Держись подальше [Елена Сергеевна Гусарева] (fb2) читать онлайн

- Держись подальше 2.05 Мб, 40с. скачать: (fb2) читать: (полностью) - (постранично) - Елена Сергеевна Гусарева

[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]

Больше всего на свете я не люблю болтать. Меня выбешивают пустопорожние разговоры. Когда в лифте сталкиваешься с энтузиастом-болтуном, он не способен просто поздороваться и молча проехать три этажа, не задав пару штампованных вопросов.

Например, он спрашивает:

– Вы здесь работаете?

– Да.

– Ммм… – мычит он с интересом, будто не ожидал этого услышать. – Вам нравится работать в фирме?

– Да, – отвечаю и хочется добавить: «Я вижу тебя первый раз в жизни. Чувак, неужели ты думаешь, что я сейчас начну резать правду-матку?! Шеф – урод, свалил в отпуск, повесив на меня все дедлайны!»

Молчу и изучаю цифры на панели лифта.

Энтузиасту неймётся – проехали всего один этаж, осталось два. Паника! Если ничего не спросить, лифт рухнет.

– Вы с обеда? – спрашивает он.

– Да, – отвечаю.

Если можно назвать полноценным обедом пакет с крекерами и банку колы, от которой у меня изжога.

– Откуда вы? – спрашивает он, уловив мой акцент.

Несмотря на мою довольно экзотичную внешность – результат жаркой межрасовой любви – акцент у меня совершенно определённый, не вызывающий никаких сомнений о славянском происхождении. Хотя славянской крови во мне нет и капли, чего нельзя сказать о прошивке мозгов.

Я знаю, как нужно отвечать на подобный вопрос, но во мне просыпается упрямство:

– В смысле?

У энтузиаста разрыв шаблона.

Он слегка хмурится:

– Ну… Из какой страны? – пытается он вернуть разговор на привычные рельсы.

Понимая, что всё-таки я псих и место мне на мягком диванчике психоаналитика, отвечаю:

– Я отовсюду.

В конце концов сказал как есть. И сам не знаю, откуда я: родился в одной стране, потом ребёнком меня перевезли в Россию. Там я учился в школе и даже поступил в «Тмутараканский» государственный университет – сокращённо ТГУ. Русские любят аббревиатуры и сокращения: универ, магаз, комп, гостишка… Доучивался я в Европе, работал то там, то тут. А потом попутным ветром глобального финансового кризиса меня занесло в Азию. За последние десять лет переезжал три раза. Разве всё расскажешь?

– Оу… – Энтузиаст выглядит растерянным, но время уходит, лифт поднимается, а он так и не сказал самого главного:

– У вас красивый рюкзак!

– Угу, – киваю я, разглядывая попутчика.

Всё, что приходит на ум – «у вас отвратительный галстук» – не высказать словами. Я стараюсь передать эту информацию выражением лица. У меня получается, насколько можно судить по отражению в зеркале за спиной у энтузиаста.

Двери лифта открываются.

– Удачи вам! – воодушевлённо восклицает энтузиаст и бежит по своим делам, уже забыв обо мне.

Не удивлюсь, если разговор его удовлетворил. Он похвалил себя за вежливость и социальные навыки. Возможно, встретив меня в лифте ещё раз, он воскликнет:

– Привет, дружище!

А как иначе? Двух случайных столкновений и пустых дежурных фраз достаточно, чтобы формально называть меня другом. А если завтра я наглотаюсь пилюль и двину кони, он скажет другому попутчику:

– Я знал его. Он был забавным балагуром. Кто бы мог подумать, что так кончит.

И это станет началом новой «дружбы».

Мне стало немного не по себе от того, что обо всём этом я успел подумать за те десять секунд, пока шёл до рабочего места. Я сел за стол, лениво потянулся. В животе безобразно замурлыкало. Я ненавижу всю эту неконтролируемую физиологию. Осознавать, что ты подвержен тем же телесным слабостям, что и другие, почти невыносимо. Тело всё время что-то выделяет, и это что-то всегда отвратительное. Оно плохо пахнет и плохо выглядит. Содрогаюсь от мысли, каким оно может быть на вкус. А ведь кто-то пробует. Так, на этом лучше остановиться!

Я беру бутылочку с дезинфектором, выдавливаю каплю геля на ладонь и тщательно втираю в кожу. Запах спирта успокаивает нервы. Достаю из рюкзака сотовый, протираю влажной салфеткой и кладу перед собой на стол. Потом новой салфеткой протираю клавиатуру. Загорается монитор – пора работать!

Я открываю скрипт, вывожу его на основной экран. А на мониторе поменьше запускаю ленту Фейсбука. За пятнадцать минут она поменялась полностью, какое-то время я читаю новости и смотрю видео без звука. Потом ловлю себя на мысли, что я не один в офисе, и с сожалением закрываю окно соцсети.

У меня двое соседей: Оливия – американка японского происхождения, и Сао Чин – китаец из Тайваня. Про себя я знаю, что не совсем от мира сего. Но Оливия – вот кто по-настоящему странная! По утрам, появляясь в офисе, она никогда со мной не здоровается, даже если поздороваюсь я. Проплывает мимо, словно живёт в параллельном мире. Ну и ладно бы, чёрт с ней! Не хочет человек здороваться. Вот только она единственная не забывает поздравить меня с днём рождения. Выглядит это так: я обнаруживаю на рабочем столе маленькую забавную открытку, подписанную Оливией от руки. Рядом – невинный подарок – немецкое шоколадное печенье, которое я обожаю, или изящная коробочка японских зелёных конфет-тянучек, которые я терпеть не могу. Только я поворачиваюсь к Оливии, чтобы сказать спасибо, её уже нет в офисе. А через минуту приходит сообщение в мессенджер: «Поздравляю с днём рождения!» – такое вот послание из параллельной вселенной. Она, можно сказать, со мной вообще не разговаривает. Если ей что-то нужно по работе – пишет в мессенджер, хотя сидит в метре от меня. Всё бы ничего – человек может быть застенчивым – это понятно. Но Оливия одаривает меня и просто так, без какой-либо причины. Прихожу утром в офис и вижу на столе японские косметические маски для увлажнения кожи. На упаковке сплошь иероглифы, ни одного понятного слова, куда, собственно, лепить эти маски. И потом, неужели мне и вправду так необходимо ими воспользоваться? Я начал комплексовать и даже сходил к дерматологу. Он заверил, что с кожей у меня всё в полном порядке.

Другой мой сосед всегда обедает в офисе. Сао Чин ест вонь – тошнотную, невыносимую! Он готовит её дома заранее, приносит на работу, во время обеденного перерыва подогревает в микроволновке в маленькой кухоньке рядом с офисом, а потом остервенело её пережёвывает, сидя на рабочем месте за компьютером. Каждый раз я бешусь и хочу категорично запретить ему есть вонь в офисе, но врождённое чувство такта и терпимости к другим культурам заставляет меня молча страдать.

Нельзя сказать, что я ненавижу азиатскую еду… Хотя, пожалуй, можно! Мои восточные гены халявят, покуривая в сторонке, и никак себя не проявляют. А для человека, выросшего на пельменях и борще, хорошо раз в месяц пробовать что-то экзотическое, и совсем другое – три раза в день и без альтернативы. В Азии, даже проходя мимо булочной, чувствуешь не сладковатый запах свежей выпечки, а отвратную смесь водорослей нори, порошка мáчи, листьев пандана, кая-джема, красных бобов и соевого соуса. Без последнего не обходится практически никакое блюдо. Каждый раз на обед в столовой приходится выбирать из того, от чего сегодня меньше тошнит. Хотя есть и вкусное: дим-самы – приготовленные на пару кусочки мясного фарша в рисовом тесте – почти пельмени. Но не будешь же есть их каждый день! Хотя чаще всего так и получается. Сегодня же меня мутило буквально от всего, и пришлось обойтись крекерами из супермаркета.

Я всегда хожу на обед один, и понятно почему – повторюсь, я не люблю болтать! Когда я только появился в фирме, не было спасу от дружелюбия – каждый считал своим долгом позвать на кофе или пообедать вместе, но я неизменно отвечал, что занят работой. Теперь меня считают важным человеком, всегда при деле, и лишний раз не дёргают. На обед я отправляюсь, когда все возвращаются, а пока офис пустует – спокойно занимаюсь своими делами: смотрю видео в соцсетях или короткометражку в Ютубе.

Я ненавижу стоять в длинных очередях в столовой, нюхать все эти разнообразные, но одинаково противные запахи непривычной для меня кухни. И конечно, хоть сам я и молчу как рыба об лёд, другие-то разговаривают. Представьте себе, взрослые люди на полном серьёзе могут обсуждать, как прикольно было бы назвать своего пса Котом или завести кошку и дать ей имя Собака. Вот идёшь ты на прогулку и свистишь: «Кот! Кот! Ко мне! Все оборачиваются…» Ё-моё! Что за детский сад!

На той неделе оказался в очереди с новеньким из нашего отдела. Он родом из Папуа – Новой Гвинеи. Не помню, как его зовут, он работает у нас всего пару месяцев. Узнав, что детство и юность я провёл в России, он просиял и заявил, что у него когда-то был русский приятель, а потому он знает несколько слов на русском. Теперь, завидев меня пусть даже издалека, он считает своим долгом прокричать: «Привет! Как дела?» Я едва сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза, натужно улыбаюсь и стараюсь скрыться. Он догоняет и пытает меня, как сказать-то и это по-русски. Чувак, если тебе так надо знать – загугли или запишись ты на языковые курсы! Я не нанимался в бесплатные репетиторы. А потом он вспоминает что-то совершенно выдающееся и восклицает: «Так у вас же президент Путин!» Что вы говорите? А я и не знал! Да у меня всю сознательную жизнь президент Путин. Я сдохну, а он обнулится и вуаля – опять президент! Я сдерживаюсь, вежливо киваю русофилу-папуасу и наконец удаляюсь с полупустым подносом.

А вчера в очереди я столкнулся с Марией. Она тоже новенькая в отделе тестирования. Мария из Аргентины. Пухлая и смешливая, очень плохо говорит по-английски, и непонятно, за какие заслуги получила место в фирме. Так вот, несмотря на косноязычие, Мария любит поболтать, коверкая слова на испанский манер. Она страдает болезнью всех свежих экспатов, впервые надолго выехавших за границу обожаемой родины. Все её разговоры сводятся к «а у нас в Аргентине…» Через эту стадию проходят все, и я, к своему стыду, не исключение. Скоро она поймёт, что всем, мягко говоря, насрать, как там у них в Аргентине, а также в Бразилии, Хорватии, Бельгии, Шотландии и иже с ними. Все думают только о себе, и интересно им только то, что им интересно, а не какая-то там Аргентина, которую на карте ещё нужно отыскать. Каждый раз оказываясь невольным свидетелем неловких потуг Марии объяснить очередной жертве, как там у них в Аргентине, я испытываю испанский стыд. Но хуже того, если собеседник Марии включается в эту нелепую перекличку и начинает, в свою очередь, рассказывать, как там у них в …Запупырии: «А у нас в квартире газ. А у вас? А у нас водопровод, вот!» И это просто голимый кошмар, я не могу выносить таких разговоров! Ведь они абсолютно бессмысленны, собеседники едва ли слышат друг друга. Стоит ли говорить, что и от Марии я стараюсь держаться подальше. К сожалению, она тоже любит дим-самы, а потому приходится встречаться с ней чаще, чем хотелось бы. Наверное, и её южноамериканский желудок требует нормальной человеческой еды, а не жареных летучих мышей в гадючьем кисло-сладко-смердо-вонючем соусе.

Сау Чин как-то просветил меня, что, употребляя в пищу животных, мы перенимаем их силу и способности. По крайней мере, у китайцев принято так считать. В самом деле?! Неужели эти пожиратели летучих мышей надеются превратиться в бэтменов? Как знал, что азиатские кулинарные изыски до добра не доведут – в сити уже несколько инфицированных новым китайским вирусом, подхваченным то ли от мышей, то ли от змей, то ли от какой другой твари, совсем не предназначенной к поеданию. Каждый час проверяю в интернете сводки о заболевших смертельно опасным гриппом. Я опять достаю влажную салфетку и тщательно дезинфицирую руки. Благо, что успел загодя запастись и респираторами, и дезинфекторами. Теперь попробуй купи – самый ходовой товар в сити. И пусть хоть сам министр здравоохранения лично меня заверит, что нет необходимости носить респиратор – увольте!

Не то чтобы я был особо брезглив и излишне щепетилен в вопросах гигиены… Хотя, что уж там! Убейте меня, я в толк не возьму, чем мотивирована традиция местных стариков разбрызгивать «счастье» в виде слюны и соплей! Они вообще не прикрывают рот, когда кашляют и чихают, будто религия им запрещает. Попробуй при этом спрятаться или скрыться – не выйдет! Азиатские старики непостижимым образом способны занимать собой всё свободное пространство на несколько метров вокруг. Свободное пространство в Азии – это большой грех, а потому быть его не должно. Оно всячески и старательно истребляется всеми от мала до велика. Не дай бог тебе оказаться в очереди. Тебя оросят «счастьем» со всех сторон, будут дышать в затылок, ткнут носом промеж лопаток, заставляя прижаться к впереди стоящему. Терпеть не могу очереди!

Общественный транспорт, впрочем, тоже не переношу! Стараюсь ходить пешком, но не всегда получается. Не далее как вчера меня чуть не укокошила огромная немецкая задница. Она метила на сиденье рядом, но автобус качнуло, и задница ткнулась мне прямо в лицо (к счастью, я был в маске). Она оказалась настолько мягкой, что на секунду почудилось, будто меня душат подушкой, и уже не выбраться. «Entschuldigung!¹» – воскликнула задница, с горем пополам усаживаясь наконец на сиденье рядом. Случись такое пару сотен лет назад, мне пришлось бы на ней жениться.

Пока я собирался с мыслями, офисные часы подошли к концу, а я так и не дописал свой скрипт. Уже дня три его мурыжу. Вообще-то я не всегда такой бездельник. Раз в пару тройку месяцев на меня накатывает приступ неудовлетворённых амбиций. Я перестаю работать, создавая лишь видимость, и ищу открытые позиции в других фирмах. Неоднократно обещанное мне повышение откладывается вот уже три года. Каждый день, а то и по несколько раз, я разговариваю с воображаемым шефом: всё убеждаю, какой ценный я сотрудник и как стыдно ему должно быть избегать общения со мной, пряча глаза в телефоне и притворно ссылаясь на занятость. Тут и ежу понятно, что пора уходить. Недавно я успешно прошёл собеседование в другую компанию. Мне предложили место должностью выше, с хорошей перспективой развития, но я отказался. Мне нравится мой теперешний проект, он полезный и нужный. А кому польза от финансовых манипуляций на бирже? Наверное, я мог бы хорошо себя зарекомендовать, стать важным человеком… Никак не могу отделаться от ощущения жопы на своём лице!

***

Сегодня пришлось идти на обед пораньше – шеф назначил большой митинг² для всей команды в полдень. Отстоял в бесконечно нудной очереди. Кстати сказать, в фуд-корте открыли новое веганское кафе с самыми обычными, на мой вкус, европейскими салатами, но все наши азиаты ломятся туда. Видно, маринованные панголины им уже не по вкусу… Все разговоры в очереди теперь о вирусе: сколько человек заболело за последние сутки, от кого заразились, в каком районе сити жили или работали. Сначала все сотрудники перестали пользоваться автобусами и пересели на такси, но когда выявили больными двух таксистов, вернулись в автобусы. Как мне – хрен редьки не слаще. Минздрав рекомендовал всем организациям в сити отменить конференции и большие собрания людей, не появляться на работе при любых симптомах простуды, но нашему шефу всё нипочём. Вчера он вернулся из деловой поездки, уже на следующей неделе уезжает в отпуск – у него внезапное обострение трудоголизма. Сотрудники же гадают, когда зарегистрируют первого больного из фирмы, здание закроют на карантин, и можно будет «работать» из дома.

Самое идиотское во всей ситуации с вирусом то, что кроме респираторов и дезинфекторов из супермаркетов пропала туалетная бумага. Ничем другим, кроме как тем, что люди начали со страху больше гадить, дефицит туалетной бумаги и гигиенических салфеток объяснить нельзя. А может быть, до эпидемии туалетную бумагу вовсе не использовали? Потому она и лежала на полках супермаркетов бесхозная и никому не нужная. В целях экономии домашних санитарных средств сбрасывать балласт теперь приходится на работе. Благо, что снабжение общественных туалетов пока бесперебойное.

Настоятельные рекомендации ВОЗ³: не носить хирургические маски за отсутствием кашля и температуры, народом большей частью игнорируются. Некоторые носят сразу две, и я с ними солидарен. Внезапно сити массово обратился в ортодоксальное мусульманство – лица пропали, остались чуть расширенные от постоянной тревоги азиатские глаза. В очереди за салатами лишь одна безрассудная особа сверкала белозубой лошадиной улыбкой. Такими зубами стальные вилки перекусывать! Она то хваталась руками за витрину, то барабанила пальцами по прилавку, то мусолила в руках деньги, а потом теми же пальцами трогала себя за подбородок, неистово тёрла глаз – невыносимое зрелище! За ней наблюдали все, не я один такой параноик. Кто-то лишний раз втирал в руки дезинфектор, и я вытащил из кармана свой. Девица получила миску салата, тут же цапнула пальцами половину помидора и на ходу отправила его в рот. Малайка, стоящая в очереди следующей, тихо ахнула и достала карманный молитвенник.

Купил я салат, и надо же было такому случиться, что в кафе осталось лишь одно свободное место с русофилом из Новой Гвинеи. Как он меня достал! Увидел и тут же принялся призывно махать чёрными ручищами с розовыми ладошками и растягивать толстые губы, вопя во всеуслышание: «Привет!» Я позеленел от злости – благо маска способствует искреннему проявлению чувств. Думал, уже от него не отделаюсь, но внезапно освободилось место у прохода, и я поспешил плюхнуться туда, многозначительно растирая висок и делая скорбный вид, будто мне не до компании сейчас. Поднимаю глаза, а там чеширская улыбка на пол-лица – та самая, из очереди. Смотрю на неё и глаз отвести не могу – таких ровных белых непуганых стоматологом зубов никогда не видел.

– Hi! How are you!⁴ – запрыгали зубы, одновременно пережёвывая листья салата.

Этот вопрос-не вопрос меня, как замаскированного представителя славянской культуры, всегда смущает. Не знаешь, что ответить, и надо ли вообще отвечать.

Я кивнул, мол, нормально. Нехотя снял маску. Однажды, в аэропорту Дубая, мне пришлось наблюдать, как две арабские женщины ели спагетти, не снимая чёрных занавесок, закрывающих больше половины их лиц. Они слегка приподнимали её щепотью и неуклюже запихивали в рот длинные лапшины на вилке. Рядом в белом халате сидел их, по-видимому, общий супруг и наяривал за обе щеки, так что его лопушистые уши шевелились, а бритые лиловые щёки лоснились. Смотрел я на эту троицу и так, и эдак – интересно, как ни крути, чужие обычаи, культура, всё такое… Вдруг так захотелось подойти и ткнуть этого белого чистого шейха носом в тарелку с рыжим томатным соусом. Наверное, это потому, что отец, кстати сказать, тоже мусульманин, ушёл из моей жизни слишком рано, а мама научила себя уважать. Интересно, что бы она сказала, увидев в аэропорту комнату отдыха только для мужчин, когда комната отдыха для женщин не предусмотрена вовсе?

Я опять вытащил дезинфектор. Параноидальная чистоплотность – тоже мамина заслуга. Руки от спирта задеревенели, кожа на суставах потрескалась. Может, у меня та самая психическая болезнь, когда кажется, что везде грязно? Вернусь с обеда – загуглю симптомы.

– Ой, а где вы достали? – заволновалась незнакомка напротив, кивая на бутылочку с гелем.

– В декабре, – ответил я, – до эпидемии запасся.

Я ещё раз посмотрел на девицу, стараясь не пялиться на её зубы. Она вообще-то ничего, такая европейская европейка: высокая, волосы льняные, глаза водянистого голубого цвета, плечи шириной почти с мои и грудь… Да, грудь есть! Сразу видно, что настоящая, не поролоновая, как у местных девчонок.

– Теперь не купить, – покивала она в ответ, машинально теребя ворот расстёгнутой на две пуговицы белой кофточки. Она не смутилась, что я на неё пялюсь – симпатичные никогда не смущаются, воспринимают как должное.

Я отвёл взгляд. А потом во внезапном порыве дружелюбия, совсем не свойственного мне обычно, предложил незнакомке свой дезинфектор. Она просияла, схватила бутылёк и выдавила целую пригоршню геля. Я проклял себя и поспешил забрать дезинфектор. Чтобы ещё когда поделился! Вообще-то, я не жадный, но болезненно бережливый. С самого детства такой. Помню, ещё в школе никогда не давал забывчивым одноклассникам авторучки, хотя всегда носил запасные. Нет сил смотреть, как кто-то точит свою хлеборезку о твою собственность.

– А я только вернулась из Австралии, – зачем-то сообщила незнакомка. Она коверкала слова на французский манер. – Всегда мечтала там побывать, но из Европы очень далеко, а отсюда всего-то пять часов. Решила съездить, пока не ввели всеобщий карантин.

– Им повезло, сначала всё сгорело, а теперь эпидемия… – поддержал разговор я.

– О да! Едешь по пригородной трассе, а вокруг чёрные пустоши или выжженный лес, а на дороге тушки мёртвых валлаби. Это даже красиво, знаете. Апокалиптично.

Мы помолчали, пожевали салат.

– Я очень люблю гулять по природе. Для меня – это способ медитации. А вы любите трекинг? – внезапно спросила она. – Длинные походы по лесам, ночёвки в кемпинге под открытым небом?

– Не! Я не фрик, чтобы спать в палатке! – бросил я мимоходом, бодро работая челюстями.

Только эта идиотская фраза вывалилась из моей поганой пасти, я понял, что, мягко говоря, опростоволосился. Даже вяло рукой махнул, будто надеялся поймать сказанное и утрамбовать назад. Но поздно!

Девушка посмотрела на меня, как голубь на свежие хлебные крошки. Я испугался, что сейчас клюнет.

– Это… Пошутил! – запоздало нашёлся я, совсем стушевавшись. – Шутки у меня дурацкие. Я вовсе не хотел сказать, что считаю вас фриком… ну… э…

Я прикрыл глаза ладонью, щёки полыхнули – добавить нечего! Тут я услышал, как она смеётся – звонко, заливисто и по-доброму. Я вскинул брови и, без сомнения, глупо улыбнулся.

– На самом деле, я очень люблю походы! …и палатки! Они ведь э… разные бывают, – воскликнул я.

Девушка чуть под стол не рухнула от смеха. Положила руку на колышущуюся грудь и даже хрюкнула от избытка чувств. Не отказался бы я стать её рукой.

– Меня зовут Юли Вермеер, – сказала она отсмеявшись и протянула мне руку.

Я пожал, несмотря на все рекомендации ВОЗ.

– А вас?

– Талгат Амир, – ответил я.

– Талгат – это фамилия?

– Имя – помотал головой я. – Моя мама казашка, она и назвала. Отец – из Марокко. От него досталась фамилия.

– Я думала, вы местный, – удивилась она.

«Конечно! Для вас все азиаты – китайцы. Других узкоглазых на этой планете не водится», – я воздержался от комментария. Отправил в рот фасолину.

– Теперь, я вижу, что-то в вас есть от марокканца, – она принялась изучать меня как биологический препарат. – Волосы кудрявые и нос, пожалуй… Так вы из Марокко?

– Упаси боже!

– Какой вы интересный тип, – опять засмеялась она, и опять схватилась за грудь.

– Был там всего однажды, как турист, – пояснил я. – Океан, конечно, на высоте. Кухня неплохая. Но чёрт меня дёрнул поехать в городок, где родился мой отец. Вы себе не представляете, что это за дикое место. Каждый торговец норовит затащить тебя в свою пыльную лавку и продать втридорога ненужную дребедень. А женщины, замотанные в тряпки сверху донизу, шарахаются, будто от гриппозного. Я понял потом, что всему виной мои голые икры.

– А что с ними не так? – весело спросила соседка.

– Да всё с ними в порядке, в том то и дело! – воскликнул я в сердцах, чуть было не продемонстрировав их.

– То есть вы человек без корней?

– Я человек цивилизованный. А там средневековье какое-то!

Она выскребла миску, облизала ложку.

– А вы из Франции? – спросил я.

– Нет, я бельгийка из Валлонии, – подчеркнула она, будто было важно, что именно из Валлонии.

А я и не знал, что есть в Бельгии какая-то Валлония. Парадоксально, но с географией у меня плохо, хотя, казалось бы, кто больше меня переезжал с места на место.

Вот так и познакомились. У Юли было самое дурацкое чувство юмора – она находила меня забавным и искренне смеялась над моими шутками, которые вовсе и не были шутками. При этом она чуть закидывала голову и приоткрывала рот, так что становились видны все её нереально ровные инопланетянские зубы. Из-за неё я стал ходить на обед вовремя.

***

Сегодня в очереди за полуденным кофе стоял занятный тип. Раньше я его не встречал, а может, просто не узнал в экипировке. На нём была очень навороченная защитная маска для носа и рта с клапанами по бокам, широкие очки с присосками вокруг глаз, вероятно, оригинально предназначенные для плавания в бассейне, на руках белые холщовые перчатки, и баллончик с дезинфектором на поясе. А ещё вязаная шапка на волосах – это в тридцать шесть по Цельсию! В другое время я, наверное, от души посмеялся бы над чудаком, но не сегодня. Сегодня я ему позавидовал. И скорее даже не экипировке, а тому, с какой тупой уверенностью этот тип смотрел на окружающих, как лихо отсчитывал купюры и без опаски принимал сдачу, как ловко просунул соломинку под маску в рот. Этот, если и заболеет, то самым последним, когда в клиниках не останется ни свободных коек, ни приборов для искусственной вентиляции лёгких.

Смотрю и читаю в перерывах от работы новости, а лучше бы не смотреть и не читать. Ненавижу себя за это! Зачем мне знать, что в Мадриде ледовый дворец приспособили под морг? Зачем знать, что людей сжигают без панихид и прощаний. Социальные сети пестрят слёзовыжималками: обращениями к народу из эпицентра инфекции и фотографиями медработников с синяками на лицах от медицинских масок и очков, с воспалёнными глазами, проклинающими себя за беспомощность. А наш аэропорт всё ещё принимает своих. Они бегут из Европы и Америки, возвращаются на горячо любимую родину с подарками в лёгких для родных и друзей. Скоро и у нас заполыхает.

Почему бы, действительно, не переболеть сейчас, пока не случился коллапс здравоохранения, как в Европе? Избавиться от грызущей ежедневной тревоги, суеты с мытьём рук, страхом прикоснуться к собственному лицу. Ведь я здоровый мужчина в полном расцвете, как говорится. Переболею и выкарабкаюсь как-нибудь. Пусть у меня не самая хорошая наследственность (гипертоники по отцовской линии), я скорее умру от инфаркта, ожидая инфекцию, чем от самой инфекции.

Ещё пару недель назад всех пугали единичные случаи заражения, а сегодня сотни больных – всего лишь сухая статистика. Раньше каждый чих в офисе вызывал нервные смешки со всех сторон и бурное обсуждение новостей о распространении вируса всё дальше и дальше по Азии. Теперь всё больше молчат и хмурятся, раздражённо думая: «Какого чёрта я всё ещё прихожу на работу?» Все ждут первого больного в фирме и карантина. Дважды в день в офисе приходится измерять температуру. Секретарша в маске и латексных перчатках, отряженная на это дело, заносит показания термометра в списки, выдаёт зелёный стикер, который нужно носить на одежде до следующей проверки. Стоит выйти в фуд-корт или заскочить в магазин, и там проверят, наградят своим стикером. Так и ходишь весь день облепленный цветными кружочками, как под прицелом. Я уже научился распознавать по стикерам, кто где в здании работает, обедает и шопится.

Единственное благо во всей этой ситуации – в очередях теперь положено держать дистанцию не менее метра друг от друга. Разговорчики в строю также не приветствуются – молчи и храни свои микробы при себе! Дамы и господа, в эти тяжёлые времена нам с вами нужно держаться подальше друг от друга. А китайским бабкам всё нипочём. Плевали они на разметку. Сегодня в очереди на входе в супермаркет одна такая дышала мне в затылок, так и хотелось её лягнуть. Я стариков не люблю, но уважаю за то, что они умеют заставить с собой считаться. Я так не умею.

А на улице адское липкое пекло! Выбор невелик – сдохнуть от вируса или задохнуться под маской. На работе дресс-код: рубашка, брюки, туфли, галстук по желанию. Униформа никогда не была для меня проблемой, заморачиваться по одежде – не моё. Но здесь, недалеко от экватора, всё не так! Утром я выезжаю рано и не успеваю сильно вспотеть, а возвращаюсь домой уже замаринованный в собственном соку. Ежедневная стирка и глажка сделались моим мазохистским удовольствием. Теперь я мало-мальски адаптировался, а в первый день, когда только приехал, оконфузился не по-детски. А всего-то проехал в метро несколько остановок и прошёл пару кварталов вверх по улице. В отдел кадров для подписания контракта явился весь мокрый. На мне была голубая сорочка без пиджака. Она насквозь пропиталась потом так, что были видны соски на груди. Секретарша спросила меня, попал ли я под дождь. Я хмуро ответил: «К сожалению, нет». Она принесла мне стакан воды и кипу бумажных салфеток. Потом улыбалась, поглядывая на меня, и шепталась с коллегами.

Первое время я брал на работу в офис сменную сорочку. Теперь адаптировался, и обхожусь одной. У нас в фирме есть менеджер из европейцев. Позиция у него не самая влиятельная, однако каким-то образом он умудрился продавить для себя особое положение. Зовут его «человек-сандаль», потому что он носит сандалии без носков, спортивные шорты до колен и мятые футболки с австралийскими принтами. PR-менеджер бесится, когда видит его в конференц-зале на переговорах. Так вот, он был моим тайным кумиром. Однажды я совсем обнаглел и пришёл в офис о гавайской рубахе с коротким рукавом, в джинсах и кроссовках. Мне сразу сделали замечание.

– А как же человек-сандаль? – спрашиваю.

– Его позиция занята, – презрительно заявила PR-менеджер. – Как освободится, я вам сообщу.

Вот такая дискриминация по расовому признаку или по корпоративной иерархии, кому как нравится. Человек-сандаль упал в моих глазах. Гораздо проще презирать его, чем обижаться на систему.

На обед я теперь хожу в одно и то же время. Не сговариваясь, мы встречаемся с Юли в холле внизу, вместе выбираем кафе. Для меня теперь выбор простой – предпочитаю обедать там, где меньше народу. Готов проглотить любую гадость. А Юли долго принюхивается и приглядывается. Я уже понял, что для неё главное не еда, а обстановка в кафе. Ей нравятся белые чистые столики, светлые помещения, большие окна в пол, современный минималистичный дизайн. Она заходит в такие кафе и подолгу вчитывается в меню, не зная, что выбрать. Говорю ей: «Пойдём отсюда, здесь дорого и поесть нечего». А она: «Посмотри, как здесь уютно». Если уж она решила остаться, лучше смириться и не настаивать. Иначе весь обед просидит недовольная, молчаливая и быстро уйдёт. А мне хочется остаться с ней подольше. Я не люблю разговаривать, но быть рядом и просто слушать её мне нравится. Я бы пригласил её в кино или в бар на крыше с красивым видом на центр сити, но с этой недели из-за эпидемии всё закрыто. Пока не запрещено гулять в национальном парке. Юли, конечно, любит долгие блуждания по лесу, но я как представлю себя потного и вонючего, с пеной у рта, сразу гоню всякую мысль о таком первом свидании. Поэтому пока приходится довольствоваться офисным ланчем, где каждый платит за себя.

Мне нравится Юли. Мне нравится её белозубая улыбка. Мне нравится её полная грудь. Я разглядываю, как шевелятся её губы, как она порой обнимает себя одной рукой за плечо, и грудь её поднимается ещё выше. Я разглядываю её, и она, конечно, замечает. Она не кокетничает и не флиртует, но позволяет собой любоваться. Так естественно у неё это получается, так просто и не пошло. Я хочу быть с ней, но не знаю как.

Я давно изучил её в Фейсбуке. Нашёл профиль и подал заявку в первый же день, как мы познакомились. Она – единственная из моих виртуальных друзей не постит про вирус. Грузит на стену фотографии природы – Австралию, Новую Зеландию, куда ездила в прошлом году, ещё какие-то места в Азии, где я никогда не был и вряд ли побываю с моими-то привычками и фобиями.

Вижу её на фотографии напротив древнего индуистского храма: не побоялась надеть чужие давно нестиранные тряпки, что раздают на входе, пройти босиком по выщербленным плитам пола, истоптанного тысячами немытых ног, вероятно, с грибками под ногтями. Не побоялась омыться в священном источнике посреди джунглей вместе с толпой местных, преподнести дары каким-то непонятным чужим богам, чтобы очистить карму. Вот уж не думаю, что в таком месте можно от чего-то очиститься, скорее приобретёшь новых докучливых друзей на коже и других частях тела. На другой фотографии кто-то заснял, как Юли покупает и тут же пробует свежеразделанный дуриан с лотка на улице в Бангкоке. Удивительно, как она выжила до сих пор! Не умерла от дизентерии, не потерялась навсегда в джунглях, не попала в плен к доброжелателям, не потеряла все свои сбережения. С ней могло случиться всё что угодно и не единожды!

Я спросил её недавно: с кем она путешествовала по Австралии? Ответила, что полетела туда одна. Уже в самолёте познакомилась с компанией сёрферов. У тех была пересадка в Мельбурне, на следующий день они летели на коралловые рифы, а ночь должны были провести у знакомого в частном доме. Они пригласили Юли с собой. Та по прилёте в Мельбурн аннулировала свой отель и отправилась с новыми знакомыми в какой-то дом на побережье непонятно к кому. По её словам, она отлично провела время, всю ночь проболтала с новыми приятелями. Они слушали музыку, ели пиццу и смотрели на океан. Потом она уснула в гамаке на веранде, а когда проснулась, знакомые сёрферы уже уехали в аэропорт. Хозяин дома накормил её завтраком, помог взять в аренду машину в местной конторе. Юли до сих пор поддерживает связь со всеми через социальные сети. И не только с ними, а с сотнями других, с кем познакомилась при таких же сомнительных обстоятельствах. Число друзей в Фейсбуке у неё около двух тысяч. Я поинтересовался, всех ли она знает лично. Оказалось, что практически всех…

Меня, конечно, волнует вопрос: сколько мужчин у неё было? Она так легко сходится и расходится с людьми, что размышления на эту тему возникли сами собой. Даже если бы я не хотел её… А уж тем более… Хорошо, предположим я знаю. Разве любая цифра – три или тридцать – изменила бы моё к ней отношение? Я спрашиваю себя и не могу дать ответа. Так три или тридцать, чёрт возьми?!

***

Ситуация с вирусом катится под гору по нарастающей. Пойти в супермаркет равносильно разведке боем: сплошные заграждения, разметка, сканирование ID-карточек⁵ и QR-кодов, удостоверяющих твою локацию. Все стараются покупать продукты в интернет-магазинах, но службы доставки не справляются, свободные слоты появляются лишь на несколько минут раз в сутки и совершенно неожиданно. У нас в фирме все заранее забивают виртуальные корзины и целый день обновляют страницу заказа, чтобы вдруг получить возможность оплатить доставку. Если посчастливилось отовариться, пишут в общий чат товарищам: так и так, видел два свободных слота. Толпа оголодавших тут же бросается тыкать в экраны телефонов, и через пару секунд заказать доставку уже невозможно. На той неделе мне повезло – удалось первым тюкнуть кнопку «Оплатить», но из того, что я выбрал, привезли только половину. Ни яиц, ни сливочного масла, ни муки, зато мороженого сколько угодно! Ем по вечерам сладкое, быстрые углеводы способствуют мышлению, а хотелось бы отупеть, стать непробиваемым, как мужики на «мокром рынке». Они грузят из ящиков на базарные лотки свежие фрукты, тут же закидывают в рот немытую вишню или разламывают сочный лонган. Сок бежит по пальцам, они его слизывают и дальше хватаются за ящики. Таким любые вирусы нипочём!

Теперь мы работаем посменно, через день. На этой неделе мои дни – понедельник, среда, и пятница. У Юли тоже. Меня хотели занести в другую группу, но я настоял, чтобы работать именно в эти дни. Мы продолжаем обедать в кафе. Выбор теперь невелик. Большая часть общепита продаёт еду только навынос. В других местах всё ещё можно посидеть за столиком. Чтобы увеличить дистанцию между посетителями, на столики через один наклеили крестом красную ленту. Сегодня, когда мы вошли в кафе и сделали заказ, у нас спросили, живём ли мы вместе. Я почему-то растерялся и не нашёлся что сказать. Юли ответила, что мы коллеги.

– Вообще-то, вы должны сидеть раздельно, – заметил парень на кассе. Из-под приспущенной маски у него торчал мясистый широкий нос. – Ладно, можете сесть за один столик, дело ваше. – Он пробил нам разные чеки. – Самое время определиться, с кем остаться на карантин, – буркнул он.

Двинуть бы по носу этому советчику, чтобы не лез не в свои дела. Судя по расплющенности его носопырки, кто-то об этом уже позаботился. Зло берёт, да вот только он прав. Всё идёт к тому, что скоро отправят по домам надолго. И это скоро ни через месяц, и даже ни через неделю. Ситуация усугубляется прямо сейчас. Каждый день по электронной почте приходят извещения от руководства фирмы с новыми ограничениями. Я должен решиться хотя бы намекнуть…

– Ты посмотрела видео? – спросил я её, так и не придумав правильных слов. К сожалению, я не мастер экспромта. Вот так и на совещаниях: пока сформулирую, что сказать, за меня уже ляпнет кто-то другой. Остаётся только злиться и пыжиться, думая, что я-то объяснил бы куда обстоятельнее.

Я взял поднос с едой и пошёл в центр зала к пустым столикам.

– Давай на кресла, возле окна, – попросила Юли, догоняя меня.

– Нет, там уже сидят, – отрезал я, вытирая наш столик влажной салфеткой с алкоголем, прежде чем поставить на него тарелку с сэндвичами и кружки с кофе.

Юли скептически дёрнула бровями, но спорить не стала.

– Так ты посмотрела видео? Я тебе отправил вчера на Whatsapp.

– Нет ещё, – отмахнулась она, и схватилась было за сэндвич, но я успел сунуть ей в руки свежую влажную салфетку. Она взяла, скомкала её в ладонях и отложила на край стола.

– Посмотри, – попросил я, стараясь не слишком напирать. – Японцы засняли на высокочувствительную камеру, как больные люди распространяют микрокапли слюны, даже когда просто разговаривают. Для этого не нужно чихать или кашлять. Эта зараза дрейфует по воздуху…

– И что?

– А то, что маску нужно носить! Я говорил тебе.

Всё-таки я зануда! Сам себя не выношу!

– У меня лицо потеет и в ушах щёлкает от резинок. – Юли потёрла глаз. Есть у неё такая вредная привычка. – В конце концов переболею, большое дело. Надоело об одном и том же. Все превратились в параноиков.

– Я просто не хочу, чтобы ты заболела. – Я попытался состроить жалостливую гримасу с круглыми глазами, как у кота из мемов. Вряд ли у меня получилось с моим-то эпикантусом. Наверняка у китайцев есть какой-то свой трюк для подобного случая. Надо бы спросить у Сау Чин.

Юли всё же улыбнулась. Мы помолчали.

– Чувствую себя как в клетке, – выпалила она. – Если объявят карантин, всё равно буду выходить на улицу.

– И подхватишь заразу, – спокойно констатировал я.

– Нет, вот такие как ты и подхватывают. А я буду делать что хочу, буду лапать себя руками, – она повозила ладонями по лицу, – и никогда не заражусь!

Тут я промолчал, хотя она несла откровенную чушь. Мать мне как-то посоветовала никогда не спорить с женщиной, потому что её не особо интересует, кто из вас двоих окажется правым. «Правда у всех своя, – утверждала она. – Женщину больше интересует, что для тебя важнее – одержать над ней победу или сделать её счастливой. Не спорь с женщиной, если не хочешь, чтобы она тебя возненавидела». Сомнительная логика. Помню, я было хотел возразить маме, а она отвесила мне подзатыльник: «Не спорь с женщиной!»

Я так и не понял, в чём там дело и почему нельзя спорить, но на всякий случай решил следовать совету. С ней я точно никогда не спорю. Уже привык, что в жизни мало логичного – сплошная религия, всё нужно принимать на веру. Вот и Юли возомнила себя пророком-чудотворцем. Пусть, мне легко поверить, когда она уверена.

– Кстати, у меня в воскресенье день рождения. Буду праздновать! – бунтарским тоном заявила она. – Приглашаю тебя на барбекю. Придёшь? – Юли испытующе прищурилась.

– Bien sûr!⁶ – блеснул я скудным знанием французского.

– O, merci! Merci beaucoup!⁷ – весело засмеялась она. Так легко её осчастливить.

***

Шеф уехал в отпуск и застрял посреди океана на тропическом острове площадью в один квадратный километр. Можно было бы сказать, что застрял в раю с белым песком и пальмами, но цены, как известно, там совсем не райские. Вылететь оттуда уже невозможно – закрыли аэропорт. Остров на карантине. Местный никудышный интернет перегружен, и связи с шефом почти никакой. Иногда он назначает интерактивные совещания и, страшно заикаясь и дёргаясь на экране, раздаёт какие-то указания, которые никто расшифровать не может, но все делают вид, что понимают и готовы к действию. Его «чайка-менеджмент», когда он залетает к тебе в офис, орёт, срёт тебе на голову и улетает, оставляя обтекать, больше не работает. Так смешно наблюдать за его беспомощностью. Начинаю подозревать, что одно из моих безумных желаний исполнилось. Отключаю исходящий звук и комментирую слова шефа в стиле Масяни: «Але, кто это?! Директор? Да пошёл ты в жопу, директор, не до тебя щас…»⁸

Хулиганить теперь можно сколько вздумается. Когда я прихожу в офис, Оливия и Сау Чин работают из дома и наоборот. Оливия, моя молчаливая соседка, начинает свой рабочий день тем, что отправляет мне в мессенджер мемчик на тему вирусной пандемии и спрашивает, хорошо ли я себя сегодня чувствую. Я отписываюсь вежливым смайликом. Иногда, приходя в офис, обнаруживаю у себя на столе какую-нибудь мелочь, вчера Оливия одарила меня многоразовой маской для лица с нелепым принтом из японских комиксов. Мысль о том, что я ей нравлюсь, и своими подарочками она пытается привлечь внимание, кажется ужасно нелепой.

Русофил из Новой Гвинеи нашёл меня в скайпе и напросился в друзья. Каждый день он пишет мне что-то на русском. Судя по корявости формулировок, использует сетевой переводчик. Иногда я даже отвечаю ему что-то вроде: «да нет, конечно!» или «базара нет…» Иногда просто игнорирую, аесли он спрашивает, чего молчу, отвечаю: «Да блин, чувак, руки не доходят посмотреть. Пашу, как папа Карло!» После таких ответов он долго молчит, видно, гуглит перевод и пытается сообразить, что я имел в виду. Так, глядишь, и выучит великий и могучий.

Юли на обеде делится новостями о том, как она успела попасть до закрытия в народную галерею и ещё какой-то музей в китайском квартале. Я неодобрительно качаю головой:

– В китайском квартале вечно толпы народу. Ты ведёшь себя безрассудно! Что за необходимость такая?

А Юли меня не слушает и продолжает щебетать о том, как она специально отправилась в арабский квартал, чтобы купить себе каких-то особенных пиалок, расписанных вручную в народном стиле.

– Я так о них мечтала и всё никак не могла найти время, чтобы съездить и купить. А вчера был свободный день…

– Вообще-то, ты должна была работать из дома, а не подвергать себя риску, шатаясь по базарам.

– А ещё я накупила себе цветных вееров, – продолжала Юли, не слушая меня. – Ненавижу кондиционеры! Насколько изящнее обмахиваться веером.

– Ты меня убиваешь! – я сжал зубы и кулаки, притворяясь рассерженным. – Впору купить вентилятор и присобачить себе на лоб, чтобы ни одна зараза не прилипла. А она обмахиваться собралась…

Упрекаю её, а сам потратил вчерашний рабочий день, шатаясь по магазинам в поисках подарка. Юли недавно обмолвилась, что её ноутбук перестал транслировать видео и со звуком нелады. Что, казалось бы, проще, чем подарить другу веб-камеру? Я обошёл несколько торговых центров – веб-камеры, мониторы, ноутбуки и принтеры как ветром сдуло, пустые стеллажи и витрины, – только перечёркнутые ценники и таблички «распродано». Угрюмые продавцы в масках блуждают по торговому залу и пожимают плечами. Деловой сити готовится к глобальному «home-office⁹».

«Зато туалетной бумаги теперь в изобилии», – ворчу я себе под нос.

Пришлось заказать веб-камеру в интернет-магазине. Вряд ли она успеет прийти до воскресенья. Купил безбожно дорогих бельгийских конфет и на том успокоился. Вкус родины, всё такое… Надеюсь, Юли оценит. А веб-камеру отдам позже, как пришлют.

На день рождения к Юли я собирался так тщательно, что самому сделалось противно: мылся, брился, перетряс гардероб, будто ожидал раскопать неожиданную обновку. Ничего нового, конечно, не нашёл. Кроме офисной одежды, у меня и нет ничего. Оно и не нужно, вот только сегодня вдруг понадобилось. Надел ту самую единственную гавайскую рубаху, что не оценила PR-менеджер. Влажные волосы зачесал назад – они высохли и встали дыбом. Пришлось ещё раз намочить и уложить гелем на сторону – превратился в додика, чуть не плюнул в зеркало. Запустил руки в шевелюру и взъерошил – третий раз мыть голову – это слишком!

Юли прислала адрес. Она живёт в кондоминиуме с бассейном и спортивным залом, снимает комнату в апартаментах с соседями, как студентка. Я спрашивал её, неужели не может позволить себе отдельную квартиру. Она засмеялась. Оказалось, дело совсем не в деньгах. Она, видите ли, приехала знакомиться с людьми и культурой, к тому же ей всегда веселее в компании. Кто бы сомневался!

Юли предупредила, чтобы я не ломился к ним в квартиру, а шёл сразу к месту для барбекю у небольшого прудика возле башни «3D». Оказалось, у них и свой прудик имеется. Прошмыгнув на территорию кондоминиума в калитку заднего входа, я пошёл по указателям. Пять башен в двадцать этажей стояли по кругу, между ними, как водится, бассейны и небольшое стеклянное здание спортивного зала, по периметру два теннисных корта, обширная детская площадка и несколько беседок для пикников. Хорошо устроились!

А я живу в отдельной квартире, но подешевле – в обычной пятиэтажке возле уличного фуд-корта и рынка. На моём этаже возле лифта обитает старуха со стаей кошек. Не знаю, сколько их у неё. Старуха вечно держит внутреннюю дверь в квартиру открытой, только уличная решётка на замке. Выходя из лифта, я зажимаю нос и бегу рысцой по коридору к своей квартире, пробираясь через завалы соседской обуви у дверей, велосипеды, детские коляски и другой хлам. Я мог бы, пожалуй, переселиться в место посимпатичнее, но не вижу смысла тратить столько денег на комфорт. Пришлось бы начать плавать в бассейне, ходить в спортзал и на корт, жарить стейки в общественных зонах отдыха и звать кого-то в гости.

Я нашёл прудик и сразу увидел беседку, украшенную воздушными шарами и детской гирляндой. Возле мангала суетился долговязый рыжий тип с нелепым цветастым колпачком из бумаги на голове. Он неуклюже переворачивал опалённые на огне сосиски. Юли нигде не было видно. Я остановился неподалёку, не зная, стоит ли подойти. Почему-то только сейчас подумал, что Юли наверняка пригласила много гостей, а я зачем-то вырядился, как на свидание.

Долговязый тип заметил меня и сразу признал во мне гостя. Вероятно, меня выдал подарочный свёрток с конфетами.

– Hallo! – он помахал щипцами для мяса. – Вы на день рождения к Юли? Присоединяйтесь, она сейчас придёт!

Я ещё раз оглянулся и, вздохнув, поплёлся в беседку.

На столе стопками стояла одноразовая посуда, бутылка розового вина, банки пива и кока-колы, миски с чипсами и орешками.

Долговязый протянул мне крапчатую от веснушек пятерню. Волосы у него на руках были ярко-рыжими, почти красными.

– Джеймс, – представился он.

Я руки не подал, вяло помахал, чуть отстраняясь:

– Талгат.

– О! Конечно! – дружелюбно расплылся Джеймс. – Привычка – вторая натура, я ещё не адаптировался. Карантин, всё такое…

И будто в доказательство к сказанному он обернулся к сосискам на гриле и принялся остервенело дуть на угли.

«Огонь всё продезинфицирует», – мысленно успокоил себя я.

– Дружище, что будешь пить? – Джеймс щурился от дыма, склонившись над грилем. Сосиски опять загорелись.

Я принялся изучать бутылки, чувствуя себя ужасно глупо, как незваный гость. Со мной так всегда, ещё с детства. Мать любила таскать меня по своим многочисленным родственникам. К нам никто никогда не приходил, даже суровая бабка почти не бывала, а вот мы шастали по гостям с неприличным постоянством, особенно после смерти отца. Мать всё твердила, что у меня ни братьев, ни сестёр, а потому нужно родниться с дальними. Денег у нас всегда не хватало, в гости шли без подарков. Нас из вежливости приглашали к столу, поили забелённым жидким чаем с сухим печеньем. С матерью говорили на казахском, со мной – по-русски. Меня за казаха никто не признавал. Я сидел на неудобном табурете и слушал, как мать нарочито весело болтает, перемежая казахскую речь русскими словами, хвалит чай и зубодробильное печенье. Однажды я случайно услышал, как хозяева дома шёпотом перебросились фразой: «Опять притащились…» После этого в гости я не ходил, хотя мать пыталась заставить, орала и даже плакала, потом сдалась. Теперь она одинокая, забытая роднёй старуха в однокомнатной квартире. А я зачем-то здесь и зачем-то думаю о ней, когда нужно просто налить себе выпить и не париться.

– Открой мне пива, если не трудно, – попросил Джеймс, зачёрпывая из общей миски пригоршню чипсов.

Меня покоробило это тупое пренебрежение правилами гигиены. Я демонстративно вытащил влажную салфетку и протёр руки. Открыл банку с пивом, подал Джеймсу и уже хотел было сообщить ему, что забежал на минуточку и должен уходить, как услышал сзади голос Юли:

– Талгат! Ты всё-таки пришёл!

Она обняла меня со спины за плечи и на секунду прижалась. Её грудь упруго толкнулась мне чуть ниже лопаток. Такое прикосновение вряд ли можно было бы назвать интимным, но Юли ещё никогда не оказывалась так близко. Горячая волна прокатилась от живота к солнечному сплетению, вдруг стало невыносимо жарко. Я отёр выступивший на висках пот. Юли заметила.

– А я как раз за льдом ходила. – Она поставила на стол переносной холодильник и принялась составлять в него бутылки и банки с напитками.

– Подожди! – спохватился я. – С днём рождения! – подал ей свёрток с изящным коричневым бантом.

– Что это? Зачем? – она почему-то удивилась, что я явился с подарком.

– Это мелочь, – успокоил я. – Просто конфеты.

Юли тут же распаковала и поставила коробку на стол, любуясь:

– Вот теперь я скучаю по дому, – вздохнула она.

Рыжий подскочил и цапнул конфету первым, запихал в рот целиком. Я возненавидел его в ту же секунду.

– Так ты решила остаться? – пóходя спросил рыжий, работая челюстями.

Я вперился в него недобрым взглядом. Почему он знает о планах Юли больше меня?

– Не знаю, ещё не решила, – она неопределённо дёрнула плечами, взяла вино и принялась неуклюже ковырять штопором пробку. Я аккуратно высвободил из её рук бутылку. Внутри неприятно ныло и скребло. От запаха горелых сосисок щипало в носу, я невольно дёрнул ноздрями.

– Всё хорошо? – спросила Юли.

– Прекрасно, – отозвался я излишне резко и принялся с нажимом вкручивать штопор в пробку.

Я плохо владею собой и не умею скрывать раздражение. На работе один из менеджеров среднего звена мне как-то сообщил за кофе, что я бываю слишком резок в суждениях и шефу это неприятно. А мне претит англосаксонская манера общения, когда каждый себе на уме и сплошное лицемерие в словах. Рыжего хотелось придушить. Он уже просёк моё к нему отношение, напялил маску вежливого дружелюбия и лишь взглядом исподтишка выдавал презрение ко мне.

Я ловко выдернул пробку из бутылки, разлил вино и подал Юли два пластиковых стаканчика, чтобы она сама передала Джеймсу. Мне на него глядеть было тошно.

– Представляешь, – натужно рассмеялась Юли, – я пригласила пятнадцать человек, но, похоже, будем праздновать втроём. Чин-чин, – она слегка стукнула мой стакан, потом чокнулась с Джеймсом. – Ребята, вы бесстрашные рыцари!

Рыжий продолжал палить сосиски, пока я не отогнал его от мангала и не принялся за дело сам. Нажарил стейков с луком и овощами. Я хоть и не чистокровный казах, но с мясом управляюсь ловко.

Рыжий от мяса отказался. Он, видите ли, вегетарианец, почти веган. Жевал свои соевые угли, хлебал пиво из банки и жрал дорогие бельгийские конфеты, как не в себя. Когда в коробке осталось всего три, я накрыл её крышкой и посмотрел на Джеймса в упор. Тот вскинул руки в капитулирующем жесте.

– Мужик, всё понял! – отшутился он.

Так и праздновали: мы с Джеймсом бычились друг на друга, а Юли болтала и смеялась своим шуткам. Её забавляло наше мальчишество. Наверное, ей казалось, мы специально устроили это идиотское противостояние, чтобы её развлечь.

Юли то и дело отвлекалась на звонки по телефону, непришедшие гости поздравляли и бесконечно извинялись. Причина уважительная – эпидемиологический уровень опасности повысили до оранжевого. Количество заразившихся от неизвестных контактов растёт с каждым днём. Юли раз за разом повторяла одни и те же фразы: «Конечно, никаких обид! Берегите себя!» От всех этих разговоров она скоро сникла, принялась собирать в кучу грязную посуду со стола. Я тоже поднялся, чтобы ей помочь: потушил мангал, вылил из холодильника воду от растаявшего льда и сложил туда остатки напитков. Джеймс сообщил, что перебрал пива и ему нужно отойти. Когда он скрылся из виду, я подошёл к Юли и задал вопрос, который мучил меня весь вечер:

– Ты уезжаешь?

Она устало улыбнулась:

– Родители купили для меня обратный билет. Я ещё ничего не решила.

– Но ведь там опаснее сейчас, – возразил я с нажимом. – Родители – те ещё эгоисты. Им просто скучно и нечем себя занять. Они справятся и без тебя, пусть только сидят дома…

– Ты их не знаешь. – Юли подняла руки и прикоснулась пальцами к моей переносице, слегка нажала и провела по бровям. Я чуть не рухнул, будто неожиданно получил удар под коленки. – Не хмурься. Я вижу, ты беспокоишься обо мне, иначе не говорил бы такого.

Я перевёл дыхание и осторожно обнял её за талию, потянул к себе.

– Ты нужна мне здесь. Ты нужна мне…

– Эй, народ! Держите дистанцию! – послышался из-за спины голос Джеймса.

Я уронил руки, с силой сжал кулаки. Юли сделала шаг назад и отвела взгляд в сторону, улыбаясь:

– Всё в порядке, Талгат. Я никуда не денусь.

Я ей поверил.

***

В метро теперь свободно, благодать. Повсюду на полу и сиденьях зелёные и оранжевые стикеры: где можно стоять, куда нельзя садиться. Я бы оставил их навсегда. И в центре сити теперь приятно прогуляться вечером: ни толкотни, ни шума, лишь мягкий гул доносится от автомагистрали. Стало заметно свежее. Воздух очистился от жирного запаха человеческих испарений. Я оглянулся по сторонам и снял с лица маску, постоял немного, посмотрел в небо. Обычно над сити яркое зарево и звёзд не видно. Теперь, когда огни приглушили, можно различить созвездия. Я не знаток астрономии, могу распознать только Медведицу, но ковша в здешнем небе не увидеть, и серп луны лежит на боку. Чужое небо – одним словом.

Мыслями который раз за сегодня вернулся к матери. Надо бы позвонить ей, предостеречь, чтобы сидела дома, не шастала по магазинам и купила в аптеке хирургическую маску. Хотя она вряд ли послушает, только покивает, мол, ладно, а сама как жила, так и будет жить, привычкам не изменит. Я звоню ей нечасто, может, раз в две недели. Разговоры у нас странные, больше молчим. Она мне уже не рассказывает про одиночество в четырёх стенах. Ей даже кошку не завести – астма. И я ей почти ничего не рассказываю: работа – в порядке, устаю, денег хватает. Про девушек она не спрашивает. Как-то мы поругались на этой почве, с тех пор вопрос женитьбы и внуков закрыт. Когда ждать в гости, она тоже уже не спрашивает. Последний раз я приезжал года три-четыре назад, не вспомню точно. Просидели с ней две недели у телевизора – пойти некуда, с одноклассниками я связи не поддерживаю, с роднёй мы завязали так давно, что и не вспомнить лиц. Кажется, в тот приезд мы с матерью и поссорились, а может, раньше, по телефону. Что за блажь – жена, дети, дом, машина, кредит… Это их поколение: семью не создал – считай калека. И не важно, что жена тебя всю жизнь презирает, пилит, изменяет или даже поколачивает. Семья – нерушимая ячейка, ведь снаружи всё должно выглядеть красиво или, во всяком случае, не хуже, чем у других. Сейчас не женятся, а счастливых пар больше, я в этом уверен. Матери не понять. Соседка у неё незамужняя родила и с коляской возле дома прогуливается, не стесняется сучка, что нагуляла. Мать с ней здороваться перестала. А сама-то незамужняя залетела. Расписывались они с отцом, студентом по международному обмену, уже когда пузо торчало – на фотографиях видно.

– Что это? Ты беременная тут? – я сунул матери под нос фотографию.

Она надулась и два дня со мной не разговаривала. Не понять её. Она всегда любила меня вопреки. Вопреки чему конкретно, я никогда точно не знал, но всегда догадывался, что этих вопреки много. Иногда мне кажется, что она любит меня даже вопреки тому, что я её сын. В этом простом и естественном факте я всегда чувствовал какую-то вину. Наверное, я не должен был родиться, но вот родился, и с тех пор она обречена любить меня до конца своих дней, но самого факта рождения простить мне не может.

В прошлый приезд я открыл для неё счёт в банке, положил денег и завёл платёжную карту. Мать после долгих уговоров взяла, но так ни разу и не воспользовалась. Спрятала подальше в шкафу под простынями. Я время от времени напоминаю ей про деньги, а она: «Да-да, пусть лежат, пока справляюсь». Знаю я, как она справляется: подгнившие яблоки в супермаркете покупает, да самые дешёвые бумажные сосиски. Мать никогда не жалуется, только любит меня в укор за то, что я пытаюсь ей помочь. Я тоже не жалуюсь. Она меня научила. Однажды заявила: «Это хорошо, что ты – молчун, я за тебя не волнуюсь, а так бы переживала, мучилась, а помочь и нечем». Тогда я подумал и понял, что тоже люблю её вопреки.

А сегодня почему-то хочется позвонить ей: «Мам, я встретил девушку, кажется, я ей тоже нравлюсь».

Достал телефон, нашёл номер матери и передумал звонить. Ничего ещё не случилось, а случится… Обязательно случится! Завтра понедельник и у нас с Юли рабочий день. Мы пойдём обедать вместе, и я клятвенно обещаю открыться ей. Да ведь я уже открылся! Она всё поняла и не оттолкнула. Она никуда не денется. Завтра…

Я потыкался ещё в телефоне, механически открыл почту. Там было несколько сообщений: какой-то спам и очередная корпоративная рассылка. В теме письма значилось: «Переходим на работу из дома начиная с понедельника».

Я остолбенел.

– Только не сейчас! Ну почему именно с понедельника?!

И как только я не увидел этого сообщения раньше, ведь пришло оно почти три часа назад. Зачем-то вбил себе в голову, что некрасиво при Юли копаться в телефоне. Разве ушёл бы от неё, знай, что завтра уже не будет! Нам и встретиться-то больше негде: несколько остановок метро теперь как другая планета. Ограничения по передвижению вступают в силу с понедельника, технически они уже работают, время – за полночь. Я возвращался последним поездом. Хотелось прямо сейчас позвонить Юли, но решил и этого не делать – она могла уже лечь в постель. Когда прощались, выглядела усталой.

Я побрёл к своему дому – пятиэтажке с чёрными на фоне света ламп решётками на окнах за стеклом. Дом казался тюрьмой, хотя раньше я мечтал работать не выходя из квартиры двадцать четыре на семь. Центр моей вселенной кардинально сдвинулся, я больше не чувствовал себя целым и самодостаточным. Ощущение было новым, беспокоящим и неприятным, как зуд под лопаткой.

Утром я тоже не позвонил, хотя порывался несколько раз. Внутренний зуд не прекращался, меня распирало изнутри. Я был один в квартире, но как будто не один. Она смотрела на меня из всех углов, из каждого закутка, стесняла, делала неловким и тупым, не давала сосредоточиться ни на работе, ни даже на обычных развлечениях. С горем пополам я отработал пару часов, почти ничего не сделав из запланированного.

Около полудня Юли позвонила по скайпу сама.

– Я обедаю, – сообщила весело.

Веб-камера у неё так и не заработала. Неужели не могла установить скайп на телефон или планшет, ведь сейчас с любого утюга позвонить можно!

– Обожаю сэндвичи с тунцом. А у тебя что? – Голос её звучит нарочито бодро.

– Ещё не знаю, – отвечаю угрюмо, глядя на своё помятое изображение на экране. Волосы торчком, щетина на подбородке уже полезла.

– Покажи холодильник, я живо придумаю!

Я поплёлся с телефоном на кухню, открыл холодильник и развернул камеру так, чтобы Юли увидела его скудное содержимое. На стеклянной полке кольцо засохшего томатного соуса. В дверце полупустые банки и пакеты с какой-то бурдой – давно пора выкинуть. Какого чёрта я показываю ей свой холодильник!

– Отлично! Предлагаю сделать яичницу с сыром и помидорами. У тебя есть бекон? – радостно тараторит она, будто не замечая беспорядка.

– Я завтракал яичницей.

– Тогда омлет!

Её наигранная весёлость только раздражает.

– Слишком много холестерина. Вот, лучше яблоко, – хватаю яблоко и хлопаю дверцей холодильника.

– Ты какой-то хмурый сегодня. Много работы?

Работы – конь не валялся, и всё благодаря тебе!

– В общем, да… – мычу я.

Какое уж тут признание? С кем разговаривать? Со своей тупой мордой… А она чего развеселилась? Смешно ей после моей вчерашней выходки?

Хотелось сбросить звонок прямо сейчас, но это было бы совсем не вежливо.

– Ладно, тогда созвонимся позже, – сказала она потухшим голосом. – Не пропадай.

Я отключился. Кажется, Юли обиделась. Мать тоже всегда обижается. И нет бы прямо сказать, что не так. Будет дуться и молчать. Юли наверняка такая же, все они такие. Сейчас позвонит Джеймсу, уж тот умеет вести пустопорожние беседы.

***

Работать дома оказалось куда приятнее, чем в офисе. Никакого недосыпа, никакого транспорта, никакого дресс-кода, никаких внезапных совещаний, проверок и давления сверху. Несколько раз в неделю созвон с командой, короткий отчёт и планёрка – всё! Работать, как ни странно, стал больше. Такой работоспособности от себя не ожидал. Взял за правило не отвлекаться на социальные сети, пока работаю, – настоящий рекорд для меня. Только вечером позволяю себе расслабиться.

Всезнающий Фейсбук предложил подружиться с Оливией. Я зашёл к ней на страничку. Оказалось, вчера у неё был день рождения: вся стена расписана пожеланиями, цветочками, сердечками и прочей дребеденью. Я решил тоже поздравить с прошедшим, присовокупить пресный «Happy birthday!» к толпе других таких же. В конце концов она всегда меня поздравляет, наверное, и я должен отреагировать симметрично. Я полистал вниз её ленту и вдруг увидел многострочный текст, полный восклицательных знаков, няшных эмодзи и смайликов. Прочитал первую строчку, и челюсть отвалилась сама собой – Оливия замужем! Я принялся лихорадочно просматривать её фотографии – и точно! Она таки замужем за европейцем – здоровым мужиком, широкоплечим и скуластым, с лицом типичного американца вроде Кеннеди.

Это что же получается? Она увивается за мной, как кошка, а муж объелся груш… Кто бы мог подумать, что тихоня Оливия из таких.

Я не удержался и написал русофилу:

«Адельберто, ты знал, что Оливия замужем?»

«Конечно! – отозвался тот. – Боб – отличный парень. Очень отзывчивый».

«Меня немного смущает внимание Оливии, – начал я осторожно. – Она постоянно дарит мне всякие мелочи».

«О! Она такая! Когда я только приехал, Оливия нашла мне хорошего агента, чтобы снять квартиру. Потом они с Бобом помогли мне с переездом».

«Неужели?..»

«Да! Она очень добрая, хотя её легко смутить – это правда. Она мне как-то сказала, что иногда ты выглядишь грустным, и ей хочется тебя подбодрить».

Я закрыл Фейсбук. Прижал ладони к полыхающим ушам. Сделалось так стыдно, как редко случалось в жизни. Насколько, должно быть, я жалок в глазах окружающих, раз Оливия взялась приглядывать за мной. Тупой самовлюблённый высокомерный индюк, только сейчас понял… Она всего лишь пожалела меня.

***

Кутерьма с вирусом продолжалась. Болезнь просочилась в общежития строителей и сезонных рабочих. Они заболевали сначала десятками, потом сотнями, а через несколько дней уже и тысячами. По телику премьер обещал всех поддерживать: лечить бесплатно, не увольнять, платить зарплаты и обеспечить общежития санитарными средствами, масками и дезинфекторами. Оставшихся здоровых рабочих частично расселили по казармам военнослужащих и простаивающим гостиницам сити. Трава в нашем районе давно не кошена, соседнюю стройку заморозили, мусор вывозят реже обычного, автобусная остановка под окнами по утрам пустует – дешёвая рабочая сила дорого болеет.

Выходить на улицу группами запретили вовсе, людей без масок нещадно штрафуют. Парки сити патрулируют четвероногие роботы, похожие на безголовых собак с камерами слежения на спинах. Выглядят они жутковато, наводя на мысли о сбывшейся кошмарной антиутопии, придуманной чьей-то больной фантазией. Роботов преследуют местные фотографы с телеобъективами, прохода им не дают. Вездесущие бабки недовольно косятся и обходят шайтан-машины стороной. А те приседают на задние лапы и назидательным механическим голосом просят держать дистанцию и не снимать с лица маски.

Юли никуда не уехала, осталась в сити. Её рейс отменили, а переносить дату вылета она отказалась. Мы созваниваемся каждый день, обедаем вместе по скайпу. Всё как всегда. Болтаем, будто ничего между нами не произошло. Я так и не признался. Сегодня ей должны были доставить новую веб-камеру от меня. Я собирался позвонить перед сном, чтобы наконец-то увидеть её и пожелать спокойной ночи, но не выдержал до вечера.

– Юху! Теперь меня тоже видно! – услышал я голос Юли, а на экране увидел заросшую рыжей щетиной наглую физиономию Джеймса. Он смотрел мимо куда-то вниз, видно ковыряясь в настройках.

– А ты чего там забыл? – спросил я резко, почти угрожающе.

– И тебе привет! – ответил тот, ехидно ухмыляясь.

– Талгат, спасибо тебе огромное! – Юли развернула ноутбук к себе, скрывая Джеймса из обзора камеры. В руках она держала бокал с вином. – А у нас вечеринка с настольными играми.

Юли опять развернула ноутбук и продемонстрировала расстеленное на столе игровое поле с фишками, какими-то значками, кубиками и двумя колодами карт с цветными реверсами.

– Нам здесь весело. Жаль, что не могу пригласить тебя присоединиться. – Её слова прозвучали как издевательство.

– Однако Джеймса ты пригласила, – процедил я сквозь зубы, закипая.

– Так ведь он мой сосед, – она вскинула брови, будто не понимала, к чему я веду. – Мы живём в одной квартире…

– Вы живёте вместе?!

Она взяла ноутбук и понесла куда-то: лицо Юли плыло на фоне беленого потолка. Я заметил лишь закрывающуюся за её спиной дверь.

– Твой ход, Юли! – глухо прозвучал голос Джеймса.

– Не вместе, а в одной квартире, – затараторила Юли. – Я же говорила тебе, что живу с соседями. Здесь ещё семейная пара, но они уехали на карантин к родителям.

– То есть вы всё-таки вдвоём? – настаивал я.

– Талгат, ты хочешь о чём-то спросить?

– Да всё и так понятно! – вспылил я и, не дав ей ответить, хлопнул крышкой ноутбука. Замычал от бессилия, принялся ходить по квартире, отбросил попавшийся на пути стул, пнул дверь в кухню.

Какого чёрта! Она морочит мне голову. Живёт с рыжим, а я ей тогда зачем? Может быть, я для неё забавный чудик, за которым не скучно наблюдать? Шоу Трумана¹⁰… Может быть, они обсуждают меня, пьют вино и смеются. Ведь я идиот! С чего я взял, что нравлюсь ей? Мать всю жизнь называла меня занудой, и она права – я тот ещё зануда, социофоб, почти мизантроп, душевный калека! Сто лет я сдался такой как Юли!

Меня штормило весь вечер до глубокой ночи. Не мог уснуть и стоял у открытого окна, смотрел через решётку на пустынную замершую улицу. Душная, липкая ночь. Виски в каплях пота. Нет спасения от жары в сити. Лают (именно лают, не квакают) из темноты местные жабы. Сосед – сволочь! Дымит дешёвой сигаретой из окна снизу. И как только его тянет покурить, когда и без того дышать нечем. Имеет право, я проверял положения контракта, даже звонил в домоуправление, те ничего поделать не могут. Остаётся только тихо ненавидеть соседа. Тихо ненавидеть – это я умею.

Как некрасиво я вспылил и опять обидел Юли. Неуместная ревность к женщине, которая мне не принадлежит. Ведь она совсем другая, свободная от условностей, живая. А я накинулся на неё со своими дремучими понятиями о жизни и отношениях. Не осмелился признаться в любви, зато посчитал себя вправе обидеться. Сегодня слишком поздно звонить и извиняться. Завтра. Хотя кого я обманываю? Завтра будет всё то же. Я уже сдался, уже её потерял. Может, я и не мужчина вовсе, а лишь оболочка.

Отругав себя, но так и не решившись на что-то конкретное, я пошёл спать. А утро внесло новые обстоятельства жизни – пришло сообщение от руководства фирмы, что мой рабочий контракт, который заканчивается через месяц, продлять не собираются. Я дважды перечитал письмо, всматриваясь в вежливые стандартные фразы, и неожиданно для себя рассмеялся. Не можешь решиться – решат за тебя.

***

Больше всего моё увольнение взволновало Адельберто. Он строчил в скайпе слова поддержки, возмущался несправедливым решением фирмы. Допытывался, как же я вернусь домой, когда Россия отменила воздушное сообщение с внешним миром. Настаивал позвонить в Российское посольство и запросить эвакуацию и дипломатическую поддержку (я, конечно, не звонил). Адельберто нарыл для меня кучу полезных контактов, посоветовал, как побыстрее сбыть мебель, как прервать контракт на квартиру с наименьшими потерями, где лучше всего застраховать здоровье после увольнения. Он трогательно заботился обо мне и искренне волновался, я же, на удивление, оставался абсолютно спокоен, будто во мне повредилась функция беспокойства. В запасе оставались два месяца, один из которых я мог продолжать работать и получать зарплату, и ещё один – чтобы закончить дела, распрощаться со всеми и уехать. Оставаться без корпоративной медицинской страховки, конечно, рискованно, но тут ничего не поделаешь. Я отпустил ситуацию, оставаясь невозмутимым, как сытый удав.

Лишь мысли о Юли бередили душу. Она всерьёз обиделась, и извинения ничего не могли исправить. Я написал ей длинное письмо, но она не ответила.

Ревнивый дурачок – так тебе и надо! И это переживёшь, никуда не денешься.

Я поделился своей печалью с Адельберто.

– Женщины… – сказал он многозначительно. – Никогда не угадаешь, как правильно. Их много, не переживай! В следующий раз повезёт.

А через день Юли неожиданно позвонила сама, будто кто подсказал ей, как она нужна мне сейчас.

– Талгат, мне жаль, что с тобой приключилась такая беда!

– Разве это беда? Никто не умер, все здоровы, – отмахнулся я с высоты своего ничтожества. – Мне самому давно пора было уволиться. А я всё тянул, на что-то надеялся. Я увяз на этой работе, в меня перестали верить, а я перестал стараться.

– Но ведь сейчас такой неподходящий момент, – Юли выглядела расстроенной, и это грело душу, внушало надежду.

– Момент действительно неподходящий. Но ничего не поделаешь, – пожал я плечами.

– Я бы написала в социальных сетях. Пусть все узнают, ведь это несправедливо… Сколько лет ты у них отработал, могли бы хоть чем-то помочь.

– Юли, они в своём праве, ничего не нарушили.

– Но ведь ты теперь в безвыходном положении!

– Знаешь, как говорят: даже когда тебя съели, всё равно есть два выхода.

– Не узнаю тебя, – она улыбнулась.

– Да я сам себя не узнаю. Просто чувствую, что всё правильно. Пусть я не могу вернуться домой, но разве я хочу туда вернуться? Честно говоря, не очень. У меня достаточно денег, чтобы не работая прожить около года. Буду экономить. Через два месяца откроют границы…

– Это вряд ли, – вздохнула она.

– Куда-то ведь можно будет уехать. Даже сейчас можно. Всё нормально, не пропаду.

– Но куда ты поедешь?

– К папуасам! – выпалил я. – Нет, серьёзно! У семьи Адельберто небольшой отель на берегу моря – несколько домиков с соломенными крышами. Его мама приглашает меня погостить у них, пока нет туристов. Стану дауншифтером, давно собирался попробовать. А ещё научусь сёрфингу.

– Заманчиво!

– А то! Поехали вместе! – сказал я неожиданно просто. Так и нужно было сказать ей уже давно.

– Я подумаю…

Стало ясно как день, что я для неё – вопрос решённый. Иначе она бы не позвонила.

– Юли, спасибо! Ты самый настоящий человек в моей жизни. Даже если я уеду, давай никогда не расставаться.

Она покивала, белозубо улыбаясь мне:

– Удачи тебе, Талгат.

В оформлении обложки использованы фотографии со стока Freepik (front-view-defocused-man-with-medical-mask-reaching-someone_23-2148450312.jpg) и shutterstock (ID иллюстрации 1662701254). Автор обложки Артём Суменков, студия BOOKART (https://vk.com/bookarting).