Чужая воля [Джон Харт] (fb2) читать онлайн
Книга 573498 устарела и заменена на исправленную
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Джон Харт Чужая воля
Томми Добсону – человеку, достойному восхищения
Мы были подневольными, которые под началом некомпетентных убивали обездоленных и умирали за неблагодарных.John Hart The Unwilling THE UNWILLING Text Copyright © 2021 by John Hart. Published by arrangement with St. Martin’s Publishing Group. All rights reserved.Неизвестный солдат
© Артём Лисочкин, перевод на русский язык, 2022 © Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022
1
Дэниел Рид много чего знал про бывших копов – в том числе и то, что коп так до конца и не умирает в тебе, когда тебя отправляют в отставку, увольняют по медицинским показаниям или просто вышибают под зад коленкой за курение травы. Вроде уже четвертый год машет метлой на автовокзале, а вот поди ж ты – все-таки ощутил знакомое жжение где-то под воротничком, эдакое покалывание кожи, заставившее оторвать взгляд от ведра с грязной водой и растрескавшихся плиток пола под ногами. Поначалу он пригляделся к какому-то молодняку. Те развалились на скамейке, поддатые и шумные, но дело было явно не в этом. Дальше настала очередь семейных пар с детьми и компашки хиппи, потом каких-то стариков, беременной женщины и солдат в форме. За стеклом у посадочной платформы чадил выхлопом двести пятнадцатый из Роли, а с десяток пассажиров дожидались своего багажа, пока старина Мак, обливаясь потом на жаре, вытаскивал чемоданы из багажного отсека и выстраивал их в ряд на платформе. Для Дэниела это был лишь один из тысячи точно таких же дней в маленьком южном городке, уставшем от войны. Совершенно неизбежно глаза его остановились на симпатичной девчушке в желтом платьице. Наверное, лет восемнадцати, с потрепанным чемоданчиком, в кожаных туфельках, уже начинающих просить каши. Он то и дело наблюдал за ней уже около часа – неспешные переходы от одной стены к другой, плавные развороты, склоненная набок голова… Сейчас та застыла совершенно неподвижно, слегка раздвинув губы. Проследив за ее взглядом, в полутемной нише у выхода на платформу Дэниел приметил какого-то молодого человека. Угловатый, поджарый, тот остановился футах в пяти от двойных дверей и уже довольно долго стоял там, изучая людей в зале. Вьетнам, первым делом подумал Дэниел, причем явно недавно оттуда. Что-то было в том, как именно тот стоял, в этой его настороженности. Когда парень наконец шагнул на свет, Дэниел смог получше его рассмотреть: футболка «Лед зеппелин», выступающие скулы, ремень из черной кожи, бирюзы и потемневшего серебра… Когда тот прошел мимо, подметая пол под старыми высокими ботинками клешами линялых джинсов, от него пахнуло дизельным выхлопом и табаком. «Детектив…» – бросил на ходу парень, едва заметно склонив голову, но Дэниел быстро отвернулся, стыдясь того, что он старый, обкуренный, да и давно уже никакой не коп. Выждал, пока стеклянная дверь на пружине не выстрелит в зал ярким солнечным бликом, а потом попросил у билетной кассирши разрешения воспользоваться телефоном. Та придвинула к нему аппарат, и он набрал номер, который помнил наизусть с давних времен. Спросил детектива, фамилия которого тоже еще не стерлась из памяти. – Минутку! На линии воцарилась тишина, а Дэниел продолжал наблюдать за молодым человеком, который только что пересек оживленное шоссе, перейдя под конец на трусцу и на миг скрывшись за возмущенно рявкнувшей сигналом фурой. В ярком солнечном свете его железная стать с обилием острых углов еще больше бросалась в глаза: бедра, плечи, угол подбородка… Стрельнув взглядом через плечо, парень опустил на глаза солнечные очки. «Вот жопа», – подумал старый коп. «Просто… жопа».* * *
Детектив Френч ответил на звонок, присев за письменный стол своего напарника. – Френч, – произнес он, после чего немного послушал. – По-моему, вряд ли… Послушал немного еще, а потом поблагодарил звонящего и повесил трубку. Бросил взгляд на знакомые черты лица напарника. Они с Кеном Барклоу работали вместе уже двадцать лет, и у обоих практически не было секретов друг от друга. И вот теперь одному из таких крайне немногочисленных секретов предстояло выплыть наружу. – Джейсон в городе. Это Рид, с автовокзала. – Да Рид уже окончательно сторчался… – Не настолько сторчался, чтобы не узнать моего старшего сына. Барклоу откинулся на стуле, с жестким лицом, явно недовольный. – А я-то думал, Джейсон все еще в тюрьме… – Уже в какой-то общаге службы социальной адаптации в Роли. Семь недель как. – И ты даже не подумал сказать мне, что он освободился? – Мне нужно позвонить жене. Френч покрутил диск, глядя, как играющие на лице напарника эмоции сменяют друг друга. Обида. Тревога. Злость. – Не отвечает! – Думаешь, он двинет домой? – Только не после того, как все тогда закончилось. – Откуда такая уверенность? – Он не станет устраивать такого своей матери. Только не после того последнего раза. – Тебе, конечно, видней, но все же подумай хорошенько. Вьетнам. Тюрьма. Черт его знает, на что он способен… Ты ведь слышал все эти истории. Френч с силой провел ладонью по лицу, безрадостно вздохнул. «Двадцать девять уничтоженных солдат противника… Двадцать девять официально подтвержденных узаконенных убийств…» Вот что первым делом приходило на ум, если говорить обо всех этих историях: двадцать девять трупов в первый же год службы. Набрав еще несколько номеров и выслушав одни и те же ответы, он повесил трубку. – У соседей ее нет, у подружек тоже. – А как тогда насчет Гибби? Если Джейсон пойдет не домой… Фраза осталась неоконченной, и Френч подумал про Гибсона, своего младшего сына. – Гибби в школе. За него можно не переживать. – Ну-ну. А как же День прогульщика? Френч быстро подсчитал в уме и понял, что напарник прав. День прогульщика стал традицией еще с первого года призыва. Последние три пятницы перед выпускными экзаменами старшеклассники забивали на школу и отправлялись на заброшенный карьер к югу от города. Учителя закрывали на это глаза, полиция тоже. Гибби наверняка сейчас там – он просто должен быть там, как и все остальные. Такое вот прощание с детством в свете войны в каких-то долбаных заморских джунглях… – Давай-ка лучше я загляну на карьер. – Барклоу встал. – А ты пока разыщи жену и сообщи ей, что Джейсон в городе. И вот что – с ходу не оглоушивай. Подготовь ее. – Я должен сам со всем этим разобраться. – Не дури. – Барклоу влез в куртку, проверил табельное оружие. – Даже Супермен не может находиться в двух местах одновременно.* * *
Уильям Френч не был гением, и у него хватало ума понимать это. Если он и добился чего-то в жизни, то в первую очередь благодаря уравновешенному и твердому характеру – целеустремленный человек, который стал лучшим копом, чем ему полагалось по праву. То же самое и с его браком. Габриэла была слишком хороша для него еще тогда, когда они только познакомились, и по-прежнему оставалась не парой ему в тот день, когда они поженились. Он как-то спросил у нее, как это выпускница Вандербильта[1] с дипломом по английской литературе, заливавшая светом каждую комнату, в которую только входила, могла вообще связаться со студентом-недоучкой из заштатного колледжа, вот уже три года работающего там, где его могли в любой момент убить. В ответ она чмокнула его в щеку, приложила ему руку к сердцу и произнесла: «Больше меня вообще никогда об этом не спрашивай!» Три сына и тридцать лет спустя Габриэла по-прежнему оставалась даром небес – даром всей его жизни, – но одного сына она уже потеряла. «А теперь еще вот это…» Френч остановил машину напротив своего дома и подумал, как это часто случалось, насколько пустым тот кажется. И это тоже имело непосредственное отношение к войне. Похоронив своего старшего сына, теперь они наблюдали, как его брат-близнец вернулся с того же самого конфликта, только чтобы неуклонно скатываться на дно по стремительно сужающей круги спирали – насилие, наркотики, тюрьма… В этом смысле Вьетнам убил уже двоих из трех их сыновей: Роберта – пулей в сердце, а его брата – куда более изощренным способом. Джейсон никогда не говорил о том, чем занимался, служа своей стране, но у Барклоу имелся один дружок в Министерстве обороны. Тот отказался сообщить подробности, но как-то обмолвился, что была война, и была ВОЙНА, и что Джейсон воевал как раз на последней. – Габриэла? Тишина в доме была хорошо знакома по всем этим годам, наполненным горем, – в несуразно большом доме, какие-то части которого были словно вырезаны напрочь. Приближаясь к спальне, Френч услышал звук льющейся воды и остановился перед приоткрытой на дюйм дверью ванной комнаты. – Дорогая? Габриэла лежала в ванне в полной темноте, но он мог различить ее силуэт на фоне кафельной плитки. – Не включай свет! Френч убрал руку от выключателя, гадая, знает ли она уже или же только предполагает. Когда глаза привыкли к темноте, он более ясно различил ее очертания. Вода поднялась до ложбинки между ее грудями, руки обхватывали колени. Не оборачиваясь, Габриэла произнесла: – Это из-за него ты здесь? – Ты о чем? Тут она склонила голову набок, в нацеленном на него глазу мелькнул яркий огонек. – Ты не являлся домой средь бела дня с тех самых пор, как мы только поженились. Я спрашиваю: ты здесь из-за Джейсона? Френч с несчастным видом вздохнул. – Кто тебе сказал, что он вернулся? – Мэрион звонила. Она видела его на площади. Волосы у него теперь длиннее, но она сразу узнала его. Сказала, что он бледный, что тюрьма стоила ему добрых двадцати фунтов веса. – Я с этим разберусь, Габриэла, обещаю. – Гибби наверняка захочет повидаться с ним, провести время… – Я этого не допущу. – И как же ты этого не допустишь? – Габриэла… – Он опасен, Билл! Он опасен для нашего сына. Неужели ты этого не видишь? Неужели не чувствуешь? Френч опять вздохнул и опустился возле ванны на колени. Габриэла честно пыталась найти место в своем сердце для человека, которым стал Джейсон, но тот отнюдь не пытался облегчить ей эту задачу. Героин. Тюрьма. Влияние, которое он оказывал на Гибби. Пока Джейсона не осудили, единственное, чего хотелось Гибби, это постоянно таскаться в тени своего старшего брата, расспрашивать про морскую пехоту, про войну и про то, не стоит ли и ему самому завербоваться во Вьетнам. – Послушай, – сказал Френч. – Я просто хотел лично сообщить тебе, что Джейсон опять здесь, и пообещать, что я поберегу Гибсона. – Небось, считаешь меня дурочкой? Взбалмошной, помешанной на опеке дурочкой? – Ни в коем случае. – Будь ты матерью, ты бы понял. – Джейсон в жизни не причинит вреда своему брату. – Намеренно – да. Не по злобе. Остальное супруга оставила недосказанным, но он понял ее более глубокие страхи, ее беспокойство касательно того, что Джейсон способен развратить брата, вовлечь его во что-нибудь противоправное, заложить ему в голову опасные мысли. – Гибби сейчас не в школе, – добавила она. – Ты вообще в курсе? – Да, День прогульщика. Сейчас он наверняка на карьере со своими друзьями. Кен уже поехал его искать. – А что, если Джейсон найдет его первым? Френч отвернулся, чтобы не видеть страха в глазах жены. Гибби был для нее всем миром, а Джейсон – разрушителем миров. – Я сейчас тоже туда съезжу, – заверил он. – Разыщу его. – Поезжай уж, будь добр. Привези его домой. Френч встал, но не вышел из ванной. Затолкал руки в карманы и опустил взгляд на макушку жены, на изгиб смутно белеющего сырого плеча, на очертания ее тела под покровом темной воды. – Рано или поздно Гибсон все равно захочет повидаться с братом. – Просто постарайся, чтобы это случилось как можно позже. – Джейсон провел в тюрьме больше двух лет. Он отсидел свой срок. – Важен только Гибби. Прости, Билл, но это так. – А ты не хочешь хотя бы просто поговорить с ним? – С Джейсоном? – Да. – Про что? – спросила Габриэла. – Про героин?2
Для разных людей этот карьер означает разные вещи. Для меня это в первую очередь обрыв. Говорят, что от верхушки утеса до поверхности воды – ровно сто тридцать футов[2], и с воды это примерно похоже на истину: вздымающаяся ввысь стена гранита, серое небо над ней… Из-за этой сливающейся воедино серости утес кажется маленьким, и я знаю, что думают люди, лежа на воде на спине или глядя на него с узкого бережка на противоположной стороне карьера. «Да я запросто это сделаю!» Чем больше выпито, тем более уверенными в себе они становятся. Это всего лишь вода, говорят они себе, просто нырок. Чего тут сложного? Но потом они поднимаются на самый верх. Первый подходящий уступ – футах в шестидесяти над водой, и люди и вправду с него частенько прыгают. Хотя на следующий уступ поднимаются лишь совсем немногие. Там где-то футов восемьдесят, но почему-то кажется, будто он вдвое выше того предыдущего. Те же, у кого хватило духу добраться до самой вершины, обычно опасливо перегибаются в поясе и смотрят вниз с таким видом, будто за время их подъема наверх законы физики могли каким-то чудесным образом перемениться. «Семьдесят миль в час в момент соприкосновения с водой…» «Четыре полные секунды, чтобы оказаться там…» С высоты тринадцати этажей вода кажется стальной плитой, и люди начинают вспоминать ранее слышанные истории: про какого-то мальчишку, который насмерть убился здесь в пятьдесят седьмом, про одного самоуверенного спортсмена-бейсболиста, который неудачно вошел в воду – да так, что его собственное колено врезалось ему в челюсть, раздробив ее на четыре части и снеся все зубы с правой стороны рта. Я уже сто раз такое видел. Парни бледнеют, а их подружки говорят: «Не делай этого, я просто пошутила!» Я не единственный, кто уже прыгал отсюда «солдатиком», ногами вперед – кое-кто тоже пробовал, – но только у одного-единственного человека хватило пороху прыгнуть с самой вершины «ласточкой», войдя в воду вытянутыми перед собой руками и головой, и этим человеком был мой брат. Тот, которого уже давно нет в живых. – Ну же, чувак! Если собрался прыгать, так давай уже прыгай, – голос у меня за спиной принадлежал моему лучшему другу. – Сам знаешь, что Бекки смотрит. Я заглянул вниз в карьер и увидел Бекки Коллинз, плавающую на надутой автомобильной камере футах в ста от утеса. Она казалась совсем крошечной, как и все остальные, но больше ни на ком не было такого ослепительно-белого бикини. Ее голова была откинута назад, и мне показалось, что она смеется. Как наверняка и девчонка рядом с ней. Вокруг них на надувных матрасах и автомобильных камерах устроилась чуть ли не половина наших однокашников. Остальные маячили на дальней стороне карьера, или в лесу, или еще только подходили от машин, поблескивающих вдалеке, словно россыпь разноцветного стекла. – Так будешь прыгать или нет? Я отвел взгляд от воды достаточно надолго, чтобы уловить блеск в глазах Ченса. Парень он некрупный, но всегда готов дать в глаз любому бугаю, нахально подбить клинья к любой приглянувшейся девчонке… – Может, она смотрит на тебя, – сказал я. – Я не настолько тупой, чтобы прыгать с этой скалы! Интересно, подумал я, не в мой ли это адрес сказано. Я прыгал отсюда уже семь раз, но никогда не пытался войти в воду головой, и все там, внизу, знали это. Я торжественно поклялся сделать это до окончания школы, но то было два года назад, и я был зол, когда эти слова сорвались у меня с языка. – Так ты думаешь, это я тупой? – Я думаю, что ты рок-звезда. – Маккартни или Джаггер? Ченс одарил меня бесовской ухмылочкой. – Это зависит от того, прыгнешь ты солдатиком или ласточкой. Отвернувшись от своего дружка, я подумал о том, что произойдет, если я неправильно врежусь в воду на семидесяти милях в час. Ребята подо мной принялись хором скандировать: – Лас-точ-кой, лас-точ-кой!.. Когда такое проделал мой брат, то это было словно полет лебедя на фоне высокого бледного неба, и я по-прежнему частенько вижу это во сне: то, как он взмыл в воздух и на миг завис, а потом долгое падение – у меня дыхание замерло в легких, – и как его руки сошлись вместе буквально за миг до того, как он воткнулся в воду. Нас было всего трое, кто видел этот прыжок, но слух распространился быстро. «Роберт Френч прыгнул ласточкой с Чертова уступа…» «Не, ты слышал?..» «Просто невероятно!» На тот момент мировой рекорд высоты такого прыжка с дикой скалы был всего на пятнадцать футов больше, и принадлежал он какому-то парню из Аргентины. Но это был Шарлотт, Северная Каролина – в ту пору, в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом, еще совсем крошечный городишко. Это было пять лет назад, но в тот день в этом маленьком городке мой старший брат стал самым настоящим богом. Люди спрашивали его, зачем он это сделал и как, и задавали еще тысячи других вопросов, но лишь четверо из нас знали правду, которая действительно имела значение, и эта часть тоже частенько снится мне по ночам: то, как свет ударил Роберту в лицо, когда он вынырнул из-под воды, его глаза, которые казалась более яркими и более живыми. «Выкуси, Вьетконг!» – сказал он тогда, и это было то, что знали лишь немногие из нас. Роберта отправляли во Вьетнам. – Я обязательно прыгну, – произнес я. – Не свисти. – На сей раз это произойдет. – Ну валяй тогда. – Бекки Коллинз, говоришь? – Она полюбит тебя навсегда! Я уже тысячу раз представлял себе этот прыжок и теперь чувствовал примерно то же самое: ветер в лицо, запах жары, пыли и далекого дождя. Я приподнялся на цыпочки, раскинув руки. – Считай до трех. – Погоди… Да ты чё? – Без разговоров, хорошо? И без того стрёмно. – Чувак… – Что? – Я не отрывал глаз от обрыва. – Чувак… Серьезно… Что-то в его голосе показалось мне странным: нотка сомнения, или паники, или страха. – В чем проблема, Ченс? Мы ведь уже здесь, так? До выпуска ровно две недели. – Просто прыгни солдатиком, чувак! Это тоже будет считаться. – Что, прости? – Ты ведь знаешь, что на самом деле не сможешь это сделать, так? Не сможешь спрыгнуть так, как прыгнул твой брательник. – Ченс растерянно выставил перед собой ладони. – В смысле… Да ладно тебе! Мы ведь все это уже проходили, помнишь? Ты говоришь про это. Поднимаешься сюда. Но никогда на самом деле не прыгаешь башкой вперед. – Но ты же меня подначиваешь! Говоришь мне, чтобы я сделал это! – Потому что я и на секунду не думал, что у тебя настолько не хватает мозгов, чтобы действительно прыгнуть! Это же тринадцать этажей! – Думаешь, я боюсь? – Нет. – Думаешь, я не смогу? – Я думаю, что твоего брата все равно не вернешь, независимо от того, сделаешь ты это или нет. Кровь отлила от моего лица. Ченсу было на это плевать. – Роберта больше нет, чувак! Он не увидит твой прыжок и не похлопает тебя по спине и не скажет: «Добро пожаловать в клуб!» Он так и будет лежать под землей на том кладбище, которое ты так ненавидишь. Он – по-прежнему павший герой, а ты так и останешься обычным пацаном-старшеклассником. Ченс был серьезен и встревожен – странная комбинация. Я отвел взгляд, и тут от подножия утеса донеслись насмешливые вопли, кто-то далеко внизу выкрикнул: «Ну давай уже, ссыкун!» Я нашел взглядом Бекки Коллинз – коричнево-белую черточку. Она прикрывала глаза от солнца и не орала вместе с остальными. – Думаешь, я разобьюсь, если прыгну? – Думаю, что это не исключено. – Роберт-то не разбился. – Рука Господа, Гибби! Один шанс из миллиона. Я продолжал наблюдать за Бекки, размышляя про Господа, удачу и своего погибшего брата. Представители корпуса морской пехоты говорили, что он получил одну-единственную пулю в сердце, и она убила его, прежде чем он успел хоть что-то осознать. Быстрая безболезненная смерть, сказали они, но я на это не купился. – Два года назад я сказал, что прыгну ласточкой. Сказал всем там внизу, что сделаю это. – Ты имеешь в виду, всем этим? – Ченс ткнул пальцем вниз, на воду, где теперь еще больше ребят вопили на отвесную стенку утеса. – Ты имеешь в виду Билла Мерфи, который как-то сказал Бекки прямо в лицо, что ты жалкий слабак, потому что твоя мамаша больше не разрешает тебе играть в футбол? Имеешь в виду его поганого братца? И этого тоже в жопу! Он чуть ли не весь седьмой класс плевал тебе в затылок жеваной бумагой! А как насчет Джессики Паркер или Дианы Фейрвей? Я приглашал обоих куда-нибудь сходить, и они только посмеялись надо мной. Ты их тоже особо не вдохновляешь, кстати… Они говорят, что ты слишком тихий, слишком не от мира сего, и что ты больно уж похож на своего погибшего брата. Послушай, Гибс, ты всем этим внизу абсолютно ничего не должен. Эта толпа там, под нами, вся эта публика… – Он ткнул пальцем вниз. – Просто пустоголовые показушники и самовлюбленные ничтожества. Они не знают тебя, да и вообще не хотят тебя знать. Может, разве что трое или четверо из них хоть чего-то стоят, и они единственные сейчас не вопят, чтобы ты поскорее убил себя. Заглянув за край уступа, я увидел толпу самодовольных качков, тщедушных укурков и симпатичных девчонок в зеркальных солнечных очках. Большинство из них смеялись, ехидно улыбались или что-то орали мне. «Ну давай же!..» «Ласточкой!..» «Ласточкой, ссыкун ты несчастный…» Все они собрались на своих плавсредствах в кучу, чтобы было лучше видно: мозаика из резины, гладкой загорелой кожи и клочков бикини, похожих на разноцветные паруса. Я прислушивался еще секунду, потом обвел взглядом небо, зазубренную скалу, далекую знакомую воду. Последней я посмотрел на Бекки Коллинз, которая с единственной подругой плавала отдельно от остальных. Она не двигалась, прижав одну руку ко рту, а другую к сердцу. – Знаешь что, Ченс… – медленно произнес я. – Пожалуй, ты все-таки прав. – Правда? – Да, частично. – В каком это смысле «частично»? Я не любил бесполезную ложь, так что просто помотал головой, после чего отвернулся от края обрыва и двинулся к тропке, ведущей вниз. Ченс потянулся следом, все еще встревоженный. – Чувак, погоди… Как это понимать? Я хранил молчание, не желая делиться осознанием, которое он в меня заложил. Оно оказалось мощным и неожиданным и опьянило меня перспективой, которую я до сих пор даже не рассматривал. «Только я один», – подумал я. «Я поднимусь и прыгну отсюда, когда больше никого здесь не будет…»* * *
Уже далеко не впервые мы с Ченсом спускались по этой длинной тропке вниз. Продвинулись по склону к востоку, а потом долго петляли среди деревьев и где-то через четверть мили оказались на противоположной стороне карьера, где наши однокашники оставили свои автомобили. Подойдя к краю большой поляны, мы остановились и посмотрели вниз. Ченс пихнул меня локтем. – Она на берегу слева от тебя. – А я вовсе и не ее ищу. – Ну да, рассказывай! Увидев меня, Бекки помахала мне. Ее окружала целая команда парней, в основном здоровяков-футболистов. Один из них перехватил мой взгляд и пренебрежительно сплюнул на потрескавшийся гранитный уступ, сходивший тут за пляж. – Пошли! – поторопил меня Ченс. – Давай раздобудем пивка. Мы свернули было на тропу, которая вела к воде, но тут приметили какое-то движение в тени среди сосен. Там, прислонившись спиной к стволу и задрав коленки, сидел какой-то парень, и его голова повернулась, когда он затушил окурок сигареты о землю. – Видел твое представление… Даже на миг показалось, что ты и впрямь это сделаешь. Он встал и выдвинулся на свет: черные волосы, потертая джинса, по-тюремному бледная кожа. – Ну привет, братишка! Джейсон на пять лет старше меня, но по части роста и габаритов мы с ним практически сравнялись. Те же волосы подметали воротничок рубашки. Те же глаза неотрывно смотрели на меня с лица, знакомого до последней черты, но обретшем жесткие углы. – Тебя выпустили, – произнес я, и он лишь пожал плечами. – Что ты тут делаешь? – Тебя ищу, не поверишь. Из его заднего кармана появилась пинтовая бутылка. Открутив крышечку, Джейсон предложил мне хлебнуть. Когда я помотал головой, он опять пожал плечами и закупорил бутылку. – Ченса ты наверняка помнишь, – сказал я. – Привет, малютка. От его насмешливого тона Ченс немного напрягся, а Джейсон стоял все с тем же беззаботным, опасным и скучливым видом. – Почему ты все-таки не прыгнул? Я лишь глуповато пожал плечами, и Джейсон кивнул, как будто все понял. – Было на что посмотреть, верно? Он говорил про тот день, когда прыгнул наш брат. Из них обоих Роберт был самым добрым и самым моим любимым братом. – Ты уже заходил домой? Джейсон помотал головой. – А собираешься? – После того раза? Не думаю. Его ухмылка тогда была первым чем-то действительно знакомым, что я в нем увидел. Она была жестко перекошена на сторону, и глаз над ней коротко мне подмигнул. Если вы нравитесь Джейсону, это подмигивание говорит: «Жизнь прекрасна, я тебя прикрою». Для остальных это может означать нечто совершенно иное. Даже в его школьные годы взрослые люди могли отпрянуть от этой улыбочки с подмигиванием, а ведь это было еще до войны, смерти и того, что этот чертов Вьетнам внедрил в моего брата. Он был спокоен в тот момент, но все буквально за секунду могло коренным образом перемениться. Мягкий жар бабьего лета. Убийственный мороз. У него внутри каким-то образом уживались оба этих противоположных начала, и они могли очень быстро поменяться местами. Джейсон прикурил еще одну сигарету, и я смотрел, как он затягивается, испытывая чуть ли не ненависть к тому, насколько он все-таки похож на нашего погибшего брата. Будь сейчас на месте Джейсона Роберт, он бы со смехом обнял меня. Так крепко стиснул бы, что я не смог бы дышать, а потом отодвинул от себя, взъерошил мне волосы и воскликнул: «Господи, как же ты вырос!» Я частенько гадал, изменила ли его война точно так же, как она изменила Джейсона. Стал ли он жестче в эти свои последние дни? Или как раз доброта Роберта и была тем, что в итоге убило его, – та сердечная мягкость, которой недоставало другому моему брату? – Чем завтра думаешь заняться? – спросил Джейсон. – Пока не знаю… Схожу куда-нибудь потусоваться, наверное. – Давай тогда потусуемся вместе, на пару. У тебя есть тачка. А я знаю кое-каких классных девчонок. Он улыбнулся, не выпуская из губ сигареты, потом втянул дым и выпустил его через ноздри. – Мы с Робертом частенько так поступали – помнишь, наверное. Проселочные дорожки, холодное пиво – жизнь до войны… Ну что скажешь? Будет как в старые добрые времена. – Каких девчонок? – спросил я. – Вот таких! – Джейсон показал мне большой палец, после чего бросил взгляд на Ченса. – Да вообще какая разница, каких девчонок? Ты что, мне не доверяешь? – Да дело не… Я замешкался, и улыбочка Джейсона увяла. – Только не говори, что дело в нашей матери! – Сам знаешь, каково ей сейчас. – Ты собираешься забить на денек с двумя классными телками и своим вновь обретенным братом только из-за того, что это может расстроить нашу мамашу? – Тебе здесь давно не было, братишка. Ты не видел, какая она сейчас. – Дай-ка угадаю… Слишком требовательная? Строгая? – Я назвал бы это излишней опекой. Покачав головой, Джейсон надолго приник к бутылке. – А ты не думаешь, что Роберту хотелось бы, чтоб мы присутствовали в жизни друг друга? Не думаешь, что, где-то в глубине души, даже папа считает, что неправильно держать нас подальше друг от друга? Хотя знаешь что? Дело твое. – Он пыхнул сигаретой и показал мне самые яркие, самые холодные глаза, какие я когда-либо видел. – Если ты еще не вполне мужчина… – Только вот не надо, Джейсон! – Не вполне мужчина… Недостаточно взрослый… – Да пошел ты! Он опять ухмыльнулся и посмотрел на утес. – Будь ты настоящим мужчиной, ты бы прыгнул. Ты ведь некогда был крепким орешком. Помнишь это? Помнишь, каково это? В его холодных ярких глазах светился вызов, и я ощутил в себе такую же холодность. – Можно подумать, что ты сам готов прыгнуть. – В любой день недели. – Да ни в жисть. – Да ну? – Именно что да ну. – А как насчет такого, тогда? Я прыгаю прямо сейчас, и завтра мы едем развлекаться, ты и я. И не только это – ты заранее говоришь маме, куда собираешься. Рассказываешь ей обо всем – про меня, про девчонок, – рассказываешь ей обо всем, и тогда посмотрим, что она скажет. Я не сводил взгляд с утеса, думая о матери. «Есть вещи и пострашней прыжка с обрыва. Чреватые совсем другой смертью». – Ты ведь понимаешь, чего она боится, верно? – Само собой, понимаю, – ответил Джейсон. – Она думает, что ты пойдешь на войну из-за того, что воевал Роберт и воевал я, или что ты решишь, что это круто – быть похожим на меня, и что тебя арестуют, или что ты подсядешь на наркоту, или, не приведи господь, трахнешь девчонку… В основном же я думаю, она боится того, что ты научишься думать самостоятельно. Тебе вообще это разрешается, братишка? Высказывать свое мнение? Жить своей собственной жизнью? Она вообще в курсе, что ты сейчас здесь? Я ничего не ответил. Не было нужды. – Короче, предлагаю уговор. – Джейсон подступил ближе и обхватил меня рукой за плечи. – Я прыгаю оттуда ласточкой, и в субботу мы проводим время вместе. Весь день. Вдвоем. – Он стиснул мне шею. – Брат должен знать своего брата. Я изучил эти яркие, холодные глаза, и что-то вдруг провернулось у меня внутри, словно на старый проржавевший металл наконец попала смазка. Хочет ли он вообще поближе узнать меня или просто выпендривается? Я проиграл в памяти его возвращение с войны: взаимную ожесточенность и вопросы, оставшиеся без ответа, семейные стычки и все произошедшие в нем перемены. Сколько прошло тогда дней до первого ареста? Когда он начал колоться героином? Я отступил от того, что увидел в этих глазах перед собой, и его руки упали по бокам. – Я не хочу, чтобы ты погиб из-за меня. – Уговор есть уговор, братишка. – Я серьезно, – сказал я. – Знаю, что серьезно. Джейсон опять улыбнулся и подмигнул – и в этот момент настолько напомнил мне нашего погибшего брата, что защемило в груди. Стряхнув с ног туфли, он стащил рубашку, и я увидел все раны, которые он получил на войне, – заросшие отверстия от пуль, следы ожогов и узловатые шрамы. Ченс рядом со мной словно стал еще меньше – весь сжался и не мог отвести от них глаз. – Господи! – Заткнись, Ченс. Джейсон не обращал внимания на моего друга, и это казалось почти правильным. Дело касалось только нас двоих, и никого больше. – Зачем ты это делаешь? – спросил я. – Сам знаешь зачем. – Не, правда не знаю. – Не придуривайся. Ты в точности знаешь зачем. – Он сунул мне в руку помятую пачку сигарет. – Подержи для меня в сухости. Потом мне точно захочется штучку. – Джейсон, послушай… – У меня кончились слова. Повернувшись, он стал уходить, и Ченс издал странный смешок. – Исключено, чувак! Совершенно исключено, что он прыгнет. Все глазели на моего брата, когда тот вышел на каменистый бережок, и я подумал, что некоторые ребята постарше узнали его. Двое из них принялись толкать друг друга локтями и перешептываться, но Джейсон не смотрел ни влево, ни вправо. Прыгнул в воду и с десяток секунд скользил под поверхностью. Когда вынырнул, неспешными саженками стал удаляться от берега. – Исключено, – пробормотал Ченс. – Совершенно, блин, исключено… Наконец Джейсон подплыл к стенке утеса на противоположной стороне карьера, бледным пятном выделяясь на фоне серого камня. Без всяких усилий выдернул себя из воды, и к тому моменту, как он забрался на самый верх, уже чуть ли не весь пляж знал, кто он такой. Я видел это по облетающим толпу шепоткам. «Джейсон Френч…» «Вьетнам…» «Тюрьма…» Несколько взглядов остановились на мне, но я их полностью проигнорировал. Бекки Коллинз тоже смотрела в мою сторону, хотя даже это казалось концовкой какого-то ночного кошмара. – Он и вправду собирается это сделать, – произнес я, чувствуя себя так, будто стою сейчас рядом с ним. Все тот же ветер облизывал камень, а вода внизу была столь же холодной, серой и твердой. Единственной разницей было полное молчание, когда Джейсон раскинул руки. Никто ничего не говорил и уже тем более не кричал, и могу поклясться: ветер прямо в тот момент полностью стих и даже птицы умолкли. «Прошу тебя, Господи…» Молитва пришла в тот миг, когда я ощутил себя с ним одним целым. Я чувствовал его дыхание, как свое собственное, пальцы его ног, принявшие на себя весь его вес, мои колени невольно согнулись и резко выпрямились в тот самый момент, когда его жизнь уже не была его собственной. – О боже ты мой… Ченс произнес эти слова, когда мой брат взмыл в воздух и между его ногами и камнем пролегла расширяющаяся полоска серого, как фетр, неба. Он словно повис на невидимых нитях и выглядел в точности так же, как выглядел тогда наш брат – половина тела ярко освещена, другая в тени, грудь и раскинутые по сторонам руки упруго выгнуты, будто лук с туго натянутой тетивой. В эту долю секунды, пригвожденный к небу, он являл собой совершенно безупречную картину, но тут плечи потянули его вниз, и вот прямо в этот момент мне снова было тринадцать, и воздух остановился в легких, и я услышал все те же слова, где-то в самой глубине головы. «Одна тысяча один…» «Одна тысяча два…» Я отсчитывал секунды точно так же, как это делал для Роберта, и боялся потерять и второго брата. Джейсон выжидал слишком долго, все еще раскинув руки ласточкой, когда в голове у меня прозвучало «одна тысяча три», принеся с собой ужасную уверенность. Он неправильно войдет в воду! Он сейчас разобьется! Но в самый последний миг его руки сошлись перед головой и, словно кончик ножа, воткнулись в поверхность воды, позволяя моему брату в нее проникнуть. Он исчез в черной пучине, и я затаил дыхание, пока не увидел его вновь – голова над поверхностью, длинные руки неспешно гребут к берегу. Ченс опять что-то произнес, но я почти оглох от звука, похожего на завывание штормового ветра. Это кровь в ушах шумит, подумал я. Или, может, это был рев восхищенной толпы.3
Весь остаток дня я думал про своего брата, про его прыжок и сделку, которую мы с ним заключили. Насчет субботы. Вдвоем. Я ничего не стал говорить матери в тот вечер, пусть даже и ужинали мы в неловком молчании, и она первой нарушила его, словно приглашая к разговору. – Это Кена я видела на подъездной дорожке? Задавая этот вопрос, она смотрела в тарелку. Я встретился взглядом с отцом, но в его глазах не было и намека на его мысли по этому вопросу. – Он приехал сразу за мной, – сказал я. Это было и вправду так, но сообщил я далеко не все. Напарник моего отца разыскал меня в карьере и настоял на том, чтобы проводить меня до дома. Добавил: «Я обещал твоему отцу проследить, что да как», – и это были его последние обращенные ко мне слова. Он не упомянул ни про Джейсона, ни про ребят, которых застукал за выпивкой, ни про мой виноватый вид, когда я вздрогнул при его внезапном появлении. Кен наблюдал за Джейсоном этими своими пустыми коповскими глазами, а потом все с тем же нескрываемым отвращением опустил взгляд на Ченса. «А тебе тоже не пора ли?» Остановив машину на нашей подъездной дорожке, он проследил, как я захожу в дом, а потом дождался, пока за ним не остановится машина отца. Я не слышал их разговор, но видел от двери, как отец посматривает на меня такими же глазами копа. – Ты сегодня не был в школе, – констатировала мать. – Я был на карьере. – День прогульщика – это традиция, я знаю, но в понедельник изволь опять в школу. Выпускные экзамены на носу. Если конец близок, это не значит, что можно расслабляться. – Слушаюсь, мэм. Она молча поддела на вилку листок салата, и это тоже было частью затеянной ею игры. Никаких упоминаний про Роберта, или про Джейсона, или про войну. Я точно не знал, где витает ее разум в промежутках молчания между вопросами, но предположил, что это будущее или какое-то другое светлое место. Мой отец тоже хорошо знал правила этой игры: держись просто и естественно, не залезай в дебри. – Не подумал еще раз насчет летней работы? – Меня хотят нанять в марину[3]. – Опять? Это его явно разочаровало, но я люблю лодки, воду, запах горючего. Отец еще сильней нахмурился, но крыть ему было нечем. Осенью я уже буду в колледже, а это означало отсрочку от призыва. Он натянуто улыбнулся, а мать все так же молча пригубила вина. Хотя на меня все эти ее игры не действовали. – А ты в курсе, что Джейсона выпустили из тюрьмы? Вопрос упал, словно бомба. Мать поперхнулась вином. Отец начал было: – Сынок… – Вы должны были сказать мне! Меня вдруг совершенно неожиданно охватила злость, и я даже сам не понял, по какой причине. Из-за того, как они пытались управлять моей собственной жизнью? Из-за того, что я чувствовал, пока мой брат падал со скалы? Только эмоции были определенными – этот незнакомый и непривычный для меня гнев. – Кто тебе сказал? – спросила мать. – Я видел его. Мы поговорили. Она промокнула уголки рта салфеткой. – Про меня, насколько я понимаю? – Не исключено, что и эту тему тоже затрагивали. Разгладив салфетку на коленях, мать отвернулась. – Ты ведь знала, разумеется… Разве не так? Знала, что он вернулся. – Мы решили, что лучше держать вас подальше друг от друга. – Ее взгляд на сей раз был прямым и жестким. Она сидела тихо и прямо – элегантная женщина за красиво накрытым столом. – Нам так необходимо обсуждать причины? – А разве что-то изменилось с того последнего раза, когда мы обсуждали причины? – Лично для меня – нет. Я повернулся к отцу. – Папа? – Дай нам возможность первыми с ним поговорить, хорошо? После тюрьмы. После всего этого времени. Дай нам возможность прощупать его. Мы не знаем ни его планы, ни почему он вернулся. – И когда вы все это узнаете?.. – Вот тогда и посмотрим, как поступить. Я переводил взгляд с одного на другого. Абсолютно ничего не изменилось. – Я могу идти? Моя мать подняла бокал. – Ты собираешься опять с ним повидаться? – Нет, – соврал я. – Поговорить с ним по телефону? – Если у него и есть номер, то я его не знаю. Она изучила меня такими же холодными и яркими глазами, как у моего брата. – Ты по-прежнему мой хороший мальчик? – Пытаюсь быть таким. – Ты любишь меня? – Разумеется. – Ты злишься? – Уже нет. Еще один глоток из бокала. Тот же самый взгляд. – Не уберешь посуду со стола?* * *
Я отнес тарелки в кухню и по задней лестнице поднялся в свою комнату. Едва оказавшись там, закрыл дверь и постарался увидеть окружающую обстановку чужими глазами: плакаты, старые игрушки, пластиковые спортивные призы… Когда в дверь постучал отец, было уже около девяти вечера. – Заходи. Он прикрыл за собой дверь, удивленный состоянием моей комнаты. Плакатов как ни бывало. Половина моего добра убрана в коробки. – Как это понимать? Я пожал плечами, продолжая собирать ненужное барахло. – Просто захотелось перемен. Отец заглянул сначала в одну коробку, потом в другую. – Хочешь все это убрать? – Пожалуй, что да. – Даже свои любимые комиксы? – Он поднял стопку из наполовину заполненной коробки. – Ты же собирал их с восьмилетнего возраста! Я никак не отреагировал. Отец положил комиксы обратно и присел на край кровати. – Насчет твоей матери… – Тебе не нужно ничего объяснять. – А я вот был бы только рад поговорить об этом. – Она боится, что Джейсон разрушит мою жизнь. Это едва ли новость. – Это не навечно, сынок. – Это уже годами длится, папа! Уже пять лет она не дает мне заниматься спортом или встречаться с девушками. Я не могу пойти с друзьями в поход с палатками или на охоту. Она из дому-то меня едва выпускает! – Она разрешила тебе купить машину. – Потому что я купил ее на собственные деньги. – Но все-таки разрешила. – Да, разрешила, и это единственный случай, когда она поступила по справедливости. – Ничего из этого не справедливо, сынок… Несправедливо, что погиб Роберт, или что Джейсон изменился так, как мы это видим. Несправедливо, что твоя мать настолько переживает, или что все это ложится на твои плечи. Просто имей дело со мной. И держись подальше от Джейсона – по крайней мере, какое-то время. – Он – мой брат. – Я это знаю, но есть кое-что насчет Джейсона, чего ты не знаешь. – Что именно? Что он употреблял наркотики? Что он убивал людей на войне? Отец нахмурился и внимательно посмотрел на дверь, куда менее уверенный в себе, чем обычно. – Три-четыре дня, только и всего. – Ты должен был сказать мне, что он вернулся! – Ты злишься. Я это понимаю. Но мне все равно нужно твое обещание. – Я не могу тебе его дать. – Даже ради матери? – Даже ради тебя. Я уставился ему прямо в глаза, а он уставился на меня в ответ. В конце концов на этом он меня и оставил – в молчании, которое говорило об отцах, сыновьях и трудной правде. Я не мог повернуться спиной к Джейсону – только не после потери Роберта. По-моему, отец это понял. А может, даже одобрил.* * *
Остановившись в десяти футах от двери, Френч вновь задумался о своих сыновьях, какими они были до войны: о Роберте, с его добродушной улыбкой и тихой отзывчивой натурой, и о Джейсоне, который мог быть язвительным, блистательным, а иногда и жестоким. С самого начала Гибби явно склонялся к Роберту, но куда больше походил на Джейсона, чем сам был готов признать. Он обладал теми же проницательностью и самосознанием, тем же острым умом. В сердце у Гибби, естественно, хватало места для всех, и это было единственной причиной, по которой он уже столько лет уступал совершенно безумным требованиям своей матери. Никаких девушек. Никаких занятий спортом. – Черт возьми, Габриэла! Рациональность не имела абсолютно никакого отношения к ее помешанной на опеке натуре. Первым призвали Роберта, а Джейсона эта участь миновала лишь потому, что тот родился на две минуты позже полуночи, из-за чего старшие оказались близнецами с разными днями рождения. Габриэла прорыдала весь день, когда Роберт отправился во Вьетнам, и весть о его гибели сломала ее окончательно. Он был первенцем и любимчиком. Габриэла никогда этого не признала бы, но ее крики сквозь слезы в темноте в ту ужасную ночь все еще отравляли воспоминания Френча. «Это должен был быть Джейсон!» «Это должен был быть он!» Он уже пытался удушить в памяти эти слова, но все равно помнил, вплоть до этого дня, как они тогда разносились по дому. Как скоро после этого Джейсон завербовался в морскую пехоту? Через два дня? Через три? Френч глубоко вздохнул и с силой потер руками лицо, которое показалось ему чужим и грубым у него под ладонями. Оттолкнувшись от стены, он направился к двери своей с женой спальни и заглянул внутрь. Габриэла лежала в кровати на боку. Тихонько прокравшись мимо нее, он вытащил из комода табельный пистолет и значок. – Ты куда-тособираешься? – Она перекатилась на спину, шурша простынями. – Я тебя разбудил?.. Прости. Давай спи дальше. – Гибби уже в постели? – Уложен, укрыт, подоткнут. – А ты куда? – На вызов, – сказал он. – Это займет какое-то время. – А сколько сейчас времени? – Не очень поздно. Давай спи. Френч поцеловал ее в щеку, и она опять повернулась на бок, показав изгиб высокого плеча и копну волос. Ему стало стыдно за вранье, но если б Габриэла узнала его истинные намерения, сразу последовали бы упреки и слезы – тогда она вообще не смогла бы заснуть. Выйдя из дома, Френч скользнул за руль и следовал по узкой двухполосной шоссейке, пока не оказался на региональной автостраде, ведущей в Шарлотт. Будучи городским копом, он всегда немного стыдился того, что живет на выселках, но в первую очередь он был отцом, а городская жизнь с каждым годом падала все ниже и ниже. Было бы легко винить во всем войну, но перемены казались куда более фундаментальными. Людей уже не волновало, что творится вокруг, как некогда. Они просто покрепче запирали свои двери и отводили взгляды от улицы. Соседи все меньше доверяли друг другу, и никакой любви к копам. Так стало после расстрела в Кентском государственном, по крайней мере, после расовых волнений в Нью-Йорке и Уилмингтоне, бунте в «Аттике», взрыве в Висконсине[4]… Даже в таком маленьком городе, как этот, – всего полмиллиона жителей, – Френч навидался того, что до сих пор и представить себе не мог: не просто протестов и бунтов, но и сжиганий лифчиков[5] и флагов, не говоря уже о взрывном росте бездомности, бедности и потребления наркотиков. Для незамыленного глаза проблема была крупнее, чем просто разваленные семьи и оборванные дружеские узы или даже разваленные и порванные в клочья города. Страна была ранена и страдала от боли. «Разделена» – разве это слишком сильное слово? Оказавшись в пределах городской черты, Френч двинул мимо жилых комплексов и торговых зон в деловой центр, где вырастали здания по двадцать и тридцать этажей, а тротуары были полны народу. Рестораны переполнены, равно как ночные клубы и бары. По четырехполосной главной улице медленно курсировали автомобили, прежде чем развернуться и проделать это снова. Его интерес заключался в основном в том, чтобы просто миновать ее, но множество опытных настороженных глаз все равно находили его тяжелый седан, словно на борту было крупно написано «коп». Углубившись в город, на подъезде к полумильному отрезку заброшенных фабрик, построенных в конце восьмисотых годов, Френч замедлил ход. Городские власти уже пытались вдохнуть в этот район новую жизнь, в порядке эксперимента перестроив часть зданий в жилые комплексы и кондоминиумы, но ожидаемого наплыва хозяев и съемщиков квартир так и не произошло. Строения вокруг в основном пустовали. Здесь была пара-тройка ночлежек, студии неудавшихся художников, кое-какие промышленные склады. Здание, которое ему требовалось, располагалось на дальнем углу наихудшего квартала, так что подкатил он потихонечку и вышел из машины на некотором расстоянии от него. Между редкими уличными фонарями разливалась непроглядная тьма, и лишь там, где на погрузочных платформах и растрескавшихся бетонных крылечках кучковались какие-то ханыги, поблескивало битое стекло и тускло светились огоньки сигарет. – Кто-нибудь видел Джимми Хукса? – Подходя к компашке подобных типов, которые устроились на погрузочной платформе, вытянув ноги и прислонившись спиной к кирпичам, Френч показал свой полицейский значок. Сидящие его увидели, но даже не озаботились спрятать иглу. – Эй! Джимми Хукс. Ты видел его? Один из торчков повернул голову и медленно сморгнул. Френч протянул десятидолларовую купюру. – Отдам первому, кто скажет. – Э-э, мужик, я вроде как видел его… – Только не ты! – Френч знал этого малого, соврет – недорого возьмет. – Вот вы двое. Джимми Хукс. Я не собираюсь замести его. Просто надо поговорить. Он вытащил еще пятерку, и все трое наркоманов дружно ткнули пальцами на старую фабрику через дорогу. – Если соврали, я вернусь. Отберу и деньги, и ширево. – Да ты чё, мужик! Все по-честному. Джимми Хукс. Прямо вон там. Френч бросил им банкноты и двинулся через дорогу, ступая по битому стеклу и не сводя глаз с двери полуподвала, полускрытой в темной нише с тремя ведущими вниз ступеньками. Возле нее ошивались две какие-то девицы. Проститутки, подумал он. Увидев его, они сразу разделились. Френч дал им спокойно уйти. За открытой дверью увидел матрасы, старые диваны, на полу оплывал огарок свечи. – О… мистер коп! Приветствие последовало от наркота, настолько тощего, что хороший ветерок поднял бы его и унес прочь. Тот лежал на диване, босиком, без рубашки и явно под кайфом. – Я ищу Джимми Хукса. Наркоман показал в сторону длинного темного коридора. – Он один? – Да, блин, мужик… Наркоман расслабленно ухмыльнулся, и Френч понял: «Нет, не один». Пройдя по коридору, он обнаружил еще несколько комнат и еще больше наркоманов. Френч был слишком вымотан, чтобы испытывать хоть какие-то чувства, но некая пружина внутри него взвелась немного туже. В задней части здания коридор загибался вправо и упирался в стальную дверь под голой лампочкой. Взявшись за рукоять револьвера, Френч дважды постучал. – Полиция! Мне нужен Джеймс Мэннинг, он же Джимми Хукс. Будь это задержание, за спиной у Френча сейчас стояли бы люди, равно как у черного хода и в переулке снаружи. Хотя Мэннинга никогда еще не забирали за распространение. Больно уж хитрый тип, больно уж скользкий… – Ну давайте уже, открывайте! Он барабанил в дверь, пока не скрежетнул металл и внутри не сдвинули засов. Дверь приоткрылась на длину цепочки и показался кусок лица – бледная кожа, темный равнодушный глаз. – Ордер. – Это не прозвучало вопросом. – Передай Джимми, что это детектив Френч; мне нужно кое о чем поговорить. Голова отвернулась в глубину комнаты. – Йо, ну как ты и говорил! – Так впусти человека. Дверь захлопнулась, загремела цепочка. Когда дверь открылась вновь, перед взором Френча предстал Джеймс Мэннинг, который полулежал в кожаном кресле, заложив руки за голову и вытянув перед собой скрещенные ноги. Лет сорока пяти, местный, на вид – то ли хиппи, то ли гопник, то ли «вечный студент», сразу и не поймешь. Определить расовую принадлежность и возраст стоящего рядом с ним типа было бы и вовсе затруднительно. Наркотиков, оружия и наличных Френч в комнате не приметил. Все это явно имелось в здании, но у других людей, в других помещениях. – Детектив Френч! – Мэннинг раскинул руки в насмешливом приветствии. – Я так и думал, что сегодня вечерком свидимся. – Выходит, ты в курсе, что он вернулся. – Ваш сынок разводит за собой волну покруче прочих, так что да. Слышал. Френч шагнул в комнату. Приметил еще троих мутного вида типов, держащихся чуть поодаль. Пятеро, в общем и целом. Улыбался один лишь Мэннинг. – Ты ему недавно продавал? – Не понимаю вопрос. – Я хочу знать, употребляет ли он. – Эй, этот мир полон всяких хотелок! Я чего-то хочу… Вы хотите… Двое мужчин переместились в слепую зону Френча. Он это заметил, но не стал особо напрягаться. – Так знаешь, где он, или нет? Мэннинг показал обе ладони и вторую улыбку, от которой Френчу стало окончательно тошно. Зря он вообще сюда приперся… Ему следовало самому знать, где искать своего собственного сына! – У тебя ведь есть ребенок, верно? Дочка? Мэннинг прекратил улыбаться. – Вот только давайте без таких сравнений. – Я просто хочу сказать… – Ваш сын – наркот. А моей дочке всего восемь. – Но, как отец… – Мне на это насрать. – А на что не насрать? – На взаимные услуги. – Мэннинг подался вперед в кресле. – Давайте озвучу, как это действует. Я не продавал вашему сыну. Эта информация – тоже услуга, и это бесплатно. Я могу и сказать вам, где он сейчас, но это уже будет вам кое-чего стоить. – Ответной услуги. – Услуги копа. Френч сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. Люди вокруг него были полным отребьем, просто пробы негде ставить. Ему хотелось арестовать их всех до единого или бить до тех пор, пока не разобьет в кровь кулаки. – Я не прошу у тебя почку, – медленно произнес он. – Ответная услуга должна быть соизмеримой. – Хорошее слово. – Так где он, Джимми? Еще раз спрашивать не буду. Просто уйду, и услуга уйдет вместе со мной. Мэннинг вновь откинулся в кресле. Три удара сердца, потом еще пять. – Знаете Чарли Спеллмена? – спросил он наконец. – А должен? – Грошовый дилер. Косит под крутого. У него дом на углу Уотер-стрит и Десятой, съемная халупа. Ваш сынок зависает там. – Если информация верная, за мной должок. – Да, это уж точно, детектив. Одна соизмеримая, блин, услуга, как вы изволили выразиться.* * *
Френч двинулся обратно по грязному коридору, не обращая внимания на несущийся вслед ехидный гогот. Он чувствовал себя злым и нечистым, и эти чувства преследовали его всю дорогу до угла Уотер-стрит и Десятой – тихого перекрестка в рабочем районе с маленькими домиками и крошечными садиками, где обитали как хорошие, так и плохие люди. Он знал этот район еще с тех пор, как патрулировал тут в форме еще зеленым салагой. Большинство вызовов тогда были связаны с домашними скандалами, случаями вандализма или распития спиртного в общественных местах. Насильственные преступления случались нечасто, а убийства были и вовсе большой редкостью. Не спеша изучая дома возле перекрестка, он нажал на тангенту рации и запросил у диспетчера марку и модель автомобиля, принадлежащего Чарли Спеллмену. Это не заняло много времени. – Согласно реестру учета транспортных средств, на Чарльза Спеллмена, дата рождения двадцать первое сентября тысяча девятьсот пятидесятого года, зарегистрирован «Форд Маверик» шестьдесят девятого года выпуска, номерной знак LMR-719. – Спасибо, Центральная. Принято. «Маверик» он обнаружил на узенькой подъездной дорожке у пятого дома от перекрестка, на западной стороне квартала. Шины совсем лысые. Заводская краска заляпана пятнами грунтовки. Посветив сквозь стекло фонариком, Френч обнаружил на коврике под сиденьями россыпи всякого мусора, но вроде ничего незаконного. Подойдя к дому, засек движение за занавесками, услышал музыку и смех. Постучал, и дверь открыла симпатичная девица в расклешенных джинсах и облегающей маечке без бретелек, открывающей живот. В свете уличного фонаря блеснули густо наложенные голубые тени. Она была пьяна, но настроена дружелюбно. Носик ее усыпали крошечные веснушки. – О, заходи! Бухло в кухне. Чарли где-то там. Девица развернулась и заковыляла обратно в глубь дома, оставив дверь открытой, так что он вошел. В первой комнате толклось около десятка гостей, и еще больше народу виднелось в коридоре и следующей комнате. В воздухе висел сизый дым, частично от травы. Двигаясь по дому, Френч уловил пару недовольных взглядов, но проигнорировал их. Большинство же прочих участников вечеринки пребывали в блаженно отсутствующем состоянии. Какая-то парочка самозабвенно сосалась на лестнице. Несколько девиц танцевали в углу под «Кареглазую девчонку»[6], крутящуюся на проигрывателе. В узком коридорчике ему пришлось развернуться боком, чтобы протиснуть свою крупную фигуру мимо какого-то смазливого парня и группы женщин лет двадцати пяти. – Не видели Джейсона Френча? – спросил он первую же, что попалась ему на глаза, но та лишь помотала головой. В конце коридора Френч заглянул в кухню. В тазах со льдом стояли два больших пивных кега, обе стойки были уставлены открытыми бутылками. Мужчины здесь собрались постарше, с усами и бакенбардами. – Кто-нибудь видел Джейсона Френча? Никто не ответил, так что из всей этой компании Френч выбрал того парня, который больше всего выбивался своим видом из окружающей обстановки и выглядел несколько неуверенно. – Ну а ты? Ты знаешь Джейсона Френча? Молодой человек бросил взгляд на своих друзей. – Э-э, он наверху, мужик. Но вообще-то ему сейчас не до гостей. – В какой комнате? – Э-э… – Заткнись, чувак! – вмешался кто-то из остальных. – Мы не говорим про Джейсона, если только сам Джейсон не против. После этого компашка сомкнула ряды – обычная реакция. Для определенного рода людей Джейсон являл собой нечто вроде бога. Он добровольно завербовался в морскую пехоту, чтобы поквитаться за погибшего брата, побывал в трех боевых командировках и задал там жару. У него были шрамы и характер, тюремный срок, отсиженный от звонка до звонка. Эта аура по-прежнему витала над Джейсоном, но Френч уже устал от этого – от всего этого. Он слегка отогнул полу куртки, открывая значок и револьвер в кобуре. – Я спросил, в какой комнате? После тридцати лет в копах у него это хорошо получалось. Приходилось ему и бить при нужде, и самому быть битым. Это придавало ему уверенности в себе помимо значка и ствола. – Ну давайте, парни, это совсем простой вопрос. Нет? Никто? Хорошо. Ладненько. Но сейчас я поднимусь наверх искать Джейсона, и если вдруг обнаружу кого-то из вас, ребятки, у себя за спиной на лестнице, или в коридоре, или вообще где-то поблизости, то восприму это как личное оскорбление. Всё понятно? Сосчитав до пяти, Френч повернулся к лестнице. Никто за ним не последовал. На площадке второго этажа его ждали четыре закрытые двери. За первой скрывалась ванная комната, пустая. За второй – спальня, и дверь была заперта на замок. – Джейсон? Он услышал внутри какое-то шевеление, а потом негромкое: – Вот черт… – Открывай, сынок! Я просто хочу поговорить. – Сейчас не самое подходящее время. – С тобой никогда подходящего не бывает! – Иди на хер, я сказал. – Ладно, тогда… Френч взялся одной рукой за ручку, навалился плечом на дверь и почувствовал, как замок подается. Дешевый металл. Дешевая дверь. Внутри горела единственная лампочка, накрытая красной тряпкой, смягчающей свет и отбрасывающей тени на голую кожу молодой женщины. Та сидела верхом на лежащем на спине Джейсоне, медленно и размеренно двигая ягодицами. Ее сцепленные руки были заложены за голову под копной длинных темных волос. Наверное, она даже не услышала, как с треском распахнулась дверь. А может, ей было на это просто плевать. – Тира, детка… Тормозни чутка. – Задрав подбородок, Джейсон похлопал ее по бедру. – Не дашь нам минутку? Соскользнув с кровати, девушка с полным отсутствием стыда или смущения стала одеваться. Френч отвел взгляд, но она не спешила, двигаясь по комнате и собирая разбросанную там и сям одежду. Наконец одевшись, надолго приникла поцелуем к губам Джейсона, после чего протолкалась мимо Френча, бросив ему: «Свинья!» – Чудесно, – отозвался он. – И вам не хворать. Девушка показала ему средний палец, и Френч проследил, как она уходит. Джейсон на кровати прикрылся одеялом до пояса; его боевые шрамы тускло поблескивали в красноватом свете. Потянулся за пачкой сигарет, вытряхнул одну, прикурил. – Прямо из тюряги, пап! Нельзя было дать человеку пять минут? – Сомневаюсь, что это первая девушка, которая у тебя была после выхода из тюрьмы. Джейсон заложил руку за голову и выпустил дым прямо ему в лицо. – Что тебе надо? – Ты не сказал нам, что возвращаешься домой. – А я не думал, что вам захочется знать. – Злость. Отстраненность. Еще одна струя дыма. – Зачем заглянул? Услыхал про завтра? – А что произойдет завтра? – Братья будут вести себя по-братски. Могу предположить, что ты явился все это прекратить. Гибби – любимый сын и все такое, а мамочка у нас – ну просто мимоза в ботаническом саду… – Давай-ка все-таки поуважительней. – Что – скажешь, неподходящее слово? Мимоза… Снежинка… Пепел на ветру. – Джейсон пошевелил пальцами, словно растирая на них перепел, и дунул на них. – Ты под балдой? – спросил Френч. – Ты сейчас употребляешь? – А «Джордж Дикель» считается? Джейсон приложился к бутылке, и все его негодование сразу проявилось у него на лице: по поводу этого внезапного вторжения, вопросов, вообще последних лет его жизни… – Гибби – не любимчик. Он просто младший и еще совсем юный. – Того же возраста, что и Роберт, когда его призвали. – Это разные вещи. – Разница небольшая. И ты вообще знаешь, в чем главная трагедия, в чем печальная ирония всей этой ситуации? – Еще один глоток виски. – Гибби всегда был самым сильным из всех нас – я хочу сказать, тогда. Тринадцать лет от роду, а ни в чем от нас не отставал: походы с палатками, кроссовые велики, охота, драки… Малыш был непоколебим, как скала. И что он представляет собой теперь? – Джейсон ткнул перед собой сигаретой. – Просто жалость берет, во что вы его превратили. – Ты несправедлив, сынок. Джейсон вздохнул, словно ему вдруг стало жутко скучно. – Чего ты вообще хочешь, пап? Чтобы я опять свалил из города или держался подальше от своего единственного брата? Если дело в этом, то говори это и уходи. Ничего хорошего из этого не выйдет, но мы, по крайней мере, поймем друг друга. Френч изо всех сил подыскивал ответ, но вопрос был за пределами простых ответов. Он любил этого парня, но теперь совсем уже не знал его. – Завтра, говоришь? По-братски? – Вообще-то предполагалось, что Гибби сам вам все расскажет. Френч кивнул. Просто ничего другого не оставалось. – Доставь его домой в целости и сохранности, хорошо? И чтоб ничего глупого, опасного или криминального. – Принято, детектив. Джейсон опять приложился к бутылке, и Френчу тоже вдруг отчаянно захотелось хлебнуть чего-нибудь горячительного, прямо в этот момент. Ему хотелось выбить злость из своего сына, притянуть его к себе и стиснуть так крепко, чтобы не оставалось больше никаких вопросов о прошлом, любимчиках и любви. Ему хотелось сказать: «Ты же мой сын, черт побери, и мне плевать, что ты сделал, или что ты сейчас из себя представляешь, или даже что ты ненавидишь меня!» Ему хотелось держать своего мальчика в объятиях, пока сердце не переполнится и не поднимется солнце и не заболят руки. Но вместо этого он лишь опять кивнул и молча вышел из комнаты.4
Я еще не спал, когда отец вернулся домой. Я знал по долгому опыту, насколько неуклюже он пытается сохранять тишину. Со всеми этими поздними возвращениями и затяжными полицейскими расследованиями можно было бы предположить, что он давно уже знает каждую отставшую половицу в доме. Но нет. Сначала я услышал поскрипывание в коридоре, а потом позвякивание кубиков льда, когда отец надолго остановился у двери моей комнаты. Когда я был младше, он мог разбудить меня, чтобы поговорить, – обычно в плохие дни, когда какое-нибудь расследование шло наперекосяк, или в числе потерпевших или убитых оказывался кто-то особо того не заслуживающий. Он никогда не посвящал меня в подробности, но даже в свои двенадцать или тринадцать я уже понимал, что ему просто хочется поговорить о каких-то нормальных вещах, убедиться, что его собственные дети в полной безопасности и мирно лежат в своих постелях. Подобные ночи стали более частыми, когда Роберта отправили на войну, и резко прекратились, когда из Вьетнама вернули его тело. Теперь все было только так: отец за дверью в коридоре, позвякивание льдинок в стакане… Когда он ушел, мои мысли вернулись к Джейсону и утесу. «Никаких колебаний…» «Он даже вниз не посмотрел перед тем, как прыгнуть…» Включив лампу, я открыл обувную коробку, наполненную фотографиями Роберта, – одни были сняты, когда он был еще мальчишкой, а другие присланы из Вьетнама. На некоторых мой старший брат выглядел испуганным, а на других в основном каким-то потерянным. Не всякий заметил бы это, естественно. Большинство людей увидели бы симпатичного парня со сдержанной кривоватой улыбочкой. Но я-то знал Роберта получше остальных – даже лучше, чем Джейсон. Именно Роберт научил меня всегда выкладываться по полной – что в учебе, что в спорте, что просто в жизни, показывал, как найти свое место в мире. Хотя с каждым годом становилось все трудней вспоминать его, так что теперь я все чаще и чаще доставал эти фотографии. Вот каким я вижу его, лишь закрою глаза: Роберт в джунглях и смотрит куда-то влево, или стоит с какими-то другими людьми на краю сожженного поля. Даже тот день, когда он прыгнул ласточкой с Чертова уступа, уже расплывался у меня в голове. Вместо него я видел Джейсона и чувствовал, что меня тянет и к нему тоже. Чего ему от меня надо? Зачем он вернулся в родные края? Я знал, что сказал бы Роберт, если б я спросил у него насчет завтрашнего дня. «Живи на полную катушку, Гибби, но имей голову на плечах…» «Ты слышал, что я сказал?» «Сечешь?» Я долго таращился в темноту, после чего натянул джинсы, взял сигареты из материнской сумочки и выскользнул на крыльцо. Звезды были уже бледными, воздух – прохладным. Я прикурил, раздираемый противоречивыми чувствами – как будто кто-то устроил войну прямо у меня в голове. «Каким быть? Таким, как Роберт, или как Джейсон? Хорошим сыном? Или плохим? Или тем и другим одновременно?» Подумал было, не умыкнуть ли немного виски, но не стал. Скоро выпивки будет хоть залейся. И вранья тоже, судя по всему.* * *
Это произошло на том же самом крыльце, в девять утра – мой отец материализовался практически у меня за спиной, когда я безуспешно попытался ускользнуть незамеченным. – Гибби, Гибби! Погоди. Он пытался убрать коповское выражение с лица, но это давалось ему нелегко – доверять. – Да, папа? Он был босиком, лишь в футболке и джинсах. Я старательно избегал его взгляда. – Куда это ты собрался? – Просто прошвырнуться. – Наполовину ложь. – Опять на карьер? – Пока не знаю. – С Ченсом? – Да, наверное. Скорее всего. Отец нахмурился и бросил взгляд на мой автомобиль на подъездной дорожке. Это был «Мустанг» с откидывающимся верхом, вообще-то довольно старый. Я купил его здорово подержанным. Хотя – кузов практически не мятый, большой мощный мотор… – Послушай, – сказал он. – Вчера вечером я разговаривал с Джейсоном. «Блин…» – Да ну? – Он рассказал мне про сегодня. Я ожидал еще более коповского взгляда, но все оказалось не так. Вид у моего старика был совершенно открытый, понимающий, и… ну, я не знаю – он словно вдруг даже помолодел. – Твоей матери вовсе не обязательно об этом знать, согласен? Давай это останется между нами. Я ожидал какой-то ловушки, но так и не увидел ее. – Я тут просто как следует поразмыслил над всем этим, вот и всё. Он единственный брат, который у тебя остался. Хороший или плохой – это ничего не меняет. – Но маме не рассказывать? – Просто имей голову на плечах, – сказал он. – Сечешь? Я коротко кивнул, подумав: ну вот опять. Призрак брата Роберта.* * *
Джейсон был явно с похмелья, когда я подкатил к тротуару. Он сидел на бордюре, скрестив свои высокие ботинки в водоотливном желобе и прижав ко лбу бутылку пива. – Ты опоздал. Я вырубил мотор, но не стал вылезать. Верх машины был опущен, солнце жарило на всю катушку. Джейсон надолго приник к бутылке, а потом поднялся на ноги. Дом у него за спиной был крошечным, дворик усеян мусором, а его одежда была темной и потрепанной, как проселочная дорога. Несмотря на все это, вид у Джейсона был готовый на все, улыбка – ироничной, а все остальное в нем – длинным, поджарым и взведенным, как пружина. Осушив бутылку, он отшвырнул ее и водрузил на заднее сиденье увесистый кулер. – Ты уже завтракал? Я помотал головой, и Джейсон распахнул дверцу. – Ладно тогда. Я угощаю. Он назвал мне адрес, взял на себя роль штурмана и провел меня через городок к простецкой закусочной в виде вагончика, в которой, судя по вывеске, подавали еду в стиле «соул» вперемешку с корейской. – Но цыплята и выпечка тут… – сказал Джейсон. – Ты просто не представляешь! Насчет этого он оказался прав. Я действительно не мог такого представить. – Неплохо, а? – Мой брат снял темные очки, и его глаза были на удивление ясными. – Часто тут бываешь? – спросил я. Джейсон ткнул пальцем в повара за прилавком, жилистого чернокожего мужчину с проседью в бороде. – Натаниэл Вашингтон, – сказал он. – Я знал его сына, Дарзелла. В учебке познакомились. – А он… ну, сам понимаешь… На войне? – Что? Погиб? – Все та же ироническая улыбка. – Он водит такси в городе. Отличный парень. Как раз он и показал мне это место, прежде чем нас отправили во Вьетнам. К корейской еде я так и не привык, но вот все остальное… Джейсон помахал рукой перед носом, словно чтобы еще раз как следует впитать упоительный аромат жареных цыплят и капусты, шпика и свиных рулек. Вид у него, развалившегося в кабинке, был полностью расслабленный. Спокойный взгляд. Дружелюбная улыбка. Покончив с завтраком, мы заказали еще сэндвичей в дорогу. – Расскажи мне про девушек, – наконец решился я. – Девушек? – Ну да, ты говорил… – Ах да, про девушек! Ну, вообще-то это скорее женщины. Ты уже спал с женщиной? Я смущенно отвернулся. Девушки были для меня полной загадкой, замешанной на сладости и коварстве. Обычно они пугали меня. – На этот счет не переживай, – заверил Джейсон. – Эти девчонки классные. Они тебе понравятся. После этого он принялся изучать город за стеклом. Тени в переулках на противоположной стороне улицы становились все более густыми, а яркий солнечный свет с каждой секундой все сильней проявлял пешеходов на тротуаре, бездомных, большие автомобили с блестящими хромированными молдингами. Я опять посмотрел на брата. Меня покоряла его ленивая уверенность в себе, его неподвижность, то, как он держал сигарету. – Что? Джейсон перехватил мой взгляд, но у меня не было простого ответа. Люди говорили, что мы с ним похожи, но для меня он все равно оставался чем-то экзотическим. – А скольких людей ты убил? Для раннего утра вопрос был явно неподходящий. Джейсон надолго остановил на мне взгляд – ни рассерженный, ни понимающий. – Давай не сегодня, братишка. Мне было трудно скрыть разочарование. Секс. Смерть. Опыт. Это было то, что делало его мужчиной, а меня – чем-то гораздо меньшим. – Послушай… – сказал он. – Я все понимаю. Люди говорят. Мы с тобой близкие люди… – Я слышал, что двадцать девять, только за первый год. Джейсон помотал головой, затушил сигарету в пепельнице. Как это прикажете понимать: больше, чем двадцать девять? Или меньше? – Мне нужно выпить. – Он поднялся, когда старый владелец заведения поставил на стол пакет с едой. – Спасибо, Натаниэл. Джейсон сунул ему пригоршню купюр, вроде даже не сосчитав их, а потом плечом открыл дверь и вывел меня на утреннее пекло. – Готов по пивку? – Я за рулем. – Не, теперь уже я. Он обошел капот и пролез за руль. Я секунду выждал, а потом тоже сел в машину, справа от него. – Открывашка – в кулере. Я огляделся по сторонам. Копов не видно. Всем вроде пофиг. Порывшись в россыпях льда, я вытащил пару бутылок «Миккелоуба», открыл, передал одну Джейсону. Он одним махом выдул чуть ли не треть, а потом вырулил на четырехрядную дорогу и двинул по ней на восток. Я держал свою бутылку между коленями, нервно отхлебывая из нее, когда мы проскакивали в открывающие просветы между машинами. – Классная тачка, – бросил Джейсон. – Да? – А вот нам с Робертом приходилось ходить пешком… Я поискал в его словах упрек, но не нашел. Я мог бы рассказать ему, как скопил денег на эту машину, зарабатывая стрижкой газонов и заправляя лодки, но не хотел разрушать настроение. Его пальцы, как влитые, улеглись в углубления в рулевом колесе. Прибавив газу, Джейсон довольно присвистнул, впечатленный быстротой разгона. За какие-то секунды мы уже делали шестьдесят при ограничении в сорок пять, и он счастливо улыбался, как человек, только что вышедший из тюрьмы. Затем повез нас дальше к востоку, а потом к северу, огибая город, пока мы не оказались в богатом районе, заполненном сияющим стеклом, деревьями и автомобилями, стоящими на выделенных парковках, а не прямо на улице. – Насчет этих девушек… – Он подрулил к тротуару. – Не дай им себя запугать. – Не дам. А что… – Дамы! Джейсон выпрыгнул из машины, когда из дверей ближайшего кондоминиума появились две молодые женщины. Передо мной промелькнул размытый образ махровой ткани, тоненьких шортиков и голой гладкой кожи. С хихиканьем спустившись по ступенькам, они встретились с Джейсоном на тротуаре, и каждая, поднявшись на цыпочки, чмокнула его в щеку. Та, что пониже ростом, притянула его голову к себе, словно чтобы пошептаться. – Так это он?.. А он симпатичней, чем ты рассказывал. Смотри, Сара! Я же тебе говорила! Обе во все глаза смотрели на меня – обе без лифчиков под маечками, загорелые. На голове у блондинки красовалась лента с бирюзовым камешком во лбу. У той, что поменьше ростом, лента была украшена перьями. – Ну вот и отлично, – сказал Джейсон. – Дамы – прошу на заднее сиденье. Братишка поедет со мной. – У-у… – Потом поделюсь. Ну давайте уже. Грузитесь. Он махнул на машину, и девушки устроились у меня за спиной. Высокая блондинка заговорила первой, мягким и спокойным голосом. – Я Сара, – представилась она. – А это Тира. Я попытался что-то вежливо ответить, но совершенно потерялся в облаке духов, длинных ног и промелькнувшей в вырезе свободной маечки бледной высокой груди. – О боже, да он покраснел! Как восхитительно! – Тира перегнулась через спинку сиденья, и я ощутил ее дыхание у себя на шее. – Как тебя зовут? – Гибби. – А сколько тебе лет, Гибби? – Ему восемнадцать, – вмешался Джейсон. – На прошлой неделе исполнилось. – О боже! Просто чудесно! – Тира стиснула меня за плечи, заливаясь смехом, но тут мои глаза встретились с глазами Сары. У нее они были голубыми, чуть зеленоватыми, и изучали меня совершенно спокойно и неподвижно. – Приятно познакомиться, Гибби. Это твоя машина? Я начал что-то отвечать, запинаясь, и Тира наклонилась вперед, опять блеснув все той же бледной кожей. – А тебе идет, по-моему. Машина, в смысле. После этого она откинулась на сиденье и отвернулась. Я ощутил трепет, пустоту. Вернулась понимающая улыбка Джейсона. – Итак, мальчики и девочки… – Он завел глухо взрыкнувший мощный мотор. – Кто готов немного повеселиться?* * *
Веселье началось еще в машине и после часа с небольшим езды переместилось на гравийную дорогу, которая петляла по практически дикому лесу, протянувшемуся вдоль южного побережья самого большого озера штата. В косых лучах солнца за деревьями проблескивала вода. Бледная пыль поднималась за машиной, пока Джейсон увозил нас все дальше от жилых районов, лодочных слипов и парков. Девушки приканчивали уже вторую бутылку вина, без умолку болтая и задавая всякие вопросы, отвечать на которые Джейсон явно предоставлял мне. О чем бы ни заходила речь, он предпочитал просто улыбаться, или прикладываться к пиву, или время от времени вставлять что-нибудь вроде: «А знаете, у кого есть по этому поводу отличный анекдот?» Дело в том, что я и вправду знаю кучу классных анекдотов. И когда бы он это ни говорил, покосившись в мою сторону, я в точности знал, что сказать и как именно это сказать. Может, сказывалось булькающее во мне пиво, или же его уверенность в себе оказалась заразительной. Но в чем бы ни было дело, девушки реагировали нужным образом. Тире нравилось хохотать во все горло – губы у нее были розовыми, как внутренняя поверхность морской раковины, зубы такими же блестящими и влажными. Реакция Сары была более сдержанной, но более лестной. Она трогала меня за плечо и наклонялась ближе, ее улыбка была мягче, интимней и загадочней. Я словно оказался во власти какого-то волшебного заклятья, которое очень боялся разрушить. Развевающие на ветру волосы. Тепло ее руки. – А куда ты нас вообще везешь? Тире пришлось поднять голос, чтобы задать этот вопрос, но Джейсон никак не отреагировал. Свернул на развилке вправо, и автомобиль запрыгал на ухабах заросшей колеи, заканчивающейся на лугу, заросшем дикими цветами. За ним на многие мили раскинулось озеро – разлив гладкого стекла, обрамленный лесом, холмами и высоким пустым небом. Когда мы наконец остановились, Тира встала во весь рост и стянула с носа солнечные очки. – Ни фига себе! Мы выбрались из машины во всю эту безмятежную тишь. – Как ты нашел это место? – спросил я. – Это не я. Это Роберт. Я сделал несколько шагов в сторону озера. Цветы ковром укрывали землю – тысячи цветов многих тысяч оттенков. Легкий ветерок рябил воду у самого берега, превращая ее в россыпь играющих на солнце драгоценностей. – Почему ты никогда меня сюда не привозил? – спросил я. Джейсон подошел ближе и сунул мне в руку только что открытую бутылку. – А я не знал про него. – Как это так? – Роберт и меня сюда не привозил. Пока его не отправили на войну. – В каком это смысле? – Он заезжал домой перед самой отправкой. Помнишь? – Конечно. – Он привез меня сюда прямо перед тем последним ужином; мы были только вдвоем. Солнце уже садилось. Было холодно. Он сказал, что нашел это место, когда ему было шестнадцать, и хотел, чтобы я знал про него – просто на всякий случай. Помимо этого, Роберт особо ничего и не говорил. Мы выпили пива и посмотрели, как садится солнце. По-моему, он был немного испуган. – Почему он держал его в секрете? – Мы же близнецы, верно? А значит, делили на двоих практически всё, хотели мы этого или нет. Дни рождения. Одежду. Даже подружки нас порой путали. По-моему, ему хотелось придержать это место для себя, только для себя одного. Ты стал бы его в этом винить? Вопрос явно не требовал ответа, учитывая красоту и умиротворяющую тишь вокруг. Интересно, подумал я, кому на самом деле все это принадлежит – но только лишь на секунду. Мыслями я опять вернулся к Роберту. Оказалось легко представить его здесь все эти годы назад, одного или с какой-то особенной девушкой. Было немного обидно, что он привез сюда Джейсона, а не меня, но они ведь и вправду были близнецами. Иногда я про это забывал. И совершенно забыл и про девушек тоже. – Никто не хочет искупаться? – Вдруг рядом с нами возникла Тира, успевшая ухватить Джейсона за руку. – Как насчет тебя, красавчик? Она со смехом стянула через голову маечку. За майкой последовали шорты, и вот она уже совершенно голая мчится среди цветов. Я никогда еще не видел следы от загара на голых девушках – да и вообще никогда не видел голых девушек. – Подержи-ка. Джейсон сунул мне свое пиво и небрежно двинулся через луг. Он не спешил, и Тире определенно это нравилось. Она отвернулась, лукаво изображая стыдливость, а потом с плеском забежала по пояс в воду, прикрыв груди, пока Джейсон тоже разоблачался – с таким неспешным достоинством, что я едва ли мог представить себя на его месте. Он был отмечен войной и по-тюремному бледен, но мускулист, уверен в себе и непоколебим. Никогда не думал, что смогу завидовать Джейсону, но вдруг почувствовал себя именно так. – Они уже были вместе пару раз. – Рядом со мной появилась Сара, глаза которой были нацелены на Джейсона, хотя на Тиру она тоже поглядывала. Те сошлись на более глубокой воде, разок приникли друг к другу в долгом поцелуе, а потом саженками поплыли прочь от берега, плеская друг на друга водой и хохоча. – Нам необязательно купаться, – сказала Сара. – Пошли. Я нашла тенек. Не знаю, почувствовал ли я облегчение или разочарование. Она почти небрежно взяла меня за руку и повела к утоптанной прогалине под плакучей ивой, где кто-то давным-давно поставил деревянные садовые кресла, уже серые и гладкие от времени. Усадив меня, Сара склонилась надо мной, упершись руками мне в колени, и легонько поцеловала. – Думаю, нам не стоит путаться у них под ногами. Потом она отодвинулась, слегка раздвинув губы; улыбка осталась только у нее в глазах. Уселась в кресло рядом со мной, но кончики ее пальцев остались у меня на коленке – собственническое прикосновение, которое согрело мне душу. – Расскажи мне про Гибби Френча. – А что ты хочешь знать? – Ты когда-нибудь был с девушкой? Ответил я честно – но и день был такой. – Нет. Вообще-то нет. – Но у тебя были подружки? – Ничего серьезного. – Это хорошо. Мне это нравится. – Сара пригубила вина, продемонстрировав безупречный профиль. – Ну а как насчет тебя? – Мужчины – да. Отношения – нет. – Она показала зелено-голубые глаза. – Тебя это шокирует? Я помотал головой – соврал все-таки, хоть и молча! – и попытался действовать с той же прямотой, что и она. – А тебе сколько лет? – Двадцать семь. – Как ты развлекаешься? – Это хорошее начало… Ее рука двинулась по моей ноге, но как-то рассеянно. Ее глаза медленно прикрылись, на губах играла едва заметная улыбка. Я украдкой бросил взгляд на ее длинные ноги, на тонкую рубашечку, на маленькие безупречные груди. Это длилось всего секунду-другую, после чего я отвернулся, стыдясь самого себя. Я совершенно не представлял, что сказать или сделать, и Сара это прекрасно понимала. – Просто дыши воздухом, Гибби Френч. Денек просто чудесный.* * *
Денек был и вправду чудесный. Мы успели переговорить обо всем на свете. Пили и смеялись, и как-то, прямо после очередной фразы, она поцеловала меня еще раз. Этот поцелуй длился дольше, уверенный и самый настоящий. После это мы стали смотреть, как Джейсон с Тирой плещутся в воде, и отвернулись лишь тогда, когда они вышли из озера, чтобы уединиться в укромном местечке среди травы и цветов. На миг я испытал неловкость, но Сару это явно не смутило. Она встала с грацией, которую я от нее и ожидал, а потом устроилась у меня на коленях, согрев мое лицо ладонями, и вновь поцеловала меня. Это был женский поцелуй – совсем не такой, с какими я был знаком по школьным девчонкам. Никакой неловкой возни, застенчивости или сомнений. Сара накрыла нас обоих тенистым шатром из своих длинных волос, отгородив ими наш общий с ней личный мирок, и в этом мире она тоже устанавливала правила. Крепко прижалась и тут же отпрянула, обещая и дразня. Засунула мою руку себе под рубашку, крепко стиснула мои пальцы своими, и время – по крайней мере, для меня – вдруг резко замедлило бег, а то и вовсе остановилось. – Смотрю, вы уже спелись… Это был мой брат, причем совсем близко. Сара отодвинулась от меня, но не спеша. Еще раз стиснула мои пальцы, а потом отпустила. – Он классный, – сказала она. – Он мне нравится. – Я так и думал. Сара повернулась у меня на коленях, привалившись плечом мне к груди и устроившись поуютней. Тира одевалась у края воды. Увидела, что я смотрю, и помахала нам. – Как водичка? – спросил я. Джейсон крикнул через плечо: – Тира, детка? Как водичка? – Супер! Тира двинулась сквозь цветы, улыбаясь до ушей. Джейсон крепко притянул ее к себе и вопросительно приподнял бровь. – Кто-нибудь проголодался?* * *
Через несколько часов мы вновь сидели в машине – желтый свет среди деревьев, небо у нас над головами просто невероятно синее. Джейсон вывез нас обратно на твердый асфальт и в мир за деревьями, двинувшись маршрутом, который не имел для меня никакого смысла: сначала к северу, потом к востоку, потом опять к северу. Я никогда раньше не видел эту часть штата – многие мили леса и возделанных полей, потрескавшегося асфальта и крошечных городков, нанизанных на дорогу, словно бусины на нитку. Я ехал на заднем сиденье с Сарой, которая столь же молча и умиротворенно, как и я, наблюдала за окружающей обстановкой, прикрыв глаза круглыми солнечными очками с розовыми стеклами. Одной рукой она рассеянно поглаживала себе горло, другая лежала у меня на ноге. Без умолку болтала только Тира на переднем сиденье. – Куда это ты нас везешь? Джейсон пожал своими широкими плечами. – Просто еду. – А можешь быстрей? Джейсон энергично разогнал машину, сдувая пыль с асфальта и сор с обочины. – Теперь довольна? – Только если ты меня тоже поцелуешь! Он как следует поцеловал ее, одним глазом присматривая за дорогой. Когда поцелуй прервался, Тира громко рассмеялась и выставила руки над ветровым стеклом, под напор горячего воздуха. – Давай быстрей! Джейсон вдавил педаль в пол, и автомобиль опять рванулся вперед. Восемьдесят пять. – Да! Да! Скорость словно электризовала ее, наполняла энергией. Тира пару раз подскочила на кожаном сиденье, одним махом прикончила остатки вина и через голову швырнула пустую бутылку во взбаламученную струю воздуха за кормой машины. Та хлопнула об асфальт позади нас, звездой разлетевшись на множество вспыхнувших на солнце осколков, и когда я посмотрел на Сару, та слегка приподняла свое узенькое плечо. – Тира в своем репертуаре… День после этого немного потерял свою прелесть. Тира меня особо не волновала, но на фоне непринужденного спокойствия Сары она несколько упала в моих глазах. – Купим еще бухла? Тира прокричала это сквозь рев ветра, сунув Джейсону под нос руку с растопыренными пальцами, и он с размаху хлопнул по ней своей ладонью. Минут через двадцать мы остановились в главном квартале узенькой центральной улицы какого-то очередного городишки. Обочина косо заваливалась туда, где рябой асфальт встречался с облупленным фасадом магазина «Эй-би-си», в котором, по словам Джейсона, он как-то затаривался. – Я мигом. – А что это за городок? – спросил я. Это было пыльное местечко с узенькими двухполосными шоссейками, мигающими желтыми светофорами и приземистыми разномастными строениями. Я увидел ребятню на великах, стариков, трактор с прицепом под навесом кормохранилища… – А какая разница? – отозвался Джейсон. Девушкам это уж точно было без разницы. Они стали переговариваться через спинку сиденья, когда Джейсон скрылся внутри, и я стал смотреть на него сквозь витринное стекло. Стоящий возле кормохранилища трактор затарахтел, пыхнув сизым дымом, выехал на боковую улочку и исчез из виду. В воздухе стоял запах цветочной пыльцы, сосновой смолы и горячего асфальта. Сара заткнула прядку волос за ухо, и я увидел пульсирующую жилку у нее на горле, румянец на щеке. – Эй, Гибби! Вообще-то я к тебе обращаюсь! Я отвел взгляд от лица Сары. Тира перегибалась через переднее сиденье, зажав двумя пальцами сигарету. Помада оставила на фильтре красный ободок. «Вирджиния слимз». Ментоловые. – Прости. О чем ты говорила? Она забралась на сиденье с ногами и еще дальше перегнулась через спинку. – А это правда, что говорят про твоего брата? – Тира, вообще-то некрасиво… – Не лезь, Сара! Я с Гибби разговариваю! Сара опять попыталась сменить тему, но в глазах у Тиры появился какой-то странный голодный блеск. Она подалась ко мне еще ближе, навалившись ребрами на верхнюю часть спинки. – Говорят, что он убил кучу людей. – В самом деле? – отозвался я. – В смысле, на войне. А может, даже и в тюрьме. – Вообще-то я не особо в курсе. – Но вы же братья? – Тира… – Да это ж круто, Сара! Классно!Все эти шрамы, истории… Сама же наверняка так думаешь. – Вообще-то я не думаю, что это круто. Если это действительно так, то это печально. А если нет, тогда ты ведешь себя просто глупо. – О, как будто ты сама с ним не перепихнулась бы! Сара сняла солнечные очки и показала мне свои глаза. – Прости, Гибби. Она становится слишком упертой, когда выпьет. – Опять посмотрела на Тиру. – Упертой и вздорной. – Сама ты вздорная! – Прекрати, Тира. – Ладно. Как скажешь. Резко отвернувшись, Тира плюхнулась обратно на сиденье, потянулась к радио и принялась крутить ручку настройки, пропустив Джона Денвера и «Холлиз», прежде чем остановиться на Эрике Клэптоне[7] и прибавить громкость. Меня ничуть не удивляли ее чувства к моему брату. Я уже видел нечто подобное, в той или иной форме. Восторг. Отвращение. Джейсон понимал, какое производит впечатление, но особо не обращал на это внимания. Практически не снимал темных очков, большей частью отмалчивался. Вернувшись в машину, мой брат явно уловил возникшее напряжение. – Что такое? Когда он скользнул на водительское сиденье, Тира лишь помотала головой, сложив руки на груди. Попыталась спустить все на тормозах. – Веселье без тебя буксует. Вот и всё. – Ну что ж, я снова здесь. – Джейсон порылся в бумажном пакете. – Вина не было, но я взял вот это. Вытащив две пинтовые бутылки водки, одну он передал Саре, а другую Тире, которая тут же открутила крышечку и сделала порядочный глоток. Сара тронула подругу за плечо. – Все у нас хорошо? Опять хлебнув из горлышка, Тира демонстративно обратилась к Джейсону: – Поехали уже, ладно? Тот без лишних слов повиновался, сдав задним ходом через бордюр и медленно покатив через городок. Детишки молча провожали нас взглядами, старики тоже. День над пустынными шоссейками за городом был столь же чистым и ярким, но настроение в машине переменилось. Тира дулась и постоянно прикладывалась к бутылке. По-хозяйски положила руку на колено Джейсону и посматривала на Сару, словно бросая вызов, которого никто не понял и до которого никому не было дела. – Держи. – Сара передала мне бутылку, но я особо не привык к чистой водке. – Точно не будешь? – спросила она. – Да, с меня хватит. Она убрала руку с бутылкой, отпила несколько глоточков и подставила руку под тугой напор горячего воздуха за бортом машины. После этого никто практически не разговаривал. Играло радио. Жарило солнце. Я с любопытством изучал плоский ландшафт вокруг, дивясь тому, насколько высоко вымахали отдельные деревья, стоящие в полном одиночестве посреди чистого поля. Около четырех часов дня мы подъехали к перекрестку и свернули вправо, что завело нас в сельскую местность еще глубже. Впервые за все это время приложившись к бутылке Тиры, Джейсон махнул на вырастающую в солнечном мареве впереди стену соснового леса, окаймленную понизу полоской белого песка. – Здесь начинаются песчаные дюны. Еще час или около того, и мы опять свернем к западу. Все довольны? Как ни странно, лично я был доволен, и не только из-за Сары. Да, ее рука опять лежала у меня на ноге, но Джейсон был по-прежнему великолепен, а едва прикрытое возмущение Тиры было достаточно легко игнорировать. Я подумал, что день обрел второе дыхание, что все у всех хорошо. В этом я ошибался. Первый звоночек прозвенел, когда Тира опять надолго приникла к бутылке, и Джейсон бросил ей: – Не пора ли тебе притормозить? Вместо этого она опять сделала порядочный глоток, прибавив громкости в радио. – Нельзя немного прикрутить звук? – попросил я. – Тут новые динамики. Но она лишь сделала радио еще громче. Джейсон искоса понаблюдал за ней, а потом сказал мне: – Я куплю тебе новые, если она их спалит. – Вот, блин, и правильно! – громко объявила Тира, подставляя лицо ветру. После этого Джейсон повез нас к югу. Поначалу на дороге мы были совершенно одни, но потом обогнали какой-то пикап и старый раздолбанный седан, которые быстро остались далеко позади. На семидесяти милях в час наш автомобиль стоял на дороге, как влитой, когда мы взлетели на вершину небольшого холма и увидели в миле или двух впереди автобус, неспешно катящий в том же направлении, что и мы. В висящем над раскаленным асфальтом призрачном мареве он казался наполовину реальным, а наполовину миражом – белый силуэт, который поначалу парил над дорогой, а потом стал быстро обретать четкие очертания, когда Джейсон прибавил до семидесяти пяти, а потом до восьмидесяти – дорога идеальной прямой линией разрезала мир, состоящий из ветра, солнечного света и чахлого кустарника. Автобус увеличивался буквально на глазах, пока мы неслись ему вслед, и я чувствовал, что скорость все растет. – Блин! Нога Джейсона вдруг слетела с педали газа, когда мы подкатили к автобусу чуть ли не вплотную. Наша машина стала отставать – вот мы в пятидесяти ярдах от него, потом в ста… – Что такое? – спросил я. – Ничего, – отозвался Джейсон. – Рефлекс. Я перевел взгляд с брата на дорогу и наконец понял, в чем дело, – по крайней мере, частично. По белому задку автобуса тянулись узкие черные буквы.ЛЕЙНСВОРТСКАЯ ТЮРЬМА ПЕРЕВОЗКА ЗАКЛЮЧЕННЫХИ только тут я обратил внимания на окна – на проволочную сетку в стальных рамах. Увидел и зэков внутри. – Ты как? – спросил я. – Нормально, братишка. Нет проблем. Впервые за все это время я увидел, как хоть что-то, связанное с тюрьмой, задевает моего брата. На суде он был спокоен и холоден, даже когда огласили вердикт – виновен. Он тогда долгую секунду смотрел на меня, а потом молча протянул руки приставам, уже приготовившим наручники. Я раз навещал его после этого в тюрьме, и даже тогда Джейсон был настроен довольно легкомысленно, как будто ровным счетом ничего и не произошло. «Ты еще слишком мал, чтобы на все это любоваться, – сказал он мне. – Через пару лет свидимся». Это было правило, усвоенное с детства – что Джейсон не такой, как все остальные из нас, и теперь было странно увидеть в нем хоть что-то от самого обычного человека. – В чем проблема, красавчик? Жми! Тира была нетерпелива, пьяна и жаждала скорости, как наркоман жаждет наркотика. Она дергалась под музыку, привстав с сиденья, почти приплясывала. Джейсон нахмурился, но прибавлял газу, пока разрыв не сократился и я не смог получше рассмотреть автобус. Он был заполнен примерно наполовину – может, человек пятнадцать заключенных; одежда их была черно-белой, как и сам автобус. Мы висели у них на хвосте целую минуту, и никто, кроме меня, не заметил, что Джейсон вдруг взмок от пота. Тира вроде с головой ушла в музыку, но тут оказалось, что это далеко не так. – Эй, аллё! Зэки! Прозвучало это грубо, бесчувственно и жестоко, типа как из уст того, кто только что увидел, как его добрый приятель оступился и брякнулся на землю, и теперь ехидно усмехается себе под нос. Может, я был неправ, но подобное уродство в такой красивой женщине меня несколько напрягло. Сквозь грязное заднее стекло автобуса на нас таращились двое заключенных. Тира хлопала в ладоши и ухмылялась, подскакивая на сиденье. – Подъедь к ним сбоку! Ближе! Джейсон почти машинально прибавил газу, правой рукой крепко вцепившись в руль. – Ну да, вот так! Сбоку! Он перестроился на встречку, а Тира развернулась на сиденье, наблюдая, как ряд зарешеченных окон медленно проплывает мимо. Кроме нас, на дороге никого не было – только мы, автобус и следующее озерцо призрачного марева на голой плоской равнине далеко впереди. – Не так быстро! – выкрикнула Тира. – Ближе! – Вообще-то нехорошо … – тихо произнес Джейсон, но Тира пропустила его слова мимо ушей. Мужчины в автобусе теперь вовсю наблюдали за нами, вцепившись пальцами в сетку. Тира привстала, левой рукой держась за край ветрового стекла, и принялась дразнить их, выпятив грудь, извиваясь и посылая воздушные поцелуи. – Тира… – все тем же потерянным тоном произнес Джейсон, не отрывая глаз от дороги впереди, словно ни единая часть его не желала перевести взгляд вправо. Теперь он был даже еще бледнее, чем вчера, когда я впервые его увидел. – Джейсон, обгоняй его! – Я подался вперед. Рука Тиры нащупала его плечо. – Даже, блин, не думай! Колебался он всего несколько секунд, но этого оказалось достаточно. Тира задрала майку, открывая голое тело и радостно хохоча. Груди у нее были большими и бледными, но я смотрел не на них, а на заключенных. Если она собиралась доставить им удовольствие, то явно просчиталась. Я видел на их лицах лишь злость, горечь или печаль. Только один мужчина во всем автобусе улыбался, и это была такого рода улыбка, которую я надеялся больше никогда в жизни не увидеть. – Тира, хватит! – Я повернулся к Саре в поисках поддержки, но она лишь отвернулась, коротко покачав головой. Мужчины в автобусе начали вскакивать со своих мест; семь или восемь из них переметнулись с противоположной стороны, тоже вцепившись пальцами в сетку. – Во, любуйтесь! – выкрикнула Тира. Она залезла себе свободной рукой между ног, потирая бедра и все еще выставив напоказ сиськи. Один из прильнувших к окнам врезал кулаком по сетке, потом еще кто-то последовал его примеру. За их спинами по проходу уже двигался охранник, расталкивая заключенных и что-то крича. Те тоже принялись орать, большинство из них уже вскочили на ноги. Охранник оттащил одного зэка от окна, потом другого. Третий толкнул его в ответ, и в этот момент автобус вильнул влево, заехав правыми колесами на прерывистую линию разметки, вынудив Джейсона выскочить на противоположную обочину. Под шинами затрещал гравий. Машина затряслась, завиляла, кое-как выровнялась. – Господи, Тира! – выкрикнул я, но она явно была в полном восторге. Появился еще один охранник, его дубинка резко вздымалась и опадала. Это был бунт, на наших глазах переходящий в натуральную бойню. На одно из стекол автобуса брызнула кровь. – Джейсон, хватит уже! Мой окрик вроде наконец достиг цели. Джейсон не стал делать резких движений, просто снял ногу с педали газа и позволил автомобилю катиться по инерции. Автобус вырвался вперед, и я углядел движение за его задним стеклом – к нему прильнул заключенный, тот самый, улыбающийся. Он не сводил глаз с Тиры, а потом лизнул стекло. Она этого не видела. Рухнула на обратно сиденье, оправила майку. – Это было офигительно! Автомобиль все больше замедлял ход, шум ветра стихал. Никто не ответил на это восклицание, и она удивленно огляделась по сторонам. – Что такое? Да ладно вам! Видели рожи этих парней? Джейсон зарулил на обочину и остановил машину. – Это было глупо, Тира. – Ой, да прекрати! – Глупо, мерзко и жестоко. – Господи… Да что ты прямо как маленький? – Мне нужно немного подышать. Выбравшись из-за руля, Джейсон отошел по дороге футов на тридцать и остановился, засунув руки в карманы. Уставился на горизонт и на последний слабый проблеск солнечного света на стекле удаляющегося автобуса. – Ждите здесь, девчонки! – с не свойственной мне властностью приказал я и прошел по пыльной дороге туда, где в нее упирались высокие ботинки моего брата. При звуке моих шагов Джейсон коротко обернулся, а потом прикрыл глаза и поднял лицо к солнцу. – Прости, что так вышло, – произнес он. – Ты в порядке? – Не знаю. Наверное. Это был не тот ответ, какого я от него ожидал – слишком уж честно и, опять-таки, слишком уж по-человечески. – Это было мерзко, братишка. Тира ведь знает, что ты сидел. – Может, она забыла… – А может, ей на это плевать. Джейсон уклончиво поднял плечи. Автобус вдали блеснул на солнце еще раз, после чего исчез из виду. На дороге воцарилась полная тишина. Мой брат был все еще бледнее обычного. – Не хочешь рассказать, что вообще происходит? – Это все равно как рана, которая никак не затягивается и все кровоточит помаленьку, – все это. Я не совсем понял, что он имел в виду. Тюрьму, предположил я. Воспоминания. Джейсон положил руку мне на плечо, изобразил улыбку. – Хорошо повеселился сегодня? – До Тиры. Сам понимаешь. – Тира… Ну да. – Он посмотрел на машину, и мы увидели все ту же картину: нетерпеливо подскакивающую и раскрасневшуюся Тиру, Сару на заднем сиденье… – Надо мне было сразу вмешаться. – Хочешь, сяду за руль? – Не. – Ну что, домой тогда? – Да, пожалуй. Почему бы и нет… Но только ты садись рядом со мной. Тире это явно пришлось не по вкусу, но никого это не волновало. Она рухнула на заднее сиденье, словно рассерженный ребенок, допилась по дороге до мрачного ступора и хлопнула Джейсона по руке, когда он попытался помочь ей выбраться из машины. – Сара? – произнес он. – Тира! Мы дома. Пошли. Та прищурилась на здания, деревья, на садящееся над чистой травой солнце. – Сама справлюсь! Не оглядываясь, Тира направилась к дому и, спотыкаясь, зашла внутрь. На миг я остался наедине с Сарой, но настроение у нее тоже ушло. Она чмокнула меня в щеку, бросила: «Ну, пока!» и двинулась к тому же крыльцу. Той ночью в постели я пытался держаться за все хорошее, что застряло в памяти: усыпанный цветами луг, вкус губ Сары… Проигрывал день, словно кинопленку, но эта пленка постоянно рвалась. Я видел избиение в автобусе, взлетающие и опускающиеся дубинки, разбрызгивающие кровь, словно красную краску. Это была петля, повторяющаяся снова и снова: трясущая голыми сиськами Тира, странно застывший Джейсон… Я видел всех этих мужчин – их похоть и гнев, – но когда наконец заснул, эта петля сжалась еще сильней, стала еще меньше. Во сне я видел лишь одно лицо, одного-единственного человека. Он стоял в задней части автобуса, уставившись на нас по-стариковски слезящимися глазами – и это все, что я помнил, когда проснулся. Его язык на грязном стекле. Эту жуткую, мерзкую улыбочку.
5
В автобусе все утихло очень не скоро, что было вполне объяснимо. Охранники любят пустить в ход кулаки; заключенные любят бунтовать. Одного из охранников сбили с ног. Заработали дубинки – кровь по всему полу. Лишь один заключенный вышел сухим из воды – он всегда выходил сухим из воды. Частично по собственному выбору, частично по причине возраста. После семидесяти трех лет на этой грешной земле он был слишком уж дряхл и немощен, чтобы большинство зэков даже просто обращали на него внимание. Пятьдесят два года – вот сколько он уже отсидел за решеткой. Больше полувека за изнасилование и убийство двух сестер-близняшек аж в тысяча девятьсот двадцатом. Прикрыв глаза, он мог по-прежнему увидеть день, когда все это произошло: двух худеньких девчушек на красной грунтовой дороге, всю эту пустоту и вдруг растянувшееся как резина время, полевые цветочки, которые они заткнули себе за уши… Но все это было в какие-то незапамятные времена. Наблюдая за вспышкой насилия в автобусе, старый зэк держался спиной к окну, проигрывая в голове расстановку сил. Четверо охранников и водила. Семнадцать заключенных. Те были в кандалах, но кандалы тоже могут служить оружием. А вот и свидетельство тому: Джастин Янгблад, тюремный охранник сорока лет от роду. Трое сидельцев завалили его на пол, цепь у него между челюстей, трещат зубы, и он истошно визжит. «Шестьдесят к сорока, цирики», – подумал старый зэк. Но теперь автобус ровно шел по дороге – водитель успел опомниться и уже прижимал к губам микрофон рации, выкликая так, чтобы все его слышали: «Двадцать третье шоссе! В шести милях к востоку от съезда с автострады! Немедленно высылайте подмогу!» Водителя уберегла проволочная сетка. Глухая, из салона не пробраться, даже если отобрать у охранников ключи. «Восемьдесят к двадцати, тогда». Он слышал это, словно видел собственными глазами. Удары по ногам – в надкостницу, в коленные чашечки. В лицо. Вот для чего существуют дубинки. Когда последний из его сотоварищей был избит в кровавую кашу, старый зэк опять оглянулся на машину, но уже не увидел ее. Хотя он отлично помнил каждое лицо и каждый жест. Если б дожил до ста лет, то все равно легко узнал бы и девиц, и мужчин. Так уж он был устроен – никогда не забывал ни лиц, ни обид, ни причин для гнева. То, как она демонстрировала себя, дразнясь… Он будет мечтать об этой брюнетке столько лет, сколько ему осталось. Купаться в темных фантазиях. Фантазиях, полных жестокости и насилия. Но реально важен был водитель той машины, и старый зэк представил его себе таким, каким тот был в заключительные секунды: пот и мертвенно-бледная кожа, вцепившиеся в руль пальцы, заторможенные движения… Он ведь сидел в Лейнсворте, припомнил старик, а там сейчас находился один заключенный, готовый дорого заплатить за точное описание того, что только что произошло. Ему захочется вызнать все до мельчайших подробностей. «Какое было освещение? Расскажи мне про дорогу, про ветер, про траву на обочине…» Он станет расспрашивать про девушек и про того паренька помоложе, но лишь как об отражениях водителя. Старый зэк способен все это ему предоставить: во что они были одеты, как каждый из них себя вел, цвет волос, оттенок кожи, размеры лифчиков у девиц… Тот, что помоложе, был практически совсем еще мальчишка, но тому заключенному в Лейнсворте понадобятся все подробности и про него. Хотя под конец все обязательно сведется опять к водителю. «Как он тебе показался? Как он выглядел?» Перед тем как закончить, они поговорят о машине. И вот тут-то разговор станет более предметным, а старый зэк разыграет свой главный козырь. Немного покочевряжится для виду, чтобы набить цену, вытребовать еще денег и особых одолжений, но в итоге все это выложит. Буквы и цифры тоже легко всплыли в памяти. XRQ-741. Такой был номерной знак на этом «Мустанге».6
Следующий день прошел как в тумане. Я стриг траву, разбрасывал мульчу, перешучивался с отцом. Он не расспрашивал про то, как я провел день с Джейсоном, но временами я ловил его на том, что он пристально смотрит на меня, словно некое видение могло возникнуть прямо где-то в воздухе между нами. Понедельник был учебным днем, как и всегда, но всем в школе хотелось поговорить про Джейсона и его прыжок с утеса, услышать и более темные истории. Я из всех сил старался от таких приставал отбиться. Это получилось со всеми, кроме Ченса. – Ты не думаешь, что он просто ищет смерти? Мы были на школьном дворе. Принесенные из дому сэндвичи в бумажных пакетах. Стайка девчонок поблизости. – Что за хрень ты несешь, Ченс? – То, как он прыгнул, чувак! Словно и не думал об этом, словно ему было плевать. Говорят, что война портит людей. Доводит до помешательства. Я откусил кусок сэндвича, медленно прожевал. – Не думаю, что в этом дело. – Но четыре секунды, чувак! Господи! Казалось, будто это длилось целую вечность, словно он просто завис там, и тут… бам! Я думал, что всё, конец. Честно думал. Мне не хотелось говорить про Джейсона, даже с Ченсом. – Давай оставим эту тему, хорошо? Он прыгнул. Я – нет. И что с того? – Эй, чувак! Остынь! – Я совершенно спокоен. – Знаешь, мой двоюродный брат видел его вчера вечером в «Каретном сарае». Он там повздорил с какими-то мутными мужиками. – Что ты этим хочешь сказать? – Вроде как с байкерами. – Да иди ты… Ченс глотнул колы. – Типа как с «Ангелами ада». Там была драка или что-то в этом роде. Кое-кому крепко досталось. – Папа мне ничего такого не рассказывал. – Так байкеры же, чувак! Не думаю, чтобы они побежали жаловаться копам. Я на это не купился. Все эти рассказы Ченса – обычно полное фуфло. «Шарлотта Букер разделась догола на вечеринке у подруги»… «Майк Эслоу спит с мамой Бадди»… Вот как у него мозги работают. – Эй, эй! Боевая готовность! – вдруг прошептал он, пихнув меня в ребра. – Бекки Коллинз! На трех часах. Бекки появилась из крытого перехода, ведущего из столовой в спортзал. Джинсовая юбка, белые виниловые сапожки до колен… Пересекая двор, она направлялась прямиком к нам, а когда остановилась, мои глаза были направлены в землю. Я видел лишь ее согнутое колено и английскую булавку, которой была заклинена «молния» левого сапога. – Привет, Гибби, – произнесла она. – Привет, Ченс. Обеими руками Бекки прижимала к груди стопку учебников. «Высшая математика». «История Европы». Было легко забыть, какая она умная. Люди обычно фокусируются на волосах, на ногах, на глазах – ослепительно-синих, как васильки. – Привет… Бекки нахмурилась, когда я наконец поднял на нее взгляд. – Я ждала тебя там, на карьере, – сказала она. – После того, как твой брат спрыгнул с утеса. Почему ты не подошел поговорить со мной? «Потому что я зассал прыгнуть…» «Потому что ты была с другими парнями…» Я пробормотал некий ответ, который ее явно не удовлетворил. Ченс рядом со мной ухмыльнулся, прикрыв рот тыльной стороной ладони. – Ты и здесь меня почему-то совершенно игнорируешь. – Гм… – Ты вообще собираешься меня куда-нибудь пригласить? – Гм… Что? Похоже, что гмыканье стало моим новым языком общения. Притопнув ножкой, Бекки изложила все крайне открытым текстом. – Мы уже давно пляшем вокруг да около, но учебный год уже почти закончился. Так собираешься ты меня куда-нибудь пригласить или нет? Я украдкой бросил взгляд на Ченса, но помощи от него ждать не приходилось, особенно в общении с заводилой группы поддержки, собравшей самых красивых девчонок из старших классов, и школьной королевой красоты. Вдобавок поговаривали, будто Бекки подала документы в Принстон[8], хотя сама она это упорно отрицала. – Ты серьезно? – изумился я. – Ты и вправду хочешь куда-нибудь со мной сходить? – Я же здесь, разве не так? И задала тебе вопрос. Я опять беспомощно посмотрел на Ченса. Без толку. – Гм… Не сходишь куда-нибудь со мной? – Это было так трудно? – Она одарила меня довольной улыбкой и протянула мне узенький листок бумаги. – Я буду ждать тебя в доме Даны Уайт. Вот адрес. В субботу, в семь вечера. – Гм… – Тогда до встречи. Бекки развернулась – вихрь движения и ярких красок. Я уставился на бумажку у себя в руке. – Что это сейчас произошло? Ченс расхохотался во все горло. – Чувак, да тебе только что сказали, что делать! – По-моему, ты прав. – Сопля ты на палке! – Угу, но это же свидание с Бекки Коллинз… Вдруг я тоже невольно расплылся в дурацкой улыбке. – Знаешь, к чему все это? – Ченс ткнул пальцем в листок бумаги. – Встреча в доме Даны Уайт? Бекки просто не хочет показывать тебе, где она живет. – Да ладно тебе… – Ты когда-нибудь видел ее родителей? Или хотя бы машину ее родителей? – Она ездит на автобусе. – И не без причины. – Да у тебя уже крыша едет! – Сто пудов, чувак. Я тебе покажу. Мы сделали это после школы. Я не был особо настроен, но Ченс – он как бульдог, когда вдруг заполучит желаемое в зубы. Усевшись справа за штурмана, он завел меня так далеко вглубь округа, что мне показалось, будто это уже совсем другой школьный район. Когда я второй раз заартачился и притормозил, он велел мне заткнуться и просто вертеть баранку. Сказал, что его настойчивость вызывается лишь отсутствием у меня доверия, хотя кто бы говорил – Ченс нередко и сам отличается излишней мнительностью, подвергая сомнению все, что ему говорят. – Вот эта улица. Сворачивай. Он имел в виду узенькую улочку между мастерской по ремонту глушителей и заросшим бурьяном пустырем, протянувшуюся между рядами крошечных домиков и жилых трейлеров с грязными двориками. Свернув на нее, я остановил машину. У некоторых домов частично отсутствовала облицовка, а у одного из щелей между досками вылезла теплоизоляционная конопатка, лохматыми космами свисающая во двор на манер высунутого языка. Я подумал о том, насколько уверенной в себе всегда выглядела Бекки, о ее довольной улыбке, когда я пригласил ее на свидание. – Чего остановился? – спросил у меня Ченс. – И так далеко заехали. – Еще три квартала. Уже почти видно. В трех кварталах от нас все выглядело еще хуже: один дом полностью выгорел, другой был заколочен. – Ну давай же, чувак! Ради этого мы и приехали. – Нет, прости. Я помотал головой, после чего в три приема развернулся и поехал в обратную сторону. Ченс вывернул шею, чтобы посмотреть назад, а потом опять опустился на сиденье, сложив руки на груди. На четырехполосной магистрали я наконец заговорил. – Ну что, показал, что хотел? Да, улица дерьмовая. Да, она из бедных. – Ладно, чувак, сваливай себе на здоровье! Все гораздо глубже, но не обращай внимания. – Ты что, злишься на меня? – Я просто хочу, чтобы ты знал, во что ввязываешься. – Да плевать мне, что она бедная! – А зря. – Почему? – Останови машину. – Что? Зачем? – Просто останови машину. Просмотри на меня. Я съехал с дороги и остановился на довольно широком клочке утоптанной красной земли, частично посыпанной гравием. В тени под акацией притулился шаткий столик, а вручную намалеванная вывеска над ним гласила, что по выходным здесь можно задешево купить овощи и фрукты. Я сразу представил себе россыпи кукурузы, персиков и морковки, пожилую пару на раздолбанном пикапе… – Почему меня так должно волновать, что Бекки Коллинз из бедных? – Потому что она уже ведет себя с тобой не совсем честно. Если она сделает это опять, ты должен понимать причины. – Дурь ты какую-то несешь… – Предположим, ты встретишься с ней еще раз пять, а может, и десять. Но Бекки все равно не представит тебя своим родителям! Ты уж мне поверь. Она не позволит тебе забрать ее из дома или отвезти домой. И у нее есть и еще кое-какие большие красные кнопки, и ты уж лучше знай их, чтобы не нажать ненароком… Одежда и обувь, к примеру. Если они какие-нибудь манерные, то явно одолжены у кого-то на время, так что будь поосторожней с комплиментами насчет шмоток. Дважды подумай и насчет дорогих ресторанов. То же самое с подарками на день рождения, на Рождество… Ничего слишком дорогостоящего! Она просто не сможет сделать то же самое в ответ. – Погоди-ка… Погоди. – Я вытянул руку. – Так ты пытаешься помочь ей? – Конечно да, тупой ты мудила! Она хорошая девушка. А ты – мой лучший друг. Секунду я сидел в пораженном молчании, задумавшись наконец о бедности, в которой Ченс барахтался всю свою жизнь. Отца давно нет, мать работает на трех работах, лучшая из которых – сидеть за кассой в местной аптеке. Дом у Ченса ничуть не лучше любого на той улице, с которой мы только что уехали, и я знал как непреложный факт, что я его единственный друг, который бывал там. Вообще когда-либо. – Эй, чувак! Прости. Надо мне было доверять тебе. – Просто не напортачь, хорошо? Вернувшись на дорогу, я подумал про поношенную одежду Ченса, его единственную пару стоптанных кроссовок. Он вел себя так, будто одевался так по собственному выбору. Причем делал это так хорошо и так долго, что я забыл: это всего лишь спектакль. Свой обед Ченс всегда приносил из дома в коричневом бумажном пакете. В школе он не покупал даже молока. – Не хочешь заглянуть ко мне? – спросил я. – Чтобы твоя маманя ошивалась поблизости? Ну уж нет. Это замечание можно было истолковать двояко. Мой отец получал обычную зарплату полицейского, но супруга ему досталась из обеспеченной семьи, и это было хорошо заметно. Шикарный дом. Классные шмотки. На Рождество мы всегда украшали дом и участок, причем делали это дорого и стильно – с иллюминацией и всем прочим. А Ченс тем временем прочесывал окрестные леса в поисках елки, которая, по крайней мере, была бы зеленой и более-менее правильной формы. Обычно как раз я и помогал ему оттащить ее домой и поставить. – Не хочешь тогда заняться чем-нибудь еще? Может, в пинбол сразимся? На бензоколонке «Галф» на Иннес поставили новый аппарат. – Не. Просто отвези меня домой. Нынешнее настроение Ченса было вполне понятным – такие уж это были дни. Разговор о бедности неизбежно потащил за собой и все остальное, что было для нас столь же реальным, – в том числе выпуск из школы, будущее, Вьетнам… До выпускных экзаменов оставалось всего лишь двенадцать дней, и призыв уже ждал нас обоих с распростертыми объятиями. Словно чтобы усилить эту мысль, миль через пять мы миновали здоровенный придорожный щит с крупной надписью:ТЫ УЖЕ ВСТАЛ НА ДОПРИЗЫВНОЙ УЧЕТ? ЭТО ЗАКОН!Им требовались наши имена, адреса, гарантированная возможность восполнить ряды… И не один мой брат делал это реальностью. У нас обоих были друзья и знакомые, которые отправились во Вьетнам и погибли там. – Ну и каково было подписывать все эти бумажки? Я задал этот вопрос, просто чтобы возобновить разговор, но Ченс отвел глаза. – Я этого еще не сделал. Я открыл было рот и тут же закрыл его. Как только человеку мужского пола исполняется восемнадцать, закон дает ему ровно тридцать дней, чтобы встать на учет. У меня все еще оставалось время в запасе, но день рождения у Ченса – на три месяца раньше моего. – Ты серьезно? – поразился я. – Это мудацкий закон. – Но все-таки закон. – Это мудацкая война. Мне пришло в голову, что Вьетнам мы не упоминали в разговорах вот уже несколько месяцев, и только теперь я осознал, что как раз Ченс и избегал поднимать эту тему. Если б я поднял ее сам, он отделался бы смешками. Если б я продолжал давить, то уклонился бы каким-то другим способом. Я слишком уж погряз в своих собственных заморочках, что даже и не подумал об этом как следует. Но сейчас мой лучший друг всего в двух коротких фразах открыл то, что держал в себе три долгих месяца. «Мудацкий закон…» «Мудацкая война…» Я хотел было поднажать, но по одному его виду понял, что он не желает обсуждать этот вопрос. Молчание продолжалось до тех пор, пока я не остановился у его дома – облупленного куба с синим синтетическим полотнищем на крыше, прикрывающим протечку вокруг дымовой трубы. – Хочешь, зайду? – спросил я. – Я обещал маме вымыть кухню. – Могу помочь, если хочешь. – Не, сам справлюсь. – Ченс вылез и захлопнул дверцу. – Не забудь, что я тебе сказал про Бекки Коллинз! Ты, может, и не видишь, насколько при всех ее якобы понтах она жутко ранимая… – Буду помнить. – Тогда до завтра. – В школе увидимся. Я проследил, как он входит в дом, но не сразу тронулся с места. Неужели мой друг боится встать на призывной учет? Это просто не укладывалось у меня в голове. Он что, сознательный уклонист? Протесты против войны кипели на улицах и в новостях, но все это были всякие хиппи, трусы и люди из больших городов. Что происходит, когда кто-то вроде Ченса нарушает закон? Не объявят ли моего лучшего друга в розыск? Как и Ченс, я не испытывал большого желания ехать домой, так что нацелил автомобиль в сторону городской черты. Я не очень хорошо запомнил, из какого именно дома забирал Джейсона в тот раз, но помнил перекресток: угол Уотер-стрит и Десятой. Когда я наконец добрался туда, то первым делом увидел во дворике возле дома двоих парней, которые лениво перебрасывались овальным футбольным мячом. Постарше меня, с длинными волосами, со свисающими с губ зажженными сигаретами, в футболках с обрезанными рукавами. Я поставил машину, прошел по растрескавшемуся тротуару и подождал, пока один из них не поднимет на меня взгляд. – Здрасьте. Я ищу своего брата. – Какого еще брата? – Джейсона. – Сзади. Поблагодарив, я быстро пригнул голову, чтобы не получить по ней мячом. Войдя в дом, двинулся на звук звякающего металла к другой распахнутой настежь двери и маленькому крылечку на задах дома. Джейсон и вправду был там, без рубашки и в линялых джинсах – качал бицепсы штангой с тяжеленными блинами. Завидев меня, он вздернул подбородок. – Что стряслось, братишка? Тебе что-то надо? – Э-э… не буду мешать. Заканчивай подход. Джейсон продолжил тягать штангу, мерно работая жилистыми руками со вздувшимися венами – нигде ни капли жира. Но четче всего я рассмотрел синяки – один на левой стороне лица и еще штук семь-восемь на ребрах, каждый размером с кулак. Наконец он опустил штангу, сдернул с перил рубашку и влез в нее, по ходу дела обращаясь ко мне: – Что ты тут вообще делаешь? Я показал на его ребра. – Я слышал про драку. – Какую еще драку? – Вроде как с какими-то байкерами. – Ну, было дело… А кто тебе сказал? – Джейсон скинул крышку с пенопластового кулера, порылся внутри, вытащил банку «Будвайзера». – Ченс, не иначе? Я видел там его двоюродного братца. Тот еще хорек. – Он сказал, что это было довольно жестко. – Жестко, говоришь? Он передал мне пиво. Я открыл его. – А из-за чего? – Драка-то? – Джейсон пожал плечами. – Из-за Тиры, наверное. – Как так? – Больно уж она любит мужикам глазки строить… Да и вообще слишком много о себе воображает. Мне показалось, что где-то тут скрывалась ложь – или, по крайней мере, он чего-то недоговаривал. – Ладно, неважно, – добавил Джейсон. – Я с ней по-любому уже расплевался. Ты виделся с Сарой? Я вдруг почувствовал, как густо краснею от смущения. Сара оставалась для меня лишь фантазией, несбыточной мечтой школьника. – С того раза нет. – А зря. Она хорошая девушка, не такая, как Тира. – Ну, не знаю… Наверное. – Итак, почему ты здесь? Он прислонился к перилам; было странно вдруг увидеть коповские глаза на лице бывшего зэка. Я попытался выдумать какой-нибудь подходящий ответ: что мне не хочется ехать домой, или что, может, все это и впрямь из-за Сары… Хотя где-то в глубине души понимал: притянуло меня сюда в первую очередь то, что принято именовать братскими узами. – Просто от нечего делать, наверное. – Надо тебе как-нибудь пробовать посидеть в тюрьме. Осушив банку, Джейсон смял ее в кулаке, а я все попытался понять, почему с того прошлого раза все кажется совсем другим. Вид у моего брата был какой-то отстраненный, нетерпеливый. Он почесал руку, и я подумал: «Блин, он опять употребляет?» – Так что, гм… Ты хочешь, чтобы я… Короче, сам понимаешь. – Я ткнул большим пальцем в сторону коридора, уходящего внутрь дома. – Да, братишка. Вообще-то сегодня не самый лучший день. Может, на этих выходных… – Можем сходить в кино. Или сыграть в баскет. – Давай потом это обсудим, хорошо? Джейсон слез с перил, и я опять посмотрел на синяки и ссадины у него на лице. У меня еще было что сказать, но я просто не успел. Вдруг послышался рев мотора, работающего на высоких оборотах, а потом – визг резины, когда что-то быстрое и словно не знающее тормозов взяло поворот в пяти домах от нас. Мотор взревел еще громче, и металл скрежетнул о металл. И тут же голоса из переднего дворика: «Охренеть, чувак! Только посмотри на это! Только глянь!» Удар, который последовал за этим, прозвучал громче и ближе и показался просто оглушительным на фоне тишины, которой за ним последовала. Через несколько секунд из коридора до нас донесся голос: – Джейсон, йо! Давай-ка лучше сюда! Я поспешил вслед за братом через дом. Через секунду тот же самый голос выкрикнул: – Йо, это твоя телка! Джейсон шагнул с крыльца на голую землю, но остановился, не доходя до покореженного автомобиля. Это был двухместный «Мерседес», который застыл в тесном дворике, развернувшись боком и уткнувшись передком в дерево. Борта машины были основательно исцарапаны и помяты. Из распахнутой передней дверцы наполовину вывалилась Тира, опершись обеими руками о землю. Пощелкивал остывающий мотор, и, словно какой-то сигнал тревоги, размеренно мигала оранжевым уцелевшая голая лампочка в разбитом красном поворотнике. – Тира, господи! Ты цела? Джейсон двинулся к машине и помог ей выбраться. На ней были белая юбка и сине-зеленая майка. Колени ободраны, из-под волос стекала струйка крови. Она пошатнулась, и Джейсон подхватил ее, упершись ей подбородком в макушку. Тира едва могла стоять на ногах. Привалилась к нему, медленно и надолго приникла губами к его шее, а потом вдруг рявкнула: – А ну-ка убери от меня свои зэковские лапы! Отпихнув Джейсона, выдернула руку и опять пошатнулась. Макияж у нее под глазами размазался. Язык заплетался. – Нечего меня лапать! Нечего, пока я не получу то, за чем приехала! – Тира. Приди в себя. Успокойся. – Ты не должен был так со мной поступать! Так вот посылать меня подальше! Только не ты… – Тира… – Только не какой-то там грошовый сукин сын, нищеброд, уголовник! – Да ладно тебе… Присядь. – Не трогай меня, я сказала! Она замахнулась на него, и Джейсон ловко отскочил назад, словно какой-нибудь боксер из «Вселенной спорта»[9]. На улице и во дворах вокруг нас уже собирались люди. Недавно стоявший на углу дорожный знак теперь валялся на земле, а машины, припаркованные вдоль тротуара, были основательно покорежены. Я бочком придвинулся сзади к брату. – Может, чем помочь? – Она просто обдолбана. Я так и не понял, означало ли это траву или что-нибудь покрепче. Тира с остекленевшим безжизненным взглядом безвольно вихлялась из стороны в сторону, размазывая кровь по лицу, юбка у нее задралась с левой стороны чуть ли не до пояса. Заметив зевак, она злобно гавкнула на них: – Ну, какого хера вылупились? Джейсон попытался еще раз: – Тира? – Вы ваще знаете, что это за тип? Что он делает? – Тира опять шагнула к нему на подгибающихся ногах, размахивая пальцем. – Он убивает мечты! Он трахает женщин и убивает мечты! – Хорошо, Тира. Хватит уже. – И что ты сам-то по этому поводу думаешь? Она опять помахала пальцем у него перед носом, и кто-то у меня за спиной ошеломленно выдавил: – Это полный пипец, чувак… Тира полуобернулась, но в итоге ее заботил один лишь Джейсон. – Почему ты это сделал? В смысле… – Она мягко накрыла сложенной ковшиком ладонью его плечо, всей враждебности как не бывало. – В смысле, с нами… Ну давай же, скажи! – Тира провела ему пальцами по груди. Джейсон попятился, но она последовала за ним, уставившись на его губы, на его подбородок. – Ты ведь не всерьез, правда? Не на самом же деле… Просто скажи мне это. Просто скажи мне, что сейчас трахнешь меня, как когда-то! Тира попыталась поцеловать его, но он не ответил на поцелуй. Она прижалась к нему бедрами, руки у нее заходили ходуном. – В чем дело, малыш? Ведь никто же так больше не подходит друг к другу, как мы с тобой! – Тира запустила пальцы ему в волосы, но Джейсон схватил ее за запястья, отвернувшись от растерянности и обиды в ее глазах. – Больше не говори такого, малыш! Пожалуйста, не говори! – Между нами все кончено. Я уже тебе сказал. – Нет! – Говорю в последний раз. – Он отпустил ее, по-прежнему держа руки на весу. – Все кончено. Мы расстались. – Почему? Потому что это ты так сказал? – Да. – Ты?! – Бешенство в ее голосе. – Это ты-то, хрен моржовый? – Тира двинулась вперед – одни лишь глаза да гневные углы. Даже зеваки отпрянули. – Тогда дай мне то, за чем я приехала! – Не пойму, о чем ты говоришь. – Извинения, самодовольный ты гондон! – Хорошо, прошу прощения. – Нет уж, не так! Произнеси это по буквам, чтобы все тут знали! Расскажи им, что произошло! Расскажи всем, кто ты на самом деле! На миг мне показалось, что Джейсон продолжит все в той же мягкой манере, будет и дальше пробовать как-то ее угомонить. Скажет что-нибудь, думал я, или еще чего. Но мой братец был не такого рода человеком. Я увидел, как в глазах у него блеснула холодная решимость, столь же внезапно и неотвратимо, как солнце на стекле, и Тира, похоже, тоже это заметила. Издав какой-то бессловесный звук, полный чистого гнева, она бросилась на него, скрючив пальцы. Он опять ловко танцующе отпрянул, но, Тира, спотыкаясь, последовала за ним и размахнулась, целясь ему в лицо. Однако Джейсон был не из тех, кто спасается бегством. Он перехватил ее запястье, крутанул на месте и оттолкнул подальше. Запнувшись за корень, Тира растянулась на земле. – Мерзавец! – тихо, со слезами на лице произнесла она. – Утырок… Джейсон повернулась к мужчинам в доме. – Кто-нибудь вызовите ей такси, хорошо? – Не надо мне от тебя одолжений! – Тира кое-как поднялась на ноги и потерла глаза, размазывая тушь. – Ты ведь у нас не делаешь одолжений, верно? – Я хочу, чтобы ты дождалась такси, – спокойно сказал Джейсон. – Да пошел ты! Она пробрела через двор и плюхнулась в разбитый «Мерседес». – Тира, не дури, – начал было я, но она уже повернула ключ зажигания. – Джейсон, сделай что-нибудь! Тира завела машину, но он смотрел на нее все тем же безжалостным взглядом. Она показала ему средний палец, когда колеса выплюнули траву и грязь, и тут же врезалась в еще одну чужую машину. – Джейсон, ну давай же… – Хорошо. Ладно. Он пересек двор, пока Тира под скрежет шестеренок дергала туда-сюда ручку переключения скоростей. – Гибби прав, Тира. Отдай-ка мне ключи. Джейсон был уже футах в десяти от нее, когда она наклонилась за чем-то к полу и вновь появилась с пистолетом в руке. – Не подходи ко мне! – Пистолет был маленький, серебристый. – Я ведь выстрелю, я сделаю это! Тира нацелила ствол ему в грудь, но опять скривила губы и залилась слезами, которые прорезали белые дорожки на чумазом от размазанного макияжа личике. Люди, пригнувшись, уже разбегались в поисках укрытия. Один только Джейсон сохранял спокойствие. – Тебе сейчас нельзя ни за руль, ни баловаться со стволом. – Ты не любишь меня! У тебя нет права голоса! – Я пытаюсь помочь тебе, Тира. – Не подходи! – Она опять топала по педали сцепления, дергала ручкой. Автомобиль дернулся, заскрежетал металл. Тира включила не ту передачу – прокатилась немного вперед и остановилась. Еще через секунду Джейсон вновь оказался на мушке маленького блестящего пистолетика. – Все могло быть проще, – процедила она. – Ты мог сказать «да». – Наверное. – Не преследуй меня! – Даже не мечтаю. Это был неправильный ответ, подумал я, – масло в огонь, который и без того пылал до небес. Выражение лица Тиры было ужасным, словно ей с трудом удавалось сдерживать накалившиеся до предела эмоции. Ярость. Желание. Нужду. Напряжение все нарастало, пока она не швырнула пистолет на сиденье рядом с собой и не сбросила маленькую машинку с бордюра. Обернулась Тира лишь раз – еще один полный муки взгляд, – после чего опять показала моему брату средний палец и втопила педаль в пол.
Последние комментарии
4 часов 29 минут назад
4 часов 49 минут назад
5 часов 14 минут назад
5 часов 18 минут назад
14 часов 49 минут назад
14 часов 52 минут назад