Цирк Грехов [Софья Сергеевна Маркелова] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Алиса в Стране Безумия


В небе темном буйствует страшная гроза,

Милая Алисочка, закрывай глаза.

Уходи в далекую ты Страну Чудес,

Чтобы разум сломленный в ней навек исчез.

И в глазах безумием страх застыл и стыд.

В жилах кровь проклятая черная кипит,

То ли дождь не кончится, то ли этот сон,

То ли солнце клонится вновь за горизонт.

Чай смешали с морфием, отравить хотят,

Шляпник улыбается, он и сам пьет яд,

В руку твою сунули добрый верный нож,

Вспорет горло каждому, вспорет злую ложь.

Милая Алисочка, ты сошла с ума,

Из Страны Безумия не уйдешь сама.

Королева Алая песни тьме поет,

Чтобы сердце красное получить твое.

Посылай их к демонам, посылай их в ад,

Дабы разум собственный получить назад,

А если не получится страх преодолеть,

То в Стране Безумия тебе не уцелеть.

Безымянная Алиса


Алиса, имя потерять не смей,

Пусть у тебя нет братьев и друзей,

Пусть позабыла вся тебя родня –

Без имени не проживешь ни дня.


В Стране Чудес не признают таких,

В реальности все скажут, что ты псих.

Лишь стоит память в бездну отпустить,

Как Безымянной смогут окрестить.


Тогда дорог не будет никуда,

Останешься ты навсегда одна.

Ты испаришься, призрачная тень,

Днем станет ночь, и ночью станет день.


Тебя не будут ждать ни здесь, ни там,

Придет конец твоим пустым мечтам.

Страна Чудес в руинах, как и ты,

Она разрушит все свои черты.


Коль так не хочешь вечность провести,

То имя ты держи лишь взаперти,

Его не замарай святую честь,

Не забывай, Алиса, кто ты есть.

Буря


Шум ветра, злобное рычанье

Огромных яростных валов,

Неизгладимое отчаянье

И скал прибрежных слабый зов.


На камни налетев, лихие

Несет фрегаты в глубину,

Бушует грозная стихия,

И корабли идут ко дну.


Свет маяка перебегает

И, отраженный темнотой,

В воде глубокой плавно тает,

Весь растворенный чернотой.


На небе молния сверкает,

На миг лишь озаряя грот,

Где у подножья расцветает

Смертельнейший водоворот!


Стихия хочет бушевать.

Моряк погибнет, будет горе.

Не надо только забывать –

Неосторожных губит море.

Взгляд Бездны


Я долго всматриваюсь в бездну,

Мои глаза уже болят,

Но я отсюда не исчезну,

Пусть свой она поднимет взгляд.


Пусть на меня посмотрит мрачно,

Осудит за упорство пусть,

А я скажу ей: «Однозначно,

Я вскоре вновь к тебе вернусь».


Она, наверное, усмехнется

И отвернется от меня,

Но любопытство откликнется

Внутри нее, ко мне маня.


И, не сумев опять сдержаться,

Она свой взор направит вниз,

Чтобы чуть слышно мне признаться:

«Ты очень смел. Остановись».


И ироничная усмешка

Замрет в моих пустых глазах.

Быть может я для бездны – пешка,

Но к ней я не питаю страх.


Уж больно любопытна дама,

И больно любопытен я,

Коль бездна стала вдруг упряма

И интересна для меня.


Но разъедает чувства омут

Ее опасных лютых глаз.

Моя судьба и жизнь утонут

В потоке ее длинных фраз.


Она пугающе прекрасна,

Она невинна и страшна.

Попытки вырваться напрасны,

Ей жертва новая нужна.


Однажды любопытства ради,

Взглянув в лицо бездушной тьме,

Ты змея хитрого погладил

И жить остался с ним во мгле.


Ей одиноко, слишком грустно.

Но вам не стоит лишний раз

Смотреть, как жутко и как пусто

На дне ее бездонных глаз.

Волчица и Красный Цилиндр


Я точно уверен, что каждый из вас

В пустой своей жизни напрасной,

Историю слышал чудную хоть раз

О Волке и Шапочке Красной.


Но каждый рассказчик придумывал сам

Детали для пущей огласки.

Тогда я решил, что поведаю вам

Свою вариацию сказки.


В туманном придуманном Лондоне жил

Простой человек одинокий,

За жизнь никогда он ни с кем не дружил,

Его называли убогим.


Три вещи на свете он только ценил,

Берег, как златую крупицу.

То красный цилиндр, что он сохранил,

Черешню и злую волчицу.


За шляпу народ ему прозвище дал,

Достойное или не очень,

Люд Красным Цилиндром беднягу прозвал,

И был в том достаточно точен.


Вот только чудак не ответил никак,

Он думал о злобной волчице,

К которой сквозь тьму и пугающий мрак

Ночами возлюбленный мчится.


Черешню медовую носит он ей,

Живущей в норе среди чащи.

Волчице уже все равно на людей,

Покой для нее всего слаще.


Вновь вечер холодный на Лондон ступил,

Туман приближался к столице,

Вновь алый кудесник черешни купил

И вновь побежал он к волчице.


Однако бродяги поймали его

В пустом и вонючем проулке,

В ночи обокрали, избили всего.

Цилиндр погиб на прогулке.


Он умер с улыбкой на бледных устах,

Обняв свою красную шляпу,

Вдруг вспомнив о старых звериных глазах,

Когда он пожал даме лапу.


И привкус черешни медовой во рту

Его упокоил навеки.

Волчица ведь тоже погибла к утру,

Закрыла уставшие веки.


Пусть сказка моя не похожа на все,

Она вам поможет, я верю,

Поможет раскрыться в нелепой красе

Внутри вас живущему зверю.

Всадники Апокалипсиса


В нетленном мире неразумия,

Где солнце стонет и кричит,

Где коркой ломкого безумия

Покрыт ржавеющий гранит,

Явились тени в облачении,

Одежды их соткал туман.

Они несли с собой знамение,

Они несли с собой обман.

Проклятьем древнего создания

Четверка воинов-богов

Томительное осознание

Везла с собой в людской альков.

Не гибнут всадники отчаянья,

Не знают жалости и сна.

И только вечного молчания

Их жизнь жестокая полна.

Война сожжением приветствует.

Болезнь страдания несет.

И Голод тихо раболепствует.

А Смерть спокойствие дает.

Сомнений нет – освободители,

Они наш мир спасут от мук.

Чужих устоев разрушители.

Они – наш верный вечный друг.

Зверь и луна


Одинокий зверь печальный

На холме стоит во тьме.

И луне вослед прощальный

Дарит он кивок во мгле.

«Ты прости, моя старушка,

Покидаю я тебя.

Мне вчера еще кукушка

Нагадала лишь два дня.

Я тебя любил без меры,

Лик твой бледный, свет в ночи,

Твои светские манеры,

Твои дивные лучи.

От заката до рассвета

Я глядел лишь на тебя.

Мне не нужно ни ответа,

Ни любовного огня.

Ничего совсем не надо,

Лишь одно тебя прошу…

Будь со мной всегда ты рядом,

Пока я еще дышу.

Пока теплится счастливый

Светлячок в душе моей,

Я прошу тебя, мой милый

Огонек в тени ночей,

Посиди на небе дольше,

Полюбуйся на меня,

Ты становишься все тоньше,

Вдаль, к себе, мой дух маня.

Пока я глаза больные

Не сомкну в тени лесной,

Ты лучи свои льняные

Обнажи во тьме ночной.

Знаю, я тебе не ровня…

Ты – великая луна!

И тебя все люди помнят,

Ты царишь во мгле одна.

Ну а я лишь зверь, не боле,

Ты на небе, я внизу.

Только оба мы в неволе,

Оба плачем мы в грозу…

Потому побудь со мною,

Услади последний миг…

Я секрет тебе открою:

В каждом сне твой вижу лик!

И, ты знаешь, я ведь счастлив,

Что сложилась так судьба,

Что мои глаза угасли,

А твои горят всегда…»

Одинокий зверь печальный

Оглядел луны изгиб,

Испустил свой вздох прощальный

И в ночной тиши погиб.

Пусть луна ничто не слышит,

Пусть не видит и молчит,

Но она ведь правда дышит

И по-своему скорбит.

И, молитвам вняв, наверно,

Зверя жалкого, она

До утра светила верно –

Одинокая луна.

Зеркала


Хоровод чужих теней

Не разгонит свет,

В этом месте нет дверей,

Окон тоже нет.


Лишь забыты и пусты

Зеркала висят,

И хранят они мечты,

Много лет хранят.


Загляни в одно, ответь,

Что увидишь там?

Как хотели умереть

Ева и Адам?


Как Горгоны голова

Покатилась с плеч?

Как змеиные слова

Превратились в речь?


Зеркала дадут ответ

На любой вопрос,

Независимо от лет

Выполнят запрос.


Только плату с вас возьмут –

Ваши имена,

Ваши души заберут.

Такова цена.


Зеркала запомнят вас,

Ведь теперь в них вы,

Выражения мертвых глаз

В зеркалах видны.


Это место не найдешь,

Карты не нужны,

И сюда лишь попадешь

После смерти ты.

Игра, где ставка – жизнь


Ужасная игра, где нашей ставкой будет жизнь.

Ты меченые карты снова держишь в рукавах,

И, если я замечу их, то, милый мой, держись,

Ведь в нашей дивной партии давно играет страх.


Я знаю, что ты видишь мои карты все насквозь,

Вот только в том загвоздка, что я вижу все твои.

Мой взгляд почуяв пристальный, улыбку даришь вскользь,

Шестерки заменяя под столом на королей.


На потолке болтается хорошая петля,

То приз для проигравшего – билет в последний путь,

А приз для победителя – конечно же, земля,

Которую он сможет потоптать еще чуть-чуть.


Колоду всю растратили, идет последний бой.

Сейчас решится главное, ведь мы вошли во вкус.

И вот, два равных жулика, рискуя головой,

Мы оба достаем из рукавов козырный туз.

Поэт – существо бесполое


Поэт – существо бесполое,

Душу в стихах изливая,

Он будто бы тело голое

На суд толпы выставляет.


И каждый на теле прекрасном

Стремится поставить метку,

Синяком иль ушибом красным

Запрятать несчастного в клетку.


Поэт слезами кровавыми

Моет тело бесполое,

Чтоб человек гвозди ржавые

Вновь забивал в тело голое.


Бедный поэт, как же жизнь твоя

Все еще продолжается?

Если давно уже с собственным «я»

Ты, милый мой, не считаешься.

Рыжая миледи


Я уйду, покину дом, затворю калитку.

Лишь оставлю на окне светлячок огня.

Ни родным, ни друзьям не пошлю открытку.

Не удастся отыскать грешную меня.


Я забуду свой очаг в темноте кромешной.

Пусть погаснет до зари. Мне ведь все равно.

И походкой я уйду легкой и неспешной,

Попрощавшись горестно с запертым окном.


Ветер яростно взметет косы цвета меди,

В спину бросит пристальный соколиный взгляд.

Осудил ли ты меня, рыжую миледи,

За ошибки прошлого и смешной наряд?


Заслужила честно я выбор и свободу?

Ты скажи, подаришь мне новый тихий дом?

Я служила верностью, честью небосводу.

Пусть теперь и для меня станет мир холстом.


Словно предрешая всем торжество трагедий,

Красный луч закатный я взглядом провожу,

Чтобы мир забыл навек рыжую миледи,

Чтобы сумасбродства он проклял госпожу.

Убийцы долго слушают признания в любви


Шла ночь седьмая, страх лавиной горной

Взбирался ввысь по моему хребту.

Не помогает чертово снотворное,

Наверное, спать я снова не пойду.

Один момент убьет иль покалечит,

Я так пытаюсь жалость обуздать,

Я не хочу своих друзей калечить,

Но вновь и вновь калечу их опять.

Я вроде побеждал, а вроде убивал,

Я, кажется, прощал, но снова проклинал.

Мне чудится в ночи, что люди – это бред,

Я падаю во тьму, нарушив свой обет,

Проклятая судьба ломает этот сон,

Мне хочется уйти, отвесить всем поклон,

Но в руки вдруг попал заржавленный клинок,

И я опять кричу. Я убивать вновь смог.

Так что же мне за сон привиделся в ночи,

Когда кровавым лезвием черчу себе пути,

Рождаю на дороге забытый всеми мрак…

Убив виновника, я убиваю страх.

Собрав пророчества, пора в далекий путь,

Но стынет одиночеством моя пустая грудь,

Но стынет жалким облаком пугающий обман,

Мне хочется быть собранным. Ломает мозг дурман.

И, полностью расклеившись в таинственной тени,

Как призраки сомнения, во тьму они ушли.

Заветы не нарушены. Пусть руки все в крови.

Убийцы долго слушают признания в любви.

Черное сердце


Черное сердце сжимая в ладонях,

Медленно в танце кружится полночном

Грустный мертвец в ореоле порочном,

С плеч своих сбросив накидку покоя.

Кости белесые в свете лоснятся

Жиром земли освященной и пряной.

Камни надгробий, поросших бурьяном,

Вслед за скелетом легко устремятся.

Шагом воздушным порхая над тропкой,

Сердцем черненым свой пусть освещая,

Грустный мертвец улыбнется, взывая

К верным друзьям из обители топкой.

Бьется сердечко в ладонях костлявых,

Музыкой сладкой от сна пробуждая,

Мертвую плоть из могил поднимая,

Дабы на шабаш собрать их, лукавых.

Мир мертвецов оживлен в одночасье

В благоухании траурном мирры,

Где под мелодию плачущей лиры

Груды костей обретают вновь счастье.

Эсмеральда


Танцуй, Эсмеральда, жизнь – война!

Но ты здесь игрок и ты – колода,

Танцуй, Эсмеральда, ты одна,

Но, как стихия, ты свободна!

Огненный вихрь, горящий в ночи,

Ты – крик души чужой, ты – бремя!

Танцуй, Эсмеральда, и кричи,

Тебе не подвластны смерть и время.

Кружись в дивном танце, песню пой,

И колокольчик пусть играет.

Над головой, твоей головой,

Ангел-хранитель пусть летает.

Эй, Эсмеральда, не бойся жить!

Жизнь – это танец, вот и резвись!

Нужно бесчинствовать и любить,

Счастьем скорее ты насладись.

Вьется в власах заря багряная,

Лентой сплетается в дивный сон.

Ты так прекрасна и упряма,

Ну же, станцуй для пустых колонн!

Ну же, кружись в своем безумье!

Сердцем своим затми закат,

Ты – это светоч полнолунья,

Ты – это яркий листопад!

Бешеный танец не закончен,

Ты, Эсмеральда, вставать не смей!

В мире, где каждый миг испорчен,

Ты, Эсмеральда, затмишь их всех…

В мире, где нет ни зла, ни чести,

Ты будешь матерью богов!

Ты, Эсмеральда, пустое место,

Ты, Эсмеральда, букет цветов!

Вейся в танце! Кружись как лента!

В руках твоих жгучий порох – дым…

Люди так долго ждали момента,

Сведи их с ума, сделай мир живым!

Эфиальт


Каждой ночью под луной,

Облик не меняя,

Эфиальт проклятый мой,

Камнем замиряя,

На груди лежит моей

И дышать мешает,

И сумбур его речей

Слух собой пленяет.

Он пророчит дивный сон,

Только я-то знаю,

Что на самом деле он

Смерть ко мне взывает.

Но руками скован я,

Телом я недвижим,

Эфиальт убьет меня,

Темнота все ближе…

Давит демон как плита,

Каменная глыба,

Лучше, право, пустота!

Лучше, право, дыба!

Он дышать мешает мне,

Чувствую, немею…

В этой гулкой тишине

Бога звать не смею.

Бессердечный, как базальт,

Мой могильный камень,

Желтоглазый эфиальт

Шепчет тихо:

– Amen.

Демон и писатель

Поэма


Был вечер. Солнца диск кровавый

Давно покинул небосклон.

И только месяц величавый

Взошел на свой богатый трон.

Морской прибой шумел тоскливо,

Выл ветер среди голых скал,

Смотрел на это молчаливо

Писатель и чего-то ждал.

Он стар, высок и слишком мрачен,

Немного склочный, но прямой.

Он для искусства предназначен

Сильнее, чем любой другой.

На берегу стоял весь вечер

И в волны синие глядел.

Бывал уж слишком он беспечен,

Искал писательству предел.

Но нынче муза разозлилась,

Оставив гордо старика,

Она под звездами кружилась

И разгоняла облака.

Писатель ждал, он терпеливый,

Но вдохновение ушло.

Домой вернулся он тоскливый,

Когда лишь солнце-свет взошло.

Уставший сел за стол дубовый

И принялся кусать перо,

Как будто бы венец терновый

Терзает грудь, чело, нутро.

Ни строчки, даже просто слово

Не может написать старик,

Проходят ночи бестолково,

Писатель головой поник.

Стук в дверь. Темно.


– Войдите, можно.


Явился демон перед ним.

Старик подумал, что все ложно,

Что он безумьем одержим.

Но гость решил совсем иначе,

Снял шляпу, плащ, перчатки он:


– Я вашей изменил удаче,

Отнял ваш драгоценный сон.

Но вы упорны, даже слишком,

Все ждете возвращенье муз.

Перетрудились вы с излишком,

Чем ставите меня в конфуз.

Так расскажите, что хотите

Узреть на девственном листе?


– Любезный демон, помогите

Нарисовать на сим холсте

Один лишь образ мне желанный,

Держащий властии бразды,

Такой чудной, такой туманный

Лик сына утренней звезды.


– Тебя забросить в пекло ада?

Иного нет пути, прости…

Но коль боишься того смрада,

То о подобном не проси!


– Я не боюсь! Неси, крылатый.


И демон, старика обняв,

Сквозь громкие грозы раскаты

Несет, то в небеса подняв,

То опускаясь вниз, к долинам,

Писателя вглубь всех кругов,

Летя чрез проклятых равнины,

Летя чрез грешных и богов.

Вот первый круг, второй, как трудно!

Пронесся третий мимо круг…

Четвертый. Как на пятом людно!


– Не выдержу я больше, друг!


– Терпи! – ответил дух ужасный.


Вот пролетели круг шестой,

За ним седьмой – то круг опасный!

А после видели восьмой.

И сквозь пожара пламень красный

Они узрели пуп земной.

Кругом тоска – пустые горы,

Что лавой выжжены с небес.

Здесь место гибели Гоморры,

Здесь нынче правит лютый бес.

А посреди пустынь забвенья

Стоят железные врата,

Их украшают подношенья

И жертвы дикого скота.

А чтоб войти на круг девятый,

Им нужно створки отворить.

Вокруг которых грех проклятый

Готовы духи сторожить.


– Вон три души. Их рок – изгнанье.

Они лишь стражники у врат,

Слышны извечные стенанья.

Их так терзает свет и смрад.


– Скажи, за что такие муки?


– Они предатели людей.


– Не проще ли сковать им руки

И заставлять глотать елей?


– Не говори мне больше бреда.

Ведь души этих подлецов

Подходят только для обеда

Средь старших демонов-отцов.


– Мне странно слышать это чудо.

Все ж назови их имена.


– Извольте. Кассий, Брут, Иуда.

Их не меняют времена.


– Теперь согласен. Эта доля

Подходит грешникам под стать.

Таких не исцелит неволя,

Таких разумнее изгнать.


Писатель с демоном под своды

Прошли массивные ворот,

Сквозь створки врат и тьмы разводы

Они пришли к огням болот.

Бурлит проклятая трясина,

Любого хочет затянуть,

Дорогу закрывает тина,

Из-за нее не видно путь.

Зловонный дух дышать мешает,

На миль окрест стоит туман.

И только тихо причитает

Один, глотающий дурман.

В глуби болот по горло в грязи

Калигула в плену оков.

Здесь он утратил свои связи,

Здесь верных нет ему рабов.

Глаза пусты, лишь шепчут губы:


– Мой конь, он – консул, консул-конь!

Друзилла… Слышишь, где-то трубы

Звучат для нас… Огонь! Огонь!


– Безумный грешник?


– Да, он болен.

Я знал его немало лет,

Всегда был мил, богат и волен,

За действия держал ответ.

Однажды просто изменился,

Гай принцепс потерял свой ум,

Диктатор новый появился –

Развратный праздный толстосум

В пороки мира погрузился.

Он власти много получил,

За что душой и поплатился,

Отныне Гай глотает ил.

Стоит в болоте он по горло,

Как и в грехах своих погряз,

Лишь слезы катятся покорно

Из замутненных страшных глаз.


Посланник ада сквозь трясину

Ведет писателя вперед,

И видят путники картину:

До горизонта снег и лед.

Среди белесого пространства,

Где вьюга воет и кричит,

Где хаос есть непостоянство,

Где только лед один молчит,

Сидит, покрытый снега слоем,

Склонив главу, недвижим он,

Как будто, окружен покоем

Утративший и жизнь, и сон.

Вокруг него, не молвя слова,

Сидят младенцы и глядят.


– Ребенок есть всему основа.

На детях ведь построен ад.


– Но кто тот грешник?


– Ах, писатель!

Ему положено быть здесь,

То Ирод – царь и мой приятель,

А эти дети просто месть.

Они следят за ним, пугают,

Они убиты были им.

Они из-за него страдают,

Да только царь не изменим.

Младенцы – совесть, что терзает

И разрушает его суть.

Старик под взглядами страдает,

Не может из-за них вздохнуть.

Своим отчаяньем нетленный

Несостоявшуюся мысль

Сломил правитель убиенный.

Вот в этом наказанья смысл.

Пойдем же дальше, любопытный.


Барханы снега, вьюги вой,

Холодный ветер ненасытный

Тревожит путников покой,

Но демон твердою рукою

Ведет писателя вперед.

Укрытые одной тоской,

Они легко идут сквозь лед.

И вот престали перед ними

Два брошенных монастыря,

Где под аркадами святыми

Стоят два темным алтаря.

Покрыты саваном с развалин

На них два брата-близнеца.

Лежат несчастный Авель, Каин.

И на обоих нет лица.


– Неужто весь свой век треклятый

Они не сходят с мест своих?

На камнях мраморных распяты

И молча смотрят на чужих?


– Ты угадал почти, писатель.

Но ночью оживут они.

Узри же, мудрый изыскатель,

Уже потухли все огни.

Лучи кровавые заката

За горизонт давно зашли,

Убийцы-Каина расплата,

Часы тяжелые, пришли.


Дух Авеля, оковы скинув

Сна крепкого, дневного сна,

И, черный свой алтарь покинув,

Летит, как кукла колдуна,

Послушно выполняя волю

Незримых сил, идет вперед,

Чтоб брату омрачить ту долю,

Что каждый вечер он так ждет.

И мертвый дух, как совесть злая,

На Каина уселся грудь,

И тяжесть многовековая

По жилам разлилась, как ртуть.

Убийцу гложет осознанье,

Всю тягу своего греха

Проносит он через страданье

И сквозь прошедшие века.

Печальный Авель наблюдает,

Как мучается его брат,

Ну, а чуть только рассветает,

То улетает дух назад.

Вновь засыпают в покаяньях

Создания одной крови,

Различные в своих деяньях,

Единые в своей любви.

Писатель молча отвернулся

И дальше с демоном идет.

Вот лес пред ними развернулся,

Но демон движется вперед.

Пустые тени меж деревьев

Мелькают, закрывая путь,

И град из черных острых перьев

С дороги хочет их свернуть.

Вдруг злобный дух остановился,

Проклятый лес исчез, как быль,

А перед ними расстелился

Сухой желтеющий ковыль.

И странники, пройдя сквозь поле,

Где семь полуденниц живут,

Что умерли ведь поневоле,

Что песни мертвые поют,

Пришли к кипящему вулкану,

Наверх забрались уж они,

Поближе к лавы океану,

Где властвуют одни огни.

По краю жерла дикой пасти

Сидят послушные рабы:

Убийцы самой разной масти,

Вершители своей судьбы.


– Писатель, рок неотвратимый

Их свел всех вместе здесь, в аду.

Случайностью необъяснимой

Губители живут в ладу.

Увидеть сможешь тут известных

Душителей и палачей,

Которые рукой прелестной

Убили тысячи людей.

Вон, видишь, там, как туча хмурый,

Нерон за звездами следит,

Тиберий рядом с ним понурый,

И Клавдий около лежит.

Поодаль Симеон уставший

Сидит, не поднимая взор,

А рядом, горб его обнявши,

Брат Левий свой несет дозор.


– Зачем они у жаркой лавы

Собрались в темноте ночной?


– Сжимают нож иль меч кровавый

Они нетвердою рукой.

В потоке огненном вулкана,

В горячем пекле, смыть хотят

Следы убийств, следы обмана,

Но от огня они горят.

Так, обжигаясь еженощно,

Они не в силах скрыть грехи,

Что на клинках застыли прочно…

Но вот поют уж петухи!

Давай, старик, еще немного

Осталось нам с тобой пройти,

Но, как бы ни вилась дорога,

Мы не сойдем с ее пути.


Они покинули обитель

Губителей и подлецов.

Писатель, вместе с ним хранитель,

Все ищут короля лжецов.

Почти насквозь прошли сквозь пекло,

Они узрели все круги,

Их головы покрыты пеплом,

В их душах жуткий вой пурги.

И, наконец, стоят у входа,

Что к сердцу ада их ведет.

Над головами непогода:

Бушует ветер, гром ревет.

Они пришли к основе мира,

Увидеть сатаны альков.

И вот средь синего эфира,

Среди пустых, туманных снов

Открылась сонная лощина

Пред взоры путников, на дне

Лежат прикованный мужчина

И женщина наедине.

Их имена – Адам и Ева,

Из рая выгнал их Творец.

Приют для мужа и для девы

Им преисподней дал отец.


– Где сам могучий покровитель?

Где Люцифер изволит быть?


– Что ты успел, мой посетитель,

В алькове этом позабыть?

Зачем решился потревожить

Покой мой, жути вопреки,

Могу тебя ведь уничтожить

Одним движением руки!


Не видно дьявола, лишь эхо

Его звучит средь скал, холмов.

Своим с ума сводящим смехом

Окутан он, завесой слов.


– Князь, не серчай! – вступился демон,

– Я старика сюда привел,

Но он пришел к тебе за делом.


– Его ты сквозь круги провел?!


– Да, Сатана. Все ж покажитесь,

И мы расскажем правду, друг.


– Что ж, посетители, колитесь.


И дьявол появился вдруг.

Огромный, в три горы, ужасный,

По пояс в камне он живет,

И только лик его прекрасный

К урода телу не идет.

Он, крылья черные раскинув,

Рогами тучи заслонил,

Власть Бога-Господа отринув,

Изгнанник волю не сломил.

Его дыхание смертельно,

В глазах суть Хаоса хранит,

Геенной правит безраздельно,

По пояс он вживлен в гранит.

Из дали выглядит поганым,

Ужасней кажется вблизи.

Князь зорко смотрит за Адамом

И Евой, что лежат в грязи.

Они цепями золотыми

Прикованы к сырой земле,

А дьявол тешится над ними

В своей безлунной грешной мгле.


– Скажи мне, кто ты?


– Я писатель.


– Зачем пришел, любимец муз?


– Я должен знать, кто ты? Предатель,

Несущий свой нелегкий груз,

Иль мира нового создатель,

Смакующий всей власти вкус.


– Моя судьба, как нить витая,

Запуталась в сплошной клубок –

Серебряная, золотая,

Полна лишений и тревог.

Я был рожден рабом послушным,

За верность крылья получил,

И столь нелепый и воздушный

Над головою нимб кружил.

Святое это преклоненье

Лишало разума всех нас,

Взыграло неповиновенье

В зрачках моих застывших глаз.

Я поднял бунт! Жестокий, подлый!

Мы нимбы сбросили с голов.

Отныне стал я неугодным,

Стал предводителем рабов.

Но Бог, как будто бы играя,

Он крови проливать не стал,

А просто сбросил нас из рая,

К земле бездушной приковал.

И дал обязанность навечно

Поток из грешников людских,

Что в ад стекает бесконечно,

Наказывать за жизни их.

Поныне я, властитель бездны,

И верные друзья мои,

Свой отбываем бесполезный

И вечный срок в глухой дали.

Что скажешь, человек, на это?

Как исповедь моя тебе?

Не слишком ли она избита

Своей ничтожностью к судьбе?


Старик молчит, он тихо плачет:


– Передо мной не раб, не князь,

Передо мной не демон мрачный,

Передо мной не дождь, не грязь.

Я вижу только как прекрасный

Сын светлой утренней звезды

Летит по небу, неподвластный

Ни злу, ни молниям грозы.


– Возьми мое перо стальное

И слезы собери свои,

И ими сердце ледяное

Мое описывать начни.

Создай великое творенье

О верности и боли лжи,

О падших ангелов отмщении

Быстрее книгу напиши.

Увековечить правду нужно,

Не упустив судьбу мою,

Иначе богу будет скучно

Читать историю твою.


И Люцифер, взмахнув руками,

Писателя послал домой.

Он, окруженный облаками,

В бреду упал на брег морской.

Старик очнулся лишь к закату,

В своей ладони он сжимал

За путешествие награду,

Дар от Него – перо-кинжал.

Он к дому бросился мгновенно,

Схватив пергамента листок,

Творить он стал самозабвенно,

Рождая к повести пролог.

Трудился днями и ночами,

Не зная отдыха и сна,

А за широкими плечами

Была тень демона видна.

Писатель слег в постель, он болен,

Но все равно, пока мог жить,

Он от оков хотел неволи

Изгнанника освободить.

Последний штрих – готова книга.

В ней правда, Люцифера суть.

Старик поверил, что от ига

Сумел спасти он князя грудь.

Но только пальцы ослабели,

Перо упало. Он погиб.

И слезы робкие посмели

Щек впалых очертить изгиб.

Свой труд окончив, стал свободен,

Его душа взлетает ввысь,

Ей теплый солнца свет угоден,

Ее манит чужая мысль.

Навстречу духу сквозь сиянье

Милейший ангел прилетел.

Какое странное молчанье,

Не видно тишине предел.

Душа писателя не верит:

Вот ангел, юный и смешной,

Круги над ним пустые мерит.

Откуда он ему знаком?

Прекрасное лицо, улыбка,

Не злой пугающий оскал.

Но здесь не может быть ошибки,

Из ада сын звезды восстал!

Цирк Грехов

Поэма


На небе темном в час полночный

Луна тоскливая поет,

И свет свой кремово-молочный

Из пустоты и мглы плетет.

Вновь ветер в переулках черных

Танцует вальс с самим собой

И в лабиринтах улиц темных

Тревожит путников покой.

По крышам дождевые капли

Стучат чуть слышно в тишине,

Молчат колодезные цапли,

Молчат малиновки во сне.

И ливня томная соната

Баюкает простых людей,

Что спину горбят до заката

Для блага их государей.

Вода холодная смывает

Обиды, злость, порок и бред,

И жители вновь забывают,

Что принесли кому-то вред.

Наутро все пройдут печали,

С собой их капли унесут,

И те, кто вечером страдали,

Теперь в душе мир обретут.

Дома серьезные устало

Глазами-окнами глядят,

Как у притихшего причала

Две кошки рыжие сидят.

Им нравится волны спокойной

Приятный шорох – дивный звук,

И капель дождевых нестройный

Непрерывающийся стук.

Тяжелый вздох порывом ветра

Отправит кошек рыжих спать,

Задует фонари, без света

Оставит город почивать.

Лишь тихое воды журчанье,

Лишь еле слышный плач дождя,

Лишь звезд таинственных мерцанье

И только ожиданье дня.


***


Среди сего блаженства ночи

Под колыбельную луны

Бездомный мальчик свои очи

Сомкнул, дабы увидеть сны.

Кудрявый Аполлон-ребенок

В лачуге старой и пустой

Проводит вечера. Спросонок

Под утро, съев сухарь простой,

Идет на рынок; у прохожих

Срезает тихо кошельки,

Сворует помидор пригожий,

Сгоревшей палки угольки,

Да на реке лицо и руки

Водой холодною умыв,

Веревкой подвязавши брюки,

Домой бежит, еду добыв.

Там голод утолив едва ли,

Он с нетерпением в глазах,

Все вспомнив страхи и печали,

Рисует сажей на стенах.

Покрыты с потолка до низа

Они крестами от угля,

Изображенье черной ризы –

От самой двери до угла.

Мальчишка ведь не знает, что он

Так вынужден сам вспоминать,

Поэтому, незнаньем скован,

Под вечер он ложится спать.

Но непригожая погода

Вдаль гонит все его мечты.

Ребенок лет восьми от роду

Хорошие не видит сны.

Как схоронил отца и маму,

И, память отбелив свою,

Решил, что там не место хламу,

Забыл погибшую семью.

Душа – потерянная птица,

Ей нет давно пути назад,

Но хочется ей возвратиться,

Покинуть сей замерзший ад.


***


Вновь сны коварные жестоко

Ребенку не дают уснуть,

В кошмарах людям одиноко,

Им хочется в мечтах тонуть,

Вот только каждому дорога –

Свой бесконечно древний путь,

Над ним лишь занесешь ты ногу,

Назад нельзя уж повернуть.

Милейший мальчик выбор сделал,

Он позабыть решил все то,

Что по ночам углем и мелом

Теперь рисует под окном.

Ведь странна память человека:

На миг забыв, кто ты таков,

Спустя полвека, четверть века

Вдруг тяжесть ниспадет оков,

Проснется жизни осознанье,

Перед глазами промелькнет

Туманное воспоминанье,

И память снова оживет.

Однако мальчик по рисункам

Своим никак не мог понять,

Как на тончайших этих струнках

Забытую судьбу сыграть.

Он ночи проводил в сомненьях,

Ответы отыскать не мог,

И в полуснах своих, виденьях,

Старался перейти порог.

Не помнил сколько лет копилась

Тоска и грусть. Все позабыл:

Что с матерью, с отцом случилось,

Внутри себя он детство скрыл.

И как-то вдруг, в пустых страданьях

Вновь изводясь за ночью ночь,

Он осознал, что пониманье

Не в силах уж ему помочь.

Тогда впервые мальчик бедный

Заснул спокойно. Вот беда!

В тиши ночной раздался медный

Пустой звон в центре города.


***


Ведомый любопытством грешным,

Ребенок побежал туда,

Где в лютой темноте кромешной

Горела яркая звезда.

И толпы сонного народа,

Покинув теплые дома,

Спешили, будто на свободу,

Узреть, что там за кутерьма.

На площади широкой вольно

Раскинул цирковой шатер

Кривые щупальца довольно

И их к народу распростер.

Он шпилем в небо упирался,

Луну прозрачную проткнув,

Над ней жестоко усмехался,

В свои объятья подтолкнув.

И ткани цвет кроваво-черный

Пугал до одури людей,

А запах смерти обреченный

Заставил задрожать детей.

Но тихий перебор гитарный,

Что доносился изнутри,

Развеял этот мрак престранный.

Шептал он будто: «Посмотри!»

И осторожность, опасенья

Куда-то делись. Пустота.

Тревогу горожан, сомненья

Затмила цирка темнота.

В себя манил он представленьем,

Забытым духом волшебства,

Дразнящим разум предвкушеньем

Начала сказки-торжества.

И люди, позабыв о ночи,

О сне, работе и семье,

Все шире раскрывая очи,

Пошли вперед к своей Судьбе.

С толпой, что зрелища хотела,

И мальчику идти пришлось,

Как только жители присели,

То представленье началось.


***


Потухли факелы, лишь тускло

Один чадит в безмолвной тьме,

Сгорают зрительские чувства

В его оранжевом огне.

Вот в круг арены шпрехшталмейстер

Выходит в полной тишине,

И в центре, замерев на месте,

Он, главный гений в этом сне,

Губами тонкими устало

Вдруг шепчет, улыбаясь, в зал:


– Вот время для чудес настало.

Я открываю карнавал!


И замелькали злые маски,

Того маэстро окружив,

Что положил начало сказке,

Собой всего его сокрыв.

Кружился дикий и безумный

Коварных ликов ураган,

И вихрь исчез внезапно шумный,

Манеж покрыл густой туман.

В нем робкие шаги, дыханье,

Вдруг смех послышались. И вот

На свет не божие создание,

А существо-урод идет.

Лицо косое гримом белым

Сокрыть пытается, на нос

Рукой кривой своей несмелой

Он красный жгучий цвет нанес.

В костюм аляповато яркий

С заплатами одет юрод.

И вид его плачевно жалкий

Растрогал городской народ.

Но грустный арлекин слезами

С лица улыбку смыть не мог.

Бездонно черными глазами

Он был и будет одинок,

Но злым, пугающим оскалом,

Пьянящей радостью смешон,

Как острым бритвенным кинжалом,

Историю поведал клоун.


***


– Приветствую, мужья и жены,

На представлении веков!

Наш цирк – алмаз миров короны!

Мы – квинтэссенция Грехов!

Пред вами в шутовском наряде

Я есть никто иной, как Лень.

И на сегодняшнем параде

Людских пороков я – лишь тень.

Есть семь смертельных наваждений,

Семь диких демонов пустынь,

И, по различным видам мнений,

Семерка внеземных твердынь.

О, как нас только вы не звали!

Порой обидно было чуть,

То только к нам одним взывали,

То забывали нашу суть…

Но все же вам хотим немного

Жестокой правды рассказать.

Увы! Мы не создания Бога.

И Он не может нас призвать.

И, получается, что вместе

Грехов семь смертных собрались.

Но так намного интереснее!

Чужую отбирая жизнь,

Мы совершаем Суд великий,

Решая путь для жалких душ.

Никто не может многоликих

Могучих нас убить!.. Разрушь!

Разрушь свои мечты и грезы!

Отныне нет дорог назад.

Вас не спасут пустые слезы,

Мы дверь откроем в рай иль в ад.

Вы наслаждайтесь представленьем!

Последним чудом из чудес!


Унынья демон, Лень виденьем

С арены цирковой исчез.


***


И тут же рык раздался зверский,

Удар хлыста в тумане. Миг.

Скулеж проникновенно мерзкий,

Переходящий в тихий хрип.

Вот на манеж под звук тамтамов

Выходит гордый царь зверей,

Взгляд полон страха, шкура – шрамов,

Теперь под гнетом он людей.

За ним идет неспешным шагом

Высокий смуглый человек,

И, с львом остановившись рядом,

Глядит из-под уставших век

На публику. В руке сжимая

Свой черный очень длинный хлыст,

Чем жителей весьма смущая,

Недвижим цирковой артист.

На голове, поднятой гордо,

Два темных рога, а в глазах,

Смотрящих вдаль чуть зло, но твердо,

Лишь Бездны первозданной страх.


– Я – демон Гордости презренной,

Высокомерности людской,

Тщеславной мысли незабвенной.

На свете всем один такой!

Никто мне в пару не годится.

Я – дикий лев! Я – царь царей!

Пусть даже разыщу царицу,

Ее я буду царственней.

Смотри, народ унылый, жалкий,

Вот хищник – злой, опасный зверь!

Он – победитель в битвах жарких,

Пред ним ничто весь мир, поверь.

Но я сумел его гордыню

Своей гордыней побороть!

Его разрушилась святыня,

Когда обжег хлыстом я плоть.

И вы такие же! Сумею

Гордыней всех поработить!

Коль лев пополз подобно змею,

Вас не труднее опустить!


***


Туман привычный их окутал,

Унес с собой вглубь, в Пустоту.

И на манеж из ниоткуда,

Сквозь ледяную темноту,

Простая девушка богиней

Явилась с факелом в руке.

И, ровно встав посередине,

Вдруг пламя поднесла к щеке!

Огонь за легкую добычу

Схватился вмиг, перебежал,

Себе сам проскочил навстречу

И полыхать враз перестал…

А демоница хитрым взглядом

Следит за голубым огнем,

Он – часть души ее, наряда,

Она ведь не сгорит живьем.

Рога ее почти не видно

За ярким пламенным костром,

Она была бы безобидной,

Не будь факиром и Грехом.


– Легенда есть. Я, будто, раньше

Когда-то ведьмою была,

Я все бежала дальше, дальше,

Но инквизиция нашла.

Я на костре вдруг осознала,

Что все неправильно! Все ложь!

Внутри меня война настала,

В душе я чувствовала мощь.

Тогда я поняла, что сила,

Во мне проснувшаяся, – Гнев!

Поэтому потом прослыла

Я демоном. Не догорев.

Вы, люди, сами то не зная,

Гнев призываете давно,

В душе прогнившей порождая

Греха чернильное пятно.


И демоница, развернувшись,

Ушла опять в глухой туман,

На миг лишь только улыбнувшись.


– Здесь есть восьми лет мальчуган! –

Под нос чуть слышно усмехнувшись,

Гнев прогнала с него дурман.


И парень, ото сна очнувшись,

Увидел демонов обман.


***


Под музыку гитары звонкой

Амбал высокий на манеж

Выходит. На плече – девчонка.

И шкуры львов взамен одежд.

Мужчина гирю взял с собою,

Ее подбрасывает вверх

И ловит лишь одной рукою!

Силен и ловок этот Грех.

А девушка, напротив, быстро

Под купол цирка забралась,

И по канату жгучей искрой

Кружиться в танце началась.

Силач за гирей гирю тянет,

Бросает в воздух, ловит вновь,

И никогда он не устанет,

Пусть даже руки сбиты в кровь.

Но вот, закончив выступленье,

И поклонившись до земли,

Толстяк глотает во мгновенье

Стальные гири все свои.


– Чревонеистовство мне имя.

Я не могу остановить

Желанье кушать. Злое время

Смогло на голод осудить.

Проходят годы и столетья,

А я все ем! Все ем! Все ем!

Зачем такое мне бессмертье?

Да, я не побежден никем…

Да, я росту в своей лишь силе,

Но этот голод нетерпим!

Мечтаю только о могиле,

Однако сон недостижим…

Как демоном я стал в неволе,

Так вечным адом окружен.

И Смерть на собственном престоле

Могу я съесть. Он обречен!


И, рассмеявшись зло и нервно,

Обжорства Грех в туман гоним.

Как это тяжело, наверно,

Ведь голод сей неутолим.


***


Лишь испарился он со сцены,

Как наверху огни зажглись,

Под самым куполом арены

Греха вновь танцы начались.

Младая дева, диким телом

Змее подобная, кружит,

То извивается вся смело,

То от испуга вдруг дрожит.

Канат, натянутый над бездной,

Девицу вовсе не страшит.

И воли силою железной

Она свой страх искоренит.

Вот пляска в пустоте, над миром,

Где нить – судьбы путь под ногой,

И каждым пламенным порывом

Она рисует танец свой.

Ничто не манит так открыто,

Как оголенное плечо,

Взгляд этих глаз. Полуразмыто

И возбужденно горячо.


– Я есть апофеоз любовный,

Истома сладкая внутри,

Иной, настолько Грех греховный,

Вам в этом мире не найти.

Зовут меня и Блуд, и Похоть,

Разврат, Распутство – это я!

Грешить совсем не так уж плохо,

Когда душа полна огня.

Желанья пламя всеохватно,

Преград достойных нет ему,

Он не отправится обратно,

В бездонную пустую тьму.

Один лишь миг его рождает,

Один лишь взгляд дарует сил,

А после память пробуждает

Того иль ту, кого вкусил.


И свет погас, туман нагрянул,

Забрал Распутства Грех с собой,

Потом не торопясь отпрянул,

Оставив вновь манеж пустой.


***


Выходит фокусник на сцену,

Одет в богатый он костюм,

Себе он точно знает цену -

Перчатки, котелок, парфюм.

И начинает из карманов

Тянуть цветастые платки.

Он полон весь одним обманом,

Но хитрости его сладки.

Народу нравится минутный

Дурман и тайна колдовства.

Им каждый трюк и фокус смутный

Даруют каплю волшебства.

Монетку достает из уха,

И вслед за ней еще одну!

А хватит фокуснику духа

Заполнить ими всю страну?

Но золоченые монеты

Все не кончаются. Сей Грех,

Нарушив всех богов запреты,

Лишь издает безумный смех.


– Я – злая тварь! Я – Алчность, Жадность!

И деньги для меня – весь мир.

На сердце сладостная слабость,

Когда в руках держу сапфир!

Рубины, серебро, бриллианты!

Они мои! Я – их король!

А к фокусам мои таланты

Дают над золотом контроль!

Пока вы, зрители, здесь спите,

Я ваши деньги украду.

Еще «спасибо» мне скажите,

Что только деньги с вас возьму!

И никому, пусть буду в клетке,

Я не верну свое добро!

Из уха достаю монетки

И золото, и серебро…


Безумный фокусник размылся,

Он очертанья потерял,

В тумане сером растворился,

И золото с собой забрал.


***


Последний Грех выходит смело

На цирка проклятый манеж.

И за свое пустое дело,

Перерождение невежд,

Опять берется вдохновенно.

Дед старый с флейтою во рту

Змее плетет проникновенно

Мелодию, ее судьбу.

И кобра капюшон болотный

Раскрыла, мутные глаза

Вдруг отразили страх животный

В своих пылающих слезах.

А заклинатель все играет,

Что музыка рождает в нем?

Не боль, не память. Он скучает?

Нет, он змеею увлечен.

А, может, внеземное чувство

Его тревожит в этот миг?

Поэтому таким искусством

Сам овладеть сумел старик?


– Я погибаю год от года,

Как жалкий цвет я сохну днем,

А под вечерним небосводом

Сжигаем времени огнем.

Да, плоть слаба, глупа, не вечна.

Душа все время молода,

И в праздности своей беспечной

Проводит сладкие года.

Ах, как хочу я стать змеею!

Ее завидую судьбе:

Она всегда была собою,

Верна всегда сама себе.

Я – Зависть! Я хочу того же,

Что есть у вас, нет у меня.

Мы с вами все на змей похожи –

Живем, одних себя любя.


Старик, неспешно ковыляя,

Ушел с арены невзначай.

И, смысл своих слов закрепляя,

Печально бросил в зал:


– Прощай.


***


Вновь шпрехшталмейстер в круге цирка,

В толпу задумчиво глядя,

Нетерпеливо злобно фыркнув,

Сказал:


– Антракт, – чуть погодя.


Но зрители сидят на месте,

Никто не двинулся из них,

Завороженные все вместе

Лишились сил они своих.

Один лишь мальчик бойкий милый

На сцену шустро перелез,

Под взглядом публики унылой

Он за кулисами исчез.

Сей восьмилетний постреленок

И сам не знал, куда бредет,

На голос памяти ребенок

Шагал вперед. Судьба ведет

Свое таинственное чадо

На позабытый древний путь.

А цирковая труппа рада,

Что брата им хотят вернуть.

Вот мальчик отыскал что надо –

Вошел в просторный кабинет

И, тихо встав со стенкой рядом,

Уставился на лампы свет.

А демон, тот, что шпрехшталмейстер,

На паренька смотрел в упор.

И в тишине, на лобном месте

Мальчишка ждал свой приговор.

Директор цирка, самый главный

Из демонов, весь черный был.

И посох он в руках державный

Все время для себя носил.

Рога его остры, как пики,

Глаза – две бездны, как душа.

На стенах полутемных блики

Его теней во мгле кружат.

Его боятся все, кто знает.

Он порожденье вечных сфер,

И имя он свое скрывает!

Ведьимя это – Люцифер.


***


– Ты все забыл, не так ли, мальчик?

Забыл меня? Забыл Грехи?

Забыл наш старый балаганчик?

Избавился от шелухи.

Я знаю, ты переродился.

И в этом теле все забыл.

Как только этот мир крутился,

Когда свою ты душу скрыл?

Ох, мы тогда поволновались!

Искали, где ты пропадал,

Но всюду, где мы появлялись,

Никто тебя, увы, не знал!

Тогда, отбросив все надежды,

Решили ждать тебя и все!

И вот, смотрите-ка, невежда

Вернулся сам! Ты Смерть несешь.

Не демон вовсе ты, не грешник,

Не человек, и не король.

И в этой партии – не пешка.

Твоя намного лучше роль!

Ты Смерть сама. И в цирке нашем

Лишь выступление твое

Сумеет необычно страшно

Закончить это шоу все.

Тебе пора! Спеши на сцену!

Былое вспомни и вперед!

Тогда лишь подлую измену

Простит наш цирковой народ.


Вот продолженье представленья,

И мальчик… или все же Смерть?

Поддавшись смело вдохновенью,

На грешную ступает твердь.


– Я – просто Смерть. Упокоенье,

Что познается только раз.

Конец ночному выступленью.

Окончен вашей жизни сказ.


***


И цирковой шатер внезапно

Уже с пустым нутром осел.

Грехи исчезли безвозвратно,

А город тихо опустел.


Оглавление

  • Алиса в Стране Безумия
  • Безымянная Алиса
  • Буря
  • Взгляд Бездны
  • Волчица и Красный Цилиндр
  • Всадники Апокалипсиса
  • Зверь и луна
  • Зеркала
  • Игра, где ставка – жизнь
  • Поэт – существо бесполое
  • Рыжая миледи
  • Убийцы долго слушают признания в любви
  • Черное сердце
  • Эсмеральда
  • Эфиальт
  • Демон и писатель
  • Цирк Грехов