как удачно. Возьми Никитку, пожалуйста, с обеда садик распустили, воды у них нет.

– Нет, пусть он про разбойников доскажет, – возразил дяде Юре толстый Кузнецов. – Тема – жесть!

– Будут вам разбойники. Все собрались у первого стенда!

– Что теперь? Откладываем на завтра? – спросила Энн.

– Нет, закинем Никиту к тете Марине – и в путь!

Тетю Марину они застали в хлопотах. Стоял чемодан на колесах, валялись дорожные сумки, по креслам и дивану была раскидана одежда. Почему-то хозяйка не то смутилась, не то испугалась внезапно пришедших ребят: «Вот, вещи перебираю…»

– Они что, уезжают?

– Не знаю… никуда не собирались, вроде бы.

Вспомнилось давнее желание тети Марины переехать в Германию, и на душе заскребло: «Это что же, бабушка тут совсем одна останется?»

Загремел гром. Валька поднял голову. За всеми этими мыслями он не заметил, как над их головами собрались тучи:

– Придется на завтра наш поход отложить. По домам, пока не хлынуло!

Вечером он раньше обычного уселся за дневник. Под гул ливня записывал: «Бабушка назвала Сашу симпатичной. Я удивился, а она посмеялась, что я ее красавицей считаю. Сказала, что просто этот тип внешности мне нравится, и что из наших знакомых красавицей можно назвать Катю. Странно! Надо будет почитать что-нибудь по этой теме и с мамой поговорить. Мама не звонила уже несколько дней. Бабушка сказала, что она на Дальнем Востоке, где связь плохая. Когда позвонит, я ей расскажу о провалах. Нет, когда приедет, по телефону не буду. Мы будем говорить о красоте, о магии, о провалах и обо всем, что меня волнует»

Плохо одному

На кладбище Энн сказала:

– То место, где мамин нос проверяли, мы не найдем. Никаких ориентиров не сохранилось. Был дощатый сарай недалеко от проходной кирпичного завода. После того, как ребятишек вытащили, заводчане это место щебенкой засыпали и бульдозером разровняли. А потом завод закрыли, на его месте теперь новое кладбище. Так что пойдем наверх. Ты знаешь, где дяди Генины родственники похоронены? Если по фамилии искать, то Васильевых, сам знаешь, тут пруд пруди.

– Это Катины родственники, дядя Гена из Васильевки. Она урождённая Кузнецова, тоже не редкая фамилия.

Поднялись на кладбищенский холм и подошли к обломкам церковного фундамента. Место провала парней, гнавшихся за девушкой, сомнений не вызывало, оно белело щебенкой.

– Да, засыпали на совесть, не раскопаешь, – вздохнул Валька. – Давай, поищем могилу Миши Окуня. Это с озерной стороны и где-то у вершины. Надгробие должно быть заметным.

– Почему?

– Во времена бабушкиной молодости самые богатые люди были в торговле. А этот Окунь был завмагом.

Они двинулись в ту сторону, где сквозь листву деревьев проблескивала озерная гладь, и почти сразу наткнулись на то, что искали.

– Здорово ты, Валька, историю знаешь, – Энн поглядела на него с уважением. – Заметное надгробие, мраморное. Но заброшенное.

– Наверное, родственников не осталось. Да, имей в виду, провал должен быть в стороне, его же перехоронили, когда гроб провалился. Ищи, это самое перспективное место.

– Почему?

– Время такое. Не очень старались, когда засыпали.

Ребята некоторое время ходили кругами среди могил, но щебенки не обнаружили. Может, тогда землей провалы засыпали? Наконец Валька сказал:

– Пошли Кузнецовых искать!

Они спустились к развилке и пошли по тропинке. Тут искать не пришлось. Пользуясь ориентирами, которые им записал дядя Гена, они вышли к свежеокрашенной оградке.

– Кузнецов Миша… ужас какой. Ане был ровесник, – охнула Энн.

– Это Катин брат. Темная была история. Не будем об этом. Смотри кругом. Место провала должно быть выше.

Энн прошла вперед по тропинке и сказала:

– Вот щебенка.

– Да, основательно засыпано. И тут делать нечего.

Некоторое время ребята с разочарованием глядели на крутой склон. Вдруг Валька оживился:

– Энн, гляди, отсюда могила Миши Окуня видна.

– И что?

– Обрати внимание на вершину клена. Я перед спуском ориентир наметил. Если глядеть на клен от могилы Окуня, провал у фундамента как раз на одной линии. Я эту линию мысленно продлил и уперся в тот черный памятник.

– И что?

– Ты думаешь, люди подземные ходы по кривой копали?

– То есть…

– Идем к черному памятнику!

Они спустились ниже и встали у памятника.

– Видишь, дяди Генин провал не на этой линии. Теперь проводим линию от него к клену. Где должен быть первый провал?

– На линии серый памятник – клен!

Они выбрались на вершину холма и перешли к крутому склону, под которым стоял памятник из серого камня.

– Только на том уступе могли копать, – сказал Валька. – Стой здесь для страховки!

Спустившись и прощупав газон, он попросил Энн сбросить ему какую-нибудь палку. Когда выполз на четвереньках, сказал:

– Там еще надежней прикрыли, забетонировали и сверху землей присыпали.

– Что забетонировали?

Валька разогнулся и увидел, что Энн окружило несколько ребят. Он подошел к ней и взял за руку:

– В чем дело?

– Что вы, хрущи, тут лазаете, – сказала длинная смуглая девчонка. Валька ее узнал, как и других ребят: они шумнее всех вели себя в музее. – У себя в Москве на кладбищах безобразничайте, а к нам не ходите!

– Интересно было бы узнать, как тебя зовут, – сказал Валька.

– Не твоё дело!

– А я представлюсь. Меня зовут Валентин Шпильман, мой 4 раза пра- дедушка поселился в Утятине в тридцатых годах девятнадцатого века. На этом кладбище похоронено пять поколений моих предков. Наш участок недалеко от мемориального. А твои где похоронены?

– Не твоё дело!

– Почему не моё? Если ты утверждаешь, что это твоё кладбище, должен я знать, на какую часть ты претендуешь? Но можешь не отвечать, я уже понял, что это не твоё кладбище. Ты приезжая.

– А ты расист?

– Нет, я православный.

Все замолчали. Потом светленький пухлый мальчишка в очках сказал:

– Ну, и какая связь?

– Для православных кладбище – место с освященной землей. Тут войны затевать не годится. А девочка явно задирается. Я не имею ничего против приезжих, мой предок был приезжим. И веры он был протестантской, и жена его и дети были протестантами. Но его внучатый племянник, унаследовавший дом, перешел в православие в благодарность к земле, принявшей его предков и ставшей Шпильманам родиной. Он и его потомки жили на этой земле по здешним правилам, проливали кровь за эту землю. А эта девочка стыдится своего имени, но желает, чтобы эта чужая для нее земля жила по ее правилам.

– Ты ведь Елены Карловны внук? Моя сестра к ней на краеведение ходила. Я против тебяничего не имею, – сказал очкарик. – Ты на Карину не сердись, она любит задираться. А что вы тут искали?

– Карстовые полости.

– Это что за хрень? – вмешался другой мальчишка, худой и очень загорелый.

– Ты что, не слышал о провалах?

– А ты знаешь, где провалится?

– Нет, поэтому старые провалы исследую.

– Так провал не здесь, а у фундамента. И вон там, где кусты.

– Ты про последние провалы? А я осматривал старый, полувековой давности.

– Где?! Мальчишки кинулись к склону. Валька сказал:

– Ребята, нижайшая просьба, не снимайте дерн, а то вслед за вами тут все утятинцы начнут провал искать.

Через пять секунд рядом с Валькой и Энн осталась только Карина. Энн взяла палку, с которой вылез Валька, и подала ее мальчишкам: «Ребята, аккуратнее». Вылезли мальчишки разочарованные:

– Правду ты сказал, законопатили на совесть. А еще есть старые провалы?

– Знаю только еще об одном, но найти не смогу. Это на новом кладбище.

– Давай поищем вместе!

– Да врет он, – наконец-то прорезался голос у Карины. – Провалы под горами бывают, а новое кладбище на ровном месте.

– Пустоты возникают внутри карстующихся пород.

– Это ты с кем говорил? – спросил очкарик.

– Со специалистом по рельефу.

Мальчишки засмеялись. Карина сверкнула глазами. Валька сказал:

– Поспрашивайте старожилов. Провал произошел лет сорок назад, тогда там был кирпичный завод. Ориентиры – деревянный сарай напротив главной проходной.

– А провал точно был?

– Туда подростки лазили и были завалены. Кто-то из них, возможно, еще жив. Им сейчас лет… сколько, Энн?

– Шестидесятый год рождения.

– Да большинство живо! Какие годы! Давай фамилии!

– Мой двоюродный дед Валерий Боев давно умер, его друг Сергей Митрохин тоже. У них уже не спросишь. Прабабушка называла еще одну фамилию – Семенов. Он был заводилой.

– Это же Григорий Максимович! Отец того Семенова, который провалился! Во семейка!

– Может, и другой.

– Нет у нас Семенова другого. И возраст у него подходящий.

– Ты можешь у него спросить?

– Ха! Но есть же его ровесники. Наверняка слышали, что и как. И на место провала бегали.

– Дерзайте, ребята! А мы пошли.

– Неужели вас не интересует?

– Да ничего вы там не найдете! Прабабушка Энн сказала, что заводские после этого происшествия бульдозером поработали.

– Нет, проверить все-таки стоит, – сказал очкарик. – Если что, я тебе сообщу. Давай, братан! Меня Санёк зовут.

Гомоня, ребята пошли с холма. Только Карина не двинулась с места. Осталась с ней еще две девочки.

– Валь, – сказала Энн. – Раз уж мы здесь, пойдем прибираться. Давай в контейнерах пластиковые бутылки поищем и воды наберем. Прошлый раз мы только траву порвали. Надо же еще памятники помыть.

– А может, их дождь помыл?

– Ты что, прикалываешься? Там же птицы… это самое…

– Эвфемизм не подберешь? Птичий помет!

– Гуано!

Они засмеялись.

– Стой, мы с тобой еще не разобрались, – сказала Карина.

– Валька же тебе сказал, что на кладбище нельзя воевать. Тем более, что демон рядом, – вмешалась Энн.

– А мы и тебе рожу попортим, – повернулась к ней Карина.

– Да что вы к нам привязались?

Одна из девчонок сказала:

– Эту я поучу, а вы вдвоем – на немца!

Валька вздохнул. Как-то унизительно с девчонками драться, но придется. Исцарапают они его, знаком он с бабскими приёмчиками!

Карина решительно шагнула к нему и упала, подвернув ногу.

– Трещина в земле, – будничным тоном прокомментировала Энн. – Похоже, демон тебя решил к себе пригласить.

– Ерунда, – неуверенно возразила девчонка, которая собралась побить Энн. – Земля после дождя подсыхает, вот и потрескалась.

Валька пригляделся и решил, что девчонка права, трещинка никакая. Он шагнул ближе к Энн, чтобы заслонить ее от этих ненормальных, но тут раздался свист. Из земли повалил темный дым. «Кажется, Энн научилась новым штучкам!» Дым не рассеивался, а уплотнился и превратился в большой темный шар, в котором, как в туче, плескались молнии.

– Ого, – сказал Валька. – Как на картине Алексюты!

Как будто услышав его слова, шар открыл глаза. Девчонки завизжали и позорно бежали.

– А глаза-то Никиткины. Такие озорные, наивные. Как можно их испугаться? Энн, кончай прикалываться!

Энн прыснула. Дым рассеялся.

– Надеюсь, ты не свою энергию использовала?

– Нет, господин консультант. Я твой наказ помню. Пошли к контейнерам!

От колонки они спустились по крутой тропинке прямо к мемориальному кладбищу и приступили к работе. Вальке еще дважды пришлось карабкаться к колонке. Потом поднялся ветер и пригнал к оградке черный рваный мусорный пакет. Они собрали в него бутылки, тряпки и траву и пошли к нижней контейнерной площадке. Издали было видно, что на Крипте толпился и гудел народ.

– Опять драка, что ли? – спросил Валька.

– Тебе интересно?

– Да ну их! Хватит на сегодня приключений.

Сверху спускались тетя Ира и дядя Костя, те, что увозили детей после нападения собаки. Они поздоровались, выбросили мусор и сказали:

– Ничего там интересного, девочкам что-то показалось.

– А что показалось?

– Что на кладбище может показаться? Демон.

– Развелось наркоманов…

– Нет, нормальные девочки, из соседнего дома, – сказала тетя Ира.

– Ну, если из соседнего, – усмехнулся дядя Костя.

– Костя, к чему эта ирония? Можно подумать, ты их знаешь!

– С прошлого года запомнил: Кузнецова, Огородникова и Лещук. Помнишь, на Зою напали?

– Там же мальчишки были!

– А эти подстрекали.

– Господи, какие времена!

Валька с сожалением подумал: «Зря не подрался!»

«Только что позвонила Энн. Увозят ее домой. Она рассказала своей маме, как демона изобразила, и мама решила, что она тут разболталась. Теперь мне будет плохо одному».

Он от удивления заснул

С утра Валька сидел на гамаке во дворе Боевых:

– Тетя Наташа, вы думаете, я на вашу дочь плохо влияю?

– Нет, Валь, я даже думаю, что ты ее энергию направляешь в спокойное русло. Но… слишком много происшествий. Не сегодня-завтра разговоры пойдут. А здесь мои родные живут. Понимаешь?

– Бабушки, наверное, расстроились, что рано уезжаете?

– Я им сразу говорила, что всего неделю пробуду. И Сашенька у них останется еще на пару дней, чтобы не скучно было. Хочешь нас до Уремовска проводить?

– А можно?

– Место в машине есть, только бабушку предупреди.

Дорогой почти не разговаривали. Только тетя Наташа, обернувшись, сказала:

– Что надулись как мышь на крупу? Расставание было неизбежным. Помнишь, Сашенька, как я тебя маленькую утешала?

– Колечко давала поносить, – засмеялась Саша.

– Вот, держите!

Она сняла с шеи цепочку, на которой висело кольцо. Энн сняла с цепочки кольцо и сунула его Вальке в руки: «На, поноси!» Валька повертел его в руках, прочитал надписи, выбитые на внешней и внутренней стороне кольца, и надел его на большой палец.

– Неужели подходит? – удивилась Саша и даже подергала кольцо на пальце. – А нам никому…

– У меня этот палец сломан был, он толще других. Поэтому я на него надел.

– Все равно, кольцо тебя признало. Загадывай что-нибудь, вдруг исполнится! – сказала Энн.

Валька вздохнул. Последнее время бабушка жаловалась на боли в животе. Врач сказал, что так отдает боль в сердце. Бабушку обследовали и назначили лечение. Кажется, лечение пока не действовало. Если бы кольцо могло выполнять желания! Но скорее Валька поверил бы в то, что Энн может бабушкино сердце починить. Только что она в организме понимает! Если б мама позвонила, Валька свалил бы на нее ответственность за бабушку. Нет, не так! Мама лучше знает, как бабушку лечить, а Валька бы ей помогал. А она не звонит и бабушку огорчает.

Пока он об этом думал, за окном замелькали новые кварталы областного центра. Валька очнулся, и обнаружил, что Энн, глядя на него с сочувствием, сжимает его руку. Он снял кольцо и сказал:

– На, отдай маме. Дед Мороз – это для Никитки.

– А демон? – улыбнулась тетя Наташа.

– У демона тоже Никиткины глаза.

– Хватит издеваться! Какие вспомнила, такие нарисовала, – обиделась Энн.

Сосед Боевых дядя Толя, который их вез на своей машине, вздохнул:

– О господи! Дети уже демона рисуют…

– Я больше не буду, – испугалась Энн.

– Будешь, – покачал головой Валька.

Прощание на вокзале получилось какое-то скованное. То ли присутствие взрослых, то ли просто неумение выразить свое настроение, но на прощание Валька смог только выдавить: «Ты хоть звони иногда…» и получил в ответ: «И ты…»

Дома он обнаружил посреди зала две дорожных сумки, из которых Никитка выкидывал свои игрушки: «Баба, где масына?»

– Это еще что?

– Юра с Мариной в Турцию уехали, им путевка горящая подвернулась…

– И ты об этом не знала?

– Вот, завезли Никиту и на 88-й поехали…

Валька увидел, что бабушка не обманывает, и ударил по дивану, на который свалился, когда понял, что случилось:

– Я позавчера Никитку домой отводил и видел, что тетя Марина вещи собирает! А она сказала, что просто разбирается! Вот гадина!

– Валентин!

– Бабушка, если бы они заранее сказали, я бы попросил их малого в деревню отвезти! Ты же болеешь!

– Им Маринину мать неудобно просить. А меня можно и не спрашивать…

Валька впервые видел, что бабушка не рада внуку и огорчена тем, что сын не считается с ее состоянием. Вздохнул, взял сумки и потащил к себе в комнату: «Со мной будешь жить! А когда мама приедет, она вас всех разорвет на клочки и тряпочки!»

Мама по-прежнему не звонила. С утра Валька отводил брата в садик и мог быть свободен до вечера. Но друзья разъехались, и он скучал. Оставалась только рыбалка.

Наступила суббота. Валька никуда не собирался уходить, понимая, что бабушке с Никитой будет тяжело. Но внезапно во двор вошел очкарик Санёк. Он мялся, ничего определенного не говорил. В конце концов Валька сказал: «Пошли, провожу», и они вышли за ворота.

– Есть ориентиры, – сказал Санёк. – Мы двоих нашли, которые тот провал помнят, и еще бабу, у нее мать на проходной работала, а она ей в детстве обед носила.

– И что?

– Давай поищем!

– Санёк, не держи меня за простака. Вы провал искали, но не нашли? Теперь вам моя помощь потребовалась?

– Ладно, не обижайся. Если бы нашли, мы бы тебе сказали.

– Я с вашей компанией дела иметь не хочу. Ты знаешь, что ваши девчонки на нас напали, когда вы ушли?

– Да не наши они! Так… приблудные. Раньше с Митрохинской компанией водились, потом раздружились. А теперь они вообще чокнулись. Демона увидели, мыслимое дело?

– Да ты что?

– Да, говорят, из земли дым пошел, превратился в облако с горящими глазами и хотел их в трещину под землю утянуть.

– Накурились, наверное.

Помолчали. Из калитки выглянула бабушка:

– Валя, мы с Никитой к Таисии Андреевне сходим. Так что ты можешь до обеда погулять.

Валька вздохнул с облегчением. Поискать подземный ход ему хотелось, но оставить бабушку одну не позволяла совесть.

Когда Санёк и Валька подошли к кладбищенским воротам, вся компания была в сборе. Тех троих не было, как Санёк и обещал. Впрочем, чуть позже из разговоров он понял, что сначала девчонки искали провал вместе с ними, но потом им надоело, и они сами ушли.

Когда пришли на место, Валька спросил:

– Есть какие-нибудь ориентиры?

– Дерево, – ответил Санёк. – Тополь рос за оградой завода. Два деда рассказывали, что за вином бегали в рабочее время, и по стволу на забор залезали.

Валька достал из кармана ксерокопию плана завода, сделанную из книги «Утятин в восьмой пятилетке» и сказал:

– Поставь точку.

Рванувшись к бумаге, мальчишки чуть ее не разорвали. Потом Санек отогнал всех и поставил жирную точку.

– Нужен еще один ориентир.

– Нету. Давай просто прикинем, где была проходная.

– А то вы не прикидывали! Рассказывайте, что еще узнали!

Один парень вытащил из-за пояса помятую тетрадку:

– Текст бестолковый, это я слово в слово теткин рассказ переписывал. Ну, та тетка, что девчонкой на проходную к матери бегала.

Валька уселся на колонку и углубился в чтение. Читая, он сделал отметки на некоторых страницах. Мальчишки тем временем разбрелись по кладбищу, снова пытаясь найти провал. Когда чтение закончилось, Валька сказал:

– Ты, Игорь, гигант. У тебя есть склонность к научной работе. Надо терпение, чтобы всё это переписать. Ты ведь с диктофона записывал?

– Ну да.

– И благодаря тебе мы найдем вторую точку. Вот ее слова, что сарай был на полпути между заводоуправлением и проходной. Ищем остатки стен управления.

– Так все же снесли, – загалдели ребята.

– Храм раньше снесли, и то куски фундамента остались.

Уставшие мальчишки цепью побрели между могилами. Когда прошли метров сто, Санёк сказал:

– Дальше не пойдем. Или пропустил кто-то, или от стен следов не осталось.

– Ребята, вы заводские стены ищете? – спросил идущий в сторону старого кладбища мужик. – Вон там кусок кирпичной дорожки – это стена.

Мальчишки резво бросились назад, и только Санёк догадался сказать «спасибо». Когда все собрались на кирпичной дорожке, то стали ругаться, кто ее пропустил.

– Хватит ругаться, давайте наметим, где теперь искать.

– Грубо говоря, на полпути между тополем и стеной. Строим окружность вокруг точки, где мы стоим, – забормотал Игорь.

Его никто не дослушал, все бросились к тополю, на месте остались только трое. Игорь диктовал Саньку ориентиры, тот записывал на обложке многострадальной тетради. Когда охватили сектор в 180 градусов, Санёк сказал:

– Пока хватит.

После получасовых поисков место провала они нашли. Это была такая же бетонная нашлепка, присыпанная землей. Всё тот же Игорь заметил странную проплешину между тесно стоящими оградками и поковырял палкой землю. Вспотевшие, усталые, они стояли теперь у своей находки, и каждый думал, какого черта он ее искал. Вальке стало жалко ребят, поэтому он решил их подбодрить:

– Посмотрите на тот клен. Вы знаете, как я нашел первый провал?

И он объяснил, как.

– Надо при помощи компаса определить направление линии от этого провала к клену. Если оно совпадет с направлением линии трех провалов на старом кладбище…

– Значит, новый провал будет на линии от этого участка и до клена! Ура! – заорал самый маленький мальчишка.

– Значит, есть смысл покопаться на крутых склонах вдоль этой линии, где нет захоронений, – тихо сказал Игорь.

– Зачем так глобально? Надо пройти по этой линии и пошарить по кустам, – сказал Валька. – Дядя Гена провалился в кустах.

– Пошли за компасом!

– Компасом мы завтра проверим. А сегодня отсюда к клену маршрут наметим.

– Ой! – взглянув на телефон, взвизгнул Валька. – Время-то! Я побежал.

И он действительно побежал. И бежал почти всю дорогу. И ругал себя: собирался же управиться до обеда, а сам!

Из-за тюлевой занавески, закрывающей от мух проём входной двери, доносился Никиткин голос. Валька перевел дух и шагнул в дом. Бабушка сидела в коридоре, привалившись к стене, Никитка стоял рядом.

– Валь… – начала она, и тут ее прервал позыв рвоты.

– Ти тиво? – спросил ее Никита. Видимо, спрашивал уже не в первый раз.

Валька схватился за телефон.

– Я с вами поеду, – сказал он, когда бабушку подсаживали в микроавтобус «Скорой помощи».

– Куда? – сурово одернула его молоденькая медсестра. – Ей в инфекцию, туда не пустят. И ребенка надо теперь проверять, если что. Зови родителей!

Да, родителей! Валька снова схватился за телефон. И снова услышал, что абонент – не абонент.

Усадив брата на песок, Валька немного прибрался в доме. Видимо, бабушка с Никитой за покупками ходили: в зале валялся пакет с овощами и коробка с маленькими резиновыми сапогами.

Снова позвонил маме. Потом позвонил в «скорую». Ему после пререканий все-таки сказали, что бабушку положили в хирургию. Вальку затрясло. Он запер входную дверь и сказал:

– Никита, пошли в больницу!

Никита уперся, в больницу идти не хотел, а хотел играть. Тогда Валька сказал, что оставит его одного. Никита заревел.

– Брат, мы же лечиться не будем, – сам почти плача, сказал Валька. – Мы только к бабушке сходим.

С трудом он все же Никиту уломал. Тот шел недовольный, только под конец на улице Горького отвлекся на голубей и повеселел.

В хирургии со времен перевязок у Вальки почти все были знакомые, поэтому он просто прошел туда с Никиткой в чём был, когда ему отказали в халате. Дежурный врач оказался тем самым, что приезжал за Валькой, когда его собака укусила.

– Валентин, у бабушки твоей кишечная непроходимость, – сказал он. – Подержим пока ее здесь, понаблюдаем. Что такое, объяснять тебе не буду. Пусть кто-нибудь из взрослых придет. Родители ваши где?

Валька объяснил.

– Ищи взрослых! Бабушка рвется к вам домой, от операции отказалась. Оперировать будем по жизненным показаниям…

– Это как?

– Если выбор будет: или умереть, или резать без согласия больного.

– Можно к ней зайти?

– Нет!

– Хоть передайте, что всё у нас в порядке. Скажите, ночевать уйдем к соседям.

– Это пожалуйста.

Вернувшись домой, он полазил по кастрюлям и собрал для себя и Никиты ужин.

– Мы нотивать пойдем? – спросил Никита.

Валька переспросил. Только после третьего повтора до него дошло, что Никитка намотал на ус Валькины слова, что ночевать они будут у соседей.

– Большой мужик, три года стукнет на днях, а говоришь непонятно, – попенял он ему. – А ночевать мы будем дома. Васильевы на выходные в деревню уехали. А Тихоныч в запое.

Уложил Валька брата с трудом. Сам сидел за столом, угрюмо поглядывая на телефон. Через час Никитка проснулся и разревелся. Успокоить его никак не удавалось. Уже стемнело. Откровенно говоря, Валька и сам боялся оставаться дома.

– Что с тобой делать? Пойдем к кому-нибудь?

– К Эне!

– Уехала Энн…

– К Ане!

– И Аня уехала.

– К Масе!

Валька задумался. Было бы хорошо посоветоваться с Иваном Ивановичем. Но Маша давно спит, и беспокоить людей было неловко. Родных в городе у них больше не было, а близких…

– Вот что, Никита, мы к Игнаше пойдем. Помнишь Игнашу? Ты ему шарики собирал.

– Маинька ляля!

– Да, маленький Игнаша.

Никита вылез из постели, сел на пол и стал натягивать носки. Уф, хоть реветь перестал! Валька открыл телефонный справочник и увидел на внутренней стороне обложки надпись: «Кому звонить» и ниже – имена «Лена», «Юра», «Саша» и телефоны. Валька чуть не разревелся: это ведь бабушка для соседей написала на случай, если что-нибудь случится! Нашел в справочнике номер Елены Игнатьевны и набрал его.

– Валя? Что случилось?

Валька сказал.

– А Юра где? Господи, ну как можно было! Валя, я не могу к вам прийти, Игнашу укладываю. А вы не можете ко мне?

– Да! Мы придем!

– Я жду!

Валька бросил трубку и схватил Никитку. Натянул на него одежду и поставил на половик перед входом: «Обувайся!» Никитка схватил резиновый сапог.

– Никита, туфли!

– Нет! – у братишки снова потекли слезы.

– Да обувай ты хоть валенки!

Зазвонил телефон. Судя по частоте звонков – местный. Валька махнул рукой и вытащил Никиту за порог. Сапоги громко шлепали по тротуару. Чувствуется, их бабушка купила на вырост. Когда дошли до поворота на парк, он задним умом сообразил, что ворота могут на ночь закрываться, а освещение отключаться. А, ладно! Он скомандовал: «Садись на закорки!» и побежал по парку. На повороте к главной аллее у Никитки слетел сапог. Валька присел и опустил брата на землю. И с трудом удержал от падения: «Э, брат, не спать!» Обул, взял за руку и потащил в сторону кинотеатра. Там, помнится, не хватало одной металлической пики. Пропихнул Никиту через прутья и полез наверх. Никитка запрокинул голову и захохотал. Некоторое время он довольно резво шел, но постепенно шаг его замедлился, и голова стала опускаться. «Никита, уже скоро дойдем!» Повернули к автовокзалу, который ночью казался незнакомым. Никитка поднял голову, посмотрел на месяц и сказал: «А, люня!». Шаги их отозвались гулким эхом в арке вокзала. Когда вышли из арки, Никита снова поглядел на небо и удивленно сказал: «И тям люня».

Чтобы сократить путь, Валька пошел через рынок. Никитка начал хныкать. Валька снова посадил его на закорки. Брат сразу засопел ему в шею. Ворота рынка, к счастью, оказались открытыми. Вот «Нерусский дом» и маленький домик Елены Игнатьевны в глубине двора. Дверь открыта, свет из прихожей падает на высокую сутулую фигуру, издали видно, что хозяйка ждет на пороге:

– Господи, Валя! Я не сообразила сразу сказать вам, чтобы вы ждали такси. Звоню, а ты не отвечаешь!

– А я просто не сообразил, что можно такси вызвать…

– Ладно, дошли. Ой! Почему он в сапогах?

– Сегодня купили. Орал, не соглашался с ними расстаться.

Елена Игнатьевна взяла Никитку на руки и прямо под кухонным краном стала мыть ему ноги. Малыш засмеялся, вывернулся из ее рук и пошлепал в комнаты, откуда раздавался голос Игнаши. Никитка влетел в комнату, скомандовал Игнаше: «Ляля, бай-бай!», повернулся к выходу, схватил с кресла две мягких игрушки, кинул их ему в кроватку и ловко перелез вслед за ними. Придавил малыша к подушке, уложил рядом с ним плюшевого медведя и лег по другую сторону: «Бай-бай». И сразу заснул.

Игнаша выглядывал из-под руки Никиты. Чувствуется, что ситуация его озадачила.

– Пока внук не пищит, я в больницу позвоню, – сказала Елена Игнатьевна и стала набирать номер на старинном телефоне с дисковым номеронабирателем.

Понятно, с ней разговаривали не так, как с Валькой. Она всех там знала, и ее знали все.

– Бабушку прооперировали, – она положила трубку. – Не волнуйся, нас будут держать в курсе. А завтра мы к ней сходим. Сейчас я вас уложу.

Елена Игнатьевна постелила им на диване в проходной комнате и пошла за Никитой.

– Господи, первый раз такое! Игнаша уснул без укачивания раньше часа!

Игнаша сопел под рукой Никитки.

– Это он от удивления заснул, – сказал Валька.

Закон парности случаев

– Представляешь, что будет, когда мы выйдем за ворота? – вздохнула Елена Игнатьевна, глядя на Никитку, топающего по дорожке в своих сапогах. – Ясный день, жарища, и ребенок в этом кошмаре…

– Скажут, мы над ним издеваемся.

– А что случилось?

У забора стояла бабка Сережки Кузнецова Потылиха, которую даже родной внук считал ненормальной.

– Вот, вечером Никита в сапогах пришел. А теперь не знаю, в чем его домой вести.

– А Лена где?

– Заболела.

– Подожди, сейчас приду.

Потылиха вернулась быстро. В руках она несла сине-зеленые кроссовки с желтыми шнурками:

– Вот, Сереженька в садик в них ходил.

Кроссовки были Никите ну очень велики. Но он без звука сел на крыльцо и позволил незнакомой бабушке себя переобуть. И еще некоторое время сидел, разглядывая свои ноги:

– Касивые!

Он и по дороге в больницу всё любовался своей яркой обувью.

Елена Игнатьевна ушла надолго. Сначала Валька с Никиткой коляску катали вдвоем, потом он носил Никиту на закорках и при этом катал коляску, потом Игнаша стал плакать, и Валька взял его на руки, а Никитку, чтобы не завидовал, посадил на коляску. Потом, когда Игнаша стал рваться к коляске, он усадил его к Никитке на колени, потому что брат сидячее место уступить не пожелал. Потом Игнаша Никитку случайно оцарапал, и они оба заплакали: один от обиды, другой от испуга. К счастью, вышла тетя Тоня со «скорой», та, что укол Энн делала, и взяла Игнашу на руки. Потом тетя Тоня уехала на вызов, усадив Игнашу в коляску, а Никита снова сел к Вальке на шею. Наконец появилась Елена Игнатьевна, сняла белую накидку, протянула ему и сказала:

– Зайди к бабушке ненадолго, там палата без номера напротив поста.

Валька подумал, что ей с уставшими малышами будет тяжело, и предложил:

– Вы двигайтесь к дому, а то Никита вас достанет. Я на Пушкинской догоню!

Когда он увидел бабушку, то большим усилием подавил слезы. Бабушка выглядела на себя непохожей. Абсолютно белым было лицо, белыми почему-то стали волосы надо лбом, а ведь были темные с проседью.

– Бабушка, может, тебе кровь нужна? – спросил он дурацким веселым голосом.

– Валь, – она взяла его руку в свои, тоже какие-то ненатурально белые и холодные. – Ты не бойся. Я выкарабкаюсь. Я нужна вам и не должна умереть. Лена… баба Лена вам поможет.

– Вот ведь проныра! – больно схватил его сзади за плечо знакомый хирург. – Я же тебе сказал, чтобы взрослые пришли!

– Были взрослые, доктор. А внук только на минутку…

– Это подруга ваша? Да, заходила. Валентин, брысь отсюда!

Зайдя в дом, Елена Игнатьевна первым делом ухватилась за телефонный справочник. Пока Валька усаживал Игнашу на ковер, выкладывал перед ним Никиткины игрушки и ругал хозяина этих игрушек за жадность, она до кого-то дозвонилась. Валька прислушался. К собеседнице она обращалась «Виола», значит, разговаривает с дяди Сашиной женой.

– Что, наговорилась, как меду напилась? – бабушкиными словами спросил он. – Наверное, дядю Сашу ругала на все корки?

– Да нет, – ответила Елена Игнатьевна задумчиво, набирая еще чей-то номер. – Она мне даже понравилась.

– Значит, тетю Марину ругала… может, даже матом.

Хихикнула, значит, Валька прав.

– Бабушке тоже нравится, как тетя Виола ругается. Говорит, никогда не встречала такого виртуозного владения ненормативной лексикой. Даже Катя ей уступит.

– Она обещала дядю Сашу разыскать и отправить сюда немедленно.

– Ну, больше нам звонить некуда. Нет! Как же я про тетю Люсю забыл!

Когда Валька услышал Люсипин голос, он позорно заревел. Причитая, свалил всё в кучу: и бабушкину болезнь, и мамино молчание, и вероломство Петровых, постоянно спихивающих Никиту на больную мать… Только когда Никита в голос заплакал, обхватив Валькины ноги, он опомнился и, сев на пол и обняв брата, стал отыгрывать назад: мы ничего, мы продержимся, ты только маму найди!

– Она приедет, – сказал Валька Елене Игнатьевне, положив трубку.

– Это подружка Лены? Та, что со студенческих лет?

Вечером как прорвало. Сначала приехал дядя Саша. Он был или не совсем трезвый, или со вчерашнего. Никита его испугался, спрятался под стол. А Елена Игнатьевна сначала обняла его, а потом шлепнула по спине полотенцем и погнала в душ. Первым его признал Игнаша. Когда дядя Саша намылил щеки перед бритьём, малыш завизжал от восторга. Через пять минут и племянник уже лип к нему. Потом зарычала машина, и во двор вошли Иван Иванович с женой и Машей. Маша тут же поссорилась с Никитой из-за того, кому катать Игнашу на коляске. Шеметовы приехали пригласить Вальку и Никитку пожить у них. «Вот еще, – сказала из-за забора вернувшаяся из деревни Катя. – А мы на что? Ближние соседи ближе дальней родни». «А я ближняя родня», – это дядя Саша.

– Где вы все вчера были, – вздохнул Валька.

Назавтра приехала Люсипа с Егоркой. Никита, никогда ее раньше не видевший, сразу признал за свою и не отходил ни на шаг, даже дядю Сашу игнорировал. Шебутная Люсипа стирала, убиралась, готовила, бегала к Елене Карловне три раза в день. Понятно, что при таком графике Вальку она запрягла в няньки к двоим малышам. Дядю Сашу она пыталась отправить домой, но он сказал, что не для того отпуск брал. «Тогда займись ремонтом», – среагировала она.

Валька уныло полол морковь. Занятие это было не только нудным, но, на его взгляд, просто бессмысленным. Бабушка в своей болезни огород запустила, а теперь всё это зачахло и вряд ли вырастет до осени. Но с Люсипой спорить бесполезно. Разогнувшись, он увидел, что калитка приоткрыта и в нее заглядывает Санёк. «Тетя Люся, я на минуточку», – сказал он и побежал к воротам. За калиткой была эта парочка самых упорных изыскателей – Санёк и Игорь:

– Валь, мы такое перспективное местечко нашли!

Валька вздохнул. После переживаний последних дней все эти поиски сокровищ казались такими детскими играми!

– Ребята, без меня.

– Но почему? – удивился Игорь.

– Бабушка в больнице. Мы ее три раза в день навещаем. Я не могу от дома надолго отходить.

– Слушай, что они тебя запрягли! Это их дела! В конце-то концов, это закон природы, что бабки умирают. А тебе-то что?

Валька возмутился словам Игоря, но сдержался, только сказал:

– Да, у тебя научное мышление. С тобой вместе можно решать сложные задачки. Но в разведку я бы с тобой не пошел.

– Почему? – набычился Игорь.

– А тебе людей не жалко.

– Парни, вы что… – пытался остановить их Санёк.

– Пока! – сказал Валька и закрыл за собой калитку.

Поздно вечером, когда малыши уже давно спали, дядя Саша смотрел какой-то футбол, а Валька с Люсипой чаевничали, кто-то постучал в окошко. Валька с дядей Сашей открыли калитку. Под окном стоял участковый Владимир Иванович и с ним еще какой-то мужчина:

– Валентин, к тебе Саня заходил?

– Да, с утра был с Игорем.

– А после? Игорь сказал, он к тебе пошел.

– Нет, больше не был.

– Мы же потом с тобой в больницу ходили, – сказала, выглядывая из калитки, Люсипа. – Может, в наше отсутствие приходил?

– Нет, я бы увидел, – покачал головой дядя Саша. – Я ведь во дворе малышей пас.

Вальку затрясло:

– Не мог он один на кладбище пойти. Вы всех его друзей обошли?

– Все говорят, что он последнее время с Игорем по кладбищу лазил. А Игорь дома. Кладбище я еще засветло обошел. Нет его там, – сказал второй мужчина, наверное, отец Санька.

Проснувшись, Валька вспомнил о вчерашнем визите и заволновался: где Санёк? Ни с кем из ребят он не перезванивался, поэтому решил дойти до пятиэтажки на площади, где жили, как он понял из разговоров, некоторые из них.

– Тетя Люся, я пойду, узнаю, не нашелся ли Санёк.

– Не нашелся, – сказал от калитки Владимир Иванович. – Мы опять к вам. Валентин, ты прикинь, куда он мог пойти.

– Только на кладбище. Но не мог он туда один пойти. Больше никто из ребят не пропал?

– Слава богу, нет.

– Тетя Люся, вы меня отпустите? Я пойду его искать.

– Нет, не отпущу! Не хватало еще нам тебя потерять! Или нет… я сейчас Сашку разбужу и с тобой отправлю.

– А сама что будешь делать с двумя детьми? И к бабушке надо идти.

– Вот что, давайте мы Валентина с собой заберем, а вы тут со своими делами управляйтесь. Не волнуйтесь, дамочка, глаз с мальчика не спустим.

Валька предложил доехать до нового кладбища.

– На новом я не был. Да и что там делать? Местность ровная, – сказал отец Санька.

Дорогой Валька рассказал, как вместе с ребятами разыскивал старые провалы на кладбище. К его рассказу взрослые отнеслись с недоверием: провал под новым кладбищем? Бред! Даже когда Валька показал это место, ему не поверили. Ну, забетонировано. Мало ли какую яму могли забетонировать на кирпичном заводе? Валька поглядел на клен на вершине холма. Вспомнил тетрадку Игоря. Посмотреть бы сейчас, какие перспективные местечки он там записал. Он поделился своими мыслями со взрослыми.

– Давай доедем, – нехотя согласился участковый.

– Лучше так, – сказал Валька. – Вы поезжайте к Игорю, а я пройду по прямой до клена. Сейчас намечу ориентиры, чтобы не уклониться, и отправлюсь.

– Но-но! Я тетке твоей обещал, что глаз с тебя не спущу!

– Владимир Иванович, давайте вы к Игорю, а я с Валентином пройдусь, – предложил отец Сани.

Искали они недолго, даже не пришлось подниматься до вершины. В очередной раз свернув к кустам, Валька резко остановился:

– Вы видите? Земля осела.

– Господи! – отец Сани бросился туда.

– Стойте! Вы сами провалитесь и его придавите! Звоните, пусть этим специалисты занимаются.

Наутро следующего дня, чтобы узнать новости, Валька пошел к соседскому забору. Залез на чурбачок и увидел, что за столом у террасы сидят с дядей Геной дядя Саша Огородников и толстый пожарный начальник, которого тетя Люда вроде бы называла Тимуром:

– Как там, не раскопали?

– Копают.

– Я вот что подумал, – начал Валька нерешительно и замолчал.

– Как говорится, взял – ходи, – сказал дядя Гена и подошел к забору. – Давай, прыгай.

– Понимаете, если он в завале, то он неживой уже, – перебравшись через забор, продолжал Валька. – А если живой, искать надо в другом месте.

– Ты думаешь, он не на кладбище?

– Нет, именно что на кладбище, но, может, завалило не тогда, когда он лез, а позже?

Валька снова повторил свой рассказ о четырех провалах.

– Ерунда, – махнул рукой Огородников.

– А я бы за это подписался, – сказал дядя Тимур. – Ты у нас бездетный, а у меня пацан в этой компании. Мне жить не хочется, как я подумаю, что на месте Сани мог Максим оказаться.

– А я единственный из вас, кто практически на своих костях это испытал, – стукнул по столу кулаком дядя Гена. – Но я взрослый мужик, а представьте, что ребенок в этих катакомбах! Голодный, замерзший, раненый! Поехали, Тимур!

Дядя Гена подошел к забору и сказал:

– Люся, золото моё, не возьмешь ли еще одну пищалку до кучи? – и передал ей через забор Риту.

– Туда, что ли? А Вальку с собой брать обязательно?

– Не волнуйся, он никуда не полезет. Мы его как знатока местности берем.

Вышли за калитку, сели на машину и поехали на новое кладбище. Снова встали на свободное место среди могил. Толстый дядя Тимур покопался в земле, пощупал край бетонной глыбы и с уважением сказал: «Старый раствор, качество отменное». Дядя Саша вытащил замызганный блокнот, нашел чистый лист и сказал: «Записываю!» Валька посмотрел на холм, на людей, копошащихся у его подножия, и перевел взгляд ниже. Стал диктовать. На этот раз записи были не типа «Серый памятник с крестом», а конкретные: взрослые большей частью знали, где кто похоронен. Потом Валька замолчал.

– Давай свою идею, – сказал хорошо знавший соседа дядя Гена.

– Понимаете, если это не отдельные полости, а подземный ход, то должны быть тайные выходы…

– Только за триста лет их никто не нашел, – скептически возразил дядя Саша.

– Так они тайные!

– Короче, Валька, где? – поторопил его дядя Гена.

– Смотрите, наша воображаемая линия проходит по границе мемориального кладбища…

– Склеп князей Ишеевых!

– Ну, что ж, – подытожил дядя Тимур. – Будем ломать.

Мемориальным кладбищем в Утятине называли участок старого кладбища, где к тысячелетию Крещения Руси выделили квадрат рядом со склепом князей Ишеевых, и на него тесно установили сохранившиеся старинные надгробные памятники, разрушенные и побитые в предыдущие годы. Конечно, поставили их не над своими захоронениями. Склеп же после революции кто-то использовал как погреб, потом, когда кладбище разрослось, туда сбрасывали мусор. Когда мемориальный участок обустраивали, склеп очистили. Но туда стали лазить утятинские мальчишки. Пришлось навесить железную дверь и закрыть на большой замок, ключ от которого был давным-давно потерян.

Подъехали к склепу. Дядя Тимур постучал по двери и сказал: «Нужен инструмент». Позвонил, и через пятнадцать минут подъехала машина с инструментами и какими-то аппаратами со шлангами.

Дверь взломали, все полезли по ступенькам вниз, только Вальку не пустили, да еще шофера оставили его караулить. Гулко отдавались в сводах голоса: «Пусто!», «Нет ничего», «Только зря замок сломали!» Валька сказал водителю:

– Что мы тут как дураки?

И полез вниз. Шофер кивнул и полез следом. На них никто не обратил внимания.

– Надо пол простучать, – сказал Валька.

– Что там стучать? Современные бетонные плиты.

– Тем более, – сказал Валька.

Кое-что из привезенного оборудования эмчеэсовцы спустили в склеп. Один снял наушники и сказал:

– Вот здесь в углу.

– А, ломай! – махнул рукой дядя Тимур. – Семь бед – один ответ.

Поддели ломами и сдернули одну плиту. «Дырка», – сказал всё тот же эмчеэсовец. Сдернули еще одну плиту. «Узко», – сказал дядя Тимур. «Для вас, Тимур Ахатович, а я нормально пролезу». Дядя Тимур недовольно покосился на подчиненного и сказал: «Вот волю взяли…спусти фонарь». Фонарь на веревке пошел вниз. «Три метра».

– Ну что, лезем? – спросил один из эмчеэсовцев.

– Надо посоветоваться. Валентин, ты у нас тут самый компетентный. Какие мысли?

– Если это не полость, а подземный ход, от этой дыры можно идти или к Крипте, или от Крипты. Сначала, конечно, к Крипте. Но там свежий завал.

– Значит, так, спускаемся по двое. Один наш, второй из добровольцев…

– Мы, что ли, добровольцы? – возмутился Огородников.

– Ты самый ненадежный доброволец, потому что выпивши, – твердо сказал дядя Тимур. – И не лезь в картуз за ватой, здесь я начальник. Ставим лебедку. Первая двойка – Кузнецов и Васильев, вторая – Чигирев и Огородников. Толя на лебедке. Ребята, только не пытайтесь там что-нибудь раскапывать. Разведали, вернулись, доложили. Докладывать через каждые пять минут. Телефон не возьмет? Жаль, рации нет. По веревке пойдете. Одевайтесь все, вдруг что не так пойдет…

Через полчаса блеснули фонари. Вытянутые на поверхность были грязные и уставшие. Сказали, что ход в приличном состоянии, а завал безнадежный, песок и глина. Долго получилось, потому что по дороге дважды отклонялись. Там пещеры, одна из нескольких залов, между которыми ползти можно только на четвереньках, а вторая квадратная, рукотворная. Везде пусто, ни предметов, ни тем более сокровищ.

– Идите на поверхность, отдыхайте, – сказал дядя Тимур. – Вторая двойка пошла в сторону старого завала.

Никто, конечно, отдыхать не ушел. Правда, ждать пришлось недолго. Минут через пятнадцать из дыры послышалось:

– Есть след кроссовок! Он был там! Гена, Андрей, спускайтесь, пройдете еще раз по своей стороне!

– Тимур Ахатович, а я? – заныл шофер. – Лишние руки не помешают.

– Сказано, ты на лебедке. Господи, неужели его на обратном пути…

У Вальки зубы застучали от ужаса. Еще полчаса прошли в ожидании. Наконец послышалось:

– Эй, заснули! Аккуратней поднимайте, я его на руках буду держать!

Спустили еще один страховочный трос. Когда в проеме показалось грязное оцарапанное лицо Сани, неузнаваемое, потому что без очков, у Вальки подкосились ноги.

– Как же вы его первый раз не заметили?

– Там ниша… ну, как оконный проём. Метра полтора над полом. Он в неё забрался и лежал. Снизу не видно. А когда Андрей крикнул, он застонал.

– Все наверх! Толя, сворачивай оборудование, Чигирев и Кузнецов, несите ребенка, я вызываю «Скорую», Огородников докладывает по инстанциям.

– А надо?

– А ты думал, я буду эту дыру охранять?

– Ох, правда!

Медики приехали очень быстро и обнадежили: видимых повреждений нет, истощения за неполных двое суток не может быть. Следом подъехала полиция. Все не отказали себе в удовольствии спуститься в склеп и заглянуть в дыру. Уже знакомый Вальке Беляков, возглавлявший группу, спросил:

– Это не ты, Шпильман, малого туда спускал?

– Ты, Беляков, выбирай выражения, – заступился за Вальку Тимур Ахатович. – Благодаря Вальке Санёк жив остался. Ой, родителям надо же сказать! И этих оповестить, – он кивнул на холм, где в прямой видимости от них работали вызванные из Уремовска специалисты.

Валька хлебал суп и рассказывал, как спасали Саню. Дядя Саша качал головой:

– Я же мальчишкой не раз лазил туда, пока дверь не наварили…

– Жалеешь, что в дыру не слазил? – засмеялась Люсипа.

– А что? Может, сокровища бы нашли…

Валька с дядей пошли кормить бабушку обедом. Про кладбищенские приключения договорились молчать, зачем ее беспокоить? Бабушка уже вставала. Они усадили ее на кровати и придвинули тумбочку.

– Что там на кладбище случилось?

– Бабушка, кто сказал? Мы тебе говорить не хотели!

– Вы забыли, что я в больнице лежу? Валя, какое ты к этому имеешь отношение?

– Бабушка, я никуда не лазил, хоть дядю Гену спроси! Я только подсказал, где можно влезть.

– Мам, он вправду никуда не лез. Они нашли пролом в склепе, а лазили эмчеэсовцы и Гена с Сашей Огородниковым. Вальку наверху Тимур Ахатович охранял.

– Валя, если бы не Тимур, ты бы туда полез?

– Честно скажу: был момент, когда бы полез. Когда вторая группа сказала, что есть след кроссовки, и позвала остальных Саню искать. Но… дядя Тимур не пустил даже водителя.

Распахнулась дверь, влетела Люсипа:

– Тетя Лена, ребята! Ленка нашлась! Сейчас звонила!

У Вальки сердце дрогнуло, так обрадовался. Но он был сердит на маму за длительное молчание, поэтому сдержался и строго спросил:

– Тетя Люся, ты с кем детей оставила?

– Да у Генки они! Должна же была я тете Лене сказать, что дочь жива!

– А позвонить?

Но присевшая на кровать Люсипа уже обнимала плачущую бабушку. Из их восклицаний он с ужасом узнал, что вертолет с американцами, которых сопровождала мама, исчез над тайгой дней десять назад. Всё это время бабушка старалась не показывать вида, чтобы Валька не узнал.

– Но почему?

– Бабушка берегла тебя, дружок. Мы с ней вторую неделю в этом аду. Что толку, если бы ты страдал вместе с нами?

– Племяш, они и мне не говорили! Мама сказала только здесь, в больнице.

– Но ведь сказала!

– Валя, мы многого не говорим друг другу. Вот и я Ленке не сказала, что ее мама в больнице лежит. Сам понимаешь, после блуждания в тайге она не в лучшей форме. Они тоже в больнице лежат, и еще несколько дней лежать будут. А если ей сказать, она убежит!

– Умница, Люсенька, – бабушка погладила ее по руке. – Что с ней, расскажи.

– Значит, так. Ожог ноги, говорит, шрам будет некрасивый. Путём не обработали, поэтому нагноение было. Уже заживает. Ну, и проголодались, конечно. А потом, когда к деревне вышли, их там сдуру покормили от души, и началась диарея. Теперь есть охота, а нельзя. Смеется: наконец-то похудею!

– А почему она тебе позвонила?

– Так сотовый разбился! А номера она помнит только стационарные. Она вам звонила. Спрашивает, где. Я сказала, что вы пошли Никитке подарок покупать.

– И ничего не заподозрила?

– А как же! Почему ты у них, спрашивает. А я сказала, что с Андреем разругалась и решила наказать его своим отсутствием. Заодно отдохну и тетю Лену поддержу. Валь, ты что притих? Всё ещё обижаешься?

– Конечно, обижаюсь! Но задумался я о другом. Мне Энн рассказывала о законе парности случаев. Мы про кладбище говорили. Про Семеновых. Я говорю, старого Семенова в нашем возрасте завалило, но спасли, а младший Семенов постарше был, но зато насмерть разбился. Энн сказала, что, когда какие-то события повторяются, это надо рассматривать как предупреждение. И что же с дядей Геной? Он один раз по случайности провалился, а второй раз по своей воле полез, потому что знал, как там человеку плохо. А у нас в семье тоже парные случаи. Мама с вертолетом свалилась и в больницу попала, а бабушка за неё переживала и тоже в больницу попала. Это вам предупреждение, только вот о чем?

– Может быть, о том, что не стоит маме на вертолете летать, – сказала бабушка.

– Это само собой. Но, может быть, это предупреждение тебе, чтобы ты в больницу не загремел… вместе со своим другом, – сказала проницательная Люсипа.

– Ой! – подскочил Валька.

– Да иди уж, он здесь, в хирургии, – сказала бабушка. – А я пока обед доем.

Валька пошел в конец коридора, по дороге спросив у парня на костылях, в какой палате Санёк. Просунул голову в палату и услышал от повернувшегося на скрип двери врача:

– Ну, до чего же малый настырный! Валентин, я же тебе говорил, чтобы ты по отделению не шлялся!

– Валька! – подскочил на кровати Санёк. – Ты пришел, Валька!

name=t17>

Я на всё согласен

– А знаешь, тетя Люся, – на обратном пути из больницы сказал Валька. – Ты права была… насчет предупреждения. Если бы бабушка не лежала в больнице, я пошел бы с мальчишками и погиб.

– Да знаю я, что пошел бы! Подожди, а почему ты сказал «с мальчишками»? Санёк не один был?

– С Игорем. А когда Саню засыпало, он испугался и убежал.

– Его же спрашивали!

– Решил молчать. Если Саню не найдут, то его вину не докажут. А ребятам намекнул, что я с Саней на кладбище собирался. Поэтому ко мне так упорно полиция ходила. И ребята меня побить хотели. Напротив дома в кустах караулили. Только на следующий день я за ворота выходил сначала с участковым, потом с тобой в больницу. А назавтра они даже во двор заглядывали, хотели выманить. Но не заметили, что я через забор перелез к Васильевым. Поэтому не обратили внимания на машину Тимура Ахатовича, которая от соседского дома уехала. Теперь локти кусают. Если бы были внимательнее, могли присутствовать при спасательной экспедиции.

– Ты на них очень обиделся?

– Да чего обижаться? Я сразу Саньке сказал, что с Игорем нельзя идти в разведку. И остальные не лучше. Девчонки нас с Энн сразу побить хотели. Мальчишек натравливали, потом, когда я их отвлек разговорами о провалах, они втроем на нас напали. Вся компания такая: чуть что – драться. Теперь Игоря будут бить.

– Тебе его жалко?

– Да. Он неполноценный. Голова варит, а душа тормозит.

– Взрослеешь, Валёк, – тетя Люся, потрепала его по волосам. – Кстати, тебе постричься пора…

Дядя Саша засмеялся:

– Ты, Люся, как Ленка. Она, о чем бы ни вела разговор, а кончит поучением: надо мыться, надо бриться, не пей, не ругайся.

– Мы, Сашка, умные женщины, поэтому ведем умные и полезные разговоры. А ну-ка, прибавьте ходу, у нас же гости сегодня!

Утром Валька повел Никиту в садик, а Люсипа отправилась к бабушке. Вернувшись, сказала:

– Я с Егоркой на речку. А ты на хозяйстве остаёшься: посуду помыть, дяде Саше с ремонтом помочь, то-сё. Если ему не нужен, приходи, мы у мостков будем.

Только он взял удочку, как в ворота вошел загорелый Сережка. Это надо же, две недели пролетели! После минутной неловкости (отвыкли всё же!) они заговорили чуть ли не одновременно, спеша поделиться последними новостями. Сережка вручил ему большую раковину: «Я и девчонкам такие же привез!». «Нет девчонок, Аня еще не приехала, Энн уже уехала. И Саша…». Сережка приуныл. Когда Валька сказал, что бабушка в больнице, у него вытянулось лицо: «Ой, бедная Елена Карловна. Валька, как же ты? Может, у нас пока поживешь?» В общем, Сережка вел себя правильно. Он сочувствовал Вальке, но не осуждал взрослых за то, что скрыли от него исчезновение мамы («Я бы ревел, если бы с моей мамой такое, и помочь ничем никому не мог, а ты всем помогал»), завидовал Вальке, что он участвовал в серьезных поисках («А я, как дурак, в Турции»), возмущался ребятами («Знаю я эту банду, девчонки из нашей школы, а пацаны из гимназии»). Пока Валька рассказывал, вернулась Люсипа с Егоркой. Люсипа вынесла им вчерашние пироги, а Егорка немножко послушал их разговоры (Валька рассказывал, как они ночью к Елене Игнатьевне шли) и принес из прихожей кроссовку. Ребята захохотали:

– Молодец, Егорка, понял главное!

– А что главное, мальчики? – тихо спросила Люсипа.

– Я думаю… я думаю, что надо бабушке раковину подарить! – ляпнул Сережка.

Это Валька подумал – «ляпнул». А потом даже покраснел, подумав, что сам дурак:

– Вот это правильно! И еще пирог ей отнеси, скажи, это в благодарность за помощь с Никиткиного дня рождения.

Когда Сережка убежал, Валька пригорюнился.

– О чем задумался? – потрепала его по голове тетя Люся.

– О дружбе, – ответил Валька. – Бабушка с Еленой Игнатьевной всю жизнь дружат. И бабушка Сережкина с ними в школе училась. Они каждая нам помогли. Ты с мамой с первого курса подружилась и приехала помогать нам с бабушкой, хоть у тебя Егорка совсем маленький. А у меня друзей настоящих нет. В старом дворе были, а когда переехали, они стали не друзьями. Один раз пришел во двор, другой – всем не до меня. Может, я не такой, может, со мной дружить нельзя?

– А этот Сережка?

– Мы с ним знакомы всего ничего. Сначала поругались, через день подрались, потом вместе стали ходить компанией. Может, мы подружимся, он хороший малый. Вот услышал, что бабушка в больнице, и посочувствовал, у них пожить предложил. Но я же уеду. Какая дружба, если не видеться? Я бы еще с девочками дружил, но когда мы теперь встретимся?

– А в школе у тебя друзей нет?

– Я в этой школе год учусь. Чужой я им.

Валька вспомнил, как Коптева пригласила его в кино, и он как дурак торчал у входа с билетами, а пол класса ржали над ним, устроившись у окна в кафешке, и совсем расстроился. Да нужна ему эта Коптева! Он просто хотел хоть с кем-нибудь подружиться!

– Валь, у тебя вся жизнь впереди. Будут у тебя друзья. Дружба – она годами проверяется. Но как-то ты к ней прагматично подходишь: если друг – значит помочь должен.

– Да не должен! Не все же могут! Но вот Игорь сказал: «Это закон природы, все бабушки должны умереть». А Сережка сказал: «Бедная Елена Карловна». Если друг, то он сочувствует!

– Ну вот, сам разобрался. Дружить можно только с добрыми людьми. Но и самому быть добрым, а то с тобой никто дружить не захочет.

Назавтра произошло самое радостное событие: мама приехала! Люсипа с Валькой утром из больницы зашли на рынок. Калитку открыли – а на крыльце мама с дядей Сашей сидят в обнимку, и мама плачет. Валька сумки бросил – и к маме: «Мама, ты что?» А мама говорит: «Нога болит, Валька». Ну что ж, иногда можно поплакать. Особенно если есть кому пожалеть…

А вечером дядя Юра позвонил. Дядя Саша засмеялся:

– Валь, с кем ты так сурово? «Да – привет – да – ладно».

– С дядей Юрой.

– Он приехал? О чем вы говорили?

– Он спросил: Никитка в садике? Сказал, сам его заберет.

– А почему ты ему не сказал…

– А он не спрашивал.

Дядя Саша схватил телефон, начал было номер набирать, но потом сунул его в карман:

– Прав ты, Валька. Мог он спросить хотя бы о маме.

Мама с тетей Люсей еще не вернулись из больницы. Валька решил пойти им навстречу. Но за воротами его отловила Катя с ребенком за руку:

– Валька, выручи! Буквально на полчаса! Мне нужно в парикмахерскую, а Генка где-то задерживается!

– Выручу, конечно, – ответил ей Валька. – Только про полчаса не свистела бы! Даже меня за столько не постригут.

Катя засмеялась, чмокнула его в щеку, сунула в руки ключ и полетела в сторону моста. Валька взял Риту на руки и потащил в дом Васильевых.

Дома они не задержались. Малышка пошла на кухню, открыла шкаф и загремела кастрюлями. «Давай в песочек поиграем, а? – сказал Валька. – А то наведешь ты тут порядок, и будет нам от твоей мамы обоим а-та-та». Рита засмеялась и побежала к двери.

Высадив девочку на песок, Валька сел на колоду, привалился к забору и задумался. И вроде бы даже задремал. Но встрепенулся, услышав за забором голоса:

– Сашка, я же не знал… – это голос дяди Юры.

– Конечно, ты думал, что она здорова, – ответил ему младший брат. – А осенью она в больнице лежала так, для профилактики!

– Какая тут связь! Тогда был инфаркт, а не рак!

– Ничего общего! С инфарктом можно нянчить трехлетнего ребенка, это больному только на пользу!

– Ты что, хочешь сказать, что я виноват, что у нее опухоль!

– Все мы понемногу виноваты. Но ты свинья!

– Ладно, кончай наезжать, скажи, какие прогнозы.

– А никаких прогнозов. Дядя Женя сказал, что у нее там как капуста…

– Что?

– Не знаю, слоями, наверное, проросло. Непроходимость кишечника. Свищ на бок вывели. Я этого всего не видел, конечно. Я только кормить хожу. А обрабатывала Люся.

– А эта что прилетела?

– Ухаживать прилетела. За твоей матерью, твоим сыном и твоим племянником.

– Это, между прочим, и твоя мать. А сына могли теще отправить.

– Тетя Лена звонила твоей теще. Она сказала, что плохо себя чувствует и Никиту взять не может.

– А эта что, сюда приходила?!

– «Эта», надо понимать, тетя Лена? Она ходила к маме и смотрела за детьми, пока мы не приехали.

– Слетелись! Ладно, короче, что можно сделать для мамы?

– Ничего. В таком состоянии уже никакого лечения.

– А сколько проживет?

– Дядя Женя сказал, сколько бог даст. Может, год, а реально – месяц.

Послышались всхлипывания. Затем снова голос дяди Саши:

– Да, вот еще что. Ты Вальке не говори пока. Ему и так досталось.

– Что ему досталось?

– Не понял? Привезли ребенка на отдых, а запрягли нянькой да сиделкой.

– Сколько ты меня ребенком упрекать будешь!

– Пока не поймешь!

Родственники отошли от забора, а Валька продолжал в оцепенении сидеть. Очнулся, когда Катя спросила:

– Что, этот паразит так и не пришел? Убью гада! Валечка, что с тобой?

Валька двинул ногами. Завопила протестующе Рита. Оказывается, пока он так сидел, она ему ноги песком засыпала чуть не по колено.

– Ничего, Кать. Пойду я.

– Устал, бедный. Заездили мы тебя.

– Да ты-то тут при чем?

– Мы – взрослые. Совсем ты не должен наши проблемы решать.

– Если не решать, то как взрослеть?

Валька шел и думал: вот почему мама плакала. Она чуть живая приехала, а тут такое… Как ему быть? Сказать, что всё знает, и пусть они не притворяются? Вошел во двор. Прошел мимо дяди Юры и дяди Саши, сидящих на крыльце, кивнул им. Что-то сказал дядя Юра, но Валька не расслышал. Плюхнулся на диван и уставился в потолок.

– Ты что это, племянник, так обиделся на меня, что даже не здороваешься?

– Здрасьте, дядя Юра, – встал и пошел к дверям. – Если мама будет спрашивать, я у Елены Игнатьевны.

Дядя Юра вздрогнул и отодвинулся. Валька выскочил из дома, спрыгнул с крыльца и побежал. Уже выбежав из парка, подумал: а почему он про Елену Игнатьевну сказал? Не потому ли, что дядя Юра о ней так плохо сказал? Но сходить к ней стоит.

– Я в бога не верю, – сказала Елена Игнатьевна Вальке. – Но согласна, что расставаться с этим светом человек должен со спокойной душой. Ты как намерен себя вести с бабушкой?

– Наверное, придется делать вид, что она выздоравливает. Ей ведь не сказали, что она умирает?

– Ага, значит, ты согласен, что врать иногда надо?

– Да. Нельзя лишать надежды умирающего.

– А еще?

– Не надо расстраивать больного… – это он вспомнил, что Люсипа скрывала от мамы болезнь бабушки.

– Больного, слабого, старенького, маленького… Продолжить? Любимого, скандального, опасного. В общем, возьми, почитай, когда время будет.

Валька взял книжку и пошел к выходу.

В сквере он столкнулся с дядей Виталием.

– Как бабушка, Валентин?

Валька пожал плечами. Надоело отвечать на такие вопросы.

– Я ведь не из вежливости спрашиваю. Мне действительно надо знать, но твоей бабушке меня видеть неприятно.

– А вы у мамы спросите.

– Она нашлась?

– Вы и это знаете?

– Да, бабушка сказала, когда я к ней в палату заходил…

Интересное кино! Этому мужику, который бабушке неприятен, она сказала, а любимому внуку – нет. Валька кивнул Виталию на прощанье и пошел в сторону парка.

– Валентин? Какие дела у тебя с этим типом?

Дядя Юра. Что за сцены ревности? Ладно, бабушка имеет право, а этот что?

– Интересовался бабушкиным здоровьем.

– Вот что. Ты с ним не разговаривай.

– Ничего себе! Мне этого даже бабушка не запрещала!

– Да ты знаешь, кто он? Четырнадцать лет не интересовался, а теперь…

Что Валька, маленький, что ли? Он уже думал об этом. Но не дяде Юре его учить!

– Дядя Юра, не все же, как вы, всеми интересуются…

Дядя отшатнулся:

– Ты что? Кто тебе сказал?

– У вас в Утятине такие секреты. Все знают, но делают вид, что не знают.

Дядя Юра резко развернулся и пошел в сторону Банной. Значит, какой-то секрет у него есть, а Валька случайно попал по его больному месту? Все взрослые что-то скрывают. Он подумал, что, наверное, и сам начал взрослеть, раз в его жизни появились секреты, но махнул рукой и пошел домой.

Дома все прощались с Люсипой. Они с Егоркой возвращались домой.

– Люсь, на сколько такси заказывать? – спросила мама.

– Не надо, меня знакомый отвезет.

– У тебя тут знакомые?

Валька засмеялся. Тетя Люся показала ему кулак. «А вот расскажу!» Тетя Люся побежала за Валькой вокруг стола. Егорка завизжал от восторга и кинулся за ними. Валька наткнулся на него и подхватил на руки. «И ты с ним, сын! Тоже предатель!», – возмутилась тетя Люся. Мама сказала:

– Кажется, я поняла. Люська, ты что, нашла кирпич для строительства новой семьи?

Валька повалился с Егоркой на диван и с удовольствием заложил Люсипу маме и дяде Саше.

Как-то Валька с Люсипой из больницы зашли на рынок за продуктами. Около универмага рядом с ними остановился крутой джип, и вышедший из него мужчина попросил помочь ему найти знакомую, фамилии которой он не знает. Валька сказал ему, что в Утятине и по фамилии трудно человека найти, если эта фамилия Кузнецов, Огородников или Кожевников, потому что из пятнадцати тысяч населения эти носит добрая половина. Зато отчество у нее редкое – Игнатьевна, продолжал их новый знакомый. И внука Елены Игнатьевны Игнатием зовут. «Ну, тут даже я могу помочь!», – радостно включилась Люсипа. «Подожди, тетя Люся, – перебил ее осмотрительный Валька. – Может, он какой-нибудь коллектор или чёрный риелтор, а ты уже готова бедную женщину заложить». Мужик похвалил Вальку за бдительность и вручил визитку. Он тоже Игнатьевич, и сына его зовут Игнатием. Объяснил, что познакомились они в больнице, и Елена Игнатьевна помогла ему добрым советом и вывела из депрессии. «Теперь верю, – сказал Валька. – Посоветовать и успокоить – это она может». И показал, как проехать. Но тетя Люся вцепилась в нового знакомого как черт в грешную душу. Между прочим, имя у него – Андрей. Как раз подходит для пятого мужа. Она стреляла глазками и вертела попой. – «Наглец! Я просто предложила помощь человеку». – Она Андрею Игнатьевичу сказала, что неудобно являться без игрушки в дом, где есть ребенок. Она предложила ему помощь в выборе игрушки и чуть ли не силком затащила в универмаг. – «Лена! Ты меня знаешь! Разве я могу к кому-то нагло приставать?» – «Можешь!» – Она развела бы его на покупку дорогущих мягких игрушек, если бы ее не остановил Валька. Он-то знает, сколько мягких игрушек в доме Тумбасовых. Наверное, все гости дарят. А Игнаша в них не играет. Он еще маленький, ему интересно что-нибудь разбрасывать и крутить. Тут сын Игнатий предложил отцу купить ребенку велик. Толковый малый оказался. – «Валя, ты что? Десятимесячному младенцу – велосипед?» – Зря ты, мама! Не знаешь, какие велики сейчас делают. Он у Игнашки в манеже лежит, сегодня видел. Яркий, пластмассовый. Малыш нажимает на клаксон, там огоньки мигают и музыка играет. Еще колеса Игнаша вертит. Любимая игрушка. Больше Валька этого мужика не видел. Нет, один раз видел. На пляже с тетей Люсей. А сегодня вы все его увидите. – «Люська, а как же четвертый Андрей?» – «Я что, замуж за него собралась? Я просто…» – Тетя Люся запнулась. – «Немного попой повертела», – с хохотом закончил дядя Саша.

Приехал Андрей Игнатьевич. Дядя Саша грузил Люсипины сумки в его машину, с трудом сдерживая смех. Но, когда расставались, Валька с Люсипой неожиданно пустили слезу.

После отъезда Люсипы они почувствовали себя осиротевшими, и решили пойти к бабушке втроём. А у бабушки снова развеселились. Дядя Саша стал рассказывать об Андрее пятом, только мама его перебила: «Очень приятный мужчина. Но у него сын, и четвертого Андрюшу жалко». Ну и вкус у мамы! Коренастый, краснолицый, крепкий мужик средних лет. Не урод, конечно, но приятным его назвать…

Назавтра бабушка позвонила и попросила приехать: швы сняли, и ее выписывают. «Как же так? – растерялся дядя Саша. – Дядя Женя сказал, что с такой температурой не выписывают». «Выпросилась, – сказала мама. – Оно и к лучшему. Дома ей спокойнее». Опять царапнул разговор о сроке: месяц остался.

Бабушка с помощью дяди Саши добралась до кровати и без сил на нее опустилась. Только потом она заметила, что в ее отсутствие сделан ремонт, и погладила младшего сына по головке.

– Я только спальню и зал, – смущенно сказал дядя Саша. – Все равно делать было нечего.

И потащил свою постель из маленькой спальни, что рядом с бабушкиной, в Валькину комнату:

– Валь, ты вроде крепко спишь? А я храплю как удавленник. Я у тебя буду ночевать, чтобы маму не беспокоить.

Вечером мама зашла к ним в комнату и прикрыла дверь:

– Вот что, мальчики, пришла пора нам поговорить.

У дяди Саши взгляд стал испуганным и каким-то по-детски беспомощным:

– Что, Лена?

– Я сейчас звонила старшим Петровым. Ответила мне Маринка: Юра уехал в Москву на собеседование в посольство.

– А почему он нам ничего не сказал?

– Он пришел от нас и вдруг позвонил туда. Оказывается, там давно все оформлено, только он какие-то справки о болезни им предъявил с просьбой отсрочить отъезд. И вдруг решил. Маринка вне себя от счастья.

– Он что, от маминой… болезни решил бежать?

– Не знаю, – сердито сказала мама. – В любом случае скотина. Как можно бросить…

– Помнишь, как я его в детстве дразнил?

– Да… – и вместе с дядей Сашей громким шепотом проскандировала. – «Вы эгоисты, вы меня не жалеете, я не эгоист, я себя жалею!»

– Чего от него ожидать можно было?

– Да, ребята, нас у мамы осталось, – Она поглядела на Вальку и закончила. – Трое! Вот втроем и будем решать, что дальше делать. Какие будут предложения?

– Что тут решать, – вздохнул дядя Саша. – Уедет Юрка или останется – толку от него… Ни он, ни его женушка за мамой ухаживать не будут. Значит, придется мне с работы рассчитываться и домой возвращаться.

– А Виола?

– Не поедет со мной Вилка…

– Ты с ней не говорил?

– А толку? В Новогорске у нее родители, сестра, друзья. Все помогут. А в Утятине самой помогать придется. Оно ей надо?

– А Лёшенька?

– Буду навещать…

– Нет, Сашка, не дело это – семью рушить. Валь, а у тебя какие мысли?

– Я на все согласен. Я только не согласен бабушку бросить.

– Это понятно. А что делать?

– Я думал, мы бабушку с собой заберем. А сейчас понял, что это ерунда. Ну, не может бабушка с нами в однокомнатной квартире! У нее сон чуткий. Значит, придется нам в Утятин переезжать. Только тебе тут работы не найти.

– Почему? – удивился дядя Саша. – А в школу?

– Это разные профессии – переводить и преподавать. Она даже меня не смогла языку научить. Нервы не выдерживают. Представь, что ей делать, если нас будет тридцать гавриков. А я среди них еще не самый тупой.

– В Утятине можно протянуть и без работы. Люська будет нашу квартиру сдавать.

– Еще тебе надо косметическую операцию делать. Не будешь же ты с такой ногой…

– В брюках похожу.

– Не идут тебе брюки! И летом жарко!

– За операцию платить будут другие. Это страховой случай. Но уезжать…

– А Валька на что? Он у нас со всеми трудностями справится, – сказал дядя Саша. – Соседи немного помогут. И я возьму отпуск на время твоего отъезда. Вдвоем мы с ним горы свернем!

Видно было, что у дяди Саши гора с плеч свалилась. Но не осуждать же его за то, что не он остается с бабушкой! У него сынок совсем маленький. Он по нему скучает.

Учиться Валька пойдет во вторую школу. Там у него друзья – Аня и Сережка. В разных классах, правда: Аня в десятом, Сережка в восьмом. Ничего, на переменах будем общаться.

– Мам, а нельзя попробовать бабушку полечить? У Елены Игнатьевны тоже онкология, но ведь живет, и даже внука растит! И у Андрея Игнатьевича, он с ней на облучении в одном отделении лечился.

– Ты знаешь? Откуда? Ох, какая разница! Нет, Валя, был вчера онколог из области. Сказал, медицина бессильна.

– Значит, всё?

– Никогда не говори «всё». Всегда есть надежда на чудо…

Чудо! Вот что нужно! Чудо – это Боевы! Если Энн могла остановить взрослых хулиганов, если Сашенька и тетя Наташа умеют лечить, значит, Валька уговорит их приехать и попробовать полечить бабушку. Конечно, они согласятся лечить бесплатно, но дорогу надо, наверное, оплатить. Валька давно копит на смартфон, у него в копилке почти пять тысяч. Валька позвонит Люсипе, чтобы забрала их. Если не хватит, она добавит, она надежный друг.

– Да, мама! Со мной этим летом приключилось много чудес. Будет еще одно, самое главное. Я буду надеяться на чудо!

Оглавление

Никуда не денешься, придется ехать

Я хочу, чтоб все друг друга понимали

Хорошо, когда есть друзья

На душе тяжело

Надеина поляна

Земля у нас общая

Кровь пролилась.

Неужели я такой же буду?

Предки – это очень важно

Надоели соседские войны

Какой страшный день!

Сашенька

О красоте, о магии, о провалах

Плохо одному

Он от удивления заснул

Закон парности случаев

Я на всё согласен