Выбор [Зоряна Орлова] (fb2) читать онлайн

- Выбор 2.52 Мб, 164с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - Зоряна Орлова

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Зоряна Орлова Выбор

…Каждый выбирает по себе.

Щит и латы. Посох и заплаты.

Меру окончательной расплаты

Каждый выбирает по себе…

(Ю.Д. Левитанский, 1983г.)


Рада стояла на берегу реки, смотрела, как медленно и величественно спокойно бежит мимо неё вода и вспоминала, как несколько лет назад так же не торопливо эта река уносила пепел Кроды её мужа и сына.

– Рада? – она обернулась на голос. Серафим, отец мужа, с тревогой смотрел на неё.

– Всё хорошо, Сим, – улыбнулась, – Просто задумалась.

Она наклонилась к воде и отпустила в мягкие волны ромашковый венок. Река тут же подхватила его и через несколько минут белые цветы исчезли за поворотом русла.

– Ну, вот… – женщина вздохнула, – Пойдём домой.

– Пойдём, – согласился он, предлагая ей руку, – Любомир говорит, ты просишь показать, что он видел на инициации сына.

– Да. Ведь теперь у нас есть свой Великий и Светослав попросил меня написать о нём. Да, я и сама хочу больше узнать.

– Так-то оно так… – Серафим вздохнул, – Но ты же и так знаешь, что увидишь там. В этом нет ничего красивого.

– Женщины не должны смотреть только на красивое, Сим, – улыбнулась она, – Я понимаю, что там много боли, но мне нужно это знать. Это Правда, и чем больше людей её узнает, будет помнить мальчика, погибшего, но не побеждённого, тем лучше. О нём ведь очень мало информации. Я нашла всего несколько приемлемых статей в сети. Остальное либо откровенная ложь, либо полуправда, что ещё хуже…

– Ты права, – согласился он, – Справедливость требует написать о том, что видели в Поле Любомир с сыном. И права, что попросила его показать память, а не мальчика.

– Мне бы это и в голову не пришло, – Рада покачала головой, – Ведь, показывая мне свою память, он снова бы пережил инициацию. Я не могу и не стану требовать от него опять пройти через это. Я даже сомневалась, стоит ли просить Любомира. Но подумала, что если попрошу Светослава, то результат получится не таким, какой мне нужен, чтобы выполнить его просьбу и написать об этом. Да, он видел всё, то же самое, что и ребята, но он старше, опытнее и его память более выборочно покажет мне прошлое.

– И снова ты права, – улыбнулся Серафим, – Если такой твой Выбор и Мир согласен, я помогу. Он ещё многого не умеет, хотя и учится.

– Я не умею вообще ничего, – Рада тихо засмеялась, – Сколько не пытаюсь, ничего не выходит. Аль так и не смог научить меня даже свечку зажигать. Не горят они у меня никак. Так что Мир умеет намного больше моего.

Вечером Серафим выполнил обещание и помог Любомиру показать память об инициации сына Раде. Хотя это и не было похоже на поход в Поле Силы, но время всё же заняло. Через пару часов Рада знала всё то, что знал Любомир о комиссаре, видела всё, что он видел в Поле.

– Великие Звёзды… – только и могла сказать она, когда Серафим остановился и разорвал их связь с приёмным сыном.

– Прости… – Любомир печально смотрел на неё, – Я знаю, это очень больно…

– Ничего, Мир, я в порядке, – женщина села, смахнула слёзы, – Ты прав, это очень больно, смотреть, как твари рвут Человека, но такое НАДО знать. Это Правда и это не должно повториться. Ни с кем и никогда…

Она закрыла лицо руками, тяжело вздохнула, пытаясь погасить рыдание. Мужчины молчали. Да и что они могли сказать ей? Как утешить? Когда у каждого из них внутри дрожала та же струна, что сейчас кричала в Раде. Потом Серафим сел рядом с ней, взял за плечи, развернул к себе, обнял. Женщина прижалась к его груди, ища защиты от того ужаса, который только что видела, в его спокойной силе, и перестала сдерживаться.

– Скажи, Сим, они мертвы? – спросила, когда слёзы немного утихли и смогла говорить.

– Да, ты же видела, – он гладил её по голове, по спине, пытаясь успокоить, – их всех в шурф сбросили.

– Не дети… Полицаи…

– Да, мертвы, – кивнул Серафим, понимая, наконец, о ком она спрашивала, – Некоторых поймали и расстреляли, других нет, но все они уже мертвы.

– Хорошо, – она вздохнула, – И хорошо, что твой сын, – Рада посмотрела на Любомира, – выбрал Виктора своим Великим. Это правильно, и я попрошу у него разрешения тоже сделать это. Какая сила была в этом мальчике!.. Во всех них… они же дети, всего лишь дети… а им пришлось пройти через такое… – она вздохнула, гася снова сжимающий горло комок слёз, – Светослав прав, что просил меня написать о нём. Людям свойственна забывчивость. Они не помнят ни зла, ни добра всего через несколько лет. Особенно, если это не коснулось их лично или их близких. Нужно напомнить…

– Ты права, девочка, – Серафим вздохнул, – Но таковы люди, к сожалению.

– Я знаю, что сейчас говорят о полицаях. Они чуть ли не герои. Защищали родину от врагов… Как её защищали эти твари, калеча, убивая детей? Как можно простить такое или забыть? У этого не может быть срока давности или каких-то оправданий…

Она высвободилась из рук свёкра, встала.

– Уверена, многие скажут, что я ненормальная садистка, раз посмела описать всё это, не скрывая ничего. Пусть. Не знаю, хватит ли мне сил сделать это, но я буду очень стараться не пропустить ничего. Ради него, ради Виктора, и памяти о нём. Справедливость требует этого.


– Ты уверен, что хочешь этого? Тебе ещё четыре лета до инициации, – Любомир смотрел на сына, упрямо сдвинувшего брови, и вспоминал себя в его возрасте. Сходство было совершенным.

– Он сказал тебе, какую именно Правду просит? – старейшина устало опустился на скамью.

– Нет, Светослав, пока не говорил. Но я уверен, это что-то очень серьёзное, если просьба приведёт к инициации.

– Светозар, – старейшина укоризненно посмотрел на мальчика, – Почему же ты не сказал отцу?

– Я не успел, прости, дедушка, – Светозар слегка поклонился ему, – Па, я попросил Правду о комиссаре «Молодой гвардии», – он замолчал и через мгновение уточнил, – Всю Правду. Как собирал организацию, что они делали, как воевали, как он погиб. Всю.

– Да… это действительно тянет на инициацию. Но почему именно о нём? Расскажи, – он сел рядом со Светославом, кивнул на скамью с другой стороны стола, – Садись и расскажи, – повторил он, – Я разрешу это только если буду уверен, что причина стоящая.

В том, что причина просьбы сына серьёзная он и не сомневался, но всё равно хотел знать, почему Светозару пришло такое в голову. Примерно он представлял почему, просто хотел убедиться, что не ошибается.

– Хорошо, – мальчик сел, – В чате хана, в телеге, Лена спросила, что о них сейчас говорят. Она сказала, что была знакома с мамой Кошевого и спрашивала про переименование улиц и вообще, что думаем. Ей почти никто не ответил, а один человек сказал, что никакие они не герои. Простые бандиты, которых Советы подняли на щит.

– Урус? – мальчик кивнул, – Ты же знаешь, он дурной. Нельзя принимать его слова всерьёз.

– Знаю. Но, по-моему, так думает не только он. Я сказал Лене, что спрошу тётю Сашу про них.

– Спросил?

– Да. Она сказала, что никто мне такое рассказывать не станет. Это слишком серьёзно и больно, и, если я хочу действительно всё про них узнать, то должен увидеть это сам. Я попросил помочь мне войти в Поле, ведь сам я ещё не умею этого делать, но тетя Саша ответила, что это изменит меня, поэтому она мне помочь не сможет. Только старшие.

Тогда я пришёл к бабушке Марии и попросил её помочь посмотреть. Она ответила, что моя просьба не выполнима, нельзя показывать такое ребёнку. Сказала, там слишком много крови и боли. Я сказал, что понимаю, но всё равно хочу знать. Бабушка ответила, что это возможно только при одном условии, если я попрошу Правды у Старейшин. Но я должен быть абсолютно уверен, что хочу этого. Потому что то, что я увижу, сильно меня изменит. Я уверен, поэтому пришёл к дедушке и попросил. Но я маленький, он сказал, без твоего разрешения, это невозможно. Ведь просьба Правды – это инициация, а мне только двенадцать лет. Вот и всё, – Светозар вздохнул, – Прости, па, но я уверен, что должен это узнать. Узнать сам. О них плохо говорили, я считаю иначе и хочу знать, кто из нас прав.

Пару секунд он молча смотрел на сына, словно что-то решая. На самом деле он думал, насколько сильно Светозар похож сейчас на свою мать. Такой же упрямый и честный, как она. Такой же, не по годам рассудительный и взрослый. Однако, сын ждал его решения, как и Светослав.

– Светозар, оставь нас на минуту.

– Па, пожалуйста…

– Сын, я на твоей стороне. Всегда. Ты же знаешь, – он улыбнулся, – Но мне нужно поговорить со Светославом, чтобы принять окончательное решение. Иди, я позову тебя.

Когда за мальчиком закрылась тяжёлая дубовая дверь, он посмотрел на старейшину.

– Насколько это сложно технически? Ведь он хочет увидеть не час и даже не день. Ему нужны месяцы жизни человека. Это вообще возможно?

– Конечно, возможно, Мир, – старейшина положил руки на стол, сцепил пальцы, – Но ты прав, он хочет увидеть довольно большой период времени. Я думаю, это примерно пять-шесть месяцев. Учитывая, что смотреть стоит не всё подряд, а основное, то несколько меньше. Однако, я уверен, с момента ареста и до гибели комиссара Светозар захочет знать всё. Это, если не ошибаюсь, пятнадцать дней.

– Кто-то из наших уже смотрел это? Может, не Поле, а просто попросить показать ему память?

– Да, это уже смотрели, но не получится. Комиссара «Молодой гвардии» смотрел Велимир. Не на инициации, просто проверял информацию.

– Ты прав, не получится, – он вздохнул, – А жаль…

Старейшина кивнул. Он отлично знал, что они сейчас думают об одном и том же. Велимир погиб прошлым летом. Будь он жив, можно было бы попросить его показать свою память Светозару вместо того, чтобы вести его в Поле Силы. Память Велимира, возможно, показала бы мальчику всё не таким ужасным, каким это было на самом деле.

– Это и технически достаточно сложно. Потребуется помощь, минимум, двух ведьм и вести его в Поле нужно мне самому. Ты же понимаешь, что придётся не один раз вернуться практически в одну и ту же временную точку, с очень небольшими поправками по времени. Это никому из наших не по силам сейчас. Кроме меня.

– Светослав, а возможно мне пойти с ним?

– Да, – старейшина кивнул, – Это даже поможет. Ты сильный и мне будет проще удерживаться там, где нужно и возвращаться. Но зачем тебе это? Ты взрослый и вполне можешь представить себе, что он там увидит… – Светослав печально вздохнул, – Жаль, что всё так и настолько рано для него… это и взрослым не всем стоит знать, а ребенку и подавно не хотелось бы показывать весь этот ужас…

– Вот именно поэтому я и пойду с ним. Хочу увидеть и узнать то же, что увидит и узнает мой сын, становясь взрослым.

– Понимаю, – внимательные серые глаза старейшины смотрели, казалось, ему прямо в Душу, – Но ведь он ещё мал и ему совсем не обязательно делать это сейчас. Ты можешь просто запретить ему. До реальной инициации.

– Могу, – кивнул он, не зная, что сейчас его брови сдвинулись так же упрямо, как совсем недавно у Светозара, – Но не стану. Я учил его, что человек сам отвечает за себя. Всегда сам принимает решения и сам несёт за них ответственность. Если его Выбор увидеть это, я не стану ему мешать, но пойду вместе с ним. Это уже мой Выбор, – он улыбнулся, встретившись с серыми глазами, ставшими ярче от ответной улыбки.

Домой они возвращались молча. Шли, смотрели, как солнце целует макушки сосен, уходя на ночь, и только у калитки Любомир остановился.

– Я сам скажу им, – мальчик кивнул, – Ты уверен? Не передумаешь? – спрашивая об этом, он прекрасно знал ответ. Сын крайне редко менял свои решения, как и он сам.

– Не передумаю. Я понимаю, что это сложно. Мне жаль, что старшим придётся тратить столько сил, но я уверен, это того стоит.

– Согласен, – он кивнул, – Но я должен был спросить, – улыбнулся, слегка потрепал волнистые волосы мальчика, – Ты не по годам рассудителен. Я привык, что ты намного взрослее своих лет, но ты всё же ребенок. Тебе ведь только двенадцать.

– Па, не надо… – мальчик смутился, но он видел, что ему приятно это слышать.

– Пойдём, – он потянул калитку, – Девочки ждут.

Словно в подтверждение его слов, на крыльцо выбежала девочка лет восьми. Русые волосы были заплетены в косу, но пара не послушных прядей выбились и кудрявились у виска. Девочка привычным движением заправила волосы за ухо и нетерпеливо позвала.

– Свет! Ну, что вы так долго?

– Мы уже тут, Верочка, – откликнулся мальчик и бегом поднялся по ступенькам, – Пойдём, у нас есть новости, – он потянул девочку в дом.

В гостиной их уже ждали. Хозяин дома, Серафим, его приёмный отец, Наталья, жена Серафима, Катерина, жена Любомира и мама Веры и мать Катерины, Елизавета Андреевна.

– Лёш, ну что? Почему так долго? – Катерина поднялась ему навстречу, слегка придерживая округлившийся живот, – Что хотел Светослав?

– Сейчас расскажу, – он поцеловал жену в висок и снова усадил на скамейку, ласково погладил её животик, – Всё в порядке, но в нашей жизни будут перемены, – он посмотрел на сына, усевшегося напротив них. Вера держала его за руку, сплетя свои маленькие пальчики с его, – Если помнишь, в шестнадцать лет дети Светлых сдают экзамен на взрослость. Девочки выполняют задания старших ведьм и становятся вестами, а мальчики, становясь мужчинами, проходят инициацию и получают взрослое имя.

– Да, ты говорил, – кивнула Катя, а за ней и Верочка, – Но как это связано с тем, что тебя звал Светослав? Нашим детям нет шестнадцати.

– Да, ты права, Катюша. Но из правил всегда есть исключения, – он вздохнул, – Кир сегодня попросил Правды у Старейшин. То, что он хочет узнать слишком серьёзно, это уровень инициации. Поэтому меня позвал Светослав. Чтобы спросить, дам ли я на это разрешение. Ему только двенадцать, до инициации ещё четыре лета, но она возможна и сейчас, с моего согласия.

– И? Ты разрешил?

– Да, разрешил, – он кивнул, – И я пойду с ним в Поле. Не могу отпустить туда его одного. Слишком серьёзна его просьба Правды.

– Кир? О чём ты попросил Старейшин?

– Я попросил Правды о комиссаре «Молодой гвардии».

– Ой, мамочки!.. – Катя охнула, прикрыла губы ладошкой, – Зачем?..

Мальчик рассказал то, что до этого говорил отцу и старейшине. Объяснил, что по-другому узнать Правду не получится, а он должен это узнать.

– Лёш, я правильно поняла? Это та самая «Молодая гвардия», членов которой немцы запытали до смерти в войну, а потом скинули в шахту?

– Да, – он кивнул, предвидя, что она сейчас скажет и сразу отвечая на ещё не высказанные слова, – Катюша, это его право и его Выбор. Я не могу и не стану запрещать. Конечно, я боюсь за него. Боюсь того, что он там увидит, но он имеет на это право.

– Алексей, он же ещё ребёнок. Какое право и какой выбор? О чём ты? Ему двенадцать лет. Решать тебе, не ему, – теща вставила своё слово в разговор.

– Нет, – он протянул руку и положил её на плечо сына, не давая ему ответить бабушке Веры, – Простите, Елизавета Андреевна, но если мой сын способен просить ТАКОЙ Правды, причём после того, как несколько человек сказали ему, что это возможно только одним способом, то он уже далеко не ребёнок.

Этими словами он пресёк все дальнейшие возражения. Время было уже позднее, день предстоял сложный, поэтому все отправились спать.

– Ты молодец, малыш, – шепнул Серафим, прощаясь на ночь. Он обнял мальчика, поцеловал его в русую макушку, и все разошлись по своим комнатам.

Серафим, приемный отец Любомира, а значит ему приёмный дедушка, был единственным, кому можно было так называть Светозара.

В спальне, когда они остались одни, разговор продолжился.

– Лёш, а это очень опасно? – в том, что путешествие в Поле Силы опасно Катя не сомневалась, просто пыталась понять, насколько.

– Ну, ты права, это опасно. В Поле нельзя задерживаться дольше пятнадцати минут, но мы пойдём туда не одни. Нас поведёт Светослав и с нами будут самые сильные ведьмы рода, – он натянул на вторую ногу жены теплый носок и помог ей улечься.

– А что будет, если пропустить эти пятнадцать минут? Скажем, если задержаться на шестнадцать?

– В принципе, ничего серьёзного, – он сел рядом с ней на постель, взял за руку, – Просто Поле живое существо, оно любит Силу в любом её проявлении. В нашем случае, это жизненная сила. Если задержаться дольше необходимого, то Поле начнёт тянуть нашу силу, пить нас, понимаешь?

– Понятно… – большие голубые глаза, ставшие казалось ещё больше, смотрели на него с тревогой.

– Не бойся, – он поцеловал жену в губы, – Мы же будем не одни, – улыбнулся, пытаясь погасить её тревогу, – Просто это будет довольно долго. Кир просит большой промежуток времени и события там серьёзные, поэтому, думаю, уйдёт дня три. Может, четыре.

– Как долго… – Катя потянула его на себя, – Ложись, когда ты рядом, не так страшно.

– Не бойся, Катюша, – повторил он, осторожно ложась рядом с ней, – Всё будет хорошо. Правда. Верь мне.

– Я тебе верю, – она прижалась к нему, едва он оказался рядом, – Верю, но всё же боюсь… И этот ваш «хан»… ненавижу эту игру!

Он засмеялся, обнял жену.

– Тише, Катенька, игра не виновата. Это просто Урус. Он ненавидит всё советское и русское тоже. А Кир очень честный, ты же знаешь. Я могу пропустить мимо ушей его реплики, он нет. Это я виноват, зря разрешил ему добавиться в чат игры в телеге.

– Лёш…

– Что милая?

– А нельзя это как-нибудь обойти? Ну, чтобы не ходить туда?

– Нет. Кир хочет узнать Правду, он имеет на это право. Это его Выбор. Мой – пойти с ним. Я не могу отпустить его одного. Я должен быть рядом, когда он всё это увидит. Ты же понимаешь, там не цветочные поля и солнечные долины, – она молча кивнула, сильнее прижимаясь к мужу, – Там смерть, предательство и боль и я должен быть рядом с ним. Я пошёл бы с ним даже будь это обычная инициация. Никто не должен видеть такое в одиночку. Нужен человек, который поддержит, поймёт тебя.

– Ты самый лучший отец, Лёшенька, – она посмотрела на него, протянула руку, погладила по щеке, – Но ты ведь тоже всё это увидишь… Кто же поддержит тебя?

– Ты, Катюша, – он поймал её руку, поцеловал ладошку, – Ты меня любишь. Хоть убей, не пойму почему, но любишь. Несмотря на то, какой я, – она улыбнулась, будто говоря: «мне виднее», – Твоя любовь меня поддержит и поможет вернуться.

В это же время, чуть дальше по коридору, через две двери от них, в комнате детей происходил примерно такой же диалог.

– Свет, а ты можешь не ходить туда? – девочка забралась на его верхнюю полку и лежала, прижавшись к Светозару всем телом.

– Не могу, Верочка, – мальчик погладил её непослушные локоны, которые прежде, чем они легли спать, сам снова заплёл в косу, – Я должен узнать Правду о нём.

– О комиссаре?

– Да.

– А почему именно о нём? Ведь их там было много. Я ещё не читала эту книжку, но ты говорил, там целая организация была.

– Да, их много. Но он всё организовал, комиссар. Он главный, именно он отвечал за них, за их действия. В книге мне Кошевой не очень понравился. Кажется, что там о чём-то автор не договаривает. И ещё Урус. Он сказал, что они бандиты… Если так, то зачем было их так долго пытать? – девочка охнула, спряталась на его груди, – Что ты, Верочка?

– Страшно… Ты хочешь увидеть всё-всё? Совсем всё?.. Это же так страшно, наверное, – она снова уткнулась ему в грудь.

– Уверен, что страшно, – он вздохнул, – Но ты не бойся, Верочка, я же буду не один. Со мной пойдёт па и Светослав, и ещё ведьмы, которые будут помогать нам. Так что всё будет хорошо, – он сжал руку девочки, обнимавшую его, – Посмотри на меня, – Вера подняла голову и, испуганные, голубые, как у матери, глаза встретились с его зелеными, – Всё будет хорошо. Верь мне, пожалуйста.

– Верю, – откликнулась девочка, – Можно, я сегодня с тобой останусь? Не хочу одна спать…

– Конечно, – улыбнулся он, – Только переберись к стенке, так я буду уверен, что ты не скатишься. Или давай вместе вниз спустимся. Хочешь?

– Хочу, – Вера кивнула, – Спасибо, Свет.

Он спрыгнул вниз, снял Веру с верхнего яруса, и они вдвоём устроились на её кровати. Несмотря на то, что падать уже было не высоко, он всё же настоял, чтобы Вера легла у стены.

Утром, после завтрака, они все пошли в общий дом. Даже теща пошла с ними, хотя Любомир говорил, что ей это не обязательно, как и девочкам. На женской половине их уже ждали. Кровати были убраны к стенам. Комната, и без того большая, казалась от этого ещё больше.

Совет, самые старшие члены рода, четверо мужчин и пять женщин, стояли почти по середине комнаты. Светослав и Мария, Старейшины, в центре группы. Остальные вокруг, немного полукругом. Кроме Совета, в комнате были так же все те, кто захотел присутствовать на этой не обычной инициации. Отчасти, поэтому были убранные кровати. На инициацию Светозара пришли все взрослые жители поселка. Все, кто имел право голоса на Совете рода.

– Доброго здоровья, – поздоровался Светозар, поклонился старшим в пояс, как и было положено. Остальным он тоже поклонился, но в половину земного поклона. Сначала налево, потом направо.

– И тебе здравия, Светозар, из рода Гора, – откликнулся Светослав, положив руку на сердце и кланяясь мальчику, – Что привело тебя на Совет рода Орла?

Хотя, сам Любомир попал к Светлым уже взрослым, и инициация была фактически ни к чему, он всё же прошёл её. Хорошо зная каждую фразу, каждое движение этого ритуала, он подробно рассказал сыну, что и как он должен делать и говорить, чтобы получить то, чего хочет. Знание Правды.

– Просьба, – Светозар сделал пару шагов вперёд, отходя от своей семьи. Теперь он стоял один между семьёй и старшими.

– Чего же ты просишь у Старших, Светозар?

– Я прошу Правды.

– Ты понимаешь, к чему приведёт твоя просьба?

– Да, понимаю, – мальчик кивнул.

– Хорошо. Какой Правды ты просишь?

– Я прошу Правды о комиссаре организации «Молодая гвардия», действовавшей в городе Краснодон во время Великой Отечественной Войны. Мне нужна вся Правда о том, кем он был, как организовал «Молодую гвардию» и как погиб.

– Тебе недостаточно лет от рождения для инициации, она возможна лишь с согласия твоих родителей. Получено ли такое разрешение?

– Да, – теперь уже Любомир шагнул в сторону от семьи и встал рядом с мальчиком, – Есть только я, его отец. Разрешение дано, но при условии, что я пойду в Поле Силы вместе с сыном.

– Хорошо, – повторил Светослав, – Эта Просьба Правды охватывает период времени от сентября 1942 до февраля 1943 года. Промежуток велик, но каждый, кто просит Правды у Старших по доброй Воле и своему Выбору вправе получить Знания. Так ли это, Светозар?

– Да, так! – мальчик выпрямился, словно струна, и звонко и чётко произнёс, – Это моя Воля и мой Выбор, Старейший!

– Хорошо, – в третий раз сказал Светослав, – Это займёт примерно четыре дня, – Любомир услышал, как тихо вздохнула за его спиной жена и так же тихо охнула Верочка, – Всё это время вы останетесь здесь. После того, как всё, что просишь, будет узнано, ты снова придёшь на Совет рода Орла и ответишь на наши вопросы, чтобы мы могли решить, пройдена ли инициация и, если да, предложить взрослое имя и назвать тебя им. Ты всё понимаешь? Согласен с этим? Возможно, ты передумал и хочешь отказаться?

Вопросы ритуала были призваны понять, готов человек к инициации или ещё рано. В случае со Светозаром это было особенно важно. Ему всего двенадцать лет и возможность, даже сейчас, когда большая часть ритуала уже пройдена, отказаться от просьбы Правды, была совсем не лишней.

Он посмотрел на сына. Остановиться можно будет в любую минуту, Любомир это знал. Но сейчас сделать это без последствий было проще всего. Решение остановиться уже во время инициации приводило к тому, что просить Правды в следующий раз можно будет только через два лета. Хотя, для Светозара это было не так и важно, в силу его юного возраста. Мальчик помолчал, обдумывая слова Старейшины. Потом уверенно кивнул.

– Да, я это понимаю и со всем согласен. И, нет, я не откажусь от своей просьбы. Я хочу это УЗНАТЬ. Это мой Выбор.

Старейшина кивнул. Люди начали медленно выходить из комнаты. Они все проходили мимо них с сыном, и каждый слегка кланялся мальчику. Его просьба была очень серьёзной и так они выражали своё уважение к его Выбору.

Когда остались только те, кто должен был помогать Светозару смотреть Поле Силы, и их семья, старейшина кивнул Любомиру.

– Девочки, идите домой, – он поцеловал жену, погладил Верочку по голове, – Не волнуйтесь и ждите нас. Всё будет хорошо.

– Да, Лёш… – откликнулась жена, сжала его руку и медленно пошла к выходу.

Его приёмный отец с женой тоже ушли и теща, а Верочка, будто спущенная пружинка, метнулась к Светозару, обняла, спрятала личико на его груди.

– Иди, Верочка, – мальчик ласково погладил её по голове, – Всё будет хорошо, не бойся. Мы скоро вернёмся, – он наклонился, поцеловал её в щеку и отпустил, улыбнулся, – Иди с мамой Катей.

– Хорошо, Свет… – девочка вздохнула и нехотя пошла за матерью и бабушкой. На пороге она обернулась, снова посмотрела на своего Света. Он улыбнулся ей, кивнул, словно повторяя «Иди с мамой Катей», и она убежала догонять своих.

– Ну, вот, официальная часть всё, – улыбнулся Светослав, – Теперь идите сюда, Светозар, Мир, – он сел на одну из кроватей, стоявших вдоль стен, и поманил виновника сегодняшнего события к себе.

– Да, дедушка, – Светозар сел рядом со Старейшиной.

– Теперь слушайте, как это будет, – оба внимательно его слушали, – Поле Силы живое существо. Вы это знаете, – они кивнули почти одновременно, – Находиться там больше пятнадцати минут опасно. Поле начинает пить жизненную силу человека и, если забыться и задержаться там слишком долго, Поле может даже убить вас. Нас трое и все мы достаточно сильны, чтобы помогать друг другу, поддерживать своей силой, но для этого мы должны стать едины. Вместе мы намного сильнее, чем каждый из нас в отдельности. Поэтому, что бы вы ни увидели, что бы ни случилось, помните, ваши руки должны быть соединены. Это жизненно важно. Крепко держите друг друга, не отпускайте, что бы ни было. Понятно?

– Да, – он кивнул.

– Светозар?

– Да, дедушка.

– Здесь, в физическом мире, наши руки свяжут. Но если вы отпустите их там, то это разорвёт связь и здесь. Вернуться тогда станет в разы сложнее. Помните об этом, – оба молча кивнули, – Теперь о якорях. Для нас ими станут Мария, Лина и Ника. На данный момент они самые сильные ведьмы нашего рода, поэтому именно они будут усиливать нашу связь с физическими телами и следить за временем, – он улыбнулся, – Хоть я и уверен, что не пропущу безопасный рубеж, но всё же я живой человек и достаточно эмоциональный…

– То, что вы там увидите, выведет из равновесия любого, – Мария не торопясь шла по комнате, делая на полу большой соляной круг, – А ты, сердце моё, не каменный, слава Великим.

– Надеюсь… – вздохнул Светослав и продолжил, – Мы будем заходить в Поле, смотреть, что нужно и возвращаться на полчаса для восстановления наших сил. На эти полчаса Мария, – он улыбнулся жене, продолжавшей насыпать по кругу широкую полосу соли, – будет погружать нас в сон. Так будет быстрее и надёжнее, ведь сами мы заснуть за такой короткий промежуток времени просто не успеем. Два раза за день и один ночью, или больше если потребуется, мы будем делать часовой перерыв, чтобы поесть, размяться и дать ведьмам-помощницам время на очищение места перехода, а нашим якорям больше времени для отдыха. Работа якорей отбирает так же много сил, как и проход в Поле на глубину такого временного промежутка, как тот, что нужен, чтобы выполнить твою просьбу, Светозар.

– Извини, дедушка… – мальчик виновато смотрел на него, – Я не знал, что моя просьба так сложна…

– Не извиняйся, милый, – за мужа ответила Мария, – Ты попросил Правду об очень хорошем и сильном человеке. И это важно, чтобы Правду о нём знали, – она закончила делать соляной круг и остановилась напротив Светозара, а Лина и Ника начали устраивать в его центре ложе, рассчитанное на двоих мужчин и мальчика, – Помни, то, что ты знаешь сейчас о комиссаре «Молодой гвардии» и то, что было в реальности, может сильно отличаться. Поэтому не удивляйся ничему из того, что увидишь.

– Да, бабушка, я это понимаю, – Светозар кивнул.

– И ещё одно.

– Да?

– Как бы больно и страшно тебе ни было, как бы ни хотелось вмешаться и всё изменить, помни, это невозможно. Прошлое уже написано. К сожалению, или к счастью, но прошлое и будущее никогда не смешиваются в Поле. Прошлое не может навредить нам, а мы можем лишь смотреть. Ничего изменить нам не дано, мы лишь зрители. Это как кино, объёмное, живое, но лишь кино. Отчасти поэтому мы так не часто ходим в Поле, – она посмотрела на Мира, – Твой отец хорошо понимает это. Скоро это станет понятно и тебе.

– Я понимаю, – Светозар печально покачал головой, – Когда я был маленьким, очень просил па показать мне маму. Это действительно больно и трудно… Но, мне кажется, ты не права. Ведь прошлое можно изменить, узнав будущее. Если знать, что случится что-то плохое, ведь можно изменить Выбор в настоящем и пойти по другой дороге. Тогда прошлое изменится…

Мария подошла, села рядом с мальчиком, взяла его за руку.

– Не всё так просто, милый, – большие серые глаза женщины понимающе смотрели на него, – Видишь ли, будущее очень зыбко. Там множество вариантов, зависящих не только от твоего Выбора, но и от Выбора людей, находящихся рядом с тобой. Иногда кажется, что эти люди и их Выбор никак не связаны с тобой и тем, что случится, но в реальности связь есть. Поэтому, даже если ты сам изменишь решение, захочешь направить будущее в обход каких-то событий, но кто-то рядом с тобой, кто тоже участвует в них, свой Выбор оставит прежним, то нежеланное всё равно случится. Возможно, раньше или позже, чем показывали временные линии. Возможно, будет страшнее или наоборот смягчится, но случится, так или иначе. Поэтому будущее мы не любим смотреть даже больше, чем прошлое и делаем это крайне редко, только если жизненно необходимо. Выбор наиболее вероятных временных линий отнимает ещё больше сил, чем задержка в Поле.

– Ну, что? Начинаем? – Светослав кивнул на готовое ложе.

– Мы ведь сможем говорить друг с другом?

– Да, сможем, – старейшина кивнул, понимая, что заботит мальчика, – Ты справишься, я уверен. И запомни, только смотреть. Это все, что мы сможем. Мария права, прошлое написано.

– Хорошо, дедушка, – Светозар встал, – Что нужно делать?

– Почти ничего, – улыбнулась Мария, – Идите сюда, – она присела на край импровизированной постели и похлопала ладонью рядом с собой.

Когда Любомир с сыном сели рядом с ней, Мария велела им взяться за руки и осторожно связала их руки мягкой льняной тканью с замысловатым узором. Светослав сел с другой стороны, взял мальчика за руку, и она тоже связала их. Так Светозар оказался между отцом и старейшиной, привязанный к ним обоим.

– Теперь ложитесь, закройте глаза и ждите. Нам нужно настроиться, – она кивнула дочерям, чтобы они тоже вошли в круг, – Когда мы будем готовы я скажу и вы отправитесь. Рук не размыкайте, что бы не случилось. Прошлое это лишь кино, оно не может навредить вам. Только вы сами, если разомкнёте руки или задержитесь в Поле.

Она специально пугала их. Больше Светозара, конечно, чем мужа или Мира, но и их тоже. Сама Мария отлично знала, что вернёт их назад при любом раскладе. Вернёт, даже если Поле заберет её собственную жизнь.

Мария обошла постель, села в изголовье, положила руки на плечи мальчику. Её помощницы сели по бокам, каждая взяла за руку мужчину. Лина – Светослава, а Ника – Любомира. Теперь все они оказались в соляном круге, который должен был обеспечить их целостность и защитить от того недоброго, что водилось в Поле Силы в изобилии. Ещё четыре ведьмы, послабее, занимались едой и готовили питье, чтобы поддержать силы женщин-якорей.

Когда концентрация их силы стала максимальной, Мария слегка качнулась вперёд и шепнула: «Идите». Перед закрытыми глазами мальчика и мужчин тут же поплыли цветные круги. Они вертелись, змеились вокруг, заполняя всё пространство их внутреннего взора. Наконец, Светослав сжал руку мальчика и позвал его.

– Светозар. Открой глаза.

Мальчик так и сделал, и невольно зажмурился. Яркий солнечный свет ослепил его на мгновение. Он вздохнул, снова открыл глаза. Они были на площади. По одежде и тому, как люди вели себя, он сообразил, что они там, куда он хотел попасть.

– Мы в Краснодоне, последние дни августа сорок второго года, – подтвердил его догадку Светослав, – Смотри, – он привлёк его внимание к двум парням, примерно лет семнадцати-восемнадцати. Они быстро, почти незаметно глазу кивнули друг другу и разошлись, – Город оккупирован уже примерно месяц. Ты хотел знать всё о комиссаре, с самого начала, поэтому мы здесь. До создания организации события будут не такими значительными, поэтому я буду их «пролистывать», но ты увидишь и поймёшь, кто и как всё организовал.

Мальчик кивнул и перед ними полетели картинки из прошлого. Снова и снова менялись улицы, люди, время дня. Неизменным оставалось только присутствие во всех событиях одного из юношей, на которых обратил его внимание Светослав, когда они только вошли в Поле. Он встречался с парнями и девушками. Все были очень юными, всего на несколько лет старше Светозара. Иногда заговаривал с ними, иногда хватало взгляда, как в первом случае.

Следуя за юношей, Светозар обратил внимание, что немцев в городе было не так уж и много. Много было движения армии и за счёт этой постоянной возни и смены людей казалось, что немцев очень много. Хотя, большинство просто проходило через город.

А вот полицаев было намного больше, чем представлял Светозар по книге, и функции у полиции были не только в поддержании порядка в оккупированном городе. Воришек было, конечно, достаточно, но это было не главным. Полиция должна была пресекать любой намёк на противодействие новым властям. То есть, никакого саботажа или партизан быть не должно было.

Работников туда набирали, как и в любом другом населённом пункте, из числа местных жителей. Это была хорошая работа, обеспечивающая семье безбедное существование в условиях военного времени. Светозар смотрел на них, расхаживающих по городу в форме с оружием и повязками на рукавах, и вспоминал, что говорили о полицаях в чате «хана». Будто все эти люди пошли служить в полицию, чтобы защитить семьи или спасти свою жизнь, будто у них просто не было другого выбора. Тогда он подумал, что, возможно, так и было. Теперь он видел, это далеко не так. Такие, кто пошёл в полицаи из страха, конечно, были, но других, тех, кто пошёл служить врагу из-за власти, которую давали форма и оружие, из-за безнаказанности, их было несравнимо больше.

Пятнадцать безопасных минут в Поле Силы пролетели очень быстро. Дни парнишки, за которым они следовали, были настолько насыщенными, что они успели посмотреть совсем немного. Выпадая из Поля, Светозар почувствовал лёгкий толчок, у него закружилась голова и мальчик невольно прикрыл глаза. Однако, рук отца и старейшины не выпустил, как и обещал Марии.

– Ну? Что? Нашли его? – голос Марии заставил его открыть глаза и посмотреть вверх, – Как ты, милый? – это уже вопрос к нему, Светозару.

– Хорошо, – ответил мальчик, вздохнул и почувствовал лёгкую боль в груди, – Что со мной?

– Это Поле. Вы пробыли там ровно 15 минут, я следила, – она отпустила его, и он сел следом за взрослыми, – Просто ты был там так долго впервые. Это пройдёт, – она улыбнулась, посмотрела на мужа, – Так что? Вы нашли мальчика?

– Да, – кивнул Светослав, – Это было не сложно. Он очень деятельный. Сегодня успеем посмотреть до октября, я думаю.

– Хорошо, – она развязала их руки, потянула к накрытому уже столу, – Покушайте и ложитесь, надо поспать. После первого прохода самая большая потеря силы.

– Дедушка, а тот юноша, за которым мы шли, кто он? – Светозар с удовольствием жевал пирог с капустой и яйцами, запивая его горячим сладким чаем. Он вдруг почувствовал, что ужасно голоден.

– Он – комиссар «Молодой гвардии», – ответил Светослав, поднося чашку к губам, – Ты же просил Правды именно о комиссаре? – мальчик кивнул, – Ну, вот. Это он и был.

– Я думал, комиссар Кошевой.

– Нет, – старейшина покачал головой, – Правда очень часто отличается от того, что мы знаем, Светозар. Формулируя свою просьбу Правды к Совету, ты очень верно не назвал имени того, чьё прошлое хочешь узнать. Поэтому мы идём за реальным комиссаром, а не за книжным героем.

– Как его зовут?

– Его имя Виктор. Виктор Третьякевич, – старейшина поблагодарил женщин за еду и поднялся, – Не думаю, что ты вообще знал, что он был в «Молодой гвардии». Многие годы его имя было под запретом.

– Ты прав, дедушка, – мальчик кивнул, – я никогда не слышал его имени, но я ведь только читал книжку. А там такого героя нет, хотя, она вроде бы основана на реальных событиях. Кошевой там есть, и именно, как комиссар.

– Ну, автор многое изменил в той истории. Смягчил и приукрасил, чтобы людям было легче и интереснее читать. Таковы многие авторы, – старейшина улыбнулся, – И не забывай, что писатель тоже человек. Мало кто способен бесстрастно относиться к таким событиям. Когда он был там, ещё прошло совсем немного времени после их гибели. Слишком свежа была боль людей, а он должен был написать об этом. Это очень трудно, остаться холодным в такой ситуации.

– Должен был?

– Да, – Светослав кивнул, – На самом деле это сложно. Он дополнял и переписывал книгу. Художественного вымысла там довольно много. Хотя, правды тоже. И Виктор в книге есть, но не как комиссар. Я расскажу тебе, потом, когда мы закончим и ты сможешь сам решить кто он и какой он, комиссар «Молодой гвардии».

– Хорошо, я подожду.

Следующие полчаса они проспали, погружённые в сон помощницами Марии. Ника, Лина и сама Мария тоже отдыхали. День у Светлых заканчивался с заходом солнца. К этому времени они добрались до конца сентября 1942 года. В очередной раз выходя из круга, чтобы отдохнуть, Светозар с тоской оглянулся назад.

– Что, милый? – Мария тоже остановилась.

– Я подумал, что мы теряем слишком много времени, когда выходим для отдыха, – вздохнул мальчик, – Мы можем быть там всего пятнадцать минут, это же ужасно мало… Вернувшись из Поля мы вынуждены отвязаться друг от друга, выйти, лечь на кровати. И потом, когда просыпаемся, тоже уходит время, чтобы опять привязать меня к па и дедушке…

– Да, это так.

– А нельзя нам засыпать прямо в круге? – он с надеждой смотрел на ведьму, – Ведь постель там достаточно большая и удобная. Там и вы трое поместитесь, не только мы.

– Можно, – улыбнулась Мария, – Но это очень опасно. Понимаешь, пока вы в Поле работает моя защита, которую я сделала на вас троих и работает защита соляного круга. Но всё это уходит, можно сказать, в «ждущий режим», когда мы засыпаем. Ведьмам ведь тоже нужен сон, как и вам. Якоря тратят массу энергии, чтобы удерживать вас. Но, когда мы засыпаем, защита слабеет, а в Поле много чего есть и хорошего и не очень, – казалось, она его убедила, но не тут-то было.

– Ты сказала, что это очень опасно, – она кивнула, – Но ведь возможно, так?

– Да, ты прав, – Мария улыбнулась. Настойчивость мальчика была ей по сердцу, – Хорошо, я обещаю тебе подумать, как усилить защиту, чтобы вы могли не подниматься, а проснувшись сразу отправляться в Поле.

– Спасибо, бабушка, – он порывисто обнял её, потянулся и поцеловал, не ожидавшую от него такой нежности, Марию.

Прежде, чем они вошли в Поле в следующий раз, Мария надела на шею всем троим специальные защитные амулеты, которые принесла перед их пробуждением одна из её дочерей. Мария подержала каждый амулет в ладонях пару минут, что-то пошептала, а потом сама надела их на мужчин и мальчика.

Теперь они могли не вставать. Возвращаясь из Поля, они оставались лежать там же, на постели посреди соляного круга, погружёнными в спокойный сон без сновидений. Рядом с ними, так же в круге, засыпали женщины-якоря.


Пока Светозар с отцом и старейшиной смотрели прошлое, в доме Серафима, где жили Любомир с семьёй после переезда в посёлок, внешне было всё так же, как и всегда. Однако, чувствовалось напряжение, вызванное отсутствием двоих членов семьи. Все знали, где они и чем заняты, и каждый реагировал на это по-своему.

Серафим, приёмный отец Любомира, что-то вырезал для младшей дочери. Конечно, он волновался за них, особенно, за Светозара. Просьба мальчика была очень серьёзной, если не сказать страшной. Серафим невольно думал о своих сыновьях, которым тоже предстояла инициация в своё время, и надеялся, что их выбор будет не так ужасен.

Наталья, его жена, пытаясь отвлечь, показывала Катерине, как правильно шить одежду для малыша. Но она видела, что, хоть женщина и пробует повторять за ней, но мыслями она далеко от шитья. Катя уже трижды укололась длинной тонкой иглой и Наташа, не спрашивая согласия, залечила ранки.

Мать Катерины, Елизавета Андреевна, что-то вязала в приданное для ребенка, устроившись у окна. Единственным человеком в доме, кто меньше всего думал о Любомире и его сыне была именно она. Точнее, она, конечно, о них беспокоилась. Но это беспокойство было напрямую связано с дочерью. Скорее она волновалась о том, как отреагирует Катя, если с ними что-нибудь случится, чем за них самих.

Только Верочка беспокоилась не скрываясь. Она сидела на крыльце, обняв коленки, и не сводила глаз с калитки. Хоть и понимала, что вернется её Свет не так скоро, но всё равно ждала.

Этим летом ей исполнилось восемь. Четыре из них она дружила со Светозаром. Правда, Светозаром он стал только здесь, в посёлке. Раньше она знала его как Кирилла или Кира. Её друг не любил, когда его звали полным именем и совсем уж не любил, когда кто-то звал его Кирюшей. Они так часто повторяли, что поженятся, когда вырастут, что в последний приезд, бабушка Мария предложила им стать наречёнными. Вера с радостью согласилась, Кир тоже был не против. Поэтому для неё всё было намного серьёзнее, чем казалось на первый взгляд. Девочка ждала не просто своего друга, а наречённого, свою вторую половинку. Не выбранного для неё по воле взрослых, а того, кого любило её сердце.

Бабушка в это не верила, говорила, что всё ещё сто раз изменится и всегда ругалась на неё, если Вера слишком проявляла свою привязанность к Светозару. Он был более сдержан, чем подруга, но девочка отлично знала, что тоже очень дорога ему. Поэтому на все бабушкины «вырастешь, миллион парней ещё будет», Вера неизменно отвечала одно и то же. «Нет, не будет. Мне нужен только Кир!» Когда подобную фразу слышал от Елизаветы Андреевны Светозар, то его ответ тоже всегда был одинаков: «Зачем? У меня есть моя Вера. Никто другой мне не нужен.»


Ночь в конце сентября 1942 года. Светозар сначала не понял, почему они оказались в городском парке ночью, подумал, что какая-то очередная встреча комиссара, но ошибся. Подъехали машины, из одной из них начали выводить людей и строить перед небольшим рвом. Их было довольно много, все были избиты.

– Кто они?

– Большей частью шахтеры, но не все, – ответил Светослав и обратил внимание мальчика на притаившуюся за кустамитень, – Те, – кивнул на немцев и полицаев, занимавшихся пленниками, – не знают, но есть свидетель того, что сейчас будет. Показать, кто это?

– Нет, – Светозар качнул головой, поворачиваясь к людям у машин, – Думаю, я и так узнаю кто он.

Тем временем, полицаи связывали пленников. Точнее, привязывали их друг к другу. То, что они делали это под ярким светом фар, было не так и плохо. Светославу не пришлось подсвечивать картину. Но в то же время это было ужасно потому, что не скрывало ничего. Полицаи связывали руки пленников колючей проволокой, прикручивали их друг и другу. То и дело слышались стоны, за которыми тут же следовали удары. Полицаи ругались, немцы смотрели на всё это с легкой брезгливостью на лицах…


– Кто они? – спросил мальчик, когда время в Поле вышло и они снова сидели за столом в общем доме.

– Полицаи? – уточнил старейшина, он кивнул, – Русские, украинцы, разные.

– Я не про их национальность, – Светозар отхлебнул чаю. Есть после увиденного он был не в состоянии.

– А, ты про это, – Светослав пожал плечами, – Разные. Кто-то был шахтером, кто-то строителем. Специальности тут особого значения не играют. Просто люди такие.

– Их обидела советская власть? – он пытался понять мотивы, но не видел серьёзных причин для такого предательства, какое совершили полицаи, пойдя служить к немцам.

– Некоторые так считали, но большинству просто плевать, кто управляет страной, в которой они живут. Главное, чтобы власть была у них. Власть над людьми, их жизнью или смертью. Чтобы от них зависело, кому жить. Понимаешь?

– Да… – мальчик вздохнул, – я это видел, там… И, похоже, ещё безнаказанность.

– Ты прав, – Любомир поставил чашку на стол, поднялся, – Именно безнаказанность. Для большинства из них удовольствие мучить людей и знать, что им ничего за это не будет. Может, ещё даже похвалят новые хозяева. Ладно, Великие с ними. Все они уже мертвы. Пошли, нужно отдохнуть.

Они не вернулись в круг, легли на кровати, стоявшие вдоль стен. Женщины помогли всем троим заснуть и легли сами. Была глубокая ночь и, по общему мнению, было решено выделить на отдых два часа вместо одного.

Каждый раз, когда им приходилось засыпать, Светозар не видел снов. Это делали ведьмы, чтобы они могли отдохнуть более полноценно. Но не в этот раз. То ли Ника недостаточно сильно «утопила» его в сон, то ли ещё из-за чего-то, но в этот раз сон Светозара не был глухим…

…Он снова был там, в парке и снова видел, как связанных проволокой людей плетьми, будто скот, загоняли в ров. Нескольким из них, прежде, чем ударить полицаи зачем-то выкололи глаза… Потом, живых, их стали засыпать землей…

Марина, одна из четырех дежурных ведьм, подняла голову от ступки, в которой смешивала травы для энергетического питья.

– Что, Мариш? – вторая ведьма, Светлана, тоже остановила работу.

– Что-то не так, – Марина поднялась и пошла вдоль соляного круга, не заходя в него, чтобы не нарушить поле, выставленное Марией.

– В круге? – две другие ведьмы тоже оставили свои занятия, теперь все женщины были на ногах.

– Не пойму, – Марина закончила обходить круг и остановилась, – Что-то не так, но что… – она пожала плечами.

– Стойте! – Галя подняла руку, – Замрите и слушайте.

Четыре женщины замерли там, где стояли, закрыли глаза и превратились в слух. Через мгновение яркие синие глаза Светланы распахнулись.

– Мальчик…

– Что? – все тут же посмотрели на Светозара, всё так же лежавшего на своей кровати, как и минуту назад.

– Ему больно… – Светлана сделала шаг к его постели.

– Что ты видишь? – настраиваться всем на волну Светозара не имело смысла, если одна из них в неё уже вошла.

– Темно…люди… много людей… им больно и страшно… их хоронят заживо!.. – она вздрогнула, метнулась к мальчику, – Великие звезды! Сон… Ему снится то, что они видели в Поле… – она упала рядом с кроватью на колени, не смея коснуться его, на ресницах дрожали слёзы, – Надо остановить это, девочки… – Светлана посмотрела на подруг.

Прикоснуться к Светозару, пока он спал, не могла ни одна из них. Хотя, самое простое было разбудить ребёнка и так остановить сон. Но на всех троих стояла сложная защита Марии, прикрывающая их, как в Поле, так и во время отдыха. Разрушать её, случайным вмешательством, никто из ведьм не хотел. Испугать мальчика, просто тряхнув кровать, на которой он спал, тоже.

– Спокойно, Лана, мы сможем это нейтрализовать, – Марина и две другие ведьмы тоже подошли к кровати.

Очень осторожно, чтобы не потревожить его, они взялись с четырех сторон за кровать и чуть отнесли от стены. Ровно настолько, чтобы одна из них смогла встать между стеной и кроватью. Когда это получилось, они встали вокруг спящего ребёнка, взялись за руки, образовав вокруг него живой круг, прикрыли глаза и начали тихо что-то шептать. Через несколько минут Светозар вздохнул, лёг на бок и подложил руку под подушку.

– Посмотри, Лана, – она уже была на волне мальчика, поэтому ей это было сделать намного легче и быстрее, чем любой из них, – Получилось?

– Да! – Светлана прислушалась к ребёнку и облегчённо вздохнула, – Слава Великим! Он спит теперь как нужно, без снов.

– Слава Великим! – откликнулись женщины.

Возвращать кровать на место они не стали, опасаясь потревожить его сон, и вернулись каждая к своему занятию.

Когда отведённое для сна время вышло, все они проснулись одновременно. Светозар сел и удивлённо осмотрелся. Его кровать стояла сантиметрах в двадцати от стены.

– Что-то случилось? – Мария тоже была удивлена положением кровати мальчика.

– Ничего страшного, – Марина рассказала, почему кровать Светозара отодвинута от стены, – Мы справились, а отодвинули, чтобы не будить его.

– Спасибо, девочки, – Мария улыбнулась, – Просто мы все немного устали, – она укоризненно посмотрела на Нику, – Теперь сном Светозара буду заниматься я сама.

– Прости… – Ника виновато опустила глаза.

– Ничего, дочка, всё бывает, – Мария обняла её за плечи, – Просто Светозар должен отдыхать полноценно, поэтому дальше я сама. А ты займешься Любомиром.

Однако, на этом неожиданности не закончились и сон, приснившийся Светозару, оказался не самой серьёзной из них. Когда мужчины подошли к соляному кругу, намереваясь продолжить свое путешествие в Поле, Мария остановила мужа.

– Погоди, Свет, – она звала его так же, как маленькая Верочка называла своего наречённого, поэтому обернулись они оба, Светослав и Светозар.

– Что-то не так, девочка? – Светослав тут же остановился.

– Да, подожди. Я что-то чувствую, но не пойму пока что.

– Так же, как и я ночью, – Марина подошла к ней, – я ночью обошла круг, вроде ничего не было. А потом Лана услышала сон Светозара. Вот мы и решили, что именно это я и почувствовала.

– Понятно. Ну, что ж, посмотрим, кто у нас тут… – и Мария пошла вокруг соляного кольца, не заступая и на расстоянии сантиметров тридцати от него, – Вы пока посидите, – она кивнула на скамейки у стола, – Это дело ведьм.

– Хорошо, девочка, как скажешь, – согласился Светослав, – Но если тебе понадобится сила…

– Да, Свет, спасибо, – она улыбнулась мужу, – Я попрошу тебя помочь, если будет сложно.

Мужчины и мальчик отошли к столу, ведьмы же наоборот, встали вокруг соляного кольца на равном расстоянии друг от друга. Вместе с Марией их было семь. Она посмотрела на дверь и через мгновение в комнату вошли ещё три женщины.

– Звала, Мария?

– Да, – она кивнула, – помогите девочкам, – женщины присоединились к ведьмам, стоявшим вокруг круга.

Теперь в кольце было девять женщин. Мария продолжила идти вокруг соляного круга, пристально глядя в пространство внутри него.

– Покажись, – она остановилась напротив места, где лежала голова мальчика, когда они заходили в Поле, – Я знаю, что ты здесь. Покажись, не бойся, – воздух в круге слегка дрогнул, но больше ничего не произошло, – Ладно, как хочешь, – Мария улыбнулась и снова пошла вдоль соляной линии, только теперь её губы беззвучно шевелились, творя заклинание.

– Что они делают? – Светозар с любопытством смотрел за действиями женщин и Марией.

– В Поле много чего водится, Светозар. И большинство этих сущностей питаются эмоциями. Какими им не важно, главное, чтобы эмоции были сильными. То, что мы видели в Поле прошлый раз, вызвало у тебя очень сильные эмоции. Да и у нас с твоим отцом тоже. Видимо, это притянуло к нам одну из таких сущностей. На нас защита, которую поставила Мария, поэтому взять наши эмоции существо не смогло. Это, – он коснулся амулета на груди, – защищает нас очень сильно. Мало кто из сущностей, питающихся эмоциями, способен преодолеть такую защиту. Но и отказаться от такого лакомства ему тоже оказалось трудно. Вот оно и последовало за нами.

– А соляной круг его поймал, да?

– Да, – Светослав кивнул, – соль защищает от зла. Эта соль к тому же не простая, а с наговором. Она как щит для нас и решётка для всего, что захочет за нами пойти.

– А ведьмы, которые стоят сейчас вокруг? Они усиливают соль, да?

– Именно. И ещё они мешают существу попытаться преодолеть соляной барьер. Это называется кольцо ведьм. Они сейчас, как очень сильный щит, – Святослав улыбнулся мальчику, – Ты умница, быстро схватываешь.

Мария тем временем закончила круг и остановилась.

– Покажись, тебе нечего бояться, если ты никого не убил, конечно, – она, не отрываясь, смотрела на что-то, видимое только её глазам, – Я просто отправлю тебя домой и всё, – её губы снова беззвучно зашевелились и, на этот раз, существо вынуждено было проявиться.

В центре круга щелкнула голубая вспышка, воздух стал как будто гуще. Он начал медленно кружиться, потом из него стала формироваться фигура. Через минуту в центре соляного круга оказалось существо, чем-то напомнившее Светозару кузнечика и птицу одновременно.

– Ну, вот и ты, – улыбнулась Мария, – Давай знакомиться, – она подошла ближе к соли, – Я – Мария, дочь русов. А ты кто?

– Осторожнее, милая, – Светослав поднялся со своего места и подошёл к жене, – Это дрок. Они ядовитые.

– Спасибо, Свет, – женщина подняла руку и очень вовремя, потому что существо скривилось и плюнуло в её сторону чем-то зелёным, – Как тебе не стыдно? – она укоризненно покачала головой и сделала едва уловимое движение другой рукой снизу-вверх, – Плеваться не красиво и не вежливо. Ты же пришёл в гости. Никакого воспитания!

От первого движения руки Марии между существом и комнатой по всему периметру соляного круга встала прозрачная стена, не позволившая яду попасть в неё или кого-то из ведьм. Движением второй руки, она приподняла дрока над полом и пропустила под ним такую же прозрачную преграду, одновременно закрывая его сверху. Так непрошенный ядовитый гость оказался словно в стеклянной банке. Его яд медленно стек по прозрачной стенке на такой же прозрачный пол, никому не причинив вреда.

– Ведьма… – прошипело существо, – Думал, вас всех извели. И разве ещё живы русы? Давно не встречал таких.

– Мы живы, – взгляд серых глаз стал более жёстким, как только дрок продемонстрировал свои намерения, – Ты в поселке русов и в кольце ведьм на данный момент. И ведьма может убить тебя или отправить домой. Как пожелает, – она улыбнулась существу одними губами.

Дрок дернулся и попятился от неё.

– Итак, зачем ты пошёл за моим мужчиной?

– За мужчиной? Нет! – дрок засмеялся скрипучим смехом, – Я шёл за мальчишкой. Он намного вкуснее, – он посмотрел на Светозара, маленькие птичьи глазки хищно сверкнули, – Столько эмоций! И все такие вкусные! И яркие. Давно не попадался мне такой лакомый кусочек.

Любомир поднялся и встал между существом и сыном. Вид у него был совсем не добрый, как и у Светослава, и у женщин в комнате.

– Ты же видел куда попал и мог уйти. Почему не ушёл? – Светослав обнял жену за плечи, протянул ей левую руку ладонью вверх, чтобы она взяла его силу, если понадобится.

– Эмоции! Его гнев, злость, даже немного ненависти! Замечательно вкусно! – дрок мечтательно вздохнул, – Как я мог всё это бросить? Это же, как для людей выбросить торт в мусор.

– Что тебе снилось, милый? – Мария посмотрела на мальчика.

– Парк… Там немцы с полицаями закопали людей, – он вздохнул, – Извините… я не знал, что это придёт следом…

– Понятно, – она ободряюще улыбнулась ему, – Всё в порядке, Светозар, Ты не виноват. Из Поля вечно что-нибудь вываливается. Для того я и сделала круг и поставила защиту на вас и на соль. Чтобы такие, как он, не причинили вам зла и не смогли пройти в наш мир.

– Я не «что-нибудь»! – возмутилось существо, – Я – дрок!

– А ещё ты пакостник и поганец, каких поискать! – Светослав виновато улыбнулся жене и женщинам, – Простите, девочки, из песни слова не выкинуть.

– Ничего, милый, – Мария легко поцеловала его в губы, – Ну, что? Выбросим его обратно в Поле, отправим домой или убьём? – от последних слов женщины дрок съёжился, его буро-зеленая кожа посерела, он завертелся на месте, видимо, пытаясь сбежать, но ничего не произошло. Заклинание Марии крепко держало его в невидимой банке, – Не тужься, малыш, – Мария засмеялась, – Я же сказала, ведьма будет решать, что с тобой будет дальше. Ты не сбежишь.

– В Поле точно нет. Пусть сам туда возвращается. Это для них довольно неприятный и сложный процесс. Вот и пусть помучается, – существо зашипело на мужчину и плюнуло в него ядом, – Глупый он какой-то, – констатировал Светослав, – Может, выбросишь его домой?

– Простите… а можно я?

Они не заметили, как Светозар подошел к кругу. Мальчик стоял в полуметре от соляной преграды, отделявшей его от дрока, и существо метнулось к нему, пытаясь всё же пробить защитный купол. Конечно, безрезультатно.

– Если хочешь, милый, – Мария кивнула, – Не волнуйтесь, он справится, – остановила она мужчин, собравшихся возразить ей.

– Значит, – Светозар медленно пошёл вдоль круга, как до этого делала Мария, – тебе нравятся эмоции? Любишь злость, гнев, ненависть?

– О, да! – существо не сводило с него жадных глаз.

Купол перекрывал ему доступ к эмоциям всех, кто был в комнате, и Светозара в том числе, но он мог себе представить вкус того, что творилось внутри мальчика.

– А сколько ты можешь слопать гнева?

– Мария… – Любомир шагнул к сыну, – ты уверена, что это безопасно?

– Всё в порядке, Мир, не волнуйся, – женщина улыбнулась, – Я его контролирую.

– Так сколько? – Светозар остановился прямо напротив дрока, скрестил руки на груди.

– Много! Это так вкусно!

– А если его будет слишком много?

Мария улыбнулась и Любомир начал понимать, что собирается сделать сын. Он посмотрел на женщину, спрашивая одними глазами.

«Он справится?»

«Да.» – Мария едва заметно кивнула.

– Как это «много»?! – дрок удивлённо поднялся на задние лапы, – Этого не может быть «много»! – он засмеялся глупости этого человеческого младенца, – Эмоций всегда мало!

– Хорошо, – Светозар улыбнулся дроку и Любомир впервые в жизни увидел, каким опасным может быть его мальчик. Улыбались губы Светозара, но глаза остались холодными, – Ты получишь своё лакомство, но всё же, что будет, если гнева окажется слишком много?

– Ничего не будет. Дай мне его! – дрок облизнулся, – Я сожру его весь!!!

– Мария, дай мне связь с ним, пожалуйста.

– Уверен? – она всё же уточнила, хотя и видела, какое решение он принял, и восхищалась его простотой и эффективностью.

– Да.

– Хорошо, секунду, – она внимательно посмотрела на мальчика, потом на дрока, подняла руку, – У тебя будет пять минут.

– Так много… – тихо ахнул Любомир.

– Всё в порядке, па, – мальчик посмотрел на отца, – Этого и правда много, я справлюсь быстрее.

– Какая самоуверенность! – хихикнул дрок, готовясь к прыжку.

– Не радуйся, дурачок, – усмехнулась Мария, – Ты останешься в банке. К Светозару ты не прикоснёшься, – она посмотрела на мальчика, – Он твой.

Светозар кивнул и глянул на дрока. Поле между ними стало более прозрачным, но не пропало совсем. Он прикрыл глаза, вспомнил то, что видел в том парке. Как полицаи издевались над избитыми связанными пленниками, как заживо хоронили их. Гнев огромной волной снова поднимался в нём, но сейчас Светозар не стал гасить его. Наоборот, мальчик позволил ему затопить его, вылиться наружу.

– О, да!!! – застонал дрок, жадно втягивая в себя его гнев, – Ещё!!! Больше эмоций, дай ещё!

Светозар открыл глаза, встретился взглядом с дроком, и волна его гнева стала огромной. Он полностью отпустил себя, и с острой мордочки дрока стала сползать довольная ухмылка. Мальчик вспомнил, как привязывали проволокой ребёнка к матери, как она пыталась оградить малыша от колючек, прикрывая его руками… Гнев ледяными волнами расходился от Светозара и стал настолько осязаем, что это почувствовали все в комнате.

– Мария… – Любомир с тревогой смотрел на сына, – Может… – он не договорил.

– Хватит… – застонал дрок, – Остановись!..

– Видишь, даже лакомство бывает горьким, если его слишком много, – улыбнулся Светозар, снимая последние барьеры, сдерживающие его ненависть к полицаям, – Ты же об этом мечтал, ради этого пошёл за нами. Ну, вот, твоё желание исполнилось, моя ненависть твоя.

– Довольно… остановись, прошу… – дрок упал, не в силах больше стоять на своих вывернутых лапках кузнечика, – Хватит… ты же меня убьёшь…

– Да, убью, – спокойно согласился мальчик, – Но ты умрёшь счастливым и сытым. Разве нет?

В птичьих глазках дрока появился ужас. Он, наконец, понял, чем грозит ему такая удивительная «глупость» этого странного человека. Младенцем он его больше не считал, но было поздно. Разорвать связь со Светозаром дрок уже не мог, эмоции мальчика продолжали литься в него нескончаемым потоком, выворачивая наизнанку, разрывая его мозг.

– Нет… – прошептал Любомир, глядя на сына и прекрасно понимая, что ещё несколько мгновений и он действительно убьёт дрока.

Ни за что он не хотел, чтобы его мальчик убил живое существо. Пусть и такое пакостное и несуразное, как этот дрок. Ведь в своём мире он был не таким. И он был разумен, несмотря ни на что.

Любомир шагнул к сыну, положил руку ему на плечо и… упал. Мария тут же взмахнула рукой, добивая дрока. Она прекрасно поняла жест Любомира, но не успела остановить, поэтому гнев Светозара сбил отца с ног.

– Па… прости… – мальчик виновато смотрел на него, не смея коснуться, – Я не хотел. Очень больно?

– Как ты, Мир?

Светослав помог ему подняться и сейчас все собрались вокруг них с сыном, забыв о дроке. Он потряс головой, отгоняя дурноту, улыбнулся.

– Больно… но я в порядке, – Любомир снова положил руку на плечо мальчика, – Это ты меня прости, сынок. Но я не хотел, чтобы ты его убил. Это ведь живое существо, несмотря ни на что. Понимаешь?

– Прости, – повторил Светозар, порывисто обнимая отца, – Я не думал об этом. Видел только насколько он мерзкий… и скольких людей он убил в Поле… – Любомир удивлённо посмотрел на старейшин.

– Да, – кивнула Мария, – Связь была двусторонней. Я не сразу поняла это, а когда сообразила, что он пытался победить нашего мальчика, тут же прикрыла его. Но дрок и без меня бы не справился. Светозар намного сильнее него, – в глазах женщины, обращённых на мальчика, светилось уважение.

– Спасибо, Мария, – Светозар встретился с ней взглядом, – И спасибо, что не дала мне его убить…

– Всё в порядке, милый, – она ласково погладила его кудрявые волосы, – Идите, сделайте чаю. Нам нужно убраться здесь, – она кивнула на мёртвого дрока всё ещё висевшего в силовой ловушке, – Потом немного придём в себя и продолжим. Ты ведь не передумал? – Светозар отрицательно качнул головой, – Хорошо. Но ты же знаешь, что можешь остановиться в любой момент, да?

– Да, Мария, я знаю, – кивнул мальчик, – Дедушка и па говорили мне.


Через час они снова вошли в Поле. Светозар не хотел останавливаться, поэтому они опять были в сорок втором. Конец сентября, день, следующий за казнью людей в парке.

Они были дома у Виктора. За столом сидели мальчишки, примерно 16-18 лет. Один из них сначала ходил, потом остановился около стола. Он рассказывал о том, что видел прошлой ночью. Наконец, замолчал, сердито стукнул кулаком по столу, сел. Стало очень тихо. Казалось, даже воздух в комнате стал гуще. Все молчали, потом поднялся Виктор.

– Мы не можем… не должны, этого так оставить… – он вздохнул, – Конечно, Красная Армия вернётся и отомстит им всем… за всё отомстит…– по голосу чувствовалось, что он волнуется, хотя, и пытается говорить спокойно, – Только мы ведь и сами тоже можем… – глянул на парнишку в очках, сидевшего рядом с ним, – В общем, есть одна идея, как мы можем помочь Красной Армии. Конечно, все вы и так уже помогаете приблизить нашу победу, но если бы мы объединились, то толку от нас стало бы в разы больше, чем сейчас.

– Согласен, – кивнул юноша в очках, – Нас много, но каждый вроде как сам по себе.

– Вить, что конкретно ты предлагаешь? Как объединиться? Подпольная комсомольская организация? Так? Но мы не все комсомольцы, – один из парней пожал плечами, – Что делать тем, кто не успел вступить?

– Не совсем так. Мы с Ваней, предлагаем объединить все группы в партизанский отряд. Его группа самая большая из всех, поэтому сначала я озвучил свою идею ему. Теперь нужно ваше решение. Что думаете?

– Ты прав, вместе мы будем сильнее, – парнишка, рассказывавший про казнь в парке, поднялся, прошёлся по комнате, – Только надо всё по уму сделать. Чтобы не поймали. Больше людей, больше шансов, что вычислят.

– Если взять за основу пятёрки, не вычислят, – Виктор понимающе кивнул, – В пятёрке достаточно людей для выполнения большинства заданий. Нужно, чтобы члены пятёрок знали только своего командира, а руководителей групп нет. Тогда, даже если одна пятёрка провалится, она не сможет потянуть за собой весь отряд. Даже всю группу, в которую входит, не сможет. Руководителю придётся перейти на нелегальное положение и всё. Остальные смогут продолжить работу и постараться вытащить товарищей.

– Толково, – согласился другой юноша, – а руководители групп могут стать штабом отряда.

– Да, – подтвердил Виктор, – Назначать нас некому, придётся самим, – улыбнулся, – Думаю, это не так уж важно. Главное, дело.

– Да! Главное, дело.

– Давайте проголосуем, – Иван поправил очки, – Кто за партизанский отряд? – все присутствующие подняли руки, – Ну, вот, – он был всё так же серьёзен, – единогласно.

– Предлагаю командиром выбрать Ивана, – Виктор поднял руку, останавливая возращения со стороны своего кандидата, – Твоя группа самая большая, тебе и командиром быть, – и снова все согласились, – Теперь название. Что думаете? Как бы нам стоило называться?

– Вань, а как вы подписываете свои листовки?

– «Молот». Но, Сереж, по-моему, так будет не честно, – Иван смущённо улыбнулся, – Может, у ребят есть другие мысли на счёт названия.

– А почему бы нет? Коротко и ёмко. Сразу понятно, всем врагам не поздоровится от нашего Молота, – Сергей снова сел, – Мне нравится. Ребята, как вам?

Название всем понравилось. Когда были утверждены члены штаба, поднялся Иван.

– Теперь мы комсомольский партизанский отряд. Так? – парни закивали в ответ, – Значит, нам нужен комсорг. Предлагаю Виктора.

– Не выйдет, Вань, – улыбнулся Виктор, – Комсорга выбирают общим собранием, а у нас только руководители. Обойдёмся и так.

– Нет, нельзя, – Сергей согласился с Ваней, – Нужен идейный руководитель, без него отряд будет не настоящим. Пусть не комсорг, тогда комиссар, – он говорил совершенно серьёзно и мальчишки поддержали его, – Кто за то, чтобы Витя был нашим комиссаром?

Голосовали единогласно и Виктор стал комиссаром «Молота».

Ребята более подробно обсудили безопасность, потом перешли к вопросу о листовках. Каждая из групп выпускала свои. Точнее, ребята писали их от руки. Текст составляли сами. В основном, призывали не верить немецкой пропаганде, кричавшей, что фашисты уже чуть ли не в Москве гуляют по улицам.

– Нам бы приёмник, чтобы Москву слушать, – Жора задумчиво потёр подбородок, – Только, где его взять?

– Сами соберем, детали нужны только.

– Займёшься? – юноша, говоривший о деталях, кивнул, – А ответственным за агитацию будет Жора. Все согласны? – ребята закивали.

Обсудили ещё несколько организационных вопросов, потом снова поднялся Виктор.

– Ребята, мы теперь настоящий партизанский отряд, но всё же нам кое-чего не хватает, – он улыбнулся, удивленным лицам ребят, – Да, да. Не хватает. И очень важного.

– Чего же? Говори уже, Вить, – Иван нетерпеливым жестом поправил очки.

– Нужно позаботиться о тайне «Молота». Все партизаны, вступая в отряд, приносят присягу, в которой клянутся хранить тайну.

– Точно!

– Значит, и мы будем!

– А текст кто-нибудь знает?

– Если и нет, придумаем свой!

Они заговорили почти все сразу. Виктор улыбнулся, он отлично помнил текст партизанской присяги. Его немного дополнили и получилась клятва отряда «Молот», которую одобрили все члены штаба и первыми принесли её, начиная с комиссара.


Из этого входа в Поле Светозар вернулся с улыбкой. Они были такими яркими и прекрасными, мальчишки немногим старше него. Вспоминая о том, как горели их глаза, когда они читали текст присяги, он подумал, что живи он тогда, тоже был бы с ними. Иначе ведь просто невозможно, немыслимо поступить для человека, чью родную землю топчут сапоги врагов! Единственное, что смущало, это иное название организации, знакомой ему как «Молодая гвардия». Но он помнил, что говорили старшие, Правда часто бывает не такой, как мы о ней думаем. Светозар решил, что с этого момента будет воспринимать книгу лишь как художественную литературу. Да, основанную на реальных событиях и персонажи её реальные люди, но не более того.

Любомир видел, в каком приподнятом настроении вернулся сын. Он понимал и разделял его эмоции, но он был старше и, к сожалению, или к счастью, не мог отвлечься от того, что ждало этих детей в ближайшем будущем. У него всё ещё оставался шанс остановить Светозара, не пустить его в январские дни сорок третьего, которые станут смертельными для большинства этих, таких замечательных мальчишек. Каждый раз, когда они возвращались, Светослав задавал ему молчаливый вопрос: «Идём дальше?» И всегда на вопросительный взгляд старейшины он отвечал едва заметным кивком головы. Было так и в этот раз. Он не считал себя вправе делать выбор за сына. Да, он любил его больше всех на этом свете и больше всего хотел оградить от того, что он увидит, следуя дальше за комиссаром «Молодой гвардии». Но с самого детства он учил Светозара, что за всё в жизни человек несёт ответственность сам. Сам делает Выбор и сам отвечает за его последствия. Никто не вправе лишать этого человека, заменять его Выбор своим. Тем более никто не вправе лишать возможности узнать Правду. Поэтому Любомир не останавливал его и знал, что не остановит до самого конца. Это будет больно, увидеть все это, но так будет правильно. По отношению к юноше из прошлого, жизнь которого горела ещё так ярко, и по отношению к Светозару, захотевшему узнать всю Правду о нём.

Попив чаю с травами и снова ложась на кровать, чтобы уснуть глухим, без сновидений, сном отдыха, Любомир подумал про девочек. Его жена, носившая их малыша, и её дочка, наречённая Светозара, конечно, волновались за них обоих. Мысленно он обнял и поцеловал девочек, надеясь, что они почувствуют это и им станет хоть немного спокойнее.


Любомир был прав. И Катерина, и Вера волновались за них. Обе старались убедить себя, что всё будет хорошо, но они не родились среди Светлых и не были привычны к такому. Хотя, Любомир и сам был приёмным сыном в роду, но он провёл среди них больше времени, лучше понимал их, больше знал. Да и волноваться ему было некогда. Он участвовал в инициации сына и у него были волнения иного рода.

Когда пришло время ужинать, Катерина позвала дочку в дом. Вера вздохнула, нехотя пошла на зов матери. Думать о еде совершенно не хотелось, без Светозара всё было не таким.

– Мам, это их ещё три дня не будет, да?

– Да, доча, – Катя поставила перед девочкой тарелку с дымящейся картошкой, – Кушай, с ними всё хорошо. Так ведь, Сим? – она посмотрела на приёмного отца мужа, тот кивнул, разминая свою порцию картошки.

– Всё так, девочка, – мать Кати едва заметно фыркнула, она никак не могла привыкнуть к этому его обращению к её дочери, – Всё будет в порядке, не о чем волноваться. Они там не одни. С ними старейшины и самые сильные ведьмы рода.

– Что это вообще такое, это ваше Поле? – Елизавета Андреевна тоже разминала картошку, удивляясь про себя, как можно так часто ее есть и не поправляться.

– Оно не только наше, – улыбнулся Серафим, – Ваше тоже. Вы ведь на этой же планете живёте.

– А, правда, Сим, расскажите, какое оно, Поле Силы. Лёша говорил, но я не очень хорошо слушала его, да и страх всё из головы выгнал, – Катя печально вздохнула.

– Да, страх он такой, – Серафим посмотрел на жену, – Можешь, глянуть как там они?

– Могу, – Наталья кивнула, – Подслушивать не буду, просто посмотрю, – она прикрыла на пару секунд глаза, потом улыбнулась Кате, – Всё хорошо, они в порядке, сейчас отдыхают.

– Спасибо, – женщина с благодарностью смотрела на Наталью, – Вот, видишь, всё хорошо, – она погладила дочку по голове, – Не волнуйся, Верочка.

– Не могу, мам… – девочка грустно улыбнулась, – Он там один, без меня… страшно.

– Сим, расскажите про Поле, пожалуйста, – Катя снова обратилась к приёмному отцу мужа, – И мама послушает, а то у неё наверняка туча вопросов. Да, мам? – Елизавета Андреевна промолчала, но по лицу женщины было видно, что всё это она считает глупостями.

– Хорошо, – кивнул Серафим, – Расскажу, только поужинаем сначала.

Как и обещал, после ужина Серафим не ушёл из-за стола.

– Поле Силы это одна из оболочек нашей планеты. Есть атмосфера, стратосфера, много ещё других сфер, – он улыбнулся, – Ну, это то, про что вы знаете, о чём в школе говорят. А есть ещё пара оболочек, о которых люди не знают, хотя и сталкиваются с ними каждый день. Поле Силы одна из них. В него наша планета записывает всё, что происходит с ней, с самого своего рождения.

– То есть можно увидеть любой момент прошлого? Совершенно любой?

– Да, – он кивнул, – вопрос только в том, сколько человеческих сил на это потребуется. Поле Силы живое существо, и оно очень любит силу в любом её проявлении. Если задержаться в Поле дольше 15 минут, оно начнёт пить жизненную силу человека.

– А там, где они сейчас? Это ведь довольно далеко от настоящего. Там много силы нужно? – Верочкины пальчики, сплетенные в замок, побелели, так сильно она их сжала.

– Это не очень далеко, Вера, – Серафим улыбнулся, понимая, что именно интересует девочку, – Сил нужно много, но не от дальности, а потому, что период времени, который просил Светозар, довольно велик. И ещё потому, что там очень много боли. Это всегда вызывает сильные эмоции у людей, которые смотрят прошлое. Поле становится плотнее в такие минуты, поэтому возвращаться тяжелее. Но с ними Светослав, он очень сильный. Мир тоже не слабый, – его глаза потеплели, когда вспомнил о приёмном сыне, – И там самые сильные ведьмы нашего рода. С ними всё будет хорошо. Не надо волноваться, Верочка. Ведь в своего наречённого, он у тебя тоже очень силён.

– Свет сильный, я знаю… просто мы так надолго не разлучались, – она вздохнула, – Поэтому страшно… ведь я ему там помочь не могу… – девочка посмотрела на мать, – Мам, ты ведь тоже боишься за папу Лёшу. Разве не так?

– Так, доча, – Катя кивнула, – боюсь, конечно. Но и доверяю ему. Если он это выбрал, значит, понимает, что делает.

– Значит, там всё наше прошлое, – Елизавета Андреевна задумчиво смотрела на этих странных людей, – Поэтому вы не фотографируетесь?

– Да, – на этот раз ответила Наталья, – Нам это не нужно. Зачем плоская картинка, когда можно увидеть прошлое, будто настоящее? В Поле записано всё объемно, со звуком. Одно плохо, – она печально улыбнулась, – Прошлое написано и ничего изменить нельзя. Мы лишь зрители, а это иногда бывает больнее всего.

– А как же эффект бабочки? – Катя удивлённо смотрела на хозяйку дома.

– Никак. Это выдумка. Сейчас Светозар и Любомир в ужасном положении. Они смотрят прошлое человека, который погиб ужасной, мучительной смертью. И не он один. Они знают, чем всё закончится. Знают, но ничего не могут сделать. Только смотреть. Я бы не посмела туда идти, если честно… это слишком больно, – Наталья сочувственно посмотрела на Веру, – Твой наречённый вернётся оттуда сильно изменившимся. Будь готова к этому, Верочка, и не обижайся на него. Прошлое изменит их обоих. Тот ужас, через который они пройдут вместе с комиссаром, он останется с ними навсегда.

– Это так, – Серафим кивнул, – Но Светозар очень смелый мальчик, как и Любомир. Они оба справятся. Нужна не реальная смелость, чтобы разрешить сыну идти туда, и такая же любовь, чтобы пойти вместе с ним.

– А он всё время говорит, что не может любить, что мёртв внутри, – Катя улыбнулась, – Наверное, раньше так и было. Надеюсь, малыш всё изменит, – она ласково погладила живот, – Сына он любит беззаветно. Я никогда не видела, чтоб отец так любил своего ребенка.

– Просто ты ещё недавно в посёлке, – Серафим посмотрел на свою младшую дочку, старательно что-то вывязывающую крючком, и синие глаза потеплели, – Мы все любим своих малышей. И мужчины, и женщины.

– Вот эта любовь и даёт мне надежду, – её рука по-прежнему лежала на животе, будто лаская ребёнка внутри, – Малыш поможет Лёше стать прежним, живым. Хотя, для меня он и так лучше всех на свете.

– Кстати, об этом, – Елизавета Андреевна увидела возможность и тут же ею воспользовалась, – Разве обязательно Алексею принимать роды? Почему нельзя родить нормально, в больнице с врачами?

– Мама… – Катя с упрёком посмотрела на мать, – Мы же уже об этом говорили.

– Погоди, девочка, – Серафим жестом остановил её, – Я попробую объяснить твоей маме. Возможно, она просто не понимает смысла этого.

– Алексей сказал, у вас правило: кто сделал, тот и принимает.

– Да, так и есть, – кивнул Серафим, – Принимает ребенка только отец. Но вы не должны этого бояться. Он будет не один. Старшие ведьмы рода будут рядом и обязательно подскажут ему, если понадобится помощь.

– Но не помогут?

– Нет. Ни к матери, ни к малышу никто чужой не прикоснётся. Только в случае смертельной опасности для обоих или одного из них. Тогда Мария войдёт в баню, и сама сделает, что нужно, чтобы спасти обоих.

– В баню?!.. – Елизавета Андреевна была в шоке, – Алексей ничего не говорил про баню…

– Это я попросила его не говорить, мам, – Катя попыталась успокоить мать, – Если бы ты узнала об этом раньше, то был бы скандал. Ты бы с нами не поехала. А я хочу, чтобы ты была с нами.

– Бред… уехать из нормального цивилизованного места, с врачами и больницами, чтобы рожать в тайге с мужчиной, у которого явно нет медицинского образования… мало этого, так ещё и в бане!.. – возмущению женщины не было предела, – Не думала я, что ты настолько не нормальная, Катерина!

– А кто вам сказал, что наша баня хуже ваших больниц? – Серафим улыбался, – К тому же, Любомир отлично справится. Светозар тоже родился в посёлке и его принимал отец, так что опыт у него уже есть.

– Возможно, – не сдавалась Елизавета Андреевна, – Но его мать умерла. Может, из-за этого и… – закончить фразу ей не дала возмущённая внучка.

– Бабушка! – Вера вскочила на ноги, – Не говори так про папу Лёшу! Он не виноват, что мама моего Света ушла.

Девочка схватывала новые слова и понятия значительно быстрее взрослых. Сейчас она сказала «ушла», не «умерла», как говорила её бабушка. В посёлке никогда не говорили «умер». Ведь смерти для русов нет. Это лишь дверь, в которую можно уйти, но можно и вернуться.

– Тише, Верочка, – Наталья поймала девочку за руку и мягко усадила обратно на скамью, – Просто для твоей бабушки всё слишком удивительно. Наш мир чужой ей, понимаешь? Она привыкнет, со временем. Когда поймёт, что наш мир лучше того, который вы оставили.

– Да, Наташа. Извини, – Вера виновато потупилась, – Извини, бабушка.

Елизавета Андреевна ревниво посмотрела на девочку. Она не понимала, как они могут так легко принимать всё это. Этих людей и эту жизнь. Она обещала дочери, что тоже попробует, но пока у неё не получалось. Пожалуй, и не могло получиться. Наталья была права, мир, в котором она теперь жила был для неё максимально чужим.

Когда дочь сказала, что выходит замуж и пришла к ней с будущим мужем и его сыном, Елизавета Андреевна даже обрадовалась. Дочка достаточно намыкалась одна с ребенком, а этот парень казался таким надежным и спокойным. Позже она поняла, что таким он и был, но теперь она уже не знала достоинство это или его недостаток. Часто она думала, что, может, лучше было бы, найди себе дочка обыкновенного парня. Может, не такого надежного и хорошего, как Алексей, но обычного. Пусть даже немного пьющего, как её отец, но зато простого.

Алексей же только казался простым. Женщина поняла это, когда он предложил выкупить квартиру соседнюю с той, в которой жили они с сыном, а потом и её дочь с внучкой. Казалось бы, всё просто. Решил, сделай. Хочешь, чтобы мать жены жила поближе никто не против. Так нет же. Он задумал ещё пробить дверь в свою квартиру, чтобы в подъезд выходить было не нужно и собрал семейный совет, чтобы узнать мнение всех членов семьи, включая детей, о покупке квартиры и идее с дверью. Ну, спросить мнение жены, ещё куда ни шло, хотя, деньги его и решать ему. Но детей зачем? Когда она спросила его об этом, Алексей пожал плечами, будто не понимая, чему она удивляется, и ответил, что покупка квартиры, это серьёзное дело и касается всех членов семьи. Дети имеют право высказать своё мнение так же, как и взрослые, они уже большие, могут сказать, что думают.

Потом была новость о том, что дочь беременна и принимать малыша будет Алексей. Для того, чтобы этому никто не помешал, потребовалось переехать в какой-то странный посёлок. Названия у него не было, как и у веры её новых родственников. Елизавета Андреевна, не вникая особо в вопросы веры, решила, что это какая-то секта и она поедет с ними, чтобы не дать дочери рожать в антисанитарных условиях в тайге. Она твёрдо решила, что убедит её рожать в городе, в нормальной больнице, с врачами, а не с мужем.

Вот так она и оказалась в этом чужом, до невозможности странном, мире полном мужчин и женщин, очень похожих на Алексея. Странным было всё. Начиная от того, как эти люди относились друг к другу, до разницы в восприятии слов. Например, слово «ведьма» в привычном для неё контексте всегда было негативным. Здесь Ведьма это был титул, причём его ещё нужно было заслужить…

И сейчас. Алексей с сыном ушли смотреть прошлое в какое-то Поле. Она видела, что дочь и внучка понимают, о чём говорил Серафим, но сама она никак не могла в это поверить. Как можно где-то посмотреть прошлое? Да ещё так, как они говорят, объёмно и со звуком, как в кино? Ну, бред же! Так не бывает. И причина, по которой они туда пошли, донельзя глупая. Она уже поняла, что путешествие в это самое Поле достаточно опасная штука, а они пошли туда по прихоти ребёнка. Мальчик захотел узнать Правду, попросил Старших показать и ради этого был созван Совет рода и взрослые оставили свои дела, чтобы помочь ребёнку выполнить его желание. Елизавета Андреевна пошла на этот Совет, хотя Алексей говорил, что им туда идти не обязательно. Они ведь не их Веры. Катя и Верочка твёрдо заявили, что пойдут. Поэтому и она тоже пошла.

И Совет не разочаровал её, ещё больше убедив в их ненормальности. Совершенно серьёзно взрослые люди спрашивали мальчика о его просьбе и потом, когда все расходились, она видела, как смотрели люди на Кирилла. В их глазах было уважение. Она не понимала их. Разрешить ребенку смотреть прошлое о войне, если предположить, что это всё же возможно, а не какой-то наркотический гипноз, было верхом глупости. Ну, что хорошего он там увидит? Насколько она поняла, Кирилл попросил всю правду, значит, и то, как они погибли и как их мучили немцы. Зачем позволять видеть это двенадцатилетнему мальчику? Отец же не просто разрешил это, он пошёл вместе с сыном…

Из раздумий об их ненормальности Елизавету Андреевну вывел голос дочери и тот вопрос, который она задала Серафиму.

– Сим, а сложно стать такой, как вы? – он удивлённо поднял брови и Катя пояснила, – Ну, вашей Веры.

– Мы зовём себя Светлыми, – напомнил он с улыбкой, покачал головой, – Это не сложно, Катя, но ты должны быть совершено уверена, что хочешь этого.

– Да, я понимаю, – Катя кивнула, – И я хочу стать такой. Светлой. Как мой муж, как Кир, как все вы. Я понимаю, что это трудно, наверное, но хочу этого.

– Нет!.. – Елизавета Андреевна даже задохнулась, так сильно она была против, чтобы её дочь тоже стала сектанткой.

– Понимаю, – Серафим смотрел на женщину, будто не слыша протеста Елизаветы Андреевны, – Но почему ты этого хочешь?

– На мой взгляд, жена должна быть в Вере мужа, – Катя тоже словно не слышала матери, – Мне близко то, о чём вы говорите, как живёте, я хочу стать такой. Понимаю, что мне далеко до вас, но ужасно хочу. И я хочу пройти обряд соединения. Если Лёша тоже захочет, конечно.

– Он захочет. Я спрашивал его об этом. Мир сказал, если ты захочешь, то большего ему и не надо. Он тебя любит. Иначе, чем маму Светозара, но любит.

– Спасибо, Сим. Я знаю, – Катя улыбнулась, – Чувствую, что он меня любит, хотя, никогда и не говорит об этом. Я понимаю, для него это очень серьёзно. Он относится к себе слишком придирчиво, считает, что не может мне дать того, что должен.

Утром Вера не утерпела и побежала к общему дому, узнать, как там они и много ли ещё смотреть. Конечно, внутрь её не впустили. На крыльце девочку встретила одна из дочерей Марии. Она сказала, что всё в порядке. Смотреть ещё много, они только в начале ноября сорок второго года, но волноваться не о чем.

Пока волноваться действительно было не о чем. Время, которое сейчас смотрели Светозар и его спутники, было хорошим, удачным для подпольщиков. У них теперь было два радиоприёмника, а листовки печатались на примитивном станке, собранном на квартире у Жоры. Шрифт и части станка удалось раздобыть в разрушенной типографии. Почему-то ни полицаям, ни немцам не пришло в голову уничтожить её окончательно. Женя Мошков, руководивший одной из групп, стал директором клуба имени Горького, который разрешили открыть немцы. Всё складывалось вполне не плохо. Хотя, из-за того, что теперь можно было встречаться официально, под прикрытием самодеятельности, многие стали менее осторожны. Тогда же, в клубе, Виктор встретил девушку, Аню. Она тоже была в отряде, руководила одной из пятёрок, но, благодаря правилам конспирации, до этого близко они знакомы не были.


– А она ему нравится, – сказал Светозар, когда они сидели за столом во время очередной большой остановки и пили чай с пирожками, – Даже, думаю, больше, чем нравится.

– Да, – кивнул Светослав, – Ты прав. И он ей тоже больше, чем нравится.


Вочередной вход в Поле они оказались около её дома. Виктор провожал подругу. Они шли рядом, молчали. Чувствовалось, что им хорошо вместе. Даже вот так, просто молча идти рядом. Он то и дело смотрел на девушку, будто хотел что-то сказать и не решался. Наконец, Виктор остановился и остановил её, поймав за руку.

– Аня… можно тебя попросить?

– Конечно, Вить, – она не отняла у него своей руки, и её ладошка доверчиво лежала в его руке, – О чём?

– Аня, обещай мне одну вещь… – было видно, что говорить трудно, но сказать он должен, – Если вдруг мы провалимся…

– Вить, не надо, – она прервала его, сжала руку, – Всё будет хорошо, наши скоро придут и всё закончится.

– Да, – он кивнул, но всё же продолжил, – Погоди… послушай, это очень важно, для меня… Раньше я боялся только за родных, теперь боюсь ещё за тебя… и этот страх намного сильнее. Ты понимаешь? – Виктор взял её другую руку, сжал обе, внимательно смотрел в её ясные глаза, – Я сам ничего не боюсь, ты знаешь. Но ты… как подумаю, что лапы полицаев или немцев могут коснуться тебя… – он вздохнул, – Обещай, если мы провалимся, если арестуют меня или кого из штаба, ты сразу уйдёшь. Всё бросишь и уйдёшь. Обещаешь?

– Вить… – глаза девушки стали, казалось ещё больше, голос слегка дрогнул.

– Пообещай, прошу тебя… – настаивал он, – Если я буду уверен, что ты в безопасности, мне будет плевать на всё. Что бы ни случилось, что бы ни было со мной, ты им не достанешься, уйдёшь. Обещай!

Она так ничего и не ответила ему, качнулась вперёд, быстро и крепко поцеловала в губы, убежала в дом…


– Они подходят друг другу, – Светозар задумчиво смотрел куда-то мимо отца, – Жаль, что так вышло, и он погиб.

– Она тоже погибла, – Светослав тяжело вздохнул.

– Дедушка, – мальчик вдруг понял, что боится спросить старейшину, как именно погибнет девушка комиссара и сменил тему, – а где же Кошевой? Он вообще был в отряде?

– Был. Скоро ты его увидишь, – пообещал Светослав, и они пошли отдыхать.


На очередном собрании штаба «Молота» они действительно увидели Кошевого. В отряде уже был боевой командир, Иван Туркенич, и Ваня Земнухов уступил ему место командира отряда, став начальником штаба. Несмотря на риск, что довольно много людей будет знать кто он, Виктор принимал ребят в комсомол. Он выдавал им временные удостоверения, подписанные его подпольной кличкой – «комиссар Славин». Было решено, что ему нужен помощник для работы с новичками-комсомольцами. Тогда и появился Кошевой. Его привёл Земнухов, поручился за него, сказал, что парень ответственный и сознательный. Кошевого приняли, он принёс присягу и вошёл в штаб. Общее собрание отряда, необходимое для выборов комсорга, было по-прежнему невозможно, поэтому Кошевой стал ответственным за безопасность.

Это было перед седьмым ноября. На том собрании обговаривались последние детали акции по развешиванию красных флагов в городе в честь двадцать пятой годовщины Октябрьской революции.

Утром седьмого ноября Светозар и его спутники стояли рядом с комиссаром и смотрели, как трепещет на ветру полотнище одного из восьми красных флагов. Под древками ребята положили мины и поставили таблички «Заминировано». Мины были вполне настоящими. Немцы убедились в правдивости табличек, когда полезли снимать один из них и подорвались. Поэтому остальные семь трогать без сапёров никто не рискнул и флаги радовали жителей до середины дня. Не очень большой арсенал отряда это свело почти на нет, но оно того стоило.

Несмотря на решение не воспринимать текст книги, написанной Фадеевым, как истину, Светозар всё же то и дело вспоминал о ней. Ведь до этого момента, книга была для него единственным источником информации. Он невольно сравнивал Правду с книгой и сравнение часто было не в пользу последней.

Скажем, из книги Светозар знал, что молодежью руководили старшие товарищи. И он всё ждал, когда же появятся эти руководители, более опытные и мудрые, когда встретятся с комиссаром или с кем-то другим из штаба. Но напрасно. И не потому, что их не было. Как раз-таки были, хоть и немного. Но они не воспринимали «Молот» всерьёз, считали детской самодеятельностью, не более того.

Правда, пару раз Виктор встречался с человеком по имени Николай. То, как они общались было Светозару не очень понятно. Этот человек ничего не говорил напрямую, вёл себя так, будто Виктор ему очень нужен, но он его до чёртиков боится. Комиссар тоже был осторожен и общался с Николаем так же, недомолвками. Имеет этот Николай отношение к взрослым подпольщикам или нет, Светозар так и не понял.

На одном из собраний штаба Виктор рассказал об этих встречах, не говоря конкретно с кем встречался, конечно.

– Ребята, есть вариант сорвать восстановление одной из шахт.

– Как?

– Я встречался с человеком, который там работает. Он сам на меня вышел. Говорит, что сможет устроить одного из наших туда на работу. Например, слесарем. Взрослые постоянно под присмотром, а мальчишка не привлечёт такого внимания. Вариант сорвать работы по восстановлению всего один. Подпилить тросы клети подъёмника, она грохнется вниз и разнесёт ствол.

– Ты в нём уверен? Как он узнал, что тебе можно такое предлагать? – Ваня с сомнением смотрел на друга, – Уверен, что не подсадной?

– Не уверен… – вздохнул Виктор, – Поэтому говорил с ним, так же, как он со мной. По всему видно, что он тоже не особо уверен, что мне можно доверять и не говорил ничего напрямую. Я осторожно разузнал что и как. Этот человек сам пришёл к немцам и попросился работать на шахту. Но, если бы я хотел саботировать восстановление, я бы тоже так сделал. Как он узнал обо мне, не понятно… Так что… В общем, надо решить, будем пробовать или нет.

– Риск слишком большой, – Туркенич поднялся, – Хотелось бы, конечно, грохнуть шахту… только мы рискуем не только жизнью того, кто пойдёт туда, а всем отрядом. Ведь, если этот тип подсадной и Виктор пришлёт к нему человека устраиваться на работу, значит, он прав и за ним пойдут «ноги». Пусть он и не знает, кто Витя на самом деле, но узнать это точно захочет.

– Согласен, – кивнул Земнухов, – А ты сам что думаешь?

– Думаю, Иван прав. Риск слишком большой, – Виктор достал папиросы, – Но уничтожить шахту очень соблазнительно.

– И? Что решим? – Сергей сидел на полу по-турецки, – Можно проверить дядьку, если хотите. Прижать в темном переулке, посмотреть, чего делать станет.

– Не стоит, – Виктор затянулся, – Мысль с клетью не плохая. Хотя, мне и не нравится, что пострадают рабочие, которых немцы загоняют на работы в шахту…

– Ну, тут уж ничего не сделать, – вздохнул Ваня, – Без них клеть с места не сдвинется.

– Да, так и есть, – Виктор прошёлся по комнате, – Давайте так. Я отшучусь от этого типа, сыграю под дурака. Пусть думает, что ошибся и зря обратился ко мне. Мы и без него обойдёмся. На шахту много кто приходит работать. Жить людям как-то нужно, а работы нет, кроме шахт. Надо только решить, кому поручить.

– Вить, когда клеть рухнет, твой «друг» всё поймёт, – Толя отрицательно покачал головой.

– Пожалуй, так, – согласился Виктор, – Значит, надо постараться, чтобы не понял.

– Сложно… – Ваня потёр переносицу, – Но ведь не невозможно, – улыбнулся, – Есть идея. Только, Вить, тебе придётся с неделю никуда не соваться, – Виктор нахмурился, – Так надо. Чтобы стало точно ясно, что ты не при чем. Нет у тебя никого и сам на шахту не пойдёшь устраиваться. Пусть думает, что ошибся.

– Рассказывай, что придумал, – Туркенич сел.

Больше всего Виктору не нравилось, что он довольно надолго оказывался выключенным из реальной работы отряда. Но он понимал, Ваня прав, это единственный способ убедить Николая, что обратился он не по адресу. Его личные эмоции отношения к делу не имели и Виктор вполне смог с этим справиться.

На следующий день трое парнишек пришли на шахту устраиваться на работу. Один из них был членом «Молота». В этот же день Виктор, будто случайно, встретился на рынке с Николаем. Он видел, что собеседник ждёт его решения, но сделал вид, что не понимает о чём речь. С рынка Николай ушёл заметно расстроенным, а комиссар вернулся домой и ближайшие дни очень старательно делал вид, что он не то, что руководитель, а даже не в курсе о возможности существования какой-либо подпольной комсомольской организации в городе. Конечно, работать Виктор вовсе не перестал. Просто перенёс свою деятельность на ночь.

Примерно через неделю на шахте случилась авария, перечеркнувшая все работы по восстановлению. Клеть оборвалась и разнесла ствол шахты почти полностью. Парнишка из «Молота» какое-то время продолжал работать на шахте, а потом тихо уволился.

После того, как упала клеть, какая-то женщина на рынке, шепнула Виктору, чтобы они были осторожнее. Он сделал вид, что не понимает её.

Светозар спросил старейшину про Николая и ту женщину. По части осторожности мальчик был с ней согласен, но по-прежнему не понимал кто они такие. Если они из взрослого подполья, те самые «старшие товарищи», то почему никак не проявляют себя? «Молот» работал чётко. Листовки появлялись регулярно, практически через день что-нибудь случалось. У немцев или с полицаями, или просто в городе. Он часто думал, что ребятам действительно стоило бы быть осторожнее. Взрослых же, будто и не было.

– Светозар, мы не можем делать никаких выводов о деятельности коммунистов, оставшихся в городе, – старейшина хорошо понимал мальчика, но не им было судить об этом, – Мы идём за комиссаром, смотрим его прошлое, не коммунистов. Поэтому многое ускользает от тебя. Мы просто этого не видим, не знаем, кто они, как жили, что делали и делали ли вообще.

Мальчик немного подумал и согласился со Светославом, постарался больше не думать о том, чего не видел, сосредоточился только на Викторе. Тем более, что смотреть было на что. Комиссар участвовал в планировании большинства диверсий «Молота» и всегда сам был там, где было наиболее опасно и сложно. Светозар привык, что если есть хоть намёк на реальную опасность, то там обязательно будет комиссар. Поэтому для мальчика стало полной неожиданностью заявление Кошевого, что Виктор предатель.

Олег забрал бланки временных комсомольских удостоверений у ответственного за их хранение. Когда пришёл Виктор и спросил, зачем он это сделал, ведь выдавать их имеет право только комиссар отряда, Кошевой ответил, что теперь комиссар он. Они всё знают о том, что Виктор предатель, знают, что из-за него погиб целый партизанский отряд. Больше он не комиссар и вообще, ждать, пока он их всех сдаст немцам они не собираются и скоро уходят к партизанам.


– Что он говорит?.. – Светозар не верил тому, что видел и слышал, – Бред какой-то… Откуда он взял эту не реальную глупость, дедушка? – мальчик посмотрел на Светослава, – Пусть мы не видели того, что было в жизни Виктора до конца августа сорок второго, но я ни за что не поверю, что он способен кого-то предать. Это не реально.

– Ему это рассказали. Две сестры, его связные. Мы можем это посмотреть, если хочешь, – Светослав примерно прикинул по времени, – Придётся вернуться немного назад и сфокусировать наш переход на Кошевого, но это возможно, если захочешь.

– А о каких партизанах речь? Разве рядом с Краснодоном они есть?

– Нет, партизан здесь нет. Тут другое, – Светослав отрицательно покачал головой, – Я тебе расскажу, когда будем отдыхать. Светозар, не теряй времени, смотри, – старейшина кивнул на юношей.


Виктор выслушал обвинение спокойно.

– Как вы могли так обо мне подумать? – он спрашивал не только Олега, а всех, кто был в это время рядом с ними, – Разве вы плохо меня знаете?

– Мы тебя знаем, но это же пришло из настоящего партизанского отряда. Разве они станут врать? – вопрос полетел в Виктора будто камень, но комиссар остался по-прежнему спокоен.

– Партизаны не станут, – он кивнул, – Но партизаны ли они? Если они есть рядом с нами, то почему мы ни разу не слышали об их диверсиях? – Кошевой явно не знал, что на это ответить и молчал, – Нашу работу видно. Они ведь партизаны, должны хотя бы листовки расклеивать в городе. Только я никогда не видел других листовок, кроме наших.

– А других и не было, – откликнулся мальчишка, стоявший у стены.

– Ладно. Если вы считаете, что я предатель и решили отстранить меня и уйти в лес, хорошо. Но почему не сделали это как полагается? Почему у меня за спиной? Пока штаб не отстранил меня, я комиссар и я собираю экстренное собрание штаба. Это должен был сделать ты сам, когда на тебя вышли связные партизан, – Виктор в упор смотрел на Олега, – Это ведь касается всего отряда, не только тебя.

– Связной вышел не на меня. На Олю и Нину, а они уже передали мне.

– Это сейчас не важно, – остановил его Виктор, – Расскажешь всё вечером, на собрании, – и он ушёл.

На экстренном собрании выяснилось, что созвал его не только Третьякевич. Независимо от него экстренный сбор объявил Земнухов. Ему не нравилось, что всё делается за спиной комиссара, поэтому он решил, что нужно собраться и честно всё обсудить.

Оказалось, что общение с якобы партизанами идёт примерно с середины декабря и по распоряжению командира этого отряда, называвшего себя Дедом Данило, Кошевой по отдельности поговорил со всеми членами штаба, кроме Виктора, конечно, и Жени Мошкова почему-то. Всем им он рассказал о предполагаемом предательстве комиссара и передал предложение от командира партизанского отряда объединиться. На основании этого были отобраны самые активные члены «Молота», которым предстояло влиться в состав партизанского отряда Деда Данило.

– Кто такой вообще этот Дед Данило? – Виктор был всё так же спокоен, как и тогда, когда Олег заявил, что он предатель, – Кто-нибудь с ним встречался? Ваня? – Земнухов отрицательно покачал головой, – А с тобой? – он посмотрел на Туркенича.

– Нет, ни разу. Собирались, но так и не вышло. Всё мешало что-нибудь, – Туркенич вздохнул, – Но это же партизаны, всякое бывает.

В это время пришёл Мошков и, узнав причину сбора, задал Олегу тот же вопрос, что и Виктор. «Кто такой дед Данило?» Ничего, кроме того, что он командир каких-то безымянных партизан в лесу, Кошевой ответить не смог. Он сам никогда его не видел.

– Что ты ему рассказал про отряд?

Кажущийся невинным, вопрос тянул за собой серьёзные последствия. Ведь Олег, как и все члены отряда, принял присягу. Было видно, что он напуган. Но ему всё же хватило смелости признаться, что по требованию Деда Данило он передал через связных список штаба отряда и тех, кто пойдёт к партизанам.

– Ты понимаешь, что натворил? – Виктор поднялся, несколько раз прошёлся по комнате, потом остановился напротив Олега, – Ты нарушил присягу, поставил под угрозу существование всего отряда, – Кошевой угрюмо молчал, – Давайте решать, что с ним делать, – он посмотрел на членов штаба, – По закону военного времени, это вплоть до расстрела.

После этих слов Кошевого прорвало. Он начал срывающимся голосом рассказывать, что Данило список штаба был нужен для какой-то проверки через Москву, что это же не враг, это партизаны. Он признал, что должен был раньше всё сам рассказать, просил его простить…

– Перестань, – Мошков брезгливо поморщился, – Нужно уходить. Не просто поменять квартиры, а именно уходить. Причём всем. Если у этого деда список штаба и они общаются уже пару недель, то выяснить наши связи время у них было.

– Да, – Виктор кивнул, – Все согласны? – ребята подтвердили, – Тогда срочно предупредите всех по цепочке, чтобы уходили. Эх!.. такое дело завалил… – комиссар печально вздохнул, – Ребят, срочно. Думаю, времени очень мало.

– Возможно, его и совсем уже нет, – Мошков посмотрел на Олега, – Ты тоже уходи.

На такой случай был план. Они должны были разойтись в разные стороны от города, чтобы, если что-то пойдёт не так, не попасться всем сразу. Так кто-то, а возможно и даже все, да уцелеют.

– Ничего, – Женя и Ваня уходили последними, – Мы снова соберемся и всё же сделаем, как задумали. Просто чуть позже.

– Конечно, – Виктор улыбнулся, – Идите.

Дело, о котором они говорили и которое завалил Олег, было и правда серьёзным. Штаб отряда планировал ни много ни мало, вооружённое восстание.

Мошков и Земнухов ушли, но почти сразу вернулись. С ними был Сережка.

– Там почтовая машина, – он ухмыльнулся, – Шофёр и охранник греться утопали, а она стоит, мёрзнет там одна одинёшенька.

– Пошли, – Виктор решал мгновенно.

Действовали быстро и по возможности бесшумно, словно тени. И вот машины уже нет. Только была и нету. Внутри была, как обычно, почта, сигареты и подарки для немецких солдат. Почту сожгли, а подарки решили раздать. Близился новый год и это оказалось очень кстати. Сигареты в обычное время были бы проданы или обменяны на продукты на рынке, но сейчас время было не обычное. Заниматься сигаретами было некогда, нужно было уходить. Мешки с куревом частью спрятали в клубе, частью у Мошкова. Уничтожать не стали. В будущем эти мешки могли пригодиться.


– Дедушка, так к кому попали списки, что передал Кошевой через связных? К немцам?

– Да, – Светослав кивнул, – Если хочешь, мы можем это увидеть. – мальчик отрицательно покачал головой, – Кошевой не был предателем по сути, как ты понимаешь. Наверняка, даже не догадывался, что партизаны не настоящие. Просто верно сыграли на юношеской тяге к подвигам, поманили его комиссарством, настоящим партизанским отрядом. Хотя, «Молот» как раз и был самым настоящим. Именно поэтому их так долго не арестовывали. Организовано всё было грамотно и невозможно было, взяв кого-то одного, дотянуться до всех. Поэтому старались проследить как можно больше связей, чтобы накрыть всех сразу.

– А связные? Те девушки, о которых ты говорил, сёстры. Ведь они точно знали, кому отдают имена ребят. Неужели сознательно?..

– В таких ситуациях всегда всё сложно и завязано одно с другим. Они были сёстры и одну удерживали жизнью другой, и наоборот. Можно сказать, что у них не было выбора, но это не так. Выбор есть всегда. В их случае, это был выбор между жизнью и смертью друг друга. Самый сложный, пожалуй, что выпадает человеку.

– Значит, они выбрали неправильно… – мальчик внимательно смотрел на старейшину, – Ведь столько людей погибло из-за этого.

– Нет, не так, – Светослав печально улыбнулся ему, – Понимаешь, всё зависит от того, с какой стороны ты смотришь на ситуацию. С точки зрения «Молота», с точки зрения присяги, которую они приняли, зная, что не смогут её выполнить, да, они поступили неправильно. Но, что, если посмотреть с их стороны. Ведь если бы они отказались сразу, да и потом, уже в Краснодоне, когда на них вышел так называемый «связной партизан», то неминуемо погибли бы. Они старались выжить, спасти друг друга. Понимаешь?

– Да, понимаю, – Светозар задумался, – Но ведь это всё равно предательство.

– Конечно, – старейшина кивнул, – Но подумай сам, смог бы ты, окажись на их месте пожертвовать жизнью близкого тебе человека? Не своей собственной, это часто намного проще. А именно жизнью другого, того, кого ты любишь больше всего на свете, больше себя самого?

Мальчик замер на мгновение. Потом поднялся.

– Можно мне выйти на крыльцо? Хочется немного подумать. Одному.

– Мария? – старейшина посмотрел на жену, она кивнула, – Иди, Светозар. Когда будешь готов, возвращайся и мы продолжим. Если захочешь, конечно.

– Хорошо, – Светозар медленно пошёл к выходу.

– Что случилось? Куда он? – Любомир удивлённо смотрел в след сыну.

– Ему нужно подумать, Мир, – старейшина вздохнул, – Твой сын становится взрослым и ему придётся принять взрослое решение.

– Я могу ему помочь? – он шагнул за мальчиком.

– Не можешь, – Светослав остановил его, – Это сложное решение, он должен принять его сам.

Всё то время, что Светозара не было, он был будто на иголках. Любомир то и дело поднимался и начинал ходить вдоль соляного круга или просто от стены к стене. Комната была большой, ходил он медленно, и время тянулось от этого ещё сильнее. Иногда он останавливался, смотрел на дверь, но ничего не происходило и Любомир снова начинал ходить или садился рядом со Светославом. Однако, долго усидеть он не мог. Беспокойство за сына снова поднимало его на ноги и заставляло мерить шагами комнату общего дома. Наконец, дверь открылась, пропустила мальчика и снова закрылась. Светозар был задумчив, и он забеспокоился ещё больше.

– Сын?

– Всё хорошо, па, – ответил мальчик, посмотрел на старейшину, – Я понял, Светослав.

– Что именно ты понял?

– Я попытался представить себя на их месте и понял, что не знаю, как сам поступил бы, если бы кто-то угрожал жизни моей Веры или па. Ты прав, это очень сложно, когда от тебя зависит не только твоя собственная жизнь, но и жизнь того, кто в твоём сердце. Проще умереть самому, чем допустить гибель того, кого любишь.

– Да, это так, – старейшина был явно доволен. Светозар справился. Несмотря на юный возраст, он смог поставить себя на место другого и понять мотивы чужих поступков. Пусть и не принял их до конца, но понял.

– И сейчас я лучше понимаю Виктора, когда он попросил Аню уйти, если с ним что-нибудь случится. Я бы тоже постарался защитить её.

– Ты молодец, Светозар, – похвалил старейшина, – Ну, что? Готов продолжать или останавливаемся? Для инициации того, что ты уже увидел вполне достаточно. Теперь ты знаешь, кто и как всё организовал. В части их гибели Фадеев не сильно отступил от Правды. Конечно, он не описывал всё то, что делали с ребятами после ареста, но это нормально. Он жалел их родных и просто читателей. Но ты легко можешь себе представить что было дальше, основываясь на его тексте.

– Нет, дедушка, не могу. Я уже понял, как вывел писатель Виктора в своей книге. Он сделал из него предателя. Ведь это Виктора он назвал Стаховичем. И именно поэтому его имя никому не известно. Потому, что из-за романа его считают предателем.

– Ты снова порадовал меня, – Светослав улыбнулся, – Да, так и есть. Виктора оговорили и не только писатель. Это так же верно, как и то, что провалился «Молот» не только из-за списков, которые по глупости передал через связных Кошевой. Отряд был большим, многие его члены были сильно моложе двадцати. Я не говорю, что они сознательно нарушали конспирацию. Вовсе нет. Как раз наоборот. Большая часть родителей даже не догадывалась, чем занимаются их дети. Но были и другие, которым хотелось поделиться с кем-то. А кто больше заслуживает доверия, чем твой отец или мать?

– Да, я понимаю, – Светозар кивнул, – Наверное, кто-то поделился с близкими и взрослые, которым доверились, этого доверия не оправдали.

– Примерно так, – старейшина поднялся, – Ладно, если ты решил продолжать и все готовы, то пойдёмте. Нам осталось увидеть всего чуть больше пятнадцати дней.

– Так мало…

– Да. Это и мало и много одновременно. Мало, если всё в порядке, но безмерно много… в определённых условиях, – Светослав хотел сказать иначе, но не стал, понимая, что мальчик скоро сам поймёт, что он имел в виду.


Несмотря на приказ уходить, большинство членов отряда решило сделать это после нового года. Всем хотелось встретить праздник с родными. Ведь никто не мог сказать, когда они снова окажутся дома. Да и окажутся ли. Комиссар не был исключением.

Светозар и его спутники встретили утро первого января нового 1943 года вместе с ним. Было очень красиво. Тихо и снег искрился, словно усыпанный драгоценными камнями. А потом прибежал Сережка и сказал, что видел, как арестовали Мошкова.

– Уходи. Немедленно, – Виктор сразу стал серьёзен.

– А ты? Пошли вместе.

– Я за тобой.

Сергей ушёл, а Виктор сел, задумался. Зашла со двора мать и по лицу комиссара стало понятно, о чём именно он думал. Если он уйдёт, то арестуют родителей. Они станут заложниками у полицаев, если его не найдут дома. Сергей сказал, что видел, как из клуба выносили мешки с сигаретами, которые они взяли в той почтовой машине пару дней назад. Оставалась надежда, что Женю арестовали именно за кражу, не из-за «Молота». А значит, придут и за ним, Виктором. И за Земнуховым тоже. Это напрашивалось само собой. Ваня был администратором, а Виктор худруком клуба.

Пока он колебался уйти или остаться, к дому подъехали сани с полицаями. Он спокойно позволил себя связать. Сопротивляться сейчас было без толку. Виктор решил сначала понять, за что их арестовали и если не только за кражу, то потянуть время, чтобы остальные успели всё же уйти. Дальше уже по ситуации. Попрощался с матерью и ушёл под конвоем полицаев.

Первое, о чём спросили его в полиции, была именно кража из почтовой машины. Виктор всё отрицал.

– Всыпьте ему и в камеру, – начальник полиции оценивающе посмотрел на Виктора, – Думаю, десятка будет довольно. Ремнём, – уточнил он, – А то папаша явно мало порол сынка, раз он воровать пошёл.

– За что?! – возмутился Виктор, как и должен был возмутиться любой невиновный человек, – Я ничего не сделал!

– Два десятка, – начальник нетерпеливо махнул рукой и полицай вытолкал его из кабинета.

Он потащил его в конец коридора, втолкнул в камеру, озвучил приказ начальства и закрыл дверь. Виктор не успел даже сообразить куда попал, кто находился внутри, как его потянули за связанные руки к лавке. Через пару мгновений его руки и ноги были крепко прикручены к ножкам лавки, штаны стянули до колен, рубашку завернули на голову. Кто-то спросил: «Чем велено?» «Ремнем.» ответил напарник. Виктор опустил голову между связанными руками и приготовился к удару. Однако, как оказалось напрасно. Когда широкий кожаный ремень обжёг его кожу в первый раз, он понял, что приготовиться к этому невозможно. После пятого удара он уже глухо стонал. Били вдвоем, поэтому ни секунды передышки у него не было, удары сыпались один за другим, покрывая его спину, ягодицы и частью ноги алыми полосами. Полицаи считали удары и поэтому он чётко знал, сколько их ещё впереди. Когда прозвучало «двадцать» и следом за этим его тело ужалили одновременно оба ремня, Виктор невольно вскрикнул.

Полицаи так же споро отвязали его, велели «Одевайся» и, когда он с трудом натянул, всё ещё связанными руками, штаны, снова потащили по коридору, втолкнули в камеру. В углу кто-то глухо стонал.

– Вить, иди сюда… – позвал этот «кто-то» и Виктор узнал голос Жени, – развяжи руки. Эти скоты связанным бросили, как и тебя.

Они развязали друг друга. Открылась дверь, полицай поставил в камеру ведро с водой и снова запер их. Парни переглянулись, не сразу поняв, что воду им дали, чтобы можно было промыть следы побоев. Они пока считались всего лишь воришками, ничем другим, поэтому их избили, но не издевались.

Через несколько часов к ним, так же избитого и со связанными руками, сунули Ивана. Оказалось, что, узнав об их аресте, он сам пришёл в полицию, надеясь выручить друзей, но его не особо слушали. Начальник полиции обрадовался, что его не пришлось искать, велел выпороть и отправить к остальным.

Днём повторилось то же самое. Его привели на допрос к следователю, тот спросил про ограбление, он ответил, что ничего не знает и его снова потянули в конец коридора, привязали к знакомой уже лавке, спустили до колен штаны и выпороли розгами. В этот раз было десять ударов. После отвязали, велели одеваться. Розги оказались намного болезненней ремней и, хотя, ударов было в половину меньше, ноги Виктора дрожали, когда шёл, подгоняемый конвоирами, назад в камеру.

– В этот раз хуже, – Иван лежал на полу на животе.

– Зато по спине не били, – откликнулся Виктор.

В камеру впихнули Женю. Он споткнулся, упал. Ребята тут же оказались рядом.

– Что случилось? Сегодня же вроде меньше били.

– Так же двадцать, – охнул Женя, – только розгами больнее и по спине не били. Зад горит, – он лёг на живот.

– Спорил с ними что ли? Нам по десять всыпали.

– Ага, – Женька улыбнулся, – Крикнул им «По что бьёте, сатрапы!» Ну, они и добавили, от души, – засмеялся, – Ничего, переживу.

– Не спорь с ними больше, – Виктор лёг рядом, – Наверняка, сегодня ещё на допрос потащат. Будешь спорить разобьют тебя окончательно. Шанс есть, мы же воры, чего нас тут держать. Побьют пару дней, да отпустят.

– Особенно, если наши сообразят листовки раскидать или ещё что, – тихо сказал Иван, – Интересно, когда им надоест с нами возиться?

Вечером действительно всё повторилось. И вопросы, и розги. Утром тоже. Дали каждому десяток ударов широким кожаным ремнём и отправили в камеру.       По вчерашним ударам ремень бил особенно больно и тело ныло у всех троих. Потом пришёл полицай.

– Передачи берите, – поставил на пол узелки, – Давайте быстрее, посуду ждут там, – неопределённо кивнул за спину.

– Я записку напишу, – Иван достал газетный лист, карандаш у него всегда был с собой, – Будете? – посмотрел на ребят, Виктор кивнул.

– Не, я на дне напишу, – отказался Женя.

Ребята взяли каждый свой узелок, поели и принялись писать. Ваня справился раньше всех, отдал карандаш Виктору, оторвал кусок газеты.


– Хочешь знать, кому и о чём он пишет? – спросил Светослав мальчика, когда Виктор положил газету на дно кастрюльки, как на стол и стал писать.

– Нет. Я знаю, кому он пишет, дедушка, – Светозар стоял у стены камеры, как и его спутники, – Он пишет матери. А о чем, мне знать не нужно. Это его, личное.


Когда за ними пришли днём, то забрали сразу всех троих. И следователя не было. Их сразу разложили на лавках и засвистели плети. Парни не знали, что начальнику полиции надоело с ними возиться и отвлекать следователей на ворьё. Он приказал выпороть воришек как следует, чтоб живого места не осталось, и гнать вон.

Поэтому и пороли теперь плетьми, чтобы основательнее было, как и приказало начальство. Назначено было по двадцать пять плетей каждому. Для избитых и без того парней это было до предела основательно. Где-то на середине экзекуции Виктор потерял сознание и его отливали водой прежде, чем продолжить. Так же было и с остальными. Возможно, не будь этой остановки с отливанием, все трое успели бы уйти из тюрьмы раньше, чем к начальнику полиции пришёл человек.


Светослав потянул мальчика из пыточной, где пороли Виктора. Показал на не приметного человека, который с опаской обходил камеры, откуда слышался свист плетей и стоны.

– Виктор никуда не денется, а этот человек имеет прямое отношение к тому, что будет дальше, – объяснил он Светозару, – Нам лучше пойти за ним. Это важно.

– Хорошо, – кивнул мальчик, – Идём.


Человек прошёл прямо в кабинет начальника полиции. Он передал Соликовскому конверт, сказал, что это список тех самых подпольщиков, которые не дают ему покоя последние месяцы и ушёл. Останавливать его никто не решился, понимая откуда могут появляться такие люди.

Заглянув в конверт, начальник ахнул. На первом месте в списке стояли фамилии тех самых «воришек», которые орали сейчас под плетьми его подчинённых.

Пока он приходил в себя от наглости, с которой парни его провели, принесли другое письмо. Там говорилось, что написавший его знает о подпольной комсомольской организации и может всё про неё рассказать, если его захотят выслушать. Конечно, он захотел! Приказал немедленно привести автора письма, а «воришек» после порки вернуть в камеру.

После допроса доносчика отпустили, а у полицейского начальника теперь было два списка фамилий подпольщиков. В каждом на первом месте стояли три фамилии.

Третьякевич. Земнухов. Мошков.

Против фамилии Виктора в обоих списках стояло слово, звучавшее в восприятии полицаев, как приговор юноше. «Комиссар».

Начальник приказал собрать всех следователей на совещание. Он понимал, что сам едва не выпустил на свободу главарей той самой шайки, из-за которой его материло немецкое начальство и был в бешенстве.

Троих следователей он отправил арестовывать подпольщиков по списку, написанному доносчиком. С первым он почти совпадал. Остальным отдал приказ о дальнейших действиях.

– Значит так, сейчас забираем этих троих на допросы. После рассаживаем по разным камерам, – он назвал фамилии следователей, которым предстояло вести первые допросы уже не воришек, но подпольщиков, – Я сам зайду ко всем. Посмотрим, можем, сразу расколются. Если нет, спросим иначе.

– Будем допрашивать с применением мер?

– Да, если будут упираться, – начальник улыбнулся, – Думаю, пары допросов с мерами будет довольно, чтобы сломать мальчишек. Сначала просто спрашивать, будут молчать, пороть плетьми. Меня не ждите. Перед поркой раздевать догола. Стоять голым под плетьми и взрослого деморализует, а они сосунки совсем. Привезут остальных по списку, поступать так же.

– Там и девушки в списке, – один из следователей кивнул на бумажку, – Поступаем одинаково со всеми?

– Да, – кивнул Соликовский, – Они не девушки, подпольщицы. Думаю, девчонки сдадутся быстрее, на стадии раздевания, – он засмеялся, остальные к нему присоединились, – И ещё. В это вот «Комиссар» я не особо верю. Нужно выбить их них фамилии руководителей. Доносчик сказал, что все они комсомольцы. Вряд ли они смогли организовать что-то сами. Наверняка, руководили коммунисты. Надо их выяснить и найти.

Полицаи разошлись. Светозар и его спутники вышли следом за ними в коридор. Они видели, как открыли камеру, где держали Виктора с друзьями и вывели пленников.

– Опять? Только же «допрашивали», – Женя насупился.

– На то и полиция, чтоб допрашивать, – ответил полицай, толкая юношу в спину, чтобы шёл быстрее.

В камере, куда втолкнули Виктора, сидел один следователь. Он кивнул юноше на табуретку, стоявшую перед столом. Комиссар сел, невольно охнув.

– Итак, начнём, – следователь не смотрел на него, – Твоё имя?

– Виктор Иосифович Третьякевич, – ответил Виктор, – Раньше вам было плевать, как меня зовут.

– То было раньше, – следователь поднял на него взгляд полный безразличия, – Нам известно, что ты входишь в подпольный партизанский отряд, который называется «Молот» и нам нужны сведения о том, кто руководит вами. Кто комиссар отряда, состав, фамилии, адреса. В общем всё. Давай, говори.

– Мне нечего сказать, – Виктор пожал плечами, – Я не понимаю, о каком «Молоте» вы говорите. Кроме струнного оркестра я нигде не состою, – он улыбнулся.

– Подумай ещё раз, – полицай встал.

– Не чего тут думать. Я ничего не знаю ни о каком «Молоте».

– Понятно. По-хорошему говорить не станешь, – следователь задумчиво потёр подбородок, – Ладно. Как хочешь. Раздевайся, – велел он и уточнил, – Всё снимай, догола.

Виктор не пошевелился. Облегчать им задачу он совершенно не собирался.

Следователь подошёл к двери. Через секунду в кабинет вошли двое полицаев. Они стянули с Виктора рубашку, подняли, поставили лицом к стене, руки привязали к железному кольцу, вделанному в стену на уровне груди. Он было подумал, что они ограничатся рубашкой, но ошибся. Когда руки были привязаны, его сбили с ног, стянули оставшуюся одежду. Виктор уцепился за кольцо, к которому был привязан, встал. Стоять перед ними совершенно голым было мерзко.

В этот момент открылась дверь, пропуская начальника полиции. Увидев привязанного к кольцу Виктора, он хмыкнул.

– Уже?

– Не признаётся, говорит знать ничего не знаю, – ответил следователь.

– Ясно, – начальник сел за стол, кивнул полицаям, – Начинайте.

Виктор невольно обернулся, увидел в руках тех двоих, что его раздели, плети и тут же дёрнулся от первого удара. Плеть обвилась вокруг тела, больно ужалила его грудь. Едва перевёл дух и дернулся уже в другую сторону. Второй полицай вытянул его плетью. Пятый удар сбил Виктора с ног и он повис на привязанных к кольцу руках.

– Хватит, – начальник остановил уже готовую ужалить Виктора плётку в руках подручного, – Ну? Будешь говорить? – Соликовский обошёл стол и остановился рядом с юношей.

– Мне нечего сказать… – тихо ответил Виктор, пытаясь восстановить дыхание.

– Как хочешь, – начальник, казалось, потерял к нему интерес, – Бейте, пока не заговорит.

Он ушёл и на Виктора снова один за другим посыпались удары. Он висел на кольце, кричал от каждого, но и только. Иногда следователь останавливал порку, снова задавал свои вопросы. Виктор молчал и его стегали опять, пока не потерял сознание. Очнулся от холода. На него вылили ведро ледяной воды.

– Ну? – не получив ответа, следователь кивнул полицаям и его снова били.

Пока они остановились, Виктор терял сознание ещё дважды. К этому моменту всё его тело уже было в кровавых полосах. Били со всей силы, по принципу «куда попадёт». Когда отключился в последний раз следователь решил, что нужен перерыв. Парень явно уже не чувствовал ударов и потерял сознание в последний раз слишком быстро.

Полицаи отвязали его, оттащили в камеру, бросили на пол, напоследок окатили водой и ушли. Он очнулся от холода в луже ледяной воды. Повезло только в одном. Этой самой водой, собравшейся в небольшом углублении, он хоть немного промыл раны. Потом кое-как оделся и лег на сухой участок пола. В углу камеры лежала куча соломы вместо кровати, но туда он ложиться не рискнул. Избитому телу солома бы лишь причинила новую боль.

На следующем допросе он увидел парня с Первомайки. Как комиссар, Виктор знал всех ребят, которые входили в «Молот». Знал он и его. На вопрос знакомы ли они, ответил, что никогда раньше его не видел. Полицай ударил по лицу, сбивая с ног. Потом его подняли, снова спросили о том же. Виктор повторил, что видит этого человека в первый раз. Парня увели, а Виктора посадили перед следователем.

– Вот дурак человек, – он с сочувствием смотрел на пленника, – Твои дружки поумнее. Сознались во всем и пишут, кто быстрее, фамилии ваших подпольщиков, – Виктор молчал, – Не веришь? Вдвойне дурак. Они тебя уже сдали. И Мошков, и Земнухов. Сказали, ты комиссар, всё организовал и командовал тоже ты, – он поднял глаза от своих ободранных верёвками рук, встретился взглядом со следователем, – Видишь? – он махнул перед Виктором листком, исписанным мелким почерком, – Пока ты тут молчишь, они всё на тебя свалили. Так что теперь тебе за всех отвечать, – он улыбнулся, – Давай говори лучше, а то реально всё на тебя повесят.

На мгновение Виктор замер. Он ни разу не верил, что друзья заговорили, а тем более сдали его. Но он отлично понимал, что последует за отказом говорить и просто пытался приготовиться к новой порции побоев.

Следователь же решил, что пробил броню Виктора, обрадовался. Что-то ещё говорил, но комиссар его уже не слушал. Он перебирал в голове варианты, откуда полиция могла узнать о подполье. Вывод напрашивался сам собой, но верить в это не хотелось…


Светозар не сводил с комиссара глаз. Сейчас он ужасно жалел, что Поле не может показать ему мыслей Виктора. Именно сейчас, когда полицейский следователь пытался убедить его в предательстве самых близких, как никогда было важно мальчику знать, что творилось в Душе комиссара. Он видел, что Виктор не верит полицаю, но…

– Он думает о Кошевом, и о списке штаба, который попал к деду Данило, – голос старейшины заставил мальчика чуть вздрогнуть.

– Ты знаешь его мысли, дедушка? – Светозар удивленно смотрел на него.

– Да.

– А показать сможешь?

– Показать нет, но слушай, если тебе это нужно, – Светозар кивнул, и старейшина сделал едва заметное движение рукой. Воздух вокруг комиссара слегка качнулся, а потом они услышали голос Виктора.

«Они не могли… Ни Иван, ни Женька… Я ничего не говорил… или говорил?.. Нет, точно нет… Я орал, но не говорил ничего… А мальчишка с Первомайки, которого сейчас увели? Генка… Он же рядовой и тоже здесь. Значит, кто-то всё же… Список!.. Это чёртов список, который Олег передал тому деду. Они просто проследили за нами… Значит, всё, «Молота» больше нет… Надеюсь, всё же, они выполнили приказ и ушли… И она тоже… Но сам-то я не ушёл… идиот… Нет, я прав, что не ушёл… эти тогда бы мать забрали или отца… не гоже им за меня отвечать… родители не при чём… сам затеял, самому и ответить сил хватит… значит, остается только одно… Молчать… Или признаться, что я комиссар и замкнуть их на себе?.. Может, тогда у ребят будет шанс выжить?..»

Мысли Виктора внезапно остановились. Он вовсе не перестал думать. Просто в его голове взорвался комок боли. Следователь сообразил, наконец, что пленник его не слушает и ударил, сбивая с табурета на пол, выбивая зубы.

Светозар охнул, будто ударили его самого, и старейшина тут же закрыл мысли юноши, согнувшегося на полу.


– Ну? Будешь говорить? – следователь наклонился над ним и чуть поднял, ухватив за ворот рубашки, – Или твои дружки правы и комиссар ты?

– Пошёл ты… – тихо сказал Виктор, сплевывая выбитые зубы.

Следователь бросил его, кивнул подручным. Виктора тут же, на полу, снова раздели, подняли, потащили к кольцу в стене. И опять он кричал от боли, а плети лизали его тело пока не уплыло сознание. Палачи облили его несколько раз водой, подождали пока придёт в себя и снова секли. Как долго его били и сколько раз отливали в этот раз Виктор сказать бы не смог. Он просто позволял сознанию уплыть, не пытаясь сопротивляться.

Когда в очередной раз он безжизненно повис на привязанных к кольцу руках, следователь задумчиво посмотрел на него, потом решил, что дальше бить его сейчас без толку и велел оттащить в камеру.

По глупости ли, или по случайности, а может, как раз так было задумано, но в камере, в которую притащили комиссара, уже лежал на полу Женя Мошков, избитый до потери сознания. А через полчаса притащили бесчувственного Ваню Земнухова.

Виктор пришёл в себя первым. Попытался кое-как одеться и привести в чувство товарищей. Уверенный, что время дорого и скоро полицаи поймут свою ошибку и снова рассадят их, он спешил. Вскоре ему это удалось. Они поделились тем, о чём спрашивали на допросах. Оказалось, им тоже сначала показывали Генку, парнишку с Первомайки. Когда они отказались его узнавать, им, как и Виктору, сунули в лицо бумажку, якобы написанную кем-то из друзей, сказали, что всё повесят на них. Бить стали, когда они заявили, что ничего не знают.

– Думаешь, из-за списка? – Женя пытался притулить избитое тело к стене, чтобы легче было сидеть.

– Уверен, – кивнул Иван, – Ведь никто из нас ничего не говорил. Значит, список. Они просто поставили за всеми нами слежку. Времени-то было навалом. Недели полторы-две точно. Можно было всех выяснить…

– Да, я тоже так подумал сначала, – Виктор вытянулся на полу камеры, – Но Генку вроде не били. Если бы взяли, как члена отряда, наверняка бы избили. Да и схватили бы не только нас. Будь это из-за списка, арестованных было бы гораздо больше. Весь штаб уж точно. Может, всё же случайность?

Крики, которые они слышали во время допросов, да и сейчас тоже, юноши никак не связывали со своими товарищами, уверенные, что арестованы только они трое. В тюрьме постоянного кого-то били и крики узников были делом обычным.

– Возможно… – Женя задумался, – Но ведь нас спрашивали о подполье, значит, информация у них всё же есть.

– Сначала не было, – Иван охнул, тоже ложась на пол рядом с Виктором, – Мне полицай сказал: «Ну, все, парень. Получишь свой четвертак и домой.» А потом меня не на выход, а назад вкамеру сунули.

– Ну, да, я тоже слышал, как Соликовский говорил всыпать нам и гнать.

– Значит, пока нас пороли, ему кто-то что-то рассказал. Но кроме нас в тюрьме никого, а мы не говорили.

– Думаю, так и есть. И это не кто-то из наших. Генка наверняка случайно попался. А нам его на очные ставки приводили на всякий случай. Вдруг он из наших, мы испугаемся и решим, что все провалились, – Женя понял, что парни правы, на полу проще, чем сидеть у стены и тоже пристроился рядом с ними.

– Выходит, они не знали до последнего кого поймали, – Виктор от досады даже стукнул кулаком об пол, – Эх, каких-то полчаса не хватило, чтобы выйти отсюда!..

– Да, уж… – согласился Женя, – Но теперь нам уже ничего не сделать.

– Так-таки и ничего? – Иван приподнялся на локте, посмотрел на них, – Мы можем защитить друзей. Они же ищут подполье. Так? – парни кивнули, – Ну, если это и правда случайность, а не тот список, то скажем, что мы и есть подполье. Тогда других они и искать не станут. А мы никаких имён не назовём. Скажем, что втроём ограбили чёртову машину и всё.

– Нет, – Виктор остановил его, – Я тоже уже думал об этом. Думал, даже признаться, что я комиссар, чтобы они бросили всех и занимались только мной. Тогда у других и у вас был бы шанс выжить…

– С ума сошёл?! – одновременно выдохнули Иван и Женя, – Они ж тебя замордуют тогда… Не вздумай!

– Да я и сам понял, что глупо. Тем более, даже если так, если мы скажем, что мы и есть подполье, то они всё равно будут искать других. Меня спрашивали, кто руководитель, кто комиссар, сколько человек в отряде, требовали фамилии, адреса.

– Меня тоже, – Женя, кивнул.

– Да, – согласился Иван, – И мне те же вопросы задавали.

– Ну, вот. Выходит, они не поверят, что против них только мы. Значит, не остановятся, будут искать остальных. Мы слишком много шума наделали, троим такое не под силу.

– Тогда попробуем всё же вывернуться. Скажем, что они ошиблись, никакое мы не подполье. Простая шайка. Грабили почтовые машины и всё, жить-то как-то надо, – Женя усмехнулся, – Они не особо умные. Может, и поверят.

На том и порешили. Обсудили, что будут говорить на допросах, чтобы показания были одинаковыми и попытались поспать.

План был не плох и вполне мог сработать, если бы информация, попавшая к полицаям, была случайной и обрывочной. Но они не знали о том, что пресловутый список в полиции. И уж тем более, не догадывались, что списков «Молота» в полиции два. Тот, который попал к «Деду Данило» как раз и вернул их в камеры, а второй, почти такой же, написал Генка, которого они считали своим. Потому его и не били. Кто же бьёт того, кто даёт такую информацию?

На очередном допросе Виктор, как и было договорено с ребятами, признался, что они втроём ограбили почтовую машину. Думали продать сигареты с подарками на рынке, да поймали их раньше.

Начальник полиции Соликовский слушал его, слегка постукивая пальцами по столу. Он уже устроил разнос подчинённым, которые ночью посадили этих троих в одну камеру. Если до этого они молчали, то теперь заговорили, причём одновременно и повторяли одно и то же: воры мы, машины грабили, жить же надо. До этого он слышал ту же песню от Мошкова и был уверен, что такие же показания выдаёт сейчас и Земнухов.

– Значит, воры?

– Ну, да. Машины мы грабили, товарищ начальник.

– Я тебе не товарищ, – Соликовский не рассердился на советское слово, просто поправил мальчишку, – Не бреши. Подпольщики вы, комсомольцы. Вот, смотри! – он взял со стола какую-то бумажку и сунул в лицо Виктору, – Твой дружок Мошков настрочил. Всех вас сдал.

В эту минуту где-то в глубинах тюрьмы раздался вопль. Кричали явно от боли. Виктор невольно вздрогнул, представив, что это или Иван, или Женя. На допросы их увели одновременно, и он не знал, что с ними сейчас происходит.

– Вот! – полицейский начальник поднял вверх руку с вытянутым указательным пальцем, – Скоро список явно дополнится, – он усмехнулся, – Может, поможешь другу? – кивнул на чистый лист бумаги и карандаш, лежавшие на столе.

Виктор понял, что их план провалился. Соликовский знал о «Молоте» значительно больше, чем они думали. В то, что друзья сдались он не поверил, но почерк его заинтересовал.

– Давай, – он слегка толкнул Виктора в плечо, – Пиши. Как называетесь, кто руководил, если был комиссар, то кто он. И вообще, кто там у вас ещё был. Фамилии, адреса. Зачем мучиться, когда можно сказать, что просят? Тем более, не ты первый это сделаешь, – он кивнул на бумажку, исписанную фамилиями, – Думаю, ты уже в курсе, выбивать показания мы умеем, – Двое полицаев за спиной Виктора недвусмысленно постукивали по ладоням, сложенными вдвое, плётками.

Виктор сделал вид, что задумался, потом потянулся, взял карандаш… сломал его и бросил обломки начальнику полицаев в лицо. Тот ничего не сказал, лишь кивнул подручным.

Полицаи содрали с него одежду, связали руки, набросили верёвку на крюк в потолке и он повис почти в центре камеры, нагой и совершенно доступный для плетей. Упасть теперь он не мог, только потерять сознание и они били его вдвоём пока не отключился. Тогда сняли бросили на пол и вылили пару вёдер воды. Едва он очнулся, опять подвесили.

– Ну? Говорить будешь? – он не ответил. Соликовский кивнул подручным и его снова жалили плети, пока сознание не уплыло.

Его сняли с крюка, привели в чувство. Поставили на ноги, но он упал, не в силах стоять. Очередное ведро воды и Виктора опять подняли. На этот раз он устоял на не твёрдых ногах. Руки развязали и они повисли безвольно, будто плети.

Когда потащили в камеру, он сделал вид что споткнулся около стола начальника и упал на него грудью. Тот чертыхнулся. Мальчишка заляпал всё на столе кровью. А он старался рассмотреть, как можно лучше злополучный листок со списком. Там действительно был весь штаб «Молота», все руководители групп и большинство руководителей пятёрок. Такой информацией как раз и обладали они трое, но никто из них эту бумажку не писал. Имя Виктора стояло там первым и напротив него аккуратным почерком, который он прекрасно узнал, было выведено «организатор и комиссар»…

В камере никого не было. По крикам, наполнявшим коридор, он понял, что друзья всё ещё на допросах. Однако, обратно ни Мошкова, ни Земнухова не привели. Виктор снова остался один. Теперь он точно знал, что выйти отсюда будет очень сложно. Если это вообще возможно.

К вечеру был очередной допрос. Виктор всё так же молчал. Его раздели, бросили на лавку, связали ноги, потом подняли и легко повесили на крюк, торчавший в потолке. Один из них поднял руки Виктора и тоже их связал. Не за спиной, а просто скрутил кисти. Его снова секли плетьми, отливали. В перерывах следователь задавал всё те же вопросы и, поскольку Виктор молчал, то его снова секли. В камеру притащили без сознания, швырнули на ледяной пол.

Ночью за ним пришли опять и утро нового дня Виктор встретил висящим на крюке вниз головой. В этот раз, прежде, чем подвесить, полицаи привязали кисти его рук к концам довольно большого куска рельса. Руки при этом оказались разведёнными максимально широко в стороны. Полицаи накинули верёвку, связывающую ноги, на крюк в потолке и оставили его одного. Сколько он так провисел, сказать Виктор не мог. Прежде, чем связать и подвесить его снова раздели. Было холодно. Рельс сильно тянул его вниз, растягивая тело, не давая нормально вздохнуть. Верёвки впивались в ноги всё сильнее и через полчаса он их уже не чувствовал. Вскоре, то ли от холода, то ли от тупой боли, непонятно откуда взявшейся вдруг во всём теле, его начало трясти, потом пошла кровь из носа. Он потерял сознание.

Очнулся от того, что его окатили ледяной водой. Едва открыл глаза, снова подвесили за ноги и начали бить кабелем, с привязанной на конце гайкой. Виктор орал от каждого удара, оставляющего на теле глубокие саднящие раны. Вскоре перед глазами опять поплыло, он отключился…

После этой пытки ему дали отдохнуть целых четыре часа. На самом деле это был не отдых. Просто полицаи в это время обедали. Ему тоже принесли передачу. Виктор порадовался, что их ещё принимают для него. Раз принимают, значит, всё не так уж плохо. В это время по коридору пролетело «Земнухова веди!». Он слышал шаги, когда друга провели мимо его камеры, потом были звуки ударов и крики уже другого рода.

Виктор посмотрел на, ободранные верёвками, кисти, подумал, что скоро его руки могут стать не способны к письму и достал кусочек газеты, припрятанный Ваней. Его продолжали спрашивать на допросах о подполье и избит он был уже основательно. Особенно, постарался тот, что бил в прошлый раз. Гайка на конце кабеля оказалась весьма простым и ужасно болезненным инструментом. Раны от побоев не просто не заживали, к ним добавлялись новые. Поэтому он решил, что нужно написать родным, попрощаться. Взял карандашик Вани, но у него не получилось. Написал совсем не то, что собирался. Не хотела надежда умирать, шептала ему, что ещё не всё потеряно.

Ивана ещё пытали, когда закричали «Третьякевича!».

В этот раз следователя в камере не было. Полицаи раздели его и разложили на лавке, прикрутили кисти к ножкам, связали ноги за щиколотки. Потом накинули на шею петлю, привязали к согнутым в коленях ногам. Он пролежал так довольно долго, пока в камеру не пришёл следователь.

– Говорить не надумал? Кто комиссар вашей шайки? Кто старшие? – следователь резко поднял его голову за волосы, заставляя посмотреть на себя, – Понятно, – усмехнулся, встретившись с полными ненависти глазами Виктора, – Ничего, заговоришь, – он отпустил его, отошёл куда-то в сторону.

Через мгновение комиссар кричал от боли. Следователь взял розги и с силой ударил его по ступням. С каждым ударом веревка на шее Виктора затягивалась всё сильнее и вскоре он захрипел. Петлю ослабили и продолжили сечь. Потом пришёл начальник полиции.

– Говори, сучёнок! – он сам взял розгу и с силой ударил Виктора по ногам, заставляя юношу выгнуться, насколько позволяли привязанные к лавке руки, и заорать, – Молчишь. Ладно.

Он кивнул подручным. Один из полицаев подошёл к Виктору, зажал связанные ноги так, чтобы он не мог увернуться и стопы были горизонтально полу. Второй принёс жаровню, достал пару углей поднёс их к лицу комиссара.

– Ну? Говори, – потребовал начальник.

Юноша промолчал, вдохнул поглубже, понимая, что сейчас угли обожгут его.

– Давай, – полицай положил угли ему на ступни, заставляя заорать, – Убери и снова, – велел начальник.

Тот поднял пылающие жаром угли, секунду помедлил и снова опустил их на израненные ступни. Виктор дернулся, но его ноги крепко держали, возможности увернуться или стряхнуть не было совершенно. Единственное, что он мог, это кричать.

– Ноги опусти ему, – велел начальник и петлю с шеи сняли, ноги опустили на лавку, Сядь на него, – один из полицаев сел ему на ноги, – Говори, – начальник схватил его за волосы, как до этого следователь, развернул к себе лицом, – Кто ещё входит в ваш «Молот»? Кто комиссар? Кто вами командует? Говори!

Не добившись ничего, начальник отпустил его, взял щипцами уголь и положил на исполосованную плетьми спину. Теперь Виктор понял, зачем он велел полицаю сесть на его ноги. Новый уголь прибавился к тому, что уже жёг его, заставляя орать громче прежнего. Когда третий положили на поясницу, комиссар потерял сознание. Угли убрали, пленника окатили водой. Через пару минут от пришёл в себя и снова ему жгли углями спину. Потом начальник велел перевернуть его, взял щипцами один уголь покрупнее и сильно прижал его к груди комиссара, после положил на живот и добавил к нему ещё.

– Говори! – требовал начальник снова и снова обжигая его грудь твёрдыми кусочками пламени, но ничего не получал кроме криков, – На живот его, – Виктора опять перевернули, на этот раз ноги привязали – Говори! Ты всё равно скажешь. Всех назовёшь, вопрос времени, – он поворошил в жаровне щипцами, доставая уголь погорячее, – Ну, говори! Говори, щенок!

Виктор тяжело дышал, его трясло, но он молчал. Тело пульсировало болью в ожогах. Он боялся предположить, где обожжёт его очередной уголь и не напрасно.

– Растяни его, – велел начальник.

Один из полицаев тут же сильно ударил его ладонями по заду и потянул в разные стороны. Понимая, что его ждёт, Виктор напрягся как струна, а в следующую секунду заорал так, что звенели стёкла. Начальник сунул между его, растянутых подручным, ягодиц пульсирующий красным уголь. Как его убрали Виктор уже не почувствовал, он был без сознания…

Открыв глаза, понял, что всё ещё привязан к лавке. На шею снова накинули верёвку. Виктор тихо застонал и почти сразу задохнулся. Начальник потянул за верёвку, имитируя удушение.

– Ну, говори, сучёнок, упрямый! – он натягивал верёвку всё сильнее, Виктор захрипел, сознание уплыло в темноту.

Петлю с шеи сняли, отлили его водой и, когда пришёл в себя, Соликовский сам взял плеть. После этого «допроса» на спине Виктора не осталось ни сантиметра целой кожи, одна сплошная кровоточащая рана. Всё вокруг, включая плача было красно от его крови…

Наконец, Соликовский устал, велел оттащить пленника в камеру. Полицаи отвязали его, один из них спихнул с лавки на пол. Он был опять без сознания и не чувствовал, как они за ноги волокут его в камеру.

Ближе к ночи за ним пришли опять, подняли, чтобы вести в пыточную, но он упал. После прошлой пытки стоять было безумно больно, а избитое тело почти не слушалось Виктора. Полицаи чертыхнулись, подхватили его под руки, поволокли к следователю.

В этот раз следователь проявил фантазию. На столе лежали два длинных деревянных бруска с небольшими углублениями. Виктор вспомнил о колодках, глядя на них, и не ошибся. После привычного уже сдёргивания одежды, Виктора потянули к столу, заставили встать на колени. Кисти намертво зафиксировали в колодках, прижали деревянные кандалы к столу. Тут же рядом появилась керосинка и блюдце полное длинных портновских иголок.

– Ну? Говорить будешь? Кто комиссар «Молота»?

Виктор промолчал. Тогда аккуратно, чтобы не обжечь собственные пальцы, полицай взял одну из игл, сунул остриё в огонь керосинки. Когда игла накалилась и стало трудно её держать, поднёс к левой руке юноши.

– Кто комиссар? – Виктор молчал, – Как хочешь. Но ты всё равно скажешь, – хмыкнул следователь, взяв один из его пальцев и резко загоняя под ноготь раскалённую иглу.

Виктор закричал. После третьей иглы потерял сознание, его окатили водой и, когда пришёл в себя, продолжили. Следователь экспериментировал, втыкал их в его руку то медленно, то быстро. Смотрел, когда выходит причинить наибольшую боль. Довольно скоро под каждым из ногтей красовалось по две иголки и следователь начал их вынимать, причиняя Виктору не меньшую боль, чем, когда вгонял их в его пальцы.

– Кто комиссар? – повторил вопрос следователь, когда все иглы были извлечены.

Он молчал, следователь взялся за иглу, сунул кончик в огонь.

– Кто комиссар?

Иглы снова влетали в его пальцы, заставляя орать, лишая сознания, но он молчал. Тогда следователь взял молоток.

– Хорошо, попробуем по-другому, – занёс инструмент над рукой Виктора, – Кто комиссар? – он молчал и молоток пошёл вниз, разбивая сустав на указательном пальце, – Говори! – требовал следователь, разбивая следующий сустав и заставляя Виктора хрипеть от боли.

Он переломал ему все пальцы левой руки, раздробил все суставы, но так и не добился ничего кроме криков. Виктора в очередной раз отливали водой, а следователь смотрел на него и думал, что в кисти руки есть ещё много костей. Правую руку он почему-то не трогал…

Когда Виктора вернули в камеру, левая рука его была похожа на окровавленную перчатку и так же безвольно болталась на перебитом суставе кисти. А через два часа за ним вновь пришли. Только теперь потянули на допрос к начальнику полиции. Вопрос был всё тот же. Виктор всё так же молчал. Его привязали к лавке, а начальник взял свою любимую плеть с металлическим наконечником…

Порол с перерывами через каждые пять ударов, давая пленнику прийти в себя. Несколько раз всё же перестарался и Виктор проваливался в обморок настолько глубоко, что его отливали. Едва начинал подавать признаки жизни, вопрос повторяли, он молчал и плеть опять свистела в руках начальника полиции. В начале избиения Виктор кричал, когда плеть жалила его, а острый наконечник впивался в израненное тело. Вскоре сил не осталось даже на крик, и он глухо мычал.

Соликовский, наконец, остановился и снова повторил всё тот же вопрос. Виктор молчал. Руки отвязали, завели за спину, скрутили кисти.

– Будешь говорить, щенок? – пленник отрицательно мотнул головой.

Тогда один из полицаев крепко прижал его бёдра коленом к лавке, второй взялся за связанные руки. Соликовский кивнул и тот из них, кто держал руки, потянул его вверх, выворачивая суставы. Он кричал, полицай тянул его всё сильнее. Потом резко бросил. Виктор упал обратно на лавку, охнул. Ему снова повторили вопрос. В ответ на его молчание, к лавке подошёл начальник, взял его кисти и резко и сильно дёрнул Виктора вверх, отправляя в темноту.

В себя он пришёл на полу, залитом собственной кровью, всё так же связанным. Руки болели адски, тело горело от порки, но он был всё ещё в пыточной. Значит, его продолжат терзать. Он вздохнул и тут же получил удар в живот. Тело согнулось, он застонал.

– Говори! – кто-то схватил его за волосы и развернул лицом вверх. Виктор встретился взглядом с Соликовским.

Этот взгляд связанного, избитого до полусмерти, мальчишки привёл начальника полиции в бешенство. Во взгляде Виктора не было страха, кроме боли там были только презрение и ненависть. Соликовский накинул ему на шею петлю и, продев конец верёвки в оконную ручку, натянул её, имитируя повешение. Руки, связанные за спиной, не давали даже попытаться оттянуть петлю. Виктор стал задыхаться, непроизвольно слёзы брызнули из глаз, рассердив его. Уж что что, а плакать он точно был не намерен…


– Мария, скажи, можно сохранить мою связь с па и Светославом, если они не будут держать меня за руки в Поле? – спросил Светозар, когда они в очередной раз вернулись из этого кровавого ада в реальность.

– Можно, – кивнула ведьма, – Но зачем? Так ведь надёжнее. Или ты чего-то боишься?

– Да, – мальчик вздохнул, – Боюсь… Помнишь, как я ударил па, когда разбирались с дроком? – она чуть наклонила голову, подтверждая, – Ну, вот… Я боюсь, что это снова станет осязаемым… там… и навредит им.

Он не сказал «ненависть» или «гнев», просто «это». Светозар пока не очень понимал, какие именно чувства испытывает, глядя, как истязают комиссара, но знал, что они могут выйти из-под его контроля и тогда отец или старейшина окажутся беззащитными перед ним.

– Я поняла, – Мария печально вздохнула, – Иди, тебе нужно поесть, – она кивнула на стол, за которым уже сидели Светослав с Любомиром и пили чай, – Мне надо немного времени, чтобы подготовить Слово, которое позволит тебе отпустить их руки в Поле.

– Спасибо, – поблагодарил Светозар с явным облегчением, – Мне не хочется есть, лучше пройдусь. Это же ничего, если я снова выйду на крыльцо?

– Конечно, ничего, – улыбнулась она, – Но поесть всё же нужно.

– Я поем, обещаю, только попозже. Сейчас не могу… – пообещал мальчик и медленно пошёл к двери.

– Что-то случилось? – Светослав поставил чашку, подошёл к жене.

– Всё в порядке, – откликнулась она, не отводя взгляда от Светозара, – Просто он боится навредить вам. Тебе и отцу.

– Как это? – не понял Любомир, – Чем он может нам навредить?

– Ненавистью. Гневом. Он ещё и сам не знает, что испытывает, но боится, что от того, что вы там видите, его чувства снова станут осязаемы и это причинит вам боль. Он просто хочет защитить вас обоих. Твой сын необыкновенный мальчик, – в глазах Марии блестели слёзы, и светилось уважение к Светозару, – Я очень давно не встречала таких, как он. Но ты и сам, наверняка, знаешь, каков он.

– Знаю, – он улыбнулся, – Он всегда удивляет меня. Мама его была такой же. Всегда очень взрослой и в то же время чудесной наивной девочкой, – Любомир вздохнул, серо-зеленые глаза на мгновение ожили воспоминанием об Ангелине и тут же снова стали просто серыми.

Прежде, чем они снова отправились в Поле, Мария выполнила просьбу мальчика.

– Чтобы сделать то, что ты просишь, Светозар, нужна связь иного порядка. Это связь крови. С отцом она у тебя, конечно, есть. Но надо ещё усилить. Иначе будет сложно возвращаться.

– Хорошо, – Светозар сидел в центре соляного круга, – Что мне делать?

– Тебе почти ничего, – Мария улыбнулась, отвечая на его вопрос. Такой же, как и тогда, когда они шли в Поле в первый раз, – Нужно Слово. Это я уже сделала. И надо связать вашу кровь, – она подошла к столу и взяла нож, – Ты не против?

– Нет, – мальчик спокойно протянул ей руку, – Сделай, как нужно, чтобы я не навредил им, – он посмотрел на Светослава и отца.

– Хорошо.

Мария осторожно сделала небольшие надрезы на ладонях мальчика. У мужчин она так же сделала по надрезу, в зависимости от того, в какой руке каждый из них держал руку Светозара. Потом соединила по очереди их руки так, чтобы совпала открытая кровь, и связала льняными лентами, как делала раньше.

– Ну, вот. Теперь, когда вы будете в Поле, ты сможешь отпустить их. Связь сохранится, не волнуйся.

– Спасибо, Мария, – мальчик заметно успокоился, – Идём? – он спрашивал у взрослых, способны ли они продолжать, понимая, насколько тяжело видеть, как пытают юношу в прошлом.

– Да, – ответил за обоих Светослав, – Если ты этого хочешь, то идём. О нас не думай. Мы взрослые, справимся, – он улыбнулся мальчику, – Для нас главное, это ты.

– Я в порядке, – он медленно лёг, посмотрел на Марию, сидевшую, как обычно при переходе, у него за головой, – Пойдем.

Светозар прикрыл глаза, снова закружились перед закрытыми веками уже знакомые цветные полосы. Потом его слегка тряхнуло и в нос ударил тяжёлый запах крови. Они были на месте. Он открыл глаза и упёрся взглядом в широкую спину полицейского начальника, продевавшего верёвку в кольцо, вделанное в стену.

Осторожно, будто не веря, что может это сделать, мальчик разжал руки, отпуская отца и старейшину.

– Всё хорошо, сын, – Любомир показал ему свою ладонь, на которой ярко светился алым светом небольшой разрез, – Работает.

– Да, – кивнул мальчик, посмотрел на свои ладошки, горевшие таким же, ярким алым, – Хорошо, – отступил от них на шаг и тут же все они вздрогнули от крика, заполнившего камеру…


Соликовский с силой потянул верёвку, поднимая привязанные к ней руки пленника вверх. Комиссар закричал. Именно этот крик боли и заставил вздрогнуть Светозара и его спутников. Когда изломанные пальцы Виктора коснулись крюка, через который была пропущена верёвка, полицай усмехнулся. Он, не торопясь, опустил юношу вниз, пока ноги не коснулись пола.

– Ну? Будешь говорить, гадёныш?

Верёвку он не закрепил, просто держал её в руке, обмотав конец вокруг кулака. Поэтому, чтобы поднять Виктора на эту примитивную дыбу Соликовскому нужно было лишь потянуть за верёвку или отступить от стены. Руки комиссара были связаны за спиной. Поперёк, между кистями, был завязан второй конец веревки, которой Соликовский выворачивал на дыбе его суставы.

– Говори. Зачем мучиться? Скажи, что просят, и я тебя убью быстро, – он засмеялся.

– Пошёл ты… – ответил Виктор едва слышно, но полицай его услышал.

– Ах, ты, сука!.. – Соликовский задохнулся от ярости, резко дернул верёвку, заставляя Виктора с криком взлететь под потолок. Потом бросил, шагнул к столу, взял что-то длинное и тонкое.

Веревка свободно проскользнула через кольцо, а пленник упал на пол. Но передохнуть ему не удалось. Полицай уже вернулся к своей жертве. Он одним резким движением поставил юношу на ноги.

– Говори, сучёнок. Ведь хуже будет!

– Пошёл ты… – повторил Виктор, глядя мучителю прямо в глаза, и тут же упал, заливаясь кровью, от полученного удара по лицу.

Оказалось, что длинным и тонким, что он взял на столе, был телефонный кабель. Полицай сложил его вдвое и теперь бил им комиссара по лицу, по плечам, груди. В общем, куда попадёт. Продолжалось это довольно долго, пока не открылась дверь. На пороге стоял его заместитель.

– Ну? – спросил он, не останавливаясь, продолжая бить уже бесчувственного Третьякевича кабелем.

– Василий Александрович, – сказал зам с порога, – все камеры готовы.

– Отлично, – Соликовский наконец остановился, – Оттащите этого. С ним пока всё. Пусть очухается. Давайте туда Земнухова, я сейчас приду, – он бросил кабель на пол и ушёл.

Он не уточнил, куда именно надо привести Земнухова, а заместитель не спросил, убежал выполнять распоряжение. Комиссар остался в комнате один. Он так и лежал там, где его бил Соликовский, когда пришли двое. Они развязали веревки, взяли его за руки и волоком потащили бесчувственного юношу в камеру. По полу потянулся кровавый след. Один из них выругался.

– Чёрт! Рассердится ведь.

– Ага, – откликнулся второй, – Ничего, соломой притрусим.

Они притащили Виктора в камеру, бросили на пол, один из них кинул рядом его одежду, и ушли. В камере было темно, но явно чувствовалось, что она не пуста. Из тени одного из углов вышел мужчина. Он осторожно перевернул Виктора на спину. Юноша застонал, но в себя не пришёл. Воды, чтобы промыть его раны не было, да и перевязать было нечем. Поэтому мужчина сделал единственное, что был в состоянии, чтобы помочь избитому соседу. Он, как мог аккуратно, стараясь не причинять лишней боли, одел его и уложил на небольшую кучу соломы. Ни лавки, ни стола в камере не было. Только эта солома и ведро в углу.


Светозар стоял на пороге, смотрел, как вынужденный сосед пытается одеть комиссара и внутри него медленно поднималась волна ненависти. Он вспомнил, каким был этот юноша всего несколько дней назад и теперь, глядя на изувеченного Виктора, думал только о том, что сделал бы с этими «людьми» не будь это лишь записью в Поле и попадись они ему в реальности.

Прошло примерно три часа. Для Светозара они пролетели, будто одно мгновение. Старейшина, понимая, что уйти они пока не могут, а время дорого, прокрутил Поле немного вперёд, к моменту, когда комиссар очнулся.


Виктор застонал, открыл глаза. Взгляд уткнулся в потолок камеры. Вывернутые суставы болели адски, во рту был привкус крови. Попытался пошевелиться, в плечах тут же вспыхнули тысячи игл, однако, по какой-то, совершенно немыслимой, особенности его организма после пытки всё встало на место. Руки вполне работали, несмотря на боль. Очень медленно он поднял правую руку, по-прежнему, не понятно почему, почти не пострадавшую от пыток, поднёс к глазам. Всё плыло, но он видел. Отчётливый след от верёвки, которой полицай выворачивал ему руки, содранная кожа за запястье. Пошевелил пальцами. Рука работала, не в пример левой, давно разбитой.

– Здравствуйте. Простите, я попытался вас одеть.

В измученном теле не было сил даже чтобы просто удивиться. Виктор перевёл взгляд с руки вглубь камеры, откуда с ним заговорили. Опираясь на стену, там сидел мужчина. Сначала он подумал, что это кто-то из коммунистов, но мужчина казался слишком знакомым. Этого человека он точно знал. Только никак не мог вспомнить, кто он…

– Как вы? – мужчина поднялся, пересел рядом с ним, и Виктор, наконец, узнал его.

– Нормально, – тихо ответил он, понимая, как смешно звучит, должно быть, это слово с его разбитых губ, – Здравствуйте, Иван Иванович.

Мужчина замер, всматриваясь в его лицо, пытаясь узнать и не веря, когда ему это удалось.

– Витя?.. – забывшись, он порывисто обнял комиссара за плечи, заставив застонать, – Прости… – Иван Иванович тут же отпустил его, – Прости… – повторил он, виновато опуская глаза, – За что же они тебя так… люто?.. – его взгляд упал за искалеченную левую руку юноши, скользнул по искромсанному плетьми телу, вернулся к разбитому лицу.

– Ну… я с ними не разговариваю. Им это сильно не нравится, – он попробовал пошутить, но не получилось, – Извините, пошутить хотел, – Виктор упёрся правой рукой в пол, слегка подтянулся, пытаясь сесть.

– Погоди, я помогу, – Иван Иванович осторожно поддержал и Виктор сел, опёрся спиной на стену, как до этого сидел его вынужденный сосед, – А я тут заложник. Искали Васю, не нашли. Вот и взяли меня, пока ищут. Тут много родителей сидит. Да, мы и умереть согласны, лишь бы не нашли…

– Умирать не надо, Иван Иванович. Надо жить. Надеюсь, его не найдут, – Виктор улыбнулся, – Хорошо, что он ушёл.

– Да, хорошо… – согласился Иван Иванович, посмотрел на него и Виктор отчетливо понял, будто увидел написанными на бумаге, его мысли.

А думал Иван Иванович о том, что действительно согласен сам тут умереть только бы его Вася не попал в руки к полицаям или немцам. Что угодно, только чтобы над его мальчиком так не издевались, не мучили, как юношу рядом с которым он сейчас сидел.

За Виктором пришли через три часа. Иван Иванович помог ему подняться и комиссар, качаясь, но сам пошёл с полицаями навстречу новой пытке.


Вываливаясь из Поля, Светозар застонал. От разочарования, что пятнадцать, отведённых для безопасного входа, минут так быстро закончились и от боли, терзавшей его Душу.

– Что? – Мария встревожено смотрела на него, – Тебе больно?

– Да… – вздохнул мальчик, – Здесь, – он коснулся груди и ведьма тут же принялась ощупывать его, пытаясь помочь, – Нет, Мария. Не физически, – остановил её Светозар, – Больно Душе…

– Великие Звезды!.. Может, вы больше не пойдёте? – она встретилась взглядом со Светославом.

Связь Марии с мужем была абсолютной. Конечно, Светослав мог закрыться от неё, но за долгие годы, поведённые вместе, оба так привыкли к единству их сознания, что ему это пока в голову не приходило. Поэтому, она отлично поняла, от чего больно мальчику. Просто увидела в памяти мужа всё, что он только что видел в Поле.

– Нет, я должен знать о нём всё, – Светозар поднялся, как только Лана и Ника отвязали его руки от отца и старейшины, – Очень больно… да. Но нужно. Если сейчас я остановлюсь, то никогда не прощу себе. Ведь ему, – он имел ввиду комиссара, – было намного больнее… Простите, что вам приходится смотреть это вместе со мной, – мальчик тяжело вздохнул, – Но это нужно… – повторил он.

– Да, сын, согласен, – Любомир тоже поднялся, обнял его за плечи, – Не волнуйся за нас, мы справимся. Ты прав, это нужно узнать. Я с тобой, что бы ты ни решил. Захочешь продолжать, пойду с тобой снова. Решишь остановиться, твоё право. Безумно больно видеть это и мы поймём, если ты всё же решишь прерваться.

Светозар на секунду задумался, но он колебался лишь эту секунду.

– Нет, – повторил мальчик и упрямо сдвинул брови, – Справедливость требует увидеть всё. Всё, до последнего мгновения его жизни.


Его привели в уже знакомую пыточную, толкнули к лавке, стоявшей в этот раз почти по середине камеры. Непроизвольно он сел, застонал от боли, отдавшейся во всем его избитом теле.

Полицаи не привязывали его, не раздевали, как обычно. Даже рук не связали. Они вообще его не трогали. Просто встали у двери и ждали чего-то. Виктор впервые за всё время получил возможность осмотреться в помещении, где его мучили. По следам свежей крови было понятно, что перед ним здесь был другой пленник. Крови было много. Виктор невольно поёжился, представив, что пережил здесь кто-то прежде, чем привели сюда его самого.

С большей частью обстановки он был уже знаком. Кроме небольшого столика у окна. На нём был разложен пыточный арсенал. Разнообразные плети, узкие, широкие, твердые стеки, с металлом на концах и без. У одной из плетей было три языка и хоть она и была небольшой, но боли могла причинить намного больше, укусив тело сразу трижды. Щипцы разных размеров, прутья, тонкие и острые, и толстые железки, способные перебить сустав, ремни. Там же стояла уже знакомая керосинка.

В этот момент за стеной закричала девушка. Это был даже не крик, вопль боли, переходящий в хрип. Виктор внутренне сжался, понимая, что совсем скоро сам будет орать так же, учитывая арсенал на столе. В камеру вошёл Соликовский. По его виду было ясно, эта пытка будет долгой… На начальнике полиции был надет большой фартук, залитый свежей кровью.

– Ну? – он остановился напротив Виктора, – Не надумал начать говорить? – комиссар молчал, – Хорошо. Как хочешь.

– Я не знаю, о чём говорить… – Виктор решил хоть немного оттянуть момент начала издевательств над своим телом.

– Неужели? – Соликовский присел на край стола, скрестив на груди руки, – Я ж тебе говорил.

– Про подполье? – уточнил Виктор.

– Ну, да. Ты ж подпольщик. И из самых главных, – начальник полиции был настроен благодушно. Он вкусно пообедал и только что поджарил комсомольскую сучку, посадив её голым задом на печку, а сейчас перед ним сидел весьма интересный десерт в виде этого упрямого мальчишки, – Вот и расскажи мне про ваше подполье. Как называетесь, кто в нём кроме тебя состоит. Фамилии, адреса. Говори и сейчас я тебя не трону. Иначе… – он кивнул на стол с инструментами, – Ну, сам понимаешь.

– Я ничего не знаю про подполье, – Виктор вздохнул, чувствуя, как протестует избитое тело, предвидя приближение очередных мучений, – Мы машины грабили, вот и всё…

– Хм… машины, значит? – он кивнул, – И не ты комиссар подпольного сборища комсомольцев, называющих себя «Молотом»?

– Не представляю даже, о чём вы говорите…

– А, по-моему, отлично представляешь, Виктор Иосифович Третьякевич, комиссар и организатор подпольного отряда «Молот».

Соликовский впервые озвучил то, что знал и без его показаний, хотя и требовал от него признания, что именно он, Виктор, и есть комиссар. Юноша вздохнул, ничего не ответил. Начальник кивнул подручным, полицаи двинулись к пленнику. Его подняли, привычно стянули одежду, положили на лавку. Он немного удивился, что у Соликовского так мало фантазии. На этой лавке он его порол уже не раз. Он недооценил его. Комиссару связали руки за спиной и ноги за щиколотки и в коленях. Потом подняли, связанные ноги и стянули их с руками, заставляя его выгнуться на лавке.

– Не так, болваны, – остановил их начальник, – Руки локтями свяжите.

Полицаи переделали. В результате он оказался ещё сильнее выгнутым на лавке. Опуская ноги он сам выворачивал себе руки, а пытаясь облегчить боль в руках, тянул на себя ноги. Виктор подумал, что переживёт. Ведь бить его в такой позе было не особо удобно. И снова ошибся. Бить его сейчас и не собирались.

– Не надумал? – Соликовский поднял его голову за подбородок, – Говори, пока ещё можешь, – он усмехнулся, – Вопрос всё тот же. Кто комиссар? Ты? Или я ошибаюсь? Если так, назови мне имя. Кто комиссар «Молота»?

Не получив ответа, начальник переставил керосинку куда-то назад, ближе к ногам Виктора, разжёг её. Один из подручных подал блюдце с иглами, тот взял его и пошёл к ногам пленника, а Виктор подумал, что сейчас повторится то, что делали с левой рукой, только с ногами. На этот раз он не ошибся. Начальник накалил иглу и медленно загнал её под ноготь большого пальца на левой ноге комиссара. Виктор орал от боли, дергался, выворачивая сам себе руки…

Прежде, чем каждый палец его ног получил по раскалённой игле, Виктора несколько раз отливали водой. Соликовский повторял один и тот же вопрос перед каждой иглой, но он молчал. Тогда пытку усложнили. Начальник по-прежнему загонял иглы в его пальцы, а один из полицаев взял раскалённый прут. Когда Виктор качнулся, инстинктивно пытаясь увернуться от острия, жалящего палец, он подставил прут перед его грудью. Вывернутые руки потребовали вернуться назад и Виктор сам лёг грудью на раскалённый металл. От его крика, казалось упадут стены…

В этот момент второй подручный присоединился к пытке. Он встал с таким же прутом с другой стороны лавки и, когда следующая игла вошла в палец, они одновременно зажали его тело между пульсирующими алым прутами. Грудь и спина. Его будто сжали в огромных пылающих щипцах. Тело, повинуясь инстинкту, дёрнулось, пытаясь выпрямить ноги, выкручивая руки из суставов. Верёвка, соединяющая связанные локтями руки с ногами, сделала его своим собственным палачом. Дёргаясь от боли, комиссар пытал сам себя на дыбе. Виктор захлебнулся криком, потерял сознание.


Светозар стоял рядом с лавкой, на которой мучили Виктора. Смотрел, как жгут его грудь и спину, как иглы вынимают, потом снова вгоняют ему под ногти, превращая пальцы ног в кровавое месиво. Смотрел и радовался, что попросил Марию сделать так, чтобы он не касался ни Светослава, ни па. Он ненавидел полицаев так сильно, что казалось эта ненависть могла убить…

Вернулся из Поля он бледным, словно полотно.

– Как ты, милый? – Мария ласково погладила его по голове, – Может, хватит? Остановимся? – она посмотрела на мужа, ища у него поддержки, – Свет, ведь можно же остановиться.

– Конечно, можно, – Светослав печально покачал головой, – Но это решать не мне и не тебе, девочка. Светозар должен решить это сам. Ему выбирать. Ну, или Любомиру.

– Нет, – Любомир смахнул невольные слёзы, – Выбирать Светозару. Да, когда разрешал это я не думал, насколько там всё… так… – он не мог подобрать подходящего слова, чтобы назвать то, что они сейчас видели.

– Так останови это! – Мария коснулась его руки, – Виктор хороший человек. И Правда о нём и о том, что с ним сделали нужна, конечно… Но не такой ценой! – она посмотрела на Светозара, – Не ценой такой боли для твоего сына!

– Нет, Мария, па не станет запрещать мне, – голос Светозара был хриплым от сдерживаемых слёз, – Это очень страшно… Вы все были правы, вы предупреждали меня. И я вам верил, но тоже не думал, что всё так… безжалостно… Они ведь тоже люди, у них есть матери, наверняка, есть дети. И они способны делать такое с человеком… Ему ведь всего восемнадцать лет.


– Развязать и в камеру? – подчинённый стоял рядом с лавкой, на которой, всё так же выгнутым, лежал без сознания комиссар.

– Нет, – Соликовский посмотрел на него, – Оставьте здесь. Не развязывать. Пусть так и будет пока. Мы ещё не закончили. Если сам не очнётся, приведите в чувство через час и меня позовите, – полицай кивнул и он ушёл.

Минут через сорок Виктор очнулся, застонал. Попытался пошевелиться, плечи пронзила острая боль и он понял, что всё ещё связан и всё ещё там, где его пытали.

Выполняя приказ начальства, полицай доложил, что пленник пришёл в себя. Соликовский кивнул и отправился в пыточную.

– Ну? Не надумал? – он взялся за верёвку, соединяющую его ноги с руками, и резко потянул вверх, заставляя Виктора вскрикнуть, – Молчишь. Ладно, – он отпустил его, подошёл к подручным, – На крюк его, за руки. И притащите стол, – глянул на пленника, что-то прикидывая, и вышел.

Виктора развязали, поставили на ноги. Он покачнулся. Стоять было безумно больно, ноги дрожали и подламывались. Один из полицаев подхватил его подмышки и держал, пока другой снова связывал впереди руки. Потом они его приподняли, накинули верёвку на уже знакомый крюк в потолке и Виктор повис сантиметрах в двадцати от пола. С искалеченных ног тут же закапала кровь.

Полицаи бросили его одного, но ненадолго. Через пару минут вернулись, втащили в камеру небольшой странный стол. Он был слишком узким для стола и к одной из его сторон были приделаны длинные рейки. Это было похоже на ещё одни ножки, только смотрели они в потолок.

Вернулся Соликовский. Он тащил за собой девушку. Она вскрикнула, когда увидела висящего на крюке Виктора. Начальник толкнул её к подручным, тут же заломившим ей руки, подошёл к пленнику.

– На себя плевать, о других подумай, – он кивнул на девушку, смотревшую на Виктора полными ужаса глазами, – Говори, – комиссар молчал, – На стол её. Как привязать знаете, – Соликовский снова повернулся к Виктору, – Порвём ведь. Ты виноват будешь.

Девушка отбивалась, один из полицаев ударил её, лишая сознания. Вдвоём они быстро раздели, а потом распяли бесчувственное тело на странном столе. Её ноги привязали к торчащим вверх рейкам, за щиколотки и в коленях, руки ремнями притянули к ножкам, растягивая девушку. Окатили водой, приводя в чувство.

Теперь Виктор понял, зачем нужны эти рейки, тихо выругался. Соликовский посмотрел на неё.

– Хороша, – улыбнулся, – Говори или мы её спросим, кто комиссар.

Виктор встретился взглядом с пленницей. Он отлично понимал, что её ждёт, но не мог ничего сделать. По глазам он видел, что она тоже это понимает.

– Прости… – тихо, одними губами, шепнул он.

Девушка чуть заметно кивнула. Соликовский прервал их общение, кивнув одному из подручных. Полицай пошёл к столу, спуская штаны…

– Ну? Может ты скажешь нам, кто комиссар «Молота»? – спросил начальник, тоже подойдя к столу.

Она посмотрела на полицая, стоявшего между её привязанных ног, на Виктора и отрицательно покачала головой.

– Давай, сделай хорошо этой комсомольской шлюхе.

Следующий час они мучили её у него на глазах, надеясь заставить заговорить. По очереди насиловали, она кричала, насильники ржали и продолжали с ещё большим рвением. Потом взяли телефонный кабель… когда потеряла сознание, отлили её водой и всё повторилось. Её секли кабелем по груди, насиловали, снова секли. Вскоре её крови в камере было не меньше, чем крови Виктора.

Соликовский иногда отвлекался. Стегал его плетью, смеялся, когда его крики и крики девушки совпадали.       Положил в печку два длинных металлических прута и внутри Виктора всё невольно сжалось. Его тело опять собирались жечь. Но Соликовский вынул прут раньше, чем он накалился докрасна, подошёл к нему сзади и несколько раз ударил. Он словно аккуратно помечал горячими ударами его тело. Спина, поясница, ягодицы, бедра, икры. И так трижды. Виктор получил пятнадцать ударов прутом. Сознание провалилось в темноту после седьмого, но палача это не остановило.

Два ведра ледяной воды привели его в чувство. Девушка не кричала. Открыв глаза, он понял почему. Она тоже была без сознания и один из полицаев только что вылил на неё очередное ведро воды.

– Ну? Говорить будешь? – начальник полицаев кивнул на девушку, – Или эта не твоя?

На мгновение Виктор испугался. Это было видно, отразилось в глазах. Но то было лишь на мгновение. Он встретился взглядом с мучителем и прут, так же как до этого по спине, прошелся по его груди. Грудь, живот, пах, бёдра, ноги. Удар в районе паха отправил Виктора в темноту. Его отлили, повторили снова. Те же пятнадцать ударов прутом, только сейчас его отливали прежде, чем продолжить.

Девушку на столе всё ещё насиловали, но иначе. Один из них принёс что-то длинное, деревянное и засунул в жертву, на пол закапала кровь… О Викторе начальник больше не забывал. Теперь он жёг ему спину и рёбра прутом, чередуя с ударами плетью. Тем не менее, сильно не увлекался и Виктор был в сознании, чтобы ничего не пропустил из того, что делали с девушкой. Когда полицай вынул из печки раскалённый добела прут и пошёл к столу, направляя его между ног жертвы, Виктор не выдержал.

– Хватит… Я комиссар! Оставьте её…

– Ну, вот! – Соликовский наконец был доволен, – Давно бы так! Это же не трудно. Адальше? Фамилии и адреса. Комиссару нужно кем-то руководить. Давай, выкладывай.

– Нет…не смей!.. – едва слышно прошептала измученная пленница, но Виктор услышал.

Через плечо Соликовского он встретился взглядом с её, затуманенными болью, глазами. Виктор слабо кивнул, давая понять, что слышал её слова. Говорить он и не собирался. Единственным, кого он мог сдать полицаям, был он сам. Это он уже сделал. Больше от него им было ничего не узнать…

Виктор замолчал. Когда они поняли, что больше он ничего не скажет, бросили девушку и втроём били его плетьми. Отлили, когда отключился, и снова били, пока не устали. К этому моменту комиссар опять потерял сознание, но им это уже не мешало. После сняли с крюка бесчувственного Виктора, отвязали девушку и оттащили обоих по камерам.

Всё ещё сидевший с ним в камере, Иван Иванович был в ужасе, когда Виктора волоком притащили после пыток. На юноше не было живого места. Его бросили по середине камеры, следом кинули его одежду, щелкнул замок.

Виктор очнулся только через пару часов. Он лежал на полу, прикрытый пиджаком Ивана Ивановича.

– Спасибо, – голос звучал глухо от почти постоянного крика.

– Витенька… я думал, они тебя убили…

– Могли, – согласился он, осторожно переворачиваясь на спину, застонал, – Очень стараются, но я живучий.

Он не стал говорить перепуганному мужчине, что давно уже идет на каждый допрос, как на последний. Тело его, казалось, видело уже все варианты издевательств из арсенала Соликовского и его подручных. Боль стала привычной и ожидаемой. Теперь переживёт он очередную пытку или нет зависело лишь от его сердца. Но сердце выдерживало, никак не хотело останавливаться, и Виктора продолжали мучить. Тем более, что Соликовский нашёл для него новую пытку, насилуя и избивая у него на глазах девушек.


Светослав начал было снова проматывать Поле, но мальчик вдруг остановил его.

– Что он делает, дедушка?

Старейшина присмотрелся и понял, что Светозар прав. Он подсветил камеру. Тогда они увидели, что комиссар что-то пишет на стене под которой лежит. Мальчик, а за ним и взрослые, вышли на середину камеры. Виктор макал пальцы в свою кровь и выводил на стене буквы. Когда он закончил, Светослав сделал свет ярче. Они увидели на стене два слова, пылающие алым цветом крови.

«Смерти нет» – написал комиссар.


Через три часа он опять нагой и связанный висел на крюке и смотрел, как твари издеваются над другой девушкой. В этот раз ему не задавали вопросов, сразу стали рвать с неё одежду, потащили к столу. Она отбивалась дольше первой. Полицаи смеялись, тискали её пока не надоело. Тогда привязали, стали насиловать по очереди. Тот, кто был свободен бил розгами. Когда отключилась, отлили и снова по кругу.

Про него они будто забыли. Виктор не понимал, зачем всё это, если не задать ни единого вопроса. А потом понял. Все они были пьяны. От этого стало намного страшнее. Они и трезвыми были, словно звери, а уж пьяные…

Соликовский вспомнил о нём, когда жертву насиловали черенком от лопаты. Начальник взял любимую плеть, несколько раз ударил его. Острое металлическое жало сильно впивалось в тело, заставляя Виктора кричать и дёргаться. Один из ударов пришёлся по бёдрам и металл укусил его почти между ног, выбивая из лёгких Виктора особенно сильный крик. Начальник удовлетворённо улыбнулся, оставил его, подошёл к столу.

– Чего это она у вас не орёт? – плеть была всё ещё у него в руках и он ударил девушку, – Отлейте, идиоты. Она ж отключилась.

Они так и сделали, потом все отошли к столу с «инструментами». Раньше они тоже туда отходили, но он не задумывался зачем. Сейчас, когда они ушли туда все трое, стало понятно для чего. Там стояла бутыль самогона. Палачи ходили туда догоняться, когда действие спиртного ослабевало…

Девушка начала шевелиться, застонала и они тут же вернулись. Соликовский, наконец, вспомнил, что это допрос, повторил ему свои вопросы, получил всё то же молчание в ответ и они опять занялись девушкой.

После очередной порции насилия и избиений, один из полицаев облил её грудь самогонкой и поджёг… Спирт выгорел быстро, плоть гореть не желала, но вопль девушки заставил вздрогнуть даже немцев, стоявших в оцеплении вокруг тюрьмы. С тех пор, как начались пытки «Молота» внутрь заходили только немецкие начальники. Они смотрели, как «работают» полицаи, цокали языками и уходили.

– Не горит… – полицай разочаровано смотрел на обожжённую грудь девушки.

– Ну, да. Она ж мокрая, – заржал другой, имея ввиду, что кровь гасит огонь.

– Александрыч, можно отрежу от неё кусок?

– Погоди, – Соликовский, чуть покачиваясь, шагнул к Виктору, – Может, он всё же заговорит. Ну? – он ткнул его кулаком, заставив охнуть, – Будешь говорить? – Виктор молчал, – Говори!

– Я не знаю, что сказать… – устало выдохнул он.

– Хм… – начальник взял в руки небольшую плётку, – Напомнить? – резко ударил Виктора в районе бёдер, заставляя вскрикнуть, – Ладно, – новый удар и новый крик комиссара, – Мне нужны фамилии и адреса членов вашего чёртова «Молота». Кто начальство, явки, пароли… – ещё удар, крик, – Что там ещё у подпольщиков бывает? – он на мгновение остановился, но тут же снова ударил его, – Не важно, выкладывай всё, что знаешь, – замахнулся чуть шире, плётка свистнула и впилась в тело Виктора, – Говори!

Последний удар оказался особенно сильным и пришёлся по наиболее болезненной части его тела, почти лишая Виктора сознания.

– Комиссар я… – тихо сказал он, переводя дыхание после удара.

– Это ты уже говорил, – новый удар заставил дёрнуться избитое тело, – Дальше, говори дальше, сучёнок, – начальник зашёл ему за спину и очередной удар обжёг ягодицы, – Давай, говори! – почему-то, несмотря на списки и признание, он не верил Виктору. В его представлении комиссаром должен был быть опытный коммунист, а не этот сопляк.

– Я комиссар… руководил тоже я… – выдохнул он, вздрагивая от ударов, – Больше никого не знаю… – бить его сзади показалось менее интересным, начальник снова вышел вперёд, ударил, – Нет явок… – он вскрикнул, – нет паролей… – плеть лизнула его особенно больно, заставляя заорать громче.

– Значит, девчонка эта, – он кивнул на девушку на столе, медленно приходившую в себя, – не из вашей шайки?

– Нет… – он снова дёрнулся от удара, – Я её не знаю…

– А комиссар ты? – свист плети, удар, крик, – И руководитель тоже ты? И кем же ты руководил?

Девушка окончательно пришла в себя, застонала. Посмотрела на своих мучителей, потом повернула голову на звуки ударов и криков Виктора.

– Ну, говори! – требовал Соликовский, а плеть подкрепляла его слова жалящими тело ударами, – Кто комиссар? Говори, или порвём сучку на части.

– Я комиссар… – повторил он, понимая, что после его ответа они сделают с ней что-то особенно страшное… И не ошибся.

Соликовский кивнул подручному. Тот вышел, вернулся с большим ножом, сгрёб рукой левую грудь девушки, начал медленно и очень старательно отрезать ее… Едва нож коснулся её, она закричала и этот крик не смолкал всё время, пока он её резал. Кровь текла ручьём, заливая всё вокруг, что ещё не было красным. Полицай бросил кусок отрезанной плоти на пол, чуть отошел, посмотрел на результат. Потом шагнул назад, взял пальцами сосок правой груди девушки и одним резким движением ножа отрезал его.

– Так красивше, – пояснил он на удивлённый взгляд начальника.

– Ну, да, – засмеялся тот, – Осталось ещё прижечь, чтоб не сдохла раньше времени.

Подручный был пьян и выполнил распоряжение руководства немедленно и буквально. Налил в стакан самогон, плеснул на рану, полил другую грудь. Девушка хрипела, крика уже не было, а он достал из печи угли и сунул их в рану…

Комиссар прошипел какое-то ругательство, едва слышное за её диким воплем. Они бросили искалеченную девушку и опять били его втроём, пока он не отключился. И после этого какое-то время продолжали хлестать Виктора плетьми, но безвольно дёргавшееся под ударами молчаливое тело бить было не интересно. На него выплеснули ведро воды. Это не помогло и Соликовский, наконец, приказал оттащить чуть живого Виктора в камеру.

Его сняли с крюка, один из подручных взялся за верёвку, стягивающую ноги и потащил волоком в камеру. Очнулся он всё так же связанным. Верёвки никто не потрудился снять. Спасло то, что руки были скручены спереди. Виктор пытался развязать сильно затянутые узлы, когда дверь камеры открылась. Он невольно сжался, думая, что это новая пытка, но ошибся. Полицай принёс передачу. Это было и смешно, и горько. Над ним издевались, били до потери сознания, калечили, совершенно не кормили, но передачи принимали.

– Давай шустрее, там посуду ждут, – полицай поставил передачу на пол.

– Развяжи… – он протянул ему связанные руки, не узнав собственный охрипший от криков голос.

Полицай освободил ему руки, потом наклонился и, на удивление, развязал ноги. Поставил рядом с ним узелок и ушёл.

Есть совершенно не хотелось, но он заставил себя. Понимая, что дальше ничего хорошего его не ждёт и выйти отсюда не получится совершенно, Виктор нащупал в небольшом углублении у стены клочок газеты и маленький Ванин карандашик. Пока ещё слушалась рука, он написал записку матери, попытался хоть как-то попрощаться, сказать, что очень их любит. Родителей, сестру, братьев и её… Аню…

Там, в пыточной, когда твари мучили перед ним девушку в первый раз и он, не выдержав, признался, что комиссар, он испугался. Да, на столе была распята не его Аня, но… что если она не ушла, если осталась, несмотря на его просьбу? Если так, то в следующий раз ему, возможно, придётся смотреть, как насилуют и издеваются над его любимой… Сможет ли он молча смотреть, как твари будут терзать его Аню?.. выдержит ли?.. Да… сначала он испугался. А потом, когда встретился взглядом с полными боли глазами девушки, когда услышал её тихое «Не смей!..» Виктор понял, что даже если на её месте окажется его Аня, он сможет, выдержит. Ведь глаза любимой кричали бы ему то же самое: «Не смей!»

Полицай вернулся, забрал посуду, оставил ему небольшой кувшин с водой и вышел, унося его последнее «Люблю» дорогим ему людям. Виктор медленно, упираясь в стену и тихо постанывая, поднялся. Так же медленно натянул штаны. Пытаться промыть раны не имело смысла, их было слишком много. Он попил, удивляясь полицаю, который дважды пожалел пленника. В первый раз, когда развязал верёвки и второй, когда принёс ему воды. Снова лёг, стараясь притулить избитое тело так, чтобы было менее больно. Прикрыл глаза, попытался хоть немного отдохнуть, насколько это было возможно под не смолкающие крики тех, кого продолжали мучить полицаи и собственные стоны от саднящей боли, казалось пронизывающей каждую клеточку его тела.


– Странный полицай, – мальчик задумчиво смотрел, как Виктор пытается пристроить на полу искалеченное тело, – Они все, словно ненавидят его. И девушек тоже. Ненавидят и боятся, поэтому придумывают для него пытки одну страшнее другой…а этот наоборот. Развязал его и воды принёс. Странный.

– Да, ты прав, Светозар, – ответил старейшина, – Они действительно его боятся и ненавидят. Он сильнее них. Сильнее морально. Для таких, как Соликовский и компания, Виктор недосягаем. Они могут бить его, издеваться и мучить, могут убить, но победить нет. Они не понимают почему и от этого ненависть и страх становятся только сильнее, – Светослав вздохнул.

– Но не все такие.

– Да, не все. Этот парень способен уважать силу врага, стойкость его выбора, поэтому помог ему тем, что было в его силах.

В этот момент из-за стены, около которой лежал юноша, послышалось тихое постукивание. Светозар сначала подумал, что ему показалось. За воплями, наполнявшими тюрьму, можно было легко ошибиться, настолько тихим был этот стук. Виктор тоже его услышал, замер, постарался не стонать. Стук повторился и юноша тоже стал стучать в ответ.

– Что это, дедушка?

– Морзянка, – улыбнулся старейшина, – В соседней камере девушки, ту, что стучит, зовут Люба.

– А я не знаю морзянки, – грустно вздохнул мальчик.

– Ничего, я знаю, – Светослав поднял руку, больше освещая камеру Виктора, – Я тебе переведу. Слушай.


– Есть кто живой?

– Да. Кто говорит?

– Здесь Шевцова. Кто отвечает?

– Третьякевич.

– Ты один?

– Был сосед, теперь один.

– Что за сосед? Наш?

– Отец Левашова. Девушки, которых пытали со мной, живы?

– Да, живы. Одна говорит, ты признался, кто ты. Это правда?

– Да. Я сказал им, что комиссар, – ответа не было и Виктор снова застучал, – Они бы её убили, если б не сказал…

– Она была готова к этому.

– Знаю. Но я не мог иначе.

– Нам сказали, ты предал, выдал нас всех.

– Это ложь. Я выдал только себя.

– Знаем, что ложь. Пусть говорят, никто в это не поверит.

– Спасибо.

– Девочки рассказали нам. Они рвут тебя. А теперь ты сам отдал им себя.

– Ничего. Пусть лучше меня, чем вас.

Оба замолчали, потом девушка снова застучала.

– Витя.

– Да?

– Девочки знают, их пытают рядом с тобой, чтобы заговорил.

– Так и есть. Простите меня.

– Нечего прощать. Мы выдержим. Ты только молчи.

– Спасибо, Люба.

Опять тишина. Где-то грохнула дверь, заорали «Громову веди!» Тяжёлые шаги в коридоре, потом открылась дверь в камере у девушек.

– Люба? – позвал Виктор, когда всё стихло.

– Улю забрали…

– Да, я слышал.

– Витя. Послушай. Это для тебя.

В соседней камере завозились. Сначала тихо, а потом всё громче и громче, запели девушки. Виктор слушал их, прижавшись виском к стене. Потом правой, более целой, рукой стал гладить стену и тихо подпевать им.


Дивлюсь я на небо та й думку гадаю:

Чому я не сокіл, чому не літаю,

Чому мені, Боже, ти крилець не дав?

Я б землю покинув і в небо злітав!


По коридору забегались полицаи. Хлопнула дверь, засвистели плети. Девушки продолжали петь. Виктор вздохнул, стараясь вернуть, охрипшему от постоянных криков, голосу былую силу и подхватил песню.


Далеко за хмари, подальше от світу,

Шукать собі долі, на горе привіту,

I ласки у зірок, у сонця просить,

У світі іх яснім все горе втопить.


Через мгновение к нему присоединились юношеские голоса. Парни из «Молота» услышали его в девичьем хоре и поддержали песню. Беготни стало больше, захлопали двери, звуки ударов и стоны стали аккомпанементом, но песня не смолкала. Наконец, открылась и его дверь. Двое полицаев схватили его за руки, потащили из камеры. В коридоре он видел, как так же, как его, волоком, тащат в пыточную Любу. Из соседней камеры вышел полицай и пошёл следом за теми, кто волок Виктора. На плече он нёс бесчувственную девушку. Виктор содрогнулся, понимая, что пришла её очередь стать пыткой для него.

Пыточная была другой. Здесь было нечто вроде виселицы. Две стойки с перекладиной. К одной из стоек привязали Виктора. Девушку полицай бросил к нему под ноги.

– Поём, значит? – в камеру вошёл начальник, – Сейчас по-другому запоёте, – толкнул девушку сапогом, – Почему не на столе?

Полицаи тут же подняли её. Стол был другой, без ножек в потолок, но это оказалось для них не важно. Через пару минут девушка уже была распята на столе и её облили водой, приводя в чувство.

Времени с прошлой пытки прошло ещё не так много и полицаи не успели протрезветь. Начальник с минуту смотрел на Виктора, затуманенным взглядом, потом решил, что подчинённые зря привязали его к стойке, велел переделать. Комиссара подвесили за ноги, притянув щиколотки ремнями к углам перекладины.

– Ну, вот. Теперь молодцы, – похвалил их Соликовский, подошёл к столу, – Хороша, – он сильно сжал грудь девушки, заставляя закричать, – Ещё человек пять позовите, – велел подручным.

Его снова ни о чём не спрашивали и Виктор догадался, это наказание за песню…

Девушку какое-то время насиловали. Когда все побывали в ней по паре раз, начальник кивнул одному из подручных.

– Как-то она тихо орет, помоги-ка ей распеться.

Тот закатал рукав, сунул в жертву пальцы, потом всю руку и продолжил насиловать. Она кричала, билась на столе без шансов увернуться от мучителя. Потом им надоело, стали бить ремнями. Один притащил жаровню, взял её за ногу и сунул ступню в угли. Она заорала так, что один из полицаев ударил её ремнём по лицу, обрывая крик и разбивая губы.

Виктора в это время пороли. Сначала плетью, небольшой и вполне обычной. Никаких стальных наконечников или металла в её теле не было, но орал он от каждого удара. Начальник поставил полицая, назначенного им для порки Виктора, ему за спину и плеть жалила пленника между ног, привязанных к углам перекладины. После полицай взял шомпол и стал бить им комиссара по спине, по рёбрам, подгадывая, чтобы его крики совпадали с воплями девушки.

– Ведро принёс? – спросил начальник одного из подручных, тот кивнул, поставил рядом со столом ведро.

Сначала Виктор не понял, зачем в камере ещё одно ведро. Догадался, когда почувствовал запах керосина.

– Сделай ей лифчик, – велел Соликовский, – У тебя пальцы нежнее.

Полицаи заржали, а тот, кому отдал приказ начальник отошёл к столу, принёс оттуда иглы. Потом вытащил из ведра ленту фитиля, пропитанного керосином, ножом отрубил от него четыре куска и повернулся к девушке.

Виктор в ужасе смотрел, как полицай с «пальцами нежнее» кладет крестом на груди куски фитиля, а потом иголками прикалывает к телу. Чтобы не сдвинулось, он вколол в грудь ещё по нескольку игл, заставляя девушку кричать и дергаться от боли.

– Ну, что, сучёнок? – Соликовский остановил того, кто бил Виктора, взял его за волосы, поднял голову, – Не надумал сдать всех своих начальников? – он вспомнил, что смысл пытки добиться ответов на вопросы и решил дать ему выбор, – Говори или я велю положить пару углей ей на сиськи и будет у твоей девки горячий лифчик, – он заржал.

– Я комиссар «Молота». Что вам ещё надо? – ответил Виктор, посмотрел на девушку.

Она твёрдо встретила его взгляд, будто прощалась, закрыла глаза.

– Давай, – кивнул начальник полицаю с жаровней.

Пропитанный керосином фитиль горел намного лучше, чем самогонка. Груди девушки превратились в факел. Её вопль и крик Виктора слились в один.

– Сволочи! Скоты! – кричал им Виктор, пока отвязывали его ноги.

Дальше он мог только пытаться прикрыться и кричать. Его бросили на пол и принялись вчетвером бить ногами. Они месили его сапогами, пока не потерял сознание. Всё время пока его били, на груди девушки горел жуткий «лифчик»… После полицаи вылили на неё ведро воды, гася огонь, содрали орудие пытки и за ноги оттащили обоих в камеры.

Едва очнувшись, Виктор потянулся к стене, общей с камерой девушек.

– Люба? – никто не ответил, – Люба Шевцова? Ты там? – он слышал плач за стеной, но ему по-прежнему никто не отвечал.

Только через час в стену застучали.

– Витя?

– Да. Я здесь. Она жива?

– Да. Сильно обгорела, но жива.

– Простите, девочки… это из-за меня её так…

– Ничего. Ты молчи, Витя, только молчи. Не сдавайся!

– Я не сдамся. Клянусь вам в этом!


Его таскали на допросы настолько часто, что он давно уже потерял счёт времени, делившемуся на пытки и отдых от них. День или ночь определял по тому, что видел в окне, приходя в себя после очередных издевательств: светлое небо или тёмное.

Когда за ним приходили он больше не реагировал на них, как и на собственную наготу. Одежда давно превратилась в лохмотья, да и не имело смысла одеваться, если с тебя через каждые несколько часов её срывают. Правда, иногда он всё же пытался прикрыть израненное тело. Холод пробирал до костей, продолжая мучить его, когда полицаи ненадолго оставляли в покое. От побоев и постоянной потери крови его шатало, искалеченные ноги плохо слушались и, если он пытался идти сам, то шёл крайне медленно, будто по битому стеклу, оставляя за собой кровавые следы. Полицаи хватали его за руки и волоком тащили в пыточную.

В какой-то момент Светозару даже показалось, что он всё же сдастся, настолько измученным был комиссар. Но потом мальчик увидел, как горят ненавистью его глаза, когда смотрит на своих мучителей, и понял, что сломать Виктора они не смогут.

Когда дверь в камеру очередной раз открылась, пропуская полицаев, комиссар не пошевелился. Его поставили на ноги, потянули из камеры. В это раз дальше коридора не повели. Один из полицаев толкнул его в грудь, заставляя прижаться к стене, приказал:

– Стой тут.

Виктор молча прислонился к стенке, поддерживая искалеченную руку, постарался встать так, чтобы избитые ступни меньше саднили и легче было пальцам, осмотрелся. В коридоре он был не один. Из камер выталкивали полураздетых юношей и девушек. Ставили их вдоль стен, как его самого. Все были избиты, многие едва держались на ногах. Он не видел весь коридор, но те, кого он узнал, заставили сердце гулко ухнуть в груди. Рядом с ним стояли самые активные члены «Молота» и, почти в полном составе, штаб отряда.

– Витенька… – тихий голос Любы дрожал от сдерживаемых слёз.

– Всё в порядке, Любаша, – он попытался улыбнуться.

– Ты… Божечки… – она осторожно коснулась его одними кончиками пальцев, боясь причинить боль, – Вот же сволочи!..

– Тише, Любаша, – остановил её Виктор, кивнул ей за спину, – Давай узнаем, зачем нас всех сюда вытащили.

Она обернулась и увидела, как по середине коридора, между искалеченных пленников, идёт Соликовский.

– Итак, мальчики и девочки, – он засмеялся, – Прямо летний лагерь какой-то, а не подполье. Но у вас же всё, как у взрослых, верно? Тогда кто же из вас комиссар?

– Я комиссар… – Виктор оттолкнулся от стены, сделал шаг вперед.

Это было единственное, в чём он признался с тех пор, как начались пытки. Единственное, что удалось им у него вырвать, издеваясь даже не над ним самим, а над девушкой на его глазах. Тогда у него ещё была слабая надежда, что теперь они оставят остальных в покое и сосредоточатся только на нём. Ведь комиссар явно обладал максимальным количеством информации и выбивать её стоило только из него. Эта надежда давно рассыпалась в прах, а сейчас, глядя на своих измученных друзей, Виктор понял, что его признание почти ничего не изменило. Их всё так же терзали, как и его.

– Это я уже слышал, – Соликовский остановился напротив Виктора, толкнул его в грудь, возвращая к стене, – А теперь, говорите правду. Кто комиссар вашей шайки?

– Я… – Виктор снова покачиваясь шагнул вперёд.

Так повторялось несколько раз. Пока, Соликовскому не надоело. Он наотмашь ударил Виктора по лицу, сбивая его с ног. Люба тут же опустилась рядом с ним на колени, осторожно вытерла свежую кровь с его губ. Полицай смотрел на неё с похабной ухмылкой.

– Чего пялишься, скотина? – Люба поднялась, вызывающе упёрла руки в бока и встала между Соликовским и Виктором, медленно поднимавшимся, опираясь на стену.

– Сучка! – засмеялся Соликовский, – Мало тебе всыпали сегодня? Добавки захотела? Или это хахаль твой? – он кивнул на Виктора, сумевшего наконец подняться.

– Никакой он мне не хахаль, – Люба пропустила мимо ушей почти всё, что сказал полицай, и по-прежнему стояла между ним и Виктором, – Много ума надо, чтоб бить беззащитного. Посмотри на него и на себя. Ты скотина и всегда будешь скотиной. А комиссар нам и не нужен, мы сами комиссары! – она шагнула вперёд, встала почти вплотную к Соликовскому, – Сссскотина! – в её голосе и взгляде было столько ненависти, что полицай невольно отступил.

Виктор думал, он её сейчас тоже ударит, но начальник полиции лишь толкнул Любу в грудь, возвращая на место, и снова повторил вопрос.

– Я… – Виктор вновь шагнул вперёд.

Только теперь он сделал это не один. «Я комиссар!» неслось по коридору и почти все сделали шаг от стены, как и он.

На этот раз Соликовский ударил Любу. Она не просто заявила, как и все «Я комиссар!». Люба смеялась ему в лицо.

– Третьякевич, Земнухов, Громова. Остальных по местам, – Соликовский ушёл.

Полицаи быстро распихали ребят по камерам, кроме троих, которых назвал начальник. Их отвели в конец коридора и втолкнули в три открытых двери.

Виктор прислонился к стене и ждал продолжения. В этой пыточной он уже был не раз. Правда, сейчас здесь стоял тот самый стол, с ножками в потолок и между опорами дыбы была поставлена ещё перекладина, примерно на уровне талии Виктора. Думать, зачем здесь то и другое он не стал. Фантазия у Соликовского была бурная, всё одно он не смог бы даже предположить, что придёт палачу в голову.

Из соседней камеры послышались звуки ударов и стоны. За другой стеной закричала девушка, потом он тоже услышал звуки ударов. Ваня Земнухов в это время висел вниз головой на перекладине дыбы, а два полицая методично хлестали его плетьми. В другой камере Улю Громову подвесили за косы к перекладине, и тоже били.

Виктор знал, кого пытали за стеной и чьи крики он слышит. Но что делали с его друзьями он не знал, мог лишь предположить по хлёстким звукам ударов. Светозару это показал старейшина, остановив прошлое на пару мгновений и открыв двери соседних камер.

Вошёл начальник полиции с двумя подручными. Было странно, но Виктора никто из них не тронул. Соликовский сел в кресло, стоявшее почти напротив того места, где прислонился к стене комиссар, посмотрел на него.

– Александрыч, как его? – один из полицаев подошёл к Виктору, но пока не прикасался.

Виктор встретился с ним взглядом и по спине побежал нехороший холодок. Подумал, что сегодня его могут, наконец-то, убить. Подумал и сам себе удивился. Страха не было. Всё, что мог сделать с его телом, этот человек, он уже делал. До самого Виктора дотянуться он был не в состоянии, поэтому издевался над оболочкой, не в силах победить.

– На дыбу, через перекладину и руки к стойкам, – велел начальник и Виктора потянули к дыбе.

Его поставили перед перекладиной и заставили нагнуться вперед. Рейка оказалась немного ниже талии Виктора, руки подняли назад притянули кисти ремнями к стойкам, сильнее прижимая рейку к его животу. Комиссар оказался растянут между стойками дыбы в унизительной позе. Подумал, что пороть будут. Вопрос только чем. Плетьми или шомполами. Юноша даже представить себе не мог насколько эта пытка будет долгой и мучительной…

– Мне тут сказали, ты входишь в какой-то там подпольный райком или что-то такое, – Соликовский подошёл к дыбе, замахнулся и резко ударил его по задранным вверх ягодицам, – Поделиться не хочешь?

– Не понимаю, о чем вы, – Виктор перевёл дух после удара, – Я комиссар «Молота» Разве этого мало?

– Маловато. Но раз тебе нравится мучиться, я не против, – он вышел вперёд, встал перед Виктором. Сгреб рукой его волосы и резко дёрнул вверх, заставляя посмотреть на себя, – Ворошиловградское подполье. Явки, адреса, пароли. Всё, что знаешь и я тебя не трону больше, – Виктор молчал и думал, откуда этому гаду известно про райком, – Будешь молчать и дальше, я тебя запытаю до поросячьего визга. Сам всё расскажешь, будешь мне сапоги целовать и ещё умолять, чтоб записывал.

– Не буду… – тихо сказал Виктор, понимая, что первое впечатление от взгляда Соликовского было верным. Сегодня он действительно может его убить.

– Не веришь, – усмехнулся начальник, – Всё ещё не веришь. Ладно, – он кивнул подручным, – Тогда поехали.

Виктор ждал удара, а получил ведро ледяной воды. Ещё больше он удивился, когда почувствовал, как по его телу прошлись какой-то тряпкой и снова окатили водой. Он стоял в жутко унизительной позе и его явно мыли. Ему не хотелось в это верить, но через мгновение он почувствовал на своём теле чужие лапы, его ударили по щиколоткам, заставляя шире расставить ноги, потом дёрнули назад и Виктор заорал от двойной боли. В вывернутых руках и от насилия над его телом.

Он кричал от каждого движения насильника и думал, что оказывается есть ещё пытки, которых он не испытывал… Когда Соликовский, наконец-то, отпустил его, у Виктора дрожали ноги, руки он почти не чувствовал и, если бы не рейка, то он неминуемо упал бы, окончательно выкручивая себе суставы. Не успел он вздохнуть, как его снова схватили.

– Какой-то он не страстный, – засмеялся начальник, – Ну-ка, добавь ему огонька.

Один из полицаев взял докрасна раскалённый прут и стал прижигать грудь Виктору, заставляя податься назад, пытаясь увернуться от пылающего железа, и невольно сильнее открыть насильнику своё тело.

– Вот! Уже лучше, – засмеялся начальник, поощряя подручного двигаться резче.

Они насиловали его втроём, сменяя друг друга, как тогда, когда мучили девушек у него на глазах. Только сейчас вместо девушек у них был комиссар и он не лежал на столе, а висел на дыбе.

Наконец, больше никто не коснулся его. Виктор чуть расслабился, прикрыл глаза. Он не знал, что ждало его дальше, но надеялся, что по крайней мере насилие закончилось. Ведь должны же были они когда-нибудь устать…

– Не надумал? – начальник снова поднял за волосы его голову.

– Сволочь ты… – выдохнул Виктор.

– На стол, гадёныша, – велел начальник и его отвязали, потащили к столу.

Он попытался сопротивляться, но тут же получил удал в лицо и провалился в темноту. Когда очнулся, пошевелиться он не мог, а рейки ножек, которые смотрели в потолок, больно врезались ему в бёдра. Руки привязали к обычным ножкам стола, ноги тоже, только спустили их через рейки и сильно растянули его. Тело Виктора оказалось полностью открыто и беззащитно перед палачами.

Через мгновение он увидел рядом со столом полицая с «руками нежнее». Он поставил рядом с пленником керосинку, стал калить иглы и очень медленно вкалывать их ему в грудь. Наиболее нестерпимым оказался укол прямо в сосок. Эта иголка отправила Виктора в темноту. Его отлили и полицай продолжил, с другой стороны. Потом он аккуратно положил сверху на иглы кусок фитиля, приколол его к телу Виктора.

– Ну? – Соликовский подошёл к столу, – Не надумал говорить?

– Пошёл ты…

Соликовский поджёг пропитанный керосином фитиль. Края жгли тело, а сам фитиль раскалял иглы, заставляя орать так, что звенели стекла. К счастью, сознание уплыло довольно быстро, давая ему небольшую передышку от пытки. Ведро воды, вылитое на комиссара, привело его в чувство и погасило огонь. Полицай снял фитиль, начал выдёргивать иглы вместе с кусочками плоти, снова заставляя его дёргаться и кричать.

– Всё ещё нет? – начальник смотрел на пленника с интересом, – Ладно, как хочешь, – он отошёл куда-то в сторону, выпадая из поля зрения комиссара.

В это время последняя игла покинула его тело и не успел он перевести дух, как снова получил пылающий укол. Полицай воткнул в него по нескольку штук с каждой стороны и к столу вернулся начальник со щипцами, раскалёнными докрасна.

– Ну? – начальник помахал перед его глазами пылающим инструментом, – Говори!

– Пошёл ты… – с ненавистью прошипел Виктор и тут же заорал от сводящей с ума боли.

Соликовский зажал щипцами его левую грудь в районе воткнутых в неё игл. В камере запахло палёным. Сильно сжал ручки и резко рванул вверх, вырывая кусок груди пленника. Комиссар отключился… Когда пришёл в себя, начальник проделал то же самое только с правой грудью, снова отправляя его сознание в небытие.

В этот раз отливать его не стали, бросили на столе. Соликовский послал одного из них за самогоном и через пару минут они уже пили рядом с пыточным столом, на котором лежал без сознания измученный юноша.

– Ну что? Отольём его и снова по кругу? – один из них разливал выпивку по стаканам.

– Да ну его, – поморщился второй, – Я бабу хочу. Там остались вполне ещё целые.

– Ладно, – кивнул Соликовский, – Тащи себе бабу, – он смотрел, как кровь с разорванной груди юноши стекает на пол, – Мы ещё нашего комиссара поимеем. Будет интересно. Может, даже расколем его. А то начальство уже сомневается в наших способностях.

– Думаешь сломаем, Александрыч?

– Ну, есть у меня ещё пара идей.

– Таких же, как иголки в сиськи?

– У него нет сисек, – засмеялся начальник. – Но мысль оказалась не плохой.

– Ясное дело. Орал он… просто восторг!

Сознание возвращалось очень медленно. Грудь пылала костром, но он старался не застонать. Виктор знал, что это ещё не конец. Сквозь туман боли, пульсирующей в груди, он слышал обрывки их разговора, как они пьют, слышал он и про пару идей Соликовского относительно него. Ничего хорошего от пьяных полицаев ждать было нельзя, а в чем именно заключались его «идеи», юноша даже представить себе боялся. Палач был в ударе и Виктор подумал, что, возможно, сегодня действительно будет конец всему этому.

Вернулся тот, которому милостиво разрешили привести себе «бабу». Он впихнул в камеру девушку. Увидев распятого, окровавленного Виктора, она закричала, начала вырываться из цепких рук. По звуку он слышал, что девушку ударили, протащили к лавке.

– Разбуди его, – велел начальник и Виктора окатили ледяной водой.

Он невольно застонал, открыл глаза.

– Вот и наш мальчик, – ухмыльнулся Соликовский, – По-моему, у него слишком много волос.

Один из полицаев тут же встал за головой Виктора, ухватил несколько волосков и резко выдернул, заставляя его дернуться и вскрикнуть. Сам начальник встал между ног пленника и снова насиловал его.

– Думаешь ты герой? – шипел он, резко вбиваясь в юношу, – Какой ты герой, если тебя враги отымели по кругу, – он заржал, остальные поддержали, – Причём не один раз отымели, – посмотрел на подручного, дергавшего волосы на голове Виктора, – Одновременно дёргай. Давай, вместе со мной.

Полицай кивнул и крики Виктора стали громче. Когда закончил, он плеснул ему между ног ледяной воды, убрал ведро и снова встал около стола.

– Говори! Если забыл, напомню. Ворошиловград. Явки, пароли, имена, – он взмахнул небольшой плетью, выбивая из пленника крик, – Нет? Ладно, продолжим.

Виктор думал, что он будет его бить, но нет. Начальник поменялся местами с тем, кто рвал волосы на голове пленника и Виктор орал уже от того, что вырывали их не только у него на голове, но и в паху…


– Девочки! Нам нужна помощь!..

Мария, белая словно мел, пыталась вернуть их из Поля и не могла. Прошло уже шестнадцать минут, а они всё ещё были там. Ведьмы позвали подруг и встали вокруг соляного круга в кольцо ведьм. Сосредоточились, отдавая силу Марии и своим сёстрам, которые были сейчас якорями для мужчин.

Семнадцать минут… Ничего не получалось. Мария чувствовала их, но её связь с ними слабела с каждой секундой. Со всеми, кроме мужа. Его она могла вернуть хоть сейчас, но если бы сделала это, Любомир с сыном потеряли бы часть силы и могли погибнуть в Поле…

– Марина, беги к их девочкам. Якоря слабеют, я не могу их вернуть… Нужна кровь, чтобы усилить якоря. Бегом, Марина! – одна из ведьм пулей вылетела из комнаты.


Он всё так же лежал на столе, на спине. На шею накинули петлю, зафиксировав голову. Девушка на лавке рядом хрипела. Удовлетворив похоть, полицай порол её кабелем.

Все трое мучителей были уже вдребезги пьяны. Пытка выдергиванием волос продолжалась мучительно долго. Он кричал и дергался от каждого их движения. Палачи ржали и снова рвали волосы вместе с кусками кожи. Периодически его поливали водой, когда он отключался или крови становилось слишком много и было не видно, что выдёргивать дальше.

В паху волосы закончились раньше, чем на голове пленника и начальник снова сменил подручного. Он сходил к столу, взял треххвостую плётку. Встал между привязанных ног юноши и принялся бить его плетью между ног. От первого же удара Виктор вскрикнул так, что оба мучителя довольно переглянулись. Какое-то время начальник порол его, а полицай старался вырывать волосы на голове именно в момент удара, заставляя пленника сильнее дёргаться и вопить громче. Вдруг Соликовскому что-то пришло в голову, он бросил плеть и вышел, но быстро вернулся. В руке начальник держал черенок от лопаты.


Марина влетела в дом Серафима, словно ураган.

– Что случилось? – хозяин с тревогой смотрел на ведьму.

– Нам нужна помощь… – Марина выдохнула и объяснила чётче, – Связь якорей с Любомиром и Светозаром слабеет, они застряли в Поле. Нужно усилить, иначе они не вернутся…

– Где они сейчас?.. – спросил Серафим.

– Как усилить? – в один голос выдохнули Катя и Верочка.

– Они в январе сорок третьего. Не знаю точно число, вроде одиннадцатое. Кровь нужна. Ваша кровь. Ты жена Любомиру, а Вера наречённая Светозара, все одно, что жена. В посёлке только у вас с ними такая сильная связь.

– Вот! Бери, – Верочка, а за дочерью и Катя, протянула Марине руку.

– Нужно немного, – Марина достала два лоскутка светлой ткани, положила на стол, – Вот здесь надо сделать полоску кровью, – она показала, как именно, – Я не могу. Вы должны сами…

Никто не успел опомниться, как Вера взяла со стола нож, взмахнула им над своей ладонью. Кровь брызнула на лён, окрашивая его в алый. Катя взяла у дочери из рук нож сделала то же самое. Марина аккуратно разорвала ткань пополам так, чтобы часть пролившейся крови осталась на обоих половинках. Одной из них перевязала порезы на руках, велела ни за что не снимать, и, зажав в разных руках вторые лоскутки, побежала в общий дом.


Светослав чувствовал, что прошло уже намного больше времени, чем можно было быть в Поле. Он пытался вернуть их и не мог. Связь Любомира и Светозара с женщинами-якорями слабела с каждым мгновением. Он и сам слышал дочку, свой якорь, будто сквозь вату. Поле начало пить их жизнь, он это чувствовал и снова пытался вырваться, вернуться в реальность.

Любомир стоял рядом со старейшиной, бледный, словно смерть и не сводил глаз с сына. Мальчик был в шаге от него. Он видел его чуть в профиль, видел, как от того, что он сжал зубы, резче очертились его скулы. Видел сжатые в кулаки руки с побелевшими от напряжения костяшками, пульсирующую голубую жилку на виске. Весь он был, словно натянутая струна. Казалось, коснись его и будет взрыв… Но самое страшное… Любомир видел, как по щеке сына катится слеза. Беззвучная крупная капля, заставившая его сердце сжаться в комок.

В кровавом кошмаре, на столе, рядом с которым стоял, будто тень ангела, в которых Любомир не верил, его сын, продолжали терзать комиссара. В тело измученного юноши запихивали, разрывая его, черенок от лопаты… Чуть дальше, на лавке другой полицай хлестал, сложенным вдвое, телефонным кабелем девушку, стараясь попасть по груди.


Когда Марина вернулась в комнату общего дома, она увидела, что ведьмы, стоявшие в кольце, опустились на колени перед соляной преградой. Она подбежала к Марии, показала ей зажатые в руках лоскутки. Та, всё такая же бледная, кивнула, подняла руку, направила её ладонью на Марину. Совсем отпустить Светозара она не могла и нужен был кто-то, кто поможет ей усилить связь якорей.

Прошло девятнадцать минут. Время было уже не просто дорого. Оно утекало у ведьм сквозь пальцы…

Почувствовав проход в защите, Марина перешагнула через руки ведьм, теперь уже сидевших в кольце, и вошла в соляной круг.

– Сначала мальчик. Но поторопись, – Мария очень устала, она всё ещё пыталась вытянуть их из Поля.

Марина осторожно открыла кровь на руке Светозара, чуть выше кисти, привязанной к Светославу руки. Обернула свежую рану тканью с кровью Веры так, чтобы она смешалась с кровью мальчика, завязала повязку. То же она проделала с Любомиром. Потом наклонилась к матери. Мария должна была сделать то же самое, чтобы концентрация Силы стала предельной. Не отпуская Светозара, ведьма открыла свою кровь, Марина так же смочила в ней ткань, разорвала и перевязала руку матери, как сделала с девочками.

Уже поднимаясь, чтобы закончить и повязать ткань на руку отцу, она случайно посмотрела на мальчика и охнула. По щекам Светозара катились беззвучные слёзы.

– Быстрее… – подогнала дочь Мария и ведьма быстро сделала последнее, что было нужно.

– Великие Звёзды!.. – прошептала Марина, выходя из круга, чтобы не мешать матери, – Что же они там видят сейчас…

– Тебе лучше не знать, дочка, – откликнулась Мария, закрыла глаза и её губы зашевелились, творя заклинание.

Ника и Лина, якоря мужчин, сделали то же самое.


Начальник приставил деревяшку к телу Виктора, посмотрел на пленника.

– Остановись пока, – велел подручному и волосы на голове больше не вырывали, – Может он передумал и поговорит с нами. Ну, передумал? Будешь говорить?

– Нет… – едва слышно ответил комиссар.

– Как знаешь, – начальник нажал на деревяшку, пытаясь впихнуть черенок в юношу, – Видно, тебе понравилось, – он ухмыльнулся, сильнее нажимая.

Виктор попытался увернуться, но всё, что он смог, лишь чуть приподнять тело над столом. Ремни крепко держали его ноги. Начальник отвёл руку и резким движением засунул черенок в комиссара, разрывая тело. Теряя сознание, Виктор подумал, что если это очередная идея Соликовского, то сколько их ещё впереди…

Медленно возвращаясь из темноты, он, словно сквозь вату, почувствовал, как подручный выдернул очередной клок волос, а начальник начал насиловать его деревяшкой. Теперь сколько это продлится зависело только от терпения насильника. Деревяшке, в отличие от живых полицаев, не нужен был отдых и Виктор с ужасом подумал, что эта пытка может быть безумно долгой… Кричать сил уже не было и он глухо стонал от каждого их движения. Когда терял сознание, его отливали и продолжали мучить…

Неожиданно его оставили. Оба, и полицай и Соликовский, отошли к мучившему девушку. Через секунду он понял, почему. Бесчувственную жертву привязывали за ноги к верхней перекладине, притянув щиколотки к углам. Руки привязали к стойкам и она оказалась распятой вниз головой.

– Давай одновременно, – пьяно засмеялся полицай.

– А давай, – кивнул начальник и пошёл к печке.

Девушку отлили водой, Виктора тоже окатили на всякий случай. Соликовский взял из печки два прута, отдал подручному один из них и подошёл к Виктору. Крики девушки и комиссара слились в один ужасающий вопль боли, заставивший содрогнуться всех, кто был в тюрьме или рядом с ней. Ему Соликовский жёг грудь, прижимая прут к свежим ранам на месте вырванных сосков. Девушке повезло меньше. Полицаи проткнули обе её груди раскалённым прутом и теперь любовались результатом.

– Курочка на вертеле, – заржал тот, кто насаживал девушку на прут, будто мясо, второй подхватил, смеясь они стали отливать её водой.

Он давно потерял счёт времени. Пьяные палачи не останавливались, продолжая издеваться над ними и эта пытка казалась Виктору бесконечной. Соликовский вернулся к столу, поднял деревяшку, которую бросил на пол, пока они привязывали девушку, снова приставил к его телу. Замахнулся и резко засунул её в юношу, отправляя сознание Виктора в ночь. Его отлили и, когда очнулся, насилие продолжилось.

Когда перед глазами не взрывались искры от движения в нём деревяшки и дорываемых волос на голове, он видел, что полицай взял прут и бьёт им девушку. Она почти не кричала, видимо, сил на крик после того, как ей изувечили грудь, больше не было. Полицай бил её до тех пор, пока не потеряла сознание. Потом вылил на неё ведро воды и отошёл к печке. Едва начала подавать признаки жизни, мучитель вернулся. В руках он нес докрасна раскалённые щипцы итакую же пульсирующую красным тонкую железку.

– Опять вместе? – спросил он Соликовского. Тот кивнул, все трое пьяно заржали.

Полицай потянулся щипцами между ног распятой жертвы, а Соликовский взялся за мужской орган комиссара. Виктор выругался, понимая теперь, что основная «идея» была не только в насилии деревяшкой и сейчас ему будет не просто больно.

Их крики снова слились в один безумный вопль, ещё более страшный, чем первый. Палачи действовали одновременно именно за этим. Соликовский жёг его железкой, заставляя орать и судорожно дёргаться, потом приставил к нему пылающее остриё и медленно проткнул насквозь. В этот момент подручный сунул щипцы пленнице между ног, зажал их и резко дернул, брызнула кровь… Она последний раз закричала и затихла, Виктор тоже был в глубоком обмороке.

Обоих стали отливать. Едва Виктор открыл глаза, как боль дала ему понять, что раскалённая железка снова входит в его плоть. Соликовский вынул её, а едва пленник пришёл в себя, снова воткнул. Это повторилось ещё несколько раз. Юношу трясло от боли, он мычал, на крики давно не было ни сил, ни голоса. Наконец, начальник окончательно вынул железку, заставляя дёрнуться, провёл по нему горячим остриём, царапая.

– Как она там? Живая?

– Да, – откликнулся подручный, – Только никак не очухается, – он ударил девушку, она застонала, но так и не очнулась.

– Хорошо, – начальник отошёл к печке, вернул железку, которой пытал его, в огонь, – Отливай. Придёт в себя, продолжим.

– Твари… – Виктор смотрел на начальника полными ненависти глазами. Тело била крупная дрожь и, как ни старался, юноша не мог погасить этого.

– Добавки хочешь? – Соликовский заржал, вернулся к печке, вынул из огня прут, крупнее, чем была железка, – Можем и раньше начать, – он двинулся к Виктору, не двусмысленно направляя прут ему между ног.


Вокруг них вдруг зазмеились радужные полосы, что-то щелкнуло и они вывалились из Поля. Первым пришёл в себя Светослав. Он открыл глаза, медленно сел. Посмотрел на жену, на ведьм, лежавших в кольце, вокруг соляной преграды.

– Мария… спасибо, любимая… – он потянулся, поцеловал её, увидел на руке ткань в крови, – Это то, что я думаю?

– Да, – она кивнула, отпуская наконец Светозара, – Вы были там двадцать две минуты, Свет. Еще чуточку и я ничего не смогла бы сделать, лишь уйти за тобой… – она вздохнула, – Свет, скажи, они мертвы? Или кто-то всё же выжил?

– Мертвы, – ответил Светослав, понимая, что жена спрашивает о полицаях. Он был вымотан, сил не хватило, чтобы перекрыть их связь и Мария, конечно, увидела весь тот кошмар, который только что видел он сам., – Кого-то поймали и казнили, кто-то умер своей смертью.

– Хорошо, – она вздохнула, – Они не люди… их даже зверями не назовёшь…

В этот момент пришёл в себя Любомир. Он тоже сел и удивлённо смотрел на окровавленную ткань, повязанную на руке. Этот алый кусочек ткани сейчас был словно отголосок той, залитой кровью, камеры, где они только что были. Посмотрел на сына. Светозар всё так же лежал с закрытыми глазами. Он уже не плакал, но губы были плотно сжаты, а дыхание едва заметным.

– Кир? – он быстро снял, связывающую их руки ленту, коснулся плеча мальчика, снова позвал, – Кир? Сынок, посмотри на меня, пожалуйста.

– Погоди, Любомир, – остановила его Мария, – Он ещё мал, а пробыли вы там очень долго. Ему нужно время, чтобы вернуться окончательно.

– Но он вернётся? – он с тревогой смотрел на сына.

– Да, он уже почти здесь, – Мария, успокаивая, коснулась руки Любомира, – Надо просто немного подождать, – она посмотрела на мужа, – Выйдите из круга. Моя зашита нарушена, нужно закрыть проход. То, что вы там видели… в общем, мы не готовы сейчас к новому дроку…

– Девочка, но ты же сможешь его сделать снова? Осталось всего пару дней жизни комиссара. Думаю, Светозар попросит опять отвести его туда…

– Да, смогу, – она устало вздохнула, – Но нужно время. Всем нам, – она кивнула на ведьм, снова поднявшихся, но не разомкнувших пока кольца.

Светослав молча кивнул и вышел из круга. Любомир осторожно взял сына на руки и тоже вышел. Положил мальчика на одну из кроватей, сел рядом. Он взял его за руку, сжал в ладонях маленькие ледяные пальцы и держал его, пока Светозар не открыл глаза.

– Кир? Как ты? – он с тревогой смотрел на сына, – Посмотри на меня.

Он звал его внешним именем, тем, которым называл много лет, пока они жили в городе, далеко от посёлка, и мальчик, наконец, отреагировал. Тяжело вздохнул, медленно, держась за руку отца, сел.

– Посмотри на меня, Кир, – снова попросил он и охнул, когда мальчик поднял на него полные боли зелёные глаза, – Родной мой… – только и смог сказать Любомир, обнял его, прижал к груди, стал гладить по голове, как в детстве, когда хотел успокоить.

Только сейчас это было безумно сложно. В ярких зелёных, как у матери, глазах сына он видел боль… Боль юного комиссара, которого запытали едва не до смерти… девушки, которую мучили у него на глазах… Но самое страшное, что увидел Любомир во взгляде сына, была ненависть… Он вспомнил, как старшие говорили, что это Знание сильно изменит его. Сейчас он это видел. Прежним Кир уже не станет никогда, как, впрочем, и он сам…

Прошло четыре часа прежде, чем Мария и все ведьмы, помогавшие ей, смогли восстановить свою силу. Проход в Поле был надежно закрыт и одна из женщин, на всякий случай, приглядывала за ним.

– Светозар? – Мария присела на кровать на которой лежал мальчик, глядя в потолок комнаты, – Ты в порядке?

– Да, бабушка, – он перевёл взгляд из ниоткуда на женщину, – Всё хорошо. Я жив.

– Милый… – она взяла его руку, сжала между ладоней, – Прости нас, пожалуйста.

– За что?.. – Светозар удивлённо смотрел на неё.

– За весь этот ужас, который ты видел… там…

– Вы не виноваты, – он сел, – Вы все говорили мне, ЧТО я там увижу. Там не просто много боли. Там одна боль…

– Нет, виноваты… – Мария печально вздохнула, – Наш сын, Велимир, когда-то уже смотрел прошлое Третьякевича. Не на инициации, он проверял информацию, на которую случайно наткнулся. Он рассказывал отцу и мне, что над комиссаром издевались особенно долго и безжалостно. Но он не показал нам тогда свою память, поэтому мы не знали насколько это всё ужасно… Он только сказал, что его действительно оговорили. Виктор никого не выдал, кроме себя самого.

– Велимир? – он пытался связать имя с кем-то из Светлых, кого знал.

– Да. Ты его не знал, он погиб несколько лет назад, – она вздохнула, повторила, – Прости, Светозар…

– Мне нечего прощать, бабушка, – он улыбнулся, – Вы не виноваты. Это был мой Выбор и моя свободная воля увидеть всё это. И я не жалею, – она охнула, – Да, не жалею. Несмотря на то, что это действительно изменило меня и теперь я прекрасно понимаю, о чём ты говорила тогда, перед нашим первым входом в Поле.

– О чём ты?

– Поле страшная штука. Ужасно стоять рядом и просто смотреть, когда хочется разорвать их на куски… Ужасно, что ничего нельзя сделать, лишь смотреть, когда хочется вырвать его из их рук, унести далеко-далеко… – его взгляд снова ушёл в никуда, а по щеке скатилась слеза. Он опять был там, рядом с Виктором.

Мария обняла его, прижала к себе. Она что-то тихо говорила ему, гладила по голове, пыталась как-то утешить, понимая, что никакие слова уже не смогут ничего вернуть назад. Выбор сделан и самое страшное он уже видел. Тогда она сделала единственное, что могла сейчас. Мария поцеловала его в лоб, взяла лицо в ладони, что-то шепнула и он уснул в её руках.

Через два часа, когда Светозар проснулся, проход в Поле был снова открыт и защищён. Правда, никто из них не сказал об этом мальчику, надеясь, что он всё же остановится. Пока он спал, взрослые обсудили то, что случилось. Светослав сказал, что инициация им однозначно пройдена. Большего от него никто не вправе требовать. И, хотя, жить комиссару осталось всего около двух дней, в Поле снова идти нельзя. Он видел и так достаточно. Сцены новых издевательств над юношей в прошлом могут сломать его. Любомир был согласен с ними, но не знал до последнего, как поступит, если сын захочет продолжать…

А он не просто захотел. Светозар просил вернуться в ту минуту, в тот момент, когда они вывалились из Поля. Его стали отговаривать.

– Мир, пора остановить это, не нужно больше туда ходить, – Мария просила его остановить сына и он понимал, что она права, ходить туда не стоило, но…

– Дайте нам минутку, – он посмотрел на мальчика, – Пойдём, подышим на крыльцо.

Они вышли на улицу. Была ночь. Ясное темно-синее небо переливалось звёздами. Они залюбовались, настолько красиво это было. Потом оба, не сговариваясь, сели на ступеньки. Первым заговорил мальчик.

– Па, пожалуйста…

– Знаешь, я не представляю, что ты чувствуешь, когда видишь, как его мучают… Мне самому больно и страшно смотреть на это… но я взрослый, – он печально вздохнул, – Видимо, я всё же ошибся… нужно было запретить тебе идти туда…

– Но ты не стал, – Светозар взял его за руку, – И я благодарен тебе, па. Я должен был это увидеть. Ты всегда говорил, человек должен сам делать свой Выбор и сам отвечать за его последствия. Я свой сделал и если сейчас остановлюсь, если ты остановишь меня, то никогда не прощу этого ни себе, ни тебе. Понимаешь? – Любомир молчал, – Па, пожалуйста! Ведь и он, Виктор, сделал свой Выбор. И он сумел до конца с честью принять его последствия. Позволь и мне поступить так же.

– Ты прав, сынок, – Любомир обнял его, – Каждый из нас отвечает за свой Выбор сам. И я сполна уже ответил за свой… Я разрешил тебе увидеть этот кровавый ад и я сам оказался в аду, когда увидел, как ты плачешь… там… рядом со столом, на котором рвут этого мальчика… Страшнее этого был для меня только уход твоей мамы… – его голос дрогнул и мальчик поднял голову, посмотрел на него.

– Не надо, па. Всё хорошо. Я справлюсь. Правда, – он протянул руку и вытер со щеки отца одинокую слезинку, – Мне сейчас тоже очень больно, па. Потому что больно тебе, – Светозар потянулся к нему на колени, обнял за шею, как делал, когда был совсем маленьким, – Пожалуйста, па…

Через полчаса Любомир, скрепя сердце, последовал за сыном в Поле, понимая, что Светозар прав. Отступать поздно. Он просил всю Правду и должен был теперь узнать всю её, до самого конца, как бы больно и страшно это ни было. Поле было бесстрастно, оно показывало реальность такой, какой она была, без замен и ретуши. И это было важно для его мальчика, узнать Правду именно такой, какая она есть. Да, страшной и жестокой, да, безжалостной, бесчеловечной, но настоящей. Поэтому они снова оказались в кровавом безумии камеры пыток.


Девушка всё так же без сознания висела, распятая между стойками дыбы, с проткнутой прутом грудью. Виктор безжизненно лежал на столе, рядом на полу валялся тот самый прут, с которым Соликовский шёл к нему, когда они выпали из Поля.

В камере больше никого не было. Полицаи куда-то ушли. Вскоре в коридоре раздались их шаги и пьяная ругань. Кто-то из них, видимо, споткнулся и чуть не упал. Они принесли вёдра полные снега, подошли к столу, вывалили их на комиссара. Снег мгновенно окрасился в красный, а Виктор тихо застонал.

– Живучий щенок… – прошипел Соликовский, подошёл к столу, тряхнул Виктора за плечи, – Ну? Будешь говорить, сучёнок?

За эту ночь он сделал с этим упрямым щенком всё, что только было можно. Его насиловали на дыбе, били, жгли, пытали иглами, огнём, рвали его и повторяли всё это снова. Последнее, что сделал Соликовский, это всунул в него раскалённый прут. Хватило всего пары движений, чтобы щенок отключился. Его вопли от прута в заднице, наверняка, слышно было по всему городу.

– Ну? – начальник полиции снова тряхнул его, заставляя застонать, – Говори!

Взгляд Виктора, наконец, прояснился. Он собрался с силами и плюнул полицаю в лицо.

– Ах, ты ж!.. – зашипел в бешенстве Соликовский.

Он огляделся в поисках чего-нибудь ещё более страшного, чем раскалённый железный прут, что можно было бы пихнуть в юношу, когда на глаза ему попалась печка…

– Отвяжи, – велел он подручному и, когда приказ был выполнен, легко подхватил Виктора подмышки, встряхнул, – Ну, очухался?

– Пошел ты… – прошептал юноша.

Соликовский поднял его, сделал два шага к печке и новый вопль отразился от стен тюрьмы. Начальник полицаев посадил комиссара на пылающую печь… Сильно запахло палёной плотью, а через несколько секунд, показавшихся вечностью, Виктор потерял сознание. Эти секунды его держали, чтобы не соскользнул с печки, потом бросили и он упал на пол.

– Отлей его, – велел начальник, и на Виктора вылили ведро ледяной воды, – Ну? – он толкнул юношу носком сапога, – Говори! – комиссар в ответ только стонал, медленно приходя в себя, – Ещё воды, – велел он, сел.

Сейчас продолжать было без толку. Надо было дождался, когда мальчишка окончательно очнётся. Минут через десять подручный позвал его. Начальник подошёл к пленнику.

– Говорить будешь? – комиссар отрицательно качнул головой, – Заговоришь, сучёнок, как миленький заговоришь, – пьяно ухмыльнулся он, снова сажая юношу на печь.

Виктор хрипел от боли, бился в руках начальника, пытаясь вырваться, но тщетно. Его крепко держали на печке, пока сознание снова не уплыло от боли. Тогда Соликовский отпустил его и юноша упал ему под ноги.

– Уберите, – он вытирал с лица кровь Виктора, – В камеру сучёнка. Да смотрите мне, чтоб не подох. Он мне ещё нужен, – он пнул безжизненное тело комиссара сапогом и покачиваясь пошёл к столу, – Я из него сделаю животное… будет сдавать своих, чтоб мы его не трогали… – повторил начальник свою угрозу, с которой начался пыточный ад для Виктора, засмеялся, подчинённые поддержали.

– А с этой чего делать? – один из подручных смотрел на девушку.

– Прут вынь и в камеру к девкам, – Соликовский оценивающе посмотрел на неё, – Не одевай, пусть попугаются. Хотя… она вообще живая? Или подохла?

– Живая, – полицай дернул за прут и она застонала, отвязал, перетащил жертву на стол.

– Вырежи его, – заржал Соликовский, видя, что подчинённый соображает, как вытащить прут из девушки, – Сиськи ей больше не нужны, как и всё остальное, – тот кивнул, взялся за нож…

Они шли по коридору за полицаем, который волоком тащил за ногу едва живого комиссара. Широкий кровавый след на полу больше никого не смущал. Полицай был пьян, в коридоре довольно темно и он перепутал камеры. Вместо той, в которой все эти дни сидел Виктор, он открыл дверь через одну от нужной. Закинул туда комиссара, запер камеру и довольный, что быстро справился с заданием пошёл спать. Ночь пыток для юноши, наконец-то, закончилась…

– Посмотри, кто это? – один из парней наклонился над Виктором, – Ну?

– Не понять, лицо сильно разбито.

– Но это он орал всю ночь. Спроси, кого из наших забирали.

Другой юноша, лежавший у стены, стал тихо стучать морзянкой в соседнюю камеру. Через мгновение ему ответили.

– Кто?

– Не знаю, Вань, – ответил тот, кто стучал, – Они все на месте.

Они перетащили Виктора к стене, не зная кто он, прикрыли искалеченное тело. Решили, что узнают его имя, когда очнётся. Он пришёл в себя, когда солнце было уже высоко. Земнухов тут же подполз к нему.

– Как тебя зовут? – он осторожно тронул комиссара за плечо, – Ты так избит, что не узнать. Кто ты?

– Виктор… – он сказал это так тихо, что Иван едва разобрал.

– Витя?!.. Третьякевич?..

– Да…

– Ребята! Это наш комиссар!

– Так это тебя всю ночь Соликовский рвал?!.. – парни тут же все оказались рядом, он слабо кивнул, сил говорить не было.

– Вот же сволочь!.. Ещё говорил нам, что ты не выдержал, сдал нас… Да, кто бы в это поверил?.. Ага! Не выдержал, как же!.. Посмотри на него! Разве так выглядят стукачи?.. Тише, а то они опомнятся и заберут его, – это уже голос Ивана.

Виктор впервые за последние дни позволил сознанию уплыть не от боли, а от того, что рядом были те, кому он доверял, кто позаботится о нём, насколько это возможно…

– Вань, ты видел? – один из парней сел рядом с Иваном, – Что же они с ним делали?.. – голос говорившего дрогнул.

– Думаю, много чего, – Иван, прикрыл раны на груди друга, – Как он ещё жив… его вместе с нами забрали, со мной и Улей, а отпустили только под утро. Всю ночь терзали его… Сволочи!.. – он ударил кулаком более целой руки в стену.

– Ну, когда тебя вчера принесли, ты немногим лучше него выглядел, – парень вздохнул, – Нас либо расстреляют, либо запытают до смерти…

Оба замолчали. Они так и сидели рядом с Виктором, когда по коридору уже привычно понеслось: «Третьякевича!» Потом забегались полицаи. В камере пленника не было. Сбежал? Соликовский смутно помнил, что делал с ним ночью, да и до этой ночи тоже, и решил, что сбежать мальчишка точно не мог. Велел искать.

– Встать, собаки! – дверь распахнулась, на пороге остановился один из полицаев.

Никто из парней, конечно, не пошевелился. Тогда в камеру вошли двое, начали по очереди дергать пленников, заглядывать в лица. Вскоре добрались до, лежавшего у стены, Виктора. Бесчувственного юношу взяли за руки и потащили из камеры.

– Вот и какого ты его в общую сунул? – Соликовский и его вчерашний конвоир стояли над Виктором.

– Прости, Александрыч… попутал… – оправдывался тот, виновато потупясь, будто девушка.

– Идиот! – начальник ударил его, – Изыди! Чтоб я тебя больше не видел, – провинившийся полицай поспешил унести ноги, – Воды принесите, – приказал Соликовский, ткнул Виктора сапогом. Тот застонал, но не очнулся, – Надо расколоть его сегодня, иначе господа офицеры им займутся. Нам тогда хлебные места больше не светят.

Что именно он имел ввиду, то, что их попрут из полиции или, что немцы не возьмут их с собой, в великую Германию, Светозар не понял. Ясно было лишь одно, комиссара притащили сюда, чтобы снова пытать. И хотя, тело юноши и без того было сплошной раной, его привели в чувство и разложили на лавке лицом вверх, как велел начальник.

Через час у комиссара были переломаны пальцы, вырваны почти все ногти и Соликовский снова избил его своей любимой плетью с металлическим жалом, но ничего кроме «Я комиссар!» от хрипящего пленника не добился.

– Вот же… – начальник грязно выругался, последний раз ударил, уже бесчувственного, Виктора и вышел из пыточной.

Вопреки обычному, никто не пришёл, чтобы отвязать его и оттащить в камеру. Виктор так и лежал, привязанный к лавке, когда примерно через полчаса Соликовский вернулся. Вместе с ним пришли двое немцев. Они притащили внушительного вида прибор и деловито начали присоединять к рукам и ногам Виктора какие-то зажимы с проводами. Пленника окатили водой, приводя в чувство и в пыточную зашли два офицера в гестаповской форме.

– Это и есть комиссар? – один из них смотрел на юношу, привязанного к лавке, с явным удивлением на лице.

– Он, – подтвердил Соликовский, – Щенок упрямый.

– Сколько он лет?

– Двадцать четвертого года он, господин офицер, – ответил следователь, вошедший следом за немцами, – Восемнадцать, – тут же подсказал, видя, что немец считает.

– Это есть очень странный. Он так молод. Вы пытать его, он молчать.

– Не, он не молчит, герр офицер, – Соликовский стоял, чуть склонившись перед начальством, – Он орёт, как резаный. А сказал пока только одно, – немец вопросительно посмотрел на него и начальник полиции озвучил то единственное, что смог вырвать из юноши, – «Я комиссар!»

– И всё?

– Да, больше ничего не говорит, сучёнок.

– Ничего. Он заговорить, – немец усмехнулся, подошёл к Виктору, – Ты должен сказать нам фамилии подполье Ворошиловград. Явки. Пароли. Говори, – комиссар молча смотрел на него, – Ты понимайт меня? Говори, – результат был тот же и немец кивнул второму гестаповцу.

Эти господа, как и полицаи, отлично знали, что пытки на основе половых признаков пытаемых, самые болезненные и эффективные, поэтому гестаповец подошёл к лавке, на которой лежал связанный юноша и подцепил ещё один зажим ему между ног. Потом вернулся к прибору, повернул какую-то ручку и тело Виктора выгнуло дугой от удара током.

Следующие несколько часов его пытали током разной силы и в разных вариациях. То разряд проходил только через руки или через ноги, то только жалил между ног, сводя с ума, заставляя его сильно поднимать бёдра и кричать так, что, казалось упадут стены. Потом убрали зажим из паха и немец, взяв что-то тонкое, тоже подсоединённое к прибору, подошёл к пленнику. Чуть коснулся его живота, резко впиваясь разрядом в тело. Виктор снова орал и выгибался, пока немец не отвёл руку с орудием пытки. Дал ему перевести дыхание и продолжил касаться тела юноши в разных местах, неизменно задавая свои вопросы. Не получая ответа, переходил к следующей точке.

Немец вел свое электрическое оружие по кругу, всегда заканчивая между ног. От этого прикосновения Виктор почти сразу терял сознание, его отливали, приводя в чувство, снова мучили. Наконец, решили испробовать последний, самый сильный вариант воздействия. Все пять зажимов одели на место. Немец принес ещё одну, такую же тонкую и длинную штуку, как та, которой его уже пытали. Первую сунули ему между бёдер, подняв максимально высоко к паху. Вторую гестаповец положил ему на грудь, прижал к ранам.

– Говори, – потребовал немец.

Виктор промолчал, мысленно прощаясь с теми, кого любил. Он понимал, что сейчас его просто сварят током. Отчасти он даже надеялся, что не переживёт эту, последнюю, пытку. Если ток его убьёт, всё, наконец, закончится…

– Ну? – он не ответил и немец повернул тумблер на приборе, выставляя максимальную силу тока.

Вопль Виктора довольно быстро перешёл в хрипение, изо рта снова пошла пена, тело выгнулось и вибрировало под мучительным ударом. Через мгновение свет погас перед глазами, Виктор снова был без сознания.

Однако, надеждам на прекращение пыток не суждено было сбыться. Немцы отлично умели рассчитывать воздействие, чтобы не убить пытаемого. Он был в глубоком обмороке, но жив. После этого гестаповцы отсоединили от него свой прибор и оставили в покое.

Когда они, наконец, ни с чем ушли, вошли двое полицаев. Его отвязали, взяли за ноги и волоком потянули в камеру. В ту же, куда его по ошибке ночью закинул пьяный конвоир. Соликовский решил, что уже не важно, умирает комиссар в камере один или в компании таких же смертников, как сам.

Парни осторожно перенесли его к стене, чем-то прикрыли измученного друга. Когда за ним снова пришли, Иван не сдержался, обругал их. Сказал, что они звери и чтоб оставили его, Виктора, в покое. Добился он лишь одного. Его самого утянули на пытку и следующий час Ваня провисел вниз головой под плетьми полицаев.

А Виктора принесли в ту же камеру, где стояла машина для пытки током. Не привязали, просто бросили на пол у стены. Комиссар был в сознании. Он медленно постарался сесть, опираясь на стену и кое-как упираясь в пол правой рукой. Целой она уже не была, Соликовский переломал ему пальцы ещё накануне, но сустав кисти уцелел и рука более-менее его слушалась.

Пришли всё те же двое гестаповцев. Они о чём-то совещались, глядя на искалеченного юношу, а Виктор думал, что фантазия Соликовского и компании всё же ограничивается звериной жестокостью. Эти господа мыслили иначе и их пытки могли оказаться намного страшнее того, что ему уже пришлось испытать.

Тем временем, один из гестаповцев ушёл к столу, чем-то загремел и вернулся к пленнику со шприцем в руке. Он что-то спрашивал у него, но Виктор не слушал. Он думал, что может быть в этом шприце и сможет ли его сознание победить это…

Немец сделал ему укол в плечо, отошел. Они оба посмотрели на часы, сели. Когда лекарство начало действовать Виктор почувствовал. Сознание медленно поплыло, но не отключилось. По его, ставшему рассеянным, взгляду немцы тоже поняли, что укол сработал и стали задавать свои вопросы.

Ничего, кроме уже слышанного «Я комиссар!» не добились и сделали ему второй укол. Потом ещё один. Его разум стал похож на желе. Он слышал их сквозь вату. Поначалу Виктор даже испугался, что в таком состоянии не сможет сопротивляться, но вскоре контроль почему-то стал возвращаться. Голова прояснилась. Ни сила препарата, который в него заливали, ни его количество больше не имело значения. Виктор снова победил.

И тут взгляд одного из немцев упал на его правую руку с переломанными пальцами. Гестаповец велел позвать Соликовского и стал выговаривать ему, тыча в руку Виктора.

– Да, не скажет он ничего, герр офицер, – оправдывался Соликовский, – И не станет ничего писать или подписывать. Мы его уже десять дней мордуем, а он молчит, гадёныш.

– Теперь, даже если решит заговорить, он ничего не сможет подписать, – сказал гестаповец по-немецки и отвесил начальнику полиции звонкую оплеуху, – Вы идиот, Соликовский!

Виктор пытался понять, за что немец ругает Соликовского и не верил своим ушам. Получалось, гестаповец материл его за то, что пленнику переломали пальцы. Это было глупо. Виктор списал всё на действие препарата, окутавшего ватой его мозг. Но они ругались около него и он не мог не прислушиваться. Наконец, он понял. Им было нужно, чтобы он сам написал свои показания, когда, наконец, сдастся и заговорит. Ну, или хотя бы подписал то, что запишут с его слов. Теперь это стало невозможным.

Когда, наконец, Виктор сообразил в чём дело, он улыбнулся. Было удивительно, но разбитые телефонным кабелем и кулаками полицаев губы его послушались. Следующее, что он помнил, это звериное рычание Соликовского и адскую боль, отправившую его сознание в пустоту.


Светозар смотрел, как озверевший начальник полиции, выхватив нож, отрезает комиссару губы и стремительно бледнел.

– Улыбаешься, сучёнок! – рычал Соликовский, оттягивая нижнюю губу Виктора и занося над ним нож, – Больше не чем будет улыбаться! – он засмеялся, бросил отрезанный кусок плоти на пол, ухватился за верхнюю губу комиссара, уже потерявшего сознание…

Взрослые, такие же бледные, как мальчик, стояли рядом с ним, молчали. Никто из них больше не говорил, что нужно остановиться. Каждый понимал, да, они смотрели прошлое юноши, над которым издевались больше и изощрённее, чем над другими, но он был не единственным, кого мучили. По тому, как пытая Виктора, надеясь заставить его заговорить, перед ним насиловали и резали тех девочек, каждый мог представить себе, что переживали другие члены отряда.

Пока они следовали за комиссаром, вокруг постоянно слышали крики, почти не стихавшие в тюрьме. Пыточные, все камеры, где держали пленников, кабинеты следователей, коридор, казалось, даже стены и потолок пропитались их кровью… И всё это происходило не в каких-то средневековых застенках инквизиции. Это делали существа, считавшие себя вполне цивилизованными людьми… О том, что применят к юноше, сменившие полицаев, гестаповские сверхчеловеки после пыток током и уколов, обоим мужчинам даже думать не хотелось.


Он очнулся в камере. Рядом сидел Иван, придерживая перебитую руку. Виктор хотел спросить его, сколько времени пролежал без сознания и не смог. Потом всё же получилось, но голос звучал как-то странно и было очень больно.

– Ваня… как давно… меня притащили?..

– Думаю, часа три назад, – ответил Земнухов, – Не разговаривай, больнее будет…

– Я плохо помню… что случилось… Опять лицо мне разбил, да?

Иван вздохнул, помолчал. Молчали и парни, которые были с ними в камере. Однако, друг ждал ответа и Иван рассказал, что его принесли без губ…

Утром за ним пришли опять. Полицай перекинул едва живого юношу через плечо и унёс. В одной из пыточных стоял предмет, который они называли «козёл». Рядом крутились гестаповцы. Виктора положили на спину на большую металлическую плиту, опять привязали руки и ноги. Его снова спросили про Ворошиловград, он промолчал. Полицаи зашуршали чем-то и вскоре Виктор почувствовал, как плита под ним начала накаляться. Его медленно поджаривали на огромной сковородке. Он подумал, что печка, на которую его посадил тогда Соликовский, была намного страшнее, вздохнул и позволил сознанию «уплыть».

Пытка «козлом» тоже ничего не дала. Однако, гестаповцы были совершенно уверены, есть способ сломать волю упрямца, заставить говорить. Его сняли с «козла», отлили водой и поволокли в соседнюю камеру, бросили у стены. В центре неё двое солдат собирали что-то. Это было похоже на, только что пройденного, «козла» и комиссар перестал обращать на них внимания, понимая, что скоро на своей шкуре узнает, что за адскую машину собирают немцы.

Когда всё было готово, его опять положили на спину на довольно узкую плиту. Руки и ноги намертво привязали к опорам, оттягивая их максимально вниз, к полу. Потом, тот из гестаповцев, который выругал Соликовского за правую руку комиссара, подошёл к прибору.

– Если ты думать умереть герой, ты ошибаться, – он наклонился к Виктору, – Скажешь или нет, все будут знать ты сдаться под пытками. Всё рассказать и сдать своих товарищей.

– Не поверят… – прошелестел Виктор.

– О, ты сомневаться? – немец засмеялся, – Напрасно! Нам поверят. Мы уметь делать из героев… – он запнулся, – Как это говорить? Предатель. Ты будешь предатель и твою фамилию уничтожить русский каратель, как фамилию предателя.

– Пошёл ты… – Виктор понимал, что угроза немца реальна, но бессмысленна.

Он уже не первый раз слышал грохот орудий. Значит, фронт приближался и, значит, скоро придут наши. Виктор знал, что ему не дожить до этого, но это было уже не так важно. Главное, он победил их, ничего не сказал, никого, кроме себя самого не выдал. А наши придут и разберутся, кто предатель, кто нет. В этом комиссар не сомневался.

– Я немного рассказать тебе о тот прибор, на который ты лежишь, – гестаповец погладил край плиты пыточной машины, – Сейчас эта плита подниматься верх, а твой ноги и руки остаться низ. Первый раз это будет всего один минут и после того, как я опустить плита низ, ты сам рассказать всё, что я спросить тебя.

– Пошёл ты… – повторил Виктор и гестаповец запустил механизм.

Плита, на которой лежал Виктор медленно пошла вверх, а штифты, удерживающие руки и ноги, остались на месте, выворачивая суставы. Он закричал. Усовершенствованная дыба калечила руки, ломала плечи, выкручивала суставы ног из тела. Это чудо техники буквально вырывало из человека все конечности одновременно.

Как и обещал, гестаповец ровно через минуту опустил плиту назад, но Виктор этого не узнал. Через десять секунд пытки комиссар потерял сознание. Его сразу стали отливать, но очнулся он уже тогда, когда адская машина остановилась.

– Ну? Отвечать мне, – потребовал гестаповец, юноша молчал, – Отвечать и тебя отнести камера. Иначе второй раз. Это пять минут. Думать и отвечать.

Он отошел к окну, видимо, давая Виктору время решить, мучиться дальше или рассказать и избавить тело от рвущей пытки.


– Дедушка, – позвал Светозар, не отводя от Виктора глаз, – Пожалуйста…

Старейшина кивнул, понимая, о чем просит мальчик, поднял руку и они услышали голос Виктора. Не хриплый и едва слышный, как сейчас, а настоящий, каким он был совсем недавно. Каких-то десять-одиннадцать дней назад.

«Вот, кажется, и всё… теперь-то уж точно… сейчас эта сволочь разорвёт меня и всё закончится… Эх… хоть на секундочку оказаться бы дома… увидеть маму… сестрёнку… попрощаться с отцом… потом с Аней… Анечка моя… надеюсь, ты ушла… любимая моя… я так и не признался, что люблю… дурак… не посмел… Как же хочется жить!.. ещё бы хоть разок увидеть её… всего разок… Но, что это я?.. нельзя раскисать… пусть рвёт меня… Пусть!.. ничего не скажу больше…» – он попытался пошевелить руками, напряг ноги, словно проверяя на месте ли они ещё, – «Наверное… так же чувствовали себя те, кого в древности привязывали к лошадям…»


– Ну? Ты подумать? – гестаповец стоял рядом с ним.

Как и решил, Виктор ничего ему не ответил. Перевёл взгляд в потолок и тут же закричал от боли, разрывающей тело. Плита поднялась чуть выше, усиливая давление на, и без того искалеченное, тело юноши. Через пять минут его опустили. За это время он несколько раз отключался и его приводили в чувство, не прекращая пытки.

– Ну? – снова он услышал этот голос, – Говорить, – он молчал, – Говорить, зачем так мучить себя? – немец взял его за подбородок, повернул голову пленника к себе, – Говорить. Иначе будет очень много боль. Третий раз верх десять минут. Ты умирать. Зачем? Если надо только говорить.

По глазам немца было видно, что этот искромсанный плетьми, едва живой юноша без губ, с изломанным телом пугает его. Было вообще не понятно, как он ещё не умер, этот мальчик, от всего того, что с ним делали полицаи и теперь они, гестапо. Он явно не понимал, зачем обрекать себя на такие мучения, если нужно лишь рассказать то, о чём спрашивают.

– Ты сумасшедший… – гестаповец отпустил его.

Виктор снова смотрел в потолок и слушал, как мерно начала жужжать адская машина, поднимая его вверх, разрывая тело. В суставы тут же вонзились сотни игл, причиняя немыслимую боль…

Раньше никто не выдерживал все стадии пытки на этом, так любимом гестаповским офицером, станке. Вариантов было немного. Или говорить, или дать себя разорвать и умереть. Обычно, всё рассказывали после первого применения. Боль вырываемых суставов сводила пленников с ума. Они переставали себя контролировать и выкладывали всё, только бы не было повторения этого кошмара.

Никто не выдерживал. Никто. Кроме него. Во время третьей стадии пытку несколько раз пришлось останавливать. Немец, никогда раньше этого не делавший, немного опускал плиту вниз, ждал, пока комиссара приведут в чувство и снова поднимал его. Постоянная рвущая боль заставляла Виктора хрипеть и он опять отключался. Из-за этих остановок третья стадия заняла не десять минут, как говорил гестаповец, а несколько больше.

Немец снова и снова задавал ему свои вопросы, только за туманом боли Виктор его даже не слышал. Он лишь ждал, когда адская машина, наконец, сделает своё дело и разорвёт его на части…

Но этого не произошло. Комиссар пережил и третью стадию пытки станком. Только под конец, когда плита поднялась на максимальную высоту, что-то мерзко треснуло внутри и он перестал совсем чувствовать левую руку. Через мгновение треск повторился. Нога стала быстро неметь. Он ещё успел почувствовать горячую струйку собственной крови в районе паха прежде, чем снова пришла темнота.

Гестаповец смотрел на бесчувственного Виктора и по-прежнему не понимал. Зачем было принимать такие мучения, если можно было сказать, что спрашивали и его оставили бы в покое. До казни. Вывод напрашивался только один. Они ошиблись и мальчишка ничего не знает. Нет у него никакой информации о Ворошиловграде. Посоветовался с напарником. Оба согласились, что если бы он хоть что-то знал, то всё рассказал бы. Они безоговорочно верили в свои методы. Ток, «козел», препараты и, наконец, станок. Ничто не заставило его заговорить. Тем более, по тому, в каком состоянии было тело юноши, они могли себе представить, что делал с ним Соликовский. Не может человек столько вытерпеть и не признаться…

Комиссар испытал всё, что только смогли придумать Соликовский, следователи и немцы, но всё ещё был жив. Осталось только одно, ещё не испытанное им. Смерть.

Сняв со станка, его волоком оттащили в камеру.


– А то, о чём они его спрашивают, Ворошиловградское подполье, оно существует? – спросил Светозар, когда они шли по коридору за полицаем, тащившим Виктора за руку в камеру.

– Существует, – кивнул старейшина, – Он действительно член подпольного райкома комсомола и знает всё то, о чём его спрашивают.

Полицай бросил юношу, загремел ключами, потом втолкнул его внутрь, запер двери и ушёл. Светозара и его спутников запертая дверь не остановила. Через мгновение они смотрели, как друзья осторожно перетаскивают полумёртвого комиссара к стене. Ваня, сам измученный не меньше друга, подложил что-то ему под голову, прикрыл чьим-то ватником.

– Неужели опять придут за ним?.. – спросил тихо один из парней, не обращаясь ни к кому конкретно, просто высказал вслух то, о чём думали они все.

– Могут… – так же тихо ответил Ваня. – Как и за любым из нас.

Виктор застонал, вздохнул, но не очнулся.


В этот раз сознание возвращалось к нему очень медленно, будто не решаясь позволить снова почувствовать всю ту боль, которая продолжала мучить истерзанное тело, хотя пытка давно закончилась. Двигался он после гестаповского станка с большим трудом. Левая рука так и осталась вывернутой безжизненной плетью. Одна нога болела постоянно, из раны в паху сочилась кровь, но он уже давно не обращал внимания на подобные вещи. Да, его запытали почти до смерти, но это было не главным. Важно было то, что, несмотря на все попытки палачей, победить его им не удалось. Он остался тем, кем был, комиссаром «Молота», честным и верным.

Когда пришли, чтобы отвести их на казнь, Виктор попросил друзей помочь ему подняться. Хотел пойти сам, но тело отказывалось слушаться и комиссар упал… Никто из пленников был не способен нести его. Все были измучены пытками, многие искалечены. Полицаи были вынуждены оттащить его в машину сами. Виктора бросили в кузов, где уже лежал Женя Мошков. Он не двигался и, каким-то внутренним чутьём Виктор понял, что друг мёртв. Потом принесли и бросили рядом двух девушек. Они были живы, но без сознания. Дальше, был Толя, у которого во время допросов отрубили ступню, а после по одному выводили парней и тоже запихивали в кузов.

У Толи сегодня был день рождения. Самым лучшим подарком сейчас была бы, конечно, жизнь и свобода, ну, или вход в город Красной Армии. Но ни того, ни другого измученные друзья сделать не могли. И они запели. Нестройными голосами, слабыми, охрипшими от криков и боли, они пели любимую песню, не зная, что их слышат.

В последнюю дорогу их провожала заплаканная женщина. То была мама Толи. Он написал ей накануне записку. Не понятно почему, один из полицаев согласился её передать и действительно передал, а не выбросил. Кроме записки, он сказал, что если она хочет увидеть сына в последний раз, то должна бежать к тюрьме.

Их привезли к шурфу одной из шахт. Полицаи и солдаты вермахта выстроились с оружием с двух сторон, образовав живой коридор между машиной и шурфом, через который и погнали пленников к месту казни. Возможно, свежий морозный воздух придал ему сил, а может то, что это реально был их последний путь и он хотел пройти его с честью до конца, но к месту казни Виктор пошёл сам. Медленно, качаясь, опираясь на друзей, но своими ногами. Их почти не подгоняли и, когда прошли большую часть пути, они отчасти поняли почему. Пока они шли, полицаи притащили уже мёртвого Женю и двух девушек, которые от холодного воздуха пришли в себя. Около шурфа стоял Соликовский с заместителем, пара немецких офицеров. Один из полицаев склонился над девушкой, лежавшей у его ног, сдёрнул одежду.

– Давай быстрее, – поторопил Соликовский.

– Погоди, Александрыч, – полицай достал нож, – Всегда хотел сделать это. Эти всё одно ещё не дошли, – он кивнул на юношей, снова склонился к девушке и тишину ночи разорвал крик, полный боли.

– Ну? Полегчало? – начальник смотрел, как полицай вытирает нож.

– Спасибо, Александрыч, – поблагодарил он и отошёл от жертвы, у которой только что отрезал грудь…

Виктор смотрел на них, на то, что только что сделали с девушкой, которую продолжали мучить несмотря на то, что привезли на казнь, и собирался с силами. Ноги плохо его слушались, но всё же слушались и он решил рискнуть. Терять уже было нечего, а Соликовский с замом стояли очень близко к краю, явно собираясь лично расстреливать их и бросать в бездну.


– Дедушка, – Светозар стоял рядом с шурфом, только с другой стороны от коридора полицаев и немцев, через который шли юноши, – Он его с собой хочет утащить?

– Соликовского? – уточнил старейшина, мальчик кивнул, – Да, он попытается.

– Он же рядом с ними слабее котёнка… – Светозар тяжело вздохнул, – Чуть живой и пальцы перебиты… Не выйдет ведь ничего.

– Нет, не выйдет, – подтвердил Светослав, – Но он всё равно попытается.


И он действительно попытался. Когда до палачей оставалось всего пару шагов, Виктор вдруг рванулся вперёд, наплевав на боль и странный треск где-то в ноге. Левая рука не работала, но это было не важно. Он думал только об одном. Утащить их с собой, не дать этим тварям больше калечить и убивать людей. Соликовский стоял ближе к краю шурфа и весь удар Виктор направил за его зама, надеясь, что сможет столкнуть вниз их обоих. Каким-то чудом ему удалось заставить разбитые пальцы правой руки подчиниться. Он ухватился за одежду заместителя, изо всех сил толкнул на Соликовского, потянул обоих к краю шурфа…

Ему не хватило совсем немного. Уже почти над бездной Соликовский успел ударить его рукояткой пистолета по голове, отрывая от зама. Виктор отлетел от них словно пёрышко, потерял сознание. Начальник полицаев наклонился, схватил его за вывернутую левую руку, потащил к краю. Бросил на снег, собираясь застрелить прежде, чем столкнуть в темноту и встретился взглядом с очнувшимся Виктором.

Этот полный презрения и ненависти взгляд, взбесил его не меньше, чем тогда, в пыточной взбесила улыбка. Соликовский наклонился к юноше и выколол ему глаза, как тогда отрезал губы, чтобы не улыбался… Потом спихнул комиссара в шурф. Живым…


Тут случилось то, чего ни Светослав, ни Любомир предугадать не смогли. Светозар сделал шаг и полетел в шурф следом за Виктором… Любомир ахнул, но старейшина тут же его успокоил.

– Он в порядке, не бойся, – однако, по лицу Светослава было видно, что он сам испугался не на шутку, – Пойдём, – старейшина шагнул в шурф следом за мальчиком.

Любомир, конечно, сделал то же самое. Он летел вниз по тёмному стволу шурфа, но страха не было. Он помнил, как Мария говорила им, это прошлое и навредить им оно не может. Только они сами, тем, что задержатся в Поле дольше положенного. Прошлое никогда не смешивалось с будущим, а они трое были как раз из будущего, и у них ещё было целых шесть минут из пятнадцати.

Они догнали мальчика довольно быстро. Светозар висел в воздухе, примерно метрах в пятнадцати от жерла ствола. Там торчала какая-то балка, на которую и упал комиссар.

– Ведь он ещё жив, дедушка… – Светозар с надеждой смотрел на старейшину.

– Да, пока жив, – кивнул Светослав, – Но скоро погибнет. Ему осталось всего несколько мгновений.

Виктор тихо застонал, пошевелился. Балка была довольно широкой, он лежал поперёк, поэтому упасть ниже смог бы только если соскользнул с неё сам. В этот момент сверху с грохотом что-то полетело. Старейшина отодвинулся к противоположной стене, потянул за собой мальчика. Сверху упала покорёженная вагонетка с камнями. Она попала точно в балку, на которой лежал Виктор, переломила её, ударила по комиссару…

– Пойдём милый.

Светослав взял мальчика за руку и они стали спускаться вниз, на дно шурфа. Любомир последовал за ними. Мимо пролетело что-то небольшое, потом ещё. Внизу грохнуло. Это немцы, стоявшие у шурфа, бросили вниз пару гранат, чтобы наверняка убить удивительно живучего мальчишку.

Комиссарбыл жив. Несмотря на то, что балка, остановившая его падение, сломала рёбра, а камни, разлетевшиеся от взрывов, переломали ноги, он был всё ещё жив. Только от удара при падении, вывернутая и почти вырванная на гестаповском станке, нога оторвалась окончательно вместе с частью его тела. Всего несколько секунд, пока через разорванные артерии остаток крови не покинул тело Виктора, и он затих навсегда…

В этот момент рядом с комиссаром упала девушка, которую порезали перед шурфом, потом кто-то ещё. Палачи начали сбрасывать в шурф пленников одного за другим. Одежды на них не было…

– Мария!.. – тихо позвал Светослав, понимая, что самому отсюда будет выбраться сложно. Хоть это и прошлое, но они были в шурфе, на приличной глубине, эмоции всех троих переливались через край. Нужно было сконцентрироваться, но после того, что только что видел, сделать это он просто не мог. Жена услышала его и в следующее мгновение они вывалились из Поля в комнату общего дома, – Спасибо, – Светослав с нежностью смотрел на неё.

– Всё?.. Ты поэтому позвал меня?

– Да, – он кивнул, – Мальчик погиб…

Рядом медленно приходили в себя Светозар с отцом. Мария отвязала их, удивлённо посмотрела на мужа.

– Не ожидала, что он шагнёт туда… – Светослав больше не пытался оградить её от того, что видел в Поле и Мария знала, что Светозар прыгнул за комиссаром в шурф.

– Я тоже… – честно признался старейшина, – Он действительно необычный ребёнок… Надеюсь, с ним всё будет в порядке и мы не потеряем ни его, ни Любомира.

– Они сильные, – откликнулась женщина, – Все будет хорошо, – ласково коснулась плеча мальчика, – Как ты, милый?

Светозар сел, посмотрел на неё, на старейшину, ведьм, замерших рядом с кругом. Потом повернулся к отцу. Любомир тоже уже полностью очнулся от перехода и сидел рядом с сыном. Мальчик рванулся к нему, обнял, прижался к груди отца и горько навзрыд заплакал…


К утру на женской половине общего дома всё убрали. Больше не было соляного круга, постели внутри него. Пол был выметен и начисто вымыт. Это сделали ведьмы, пока все участники инициации Светозара отдыхали от последнего перехода.

Проснувшись, они позавтракали и Светозар с Любомиром перешли на мужскую половину, а ведьмы открыли настежь двери. Это было сигналом для всех, что инициация закончилась и все, кто захочет, могут прийти на Совет, который вынесет решение по её итогу.

Пока ждали, когда соберётся Совет рода, оба молчали. Светозар стоял у окна, задумчиво смотрел на сосны, на солнце, медленно поднимавшееся над их макушками. Любомир сидел на скамье рядом с ним. Он не мешал сыну, понимая, что сейчас его будут спрашивать об увиденном и Светозару нужно собраться с мыслями.

– Па, спасибо тебе, – Любомир удивлённо поднял на сына глаза, – Спасибо, что разрешил мне узнать и что не остановил потом своей властью, когда все сомневались в том, что я выдержу это…

– Сын…

– Погоди, – он остановил отца, встретился с ним взглядом, – Для меня очень важно, что несмотря ни на что ты в меня веришь. И ещё. Прости меня, па.

– За что?.. – не понял Любомир.

– За то, что тебе пришлось вместе со мной увидеть весь тот кровавый ужас, который творили с комиссаром. За то, что напугал тебя, шагнув в шурф. Прости за ту боль, которую причинила тебе моя просьба Правды. Я не думал об этом, когда пришёл к старшим. Лишь о не справедливости, которую хочу опровергнуть, увидев всё сам.

– Мне нечего тебе прощать, Кир. Ты знаешь, я люблю тебя больше всех на свете. И я всегда буду верить в тебя и буду на твоей стороне, что бы ни было. Ты мой сын. Дороже тебя у меня никого нет. Я просто не мог отпустить тебя туда одного. Пусть Светослав и шёл с тобой, но он не я, не твой отец, – он притянул мальчика к себе на колени, обнял, – И ты тоже прости меня. Я знал, конечно, что там много боли и крови, но не думал, что всё было настолько… страшно и… безжалостно…

Дверь открылась, пропуская Галину, одну из ведьм, помогавших на инициации.

– Пора, – она остановилась на пороге, – Совет собрался.

– Наши там?

– Конечно, – она улыбнулась, – Вера прибежала раньше всех. Все рвалась к вам, да старшие сказали ещё не время. Там все. Весь посёлок. И они ждут вас обоих.

– Да, мы идём, – Светозар соскользнул с колен отца, – Только дай мне ещё минутку.

Галя кивнула и вышла.

– Чего ты боишься, сын? – Любомир поднялся и теперь стоял рядом с ним.

– Они сейчас будут спрашивать меня о том, что мы видели в Поле? – вопросом на вопрос ответил мальчик и он кивнул, – Правда оказалась слишком жестока и страшна. Намного больше, чем люди о ней думают. Что, если они не захотят в неё поверить? Что, если им она окажется не нужна? Ведь они этого не видели, только мы трое…

– Не бойся этого. Людям, которые ждут нас там, – он кивнул на открытую дверь, – Это точно нужно и они тебе поверят потому, что знают, где ты был эти дни. Им не нужны документы, фотографии или какие-то другие доказательства. Они поверят тебе, если ты будешь говорить Правду. Так что просто будь таким, какой ты есть и ничего не бойся, – он обнял сына, поцеловал в макушку, – Ну, что? Готов?

– Да, – мальчик последний раз крепко прижался к нему и отпустил, – Идём.

На женскую половину они прошли вместе. Большая комната казалась сейчас очень маленькой, столько людей собралось в ней. Действительно весь посёлок ждал их.

– Свет!.. – Верочка маленькой стрелой пролетела через комнату, обняла Светозара.

– Здравствуй, Верочка, – улыбнулся мальчик, тоже обнимая подругу.

– Я так соскучилась…

– Я тоже. Идём, – он обнял её за плечи, Вера тут же завладела его другой рукой и он увидел повязку в крови, – Что это? Ты порезалась? Что случилось?

– Ничего страшного, – девочка сжала его руку, – Это было нужно, чтобы ты вернулся.

– Да… точно, – он вспомнил, как очнулся с такой же повязкой на руке, – Спасибо.

Они вышли на середину комнаты, туда, где их ждали старшие.

– Вера, иди сюда, – Галя тронула девочку за плечо, – Не мешай ему.

– Она не помешает мне, – улыбнулся Светозар, – Так даже лучше, – он посмотрел на Марию и Светослава, спрашивая их разрешения.

– Хорошо, если ты так хочешь, – кивнула Мария.

– Спасибо, – он отпустил девочку и поклонился старшим в пояс, – Доброго здоровья, – поклонился людям, собравшимся в комнате, поздоровался с ними, как и в тот раз, когда пришёл на Совет впервые.

– Здравия и тебе, Светозар из рода Гора, – откликнулся старейшина и вся комната подхватила следом за ним «Здравия!» – Ты пришёл на прошлый Совет рода Орла с просьбой Правды. Выполнена ли твоя просьба? Все ли ты узнал, о чём просил?

– Да, Старейший. Моя просьба выполнена, и я узнал всё, о чём просил старших.

– Хорошо, – Светослав вздохнул, понимая, что сейчас мальчику придётся снова вспомнить и, отчасти пережить то, что они видели, – Ты согласен ответить на вопросы Совета, чтобы мы могли решить пройдена ли инициация?

– Да.

– Скажи, что теперь ты думаешь о человеке, о котором спрашивал?

– Я думаю, что он очень сильный и честный человек, Старейший.

– Напомни Совету, о ком просил ты Правды.

– О комиссаре организации «Молодая гвардия».

– Скажи нам его имя.

– Виктор Третьякевич.

– О нём много лет говорили, что он не комиссар и предатель. Так ли это?

– Нет. Это не так, Старейший. Третьякевич комиссар и не предатель. Он выдал под пытками только одного человека – самого себя. Он признался, что комиссар. Больше не сказал ничего.

Только сейчас Любомир понял, что в комнате очень тихо. Она была полна людей, но слышал он только Светослава, задававшего вопросы, и сына, отвечающего ему. Все замерли, казалось, даже не дышали, боясь упустить что-то. Очень давно на инициации не просили Правды о таких важных и страшных событиях, как попросил его мальчик.

– Тогда кто же виноват в их провале? Кто предатель?

Вопрос был провокационным. Любомир напрягся. Если сейчас его сын выберет не верно, ответит иначе, чем должно, то инициация провалится несмотря ни на что…

Светозар на мгновение задумался. Он не догадывался, что этот вопрос самый главный из всех, что ему уже задали и ещё зададут старшие. Но он почувствовал, как замер отец рядом с ним и понял, что именно этот ответ самый важный из всех. Поэтому заговорил не сразу. Потом взял за руку Верочку, посмотрел на Светослава. Старейшина тоже волновался за него. Это был вопрос, ответ на который скажет им насколько Светозар повзрослел, побывав в Поле.

– Это сложный для меня вопрос, Старейший, – ответил мальчик, – Я не просил Правды о предателях организации, только о комиссаре, поэтому не могу с уверенностью сказать о ком-то, что он предал. О степени предательства тех или иных людей судить не мне и не мне осуждать их. Я не знаю их мотивов, сознательно ли было предательство или нет, не видел самого момента его. Единственное, что знаю, их предали не однажды. И ещё то, что показания Виктора Третьякевича, которые он дал под пытками укладываются всего в два слова. Он не предатель.

Любомир невольно выдохнул. Сын ответил так, как ответил бы любой взрослый Светлый. Нет плохих или хороших людей, пока мы не узнаем об их поступках. Но и тогда нельзя осуждать, если не знаешь мотивов, побудивших людей на эти поступки и не поставишь себя на место человека, совершившего не доброе.

– Какие это слова? Ты можешь повторить их?

– Да, могу. Единственное, что сказал Виктор это «Я комиссар!»

– Прежде, чем я задам следующий вопрос, а ты на него ответишь, прошу покинуть Совет детей до 15 лет от рождения, – старейшина посмотрел на девочку, стоявшую рядом со Светозаром, – Тебя тоже, Вера.

– Нет… – она сильнее сжала руку Светозара, – Разрешите мне остаться. Пожалуйста!

– Верочка, – Любомир коснулся плеча девочки, – Прошу тебя, выйди, как просит Старейший. Тебе не нужно слышать того, что будет рассказано дальше.

– Пожалуйста… – Вера умоляюще посмотрела на него, потом на старейшин, – Свет, я не могла помочь тебе, когда ты был там, – она повернулась к своему наречённому, – Ты прошёл это без меня, но сейчас я могу и хочу тебе помочь. Прошу тебя, скажи им…

Светозар посмотрел ей в глаза, потом обратился к старшим.

– Ей возможно остаться?

– Да, если тебе нужна её поддержка и ты уверен, что она справится с тем, что может услышать, – ответил старейшина и затаил дыхание. То был следующий экзамен на взрослость для Светозара.

Мальчик задумался, глядя на Веру. Дети ещё выходили из комнаты и это дало ему пару минут, чтобы принять решение.

– Верочка, иди со всеми, – попросил он наконец.

– Но, Свет…

– Пожалуйста, сделай, как я прошу. Выйди. Ты вернёшься ко мне, как только старшие решат, что детям можно войти.

Вера тяжело вздохнула, отпустила его руку и медленно пошла к двери. Любомир нашёл глазами жену. Хотел попросить её пойти с девочкой, но Катя уже и сама подошла к дочке, обняла, повела к выходу быстрее. Она что-то тихо говорила ей, пытаясь утешить.

– Итак, продолжим, – сказал Светослав, когда за ними закрылась дверь, – Что делали с комиссаром, что заставили его признаться? Ты сможешь ответить?

– Да, смогу, – кивнул Светозар, – С ним делали многое, но признание у него вырвали пытая не его самого, а мучая на его глазах девушку.

– Значит, признаваясь, от хотел отвести удар от другого. Верно?

– Да. Он хотел, чтобы девушку оставили в покое.

– Его признание что-то изменило? Её отпустили?

– Нет.

– В тот раз пытали только девушку перед ним или и его тоже?

– Сначала его, потом привели девушку.

– Что с ним делали перед тем, как привели девушку?

– Его раздели догола, связали руки за спиной локтями и ноги в коленях и щиколотках, потом соединили руки и ноги верёвкой так, чтобы он сам себе выкручивал суставы, если станет двигаться и стали загонять под ногти на ногах калёные иглы. Потом вынимали их калили и снова загоняли. Когда стали делать это во второй раз, подручные жгли ему грудь и спину железными прутами, сначала по очереди, потом делали это всё одновременно.

– И он молчал?

– Да.

– А когда привели девушку, его тоже пытали или только её?

– Его тоже. Избили железным прутом, после жгли ему спину и рёбра и били плетью.

– На что же заставили его смотреть, что он не выдержал и признался?

– Её изнасиловали несколько раз. Сначала сами, потом какой-то деревяшкой. Били телефонным кабелем и собирались жечь докрасна раскалённым железным прутом, когда он попытался остановить их своим признанием.

– Только жечь?

– Не только, – Светозар тяжело вздохнул, вспоминая тот кровавый ужас, в котором побывал, – Её собирались этим прутом насиловать.

По комнате прокатился вздох. Любомир отвёл взгляд от сына и увидел, что многие стоят прикрыв рот рукой и в глазах людей блестят слёзы.

– И что сделали с ней после его признания?

– Изнасиловали, но не тем прутом, а снова деревяшкой.

– А с комиссаром? Или его больше не трогали тогда?

– Комиссара били плетьми, пока не потерял сознание. Отлили водой, ещё раз высекли, так же до потери сознания и только потом утащили в камеру.

– Что ты подразумеваешь под словом «утащили»?

– Один из полицаев взял его за ногу и волоком оттащил в камеру. Его не поднимали.

Комната ахнула. Светослав заставлял мальчика говорить о том, как пытали комиссара и девушку перед ним, когда он признался, именно для них. Для людей, которые пришли на Совет. Они ведь не видели того, что видел мальчик в Поле и могли составить своё мнение об этом лишь с его слов. Отвечая, Светозар описал им всего одну из множества пыток, через которые прошел юноша в прошлом. Единственную, во время которой он заговорил.

Любомир внутренне сжался. Он хорошо понимал для чего все эти вопросы, но ему, взрослому, было жутко слышать, как сын отвечает Совету, как рассказывает почему признался мальчик, отдавая себя мучителям. Что чувствовал при этом сам Светозар, он даже представить не мог. Внешне он был спокоен, только сжатые в кулаки руки выдавали, насколько трудно ему даются эти воспоминания…

– Скажи, что ты думаешь о его признании? Добился ли он того, чего хотел, когда сказал им, что он комиссар?

– Именно в тот раз или вообще?

– И в тот раз и в общем.

– Тогда он добился только того, что в девушку не сунули горящий прут. Это его победа. Хоть, её всё же насиловали после этого, но не так, как собирались. Её не убили… – мальчик вздохнул, – Если говорить в общем, то отчасти да, он добился того, чего хотел. Двое самых лютых чаще всего пытали его, не других. Хотя, им всем сильно досталось.

– Что думаешь ты теперь о людях, которые пытали комиссара?

– Я не называл бы их людьми, Старейший.

– Ты достаточно видел, чтобы оценить их поступки? Сможешь сделать это для Совета?

– Да, Старейший, я видел достаточно, чтобы сделать это.

– Как бы ты назвал их?

– Не знаю. Думаю, такого слова нет ни в одном языке в мире, – он был бледен, но спокоен, – Я не могу назвать их «зверями» или «животными». Не хочу оскорбить зверушек сравнением с ними этих «людей», – последнее слово прозвучало из уст мальчика словно ругательство. Он произнёс его так, что все в комнате почувствовали кавычки.

– То есть, ты способен чётко сказать, что твоя оценка их поступкам однозначно отрицательная?

– Да, – Светозар вздохнул, – Я впервые за мою недолгую жизнь делаю это, но это так. Моё мнение о них, это один большой минус. Никаких оправданий их действиям для меня быть не может. Они просто не возможны.

– Скажи, как ты сам считаешь, это Знание тебя изменило?

– Да.

– Как?

– Я понял, что легче умереть самому, чем допустить смерть тех, кто тебе дорог. Ещё, там, в Поле, я узнал, что такое ярость. Не гнев, а именно ярость. Бессильная ярость человека, который видит всё это, знает, чем закончится, но ничем не может помочь… ничего не может сделать… Только смотреть… Это последствия Выбора, сделанного мной, когда попросил Правды. И это второе, что я понял за эти дни. Какими бы страшными и трудными ни были последствия нашего Выбора, нужно принимать их с честью. Принимать самому, не пытаясь отказаться или переложить их на другого. Так сделал комиссар. Так же постарался поступить и я, когда смотрел его прошлое.

– И последнее, прежде, чем мы решим пройдена ли инициация. Ты сказал, комиссар с честью принял последствия своего Выбора.

– Да, это так, старейший.

– Каким был его Выбор? Между чем и чем выбирал комиссар, на твой взгляд?

– Он выбирал между жизнью относительно безопасной, незаметной и, возможно, долгой и полной риска жизнью комиссара «Молота». Он стал комиссаром и в результате этого Выбора ему пришлось выбирать уже между смертью. Умереть предателем, зато не мучиться или отдать себя палачам, позволить искалечить, надругаться над своим телом, но сохранить Честь и Душу не запятнанными. Он до конца принял всё, остался честным и верным, не отдал им никого из отряда или подполья. Только себя.

– Хорошо, – Светослав с видимым облегчением вздохнул. Светозар прошёл инициацию. И не только потому, что увидел весь тот кошмар января сорок третьего. Он прошёл её потому, что смог научиться многому, – Тогда всё, у нас больше нет вопросов. Мы вернемся через несколько минут и скажем тебе своё решение, – он повернулся, чтобы пройти на мужскую сторону, но мальчик остановил его.

– Старейший, можно ли детям вернуться? Я хотел бы, чтобы моя Вера была рядом, когда вы скажете решение.

– Да, конечно, – ответил Светослав и старшие вышли.

Едва Вера оказалась рядом, она обняла Светозара. По тому, как девочка сцепила пальчики, обняв сына за талию, Любомир понял, оторвать её от Светозара теперь могли бы только силой.

Через несколько минут старшие вернулись и Мария подошла к Светозару.

– Милый, у Совета есть к тебе ещё один, последний вопрос. Ты не против ответить?

– Не против.

– Скажи, если бы так случилось, что один из палачей комиссара попал в твои руки, что бы ты с ним сделал?

Светозар посмотрел на девочку, обнимающую его, и Любомир отчётливо почувствовал, что сын понял, насколько рано попросил для неё разрешения вернуться. Он вопросительно посмотрел на Светослава. Старейшина чуть кивнул, подтверждая, что так и было задумано. Этот вопрос был оставлен специально для момента, когда рядом с сыном будет его Вера. Мальчика снова ставили перед взрослым Выбором.

– Если бы так случилось… – он вздохнул, понимая, что может испугать своим ответом Веру, но всё же сказал, – Если бы так случилось, то я посадил бы этого человека на цепь… и несколько раз в день приходил бы к нему с перочинным ножиком. Я отрезал бы от него по кусочку каждый раз и делал это всегда в разное время. Чтобы он не знал, когда я приду и что именно отрежу…

– Ты убил бы его?

– Да. Но умирал бы он очень долго и мучительно…

– Это очень похоже на… – Мария не договорила, за неё закончил фразу мальчик.

– На ненависть. Да. Я ненавижу их всей силой моей души. Извините, наверное, это не очень вяжется со взрослой оценкой ситуации, но это так.

– Светозар, из рода Гора, – старейшина сделал пару шагов и остановился перед мальчиком, – Совет рода Орла считает твою инициацию состоявшейся. Ты отвечал на наши вопросы, как взрослый Светлый и мы просим всех с этого момента считать тебя взрослым. Мы предлагаем тебе имя и голос в Совете рода Орла по всем вопросам, кроме инициации. Принимаешь ли ты это?

– Да, – кивнул Светозар, – Благодарю, Старейший, – он высвободился из рук девочки и поклонился Совету и Светославу в пояс.

– Имя, которые мы предлагаем тебе – Белояр. Оно хорошо отражает то, что ты испытал в Поле и если ты согласен, то идём с нами, – он сделал приглашающий жест рукой в сторону открытой на улицу двери.

Они спустились с крыльца. Перед домом стояли столы, накрытые для праздника. Это было задание Марии дочерям. Она не сомневалась, что инициацию признают все члены Совета и праздник будет.

В центре был сложен небольшой костёр. Поскольку взрослое имя получал Светозар, то костёр был рассчитан на его рост. Мария взяла его за руку и повела вокруг костра. Три раза в одну и трижды в другую сторону. Потом, не отпуская её руки, Светозар трижды перешагнул через огонь. Светослав встал с другой стороны костра и, через огонь, дал ему чашу с ключевой водой. Мальчик выпил её.

– Теперь ты взрослый, Белояр, сын Гора, – старейшина брызнул на него ключевой водой через огонь, – Пусть Солнце освещает путь твой, показывая дорогу Правды, Огонь обегает и защищает тебя, Вода пусть делает помыслы твои чистыми. Наши Предки теперь твои Предки.

Светлые встретили эти слова возгласами «Ура!» и «Слава Великим!»

– Слава Великим! – откликнулся мальчик, теперь уже Белояр.

– Ведьмы всегда делают новому взрослому члену рода подарок, – Мария улыбнулась ему, – Скажи, Белояр, что бы ты хотел получить от нас в подарок?

– Я знаю, что Великие могут быть разными. Есть Великие народа, есть Великие рода, но я слышал и о личных Великих. Я хотел бы право назвать таким Виктора. Чтобы он был отныне моим Великим и тех, кто захочет ко мне присоединиться. Это можно?

– Можно, – кивнул Светослав, – Назови его имя над Огнём и да будет так.

Он не сказал ему, как именно он долен был это сделать. У Светлых не было Богов только Предки, которых почитали, как Великих. Специальные слова для ритуалов, вроде инициации, конечно были. Но таких было не много и, обычно, обращали внимания на действия, не на слова, которыми их сопровождали. Светлые считали, слова должны идти от сердца, тогда они имеют силу.

Любомир не знал, как поступит сын, что скажет, но был уверен, что и этот экзамен на взрослость его маленький Кир выдержит с честью.

Мальчик посмотрел на Веру и она тут же оказалась рядом, но не обняла, как прошлый раз, а просто встала рядом с ним перед костром. Он взял её за руку, протянул левую руку над огнём и сказал то, что попросило сказать сердце.

– Я, Белояр из рода Гора, выбираю своим личным Великим комиссара отряда «Молот», Виктора Иосифовича Третьякевича. Буду почитать и славить его подвиг наравне с Предками родов Великой Расы. Всем, кто захочет узнать о нём и сделать так же, как я, обещаю рассказать то, что знаю, ничего не утаивая и не изменяя. Таков мой Выбор и моя свободная Воля. Призываю Огонь и светлое Солнце в свидетели моих слов.

В этот момент прямо под его рукой, протянутой над костром, что-то щелкнуло. Из огня вылетела и, пролетев мимо руки мальчика, поднялась вверх маленькая золотая искорка пламени. Собравшиеся одобрительно загудели. Любомир слышал, как люди говорили, что Предки услышали слова его сына и так выразили свое с ними согласие. Всё, что требовалось теперь было сделано. Начался праздник.

В самый разгар его, Любомир заметил, что Верочка куда-то убежала. Она быстро вернулась и стало ясно, это наречённый попросил её сбегать домой за его телефоном. Он не хотел обидеть людей, устроивших для него праздник, своим отсутствием, но хотел выполнить обещание, данное Лене из игры в «хана». Нужно было рассказать ей, что он узнал о комиссаре.

– Уверен, что это не подождёт? – Любомир сел рядом с сыном.

– Я обещал, па, – мальчик улыбнулся, – Я быстро, всего несколько слов. И ещё хочу сказать из «султана» дяде Лёше Туману и тёте Саше. Это же можно, правда?

– Можно, – кивнул Любомир, – Только разве ты хочешь сказать это только им?

– Да, ты прав, па. Не только им, конечно, – он открыл телефон и пальцы быстро забегали по сенсорным клавишам.

Когда Любомир добрался до своего планшета, он прочитал, что сказал в чатах групп «хана» и «султана» в телеге его сын. Мальчик и тут повёл себя правильно. Он сказал ровно то, что должен был, по-прежнему называя отряд «Молодой гвардией». Хотя, не смог удержаться и рассказал о списках отряда, которые передал Кошевой подставному партизанскому командиру…

«И если кто-то скажет при вас, что полицаи герои, можете смело плюнуть этому человеку на ботинки и больше с ним не общаться. Я видел за эти дни много… Видел абсолютную Тьму и Зло. И это не громкие слова. Это реальность. Полицаи убийцы.» – так написал он про полицаев.

Любомир зашёл в комнату детей, пожелать им спокойной ночи и увидел, что они уже спят. Сын уснул на нижнем ярусе Веры, а она спала, обняв его за талию, крепко сплетя свои пальчики, словно боялась, что он исчезнет. Он наклонился, поцеловал кудрявую голову сына, прикрыл детей мягкой льняной простынёй и ушёл к себе.

– Как там? Спят? – Катя ждала его.

– Да, заснули раньше, чем я пришёл, – он улыбнулся, – Как же хорошо дома!


– Всё. Па ушёл, – Белояр выше подтянул простыню, прикрывая плечи девочки.

– Свет, так что ты там видел? Расскажи… – она вздохнула, – Вас так долго не было…

– Да, долго, – он тоже вздохнул, – Но ты уже знаешь всё, что я могу тебе рассказать.

– Я знаю только, что комиссар другой человек, не как в книжке, – мальчик кивнул, подтверждая, что это так, – И ещё то, что он не предатель и что геройски погиб в шахте. Но разве это всё, что вы там видели?

– Этого достаточно, Верочка. Поверь мне.

– Я верю, но … – она внимательно посмотрела на него, – ты вернулся другим, Свет, не таким, как раньше.

– Ты права, Верочка. Я изменился, – он улыбнулся, – Я теперь взрослый. Помнишь?

– Помню, – девочка грустно вздохнула, – А мне до шестнадцати ещё целых восемь лет и ты поэтому мне не говоришь, что видел там. Конечно, я же маленькая…

– Не поэтому, – он искал способ удовлетворить её любопытство и не рассказывать о том, что видел, – Я не рассказываю тебе потому, что ты мне очень дорога, а то что мы там видели… Это очень страшно, Верочка. Поверь мне на слово, пожалуйста, и не проси рассказывать это. Я не смогу всё равно… – она смотрела на него ясными голубыми глазами и он видел, что она верит, просто очень боится за него, боится и хочет помочь, – Прости меня, не обижайся…

– Что ты, Свет? – девочка крепче обняла его, – Я не обижаюсь. Раз ты думаешь, что мне нельзя знать этого, хорошо. Пусть будет, как ты хочешь.

– Спасибо, – он вдруг нашёл решение, – Знаешь, ты сможешь узнать всё то, что знаю я. Только попозже.

– Да? И как? – ей не верилось, что это действительно так. Она хорошо его знала и знала, что он не меняет своих решений. Если говорит «нет», значит нет.

– Да, – он кивнул, – Мы же наречённые, значит, в твои шестнадцать сможем пройти обряд соединения. Если ты не передумаешь, конечно, – улыбнулся её сердитому взгляду, – Да, да, прости, я знаю, что ты не передумаешь.

– Не передумаю, – она всё ещё хмурилась, – Ты мой!

– Твой, – он погладил её по голове, – Конечно, твой. Ну, так вот. На обряде старшие ведьмы всегда делают паре подарок.

– Точно! И я смогу попросить их показать мне то, что ты видел?

– Нет. Просьба должна быть общей, – мальчик вздохнул, – а я точно никогда не захочу, чтобы ты увидела это…

– Тогда как же? – она не понимала.

– Мы можем попросить их подарить нам полную связь. Как у Светослава с Марией, как было у па и мамы.

– А ты согласишься? – Вера всегда ему верила, но в это поверить боялась.

– Соглашусь, – он печально вздохнул. – Такая связь полностью открывает одного человека другому, ты будешь знать обо мне всё, а я о тебе. Как бы ни было мне страшно, что ты попадёшь в тот же кошмар, через который я прошёл, следуя за моим Великим, но я соглашусь. Ведь если ты будешь способна через восемь лет пойти на обряд со мной и попросить для нас такой подарок у ведьм, то о большем и мечтать нельзя. Мы тогда станем единым целым, как и должно быть в семье.

– Хорошо, – она потянулась, поцеловала его в щеку, – Не буду больше просить тебя рассказывать, Свет. Просто подожду. Ты прав, мы попросим у ведьм именно такой подарок, – она вдруг снова помрачнела.

– Что, Верочка?

– Тебе ведь придётся ждать меня ещё четыре лета после того, как придёт твой возраст для обряда.

– Да, – он кивнул, – Ничего, я подожду тебя.

– А ты дождёшься?

– Конечно! Почему ты думаешь, что нет?

– Я знаю, тебе не важно и ты не обращаешь на это внимания, но я вижу, как местные девчонки смотрят на тебя. Папа Лёша приёмный в роду и ты им не родня. Ты умный, и красивый, и теперь взрослый… ты многим нравишься…

– Спасибо, Верочка. Хотя, я самый обычный, нет во мне ничего такого. Но теперь понимаю, – он улыбнулся, – Ты просто ревнуешь, – девочка молча спрятала личико, уткнувшись ему в грудь, – Хорошо. Хочешь, я навсегда убью твою ревность? Я понимаю, что ты не сомневаешься во мне. Ты боишься, что кто-то предложит мне отношения и мне придётся выбирать между вами.

– Да… – она всё ещё прижималась к нему и ответ прозвучал глухо.

– Идём, – он высвободился из её рук, встал.

– Куда?

– Всего лишь к столу, – он протянул ей руку.

Вера вложила свои пальчики в его ладонь, встала. Белояр подвёл её к столу, взял свечу, зажёг её. Потом он обошёл стол так, чтобы пламя свечи оказалось между ним и девочкой, снова протянул ей руку.

– Если ты уверена, что хочешь быть со мной, уверена, что через восемь лет не передумаешь, то вот тебе моя рука Вера Серова. Прими её и я дам тебе слово быть только с тобой.

Вера, наконец, поняла, что он хочет сделать. Она была уже на обряде соединения в посёлке и знала, что нужен огонь. Свеча, которую зажёг её наречённый, вполне подходила.

Он не торопил её. Несмотря на юный возраст, про себя он давно знал, что кроме этой девочки ему никто больше не нужен. А она… Да, Вера всегда тоже говорила, что ей нужен только он, но они были ещё маленькими и тут бабушка Веры была полностью права. Люди меняются, когда вырастают, иногда очень сильно. Сейчас он был ей нужен, но что будет дальше сказать Белояр не мог. Это должен был быть её Выбор, он не мог сделать его за подругу.

– Кир… я…

– Если тебе трудно сейчас решить, давай забудем, – он улыбнулся, – Это сложно, я знаю. Меня сегодня Совет всё время заставлял делать это.

– Нет, это легко, – она вложила свою руку в его ладонь, – Просто я растерялась…

– Ты уверена? – ещё раз спросил мальчик.

– Да, уверена, – она смотрела на него над пульсирующим огнём свечи сияющими глазами, – Мне нужен только ты!

Он кивнул, протянул над огнём левую руку и сделал то, что обещал. Дал ей слово.

– Я, Белояр Гор, отдаю тебе, Вера Серова, мою руку, сердце и саму мою жизнь. Я тебя люблю и не хочу другой жены, кроме тебя. Таков мой Выбор. Я твой, как ты моя. Огонь тому свидетель, – с последними словами он опустил ладонь на свечу, погасив огонь своей рукой.

Вера ойкнула, схватила его левую руку, развернула ладонью вверх.

– Ты обжёгся! Очень больно? – она с тревогой смотрела на его ладонь.

– Нет, всё хорошо, Верочка, – он улыбнулся девочке, успокаивая, – Совсем не больно.

Ожога на руке и правда не было, только быстро остывающий воск. Девочка аккуратно убрала его с руки Белояра, посмотрела на него. Потом поцеловала центр его ладони и сказала то, что обычно отвечала мужчине на обряде соединения его женщина.

– Я твоя, как ты мой, – она прижалась щекой к ладони, которой он только что погасил пламя, давая ей слово, – И я принимаю тебя навсегда. Такой мой Выбор.


Вера уснула довольно быстро, а Белояр ещё долго лежал без сна. Не шёл к нему сон, никак. Он снова был там, на дне шурфа, рядом с умирающим комиссаром. Конечно, он понимал, что прошлое написано, но… с тех пор, как тюремщики узнали о том, кого поймали и пытались выбить из Виктора признание, чтобы потом заставить сдать всех, кого знает, он думал только об одном. О том, что хочет спасти его.

Их было много в той тюрьме. Тех, кого били и мучили не меньше, чем комиссара. Одновременно допрашивали по несколько человек и их крики он слышал постоянно. Они были фоном прошлого Виктора. Как и кровь. Её вид, жуткий сладковатый запах. Иногда ему даже казалось, он чувствует её металлический привкус на губах, настолько всё вокруг пропиталось ею. Белояр не видел, что делали с теми, чьи крики он слышал, но легко мог себе это представить. По тому, что делали эти твари с девушками, которых пытали на глазах у комиссара. Всем членам отряда сильно досталось тогда и все они так же молчали, чем приводили полицаев в бешенство, и они придумывали всё новые пытки, чтобы сломить их волю.

Да, их было много, но они шли за Виктором, его прошлое смотрели. Поэтому думал Белояр прежде всего о нём, его боль отдавалась в сердце, его хотелось вырвать из рук скотов, считающих себя людьми…

К утру сон всё же сморил его, но спал Белояр не долго. Около пяти утра его разбудили шаги отца по коридору, голоса Серафима и его сыновей внизу. Солнце просыпалось и пора было идти выполнять ежедневное утреннее правило. Белояр осторожно, стараясь не разбудить, высвободился из рук Верочки и тоже спустился вниз. Там уже никого не было, кроме Натальи, готовившей завтрак.

– Доброго утра, Наташа.

– Доброго утра, Белояр, – откликнулась хозяйка, – Мальчики не стали тебя будить, хотели, чтобы отдохнул подольше.

– Спасибо, – он улыбнулся, – Но правило есть правило.

Она понимающе кивнула. Теперь он стал взрослым и должен был вести себя, как взрослый. Новый статус сделал и без того серьёзного мальчика, ещё более ответственным. Белояр разделся, оставил свою одежду на лавке и поспешил к остальным.

Когда после занятий они вернулись, встали уже все женщины, кроме Елизаветы Андреевны, а по дому разносился сногсшибательный запах оладий с яблоками и корицей. Мужская половина семьи оделась и все расселись вокруг стола.

– Ты напугал меня, – шепнула Верочка, когда села рядом с ним, – Проснулась, а тебя нет…

– Куда же я денусь, Верочка? – улыбнулся Белояр, – Пошёл правило выполнять, вот и всё.

– Не уходи сегодня никуда без меня, ладно? Обещай.

– Не могу. Мне нужно сходить к Светославу. Я должен спросить его кое о чём, но я быстро вернусь.

– Я с тобой! – она нахмурилась, – Прошлый раз ты тоже пошёл к Светославу кое о чём спросить, а ушёл на четыре дня…

– Не бойся, – Белояр взял её за руку, сжал в своей ладони, – В этот раз так не будет. У меня появился один вопрос и я должен узнать на него ответ. Это не даст мне покоя, если не спрошу, – в глазах девочки появилось то, чего он никогда не видел в них до этого. Там был страх и он сдался, – Хорошо, пойдём вместе. Только ты подождёшь меня на крыльце. Тебе не нужно слышать этого, – она кивнула, соглашаясь.

После завтрака они отправились в дом старейшин. Вера, как и договорились, поздоровалась со старшими и вышла на крыльцо, а Белояр сел рядом с дедушкой.

– Ты хочешь о чем-то меня спросить. Я прав?

– Да, дедушка, – он нахмурился, – Я хотел спросить про Поле.

– Слушаю тебя.

– Я знаю, Поле Силы, это лишь запись, память планеты. Но неужели действительно ничего нельзя сделать? Совсем ничего?

– Понимаю, – Светослав печально вздохнул, – Ты не можешь смириться с тем, что он погиб, да?

– Да, – Белояр кивнул, – Не могу. Это не справедливо. Он очень сильный и честный человек, но прожил так мало, так мало успел…

– Разве? Он успел многое за свою короткую жизнь. Ты же видел. Но ты прав, Белояр. Когда мы были в Поле, я думал о том же, что и ты. Мне тоже хотелось вырвать его из рук мучителей, унести далеко-далеко, защитить его.

– Правда?

– Конечно. Да, я старше и видел намного больше зим, чем ты, но это не значит, что мое чувство Справедливости отличается от твоего, – он с улыбкой смотрел на мальчика, – Виктор многое успел, но ещё большее от него ускользнуло. Он лишь стоял на пороге Любви, но у него не было жены, не родились дети, он не видел мир, когда закончилась война, не радовался вместе со всеми Победе…

– Вот об этом я и думаю, дедушка. У них украли жизнь, у каждого из «Молота». А ещё я думаю о том, сколько хорошего сделал бы для людей такой человек, как он, – Белояр вздохнул, – И, кажется, нашёл решение.

– Какое? Не забывай, прошлое написано и неизменно. Мы можем его увидеть, но ничего изменить нам не дано. Твой Великий прожил короткую, но максимально продуктивную для человека жизнь. Он многому научился сам, научил других, и учит до сих пор. Прими это, не мучай себя, Белояр.

– Да, нам не дано. Мы лишь люди… Но ведь есть стражи. Неужели и они не могут этого? – он с надеждой смотрел на Светослава, – Если попросить Кейлу помочь? Уверен, она может пройти в прошлое и забрать его…

– Ты прав. Кейла это может. Не в запись, в реальное прошлое. Но Стражи беспристрастны. Она просто не поймёт, почему ты просишь её о таком. Нельзя забирать комиссара из прошлого, как и нельзя предупредить их всех заранее, чтобы они ушли и избежали всего этого ужаса. Это изменит будущее. Понимаешь? – Белояр кивнул, но по упрямо сдвинутым бровям мальчика Светослав видел, что он не сдастся так легко, – Виктор сделал свой Выбор осознанно, хорошо понимая, к чему он может его привести. Ты же сам говорил, что комиссар с честью принял последствия своего Выбора и это действительно так. Если ты уговоришь Кейлу забрать его, в чём я сильно сомневаюсь, то ты лишишь его этого. Заменишь его Волю и Выбор своими. Теперь понимаешь?

– Понимаю, – Белояр снова кивнул, – И я не хочу этого. Я хочу лишь чтобы он жил.

– Это невозможно, Белояр. Если мальчик выживет, это может повлиять на будущее очень сильно, – он задумался на секунду, соображая, как объяснить ему попроще, что может случиться, – Скажем, так, если останется жив Виктор, то, возможно, не родится кто-то другой. Например, может не родиться твоя Вера, или кто-то ещё, такой же сильный и важный для людей, как и Виктор… Спасая одного человека, ты можешь убить многих… – Светослав вздохнул, – Прими это, милый. Он твой Великий. Позаботься о памяти о нём. Это будет почти равнозначно тому, что ты спасёшь его жизнь. Особенно, если вспомнить, что его оговорили, а ты с уверенностью можешь сказать, что это ложь. Ведь ты это видел своими глазами.

– Я всё это понимаю, старейший, – Белояр и не думал сдаваться, – Но я не хочу ничего менять.

– Но, как тогда спасти его? Иначе не получится.

– Получится, – уверенно кивнул Белояр, – Там есть место, когда можно заменить Виктора на кого-то похожего. Когда он лежал на балке. Помнишь? Там всего несколько секунд, но этого довольно, чтобы забрать его и положить на его место другое тело. Если Кейла это сможет, то прошлое не изменится. Комиссар пройдёт всё, что ему выпало, включая казнь, но останется жив. Прошлое это не изменит. Я знаю, стражи могут всё. Уверен, она сможет найти похожее на Виктора мёртвое тело, а её бесстрастность поможет перенести на него повреждения и приметы комиссара, по которым его опознают…– он замер, понимая, насколько фантастически должно быть это звучит, но всё же продолжил, – Ведь там наверняка есть такие тела, которые невозможно опознать. Полицаи не только «Молот» пытали. Думаю, они много кого замучили до смерти… Конечно, Виктор сильно изувечен, но разве наша медицина не сможет справиться с этим? Если и нет, уверен, Кейла сможет его вылечить…

Светослав смотрел на него так, словно впервые видел. Да, мальчик действительно стал взрослым, если его разум работает так чётко. Он был в тупике, но смог найти решение из, казалось бы, безвыходной ситуации. Однако, то была лишь видимость выхода и Белояру предстояло понять это…

– Возможно… – он задумчиво смотрел на него, – Возможно, ты прав, и это реально выход. Комиссар останется жив, а прошлое неизменным, но… ты всё же упустил кое-что.

– Что же?

– Самого Виктора, – Светослав понимал, что осталась последняя попытка убедить мальчика в невозможности спасти комиссара и использовал все возможные доводы, – Ты не подумал о нём. То, что ты навяжешь ему свой Выбор и свою Волю взамен его, это ещё пол беды. Но ты подумал о том, что почувствует Виктор, оказавшись в современном мире? Да, есть микроскопический шанс, что тебе удастся убедить Кейлу помочь и она примет твой план. Это в её власти. И мы сможем выходить мальчика, несмотря на то, что его запытали почти до смерти. Это будет долго и трудно, но это возможно. Но что увидит он здесь? Он дитя другого времени, иного мира. Там другие ценности. То, что было важно для него, сейчас втаптывают в грязь. Уверен, что хочешь подвергнуть его ещё одной пытке? Ведь это будет пострашнее издевательств над его телом. Это будет мучить его чистую Душу…

Светослав замолчал, давая мальчику собраться с мыслями и принять решение. По лицу Белояра старейшина видел, что рождение взрослого человека происходит именно сейчас. Ребёнок должен был уступить, наконец, место взрослому. Вчера, отвечая на вопросы Совета, он доказал, что может принимать взрослые решения. Сейчас ему предстояло сделать, пожалуй, самый трудный Выбор. Он должен был отказаться от того, чего больше всего просило его сердце, отказаться практически от самого себя и согласиться с Выбором другого человека, принять его решение, как бы больно и тяжело ни было смириться с его последствиями.

– Белояр? – мальчик слишком долго молчал и старейшина окликнул его.

– Да… – он посмотрел на Светослава, – Я понял… Ты прав, дедушка… Я думал лишь о том, что хочу, чтобы он жил. Но не подумал о последствиях. Как тогда, когда пришёл к тебе просить Правды о нём, я не думал ни о чём, кроме несправедливости по отношению к ним всем и о том, что хочу опровергнуть её. Сейчас я понимаю, что думал больше о себе, о своих желаниях, чем о нём… Это неправильно, так нельзя…

– Так что ты решил? Будешь просить Кейлу о помощи?

– Нет… не буду, – грустные зеленые глаза Белояра были полны боли, – Ты прав, наш мир измучает и в конце концов убьёт его. И в этом будет уже моя вина. Как бы мне не хотелось украсть его у Смерти, но я ни за что не стану причинять ему ещё большую боль, чем он испытал, – Белояр встал, – Прости, дедушка, я должен был понять это сам. И спасибо тебе. Я едва не сделал то, чего просил не делать па, когда вы боялись за меня и хотели остановить. Нельзя лишать Человека права Выбора, заменяя его своим. Конечно, он не выбирал пытки и смерть, он любил жизнь, любил девушку. Просто он поступал так, как подсказывало сердце, как просила Душа и он был прав. Это было правильно. Несмотря на то, чем закончилось для них всех… для него… Я приму это. Здесь приму, – мальчик коснулся рукой середины своей груди, – и то, что он ушёл тоже. Он мой Великий и я постараюсь жить так, чтобы ему не было бы за меня стыдно если бы мы встретились…

– Вот теперь я вижу, ты действительно стал взрослым, Белояр, – старейшина тоже поднялся, обнял мальчика, – Тебе немного лет, но ты сильнее и рассудительнее многих. Я горжусь тобой!


Белояр вышел на крыльцо, посмотрел на яркое золотое солнце, вздохнул, чувствуя тёплый запах сосен. Да, его Великому было не суждено увидеть всё это, узнать о Победе и о многом другом, но сейчас он понимал, что это не важно. Как не важно было и то, чем пугали Виктора гестаповцы. Комиссар вовсе не хотел быть героем… просто жил так, как считал правильным.

– Свет? – его Верочка сидела на ступеньках. В голубых, ясных как небо, глазах была тревога, – Ну, что? Ты спросил дедушку?

– Да, Верочка, – он улыбнулся, протянул ей руку и девочка поднялась, отдала ему ладошку, – Всё хорошо теперь.

– Честно-честно?

– Честно-честно, – он посмотрел вперёд, туда, где серебрилась, переливаясь на солнце вода, – Побежали на речку?

– Чур, я первая! – она тут же слетела с крыльца и помчалась к реке, – Недогонишь!

Мальчик сбежал следом за ней по ступенькам, но вдруг остановился.

– Спасибо за жизнь, Виктор! – шепнул Белояр, посмотрев на солнце, и побежал догонять подругу.