Кресты у дороги [Анастасия Благодарова] (fb2) читать онлайн

Анастасия Благодарова Кресты у дороги

– Ярик!

Он повернулся на мшистом валежнике. Вгляделся в лиственно-хвойную крапчатую кущу. Вьюрки и зарянки отозвались вместо окликаемого. Заскрежетали горлами под трухлявый хруст. Вянущие от лесной песни уши тронуло сипение сбитого дыхания. В кустовом решете мелькнула одежда.

Навстречу не побежал. Тревога, в отличие от заплетённой на сапогах травы, не пленила. Напротив, остервенело подгоняла. Если бурьян просто разорвать ногами, руками, сбросить камень с сердца трудно. Грузное чувство, какое взрослые прозвали отчаянием, уже выпило силы. Растоптало надежду, оставив жертву сидеть пнём посреди чащобы. Покрываться, поглощаться голодной зеленью.

Переваливаясь через поваленные стволы, исхлёстываясь ветками, сестра, не переставая, звала брата. Душой тянулась. Больше всего на свете боялась снова потерять его из виду. Самая красивая птичка. Самая ранимая. Румяная, взмокшая, с разбегу рухнула на колени. Обхватила бледные щёчки ладонями.

– Ярик, слава Богу! Я так испугалась! Ну куда ты ушёл?

Пригладила его непослушные волосы. Большим пальцем очертила скулу, оставляя на коже тонкий, едва слышимый земляничный след. Братик наблюдал, как Аксинья благодарит Господа. Как уходящее солнце золотым нимбом выжигает воздух и пылит. Очарованный трогательностью момента, сплёл свои пальцы с её.

Здесь и сейчас сестра плакала. В перспективе же радовалась. Ярик воочию видел, как она, купаясь в закатных лучах, пересыпает ягоду на веранде. Как протягивает ему горсть земляники, венчанную пятилепестковым цветком. Альтернативный вариант, наложенный картинкой поверх, рассинхронизировался с реальностью. Леденил душу. Ведь обыкновенно приходят видения нехорошие – предупреждения. А так, получается, упущен добрый исход.

– Мне… померещился волк.

Аксинья вскочила, закрывая собой.

– Где? Где?!

– Я… показалось. Запутался, – Ярик спрятал лицо в ладонях. Пытался разложить по полочкам распалённые, перекрученные детской трусостью мысли, но уплывал всё дальше. Барахтался, тонул в водовороте чувств.

Крепче тверди под ногами стали хрупкие объятия. Будто разом отсекли всё плохое, чем полон мир. Вытянули из пучины.

– Опять себя читал, что ли? Ох, глупенький! Бабушка говорила тебе, говорила, а ты…

– Тебя хотел найти.

– А если всё-таки свихнёшься? Об этом подумал? Ну, вот меня возьми. Тебе оно надо, скажи?.. Я хочу, чтобы ты оставался в здравом уме. Обещал же беречься, – отняла его пальцы, поцеловала костяшки. – Ярик, Яромир, всё у нас хорошо будет! Пойдём. Давай, вставай. Бидончик не забудь.

Кое-как поднявшись, кое-как пройдя пару метров, Ярик не без удивления отметил, сколь легко даётся шаг. Пусть Аксинья обзывает себя, как угодно – вдохновлять она умела. Бабушка права. Не бездарность. Дар сестры, человеческий, прекраснее всякого колдовского морока.

– А дедушка нам вставит по первое число. Ой-ёй!

Пока брат и сестра, рассекая сиреневые сумерки лучом фонаря, брели наугад, по дороге на лесной окраине катила чёрная Тойота. Лоскутный асфальт намекал на малую популярность направления. А казалось бы, в километрах тридцати впереди – видное местечко. Дикий берег – гавань для романтичных дурачков. Фантазия будоражит. Уже различим чавкающий плеск илистой воды. Звёзды, поплавками дрейфующие на ряби. Пряные запахи дремучих мест, тачка, хорошенькая под боком. И никого больше.

Машина плясала неваляшкой на выбоинах. Качающаяся «ёлочка» ритмично цокала о крышу. Розовеющий горизонт с чернявыми деревьями и тот скачет. Знай себе, расслабься и крути баранку. Но нет. Музыка замолкала каждые пять минут. Притормаживая, водитель выжидал, чтобы снова нажать на газ. Когда же стоны, доселе принятые за бэк-вокал, стали ещё отчётливее, автомобиль лихо свернул на обочину.

Хлопнув дверью, Глеб вышел в ночь. Она, полевая, дикая, кажется, вздумала его утихомирить. Лизнула ветерком. Затянула сверчковую колыбельную. Подловив в удобный момент, распахнула синий плащ, демонстрируя наготу беспощадной, поэтичной души. Ведая мотивы эксгибиционизма, пусть даже сама природа явилась ему такой, свидетель великодушно снизошёл до неё. Полюбовался, покурил. Затушил о зеркало.

Успел забыть, с каким визгом распахивается багажник. Новый владелец Тойоты второпях погрешил на него, а всё же нагнулся. Шатенка лежала в той же позе, в какой была уложена. Заложница опиумного сна. Личико приятное, смиренное. Верная маска для коварной особы. Изученные. Представившийся легковерной Глебом, напевая приставучий мотив, обхватил рукой тонкую шею. Вторую запустил в декольте, больно ущипнул. Не поморщилась. Пульс есть.

Понадеявшись, что причина странного звука крылась в угнанной машине, похититель для собственного успокоения потеребил в кармане заготовленный шприц (сегодня хотелось без сцен). Паранойя приведёт к тому, что безымянная почём зря отбросит коньки, дёргайся он лишний раз. Склонностей к некрофилии Глеб за собой не замечал. Потому буквально заставил себя закрыть багажник и закурить.

Чуть погодя лисье чутьё указало на лес. В густой тени задребезжал белый столб. Тоненький, падающий во все стороны. Шорох зарослей заклинал, как змею. Холодил нутро. Рука с сигаретой дрогнула от чьего-то радостного возгласа:

– Огни, Ярик!

Не решив, хорошо ли, плохо, что это всего лишь люди, Глеб так и встретил их, сидя на багажнике. Двое. Лица подсветились тусклым красным «габаритов». Намётанный глаз узнал мальчишку лет десяти-двенадцати и девушку, навряд ли достигшую совершеннолетия. Грибники. «Капустные» наряды – одно поверх другого, в резиновые сапоги заправлено. Застиранные тряпки увешаны репейником.

– Вы чё там делали?!

Подскочив от неожиданности, Ярик нацелил фонарь. Стало быть, водитель. Не внутри, так снаружи. Притаился. Или усталость укрыла от того, кто видит всё. И сейчас, запоздало, увидел молодого человека, а то и какого-нибудь студента. Кожаная куртка, зауженные джинсы, модные кроссовки, припудренные пылью. Городской. А то и столичный. Со своей подчёркнутой ухоженностью, нисколько не вписывающейся в окружение, напоминал московского актёра. Любого однодневного и никого конкретно.

– Хорош! – попросил тот, отгораживаясь ладонью.

– Драсьте! – откликнулась вежливая Аксинья. Одёрнула брата. – Вышли! Я знаток мха, говорила ж! Осталось выбрать направление.

Ярик отчего-то повёл её по широкой дуге в обход автомобиля. Уязвлённый пренебрежительностью к своей персоне, незнакомец не то побеспокоился, не то съязвил:

– Правильно выберете?

«Знаток мха» притормозила на обочине. Задумалась, прикусила ноготок. Дорожная лента стелилась слева направо. Ещё пару минут, и небесная синь погаснет, оставив одно сплошное ничего. Только фонарик мечом будет, если не отгонять, так предупреждать об опасности. Мороз по коже.

Глеб констатировал:

– До села – километров двадцать. До деревни – плюс-минус семь.

Дети всё же уважили, обернулись. Ярик нахмурился. Мутный тип легко переключался. Совсем недавно ошарашенный, заражал нервозностью. Теперь возомнил себя хозяином положения.

– Если в деревню – прыгайте. Подвезу.

У Ярика мурашки пробежали по спине от этого покровительственного тона. Не видел – чувствовал усмешку «доброго человека». Разумеется, не в село. Так далеко они бы не ушли. Чего пристал?

Брат чуть потянул сестру за рукав. Она заметила, но сказала не то.

– Спасибо!

Ярик зашипел, красноречиво намекая. Делая скидку её опасливости по понятным причинам, эта выбираемая ею линия судьбы ему также претила. Он припечатал свою ладонь к ладони Аксиньи, чтобы убедиться. Вопреки торопливости, погружался в омут туманных образов осторожно, неохотно. Предрекал, что будущее ему не понравится.

Глухая темень наползла плотным одеялом. Душила запахами слежавшейся обивки и горьковатого одеколона. Стальным переливом бликануло зеркало заднего вида. И глаза. Голубые, ледяные глаза, посматривающие на Аксинью, точнее, на Ярика, с притягательной жестокостью. Как змея на кролика. Как грозный любовник. Как…

Напряжение, рождённое наваждением, бренчало колокольчиком. Заглушило реальные звуки. Сестра дёрнула брата на себя. Ослепший, запутался в ногах, вожжами поволочился по траве. Свистящий вздох Аксиньи ветерком дунул на краю сознания. Да что вздох? Ярик не расслышал и рёва гудка. Жёлтый свет солнечным полднем озарил обочину. Грузовичок пролетел в метре от детей. Зацепил передними колёсами канавку и, едва не вздыбившись, глыбой рухнул на Тойоту.

Грохот сминающегося металла защемил сердца. Время оборвалось и тут же вернуло ход. Точно треснуло бытие да заткалось дальше. Аксинья, трясясь, закрывала Ярика всем телом. Владелец легковушки, что секунды назад сидел на багажнике, вышел к ним. В последний момент отскочил.

Сбивая шаг, он развёл руки в стороны, будто в одиночном хороводе. Шумно выдохнул. Брызнувшее во все стороны стекло царапнуло лоб, порезало кожу куртки. Снегом осыпалось на голову. Глеб не мог поверить, что остался цел. Что это в принципе произошло.

Девушка помогла братику подняться, хотя сама едва стояла на ногах. Уже навострила лыжи к железному месиву, как поцелованному удачей, выставив руку, гаркнул:

– Стойте там!

Аксинья не может сопротивляться крику. Но сейчас, зачарованная, влеклась. Кабину сплющило, будто пластилиновую.

– Я сказал – стоять!

Ор выстрелом пригвоздил. Глаза, подсвеченные красным, внушили первородный страх. Верно сама смерть приказала: «Не смей!». Ярик держался кремнём. То, что могло выдать его – учащённый пульс и дрожащие коленки, никто не заметит. А когда ему персонально скомандовали: «Смотри за ней» – расправил плечи и придержал сестру за локоть. Вопреки кошмарности ситуации, с непрошеным удовлетворением впервые примерил роль защитника.

Сжимая ворот куртки до скрипа, Глеб подступился к месту ДТП сбоку. К сожалению, даже в дымке слабого света видно всё. Водитель – звезда анатомического театра. Капот Газели и багажник Тойоты срослись в единое целое. Если раздавленный инерцией мужик вместился в «мясорубку», пространства для спящей девушки не осталось. Её просто больше нет.

Рваная сталь протекала. Похититель хотел, чтобы это был бензин. А чтобы так вышло – не хотел. Он ведь как гепатит – ласковый убийца. Заканчивает щадяще быстро – ножом в сердце. К удушению прибегает вынужденно, когда приходится по-тихому. Оно совершенно уродливо, нелепо и долго. Воистину безжалостен тот, кто кидает удавку на шею. Глеб был уверен, что жизнь не придумала хуже казни. Был уверен ровно того момента, когда судьба наглядно показала, как можно по-другому. Как умеет она. Со стороны теперь не кажется, будто смерть во сне – лучше прочих.

Пошатываясь, он подошёл к детям, и те инстинктивно отступили. Хрипнул:

– Телефон есть?

Переглянулись. Глеб едва руками не всплеснул. Из леса вышли. Какой телефон? Об Инстаграме, поди, из чёрно-белого телевизора узнали. В луче фонаря сверкнули белоснежные виниры.

– И у меня нет, – картинно похлопал по карманам. Не соврал. – Старику, в общем, не помочь. Там… всё.

Аксинья, для которой требуется разжёвывать, поняла с первого раза. Ахнула, прикрыв рот кулачками. Стоп-сигналы раскуроченного грузовика алыми искрами зарябили в слезах. Солидарно склонив голову, Глеб исподлобья покосился на мальчика. Нельзя было утверждать наверняка, что тот лишился дара речи, ведь за всё время не произнёс ни слова. Однако вид у него был именно такой. Немо седел.

– Ну, чего застыли? Пойдёмте!

Двое даже не моргнули.

– Хотите остаться здесь?

Аксинья закряхтела:

– А… а, может, дождёмся помощи?

– Какой помощи?! – выпалил Глеб, и лишь потом подумал. Если ночью в глухих местах проехала одна машина, не исключено, что проедет другая. Пусть второй такой даром не надо.

– А… мы можем узнать! Ярик, Ярик, прочитай… – девушка замялась, а, когда неизвестный, наконец, назвался, закончила –… прочитай Дениса.

Недавно – Глеб, отныне – Денис, зыркнул на «чтеца». Тот не вынес внимания. Ему нельзя часто читать Аксинью. Слабые на голову не выдерживают. Случается помутнение рассудка, им дурно делается. И самому Ярику внезапно поплохело. Затошнило.

– Нет. Перенервничал. Не смогу. Не могу, – замотал головой, как капризный ребёнок. Жестом намеревался не столько убедить, сколько сбросить оцепенение.

Денис неотрывно смотрел на нервного. На его няньку, глянувшую через плечо в никуда. Отметил – подобралась. Точно ждёт её там какое чудовище. Не там.

Денис поспешил разрядить обстановку:

– Мне нужен телефон. Или крыша над головой. Тут больше делать нечего. Идём уже.

Вышел вперёд. Не услышав шороха за спиной, обернулся. Протянул руку.

– Не бойтесь. Вы же со мной.

Секунда, другая, и на ладонь робко легли прохладные пальчики. С чужой помощью Аксинья вышла на дорогу. Ярик взошёл самостоятельно. Фонарик, мельтешащий на периферии зрения, действовал Денису на нервы. Вспыхнуло спонтанное желание столкнуть в канаву третьего лишнего.

Незачем. Вернее обратиться к старой доброй сублимации. Тоже своего рода «либидо». Вместо желания вспыхнула зажигалка. Качнул полупустую пачку туда-сюда, молча предлагая. Что интересно, мальчишка, явно оскорблённый сомнительной компанией, не приткнулся к идущей справа, а зашагал слева. Окружили. Аксинья отказалась от угощения. Ярик в силу возраста опешил. Денис закурил. Коробочка в руке завибрировала. Хозяин порадовался, протянул навстречу. Ногтём царапнул колёсико.

– Аксинья, ты чего? – предостерегли из темноты.

Убийце польстило, что, видимо, в этом он стал для красавицы первым. Затянулась, закашлялась. Поглощённая тяжёлыми думами, пробубнила:

– Дрянь какая, – и зажала сигарету губами.

Денис провёл языком по зубам, дегустируя новое имя. Уникальное, как у неё. В основном попадаются Насти, Кати и, что странно, Евы. Аксинья – никогда. Хотя, кто их знает? Может, они были такие же вруши, ему подстать? А Ярик… Ярик не понимает, от чего отказывается. Такой повод! В конце концов, последний шанс попробовать.

Деревенский парнишка в принципе с первых минут представился персонажем мутным. Тактика всех тихонь, но человек в розыске не привык размениваться очевидным. Стиснув челюсти, Денис проигнорировал стелющееся касание. Ярик осторожно, нагло дотронулся до чужой ладони. Несведущий списал на сантименты. Можно понять. Такой повод.

Ярик «окунулся». Как «нырнул», напряг мышцы шеи, чтобы голова не запрокидывалась. Опознал чужие руки, как свои. Они держали бумажный лист. Не успел прочитать текст – статичный кадр сменился динамичным. Захватил дух, пристыдил. Соседские ребята рассказывали о чем-то таком. Правда жизни, однако, заткнула детские фантазии за пояс. Действо должно было быть в удовольствие. Таким оно и казалось, пока пальцы, гладя белое женское тело, не сдавили горло. Пока жаркое дыхание не оборвалось писком.

«Придурки. Вообще-то я нормальный. Романтик» – уверял закадровый голос. Так естественно и непоколебимо, что не согласиться невозможно.

И снова лист. Ветер унёс его с розовыми лепестками. Смахнул каштановую прядь с порозовевшего от плача лица. Волосы змеями обвили стираемые ремнями запястья.

«Воля моя. Я выбираю. Мне!»

Это листовки. Объявления о пропаже людей. Везде, и на фотографиях, и в жестоких руках – молодые девушки. Все кареглазые шатенки. Стройные, симпатичные. Такие, как Аксинья.

Ярик пьяно отшатнулся. Сестра выкинула сигарету. Забеспокоилась:

– Что такое? Что случилось?

Фонарь выстрелил столпом света прямо в лицо Дениса. Не сощурился. Широко улыбнулся. Голубые глаза проницают. Насаживают на кол. Будто видит насквозь. То-то гость в больной голове переквалифицировался из ведущего в ведомого. Впервые. Впервые Ярик усомнился в своём мастерстве. В своей духовной неуязвимости. Впервые попросил Господа о помощи.

Он мог сказать, здесь и сейчас. Не сказал. Как ни в чём не бывало, пошли дальше. И Аксинья, и он, маленький, хилый, под боком у настоящего монстра. Деревенский чудак стал даже несколько забавлять затейника. Как держится особняком, как уши навострил. А стоит громко топнуть – рванёт, и ищи-свищи по всему полю. Детская бестолковость хотя бы отвлекала самого Дениса от навязчивых мыслей. Такое даже в анекдоте будет пошло – глупейшая авария! Кому расскажи – не поверят. Следовательно, произошедшее – убийство. Вероятно, спонтанное, побуждённое «беличьими» голосами в голове старого дурака. Иначе его поступок не объясняется.

«Надо… надо бы помянуть, что ли?» – поразился Денис собственной идее. – «Как её звали? Бедолагу».

Для того, кто ступает по тонкому льду и ходит по лезвию ножа, подобные случайности калят пуще полицейской фуражки. Выдумщик пребывал в стойком убеждении, что шуток от судьбы не заслужил. Уязвлённому невдомёк – опытный водитель, изведённый полудрёмой, не заметил ни брата с сестрой, ни Тойоты. Никого, кроме человека «из ниоткуда». Уткнувшись в бампер, фантом растаял в свете фар. Но руль уже пошёл вилять, педали перепутались. Некто в белом убил, по нелепой случайности, лишь одного.

Денис грубо вырвал руку.

– Пацан, ты шибко тактильный! В чём дело?

Втихую щупать ребятёнок горазд, а отвечать – так последний. И овечья пустота во взгляде, когда якобы нечего говорить. Изведённый необъяснимым и утаенным, Денис всем своим видом дал понять – с места не сдвинется, пока ему не ответят.

Сестрёнка «выручила». Поспешила поделиться:

– Ах, всё в порядке! Ярик так читает людей.

Названный и бровью не повёл. В родной деревне все свои, а за её пределами распространяться о подобном, по-хорошему, не следует. Язык без костей довёл бы и до Киева. Да и после видений Ярик засомневался, что вернётся домой.

– В смысле? – Денис переключился на общительную. «Божья простота» рада стараться.

– По ладони можно узнать судьбу, знаете? Прошлое и настоящее. Братик умеет. Лучше всех! Только не обижайтесь. Он не нарочно. Оно само.

Лучше бы Денис промолчал. Но он глянул с плеча, уточнил:

– Ясновидящий? – и расхохотался. Надрывно, до щёлканья позвонков.

Всепрощающая Аксинья оскорбилась:

– Не верите?

– Ой, Ксюнь, ты даже не представляешь, во что я готов поверить.

Денис, сама невозмутимость, молча повёл за собой. Ярика перекосило от сокращения имени. Очутившись позади, он этим воспользовался. Луч очертил то, что в полумраке лишь мерещилось. Невысокий рост, узкие плечи. Горделивая осанка, грация жестов. Неоспоримая маскулинность вкупе с лёгкой, нарочной манерностью. Куртка из кожи, модная стрижка. Даже мужской прозрачный маникюр. Чистые руки по локоть в крови. Он – собрание сотен сочинений о самых разных персонажах. Понабрал. Не разобрать, где изъян, где козырь.

«Аксинья, не выделяй его. Не облегчай ему задачу».

Телепатии не существует. Она не слышит. Улыбается всем одинаково бесхитростно, искренно. Следует за чужим. В направлении, верном лишь по его заверению.

В кинокартинах полевую ночь зачастую рисуют светлой. Даром что не белой. Звёзды гирляндами и луна софитом. Если по сюжету набегают тучи, то дымчатое сияние стелется по земле. Мол, соль воздуха искрится. Оно и понятно. Затруднительно иначе показать происходящее. Никто не хочет быть незрячим. Никому не интересна кротовья участь.

Можно сказать – здоровый человек постепенно сам собой избавляется от временной куриной слепоты. Прозревает достаточно, чтобы различать окружение. Но Ярик и Аксинья, вполне здоровые, впервые столкнулись с настоящей кромешной тьмой. Ладно город, переливчатый, мигающий – спящая деревня тоже никогда не оставалась без огонька. Без лампочки под козырьком курятника. Без огарка на подоконнике соседки, бессонной в безутешной печали. Без фонаря у магазина, наконец! Оно правильно. Правильно робеют люди. Ночь страшна. Бескрайна. Умом доходишь, что никуда не делись ни небо, ни деревья, ни трава. Только что этот самый ум, пользуясь случаем, подкидывает пугающие образы и одарённым, и бездарностям.

Мрак заключил в кольцо. Не издаёт ни звука. Ни сверчков, ни сов. Нависает, дышит хвойной свежестью. От всяких богатств необъятной Вселенной оставил один шершавый асфальт да полынные пучки по обочине, жадно тянущиеся в круг света. Дети нечаянно стукались плечами с Денисом. Он как каркас палатки – несгибаемый. Без него, того гляди, тьма обрушится сводами шахты. Хотя Ярику казалось, вернее, был абсолютно уверен – если она их всё-таки сожрёт, Денисом подавится. Денис не разгрызётся. Костью поперёк горла встанет.

Аксинья пискнула. Прижалась к мужской груди, зарылась в кожаную куртку. Опешившему ничего не осталось, кроме как неловко обнять бедняжку. По-доброму усмехнуться.

– Ну-ну. Это всего лишь крест.

Зубцы замка косухи заскрежетали, царапаемые ногтями. Денис погладил девушку по голове. Каштановый шёлк волос, смягчённых берёзовым отваром, просочился сквозь пальцы. Луч фонарика падал ровно. Ярик старательно разглядывая находку. Якобы она одна взволновала.

Аксинья без предупреждения, как прильнула, отстранилась. Чужие руки остались на её плечах. Зрачки бегали, с губ и щёк стремительно отливала кровь.

– Там никого. Ксюнь. Аксинья… Успокаиваемся. Просто железяка.

– Не просто, – буркнула угрюмо. – Мы можем пойти? Идёмте, пожалуйста. Ярик, идём.

На последних словах она уже бесцеремонно волокла своего нового знакомого прочь. Послушный братик спешил осветить им путь. Денис только диву давался. Упивался очаровательным коллективным слабоумием. Наверное, не поздно разозлиться, что, вроде как, воду мутят. Что только притворяются двинутыми. Однако о личности самого разыскиваемого преступника Поволжья не знают даже следователи. Куда уж малолетним фантазёрам? Недалёким, на самом деле, повезло наткнуться на него. Медленная смерть в лесу мучительна. Денис читал об этом.

Через несколько минут по другую сторону показался следующий крест. Немного погодя – ещё один. Аксинья обнимала себя, ускорялась. Денис сдерживался, чтоб не взять её под локоть.

– Опасные у вас тут дороги, оказывается, – заполнил он тишину. – Реальное кладбище по обочине. Асфальт раздолбанный.

Поддел носком отламывающийся кусок, пнул. Мелкие камешки раскатились гурьбой, захрустели под подошвой. Аксинья до мурашек жалобно попросила:

– Не надо про кладбище.

– Напротив! Страху положено смотреть в лицо, Ксюнь. Страх убивает раньше смерти. Попомните мои слова, – дружелюбно улыбнулся Денис. Так легко делился мудростью, будто смерть не являлась сегодня за ним. – А это лишь знак. Чьё-то памятное место. Там не хоронен никто.

– И что? И что, что не хоронен? – вспылила Аксинья. – Нельзя отмечать такие места. Кресты у дороги ставить! Привязали родственники. А души, несчастные, мечутся. Покоя не знают. Господи Боже! – она простерла руки, демонстрируя одно сплошное ничего. – Смерть же смерть притягивает! Разбиваются постоянно. Живых к себе забирают. И мы сами… мы са-ми…

Поток слов оборвался горьким плачем. Денис первым сгрёб Аксинью в охапку. Ярик единственный шаг к ней сделал, да так и застыл, огорошенный. Его мысли занимало своё. Накатывало, сковывало, именно когда выпадал шанс что-то предпринять, что-то сделать. Землянику боится просыпать? Точно мешает бидончик. Денис, презирающий игры в поддавки, тайно закипал. Остужало только тепло женского тела.

Убийца ждал. Слушал всхлипы. Шептал, что всё обошлось. Что деревня уже скоро. Хотел смеяться – не смеялся. Попалась же, глупенькая. Ещё и суеверная. Она-то умной была. Начитанной, учёной дамой. Нигилисткой. К счастью Дениса, не интеллект являлся решающим фактором. Хотя бы в этом она отстала от него.

Слезами Аксинья разрешила близость. Разрешила взять под крыло. Уже утихомиривалась, когда произошло нечто из ряда вон выходящее. Ярик высказался:

– Сказки.

Денис аж забыл про Аксинью, пусть и не отпустил. Обескураженный, переспросил:

– Что, прости?

– Сказки это всё. Про символы, – не удержал прямого зрительного контакта. Опять уставился строго перед собой. Тяжело вздохнул. – Я другую знаю… Бабушка рассказывала, давным-давно одна ведьма, спасаясь от гонений, основалась тут у нас. Потому что приняли, или потому что запугала – неясно. Но как есть – преследователи уже на пятки наступали. Вот и намудрила. Землю прокляла, чтоб не добрались до неё. Гонители оказались страшными, как смерть! Вроде даже черти. Ну, такая молва дошла. Не смогли переступить заколдованный круг. Полегли. И даже, – Ярик хмыкнул. – И даже говорят, наша деревня в округе одна неподвластна была врагам с юга. Не могли подступиться. Вязли в болотах. Дикие звери драли. Жителям-то ничего не делается. Уходи – приходи. Бабушка настаивает – не проклятием задумывалось. В том числе благодарностью за приют. Просто когда сегодня угрозы нет, остаточный эффект срабатывает. Вот на подъездах и бьются постоянно. Насмерть.

Денис невольно заслушался. Ладонь механически погладила спину Аксиньи. Он думал. Ставил на чаши весов обе версии. Подытожил:

– Так вот откуда ты такой талантливый.

Микросекунда разделяла два последних слова. Ещё одна, и стала бы насмешка. Без неё – похвала. Ум Ярика озлобился. Сердце откликнулось теплом. Почувствовав силу, ясновидящий намекнул:

– Злая земля. К чужакам.

– Ага. Из-под колёс уходит. Благо вас не задело!

Ярик сомкнул губы, чтоб не оскалиться. Бывало, над ним и завуалированно насмехались, и в грош не ставили. Общаясь с людьми, полезно и проигрывать, особенно «ты-же-ребёнку». Только сегодня поражение не обидой грозит. В голове – ни одной здравой идеи. Страх мигает проблесковым маячком.

Двое синхронно повернулись к Аксинье. Набожная шептала молитвы, перекрещивалась. Лебёдушкой плыла. Ярика ужалила совесть, что, хотя обещал боле не вспоминать, снова напугал сестрёнку этой бабушкиной сказкой. Он не понаслышке знает, что проклятия есть и что они есть, а она о том и знать не желает.

Ни мошкары. Ни соловьёв. Ни машин. Никаких огней деревни на горизонте. Горизонта тоже нет. Один чёрный пузырь, где, как в стеклянном шаре, волнуется пыль. Минул, по меньшей мере, час, когда Аксинья легко, а кому покажется – кокетливо, поинтересовалась:

– Денис, всё хорошо?

Тот не стушевался:

– Конечно.

– У меня что-то на лице? С одеждой? – стала оправляться. Яростно затёрла щёки – Так и знала! Поди чушка, а вы молчите!

Грудной смех походил на мурчание. Полился баритон:

– Всё прекрасно. Извини. Просто… не могу отделаться от мысли, как же ты похожа на мою первую любовь. Или она была похожа на тебя.

– «Была»? Она умерла?

На лицо его упала тень.

– Хуже. Вышла замуж и родила.

Уставшая от темы смерти Аксинья на радостях расщедрилась на сарказм:

– Действительно, и врагу не пожелаешь!

Ярик притаился полевой мышкой. Ловил каждое содрогание воздуха. Казалось, и без прикосновений зрит «вглубь». Вскрывает иной уровень реальности. Сестрёнка, слишком доверчивая, чтобы дожить до старости, лезла в клетку ко льву:

– А какой она была?

Денис покрутил кистью, подбирая подходящие эпитеты.

– Совершенной. Красивой. Жестокой.

– Если не хотите, можете не рассказывать.

Тот качнул головой, хрустнул шеей. Ярик забыл, как дышать.

– Что я вам говорил про страх? – напомнил Денис. По щелчку пальцев заявился добродушием. В том его человеческий дар – актёрский. – Да ничего такого! Сам виноват. Был несуразным. Плюгавым. Говорил ломано. Постоянно, постоянно запинался! Исполнительный студентик. Не крути она мной тогда, сегодня б не уважал, – он опасно поник, умолчав о «до» и «после». О переломе. – Очнулся. Осознал. Не сразу стал лучшей версией себя. Знаете, когда мир в твоих руках? Когда берёшь.

Денис сделал движение, точно хватает что-то и растирает в порошок. Тень вуалью приглушила жгучий взгляд, сочащийся голодом.

– Это высшая благость жизни. Именно она. Дерзость делать то, что хочешь.

Проницательная Аксинья распознала за цинизмом большую, боголепную, разрушительную любовь. Силу, равную той, что двигает титанические плиты. Только та пухнет в чреве Земли, а эта умещается в одном человеке. Аксинья уважительно кивнула. Ярик похолодел.

«Зачем откровенничает? Решил, что не расскажем? В одном случае наверняка».

Луч по серому дорожному полотну выдавал дрожь. Сестра заметила, потянулась.

– Ярик, дай фонарик, – хихикнула с нечаянной рифмы. Регулярная забава. – Я отлучусь на минутку, а вы пождите меня тут.

Брат замаскировал панику шёпотом:

– С тобой пойти? Убьёшься.

Покраснела.

– Справлюсь.

Полумрак захлопнулся мраком. Воображение ударило железными створами. Мальчик подскочил. Открыл было рот, чтобы не оставаться в темноте совсем один. Чтобы хоть крик эхом указал стороны света. Не понадобилось. Световое пятно уползло. Скакало с кустов на кроны, исчезало в небе. Аксинья, продираясь к лесу, отступившему от дороги, махнула, мол, всё в порядке. Они не видели. Ярик, доведённый до белого каления, ни черта не видел.

Жестяной бидончик брякнул дном об асфальт. Пахнуло земляникой и мокрой землёй. Вместо эйфории, коя сопровождает в подобные минуты, Денис почувствовал, каким грузом ложится грех на душу. Непричастных доселе не трогал. Отводило. Но эта ночь выдалась такой – сумасшедшей.

«Ещё совсем мальчишка. А доза осталась только для Ксюни», – корился убийца, наматывая шнурок на руку. Тайно мучился. Распускался цветущим бутоном. Свежая кровь побежала по венам, питая живительной силой. Азарт обожествлял. Всё возможно, всё можно. В который раз и всегда. Он себе разрешил. Разрешил себе жить.

Денис покосился в сторону леса. Мерил расстояние по затухающему шелесту травы. Недостаточно далеко, чтобы не услышала вопля. Достаточно, чтобы не услышала возни. Чтобы чуть погодя пойти навстречу Аксинье одному. Придётся потерпеть корчи ребёнка. Минутку-другую. Всего-то.

Мышечная дрожь стегнула, рот приоткрылся для последнего, украденного вдоха. Убийца широко махнул связанными руками. Шнурок не обвил цыплячью шейку. Щёлкнул, в рывке больно сдавив пальцы. В груди ёкнуло. Осечка. Под боком был и пропал! Держа верёвочку наготове, смущённый необъяснимой прыткостью жертвы, охотник рыскал в темноте, крадучись. За спиной раздалось нарочито спокойное, негромкое:

– Скучно играть в прятки одному, дядь Игнат.

Мужчина шаркнул подошвой по асфальту, точно зубами скрипнул. Вот каково напороться на нож. Ведь сродни этому, столь же яркое и болезненное, пришлось сейчас испытать, услышь он своё настоящее имя. О котором не знает полиция. Которым представлялся тот жалкий неудачник из прошлого. Шанс угадывания нулевой.

Неожиданное заявление точно за волосы схватило и потянуло вниз. Горячий колючий вихрь закрутил в животе, приятно царапая. Импульсы прошили позвоночник, забились в горле. Сколь малое, оказывается, требуется для восторга.

«Откуда, чёрт тебя раздери?!»

Несмотря на чувства, теснящие ум, вкрадчивый голос не дрогнул:

– От меня не спрятаться.

Игнат в развороте ловко присел на корточки. Лепесток пламени зажигалки опасно близко осветил лица на одном уровне – ухмыляющееся и бесстрастное. Убийца не выдал некого разочарования – не впечатлил мальца изящный манёвр. Раз откуда-то узнал имя, узнал черты и, стало быть, заслуги – должен был трухнуть или, как минимум, напрячься. Как до этого делал, весьма успешно.

– А сестрёнку не троньте, – выгнул бровь Ярик. – У меня бабка ведьма. Она вас проклянёт.

– В очередь, – выплюнул Игнат, из последних сил сдерживая хохот удовольствия. Тем комичнее серьёзность… ясновидящего. Кто бы предупредил, что достойным соперником для маньяка, таковым себя не считающего, станет неразумное дитя?

Мужчина медленно выпрямился. За ним неотрывно следили внимательные глазки. Такими людские пороки разглядывает Омен.

– Интересный ты парень, – от всего сердца похвалил Игнат ребёнка, по-отцовски взъерошив ему волосы. – Расслабься. Нужны вы мне триста раз.

Трепещущий огонёк зажигалки лизнул кончик сигареты. Абсолютно счастливый проигравший теперь даже настойчиво предложил победителю курить. Монолит по имени Яромир подачки не принял. Принял бидончик. Удерживая контроль над собой, поглощал ягоду, не жуя. Игнат же занял рот, чтобы справиться с нежданной радостью. Искрящийся воздух и повисшие в нём вопросы щипали струны души.

– Не обольщайся. Знаешь, что я с болтливыми делаю?

Ярик не знал. Кушал землянику и ждал. Смиренно ждал своей участи. Вот сейчас, сейчас, и… ничего.

Аксинья вскоре вернулась. Завела рассказ о кошмарных слепнях уже издалека. Водила фонарём перед собой туда-сюда, то и дело запинаясь. И не думала замолчать, когда круг света случайно выхватил из темноты женский труп на обочине. Тёмная густая кровь расползалась змеями. Пятнала листья подорожника, тяжелила ковыльные кисточки.

– Аксинья!

Пока Ярик орал имя сестры, Игнат уже нёсся к ней локомотивом. Не соображая, что творит, выхватил фонарик, направляя. Пусто. Никаких следов! Мужчина качнулся назад, цепляясь за девушку рядом. Осветил мальчика. Тот перевёл ошалелый взгляд с места гибели на убийцу.

«Он тоже видел. Видел!»

Переняв всеобщее волнение, Аксинья спросила, что случилось. Вспотевшая ладонь обхватила её запястье. Потащили. Ярик такую грубость даже молча одобрил. Только бы скорее подошли, потому что сам не мог пошевелиться. Игнат, взмокший и бледный, уточнил, не заметила ли Аксинья чего, и соврал про змею. Та, взвизгнув, ожидаемо, прилипла банным листом. Мужская рука легла мальчику на плечо, и он, не отдавая себе отчёта, прильнул к чужому боку. Взрослый и сам нуждался опоре. Гадал, не померещилось ли сходство.

«Со спины они все – она».

Девушка была и пропала там, на впереди. Луч падал на неприметный участок. Дружная группка обогнула его, разлепившись погодя.

– Пожалуйста, не спешите, – задыхалась от быстрого шага Аксинья. – Змеи… не могу!

Игнат выругался, встретив новый во всех смыслах безымянный крест. Притормозил, выставил руки в стороны. Дети врезались, как в шлагбаумы.

– Так, спокойно! – приказал он, прежде всего, самому себе. На всякий случай обернулся. – Немного осталось. Дойдём нормально. Всё нормально. Тебя… тебя что, слепень цапнул?

Ночь из миловидной пособницы теперь и убийце открылась как коварный узурпатор. Умная, помалкивает, готовится выстрелить с любой стороны. Игнат, безоговорочный лидер, не имея в арсенале ни фонаря, ни молитвы, шёл впереди. Задавал общий темп. Поглядывал на мальца. Тот опять «поплыл». Ярика душило учащённое сердцебиение. Под кожей точно закишели муравьи. Плохое предчувствие стукало по темечку ватным валиком. Подобного не происходило и наедине с маньяком. Напротив, тогда сознание являло кристальную прозрачность. Сейчас же Ярик бредил. Озирался, бубнил себе под нос:

– Заклинаю – прочь погони… Мать-земля. Отец-небо… Сиротин, я взываю… Уповаю. Вверяю. Покорно прошу.

Ноги гудели. Хотелось скорее добраться до людей. Хотелось остановиться. Хотелось попутку.

Трое встали, как вкопанные. Минута молчания сократила жизнь на годы.

– Боже Праведный, помилуй нас, – проскулила Аксинья.

– Вы чё, издеваетесь?! – воскликнул Игнат, обращаясь к толпе.

Фонарик засветился ярче, предупреждая о скорой разрядке. Мертвецы рассредоточились по всей ширине дороге и за её пределами. Музей восковых фигур на открытом воздухе. «Экспонаты» – один краше другого. Открытые переломы, свёрнутые шеи. Безглазый через беззубого. Есть обугленные. Кое-кто и на ногах не стоял. У одних их попросту не было. Других же выворотило так, что девочку из «Звонка», мастодонта ночных кошмаров, вышибло из памяти.

Тополя и берёзы теснились с надгробными крестами по правую и левую руку. Сойти к ним – воистину смертельный номер. Там, как на трибунах – не протолкнуться. Тупик. Загодя в темноте западню смог предчувствовать лишь ясновидящий. Слишком неопытный, чтобы верно трактовать ощущения. Чтобы предупредить.

Ярик кинул взгляд на Игната. Взрослый не подкачал. Не ужас им руководил. Ужас вторичен. В первую очередь – злое возмущение. Как если бы тирану-самодуру, властителю всего и вся остальной мир дурости ради казал бы кукиш. В худую минуту мальчик окончательно запутался, кто в итоге настоящее чудовище – нечисть или человек? По крайней мере, один конкретный. Согласно старому поверью, пьяница Джек обхитрил дьявола и сбежал от него. Этот, попади он в преисподнюю, положит начало дружбе крепким рукопожатием.

Игнат раздумывал недолго. Чуть опустил голову. Чиркнуло лезвие складного ножа.

– Так… Пошли.

Трусишку Аксинью, по традиции, направлял. Она, зажмурившись, выдавала всё, что выучила из молитвенника. Мужалась. Просила ангелов за братика, бабушку и дедушку. Одного грозного взгляда Игната хватило, чтобы Ярик держался поближе и не импровизировал. Несомненно, не стоит мешаться вооружённому со стороны рабочей руки. Но тогда ему не дотянуться, если нападут. Не успеть среагировать.

Игнат сожалел, что детей двое, а он – один. Скорее они прикрывали его. Да и в фильмах холодное оружие неэффективно против призраков. Разумеется, если опустить, что призраков не существует. Самого разыскиваемого преступника Поволжья не смущают запреты и глупые мистические условности. Истинное чудо произошло с ним лишь однажды. Когда преломилась Вселенная. Когда вынул голову из петли и сам с табуретки слез. Сам с табуретки слез! А местный Апокалипсис – не более чем занимательное событие. После того, что Иванка сделала с душой Игната – не более.

Истина где-то рядом. Посередине. Сказки сестры и брата переплелись и обратились в быль. И проклятие, и, в своём роде, оберег. Жертвы странных ДТП, отныне и вовек бледные тени самих себя, однако не утратили подобия логики. Рассудок вытеснял коллективный разум, определённый одной на всех участью. Их забрали. Оборвали жизнь. Какие могут быть обиды? По эту сторону-то всё ясно. Сами увлеклись. Прикипели к ненавязчивой идее единства. Всё равно все там будут. Сплочённые, несвободные. Могущественные! Дар ясновидящего проигрывал их обретённой способности отныне видеть мир живых абсолютно и подробно. Подноготную всякого смертного, встречающегося на пути. Стой и смотри. Минимум обременений за бесценные блага.

Два креста лишали покоя. Зато счастливые обладатели кенотафа имели возможность оставлять кладбище, чтобы посещать своё памятное место. Какая-никакая смена обстановки. Пред мотоциклистом, что поленился надеть шлем десять лет назад, сегодня предстала удивительная картина. Маньяк и заблудившиеся дети. Крест держал на невидимой привязи. Слишком далеко. Только дорога и грузовик издалека. Влекомый своей природой, призрак выбрал, кому показаться. Напугал водителя, направив по нужной траектории. Погибли двое из трёх. Не те. Старик и спрятанная в багажнике девушка. Чужак даже не поранился.

Мёртвый вернулся к своим. Поведал о случившемся, не произнеся ни слова. Попытать удачу вызвалась местная красавица. Типаж Игната. Не отвадить, так задержать. Женщина очутилась у своего креста в том самом виде, в каком её выкинуло из любимого Шевроле. Опасная ситуация разрешилась и без постороннего участия, казалось бы. Но этот храбрый мальчик не представляет, что творится в голове лжеца. Скольких и как он обманул. Вечный победитель. Один единственный раз, год назад, ему нанесли урон, за что немедленно поплатилась и дворняжка, и хозяйка. Шрамы и неприязнь к собакам – вот и всё, чем отделался душегуб.

Ладно, легковерная Аксинья – рассудительный Яромир также повёлся на мнимый авторитет. Измученный, нашёл заступника в обидчике. Родителя, которого у него никогда не было. Игнат такого эффекта не добивался. Возымел незаслуженно. Ненароком извёл даже покойников.

Смельчак пёр ледоколом. Заприметив недавний труп, какие оставляет сам, успел расстроиться, что сошёл с ума. Но сейчас никого похожего не встретил. Все взгляды, жуткие сами по себе, адресовались ему одному, не предвещая ничего хорошего. Убийца взял нож поудобнее.

Мёртвый полк окружил. Некоторые очнулись, двинули к путникам. Игнат обнял крепче болтающую без умолку Аксинью. Ярик навалился сам. Ноги его путались, в голове гремело. Неготовый к такому объему паранормальной энергии ребёнок наблюдал, как изувеченный мотоциклист тянет к нему уцелевшую руку. Ладонь с вывихнутым мизинцем проплыла над макушкой. Страшный не тронул – резко одёрнул и рухнул навзничь. Прочие тоже, подходя вплотную, в последний момент нехотя отступали. Дёргались. Обескровленные лица принимали странные выражения.

Ярик оказался в шаге от того, чтоб расцарапать себе виски до кости. Не иначе, как раскалённые винты вкручивались в череп. С нажимом, по швам, чтоб с хрустом! В мозгу стремительно рушились все защитные барьеры. В дикий пляс пустились интуиция и холодный разум, сомнения и убеждения. Слова родились прежде оформленной мысли:

– Им что-то мешает…

– Ты б..!

– Мешает! Дай!

Как Игнат хватал своих жертв, так его грубо схватили. Ледяная ладонь накрыла кулак, поранилась о нож. С дрожащих губ сорвался мат.

Многолюдно. Особенно для кладбища. Особенно ночью. Толчея обезображенных душ. Просочилась скверна на физические уровни. Потянуло сыростью. Воздух задышал, тяжко, точно больной зверь. Ярику было не до того. Не до очевидных аномалий.

Девушки. Армия молодых шатенок сопровождала их скромное трио. На манер личной охраны президента, десять или больше (не разглядеть) красавиц являли собой живой щит. Понурые, угрюмые. С бороздой на шее или раной в груди. Кому кровь не пропитала одежду – залила белки.

«Упустил», – сходил с ума Ярик. – «Вот это! Чтоб тебя, почему?!»

Обнаружились очень близко. Достаточно, чтобы дружно разорвать Игната на куски. Чтобы задушить, глаза выдавить. Тот бы и понять ничего не успел! Ярик ненароком поймал волну коллективного безумия. Уже буквально видел скорое будущее, окроплённое фонтанами крови. Только протяните руки. К нему. А они – от него. Расталкивали тех, кто подступается.

Вялая перепалка. Местные мертвецы брали числом, однако заступницы не собирались сдаваться. Дорогу! По их поникшему виду можно было рассудить, что служба им в тягость, если бы не детали. Мимолётный матерински-заботливый взгляд первой. Вторая заправила его непослушную прядь волос за ухо. Ладони третьей на плечах, чтоб не гнулся.

Бабушка… бабушка, праправнучка той самой ведьмы, помаленьку посвящала внука в дела рода. Объясняла, по каким законам работают проклятия. Будучи явлением грандиозным, они требуют много пищи, много места. Самоподдерживающаяся система. Чёрная воронка разрушительной мощи ставится наравне с Везувием. То, что отхватывает всякий причастный к сему – лишь ветер у обрыва. Лёгкий ласковый бриз. Настоящее проклятие нежизнеспособно в живой душе. Не умещается! Земля, вода может удержать потусторонние материи, но не человек. Ни при каких исключениях.

Не человек. Недостойный. Незнающий. Не подозревающий о широте своейвласти. О природе своего чертовского везения. Парадоксальная помощь. Жертвы подчинились убийце. Своему «кресту». Как умеют, способствуют вступлению в «клуб» новых подружек. Вот же оно – истинное беззаконие и безумие! Все уровни реальности в руках бездарной обиженки! Достойные соперники вселенского зла – пьяница Джек и тюфяк Игнат.

Бабушка рассказывала, а теперь внук самолично узнал, что есть воронка. Что есть проклятая любовь.

Девушка с растрёпанной косой, прикрывающая мальчика, случайно заметила, что он её видит. В потухших карих глазах мелькнуло удивление. Приложила указательный палец к губам. Тот понял просьбу, очень медленно повернул голову. Взбешённый дуростью мальца, Игнат оскалился, намереваясь высказаться. Утратил весь запал, только взглянув на его лицо. Не так испугало уродство покойников, как белизна этой кожи и синь этих губ. Но последним издыхании Ярик выдавил:

– Ты… Т-ты-ы..!

Глаза закатились, тело обмякло. Игнат едва успел подхватить. Наловчившийся таскать, ребёнка удержал и одной рукой.

– Ксюнь, отпусти-ка меня.

– А?.. Ярик! Братик!

– Тише, – укладывал, прислушивался. – Живой. Сдал пацан… Да угомонись! Дай отдохнуть человеку.

Будто в один миг не стало этой толкотни вокруг. Наседка Аксинья торкала и щупала спящего. Игнат прикрикнул. Отцепилась. Подняла обронённый фонарь.

Хромой тандем сестры и брата вменял жалость. О бидончике с земляникой спохватились поздно. Счастливая потеря. И без него тяжело. Ярик едва ноги волочил. Аксинья, сгорбившись, то ли поддерживала его, то ли наваливалась сверху. Живые костыли.

Один Игнат был как огурчик. Оставив кладбище позади, бережно уложил мальчика на траву. Разбудил, осторожно похлопывая по щекам. Тот в долгу не остался – с перепугу съездил ему по морде. Закричал, чтобы никогда и близко к нему не подходил. От истерики сдурел, окрестил чумой и бесом. Но, кажется, Игнат не обиделся. Теперь, озаряя путь умирающим фонарём, то и дело поглядывал на них, готовый в любую секунду подхватить и понести на трясущихся руках. Его, её, а то и двоих. Настолько он делался раздражающе бодрым.

Ярик же ощущал себя больным. Какая безымянная зараза вгрызлась под кожу и пьёт по капле. Лихорадка затравила, взгляд возымел тупую дикость. Игнат воодушевлялся. Тьма парила вокруг ясновидящего рваными лоскутами. Пыхала электрическими импульсами. Источаемая им враждебность немедленно пряталась куда-то, когда сестрёнка прижималась щекой к всклоченной голове, гладила по плечу, целовала в макушку. Игнат умилялся.

На фоне чёрных домов небо посинело. Впору порадоваться, что теплится рассвет, если бы наручные часы не отсчитывали третий час. С появлением заборов и крыш возникло инстинктивное чувство какой-никакой защищённости, «угла». Такие родные, слабые запахи печного дыма, залежалой древесины и хлева. Голос деревни – одинокий собачий лай. Чьё-то окно с зажжённой свечой на подоконнике. Сладкая дремота принимала дорогих гостей – единственных, кто ещё не спал.

На подходе ко двору Аксинья перекрутила сложную мысль в голове ещё раз. Как учили – разбирать по кубикам и проговаривать. Бабушка в Пензе – лечится. Дедушка тоже лечится. По-своему, безвылазно, огненной водой. Сейчас, по опыту, должен видеть пятый сон. Дед, может, даже и не заметил, что дети ушли с концами. А если обнаружит поутру незваного гостя – разбуянится, мама не горюй! Аксинья не хотела испытывать удачу. Объяснилась с Денисом. Извинялась, мялась.

– Всё в порядке. Сам не хотел напрашиваться. Мне бы только такси вызвать. От вас можно?

Нахмурила лоб.

– Ой! А деда Коля, поди, спит.

– Деда Коля?

– Сосед наш. У него телефон есть.

– А у вас что, – никак не брал в голову Игнат, – У вас что, нет? Совсем?

– Совсем, – потупилась Аксинья, но тут её глаза вспыхнули. – Да точно! Как я забыла? Ярик, и ты молчишь! Деда Коля – бывший полковник! На пенсии уже, а до сих пор в участок ездит. И к нему, пиво пить. Мы ему-то и расскажем про аварию. Он наряд вызовет, мигом приедут! А то тот… человек… Господи Боже, до сих пор там. Без никого.

Ярик призадумался. Деда Коля со службы сохранил и связи, и честь, и списанный «Макаров». Деда Коля некогда подарил новёхонькую велосипедную цепь. Деда Коля получил предсказание, которое спасло ему жизнь. Но поверит ли он байке про маньяка? Побежит ли скорее ловить, если позвать немедленно?

Игнат скуксился, почуяв опасность. Повёл плечами, точно ему за шиворот заползло насекомое. Принял заговорщицкий вид.

– Ксюнь, на дороге погиб человек. Вы были свидетелями, – для пущего эффекта повертел головой – нет ли кого, кто подслушивает. – Думаешь, деда Коля, опер в отставке, спасёт вас от допросов? От постоянных поездок в участок? Они ведь и брата твоего не пожалеют. У меня друг есть. Застал медвежатников в соседской квартире. Вооружённых. Наводку дал. Так из него всю душу вытрясли. Ещё и обвинили, что не предотвратил, – вошёл во вкус Игнат. – А здесь мужика не стало. Что старики ваши скажут? Что вы шатались ночью по лесам. Что в такую заварушку попали.

Аксинья едва не плакала. Вспомнила про больное бабушкино сердце. Представила, как страшно будет Ярику в одних стенах с преступниками. Он ведь у неё такой чувствительный!

Игнат осторожно коснулся её запястья. Солгал:

– Я разрулю всё сам. Доложу, куда надо.

– Но… как же..?

– Ты боишься. Не надо. Старику уже не помочь. Вы ни в чём не виноваты. Забудьте об этом, как о страшном сне. Пообещай мне. Пообещай.

– Я… обещаю.

– А о кладбище?

Она зажмурилась, замотала головой.

– Ни о чём. Ни о ком. А то запутаюсь и навру с три короба. Правда, правда хочу забыть. Господи Боже, прости нас, грешных.

«Одна есть. А этот…»

Но Ярик более не вникал в происходящее. Он устал.

Тихонько притворилась калитка. Совсем рядом радостно пискнул щенок. Игнат сделал несколько шагов назад, скривился. Кровь прилила в ноги, но пёсик так и не показался. Аксинья впервые в жизни не метнулась к соскучившемуся по её ласке зверю. Не заметила его вовсе. Нерешительно замерла в проходе. Ярик бельём повесился на заборе, готовый так и остаться. Хоть на всю ночь. Хоть на всю жизнь.

Прикусив губу, девушка бросилась на шею Денису, их спасителю. Наконец дала волю слезам.

– Спасибо! Я не представляю, что бы… Я за вас молиться буду!

Игнат улыбнулся, по-отечески приобнял.

– До свидания, Ксюнь.

– Спасибо вам!

Убежала. Нежной, неуловимой бабочкой навсегда выпорхнула из рук.

– И тебе пока, герой.

Ярик не ответил. Задавил взглядом, как бетонной плитой, и неровной походкой последовал за сестрой.

Игнат жадно глотнул сигаретного дыма. Сразу стало хорошо. В новых декорациях ночь замыслила сгладить свою недавнюю выходку. Кошечкой ластилась и только что не мурлыкала. В самом деле, казалось, обрела женскую ласку. Благоговейную привязанность. Осязаемую преданность. Невидимыми пальцами, невидимыми губами. Робкими, холодными. Им проиграет всякая обольстительница. Потому что она не божественна. Потому что она не Иванка.

Зло тряхнул головой. Подлая, вечно вклинивается на пороге сна. Без того скверно. Одна хорошенькая сорвалась. Другая. Сейчас бы в машине, на берегу реки. Тепло, мягко, а главное – горизонтально.

– Дыра. Зато в халупах наверняка хоть кровати. А у меня – верё-о-овочка.

В ответ на это недалеко от нечего делать залаяла шавка. Шрам отчего-то колко запекло. Игнат улёгся на маленькой скамье, сколоченной дедом Колей в прошлом тысячелетии. Свешенные ноги болтались, носками кроссовок обламывали стебли полыни. Сигарета уходила одна за другой. Сон как ветром сдуло.

– Весь настрой мне сбила. С-су-у..!

Подскочил от звука выстрела. Обернулся. Обознался. То лязг железного засова. Шорохом по высокой траве поползли ставни ворот. Он встал, широко расставив ноги. Пламя свечи в рюмке бросало на его лицо жуткие тени.

Озадаченный, Игнат оробел. Тревожное молчание затягивалась.

– Чё?

Ничего.

«Маньячила в натуре».

Их разделяли метры. Странный мальчик что-то швырнул ему. Видно плохо, а в темноте поймал ловко. Пощупал. Хмыкнул.

«Ключ зажигания».

Ярик, пробыв дома меньше часа, стал совсем злой. Игнат снова ощутил покалывания от живительного огонька души, пробирающего жаром до самых костей. Горько, горько пожалел, что их приключение закончилось так быстро. Уже скучал. Если бы его девчонки были хоть вполовину так же непредсказуемы, как этот деревенский дурачок!

Парнишка отчеканил:

– Надеюсь, ты разобьёшься.

Игнат протянул ему руку.

– А ты прочитай!

Ярик не шелохнулся. Убийца раскатисто расхохотался. У него-то дара ясновидения нет. Оставалось лишь гадать, в чем же кроится подвох? Обрезанные тормоза? Очередные мертвецы? Полицейская засада? А может, спокойная дорога до гостиницы, кою и уготовила ему судьба? Он не мог этого знать. Ему же лучше. Недосказанность причиняла удовольствие. Любимая мучила так же.

Игнат отблагодарил:

– Надейся лучше, что менты найдут ваше корыто первыми. У стелы.

– Какого города?

Без ответа. Ярик кивнул. Прищурился.

– Да не бойся. Я Бобика закрыл. Иди. Проверь.

Убийца зачем-то завёл руки за спину. Подошёл к мальчику, как волком подкрался. В последний раз задумался, взвешивая все «за» и «против». В итоге потрепал по голове, и только тогда сердце ребёнка до краёв наполнила железная уверенность. Ярик нашёл себя… равным. Важным. Настоящим мужчиной.

«Воля моя. Я выбираю», – убеждал он себя.

Облезлая, расшатанная вдрызг Нива выехала со двора. Подпрыгивая на вздыбленной просёлочной дороге, укатила в ночь. С тем, кто её покорил, она милостива. С тем, кто её боится – немила. Хоть она в трудную минуту обнимет со спины. Больше некому. Сильные дают слабину, когда их не видят. Ярик дотерпел и очень этим гордился. Чуткий мальчик, осиротевший сегодня во второй раз, пал на колени, захныкал. Щенок поскрёбся в дверь сарая и завыл.