Сказззки [Светлана Курилович] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Светлана Курилович Сказззки

Иван-Бедован


Далеко-далеко, у дремучего леса, на самой окраине мира, жил-поживал, но ничего не наживал Иван-Бедован. Жил-то он не один, да вроде как никому не был особо нужен: матушка умерла после родов, любви и ласки её парень совсем не приметил, отец до пяточка годов растил и воспитывал малого, да потерял своё охотничье счастье: лесной владыка задрал его.

Остался Иван один. Ну, как один – с брательниками. Два старших брата, Андрей да Гордей, охотнички, как и отец, заботились о нём.

– Эй, Ванька! В избе прибрал?

– Прибрал, брат.

– Скотину накормил?

– Накормил, брат.

– Ужин сготовил?

– Да, брат.

– Собирай на стол, да пошевеливайся, а то леща схлопочешь!

Накроет Иван на стол, сядут братья снедать, а малой в уголке из плошки доедает, что ему старшаки оставят.

Здоровые были Андрей да Гордей, настоящие богатыри: румянец во всю щёку, косая сажень в плечах, ладонями подковы гнуть могли, и частенько пудовыми кулачищами учили младшего брата: не то сделал, не то слово молвил, не так посмотрел. Сказать, что парни были злыми – нельзя: котёнка ли, щенёнка приблудного всегда погладят, пожалеют. Зверьё в лесу били, как положено разумным охотникам, отец научил этой премудрости, всё показал-рассказал: и когда гусака от гусыни отличить нельзя, и когда тетерева-глухари по весне токуют и в угаре глухими становятся, и когда вся живность лесная семьёй обзаводится и детёнышей растит. Кроме того, привёл старшеньких в места заповедные и подробно объяснил, почему тут зверя бить не дозволено – грех большой будет. Всё отец ребятам рассказал, только вот не вразумил их, бестолковых, что кровь родную обижать нельзя и братика младшего надо любить и оберегать, – не успел… Провинился чем-то перед лесным царём, тот и забрал его в свои угодья.

А Гордей с Андреем в силу возраста неразумного – пятнадцать да четырнадцать им было – озлобились на Ивана, решили, что вина на нём лежит и за смерть матушки, и за погибель отца, – и взъелись на дитя невинное. С пяти лет мальчонка не видел ничего, кроме тычков и подзатыльников, всю работу чёрную братовья на него свалили: еду сготовь, в избе прибери, одёжу постирай, за скотиной ходи, за огородом следи, шкурки выделывай, да ещё лесных грибов и ягод набери – они-то ведь добытчики! Им не по чину с лукошками бегать! На базар ходи за припасами, которых в избе нет, да посмей только лишнюю копейку потратить – прибьют. Ладно, добычу свою они сами торговали, Ивану не доверяли: считали его за скудоумного. А то бы…

Ваня с судьбой своей свыкся, не роптал, на братьев не обижался, потому как тоже считал себя повинным в смерти родителей и думал, что ничего-то лучшего он не заслуживает, поделом ему.

– Поделом тебе! – говорили братья после очередной оплеухи. – Будешь знать!

Он и знал. Братьям не перечил, приказы их выполнял, всю работу делал исправно, к ночи с ног валился от усталости. На заре вставал доить белую коровушку-кормилицу Звёздочку (у неё во лбу была отметина рыжая, как звезда), и вот тут, бывало, на него накатывала грусть-тоска по своей беспросветной жизни. Доставал Ваня дудочку, которую сам вырезал из ракиты, уходил подальше, чтоб братьев не разбудить, и наигрывал печальные песни, так что сердце рваться из груди начинало и слеза непрошеная глаз жгла. Однажды так заигрался, что и не заметил, как Андрей с Гордеем к нему подкрались.

– Ты что это тут делаешь? – рявкнул Андрей и выхватил из рук Вани дудочку.

– Глянь-ка, Андрюха, да он слезу пустил! – хохотнул Гордей.

– Эй, слезомойка, ты работу сделал? – грозно спросил Андрей.

– Брат, я сейчас… я лишь на минуточку… Там молоко парное, испейте пока, а я на стол соберу…– забормотал Иван. – Дудочку отдайте… – он протянул руку.

Гордей с презрением смотрел на него:

– И это наш брат?

Андрей повертел дудочку в могучих пальцах, сдавил, она жалобно треснула, охнула и рассыпалась.

– Иди, скоморох, на стол собирай! – кинул щепки в лицо Ване. – Да поворачивайся, я жрать хочу!

Старшаки повернулись и ушли. Ваня всхлипнул, отёр глаза, собрал остатки дудочки в узелок и побежал исполнять братний приказ.

Так Иван дожил до шестнадцати лет. Братьям о ту пору стукнуло двадцать шесть и двадцать пять лет, они были в расцвете сил и пока ещё не перестарки – самое время жениться.

– Надо бы жён в дом привести, надоело твою убогую стряпню есть, – как-то сказал Андрей, глядя, как Иван убирает остатки трапезы.

– Одно и то же, ничего нового придумать не можешь, – поддакнул ему Гордей. – Да и одёжа у нас пообтрепалась. Сил нет.

Сказано – сделано. Запаслись парни приданым богатым, благо соболя и лисы набили довольно, и отправились искать себе жён. Слава об их семье шла хорошая, отца все в округе знали: он был отменным охотником, да и сами братья известность себе немалую добыли как промысловики. Даже то, что они сироты, девицам было любо: а кому ж не понравится сразу быть полноправной хозяйкой в семье, не подчиняясь злобной свекрови-старухе? Так что долго братьям искать не пришлось: за Андрея с радостью согласилась пойти Марфа, дочь Никиты-кожевенника, статная, полнотелая, полнолицая девица, а Гордей нашёл себе счастье в семье мельника Ждана. Невысокая худенькая Настя очень уж приглянулась ему за бойкий нрав и карие глаза-омуты. Обе невесты были красавицами, на свадьбе Иван таращился на них, открыв рот, пока не словил оплеуху от Андрея.

Застолье было богатым: тут постарались и братья, и сватья, которые гордились своими чадушками. Иван с ног сбился, стараясь угодить молодым и гостям, мухой летал, выполняя пожелания будущих родственников. Его же и за стол никто не приглашал, не усаживал, и не догадывался, кто он. Так, бегает тут мальчишка какой-то, прислужник дармовой. Свободной минутки не было присесть и маковой росинки в рот положить. Но Ваня не жаловался: грешным делом надеялся, что невестки хоть малую долю забот с его плеч снимут, о большем и мечтать не смел. К вечеру отрок ног под собой не чуял, уморился, присел в хлеву на солому и задремал. Долго ли, коротко ли спал – не понял, проснулся от громового окрика старшего брата:

– Ванька, ты где?? Подь сюда!

Вышел, отряхивая солому с одежды:

– Вот я, брат, чего изволите?

Такой он был потешный, всклокоченный, с соломой в волосах, что Настя, младшая сноха, прыснула в ладошку. За ней засмеялись остальные гости. Ваня понял, что смеются над ним, покраснел, как маков цвет, стал озираться, куда бы сбежать.

– А ну, стой! – сказал Андрей. – Вот это наш младшенький: ни пришей ни пристегни, ни к какому делу не сроден, не пойми кем уродился.

– Одни беды да несчастья от него в нашей семье пошли: матушка умерла, царствие ей небесное, отец сами знаете как погиб, – вздохнул Гордей. – Маета с ним.

Ваня переминался с ноги на ногу, исподлобья поглядывая на гостей. Марфа смотрела на него, брезгливо поджав губы, Настя, старше его годка на два, – с любопытством.

– Что, бабушка Аграфена, и ему хочешь погадать? Нашему злосчастью? – спросил Андрей.

Оказывается, когда Ваня заснул, началось самое интересное: бабка Насти Аграфена славилась своими предсказаниями. Молодые да холостые и незамужние уже погадали, но Аграфена сказала, что в доме есть ещё один отрок и нельзя обойти его вниманием. Вот и призвали Ваньку пред светлые очи гостей и родственников.

– Чай он тоже молодой, – не сказала, а пропела Аграфена. – Пойдём, соколик, со мной, я ладошку погляжу, всё, что будет, расскажу, – с этими словами взяла Ваньку за руку и утянула за собой в горницу.

– Садись, милок, – указала ему на низенькую лавочку у своих ног, – и дай мне десницу свою.

Ванька протянул ей правую ладонь, шершавую и мозолистую от ежедневных трудов.

– Рука-то у тебя не слабенькая, гляжу! – с одобрением сказала гадалка. – Всякую работу знаешь? И мужску, и женскую?

– Да, бабушка.

– Это хорошо. – Аграфена внимательно рассматривала его ладонь, потом вздохнула и пристально взглянула отроку в глаза.

– Что, бабушка? – несмело спросил он.

– Ты, соколик мой, и вправду Бедован, ты с Бедой за плечами родился, уж не знаю, чем твои родители её накликали, но плотно она на твоём горбу сидит.

Ваня даже оглянулся, потом понурился:

– Я знаю, бабушка, всем я несчастье принёс, никому-то от меня ни добра, ни пользы нет…

– А знаешь, Ванюша, ты можешь от своей Беды отвязаться, – таинственно сказала гадалка.

– Как, бабушка?! – парень радостно вскинул на неё глаза.

– Тебе, соколик мой ясный, всего лишь надо пойти на базар, да продать какую-то свою вещь, сказав при этом: «Бери мою вещь, и мою Беду в придачу!» – Аграфена внимательно уставилась на Ивана.

Он опустил голову, потом покачал ей:

– Нет, бабушка, так я не смогу. Чтоб чужому, ни в чём не повинному человеку свою судьбу злосчастную передать? Чтоб он все мои беды на себя принял, а я бы по земле ходил и радовался? Это, бабушка, не для меня. Верно говорят: каждому даётся по силам его. Выдюжу, но несчастье своё никому отдавать не буду, – твёрдо заключил Иван.

– Вижу, милок, ты не только Беду на плечах носишь, там ещё и Добро сидит, – одобрительно сказала бабка. – Не хочешь просто-запросто от горя своего избавиться. Тогда слушай: найди то, что потерял, пойди туда, куда никто не ходил, найди верных друзей и измени судьбу. Белая змея тебе поможет.

После этих слов Аграфена улыбнулась, так что от уголков её глаз побежали тонкие лучики морщинок, и…пропала! Ваня вскочил, оглянулся и увидел, что он по-прежнему в хлеву, в волосах у него солома.

– Приснилось, что ли? – пробормотал, ничего не понимая.

Но видение было таким живым и ясным, что никак не походило на сон.

– Ванька, ты где?? – услышал окрик Андрея.

– Иду, брат! – вышел к гостям, отряхивая солому.

– Вот это наш младший, Иван-Бедован, – сказал Андрей.

Ванька вздрогнул, услышав прозвище.

– Одни беды да несчастья от него в нашей семье пошли: матушка умерла, царствие ей небесное, отец сами знаете как погиб, – добавил Гордей. – Маета с ним.

– Муж мой милый, – подала голос Настя, – а что ж он у вас заморыш какой?! Иль не кормите его? Садись-ка за стол, деверь дорогой, да поешь! Наливочки сладкой выпей!

– Жена, не разбаловался бы, – проворчал Гордей.

– Ничего, сейчас свадьба у нас, голодных да несчастных быть не должно, так ли я говорю, сестрица? – обратилась девушка к Марфе.

– Да-да, – с неодобрением, поджав губы, отозвалась старшая невестка.

– А где бабушка Аграфена? – невпопад спросил Ваня.

– Бабушка Аграфена уж год как умерла, – с недоумением посмотрела на него Настя. – Ты садись, Ванюша, на тебе лица нет. Умаялся, поди?

– Нет, сестра, не переживай из-за меня, всё хорошо! – под пристальным взором невестки Ваня сел за стол и поднёс к губам кубок с медовухой

Если и надеялся Иван, что благодаря невесткам его жизнь станет чуточку полегче, то очень недолго. Старшая, Марфа, уже на другой день показала свой нрав: была она под стать своему мужу, вздорная и крикливая. Стала поручениями награждать Ваню, то подай, это принеси, другое сделай, хлопот у него прибавилось. А попробуй не выполни или замешкайся – сразу кричать начинает и руками размахивать почём зря, ладно, пока хоть без затрещин. А потом придумала, что не хочет она спать в доме, где замухрышка отирается. Так и сказала: замухрышка и носом повела, сморщившись, как будто пахнет от него чем. И Андрей, чтоб угодить молодой жене, приказал младшему брату переселиться в сарай рядом с хлевом и спать там. Ваня, не говоря ни слова, собрал свою постель немудрящую и обустроился в сарае. Тут ему, пожалуй, и лучше было: за стеной Звёздочка сено жуёт, во дворе Буян побрехивает, хозяйское добро стережёт, под боком Мурка песенку поёт, куры возятся по-домашнему, петух Петя шпоры точит. Благодать! Ещё бы на дудочке поиграть, да нет её, брат старший сломал, чтоб не баловался. Вздохнул Ваня и подумал, что надо новую вырезать, как минутка свободная будет. Да будет ли она когда?..

Вторая сноха, Настя, ласковая и добрая с Ваней была, куски послаще ему подсовывала тайком: сразу поняла, что старшие братья его недолюбливают и надо быть поосторожней, иначе тоже в немилость у них попадёшь. Кое-какие заботы взяла на себя, конечно, стряпала вкусно, прясть умела, вязать, шить – словом, всю бабью работу сполняла, но от неё другая беда пришла: Настя сама ещё была дитя дитём, скучно ей было, поиграть хотелось. Вот и придумала она к Ивану приставать: то водой его обольёт, то крапивой по спине хлопнет, когда он рубаху сымет, то поленницу развалит – а ему опять собирать! В детские забавы просилась поиграть, когда мужа дома не было. Волчки они крутили, верёвочку вязали, даже в ножички играли, во как! Но особенно любила Настя играть в хлопалки: игра на быстроту и ловкость, зазеваешься – и получить от соперника крепко можно. Вот на ладушках они и погорели. Подглядела Марфа, чем это они занимаются, и нажаловалась Андрею, тот Гордею рассказал. Гордей сначала Настю за косу схватил:

– Признавайся!

А она и не понимает:

– В чём?! – вырвалась от него, отбежала, глазами сверкает – только тронь!

– Ты с Ванькой шуры-муры в сарае устроила?! – гневно спросил муж.

– Какие-такие шуры-муры?! Мы в ладушки играли!

– В ладушки, значит, – с угрозой сказал Гордей. – Сейчас он у меня узнает, как в игры играть! – и выбежал из горницы.

– Не тронь его, он ни в чём не виноват! – сорвалась с места Настя.

– А ты сиди тут и носа не кажи! – рявкнул Гордей. – А то ему же хуже будет!

Настя закусила губы и упала на край кровати:

– Поиграли… Ванечка, что же я наделала…

Задали старшие братья младшему хорошую трёпку, всыпали по первое число, так что кровью умылся. Всё объяснили: и про игры, и про своих жён, и про то, что он у них из милости живёт, и чтоб помнил это всегда.

– Запомнил ли нашу науку? – грозно спросил Андрей.

– Запомнил, братья, – утёр рукавом кровь, встал, шатаясь.

– Ну, то-то же! – подобревшим голосом сказал Гордей. – Смотри у меня!

И пошли к жёнушкам под бок, время-то позднее. А Ваня, охая, поплёлся к лохани с водой, умылся как смог и улёгся на свою постель. Спать не мог: бока болели, которые ему братья намяли.

– Ванюша, ты не спишь? – раздался шёпот.

Ванька от неожиданности аж подпрыгнул:

– Кто тут??

– Я это, Ванюша, Настя!

– Настя?! Ты зачем пришла?! Мне и так из-за тебя досталось сегодня! Уходи!

– Это тебе уходить надо, Ванечка, сгинешь ты здесь, я же вижу! Надо искать тебе лучшей доли, а здесь ты как таракан запечный, света белого не видишь!

– Куда же я пойду? – растерялся Иван.

– Куда угодно! Ты рукастый, Ваня, не пропадёшь, а здесь тебе нельзя! Ты хуже слуги в родном доме! – сдвинула бровки Настя. – Собирай вещи, вот сума охотничья, я у мужа взяла, еды тебе припасла, на первое время хватит!

– Сейчас… уходить? – с недоумением спросил парень.

– А когда же?? Когда тебя до смерти забьют?! Сейчас иди. Вся ночь впереди. Вот нож, я у мужа взяла.

– Настя, ты что, разве можно красть?! – возмутился Иван. – Суму возьму, а нож – нет, он Гордею отцом даденный. Нет! – твёрдо сказал, как отрезал. – У меня свой есть, мне отец тоже дарил, – и показал Насте маленький ножичек, которым они играли. – Какой ни есть, а мой.

– Собирайся! – настаивала Настя. – Уходи!

– Что ж, верно, и правда, надо уходить, и бабушка Аграфена так наказывала, – пробормотал Ваня. – Ладно, Настя, ступай в избу, а я пойду!

– Иди, Ванечка! У тебя всё будет хорошо! И счастье своё ты найдёшь! Только при случае весточку мне передай. Мы ведь с тобой друзья теперь, на века? – серьёзно спросила Настя.

– Друзья, Настенька, спасибо тебе! – улыбнулся Ваня. – Ну, ступай в дом.

Невестка ушла, а парень подумал, что одного друга он уже нашёл, причём там, где не ждал.

– Теперь надо пойти туда, где никто не ходил, – призадумался он. – Пойду в лес, авось, тропинка куда и выведет!

Собрал пожитки, вышел за ворота, поклонился низко дому родному, в котором прожил шестнадцать лет, и пошёл по тропинке прямо в лес, тёмный и загадочный при лунном свете. Внезапно услышал тявканье, обернулся.

– Буянка, нет, иди домой!

Черно-белый пёс смотрел на него внимательно, склонив голову набок.

– Иди домой, пёсик!

Буян опять негромко тявкнул и всем видом показал желание идти следом за Иваном.

– Ну, зачем ты за мной собрался? – устало спросил собаку парень. – Что тебе-то дома не сидится? Там еда, конура, а со мной что? Иду незнамо куда, буду жив ли, нет ли – сам не ведаю. Уйди! – прикрикнул.

Пёс и не подумал послушаться, только нетерпеливо переступил с лапы на лапу. Ваня двинулся вперёд – Буян тоже шагнул следом. Парень остановился – пёс застыл в ожидании. Так повторилось несколько раз. Иван понял, что отделаться от верного пса не удастся, и махнул рукой:

– Ну, что с тобой сделаешь? Пойдём вместе.

Буян обрадованно затрусил, маша хвостом, рядом с хозяином. Только что песню от радости не запел, собачью какую-нибудь.

Так вошли они в тёмный лес и пошли по тропинке. Медленно пришлось двигаться, ничего не видно было. Потом под ногами стали попадаться шишки да буераки, Иван нагнулся и ощупал землю – утоптанной дорожки нет как нет.

– Вот и сбились, – сказал он Буяну. – На ночлег устраиваться будем.

Ночь была тёплая, звёздная, Ваня растянулся на пушистой травке, подложил суму под голову и стал смотреть в бесконечное небо. Мохнатый Буян улёгся рядом, прижимаясь тёплым боком.

– Смотри, Буянка, – мечтательно сказал Ваня, – звёзды. Далёкие и свободные…А эта белая полоска, как молоко нашей Звёздочки, Млечный путь называется. Красиво, да?

Пёс вздохнул и завозился, устраиваясь поудобнее, ничего не ответил хозяину.

– Ладно, спи, утро вечера мудренее, – Иван тоже вздохнул и закрыл глаза.

Леса он не боялся. Днём ли ночью – сколько в нем было хожено-перехожено, сколько грибов и ягод собрано, сколько растений чудных он видел, за зверьём и птицей наблюдал – лес не таил в себе угрозу. Намного хуже было с родными людьми: в любой момент от братьев могли прилететь брань да колотушки, непонятно за что. Иван снова вздохнул:

– Эх, матушка, зачем ты меня родила, такого бесполезного? Одни несчастья я всем приношу, – из-под зажмуренных век выползла слеза.

Пёс почуял перемену настроения хозяина и ткнулся ему влажным носом в ухо, засопел, словно успокаивая: дескать, спи, человек, сам сказал: утро вечера мудренее. Спи, говорю тебе!

– Иванушка! – посреди ночи услышал ласковый голос, сердце бухнуло в грудь и замерло.

Вгляделся в темноту и увидел белый силуэт, словно из тумана сотканный.

– Кто ты? – за ножичек схватился.

– Не бойся, Иванушка, я твоя мама, – прошелестел силуэт.

– Матушка? – пробормотал, придерживая сердце рукой, чтоб из груди не выскочило. – Матушка…

– Сыночек мой маленький, – вздохнуло облачко. – Сколько ты уже вытерпел за шестнадцать-то годков… Но не отчаивайся, сынок, всему свой срок положен, у всего есть предназначение. Скоро всё узнаешь. Лес волшебный, он поможет тебе, ты только с верной тропинки не сворачивай и помни: не всё то, чем кажется. Помни… – облачко вздохнуло и растаяло.

– Матушка, постой, погоди! – воскликнул Ваня и… проснулся. Лежал по-прежнему на травке-муравке, в освещённых кронах деревьев распевал птичий хор, Буян стоял рядом и пристально смотрел в лицо. Увидев, что хозяин проснулся, радостно тявкнул и влажным языком прошёлся по щекам, дескать, вставай, соня, день на дворе.

– Что ж за сны мне снятся…– пробормотал Иван, сел, провёл руками по встрёпанным волосам. – Вот бы озерко найти или бочажок какой, умыться маленько… Ну, давай поглядим, что там Настя припасла?

Буян облизнулся, клацнув зубами. В суме оказался каравай, приличный кусок копчёного мяса, репка и яблоко. Полкуска мяса Ваня отдал псу, себе небольшой ломоть хлеба взял.

– Попить бы, брат, да? Поищем-ка воду.

Буян не возражал. Ваня огляделся и направился в ту сторону, где зелень показалась ему сочнее и гуще и земля как будто шла под уклон.

– Ага! – присел на корточки, всмотрелся. – Это звериная тропа, Буянка! Звери на водопой по ней ходят, значит, мы на верном пути! Может, про эту тропу говорила матушка, а? – он потрепал пса по мохнатому загривку.

Буян одобрительно тявкнул и припустил по густой, чуть примятой траве. Долго ли, коротко ли они шли, как услышали лёгкий постоянный шум и будто кваканье лягушек.

– Вот и вода! – обрадовался Ваня. – Побегли, Буян? Кто первей! – и во весь дух припустил по тропке.

Пес никогда не отказывался поиграть и с удовольствием помчался впереди Вани, далеко обогнав его. Когда парень, запыхавшись, выбежал к источнику шума и остановился, тяжело дыша, Буян уже был там, стоял у самого края воды и смотрел вниз, переминаясь с лапы на лапу и потявкивая.

– Диво-то какое! Ирий-сад! – выдохнул Иван.

Место, действительно, было необыкновенно красивым: небольшое озерцо, словно нарочно обложенное большими камнями-катышами, сверкало серебристыми тихими водами. Растительность по его берегам была густой и богатой, Ваня присмотрелся и увидел знакомые бело-розовые звёздочки трилистника, пурпурные колоски плакун-травы, большие жёлтые цветы касатика, водяное перо с целыми гроздьями белых соцветий, голубые глазки незабудочника, луговой чай, ползущий по камням, цветы, похожие на колокольчики, но не колокольчики; на глянцевой поверхности в изобилии покачивались водяные розы; вода в озерцо втекала по небольшому склону, извиваясь среди обросших изумрудным мхом камней, и выливалась тонкой журчащей струйкой. Прохлада, тишина, благоденствие, казалось, царили здесь, изредка нарушаемые ублаготворённым поквакиванием лягушек.

Ваня сбросил рубаху и направился к плоскому камню, нависшему над самой водой.

– Ты что не купаешься, Буян? Поплавай, лягушек полови, вперёд! – но пёс не двинулся с места. – Ну, дело твоё.

Парень опустился на колени и потянулся ладонями к воде, чтоб наконец порадовать пересохшее горло, но почувствовал, как его крепко прихватили зубами за зад.

– Ой, Буян, ты что?? – оглянулся он.

Пёс вцепился в порты и, упираясь всеми лапами, тянул хозяина от воды.

– Отпусти, порвёшь! – Ваня схватил его за ошейник. – Фу! Сидеть!

Буян выпустил парня, но всем своим видом выказывал беспокойство.

– Да что с тобой, дурачок! – Ваня потрепал его по мохнатым ушам. – Я не собираюсь топиться, только умоюсь и водицы хлебну!

Под тревожное повизгивание пса снова опустился на колени и зачерпнул пригоршней воды. Только он потревожил прикосновением озёрную гладь, как из глубины, вздымая сотни серебряных брызг, взметнулись две прозрачные белые руки, обвились вокруг его шеи и с непреодолимой силой потянули вниз. Иван от неожиданности потерял равновесие, но от падения в озеро его удержал верный Буян, опять вцепившийся в порты, попутно прихватив и плоть. Иван вскрикнул от боли, ухватил под водой нечто, напоминавшее зелёные водоросли и рывком вытащил на берег извивающееся чудо озёрное – девицу невиданной красы с длиннющими зелёными волосами. Она визжала, брыкалась, извивалась, как змея, но Иван не отпускал её, намотав пряди на кулак. Выволок девицу подальше от суши, и вот тут она угомонилась, укуталась в волосы и уставилась на него огромными синими глазами. Буян гавкал не переставая, бегая по берегу и виляя хвостом.

– Буян, фу! Тихо! – крикнул Иван. – Гляди-ка, мавка!

– Не мавка я, водяница! Не смотри! – чудо плотнее прикрылось волосами.

– Да что я, голых девок не видел, что ли! – небрежно сказал Ваня.

– Не видел, где тебе!

– Не больно-то и хотелось! – отвёл глаза парень.

– И хотелось бы, да хотелка не выросла! – тут же ответила бойкая на язычок водяница.

– Ишь ты, какая! – удивился Ваня. – А вот сейчас я тебя перекрещу! – сложил пальцы и поднял руку.

– Перекрести, добрый молодец! – неожиданно тихим голоском сказала прозрачная девица. – А ещё лучше – крест на меня надень… – взгляд стал умоляющим.

– Зачем мавке крест православный?? – не понял парень.

– Говорю же: не мавка я, водяница! – рассердилась она.

– Не понимаю: волос зелёный, тело прозрачное, на парней накидываешься почём зря, – и не русалка!

– Я не утопленница, – грустно сказала девица. – Меня мачеха погубила…

– Почему?!

– Посмотри на меня, молодец, да скажи, красива ли я? – она взглянула парню прямо в глаза огромными синими очами.

– Очень! – честно сказал он.

– А когда я по земле ходила, волосы мои были не зелёные, а золотые, как солнечный свет, так тятя говорил, – голос её дрогнул. – Матушка умерла, когда я ещё маленькая была, тятя долго не женился, но когда я подросла и вошла в пору девичества, выбрал себе жену.

– А она? – Ваня опустился рядом с водяницей и слушал, как страшную сказку, Буян возле прилёг.

– Она возревновала к моей красоте. Пошли мы ягоду-землянику собирать, остановились у озерца отдохнуть, мачеха и позвала меня купаться, остыть в прохладной водице…– девушка замолчала.

– И? – поторопил её Ваня.

– Набросилась на меня и утопила. Держала под водой, пока я не захлебнулась. Вот с тех пор я тут и живу. Видишь, красоту какую навела? – она повела рукой.

– Это всё ты?! Очень красиво! – с восхищением сказал Иван.

– От скуки всё. Не заходит сюда никто. За три года ты первый… – махнула на него длинными зелёными ресницами.

– А зачем меня утопить хотела? – парень сдвинул брови.

– Не утопить, крест сорвать…

– Для чего?

– Понимаешь, добрый молодец… как тебя звать-величать-то?

– Ваня. А тебя?

– Марьюшкой звали… – опять вздохнула водяница. – Понимаешь, Ваня, я ещё могу человеком стать.

– Это как же?!

– Если крещёный человек наденет мне крест на шею. Тогда я смогу вернуться к людям…домой пойти, тятю увидеть, с мачехой поквитаться! – синие очи зло блеснули. – Только сегодня истекает срок. Ровно три года прошло с моей погибели. Завтра я уже навсегда останусь девой озёрной…

Иван, не раздумывая, вскочил на ноги и стянул с шеи крестик.

– Я помогу тебе, Марьюшка, только ты обещай: ничего мачехе не делай, не мсти ей! Не бери грех на свою бессмертную душу! Обещаешь?

Водяница уставилась на него бездонными синими омутами:

– Какой ты добрый Ваня! Пожалел меня, шутовку зелёную…За доброту твою обещаю: ничего мачехе не сделаю и батюшке про её злодеяние не скажу. Пусть сама мучается.

– Слово твоё верное? – переспросил парень. – Не обманешь?

– Верное, Ваня!

Иван надел Марьюшке на шею свой крест, и она, вспыхнув, обратилась в прелестную девушку: синеглазую и золотоволосую, с кожей белее водяной лилии, но не прозрачной. Вскрикнув, осмотрела себя, завизжала от радости, кинулась Ивану на грудь и поцеловала прямо в губы. Теперь он стал, как маков цвет:

– А сколько годков-то тебе?

– Пятнадцать! Ваня, отведи меня домой, отведи! Я покажу, куда идти! – схватила его за руку и потянула за собой.

– Подожди! – парень не двинулся с места. – Так тебе идти нельзя!

– Верно, – спохватилась она. – Что же делать?

Порывшись в суме, он вытащил запасную рубаху и порты:

– Надень, не побрезгуй, больше нет ничего. Лапти мои тебе не в пору будут, ножка-то у тебя крохотная! Ты одевайся пока, а я лапотки тебе сплету.

И когда это он ножку-то её успел рассмотреть, скромник наш?

Пока Марьюшка причёсывалась, одевалась да прилаживала на себе одёжу не по росту, Ваня надрал лыка и смастерил небольшие лапти.

– Ну вот, какие уж получились, торопился! – намотал онучи, перевязал верёвочками. – До дома дотопаешь, а там уж в своё!

– А ты знатный плетухан! – Марьюшка притопнула ногой. – Ладно сели! Пойдём?

– Да. Только ты… – замялся Иван, – крестик побереги! Память это от матери моей, умерла она.

– Хорошо, Ванечка, поберегу!

Повела его Марьюшка к себе в деревню, по пути всё-то у него выспросила: кто он таков, откуда и куда идёт. Всё Иван ей выложил как на духу, всю свою жизнь немудрящую, долю свою нелёгкую. Может, простак он был, а может, девица-красавица глянулась. Это уж ему одному ведомо. Расстроилась от его рассказа Марьюшка, слезу утёрла:

– Ваня, если хочешь, я с тобой пойду! Долг платежом красен! Помогу тебе судьбу твою поменять!

– Что ж я за мужик-то буду, ежели девицу с собой потащу неизвестно куда? – засмеялся Иван. – Тебе сейчас дома надо будет заново обживаться, с тятей и мачехой! Вот и деревня твоя, гляди-ко!

Впереди показалась деревушка в кудрявых купах берёз, Марьюшка взвизгнула и помчалась во всю прыть. Ваня – за ней. Буян радостно тявкнул и, легко обогнав своих спутников, зарысил впереди, изредка оглядываясь и проверяя: туда ли бежим?

– Вот он, мой дом, – девушка перевела дух, перекрестилась и поклонилась родимому крову в пояс.

Тронула калитку, она, заскрипев, открылась. Марья ступила на широкий двор, Ваня и Буян – следом.

– Что-то тихо как, – пробормотала она. – И не прибрано…

Какое-то запустение царило вокруг: расхлябанные ворота хозяйственных построек, поросший бурьяном огород, куры, роющие землю где ни попадя, сор повсюду, тут и там в беспорядке валявшийся инвентарь – всё было бесхозным и брошенным.

– Тятя! – дрожащим голосом позвала она. – Тятенька! Ты здесь?

– Кто зовёт меня? – послышался голос, и на крыльцо вышел высокий худой старик, седой как лунь.

– Тятя, это я, твоя дочь… – робко сказала девушка. – Узнаёшь ли меня?

– Марьюшка? – выдохнул старик. – Доченька? Ты же погибла, утопла в озере! – он схватился за грудь и медленно осел на ступеньки.

Марья подбежала к нему, опустилась перед ним на колени, взяла за руки:

– Да, тятенька, я три года была водяницей, но Иванушка меня вызволил, крест на шею надел, видишь? – она вытянула из-за ворота рубахи гайтан с крестиком. – Теперь я снова дочь твоя, настоящая!

Отец, не веря своим, глазам, взял дочку за плечи, всмотрелся и притянул её к себе, обняв так крепко, что она вздохнуть не могла:

– Доченька моя! Вернулась: – по морщинистым щекам потекли слёзы. – Господи, да будет воля твоя во веки веков!

– Тятя, – отстранилась она, – а что случилось? Почему ты так постарел? Всего-то три года прошло! И где мачеха? Почему так тихо?

– Мачеха твоя, доченька, страшную смерть приняла, неделю как схоронили. Опрокинула на себя кипящие щи, – девушка охнула. – Лечили мы её, но знахари и лекари не помогли, начала она гнить изнутри, антониев огонь с ней приключился. В страшных муках умерла, а перед смертью всё рассказала: как тебя возненавидела жгучей ревностью и утопила… Не знаю, как я жив остался… – отец утёр слёзы. – Не знаю…

– Я вернулась, тятенька, теперь всё будет хорошо! – Марьюшка расцеловала отца в обе щеки.– Я буду о тебе заботиться, ты сразу у меня ух каким молодцом станешь! Жену тебе найдём добрую да пригожую!

– Радость ты моя! – Старик ещё раз поцеловал её, прижал к сердцу, потом подошёл к Ивану и низко поклонился ему:

– Не знаю, как и благодарить тебя, парень, чем отплатить за доброту твою невиданную! Весь век за тебя буду Богу молиться! Кровинушку ненаглядную мне вернул, себя не пожалел!

– Батюшка, да что вы! – Ваня поднял старика на ноги. – И всего-то крест на шею надел, будет вам! Ну, бывайте здоровы, а я пойду, дело у меня срочное.

– Нет! – Марья сорвалась с места, схватила его за руку. – Ни за что! Сначала в дом зайдёшь, поешь, я тебе припасы соберу, в баньке попаришься, потом и за делом отправишься! Тятя, надо ему одёжу новую дать да сапоги, смотри, у спасителя моего какое всё старое, дыра на дыре!

– Дочушка, делай как знаешь, разумница моя! – тихо сказал старик. – А ты, добрый молодец, уж не побрезгуй, зайди в мой дом, отведай моего хлеба.

– Ну, коли вы просите, – неловко сказал Ваня. – Буян, сидеть!

Верный пёс уселся рядом с крыльцом и облизнулся, поводя носом. Вдруг в избе раздался детский плач.

– А это кто?! – изумилась Марьюшка, бросилась внутрь и через минутку появилась, неся на каждой руке по двухлетнему малышу. – Чьи это детки, тятя?

Малыши – мальчик и девочка – были похожи друг на друга как две капли воды.

– Близняши! – продолжала удивляться девушка. – Махонькие какие!

– Это, дочушка, мои детки… и мачехи твоей. Родили мы их год спустя как ты пропала, невмоготу мне стало. Такая тоска к горлу подступала – хоть в омут головой. Вот и сладили… твои сводные братец и сестрица, Богдан и Ждана. Сиротки…

– Какие ж они сиротки, тятенька! – возмутилась Марья. – А старшая сестра на что? Вырастим, выучим, не хуже других будут, вот увидишь!

Иван стоял и любовался на Марьюшку с детьми на руках: такая она сейчас была красивая, ещё красивей, чем прежде (хоть это казалось невозможным), так светилась изнутри, что глаза закрывай – а сияние ещё ярче будет! Тукнуло сердце в грудь, в самые рёбра, придержал Иван его рукой, чтоб не шалило, вздохнул.

Словом, в дорогу он вышел спустя несколько часов, с новой одёжей, припасами, сытый, напитый. Ещё день был, между прочим.

Вошли они с Буяном в лес и давай искать место, где никто не бывал. Ходили-ходили, с тропинки в сторону нарочно сбивались, да всё без толку: опять ноги их несли на дорожки, человеческими ногами протоптанные. Уморились, сели под дубом.

– Ничего не выходит, – устало вздохнул Ваня. – Сколько бродим, уж ноги все сбил, а толку нет…

Задремали немного, и сквозь сон услышал Иван, как будто ребёнок плачет и зовёт: «Ау! Ау!» Встрепенулся:

– Буян! Побежали! Кому-то помощь нужна, заблудился дитёнок, видать! – и во весь дух помчался на голос: – Где ты? Ау!

– Ау! – отвечает ребятёнок, да только всё дальше и словно в другой стороне.

– Малыш, постой, погоди, я спасу тебя! – кричит Ваня изо всех сил, а ему в ответ:

– Ау! Ау! – сзади кричат.

Развернулся парень и помчался в противную сторону, а голос всё тише:

– Ау!! Ау!Ау…

Побегал Иван, пока не выдохся, остановился, огляделся: места совсем незнакомые: опушка, на противоположной стороне которой тёмный-претёмный лес щёткой стоит. Вдруг Буян тявкнул и в стойку стал. Проследил Ваня за его взглядом и увидел чудо лесное, маленькое, пузатенькое, с надутыми щеками. Посмотрело на него чудо, захихикало и убежало в чащу.

– Вот я дурак! – вытер взмокший лоб Иван. – Это ж Аука! Ему в радость над путником покуражиться, в глушь его заманить! Но нас он, похоже, привёл куда надо…Буянка, это что же там, гляди! Не избушка ли??

Буян согласно гавкнул. И правда, на той стороне опушки стояла избушка. Вот только раньше её не было! Откуда взялась?? Словно из дремучего леса вышла!

– Буянка, за мной! – тихо сказал Ваня и направился к избе. – Гляди-ко, да она на курьих ножках! Это мы с тобой к Бабе-Яге в гости попали!

Подобрались поближе, парень откашлялся в кулак и сказал, как положено:

– Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом!

Заскрипела избушка, закачалась, но с места не сдвинулась, одну лапку подняла, стоит, стонет.

– Что ж с тобой случилось, бедолага? – присмотрелся Иван. – Ах, ты бедованка, как и я! Где ж палец-то сломала?

Избушка тяжело вздохнула и как будто понурилась, совсем погрустнела от собственной незадачливости. Ваня суму с плеча снял, кусок полотна вынул, подорожник сорвал:

– Сейчас, голубушка, я тебе помогу, потерпи немного! – палец курий осторожно взял, косточки соединил – избушка тихонько попискивала – подорожник приложил и перебинтовал плотно. – Сейчас полегче должно стать, попробуй.

Избушка закачалась, закряхтела и повернулась к парню передом, дверью, значит. Крыльцо всё в мусоре, паутина как занавеска висит, словно сто лет сюда никто не входил. Ваня по ступенькам поднялся, дверь открыл, от скрипа скривился, но поздоровался как следует:

– Доброго здоровья этому дому, достатка и благоденствия! Приютите ли путника, хозяева?

А на лавке Баба-Яга костяная нога лежала, заскрипела, как дверь, но только грозно:

– Фу, фу, русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а нынче русский дух сам пришел, вот я тебя в печке изжарю, на косточках твоих покатаюууусь! – вдруг застонала под конец, зажаловалась, – Ходют и ходют тут всякие, покою никакого нет престарелому человеку! То в баньке попарь, то обед приготовь, то к Кощею путь укажи, то ещё чем помоги! Спасу нет, не избушка в дремучем лесу, а проходной двор какой-то! А человек неделю встать не может: спину ломит!

– А что с тобой, бабушка, приключилось? – поинтересовался Ваня. – Почему в спину вступило?

– Да Леший, чёрт его задери, подбил Падун-камень поднять, сказал, не осилю я!

– Это не тот ли Падун-камень, где река шумит-гуркотит и царицу-Воду вызвать можно?! – восхитился парень.

– Он самый, – сухо ответила Яга.

– И как же?

– А так же, – отвернулась к стене и пробубнила что-то невнятное.

– Не понял, бабушка, что сказала? – переспросил Ваня.

– Любопытный какой! – разозлилась Баба-Яга.– Не осилила, говорю! Только спину сорвала!

– Ишь ты, ну и Леший! Да кто ж его поднимет-то, Падун-камень?! – покачал головой парень. – Посмеяться он над тобой захотел, бабушка, как же ты его в твоём-то возрасте не раскусила?!

– Это в каком-таком возрасте? – свирепо спросила Яга.

– Да в самом что ни на есть расцвете сил! – торопливо поправился Ваня. – Ты его в другой раз подбей Алатырь-камень поднять, вот уж душеньку потешишь! Ежели она у тебя есть, конечно, – совсем тихо добавил, чтоб Яга не услышала. – А давай, бабушка, я тебе пособлю, спинку подлечу?

– Ну, чем чёрт не шутит, давай, сил уж никаких нет, – не стала возражать Яга.

Иван баньку растопил, веник запарил, на каменку воды плеснул да и отправил бабку туда греться. Веник велел к пояснице приложить и сидеть, пока не позовёт. Сам же принялся порядок в избе наводить: пауков да тараканов вымел, окна почистил, полы помыл, потолок и стены влажной тряпкой обмахнул, постель бабкину перетряхнул, печь растопил, воды нагрел, утварь всякую перемыл, скатерть на стол постелил, пироги из сумы достал, самовар нагрел, лоб утёр, вздохнул – вроде всё. Это рассказывать устанешь, а долго ли умеючи дела переделать! Ягу из бани вывел, пуховым платком поясницу укутал, чаю с пирогами предложил – ожила бабка! Сидит, чай прихлёбывает, розовеет, как заря, глазом блестит, на парня поглядывает.

– В бане помылся – заново родился! – подмигнул Иван.

– Ой, и справный ты парень!– пропела размякшая Баба-Яга. – Даже в печь тебя сажать неловко как-то!

– А и не надо, бабушка! – подхватил он. – Неудобно это!

– Чем же отблагодарить тебя, кощь человеческая?

Иван только рот раскрыл, чтоб о горе-злосчастье своём рассказать, как Яга говорит:

– Всё про твою беду знаю. Надо тебе к Белой Змее идти, она куда мудрей меня, подскажет, как твоё несчастье на счастье поменять.

– А может, к Кащею? – робко спросил Ваня, недолюбливавший змей.

– Нет, – отрезала бабка. – Кощей по смерти дока, а тебе судьбу надо изменить. К Белой Змее. Только закавыка есть одна: спит всё время царица змей, никому её мудрость не нужна, вот она и впала в спячку. Надо тебе, Ваня, её разбудить и совета спросить.

– Как же я смогу? – понурился парень.

– Сможешь. Когда найдёшь то, что, мыслишь, потерял. А и скажи-ка мне, добрый молодец, кто тебя надоумил в путь отправиться? – поинтересовалась Яга.

– Бабушка Аграфена привиделась и сказала, что могу я жизнь свою изменить, вот и пошёл. Про Белую Змею она тоже говорила.

– Ах, Груня, вот ведь угомону нет на тебя! – улыбнулась Баба-Яга. – И с того свету помогать хочешь!

– Бабушка, а где мне змеюку эту искать? – спросил Иван.

Закряхтела Яга, поднялась было, да передумала:

– Сундук открой, там серебряное блюдечко увидишь, достань.

Выполнил парень приказ, протянул Бабе-Яге красивое серебряное блюдечко:

– А ведь ещё золотое яблочко надо, да, бабушка? Где оно лежит?

– Где-где… – что-то пробормотала она, парню вроде «в Караганде» послышалось, но переспрашивать не стал, чтоб Ягу не сердить. – У тебя в суме яблоко есть, дай мне!

Взяла наливное красное яблочко да пустила по блюдечку:

– Гляди!

Посмотрел Иван, а там облако огромное, белое лежит и не шевелится. Вокруг него краса неземная: цветы, травы, птички скачут, зверушки прыщут.

– Вот она, змея всех змей, её добудиться тебе надо.

– А где место это, бабушка?

– Спит она в долине на самом краю света.

– Как же я на этот край попаду? – удивился Иван. – И к тебе-то с трудом добрался!

– Сам и не попадёшь, кощам человеческим ходу туда нет. Но с провожатым, может, и получится дойти. Сама не пойду: не по чину мне, да я вроде как и на больничном сейчас, покой мне нужен. Кот с тобой отправится!

– Я???!!? – послышался недовольный вопль.

Надо сказать, что в избушке Яги были филин да чёрный кот с белыми усами. Филин, пока Иван шебутился, порядок наводил, в лес улетел, потом вернулся, а вот котище всюду шнырял, под ногами путался, пыль на себя собирал, на Ивана шипел и фыркал, словом, помогал, как мог.

– Кот???!!! – такой же возмущённый крик послышался сзади.

Ваня оглянулся: Буян стоял в стойке, нацелившись на кота, а тот, вздыбив шерсть, с печки на него глаза выпучил, стараясь запугать.

– Буян, ты говоришь, что ли?! – обомлел парень.

– Да, хозяин! – тявкнул пёс, не сводя глаз с кота.

– Это потому, что мы в сказку попали?.. – робко спросил Ваня.

– Это потому, что повод появился! Котам – нет!

– Никто тебя, бобика беспородного, и спрашивать не будет! – язвительно промяукал чёрный кот. – Яга сказала, что пойду, значит, пойду! Хотя не хочу! Почему я??? Пусть Филька отправляется! Всё равно спит целыми днями, бездельник!

Филин открыл огромные жёлтые глаза, прищурился на кота, недовольно ухнул и повернулся к нему спиной, всем видом выказывая бесконечное презрение.

– Цыть вы, половики драные! – гаркнула Яга. – Как я сказала, так и будет! Поторапливайся, Ваня, пока я совсем не выздоровела! – глаза её свирепо зыркнули, она поднесла ко рту яблоко и с хрустом куснула его румяный наливной бочок. Во рту блеснули золотые зубы.

И пошли они по дремучему лесу – Иван, Буян да кот.

– Кот, а как тебя зовут? – спросил Ваня.

– Кот.

– У всего на свете имя есть, как это: просто кот?

– У меня нет. Бабка не сподобилась, – буркнул чёрный.

Буян хрипло засмеялся:

– И то верно Яга сказала: половик лохматый! Вот твоё имечко!

– Ты, псина бестолковая! – ощерился кот. – Знай своё место, шавка подзаборная!

Буян продолжал неприятно смеяться:

– У меня-то имя есть! Я Буян, нравом буйный! А ты никто и звать тебя никак!

Кот обернулся, выгнул спину коромыслом, когти выпустил и уже совсем собрался обидчику глаза выцарапать, но Иван примирительно сказал:

– А хочешь, котик, я тебе имя дам? И по спинке поглажу? – ладонью провёл по вздыбленной шёрстке.

– Как это: поглажу? – взъерепенился кот, но прислушался к ощущениям, спину прогнул, замурчал:

– Прррриятно!

Ваня подхватил его на руки:

– Как же тебя назвать, тварь божья? Чёрный ты, как уголёк, хочешь быть Угольком?

– А как это имя отражает мою индивидуальность? – возразил кот.

– И то верно! – согласился Иван. – Тогда Белоус? Усы-то у тебя вон какие богатые!

– Белоуууус! – протянул кот, словно пробуя имя на вкус. – Это мне нравится! Эй, слышь! – сверху вниз бросил псу. – Теперь я Белоус! – и забрался Ване на шею на манер воротника.

Долго ли коротко ли они шли, да никуда непришли.

– Куда мы идём-то, воротник мохнатый? – тявкнул Буян. – Скоро ли придём?

– А ты хочешь на край света вот так запросто за день добраться? – вытаращился на него Белоус. – Нравом-то ты буен, а умом, видать, скуден. Мы можем целый век идти, но никуда не прийти, потому как место это нигде.

– Какой же ты вожатый после этого? – негодующе ответил Буян. – Что с тобой, что без тебя – толку нет!

– Будет ссориться! – мирно сказал Ваня. – Сделаем привал, поедим, может, какая мысль в голову и придёт.

Сказано – сделано. Остановились, припасы вынули, стали закусывать. Коту всё неймется:

– Ваня, вот почему ты такой снулый? Как карась, из воды вытащенный? Смирненький, добренький, тобой помыкают, а ты всё терпишь?

– Так… братья они мои, старшие. Старших-то слушаться надо, недотёпа! – улыбнулся Иван.

– Сам ты недотёпа! – вскинулся Белоус. – Если старший, значит, умный, так, что ли, по-твоему?

– И не только по-моему, по-людски это, – спокойно ответил парень. – Старший завсегда тебя уму-разуму научит, на верный путь наставит.

– И чему же твои братья тебя научили? Портки их дырявые мыть? – скривился кот. – Или синяки считать, которые они же тебе и наставили? Ваня, ум человеку от рождения даётся, и старики могут бестолковыми быть, а уж твои брательники и подавно! Это ж надо, что удумали: дитю несмышлёному внушить, что он виноват в погибели родителей! – Белоус возмущённо фыркнул. – А ты всё терпишь да терпишь, как теля какой!

– А откуда ты про меня всё знаешь? – удивился Ваня.

– Так я волшебный кот, помнишь? – зелёные глаза хитро прищурились. – Ваня, давай я тебя драться научу! Смотри: хук слева – нырок, хук справа – кувырок, удар в челюсть снизу – противник в нокауте! Всё! Ты победитель! Аплодисменты! – Белоус нырял и прыгал по лужайке, кувыркался и падал и, наконец, замер с поднятыми над головой лапами.

Ваня и Буян, раскрыв рот, смотрели на него.

– Апло…что? – спросил парень.

– Хлопанье в ладоши. Ну, ладушки! – скривился кот. – Давай научу! Вставай и повторяй!

Ваня поднялся и, как прилежный ученик, начал повторять за котом выпады, удары, нырки и кувырки. Запыхался.

– А ты ничего, способный! – похвалил его наставник.– Только это каждый день надо делать, чтобы навык появился. Уяснил?

– Уяснил. Но братья намного сильнее меня.

– Я тебе говорю, что дело не в силе, а в быстроте и ловкости, тетеря! Пёс твой огромный, а если начнём драться, верх будет за мной! Потому что я быстрее, ловчее и умнее!

– Как же! – обиженно рявкнул Буян, принимая вызов. – Давай поборемся, посмотрим, кто кого!

– Давай, лохматый валенок! – Белоус начал выгибать спину и топорщить усы.

Но ссора не успела перерасти в потасовку, даже Ваня не успел слово вставить, остудить друзей: по поляне пронеслась словно чёрная молния, жалобно взвизгнул Буян, кот порскнул парню на плечи и замер, встопорщившись. Спустя миг Иван и Белоус увидели огромного чёрного волка с красной пастью, который прижал к земле могучей лапой Буяна, по сравнению с ним казавшимся малым щенком.

– Волк-батюшка, – заговорил, чуть опомнившись, Ваня. – Будь милостив, отпусти мою собачку! Ты повелитель леса и всякой лесной живности, мы в твои угодья вошли, никакого зла не причинили, ни единой малой пташки не убили! Молю тебя, отпусти моего друга верного! – низко поклонился страшилищу и стал ждать ответа.

– Друг верный, говоришь? – глухо, как из бочки, прорычал волк. – За друга верного и жизнь свою не жаль положить?

Упало сердце у Вани, но недолго он раздумывал: «Всё едино судьба моя несчастная, никому не нужная. Чему быть, того не миновать!»

– Не жаль, – шагнул вперёд, к чудищу ближе. – Отпусти Буяна, – слюну сухую сглотнул и руки повесил.

– Вон ты какой! – медленно сказал волк, с уважением глядя на Ивана. – Ради щенёнка безмозглого (тут Буян совсем было вознамерился тявкнуть в знак протеста, но всё же сдержался) себя не пожалеешь? Ведь не человек он, не сородич твой – пся кровь!

– Другом не только сородич может быть, – возразил Ваня. – Мы с Буянкой не один пуд соли вместе съели, иной человек ради тебя и сотой доли того не сделает, что пёс верный совершит. Отпусти, – повторил.

Волчище убрал лапу, Буян поднялся, встряхнулся и поплёлся виновато к хозяину, сел рядом с ним, сунул морду в ладонь.

– Был бы у меня такой друг, – тихо прорычал волк, – может, всё иначе повернулось тогда…

– А что случилось с тобой, государь волк? – видя, что съедать его пока не спешат, спросил Ваня.

– Да не волк я, – махнул он лапой. – Волкодлак.

– Оборотень! – промяукал кот, до того тихо сидевший на шее у Вани.

– Да, оборотень. Только не сам я им стал, не по своей воле, обратил меня злой колдун.

– Как же это? – не поверил Ваня. – Может ли такое быть?

– Может, Ваня, может. Собрался я жениться, невеста у меня была – красавица, умница-разумница, Василисушка! Снарядили свадебный поезд да поехали к ней. А того я не знал, что колдун один захотел на нашей гулянке повеселиться. Дружка мой посмеялся над ним и отказал. Колдун затаил злобу да и обратил весь наш поезд в волкодлаков. Сначала мы стаей держались, потом разбежались кто куда. Товарищей моих охотники постреляли, я один остался, – волкодлак вздохнул. – А ты говоришь, верный друг…

– Можно ли беде твоей помочь? – спросил Иван. – Обратно в человека превратить?

– Этого я не ведаю. Если б знал, давно бы в человека обернулся и к Василисушке своей полетел. Не вышла ведь она замуж, Ваня! Я бегал в деревню, смотрел на неё. Плачет, горюет, меня ждёт, потому что не верит, что я погиб…

– Пойдём с нами, волкодлак? – неожиданно предложил парень.

– Куда? – хором спросили все трое животных, но с совершенно разными интонациями: волкодлак с недоумением, кот с возмущением, Буян с опаской.

– Направляюсь я к Белой Змее, царице всех змей, Баба-Яга сказала, что она может мне в беде моей помочь, дать совет. Может быть, она и тебе что посоветует? Попытка, чай, не пытка? Только куда идти, я не знаю, – грустно сказал Ваня. – Яга нам вожатого дала, Белоуса, но он тоже без ведома.

– Белая Змея… – задумчиво проворчал волкодлак.– Она живёт в прекрасной долине и похожа на белое облако?

– Да! – хором сказали Ваня, кот и Буян.

– Тогда я знаю это место! Забирайтесь мне на спину, я вас мигом домчу!

Залез Ваня на зверя, кота за пазуху засунул, пса в охапку схватил, волкодлаку бока ногами сдавил – сидит ни жив ни мёртв.

– Готов ли? – спрашивает волкодлак.

– Готов, – ответил Иван, хоть и страшно ему до смерточки.

Помчался волкодлак: синие леса мимо глаз пропускает, озера хвостом заметает. Ваня не успел дух перевести, как остановился необычный скакун:

– Слезай, приехали!

– Вот он, край света! – с восхищением протянул Иван.

Вокруг, действительно, красота была необычайная: цветы, каких он сроду не видел, огромные, благоуханные, дикие животные ходили и играли, не пуганные человеком, серебряными струями журчал ручей, ниспадавший по живописным камням, создавая водяную завесу, порхали птицы и бабочки, на небе сияло солнце и виднелся лик луны. В центре долины лежало огромное белое облако. Ваня прокашлялся и подошёл поближе:

– Государыня змея, восстань-пробудись, не прогневайся! – голос предательски дрожал.

Он позвал змею второй раз, третий – безрезультатно.

– Ваня, – позвал его кот. – Так ты её не разбудишь. Тебе надо найти то, что ты потерял.

– А что это? – с недоумением спросил парень.

– Про то ты знаешь, не я! – кот пожал мохнатыми плечами.

– В суме посмотри! – тявкнул Буян.

– Чего смотреть-то? Я и так знаю, что в ней – махнул рукой Иван.

– Посмотри! – хором сказали кот, пёс и волкодлак.

Ваня глянул на них, развязал суму и начал в ней рыться:

– Это припасы, это вода, это одёжа, это… – и замолчал. – А это что такое??

Рука его нащупала продолговатую длинную трубочку.

– Дудочка моя! – воскликнул он и вытащил дудочку из ракиты. – Как же так? Её Андрей сломал!

– А ты? – спросил волкодлак.

– А я щепки подобрал, в узелок связал, да и забыл!

– Вот и нашёл то, что потерял! – воскликнул Белоус.

– Ваня, играй! – сказали животные хором.

Парень поднёс дудочку к губам и заиграл нежную, грустную мелодию. При первых же звуках облако дрогнуло, шевельнулось, и перед путниками медленно выросла исполинская белая змея с золотыми глазами.

– Кто вы такие, что поссссмели мой покой нарушить?! – грозно прошипела она.

– Это я, Матушка Змея, Иван-Бедован, пришёл у тебя совета просить! – отчаянно воскликнул парень.

– Ссссмертный?! – раздвоенный язык пробежал по узким губам. – Погибели ищеешшшь?

– Нет, царица всех змей, ты воплощение вещей силы и мудрости, не прогневайся! Дай совет, как мне судьбу свою изменить!

– Человечишшшко! – прошипела Змея, медленно опустила плоскую голову к замершему парню и внимательно посмотрела ему в глаза узкими вертикальными зрачками.

– Иван-Бедован, говоришшшь?

– Да, Матушка Змея.

– Давно у меня совета никто не спрашивал, давно. Забыл про меня род человеческий. Спасибо, ты пришёл, песенкой потешил, – Змея неторопливо распрямилась. – Доля и Недоля, небесные пряхи, прядут нити судьбы. Тебе, смертный, надо перевязать свою нить от Недоли к Доле, – сказав это, Змея стала медленно опускаться.

– Матушка Белая Змея, – торопливо воскликнул парень. – А где искать их??

– На краю света, где небо сходится с землёй, – продолжала оседать Змея.

– То есть туточки?

– Да…

– Матушка Белая Змея! – крикнул Иван.

– Ну, что ещё? – уже недовольно прошипела она.

– Как волкодлаку человеком стать? Его колдун обратил!

– Накорми его освящённой или благословлённой едой, и он вновь человеком станет. А сейчас поиграй мне, смертный Иван, устала я… – Змея улеглась, скрутившись в большой белый клубок.

Ваня выполнил просьбу царицы змей, сыграл ей мелодию напевную, колыбельную.

– Спасибо тебе, дудочка милая! – сказал радостно. – Теперь надо Долю и Недолю найти, ещё одна задача!

– Не надо их искать, я знаю, где они, – заявил волкодлак.

– Знаешь?? – не поверил парень.

– Ну, вернее, слышу, – смутился зверь. – Они прядут нити, а я слышу, как веретёна жужжат. Иди за мной, Ваня!

Привёл волкодлак парня к самому краю неба и земли, а там две сестры из кудели нити прядут. Всё-то у них одинаковое: веретёна, прялки, пряжа – только у одной течёт нить тонкая, гладкая, золотая, а у другой из-под пальцев выходит кудлатая, корявая, непрочная. Первая сестра – красавица, опрятная, улыбчивая, добрая, вторая же – неряха, угрюмая и ленивая. А нитей тянется с их веретён великое множество, тысячи тысяч!

– Как же я свою найду? – расстроился парень.– Вон их сколько, и не сосчитать! Ох, матушка родимая, видно, ничего у меня не получится, крепко Недоля повязала твоего сына, стреножила по ногам и рукам…

Вздохнул Иван, непрошеную слезу утёр кулаком:

– Ну, хоть узнали, как тебе помочь, волкодлак. Не зазря ты нас сюда принёс.

– Ваня, смотри! – волк мотнул головой. – Кто это??

Перед ними плыл зыбкий женский силуэт, в котором парень узнал свою мать.

– Эх, Ванюша, что ж ты робкий у меня какой? – покачала она головой. – Верно тебе Белоус говорит: побойчее надо быть, посмелее! Смотри, вот твоя нить! – указала пальцем.

Ваня пригляделся: и действительно, это его судьба, корявая, нескладная, невзрачная! Всё рассмотрел, каждое событие, каждый свой поступок.

– И как я мог не узнать? – удивился. – Мою нить ни с чьей другой и спутать нельзя! Вот я дурак! – даже засмеялся от радости. – Матушка, спасибо тебе! – но силуэт уже растаял, как дым.

– Теперь надо придумать, как Долю и Недолю отвлечь, не разрешат ведь они мне просто-запросто судьбу свою изменить!

– Это мы тебе поможем, Ваня, – заявили Буян и Белоус. – Мы у них нити перепутаем, а пока они их распутывать будут – тебе и карты в руки!

– Я за Долю возьмусь, – сказал Буян.

– А я Недоле мешать буду! – добавил Белоус. – Ты только не зевай, Ваня! Помни: нырок, кувырок, удар…

– Аплодисменты, – подытожил Иван. – Ладушки, вперёд, друзья!

Всё удалось друзьям: кот и пёс бегали, как дурные, нити путали, сёстры за голову хватались, бежали то в одну сторону, то в другую, Ваня времени даром не терял, мигом нить свою корявую от веретена Недоли отцепил, к веретену Доли привязал. Волкодлак за кустами прятался, переживал.

Запыхались все: и человек, и животные, и небесные пряхи – но, наконец, порядок был восстановлен, воцарились тишина и покой, прерываемые жужжанием веретена.

– Что теперь? – спросил волкодлак.

– Теперь домой! Тебя выручать, себе помогать! Белоус, ты с нами или к Яге направишься?

– Я с вами, – мяукнул кот. – Очень уж любопытно, чем дело закончится!

Сели на волкодлака и помчались, как вихрь небесный, и даже быстрее. Только леса, реки да поля внизу мелькали и ветер в ушах свистел. В мгновение ока домчались до Ваниного дома.

– Ваня, помни: побеждает тот, кто быстрее да умнее! – строго сказал Белоус.

– И ловчее! – тявкнул пёс.

– Иди уже, – поддакнул волкодлак.

Иван выдохнул, на друзей оглянулся, ворота открыл и ступил на родимый двор. Ничего не изменилось, всё было таким, как и прежде. Он рот открыл братьев позвать, как из хлева вышла Настя с полным ведёрком парного молока.

– Ванечка! – взвизгнула от радости, руками всплеснула, подбежала, на грудь кинулась. – Живой, целёхонький!

– Живой, Настенька! Ничего со мной не сделалось!

– А судьбу свою поменял? – жадно спросила она.

– Поменял, сестрица, на самом краю света был, у Белой Змеи совета спрашивал, нить свою от Недоли к Доле перевязывал.

– Ой, как интересно! – девушка прижала ладони к щекам. – Потом всё-всё расскажешь, а я побегла, некогда мне, дел много. Невестка старшая, Марфа, ух, какая злющая! – тихонько сказала она. – Ты, Ванечка, пока в избу заходи, за стол садись, я тебя сейчас накормлю! – повернулась убежать, но Ваня её за руку поймал:

– Настя, погоди, нет ли в доме еды какой освящённой или благословлённой? Хоть кусочек маленький?

– Кулич вроде с Пасхи остался, а зачем тебе? – удивилась Настя.

– Не мне, другу моему, из беды его вызволить!

– Поняла, сейчас принесу!

Да не успела Настенька уйти – на крыльцо вышла Марфа, увидела их и как начала кричать-верещать:

– Люди добрые, да что ж это творится?! Не успел прощелыга домой вернуться, под отчий кров ступить, как тут же с женой брата миловаться начал! Ах ты, дрянь, змеюка подколодная, иди в дом! – это она Насте крикнула.

Настенька руку у Вани вырвала, всхлипнула и побежала в избу.

– А ты, душа пропащая, что ж ты обратно-то явился, гляделки свои бесстыжие выпучил?? Ни зверь лесной, ни человек лихой на тебя не позарился! Чёрт бы твою душу прибрал, всем легче бы стало!

На вопли жены Андрей выскочил, а с ним и Гордей рядом. На Ивана уставились с удивлением.

– Гля-ко, Гордей, явился не запылился! И суму краденую приволок! – хмыкнул Андрей.

– Ну, получишь ты у меня, будешь знать, как с моей женой якшаться! – с угрозой сказал Гордей и пошёл к Ване.

Тот суму с плеча скинул и стоял твёрдо.

– Ах ты, щень подзаборная! – замахнулся Гордей и… неожиданно оказался на земле ничком.

Удивился, взметнулся, набросился на Ивана и… получил по первое число. Упал на колени, за живот схватился, жалобно крикнул:

– Андрей!

А тот уж, как бык разъярённый, к Ивану побежал, злоба ему глаза застит, думать не даёт. Ну, Ваня силушку его богатырскую в забор и направил. Приложился брат головушкой крепко, охнул, на землю сполз. Сидит, на Ивана смотрит, недоумевает. Андрей рядом охает.

– Ну, вот что, братья мои разлюбезные! И ты, невестка старшая! – строго сказал Иван.

А Марфа в крыльцо вжалась, побелела вся, дрожит и молчит, слава Богу.

– Руки распускать вам никто воли не давал! Только посмейте малого да слабого тронуть – мигом головы поотрываю, уяснили?! – грозно на братьев надвинулся, а они как будто даже ростом меньше стали. – Не слышу! – ещё грозней сказал.

– Уяснили, братец, уяснили! – проохали братья.

– Ты! – к Гордею повернулся. – Настю не смей обижать! Жена она тебе верная, любит тебя, а ты, дурак, счастья своего не понимаешь! Узнаю, что жену обидел, руки узлом завяжу, вовек не развяжешь!

– Вот это сказал! – восхищённо прошептал кот, выглядывавший вместе с друзьями из-за угла. – Моя школа!

– Понял, брат, понял! – простонал Гордей.

– Матушка да батюшка на вас с небес смотрят, слезами умываются, видя, как вы наш славный род позорите, нехристи! Сильный да умный должен слабых да малых защищать и заботиться о них! А вы?!

– Брат, клянёмся, что так и будет! – пообещал Андрей, со страхом глядя на младшенького.

– Попусту не клянись, живи по-человечьи, чтоб родители покойные вами гордились. Или хотя бы не расстраивались, – веско сказал Иван. – А ты, невестка старшая, – брови сдвинул.

– Я, я, Ванечка, раньше всех вставать буду, корову доить, скотинку кормить, на стол собирать, на дворе убирать, Настеньку не обижать! – заторопилась Марфа.

– Ишь, как запела! – расправил брови Иван. – Труды делите поровну, будьте сёстрами, Настя тебе не служанка, а сестрица младшая, поняла?

– Поняла, поняла, Ваня, разумник-то ты какой! Любоваться – не налюбоваться, слушать – не наслушаться речей твоих умнеющих! – умильно сказала Марфа.

– Эй, жена, ты чего это? – Андрей поднялся на ног – Умом повредилась? Иди на стол собирай! Брат наш, чай, с дороги дальней устал да есть хочет! – подошёл к Ване, обнял его: – Ты прости нас, братишка, неразумные мы были, обозлились на тебя по глупости…

– Не держи зла! – Гордей подошёл.

Обнялись братья и постояли так минуточку, кот даже слезу лапкой смахнул:

– Какая трогательная сцена! – прошептал.

– Ваня, вот кулич! – Настенька подбежала.

Ваня к воротам обернулся и крикнул:

– Заходите, друзья, не бойтесь!

– А мы и не боимся! – возмутился Белоус и первым на двор вошёл.

– Котейка какой! – ахнула Настенька и побежала его погладить, за ушком почесать, на руки подхватила.

– Белоус я! – замурчал довольный кот. – Это имя такое!

– Говорливый-то! – Настя ахнула. – Хочешь сливочек? Или молочка парного? Сметанки?

– И сливочек, и молочка, и сметанки! – совсем разнежился кот. – Какая ты умница, Настя!

Буян к братьям подбежал, запрыгал вокруг них – соскучился как-никак.

Следом волкодлак зашёл, осторожно, с опаской. Марфа взвизгнула, за мужа спряталась, братья невольно за ножами поясными потянулись, Настя крепче к себе Белоуса прижала.

– Это кто ж такой, брат? – на правах старшего спросил Андрей.

– Не пугайтесь, не бойтесь, это друг мой. Его колдун в волкодлака обратил, а Белая Змея рассказала, как ему опять человеком стать. Держи! – Ваня протянул чудищу кулич пасхальный.

Тот осторожно в пасть его принял, съел, крошки с ладони облизал, замер. Сначала ничего не происходило, потом волкодлак завыл, закричал страшным голосом, оземь грянулся, глядь: не страшилище лесное лежит, а пригожий парень в красной рубахе. Поднялся, отряхнулся, себя оглядел, засмеялся:

– Ваня, не обманула, Змея, вот он я! – ногой притопнул.

– Как звать-величать тебя, добрый молодец? – это Настенька спросила, первая опомнилась.

– Всеславом родители нарекли, сестрица!

– Проходи в дом, Всеслав, гостем будешь! – поклонилась ему, как по обычаю положено.

– Да я к Василисушке побегу, к невесте моей милой, – запротестовал парень.

– Ты теперь человек, а не оборотень, мигом не домчишься – здраво рассудил Ваня. – Поешь, отдохнёшь, в баньке попаришься, потом коня тебе справим и поскачешь к своей любушке-голубушке!

– И то верно! – согласился Всеслав.

Дружно зашли все под кров гостеприимного дома, сели за обильный стол, которые две хозяюшки соорудили – Марфа да Настенька, и в беседе застольной поведал Иван обо всём, что с ним приключилось, обо всех, кто ему на пути встретился. Речь его лилась-журчала ручейком – заслушаешься! Кот, пёс да волкодлак, то есть Всеслав, свою лепту вставляли, подробности добавляли. А уж когда Ваня про Марьюшку рассказал, старший брат, хитро прищурившись, спросил:

– А не заслать ли сватов к красавице этой? – чем изрядно Ванюшу смутил.

– Заслать! – бодро сказал кот. – Никогда ещё на свадьбе не гулял!

Вот и заканчивается наша сказка о том, как Иван-Бедован счастье искал.

На свадьбе у Ивана да Марьи гуляли все: Андрей с Марфой, Гордей с Настей, Всеслав с Василисой, Белоус с Буяном и много других гостей, но родную кровь ведь никакими гостями не заменишь, верно?

Ваня стал жить в доме Марьюшки, за отцом её присматривать, Богдана и Жданушку растить. Потом Бог им своих деток послал. Андрей с Гордеем тоже детишками обзавелись, поэтому, когда общее застолье по праздникам организовывали, ух, и шум стоял! Дым коромыслом! Это ли не счастье?!

Ваня твёрдо уверен был, что судьба его изменилась только оттого, что он нить своей судьбы от Недоли к Доле перевязал, иначе век вековал бы Иваном-Бедованом.

А вы тоже так думаете?

Да, Белоус остался с ними жить, к Яге на побегушки не вернулся. Растолстел на сливочках да на сметанке, но мышей ловил исправно, за порядком следил.

Буян, конечно же, Ваню не оставил, с ним пошёл, друг верный. Только больше не говорил, да и зачем? Друзья без всяких слов всё понимают.

Вот и сказочке конец, а кто слушал – молодец!

Волшебная куколка


Жили-были и совсем не тужили в одном селе, как положено, у реки расположенном, Любим и Лада – брат с сестрой. Близняши они были, похожи друг на друга как две горошины из одного стручка. В избе у них всё складно, мать с отцом жили ладно, не ругались, детушек любили, словом, счастливы все были. И жить бы дальше, поживать да добра наживать, как однажды налетел на деревню вихорь чёрный силы невиданной и уволок всех девиц и женщин взрослых. Остались лишь девчонки малые да бабки старые. И Лада.

– Да потому что он в тебе бабу не признал! – ехидно сказал Любим. – И то, как признать: день-деньской в мужицких портах ходишь!

Лада, и правда, на исходе шестнадцати годочков была, как мальчишка: в мужской одёже ходить любила, на коне лихачила (отец научил), на палках драться умела, ровесникам спуску не давала ни в кулачках, ни в локотках. А уж про ножи в цель метать и из лука стрелять – и говорить нечего, тут ей равных не было. Ребята деревенские её уважали и побаивались, но как на невесту никто на неё не смотрел: хороша будет жена, которая мужа одной левой в порошок сотрёт! Лада не расстраивалась, замуж пока не собиралась.

Отец с матерью посмеивались: Иван сам свою Марью из другого села привёз, где она настоящей амазонкой была, всех парней по углам раскидывала. А вот в Ванечку своего влюбилась без памяти и поцеловала его на глазах у всех. А почему влюбилась? Так он не смутился её насмешек, на равных с ней в круге боролся, скрутил, победил, а потом на колено упал и признался, что сражён её красотой невиданной и силой могучей, как у Магуры, и мечтает, чтобы она за него замуж вышла, иначе дорога ему одна – в омут головой. Марья таких речей слыхом не слыхивала – и сердце своё девичье потеряла. И ничуть о том не жалела. Так что было дочери в кого воительницей уродиться.

– Сам ты баба, даром что в портах! – не задержалась с ответом брата. – Странно, что тебя вихорь не унёс заместо меня!

Любим был парень справный, красивый, тут и возразить нечего, мужскую работу знал и всё, что парни обычно умеют, умел, но как-то без огонька, без задора. Больше всего ему нравилось на траве лежать и облака разглядывать да мечтать о чём-то.

– Тебе юбку напяль – и девка получится, только ленивая! – упрекала сестра брата.

Отец с матерью и над этим смеялись: Иван и сам в молодости ленивец был, да всё изменилось, когда услышал про необычную девицу в дальнем селе, что никому спуску не даёт и всех женихов колотит. Вот тогда он и решил, что обязательно её добьётся, – и слово сдержал. Так что всему своё время, справедливо полагали родители, будет день – будет и пища.

После того как вихорь непроглядный унёс всех жён, сестёр да матерей, мужики сначала, конечно, ополоумели, но потом, недолго думая, решили отправиться на поиски женщин, потому как муж без жены что голова без тела, всё из рук валится, ничего не спорится, дела стоят, дети не спят – словом, всё пошло вразлад.

Собрались самые дельные мужики, посовещались маленько, к бабке Барсучихе на поклон сходили и в дальний путь снарядились. Ушли – и нет о них ни слуху ни духу. И отец Любима и Лады вместе с ними пропал. Что делать?

– Пойдём на поиски! – заявила Лада. – Пока мы тут сидим, время идёт, а матушка с батюшкой страдают!

– И куда мы пойдём? – возразил Любим. – Отец ушёл – и пропал, а уж он-то завсегда знал, что делать! Надо ждать, он вернётся.

– И сколько ещё ждать? – сверкнула глазами девушка. – Три седмицы прошло! Если бы батюшка матушку нашёл, они бы уже домой пришли!

– Мужики пропали! – пытался урезонить брат сестру. – Здоровые, могутные! Что мы-то сможем сделать?!

– Не знаю, но сидеть на печи и есть калачи я уже не могу! Не хочешь со мной – одна пойду, что-нибудь да придумаю! К бабке Барсучихе пойду, у неё совета спрошу! – Лада вскочила на ноги.

– Вот ведь неугомонная какая! – досадливо сказал Любим, который был вовсе не прочь сидеть на печи да есть калачи, но беспокойство сестры и в него вселило тревогу. – Пошли к бабке, так и быть!

– Значит, деточки, вы решили на поиски родителей отправиться? – прищурилась на них Барсучиха, невысокая кругленькая старушка с кривоватым носом, которая слыла в селе знахаркой.

– Это она решила, – буркнул парень. – Я предлагаю подождать.

– Нельзя уже ждать, дитятко, – вздохнула бабка. – Права твоя сестрица, надо вам отца с матерью выручать да и остальных женщин спасать.

– От чего спасать, бабушка? И что ж это за вихорь был такой? – спросила Лада.

– Это, деточки, не вихорь, а сам Чернобог к нам наведался со своей свитой – Черногор-птицами.

– Чернобог? – удивились отроки.– А кто это?

– Это, чадунюшки, ужасное, страшное божество, воплощение мрака и тьмы, вечный враг Белбога – светлого дня. Готовится он к битве и собирает войско.

– Так унёс бы тогда мужиков, зачем ему женщины нужны? – не понял Любим.

– Жёны сильные могут ему нарожать воинов, и не каких-то там обычных мужиков, а велетов, которым моря по колено, а макушкою они небо подпирают. И тогда пресветлый Белбог может проиграть, и на земле воцарится мрак и ледяной холод, все люди погибнут, а души их отправятся в бездну преисподних – в царство Чернобога. Ему только этого и надо, – грустно сказала Барсучиха.

– Бабушка, да разве мы его победим?! – воскликнул парень. – У него велеты, а мы кто?

– Бабушка, не слушай его! – Лада ткнула брата локтем. – Говори, что делать, мы всё выполним!

– Я вам, деточки, ничем не помогу, вам надобно идти к моей средней сестре, вот она и подскажет, и научит, как Чернобога одолеть. Вашему отцу я то же сказала, да он посмеялся надо мной, старой, и не послушался. Вы, гляжу, поумнее будете! – глаза бабки блеснули в глубине избушки. – Только вам надо быть заодно, не ссориться да друг за дружку крепко держаться!

– А как мы к сестрице твоей попадём? – спросила Лада. – Мы не знаем, куда идти.

– В этом вам куколка моя поможет, – Барсучиха вышла из мрака избушки, держа в руках маленькую куколку, сделанную из тряпок. – Ты, Ладушка, засунь её за пазуху, поближе к сердцу, да слушай: куда она торкнется, в ту сторону и идти следует. Только вот что, – совсем тихо сказала бабка, – как сама есть будешь, так и её покорми, иначе она вас заблудит, в топь заведёт и погубит! Поняла ли, девонька?

– Поняла, – прошептала Лада. – Пошли, братец! – даже её, неустрашимую, бабкины слова напугали.

– Отправляйтесь в путь побыстрее, пока тьма не сгустилась, да помните: не ссорьтесь!– крикнула вслед Барсучиха.

Стояла она на пороге избушки и становилась всё меньше да меньше, как будто таяла. Через сотню шагов оглянулись отроки – а её и нет вовсе, словно растаяла.

– Чур меня! – боязливо сказал Любим. – Не бабка, а ведьма какая-то! Не верю я ей!

– А я верю! – твёрдо сказала Лада. – Больше верить некому!

Собрались брат с сестрой в путь дальний, неизведанный, поели перед дорогой – девица куколку не забыла покормить, спрятала её поглубже за пазуху – и пошли по тропинке в лес, что синей грядой недалече возвышался. Лада внимательно к куколке прислушивалась: в какую сторону она толкнётся, туда близняши и ступали.

Долго ли коротко шли, да Любим устал, заскучал, сорвал прут и давай с размаху сшибать листочки с деревьев да головки цветов.

– Силушку молодецкую некуда девать? – рассердилась Лада. – Нельзя природу-матушку зазря губить!

– Ты что за защитница такая взялась?! – не замедлил с ответом Любим. – Ладно бы зверь какой или птица, а то трава никому не нужная!

– Ничего бесполезного в природе нет! Каждая травинка для чего-нибудь да нужна! Прекрати!

– Ну, ладно, не ругайся, – примирительно сказал Любим, парень-то он был нравом незлобивый. – Давай, что ли, привал сделаем, отдохнём да поедим!

Сестра не возражала, ножки её резвые тоже подустали. Остановились ребята под большим дубом, Лада стала припасы из котомки доставать да куколку кормить, а Любим по нужде отошёл. Только пристроился – глядь: заячьи уши. Метнулся за луком:

– Там зайцы! – бросил сестре. – Сейчас я серого подстрелю, хоть мясца поедим!

– Нельзя стрелять! У них детки малые сейчас! – крикнула вслед Лада, но куда там! Умчался парень, как заяц. Стрелу пристроил, тетиву натянул, ещё миг – и полетит оперённая в существо безвинное… Не дрогнула бы у охотника рука, да нечто невиданное произошло: вышел из травы заяц, лапки сложил, голову повесил и молвил человечьим языком:

– Стреляй, добрый молодец, всё равно мне жизнь не мила…

У парня сердце обмерло да руки опустились:

– Ты что это, говорить умеешь??

– Да, могу, – грустно ответил серый. – Только зачем мне это уменье? Всё равно без времени погибать…

– Почему погибать? – не понял парень.

Вздохнул горько-прегорько заяц:

– Всё моё семейство наш Леший соседнему Лешему в карты проиграл. Обязаны мы к нему сегодня явиться. А что уж он с нами сделает – никому не ведомо…

– Как проиграл? Вы что ж, у него на побегушках?

– Не токмо на побегушках, а в полном крепостном праве, что хочет, то и делает… – ещё горше вздохнул заяц. – Милая моя, идите сюда! – лапкой махнул.

Вышли из травы зайчиха серая и пятеро зайчат, все грустные, с поникшими ушами. Мать детей к себе прижимает.

– Вот всё семейство моё, идём к чужому Лешему в незнакомый лес, – у зайца даже слёзы на глазах проступили.

– А можно ли вашей беде помочь как-то? – Любим и о малой нужде своей позабыл, так горем заячьим проникся.

– А как ты поможешь, добрый молодец? Видишь, у нас у всех уши особым, лешьим, узлом завязаны, который говорит о том, что нас в карты проиграли. А развязать его только другой Леший сможет, – всхлипнул серый.

– А можно ли посмотреть на этот узелок? – поинтересовался парень.

– Пожалуйста! – заяц ближе к нему подошёл.

Любим на корточки присел, присмотрелся, острый ножичек вынул: чик-чик – и освободил ушки зайцу. Тот встрепенулся, ушами повёл, усами моргнул:

– Жена! Иди скорей! Сейчас добрый молодец…а как тебя звать-величать? – спохватился зверёк.

– Любим.

– А по батюшке?

– Иванович… – совсем растерялся парень.

– Любим Иванович сейчас нас из повинности вызволит!

Окружили серые да пушистые охотника, большими глазами на него глядят, лапками трогают. Любим всем узелки подрезал, ушки освободил, и радостное семейство запрыгало в чащу, хвостиками виляя.

– Спасибо тебе, Любим Иванович! – поклонился заяц. – За помощь твою я тебе отплачу. Как нужда будет, только крикни: Заяц серый, куда бегал? Прибеги! Помоги! – лапой помахал, ушами постриг и убежал.

– Вот ведь!– пробормотал парень, сам себе не веря, нужду малую справил, к сестре пошёл.

– И где зайцы? – строго спросила она.

– Промахнулся… – соврал Любим и подсел к костру.

Лада уж и огонь развела, и грибов набрала, на прутики их нанизала, чтобы пожарить.

– Ну и хорошо! – обрадовалась братниным словам. – Сейчас грибков жареных поедим да и пойдём! Что это ты смурной какой? – пригляделась к Любиму.

– Смеркается уже, – не ответил он. – Может, заночуем, сестрица? А с рассветом в путь?

– Ты прямо на себя не похож, – покачала головой она. – Не случилось ли чего?

– Устал что-то, ноги не идут, – пожал плечами Любим и стал поджаривать грибы.

– Ну, ладно, отдохнём, – согласилась Лада. – Только завтра с первыми лучами солнца пойдём, а то и раньше! Как разбужу, вставай сразу!

– Хорошо, сестрица.

Лада с опаской посмотрела на брата, поджала губы и тоже взяла прутик с грибами. Наелись ребята, остатки воды из туеса выпили, прилегли у костра. Веки тяжёлыми стали, сон пришёл, чтобы увести их в своё царство, но внезапно захрустел хворост под чьими-то тяжёлыми шагами и к огню из самой чащи вышел суровый, могучий старик, облачённый в мохнатые звериные шкуры, весь заросший густой бородой, глаза его сверкали, подобно угольям костра.

– Вот ты где, нечестивец! – заревел, схватил Любима за шиворот, легко поднял его и, словно котёнка, начал трясти. – Ты почто меня по глазам хлестал, а?! Почто зайцев с детёнышами мыслил подстрелить, негодник?? Вот ужо я тебе устрою! Отхлещу вершинами берёз по первое число! Попомнишь Святобора!!! – громовой рык старца совершенно напугал отроков.

Святобор швырнул парня наземь и наступил на него ногой, руками же начал пригибать вершины берёз.

– Государь Святобор! – опомнилась Лада и низко-низко поклонилась грозному богу. – Прости брата моего, он по недоразумению прутом махал! Прости, не наказывай, не будет больше он матушке-природе вредить и зверьё невинное губить! Да и не губил он никого! Промахнулся!

– Промахнулся, говоришь? – зарычал лесной владыка, но ногу со спины Любима снял.

– Вовсе не стрелял, – пробормотал парень, поднимаясь и отряхиваясь. – А почто они у тебя в рабстве у Лешего?! Почто он может над ними куражиться и в карты проигрывать??

– В карты проигрывать? – нахмурился старик. – Совсем распоясался негодник, из воли моей вышел! Вот я на него Туросика, Свида, Стукача и Пахма напущу, попомнит у меня, леший его задери!

– Не будешь ли гостем у нашего костра, государь Святобор? – продолжала подлещиваться Лада. – Грибков жареных отведай, хлебца печёного…

– А ты кто таков? – воззрился на неё лесной бог. – Одёжа как у парня, голос как у девки! Не пойму что-то.

– Это сестра моя, Лада, – подал голос Любим.

– Девка?! – опять нахмурился Святобор. – Негоже девке в мужицких портах ходить! Сымай!

– Батюшка Святобор, мы отца с матерью выручать идём, их Чернобог в своё царство утащил, ей так сподручней! Не гневайся, будь милостив! – заступился за сестру Любим.

– Чернобог? – совсем помрачнел бог лесов. – Ладно, быть по сему, но потом, ежели в портах увижу, достанется тебе на орехи, девка! Лучше уж в угодья мои ни за грибами, ни за ягодами не суйся! А ты! – грозно сверкнул очами на парня. – Не думай, что легко отделался! Отведаешь ты у меня берёзовой каши! Навечно науку мою запомнишь! – и за шиворот утащил Любима за дуб.

Некоторое время оттуда раздавались хлёсткие удары и стоны. Потом Любим вышел, придерживая штаны и потирая зад.

– Вот старикан поганый! – пробормотал.

– Запомнил ли мою науку? – следом за ним Святобор показался.

– Запомнил, запомнил! – отбежал в сторону Любим.

– А ты не сердись, парень, – совсем миролюбиво сказал лесной бог. – Пока на своей шкуре боль не прочувствуешь, не поймёшь, каково это. Зато теперь знаешь, что всякому живому существу боль причинять нельзя! Всё живое вокруг нас, всё дышит и чувствует. Возьми-ка жёлудь. Да бери, не бойся! – прикрикнул.

Любим взял большой жёлудь:

– Зачем он нам?

– Ежели вдруг совсем исхода не будет, брось его за левое плечо и скажи: Государь Святобор, помоги, на подмогу приди! Увидишь, что будет, – сказал и исчез.

– Ух ты! – выдохнула Лада. – Вот это да! – побежала в темноту, но ни звука, ни шороха, ни отблеска – ничего не было. – Больно он тебя, братик? – с жалостью обратилась к Любиму.

– Да ничего, – почесал он зад. – Сам дурак. Спать давай, утро вечера мудренее.

Не обманула Лада: лишь первые лучи солнца заиграли на небесном своде, подняла брата. Остатки грибов и хлеба съели, куколку накормили и пошли дальше. Пить хотелось – мочи не было, а они шли и шли без привала, – куколка им никакого отдыха не давала, всё торкалась да торкалась.

Наконец набрели на широкую прогалину, по противоположной стороне которой ровной стеной тянулся непролазный синий лес. Куколка ткнулась прямо в сердце и затихла.

– Пришли, – прошептала Лада.

– И куда ж нам идти, тут нет ничего, – отозвался Любим. – Где бабкина сестра?

– Тихо ты! – шикнула на него Лада, на которую щёткой возвышавшийся лес произвёл странное впечатление: и боязно было, и войти туда хотелось.

– Ну, деточки, чего стоим? – неожиданно сзади раздался тонкий женский голос. – Коли в гости пришли, милости прошу!

Отроки вздрогнули и обернулись: перед ними стояла невысокая худая старуха с лукошками, полными грибов да ягод, которые заметно клонили её к земле. На голове у неё был платок, завязанный надо лбом, на лице особенно выделялся крючковатый нос.

– Доброго здоровья, бабушка! – первой опомнилась Лада. – Мы ищем среднюю сестру бабушки Барсучихи! Не знаешь ли, где её найти?

– Это я, – улыбнулась старушка. – Потапихой меня кличут!

– Позволь помочь тебе, бабушка! – Любим подхватил у бабки тяжёлые лукошки.

– Спаси тебя бог, сынок! – разогнулась Потапиха и повторила. – Милости прошу, гости дорогие! – повела рукой, и ребята увидели избушку, окружённую частоколом, на котором торчали черепа животных.

Озираясь, вошли в избу, где под ноги им кинулись зайцы да белки, схватили лукошки и потащили грибы разбирать да на нитки нанизывать, из ягод лесных отвар да варенье варить.

– Чудно-то как! – воскликнула Лада.

– Чудно – это девица в портах! – отозвалась Потапиха. – Сказывай, почему в таком виде по миру бродишь, а ты, сынок, наруби-ка дров старой женщине, а то у меня что-то спину прихватило.

Пока Любим дрова рубил, воды таскал да баню топил (бабка ему ещё дел надавала), Лада всё-всё как есть Потапихе рассказала, а ещё тесто замесила и пирогов напекла, с грибами да ягодами. Сели они за стол, чаю с пирогами отведали, бабка и говорит:

– Вы, детыньки, идите в баньке попарьтесь, а я пока подумаю, как вашей беде помочь. Ушли ребята в баньку, сначала Любим, он пожарче любил, потом Лада пошла, косу расплела, расчесала, сарафан надела, бабкой даденный, в избу вошла, Потапиха и ахнула:

– Что за девица-краса! Чисто Елена Прекрасная! Красоту свою губишь мужичьей одёжей! Сила-то наша, женская, от земли-матушки идёт да по жилкам растекается, потому и ходим мы в сарафанах-колоколах! А ты, пустомеля, в штаны забралась!

Лада от этих слов зарумянилась, раскраснелась – ещё краше стала. Брат на неё смотрит – глаз отвести не может: такой сестру он никогда не видел. Любуется – не налюбуется.

– Сестра-то у тебя какая, а? – бабка его под локоть толкнула, он и опомнился. – Пуще себя береги её, бестолочь!

– Ну, вот что, деточки мои дорогие, нашла я, как вашему горю пособить.

– Как, бабушка? – подлетели к ней близнецы, одинаковыми глазами уставились.

– Непростое дело вы затеяли, нелёгкое: видано ли где, чтоб человек самого Чернобога одолел? И не человек даже, так, детёныш человеческий. Тут сила иная нужна, заповедная, сказочная.

– Да где ж мы такую силу возьмём, бабушка? Помоги нам! – взмолились брат с сестрой.

– Я вам расскажу, что делать нужно, а вот где Чернобога найти – не ведаю. Придётся вам, дитятки, идти к нашей старшей сестре, Ягибихе. Она всей мудростью владеет, всё прозрит: и твердь земную, и пучину морскую, и высь небесную. Она путь укажет.

–Как же нам найти её?

– Об этом после, а пока запоминайте: чтобы одолеть Чернобога, вам нужно найти старый Ветер, который сидит с закованными устами. Сила его такова, что ежели он дунет во всю силу – наступит конец света. Вам нужно уста его отверзнуть да умилостивить, чтоб дунул он не в полную силу, не вполсилы даже, а в четверть! Этого довольно будет, чтоб Чернобог испугался. Цепи зачарованные порушить может разрыв-трава, она все на свете замки открывает.

– А где взять её, бабушка?

– Вот тут я вам помогу, это в моей власти! – улыбнулась Потапиха. – Вовремя вы пришли, детки, сегодня ночь накануне Иванова дня, в полночь пойдёте на пустырь, что за избушкой, и будете косить траву до тех пор, пока не переломится железная коса. В том месте, где она свалится, соберёте всю скошенную траву и бросите в ручей: обыкновенная трава поплывёт вниз по течению, а разрыв – супротив! Тут её и хватай! В сарафан заверни и в котомку поглубже спрячь, чтоб она силу свою не потеряла. С этой травой не медля ни секунды пойдёте к Ягибихе, чтоб она вам путь указала к матери всех ветров и Чернобогу. Всё ли поняли?

– Всё, бабушка! – хором ответили близнецы

– Собирайтесь, полночь скоро!

Лада и Любим быстро поднялись, припасы в котомку сложили, которые им Потапиха дала.

– Вот вам моя куколка, она вас до старшей сестрицы доведёт.

Куколка была совсем не такая, как прежде: тяжёлая, головастая, рот большой с зубами – не играть с ней, а детишек пугать.

– За пазуху сунь её и слушай: куда толкнётся, туда и идите. Как разрыв-траву найдёте, скажи ей: куколка, веди! Только помни, девонька: она всегда должна быть сытой, иначе тебя есть начнёт, дыру до сердца прогрызёт и съест. Так-то! Запомнила?

– Запомнила, – дрожащими губами прошептала Лада.

– Ну, то-то! А сарафан береги, он волшебный: ежели тебе какой парень приглянется, надень для него сарафан, он тебя увидит и пойдёт за тобой, куда захочешь, а там уж дело за тобой, красавица! – улыбнулась Потапиха.

– Какой там ещё парень! – ядовито сказал Любим. – Ей не до них.

– А ты, пустомеля, молчи! – бабка стукнула его по затылку и вручила тяжёлую косу. – Тебе косой махать, силы береги!

Лада хихикнула.

– Впервой, что ли! – небрежно отмахнулся парень. – Сдюжу как-нибудь! Пошли, Елена Прекрасная, – съязвил.

– Ну, бог в помочь вам, деточки! – Потапиха проводила их до крыльца, махнула вслед рукой и…растаяла.

– Чур меня, – прошептал Любим. – Связались мы, сестра, с нечистой силой, как бы самим не пропасть… Где ж пустырь?

– Да вот он, братик, прямо перед тобой.

И то верно: прямо перед ними расстилалась заброшенная, густо поросшая травой пустошь. В полной тьме стояли ребята, а поодаль и вокруг блуждали синие огоньки. Дрожь пробрала их до самых костей.

– Смотри, братик, луна взошла, – тихо сказала Лада. – Пора!

Она взяла у брата котомку, а он половчее перехватил косу и размахнулся.

– Эх, раззудись плечо, размахнись рука! – громко сказал, чтоб себя приободрить, и начал косить.

Только махнул косой, как со всех сторон послышался страшный хохот, от которого у ребят кровь в жилах заледенела. Стиснул зубы Любим и продолжил косить, только с каждым взмахом коса всё тяжелей итяжелей становилась, как будто её тянул кто-то, не давал замахнуться. Вот уж и руки из земли показались, что косу хватали, вроде и человеческие, но с такими длинными чёрными когтями, каких у людей и не бывает. Машет парень косой, а хохот и визг всё страшней и ближе, огоньки мечутся, как потерянные души, круг вокруг ребят сужается, душа в пятки уходит, но Любим не отступает: челюсти сжал, желваки на скулах бегают, на руках бугры вздуваются, косит и косит как заведённый. Лада от брата ни на шаг: глаза горят, за косой следит, боится пропустить, как железо об траву ломаться будет. Долго они косили, как будто целую вечность, но вот взвизгнула литовка, словно на преграду напоролась, звякнула и сломалась. Взвыли голоса вокруг, захохотали, залаяли, огоньки в сплошное кольцо слились, на ребят надвигаются, но Лада, как коршун, кинулась в траву, в охапку её сгребла, к брату обернулась:

– Где речка?!

А Любим ни жив ни мёртв стоит, пот по нему градом бежит, руки дрожат от напряжения, разогнулся с трудом, но глазами путь ищет и трясущейся рукой сестре направление указывает:

– Вот оттуда я бабке воду таскал!

Побежали ребята в низину, где речка-журчалка шумит, каплями брызжет. Кинула Лада охапку, а из воды будто руки зелёные взметнулись, траву ловят, хотят её в глубину утянуть. И голоса, между прочим, не умолкают, зубами скрежещут, и огоньки синие по берегам скачут. Любим не растерялся, черенком косы по рукам стукнул, вода застонала-заплакала жалобно, словно девица.

– Вот она! – радостно крикнула Лада, малую травку, которая супротив течения поплыла, из реки выхватила, в сарафан завернула.

Вмиг стихли дьявольские голоса, синие огоньки пропали, вода успокоилась. Присели ребята на бережку дух перевести, пот смыть да отдышаться, посидели малую толику, друг на друга взглянули: пора.

– Куколка, веди! – шепнула Лада и почувствовала неслабый толчок: куколка была не чета прежней и торкалась изрядно.

– Пошли, братик!

Долго ли коротко ли шли брат с сестрой, они не ведали, только к рассвету все припасы у них закончились: куколка то и дело есть просила и всё, что им Потапиха в котомку собрала, съела. А лес всё гуще и гуще становился, ветки над головой переплетались так, что неба синего не видно, а трава-мурава за ноги цеплялась, не давала идти, и каждый шаг отрокам с трудом давался. Они и есть хотели, и пить, а куколка всё не унималась, гнала и гнала их вперёд и опять есть запросила. Лада помнила, что если её не накормить, она у неё сердце выест, и придумала, как утихомирить обжору хоть на время. Сказала брату, что ей в кустики надо, а сама от бедра кусок мяса отхватила, кукле в рот засунула, та обрадованно зачавкала и замолчала. Лада ногу полотном перетянула, чтобы кровь унять, и дальше пошла. Ещё раз пришлось ей от ноги кусок мяса отрезать, но прожорливая куколка опять есть запросила, и девушка уже не знала, что делать.

– Ты что, сестрица? – обеспокоенно спросил Любим, видя, что его бойкая сестра замолчала и идёт с трудом.

Не хотела Лада говорить, но всё же пришлось ей всё брату рассказать, поскольку он отставать от неё не собирался. Ахнул Любим, начал её ругать на чём свет стоит, оттяпал от своей ноги кусок в два раза больше, куклу накормил, кровью своей напоил, она и затихла. День ясный разгорался, солнце сквозь шатёр из веток проникало, лица их согревало ласковыми лучами, а у ребят сил уже совсем не осталось. Любим и от второй ноги кусок отхватил, еле шёл.

– Сестрица любимая, – с трудом промолвил. – Я думаю, оба мы не дойдём до Ягибихи, сожрёт нас кукла проклятая…Ты вот что, отрежь от меня несколько кусков, парень-то я здоровый, – слабо улыбнулся. – И иди одна. А я тут полежу, силы поберегу. А как дойдёшь до старшей сестры, расскажи ей обо мне, может, средство какое есть, чтоб мясо на костях побыстрее нарастить…

– Ишь, что удумал! – рассердилась Лада. – Чтоб я брата своего любимого на куски порезала в угоду этой утробе ненасытной?! Да я сейчас её, уродину, на части раскромсаю!

Кукла как будто испугалась и есть просить перестала, прямо в сердце Ладу толкнула и затихла.

– Пришли, что ли? – недоверчиво спросила она.

– Кажется, пришли, – тихо сказал Любим. – Смотри, сестра!

И увидели они избушку на курьих ножках, обнесённую густым частоколом, да не из дерева, а из костей человеческих, а на костях надеты черепа людские. Похромали брат с сестрой поближе, а черепа так и таращатся на них глазницами, насквозь прожигают.

– Страшно-то как! Это ведь мы к самой Бабе-Яге пришли, не иначе, – прошептала Лада. – Вот она кто, старшая сестра!

– Избушка, избушка, – несмело проговорил Любим. – Повернись к лесу задом, ко мне передом.

Избушка закряхтела, заскрипела и, рассыпая облака древесной пыли, повернулась к ребятам дверью и крыльцом. Так же робко они поднялись по ступенькам и, постучавшись, зашли в избу.

– Доброго дня вам, хозяева, – тихо сказала Лада.

– Есть кто живой? – чуть громче спросил Любим.

– Как же, как же, все в доме! – послышался хриплый голос, и с печки на ребят уставился любопытный чёрный кот с зелёными глазами. – Я, филин да мыши здесь. Бабка вскорости вернётся. А вы кто? Каким ветром вас сюда занесло? Зачем? Ведь Яга вас сожрёт – глазом не моргнёт и косточек не оставит.

Кот мягко спрыгнул и потёрся о ноги Лады. Филин ухнул на притолоке, мыши зашуршали в подполе: всем хотелось знать, зачем сюда незваные гости забрели.

– У нас дело, мы к ней от её средней сестры пришли, бабки Потапихи. Она обещала, что поможет нам отца с матерью спасти… – сказала Лада и повалилась на пол.

Любим еле успел её подхватить, скривился от боли и тоже лишился чувств.

– Вот те на! – удивился кот. – Что-то новенькое! Как бабка-то это воспримет? Сразу съест или подождёт, пока в себя придут?

Филин опять ухнул: он не знал, как поступит Яга.

Ребята пришли в себя от воды, которой кто-то брызнул в им в лицо. На лавке, широко расставив ноги, сидела женщина, вовсе не старая и ничем не напоминавшая Бабу-Ягу. Нос, правда, был крючком, но на этом всё сходство с сёстрами заканчивалось. Она была высокая, смуглая и вполне симпатичная. Две чёрные косы и цветастый платок на голове делали её похожей на цыганку.

– Очухались? – неласково спросила Ягибиха. – Кто такие и зачем пожаловали? Кот сказал, вы от Потапихи пришли. Чем докажете?

Лада вытащила из-за пазухи куклу и протянула Яге:

– Вот. Бабушка её дала, чтоб дорогу указывала.

Лицо женщины осветилось улыбкой:

– Ну, здравствуй, здравствуй, дорогая, давно не виделись! – кукла в ответ клацнула зубами.– Сколько лет, сколько зим ты мне никого на обед не приводила! – кукла вроде как улыбнулась. – А что это ты замарашка какая? Вся в крови…Кого сожрать удумала? – Яга перевела глаза на ребят.

– Мы её…своим мясом кормили, – с трудом вымолвил Любим.

– То есть, дай-ко сначала я мясца человечьего отведаю, – Ягибиха сжала куклу, – а уж потом Яга за тобой твои объедки доберёт?! – лицо женщины исказилось от гнева, и она вмиг превратилась в древнюю страшную старуху. – Что свежатинку мне привела – хвалю, не люблю мужиков да баб, у детей мяско всяко помягче и послаще, мне, старой, в самый раз будет. А вот что от моего обеда лакомые куски отхватила – за это не помилую! – старуха скрутила куколку так, что кости её хрустнули и она заверещала. – Отдавай! – хруст стал ещё сильнее.

Кукла взвыла, открыла рот и извергла из себя куски плоти. Яга схватила их, к пораненным местам приложила, дунула, плюнула – мясо вмиг приросло, как будто ничего и не было. Искалеченную куклу кинула в печь, та вспыхнула синим пламенем.

– Вот теперь сказывайте, зачем пожаловали? Дела пытать али от дела лытать? Да не врать! А то мигом в печке изжарю, съем и на косточках покатаюсь! – зыркнула чёрным глазом Ягибиха, вновь обратившаяся в симпатичную женщину.

– Мы, ба… – начал Любим и замялся: ну, как её бабушкой назвать?! – Мы от Потапихи по делу пришли.

– Родителей выручать идём! – Лада зачастила. – Будем биться с Чернобогом! Уже добыли разрыв-траву, чтобы освободить старый ветер. Он нам поможет Чернобога одолеть!

– Только где их найти, куда идти – не знаем, – подытожил Любим. – На тебя вся надежда. Потапиха сказала, ты всё на свете ведаешь и путь укажешь!

– Ну, не совсем уж всё… – как будто засмущалась Яга, даже щёки у неё порозовели. – Но кое-каким знанием заповедным володею. Вот что, чада, – призадумалась она. – Спешить вам надо, рассиживаться неколя.

Ягибиха сложила пальцы левой руки в фигу и направила в сторону печки:

– Чуфырь-чуфыри, всё взад обрати!

В печи пыхнуло, треснуло, и оттуда выскочила кукла, целая и невредимая. Как ни в чём не бывало, улыбнулась страшным ртом и поворотилась к своей хозяйке.

– Она вас до матери всех ветров доведёт, – сказала Яга.

Брат с сестрой со страхом уставились на ведунью:

– А она опять будет нас… нами…угощаться?

– Нет, – отмахнулась Ягибиха. – Рот я ей закрою, пусть только попробует разинуть да еды попросить! Это тебе наказание такое будет, поняла?! – зыркнула в куклу.

Та согласно кивнула.

Внутрь куклы Яга вложила горшочек с горячей кашей и запечатала его:

– Это для того чтоб старый ветер умилостивить, чтоб он просьбу вашу выполнил и вас самих не сожрал со всеми потрохами! – грозно сказала. – Придёте к матери всех ветров и скажете ей: «Дарёному-кормлёному червлёному-золочёному дань отдать и самим не пропасть!» – и она все ваши просьбы выполнит.

– А что мы должны попросить у матери всех ветров? – спросил Любим.

На печке хрипло засмеялся кот и заухал филин.

– Тугодум, что ли? – нахмурилась Ягибиха. – Или позлить меня решил??

– Тугодум он, Бабушка-Ягушка! – зачастила Лада. – Мы попросим, чтоб она нас к старому ветру отвела и к Чернобогу путь указала!

– Не трындычи, – остановила её Яга. – Говори с матерью ты. У неё только сыновья, один дурее другого, может, на девицу посмотрит, подобреет. Да какая ты девица! – махнула она рукой. – В мужицких штанах шастаешь! Хоть косу на грудь перебрось, что ли…

– Что ж вы все к моим штанам цепляетесь, как репейник! – прошептала Лада, чтоб грозную ведунью не разозлить.

– Лучше молчи! – посоветовал кот, филин уханьем подтвердил.

– Ну, всё ли понятно? – Ягибиха стала неуловимо обращаться в страшную старуху.

– Да, Бабушка-Ягушка, всё поняли, спасибо за науку! – поклонились ей отроки.

–Так скатертью дорожка! – рыкнула Яга. – Да подите же с глаз моих долой! Да побыстрее! Больно уж русский дух силён, проголодалась я!

Любим с Ладой шементом выскочили за дверь и ссыпались по крыльцу. Кукла – за ними. Ребята выдохнули, посмотрели друг на друга и согласно обернулись к волшебной проводнице.

– Веди! – хором сказали.

Куколка даром что без ног была, побежала так споро, что брат с сестрой за ней еле успевали: чикилдык-чикилдык – ковыляет, не спотыкается, дух перевести не даёт, привал не требует. Долго ли коротко они мчались как заполошные, устали вусмерть: ноги не двигаются, руки не поднимаются, в грудь словно уголь раскалённый вложили – дышать не даёт.

– Куколка, погоди! Куколка, не спеши! – задыхаясь, кричат.

А она только обернётся, страшным ртом ухмыльнётся, и дальше чикилдыкает. Ребята так устали, что тоже, как куколка, стали ковылять, с боку на бок переваливаться. Вечность целую спотыкались, но, кажется, пришли. Стала куколка, как пень, глядь: лес дремучий кончился, за ним пустырь огромнеющий, на пустыре гора возвышается, облаками укутанная.

–Вот где ветры-то живут! – пробормотал Любим.

Вздохнули чуток и в гору полезли, куколка не спешит, позади идёт: её миссия выполнена. До самых густых облаков ребята добрались, словно в сметану попали: ничего не видать! Но вот впереди забрезжил как будто свет. Прибавили они ходу, глядь: хоромы каменные перед ними, у окна старуха стоит, седые волосы расчёсывает. Поведёт гребнем – с волос облака стекают, макушку горы обвивают.

– Доброго дня тебе, матушка всех ветров! – крикнула Лада.

Старуха носом повела:

– Чур меня! Русским духом повеяло! Кто вы такие и что вам надобно? Как вы посмели меня потревожить, детёныши человеческие??

– Дарёному-кормлёному червлёному-золочёному дань отдать и самим не пропасть! – дрожащим голосом сказала Лада и замерла.

Старуха, услыхав эти слова, в лице переменилась, гребень отложила, ребятам улыбнулась:

– Так вы от подруженьки моей пришли, от Ягибихи! Заходите в дом, гостями дорогими будете!

Вошли в царские хоромы брат с сестрой, всё матери ветров рассказали, просьбы свои изложили, призадумалась она, да ненадолго.

– Сейчас сыновья мои домой вернутся, мы их спросим, как к старому ветру дойти. Я стара, а он намного старее меня будет, я и не видывала его никогда, только слышала. Вы пока, ребятки, поешьте да отдохните. А ты красавица, косу распусти, дай я тебе её расчешу, сердце своё потешу. Нет у меня дочечки, одни мальчишки народились, буйные да шелопутные. А так хотелось доченьку-ягодку, чтоб волосы ей чесать да косы плести!

Начала старуха волосы Лады чесать: гребнем поведёт – маленькое облачко появится, пушистое, золотистое, как цыплёнок! Ладе и Любиму удивительно, а матери весело, радуется – не нарадуется.

Но вот раздался посвист громовой, стены затряслись, окна и двери захлопали.

– Явились – не запылились! – проворчала старуха. – Весь дом из-за них ходуном ходит!

В горницу ввалились добрые молодцы, один крепче другого, настоящие богатыри с крылами за спиной.

– Здравствуй, матушка любимая! – воскликнули. – Что ты нам приготовила, есть очень хочется!

– Да что вы дуроломы у меня какие! – рассердилась старая женщина. – Ай не видите, что гости в доме?! Поздоровайтесь!

– Доброго вам здоровья, гости дорогие, – послушно исправились ветры.

– Давненько у нас чужих в доме не было, – нахмурился самый старший, суровый с виду ветер. – Зачем пожаловали?

– Ты брови-то не супь! – прикрикнула мать. – Это мой старшенький, Позвизд, свиреп не в меру! Пожаловали по делу, от подруженьки моей, помочь им надо старый ветер найти и к Чернобогу отвести! Кто где был, что видел? Кто ведает, где старый ветер с закованными устами сидит?

Задумались братья, потылицы почёсывают, но матери перечить не рискуют, молчат. Только один из них, румяный русокудрый юноша в васильковом венке и в серебристо-голубой одёже, с разноцветными крылами за спиной, ни о чём не думал, золотистыми облачками играл, в стайки их сбивал, по углам разгонял, в хороводе вертеться заставлял.

– Догода, сыночек мой младшенький, – ласково обратилась к нему мать. – Ты не ведаешь ли, где старый ветер заключён?

– Как не знать, матушка милая, – ответил Догода, продолжая развлекаться с облачками. – Везде я бывал, обо всём с подружками моими, Зарёю Утренней да Вечерней, беседовал, всё-то у них вызнать можно. Сидит старый ветер в глубокой пещере на острове посередь синего моря-окияна, цепями закован, чтоб мир пресветлый, богами сотворённый, не разрушил.

– Отнесёшь туда гостей моих дорогих? – ещё ласковей спросила старуха.

– А чего ж не отнести? – спокойно согласился Догода. – Только пусть девица-краса меня песенкой да танцем потешит.

Любим при этих словах хмыкнул да тут же голову опустил, чтоб сестру не обидеть. А Лада, как будто ожидала этой просьбы, тут же завела песню:

У голубка Догоды

Ни горя ни заботы.

Не пашет он, не сеет,

Не косит, не молотит,

Не косит, не молотит –

Беспечно жизнь проводит.

Но тучами не застит

Нам солнышко Догода,

Но нивушек не валит

Нам бурею Догода.

Пригожий голубочек,

Погожий дай денечек!


Ласковая, нежная песенка и медленный плавный танец так понравились суровому Позвизду, что он даже слезу пустил в длинные усы.

– А мне-то никто таких песен не поёт, – вздохнул. – Меня только ругают да клянут!

– А ты будь к людям поласковей, братец! – посоветовал ему Догода. – Глядишь – и про тебя песенку придумают.

– Ты, дитятко, возьми это гребешок, – тем временем шептала старуха Ладе. – Ежели засуха сильная настанет – расчеши волосы, облачка в кучу собьются и дождём благодатным на нивы прольются!

– Спасибо, матушка! – поклонилась ей Лада.

– Спасибо братцы-ветры за приют и совет! – поклонились ребята всему семейству.

– Полетели? – подхватил их Догода и устремился в окно.

Любим еле успел куколку на руки подцепить. Помчались они вроде и не очень быстро, но леса, поля да реки пролетали под ними в мгновение ока. А где они пролетали, наступала на земле тихая ясная погода, под стать улыбчивому ветру, который их нёс. Не суетился, не торопился Догода, но в своё удовольствие и розовоцветной веткой шиповника помахивал, и улыбкой землю осенял, и с прекрасными облачными девами – вилами, которые летают по небу на чудесных конях – виленях позаигрывал. И не успели оглянуться брат с сестрой, как уже были перед глубокой пещерой на острове посередь синего моря-окияна.

– Вот здесь старый ветер сидит, дальше сами, – сказал и улетел Догода.

– Что ж, сестра, пойдём? – и ребята ступили под холодные и мрачные своды пещеры.

Навстречу со страшной силой задул ветер, преодолевая его сопротивление, они с трудом сделали несколько шагов, как вдруг ветер сменился на противоположный – их словно затягивало в огромную трубу. Через несколько секунд направление сменилось, потом опять и опять…

– Что ж это такое? – недоумевала Лада.

– Похоже, как будто дышит кто-то… – пожал плечами Любим.

Пройдя в глубь пещеры, ребята увидели огромного спящего богатыря, закованного в цепи. Он покачивался на них, словно в люльке, и храпел. И от храпа его разносились струи воздуха: он то выдыхал их, то вдыхал.

– Это он просто дышит, – робко прошептала Лада. – Представляешь, что будет, если он дунет?!

– Не представляю, – пробормотал тоже изрядно испуганный Любим.

Стали брат с сестрой напротив закованного исполина и стали его будить:

– Ветер-Ветрило! Ото сна пробудись, к нам присмотрись! Мы с просьбой к тебе пришли, государь Ветер!

Но всё было бесполезно: спал богатырь и в ус не дул. Человеческих детёнышей крохотных и не слышал. Раз позвали ребята, второй, третий. Спит – и всё тут! Что делать? Вдруг куколка из рук Любима вырвалась, по цепям пробежала, в нос исполину ручку-веточку засунула. Тот нос наморщил, рот приоткрыл, насколько цепи не мешали, и… чихнул! Слабенький был чих, но такой ураган поднялся, что если бы Любим не сообразил и за выступ скалы сестру спрятаться не потянул, они бы мигом из пещеры вылетели, как два сухих листочка, и неизвестно, куда бы унеслись. Чихнул Ветер и глаза открыл:

– Это кто меня разбудил, покой мой нарушил? – спросил, как гром громыхнул.

Осторожно ребята пред очи его вышли.

– Не гневайся, государь Ветер, это мы тебя разбудить посмели, просьба великая есть у нас.

– А вы кто такие? – скосил он на них глаза.

– Мы брат с сестрой, Любим и Лада. Нашу матушку Чернобог унёс, который войско против всего светлого мира собирает, а батюшка пошёл её выручать – и пропал. Одни мы на свете остались и пошли родителей искать. А добрые люди подсказали, что только одна сила в мире может Чернобога пересилить – это ты, батюшка Ветер! Помоги нам, будь милостив! А мы тебе кашки принесли! – Лада протянула в ладонях горшок с кашей, который внутри куколки был.

– Пшённая? – заинтересованно спросил исполин.

– Да.

– С тыквой? – потянул он носом.

– С тыквой, батюшка Ветер. Ты уж съешь, не побрезгуй!

– Ты на ладонях держи, девица! – Ветер втянул в себя воздух, горшок, как пёрышко, влетел ему прямо в рот.

– Хороша кашка! – причмокнул богатырь. – Помогу я вам, так и быть. Как дуну во всю мощь, так и смету Чернобога с лица земли!

– Батюшка Ветер, – забеспокоился Любим. – Ты не во всю силу дуй, и даже не вполсилы, а то весь свет белый погубишь, а лишь в четверть силы, этого довольно будет!

– Хоть в четверть, хоть в осьмушку – пока никак не могу: цепи вздохнуть не дают. Надо вам с меня цепи снять для начала, – пробурчал Ветер.

– Лада, доставай разрыв-траву! – шепнул Любим.

Девушка в котомку полезла, сарафан взяла – хвать: нет разрыв-травы.

– Где ж она? – побелела от страха, испугалась. – Братик мой любимый, нет травы! Потерялась…

– Как же так? Когда?! – всполошился и Любим.

– Наверное, когда Догоде песню пела и плясала…– понурилась Лада. – Больше некогда… Что ж делать теперь? Зазря мы весь путь проделали…Эх, я, неумёха-растеряха! – заплакала она.

– Погоди, сестричка, слезами горю не поможешь, – стал успокаивать её Любим. – Есть у меня должник один, может сумеет беде нашей пособить! – И громко крикнул. – Заяц серый, куда бегал? Прибеги! Помоги!

Раз крикнул, второй, третий – всё без толку. Загрустил, рукой махнул:

– Наврал ушастый…

Только сказал, порскнул кто-то прямо в ноги. Глядь: всё лопоухое семейство собралось.

– Что случилось, Любим Иванович?

Парень всё главе семьи рассказал и руками развёл:

– Если кто и поможет – это ты, Заяц.

– Ты не печалься раньше времени, – деловито скомандовал серый.– Присядьте пока с сестрой, отдохните, а мы разрыв-траву поищем.

Сказано-сделано. Лада и Любим сели в уголке и от усталости и переживаний даже задремали, но ненадолго: только веки смежили – опять серое мохнатое в ногах трётся.

– Нашли твою пропажу! – и травку волшебную в лапах держит.

Обрадовались брат с сестрой, ну благодарить заячье семейство, по шёрстке гладить, а те смущаются: мол, долг платежом красен! Распрощались и упрыгали.

Ребята же дотронулись разрыв-травой до цепей – и они вмиг с Ветра спали, стал он свободен. Поднялся, потянулся, плечи и грудь расправил, засмеялся от радости:

– Садитесь ко мне на плечи, за волосы крепче держитесь, да глаза закройте! Сейчас мы к Чернобогу в гости полетим!

– Ай ты знаешь, где он живёт?

– А то! – захохотал исполин. – Я всех богов знаю! Глаза закрывайте, лопнут от ветра!

Закрыли ребята глаза, в волосы Ветру вцепились, дыхание затаили – а он через секунду и говорит:

– Всё, прибыли!

Стоит перед ними дворец огромный, как чёрная скала, или это чёрная скала на дворец похожа? Не разобрались брат с сестрой, но очень страшно им стало, не видели они такого никогда.

– Вот жилище бога всего подземного царства, – мрачно сказал Ветер. – Надо мне его на поединок вызвать и сразиться, а потом уж матушку вашу найдём! Только что с вами делать-то щенки человеческие? Вас-то куда спрятать, чтоб вы от нашей битвы не погибли?

– Ты не беспокойся о нас, батюшка Ветер, – уверенно сказал Любим. – Мы не пропадём!

Лада с удивлением на него воззрилась, но промолчала: запомнила, что брат просто так словами не бросается. Отошли отроки в сторонку, смотрят, что будет.

– Эй, щень трусливая! Выходи на поединок! – голос Ветра на раскат грома был похож, как будто сам Перун сюда явился. – Потьма, Темновид, Тамолихо, как там тебя ещё зовут-величают?? Подь сюды! Ответ держать будешь за деяния и замыслы свои!

– Это что за букашка ничтожная пищит? – раздался такой же громовой раскат. – Перед всякой вошью я отчитываться должен?! У меня на то слуги есть! Эй, велеты, слуги мои верные, задайте трёпку этому наглецу!

Содрогнулась земля – идут великаны–велеты, ножищами горы перешагивают, ручищами тучи разгоняют, головой в небеса упираются. Готовы сокрушить врага одинокого своей мощью в угоду властелину жестокому.

Засмеялся старый Ветер, расправил грудь да и дунул на них не в полную силу, не вполсилы, а в осьмушку – улетели велеты вверх тормашками за высокие горы, за синие моря. Нескоро вернутся.

– Эй, Чернобог! Выходи ко мне, не бойся, до смерти убивать не буду, помилую! – захохотал Ветер. – Велеты твои в болотах увязли, зыбучий песок их поглотил!

– Чтобы я, бог всего подземного мира, перед старым дурнем являлся, который воздух в себе удержать не может?? Не бывать этому! Свита моя верная, Черногор-птицы, накажите охальника, заклюйте его клювами острыми, чтоб небо ему с овчинку показалось и о прощении молить стал! – гаркнул Чернобог.

Полетели Черногор-птицы, небо потемнело, только слышен посвист крыльев, да глаза угольями горят. Острые клювы на Ветер нацелили, хотят его замертво заклевать, на колени поставить.

Ещё громче рассмеялся исполин, грудь расправил, воздух набрал и дунул-плюнул в Черногор-птиц – только перья по ветру полетели!

– Забирай своих кур ощипанных, перьями подушки набей! – рявкнул старый Ветер. – Ах ты, трусливый божок, не божок даже, а кур в курятнике! Выйдешь ли на честный бой или так и будешь за спинами слуг хорониться?! – разозлился, видать, не на шутку.

– Вот я! – раздался громовой ответ, и перед Ветром появился сам Чернобог – закованный в железную броню истукан, с лицом железным, искажённым от ярости, с огромным чёрным копьём в руке.

– И булавку свою притащил? Пощекотать меня хочешь? – не испугался старик.

– Как бы булавка эта тебя к земле сырой навеки не пришпилила! – угрожающе сказал Чернобог и взмахнул копьём.

– Пора! – шепнул сестре Любим и потащил её за руку подальше.

– Что пора? – не поняла она.

Но брат, ничего не объясняя, вытащил из кармана жёлудь, бросил его через левое плечо и крикнул:

– Государь Святобор, помоги, на подмогу приди!

Тут же за их спиной возник исполинский дуб, корнями, казалось, проникший на другую сторону земли-матушки. В дубе было дупло, куда и забрались брат с сестрой, чтоб сподручнее было за битвой наблюдать.

Вот тут уж старый Ветер и подул в четверть своей мощи. Небо и земля сместились, дуб-исполин затрясся, еле-еле корнями удержался. Чернобог изрядно сопротивлялся, копьём махал, яростным лицом старался противника напугать, от ударов ног его земля разверзлась, копьё по небу скрежетало, железные руки огнём леса выжигали и реки кипятили.

– Опять ты людям вредишь! – покачал головой Ветер и вполсилы дохнул.

Чернобога как ветром сдуло, одно копьё да доспехи на земле остались.

– К земле он меня пришпилит, ишь ты! – проворчал Ветер.

– А где же он? – выглянули из дупла ребята.

– Вон в кустах валяется, не бог, а ледащий какой-то, – хмыкнул богатырь.

Из кустов вылез Чернобог со встрёпанной головой, без доспехов и оружия. Зло глянул на супротивника. Ветер только рот открыл воздуху набрать, как бог щёлкнул пальцами железными и растаял.

– Сбежал! – воскликнули ребята. – Спасибо тебе, государь Ветер!

– Да погодите благодарить, идите, родителей освобождайте, я подожду покуда, вдруг что ещё понадобится, – Ветер хрустнул богатырскими плечами.

Побежали брат с сестрой в чёрный дворец под чёрные своды, до чего разрыв-травой дотрагивались – все запоры перед ними открывались и не было никаких преград. Богатый был дворец у Чернобога, самоцветными каменьями выложенный, золотом червлёным изукрашенной, только ни на что не смотрели ребята, одна мысль в голове билась: матушку и батюшку родимых найти и освободить. Много дверей железных да каменных они пооткрывали – нигде пленников не было. Осталась последняя дверь в подземелье страшное. Ступили Лада и Любим в сырые и холодные казематы, пахнуло на них затхлостью и плесенью, послышались стоны страдальческие. Ужаснулись ребята, что, может быть, матушка их любимая в этом узилище томится.

– Матушка, батюшка! – дрожащим голосом позвала Лада. – Это мы, Лада и Любим, спасти вас из плена пришли!

– Отзовитесь, если вы здесь! – крикнул Любим и прислушался.

– Детушки? – слабый голосок раздался.

– Матушка?? – хором воскликнули дети и побежали в самый мрак, родительницу высматривая.

– Детушки мои любимые! – громче крикнул голос, и ребята увидели за решёткой свою мать, Марью-красавицу, в оковы закованную.

Прикоснулись к решётке разрыв-травой – открылся замок, до оков дотронулись – спали они с рук исхудалых.

Обняла мать своих детушек возлюбленных.

– Детушки мои, уж не гадала, не чаяла вас увидеть хоть одним глазком! – Марья заплакала, орошая макушки детей горькими слезами.

– Мама, ты не плачь! – строго сказал Любим. – Всё теперь хорошо будет! Где отец наш?

– Ох, дети мои любимые! Нет здесь ни вашего отца, моего мужа, ни других мужчин! – горестно вздохнула женщина. – Сегодня только Чернобог похвалялся, что всех он убил и в ад отправил! Сказал, что мы тут гнить будем до тех пор, пока не согласимся ему жёнами стать да велетов ему рожать, чтоб род людской погубить. Ни одна из нас не согласилась, все мы тут, до единой, в цепях сидим.

– Матушка, мы всех вас освободим! – едва сдерживая слёзы, сказала Лада.

Известие о смерти отца очень расстроило девушку, но надо было освобождать пленниц. Лада стала открывать замки, а Любим выводил женщин наверх, под яркое солнышко, по которому они стосковались. Когда все оказались наверху, ребята рассказали о своей беде старому Ветру, он призадумался, потылицу почесал и сказал:

– Может быть, отец ваш ещё жив.

– Как же так?? – вскричала Лада.

– Если Чернобог сегодня хвалился, что ваших отцов убил и в самое Пекло отправил, то, может быть, они ещё в очереди к Обману стоят.

– А кто это, Обман?

– Это перевозчик через огненную реку Пекла, у него два лика: один добрый и ласковый, второй – страшный, звериный. Если он ещё не перевёз души через огненную реку, значит, они пока не во власти Нияна, адского хозяина, и можно попытаться вернуть их в мир живых. Но как это сделать, я не знаю, – вздохнул Ветер.

–А где находится Пекло, ты знаешь? – сдвинул брови Любим.

– Я все места на земле, под землёй, в небесах ведаю.

– Тогда отнеси нас туда, а мы попытаемся их вернуть, так, сестра?

– Так, брат. Придумаем что-нибудь, – твёрдо сказала Лада.

– Ладушка, Любим, а ежели вы пропадёте, что мне-то одной на этом свете делать?? – сокрушённо воскликнула Марья.

– Матушка, не бойся, мы и не из таких передряг выкарабкивались, – обнял её Любим. – Не плачь попусту да раньше времени нас не хорони.

– Можешь ли ты, батюшка Ветер, отнести наших женщин в их родимые места, а потом к нам вернуться? – обратился юноша к Ветру.

– Миг глаз, – ответил тот.

Сказано-сделано. Не успели ребята присесть да подумать, как им мужчин из Пекла вызволить, Ветер уж обернулся:

– Полетели? – спрашивает.

– Полетели-то полетели, а как нам их спасать? – со слезой в голосе воскликнула Лада. – У нас ничего волшебного не осталось! Разрыв-трава только…

Тут её кто-то за штанину дёрнул – куколка приковыляла, о которой они подзабыли в суматохе.

– Ты-то чем нам поможешь? – отмахнулась от неё Лада.

– Ты погоди, не гони! Всякая помощь может пригодиться! – попытался вразумить её брат.– Она Обмана или как его там отвлечь может.

Кукла согласно кивнула.

– А ещё у тебя есть сарафан и гребень, – припомнил Любим.

– И что? От гребня облачка появляются, а от сарафана парни глаз оторвать не могут! – фыркнула сестра.

– Ну, может, они на тебя в сарафане посмотрят и пойдут за тобой? А облака помогут Обману глаза застить? – предложил Любим.– Сестра, если мы не попытаемся, вовек себя не простим, так ведь? – это он уже к Ветру обратился, что их внимательно слушал.

– Вы, ребятки, только из-под земли их выведите, я мигом подхвачу, никакой Обман не догонит! – подтвердил он.

Что ж, сели брат с сестрой на плечи Ветру и отправились на запад, в бездны преисподних. На сей раз исполин не спешил, вспоминал путь, потому что был он там, по его словам, только раз, зато помнил, что у входа в бездны собираются все злые боги, все недобрые и враждебные человеку силы. Но всё когда-нибудь заканчивается, поиски тоже завершились, и оказались ребята у огромной чёрной дыры, полыхающей жарким пламенем, – это и был вход в преисподнии.

Любим подхватил на руки куколку и взял разрыв-траву, а Лада накинула сарафан и воткнула в косу дарёный гребень. Помолились ребята, испросили помощи у высших сил и пошли в самое Пекло.

Чёрная дорога вела вглубь и вниз, с каждым шагом становилось всё жарче и жарче от адского пламени, всё страшнее и страшнее было брату с сестрой, но они шли и шли, не сдавались. Вот впереди замаячили людские тени – то, что осталось от некогда живых и бодрых людей, – лишь смутное воспоминание о том, какими они были прежде. Любим и Лада стали пристально вглядываться в лица теней, пытаясь найти своего отца или хоть кого знакомого из их деревни, но всё было тщетно: сумеречные тени были на одно лицо, глаза их были полузакрыты, они словно находились в полудрёме, уйдя в себя и перебирая в памяти грехи, которые будут выжигаться и прокаливаться безжалостным адским огнём, чтобы потом, очищенная от мерзости, душа вернулась на землю для нового рождения.

– Так мы их не найдём, – прошептал Любим. – Надо позвать.

Но в кромешном мраке, прерываемом лишь отблесками кровавого пламени, страшно было возвысить голос, поэтому они, теряя надежду, продолжали молча идти, вглядываясь в лица бледных силуэтов.

Но вдруг впереди послышался какой-то шум.

– Я не буду перевозить эти души! – сердито воскликнул низкий голос.

– Ещё как будешь! – сварливо возразил ему голосок потоньше. – Это сам Чернобог приказал, хозяин всего подземного мира!

– Мне он не хозяин! – не сдавался первый голос. – Я подчиняюсь моему господину – царю Пекла, единовластному Нияну и жене его Нии! А Чернобог мне не указ!

Ребята осторожно подобрались поближе и увидели перевозчика, двуликого Обмана, который выглядел именно так, как рассказывал старый Ветер, а рядом с ним страшного маленького божка, который знай лупил палкой души грешников, загоняя их в лодку Обмана.

– Маровит, эти души безгрешны! – твёрдо заявил перевозчик. – Мне их даже жалить не за что!

– Маровит – это служитель богини смерти Мары, – прошептал Любим. – Я знаю, дед Белун рассказывал. Он грешные души в Пекло загоняет.

– Что-то Обман не хочет эти души перевозить, говорит, они без греха, может, это и есть наш отец? – так же шёпотом сказала Лада. – Надо ещё ближе подкрасться.

Опустив глаза, чтобы быть похожими на остальные души, ребята стали проталкиваться к кучке сумеречных фигур, которых двуликий перевозчик оттеснил веслом в сторону и ни в какую не соглашался пропустить в свою лодку. Погрузив другие, грешные, души, Обман оттолкнулся от берега и повёз несчастных на другую сторону огненной реки, где и находилось страшное Пекло. Временами он поворачивал свой звериный лик и жалил грешников, исторгая из их уст стенания и жалобы.

– Не надо было грабить и убивать! – строго приговаривал он. – Жить надо по закону, по совести! – и вновь выпускал ядовитое жало.

С отвергнутыми Обманом душами остался злой Маровит, оказавшийся меж двух огней,– ему и приказ своего властителя надо было исполнить, и под гнев Нияна он попадать не хотел.

– Навязались вы на мою голову! – рявкнул он на них и замахнулся палкой.

Ребята присмотрелись: эти силуэты были немного другие, в них словно остались краски жизни, они посматривали по сторонам, а не задумчиво раскачивались из стороны в сторону.

– Точно, Лада, это наши! – возбуждённо зашептал Любим. – Они другие, они смотрят! Надо Маровита отвлечь!

Куколка зашвырялась у него в руках.

– Погоди, – шепнула ей Лада.

– Куколка отвлекает, я облака напускаю, а ты иди батюшку ищи, хорошо??

– Ладно, – Любим выпустил куклу, она заковыляла к злобному божку, а Лада начала расчёсывать кудри русые, и облака плотной стеной окружили её. Любим тем временем пошёл искать отца.

Кукла подобралась к Маровиту, оскалила зубы и выхватила у него из ноги изрядный кусок мяса. Это вам не комариный укус! Божок заорал, за ногу схватился, на месте заплясал, ему вообще не до грешников стало! Кукла, зловеще улыбаясь, сожрала, что оторвала, подпрыгнула и вцепилась мёртвой хваткой в зад. Маровит обо всём, кроме боли, забыл.

Тем временем Любим затолкался в группу душ и под вопли служителя Мары громко спросил:

– Отец, здесь ли ты? Это сын твой Любим тебя ищет! Отзовись! – несколько раз пришлось юноше повторить призыв, и он почувствовал, как одна из душ схватила его за руку:

– Любим! Сынок! Ты ли это?!

– Я, батюшка! – обрадовался парень. – Надо выбираться отсюда! Скорее!

– Родим, Всеслав, Силён, Стоум, Булат, Добросмысл! – перечислял отец сотоварищей. – Идёмте скорее, мы спасены! Пробуждайтесь! – теребил он их.

– Батюшка, быстрее! Беритесь за руки! Обман с того берега вертается!– командовал Любим.

Схватив отца за руку, он повлёк его к выходу. Лада замыкала беглецов, окутанная плотными облаками, так что непонятно было, то ли тень, то ли туча, то ли человек. Куколка же такую суматоху подняла, что Обман над Маровитом посмеивался, а на них и внимания не обратил.

Выскочили мужики из бездны, полной грудью вдохнули, не успели обрадоваться – а тут ещё сюрприз поджидает: исполин огромный их схватил, в карманы запихнул, Ладу и Любима на плечи закинул, куколка ему в плащ зубами вцепилась – тронулись! Не семь вёрст, а семижды семьсот семьдесят семь вёрст лететь пришлось, а как будто за околицу деревни заступили. На родимую землицу спустились, на колени упали, её поцеловали, друг друга обняли, глядь: а там уж жёны, сёстры, матери старые да дети малые бегут-голосят, от счастья плачут, родных привечают. По домам их разобрали да повели в баньке париться, отдыхать, снедать и рассказы дивные слушать.

Наши-то герои к дому подошли, а там их матушка встречает пирогами да щами. Ну, все обнялись, поплакали маленько (это уж как водится), потом в горницу взошли, пили-ели-пировали. Мать с отцом на своих детей не налюбуются, не нахвалятся, аж засмущали их. Куколку за стол посадили, вкусно накормили, она тут же и захрапела. Старый Ветер в горнице не поместился: он бы крышу головой пробил, но во дворе уютно устроился и знатно поел-попил.

Так и заканчивается наше сказание про чудеса невиданные да дела неслыханные.

Брат с сестрой с тех пор жили дружно, не ругались, разве что по пустякам. Ну, совсем уж не спорить – это как-то даже неинтересно.

Куколка к бабке Барсучихе жить ушла, но в гости заглядывала, страшным ртом улыбалась. Марья так к ней и не привыкла, пугалась. Хорошо, ребята не рассказали, как она их живьём ела, иначе бы кукле не поздоровилось.

Старый Ветер стал жить на воле, к матери ветров наведывался, ухаживал за ней, может, и поженятся когда, да сыновья пока к отчиму не настроены. Следит Ветер, чтоб над родной деревней Лады и Любима веял лёгкий ветерок, бурь и вихрей злобных не допускает. Когда прилетает в гости, ест вдоволь каши пшённой с тыквой. Ест да хозяйку нахваливает, Марья и рада, что угощенье ему по вкусу.

Лада не нарадуется, что сарафан ей не понадобился, ведь соратники отца все женатые да детные были, ну как влюбился бы в неё кто-нибудь, вот стыдобища была бы! Она сарафан в самый дальний угол сундука запрятала да и забыла про него, и так замуж вышла, без сарафана, за смельчака из соседней деревни, который нраву её буйного не убоялся. То-то свадьба была!

Любим из того же села девицу взял, красивую и тихую, в противовес своей бойкой сестре, пригожую, словно денёк ясный. С той поры он в облака не заглядывался день-деньской: некогда было.

А вот гребень дарёный Лада и по сей день пользует, потому и засухи в их деревнях не бывает. И каждый раз добрым словом поминает мать ветров, которая его подарила.

Ну, вроде про всех сказали, никого не забыли.

А! Святобор! Любим ему с тех пор каждый год богатые дары подносил, а он Любима и Ладу не забывал: ежели по грибы пойдут – сплошь отборные, без единой червоточинки попадаются, ягоды – с кулак, не меньше! По охоту Любим пойдёт – и тут везенье ему и удача.

Разрыв-трава в Пекле потерялась, так что Лада и Любим ни одного клада заветного не нашли, да и не горевали совсем. Каждый человек – настоящий заповедный клад! Вы так же думаете?

Вот вам вся сказка, а нам – баранок вязка.

Третий сын


Жили да были в одной деревеньке муж с женой. И всё-то у них было хорошо да ладно, жили душа в душу, одна беда: не дал Бог детушек. Захирела молодица, заскучала, уж больно хотелось ей дитятко на руках подержать да топот маленьких ножек послушать. Молились молодые в храме, просили Богородицу помочь – да только нет ответа их мольбам. А жене всё хуже и хуже, она уж и есть перестала, исхудала, побледнела вся, хозяйство из рук валится, за что ни возьмётся – всё не так: то кудель спутает, то хлебы сожжёт, то крупу перебирать начнёт – да и вместо отборного зерна мусор сварит. А потом и вовсе слегла, свет белый ей не мил стал, на мужа любимого и не глядит, глаза отводит. А он, бедный, уж и не знает, к кому обратиться, чтоб беде помочь. В церкви свечки ставил, молитвы возносил, бабы-соседки её как могли лечили, к знахарке обращался: молодой всё сильнее неможется да нездоровится. Ну, что делать? Почесал мужик потылицу и к ворожбиту пошёл. Благо, жил у них на отшибе деревушки настоящий, природный колдун, родившийся в третий день месяца от третьей девки, третий в роду. А может, и не благо вовсе, а наоборот. Но пошёл к нему мужик, помня, что кто-то когда-то говаривал ему, что пользоваться помощью чародея вроде и грех, но не такой уж и большой, на том свете за него большое наказание и не грозит. А и ежели бы грозило – всё равно бы пошёл, потому как сил не было у него боле на страдания любимой жены смотреть, на всё был готов, чтоб только она поздоровела и обрадовалась.

Колдуна этого в деревушке недолюбливали, потому что больно умело он морок наводил, особливо когда охота ему приходила поесть-попить. Стучался в любой дом, а попробуй его не пусти – вмиг порчу на скотину наведёт или ещё того пуще: горе-злосчастье в избу поселит. Вот как Акулька его раз не пустила под Рождество – так он пошептал чего-то, и дочь её Матрёна на князёк забралась и кукарекать начала. И так её хотели снять, и этак – не даётся и не удаётся никому! Так и кукарекала, пока мать не смекнула, в чём дело, и не пошла к колдуну в ножки кланяться, прощенья просить и привечать. Он только на девку глазом глянул и сказал:

– Ну, что расселась? Слезай! – так Матрёна сразу позволила себя снять.

Заболела, да хорошо, что жива осталась, намертво к коньку не примёрзла.

А если и пустишь в избу – он поест-попьёт что захочет, а расплатится мусором или золотыми монетками, которые потом окажутся кружочками моркови. Это развлечение у него такое было, над простым людом потешничать и насмехаться.

Но нашему мужику, Демьян его звали, кстати, деваться некуда было, вот он и пошёл к нему.

– Здоров, Михей! – громко сказал, зайдя во двор, чтоб тот на него злющего пса не спустил. – Зайти можно к тебе?

Заскрипела дверь, выглянул из избёнки маленькой старик древний, с длинными нечёсаными волосами, с кудлатой бородой, глянул на мужика исподлобья:

– И тебе поздорову, коли не шутишь. Зачем пожаловал?

– Я, Михей, к тебе за советом пришёл, – слегка струхнул Демьян, но отступать было поздно. – Жена моя, Марфа, хворает, никак окрепнуть не может, боюсь, захиреет совсем. Что делать, Михей? Идти мне больше некуда, окромя тебя никто помочь не сможет, – вдруг всхлипнул, неожиданно для себя самого.

– Тьфу! – с омерзением плюнул колдун, зыркнув на Демьяна из-под косматых бровей. – Сопли не распускай! Это беда – не беда, а полбеды. Заходи, – пошире дверь приоткрыл.

Зашёл мужик в избёнку маленькую, сбоченившуюся, в одноокошечко, темно в ней было, как ночью. Под ноги кот шарахнулся, чёрный без просвету, – Демьян чуть не упал от страха, перекрестился.

– Это ты брось! – строго сказал ворожбит. – Бога не поминай, его тут и не было никогда. За божьей помощью в храм иди – а ты там уж был, я гляжу.

– Был, – мужик отёр пот со лба.

– Ежели ты такой пугливый, как жену собираешься спасать? – колдун шуршал у печи, разжигая огонь.

Наконец пламя появилось – синее, шипучее. Чародей покидал что-то в ступку, пестиком растёр, взял щепотку и бросил в огонь. Пламя на миг погасло и вновь взметнулось, большое, синее с оранжевыми отблесками, зашипело, распространяя такой едучий дым, что у мужика глаза слезой налились. А колдуну хоть бы хны: стоит, дым нюхает, в пламя всматривается, словно видит там чего-то.

– Ну, вот что, – молвил наконец. – Жене твоей могут помочь молодильные яблоки. Они и от хвори вылечат, и от бесплодия помогут.

– Правда?! – обрадовался мужик. – А где их взять-то? Куда идти надо?

Повёл косматыми бровями чародей:

– Растут молодильные яблоки на мировом Древе.

– А… что это? – растерялся Демьян.

– Это Древо держит на себе весь наш мир: крона его упирается в небеса, корни оплетают преисподнюю, – колдун повёл клюкой, и обалдевший мужик вместо крыши увидел прекрасное дерево – берёзу, в вершине которой сияли Солнце и Луна, мерцали Звёзды, ниже царствовали птицы, на стволе вовсю жужжали трудолюбивые пчёлы и делали целебный мёд, на земле, у корней, плодились и размножались звери разные, а в корнях таились змеи да гады ползучие, пряталась нежить и нечисть. Такое сияющее было Древо, что Демьян глаза закрыл, чтоб не ослепнуть.

– Смотри! – прикрикнул чародей. – Яблоки видишь?!

Прищурился мужик: в ветвях берёзы звенели-переливались наливными бочками золотые яблочки.

– Вижу! – прошептал.

– Смотри дальше! – приказал колдун.

Увидел Демьян, что стоит Древо на пуповине морской – острове, где находится камень Алатырь, а окружает его Морская пучина – Кругом глаза, – моргнул глазом – всё пропало.

– Это ты, смертный, видел Ирий-сад, куда попадают души праведников после смерти, – сказал ворожбит. – Вот туда тебе надо проникнуть, молодильное яблочко сорвать и жене принести. Она вмиг поздоровеет.

Стоит Демьян ни жив ни мёртв. Вроде всё понял – а всё равно ничего не понятно.

– И как же мне туда попасть? В Вырий-сад? Я ведь жив пока, – недоумевает.

– Иди в лес, найди ручей с бочажиной, стань на колени и попроси Морского царя тебе помочь.

– Да разве он поможет? – усомнился мужик. – Где бочажина, а где море?

– Не больно ты умён, как я погляжу! – усмехнулся Михей. – Иль не знаешь, что моря да реки – это кровь Морского царя? И что ты ручейку малому скажешь, он вмиг тебя услышит?

– Да зачем же ему мне помогать? Какая выгода? Просто-запросто никто доброго дела не сделает… – загрустил Демьян.

– А ты пообещай ему то, чего у тебя ещё нет! – ухмыльнулся колдун.

– Это чего же? – не понял Демьян.

– Сыновей у тебя пока нет, недотёпа! – рассердился Михей. – Пообещай ему! А потом поглядишь, может девки народятся, а они ему вовсе не нужны. Иль сыновей будет несколько – отдашь одного, жалко, что ли?

– Как это: отдашь одного?! – вытаращился на него Демьян. – Свою кровинушку родимую ироду морскому отдать??

– Ну, как хочешь, дело твоё, – проворчал колдун. – Нет так нет, на нет и суда нет. Проваливай.

– Ты это… – забормотал мужик. – За совет спасибо тебе…

– Коли совет к сведению примешь, спасибо не отделаешься.

– А что надо-то тебе? Какую плату возьмёшь?

– Да сущую безделицу: приходи меня перед смертью повидать, в последний путь проводить. Помру я скоро, – заключил колдун. – А пока иди.

Ушёл Демьян. И пока шёл, невесёлую думу думал: и так, и этак крутил-вертел, да всё ему не по нраву было. Решил отвязаться от колдуна и ничего не делать. Но как только домой пришёл, жену любимую, на тень похожую, увидел, всё махом перерешил:

– Будь что будет! Сначала яблоко молодильное раздобуду, а там как Бог пошлёт, так и суждено, знать! – шапку об землю ударил и в путь собрался.

За Марфой приглядывать соседке поручил, поцеловал на прощанье и в лес ушёл. Долго ли коротко ли плутал, набрёл на бочажину, из которой малый ручеёк журчал. Шапку снял, на колени встал и к Морскому царю обратился:

– Царь Морской, великий и могучий, волнам седым подобный! Ты в заливы, в океан свою длань простираешь, всеми водами володеешь, всё на свете знаешь! Бью челом тебе с просьбой крохотной, для твоей мощи могучей – нет ничто! Помоги мне, ничтожному, в Вырий-сад попасть, яблоко молодильное добыть для любимой жены моей Марфы. Расхворалась она, разболелась от тоски смертной: детушек нет у нас, никто помочь не может. А ежели ты, великий царь Морской, нашему горю пособишь, обещаю тебе сына своего отдать! – сказал, как выдохнул, стал ждать.

Недолго ждал Демьян: заколебались воды, пошла по ним рябь, и появилось отражение Морского царя, ликом сурового, в руке трезубец, на голове венец.

– Услышал я тебя, смертный, – пророкотал он, словно морской прибой. – Могу помочь тебе, коли слово сдержишь и сына своего отдашь, как в пору войдёт! У нас с женой двенадцать дочерей-красавиц, сына нет, так хоть зять будет! Ну что, Демьян, согласен?

– Согласен.

– Не обманешь? – прищурился царь.

– Слово моё крепко, как Алатырь-камень, – махнул рукой мужик.

– Ну, что ж, тогда давай мне руку и ничего не бойся! – сказало морское чудище.

Демьян руку к бочажине протянул, которую тут же кто-то мокрый и холодный схватил и под воду его утащил, только пятки сверкнули. Завертелось всё вокруг, вода забурлила, в глазах будто камни-самоцветы засверкали, уши сдавило, дыхание перехватило, сколько это продолжалось – неведомо, но Демьян уже успел с жизнью распрощаться, как вдруг выкинуло его, чуть живого, на песчаный берег и увидел он чудо-чудное, диво-дивное: пленительное дерево – берёзу, в вершине которой сияли Солнце и Луна, мерцали Звёзды, обитали птицедевы и перезванивали-зрели молодильные яблочки.

Словно заворожённый, Демьян направился к мировому Древу, но не успел сделать и нескольких шагов, как наткнулся на змею, которая, извиваясь, держала в пасти маленькую ласточку. Она трепетала и билась крыльями, но змея уже начала раздувать горло и заглатывать бедную птичку. Ахнул Демьян, на змеюку наступил, к песку её прижал и голову ножом отхватил. Ласточка из зубов ядовитых вырвалась и в небо поднялась. Демьян змею ногой отпихнул, ладонь ко лбу приставил, в небеса глянул: там птичка летала свободная, счастливая, облака стрелой разрезала. Улыбнулся мужик и опять взор свой обратил к волшебной берёзе.

– Погоди, милый друг! – вдруг прозвенел нежный голосок.

Демьян удивлённо оглянулся, но никого не увидел.

–Да я это! – звонко расхохотался голосок, и ласточка порскнула прямо перед его лицом. – Я! – приземлилась на плечо и крикнула в самое ухо.

– Как же это? – забормотал Демьян. – Ты что, говоришь языком человечьим?? Ничего не понимаю!

– Это не я по-человечески говорю, это ты стал наш язык понимать, потому что змею Шкурупею убил. Теперь тебе ведомо, что звери и птицы говорят! – прозвенела ласточка.

– Ишь ты, поди ж ты! – совсем ошалел мужик.

– А что, человече, ты тут ищешь? – полюбопытствовала птичка. – Людям сюда путь заказан.

Ну, Демьян подробно ей свою беду обсказал. Ласточка призадумалась.

– Пожалуй, помогу я тебе. Там, в корнях, полно нечисти кроется, так просто они тебе к яблокам подойти не дадут. Да и ключа у тебя нет, Ирий-сад разомкнуть, а у меня есть!– лукаво сказала птичка. – Я тебе дверцу открою, нечисть отвлеку, а ты тем временем ушами не хлопай, яблоко схвати и возвращайся! Сюда прибежишь – жди меня, никуда не уходи!

– Хорошо, милая ласточка, так и сделаю!

Всё случилось именно так, как ласточка сказала: нежить всякая за ней рванулась, когда она её дразнить начала, перед самым носом летать да задирать, а Демьян к берёзе подбежал, яблочко сорвал , да и застыл на месте, красотой Ирия поражённый. Ушей его коснулось волшебное пение птицедев, райское благоухание цветов дотянулось до ноздрей, и словно кто-то невидимый нашёптывать стал: «Приляг, Демьянушка, отдохни, ты устал, дружок, отдохни под сенью радушного древа, будешь вечно слушать журчание студенцов и пение райских птиц…»

– Беги! – бросилась ему в лицо ласточка, не дав дослушать сладостные речи.

Мужик вздрогнул, словно проснувшись, выскочил из Ирия и убежал на берег Морской пучины – Кругом глаза. Глядь: и ласточка там.

– Ты что ж, глупый, уши развесил?! – укорила она его. – Сказала же: беги!

– Я и побежал, да уж больно речи сладкие были, – стал оправдываться он.

– То-то и оно! Остался бы там – год пролетел как мгновение, а триста лет – как три сладостные минуты! – прозвенела птичка. – Лови! – крикнула.

Демьян подставил ладони ковшиком, и в руки ему упали два пузырька с водой, перевязанные цветными ленточками.

– Что это? – удивился он.

– Это моя благодарность, за то что от змеи Шкурупеи меня спас, – пояснила ласточка. – В одном пузырьке вода мёртвая, целющая, она ткани соединяет, сращивает, а в другом – живая, она мёртвого воскрешает. Если вдруг кого на части разрубят, ты побрызгай сперва мёртвой водой, а потом только живой окропи – и всё оживёт!

– Мёртвая – где белая ленточка? – спросил Демьян.

– Да, живая – красная. Смотри, не перепутай!

– Не перепутаю! А как же мне теперь домой попасть? Сюда Морской царь перенёс…Ах он, этот морской царь…– загрустил-запечалился Демьян.

– Что с тобой, человече? – удивилась ласточка. – Яблоко молодильное добыл, да вновь голову повесил! Что гнетёт тебя?

И Демьян не выдержал, рассказал ласточке про обещание, данное сгоряча Морскому царю, пожаловался на долю свою горькую.

– Вот не знаю теперь, радоваться или печалиться. Вроде и счастье домой принесу, и беду неминучую…

Выслушала его внимательно птица небесная, призадумалась:

– Горю твоему помочь можно, но пока не знаю как. Надо Морского царя обмануть, да он сам кого хочешь вокруг пальца обведёт, хитёр, как змея Шкурупея … Словом, отправляйся домой, Демьян, а как срок придёт, крикни: «Ласточка, звень-звень! Ты летаешь целый день! Вестник неба, прилети, моему сыну помоги!» К тому времени я придумаю, как горю твоему пособить! – сказав это, ласточка звонко свистнула, и с небес спустилась стая из сотен тысяч птиц.

Они окружили Демьяна, словно огромным облаком, подняли его в воздух и понесли в родные края. Там он стремглав побежал к Марфушке своей любимой, дал ей молодильное яблочко, она его съела, и на глазах щёчки её стали цветом наливаться, округляться и здороветь, глаза заблестели, руки-ноги силы набрались. Вскочила она, мужа своего обняла, расцеловала и побежала, легконогая, как ветер, в поля да луга воздухом надышаться. Демьян за ней помчался, догнал, смотрит – налюбоваться не может! Под утро домой воротились, словно заново свадьбу сыграли.

И в положенный срок Марфа родила сына, а через год – ещё одного, а ещё через год – третьего. Растут погодки на радость родителям, смышлёные, здоровенькие да красивые. Демьян так возрадовался, что про обещание, данное Морскому царю как бы позабыл. Ну, старался о нём не думать, тем более что хлопот у него был полон рот – и то, с таким-то семейством! Дела у него шли на лад, особенно удавалось со скотиной: человек он был добрый, да и язык всякой живности понимал, так что никто у него в хозяйстве обижен не был. Мало того, чужую скотинку порой пользовал и до того наблашнился, что слава о нём пошла как о выдающемся знахаре, что животных лечит.

Ни шатко ни валко пробежало-протопало двадцать годков, и вот однажды пошёл Демьян после дневных трудов на речку скупнуться, пот смыть. Забрался в воду, поплыл, как чувствует: кто-то его за ноги схватил и на дно тянет. Мужик испугался, смотрит: а из омута на него Морской царь глядит и пальцем грозит. Демьяна как ледяной водой окатили. Выбрался на берег ни жив ни мёртв, до дома кое-как доплёлся, всё жене рассказал. Она руками всплеснула, давай рыдать-горевать: как же так, чадушко любимое, роженое, выращенное морскому чудищу на заклание отдать?! Глядя на неё, и Демьян плакать начал.

Приходит домой Иванушка, младший сын, смотрит: сидят родители, обнявшись, плачут-заливаются, слезами обливаются.

– Матушка, батюшка, что случилось? Или умер кто? – удивился.

Посмотрели на него мать с отцом, пуще прежнего зарыдали. Ну, он к ним пристал и уж не отставал, пока ему всё не рассказали. Призадумался Иванушка:

– Что ж, родители мои любимые, по всему выходит, это мне надо идти к Морскому царю.

Отец с матерью как это услышали, совсем слезами горючими залились. Иванушка был третьим сыном Марфы и Демьяна, не таким удалым молодцем, как двое старших братьев, кровь с молоком, косая сажень в плечах. Был он потише, послабее старшаков, его боле привлекали не шумные игрища, а тихий сеновал, где книгу можно почитать да подумать о всяком. Болел чаще. Но известно ведь: слабое да болезное дитя к сердцу матери короткую дорожку протопчет.

– Сынок, да ты что удумал! – воскликнула Марфа. – Куда тебе к Морскому царю! Ты силою-то своих братьев так и не догнал!

– Поэтому, матушка, я и должен идти! – твёрдо заявил Иванушка. – Степан да Богдан сильнее меня, да я выносливее, они умнее, а я смекалкой возьму, где они пропадут – я ужом выкручусь! Ну, а если не вернусь, они вдвоём вам на старости опорой и поддержкой будут, и не такой, как я, – лучше! Пойду я, родители дорогие! – собрал кое-какие вещички да было пошёл.

– Постой, погоди, сынок! – отец встрепенулся. – Есть у меня для тебя помощник!

Вышли за околицу, Демьян и крикнул:

– Ласточка, звень-звень! Ты летаешь целый день! Вестник неба, прилети, моему сыну помоги!

Спустя миг с неба стремглав спорхнула ласточка, уселась на плечо Демьяну и зачирикала. То есть, это Ивану так слышалось, а на самом-то деле она обрадованно приветствовала старого знакомца и рассказывала новости. Потом спросила, глядя на юношу:

– Это твой сын?

– Да, ласточка милая, – грустно ответил Демьян. – Пришла пора его Морскому царю отдавать. Придумала ли ты что?

– Кое-что! – таинственно ответила птичка и взмыла ввысь.

Вернувшись, кинула в ладони мужику перстень, тот надел его на палец сыну.

– Это перстень волшебный, – строго сказала птица. – Силы в нём очень много, так что не расходуй её просто-запросто, мало ли что!

Иванушка с удивлением понял, что может понимать птичий язык.

– Когда ты повернёшь его, он мгновенно доставит тебя в то место, которое ты мысленно представишь или загадаешь, – продолжала поучать ласточка. – А загадать ты должен берег Морской пучины – Кругом глаза, куда прилетают купаться дочки Морского царя. Ты затаись и жди: когда Зимцерла вечерняя на небо выйдет, прилетят одиннадцать белых лебедей и с ними утица серая. Скинут они крылья и купаться пойдут, а ты одно крыло укради и ни за что не отдавай, пока она за тебя замуж выйти не согласится, понял?!

– Понял, – ошарашенно сказал Иван. – А у которой из двенадцати крыло воровать?

– Глупый какой! Конечно, у утицы серой! Это любимая дочь Морского царя, Милава, самая умная из всех дочерей! Перстень волшебный – её вещица! Если уговоришь её замуж выйти – всё, Морской царь тебе не помеха. Девица во всём тебе поможет. Уразумел?

– Уразумел. А можно тебя спросить?

– Спрашивай.

– Давно хотелось узнать, – Иван даже покраснел, – почему у ласточек хвост раздвоенный?

– Ваня, ты чего? – опешил отец.

– Я расскажу, – успокоила его птица. – Время ведь есть. Знай, Иван, что я, ласточка, – одна из тех птиц, которые хранят ключи от Ирия-сада, там, к слову, бывал твой отец.

Ваня в изумлении посмотрел на Демьяна, тот скромно потупился.

– Однажды, – продолжила она, – завистник-ворон выдрал мне перышко, когда великие боги повелели отдать ключи от райского сада именно мне, наказав ворона за воровство. С тех пор у ласточек хвост раздвоен.

– Спасибо, – прошептал юноша. – Всегда было интересно.

– Ну, сынок, пора тебе, – отец обнял юношу. – Вот тебе две склянки. В одной вода мёртвая, в другой – живая. Может, пригодятся когда. Возвращайся, мы с матерью молиться за тебя будем.

– Прощай, батюшка! – Иван поклонился отцу, взглянул на ласточку и повернул кольцо.

В тот же миг в ушах у него зашумел вихрь, который стих, чуть начавшись. Иван осмотрелся и увидел, что стоит на морском берегу, пустынном, где и спрятаться толком негде. Неподалёку валялось выбеленное морской солью и ветром бревно, за которым юноша укрылся, выкопав яму. Улёгся в неё и, набравшись терпения, начал ждать. Ожидание, впрочем, длилось недолго. Только вечерняя заря Зимцерла на небо взошла, как послышался шум крыльев и на берег опустились одиннадцать лебедей и с ними утица серая. Птицы сбросили перья и превратились в девушек, одна краше другой. Никого не стесняясь, распустив свои прекрасные косы, смеясь и хохоча, побежали они купаться, стали плавать в синих волнах, плескаться и брызгаться. Иван и позабыл, что должен крылья украсть, засмотрелся на прекрасных лебединых дев, как отец его в Ирии заслушался пения райских птиц, но всё же опомнился, высмотрел невзрачное крыло уточки и спрятал его.

Прошло время, девицы накупались, выбежали на берег, накинули на себя перья и, обратившись в птиц, поднялись в воздух. Лишь одна из них не могла взлететь, махала жалобно одним крылом и бегала по берегу туда-сюда.

Дождался Иван, когда лебеди улетели, и вышел из укрытия.

– У меня твоё крыло, девица, я отдам тебе его, но с одним условием: стань моей женой!

Усмехнулась дева:

– Да знаешь ли ты, смертный, кто я такая?! Как посмел меня о замужестве просить!

– Ты дочь Морского царя Милава, – спокойно ответил Иванушка. – А я зять, обещанный твоему отцу моим отцом.

– Так вот ты кто! – с любопытством протянула девушка. – Отец нам все уши прожужжал, что скоро у него в его девичьем царстве появится сын. И что одна из нас должна за тебя замуж выйти. Говорил, какую ты выберешь, та за тебя и пойдёт. А я вообще замуж не собираюсь! – воскликнула она. – Мне и так хорошо!

– А я вот тебя выбрал, – невпопад сказал Иван. – И никто больше мне не нужен.

– Ишь ты, шустрый какой! – возмутилась морская дева.– А меня спросить не надо?

– Спрашиваю вот, – покраснел юноша. – Пойдёшь за меня?

– Я тебе три загадки загадаю! – прищурилась девица. – Отгадаешь – пойду!

– Хорошо, – оживился Иван, который до загадок тоже был великий охотник. – Загадывай!

– Первая! Одного отца, одной матери, а ни тому, ни другому не сын! Кто это?

– Ну, совсем просто!– засмеялся юноша. – Это ты, дочь!

– Ты знал! – крикнула она. – Вторая! Есть дерево об четыре дела: первое дело – мир освещает, второе дело – крик утишает, третье дело – больных исцеляет, четвертое дело – чистоту соблюдает. Что это?

Призадумался для виду Иван:

– Хммм, что же это? Может, берёза?

– Ты опять знал! – воскликнула Милава. – Ну, погоди у меня! Вот ещё одна: всё иду и иду, конца не найду, – вдруг погрустнела она.

– А это колечко твоё, которое ты потеряла, – тихо сказал Иван и протянул на ладони перстень. – Не печалься.

– Мой перстень! – обрадовалась она. – Где ты его нашёл?

– Не нашёл, ласточка принесла, чтоб я обещание своего отца выполнил и сюда попал, к Морскому царю, – вздохнул юноша. – Я же обещанный зять…

– Не вздыхай, как звать-то тебя? – с улыбкой спросила Милава.

– Иван.

– Ты, Иванушка, надень мой перстень и не снимай, – велела она, взяла крыло и поднялась в воздух.

– Ты замуж-то за меня пойдёшь? – крикнул он вслед, но она лишь засмеялась и улетела.

– Девчонки! – буркнул он, повернул перстень и оказался в подводном царстве, прямо перед троном Морского владыки.

– Ну, здравствуй, зять обещанный! – распростёр руки Морской владыка. – Долгонько же ты к нам добирался, я уж думал, обманул меня твой отец!

– Доброго здоровья тебе, властелин морской, – поклонился ему Иванушка. – Вот я пришёл, как было уговорено.

– Что ж, Иван, выбирай, какую из дочерей моих к венцу поведёшь? Все они умницы да красавицы! – с гордостью сказал Морской царь, поведя рукой в сторону дочек, которые выстроились в линию, шурша нарядами, сверкая украшениями и кокетливо поглядывая в сторону будущего жениха.

Иван посмотрел на них пристально и отвёл взор в сторону, найдя двенадцатую, не облачённую в дивные платья и не изукрашенную золотом и брильянтами. Зато в руке у неё была книга.

– Вот моя невеста! – смело взял её за руку и вывел пред будущим тестем.

– Любимицу выбрал!– буркнул тот, обернувшись к жене, прекрасной рыжеволосой ундине. – Губа не дура!

– Ты тоже обещал, – тихо сказала она мужу. – Негоже царю от своих слов отказываться!

– Ну, будь по-вашему! – воскликнул царь и ударил трезубцем в дно морское так сильно, что на турецком побережье случилось небольшое землетрясенье. Играем свадьбу!

Свадьба была пышной, кого только на ней не было! И русалки, и водяные, и щуки-рыбы, и чудо юдо рыба кит, и рыбы-оборотни… Не было лишь родителей да братьев Ивана, но он старался об этом не думать, веселился как мог.

– А помнишь, жена, последний раз было так весело, когда к нам Садко в гости попал. Вот он тогда на гуслях знатно поиграл, долго волна морская успокоиться не могла!

– Помню, дорогой, мы с тобой помоложе были да покрасивее,– вздохнула она.

– Ты и сейчас у меня красотка хоть куда! – Морской царь поднялся с трона, взял жену за руку и повёл её в танце.

От души развекалдись и гости, и хозяева, долго море волновалось, заливая прибрежные деревни, но, наконец, всё успокоилось и улеглось.

Стали жить молодые в морском царстве в любви и согласии, в полном достатке, всё у них было, чего только душа пожелает, но стала Милава замечать, что муж её бывает печален и задумчив без причины, и как-то вечером решила выяснить, в чём дело.

– Муж мой дорогой, что ж ты тих и грустен? – спросила она, обвив его шею лилейными руками. – Что за кручина точит тебя?

Не хотел Иванушка говорить, но не отделаешься так просто он любящей жены, ежели ей мысль какая в голову взошла, пришлось рассказать, что истосковался он по свету белому, по солнцу красному, а пуще всего по батюшке, матушке и братьям.

– Они ведь даже не знают, жив ли я или нет, – печально сказал он. – Хоть бы весточку подать им, что ли.

Призадумалась Милава:

– Ты попросись у батюшки в гости к родным, на землю. Скажи, что соскучился и что жену хочешь им показать. Он сейчас в хорошем настроении, не откажет.

Не отказал Морской царь, но и не отпустил так просто.

– Коли хочешь к родным попасть да ещё дочь мою с собой увести, должен ты выполнить три задания! – грозно сказал. – Выполнишь – отпущу, не выполнишь – не обессудь! Согласен?

– Готов я, тестюшка.

– Первое задание такое будет тебе, зять: был у меня конь любимый, много лет носил меня под водой, да от старости умер. Сможешь его оживить?

– Попробую, – ответил Ваня.

– Милава! Отведи его! – возвысил голос владыка.

Проводила жена мужа своего в глубокую пещеру, где во хрустальном гробу на цепях золотых раскачивалось тело любимого коня повелителя всех морей. Присмотрелся Иван: конь уж кое-где разлагаться начал. Покачал головой, вздохнул, достал пузырьки заветные. Полил коня сначала мёртвой водой, и стал он как новенький, только не дышал, потом окропил живой водой, и случилось чудо невиданное: тряхнул головой конь и восстал из гроба. Только был это не настоящий конь, а морской конёк, изогнутый до такой степени, что Иван сначала засомневался, всё ли он правильно сделал.

– Спасибо тебе, Иванушка, что оживил меня! – сказал конёк. – Уж очень хотелось мне ещё пару веков на морском просторе порезвиться, поплавать. Теперь я твой должник, помни об этом!

Увидел Морской царь своего друга живым и здоровым, чуть не расплакался от счастья, но сдержался.

– Молодец, Ваня, – зятю сказал. – Справился. Слушай второе задание. Завтра поутру будет здесь жеребец, которого тебе надо объездить и шею свою не сломать. Справишься?

– Как не справиться, с конями я уж всяко умею обращаться! – ответил Иван и домой пошёл.

– Это не простой жеребец будет, Иванушка, – выслушав его, сказала Милава. – Это сам Морской царь, мой отец, им предстанет. А укротить его сложно, всё равно что морскую волну оседлать. Спать ложись, утро вечера мудренее, а я подумаю…

Утром, как только Ваня проснулся, у Милавы был готов ответ:

– Вот уздечка специальная, заговорённая, если ты сможешь ею жеребца взнуздать, он покорится тебе. Понял?

– Понял.

– Будь осторожен, прошу тебя! – Милава поцеловала мужа.

Увидел Иван лютого жеребца, который скалил зубы, пар из ноздрей выпускал и копытом бил, и подумал: «Ну, тестюшка дорогой, как ни бейся, как ни брыкайся, верх сегодня мой будет!»

Зажал в руке узду волшебную, махом на коня вскинулся. Только почуял жеребец на своей спине вес чужеродный, как свирепо заржал и понёсся во весь дух, то взбрыкивая, то на дыбы взвиваясь, стремясь сбросить глупца. Крепко вцепился Иван в гриву, ногами бока крутые сжал, сидел, как приклеился.

Вдруг обратился жеребец в чёрную тучу, выскочил из морской пучины и помчался над водой, исторгая из себя водопады и извергая грозные молнии. Но и тут не сробел Иван, держался крепко, всё норовил на шею тестя узду накинуть.

Низвергнулась туча снова в море, обратившись в жеребца, и вот тут-то Иван словчился уздечку на шею непокорному набросить и подтянуть. Уж носил – носил его конь, брыкался-брыкался, крупом бил, зубами лязгал, да видит: всадник не сдаётся, всё сильней узду тянет и бока пятками сжимает. Покорился конь. Подъехал Иван к царскому дворцу, поводья бросил, на землю соскочил, в тронный зал пошёл. Глядь: там уж тесть сидит, весь взмыленный, пыхтит тяжело, пот утирает.

– Доброго дня, повелитель! – поприветствовал его Иван. – Укротил я коня, у крыльца он стоит. А что это ты усталый какой? Али бегал куда с утра пораньше? Так я же конька морского оживил, зачем ты пешим-то убежал??

Тёща рядом с мужем на троне сидела, глазами в Ивана стрельнула и хихикнула, как девчонка, рот ладошкой закрыв.

– Приручил, значит, – с неопределённой интонацией промолвил царь. – Молодец! И тут молодец! Нет, каков у нас зять, а? – к царице обратился.

Она только головой покачала, боясь рассмеяться.

– Вот тебе третье задание. Пропала у меня праздничная корона. Много лет уж как найти не могу. Слуги везде искали – без толку, но ведь они рыбы, а ты всё же человек. Найдёшь – иди на свою землю, отпущу, так и быть!

– А на голове-то у тебя что? – поинтересовался Ваня.

– Это так, на каждый день венец. А то корона для торжественных событий. Найди её!

– Хорошо, – ответил Иван и скорей к жене побежал, авось, она что посоветует.

– Про корону отцову я знаю, давно он её ищет, посланцев во все стороны отправлял, да только без толку, – задумалась Милава. – Тут и не знаю, чем помочь…– загрустила, слезу жемчужную уронила.

– Ты не плачь, любимая! – испугался Ваня. – Всего-то я домой не попаду, что ж с того! Знать судьба такая, будем в царстве морском жить-поживать и добра наживать!

Сели молодые на крылечке, обнялись, на игру стайки разноцветных мальков засмотрелись.

–Что невеселы, ребятушки? – мимо конёк морской проплывал, заново обретённой жизни радуясь.

– Корону отца найти надо, а мы не знаем, что делать, – вздохнула Милава. – Ванечка хотел на землю выйти, родных навестить, вольного воздуха вдохнуть, и отец дал ему три задания. Два-то он выполнил, а третье – найти праздничную корону. С этим мы совладать не можем…

– Да ведь я знаю, где она, – сказал конёк.

Молодые глаза на него с надеждой вскинули.

– Да и он знает, дурень старый, только позабыл! Ой, прости, Милавушка! – извинился конёк.

– Мне и самой иногда хочется так его назвать, – пожаловалась она. – Придумал эти задания зачем-то, нет бы просто отпустил моего милого с роднёй повидаться…

– Ну, так положено! – возразил конёк.– Искони повелось. Три задачи, которые богатырь должен решить, чтобы добиться…

– Да какой он богатырь! – отмахнулась царевна. – Умом только силён…

– Так где корона-то? – перебил Иван их душевную беседу. – Вот про богатыря немного обидно было сейчас, Милавушка!

– Прости, Иванушка, расстроилась я совсем! – ещё одна слеза жемчужная покатилась по розовой щеке.

– Не плачь, милая! – Иванушка стал губами осушать слезинки. – Ой! Жемчуг настоящий, что ли?!

– Скатный, отборный, – вздохнула она. – Я ведь дочь Морского царя, у нас всё не как у людей.

– Деточки милые, про корону не забыли ли? – поинтересовался морской конёк.

– Где она? – хором спросили молодые.

– На блаженных островах Макарийских!

– А где это? – хором удивились они.

– Эх, молодо-зелено! – ухмыльнулся конёк и со вкусом начал рассказывать. – Остров Макарийский, первый под самым востоком солнца, находится близ блаженного рая! Залетают на сей остров птицы райские Гамаюн и Феникс и благоухание износят чудное! Там зимы нет, текут реки медовые и молочные, берега у них кисельные. Так говорится в старинной «Книге, глаголемой Козмография».

Заслушались молодые:

– Вот бы туда попасть, хоть одним глазком глянуть! – мечтательно сказал Ваня.

– И пожить бы немножечко на воле… – так же мечтательно протянула Милава.

– Мигом домчу! – заявил морской конёк. – Силушки-то у меня сейчас немерено! Садись на меня, Ваня! Садись, не боись! – повторил, видя, что юноша с недоверием разглядывает его скрюченную спину. – Не думай долго, делай быстро!

Иван осторожно устроился на морском коньке, обхватил его за шею.

– Эххх! Прокачу! – рявкнул конёк и рванул с места так, что вода забурлила.

Мчится конёк ураганом, стаи рыб разметает, волны грозовые на море вздымает, глазом поведёт – реки перемахнёт, озёра и не заметит! Ваню даже укачать не успело, они уж на месте, в молочной реке бултыхаются.

– Красотища-то какая! – расправил плечи Иван. – Вот бы тут избушку какую-никакую срубить да с любушкой зимовать на печке лежать…

– Ваня, ты глухой? Тут нет зимы! – раздельно сказал конёк. – Не отвлекайся, давай корону искать.

– А где искать-то?

– Где-то на берегу. Мы в тот раз медовухи знатно перебрали, поэтому он и не помнит ничего. Киселём не закусывал, вот и результат.

Пошёл Иван по кисельному берегу, крики вещей птицы Гамаюн вполуха слушает, под ноги глядит, чтоб корону царёву не прозевать. И не прозевал. Увидел: что-то вроде как блестит, на колени упал, раскопал, вытащил на свет божий, отряхнул. Заискрилась, засияла в солнечных лучах богато изукрашенная каменьями драгоценными и жемчугом отборным корона повелителя морей, Ваня аж глаза ладонью прикрыл, чтоб не ослепнуть.

– Нашёл! – крикнул.

– Вот и молодец. Домой пора. Скучно здесь, поболтать не с кем. Птицы одни.

Иван на конька забрался, корону на руку повесил, ждёт.

– Чего ждём? – спросил конёк.

– Сам сказал: пора домой, – не понял юноша.

– И? Перстень-то волшебный у кого? Крути давай!

– А… мы же сюда на тебе добирались?

– Не мы же, а ты же. Пентюх деревенский! – ухмыльнулся конёк.– Косточки размять хотелось. А теперь не хочу! Перстень верти!

Ваня перстень повернул и в тот же миг оказался перед Милавой. Она обрадовалась, руками всплеснула, ну его обнимать и целовать:

– Живой, Ванечка!

– Да живой он, живой, что с ним сдеется-то под моим присмотром, – проворчал морской конёк. – Корону царю верни!

Снова отправился Иван в тронный зал и с поклоном вручил венец праздничный морскому владыке.

– Нашёл! – обрадовался царь, с трона подскочил, к зятю подбежал, расцеловал, корону схватил, рукавом протёр, чтоб шибче блестела, на голову напялил, к царице повернулся и подбоченился. – Каков я?!

– Ох, хорош, мой царь, глаз не отвести от тебя! – развела руками рыжеволосая красавица.

– Где была? – спросил царь у Ивана.

– Там-то и там-то, – всё подробно рассказал юноша.

– Как же я ничего не помню? – нахмурился владыка морей, лоб почесал.

– Закусывать надо было, как я советовал! – выглянул из-за спины Ивана морской конёк. – Киселём!

Царица опять прыснула в ладошку.

– Ничего не помню, – повторил царь, рукой махнул и поворотился к Ивану. – Ну что, зять мой любимый! Выполнил ты все условия. Не изменилось ли решение твоё?

– Не изменилось, тестюшка. Ведь родители мои до сих пор не знают, жив ли я или мёртв. Как обрадуются, увидев меня и мою жену-красавицу!

– Ты и Милаву хочешь с собой прихватить? – помрачнел царь.

– Конечно, отец! – поддакнула Милава.– И я хочу со свёкром и свекровью познакомиться, на деверей посмотреть, родня ведь!

– Ну, ладно, ладно, не возражаю! – улыбнулся морской владыка. – Только ненадолго! А то мы с матерью от тоски помрём, ты ведь наша младшенькая, поскрёбышек…

Собрались молодые в дорогу с дарами богатыми для всей родни, Ваня перстень на пальце повернул – и вот он, дом родимый! Отец с матерью как увидели своего младшенького живым и здоровым, да ещё и с женой-красавицей, чуть в обморок от радости не упали! И подарки не нужны никакие, когда дитя любимое после долгого отсутствия домой возвращается!

Закатили свадьбу на всю деревню, в церкви обвенчались – всё как положено, как у людей, неделю праздновали, пока не выдохлись!

Свёкор и свекровь на невестку не нарадуются: и умница-рукодельница, и красавица – всё при ней! Старшие братья немного Ване позавидовали, но лишь немного: они хорошие ребята были, не злые, малому только счастья желали.

Так и стали жить Иван да Милава: полгода на земле, полгода в морском царстве. Ан нет, вру! Иногда на месяцок-другой вырывались на блаженный остров Макарийский. Ваня там хижину построил-таки своими руками, безо всякого волшебства. Молоко с мёдом пили, киселём закусывали, пока райская жизнь не надоедала. А потом возвращались к делам и заботам. Детушки у них пошли, и мальчики, и девочки, а не так, как у родителей: только мальчики или только девочки. Демьян и Марфа на внучек нарадоваться не могли, царь с царицей – на внуков. Словом, всё устроилось ко всеобщему благоденствию, как и должно тому быть.

Про кого забыли? А! Колдун!

Колдун помер в муках. Он ведь хитрый какой был: хотел, чтоб Демьян к нему пришёл и всю силу колдовскую от него перенял, но Милава мигом поняла что к чему и строго-настрого свёкру запретила к нему идти. Шесть дней колдун помирал, а когда умер, в могилу его тут же вбили осиновый кол, чтоб из гроба не поднялся и упырём не стал. Его злобная сила с ним же и ушла.

Морской конёк по-прежнему с Морским царём дружит, вместе они гуляют, веселятся, только медовуху с тех пор царь в рот не берёт. Ни капли. Как отрезало.

А вот мы там были, медовуху всласть пили, в молоке купались, полой утирались!

Что ж, нашей сказочке конец, кто поверил – молодец!


Оглавление

  • Иван-Бедован
  • Волшебная куколка
  • Третий сын