Мадагаскарские зарисовки [Светлана Евгеньевна Сидур] (fb2) читать онлайн

Светлана Сидур Мадагаскарские зарисовки

ПАКА

– А это наша Пака, она убирается на первом этаже, то есть на представительской части резиденции. Прошу любить и жаловать. Думаю, вы подружитесь. – Сказал муж, когда мы поравнялись с толстой смуглой мальгашкой, сияющей как начищенный самовар то ли от счастья лицезреть меня, то ли от какого-то местного крема типа сапожной ваксы.

Муж вел меня вдоль строя прислуги, выстроившейся для приветствия новой хозяйки. Он сам приехал на Мадагаскар на месяц раньше и уже успел понять, кто из них чем знаменит, а вот мне еще предстояло изучить особенности местного контингента, так сказать, «с погружением». Первое впечатление от мальгашей было замечательное: они все мне улыбались, как мне казалось, искренно, а после нашей российской суровой действительности, где каждая улыбка на вес золота, я расслабилась и свято уверовала в то, что они все действительно мне рады. Но мое состояние эйфории длилось не долго. Очень скоро они дали мне понять, что улыбка это такой же товар как хлеб, чулки и бензин, за который надо платить. Улыбнулись они мне авансом в день моего прилета, а расплачивалась я за их приветливость потом довольно долго.

Каждый раз, как я выходила в сад одна, ко мне тут же из-за кустов неслышно подкрадывался кто-либо из прислуги и начинал свое скорбное повествование о заболевшем ребенке, о старушке-матери, о сбитом машиной брате, которым срочно требуется медицинская помощь. Я по доброте душевной давала им какие-то деньги, прекрасно понимая, что на серьезное лечение в госпитале этого явно недостаточно, но они успокаивались и дня на два оставляли меня в покое. А потом все повторялось сначала. Только тяжело болел уже какой-то новый родственник. Я поняла, что гулять по саду мне не дадут. Жаловаться мужу мне не хотелось, поэтому я просто перестала выходить в сад одна. Дышать свежим воздухом я теперь стала сидя на балконе, благо он такой большой, что там можно было и немного походить из угла в угол. Сад, с его клумбами, куртинами и альпийскими горками, по которым у меня чесались руки, остался несбыточной мечтой. Но, как говорил незабвенной памяти писатель Виктор Астафьев, самая заветная мечта всегда должна быть несбыточной, иначе пропадет жизненный стимул. Когда все, о чем ты мечтал, сбылось, то, вроде бы, и жить уже не для чего.

Потом из рассказов людей, проживших на Мадагаскаре не один год, я поняла, что очень правильно сделала, сократив общение с местной прислугой до минимума. Все-таки Азия есть Азия. Нам простодушным русским трудно понять, как можно одновременно дружелюбно улыбаться и строить коварные планы по вытрясению денег из того, на кого твои улыбки направлены. Один старенький дедушка, господин Тихомиров, который оказался племянником нашего прославленного скульптора Веры Мухиной, рассказывал, как милые улыбчивые садовники зверски убили его тещу, которая из-за плохой погоды поленилась отвезти свою пенсию в банк и оставила ее дома всего на одну ночь.

Однако, я несколько отвлеклась. Я же собиралась вести свой рассказ о Паке. Пака тоже у меня просила денег на лечение зубов и изображала муки столь достоверно, что отказать ей было бы грешно. Но после того, как я свела на нет свое общение с садовником и сторожем, удалившись в добровольное изгнание на балкон, она что-то такое смекнула и перестала мучиться зубной болью и другими недугами, требующими срочного денежного вливания.

От Паки уйти было трудно. Она постоянно крутилась на первом этаже резиденции, который, собственно, она и убирала. Но это не главное. Главное это то, что она была незаменима. Французский я знаю недостаточно хорошо, чтобы точно формулировать различные свои пожелания по части хозяйственных работ, а Пака говорила по-русски виртуозно. Она делала это не только без акцента, но и могла ввернуть такие словечки, которые не всякому русскому вдруг придут на ум. И все это было так к месту, что возникало подозрение, а уж не в разведшколе ли ее готовили опытные инструкторы. Но все объяснялось просто: Пака работала в посольстве уже много лет, общалась с разными людьми и от каждого из них нахваталась слов-паразитов, которые мы, сами того не замечая, повторяем по поводу и без повода. Ну, и, видимо, в отличие от нас, русских, тяжело воспринимающих иностранную речь, у нее был особый дар к восприятию чужого языка. Хотя с другой стороны, кто-то же ее в посольство рекомендовал, не с улицы же туда народ попадает.

Лет ей было на вид около сорока, это по нашим русским меркам. В действительности мальгаши выглядят гораздо моложе, чем наши люди в том же возрасте. Про нашего садовника я долго думала, что ему лет пятнадцать, а он оказался отцом довольно большого семейства. Хотя, как говорится: «дурное дело не хитрое». Однако вернемся к Паке. Внешне она походила на Чучу из мультфильма Гарри Бардина – какое-то необъятное тело, одетое в, мягко выражаясь, странные одежды. Эта дикая ее внешность совершенно не вязалась с торжественной роскошью представительских покоев резиденции. Господин посол, мой супруг, любил, чтобы все части целого находились между собой в гармонии, а тут такой диссонанс. Допустим, приходит к нему высокопоставленный гость. Гостю надо предложить прохладительный напиток или чашку кофе. И хорошо бы, чтобы это все вынесла на серебряном подносе местная нимфа в крахмальном передничке и кружевной наколке на аккуратно уложенных кучерявых волосах, обрамляющих грациозно склоненную головку. А вместо этого ему навстречу выплывает этакое «чудище обло», хорошо хоть не «лайяй». Хотя как сказать…

Естественно, что Паку пытались заменить. Ее отправляли работать уборщицей на территории посольства, а в резиденцию брали местную лань с тонким станом и ресницами опахалами. Наряжали лань в крахмальный передничек и кружевную наколочку, но та никак не могла выйти из нервного ступора, все путала, опрокидывала на ходу мебель, проливала напитки, иногда прямо на гостей, короче говоря, вела себя, как по заказу, нескладно. А уж объясниться с ней вообще было невозможно ни на каком языке. И Паку возвращали на место. Она, безусловно, торжествовала, но умело прятала свое торжество за ресницами полуприкрытых век. Она знала, что так все и будет. Послов на ее веку сменилось не мало, и все они как один стремились к гармонии. И каждый раз жизнь доказывала им, что красота это не «сосуд, в котором пустота», а «огонь, мерцающий в сосуде».

Хотя кто знает, может быть, те инструкторы разведшколы, которые отобрали Паку для работы на столь ответственном объекте, инструктировали местных волооких ланей вести себя так, чтобы хозяева сочли за благо избавиться от них как можно скорее. Все бывает на этом свете.

Вернувшись в родные пенаты Пака вела себя как ни в чем не бывало. Продолжала поддерживать порядок на представительской территории резиденции, а когда по близости не было посторонних глаз, наносила визит в кладовку, где хранились представительские запасы спиртного, и отдавала дань Бахусу. Естественно, что ни стакана, ни кружки она с собой не брала и поэтому возлияние совершала прямо из горла. Видимо, она давно практиковала эти свои маленькие экскурсы за порцией виски. Проделывала она это и при других послах, но те сами любили, проходя мимо кладовочки приложиться к бутылочке, поэтому быстрого исчезновения спиртного никто не замечал, и Паке все сходило с рук. А тут Паке вышел облом. Посол оказался непьющим, да к тому же еще скрупулезным и въедливым. Оказалось, что он замечает, сколько там в бутылке осталось волшебной жидкости после визита посетителей, запоминает это и каждый раз, как бутылку извлекают на свет божий для ублажения очередных высокопоставленных гостей, удивляется, куда же делась добрая треть содержимого. Этими своими недоумениями он как-то раз поделился со мной. Я сказала, что тоже часто замечала неровность походки Паки, излишний блеск в глазах и избыточную возбужденность. Сопоставив все эти факты, мы приняли единственно возможное решение – навесили на кладовку амбарный замок. Пака и бровью не повела, оставалась такой же веселой и приветливой. Из чего я еще раз сделала вывод о том, что не надо верить внешним поведенческим проявлениям местных товарищей. Внешность обманчива. Но напряжения в наших отношениях не возникло.

Узнать Паку поближе помог случай. Я всегда интересовалась значением разных имен, то есть их дословным переводом, потому что считаю, что имя человека это его судьба. Еще капитан Врунгель говорил: «Как вы яхту назовете – так она и поплывет». Как-то раз я спросила и Паку, что значит ее имя в переводе на русский язык. Я думала, что Пака это какое-то мальгашское, а, может быть, и еще более экзотичное имя. Перевода она не знала, но сказала, что Пака это сокращенный вариант, а на самом деле ее зовут Пакирет, что имя это французское (а не местное, как я полагала по простоте душевной), а вот перевода его на русский она не знает, знает только, что это маленький белый цветочек.

Я сходила наверх, принесла словарь и выяснила, что Пакирет это значит маргаритка. Честно говоря, меня это покоробило, потому что Маргаритой была моя мама. Я уж не говорю о литературных персонажах по имени Маргарита, но Пака-то не имела с ними ничего общего, как говорится, даже рядом не лежала. Ну, какая из Чучи Маргарита? Даже смешно. Маргарита должна быть красавицей с исключительной, но тяжелой судьбой. Маргарита по-гречески значит жемчужина, а это штучный товар, потому что она одна в ракушке, и каждая из них уникальна.

Вот моя мама – она, действительно Маргарита. Жизнь у нее была тяжелая. Сначала ее под обстрелом увезли из блокадного Ленинграда, потом она мыкалась в эвакуации где-то в дебрях Кировской области, потом вернулась в разоренную пустую квартиру в Ленинграде. Мебель всю еще в блокаду сожгли в буржуйках сначала родственники, а после их смерти соседи. Но мама была красавицей и поэтому помогала своим родным выскребаться из кромешной нищеты. Она после школы бегала работать в Ленинградский дом моделей, где до обмороков стояла на примерке платьев и костюмов, которые накалывали прямо на ней часами, а потом по вечерам демонстрировала эти костюмы на подиуме женам тех, чья судьба сложилась более удачно. Вот это я понимаю Маргарита!

А что мы имеем здесь на Мадагаскаре? Маргаритка-Пакиретка! Старая тетка с внешностью Чучи да еще не дура выпить на халяву. Но может быть, у нее тоже была тяжелая судьба? Я решила это выяснить и стала расспрашивать Паку о ее жизни.

До чего же похожи судьбы всех несчастных женщин! Если бы я слушала Паку с закрытыми глазами, я бы точно решила, что со мной говорит простая русская баба, мужем битая, судьбой не избалованная и мало кому нужная на этом свете.

Родилась Пака в состоятельной по местным меркам семье. Семья была многодетная, как и положено в странах третьего мира. Родители детей любили, но особо не баловали, поскольку времени на баловство не оставалось совсем. Надо было много работать, чтобы всех накормить. Надо отдать ее отцу должное: он дал старшим сыновьям хорошее образование. Один из них работал в таможне аэропорта, другой в полиции, а третий каким-то чиновником. А когда дело дошло до Паки, папа умер, и девочка осталась с образованием на уровне средней школы. Пака у мамы была не одна. Маме было тяжело содержать этот выводок, и Паку выдали замуж.

То ли муж уж очень сильно Паку не любил, то ли был совсем законченным алкоголиком, то ли у них так принято относиться к женщинам, но семейная жизнь у них не сложилась. Денег на детей и хозяйство муж не давал вообще никаких, домой являлся лишь для того, чтобы отработать на Паке болевые приемы восточных единоборств, дабы стребовать с нее деньги на опохмел, а потом и вообще скрылся из виду. Пака даже обрадовалась такой перемене в своей жизни. Теперь она могла спокойно растить детей и все заработанные деньги тратить на их воспитание. Детей у нее было двое: старший сын Патрик и маленькая дочка.

Патрик, похоже, пошел в папу. Он часто тянул из Паки деньги. По каким-то ее обмолвкам и намекам я поняла, что все эти спектакли с больными зубами имеют за собой одну цель: подкинуть деньжат Патрику. Открыто Пака на него никогда не жаловалась, напротив, она пыталась представить его как очень достойного и добропорядочного молодого человека, но получалось плохо. Например, когда я отдала ей вещи своего сына, который под местным солнцем вырастал из всего молниеносно, она сказала, что в этом костюме Патрик будет ходить в церковь. Однако прозвучало это настолько искусственно, что даже меня, наивную, ей обмануть не удалось. И на какое-то мгновенье я почувствовала себя Станиславским и чуть не закричала: «Не верю!», однако вовремя опомнилась и прикусила язык.

С дочкой тоже все было не слава богу. Пака в ней души не чаяла, баловала ее, наряжала как куклу, но девочка умерла, не дожив и до пяти лет. Однако в своих рассказах Пака говорила о ней, как о живой. Я даже подумала, что я чего-то недопоняла, и уточнила этот факт у жены завхоза. Та подтвердила, что девочка, действительно, давно умерла. Тогда я подумала, что Пака, как многие женщины, чтобы не сойти с ума от горя, просто блокирует в своем сознании факт смерти и продолжают думать о любимом человеке, как о живом.

Но вот произошел случай, который поверг меня в полное изумление. Как-то раз Пака отпросилась на несколько дней для того, чтобы съездить на какой-то праздник в свою родную деревню. Ее, естественно, отпустили. Отпросилась она утром и до конца рабочего дня пребывала в приподнятом состоянии, предвкушая скорую встречу с родственниками. На радостях она даже меня пригласила в гости на праздник. Но у меня уже были планы на этот уикенд, поэтому я, поблагодарив за приглашение, отказалась. Но Пака все не унималась, она стала рассказывать, как весело бывает у них на этом ежегодном празднике. Там встречаются все родственники, которые давно друг друга не видели, они сидят за одним столом, пьют, едят, поют песни, а потом и до танцев доходит дело. Я пообещала ей, что на будущий год, если она меня заранее пригласит, я обязательно съезжу к ним в деревню на этот замечательный праздник. На том и порешили. Мы с ней уже мило распрощались, как вдруг она сказала: «Наконец-то я увижу свою девочку!». «У кого-то снова поехала крыша»,– подумала я, быстро перевела разговор в другое русло и под благовидным предлогом удалилась к себе наверх.

В этот же вечер я общалась с кем-то из посольских женщин и между делом упомянула о приглашении Паки посетить их деревенский праздник. Реакция была крайне неожиданной. На меня замахали руками и стали истошно вопить, призывая меня никогда этого не делать, более того обходить стороной все деревни, где будет хоть малейший намек на праздник. Вот моя предшественница сделала такую глупость, попалась на этот крючок и поехала на праздник, так ее оттуда вывезли еле живую и истратили на нее лошадиную дозу нашатырного спирта, дабы привести в чувство. Я дождалась, когда словесный поток иссякнет, а эмоции улягутся, и потребовала объяснить мне спокойно, в чем там, собственно, дело.

А дело оказалось вот в чем. Оказывается, мальгаши не хоронят своих умерших родственников. Они их слегка бальзамируют, потом подсушивают, заворачивают в рогожку и укладывают в специальный склеп, больше похожий на простой сарайчик. Раз в году домой съезжаются все родственники, они вытаскивают останки своих предков на свет божий, просушивают их, принаряжают и сажают за общий стол. Этот акт символизирует преемственность поколений, уважение к предкам, единение и братание всех членов большой семьи. Никто никого не оплакивает, поскольку никто никуда не делся. Все в сборе. Ну, подумаешь, кто-то менее дееспособен, чем другие. Главное, что все в сборе, что никто не забыт. А как говорил Метерлинк в своей «Синей птице»: «Люди живы, пока их помнят». А тут не просто помнят своих родственников, тут их трогают, наряжают, угощают, поют им песни, водят хороводы, всячески демонстрируют уважение и почтение, рассказывают им о событиях последних лет, чтобы они были в курсе, чуть ли не целуются с ними. Вот, оказывается, какой необыкновенный праздник я пропустила. Где еще можно увидеть такое? Где-нибудь, наверное, можно, но уж я-то туда точно не попаду.

В понедельник вернулась Пакирет, не просто довольная, а сияющая от счастья. Первым делом она начала рассказывать о встрече с дочкой. Оказалось что, та практически не изменилась. Все у нее было на месте, ни один пальчик не потерялся. Пакирет готова была углубиться в подробности, но я сделала вид, что очень спешу. Когда я спешно уносила ноги, вслед мне неслись сбивчивые речи Пакирет о том, какая у нее хорошенькая дочка. Было видно, что на душе у Пакирет цветут маргаритки. Как мало человеку надо для счастья!

Финал не для печати

Так как же быть с именем Паки? Кто она, роковая женщина Маргарита или просто мелкий цветочек маргаритка? Маргариты – это женщины неординарной судьбы, уникальных способностей, сильного характера и редкой красоты. По нашим российским меркам судьба у Паки, ох, какая неординарная. Не имея образования, виртуозно овладеть непростым иностранным языком, это дорогого стоит. Много лет сидеть практически дома у русского посла, знать всю подноготную его жизни, все тонкости взаимоотношений в посольстве и в семье чрезвычайного и полномочного, это уровень Маты Хари. А уж чего стоит ее непосредственное общение с загробным миром! Это отдельная песня. Все говорит о том, что Пака выдающаяся женщина, вот только с красотой как-то не вытанцовывается. Хотя кто ее знает, как она выглядела в юности. Быть может, это как раз и была та грациозная лань, которую наши послы мечтали видеть в крахмальном передничке? Редким женщинам время идет на пользу, большую часть слабой половины оно не щадит. А потом ведь о вкусах не спорят, на вкус и цвет товарища нет. Когда я уже жила в Москве, до меня дошли слухи, что Пака так возбудила одного нашего советника, что он в одном исподнем носился по территории посольства в поисках столь милой его сердцу нимфы. Эх, нашелся бы на нашу Паку да новый Булгаков, глядишь, мир бы зачитывался еще одним шедевром. А пока, выходит, что кроме меня никто ею и не заинтересовался.

НУССИ-БЭ

Нусси-Бэ это крохотный остров на север от Мадагаскара. На наших географических картах, его чаще пишут, как Носси-Бэ. Это потому, что в русском языке нет единой системы перевода имен собственных. Систем этих существует две: графическая и фонетическая, иными словами, иностранные имена собственные пишут по-русски так, как они произносятся, или так, как они пишутся. У нас система смешанная, то есть в каждом отдельном случае мы пишем так, как нам больше нравится. Вот и с этим островом такая же путаница вышла. Местные его называют Нусси-Бэ, а пишется он через букву «О». Поскольку я сначала услышала название, а уже потом прочитала, то мне как-то привычнее называть это место именно Нусси-Бэ.

О том, что мы летим на Нусси-Бэ, я узнала дня за три до поездки. Мне было велено взять одежды на три дня с учетом того, что там гораздо жарче, чем в Антананариву. Летим – так летим, в Нусси-Бэ – так в Нусси-Бэ. Кто бы возражал, а я не стану. О цели поездки я узнала только в самолете, когда возникли сложности с размещением в салоне самолета двух венков. Я вызвалась держать на коленях один, дабы он не помялся на полке вместе с тяжелыми сумками.

– А зачем венки? – спросила я мужа,– На чью могилу будем возлагать?

– Да там, на местном кладбище, русские матросы похоронены, а в порту стоит обелиск. Эти могилы у посольства на балансе, поэтому принято раз в год туда ездить и возлагать венки.

– А что за матросы? Советские или еще царских времен? И как они туда попали?– начала допытываться я.

– Говорят, что это еще с времен русско-японской войны захоронения, – нехотя ответил муж, который страшно не любил досужие разговоры и начинал закипать от чрезмерного количества вопросов.

– Ладно,– подумала я,– не хочешь – не говори, сама докопаюсь. Только странно все это как-то. Где Мадагаскар и где Япония? Как их сюда, бедолаг, занесло? Ведь есть же Суэцкий канал, который к тому времени уже давно благополучно функционировал.

Скоро самолет пошел на снижение, там всего-то лету чуть больше часа оказалось, а какая разница в погоде! Из прохладного салона мы вышли в теплое, липкое, влажное марево. Вот так вот стукаться лицом о горячий мокрый воздух мне приходилось только в Нигерии. Оказывается Мадагаскар такой разный. Весь багаж наш был с нами, поэтому мы быстро покинули аэропорт, и уже минут через пятнадцать мчались по острову на такси. В гостинице мы бросили вещи в номер, снова сели в такси и поехали прямо на кладбище. Муж хотел покончить со всеми этими траурными церемониями в тот же день, чтобы оставшиеся два дня можно было посвятить знакомству с местными красотами.

Кладбище было очень старое. Это видно было по надгробиям. Однако запущенным и заброшенным оно не выглядело. Никаких там тебе лопухов и чертополохов, не к месту выросших, не наблюдалось. Все было чисто, строго и торжественно. Больше всего меня порадовало отсутствие разнокалиберных оградок, как это мы сплошь и рядом можем наблюдать на русских погостах. Мы были единственными посетителями, надгробия везде были практически одинаковые, поэтому мы слегка оторопели. Как же нам искать захоронения? Не прочесывать же все кладбище в поисках нужных могил. Но тут, как из-под земли, появился кладбищенский сторож, который, похоже, только и ждал нашего появления. Он уверенной походкой отвел нас к нужным могилам и сказал, что у них на кладбище есть еще две безымянные могилы, которые находятся рядом с могилами русских моряков и надгробия у них такие же. Эта его реплика почему-то сильно запала мне в душу, а поскольку я, все равно, решила докопаться до самых истоков случившегося, послужила лишним стимулом к началу расследования.

Мы постояли у могил, прочитали имена погребенных, почтили их минутой молчания, заплатили деньги сторожу, чтобы он тут что-то там подкрасил и подправил, и поехали в порт. Возлагать венки на могилы мы не стали. Во-первых, там ни на одной могиле никаких веночков и цветочков не было. Не принято у них засорять кладбище цветами. Во-вторых, уж если возлагать венки, так публично, чтобы хоть кто-то видел эту церемонию, а при полном отсутствии зрителей (сторож не в счет) это даже как-то глупо получается.

После кладбища мы поехали в порт. Там стоял обелиск, воздвигнутый силами наших, уже советских, моряков. Привезли его по частям на наших судах, заходящих в этот порт. Установили сначала каменную стелу, а потом укрепили на ней чугунные барельефы, отлитые, кажется, на Балтийском заводе в Ленинграде.

Из надписи на памятнике я узнала, что в этот порт заходил российский крейсер «Урал», где он догнал часть эскадры вице-адмирала Зиновия Петровича Рожественского, и уже в составе этой эскадры продолжил путь к берегам Японии, чтобы принять свой последний бой в Цусимском сражении. Все эти скупые факты завораживали и бередили душу, но приходилось ждать, потому что здесь на месте никто ничего дополнительного сообщить мне не мог. Мы торжественно возложили венки, сплетенные в виде андреевского флага, к подножию монумента, сфотографировались на его фоне и, посчитав свою миссию выполненной, отправились назад в гостиницу отдыхать и развлекаться.

На следующий день мы катались на каких-то корабликах, ездили на остров лемуров, купались в такой теплой океанской воде, что казалось, что мы в бане, а не на пляже, смотрели на разноцветных рыбок на коралловом рифе, но все эти прелести как-то в памяти моей не задержались. Поразил мое воображение только визит на кладбище и две старые могилы русских моряков. Может быть, это потому что отец мой моряк, а сама я выросла в Либаве, вдыхая промозглый воздух Балтики, не знаю, но история крейсера «Урал» и его экипажа не давала мне спать. Мысленно я постоянно возвращалась к этому эпизоду русско-японской войны.

В посольстве на Мадагаскаре библиотеки, как таковой, просто не было. Библиотека когда-то была в советском культурном центре, но центр закрыли, здание его продали, а книги свезли в посольство и сгрузили грудой на полу какой-то пустующей комнаты. Найти что-либо в этом эвересте книг было нереально. Это было просто рискованно для жизни, поэтому свой поиск я отложила до лучших времен. А времена потому и называются лучшими, что не заставляют себя долго ждать. Так было и в моем случае.

Через пару месяцев я покинула Мадагаскар. В Москве выяснилось, что мне придется остаться с сыном, поскольку тому надо было готовиться к поступлению в институт, а перекладывать столь ответственные заботы на бабушек и дедушек было бы опрометчиво. Раз я остаюсь, то надо устраиваться на работу. Совершенно неожиданно подвернулось место преподавателя английского языка в Академии водного транспорта. Я поехала знакомиться с заведующей кафедрой. Приехала чуть раньше. Заведующая была занята. Я стала прогуливаться по коридору, а там на стене был огромный стенд, посвященный легендарному переходу второй эскадры тихоокеанского флота под командованием вице-адмирала З.П.Рожественского с Балтики к берегам Японии. На ловца и зверь бежит!

Хоть я и учила историю в школе, но много просто не знала. Я сделала для себя открытие, что для войны с Японией русские совершили уникальнейший переход, длиной в 33000 километров. Они шли в обход Африки, а значит, прошли и свозь стужу и сквозь жару. Тащили с собой все: и провизию, и уголь, и снаряды, и медикаменты. В состав эскадры входили суда разнотипные по своему назначению и оснащению, что, естественно, лишь усложняло выполнение задачи. Но кому в голову могла прийти такая дикая идея: посылать на край света целую эскадру? Как можно было требовать, чтобы измученные длительным переходом люди с места в карьер кинулись в бой и одолели бы свежего как огурчик, находящегося у себя дома противника? Тем более, что всему свету было известно, что японские корабли априори имеют преимущество в скорости, маневренности, бронировании, скорострельности и мощности артогня. После таких откровений начинаешь верить в то, что революция в нашей стране была неизбежна.

Эта статья в стенгазете Академии водного транспорта еще больше раззадорила мое любопытство. Там говорилось об уникальном трансокеанском переходе, об ошибках, допущенных русским командованием во время боя, о неудачном стечении обстоятельств, о ранении Рожественского, о суде над ним, о том, что он полностью взял на себя вину за поражение России в этом бою. Однако в этой статье ни слова не было сказано о крейсере «Урал». Там были перечислены суда, входившие в состав крейсерского отряда, но никакого «Урала» среди них не оказалось. «Олег» был, «Дмитрий Донской» был, «Владимир Мономах» был, даже легендарный крейсер «Аврора» и то был, а «Урала» не было. Что за мистика? Меня-то как раз больше всего и интересовала судьба этого корабля. А что если он дальше Мадагаскара никуда не пошел? Ну, сломался, пока чинился, война уже и закончилась. Нет, этого не может быть, потому что тогда этому крейсеру не стали бы ставить памятник. Если всем сломавшимся кораблям ставить памятники, на земле скоро места не останется. Тут что-то другое.

Масла в огонь подлил редактор «Морского сборника». Я с ним встречалась по поводу публикации моего отца, который стоял у истоков создания нашего подводного атомного флота и написал об этом книгу. В разговоре я обмолвилась о посещении могил русских моряков на Нусси-Бэ, так этот редактор аж подпрыгнул на месте. Он стал просить меня дать ему фотографии этих захоронений. Я обещала. Потом я узнала, что он знаком был с большим авторитетом, господином Тохтахуновым Алимжаном Турсуновичем, бизнесменом и меценатом. В народе этот господин был больше известен как просто Алик или Тайванчик. Он много средств вкладывал в спорт, а также в нашу находящуюся в загоне культуру. В то время он как раз спонсировал приведение в порядок могил русских моряков, погребенных на чужбине. Вот и хотел товарищ из «Морского сборника» с моей подачи смотаться на Мадагаскар за счет этого мецената. Но, видно, что-то у них там не склеилось. Когда муж прислал мне эти фотографии, и я предложила их господину редактору, тот реагировал уже менее оживленно и встречи мне так и не назначил.

А я продолжала рыть землю, как свинья в поисках трюфелей. Ведь в моем распоряжении теперь была библиотека Академии водного транспорта. И вот, что я нарыла.

Крейсер «Урал» не был настоящим крейсером. Изначально он был пассажирским лайнером. Принадлежал он немецкой компании, был построен на верфях города Штеттина в 1890 году и носил имя «Шпрее». Совершал этот лайнер трансатлантические рейсы, но как-то ему все время не везло. Создавалось такое впечатление, что при спуске на воду об него просто забыли разбить бутылку шампанского. Несколько раз он садился то на мель, то на рифы, дважды у него ломался главный вал. Пока его чинили, он успел морально устареть. И тогда в 1987 году его решили модернизировать. Два года ушло на то, чтобы сделать этот лайнер двухвинтовым. И вот в 1899 году он снова вышел в море, но уже под другим названием «Кайзерин Мария-Терезия». Но похоже на то, что на бутылке шампанского опять решили сэкономить либо она не разбилась при столкновении с корпусом судна. В первом же рейсе лайнер опять сел на мель. Проработал лайнер всего четыре года, совершил 29 рейсов, а потом был признан убыточным и поставлен на прикол.

В 1904 году его приобрело российское Морское ведомство. Видимо, продавали его совсем уж за бесценок, иначе кто бы купил убыточный и невезучий корабль? Ведь дурная слава тянется за всеми по жизни шлейфом, а уж история кораблей лицам заинтересованным бывает известна досконально. Но наше Морское ведомство послужной список лайнера со всеми его неудачами не испугал. Лайнер отбуксировали в Либаву, переделали его во вспомогательный крейсер, установили на нем самую мощную по тем временам радиостанцию, а вот на броне решили сэкономить. Бронировать его не стали вовсе. Правда изначально его планировали использовать в операциях против контрабандистов у берегов северо-западной Африки, но тут грянула русско-японская война, и лайнер был включен в состав эскадры вице-адмирала Рожественского.

И вот 14 ноября 1904 года лайнер уже под именем «Урал» вышел из Либавы и отправился вдогонку за эскадрой. Догнал он эскадру только под Новый год у берегов Мадагаскара. У острова Нусси-Бэ он встал на якорную стоянку рядом с крейсером контр-адмирала Фелькерзама, и тот включил «Урал» в состав разведочного отряда, в который уже входили крейсеры «Светлана» и «Алмаз». Вот почему «Урала» не было в списке крейсерского отряда.

На Носси-Бэ «Урал» стоял больше двух месяцев. Следы пребывания русских матросов на этом острове можно наблюдать до сих пор. Во-первых, там можно услышать отборный русский мат. Только это не тот мат, который липкой вонючей жижей съезжает с языков всяких подзаборных забулдыг, это бодрый мат моряков. А это, я вам скажу, особая тема для разговора. Можете поверить мне на слово, ибо я по образованию филолог, а отец мой был моряком. Морской мат заслуживает отдельного научного исследования, ибо его виртуозность базируется на особенностях русского синтаксиса. Известный африканист и писатель, Аполлон Давидсон, бывал на Нусси-Бэ и слыхал там русский мат причем из уст маленьких мальчишек, по возрасту не старше первоклассников. Похоже было на то, что они не понимали смысла того, что произносили. Он спросил их, откуда они знают эти слова. Дети честно признались, что их научил дедушка.

Во-вторых, местные там до сих пор хранят русские монеты с профилем Николая II. Тому же самому Давидсону предлагали купить монетку. Русские моряки люди честные, они исправно расплачивались с местными дамами за их сексуальные услуги звонкой монетой. А тем, беднягам, это было в диковинку, потому что французы им никогда за это денег не платили. С одной стороны, французы жадины, а с другой стороны, у мальгашей был совсем не европейский взгляд на сексуальные отношения. Для них это был просто один из видов общения, позволяющий получить удовольствие и доставить удовольствие другому. Это жест дружеского расположения, не более того. У них даже можно было взять себе жену на короткий срок. Надо было только договориться с отцом девушки, и тогда никаких претензий к краткосрочному браку ни у кого не возникало. Если после подобного брака рождались дети, то их никто ублюдками не дразнил. Для мальгашей все дети это только радость.

Ну, и третий след, самый печальный, это могилы на местном кладбище. Сначала во время бункировки погиб от солнечного удара один матрос. Имя его установить не удалось. Потом сорвавшейся грузовой стрелой ранило лейтенанта Евдокимова и убило прапорщика Попова. Их-то и похоронили на местном кладбище. Так что выходит, что две безымянные могилы, указанные местным сторожем, к нашим морякам отношения не имеют.

Второго марта «Урал» покинул Нусси-Бэ и пошел в сторону Японии. Кто-то из офицеров предложил Рожественскому воспользоваться мощной радиостанцией «Урала» и глушить переговоры японцев во время боя, но тот почему-то сказал: «Пусть болтают». Но даже если бы на «Урал» и возложили столь ответственную миссию, выполнить ее он был бы не в состоянии. Огромный и неповоротливый «Урал» японцы накрыли практически первым же залпом. После этого корабль получил еще несколько попаданий, но все еще держался на плаву. Команда открыла кингстоны и эвакуировалась в шлюпках. Девять человек принял на борт миноносец «Грозный». Уже покинутый командой и медленно погружающийся в воду «Урал» был добит японской торпедой. Шансов у корабля не было никаких. Видимо, русские, спуская «Урал» на воду в Либаве, тоже сэкономили на бутылке шампанского. Сколько трудов и усилий было потрачено зря. Пройти половину земного шара ради того, чтобы первыми подставить свой борт под удар противника и не сделать ни одного ответного выстрела. Не везет – так не везет! Выходит, что в данном случае не сработала общеизвестная поговорка: «Как вы яхту назовете, так она и поплывет». Данное судно носило название и среднего рода – «Шпрее», и женского рода – «Кайзерин Мария-Тересия», и мужского рода –«Урал», а все не в кассу. Видно, звезда, под которой судно появилось на свет, была очень несчастливая.

А какова судьба команды? Ведь «Урал» начал терять свой личный состав еще до начала боевых действий. Так вот можно сказать, что команде «Урала» повезло больше многих. Кроме тех двоих, что погибли на Нусси-Бэ, в бою было убито еще 22 человека. Те девять человек, которых принял на борт «Грозный» благополучно добрались до Владивостока. Остальные, как мы знаем, уходили от тонущего судна на шлюпках, поэтому судьба их различна. 96 человек было эвакуировано транспортным судном «Свирь». 327 человек попало на транспорт «Анадырь». А «Анадырь», надо заметить, снискал себе славу самого везучего судна в Цусимском сражении. Когда исход боя стал очевиден, «Анадырь» повернул на юг и очень скоро снова оказался на Мадагаскаре, правда на сей раз уже в порту Диего Суарес, бывшей столице берегового братства пиратов. Зализав раны на Мадагаскаре, «Анадырь» благополучно вернулся на Балтику. 57 человек на шлюпках дошли до берега и там были взяты в плен. Среди них был и командир корабля, капитан второго ранга, Истомин. А японский плен, как все знают, это не сахар. Скольким из них удалось выжить и вернуться на родину, история умалчивает.

Вот такой клубочек мне удалось размотать, потянув всего за одну ниточку, ведущую от могил двух русских моряков, обретших вечный покой в земле далекого острова Нусси-Бэ.

ХАМЕЛЕОНЫ

Хамелеоны – это одно из главных чудес животного мира. Как они грациозны и неторопливы! А куда им, собственно спешить? От потенциальных врагов их маскирует расцветка, да к тому же особое устройство глаз дает им обзор практически в 360®. Врага он увидит первым и тогда замрет, полностью слившись с природой. Хотя один раз я наблюдала, как этот вальяжный красавец дал деру.

Я сидела в тихом дворике американской школы в Антананариву и ждала сына, который ездил туда заниматься английским языком, как вдруг откуда-то из райских кущ бугенвилий на нашу грешную землю спустился красавец хамелеон. Ростом он был с хорошую упитанную белку, а цветом напоминал букет пунцовых бугенвилий, поскольку в нем присутствовали различные оттенки красного и ярко-зеленые искры под стать цветам и листьям этого замечательного растения. Это и понятно: он ведь только что спустился из кроны этого роскошного куста и не успел сменить свой наряд. Да и зачем ему было маскироваться? Кругом была тишина и покой. Я сидела так тихо, что за живой объект меня трудно было принять.

Он стал пересекать школьный двор с уверенностью и важностью единственного и полновластного хозяина этой территории. Он очень напоминал петуха. И раскраска у него была такая же яркая, и гребень на голове высился короной, и походка была горделивая. Но вдруг раздался довольно громкий звонок на перемену, и откуда-то издалека послышался топот детских ног и радостные вопли детей, выпущенных на волю. Судя по голосам, это был класс каких-то младших школьников, которые бежали явно в нашем направлении. Хамелеон моментально сообразил, что пора делать ноги. Он явно жил не первый день на территории школы и прекрасно понимал, чем для него может закончиться встреча с толпой младшеклассников. Петушиный окрас моментально был сменен на серо-коричневый камуфляж под цвет земли двора, вальяжная походка и горделивая осанка куда-то исчезли сами собой. Хамелеон припал к земле брюхом и по-пластунски, резво перебирая конечностями, стрелой долетел до ближайших кустов. Там он расслабился, сменил камуфляж на зеленый, спокойно залез в недра куста и застыл, свернувшись калачиком, видимо, для того, чтобы спокойно переждать перемену.

Мне так нравились эти красавцы, что я даже поселила у себя в доме одну такую особь. Это была явно беременная хамелеониха. Я поселила ее в зимнем саду резиденции. Я где-то читала, что период кладки яиц для хамелеоних является самым сложным жизненным испытанием. Ведь ей, бедняжке, надо выйти на открытое пространство, выкопать ямку, отложить туда яйца. Вся эта процедура требует достаточно большого количества времени, а защиты у бедной дамы, кроме камуфляжной расцветки, никакой нет. Тут ее можно брать голыми руками. Вот я и решила облегчить ей жизнь, а именно: дать ей возможность провести сложную процедуру откладывания яиц в тепличных условиях.

Зимний сад представлял собой довольно большую комнату со стеклянным потолком и довольно большим куском открытого грунта, из которого и произрастали всякие экзотические растения типа пальм. Грунт был мягкий, поэтому вскопать в нем ямку и зарыть туда свои яйца для хамелеонихи не составило бы большого труда.

Когда я снимала хамелеониху с куста для того, чтобы унести ее на безопасную территорию нашего зимнего сада, она была какого-то лимонно-розового цвета. В зимнем саду я ее посадила на зеленую веточку кустика, но женское любопытство в ней перевесило все остальные чувства, включая инстинкт самосохранения. Она наплевала на все кустики и пальмочки, произраставшие в грунте зимнего сада, и решительно перебралась на ковер. Ковер был наш российский, таких много у нас понаделано, большей частью они лежат в поликлиниках и других не очень пафосных государственных учреждениях. Расцветка у него была бежево-голубая. Так вот наша дамочка, как только она перебралась из райских кущ зимнего сада на ворс ковровой дорожки, тут же поменяла свою расцветку с лимонно-розовой на бежево-голубую. Она даже повторила узор ковра и, если бы я не знала о ее присутствии в этой комнате, я бы ни за что ее не увидела. В дальнейшем, как я ни старалась пересадить ее на какое-нибудь растение, она с упорством, достойным лучшего применения, регулярно возвращалась на ковровую дорожку.

Я стала опасаться, что ее кто-нибудь раздавит. Просто не заметит ее на ковре, наступит и раздавит. Пришлось оповестить всех, кто имел доступ к этой территории о необходимости внимательно смотреть под ноги. Двери в зимний сад приходилось постоянно держать закрытыми, дабы она не перебралась на какой-нибудь другой ковер и не слилась бы с ним в приступе мимикрии.

Дальше – больше. Хамелеониху надо было чем-то кормить. Тараканов и муравьев в резиденции, слава богу, не было. Мухи и бабочки туда тоже не залетали. Что же делать? Она же у меня просто сдохнет с голоду. Пришлось мобилизовать сына и других детей из посольства на ловлю кузнечиков. Дня два они побегали за кузнечиками с удовольствием, потом им это надоело, и мне пришлось самой бегать за бабочками, стрекозами, ползать по траве в поисках кузнечиков, выискивать гусениц, завлекать в дом мух кусочком мяса, а потом пытаться их поймать на оконном стекле. Цирк шапито! Слава богу, что кроме местной прислуги меня никто из наших, посольских, за этим занятием не наблюдал, иначе мадам амбассадор быстро бы записали в разряд местных сумасшедших. Хотя кто знает, что они там про меня рассказывали?

Однако поймать муху или кузнечика это полдела. Надо же как-то это блюдо хамелеонихе подать. Мертвячину она есть не будет. Насекомое должно трепыхаться, только тогда она обратит на него свое царственное внимание. Голь на выдумки хитра! Вот и я додумалась. Я брала длинную иголку от сосны, накалывала на нее несчастное насекомое, подносила его к морде хамелеонихи на расстоянии примерно двадцати сантиметров и имела счастье наблюдать, как она выстреливала своим липким языком по живой цели и утаскивала трепыхающуюся козявочку в недра своего чемоданоподобного рта.

Все эти игры в зоопарк, конечно, очень интересная штука, но отнимают очень много времени. К тому же быстро приедаются. Я не исключение. Уже через неделю активной охоты за кузнечиками и организации трехразового питания для моей квартирантки я начала подумывать, как бы от нее избавиться. Все-таки у меня сын девятиклассник, с ним надо заниматься, а то растет оболтусом, а я вместо этого сама, как последняя дурочка, бегаю за кузнечиками и кормлю хамелеониху с сосновой иголки. Хорошенького понемножку, как говорил мой папа. Помог случай.

Нас пригласил на обед итальянский посол, синьор Гвидо Никосия. Это был очень интересный человек. Во-первых, он был художником, но творил в достаточно неординарной манере. Реализмом там и не пахло. Его полотна представляли собой узор, сплетенный из человеческих тел, цветов, листьев, каких-то загадочных существ и предметов непонятного назначения. Эти его композиции были очень яркие и привлекательные. Их хотелось подолгу рассматривать. Они как-то странно будоражили воображение и возбуждали, хотя понять, что там нарисовано, было просто невозможно. Во-вторых, Гвидо оказался натуралистом-любителем. Про кошек, собак и черепах я молчу, этим сейчас никого не удивишь. Гвидо собирал хамелеонов, хотя и кошки, и собаки и черепахи в его доме тоже жили.

Маленькие хамелеончики жили у него встеклянных террариумах со специальными лампами для обогрева. А большие хамелеоны жили в саду, каждый на своем дереве, окруженном сеткой, дабы защитить зверя от нападения хищных птиц, а его владельца от побега зверя и утраты ценного экземпляра. В штате прислуги у Гвидо был специальный человек, в обязанности которого входила ловля кузнечиков. Этот человек приходил рано утром, прыгал по территории резиденции и собирал всех пойманных кузнечиков в банку. Потом отдавал банку Гвидо, и тот уже лично обходил все деревья и кормил своих подопечных. Заодно он проверял состояние их здоровья и изучал повадки. Хамелеоны так привыкли к этой ежедневной кормежке, что даже не пытались никуда убежать, им у Гвидо было вполне комфортно.

Я поняла, что Гвидо это мое единственное спасенье, только он в состоянии помочь мне достойно выйти из той ситуации, в которую я сама же себя и загнала. Улучив момент, когда Гвидо был один, я поделилась с ним своей проблемой. Гвидо отнесся к ней достаточно серьезно. Он сказал, что прямо так взять мою хамелеониху не может, потому что сначала ее надо передержать в карантине, да и дерево ей нужно подготовить отдельное, а на это уйдет какое-то время. Но не все так плохо. Мне опять повезло в этой жизни. Буквально на следующей неделе к нему должна была приехать группа итальянских зоологов, которые уже купили лицензии на поимку и вывоз мадагаскарских хамелеонов для какого-то итальянского зоопарка. Так что моя хамелеониха имела шанс стать первым экземпляром их коллекции. Я была более чем довольна. Во-первых, я приобщилась к большой науке и пополнила коллекцию какого-то зоопарка в Европе. Во-вторых, я обеспечила сытую и спокойную жизнь одному столь редкому представителю фауны.

Вы можете мне возразить и сказать, что надо было просто отпустить хамелеониху на волю. Я бы так и сделала, находись я где-нибудь в лесу, но мы были в городе, а там огромное количество хамелеонов гибнет просто под колесами автомобилей или от химии, которой опрыскивают сады в надежде отпугнуть комаров, муравьев и тараканов. Во всяком случае, мне за этот мой поступок не стыдно.

Также не стыдно мне было заниматься контрабандой, перевозя маленьких хамелеончиков для одного моего знакомого кандидата биологических наук. Этого молодого ученого я знаю с трехлетнего возраста. Он с детства был помешан на букашках, таракашках, лягушках, головастиках и прочей живности. У них при московском университете есть ферма, где они разводят сверчков, специально для того, чтобы кормить ими ящериц, лягушек и хамелеонов из своего питомника. Те, кто смотрит «Диалоги о животных» Ивана Затевахина, видели не раз и моего зоолога и доставленных ему мною контрабандным способом хамелеонов. Так что «подельников» у меня достаточно, но в случае чего, я готова отвечать за свой поступок одна.

Хамелеон уникальное существо, а местные люди на Мадагаскаре не всегда это понимают. Иногда, находясь в плену у первобытных предрассудков, они просто убивают этих красавцев. А их надо изучать или хотя бы просто ими любоваться, как это делал синьор Гвидо Никосия. Он кстати подметил еще одну мало известную широкому кругу особенность хамелеонов. Про то, что хамелеон меняет цвет от смены окружающей среды или от смены своего настроения, знают все. Про необыкновенный стреляющий язык, который иногда бывает длиннее всего тела хамелеона, тоже все наслышаны. Про то, что хамелеон может ворочать глазами в разные стороны в диапазоне 360 градусов и не синхронно, тоже знают многие. А вот Гвидо подметил у них еще одну особенность. Он сказал, что много раз видел, как хамелеоны делают “po-po”, но никогда не наблюдал, как они делают “pi-pi”. Эта тема нас с мужем заинтересовала, мы стали в нее вникать. Не помню уже где, но мы нашли ответ на этот вопрос. Оказывается, что хамелеон единственное животное в мире, “pi-pi” которого имеет вид сухой субстанции. Он это делает для сохранения влаги в организме. Вот такие чудеса существуют буквально у нас под носом. Надо только копнуть чуть-чуть поглубже.

ЛЕМУРЫ

Считается, что Мадагаскар это осколок некогда существовавшего континента под названием Лемурия. Лемуры это эндемичное животное, живущее только на Мадагаскаре. Есть еще похожие зверюшки в Индии, но ведь и Индия когда-то была частью Африки, так что это двоюродные братья мадагаскарских лемуров.

Сейчас на Мадагаскаре насчитывается 22 вида лемуров, а когда-то было больше тридцати. О чем это говорит? Да, все о том же, о вредоносной деятельности человека. Официально на Мадагаскаре лемуров убивать запрещено. Но у разных племен разные традиции и разные верования. Есть племена, которые просто привыкли питаться лемурами. Это для них основной источник протеинов. От гастрономических привычек отучить очень трудно. Другие племена считают лемуров злыми духами и при встрече обязательно убивают.

Такова, например, незавидная судьба милого пушистого руконожки ай-ай. Это симпатичный зверек, питающийся насекомыми и фруктами. Его беда в том, что он ночной зверь, и его огромные, как у всех лемуров, глаза горят в темноте и тем самым пугают местное население. Хотя сам собой напрашивается вопрос, а какого черта вам, ребята, надо ночью в джунглях? Ночью надо дома спать, а не по джунглям шастать. Единственное, что спасает бедного руконожку, это тонкий слух, поэтому обычно он успевает убраться восвояси еще до прихода какого-нибудь «венца природы» с дробовиком или просто с вилами. Некоторые шаманы ведут себя более «гуманно»: для того, чтобы лишить руконожку злых чар, они у живого зверька вырывают средний палец и потом отпускают его на свободу. Не нравится им, видите ли, форма среднего пальца у руконожки ай-ай. Она у него действительно необычная. Средний палец на ручке ай-ай непомерно длинный. Он этим пальцем простукивает дерево и тем самым обнаруживает полости, где скрываются личинки. Так вот эти уроды-шаманы не только причиняют зверю адскую боль, они еще и лишают его главного орудия по добыче пищи. Этот пассаж я здесь привела, чтобы лишний раз наглядно показать вредоносность любой религии. К тому же до многих уголков Мадагаскара официальная власть вообще добраться не может, поэтому пока что судьба лемуров пущена на самотек. А это может кончиться печально. Не постигла бы лемуров судьба стеллеровой коровы или кваги, родной сестры зебры, только с другим набором полосок, не черно-белых, а серо-коричневых. Однако я не собираюсь здесь читать лекцию по зоологии, экологии или этнографии. Я хочу рассказать о своем личном знакомстве с лемурами.

Когда я первый раз приехала в посольство, меня сразу же стали знакомить с местными достопримечательностями. Посольство было новенькое, недавно отстроенное, и посмотреть там, действительно, было на что. Но вот меня подвели к клетке, в которой томилось три узника: два кошачьих лемура и один какой-то серенький, похожий на маленького медведика, очень серьезный и сосредоточенный. Сидели лемуры в разных углах, то есть, два брата кошачьих лемура в одном углу, а серенький лемурчик в другом. Между собой они не общались. Я угостила их кусочком яблока. Серый лемурчик взял его и похрупал, а уже потом кошачьи лемурчики подобрали с пола крошки, которые остались после трапезы «медведика».

Мне объяснили, что серый лемурчик здесь старший, он в эту клетку попал раньше, поэтому он ведет себя по отношению к двум кошачьим лемурам как пахан. Всю еду сначала пробует он. Братья довольствуются его объедками. Их пытались кормить раздельно, изменить ничего не получилось. Кошачьи лемуры сами не трогают пищу до тех пор, пока им не разрешит «медведик», потому что знают, что тот их безжалостно побьет. Мне это было странно слышать, ведь кошачьих лемуров было два, они были молоды и сильны, а этот «медведик» был меньше их ростом, и он был один. Но оказывается, понятие «авторитет» не мы люди придумали. Это какое-то изначальное, первобытное понятие, глубоко сидящее у нас, да и не только у нас, в подсознании. Авторитета звали Макар. У братьев кошачьих лемуров имен не было. Они настолько походили друг на друга, что пытаться дать им разные имена было бесполезно.

Про кошачьих лемуров известно много. Про них снимают фильмы, они живут в зоопарках и заповедниках. Людей они не боятся. В природе они живут большими семьями, и этой большой компанией разоряют деревни, сады и огороды. Но если на них погромче крикнуть, они тут же уберутся, как бы говоря: «Пардон, мадам, ничего личного, просто кушать хочется!». А вот личность серого «медведика» я так и не смогла установить.

Главным лемуром на Мадагаскаре считается индри. На вид это такой серо-коричневый зверек, чем-то похожий на кота или на небольшого медведя. Это очень непубличный зверь, он живет в глубине лесов и сторонится людей. Название «индри» ему дал французский исследователь Соннер. Когда он шел по лесу в поисках лемуров, его проводник вдруг закричал: «Индрис!», что значило: «Глянь-ка на это!». Так был открыт этот тип лемуров для европейцев. А местные племена называют его «бабакуту», что в переводе значит «папа». Выходит, они что-то такое подметили в его поведении, если назвали папой, или паханом. Что еще меня поразило в Макаре, так это умные карие глаза. У других лемуров глаза как пуговицы, никакого интеллекта не демонстрируют, а в глазах Макара читалось глубокое знание жизни. Проще всего было бы причислить Макара к лемурам индри и на этом успокоиться, но говорят, что индри в неволе не живут, а Макар прожил в посольстве несколько лет.

Есть еще бамбуковые и тростниковые лемуры. Они тоже серенькие, но глазки у них такие же глупенькие, как у большинства лемуров. Среди мышиных лемуров тоже попадается вид, который местные называют «Маки». Может быть, местные сказали, что это маки, а наши назвали его за это Макаром? Но мышиные лемуры совсем маленькие, а этот был ростом с взрослого коалу. Так я и не идентифицировала Макара. И теперь уже никогда этого не сделаю, потому что образ его постепенно стал стираться из моей памяти, ведь видела я его всего один раз. Буквально через несколько дней мой сын сказал мне, что кто-то открыл клетку и Макар удрал.

А вот кошачьи лемуры, напротив, никуда удирать не собирались. Они остались жить в посольстве. Причем они очень умело пользовались всеми благами, которые посольство могло им предоставить. Спали они в креслах на балконе у одной семьи, завтракать ходили к другой семье, обедать к третьей, ужинать к четвертой, а для развлечений они выбрали себе пятую жертву. Ею стала жена директора школы.

Это была милая девочка, вчерашняя выпускница вуза, учительница математики. Она была невысокого роста, вся такая кругленькая, беленькая, пухленькая с нежным румянцем и ямочками на щечках. Эти бандиты, кошачьи лемуры, похоже, влюбились в нее, но любовь свою демонстрировали как первоклассники. Они ее подкарауливали на улице, мастерски маскируясь где-нибудь в кустах, набрасывались на нее сзади и начинали ее щипать, щекотать, дергать за волосы, хватать за нос, за уши, мять и пачкать грязными лапами одежду. Бедняжка даже боялась одна выходить из дома. Ей приходилось всюду ходить вместе с мужем. Когда она была не одна, а в сопровождении мужа или еще какого-нибудь мужчины, лемуров не было видно даже поблизости. Стоило ей выйти одной, как эти бандиты тут же на нее нападали.

Было совершенно непонятно, что делать с этой бандой. Разобрать их поведение на собрании и пристыдить было невозможно. Снова посадить их в клетку – не гуманно, да и бессмысленно, опять нашелся бы кто-нибудь сердобольный, кто бы их тут же выпустил на волю. Выгнать их из посольства было невозможно, потому что им нравилось жить в посольстве. Вообще у местных племен есть легенда о том, что давным-давно в лесу жили мужчина и женщина. У них было много детей. Одни их дети расчистили от леса клочок земли, засеяли его рисом и стали жить своим трудом. Так появились люди. А остальные дети тех же родителей ушли в леса и предпочли вести праздный образ жизни. Так появились лемуры. Так неужели эти лодыри и лежебоки уйдут куда-то из такого халявного рая? Нет, способным уйти оказался только серьезный авторитет, Макар.

Кстати, лично у меня есть большое подозрение, что клетку открыл не кто иной, как мой муж. Он очень не любил, когда его фамилию упоминали всуе. А тут такая параллель, такие ассоциации: в посольстве всем заправляет посол Макаренко, а в клетке всеми командует пахан Макар. Ну, как такое можно вынести?!

МАХАРАДЖА ИЗ МАНАКАРЫ

Манакара это крохотный населенный пункт (по российским меркам забытая богом деревенька) на южном берегу Мадагаскара. В Манакару мы прибыли по приглашению местного бизнесмена Вахтанга Махарадзе. Он там окопался давно, и всех российских послов возил к себе в гости, чтобы те поближе познакомились с местной действительностью. Иными словами, методом погружения он наглядно показывал послам, куда они попали, и очень ненавязчиво объяснял, как тут надо себя вести, чтобы добиться хоть какого-то взаимопонимания с местным населением.

Кстати, путем несложного лингвистического анализа мне удалось установить, что они с моим мужем тезки. Вот как это произошло. Один датский предприниматель, господин Акисон, называл и моего мужа, посла Макаренко, и бизнесмена, Махарадзе, одинаково: мистер Махараджа. Я начала скрести в затылке. Ну, с Макаренко все ясно, это украинская огласовка греческого имени Макари, или Макариос, что значит «блаженный». Спросили Вахтанга Георгиевича, что значит его фамилия. Он ответил, что в основе лежит грузинское слово «махарабели», что тоже значит «блаженный». Получается, что это просто грузинская огласовка того же самого греческого слова. Два блаженных встретились на благословенном острове Мадагаскар. Вот что из этого получилось.

Для начала скажу несколько слов об этом незаурядном человеке. Внешне это был кряжистый, плотно сбитый мужчина, этакий Жан Габен ирландского разлива. Почему ирландского? Да потому что он был рыжий, светлоглазый, с кожей совершенно свекольного цвета, как будто он был моряком и только что вернулся из кругосветки. Кстати морская тематика ему была очень близка, он даже ходил в какой-то длительный поход на научно-исследовательском судне. И там у себя в каюте умудрился устроить аквариум для морских рыб с проточной водой.

По образованию Вахтанг Георгиевич был простым фельдшером. Хотя из простых фельдшеров редко получаются граждане вселенной, так что вернее было бы сказать, что он был непростым фельдшером. Еще в студенческие времена он удивлял своих однокашников тем, что зарабатывал себе на жизнь тем, что служил ночным санитаром в морге. Это значит, что он всю ночь проводил запертым в подвальном помещении без окон в обществе покойников. У бедного Хомы Брута после одной такой ночки крыша поехала, а этому хоть бы хны.

Итак, мы видим, что интересы у нашего героя были самые разнообразные: и медицина его интересовала, и море его манило, и уж, конечно, дальние страны притягивали. Тяга к путешествиям, скорей всего, была у него в крови по той простой причине, что в этот мир он явился от смешанного брака: мама у него была украинка, а папа грузин. Вырос он в Тбилиси, в молодости много колесил по свету, потом осел в Москве, где начал свой бизнес, а уж потом рванул на Мадагаскар. На Мадагаскаре он большую часть своего времени проводил в столице, в Антананариву, ведь только там можно было встречаться с другими бизнесменами и заключать какие-то сделки. Основные же его угодья были в Манакаре, это селение в двух днях езды по бездорожью джунглей на «Хаммере». В Манакаре у него была плантация кофе и какао, но, скорей всего, там нечем было хвастаться, поэтому он нас даже близко к этим своим владеньям не подводил.

Управляющим на его плантации работал какой-то молдаванин. Этот парень в душе тоже был авантюрист, как и Вахтанг Георгиевич. Но только он был авантюристом безответственным. Поддавшись на внешне заманчивую аферу, коих после распада союза у нас в стране стало пруд пруди, он рванул из Молдавии, где тогда шла война, со всей своей семьей (а это молодая жена и две маленькие девочки) на Мадагаскар. На Мадагаскаре его, естественно, никто не ждал. Однако случай свел его с Махарадзе, и тот чисто по-человечески пожалел даже не парня, а его семью и поселил их в Манакаре. Поселил не просто так, а сделал своим управляющим и велел вести дела, связанные с выращиванием кофе и какао. Плантациями да и всеми другими делами, по сути, стала заниматься жена молдаванина, а тот продолжал относиться к жизни все также безответственно как и раньше: спал до обеда, ходил на рыбалку, по вечерам просиживал в единственном местном кабаке, принадлежавшем китайцам. К счастью жена его была в хороших отношениях с этой китайской семьей, и они не давали парню пропивать последнее.

Махарадзе понял, что связался с никчемным человеком, но поделать уже ничего не мог. Ему жаль было семью этого лоботряса. Да и куда его выгонишь? Назад в Молдавию? Так у того денег на билет явно не было, а самому оплачивать проезд четырех человек было очень накладно. Но время шло, дети росли, и старшая дочка стала настоящей красавицей. Сын китайской четы не устоял перед ней и сделал ей предложение руки и сердца. Она, конечно же, согласилась незамедлительно. Во-первых, там, в Манакаре, выбор у нее был очень ограниченный: либо китаец, либо кто-нибудь из местных, а это уж совсем необразованный контингент. Во-вторых, китаец был не лыком шит: он был классным дипломированным поваром, так что перспектива выйти на международный уровень у девочки просматривалась очень четко.

А пока китайская семья выжимала из населения Манакары все, что только возможно было выжать. В субботу вечером китайская чета устраивала в своем питейном заведении дискотеку. Билеты продавала красавица молдаванка, молодая жена их сына. Все местные парни эти билеты раскупали, не понятно, на что они надеялись, потому что красавица на этой дискотеке потом даже не появлялась. А уже в понедельник китайцы скликали местных парней поработать на строительстве нового дома и расплачивались с ними теми деньгами, которые были ими заплачены за вход на дискотеку. И это повторялось каждую неделю на протяжении многих месяцев. То ли местные парни совсем уж ничего в экономике не понимали, то ли красота молдаванки была столь неземная, что гладя на нее, у парней отшибало последние мозги, но строительство нового дома медленно, но верно продвигалось вперед.

Вообще, китайцы внедрились в местное общество как-то незаметно и ненавязчиво, но очень скоро стали там самыми главными людьми. Они знали все и про всех, и новички ходили к ним советоваться по любому поводу. Именно так поступил и Вахтанг Махарадзе, как только он появился в Манакаре и купил там землю. Новоиспеченный латифундист хотел задобрить местных вождей, дабы в дальнейшем никаких конфликтов с ними не возникало. Как это сделать правильно он не знал и, поэтому обратился за помощью к старой китаянке. Она сказала ему, какую сумму денег надо подарить каждому аксакалу персонально. Сумма, кстати говоря, оказалась смехотворно небольшой. А потом сказала главное: надо было каждому из них подарить по байковому одеялу. Это тоже был смехотворный расход для человека, купившего несколько гектаров земли под плантацию. Но совет этот был очень ценный. Сам Вахтанг ни за что бы не сообразил купить в подарок дешевые одеяла, которые у нас только в сиротских приютах еще и используют. А аксакалы были счастливы, потому что эти одеяла они используют как пальто в холодный сезон.

Вот такое общество сложилось в Манакаре: с одной стороны, местные племена под предводительством вождей, перебивающиеся с хлеба на квас рыбалкой, скудным земледелием, собирательством и подсобными работами, а с другой стороны, интербригада капиталистов, состоящая из мудрых китайцев, авантюриста-полукровки Махарадзе и примазавшихся к ним молдаван. Вот в этот-то сложный и запутанный по своему устройству человеческий муравейник мы и приехали знакомиться с местной экзотикой.

Ехали мы разными путями. Детей наших Махарадзе взял к себе в «Хаммер» и провез их через все джунгли. Я спокойно отпустила их в это путешествие. Во-первых, потому что Вахтанг Георгиевич внушал безоговорочное доверие, а во-вторых, потому что на Мадагаскаре нет ни крупных хищников, ни ядовитых змей. Это благословенный остров, и если бы люди отнеслись к нему с умом, это было бы самое подходящее место для обустройства земного рая. К счастью, Мадагаскар еще не так сильно заселен, поэтому кое-где еще можно поиграть в земной рай. Вот и наши первопроходцы наслаждались одиночеством, первозданной природой и возможностью почувствовать себя настоящими робинзонами. Обед они готовили на костре, как говорил потом мой сын, из какой-то ерунды, но было очень вкусно. Я думаю, что на свежем воздухе да в окружении первозданной природы и вареная галоша покажется вкуснейшим деликатесом. Ночевали прямо в лесу кто в машине, а кто и под открытым небом, отгоняли от костра слишком назойливых лемуров, привлеченных вкусным запахом еды, на руках уносили с дороги медлительных хамелеонов, которые не понимали, почему не надо лезть под колеса автомобиля. Проезжая мимо каких-то мелких мальгашских поселений, они ощущали себя важными иностранными гостями, которые едут в шикарном лимузине, а народ приветствует их криками «Ура! Мир! Дружба!» машет флажками, руками, шляпами и прыгает от радости. Проезд по каждой такой деревеньке проходил примерно по одному и тому же сценарию. Народ махал руками, улыбался и кричал: «Рус! Рус!», на что Махарадзе, высунувшись в окно «Хаммера» кричал им: «Я грузин!». Разницы они не понимали и, наверняка, думали, что это просто какое-то ответное приветствие. Итак, Вахтанг Георгиевич устроил моим ребятам такое приключение, которое в их жизни вряд ли когда-нибудь повторится, за что я ему безмерно благодарна.

А мы с мужем полетели туда на маленьком четырехместном самолетике. Оказывается в этой деревеньке, по названью Манакара, был аэродром, а также порт, а также пляж с бунгало для туристов. Правда единственными туристами в эту пору оказался наш небольшой десант, но, тем не менее, ребята были готовы принять человек сто, а то и больше. Вот вам и деревня! У нас бы все это в деревнях было, мы б тогда по праву считались супердержавой.

Пока летели туда, я все время смотрела вниз на грешную землю, и меня очень заинтересовало обилие кругов на земле. Круги эти были разные: совсем свежие и едва проглядывающие сквозь травяной покров. В одних местах границы кругов были обозначены насаженным невысоким кустарником, в других – выложены камнями, в третьих – невысоким земляным валом, в четвертых – просто снятым с земли дерном или вырытой канавой. Во всех случаях это не были загоны для скота, потому что и земляной вал и кустики были очень невысокие. Любое животное легко могло бы эту преграду преодолеть. Круги эти находились как вблизи от человеческого жилья, так и на совсем уже безлюдной территории. Но что самое примечательное, мне ни разу не довелось увидеть, как люди используют эти круги. Так и остались они для меня загадкой. И кого бы я ни спрашивала потом о природе этих кругов, все только отмахивались от меня и советовали заняться чем-нибудь другим, более полезным, заявляя, что все это только мои выдумки, ни о каких кругах здесь никто и слыхом не слыхивал.

Но вот мы и в Манакаре. Нас радостно встречают и угощают вкуснейшим обедом из только что выловленных даров моря. Я хоть и небольшой любитель рыбного меню, но уплетала запеченную на углях рыбу за обе щеки. Потом нам предстояла встреча с местными аксакалами, которые для усиления торжественности момента завернулись в свои байковые одеяла. Тут я, наконец-то, поняла, зачем нас тащили на этот край света. Махарадзе нужен был свадебный генерал. В качестве этого свадебного генерала он решил использовать моего мужа, Чрезвычайного и Полномочного посла. Дело в том, что Махарадзе захотел прикупить небольшую рощицу реликтовых деревьев на берегу бухты. Не то чтобы местные пеклись о сохранности деревьев, занесенных в Красную книгу (они про эту Красную книгу ни сном, ни духом не ведали), а просто это была их священная роща, где они какие-то свои обряды совершали. Вот Махарадзе и решил их умаслить очередным денежным вливанием. Но передача денежных средств должна была пройти в особо торжественной обстановке, дабы аксакалы прониклись серьезностью момента. Вот он и придумал, что чек им вручит сам посол великой державы. Это произведет на аксакалов нужное впечатление, и тогда они мгновенно забудут о своих дурацких церемониях и обрядах. Все прошло как по нотам. Посол, не понимая сути происходящего, вручил аксакалам чек, заблаговременно выписанный Махарадзе. Аксакалы, обомлевшие от торжественности момента, и слова не проронили, а деятельный латифундист, Махарадзе, уже отдавал распоряжение своему молдаванину, как и где огородить эту рощицу проволокой. Так, на всякий случай, чтобы козы там не паслись.

О том, для чего нужен был этот мини спектакль, я догадалась уже потом по случайно брошенной Вахтангом фразе о своей давней мечте приобрести эту рощу. А вот господин посол, по-моему, так до конца и остался в полном неведении о своей роли в происшедшем. Ну, и бог с ним! Все равно, эта роща слишком хороша, чтобы служить для отправления культовых обрядов.

Далее знакомство с Манакарой продолжилось посещением пляжа с нежнейшим практически белым песочком и купанием в теплой как парное молоко воде местной бухты. Правде купались мы с опаской и с оглядкой, поскольку, по слухам, акулы тут иногда подходили практически вплотную к берегу. Пляжные развлечения были завершены выходом в открытое море на утлом суденышке с мотором. Чем дальше мы отходили от берега, тем страшнее было смотреть на горизонт, затянутый свинцово-серыми тучами, грозно надвигавшимися из самой Антарктики. Чем дальше мы отходили от берега, тем сильнее чувствовалась хрупкость суденышка, его неспособность противостоять такой великой стихии как океан и тем сильнее хотелось вернуться на земную твердь. Видимо, нас всех охватили одинаковые чувства, потому что уже через полчаса морской прогулки мы в один голос запросились назад на сушу, под сень реликтовых деревьев, поближе к столу с запеченными омарами.

Сразу же после ужина я, перегруженная впечатлениями, рухнула спать в одном из бунгало, построенных прямо на пляже, а остальные еще ходили в ближайший лесок то ли посмотреть на каких-то порхающих светлячков, то ли послушать каких-то ночных птиц и цикад.

Утро следующего дня встретило нас свинцовыми тучами. Это были те самые тучи, которые, вчера выйдя в открытое море, мы наблюдали на горизонте. За ночь эти дети Антарктики достигли Мадагаскара и начали методично вторгаться на его территорию. Собственно, нам тут уже нечего было делать. Все красоты мы посмотрели, все вкусности попробовали, со всеми людьми перезнакомились. После завтрака нам предстояло снова сесть на маленький самолетик и лететь назад в Антананариву. Дети же предвкушали обратную поездку на «Хаммере» через джунгли. Их даже не столько прельщало тесное общение с природой, сколько двухдневное отсутствие родительского ока и мудрых родительских наставлений. Они с таким энтузиазмом махали нам руками, когда наш самолетик стал выруливать на взлетную полосу, что казалось, создали дополнительный поток воздуха для нашего ускоренного взлета.

Самолет скоро набрал высоту и мы оказались в самой середине этих низких свинцовых туч. Тучки были совсем не безобидными, как потом оказалось, они несли в своих недрах грозу с градом. Но пилот был внешне совершенно спокоен, никаких сильных порывов ветра не наблюдалось, иногда только то справа, то слева вспыхивали то ли молнии, то ли зарницы. Грома слышно не было. Это меня немного успокоило, но надо было придумать себе занятие на предстоящие два часа полета. Наблюдать за землей было невозможно, потому что рваные клочки облаков закрывали обзор. И тогда я решила закрыть глаза и поспать. Если мне суждено погибнуть от молнии, то пусть это будет во сне. Так я и понять-то не успею, что со мной произошло. А вздрагивать каждые пять минут от каких-то странных сполохов за бортом – это только расшатывать свою нервную систему. Так я и сделала. Я прекрасно выспалась. А когда мы прилетели в Антананариву, я увидела, что пилот смог даже немного опередить этот грозовой фронт. Облака только начали со всех сторон окружать город. Мы успели выгрузиться, пересесть в машину, добраться домой и даже распаковать дорожные сумки, как начался дождь. Это был не просто дождь, это был ливень с грозой и градом. Про такие дожди говорят, что разверзлись хляби небесные. Я стояла у окна, смотрела на прыгающие по крыше градины и думала: « А если бы пилот не смог обогнать грозовой фронт, или мы выехали бы на полчаса позже, мы бы еще в небе попали бы в этот кошмар. Что бы тогда осталось от нас и от самолета? Видимо, нам еще рано покидать этот мир. Это скорей всего перст судьбы. Значит, я еще не все совершила из того, за чем меня прислали на эту землю. Надо постараться и сделать что-нибудь хорошее.».

Не знаю, какого доброго дела от меня ожидали высшие силы, но я сделала то, что умею: поставила к Новому году спектакль для детей и сочинила викторину для взрослых. Наверное, я опять сделала что-то не то, но тогда надо намекать конкретнее.

Через два дня приехал Махарадзе с детьми, все были радостно возбуждены и полны впечатлений от поездки. Приезду Махарадзе радовалось все посольство. Не потому, что он привез полный багажник сладких манакарских ананасов к праздничному новогоднему столу, нет, ананасов хватало и в Антананариву. Все ждали этого веселого заводного человека просто потому, что он умел украшать любой праздник. Так оно было и в этот раз. Он перетанцевал со всеми дамами, в мужском кругу рассказал несколько веселых анекдотов, активнее всех принимал участие в викторине, поднимал весь коллектив на хоровое пение и подвижные игры. Короче, если бы не он, то новогодний праздник опять вылился бы в заунывное чавканье. Еще раз спасибо этому человеку.

Думаю, не я одна многократно говорила ему спасибо. Человек он был открытый, никогда никому не отказывал в помощи, любил, чтобы вокруг него всегда был праздник. В качестве примера его отношения к жизни могу привести один эпизод. Вахтанг Георгиевич нанял себе одного смышленого мальгаша и решил воспитать из него хорошего стюарда. Он тихо и спокойно, но крайне методично учил его всяким премудростям этикета: как накрыть стол, как разлить вино по бокалам, как подать и приготовить некоторые блюда. Когда мы были у него в гостях, стюард безупречно обслуживал нас в течение всего обеда, а мороженое Вахтанг принес и разложил сам. Потом он объяснил этот свой поступок, он сказал: «Мороженое мы еще не проходили».

Учил он своего стюарда и русскому языку. Другой бы на его месте научил парня русскому мату, и на этом успокоился. Вахтанг же научил его каким-то крылатым фразам и цитатам из русских песен. Например, на вопрос «когда?» стюард неизменно говорил: «Еще немного, еще чуть-чуть».

Все было хорошо у Махарадзе. У него был свой бизнес, несколько домов: и в Москве, и в Антананариву, и в Манакаре. Он жил так, как хотел. Воплощал в жизнь все свои задумки. Легко знакомился с людьми. Его везде встречали с улыбками. Однако с личной жизнью у него не все сложилось так, как ему хотелось бы. Он был трижды женат, от каждой из жен имел по одному ребенку, но все его жены от него непременно сбегали. Так что он был вечным завидным женихом.

С ним было интересно, потому что планов у него было громадье. Мало того, что в Манакаре у него зрели какао бобы и кофейные зерна на плантации, а также ждала вмешательства его хозяйской руки реликтовая роща на берегу океана. Под Москвой где-то на Новорижском шоссе у него была страусиная ферма, за которой ухаживали его родственники, перевезенные из Тбилиси.

Он вообще тем и был знаменит, что помогал не только родственникам, но и всем хорошим людям. Например, у него был знакомый профессор геолог. У профессора было большое несчастье – спивался младший сын. Парня многократно лечили, «зашивали», лишали денег – ничто не помогало. Он как-то изворачивался и снова уходил в запой. Профессор даже решился на жестокий шаг, он хотел выгнать сына из дома и полностью отречься от него. Но тут в дело вмешался Вахтанг Георгиевич. Он увез парня к себе в Манакару, чтобы изолировать его на какое-то время от дурного влияния дружков, от алкоголя, а, может быть, и от наркотиков. Вахтанг предоставил ему крышу и стол, а также дал возможность поразмыслить на свободе о смысле жизни. Он не читал ему нотаций, не говорил ему о чувстве долга перед родителями. Он дал ему возможность быть ближе к природе и работать, если возникнет таковое желание.

Вахтанг пытался использовать парня на подсобных работах, но работал парень из рук вон плохо. Видно было, что он каждым своим выходом на работу делает одолжение человеку, проявившему к нему участие. И одно это уже было хорошо, потому что весь расчет был на то, что парня вылечит время. Он не имел возможности приобретать спиртное, поскольку с китайцами этот вопрос был обговорен особо. Парень не мог никуда сбежать, поскольку с одной стороны на много километров простирались джунгли с их бездорожьем, а с другой – океан. Ему предстояло прожить несколько лет, без алкоголя, подумать над своей судьбой и попытаться стать человеком. Вахтанг хотел дать парню шанс. Сумел ли этот парень воспользоваться подаренной ему возможностью вернуться к человеческой жизни или нет, я не знаю, но я видела его глаза, и там была такая пустота, что мне кажется, что все усилия по его спасению были напрасны.

На Рублевском шоссе Вахтанг Георгиевич строил какой-то огромный дом с многочисленными изолированными частями, в котором он мечтал поселить всех своих детей, чтобы они жили под одной крышей, но каждый сам по себе. Какие-то планы он вынашивал по добыче и обработке драгоценных камней, которых на Мадагаскаре было как грязи. Не сбылось.

Не сбылось по-глупому. Не сбылось, потому что он поверил в очередной миф о том, что малярию можно лечить джином с тоником. Миф этот сочинили какие-то алкоголики, которым все равно по какому поводу, лишь бы пить. От малярии помогает только хина. Хина бывает в тонике, но там ее так мало, что надо его пить цистернами, чтобы вылечиться. Но надо еще не забывать, что в тоник кладут любую хину, а от малярии помогает только красная. Ни белая, ни желтая хина исцеления от этой напасти не приносят. Однако же эти алкаши, сочинившие миф, решили, что тоник надо пить обязательно с джином. Потом джин стал доминировать в их мифотворчестве и, в конце концов, окончательно вытеснил тоник. Вахтанг заболел малярией. Лежать и принимать таблетки времени у него не было, потому что как раз в это время у него гостил средний сын с другом. Парней надо было развлекать. Вот он и лечился джином с тоником. Умер он на бегу. Не выдержало сердце. Мир его праху.

Сын оказался мальцом сообразительным. Зачем сообщать другим родственникам о смерти отца? Зачем затевать тяжбы по разделу имущества? Зачем вообще делиться с кем-то? Он быстренько распродал все, что смог, кремировал папу и укатил с Мадагаскара навсегда. Как сложилась судьба молдаван и сына профессора, взятого на перевоспитание, я не знаю.

Под конец хотелось бы добавить, что Вахтанг у меня ассоциировался с баобабом. Понять это сравнение сможет лишь тот, кто бывал на Мадагаскаре. На африканском континенте сохранился только один вид баобаба, а на Мадагаскаре – все десять! Там представлены самые разнообразные представители этого вида деревьев от карликового раскоряки до огромного колонноподобного великана. Одним из промежуточных по высоте видов был баобаб среднего роста с корявыми ветками и очень мощным стволом, прямо-таки в три обхвата. Он-то и ассоциировался в моем воображении с Вахтангом Махарадзе. Я даже вышила это дерево художественной гладью, чтобы подарить ему не день рождения. А чтобы объяснить этот свой выбор натуры, написала стих.