Казарка [Александр Витальевич Бганцев] (fb2) читать онлайн

Александр Бганцев Казарка

Глава I

Если последним сентябрьским днем 2012г. вам случилось плыть по верхнему бьефу Грачевского пруда от плотины метров четыреста, то на изломе фарватера меж густых зарослей камыша и рогоза вы наверняка заметили охотника с ружьем, барски развалившегося в надувной лодке.

Вокруг нежным блюзом шуршал камыш, под водой резво шныряли забияки – окуни в полосатых робах, вороны после завтрака совершали воздушную прогулку, степенно болтая на лету с соседками по эшелону на ту же тему, что и 100, и 200, и 300 лет назад: «ка-р-р!» – «к-а-ар!..»

Из-за толстой спины плотины слышалось гулкое мычание коров, запоздало кукарекали петухи, лениво блеяли козы.

Пахло тиной, полынью и древесным дымом…

Федор давно привык охотиться в этом степном оазисе среди бескрайних плантаций моркови, лука и перца.

Приезжал затемно, и, накачав лодку, спешил снова насладиться так полюбившееся ему с детства зрелищем… когда в предрассветной тишине, изредка нарушаемой всплеском играющей рыбы, усталая ночь старательно полирует черным бархатом водную гладь; сквозь сказочные кусты рогоза расплавленным серебром пролегает лунная дорожка, и легкое покрывало тумана начинает нежно заволакивать отраженные в воде звезды; где-то в зарослях жалобно цокает сонная лысуха, в ответ сердито крякает дикая утка; то тут, то там пернатые обитатели водоема с шумом и треском вываливаются на чистую воду, и, радостно хлопая затекшими крыльями, совершают короткие заплывы – пробежки; прямо над головой, будто призраки, неслышно проносятся утки – стайками и поодиночке; по курящемуся испариной зеркалу воды невозмутимые ондатры начинают волочить гигантские усы расходящегося следа; затем, путаясь в золотистых нитях солнечных лучей, пролетает полная достоинства неуклюжая цапля, – и все вокруг начинает блистать, сверкать, искриться, наполняться щебетаньем, чириканием и кваканьем – «Here Comes the Sun!..»

Федор был уже не молод – в том возрасте, когда чувства сродни созерцанию водопадов Игуасу вызовет скорее не разворот с Наоми Кэмбэлл, а падение с небес подстреленной утки. Стал замечать, что слабеет зрением (+ 1,5 на каждый глаз; но правый – чуть хуже), быстрее устает, а в левой пятке после долгого сидения беспокоит сильная ноющая боль (похоже, пяточный шип); словом, ему уже стукнуло 54.

Однако, несмотря на все изъяны жизненных коллизий, Федору удалось сохранить гармонию душевных чувств. Если что-то и могло заставить его рассердиться, так это подмеченная им особенность: когда приносишь домой пакет с 1,5-литровыми пластиковыми бутылками минеральной воды – как ни старайся поставить аккуратно – хоть одна, но упадет.

Многие замечали, что подобно хлысту, который никогда не упустит шанса согрешить, Федор все время искал повода в чем-нибудь усомниться; ему льстила, – а, может, просто нравилась, – крылатая фраза, что сомнение – признак ума (впрочем, в истинности этого утверждения Федор тоже сомневался).

К примеру, он, как и все нормальные люди, никак не мог взять в толк: камыш вот тут перед ним – или же тростник?.. Располагая от природы пытливым рассудком, Федор хоть и сторонился топких мест фармазонства, но не упускал из виду ни одного сколько-нибудь значимого научного изыскания, – в том числе и в области ботаники: ба!.. – оказывается, то, что мы привычно именуем камышом, на самом деле – тростник (Phrágmites austrális)!; но, с другой стороны, еще ни один специалист по пестикам и тычинкам вразумительно не растолковал: где первый, а где – второй.

Словом, Федор считал себя при дверях сенсационного открытия: когда «деревья гнулись» – «шумел» – то вовсе и не «камыш»!..

– Вот, так, однажды попав в рабство к собственной наивности, мы всю жизнь и путаем «экстаз» с «Экибастузом»!.. право, забавными иной раз бывают эти ученые! – Федор ненароком поднял глаза на застрявшую в небе Луну, и тяжелый дилижанс его мыслей свернул на колдобины лингвистики.

– Особенно, языковеды: «прилунился»… умора, и только! – смешнее не придумаешь!.. Но, упав однажды в благодатную почву конъюктурности времен ракетного бума, расцвела эта ахинея неистребимой амброзией по всем словарям и учебникам русского языка: лишь только напиши школьнику в сочинении про космонавтов, что на Луне они «приземлились» – враз схлопочешь «двойку»; и не потому, что наши хлопцы в скафандрах никогда не распрягали на ее пыльных тропинках своих железных коней, – а, потому, что писать надо, видите ли, «прилунились»…

Ну, а, если, завтра отправим межпланетный корабль, скажем, на Сетебос? – усмехнулся Федор, – «присетебосились»?.. на Белинду – «прибелиндились»?..

А что касается неразборчивого в космических связях Урана, так вокруг него, вообще, веками крутится одна гравитационная особа, имя которой греку, может быть, и ласкает слух, но по – русски звучит весьма неблагозвучно… да настолько, что даже разбитной поручик Ржевский, и тот посчитал бы за стыд произносить его в дамском обществе.

…Сквозь камыш (или «тростник» – будь он неладен!) было видно, как, не щадя уключин, на облезлых плоскодонках выгребала целая флотилия местных рыбаков, спешивших проверить сети, которыми они, как паук жертву, нещадно опутали многострадальный пруд вкривь и вкось, вдоль и поперек.

Для виду любители кистеперых невинно махали удилищами, и отчаянно сокрушались по поводу катастрофического истощения рыбных запасов. При этом каждый выстрел охотников, особенно удачный, они комментировали нарочито громко и весьма скверно.

Иной раз Федор сам задавался вопросом: зачем ему весь этот экстрим? что заставляет его зябкой осенью в два часа ночи вставать из уютной постели, и, молча выслушав теплые напутствия разбуженной жены, ковылять согбенным шерпом в застывший гараж; затем натужно елозить по грязным проселочным дорогам, считая днищем автомобиля попутные булыжники; ползать с ружьем по мокрой траве, натыкаясь носом на ужей и оставляя коллекционерам грядущих поколений оторвавшиеся пуговицы; или грести на лодке в кромешной темноте, окропляя себя ледяными брызгами, рискуя при этом напороться на забытый рыбаками кол, и в крутом пике пойти ко дну – прямиком в чей-то вентерь?..

А что дальше?.. супруга при виде трофеев восторга давно уже не испытывает; но великодушно соглашается отведать вашего фирменного блюда из тушеной дичи: это когда вы нашпигуете каждую тушку яблоками, обжарите в масле, добавите картофеля, лука, помидоров, болгарского перца, моркови, петрушки, чеснока, укропа, – конечно, лавровый лист! – и через 1,5 часа томления на медленном огне украсите все это великолепие стаканом красного вина.

Наверное, рассуждал Федор, это – зов инстинкта добытчика, связь с твоими корнями, когда жизнь была ради охоты – охота ради жизни. Скитаясь веками по генетическому лабиринту, этот биологический странник однажды постучится в дверь вашей натуры – и вы ничего не можете с этим поделать, только смерть разлучит вас…

Кто-то говорит, что охота – это весьма немилосердно по отношению к братьям меньшим; она ужесточает сердца человеческие, – а посему, всяк её сторонника надлежит почитать лютым злодеем, и подвергать избиению свежей ослиной челюстью.

Но Федор на свой адат считал такое мнение чересчур умозрительным и даже ханжеским.

– Разве не вы, ревнители прав животных, по дороге c работы покупаете, к примеру, свежую рыбу, – на кухне, включив телевизор, сдираете с нее чешую, вспарываете брюхо; потом, изваляв в муке и присолив по вкусу, бросаете несчастного карася, – еще живого (как в телешоу «Жарим со звездой»), – на сковородку в кипящее масло, – где он прыгает, корчась, пока не успокоится?..

А домашний убой, скажем, свиней?..

Да, конечно, согласно библейской истине, именно в их тучные тела пожелали войти мерзкие пакостники плоти – бесы.

Но разве сын за отца отвечает?.. – удавка на доверчивый пятак… душераздирающий визг… тесак под лопатку … лужи крови… паяльная лампа…

А задумывалась ли какая-нибудь исполненная гуманизма домохозяйка, какими путями на ее разделочный стол попадает статный хуторской кочет, из которого она так любит сварить своим деткам янтарный суп-лапшу?..

Если вы не из деревни, то, наверняка, для вас будет откровением – без юных пионеров этот процесс никак не обходится; чаще всего именно они, показав родителям дневник с пятерками, помогают в этой части дома по хозяйству: забить кур посредством отрубания их тщедушных голов на засаленном дубовом чурбаке; и долго потом под надзором неокрепшего детского разума обезглавленная курица скачет вверх, брызгая алой кровью и обреченно хлопая крыльями…

Поэтому Федор был убежден, что для общественной нравственности охота в сравнении с этими обыденностями сельского подворья – что детские шалости в песочнице.

… Сегодня к девяти утра добычей Федора были серая утка и пролетный гоголь.

Враз заматеревшие кряквы и шилохвости разлетелись по крепким местам, лысухи прочно забились в камыши, – лишь непрестижные авдотки, бекасы да разные прочие веретенники угрюмо шатали по кустам, словно плетущиеся навстречу ремню двоечники.

На воде, исполненные коварства, в соблазнительных для дичи позах остались дежурить расставленные Федором пластиковые чучела.

Он уже взялся было за весла, чтобы грести к берегу, когда откуда-то со стороны, быстро приближаясь, в воздухе послышался ритмичный скрипящий звук, – будто по небесным ухабам катит старая несмазанная телега.

– Лебедь – подумал Федор; в ту же секунду на высоте 30 метров, покачивая вытянутой в струну длинной тонкой шеей, прямо над ним пролетел белый красавец, и, не решившись сесть на воду, скрылся в сторону Котлубани.

Когда Федор видел этих птиц, ему всякий раз приходил на память случай, произошедший с ним лет 15 назад.

Глава

II

Он охотился на заросшей рогозом и осокой речке Сакарке, что между Волгоградом и Качалино. Эта иссыхающая местами речушка с виду до того невзрачна, что порой кажется, будто выброшена кем-то в степи за ненадобностью. Но она притягивала Федора какой-то неведомой силой; и всякий раз, когда он бывал там, ему казалось, что именно так выглядели реки древнего Египта: вот-вот, да и мелькнет меж кустов дочь фараонова, которая норовит поймать плывущую корзину с младенцем Моисеем…

Ниже автомобильного моста, где суровый глинистый берег грубо отталкивает Сакарку влево, в изумрудной прибрежной траве белело какое-то пятно. Федор поднес к глазам бинокль: это был лебедь-шипун!.. укрывшись за плотной стеной осоки от буйного северо-западного ветра, он, уверенный в своей неуязвимости, безмятежно спал, сунув голову под крыло.

Гонимый охотничьим азартом, вжимаясь в лодку, старясь не греметь веслами, Федор с подветренной стороны постепенно скрадывал расстояние: "пожалуй, надежней всего – «пятеркой» в шею…"

Временами он останавливался, и из-за редких кустов злорадно вглядывался в бинокль: та-а-м!.. сиди-и-т!..

Охота на этих лебедей не приветствовалась, но, как читал Федор, прямо и не запрещалась («гуси»), – в Красной книге области они не значились. Возможно, для кого-то будет откровением, но за легендарной лебединой грациозностью кроется весьма скверная натура: пользуясь своим преимуществом в размерах (в дикой природе он имеет значение), эти пернатые снобы беспощадно разоряют гнезда уток, чирков, лысух, – всех, кто слабее, и кто «посмел» обустроиться вблизи от их белоснежного величества. Потому в некоторых охотничьих хозяйствах их численность регулируется путем отстрела.

И как тут не вспомнить Джерома К.Джерома с его бессмертным «Трое в лодке, не считая собаки»: 18 разгневанных лебедей коварно напали на джентльмена Гарриса и безобидного песика Монморанси, пытаясь при этом вытащить их из лодки и утопить в Темзе; и, хотя этот триллер Гаррис поведал друзьям после того, как те легкомысленно оставили его наедине с бутылкой виски – все равно страшно.

… Прямо перед лебедем гигантским помазком торчал куст густой сочной травы. Федор незамеченным подкрался к этому укрытию, откуда уже мог разглядеть цель в упор: в 3-х метрах перед ним, покачиваясь на длинной пологой волне, правым боком сидела огромная белая птица…

– Вот это – да!.. килограмм десять живого веса!..

Федор придал лодке устойчивое положение, ме-е-едленно, чтоб не было слышно щелчка, снял «ИЖ-58» с предохранителя…

Но, вместо того, чтобы выстрелить – он как завороженный приковался взглядом к беззащитному лебедю: безупречный в своем изяществе, он был бел как снег, его перья отливали перламутром – не птица, а громадная жемчужина; и, вообще, весь он излучал чистоту и свежесть, будто только что народился на свет Божий.

… Они долго сидели вот так напротив: спящий белый лебедь – и охотник с заряженным ружьем наперевес… обоих мирно баюкала волна…

Многое передумал Федор в эти минуты; в какой-то момент ему показалось, что он почувствовал душу этого лебедя, ощутил биение его сердца; что перед ним такая же жизнь, такой же, как он, человек, – только в другом обличье, – и что сейчас он видит сны…

От этих мыслей по телу пробежали мурашки.

Весь охотничий порыв исчез, словно утренняя роса под палящим солнцем.

– Га-а!!!.. – резко крикнул Федор.

Лебедь высунул шею, на миг замешкался, – и в ту же секунду глухо хлопнул взмахом исполинских крыльев, будто собирался станцевать фламенко; затем, развернувшись во мгновение ока, с непостижимой мощью ударил ими по воде, – да так, что Федора качнуло потоком воздуха, – и, подымая мелкие радужные брызги, забавно семеня по воде черными лапами, стремглав ринулся против ветра к чистому пространству.

Провожая птицу восторженным взглядом, Федор, сам не зная – зачем, выстрелил далеко в сторону, – и с восхищенной улыбкой стал наблюдать, как лебедь, набирая высоту, невредимым уходит в пойму Дона.

Глава

III

… Федор вытащил лодку на затянутый спорышом берег, носком сапога беззлобно прогнал с дороги ужонка в оранжевой тюбетейке, и с наслаждением потянулся: самое время размять закоченевшие ноги, достать термос, перекусить аппетитными шашлычными колбасками, полюбоваться трофеями, рассортировать патроны, – в общем, посвятить время тому, чем так любят между пальбой из ружей заниматься охотники.

Метрах в пятистах в лесополосе, обожравшись подсолнечника с соседнего поля, на двух высохших вязах беспечной компанией сидели дикие голуби, и тупо глазели друг на друга.

– Няма таго, што раньш было…

Няма таго, што раньш было,

I толькi надпiс "Веранi – i – i – ка – а … – медом разливались откуда-то из автомагнитолы стройные голоса «Песняров».

– Ну, денек! никакого передыху! – покуражился Федор, хотя на самом деле всегда не прочь был позабавиться витютнями. – Так, зайдем – ка мы, вон, оттуда, – с торца лесополосы…

Он хотел подобраться поближе, чтобы стрелять по неподвижным мишеням, как в тире.

Скромный от натуры, Федор был убежден, что влет куропаток или вяхирей выцеливают лишь страдающие завышенной самооценкой, да призеры Олимпийских игр в стрельбе по летающим тарелкам. А, если, уж, ты ни тот ни другой, – молниеносно бей наудачу в поднявшуюся стаю двумя выстрелами подряд – в большинстве случаев будешь с добычей.

Федор был уже на подходе, когда машинально обернулся, чтобы взглянуть на оставленную лодку.

Посереди затихшего пруда концентрическими кругами расходились волны…

– Ба-а?!.. – Федор через очки приставил к правому глазу подзорную трубу «Турист» с объективом «Гелиос» от советского фотоаппарата «Зенит».

– Так, ага! – вижу: вроде, чуть меньше гуся… шея тонкая и длинная, кольцо цвета бирюзы… кружится, будто по голове пустым мешком из-за угла стукнули… а туловище притоплено… не пойму… похоже, какая-то пролетная; ясно одно – подранок: все пыжится нырнуть за придонным кормом, да никак – видать, крыло побаливает; неужели – казарка?!.. – осенила Федора счастливая мысль.

От этой внезапной догадки Федор на время как бы повредился рассудком.

Он всегда мечтал добыть казарку – желанную, но недоступную в здешних краях залетную красавицу, которую видел лишь на почтовых марках, да в видеороликах «ю- туба»; она ему даже один раз снилась – и, вот, она здесь, – принимай, Федор, поздравления!

Дабы несколько подзадорить завистников, Федор решил сегодня же выложить в «одноклассниках» фотографию: держать казарку следует непременно за шею, в полу-разворот, – но чтобы было видно бирюзовое кольцо! – так эффектнее (не забыть расслабить веки, и сказать: "сы – р-р").

Насколько позволяли возраст, паутина сухой травы под ногами, да ухабы блиндажей времен второй мировой войны, Федор ринулся к лодке, на бегу перезаряжая двустволку:

– В правый – «пятерочку» (чтобы в шею), – надежнее всего; в левый – «двоечку», – в самый раз, если вспорхнет. – Шалишь, голубка! бегаю я теперь не так уж шибко, зато стреляю – метко!..

Жадный до трофеев рюкзак в такт бегу панибратски хлопал по спине, и ёкающим голосом как бы поддакивал: «оч-чень – метко!.. оч-чень – метко!..»

Федор с разбегу пинком столкнул лодку, молодецки запрыгнул в нее правой ногой (едва не пробил днище – спасло мелководье: ступня уперлась в грунт), проворно миновал камышовые лабиринты, и, – точно фигурист на ледовую арену, – выкатился на чистую воду; огляделся…

Жертва преследования разгадала этот нехитрый маневр, – поэтому с редкими брызгами, оставляя пенистую борозду кильватера и высоко задрав шею (будто болела ангиной), – дала тягу в спальный район: туда, где русло сужалось, а заросли становились непроходимыми.

– Хитра, каналья, – матерая!.. – ветерок-то оттуда – инстинкт!..

Федор знал, что водоплавающая птица взлетает только против ветра, и не раз супротив загонял дичь в камышовые тупики, стреляя ее на взлете.

– Да, вот, я – тоже бедовый! так что, сегодня мы с тобой сфотографируемся!.. – заверил Федор казарку, и азартно бросился в погоню, изловчаясь на ходу одной рукой освобождать рюкзак – поместится?..

Браться снова за подзорную трубу было недосуг; к тому же, ружье за спиной поминутно сползало прикладом вниз и, стукаясь об алюминий правого весла, мешало грести. Одежда под непромокаемым охотничьим костюмом стала мокрой; озорные ручейки пота, нагло устремившись в самые интимные складки тела, дарили незабываемые ощущения.

Тем временем казарка настырно пошла правее – впритирку к стоящим по стойке «смирно» плотным шеренгам камыша, где чуть дальше одиноко маячил дрейфующий островок гнилой растительности, на белесой макушке которого красовалась болотная черепаха.

Не желая лишнего кровопролития, Федор вначале озаботился дальнейшей судьбой рептилии; но потом успокоился мыслью, что случайная дробь, скорее всего, отскочит от ее панциря, как чайник канонира Доласа от головы итальянского диверсанта.

40 метров… чувствуя, что последние силы оставляют ее безвозвратно, казарка бросила в ненавистного палача дерзкий взгляд, и, показав напоследок перепончатые лапы, геройски нырнула в бездну.

Ответом Федора были два могучих гребка; он сноровисто выровнял лодку, и резво вскинул ружье…

Трудно сейчас сказать, чей Ангел-хранитель вмешался тогда в процесс; но в то же мгновение дунул порыв ветра – лодку крутануло почти на 90 градусов, отчего Федор потерял равновесие, и едва нос – к – носу не встретился с жертвой преследования под водой.

Казарка с радостью приняла этот щедрый подарок судьбы, вынырнула целой и невредимой, и без раздумий бросилась к спасительной кочке, где и затаилась.

Наступила пауза…

Черепаха, не желая быть участницей предстоящей баталии, проворно скользнула в воду.

– Ох, покажу я тебе кулючки!.. – громогласно урезонил Федор казарку. – Сейчас я тебя «застукаю» – с двух стволов: пятерочкой в зоб, да и двоечкой – в зад, – лишь перья посыплются!

Сполна насладившись торжеством момента развязки, Федор степенно сократил дистанцию до 15-ти убойных метров, хладнокровно поднял стволы, положил горячий палец на холодную сталь спускового крючка, – и, вперив взгляд в кочку, замер, будто гранитная статуя: ну-ка, – покажись!..

И вот тут нервы у казарки сдали – впервые за долгое время она подала голос:

– За что?!..

Из-за мокрой трухлявой кочки робко высунулась запотевшая маска для подводного плавания…

– Нет, только не это!.. – пробормотал Федор…

… дыхательная трубка с поперечной полоской цвета бирюзы… черный гидрокостюм… ружье с торчащим трезубцем.

Федор обмяк от ужаса; в его сознании штормом пронеслись кровавые сцены подводных сражений аквалангистов – диверсантов из легендарного советского фильма «Их знали только в лицо».

Он опустил стволы, вытер с горячего лба испарину, и вмиг похолодевшими пальцами поставил ружье на предохранитель:

– Да-а, дружище!.. – сказал Федор с грустной улыбкой, – за малым я не срезал тебя при всплытии; спасибо всевышним силам – ветер дунул. Кто бы мог подумать? – на этом Грачевском пруду, в тридцати километрах от Волгограда, в сезон охоты на водоплавающую дичь, в ледяной воде – экипированный дайвер… клянусь, я добросовестно заблуждался – видимо, мозг получил установку на водоплавающую дичь…

– А я смотрю – гонишься и гонишься!.. думаю, может, это сосед киллера нанял – за то, что застукал меня с его женой в двусмысленной ситуации, – все грехи своей жизни вспомнил!.. В конце – концов, решил: подпущу поближе, и если не отстанет – всажу стальной гарпун в резиновую лодку!.. – а там посмотрим, кто в воде проворней будет – ластов – то у тебя нету!..