Четыре комнаты [Михаил Игоревич Васильев] (fb2) читать постранично

Михаил Васильев Четыре комнаты

В ночном лесу или как зажигают звёзды.

Ночное небо, переливаясь в отражении водной глади, блестело далёким звездным светом. Свежий ветер шептал деревьям колыбельную, и лес, будто в такт песне, укачивался, шумя листвой.

В чаще шёл одинокий путник. Увидев подходящую для привала поляну, от снял с себя рюкзак и присел на поваленное дерево. Вытащив из рюкзака спички, путник насобирал хвороста и разжёг огонь. Налив в кружку воды, и поставив ее рядом с костром, странник долго вглядывался в языки пламени, то ли ожидая от них какого-то знака, то ли просто задремав от накопившейся с дороги усталости.

Но в миг выйдя из кажущейся неподвижности, он сделал уверенное движение рукой, навстречу одному из мерцающих огоньков, и словно спрятал язычок пламени в сомкнувшуюся ладонь.

Вновь распрямившись, путник разжал ладонь, и в это сложно поверить, но огонек остался у него в руке. На лице у странника не было ни удивления, ни гримасы боли, а скорее незнакомая радость и благоговение, отражающиеся в морщинистых уголках глаз.

На ладони же, сгусток пламени принялся ритмично кружиться, так и норовя выйти за площадь руки. Танец был божественно красив, и включал в себя всю доступную человеческому восприятию красоту, маня той несбыточностью, что сулит нам ночь.

Внезапно взмыв ввысь, язычок пламени поднялся над кронами деревьев, и вопреки законам физики, не уменьшаясь в ночном небе, летел на небесную твердь, пока наконец не прикрепился к ней.

На небосводе засияла новая звезда. Ночное небо, переливаясь в отражении водной глади, продолжало блестеть своим далёким светом, на один огонёк ярче.

Сто дней лета.

Арсен Каренович шёл по проспекту, улыбаясь глазами встречному солнцу. Аромат цветущих лип вовсю щекотал ноздри, а южный ветер так и норовил смутить проплывающих мимо девушек в лёгких платьях, повторив сцену из жизни Мэрилин Монро.

Грузовик с арбузами и спелыми дынями стоял неподалёку, а усатые азербайджанцы, будто вспомнив ту восточную негу, которой когда-то пропитались их юные сердца, отдыхали в тени палатки.

Сто дней лета ускользали из рук, просыпались песком и развевались ветром. Вспоминалось детство, и в этом воспоминании все тёмные пятна будто выцвели, оставив на холсте лишь яркие мазки Художника. Что ж, глазам не увидеть морщинок у своих уголков. Ветер, мягко взяв за руку, возвращал в летний день.

Федькино детство.

Степан Алексеевич пускал клубы дыма, почмокивая деревянной трубкой. Оперевшись на забор, он встал с завалинки и побрёл в сторону дома. Дружок чесал задней лапой за ухом, а куры клевали рассыпанный по земле корм, то и дело довольно кудахтая.

Внук Степан Алексеевича – Федька, успел залезть на сеновал, ускользнув от взгляда деда, и сдерживая хохот, затих, с бьющимся во всю ширь груди сердцем, и стал ждать, когда обнаружится его пропажа.

Усевшись на колкое сено, Федя стал глядеть на ловко просачивающиеся сквозь щели досчатой стены чердака, лучи июльского солнца. Солнце грело, и словно в доказательство тому, потянулся неожиданно выглянувший из пролежня рыжий кот. Пробравшись сквозь клубы сена под неодобрительный взгляд кота, Федька подсел прямо к стене, и его взгляду открылся задний двор, поросший короткой травой. Виднелись стройные ряды жёлтых подсолнухов-великанов, колыхающихся в такт ветру. Над ухом послышалось жужжание и Федя вскрикнув, стал отбиваться от любопытной осы. Из-за внезапной битвы с грозным летающим противником, Федька позабыл, что сидит в засаде, и едва услышав тёплый сердцу голос бабушки, вмиг сбежал вниз по лестнице, зацепив коленкой последнюю ступеньку.

Федька бежал в дом, чувствую нёсшийся на него аромат печного супа, домашних пельменей и сладкого чая, какого не сделает никто, кроме бабушки. Дверь захлопнулась, и в тёплой избе зазвучали три голоса – звонкий, ласковый и добрый.

Дружок, высунув язык, с грустью смотрел в окно. Сквозь голубое небо проплывали парусники-облака, а лето… Лето было большим и широким, как поле. И полю этому не было конца.

На берегу пяти озёр.

Холодным сентябрьским утром, на берегу одного из Пяти озёр Фудзи, сидел, скрестив ноги, монах.

Его правая ладонь накрывала левую, а полуприкрытый взгляд был направлен на водную гладь. Сквозь густое серое небо просачивался Свет.

Все случилось в миг. Негромко всколыхнулась вода и на долю секунды, над линией горизонта, разделяющей Небо и Землю промелькнул рыбий силуэт.

Веки странника наконец сомкнулись, и вместе с этим замкнулся круг. Мать увидела ребенка.