Клякса [Елена Сергеевна Гусарева] (fb2) читать онлайн

1

Леся торопилась со всех ног сообщить печальную, точнее радостную новость. Она бежала от самого перекрёстка, запыхалась, запнулась и поцарапала коленку, но плакать было некогда.

Наконец она оказалась во дворе спальных пятиэтажек, но там из своих никого не нашла.

«Да куда все подевались?» – Леся пробежала к дальнему торцу дома. И там никого, только компания мелюзги играла в резиночку.

– Эй, не видели Иру или Наташку? – обратилась к ним Леся.

– А тебе зачем? – спросила рыжая соседка Света.

«Вот шмакодявка!» – выругалась про себя Леся, но в ответ только хитро улыбнулась:

– Скажу, если видела.

– Они за мороженым в ларёк пошли, – ответила пухлая Рита, которая чаще держала резиночку, чем прыгала через неё. – Так тебе зачем?

– Надо, – бросила Леся и помчалась к ларьку за двор.

Наконец она их увидела. Компания возвращалась с мороженым – Наташка, Ира и Симкина.

– Девчонки, – закричала Леся издалека, – нашла кляксу! – Она остановилась и, шумно переводя дух, упёрла ладони в колени. Девчонки, забыв про мороженое, быстро подошли и окружили Лесю.

– Чё, правда? – спросила Наташа.

– Ага, там, на дороге, – Леся разогнулась и закивала. – Лежит бедняга.

– А чё орёшь тогда? – угрюмо спросила долговязая Ира. – Ты ещё мегафон возьми.

– Блин! – Леся зажала рот ладонями.

– Иди теперь, сторожи! – мотнула головой Ира.

– Пусть Симкина идёт. Я лучше домой сгоняю, коробку принесу.

– А чё сразу я? – возмутилась конопатая Симкина.

– А кто? – ответили девчонки разом.

– Я, может, тоже принесу чего-нибудь, – вяло возразила Симкина.

– Чего-нибудь нам не надо, – твёрдо заявила Ира. – Иди, а то как в прошлый раз придут девки с девятиэтажки и заберут.

– Ладно, – Симкина отделилась от компании и побрела к перекрёстку.

– Давай быстрей! – бросила вдогонку Ира.

Симкина побежала вперевалку.

– Ну чё, с тебя коробка, – распорядилась Ира. – Я пошла за лентами, а ты, Наташка, цветов набери. В школьном дворе у калитки красивые «собачки» растут.

– Ага, – согласилась Наташа. – Видела.

– Ну всё, погнали.

Девчонки разбежались в разные стороны. Вдруг Леся остановилась:

– А совок? – крикнула она.

Ира обернулась и потрясла кулаком. Леся опять зажала рот. Ира ткнула себя в грудь пальцем. Леся кивнула и припустила домой.

Коробка – самая подходящая, из-под маминых новых туфель, была заготовлена заранее. Леся её сразу выпросила. Мама долго не соглашалась, но потом уступила за мытьё полов и поход в гастроном за продуктами.

Леся ворвалась домой – и сразу к себе в комнату. Нырнула под кровать, а коробки как не бывало.

– Мам! – закричала Леся. – А где моя коробка?

– Какая? – мать вышла из ванной с ворохом постиранного белья в тазу и направилась на балкон.

– Ну та!

– Откуда мне знать, – мать зацепила балконную дверь ногой и прикрыла её за собой.

– Ну мам! – Леся пошла за матерью.

– Куда ты лезешь! – зашипела та. – Дверь закрой, мухи налетят.

– Мам! – чуть не плача простонала Леся и постучалась в балконную дверь.

– Я в неё лук ссыпала, – раздался голос матери с балкона. – Всё равно без дела валяется.

Леся уже не слушала. Она ворвалась на кухню, открыла кладовку, нашла коробку. Лук пришлось пересыпать в полиэтиленовый пакет. Леся кинулась к себе в комнату. Разноцветные стёклышки и камушки лежали, где и положено, в жестяной банке на полке. Не успела мать развесить бельё, Леся уже неслась по двору с коробкой подмышкой. Ира ждала на качелях.

– Ну чё так долго? – спросила она для проформы.

– Да мама коробку спрятала.

– А… Ну ладно. Вон Наташка уже идёт с цветами.

– Совок взяла?

Ира достала из кармана и продемонстрировала зелёный совок.

Все трое отправились на перекрёсток к хлебному.

2

Симкина сидела на бордюре тротуара и смотрела на кляксу. Девчонки нарочно придумали кодовое название – любителей устроить похороны было предостаточно.

Голубь лежал на горячем асфальте с растопыренными, будто в полёте, крыльями. Он был мёртв, ещё как мёртв. Из его хрупкого тельца сочилась красная кашица. Лапы вывернуты.

Симкиной не нравилась эта странная игра, было в ней что-то неправильное, ненормальное. Но возразить Ире она не смела. Вот уже три месяца она у подруги в долгу. А всё из-за той злополучной тетради, случайно забытой на столе. И надо было Ире припылить в гости, да ещё самовольно заглянуть в чужие записи.

Симкина и сама не знала, зачем написала все эти гадости о своих подругах. Не такие уж они и плохие. Видно, день не задался, родители ссорились… Хотя Ира порой и впрямь неприятная, любит командовать, а в главари её никто не выбирал. Одним словом – «задавака». Наташа тихая и себе на уме, «с закидонами». А Леся просто глупая, всё время заглядывает в рот Ире, что та скажет. «Шестёрка» – обидное слово. Конечно, Симкина погорячилась. И почему только не спрятала злополучную тетрадь в стол, не убрала на книжную полку, не сожгла отвратительную запись в пепельнице отца, не смыла в унитаз обрывки?.. Чего бы только она ни сделала, знай наперёд.

Ира Симкину не выдавала, хотя стала ещё более властной. Чуть что не по ней, прищурится, закивает и приговаривает: «Ладно, ладно, Симкина…» А что ладно? Известно. Расскажет, если та поперёк что сделает.

Симкина увидела компанию девчонок и тяжело вздохнула.

Может, притвориться больной? Живот, температура…

Ира подошла и осмотрела голубя.

– Хорошая клякса, – сказала она, доставая совок. – Лесь, давай сюда коробку.

Леся сняла крышку и подставила коробку Ире. Та достала из кармана красную материю и постелила её на дно.

– А ну, дай сюда крышку, – скомандовала она.

Леся подала. Ира подцепила совком голубя, придерживая его голову крышкой, и уложила в коробку. Симкина нервно сглотнула, подавляя рефлексы.

– Закрывай.

Леся послушно прикрыла коробку.

– А украшать будем? – тихо спросила Наташа.

– Я набрала цветных камушек и стёклышек, – просияла Леся.

– Это для памятника, – тут же возразила Ира.

– Тогда можно положить к нему в коробку конфет или монеток.

– Конфеты мы и сами съедим, устроим поминки, – опять возразила Ира. – А деньги я бы попридержала.

– Просто у меня сдача от мороженого осталась, – задумчиво проговорила Наташа и подбросила на ладони пару жёлтых монет. – Они, когда в земле лежат, становятся фиолетовыми. Я в прошлом году секретик сделала, а потом нашла и…

– Давай сюда, – Ира протянула руку за деньгами. – Пригодятся.

Наташа пожала плечами и отдала монетки.

– Всё, пойдёмте, только тихо, не привлекаем внимания, – сказала шёпотом Леся.

– Это ты сейчас кому? – усмехнулась Ира. – Сама рот не разевай.

– Да я и так…

Похороны начались.

Девчонки построились в процессию: Ира с коробкой в руках, рядом Леся, следом Наташа и замыкающей Симкина. Опустив глаза, они чинно вышагивали в направлении своего двора, за которым раскинулся неблагоустроенный парк. Там и находилось голубиное кладбище.

Во дворе компания с коробкой, не сговариваясь, свернула на детскую площадку, пересекла её и, не задерживаясь, продолжила свой скорбный путь.

Пухлая Рита съехала с горки и побежала к рыжей Свете, которая пекла в песочнице куличики.

– Смотри, – закричала она. – Кляксу хоронить несут!

– Шшшш! – Светка встрепенулась. – Пойдём за ними.

Они догнали компанию с коробкой.

– А вам чего? – бросила Леся малышне. – Кто звал?

– Да пускай, – благосклонно разрешила Ира. – Только чтобы тихо!

Рита и Света закивали и на цыпочках, спотыкаясь, присоединились к процессии. Предосторожности, однако, не помогли. За компанией увязалась пара мальчишек с соседнего двора – Эдька и Макс. Они были частыми гостями.

– Какого у нас забыли? – проворчала Ира. – Идите на свой квартал!

– Парк общий! – отозвались мальчишки. – Где хотим, там и гуляем.

– А ну, пошли! – топнула Ира.

Мальчишки засмеялись, но отстали шагов на десять, продолжая преследовать процессию.

В парке пришлось продираться сквозь заросли полыни. Место выбрали не случайно – далеко от тропинок, труднодоступное. К тому же рукой подать до кустов черёмухи, куда обязательно отправлялись полакомиться после похорон.

Симкина зажала нос, но это, как всегда, не спасло. В носу засвербело, и глаза стали красными.

– А ты знаешь, – сказала Наташа ей, обернувшись, – раньше на похороны приглашали плакальщиц? Они сначала носом шмыгали, потом плакали, потом причитали, стенали…

– Да аллергия у меня! – Симкина опять шмыгнула носом и подтёрла его рукавом.

– Вечно она с соплями! – заметила беззлобно Леся. – И кошек ей нельзя, и шоколад. А я вот…

– Заткнись уже! – буркнула Ира. – У нас тут похороны.

Леся замолчала и насупилась.

На голубином кладбище обнаружились два ухоженных холмика с настоящими деревянными крестиками (перевязанные чёрной тесьмой палочки от мороженого). Могилки были украшены разноцветными осколками стекла, камушками и пробками от Pepsi. На одной лежала выцветшая искусственная роза.

Наташа подбежала к могилкам первой и поправила покосившиеся крестики.

– Давайте вот тут, – с воодушевлением предложила она.

«Вот больная!» – подумала про себя Симкина.

Наташа и придумала эту странную игру, которая почему-то стала настолько популярной, что захватила несколько соседних дворов. Теперь мёртвых птиц искали повсюду.

Подошли мальчишки.

– Давайте мы выкопаем? – предложил Макс.

– Да, неженское это дело, – подтвердил Эдик.

Ира манерно закатила глаза, но совок отдала.

Пока мальчишки копали, Наташа выискивала в полыни веточки тысячелистника и собирала новый букет. Набрав целую охапку бледно-розовых зонтиков, она открыла коробку с дохлым голубем и обложила его цветами.

– А речь? – спросила она.

– Давай ты, – предложила Ира, – у тебя хорошо получается.

Наташа стала на колени перед коробкой, сложила молитвенно руки:

– Упокойся с миром, невинно убиенный. Пускай тебе там, на том свете, будет достаточно зёрнышек и лапки никогда не мёрзнут…

Симкина опять чихнула. Из глаз её, превратившихся в узкие щёлочки, градом катились слёзы. Она почти задыхалась.

– …Мы будем помнить о тебе и заботиться о твоей могилке, приносить свежие цветы…

Горький запах полыни сдавливал Симкиной грудь. Глаза совсем заплыли. Из носа в рот текли два ручейка.

«Мама опять отругает, – подумала она. – В прошлый раз пришлось к врачу идти».

Симкиной категорически запрещали выходить в парк. Она и без того постоянно шмыгала носом, но таблетки пила, только когда уж совсем невмоготу, вот как сейчас. От таблеток Симкина тупела и хотела спать. Уж лучше с соплями.

Эдик посмотрел на Симкину и скривил рожу.

– Макс, смотри на красавицу. Вы с ней в одном классе учитесь? – спросил он у приятеля.

Макс вздохнул и развёл руками.

– Повезло, – хмыкнул Эдик, отдавая тому совок. – Ну, готова яма.

Симкина нахмурилась и отвернулась.

– Всё, – прогнусавила она, – мне пора.

– Э, куда? – Ира недовольно уставилась на неё.

Та уже пробиралась сквозь заросли полыни.

– Симкина! – строго позвала Ира.

Она обернулась.

Ира сощурилась и многозначительно закивала.

– Ладно, ладно…

– И чё? – бросила Симкина в ответ. Её трясло то ли от аллергии, то ли от злости. – Меня, между прочим, Вера зовут. Усвой! – она отвернулась и пошла дальше.

3

Ира обвела всю компанию суровым взглядом, сама внутреннее пугаясь той ненависти, что испытывает в этот момент к Симкиной, да и ко всем остальным тоже.

– Вот борзая, – прошипела она. – А мы ей бойкот.

– Это как? – простодушно спросила Леся.

– А вот так. Чтобы никто с ней больше не разговаривал.

– Ого, круто у них тут, – хохотнул Эдик, обращаясь к Максу.

– Ир, да ладно, – примирительно возразила Леся. – У нёе ж правда аллергия. Она в мае две недели в больнице лежала. Мы с мамой навещали, апельсинов приносили, а оказалось, ей их тоже нельзя. Врач нас отругал. И неловко получилось, что с пустыми руками.

– Апельсины… – Ира злорадно покачала головой. – Ты ей апельсины, а она тебя «шестёркой» назвала.

Леся часто заморгала.

– Это когда было? – включилась в разговор Наташа. – Забавно, а я и не помню. Без меня, что ли?

– А ты у нас, Наташка, оказывается, «малахольная», «ненормальная», и «с закидонами», а бабка твоя – «ведьма старая, которая всех обманывает».

– Это она точно подметила! – засмеялся Макс.

– А ты чё ржёшь? – накинулась на него Ира. – Про тебя она больше всех написала.

– А про меня-то чё? – сразу ощетинился Макс. – Я вообще не с вашего квартала.

– Ты у нас «лапочка» и «очень милый», сюсю-мусю. Даже повторять противно.

– Да ладно, чё она брешет? – Макс обернулся к Эдику, который с интересом вслушивался в откровения Иры.

– У Максима «бархатные реснички», а ещё «он такой добрый»… – продолжала елейным тоном Ира.

– Макс, а чё растерялся-то? – прошепелявил Эдик. – Все знают, что вы – парочка.

– Какая, блин, парочка?! – Макс покраснел до ушей и с силой сжал совок, так что костяшки пальцев побелели.

– Ты её на велике катал, и в бадминтон вы постоянно в паре.

– А ты с Леськой и чё? – возразил Макс.

– Да она на лавке перед твоим подъездом прописалась, – не унимался Эдик. – Вечно там сидит. Я её даже в дождь из окна видел.

– Да пошли вы все! – вдруг выкрикнул Макс, бросил совок и, разгребая руками заросли полыни, отправился прочь с поля.

– Пока, Ромео! – ехидно бросила ему вслед Ира.

– А про тебя она что говорила? – мягко спросила Наташа.

– Да то же, что и про вас. Короче, бойкот ей!

Иру распирало чувство праведного гнева и торжества. Давно она в себе копила это раздражение, давно искала случая отомстить Симкиной за обидные слова. Вот только не скажешь всем прямо, что самовольно залезла в чужой дневник и подглядела откровенные излияния. А тут все само собой сложилось. Кто теперь будет выяснять? Наташка, конечно, может прицепиться, она дотошная. Но, если что, и Наташку побоку. Симкина верно написала, бабка у неё – ведьма, и все об этом знают.

Голубя зарыли быстро. Нужный настрой пропал. Леся с осунувшимся лицом стояла поодаль. Наташа молчала и загадочно улыбалась одними уголками рта, как она умеет. Украсить могилку доверили малышне. Те обрадовались и подошли к делу со всей ответственностью.

Потом все отправились назад во двор. Ира попыталась завести обычный разговор, но девчонки не поддержали. Леся явно расстроилась, Наташа вдруг вспомнила, что обещала помочь бабушке. Ира, конечно, растормошила бы обеих, да неожиданно нарисовался её старший брат Вадим. Он сидел на лавке у подъезда, курил, облокотясь о колени, и сплёвывал под ноги, где уже образовалась пенная лужица. Чёрная крашеная челка закрывала верхнюю половину его лица, так что торчал лишь кончик острого, как у Иры, носа.

– Сюда иди! – Крикнул Вадим сестре. Он раздавил бычок о торец лавочки, бросил его в кусты сзади и встал.

Ира подходить не торопилась. Девчонки обе разом засобирались домой, но Ира попросила подождать.

– Ты чего хотел? – спросила она издалека.

– Сюда пошла, сказал! – Вадим дёрнул головой, откидывая с глаз волосы.

Ира подошла поближе.

– Ты где шляешься, дура? Тя сколько ждать? Домой, блин, попасть не могу.

– У тебя же свой ключ есть, – Ира пошарила в карманах, достала ключи от квартиры и, наконец, подошла к брату.

Тот схватил её сзади за шею и пихнул вниз. Она упала на асфальт. Ключи отлетели в сторону. Ира медленно подобрала их и поднялась сама. Она шумно и прерывисто дышала через нос. Губы сжались, превратившись в неровную полоску.

– Опять на поле ходили? – пробасил Вадим. – Какого хрена вы там забыли? Там наркоманы тусят, сколько раз говорить.

– Тебе ли не знать, – сквозь зубы процедила Ира.

– Чё ты сказала, тварь? – Вадим дёрнул губами и сжал кулаки.

Ира бросила ключи на асфальт и сорвалась с места. Брат кинулся за ней, но Ира бегала лучше всех во дворе. Какое-то время он преследовал её, но быстро передумал. Вернулся к дому, подобрал ключи и скрылся в подъезде.

Ира убежала подальше к школе и, поняв, что брат больше не гонится за ней, спряталась в кустах за школьной теплицей. В каникулы здесь некому было ходить, и никто бы её не услышал. Ире хотелось плакать, но ей так часто приходилось сдерживать слёзы, что она разучилась. Она чувствовала, что слёзы могли бы потушить пылающую в груди ненависть, но глаза оставались сухими. Она презирала его, своего родного брата, даже больше, чем отца. Казалось, после развода и переезда в этот маленький городишко, затерянный где-то в Сибири, куда отцу из Нижнего хлопотно добираться, они заживут мирно и спокойно. Тесная однокомнатная квартира, которую мать могла себе позволить, казалась райским уголком. Но постепенно брат превратился в ещё большего монстра, чем был его отец. Он перенял все его повадки, все методы травли и даже слова. Теперь и мать не могла с ним справиться. Раньше Ира частенько ябедничала ей на брата, но когда однажды тот замахнулся и на мать, отстаивая своё право помыкать младшей сестрой, она резко прекратила жаловаться. Она понимала, стоит ему однажды переступить черту с матерью, и брат будет бить их обеих, как бил отец. «Ещё один только год, один год, – уговаривала себя Ира, – и его заберут в армию».

4

Наташа открыла квартиру и вошла.

– Бабуль, я дома, – громко сказала она.

– Как хорошо, Натусечка, – послышался старческий голос из соседней комнаты. – Проходи, как раз поможешь.

Наташа скинула сандалии и прошла в комнату, где бабушка обычно принимала посетителей. Вот и сейчас в потёртом кресле сидела женщина со скорбным лицом. Её вытянутая нога с толстыми растопыренными пальцами и раздувшейся воспалённой щиколоткой лежала на низкой скамеечке. Бабушка сидела на полу, поджав под себя ноги. В руках она держала литровую банку с водой, в которой то и дело смачивала морщинистые пальцы и брызгала на ногу сидящей напротив женщины.

– Внученька, будь дóбра, – обратилась она к Наташе, – там у меня в комоде… Ну знаешь где. Тряпочки красные, заговорённые. Вставать тяжело. Принеси, моя хорошая.

Наташа молча подошла к комоду, выдвинула второй ящик и взяла красную выглаженную тряпицу из стопки. Она вернулась к бабушке и села рядом.

– Помолимся, деточка, вместе, – сказала бабка, принимая тряпицу.

Наташа сложила руки, закрыла глаза и монотонно зашептала молитву. Бабка взяла клочок бумаги в клеточку, весь исписанный кривым почерком, уложила его на больную щиколотку женщины и начала оборачивать красной тряпицей, распевно приговаривая что-то себе под нос. Когда с бинтованием было покончено, старуха взяла банку, кряхтя, встала и принялась обильно обрызгивать женщину водой.

Раздалась механическая трель. Наташа открыла глаза и перестала шептать.

– Поди, милая, открой. Кого, прости господи, принесло в такой момент? Всех прогоняй.

Наташа пошла открывать дверь. Там оказалась соседская бабка с пятого этажа.

– Мариванна, бабуля сейчас занята. Попозже приходите.

Соседке объяснять не пришлось. Та только благоговейно перекрестилась и побрела на лестницу, постукивая костылём.

– Ну кто там? – спросил голос из комнаты.

– Мариванна приходила, – крикнула Наташа, а сама пошла на кухню. Открыла холодильник и принялась изучать банки с вареньями и соленьями, размышляя, чем бы перекусить. Бабка в коридоре провожала пациентку, давая той добрые напутствия на дорожку. Хлопнула входная дверь, и она появилась на кухне с пачкой мелких купюр в руках. Послюнявив пальцы, она два раза пересчитала деньги. Убедившись, что всё верно, бабка закатала деньги в пояс передника.

– Ну что, милая, чаю попьём? Я блинов напекла.

– Блины – это хорошо, – Наташа заметила блюдо на подоконнике и закрыла холодильник. Она взяла чайник и подошла к раковине.

– Вот ведь неладная, – проворчала бабка и села у стола.

– Кто, бабуль?

– Да эта Мариванна. Глаз у неё плохой. Всё шастает. Дома ей не сидится, прости господи. Пойду к ней сейчас за семенами.

– Сходи, – отозвалась Наташа. Она включила чайник и села за стол рядом с бабкой.

– Ну вот, Наташенька, – сказала та и заправила выбившиеся из платка седые волосы, – теперь памятник новый справим. Я уже заказала и людей наняла. Была давеча в горисполкоме…

– В мэрии, бабуль, – поправила Наташа.

– Да какая мэрия, прости господи, – отмахнулась старуха. – Исполком он и есть исполком. Слов понавыдумывали теперь. Так вот, Наташенька, помощь тебе будет, как сиротке. Заживём, внученька. Все под богом ходим. Завтра на кладбище пойду, прополоть там надо. А то как же памятники ставить?

– Бабуль, в прошлом месяце пололи, – Наташа взяла с широкого подоконника тарелку с блинами и поставила на середину стола. Потом открыла холодильник, достала банку с вареньем и наполнила фигурную стеклянную вазочку.

– Как же, а дожди? Ты посмотри, сколько дождей нынче. Всё травой заросло. Вон на поле на вашем полыни по пояс.

– Ну да, – Наташа убрала банку в холодильник.

– Ты если не хочешь, не ходи. Я сама управлюсь, посижу там, помолюсь, поговорю с ними, – глаза у бабки вмиг наполнились слезами. Она принялась утираться кончиком платка. – Мне и не тяжело. Да и полоть там немного.

– Да нет, бабуль. Пойдём вместе.

– Ты моя хорошая! – бабка схватила Наташину руку и поцеловала. – Храни тебя господь. Какая же я старая, Наташенька. Господи, господи, дай сил ещё пожить, тебя на ноги поставить.

5

Не успела Леся зайти домой, как её тут же отправили в магазин за продуктами. Вернулась она совсем разбитая. Тихо прокралась на кухню, а там мать стоит у окна и курит в форточку.

– Мам, – позвала Леся.

Та вздрогнула, смутилась и быстро выкинула сигарету на улицу, даже не затушив.

– А если там внизу кто-нибудь? – Леся сгрузила на стол сумку с продуктами.

– Ты мне что тут устроила? – накинулась на неё мать. – Я тебе коробку брать разрешала? Намусорила, лук весь рассыпала.

Леся села за стол, опустила голову на руки и разрыдалась в голос. Мать тут же подскочила к ней.

– Дочь, ты чего? Что случилось? Тебя кто-то обидел?

– Мама! – выдавила Леся, захлёбываясь слезами, и кинулась ей на руки. – Какие все злые, мама! – причитала она. – Почему меня никто не любит, ведь я стараюсь…

– Ну как же, доченька, я тебя люблю, – тараторила мать, поглаживая её по плечам, целуя в щёки, в лоб. – Папа тебя больше жизни любит, он никого так не любит, как тебя.

– Мама, я так соскучилась.

– Я тоже, я тоже, родная, – мать вытерла щёки Леси. – Ты же знаешь, летом самые экспедиции. Хочешь, позвоним ему сейчас? Он рад будет.

– Давай, – Леся подошла к кухонной мойке и умылась.

– Мама, – позвала она, – не кури больше, пожалуйста. И папа не любит…

– Не буду, – пообещала мать.

6

Симкина сидела на той самой лавке в соседнем дворе и утаптывала каблуком сандалии пыль под ногами. Случайно завалявшаяся в кармане таблетка антигистаминного и ингалятор постепенно помогали. Глаза отпускало, слёзы течь перестали и отёчность, судя по ощущениям, спадала, хотя в носу всё ещё хлюпало. Ей бы домой, принять холодный душ и немного поспать, но там мать, которая обязательно догадается, что Вера опять шлялась по полю. А это грозит домашним арестом на неделю, а то и больше, и очередным походом в поликлинику к Палсимычу. Аллерголог, дай волю, посадил бы её в стерильный пластиковый мешок и держал в изоляции, никогда не выпуская.

«Хотя какая теперь разница?» – размышляла Симкина.

На улице ей делать нечего. Не с малышнёй же в песочнице куличи стряпать. С Ирой и компанией покончено навсегда. Они и сами не захотят общаться. Ведь она, Симкина, – предатель. Уж Ира расстарается, расскажет во всех подробностях и про дневник, и про запись… Жальче всего ссорится с Лесей, ведь та, на самом деле, славная и очень добрая. Однажды даже подарила Вере свой старый сотовый, когда отец ей новый из командировки привёз. А могла бы Ире отдать или хоть Наташке, или вообще никому.

Симкина достала из кармана телефон, покрутила в руках. Наверное, придётся вернуть. А она уже музыки накачала…

«Может, ещё обойдётся?» – подумала Вера, сунула сотовый назад и аккуратно поскребла зудящее веко.

– Ты тут чё забыла?

Вера вздрогнула и подняла голову.

– Да я так, – ответила она Максу, который неожиданно появился у подъезда своего дома. – Вот решила посидеть…

Макс пинал бордюр запыленным кедом, кривил пухлые губы и смотрел в сторону.

– Ну чё, похоронили? – слишком бодро спросила Вера и тут же сникла, понимая, как нелепо прозвучал вопрос.

– Ага, – буркнул Макс.

Он не уходил, но и на разговоры был явно не настроен сегодня.

– Ну ладно… – Вера соскользнула с лавочки и медленно побрела домой.

– Тебе, кстати, бойкот, – крикнул ей вдогонку Макс.

Симкина вернулась. Она серьёзно посмотрела на Макса. Тот опять принялся сосредоточенно изучать что-то вдалеке.

– Ты теперь тоже со мной не разговариваешь? – спросила Вера.

– А я-то тут при чём? – выпалил тот. – Я вообще не с вашего двора. Меня ваши тёрки не касаются.

– Удобно, – она сощурила свои и без того заплывшие глаза. – И в школе ты меня стороной обходишь.

– И чё?

– А знаешь, ты не притворяйся особенным. Будь как все, – Вера развернулась и зашагала прочь. – Бойкот, значит, бойкот! – крикнула она, не оборачиваясь.

Макс сделал неуверенный шаг в сторону Симкиной, но передумал и быстро скрылся в своём подъезде.

Светка с интересом наблюдала за сценой между старшими, сидя в песочнице неподалёку. Как только Симкина и Макс разошлись в разные стороны, она кинулась к Рите на качелях.

– Рит! А давай тоже кому-нибудь бойкот объявим, – вдруг предложила Светка подруге.

– А кому? – спросила та и принялась оглядываться.

– Ну вон хоть Дениске с первого подъезда.

Дениска долбил мяч о стену возле подъезда, где скрылся Макс. Девчонки подошли к нему. Светка толкнула Риту. Та немного потопталась на месте, а потом неуверенно объявила.

– Дениска, мы тебе… бойкот!

– Чё? – Денис поймал мяч и недоумённо уставился на девчонок. – А это чё?

– Мы с тобой не разговариваем, – выпалила Светка.

– А… ну ладно, – флегматично ответил Денис. – А я думал, мы в классики попрыгаем.

– Свет, а давай в классики лучше? – воодушевилась Рита.

Светка строго посмотрела на обоих.

– Хорошо, – согласилась она. – А потом бойкот.

– Ладно! – засмеялись все. – У кого есть мел?

7

«Что бы такого придумать?» – ломала голову Светка, сидя на качелях и облизывая чупа-чупс. Накануне старшие ребята со двора устроили голубиные похороны и в кои-то веки разрешили им с Ритой поучаствовать. От вида мёртвого голубя подташнивало, но само действо Светку захватило. И жутко, и интересно, то есть жутко интересно! Ушли на полынное поле за соседний дом. Продирались сквозь заросли, как цепочка муравьёв с добычей. Мама категорически запрещала туда ходить, и Светка догадывалась, что неспроста. Должно быть, пряталось там что-то таинственное, загадочное и немножко опасное. И точно – голубиное кладбище! Старшие ребята вырыли ямку, Наташа пела странные песни про рай, а потом Симкина, даром что большая, струсила и решила уйти. А Ирка объявила ей бойкот, и все переругались. Вот это настоящее приключение! Не то, что ковыряться весь день в песочнице у мамы на виду. После такого Светка загорелась придумать ещё чего-нибудь, не хуже голубиных похорон. Вот только не придумывалось. Хватило ума лишь подбить Риту объявить Дениске из соседнего подъезда бойкот, а тот сделал вид, что не понял, и предложил поиграть в классики. Классики – дело, конечно, хорошее, но про бойкот-то потом забыли. Светка вспомнила уже дома, засыпая: «А Дениска не дурак, хоть и мальчишка. У него что не спроси – всё знает!»

Во дворе показалась Рита с какой-то голубой коробкой в руках.

– Смотри, что мне подарили! – закричала она издалека, и вприпрыжку подбежала к Светке, тряся у неё перед лицом пластмассовым чемоданчиком с красным крестом на крышке. – Бабушка из Москвы привезла.

– Ого! – тут же воодушевилась Света. – Давай-ка сюда, – она потянула липкие от леденца руки к чемоданчику.

– Нет, – Рита спрятала бабушкин подарок за спину. – Это моё!

– Да я только посмотреть, – надулась Светка.

– Лучше давай я тебя вылечу!

– А я не болею. – Светка отвернулась и начала раскачиваться на качелях, обсасывая палочку от чупа-чупса. Рыжие хвостики над её ушами заколыхались в такт.

– Ну ты чего? – захныкала Рита.

И тут Светку осенило:

– А давай голубей лечить?

– Давай! – Тут же согласилась подруга. – А как? Разве их поймаешь?

– А мы их прикормим булкой. У тебя булка есть?

– Нет.

– И у меня нет. Может, им червяков накопать?

– Голуби червяков не едят, – отрезал хрипловатый голос из-за спины. Светка оглянулась. На вершине горки, подогнув под себя ноги, сидел Дениска. Откуда только взялся?

Светка презрительно сощурилась.

– Дениска, хочешь, я тебя полечу? – Рита с надеждой открыла чемоданчик и достала пластмассовый стетоскоп.

– Не, – просипел тот и съехал с горки, не вставая с корточек, – я лечиться не люблю.

– А может, кошку найдём? – Светка опять заскучала.

«С такой компанией каши не сваришь», – подумала она уныло.

– У кошек блохи, – невозмутимо заявил Денис, подходя к девчонкам. – А ещё они царапаются. Я кошек не люблю. Другое дело – собаки. Вот у бабушки в деревне…

Светку окликнули. Она обернулась и увидела отца. Он стоял у подъезда их дома и призывно махал ей. Пришлось оставить ребят и идти к нему.

– Светка, мне срочно нужно уехать по работе, а мама ещё не вернулась. – Отец зашагал к припаркованной у тротуара машине. – Иди домой и дождись её, она вот-вот придёт, – он протянул ключи от квартиры.

Машина пискнула, и Светка ловко взобралась на заднее сиденье.

– А можно я с тобой?

– Куда со мной? – раздражённо отмахнулся отец. – А ну, вылезай! Ты слышала, что я сказал? – отец сел за руль и воткнул ключ в замок зажигания, мотор бодро заурчал. – Давай-ка без разговорчиков.

Светка неуклюже выбралась из машины, проводила тоскливым взглядом отъезжающее авто. Потом вытащила из-под футболки отцову автомобильную аптечку, ловко припрятанную сзади под футболкой, и пошла назад на детскую площадку к ребятам.

– Вот настоящая докторская сумка! – Она покрутила перед носом Риты аптечкой, расстегнула молнию и принялась выгружать на лавочку содержимое. – У меня здесь бинты, вата и пластыри, йод и даже ножницы! А ещё какая-то присыпка и таблетки.

Дениска подошёл поближе и уважительно попросил посмотреть. Рита раскраснелась и чуть не плакала. Она схватилась за ветку кустарника, росшего за лавкой, и со зла отломила её.

– Ты зачем деревья калечишь?! – неодобрительно покачала головой Светка. – Им же больно!

– Не, им не больно, – тут же встрял Денис, – у них нервной системы нет.

– А тебя кто спрашивал?

Светка подобрала отломанную палочку, покрутила в руках.

– Я её привяжу. Срастётся. Буду деревья лечить.

Светка распечатала пачку бинта и принялась приматывать отломанную палочку к ветке кустарника.

– А я послушаю дыхание! – тут же спохватилась Рита. Нацепила на уши стетоскоп и попыталась пристроиться к кусту.

Денис закатил глаза и, снисходительно поглядывая на Риту, покачал головой. Потом взял из аптечки ножницы и помог Светке отрезать бинт. Когда разобрались с «пациентом», предложил:

– А побежали к школе! Там вдоль ограды много деревьев.

Девчонки, забыв про разногласия, тут же откликнулись, и все помчались к школе. Там деревьев, нуждающихся в лечении, оказалось хоть отбавляй. Вся компания работала слаженно: диагностировала Рита, Светка смазывала «раны» и трещины йодом, припорашивала присыпкой и накладывала тугую повязку или приклеивала пластырь. Дениска ассистировал обеим, помогая находить очередного ветвистого «пациента». Ребята работали не покладая рук, пока не обнаружился особо тяжёлый случай, требующий экстренного вмешательства.

– Пациент – рябина, – коротко констатировала Светка, внимательно осматривая сухую ветку с пожухлыми листьями. – Потребуется обрезание!

– Не обрезание, а ампутация, – уверенно поправил Дениска.

– Сделаю укол, чтобы не болело, – Рита полезла в свой чемоданчик за игрушечным шприцем.

Светка тем временем приготовила ножницы:

– Санитары, держите пациента! – приказала она.

– Я тоже доктор! – насупилась Рита.

Светка принялась пилить сухую ветку ножницами, Дениска придерживал. Они провозились минут десять, но дерево не поддавалось. Совсем выбившись из сил, Светка предложила:

– Может, просто отломаем!

– Что ты за врач такой! – возмутилась Рита. – Давай я! – она выхватила у Светки ножницы, сделала несколько быстрых размашистых движений и ойкнула. На её розовые сандалии закапали красные кляксы.

– У дерева кровь! – восторженно ахнула Светка.

Тут Рита заголосила, и стало понятно, что помощь нужна доктору. Светка застыла в нерешительности, а Дениска не растерялся, опрометью бросился к тропинке неподалёку и через несколько секунд вернулся с пыльным зелёным листком.

– Вот! Подорожник! – он плюнул на листок, пожамкал его в ладонях и приложил к Ритиному порезанному пальцу. Та заверещала ещё громче:

– Мама! Мама-а-а-а!

Проверенное народное средство, по всей видимости, не сработало, Рита трясла рукой и извивалась всем телом.

– Рита, давай я тебе укол сделаю, чтобы не болело? – с отчаянием в голосе предложила Светка.

Рита заковыляла к дому, позабыв про свой докторский набор. Ребята растерянно проводили её взглядом. Скоро пострадавшая скрылась в подъезде.

– Ну и дела… – просипел Дениска. – Я что-то проголодался. – С этими словами он сиганул с места и умчался, оставив Светку одну в полном замешательстве.

Она ещё какое-то время потопталась на месте. Потом собрала разбросанные по траве инструменты – бинты, вату и злополучные ножницы – в аптечку отца, игрушечный градусник и шприц – в голубой чемоданчик.

«И что теперь с ним делать? – соображала Светка. – Надо бы вернуть».

Она пошла к дому Риты, позвонила в домофон. Отозвался взволнованный женский голос.

– Позовите, пожалуйста, Риту, – затараторила Светка. – Она свой чемоданчик забыла.

В ответ женщина разразилась руганью, из которой Светка поняла лишь, что им с Ритой больше дружить не стоит. Светка испуганно отшатнулась от дверей и побежала было домой, но на полпути разрыдалась.

– Что это получается? – всхлипывала она. – Я же только вернуть… Она ведь сама поранилась…

Светка села на лавочку у своего подъезда, положила рядом вещи и крепко задумалась. Обида за несправедливость точила в груди. Всё-таки они с Ритой дружили, сколько Светка себя помнила. А теперь им не разрешат играть вместе. Всегда эти взрослые так: не разберутся, а уже запрещают. «Им бы только запрещать! – ворчала Светка, взгромоздившись на лавочку у своего подъезда и вытирая слёзы. – И как только умудряются всё так поворачивать, что ты всегда остаёшься виноватым? Они, конечно, умные – эти взрослые, но до чего же глупые! Им говоришь одно, а они тебе не в лад, невпопад! Вот и мама такая же. Я ей: “Не дорисовала ещё, краска засохнет”. А она: “Зубы чисти!” Я ей: “Минуточку!” А она: “Завтра к зубному отведу”. И ведь отвела! Чтобы ей подождать минуточку, и к зубному идти не надо…»

– А это у тебя фто?

Светка подняла глаза и увидела кудрявого щуплого мальчишку лет четырёх. Он разглядывал сложенные на лавке аптечку и голубой чемоданчик. В нескольких шагах от него стояла, сцепив руки в замок, толстая девочка с жидким хвостиком на затылке. Эта, кажется, была постарше Светки. Наверняка уже школьница.

– Это отдать нужно, – буркнула Светка. – А вы откуда?

– Рудик, пойдём, – позвала толстая девочка, собираясь уходить. – Не мешай детям, – сказала она высокомерно, будто сама была старшеклассницей.

Однако Рудик и не думал послушаться:

– А давай игать! – Он бесцеремонно подсел к Светке, положил на колени голубой чемоданчик и попытался его открыть.

Светка хотела аккуратно забрать, но он оттолкнул её руку. Тогда толстушка подошла поближе, с невозмутимым выражением на лице вырвала чемоданчик из его рук и передала Светке.

– Просто это не моё, – извиняющимся тоном промямлила заплаканная Светка. – Отдать надо. А так мне не жалко.

– Да он наглый, ты не обращай внимания, – с пониманием отозвалась толстая девочка.

– Тебя как зовут? – спросила Светка, тут же проникшись симпатией к девчонке.

– Марта, – важно заявила та.

– Это ты придумала! – засмеялась Светка, вспомнив, как сама недавно рассказывала всем, что на самом деле её зовут Снежана. А Светка – это так, прозвище для простоты.

– Почему придумала? – опешила толстушка. – Это Рудик – мой брат. А я Марта.

– Таких имён не бывает! Ты что, в марте родилась?

– Нет, в июне. Пойдём, Рудик, ома¹ ждёт.

Рудик помотал головой и опять потянулся к голубому чемоданчику. Марта недовольно сложила руки на груди, но трогать брата не стала.

– А вы к нам переехали? – спросила Светка.

– Мы у бабушки в гостях, ненадолго…

– Пока мама не умёт! – выпалил Рудик, не дав сестре закончить.

– Заткнись, Рудик! – ещё сильнее насупилась Марта.

– Я сам слыфал! – заверещал Рудик.

Светка не знала, что и сказать на такое. Она лишь разинула рот и захлопала рыжими ресницами.

– Ага…

– У нас мама болеет, – спокойно пояснила Марта. – А мы мешаем, шумим и балуемся, – она покосилась на брата. – Папа сам не справляется, поэтому нас пока сослали к бабушке. Бабушка старая и тоже всё время болеет, давление у неё. Мама поправится, и мы вернёмся домой.

– Она не поплавится, – заспорил неугомонный Рудик. – У неё лак!

– А ну, пошли! – разозлилась Марта, схватила упирающегося брата за руку и, не обращая внимания на визг, потащила его на противоположный конец улицы.

Тут заскрипела оконная рама и сверху послышался голос Светкиной мамы:

– Ну-ка домой, живо!

Светка подхватила вещи и помчалась в подъезд.

Мама вернулась уже давно – успела подогреть суп, принесла свежие булочки к чаю. Заставила Светку вымыть руки и усадила обедать.

– Мам, а ты тоже умрёшь? – вдруг спросила Светка. Её встревожил разговор с Мартой.

Мать замерла с тарелкой у плиты, потом медленно повернулась к Светке и спокойно сказала:

– Когда-нибудь, но ещё очень нескоро.

– Только на следующий год?

– Нет-нет! – затараторила мать, отложила тарелку и обняла Светку, крепко прижала к груди. – Вот когда у тебя самой будут взрослые дети и внуки, тогда, может быть.

Светка понимающе покивала. Потом заметила розовый лак на ногтях матери и забеспокоилась:

– Сотри лак! Сотри быстро!

– Что такое? – удивилась та. – Тебе не нравится цвет?

– Нет!

– Ну хорошо. Да он уже и облупился, – задумчиво проговорила мать, разглядывая ногти. – Сейчас.

– Мам, ты когда умирать будешь, меня не отсылай, ладно?

– Светочка, ты чего? У тебя что-то случилось? – мать повернула лицо дочери к свету и внимательно осмотрела её. – Ты не заболела?

– Нет! – уверенно заявила Светка. – Мам, а давай играть в прятки?

– Давай. Только сначала пообедаем.

Светка заскулила, принялась хлебать ложкой борщ.

8

Подруги объявили Вере бойкот. Зачинщица Ирка расстаралась – так всех настроила, что даже соседская малышня разбегалась, завидев Веру. Третью неделю она слонялась одна по двору и вокруг школы, высматривая девчонок – вдруг простят. Не ожидала она, что их хватит так надолго.

По-осеннему холодный июнь сменился жарким июлем. Тополя запоздало сыпали белыми хлопьями. По дорогам и тротуарам мело пухом, который проникал повсюду – набивался между пальцами в сандалии, застревал в карманах, бесцеремонно лез в ноздри, глаза. Стоило выйти на улицу, как начинали чесаться глаза и першило в горле. Вера чихала до изнеможения, зажимая намокшим платком рот и нос. Мать категорически запрещала выходить, но Вера упрямо тащилась во двор, когда родители отправлялись на работу. Уговоры и объяснения не действовали, она отказывалась сидеть дома. Отец однажды попытался поддержать её:

– Да пусть дышит свежим воздухом. Каникулы, лето… Нас в детстве, бывало, тоже не загонишь.

Что тут началось. Мать позеленела от негодования:

– Да ты в своём уме?! Ты посмотри, что с ребёнком делается! Ты вообще хоть каплю ею интересуешься? Болтаешься, только собой и занят! Всё на моих плечах! Ей на море надо, на курорт. А ты всё в глотку свою вливаешь! Заработал бы лучше ребёнку на нормальные каникулы! Увлажнитель воздуха сколько прошу…

Вера зажала уши и закрылась в ванной. Никуда не деться от ругани в тесной квартирке. Мать хоть и упрекала отца за невнимание и пьянство, сама вникала в Верины проблемы едва ли больше отца. Тот хоть спрашивал раз в месяц, как дела в школе, с кем Вера дружит. Мать таких вопросов не задавала. Всё, что её интересовало – это сколько раз за день Вера пользовалась ингалятором, не забыла ли принять преднизолон с утра и не оставила ли в раковине грязную посуду. Вернувшись с работы, она мыла, проветривала и перетряхивала всё, что можно было помыть, проветрить и перетрясти в доме, а потом падала на постель и засыпала, удовлетворённая тем, что сделала для «ребёнка» всё, что от неё требовалось.

Вере не приходило в голову рассказать матери про бойкот. Первым узнал отец. В тот день Вера опять бесцельно кружила по двору. Подруги в полном составе – Ира, Наташа и Леся – сидели на лавочке возле подъезда соседнего дома. Девчонки болтали и лузгали семечки. Наташка, видать, принесла – больше некому. Они заплевали весь асфальт под ногами. Увидев Веру, Ира демонстративно нахмурилась и отвернулась. Леся притихла, уронила взгляд и принялась ковырять ногти. Она всегда так делала, когда нервничала. Вера эту её дурную привычку давно заметила. А Наташка смотрела прямо, взгляда не отводила и улыбалась. Вера тоже смотрела на подругу и не могла прочитать по улыбке, о чём та сейчас думает. Они знали друг друга, сколько Вера себя помнила, но Наташкина улыбка одними уголками губ могла означать всё что угодно. Вере иногда казалось, что Наташка не из этого мира, а замаскированный инопланетянин, который за всеми наблюдает, изучает пристально. После гибели родителей Наташка становилась «всё страньше и страньше».

Вера прошла мимо компании девчонок раза три, не меньше. Она понимала, что это унизительно, но ничего поделать с собой не могла. «Неужели не простят?» – сокрушалась она про себя, но подойти и извиниться духу не хватало. Вера совсем раскисла и ушла, хлюпая носом, так и не добившись жалости подруг. А на следующий день к ней домой явилась Леся.

– Привет, – она замялась у порога. – Я тебе «Гарри Поттера» давала почитать. Верни, пожалуйста.

Вера пригласила её войти, но та отказалась и осталась ждать в прихожей у порога. Пока Вера искала книгу, всё думала, что нужно объясниться с Лесей, попросить прощения. «Она добрая, да и вся семья у неё какая хорошая. Леся обязательно поймёт».

Книга быстронашлась, и Вера протянула её подруге, так ничего и не сказав. В душе поднялось раздражение: «За книгой своей припёрлась. Надо ей со мной мириться?!»

В коридоре возник отец.

– Леся, чего не заходишь? Вер, ты бы чаю предложила.

– Здрасьте. Спасибо, меня дома ждут, – Леся потупилась, теребя в руках увесистый том. Она всё не уходила, будто ждала чего-то.

– А они со мной не разговаривают, – вдруг выпалила Вера. – Бойкот объявили.

Леся поджала губы и выскользнула вон из квартиры.

– Что это ещё за бойкоты? – нахмурился отец.

– Игра такая. – Не дожидаясь, пока он спросит ещё что-нибудь, Вера убежала в ванную. Там она включила воду и разрыдалась.

9

Наташа медленно шла по полю. Она развела руки и растопырила пальцы, пропуская между ними колоски и травинки. Они приятно щекотали ладони. Небо у горизонта загустело в молочно-фиолетовую тяжёлую массу. Несколько раз сверкнули ниточки молний, но грома Наташа не услышала. В настоянном на берёзовых листьях воздухе ощущалось электричество. Оно вливалось в ладони и волнами катило от макушки до пяток, а потом уходило в землю. Как хорошо Наташе было в эти минуты, как свободно и легко. Она будто летела по ветру мыльным пузырём, готовясь каждую секунду лопнуть и стать частью огромного космоса. В груди щемило и сладко ныло, глаза увлажнились. Сколько жизни вокруг простора и свободы! Нет ни прошлого, со всеми его печалями, ни унылого безнадёжного будущего. Есть только этот миг и фиолетовое дождевое небо, с которым хочется слиться. Наташа закружилась и упала в траву.

– Ты чё такая странная? – над Наташей склонилось ухмыляющееся остроносое лицо. Глаза с припухшими веками смотрели внимательно, дерзко. Длинную чёлку раздувал поднявшийся предгрозовой ветер. – Ты, наверно, тоже ведьма, как бабка твоя, – Вадим – старший брат подруги Иры, плюхнулся рядом с Наташей, заложил руки за голову и уставился в небо, её небо. – Грозы не боишься?

Вся лёгкость схлынула разом. Наташа села, стараясь не смотреть на Вадима.

– По родителям скучаешь? – бесцеремонно спросил он и, не дожидаясь ответа, заявил: – Вот если бы мой папаша сдох, я бы не расстроился.

На лоб Наташе упала первая капля.

– Промокнуть не боишься? – в хрипловатом голосе Вадима не слышалось обычной агрессии. – Ложись и гляди на дождь, – сказал он мечтательно. – Прикольно смотреть, как капли летят сверху. Попробуй!

Наташа неуверенно помотала головой.

– Да ладно тебе! Давай! – он дёрнул её за руку. Она запрокинула голову и посмотрела вверх. Зрелище и впрямь оказалось удивительное. От неба к её лицу протянулись тонкие тугие струны, соединяя земную Наташу с тем самым космосом, о котором она только что мечтала. Вода затопила уголки глаз, и картинка поплыла, делая мир вокруг хрупким и призрачным, но Наташа продолжала смотреть не моргая.

– Удивительно, – выдохнула она.

– Ага, – раздалось возле её уха. – Я знал, что тебе понравится. – Вадим стоял на коленях совсем близко.

Наташа опустила голову, и ручейки воды побежали по её щекам. Вадим принялся стирать их, медленно водя большими пальцами по её влажной коже. А потом он подался вперёд и поцеловал её. Его губы оказались мягкими и горячими. Наташа оцепенела. Вспышка зажгла почерневшее небо, и дождь хлынул сплошным потоком. Наташа вздрогнула и отстранилась. Она вскочила и побежала прочь.

Поле пролетела, словно птица. У дороги нога скользнула в мокрой сандалии, и кожаный ремешок на пятке порвался. Наташа чуть не упала. Она оглянулась, боясь, что Вадим преследует её. Но, видно, он и не собирался. Дождь лил стеной. Наташа, хлюпая сандалией и ёжась от холода в промокшем ситцевом сарафане, шагала домой. А мысли бежали быстрее ручьёв: «С чего вдруг Вадим полез целоваться? Может, шутки у него такие?»

Наташе Вадим всегда казался грубым и противным. И всегда с ним одни проблемы: то он с кем-то дрался, то школу прогуливал, пару раз сбегал из дому, а однажды устроил в квартире пожар, так что пришлось ремонт делать. Ира тогда у Наташи ночевала. А сегодня Вадим и говорил по-другому, и выглядел как-то иначе. Наташа вспомнила его сосредоточенный взгляд, мягкие руки на щеках, и сразу в жар бросило, хотя минуту назад дрожала от холода.

Дома бабуля встретила с упрёками:

– Да где ж тебя, прости господи, носит в такую-то погоду?! Или сдурела совсем? Родителей на тебя нет! Молнии так и хлещуть. Мне огурцы побьють. А я, грешница, была ведь давеча на огороде, нет бы плёнкой прикрыть. Давай, что ли, мёду тебе достану, – как всегда скороговоркой строчила бабка, перескакивая с одной темы на другую. Она, кряхтя, полезла в холодильник, который стоял тут же, в тесной прихожей, и принялась выставлять на полбанки. – Да где ж он, прости господи?

Наташа пошла в ванную переодеваться. Долго расчесывала длинные, спутавшиеся на ветру волосы, мыла и вытирала махровым полотенцем тонкие загорелые ноги. А потом Наташа с бабкой пили душистый чай на смородиновом листу с мёдом.

– А ты, Натусичка, похитрее будь. Побольше слушай, поменьше сама говори, – завела бабка, как всегда, свои разговоры-наставления. – Люди, они везде своей выгоды ищуть. А тебе кто поможет? Сама старайся. Простая ты у меня трехкопеешная.

– Бабуль, а дед тебя любил? – спросила вдруг Наташа.

– Любил-то, любил, – вздохнула та. – А как же не любить? Я ж ему не чужая была. Вот покажу что. – Она пошла в комнату, пошарила в шкафу между чистых полотенец, выудила оттуда завязанный узелком платок. – Давай-ка, развяжи. Руки не слушаются.

Наташа растянула тугой узел. Внутри оказались золотое кольцо и серьги с красными камушками.

– Дед подарил? – Наташа вспомнила, что бабка когда-то и впрямь всё это носила.

– Подарил-то подарил, да как случилось. – Она взяла кольцо, попыталась надеть, но слишком пальцы раздуло со временем. – Была у него любовница, Манька Жукова. В конторе у него бухгалтершей работала. Как-то потребовала она с него кольцо. А дед ей, мол, ишь чего? Я своей-то подарков таких не делаю. Так-то, – крякнула бабка. – А совесть, видать, заела его. С получки, глядь, несёт мне. Про Маньку-то я уж потом узнала. Бросила она его из-за кольца-то энтого. А я носила, не снимала, пока жив был. Напоминание ему… Вот так и любили, – вздохнула она.

– Постой-ка, – бабка опять засеменила к шкафу. Там же, в кипе полотенец нашла бумажный свёрток. Принесла Наташе. – Дед твой грамотный шибко был. Как писал! А почерк… За письма-то его и замуж вышла. – Она развернула коричневую бумагу и выложила на стол сложенные треугольниками послевоенные письма. – Дорогая Санечка… Поди ж ты!

Бабка бережно развернула одно из писем и принялась читать про себя. Лицо у неё ожило, губы неслышно перебирали слова, глаза блестели в свете кухонной люстры. Наташе показалось, что за секунду бабка помолодела на десяток лет. Даже захотелось уйти с кухни, оставить её одну, чтобы не мешать.

Но двигаться сил не было. От чая Наташа согрелась и разомлела. Она отхлебнула ещё и, положив подбородок на ладонь, уставилась в окно. Тяжёлые капли всё стучали в стекло, но уже не так часто. Гроза миновала. «Ушёл ли Вадим с поля? Или остался там лежать в траве и смотреть на дождь». – Наташе захотелось позвонить Ире и спросить, вернулся ли брат и чем сейчас занят? Но это было бы странно. Да и зачем знать, разве для Наташи это имеет хоть какое-нибудь значение?

– А ты что ж, никак влюбилась? – бабка въедливо смотрела на Наташу. – Малая ещё, любовь-то крутить.

– Бабуль, ну с чего ты взяла?

Запиликал домашний телефон и спас Наташу от дальнейших расспросов.

– Отвечу, – тут же встрепенулась она.

– Ишь ты… – бабка проводила её взглядом, а потом принялась убирать со стола.

Ира, как чувствовала, позвонила сама, но говорила совсем ни о том, о чём Наташе хотелось бы знать.

– Классная просит помочь с покраской стен и полов в школе. Ты как, хочешь подзаработать?

– Не знаю, – рассеянно ответила Наташа, особо не вникая в слова подруги. Она прислушивалась. – Ир, у вас там музыка какая-то играет?

– Да тут Вадя врубил своё. Подожди, я на кухню уйду и дверь закрою, чтобы не мешало, – в трубке зашуршало, и музыка почти стихла. – Так ты меня слышала?

– Ну да…

– Тогда заходи завтра к десяти?

Сердце у Наташи подпрыгнуло к горлу.

– Нет, – выпалила она и, спохватившись, добавила: – Давай лучше у школы встретимся.

– Как хочешь. Договорились!

10

– Бойкот, значит, бойкот! – сказала себе Вера, наплакавшись. Она умылась холодной водой. Промокнула опухшее лицо полотенцем и вышла из ванной.

Мать только что вернулась с работы и, увидев её в коридоре, спросила насторожённо:

– Ты таблетку выпила? – Она подскочила, повернула голову дочери к свету и всмотрелась в лицо. – Опять глаза заплыли. Всё! Завтра пойдём к аллергологу. Сколько можно?! Пусть кладут в больницу. Дома ты сидеть отказываешься, следить за тобой некому.

Вера отвела взгляд и обречённо вздохнула. Она медленно высвободилась из рук матери и отступила в зал, откуда бубнил телевизор. Мать напирала за ней. Увидев отца с книгой на диване, она сразу перекинулась на него:

– А ты чего расселся?!

Тот отложил книгу и сделал потише телевизор.

– Дома она целый день!

– Где же дома, когда глаза у ребёнка опухшие? – не унималась мать.

– А мне откуда знать?!

Вера попятилась к шкафу, вытянула оттуда первую попавшуюся книгу. Потом рванула в коридор к ещё незакрытой матерью входной двери и, прихватив кеды, выскочила на площадку.

– Немедленно вернись! Там гроза! – кричала вдогонку мать.

Вера пробежала немного и начала задыхаться, а ингалятор остался дома. Вернуться сейчас – да лучше умереть! К тому же гроза уже прошла. Всё ещё тучное вечернее небо клубилось над городом. В воздухе головокружительно пахло озоном, но Вера не чувствовала. Она натужно глотала ртом воздух, хрипло выдыхала и шла всё дальше от дома, от двора, чтобы случайно не встретить подруг.

Почему она, Вера, всем мешает? Почему родители ссорятся из-за неё? Почему друзья ненавидят? Хотя с девчонками всё ясно. Сама виновата: написала в дневнике гадости, недоглядела, оставила дневник на столе. Даже дневнику доверия нет, открыл все тайны. Нет чтобы хоть кому другому, а то ведь этой злобной командирше Ирке. Как же плохо! «Если бы только меня не стало, – думала Вера, – если бы раствориться в этом пропитанным аллергенами, токсичном воздухе, будто и не было меня вовсе! Всем станет только легче. А главное, мне станет легче».

Она добрела до городского парка, но дальше, сквозь стену тополиного пуха, путь ей был заказан. Вера села на лавочку возле клумб с настурциями. Немного отдышалась и раскрыла книгу. Оказалось, схватила Шекспира.

«Нда! – вздохнула она про себя, листая том в скучной синей обложке из искусственной кожи. – И что тут? Гамлет… Король Лир… Ромео и Джульетта – ну, это, может быть. Всё-таки про любовь».

Вера, покашливая и часто отдуваясь, принялась читать, и сама не заметила, как успокоилась, задышала ровно и уже с интересом перелистывала страницы. Она сидела до сумерек, пока её не окликнули. На лавочку подсел одноклассник Макс из соседнего двора.

– Привет, – произнёс он неуверенно.

Вера кивнула.

– Чё читаем такое интересное? – он потянулся и прикрыл книгу, чтобы посмотреть название. – Ого! Для школы, что ли? Я пока не смотрел список литературы на лето. Ну и как?

Она пожала плечами и загнула уголок страницы, чтобы вернуться потом.

– Нам тут историчка предложила в школе поработать за деньги. Не хочешь?

Она помотала головой и шмыгнула носом.

– Забыл, у тебя же сопли… ну, в смысле, аллергия.

Она отвела взгляд в сторону.

– А чё молчишь-то?

Вера резко обернулась и, сложив пальцы в щепотку, показала, как закрывает рот на замок. Она вдруг вспомнила о своей обиде и уставилась на Макса, стараясь изобразить презрение, но втайне надеялась, что он воспримет всё в шутку и разговорит её как-нибудь.

– Так и будешь пырится? – спросил Макс с досадой в голосе.

Она коротко кивнула. Надежда растаяла.

– Ну и дура! – бросил он, подскочил и быстро ушёл в парк.

– Бойкот! – повторила одними губами Вера.

Ну и пусть! Это она объявляет бойкот всему миру. Принимает обет молчания и заговорит только тогда, когда сама решит, что пора. По крайней мере, до начала учёбы.

11

В школе пахло пылью и побелкой. С лестницы в левом крыле доносился стук. В раздевалке трёхэтажной пирамидой стояли старые парты. Рядом груда выпотрошенных картонных упаковок. Деревянные лавки и низкие подоконники прикрыты кусками заляпанного полиэтилена. Наташа увидела Иру в компании Эдьки и Макса. Эдька учится с Наташей и Ирой в одном классе, а Макс – в параллельном, с Веркой Симкиной.

– Опаздываешь! – крикнул Макс, ткнув пальцем в сторону круглых часов напротив входа. Те показывали половину двенадцатого и явно стояли.

– Ну ты и вырядилась, – заметил Эдька.

Ребята предусмотрительно оделись в старые джинсы и футболки. Наташа пришла в обычном летнем платье. Она и не подумала одеться как-то специально.

– Чего это ты, правда? Я же сказала, красить будем, – Ира подошла к Наташе и, сложив руки на груди, оглядела её с ног до головы.

– Это вы красить будете, а я на вас погляжу, – нашлась Наташа.

– Ага, сейчас – загалдели пацаны. – Тогда твою долю на троих разделим.

– Попросим халат у Риточки, – заявила Ира обычным своим тоном, которому не принято было возражать.

В коридоре показалась и сама Рита Сергеевна в синем рабочем комбинезоне и красной аляповатой бандане.

– Ребята, спасибо, что пришли, у нас здесь рук не хватает.

– Леська вчера в Сочи укатила с родителями, – отчитался Эдька, – а у Симкиной, как всегда, сопли. А ещё ей бойкот объявили, – Ира незаметно шагнула к нему сзади и ткнула локтем в поясницу. Эдька обернулся на Иру: – Ты чё, а?!

Ира сощурилась и медленно, едва заметно закивала.

Классная, должно быть, занятая своими мыслями, на фразу про бойкот не отреагировала. Она повела ребят на второй этаж. Кабинет истории пустовал, видно, отсюда и вынесли старые парты. Доску, шкафы и подоконники прикрыли полиэтиленом. Портреты и карты со стен сняли.

– Ну вот, сколько вас?.. четверо, покрасите панели, и по пятьсот рублей каждому. Краска, кисти, валики – всё готово. Я тут намешала, как вам такой цвет?

Классная присела над ведром с краской. Ира деловито заглянула.

– Нормально, – одобрила она светло салатовый оттенок. – А плинтуса? – Ира вела себя, как настоящий профи.

Классная довольно закивала.

– Вот эту возьмите, потемнее, – Рита Сергеевна подвинула поближе к Ире жестяную банку. – Я в кабинете физики буду в случае чего. Тут работы часа на два.

– Справимся! Перчатки есть? И ещё халат бы для Наташки какой-нибудь…

– Принесу. Ой, ребят, у меня там… – спохватилась классная и выпорхнула из кабинета.

Ира принялась разбирать кисти и валики, распределять, кому где красить.

Наташа выбрала самую тонкую кисть, обмакнула в краску и принялась рисовать на панелях завитки, лениво прохаживаясь вдоль стены. Мальчишки тут же последовали её примеру, только рисовали всякую похабщину.

– Перегрелись, что ли?! Сейчас Риточка вернётся, думаете, она вам за это заплатит? – накинулась на них Ира. Наташа продолжала рисовать, а мальчишки стали замазывать свои художества валиками. Ира тоже подхватила валик и взялась елозить им по стенам, недовольно поглядывая на Наташу.

– Ир, а сколько твоему брату лет? – спросила Наташа, старательно вырисовывая лепестки зелёной розы.

– Семнадцать, – буркнула Ира. Её больше ни о чём не спрашивали, но она отчего-то сама пустилась в объяснения: – Когда же он сгинет уже? В марте ему восемнадцать исполняется. Как раз на весенний призыв попадает. Вадя, конечно, в армию не собирается, но, может, хоть к отцу уедет в Нижний, чтобы повестку не вручили.

Наташа на секунду замерла.

«Уедет, – облегчённо выдохнула она и нарисовала ещё один лепесток. – И хорошо. Не видеть, не слышать…»

Мысли её потекли ровнее, привычнее. Она скрутила волосы в пучок и закрепила его на затылке карандашом, который подобрала с пола.

– Ир, так что с Симкиной будем делать?

– Ничего, – угрюмо отозвалась та, напирая на валик и закрашивая Наташины завитки. – Пусть живёт… пока.

Наташа уже не первый раз спрашивала. Ей нравилось наблюдать, как эта щекотливая тема нервирует подругу. Она давно поняла, Ира и сама сделала что-то такое, чего стыдится. Потому и упорствует – не прощает бедную Симкину. Та у Наташи особого сострадания не вызывала, скорее наоборот. Чем больше Симкина маячила во дворе и давила на жалость своим расхристанным видом, тем меньше хотелось с ней мириться. Сама Наташа никогда бы не унизилась, выпрашивая прощения, пусть хоть весь мир против неё и она сто раз виновата. Но и мучить Симкину так долго не стала бы, не настаивай на бойкоте Ира. В конце концов, Наташа решила не вмешиваться и посмотреть, чем дело закончится. А всё-таки хотелось вывести Ирку на чистую воду.

– Так что же ты такое вычитала? – спросила опять Наташа, небрежно помахивая кисточкой.

– Да ничего! – Ира оглянулась на мальчишек, но те ушли красить в другой конец класса. – Я тебе уже тысячу раз рассказывала. Зашла к ней как-то домой, это ещё весной дело было. Смотрю на столе у Верки тетрадь открытая.

– Открытая? – переспросила Наташа.

– Ну закрытая. Неважно! Я думала у неё там математика, хотела списать.

Наташа кивнула для проформы, понимая, что Ирка врёт. С чего бы ей списывать математику у Симкиной, когда та учится в параллельном классе, да к тому же троечница.

– Открываю, – запальчиво продолжала Ира, не переставая красить, – а там сразу про меня. Ну я прочитала. А дальше и про тебя, и про Леську, которая вообще ни в чём не виновата – божий одуванчик. Короче, заслужила Симкина! – объявила Ира строго. – И пусть теперь не ходит, сопли не распускает.

Ира закончила выговаривать, и в классе стало тихо.

Голос подал Макс:

– А она сама молчит как рыба об лёд.

– В смысле? – Ира обернулась.

– Я видел её вчера, возле парка сидела с Шекспиром. Попытался поговорить – молчит и ни в какую.

– А ты вообще зачем к ней полез? – возмутилась Ира. – У нас бойкот!

– Это у вас бойкот! – Макс плюхнул валик в лоток с краской. По полу разлетелись зелёные брызги.

– Ты, Макс, нарываешься… – Ира сощурилась и закивала.

«Интересно всё-таки, из чего этот Макс сделан?» – подумала Наташа.

– Хотя тебе-то что на Симкину обижаться. У вас ведь любовь. – Последнее слово Ира произнесла с нажимом и особым презрением. Смотрела она при этом совсем не на Макса, а на друга его – Эдьку.

«Сразу с козырей пошла», – Наташа заметила, как щёки Макса побледнели, а возле ворота футболки вспыхнуло красное пятно. Она решила дать ему последний шанс.

– Макс, а ты бы согласился молчать с ней… просто из солидарности? Ну раз вы дружите…

Ира хищно поддакнула Наташе.

– Мне с вами разговаривать не о чем, – Макс достал пропитанный краской валик, повернулся к стене и принялся усердно красить.

– Вы, девки, вообще оборзели! – заявил Эдик, но развивать тему не стал.

Когда вернулась Рита Сергеевна, все молча занимались делом. В раскрытые окна задувал бойкий ветерок. Стены сияли свежей зеленью. Классная рассчиталась, передав всю сумму Ире и назвав её «бригадиром». Та половину передала мальчишкам, как условились, а половину сунула себе в карман.

12

Вера расположилась на скамье возле подъезда. Она удобно уселась, сложив по-турецки ноги и откинув голову на высокую спинку. На её скрещённых тонких лодыжках лежала раскрытая книга в скучной синей обложке. Вера уже прочитала «Ромео и Джульетту» и «Гамлета», а теперь принялась за «Короля Лира». Шекспир оказался очень даже. Вера с головой ушла в чтение. Лишь изредка отвлекали улюлюканьем и громким грубым смехом дворовые пацаны – компания Иркиного брата. Они взялись лазать на трансформаторную будку и спрыгивать оттуда. Казалось бы, с виду почти взрослые, а ума как у малолеток. Этой весной компания поредела – одного посадили в колонию за грабёж, другого отправили к родственникам на перевоспитание подальше от дурного влияния улицы. Оставшимся всё равно неймётся, не допрыгались.

Вера покачала головой, а потом подумала, что рассуждает в точности как мама. Ведь это её слова она сейчас прокручивает в голове. Чтобы мать ни говорила – всё нудно и скучно. Она-то уж, конечно, не полезла бы на крышу трансформаторной будки, чтобы спрыгнуть оттуда. Высота метров пять-шесть, навскидку. «А может, это и впрямь весело», – подумала Вера из чистого протеста и снова погрузилась в чтение.

– Ты опять тут сидишь? – спросил недовольный хрипловатый голос.

Вера подняла взгляд на Макса. Она медленно закрыла книгу, опустила ноги и поправила подол платья.

– В округе больше лавочек не нашлось? – Макс пинал ножку скамьи испачканным зелёной краской кедом. – А… ты же у нас теперь немая… Ну давай!

Вера встала, собираясь уйти, но Макс исчез первым, быстро скрывшись в своём подъезде.

Настроение у Веры рухнуло. Она потопталась на месте, чувствуя, как горят щёки, и глаза наливаются слезами.

«Вот гад!» – выругалась она беззвучно. Плюхнулась на лавку, раскрыла книгу и заставила себя читать. Строчки плыли перед глазами, в носу хлюпало, смысл прочитанного ускользал, но Вера упрямо перелистывала страницу за страницей. В конце концов, она немного успокоилась, вернулась назад и уже осознанно перечитала.

Дверь подъезда хлопнула. Макс выкатил велосипед. Вера демонстративно сложила руки на груди, всем видом показывая, что с места не сдвинется. Почему бы ей не сидеть именно на этой лавке?

– Чё, поедешь со мной? – вдруг выпалил Макс.

Вера чуть не выронила своего Шекспира.

– Надо к деду сгонять за творогом, – невозмутимо продолжал он. – Ну?

Вера растерянно потупилась. Сердце зачастило, и обида вмиг куда-то испарилась.

– Давай, садись на багажник.

Макс перекинул ногу через раму, нетерпеливо махнул Вере.

Она, мысленно ругая себя, что так быстро сдаётся, подошла и устроилась на багажнике за спиной у Макса. Велосипед дёрнулся и резко сорвался с места. Вера от неожиданности вцепилась Максу в бока и поджала ноги. Они помчались вниз по улице и скоро выехали на трассу, ведущую в пригородные деревни. Макс отчаянно крутил педали, а Вера каждую секунду боялась, что они рухнут в кювет или их собьёт деревенский грузовик. Ехали на дикой скорости минут двадцать, пока не оказались в Камышевке. Там свернули с асфальта на пыльный просёлок в сторону речки. Велосипед страшно подпрыгивал на каждой кочке. Шекспир, зажатый подмышкой, давно выпал и исчез в придорожной траве. Вера испугалась до коликов в животе. Ей хотелось кричать, чтобы Макс хоть немного сбавил скорость, но, упорствуя в молчании, она только сильнее цеплялась за него. А Макс, будто нарочно, разогнался под горку ещё сильнее. И когда Вера уже была готова сдаться, они резко затормозили у деревянных ворот. Вера ткнулась носом между лопаток Макса, как раз в мокрое от пота пятно на футболке. Она быстро разжала руки и спрыгнула с велосипеда.

– Дед! Открывай! – заголосил Макс.

Заскрипела калитка. Показалось небритое узкое лицо с блестящими хитрыми глазами.

Вера приветливо кивнула, но не поздоровалась.

– Какой ты скорый, – просипел дед. – У меня корова ещё не доена, только со стада вернулась.

– Да я за творогом, – возразил Макс.

– А молоко мне одному куда? Возьмёшь, не пропадёт. Вон, на речку пока сбегайте. А я управляться пойду.

Макс махнул, мол, ладно. Потом передал деду велосипед, чтобы тот вкатил его в ограду, и, сунув руки в карманы джинсов, деловито зашагал по просёлку в сторону реки. Вера растерянно проводила его взглядом. Спохватившись, побежала догонять. «Увёз к чёрту на кулички и бросил, – злилась она про себя. – Зачем только я согласилась поехать? Ведь он издевается!» Она поравнялась с Максом. Тот посмотрел исподлобья, ухмыльнулся:

– Всё молчишь? Думаешь, так умнее кажешься? Чаще всего люди молчат, когда им тупо нечего сказать.

Вера остановилась. Макс тоже остановился и невозмутимо уставился на неё. Какое-то время они играли в переглядки. Потом Вера не выдержала. Она схватила Макса за запястье и начала пальцем чертить буквы на его ладони: «Т», «А», «К», «Н», «А», «Д», «О». Вера кивнула для убедительности, плотно поджав губы. Макс руки не отнял, так и стоял с подставленной Вере распахнутой ладонью.

– Ладно, – сказал он наконец. – Надо так надо.

Просёлок сменила узкая тропинка. Они спустились с высокого, густо поросшего травой берега к каменистому руслу реки.

– Купаться пойдёшь? – спросил Макс, быстро сбрасывая кеды и выгребая из карманов мелочь.

Вера помотала головой.

– А придётся! – он вдруг подхватил её на руки и как был в одежде вбежал в воду. Вера охнула, почувствовав спиной холодное течение.

– И сейчас промолчишь?! – заорал Макс, бросая Веру в воду.

Она погрузилась с головой. От неожиданности хлебнула мутной, отдающей тиной речной воды. Закричала, выбрасывая из лёгких фонтан воздуха. Пальцы нащупали мягкое илистое дно. Вера оттолкнулась и вынырнула. Не успев отдышаться, принялась отчаянно молотить руками по воде, поднимая стену брызг. Макс, стоящий рядом по пояс в реке, не ожидал такого напора. Вера как с цепи сорвалась. Она схватила его за ворот футболки и утянула под воду. Они барахтались несколько минут, потом всё же расцепились.

Макс первым выполз на берег.

– Ну ты и бешеная! – отплёвываясь, проговорил он.

Вера ещё раз окатила его брызгами.

– Хватит, сдаюсь! – Макс выставил вперёд руки.

Злая, как сам дьявол, она вышла на берег. Ей стоило большого труда сдержаться и не наорать на придурка Макса. Но заговорить теперь стало бы слишком грандиозным провалом. Ведь именно этого он добивался, но такого удовольствия она ему не доставит.

Волосы у неё растрепались и повисли сосульками. В кроссовках хлюпало. Мокрое платье неприятно облепило тело. Вера принялась выжимать подол.

– Прикольно искупались! – вдруг выпалил Макс, таращась на Веру.

Ярость, не успев улечься, вспыхнула с новой силой. Вера подхватила пригоршню гальки и запустила в Макса. Спотыкаясь и обдирая колени, она вскарабкалась на высокий берег и быстро зашагала к деревне.

«Придурок! Какой же придурок!» – кричала она в мыслях.

Макс окликнул, и Вера, не в силах больше сдерживать раздражение, побежала. Ноги путались в мокром подоле, но её несло вперёд всё быстрее и быстрее. Так было легче.

Промелькнула перед глазами утопающая в зелени деревня, и вскоре Вера очутилась на трассе. Она замедлилась, чувствуя, что выдыхается. В лёгких саднило. Вера пошла шагом, удивляясь теперь, как это умудрилась бежать так долго с её-то вечной отдышкой.

Мысли о Максе причиняли почти физическую боль. Вот так у них всегда. Она делает шаг навстречу – он издевается, заставляет почувствовать себя ничтожеством. Но стоит ей отдалиться – начинает маячить перед глазами и не отстаёт, пока Вера опять не поддастся его непостижимым чарам. И всё это, чтобы снова унизить её! Вот и сейчас, что ему за дело, молчит Вера или разговаривает? Нет, он хочет заставить её говорить – одержать над ней очередную победу и посмеяться потом. Может быть, даже с Иркой посмеяться, чтобы уж совсем прикончить. Но нет, на этот раз она не сдастся. Теперь молчание – её миссия, главное испытание!

Вера шла по трассе около часа. Платье почти высохло. Солнце уже низко висело над полем, а впереди вырисовывалось обширное городское кладбище по обеим сторонам шоссе. Вера прибавила шаг. «Только бы проскочить его, пока не стемнело», – думала она, зная, что уже не получится. Мокрые кроссовки тёрли пятки, глаза опухли из-за обилия полыни вдоль дороги. Мимо проносились машины. Пару раз даже останавливались, но Вера отказывалась садиться. Уж слишком рьяно зазывали. Вдруг за спиной её окликнули по имени. Затормозили о гальку велосипедные шины, подняв облачко пыли. Макс поравнялся с Верой.

– Давай подвезу, – сказал он, как всегда, небрежно.

Вера упрямо помотала головой, внутренне уже готовая согласиться. По бокам багажника у Макса висели две большие, под завязку набитые продуктами сумки. Он нагнулся к одной и вытащил Вериного Шекспира.

– Смотри, что нашёл. – Он протянул ей книгу. – Поехали, а то меня мать дожидается.

Вера тяжело выдохнула, чувствуя себя обманутой. Все её зароки – пустая брехня. Но как же она поедет, когда багажник занят?

– На раму садись, – невозмутимо велел Макс.

Вере ничего не оставалось, как послушаться. Она села на раму боком, неловко поджала ноги. Макс наклонился, чтобы взяться за руль. Он положил ей подбородок на плечо. Так они и ехали всю дорогу до города. Макс крутил педали и шумно дышал ей в ухо, но она не отстранялась.

13

После отработки в школе Ира предложила Наташе пойти в модное, недавно открывшееся кафе. Они объедались мороженым с фруктами и засиделись допоздна. Платила Ира. Оставшиеся заработанные деньги она молча присвоила себе. Наташа решила не спорить. На подобные мелочи жизни она внимания не обращала.

Теперь Наташа торопилась домой. Бабуля, придерживаясь строгих правил, не любила, когда она возвращалась позднее десяти вечера. Однажды даже отхлестала её кухонным полотенцем за непослушание. Родители никогда так не поступали. Они старались объяснять, считая, что руку на ребёнка поднимать недопустимо.

У бабки были свои, «средневековые», как называла их Наташа, правила. В целом они с бабулей ладили, но в чём-то совсем не сходились. Тот же сотовый Наташе не полагался ни под каким соусом, сколько бы она ни просила. Бабка считала, что домашнего стационарного телефона им вполне достаточно. А от сотовых вредное излучение и одно беспокойство. Компьютера у Наташи тоже не было – от него глаза портятся, да и вообще, вещь бесполезная. А если очень надо, можно сходить в библиотеку или к подружке. Магнитофон заменяло допотопное радио на стене с бесконечной «Шарманкой» от Баскова. Потому дома Наташа тосковала и особенно сильно скучала по родителям. И зачем только они улетели тогда в злополучный отпуск?! Мама звонила из Тель-Авива каждый день, рассказывала, сколько сладостей накупила для Наташи, новые платья, какую-то игрушку… И всё это рухнуло и разбилось вдребезги вместе с родителями. Потом Наташа вынуждена была переехать к старой бабуле в однокомнатную, а в родительскую трёхкомнатную пустили квартирантов, чтобы было на что жить вдвоём. Жизнь в одночасье переменилась.

Наташа вошла в свой подъезд и, поднявшись один пролёт, замерла. На батарее у окна сидел Вадим. Она хотела было пробежать мимо, но он преградил ей путь.

– Привет! – Он мотнул головой, отбрасывая с глаз длинную, крашеную в чёрный цвет чёлку. – А я тут тебя дожидаюсь.

– И напрасно. – У Наташи внутри всё затрепетало. И страшно, и волнующе одновременно.

– Может, пойдём погуляем? Время детское.

– Меня бабуля ждёт.

– Да ладно тебе! Дождётся. – Вадим сделал шаг вперёд, Наташа отступила. – Смотри, что у меня есть, – Вадим пошарил в кармане. – Это тебе, – он протянул ей патрон на распахнутой ладони.

– Зачем он мне? – Наташа опять попятилась.

– Это настоящий патрон! – глаза Вадима сверкнули в свете тусклой подъездной лампы. – Мы с пацанами на полигоне лом собираем. Там много таких нерасстрелянных валяется. Я просто о тебе подумал… Вот, решил принести.

– Мне не надо, – твёрдо заявила Наташа. – Это опасно. Пусти, меня бабуля ждёт.

Вадим продолжал напирать. Наташа почувствовала спиной стену:

– Я сейчас закричу, и она выйдет.

– И что мне твоя бабка? – только и усмехнулся Вадим. – Ты боишься меня? Да не дёргайся ты так.

Наташа закричала:

– Ба-а-а-аб!

На площадке через два этажа щёлкнул дверной замок, послышался скрип открывающейся двери. Вадим задрал голову. Наташа, пользуясь его замешательством, проскользнула мимо и побежала вверх по лестнице.

– Подрастёшь и сама придёшь, – прокричал ей вдогонку Вадим.

Наташа приостановилась:

– Не приду!

– Ещё как прибежишь! – засмеялся Вадим и пошёл вниз.

– Нет! Никогда!

К счастью, бабушка криков Наташиных не услышала, и объясняться с ней не пришлось. Это сосед так кстати решил вынести мусор. Наташа юркнула в квартиру, защёлкнула замок и прижалась спиной к двери. В висках стучало, ладони вспотели. Вадим, как удав, гипнотизировал и пугал её. Ей хотелось остаться там, на площадке, но оторопь брала, стоило только представить, что он может с ней сделать. Такой взрослый и наглый, но чем-то очень симпатичный. Может быть, именно своей наглостью. «И что себе возомнил? Дурочку малолетнюю нашёл, – злилась Наташа. – Никогда, ни за что не приду!»

Наташа заглянула в комнату – телевизор мигал, Якубович кричал: «…и приз – автомобиль!» Бабка всплеснула руками: «Поди ж ты! Вот люди везучие!» Наташа зажгла верхний свет и подсела к ней на диван. Та пробурчала что-то про экономию электричества, но настаивать не стала. Сверкающий белый автомобиль на экране поглотил всё её внимание.

– Бабуль, а вот тебе этот автомобиль к чему?

Наташа представила свою бабку в цветастом ситцевом платье, коричневых трикотажных чулках на резинках и капроновой косынке на голове за рулём машины и невольно рассмеялась. Бабка недобро покосилась на Наташу:

– Больно умная, как я погляжу.

Иногда Наташе казалось, что бабка и впрямь умеет читать мысли. Недаром все её считают знахаркой и ведьмой. Наташе и не хотелось бы верить во всю эту потустороннюю ерунду, но она уже не раз убеждалась, что дыма без огня не бывает. Поток желающих полечиться у бабули не иссякал, хотя она никак себя не рекламировала. И даже просила клиентов не рассказывать про неё без лишней надобности. Грозила, если будут распускать слухи, заговóры её не подействуют, и хворь вернётся. Люди бабкиным наказам верили, но откуда-то появлялись всё новые и новые желающие полечиться. Бабка всем помогала, считала грехом отказать, денег за лечение не просила, но всегда принимала вознаграждение, сколько давали. Наташа вспоминала, что мама всей этой сомнительной деятельности не доверяла, считала шарлатанством. Вот только Наташа отлично помнила, как бабка уговаривала родителей не лететь в отпуск, со слезами уговаривала, чуть не на коленях просила. А как улетели, даже в церковь пошла, чего никогда не делала. Видать, знала уже тогда, чем кончится.

– Что-то ты квёлая такая сидишь? – бабуля положила свою морщинистую, крапчатую руку Наташе на колено.

– Баб, мне кажется, что я такая старая! – вдруг выпалила Наташа. – Почему всё так сложно?

Бабка рассмеялась:

– Дурочка ты! Вот я скажу, когда ты старой станешь: настоящая старость придёть, когда не станет для тебя ни чужого глаза, ни чужого слова, когда жить начнёшь не завтрашним, а сегодняшним, когда почувствуешь себя молодой.

– Это как?

– А вот так и есть! Смотри, только голову не потеряй. Старая… Давай-ка уже укладываться будем.

Бабка встала, чтобы выключить телевизор.

14

Ира вернулась домой и, никого не обнаружив, с облегчением выдохнула. Мать, видно, опять задержали на работе, а непутёвого брата где-то носит. Наконец-то можно в своё удовольствие поиграть в «Сапёра». Компьютер у них с Вадей считался общим, но по факту он не разрешал им пользоваться. Занимал его всё время, что проводил дома, если только не спал. А иногда случалось, что и засыпал у монитора. Он даже запаролил компьютер, но Иру так просто вокруг пальца не обвести. Она подглядела пароль и, добравшись до файлов брата, нашла тонну компромата, которым не преминула воспользоваться – выдала матери, но не всё. Иначе, чего доброго, та вовсе отобрала бы компьютер. Ира рассказала ей только самую малость, чтобы поймать брата на крючок и вынудить делиться компьютером хоть иногда.

Ира проверила электронную почту – только спам, а писем от тёти нет. Последнее пришло две недели назад. Ира ответила сразу, потом ещё дважды. Дай ей волю, она строчила бы сообщения каждый день, но надоедать не стоило. Нужно дождаться ответа. Последний раз они виделись с тётей Ириной – её полной тёзкой, три года назад, ещё когда жили с отцом в Нижнем. Она приезжала из Чехии на целый месяц. Тётя водила её в городской сад на карусели, угощала мороженым и пообещала, когда Ира подрастёт, заберёт её к себе в Прагу. Оказывается, там есть русские школы, а потом можно поступить в университет, которому уже почти тысяча лет. Ира столько раз представляла себе, как будет учиться в Праге и жить с тётей. Та своей семьёй так и не обзавелась, а потому Ира для неё самый близкий человек. Только эти мечты и поддерживали Иру всё время, пока отец терроризировал семью, пока родители с большими трудностями разводились, и потом, когда они с мамой и братом переезжали, тяжело обустраивались на новом месте. Ира раньше училась неважно, а теперь одни пятёрки. Она готовилась к новой жизни. Пусть мать и не одобряла общения с сестрой бывшего мужа, Ира знала, никто и ничто не помешает ей уехать в Прагу к тёте и начать новую волшебную жизнь.

Она так размечталась, что не заметила, как вернулся брат.

– Интересно, на какие это шиши мы в кафе ходим? – спросил Вадим язвительно. – А вот не на эти ли?

Ира даже огрызнуться не успела. Одним ловким движением Вадим выхватил у неё из кармана джинсов сложенные купюры. Те предательски торчали наружу. И как только она умудрилась так подставиться?

– Отдай! – завопила Ира и даже осмелилась кинуться на брата. Тот легко отпихнул её.

– Ты, дура, совсем обурела? Давно по щам не получала? – спросил он почти беззлобно, пересчитывая деньги – три сотенных бумажки.

Иру затрясло от обиды и раздражения. Она уже была готова драться не на жизнь, а на смерть, когда услышала голос матери из коридора:

– Почему дверь открыта?

Ира тут же кинулась к ней:

– Мам, он у меня кровные заработанные отнял!

– Откуда у тебя?

– В школе подрабатывала, стены красили!

Мать скинула туфли, прошла в комнату. Вадим, ничуть не смущаясь, спрятал деньги себе в карман. Мать явно заметила, и у Иры промелькнула надежда, что получится вернуть своё.

– Как я устала от вас! Сколько можно воевать в конце концов?! – мать умоляюще посмотрела на Вадима, но этого жалостливым взглядом не проймёшь. Он только хмыкнул, уселся за компьютер и нацепил наушники. Мать перекинулась на Иру: – Неужели я не могу прийти с работы и просто расслабиться? Двое взрослых детей, и хоть бы один догадался чайник поставить!

Она устало плюхнулась на диван, взяла в руки по пульту – от телевизора и видеоплеера. Потом вдруг спохватилась, подскочила к Вадиму и, сорвав с его головы наушники, истерично завопила.

– Почему мне на работу звонят, а?! Ты, охламон, зачем по трансформаторным будкам лазаешь?! Тебе больше негде, что ли?

– Это паркур! – недовольно просипел брат, снова надевая наушники и щёлкая мышкой.

– Это идиотизм! – бросила Ира.

– Заткнись лучше! – Вадим угрожающе зыркнул на неё.

– Хватит! – мать хлопнула ладонью по столу, попав в клавиатуру. – А ты тоже не подначивай, – она замахала ушибленной кистью и с раздражением посмотрела на Иру.

– Мам, ты меня, вообще, слышала?

– А меня кто в этом доме слушает? – она вернулась на диван, закрыла лицо руками и устало выдохнула. – Принеси сумку.

Ира послушалась, подала.

– Сколько он у тебя забрал?

– Четыре сотни, – тут же выпалила Ира.

– И это я наглый? – Вадим противно захихикал. Ира сдержалась, наблюдая, как мать достаёт кошелёк.

– Вот, двести, – она отдала Ире две купюры. – И больше чтобы я вас не слышала сегодня! – Она опять взяла в руки пульты и запустила серию «Друзей» на видео.

Ира пошла на кухню ставить чайник. Когда он зашумел, она прикрыла дверь и, взобравшись на стул, достала с верхней полки кухонного шкафа старую жестяную банку со слоном на крышке. Полученные от матери деньги она присовокупила к тем, что уже хранились в жестянке. Она быстро вернула её на место, привалив сверху пачками риса и макарон. Пересчитывать деньги не стала, брат мог нагрянуть в любую секунду. Да этого и не требовалось, Ира прекрасно помнила, сколько в банке. На билет до Праги недостаточно.

Деньги нужно было спрятать сразу же, как вернулась домой. За потерю она злилась на себя даже больше, чем на брата. Ведь тот ничего необычного не сделал, а Ира повела себя как распоследняя простачка. Расслабилась, потеряла бдительность! Но она ещё отыграется, возьмёт своё. Никогда и никому она спуску не даст. В её голове есть специальная коробочка, как та, что со слоном. Туда она складывает свои обиды и бережно хранит долги. Забывать – это расточительство. Забыть – значит отпустить, значит – простить, а Ира никого прощать не собирается, пока по счетам не будет заплачено. И только ей решать, когда этот момент настанет. Может быть, и никогда. Потому что прощать – это для слабых, у кого нет сил ненавидеть. Вот Леська уже на второй день была готова простить Симкину. Умоляла Иру, чтобы та отменила бойкот. Канючила, нудила, а всё потому, что слабая. Нет, у Иры хватит сил ненавидеть хоть целый мир!

Чайник щёлкнул выключателем и прервал размышления Иры. Она полезла в холодильник, достала кусок сыра, колбасу, масло и начала делать бутерброды на троих.

15

Сожалеть о сказанном не так тяжело. Мало ли, ляпнул сгоряча, тут же и извинился. Другое дело сожалеть о написанном. Тут уж как в пословице. Написанное стократ утяжеляет отвратительный смысл, вложенный в слова. А вот о молчании Вере жалеть не приходилось. В молчании была своя правда, глубина и достоинство. Вера о многом могла бы сказать, но промолчать об этом, казалось, важнее. Произнесённые однажды, слова лишались веса и значимости, опошлялись или становились банальными. Нет, молчание – золото, а слова – пыль, прах и даже меньше того. Потому Вера транслировала безмолвие, заключая в него все возможные смыслы. И странное дело, её понимали отлично. Гораздо лучше, чем когда она открывала рот и выдавала очередную нелепицу.

Домашние не замечали перемен в поведении Веры. Так уж получилось, что в семье замолчали все. Отец который день возвращался с работы поздно и, нелепо приставляя палец к губам, неровной поступью крался к кровати. Мать недовольно громыхала на кухне посудой, готовая сорваться в любую секунду. Но отец, зная, что от этой женщины и сковородкой можно схлопотать, всячески старался её не провоцировать. Мать презрительно дулась и сопела, электризуя воздух, но не говорила ни слова. Вера сидела с книгой в кресле и старалась не отсвечивать. Родителям было не до неё.

Тополиный пух отошёл. К полю с зарослями полыни, где хоронили голубей, Вера не приближалась, и ей немного полегчало. Но мать угрозу свою выполнила – как и обещала, отвела к аллергологу. Тот оглядел Веру, цокая языком, в очередной раз заставил пройти спирометрию, в итоге изрёк:

– Всё не так уж и плохо…

Мать тут же взбеленилась, не дав закончить:

– Да как же это?! Каждый день чихает, глаза красные.

Доктор многозначительно поправил очки:

– Поллиноз. Осенью полегчает. Как раз к школе будете в норме. А зимой времиссию войдёт.

Мать насупилась:

– А в больницу её нельзя хоть на недельку?

– Да можно вообще-то. Только кому хочется каникулы в больнице проводить? – он подмигнул Вере. Она потупилась. – Раз молчишь, – заявил он, – определю тебя на дневной стационар.

Мать довольно закивала.

– Возражений не имеется? – аллерголог въедливо уставился на Веру. Она обречённо помотала головой. – Вот и ладно. – Он принялся писать направление. – А вообще, как настроение? – вдруг спросил он.

Мать легонько толкнула Веру в бок.

– Ну ты чего, как бука сегодня? Отвечай, раз спрашивают.

У Веры задрожали губы. Она вскочила и выбежала в коридор. Мать вышла за ней через пару минут с бланком направления в руках.

– Всё молчишь и молчишь… – вздохнула она и пошла вперёд по коридору. Вера поплелась за ней. – А я ведь вижу, как ты маешься. Мне твои чихания, как ножом по сердцу. И не обижайся.

Они подошли к регистратуре. Мать протянула пухлую карточку в окошко.

– О, Светлана Геннадиевна! – воскликнула она, увидев Леськину маму. – Уже вернулись? А что так быстро?

– У мужа работа, – отозвалась та, выглядывая в коридор.

Вера попятилась к выходу, но поздно – её заметили.

– Верочка, хорошо, что я тебя увидела! У Леси день рождения завтра. Она тебя ещё не пригласила?

Вера помотала головой. Про Леськин день рождения она прекрасно помнила, и ей бы очень хотелось, чтобы та забыла про бойкот и пригласила её, как прежде.

– Наверно, не успела ещё всех девчонок обзвонить. Приходи обязательно! Торт будет!

– Да какой торт, Светлана Геннадиевна! – тут же всплеснула руками мать, тряся направлением в стационар.

– Ой, простите! Что ж я глупая такая! – Светлана Геннадиевна немного смутилась. – Всё равно приходи, и для тебя что-нибудь вкусненькое найдётся. Придёшь?

– Угу, – Вера вежливо кивнула. Мать, явно недовольная приглашением, потащила её к выходу.

Они вышли из поликлиники, быстро миновали ряд магазинов и оказались возле городского парка, который всегда обходили стороной. У входа торговали шоколадным мороженым. Вера тоскливо проводила взглядом двух малолеток с вафельными рожками и совсем сникла.

– А давай пойдём на карусели? – предложила вдруг мать.

Вера посмотрела на неё с недоверием, будто ослышалась. А та потянула её к будке с билетами на аттракционы. Купила два на «Ромашку».

«Неужели и она со мной?!» – Вера даже заволновалась. Она уж и не помнила, когда они с мамой катались в парке на каруселях.

Мать подала квиточки старой билетёрше в синем форменном халате. Они уселись под радужным зонтиком, пристегнулись и полетели! Вера смеялась, чувствуя, как тёплые потоки ласково обтекают лицо и шею. Она перебирала ногами, будто бежит по воздуху. Мама тоже смеялась и, когда «Ромашка» накренялась, а зонтики взлетали и падали, сжимала Верину руку. Карусель остановилась, но чувство счастья решило задержаться.

16

Эдик вытащил из колясочной инструменты и груду запчастей от разных велосипедов, чтобы собрать очередной гибрид. Макс сидел рядом на лавочке, лениво смотрел на улицу и время от времени подавал другу ключи, когда тот просил.

– У Леськи завтра днюха. Тебя пригласила? – спросил Эдик.

– Ну типа, – отозвался Макс. Он всё оглядывался на лавочку у соседнего подъезда – его подъезда, – но там было пусто. Ему и не хотелось туда смотреть, но отчего-то тянуло. Они с Эдькой уже полдня копаются с велосипедом. Симкина за это время обычно успевала раз пять мимо продефилировать, а сегодня ещё не появлялась. Максу не улыбалось, чтобы она маячила перед глазами, особенно когда рядом Эдик, но не думать о ней не получалось.

Симкина Макса бесила, что бы ни делала. Какого лешего она вечно сидит на лавке у его подъезда и заглядывает в окна? Над ним вся семья подшучивает: «Вон невеста тебя дожидается. Хоть выгляни разок, порадуй девчонку». Макса от таких реплик мутило. И чего эта Симкина такая навязчивая? Разве не понимает, как глупо выглядит, когда идёт через его двор в гастроном, хотя всем известно, что короткая дорога через школьную спортивную площадку. Вот тащится она, как всегда медленно, и оглядывается – его высматривает. А у Макса аж нутро полыхает от раздражения. Ну какая нормальная девчонка так делать станет? Теперь ещё и молчанку эту затеяла. Оно, может, и правильно – против Ирки выступить, та слишком зарвалась в последнее время. Только зачем ходить кругами, заглядывать всем в глаза, чтобы потом изображать из себя принципиальную? Никак в ней Макс разобраться не мог. Из головы она у него не шла. Как червь, буравила мозги, раздражала до зуда, до желания выкинуть какую-нибудь дикость. Вот, спрашивается, зачем он её к деду повёз? Уверен был, что струсит, а она нет, уселась сзади и всю дорогу, пока он гнал со всей дури, не пикнула. А купание это…

– Дай-ка ключ на пятнадцать? – Эдик протянул руку, но Макс всё продолжал сканировать взглядом двор. – Так ты серьёзно с Симкиной мутишь?

Макс едва заметно вздрогнул:

– Пфф! С чего вдруг?

– Ну чё, будешь ей сопливчики подавать, – противно захихикал Эдька.

– Да иди ты! – Макс встал, чтобы отправиться домой. Мать ещё час назад прислала сообщение, чтобы шёл обедать.

– Ладно, забыли, – тут же переключился Эдик, и сам нашёл нужный ключ. Он вставил колесо в неродную вилку. – Давай подержи тут.

Макс нехотя вернулся и помог приладить колесо.

– Мы с братом и его чуваками сегодня ночью опять на стрельбище поедем. С нами не хочешь?

– Да ну! Вы с этим ломом попадётесь когда-нибудь.

– Кому он нужен? – Эдик отмахнулся и пошёл за вторым колесом. – Был бы нужен, военные давно бы убрали. А так валяется бесхозное добро, бери не хочу! Там такие железяки крутецкие можно нарыть! Мы в прошлый раз десять пушечных гильз вывезли, про автоматные и пулемётные я уже не говорю. На три тонны лома набрали! Ну и посчитай…

– А если вас засекут? Полигон – охраняемый объект.

– Солдатики за косарь пускают без проблем.

– Ну не знаю, – протянул Макс, чувствуя затылком перемены. Он медленно оглянулся, и точно – Симкина с матерью идут через их квартал. Рука у него бесконтрольно взметнулась в приветственном жесте, но в последнюю секунду Макс сделал вид, что потягивается и разминает шею.

– О, идёт твоя краля. Чёт поздно сегодня.

Макс отвернулся и никак не прокомментировал слова Эдьки. Симкина и вправду не красавица, но и уродиной не назовёшь. Особенно если не мучает её аллергия. Как этому идиоту объяснить, что дело тут совсем не в красоте? А в том, как она берёт за запястье и чертит пальцем по ладони. Руки у неё маленькие, мягкие и тёплые. Подушечки розовые, как у котёнка. А волосы её пахнут травой, цветами и ещё чем-то сладко-томительным. Плечи в веснушках, а на шее белый пушок там, где заканчиваются волосы.

Симкина с матерью скрылись за домом, и Макс затосковал. Сказал Эдику, что идёт обедать, а сам, крадучись, обогнул дом и пошёл в соседний квартал. Симкиной нигде не было, и Макс сел на качели, напротив её дома. Рядом в песочнице возилась малышня. Девчонок он знал, Светка и Рита помогали хоронить голубя. А парнишка, видать, недавно переехал, раньше Макс его не встречал.

– Светка, – начал мальчишка, – а ты знаешь, что такое «мрачный период»?

Рыжая подняла голову, оторвавшись от ведёрка с песком, и уставилась на него большими как блюдца глазами.

– Это когда самец таракана облизывает своими усиками самку, – невозмутимо продолжил паренёк.

– Фу! Дениска, противный ты! – заверещали девчонки в голос.

Макс прыснул.

– Что? Я по телевизору видел! – невозмутимо продолжал Дениска.

«Да уж, мрачный период, – повторил про себя Макс и погрустнел. – Что я тут забыл?!»

Он встал и пошёл домой обедать.

Мать подогрела в микроволновке тарелку борща, а потом, стоя у окна, наблюдала, как Макс ест. Она оглянулась на улицу, а когда вновь посмотрела на сына, на её лице появилась чуть насмешливая улыбка:

– Сердцеед.

Аппетит тут же пропал. Макс бросил ложку в тарелку и насупился.

17

Светка наконец придумала общественно полезное дело. Накануне мама отругала её за беспорядок в комнате, и блестящая идея пришла в голову сама собой: нужно устроить генеральную уборку! Начать, конечно, следует с собственной квартиры, но этим дело не ограничится. Такую же уборку они провернут дома у Риты, а потом возьмутся за Дениску. Нужно только дождаться момента, когда родителей не будет дома, позвать ребят со двора и вычистить квартиру, чтобы сияла. Вот мама будет счастлива!

Пару дней Светка строила грандиозные планы: деловито сновала по дому и приглядывалась, что нужно помыть, почистить, пропылесосить. Она недовольно цокала языком, дёргая тюль на окнах в родительской спальне, проводила пальцем по полкам шкафа в большой комнате, заглядывала в кладовку, где родители хранили старые пальто, чемоданы, пустые стеклянные банки для солений, щётки, вёдра, швабру и пылесос. Светка заранее договорилась с Ритой и Дениской, что позовёт их к себе, как только родители оставят её дома одну. Те с радостью согласились прийти.

Наконец день настал. Мама ушла на работу ещё утром, а папу неожиданно вызвали на объект ближе к обеду. Светке строго-настрого приказали сидеть дома и дожидаться мамы. Светка знала, что раньше трёх та не вернётся, так рано с работы не отпустят.

Она позвонила Рите:

– Рит! Приходи прямо сейчас! Зови всех, кого встретишь.

– Если отпустят, – канючила, как всегда, Рита. После случая с ножницами её держали в строгости, хотя играть во двор всё же отпускали.

Светка ждала друзей, сгорая от нетерпения. Даже на балкон вышла – оттуда весь двор как на ладони. На детской площадке толстая Марта с братом Рудиком качались на качелях. Светка призывно замахала им руками. Марта чинно пересекла двор и встала под балконом.

– Чего?

– Идите ко мне! – продолжала возбуждённо махать руками Светка. – Я кое-что придумала!

Марта сходила за братом. Через пять минут в прихожей у Светки образовалось столпотворение. Рита привела Дениску и ещё пару каких-то незнакомых мальчишек. Пришли и Марта с Рудиком.

– Я придумала сделать для мамы сюрприз! Вы должны мне помочь!

– Я думала, мы мультики вместе посмотрим, – недовольно надулась Рита.

– Лучше! – выпалила Светка. – Мы сделаем генеральную уборку!

– Что?.. Мы не любим убираться, – хором возразили мальчишки.

– Это же для моей мамы… Вы обещали помочь…

Никто из друзей не мог вспомнить, когда давал подобное обещание, но Светка настаивала. Тогда Марта на правах старшей заявила:

– Хватит препираться! Вот не будет у вас мамы, посмотрим, как запоёте.

Все пристыженно замолчали.

– Говори, что нужно делать. – Марта скинула сандалии и принялась разувать брата.

Светка воодушевлённо бегала по квартире и раздавала всем задания. Рите вручила кухонную тряпку протереть пыль на шкафах. Марта взялась пылесосить в большой комнате. Маленький Рудик помогал ей. Мальчишкам было поручено самое ответственное дело – отполировать мамины серьги и кольца из шкатулки. Светка снабдила мальчишек зубными щётками и пастой, она видела по телевизору, что зубная паста – отличное средство для чистки серебра и золота. Драгоценностей в шкатулке у мамы оказалось немного. Тогда Светка вспомнила про папин альбом с коллекционными монетами и про военные награды прадедушки в красивой жестяной банке из-под печенья. Все эти сокровища она передала Дениске и его друзьям, те были в восторге и с энтузиазмом принялись за работу.

Довольная своими организаторскими способностями, Светка пошла на лоджию и принялась разбирать хранящиеся там вещи. Лоджия была захламлена под завязку. Мама уже несколько раз просила папу перебрать оставшиеся после ремонта кисти и банки с краской, выкинуть всё ненужное, а у него никак не доходили руки. На той неделе родители даже поругались, и мама почему-то назвала папу Плюшкиным. Светка испугалась, что папа поменял фамилию и теперь ей тоже придётся. Нужно было спасать ситуацию. Светка взяла чёрный мешок для мусора и принялась складывать в него всё, что попадалось под руку без разбору. Деревянные рейки и старые гардины в мешок не поместились, Светка выбросила их на улицу прямо через открытое окно. Мама, ругаясь на папу, грозила поступить именно так. Работа кипела, и мешок скоро заполнился, стал неподъёмным. Пришлось попросить мальчишек, чтобы выволокли его к мусоропроводу. На лоджии осталась лишь коробка с зимней обувью, папины горные лыжи и старый самокат Светки, который она тут же решила подарить маленькому Рудику.

Радуясь, как легко она справилась с уборкой, Светка пошла уже было проверить, как дела у остальных, когда случайно толкнула ногой пыльную стеклянную бутылку, притулившуюся в углу. Бутылка загремела об пол и разбилась. Едкий запах ударил в ноздри. Светка отпрянула. Дышать стало совершенно невозможно. Светка выскочила с лоджии в зал, схватила кухонное полотенце, которое почему-то очутилось на диване и, вернувшись к разбитой бутылке, попыталась вытереть с пола вонючую жидкость. От нестерпимого запаха голова закружилась и Светку замутило. Тут на лоджии появилась Марта.

– Почему так воняет? – спросила она и, увидев сидящую на полу Светку, ахнула. – Ты порезалась!

Светка действительно порезалась, но не заметила как.

Марта помогла Светке подняться и отвела в большую комнату, распахнула настежь все окна. Бледная как лист Светка легла на диван и сложила окровавленные руки на груди.

– Я умираю, – проговорила она слабым голосом.

Её окружили друзья, они галдели наперебой, каждый предлагая что-то своё. Рита плакала и звала маму, но не уходила. Марта поначалу тоже растерялась, но быстро сообразила, что нужно вызвать скорую помощь.

– Девочка отравилась ацетоном! – кричала она в трубку сотового. – И порезалась! Взрослых нет. Номер квартиры?!.. Какой номер квартиры?!

Мальчишки побежали на улицу встречать скорую. Те приехали на удивление быстро, не прошло и десяти минут. Пара врачей в сопровождении стаи галдящих мальчишек, которых почему-то прибавилось вдвое, ворвались в квартиру. Миловидная молодая докторша в синем форменном комбинезоне быстро осмотрела Светку. Кто-то из детей принёс из кухни табурет и предусмотрительно подставил его возле дивана.

– Говорить можешь? – спросила докторша. – Что произошло?

– Я разбила бутылку, – пролепетала Светка не своим голосом.

– С ацетоном, – быстро добавила Марта.

Светка подумала, что действительно пахнет как из маминой бутылочки с жидкостью для снятия лака.

Фельдшер заглянул на лоджию и кивнул.

– Жидкость попала тебе в рот? – Докторша наклонилась к Светкиному лицу и потянула ноздрями воздух. От неё пахло аптекой.

– Да, я, кажется, потрогала себя за лицо. А потом во рту защипало, – Светка захлюпала носом. Ей стало невыносимо жалко себя. А ещё она очень гордилась, что вдруг стала центром всеобщего внимания. Происходящее казалось чем-то невероятно важным и значительным. Про неё наверняка сообщат в новостях.

– Доктор, она умрёт? – деловито спросил Дениска, тоже наклонившись над Светкой и разглядывая её в упор.

– Мальчик, отойди, пожалуйста. Ты закрываешь свет, – доктор ласково, но настойчиво отстранила Дениску. – Никто не умрёт. Деточка, открой рот, – она потянула Светку за подбородок. – Слизистые в норме, – констатировала она. Потом задрала Светке кофточку и пощупала живот. – Скажи, если больно.

– Не больно, – рыдая, проголосила Светка. Ей почему-то показалось, если не больно – она безнадёжна, ей уже не выжить.

– Всё в порядке, не бойся. Теперь давай посмотрим твою ранку, – доктор потрепала её по голове.

Порез оказался совсем небольшим, а только царапиной. Кровь давно перестала течь, ранка саднила, но уже запеклась. Её обработали антисептиком и наклеили пластырь.

– Думаю, всё в порядке, – заключила врач, обращаясь к фельдшеру. Тот откинулся в кресле, вытянув на ковре длинные ноги в белых кроксах. – Дети просто испугались.

– Извините, – Марта залилась краской и стала похожа на нежного розового поросёнка.

– Ты правильно поступила, всегда лучше перестраховаться, – успокоила её врач. – А нам уже пора.

Светка сразу ожила. Она вскочила с дивана как ни в чём не бывало и вместе с другими детьми отправилась провожать врачей на улицу. Ребята махали скорой, и когда та скрылась из виду, вся компания отправилась на спортивную площадку в школьном дворе. Там Светка играла до вечера, и только в пятом часу спохватилась, что мама, должно быть, уже вернулась с работы и потеряла её. Она стремглав помчалась домой.

Светка увидела маму издалека, та что-то возбуждённо обсуждала с соседкой возле подъезда. Вид у неё был взволнованный, волосы выбились из причёски, счастливой она не выглядела. Неужели ей не понравился сюрприз?

– Мама! – протяжно закричала Светка.

Та оглянулась и всплеснула руками. Не обращая больше внимания на соседку, побежала навстречу Светке.

– Что произошло? Что случилось?! – она больно схватила Светку за плечи и принялась вертеть и оглядывать со всех сторон. Убедившись, что Светка в полном порядке, она вдруг шлёпнула её по мягкому заднему месту. А потом ещё и ещё раз.

– Ты что это натворила, а?! Что устроила!

Светка вертелась вокруг маминых ног, пытаясь вырваться, а та не унималась и всё повторяла:

– Какой погром мне устроила! Безобразница!

Она схватила Светку за запястье и повела домой, а там принялась тыкать её, как нашкодившего котёнка туда, где обнаруживался беспорядок:

– Ты зачем жирной кухонной тряпкой вытирала мебель? Посмотри, какие разводы! Ты это специально? А потом ещё оставила её прямо на диване. Посмотри, какое пятно. Его ведь теперь не выведешь. – Мама потащила Светку в спальню.

– Кто разрешил трогать мои украшения и папину коллекцию монет? Почему серьги валяются на полу и измазаны зубной пастой?

Светка выла и пыталась оправдываться:

– Мы их чистили, чтобы блестели.

– Кто эти мы?! Здесь ещё кто-то был?

Светка закусила губу, а мама лихорадочно принялась складывать украшения в шкатулку.

– Вроде бы всё на месте, – выдохнула она уже спокойнее и устало плюхнулась в кресло. – Светочка, тебе скоро в школу, ты ведь уже большая. Неужели не понимаешь, что люди бывают разные?

То, что все люди разные, Светка отлично понимала. Вот взять хотя бы её и Риту: у той волосы тёмные и глаза карие, а у Светки рыжие волосы и зелёные глаза, а ещё она выше ростом, а Рита – пухлая и рыхлая (так мама однажды про неё сказала). Тут уж не поспоришь.

– Света, что здесь вообще произошло? На лоджии пусто и разбитая бутылка. Пол залит растворителем. Соседка с первого этажа ругается, что мы из окон выкидываем старые гардины. Подоконник ей повредили, могли стекло разбить.

– Мы просто делали генеральную уборку, – всхлипывая, проговорила Светка. – Я хотела, чтобы ты порадовалась.

Мама тяжело выдохнула, провела руками по лицу.

– Наконец-то лоджию освободили. Ах ты горе моё! – она устало улыбнулась.

Светка решила не рассказывать про скорую. Она забралась маме на колени и крепко обняла её.

18

Ситуация с бойкотом слишком угнетала Лесю. Прежде участвовать в подобном не приходилось. Будто издеваются не над Симкиной, а над ней самой. Попытки убедить Иру отменить бойкот провалились. Все разговоры о примирении пресекались той на корню. В чём конкретно провинилась Симкина, Леся тоже понимала лишь отчасти. Откуда возникла крамольная запись, она так и не узнала. Ещё до отъезда в отпуск Леся попыталась прояснить ситуацию, даже нашла повод прийти к Симкиной домой, чтобы поговорить. Но переступив порог её квартиры, где бывала не раз, где всегда хорошо принимали, она вдруг смутилась и не нашлась что сказать. Вера сразу показалась холодной и колючей. А потом заявила во всеуслышание, что, мол, ей объявили бойкот. Будто Леся в чём-то провинилась, будто это она писала про друзей гадости. Вот тогда Леся по-настоящему обиделась. Долго себя корила, что ходит за каждым хвостом, помирить пытается. Оттого и не считаются с ней, что ведёт себя как тряпка. «Мне что, больше всех надо? Нет, совсем не надо! – решила она. – И вообще, мы с папой и мамой в Сочи на море едем. И не будет там никаких бойкотов!» Но про себя надеялась, что девчонки за время её отсутствия разберутся и помирятся. Вернулась, а ничего не изменилось. Эдик, которому она позвонила первым, как всегда, посвятил её в последние дворовые новости.

Когда мама сказала, что видела Веру Симкину в поликлинике и пригласила её на день рождения, Леся сначала растерялась. Что же теперь делать? А если та решит, что бойкот окончен, и заявится. Но чем больше думала, тем больше ей эта идея нравилась. В конце концов, у неё праздник. Кто решится скандалить на дне рождения? Пусть Симкина приходит, там все и помирятся. Она отправила Вере сообщение на телефон, что ждёт её завтра к пяти вечера. Отправить-то отправила, да тут же испугалась. С Ирой они ещё не виделись, только по телефону разговаривали, но про Симкину ни слова. «Тем лучше, – решила Леся, – будем считать, что меня никто не предупредил. А Эдька не выдаст». Максу она отправила сообщение с приглашением на сотовый. А Наташке звонить не обязательно, ей Ира передаст.

Вечером Симкина ответила одним лишь словом: «Спасибо». Внутри у Леси неприятно заскребло. Она вдруг поняла, что всё это время надеялась, что Вера не придёт. Ведь она знает, что бойкота никто не отменял. Неужели и впрямь поверила, что её пригласили? Леся на полном серьёзе начала обдумывать план отступления. Самым безобидным казалось отменить празднование. Она пошла к родителям и заявила, что не хочет отмечать с друзьями, а лучше бы им провести день втроём.

– Лесь, у папы завтра работа, – виновато оправдалась мама. – Мы же договорились на субботу. Днём зоопарк, вечером поедем в театр.

– Тогда завтра ничего не нужно!

– А как же торт? Мы ведь все приготовили… – мать взглянула на пирамиду из колпачков с мишурой и кипу разноцветных праздничных гирлянд, которые они собирались развесить по комнате утром.

– Дочь, у тебя что-то случилось? – отец внимательно посмотрел на Лесю, отвлёкшись от ноутбука и сдвинув очки на кончик носа.

– Нет, всё в порядке, – Леся ушла к себе.

Завтра утром она обзвонит всех и скажет, что заболела. Эта мысль немного успокоила. Казалось, ещё можно выйти без потерь из неловкого положения. Но утром в девятом часу её разбудили родители. Громко распевая «С днём рождения, Леся!», они внесли в комнату поднос с кружкой горячего какао и кексом, из которого торчала горящая свечка в виде цифры «14». Лесю заставили загадать желание и задуть свечу, расцеловали в обе щёки. Когда Леся умылась и вышла в зал, под потолком уже висели те самые ненавистные гирлянды с надписями «Happy birthday» и разноцветные шарики, а на стене традиционный мамин коллаж из наиболее удачных семейных фотографий за минувший год.

19

Качели уныло поскрипывали ржавыми петлями. Вера сидела на перекладине и, слегка отталкиваясь пятками, прислушивалась к музыке железа. Она то и дело доставала из кармана маленький бархатный мешочек. Подарок для Леси – подвеску с серебряным котёнком, – выбирали вместе с мамой. Она сказала, что Леся – хорошая подруга, внимательная и добрая, таких нужно ценить. Когда от самой Леси пришло приглашение на день рождения, Вера даже подпрыгнула от радости. Значит, подруга зла не держит и хочет помириться.

«А как же остальные девчонки? Наташа, Ира… Они-то что думают?» – гадала Вера. Ей было и неловко, и стыдно, и страшно. Казалось бы, сделали к ней первый шаг. Теперь очередь Веры, но время близилось к шести вечера, а она всё не могла заставить себя подняться с качелей.

Вера уныло наблюдала, как в песочнице возится малышня. Потом на площадке появился Вадим, Иркин брат, в компании других парней, и ребятишек как ветром сдуло. Пацаны притащили круглую железяку и, расположившись на лавочке, принялись в ней ковыряться, громко переругиваясь.

Вдруг кто-то с силой упёрся Вере в спину. Качели понесло вперёд. Она едва успела схватиться за поручни и невольно охнула.

– А голос-то ещё не пропал, – засмеялся Макс и толкнул качели ещё раз.

Она затормозила ногами и оглянулась, недовольно прищурившись. Рядом с Максом на траве лежала одинокая роза, обёрнутая в целлофан, и коробка шоколадных конфет. Сам он был одет в новую сиреневою рубашку и джинсы. Вместо привычных растоптанных кед белые кроссовки.

– Я к Леське на днюху, – пояснил Макс. – А ты?

Вера помотала головой и отвернулась.

– Не пригласили тебя? – допытывался Макс.

Вера молча достала сотовый, нашла сообщение Леси и показала Максу.

Тот присвистнул.

– А чё сидишь тогда? Пошли! И так опоздали.

Вера опять помотала головой.

– Вот упёртая! Ты ведь хочешь с ними помириться.

Вера невольно кивнула. Она вытащила из кармана бархатный мешочек и протянула Максу. Тот сразу догадался:

– Нет уж! Иди и сама дари.

Вера спрятала подарок в карман, потупилась.

– Ну и дура! – психанул Макс. Он подобрал свои подарки и зашагал в сторону Леськиного дома.

Вера совсем сникла. Промаявшись в раздумьях ещё около получаса, она решила всё-таки пойти. Наверняка Макс всем расскажет, что видел её. И про подарок. Девчонки решат, что Вера струсила, а всё потому, что виновата. А ведь она и правда трусит, и уж, конечно, виновата. А потому пойти тем более нужно.

Нажать на кнопку домофона оказалось непросто. Вера и не решилась бы, но соседка пустила её в подъезд. Из-за двери Леськиной квартиры доносилась музыка. Вера долго стояла и прислушивалась. Дышалось тяжело, натужно. Вера мучительно соображала, что сказать и как себя вести. А потом дверь вдруг распахнулась сама собой. На пороге возникла Ира. Она выходила спиной со словами:

– Сейчас, я только Ваде ключи отнесу. Опять забыл.

Вера заметила в прихожей Лесю. Они встретились взглядами, и та затравленно заулыбалась. Ира оглянулась.

– О! А это кто у нас тут нарисовался, не сотрёшь? – она упёрла руку в бок, а другой принялась крутить на пальце брелок с ключами. – Симкина, ты совсем страх потеряла? Тебя кто звал?

– Её Леся пригласила, – послышался голос Макса, а потом он и сам появился в прихожей.

– Я пошутила, – тут же выпалила Леся. Уши её сделались ярко-алыми.

Ира состроила презрительную гримасу.

– Вот ты прикололась! – засмеялся Эдька, выглядывая в прихожую.

Вера, не отрывая глаз от Леси, опустилась на корточки и положила на пол бархатный мешочек. А потом вскочила и побежала вниз по лестнице.

– Симкина, постой! – услышала она голос Макса, но не остановилась.

Накатила тошнота, так что в глазах потемнело. Вера выскочила на улицу и остановилась перевести дыхание. Судорожно хватая ртом воздух, она упёрлась руками в колени. Слёзы часто закапали на асфальт.

Хлопнула дверь подъезда. Вера оглянулась. Макс стоял необутый, в белых носках.

Вера силилась закричать ему: «Чего ты от меня хочешь?!» Язык онемел, рыдания клокотали в горле. Она беспомощно затрясла руками.

Но Макс, видно, поняв её, неуверенно заговорил:

– Я не знаю, чего хочу. Но я точно не хочу, чтобы тебя так жестоко обижали.

Вера закрыла лицо руками. Вдруг что-то ухнуло рядом, как из пушки. Земля под ногами содрогнулась. Внезапный поток воздуха толкнул Веру в спину и бросил прямо на грудь Макса. Тот едва устоял. Обхватил Веру за плечи, весь сжался. На секунду всё вокруг затихло – ни звуков улицы, ни даже голоса Макса, который сказал ещё что-то. А потом в ушах Веры тоненько запело, засвистело. На языке появился металлический вкус. Кажется, она прикусила щеку. Макс медленно отстранился от Веры, ошарашенно глядя в одну точку у неё за спиной. Вера тоже оглянулась. На месте детской площадки, где стояли качели и горка рядом с песочницей, теперь зияла дымящаяся воронка. Вокруг неё покорёженное железо и обломки разноцветных деревянных панелей, в воздухе песочно-земляная пыль. Вера не успела разглядеть ничего больше. Макс утащил её в подъезд.

20

Ира послушала долгие гудки и сбросила вызов. Наташа не отвечала. Вчера Ира позвала её на поминки, но та, будто с цепи сорвалась. Кричала в трубку: «Никогда! Никогда не приду!» Ира психанула: «Дура! Ещё подруга называется!» А потом пожалела. Она была уверена, чем больше людей помянут брата, тем лучше ему будет на том свете. Как же ему без поддержки обойтись?

Ира села на лавку возле своего подъезда. Кулёк со сладостями положила рядом. Домой идти не хотелось, там мама… Ира закрыла глаза ладонями и посидела так какое-то время. Она почти не спала последнюю неделю. Только провалится в сон, и сразу назад. Вот и сейчас, кажется, отключилась, но почти сразу вздрогнула и очнулась.

Ира убрала руки от лица и увидела Симкину. Она стояла в паре метров от неё, смотрела серьёзно, но без злости.

– Симкина, иди сюда, – слабо позвала Ира.

Та подошла, села рядом.

– Вот, держи, – Ира вынула из полиэтиленового пакета пригоршню карамелек и пряник. – Девять дней сегодня.

Симкина приняла. Откусила ореховый пряник, карамель положила в карман.

– Я тут подумала, если бы ты не явилась тогда на день рождения… Ведь я собиралась отнести Ваде ключи. Как раз в тот самый момент…

Симкина взяла Иру за руку, стиснула её ладонь. Ира отвела взгляд, чувствуя, как внутри поднимается волна дрожи.

– Я так хотела, чтобы он уехал или просто исчез. Ты не представляешь, как я этого хотела. – Глаза Иры влажно заблестели. Симкина помотала головой, погладила Ирину руку.

– Я где-то читала, что мысли материализуются. Если сильно чего-то хотеть, обязательно сбудется. – По щеке Иры поползла крупная слеза. Она искрилась в августовском солнце, переливаясь всеми оттенками жёлтого.

– Отец не приехал. Тётя написала, что соболезнует, но тоже приехать не может. А ведь Вадя не был плохим, – она судорожно выдохнула. – Маму жалко.

Симкина подвинулась теснее, опустила подбородок Ире на плечо. Так они и сидели молча, пока Ира не собралась домой проведать мать.

21

Бабка полола траву, ползая на коленях между двумя холмиками. Наташа сгребала мусор в мешок. Потом они мыли памятники, протирали успевшие помутнеть круглые фотографии. «Зачем их разделили? – думала про себя Наташа. – Вот хоть эти фотографии. Ведь раньше был один снимок». Он и сейчас лежит где-то в альбоме. Мама и папа вместе, счастливые, загорелые. Так и надо было оставить.

Когда закончили работу, бабка опустилась на лавочку, сцепила в замок руку и по обыкновению зашептала себе под нос. Она молилась. Потом докладывала погибшему сыну и невестке последние новости. Часто рассказывала про Наташу. Иногда жаловалась, но чаще говорила о хорошем. Не хотела беспокоить и волновать. «Им там хорошо. Вот и пусть отдыхают, зачем им наша суета», – вздыхала она. Наташа с родителями не разговаривала. Сначала из упрямства и обиды. Как могли они оставить её с бабушкой, не взять с собой в отпуск, а потом ещё и погибнуть? Она злилась, хотя и понимала, что нелепо обижаться на мёртвых. Сейчас обида прошла, но разговаривать с ними по-прежнему не хотелось. Родители всё отдалялись. Она и лица-то их вспоминала будто сквозь дымку. Мамин и папин голоса на видео теперь казались чужими, как подменили. Наташа даже пожаловалась на это бабушке, думая, что та рассердится или расстроится. Но она только сказала: «Живи, Натусичка, и радуйся, у тебя всё впереди. Мёртвое – мёртвым, живое – живым. Это мне горемычной их поминать неустанно. Я уж и сама одной ногой там».

Наташа оставила бабку молиться, а сама, подхватив мешок с мусором, пошла по рядам к выходу c кладбища. Она всё размышляла над словами «живое – живым». Так задумалась, что не заметила голубя под ногами. Тот склёвывал раскрошенное на дорожке печенье. Он испуганно вспорхнул, но не улетел далеко, а уселся на гранитный памятник в соседнем ряду. Наташа подошла поближе, узнать, кто там похоронен. На свежей могиле пестрели ещё яркие венки. Живые пенистые астры в пластмассовой вазе стояли на постаменте рядом с миской кутьи и жестяной банкой со слоном. На выгравированном в камне портрете знакомое лицо, от которого до сих пор дрожит под ложечкой.

– Ну вот я и пришла, – выдохнула Наташа, чувствуя, как наливаются тяжестью ноги, а язык становится неповоротливым, во рту вяжет. – Всё как ты говорил: повзрослела и пришла сама.

Эпилог

Астры, гвоздики, гладиолусы, георгины – Вера выбирала букет.

– Ты реально хочешь пойти с цветами на линейку? – усмехнулся Макс.

Вера кивнула. Она подала сложенную купюру старушке-цветочнице. Та спрятала деньги в поясную сумку и вынула из эмалированного ведра три гладиолуса, на которые указала Вера.

– Как первоклашки, – не унимался Макс.

– Вот взял бы и подарил девочке цветы, – подтрунила старуха, заворачивая гладиолусы в пёстрый целлофан.

– А я вас не спросил, – Макс сунул руки в карманы и недовольный зашагал к школе.

Вера приняла букет и поспешила следом. Макс остановился, подождал её:

– На уроках я за тебя отвечать буду?

Вера с энтузиазмом затрясла головой. Макс хмыкнул и заправил ей за ухо слегка растрепавшиеся волосы.

– Пошли, – выдохнул он обречённо и протянул ей руку.

Школьная линейка уже началась. Директриса поздравляла с Днём знаний и рассказывала, что только первого сентября в городе можно встретить столько нарядных, счастливых людей. Вера и Макс протиснулись к своим, несколько минут постояли, послушали речь.

– Ерунда какая-то, – шепнул Макс Вере на ухо. – Она каждый год одно и то же бубнит. Хоть бы что-то новое придумала.

Вера кивнула.

– Давай уйдём? – не дожидаясь ответа, Макс потянул Веру за собой.

Острые веточки гладиолусов запрыгали в толпе и скрылись за углом школы.

– Куда теперь? – спросил Макс. – Можно сгонять в парк на карусели. Там скоро все наши будут. Или в кафе.

Вера помотала головой. Она постояла немного, задумчиво разглядывая розовые цветки, а потом решительно направилась во двор их спального района.

Воронку от взрыва разровняли, сверху присыпали гравием. Лом, оставшийся от детского городка, вывезли ещё не полностью. Покорёженная горка так и осталась лежать на боку. На ней сидели Ира и Наташа. Когда Макс и Вера подошли, девчонки подвинулись, освобождая место рядом.

– Поедешь? – спросила Наташа Иру.

Та кивнула:

– На осенние каникулы. Тётя уже прислала билеты. Говорит, в Праге осенью тоже очень красиво и теплее, чем у нас.

Вера опустилась на корточки возле заплатанной гравием земли и положила сверху букет гладиолусов рядом с другими цветами. Потом подсела к девчонкам, поджав, как они, ноги.

– Там Леська, – сказал Макс, кивая в сторону подъезда в доме напротив.

Девчонки разом оглянулись.

– Лесь, иди к нам! – неожиданно крикнула Вера замершей в нерешительности подруге. И вся компания призывно замахала ей.

Группа автора В Контакте https://vk.com/elena.gusareva

*

В оформлении обложки использована фотография автора Cincinart «Watercolor african, european, indian and asian little girls» с https://shutterstock.com В оформлении обложки использована фотография автора octopusgraphic «Pigeon or dove silhouettes» с https://freepik.com по лицензии Premium. В оформлении обложки использована фотография автора unchalee.khun «Dark blue watercolor splash background wedding invitation card» с https://freepik.com по лицензии Premium. Все права на использование обложки издания предоставлены сервисом по созданию обложек "BOOKART" (дизайнер – Артем Суменков) и переданы Елене Гусаревой. Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.

Примечания

1

Бабушка по-немецки.

(обратно)

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

Эпилог

*

*** Примечания ***