Способ убийства [Сергей Гурджиянц] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Сергей Гурджиянц Способ убийства

Часть первая. Суета вокруг девчонки

1

Часы на башне пробили полночь. Судорожно забились у приоткрытого окна тяжелые красные портьеры. В помещение ворвался буйный ветер и пробежал по свечным огаркам, заставляя их испуганно мигать.

– В сущности, убийство – это квадратный корень из двух, – сказала кудрявая как золотое руно учительница. – При правильном извлечении в живых остается один.

Для иллюстрации своей сентенции она неожиданно сунула мне под нос два растопыренных буквой «V» пальчика. Сквозь тонкие розовые пальцы сверкнул луч света, сделав их еще тоньше и изящней. Блеснули лакированные ногти. Указательный палец повернулся ко мне пистолетиком.

– Ну? Тебе ясно?

– Более или менее, – промямлил я, сдерживаясь, чтобы не попятиться.

Красивые серые глаза выстрелили в меня толстыми линзами очков. Черные точки суженных зрачков вонзились в грудь, как остро отточенные грифели.

– Хорошо. Продолжим осмотр.

Тряхнув рассыпавшимися по плечам кудряшками, она зашагала вдоль экспонатов, решительно цокая каблучками и перебирая крепкими стройными ногами с тонкими лодыжками и гладкими выпуклыми икрами. Под тесной юбкой эти ноги казались движущимися автомобильными поршнями. Я плелся сзади, пожирая их глазами.


2

С башни донесся протяжный удар часового механизма. Всего десять минут назад он пробил нам двенадцать раз, теперь ударил снова. Время бежало, как будто его лили в решето.

Мы находились в зале с настенной обивкой цвета бордо с позолотой, куда пробрались, чтобы пошептаться. Зеленая от окиси меди старинная табличка на входе предупреждала: «Склеп-музей семьи Клапкин. Посторонних ждут неприятности». Все углы зала были густо завешаны паутиной, в воздухе витал стойкий запах нафталина, которым тут пересыпали домашние секреты, складывая их стопочками. В мертвой музейной тишине хранились семейные скелеты. Вдоль стен стояли большие стеклянные шкафы с кусками человеческих тел и половинками голов на полках. У одной из таких половинок был открыт глаз, который поворачивался вслед нашему движению.

– Жертвы теракта, – объяснила учительница, направляя указку в стекло напротив глаза. На стекле вспыхнула красная лазерная точка. – Виновного так и не нашли. Полиция решила не вмешиваться в семейные разборки – у дяди Соломона везде своя «рука». А вообще, Джек, мне все равно, какой способ ты изберешь, чтобы замочить кого надо. Главное выйти сухим из воды, тогда преступление будет тебе засчитано.

– Ладно, – сказал я. – Попробую. Только я Джино, мисс Тили.

– Ха – попробую! Не будь мямлей, трех попыток тебе никто не даст, заруби себе это на носу. Ты не в цирке, трюк или сразу получится или не получится никогда. Давай рассмотрим образцы ядов. Пыточный инструмент тебя не интересует?

– Почему? Иногда хочется чего-нибудь с перчиком.

– Не увлекайся, язву наживешь, – улыбнулась она. – Хотя такой ты мне больше нравишься. А теперь слушай сюда и запоминай: главное осторожность. Сделал дело и сразу в кусты.

– А кого надо? – небрежно спросил я, демонстрируя ей якобы полное отсутствие интереса. Во мне взыграла обида. Мое имя Джино Маэстри, неужели так трудно запомнить?

– Да это же всем известно! Взгляни сюда.

Красный лучик указки уперся в большую фотографию на стене. Перехваченная тонкой ленточкой с бантиком, она висела в черной траурной рамке. Голенастая девочка-подросток в легком летнем платье стояла на залитой солнцем лужайке, подняв лицо вверх и воздев руки к небу с таким выражением, словно ожидала, что ей в руки сверху свалится счастье. В кадр попал толстяк на стремянке, подстригающий садовыми ножницами деревья. Дерево, которое он ровнял, напоминало вставшего на дыбы скакуна.

Рядом на гвоздике висела лупа. Я приблизился, чтобы вглядеться получше. Знакомые лица, особенно толстяк. В черную рамку их вставили явно преждевременно.

– Не трать извилины. Это Эмма Фольксваген, – наблюдая за мной, пояснила учительница. – Богатая наследница. Уже зажилась. Если все пройдет гладко, получишь кругленькую сумму, а нет – пожизненное заключение. – Она захихикала, и сипло задышала раздутыми от злости ноздрями, но тут же опомнилась и снова сделала приятное лицо. – Надеюсь, тебе все же повезет. Вольешься в семью.

– Если это экзамен, дай мне кого-нибудь постарше. Что за манера подсовывать ребенка?

– Да она уже выросла, – отмахнулась мисс Тили, тряхнув золотистыми кудрями по привычке, напоминающей нервный тик. Одна из нянек уронила ее в детстве головой о скамейку. – Фотография старая. Сейчас ей уже около пятидесяти. Смертельный возраст, все хорошее давным-давно в прошлом. Не знаю, за что она цепляется. И это тебе не экзамен, Рино. Пересдачи не будет, так что давай не отлынивай! Садись за стол, открывай конспект и записывай за мной: «Способы убийства. Первое».

В это мгновение на фотографии в протянутые руки девочки упал мяч размером с человеческую голову, похожий на рыжий апельсин. Схватив его, она весело рассмеялась, прижала к груди и вприпрыжку побежала вглубь лужайки.

– Держи ее! Уйдет! – завопил я с неожиданным азартом. – Уйдет! Уйдет!

Толстяк на лесенке пошатнулся, оглянулся и стал поспешно спускаться. Поднялась кутерьма.

– Постой, вернись, Рино! – звонко кричала мне вслед мисс Тили. – Ты еще не законспектировал мою лекцию и не знаешь ни одного приличного способа убийства! Вернись назад немедленно!

Куда там! Я уже мчался за Эммой по траве.

На кону стояли большие деньги. Я был пылко влюблен и в них и в Тилли.


3

Городок, в котором готовилось убийство, был для Америки типичным, но не для Джино Маэстри, бедного выходца с Сицилии. Здесь все дышало покоем и кричало о богатстве. Старинные белые особняки на тихих улицах даже при самом пристальном рассмотрении никогда не оказывались просто подкрашенными руинами под слоем свежей краски, как это часто случается в Италии с пережившими свой век жилыми постройками. Дома тут были любовно ухожены, так же, как и зеленые газоны. Денег на это хватало с избытком.

По тенистым аллеям гуляли пухлые чернокожие няньки в белых кружевных чепчиках, толкая перед собой разноцветные детские колясочки. У каждого входа стояла блестящая новая машина. Хромированные части машин сверкали так, словно их день и ночь надраивали мягкой фланелькой маленькие филиппинцы.

И вот в этом городе появился сицилиец, а всех сицилийцев принято отождествлять с мафией и считать головорезами. Правда, в моем случае это было слишком большое допущение. Меня сразу приняли за того, кем я не являюсь.

Я вечная жертва обстоятельств. Меня подвела смуглая кожа и большие сине-зеленые глаза, которые романтическим женщинам кажутся безжалостными и притягивают как магнит. Вьющиеся от природы густые каштановые волосы, высокий рост, лицо, словно высеченное для медали за отвагу.

Лет с пятнадцати ко мне так и липли женщины. Они разбаловали меня своим вниманием и, в конце концов, вырастили бездельником. И вот теперь я зачем-то бежал за Эммой по гладко подстриженной лужайке. Зачем, не знаю. Жизнь – это всегда то, что случается с тобой помимо воли, хотя у тебя были совсем другие планы.

Навстречу нам шел толстый садовник, приседая и расставляя руки так, словно ловил кур, разбежавшихся из курятника. В руке его щелкали страшные, кривые как совиный клюв ножницы на стальной пружине. Юркая девочка проскочила буквально у него подмышкой. Садовник неуклюже развернулся, взрыхляя землю ботинками. Ножницы громко клацнули и отхватили голову старушке, которая, подобрав свою пышную юбку, семенила на цыпочках за девочкой. Я не заметил, откуда она взялась.

– Ой! Эй! – протестующе крикнула старушка, и ее голова откатилась в сторону. Обезглавленное тело раздраженно топнуло ногой, опрокинулось на спину и медленно заскребло каблучками и ногтями по траве.

Эмма оглянулась.

– Так вам и надо, противная миссис Клавдия! – воскликнула она. – Будете знать, как шпионить и ябедничать отцу! Теперь-то вы ничего ему не скажете!

– Все расскажу, гадкая девчонка! – завизжала перевернутая на макушку голова, отвратительно гримасничая. – Хватайте ее, что вы смотрите, олухи!

В опасной близости от моего уха угрожающе щелкнула сталь. Неуклюжий садовник вновь широко разводил руки в стороны, начиная свои приседания, как будто готовился к прыжку в бассейн. Я поспешно посторонился и стал обходить Эмму слева, отрезая ее от большого белого особняка с мраморными колоннами, поддерживающими своды над входом и балконы второго этажа.

Особняк этот построили Пирс и Полин Кригеры из Нью-Йорка. У них было шестеро детей и процветающий бизнес, связанный с производством асбестовых плит для строительства. Разумеется, когда асбест запретили, на них посыпались судебные иски за причинение вреда здоровью, и они прогорели как свечки на ветру, став нищими.

Кое-что им было обещано, чтобы они могли начать жизнь заново, но как выяснилось впоследствии, эта махинация была задумана городским судьей и двумя банковскими служащими с библейскими именами, чтобы бесплатно прикарманить этот особняк. Когда Кригеры разобрались в хитросплетениях аферы, удавка на их шеях уже затянулась, и особняк перестал им принадлежать. Тогда они рейсовым автобусом отправили детей к родственнице в Нью-Йорк и встретили полицию, которая приехала вышвыривать их на улицу, шквальным огнем из карабинов. Трех полицейских они отправили в больницу, но потом Пирса уложили, а Полин, расстреляв все патроны, спустилась в подвал и там повесилась. Голландцы народ твердый.

Судья и банковские служащие смогли избежать судебного преследования, ведь Кригеры сами пошли на аферу, лишившую их последнего имущества. После чего судья не постеснялся въехать в помеченный смертью особняк. Это был старший Клапкин, отец Эммы и Соломона.

Теперь длинный черный Роллс-ройс Соломона лениво нежится на солнышке возле центральной круглой клумбы, похожей на огромный бисквитный торт с розочками. О Кригерах давно забыто.

Итак, мы оттеснили Эмму от дома и взяли в «клещи». Нам их осталось только сомкнуть. Деться ей было некуда.

– Ко мне, Роллс-ройс! – гневно закричала девочка. – Ко мне, скорее!

Блестящая черная машина у клумбы утробно зафырчала. Рулевое колесо в пустом салоне стало быстро вращаться, поворачивая колеса в нашу сторону. Потом мотор взревел, машина рывком сорвалась с места и, разбрасывая во все стороны куски дерна, ринулась к Эмме по лужайке. Задняя дверь распахнулась, девочка нырнула внутрь, и машина, сделав крутой вираж, стала удаляться. В нас полетели комья грязи.

– Черта с два теперь догоните! – донесся до нас из салона приглушенный ехидный голос Эммы.

Сгоряча я бросился за ней, но отстал, и Роллс-ройс скрылся за деревьями, оставив нам только исчезающее облачко сизых выхлопных газов, растерзанный газон, привкус дерна во рту и скрипящий на зубах песок. Я перевел дух, согнулся и принялся отплевываться.

За это время садовник и старушечья голова куда-то исчезли, а обезглавленное тело, шурша пышной юбкой, поднялось с земли и, неуверенно вытянув вперед руки, куда-то побрело.

Часть вторая. Матильда Клапкин

1

Пробираясь через подстриженную садовником живую изгородь, опоясывающую лужок по кругу, я запутался в кольцах и петлях тонкого стального троса, незаметно разложенного в траве. Он обвился вокруг моей ноги так же крепко, как вьюн сплетается с оградой, стремясь взобраться по ней навстречу солнцу. Тросик торчал из обломка старой бетонной плиты. Я подергал ногой, но в результате запутался еще больше.

Тут дважды с оттяжкой ударил колокол башенных часов. Ночное время продолжало исправно отсчитываться, хотя лужайка с фотографии была залита ярким солнечным светом. Колокол напомнил мне, что нужно спешить отличиться перед мисс Тили.

Вообще-то ее зовут Матильда. Матильда Клапкин. Это няньки потом сократили ее имя до «мисс Тили» и приучили ребенка на него отзываться. Они ее ненавидели, потому что из-за нее им часто доставалось. Тили их ни во что не ставила и творила что хотела.

У Матильды вздернутый носик, красивые серые глаза и золотистые кудри до плеч. Привлекательное сочетание. А какие ноги! А талия!

Награда победителю.

Вдохновленный нарисованным в душе портретом я, кряхтя, поднял с земли кусок бетона и, согнувшись в дугу, вынес его из кустов. Распутываться на открытом месте было удобнее. Но вместо этого я съехал спиной в дренажную канаву. Пока я сползал в нее, потом еще куда-то проваливался, хватая руками сначала пучки травы и вырывая их из склона, затем пустоту, задержать падение не было никакой возможности.

Размахивая во все стороны руками, я летел в бездонный колодец без воды, стены которого превратились в тесно стоящие дома. Широкие окна мелькали, проносясь мимо и удаляясь к лазурному прямоугольнику вверху. Я отражался в них с разинутым ртом и выпученными от ужаса глазами. За стеклами толпились люди с кофейными стаканчиками и, хохоча, тыкали в меня пальцем. За их спинами виднелись светлые офисные залы и столы с оргтехникой. Зевак смешило отчаяние, с каким я пытался добраться до подвешенного к ноге куска бетона, чтобы зашвырнуть его в окно и задержать падение, а также то, как этот кусок дерьма играл со мной на опережение. Смешил задранный вверх пиджак, который я старался одернуть одной рукой, что тоже никак не удавалось.

Однажды меня точно так же скинули с высотки, принадлежавшей семье Клапкин. Клапкины сдавали ее под офисы. Таких зданий у них в городе было много. Садовник столкнул меня вниз по просьбе дяди Соломона, когда тому доложили, что Эмма подцепила в баре приезжего итальяшку без гроша в кармане и положила на него глаз. Он был уже по горло сыт и взбешен ее любовными похождениями. Слишком часто они заканчивались быстротечными браками и скандальными разводами, репортажи о которых неизменно попадали в городские газеты и смаковались на местном телевидении. Сладить с Эммой другим путем у него шансов не было, Эмма была его сестрой и владела половиной семейных активов.

Садовник членом семьи не был. Он был их адвокатом и умел ловко обделывать делишки, которые поручал ему дядя Соломон, а также водил дружбу с местными гангстерами, потому что сам был из их числа. Кличку «Садовник» он получил после того, как собственноручно зарыл в саду труп няни под скамейкой, о которую она треснула головой малышку Тили. А еще его звали так за необъяснимую садистскую нежность к садовым ножницам. Он обожал лично подстригать зелень в парке, придавая ей причудливый вид.

В тот раз мне посчастливилось ухватиться за карниз. Они еще не знали, что мой ангел-хранитель в нужный момент всегда подстилал под меня соломку. Эмма устроила грандиозный скандал братцу Соломону. Нам с ним пришлось пойти на мировую и, скрежеща зубами пожать друг другу руки. Садовнику я руки не подал.

А через месяц мы с Эммой поженились. Я стал ее пятым мужем.

Такова была расстановка семейных сил, когда Тили попросила меня грохнуть Эмму. Она уже некоторое время тайно бомбардировала меня любовными записками фривольного содержания, вероятно прощупывая почву.


2

Перед тем как полет закончился, и моя задница плавно приземлилась на ворох листьев, из-под которых мягко взметнулись клубы пыли, кто-то со злостью рявкнул мне прямо в ухо:

– Заткни пасть, Джино! И перестань дергать свою пижаму, идиот!

Меня грубо затормошили за плечо.

– Что? – спросил я, подскакивая и садясь с закрытыми глазами. В голове шумело. Я был похож на китайского болванчика, бездумно мотающего тяжелой головой.

– Хватит орать, пока я не надела тебе на голову ночной горшок, – повторил суровый голос. – Захлопни свою пасть и повернись на другой бок, слышишь?

Я с трудом разлепил очумелые глаза. Вокруг оседала туча пыли. Я сидел посреди красивой тихой улочки, заросшей липами и рододендронами, а напротив меня стоял Роллс-ройс с распахнутой задней дверцей. Сияло солнце, мотор урчал, поблизости не было ни души. За липами прятались белые особняки с дорическими колоннами и стройными рядами похожих на шахматные фигуры балясин под поручнями балконных ограждений. На одном из таких балконов второго этажа стоял сопливый юнец и, задрав кверху нос, мастерски пускал в небо идеально ровные колечки, далеко в сторону отставив руку с сигаретой, чтобы родители не учуяли ее запах от волос.

Моя чудесная материализация его не заинтересовала.

Желтый как цветок мимозы мохнатый шпиц, задрав заднюю ногу, беззаботно поливал чью-то живую изгородь в пяти метрах от меня. Он внимательно посмотрел на меня умными черными глазами, неторопливо закончил свое дело и потрусил по улице. Я поднялся на подгибающихся ногах, кое-как отряхнулся и полез в душное, черное после яркого солнечного света нутро Роллс-ройса. Дверь за мной сама захлопнулась и машина отъехала.

– Эй вы, поосторожнее тут, – сварливо сказал в полумраке визгливый голос. – Ну что за день такой, господи! За что мне такое наказание? Вы еще сядьте на меня!

Я приподнял лежащую на сиденье широкополую женскую шляпу, которую действительно задел рукой и обнаружил под ней живехонькую голову миссис Клавдии. Свирепо вращая заплаканными глазами, она глядела на меня.

– Извините, – пробормотал я, невольно содрогаясь. – Мне бы Эмму. Вы ее не видели?

– Паршивка! Дрянь! – Старушечье лицо сморщилось как от зубной боли. – Я всегда говорила, что ничего хорошего из нее не выйдет. Обязательно расскажу отцу о ее проделках! Это мой долг, не правда ли?

Она сменила гнев на милость и мечтательно добавила:

– Пусть ее выпорют! Второй этаж, направо, третья дверь от угла. Идите на звуки пианино.

Прямо перед носом я увидел красивые дубовые ступени маленькой винтовой лестницы, которая уводила из салона машины куда-то в верхний люк, в темноту. Чтобы встать на первую ступеньку пришлось взобраться ногами на сиденье. Я поднялся по винтовой лестнице на второй этаж и оказался в длинном роскошном коридоре с множеством одинаковых как в отеле дверей. Двери не были пронумерованы. За одной из них чьи-то пальцы неуверенно касались клавиш пианино. Угадать откуда слышится звук, не прикладывая к каждой двери ухо, было невозможно. Кто-то лишенный слуха безуспешно пытался подобрать мелодию, которую каждый день крутили на радио. Я двинулся вперед. Звук сразу стих.

В тишине гулко, как в бочке, с расстановкой стучало сердце. Я перешел на осторожные мелкие шажки. Вдруг за ближайшей ко мне дверью шаловливый женский голос с придыханием произнес «Ох! Ах!» и добавил:

– Эй, не так! Помедленнее. Ты меня насмерть залижешь!

Я толкнул дверь ногой и вошел. Желудок мучительно свело, прежде чем я успел что-либо сообразить. Пришлось схватиться за живот, чтобы не упасть.

Посреди богато обставленной комнаты стояла огромная кровать с балдахином. На кровати навзничь лежала Тили с задранной на пояс юбкой, что уже само по себе потребовало от нее немалых усилий, учитывая, какую облегающую одежду она носила. Перед ней на коленях стоял Садовник со спущенными на пол штанами, толстой мордой зарывшись ей между ног, и монотонно бубнил:

– Матильда, Матильда!

Голова его то поднималась, то опускалась, рот он словно набил орехами.

На грохот распахнувшейся настежь двери Тили отреагировала мгновенно, приподнявшись на локтях и повернув ко мне лицо. Ее щеки пылали, взгляд плыл: он был одновременно бессмысленным и странно беззащитным, как будто совершать то, что с ней в данную минуту делали, ее заставили. Так смотрит корова, понимая, что виновата, разлив ведро с молоком, но продолжает делать невинные глаза, хотя ей уже всерьез грозят мачете. Пунцовая краска пугающе медленно разлилась по ее лицу от щек, высокий лоб покрылся крупными каплями пота. Шея покраснела, растерзанная блузка распахнулась, и грудь вывалилась наружу.

Садовник меня даже не заметил. Он продолжал копошиться, и тогда Тили стала отталкивать его от себя и бить кулачком по затылку, чтобы вернуть к действительности.


3

Я стоял, парализованный этой сценой. Наконец Садовник сообразил, что она не просто так дергает ногами и бьет его по голове. Он вынырнул из своей нирваны, чтобы оглядеться. Нос и рот его влажно блестели. Взгляд Садовника не сразу сфокусировался на моей фигуре: я стоял не дыша, и возможно сначала он принял меня за вешалку. Потом пришло понимание момента.

– А-а, вот вы где ходите, – спокойно сказал он, поднимаясь с колен, и обтер рот углом шелковой простыни, грубо выдернув ее из-под девушки. – А мы уже собирались вас разыскивать. Вам что, совсем не интересно? Ваше имя упомянуто в завещании.

Тили оскорбительно засмеялась, сказала: «Пф-ф!» и стала лежа застегивать тесную как чулок блузку на пуговки, по одной запихивая в нее свои полные груди. Бюстгальтер валялся под кроватью вместе с трусиками, тянуться за ними не хотелось. Она справилась без бюстгальтера. У нее было упругое как у балерины тело и красивые груди работы талантливого скульптора. Я любовался ими не раз, мне ли было не знать?

Пока она приводила себя в порядок толстяк смотрел на нее с интересом, вопросительно приподняв одну бровь, затем перевел взгляд на свои спущенные штаны, из которых он так и не вылез, потому что не снял ботинок. Под коленями у него красовались большие алые пятна, гладкие как у женщины белые рыхлые ляжки умоляли вернуть их в штаны. Он нагнулся, поднял штаны с пола и стал застегивать, заправляя в них рубашку. Эти двое действовали удивительно слажено, словно им было не впервой. Если какая-то заминка у них и возникла в связи с моим появлением, она была совсем крошечной.

Я решил продлить немую сцену, рассчитывая получить по ней дивиденды, и дивиденды не заставили себя долго ждать. Мало чьи нервы могут выдержать тяжелое молчание. Садовник потянулся к столу и взял в руки папку с золотым тиснением, которыми специально пользуются юристы, чтобы придать лишний вес своим важным документам.

Золотая обертка делопроизводителей. Толстяк зашуршал бумагами.

– Вы упомянуты в последнем завещании, но на вашем месте я бы не спешил радоваться. Так как договоренность о судьбе Эммы у вас с Тили уже достигнута, я вам дам информацию, которую вправе озвучить только в присутствии всех наследников. Цените мое доверие.

– Еще не достигнута, – возразила Тили. – Он порядочный, он колеблется.

– Тогда это его подстегнет! – Толстяк щелкнул ногтем по папке. Щелчок получился увесистым. – Ему дали пинка под зад.

Тили хихикнула.

– А я его предупреждала, – сказала она.

Я продолжал сверлить Садовника тяжелым взглядом, прикидывая, выдержит ли его подбородок прямой удар моей правой? Он был тяжелее меня, но я проворнее. И руки у меня были длинней. Я решил, что он ляжет в первом раунде, несмотря на свое ослиное упрямство и квадратный подбородок, после чего навострил уши.

– Вот тут про вас, слушайте внимательно. «А Джино Маэстри пусть убирается из моего дома без всякого содержания и пусть вернет все мои подарки, кроме тех, что я дарила ему на дни рождения». Дальше идет перечисление вещей, которые вы обязаны вернуть, в том числе два автомобиля, которыми вы пользовались в течение трех лет совместной жизни с Эммой и, вероятно, считали своими. «Такова воля моя…» ну и так далее по форме. Можете положить ее слова на музыку и напевать себе на ночь вместо колыбельной. К обжалованию через суд советую не прибегать, проиграете. Что скажете?

Что я мог сказать? Гонг! Я надеялся на большее.

Он уставился на меня в ожидании ответа. Ответа не последовало.

– Молчите? Ну и убирайтесь туда, куда вас послала Эмма, раз вам нечего сказать!

Толстяк захлопнул папку и с чувством метнул ее на стол. По его глазам было видно, что он раздумывает, как со мной поступить – выкинуть за дверь или дать на жизнь пару сотен позасаленней. Он принял решение и протянул руку к моему воротнику, чтобы спустить меня с лестницы, а я приготовился встретить его хорошим апперкотом, но тут серебристый смех Тили остановил и развел нас в разные углы ринга. Из этих углов мы стали смотреть, как она хихикает.

– А я что говорила? – сказала она, вдоволь насмеявшись. – Что я тебе говорила, дурачок? Что тебя оставят с носом, помнишь? Бедный наивный малыш Рино! Мы бы могли любить друг друга на Мальдивах!

– Он сейчас расплачется, – сказал Садовник. – Готов на все.

– Тили! – воскликнул я. – Какого черта? Может еще не поздно все исправить?

– Вот, возьми коробочку. Подмени ей таблетки, которые от приступов. Ты это сделаешь для меня, Рино? Я тебя не обижу.

Я как в тумане увидел свою руку, протянутую ладонью вверх. На ладони лежала коробочка.

– Положи в карман, – сказала она, имея в виду коробочку. – Маленький передоз, такое же, но куда более сильное лекарство. Ничего постороннего в организме не найдут и все будет шито-крыто. Проще некуда.

– А Садовник? Он может…

Я огляделся. Мы были в комнате одни. Садовник исчез.

– О, насчет него не беспокойся, я в любой момент заткну ему рот. Ты же видел. Я умница?

Мне пришлось это подтвердить. Кивнув с удовольствием, она достала из косметички карандаш и, высунув от усердия язык, стала подрисовывать стрелочки к глазам. Я ее уже не интересовал.

– Иди, ты знаешь, что делать. Следующая дверь по коридору ее.

Я повернулся и вышел. Инструкции были получены. Я был зол на весь свет и на Тили тоже.

Часть третья. Эмма Фольксваген

1

В дверь Эммы был врезан глазок с золотым ободком вокруг увеличительной линзы. Эмма была помешана на побрякушках. В золоте сверкали три необыкновенно чистых бриллианта, соединенных между собой тонкой ниточкой мелких искрящихся зеленым огнем изумрудов. Прежде чем войти, я прильнул к глазку лицом, с приятным ощущением того, что мое лицо касается богатства. Если меня оставят с носом, вернусь сюда и скручу этот ободок, подумал я.

Линза глазка искажала действительность, но все же отражала ту ее часть, что пряталась за дверью. В просторной комнате за большим белым роялем сидела в профиль довольно костлявая особа неопределенных лет и часто зевала, поднося ко рту тыльную сторону руки и уронив другую на колени. Солнечный луч очертил романтические контуры ее фигуры под полупрозрачным пеньюаром. Длинная шея, острый подбородок, тощие грудки и общая хрупкость создавали обманчивое впечатление девичьей свежести. На фотографии, где она была запечатлена девочкой, юная Эмма Клапкин ждала счастья с неба, но счастье ее обошло. Эмме Фольксваген достались одни разочарования.

Мой взгляд коснулся ее, словно был материален. Она проворно вскочила и приникла к глазку с другой стороны. Я увидел увеличенный глаз Эммы Фольксваген, который мрачно, в упор разглядывал на меня. Раздался смех, похожий на смех Тили. Хихиканье.

– Это ты, лягушонок? – спросила Эмма. – Чего ты хочешь? Денег? Только не лги мне, я знаю, что у тебя на уме.

Она отодвинулась назад, и я увидел ее лицо целиком. Клацнул замок. Она заперла дверь и снова рассмеялась.

– Лови! Ну что за олух! – крикнул мне голос миссис Клавдии. – Прихлопни ее немедленно!

Я пулей влетел в глазок и побежал по желтой латунной трубке к свету, как будто бежал в тоннеле. На том конце тоннеля меня ждал крупный приз. Я бежал уже довольно долго и начал задыхаться. Острая как гвоздь указка впилась мне в грудь красным лазером и остановила. Я споткнулся от неожиданности. Перед глазами мелькнула белая женская рука с перламутровыми ноготками.

– Не потеряй коробочку! – деловито сказала Тили и чмокнула меня в щеку липкими от помады губами, одновременно оправляя на мне рубашку. – Мы еще будем любить друг друга на Мальдивах.

– Тили!! – сердито крикнул я. – Уйди, не мешай!

– Последнее наставление, милый. Когда она сдохнет, вызови врача и полицию, запомнил? В такой последовательности. Смотри, они потом проверят.

Красная точка погасла, перестав жечь мне грудь. Рубашка на груди дымилась. Меня подтолкнули в спину, и я вывалился из глазка в залитую ослепительным светом комнату с молочно-белым роялем посередине, озираясь в поисках Эммы. Вокруг были только глухие стены сливочного цвета и по сторонам – четыре большие абстрактные мазни с абсурдной стоимостью. Эмма исчезла.

Я заметался.

– Спальня, лягушонок, – напомнил голос Тили.

– Сначала открой дверь стенного шкафа, – добавил голос миссис Клавдии.

Я как будто прозрел и одновременно увидел обе двери, которые сливались цветом со стенами и оттого были незаметны. Сначала я распахнул дверцы стенного шкафа, где боязливо вжавшись в угол, пряталось тело старухи, явно стеснявшееся своей нелепости. Оно вздрогнуло, когда дверца стукнулась о стену, и еще тесней вжалось в угол.

Потом я ворвался в спальню.

Худая женщина, утомленная бессмысленным существованием, лежала на софе и почти не глядя листала «Vogue». Вокруг софы крутился на скейте слащавый блондинчик, похожий на скандинавского бога Тора в юности, но без его свирепости. Он был в мягких розовых шортах и спортивных тапочках на босу ногу. Темно-рыжие влажные колечки волос покрывали жилистые икры. По его голубым глазам было видно, что у него кишка тонка. По этой причине бронзовый торс скейтера, бархатистая гладкая кожа и рельефные кубики пресса, идеальные, словно кубики льда в специальной форме, мгновенно обесценивались и вызывали у настоящих мужчин желание сломать ему нос. На подделки под мужественность падки только женщины, которые разницы не видят.

Заметив меня, блондин кивнул в знак приветствия, сверкнул ослепительно белыми зубами и выехал за дверь. Ох уж мне эти личные тренеры по фитнесу! Они всегда подозрительно красивы.

Дверь защелкнулась.

– Тили! – крикнул я в пустоту, убедившись, что мы в спальне одни и из нее нет другого выхода. – Тили, она попалась!

Эмма вскочила, захваченная врасплох. Несмотря на кажущуюся вялость, двигалась она быстро. Страх исказил ее увядшее раньше времени лицо.

– Попалась, голубушка? – язвительно крикнула издали миссис Клавдия, и кто-то схватил меня за шею.

Я обернулся. Передо мной стояло нелепое тело старухи и молча тянуло ко мне скрюченные пальцы. Я был схвачен за горло и поднят над полом. В глазах стало стремительно темнеть. Я безуспешно пытался разогнуть сухие пальцы, но они словно окостенели и были ледяные как у трупа. Продолжая держать меня одной рукой на весу, старуха полезла в карман пышной юбки и извлекла на свет божий садовые ножницы. Знакомо клацнула сталь. Скосив глаза на приближающиеся острия, я попытался объяснить, что я не Эмма, что это ошибка, но лишь хрипел и болтал в воздухе ногами. Ужас наваливался черной тяжестью.

– Прощай, – скорбно промолвил голос миссис Клавдии. – Жизнь это боль, даже у богатых.

И моя рука с глухим стуком упала на пол.


2

Завопив от ужаса, я отчаянным усилием заставил себя открыть глаза.

В комнате царил ночной полумрак, горел нижний свет, едко пахло лекарствами, меня мутило. Рука лежала на постели и я тут же принялся шевелить пальцами. Вся эта дикая история оказалась просто жутким сном. Приснится же такое! Беззвучно смеясь, я с облегчением повернулся на другой бок и столкнулся взглядом с горящими глазами моей жены Эммы. Приподнявшись на локте, она задумчиво закручивала пузырек с каплями, которые принимала как успокоительные. Если это было успокоительное. Мне казалось, оно ее только взвинчивало.

– Ты стал разговаривать во сне, – ледяным тоном объявила она. – Нервы шалят? Кошмары мучают?

Я кивнул и похолодел. Отпираться не стоило.

– Не знаю, что со мной такое. Чуть концы не отдал, хорошо, что вообще проснулся. Виски уже не помогают.

– Обратись к Клавдии, она тебе поможет.

– Что она понимает? Я с ума схожу неизвестно отчего, а она мне советует напиться.

Старушка Клавдия – сиделка высшей категории. У нее опыта побольше, чем у иного дипломированного врача. Ее спальня с нами по соседству на случай, если Эмме срочно понадобится помощь. Кнопка вызова вмонтирована в изголовье кровати.

– Захлопни пасть, все она понимает. Это по ее совету я полночи слушала твое бормотание, Джо Маэстри!

Как только меня тут не называют. Теперь я вдруг стал Джо Маэстри. Мало мне одной Тили, которая зовет меня то Джек, то Рино, как будто так и надо.

– Надеюсь, весело провела время? Что ты могла услышать?

– Достаточно, чтобы многое понять. Я убью тебя, Джо! Ты путаешься с Матильдой? Не лги мне, твоя щека была испачкана ее помадой.

– Я был пьян, и она чмокнула меня в щеку. Мы с Тили всего лишь друзья.

– Не называй ее Тили, – сварливо заметила она.

– Почему, киса?

– Не называй меня кисой! – закричала она.

– Как скажешь, котик.

Спорить было бессмысленно. Мы оба знали, что я женился на деньгах. Моя жена неизлечимо больная развалина намного старше меня. Три года назад она сама присмотрела меня в баре и подобрала под влиянием момента, как подбирают на улице котенка. Прозрачная кожа ее рук просвечивала набухшими синими жилами, а худое увядающее тело уже было подточено болезнью. Она мерзла даже летом и куталась в прекрасную шубу из шиншиллы. Я повелся на перстни, на шубу, на машину, которой управлял наемный шофер-филиппинец в униформе и шапочке с золотым логотипом семьи Клапкин.

И все же я не был альфонсом или жиголо, как были уверены в семье Клапкин. Я молодой привлекательный бездельник с Сицилии, который звезд с неба не хватает. Просто для меня тут удачно сложились обстоятельства. Я ради них палец о палец не ударил.

Первый совместный год мы провели на модных курортах и в постели. Знакомились с родственниками, рассматривали фотографии. Занятные снимки; они впервые заставили меня всерьез подумать об Эмме и о нашем будущем. Контраст между теми снимками и моей Эммой был разителен. В молодости она безумствовала и была как спелый персик, но болезнь быстро прогрессировала и вскоре лекарства и непрекращающиеся приступы вытеснили меня из ее жизни, а ее вычеркнули из моей. Я был слишком здоров, чтобы она могла терпеть меня рядом с собой без раздражения. Мы стали ссориться.

После одной такой ссоры она показала мне видео старого ганг-банга, в котором приняла участие ради интереса. Это чтобы я утерся. Семнадцать парней! Она даже не вспотела. После этого к ней намертво приросла кличка «Фольксваген» – Народный Вагон. Эту кличку теперь можно было оторвать только вместе с кожей, но Эмме все было нипочем. О будущем она не задумывалась, родителей в грош не ставила. Они не вмешивались в ее жизнь, надеясь, что она когда-нибудь сама перебесится.

Потом был героин, клиническая смерть и возвращение с того света. От бурной молодости и былого здоровья остались одни воспоминания. Красотка – бунтарка – «Народный Вагон» – героин – клиническая смерть – возрождение. Цвет городской аристократии принял ее с распростертыми объятиями. Весь компромат был тщательно подчищен и удален из интернета, но кличка Фольксваген прочно осела в кулуарах.

Никто не знает, сколько ей осталось. Ее угасающую жизнь поддерживают многочисленные лекарства, без которых она ходячий труп. Но Тили торопит. Каждый лишний прожитый Эммой день кажется ей целым годом, она хочет настоящей свободы, чтобы не прятаться по углам, украдкой срывая поцелуи. Скука сводит Тили с ума. Эмма держит ее на коротком поводке, контролирует расходы и каждое движение, тут любой взбесится. Тили ждет решительных действий от меня, а у меня от них обеих скоро взорвется голова.

– Думаешь, я не знаю, чем кончается такая дружба, – не прекращала выходить из себя Эмма. – Думаешь, вам удастся меня провести? Думаешь, я совсем выжила из ума? Ах, Клавдия, почему я никогда не прислушиваюсь к твоим советам? Сколько раз ты твердила мне, что я гублю себя доверчивостью!

Она откинулась на высокие подушки и часто задышала. Я незаметно подавил зевок и сладко потянулся. Эмма скосила на меня бешеные глаза, все поняла правильно и взбеленилась еще больше.


3

– Я говорила? – спросила она высоким срывающимся голосом, обращаясь к потолку. – Я переписала завещание. Останешься без гроша в кармане, проклятый сицилиец! Нищая жизнь тебе, видно, больше по душе.

– Да уж получше, чем сейчас. Зато с Матильдой.

– Что ты сказал, вонючка?!

Я протянул руку к ее лицу. На ладони лежала коробочка. Я рассказал ей всю правду про Тили, коробочку, любовные записки с планами на будущее и про листок с инструкцией о передозировке. На всем этом остались отпечатки пальцев Тили, подтверждающие мой рассказ. Слов я не выбирал. В выражениях не стеснялся.

– И ты подменил таблетки? – глухо спросила она, меняясь в лице. На виске нервно билась синяя жилка, все больше и больше набухая.

– Ни одной штучки. За кого ты меня принимаешь! – твердо возразил я, не отводя взгляда от ее горящих глаз.

– Боже, какая дрянь! Я засажу вас обоих в тюрьму, она хоть это понимает?

– Ну, это вряд ли.

– А вот увидишь! – закричала она, хватаясь за грудь и синея от злобы и удушья. – Не думай, что ты выйдешь сухим из воды. Дай мне мои таблетки! Быстро! Живее!

Она первой дотянулась до таблеток. Я вскочил и вырвал их у нее из рук.

– Нет уж, котик. Про эти забудь. Твои таблетки в коробочке Тили.

– Отдай!

Она поперхнулась, упала на подушку и стала рвать на груди кружево своего пеньюара, а другой рукой не глядя жать на кнопку вызова сиделки. Я сказал:

– Ты уж прости меня, Эмма, но в тюрьму на всю жизнь мне не хочется. Я испортил звонок, да и Клавдию после снотворного до утра пушкой не разбудишь. Придется тебе обойтись без своих маленьких помощников. Есть таблетки Тили, если хочешь. С передозировкой.

Она покорно протянула руку.

– Дай.

Я дал ей одну штучку. Мне было больно смотреть, как она задыхается.

– Кретины, – сказала она, жалко улыбаясь. – Да я просто разгрызу ее и выплюну лишнее.

Я мгновенно выбил таблетку у нее из рук.

– Клав-ди-я! Клав-ди-я!

Это был страшный риск, страшный риск. Она могла не умереть, – вообще не умереть. Я сидел и нервно курил, одной рукой прижимая ее к кровати, с которой она пыталась сползти на пол. Пальцы дрожали. Так все и было, не вру нисколечко. Ждать пришлось долго, не меньше трех часов, затем еще час я периодически подносил к ее лицу зеркальце, чтобы проверить, не запотеет ли оно от ее дыхания, если Эмма вдруг очнется. Потом я вытряс окурки из полной пепельницы за окно, проветрил комнату и растолкал миссис Клавдию. Мы позвонили доктору, затем в полицию. Миссис Клавдия всхлипывала.

Часть четвертая. Гангстеры

1

Меня вышвырнули на помойку. Дали пинка под зад. Утром я просыпаюсь под аккомпанемент капающей воды. Капает кран на кухне. Капли разбиваются о немытую посуду, горкой сложенную в грязной раковине.

Деньги мне иногда подкидывают. Их не так много, как хочется, но мне хватает, чтобы не работать, правда, за три года я привык, что в сортире пахнет французскими духами, а не дешевым дезодорантом. Это немного напрягает. А в остальном – яичница меня вполне устраивает.

Деньги привозит в конверте доверенное лицо Тили, высокий здоровяк с поломанными как у профессионального борца ушами и крошечными усиками под расплющенным на ринге носом. Положим, если он будет помалкивать, слепой может спутать его с джентльменом, но я не слепой и знаю, что он не джентльмен, что он обожает носить дома гавайские рубашки навыпуск и что в кармане у него лежит кастет, которым он иногда пользуется.

Он знает, что конверт содержит некоторую сумму, но до нашей последней встречи я думал, он не знает, за что со мной расплачиваются. А он вдруг сказал, небрежно кивая на конверт:

– Окей, парень, только ведь это не может длиться вечно. Ты же это понимаешь?

Я промолчал. Не люблю, когда меня называют парень.

– Ну-ну, расслабься, подумай хорошенько. Что у тебя есть? Пара любовных записок, таблетки и инструкция к их применению, написанная рукой Матильды. Полиция рассмеется тебе в лицо, а ее адвокат тебя растопчет. Ты ведь не подменял таблеток?

– Нет, не подменял.

– И Эмма умерла своей смертью?

Я утвердительно кивнул. Мои воспоминания стоят слишком дорого, чтобы ворошить их с кем попало. Они и так ежедневно присутствуют в моих ночных кошмарах.

– Значит ты и Матильда ни при делах, оба чисты перед законом, тогда в чем суть проблемы, парень? За что ты получаешь эти деньги?

– Ну, есть закон, а есть общественное мнение и испорченная репутация. Она готовила убийство. К тому же, раз она платит, значит, есть за что.

– Резонно. А если она пошлет тебя в следующий раз?

– Пойду в полицию.

– С чем? С этим?

– А что я теряю? Им меня не взять, предъявлять нечего. У меня нет мотива, я пострадавшая сторона. Смерть Эммы сделала меня нищим. И я, в отличие от Тили, не писал ей любовных записочек. Нашу связь доказать невозможно. С ее стороны, признаюсь, была некоторая навязчивость, но я не делал из этого трагедию.

– А твой шантаж можно доказать?

– Это все ее чистый альтруизм, парень. Я никогда ничего у нее не просил, или у вас есть доказательство обратного? Ей больно видеть, как я живу. Яичница и все такое прочее. Она добрая девочка.

– Она добрая девочка, – фыркнул громила. – Ох! Прямо хочется дать тебе кастетом по зубам.

– Подожди секунду, пока я не включу камеру. Очень хочу посмотреть это видео вместе с судьей.

Он вздохнул с сожалением. По его лицу было видно, что он разочарован итогом разговора.

– И все же это не может длиться вечно, – заявил он с убеждением. – Лучше тебе отдать коробочку. Подумай. Я не пугаю, но ты испытываешь ее терпение.

– Я знаю, парень.

– Еще раз скажешь мне «парень» и я не стану ждать твою камеру, – предупредил он и вышел, оставив входную дверь открытой. Я смотрел, с каким достоинством удаляется от дома его необъятно широкая гангстерская спина.


2

И вот настал день, когда я побрился с особой тщательностью. Долго выбирал костюм, чтобы он не лоснился на рукавах. Стоял перед шкафом, стоял перед зеркалом, размышлял, грустил, вспоминал. Годовщина – время светлой скорби. Потом вызвал такси и поехал на кладбище.

Какой-то незнакомый помятый тип с лицом как у лошади и небритым подбородком кормил на аллее хлебными крошками стайку воробьев. Крошки он доставал из пиджачного кармана и сыпал себе на широкую ладонь до тех пор, пока на ладони не образовывалась гора крошек, потом бросал их на асфальт. Птички бились в экстазе. Он взглянул на меня, отряхнул руки, выплюнул в кусты окурок, который чуть не подпалил ему верхнюю губу и сказал с вызовом:

– Привет, парень.

От него несло псиной, кислятиной и дешевым алкоголем. Он сунул в рот очередную сигарету и щелкнул зажигалкой. Выдохнул сизый дым в небо, и мы стали смотреть, как по аллее в нашу сторону очень медленно движется длинный блестящий Роллс-ройс.

Роллс-ройс подполз и остановился, не доехав до нас десятка два метров. Из него вышла Матильда с черной вуалькой в волосах. За ней тренер по фитнесу, загорелый блондин в черной спортивной двойке, отрастивший себе золотистую бородку в тон ее кудрям, вытащил из машины ярко разрисованный скейтборд, привычно встал на него, сделал пару трюков с разворотами и белозубо улыбнулсяприсутствующим, приглашая собой полюбоваться. Маленький шофер-филиппинец достал из машины огромную плетеную корзину с цветами и застыл в ожидании команды.

Матильда смотрела на меня. Лицо ее ничего не выражало. Я улыбнулся. Она пошла ко мне, перебирая крепкими стройными ногами. Выглядела она просто ослепительно. Небритый любитель воробьев тут же куда-то ретировался.

– Привет, Джек, – сказала она, заглядывая мне в глаза и доверительно положив руку мне на предплечье.

– Я Джино, – вяло напомнил я.

– Прости, забыла.

Она рассмеялась.

– Сколько воды утекло! Чего ты хочешь, Рино?

– Вопрос в том, что ты хочешь сама? Подумай, Тили.

– Не называй меня Тили, – сказала она тем же тоном, что и Эмма.

– Не буду, киса.

– Не называй меня киса!

Ее глаза сверкнули.

– Как скажешь, котик. Мне нужны деньги. Настоящие большие деньги, которые ты мне обещала, а не эти мелкие подачки.

– Верни коробочку, а потом договоримся, – невнятно пробубнила она, уставившись в асфальт. Взгляд ее заметался. – Нет ничего проще, деньги тебя дожидаются. Уже год как.

Взгляд ее стал чистым, младенческим. Мне захотелось дать ей соску, когда она сделала плаксивое лицо.

– Ты мне не доверяешь? Верни коробочку и сам увидишь.

– Нет ничего проще?

– Нет ничего проще!

Ее взгляд стал приторно ласковым. Она жила, вооружившись одной лишь хитростью. Наверное, берегла извилины для чего-то важного. На Джино Маэстри она их тратить явно не хотела.

– Что здесь вынюхивает этот тип?

– Он частный детектив. Я наняла его следить за тобой. Не обижайся, это обычная практика, лягушонок. Ты ведь шантажист.

– Что он знает?

– Более-менее все, что ему знать положено. То есть ни-че-го!

– Дай ему денег на новую рубашку. И пусть вымоется с мылом, прежде чем ее надеть.

Она рассмеялась.

– Ты отдашь коробочку?

– Когда получу сполна все мои деньги, как ты обещала.

– Я не дура. Возьмешь деньги и продолжишь меня шантажировать.

– Мы зашли в тупик. Я не стану тебя шантажировать. И это не я, а ты вышвырнула меня из дома, помнишь? Я чист. Я не подменял ни одной таблеточки. Эмма умерла сама. Так случилось, прости.

– Хочешь обсудить эти подробности в суде?

– Топить тебя не хочется. Ты обещала мне любовь, и я еще не совсем вычеркнул тебя из сердца.

– Правильно сделал. Ты не такой подлец, как кажешься. Хотя …ты должен понимать, что я ни за кем не донашиваю просроченных мужчин.

– Эй! Мне всего двадцать девять!

– А мне двадцать.

– И я не тренер по фитнесу?

– Ты что, ревнуешь? – она сделала круглые глаза. – Пф-ф! Да, кстати, насчет таблеток. Спасибо! Значит, мы оба здесь вовсе ни при чем. Чем ты тогда меня пугаешь?

– А подстрекательство к убийству? Записка о передозировке? Любовные записки? У тебя был мотив. И Эмма все же умерла, не забывай, так что мы с тобой, киса, болтаемся в одной лодке.

– Откуда я знаю, может ты просто не дал маме принять ее лекарство?

Она впервые назвала Эмму мамой. Учитывая их прошлые отношения, это был прогресс. Та, наверное, в этот момент в гробу перевернулась.

Я промолчал, и мы стали смотреть, как подъезжают машины с родственниками, как они не спеша выходят на аллею. Стая черных ворон, денежных мешков. Маленькие филиппинские водители, на которых в этом году был повышенный спрос, выстроились в одну шеренгу как на параде, поставив у ног корзины с цветами. За спинами у них столпились чернолицые телохранители, которые по сравнению с филиппинцами выглядели бесполезными гигантами, втиснутыми в наутюженные костюмы от ХЬЮГО БОСС, не позволявшие им ни свободно дышать, ни быстро двигаться.

Ветерок играл сочной зеленью вечности. Шумели липы, радовали глаз ажурные решетки. Мир вам, покой и тишина!

Матильда пошла навстречу своим, а я отошел к типу с карманами, полными хлебных крошек и стал смотреть, как она вдалеке обнимается с дядей Соломоном, у которого в прихлебателях ходит сам начальник полиции Моисей Пападакис. Удобно иметь в одном руке гангстеров, в другой полицию. Идиллия. Плохо мое дело, если Тили когда-нибудь выйдет из себя.

Я невольно сплюнул. Сыщик посмотрел на меня исподлобья тяжелым взглядом, но никакого чуда не увидел.

– Снова ты, парень? – спросил он неодобрительно. – Как дела на Сицилии?

Я молча улыбнулся, нащупал в кармане пару крошек и мы стали вместе кормить стайку веселых воробьев.


Конец

17.02.2022 года


Оглавление

  • Часть первая. Суета вокруг девчонки
  • Часть вторая. Матильда Клапкин
  • Часть третья. Эмма Фольксваген
  • Часть четвертая. Гангстеры